avatar

Рак легкого : руководство для врачей / В. А. Горбунова, К. К. Лактионов, В. В. Делекторская [и др.] ; под ред. В. А. Горбуновой, К. К. Лактионова. - Москва : ГЭОТАР-Медиа, 2024 г. - 152 с. - ISBN 978-5-9704-8324-4, DOI: 10.33029/9704-8324-4-RAK-2024-1-152.

Аннотация

В руководстве рассмотрены эпидемиология, статистика, основные классификации, морфологическая характеристика опухолей легких, методы первичной и уточняющей диагностики, дифференцированный подход к их использованию для формирования клинического диагноза и выбора оптимальной лечебной тактики.

Издание предназначено онкологам, пульмонологам и широкому кругу специалистов, занимающихся выявлением, диагностикой и лечением опухолей легких.

Коллектив авторов

Бычков Марк Борисович - д-р мед. наук, проф., научный консультант отделения противоопухолевой лекарственной терапии № 1 отдела лекарственного лечения научно-исследовательского института (НИИ) клинической онкологии им. Н.Н. Трапезникова ФГБУ "Национальный медицинский исследовательский центр (НМИЦ) онкологии им. Н.Н. Блохина" Минздрава России, лауреат Государственной премии РФ

Горбунова Вера Андреевна - д-р мед. наук, проф., главный научный консультант отделения противоопухолевой лекарственной терапии № 1 отдела лекарственного лечения НИИ клинической онкологии им. Н.Н. Трапезникова ФГБУ "НМИЦ онкологии им. Н.Н. Блохина" Минздрава России, президент АНО "Медицинское общество по лечению нейроэндокринных опухолей (МОЛНЭО), академик Международной академии информатизации, лауреат Государственной премии РФ, заслуженный деятель науки РФ

Делекторская Вера Владимировна - д-р мед. наук, проф., зав. отделом морфологической и молекулярно-генетической диагностики опухолей ФГБУ "НМИЦ онкологии им. Н.Н. Блохина" Минздрава России

Козлов Николай Александрович - канд. мед. наук, врач-патологоанатом, доц. кафедры дополнительного профессионального образования врачей ФГБУ "НМИЦ онкологии им. Н.Н. Блохина" Минздрава России

Козлова Марина Александровна - врач клинической лабораторной диагностики цитологической лаборатории ФГБУ "НМИЦ онкологии им. Н.Н. Блохина" Минздрава России

Кузьминов Александр Евгеньевич - канд. мед. наук, научный сотрудник отделения противоопухолевой лекарственной терапии № 3, отделения химиотерапии № 1 торакоабдоминального отдела НИИ клинической онкологии им. Н.Н. Трапезникова ФГБУ "НМИЦ онкологии им. Н.Н. Блохина" Минздрава России

Лактионов Константин Константинович - д-р мед. наук, первый зам. директора, зав. отделением противоопухолевой лекарственной терапии № 3 ФГБУ "НМИЦ онкологии им. Н.Н. Блохина" Минздрава России, исполняющий обязанности зав. кафедрой онкологии и лучевой терапии лечебного факультета ФГАОУ ВО "Российский национальный исследовательский медицинский университет им. Н.И. Пирогова" Минздрава России

Нелюбина Лидия Александровна - канд. мед. наук, врач-онколог, научный сотрудник отделения противоопухолевой лекарственной терапии № 3 ФГБУ "НМИЦ онкологии им. Н.Н. Блохина" Минздрава России

Список сокращений и условных обозначений

- торговое наименование лекарственного средства и/или фармацевтическая субстанция

- лекарственное средство не зарегистрировано в Российской Федерации

АК — атипичный карциноид

АЛТ — аланинаминотрансфераза

АОР — Ассоциация онкологов России

АСТ — аспартатаминотрансаминаза

АТК — атипичный карциноид

БДУ — без дополнительного уточнения

БРВ — безрецидивная выживаемость

ВОЗ — Всемирная организация здравоохранения

ДИ — доверительный интервал

ДНК — дезоксирибонуклеиновая кислота

ЕМА — Европейское международное агентство

ИГХ — иммуногистохимия/иммуногистохимический

ИКТ — ингибиторы контрольных точек

ИТК — ингибиторы тирозинкиназ

ИХТ — иммунохимиотерапия

КНЭР — крупноклеточный нейроэндокринный рак

КТ — компьютерная томография

ЛТ — лучевая терапия

МВБП — медиана выживаемости без прогрессирования

мДОЭ — медиана длительности объективного эффекта

МКА — моноклональные антитела

МОВ(мОВ) — медиана общей выживаемости

МРЛ — мелкоклеточный рак легкого

НМРЛ — немелкоклеточный рак легкого

НСЕ — нейрон-специфическая енолаза

НЭН — нейроэндокринные неоплазии

НЭО — нейроэндокринные опухоли

НЭР — нейроэндокринный рак

НЯ — нежелательные явления

ОВ — общая выживаемость

ОР — отношение рисков

ОЭ — объективный эффект

ПОМ — профилактическое облучение мозга

ПХТ — полихимиотерапия

ПЦР — полимеразная цепная реакция

ПЦР-РВ — полимеразная цепная реакция в реальном времени

ПЭТ — позитронно-эмиссионная томография

РЛ — рак легкого

РОД — разовая очаговая доза

РЭА — раково-эмбриональный антиген

СОД — суммарная очаговая доза

ТК — типичный карциноид

ТКИ — тирозинкиназные ингибиторы

ХИТ — химиоиммунотерапия

ХЛТ — химиолучевая терапия

ХТ — химиотерапия

ЦНС — центральная нервная система

ЧОО — частота объективного ответа

ЭБВ — Эпштейна–Барр вирус

АЕ1/3 — общие цитокератины

AJCC — Международное противораковое агентство (Agency International Contra Cancer)

ALK — ген, кодирующий рецепторную тирозинкиназу ALK, активирующую сигнальные пути PI3K/ERK и RAS/MAPK (anaplastic lymphoma kinase)

ASCL(1) — фактор нейрогенной дифференцировки [-achaete-scute homolog 1 like, neurogenic differentiation factor 1 (NEUROD1), POU class 2 homeobox 3]

ASCO — Американское общество клинической онкологии (Аmerican Society of Clinical Oncology)

ATS — Американское торакальное общество (American Thoracic Society)

BRAF — онкоген, который кодирует серин-треониновую протеинкиназу B-Raf

СА19-9 — раковый антиген 19-9

CAP — Коллегия американских патологов (College of American Pathologists)

CTLA-4 — мембранный белок, клеточный рецептор суперсемейства иммуноглобулинов (cytotoxic T-lymphocyte-associated protein 4)

Dworak — шкала оценки лечебного патоморфоза карцином желудочно-кишечного тракта, предложенная Dworak

EBER — Эпштейна–Барр вирус

ECOG/WHO PS — шкала оценки общего состояния пациента Восточной кооперативной группы по онкологии Всемирной организации здравоохранения (Eastern Cooperative Oncology Group/World Health Organization Performance Status)

EGFR — протоонкоген, который кодирует внутриклеточный домен рецептора эпидермального фактора роста (epidermal growth factor receptor)

ERS — Европейское респираторное общество (European Respiratory Society)

ESMO — Европейское общество медицинской онкологии (European Society of Medical Oncology)

FDA — Управление по контролю за пищевыми продуктами и лекарственными средствами США (Food and Drug Administration)

FISH — флюоресцентная in situ гибридизация (fluorescent in situ hybridization)

HER2 — онкоген, кодирующий тирозиновую протеинкиназу семейства рецепторов эпидермального фактора роста EGFR/ErbB, кодируемый геном человека ERBB2

IASLC — Международная ассоциация по изучению рака легкого (International Association for the Study of Lung Cancer)

IC3 — степень окрашивания иммунных клеток (immune cells staining)

INSM1 — инсулинома-ассоциированный протеин-1 (insulinoma-asscociated protein 1)

KRAS — протоонкоген, компонент многих путей передачи сигнала (kirsten rat sarcoma viral oncogene)

LACE — исследование адъювантного лечения цисплатином (lung adjuvant cisplatin evaluation)

Mandard — шкала оценки лечебного патоморфоза карцином желудочно-кишечного тракта, предложенная Mandard

MEK — протеинкиназа, участвующая в каскаде передачи сигналов в опухолевой клетке

MET — протоонкоген, который кодирует белок MET, также известный как рецептор фактора роста гепатоцитов (HGFR)

MPR — наибольший патоморфологический ответ (major pathological response)

MSK-IMPACT — база данных Memorial Sloan (Kettering Cancer Center)

NCCN — Национальная комплексная онкологическая сеть США (National Comprehensive Cancer Network)

NGS — секвенирование следующего поколения (next generation sequencing)

NOS — не указано иное (not otherwise specified)

NTRK — нейротрофическая киназа тирозиновых рецепторов (neurotrophic tyrosine receptor kinase)

PD-1 — рецептор программируемой клеточной гибели 1

PD-L1 — лиганд рецептора программируемой клеточной гибели 1

Rb1 — протеин гена ретинобластомы

RCB — методика оценки лечебного патоморфоза рака молочной железы; остаточная опухолевая нагрузка (residual cancer burden)

RET — ген, кодирующий тирозинкиназу рецепторного типа (rearranged during transaction)

ROS1 — ген, производящий белок ROS1, участвующий в передаче сигналов в клетке

ROSE — метод срочной цитологической диагностики (rapid on site evaluation)

RUSSCO — Российское общество клинической онкологии

SMARCA4 — ген, кодирующий АТФ-зависимый ремоделирующий хроматин белок

SSTR-2A и SSTR-5 — рецепторы соматостатина типов 2А и 5

TC3 — степень окрашивания опухолевых клеток (tumor cells staining)

TNM — классификация опухолей [от tumor — опухоль, node — узел (лимфатический), metastasis — метастазы]

TPS — доля окрашенных опухолевых клеток (tumor proportion score)

TRK — тропомиозиновый киназный рецептор (tropomyosin receptor kinase)

TTF-1 — тиреоидный транскрипционный фактор (thyroid transcription factor-1)

UICC — Международный противораковый союз (Union International Contra Cancer)

WHO — Всемирная организация здравоохранения (World Health Organization)

Глава 1. Рак легкого: эпидемиология и факторы риска. Л.А. Нелюбина

Заболеваемость

Во всем мире рак легкого (РЛ) остается одним из наиболее распространенных видов рака на протяжении уже нескольких десятилетий. РЛ занимает 2-е место по заболеваемости и 1-е место по смертности от рака в мире. В 2020 г. в мире зарегистрировано 2 206 771 новый случай заболевания, в том числе 1 435 943 - у мужчин (1-е место) и 770 828 - у женщин (3-е место). Глобальные показатели смертности: 1 188 679 мужчин (1-е место), 607 465 женщин (2-е место), 1 796 144 - оба пола [1]. Это примерно один из 10 (11,4%) новых случаев рака и один из 5 (18%) случаев смерти от него [1]. Общая 5-летняя выживаемость (при всех стадиях) аналогична по всему миру и составляет всего от 10 до 20% в большинстве стран, что намного ниже, чем при других основных видах рака. Только 30% случаев заболевания диагностируют в I–II стадии, при которой 5-летняя выживаемость достигает 65%, она снижается до 5% при IV стадии [2].

В стандартизованных показателях мировая заболеваемость РЛ составляет 22,4/100 000, смертность - 18,0/100 000 [3]. Показатели заболеваемости и смертности примерно в 2 раза выше у мужчин, чем у женщин, хотя это соотношение значительно разнится по регионам - от 1,2 в Северной Америке до 5,6 в Северной Африке [1]. В России это соотношение составляет примерно 3,87 [4]. При этом во многих странах наблюдается тенденция к росту заболеваемости и смертности среди женщин и тенденция к снижению заболеваемости и смертности среди мужчин [3].

Самые высокие показатели заболеваемости и смертности от РЛ наблюдаются в Микронезии 36,4/100 000 и 34,9/100 000 соответственно, в Восточной Азии - 34,4/100 000 и 28,1/100 000, Западной Европе - 32,7/100 000 и 23,8/100 000, Северной Америке - 32,6/100 000 и 19,3/100 000, Центральной и Восточной Европе - 26,9/100 000 и 22,7/100 000 [1]. Самые низкие показатели заболеваемости и смертности наблюдаются в Африке: в Восточной Африке - 3,5/100 000 и 3,2/100 000 соответственно, в Западной Африке - 2,2/100 000 и 2,1/100 000 [1].

Заболеваемость РЛ и смертность от него в значительной степени коррелируют с распространенностью курения табака - главной причиной заболевания [5]. По данным Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), в 2020 г. табак употребляли 22,3% населения мира, для сравнения: 32,7% в 2000 г. Около половины мужчин (49,3%) и каждая шестая женщина (16,2%) в 2000 г. употребляли табак в той или иной форме. К 2020 г. доля мужчин, употребляющих табак, снизилась до 36,7%, а доля женщин - 7,8% [6]. 80% курильщиков проживают в странах с низким и средним уровнем дохода [1]. По мере того, как уровень курения достигает пика - обычно сначала у мужчин, затем у женщин - заболеваемость РЛ и смертность от него растут в последующие десятилетия, прежде чем снизиться после начала работы комплексных программ борьбы против табака [7–9]. Эти тенденции раньше обнаружены в ряде промышленно развитых стран. Так, в США и Великобритании заболеваемость РЛ и смертность от него снижаются с 1990-х гг. Напротив, в развивающихся странах, включая Бразилию, Россию, Индию, Китай и Южную Африку, по-прежнему регистрируются высокие показатели курения как среди мужчин, так и среди женщин. Там отмечена более низкая заболеваемость РЛ, но более высокое бремя смертности по сравнению с развитыми странами [10].

В США заболеваемость РЛ у мужчин достигла пика в 1980-х гг., после чего последовало снижение, аналогичные закономерности у женщин наблюдались 20 лет спустя [11]. Постоянное сокращение курения влияет на неуклонное снижение заболеваемости в США на 2,6% в год у мужчин и 1,1% в год у женщин, начиная с 2006 г. [12]. Снижение смертности ускорилось от 3% в год у мужчин и 2% в год у женщин в 2005–2014 гг. до 5% в год у мужчин и сохранилось на уровне 2% в год у женщин в 2014–2020 гг. [13–15]. Аналогичные тенденции наблюдаются в Великобритании, где пик распространенности курения среди мужчин пришелся на 1940–1950-е гг., за ним последовал пик заболеваемости РЛ в 1970-х гг.

В Российской Федерации в 2021 г. РЛ по показателям заболеваемости занимает 2-е место среди всех опухолей обоего пола: зарегистрировано 56 328 случаев, в том числе 43 555 у мужчин и 12 773 у женщин. У мужчин РЛ занимает 1-е место по заболеваемости и составляет 16,4% от всех вновь выявленных злокачественных опухолей. У женщин РЛ стоит на 10-м месте по заболеваемости и составляет 4,1%. В 2021 г. выраженная в стандартизованных показателях заболеваемость у мужчин составила 41,03/100 000, у женщин - 7,73/100 000 [16].

С 2011 по 2021 г. динамика заболеваемости у мужчин характеризуется снижением с 51,11/100 000 до 41,03/100 000, снижаясь на 1,99% в год. У женщин, наоборот, отмечено повышение заболеваемости с 6,99/100 000 до 7,73/100 000 при ежегодном повышении на 1,28% [16]. Таким образом, в указанный период заболеваемость РЛ у мужчин снизилась на 17,97%, а у женщин выросла на 13,77% [16]. В структуре смертности населения России от злокачественных новообразований РЛ составляет наибольший удельный вес - 16,8%. В 2021 г. в России умерло 46 798 человек, в том числе 37 351 мужчина (25% от онкологической смертности у мужчин, 1-е место), и 9447 женщин (7,3% от онкологической смертности у женщин, 5-е место). Динамика смертности от РЛ характеризуется снижением как у мужчин (с 46,81/100 000 до 34,99/100 000 при ежегодном снижении на 2,6% в год), так и у женщин (с 5,5/100 000 до 5,26/100 000 при ежегодном снижении на 0,2% в год) [16].

В Российской Федерации один из самых высоких показателей смертности от РЛ у мужчин и один из самых низких среди женщин, если сравнивать с другими европейскими странами. После пика в начале 1990-х гг. смертность снижается, но употребление табака и особенности промышленного производственного процесса остаются основными препятствиями для эффективной борьбы с РЛ [17, 18].

Морфологические особенности

РЛ разделяют на 2 основные формы по клинико-морфологическим характеристикам: немелкоклеточный рак легкого (НМРЛ) - составляет 81% случаев и мелкоклеточный рак легкого (МРЛ) - 14% случаев заболевания. НМРЛ классифицируют на 3 подтипа - аденокарциному, которая несколько чаще встречается у женщин, плоскоклеточный рак и крупноклеточный рак [19, 20].

Аденокарцинома - наиболее распространенный гистологический подтип РЛ у мужчин и женщин в настоящее время [21]. До 1990-х гг. чаще всего возникал плоскоклеточный рак, особенно у мужчин. В последние несколько десятилетий доля аденокарцином растет во многих странах параллельно с увеличением заболеваемости РЛ у женщин. Эти результаты связывают с распространением сигарет с фильтром, которые чаще выбирают женщины, за счет более глубокого вдыхания и связанного с этим повышенного воздействия токсинов табачного дыма, а также с генетической предрасположенностью и воздействием окружающей среды на женщин, которые никогда не курили [22]. Аденокарцинома развивается из железистого эпителия стенки бронхов. Чаще это периферические опухоли, которые лучше, чем другие подтипы, поддаются лечению и могут иметь мутации как мишень для таргетной терапии [23–26].

Плоскоклеточный РЛ - второй по распространенности подтип, составляет примерно 20% первичных опухолей. Чаще он представлен центральными опухолями, возникающими в крупных бронхах, которые могут вызывать обструкцию бронхов и, как следствие, ателектаз и пневмонию. Плоскоклеточный рак наиболее сильно связан с курением и развивается из клеток эпителия, выстилающего дыхательные пути. Крупноклеточный рак составляет около 10% всех случаев НМРЛ, может возникать в любой части легкого и течет более агрессивно, чем два других подтипа НМРЛ.

МРЛ тесно связан с курением, обычно более агрессивен, чем НМРЛ, и к моменту постановки диагноза чаще, чем при НМРЛ, наблюдаются метастазы (94% по сравнению с 70%) [27].

Факторы риска

Риск развития РЛ связан с образом жизни, воздействием неблагоприятных факторов окружающей среды и профессиональных вредностей. Существуют значительные индивидуальные различия в восприимчивости к распространенным канцерогенам.

Возраст. Предрасполагающим фактором считается возраст: риск заболевания увеличивается, 83% случаев диагностируют в возрасте 65 лет и старше, 53% случаев РЛ - в возрасте 70 лет и старше.

Курение. Употребление табака является основным фактором образа жизни, который связан с риском развития РЛ. В 85% случаев РЛ возникает у настоящих или бывших курильщиков [28, 29]. Как у мужчин, так и у женщин риск повышается в 25 раз по сравнению с людьми, которые никогда не курили. Риск увеличивается в зависимости от того, сколько пачек сигарет в день выкурено и сколько лет человек курил, то есть пачка-лет истории курения [29, 30]. Термин "некурящий" применим к людям, которые выкуривают менее 100 сигарет за свою жизнь.

Хотя никотин сам по себе не является канцерогеном, а только веществом, вызывающим сильную зависимость, в сигаретном дыме содержится до 55 веществ, которые Международное агентство по изучению рака признало канцерогенными. К ним относят полициклические ароматические углеводороды (бензпирен), табачные специфические нитрозамины [4-(метилнитрозамино)-1-(3-пиридил)-1-бутанон] и ароматические амины (4-аминобифенил), играющие ключевую роль в возникновении РЛ. Одним из канцерогенных эффектов курения табака является образование в легких дезоксирибонуклеиновой кислоты (ДНК)-аддуктов, приводящих к ошибкам в репликации ДНК и возникновению мутаций [31]. ДНК-аддукты выявлены в эпителии бронхов больных РЛ. У курильщиков уровень аддуктов коррелирует с количеством полученного табачного дыма. После отказа от курения в течение 5 лет уровень аддуктов становится таким же, как у некурящих. Показано, что у бывших курильщиков возраст начала курения обратно пропорционален уровням ДНК-аддуктов, что подтверждает важнейшую роль профилактики курения в подростковом возрасте для снижения риска заболевания [32, 33].

Пассивное курение, или непреднамеренное воздействие табачного дыма, также приводит к дозозависимому риску РЛ у некурящих лиц, которые живут или работают рядом с курильщиком. Исследования свидетельствуют о повышении относительного риска до 1,24 и 1,22 [34, 35]. Как установлено, побочный дым качественно подобен основному потоку дыма, вдыхаемого курильщиком, и содержит множество токсичных химических веществ, в том числе не менее 50 известных канцерогенов, и связан с наибольшим риском для МРЛ.

С повышенным риском РЛ связаны и другие виды табачных изделий: сигары, трубки и кальяны [36]. Большинство электронных сигарет также содержит никотин. Частота их использования быстро растет, у потребителей отмечена более высокая приверженность к курению и более низкая вероятность воздержания [37]. В исследованиях установлено, что среда, кондиционированная паром электронной сигареты, индуцирует паттерны экспрессии генов в эпителиальных клетках бронхов, аналогичные таковым при воздействии среды, кондиционированной сигаретным дымом [38].

Несмотря на этиологическую связь РЛ с курением, во всем мире РЛ страдают 15–20% некурящих мужчин и 50% женщин [39]. В Азии 60–80% случаев заболевания наблюдается у некурящих. При этом заболеваемость среди некурящих растет. С учетом абсолютных показателей заболеваемости и смертности численность некурящих пациентов получается весьма значительной, что делает важным изучение всех факторов риска заболевания.

Загрязнение окружающего воздуха и другие воздействия окружающей среды

Неблагоприятные экологические факторы - вторая по значимости причина РЛ, многие экологические воздействия обладают синергизмом с курением, усиливая риск. Подобные влияния представляют особый интерес в связи с их повсеместным распространением. К канцерогенам легких Международное агентство по изучению рака относит ряд веществ, в том числе: радон, мышьяк, асбест, бериллий, кадмий, хром, дизельные пары никеля и кремний [40, 41].

Профессиональное воздействие канцерогенов. Воздействие асбеста - известная профессиональная причина РЛ у лиц, вынужденно вдыхающих волокна асбеста, с синергическими эффектами у курильщиков [42]. Асбестообусловленные эффекты в легких зависят от размера и состава вдыхаемого волокна, риск повышается от 2 до 6 раз при воздействии более длинных и тонких волокон [43, 44]. С экспозицией асбеста связано от 1 до 5% РЛ. В Европе использование асбеста запрещено в 2005 г., но в ряде регионов его воздействие все еще значительно. По данным Европейской статистики профессиональных заболеваний, более трех четвертей профессиональных случаев рака в ЕС связаны с асбестом. Наибольшему риску подвергаются работники, занимающиеся добычей и переработкой асбеста, ремонтом автомобилей, занятые в судостроении, строительстве, текстильной промышленности и в теплоизоляции. Существует ряд механизмов канцерогенеза, включая индукцию окислительного повреждения и последующие делеции ДНК, изменения соматических генов и усиленная доставка канцерогенов табака в эпителий дыхательных путей [44]. Воздействие асбеста связано с развитием как РЛ, так и злокачественной мезотелиомы [43].

Влияние выхлопных газов дизельных двигателей изучалось у работников автомобильной промышленности и шахтеров. В объединенном анализе 11 исследований "случай - контроль", проведенных в Европе и Канаде, с включением 13 304 случаев, показано, что воздействие дизельного топлива связано с повышением риска развития РЛ на 30% [45]. С повышенной заболеваемостью РЛ также связаны добыча угля, укладка асфальта с воздействием каменноугольной смолы [46], чистка дымоходов [47] и покраска, хотя риск несколько ниже, чем у асбеста и дизельных выхлопов. Риск РЛ провоцируют диоксид кремния, формальдегид, никель, пыль твердых металлов и винилхлорид, которые часто действуют синергически с курением табака [48].

Радон. Природный радиоактивный газ радон невидим, не имеет цвета и запаха, образуется в результате распада урана, присутствует в горных породах и почве и через почву и строительные материалы может распространяться в жилые помещения. Высвобождаясь, он распадается с образованием радиоактивных частиц, которые при вдыхании оседают в эпителии дыхательных путей, приводя к повреждению ДНК и развитию РЛ. Установлена значительная линейная зависимость между концентрацией радона и смертностью от РЛ [49]. В сочетании с курением риск повышается в 25 раз [50].

Загрязнение окружающего воздуха обеспечивают различные загрязняющие вещества из многих источников, включая электроэнергетику, транспорт, промышленные и сельскохозяйственные выбросы [51]. В результате в воздухе оказываются мелкие взвешенные частицы, содержащие канцерогены. Международное агентство по изучению рака классифицирует воздействие твердых частиц, находящихся в открытом воздухе, как канцерогенное для человека. Длительное вдыхание дисперсных частиц, микроскопической смеси твердых и жидких загрязнителей связано с повышением риска РЛ на 8–9% [51, 52]. В исследовании ESCAPE с анализом нескольких когорт из 9 европейских стран подтверждена значительная связь концентрации твердых частиц в окружающем воздухе с риском РЛ, особенно аденокарциномы [53]. Исследования в Канаде [54], Нидерландах [55, 56] и Великобритании [57] также подтверждают связь твердых частиц со средним аэродинамическим диаметром менее 2,5 мкм (РМ 2,5), в дополнение к другим загрязняющим воздух веществам - оксиду азота, диоксиду азота и диоксиду серы, с повышением риска развития РЛ, в том числе у некурящих [58].

Примерно половина населения мира, в основном в Восточной и Южной Азии, использует для приготовления пищи и отопления топливо из необработанной биомассы, включая древесину, растительные остатки, навоз и уголь, что, как известно, служит источниками внутреннего загрязнения воздуха. В воздухе внутри помещений содержатся высокие концентрации полициклических ароматических углеводородов, бензола и других канцерогенных соединений [59]. Использование электричества или природного газа для отопления и приготовления пищи, более качественная вентиляция домов могут помочь предотвратить рост заболеваемости из-за плохого качества воздуха в помещениях.

Высокий уровень мышьяка, встречающегося естественным образом в питьевой воде (не менее сотен микрограммов на литр), сильно связан с заболеваемостью РЛ в отдельных странах [60], но при более низких уровнях риск РЛ менее ясен.

Личная и семейная история. Заболевания легких в анамнезе, в том числе астма, хронический бронхит, хроническая обструктивная болезнь легких, эмфизема, пневмония и туберкулез, связаны с повышенным риском РЛ независимо от привычки к курению [61]. Влияние на риск развития рака связывают с хроническим воспалением в легочной ткани. У лиц с астмой в анамнезе риск РЛ повышается предположительно на 16%, при наличии хронической обструктивной болезни легких - в 2,5 раза [62].

Хотя с курением табака связано большинство случаев заболевания, РЛ развивается только у 1 из 10 хронических курильщиков. Различия в наследственной восприимчивости могут быть связаны с различиями ферментов, метаболизирующих канцерогены, механизмами репарации ДНК, нестабильностью хромосом и другими механизмами. Генетические факторы, приводящие к повышенной восприимчивости к РЛ, изучены недостаточно. Эпидемиологические данные свидетельствуют о семейной агрегации РЛ. Метаанализ 28 исследований "случай-контроль" и 17 обсервационных когортных исследований свидетельствует о двукратном увеличении риска у лиц, имеющих родственников первой степени родства, болевших РЛ [63]. Родственники пациентов первой степени подвержены повышенному риску даже после корректировки привычки к курению [64].

Снижение риска развития заболевания

Не все виды РЛ можно предотвратить, но более 90% больных РЛ никогда бы не заболели, если бы не привычка к курению. Отказ от курения связан со снижением риска РЛ и полезен в любом возрасте. Курильщики, которые бросают курить до 40 лет, снижают риск заболевания на 90% по сравнению с продолжающими курить на протяжении всей жизни.

В ряде промышленно развитых стран, где на протяжении 30–40 лет были предприняты строгие меры по внедрению государственных программ просвещения и борьбы с курением, отмечено значительное снижение курения сигарет и, следовательно, заболеваемости и смертности от РЛ. В нескольких исследованиях оценивалось влияние политики борьбы против табака на бремя рака во всем мире. Как показано, для снижения распространенности курения наиболее эффективны: повышение налогов на табачные изделия, запрет курения в общественных местах, антиреклама, повышение возраста продажи табачных изделий до 21 года, федеральное регулирование и расширение доступа к лечению по поводу никотиновой зависимости [65]. В 2018 г. впервые число мужчин, употребляющих табак, начало сокращаться во всем мире несмотря на рост населения, сокращение числа женщин, употребляющих табак, продолжается с 2000 г.

На снижение смертности от РЛ также влияет ранняя диагностика опухоли, позволяющая выполнить радикальное хирургическое лечение. В Европе и США на протяжении многих лет разрабатываются различные скрининговые программы. Даже если рентгенография грудной клетки с цитологическим скринингом мокроты не показала повышения выживаемости, более поздние исследования ежегодного скрининга РЛ в группах высокого риска на основе низкодозной КТ представили доказательства статистически значимого снижения смертности на 20% и более [66–68].

В США уже внедрены программы скрининга на основе низкодозной КТ для лиц высокого риска развития РЛ - настоящих или бывших курильщиков (отказавшихся от курения менее 15 лет назад) 55–79 лет с историей курения не менее 30 пачка-лет.

Предпринимаются усилия по стратификации риска развития РЛ для улучшения отбора лиц в группы высокого риска с использованием моделей прогнозирования или биомаркеров риска. Проводятся исследования в области молекулярной эпидемиологии с целью выявить биомаркеры риска РЛ, агрессивное течение на ранних стадиях и давать прогноз с использованием анализов на основе тканей и биожидкостей, которые включают исследования общегеномных ассоциаций, эпигенетику, микро рибонуклеиновую кислоту и протеомику [69, 70].

Резюме

В обзоре представлены тенденции заболеваемости и смертности от РЛ и связанные с ними факторы риска, прежде всего курение. Различные тенденции в области курения во многом определяют международные модели заболеваемости и смертности от РЛ. Борьба с курением является лишь одной из многих стратегий для обеспечения чистоты воздуха и охраны здоровья людей. По оценкам Европейского агентства по охране окружающей среды, совокупное воздействие загрязнения воздуха, профессиональных канцерогенов, радиации и пассивного курения является причиной более чем 10% бремени рака в Европе.

Несмотря на успехи в области молекулярного профилирования, таргетной и иммунотерапии, смертность от РЛ остается высокой для большинства пациентов во всем мире. Разработки направлены на улучшение ранней диагностики и технологические достижения в области геномики и генетики для достижения более персонализированного подхода к терапии и, в конечном итоге, к повышению выживаемости пациентов.

Литература

  1. Sung H., Ferlay J., Siegel R.L. еt al. Global Cancer Statistics 2020: GLOBOCAN estimates of incidence and mortality worldwide for 36 cancers in 185 countries // CA Cancer J. Clin. 2021. Vol. 71. N. 3. Р. 209–249.

  2. SEER*Stat Database: Incidence — SEER 18 Registries Research Data + Hurricane Katrina Impacted Louisiana Cases, November 2020 Submission (2000–2018) «Katrina/Rita Population Adjustment» — Linked To County Attributes — Total United States, 1969–2019 Counties. National Cancer Institute, Division of Cancer Control and Population Sciences, Surveillance Research Program, 2021.

  3. Huang J., Deng Y., Tin M.S. et al. Distribution, risk factors, and temporal trends for lung cancer incidence and mortality: a global analysis // Chest. 2022. Vol. 161. N. 4. P. 1101–1111.

  4. Мерабишвили В.М., Арсеньев А.И., Тарков С.А. и др. Заболеваемость и смертность населения от рака легкого, достоверность учета // Сибирский онкологический журнал. 2018. Т. 17. № 6. С. 15–26.

  5. Barta J.A. et al. Global epidemiology of lung cancer // Ann. Glob. Health. 2019. Vol. 85. N. 1. P. 1–16.

  6. WHO Global Report on Trends in Prevalence of Tobacco Use 2000–2025. 4th ed. Geneva: World Health Organization, 2021.

  7. Thun M.J., Carter B.D., Feskanich D. et al. 50-year trends in smoking-related mortality in the United States // N. Engl. J. Med. 2013. Vol. 368. N. 4. P. 351–364.

  8. Youlden D., Cramb S., Baade P. The international epidemiology of lung cancer: geographic distribution and secular trends // J. Thorac. Oncol. 2008. Vol. 3. N. 8. P. 819–831.

  9. Jemal A., Center M.M., DeSantis C., Ward E.M. Global patterns of cancer incidence and mortality rates and trends // Cancer Epidemiol. Biomarkers Prev. 2010. Vol. 19. N. 8. P. 1893–1907.

  10. Goss P.E., Strasser-Weippl K., Lee-Bychkovsky B.L. et al. Challenges to effective cancer control in China, India, and Russia // Lancet Oncol. 2014. Vol. 15. N. 5. P. 489–538.

  11. Siegel R., Ma J., Zou Z., Jemal A. Cancer statistics, 2014 // CA Cancer J. Clin. 2014. Vol. 64. N. 1. P. 9–29.

  12. Siegel R.L., Miller K.D., Fuchs H.E., Jemal A. Cancer statistics, 2022 // CA Cancer J. Clin. 2022. Vol. 72. N. 1. P. 7–33.

  13. Jones G.S., Baldwin D.R. Recent advances in the management of lung cancer // Clin. Med. (Lond.). 2018. Vol. 18. Suppl. 2. P. s41–s46.

  14. Howlader N., Forjaz G., Mooradian M.J. et al. The effect of advances in lung-cancer treatment on population mortality // N. Engl. J. Med. 2020. Vol. 383. N. 7. P. 640–649.

  15. Siegel R.L., Miller K.D., Fuchs H.E., Jemal A. Cancer Statistics, 2021 // CA Cancer J. Clin. 2021. Vol. 71. N. 1. P. 7–33.

  16. Злокачественные новообразования в России в 2021 году (заболеваемость и смертность) / Под ред. А.Д. Каприна, В.В. Старинского, А.О. Шахзадовой. М.: МНИОИ им. П.А. Герцена – филиал ФГБУ «НМИЦ радиологии» Минздрава России, 2022. 252 с.

  17. Bray F.I., Weiderpass E. Lung cancer mortality trends in 36 European countries: secular trends and birth cohort patterns by sex and region 1970–2007 // Int. J. Cancer. 2010. Vol. 126. N. 6. P. 1454–1466.

  18. Заридзе Д.Г. Профилактика рака: руководство для врачей. М.: ИМА-ПРЕСС, 2009. С. 48–63.

  19. Travis W.D., Brambilla E., Nicholson A.G. et al. The 2015 World Health Organization classification of lung tumors: impact of genetic, clinical and radiologic advances since the 2004 classification // J. Thorac. Oncol. 2015. Vol. 10. P. 1243–1260.

  20. Travis W.D., Brambilla E., Burke A.P. et al. WHO Classification of Tumours of the Lung, Pleura, Thymus and Heart. Vol. 7. Lyon: International Agency for Research on Cancer, 2015. 412 p.

  21. Travis W., Brambilla E., Noguchi M. et al. International Association for the Study of Lung Cancer/American Thoracic Society/European Respiratory Society international multidisciplinary classification of lung adenocarcinoma // J. Thorac. Oncol. 2011. Vol. 6. N. 2. Р. 244–285.

  22. Lortet-Tieulent J., Soerjomataram I., Ferlay J. et al. International trends in lung cancer incidence by histological subtype: adenocarcinoma stabilizing in men but still increasing in women // Lung Cancer. 2014. Vol. 84. N. 1. Р. 13–22.

  23. Song M.A., Benowitz N.L., Berman M. et al. Cigarette filter ventilation and its relationship to increasing rates of lung adenocarcinoma // J. Natl Cancer Inst. 2017. Vol. 109. N. 12.

  24. Thai A.A., Solomon B.J., Sequist L.V. et al. Lung cancer // Lancet. 2021. Vol. 398. N. 10 299. Р. 535–554.

  25. Araujo L.H., Horn L., Merritt R.E. et al. Cancer of the lung: non-small cell lung cancer and small cell lung cancer // Abeloff’s Clinical Oncology. Philadelphia, PA: Elsevier, 2020. Р. 1108–1158.

  26. Chu Z.G., Yang Z.G., Shao H. et al. Small peripheral lung adenocarcinoma: CT and histopathologic characteristics and prognostic implications // Cancer Imaging. 2011. Vol. 11. N. 1. P. 237–246.

  27. Byers L.A., Rudin C.M. Small cell lung cancer: where do we go from here? // Cancer. 2015. Vol. 121. N. 5. Р. 664–672.

  28. Siegel R.L., Miller K.D., Sandeep-Wagle N., Jemal A. Cancer Statistics, 2023 // CA Cancer J. Clin. 2023. Vol. 73. N. 1. P. 17–48,

  29. Islami F., Goding Sauer A., Miller K.D. et al. Proportion and number of cancer cases and deaths attributable to potentially modifiable risk factors in the United States // CA Cancer J. Clin. 2018. Vol. 68. N. 1. P. 31–54.

  30. GBD 2017 Risk Factor Collaborators. Global, regional, and national comparative risk assessment of 84 behavioural, environmental and occupational, and metabolic risks or clusters of risks for 195 countries and territories, 1990−2017: a systematic analysis for the Global Burden of Disease Study 2017 // Lancet. 2018. Vol. 392. P. 1923–1994.

  31. Hecht S.S. Tobacco smoke carcinogens and lung cancer // J. Natl Cancer Inst. 1999. Vol. 91. N. 14. P. 1194–1210.

  32. Sakoda L.C., Loomis M.M., Doherty J.A. et al. Germ line variation in nucleotide excision repair genes and lung cancer risk in smokers // J. Mol. Epidemiol. Genet. 2012. Vol. 3. N. 1. Р. 1–17.

  33. Besaratinia A., Kleinjans J.C., Van Schooten F.J. Biomonitoring of tobacco smoke carcinogenicity by dosimetry of DNA adducts and genotyping and phenotyping of biotransformational enzymes: a review on polycyclic aromatic hydrocarbons // Biomarkers 2002. Vol. 7. N. 3. Р. 209–229.

  34. The Health Consequences of Involuntary Exposure to Tobacco Smoke: A Report of the Surgeon General (ed. 2010/07/30). Atlanta, 2006.

  35. Hackshaw A.K., Law M.R., Wald N.J. The accumulated evidence on lung cancer and environmental tobacco smoke // BMJ. 1997. Vol. 315. Р. 980–988.

  36. Boffetta P., Pershagen G., Jöckel K.-H. et al. Cigar and pipe smoking and lung cancer risk: a multicenter study from Europe // J. Natl Cancer Inst. 1999. Vol. 91. N. 8. Р. 697–701.

  37. Dutra L.M., Glantz S.A. Electronic cigarettes and conventional cigarette use among US adolescents: a cross-sectional study // JAMA Pediatr. 2014. Vol. 168. N. 7. Р. 610–617.

  38. Park S.J., Walser T.C., Perdomo C. et al. Abstract B16: the effect of e-cigarette exposure on airway epithelial cell gene expression and transformation // Clin. Cancer Res. 2014. Vol. 20. N. 2. Suppl. P. B16.

  39. Wakelee H.A., Chang E.T., Gomez S.L. et al. Lung cancer incidence in never-smokers // J. Clin. Oncol. 2007. Vol. 25. N. 5. Р. 472–478.

  40. Straif K., Benbrahim-Tallaa L., Baan R. et al. A review of human carcinogens — part C: metals, arsenic, dusts, and fibres // Lancet Oncol. 2009. Vol. 10. Р. 453–454.

  41. Humans IWGotEoCRt. Arsenic, metals, fibres, and dusts // IARC Monogr. Eval. Carcinog. Risks Hum. 2012. Vol. 100. Р. 11–465.

  42. Markowitz S.B., Levin S.M., Miller A., Morabia A. Asbestos, asbestosis, smoking, and lung cancer. New findings from the North American insulator cohort // Am. J. Respir. Crit. Care Med. 2013. Vol. 188. N. 1. Р. 90–96.

  43. McCormack V., Peto J., Byrnes G. et al. Estimating the asbestos-related lung cancer burden from mesothelioma mortality // Br. J. Cancer. 2012. Vol. 106. N. 3. P. 575–584.

  44. Nelson H.H., Kelsey K.T. The molecular epidemiology of asbestos and tobacco in lung cancer // Oncogene. 2002. Vol. 21. N. 48. P. 7284–7288.

  45. Olsson A.C., Gustavsson P., Kromhout H. et al. Exposure to diesel motor exhaust and lung cancer risk in a pooled analysis from case-control studies in Europe and Canada // Am. J. Respir. Crit. Care Med. 2011. Vol. 183. N. 7. Р. 941–948.

  46. Olsson A., Kromhout H., Agostini M. et al. A case-control study of lung cancer nested in a cohort of European asphalt workers // Environ. Health Perspect. 2010. Vol. 118. N. 10. P. 1418–1424.

  47. Hogstedt C., Jansson C., Hugosson M. et al. Cancer incidence in a cohort of Swedish chimney sweeps, 1958–2006 // Am. J. Public Health. 2013. Vol. 103. N. 9. P. 1708–1714.

  48. De Matteis S., Consonni D., Lubin J.H. et al. Impact of occupational carcinogens on lung cancer risk in a general population // Int. J. Epidemiol. 2012. Vol. 41. N. 3. Р. 711–721.

  49. Turner M.C., Krewski D., Chen Y. et al. Radon and lung cancer in the American Cancer Society cohort // Cancer Epidemiol. Biomarkers Prev. 2011. Vol. 20. N. 3. Р. 438–448.

  50. Darby S., Hill D., Auvinen A. et al. Radon in homes and risk of lung cancer: collaborative analysis of individual data from 13 European case-control studies // BMJ. 2005. Vol. 330. N. 7485. P. 223.

  51. International Agency for Research on Cancer. IARC Monographs on the Evaluation of Carcinogenic Risks to Humans. Vol. 109. Outdoor Air Pollution. Lyon, France: IARC, 2015.

  52. Hamra G.B., Guha N., Cohen A. et al. Outdoor particulate matter exposure and lung cancer: a systematic review and meta-analysis // Environ. Health Perspect. 2014. Vol. 122. N. 9. P. 906–911.

  53. Raaschou-Nielsen O., Andersen Z.J., Beelen R. et al. Air pollution and lung cancer incidence in 17 European cohorts: prospective analyses from the European Study of Cohorts for Air Pollution Effects (ESCAPE) // Lancet Oncol. 2013. Vol. 14. N. 9. P. 813–822.

  54. Hystad P., Demers P.A., Johnson K.C. et al. Long-term residential exposure to air pollution and lung cancer risk // Epidemiology. 2013. Vol. 24. N. 5. P. 762–772.

  55. Raaschou-Nielsen O., Andersen Z.J., Hvidberg M. et al. Lung cancer incidence and long-term exposure to air pollution from traffic // Environ. Health Perspect. 2011. Vol. 119. N. 6. P. 860–865.

  56. Raaschou-Nielsen O., Bak H., Sorensen M. et al. Air pollution from traffic and risk for lung cancer in three Danish cohorts // Cancer Epidemiol. Biomarkers Prev. 2010. Vol. 19. N. 5. P. 1284–1291.

  57. Carey I.M., Atkinson R.W, Kent A.J. et al. Mortality associations with long-term exposure to outdoor air pollution in a national English cohort // Am. J. Respir. Crit. Care Med. 2013. Vol. 187. N. 11. P. 1226–1233.

  58. Cufari M.E., Proli C., Sousa P.D. et al. Increasing frequency of non-smoking lung cancer: presentation of patients with early disease to a tertiary institution in the UK // Eur. J. Cancer. 2017. Vol. 84. P. 55–59.

  59. Kurmi O.P., Arya P.H., Lam K.-B.H. et al. Lung cancer risk and solid fuel smoke exposure: a systematic review and meta-analysis // Eur. Respir. J. 2012. Vol. 40. N. 5. P. 1228–1237.

  60. Barone-Adesi F., Chapman R.S., Silverman D.T. et al. Risk of lung cancer associated with domestic use of coal in Xuanwei, China: retrospective cohort study // BMJ (Clin. Res. Ed.). 2012. Vol. 345. P. e5414.

  61. Oberoi S., Barchowsky A., Wu F. The global burden of disease for skin, lung and bladder cancer caused by arsenic in food // Cancer Epidemiol. Biomarkers Prev. 2014. Vol. 23. N. 7. P. 1187–1194.

  62. Brenner D.R., Boffetta P., Duell E.J. et al. Previous lung diseases and lung cancer risk: a pooled analysis from the International Lung Cancer Consortium // Am. J. Epidemiol. 2012. Vol. 176. N. 7. Р. 573–585.

  63. Ang L., Ghosh P., Seow W.J. Association between previous lung diseases and lung cancer risk: a systematic review and meta-analysis // Carcinogenesis. 2021. Vol. 42. N. 12. Р. 1461–1474.

  64. Matakidou A., Eisen T., Houlston R.S. Systematic review of the relationship between family history and lung cancer risk // Br. J. Cancer. 2005. Vol. 93. N. 7. Р. 825–833.

  65. Coté M.L., Liu M., Bonassi S. et al. Increased risk of lung cancer in individuals with a family history of the disease: a pooled analysis from the International Lung Cancer Consortium // Eur. J. Cancer. 2012. Vol. 48. N. 13. P. 1957–1968.

  66. Bandi P., Minihan A.K., Siegel R.L. et al. Updated review of major cancer risk factors and screening test use in the United States in 2018 and 2019, with a focus on smoking cessation // Cancer Epidemiol. Biomarkers Prev. 2021. Vol. 30. N. 7. Р. 1287–1299.

  67. Aberle D.R., Adams A.M., Berg C.D. et al. Reduced lung cancer mortality with low-dose computed tomographic screening // N. Engl. J. Med. 2011. Vol. 365. N. 5. Р. 395–409.

  68. de Koning H.J., van der Aalst C.M., de Jong P.A. et al. Reduced lung-cancer mortality with volume CT screening in a randomized trial // N. Engl. J. Med. 2020. Vol. 382. N. 6. P. 503–513.

  69. Becker N., Motsch E., Trotter A. et al. Lung cancer mortality reduction by LDCT screening — results from the randomized German LUSI trial // Int. J. Cancer. 2020. Vol. 146. N. 6. P. 1503–1513.

  70. Ajona D., Pajares M.J., Corrales L. et al. Investigation of complement activation product C4d as a diagnostic and prognostic biomarker for lung cancer // J. Natl Cancer Inst. 2013. Vol. 105. N. 18. P. 1385–1393.

  71. Etzel C.J., Bach P.B. Estimating individual risk for lung cancer // Semin. Respir. Crit. Care Med. 2011. Vol. 32. N. 1. Р. 3–9.

Глава 2. Морфологическая диагностика и классификация рака легкого. В.В. Делекторская, Н.А. Козлов

Введение

Морфологический диагноз новообразований легкого определяется на основании системы гистологических критериев, включенных в классификацию опухолей торакальной локализации, последняя пятая редакция которой разработана ВОЗ в 2021 г. [1].

Ключевые подходы и основные критерии морфологической диагностики новообразований легкого остаются теми же, что указаны в издании 2015 г. [2], и включают, в первую очередь, оценку морфологических особенностей опухоли, с дальнейшей верификацией диагноза с помощью иммуногистохимического (ИГХ) исследования и молекулярных методов. В редакции 2021 г. значительно шире представлены достижения в области молекулярной патологии при всех типах опухолей легкого и сделан больший акцент на молекулярное тестирование, чем в классификации ВОЗ 2015 г. В новой редакции имеется раздел, полностью посвященный классификации малых диагностических образцов. Продолжены рекомендации по документированию процента гистологического варианта в инвазивных немуцинозных аденокарциномах и определению T-фактора с учетом только размера инвазии в соответствии с восьмой редакцией классификации TNM. Подтверждено, что распространение по воздухоносным путям ("STAS - spreading through airspaces") является гистологическим признаком, имеющим прогностическую значимость. Среди новых моментов следует отметить перемещение лимфоэпителиальной карциномы в плоскоклеточные раки, обновление подходов к классификации нейроэндокринных опухолей, выделение бронхиолярной аденомы/реснитчатой муконодулярной папиллярной опухоли как новой нозологической единицы в подгруппе аденом и распознание новой торакальной SMARCA4-дефицитной недифференцированной опухоли. Следует также отметить введение подраздела "Существенные и желательные диагностические критерии" для каждого типа опухолей в новой редакции.

Новообразования легкого являются одним из ключевых типов опухолей, в процессе морфологической диагностики которых важная роль отводится цитологическому методу исследования.

Цитологическая диагностика опухолей дыхательной системы. М.А. Козлова

Среди методов предоперационной диагностики опухолей дыхательной системы цитологическое исследование занимает одно из ведущих мест [3]. При цитологическом методе исследования изучают:

  • содержимое бронхов, полученное путем аспирации или смыва;

  • соскоб с пораженного участка бронха;

  • отпечатки с биопсийного материала;

  • пунктаты (в том числе из лимфоузлов), полученные при срочном эндоскопическом исследовании (метод ROSE);

  • мокрота.

В целях унификации и стандартизации цитологических заключений, а также более эффективного сопоставления результатов цитологических заключений Цитологическое общество Папаниколау (The Papanicolaou Society of Cytopathology) предложило классификацию цитологических заключений при исследовании препаратов новообразований органов дыхательной системы [4].

Классификация цитологических заключений.

I. Недиагностический материал. Клеточный материал недостаточен и/или нерепрезентативен для постановки диагноза. Подобную диагностическую категорию цитолог использует в тех случаях, когда образец бесклеточный, либо имеющиеся в нем клетки не представляют объект исследования (респираторный эпителий, хрящевая ткань), при условии, что мишенью тонкоигольной пункции является лимфатический узел или легочная ткань.

К этой категории можно отнести наличие рассеянных лимфоцитов в препарате (элементы периферической крови) в случае пункции лимфоузла, когда не удалось достоверно получить элементы лимфоузла [4].

II. Отсутствие клеток злокачественной опухоли. Цитологический препарат не содержит клеточного материала, указывающего на злокачественный характер процесса или клеточную атипию. Подобная категория применима в условиях реактивной лимфоаденопатии, очагов гранулематозного воспаления, других воспалительных (реактивных) процессов.

Цитологический препарат в данном случае не только содержит клеточные элементы для диагностической оценки, но и согласуется с клинико-рентгенологической картиной [4].

Препараты аспиратов, браш-биопсий, смывов и мокроты, которые можно отнести к данной категории, включают:

  • респираторный эпителий без атипии (отсутствие рентгенологических признаков поражения);

  • острый воспалительный процесс (пневмония, абсцесс);

  • гранулематозное воспаление, связанное с микобактериальной или грибковой инфекцией;

  • (для определения инфекций также используется микробиологическое исследование);

  • гранулематозное воспаление, напоминающее саркоидоз;

  • гранулематозное воспаление, соответствующее пневмокониозу (коррелирует с рентгенологическими данными);

  • легочный инфаркт;

  • узелковый амилоидоз.

III. Единичные клетки с атипией. Может использоваться как для препаратов пункции легочной ткани, так и лимфатических узлов. Категория устанавливается, если:

  • есть атипичные клетки в препарате, однако количество или качество этих клеток недостаточно для более точного суждения о диагнозе;

  • затруднена дифференциальная диагностика реактивной атипии респираторного эпителия и истинного опухолевого процесса [4].

IV. Опухоли.

A. Доброкачественная опухоль. Категория включает:

  • легочная гамартома;

  • плоскоклеточная папиллома;

  • зернистоклеточная опухоль;

  • гемангиома;

  • склерозирующая пневмоцитома.

При указанных неопластических поражениях цитологический препарат является диагностическим для конкретного доброкачественного новообразования [4].

Б. Опухоль неопределенного злокачественного потенциала. В категорию включены:

  • случаи, когда нельзя исключить злокачественный потенциал опухоли;

  • опухоли с низким злокачественным потенциалом.

Категория "опухоли с низким злокачественным потенциалом" не вписывается в традиционные цитологические категории злокачественных новообразований. Граница между доброкачественной опухолью и опухолью с низким злокачественным потенциалом может быть очень тонкой. По цитологическому материалу диагностика данной категории новообразований является одной из самых сложных, поскольку есть цитологические признаки, которые могут наблюдаться и при новообразованиях с высоким потенциалом злокачественности [4].

V. Подозрение на злокачественную опухоль. В категорию включены препараты, позволяющие заподозрить злокачественный характер процесса, однако по объективным причинам с полной уверенностью нельзя подтвердить данное мнение [4].

VI. Злокачественная опухоль. В данную категорию попадают препараты, которые содержат очевидные цитологические признаки злокачественного процесса:

  • карциномы [плоскоклеточный рак, аденокарцинома, мелкоклеточный рак, крупноклеточный нейроэндокринный рак (КНЭР), крупноклеточный рак, лимфома, аденокистозный рак, мукоэпидермоидный рак];

  • злокачественная мезотелиома;

  • редкие первичные саркомы легкого и плевры;

  • метастатические карциномы и саркомы [4].

Особенности цитологической диагностики немелкоклеточного рака легкого

В случае с карциномами большинство препаратов, полученных методом тонкоигольной пункции, относятся к группе немелкоклеточного рака и для соответствующего лечения требуют проведения дифференциальной диагностики плоскоклеточного рака и аденокарциномы [5].

В практической работе врача-цитолога к ошибке при формулировании окончательного заключения могут привести следующие причины, как объективного, так и субъективного характера:

  • особенность строения опухоли, отсутствие четких морфологических признаков злокачественности, наличие низкой дифференцировки в опухолевых клетках, редкий гистологический вариант опухоли;

  • недостаточный профессиональный опыт цитолога, отсутствие клинических данных, использование клиницистом нерелевантных методов дополнительной диагностики [использование рентгенологического исследования вместо компьютерной томографии (КТ) или магнитно-резонансной томографии при наличии технической возможности];

  • нарушение процесса получения материала (нарушение техники взятия материала), неправильная обработка полученного материала в цитологической лаборатории (избыточное или недостаточное окрашивание) [5].

В качестве дополнительного метода в цитологической практике используется иммуноцитохимическое исследование. Для исследования используются те же панели антител, что и при иимуногистохимии (ИГХ) биопсийного и операционного материала.

Так, в случаях, когда морфологически трудно дифференцировать аденокарциному и плоскоклеточный рак, желательно использовать хорошо зарекомендовавшие себя антитела тиреоидного транскрипционного фактора (TTF-1) и р40 (цитокератин 5/6), позволяющие выявить аденогенную и плоскоклеточную дифференцировку клеток соответственно. Использование антител к белку p63 нецелесообразно в связи с экспрессией данного маркера в 20–30% легочных аденокарцином [2].

Для сохранения биологического образца для последующего молекулярного тестирования предпочтительно использовать один маркер для аденокарциномы в сочетании с одним маркером для плоскоклеточного рака. Комбинация TTF-1 и p40 оптимальна для дифференцирования аденокарциномы и плоскоклеточного рака [1, 2].

Гистологическая классификация и диагностика опухолей легкого

Н.А. Козлов, В.В. Делекторская

Для морфологической диагностики опухолевых заболеваний различных локализаций предназначены прежде всего классификации опухолей, регулярно издаваемые экспертным комитетом патологоанатомов и генетиков ВОЗ и Международного агентства по изучению рака. На смену предыдущей Классификации опухолей легкого, тимуса и сердца ВОЗ 2015 пришла обновленная редакция Классификации, изданная в 2021 г. В табл. 2-1 приведены актуальные нозологические единицы, входящие в состав новой Классификации ВОЗ 2021 [1].

Таблица 2-1. Классификация опухолей легкого, ВОЗ 2021
Типы эпителиальных опухолей легкого Код МКБ-О

Папилломы

Плоскоклеточная папиллома БДУ

8052/0

Плоскоклеточная папиллома инвертированного типа

8053/0

Железистая папиллома

8260/0

Смешанная плоскоклеточно-железистая аденома

8560/0

Аденомы

Склерозирующаяся пневмоцитома

8832/0

Альвеолярная аденома

8251/0

Папиллярная аденома

8260/0

Бронхиолярная аденома/реснитчатая микронодулярная

муконодулярная папиллярная опухоль*

8140/0

Муцинозная цистаденома

8470/0

Аденома слизистых желез

8480/0

Прединвазивные железистые процессы

Атипичная аденоматозная гиперплазия

8250/0

Аденокарцинома in situ , неслизистая

8140/2

Аденокарцинома in situ , слизистая

8253/2

Аденокарциномы

Минимально инвазивная аденокарцинома, неслизистая

8250/2

Минимально инвазивная аденокарцинома, слизистая

8257/3

Стелющаяся аденокарцинома

8250/3

Ацинарная аденокарцинома

8551/3

Папиллярная аденокарцинома

8260/3

Микропапиллярная аденокарцинома

8265/3

Солидная аденокарцинома

8230/3

Инвазивная слизистая (муцинозная) аденокарцинома

8253/3

Смешанная инвазивная слизистая и неслизистая аденокарцинома

8254/3

Коллоидная аденокарцинома

8480/3

Фетальная аденокарцинома

8333/3

Аденокарцинома кишечного типа

8144/3

Аденокарцинома БДУ

8140/3

Прединвазивные плоскоклеточные процессы

Плоскоклеточный рак in situ

8070/2

Слабая плоскоклеточная дисплазия

8077/0

Умеренная плоскоклеточная дисплазия

8077/2

Тяжелая плоскоклеточная дисплазия

8077/2

Плоскоклеточные карциномы

Плоскоклеточный рак БДУ

8070/3

Плоскоклеточный ороговевающий рак

8071/3

Плоскоклеточный неороговевающий рак

8072/3

Базалоидный плоскоклеточный рак

8083/3

Лимфоэпителиальный рак

8082/3

Нейроэндокринные новообразования

Прединвазивный процесс

Диффузная идиопатическая легочная гиперплазия

нейроэндокринных клеток

8040/0

Нейроэндокринные опухоли

Карциноид БДУ/нейроэндокринная опухоль БДУ

8240/3

Типичный карциноид/нейроэндокринная опухоль G1

8240/3

Атипичный карциноид/нейроэндокринная опухоль G2

8249/3

Нейроэндокринные карциномы

Мелкоклеточный рак

8041/3

Комбинированный мелкоклеточный рак

8045/3

КНЭР

8013/3

Комбинированный КНЭР

8013/3

Другие опухоли

Крупноклеточный рак БДУ

8012/3

Железисто-плоскоклеточный рак

8560/3

Плеоморфный рак

8022/3

Веретеноклеточный рак

8032/3

Гигантоклеточный рак

8031/3

Карциносаркома

8980/3

Легочная бластома

8972/3

NUT-карцинома

8023/3

Торакальная SMARCA4-дефицитная недифференцированная опухоль*

8044/3

Опухоли по типу новообразований слюнных желез

Мукоэпидермоидный рак

8430/3

Аденокистозный рак

8200/3

Эпителиально-миоэпителиальный рак

8562/3

Плеоморфная аденома

8940/0

Миоэпителиома

8982/0

Миоэпителиальный рак

8982/3

Гиалинизирующийся светлоклеточный рак

8310/3

БДУ - без дополнительного уточнения. * Нозологическая единица, впервые использована в данной классификации.

Среди изменений в Классификации ВОЗ 2021 г. следует отметить появление двух новых нозологических единиц - торакальной SMARCA4-дефицитной недифференцированной опухоли , отличающейся большой редкостью и крайне агрессивным течением, и бронхиолярной аденомы /реснитчатой микронодулярной муконодулярной папиллярной опухоли , пополнившей группу доброкачественных процессов.

Кроме того, по решению экспертного комитета ВОЗ изменены названия двух опухолей: лимфоэпителиомо-подобный рак, являющийся редким вариантом плоскоклеточного рака, был переименован в лимфоэпителиальный рак [1]; энтеральная аденокарцинома - в аденокарциному кишечного (энтерального ) типа [2] [1].

Классификация ВОЗ насчитывает до 36 видов РЛ (включая подтипы). Практикующему онкологу удобнее рассматривать всю группу раковых опухолей легкого как 5 основных клинико-морфологических категорий: аденокарциному, плоскоклеточный рак, мелкоклеточный рак, крупноклеточный рак, редкие карциномы (рис. 2-1) .

image
Рис. 2-1. Основные клинико-морфологические группы рака легкого

Эволюция принципов морфологического исследования РЛ. Морфологическое исследование является неотъемлемым этапом лечебно-диагностического процесса при ведении пациентов с РЛ. При этом до 2000 г. в онкологической практике все карциномы легкого подразделялись на мелкоклеточный рак и обширную группу НМРЛ. Гистологическая классификация НМРЛ не имела какой-либо клинической значимости ввиду того, что практически все пациенты с данной патологией получали стандартную химиотерапию (ХТ), а показатели общей выживаемости (ОВ) не превышали 6–9 мес [2, 6].

В начале XXI столетия процесс, цели и задачи прижизненной морфологической диагностики существенно изменились и расширились. В ходе исследований генома НМРЛ были открыты драйверные мутации генов тирозин-киназных рецепторов (EGFR , ALK , BRAF , ROS1 ), послужившие мишенями для лекарственного лечения отдельных форм НМРЛ, в первую очередь аденокарциномы [6]. Открытие таргетных препаратов, ингибирующих функционирование тирозин-киназных рецепторов, позволило значимо увеличить показатели выживаемости больных НМРЛ различных типов, которые впервые за многие годы преодолели порог в 12 мес.

В 2011 г. произошло знаковое событие - была опубликована разработанная экспертами Международной ассоциации по изучению рака легкого, Американского торакального общества, Европейского респираторного общества новая мультидисциплинарная классификация легочной аденокарциномы [7]. В ней объединены обобщенные результаты лучевых, клинических и морфологических параметров различных вариантов и стадий развития наиболее частого вида НМРЛ. В частности, было показано, что каждый из 5 основных гистологических типов строения аденокарциномы, если он преобладает в опухоли, достоверно ассоциирован не только с прогнозом заболевания, но и со специфической КТ-семиотикой (табл. 2-2) . Данная классификация была успешно утверждена редакционным комитетом ВОЗ и Международного агентства по изучению рака и легла в основу обновленной Классификации опухолей легкого, вышедшей в 2015 г. Необходимо отметить, что впервые за многие годы гистологическая Классификация рака легкого ВОЗ 2015 приобрела максимальную терапевтическую значимость, поскольку в ней выделены те или иные типы НМРЛ с различными драйверными аномалиями, ассоциированными с подбором таргетной терапии [2].

В обновленной редакции Классификации ВОЗ 2021 г. основные принципы морфологической диагностики и стадирования НМРЛ остались неизменными [2, 3, 7].

Особенности исследования биопсийного материала. Как было сказано выше, задачи прижизненного морфологического исследования биопсийного материала РЛ являются довольно обширными и включают:

  • верификацию гистологического типа опухоли;

  • оценку пригодности биоптата для последующих исследований;

  • выявление маркеров лекарственной чувствительности с помощью ИГХ-исследования или флюоресцентной гибридизации in situ (FISH).

Для верификации диагноза РЛ может быть использован как гистологический, так и цитологический методы, каждый из них обладает своими преимуществами и недостатками и в зависимости от той или иной клинической ситуации.

В 30–70% случаев морфологический тип РЛ устанавливается при рутинном гистологическом исследовании, верификация оставшейся части случаев требует применения гистохимических (альциановый синий, муцикармин и др.) и ИГХ методов исследования [2].

Таблица 2-2. Мультидисциплинарная классификация аденокарциномы легкого
Гистологический тип опухоли Диаметр очага, мм КТ-семиотика Типичная локализация Особенности роста

Атипичная аденоматозная гиперплазия

<5

Не обнаруживается/очаг "матового стекла"

Периферическая

Часто солитарный очаг, реже - мультифокальный рост

Аденокарцинома in situ

≤30

Очаг "матового стекла"

Периферическая

Часто солитарный очаг, реже - мультифокальный рост

Минимально инвазивная аденокарцинома

≤30

Очаг "матового стекла" с центральной солидной зоной

Периферическая

Солитарный очаг

Инвазивная аденокарцинома

≥30

Солидный очаг (частично или полностью)

Периферическая

Солитарный очаг

Инвазивная слизистая аденокарцинома

≥30

Солидный очаг

Периферическая

Мультифокальный (билобарный, билатеральный)

Инвазивная аденокарцинома с мутацией гена KRAS

≥30

Солидный очаг (частично или полностью)

Центральная

Солитарный очаг

Ввиду ограниченного объема опухолевого субстрата и артифициальных изменений (деформаций), нередко встречающихся в малых биопсиях, отдельные нозологические формы НМРЛ удается верифицировать только при исследовании всего объема или большей части опухоли (операционного материала). В табл. 2-3 приведены сравнительные данные возможности окончательной верификации типа НМРЛ при исследовании цитологического препарата, биопсийного и операционного материала [2, 3].

В целях повышения точности морфологической диагностики и сбережения малого объема материала в клиническом направлении рекомендуется указывать:

  • точное место взятия биопсийного материала;

  • наличие других злокачественных опухолей в анамнезе (за последние 15–20 лет);

  • результаты предыдущих гистологических исследований очагов в легких;

  • быстрое помещение биоптата в контейнер с 10% раствором нейтрального забуференного формалина;

  • контактный телефон врача-клинициста [8].

Таблица 2-3. Верификация диагноза при исследовании малого диагностического и операционного материала

Диагноз допустим только при исследовании

операционного материала

биопсийного или цитологического материала

Аденокарцинома in situ

Аденокарцинома стелющегося типа (lepidic)

Минимально инвазивная аденокарцинома

Аденокарцинома стелющегося типа (lepidic)

Инвазивная стелющаяся аденокарцинома

Аденокарцинома (указать преобладающий тип строения)

Инвазивная ацинарная аденокарцинома

Инвазивная папиллярная аденокарцинома

Инвазивная микропапиллярная аденокарцинома

Инвазивная солидная аденокарцинома

Коллоидная аденокарцинома

Аденокарцинома с коллоидным компонентом

Фетальная аденокарцинома

Аденокарцинома с фетальным компонентом

Энтеральная аденокарцинома

Аденокарцинома с энтеральным компонентом

Крупноклеточный рак

Диагноз не ставится*

Железисто-плоскоклеточный рак

Цитологически диагноз не ставится*

*Выставляется диагноз "немелкоклеточный рак БДУ".

Оценка пригодности биоптата для дальнейших исследований. Оценка пригодности биопсийного материала для цитогенетических и иных исследований формально не является обязанностью врачей морфологических лабораторий, но в профильных клиниках, занимающихся лечением больных РЛ, врачу-патологоанатому стоит сделать краткое заключение о качестве биопсийного материала и содержании в нем опухоли. Полученная информация о качестве биопсии способна помочь онкологу и торакальному хирургу, когда они принимают решение о тактике ведения пациента.

Общепринятая схема по оценке пригодности биопсийного материала отсутствует. Мы считаем удобной простую полуколичественную методику оценки биоптата, которая позволяет с 96% вероятностью говорить об успешном проведении генетических исследований, если площадь биоптата - не менее 2 мм2 , доля опухолевой ткани в биопсии - не менее 20%, объем очагов некроза - менее 20% [9].

С высокой вероятностью получения неинформативной биопсии ассоциированы следующие факторы:

  • малые размеры патологического очага;

  • кистозные изменения в патологическом очаге;

  • выраженные склеротические изменения в патологическом очаге (включая костные очаги);

  • слабое контрастирование/отсутствие контрастирования при лучевой диагностике [6, 9].

ИГХ-исследование биоптата. Биопсийный материал РЛ зачастую имеет довольно ограниченный объем, и в ряде случаев он должен быть направлен на выявление драйверных мутаций или экспрессии PD-L1, во время лабораторной диагностики принципиально важно использовать минимальное число диагностических антител для верификации гистологического типа НМРЛ. Так, при наличии немелкоклеточной морфологии и отсутствии светооптических признаков плоскоклеточной или аденогенной дифференцировки в опухоли оптимальна панель с маркерами р40 и TTF-1 (маркеры плоскоклеточной и аденогенной дифференцировки соответственно). Каждый маркер может быть эквивалентно заменен на цитокератин 5/6 (плоскоклеточный рак) или напсин А (аденокарцинома). Использование р63 в качестве маркера плоскоклеточной дифференцировки НМРЛ не рекомендуется в связи с тем, что его экспрессия встречается в 25–30% аденокарцином легкого [10].

Добавление в ИГХ-панель нейроэндокринных маркеров (синаптофизина, хромогранина А, CD56, НСЭ) рекомендуется делать, только если в опухоли есть светооптические признаки нейроэндокринной дифференцировки [10].

В связи с неоднородной экспрессией маркеров (зачастую в низкодифференцированных карциномах легкого) расширение иммуногистохимической панели нецелесообразно проводить в целях экономии тканевого субстрата для последующих, в том числе цитогенетических, методов исследований. В части случаев ИГХ-исследование не способствует уточнению диагноза, поэтому экспертный комитет ВОЗ рекомендовал придерживаться определенных принципов при подготовке морфологических заключений по биопсийному материалу (табл. 2-4) [2, 10].

Таблица 2-4. Морфологическое заключение при анализе биопсийного материала
Экспрессия TTF-1 Экспрессия р40 Морфологическое заключение

Диффузная

Нет

Аденокарцинома

Диффузная

Очаговая

Аденокарцинома

Нет

Диффузная

Плоскоклеточный рак

Диффузная (без перекрытия)

Диффузная (без перекрытия)

Железисто-плоскоклеточный рак

Нет

Очаговая

Немелкоклеточный рак с неопределенным фенотипом

Нет

Нет

Немелкоклеточный рак с "нулевым" фенотипом

Маркеры лекарственной чувствительности аденокарциномы легкого. С начала 2000-х гг. проведены многочисленные цитогенетические исследования НМРЛ, выявлены многочисленные генетические аномалии, как лежащие в основе канцерогенеза того или иного вида опухоли (драйверные мутации), так и появляющиеся вторично при прогрессировании опухолевого процесса (вторичные мутации, "мутации-пассажиры").

Среди всех видов НМРЛ наиболее широко изучены и перспективны в плане терапии легочные аденокарциномы, демонстрирующие обширный спектр мутаций, около 40% последних ассоциированы с высокой чувствительностью к таргетной терапии (см. рис. 2-1) [11–13]. Среди всех драйверных аномалий легочных аденокарцином 29% приходится на мутации гена KRAS , 27% - на крайне редкие и малоизученные мутации, оставшиеся 44% мутаций представляют наибольший терапевтический интерес в связи с тем, что ассоциированы с высокой эффективностью таргетной терапии (рис. 2-2) [11, 13].

Принимая во внимание частоту встречаемости тех или иных мутаций, доказанную в ходе клинических исследований эффективность ассоциированной таргетной терапии, в 2018 г. коллектив экспертов Американской ассоциации клинических онкологов (Аmerican Society of Clinical Oncology, ASCO), Колледжа американских патологов (College of American Pathologists, CAP) и Международной ассоциации по изучению рака легкого (IASLC, от англ. International Association for the Study of Lung Cancer) выпустил обновленные Рекомендации по генетическому тестированию НМРЛ, предписывающие состав и очередность тестирования биомаркеров лекарственной чувствительности в опухоли (обязательная панель биомаркеров) [12]. Так, при тестировании биопсийного материала РЛ желательно ориентироваться на частоту встречаемости той или иной терапевтически релевантной мутации в аденокарциноме, начиная с наиболее частой и постепенно переходя к редко встречающимся аномалиям (EGFR > ALK > BRAF > ROS1 ). При выявлении мутации любого из вышеуказанных генов дальнейшая оценка лекарственной чувствительности прекращается. Если ни один из "обязательных" генов не содержал мутационных изменений (дикий тип), дальнейшую работу с биопсийным материалом стоит либо прекратить, либо продолжить по согласованию с консультирующим онкологом или врачебным консилиумом.

image
Рис. 2-2. Ведущие генетические аномалии аденокарциномы легкого

Оценка дополнительных биомаркеров в аденокарциноме с диким типом EGFR , ALK , BRAF и ROS1 может быть расширена до оценки экспрессии PD-L1, что определяется как по согласованию с консультирующим онкологом, так и внутренним регламентом клиники с учетом действующих Клинических рекомендаций. Альтернативным вариантом продолжения оценки лекарственной чувствительности НМРЛ являются цитогенетические исследования факультативных драйверных мутаций (KRAS , MET , HER2 , PTEN , RET , NTRK ), наличие которых в опухолевых клетках также ассоциировано с клиническим эффектом соответствующей таргетной терапии [12, 13].

К лимитирующим факторам оценки лекарственной чувствительности НМРЛ относятся:

  • ограниченный объем биопсийного материала;

  • технические возможности конкретной клинической лаборатории;

  • региональные стандарты оказания медицинской помощи онкологическим больным;

  • доступность таргетных препаратов (регистрационные удостоверения).

Мутация гена EGFR. Первые сообщения о возможной взаимосвязи мутации гена EGFR с патогенезом аденокарциномы и потенциальной эффективностью таргетной терапии стали появляться еще в начале 2000-х гг. Показано, что мутация EGFR является второй по частоте встречаемости после KRAS и первой среди обязательных для тестирования лекарственной чувствительности РЛ. В зависимости от исследуемой этнической группы частота встречаемости мутации EGFR может заметно варьировать: 30% случаев в азиатской популяции, 11% всех драйверных мутаций в европейской популяции больных НМРЛ. В 90% случаев мутация затрагивает экзоны 18–21 гена. Драйверные комутации при мутации EGFR отсутствуют [6, 14, 15].

Различные мутации EGFR ассоциированы с разной чувствительностью к лекарственной терапии и различным прогнозом. Прогностически наиболее благоприятной является мутация del19, за которой следует L858R, L861Q и del18. Т790М отличается наихудшей чувствительностью к терапии (до 50% случаев лекарственной резистентности). Реже резистентность к таргетной терапии связана с появлением вторичных мутаций в опухоли (амплификация гена HER2 или MET , мутация гена PIK3CA ) [14, 15].

Повышенная частота выявления мутаций EGFR ассоциирована с молодым возрастом пациентов, отсутствием курения в анамнезе и женским полом. Гистологическими вариантами РЛ, ассоциированными с мутацией EGFR , чаще всего оказываются аденокарцинома и железисто-плоскоклеточный рак. Встречавшиеся ранее сообщения о выявлении EGFR в плоскоклеточном раке расцениваются как неверная интерпретация солидной аденокарциномы как плоскоклеточного неороговевающего рака. Последнее обстоятельство было связано с использованием р63 в первом десятилетии 2000-х г.г. в качестве ИГХ-маркера плоскоклеточной дифференцировки. Ввиду того, что экспрессия р63 может встречаться в 25–30% случаев легочной аденокарциномы, он был заменен на более селективный "плоскоклеточный" маркер (р40) [6].

Рекомендуемыми лабораторными методами выявления мутации гена EGFR являются полимеразная цепная реакция (ПЦР) и секвенирование следующего поколения (next generation sequencing, NGS). Кроме того, ПЦР плазмы крови может быть использована в качестве динамического контроля появления мутации резистентности Т790М ("жидкая биопсия"). Использование FISH для выявления мутации EGFR нецелесообразно в связи с особенностями метода. Несмотря на появление специфичных клонов диагностических антител для отдельных видов мутаций EGFR (клон 43B20 для L858R, клон 6В6 для 19del) использование ИГХ нецелесообразно в связи с ее недостаточной точностью [8, 14, 15].

Транслокация гена ALK. Аналогично исследованиям гена EGFR оценка роли транслокаций гена ALK в патогенезе РЛ и их взаимосвязи с таргетной терапией началась более 20 лет назад. Частота встречаемости транслокации ALK варьирует в пределах 3,7–5,5% в зависимости от объема и этнического состава исследуемой популяции больных НМРЛ. Описано более 90 генов-партнеров, участвующих в транслокации, значительная часть ассоциирована с клиническим ответом на таргетную терапию. Драйверные комутации при транслокации ALK отсутствуют [6, 15, 16].

Повышенная частота выявления транслокации ALK ассоциирована с молодым возрастом пациентов, отсутствием курения в анамнезе и женским полом. Гистологическими вариантами РЛ, ассоциированными с транслокацией ALK , чаще всего оказываются аденокарцинома, железисто-плоскоклеточный рак, немелкоклеточный рак БДУ [1, 2].

Для выявления транслокации гена ALK лабораторными методами рекомендуются ИГХ (рис. 2-3) и FISH. Преимуществом обоих методов является возможность работы не только с гистологическим, но и с цитологическим материалом [17, 18].

image
Рис. 2-3. Диффузная интенсивная экспрессия ALK (клон D5F3) в немелкоклеточном раке легкого, указывающая на транслокацию гена ALK (необходимость FISH-валидации отсутствует); увеличение ×100

Среди большого количества предлагаемых различными производителями диагностических антител (клоны ALK1, 5A4 и др.), широко используемых в повседневной практике, следует отметить клон D5F3, разработанный Roche для автоматической платформы Ventana, отличающийся высокой точностью выявления транслокации ALK по сравнению с другими антителами (>96%), простотой интерпретации результата исследования, возможностью оценки крайне малого объема опухолевого субстрата (менее 100 клеток) [17, 18].

Несмотря на высокую точность и взаимозаменяемость ИГХ и FISH при выявлении транслокации ALK , ни один из указанных методов не обладает 100% точностью. Среди потенциальных диагностических ошибок при интерпретации результатов ИГХ-исследования статуса гена ALK в опухоли с применением клона D5F3 следует отметить нередкое окрашивание КНЭР, мелкоклеточного рака и карциномы из клеток Меркеля. Ни одна из этих опухолей не обладает истинной транслокацией гена ALK и не демонстрирует ответ на анти-ALK таргетную терапию [17].

В соответствии с Рекомендациями по генетическому тестированию НМРЛ ASCO, CAP и IASLC (2018), при сомнительных результатах ИГХ исследования статуса ALK (рис. 2-4) необходимо рассмотреть применение альтернативного метода (например, FISH) и, наоборот, оценить ИГХ экспрессию ALK при сомнительных результатах FISH (например, при соотношении сигналов меток, близком к пороговому значению) [18].

image
Рис. 2-4. Очаговая и неоднородная экспрессия ALK (клон D5F3) в немелкоклеточном раке легкого, указывающая на необходимость FISH для подтверждения транслокации гена ALK; увеличение ×200

При наличии технических ресурсов допустимо использование NGS для оценки ALK . Однако зачастую применение методов расширенного секвенирования осложнено неудовлетворительной сохранностью опухолевой ДНК и рибонуклеиновой кислоты в парафиновых блоках, а также возможностью выявления транслокаций с неизвестной клинической значимостью [12].

Применение ПЦР для выявления транслокации ALK нецелесообразно в связи с особенностями метода [12].

Мутация гена BRAF. Принимая во внимание результаты мультицентровых исследований, продемонстрировавших клиническую эффективность анти-BRAF таргетных препаратов, авторы Рекомендаций по генетическому тестированию НМРЛ ASCO, CAP и IASLC (2018) внесли в список обязательных генетических тестов оценку мутации гена BRAF . Частота встречаемости мутации BRAF в НМРЛ составляет 1,4–4,4%. В подавляющем большинстве случаев мутация затрагивает экзоны 11 и 15 гена, в 50% случаев это BRAF V600E [12, 19].

Драйверными комутациями для не-V600E BRAF -мутаций могут быть вторичные аномалии генов EGFR , PIK3CA или KRAS .

Повышенная частота выявления мутаций BRAF ассоциирована с молодым возрастом пациентов, отсутствием курения в анамнезе и женским полом. Гистологическими вариантами РЛ, ассоциированными с мутацией BRAF , чаще всего являются аденокарцинома, железисто-плоскоклеточный рак, немелкоклеточный рак БДУ [19].

Для выявления мутации BRAF рекомендуются ПЦР и ИГХ-исследование. В частности, антитела клона VE1 продемонстрировали высокую эффективность при выявлении мутации BRAF и способность работать с крайне малым объемом диагностического материала (менее 100 клеток), что позволяет использовать их как на гистологическом, так и на цитологическом материале. Существенным недостатком клона VE1, ограничивающим возможности его применения, является его способность выявлять только наиболее частую мутацию BRAF - V600E [19, 20].

При наличии технических ресурсов допустимо задействовать NGS для выявления мутации BRAF .

Использование FISH для выявления мутации BRAF нецелесообразно в связи с особенностями метода [12].

Транслокация гена ROS1. Несмотря на более чем 30-летний период исследования гена ROS1 , естественный лиганд тирозин-киназного рецептора, кодируемого им, до сих пор не установлен. Частота встречаемости транслокации ROS1 в различных популяциях больных НМРЛ варьирует в пределах 0,7–3,1%. Несмотря на большое количество описанных генов-партнеров, участвующих в транслокации (более 25), ни для одного из них не выявлена связь с выраженностью клинического ответа на таргетную терапию [21].

Драйверные комутации: описаны крайне редкие НМРЛ с транслокацией ROS1 и вторичными мутациями генов EGFR или KRAS. Клиническая значимость подобных ассоциаций остается неизвестной [21].

Повышенная частота выявления транслокации ROS1 ассоциирована с молодым возрастом пациентов, отсутствием курения в анамнезе и женским полом. Гистологическими вариантами РЛ, ассоциированными с транслокацией ROS1 , чаще всего оказываются аденокарцинома, железисто-плоскоклеточный рак, немелкоклеточный рак БДУ.

В отличие от транслокации ALK , в равной степени эффективно выявляемой как при ИГХ, так и при FISH, для выявления транслокации гена ROS1 в НМРЛ "золотым стандартом" диагностики является FISH. В свою очередь, ИГХ выполняет скрининговую функцию, позволяя направлять на окончательную FISH-верификацию только позитивные биоптаты НМРЛ, в результате цитогенетическая диагностика становится экономически более выгодной (рис. 2-5) [22, 23].

image
Рис. 2-5. Панорамный снимок двух иммуногистохимических препаратов немелкоклеточного рака легкого, окрашенного антителами к ROS1 (клон SP384); в обоих случаях в нижней части препарата расположен контрольный срез аденокарциномы с FISH-подтвержденной транслокацией гена ROS1 : а - на левом препарате срез тестируемой опухоли демонстрирует диффузную и неоднородную экспрессию белка ROS1 (для подтверждения транслокации ROS1 необходимо выполнение FISH); б - на правом препарате срез тестируемой опухоли не экспрессирует белок ROS1 (необходимость поиска транслокации ROS1 с помощью FISH отсутствует)

Преимуществом обоих методов является возможность работы не только с гистологическим, но и с цитологическим материалом.

Среди различных диагностических антител для скрининга транслокации ROS1 наибольшую эффективность продемонстрировали клоны SP384 (Roche, Ventana) и D4D6 (Cell Signaling), оба отличаются сравнительно высокой конкордантностью с FISH (90–94%), простотой интерпретации результата исследования, возможностью оценить крайне малый объем опухолевого субстрата (менее 100 клеток) [24–26].

Несмотря на сравнительно высокую конкордантность ИГХ и FISH при выявлении транслокации ROS1 , в ряде исследований было показано редкое появление ложно-позитивного окрашивания аденокарцином с мутацией EGFR или ALK , что необходимо принимать во внимание при получении отрицательного результата при FISH-тестировании транслокации гена ROS1 [24, 25].

При наличии технических ресурсов возможно использование NGS для выявления транслокации ROS1 . Тем не менее, применение методов NGS зачастую осложнено неудовлетворительной сохранностью опухолевой ДНК и рибонуклеиновой кислоты в парафиновых блоках, а также возможностью выявить транслокации с неизвестной клинической значимостью [24, 25].

Применение ПЦР для выявления транслокации ROS1 нецелесообразно в связи с особенностями метода [12].

Мутация гена KRAS. В ходе исследований последних лет мутация гена KRAS была выявлена в большом количестве карцином и иных злокачественных опухолей различных локализаций. В НМРЛ мутация KRAS является наиболее частой генетической аномалией аденокарцином [22, 27]. В связи с безуспешными попытками поиска таргетных препаратов долго считалась "терапевтическим тупиком" [28]. Однако недавно удалось получить обнадеживающие результаты первых клинических испытаний новых таргетных препаратов (CodeBreaK100, CodeBreaK200), направленных против мутации G12C, составляющей 40% всех мутаций гена KRAS и являющейся наиболее частой разновидностью среди мутаций KRAS в НМРЛ [29–32].

Частота встречаемости мутации KRAS в различных популяциях больных НМРЛ варьирует в пределах 24–30%. В подавляющем большинстве случаев мутация затрагивает экзоны 11 и 15 гена [28, 29].

Отличительной особенностью НМРЛ с мутацией KRAS является наличие драйверных комутаций в 20–50% случаев. Как было показано в отдельных исследованиях, отдельные комутации KRAS напрямую ассоциированы с различным течением и прогнозом заболевания (табл. 2-5) [29, 31, 33].

Таблица 2-5. Комутации KRAS, выявляемые в немелкоклеточном раке легкого
Комутация KRAS Частота встречаемости, % Клиническая значимость

TP53

39–42

Более благоприятный прогноз

STK11

20–29

Неблагоприятный прогноз

KEAP1

13–27

Неблагоприятный прогноз

ATM

13

MET

15

PIK3CA

<10

RBM10

<10

EPHA5

<5

ERBB2

<5

Повышенная частота выявления мутации KRAS ассоциирована с курением в анамнезе (85% случаев) и такими гистологическими вариантами РЛ, как аденокарцинома, железисто-плоскоклеточный рак, немелкоклеточный рак БДУ. При более детальном морфо-генетическом анализе было отмечено, что мутация G12C чаще встречается у курящих пациентов, у женщин и редко сочетается с муцинозной морфологией опухоли; G12V - чаще у курящих, типична для муцинозной аденокарциномы и нередко коррелирует с появлением плевральных и перикардиальных метастазов; G12D - самая частая мутация у некурящих пациентов с муцинозной аденокарциномой [28, 29, 31].

Оценка статуса гена KRAS является необязательной, ее допустимо выполнять в зависимости от наличия технических ресурсов и объема биопсийного материала [12, 34].

Для выявления мутации KRAS в НМРЛ рекомендуются ПЦР и NGS. Оба метода пригодны для работы с гистологическим и цитологическим материалом [12, 34, 35].

Использование ИГХ-исследования и FISH для выявления мутации гена KRAS не рекомендовано [34, 35].

Мутация гена МЕТ с пропуском экзона 14 (METex14). Оценка статуса гена МЕТ является необязательной, ее можно провести в зависимости от наличия технических ресурсов и объема биопсийного материала [12, 34].

Частота встречаемости мутации гена МЕТ в НМРЛ составляет 3%. Кроме того, в 2–11% случаев обнаруживается не мутация, а амплификация гена МЕТ в опухоли. Драйверные комутации в МЕТ-позитивных опухолях отсутствуют [36].

Повышенная частота выявления мутации МЕТ ассоциирована с отсутствием курения в анамнезе, старшей возрастной группой, женским полом. Среди различных гистологических вариантов НМРЛ мутация МЕТ наиболее часто выявляется в аденокарциномах, а также в плеоморфном/саркоматоидном раке [36].

Для выявления мутации МЕТ в НМРЛ рекомендованы NGS, ПЦР, а также секвенирование по Сенгеру. При тестировании преимущество отдается гистологическому материалу [33–35].

Использование ИГХ-исследования и FISH для выявления мутации гена МЕТ не рекомендовано [35, 37].

Транслокация гена RET. Еще одним факультативным тестом лекарственной чувствительности НМРЛ является оценка транслокации гена RET [34]. По результатам двух многоцентровых клинических исследований была показана эффективность таргетных ингибиторов селперкатиниба (LIBRETTO-001) и пралсетиниба (ARROW) у пациентов с RET -позитивным НМРЛ [13, 28].

Частота встречаемости транслокации RET среди пациентов с НМРЛ варьирует в пределах 0,4–2,1%. Описано более 6 генов-партнеров, участвующих в транслокации (KIF5B , CCDC6 , NCOA4 и др.), однако ни один из них не ассоциирован с выраженностью клинического ответа на таргетную терапию. Драйверные комутации в RET -позитивном НМРЛ отсутствуют [13, 38, 39].

Повышенная частота выявления транслокации RET ассоциирована с молодым возрастом пациентов, отсутствием курения в анамнезе и женским полом. Гистологическими вариантами РЛ, ассоциированными с данной транслокацией, чаще всего оказываются аденокарцинома, железисто-плоскоклеточный рак и немелкоклеточный рак БДУ [13, 38].

В настоящее время среди рекомендуемых лабораторных методов выявления транслокации гена RET в НМРЛ наиболее приоритетным является NGS. При отсутствии технических ресурсов предпочтение может быть отдано ПЦР с обратной транскриптазой или FISH. Использование ПЦР также возможно для выявления циркулирующей опухолевой ДНК в плазме крови [34, 35, 39].

Применение ИГХ-исследования для выявления транслокации RET нецелесообразно в связи с отсутствием валидированных клонов диагностических антител [23, 37, 39].

Обобщенный алгоритм тестирования биоптата НМРЛ приведен на рис. 2-6 [13].

image
Рис. 2-6. Алгоритм тестирования биоптата немелкоклеточного рака легкого

Мутация гена HER2. В отличие от широко распространенного в рутинной лабораторной практике тестирования гиперэкспрессии/амплификации HER2 в раке молочной железы, аденокарциноме желудка или уротелиальном раке, выявление которой ассоциировано с выраженным клиническим ответом на таргетную терапию, исследование статуса гена HER2 в НМРЛ носит довольно ограниченный характер, а сам тест в настоящее время имеет факультативный характер [34, 35].

Еще одной важной особенностью является то, что для НМРЛ, в отличие от вышеупомянутых карцином, характерна не амплификация, а истинная мутация гена HER2 , частота встречаемости которой варьирует в пределах 1,0–3,9% [38, 40, 41]. Традиционно мутация затрагивает 20 экзон гена (p.S310F, p.L755S, p.Y772_A775dup). Драйверные комутации в HER2-позитивном НМРЛ отсутствуют [8, 40, 41].

Среди рекомендуемых методов лабораторного тестирования HER2-статуса РЛ следует отметить ПЦР в реальном времени, а также NGS. Применение ИГХ-метода по аналогии с раком молочной железы или раком желудка носит довольно ограниченный характер и может быть использовано в качестве скрининга (диффузное окрашивание HER2/neu 3+) для последующей верификации с помощью ПЦР или NGS [34, 35, 38, 41].

Применение FISH для выявления мутации HER2 нецелесообразно в связи с особенностями метода [8, 34, 40].

Транслокация гена NTRK. Одной из наиболее редких мишеней таргетной терапии (ларотректиниб, энтректиниб) является тропомиозиновый киназный рецептор (TRK) типов А, В и С. Частота встречаемости транслокации NTRK в НМРЛ зачастую составляет около 0,3% случаев [42]. Несмотря на большое количество описанных генов-партнеров при данной транслокации, ни один из них не ассоциирован с выраженностью клинического ответа на таргетную терапию. Драйверные комутации в НМРЛ с транслокацией NTRK отсутствуют [34, 38].

Повышенная частота выявления транслокации NTRK ассоциирована с отсутствием курения в анамнезе, женским полом, а также гистологически подтвержденной аденокарциномой, железисто-плоскоклеточным раком и немелкоклеточным раком БДУ [33–35].

Для подтверждения реаранжировки гена NTRK в НМРЛ рекомендованы NGS, ПЦР-РВ и FISH. Несмотря на хорошо себя зарекомендовавшие в клинической практике антитела (pan-TRK, клон EPR17341, Roche, Ventana), применение ИГХ для выявления транслокации NTRK даже в качестве скрининга необязательно [42, 43].

Редкие гистологические формы легочной аденокарциномы. Два редких морфологических варианта легочной аденокарциномы, отличающихся специфичным гистологическим строением, иммунофенотипом и профилем генетических аномалий, заслуживают отдельного рассмотрения.

Муцинозная (слизистая) аденокарцинома легкого составляет 3–10% всех случаев аденокарцином, несколько чаще может встречаться у лиц женского пола. Несмотря на то что в 45% случаев муцинозная аденокарцинома ассоциирована с курением, она обладает низкой мутационной нагрузкой. Среди особенностей, способных усложнить дифференциально-диагностический процесс, необходимо отметить нередкую утрату экспрессии легочных маркеров (утрата TTF-1 и Napsin A в 60 и 67% случаев соответственно) [10, 44].

Кроме того, при муцинозной аденокарциноме нередко встречается имитация клинико-радиологической картины лобарной пневмонии, что связано с быстрой диссеминацией опухолевых масс по воздухоносным путям, приводящей к поражению всей доли, реже - соседней доли или к распространению на противоположное легкое [1, 2].

Генетический профиль муцинозной аденокарциномы легкого также имеет ряд значимых особенностей (табл. 2-6) , качественно и количественно отличающих ее от немуцинозных аналогов [12, 31, 37, 44].

Таблица 2-6. Генетический профиль муцинозной аденокарциномы легкого
Мутации генов Муцинозная аденокарцинома легкого, % случаев Немуцинозные аденокарциномы легкого, % случаев

KRAS

60 (чаще G12D, G12V)

15 (чаще G12С)

EGFR

1

45

Транслокации

12 (NRG > ALK > HER2 > RET > NTRK )

5 (ALK > ROS1 > RET > NTRK )

Легочная аденокарцинома кишечного типа , впервые описанная в 1991 г., является одной из редких разновидностей НМРЛ (частота встречаемости менее 1% случаев) [45]. Наиболее часто она встречается у лиц старшей возрастной группы, пик заболеваемости приходится на 50–60 лет. Биохимически отмечен рост сывороточных показателей РЭА и СА19-9 [46, 47].

У этого варианта аденокарциномы есть особенности:

  • выраженное гистологическое сходство с аденокарциномой толстой кишки;

  • "гибридный" ИГХ-профиль этой опухоли, в значительной степени осложняющий дифференциальную диагностику с метастазами колоректального рака.

Так, для легочной аденокарциномы кишечного типа характерна сниженная экспрессия "легочных" маркеров (СК7 - 94%, TTF-1 - 46%, Napsin A - 36%) и появление "кишечных" маркеров (СК20 - 49%, CDX2 - 72%). Клинически и радиологически аденокарцинома кишечного типа ничем не отличается от более частых вариантов легочной аденокарциномы [46, 48].

В сложных диагностических случаях, когда применение ИГХ не позволяет достоверно дифференцировать кишечную аденокарциному легкого и метастаз аденокарциномы органов желудочно-кишечного тракта, мы считаем целесообразным использовать цитогенетические методы исследования мутационного профиля опухоли для уточнения ее органной принадлежности. Спектр и частота встречаемости мутаций кишечной аденокарциномы легкого приведены на рис. 2-7 [46–48].

. image::img7.png[image]

Маркеры иммунных контрольных точек (PD-L1). Мутации и амплификации генов в опухолевых клетках способны значимо менять структуру синтезируемых белков и выраженность их экспрессии, делая опухоль более или менее иммуногенной. В основе формирования иммуногенности опухоли лежит совокупный объем мутационных событий в опухолевой ткани (мутационная нагрузка), приводящий к формированию множественных новых антигенных детерминант (неоантигенов) [37, 49, 50]. Одним из достаточно хорошо изученных механизмов избегания злокачественным новообразованием иммунного ответа является синтез опухолевыми клетками молекул PD-L1 (CD274), приводящий к деактивации цитотоксических Т-лимфоцитов и прогрессированию злокачественного процесса. В основе взаимодействия опухоли и иммунной системы лежит физиологическая способность PD-L1 связываться с рецептором PD-1 на поверхности цитотоксических Т-клеток, деактивируя их и вызывая апоптоз, что в естественных (пато)физиологических условиях необходимо для предотвращения неконтролируемого развития воспалительной реакции или аутоиммунных процессов [51, 52]. Оба лиганда рецептора программируемой смерти, PD-L1 и PD-L2, принадлежат одному семейству белков В7 и обладают 37% уровнем гомологичности с той лишь разницей, что экспрессия PD-L2 ограничена антиген-презентирующими клетками, тогда как PD-L1 встречается на поверхности гораздо большего числа клеток (Т-лимфоцитов, эпителия, эндотелия и др.) [49].

Присутствие PD-L1 на поверхности клеток рака является неблагоприятным прогностическим фактором, но этот трансмембранный белок способен служить мишенью для эффективной иммунотерапии с помощью моноклональных антител, блокирующих взаимодействие PD-1/PD-L1 [49–51]. Возможность применения иммунотерапевтических препаратов, блокирующих взаимодействие PD-1/PD-L1, вероятно, обеспечена, в том числе, выявлением экспрессии PD-L1 на поверхности опухолевых клеток ИГХ. На рынке предлагаются диагностические антитела, выпускаемые различными производителями. В целях получения наиболее точных результатов ИГХ-тестирования целесообразно использовать только готовые диагностические анти-PD-L1 наборы, валидированные в ходе клинических исследований [50, 52–54]. Так, компания Dako предлагает 2 готовых диагностических набора для комплементарной (необязательной) диагностики PD-L1-статуса для ниволамаба (клон 28-8) и компаньонной (обязательной) диагностики PD-L1-статуса для пембролизумаба (клон 22С3). Фирма Roche клинически валидировала 2 готовых набора в качестве комплементарной диагностики PD-L1-статуса для атезолизумаба (клон SP142) и дурвалумаба (клон SP263). Сводные данные характеристик клинически валидированных диагностических наборов для диагностики PD-L1 приведены в табл. 2-7 [37, 49, 50, 53, 54].

Таблица 2-7. Характеристика иммуногистохимических наборов для диагностики PD-L1

Производитель

Препарат

Тип теста

Платформа для тестирования, система детекции

Учет клеток

Пороговое значение позитивного статуса опухоли, %

опухолевых

иммунных

Dako (клон 28-8)

Ниволумаб

Комплементарный

Dako Link48,

EnVision Flex

+

≥1;

≥5;

≥10;

≥50;

Dako (клон 22С3)

Пембролизумаб

Компаньонный

Dako Link48,

EnVision Flex

+

≥50 (1-я линия),

≥1 (2-я линия)

Roche (SP142)

Атезолизумаб

Комплементарный

Ventana,

Optiview

+

+

ОК ≥50;

ИК ≥10

Roche (SP263)

Дурвалумаб

Комплементарный

Ventana,

Optiview

+

≥25

В связи с выраженной мутационной нагрузкой отдельные гистологические типы РЛ являются высокоиммуногенными опухолями. В зависимости от уровня экспрессии PD-L1 в НМРЛ опухоль может быть условно отнесена к группе "горячих" карцином, отличающихся PD-L1-позитивным статусом (плоскоклеточный рак, аденокарцинома с мутацией KRAS , плеоморфный/саркоматоидный рак, лимфоэпителиальный рак, микропапиллярная или солидная аденоакрцинома) или к группе "холодных" карцином, для которых типично отсутствие экспрессии PD-L1 (аденокарцинома с мутацией EGFR ,ROS1 или BRAF ). Любопытен тот факт, что мелкоклеточный рак, с одной стороны, считается типичным "раком курильщика" и обладает высокой мутационной нагрузкой, с другой стороны, является PD-L1-негативной опухолью [38, 49, 55–57].

Исследования последних лет с использованием большого числа образцов опухолевой ткани показывают, что частота экспрессии PD-L1 находится в диапазоне 30,8–55,6% случаев [38, 55–57]. Также исследователями было отмечено, что PD-L1-позитивный статус НМРЛ в основном ассоциирован с более поздними стадиями заболевания, наблюдался при наличии курения в анамнезе, чаще в метастазах, чем в первичном очаге [49–51, 55–57]. Практически в равной степени экспрессия PD-L1 выявлялась в плоскоклеточном раке и аденокарциноме легкого (рис. 2-8) .

image
Рис. 2-8. Мембранная экспрессия PD-L1 в немелкоклеточном раке легкого (TPS - 60%). Увеличение ×200

Среди аденокарцином PD-L1-позитивные случаи достоверно чаще встречались в опухолях высокой степени злокачественности, при диком типе EGFR или редких мутациях EGFR , а также при ALK -позитивных аденокарциномах [55–57].

Биопсийный материал чаще демонстрировал экспрессию PD-L1 по сравнению с операционным материалом. Последнее обстоятельство могло быть связано с более качественной формалиновой фиксацией препаратов малого объема, как отмечают многие авторы [49, 50, 52–54].

В свете этого интерес представляет анализ базы данных молекулярно-генетических исследований MSK-IMPACT, проведенный исследователями из Memorial Sloan-Kettering Cancer Center на основе анализа более 2000 случаев НМРЛ у пациентов, получивших ≥1 курс стандартной ХТ (табл. 2-8) [58].

Таблица 2-8. База данных молекулярно-генетических исследований MSK-IMPACT
Ассоциация с высокой экспрессией PD-L1 (TPS ≥50%) Ассоциация с негативным PD-L1-статусом опухоли

Метастазы в лимфатических узлах

Метастазы в костях

Мутация гена KRAS

Мутация гена EGFR

Мутация гена MET

Мутация гена STK11

Мутация гена TP53

Мутации генов ARID2 , ARID1A , ARID1B , ATM

Сильный предиктор ответа на иммунотерапию

Слабый предиктор ответа на иммунотерапию

Экспрессия PD-L1 в первичном очаге

Наличие метастазов в лимфатических узлах (независимо от мутации ALK или EGFR )

Экспрессия PD-L1 в отдаленных метастазах

Наличие метастазов в костях

Мутация гена KRAS

Мутация гена EGFR

Мутация гена TP53

Мутация гена STK11

В ряде исследований неоднократно было отмечено, что 9–10% пациентов с PD-L1-негативным НМРЛ демонстрируют клинический ответ на анти-PD-L1-/анти-PD-1-терапию [49, 52], что объясняется выраженной неоднородностью экспрессии данного маркера в опухолевой ткани (рис. 2-9) , которая может быть не обнаружена при исследовании малой биопсии [59].

image
Рис. 2-9. Неоднородная иммуногистохимическая экспрессия PD-L1 в немелкоклеточном раке: а - панорамный снимок биопсии стенки бронха с единичным мелким очагом экспрессии маркера (красный кружок), увеличение ×20; б - участок экспрессии PD-L1 клетками рака (TPS - 2%), увеличение ×200
image
Рис. 2-9. Окончание. Неоднородная иммуногистохимическая экспрессия PD-L1 в немелкоклеточном раке: а - панорамный снимок биопсии стенки бронха с единичным мелким очагом экспрессии маркера (красный кружок), увеличение ×20; б - участок экспрессии PD-L1 клетками рака (TPS - 2%), увеличение ×200

Помимо неоднородной экспрессии PD-L1 в опухолевой ткани, ее взаимосвязи с гистологическим вариантом рака и его драйверными аномалиями, данный маркер обладает другими особенностями, которые необходимо принимать во внимание при тестировании биоптатов. Так, показано, что проведение ХТ и/или лучевой терапии способно конвертировать "холодную" опухоль в PD-L1-позитивную [49]. Выраженность экспрессии PD-L1 частично зависит от срока хранения архивных гистологических блоков (отмечено двухкратное снижение уровня экспрессии в блоках, хранящихся более 3 лет). Косвенной особенностью высокой экспрессии является ее связь с неблагоприятным прогнозом заболевания, что объясняется иммуносупрессией [50, 52].

Клинически валидированная методика оценки экспрессии PD-L1 в НМРЛ является полуколичественной и выражается в долевом соотношении PD-L1-позитивных клеток рака (Tumor Proportion Score, TPS, %) относительно всех клеток рака, присутствующих в исследуемом образце ткани. Таким образом, шкала оценки экспрессии PD-L1 в НМРЛ варьирует от 0 до 100% [49, 51]. Каждый производитель иммунотерапевтических препаратов создал подходящий готовый набор для тестирования PD-L1 с индивидуальным порогом позитивной окраски биопсийного материала, необходимым для назначения конкретного ингибитора [50, 52–54].

Исследование экспрессии PD-L1 в опухоли проводится исключительно на гистологическом материале (биопсии, операционном материале) первичной или метастатической опухоли. Существующая методология не рекомендует использовать для оценки PD-L1-статуса опухоли цитологические препараты, гистологические препараты после декальцинации (костные метастазы) [49–51, 53, 54].

Принимая во внимание высокую стоимость готовых диагностических наборов для оценки PD-L1, невозможность иметь все четыре клинически валидированных набора в одной лаборатории, можно задать резонный вопрос о взаимозамене одного набора другим при выборе того или иного ингибитора PD-L1. Гармонизирующие исследования BluePrint-1 [60] и BluePrint-2 [61], с одной стороны, показали максимальный уровень конкордантности результатов тестирования для наборов 28-8 (Dako), 22С3 (Dako) и SP263 (Ventana) при заметном расхождении с результатами при использовании SP142 (Ventana). С другой стороны, исследователи отметили, что взаимозамена наборов 28-8, 22С3, SP263 и SP142 привела к ошибочной оценке PD-L1-статуса НМРЛ у 6–19% тестируемых биопсий.

Плоскоклеточный РЛ. Плоскоклеточный рак является вторым по частоте гистологическим вариантом НМРЛ, составляя около 30% случаев [1]. Несмотря на достаточно большое количество мутаций, лежащих в основе патогенеза этого вида РЛ (рис. 2-10) , ни одна из них в не обладает диагностической или терапевтической ценностью [6]. В частности, ряд мультикиназных ингибиторов (сунитиниб, сорафениб, пазопаниб и вандетаниб - для FGFR1, ингибиторы AKT и mTOR - для PTEN, довитиниб и нинтеданиб - для FGFR2/3, дазатиниб - для DDR2) либо находятся на стадии доклинических испытаний, либо не показали значимой противоопухолевой активности на данном этапе. Кроме того, пока не обнаружены эффективные таргетные препараты для плоскоклеточного рака с мутацией PIK3CA [62–64]. Таким образом, одной из немногих действенных альтернатив стандартной ХТ при ведении пациентов с плоскоклеточным РЛ является иммунотерапия [49, 55].

image
Рис. 2-10. Ведущие генетические аномалии плоскоклеточного рака легкого

Алгоритм диагностики лекарственной чувствительности рака легкого. Принимая во внимание вышеизложенное, представляется целесообразным привести алгоритмы работы с биопсийным материалом РЛ (рис. 2-11, 2-12) [12, 65].

Методики оценки лекарственной чувствительности рака легкого. Наиболее оптимальные методы лабораторной диагностики маркеров лекарственной чувствительности НМРЛ приведены в табл. 2-9 . Все указанные исследования (исключение - PD-L1) могут быть проведены не только на гистологических, но и на цитологических препаратах [12, 13, 43, 66].

image
Рис. 2-11. Ступенчатый алгоритм оценки лекарственной чувствительности аденокарциномы легкого
image
Рис. 2-12. Ступенчатый алгоритм оценки лекарственной чувствительности плоскоклеточного рака легкого
Таблица 2-9. Методы лабораторной диагностики маркеров лекарственной чувствительности немелкоклеточного рака легкого
Метод EGFR ALK ROS1 BRAF KRAS PD-L1 HER2 NTRK

ПЦР

Да

Да

Да

Да

Да

FISH

Да

Да

ИГХ

Да

Скрининг

Скрининг

Да

Скрининг

ИЦХ

Да

Скрининг

Скрининг

Цитологические препараты

Да

Да

Скрининг

Скрининг

Да

Да

Да

Особенности исследования операционного материала. В соответствии с требованиями Классификации ВОЗ (2021) и Классификации TNM-8 [67] исследование операционного материала первичной легочной аденокарциномы имеет ряд клинически значимых особенностей. Так, при микроскопической оценке операционного препарата врач-патологоанатом проводит полуколичественный расчет доли каждого из пяти компонентов в первичном очаге аденокарциномы легкого (стелющийся/lepidic, ацинарный, папиллярный, микропапиллярный, солидный) (рис. 2-13 - 2-18) [1]. Указанные варианты строения аденокарциномы легкого впервые были представлены в провизорной классификации НМРЛ, предложенной экспертами IASLC/ATS/ERS в 2011 г. и показавшей высокую корреляцию с клинико-радиологическими параметрами и прогнозом заболевания (табл. 2-10) [7, 68–71].

image
Рис. 2-13. Трепанобиоптат периферической аденокарциномы; хорошо различима сохранная сетчатая архитектоника легочной паренхимы, альвеолоциты которой замещены клетками стелющейся аденокарциномы (in situ). Гематоксилин-эозин, увеличение ×100
image
Рис. 2-14. Граница роста аденокарциномы в легком; в правой части снимка отмечается сохранная сетчатая архитектоника легочной паренхимы с утолщенным интерстицием за счет разрастания стелющейся аденокарциномы (in situ). Гематоксилин-эозин, увеличение ×50
image
Рис. 2-15. Аденокарцинома ацинарного строения. Гематоксилин-эозин, увеличение ×100
image
Рис. 2-16. Аденокарцинома папиллярного строения. Гематоксилин-эозин, увеличение ×50
image
Рис. 2-17. Аденокарцинома солидного строения. Гематоксилин-эозин, увеличение ×200
image
Рис. 2-18. Аденокарцинома, сочетающая два низкодифференцированных варианта строения (солидный и криброзный). Гематоксилин-эозин, увеличение ×200

Таким образом, в гистологическом исследовании удаленного препарата легочной аденокарциномы должен быть отражен в процентах (с 5% шагом) объем каждого из пяти компонентов; преобладающий компонент будет определять степень злокачественности опухоли и прогноз.

Широко применявшийся ранее термин "бронхиоло-альвеолярный рак" заменен на "аденокарцинома стелющегося типа" (является морфологическим эквивалентом неинвазивного/in situ роста опухоли), а термин "инвазивная аденокарцинома смешанного типа" более не используется [1, 2].

Таблица 2-10. Классификация немелкоклеточного рака легкого (IASLC/ATS/ERS, 2011) с радиологическими, иммунологическими и прогностическими корреляциями
Гистологический тип аденокарциномы, ВОЗ 2021 Диаметр опухоли, мм Время удвоения объема опухоли по данным КТ, сут ПЭТ-КТ, SUVmax Частота экспрессии PD-L1 (TPS ≥1%), % 5-летняя безрецидивная выживаемость (БРВ), %

Аденокарцинома in situ

<30

0,5±0,1

100

Минимально инвазивная аденокарцинома

<30

1,1±0,9

100

Инвазивная стелющаяся аденокарцинома

<30

1140

3,3±3,1

31,2

90

Инвазивная ацинарная аденокарцинома

>30

603

8,6±6,7

46,2

85

Инвазивная папиллярная аденокарцинома

>30

599

3,9±5,1

42,8

83

Инвазивная микропапиллярная аденокарцинома

>30

232

4,9±3,4

64

Инвазивная солидная аденокарцинома

>30

232

10,4±5,4

68,7

71

Вторым обязательным условием оценки операционного материала является микроскопический контроль размеров очага инвазии (рТ) в миллиметрах для аденокарцином диаметром до 30–35 мм (рис. 2-19, 2-20) [67]. Вырезка первичной опухоли указанного размера должна проводиться в полном объеме. Данное обстоятельство в первую очередь связано с тем, что среди опухолей диаметром до 30–35 мм чаще всего встречается аденокарциномаin situ (представлена только стелющимся компонентом), минимально инвазивная аденокарцинома (преимущественно представлена стелющимся компонентом, но есть очаг инвазии до 5 мм включительно). Обе вышеуказанные опухоли демонстрируют показатели выживаемости 100 и 97–99% соответственно [1, 2, 7].

image
Рис. 2-19. Панорамный снимок операционного препарата удаленной доли легкого с субплевральным узлом периферической аденокарциномы. Наибольший размер всей опухоли составляет 21 мм, что при отсутствии регионарных метастазов соответствует стадии IA3 (T1cN0M0). Аденокарцинома преимущественно представлена стелющимся (неинвазивным) компонентом (расположен между зеленой и желтой линиями), тогда как в центральной части был обнаружен очаг инвазивной ацинарной аденокарциномы в наибольшем измерении 8 мм (в пределах желтой линии). Таким образом, корректная стадия опухолевого процесса соответствует IA1 (T1аN0M0)
image
Рис. 2-20. Панорамный снимок операционного препарата доли легкого с субплевральным узлом периферической аденокарциномы. Наибольший размер всей опухоли составляет 8 мм, что при отсутствии регионарных метастазов соответствует стадии IA1 (T1аN0M0). Аденокарцинома представлена преимущественно стелющимся компонентом (между красной и желтой линиями), в центральной части располагался очаг инвазии в наибольшем измерении 4,6 мм (в пределах желтой линии). Корректная стадия соответствует IA1 (T1miN0M0)

Третьей особенностью является использование новой системы гистологической градации степени злокачественности инвазивной аденокарциномы, впервые валидированной в 2020 г. и включенной в действующую Классификацию ВОЗ 2021. В отличие от предыдущей условной системы градации аденокарциномы, представленной в Классификации ВОЗ 2015, новая система градации основана не только на преобладающем компоненте аденокарциномы, дополнительно учитывает долю низкодифференцированного компонента (табл. 2-11) . Гистологически низкодифференцированными считаются участки микропапиллярного, солидного, криброзного, гнездного строения, а также рост опухоли в виде отдельных клеток [72, 73].

Таблица 2-11. Новая система гистологической градации степени злокачественности инвазивной аденокарциномы легкого (ВОЗ 2021)

Показатель

Гистологическая степень злокачественности аденокарциномы

G1

G2

G3

Дифференцировка аденокарциномы

Высокая

Умеренная

Низкая

Преобладающий компонент в аденокарциноме

Стелющийся

Ацинарный, папиллярный

Любой

Доля низкодифференцированного компонента* в аденокарциноме, %

0–19

0–19

≥20

*Микропапиллярные, солидные, криброзные, гнездные участки, рост в виде одиночных клеток.

Новая система оценки степени злокачественности ВОЗ 2021 не применима к аденокарциноме in situ , минимально инвазивной аденокарциноме, муцинозной аденокарциноме, а также редким вариантам первичных аденокарцином легкого [72, 73].

В связи с тем, что для муцинозной аденокарциномы и редких вариантов аденокарцином легкого пока нет общепризнанных методик оценки степени злокачественности, для этих нозологических единиц допустимо не указывать степень злокачественности в гистологическом заключении при исследовании операционного материала [74]. Также отсутствует клиническая необходимость указывать степень злокачественности опухоли в метастатических (синхронных и метахронных) очагах, а также при локальном рецидиве ввиду отсутствия доказанной взаимосвязи с прогнозом заболевания [1, 2].

Отдельные представители большого семейства НМРЛ имеют стабильную степень злокачественности, остающуюся неизменной на протяжении всего течения болезни, в связи с чем необходимость отражать или не отражать ее можно регламентировать локальными нормативными актами того или иного лечебного учреждения. Степень злокачественности отдельных типов РЛ приведена в табл. 2-12 [1, 2, 74].

Таблица 2-12. Степень злокачественности отдельных типов рака легкого
Нозологическая единица Степень злокачественности

Редкие варианты аденокарцином

Муцинозная аденокарцинома

Нет

Аденокарцинома кишечного типа

Нет

Нейроэндокринные новообразования

Типичный карциноид

G1

Атипичный карциноид

G2

Мелкоклеточный рак

G3

КНЭР

G3

Редкие варианты рака легкого

Плеоморфный/саркоматоидный рак

G3

Карциносаркома

G3

Лимфоэпителиальный рак

G3

Крупноклеточный рак

G3

NUT-карцинома

G3

Оценка лечебного патоморфоза НМРЛ. На протяжении последних 30 лет различные исследовательские группы неоднократно предпринимали попытки создать методику оценки лечебного патоморфоза НМРЛ. В результате предложено не менее 4–5 схем оценки посттерапевтических изменений в опухоли, с различной точностью коррелировавших с прогнозом заболевания. До недавнего времени ни одна из этих методик не имела всеобщего признания, а оценка лечебного патоморфоза в опухолях легкого значительно варьирована как в нашей стране, так и в странах азиатского региона и Запада [75, 76].

На основании анализа существующих методик оценки лечебного патоморфоза, а также результатов клинико-радиологических исследований, в 2020 г. экспертный комитет IASLC опубликовал Мультидисциплинарные рекомендации по морфологической оценке операционного материала РЛ после неоадъювантной терапии [77]. Как отмечают авторы, новые Рекомендации в первую очередь предназначены для оценки лечебного эффекта в клинических исследованиях, их в равной степени можно применять в повседневной практике онкологических учреждений.

Методологически суть оценки лечебного патоморфоза базируется на микроскопическом анализе ложа первичной опухоли с указанием 3 показателей, указанных в гистологическом заключении в процентах:

  • доля остаточной жизнеспособной опухоли;

  • доля внутриопухолевой стромы;

  • доля очагов некроза (рис. 2-21) .

image
Рис. 2-21. На представленном снимке остаточная инвазивная аденокарцинома легкого расположена по периферии вокруг центрального очага некроза; доля остаточной опухоли составляет 60% всего поля зрения. Гематоксилин-эозин, увеличение ×50

В отличие от систем оценки лечебного патоморфоза, используемых для опухолей иных локализаций (Mandard, Dworak, RCB и др.), шкала оценки лечебного патоморфоза НМРЛ имеет не дискретное, а непрерывное значение от 0 до 100%. Неизменными остались пороговые значения, соответствующие выраженному (≤10% остаточной инвазивной опухоли) и полному (0% остаточной инвазивной опухоли) лечебному патоморфозу опухоли [77].

Важным условием оценки выраженности посттерапевтических изменений в опухоли является исключение любых неинвазивных процессов (аденокарциномы in situ , атипичной аденоматозной гиперплазии, плоскоклеточного рака in situ ) при подсчете доли остаточной опухоли.

Принимая во внимание выраженную трудоемкость новой методики, вне рамок клинических исследований представляется целесообразной оценка только доли остаточной жизнеспособной опухоли (%).

Как и в исследовании операционных препаратов НМРЛ без неоадъювантной терапии, неизменным остается условие микроскопического изменения максимального очага инвазии остаточной опухоли (урТ), но теперь уже независимо от гистологического типа рака.

Методика полуколичественной оценки лечебного патоморфоза при РЛ ориентирована прежде всего на первичный очаг, кроме того, ее можно использовать в отношении регионарных лимфогенных метастазов, для которых патологоанатом дополнительно указывает размер наибольшего метастаза и наличие экстранодальной инвазии. В гистологическом заключении принципиально важно указать признаки полного лечебного патоморфоза регионарных метастазов, поскольку положительная конверсия стадии по N-параметру (pN2 → pN1 → pN0) достоверно ассоциирована с улучшением общей и безрецидивной выживаемости пациентов [75, 76].

Отдельно авторы Рекомендаций [77] отмечают, что клиническая значимость оценки лечебного патоморфоза отдаленных метастазов или локальных рецидивов НМРЛ неизвестна.

Считаем необходимым отдельно отметить важность клинических данных в направлении на гистологическое исследование (информация о проведении неоадъювантной терапии). Так, было показано, что около 3% случаев операционных препаратов НМРЛ содержали изменения, имитирующие выраженный лечебный патоморфоз (обширный некроз и фиброз, кристаллы холестерина, плотные лимфоидные инфильтраты), при отсутствии неоадъювантного лечения [78].

Гистологическое заключение при исследовании операционного материала. Учитывая вышеизложенное, мы считаем целесообразным уделить внимание ряду параметров, которые должны быть отражены в гистологическом заключении при исследовании операционного материала РЛ (рис. 2-22 - 2-25) [1, 67, 74, 77]:

  • гистологический тип злокачественной опухоли (в соответствии с номенклатурой ВОЗ 2021);

  • степень злокачественности (если применимо);

  • уровень плевральной инвазии (PL0, PL1, PL2, PL3);

  • инвазия смежных структур (карины, стенки трахеи, перикарда, пищевода и др.);

  • наличие дискретных опухолевых узлов (мультифокальный рост);

  • наличие внутриорганных метастазов (та же доля, другая ипсилатеральная доля и др.);

  • край резекции бронха, стенки сосудов, паренхимы, грудной стенки;

  • сосудистая инвазия;

  • распространение по воздухоносным путям (STAS);

  • число исследованных лимфоузлов;

  • число лимфоузлов с метастазами;

  • при неоадъювантной терапии: выраженность лечебного патоморфоза (IASLC 2020);

  • число лимфоузлов с полным патоморфозом метастазов;

  • состояние паренхимы легкого слизистой оболочки бронхов вне опухоли.

image
Рис. 2-22. Узел аденокарциномы подрастает к внутреннему слою висцеральной плевры, без инвазии в него (PL0). Гематоксилин-эозин, увеличение ×100
image
Рис. 2-23. Распространение по воздухоносным путям комплексов аденокарциномы (верхняя часть снимка, над бронхом) является неблагоприятным прогностическим фактором. Гематоксилин-эозин, увеличение ×50
image
Рис. 2-24. Аденокарцинома прорастает в просвет мелкой легочной вены. Гематоксилин-эозин, увеличение ×50
image
Рис. 2-25. Опухолевые эмболы обнаружены в просвете двух кровеносных сосудов. Гематоксилин-эозин, увеличение ×50

Морфологическая классификация и диагностика нейроэндокринных неоплазий легкого

В.В. Делекторская

Примерно 20% от всех типов РЛ составляют нейроэндокринные неоплазии (НЭН), при этом большую часть последних (около 14%) представляет МРЛ.

Классификация ВОЗ 2021 г. характеризует НЭН легкого как единую группу опухолей с признаками нейроэндокринной дифференцировки [79]. Данная группа включает новообразования низкой и промежуточной степени злокачественности - типичный карциноид и атипичный карциноид соответственно, и новообразования высокой степени злокачественности - нейроэндокринный рак, подразделяющийся на КНЭР и МРЛ. Типичный карциноид и AК по своим клиническим, эпидемиологическим, гистологическим, иммуногистохимическим и генетическим характеристикам значительно отличаются от КНЭР и МРЛ. Комбинированный НЭР с не-нейроэндокринным компонентом и предопухолевое состояние "диффузная идиопатическая гиперплазия легочных нейроэндокринных клеток" также включены в эту главу Классификации ВОЗ 2021. Последнее состояние определяется на основании морфологических и клинических критериев как мультифокальная гиперплазия легочных нейроэндокринных клеток, ассоциированная с "опухольками" (tumorlets) и облитерирующим бронхиолитом. Его следует отличать от локализованной реактивной гиперплазии нейроэндокринных клеток, вторичной по отношению к ряду неопухолевых состояний.

Новая классификация согласуется с основными категориями, которые общепризнаны для всех НЭН как единая схема, включающая высокодифференцированные нейроэндокринные опухоли (НЭО), соответствующие карциноидам легкого, и низкодифференцированные раки (нейроэндокринный рак), соответствующие МРЛ и КНЭР легкого [80, 81]. Для бронхолегочной локализации сохранена классическая терминология, при этом ТК и АТК в целом коррелируют с высокодифференцированными категориями НЭО G1 и G2, а низкодифференцированные КНЭР и МРЛ -c нейроэндокринным раком внелегочной локализации соответственно.

Следует отметить, что в Классификацию эндокринных и нейроэндокринных опухолей, пятое издание которой вышло в 2022 г., впервые включена глава, посвященная нейроэндокринным опухолям не-нейроэндокринных органов, в том числе легкого [82]. Данная глава также содержит обобщенную информацию о подходах к градации НЭН легкого, основанную на предложениях ВОЗ по созданию универсальной классификации для НЭН различной локализации [80]. Таким образом, на основании данных классификации ВОЗ все НЭН четко разделяют на два больших семейства: высокодифференцированные НЭН/нейроэндокринные опухоли - НЭО и низкодифференцированные НЭН, нейроэндокринные карциномы/рак. В группу высокодифференцированных НЭН легких входят ТК (НЭО G1) и АТК (НЭО G2); в группу низкодифференцированных НЭН - КНЭР и МРЛ, которые всегда являются новообразованиями высокой степени злокачественности и не требуют дополнительного цифрового уточнения G.

Роль индекса Ki67 в системе гистологической градации НЭН легкого окончательно не определена, однако в Классификацию ВОЗ 2021 включены его условные значения (наряду с митозами и некрозами) в качестве дополнительных параметров для анализа диагностических биопсий. В классификации отмечена необходимость определить индекс Ki-67 при исследовании метастазов, так как показатели пролиферативной активности имеют предиктивное значение в выборе лечения и могут превышать пороговые уровни [82, 83].

Следует подчеркнуть, что НЭО большинства локализаций имеют три степени злокачественности (G1, G2 и G3). НЭО G3 являются высокодифференцированными новообразованиями с повышенной пролиферативной активностью и нередко развиваются в результате опухолевой прогрессии, чаще всего в метастазах НЭО [83]. Категория НЭО G3 (карциноидов с повышенной пролиферацией) распознана для НЭО легкого [81, 84, 85]. Первичные неоплазии данных локализаций встречаются очень редко, требуют дополнительного изучения, и Классификация ВОЗ 2021 рекомендует их относить к группе КНЭР (с карциноидной морфологией). Система WHO/IASLC использует морфологические критерии определения Grade для НЭН легкого, среди которых наиболее значимыми параметрами являются митотический индекс и некрозы. Вместе с тем наличие категории НЭО G3/карциноида с повышенным числом митозов и индексом пролиферации Ki-67 для неоплазий бронхолегочной локализации описано во многих работах и упоминается в Классификации ВОЗ эндокринных и НЭН 2022 г. [80, 86–88] (табл. 2-13) . Эти опухоли близки атипичному карциноиду и имеют сходство с группой высокодифференцированных НЭО G3, выделенной в пищеварительной системе. Данный факт подтверждает отсутствие мутантного паттерна экспрессии белка р53 и потери белка Rb1 при ИГХ данных опухолей, как обычно происходит с низкодифференцированными аналогами [86].

Таблица 2-13. Классификация нейроэндокринных неоплазий легкого
Гистологический тип Некрозы Количество митозов в 2 мм2* Индекс Ki-67, % (условно) Степень злокачественности

Высокодифференцированные НЭН

Типичный карциноид/НЭО G1

Нет

0–1

До 5

Низкая/G1

Атипичный карциноид/НЭО G2

Нет/фокальные

2–10

До 30

Промежуточная/G2

Атипичный карциноид с повышенным митотическим счетом и индексом Ki67/НЭО G3**

Нет/фокальные

>10

>30

Высокая/G3

Низкодифференцированные НЭН

КНЭР

Да/обширные

>10 (в среднем - 70)

40–80

Высокая/G3

МРЛ

Да/обширные

>10 (в среднем - 80)

50–100

Высокая/G3

*Площадь опухоли 2 мм2 примерно соответствует 10 полям зрения при большом увеличении микроскопа (×40).

**Не входит в классификацию ВОЗ, по данным литературы [80].

При оценке гистологического строения НЭН легкого морфолог должен в первую очекредь выявить признаки нейроэндокринной морфологии на светооптическом уровне и разграничить две основные группы - высоко- и низкодифференцированных новообразований. При этом оцениваются два ключевых критерия градации, которые выделяет Классификация ВОЗ 2021/2022 г., - количество митозов в 2 кв. мм площади опухоли и наличие фокусов некроза. НЭН легкого демонстрируют прогрессивное увеличение количества митотических фигур на 2 мм2 площади опухоли и распространенности некрозов, для ТК характерны наименьшие значения, а мелкоклеточного рака - наивысшие. Разграничение основано на объективных морфологических признаках и имеет высоко достоверную клиническую значимость и прогностическую ценность. В заключении морфологу стоит указывать не только Grade НЭН легкого, но и реальные показатели пролиферативной активности опухолевых клеток [1, 79, 86, 87].

Дальнейшая морфологическая диагностика НЭО легкого требует выполнения ИГХ-анализа, который позволяет подтвердить эпителиальную и нейроэндокринную природу опухоли, а в ряде сложных случаев - различить отдельные подтипы НЭО, уточнить гормональный статус, лекарственную чувствительность, определить место развития первичной опухоли при исследовании метастазов без выявленного первичного очага.

К существенным диагностическим критериям относится определение в опухолевой ткани хромогранина А, синаптофизина, INSM-1 посредством ИГХ. Среди дополнительных (желательных) критериев следует выделить ИГХ выявление Ki67, митоз-специфического антигена PHH3, рецепторов соматостатина типов 2А и 5 и в сложных случаях - цитокератинов AE1/3 и 18, CD56, ТТF-1, p53, Rb1 [79, 83].

Следует отметить, что критерии, которые предложены в классификациях ВОЗ 2021/2022, в основном применимы к хирургическим резецированным образцам опухоли, но не всегда дают возможность в полном объеме провести первичную диагностику материала маленьких биопсий, в том числе различить типичный карциноид и АTК. В последней редакции введен термин "carcinoid NOS/metastatic carcinoid NOS" (карциноид БДУ, метастатический карциноид БДУ). Окончательный диагноз может быть поставлен при морфологическом исследовании операционного материала, которое позволяет дать четкую характеристику конкретного подтипа НЭН легкого.

Значительные различия в прогнозе и лечебных подходах к различным типам бронхопульмональных НЭН, особенно к низкодифференцированным вариантам, требуют точной морфологической верификации диагноза [88].

Высокодифференцированные нейроэндокринные неоплазии/карциноиды

Карциноидные опухоли составляют 1–2% среди других типов новообразований легкого. Для опухолей характерна хорошо организованная гистологическая структура с формированием гнезд, анастомозирующих цепочек, лент и структур типа периферических "палисадов" и "розеток" из однотипных клеток с характерным ядерным хроматином. Опухоли могут демонстрировать значительный ядерный плеоморфизм и различные варианты клеточных изменений, включая веретеноклеточные, папиллярные, онкоцитарные, светлоклеточные, муцинозные и другие варианты гистологического строения. Важно отметить, что особенности роста и гистологической структуры, ядерный плеоморфизм, местная и сосудистая инвазия и даже регионарные метастазы не помогают отличить ТК и АТК, разграничение которых основано только на оценке количества митозов и/или появлении некрозов [81, 89].

Типичный карциноид относится к редким новообразованиям, составляющим ~80% в общей группе карциноидных опухолей. В большинстве случаев ТК имеют центральную локализацию, в отличие от других видов рака легких их диагностируют в относительно молодом возрасте (средний возраст - 45–55 лет), нередко у детей. Эти опухоли не имеют непосредственной связи с курением, часто обнаруживаются на ранних стадиях (70% - на стадии I) и имеют хороший прогноз [5-летняя общая выжимаемость (ОВ) - от 82 до 100%]. Вместе с тем в 10–23% случаев ТК развиваются метастазы в регионарных лимфатических узлах.

Диагностические признаки ТК объединяют характерные морфологические проявления нейроэндокринной дифференцировки, низкую пролиферативную активность клеток: менее 2 митозов на 2 мм2 и индекс Ki-67 менее 5%. В опухоли отсутствуют некрозы.

ИГХ особенности ТК позволяют выявить диффузную и интенсивную экспрессию общих нейроэндокринных маркеров, таких как хромогранин А и синаптофизин, а также INSM1 в большинстве клеток опухоли.

ТК в целом протекает более благоприятно, чем АТК, хотя оба подтипа являются злокачественными новообразованиями и могут метастазировать в регионарные лимфатические узлы, а также в печень, кости, головной мозг и другие органы.

Атипичный карциноид , как и ТК, часто наблюдается в относительно молодой возрастной группе (пик - 50 лет) и обнаруживается на ранних стадиях заболевания. АТК в основном встречаются в периферических отделах легкого и составляют менее 20% в группе карциноидных опухолей. У больных АТК связь с курением наблюдается чаще, чем при ТК. Данный тип опухолей имеет значительно менее благоприятный прогноз, чем ТК (5-летняя выживаемость - от 25 до 80%). В 40–50% случаев АТК развиваются метастазы в регионарных лимфатических узлах.

Диагностические признаки АТК объединяют высокодифференцированную нейроэндокринную морфологию и умеренно выраженную пролиферативную активность: от 2 до 10 митозов на 2 мм2 и индекс Ki-67 менее 30%. Оценка индекса Ki-67 очень важна при анализе малого биопсийного материала, чтобы избежать гипердиагностики АТК как опухоли высокой степени злокачественности [90]. Второй значимый диагностический признак, который дополняет клеточную пролиферацию или выявляется самостоятельно, - некрозы, обычно фокальные или точечные.

Особенности ИГХ АТК, как и ТК, позволяют продемонстрировать экспрессию общих нейроэндокринных маркеров: хромогранина А и синаптофизина, однако иммунореактивность может быть неравномерной или фокальной [81]. Важно отметить, что в небольшой части АТК не выявляется экспрессия цитокератинов. Поскольку некрозы и митозы иногда появляются в опухоли только фокально, маленькие биопсии могут быть нерепрезентативны и часто не позволяют разграничить ТК и АТК. Предложен дополнительный критерий для более объективной оценки количества митозов в окрашенных препаратах - митоз-специфичный маркер фосфогистон Н3 (phosphohistone H3, РНН3), однако опыт его использования пока ограничен.

Рекомендуемая основная ИГХ-панель для исследования ТК и АК включает ключевые общие нейроэндокринные маркеры (хромогранин А, синаптофизин, INSM1), среди дополнительных параметров можно выделить маркеры клеточной пролиферации (Ki-67 и РНН3) и рецепторы соматостатина подтипов 2 и 5 (SSTR-2A и SSTR-5) [91, 92].

Последние ИГХ и молекулярно-генетические исследования дают основание предполагать, что группа бронхопульмональных карциноидов является гетерогенной по молекулярным особенностям [93–95] и значительно отличается по своей биологической природе от группы высоко злокачественных опухолей, включающей КНЭР и МРЛ. Данная группа представлена высоко агрессивными опухолями, для которых характерно быстрое прогрессирование, бурное метастазирование и неблагоприятный прогноз.

Низкодифференцированные нейроэндокринные неоплазии/нейроэндокринный рак

Низкодифференцированные НЭН легкого демонстрируют солидную модель роста, обширные/географические некрозы, высокую пролиферативную активность, неоднородное окрашивание общими нейроэндокринными маркерами. Клеточные и ядерные характеристики используют для того, чтобы отличить МРЛ от КНЭР, хотя имеется значительное совпадение морфологических критериев между двумя категориями, что делает их разграничение достаточно субъективной и часто трудновыполнимой задачей [81].

КНЭР является редким и крайне агрессивным вариантом бронхопульмональных НЭН, составляющим примерно 3% среди всех типов новообразований легкого. КНЭР часто ассоциирован с историей курения. Общая 5-летняя выживаемость при КНЭР намного хуже, чем при других типах НМРЛ, и составляет около 30%. В легком КНЭР обычно имеет периферическую локализацию.

Для верификации диагноза КНЭР необходима комбинация морфологических признаков нейроэндокринной дифференцировки и ИГХ-экспрессии нейроэндокринных маркеров [81].

Диагностические признаки КНЭР, кроме клеточных характеристик, в основном соответствующих НМРЛ, включают высокую митотическую активность, которая составляет более 10 митозов на 2 мм2 , в среднем количество митозов может достигать 60–70 фигур на 2 мм2 , индекс Ki-67 более 40%, а также обширные, комедоподобные некрозы. КНЭР может быть представлен как солидными участками, так и органоидными комплексами с формированием клеточных палисадов, розеткоподобных и трабекулярных структур (рис. 2-26) . Клетки опухоли имеют более крупные размеры, чем в МРЛ, полигональную форму и широкую цитоплазму. Ядра содержат характерный грубый или везикулярный хроматин и, часто, хорошо заметные ядрышки.

image
Рис. 2-26. Крупноклеточный нейроэндокринный рак. Гистологическое строение. Органоидная структура опухоли из клеток среднего размера с частыми фигурами митозов. Гематоксилин-эозин, увеличение ×400

ИГХ-анализ КНЭР составляет обязательную часть диагностики данного типа НЭН легкого и включает выявление экспрессии общих нейроэндокринных маркеров (рис. 2-27) . Во многих случаях при ИГХ следует доказать одновременно эпителиальную и нейроэндокринную природу опухоли. Поскольку известно потенциальное сходство морфологии КНЭР и базалоидного плоскоклеточного рака, может быть полезно подтвердить негативный статус плоскоклеточных маркеров (например, p40 или р63) в TTF-1-негативных опухолях, что в случае негативной реакции подтвердит диагноз КНЭР.

image
Рис. 2-27. Крупноклеточный нейроэндокринный рак. Иммуногистохимическое исследование. В клетках опухоли видна неравномерная цитоплазматическая экспрессия хромогранина А. Ядра клеток докрашены гематоксилином Майера, увеличение ×400

Современные генетические исследования позволили выделить два различных молекулярных подтипа данной сложной и недостаточно изученной категории НЭН легкого. К молекулярным подтипам КНЭР, которые имеют характерные ИГХ-особенности, относятся КНЭР по типу МРЛ и по типу НМРЛ. Возможно, с подобным морфологическим разнообразием опухолей связаны сложности в подходах к лечению КНЭР легкого [96–98].

Комбинированный КНЭР обычно содержит дополнительный компонент, который состоит из НМРЛ любого гистологического типа, обычно аденокарциномы или плоскоклеточного рака.

Дифференциальную диагностику КНЭР следует проводить с такими вариантами опухолей, как базалоидный плоскоклеточный рак, аденокарцинома, мелкоклеточный рак, атипичный карциноид, крупноклеточный рак.

По последним данным, МРЛ составляет около 14% от всех видов РЛ. Это самая распространенная форма НЭН данной локализации, заболеваемость ею уменьшается на протяжении ряда лет. МРЛ обычно развивается как быстро растущая центральная опухоль, которая в основном поражает крупные бронхи. Связь с курением наблюдается практически во всех случаях заболевания. МРЛ является наиболее злокачественным низкодифференцированным подтипом в группе бронхопульмональных НЭН. Высокая степень злокачественности опухоли определяет крайне агрессивное клиническое течение, раннее и распространенное метастазирование, неблагоприятный прогноз заболевания с худшей 5-летней выживаемостью среди всех гистологических типов РЛ. В большинстве наблюдений на момент презентации заболевания определяются массивные метастазы в бронхопульмональных и медиастинальных лимфатических узлах, а две трети больных имеют отдаленные метастазы в таких локализациях, как головной мозг, печень, кости, костный мозг, надпочечники.

Морфологический диагноз МРЛ базируется преимущественно на оценке гистологических особенностей опухоли, которые выявляются на светооптическом уровне при анализе срезов, окрашенных гематоксилином и эозином [81].

Диагностические признаки МРЛ включают диффузный рост в виде широких тяжей и пучков клеток, часто ориентированных в одном направлении. Для опухоли характерны обширные зоны некроза (географические некрозы) и высокая митотическая активность: более 10 митозов на 2 мм2 , в среднем количество митозов может достигать 80 фигур на 2 мм2 , индекс Ki-67 - от 50 до 100%. Выявляется большое число апоптотических телец.

МРЛ состоит из мелких, не превышающих диаметр трех покоящихся малых лимфоцитов, однотипных клеток округлой или вытянутой формы со скудной цитоплазмой и нечеткими клеточными границами (рис. 2-28) . Ядра содержат характерный нежный, напоминающий "матовое стекло" хроматин, при этом ядрышки незаметны или отсутствуют. Хрупкую структуру ядер отражает податливость и удлинение их формы, налипание и отпечатки поверхности, частые артефакты раздавливания, зоны диффузного роста опухоли иногда могут сочетаться с типичными карциноидными структурами.

image
Рис. 2-28. Мелкоклеточный рак легкого (биопсийный материал). Гистологическое исследование. Небольшие солидные комплексы мелких, частично деформированных клеток с гиперхромными ядрами. Гематоксилин-эозин, увеличение ×200

ИГХ особенности МКР играют важную роль в установлении диагноза и исключении других морфологически схожих категорий при анализе малого биопсийного материала с выраженными "crush" артефактами [82, 99].

Для подтверждения эпителиальной природы опухоли используется ИГХ окрашивание на кератины. Большинство НЭН легкого, включая низкодифференцированные подтипы, демонстрируют положительную экспрессию при окрашивании антителами к панцитокератину (CK AE1/AE3) и антителами к низкомолекулярным цитокератинам, такими как CK8, CK18, CAM 5.2. Типичным для МРЛ является слабое, точечное окрашивание на цитокератины, которое отличается от сильной диффузной реакции, характеризующей НМРЛ и карциноидные опухоли.

Для выявления нейроэндокринной дифференцировки при МРЛ наиболее эффективна панель общих нейроэндокринных маркеров, которая включает хромогранин А, синаптофизин, INSM1, CD56 (NCAM). Хотя CD56 рассматривается как наименее специфичный маркер при других типах НЭН, он является наиболее чувствительным для МРЛ: примерно 90–100% случаев позитивны к CD56 (рис. 2-29) . Учитывая низкую специфичность данного маркера, интерпретировать данные ИГХ всегда следует в контексте соответствующей морфологической структуры опухоли. Обычно МРЛ демонстрируют слабую, примерно в двух третях случаев - негативную иммунореактивность к синаптофизину и хромогранину А, в отличие от выраженной окраски, типичной для карциноидных опухолей. Как указывалось выше, новый чувствительный общий нейроэндокринный маркер INSM1 является важным дополнительным параметром в диагностической ИГХ-панели при МРЛ, так как является транскрипционным фактором и демонстрирует яркую, диффузную ядерную экспрессию в клетках опухоли, что особенно важно в случае отсутствия других маркеров. TTF-1 является чувствительным маркером для МРЛ, демонстрирует позитивную иммунореактивность в 70–90% случаев. TTF-1 часто отсутствует в типичном карциноиде, его удается выявить в части случаев атипичного карциноида и КНЭР.

image
Рис. 2-29. Мелкоклеточный рак легкого. Иммуногистохимическое исследование. В клетках опухоли видна диффузная и интенсивная мембранная экспрессия CD56. Ядра клеток докрашены гематоксилином Майера, увеличение ×200

Расширение возможностей ИГХ в диагностике МРЛ и КНЭР связано с активным исследованием экспрессии рецепторов соматостатина типов 2 и 5 (SSTR-2A и SSTR-5), которые выявляются не только в высоко-, но и в низкодифференцированных вариантах НЭН [91, 92].

При отсутствии характерных для МРЛ ИГХ-маркеров важно провести дифференциальную диагностику, чтобы исключить возможность морфологически сходных новообразований другого гистогенеза (лимфомы, меланомы, саркомы Юинга, десмопластической мелкокруглоклеточной опухоли, синовиальной саркомы, базалоидного плоскоклеточного рака, торакальной SMARCA4-дефицитной недифференцированной опухоли) [81, 99].

Рекомендуемая ИГХ-панель для исследования КНЭР и МРЛ включает антитела к кератинам (panCK AE1/AE3, CK8, CK18, CAM 5.2), хромогранину А, синаптофизину, CD56, INSM1, TTF-1 и Ki-67 (MIB-1).

Классификация ВОЗ, 2021 подразделяет МРЛ на два подтипа: чистый МРЛ и комбинированный МРЛ. В последнем присутствуют компоненты НМРЛ и обычно дополнительный компонент, который состоит из любого НМРЛ гистологического типа, обычно аденокарциномы, плоскоклеточного рака, реже - веретеноклеточного или гигантоклеточного рака. Сочетание КНЭР и МРЛ также классифицируется как комбинированный МРЛ, при этом компонент крупноклеточного рака должен составлять как минимум 10% всей популяции клеток опухоли. Отсутствуют какие-либо требования к процентному соотношению компонентов других типов НМРЛ, которые обнаруживаются в структуре комбинированной опухоли.

В большинстве случаев МРЛ выявляется на поздних стадиях, диагноз, как правило, базируется на анализе маленьких образцов ткани опухоли, полученных в результате бронхоскопических биопсий, морфологический диагноз должен также соответствовать критериям классификации WHO 2021, что является основой успешной ХТ заболевания.

Долгие годы считалось, что МРЛ является гомогенной категорией, которая неизменно характеризуется повреждениями генов RB1 и TP53 . Последние исследования показали, что, несмотря на геномную гомогенность, МРЛ представлен различными молекулярными подтипами, у которых присутствуют глобальные различия в экспрессии генов и профиле метилирования [100, 101]. Молекулярные подтипы МРЛ были определены на основе различий в экспрессии ключевых регуляторов транскрипции (линейных факторов): achaete-scute homolog 1 like (ASCL1), neurogenic differentiation factor 1 (NEUROD1), POU class 2 homeobox 3 (POU2F3). ASCL1 и NEUROD1-доминантные подтипы ассоциированы с более высоким уровнем экспрессии нейроэндокринных маркеров, при этом POU2F3 относят к новым маркерам для МКР с низким/негативным уровнем нейроэндокринного фенотипа. Результаты исследований также показывают, что высокая экспрессия белка ASCL1 является независимым признаком плохого прогноза, тогда как высокая экспрессия белка POU2F3 связана с более благоприятными исходами и лучшей выживаемостью. Кроме того, при анализе результатов лекарственного лечения МРЛ описана различная чувствительность молекулярных подтипов к стандартной ХТ, разная эффективность таргетных препаратов и иммунотерапии [81, 100, 102, 103]. Несмотря на то что новая классификация ВОЗ 2021 не утвердила молекулярную классификацию легочных НЭН для практического использования, в ней подробно освещена данная область исследований, и ряд моментов могут быть введены в следующую редакцию.

Система определения стадии НЭН легкого. При бронхопульмональных НЭН стадия заболевания определяется на основе критериев восьмой редакции TNM-классификации, AJCC/UICC, 2018 для НМРЛ [67], основанной на анализе базы данных IASLC. Многие исследователи считают, что НЭН легкого требуют особого подхода к стадированию, так как образуют уникальную группу опухолей, которые демонстрируют необычное клиническое течение и имеют собственную систему градации, обеспечивающую значимую прогностическую информацию. Последнюю TNM-классификацию рекомендуют использовать для МРЛ вместо общепринятого выделения локализованной и распространенной стадий процесса.

Гистологическая классификация ВОЗ, 2021 и определение параметров TNM-стадирования [67], AJCC/UICC, 2018 вносят большой вклад в прогнозирование течения и лечение НЭН легкого.

Заключение

Классификация опухолей легкого ВОЗ 2021 содержит много важных изменений, в основном связанных с заметным прогрессом в понимании генетики и молекулярно направленной терапии заболевания. Накопленные данные позволили расширить возможности и сделать более совершенными современные подходы к морфологической диагностике опухолей легкого. Введение ИГХ и молекулярного тестирования в новую редакцию ВОЗ 2021 привело к более точной морфологической и генетической классификации опухолей легкого, дающей возможность улучшить терапевтическую стратегию.

Литература

  1. WHO Classification of Tumours Editorial Board. Thoracic Tumours. 5th ed. Lyon: International Agency for Research on Cancer, 2021.

  2. Travis W.D., Brambilla C., Burke A.P. et al. WHO Classification of Tumours of the Lung, Pleura, Thymus and Heart. 4th ed. Lyon: International Agency for Research on Cancer, 2015.

  3. Mezei T. Current classification systems and standardized terminology in cytopathology // Rom. J. Morphol. Embryol. 2020. Vol. 61. N. 3. P. 655–663. DOI: https://doi.org/10.47162/RJME.61.3.03

  4. Layfield L.J., Baloch Z. (eds). The Papanicolaou Society of Cytopathology System for Reporting Respiratory Cytology. 1st ed. Cham: Springer, 2019.

  5. Van den Bussche C.J., Ali S.Z., Cowan M.L. et al. Atlas of Pulmonary Cytopathology with Histopathologic Correlations. New York: Demos Medical Publishing, 2017.

  6. Cagle P., Beasley M.B., Dacic S. et al. (eds). Precision Molecular Pathology of Lung Cancer. Molecular Pathology Library. Cham: Springer, 2018.

  7. Travis W.D., Brambilla E., Noguchi M. et al. International Association for the Study of Lung Cancer/American Thoracic Society/European Respiratory Society international multidisciplinary classification of lung adenocarcinoma // J. Thorac. Oncol. 2011. Vol. 6. N. 2. P. 244–285.

  8. Baskovich B.W., Schneider F., Baras A. et al. Template for Reporting Results of Biomarker Testing of Specimens from Patients with Non-Small Cell Carcinoma of the Lung. College of American Pathologists, 2021. URL: www.cap.org/cancerprotocols

  9. Levy E.B., Fiel M.I., Hamilton S.R. et al. State of the art: toward improving outcomes of lung and liver tumor biopsies in clinical trials — a multidisciplinary approach // J. Clin. Oncol. 2020. Vol. 38. N. 14. P. 1633–1640. DOI: https://doi.org/10.1200/JCO.19.02322

  10. Yatabe Y., Dacic S., Borczuk A.C. et al. Best practices recommendations for diagnostic immunohistochemistry in lung cancer // J. Thorac. Oncol. 2019. Vol. 14. N. 3. P. 377–407. DOI: https://doi.org/10.1016/j.jtho.2018.12.005

  11. VanderLaan P.A., Rangachari D., Majid A. et al. Tumor biomarker testing in non-small-cell lung cancer: A decade of change. Lung Cancer. 2018 Feb;116:90-95. doi: 10.1016/j.lungcan.2018.01.002.

  12. Lindeman N.I., Cagle P.T., Aisner D.L. et al. Updated molecular testing guideline for the selection of lung cancer patients for treatment with targeted tyrosine kinase inhibitors: guideline from the College of American Pathologists, the International Association for the Study of Lung Cancer, and the Association for Molecular Pathology // J. Thorac. Oncol. 2018. Vol. 13. N. 3. P. 323–358. DOI: https://doi.org/10.1016/j.jtho.2017.12.001

  13. Belli C., Penault-Llorca F., Ladanyi M. et al. ESMO recommendations on the standard methods to detect RET fusions and mutations in daily practice and clinical research // Ann. Oncol. 2021. Vol. 32. N. 3. P. 337–350. DOI: https://doi.org/10.1016/j.annonc.2020.11.021

  14. Sharma S.V., Bell D.W., Settleman J., Haber D.A. Epidermal growth factor receptor mutations in lung cancer // Nat. Rev. Cancer. 2007. Vol. 7. N. 3. P. 169–181. DOI: https://doi.org/10.1038/nrc2088

  15. Gainor J.F., Varghese A.M., Ou S.H. et al. ALK rearrangements are mutually exclusive with mutations in EGFR or KRAS: an analysis of 1,683 patients with non-small cell lung cancer // Clin. Cancer Res. 2013. Vol. 19. N. 15. P. 4273–4281. DOI: https://doi.org/10.1158/1078-0432.CCR-13-0318

  16. Hallberg B., Palmer R.H. The role of the ALK receptor in cancer biology // Ann. Oncol. 2016. Vol. 27. Suppl. 3. P. iii4–iii15. DOI: https://doi.org/10.1093/annonc/mdw301

  17. Marchetti A., Ardizzoni A., Papotti M. et al. Recommendations for the analysis of ALK gene rearrangements in non-small-cell lung cancer: a consensus of the Italian Association of Medical Oncology and the Italian Society of Pathology and Cytopathology // J. Thorac. Oncol. 2013. Vol. 8. N. 3. P. 352–358. DOI: https://doi.org/10.1097/JTO.0b013e31827d5280

  18. Demidova I., Barinov A., Savelov N. et al. Immunohistochemistry, fluorescence in situ hybridization, and reverse transcription-polymerase chain reaction for the detection of anaplastic lymphoma kinase gene rearrangements in patients with non-small cell lung cancer: potential advantages and methodologic pitfalls // Arch. Pathol. Lab. Med. 2014. Vol. 138. N. 6. P. 794–802. DOI: https://doi.org/10.5858/arpa.2012-0762-OA

  19. Sánchez-Torres J.M., Viteri S., Molina M.A., Rosell R. BRAF mutant non-small cell lung cancer and treatment with BRAF inhibitors // Transl. Lung Cancer Res. 2013. Vol. 2. N. 3. P. 244–250. DOI: https://doi.org/10.3978/j.issn.2218-6751.2013.04.01

  20. Seto K., Haneda M., Masago K. et al. Negative reactions of BRAF mutation-specific immunohistochemistry to non-V600E mutations of BRAF // Pathol. Int. 2020. Vol. 70. N. 5. P. 253–261. DOI: https://doi.org/10.1111/pin.12903

  21. Pal P., Khan Z. ROS1 // J. Clin. Pathol. 2017. Vol. 70. N. 12. P. 1001–1009. DOI: https://doi.org/10.1136/jclinpath-2016-204244

  22. Kohno T., Nakaoku T., Tsuta K. et al. Beyond ALK-RET, ROS1 and other oncogene fusions in lung cancer // Transl. Lung Cancer Res. 2015. Vol. 4. N. 2. P. 156–164. DOI: https://doi.org/10.3978/j.issn.2218-6751.2014.11.11

  23. Lee S.E., Lee B., Hong M. et al. Comprehensive analysis of RET and ROS1 rearrangement in lung adenocarcinoma // Mod. Pathol. 2015. Vol. 28. N. 4. P. 468–479. DOI: https://doi.org/10.1038/modpathol.2014.107

  24. Bubendorf L., Büttner R., Al-Dayel F. et al. Testing for ROS1 in non-small cell lung cancer: a review with recommendations // Virchows Arch. 2016. Vol. 469. N. 5. P. 489–503. DOI: https://doi.org/10.1007/s00428-016-2000-3

  25. Conde E., Hernandez S., Martinez R. et al. Assessment of a new ROS1 immunohistochemistry clone (SP384) for the identification of ROS1 rearrangements in patients with non-small cell lung carcinoma: the ROSING Study // J. Thorac. Oncol. 2019. Vol. 14. N. 12. P. 2120–2132. DOI: https://doi.org/10.1016/j.jtho.2019.07.005

  26. Hofman V., Rouquette I., Long-Mira E. et al. Multicenter evaluation of a novel ROS1 immunohistochemistry assay (SP384) for detection of ROS1 rearrangements in a large cohort of lung adenocarcinoma patients // J. Thorac. Oncol. 2019. Vol. 14. N. 7. P. 1204–1212. DOI: https://doi.org/10.1016/j.jtho.2019.03.024

  27. Jänne P.A., Smith I., McWalter G. et al. Impact of KRAS codon subtypes from a randomised phase II trial of selumetinib plus docetaxel in KRAS mutant advanced non-small-cell lung cancer // Br. J. Cancer. 2015. Vol. 113. N. 2. P. 199–203. DOI: https://doi.org/10.1038/bjc.2015.215

  28. Majeed U., Manochakian R., Zhao Y., Lou Y. Targeted therapy in advanced non-small cell lung cancer: current advances and future trends // J. Hematol. Oncol. 2021. Vol. 14. N. 1. P. 108. DOI: https://doi.org/10.1186/s13045-021-01121-2

  29. Reck M., Carbone D.P., Garassino M., Barlesi F. Targeting KRAS in non-small-cell lung cancer: recent progress and new approaches // Ann. Oncol. 2021. Vol. 32. N. 9. P. 1101–1110. DOI: https://doi.org/10.1016/j.annonc.2021.06.001

  30. Herdeis L., Gerlach D., McConnell D.B., Kessler D. Stopping the beating heart of cancer: KRAS reviewed // Curr. Opin. Struct. Biol. 2021. Vol. 71. P. 136–147. DOI: https://doi.org/10.1016/j.sbi.2021.06.013

  31. Lindsay C.R., Garassino M.C., Nadal E. et al. On target: Rational approaches to KRAS inhibition for treatment of non-small cell lung carcinoma // Lung Cancer. 2021. Vol. 160. P. 152–165. DOI: https://doi.org/10.1016/j.lungcan.2021.07.005

  32. Addeo A., Banna G.L., Friedlaender A. KRAS G12C mutations in NSCLC: from target to resistance // Cancers (Basel). 2021. Vol. 13. N. 11. P. 2541. DOI: https://doi.org/10.3390/cancers13112541 PMID: 34064232; PMCID: PMC8196854.

  33. Jordan E.J., Kim H.R., Arcila M.E. et al. Prospective comprehensive molecular characterization of lung adenocarcinomas for efficient patient matching to approved and emerging therapies // Cancer Discov. 2017. Vol. 7. N. 6. P. 596–609. DOI: https://doi.org/10.1158/2159-8290.CD-16-1337

  34. Kerr K.M., Bibeau F., Thunnissen E. et al. The evolving landscape of biomarker testing for non-small cell lung cancer in Europe // Lung Cancer. 2021. Vol. 154. P. 161–175. DOI: https://doi.org/10.1016/j.lungcan.2021.02.026

  35. Imyanitov E.N., Iyevleva A.G., Levchenko E.V. Molecular testing and targeted therapy for non-small cell lung cancer: Current status and perspectives // Crit. Rev. Oncol. Hematol. 2021. Vol. 157. Article ID 103194. DOI: https://doi.org/10.1016/j.critrevonc.2020.103194

  36. Kim E.K., Kim K.A., Lee C.Y. et al. Molecular diagnostic assays and clinicopathologic implications of MET exon 14 skipping mutation in non-small-cell lung cancer // Clin. Lung Cancer. 2019. Vol. 20. N. 1. P. e123–e132. DOI: https://doi.org/10.1016/j.cllc.2018.10.004

  37. Hung Y.P., Sholl L.M. Diagnostic and predictive immunohistochemistry for non-small cell lung carcinomas // Adv. Anat. Pathol. 2018. Vol. 25. N. 6. P. 374–386. DOI: https://doi.org/10.1097/PAP.0000000000000206

  38. Griesinger F., Eberhardt W., Nusch A. et al.; CRISP Registry Group. Biomarker testing in non-small cell lung cancer in routine care: analysis of the first 3,717 patients in the German prospective, observational, nation-wide CRISP Registry (AIO-TRK-0315) // Lung Cancer. 2021. Vol. 152. P. 174–184. DOI: https://doi.org/10.1016/j.lungcan.2020.10.012

  39. Yang S.R., Aypar U., Rosen E.Y. et al. A performance comparison of commonly used assays to detect RET fusions // Clin. Cancer Res. 2021. Vol. 27. N. 5. P. 1316–1328. DOI: https://doi.org/10.1158/1078-0432.CCR-20-3208

  40. Shigematsu H., Takahashi T., Nomura M. et al. Somatic mutations of the HER2 kinase domain in lung adenocarcinomas // Cancer Res. 2005. Vol. 65. N. 5. P. 1642–1646. DOI: https://doi.org/10.1158/0008-5472.CAN-04-4235

  41. Arcila M.E., Chaft J.E., Nafa K. et al. Prevalence, clinicopathologic associations, and molecular spectrum of ERBB2 (HER2) tyrosine kinase mutations in lung adenocarcinomas // Clin. Cancer Res. 2012. Vol. 18. N. 18. P. 4910–4018. DOI: https://doi.org/10.1158/1078-0432.CCR-12-0912

  42. Marchiò C., Scaltriti M., Ladanyi M. et al. ESMO recommendations on the standard methods to detect NTRK fusions in daily practice and clinical research // Ann. Oncol. 2019. Vol. 30. N. 9. P. 1417–1427. DOI: https://doi.org/10.1093/annonc/mdz204

  43. Conde E., Hernandez S., Sanchez E. et al. Pan-TRK immunohistochemistry: an example-based practical approach to efficiently identify patients with NTRK fusion cancer // Arch. Pathol. Lab. Med. 2021. Vol. 145. N. 8. P. 1031–1040. DOI: https://doi.org/10.5858/arpa.2020-0400-RA

  44. Kadota K., Yeh Y.C., D’Angelo S.P. et al. Associations between mutations and histologic patterns of mucin in lung adenocarcinoma: invasive mucinous pattern and extracellular mucin are associated with KRAS mutation // Am. J. Surg. Pathol. 2014. Vol. 38. N. 8. P. 1118–1127. DOI: https://doi.org/10.1097/PAS.0000000000000246

  45. Tsao M.S., Fraser R.S. Primary pulmonary adenocarcinoma with enteric differentiation // Cancer. 1991. Vol. 68. N. 8. P. 1754–1757. DOI: https://doi.org/10.1002/1097-0142(19911015)68:8<1754::aid-cncr2820680818>3.0.co;2-e

  46. Nottegar A., Tabbò F., Luchini C. et al. Pulmonary adenocarcinoma with enteric differentiation: immunohistochemistry and molecular morphology // Appl. Immunohistochem. Mol. Morphol. 2018. Vol. 26. N. 6. P. 383–387. DOI: https://doi.org/10.1097/PAI.0000000000000440

  47. Zhang J., Xiang C., Han Y. et al. Differential diagnosis of pulmonary enteric adenocarcinoma and metastatic colorectal carcinoma with the assistance of next-generation sequencing and immunohistochemistry // J. Cancer Res. Clin. Oncol. 2019. Vol. 145. N. 1. P. 269–279. DOI: https://doi.org/10.1007/s00432-018-2788-0

  48. Gong J., Fan Y., Lu H. Pulmonary enteric adenocarcinoma // Transl. Oncol. 2021. Vol. 14. N. 8. Article ID 101123. DOI: https://doi.org/10.1016/j.tranon.2021.101123

  49. Kerr K.M., Nicolson M.C. Non-small cell lung cancer, PD-L1, and the pathologist // Arch. Pathol. Lab. Med. 2016. Vol. 140. N. 3. P. 249–254. DOI: https://doi.org/10.5858/arpa.2015-0303-SA

  50. Ilie M., Hofman V., Dietel M. et al. Assessment of the PD-L1 status by immunohistochemistry: challenges and perspectives for therapeutic strategies in lung cancer patients // Virchows Arch. 2016. Vol. 468. N. 5. P. 511–525. DOI: https://doi.org/10.1007/s00428-016-1910-4

  51. Rebelatto M.C., Midha A., Mistry A. et al. Development of a programmed cell death ligand-1 immunohistochemical assay validated for analysis of non-small cell lung cancer and head and neck squamous cell carcinoma // Diagn. Pathol. 2016. Vol. 11. N. 1. P. 95. DOI: https://doi.org/10.1186/s13000-016-0545-8

  52. Thunnissen E., Allen T.C., Adam J. et al. Immunohistochemistry of pulmonary biomarkers: a perspective from members of the Pulmonary Pathology Society // Arch. Pathol. Lab. Med. 2018. Vol. 142. N. 3. P. 408–419. DOI: https://doi.org/10.5858/arpa.2017-0106-SA

  53. Sholl L.M., Aisner D.L., Allen T.C. et al.; Members of Pulmonary Pathology Society. Programmed death ligand-1 immunohistochemistry — a new challenge for pathologists: a perspective from members of the Pulmonary Pathology Society // Arch. Pathol. Lab. Med. 2016. Vol. 140. N. 4. P. 341–344. DOI: https://doi.org/10.5858/arpa.2015-0506-SA

  54. Ratcliffe M.J., Sharpe A., Midha A. et al. Agreement between programmed cell death ligand-1 diagnostic assays across multiple protein expression cutoffs in non-small cell lung cancer // Clin. Cancer Res. 2017. Vol. 23. N. 14. P. 3585–3591. DOI: https://doi.org/10.1158/1078-0432.CCR-16-2375

  55. Kerr K.M., Thunnissen E., Dafni U. et al.; Lungscape Consortium. A retrospective cohort study of PD-L1 prevalence, molecular associations and clinical outcomes in patients with NSCLC: results from the European Thoracic Oncology Platform (ETOP) Lungscape Project // Lung Cancer. 2019. Vol. 131. P. 95–103. DOI: https://doi.org/10.1016/j.lungcan.2019.03.012

  56. Jin Y., Shen X., Pan Y. et al. Correlation between PD-L1 expression and clinicopathological characteristics of non-small cell lung cancer: a real-world study of a large Chinese cohort // J. Thorac. Dis. 2019. Vol. 11. N. 11. P. 4591–4601. DOI: https://doi.org/10.21037/jtd.2019.10.80

  57. Evans M., O’Sullivan B., Hughes F. et al. The clinicopathological and molecular associations of PD-L1 expression in non-small cell lung cancer: analysis of a series of 10,005 cases tested with the 22C3 assay // Pathol. Oncol. Res. 2020. Vol. 26. N. 1. P. 79–89. DOI: https://doi.org/10.1007/s12253-018-0469-6

  58. Schoenfeld A.J., Rizvi H., Bandlamudi C. et al. Clinical and molecular correlates of PD-L1 expression in patients with lung adenocarcinomas // Ann. Oncol. 2020. Vol. 31. N. 5. P. 599–608. DOI: https://doi.org/10.1016/j.annonc.2020.01.065

  59. Rehman J.A., Han G., Carvajal-Hausdorf D.E. et al. Quantitative and pathologist-read comparison of the heterogeneity of programmed death-ligand 1 (PD-L1) expression in non-small cell lung cancer // Mod. Pathol. 2017. Vol. 30. N. 3. P. 340–349. DOI: https://doi.org/10.1038/modpathol.2016.186

  60. Hirsch F.R., McElhinny A., Stanforth D. et al. PD-L1 immunohistochemistry assays for lung cancer: results from phase 1 of the Blueprint PD-L1 IHC assay comparison project // J. Thorac. Oncol. 2017. Vol. 12. N. 2. P. 208–222. DOI: https://doi.org/10.1016/j.jtho.2016.11.2228

  61. Tsao M.S., Kerr K.M., Kockx M. et al. PD-L1 immunohistochemistry comparability study in real-life clinical samples: results of Blueprint phase 2 project // J. Thorac. Oncol. 2018. Vol. 13. N. 9. P. 1302–1311. DOI: https://doi.org/10.1016/j.jtho.2018.05.013

  62. Yamamoto H., Shigematsu H., Nomura M. et al. PIK3CA mutations and copy number gains in human lung cancers // Cancer Res. 2008. Vol. 68. N. 17. P. 6913–6921. DOI: https://doi.org/10.1158/0008-5472.CAN-07-5084

  63. Piha-Paul S.A., Munster P.N., Hollebecque A. et al. Results of a phase 1 trial combining ridaforolimus and MK-0752 in patients with advanced solid tumours // Eur. J. Cancer. 2015. Vol. 51. N. 14. P. 1865–1873. DOI: https://doi.org/10.1016/j.ejca.2015.06.115

  64. Dutt A., Ramos A.H., Hammerman P.S. et al. Inhibitor-sensitive FGFR1 amplification in human non-small cell lung cancer // PLoS One. 2011. Vol. 6. N. 6. Article ID e20351. DOI: https://doi.org/10.1371/journal.pone.0020351

  65. Лактионов К.К., Артамонова Е.В., Бредер В.В. и др. Практические рекомендации по лекарственному лечению немелкоклеточного рака легкого // Злокачественные опухоли: практические рекомендации RUSSCO. 2022. Т. 12. № 3s2. С. 41–59.

  66. Conde E., Rojo F., Gómez J. et al. Molecular diagnosis in non-small-cell lung cancer: expert opinion on ALK and ROS1 testing // J. Clin. Pathol. 2022. Vol. 75. N. 3. P. 145–153. DOI: https://doi.org/10.1136/jclinpath-2021-207490

  67. Brierley J.D., Gospodarowicz M.K., Wittekind C. (eds). TMN Classification of Malignant Tumours. 8th ed. Oxford, UK: Wiley; Blackwell, 2017.

  68. Suárez-Piñera M., Belda-Sanchis J., Taus A. et al. FDG PET-CT SUVmax and IASLC/ATS/ERS histologic classification: a new profile of lung adenocarcinoma with prognostic value // Am. J. Nucl. Med. Mol. Imaging. 2018. Vol. 8. N. 2. P. 100–109.

  69. Cruz-Rico G., Avilés-Salas A., Popa-Navarro X. et al. Association of lung adenocarcinoma subtypes according to the IASLC/ATS/ERS classification and programmed cell death ligand 1 (PD-L1) expression in tumor cells // Pathol. Oncol. Res. 2021. Vol. 27. Article ID 597499. DOI: https://doi.org/10.3389/pore.2021.597499

  70. Yoshizawa A., Motoi N., Riely G.J. et al. Impact of proposed IASLC/ATS/ERS classification of lung adenocarcinoma: prognostic subgroups and implications for further revision of staging based on analysis of 514 stage I cases // Mod. Pathol. 2011. Vol. 24. N. 5. P. 653–664. DOI: https://doi.org/10.1038/modpathol.2010.232

  71. Hong J.H., Park S., Kim H. et al. Volume and mass doubling time of lung adenocarcinoma according to WHO histologic classification // Korean J. Radiol. 2021. Vol. 22. N. 3. P. 464–475. DOI: https://doi.org/10.3348/kjr.2020.0592

  72. Moreira A.L., Ocampo P.S.S., Xia Y. et al. A grading system for invasive pulmonary adenocarcinoma: a proposal from the International Association for the Study of Lung Cancer Pathology Committee // J. Thorac. Oncol. 2020. Vol. 15. N. 10. P. 1599–1610. DOI: https://doi.org/10.1016/j.jtho.2020.06.001

  73. Weng C.F., Huang C.J., Huang S.H. et al. New International Association for the Study of Lung Cancer (IASLC) Pathology Committee grading system for the prognostic outcome of advanced lung adenocarcinoma // Cancers (Basel). 2020. Vol. 12. N. 11. P. 3426. DOI: https://doi.org/10.3390/cancers12113426

  74. Schneider F., Beasley M.B., Dacic S., Butnor K.J. Protocol for the Examination of Resection Specimens From Patients With Primary Non-Small Cell Carcinoma, Small Cell Carcinoma, or Carcinoid Tumor of the Lung. College of American Pathologists, 2021. URL: www.cap.org/cancerprotocols

  75. Pataer A., Kalhor N., Correa A.M. et al. Histopathologic response criteria predict survival of patients with resected lung cancer after neoadjuvant chemotherapy // J. Thorac. Oncol. 2012. Vol. 7. P. 825–832.

  76. Hellmann M.D., Chaft J.E., William W.N. Jr. et al. Pathological response after neoadjuvant chemotherapy in resectable non-small-cell lung cancers: proposal for the use of major pathological response as a surrogate endpoint // Lancet Oncol. 2014. Vol. 15. P. e42–e50.

  77. Travis W.D., Dacic S., Wistuba I. et al. IASLC Multidisciplinary recommendations for pathologic assessment of lung cancer resection specimens after neoadjuvant therapy // J. Thorac. Oncol. 2020. Vol. 15. N. 5. P. 709–740. DOI: https://doi.org/10.1016/j.jtho.2020.01.005

  78. Kerr K.M., Johnson S.K., King G. et al. Partial regression in primary carcinoma of the lung: does it occur? // Histopathology. 1998. Vol. 33. N. 1. P. 55–63.

  79. Travis W.D., Cree I.A., Papotti M. et al. Lung neuroendocrine neoplasms: Introduction // WHO Classification of Tumours Editorial Board. WHO Classification of Thoracic Tumours. 5th ed. Lyon: International Agency for Research on Cancer (IARC), 2021.

  80. Rindi G., Klimstra D.S., Abedi‐Ardekani B. et al. A common classification framework for neuroendocrine neoplasms: an International Agency for Research on Cancer (IARC) and World Health Organization (WHO) expert consensus proposal // Mod. Pathol. 2018. Vol. 31. P. 1770–1786.

  81. Rekhtman N. Lung neuroendocrine neoplasms: recent progress and persistent challenges // Mod. Pathol. 2022. Vol. 35. Suppl. 1. P. 36–50. DOI: https://doi.org/10.1038/s41379-021-00943-2 Epub 2021 Oct 18. PMID: 34663914; PMCID: PMC8695375.

  82. Pelosi G., Massa F., Gatti G. et al. Ki-67 evaluation for clinical decision in metastatic lung carcinoids: a proof of concept // Clin. Pathol. 2019. Vol. 12. Article ID 2632010X19829259. DOI: https://doi.org/10.1177/2632010X19829259

  83. Rindi G., Moch H., McCluggage W.G. et al. Neuroendocrine neoplasms, non‐endocrine organs // WHO Classification of Tumours Editorial Board. WHO Classification of Tumours Endocrine and Neuroendocrine Tumours. 5th ed. Lyon: International Agency for Research on Cancer (IARC), 2022.

  84. Kasajima A., Konukiewitz B., Oka N. et al. Clinicopathological profiling of lung carcinoids with a Ki67 index > 20 // Neuroendocrinology. 2019. Vol. 108. P. 109–120.

  85. Rekhtman N., Desmeules P., Litvak A.M. et al. Stage IV lung carcinoids: spectrum and evolution of proliferation rate, focusing on variants with elevated proliferation indices // Mod. Pathol. 2019. Vol. 32. P. 1106–1122.

  86. Kasajima A., Klöppel G. Neuroendocrine tumor G3 of bronchopulmonary origin and its classification // Pathol. Int. 2022. Vol. 72. P. 488–495. DOI: https://doi.org/10.1111/pin.13266

  87. Kasajima A., Konukiewitz B., Schlitter A.M. et al. An analysis of 130 neuroendocrine tumors G3 regarding prevalence, origin, metastasis, and diagnostic features // Virchows Arch. 2022. Vol. 480. P. 359–368.

  88. Oka N., Kasajima A., Konukiewitz B. et al. Classification and prognostic stratification of bronchopulmonary neuroendocrine neoplasms // Neuroendocrinology. 2020. Vol. 110. P. 393–403.

  89. Lantuejoul S., Osamura R.Y., Brambilla E. et al. Carcinoid/neuroendocrine tumour of the lung // WHO Classification of Tumours Editorial Board. WHO Classification of Tumours Thoracic Tumours. 5th ed. Lyon: International Agency for Research on Cancer (IARC), 2021. P. 133–138.

  90. Pelosi G., Rodriguez J., Viale G., Rosai J. Typical and atypical pulmonary carcinoid tumor overdiagnosed as small cell carcinoma on biopsy specimens: a major pitfall in the management of lung cancer patients // Am. J. Surg. Pathol. 2005. Vol. 29. P. 179–187. DOI: https://doi.org/10.1097/01.pas. 0000149690.75462.29

  91. Righi L., Volante M., Rapa I. et al. Therapeutic biomarkers in lung neuroendocrine neoplasia // Endocr. Pathol. 2014. Vol. 25. P. 371–377. DOI: https://doi.org/10.1007/s12022-014-9335-6

  92. Righi L., Volante M., Tavaglione V. et al. Somatostatin receptor tissue distribution in lung neuroendocrine tumours: a clinicopathologic and immunohistochemical study of 218 «clinically aggressive» cases // Ann. Oncol. 2010. Vol. 21. P. 548–555. DOI: https://doi.org/10.1093/annonc/mdp334

  93. Alcala N., Leblay N., Gabriel A.A.G. et al. Integrative and comparative genomic analyses identify clinically relevant pulmonary carcinoid groups and unveil the supra‐carcinoids // Nat. Commun. 2019. Vol. 10. P. 3407.

  94. Sazonova O., Manem V., Orain M. et al. Transcriptomic data helps refining classification of pulmonary carcinoid tumors with increased mitotic counts // Mod. Pathol. 2020. Vol. 33. P. 1712–1721.

  95. Simbolo M., Barbi S., Fassan M. et al. Gene expression profiling of lung atypical carcinoids and large cell neuroendocrine carcinomas identifies three transcriptomic subtypes with specific genomic alterations // J. Thorac. Oncol. 2019. Vol. 14. P. 1651–1661.

  96. Cros J., Théou‐Anton N., Gounant V. et al. Specific genomic alterations in high‐grade pulmonary neuroendocrine tumours with carcinoid morphology // Neuroendocrinology. 2021. Vol. 111. P. 158–169.

  97. Pelosi G., Bianchi F., Hofman P. et al. Recent advances in the molecular landscape of lung neuroendocrine tumors // Expert Rev. Mol. Diagn. 2019. Vol. 19. P. 281–297. DOI: https://doi.org/10.1080/14737159.2019.1595593

  98. Rekhtman N., Pietanza M.C., Hellmann M.D. et al. Next-generation sequencing of pulmonary large cell neuroendocrine carcinoma reveals small cell carcinoma-like and non-small cell carcinoma-like subsets // Clin. Cancer Res. 2016. Vol. 22. P. 3618–3629. DOI: https://doi.org/10.1158/1078-0432.CCR-15-2946

  99. Thunnissen E., Borczuk A.C., Flieder D.B. et al. The use of immunohistochemistry improves the diagnosis of small cell lung cancer and its differential diagnosis. An international reproducibility study in a demanding set of cases // J. Thorac. Oncol. 2017. Vol. 12. P. 334–346. DOI: https://doi.org/10.1016/j.jtho.2016.12.004

  100. Rudin C.M., Poirier J.T., Byers L.A. et al. Molecular subtypes of small cell lung cancer: a synthesis of human and mouse model data // Nat. Rev. Cancer. 2019. Vol. 19. P. 289–297. DOI: https://doi.org/10.1038/s41568-019- 0133-9

  101. Zhang W., Girard L., Zhang Y.A. et al. Small cell lung cancer tumors and preclinical models display heterogeneity of neuroendocrine phenotypes // Transl. Lung Cancer Res. 2018. Vol. 7. P. 32–49. DOI: https://doi.org/10.21037/tlcr.2018.02.02

  102. Metovic J., Barella M., Bianchi F. et al. Morphologic and molecular classification of lung neuroendocrine neoplasms // Virchows Arch. 2021. Vol. 478. N 1. P. 5–19. DOI: https://doi.org/10.1007/s00428-020-03015-z

  103. Kawasaki K., Rekhtman N., Quintanal-Villalonga Á., Rudin C.M. Neuroendocrine neoplasms of the lung and gastrointestinal system: convergent biology and a path to better therapies // Nat. Rev. Clin. Oncol. 2023. Vol. 20. N. 1. P. 16–32. DOI: https://doi.org/10.1038/s41571-022-00696-0

Глава 3. Рак легкого. В.А. Горбунова, К.К. Лактионов

РЛ - наиболее частая злокачественная солидная опухоль. По заболеваемости среди мужского населения мира он занимает первое место. В некоторых странах отмечено, что он становится более распространенным у женщин. Мировая статистика указывает на рост заболеваемости: по данным ВОЗ, 1,82 млн (2018), 2,2 млн (11,7%) (2020) - и подчеркивает, что он является лидирующей причиной смерти от злокачественных новообразований - 1,79 млн (18%) [1, 2]. В России в 2009 г. число заболевших и умерших от РЛ составило 57 052 и 51 433, в 2014 г. - 57 685 и 49 730, в 2017 г. - 62 175 и 50 186, в 2019 г. - 60 384 и 50 046, в 2020 г. - 55 411 и 49 158 соответственно. Стандартизованные показатели: "заболеваемость РЛ" в 2014 г. на 100 000 населения составила 49,0 у мужчин и 7,3 - у женщин, смертность - 43,6 у мужчин и 5,6 - у женщин, в 2019 г. заболеваемость у мужчин составила 45,4, у женщин - 7,97 на 100 000 населения, а смертность у мужчин - 36,8, у женщин - 5,49, а в 2020 г. заболеваемость у мужчин составила 40,22, а у женщин - 7,32; смертность - у мужчин - 37,20, у женщин - 5,50. Таким образом, по сравнению с 2014 г. заболеваемость РЛ у мужчин снизилась, а у женщин незначительно увеличилась, смертность уменьшилась и у мужчин, и у женщин, более весомо - у мужчин [2]. На момент постановки диагноза I–II стадии процесса установлены у 26,5% больных, III стадия - у 32,4%, IV стадия - у 36%. У 5,1% больных стадия не была определена. За 5 лет с 2014 по 2019 г. заболеваемость мужского населения РЛ снизилась на 3,6% и составила 45,4 на 100 тыс. (соответствует общемировому показателю), женского - увеличилась на 0,7% (7,97 на 100 тыс.). Согласно мировым данным, смертность у мужчин снизилась на 11% (40,4 на 100 тыс.), у женщин незначительно увеличилась (1,8%) и составила 5,6 на 100 тыс. [1–4].

Немелкоклеточный рак легкого

НМРЛ составляет 85% всех случаев РЛ, на долю мелкоклеточного рака приходится 15%. Из всего НМРЛ наибольший процент приходится на аденокарциному - 55%, плоскоклеточный рак составляет 35%, на долю других, более редких, форм НМРЛ приходится около 10%. Примечателен факт различного соотношения плоскоклеточного рака и аденокарциномы в странах Европы и в Российской Федерации (рис. 3-1) [5, 6]. При исследовании 516 опухолевых образцов рака легкого мутации были обнаружены в 280 (54%) [7] (рис. 3-2) . Развитие НМРЛ часто связано с генетическими нарушениями, которые могут стать мишенями для лекарственной терапии. Подходы к лечению все больше обосновываются изучением молекулярной биологии опухоли и максимальной индивидуализацией.

image
Рис. 3-1. Разница морфологических подтипов немелкоклеточного рака легкого в России и Европе

Мутации наиболее часто выявляются при аденокарциноме, они могут отличаться у разных этнических групп населения планеты. Наиболее часто выявляются мутации гена K-RAS (25–30%), EGFR (15–20%), транслокации гена ALK (7%), затем идут более редкие: ROS-1 , B-RAF , c-MET , RET , HER2 , NTRK , при мутации которых совсем недавно появились новые таргетные препараты.

image
Рис. 3-2. Опухолевые мутации при раке легкого

Для плоскоклеточного РЛ характерен другой набор мутаций, чем при аденокарциноме (рис. 3-3) : PIK3CA , FGFR1 , MET , DDR2 , B-RAF . Раковый геномный атлас (The Cancer Genome Atlas, TCGA) содержит характеристики наиболее значимых, "драйверных" мутаций. При плоскоклеточном РЛ в качестве 10 генов в атласе указаны следующие: TP53 , CDKN2A , PTEN , PIK3CA , KEAP1 , MLL2 , HLA-A , NFE2L2 , NOTCH1 , RB1 [8]. Описывают и мутации EGFR при плоскоклеточном РЛ, однако большинство морфологов склоняются к мнению, что это связано либо с диморфным вариантом опухоли (адено-плоскоклеточным), либо особым, базальным вариантом.

Лечение НМРЛ неразрывно связано с необходимостью молекулярно-генетического тестирования. Полученные данные позволяют выявить предикторы эффективности таргетной терапии (наличие "драйверных" мутаций) и иммунотерапии (уровень экспресии PD-L1). Более всего мутационный профиль изучен при аденокарциноме легкого: активирующие мутации гена рецепторов эпидермального фактора роста (ЕGFR ) в 19–21 экзонах, реаранжировки в гене анапластической лимфомной киназы (ALK ), транслокации ROS-1 и мутации BRAF V600E, что имеет решающее значение для выбора первой линии лечения. С появлением новых генетических исследований и лекарств спектр определяемых мутаций постоянно расширяется, почти ежеквартально появляются новые данные и новые показания для терапии, в том числе при плоскоклеточном РЛ. С учетом гетерогенности опухолей и появления новых мутаций возрастает необходимость повторных биопсий для определения очередной дальнейшей тактики.

image
Рис. 3-3. Различия в молекулярных профилях аденокарциномы и плоскоклеточного рака легкого

Для EGFR-позитивных больных при прогрессировании на таргетной терапии тирозинкиназные ингибиторы (ТКИ) I и II поколений показано выполнение ребиопсий с молекулярно-генетическим исследованием с целью определить механизм резистентности (например, вторичная мутация T790M показывает резистентность к ТКИ I и II поколений).

Следует иметь в виду, что помимо аденокарциномы и плоскоклеточного рака существует еще и более редкая форма немелкоклеточного рака - это крупноклеточный рак, который может быть нейроэндокринным и не-нейроэндокринным, в связи с чем лечение проводят либо как НМРЛ, либо по принципу лечений нейроэндокринной карциномы. Для первой линии в последнем случае наиболее предпочтительной является ХТ по схеме EP (этопозид и цисплатин).

Классификация НМРЛ по системе TNM [9] представлена в табл. 3-1 .

Таблица 3-1. Стадирование рака легкого
Стадия T N M

Оккультная

Tx

N0

M0

0

Tis

N0

M0

IA

T1

N0

M0

IA1

T1mi T1a

N0

M0

IA2

T1b

N0

M0

IA3

T1c

N0

M0

IB

T2a

N0

M0

IIA

T2b

N0

M0

IIB

T1a-c, 2a, b T3

N1 N0

M0 M0

IIIA

T1a-c, 2a, b T3 T4

N2 N1 N0–1

M0 M0 M0

IIIB

T1a-c, 2a, b T3, T4

N3 N2

M0 M0

IIIC

T3, T4

N3

M0

IV

Любое T

Любое N

M1

IVA

Любое T

Любое N

M1a M1b

IVB

Любое T

Любое N

M1c

Диагностика

Диагноз НМРЛ основан на данных анамнеза, осмотра, результатах инструментальных методов обследования и патоморфологическом заключении. Следует стремиться уточнить морфологическую форму РЛ: аденокарцинома/плоскоклеточный/крупноклеточный, при возможности - с использованием ИГХ. Согласно существующим клиническим рекомендациям по лечению НМРЛ, обязательно молекулярно-генетическое исследование всех аденокарцином на основные активирующие мутации: мутации гена EGFR (18–21 экзоны, транслокации ALK , транслокации ROS1 и мутации BRAF V600E, экспрессии PD-L1. В случае отсутствия вышеперечисленных мутаций проводится тестирование на более редкие: RET , c-MET , KRAS , HER2 , NTRK , которые могут быть полезны для определения тактики лечения.

Лечение немелкоклеточного рака

Пациенты с IA стадией заболевания

В метаанализе LACE, куда включены 5 исследований, с участием порядка 4600 пациентов с радикально оперированным НМРЛ, была отмечена тенденция к ухудшению выживаемости среди пациентов с заболеванием IA стадии, получавших адъювантную ХТ (ОР смерти - 1,40; 95% ДИ = 0,95–2,06) [9]. Хотя последующие ретроспективные данные свидетельствуют об улучшении результатов адъювантной ХТ при IA стадии заболевания у пациентов с высоким риском рецидива, результаты остаются неоднозначными и не входят в текущие рекомендации.

Так, в японском исследовании были проанализированы ретроспективные данные 1278 пациентов с I стадией НМРЛ, которым была выполнена лобэктомия. При многофакторном анализе пропорциональных рисков Кокса возраст пациента (>70 лет), размер инвазивного компонента опухоли (>2 см), инвазия висцеральной плевры и лимфоваскулярная инвазия были определены как факторы, влияющие на БРВ [10]. По результатам анализа данных назначение адъювантной ХТ пациентам с факторами высокого риска, такими как T1c/Т2а или лимфоваскулярная инвазия, привело к увеличению БРВ и ОВ и составило: 5-л- БРВ 81,4% и 5-л- ОВ 92,7% в группе адъювантного лечения в сравнении с 73,8% (p = 0,023) и 81,7% (p <0,001) в группе плацебо соответственно. Ограничения данного исследования связаны с набором пациентов с установленным диагнозом НМРЛ только по данным скрининговой КТ органов грудной клетки, а также с применением схем адъювантной ХТ, обычно не используемых за пределами Японии (например, тегафур-урацил), но входящих в стандарты японских рекомендаций при I стадии заболевания и размерах опухоли ≥2 см.

Роль адъювантной ХТ при IB стадии заболевания остается неоднозначной. По данным метаанализа LACE, представленным выше, наблюдалась лишь незначительная тенденция к улучшению ОВ (ОР смерти 0,93; ДИ 0,78–1,10) [9]. Напротив, данные уже упомянутого японского ретроспективного исследования и китайского метаанализа, посвященного сравнению адъювантной ХТ только с хирургическим вмешательством при IB ст. НМРЛ, указывают на увеличение общей и БРВ. В метаанализ было включено шесть рандомизированных исследований с участием 2007 пациентов, результаты были выражены в виде отношения рисков (ОР) с 95% доверительными интервалами (ДИ) и для 5-летней ОВ составили (ОР = 1,19; 95% ДИ, 1,03–1,37; p = 0,02), а 5-летней БРВ (ОР = 1,36; 95% ДИ, 1,13–1,63; р = 0,001) [11]. Текущие клинические рекомендации АОР рекомендуют проведение адъювантной ПХТ пациентам с IB стадией заболевания группы высокого риска, т.е. при вовлечении висцеральной плевры, сосудистой инвазии, низкой степени дифференцировки, хирургического лечения в объеме атипичной резекции, Nх и возрасте моложе 75 лет с целью повышения выживаемости данных пациентов.

II–III стадии

Клинические исследования конца 1970-х и начала 1980-х гг. не показали достоверного выигрыша от применения адъювантной ХТ [12], многочисленные последующие крупные исследования продемонстрировали преимущество внедрения в клиническую практику платиносодержащих схем ХТ и позволили получить первые достоверные положительные результаты комбинированного подхода в лечении данной группы больных.

Так, по данным метаанализа исследования LACE, проведение адъювантной ХТ ассоциировалось со снижением риска смерти на 5,4% в течение 5 лет в сравнении с отсутствием адъювантного лечения. В частности, в проспективном рандомизированном исследовании ANITA TRIAL, включавшем 840 больных с IB, II, IIIA стадиями заболевания, было достигнуто достоверное увеличение ОВ в группе пациентов, получавших адъювантную ХТ (цисплатин + винорелбин): 5-летняя ОВ составила 62%/52%/42% при I/II/IIIA в группе комбинированного лечения и 63%/39%/26% в группе наблюдения соответственно [17]. Во всех 5 исследованиях использовалась ХТ на основе платины. Выживаемость по результатам анализа варьировала в зависимости от стадии, но преимущество, достигшее статистической значимости, наблюдалось у пациентов со II (ОР 0,83; 95% ДИ 0,73–0,95) и IIIA стадиями заболевания (ОР = 0,83; 95% ДИ = 0,72–0,94) (табл. 3-2) .

Таблица 3-2. Исследования адъювантной химиотерапии НМРЛ

© 2023 UpToDate, Inc. and/or its affiliates. All Right Reserved

Исследование

Стадия

Химиотерапия

Лучевая терапия

Количество пациентов

5-летняя выживаемость

Химиотерапия

Наблюдение

р-значение

ALPI* [1]

I, II, IIIA

MVdP

±

1088

+1%

-

0,59

IALT* [2]

I, II, III

PE, PN, PV

±

1867

44%

40%

0,03

BLT* [3]

I, II, III

MVP, MIP, PN, PVd

±

381

58%

60%

0,90

JBR.10* [4]

IB, II

PN

482

69%

54%

0,002

ANITA* [5]

I, II, IIIA

PN

+/–

840

+8.6%

-

0,017

CALGB [6]

IB

CT

344

60%

58%

0,125

P: цисплатин; E: этопозид; N: винорелбин; V: винбластин; M: митомицин; I: ифосфамид; C: карбоплатин; Vd: виндезин; RT: лучевая терапия.

*Включено в мета-анализ LACE [7].

2-летняя выживаемость.

Результаты адъювантной химиотерапии при НМРЛ

Предполагается, что перенос системного лечения на предоперационный этап даст преимущества в виде уменьшения объема опухоли, повышения частоты R0-резекций, а также возможности непосредственного определения чувствительности к проведенной терапии с целью выбора оптимальной тактики лечения. Однако при проведении метаанализа 15 рандомизированных исследований, посвященных применению неоадъювантной ХТ в сравнении только с хирургическим методом лечения, были получены результаты, сопоставимые с итогами адъювантной терапии. Общий анализ продемонстрировал статистически значимое улучшение выживаемости в группе комбинированной терапии: абсолютное возрастание 5-летней выживаемости достигло 5%, а относительный риск смерти снизился на 13% [13–18].

В исследовании Lan-Lan Pang et al. 2022 на основе метаанализа байесовской сети изучался выбор оптимального режима химиотерапии на основе платины у прооперированных пациентов с ранними стадиями НМРЛ. Байесовская сеть используется для определения вероятностей событий, анализируя зависимости между различными параметрами и исходами. Систематический обзор включал в себя 20 контролируемых рандомизированных исследований с размером выборки 5483 человека, сравнивающих послеоперационный режим химиотерапии с платиной и контрольной группой или сравнивающих два режима химиотерапии с платиной между собой. В метаанализе были изучены следующие схемы химиотерапии: "цисплатин + винорелбин", "цисплатин + пеметрексед", "цисплатин + гемцитабин", "цисплатин + виндезин", "цисплатин + этопозид", "цисплатин + доцетаксел", "карбоплатин + гемцитабин", "карбоплатин + пеметрексед", "карбоплатин + паклитаксел", "карбоплатин + доцетаксел + эндостар", "карбоплатин + доцетаксел", "цисплатин + винорелбин + эндостар". Проведенный анализ эффективности и безопасности показал, что группа химиотерапии имела значительное преимущество по ВБП и ОВ по сравнению с группой наблюдения (ОР 0,67; 95% ДИ 0,56–0,81, р <0,0001; ОР 0,80; 95% ДИ 0,73–0,88, р <0,0001 соответственно). Кроме того, только режим "цисплатин + винорелбин" по сравнению с группой наблюдения имел значимое преимущество по ВБП и ОВ (ОР 0,63; 95% ДИ 0,43-0,87; ОР 0,74; 95% ДИ 0,63–0,87 соответственно), в то время как остальные схемы химиотерапии не показали достоверных различий с группой наблюдения. Анализ безопасности показал, что частота гематологической токсичности (нейтропении, фебрильной нейтропении, тромбоцитопении) и тошноты/рвоты в группе "цисплатин + винорелбин" была сопаставима с другими режимами химиотерапии. Однако частота анемии отличалась, в группе "карбоплатин + пеметрексед" частота анемии была значительно выше, чем в группе "цисплатин + винорелбин" (ОР = 44,06, 95% ДИ от 0,21 до 151,05) [108].

Столь скромные результаты применения потенциально излечивающей операции в комбинации с пред- или послеоперационной ХТ с их известными преимуществами подтолкнули исследователей к поиску новых терапевтических решений. Последние достижения в исследованиях молекулярной биологии опухоли привели к разработке и внедрению в клиническую практику новых групп препаратов - таргетных препаратов и ингибиторов контрольных точек иммунного ответа. Успехи их применения в лечении больных с распространенным НМРЛ создали предпосылки к их изучению на более ранних стадиях заболевания. Так, в исследовании II фазы SELECT, в котором изучали назначение ингибитора I поколения эрлотиниба, и в исследовании ADJUVANT, в рамках которого сравнили адъювантное назначение гефитиниба с ХТ цисплатином и винорелбином, были получены убедительные свидетельства об увеличении медианы времени до прогрессирования в группах таргетной терапии. В обоих исследованиях длительность приема препаратов составляла 2 года. В исследовании SELECT 2- и 5-летняя БРВ составила 88 и 56%, 5-летняя ОВ - 56%. Однако это исследование было нерандомизированным, включало большое количество больных с IA стадией и скорее демонстрирует перспективность назначения ингибиторов тирозинкиназы. В исследовании ADJUVANT, несмотря на существенное увеличение продолжительности медианы времени до прогрессирования, при более длительном наблюдении отмечалось существенное увеличение частоты прогрессирования после отмены приема гефитиниба, и разница в 3-летней БРВ составила всего 8% (34% в группе гефитиниба и 26% в группе ХТ). Эти неубедительные данные не позволили рекомендовать ингибиторы тирозинкиназы первых поколений в качестве адъювантной терапии для больных операбельными формами НМРЛ.

Изменения в тактике ведения больных с активирующими мутациями гена EGFR произошли с появлением первых результатов рандомизированного двойного слепого исследования ADAURA, в котором сравнивали эффективность применения осимертиниба у пациентов с радикально прооперированным EGFR-позитивным (ex19del или L858R) НМРЛ IB–IIIA стадий заболевания с предшествующей ХТ или без нее в сравнении с группой плацебо. Осимертиниб в дозе 80 мг внутрь ежедневно назначали на срок до 3 лет. В исследование было включено 682 больных с медианой возраста 63 года, преимущественно женщины (70%), азиаты (64%), с распределением по стадиям: IB - 31%, II - 34%, IIIA - 35%, из которых 56% получали адъювантную ХТ с включением цисплатина. На момент окончания сбора данных (11.04.2022) медиана наблюдения за лицами с II–IIIA стадиями составила 44,2 мес в группе осимертиниба против 19,6 мес в группе плацебо, медиана выживаемости без прогрессирования (МВБП) составила 65,8 в группе осимертиниба и 21,9 в группе плацебо, 4-летняя БРВ - 70% в группе осимертиниба, 29% - в группе плацебо [19]. Для всей исследуемой популяции (IB–IIIA) МВБП составила 65,8 мес против 28,1 мес, 4-летняя БРВ: 73% в группе осимертиниба, 38% в группе плацебо. Лечение осимертинибом сопровождалось умеренной токсичностью: частота осложнений 3–4-й степени, обусловленных препаратом, составила 20% в группе осимертиниба и 14% в группе плацебо. Основными проявлениями токсичности преимущественно I–II степеней были диарея (47% в группе осимертиниба vs 20% в группе плацебо), паронихий (27% vs 1%), сухость кожи (25% vs 7%). Отмена препарата в связи с токсичностью проведена у 13% больных, в исследовании не отмечено летальных исходов, обусловленных токсичностью.

Применение иммунотерапии у пациентов с операбельным НМРЛ также продемонстрировало свою эффективность в ряде исследований.

Так, в исследовании IMPOWER010 (рис. 3-4) оценивались результаты лечения больных IB (>4 см) – IIIA стадиями НМРЛ после выполнения операции и окончания адъювантной ХТ цисплатиновыми дуплетами, пациенты были рандомизированы в группу наблюдения или атезолизумаба (1200 мг каждые 3 нед, 16 введений). Основными критериями эффективности было последовательное определение БРВ в группе больных с II–IIIA стадиями с позитивной экспрессий PD-L1 >1% по результатам теста SP263, затем в группе больных с II–IIIA стадиями независимо от экспрессии PD-L1, затем в группе всех включенных в исследование больных (IB–IIIA стадии), затем ОВ для всех включенных пациентов (ниже дана ссылка на слайды с последовательными результатами исследования на июнь 2022). На IASLC World conference on Lung Cancer 2022 были представлены новые результаты исследования (на момент окончания сбора данных 18.04.2022). Показатели ОВ через 36 и 60 мес среди пациентов с экспрессией PDL-1 50% и более, получивших атезолизумаб, составили 89,1 и 84,8% соответственно в сравнении с 77,5 и 67,5% в группе лучшей поддерживающей терапии [20]. На основании этих результатов атезолизумаб был одобрен в качестве адъювантной терапии после операции и ХТ на основе препаратов платины у пациентов с PD-L1 ≥1% с НМРЛ II–IIIA стадий в США, Китае и других странах; и у пациентов с PD-L1 ≥50% при НМРЛ II–IIIA стадий в ЕС и других странах, включая Россию.

image
Рис. 3-4. IMpower010: исследование III фазы адъювантной терапии атезолизумабом в сравнении с НПТ после адъювантной химиотерапии при операбельном немелкоклеточном раке легкого IB–IIIA стадий

Пембролизумаб продемонстрировал многообещающие результаты в исследовании PEARLS/KEYNOTE-091, включившим 1177 больных IB - IIIA (T ≥4см) стадиями PD-L1-позитивного НМРЛ, применение пембролизумаба адъювантно улучшило ВБП по сравнению с плацебо в общей группе (54 мес по сравнению с 42 мес; ОР 0,76, 95% КИ 0,63-0,91) с незначительной тенденцией к улучшению в группе с опухолями с PD-L1 ≥50% (медиана не достигнута ни в одном из рукавов; ОР 0,82) [21]. Результаты ОВ были преждевременными (18-месячная выживаемость составила 91,7% против 91,3% соответственно). Побочные проявления ≥ 3 ст. наблюдались у 34 и 26% больных в группе пембролизумаба и плацебо соответственно. Авторы исследования ожидают окончательных результатов и одобрения регулирующих органов перед рутинным использованием адъювантного пембролизумаба. Адъювантное применение пембролизумаба продемонстрировало его целесообразность, но наилучшие результаты дает неоадъювантный этап пембролизумаба с ХТ (цисплатин + гемцитабин для плоскоклеточного и цисплатин + пеметрексед - для неплоскоклеточного рака) с последующим алъювантным продолжением пембролизумаба до 1 года лечения.

В марте 2022 г. Управление по контролю за пищевыми продуктами и лекарственными средствами США (FDA, Food and Drug Association) одобрило неоадъювантный режим с использованием платинового дуплета + ниволумаб (исследование CheckMate 816): платиновый дуплет + ниволумаб → операция. Комбинация "ХТ + ниволумаб" вызвала патоморфологический полный эффект у 43 из 179 больных (24%), в то время как только ХТ - у 4 из 179 больных (2,2%). Довольно существенной была разница в выживаемости: 24 мес ОВ - 82,2% при использовании химиоиммунотерапии и 70,6% при использовании одной ХТ [22].

В марте 2023 г. опубликован обновленный анализ исследования CheckMate 816: 3-летняя БРВ составила 57% в группе ИХТ и 43% - ПХТ. 3-летнее время без отдаленного прогрессирования - 71% в группе ИХТ и 50% ПХТ [23]. При медиане наблюдения 32,9/41,0 мес (мин/макс) частота отдаленных метастазов составила 10% в группе ИХТ и 22% в группе ПХТ. При анализе ОВ 3-летняя ОВ составила 78% в группе ИХТ и 64% в группе ПХТ.

(Ниже на рис. 3-5 представлены слайды с Европейского конгресса по раку легких, 29.03.–01.04.2023).

image
image
Рис. 3-5. Слайды с Европейского конгресса по раку легкого, который проходил с 29 марта по 01 апреля 2023 г. в Копенгагене
image
image
Рис. 3-5. Продолжение. Слайды с Европейского конгресса по раку легкого, который проходил с 29 марта по 01 апреля 2023 г. в Копенгагене
image
image
Рис. 3-5. Продолжение. Слайды с Европейского конгресса по раку легкого, который проходил с 29 марта по 01 апреля 2023 г. в Копенгагене

Большим прорывом в лечении местнораспространенного НМРЛ стало исследование PACIFIC, которое оценивало эффективность применения ингибитора PD-L1 дурвалумаба в качестве поддерживающей терапии у пациентов с местнораспространенным неоперабельным НМРЛ после проведенной химиолучевой терапии. По данным финального анализа исследования, медиана БРВ увеличилась в 3 раза, с 5,6 до 16,9 мес. 60-месячная БРВ составила 19,0% в группе плацебо против 33,1% в экспериментальной группе [24]. К 5 годам ОВ была 33,4% в группе плацебо против 42,9% в экспериментальной группе. При этом медиана общей выживаемости (МОВ) была 47,5 мес в группе дурвалумаба против 29,1 мес в группе плацебо.

image
Рис. 3-5. Окончание. Слайды с Европейского конгресса по раку легкого, который проходил с 29 марта по 01 апреля 2023 г. в Копенгагене

На основании этого исследования стандартом лечения местнораспространенного РЛ стала химиолучевая терапия с последующей поддерживающей терапией дурвалумабом.

Как и в других исследованиях с иммунотерапией, не все группы пациентов одинаково выигрывали от поддерживающей иммунотерапии. Наибольшее преимущество отмечено у пациентов с экспрессией PD-L1 >25% (ОР = 0,41) и пациентов без драйверной мутации EGFR (ОР = 0,47). Также стоит отметить, что только 8% в исследовании не курили, а значит, в исследование были включены пациенты с большим потенциалом чувствительности к иммунотерапии.

Данные исследования PACIFIC были подтверждены и исследованием клинической практики. На конгрессе ESMO в 2021 г. были доложены результаты исследования PACIFIC-R, где дурвалумаб использовался уже не в рамках клинического исследования, а в программе раннего доступа, для того чтобы оценить эффективность поддерживающей терапии у более неоднородной группы пациентов. В финальный анализ исследования было включено 1399 пациентов из нескольких центров Европы. Медиана БРВ в этом исследовании была даже больше, чем в исследовании PACIFIC, - 21,7 против 16,9 мес, 12- и 24-месячная БРВ составили 62,4 и 48,2% соответственно [25].

Как и другие ИКТ дурвалумаб показал также успешные результаты в качестве нео- и адъювантного использования. Неоадъювантный этап включает 4 цикла платино-содержащей ХТ + дурвалумаб.

image
Рис. 3-6. Конгресс ASCO, 4 июня: 4 из 10 пациентов остаются живы спустя 5 лет после начала терапии дурвалумабом (Имфинзи )

Лечение метастатической IV стадии немелкоклеточного рака

Для определения тактики лечения НМРЛ принципиально важно молекулярно-генетическое исследование с определением мутационного статуса, экспрессии рецептора или лиганда программированной смерти (PD-L1, PD-1). Обязательный объем тестирования включает в себя определение мутаций в гене EGFR (экзоны 18–21), транслокации ALK и ROS1 , мутации BRAF V600E. Оптимальный (возможный) объем тестирования дополнен транслокацией RET , мутацией и амплификацией c-MET , мутацией и амплификацией HER2 , мутацией KRAS и транслокацией NTRK, инсерцией в экзоне 20 гена EGFR . В редких ситуациях, когда нет достаточного для молекулярно-генетического исследования гистологического материала и невозможно получить его, целесообразно выполнение молекулярно-генетического исследования циркулирующей опухолевой ДНК. Негативный результат исследования циркулирующей опухолевой ДНК не позволяет исключить активирующие мутации у 22% пациентов. В перспективе генетическое тестирование следующего поколения (NGS) поможет получить ключевую информацию для выбора лечебной тактики наиболее быстрым темпом и с меньшими затратами" [26]. При выявлении активирующих мутаций гена EGFR (экзоны 18–21), транслокаций ALK и ROS1 , мутации BRAF , c-MET оптимальным является назначение таргетной терапии.

Схематично можно представить 1-ю линию таргетной терапии следующим образом:

  • EGFR 19 и 21 экзоны → осимертиниб, афатиниб, эрлотиниб и гефитиниб;

  • ROS1 транслокация → кризотиниб или энтректиниб;

  • ALK транслокация → алектиниб, церитиниб, бригатиниб или лорлатиниб, кризотиниб;

  • BRAF V600Е мутация → дабрафениб + траметиниб;

  • MET ex.14 мутация (пропуск в 14 экзоне) → капматиниб (capmatinib) или тепотиниб (tepotinib);

  • RET реаранжировка → селперкатиниб (selpercatinib) или пралсетиниб (pralsetinib);

  • NTRK 1/2/3 реаранжировка → ларотректиниб или энтректиниб.

Таргетная терапия может быть рекомендована во вторую линию после стандартной первой линии при:

  • KRAS G12C мутации → cоторасиб или адаграсиб ;

  • инсерция в 20 экзоне EGFR → амивантамаб или мобосертиниб .

При отсутствии драйверных молекулярно-генетических нарушений следует иметь в виду возможность новой опции лечения распространенного НМРЛ - иммунотерапии, для чего в ряде случаев необходимо исследовать экспрессию PD-L1 опухолевыми клетками с использованием валидированного теста; при назначении ниволумаба или атезолизумаба во второй линии терапии исследования экспрессия PD-L1 не требуется. В остальных случаях проводится ХТ. Начиная лечение больного, следует в первую очередь оценить его состояние: есть ли выраженные симптомы болезни, требующие незамедлительной помощи, или их нет. Если они есть, то необходимо начинать ХТ, используя платиновые дуплеты. Если таких симптомов нет, то нужно исследовать биологические маркеры, чтобы начать соответствующую таргетную или иммунотерапию. Наличие рулевых (целевых, драйверных) мутаций определяет дальнейшую стратегию.

Лечение EGFR(+)-мутированного неплоскоклеточного немелкоклеточного рака

Основными препаратами для первой линии EGFR -мутированного НМРЛ являются ТКИ EGFR : гефитиниб, эрлотиниб, афатиниб, осимертиниб. Многочисленные исследования подтвердили их преимущество по сравнению с ХТ при оценке МВБП. Эта популяция пациентов составляет в странах Европы приблизительно 10%, а в странах Азии - порядка 30%. В России при тестировании 10 607 образцов мутации EGFR были обнаружены при аденокарциноме в 20,2% случаев, при крупноклеточном раке - в 6,7% и при плоскоклеточном раке - в 4,2% случаев [27].

Целесообразность продолжения терапии ТКИ в случае бессимптомного прогрессирования болезни продемонстрировало исследование ASPIRATION - эрлотиниб, продолженный после прогрессирования, увеличил МВБП. Согласно практическим рекомендациям RUSSCO, при локальном прогрессировании (олигометастатическом процессе, например, в головном мозге) рекомендуется продолжить лечение ингибиторами тирозинкиназ с одновременной ЛТ (стереотаксической или на весь объем головного мозга) или хирургическим удалением солитарного очага [28].

При выборе ТКИ большое значение имеет доступность препарата и возможность обеспечить лечение в течение длительного промежутка времени. При наличии мутации оптимальным считается назначение ТКИ: осимертиниб (предпочтительно), эрлотиниб, афатиниб, гефитиниб, дакомитиниб (последнего нет в рекомендациях в РФ). Основными или типичными мутациями EGFR являются делеция в экзоне 19 - Del19 и мутация L858R в экзоне 21. Кроме того, описаны другие, менее типичные или редкие мутации (рис. 3-7) [29–31].

image
Рис. 3-7. Гетерогенность EGFR-мутаций

К нетипичным (редким) мутациям EGFR отнесены точечные мутации или дупликации в экзонах 18–21, а также инсерции в экзоне 20. Афатиниб оказался эффективным и при нетипичных мутациях EGFR , кроме инсерции в экзоне 20 (19,2). Объединенный анализ регистрационных исследований афатиниба (LUX-Lung 2, 3, 6) показал возможность достижения объективных эффектов (ОЭ) и стабилизации процесса у больных с нетипичными мутациями. Контроль над заболеванием (контроль роста опухоли, ПР + ЧР + СБ) составил в этих подгруппах 84,2; 64,3 и 65,2% соответственно (табл. 3-3) [33].

Таблица 3-3. Объективный эффект и контроль над заболеванием по независимой оценке при нетипичных мутациях у лиц, получающих терапию афатинибом
Группа 1. Точечные мутации, дуплекация в экзонах 18–21 Группа 2. Возможные мутации Т790М Группа 3. Инсерции в экзоне 20

ОЭ, ПР + ЧР n, %

27 (71,1%)

2 (14,3%)

2 (8,7%)

Средняя продолжительность эффекта в месяц

11,1 (1,3–35,0)

8,2 (4,1–12,4)

7,1 (4,2–10,1)

Контроль роста опухоли (ПР + ЧР + СБ)

32 (84,2%)

9 (64,3%)

15 (65,2%)

NGS обнаружило мутацию G719X, делецию 18 и E709X у 3,1; 0,3 и 0,3% больных РЛ [34]. При анализе 32 пациентов с редкими мутациями S68I, L861Q и/или G719X, первоначально вошедших в LUX-Lung 2, LUX-Lung 3 и LUX-Lung 6, ОЭ составил 66%, у половины из которых продолжительность эффекта была год или более [31, 33]. В январе 2018 г. FDA удовлетворило заявку на применение афатиниба в 1-й линии терапии у больных c редкими нерезистентными мутациями в гене EGFR : S7681, L861Q и G719X. Таким образом, афатиниб получил первое одобрение в 2013 г. для EGFR -мутированного НМРЛ; второе одобрение - в 2016 г. для метастатического плоскоклеточного РЛ, прогрессирующего после платиносодержащей ХТ, в 2018 г. - для больных с редкими мутациями в качестве 1-й линии лекарственной терапии [35]. Назначение афатиниба в 1-й линии лечения при выявлении мутации EGFR в экзоне 19 (Del) позволяет увеличить ОВ в сравнении с ХТ.

Свою эффективность при редких мутациях продемонстрировал также осимертиниб.

image
Рис. 3-8. Механизм приобретенной резистентности к тирозинкиназному ингибитору EGFR

При применении в 1-й линии ТКИ I или II поколения приобретенную резистентность связывают в первую очередь с мутацией Т790М (рис. 3-8) [36–38]. Для выявления этой мутации необходимо повторное молекулярно-генетическое исследование, а, следовательно, ребиопсия опухоли (оптимально - из очага прогрессирования). У данной категории пациентов с возникшей резистентностью к ТКИ EGFR были исследованы разные препараты. Наиболее перспективным оказался осимертиниб [37]. Осимертиниб изучен в исследованиях AURA и AURA2 у пациентов с T790M - позитивной и негативной опухолью. Препарат оказался эффективным в обоих случаях, но наибольший эффект достигнут при наличии мутации T790M - 59–61% (табл. 3-4) . На основании этих данных осимертиниб был внесен в 2016 г. в рекомендации NCCN [39] как препарат для второй линии таргетной терапии.

В 2018 г. на основании положительных результатов исследования III фазы FLAURA осимертиниб (Тагриссо ) одобрен для 1-й линии терапии НМРЛ с делецией в экзоне 19 или мутацией в экзоне 21 EGFR . Исследование включало 556 больных, рандомизированных на лечение осимертинибом или стандартными ингибиторами I поколения - гефитинибом или эрлотинибом. МВБП составила 18,9 и 10,2 мес соответственно [40, 41]. По сравнению с ингибиторами тирозинкиназы I поколения осимертиниб улучшает ОВ, показывает значительные преимущества в отношении преодоления опосредованной T790M устойчивости, в качестве терапии 1-й линии обладает более высокой интракраниальной активностью.

Таблица 3-4. Эффективность ингибиторов EGFR при неплоскоклеточном немелкоклеточном раке легкого с мутациями EGFR
Генерация ингибиторов EGFR Препарат Результаты

Первая

Гефитиниб Эрлотиниб

МВБП

9,2–13 мес

Вторая

Афатиниб

11–14 мес

Третья

ОЭ МВБП

T790M(+)

T790M (–)

Осимертиниб (AZD9291), фаза II AURA

61% 9,8 мес

29% 2,8 мес

Осимертиниб (Тагриссо ), фаза III FLAURA

66% 18,9 мес

43% 10,2 мес

Осимертиниб в качестве адъювантной терапии у больных IB–IIIA ст. с активирующими мутациями гена EGFR (экзоны 19 и 21) позволяет увеличить БРВ независимо от того, была ли проведена адъювантная ХТ до назначения осимертиниба.

Если мутация EGFR выявлена после начала ХТ 1-й линии, ХТ целесообразно завершить (при эффективности - после 4 курсов) и перейти на лечение ингибиторами тирозинкиназы EGFR.

Для пациентов с мутациями гена EGFR в экзоне 19 или 21 в качестве терапии 1-й линии также рекомендуются комбинированные режимы эрлотиниба с антиангиогенными препаратами - бевацизумабом (15 мг/кг каждые 3 нед) или рамуцирумабом (10 мг/кг в/в каждые 2 нед). Добавление ингибиторов VEGF увеличивает время до прогрессирования заболевания, но не влияет на ОВ. В 2 рандомизированных исследованиях были получены данные, говорящие в пользу применения комбинации ИТК EGFR с бевацизумабом в качестве терапии 1-й линии, и в 2016 г. ЕМА одобрило эту комбинацию, несмотря на отсутствие улучшения ОВ [42, 43]. Исследование RELAY (NCT02411448) - рандомизированное исследование фазы Ib/III, посвященное изучению безопасности и эффективности другого антиангиогенного препарата, рамуцирумаба, в комбинации с эрлотинибом оказалось положительным [44], и эта комбинация вошла в рекомендации RUSSCO и АОР [28]; продолжаются исследования с осимертинибом.

В сентябре 2018 г. FDA одобрило для 1-й линии терапии больных с делецией в экзоне 19 и L858R-заменой в экзоне 21 новый препарат дакомитиниб (dacomitinib, Vizimpro). В прямом сравнительном рандомизированном исследовании III фазы ARCHER 1050 дакомитиниб в дозе 45 мг 1 раз в день до прогрессирования или непереносимой токсичности сравнивали с гефитинибом в стандартном режиме при лечении 452 больных; не включались больные с метастазами в головной мозг. При плохой переносимости дозу дакомитиниба редуцировали сначала до 30 мг в день, затем до 15 мг. МВБП составила 14,7 мес для дакомитиниба и 9,2 мес для гефитиниба (ОР = 0,59; p = 0,0001). Наиболее серьезными побочными реакциями дакомитиниба были: интерстициальная болезнь легких (пульмониты) (0,5%), диарея (86%, 3–4 ст. - 11%), дерматиты (78%, 3–4 ст. - 21%), эмбриофетальная токсичность [45].

На ASCO 2022 г. в разделе "Терапия после осимертиниба" были представлены результаты исследований двух ингибиторов EGFR, активных в отношении инсерции в экзоне 20, - амивантамаба (amivantamab) и мобосертиниба (mobocertinib), а также амивантамаба в комбинации с лазертинибом (lazertinib). Амивантамаб является EGFR -MET биспецифичным антителом с активностью, направленной на иммунные клетки. На основании исследования 1-й фазы CHRYSALIS амивантамаб был одобрен FDA для лечения больных диссеминированным НМРЛ с инсерцией в 20 экзоне гена EGFR . Лазертиниб - это высокоизбирательный селективный ТКИ III поколения с активностью в отношении активирующих мутаций EGFR , T790M, с высокой интракраниальной активностью. Комбинация амивантамаба с лазертинибом у больных после прогрессирования на осимертинибе и платиносодержащей терапии в исследовании CHRYSALIS-2 продемонстрировала ОЭ у 33% больных с МВБП 5,1 мес и МОВ - 14,8 мес. По независимой оценке в группе первоначального лечения осимертинибом, затем ХТ, а затем в исследуемом режиме эффект составил 21%; в группе - ТКИ I–II поколения, затем осимертиниб, затем ХТ - 36%; в группе ранее получавших большое количество лекарственных линий ("тяжело предлеченных") пациентов без определенной последовательности - 39%. Общая эффективность определена как 40% при МВБП 8,3 мес, медиана длительности ОЭ - 11,1 мес.

Изучаемый при инсерции в экзоне 20 EGFR пероральный необратимый ингибитор мобосертиниб показал ОЭ 28% по независимой оценке и 35% по оценке исследователей; МВБП составила 7,3 мес, медиана длительности ОЭ - 17,5 мес.

Начатое исследование I фазы с эскалацией доз патритумаба дерукстекана при EGFR -мутированном резистентном НМРЛ продемонстрировало эффективность у 39% больных.

Продолжаются исследования ТКИ IV поколения.

Лечение больных немелкоклеточным раком с транслокацией ALK/ROS1

Для больных неплоскоклеточным НМРЛ с транслокацией ALK в клинической практике используются следующие препараты: алектиниб (алеценза ) (предпочтительно), кризотиниб (Ксалкори ), церитиниб (Зикадия ), бригатиниб , лорлатиниб (Лорвиква ).

При транслокации ROS1 - кризотиниб или энтректиниб.

Таблица 3-5. Результаты первоначальных исследований тирозинкиназных ингибиторов ALK/ROS1
Автор/исследование Когорта пациентов Число пациентов Препарат Группа сравнения МВБП, мес ОР

I поколение ТКИ ALK

Kim et al. (2012) Phase II

ALK -позитивный НМРЛ, получившие 1-ю линию ПХТ

439

Кризотиниб

Нет группы сравнения

8,5

НО*

Shaw et al. (2013) Phase III

ALK -позитивный НМРЛ, получившие 1-ю линию ПХТ

347

Кризотиниб

Пеметрексед или доцетаксел

7,7 vs 3,0

0,49

Solomon et al. (2014) Phase III

ALK -положительный НМРЛ, 1-я линия

343

Кризотиниб

Цисплатин, пеметрексед

10,9 vs 7,0

0,45

II поколение ТКИ ALK - церитиниб, алектиниб

Shaw et al. (2014) Phase I

ALK -позитивный (68% после прогрессирования на кризотинибе)

120

Церитиниб

Нет группы сравнения

7,0 10,4 - I линия, 6,9 - для ранее леченных пациентов

НО

Seto et аl. (2013) Phase I/II ALEX PhaseIII (2018)

ALK -позитивный, 1-я линия ALK -позитивный, 1-я линия

58

Алектиниб Алектиниб

Нет группы сравнения Кризотиниб

Не достигнута >10,3 34,8 vs 10,9

НО НО

*НО - не оценено.

Кризотиниб в 2011 г. стал препаратом выбора 1-й линии терапии, показав свое превосходство над платиносодержащей ХТ при диссеминированном ALK -позитивном НМРЛ [46, 47]. Церитиниб, алектиниб и бригатиниб , препараты II поколения, первоначально были одобрены к применению после прогрессирования на кризотинибе, а впоследствии стали стандартом 1-й линии, поскольку превосходили кризотиниб по длительности времени до прогрессирования и способности проникать через гематоэнцефалический барьер [48, 49]. Алектиниб был первым препаратом, изученным в сравнении с кризотинибом в исследовании III фазы ALEX в 1-й линии терапии ALK -позитивного НМРЛ: ОЭ составил 82,9% на лечении алектинибом и 75,5% - кризотинибом; МВБП составила 34,8 и 10,9 мес соответственно. Метастазы в головной мозг появились у 45% больных в группе кризотиниба и у 12% - в группе алектиниба (см. табл. 3.5) . Результаты по ОВ (ASCO, 2020 г.) были также в пользу алектиниба (ОР = 0,67; 95% ДИ = 0,46–0,98; p = 0,0376). Алектиниб является предпочтительной опцией при выборе терапии 1-й линии у больных мНМРЛ с транслокацией ALK.

Церитиниб первоначально изучали в дозе 750 мг, однако в целях снижения токсичности (желудочно-кишечной) в исследовании I фазы ASCEND-8 были изучены дозовые режимы 450 мг и 600 мг 1 раз в сутки во время приема пищи с низким содержанием жира в сравнении со стандартной дозой. Оказалось, что доза 450 мг 1 раз в сутки дает аналогичные системные концентрации, сопоставимый ОЭ и лучшую переносимость [48, 49]. В связи с этим в действующих рекомендациях указана доза церитиниба - 450 мг 1 раз в сутки [50].

Если алектиниб или церитиниб использовали в 1-й линии, далее возможна таргетная терапия лорлатинибом или ХТ или химиоиммунотерапия по схеме: атезолизумаб + паклитаксел + карбоплатин + бевацизумаб - 4 цикла, в дальнейшем - поддерживающая терапия атезолизумабом и бевацизумабом до прогрессирования или непереносимой токсичности.

В апреле 2017 г. одобрение FDA получил препарат бригатиниб для применения при метастатическом устойчивом к кризотинибу НМРЛ. Бригатиниб изучен также в перспективном направлении в 1-й линии терапии в сравнении с кризотинибом в исследовании III фазы ALTA-1L. К окончанию первого года наблюдения были живы в группе бригатиниба 67% больных, в группе кризотиниба - 43%. У больных с измеряемыми метастазами в головном мозге ОЭ составил 78 и 29% соответственно (p = 0,0028) [5]. Окончательные результаты исследования представлены на рис. 3-9 .

image
Рис. 3-9. Результаты сравнительного исследования бригатиниба и кризотиниба

Статистически значимое увеличение ВБП при использовании бригатиниба

Единственным ингибитором ALK III поколения является лорлатиниб. Он получил одобрение FDA для применения у пациентов с ALK -положительным НМРЛ, у которых заболевание прогрессировало при применении по меньшей мере двух ингибиторов ALK, причем один из них представлял собой кризотиниб, или же заболевание прогрессировало при применении алектиниба или церитиниба в качестве терапии 1-й линии [52, 53]. Подобно другим ТКИ, позднее лорлатиниб был одобрен для применения в первой линии лечения, основанием послужили результаты исследования CROWN, применение лорлатиниба значительно снижает риски прогрессирования и смерти по сравнению с кризотинибом (ОР 0,20) [54].

Мутации ROS1 при НМРЛ составляют 1–2%. При выявлении транслокации в гене ROS1 рекомендована таргетная терапия кризотинибом. При прогрессировании на фоне таргетной терапии может быть рекомендована платиносодержащая ХТ или таргетная терапия ROS1 ингибиторами следующих поколений.

Изучается также препарат энтректиниб - пероральный селективный ингибитор ROS1 /NTRK /ALK . В отношении ROS1 -позитивного НМРЛ энтректиниб превосходит кризотиниб по эффективности и способности проходить через гематоэнцефалический барьер. Первые результаты продемонстрировали ОЭ у 77,4% больных с медианой продолжительности эффекта 24,6 мес; интракраниальный эффект составил 55%, продолжительность - 12,9 мес [55].

В качестве ингибиторов ROS-1 , помимо уже одобренных, изучаются новые препараты - ропотректиниб, DS-6051b. Они изучаются в том числе при развитии резистентности к кризотинибу [56]. Активностью при ROS-1 -позитивном НМРЛ обладает лорлатиниб.

Лечение больных немелкоклеточным раком с изменениями в экзоне 14 MET

У 21 больного НМРЛ из исследования PROFILE 1001, принимавших кризотиниб, были выявлены изменения экзона 14 MET ; из 18 больных, подлежавших оценке, у 8 наблюдался частичный эффект, а у 9 - СЗ и в начале 2019 г. FDA утвердило кризотиниб как принципиально новый лекарственный препарат для лечения пациентов с метастатическим НМРЛ с изменениями в экзоне 14 MET после прогрессирования на ХТ с производными платины. Большую эффективность при пропуске в экзоне 14 MET демонстрируют новые лекарства капматиниб (capmatinib) и тепотиниб (tepotinib). Капматиниб эффективен у 41% больных, ранее получавших терапию, и у 68% больных, не получавших, с МВБП 5,4 и 12,4 мес соответственно.

Лечение НМРЛ с мутацией BRAF V600E. Драйверные мутации в онкогене BRAF встречаются в 2–4% случаев НМРЛ. При мутации BRAF V600E возможным режимом 1-й линии лечения является комбинация BRAF /MEK ингибиторов дабрафениба 150 мг 2 раза в сутки и траметиниба 2 мг 1 раз в сутки до клинического прогрессирования или непереносимой токсичности. Этот режим с 2017 г. получил одобрение для пациентов, как не леченных ранее, так и после проведенного лечения по поводу распространенного НМРЛ с мутацией BRAF V600E [57]. Комбинированная таргетная терапия, включающая дабрафениб (Tafinlar, Тафинлар ) и траметиниб (Mekinist, Мекинист ) предполагает усиление протовоопухолевого эффекта за счет двойной таргетной блокады: дабрафениб ингибирует мутированные формы BRAF киназ, включая BRAF V600E, BRAF V600K, BRAF V600D энзимы, а также дикий тип BRAF , CRRAF киназ и других киназ (SiK1, NEK11, LIMK 1); траметиниб является обратимым ингибитором MEK 1 и MEK 2 - киназной активности, а BRAF -сигнальный путь включает MEK 1 и MEK 2.

При выявлении мутации BRAF V600E после начала 1-й линии ХТ целесообразно ее продолжение до 4 циклов, при прогрессировании допустимо начать таргетную терапию.

В настоящее время остается неясным, насколько эффективна иммунотерапия у больных с мутацией BRAF . В недавнем исследовании почти у половины пациентов с мутациями BRAF V600E или не-V600E наблюдалась высокая экспрессия PD-L1, определяемая как ≥50%, при этом мутационная нагрузка в опухолях в обеих группах варьировала от низкой до средней, а частота общего ответа на иммунотерапию, в основном в качестве терапии поздней линии, составила 25% у пациентов с мутациями BRAF V600E и 33% у пациентов с мутациями BRAF не-V600, что сопоставимо с таковыми при иммунотерапии 2-й линии у случайно взятых пациентов с НМРЛ [58].

Особенность молекулярно-направленной терапии по сравнению с ХТ в том, что она может быть назначена даже ослабленным больным ( у последних общее состояние оценено по шкале ECOG 3–4 балла), поскольку ее противоопухолевый эффект может реализоваться достаточно быстро. Она непрерывно проводится до появления клинических признаков прогрессирования процесса. Однако при локальном прогрессировании (олигометастатический процесс, например метастазы в головном мозге) возможно продолжение лечения ингибиторами тирозинкиназ с одновременной ЛТ (стереотаксической или радиохирургией) или хирургическим удалением солитарного очага.

В 2022 г. возможности таргетной терапии НМРЛ расширились. Как правило, для диагностики активирующих мутаций используется тканевая биопсия, в последние годы чаще проводят жидкостную биопсию (циркулирующая ДНК), проводится модифицированное NGS. Этот метод позволяет уменьшить время до начала терапии, получить полную информацию об опухоли.

Для лечения больных с перестройкой NTRK появились новые препараты: энтректиниб и ларотректиниб, при перестройке RET с успехом применяются селперкатиниб (selpercatinib) и пралситиниб (pralsetinib). Программные доклады, касающиеся новых возможностей таргетной терапии и иммунотерапии, прозвучали на конгрессах ASCO, IASLC 2022 г. в докладах M.L. Johnson, S.K. Padda, Wade Iams. Большая часть исследований посвящена новой области таргетной терапии НМРЛ - K-RAS-мутированному НМРЛ. В частности, при мутации KRAS G12C появилось два новых препарата - соторасиб и адаграсиб [59–61]. Первый одобрен FDA для клинического применения, второй обозначен как "прорывная терапия". Соторасиб , по данным II фазы клинического изучения, показал эффективность 37,1% и контроль роста опухоли (ОЭ + СЗ) у 80,6% больных с МВБП 6,8 мес и мОВ 12,5 мес. Адаграсиб в процессе I–II фаз исследования вызвал ОЭ у 45% и контроль роста опухоли у 96% больных [62, 63]. В исследовании II фазы KRYSTAL-1 (849-001) адаграсиб изучали в качестве монотерапии по 600 мг 2 раза в день у ранее леченных больных с мутацией KRAS G12C. ОЭ был достигнут у 33% больных, СБ - у 52% больных, контроль за болезнью - у 85% больных. Была отмечена высокая эффективность препарата при метастазах в головном мозге.

Следующая группа препаратов применяется после стандартной лекарственной терапии 1-й линии и относится ко 2-й линии лечения НМРЛ. Она направлена на новые мишени, а именно на HER2, HER3, TROP2. Гиперэкспрессия HER2 (2+ и 3+ по ИГХ) встречается у 15–30% больных, гиперэкспрессия 3+ - у 2–6%; амплификация по FISH - у 2–6%; мутации по NGS, PCR - у 1–5% больных. При опухолях с мутацией HER2 трастузумаб дерукстекан показал эффективность 55% с мДОЭ 9,3 мес, МВБП - 8,2 мес и мОВ - 17,8 мес ; эти данные позволили FDA в августе 2022 г. разрешить трастузумаб дерукстекан в качестве лекарства для лечения больных НМРЛ с активирующей мутацией HER2, получивших предшествующую системную терапию. Изучение адо-трастузумаба эмтанзина (T-DM1) при мутированном НМРЛ не показало впечатляющих результатов. Изучается также патритумаб дерукстекан (HER3-DXd) при местнораспространенном или метастатическом - EGFR-мутированном и резистентном к ТКИ НМРЛ. Предварительные результаты: контроль роста опухоли - 72%, МВБП - 8,2 мес [65]. TROP2 представляет собой трансмембранный гликопротеин, высоко экспрессируемый при НМРЛ и других солидных опухолях; его высокая экспрессия прогнозирует плохую выживаемость. В этой популяции больных изучается ингибитор TROP2 сацитузумаб говитекан (Sacituzumab Govitecan). Еще один ингибитор TROP2 - моноклональное гуманизированное антитело IgG1 анти-TROP2 датопотамаб дерукстекан (Datopotamab Deruxtecan, Dato-DXd) изучается в рандомизированном исследовании III фазы по сравнению с доцетакселом после химио- и иммунотерапии у больных без геномных альтераций.

Более подробно новые возможности таргетной терапии изложены в главе "Ближайшие перспективы в лечении немелкоклеточного рака легкого".

Лечение неплоскоклеточного немелкоклеточного рака без активирующих мутаций

Для больных неплоскоклеточным НМРЛ при отсутствии мутаций EGFR , ALK /ROS1 ,BRAF ("дикий" тип) до недавнего времени основной лекарственной терапией 1-й линии оставалась ХТ на основе производных платины - двойные лекарственные комбинации (платиновые дуплеты), состоящие из цисплатина либо карбоплатина и таксанов (паклитаксела или доцетаксела), гемцитабина, винорелбина, пеметрекседа (для аденокарциномы) [66, 67].

При этом в рандомизированном исследовании II фазы NAVoTrial 03 у 113 пациентов с плоскоклеточным НМРЛ IIIB - IV стадии изучалась эффективность и безопасность комбинации винорелбина 60–80 мг/м2 в 1-й и 8-й день 3-недельных циклов с цисплатином 80 мг/м2 в 1-й день и комбинации гемцитабина 1250 мг/м2 в 1-й и 8-й день с цисплатином 75 мг/м2 в 1-й день. ЧКЗ в обеих группах были сопоставимы и составили 73,7% (95%, ДИ: 62,4–100) в группе пациентов, получавших комбинацию с пероральным винорелбином, и 75% (95%, ДИ: 63,7–100) в группе гемцитабина соответственно. Медиана ОВ в группе пациентов, получавших комбинацию с пероральным винорелбином, составила 10,2 мес и в группе комбинации с гемцитабином - 8,4 мес. Профили безопасности в обеих группах были сопоставимыми и соответствовали текущим данным о нежелательных реакциях. У пациентов, получавших комбинацию с винорелбин капсулы, реже наблюдались алопеция, инфекции и почечная недостаточность [109].

Однако успехи иммунотерапии с восстановлением собственной противоопухолевой защиты больного организма показали возможность достижения длительных ремиссий, в связи с чем иммунотерапия постепенно завоевывает ведущее положение, планомерно продвинувшись от 2-й к 1-й линии терапии НМРЛ [68–69].

Иммунотерапия первой линии немелкоклеточного рака легкого

Прогресс лекарственной терапии НМРЛ выражается, в частности, в том, что наряду с таргетной терапией иммунотерапия становится предпочтительным методом 1-й линии терапии. Ингибиторы контрольных точек иммунитета анти-PD-1 МКА: ниволумаб (Опдиво ) в комбинации с ипилимумабом, пембролизумаб (Китруда , Keytruda), анти-PD-L1 MKA атезолизумаб (Тецентрик , Tecentriq) входят в рекомендации 1-й линии терапии. Механизм действия препаратов этой группы представлен на рис. 3-10 .

image
Рис. 3-10. Схема иммунного ответа при наличии рецепторов PD-1/PD-L1

Ингибитор контрольных точек иммунитета атезолизумаб (Тецентрик ) был изучен в 1-й линии терапии в комбинации с карбоплатином и паклитакселом, стабилизированным альбумином (IMpower130) [7], а также с бевацизумабом и ХТ паклитакселом и карбоплатином у больных НМРЛ без EGFR- и ALK -мутаций в открытом рандомизированном исследовании III фазы IMpower150 [71]: проведен скрининг у 1200 больных, 1045 (87%) больных идентифицированы как не имеющие мутаций EGFR и ALK . Рандомизация произведена на три группы (1:1:1): А + Б + ХТ, А + ХТ, Б + ХТ. Все больные получили по 4–6 курсов ХТ, а затем продолжали принимать таргетные препараты до прогрессирования. Оценивали выживаемость без прогрессирования и ОВ. Расчетные мОВ составили для 4-компонентной схемы - 19,5 мес, для 3-компонентной с бевацизумабом - 14,7 мес (ОР = 0,78, 95% ДИ 0,64–0,96, p = 0,016); МВБП были 8,4 и 6,8 мес соответственно (ОР = 0,71, p = 0,0003). Объективный ответ достигнут у 55 и 42% больных соответственно [70]. В декабре 2018 г. атезолизумаб в комбинации с бевацизумабом и ХТ паклитакселом и карбоплатином получил разрешение FDA для лечения больных в 1-й линии при НМРЛ без мутаций EGFR и ALK, и это показание включено в рекомендации лечения НМРЛ в РФ.

Преимущество монотерапии атезолизумаба над ХТ по ОВ показано и в популяции больных c TC3 или IC3, по результатам исследования IMpower 110, он был одобрен для лечения больных с PD-L1 ≥50% на клетках опухоли или с PD-L1 ≥10% клеток, инфильтрирующих опухоль. Атезолизумаб зарегистрирован в качестве 1-й линии монотерапии у пациентов с метастатическим НМРЛ при наличии экспрессии PD-L1 ≥50% на клетках опухоли или при наличии экспрессии PD-L1 ≥10% на иммунокомпетентных клетках, инфильтрирующих ткань опухоли, при отсутствии EGFR и ALK геномной опухолевой мутации. Результаты исследования показали следующее.

  1. Монотерапия атезолизумабом увеличила ОВ по сравнению с ХТ (МОВ = 20,2 и 13 мес соответственно, данные приведены с поправкой на применение иммунотерапии в последующих линиях) у пациентов с высоким уровнем экспрессии PD-L1 (опухолевые клетки ≥50% или иммунные клетки ≥10%) [72].

  2. Монотерапия атезолизумабом увеличила МВБП до 8,2 мес по сравнению с ХТ 5,0 мес соответственно, риск прогрессирования снижен на 41% (почти в 1,5 раза) по сравнению с ХТ.

  3. Безопасность атезолизумаба соответствовала известному профилю переносимости препарата, новых сигналов безопасности не выявлено. Связанные с лечением нежелательные явления III–IV степеней тяжести наблюдались у 14,3% пациентов, получавших атезолизумаб, и у 44,9% пациентов на ХТ. При этом отмена терапии из-за развития нежелательных явлений наблюдалась всего у 7,3% пациентов на атезолизумабе и у 17,1% пациентов на ХТ.

Атезолизумаб показал значимое увеличение ОВ и снижение риска смерти по сравнению с ХТ у пациентов с высокой экспрессией PD-L1, определенной при применении любого из трех клонов антител для диагностики, доступных в РФ: sp142, sp263 и 22С3.

Еще одним направлением изучения атезолизумаба явилась монотерапия у больных, которым противопоказана платиносодержащая ХТ (исследование IPSOS). Таким пациентам независимо от гистологической формы опухоли и уровня экспрессии PD-L1 проводилась либо ХТ винорелбином или гемцитабином (контрольная группа), либо терапия атезолизумабом (группа исследования). Частота ОЭ составила 16,9% в группе атезолизумаба и 7,9% в группе ХТ; длительность ответа - 14,0 и 7,8 мес; продолжительность жизни - 10,3 и 9,2 мес соответственно [73].

Другой представитель Анти-PD-L1 МКА пембролизумаб также показал преимущество перед ХТ при распространенном НМРЛ с экспрессией PD-L1 в ≥50% опухолевых клеток в 1-й линии терапии (KEYNOTE - 024) и затем при PD-L1 ≥1% (KEYNOTE - 042) при отсутствии мутаций в генах EGFR или транслокации ALK /ROS1 [49]. Пятилетние результаты исследования KEYNOTE-024 показали, что пембролизумаб продолжает демонстрировать улучшение ОВ по сравнению с ХТ при лечении метастатического НМРЛ с PD-L1 (TPS ≥50%). Несмотря на высокий коэффициент кроссовера, 5-летняя ОВ была примерно вдвое выше среди пациентов, получавших пембролизумаб, по сравнению с теми, кому предлагали ХТ (31,9% против 16,3%) [67].

В исследовании KEYNOTE-024 показано значение пембролизумаба в 1-й линии лечения метастатического НМРЛ. Пембролизумаб в сочетании с ХТ в 1-й линии также продемонстрировал улучшение ОВ по сравнению с плацебо и ХТ как для неплоскоклеточного (KEYNOTE-189), так и для плоскоклеточного (KEYNOTE-407) метастатического НМРЛ без мутаций EGFR или ALK , независимо от экспрессии опухоли PD-L1 [74–80]. Исследования, оценивающие другие виды терапии анти-PD-L1 анти-PD-1 МКА, также показали улучшение ОВ у пациентов с распространенным или метастатическим НМРЛ (хотя период наблюдения был короче, чем в KEYNOTE-024), либо в виде монотерапии, либо в сочетании с ХТ и/или антиангиогенными средствами, или агентами против CTLA-4 [81–83].

Изучаются также другие моноклональные антитела, например цемиплимаб (cemiplimab), в III фазе клинического исследования [84]. В общем и целом, применение ингибиторов контрольных точек иммунитета значимо повлияло на показатели смертности от РЛ [85].

Следующие комбинированные режимы эффективны при неплоскоклеточном НМРЛ.

  • Пембролизумаб 200 мг в/в + пеметрексед 500 мг/м2 в/в + цисплатин 75 мг/м2 в/в (карбоплатин AUC5 в/в) 1 раз в 3 нед 4 цикла, в дальнейшем - поддерживающая терапия пембролизумабом и пеметрекседом в прежних дозах до прогрессирования или непереносимой токсичности (пембролизумаб - до 2 лет).

  • Эта комбинация была изучена в 1-й линии лечения больных неплоскоклеточным НМРЛ, независимо от экспрессии PD-L1, в рандомизированном исследовании III фазы KEYNOTE-189, показавшем 51% уменьшение риска смерти с помощью добавления пембролизумаба к ХТ. МОВ у больных на схеме с пебролизумабом не достигнута по сравнению с МОВ с одной ХТ, составившей 11,3 мес (ОР = 0,49, p <0,00001). Одногодичная выживаемость была 69% при ХИТ и 49% при ХТ. МВБП - 8,8 мес vs 4,9 мес, ОЭ - 48% vs 19% (p <0,0001) [7]. На ESMO 2022 г. представлены отдаленные результаты 5-летней выживаемости при применениии комбинации пембролизумаба, пеметрекседа и препарата платины или одной только ХТ в 1-й линии лечения - 19,4% против 11,3%.

  • Атезолизумаб 1200 мг в/в + паклитаксел 200 мг/м2 в/в (для пациентов монголоидной расы - 175 мг/м2 ) + карбоплатин AUC6 в/в + бевацизумаб 15 мг/кг в/в в 1-й день каждые 3 нед 4 цикла, в дальнейшем - поддерживающая терапия атезолизумабом и бевацизумабом в прежних дозах до прогрессирования или непереносимой токсичности; перед началом использования данной комбинации пациенты с EGFR или ALK геномной опухолевой мутацией должны получить таргетную терапию.

  • Двойная иммунотерапия ниволумабом 3 мг/кг в/в капельно 1 раз в неделю и ипилимумабом 1 мг/кг в/в капельно 1 раз в 6 нед до прогрессирования или непереносимой токсичности, максимально - до 2 лет или двойная иммунотерапия ниволумабом и ипилимумабом в сочетании с двумя циклами ХТ: ниволумаб 360 мг в/в капельно 1 раз в 3 нед + ипилимумаб 1 мг/кг в/в капельно 1 раз в 6 нед в сочетании с двумя циклами двухкомпонентной ХТ на основе препаратов платины [для неплоскоклеточного НМРЛ - пеметрексед 500 мг/м2 + цисплатин 75 мг/м2 (или карбоплатин AUC5–6) в/в капельно 1 раз в 3 нед, всего 2 цикла] до прогрессирования заболевания или непереносимой токсичности, максимально - до 2 лет.

На основании положительных результатов исследования III фазы CheekMate-227 [8] FDA в феврале 2019 г. приняло решение о дополнительном лицензировании использования в качестве нового маркерного теста (SBLA) для определения опухолевой мутационной нагрузки при лечении больных НМРЛ комбинированной иммунотерапии ниволумабом (по 3 мг/кг 1 раз в 3 нед) и низкими дозами ипилимумаба (1 мг/кг 1 раз в 6 нед) в качестве 1-й линии лечения для больных с опухолевой мутационной нагрузкой >10 мут/мб [8]. Исследование CheckMate 9LA показало преимущество комбинации "ниволомаб + ипилимумаб" с ХТ по сравнению с собственно ХТ в популяциях больных с разными уровнями экспрессии PD-L1: <1, ≥1, 1–49, ≥50% [81].

Общая концепция заключается в применении иммунотерапии ингибиторами контрольных точек ИКТ у больных с высоким уровнем экспрессии PD-L1, курением в анамнезе и небольшим объемом опухолевой массы. Для остальных пациентов может быть предпочтительной комбинация иммунотерапии с ХТ. Подобный подход представляется целесообразным на основании ранее проведенных исследований, в том числе CheckMate 9LA, KEYNOTE-189, для плоскоклеточного рака - KEYNOTE-407. Эффективность иммунотерапии обеспечивают следующие принципы:

  • чем выше оценочное определение PD-L1, тем эффективнее иммунотерапия;

  • чем выше опухолевая мутационная нагрузка, тем больше вероятность эффекта;

  • нет корреляции между PD-L1 и опухолевой мутационной нагрузкой.

Благодаря внедрению иммунотерапии стала возможной длительная выживаемость больных с НМРЛ на IV стадии опухолевого процесса. Так, в группе 60 больных, получавших пембролизумаб более 2 лет, расчетная 5-летняя выживаемость составляет 78,6% [8].

Оптимальная продолжительность иммунотерапии остается неустановленной, хотя в исследовании CheckMate 153, изучавшем продолжение иммунотерапии ниволумабом по сравнению с использованием ниволумаба в течение 1 года после 2 лет наблюдения, результаты были лучше при продолжении иммунотерапии. Исследуется также возможность сокращения длительности примения комбинации "ипилимумаб + ниволумаб" до 6 мес с последующим возобновлением этой комбинации в случае прогрессирования; тактика stop-go (исследование IFCT-1701 DICIPLE). Первые результаты, представленные на ESMO 2022 г. [87], показали возможность такого подхода: МВБП - 35,2 мес против 20,8 мес; 18 - мес, ОВ - 93,7% против 79,3% в пользу исследовательского режима.

Таким образом, для иммунотерапии 1-й линии в РФ одобрены:

  • атезолизумаб:

    • монотерапия при наличии экспрессии PD-L1 ≥50% на клетках опухоли или при наличии экспрессии PD-L1 ≥10% на иммунокомпетентных клетках, инфильтрирующих опухоль;

    • в комбинации с карбоплатином, паклитакселом и бевацизумабом при неплоскоклеточном НМРЛ при любом уровне PD-L1;

    • в комбинации с карбоплатином и паклитакселом + альбумином при неплоскоклеточном НМРЛ и при любом PD-L1;

  • ниволумаб:

    • в комбинации с ипилимумабом при любом уровне PD-L1;

    • в комбинации с ХТ и ипилимумабом при любом уровне PD-L1;

  • пембролизумаб:

    • монотерапия для PD-L1 ≥50%;

    • монотерапия для PD-L1 ≥1% (в России - только при противопоказаниях к ХТ);

    • в комбинации с ХТ для любого PD-L1.

  • дурвалумаб + тремелимумаб+ ХТ - 4 цикла с последующим дурвалумабом и тремелимумабом до прогрессирования или непереносимой токсичности. Режим имеет преимущество при неплоскоклеточном раке, низком уровне экспрессии PD-L и при наличии мутации K-RAS.

Другой возможной опцией в будущем может быть новый препарат семиплимаб.

  • Семиплимаб (Cemiplimab) - анти-PD-1 моноклональное антитело, одобрен 22 февраля 2021 г. FDA в качестве 1-й линии терапии больных распространенным и местнораспространенным НМРЛ при наличии высокой экспрессии PD-L1 (TPS ≥50% и без EGFR , ALK , ROS1 мутаций (в России пока не получил одобрения).

Эффективность семиплимаба была доказана в исследовании 1624 (NCT-03088540), многоцентровом рандомизированном исследовании, показавшем преимущество по ОВ (22,1 мес против 14,3 мес, p = 0,0022) и выживаемости без прогрессирования (6,2 мес против 5,6 мес, p <0,0001) семиплимаба над ХТ платино-содержащими режимами ХТ. На ESMO 2022 г. были доложены последние результаты по ОВ: МОВ для семиплимаба составила 23,4 мес, для ХТ - 13,7; для МВБП - 8,1 мес и 5,3 мес соответственно.

Вторая линия лекарственной терапии неплоскоклеточного немелкоклеточного рака

Вторая линия лекарственной терапии назначается после прогрессирования заболевания. Пациентам, у которых удовлетворительное общее состояние (по шкале ECOG 0–1 балл), допустимо назначить платиновые комбинации (4–6 курсов). Если время без прогрессирования после окончания 1-й линии более 6 мес, возможна реиндукция ХТ 1-й линии, при более коротком безрецидивном промежутке - смена режима. Ослабленным больным (состояние по шкале ECOG 2 балла) рекомендуют монотерапию пеметрекседом, доцетакселом, гемцитабином или винорелбином до клинического прогрессирования, если эти препараты не использовались в 1-й линии. В исследовании II фазы Camerini A. et al., 2010 у 43 пациентов пожилого и старческого возраста (>70 лет, средний возраст 77 лет) с III–IV стадиями НМРЛ, ECOG ≥2 преимущественно плоскоклеточной гистологии, получавших винорелбин в капсулах 60 мг/м2 в 1–8-й день каждые 3 нед, ЧОО составила 18,6%, медиана ОВ - 8 мес, медиана ВДП - 4 мес, ЧКЗ - 48,8%, при этом терапия хорошо переносилась, отсутствовала токсичность 3–4-й степени, кроме одного случая фебрильной нейтропении 3-й степени [110].

Предпочтительным является назначение ингибиторов контрольных точек иммунитета анти-PD-1, если они не назначались в 1-й линии, - ниволумаба или атезолизумаба (независимо от уровня PD-L1) или пембролизумаба при экспрессии PD-L1 ≥1% опухолевых клеток.

Ниволумаб продемонстрировал свое превоcходство над ХТ по ОВ при НМРЛ в исследовании CheckMate 057 (неплоскоклеточный) и CheckMate 017 (плоскоклеточный). МОВ CheckMate 017 составила для ниволумаба 9,2 мес, а для доцетаксела - 6,0 мес (p = 0,00025), МВБП - 3,5 и 2,8 мес соответственно (p <0,0001) [89].

Ниволумаб зарегистрирован в трех дозовых режимах для лечения больных вне зависимости от гистологической формы НМРЛ с экспрессией PD-L1:

  • 3 мг/кг в/в каждые 2 нед;

  • 240 мг в/в каждые 2 нед;

  • 480 мг в/в каждые 4 нед.

Пембролизумаб также разрешен в РФ как лекарство 1-й и 2-й линии у больных плоскоклеточным и неплоскоклеточным НМРЛ с экспрессией PD-L1 в ≥1% опухолевых клеток.

В исследовании KEYNOTE-010 изучены 2 режима: 2 мг/кг и 10 мг/кг каждые 3 нед в качестве 2-й линии лечения, в обоих случаях продемонстрировано преимущество перед доцетакселом по МОВ: в группе пембролизумаба в дозе 2 мг/кг - 10,4 мес, 10 мг/кг - 12,7 мес, в группе доцетаксела - 8,5 мес [90, 91]. Эффективность пембролизумаба была выше при более высокой экспрессии лиганда PD-L1 14,9 и 8,2 мес в группах пембролизумаба в дозе 2 мг/кг и доцетаксела соответственно (ОР = 0,54, 95% ДИ = 0,44–0,78, р = 0,0001).

Атезолизумаб в трех дозовых режимах (840 мг раз в 2 нед, 1200 мг раз в 3 нед и 1680 мг раз в 4 нед) также получил регистрацию для лечения больных метастатическим НМРЛ, при прогрессировании заболевания во время или после лечения платино-содержащими режимами ХТ или же больных, при прогрессировании опухолевого процесса во время терапии ТКИ EGFR и ALK /ROS1 . Он показал значительное преимущество над доцетакселом в исследовании II POPLAR [9] и III фазы OAK: при лечении, прогрессирующих на платино-содержащей ХТ, 55% из которых имели экспрессию PD-L1 в опухолевых или иммунных клетках, а 45% были без экспрессии PD-L1. МОВ больных, получавших атезолизумаб, составила 13,3 мес, доцетаксел - 9,8 мес (ОР = 0,79, p = 0,0013) [9].

Перспективные исследования

У больных аденокарциномой с ранним прогрессированием (менее 6 мес от начала ХТ 1-й линии) предпочтительно назначать доцетаксел в комбинации с нинтеданибом. Нинтеданиб (Варгатеф ) блокирует тирозинкиназы рецепторов трех основных сигнальных путей ангиогенеза:

  • пути VEGF (блокада расположенных на клетках эндотелия рецепторов VEGFR1-3 и FGFR1-3);

  • пути FGF (блокада расположенных на перицитах рецепторов PDGFR α/β);

  • пути PDGF (блокада расположенных на гладкомышечных клетках FGFR1-3 и PDGFR α/β).

В исследовании LUME-Lung 1 изучали применение нинтеданиба у больных НМРЛ при прогрессировании после 1-й линии ХТ. Первичной целью была выживаемость без прогрессирования. МВБП составила 3,4 мес в группе с нинтеданибом и доцетакселом и 2,7 мес - только с доцетакселом (p = 0,0019). Лечение нинтеданибом не ассоциировалось с геморрагическими осложнениями, подобными отмеченным при лечении бевацизумабом, и препарат был утвержден в качестве лекарства 2-й линии при аденокарциномах [9].

Вариантом таргетной терапии 2-й линии (табл. 3-6) является ингибитор ангиогенеза рамуцирумаб - человеческое моноклональное антитело IgG1, которое с высокой степенью аффинности и специфичности связывается с рецептором 2-го типа сосудистого эндотелиального фактора роста (VEGER2). Он был изучен в исследовании III фазы при НМРЛ (исследование REVEL: рамуцирумаб + доцетаксел vs плацебо + доцетаксел). Комбинация с рамуцирумабом оказалась более эффективной как в отношении МВБП - 4,5 vs 3 мес, так и в отношении МОВ - 10,1 vs 9,1 мес. В качестве первичной цели была заявлена ОВ, которая достигнута у больных с не-плоскоклеточным НМРЛ. МОВ была достоверно выше в группе с рамуцирумабом: 11,1 vs 9,7 мес, p = 0,020. В группе с рамуцирумабом не было отмечено ухудшения гематологической токсичности [95].

Таблица 3-6. Вариант 2-й линии таргетной + ХТ больных НМРЛ
Рамуцирумаб + доцетаксел Доцетаксел + плацебо Различия

Частота объективных ответов

22,9%

13,6%

p <0,001

ВБП

4,5 мес

3,0 мес

HR = 0,762 (p <0,0001)

ОВ

10,5 мес

9,1 мес

HR = 0,857 (95% ДИ 0,751, 0,98; p = 0,0235)

image
Рис. 3-11. Аденокарцинома и время от окончания первой линии терапии ≤6 мес
image
Рис. 3-11. Окончание. Аденокарцинома и прогрессирование заболевания в качестве лучшего ответа на первую линию терапии

Таргетная терапия метастатического немелкоклеточного рака легкого

В качестве 2-й линии лекарственной терапии как при аденокарциноме, так и при плоскоклеточном РЛ оправдано лечение ТКИ EGFR эрлотинибом (при аденокарциноме), гефитинибом или афатинибом без определения мутационного статуса.

У больных с драйверными мутациями (EGFR , ALK , ROS1 ) и прогрессированием на фоне таргетной терапии необходимо определить характер прогрессирования: системное, индолентное или локальное (олигопрогрессия).

Наиболее частым механизмом вторичной резистентности к ТКИ I и II поколений (гефитиниб, эрлотиниб, афатиниб) является появление мутации T790M в экзоне 20 гена EGFR . На нее приходится от 52 до 63% всех случаев вторичной резистентности.

При системном прогрессировании и хорошем общем состоянии (0–1 по шкале ECOG) следует оценить возможность ребиопсии с последующей сменой лечения и переводом на ХТ платиновым дублетом (+/– бевацизумаб) или доцетакселом в комбинации с нинтеданибом. Можно провести молекулярно-генетическое тестирование на наличие мутации Т790М в опухолевом материале (полученном при биопсии на момент прогрессирования) и в свободно циркулирующей опухолевой ДНК плазмы крови. При резистентности к ТКИ I–II поколений, вызванной мутацией Т790М, наиболее эффективным вариантом является осимертиниб. Его преимущества перед ХТ у таких больных были показаны в исследовании III фазы AURA 3. МВБП (по оценке исследователя) составила 10,1 мес (95% ДИ = 8,3–12,3) в группе осимертиниба и 4,4 мес (95% ДИ = 4,2–5,6) в группе ХТ (ОР = 0,30; 95% ДИ = 0,23–0,41; p <0,001) [96]. Преимущество осимертиниба в отношении выживаемости без прогрессирования было отмечено во всех подгруппах (ОР <0,50 для каждой подгруппы).

При отмене ТКИ EGFR необходимо незамедлительно начать следующую линию терапии, чтобы избежать эффекта вспышки, который характеризуется бурным ростом опухоли при отмене препарата. Эффект вспышки не зависит от наличия или отсутствия мутации Т790M, состояния больного, пола, статуса курения. Связанные с ним факторы - более короткий период до прогрессирования на фоне терапии первичным ТКИ и наличие метастазов в головной мозг и легкие.

В исследовании Impower150 показала свою эффективность ХИТ у больных с EGFR -мутацией, в первую очередь уже с прогрессированием болезнина ТКИ (рис. 3-12, 3-13) .

image
Рис. 3-12. Эффективность комбинированной иммунохимиотерапии в исследовании IMpower150

Иммунотерапия завоевывает прочные позиции в лекарственной терапии НМРЛ в РФ (рис. 3-14) .

У больных с транслокацией ALK /ROS1 в случае прогрессирования на кризотинибе возможно лечение ТКИ алектинибом или церитинибом, в перспективе - ингибиторами III поколения. При индолентном прогрессировании возможно продолжение терапии тем же ТКИ, при олигопрогрессировании - допустимо продолжение терапии и проведение локальной терапии.

Ближайшие перспективы. Препарат III поколения ТКИ ALK лорлатиниб (Lorlatinib, Lorbrena, лорбрена ) 2 ноября 2018 г. получил ускоренное одобрение для 2-й или 3-й линии лечения ALK -позитивного НМРЛ у больных, с прогрессированием на кризотинибе и по крайней мере еще одной линии ALK -ингибиторов или после 1-й линии лечения церитинибом или алектинибом. Решение обосновано ОЭ и его продолжительностью у этой категории больных. 215 больных, леченных одним ALK -ингибитором или более, были включены в мультикогортное мультицентровое исследование, основной целью которого была оценка ОЭ и интракраниального ОЭ. ОЭ составил 48% с 4% полного эффекта. Интракраниальный эффект - 60% с 21% полного эффекта и 39% частичного эффекта. Ожидаемая медиана продолжительности эффекта равнялась 19,5 мес.

Лорлатиниб применяется по 100 мг внутрь ежедневно. Наиболее частыми побочными эффектами были: пневмония (3,4%), одышка (2,7%), пирексия (2%), изменение ментальности (1,4%) и дыхательная недостаточность (1,4%) [97, 98].

По данным статистики, мутация BRAF V600E обнаруживается у 1–3% больных РЛ, как правило, при аденокарциноме.

В исследовании 2 фазы была оценена эффективность комбинации дабрафениба с траметинибом у больных с распространенным НМРЛ и мутацией BRAF V600E, как ранее получавших лечение, так и не получавших.

В группе больных, ранее получавших ХТ, ЧОО составила 66,7% (95% ДИ = 52,9–78,6%). Комбинация дабрафениба с траметинибом продемонстрировала достоверную клиническую активность и позволила добиться стойких ответов у больных НМРЛ с мутацией BRAF V600E, ранее получавших системную терапию по поводу распространенного НМРЛ: медиана ДО составила 9 мес (95% ДИ = 6,9–16,0), МВБП - 9,7 мес (95% ДИ = 6,9–19,6) [99].

image
Рис. 3-13. ОВ в исследовании IMpower150
image
Рис. 3-14. Иммунотерапия в лекарственной терапии НМРЛ в РФ

При мутации BRAF V600E возможным режимом 1-й линии является комбинация BRAF /MEK ингибиторов дабрафениба (150 мг внутрь 2 раза/сут ежедневно) и траметиниба (2 мг/сут внутрь ежедневно) до клинического прогрессирования или непереносимой токсичности. При выявлении мутации BRAF V600E после начала 1-й линии ХТ целесообразно ее продолжение до 4 циклов, при прогрессировании допустимо назначить таргетную терапию.

Комбинация энкорафениба (ингибитор BRAF) и биниметиниба (ингибитор MEK) продемонстрировала значимую клиническую пользу в исследовании II фазы PHAROS у взрослых пациентов с метастатическим немелкоклеточным раком легкого с мутацией ВRAFV600E. Среди пациентов, не получавших ранее лечения, ЧОО составила 75% (95% ДИ: 62–85); медиана длительности ответа не достигнута (НД) (95% ДИ: 23,1, НД). Среди пациентов, ранее получавших лечение, ЧОО составила 46% (95% ДИ: 30, 63) при медиане длительности ответа 16,7 месяцев (95% ДИ: 7,4, НД) [111].

В многоцентровом нерандомизированном открытом исследовании GEOMETRY (NCT02414139) была оценена эффективность ингибитора cMET капматиниба у 160 пациентов с метастатическим НМРЛ и пропуском 14 экзона в гене MET . Общий ответ наблюдался у 41% пациентов, получавших ранее одну или две линии терапии, и у 68% пациентов, ранее не получавших лечение. Медиана времени без прогрессирования составила 5,4 и 12,4 мес соответственно [100]. В отдельных случаях (у ранее получавших лечение пациентов), когда невозможно определить активирующие мутации гена EGFR в опухоли или в плазме, как при аденокарциноме, так и при плоскоклеточном НМРЛ может быть рекомендована молекулярно-направленная терапия афатинибом. Эрлотиниб рекомендуется только при неплоскоклеточном РЛ. При эффективности/стабилизации рекомендуется продолжение лечения до клинического прогрессирования.

При выявлении реаранжировки гена NTRK может быть рекомендован ларотректиниб 100 мг дважды в день до прогрессирования или неприемлемой токсичности.

В исследовании CodeBreak 100 получены результаты лечения больных с мутацией G12C в гене KRAS , терапия сотарасибом вызвала ЧОО 41% с МВБП 6,3 мес и 2-летней ОВ 32,5% [101] (рис. 3-15) .

image
Рис. 3-15. Медиана общей выживаемости (95% Cl) в исследовании CodeBreak 100

KRYSTAL-1 (NCT03785249) - это мультикогортное исследование 1/2 фазы, в которое были включены пациенты с солидными опухолями с мутацией KRAS G12C , в том числе больные местнораспространенным и диссеминированным НМРЛ, ранее получавшие химио- и иммунотерапию.

Эффективность адаграсиба в дозе 600 мг 2 раза в день была оценена у 51 пациента, объективный ответ зарегистрирован в 45% случаев (у 23 пациентов), у 26 больных на фоне терапии отмечена стабилизация болезни, таким образом, контроль роста опухоли составил 96% [102].

При выявлении мутации c-MET рекомендована таргетная терапия кризотинибом. При прогрессировании на фоне таргетной терапии кризотинибом может быть рекомендована платиносодержащая ХТ. Препарат капматиниб показан в качестве монотерапии для лечения взрослых пациентов с местнораспространенным или метастатическим НМРЛ с мутацией в гене с-МЕТ , приводящей к выпадению экзона 14.

Лечение плоскоклеточного рака легкого

До недавнего времени основой 1-й линии системной терапии, как и при немутированном неплоскоклеточном раке, также составляли платиновые дуплеты. В исследовании FRAME оценивали эффективность различных платиновых дуплетов в первой линии химиотерапии НМРЛ. При любом гистологическом подтипе комбинация винорелбин с препаратами платины (n = 300) обеспечивала медиану ОВ 10,7 месяцев, медиану ВБП 5,6 мес и 1-годичную ОВ 47%; комбинация гемцитабина с препатами платины (n = 360) - медиану ОВ 10,0 мес, медиану ВБП 5,6 месяцев и 1-годичную ОВ - 44%; комбинация пеметрекседа с препаратами платины (n = 569) - медиану ОВ - 10,7 мес, медиану ВБП - 5,6 мес, 1-годичную ОВ - 46%; комбинация таксанов с препаратами платины (n = 295) - медиану ОВ - 9,1 мес, медиану ВБП - 5,5 мес и 1-годичную ОВ - 42% [112]. Сегодня стоит выбрать схему лечения на основе прогностических маркеров, например уровня экспрессии PD-L1 в опухоли. При высоком уровне экспрессии PD-L1 ≥50% предпочтительно назначение иммунотерапии пембролизумабом. Применение данного варианта терапии обеспечивает в данной группе пациентов от 21,9 до 31,9% 5-летней выживаемости. В регистрационные исследования включались пациенты и с плоскоклеточным РЛ и с аденокарциномой, моноиммунотерапия при высоком уровне экспрессии PD-L1 рассматривается в первую очередь независимо от гистологического подтипа опухоли. В случае, если у пациента уровень экспрессии PD-L1 менее 50%, агрессивное течение заболевания, большая распространенность процесса, преимущественно рассматриваются варианты комбинированной иммунохимиотерапии. Так, больным распространенным плоскоклеточным РЛ с любым (или неизвестным) статусом PD-L1 может быть рекомендована комбинированная иммунотерапия + ХТ: пембролизумаб 200 мг в/в + паклитаксел 200 мг/м2 в/в в 1-й день + карбоплатин AUC6 в/в в 1-й день каждые 3 нед, всего 4 цикла, в дальнейшем - поддерживающая терапия пембролизумабом в прежней дозе до прогрессирования или непереносимой токсичности (пембролизумаб - до 2 лет). Пациентам с плоскоклеточным НМРЛ, с любым (или неизвестным) статусом PD-L1 может быть рекомендована двойная иммунотерапия: ниволумаб 3 мг/кг в/в капельно 1 раз в 2 нед и ипилимумаб 1 мг/кг в/в капельно 1 раз в 6 нед до прогрессирования или непереносимой токсичности, максимально - до 2 лет или двойная иммунотерапия ниволумабом и ипилимумабом в сочетании с двумя циклами ХТ: ниволумаб 360 мг в/в капельно 1 раз в 3 нед + ипилимумаб 1 мг/кг в/в капельно 1 раз в 6 нед в сочетании с двумя циклами двухкомпонентной ХТ на основе препаратов платины (при плоскоклеточном НМРЛ - паклитаксел 200 мг/м2 + карбоплатин AUC6 в/в капельно 1 раз в 3 нед, всего 2 цикла) до прогрессирования заболевания или непереносимой токсичности, максимально - до 2 лет. В настоящий момент имеются данные, что вариант лечения с двойной иммунотерапевтической блокадой может быть предпочтительным у пациентов, у которых нет экспрессии PD-L1 [103].

Вторая линия терапии плоскоклеточного рака легкого

Предпочтительной опцией 2-й линии терапии могут быть анти-PD1 и анти PD-L1 препараты ниволумаб, пембролизумаб и атезолизумаб, если они не были использованы в первой линии лечения.

В рандомизированных исследованиях у больных НМРЛ первым был изучен ниволумаб. В исследовании CheckMate 017 сравнивали эффективность и токсичность ниволумаба и доцетаксела в качестве лекарственной терапии 2-й линии у больных плоскоклеточным РЛ с прогрессированием после цисплатин-содержащей ХТ [104].

Таблица 3-7. Результаты рандомизированных исследований по сравнению ниволумаба и пембролизумаба с доцетакселом в качестве терапии второй линии у больных немелкоклеточным раком легкого
Препарат Частота объективного эффекта Медиана продолжительности жизни 1-годичная выживаемость Снижение риска смерти

Ниволумаб: плоскоклеточный рак, исследование ChekMate 017 [1]

Ниволумаб

20%

9,2 мес

42%

41%

Доцетаксел

9%

6,0 мес

24%

p <0,001

В опухолях при плоскоклеточном раке отмечена минимальная частота мутаций EGFR . В рандомизированном открытом исследовании III фазы (LUX-Lung 8) сравнивали эффективность 2-й линии терапии афатинибом и эрлотинибом при распространенном плоскоклеточном НМРЛ. В исследовании проводилось прямое сравнение эффективности и безопасности двух ингибиторов рецепторов эпидермального фактора роста (EGFR ), афатиниба и эрлотиниба, которые назначались на фоне прогрессирования заболевания после ХТ 1-й линии. Лечение афатинибом позволило снизить риск смерти на 19%, способствуя повышению МОВ до 7,9 мес по сравнению с 6,8 мес при лечении эрлотинибом. Показатель однолетней общей выживаемости был статистически значим в группе пациентов, принимавших афатиниб, по сравнению с пациентами из группы получавших эрлотиниб (36,4% по сравнению с 28,2%) [105].

В качестве 2-й линии ХТ возможно также назначить рамуцирумаб в комбинации с доцетакселом, что позволяет добиться лучших результатов, чем в случае одного доцетаксела. Ослабленным пациентам рекомендуется монотерапия гемцитабином, винорелбином, доцетакселом или иммунотерапия до клинического прогрессирования.

Тактика при метастазах в головном мозге

Метастазы в головном мозге диагностируют у 35–45% больных, у 10% из них - в момент первичной диагностики заболевания. При наличии активирующих мутаций (в генах EGFR, ALK ) вероятность появления метастазов в головном мозге удваивается.

При одиночных метастазах (до 4) малого размера (<30 мм) возможно локальное лечение: оперативное или радиохирургическое лечение и/или ЛТ (на весь головной мозг в РОД 2,5–3 Гр, СОД 30 Гр). С учетом высокого риска развития нейрокогнитивных осложнений необходимо приложить максимальные усилия для применения тотального облучения головного мозга в более позднее время.

При бессимптомном метастатическом поражении вещества головного мозга у пациентов с активирующими мутациями EGFR , транслокациями ALK , ROS-1 рекомендуется начинать лечение с ингибиторов тирозинкиназ (ТКИ). Однако если применяются ТКИ I поколения, то добавление лучевой терапии или операции (локальный контроль) при олигометастазах НМРЛ в головном мозге может повлиять на ОВ по сравнению с наблюдением. С. Gomez et al. сравнили локальную терапию и наблюдение: при использовании локальных методов терапии МОВ составила 41,2 мес, при наблюдении - 17 мес, р = 0,017 [106].

ТКИ II–III поколений (осимертиниб, афатиниб, алектиниб, церитиниб, бригатиниб , лорлатиниб) обладают преимуществом в отношении интракраниального контроля и выживаемости без прогрессирования по сравнению с ингибиторами тирозинкиназ I поколения.

Кумулятивная частота прогрессирования в центральную нервную систему (ЦНС) через 12 мес при применении осимертиниба в 3 раза ниже по сравнению с ТКИ EGFR I поколения (8% против 24%). В сравнительном исследовании FLAURA (осимертиниб vs ТКИ I поколения) у больных с метастазами в головном мозге МВБП при лечении осимертинибом составила 15,2 мес против 9,6 мес в группе контроля; ОЭ достигнут при наличии измеряемых очагов в группе осимертиниба у 91% больных, в группе ТКИ I поколения - у 68% больных, а при наличии измеряемых и неизмеряемых очагов - у 66 и 43% соответственно, p = 0,011 [107]. Афатиниб демонстрирует сопоставимую с ингибиторами тирозинкиназ I поколения эффективность у пациентов с метастазами в головном мозге. Однако, подобно осимертинибу, у пациентов без исходных метастазов в ЦНС афатиниб снижает риск возникновения метастазов de novo .

Кумулятивная частота прогрессирования в ЦНС через 12 мес при применении алектиниба в 4 раза ниже по сравнению с аналогичным показателем при применении ингибитора тирозинкиназы ALK I поколения кризотиниба (9,4% против 41,4%). Еще более впечатляющие результаты демонстрирует лорлатиниб. Кумулятивная частота прогрессирования в ЦНС через 12 мес при применении лорлатиниба составляет 7% против 72% при применении кризотиниба у пациентов с метастазами в ЦНС исходно и 1% против 18% у пациентов без исходных метастазов в ЦНС.

При бессимптомных метастазах у пациентов с высоким (более 50%) уровнем экспрессии PD-L1 допустимо применение пембролизумаба в 1-й линии терапии.

Высокие дозы глюкокортикоида (дексаметазон от 8 до 24 мг/сут) - обязательный компонент лечения при наличии симптомов отека головного мозга, дальнейшее повышение дозы глюкокортикоида не рекомендуется.

Режимы и схемы лечения немелкоклеточного рака

Режимы адъювантной и неоадъювантной химиотерапии немелкоклеточного рака легкого

Цисплатин 50 мг/м2 в/в в 1-й и 8-й дни, винорелбин 25 мг/м2 в/в в 1-й, 8-й, 15-й, 22-й дни, каждые 4 нед, 4 цикла.

Цисплатин 100 мг/м2 в/в в 1-й день, винорелбин 25–30 мг/м2 в/в в 1-й, 8-й, 15-й, 22-й дни, каждые 4 нед, 4 цикла.

Цисплатин 80 мг/м2 в/в в 1-й день или карбоплатин AUC 5 в/в в 1-й день + винорелбин 25 мг/м2 в/в в 1-й день, 60 мг/м2 внутрь в 8-й день каждые 21 день, 4 цикла.

Цисплатин 80 мг/м2 в/в в 1-й день + винорелбин 25 мг/м2 в/в или 60 мг/м2 внутрь в 1-й и 8-й дни, каждые 3 нед, 4 цикла.

Этопозид 100 мг/м2 в/в в 1–3-й дни + цисплатин 100 мг/м2 в/в в 1-й день каждые 4 нед; до 4 циклов.

Паклитаксел 175–200 мг/м2 в/в в 1-й день + карбоплатин AUC 5–6 в/в в 1-й день каждые 3 нед; до 4 циклов.

Доцетаксел 75 мг/м2 в/в в 1-й день + цисплатин 75 мг/м2 в/в в 1-й день каждые 3 нед; до 4 циклов.

Гемцитабин 1000 мг/м2 в/в в 1-й и 8-й дни + цисплатин 75 мг/м2 в/в в 1-й день или карбоплатин AUC 5 в/в в 1-й день каждые 3 нед; до 4 циклов.

Цисплатин 75 мг/м2 в/в в 1-й день + пеметрексед 500 мг/м2 в/в в 1-й день, каждые 3 нед, 4 цикла на фоне премедикации фолиевой кислотой и витамином В12 (для неплоскоклеточного НМРЛ).

Карбоплатин AUC5 в/в в 1-й день + гемцитабин 1000 мг/м2 в/в в 1-й и 8-й дни, каждые 3 нед, 4 цикла.

Карбоплатин AUC5 в/в в 1-й день + пеметрексед 500 мг/м2 в/в в 1-й день, каждые 3 нед, 4 цикла на фоне премедикации фолиевой кислотой и витамином В12 (для неплоскоклеточного НМРЛ).

Карбоплатин AUC5 в/в в 1-й день + винорелбин 25 мг/м2 в/в или 60 мг/м2 внутрь в 1-й и 8-й дни, каждые 3 нед, 4 цикла.

Осимертиниб 80 мг внутрь ежедневно при наличии активирующих мутаций в гене EGFR до 3 лет или до развития непереносимой токсичности.

Атезолизумаб 1200 мг в/в в 1-й день каждые 3 нед или 840 мг в/в каждые 2 нед или 1680 мг в/в каждые 4 нед до 1 года или развития непереносимой токсичности, после адъювантной ХТ (при гиперэкспрессии PD-L1 в ≥50% опухолевых клеток).

Ниволумаб 360 мг в/в капельно в 1-й день в комбинации с одним из режимов ПХТ:

  • карбоплатин AUC5–6 в/в в 1-й день + паклитаксел 175–200 мг/м2 в 1-й день (для любого гистологического подтипа) или

  • цисплатин 75 мг/м2 в/в в 1-й день + гемцитабин 1000–1250 мг/м2 в/в в 1-й и 8-й дни (для плоскоклеточного НМРЛ) или

  • цисплатин 75 мг/м2 в/в в 1-й день + пеметрексед 500 мг/м2 в/в в 1-й день каждые 3 нед, 3 цикла (для неплоскоклеточного НМРЛ).

Режимы химиотерапии в ХЛТ IIIА, IIIB стадий немелкоклеточного рака

Паклитаксел 175–200 мг/м2 в/в капельно + карбоплатин AUC5 в/в капельно в 1-й день, каждые 3 нед, 3–4 курса.

Этопозид 50 мг/м2 в/в в 1–5-й дни, 29–33-й дни + цисплатин 50 мг/м2 в 1-й, 8-й, 29-й, 36-й дни одновременно с ЛТ.

Пеметрексед 500 мг/м2 в/в в 1-й день + цисплатин 75 мг/м2 или карбоплатин AUC5 в/в в 1-й день каждые 3 нед 3–4 цикла одновременно с ЛТ (при неплоскоклеточном НМРЛ).

Паклитаксел 45–50 мг/м2 в/в еженедельно + карбоплатин AUC2 в/в капельно еженедельно одновременно с ЛТ.

После ХЛТ для поддержки ремиссии рекомендуется иммунотерапия дурвалумабом 10 мг/кг 60-минутной в/в инфузией каждые 2 нед в течение не менее 12 мес или до прогрессирования или до развития непереносимой токсичности.

Химиотерапия

Карбоплатин AUC5 в/в в 1-й день + этопозид 100 мг/м2 в/в в 1–3-й дни каждые 3 нед.

Карбоплатин AUC5–6 в/в в 1-й день каждые 3 нед + паклитаксел 175–200 мг/м2 в/в в 1-й день ± бевацизумаб 15 мг/кг в/в каждые 3 нед до прогрессирования (при аденокарциноме).

Цисплатин 80 мг/м2 в/в в 1-й день + гемцитабин 1000–1250 мг/м2 в/в в 1-й и 8-й дни каждые 3 нед.

Цисплатин 75 мг/м2 в/в (или карбоплатин AUC5 в/в) в 1-й день каждые 3 нед + пеметрексед 500 мг/м2 в/в в 1-й день с премедикацией фолиевой кислотой и витамином В12 за 5–7 дней до начала курса ± бевацизумаб 7,5 мг/кг в/в 1 раз в 3 нед до прогрессирования (при аденокарциноме).

Гемцитабин 1000–1250 мг/м2 в/в в 1-й и 8-й дни + цисплатин 40 мг/м2 в 1-й и 8-й дни каждые 3 нед, 4–6 курсов.

Пеметрексед 500 мг/м2 в/в в 1-й день + цисплатин 75 мг/м2 в/в (или карбоплатин AUC 5 в/в) в 1-й день каждые 3 нед с премедикацией фолиевой кислотой и витамином В12 за 5–7 дней до начала курса ± бевацизумаб 7,5 мг/кг в/в 1 раз в 3 нед до прогрессирования (при аденокарциноме).

Винорелбин 25–30 мг/м2 в/в (или 60–80 мг/м2 внутрь) в 1-й, 8-й, 15-й дни каждые 4 нед или 25–30 мг/м2 в/в (или 60–80 мг/м2 внутрь) в 1-й и 8-й дни каждые 3 нед, 4–6 курсов.

Этопозид 100–120 мг/м2 в/в в 1–3-й дни каждые 3 нед, 4–6 курсов.

Гемцитабин 1000–1250 мг/м2 в/в в 1-й и 8-й дни каждые 3 нед, 4–6 курсов.

Доцетаксел 75 мг/м2 в/в в 1-й день каждые 3 нед 4–6 курсов.

Пеметрексед 500 мг/м2 в/в в 1-й день каждые 3 нед с премедикацией фолиевой кислотой и витамином В12 за 5–7 дней до начала курса (только при неплоскоклеточном РЛ).

Таргетная терапия

Гефитиниб по 250 мг внутрь ежедневно длительно при наличии активирующих мутаций EGFR .

Эрлотиниб по 150 мг внутрь ежедневно длительно при наличии активирующих мутаций EGFR .

Афатиниб 40 мг внутрь ежедневно длительно при наличии активирующих мутаций EGFR .

Осимертиниб по 80 мг внутрь ежедневно длительно при наличии активирующих мутаций EGFR .

Рамуцирумаб 10 мг/кг в/в каждые 2 нед + эрлотиниб 150 мг внутрь ежедневно до прогрессирования или непереносимой токсичности (при наличии активирующих мутаций EGFR в экзонах 18, 19 и 21).

Бевацизумаб 15 мг/кг в/в капельно каждые 3 нед + эрлотиниб 150 мг внутрь ежедневно до прогрессирования или непереносимой токсичности (при наличии активирующих мутаций EGFR в экзонах 18, 19 и 21).

Кризотиниб по 250 мг 2 раза в сутки внутрь ежедневно длительно при транслокации ALK , ROS1 и c-MET до прогрессирования или непереносимой токсичности в первой линии терапии.

Церитиниб 450 мг/сут внутрь ежедневно до прогрессирования или непереносимой токсичности при транслокации ALK в 1-й линии терапии или после прогрессирования на терапии кризотинибом или при ее непереносимости.

Алектиниб 600 мг 2 раза в сутки внутрь ежедневно длительно до прогрессирования или непереносимой токсичности при транслокации ALK в 1-й линии терапии или при прогрессировании заболевания на терапии кризотинибом или при ее непереносимости.

Бригатиниб 290 мг 1 раз в сутки внутрь ежедневно в течение первых 7 дней, затем 180 мг 1 раз в сутки внутрь ежедневно до прогрессирования или развития непереносимой токсичности (при транслокации ALK в 1-й линии терапии, при прогрессировании заболевания на фоне терапии кризотинибом или при ее непереносимости).

Лорлатиниб 100 мг 1 раз в сутки внутрь ежедневно в течение длительного времени до прогрессирования или развития непереносимой токсичности (при транслокации ALK в 1-й линии терапии; при прогрессировании заболевания на фоне терапии алектинибом или церитинибом в 1-й линии либо после применения кризотиниба и как минимум еще одного ингибитора тирозинкиназы ALK ).

BRAF /MEK ингибиторы: дабрафениб 150 мг 2 раза в сутки и траметиниб 2 мг 1 раз в сутки внутрь оба препарата принимаются ежедневно до прогрессирования или непереносимой токсичности (при наличии активирующей мутации BRAF V600E).

Капматиниб 400 мг 2 раза в сутки ежедневно длительно (при мутации гена с-МЕТ ).

Иммунотерапия

Пембролизумаб 200 мг в/в 30-минутной инфузией каждые 3 нед или в режиме 400 мг каждые 6 нед для пациентов с экспрессией PD-L1 в ≥50% опухолевых клеток длительно (до 2 лет) при НМРЛ без активирующих мутаций EGFR или ALK .

Пембролизумаб 200 мг в/в 30-минутной инфузией каждые 3 нед или в режиме 400 мг каждые 6 нед для пациентов с экспрессией PD-L1 в ≥1% опухолевых клеток длительно (до 2 лет) у больных НМРЛ без активирующих мутаций при непереносимости ХТ.

Пембролизумаб 200 мг в/в 30-минутной инфузией + пеметрексед 500 мг/м2 в/в + цисплатин 75 мг/м2 (карбоплатин AUC 5) в/в 1 раз в 3 нед 4 цикла, в дальнейшем - поддерживающая терапия пембролизумабом и пеметрекседом до прогрессирования или непереносимой токсичности (пембролизумаб - до 2 лет) только при неплоскоклеточном НМРЛ, без активирующих мутаций EGFR или ALK .

Пембролизумаб 200 мг + паклитаксел 200 мг/м2 в 1-й день + карбоплатин AUC6 в 1-й день каждые 3 нед 4 цикла, в дальнейшем - поддерживающая терапия пембролизумабом до прогрессирования или непереносимой токсичности (до 2 лет) при плоскоклеточном НМРЛ.

Пембролизумаб 200 мг в/в 30-минутной инфузией каждые 3 нед у больных плоскоклеточным и неплоскоклеточным НМРЛ с экспрессией PD-L1 в ≥1% опухолевых клеток длительно (до 2 лет).

Ниволумаб рекомендуется в дозе 3 мг/кг или 240 мг в/в 60-минутной инфузией каждые 2 нед или 480 мг каждые 28 дней у больных плоскоклеточным и неплоскоклеточным НМРЛ, независимо от уровня экспрессии PD-L1.

Ниволумаб 3 мг/кг 1 раз в 2 нед + ипилимумаб 1 мг/кг 1 раз в 6 нед до прогрессирования или непереносимой токсичности, максимально - до 2 лет.

Ниволумаб 360 мг 1 раз в 3 нед + ипилимумаб 1 мг/кг 1 раз в 6 нед + 2 цикла ХТ 1 раз в 3 нед [при плоскоклеточном НМРЛ - паклитаксел 200 мг/м2 + карбоплатин AUC 6 в/в капельно 1 раз в 3 нед; при неплоскоклеточном НМРЛ - пеметрексед 500 мг/м2 + цисплатин 75 мг/м2 (карбоплатин AUC 5 или 6) в/в капельно 1 раз в 3 нед].

Продолжительность двойной иммунотерапии - до прогрессирования или непереносимой токсичности.

Атезолизумаб рекомендуется в одной из следующих доз для пациентов с экспрессией PD-L1 (ТС3 или IC3, или PD-L1 более 50%): позитивное окрашивание мембраны ≥50% опухолевых клеток или ≥10% иммунокомпетентных клеток:

  • 1200 мг в/в каждые 3 нед;

  • 840 мг в/в каждые 2 нед;

  • 1680 мг в/в каждые 4 нед.

У больных неплоскоклеточным НМРЛ, независимо от уровня экспрессии PD-L1.

Атезолизумаб 1200 мг в/в + паклитаксел 200 мг/м2 в/в (для пациентов монголоидной расы - 175 мг/м2 ) + карбоплатин AUC 6 в/в + бевацизумаб 15 мг/кг в/в в 1-й день каждые 3 нед, 4 цикла, в дальнейшем - поддерживающая терапия атезолизумабом и бевацизумабом до прогрессирования или непереносимой токсичности.

Поддерживающая терапия

image
Рис. 3-16. Молекулярные мишени при немелкоклеточном раке по данным американского фонда рака легкого

При стабилизации или регрессии опухоли после 4–6 курсов ХТ можно продолжить поддерживающую терапию (только при хорошей переносимости). В качестве поддерживающей терапии возможно применение пеметрекседа, бевацизумаба или их комбинации (все опции - для неплоскоклеточного рака), а также иммунотерапии.

В заключение следует отметить, что значительный прогресс в лекарственной терапии НМРЛ непосредственно связан с успехами молекулярной биологии и генетики, отражает ее последние достижения и постоянно развивается. Появляются новые мишени, изучаются новые препараты на разных этапах экспериментальных и клинических исследований (рис. 3-16) .

Литература

  1. Bray F., Ferlay J., Soerjomataram I. et al. Global cancer statistics 2018: Globocan estimates of incidence and mortality worldwide for 36 cancers in 185 countries // CA Cancer J. Clin. 2018. Vol. 68. N. 6. P. 394–424. DOI: https://doi.org/10.3322/caac.21492

  2. Давыдов М.И., Аксель Е.М. Статистика злокачественных новообразований в России и странах СНГ В 2012 г. / Под ред. М.И. Давыдова, Е.М. Аксель. М., 2014. 226 с.

  3. The Global Cancer Observatory. International Agency for Research on Cancer, December 2020.

  4. Каприн А.Д., Старинский В.В., Шахзадова А.О. Состояние онкологической помощи населению России в 2019 году. М., 2020. 239 с.

  5. Tjulandin S., Imyanitov E., Moiseenko V. et al. Prospective cohort study of clinical characteristics and management patterns for patients with non-small-cell lung cancer in the Russian Federation: EPICLIN-Lung // Curr. Med. Res. Opin. 2015. Vol. 31. N. 6. P. 1117–1127. DOI: https://doi.org/10.1185/03007995.2015.1036015 Epub 2015 May 8.

  6. Carrato A., Vernenegr A., Tomas M. et al. Clinical management patterns and treatment outcomes in patients with non-small cell lung cancer (NSCLC) across Europe: EPICLIN-Lung study // Curr. Med. Res. Opin. 2014. Vol. 30. N. 3. P. 447–461. URL: https://www.tandfonline.com/doi/full/10.1185/03007995.2013.860372?scroll=top&needAccess=true#.YIFK2MvHMX0.mailto

  7. Kris M.G., Johnson B.E., Kwiatkowski D.J. et al. Identification of driver mutations in tumor specimens from 1,000 patients with lung adenocarcinoma: the NCI’s Lung Cancer Mutation Consortium (LCMC) // J. Clin. Oncol. 2011. Vol. 29. Suppl. Abstr. CRA7506.

  8. Hammerman P.S., Lawrence M.S., Voet D. et al. Comprehensive genomic characterization of squamous cell lung cancers // Nature. 2012. Vol. 489. N. 7417. P. 519–525.

  9. Pignon J.P., Tribodet H., Scagliotti G.V. et al. Lung adjuvant cisplatin evaluation: a pooled analysis by the LACE Collaborative Group. LACE Collaborative Group SOJ Clin Oncol. 2008. Vol. 26. N. 21. P. 3552. Epub 2008 May 27.

  10. Tsutani Y., Imai K., Ito H. et al. Adjuvant Chemotherapy for High-risk Pathologic Stage I Non-Small Cell Lung Cancer. Ann Thorac Surg. 2022 May. Vol. 113. N. 5. P. 1608–1616. doi: 10.1016/j.athoracsur.2021.04.108. Epub 2021 Jun 26. PMID: 34186090.

  11. Zhang T., Guo Q., Zhang Y. et al. Meta-analysis of adjuvant chemotherapy versus surgery alone in T2aN0 stage IB non-small cell lung cancer. J Can Res Ther 2018. 14. Р. 139–144.

  12. Chemotherapy in non-small cell lung cancer: a meta-analysis using updated data on individual patients from 52 randomised clinical trials. Non-small Cell Lung Cancer Collaborative Group. BMJ. 1995 Oct 7. Vol. 311. N. 7010. P. 899–909. PMID: 7580546; PMCID: PMC2550915.

  13. Scagliotti G.V., Fossati R., Torri V. et al.Randomized study of adjuvant chemotherapy for completely resected stage I, II, or IIIA non-small-cell Lung cancer. J Natl Cancer Inst 2003. Vol. 95. P. 1453–1461.

  14. Arriagada R., Bergman B., Dunant A. et al.Cisplatin-based adjuvant chemotherapy in patients with completely resected non-small-cell lung cancer. N Engl J Med 2004. Vol. 350. P. 351–360.

  15. Waller D., Peake M.D., Stephens R.J. et al.Chemotherapy for patients with non-small cell lung cancer: the surgical setting of the Big Lung Trial. Eur J Cardiothorac Surg 2004. Vol. 26. P. 173–182.

  16. Winton T., Livingston R., Johnson D., et al.Vinorelbine plus cisplatin vs. observation in resected non-small-cell lung cancer. N Engl J Med 2005;352:2589-97.

  17. Douillard J.Y., Rosell R., De Lena M. et al.Adjuvant vinorelbine plus cisplatin versus observation in patients with completely resected stage IB-IIIA non-small-cell lung cancer (Adjuvant Navelbine International Trialist Association [ANITA]): a randomised controlled trial. Lancet Oncol 2006. Vol. 7. P. 719–727.

  18. Strauss G.M., Herndon J.E., 2nd, Maddaus M.A. et al.Adjuvant paclitaxel plus carboplatin compared with observation in stage IB non-small-cell lung cancer: CALGB 9633 with the Cancer and Leukemia Group B, Radiation Therapy Oncology Group, and North Central Cancer Treatment Group Study Groups. J Clin Oncol 2008. Vol. 26. P. 5043-5051.

  19. Herbst R.S., Wu Y.L., John T. et al. Adjuvant Osimertinib for Resected EGFR-Mutated Stage IB-IIIA Non-Small-Cell Lung Cancer: Updated Results From the Phase III Randomized ADAURA Trial. J Clin Oncol. 2023. Vol. 41. N. 10. P. 1830–1840. doi: 10.1200/JCO.22.02186. Epub 2023 Jan 31. Erratum in: J Clin Oncol. 2023. Vol. 41. N. 22. P. 3877. PMID: 36720083; PMCID: PMC10082285.

  20. Felip E., Altorki N., Vallieres E., et al. IMpower010: overall survival interim analysis of a phase III study of atezolizumab vs best supportive care in resected NSCLC. Presented at the 2022 World Conference on Lung Cancer; August 6-9, 2022; Vienna, Austria; PL03.09.

  21. O’Brien M., Paz-Ares L., Marreaud S. et al. Pembrolizumab versus placebo as adjuvant therapy for completely resected stage IB–IIIA non-small-cell lung cancer (PEARLS/KEYNOTE-091): an interim analysis of a randomised, triple-blind, phase 3 trial. Lancet Oncol 2022; 23: 1274–1286

  22. Forde P.M., Spicer J., Lu S. et al. CheckMate 816 Investigators. Neoadjuvant Nivolumab plus Chemotherapy in Resectable Lung Cancer. N Engl J Med. 2022 May 26; Vol. 386. N. 21. P. 1973–1985. doi: 10.1056/NEJMoa2202170. Epub 2022 Apr 11. PMID: 35403841; PMCID: PMC9844511.

  23. Forde P.M., Spicer J., Girard N. et al. Neoadjuvant nivolumab (N) + platinum-doublet chemotherapy © for resectable NSCLC: 3-y update from CheckMate 816. European Lung Cancer Congress 2023, Abstract 84O

  24. Faivre-Finn C., Vicente D., Kurata T. et al. Durvalumab after chemoradiotherapy in stage III NSCLC: 4-year survival update from the phase III PACIFIC trial // Ann. Oncol. 2020. Vol. 31. N. 4. P. S1178–S1179. DOI: https://doi.org/10.1016/j.annoncc.2020.08.2281

  25. Girard N., Bar J., Garrido P. et al. Treatment Characteristics and Real-World Progression-Free Survival in Patients With Unresectable Stage III NSCLC Who Received Durvalumab After Chemoradiotherapy: Findings From the PACIFIC-R Study. J Thorac Oncol. 2023 Feb. Vol. 18. N. 2. P. 181–193. doi: 10.1016/j.jtho.2022.10.003. Epub 2022 Oct 25. PMID: 36307040.

  26. Pennell N.A., Mutebi A., Zhou Z. et al. Economic impact of next generation sequencing vs sequential single-gene testing modalities to detect genomic alteration in metastatic non-small-cell lung cancer using a decision analytic model // 2018 ASCO Annual Meeting. Presented June 3, 2018. Abstr. 9031.

  27. Imyanitov E.N., Demidova I.A., Gordiev M.G. et al. Distribution of EGFR mutations in 10,607 Russian patients with lung cancer // Mol. Diagn. Ther. 2016. Vol. 20. N. 4. P. 401–406.

  28. Лактионов К.К., Артамонова Е.В., Бредер В.В. и др. Практические рекомендации по лекарственному лечению немелкоклеточного рака легкого // Злокачественные опухоли: практические рекомендации RUSSCO. 2021. Т. 11. № 3s2. DOI: https://doi.org/10.18027/2224-5057-2020-10-3s2-02

  29. Yasuda H., Kobayashi S., Costa D.B. EGFR exon 20 insertion mutations in non-small-cell lung cancer: preclinical data and clinical implications // Lancet Oncol. 2012. Vol. 13. N. 1. P. e23–e31. DOI: https://doi.org/10.1016/s1470-2045(11)70129-2

  30. Arcila M.E., Nafa K., Chaft J.E. et al. EGFR Exon 20 insertion mutations in lung adenocarcinomas: prevalence, molecular heterogeneity, and clinicopathologic characteristics // Mol. Cancer Ther. 2013. Vol. 12. N. 2. P. 220–229. DOI: https://doi.org/10.1158/1535-7163.Mct-12-0620

  31. Hochmair M., Holzer S., Setinek U. et al. EGFR, EML4-ALK and ROS1 Testing in Austrian Patients with NSCLC: a Multicentre Study. CELCC, 2014.

  32. Schuler M., Wu Y.L., Hirsh V. et al. First-line afatinib versus chemotherapy in patients with non-small cell lung cancer and common epidermal growth factor receptor gene mutations and brain metastases // J. Thorac. Oncol. 2016. Vol. 11. N. 3. P. 380–390. DOI: https://doi.org/10.1016/j.jtho.2015.11.014 Epub 2016 Jan 25.

  33. Yang J.C., Sequist L.V., Geater S.L. et al. Clinical activity of afatinib in patients with advanced non-small-cell lung cancer harbouring uncommon EGFR mutations: a combined post-hoc analysis of LUX-Lung 2, LUX-Lung 3, and LUX-Lung 6 // Lancet Oncol. 2015. Vol. 16. N. 7. P. 830–838. DOI: https://doi.org/10.1016/s1470-2045(15)00026-120

  34. Kobayashi Y., Mitsudomi T. Not all epidermal growth factor receptor mutations in lung cancer are created equal: perspectives for individualized treatment strategy // Cancer Sci. 2016. Vol. 107. N. 9. P. 1179–1186. DOI: https://doi.org/10.1111/cas.12996

  35. FDA. GILOTRIF (afatinib). FDA. 2018. URL: https://www.accessdata.fda.gov/drugsatfda_docs/label/2018/201292s014lbl.pdf (date of access November 1, 2018).

  36. Yu H.A., Arcila M.E., Rekhtman N. et al. Analysis of tumor specimens at the time of acquired resistance to EGFR-TKI therapy in 155 patients with EGFR-mutant lung cancers // Clin. Cancer Res. 2013. Vol. 19. P. 2240–2247.

  37. Sequist L.V., Waltman B.A., Dias-Santagata D. et al. Genotypic and histological evolution of lung cancers acquiring resistance to EGFR inhibitors // Sci. Transl. Med. 2011. Vol. 3. Abstr. 75ra26.

  38. Oxnard G.R., Arcila M.E., Sima C. et al. Acquired resistance to EGFR tyrosine kinase inhibitors in EGFR mutant lung cancer: distinct natural history of patients with tumors harboring the T790M mutation // Clin. Cancer Res. 2011. Vol. 17. N. 6. P. 1616–1622.

  39. Janne P.A., Yang J.C., Kim D.W., Planchard D. et al. AZD9291 in EGFR inhibitor-resistant non-small-cell lung cancer // N. Engl. J. Med. 2015. Vol. 372. P. 1689–1699.

  40. NCCN Clinical Practice Guidelines in Oncology. NCCN Guidelines Non-Small Cell Lung Cancer Version 4.2016. URL: www.nccn.org

  41. Soria J.C., Ohe Y., Vansteenkiste J. et al. Osimertinib in untreated EGFR-mutated non-small-cell lung cancer // N. Engl. J. Med. 2018. Vol. 378. P. 113–125.

  42. Seto T., Kato T., Nishio M. et al. Erlotinib alone or with bevacizumab as first-line therapy in patients with advanced non-squamous non-small-cell lung cancer harbouring EGFR mutations (JO25567): an open-label, randomised, multicentre, phase 2 study // Lancet Oncol. 2014. Vol. 15. N. 11. P. 1236–1244. DOI: https://doi.org/10.1016/s1470-2045(14)70381-x

  43. Furuya N., Fukuhara T., Saito H. et al. Phase III study comparing bevacizumab plus erlotinib to erlotinib in patients with untreated NSCLC harboring activating EGFR mutations: NEJ026 // J. Clin. Oncol. 2018. Vol. 36. N. 15. Suppl. Abstr. 9006. DOI: https://doi.org/10.1200/JCO.2018.36.15_suppl.9006

  44. Nakagawa K., Garon E., SetoT. et al. Ramucirumab plus erlotinib in patients with untreated, EGFR-mutated, advanced non-small-cell lung cancer (RELAY): a randomised, double-blind, placebo-controlled, phase 3 trial // Lancet. 2019. Vol. 20. N. 12. P. 1655–1669. DOI: https://doi.org/10.1016/S1470-2045(19)30634-5 Epub 2019 Oct 4.

  45. Wu Y.L., Cheng V., Zhou X. et al. Dacomitinib versus gefitinib as first line treatment for patients with EGFR — mutation positive non-small-cell lung cancer (ARCHER 1050): a randomized, open-label, phase 3 trial // Lancet Oncol. 2017. Vol. 18. P. 1454–1466.

  46. Shaw A.T., Kim D.W., Nakagawa K. et al. Crizotinib versus chemotherapy in advanced ALK-positive lung cancer // N. Engl. J. Med. 2013. Vol. 368. N. 25. P. 2385–2394. DOI: https://doi.org/10.1056/NEJMoa1214886 Epub 2013 Jun 1.

  47. Solomon B.J., Mok T., Kim D.W. et al. First-line crizotinib versus chemotherapy in ALK-positive lung cancer // N. Engl. J. Med. 2014. Vol. 371. N. 23. P. 2167–2177. DOI: https://doi.org/10.1056/NEJMoa1408440

  48. Shaw A.T., Kim D.-W., Mehra R. Ceritinib in ALK-rearranged non-small-cell lung cancer // N. Engl. J. Med. 2014. Vol. 370. P. 1189–1197.

  49. Seto T., Kiura K., Nishio M. et al. CH5424802 (RO5424802) for patients with ALK-rearranged advanced non-small-cell lung cancer (AF-001JP study): a single-arm, open-label, phase 1–2 study // Lancet Oncol. 2013. Vol. 14. P. 590–598.

  50. Cho B.C., Kim D.W., Bearz A. et al. ASCEND-8: a randomized phase 1 study of ceritinib, 450 mg or 600 mg, taken with a low-fat meal versus 750 mg in fasted state in patients with anaplastic lymphoma kinase (ALK)-rearranged metastatic non-small cell lung cancer (NSCLC) // J. Thorac. Oncol. 2017. Vol. 12. P. 1357–1367.

  51. Camidge D.R., Kim H.R., Ahn M-Ju et al. Brigatinib versus crizotinib in ALK-positive non-small-cell lung cancer // N. Engl. J. Med. 2018. Vol. 379. N. 21. P. 2027–2039.

  52. Shaw A.T., Kim H.R., Ahn M.-J. et al. Lorlatinib in non-small-cell lung cancer with ALK or ROS1 rearrangement: an international, multicentre, open-label, single-arm first-in-man phase 1 trial // Lancet Oncol. 2017. Vol. 18. N. 12. P. 1590–1599.

  53. Solomon B., Shaw A., Ou S. et al. OA 05.06 phase 2 study of lorlatinib in patients with advanced ALK+/ROS1+ non-small-cell lung cancer // J. Thorac. Oncol. 2017. Vol. 12. N. 11. Abstr. S1756.

  54. Solomon B.J., Bauer T.M., Ou S-HI, et al. Post Hoc Analysis of Lorlatinib Intracranial Efficacy and Safety in Patients With ALK-Positive Advanced Non–Small-Cell Lung Cancer From the Phase III CROWN Study Downloaded from ascopubs.org by 91.233.189.163 on May 25, 2022 from 091.233.189.163.

  55. Doebele R.C., Ahn M.J., Siena S. et al. Efficacy and Safety of entrectinib in locally advanced or metastatic ROS1-positive non-small-cell lung cancer // 2018 World Conference on Lung Cancer. Presented Sept. 24, 2018. Abstr. 13903.

  56. Salgia R. (ed.). Targeted Therapies for Lung Cancer. Cham: Springer Nature, 2019. 248 p.

  57. National Comprehensive Cancer Network. Non-small Cell Lung Cancer (Version 6.2018). URL: https://www.nccn.org/professionals/physician_gls/pdf/nscl.pdf (date of access October 22, 2018).

  58. Dudnik E., Peled N., Nechushtan H. et al. BRAF mutant lung cancer: programmed death ligand 1 expression, tumor mutational burden, microsatellite instability status, and response to immune check-point inhibitors // J. Thorac. Oncol. 2018. Vol. 13. N. 8. P. 1128–1137.

  59. Canon J., Rex K., Saiki A.Y. et al. The clinical KRAS(G12C) inhibitor AMG 510 drives anti-tumour immunity. Nature 575, 217–223 (2019). https://doi.org/10.1038/s41586-019-1694-1

  60. Zuberi M., Khan I., O’Bryan J.P. Inhibition of RAS: proven and potential vulnerabilities. Biochem Soc Trans. 2020 Oct 30. Vol. 48. N. 5. P. 1831–1841. doi: 10.1042/BST20190023. PMID: 32869838; PMCID: PMC7875515.

  61. Li B., Skoulidis F., Falchook G. et al. PS01.07 CodeBreaK 100: Registrational Phase 2 Trial of Sotorasib in KRA HER3-directed ADC Sp.G12C Mutated Non-Small Cell Lung Cancer. Paper presented at: IASLC World Conference on Lung Cancer (WCLC) 2020; January 28–31, 2021; Virtual meeting.

  62. Skoulidis F., Li B.T., Dy G.K. et al., et al. Sotorasib for Lung cancers with KRAS p.G12C mutation. N Engl J Med. 2021. Vol. 384. P. 2371–2381.

  63. Riely G.J., Ou S-HI, Rybkin I. et al. 99O_PR KRYSTAL-1: activity and preliminary pharmacodynamic (PD) analysis of adagrasib (MRTX849) in patients (Pts) with advanced non–small cell lung cancer (NSCLC) harboring KRASG12C mutation. J Thorac Oncol 2021. Vol. 16. N. 4. P. S751–S752.

  64. Li B.T., Smit E.F., Goto Y, Nakagawa K. et al. DESTINY-Lung01 Trial Investigators. Trastuzumab Deruxtecan in HER2-Mutant Non-Small-Cell Lung Cancer. N Engl J Med. 2022 Jan 20. Vol. 386. N. 3. P. 241–251. doi: 10.1056/NEJMoa2112431. Epub 2021 Sep 18. PMID: 34534430; PMCID: PMC9066448.

  65. Jänne P.A., Baik C., Su W.C. et al. Efficacy and Safety of Patritumab Deruxtecan (HER3-DXd) in EGFR Inhibitor-Resistant, EGFR-Mutated Non-Small Cell Lung Cancer. Cancer Discov. 2022 Jan. Vol. 12. N. 1. P. 74–89. doi: 10.1158/2159-8290.CD-21-0715. Epub 2021 Sep 21. Erratum in: Cancer Discov. 2022 Jun 2. Vol. 12. N. 6. P. 1598. PMID: 34548309; PMCID: PMC9401524.

  66. Scagliotti G., Brodowicz T., Shepherd F.A. et al. Treatment-by-histology interaction analyses in three phase III trials show superiority of pemetrexed in nonsquamous non-small cell lung cancer // J. Thorac. Oncol. 2011. Vol. 6. N. 1. P. 64–70.

  67. Reck M., Popat S., Reinmuth N. et al.; ESMO Guidelines Working Group. Metastatic non-small-cell lung cancer (NSCLC): ESMO Clinical Practice Guidelines for diagnosis, treatment and follow-up // Ann. Oncol. 2014. Vol. 25. Suppl. 3. P. iii27–iii39. DOI: https://doi.org/10.1093/annonc/mdu199

  68. Sznol M., Chen L. Antagonist antibodies to PD-1 and B7-H1 (PD-L1) in the treatment of advanced human cancer // Clin. Cancer Res. 2013. Vol. 19. P. 1021–1034. DOI: https://doi.org/10.1158/1078-0432.CCR-12-2063 PMID: 23460533.

  69. Horn L., Spigel D.R., Gettinger S.N. et al. Clinical activity, safety and predictive biomarkers of the engineered antibody MPDL3280A (anti-PDL1) in non-small cell lung cancer (NSCLC): update from a phase Ia study // J. Clin. Oncol. 2015. Vol. 33. N. S1. Abstr. 8029.

  70. West H., McCleod M., Hussein M. et al. Atezolizumab in combination with carboplatin plus nab-paclitaxel chemotherapy compared with chemotherapy alone as first-line treatment for metastatic non-squamous non-small-cell lung cancer (IMpower130): a multicentre, randomised, open-label, phase 3 trial // Lancet Oncol. 2019. Vol. 20. P. 924–937.

  71. Kowanetz M., Socinski M.A., Zou M. et al. IMpower150: efficacy of atezolizumab (atezo) plus bevacizumab (bev) and chemotherapy (chemo) in 1L metastatic nonsquamous NSCLC (mNSCLC) across key subgroups // Cancer Res. 2018. Vol. 78. N. 13. Suppl. Abstr. CT076.

  72. Herbst R.S, Giaccone G., de Marinis F., et al. Atezolizumab for first line treatment of PD-L1-selected patients with NSCLC. N Engl J Med. 2020. Vol. 383. N. 14. P. 1328–1339.

  73. Lee S.M., Schulz C, Prabhash K., Kowalski D. et al. First-line atezolizumab monotherapy versus single-agent chemotherapy in patients with non-small-cell lung cancer ineligible for treatment with a platinum-containing regimen (IPSOS): a phase 3, global, multicentre, open-label, randomised controlled study. Lancet. 2023 Aug 5. Vol. 402. N. 10400. P. 451–463. doi: 10.1016/S0140-6736(23)00774-2. Epub 2023 Jul 6. Erratum in: Lancet. 2023 Aug 5. Vol. 402. N. 10400. P.450. PMID: 37423228.

  74. Reck M., Rodriguez-Abreu D., Robinson A.G. et al. Updated analysis of KEYNOTE-024: pembrolizumab versus platinum-based chemotherapy for advanced non-small-cell lung cancer with PD-L1 tumor proportion score of 50% or greater // J. Clin. Oncol. 2019. Vol. 37. P. 537–546.

  75. Reck M., Rodriguez-Abreu D., Robinson A.G. et al. Five-year outcomes with pembrolizumab versus chemotherapy for metastatic non-small-cell lung cancer with PD-L1 tumor proportion score ≥ 50% // J. Clin. Oncol. 2021. Vol. 39. N. 21. P. 2339–2349. DOI: https://doi.org/10.1200/JCO.21.00174

  76. Mok T.S.K., Wu Y.L., Kudaba I. et al. Pembrolizumab versus chemotherapy for previously untreated, PD-L1-expressing, locally advanced or metastatic non-small-cell lung cancer (KEYNOTE-042): a randomised, open-label, controlled, phase 3 trial // Lancet. 2019. Vol. 393. P. 1819–1830.

  77. Paz-Ares L., Vicente D., Tafreshi A. et al. A randomized, placebo-controlled trial of pembrolizumab plus chemotherapy in patients with metastatic squamous NSCLC: Protocol-specified final analysis of KEYNOTE-407 // J. Thorac. Oncol. 2020. Vol. 15. P. 1657–1669.

  78. Gadgeel S., Rodríguez-Abreu D., Speranza G. et al. Updated analysis from KEYNOTE-189: pembrolizumab or placebo plus pemetrexed and platinum for previously untreated metastatic nonsquamous non-small-cell lung cancer // J. Clin. Oncol. 2020. Vol. 38. P. 1505–1517.

  79. Langer C.J., Gadgeel S.M., Borghaei H. et al. Carboplatin and pemetrexed with or without pembrolizumab for advanced, non-squamous non-small-cell lung cancer: a randomised, phase 2 cohort of the open-label KEYNOTE-021 study // Lancet Oncol. 2016. Vol. 17. P. 1497–1508.

  80. Borghaei H., Langer C.J., Gadgeel S. et al. 24-month overall survival from KEYNOTE-021 cohort G: pemetrexed and carboplatin with or without pembrolizumab as first-line therapy for advanced nonsquamous non-small cell lung cancer // J. Thorac. Oncol. 2019. Vol. 14. P. 124–129.

  81. Reck M., Ciuleanu T.-E., Dols M.C. et al. Nivolumab (NIVO) + ipilimumab (IPI) + 2 cycles of platinum-doublet chemotherapy (chemo) vs 4 cycles chemo as first-line (1L) treatment (tx) for stage IV/recurrent non-small cell lung cancer (NSCLC): CheckMate 9LA // J. Clin. Oncol. 2020. Vol. 38. Suppl. Abstr. 9501.

  82. Hellmann M.D., Paz-Ares L., Bernabe Caro R. et al. Nivolumab plus ipilimumab in advanced non-small-cell lung cancer // N. Engl. J. Med. 2019. Vol. 381. P. 2020–2031.

  83. Socinski M.A., Jotte R.M., Cappuzzo F. et al. Atezolizumab for first-line treatment of metastatic nonsquamous NSCLC // N. Engl. J. Med. 2018. Vol. 378. P. 2288–2301.

  84. Sezer A., Kilickap S., Gümüş M. et al. LBA52 EMPOWER-Lung 1: phase III first-line (1L) cemiplimab monotherapy vs platinum-doublet chemotherapy (chemo) in advanced non-small cell lung cancer (NSCLC) with programmed cell death-ligand 1 (PD-L1) ≥50% // Ann. Oncol. 2020. Vol. 31. P. S1182–S1183.

  85. Howlader N., Forjaz G., Mooradian M.J. et al. The effect of advances in lung-cancer treatment on population mortality // N. Engl. J. Med. 2020. Vol. 383. P. 640–649.

  86. Garon E.B., Rizvi N.A., Hui R. et al. Pembrolizumab for the treatment of non-small-cell lung cancer // N. Engl. J. Med. 2015. Vol. 372. N. 21. P. 2018–2028.

  87. G. Zalcman, A. Madroszyk Flandin, O. Molinier, C. DAYEN, T. Egenod, et al. 972O - Nivolumab (Nivo) plus ipilimumab (Ipi) 6-months treatment versus continuation in patients with advanced non-small cell lung cancer (aNSCLC): Results of the randomized IFCT-1701 phase III trial Annals of Oncology (2022) 33 (suppl_7): S448-S554. 10.1016/annonc/annonc1064.

  88. Sezer A, Kilickap S, Gümüş M, et al: Cemiplimab monotherapy for first-line treatment of advanced non-small-cell lung cancer with PD-L1 of at least 50%: A multicentre, open-label, global, phase 3, randomised, controlled trial. Lancet. 2021. Vol. 397. P. 592–604,

  89. Horn L., Spigel D., Vokes E. et al. Nivolumab versus docetaxel in previously treated patients with advanced non-small-cell lung cancer: two-year outcomes from two randomized, open-label, phase III trials (CheckMate 017 and CheckMate 057) // J. Clin. Oncol. 2017. Vol. 35. N. 35. P. 3924–3933. DOI: https://doi.org/10.1200/JCO.2017.74.3062 Epub 2017 Oct 12.

  90. Herbst R.S., Garon E.B., Kim D.W. et al. Five Year Survival Update From KEYNOTE-010: Pembrolizumab Versus Docetaxel for Previously Treated, Programmed Death-Ligand 1-Positive Advanced NSCLC. J Thorac Oncol. 2021 Oct. Vol. 16. N. 10. P. 1718–1732. doi: 10.1016/j.jtho.2021.05.001. Epub 2021 May 26. PMID: 34048946.

  91. Herbst R.S., Baas P., Kim D.W. et al. Pembrolizumab versus docetaxel for previously treated, PD-L1-positive, advanced non-small-cell lung cancer (KEYNOTE-010): a randomised controlled trial // Lancet. 2016. Vol. 387. P. 1540–1550.

  92. Fehrenbacher L., Spira A., Ballinger M. et al. Atezolizumab versus docetaxel for patients with previously treated non-small-cell lung cancer (POPLAR): a multicentre, open-label, phase 2 randomised controlled trial // Lancet. 2016. Vol. 387. N. 10 030. P. 1837–1846.

  93. Rittmeyer A., Barlesi F., Waterkamp D. et al.; OAK Study Group. Atezolizumab versus docetaxel in patients with previously treated non-small-cell lung cancer (OAK): a phase 3, open-label, multicenter randomised controlled trial // Lancet. 2017. Vol. 389. P. 255–265.

  94. Popat S., Mellemgaard A., Reck M. et al. Nintedanib plus docetaxel as second-line therapy in patients with non-small-cell lung cancer of adenocarcinoma histology: a network meta-analysis vs new therapeutic options // Future Oncol. 2017. Vol. 13. N. 13. P. 1159–1171. DOI: https://doi.org/10.2217/fon-2016-0493 Epub 2017 Feb 27.

  95. Garon E.B., Ciuleanu T.E., Arrieta O. et al. Ramucirumab plus docetaxel versus placebo for second-line treatment of stage IV non-small-cell lung cancer after disease progression on platinum-based therapy (REVEL): a multicentre, double-blind, randomized phase 3 trial // Lancet. 2014. Vol. 384. N. 9944. P. 665–673. DOI: https://doi.org/10.1016/S0140-6736(14)60845-X Epub 2014 Jun 2. PMID: 24933332.

  96. Wu Y.-L., Mok T.S.K., Han J.-Y., M.-J. Ahn, A. Delmonte et al. Overall survival (OS) from the AURA3 phase III study: Osimertinib vs platinum-pemetrexed (plt-pem) in patients (pts) with EGFR T790M advanced non-small cell lung cancer (NSCLC) and progression on a prior EGFR-tyrosine kinase inhibitor (TKI). Annals of Oncology Volume 30, Supplement 9, November 2019, Page ix158

  97. Solomon B., Besse B., Bauer N. et al. Lorlatinib in patients with ALK-positive non-small-cell lung cancer: results from a global phase 2 study // Lancet Oncol. 2018. Vol. 19. N. 12. P. 1654–1667.

  98. Shaw A.T., Solomon B.J., Besse B. et al. ALK resistance mutations and efficacy of lorlatinib in advanced anaplastic lymphoma kinase-positive non-small-cell lung cancer // J. Clin. Oncol. 2019. Vol. 37. P. 1370–1379. DOI: https://doi.org/10.1200/JCO.18.02236

  99. Planchard D., Besse B., Groen H.J.M. et al. Phase 2 Study of Dabrafenib Plus Trametinib in Patients With BRAF V600E-Mutant Metastatic NSCLC: Updated 5-Year Survival Rates and Genomic Analysis. J Thorac Oncol. 2022 Jan. Vol. 17. N. 1. P 103–115. doi: 10.1016/j.jtho.2021.08.011. Epub 2021 Aug 26. PMID: 34455067.

  100. Wolf J., Setons T., Han J.-Y. et al. Capmatinib (INC280) in METΔex14-mutated advanced non-small cell lung cancer (NSCLC): efficacy data from the phase II GEOMETRY mono-1 study // J. Clin. Oncol. 2019. Vol. 37. Abstr. 9004.

  101. Dy G.K., Govindan R., Velcheti V. et al. Long-Term Outcomes and Molecular Correlates of Sotorasib Efficacy in Patients With Pretreated KRAS G12C-Mutated Non-Small-Cell Lung Cancer: 2-Year Analysis of CodeBreaK 100. J Clin Oncol. 2023. Vol. 41. N. 18. P. 3311–3317. doi: 10.1200/JCO.22.02524. Epub 2023 Apr 25. PMID: 37098232; PMCID: PMC10414711.

  102. Janne P.A., Riely G.J., Gadgeel S.M. et al. Adagrasib in Non-Small-Cell Lung Cancer Harboring a KRASG12C Mutation. N Engl J Med. 2022. Vol. 387. N. 2. P. 120–131. doi: 10.1056/NEJMoa2204619. Epub 2022 Jun 3.

  103. Paz-Ares L., Ciuleanu T.E., Cobo M. et al. First-line nivolumab plus ipilimumab combined with two cycles of chemotherapy in patients with non-small-cell lung cancer (CheckMate 9LA): an international, randomised, open-label, phase 3 trial. Lancet Oncol. 2021. Vol. 22. N. 2. P. 198–211. doi: 10.1016/S1470-2045(20)30641-0. Epub 2021 Jan 18. Erratum in: Lancet Oncol. 2021 Mar. Vol. 22. N. 3. P. e92. PMID: 33476593.

  104. Julie Brahmer, M.D., Karen L. Reckamp, M.D.et al. Nivolumab versus Docetaxel in Advanced Squamous-Cell Non–Small-Cell Lung Cancer N Engl J Med 2015. Vol. 373. P. 123–135. DOI: 10.1056/NEJMoa1504627.

  105. Soria JC, Felip E, Cobo M, Lu S, Syrigos K. et al. LUX-Lung 8 Investigators. Afatinib versus erlotinib as second-line treatment of patients with advanced squamous cell carcinoma of the lung (LUX-Lung 8): an open-label randomised controlled phase 3 trial. Lancet Oncol. 2015. Vol. 16. N. 8. P. 897–907. doi: 10.1016/S1470-2045(15)00006-6. Epub 2015 Jul 5. PMID: 26156651.

  106. Gomez D.R., Blumenschein G.R., Lee J.J. et al. Local consolidative therapy versus maintenance therapy or observation for patients with oligometastatic non-small-cell lung cancer without progression after first-line systemic therapy: a multicentre, randomised, controlled, phase 2 study // Lancet Oncol. 2016. Vol. 17. N. 12. P. 1672–1682. DOI: https://doi.org/10.1016/S1470-2045(16)30532-0 Epub 2016 Oct 24.

  107. Reungwetwattana Th., Nakagawa K., Cho B.Ch. et al. CNS response to osimertinib versus standard EGFR TKI inhibitors in patients with untreated EGFR-mutated advanced non-small-cell lung cancer // J. Clin. Oncol. 2018. Vol. 36. N. 33. P. 3290–3297.

  108. Lan-Lan Pang et al. Investigation of the optimal platinum-based regimen in the postoperative adjuvant chemotherapy setting for early-stage resected non-small lung cancer: a Bayesian network meta-analysis. BMJ Open. 2022. Vol. 12. P. e057098.

  109. Grossi F., Jaśkiewicz P., Ferreira M. et al. Oral vinorelbine and cisplatin as first-line therapy for advanced squamous NSCLC patients: a prospective randomized international phase II study (NAVoTrial 03). Ther Adv Med Oncol. 2021 Jul 16;13:17588359211022905. doi: 10.1177/17588359211022905. PMID: 34349841; PMCID: PMC8287271.

  110. Camerini A., Valsuani C., Mazzoni F., Siclari O., Puccettiю C., Donati, S. Amoroso, D. (2009). Phase II trial of single-agent oral vinorelbine in elderly (≥70 years) patients with advanced non-small-cell lung cancer and poor performance status. Annals of Oncology. Vol. 21. N. 6. 1290–1295. doi:10.1093/annonc/mdp525.doi:10.1093/annonc/mdp525.

  111. Gregory J. Riely, Egbert F. Smit, Myung-Ju Ahn et al. Phase II, Open-Label Study of Encorafenib Plus Binimetinib in Patients With BRAFV600-Mutant Metastatic Non–Small-Cell Lung Cancer Journal of Clinical Oncology 2023. Vol. 41. N. 21. P. 3700–3711.

  112. Moro-Sibilot, D., Smit, E., de Castro Carpeño, J. et al. (2015). Outcomes and resource use of non-small cell lung cancer (NSCLC) patients treated with first-line platinum-based chemotherapy across Europe: FRAME prospective observational study. Lung Cancer. Vol. 88. N. 2. P. 215–222. doi:10.1016/j.lungcan.2015.02.011. 10.1016/j.lungcan.2015.02.011.

Глава 4. Перспективы в лечении немелкоклеточного рака легкого. А.Е. Кузьминов

Таргетная и иммунотерапия НМРЛ не стоят на месте, и каждый год в клинические рекомендации входят все новые препараты и методики лечения НМРЛ. Постоянный поиск драйверных мутаций в аденокарциноме легкого и перспективных ингибиторов дает все больше шансов больным на продолжительную жизнь. Все более значимым при аденокарциноме легкого становится проведение полногеномного секвенирования, что позволяет выявлять редкие, но от этого не менее значимые активирующие мутации, ведь за каждой такой мутацией стоит жизнь больного. Хотелось бы остановиться на наиболее значимых препаратах, входящих в данное время в клиническую практику.

Соторасиб- ингибитор KRAS.

Активирующие мутации в гене KRAS выявляются в 25–30% неплоскоклеточного НМРЛ, что является наиболее распространенным генетическим нарушением в геноме НМРЛ [1–3]. Среди мутаций в гене KRAS наиболее распространенной является мутация G12C , при которой глицин заменяется на цистеин в 12-м кодоне, что выявляется приблизительно в 13% случаев аденокарцином легкого [1].

Белок KRAS представляет собой гуанозинтрифосфатазу и является компонентом многих путей внутриклеточной передачи сигнала. В активном состоянии KRAS связывает гуанозинтрифосфат и превращает его в гуанидиндифосфат. Мутация G12C в генеKRAS приводит к возникновению активной формы KRAS и повышению концентрации связанного с гуанозинтрифосфатом KRAS, что, в свою очередь, приводит к активации онкогенных путей передачи сигнала и неконтролируемому опухолевому росту [4].

Соторасиб представляет собой ковалентный и селективный ингибитор KRASG12C . Соторасиб продемонстрировал противоопухолевую активность в исследовании I фазы у больных с солидными опухолями при наличии мутации KRASG12C , наиболее выраженная эффективность отмечена в группе больных НМРЛ [5].

В исследовании II фазы, в которое включались больные аденокарциномой легкого с наличием мутации KRAS G12с и ранее получившие стандартное лечение, назначение соторасиба в дозе 960 мг 1 раз в день внутрь подтвердило его эффективность [6]. Среди 126 включенных пациентов 81% ранее получили платиносодержащую ХТ в комбинации с PD-1 или PD-L1 ингибиторами. ОЭ был отмечен у 37,1% (46 больных), в том числе у 3,2% (4 больных) - полный эффект. Медиана длительности эффекта составила 11,1 мес. Контроль роста опухоли достигнут у 80,6% (100 больных). МВБП составила 6,8 мес, а МОВ - 12,5 мес. Эффект достигался независимо от величины PD-L1, экспрессии и наличия комутаций в генах STK11 , KEAP1 или TP53 . Наиболее частыми осложнениями были диарея (50,8%), тошнота (31%), слабость (25,4%), артралгия (21,4%), повышение уровня аспартатаминотрансаминазы (АСТ) (21,4%) и аланинаминотрансферазы (АЛТ) (20,6%).

На основании этого исследования соторасиб прошел ускоренную регистрацию FDA в США 28 мая 2021 г. в качестве 2-й линии терапии больных аденокарциномой легкого с мутацией KRAS G12C .

Адаграсиб- ингибитор KRAS.

Как и соторасиб , адаграсиб является селективным ковалентным ингибитором KRASG12C . Однако у адаграсиба есть ряд фармакологических преимуществ: период полувыведения адаграсиба - 23 ч (у соторасиба - 5) и хорошая способность адаграсиба проникать через гематоэнцефалический барьер. Эффективность адаграсиба у больных распространенным НМРЛ с мутацией KRAS G12C и ранее получивших платиносодержащую ХТ и иммунотерапию, была оценена в исследовании II фазы NCT03785249, куда на момент проведения анализа (15.10.2021 г.) были включены 116 пациентов [7]. ОЭ составил 42,9%, медиана длительности эффекта - 8,5 мес, медиана времени без прогрессирования - 6,5 мес, МОВ - 12,6 мес. Среди 33 больных с метастазами в головном мозге ОЭ в головном мозге составил 33,3%.

Наиболее частыми нежелательными явлениями были диарея (70,7%), тошнота (69,8%), слабость (59,5%), рвота (56,9%), анемия (36,2%), одышка (35,3%), повышение креатинина (34,5%) и снижение аппетита (31,9%).

Полученные результаты сопоставимы с эффективностью соторасиба , что, вероятно, также приведет к ускоренной регистрации препарата адаграсиб FDA для применения у больных распространенным НМРЛ с мутацией KRAS G12C .

Мобосертиниб- ингибитор тирозинкиназы EGFR при инсерциях в экзоне 20 гена EGFR.

Инсерции в экзоне 20 гена EGFR - это третья по частоте активирующая мутация в гене EGFR (после делеций в экзоне 19 и мутации L858R в экзоне 21, которые в сумме составляют 85% случаев), частота составляет 9–12%, а среди всех аденокарцином легкого - 2–3% [8, 9].

Длительное время не удавалось подобрать эффективный ингибитор при инсерциях в экзоне 20 гена EGFR , поскольку стандартные ингибиторы тирозинкиназы EGFR были неэффективны и единственным вариантом лечения таких больных была ХТ. Наконец, в 2021 г. в исследовании NCT02716116 получены позитивные данные. Изучали препарат мобосертиниб у больных НМРЛ с инсерциями в экзоне 20 гена EGFR с прогрессированием болезни после 1-й линии платиносодержащей химиотерапии [10]. Это нерандомизированное мультикогортное исследование включало 114 пациентов. ОЭ составил 28%, медиана длительности эффекта - 17,5 мес. Наиболее частыми побочными эффектами были диарея (93%), сыпь (45%), паронихии (39%), анорексия (32%), сухость кожи (31%), тошнота (30%), стоматит (27%), рвота (26%). 15.09.2021 г. мобосертиниб прошел ускоренную регистрацию FDA в США. При этом для более точного и полноценного выявления инсерций в экзоне 20 гена EGFR рекомендуется проводить NGS, а не ПЦР.

Амивантамаб - гуманизированный биспецифический иммуноглобулин G1 c направленным действием против рецепторов EGFR и c-MET.

Амивантамаб с высоким сродством связывается одномоментно с обоими рецепторами, формируя гетеродимер, что препятствует их гомодимеризации и последующей передаче внутриклеточного сигнала [11, 12].

Следует отметить, что в опухолях НМРЛ часто отмечается гиперэкспрессия онкобелка c-MET, а амплификация c-MET выявляется в 5–22% случаев развития резистентности к ингибиторам EGFR [13–16].

Амивантамаб разрабатывался с целью отсрочить возникновение резистентности у больных, не получавших ингибиторы EGFR, и преодолеть уже развившуюся резистентность к ингибиторам EGFR.

Клиническая эффективность амивантамаба при распространенном НМРЛ была оценена в исследовании CHRYSALIS I фазы [17]. В исследование было включено 460 пациентов с метастатическим НМРЛ с активирующими мутациями в гене EGFR с прогрессированием болезни после терапии ингибиторами EGFR или платиносодержащей ХТ, или без них. В когорте пациентов (39 человек) с инсерциями в экзоне 20 гена EGFR 29 пациентов (74%) ранее получали платиносодержащую химиотерапию, 6 (15%) не получали лечения и 4 (10%) получали другое лечение. МВБП составила 8,3 мес. Стандартная химиотерапия позволяет достичь медианы выживаемости без прогрессирования лишь 4 мес [18, 19].

В 2021 г. были представлены обновленные данные по уже 81 включенному в исследование больному с инсерциями в экзоне 20 гена EGFR , ранее получившему платиносодержащую терапию. ОЭ составил 40%, медиана длительности эффекта - 11,1 мес, медиана выживаемости без прогрессирования - 8,3 мес и МОВ - 22,8 мес [20]. 21.05.2021 г. на основании этих данных проведена ускоренная регистрация препарата FDA для больных с инсерциями в экзоне 20 гена EGFR и с прогрессированием болезни после платиносодержащей ХТ.

Наиболее частыми побочными эффектами (≥20%) были сыпь, инфузионные реакции, паронихии, скелетно-мышечная боль, одышка, тошнота, слабость, отеки, стоматит, кашель, запоры и рвота.

Дакомитиниб - эффективный, необратимый высокоселективный ингибитор тирозинкиназы EGFR.

Дакомитиниб ингибирует сигнал от гомодимеров и гетеродимеров всех типов рецепторов семейства EGFR (HER1, HER2, HER4). В исследовании ARCHER 1050 было продемонстрировано достоверное увеличение выживаемости без прогрессирования у больных аденокарциномой легкого с активирующими мутациями в гене EGFR при применении дакомитиниба в сравнении с гефитинибом в 1-й линии лечения [21]. МВБП составила 14,7 мес в группе дакомитиниба и 9,2 мес в группе гефитиниба. Основными побочными эффектами терапии дакомитинибом явились акнеформный дерматит и диарея. В небольшой ретроспективной оценке (14 больных) была продемонстрирована эффективность дакомитиниба при метастатическом поражении головного мозга у больных НМРЛ с активирующими мутациями в гене EGFR [22]. Также есть данные об эффективности дакомитиниба у пациентов с редкими активирующими мутациями в гене EGFR [23–26].

27 сентября 2018 г. дакомитиниб был одобрен FDA для терапии распространенного НМРЛ с активирующими мутациями в гене EGFR - делецией в экзоне 19 и мутацией L858R в экзоне 21.

Ингибиторы C-MET.

C-MET - это рецептор фактора роста гепатоцитов с тирозинкиназной активностью, который вовлечен в процессы пролиферации и жизнеобеспечения клеток. Онкогенные геномные изменения в гене MET включают пропуск 14 экзона, амплификацию генаMET и гиперэкспрессию белка MET. Геномные изменения в гене MET , как правило, не сочетаются с мутациями в генах BRAF , EGFR , транслокациями генов ALK и ROS1 [27]. В то же время пропуск 14 экзона и амплификация гена MET могут сопутствовать друг другу. Пропуск 14 экзона в генеMET выявляется в 3–4% случаев аденокарциномы легкого и в 1–2% случаев других гистологических типов НМРЛ [28, 29]. Пропуск экзона 14 в генеMET чаще встречается у пожилых некурящих женщин [30]. При амплификации MET есть вероятность эффекта на иммунотерапию [30].

В многоцентровом нерандомизированном открытом исследовании GEOMETRY (NCT02414139) была оценена эффективность ингибитора cMET капматиниба у 160 пациентов с метастатическим НМРЛ и пропуском 14 экзона в гене MET [31]. Капматиниб назначался в дозе 400 мг два раза в день внутрь. Среди 60 больных, ранее не получавших лечение, ОЭ составил 68%, а медиана длительности эффекта - 16,6 мес. Среди 100 пациентов, ранее получавших лечение, ОЭ составил 44%, а медиана длительности эффекта - 9,7 мес. Наиболее частыми побочными эффектами капматиниба были отеки, тошнота, костно-мышечные боли, слабость, рвота, одышка, кашель и сниженный аппетит. На основании этих данных 6 мая 2020 г. капматиниб получил одобрение FDA на применение у пациентов с метастатическим НМРЛ и пропуском 14 экзона в гене MET , предпочтительно в первую линию терапии.

03 февраля 2021 г. FDA одобрило еще один препарат для лечения больных распространенным НМРЛ с пропуском 14 экзона в гене MET - это тепотиниб . Тепотиниб значительно превысил эффективность химиотерпии и показал сопоставимые с капматинибом результаты. В многоцентровом, открытом, нерандомизированном, мультикогортном исследовании VISION тепотиниб в дозе 450 мг в день внутрь получили 152 пациента с распространенным НМРЛ и пропуском 14 экзона в гене MET [32]. Среди 69 пациентов, ранее не получавших лечение, ОЭ составил 43%, а медиана длительности эффекта составила 10,8 мес. Среди 83 пациентов, ранее получивших лечение, ОЭ составил также 43%, а медиана длительности эффекта -11,1 мес. Побочные эффекты тепотиниба включают отеки, слабость, тошноту, диарею, скелетно-мышечную боль и одышку. Также тепотиниб может вызывать интерстициальную болезнь легких и гепатотоксичность.

Ингибиторы RET.

RET - это рецептор с тирозинкиназной активностью, который участвует в регуляции пролиферации и дифференцировки клеток. Реаранжировки гена RET происходят между геном RET и другими доменами, в особенности это касается доменов KIF5B и домена, содержащего спиральную катушку 6 (CCDC6 ), что приводит к гиперэкспрессии белка RET [32, 33]. Реаранжировки RET встречаются в 1–2% случаев НМРЛ и более характерны для аденокарциномы [33–37]. При этом реаранжировка RET встречается как у курильщиков, так и у некурящих. Для определения реаранжировки RET могут быть использованы методы NGS, FISH и ПЦР. При наличии реаранжировки гена RET доказана эффективность препаратов селперкатиниб и пралсетиниб .

Эффективность селперкатиниба была продемонстрирована в исследовании LIBRETTO-001 (NCT03157128) - это многоцентровое открытое мультикогортное исследование, в котором была оценена эффективность селперкатиниба у больных солидными опухолями с наличием реаранжировки гена RET , в том числе у больных НМРЛ [38]. В это исследование было включено 105 больных НМРЛ, которые ранее получили платиносодержащую ХТ. ОЭ составил 64%, а медиана длительности эффекта - 17,5 мес. Среди больных НМРЛ, ранее не получавших лечение, а их было 39, ОЭ составил 85%. У больных НМРЛ с поражением ЦНС (11 человек) ОЭ в головном мозге составил 91%. Рекомендованная доза селперкатиниба на основании данных I фазы исследования составила 160 мг 2 раза в день внутрь. Наиболее частыми нежелательными явлениями III и IV степени были артериальная гипертензия (14%), повышение АЛТ (12%), повышение АСТ (10%), гипонатриемия (6%) и лимфопения (6%). 21 сентября 2022 г. селперкатиниб был одобрен FDA для лечения больных распространенными солидными опухолями с реаранжировкой гена RET и прогрессированием после ранее проведенной стандартной терапии или не имеющих адекватной альтернативной терапии первой линии.

Другой ингибитор RET пралсетиниб был изучен в исследовании ARROW - это мультикогортное открытое исследование I–II фаз при распространенных солидных опухолях с реаранжировкой гена RET [39]. В это исследование были включены больные НМРЛ с прогрессированием болезни после платиносодержащей ХТ или не получавшие лечение в связи с невозможностью назначить стандартное лечение. Всего в это исследование было включено 233 больных НМРЛ с реаранжировкой гена RET , доза пралсетиниба составляла 400 мг один раз в день внутрь. Первая промежуточная оценка эффективности пралсетиниба была оценена у 87 больных НМРЛ, ранее получавших платиносодержащую ХТ, и у 27 больных НМРЛ, не получавших лечение. ОЭ у ранее получавших лечение больных НМРЛ составил 61%, а ранее не получавших лечение - 70%. Основными побочными эффектами 3-й и 4-й степени были нейтропения, артериальная гипертензия и анемия.

На основании этих данных 04 сентября 2020 г. FDA одобрило применение пралсетиниба у больных распространенным НМРЛ с реаранжировкой гена RET .

Позднее появились обновленные данные по эффективности пралсетиниба в исследовании ARROW. МВБП составила 13 мес у ранее получавших лечение больных НМРЛ и 16,5 мес у не получавших лечение [40].

Ларотректиниб - это первый в своем классе высокоселективный ингибитор гибридных (слитых) генов NTRK 1/2/3.

Ларотректиниб демонстрирует выраженное ингибирование АТФ, связывающейся с каталитическими доменами рецепторов TRKA, TRKB и TRKC, при этом демонстрирует низкое сродство к тирозинкиназам других рецепторов [41, 42]. При первом объединенном анализе трех исследований I и II фазы (NCT02122913, NCT02637687 и NCT02576431), включавшем 55 пациентов с различными солидными опухолями и наличием гибридных генов NTRK , была достигнута частота ОЭ в 75%, включая 13% полных эффектов [43]. Эффективность ларотректиниба не зависела от типа опухоли, возраста больного, типа гена NTRK и гена-партнера. При этом переносимость терапии ларотректинибом была вполне удовлетворительная. Наиболее частыми НЯ 3–4-й ст. были анемия (11%), повышение АСТ или АЛТ (7%), прибавка в весе (7%) и снижение нейтрофилов (7%).

26.11.2018 ларотректиниб был одобрен FDA для лечения больных с распространенными солидными опухолями (включая НМРЛ) с наличием гибридных генов NTRK 1/2/3 .

Энтректиниб - ингибитор тирозинкиназы при транслокациях генов NTRK, ROS1 и ALK.

Энтректиниб является ингибитором тирозикиназы гибридных нейротрофических TRK генов (тропомиозиновая рецепторная киназа). Эффективность энтректиниба при гибридных (слитых) генах NTRK при распространенном НМРЛ была оценена в нескольких исследованиях I и II фаз ( STARTRK-2, STARTRK-1 и ALKA-372-001) [44]. В этих исследованиях приняло участие 10 больных НМРЛ с наличием гибридного гена NTRK . Эффективность энтректиниба составила 70%, при этом большинство из этих больных ранее получали одну или несколько линий терапии. У 6 больных с метастатическим поражением головного мозга эффективность энтректиниба в головном мозге составила 67%. Основными побочными эффектами 3-й и 4-й степени при применении энтректиниба явились анемия и прибавка в весе. Таким образом, энтректиниб может быть использован как в первую, так и в последующие линии терапии, но предпочтительно его использование в первую линию лечения больных НМРЛ с наличием гибридного гена NTRK 1/2/3.

Помимо TRK энтректиниб является эффективным ингибитором тирозинкиназы при транслокации генов ALK и ROS1 .

В тех же исследованиях, указанных выше, по изучению эффективности энтректиниба при гибридных генах NTRK (STARTRK-2, STARTRK-1 и ALKA-372-001), изучалась и эффективность энтректиниба при транслокации гена ROS1 у больных распространенным НМРЛ [45]. В этих исследованиях приняло участие 53 ранее не получавших лечение больных НМРЛ с транслокацией гена ROS1, ОЭ составил 77%, объективный эффект в головном мозге составил 55%. Серьезные нежелательные явления включали неврологические расстройства (3%) и кардиотоксичность (2%). Энтректиниб рекомендован к применению как в качестве первой линии лечения больных НМРЛ с траснлокацией гена ROS1, так и при прогрессировании на кризотинибе и церитинибе.

15 августа 2019 г. энтректиниб был одобрен FDA при различных солидных опухолях (в том числе НМРЛ) при наличии транслокации генов NTRK , а также при транслокации гена ROS1 у больных распространенным НМРЛ.

Лорлатиниб - селективный ингибитор тирозинкиназы рецепторов ALK и ROS1 III поколения.

Лорлатиниб был разработан с целью улучшенного проникновения через гематоэнцефалический барьер вследствие угнетения функции мембранного белка переносчика Р-гликопротеина. При применении лорлатиниба достигаются высокие его концентрации в спинномозговой жидкости - соотношение концентрации с плазмой составляет 0,75, а период полувыведения из спинномозговой жидкости - 19–28 ч. В исследовании I фазы с эскалацией дозы лорлатиниба была подтверждена как системная, так и интракраниальная его эффективность у больных НМРЛ с транслокацией генов ALK и ROS1 и ранее получивших не менее 2 линий лечения ингибиторами ALK/ROS1 [46]. ОЭ в данной группе больных составил 46%, а МВБП - 9,6 мес. Наиболее частыми НЯ были гиперхолестеринемия (72%), гипертриглицеридемия (39%), периферическая нейропатия (39%) и периферические отеки (39%). Когнитивные, речевые расстройства и изменение настроения у 39% больных носили транзиторный и обратимый характер. На основании этих данных FDA в ноябре 2018 г. одобрило применение лорлатиниба в дозе 100 мг в день внутрь у больных НМРЛ с транслокацией ALK , ранее получивших лечение кризотинибом и как минимум еще одним ингибитором тирозинкиназы ALK или получивших в первую линию лечения алектиниб или церитиниб.

В исследовании II фазы была оценена эффективность лорлатиниба у ранее не получавших лечение больных НМРЛ с транслокацией гена ALK [47]. У 30 включенных больных ОЭ достиг 90%, при этом интракраниальный ОЭ составил 67%. В исследовании III фазы CROWN оценивается эффективность лорлатиниба в сравнении с кризотинибом у ранее не получавших лечение больных НМРЛ с транслокацией гена ALK [48]. При промежуточной оценке данных на 20 сентября 2021 г. медиана наблюдения составила 36,7 мес в группе лорлатиниба и 29,3 мес в группе кризотиниба. МВБП для лорлатиниба не была достигнута, а для кризотиниба составила 9,3 мес. Трехлетняя выживаемость без прогрессирования составила 64% для лорлатиниба и 19% для кризотиниба.

4 марта 2021 г. FDA расширило показания для лорлатиниба, разрешив его применение в составе 1-й линии лечения больных распространенным НМРЛ с транслокацией гена ALK .

Бригатиниб - ингибитор тирозинкиназы рецептора ALK II поколения.

Бригатиниб также обладает ингибирующей активностью при транслокации гена ROS1 , мутации T790M в экзоне 20 гена EGFR , мутациях в генах IGFR и FLT3.

В рандомизированном исследовании III фазы ALTA-1L была оценена эффективность бригатиниба в сравнении с кризотинибом у больных распространенным НМРЛ с транслокацией гена ALK . При второй промежуточной оценке в группе бригатиниба МВБП составила 29,4 мес против 9,2 мес в группе кризотиниба [49]. 22 мая 2020 г. (уже после первой промежуточной оценки) FDA одобрило применение бригатиниба в качестве 1-й линии лечения больных распространенным НМРЛ с транслокацией гена ALK .

При приеме бригатиниба наиболее частыми нежелательными явлениями были повышение креатинфосфокиназы (39%), кашель (25%), артериальная гипертензия (23%), повышение липазы (19%). Характерным стало раннее (в течение 14 дней от начала приема препарата) развитие интерстициальной болезни легких или пневмонита у 5% больных. В связи с этим серьезным осложнением бригатиниб начинают принимать в дозе 90 мг в течение недели с последующим увеличением до 180 мг при удовлетворительной переносимости.

Литература

  1. Biernacka A., Tsongalis P.D., Peterson J.D. et al. The potential utility of re-mining results of somatic mutation testing: KRAS status in lung adenocarcinoma // Cancer Genet. 2016. Vol. 209. Р. 195–198.

  2. Riely G.J., Kris M.G., Rosenbaum D. et al. Frequency and distinctive spectrum of KRAS mutations in never smokers with lung adenocarcinoma // Clin. Cancer Res. 2008. Vol. 14. Р. 5731–5734.

  3. Boch C., Kollmeier J., Roth A. et al. The frequency of EGFR and KRAS mutations in non-small cell lung cancer (NSCLC): routine screening data for central Europe from a cohort study // BMJ Open. 2013. Vol. 3. N. 4. Article ID e002560.

  4. Ostrem J.M., Peters U., Sos M.L. et al. K-Ras(G12C) inhibitors allosterically control GTP affinity and effector interactions // Nature. 2013. Vol. 503. Р. 548–551.

  5. Hong D.S., Fakih M.G., Strickler J.H. et al. KRASG12C inhibition with sotorasib in advanced solid tumors // N. Engl. J. Med. 2020. Vol. 383. Р. 1207–1217.

  6. Skoulidis F., Li B.T., Dy G.K. et al. Sotorasib for lung cancers with KRAS p.G12C mutation // N. Engl. J. Med. 2021. Vol. 384. Р. 2371–2381. DOI: https://doi.org/10.1056/NEJMoa2103695

  7. Jänne P.A., Riely, G.J. et al. Adagrasib in non-small-cell lung cancer harboring a KRASG12C mutation // N. Engl. J. Med. 2022. Vol. 387. Р. 120–131.

  8. Arcila M.E., Nafa K., Chaft J.E. et al. EGFR exon 20 insertion mutations in lung adenocarcinomas: prevalence, molecular heterogeneity, and clinicopathologic characteristics // Mol. Cancer Ther. 2013. Vol. 12. Р. 220–229.

  9. Riess J.W., Gandara D.R., Frampton G.M. et al. Diverse EGFR exon 20 insertions and co-occurring molecular alterations identified by comprehensive genomic profiling of NSCLC // J. Thorac. Oncol. 2018. Vol. 13. Р. 1560–1568.

  10. Zhou C., Ramalingam S.S., Kim T.M. et al. Treatment outcomes and safety of mobocertinib in platinum-pretreated patients with EGFR exon 20 insertion-positive metastatic non-small cell lung cancer: a phase 1/2 open-label nonrandomized clinical trial // JAMA Oncol. 2021. Vol. 7. N. 12. Article ID e214761. DOI: https://doi.org/10.1001/jamaoncol.2021.4761

  11. Jarantow S.W., Bushey B.S., Pardinas J.R. et al. Impact of cell-surface antigen expression on target engagement and function of an epidermal growth factor receptor × c-MET bispecific antibody // J. Biol. Chem. 2015. Vol. 290. Р. 24 689–24 704.

  12. Moores S.L., Chiu M.L., Bushey B.S. et al. A novel bispecific antibody targeting EGFR and cMet is effective against EGFR inhibitor-resistant lung tumors // Cancer Res. 2016. Vol. 76. Р. 3942–3953.

  13. Matsubara D., Ishikawa S., Sachiko O. et al. Co-activation of epidermal growth factor receptor and c-MET defines a distinct subset of lung adenocarcinomas // Am. J. Pathol. 2010. Vol. 177. Р. 2191–2204.

  14. Wang Q., Yang S., Wang K., Sun S.-Y. MET inhibitors for targeted therapy of EGFR TKI-resistant lung cancer // J. Hematol. Oncol. 2019. Vol. 12. Р. 63.

  15. Grugan K.D., Dorn K., Jarantow S.W. et al. Fc-mediated activity of EGFR x c-Met bispecific antibody JNJ-61186372 enhanced killing of lung cancer cells // MAbs. 2017. Vol. 9. Р. 114–126.

  16. Guo B., Cen H., Tan X. et al. Prognostic value of MET gene copy number and protein expression in patients with surgically resected non-small cell lung cancer: a meta-analysis of published literatures // PLoS One. 2014. Vol. 9. Article ID e99399.

  17. ClinicalTrials.gov. Study of Amivantamab, a Human Bispecific EGFR and cMet Antibody, in Participants with Advanced Non-Small Cell Lung Cancer (CHRYSALIS): NCT02609776. URL: https://clinicaltrials.gov/ct2/show/NCT02609776 (date of access June 28, 2021).

  18. Wang Y., Yang G., Li J. et al. Real-world treatment outcome of advanced Chinese NSCLC EGFR exon 20 insertion patients // J. Clin. Oncol. 2019. Vol. 37. Suppl. 15. P. 9043.

  19. Wu J.-Y., Yu C.-J., Shih J.-Y. Effectiveness of treatments for advanced non–small-cell lung cancer with exon 20 insertion epidermal growth factor receptor mutations // Clin. Lung Cancer. 2019. Vol. 20. Р. e620–630.

  20. Sabari J.K., Shu C.A, Park K. et al. Amivantamab in post-platinum EGFR exon 20 insertion mutant non-small cell lung cancer // 2020 World Conference on Lung Cancer. Presented January 29, 2021. IASLC.

  21. Wu Y.L., Cheng Y., Zhou X. et al. Dacomitinib versus gefitinib as first-line treatment for patients with EGFR-mutation-positive non-small-cell lung cancer (ARCHER 1050): a randomised, open-label, phase 3 trial // Lancet Oncol. 2017. Vol. 18. N. 11. Р. 1454–1466. DOI: https://doi.org/10.1016/S1470-2045(17)30608-3

  22. Peng W., Pu X., Jiang M. et al. Dacomitinib induces objective responses in metastatic brain lesions of patients with EGFR-mutant non-small-cell lung cancer: a brief report // Lung Cancer. 2021. Vol. 152. Р. 66–70. DOI: https://doi.org/10.1016/j.lungcan.2020.12.008

  23. Jänne P.A., Boss D.S., Camidge D.R. et al. Phase I dose-escalation study of the pan-HER inhibitor, PF299804, in patients with advanced malignant solid tumors // Clin. Cancer Res. 2011. Vol. 17. N. 5. Р. 1131–1139. DOI: https://doi.org/10.1158/1078-0432.CCR-10-1220

  24. Reckamp K.L., Giaccone G., Camidge D.R. et al. A phase 2 trial of dacomitinib (PF-00299804), an oral, irreversible pan-HER (human epidermal growth factor receptor) inhibitor, in patients with advanced non-small cell lung cancer after failure of prior chemotherapy and erlotinib // Cancer. 2014. Vol. 120. N. 8. Р. 1145–1154. DOI: https://doi.org/10.1002/cncr.28561

  25. Kris M.G., Camidge D.R., Giaccone G. et al. Targeting HER2 aberrations as actionable drivers in lung cancers: phase II trial of the pan-HER tyrosine kinase inhibitor dacomitinib in patients with HER2-mutant or amplified tumors // Ann. Oncol. 2015. Vol. 26. N. 7. P. 1421–1427. DOI: https://doi.org/10.1093/annonc/mdv186

  26. Nishino M., Suda K., Kobayashi Y. et al. Effects of secondary EGFR mutations on resistance against upfront osimertinib in cells with EGFR-activating mutations in vitro // Lung Cancer. 2018. Vol. 126. Р. 149–155. DOI: https://doi.org/10.1016/j.lungcan.2018.10.026

  27. Frampton G.M., Ali S.M., Rosenzweig M. et al. Activation of MET via diverse exon 14 splicing alterations occurs in multiple tumor types and confers clinical sensitivity to MET inhibitors // Cancer Discov. 2015. Vol. 5. Р. 850–859.

  28. Paik P.K., Drilon A., Fan P.D. et al. Response to MET inhibitors in patients with stage IV lung adenocarcinomas harboring MET mutations causing exon 14 skipping // Cancer Discov. 2015. Vol. 5. Р. 842–849.

  29. Vuong H.G., Ho A.T.N., Altibi A.M.A. et al. Clinicopathological implications of MET exon 14 mutations in non-small cell lung cancer — a systematic review and meta-analysis // Lung Cancer. 2018. Vol. 123. Р. 76–82.

  30. Sabari J.K., Leonardi G.C., Shu C.A. et al. PD-L1 expression, tumor mutational burden, and response to immunotherapy in patients with MET exon 14 altered lung cancers // Ann. Oncol. 2018. Vol. 29. Р. 2085–2091.

  31. Wolf J., Setons T., Han J.-Y. et al. Capmatinib (INC280) in METΔex14-mutated advanced non-small cell lung cancer (NSCLC): efficacy data from the phase II GEOMETRY mono-1 study // J. Clin. Oncol. 2019. Vol. 37. Abstr. 9004.

  32. Paik P.K., Felip E., Veillon R. et al. Tepotinib in non-small-cell lung cancer with MET exon 14 skipping mutations // N. Engl. J. Med. 2020. Vol. 383. Р. 931–943.

  33. Ferrara R., Auger N., Auclin E., Besse B. Clinical and translational implications of RET rearrangements in non-small cell lung cancer // J. Thorac. Oncol. 2018. Vol. 13. Р. 27–45.

  34. Michels S., Scheel A.H., Scheffler M. et al. Clinicopathological characteristics of RET rearranged lung cancer in European patients // J. Thorac. Oncol. 2016. Vol. 11. Р. 122–127.

  35. Takeuchi K., Soda M., Togashi Y. et al. RET, ROS1 and ALK fusions in lung cancer // Nat. Med. 2012. Vol. 18. Р. 378–381.

  36. Tsuta K., Kohno T., Yoshida A. et al. RET-rearranged non-small-cell lung carcinoma: a clinicopathological and molecular analysis // Br. J. Cancer. 2014. Vol. 110. Р. 1571–1578.

  37. Gainor J.F., Curigliano G., Kim D.-W. et al. Pralsetinib for RET fusion-positive non-small-cell lung cancer (ARROW): a multi-cohort, open-label, phase 1/2 study // Lancet Oncol. 2021. Vol. 22. Р. 959–969.

  38. Drilon A., Oxnard G.R., Tan D.S.W. et al. Efficacy of selpercatinib in RET fusion-positive non-small-cell lung cancer // N. Engl. J. Med. 2020. Vol. 383. N. 9. P. 813–824.

  39. Gainor J.F., Curigliano G., Kim D.-W. et al. Pralsetinib for RET fusion-positive non-small-cell lung cancer (ARROW): a multi-cohort, open-label, phase 1/2 study // Lancet Oncol. 2021. Vol. 22. N. 7. P. 959–969.

  40. Griesinger F., Curigliano G., Thomas M. et al. Safety and efficacy of pralsetinib in RET fusion-positive non-small-cell lung cancer including as first-line therapy: update from the ARROW trial // Ann. Oncol. 2022. Vol. 33. N. 11. Р. 1168–1178. DOI: https://doi.org/10.1016/j.annonc.2022.08.002

  41. Cocco E., Scaltriti M., Drilon A. NTRK fusion-positive cancers and TRK inhibitor therapy // Nat. Rev. Clin. Oncol. 2018. Vol. 15. N. 12. Р. 731–747.

  42. Vaishnavi A., Capelletti M., Le A.T. et al. Oncogenic and drug-sensitive NTRK1 rearrangements in lung cancer // Nat. Med. 2013. Vol. 19. N. 11. Р. 1469–1472.

  43. Drilon A., Laetsch T.W., Kummar S. et al. Efficacy of larotrectinib in TRK fusion-positive cancers in adults and children // N. Engl. J. Med. 2018. Vol. 378. Р. 731–739.

  44. Doebele R.C., Paz-Ares L., Farago A.F. et al. Entrectinib in NTRK fusion-positive non-small cell lung cancer (NSCLC): integrated analysis of patients enrolled in three trials (STARTRK-2, STARTRK-1 and ALKA-372-001) // AACR Annual Meeting. Atlanta, GA, 2019. Abstr. CT131.

  45. Drilon A., Siena S., Dziadziuszko R. et al. Entrectinib in ROS1 fusion-positive non-small-cell lung cancer: integrated analysis of three phase 1-2 trials // Lancet Oncol. 2020. Vol. 21. N. 2. Р. 261–270.

  46. Shaw A.T., Felip E., Bauer T.M. et al. Lorlatinib in non-small-cell lung cancer with ALK or ROS1 rearrangement: an international, multicentre, open-label, single-arm first-in-man phase 1 trial // Lancet Oncol. 2017. Vol. 18. N. 12. P. 1590–1599.

  47. Solomon B.J., Besse B., Bauer T.M. et al. Lorlatinib in patients with ALK-positive non-small-cell lung cancer: results from a global phase 2 study // Lancet Oncol. 2018. Vol. 19. N. 12. P. 1654–1667.

  48. Solomon B.J., Bauer T.M., Mok T.S.K. et al. Efficacy and safety of first-line lorlatinib versus crizotinib in patients with advanced, ALK-positive non-small-cell lung cancer: updated analysis of data from the phase 3, randomised, open-label CROWN study // Lancet Respir. Med. 2023. Vol. 11. N. 4. P. 354–366.

  49. Camidge D.R., Kim H.R., Ahn M.J. et al. Brigatinib versus crizotinib in advanced ALK inhibitor-naive ALK-positive non-small cell lung cancer: second interim analysis of the phase III ALTA-1L trial // J. Clin. Oncol. 2020. Vol. 38. P. 3592–3603.

Глава 5. Мелкоклеточный рак легкого. М.Б. Бычков, В.А. Горбунова

МРЛ - особая форма РЛ, который в начале 1970-х гг. был выделен в отдельную группу благодаря необычному клиническому течению, быстрому росту, раннему метастазированию, высокой чувствительности к ХТ и ЛТ. МРЛ встречается почти исключительно у пациентов с воздействием табака в анамнезе. Он прочно ассоциируется с активным курением (2–3 пачки сигарет в день).

В 1960–1980-х гг. МРЛ составлял 20–25% всех видов РЛ. Однако за последние 25–30 лет отмечается снижение его частоты до 15%, что связывают с активной борьбой с курением в США и Европе.

Роль ионизирующей радиации в этиологии МРЛ доказана при изучении заболеваемости шахтеров урановых рудников США, где МРЛ был выявлен у 70% среди заболевших РЛ, а также при обследовании большого числа людей, пострадавших при атомной бомбардировке Хиросимы и Нагасаки. Статистически достоверным оказалось лишь увеличение заболеваемости МРЛ.

Наиболее сильными канцерогенами являются хлорметильные эфиры. Среди лиц, заболевших РЛ в результате воздействия этих эфиров, у 68% развился МРЛ, у 18% - аденокарцинома и у 4% - ПКР [1, 2].

Морфология мелкоклеточного рака легкого

Согласно современным представлениям (ВОЗ, 2015), МРЛ входит в группу эпителиальных бронхопульмональных нейроэндокринных опухолей. Все нейроэндокринные опухоли легкого являются злокачественными новообразованиями и представлены четырьмя основными подтипами: типичный карциноид, атипичный карциноид, крупноклеточный нейроэндокринный рак (КНЭР) и МРЛ.

Типичный карциноид и атипичный карциноид - это высокодифференцированные нейроэндокринные опухоли с низкой степенью злокачественности (G1 и G2), а КНЭР и МРЛ - низкодифференцированные нейроэндокринные карциномы с высокой степенью злокачественности. МРЛ является независимой нозологической категорией в структуре РЛ и по частоте занимает 3-е место после ПКР и аденокарциномы легкого.

Для точной идентификации МРЛ необходимо проводить ИГХ опухоли. Для подтверждения диагноза МРЛ следует доказать одновременно эпителиальную и нейроэндокринную природу опухоли; основными маркерами являются панцитокератин, синаптофизин, хромогранин А, фактор транскрипции щитовидной железы 1, CD56, индекс пролиферации (Ki-67) - от 50 до 100%, как правило, 80–90%, INSM-1. Разработка молекулярно-генетической классификации МРЛ позволила выделить 4 подтипа с предположительной идентификацией перспективных терапевтических подходов: SCLC A - ингибиторы DDL3 и BCL2, SCLC-N - ингибиторы Aurora kinase и WEE-1, SCLC-P - ингибиторы IGF1R, SCLC-Y - химиорезистентный. Также выделены на основании генных характеристик 2 типа крупноклеточного рака легкого: КРЛ, обогащенный RB1–позитивными клетками, который должен быть лечен как НМРЛ, и КНЭР, обогащенный RB1–негативными клетками опухоли, его нужно лечить как МРЛ.

Развитие геномных характеристик при НЭН.

Разделение МРЛ на несколько морфологических подтипов:

Молекулярный подтип

SCLC-A,

SCLC-N,

SCLC-P,

SCLC-Y

Мутационный профиль

TP53 и RB1 инактивация

Профили экспрессии

NE phenotype

NE phenotype

Non NE phenotype

Non NE phenotype

MYCL1

MYC

IGF1R

RB1

DLL3

INSM1

NOTCH

NOTCH

BCL2

(NKX2-1

REST

REST

RET

DLL3+/–)

EMT

EMT

SOX2

TTF1 INSM1

Терапевтическое значение

Ингибиторы

Ингибиторы

Ингибиторы

Химиорезистенты

DLL3 и BCL2

Aurora kinase

IGF1R

and WEE-1

Для GEP-NEO наиболее распространенными целевыми мишенями могут быть: BRAF V 600E; KRAS G12S; BRCA 1/2;MSI; TMB

Материалом для гистологического исследования при МРЛ нередко являются метастатические опухоли (в лимфоузлах и других органах), которые могут быть первой презентацией заболевания. При исследовании метастазов МРЛ без выявленного первичного очага возникает необходимость определить первичную локализацию. Чаще всего МРЛ возникает в легком: более чем 95% мелкоклеточных карцином возникают в легком, крайне редко мелкоклеточный рак появляется в таких внелегочных локализациях, как мочевой пузырь, предстательная железа, пищевод, желудок, толстая кишка, поджелудочная железа, шейка матки. В последние годы сложилось впечатление, что увеличивается статистика внелегочных локализаций мелкоклеточного рака. Однако это требует статистического подтверждения. Дифференциальный диагноз метастатического МРЛ без выявленного первичного очага требует в первую очередь рассмотрения возможности легочного происхождения опухоли.

Стадирование мелкоклеточного рака легкого

Система TNM, которая существовала с 1960 г. для НМРЛ, не имела прогностической ценности для МРЛ из-за очень низкой частоты I и II стадий, а также в связи с тем, что без ХТ у пациентов с МРЛ была очень малая выживаемость. В плацебо-контролируемом исследовании Veterans Administation Lung Study Group разделила МРЛ на две группы с учетом того, можно облучать зону поражения или нет.

  • К локализованной стадии относится заболевание, которое ограничено одним гемитораксом, может быть облучено одним полем, в том числе у пациентов с медиастинальными и ипсилатеральными ЛУ. Исключались пациенты с опухолевым плевритом и перикардитом, метастазами в контралатеральных надключичных ЛУ и в ЛУ корня другого легкого.

  • К распространенной стадии относили больных, у которых заболевание вышло за пределы гемиторакса, включая пациентов с опухолевым плевритом и перикардитом и с отдаленными метастазами.

В 2009 г. Международная ассоциация по изучению РЛ предложила стадировать МРЛ также по системе TNM, в качестве основы был взят анализ историй болезни около 10 000 больных. Анализ показал, что стадирование по TNM дает лучшую информацию о зависимости выживаемости больных МРЛ от стадии заболевания. Включение этих рекомендаций в VII редакцию системы ТNМ требует стратификации больных МРЛ в клинических исследованиях по стадиям как при хирургических, так и при комбинированных методах лечения, при ретроспективном анализе - для сравнения результатов лечения и выработки рекомендаций для будущих исследований.

Прогностические факторы

Стадия болезни, определяющая терапевтические возможности, является основным прогностическим фактором .

Больные с локализованной стадией МРЛ имеют достоверно лучший прогноз по сравнению с больными с распространенной стадией (рМРЛ). Медиана выживаемости больных с локализованной стадией МРЛ при использовании комбинации ХТ и ЛТ в оптимальном режиме составляет 16–24 мес при 2-летней (40–50%) и 5-летней (5–10%) выживаемости. У группы больных с локализованной стадией МРЛ, начавших лечение в хорошем общем состоянии, 5-летняя выживаемость равна 25%. Только эти больные имеют шансы на полное излечение. Выживаемость больных с рМРЛ следующая: 1 год после постановки диагноза живут 44% больных, 1,5 года - 24%, 2 года - 12%, 3 года - 6%, от 3,5 до 5,0 лет - 4% больных.

Кроме локализованного процесса, благоприятным прогностическим признаком при МРЛ является хорошее общее состояние и женский пол. Другие положительные прогностические признаки - возраст меньше 70 лет, нормальные показатели лактатдегидрогеназы и креатинина.

Клиническая картина мелкоклеточного рака легкого

При МРЛ клинические проявления можно условно разделить на симптомы, обусловленные наличием основной опухоли, и регионарных и отдаленных метастазов. К 1-й группе относятся кашель, боли в грудной клетке, одышка, пневмония. Кровохарканье при МРЛ встречается значительно реже, чем при плоскоклеточном. Вероятно, это связано с тем, что МРЛ характеризуется подслизистым ростом.

Среди симптомов, обусловленных наличием регионарных метастазов, следует отметить осиплость голоса и синдром сдавления верхней полой вены. При МРЛ метастатические узлы в средостении имеют тенденцию к образованию массивного конгломерата, который может вызвать дисфагию, связанную со сдавлением или прорастанием пищевода метастатическими узлами, а иногда с прорастанием в перикард, что приводит к появлению жидкости в полости перикарда. В таких случаях рентгенологически отмечается расширение тени сердца, тоны сердца глухие, выявляются изменения на электрокардиограмме.

Осиплость голоса, как правило, обусловлена парезом возвратного нерва. Чаще парез выявляется слева при левосторонней локализации опухоли, двусторонний парез отмечается редко. Синдром верхней полой вены почти всегда возникает при поражении правого легкого, и его диагностика обычно не представляет трудностей. Для МРЛ характерны нечасто встречающиеся паранеопластические синдромы: синдром Кушинга (эктопированная секреция адренокортикотропного гормона), эктопированная секреция антидиуретического гормона, неврологические синдромы (подострая церебральная дегенерация, энцефаломиелиты, ретинопатия, миастенический синдром Итона–Ламперта), гематологические (анемия хронического заболевания, лейкемоидные реакции с лейкоцитозом, синдром Труссо - идиопатический мигрирующий тромбофлебит) и др.

Несмотря на новейшие специальные методы исследования, при клиническом обследовании иногда не удается выявить отдаленные метастазы. Метастазирование в мозг, печень, кости, костный мозг, другие органы нередко протекает бессимптомно.

Результаты вскрытий показали, что при МРЛ регионарные ЛУ поражаются у 100% больных; печень, надпочечники, ЛУ брюшной полости - у 50%; плевра, другое легкое, почки, поджелудочная железа, костный мозг и ЦНС - у 25%; щитовидная железа, слюнные железы, яички, сердце - у 7%. Отмечается выраженная склонность МРЛ поражать эндокринные органы, включая надпочечники, поджелудочную железу, щитовидную и слюнные железы, яичники [1, 2].

Современные стандарты клинического обследования больного с подозрением на МРЛ

  1. Общий клинический анализ крови + тромбоциты.

  2. Общий анализ мочи.

  3. Биохимическое исследование крови (глюкоза, белки, мочевина, креатинин, билирубин, трансаминазы, щелочная фосфатаза, лактатдегидрогеназа).

  4. КТ легких или ПЭТ либо ПЭТ-КТ.

  5. Бронхоскопия с биопсией.

  6. КТ или ультразвуковое исследование брюшной полости.

  7. Магнитно-резонансная томография головного мозга с контрастированием.

  8. Сканирование скелета.

  9. При наличии нормоцитов, юных лейкоцитов, нейтропении или тромбоцитопении показана трепанобиопсия костного мозга.

  10. При наличии выпота в плевральной полости - торакоцентез.

Лечение мелкоклеточного рака легкого

Лечение МРЛ зависит от стадии заболевания, состояния и сопутствующих заболеваний. У 80% больных при первичном обращении выявляют рМРЛ, алгоритм лечения которого представлен на рис. 5-1 .

Терапия распространенного мелкоклеточного рака легкого

В первую очередь рассматривается возможность использования иммунохимиотерапии.

image
Рис. 5-1. Алгоритм первой линии терапии распространенного мелкоклеточного рака легкого

Историческая справка . Более 30 лет назад комбинация EP стала стандартом терапии 1-й линии рМРЛ с частотой ОЭ 50–70% и МОВ 8–10 мес [3]. Затем более 20 лет назад EC стал новым стандартом 1-й линии, так как показал сопоставимую эффективность при более низкой токсичности по результатам метаанализа [3, 4]. Карбоплатин имеет более низкую почечную, неврологическую и гастроинтестинальную, но более высокую гематологическую токсичность по сравнению с цисплатином. Продолжение ХТ далее 4-го цикла в 1-й линии терапии рМРЛ не привело к однозначному улучшению эффективности. В то же время 4 цикла имеют более благоприятный профиль переносимости по сравнению с 6 циклами. Повышение доз препаратов также не привело к улучшению результатов, Руководства NCCN и ESMO рекомендуют максимум 4–6 циклов ХТ в качестве как адъювантной, так и лечебной ХТ [5, 6].

Комбинации EP и EC вызывают ОЭ при рМРЛ в 60–78% случаев (полный эффект - у 10–20% больных) с медианой выживаемости от 7,3 до 11,1 мес и используются как взаимозаменяемые терапевтические режимы. Основной причиной популярности комбинации EP является то, что, обладая равной противоопухолевой активностью с комбинацией CAV, она в меньшей степени угнетает миелопоэз, меньше ограничивает возможности использования ЛТ. Исторически изучалась замена этопозида на иринотекан. Несмотря на первоначальные данные японских авторов о ее превосходстве, она не показала преимуществ в 1-й линии по данным международных исследований [3] (табл. 5-1) .

Таблица 5-1. Сравнение эффективности схем химиотерапии «этопозид + цисплатин/карбоплатин» и «иринотекан + цисплатин/карбоплатин»
Показатель эффективности Этопозид + производные платины Иринотекан + производные платины

ОВ, мес

9,1–10,2

9,3–10,2

Выживаемость без прогрессирования, мес

4,6–6,2

4,1–6,9

ЧОО, %

44–59

39–67

1-летняя ОВ, %

34–39

35–42

МРЛ характеризуется высоким индексом опухолевой мутационной нагрузки, скорее всего, из-за табачных канцерогенов. Взаимосвязь опухолевой мутационной нагрузки и эффективности иммунотерапии была отмечена при злокачественных новообразованиях нескольких видов, в связи с чем были начаты исследования ингибиторов контрольных точек иммунитета при рМРЛ.

Иммунотерапия мелкоклеточного рака легкого

Иммунотерапия злокачественных опухолей начала развиваться в последнее 10-летие. Ее основу составляет блокирование иммунологических контрольных точек (в частности, на блокировании функции PD-1 или PD-L1) и затем реактивация иммунной системы для уничтожения раковых клеток.

Ингибиторы контрольных точек иммунитета были изучены как в 1-й линии лечения в комбинации с ХТ в сравнении только с ХТ, так и при рецидивах заболевания. Как за рубежом, так и в РФ первый практический выход нашли результаты исследования III фазы IMpower133 c атезолизумабом и затем использование дурвалумаба в комбинации с ХТ в исследовании CASPIAN [7, 8] (рис. 5-2) .

image
Рис. 5-2. Исследования первой линии терапии распространенного мелкоклеточного рака легкого

Добавление атезолизумаба к стандартной комбинации EC (IMpower133) позволило увеличить МОВ до 12,3 мес по сравнению с 10,3 мес при собственно ХТ (p = 0,0069) и однолетнюю ОВ до 51,7% по сравнению с 38,2%, и она впервые превысила 50%. Было достигнуто снижение риска смерти на 30% при добавлении атезолизумаба к стандартной ХТ с достоверным преимуществом в ОВ над одной ХТ независимо от пола, возраста (≥65 или <65 лет), состояния ECOG (1 или 2), наличия метастазов в печени, а также от экспрессии PD-L1 и мутационной нагрузки [9].

Результаты исследования CASPIAN показали достоверное улучшение МОВ при использовании комбинации "дурвалумаб + этопозид + производное платины". МОВ составила 13 мес в группе дурвалумаба и 10,3 мес в группе ХТ, одногодичная ОВ достигла 53,7% в группе дурвалумаба и 39,8% в группе ХТ, полуторагодичная ОВ - 33,9 и 24,7% соответственно, что привело к снижению риска прогрессирования или смерти на 22% при добавлении дурвалумаба к ХТ. Схема ХТ "дурвалумаб + этопозид + производное платины" также вошла в клинические рекомендации. В мае 2020 г. были опубликованы результаты двойного слепого рандомизированного исследования по III фазе KEYNOTE-604 по оценке эффективности добавления пембролизумаба к стандартной схеме EP, результаты которого продемонстрировали, что схема "пембролизумаб + EP" увеличила выживаемость без прогрессирования в 1-й линии лечения МРЛ [10]. ОВ не была достоверно увеличена. II фаза исследования "ниволумаб + EP" против "плацебо + EP" (ECOG-ACRINEA 516) также оказалась позитивной, в результате чего L. Paz-Ares назвал новую иммунотерапию при МРЛ новым вооружением (табл. 5-2) [11].

Таблица 5-2. Иммунохимиотерапия первой линии мелкоклеточного рака легкого
Показатель IMpower133 (III фаза) CASPIAN (поддерживающее лечение) KEYNOTE-604 (III фаза) ECOG-ACRIN EA 516 (II фаза)

Линия

1

1

1

1

Режим

Атезолизумаб + EC

Плацебо + EC

Дурвалумаб + EP/ЕС

EP/ЕС

Пембролизумаб + EP

Плацебо + EP

Ниволумаб + EP

EP

Число больных

201

202

268

269

228

225

80

80

ОЭ, %

60,2

64,4

79

70

70,6

61,8

52

7

МОВ, мес

12,3

10,3

13,0

10,3

10,8

9,7

11,3

8,5

p

0,0154

0,047

0,0124

0,038

Примечание : Атезо -, Дурва -, Пембро -, Ниво -, EC - этопозид + карбоплатин, EP - этопозид + цисплатин.

Ингибиторы контрольных точек иммунитета были изучены и у больных с рецидивным МРЛ. При рМРЛ с прогрессированием после не менее чем одной платиносодержащей ХТ ниволумаб в монотерапии и в комбинации с ипилимумабом в различных дозовых режимах вызвал ОЭ у 10% больных (10/98), в комбинации "ниволумаб 1 мг/кг + ипилимумаб 3 мг/кг" - у 23% (14/61), а при дозах "ниволумаб 3 мг/кг + ипилимумаб 1 мг/кг" - у 19% (10/54). МВБП составили 1,4; 2,6 и 1,4 мес, а МОВ - 4,4; 7,7 и 6 мес соответственно (CheckMate 032) [12]. В результате ниволумаб в монотерапии или в комбинации с ипилимумабом вошел в рекомендации NCCN для больных рецидивным МРЛ, получивших не менее 2 линий ХТ. В 2018 г. ниволумаб был одобрен для применения в России в качестве 3-й линии терапии больных рМРЛ.

Эффективность пембролизумаба была оценена с участием 107 больных рМРЛ в исследовании KEYNOTE-158 [13]. ОЭ составил 18,7%, медиана длительности эффекта не была достигнута, но у 73% больных длительность эффекта превысила 12 мес. Медиана времени до прогрессирования в общей группе (различные солидные опухоли) составила 2 мес, а МОВ - 8,7 мес. При PD-L1 ≥1 (TPS + IPS, CPS) (47% больных МРЛ) ОЭ составил 35,7% в сравнении с 6% при отрицательном PD-L1, МОВ - 14,9 против 5,9 мес, одногодичная выживаемость - 66,0 и 30,7% соответственно. На основании этих данных пембролизумаб был внесен в рекомендации NCCN для больных рецидивным МРЛ в качестве третьей и последующих линий терапии МРЛ. Также пембролизумаб зарегистрирован в России [14].

В результате проведенных в последние годы исследований в клинические рекомендации включены следующие препараты и схемы иммунотерапии при рМРЛ:

  • атезолизумаб (Тецентрик ) в комбинации с EC в первой линии;

  • дурвалумаб (Имфинзи ) в комбинации с EP/EC в первой линии;

  • ниволумаб (Опдиво ) в третьей и последующих линиях;

  • пембролизумаб (Китруда ) в третьей и последующих линиях.

Таким образом, существующие ранее алгоритмы лечения рМРЛ изменились и сдвинулись в пользу иммунотерапии.

Схемы иммунохимиотерапии - предпочтительный стандарт 1-й линии лекарственной терапии рМРЛ (табл. 5-3) :

  • атезолизумаб + карбоплатин + этопозид + с последующим поддерживающим лечением атезолизумабом (категория 1, предпочтительно);

  • дурвалумаб + карбоплатин или цисплатин + этопозид с последующим поддерживающим лечением дурвалумабом (категория 1, предпочтительно);

  • карбоплатин или цисплатин + этопозид (категория 2A);

  • карбоплатин или цисплатин + иринотекан (категория 2A) [6] (см. табл. 5-3) .

Рекомендуется проведение 4 циклов индукционной ХТ 1-й линии, однако у отдельных больных при хорошей переносимости и нарастающем эффекте допустимо провести 6 циклов лечения.

Лучевая терапия присоединяется к лекарственной при метастатическом поражении ЛУ средостения с синдромом сдавления верхней полой вены, в этих случаях целесообразно применять комбинированное лечение (XT в сочетании с ЛТ). При метастатическом поражении костей, головного мозга, надпочечников методом выбора остается ЛТ после нескольких циклов индукционной ХТ.

Таблица 5-3. Рекомендуемые режимы химиотерапии при распространенном мелкоклеточном раке легкого
Режим Схема

1-я линия

EC + атезолизумаб

Этопозид 100 мг/м2 в 1–3-й дни; карбоплатин AUC 5 в 1-й день + атезолизумаб 1200 мг в 1-й день. Цикл - 21 день. 4 цикла, далее поддерживающая терапия атезолизумабом в той же дозе

EC/EP + дурвалумаб

Этопозид 80–100 мг/м2 в 1–3-й дни; карбоплатин AUC 5–6 в 1-й день или этопозид 80–100 мг/м2 в 1–3-й дни; цисплатин 75–80 мг/м2 в 1-й день + дурвалумаб 1500 мг в виде 60-минутной инфузии 1 раз в 3 нед, далее - поддерживающая терапия - дурвалумаб по 1500 мг в/в инфузионно 1 раз в 4 нед

EP

Этопозид 80–100 мг/м2 в 1–3-й дни; цисплатин 75–80 мг/м2 в 1-й день. Цикл - 21 день. Этопозид 100 мг/м2 в 1–3-й дни и цисплатин 25 мг/м2 в 1–3-й дни

EC

Этопозид 100 мг/м2 в 1–3-й дни; карбоплатин AUC 5–6 в 1-й день

IP

Иринотекан 60 мг/м2 в 1-й, 8-й дни; цисплатин 60 мг/м2 в 1-й день. Цикл - 21 день. Иринотекан 65 мг/м2 в 1-й, 8-й дни; цисплатин 30 мг/м2 в 1-й, 8-й дни. Иринотекан 50 мг/м2 в 1-й, 8-й дни; карбоплатин AUC 5 в 1-й день

2-я линия

CAV

Циклофосфамид 1000 мг/м2 в 1-й день; доксорубицин 50 мг/м2 в 1-й день. Винкристин 1,5 мг/м2 в 1-й день. Цикл - 21 день

Топотекан

1,5 мг/м2 в 1–5-й дни. Цикл - 21 день

Схемы резерва (для 2–3-й линий )

Иринотекан

125 мг/м2 в 1-й, 8-й дни, цикл - 21 день или 300–350 мг/м2 внутривенно инфузией каждые 3 нед

Паклитаксел

80 мг/м2 в 1-й, 8-й, 15-й дни, цикл - 28 дней или 175 мг/м2 каждые 3 нед

Паклитаксел

Паклитаксел 175 мг/м2 в/в в 1-й день

Доцетаксел

Доцетаксел 75 мг/м2 в/в в 1-й день

Гемцитабин

Гемцитабин 1000 мг/м2 в/в в 1-й и 8-й дни

Третья и последующие линии

Ниволумаб

3 мг/кг в виде 60-минутной инфузии, 1 раз в 2 нед

Пембролизумаб

2 мг/кг в/в капельно каждые 3 нед (разовая общая доза - не более 200 мг на введение)

Тактика при выборе 2-й линии ХТ . Несмотря на высокую чувствительность МРЛ к ХЛТ и ЛТ, у большинства больных отмечается рецидив заболевания в течение 1-го года, и в этих случаях выбор дальнейшей лечебной тактики (ХТ 2-й линии) зависит от ответа пациентов на 1-ю линию лечения, интервала времени, прошедшего после ее окончания, и от характера распространения (локализация метастазов) [3, 8–12] (рис. 5-3) .

image
Рис. 5-3. Тактика после прогрессирования

Принято различать больных с "чувствительным" рецидивом МРЛ (получивших полный или частичный эффект от 1-й линии ХТ и прогрессирование опухолевого процесса не ранее 6 мес после окончания индукционной терапии) и с "рефрактерным" рецидивом, прогрессировавших в процессе индукционной терапии или менее чем через 6 мес от начала лечения.

При чувствительном рецидиве рекомендуется повторное применение терапевтического режима, который был эффективен при индукционной терапии. Если при поддерживающей иммунотерапии наблюдается прогрессирование не ранее 6 мес, то вновь можно провести индукционный режим ХТ.

Для больных с рефрактерным рецидивом целесообразно применение противоопухолевых препаратов или их комбинаций, не использовавшихся в процессе индукционной терапии.

Препараты и схемы для второй линии лечения мелкоклеточного рака легкого (рекомендации NCCN 2021 г.) [6]

Пациенты с рецидивом болезни до 6 мес от начала лечения могут получать следующие препараты и схемы 2-й линии:

  • топотекан;

  • иринотекан;

  • паклитаксел;

  • доцетаксел;

  • этопозид пероральный;

  • гемцитабин;

  • CAV;

  • темозоломид;

  • ниволумаб;

  • пембролизумаб;

  • винорелбин;

  • бендамустин (категория 2Б);

  • люрбинектидин .

Эффективность топотекана в качестве 2-й линии ХТ была изучена, в том числе была доказана эффективность пероральной его формы в рандомизированном исследовании в сравнении с плацебо. В отделении ХТ НМИЦ онкологии им. Н.Н. Блохина был изучен режим 2-й линии ХТ: арабинопиранозилметил нитрозомочевина (Араноза ) + доксорубицин + винкристин, оказавшийся эффективным у 20,9% больных [34].

Амрубицин показывал эффективность по данным первоначального исследования, но далее не изучался. В рекомендациях 2021 г. упомянут новый препарат с довольно высокой эффективностью - люрбинектидин (Lurbinectedin) [14–16] (табл. 5-4) . Препарат был изучен в комбинации с доксорубицином, показал эффективность в 35%, МВБП - 3,5 мес и мОВ - 9,3 мес. Считается, что возникновению злокачественной опухоли зачастую сопутствует нарушение регуляции онкогенных факторов транскрипции и рак является транскрипционным заболеванием, именно на этот механизм и действует люрбинектидин . Путем ингибирования активной транскрипции в ассоциированных с опухолью макрофагах он подавляет IL-6, IL-8, CCL2 и VEGF. В июне 2020 г. FDA предоставило ускоренное одобрение люрбинектидина для лечения метастатического МРЛ. Продолжено исследование люрбинектидина в комбинации с атезолизумабом в плане поддерживающей терапии после индукционной фазы лечения рМРЛ (LUN475) по схеме "ЕС + атезолизумаб". Эти и другие интересные сообщения были представлены в докладе M.L. Johnson на конгрессе IASLC 2022 г. Одно из них - это изучение циклин-зависимых киназ, а именно ингибитора CDK4/6 трилациклиба (Trilaciclib) в качестве препарата, уменьшающего миелосупрессию, вызванную ХТ (Ferrarotto et al. Cancer Medicine 2021). Изучается еще один новый препарат для лечения МРЛ - биспецифичный Т-клеточный модификатор (BiTE) тарлатамаб (AMG 757, Tarlatamab), показавший при первоначальном изучении эффективность при МРЛ (Owonikoko et al. WCLC2021). Продолжено его изучение в исследовании LUN 391. В последние годы развитие геномных характеристик НЭН позволяет выделить различные подтипы МРЛ, которые демонстрируют различную чувствительность к ХТ. Они в перспективе могут стать определяющими в выборе метода лекарственной терапии.

Таблица 5-4. Эффективность второй и последующих линий химиотерапии при мелкоклеточном раке легкого
Препарат ОЭ, % МВБП, мес мОВ, мес

Топотекан (1997)

21,7

2,8

5,4

CAV (1999)

24,3

3,1

5,8

Амрубицин (2014)

16,9

3,5

7,8

Лурбинектедин

35,2

3,9

9,3

Ниволумаб (FDA одобрен, 2018)

16,5

3,8

8,4

Пембролизумаб (FDA одобрен, 2019)

19,7

2

7,7

Длительность ХТ 2-й линии определяется после проведения двух циклов лечения, и в случае эффективности можно продолжить лечение до появления токсичности.

Резервная (3–4-я) линия химиотерапии

Больные в 3-й линии могут получать иммунотерапию ниволумабом или пембролизумабом, паклитаксел, гемцитабин, иринотекан как в монотерапии, так и в комбинации с цисплатином либо карбоплатином. Для амбулаторного лечения возможна следующая схема лечения:

  • ломустин (CCNU) 80 или 120 мг в 1-й день;

  • + этопозид (Ластет ) по 100 мг в 1–6-й дни;

  • + циклофосфамид (Эндоксан ) по 100 мг в 1–6-й дни.

Все препараты принимают перорально, цикл - 4 нед.

Локализованный МРЛ - потенциально излечимая болезнь. До 50% больных достигают полной ремиссии и имеют шансы на излечение. Однако при локализованном МРЛ наблюдается высокая частота как ответа на ХТ, так и рецидива в течение 2 лет. Стандартом современного лечения локализованного МРЛ является ХЛТ, которая используется как в одновременном, так и в последовательном режиме. Из всех схем комбинированной ХТ для сочетания с облучением наиболее удобной и подходящей оказалась схема "этопозид + цисплатин". ЛТ, начинающуюся на 1-й или 2-й неделе ХТ ("ранняя ЛТ"), можно проводить в разовой дозе 1,5–2 Гр и суммарной дозе до 60 Гр. Данный вариант одновременной ХЛТ предпочтителен, однако он возможен при благоприятных клинических условиях, с учетом объема опухоли, общего состояния пациента, его сопутствующих заболеваний (рис. 5-4, 5-5) [3, 17, 18].

Схемы ХТ при комбинированной ХЛТ МРЛ:

  • цисплатин - 60 мг/м2 в 1-й день + этопозид - 120 мг/м2 в 1-й, 2-й, 3-й дни;

  • цисплатин - 80 мг/м2 в 1-й день + этопозид - 100 мг/м2 в 1-й, 2-й, 3-й дни, повторение цикла - 1 раз в 3 нед.

Рекомендации NCCN 2019–2021 гг. [6, 19] содержат положения об использовании новых технологий, таких как 4D-КТ и ПЭТ/КТ, симуляция, интенсивно модулированная ЛТ, объемно модулированная ЛТ (арк-терапия), ЛТ с контролем по изображению. Для локализованной стадии МРЛ рекомендуется следующее:

  • использовать ЛТ одновременно с ХТ;

  • начинать ЛТ с первым или вторым циклом ХТ в разовой дозе 1,5 Гр 2 раза в день (фракционированная ЛТ) и в суммарной дозе 45 Гр (первый вариант) либо в разовой дозе 2,0 Гр 1 раз в день в суммарной дозе 60 Гр (второй вариант).

Эффективность современной терапии при локализованном МРЛ колеблется от 65 до 90%, с полной регрессией опухоли у 45–60% больных и медианой выживаемости 18–24 мес. Больные, начавшие лечение в хорошем общем состоянии (PS - 0–1 балл) и ответившие на индукционную терапию, имеют шансы на 5-летнюю БРВ и излечение.

Лечение больных с синдромом сдавления верхней полой вены

Среди всех больных с синдромом верхней полой вены 80% случаев приходится на МРЛ. Синдром возникает при сдавлении верхней полой вены извне опухолевыми узлами, с прорастанием вены или образованием тромба в ней. При выраженном синдроме верхней полой вены и тяжелой дыхательной недостаточности следует начинать лечение как можно быстрее. В большинстве работ, посвященных этому синдрому, отдается предпочтение лучевому методу.

image
Рис. 5-4. Алгоритм лечения локализованного мелкоклеточного рака легкого

Рекомендуется начинать ЛТ с подведения высоких доз (4 Гр ежедневно). Данное фракционирование сохраняется 2–3 дня, в следующие дни разовые дозы снижаются до 1,8–2 Гр с доведением запланированных суммарных доз до 40–60 Гр в зависимости от цели ЛТ. В ряде случаев допустимо начинать лечение синдрома верхней полой вены с ХТ (схемы CAV и EP), с последующим подключением ЛТ. ОЭ с полной регрессией опухоли в грудной клетке достигается у 40–50% больных.

image
Рис. 5-5. Сочетанная химиолучевая терапия локализованного мелкоклеточного рака легкого

Лучевая терапия мелкоклеточного рака легкого

МРЛ - высокорадиочувствительная опухоль. ЛТ применяется у больных с локализованной и распространенной стадией болезни. ЛТ приводит к регрессии опухоли у 60–80% больных, однако сама по себе она не увеличивает продолжительность жизни из-за появления отдаленных метастазов, требующих дополнительной ХТ. Комбинация ЛТ с ХТ (ХЛТ) улучшает результаты лечения и увеличивает длительность жизни пациентов, так как без облучения локальное прогрессирование болезни встречается у 80% больных с локализованным МРЛ, получавших только ХТ. Облучение первичной опухоли и средостения после 4 курсов платиносодержащей ХТ в рандомизированном исследовании показало значительное улучшение двухгодичной выживаемости - 13% (95% ДИ 9–19) против 3% (95% ДИ = 2–8; p = 0,004) соответственно [20].

ЛТ также проводится у больных с распространенной стадией (при метастазах в костях, мягких тканях, головном мозге). При появлении метастазов в мозге ЛТ является основным методом лечения. В этих случаях проводится облучение всего мозга в СД 30 Гр и в ряде случаев - прицельное облучение отдельных очагов. Возможно проведение нескольких курсов ХТ.

Профилактическое облучение мозга

Метастазы в головном мозге - большая проблема у больных МРЛ. Они появляются у 20–30% пациентов к моменту установления диагноза и часто протекают бессимптомно. Иногда появление метастазов в головном мозге является первым симптомом МРЛ, и лишь после удаления метастаза выявляется диагноз МРЛ.

Профилактическое облучение мозга (ПОМ) показано больным с невыявленными метастазами в мозге, так как шансы на появление их в ближайшие 1,5–2,0 года достигают 80%. ПОМ значительно снижает частоту появления метастазов в мозге и увеличивает выживаемость больных МРЛ. По результатам оценки роли ПОМ при МРЛ (n = 670) (данные Национального института рака США, 1988–1997) [21], а также мультицентрового международного исследования с участием Нидерландов, Великобритании, Бельгии [22], было рекомендовано ПОМ при ОЭ как при локализованной, так и при распространенной стадии болезни. ПОМ применяется в СД 25 Гр, по 2,5 Гр за одну фракцию. По данным различных авторов, при наблюдении в течение 2 лет у этих больных возникли побочные явления со стороны ЦНС (ухудшение памяти, двигательные нарушения, явления энцефалопатии). В 2017 г. были опубликованы результаты мультицентрового рандомизированного открытого исследования по III фазе клинических испытаний в 47 клинических институтах Японии, проведенного в 2009–2014 г.г. В этом японском исследовании показано, что ПОМ не увеличивает ОВ у больных с рМРЛ и не является обязательным методом лечения больных с рМРЛ с любым ОЭ после ХТ в сравнении с больными, которым регулярно каждые 3 мес проводилась магнитно-резонансная томография головного мозга. МОВ составила 11,6 мес у больных с ПОМ и 13,7 мес у больных с наблюдением и контролем магнитно-резонансной томографии головного мозга [23, 24]. Исследование S. Ghanta et al. при II–III стадии МРЛ по результатам лечения 349 больных с 2009 по 2020 г. с ПОМ (243 больных) и без него (106 больных) продемонстрировало улучшение неврологической выживаемости в группе ПОМ (ОР = 0,23; p = 0,01), увеличение медианы выживаемости без метастазов (ОР 0,21, p = 0,01) и 1- и 2-летней частоты метастазирования в головной мозг - 3,9 и 11,7% для получавших ПОМ, 31,6 и 40,4% - у не получавших, но, как и в предыдущем исследовании, результаты ОВ были одинаковы [25].

Таргетная терапия мелкоклеточного рака легкого

При МРЛ обнаружены разнообразные молекулярно-генетические нарушения, послужившие основанием для изучения различных таргетных препаратов. Многие из них были изучены в качестве потенциальных мишеней терапии, например рецептор инсулиноподобного фактора роста, рецептор VEGF, mTOR, p53 и др., однако ни один из них не изменил клинические подходы и возможности терапии МРЛ (рис. 5-6) .

Неудачей окончились более 40 исследований III фазы, в которых изучались более 60 молекул. В них использовали монотерапию и комбинации в качестве 1-й и 2-й линий и поддерживающей терапии [26–31]. Исключением явилось исследование II фазы поддерживающей терапии сунитинибом в сравнении с плацебо после 1-й линии ХТ EC рМРЛ. В этом исследовании было показано статистически достоверное увеличение выживаемости без прогрессирования у больных, получавших сунитиниб [32].

image
Рис. 5-6. Мишени для терапии мелкоклеточного рака легкого

Хирургическое лечение мелкоклеточного рака легкого

Роль хирургии в лечении МРЛ является одной из самых дискуссионных тем в современной онкологии и вызывает противоречивые оценки торакальных хирургов: от полного отрицания до активного применения хирургического метода даже на поздних стадиях МРЛ [33].

Хирургия не может рассматриваться как стандарт лечения для абсолютного большинства больных МРЛ. Хирургическое лечение является доказанным методом выбора только у пациентов с I стадией болезни (T1–2N0). Операция может быть использована и у больных МРЛ II стадии, хотя это заключение подтверждено недостаточным количеством клинических исследований. При I стадии МРЛ 5-летняя выживаемость после оперативного лечения равна 48–50%, а при II стадии - 32–39%.

Хирургическое лечение МРЛ также возможно у пациентов с неуточненным морфологическим диагнозом и при наличии смешанных форм (с мелкоклеточным и немелкоклеточным компонентами).

Во всех случаях через 2–3 нед после оперативного вмешательства необходимо проведение АХТ (4 курса с интервалом в 3–4 нед) по схеме EP или EC.

Преимущественные режимы:

  • этопозид 100 мг/м2 в 1–3-й дни + цисплатин 75 мг/м2 в 1-й день;

  • этопозид 120 мг/м2 в 1–3-й дни + цисплатин 60 мг/м2 в 1-й день.

Другие рекомендуемые режимы:

  • этопозид 100 мг/м2 в 1–3-й дни + цисплатин 25 мг/м2 в 1–3-й дни;

  • этопозид 100 мг/м2 в 1–3-й дни + карбоплатин AUC 5–6 в 1-й день.

Перспективные научные исследования, доложенные на ASCO 2021 г., выделяют пять различных подтипов МРЛ с характерной для каждого из них экспрессией биомаркеров. При некоторых из них экспрессия PD-L1 составляет 67%; для других характерна экспрессия гена DLL3 - 80% или же гена SLFN-11 - 50–70%. Подтип МРЛ-N характеризуется EGFR -сенсибилизирующими мутациями, бурным метастазированием, метастазами в ЦНС и нейронной дифференцировкой, дисфункцией T-клеток. PLCG2 может быть прогностическим и, возможно, предиктивным маркером. AMG757 - изучаемый таргетный препарат - ингибитор DLL3-позитивных клеток представляет новый перспективный подход.

Литература

  1. Мелкоклеточный рак легкого / Под ред. М.Б. Бычкова. М.: Фармарус Принт Медиа, 2013. 264 с.

  2. Hanrahan E.O. Small cell carcinoma of the lung // Lung Cancer / Ed. D.J. Stewart. Humana Press, 2010. P. 395–434.

  3. Lopez-Chavez A., Sandler A. Systemic issues in small cell lung cancer // Curr. Probl. Cancer. 2012. Vol. 36. P. 131–155.

  4. Kosmidis P.A., Samanta E., Fountzilas G. et al. Cisplatin/ etoposide versus carboplatin/etoposide chemotherapy and irradiation in small cell lung cancer: a randomized phase III study. Hellenic Cooperative Group for Lung Cancer Trials? // Semin. Oncol. 1994. Vol. 21. Suppl. 3. P. 23–30.

  5. Rossi Maio M.D., Chiodini P. et al. Carboplatin — or cisplatin-based chemotherapy in first-line treatment of small-cell lung cancer: the COCIS meta-analysis of individual patient data // J. Clin. Oncol. 2012. Vol. 30. N. 14. P. 1692–1698.

  6. NCCN Clinical Practice Guidelines in Oncology. SCLC. Version 1.2021.

  7. Liu S.V., Mansfield A.S., Szczesna A. et al. IMpower133: primary PFS, OS, and safety in a PH1/3 study of 1L atezolizumab + carboplatin + etoposide in extensive-stage SCLC // 2018 World Conference on Lung Cancer. Abstr. PL02.07.

  8. Paz-Ares L., Chen Y., Reinmuth N. et al. Overall survival with durvalumab plus etoposide-platinum in first-line extensive-stage SCLC: results from the CASPIAN study // IASLC 20th World Conference on Lung Cancer. Presented September 7–10, 2019. Barcelona, Spain. Abstr. OA02.02.

  9. Horn L., Mansfield A.S., Szczesna A. et al. First-line atezolizumab plus chemotherapy in extensive-stage small-cell lung cancer // N. Engl. J. Med. 2018. Vol. 379. N. 23. P. 2220–2229. DOI: https://doi.org/10.1056/NEJMoa1809064 Epub 2018 Sep 25.

  10. Rudin C.M., Awad M.M., Navarro A. et al. Pembrolizumab or placebo plus etoposide and platinum as first-line therapy for extensive-stage small-cell lung cancer: randomized, double-blind, phase III KEYNOTE-604 study // J. Clin. Oncol. 2020. Vol. 38. N. 21. P. 2369–2379. DOI: https://doi.org/10.1200/JCO.20.00793 Epub 2020 May 29.

  11. Paz-Ares L. The Emerging Armamentarium of ES-SCLC: What’s Next? Medscape. 24.06.2020.

  12. Antonia S.J., Lopez-Martin J.A., Bendell J. et al. Nivolumab alone and nivolumab plus ipilimumab in recurrent small-cell lung cancer (CheckMate 032): a multicentre, open-label, phase 1/2 trial // Lancet Oncol. 2016. Vol. 17. N. 7. P. 883–895.

  13. Chung H.C., Lopez-Martin J.A., Kao S.C.-H. et al. Phase 2 study of pembrolizumab in advanced small-cell lung cancer (SCLC): KEYNOTE-158 // J. Clin. Oncol. 2018. Vol. 36. Suppl. 15. Abstr. 8506.

  14. Кузьминов А.Е. Лечение мелкоклеточного рака легкого: химиотерапия и лучевая терапия // Рак легкого / Под ред. К.К. Лактионова, В.В. Бредера. 2-е изд., испр. и доп. М.: Гранат, 2021. С. 133–139.

  15. von Pawel J., Schiller J.H., Shepherd F.A. et al. Topotecan versus cyclophosphamide, doxorubicin, and vincristine for the treatment of recurrent small-cell lung cancer // J. Clin. Oncol. 1999. Vol. 17. N. 2. P. 658–667. DOI: https://doi.org/10.1200/JCO.1999.17.2.658

  16. O’Brien M.E., Ciuleanu T.E., Tsekov H. et al. Phase III trial comparing supportive care alone with supportive care with oral topotecan in patients with relapsed small-cell lung cancer // J. Clin. Oncol. 2006. Vol. 24. N. 34. P. 5441–5447.

  17. Turrisi A.T., Kim K., Ph.D., Blum R. et al. Twice-daily compared with once-daily thoracic radiotherapy in limited small-cell lung cancer treated concurrently with cisplatin and etoposide // N. Engl. J. Med. 1999. Vol. 340. P. 265–271.

  18. De Ruysscher D., Pijls-Johannesma M., Vansteenkiste J. et al. Systematic review and meta-analysis of randomised, controlled trials of the timing of chest radiotherapy in patients with limited-stage, small-cell lung cancer // Ann. Oncol. 2006. Vol. 17. P. 543–552.

  19. NCCN Clinical Practice Guidelines in Oncology. SCLC. Version 1.2019.

  20. Slotman B.J., van Tinteren H., Praag J.O. et al. Use of thoracic radiotherapy for extensive stage small cell lung cancer: a phase 3 randomised controlled trial // Lancet. 2015. Vol. 385. P. 36–42.

  21. Patel S. et al. ECCO-14. 2007.

  22. Slotman B., Faivre-Finn C., Kramer G. et al.; EORTC Radiation Oncology Group and Lung Cancer Group. Prophylactic cranial irradiation in extensive small-cell lung cancer // N. Engl. J. Med. 2007. Vol. 357. N. 7. P. 664–672.

  23. Seto T., Takahashi T., Yamanaka T. et al. Prophylactic cranial irradiation (PCI) has a detrimental effect on the overall survival (OS) of patients (pts) with extensive disease small cell lung cancer (ED-SCLC): results of a Japanese randomized phase III trial // J. Clin. Oncol. 2014. Vol. 32. Suppl. 15. P. 7503–7503.

  24. Takahashi T., Yamanaka T., Seto T. et al. Prophylactic cranial irradiation versus observation in patients with extensive-disease small-cell lung cancer: a multicentre, randomised, open-label, phase 3 trial // Lancet Oncol. 2017. Vol. 18. N. 5. P. 663–671.

  25. Ghanta S., Kelle A., Rodríguez-López J.L. et al. Utility of prophylactic cranial irradiation for limited stage small cell lung cancer in the modern era with magnetic resonance imaging surveillance // J. Clin. Oncol. 2021. Vol. 33. N. 8. P. e323–e330. DOI: https://doi.org/10.1016/j.clon.2021.03.018 Epub 2021 Apr 20.

  26. Sharp A., Bhosle J., Abdelraouf F. et al. Development of molecularly targeted agents and immunotherapies in small cell lung cancer // Eur. J. Cancer. 2016. Vol. 60. P. 26–39.

  27. Shepherd F.A., Giaccone G., Seymour L. et al. Prospective, randomized, double-blind, placebo-controlled trial of marimastat after response to first-line chemotherapy in patients with small-cell lung cancer: a trial of the National Cancer Institute of Canada-Clinical Trials Group and the European Organization for Research and Treatment of Cancer // J. Clin. Oncol. 2002. Vol. 20. P. 4434–4439.

  28. Oronsky B., Reid T.R., Oronsky A. et al. What’s new in SCLC? A review // Neoplasia. 2017. Vol. 19. N. 10. P. 842–847.

  29. Byers L.A., Rudin C.M. Small cell lung cancer: where do we go from here? // Cancer. 2015. Vol. 121. N. 5. P. 664–672.

  30. Otterson G.A., Hodgson L., Panget H. et al. Phase II study of the HDAC inhibitor romidepsin in relapsed small cell lung cancer (CALGB 30304) // J. Thorac. Oncol. 2010. Vol. 5. N. 10. P. 1644–1648.

  31. Allen J.W., Moon J., Redman M. et al. Southwest Oncology Group S0802: a randomized, phase II trial of weekly topotecan with and without ziv-aflibercept in patients with platinum-treated small-cell lung cancer // J. Clin. Oncol. 2014. Vol. 32. N. 23. P. 2463–2470.

  32. Ready N.E., Pang H.H., Gu L. et al. Chemotherapy with or without maintenance sunitinib for untreated extensive-stage small-cell lung cancer: a randomized, double-blind, placebo-controlled phase II study — CALGB 30504 (alliance) // J. Clin. Oncol. 2015. Vol. 33. N. 15. P. 1660–1665.

  33. Schreiber D., Rineer J., Weedon J. et al. Survival outcomes with the use of surgery in limited-stage small cell lung cancer: should its role be re-evaluated? // Cancer. 2010. Vol. 116. N. 5. P. 1350–1357.

  34. Кузьминов А.Е. Разработка новых режимов химиотерапии диссеминированного мелкоклеточного рака легкого: Автореф. …​ дис. канд. мед. наук. М., 2007. 28 с.


1. Причиной является отсутствие полной корреляции гистологической картины лимфоэпителиомы и EBER-статуса опухоли (легочный лимфоэпителиальный рак может быть как ЭБВ-позитивным, так и ЭБВ-негативным).
2. Причиной является как гистологическое строение опухоли, так иммунофенотип энтерального типа.