image

Гиперплазия эндометрия и воспаление: механизмы формирования пролиферативных процессов / А.В. Кубышкин, Е.П. Коваленко, И.И. Фомочкина и др. - Москва : ГЭОТАР-Медиа, 2023. - ISBN 978-5-9704-7867-7.

Аннотация

В основу представленной книги легли исследования механизмов развития гиперплазии эндометрия. Приведены данные разностороннего исследования нарушений гормонального дисбаланса при разных формах гиперплазии эндометрия, глубокого изучения провоспалительных факторов, взаимосвязей различных патогенетических механизмов. Предложен термин «воспаление, ассоциированное с гиперплазией эндометрия». Раскрывается возможная роль воспаления в процессах малигнизации и формирования аденокарциномы, отмечаются возможные пути дальнейшего изучения патологии и совершенствования подходов к лечению гиперпластических процессов.

Руководство рекомендовано для научных работников, врачей практического здравоохранения и студентов медицинских университетов.

Авторы

Кубышкин Анатолий Владимирович_—_ доктор медицинских наук, профессор, заведующий кафедрой общей и клинической патофизиологии Института «Медицинская академия им. С.И. Георгиевского» ФГАОУ ВО «КФУ им. В.И. Вернадского»

Коваленко Евгения Павловна кандидат медицинских наук, доцент кафедры акушерства, гинекологии и перинатологии № 1 Института «Медицинская академия им. С.И. Георгиевского» ФГАОУ ВО «КФУ им. В.И. Вернадского», врач акушер-гинеколог высшей категории

Фомочкина Ирина Ивановна_—_ доктор медицинских наук, профессор кафедры общей и клинической патофизиологии Института «Медицинская академия им. С.И. Георгиевского» ФГАОУ ВО «КФУ им. В.И. Вернадского»

Карапетян Ольга Владимировна_—_ врач акушер-гинеколог больницы №4 г. Севастополя

Зяблицкая Евгения Юрьевна_—_ доктор медицинских наук, ведущий научный сотрудник Центральной научно-исследовательской лаборатории Института «Медицинская академия им. С.И. Георгиевского» ФГАОУ ВО «КФУ им. В.И. Вернадского», врач клинической лабораторной диагностики

Макалиш Татьяна Павловна_—_ кандидат биологических наук, ведущий научный сотрудник Центральной научно-исследовательской лаборатории Института «Медицинская академия им. С.И. Георгиевского» ФГАОУ ВО «КФУ им. В.И. Вернадского»

Волоцкая Надежда Игоревна_—_ младший научный сотрудник Центральной научно-исследовательской лаборатории Института «Медицинская академия им. С.И. Георгиевского» ФГАОУ ВО «КФУ им. В.И. Вернадского», врач акушер-гинеколог

Литвинова Светлана Викторовна_—_ кандидат медицинских наук, доцент кафедры общей и клинической патофизиологии Института «Медицинская академия им. С.И. Георгиевского» ФГАОУ ВО «КФУ им. В.И. Вернадского»

Подгорный Георгий Игоревич_—_ врач акушер-гинеколог, заведующий приемным отделением акушерского стационара ГБУ Ростовской области «Городская больница № 6»

Голубинская Елена Петровна_—_ доктор медицинских наук, ведущий научный сотрудник Центральной научно-исследовательской лаборатории Института «Медицинская академия им. С.И. Георгиевского» ФГАОУ ВО «КФУ им. В.И. Вернадского», врач-патоморфолог

Кальфа Маргарита Алексеевна_—_ кандидат медицинских наук, ведущий научный сотрудник Центральной научно-исследовательской лаборатории Института «Медицинская академия им. С.И. Георгиевского» ФГАОУ ВО «КФУ им. В.И. Вернадского», врач-патоморфолог

Рецензенты

Киселев Всеволод Иванович член-корреспондент РАН, доктор биологических наук, профессор, член-корреспондент РАН, заместитель директора Института онкогинекологии и маммологии ФГБУ «НМИЦ акушерства, гинекологии и перинатологии АГП им. акад. В.И. Кулакова» Министерства здравоохранения Российской Федерации;

Чеботарева Юлия Юрьевна доктор медицинских наук, доцент кафедры акушерства и гинекологии № 2 ФГБОУ ВО «Ростовский государственный медицинский университет» Министерства здравоохранения Российской Федерации.

Предисловие

Многое новое в науке появляется благодаря случайным находкам. Кажется, уже все открыто, найти что-либо новое при изучении широко известной патологии не представляется возможным. Но вместе с тем раскрываются все новые и новые механизмы развития, казалось бы, досконально изученных заболеваний, на основании раскрытия этих механизмов создаются новые лечебные подходы и таргетные лекарственные препараты.

В основу представленного руководства легли исследования механизмов развития гиперплазии эндометрия. На первый взгляд, механизм гиперплазии эндометрия хорошо изучен, дисбаланс гормонального фона с развитием абсолютной или относительной гиперэстрогении как причины и основного патогенетического фактора не вызывает никаких сомнений. Но при более глубоком изучении морфологии эндометрия при гиперплазии эндометрия обратил на себя внимание факт формирования воспалительных проявлений, который зависел от выраженности гиперпластического процесса. В результате этого была сформулирована гипотеза, что воспалительный процесс является важной составляющей формирования гиперплазии эндометрия, а возможно, и основным механизмом малигнизации. Дальнейшее изучение позволило показать важную роль воспаления в развитии гиперплазии и предложить термин «воспаление, ассоциированное с гиперплазией эндометрия». Таким образом, воспаление при гиперплазии встало в один ряд с целой группой взаимосвязанных воспалительных процессов, таких как воспаление, ассоциированное с атеросклерозом, с метаболическим синдромом, с ожирением, с опухолевым ростом и рядом других патологий.

В книге приведены данные разностороннего изучения нарушений гормонального дисбаланса при разных формах гиперплазии эндометрия, глубокого изучения провоспалительных факторов, взаимосвязей различных патогенетических механизмов, раскрывается возможная роль воспаления в процессах малигнизации и формирования аденокарциномы, отмечаются возможные пути дальнейшего изучения патологии и совершенствования подходов к лечению гиперпластических процессов. Надеемся, что книга представит интерес для научных работников, врачей практического здравоохранения и студентов медицинских университетов.

Заведующий кафедрой

общей и клинической патофизиологии,

заслуженный деятель науки и техники

Республики Крым, доктор медицинских наук,

профессор А.В. Кубышкин

Список сокращений и условных обозначений

— торговое наименование лекарственного средства и/или фармацевтическая субстанция

— лекарственное средство не зарегистрировано в Российской ФедерацииАГнРГ — агонисты гонадотропин-рилизинг-гормона

АГнРГ — агонисты гонадотропин-рилизинг-гормона

АГЭ — атипическая гиперплазия эндометрия

ГЭ — гиперплазия эндометрия

ДНК — дезоксирибонуклеиновая кислота

ИГХ — иммуногистохимический

ИЛ — интерлейкин

КОК — комбинированные оральные контрацептивы

РЭ — рак эндометрия

ФНО — фактор некроза опухоли

ХЭ — хронический эндометрит

ЦОГ-2 — циклооксигеназа-2

ЭМП — эпителиально-мезенхимальный переход

Akt – серин/треониновые протеинкиназы (продукт генов akt)

CAF — фибробласты, связанные с раком

CD — кластер дифференцировки

EIN (англ. Еndometrial intraepithelial neoplasia) — интраэпителиальная неоплазия эндометрия

ER-α, -β — рецептор эстрогена α, β

ERK — внеклеточная сигнальная киназа

HIF — фактор, индуцируемый гипоксией

IGF-1 — инсулиноподобный фактор роста 1

MAPK (англ. mitogen-activated protein kinase) — митоген-активируемая протеинкиназа

mTOR (англ. target of rapamycin (TOR); mammalian target of rapamycin) — мишень рапамицина млекопитающих

NF-κB — ядерный фактор-κB

PI3K — фосфоинозитид-3-киназа

PR — рецептор прогестерона

TGF-β — трансформирующий фактор роста β

VEGF — фактор роста эндотелия сосудов

Введение

Гиперплазия эндометрия (ГЭ) — распространенная гинекологическая патология и может сопровождаться диспластическими процессами, которые имеют определенную склонность к раковому перерождению и признаются предраковым поражением с частотой 23,15–29,08% [158, 222, 234]. К наиболее важным факторам развития ГЭ и ее прогрессирования относится чрезмерная стимуляция эстрогенами (гиперэстрогения) на фоне снижения уровня прогестерона в связи с частыми ановуляторными циклами, поликистозом яичников и иными причинами гормонального дисбаланса [9, 263]. Факторами риска также служат менопаузальный статус, избыточная масса тела и ожирение, эндокринные болезни, артериальная гипертензия, малое количество родов либо бесплодие, поздняя менопауза [11].

Следует отметить, что ГЭ считается фактором риска развития рака эндометрия (РЭ), который в настоящее время является наиболее частой онкологической патологией в гинекологической практике и третьим по распространенности видом злокачественных новообразований у женщин после злокачественных новообразований молочной железы и кожи, частота встречаемости составляет 7,4% в структуре онкологической патологии женского населения России [15]. Обращает на себя внимание прогрессирующее снижение 5-летней выживаемости при РЭ (выживаемость 84% в 2000-е годы против 88% выживаемости в 1980-е годы), несмотря на прогресс медицины, что принципиально отличает его от других распространенных форм онкологической патологии гормонально зависимых органов. В случае рака молочной железы 5-летняя выживаемость за последние 2 года превысила 90%, а для рака простаты данный показатель улучшился до 99% [30]. Таким образом, вопросы профилактики, своевременной диагностики и лечения РЭ крайне актуальны. В 20% случаев эндометриальную карциному выявляют в пременопаузальном периоде [280]. Примерно в 75% диагноз РЭ устанавливают на начальных стадиях заболевания, что, безусловно, благоприятно сказывается на прогнозе. Ранняя диагностика нередко базируется на вагинальном кровотечении как наиболее частом клиническом проявлении РЭ, особенно у женщин в постменопаузе. Однако основной причиной постменопазуальных маточных кровотечений в 80–90% являются атрофические изменения эндометрия, а аденокарцинома эндометрия диагностируется лишь у 12% женщин с жалобами на маточное кровотечение.

РЭ часто связан с патологической стимуляцией эндометрия эстрогенами. Такая аденокарцинома встречается в подавляющем большинстве случаев, имеет более низкую степень злокачественности, чем наследственная форма [234]. О ненаследственной форме карцином такого типа мы говорим весьма условно, поскольку большинство указанных факторов все же обусловлены полиморфизмом генов и работой кодируемых ими белков. Для наследственных опухолей характерен высокий риск рецидива и метастазирования, неблагоприятный прогноз, высокий процент летальных исходов, сочетание с синдромом Линча (наследственный неполипозный колоректальный рак) [57].

Для успешного лечения и достижения максимально благоприятного прогноза важно раннее выявление РЭ. Обследование при подозрении на РЭ проводится по следующему протоколу: гинекологический осмотр, исключение других источников маточного кровотечения, например из влагалища и шейки матки; лабораторные методы диагностики: тест на наличие беременности у пациенток детородного возраста, общий анализ крови и коагулограмма, цитология вагинального мазка. К наиболее значимым методам относятся: 1) трансвагинальное ультразвуковое исследование или физиологическая инфузионная соногистерография, позволяющие оценить толщину и однородность эндометрия, показания для биопсии (толщина эндометрия более 4–5 мм в постменопаузе и более 16 мм в репродуктивный период); 2) гистологическое исследование биопсийного материала эндометрия как единственная методика, которая позволяет верифицировать диагноз; 3) молекулярно-генетические методы исследования биоптата, уточняющие фенотип трансформированных клеток и полиморфизмы их генов [262]. Кюретаж полости матки считается предпочтительным методом взятия ткани, однако в последнее время часто используют и пайпель-биопсию как менее травматичную процедуру, но полученного объема материала морфологу в этом случае не всегда достаточно, может потребоваться повторная биопсия [1, 98 133, 156]. Гистероскопия обычно используется для выявления очага маточного кровотечения и обеспечивает прямую визуализацию полости матки. Гистероскопия может выполняться в сочетании с фокальной биопсией или кюретажем. Систематический обзор показал, что гистероскопия имеет чувствительность 99,2% и специфичность 86,4% при диагностике РЭ [75]. Магнитно-резонансная томография также может предоставить дополнительную информацию при гиперпластических изменениях эндометрия.

Наиболее часто ставится диагноз ГЭ, но все пациентки с ГЭ должны пройти обследование для исключения наличия аденокарциномы. Принципиальным моментом для разработки тактики ведения пациентки является наличие или отсутствие атипии клеток при ГЭ.

У женщин с неатипической ГЭ низкого риска или множественными сопутствующими заболеваниями, препятствующими хирургическому вмешательству, а также желающих сохранить фертильность, используют консервативное лечение. Наиболее распространенный вариант лечения — длительная терапия прогестероном (установка внутриматочной системы, высвобождающей гормон, или пероральный прием) для стабилизации заболевания и предотвращения РЭ с обязательным гистологическим контролем оценки эффективности терапии.

Основной метод лечения ГЭ с атипией — абдоминальная или лапароскопическая гистерэктомия с двусторонней сальпингоовариэктомией либо без нее [121, 216, 298].

На ранней стадии РЭ основным видом лечения является хирургическое — тотальная гистерэктомия с двусторонней сальпингоовариэктомией, парааортальной и тазовой лимфаденэктомией и исследованием полости таза для определения стадии заболевания по международной классификации стадий злокачественных новообразований (TNM, от англ. tumor, nodus, metastasis). Очевидно, что лапаротомия дает более удобный доступ для обзора малого таза. Необходимость дальнейшего лечения основывается уже на интраоперационных и гистологических данных. Лучевая терапия мало влияет на общую выживаемость пациенток с низкодифференцированным раком и связана со снижением качества жизни при использовании у пациенток с РЭ на ранних стадиях. Данный метод лечения является вариантом терапии для пациенток, у которых операция невозможна [23, 43, 99, 131, 233]. У большинства пациенток с РЭ выявляется I стадия заболевания с благоприятным прогнозом хирургического лечения. В случаях выявления РЭ на поздних стадиях и высокой степени злокачественности прогнозы крайне неблагоприятны и чаще всего заболевание заканчивается летальным исходом из-за неэффективности или невозможности хирургического радикального лечения.

Эти краткие данные свидетельствуют об актуальности темы. В соответствующих разделах они изложены с более подробным описанием для клинических специалистов, углублением в молекулярные механизмы канцерогенеза и современные патогенетические представления. Также приводятся данные наших собственных исследований взаимосвязи гиперэстрогении с воспалением и их влияния на процессы малигнизации.

Работа выполнена при финансовой поддержке в рамках государственного задания № FZEG-2020-0060 Минобрнауки России в сфере научной деятельности темы «Алгоритмы молекулярно-генетической диагностики злокачественных новообразований и подходы к их таргетной терапии с применением клеточных и генетических технологий».

1. Гиперплазия эндометрия: причины, диагностика, классификация

Гиперплазия эндометрия — это факультативное предраковое состояние, обусловленное комплексом гиперпластических изменений железистого и стромального компонентов эндометрия [290]. В большинстве случаев ГЭ возникает в результате высокого уровня эстрогенов в сочетании с недостаточным уровнем прогестерона [236, 240]. Избыточная эстрогенная стимуляция эндометрия вызывает пролиферативные изменения железистого эпителия, включая ремоделирование и неравномерное распределение желез.

Причины гиперэстрогении могут быть как эндо-, так и экзогенного происхождения. Среди основных особую значимость в формировании гиперпластических процессов и последующей неопластической трансформации имеют нижеперечисленные.

  1. Возраст и метаболические нарушения: ГЭ часто встречается у женщин в возрасте старше 35 лет с индексом массы тела более 30 [174].

  2. Метаболический синдром — комплексное нарушение обменных процессов с сочетанием инсулинорезистентности, гиперинсулинемии, нарушения толерантности к глюкозе, сахарного диабета 2-го типа, дислипидемии и висцерального ожирения. Метаанализ показал, что метаболический синдром тесно связан с повышенным риском РЭ [102]. Женщины с диагнозом РЭ имеют более высокую частоту метаболических аномалий, чем женщины без РЭ [160]. В ретроспективном анализе было показано, что у пациенток с гипергликемией, гиперлипидемией и гипертонией вероятность развития РЭ в 2 раза выше, чем у интактной когорты пациенток [237, 329]. Жировая ткань — важный эндокринный орган, она не только ароматизирует половые стероиды, но и секретирует различные гормоны, включая лептин и липофусцин, хемокины, которые модулируют воспаление и микроокружение опухоли, влияя на ее рост [86]. Чрезмерное накопление жировой ткани у пациенток с ожирением приводит к повышению уровня свободных жирных кислот в системе кровообращения и повышенной экспрессии сывороточных адипокинов (например, лептина, эндолипопротеинов и цитокинов), что в конечном итоге приводит к инсулинорезистентности. В то же время снижение уровня адипонектина в сыворотке крови и усиление хронического воспаления у пациенток с ожирением служат важными факторами, повышающими риск РЭ. Чрезмерное увеличение количества жировой ткани у пациенток с ожирением приводит к жировой дисфункции и воспалению, тем самым повышая уровни провоспалительных факторов [265].

  3. Ожирение также может повышать риск РЭ, косвенно влияя на уровень эстрогена [284]. Инсулинорезистентность, вызванная ожирением, приводит к гиперинсулинемии, которая может снизить синтез связывающего половые гормоны белка за счет увеличения биодоступности инсулиноподобного фактора роста 1 (IGF-1), что приводит к повышению уровня эстрогена. Активность ароматазы в жировой ткани увеличивает превращение андростендиона в эстрадиол, что приводит к повышению уровня эстрадиола в сыворотке, связыванию эстрадиола с рецепторами эстрогена, и в конечном итоге может активироваться или подавляться рекрутирование факторов транскрипции и транскрипция генов [86, 243]. Ward и соавт. сообщили, что люди с бариатрическими оперативными вмешательствами в анамнезе и те, кто смог поддерживать нормальную массу тела после операции, смогли снизить риск злокачественного новообразования матки на 71 и 81% соответственно [314].

  4. Сахарный диабет является прямым и косвенным фактором риска развития РЭ. Прямые механизмы включают активацию ключевых сигнальных путей, таких как PI3K/Akt, Ras/MAPK; взаимодействие сигнальных путей между инсулином, IGF-1 и эстрогеном. Среди косвенных механизмов избыток инсулина приводит к снижению уровня глобулина, связывающего половые гормоны в крови, и повышению уровня эстрогена и андрогена в крови, тем самым способствуя развитию РЭ [130]. Персистирующие высокие уровни глюкозы могут способствовать пролиферации и инвазии клеток РЭ путем регулирования экспрессии рецептора эстрогена α (Er-α)/Glut4 (глюкозный транспортер тип 4 — инсулинзависимый белок-переносчик глюкозы), который способствует экспрессии VEGF/рецептора VEGF [130]. Модуляции сигнальных путей AMPK/mTOR/S6 (киназа S6) и MAPK также повышают инвазивность клеток РЭ [309]. Эпидемиологические исследования показали, что риск РЭ в 2,12 раза выше у пациенток с диабетом и в 2,45 раза выше у пациенток с избыточной массой тела, чем у здоровых пациенток [322].

  5. Аномальный липидный обмен, особенно повышенный уровень свободных жирных кислот, также тесно связан с прогрессированием РЭ [192]. Возможные механизмы дислипидемии, связанные с риском РЭ: активация путей жирных кислот и аминогликана, ведущая к продукции активных форм кислорода в митохондриях, окислительному стрессу клеток, или чрезмерное накопление кластеров активных форм кислорода, которые взаимодействуют с внутриклеточными липидами, белками и дезоксирибонуклеиновой кислотой (ДНК), что приводит к изменению клеточной мембраны и функции ферментов, индукции клеточного повреждения и в конечном итоге к онкогенезу [233]. Кроме того, уровень холестерина в сыворотке повышен у пациенток с ожирением, а холестерин активирует транскрипционную активность клеток РЭ посредством ER-зависимого пути, что способствует пролиферации клеток [124].

  6. Артериальная гипертензия относится к факторам риска РЭ [39]. Крупное когортное исследование с участием 290 тыс. женщин показало, что риск РЭ увеличивается с повышением уровня артериального давления, особенно систолического [49]. Биологический механизм, с помощью которого гипертония увеличивает риск РЭ, неясен и может быть связан с клеточным старением и ингибированием апоптоза, вызванным хронической гипертензией.

  7. Ановуляторные циклы — синдром поликистозных яичников, пери- и постменопауза, пролонгированная перименопауза, функциональные опухоли яичников (например, из гранулезных клеток).

  8. Заместительная гормональная терапия — терапия только эстрогенами или длительная терапия тамоксифеном может привести к ГЭ даже в минимальной дозе и противопоказана женщинам с маткой. Безрецептурные травяные препараты могут содержать большое количество эстрогена, поскольку это гормон эволюционно мало меняющийся, в связи с чем фитоэстрогены идентичны эстрогенам млекопитающих животных и человека.

  9. Иммуносупрессия (реципиенты почечного трансплантата) и инфекция также могут быть вовлечены в развитие ГЭ.

  10. Наследственный неполипозный колоректальный рак, или синдром Линча, — женщины с этим заболеванием имеют значительно повышенный риск ГЭ и РЭ [204, 213].

Клинические проявления ГЭ, ее диагностика. Один из основных клинических симптомов ГЭ — аномальное маточное кровотечение. У 10% женщин в пременопаузе с аномальным маточным кровотечением гистологические данные показывают ГЭ, а у 6% женщин в постменопаузе с маточным кровотечением обнаруживается карцинома эндометрия [36].

Кровотечение может проявляться в форме меноррагии (обильное менструальное кровотечение), метроррагии (нерегулярное кровотечение), незапланированного кровотечения (пациентки на заместительной гормональной терапии) или постменопаузального кровотечения. У некоторых женщин могут появиться патологические выделения, которые могут иметь неприятный запах или быть окрашенными кровью. При этом важно помнить, что данные клинические проявления не относятся к строго специфичным для ГЭ или карциномы эндометрия. В связи с этим необходимо проведение тщательного клинического обследования пациентки с обязательными базовыми исследованиями крови, мазком с окраской по Папаниколау и трансвагинальным ультразвуковым исследованием с целью исключения очаговой патологии эндометрия, такой как полип, субмукозная лейомиома, и оценка статуса яичников.

Согласно руководству Королевского колледжа акушеров и гинекологов (RCOG), трансвагинальное ультразвуковое исследование обязательно для женщин с аномальным маточным кровотечением, синдромом поликистозных яичников и отсутствием кровотечения отмены после проведения пробы с прогестероном [248]. Проспективное исследование с участием женщин с синдромом поликистозных яичников показало, что при толщине эндометрия менее 7 мм у них не было выявлено случаев ГЭ.

Женщинам в постменопаузе с кровотечением из влагалища рекомендуется сделать трансвагинальную сонограмму (TVS). Если TVS показывает увеличенную толщину или неоднородную структуру эндометрия, рекомендуется сделать его биопсию. Систематические обзоры показали, что при толщине эндометрия менее 3 или 4 мм вероятность РЭ снижается до менее 1% и, следовательно, проведение биопсии не требуется [133, 278, 287]. У женщин, принимающих менопаузальную гормональную терапию или тамоксифен, данное пороговое значение нивелировано [318]. Дальнейшие обследования, такие как соногистерография, гистероскопия или биопсия эндометрия, показаны, если толщина эндометрия превышает 4 мм или его невозможно визуализировать должным образом. Бессимптомные женщины в постменопаузе, у которых случайно диагностировали толщину эндометрия более 4 мм, обычно не нуждаются в обследовании [25].

Первичная роль проведения биопсии эндометрия у пациенток с аномальным маточным кровотечением заключается в определении наличия карциноматозных или предраковых поражений путем оценки гистологических образцов [31]. Исследование, проведенное группой онкогинекологов, по диагностике атипической гиперплазии эндометрия (АГЭ) на основе биопсии выявило 42,6% сопутствующей карциномы эндометрия в образцах гистерэктомии [298].

Правильная клиническая оценка ГЭ и дифференциальная диагностика с опухолевой патологией осложняются как субъективными клинико-диагностическими факторами, так и неоднозначной систематизацией морфологических признаков согласно устаревшим классификациям [219].

Технические проблемы, ограничивающие диагностику образцов кюретажа эндометрия, включают недостаточные клинические данные; кюретаж, проведенный в неправильной фазе цикла; неадекватный отбор проб; неправильную фиксацию и неадекватное качество окрашивания образцов; недостаток опыта патологоанатома в оценке ткани эндометрия [28].

ГЭ — одно из наиболее часто неправильно диагностируемых состояний вследствие гипердиагностики. При этом критически важно провести правильную верификацию данного состояния, прежде всего из-за различного прогноза и тактики лечения данных пациенток [272]. Многие диагностические признаки атипии (неровность контура ядра, потеря полярности, заметное ядрышко, грубодисперсный хроматин) также могут наблюдаться при гормональных нарушениях, регенерации и метапластических изменениях. Полипы эндометрия часто диагностируются как гиперплазия из-за проблем с фиксацией, неправильной микротомии и чрезмерном обилии крови в полученных образцах [220].

Система классификации ГЭ , наиболее широко используемая в настоящее время, предложена Kurman и соавт. и учитывает архитектурные особенности и цитологическую атипию [22].

В 2014 г. Всемирная организация здравоохранения опубликовала новую упрощенную классификацию ГЭ, которая состоит всего из двух категорий гиперплазии: с атипией и без нее, в отличие от четырех, описанных в классификации Всемирной организации здравоохранения 1994 г. [100, 327]. Это сокращение до двух категорий было связано с необходимостью избавиться от множества неоднозначных терминов, используемых в настоящее время.

Новая классификация ГЭ Всемирной организации здравоохранения 2014 г. [100] подразделяет ГЭ на две основные категории:

  • неатипичная ГЭ (доброкачественная гиперплазия);

  • АГЭ или интраэпителиальная неоплазия эндометрия (EIN)/высокодифференцированная карцинома.

Дифференциальный диагноз между доброкачественными поражениями матки и АГЭ/EIN основан в основном на морфологических критериях, но в проблемных случаях может быть подтвержден дополнительными иммуногистохимическими (ИГХ) маркерами и молекулярными изменениями [40, 259, 306]. АГЭ и EIN имели сходную чувствительность и отрицательную прогностическую ценность для сосуществующего РЭ [256]. Другие исследователи обнаружили, что классификация EIN лучше предсказывает прогрессирование до рака [40, 89, 211]. Американская коллегия акушеров и гинекологов (ACOG) и Комитет сообщества гинекологов рекомендуют использовать схему EIN для более четкой терминологии с целью различения предраковых поражений [117, 293]. В 2016 г. были опубликованы совместные рекомендации двух комитетов: Королевского колледжа акушеров и гинекологов и Британского общества гинекологической эндоскопии (BSGE) — в отношении лечения и классификации гиперплазии [117]. Они рекомендовали классификацию Всемирной организации здравоохранения 2014 г. В рекомендациях также изложены алгоритмы лечения ГЭ. В них подробно описаны предпочтительные варианты лечения и даны рекомендации относительно времени проведения биопсии эндометрия для пациенток после консервативного лечения. Клиническое лечение АГЭ и EIN одинаково.

Ниже перечислены морфологические критерии ГЭ.

  1. ГЭ без атипии.

В ткани эндометрия определяется наличие неравномерно расположенных плотно упакованных желез с очагами кистозной трансформации и неправильными (причудливыми) контурами просвета (пролабирование в просвет, псевдопапиллярные выросты, изгибы, штопорообразная структура, почкование, изгибы). Цитологически эпителий напоминает эндометрий в фазу поздней пролиферации с псевдостратифицированными, митотически активными, удлиненными столбчатыми клетками с умеренным укрупнением ядер, ровными ядерными контурами и отсутствием нуклеол (рис. 1-1). Зачастую гиперпластические процессы в эндометрии ассоциированы с метапластическими изменениями (эозинофильные, папиллярно-синцитиальные, плоскоклеточные, муцинозные, мерцательные). При этом строма визуализируется между базальными мембранами железистых структур. Соотношение желез к строме 3:1.

Наиболее частой проблемой дифференциальной диагностики данного вида ГЭ является исключение кистозной атрофии, характеризующейся близкорасположенными и кистозно-расширенными железами, но они не имеют неправильных контуров гиперплазии. Эпителиальная выстилка желез кубическим и уплощенным эпителием без признаков митотической активности в отличие от пролиферативного эндометрия. Строма плотная и напоминает базальный слой эндометрия.

Еще одна диагностическая проблема — дифференцировка неатипической ГЭ и полипа эндометрия, который, как правило, характеризуется неравномерным расположением желез, в том числе и кистозно-расширенных, может очагово содержать фокусы АГЭ/EIN. При этом помогает наличие плотной фиброзной стромы с наличием лимфоидной инфильтрации в виде агрегатов, наличием пучков утолщенных сосудов.

  1. АГЭ/EIN (эндометриальная интраэпителиальная неоплазия).

Ткань эндометрия с архитектурными признаками, аналогичными неатипической гиперплазии: увеличение соотношения желез к строме более чем 3:1, строма скудная, однако прослеживается между базальными мембранами желез. Существенно нарастают признаки цитологической атипии: увеличенные, округлые и неправильные контуры ядер, заметные увеличенные ядрышки с грубым и везикулярным хроматином. Увеличенное ядерно-цитоплазматическое соотношение и эозинофилия цитоплазмы. Стратифицированные эпителиальные клетки с потерей полярности по отношению к базальной мембране. Также встречаются фокусы метапластических изменений. Зачастую дифференциальная диагностика АГЭ крайне затруднительна, особенно в биопсийном материале, в отношении эндометриоидной аденокарциномы низкой степени злокачественности. Признаками, позволяющими гистологически отличить эти два состояния, является отсутствие крибриформных и солидных структур, десмопластической трансформации стромы или обширных участков некрозов с нейтрофильной инфильтрацией.

Данный факт позволяет патоморфологу формулировать заключение как «атипическая ГЭ/EIN с очагами эндометриоидной аденокарциномы (FIGO I)» с последующей рекомендацией проведения гистероскопии и выскабливания полости матки для дифференциальной диагностики.

Поскольку основной причиной развития ГЭ является нарушение в гормональном балансе женского организма, рассмотрим гормоны и их роль в развитии ГЭ подробнее.

image
Рис. 1-1. Гистологический препарат эндометрия. Гематоксилин и эозин. Ув. ×200: а — нормальный эндометрий; б — простая гиперплазия эндометрия; в — гиперплазия эндометрия с атипией

2. Роль и значение гиперэстрогении в патогенезе гиперплазии и рака эндометрия

Химическое строение, функции и место выработки эстрогенов, их влияние на клетку и возможность замены синтетическими аналогами. Эстрогены являются основными овариальными гормонами, регулирующими деятельность репродуктивной системы и молочных желез, с большим разнообразием эффектов в других системах органов и тканей, влияют на метаболизм и регуляцию онтогенеза. Они участвуют в ремоделировании и минерализации костной ткани, производят системный анаболический эффект, влияют на структуру кожи и ее производных, на синтез липидов, инсулина, эндорфинов и факторов роста, путем обратной связи регулируют секрецию гонадотропинов и гормонов шишковидной железы. Неоспорима роль стероидных гормонов в регуляции полового поведения и других этологических реакций человека.

Эстрогены являются группой химически сходных стероидных гормонов. Стероиды представляют собой молекулу с четырехкольцевой основой и ядром из атомов углерода, как и их предшественник холестерол. Ряд химических реакций, вызванных энзимами, превращают холестерол сначала в стероидный прегненолон, а затем в андрогены. Специальные ферменты ароматазы превращают андрогены в эстрогены — эстрадиол и эстрон.

У женщин эстрогены вырабатываются в основном в яичниках, надпочечниках, жировой ткани и головном мозге. 17-β-Эстрадиол — наиболее распространенный и мощный природный эстроген. Эстрон и эстриол являются другими химическими разновидностями гормонов данной группы [63]. Противозачаточные средства, менопаузальная гормональная терапия и другие фармацевтические препараты содержат синтетические эстрогены. Некоторые гормоны, такие как этинилэстрадиол, используются в монотерапии или в сочетании с искусственными прогестероноподобными гормонами в составе противозачаточных средств. Их назначают с целью создания цикла, контролируемого внешним поступлением гормонов, взамен естественноого овариально-менструального цикла женщин через блок гипоталамо-гипофизарной регуляции. При менопаузальной гормональной терапии натуральные и синтетические эстрогены с искусственным прогестероном или без него контролируют такие симптомы менопаузы, как приливы, сухость кожи и влагалища и потеря костной массы [33, 247, 318].

Существует два основных типа передачи сигналов стероидных гормонов: классический и быстрый. При классическом механизме гормоны проникают через плазматическую мембрану и напрямую связываются с внутриклеточными ядерными рецепторами, действуют через них, регулируя транскрипцию тысяч генов. Гормоны могут инициировать и нижестоящую передачу сигналов, чтобы стимулировать ферменты, усиливать эффекты других активированных рецепторов или непосредственно влиять на транскрипцию различных генов. Стероиды могут также активировать клеточную сигнализацию по быстрому пути, связываясь с нестероидными мембранными рецепторами, такими как рецептор эпидермального фактора роста, или связываясь с кальциевыми и калиевыми ионными каналами [294].

Возрастные и циклические особенности выработки эстрогенов, возрастная гистофизиология яичников. Выработка эстрогенов прежде всего связана с фолликулогенезом. В течение жизни женщины происходит много изменений в функции яичников, начиная еще до рождения. На 20-й неделе беременности яичник содержит около 7 млн овоцитов; с этого момента количество фолликулов уменьшается, а овоциты гибнут: 1 млн овоцитов, окруженных одним рядом фолликулярных клеток (примордиальные фолликулы), присутствует при рождении, быстро сокращаясь примерно до 200 тыс. к концу полового созревания, и только около 350 фолликулов в течение репродуктивного периода дозревают, разрываются и выделяют зрелые яйцеклетки.

У детей шишковидная железа блокирует циклическую работу гипоталамо-гипофизарного комплекса до 11–13 лет и не допускает циклической деятельности яичников, сохраняя овоциты в примордиальных фолликулах как более устойчивой структуре. Далее шишковидная железа прекращает ингибирование гипоталамуса, и с ростом выработки либеринов и тропных гормонов начинаются репродуктивные циклы. В начале менструации (менархе) характер циклов может быть нерегулярным с длительностью до 70 дней, могут быть короткие циклы, иногда чередующиеся с нормальными. Далее на период от 13 до 45 лет устанавливаются относительно регулярные циклы.

В репродуктивный период ежемесячно происходит селекция и гибель (в основном за счет апоптоза) множества фолликулов, вступивших в рост, из которых только 1–2 сохраняются до овуляции. Такая физиологическая гибель фолликулов называется атрезией. Атретические тела формируются за счет разрастания внутренней теки после гибели овоцита и фолликулоцитов. Текациты крупных погибших фолликулов формируют крупные атретические тела, визуально похожие на желтые тела. В отличие от желтых тел, производящих прогестерон и возникающих из фолликулярных клеток после овуляции этого фолликула, атретические тела возникают в фолликулах, где овоцит и фолликулоциты погибли, а текациты производят андрогены, баланс которых женщине также необходим. Таким образом, в репродуктивном цикле в корковом слое яичника находятся три временные гормонпродуцирующие структуры — фолликул (вырабатывает эстрогены), желтое тело (вырабатывает прогестерон) и атретическое тело (вырабатывает андрогены).

К последнему циклу в яичниках может быть только около 1000 фолликулов. Параллельно имеет место увеличение порога чувствительности яичников к тропным гормонам гипофиза из-за социально обусловленного ограничения рождаемости и малого числа полных циклов (овуляция–беременность–роды–лактация–инволюция лактации). Многолетнее отсутствие зачатия в большинстве циклов стимулирует гипофиз увеличивать уровень гонадотропинов. В связи с этим постепенно с возрастом в течение периода фертильности растет и базовый уровень эстрогенов.

Эстрогены выделяются яичниками в течение репродуктивного цикла также неравномерно. Это зависит в первую очередь от гистофизиологических параметров: на протяжении 1–14-го дня цикла в процессе селекции и роста фолликулов увеличивается число и функциональная активность фолликулоцитов, окружающих яйцеклетку и продуцирующих эстрогены, достигая максимума в период овуляции, когда фолликул лопается и эстрогены попадают во внутренние среды организма. Уровень эстрогенов меняется параллельно с ростом фолликулов от примордиальных до преовуляторных и крайне низок в прогестероновую фазу цикла (фаза желтого тела) и вне репродуктивного периода.

Когда пул фолликулов израсходован, женщина входит в период менопаузы и яичники резко ограничивают гормонпродуцирующую функцию, уровень эстрогенов перестает циклически меняться и снижается. Надпочечники, подкожная клетчатка и другие ткани, которые метаболизируют стероиды, становятся основным постоянным источником гормонов [140]. Прекращение репродукции в середине онтогенеза характерно только для женщин и не встречается среди млекопитающих животных. Этот процесс может сопровождаться дисбалансом гормонов, выходящим за пределы физиологических параметров, и приобретать патологические черты.

Одним из основных факторов гормонального дисбаланса являются возрастные изменения в период менопаузы. В данный период в яичниках истощается овоцитарный резерв, а циклическая активность гонадотропинов, пептидов и стероидных гормонов утрачивается. Здоровье в менопаузе отражает сложные взаимодействия биологических и социально-экономических факторов, включая этническую принадлежность, образование, профессиональную занятость, массу тела, диету, использование оральных контрацептивов, воздействие химических веществ, нарушающих работу эндокринной системы, употребление алкоголя, курение и физическую активность [126]. Более ранний возраст наступления менопаузы из-за преждевременной недостаточности яичников может быть вызван стрессом, расстройствами пищевого поведения или ожирением, чрезмерными физическими нагрузками, диетой и приемом гормональных препаратов. Преждевременная недостаточность яичников может быть вызвана хромосомными нарушениями, такими как синдром ломкой Х-хромосомы или синдром Тернера [245].

Некоторые биохимические изменения при менопаузе связаны с истощением запасов эстрогенов и/или прогестерона или работой их рецепторов. В настоящее время известны два рецептора для каждого стероида — α и β (ER-α и ER-β; PR-A и PR-B), иногда они противодействуют друг другу [241].

В возрасте старше 40 лет эстрогены крайне важны для поддержания гомеостаза липидов и глюкозы. Они регулируют потребление пищи и расход энергии, воздействуя на центральную нервную систему, стимулируют синтез белков, поддерживают гомеостаз. Нарушения данных процессов очень активно проявляются в перименопаузальный период. Нередко взамен гипоэстрогении формируется избыток эстрогенов; в некоторых случаях наблюдается высокое соотношение эстрогена к прогестерону, что создает риск развития ГЭ и РЭ [176].

Ниже перечислены причины возникновения гиперэстрогении.

  1. Увеличение уровня периферической конверсии андрогенов в эстрогены при избыточной массе тела, при висцеральном ожирении.

  2. Присутствие гормонально-активных структур в тканях яичников (текаматоз, гормонпродуцирующие опухоли).

  3. Сбой инактивационной и белковосинтетической функций в печени (низкая активность глобулина, который связывает половые стероиды, что влечет за собой рост биологически активной фракции стероидов).

  4. Патология надпочечников.

  5. Гиперинсулинемия (сахарный диабет), что влечет за собой индукцию гиперплазии стромы яичников [301].

  6. Ановуляторные циклы в перименопаузе.

  7. Гормональная заместительная терапия только эстрогенами [21].

Эффекты гиперэстрогении в организме женщины. Длительное воздействие эстрогенов на органы-мишени приводит к ГЭ, но и может увеличить риск пролиферации клеток, когда при параллельной клеточной трансформации появляется риск развития рака молочной железы, шейки матки, слизистой оболочки влагалища; эстрогены также усугубляют течение эндометриоза [182, 315].

В гипоталамо-гипофизарно-яичниковой системе нарушается гормональный баланс в результате сбоя фолликуло- и стероидогенеза в яичниках и при патологии гепатобилиарной системы [4]. Это приводит к абсолютной или относительной гиперэстрогении на фоне недостаточности прогестерона, вследствие чего отсутствует нормальная секреторная трансформация гиперплазированного эндометрия, который образовался из-за влияния на него эстрогенов [245].

Опираясь на литературные данные, мы исследовали уровни гормонов у женщин с различными типами гиперплазии. Был проведен анализ клинических данных 312 пациенток гинекологических клиник и гинекологических отделений больниц г. Симферополя за 4-летний период. Критериями включения послужил фертильный возраст и наличие пролиферативных заболеваний эндометрия. На первом этапе проведен анализ 312 историй болезни женщин с пролиферативными заболеваниями эндометрия с целью определения их частоты и выявления факторов риска развития данной патологии. В последующие этапы исследования для проведения углубленных гистологических, ИГХ и биохимических исследований было включено 150 пациенток.

На втором этапе проведены исследования в группе из 89 пациенток фертильного возраста 20–49 лет с различными видами ГЭ. По результатам обследования все женщины были распределены на три группы в зависимости от характера патологического процесса в эндометрии. В первую группу включена 41 женщина с простой ГЭ без атипии, во вторую — 36 женщин с комплексной ГЭ без атипии, и в третью — 12 женщин с АГЭ.

В качестве контрольной группы были отобраны 18 здоровых фертильных женщин, сопоставимых по возрасту, не имевших в анамнезе и в настоящем заболеваний эндометрия и давших информированное согласие на включение в исследование.

Проведенные исследования показали, что наиболее существенными и значимыми факторами риска в развитии ГЭ являются: возраст от 30 до 35 лет у нерожавших женщин и после 45 лет у женщин с проблемами фертильности; отказ от использования гормональных и барьерных методов контрацепции в пользу применения внутриматочных; низкая частота родов при высоком уровне абортов; обменно-эндокринная патология в виде метаболического синдрома и ожирения; заболевания щитовидной железы; гиперпролактинемия; патология молочных желез. При исследовании характера менструального цикла выявлено, что у женщин с пролиферативными заболеваниями эндометрия, особенно при АГЭ, чаще, чем в контрольной группе, встречался синдром гиперполименореи.

Проведенный анализ экспрессии рецепторов эстрадиола и прогестерона в эндометрии у здоровых женщин показал зависимость уровня экспрессии рецепторов к стероидным гормонам от фазы цикла и локализации. В контрольной группе женщин в I фазе цикла отмечалась выраженная экспрессия эстрадиола (H-score в строме 203,3±3,5; в железах 208,1±3,1) и слабая экспрессия прогестерона (H-score в строме 79,8±9,1; в железах 98,5±9,5). Во II фазе цикла наблюдалась обратно пропорциональная взаимосвязь: слабый уровень экспрессии эстрадиола (H-score в строме 77,8±11,6; в железах 96,5±9,5) и выраженный уровень экспрессии прогестерона с преобладанием в строме соответственно оценке H-score 209,8±11,6, что согласуется с исследованиями других авторов [7, 279, 289] (рис. 2-1).

image
Рис. 2-1. Эндометрий здоровой женщины в начале II фазы. Ув. ×200: а — гематоксилин и эозин; б — экспрессия рецепторов к эстрогену; в — экспрессия рецепторов к прогестерону

При простой ГЭ без атипии экспрессия рецепторов к эстрогенам увеличивается как в I, так и во II фазу цикла с преимущественным увеличением в железах эндометрия. При комплексной ГЭ без атипии характерно уменьшение различий в экспрессии обоих типов рецепторов между фазами цикла, а относительное преобладание эстрогеновых рецепторов отмечается во II фазу цикла. При АГЭ экспрессия рецепторов к стероидным гормонам в строме эндометрия снижается, а в железистой ткани остается стабильно высокой. При этом можно отметить более высокий уровень экспрессии рецепторов к прогестерону в эпителии желез по сравнению с рецепторами к эстрогенам (рис. 2-2).

image
Рис. 2-2. Эндометрий при простой гиперплазии без атипии. Ув. ×200: а — гематоксилин и эозин; б — экспрессия рецепторов к эстрогену; в — экспрессия рецепторов к прогестерону

Следует отметить, что в нашем исследовании наиболее существенная разница в состоянии рецепторов к эстрогенам и прогестерону отмечена при простой ГЭ без атипии (рис. 2-3). При прогрессировании ГЭ происходит нивелирование разницы показателей как в зависимости от фазы цикла, так и по уровню относительного изменения экспрессии рецепторов к эстрогенам и прогестерону в тканях эндометрия. Эта тенденция характерна и для АГЭ, при которой в тканях желез начинает превалировать экспрессия рецепторов к прогестерону. Данный результат позволяет предположить, что при простой ГЭ гормональные нарушения с развитием относительной или абсолютной гиперэстрогении служат пусковым фактором развития гиперплазии, а при дальнейшем прогрессировании гиперплазии, кроме нарушений гормонального фона, можно предположить наличие других механизмов, способствующих формированию и прогрессированию патологии. Возможно, нарастание воспалительных изменений в эндометрии может быть одним из факторов, способствующих прогрессированию патологического процесса и является ведущим при формировании атипических изменений в эндометрии.

image
Рис. 2-3. Динамика изменения экспрессии рецепторов к эстрогену и прогестерону у женщин с различными типами гиперплазии по сравнению со здоровыми женщинами. По горизонтали: 1, 2 — фаза цикла; по вертикали: количество позитивно окрашенных клеток в поле зрения. Ув. х20

При анализе изменений уровня половых гормонов в сыворотке крови и маточных смывах нам не удалось выявить тесной корреляционной связи между системным и локальным содержанием гормонов. В то же время тенденции и направленность сдвигов показателей в крови и маточных смывах совпадают и проявляются формированием относительной гиперэстрогении.

У женщин с простой ГЭ уровень эстрогенов в крови повышался, но достигал достоверного изменения по сравнению с референсными значениями только при сравнении с I фазой цикла. При комплексной ГЭ уровень эстрогенов был достоверно повышен и в I и во II фазу цикла. В отличие от эстрогенов, уровень прогестерона в крови или оставался на уровне контроля при сравнении с I фазой цикла, или достоверно был снижен как при простой, так и при комплексной ГЭ во II фазу цикла.

Определение гормонов в маточных смывах показало, что уже при простой гиперплазии при сравнении с I фазой цикла контроля отмечалось 3-кратное увеличение эстрогенов и 5-кратное (р <0,001) при сравнении со II фазой цикла (табл. 2-1).

Таблица 2-1. Содержание гормонов в маточных смывах у женщин с различными видами гиперплазий эндометрия

Группа

Фаза цикла

n

Маточные смывы

Эстрадиол, пг/мг

Прогестерон, нМоль/г

Контроль (n=18)

I

12

6,38±0,81

0,42±0,08

II

6

8,23±1,18

0,71±0,11

Простая ГЭ без атипии (n=41)

I

26

* 19,87±4,32

* 0,81±0,15

II

15

** 43,69±12,67

** 2,24±0,65

Комплексная ГЭ без атипии (n=36)

I

21

* 25,72±5,09

* 1,26±0,34

II

15

** 27,82±4,23

1,56±0,46

Комплексная АГЭ

I+II

24

*,** 20,7±4,99

0,58±0,21

Примечание: звездочками показана достоверность различий (р <0,05): * — по отношению к контролю I фазы менструального цикла; ** — по отношению к контролю II фазы менструального цикла.

При комплексной гиперплазии разница в уровне эстрогенов в I и во II фазу цикла выравнивалась, превышая в среднем соответствующие контроли в 3,5–4 раза (р <0,001). Такой же характер изменений отмечен и при ГЭ с атипией. В маточных смывах также отмечено повышение уровня прогестерона, особенно выраженное при простой гиперплазии. По сравнению с контролем I фазы цикла выявлено 2-кратное повышение прогестерона, а при сравнении со II фазой, более чем 3-кратное (р <0,001) повышение показателя. При комплексной гиперплазии показатели прогестерона, так же как и эстрогенов, практически выравниваются и превышают соответствующие контроли в 2–3 раза. Таким образом, более выраженное увеличение в маточных смывах уровня эстрогенов по сравнению с прогестероном при всех типах гиперплазий можно расценивать как развитие относительной локальной гиперэстрогении.

Особого внимания заслуживает анализ изменений уровня системного и локального пролактина. Проведенные исследования показали, что в сыворотке крови отмечалось некоторое увеличение пролактина, однако практически у всех обследованных женщин его уровень не выходил за пределы референсных значений. При проведении исследований внутриматочных смывов было установлено, что у здоровых женщин пролактин не определялся, а у женщин с ГЭ происходил рост уровня внутриматочного пролактина до 17,9±1,5 мМЕ/мг при простой ГЭ и максимально увеличивался до 27,3±2,8 мМЕ/мг при кАГЭ. Уровень пролактина во внутриматочных смывах не зависел от фазы менструального цикла и наличия воспалительных заболеваний в урогенитальной системе женщин. Скорее всего, можно говорить о местной секреции пролактина гиперплазированным эндометрием, которая может влиять на течение гиперпластического процесса.

Следует отметить, что изменения в маточных смывах более выражены и показательны. Если выявленные изменения в крови хоть и показывают достоверные изменения, но часто не выходят за пределы референсных значений показателей, то в маточных смывах изменения этих показателей более выражены. Это позволяет рекомендовать определение внутриматочных гормонов наряду с уровнем экспрессии рецепторов как более чувствительный критерий для оценки степени гормональных нарушений при формировании и течении гиперпластических процессов эндометрия.

Дисбаланс экспрессии стероидных рецепторов в эндометрии часто развивается на фоне нормального профиля сывороточных гормонов, что может свидетельствовать о повреждении рецепторного аппарата на тканевом уровне или локальном нарушении функции паракринных и аутокринных факторов, регулирующих экспрессию рецепторов эстрогенов. Считается, что именно наличие гиперэкспрессии ER в середине лютеиновой фазы менструального цикла может быть лучшим биомаркером нарушения функции эндометрия [13]. С другой стороны, отсутствие физиологического снижения ER в среднесекреторную фазу менструального цикла может быть связано с неадекватными уровнями прогестерона в сыворотке крови, чрезмерной экспрессией ароматаз, коактиваторов стероидных рецепторов или некоторых провоспалительных цитокинов [128].

Данный результат свидетельствует о том, что при простой гиперплазии гормональные нарушения с развитием относительной и абсолютной эстрогении являются существенным фактором развития гиперплазии, а при комплексной гиперплазии без атипии и с атипией, кроме нарушений гормонального фона, можно предположить наличие других механизмов, способствующих формированию и прогрессированию патологии.

Таким образом, ГЭ представляет собой факультативное предраковое состояние, обусловленное пролонгированной гиперэстрогенией с каскадным нарастанием признаков цитологической атипии и последующей трансформацией в инвазивную аденокарциному. Своевременное выявление и мониторинг динамики развития, в том числе с использованием новых таргетных мишеней молекулярной и генетической диагностики гиперпластических процессов в эндометрии, может способствовать снижению показателей заболеваемости и летальности от РЭ.

Особое внимание привлекает взаимосвязь ГЭ и воспаления. Известно, что при ГЭ и особенно при РЭ происходит повышение локальной продукции и развитие дисбаланса провоспалительных цитокинов [интерлейкинов (ИЛ) (ИЛ-10, ИЛ-2) и фактора некроза опухоли (ФНО)] [5, 6]. Активно изучается роль матриксных металлопротеиназ и их тканевых ингибиторов в развитии ГЭ, а также в возникновении и прогрессии злокачественных процессов в слизистой оболочке матки [54, 106]. О значении воспалительного процесса может свидетельствовать эффективность противовоспалительной терапии в комплексном лечении гиперплазии эндометрия [20].

Для подтверждения данной гипотезы были предприняты гистологические и ИГХ-исследования биоптатов эндометрия. При гистологическом исследовании с окраской тканей эндометрия гематоксилином и эозином у большей части обследованных пациенток с простой и комплексной гиперплазией выявлялись морфологические признаки хронического эндометрита (ХЭ).

3. Воспаление в эндометрии как фактор развития гиперпластических процессов

Хронический эндометрит — это продолжительное воспаление, характеризующееся инфильтрацией стромы эндометрия плазматическими клетками и клетками лимфоидного ряда, имеющее скудные клинические проявления [159]. К этиологическим факторам наиболее часто относят трансвагинальную инфекцию, внутриматочные спирали, субмукозную лейомиому матки и полипы эндометрия. Иными словами, практически любой длительно протекающий процесс, приводящий к хроническому раздражению слизистой оболочки тела матки, может считаться причиной ХЭ [276].

Распространенность. Наиболее часто ХЭ диагностируется у женщин репродуктивного возраста и встречается у большого количества пациенток со вторичным бесплодием, у 14–60% пациенток с повторными неудачами при экстаркорпоральном оплодотворении и у 27–60% женщин с привычным невынашиванием беременности [53, 71]. В нашем исследовании наличие хронического воспалительного процесса в эндометрии было выявлено у 60 (67%) женщин с ГЭ.

Классификации ХЭ основываются на этиологических факторах и особенностях морфологической картины.

В.П. Сметник и соавт. [19] описывают следующие морфологические варианты ХЭ:

  • атрофический — характеризуется выраженной атрофией железистого компонента эндометрия, фибротической трансформацией стромы и наличием лимфоидной инфильтрации последней;

  • кистозный — определяются кистозно-расширенные железы, заполненные секретом, формирующиеся на фоне разрастания соединительной ткани стромального компонента;

  • гипертрофический — на фоне хронического воспалительного процесса в эндометрии происходят гиперпластические процессы в виде формирования полипов и/или полиповидной формы неатипической ГЭ.

Наиболее приемлемая классификация ХЭ в соответствии с этиологическим фактором была предложена С. Buckley, H. Fox в 1991 г. [109]. Согласно данной классификации [109], принято выделять следующее.

  1. Неспецифический ХЭ, в условиях которого при бактериологическом исследовании эндометрия не определяются специфические возбудители. Данный вид ХЭ наиболее часто встречается у пациенток с иммунодефицитными состояниями, на фоне применения внутриматочных средств контрацепции, при бактериальном вагинозе и после лучевой терапии злокачественных новообразований органов малого таза.

  2. Специфический ХЭ, причиной которого являются такие возбудители, как вирусы (вирус простого герпеса, энтеровирус, цитомегаловирус и др.), бактериальная флора (Mycobacterium tuberculosis, Neisseria gonorrhoeae, Neisseria meningitidis и др.), микоплазмы (Mycoplasma hominis и др.), грибы (Candida spp. и др.), простейшие (Toxoplasma gondii и др.), паразиты (Enterobius vermicularis и др.).

Патогенез. Современные исследования доказали, что важную роль в патогенезе ХЭ имеют различные нарушения местного и общего иммунитета, как врожденного, так и адаптивного, а также последствия данных нарушений, проявляющиеся различными воспалительными процессами репродуктивной системы в результате колонизации условно-патогенной микрофлорой [226]. Важная роль отводится иммунокомпетентным клеткам, цитокинам, факторам роста и компонентам экстрацеллюлярного матрикса [333]. Часть исследований демонстрирует, что ХЭ является инициированным инфекционным агентом аутоиммунным процессом, который в дальнейшем продолжается в виде саморегулирующейся и самоподдерживающейся патологической реакции [172]. Современные исследования патофизиологических процессов при ХЭ указывают как на иммунологические, так и на паракринные изменения эндометрия. У женщин с ХЭ наблюдали патологию субпопуляций лимфоцитов в эндометрии [200]. Было показано, что в слизистой оболочке эндометрия бесплодных пациенток, страдающих ХЭ, отмечается измененное распределение естественных клеток-киллеров. В частности, при ХЭ наблюдается уменьшение лимфоцитов CD56 и увеличение лимфоцитов CD16 [200]. Также у женщин с ХЭ выявлено аберрантное эндометриальное микроокружение с измененной экспрессией некоторых генов, участвующих в воспалительном каскаде и клеточной репликации [повышающая регуляция белка-I, связывающего инсулиноподобный фактор роста (IGFBP1), Bcl-2 и BAX и понижающая регуляция ИЛ-11, CCL4, IGF1, CASP8] [88]. Необходимо отметить, что ряд исследований выявили сильную прямую зависимость между наличием эндометриоза и ХЭ. Так, исследования E. Cicinelli и соавт. свидетельствуют, что хроническое воспаление эндометрия у женщин с эндометриозом встречается в 2,7 раза чаще, чем у пациенток без эндометриоза, однако причинно-следственные связи выявлены не были [73]. При этом ряд авторов предполагают связь между хроническим воспалением и эндометриозом. H. Kobayashi и соавт. была сформулирована гипотеза о стадийности развития эндометриоза, в которой описаны две основные фазы. В I фазу происходит активация Toll-подобного рецептора, который стимулируется эндогенными молекулярными паттернами в результате воспалительного каскада, индуцируемого внутриматочными микроорганизмами. Во II фазу происходит волна стерильного воспаления за счет вовлечения ядерного транскрипционного фактора [162].

Клиника. В отношении клинических проявлений ХЭ крайне скуден и часто протекает бессимптомно. Наиболее часто данная патология выявляется у пациенток, обратившихся по поводу привычного невынашивания либо после повторной неудачной имплантации после экстракорпорального оплодотворения [255]. Под повторной неудачной имплантацией приято понимать неспособность зачать ребенка после двух либо трех циклов переноса эмбрионов либо кумулятивного переноса 10 эмбрионов [71]. Привычное невынашивание беременности определяется как три или более самопроизвольных выкидыша в сроке до 20 нед беременности [71]. Исследование E. Cicinelli и соавт. показало, что у женщин с повторными абортами ХЭ является частой находкой (68,3%) и что у женщин, которые получали адекватное лечение антибиотиками, был значительно более высокий уровень успешных беременностей по сравнению с женщинами, которые не получали лечения [71].

Однако точные механизмы, с помощью которых ХЭ может привести к снижению фертильности, полностью не изучены и все еще являются предметом многочисленных исследований.

К другим клиническим проявлениям ХЭ относят:

  • аномальное маточное кровотечение, проявляющееся в виде метроррагий или межменструальных кровянистых выделений, однако патогенетическая связь между данными патологическими процессами на сегодняшний день неясна;

  • дисменорею (предполагается, что основной причиной служит выделение поврежденными клетками эндометрия простагландинов);

  • диспареунию;

  • лейкорею;

  • дизурические расстройства;

  • лихорадку, которая проявляется в острой фазе ХЭ. В некоторых случаях определяется повышение температуры до субфебрильных значений и вне фазы обострения.

Диагностика. «Золотой стандарт» диагностики ХЭ — ИГХ-исследование биопсийного материала гистероскопии либо пайпель-биопсии эндометрия с применением маркера плазматических клеток CD138 и оценки количества клеток с положительным мембранным окрашиванием в строме эндометрия. Однако эффективность данной методики зависит от дня менструального цикла, в который происходит забор материала. Также при диагностике ХЭ применяют микробиологический метод исследования [72, 74, 104].

Гистероскопическая диагностика ХЭ основана на субъективных характеристиках, идентифицированных врачом ультразвуковой диагностики, таких как отек стромы, очаговая или диффузная гиперемия эндометрия и/или наличие микрополипов. Выявление патогенов эндометрия с помощью микробиологического исследования — единственный метод, который дает объективную информацию для проведения дальнейшей индивидуальной терапии [71]. Применение микробиологических методик позволило добиться значительных результатов в улучшении репродуктивного состояния женщин со вторичным бесплодием на фоне хронического воспаления эндометрия. Однако бактериальный посев эндометрия обычно не проводится: данное исследование занимает много времени, и не все патогенные организмы, приводящие к ХЭ, можно культивировать [71].

Гистероскопию рекомендовано проводить в пролиферативную фазу менструального цикла, что позволяет выделить признаки воспаления эндометрия.

При обследовании с помощью гистероскопии ХЭ обычно проявляется в виде участков слизистой, которые имеют ярко-красный цвет с центрально расположенными белыми зонами, локально или диффузно распределенными по поверхности эндометрия. Макроскопически эндометрий принимает внешний вид, напоминающий клубничный узор.

Другие находки могут быть представлены белыми пятнами, которые легко кровоточат при контакте. Эти особенности, однако, очень неспецифичны, поскольку они также могут быть связаны с поражением сосудистого русла в результате реакции на внутриполостное растяжение растворами или возникать из-за иммунологических нарушений, гипертонии, либо же они могут быть настолько малозаметными, что их очень трудно верифицировать [72].

Гистологический диагноз ХЭ основан на наличии ряда широко описанных в литературе критериев (поверхностный отек, фибротическая трансформация и воспалительная инфильтрация стромы, в которой преобладают лимфоциты и плазматические клетки) [276]. Наличие последних рассматривается некоторыми авторами как маркер, специфичный для эндометрита. По мнению некоторых исследователей, наличия нескольких или даже одной плазматической клетки в строме эндометрия достаточно, чтобы поставить диагноз ХЭ [232]. Из-за сложности идентификации плазматических клеток традиционный патологический диагноз имеет большую степень субъективности, что приводит к ошибкам в диагнозе, это согласуется с результатами Bayer-Garner и соавт. [44]. При ХЭ мембрана плазматических клеток показывает сильное положительное ИГХ-окрашивание на CD138, тогда как цитоплазма — слабое положительное окрашивание, что позволяет легко различать клетки в полях увеличения ×200 и ×400. Таким образом, в образцах с подозрением на ХЭ, когда плазматические клетки не могут быть идентифицированы с помощью стандартного окрашивания гематоксилином и эозином, ИГХ-окрашивание с использованием ИГХ-маркера синдекана-1 может эффективно отображать плазматические клетки, облегчая идентификацию последних, тем самым повышая скорость и качество диагностики ХЭ [14].

Связь ХЭ и ГЭ. По данным литературы, хроническое воспаление эндометрия приводит к гиперпластическим изменениям слизистой матки. В 2005 г. Cicinelli и соавт. впервые продемонстрировали, что ХЭ ассоциирован с небольшими пролиферациями эндометрия (<1 мм в диаметре), которые были подобны полипам при гистероскопии [72]. Необходимо отметить, что полипы эндометрия встречаются не только при ХЭ, но и на фоне гормональных нарушений, чаще эстрогении. Полипы эндометрия представляют собой очаговые плоские либо возвышающиеся гиперпластические участки эндометрия, возникающие в результате разрастания желез и стромы вокруг сосудистого основания [104]. Эпидемиологические исследования подтвердили взаимосвязь между локальным воспалением тканей и развитием неопластического процесса в этом месте [95, 181, 209, 292]. Хотя способы, с помощью которых местное воспаление способствует развитию рака, неизвестны, воспалительные клетки и, в частности, продукция провоспалительных цитокинов, таких как ФНО-α, местными тканями и инфильтрирующими воспалительными клетками, по-видимому, играют ключевую роль [264]. Клетки воспалительного инфильтрата способствуют быстрому делению окружающих клеток и продуцируют повышенные концентрации свободных радикалов [148], которые впоследствии могут повредить ДНК. Более того, воспалительные цитокины индуцируют ряд воспалительных ферментов, включая циклооксигеназу-2 (ЦОГ-2). ЦОГ-2 циклизует и насыщает кислородом арахидоновую кислоту, в конечном итоге продуцируя простагландин E2. Простагландин E2 может способствовать онкогенезу за счет увеличения продукции цитокинов и факторов роста, необходимых для роста опухоли, инвазии и метастазов, включая ИЛ-6, ИЛ-8, фактор роста эндотелия сосудов (VEGF) и матриксные металлопротеиназы [32]. Простагландин E2 также увеличивает производство индуцибельной синтетазы оксида азота — фермента, участвующего в генерации свободных радикалов. Дальнейшие доказательства роли ЦОГ-2 в формировании рака получены из наблюдения, что канцерогенез подавляется у мышей, получавших селективные ингибиторы ЦОГ-2, и у мышей с нокаутом ЦОГ-2. Следовательно, неопластическая трансформация может быть инициирована повреждением ДНК, нанесенным клеткам в результате образования свободных радикалов. Эти инициированные клетки могут дополнительно стимулироваться посредством ЦОГ-2 опосредованной регуляции простагландина E2, что вызывает выработку факторов, поддерживающих рост, инвазию и метастазы [139].

Лабораторные данные продемонстрировали, что молекулярный путь, лежащий в основе ассоциации ракового воспаления, включает фактор транскрипции ядерного фактора-κB (NF-κB) и его комплекс ингибитора κB-киназы. NF-κB представляет собой фактор транскрипции, который регулирует апоптоз, пролиферацию клеток и остановку роста клеток, а также усиливает ангиогенез за счет экспрессии VEGF. Путь NF-κB также является важной системой вторичного мессенджера для передачи сигналов воспалительных цитокинов [79]. В большинстве нормальных клеток NF-κB остается в цитоплазме и неактивен до тех пор, пока клетка не будет стимулирована соответствующим лигандом. К одной из групп активаторов NF-κB относятся провоспалительные цитокины, включая ФНО-α и ИЛ-1β, которые после образования комплекса со своими рецепторами привлекают киназы, активирующие комплекс IKK. Активированный комплекс IKK фосфорилирует IκB — молекулу ингибиторного шаперона, связанную с NF-κB. Затем NF-κB высвобождается и перемещается в ядро, где активирует различные гены, в том числе те, которые участвуют в воспалении и пролиферации [198, 203]. Конститутивная активность IKK, приводящая к изменению активации NF-κB, является признаком воспалительных заболеваний [187]. Освободившийся белок NF-κB может также активировать сигнальные пути, способствующие развитию злокачественных новообразований как в раковых клетках, так и в опухолево-ассоциированных воспалительных клетках [146], а аберрантная активность NF-κB была зарегистрирована для нескольких видов рака, включая эстроген-ассоциированный рак молочной железы. На животных моделях была дополнительно выяснена роль NF-κB в онкогенезе. На мышиной модели гепатоцеллюлярной карциномы, связанной с воспалением, ФНО-α, продуцируемый соседними стромальными клетками, активировал NF-κB в гепатоцитах, подвергающихся злокачественной трансформации [231].

Обобщая вышесказанное, хроническое местное воспаление может предрасполагать к развитию опухоли за счет генерации свободных радикалов и активации ЦОГ-2 и простагландина E2, которые, в свою очередь, могут повредить ДНК и вызвать пролиферацию клеток, тем самым инициируя и способствуя неопластической трансформации. Хроническое воспаление также может нарушать регуляцию пути NF-κB, тем самым подавляя апопотоз, блокируя остановку клеточного цикла и дополнительно стимулируя выработку провоспалительных цитокинов. Провоспалительная среда может возвращаться в этот производственный цикл, дополнительно способствуя онкогенезу. У женщин в пременопаузе пролиферативная фаза эндометрия с преобладанием эстрогенов характеризуется увеличением активности NF-κB и повышением регуляции ЦОГ-2 и простагландина E2, что может привести к нарастанию воспалительной реакции в отсутствие прогестерона. Подобного эффекта можно было ожидать в эндометрии в постменопаузе у женщин, получающих безальтернативную терапию эстрогенами. Менструация связана и с повышенной экспрессией ЦОГ-2 и простагландина E2, а также с активацией NF-κB. Таким образом, постоянные эпидемиологические факторы риска РЭ — терапия эстрогенами, ановуляция, синдром поликистозных яичников, обильная менструация, раннее менархе и поздняя менопауза — могут рассматриваться как факторы, увеличивающие подверженность эндометрия воспалению. Более того, ожирение и диабет — два других состояния, тоже связанных с повышенным риском развития РЭ, — также характеризуются переходом в провоспалительную среду.

По нашим собственным наблюдениям, морфологическая картина хронического воспаления в эндометрии при ГЭ проявлялась в первую очередь наличием периваскулярных и перигландулярных воспалительных инфильтратов в базальном и функциональном слоях эндометрия, состоящих из лимфоцитов, макрофагов и единичных плазматических клеток (рис. 3-1). Отмечалась фибропластическая трансформация стромы с образованием периваскулярного, перигландулярного и интерстициального фиброза функционального слоя эндометрия, склероза и гиалиноза базального слоя эндометрия, формирование лимфоидных инфильтратов.

image
Рис. 3-1. Воспалительные изменения в ткани эндометрия: а — макрофагально-лейкоцитарная инфильтрация при простой гиперплазии эндометрия. Ув. ×100; б — периваскулярные и перигландулярные воспалительные инфильтраты в базальном и функциональном слоях эндометрия при комплексной гиперплазии эндометрия. Ув. ×100; в — макрофагально-лейкоцитарный инфильтрат при комплексной гиперплазии эндометрия с атипией. Ув. ×200

Полученные результаты позволили предположить, что развитие ГЭ сопровождается формированием воспалительного процесса в эндометрии. В связи с этим проведено ИГХ-исследование ткани эндометрия с определением экспрессии общего лейкоцитарного антигена CD45+ с целью оценки степени активности и выраженности воспаления в зависимости от характера гиперплазии. Как показали проведенные исследования, у всех пациенток с ГЭ выявлялись клетки с экспрессией CD45+ (рис. 3-2).

image
Рис. 3-2. Экспрессия рецептров CD45 в тканях эндометрия при гиперплазии эндометрия без атипии (а, б) и гиперплазии эндометрия с атипией (в). Иммуногистохимическая система визуализации EnVision™ FLEX+. Ув. ×200

Нарастание лейкоцитарной инфильтрации достоверно отличалось при разных видах ГЭ. Так, если в тканях нормального эндометрия выявлялось всего 4,2±1,2% клеток, экспрессирующих CD45 в строме, то уже при простой гиперплазии их процент увеличивался до 19,9±0,9% (р <0,001), а при комплексной гиперплазии достигал 31,2±2,1% (р <0,001) и локализовался группами с выходом CD45+ клеток в межэпителиальное пространство и собственно в просвет желез. Максимальный уровень экспрессии CD45, достигающий 57,8±2,4% (р <0,001), отмечался при комплексной гиперплазии с атипией (рис. 3-3).

image
Рис. 3-3. Уровень экспрессии рецепторов CD45 (%) в эндометрии с различными типами гиперплазии эндометрия. Звездочками показана достоверность различий по отношению к контролю (р <0,05). ПГЭ — простая гиперплазия эндометрия; КГЭ — комплексная гиперплазия эндометрия

Анализируя полученные данные, можно сделать вывод, что формирование ГЭ сопровождается развитием воспалительного процесса в эндометрии, характер и степень выраженности которого отражает уровень экспрессии CD45+ .

Исследования последних лет сконцентрированы на роли цитокинов — важных факторов, отражающих степень выраженности и характер воспалительных изменений в эндометрии. Известно, что при ГЭ и особенно при РЭ происходит повышение локальной продукции провоспалительных цитокинов, в состоянии которых можно отметить развитие дисбаланса [5, 277]. Выявлено, что на фоне сохранившихся параметров системы гемостаза в периферической крови пациенток с ГЭ развивается выраженная гиперкоагуляция, степень выраженности которой находится в прямой зависимости от концентрации провоспалительных цитокинов в эндометрии и не зависит от степени тяжести его патологической трансформации [6]. Однако определение цитокинов в большинстве исследований проводилось в сыворотке крови, что не в полной мере может отразить характер происходящих процессов непосредственно в полости матки.

Установлено, что формирование гиперпластического процесса приводило к росту уровня цитокинов в маточных смывах. Так, уровень ИЛ-1β при простой ГЭ достоверно увеличивался в 3,5 раза, при комплексной гиперплазии — более чем в 20 раз, а при комплексной АГЭ — почти в 50 раз. Прогрессивно увеличивался уровень ИЛ-6 и ФНО-α. Значения ИЛ-6 при простой гиперплазии превосходили контроль в 5 раз, при комплексной — в 10 раз, а при атипической — более чем в 15 раз. При этом уровень ФНО-α был достоверно повышен в 2–3 раза при всех типах гиперплазий. Следует подчеркнуть, что содержание провоспалительных цитокинов в маточных смывах женщин с гиперплазиями не зависело от фазы менструального цикла (рис. 3-4).

image
Рис. 3-4. Содержание цитокинов в маточных смывах у женщин с различными видами гиперплазий эндометрия. Звездочками показана достоверность различий (р <0,05): * — по отношению к контролю; ** — по отношению к группе с простой гиперплазией эндометрия

В настоящее время изучение роли протеолитических ферментов и их ингибиторов в развитии патологии репродуктивной системы и в регуляции процессов оплодотворения и обеспечения фертильной функции, причем как у мужчин, так и у женщин, приобретает все больший интерес со стороны исследователей [145, 320].

В репродуктивной системе женщин в регуляции различных процессов участвуют три группы протеаз: цистеиновые, сериновые и матриксные металлопротеазы. Совместно с трипсиноподобной протеазой акрозином эти протеазы участвуют в регуляции процесса продвижения сперматозоидов и способствуют обеспечению процессов пенетрации, а также имплантации эмбриона в эндометрии, это ключевой момент формирования беременности [64, 170, 183]. Инвазивная активность трофобласта проявляется благодаря секреции протеолитических ферментов, способных расщеплять компоненты внеклеточного матрикса [141, 161]. С другой стороны, протеиназы играют важную роль в процессах ремоделирования эндометрия при различных физиологических и патологических состояниях женщины [129, 285]. В частности, большое внимание уделяется изучению роли матриксных металлопротеиназ, усиливающих пролиферативную активность клеток миометрия и эндометрия в результате разрушения экстрацеллюлярного матрикса [42, 153, 190]. Известно, что формирование патологического процесса может нарушить существующий баланс между протеолитическими ферментами и их ингибиторами. В первую очередь это касается воспалительных процессов, при которых происходит активация протеолитических ферментов в результате повышения проницаемости клеточных мембран и выхода лейкоцитов из кровяного русла в ткани. С другой стороны, повреждение эпителиальных тканей при воспалении приводит к нарушению синтеза и секреции ингибиторов и может способствовать угнетению и истощению ингибиторного потенциала, что проявляется нарушением равновесия между протеиназами и их ингибиторами и формированием дисбаланса в состоянии местных защитных факторов [108, 305].

Проведенные исследования показали, что состояние протеиназ-ингибиторной системы биологических жидкостей различных отделов репродуктивной системы женщин имеет свои характерные особенности. Основными тенденциями можно назвать рост протеолитической активности по направлению фолликулярная жидкость — маточный смыв — цервико-вагинальный смыв и параллельное снижение уровня антипротеиназной защиты (рис. 3-5).

image
Рис. 3-5. Состояние неспецифических протеиназ в различных отделах репродуктивной системы женщин фертильного возраста. Звездочками показана достоверность различий по отношению к цервико-вагинальным смывам (р <0,05)

При патологических состояниях, в первую очередь воспалительных процессах, баланс в состоянии протеиназ-ингибиторной системы может меняться. Чрезмерная секреция и фильтрация ингибиторов в очаге воспаления способна создавать условия для блокирования процессов пенетрации с участием акрозина. Кроме того, возможно блокирование процесса имплантации в эндометрии, который идет также с участием протеиназ. С другой стороны, чрезмерная активация протеиназ, в первую очередь эластазы, способна приводить к деструктивным изменениям тканевых структур и также способствовать развитию патологии.

Исследование состояния протеиназ-ингибиторной системы маточных смывов у женщин с различными типами ГЭ позволило изучить роль протеолитических ферментов в патогенезе развития ГЭ. Изучение состояния компонентов протеиназ-ингибиторной системы маточных смывов показало выраженный рост активности трипсино- и эластазоподобных протеиназ и падение уровня местносинтезируемых кислотостабильных ингибиторов протеиназ в зависимости от типа ГЭ (рис. 3-6). Определение показателей протеолиза в маточных смывах показало рост протеолитической активности. Активность эластолитических ферментов при простой ГЭ достоверно увеличивалась в 7,5 раза (р <0,001) и при обеих формах комплексной гиперплазии была в 8–9 раз (р <0,001) выше контроля. Уровень трипсиноподобной активности был достоверно повышен в 2,5–3 раза (р <0,05) при всех типах гиперплазий. Антитриптическая активность, характеризующая способность ингибировать трипсиноподобные протеиназы, в маточных смывах существенно не менялась, а кислотостабильные ингибиторы протеиназ, которые представлены местносекретируемыми ингибиторами, достоверно снижались при простой и комплексной гиперплазии в 2–3 раза (р <0,01) и переставали определяться (р <0,001) в маточных смывах при комплексной ГЭ с атипией. В целом реакцию протеиназ-ингибиторной системы при ГЭ можно охарактеризовать как развитие дисбаланса, проявляющегося увеличением активности протеиназ при относительном или абсолютном дефиците ингибиторов протеиназ. Следует отметить, что наличие воспалительного процесса урогенитальной системы приводит к более выраженной активации цитокинов, неспецифических протеиназ и изменению активности ингибиторов, что может способствовать формированию и прогрессированию ГЭ, а также расцениваться как факторы риска малигнизации эндометрия.

image
Рис. 3-6. Активность неспецифических протеиназ и их ингибиторов в маточных смывах у женщин с различными видами гиперплазий эндометрия: 1 — гиперплазия эндометрия на фоне нормоценоза; 2 — гиперплазия эндометрия на фоне промежуточного типа биоценоза; 3 — гиперплазия эндометрия на фоне вагинита. Звездочками показана достоверность различий (р <0,05): * — по отношению к контролю; ** — по отношению к группе 1

Таким образом, проведенные исследования показали, что с точки зрения оценки патогенетических механизмов развития ГЭ определение показателей протеиназ-ингибиторной системы внутриматочных смывов может дать ценную дополнительную информацию, характеризующую особенности течения патологии. С одной стороны, активация протеиназ может играть существенную роль в деградации внеклеточного матрикса эндометрия. На такую способность протеиназ нейтрофильных гранулоцитов указывается в ряде исследований [69, 283]. Известно, что лизосомальные гранулы нейтрофилов содержат более 20 различных энзимов, среди которых присутствуют металлопротеиназы, коллагеназы, эластаза и катепсин G, обладающие выраженным деструктивным потенциалом [69]. Кроме того, показана способность гиперплазированного эндометрия в отличие от нормального экспрессировать более высокий уровень матриксных металлопротеиназ-1, -3 и -9 [18]. В нормальных тканях деструктивное действие протеиназ контролируется мощной системой ингибиторов [10]. В частности, α1-ингибитор протеиназ и секреторный ингибитор эластазы эффективно ингибируют активность нейтрофильных протеиназ [3, 77]. Однако в нашем исследовании показано, что на фоне интенсивного роста трипсино- и эластазоподобных протеиназ не наблюдается роста антитриптической активности и происходит снижение местносинтезируемых кислотостабильных ингибиторов. Это может свидетельствовать о важном значении воспалительного компонента в формировании ГЭ, что требует дальнейшего изучения.

С другой стороны, судя по полученным результатам, прогрессивное повышение активности эластазо- и трипсиноподобных протеиназ на фоне снижения активности ингибиторов протеиназ и в первую очередь местносекретируемых кислотостабильных ингибиторов можно рассматривать в качестве фактора риска малигнизации эндометрия.

Следует отметить, что развитие протеиназ-ингибиторного дисбаланса в тканях эндометрия при развитии патологии имеет важное значение в оценке клинического течения заболеваний эндометрия. Дальнейшее изучение роли протеиназ-ингибиторных взаимоотношений может позволить подойти к пониманию роли изменений данных показателей при развитии воспалительных процессов, трансформации доброкачественного патологического процесса в сторону малигнизации и нарушений в тонких механизмах, участвующих в процессах оплодотворения.

Выявленные закономерности взаимосвязанных гиперпластических и иммунных изменений эндометрия представляют интерес для продолжения исследования их как диагностических критериев и патогенетической коррекции в практической медицине.

4. Роль гормонотерапии в лечении гиперплазии эндометрия и ее влияние на хроническое воспаление

Вследствие накопленных знаний о значимости гиперэстрогении в развитии ГЭ гормональное лечение представляет собой общую цель — снижение эстрогенной стимуляции эндометрия.

Терапевтическая тактика ведения пациенток с ГЭ может быть консервативной и оперативной. Выбор хирургической или гормональной терапии зависит от гистологического диагноза, репродуктивного статуса женщины, данных о применении заместительной терапии эстрогенами и ее общего статуса здоровья [12], наличия факторов риска ГЭ и сопутствующей гинекологической и экстрагенитальной патологии [38, 114, 295]. Цель терапии ГЭ состоит в купировании аномального маточного кровотечения, профилактике рецидивов ГЭ и развитии РЭ.

Тактика ведения пациенток с гиперплазией эндометрия без атипии

В качестве медикаментозной терапии рекомендуется локальное воздействие левоноргестрела в форме внутриматочной терапевтической системы [по анатомо-терапевтическо-химической классификации (АТХ) — пластиковые спирали с гестагенами] [24, 97, 115, 205].

Эффективность левоноргестрел-высвобождающей внутриматочной системы при ГЭ без атипии достигает 100% при минимальном системном воздействии и побочных эффектах [24, 62, 97, 115, 205, 260, 286]. По результатам обзора 2020 г., включающего 11 рандомизированных клинических исследований, частота регресса ГЭ на фоне левоноргестрел-высвобождающей внутриматочной системы в 3 раза выше в сравнении с пероральными формами прогестагенов [205].

В случае противопоказаний к левоноргестрел-высвобождающей внутриматочной системе или отказа от ее введения терапия прогестагенами в непрерывном или пролонгированном циклическом режиме [24, 97, 115, 197, 275].

При сочетании ГЭ с миомой матки и эндометриозом рекомендуется применение агонистов гонадотропин-рилизинг-гормона (АГнРГ) [2, 26, 34, 332]. При выраженных симптомах эстроген-дефицита и необходимости проведения терапии более 6 мес целесообразно назначение возвратной терапии препаратами для непрерывного режима менопаузальной гормонотерапии [26].

Рекомендуется при морфологически верифицированной ГЭ проводить терапию левоноргестрелом в форме внутриматочной терапевтической системы или прогестагенами в течение 6 мес с последующим патолого-анатомическим исследованием биопсийного (операционного) материала эндометрия (при наличии внутриматочной терапевтической системы — без ее удаления) для определения дальнейшей тактики ведения [92, 115, 118, 197, 205, 217, 275].

Для контроля эффективности лечения ГЭ без атипии рекомендуется забор ткани эндометрия для патологоанатомического исследования как при биопсии, так и при гистероскопии и диагностическом выскабливании слизистой полости матки. Проведение 6-месячного курса терапии левоноргестрел-высвобождающей внутриматочной системой (в сравнении с 3-месячным) увеличивает эффективность регресса ГЭ с 84 до 100%, пероральных прогестагенов — с 50 до 64% [92]. Если нет побочных эффектов и пациентка не заинтересована в беременности, целесообразно продлить терапию левоноргестрел-высвобождающей внутриматочной системой на срок до 5 лет для снижения риска рецидивов ГЭ, проводя ежегодный ультразвуковой мониторинг состояния эндометрия и биопсию эндометрия [118, 217].

Рекомендуется информировать пациентку о возможности рецидива ГЭ после завершения курса терапии [118, 217, 275].

Тактика ведения пациенток с гиперплазией эндометрия c атипией

При АГЭ рекомендовано проведение гистерэктомии по возможности лапароскопическим доступом ввиду высокой вероятности сопутствующего РЭ (по некоторым данным, диагностируется в 40–60% случаев) [91, 257, 307].

Окончательный объем — гистерэктомия с маточными трубами, а в ряде случаев — гистерэктомия с придатками — решается в зависимости от сопутствующей патологии и факторов риска [257].

При выявлении АГЭ у пациенток репродуктивного возраста с настойчивым желанием сохранить детородную функцию и отказе от гистерэктомии проведение врачебной комиссии для определения возможности консервативного лечения путем локального введения левоноргестрела в форме внутриматочной терапевтической системы или прогестагенами в непрерывном режиме с обязательным патолого-анатомическим исследованием биопсийного (операционного) материала эндометрия каждые 3 мес [35, 60, 91, 107, 117, 119, 163, 169, 238, 244, 257, 271, 273, 299, 307, 328].

О возможности проведения консервативной терапии свидетельствуют литературные данные о частоте регрессии заболевания в 85,6% случаев, в то время как рецидив возможен в 26% случаев [116, 119]. При оценке результатов применения левоноргестрел-высвобождающей внутриматочной системы и оральных прогестагенов выявлено, что регрессия ГЭ, индуцированная левоноргестрел-высвобождающей внутриматочной системой, происходит достоверно чаще (90% по сравнению с 69%) [115]. При АГЭ вероятность сопутствующего РЭ диагностируется в 40–60% случаев, что свидетельствует о целесообразности гистерэктомии при АГЭ [91, 307].

В последние годы для лечения неатипической ГЭ и АГЭ применяют внутриматочную спираль, высвобождающую левоноргестрел [Mirena® (Мирена ) Bayer Healthcare Pharmaceuticals, Inc., Уэйн, Нью-Джерси, США]. Несколько исследований показали полный ответ (обращение ГЭ на эндометрий прогестационного типа) в диапазоне от 25 до 90% [135, 166, 304]. Помимо мощного прогестагенного действия Мирены на эндометрий, побочные эффекты, обычно наблюдаемые у пациенток с оральной прогестагенной терапией, значительно снижаются. Это связано с тем, что системная абсорбция левоноргестрела значительно снижена по сравнению с пероральной прогестагенной терапией [218]. Рутинное использование левоноргестрел-высвобождающей внутриматочной системы не рекомендуется женщинам, принимающим тамоксифен при раке груди. Это связано с отсутствием данных о влиянии системной прогестагенной терапии на рак груди.

По окончании курса терапии необходимо проведение биопсии, в материале которой фиксируется выраженный лечебный патоморфоз в виде обширных участков децидуоподобной трансформации стромы и наличия немногочисленных желез индифферентного типа. Для обеспечения полной абляции рекомендуется тщательное последующее наблюдение, включая повторную биопсию с интервалами примерно в 6 мес до тех пор, пока у пациентки не будет зафиксирована стойкая ремиссия. Хирургия не является лечением первой линии для этих пациенток, так как у данной категории пациенток высокий процент излечения.

Женщины с индексом массы тела более 35, получавшие пероральные прогестагены, имеют более высокий риск рецидива, и им рекомендовано последующее ежегодное наблюдение [269].

Вопрос о гистерэктомии решается при незаинтересованности пациентки в реализации репродуктивной функции, при прогрессировании ГЭ в АГЭ, при рецидиве ГЭ после 12-месячного курса лечения, при отказе пациентки от консервативного лечения [114]. Не рекомендуется проводить аблацию эндометрия для лечения ГЭ.

Если женщине в пременопаузе требуется гистерэктомия, выполнение овариэктомии должно быть индивидуальным. Лапароскопическая операция предпочтительнее абдоминальной, так как сопровождается более быстрым восстановлением и уменьшением продолжительности пребывания в стационаре [269, 300]. Морцелляция матки, абляция эндометрия и супрацервикальная гистерэктомия не рекомендуются для лечения ГЭ, поскольку могут привести к остаточному заболеванию и формированию внутриматочных синехий, что может затруднить последующее наблюдение и диагностику [227].

Ведение EIN/ГЭ с атипией отличается от неатипической, поскольку имеет высокий риск прогрессирования до инвазивной злокачественной опухоли, в связи с чем рекомендуется полная гистерэктомия. Предпочтительна лапароскопическая процедура. Обычная лимфаденэктомия и анализ замороженных срезов слизистой оболочки матки не дают преимуществ [113].

Как и в случае с предыдущей категорией, женщинам в постменопаузе, которым требуется хирургическое вмешательство, следует предложить тотальную гистерэктомию с двусторонней сальпингоофорэктомией. Кроме того, женщинам в пременопаузе, которым требуется гистерэктомия, следует принимать индивидуальные решения относительно овариэктомии. Консервативные операции не рекомендуются. При лечении АГЭ у женщин, которые хотят сохранить фертильность или которые не подходят для хирургического вмешательства, существует несколько рисков, связанных с консервативным лечением EIN. Это могут быть прогрессирование до инвазивного заболевания, сопутствующее злокачественное новообразование яичников, системное поражение, метастатическое распространение и летальный исход. Результаты исследования, включая опухолевые маркеры, рентгенологические данные и гистопатологию, следует обсудить на междисциплинарном консилиуме с участием гинекологов-онкологов. Лечение следует планировать персонифицированно [113].

В нашем исследовании мы предприняли попытку провести оценку эффективности применения различных гормональных препаратов при лечении комплексной ГЭ у 43 пациенток на основании определения изменений локального уровня гормонов, провоспалительных цитокинов и клеточных протеиназ. Согласно протоколу, у 10 пациенток проведен курс лечения с использованием гестагенов в непрерывном режиме, у 10 пациенток с сочетанными формами пролиферативных заболеваний матки и эндометрия применяли АГнРГ, у 11 пациенток репродуктивного возраста, нуждающихся в контрацепции, использовали комбинированные оральные контрацептивы (КОК), у 12 пациенток — внутриматочную систему с левоноргестрелом.

Проведенные исследования показали, что все виды гормональной коррекции сопровождались положительной динамикой практически всех показателей. При лечении гестагенами и АГнРГ уровень эстрогенов снижался на 13–31% по сравнению с комплексной гиперплазией без лечения, но в этих же группах отмечалось снижение уровня прогестерона на 32–35%. Таким образом, возникший при комплексной ГЭ дисбаланс с относительным превалированием эстрогенов сохранялся. Наиболее оптимальный эффект в отношении нормализации уровня эстрогенов и прогестерона установлен при применении внутриматочной системы с левоноргестрелом, где их соотношение стало практически соответствовать относительной норме, даже с некоторым превалированием прогестерона. Но в то же время при применении внутриматочной системы с левоноргестрелом отмечен существенный рост локального пролактина, уровень которого достиг 475,29±86,49 нг/мл, притом что в эндометриальных смывах женщин контрольной группы в нашем исследовании пролактин не выявлялся. Это может свидетельствовать о стимуляции синтеза и секреции пролактина в тканях эндометрия при действии внутриматочной системы с левоноргестрелом. При применении КОК и АГнРГ уровень пролактина имел тенденцию к нормализации.

Наиболее существенное снижение уровня цитокинов и активности протеиназ было отмечено в группах с лечением АГнРГ и КОК. При лечении АГнРГ выявлено снижение уровня ИЛ-1β по сравнению с группой без лечения в 11 раз, ИЛ-6 снизился в 5,5 раза, а ФНО-α — в 3,2 раза. Аналогичная степень нормализации показателей цитокинов отмечена при применении терапии с использованием КОК. В этих же группах эластазоподобная активность снизилась в 4,7 и 3,3 раза, а трипсиноподобная активность в 3,3 и 2,4 раза соответственно. Менее существенное снижение эластазоподобной активности и трипсиноподобной активности было выявлено на фоне лечения гестагенами и при использовании внутриматочной системы с левоноргестрелом. На фоне снижения активности неспецифических протеиназ при проведении лечения отмечен характерный рост уровня ингибиторов протеиназ. Причем параллельно отмечено увеличение как общей антитриптической активности, так и местносекретируемых кислотостабильных ингибиторов. Максимальный рост ингибиторов также выявлен при применении АГнРГ и КОК.

Полученные результаты свидетельствуют, что наиболее существенный эффект нормализации уровня маркеров воспалительной реакции отмечался при применении КОК и АГнРГ. При этом наиболее оптимальный эффект нормализации локального уровня эстрогенов и прогестерона отмечен при использовании внутриматочной системы с левоноргестрелом. Однако в группе с внутриматочной системой с левоноргестрелом отмечено минимальное снижение воспалительных маркеров в маточных смывах, что можно объяснить длительным нахождением инородного тела в полости матки, и выявлен эффект значительного увеличения локального уровня пролактина. Таким образом, учитывая наименьший эффект нормализации воспалительных изменений в тканях эндометрия при использовании внутриматочной системы с левоноргестрелом и выявленную существенную активацию локального накопления пролактина, к назначению данного вида лечения следует подходить с определенной осторожностью.

Степень подавления воспалительной реакции в тканях эндометрия и характер нормализации локального гормонального фона позволили предположить, что при лечении тяжелых форм ГЭ в качестве препаратов выбора на первом этапе наиболее целесообразно использовать АГнРГ с переходом на комбинированные контрацептивные препараты на втором этапе гормональной терапии.

Основываясь на полученных данных, проведена сравнительная клинико-морфологическая оценка эффективности лечения пациенток с ГЭ без атипии с применением гестагенов (n =10), с применением АГнРГ (n =10), КОК (n =11), с левоноргестрелом внутриматочной спирали. В соответствии с протоколом оценку эффективности лечения проводили через 3 мес по морфологическим изменениям эндометрия и через 12 мес на предмет формирования рецидивов развития гиперплазии. Морфологическая картина биопсийного материала через 3 мес терапии у 5 (94%) пациенток с применением гестагенов и у 9 (98%) пациенток в группе с АГнРГ соответствовала атрофии эндометрия. У остальных пациенток отмечалось функциональное состояние эндометрия: фаза секреции. Эффект после применения КОК составил 94% (через 3 мес) и 100% (через 12 мес) на фоне применения внутриматочной системы с левоноргестрелом. Клинико-морфологический анализ эндометрия на фоне лечения пациенток через 12 мес показал, что в группе с применением гестагенов у 3 (30%) женщин выявлены гистологические признаки рецидивирования неатипической ГЭ. В группе с применением АГнРГ с последующим переходом на КОК через 12 мес морфологические признаки рецидивирования отмечены у 1 (10%) женщины. Таким образом, сопоставление результатов эффективности лечения женщин с неатипической ГЭ по изменению локальных маркеров воспалительного процесса, гистологического анализа эндометрия через 3 мес проведенной терапии и риска развития рецидивов гиперплазии показало, что в группах, в которых при проведении терапии максимально выражено снижение воспалительных изменений в эндометрии, также отмечено достоверное снижение развития рецидивов гиперплазии.

Вопрос о риске развития злокачественной трансформации ГЭ остается открытым. При анализе молекулярных основ развития ГЭ в настоящее время большое внимание уделяется состоянию экстрацеллюлярного матрикса, а также ферментам, участвующим в его модификации. ГЭ является результатом нарушения равновесия между процессами пролиферации и апоптоза клеток, которые регулируются клеточными и внеклеточными компонентами на молекулярном уровне. Высокая частота встречаемости ГЭ, отсутствие точных представлений об этиопатогенезе и моментах начала озлокачествления данного заболевания диктуют необходимость разработки методов ранней диагностики как гиперпластических процессов эндометрия, так и перехода АГЭ в рак.

5. Канцерогенез рака эндометрия

Злокачественные новообразования эндометрия — один из наиболее распространенных онкологических процессов в гинекологической патологии в Российской Федерации [17].

Распространенность и особенности различных форм рака эндометрия

Карциномы эндометрия составляют более 83% случаев рака тела матки. Более распрстраненные серозные и папиллярно-серозные карциномы составляют от 4 до 6% карцином эндометрия и в 1–2% являются светлоклеточными карциномами [80]. В 1983 г. J.V. Bokhman предложил классифицировать раки эндометрия по двум типам [70].

Тип 1 — это наиболее часто диагностируемый тип РЭ (75–90%), который развивается из железистых клеток выстилки эндометрия и преимущественно представлен аденокарциномами эндометрия, выявляемыми на ранних стадиях [по классификации, разработанной Международной федерацией акушерства и гинекологии (FIGO) FIGO I и II]. Пятилетняя общая выживаемость колеблется от 74 до 91%. При этом процесс на стадиях FIGO III и FIGO IV характеризуется общей 5-летней выживаемостью 57–66 и 20–26% соответственно [112].

Тип 2 — неэндометриоидный рак обычно включает папиллярные серозные или светлоклеточные карциномы, как правило, гистологические подтипы, характеризующиеся более агрессивными фенотипами с плохим исходом [166, 303].

Принципиально важно дифференцировать эндометриоидную карциному 1-го типа от серозной карциномы эндометрия 2-го типа и других высокоагрессивных гистотипов неэндометриоидной карциномы, поскольку эти данные критически важны для подбора эффективной терапии. Кроме того, понимание патогенеза и детальное изучение ключевых звеньев позволит не только оптимизировать диагностический и терапевтический процесс, но и, возможно, предотвратить эти заболевания [29, 52].

Прогрессивные исследования в молекулярной биологии позволили установить, что в отличие от спорадического РЭ до 5% опухолей описываются как семейные из-за потери функции или изменений экспрессии генов репарации ДНК. Наиболее частая семейная форма РЭ связана с синдромом Линча, который увеличивает риск развития этого типа опухоли в зависимости от исследования в диапазоне 25–60% [45, 246].

Классификация РЭ на основе генетического анализа. Проведение широкомасштабного комплексного генетического анализа РЭ в соответствии с Атласом генома рака позволило систематизировать эндометриоидные карциномы в четыре подгруппы [59].

  1. С ультрамутантной ДНК-полимеразой эпсилон (POLE) в экзонуклеазном домене, что приводит к чрезвычайно высокой скорости мутаций (232∙10-6 мутаций на 1 Мбайт).

  2. С высокой микросателлитной нестабильностью (MSI-H), связана с недостатками в системе репарации ошибочной репликации ДНК, что приводит к распространенным мутациям генов ARID5B , PTEN , PIK3CA и PIK3R1 .

  3. С мутацией в TP53 (p53abn).

  4. Гетерогенная группа, не демонстрирующая ни одной из этих трех аномалий (в настоящее время не называется специфическим молекулярным профилем).

Эти группы могут быть точно и воспроизводимо диагностированы на образцах биопсии с использованием ограниченного набора тестов, а именно иммуногистохимии белков репарации MSI (PMS2, MLH1, MSH2, MSH6), p53 и тестирования патогенных вариантов домена экзонуклеазы POLE [59, 179, 325].

Патогенез РЭ. Несмотря на детализацию молекулярного профиля рака эндометрия, мнение большинства исследователей сходится в том, что инициация канцерогенеза в эндометрии начинается с непрерывной пролиферации эндометрия, гормонально стимулируемой эндогенным или экзогенным эстрогеном. Пролонгация эстрогении приводит к развитию гиперпластических процессов с последующим нарастанием цитологической атипии, формированием EIN и трансформацией в инвазивную эндометриоидную карциному [91, 297, 298].

Как описывалось ранее, ГЭ представляет собой нарушение разрастания желез эндометрия и является результатом чрезмерной эстрогенной стимуляции ткани эндометрия с относительным дефицитом уравновешивающих эффектов прогестерона [17]. К факторам риска развития ГЭ относятся возраст, наличие ожирения, генетическая предрасположенность, сахарный диабет, ановуляторные циклы (синдром поликистозных яичников, перименопауза), опухоли яичников, заместительная гормональная терапия, иммуносупрессия, инфекционные заболевания и др. [50, 112, 151]. Повышенный риск гиперпластических процессов эндометрия имеет место при наследственном неполипозном колоректальном раке и синдроме Линча [204, 213]. Возраст пациенток с различными типами ГЭ варьирует: эпидемиологические исследования показывают, что гиперплазия без атипии чаще наблюдается в возрасте 50–54 лет, в то время как гиперплазия с атипией чаще всего имеет место в возрастной группе от 60 до 64 лет [236, 270].

Одним из основных факторов развития ГЭ принято считать ХЭ. Понятие ХЭ подразумевает под собой воспалительный процесс в слизистой оболочке матки, протекающий с нарушением ее морфологии и функционирования. В современной литературе упоминается тот факт, что возбудители ХЭ способны не только вызывать воспаление слизистой оболочки матки, но и вмешиваться в нормальное течение физиологических процессов в организме хозяина, в том числе в программируемую гибель клеток [16].

Эти данные подтверждаются и результатами нашего исследования, направленного на изучение роли воспалительных и апоптотических механизмов в прогрессировании ГЭ и канцерогенезе на материале, полученном от 89 пациенток фертильного возраста (20–49 лет) с различными видами ГЭ. Проведено изучение локального (в маточных смывах) уровня провоспалительных цитокинов ИЛ-1β, ИЛ-6, ФНО-α и оценка динамики цитоплазматической экспрессии VEGF. Анализ полученных результатов показал рост цитокинов в зависимости от типа гиперпластического процесса. Уже при минимальных изменениях в ткани эндометрия по сравнению с контролем имело место увеличение концентрации ИЛ-1β, которая достигала максимума при АГЭ. Подобный характер изменений имел место и со стороны ИЛ-6, концентрация которого увеличивалась от первой группы к АГЭ. Реакция со стороны ФНО-α в отношении корреляции со степенью атипии ГЭ была менее выраженной, однако тенденция к увеличению концентрации при повышении риска канцерогенеза сохранялась. Схожая динамика отмечена в отношении VEGF, который демонстрировал выраженную активацию ангиогенеза при аденокарциноме.

В маточных смывах была установлена реакция в виде увеличения активности неспецифических протеиназ при увеличении морфологических изменений в тканях эндометрия. Рост протеиназ сопровождался значительным угнетением ингибиторного потенциала. Следует отметить, что падение активности кислотостабильных ингибиторов отмечено нами в первой и во второй группах обследованных, а при АГЭ кислотостабильные ингибиторы практически переставали определяться.

Столь значительный локальный дисбаланс в системе протеазы–ингибиторы можно объяснить нарастанием на фоне предшествующих мутаций воспалительного компонента в строме гиперплазированного эндометрия, который дополнительно способствует прогрессированию атипии. В качестве подтверждения данной гипотезы представим рост числа иммунокомпетентных клеток, экспрессирующих CD45 в строме эндометрия. Максимальный уровень экспрессии CD45 наблюдался при АГЭ. Полученные нами данные относительно роли различных цитокинов в патогенезе ГЭ частично согласуются с результатами других авторов, исследовавших роль воспаления в патогенезе гиперплазии. В ряде исследований показан прогрессирующий рост ФНО-α и VEGF, увеличение экспрессии рецептора IGF-1 от более легкой формы гиперплазии к АГЭ [103, 308]. Однако есть исследования, свидетельствующие об увеличении продукции ФНО-α, интерлейкина-1β и -12 при гиперплазиях без атипии, которое сменяется снижением при прогрессировании и развитии аденокарциномы [212]. По-видимому, разница в ответах может быть связана со степенью злокачественности и переходом от АГЭ к РЭ.

Полученные нами результаты показали, что при обычном гистологическом исследовании и при определении общего лейкоцитарного антигена CD45 у большей части обследованных пациенток выявлялись морфологические признаки ХЭ c усилением проявлений при АГЭ (рис. 5-1). Преобладала именно нейтрофильная инфильтрация тканей эндометрия, то есть воспаление имело неспецифический характер. Нам не удалось обнаружить существенных изменений в содержании в эндометрии натуральных киллеров CD56, макрофагального маркера CD68 и популяции цитотоксических Т-киллеров CD8a при сравнении ГЭ и АГЭ.

image
Рис. 5-1. Экспрессия маркеров CD45, CD56 и CD68 в эндометрии с гиперплазией (а), гиперплазией с атипией (б) и карциномой (в)

Оценка маркеров апоптоза показала, что реакция с антителом к Bcl-2 в тканях эндометрия, как правило, достаточно интенсивна, однако в ряде случаев при более выраженных гистологических изменениях встречалось слабое окрашивание, что свидетельствует о низкой реакции апоптоза в ткани. Наиболее типично снижение интенсивности экспрессии маркера апоптоза CD95 при нарастании морфологических признаков гиперплазии, и особенно при АГЭ (рис. 5-2).

image
Рис. 5-2. Экспрессия маркеров апоптоза Bcl-2 и CD95 в нормальном эндометрии (а), эндометрии с гиперплазией (б) и при карциноме эндометрия (в). Ув. ×400

Гистологическое исследование соскобов из матки у большинства женщин с пролиферативными заболеваниями эндометрия свидетельствует о наличии хронического неспецифического воспаления эндометрия. По-видимому, в развитии гиперплазии немаловажную роль играет воспалительная составляющая, которая обусловлена патогенетическим включением провоспалительных регуляторных и эффекторных факторов в патогенез ГЭ и позволяет предполагать диагностическую ценность определения степени выраженности воспаления для понимания механизмов формирования гиперплазий и повышения качества диагностики патологии эндометрия [103, 133, 212, 249, 278, 287, 308].

Наличие и степень выраженности цитологической атипии и архитектурной перестройки при ГЭ — ключевые факторы, определяющие риск прогрессирования и малигнизации. В клинической практике наряду с традиционным подходом все большую распространенность получает применение классификации Всемирной организации здравоохранения 2014 г., направленной на разделение двух событий: эстрогенной стимуляции и мутационной активации, что не только позволяет исследовать оба компонента по отдельности, но и дает более понятную модель многоэтапного канцерогенного процесса [55, 100].

В качестве потенциальных биомаркеров для определения ГЭ, находящихся в зоне риска злокачественного перерождения, рассматриваются разнообразные ИГХ и молекулярные факторы [27, 164, 191, 215]. В нашем исследовании показано, что по мере выраженности морфологических изменений в эндометрии при гиперплазии усиливаются воспалительные изменения, которые имеют неспецифический характер. Изменение морфологической структуры стромы эндометрия в условиях хронического воспаления сопровождается изменением гистоархитектоники железистого компонента, активации пролиферации эпителия и ангиогенеза, ингибирования апоптоза, замыкая «порочный круг» воздействия персистирующей эстрогении и обеспечивая все предпосылки для опухолевой трансформации [68, 136, 157, 168, 324].

Современные генетические, биологические и гистологические данные указывают на необходимость введения в клиническую практику четкого разграничения терминов «доброкачественная эндометриальная гиперплазия» и «EIN» [254, 307, 335]. Критической чертой, которая отличает доброкачественную эндометриальную гиперплазию от EIN, является отсутствие клеточной атипии [37]. При использовании понятия EIN, отражающего невозможность в ряде случаев четкого определения точки перехода гиперпластического процесса в неопластический, отсутствует прямое соответствие с предшествующим подклассом классификации Всемирной организации здравоохранения. Компьютерная морфометрия гистологических изменений позволила разработать диагностические критерии EIN, которые могут быть использованы для постановки клинико-морфологического диагноза [270].

С патогенетических позиций канцерогенез эндометрия — сложный и многоступенчатый процесс, характеризующийся медленным прогрессированием от гиперплазии к РЭ [122]. Причем гиперплазия без атипии не ассоциируется со значительными генетическими изменениями, тогда как АГЭ связана с различными мутациями [59]. В патогенезе РЭ важная роль принадлежит аномальной экспрессии генов, синтезу белков, кодируемых этими генами [189, 202].

Канцерогенез эндометрия включает несколько сигнальных путей, которые способствуют пролиферации клеток и облегчают уход от иммунной системы и передачу сигналов апоптоза [201, 202, 214]. Ключевыми медиаторами являются несколько сигнальных путей, таких как PI3K–Akt (серин/треониновые протеинкиназы (продукт генов akt), mTOR, WNT; каскады передачи сигнала/β-катенина [включая передачу сигналов белка APC (adenomatous polyposis coli)–β-катенин], путь MAPK – внеклеточной сигнальной киназы (ERK), путь передачи сигнала рецептора лиганда VEGF–VEGFR, путь передачи сигнала ErbB и пути передачи сигнала P53-P16INK4a [260, 317]. Кэндот и соавт. проанализировали 373 эндометриоидные опухоли высокой степени злокачественности [59]. Ими с помощью анализа массивов и секвенирования были обнаружены мутации в генах PTEN ,CTNNB1 ,PIK3CA ,ARID1A ,KRAS и_ARID5B_ с высокой частотой. Мутации PTEN и KRAS при карциноме эндометрия могут запускать путь PI3K–AKT и путь MAPK–ERK. Мутации PIK3CA и PIK3R1 часто встречаются с мутацией PTEN . Мутации KRAS и CTNNB1 также участвуют в передаче сигналов WNT в канцерогенезе эндометрия. Чанг и соавт. [63] сообщили о девяти потенциальных генах-драйверах (MAPT ,IL24 ,MCM6 ,TSC1 ,BIRC2 ,CIITA ,DST ,CASP8 и_NOTCH2_ ) и 21 потенциальном гене-пассажире (ARMCX4 ,IGSF10 ,VPS13C ,DCT ,DNAH14 ,TLN1 ,ZNF605 ,ZSCAN29 ,MOCOS ,CMYA5 ,PCDH17 ,UGT1A8 ,CYFIP2 ,MACF1 ,NUDT5 ,JAKMIP1 ,PCDHGB4 ,FAM178A ,SNX6 ,IMP4 и_PCMTD1_ ) при РЭ. Гибсон и соавт. [125] проанализировали опухолевые ткани с помощью полноэкзомного секвенирования и установили, что мутация NRIP1 , который является облигатным кофактором ER, составляет 12,5% мутаций.

Основываясь на фундаментальной биологической функции этих сигнальных путей, можно предположить, что для первичного канцерогенеза и метастазирования имеют решающее значение четыре варианта трансформации клеток эндометрия: 1) предотвращение апоптоза; 2) усиление пролиферации клеток; 3) блокирование дифференцировки; 4) индукция ангиогенеза. При этом немаловажную роль могут играть и другие нюансы, такие как остановка клеточного цикла, микросателлитная нестабильность и др.

Следует отметить, что детальный патогенез РЭ остается неясным, несмотря на большое число клинических и фундаментальных исследований. Многие работы сфокусированы на молекулярной и клеточной биологии РЭ, включая ускользание от иммунной системы, местное воспаление, дисфункцию митохондрий, пролиферацию опухолевых клеток и апоптоз [68, 179]. Несмотря на большой объем фактического материала, необходим анализ основных сигнальных путей в молекулярной регуляции РЭ. Подробные знания об этих сигнальных путях полезны для понимания патофизиологии канцерогенеза в рамках разработки новых целевых методов лечения РЭ.

Ось HIF-1α–VEGF

Гипоксия — важный компонент микросреды в злокачественном прогрессировании и росте опухоли эндометрия. Гипоксия запускает транскрипцию ключевых генов клеточной адаптации, в том числе тех, которые важны для ангиогенеза и неоваскуляризации, для увеличения доступности кислорода, локальной инвазии и отдаленных метастазов [138, 268]. Первоначально гипоксия описывалась, как правило, при солидных опухолях, но дальнейшие исследования показали, что фактор, индуцируемый гипоксией (HIF), также участвует в канцерогенезе эндометрия [46, 152, 267]. По-видимому, опухоль связана с гипоксией, которая стабилизирует HIF-1α, являющийся активатором транскрипции различных генов, способствующих повышению уровня VEGF, стимулированию роста сосудов и прогрессированию опухоли. В гипоксической среде стабильная форма HIF-1α приобретает активность за счет пониженной функции пролил- и аспарагиндиоксигеназ. HIF-1α транслоцируется с образованием гетеродимера с HIF-1β. HIF-1 индуцирует транскрипцию различных генов путем связывания с HIF-чувствительными элементами [165].

VEGF — один из важных факторов, участвующих в канцерогенезе эндометрия [266]. Уровни VEGF высоки, а пролиферация микрососудов обширна в плохо дифференцированных, запущенных и метастатических образцах РЭ. Эта клиническая особенность также показывает важную роль повышенного ангиогенеза в прогрессировании опухоли. РЭ — гипоксическая опухоль, возникающая в эпителиальной ткани эндометрия у женщин в пери- и постменопаузе. В бескислородной среде клетки РЭ образуют новую сосудистую систему, которая служит важным механизмом адаптации к гипоксии [46, 184]. VEGF — ключевой фактор роста клеток, стимулирующий рост кровеносных сосудов опухоли [83]. HIF-1 напрямую регулирует повышенную экспрессию VEGF. Кроме того, эстроген может активировать сигнальный путь, связанный с NF-κB путем активации пути PI3K–Akt с образованием VEGF, который, в свою очередь, способствует пролиферации и миграции клеток РЭ [167, 235]. Ингибиторы пути PI3K–mTOR могут повышать чувствительность РЭ к лучевой терапии, подавляя передачу сигналов HIF-1α–VEGF [206].

Ангиогенез играет жизненно важную роль в патологическом развитии опухолей благодаря длительному действию VEGF. При прогрессировании РЭ может образовываться большое количество новых кровеносных сосудов, которые не только снабжают опухолевую ткань питательными веществами, необходимыми для роста, но также удаляют продукты метаболизма [164, 193]. В качестве основного регулятора неоваскуляризации при РЭ выступает HIF-1, который непосредственно регулирует экспрессию VEGF на уровне гена. HIF-1α и VEGF также тесно связаны с ранними лимфогенными метастазами РЭ [143]. Клинический патологический анализ подтвердил, что лимфангиогенез и лимфатические метастазы являются ранними событиями в распространении большинства солидных опухолей [253, 330]. VEGF индуцирует лимфатический ангиогенез опухоли и становится важной причиной метастазирования опухолевых клеток через лимфатическую систему. [94]. Чем ниже степень дифференцировки и чем более поздняя стадия рака эндометрия, тем сильнее положительная экспрессия HIF-1α и положительная корреляция с экспрессией VEGF [223, 251].

Сигнальный путь PI3K–Akt

Сигнальный путь PI3K–Akt является центральным регулятором канцерогенеза эндометрия, поскольку этот путь соединяет внутриклеточную и внеклеточную передачу сигналов [48]. Путь PI3K–Akt опосредует клеточный метаболизм, рост, пролиферацию и ангиогенез [196]. В процессе канцерогенеза эндометрия повреждающие воздействия окружающей среды и молекулярные изменения, возникающие в результате высвобождения факторов роста, цитокинов, инсулина и других факторов, индуцируют сигналы PI3K, связываясь с рецепторами клеточной мембраны. Связывание активирует PI3K, который затем трансформируется в фосфатидилинозитол-4,5-бисфосфат (PIP2), фосфатидилинозитол-3,4,5-трифосфат (PIP3) и фосфоинозитид-зависимую киназу 1 (PDK1). PDK1 фосфорилирует белок Akt [229, 251], что, в свою очередь, приводит к последующей активации mTORC1 [134]. Путь mTOR активирует канцерогенез эндометрия. Кроме того, передача сигналов рецепторными тирозинкиназами (RTK) также индуцирует активацию пути передачи сигналов Ras, Raf, MEK, ERK [65, 93]. Этот путь индуцирует рост, пролиферацию, выживание клеток и ангиогенез. Высокая частота мутации PIK3CA, ключевого гена, кодирующего α-субъединицу PI3K, описана при РЭ [84, 215, 258]. Мутации PTEN также часто наблюдаются и присутствуют в 50% случаев РЭ, за которыми следуют мутации PIK3CA (30%) и K-RAS (20%) [215]. Мутации в PTEN могут нарушать регуляцию активации PI3K, AKТ, mTOR, что приводит к ингибированию проапоптотических влияний и активирует антиапоптотические факторы, способствуя канцерогенезу эндометрия [59, 242].

Сигнальный путь Ras–Raf–MEK–ERK

Сигнальный путь Ras–Raf — митоген-активируемая протеинкиназа киназы (MEK) — ERK регулирует пролиферацию и дифференцировку клеток [101]. Сигнальный каскад активируется под действием различных факторов, которые включают генетические изменения, воздействие факторов роста, цитокинов, ИЛ и митогенов. При РЭ эти факторы могут взаимодействовать с мембранными рецепторами, такими как RTK [310]. Активированный белок Ras взаимодействует с Raf, способствуя фосфорилированию Raf и активируя MEK. Активированная MEK фосфорилирует MAPK, также известную как ERK [319], которая регулирует пролиферацию и дифференцировку клеток, опосредуя передачу сигналов апоптоза и прогрессирование клеточного цикла благодаря своему взаимодействию с p53. При РЭ передача сигналов Ras–Raf–MEK–ERK часто активируется сверхэкспрессией рецепторов. Мутация гена K-RAS , который кодирует небольшой белок суперсемейства GTPase, наблюдается в 20% случаев РЭ [27, 90].

Сигнальный путь Wnt–β-катенин

Путь передачи сигналов Wnt–β-катенин делится на два основных типа — канонический (зависимый от β-катенина путь) и неканонический (путь Wnt–JNK или Wnt–кальций), регулирующие несколько аспектов клеточной биологии, включая эмбриогенез, дифференцировку клеток, пролиферацию и канцерогенез [196]. Wnt взаимодействует с семейством белков Frizzled для ингибирования комплекса APC, AXIN, CK1 (casein kinase 1) и GSK3b (glycogen synthase kinase-3β), который опосредует стабилизацию β-катенина, а затем активирует перемещение β-катенина в ядро [147, 155, 323]. В ядре β-катенин взаимодействует с семейством факторов транскрипции Т-клеточный фактор — фактор связывания лимфоидного энхансера (TCF–LEF). Это взаимодействие препятствует транскрипции генов, что способствует пролиферации и выживанию клеток. В неканоническом пути Wnt обеспечивает высвобождение кальция и кальмодулина путем связывания с рецепторами Frizzled [85]. Неканонический и канонический пути взаимодействуют друг с другом [78]. Передача сигналов Wnt–β-катенин важна при ГЭ и раке. Установлено, что мутации в гене β-катенина сопровождались накоплением β-катенина в 38% случаев РЭ, а ИГХ-исследование впоследствии продемонстрировало накопление β-катенина в ядрах в 12–31% исследованных случаев РЭ [111, 250]. Сверхэкспрессия компонентов пути Wnt, таких как Wnt7a, коррелирует с прогрессированием опухоли и неблагоприятным прогнозом при РЭ [185, 186, 188]. Прогестерон и эстроген также участвуют в передаче сигналов Wnt и регулируют цикл эндометрия [312]. В течение первых 2 нед менструального цикла высвобождение большого количества эстрадиола из клеток вызывает повышение уровня ERα. Передача сигналов рецепторов эстрогена способствует передаче сигналов PI3K, Akt, MAPK и Wnt, которые вызывают пролиферацию эндометрия посредством транскрипции нижележащих генов-мишеней [142, 313, 324, 334]. На поздней стадии менструального цикла высвобождение прогестерона желтым телом препятствует контролю эстрадиолом пролиферации клеток эндометрия. Канцерогенез эндометрия характеризуется дисбалансом количества прогестерона и эстрогена. Сверхэкспрессируемый эстроген связывается с ER-α, ER-β и ER, связанным с G-белком (GPЕR) 30, что вызывает сверхтрансактивацию множества генов, способствующих росту, включая эпидермальный фактор роста (EGF), IGF-1, VEGF и фактор роста фибробластов (FGF), чрезмерная активность которых приводит к онкогенезу.

Дисфункция прогестерона также может иметь решающее значение при РЭ [157]. Так, прогестерон может активировать экспрессию Dickkopf1 (DKK1) и Forkhead box protein O1 (FOXO1) для подавления передачи сигналов Wnt [312]. Нокдаун генов с использованием малых интерферирующих рибонуклеиновых кислот DKK1 и FOXO1 и ИГХ-анализ показали аналогичные результаты и подтвердили, что прогестерон подавляет передачу сигналов Wnt при ГЭ и канцерогенезе эндометрия. При РЭ I стадии экспрессия DKK1 и FOXO1 может быть снижена из-за плохо дифференцированного ER-α и PR.

Сигнальный путь инсулина — IGF-I

Инсулин — IGF-I активирует сигнальный путь PI3K–Akt через рецептор тирозинкиназы, что способствует последующей экспрессии циклина D1 и пролиферации клеток [82]. Наблюдения за тем, что стрептозотоцин может снижать уровень циркулирующего инсулина у мышей с ожирением и что пролиферативный эффект эстрогена значительно снижается, подтверждают предположение о том, что инсулин может повышать чувствительность клеток эндометрия к эстрогену [331]. Изменения чувствительности эндометрия к эстрогенам могут быть связаны с уровнями рецепторов эстрогенов. IGF-I может усиливать экспрессию ER, связанного с G-белком, в раковых клетках эндометрия и способствовать миграции и пролиферации клеток [81].

Сигнальные пути эпителиально-мезенхимального перехода при раке эндометрия

Эпителиально-мезенхимальный переход (ЭМП) — важный процесс, при котором эпителиальные клетки теряют межклеточные контакты и приобретают мезенхимальные свойства, которые проявляются в ремоделировании цитоскелета и миграционной активности [93]. ЭMП важен для эмбрионального развития и восстановления тканей [178]. Всего выделяют три типа ЭМП. Тип 1 отвечает за эмбриогенез и развитие органов. Клетки могут дифференцироваться с образованием различных типов вторичных эпителиальных тканей [154]. Тип 2 индуцируется воспалением и фиброзом и происходит при регенерации тканей. ЭМП 3-го типа наблюдается при канцерогенезе и объясняет трансформацию вторичных эпителиальных клеток в раковые и, как следствие, локальную инвазию и отдаленные метастазы [150, 175]. Трансформация эпителиальных клеток в инвазивные раковые клетки — сложный и многоступенчатый процесс. Первоначально полярность эпителиальных клеток теряется, что приводит к отслоению клеток от базальной мембраны из-за изменений взаимодействий внеклеточного матрикса [194]. ЭМП участвует в фазе роста опухоли и прогрессирования до метастатического рака. Сигнальные пути ЭМП могут быть активированы цитокинами или факторами роста из местного микроокружения с последующим взаимодействием с трансформирующим фактором роста β (TGF-β), путем Wnt–β-катенин, Notch, Hedgehog и RTK [76, 127]. Недавно было продемонстрировано участие ЭМП в процессе канцерогенеза при РЭ, которое включает потерю E-кадгерина или индукцию его репрессоров. Другие гинекологические раковые опухоли также характеризуются вовлечением ЭМП [67].

Влияние микросреды опухоли на TGF-β-опосредованный эпителиально-мезенхимальный переход

Нормальные и раковые клетки по-разному реагируют на TGF-β в условиях различного состояния внеклеточного матрикса [316]. TGF-β регулирует активацию связанных с раком фибробластов (CAF) вокруг клеток и миофибробластов. CAF секретируют множество проонкогенных цитокинов, включая ИЛ-6, который может быть выделен из тканей РЭ и способствует пролиферации клеток [281, 282]. CAF также участвуют в канцерогенезе эндометрия из-за секреции ИЛ-8, хемокинов MCP-1 (моноцитарного хемотактического белка 1), CCL5 [хемокина (мотив C-C) лиганда 5] и RANTES (англ. Regulated on Activation, Normal T cells Expressed and Secreted) — хемокин, который вырабатывается нормальными иммунными Т-лимфоцитами на 3–5-е сутки от начала активации лимфоцита. Кроме Т-лимфоцитов, RANTES продуцируют активированные фибробласты и клетки эпителия покровных тканей, способствующих прогрессированию рака [252]. CAF могут проявлять специфические эффекты, которые запускают пролиферацию клеток РЭ. Так, описано, как CAF индуцировали пролиферацию клеток РЭ с помощью оси SDF-1α–CXCR4, которая активировала пути передачи сигналов PI3K–Akt и MAPK–ERK через паракринные влияния. CAF способствуют секреции матриксной металлопротеиназы 2 и 9 (MMP-2 и MMP-9) [291]. Сообщалось о передаче сигналов mTOR при CAF-опосредованной пролиферации клеток, и это было подтверждено применением ингибитора mTOR рапамицина [110, 282]. Следует отметить, что нормальные фибробласты эндометрия подобные эффекты не демонстрируют. Таким образом, при активации CAF могут синтезировать и секретировать различные факторы роста, хемокины и белки внеклеточного матрикса, которые могут способствовать канцерогенезу соседних эпителиальных клеток [311]. Эксперименты in vitro продемонстрировали, что эти клетки могут быть индуцированы к проявлению раковых структур путем избирательного блокирования экспрессии рецептора TGF-β 2-го типа в мезенхимальных фибробластах простаты и желудка [47]. Ингибируя активацию CAF, TGF-β может оказывать эффект подавления опухоли. Потеря сигнала TGF-β в CAF является фактором микросреды, который способствует канцерогенезу и метастазированию.

Регуляторы транскрипции при TGF-β-опосредованном эпителиально-мезенхимальном переходе

ЭМП запускается несколькими факторами транскрипции в разных сигнальных путях. TGF-β — основной фактор, который приводит к ЭМП через Smad-опосредованную и не-Smad-опосредованную передачу сигналов. В настоящее время известно несколько различных Smad-белков, подразделяющихся на три типа: активируемые рецептором R-Smad (Smad1, Smad2, Smad3, Smad5 и Smad8); образующие комплексы с так называемым общим Smad-белком (Smad4) и проникающие внутрь ядра; а также ингибиторные I-Smad (Smad6 и Smad7). Классический сигнальный каскад включает фосфорилирование рецептором 1-го типа и активирование Smad2 и Smad3, их гетеромеризацию с участием Smad4 и проникновение гетеромерного комплекса внутрь ядра, где они выполняют функцию факторов транскрипции [199]. И клетки РЭ, и стромальные клетки продуцируют высокие уровни TGF-β и могут рекрутировать клетки, секретирующие TGF-β, включая макрофаги и нейтрофилы [224]. Высвобождение TGF-β из эпителиальных раковых клеток может также регулировать микроокружение опухолевой массы посредством аутокринной или паракринной регуляции [87]. TGF-β играет несколько ролей в процессе ЭМП, которые включают активацию экспрессии эпителиальных белков с помощью факторов транскрипции ЭМП, снижение экспрессии регуляторных белков эпителиального сплайсинга и повышение активности не-Smad опосредованных сигнальных путей. В канцерогенезе эндометрия дисбаланс передачи сигналов TGF-β на ранних стадиях является ключевым сигналом, который вызывает аномальную пролиферацию эндометрия [225]. В исследовании анализа экспрессии генов микроматрицы TGF-β1 индуцировал передачу сигналов ЭМП, что способствовало инвазивному фенотипу в клетках HEC-1A и RL95-2 [210]. После введения ингибитора TGF-β1, SB-431542 инвазия карциномы эндометрия контролировалась и предотвращалась [180, 210].

Передача сигналов TGF-β выполняет две основные функции — активацию передачи сигналов Smad и не-Smad путей. Несколько сигнальных путей, не связанных со Smad, участвуют в ответе на полный процесс ЭМП, включая пути передачи сигналов PI3K–Akt, Ras–Raf–MEK–ERK и Wnt–β-catenin [51, 326]. Другие сигнальные пути, включая пути Notch и Hedgehog, также способствуют ЭМП в канцерогенезе эндометрия за счет индукции экспрессии Snail1, что приводит к снижению локальных уровней E-кадгерина. ЭМП, стимулируемый Snail, вызывает подавление экспрессии генов эпителиальных маркеров и установление мезенхимального фенотипа. Отмечено, что гистологический тип, стадия, местная инвазия и выраженность цитологических изменений тесно связаны с экспрессией E-кадгерина, который в значительной степени отражает статус ЭМП и является прогностическим фактором при РЭ [288].

Передача сигналов эстрогена в эпителиально-мезенхимальном переходе

Передача сигналов эстрогена — важный прогностический маркер, который отражает устойчивость к гормональной терапии при РЭ. Негеномные и геномные ответы могут запускать сигнальные пути эстрогена [195]. В геномном пути эстроген напрямую связывает ER-α с образованием комплекса ER-E. После димеризации комплекс ER-E может напрямую опосредовать экспрессию генов или взаимодействовать с факторами транскрипции, чтобы регулировать экспрессию генов [230]. В негеномном пути комплекс ER-E образуется в мембране, где он связывает протоонкоген тирозин-протеинкиназу Src, что запускает высвобождение кальция и индуцирует путь протеинкиназы A (PKA). Передача сигналов PKA регулирует экспрессию эстроген-чувствительных генов посредством активации факторов транскрипции и способствует пролиферации клеток. ERα также тесно регулирует передачу сигналов прогестерона. Мохаммед и соавт. [208] описали, что PR представляет собой ген-мишень, индуцированный ERα, который также модулирует поведение ERα. Лиганды PR-A и PR-B могут ингибировать эстрадиол-стимулированную активность ER, чтобы контролировать прогрессирование РЭ [321]. Эстроген также индуцирует другой путь нетранскрипционной регуляции, активирующий PI3K–Akt [132]. Стимуляция эстрогеном при РЭ 1-го и 2-го типа также была связана с путем PI3K/Akt через связывание с p85/p110 [144]. Ниже сигнального пути PI3K активируется передача сигналов mTOR, что приводит к транскрипции Snail 1/2 и Twist и стимулированию ЭМП посредством ингибирования E-кадгерина. Плохая экспрессия передачи сигналов эстрогена коррелирует с развитым фенотипом, особенно при карциноме эндометрия 2-го типа [317]. Кроме того, снижение экспрессии передачи сигналов эстрогена было связано с повышенной экспрессией нескольких маркеров ЭМП, включая Snail 1/2, Twist и ZEB 1/2. Блокирование передачи сигналов Akt ингибиторами PI3K может стать новой мишенью для терапии при РЭ.

GPER-G-белок, ассоциированный с эстрогеновым рецептором, кодируемый геном GPER. Белок связывается с эстрадиолом с высоким сродством в качестве третьего ER [239]. Связывание эстрогена с GPER активирует аденилатциклазу, чтобы вызвать активацию MMP и запустить EGF. Эти факторы образуют локализованный на мембране GPER-1, который способствует передаче сигналов MAPK и PI3K. ИГХ-исследования достоверно связывают экспрессию GPER-1 на поверхности клеток с прогрессированием рака эстроген-зависимых органов женской репродуктивной системы. В линии клеток РЭ HEC50 передача сигналов эстрогена активируется через GPER, чтобы индуцировать нижестоящий путь PI3K–Akt [228]. Этот путь способствует процессу ЭМП и вызывает инвазивный РЭ высокой степени злокачественности.

Передача сигналов прогестерона в эпителиально-мезенхимальном переходе

Сообщается, что экспрессия PR относится к ключевым факторам, связанным с прогнозом и лекарственной устойчивостью РЭ [96, 149]. Хорошо дифференцированный РЭ обычно экспрессирует PR, которые могут поддерживать эффект гормональной терапии [медроксипрогестерон (Медроксипрогестерона ацетат )]. Когда экспрессия PR снижается, цель гормональной терапии теряется, что является отрицательным прогностическим фактором. Этот тип РЭ обычно прогрессирует до более позднего и инвазивного фенотипа. Эффект гормональной терапии может быть успешным только в 15–20% случаев РЭ с инвазивным фенотипом [137, 296]. При РЭ потеря экспрессии передачи сигналов прогестерона может запускать ЭМП и уменьшать инфильтрацию Т-клеток [302]. В линиях клеток, модулированных прогестероном, было идентифицировано несколько сигнальных путей, включая EGF, ИЛ-6, PDGF, TGF-β, VEGF и передачу сигналов Wnt–β-катенина, которые опосредуют экспрессию генов, связанных с прогрессирующим и непрогрессирующим фенотипом. Во многих исследованиях сообщалось о сильной связи между прогестероном и сигнальным путем TGF-β. Повышенная экспрессия TGF-β вызывает РЭ с низкой степенью выживаемости. Прогестерон оказывает химиозащитное действие при РЭ, нарушая передачу сигналов TGF-β [51]. Прогестерон также эффективно подавляет жизнеспособность и инвазию клеток РЭ во время повышенной экспрессии E-кадгерина. Таким образом, передача сигналов прогестерона при РЭ может иметь решающее значение для стимуляции иммунного надзора и ингибирования ЭМП [302].

Обобщая все вышеизложенное, патогенетические механизмы неопластической трансформации в эндометрии можно определить как каскадную цепь патологического ремоделирования железистого и стромального компонентов, индуцированного пролонгированной гиперэстрогенемией. Активация пролиферации железистого эпителия в условиях предсуществующего хронического воспалительного процесса приводит к железистой гиперплазии с последующим нарастанием цитологической атипии и формированием EIN. Одновременно происходит активация сигнальных путей PI3K–Akt, Wnt–β-катенин, обеспечивающих передачу сигналов Ras–Raf–MEK–ERK, регулирующих пролиферацию и дифференцировку клеток, а также эпителиально-мезенхимальные трансформации. При этом эпителиальные клетки теряют межклеточные контакты и приобретают мезенхимальные свойства с ремоделированием цитоскелета и миграционной активностью, что способствует канцерогенезу эндометрия и отдаленным метастазам. Мутации мтДНК, особенно мутации зародышевой линии, также ассоциируются с онкогенезом, но детальный механизм данного явления в эндометрии все еще неясен.

Прогресс в научных исследованиях молекулярной биологии и генетики позволил детализировать концепцию канцерогенеза в эндометрии. Однако неуклонный рост количества пациенток с данной патологией свидетельствует об отсутствии значимых результатов эффективной профилактики, диагностики и терапии, что по-прежнему актуализирует поиск ключевых звеньев патогенеза РЭ.

6. Моделирование гиперплазии эндометрия в эксперименте на лабораторных животных, ее морфологическая диагностика с применением молекулярных методов и патогенетическая коррекция

Моделирование ГЭ в эксперименте на лабораторных животных — важный этап доклинического исследования диагностических и терапевтических работ. Поскольку ГЭ и РЭ занимают ведущие позиции среди гинекологической патологии женщин зрелого и старшего возраста в России и в мире, данные исследования актуальны и многочисленны. За несколько десятилетий частота встречаемости патологии эндометрия многократно возросла [56, 189]. На наш взгляд и по мнению экспертов, это связано с вынужденным ограничением женской фертильной функции, экзогенным поступлением синтетических, животных и фитоэстрогенов на фоне неспецифического полиэтиологического провоспалительного дисбаланса, избыточной массы тела, нездоровых алиментарных привычек, усугубляющих гиперэстрогению эндогенным поступлением продуктов ароматизации жиров и воспалительных цитокинов. Особенно это актуально при ановуляции, в стадии менопаузального перехода [11, 14] и в связи с нарушениями систем генов и кодируемых ими белков внутриклеточных регуляторных каскадов [1, 8]. Несмотря на то что все это социально обусловленные факторы, преимущественно относящиеся к болезням цивилизации, их модель на животных возможна, поскольку основной патогенетический механизм у них общий — это гиперэстрогения.

ГЭ представляет собой патологическое изменение структуры и функции слизистой оболочки тела матки, обусловленное нарушением баланса между процессами пролиферации и апоптоза в эпителиальном и стромальном компонентах эндометрия. Изучение молекулярных механизмов развития гиперпластических процессов — одна из самых динамично развивающихся областей молекулярной медицины. Традиционно считается, что ведущая роль в развитии ГЭ принадлежит несбалансированной эстрогенной стимуляции. Однако данные исследований о возможности развития ГЭ на фоне отсутствия гормональных нарушений свидетельствуют в пользу наличия иных механизмов формирования ГЭ, связанных с локальным нарушением регуляции клеточной пролиферации и местными изменениями тканевого обмена. Установлено, что при ГЭ имеются нарушения локального звена иммунитета (увеличение количества Т-лимфоцитов, клеток моноцитарно-макрофагального ряда, клеток, экспрессирующих молекулы адгезии), характерные для воспалительного процесса в слизистой оболочке матки. Можно предположить, что выявленные изменения могут сопровождаться повышением синтеза провоспалительных цитокинов: γ-интерферона, ИЛ-1, ИЛ-6, ИЛ-8, колониестимулирующего FGF, ФНО-α, обладающих митогенными свойствами и способствующих активации клеточной пролиферации эндометрия.

Известно, что паренхиматозный компонент эндометрия представлен железами, состоящими из эпителия и просвета железы. Именно эпителиально-стромальные взаимоотношения в слизистой оболочке матки определяют нормальное функционирование эндометрия. От них зависит метаболизм эндометрия, его способность к физиологической репарации в форме реституции, образование рецепторного аппарата эпителия желез. Поэтому очевидно, что любые изменения в этих структурно-функциональных взаимоотношениях могут привести к различным отклонениям от нормы, в том числе к ГЭ. Эти изменения в одних случаях могут нести в себе потенциал опухолевой трансформации, а в других прогрессирование патологических изменений является основой злокачественного роста. Вместе с тем тонкие механизмы этих процессов до настоящего времени остаются недостаточно изученными.

В настоящее время важное значение в патогенезе ГЭ исследователи придают регуляторам пролиферации и апоптоза, в частности гену-супрессору роста опухоли — PTEN , так как известно, что белковый продукт гена PTEN участвует в регуляции клеточного цикла и апоптоза. Инактивация этой функции может вести к бесконтрольному клеточному росту и возникновению опухоли. Однако мнения исследователей о взаимосвязи между изменением активности гена PTEN при ГЭ и активностью важных белков, регулирующих пролиферацию, в частности Ki-67, носят противоречивый характер.

Вопрос о риске развития злокачественной трансформации ГЭ остается открытым. При анализе молекулярных основ развития ГЭ в настоящее время большое внимание уделяется состоянию экстрацеллюлярного матрикса, а также ферментам, участвующим в его модификации. ГЭ происходит в результате нарушения равновесия между процессами пролиферации и апоптоза клеток, которые регулируются клеточными и внеклеточными компонентами на молекулярном уровне. Высокая частота встречаемости ГЭ, отсутствие точных представлений об этиопатогенезе и моментах начала озлокачествления данного заболевания диктуют необходимость разработки методов ранней диагностики как гиперпластических процессов эндометрия, так и перехода АГЭ в рак.

Лишь комплексное исследование различных аспектов ГЭ, включающее традиционные гистологические и иммуноморфологические методики, а также широкое использование морфометрических и статистических методов предоставят возможность понять глубинные процессы развития ГЭ.

Понимание ключевых молекулярных механизмов, вовлеченных в патогенез пролиферативных заболеваний, в дальнейшем может способствовать формированию базовых критериев для создания лекарственных препаратов, оказывающих целенаправленное воздействие на патологически измененные клетки-мишени. До настоящего времени в терапии ГЭ ведущее место занимают препараты с прогестагенными свойствами. Широкое применение прогестагенов основано на выраженном антипролиферативном эффекте на эндометрий, который реализуется посредством механизмов, схожих с влиянием прогестерона на эстроген-опосредованную клеточную пролиферацию. Эффект терапии прогестагенами, как и другими препаратами, нередко носит частичный или временный характер, что приводит к рецидивированию или прогрессированию ГЭ. Анализ изученной литературы свидетельствует о том, что назначение различных схем применения прогестагенов достаточно эмпирично. Это диктует необходимость дальнейших исследований по изучению молекулярных аспектов клеточной пролиферации и апоптоза в гиперплазированной ткани эндометрия, влияния на них различных видов гормональной терапии для оптимизации схем применения различных препаратов.

Многочисленные исследования последних лет посвящены фитонутриентам — веществам растительного происхождения, обладающим способностью блокировать пролиферативную активность на уровне мембран, цитоплазмы и ядра клеток-мишеней, модулируя таким образом сигнальные каскады как на белковом, так и на транскрипционном уровне. На современном этапе среди фитонутриентов наибольший интерес представляют эпигаллокатехин-3-галлат (EGCG), представитель катехинов зеленого чая, и индол-3-карбинол (I3C), содержащийся в овощах семейства крестоцветных. Согласно данным исследований, комбинация EGCG и I3C способна оказывать воздействие на различные сигнальные пути пролиферативных каскадов, обеспечивая разностороннее влияние на ключевые молекулярные механизмы развития гиперпластических процессов. В настоящее время также интенсивно изучаются механизмы терапевтических эффектов препаратов иммуноглобулинов, проводятся исследования, результаты которых позволяют расширить область применения этих препаратов, определить наиболее информативные иммунологические показатели как системного, так и местного иммунитета. Принимая во внимание недостаточную эффективность гормонального лечения ГЭ у отдельных больных, а также противопоказания к применению и выраженные побочные эффекты гормонотерапии, интересным и перспективным является поиск препаратов, оказывающих целенаправленное воздействие на молекулярные механизмы развития данной патологии и в то же время лишенных отрицательных аспектов, присущих традиционному гормональному лечению.

По нашим клиническим данным, АГЭ сопровождается хроническим воспалением и неспецифической воспалительной реакцией с повышением экспрессии общего лейкоцитарного антигена (CD45) [14], что служит дополнительным фактором альтерации [105, 277]. Апоптоз как защитный механизм предотвращения развития клетки с ошибкой репликации и репарации ДНК и контролирующий пролиферацию эндометрия при этом ингибирован [209, 221]. Клетки базального слоя эндометрия получают стимулы к пролиферации [120, 173, 207, 261] гиперпродукцией эстрогенов и индукцией ангиогенеза [292]. А персистенция гиперэстрогении на фоне недостаточности прогестерона за счет дефекта лютеиновой фазы овариально-менструального цикла является ключевым фактором в развитии ГЭ и РЭ [123, 289].

Все эти данные мы использовали для подбора молекулярных маркеров и постановки ИГХ-реакции в тканях экспериментальных животных, а также при подборе средств патогенетической терапии.

Диагноз ГЭ верифицируют морфологически при наличии разрастания эндометриальных желез, что приводит к росту железисто-стромальных соотношений, высоты эпителиоцитов в железах [12, 171, 198]. Прогнозирование течения ГЭ производят на основании выраженности клинических проявлений, степени морфологических изменений, наличия ядерной атипии [91, 249]. Эти данные мы также использовали в эксперименте для оценки адекватности модели.

Распространенность ГЭ, доступность диагностики, профилактики и патогенетической коррекции, а также риск развития аденокарциномы на фоне гиперплазии побудили нас провести данное экспериментальное исследование для решения задач практической медицины, прежде всего амбулаторного этапа помощи. В распоряжении клиницистов и фундаментальных исследователей имеются клинические, эндоскопические, морфологические, гормональные и молекулярные методы исследования. Высокая стоимость последних ограничивает их применение в рутинной практике, что диктует необходимость разработки минимально затратных эффективных методов скрининга ГЭ.

Мы поставили перед собой цель: на экспериментальной модели избытка эстрогенов у белых крыс изучить методом ИГХ экспрессию и локализацию маркеров клеточного цикла, воспаления и иммунного ответа в гиперплазированном эндометрии для решения диагностических и терапевтических задач.

Работа включала в себя следующие этапы:

  1. Моделирование на половозрелых самках белых крыс ГЭ после овариэктомии и длительного введения эстрогенов с гистологическим подтверждением изменений морфологии стенки матки.

  2. Изучение экспрессии, локализации маркеров клеточного цикла и клеток воспаления, а также иммунного ответа в гиперплазированном эндометрии.

  3. Выявление закономерностей взаимосвязанных гиперпластических и воспалительных изменений эндометрия для предложений исследования их как диагностических критериев и патогенетической коррекции в практической медицине.

Эксперимент был проведен на 45 половозрелых самках белых крыс линии Wistar с массой тела 180–200 г, которых содержали в стандартных условиях. После адаптации с контролем цикла по оценке вагинальных мазков с целью гормональной стандартизации и исключения воздействия эндогенных гормонов в лютеиновую фазу проводили билатеральную овариэктомию с применением анестезии поясничным доступом в диэструсе. Контрольную группу составили самки крыс, находившиеся в соответствующей фазе нормального эстрального цикла, для сопоставления полученных гистологических изменений нормальным физиологическим параметрам эндометрия циклирующих животных. Модель гиперэстрогении создали путем ежедневного трансдермального введения эстрогенов на протяжении 4 нед в виде аппликации на голую кожу содержащего эстрадиол геля 0,1% (1 мг/мл) из расчета дозы, используемой у человека: 1 мг/кг массы тела животного. Далее выделили три группы, в которых дифференцированно выполняли патогенетическую коррекцию ГЭ разными способами: 1) нестероидным противовоспалительным препаратом избирательным ингибитором ЦОГ-2 (внутримышечное введение раствора мелоксикама в дозе 0,02 мг 1 раз в сутки на протяжении 7 дней); 2) иммуномодулятором азоксимера бромидом (Полиоксидоний в таблетках по 0,08 мг энтерально через зонд 2 раза в сутки на протяжении 14 дней); 3) растительной биологически активной добавкой с антиэстрогенной и антиоксидантной активностью (индол Форте в капсулах энтерально через зонд 1 раз в сутки на протяжении 14 дней, его дозировали аналогично путем пересчета дозы на массу тела крысы). Таким образом сформированы пять групп: интактные крысы в фазе эструс (N =5), контроль ГЭ без терапевтической коррекции (N =10), три группы с коррекцией мелоксикамом (N =10), азоксимера бромидом (Полиоксидонием ) (N =10), индолом (N =10). Животных выводили из эксперимента путем декапитации под эфирным наркозом.

Производили макроскопическое исследование тела матки и маточных рогов. Для гистологического изучения выполняли фиксацию, проводку, заключение в парафин, изготовление срезов толщиной 4 мкм, окраску гематоксилином и эозином по стандартным методикам, ИГХ — согласно рекомендованным протоколам. Преаналитический этап проводили в соответствии с требованиями молекулярной иммунодиагностики, пропитку тканей парафином осуществляли в гистопроцессоре Logos Millestone (Италия). Изготовляли парафиновые мультиблоки («тканевые чипы»), позволяющие монтировать на стекло много фрагментов тканей крыс различных групп согласно схеме расположения. Стандартизация обеспечена равной глубиной заливки, погружением идентичных участков и анализом контрольных образцов. Постановку реакции ИГХ осуществляли в полуавтоматическом иммуногистостейнере Bond-MAX (Leica, США) с использованием режимов демаскировки и инкубации, рекомендованных производителями антител (табл. 6-1). Протокол окрашивания включал также депарафинизацию, блокировку эндогенной пероксидазы, детекцию продуктов реакции с помощью системы Bond Polimer Refine Detection (Leica, Великобритания). Микросрезы сканировали на приборе Aperio CS2 (Leica, США) и оценивали реакцию при помощи программного обеспечения Aperio Image Scope v.11.0.3.

Таблица 6-1. Особенности протокола реакции иммуногистохимии с разными маркерами
Маркер (клон) Производитель Разведение Демаскировка, мин Инкубация

ER (6F11)

Leica

1:100

20 с буфером рН 6,0

30 мин при комнатной температуре

PR (312)

Leica

1:100

20 с буфером рН 6,0

Ki-67 (MM1)

Leica

1:50

20 с буфером рН 6,0

FAS (133619)

Abcam

1:200

20 с буфером рН 6,0

Bcl-2

Leica

1:200

20 с буфером рН 6,0

VEGF

Thermo

1:100

20 с буфером рН 9,0

CD4 (4B12)

Leica

RTU

20 с буфером рН 9,0

CD8 (4B11)

Leica

RTU

20 с буфером рН 9,0

CD20

Leica

1:200

20 с буфером рН 6,0

CD138 (MI15)

Leica

RTU

30 с буфером рН 6,0

На изображениях гистологических препаратов, окрашенных обзорным методом, оценивали высоту эндометрия и просветных эпителиальных клеток, отношение желез к строме, их дилатацию и клеточную инфильтрацию. Методом ИГХ определяли экспрессию рецепторов к прогестерону и эстрогену с маркерами ER, PR, пролиферативную активность клеток эндометрия — с маркером G-фазы митоза Ki67, состояние систем апоптоза — с антителами к FAS-рецептору и антиапоптотическому белку Bcl-2, активность ангиогенеза — с маркером VEGF, а воспаления — с лимфоцитарными маркерами CD4, CD8, CD138, CD20 (см. табл. 6-1).

Для Bcl-2, FAS, VEGF, ER, PR, Ki67 на увеличении в 20 крат исследовали 10 полей зрения в роге и в теле матки. Интенсивность окрашивания оценивали в баллах по шкале: 0 — отсутствие реакции; 1+ — 0–25% клеток имеют позитивное окрашивание; 2+ — 25–75%; 3+ — более 75% клеток имеют позитивное окрашивание. Отдельно оценивали экспрессию маркеров в строме эндометрия и в железистых клетках. Для маркеров CD4, CD8, CD20, CD138 подсчитывали количество позитивно окрашенных клеток на 1 мм2 среза не менее чем в 10 полях зрения в роге и в теле матки отдельно. Гистологически и функционально тело матки многоплодных животных соответствует шейке матки, а маточные рога — дну и телу матки человека (отдел для контакта с внешней средой и вынашивания соответственно).

Статистическую обработку данных выполнили с использованием пакета программного обеспечения Statistica 10.0 Stat Soft после оценки нормальности распределения признака выборки по Шапиро–Уилку. Для определения различий между основной и контрольной группами применяли непараметрический метод по U-критерию Манна–Уитни. Для сравнения относительных показателей в независимых выборках применяли критерий хи-квадрат Пирсона с поправкой на непрерывность Йейтса. Для выявления корреляции между экспрессией различных маркеров использовали метод Спирмена. Поскольку распределение признаков в группе отличалось от нормального, данные описательной статистики представлены в виде медианы и первого, и последнего квартилей Me [Q1;Q4].

Исследования выполнены в Центральной научно-исследовательской лаборатории и виварии Института «Медицинская академия им. С.И. Георгиевского» ФГАОУ ВО «КФУ им. В.И. Вернадского», подтвердившего приемлемость исследований с биоэтических позиций (протокол № 8 от 17 сентября 2020 г. заседания комитета по этике при ФГАОУ ВО «КФУ им. В.И. Вернадского»). Авторы подтверждают, что содержание и использование животных соответствовало национальным законам, рекомендациям совета по исследованиям и правилам, принятым в учреждении.

Выявлено статистически значимое увеличение железисто-стромальных соотношений с ростом железистого компонента (p =0,0012, p <0,05) в роге матки в группах с моделируемой ГЭ в сравнении с группой отрицательного контроля (без моделирования ГЭ, с нормальным пролиферативным эндометрием) (рис. 6-1). При сравнении этих же групп достоверно установлено увеличение высоты эпителиальных клеток в железах (р =0,0008, р <0,001) и высоты просветных эпителиальных клеток (р =0,001, p <0,05). Это подтверждает результативность предложенной нами удобной модели ГЭ с трансдермальным введением эстрогенов в виде геля.

image
Рис. 6-1. Гистологическое строение рога матки белой крысы в норме (а) и при моделируемой гиперплазии эндометрия (б), проявляющейся разрастанием желез, увеличением высоты клеток в них; рог матки при коррекции индолом (в), Полиоксидонием (г), мелоксикамом (д). Парафиновый срез. Окраска гематоксилином и эозином. Ув. ×5

В аналитической части работы оценивали экспрессию рецепторов, регуляторных белков, маркеров клеток дифференцировано в доминантном правом роге матки (аналог тела матки человека — место плацентации и вынашивания потомства у многоплодных животных) и теле матки (аналог шейки матки человека — часть матки крысы, предназначенная для проникновения спермы и изгнания плодов). Результаты ИГХ-анализа показали динамику многих маркеров (рис. 6-2).

Экспрессия рецепторов к прогестерону стабильно низкая во всех отделах матки и во всех группах. Лишь при коррекции гиперплазии индолом строма рога матки отличается умеренно повышенной рецепторной активностью (табл. 6-2).

Таблица 6-2. Экспрессия рецепторов овариальных гормонов, баллы

Показатель

Коррекция

ГЭ без коррекции

Интактная группа

Индол

Азоксимера бромид (Полиоксидоний )

Мелоксикам

PR рог жел

0,0[0.0;0.0]

0,0[0.0;0.0]

0,0[0.0;0.0]

0,0[0.0;0.0]

0,0[0.0;0.0]

PR рог стр

1,0[1.0;1.0]*,#

0,0[0.0;1.0]

0,0[0.0;0.0]

0,0[0.0;0.0]

0,0[0.0;0.0]

PR тело жел

0,0[0.0;0.0]

0,0[0.0;0.0]

0,0[0.0;0.0]

0,0[0.0;0.0]

0,0[0.0;0.0]

PR тело стр

0,0[0.0;0.0]

0,0[0.0;0.0]

0,0[0.0;0.0]

0,0[0.0;0.0]

0,0[0.0;0.0]

ER рог жел

3,0#

3,0[3.0;3.0]

2,0[2.0;2.0]*

2,0[2.0;2.0]*

3,0[3.0;3.0]

ER рог стр

3,0#

2,0[2.0;2.0]*

2,0[2.0;2.0]*

2,0[2.0;2.0]*

3,0[3.0;3.0]

ER тело жел

3,0[3.0;3.0]

3,0[3.0;3.0]

1,0[1.0;1.0]*,#

3,0[3.0;3.0]

3,0[3.0;3.0]

ER тело стр

3,0[3.0;3.0]

3,0[3.0;3.0]

1,0[1.0;1.0]*,#

3,0[3.0;3.0]

3,0[3.0;3.0]

Примечание: жел — экспрессия рецепторов и регуляторных белков в железах; стр — экспрессия в строме. * — статистически значимые отличия от интактной группы; # — статистически значимые отличия от группы ГЭ без коррекции. Достоверность отличий определяли с использованием U-критерия Манна–Уитни при вероятности ошибки р ≤0,05.

Наоборот, экспрессия рецепторов к эстрогену в роге матки достоверно снижается при моделировании гиперплазии. Это можно объяснить эффективной активацией внутриклеточных систем ауторегуляции при избытке эстрогенов. При этом в аналоге шейки матки подобных компенсаторных изменений не выявлено, но в группе с коррекцией мелоксикамом в этой части матки снижение числа эстрогеновых рецепторов более выражено. Важно отметить, что эпителий тела матки крысы по аналогии с шейкой матки женщины по сравнению с зонами вынашивания плода не только является пролиферативно, метапластически и трансформационно более опасной зоной, но и более подвержен инфицированию вследствие контакта с внешней средой. Поэтому максимальный патогенетический эффект мелоксикама в этой зоне представляет терапевтический интерес как противовоспалительного препарата, опосредованно (через простагландины и цитокины) снижающего чувствительность клеток к избытку эстрогенов.

По выраженности экспрессии маркера эпителиального сосудистого фактора роста отличий между группами нет: как в строме, так и в железах матки у крыс всех групп наблюдается интенсивное цитоплазматическое окрашивание. Это свидетельствует о важной роли данного регуляторного белка в обеспечении сосудистой трофики эндометрия в норме и об отсутствии его динамики в условиях гормонального дисбаланса.

Маркеры апоптоза неодинаково проявлены в тканях крыс разных групп. Экспрессия FAS в модели гиперплазии оказалась стабильно высокой как в строме, так и в эпителии желез во всех отделах матки по сравнению с интактными животными (табл. 6-3). Это акцентирует внимание на активации внешнего пути апоптоза как компенсаторном процессе нарушенной кинетики клеточных популяций эндометрия в условиях гиперэстрогении. Животные группы с коррекцией мелоксикамом практически не отличаются от животных интактной группы и имеют также низкую экспрессию этого маркера, за исключением умеренного повышения экспрессии в эпителии желез рога матки. По экспрессии FASR животные двух других групп с терапевтической коррекцией разительно отличаются от животных группы с инъекциями мелоксикама, показавшего свою эффективность по сравнению с полиоксидонием и индолом.

Таблица 6-3. Экспрессия маркеров пролиферации, апоптоза, фактора роста сосудов, баллы

Показатель

Коррекция

ГЭ без коррекции

Интактная группа

Индол

Азоксимера бромид (Полиоксидоний )

Мелоксикам

VEGF рог жел

3,0[3.0;3.0]

3,0[3.0;3.0]

3,0[3.0;3.0]

3,0[3.0;3.0]

3,0[3.0;3.0]

VEGF рог стр

3,0[3.0;3.0]

3,0[3.0;3.0]

3,0[3.0;3.0]

3,0[3.0;3.0]

3,0[3.0;3.0]

VEGF тело жел

3,0[3.0;3.0]

3,0[3.0;3.0]

3,0[3.0;3.0]

3,0[3.0;3.0]

3,0[3.0;3.0]

VEGF тело стр

3,0[3.0;3.0]

3,0[3.0;3.0]

3,0[3.0;3.0]

3,0[3.0;3.0]

3,0[3.0;3.0]

FAS рог жел

3,0[3.0;3.0]*

3,0[3.0;3.0]*

1,0#

3,0[3.0;3.0]*

0,0[0.0;0.0]

FAS рог стр

3,0[3.0;3.0]*

3,0[3.0;3.0]*

0,0#

3,0[3.0;3.0]*

0,0[0.0;0.0]

FAS тело жел

3,0[3.0;3.0]*

3,0[3.0;3.0]*

0,0#

3,0[3.0;3.0]*

0,0[0.0;0.0]

FAS тело стр

3,0[3.0;3.0]*

3,0[3.0;3.0]*

0,0#

3,0[3.0;3.0]*

0,0[0.0;0.0]

Bcl-2 рог жел

0,0[0.0;0.0]

0,0[0.0;0.0]

0,0[0.0;0.0]

0,0[0.0;0.0]

0,0[0.0;0.0]

Bcl-2 рог стр

0,0[0.0;0.0]

0,0[0.0;0.0]

0,0[0.0;0.0]

0,0[0.0;0.0]

0,0[0.0;0.0]

Bcl-2 тело жел

0,0[0.0;0.0]

0,0[0.0;0.0]

0,0[0.0;0.0]

0,0[0.0;0.0]

0,0[0.0;0.0]

Bcl-2 тело стр

0,0[0.0;0.0]

0,0[0.0;0.0]

0,0[0.0;0.0]

0,0[0.0;0.0]

0,0[0.0;0.0]

Ki-67 рог жел

2,0#

1,0[1.0;1.0]*

1,0[1.0;2.0]

0,0[0.0;1.0]*

2.0[2.0;2.0]

Ki-67 рог стр

1,0[1.0;1.0]

1,0[1.0;1.0]

1,0[1.0;2.0]

1,0[1.0;1.0]

1.0[1.0;1.0]

Ki-67 тело жел

2,0[2.0;2.0]

0,0[0.0;0.0]

1.0[1.0;1.0]

0,0[0.0;1.0]

1.0[1.0;1.0]

Ki-67 тело стр

1,0[1.0;1.0]*

1,0[1.0;1.0]*

1.0[1.0;1.0]*

1,0[1.0;1.0]*

0,0[0.0;0.0]

Примечание: жел — экспрессия рецепторов и регуляторных белков в железах; стр — экспрессия в строме. * — статистически значимые отличия от интактной группы; # — статистически значимые отличия от группы ГЭ без коррекции. Достоверность отличий определяли с использованием U-критерия Манна–Уитни при вероятности ошибки р ≤0,05.

Экспрессия антиапоптотического маркера Bcl-2 отрицательная во всех группах. Положительная реакция выявлена лишь в клетках лимфоцитарного ряда, что можно оценить и как контроль протокола.

Экспрессия пролиферативного маркера Ki-67 умеренная в строме рога матки у интактных животных и не имеет динамики в группах с ГЭ и ее коррекцией, но негативная в строме тела матки в интактной группе. Модель гиперплазии увеличивает экспрессию фактора пролиферации в теле матки, при этом она не поддается коррекции выбранными нами препаратами. При этом в эпителии желез количество клеток, «готовых» к пролиферации, больше варьирует среди групп и не всегда математически значимо. Этот показатель в железах приближается к аналогичным значениям у крыс интактной группы при коррекции индолом. Динамика экспрессии Ki-67 в железах связана, на наш взгляд, с индивидуальной вариативностью и не выявляет четких закономерностей.

При оценке количества лимфоцитов различных популяций в строме рога и тела матки в модели ГЭ и ее коррекции выявлена очень интересная динамика. В тканях крыс интактной группы достаточно равномерно распределены лимфоциты с кластерами дифференцировки клеток CD138, CD 20, CD4 и CD8. При модели ГЭ наименее многочисленными оказались клетки CD138+ в роге матки и CD8+ в теле (табл. 6-4), что может свидетельствовать об ингибировании плазмоцитов и Т-лимфоцитов в иммунном ответе этих тканевых зон на фоне ГЭ. Все используемые нами корректоры меняют соотношение данных клеточных популяций в эндометрии, приближая их к показателям интактной группы крыс, однако мелоксикам гораздо более эффективен в отношении Т-, В-клеток, плазмоцитов и Т-хелперов в роге и теле матки, а полиоксидоний — преимущественно в роге. Использование препаратов коррекции смещает соотношение CD4+/CD8+ лимфоцитов в сторону Т-хелперов.

Таблица 6-4. Экспрессия маркеров клеток воспаления в строме рога и тела матки, штуки в поле зрения

Показатель

Коррекция

ГЭ без коррекции

Интактная группа

Индол

Азоксимера бромид (Полиоксидоний )

Мелоксикам

CD-138 рог

3,0[3.0;4.0]

3,5[3.0;5.0]

5.0#

1,5[0.0;3.0]*

6.0[5.0;8.0]

CD-138 тело

0,0[0.0;0.0]*

0,0[0.0;1.0]*

4.0#

0,0[0.0;0.0]*

4.5[3.0;6.0]

CD-20 рог

4,5[3.0;8.0]

6,5[5.0;8.0]

8.5[5.0;12.0]

5,0[4.0;6.0]

6.0[4.0;8.0]

CD-20 тело

2,5[2.0;3.0]

0,0[0.0;1.0]*

8.0#

2,0[0.0;3.0]

5.0[4.0;6.0]

CD-4 рог

6,5[5.0;7.0]

18,5[12.0;20.0]*,#

13.5#

4,0[3.0;9.0]

4.5[4.0;7.0]

CD-4 тело

3,0[2.0;4.0]

5,5#

5.5#

2,0[1.0;3.0]

3.5[2.0;5.0]

CD-8 рог

6,0[5.0;6.0]

13,5[9.0;24.0]

8.5[6.0;19.0]

7,0[5.0;8.0]

6.0[5.0;8.0]

CD-8 тело

1,5[1.0;2.0]*

6,0#

15.5#

2,0[0.0;3.0]*

5.0[4.0;6.0]

Примечание: * — статистически значимые отличия от интактной группы; # — статистически значимые отличия от группы ГЭ без коррекции. Достоверность отличий определяли с использованием U-критерия Манна–Уитни при вероятности ошибки р ≤0,05.

На наш взгляд, такая динамика лимфоцитов различных популяций в эндометрии не противоречит базовым понятиям патофизиологии воспаления, поскольку мы работаем с моделью не воспаления, а гиперплазии и эндокринной дизрегуляции, где изменения воспалительных маркеров носят характер вторичных изменений, а ингибиторы ЦОГ-2 нормализуют гистофизиологию матки опосредованно. При этом присутствие иммунокомпетентных клеток в умеренном количестве является базой иммунного гомеостаза, о чем свидетельствуют результаты измерений в тканях крыс интактной группы.

При корреляционном анализе по методу Спирмена была выявлена положительная связь между экспрессией рецепторов эстрогена и пролиферативной активностью эпителиальных клеток желез рога матки. Также была выявлена сильная положительная корреляция между количеством лимфоцитов CD4+, CD8+ и CD138+ в строме рогов и тела матки внутри групп (см. рис. 6-2). Это указывает на комплексные взаимосвязанные эффекты ГЭ и мероприятий по ее коррекции.

Мы видим существенные отличия между чистым экспериментом на лабораторных животных (в отсутствие прогестерона) и лабораторными проявлениями у женщин (при его дефиците на фоне генетических поломок и инфицирования). У человека: 1) при наличии генетически обусловленных факторов, запускающих эстрогензависимую трансформацию клеток эндометрия тела матки; 2) вируса папилломы, повышающего риск атипических изменений эпителия шейки матки, в обоих случаях в развитии гиперплазии и атипии существенную роль играет хроническое воспаление. На фоне гиперэстрогении хроническое воспаление постепенно становится лидирующим патогенетическим фактором [14, 168]. А чистый эксперимент на животных показывает эффекты гиперэстрогении на морфологическую трансформацию тканей матки, обусловленные взаимодействиями ее клеточных элементов: преимущественно балансом процессов пролиферации и апоптоза с их клеточной регуляцией. Эти молекулярно-биологические явления завуалированы инфекциями и аутоиммунными процессами в эндометрии женщин. Так, чистый эксперимент, например, показывает факт разнонаправленной регуляции экспрессии рецепторов эстрогенов в зоне вынашивания и изгнания плода, когда в области тела матки крысы (в зоне пролиферативно и метапластически опасной) в эпителии и строме нет компенсаторного ингибирования экспрессии эстрогенов в ответ на гиперэстрогению и дефицит прогестерона.

image
Рис. 6-2. Лимфоцитарная инфильтрация стромы рога матки. Иммуногистохимическое окрашивание с маркерами к CD4, CD8, CD20. Иммунные клетки окрашены коричневым пигментом при обработке комплекса антиген–антитело системой визуализации. Уменьшение количества иммунных клеток при моделировании гиперплазии эндометрия. Увеличение числа лимфоидных клеток, особенно CD4+, при коррекции гиперплазии. Ув. ×20

Описанные различными авторами общие патологические закономерности данного процесса требуют дальнейшего изучения, однако все они созвучны теории Д. Ханахана и Р. Вайнберга Hallmarks of Cancer, выделяющей в обзоре 2022 г. уже 14 маркеров трансформации клеток и их популяций [61]. Для ГЭ характерны постоянная пролиферация и активные сигнальные каскады, поддерживающие ее; уход от супрессоров пролиферации внутри клетки, среди соседних клеток и микроокружения; эпигенетическое перепрограммирование; потеря надзора иммунной системы; воспаление; изменение микробиоты. При дальнейшем прогрессировании — доступ к сосудам или усиленный ангиогенез; сенесцентные клетки; геномная нестабильность и мутации; нарушенный метаболизм и фенотипическая пластичность.

Таким образом, результаты нашей работы показали приемлемость предложенной модели ГЭ после овариэктомии и длительного трансдермального введения эстрогенов с гистологическим подтверждением изменений морфологии стенки матки.

Преимущественная динамика маркеров в зоне, предназначенной для вынашивания плода, такая: при ГЭ компенсаторно снижается количество рецепторов эстрогена, активность пролиферации в железах и число В-лимфоцитов, но резко активируется апоптоз. При этом индол оказывает антиэстрогенный эффект за счет роста чувствительности к прогестерону и приближает экспрессию маркера пролиферации в железах к значениям интактной группы, а мелоксикам приближает к норме число рецепторов апоптоза, маркеров пролиферации и инфильтрации иммунными клетками. В эффекте мелоксикама обращает на себя внимание то, что он нормализует все показатели рога матки, за исключением экспрессии рецепторов эстрогенов, на которую он влияет лишь в теле матки крыс. В наиболее опасной в плане пролиферации и метаплазии зоне (аналог шейки матки человека) динамика иная: на модели ГЭ увеличивается активность рецепторов апоптоза и пролиферации и снижается число Т- и В-лимфоцитов, при этом мелоксикам оказывает выраженное антиэстрогенное действие, нормализует показатели числа иммунокомпетентных клеток и, как и в других участках матки, нормализует кинетику клеточных популяций, что проявляется нормализацией экспрессии маркера апоптоза. Индол и азоксимера бромид (Полиоксидоний ) не оказывают такого эффекта.

Выявленные закономерности взаимосвязанных гиперпластических и иммунных изменений эндометрия представляют интерес для продолжения исследования их как диагностических критериев и патогенетической коррекции в практической медицине.

Такой комплексный анализ демонстрирует потенциальные диагностические, профилактические и терапевтические возможности при РЭ. Экспериментальные оценки процесса канцерогенеза эндометрия ограничены по многим клиническим, техническим и этическим причинам, и спрос на модели, которые могут имитировать ГЭ у человека и, следовательно, могут быть использованы для изучения лекарств для ее лечения, постоянно растет [177].

Многие авторы проводили подобные исследования и получали результаты комплексных изменений, связанных с воспалением и гиперэстрогенией. Безальтернативная моностимуляция эстрогеном (без прогестеронового прикрытия) на модели in vivo у мышей после овариэктомии путем подкожной имплантации гранул 17-β-эстрадиола в течение 12 нед также подтвердила эту гипотезу. Гистоморфологически обнаружили заметно увеличенную матку и увеличенное количество желез эндометрия, подтвердив эффективность модели. А в образцах эндометрия выявлена активация клеток и молекул, отвечающих за иммунный ответ и воспаление, формирование воспалительного микроокружения эндометрия. Эти результаты также подтверждены на культурах клеток, на линиях эндометрия мышей и РЭ человека [66, 95].

К вопросу о возрастной регуляции циклов и нарушении суточной биоритмики важно проследить эффекты мелатонина, он может изменить патофизиологический процесс и прогноз при ГЭ в лучшую сторону. В модельном эксперименте на 40 крысах линии Wistar Albino после двусторонней овариэктомии и введения 4 мг/кг в день полугидрата эстрадиола в течение 14 дней сформированную гиперплазию лечили в течение 14 дней экзогенным мелатонином и эндогенной его индукцией. Выявили значительное уменьшение высоты эпителиальных клеток у крыс с коррекцией мелатонином. Мелатонин может оказывать защитное действие на ГЭ [336].

Учитывая множество патогенных факторов гиперплазии, линия мышей, которая имитирует большинство этих факторов риска, была бы идеальной моделью для изучения поэтапного прогрессирования ГЭ и разработки подходящих стратегий лечения. Линия мышей Wdr13knockout удобна для модели доброкачественной ГЭ, которая прогрессирует в возрасте 1 года, что сопровождается увеличением массы тела и ростом уровня эстрадиола. Исследования молекулярной характеристики выявили увеличение ERα, PI3K и снижение белков PAX2 и ERβ в матке мышей с мутантом Wdr13. Отмечено снижение уровня матричной рибонуклеиновой кислоты ингибиторов клеточного цикла, а именно p21 и циклина G2. Инфильтрация лейкоцитов в ткани матки с нокаутом выявлялась примерно с 12-месячного возраста, синхронно с вышеперечисленными явлениями. Эти физиологические, молекулярные и патологические паттерны были подобны тем, которые обычно наблюдаются при ГЭ человека, что сделало самок мышей с нокаутом Wdr13 оптимальной животной моделью для изучения ГЭ [274].

Как и ожидалось, чем глубже идет изучение эндометрия как сложной гистофизиологической системы, тем очевиднее становится сложность и понимания ГЭ и ее лечения. Есть исследования и на других моделях: исследования индуцированных плюрипотентных стволовых клеток, трехмерных имитаторов тканей и микрожидкостных культуральных платформ. Эти нетрадиционные подходы откроют новые перспективы и позволят оценить неповторимость и сложность эндометрия как патофизиологической системы тонкой регуляции [58].

Новые достижения в области технологий изменили способ проведения исследований, открыв безграничные возможности для изучения биологии эндометрия и связанных с ним заболеваний. Способность генерировать стволовые клетки из соматических клеток, сохраняя при этом их генетический состав, дает ключ к пониманию биологии клеток в рамках ГЭ. Гормональный ответ эндометрия человека может быть лучше изучен с помощью трехмерных имитаторов, которые очень похожи на ткань in vivo . Органоидами можно манипулировать и воздействовать на них с помощью экспериментальных стимулов для изучения прямого влияния факторов риска РЭ и других заболеваний. Увеличение сложности органоидов за счет включения других типов клеток, в том числе кровеносных сосудов и иммунных клеток, было бы захватывающим направлением для достижения и обеспечило бы идеальную модель. Микрожидкостные платформы позволяют клеткам или тканям имитировать физиологию в отношении условий для долгосрочной жизнеспособности и взаимодействия с другими тканями, что увеличивает сложность экспериментальной системы. Ряд микрофлюидных систем продолжает разрабатываться, каждая со своими уникальными характеристиками и конструкциями, диверсифицируя типы исследований, которые могут быть выполнены [58, 41].

Таким образом, в этой работе на экспериментальной модели ГЭ и ее коррекции индолом, мелоксикамом и азоксимера бромидом (Полиоксидонием ) изучена топография и экспрессия маркеров клеточного цикла, воспаления и иммунного ответа методом иммуногистохимии для решения практических задач. Результат показал удобство модели гиперплазии при овариэктомии и трансдермальном введении эстрогенов. В зоне, предназначенной для вынашивания плода, при гиперплазии выявлена дисрегуляция клеточного цикла и дефицит иммунокомпетентных клеток. Мелоксикам нормализует большинство данных показателей, индол оказывает антиэстрогенный эффект за счет роста чувствительности к прогестерону, а азоксимера бромид (Полиоксидоний ) менее эффективен. В зоне, аналогичной шейке матки человека, динамика иная: при гиперплазии увеличивается активность рецепторов апоптоза и пролиферации эндометрия, снижается число Т- и В-лимфоцитов, при этом лишь мелоксикам оказывает выраженное антиэстрогенное действие, нормализует показатели числа иммунокомпетентных клеток, кинетику клеточных популяций. Выявленные закономерности гиперпластических и иммунных изменений интересны как диагностические критерии и для предложений патогенетической коррекционной терапии.

Заключение

Понимание ключевых молекулярных механизмов, вовлеченных в патогенез пролиферативных заболеваний, в дальнейшем может способствовать формированию базовых критериев для создания лекарственных препаратов, оказывающих целенаправленное воздействие на патологически измененные клетки-мишени. Проведенное нами исследование демонстрирует, что воспалительные изменения в эндометрии при развитии гиперплазии зависят от типа ГЭ: с минимальными проявлениями при простой ГЭ и наиболее выраженными при АГЭ. Можно предположить, что ГЭ ассоциируется с формированием и развитием воспалительного процесса в эндометрии, который способствует поддержанию, а возможно, прогрессированию и трансформации гиперпластического процесса. Следует отметить, что в последнее время особое значение придается воспалению, ассоциированному с опухолевым ростом [1], которое описано как один из общих признаков рака [136]. В частности, указывается, что «канцерассоциированное воспаление» может влиять на генетическую перестройку опухолевой ткани и способствовать процессам инвазии и метастазирования. Полученные в нашей работе результаты свидетельствуют о важной роли воспаления в развитии гиперпластических процессов в эндометрии, которые можно трактовать с точки зрения формирования воспаления, ассоциированного с ГЭ (рис. 1-3).

Складывается представление, что при простых формах ГЭ развитие дисбаланса стероидных гормонов с абсолютным или относительным преобладанием эстрогенов действительно является пусковым фактором и ключевым механизмом развития гиперпластического процесса. На это указывает как относительная гиперэстрогенемия, так и выраженное увеличение уровня половых гормонов в маточных смывах с преобладанием эстрогенов наряду с превалированием экспрессии эстрогеновых рецепторов и в строме, и в железах эндометрия при простой форме гиперплазии.

image
Рис. 1-3. Патогенетическая схема участия воспалительной реакции в развитии гиперплазии эндометрия

Однако происходящее в связи с гормональным дисбалансом ремоделирование тканей эндометрия сопровождается формированием воспалительного процесса. Причем выраженность воспалительных проявлений в тканях эндометрия увеличивается при нарастании морфологической перестройки эндометрия и при утяжелении клинического течения гиперплазии. Степень нарастания воспалительных изменений характеризуют рост экспрессии рецепторов общего лейкоцитарного антигена CD45+ в тканях эндометрия, увеличение уровня провоспалительных цитокинов, повышение активности неспецифических протеиназ и снижение уровня секреции местных кислотостабильных ингибиторов протеиназ. При этом степень выраженности абсолютной или относительной гиперэстрогении нивелируется, отмечается прогрессивное снижение уровня экспрессии рецепторов к стероидным гомонам в тканях эндометрия, а при атипической форме гиперплазии можно даже отметить некоторое превалирование экспрессии рецепторов прогестерона, особенно выраженное в железистой ткани.

Таким образом, выявленные изменения в уровне локальных гормонов, провоспалительных цитокинов, неспецифических протеиназ и их ингибиторов позволяют предположить, что степень их изменений можно использовать в качестве критериев эффективности проводимой терапии. Причем следует подчеркнуть, что динамика изменений специфических показателей коррелировала с клинической и морфологической оценкой эффективности лечения. На основании полученных данных можно констатировать, что наиболее выраженный эффект наблюдался при применении АГнРГ и КОК, в наименьшей степени маркеры воспаления нормализовались при применении внутриматочной системы с левоноргестрелом. Судя по подавлению воспалительной реакции в тканях эндометрия и учитывая параметры нормализации локального гормонального фона, можно заключить, что при лечении тяжелых форм ГЭ в качестве препаратов выбора на первом этапе наиболее целесообразно использовать АГнРГ, а на втором этапе — комбинированные контрацептивные препараты.

Список литературы

  1. Адамян Л.В., Андреева Е.Н., Артымук Н.В. Клинические рекомендации: гиперплазия эндометрия. М.: Минздрав РФ, 2021. 45 с. https://legalacts.ru/doc/klinicheskie-rekomendatsii-giperplazija-endometrija-utv-minzdravom-rossii.

  2. Адамян Л.В., Андреева Е.Н., Аполихина И.А. и др. Сочетанные доброкачественные опухоли и гиперпластические процессы матки (миома, аденомиоз, гиперплазия эндометрия). Клинические рекомендации по ведению больных. М.: Научный центр акушерства, гинекологии и перинатологии им. акад. В.И. Кулакова, 2015. 104 с.

  3. Адамян Л.В., Глякин Д.С., Самойлова А.В. и др. Воспалительный процесс в этиологии и патогенезе рака эндометрия // Проблемы репродукции. 2007. № 1. С. 21–25.

  4. Адамян Л.В., Алексеева М.Л., Минина Л.С. Гормональный статус и стероидорецепторная системы эндометрия у пациенток с доброкачественными опухолями и эндометриоидными кистами ячников // Акушерство и гинекология. 1990. № 9. С. 55–57.

  5. Аутеншлюс А.И., Шкунов А.Н., Иванова Г.Г. Содержание цитокинов IL-1b, TNFa и уровни антител к TNFa у больных с онкологическими и воспалительными заболеваниями // Цитокины и воспаление. 2005. Т. 3. C. 11–15.

  6. Ахметова Е.С., Белокриницкая Т.Е., Витковский Ю.А. Диагностическое значение цитокинов в аспирате из полости матки при заболеваниях эндометрия // Дальневосточный медицинский журнал. 2008. № 1. С. 72–74. https://cyberleninka.ru/article/n/diagnosticheskoe-znachenie-issledovaniya-tsitokinov-v-aspirate-iz-polosti-matki-pri-zabolevaniyah-endometriya.

  7. Бессмертная В.С., Самойлов М.В., Серебренникова К.Г. и др. Морфологические и иммуногистохимические особенности эндометрия женщин с первичным и вторичным бесплодием // Архив патологии. 2008. Т. 70. № 4. С. 31–34.

  8. Биштави А.Х., Горных О.А., Гулиева В.Н. и др. К вопросу о патогенезе гиперплазии эндометрия. Опухоли женской репродуктивной системы // Опухоли женской репродуктивной системы. 2012. № 3–4. С. 108–111. https://cyberleninka.ru/article/n/k-voprosu-o-patogeneze-giperplazii-endometriya.

  9. Бохман Я.В. Руководство по гинекологической онкологии. Л.: Медицина, 1989. 464 с.

  10. Вовчук И.Л. Роль сериновых протеиназ и их эндогенных ингибиторов при неопластической трансформации // Лабораторна діагностика. 2010. Т. 4. С. 52–59.

  11. Волоцкая Н.И., Сулима А.Н., Румянцева З.С. Менопауза: современные стандарты диагностики и коррекции нарушений // Врач. 2021. № 32. С. 66–72. DOI: 10.29296/25877305-2021-03-12.

  12. Габидуллина Р.И., Смирнова Г.А., Нухбала Ф.Р. и др. Гиперпластические процессы эндометрия: современная тактика ведения пациенток // Гинекология. 2019. № 21. С. 53–58. DOI: 10.26442/20795696.2019.6.190472.

  13. Дюжева Е.В., Калинина Е.А., Кузьмичев Л.Н. и др. Иммуногистохимическое исследование эндометрия в программах ВРТ // Вестник РУДН. Cерия Медицина: Акушерство и гинекология. 2009. № 6. С. 98–104. https://cyberleninka.ru/article/n/immunogistohimicheskoe-issledovanie-endometriya-v-programmah-vrt.

  14. Карапетян О.В., Фомочкина И.И., Зяблицкая Е.Ю. и др. Состояние локальных маркеров воспаления и апоптоза в эндометрии при гиперплазиях различной степени тяжести // Медицинский ветсник Северного Кавказа. 2020. № 15. С. 342–347. DOI: 10.1158/2159-8290.CD-21-1059.

  15. Лактионов К.П., Абдуллаева Г.М., Анурова О.А. Современные представления о терапии редких форм рака тела матки // Вестник РОНЦ им. Н.Н. Блохина РАМН. 2009. Т. 20. № 4. С. 9–14.

  16. Петров Ю.А., Алехина А.Г., Блесманович А.Е. Актуальные нюансы патогенеза хронического эндометрита // Современные проблемы науки и образования. 2018. № 6. С. 1–9. https://science-education.ru/ru/article/view?id=28155.

  17. Протасова А.Э., Собивчак М.С., Байрамова Н.Н. и др. Эндометриальный рак: современные представления о скрининге // Казанский медицинский журнал. 2019. № 100. С. 662–672. DOI: 10.17816/KMJ2019-662.

  18. Сидорова И.С., Унанян А.Л., Коган Е.А. и др. Роль матриксных металлопротеиназ в развитии аденомиоза // Проблемы репродукции. Спец. выпуск. 2006. С. 86–87.

  19. Сметник В.П., Тумилович Л.Г. Неоперативная гинекология: руководство для врачей. М.: МИА, 2006. 629 с.

  20. Татарчук Т.Ф., Регеда С.І. Протизапальна терапія як складова комплексу лікування рецидивуючої гіперплазії ендометрія // Репродуктивное здоровье женщины. 2007. № 3. С. 75–76.

  21. Татарчук Т.Ф., Сольский Я.П. Эндокринная гинекология (клинические очерки) Ч. 1. Киев: Заповіт, 2003. 300 с.

  22. Шешукова Н.А., Макаров И.О., Фомина М.Н. Гиперпластические процессы эндометрия: этиопатогенез, клиника, диагностика, лечение // Акушерство и гинекология. 2011. № 4 С. 16–21.

  23. Aalders J.G., Thomas G. Endometrial cancer — revisiting the importance of pelvic and para aortic lymph nodes // Gynecol. Oncol. 2007. Vol. 104. N. 1. P. 222–231. DOI: 10.1016/j.ygyno.2006.10.013.

  24. Abu Hashim H., Ghayaty E., El Rakhawy M. Levonorgestrel-releasing intrauterine system vs oral progestins for non-atypical endometrial hyperplasia: a systematic review and meta-analysis of randomized trials // Am. J. Obstet. Gynecol. 2015. Vol. 213. P. 469–478. DOI: 10.1016/j.ajog.2015.03.037.

  25. ACOG Committee Opinion N. 440: The Role of Transvaginal Ultrasonography in the Evaluation of Postmenopausal Bleeding // Obstet. Gynecol. 2009. Vol. 114. N. 2. Pt. 1. P. 409–411. DOI: 10.1097/AOG.0b013e3181b48feb.

  26. Agorastos T., Vaitsi V., Paschopoulos M. et al. Prolonged use of gonadotropin-releasing hormone agonist and tibolone as add-back therapy for the treatment of endometrial hyperplasia // Maturitas. 2004. Vol. 48. N. 2. P. 125–132. DOI: 10.1016/j.maturitas.2003.08.008.

  27. Alexander-Sefre F., Salvesen H.B., Ryan A. et al. Molecular assessment of depth of myometrial invasion in stage I endometrial cancer: A model based on K-ras mutation analysis // Gynecol. Oncol. 2003. Vol. 91. N. 1. P. 218–225. DOI: 10.1016/S0090-8258(03)00505-5.

  28. Allison K.H., Reed S.D., Voigt L.F. et al. Diagnosing endometrial hyperplasia: why is it so difficult to agree? // Am. J. Surg. Pathol. 2008. Vol. 32. N. 5. P. 691–698. DOI: 10.1097/PAS.0b013e318159a2a0.

  29. Altman A.D., Ferguson S.E., Atenafu E.G. et al. Canadian high risk endometrial cancer (CHREC) consortium: analyzing the clinical behavior of high risk endometrial cancers // Gynecol. Oncol. 2015. Vol. 139. N. 2. P. 268–274. DOI: 10.1016/j.ygyno.2015.09.001.

  30. American Cancer Society. Cancer Facts and Figures 2011. Atlanta: American Cancer Society, 2011. P. 1–55.

  31. American College of Obstetricians and Gynecologists. ACOG Committee Opinion N. 426: The role of transvaginal ultrasonography in the evaluation of postmenopausal bleeding // Obstet Gynecol. 2009. Vol. 113. N. 2 Pt. 1. P. 462–464. DOI: 10.1097/AOG.0b013e31819930cc.

  32. Ames B.N., Gold L.S., Willett W.C. The causes and prevention of cancer // Proc. Natl. Acad. Sci. USA. 1995. Vol. 92. N. 12. P. 5258–5265. DOI: 10.1073/pnas.92.12.5258.

  33. Anderson G.L., Limacher M., Assaf A.R. et al. Effects of conjugated estrogen on postmenopausal women with hysterectomy: the Women’ Health Initiative randomized controlled trial // JAMA. 2004. Vol. 291. N. 14. P. 1701–1712. DOI: 10.1001/jama.291.14.1701.

  34. Andreeva E., Absatarova Y. Triptorelin for the treatment of adenomyosis: A multicenter observational study of 465 women in Russia // Int. J. Gynaecol. Obstet. 2020. Vol. 151. N. 3. P. 347–354. DOI: 10.1002/ijgo.13341.

  35. Antonsen S.L., Ulrich L., Høgdall C. Patients with atypical hyperplasia of the endometrium should be treated in oncological centers // Gynecol. Oncol. 2012. Vol. 125. N. 1. P. 124–128. DOI: 10.1016/j.ygyno.2011.12.436.

  36. Armstrong A.J., Hurd W.W., Elguero S. et al. Diagnosis and management of endometrial hyperplasia // J. Minim. Invasive. Gynecol. 2012. Vol. 19. N. 5. P. 562–571. DOI: 10.1016/j.jmig.2012.05.

  37. Association FRDGoPBoCM. Pathological diagnosis criteria for endometrial cancer / Association FRDGoPBoCM. // Chin. J. Pathol. 2020. Vol. 49. N. 3. P. 214–219.

  38. Auclair M.H., Yong P.J., Salvador S. et al. Guideline N. 392 — Classification and Management of Endometrial Hyperplasia // J. Obstet. Gynaecol. Can. 2019. Vol. 41. N. 12. P. 1789–1800. DOI: 10.1016/j.jogc.2019.03.025.

  39. Aune D., Sen A., Vatten L.J. Hypertension and the risk of endometrial cancer: a systematic review and meta-analysis of case-control and cohort studies // Sci. Rep. 2017. N. 7. P. 44808. DOI: 10.1038/srep44808.

  40. Baak J.P., Mutter G.L., Robboy S. et al. The molecular genetics and morphometry-based endometrial intraepithelial neoplasia classification system predicts disease progression in endometrial hyperplasia more accurately than the 1994 World Health Organization classification system // Cancer. 2005. Vol. 103. N. 11. P. 2304–2312. DOI: 10.1002/cncr.21058.

  41. Bajwa P., Nielsen S., Lombard J.M. et al. Overactive mTOR signaling leads to endometrial hyperplasia in aged women and mice // Oncotarget. 2017. Vol. 8. N. 5. P. 7265–7275. DOI: 10.18632/oncotarget.13919.

  42. Bałkowiec M., Maksym R.B., Włodarski P.K. The bimodal role of matrix metalloproteinases and their inhibitors in etiology and pathogenesis of endometriosis (Review) // Mol. Med. Rep. 2018. Vol. 18. N. 3. P. 3123–3136. DOI: 10.3892/mmr.2018.9303.

  43. Barlin J.N., Puri I., Bristow R.E. Cytoreductive surgery for advanced or recurrent endometrial cancer: a meta-analysis // Gynecol. Oncol. 2010. Vol. 118. N. 1. P. 14–18. DOI: 10.1016/j.ygyno.2010.04.005.

  44. Bayer-Garner I.B., Nickell J.A., Korourian S. Routine syndecan-1 immunohistochemistry aids in the diagnosis of chronic endometritis // Arch. Pathol. Lab. Med. 2004. Vol. 128. N. 9. P. 1000–1003. DOI: 10.5858/2004-128-1000-RSIAIT.

  45. Bell D.W., Ellenson L.H. Molecular Genetics of Endometrial Carcinoma // Annu. Rev. Pathol. Mech. Dis. 2019. N. 14. P. 339–367. DOI: 10.1146/annurev-pathol-020117-043609.

  46. Berg A., Fasmer K.E., Mauland K.K. et al. Tissue and imaging biomarkers for hypoxia predict poor outcome in endometrial cancer // Oncotarget. 2016. Vol. 7. N. 43. P. 69844–69856. DOI: 10.18632/oncotarget.12004.

  47. Bhowmick N.A., Chytil A., Plieth D. et al.TGF-beta signaling in fibroblasts modulates the oncogenic potential of adjacent epithelia // Science. 2004. Vol. 303. Issue 5659. P. 848–851. DOI: 10.1126/science.1090922.

  48. Bian X., Gao J., Luo F. et al. PTEN deficiency sensitizes endometrioid endometrial cancer to compound PARP-PI3K inhibition but not PARP inhibition as monotherapy // Oncogene. 2018. Vol. 37. N. 3. P. 341–351. DOI: 10.1038/onc.2017.326.

  49. Bjørge T., Stocks T., Lukanova A. et al. Metabolic syndrome and endometrial carcinoma // Am. J. Epidemiol. 2010. Vol. 171. N. 8. P. 892–902. DOI:10.1093/aje/kwq006.

  50. Bobrowska K., Kamiński P., Cyganek A. et al. High rate of endometrial hyperplasia in renal transplanted women // Transplant. Proc. 2006. Vol. 38. N. 1. P. 177–179. DOI: 10.1016/j.transproceed.2005.12.007.

  51. Bokhari A.A., Lee L.R., Raboteau D. et al. Progesterone inhibits endometrial cancer invasiveness by inhibiting the TGFbeta pathway // Cancer Prev. Res. 2014. Vol. 7. N. 10. P. 1045–1055. DOI: 10.1158/1940-6207.CAPR-14-0054.

  52. Bokhman Ja.V., Chepick O.F., Volkova A.T. et al. Adjuvant hormone therapy of primary endometrial carcinoma with oxyprogesterone caproate // Gynecol. Oncol. 1981. Vol. 11. N. 3. P. 371–378. DOI: 10.1016/0090-8258(81)90051-2.

  53. Bouet P.E., El Hachem H., Monceau E. et al. Chronic endometritis in women with recurrent pregnancy loss and recurrent implantation failure: prevalence and role of office hysteroscopy and immu- nohistochemistry in diagnosis // Fertil. Ster. 2016. Vol. 105. N. 1. P. 106–110. DOI: 10.1016/j.fertnstert.2015.09.025.

  54. Bourboulia D., Stetler-Stevenson W.G. Matrix metalloproteinases (MMPs) and tissue inhibitors of metalloproteinases (TIMPs): Positive and negative regulators in tumor cell adhesion // Semin. Cancer Biol. 2010. Vol. 3. N. 20. P. 161–168.

  55. Braun M.M., Overbeek-Wager E.A., Grumbo R.J. Diagnosis and Management // Am. Fam. Physician. 2016. Vol. 93. N. 6. P. 468–474. https://www.aafp.org/pubs/afp/issues/2016/0315/p468.html.

  56. Bray F., Ferlay J., Soerjomataram I. et al. Global cancer statistics 2018: GLOBOCAN estimates of incidence and mortality worldwide for 36 cancers in 185 countries // CA Cancer J. Clin. 2018. Vol. 68. N. 6. P. 394–424. DOI: 10.3322/caac.21492 PMID: 30207593.

  57. Buchanan E.M., Weinstein L.C., Hillson C. Endometrial cancer // Am. Fam. Physician. 2009. Vol. 80. N. 10. P. 1075–1080. https://www.aafp.org/pubs/afp/issues/2009/1115/p1075.html.

  58. Campo H., Murphy A., Yildiz S. et al. Microphysiological Modeling of the Human Endometrium // ISSUE ENGINEERING: Part A. 2020. Vol. 26. N. 13–14. P. 759–768. DOI: 10.1089/ten.tea.2020.0022.

  59. Cancer Genome Atlas Research Network, Kandoth C., Schultz N. et al. Integrated genomic characterization of endometrial carcinoma // Nat. 2013. Vol. 497. Issue 7447. P. 67–73. DOI: 10.1038/nature12113.

  60. Cao D.Y., Yu M. Pregnant rate and pregnancy-relating factors of patients with early endometrial carcinoma and severe atypical hyperplasia of endometrium after fertilitypreserving treatment by progestin. // Zhonghua Fu Chan Ke Za Zhi. 2013. Vol. 48. N. 7. P. 519–522. https://pubmed.ncbi.nlm.nih.gov/24284224.

  61. Cato A.C., Nestl A., Mink S. Rapid actions of steroid receptors in cellular signaling pathways // Sci. STKE. 2002. Vol. 2002. N. 138. P.re9. DOI: 10.1126/stke.2002.138.re9.

  62. Chandra V., Kim J.J., Benbrook D.M. et al. Therapeutic options for management of endometrial hyperplasia // J. Gynecol. Oncol. 2016. Vol. 27. N. 1. P.e8. DOI: 10.3802/jgo.2016.27.e8.

  63. Chang Y.S., Huang H.D., Yeh K.T. et al. Identification of novel mutations in endometrial cancer patients by whole-exome sequencing // Int. J. Oncol. 2017. Vol. 50. N. 5. P. 1778–1784. DOI: 10.3892/ijo.2017.3919.

  64. Chazan F.L., Bonetti T.C.S., Gomes M.T.V. et al. Extracellular matrix metalloproteinase expression in endometrial tissue after arterial embolization of myomas // Clinics (Sao Paulo). 2021. Vol. 76 P. 2145. DOI: 10.6061/clinics/2021/e2145.

  65. Chen J., Zhao K.N., Li R. et al. Activation of PI3K/Akt/mTOR pathway and dual inhibitors of PI3K and mTOR in endometrial cancer // Curr. Med. Chem. 2014. Vol. 21. N. 26. P. 3070–3080. DOI: 10.2174/0929867321666140414095605.

  66. Cheng Y., Lv Q., Xie B. et al. Estrogen and high-fat diet induced alterations in C57BL/6 mice endometrial transcriptome profile. Endometrial mRNA profile in E2 and HFD mice // Endocrine Connections. 2018. Vol. 7. N. 1. P. 36–46. URL: https://www.ncbi.nlm.nih.gov/pmc/articles/PMC5744625/.

  67. Chiu H.C., Wu M.Y., Li C.H. et al. Epithelial-Mesenchymal Transition with Malignant Transformation Leading Multiple Metastasis from Disseminated Peritoneal Leiomyomatosis // J. Clin. Med. 2018. Vol. 7. N. 8. P. 207. DOI: 10.3390/jcm7080207.

  68. Chiu H.C., Li C.J., Yiang G.T. et al. Epithelial to Mesenchymal Transition and Cell Biology of Molecular Regulation in Endometrial Carcinogenesis // J. Clin. Med. 2019. Vol. 8. N. 4. P. 439. DOI:10.3390/jcm8040439.

  69. Chua F., Laurent G.J. Neutrophil elastase: mediator of extracellular matrix destruction and accumulation // Proc. Am Thorac. Soc. 2006. Vol. 5. N. 3. P. 424–427. DOI: 10.1513/pats.200603-078AW.

  70. Ciccone M., Dancz C., Chitayat L.,et al. Outcomes of treatment for endometrial hyperplasia in women yonger then age 35 years // Obstet Gynecol. 2014. Vol. 123. N. 1. P. 123–124. DOI: 10.1097/01.AOG.0000447082.64986.4a.

  71. Cicinelli E., Matteo M., Tinelli R. et al. Chronic endometritis due to common bacteria is prevalent in women with recurrent miscarriage as confirmed by improved pregnancy outcome after antibiotic treatment // Reproductive Sciences. 2014. Vol. 21. N. 5. P. 640–647. DOI: 10.1177/1933719113508817.

  72. Cicinelli E., Resta L., Nicoletti R. et al. Detection of chronic endometritis at fluid hysteroscopy // J. Min. Invas. Gynecol. 2005. Vol. 12. N. 6. P. 514–518. DOI: 10.1016/j.jmig.2005.07.394.

  73. Cicinelli E., Trojano G., Mastromauro M. et al. Higher prevalence of chronic endometritis in women with endometriosis: A possible etiopathogenetic link // Fert. Steril. 2017. Vol. 108. N. 2. P. 289–295. DOI: 10.1016/j.fertnstert.2017.05.016.

  74. Cicinelli E., De Ziegler D., Nicoletti R. et al. Poor reliability of vaginal and endocervical cultures for evaluating microbiology of endometrial cavity in women with chronic endometritis // Gynecol. Obstet. Inves.t 2009. Vol. 68. N. 2. P. 108–115. DOI: 10.1159/000223819.

  75. Clark T.J., Voit D., Gupta J.K. et al. Accuracy of hysteroscopy in the diagnosis of endometrial cancer and hyperplasia: a systematic quantitative review // JAMA. 2002. Vol. 288. N. 13. P. 1610–1621. DOI: 10.1001/jama.288.13.1610.

  76. Colas E., Pedrola N., Devis L. et al. The EMT signaling pathways in endometrial carcinoma // Clin. Transl. Oncol. 2012. Vol. 14. N. 10. P. 715–720. DOI: 10.1007/s12094-012-0866-3.

  77. Colotta F., Allavena P., Sica A. et al.Cancer-related inflammation, the seventh hallmark of cancer: links to genetic instability // Carcinogenesis. 2009. Vol. 7. N. 30. P. 1073–1081. DOI: 10.1093/carcin/bgp127.

  78. Coopes A., Henry C.E., Llamosas E. et al. An update of Wnt signalling in endometrial cancer and its potential as a therapeutic target // Endocr. Relat. Cancer. 2018. Vol. 25, N. 12. P. R647–R662. DOI: 10.1530/ERC-18-0112.

  79. Corsale A.M., Di Simone M., Lo Presti E. et al. Metabolic Changes in Tumor Microenvironment: How Could They Affect γδ T Cells Functions? // Cells. 2021. Vol. 10. N. 11. P. 2896. DOI: 10.3390/cells10112896.

  80. Creasman W.T., Odicino F., Maisonneuve P. et al. Carcinoma of the Corpus Uteri. FIGO 26th Annual Report on the Results of Treatment in Gynecological Cancer // Int. J. Gynaecol. Obstet. 2006. Vol. 95. N. 1. P. S105–S143. DOI: 10.1016/S0020-7292(06)60031-3.

  81. De Marco P., Bartella V., Vivacqua A. et al. Insulin-like growth factor-I regulates GPER expression and function in cancer cells // Oncogene. 2013. Vol. 32. N. 6. P. 678–688. DOI: 10.1038/onc.2012.97.

  82. De Marco P., Cirillo F., Vivacqua A. et al. Novel Aspects Concerning the Functional Cross-Talk between the Insulin/IGF-I System and Estrogen Signaling in Cancer Cells // Front. Endocrinol. 2015. N. 6. P. 30. DOI: 10.3389/fendo.2015.00030.

  83. De Palma M., Biziato D., Petrova T.V. Microenvironmental regulation of tumour angiogenesis // Nat. Rev. Cancer. 2017. Vol. 17. N. 18. P. 457–474. DOI: 10.1038/nrc.2017.51.

  84. Dedes K.J., Wetterskog D., Ashworth A. et al. Emerging therapeutic targets in endometrial cancer // Nat. Rev. Clin. Oncol. 2011. Vol. 8. N. 5. P. 261–271. DOI:10.1038/nrclinonc.2010.216.

  85. Dellinger T.H., Planutis K., Tewari K.S. et al. Role of canonical Wnt signaling in endometrial carcinogenesis // Expert. Rev. Anticancer. Ther. 2012. Vol. 12. N. 1. P. 51–62. DOI: 10.1586/era.11.194.

  86. Deng T., Lyon C.J., Bergin S. et al. Obesity, inflammation, and cancer // Annu. Rev. Pathol. 2016. N. 11. P. 421–449. DOI:10.1146/annurev-pathol-012615-044359.

  87. Derynck R., Akhurst R.J., Balmain A. TGF-beta signaling in tumor suppression and cancer progression // Nat. Genet. 2001. Vol. 29. N. 2. P. 117–129. DOI: 10.1038/ng1001-117.

  88. Di Pietro C., Cicinelli E., Guglielmino M.R. et al. Altered transcriptional regulation of cytokines, growth factors, and apoptotic proteins in the endometrium of infertile women with chronic endometritis // Am. J. Reprod. Immunol. 2013. Vol. 69. N. 5. P. 509–517. DOI: 10.1111/aji.12076.

  89. Dietel M. The histological diagnosis of endometrial hyperplasia. Is there a need to simplify? // Virchows. Arch. 2001. Vol. 439. N. 5. P. 604–608. DOI: 10.1007/s004280100503.

  90. Dobrzycka B., Terlikowski S.J., Mazurek A. et al. Mutations of the KRAS Oncogene in Endometrial Hyperplasia and Carcinoma // Folia Histochem. Cytobiol. 2009. Vol. 47. N. 1. P. 65–68. DOI: 10.2478/v10042-009-0014-2.

  91. Doherty M.T., Sanni O.B., Coleman H.G. et al. Concurrent and future risk of endometrial cancer in women with endometrial hyperplasia: A systematic review and meta-analysis // PLoS ONE. 2020. Vol. 15. N. 4. P. e0232231. DOI: 10.1371/journal.pone.0232231.

  92. Dolapcioglu K., Boz A., Baloglu A. The efficacy of intrauterine versus oral progestin for the treatment of endometrial hyperplasia. A prospective randomized comparative study // Clin. Exp. Obstet. Gynecol. 2013. N. 40. P. 122–126. https://pubmed.ncbi.nlm.nih.gov/23724525/.

  93. Dong P. The impact of microRNA-mediated PI3K/AKT signaling on epithelial-mesenchymal transition and cancer stemness in endometrial cancer / P. Dong, Y. Konno, H. Watari et al. // J. Transl. Med. 2014. N. 12. P. 231. DOI: 10.1186/s12967-014-0231-0.

  94. Donoghue J.F., Lederman F.L., Susil B.J. et al. Lymphangiogenesis of normal endometrium and endometrial adenocarcinoma // Hum. Reprod. 2007. Vol. 22. N. 6. P. 1705–1713. DOI: 10.1093/humrep/dem037.

  95. Dossus L., Lukanova A., Rinaldi S. et al. Hormonal, metabolic, and inflammatory profiles and endometrial cancer risk within the EPIC cohort a factor analysis // Am. J. Epidemiol. 2013. Vol. 177. P. 787–799. DOI: 10.1093/aje/kws309.

  96. Ehrlich C.E., Young P.C., Stehman F.B. et al. Steroid receptors and clinical outcome in patients with adenocarcinoma of the endometrium // Am. J. Obstet. Gynecol. 1988. Vol. 158. N. 4. P. 796–807. DOI: 10.1016/0002-9378(88)90075-0.

  97. El Behery M.M., Saleh H.S., Ibrahiem M.A. Levonorgestrel-releasing intrauterine device versus dydrogesterone for management of endometrial hyperplasia without atypia // Reprod. Sci. 2015. Vol. 22. N. 3. P. 329–334. DOI: 10.1177/1933719114542014.

  98. Elsandabesee D., Greenwood P. The performance of Pipelle endometrial sampling in a dedicated postmenopausal bleeding clinic // J. Obstet. Gynaecol. 2005. Vol. 25. N. 1. P. 32–34. DOI: 10.1080/01443610400025390.

  99. Eltabbakh G.H., Shamonki J., Mount S.L. Surgical stage, final grade, and survival of women with endometrial carcinoma whose preoperative endometrial biopsy shows well-differentiated tumors // Gynecol. Oncol. 2005. Vol. 99. N. 2. P. 309–312. DOI: 10.1016/j.ygyno.2005.06.010.

  100. Emons G., Beckmann M.W., Schmidt D. et al. New WHO Classification of Endometrial Hyperplasias // Geburtshilfe Frauenheilkd. 2015. Vol. 75. N. 2. P. 135–136. DOI: 10.1055/s-0034-1396256.

  101. Eritja N., Yeramian A., Chen B.J. et al. Endometrial Carcinoma: Specific Targeted Pathways // Adv. Exp. Med. Biol. 2017. Vol. 943. P. 149–207. DOI: 10.1007/978-3-319-43139-0_6.

  102. Esposito K., Chiodini P., Colao A. et al. Metabolic syndrome and risk of cancer: a systematic review and meta-analysis // Diabetes Care. 2012. Vol. 35. N. 11. P. 2402–2411. DOI: 10.2337/dc12-0336.

  103. Ethier J.L., Desautels D.N., Templeton A.J. et al. Is the neutrophil-to-lymphocyte ratio prognostic of survival outcomes in gynecologic cancers? A systematic review and meta-analysis // Gynecol. Oncol. 2017. Vol. 145. N. 3. P. 584–594. DOI: 10.1016/j.ygyno.2017.02.026.

  104. Fagioli R., Vitagliano A., Carugno J. et al. Hysteroscopy in postmenopause: from diagnosis to the management of intrauterine pathologies // Climacteric. 2020. Vol. 23. N. 4. P. 360–368. DOI: 10.1080/13697137.2020.1754387.

  105. Faloppa C.C., Baiocchi G., Cunha I.W. et al. NF-κB and COX-2 expression in nonmalignant endometrial lesions and cancer / C.C. Faloppa // Am. J. Clin. Pathol. 2014. Vol. 141. P. 196–203. https://zh.art1lib.com/book/34370050/74666d.

  106. Fanjul-Fernández M., Folgueras A.R., Cabrera S., López-Otín C. Matrix metalloproteinases: evolution, gene regulation and functional analysis in mouse models // Biochim. Biophys. Acta. 2010. Vol. 1803. N. 1. Р. 3–19. DOI: 10.1016/j.bbamcr.2009.07.004.

  107. Fernandez-Montoli M.E., Sabadell J., Contreras-Perez N.A. Fertility-Sparing Treatment for Atypical Endometrial Hyperplasia and Endometrial Cancer: A Cochrane Systematic Review Protocol. // Adv. Ther. 2021. Vol. 38. N. 5. P. 2717–2731. DOI: 10.1007/s12325-021-01693-y.

  108. Florian-Rodriguez M., Chin K., Hamner J. et al. Effect of Protease Inhibitors in Healing of the Vaginal Wall // Sci. Rep. 2019. Vol. 9. N. 1. P. 12354. DOI: 10.1038/s41598-019-48527-0.

  109. Fox H., Buckley C.H. Pathology for gynaecologists. London: Edward Arnold, 1991. 304 p.

  110. Franco O.E., Shaw A.K., Strand D.W. et al. Cancer associated fibroblasts in cancer pathogenesis. Semin // Cell Dev. Biol. 2010. Vol. 21. N. 1. P. 33–39. DOI: 10.1016/j.semcdb.2009.10.010.

  111. Fukuchi T., Sakamoto M., Tsuda H. et al. Beta-catenin mutation in carcinoma of the uterine endometrium // Cancer Res. 1998. Vol. 58. N. 16. P. 3526–3528. https://pubmed.ncbi.nlm.nih.gov/9721853.

  112. Furness S., Roberts H., Marjoribanks J. et al. Hormone therapy in postmenopausal women and risk of endometrial hyperplasia // Cochrane Database Syst. Rev. 2012. N. 8. P. CD000402. DOI: 10.1002/14651858.CD000402.pub3.

  113. Gallos I.D., Ofinran O., Shehmar M. et al. Current management of endometrial hyperplasia-a survey of United Kingdom consultant gynaecologists // Eur. J. Obstet. Gynecol. Reprod. Biol. 2011. Vol. 158. N. 2. P. 305–307. DOI: 10.1016/j.ejogrb.2011.05.010.

  114. Gallos I.D., Alazzam M., Clark T.J.Management of Endometrial Hyperplasia // RCOG/BSGE Green-top Guideline. 2016. Vol. 67. P. 2–30.

  115. Gallos I.D., Shehmar M., Thangaratinam S. et al. Oral progestogens vs levonorgestrel-releasing intrauterine system for endometrial hyperplasia: a systematic review and metaanalysis // Am. J. Obstet. Gynecol. 2010. Vol. 203. N. 6. P. 547.E1–547.E10. DOI: 10.1016/j.ajog.2010.07.037.

  116. Gallos I.D., Yap J., Rajkhowa M. et al. Regression, relapse, and live birth rates with fertility-sparing therapy for endometrial cancer and atypical complex endometrial hyperplasia: a systematic review and metaanalysis // Am. J. Obstet. Gynecol. 2012. Vol. 207. N. 4. P. 266.e1–12. DOI: 10.1016/j.ajog.2012.08.011.

  117. Gallos I.D., Krishan P., Shehmar M. et al. LNG-IUS versus oral progestogen treatment for endometrial hyperplasia: a long-term comparative cohort study // Human reproduction. 2013. Vol. 28. N. 11. P. 2966–2971. DOI: 10.1093/humrep/det320.

  118. Gallos I.D., Krishan P., Shehmar M. et al. Relapse of endometrial hyperplasia after conservative treatment: a cohort study with long-term follow-up // Hum. Reprod. 2013. Vol. 28. N. 5. P. 1231–1236. DOI: 10.1093/humrep/det049.

  119. Garzon S., Uccella S., Zorzato P.C. et al. Fertilitysparing management for endometrial cancer: review of the literature // Minerva Med. 2021. Vol. 112. N. 1. P. 55–69. DOI: 10.23736/S0026-4806.20.07072-X.

  120. Gellersen B., Brosens J. Cyclic Decidualization of the Human Endometrium in Reproductive Health and Failure // Endocr. Rev. 2014. Vol. 35. P. 851–905. DOI: 10.1210/er.2014-1045.

  121. Ghezzi F., Uccella S., Cromi A. et al. Postoperative pain after laparoscopic and vaginal hysterectomy for benign gynecologic disease: a randomized trial // Am. J. Obstet. Gynecol. 2010. Vol. 203. N. 2. P. 118.e1–8. DOI: 10.1016/j.ajog.2010.04.026.

  122. Giannella L., Delli Carpini G., Sopracordevole F. et al. Atypical endometrial hyperplasia and unexpected cancers at final histology: a study on endometrial sampling methods and risk factors // Diagnostics (Basel). 2020. Vol. 10. N. 7. P. 474. DOI: 10.3390/diagnostics10070474.

  123. Gibson D.A., Saunders P.T.K. Estrogen dependent signaling in reproductive tissues — a role for estrogen receptors and estrogen related receptors // Mol. Cell. Endocrinol. 2012. Vol. 348. P. 361–372. DOI: 10.1016/j.mce.2011.09.026.

  124. Gibson D.A., Collins F., Cousins F.L. et al. The impact of 27-hydroxycholesterol on endometrial cancer proliferation // Endocr. Relat. Cancer. 2018. Vol. 25. N. 4. P. 381–391. DOI:10.1530/ERC-17-0449.

  125. Gibson W.J., Hoivik E.A., Halle M.K. et al. The genomic landscape and evolution of endometrial carcinoma progression and abdominopelvic metastasis // Nat. Genet. 2016. Vol. 48. N. 8. P. 848–855. DOI: 10.1038/ng.3602.

  126. Gold E.B. The timing of the age at which natural menopause occurs // Obstet. Gynecol. Clin. North. Am. 2011. Vol. 38. N. 3. P. 425–440. DOI: 10.1016/j.ogc.2011.05.002.

  127. Gonzalez D.M., Medici D. Signaling mechanisms of the epithelial-mesenchymal transition // Sci. Signal. 2014. Vol. 7. P.re8. DOI: 10.1126/scisignal.2005189.

  128. Gregory C.W., Wilson E.M., Apparao K.B.C. et al. Steroid receptor coactivator expression throughout the menstrual cycle in normal and abnormal endometrium // J. Clin. Endocrinol. Metab. 2002. Vol. 87. N. 6. P. 2960–2966. DOI: 10.1210/jcem.87.6.8572.

  129. Grund S., Grümmer R. Direct Cell⁻Cell Interactions in the Endometrium and in Endometrial Pathophysiology // Int. J. Mol. Sci. 2018. Vol. 19. N. 8. P. 2227. DOI: 10.3390/ijms19082227.

  130. Gu C.J., Xie F., Zhang B. et al. High glucose promotes epithelial-mesenchymal transition of uterus endometrial cancer cells by increasing ER/GLUT4-mediated VEGF secretion // Cell Physiol. Biochem. 2018. Vol. 50. N. 2. P. 706–720. DOI:10.1159/000494237.

  131. Gunderson C.C., Fader A.N., Carson K.A. et al. Oncologic and reproductive outcomes with progestin therapy in women with endometrial hyperplasia and grade 1 adenocarcinoma: a systematic review // Gynecol. Oncol. 2012. Vol. 125. N. 2. P. 477–482. DOI: 10.1016/j.ygyno.2012.01.003.

  132. Guo R.X., Wei L.H., Tu Z. et al. 17 beta-estradiol activates PI3K/Akt signaling pathway by estrogen receptor (ER)-dependent and ER-independent mechanisms in endometrial cancer cells // J. Steroid. Biochem. Mol. Biol. 2006. Vol. 99. N. 1. P. 9–18. DOI: 10.1016/j.jsbmb.2005.11.013.

  133. Gupta J.K., Chien P.F., Voit D. et al. Ultrasonographic endometrial thickness for diagnosing endometrial pathology in women with postmenopausal bleeding: a meta-analysis // Acta. Obstet. Gynecol. Scand. 2002. Vol. 81. N. 9. P. 799–816. DOI: 10.1034/j.1600-0412.2001.810902.x.

  134. Hagiwara A., Cornu M., Cybulski N. et al. Hepatic mTORC2 activates glycolysis and lipogenesis through Akt, glucokinase, and SREBP1c // Cell Metab. 2012. Vol. 15. N. 5. P. 725–738. DOI: 10.1016/j.cmet.2012.03.015.

  135. Haimovitch S., Checa M.A., Mancebo G. et al. Treatment of endometrial hyperplasia without atypia in peri- and postmenopausal women with a levonorgestrel intrauterine device // Menopause. 2008. Vol. 15. N. 5. P. 1002–1004. DOI: 10.1097/gme.0b013e3181659837.

  136. Hanahan D. Hallmarks of Cancer: New Dimensions // Cancer Discov. 2022. Vol. 12. P. 31–46. DOI: 10.1158/2159-8290.CD-21-1059.

  137. Hanekamp E.E., Kuhne E.C., Koopman Smid-E. et al. Loss of progesterone receptor may lead to an invasive phenotype in human endometrial cancer // Eur. J. Cancer. 2002. Vol. 38. N. 6. P. S71–S72. DOI: 10.1016/S0959-8049(02)00294-0.

  138. Harada H., Kizaka-Kondoh S., Li G. et al. Significance of HIF-1-active cells in angiogenesis and radioresistance // Oncogene. 2007. Vol. 26. N. 54. P. 7508–7516. DOI: 10.1038/sj.onc.1210556.

  139. Hashemi Goradel N., Najafi M., Salehi E. et al. Cyclooxygenase-2 in cancer: A review // J. Cell Physiol. 2019. Vol. 234. N. 5. P. 5683–5699. DOI: 10.1002/jcp.27411.

  140. Hess R.A., Bunick D., Lee K.H. et al. A role for oestrogens in the male reproductive system // Nat. 1997. Vol. 390. Issue 6659. P. 509–512. DOI: 10.1038/37352.

  141. Hiden U., Eyth C.P., Majali-Martinez A. et al. Expression of matrix metalloproteinase 12 is highly specific for non-proliferating invasive trophoblasts in the first trimester and temporally regulated by oxygen-dependent mechanisms including HIF-1A // Histochem. Cell Biol. 2018. Vol. 149. N. 1. P. 31–42. DOI: 10.1007/s00418-017-1608-y.

  142. Hong K., Choi Y. Role of estrogen and RAS signaling in repeated implantation failure // BМB Rep. 2018. Vol. 51. N. 5. P. 225–229. DOI: 10.5483/BMBRep.2018.51.5.045.

  143. Horree N., van Diest P.J., van der Groep P. et al. Hypoxia and angiogenesis in endometrioid endometrial carcinogenesis // Cell. Oncol. 2007. Vol. 29. N. 3. P. 219–227. DOI: 10.1155/2007/434731.

  144. Hou X., Zhao M., Wang T. et al. Upregulation of estrogen receptor mediates migration, invasion and proliferation of endometrial carcinoma cells by regulating the PI3K/AKT/mTOR pathway // Oncol. Rep. 2014. Vol. 31. N. 3. P. 1175–1182. DOI: 10.3892/or.2013.2944.

  145. Hrabia A. Matrix Metalloproteinases (MMPs) and Inhibitors of MMPs in the Avian Reproductive System: An Overview // Int. J. Mol. Sci. 2021. Vol. 22. N. 15. P. 8056. DOI: 10.3390/ijms22158056.

  146. Huang J.Y., Yang S.F., Wu P.J. Different Influences of Endometriosis and Pelvic Inflammatory Disease on the Occurrence of Ovarian Cancer // Int. J. Environ. Res. Public. Health. 2021. Vol. 18. N. 16. P.8754. DOI: 10.3390/ijerph18168754.

  147. Hurley R.L., Anderson K.A., Franzone J.M. et al. The Ca2+/calmodulin-dependent protein kinase kinases are AMP-activated protein kinase kinases // J. Biol. Chem. 2005. Vol. 280. N. 32. P. 29060–29066. DOI: 10.1074/jbc.M503824200.

  148. Hussain S.P., Hofseth L.J., Harris C.C. Radical causes of cancer // Nat. Rev. Cancer. 2003. Vol. 3. N. 4. P. 276–285. DOI: 10.1038/nrc1046.

  149. Jeon Y.T., Park I.A., Kim Y.B. et al. Steroid receptor expressions in endometrial cancer: Clinical significance and epidemiological implication // Cancer Lett. 2006. Vol. 239. N. 2. P. 198–204. DOI: 10.1016/j.canlet.2005.08.001.

  150. Kalluri R., Weinberg R.A. The basics of epithelial-mesenchymal transition // J. Clin. Investig. 2009. Vol. 119. N. 6. P. 1420–1428. DOI: 10.1172/JCI39104.

  151. Kaminski P., Bobrowska K., Pietrzak B. et al. Gynecological issues after organ transplantation // Neuro Endocrinol. Lett. 2008. Vol. 29. N. 6. P. 852–856. https://pubmed.ncbi.nlm.nih.gov/19112398.

  152. Kato H., Inoue T., Asanoma K. et al. Induction of human endometrial cancer cell senescence through modulation of HIF-1alpha activity by EGLN1 // Int. J. Cancer. 2006. Vol. 118. N. 5. P. 1144–1153. DOI: 10.1002/ijc.21488.

  153. Ke J., Ye J., Li M., Zhu Z. The Role of Matrix Metalloproteinases in Endometriosis: A Potential Target // Biomolecules. 2021. Vol. 11. N. 11. P. 1739. DOI: 10.3390/biom11111739.

  154. Kent C.N., Guttilla Reed I.K. Regulation of epithelial-mesenchymal transition in endometrial cancer: Connecting PI3K, estrogen signaling, and microRNAs // Clin. Transl. Oncol. 2016. Vol. 18. N. 11. P. 1056–1061. DOI: 10.1007/s12094-016-1492-2.

  155. Kestler Hans A., Kühl M. From individual Wnt pathways towards a Wnt signalling network // Philos. Trans. R. Soc. B Biol. Sci. 2008. Vol. 363. Issue 1495. P. 1333–1347. DOI: 10.1098/rstb.2007.2251.

  156. Khati N.J. Expert Panel on Women’s Imaging. ACR Appropriateness Criteria: abnormal vaginal bleeding // Am. Coll. Radiol. 2014. P. 1–13. http://www.guideline.gov/content.aspx?id=48294.

  157. Kim J.J., Kurita T., Bulun S.E. Progesterone action in endometrial cancer, endometriosis, uterine fibroids, and breast cancer // Endocr. Rev. 2013. Vol. 34. N. 1. P. 130–162. DOI: 10.1210/er.2012-1043.

  158. Kim S., Park J., Chen Y. et al. Long-term diabetes risk among endometrial cancer survivors in a population-based cohort study // Gynecol. Oncol. 2020. Vol. 156. N. 1. P. 185–193. DOI: 10.1016/j.ygyno.2019.10.015.

  159. Kimura F., Takebayashi A., Ishida M. et al. Review: Chronic endometritis and its effect on reproduction // J. Obstet. Gynaecol. Res. 2019. Vol. 45. N. 5. P. 951–960. DOI: 10.1111/jog.13937.

  160. Kitson S.J., Lindsay J., Sivalingam V.N. et al.The unrecognized burden of cardiovascular risk factors in women newly diagnosed with endometrial cancer: a prospective case control study // Gynecol. Oncol. 2018. Vol. 148. N. 1. P. 154–160. DOI:10.1016/j.ygyno.2017.11.019.

  161. Knöfler M., Haider S., Saleh L. Human placenta and trophoblast development: key molecular mechanisms and model systems // Cell Mol. Life Sci. 2019. Vol. 76. N. 18. P. 3479–3496. DOI: 10.1007/s00018-019-03104-6.

  162. Kobayashi H., Higashiura Y., Shigetomi H. et al. Pathogenesis of endo- metriosis: the role of initial infection and subsequent sterile inflammation (review) // Mol. Med. Rep. 2014. Vol. 9. N. 1. P. 9–15. DOI: 10.3892/mmr.2013.1755.

  163. Koskas M., Uzan J. Prognostic factors of oncologic and reproductive outcomes in fertility-sparing management of endometrial atypical hyperplasia and adenocarcinoma: systematic review and meta-analysis // Fert. Ster. 2014. Vol. 101. N. 3. P. 785–794. DOI: 10.1016/j.fertnstert.2013.11.028.

  164. Kotowicz B., Fuksiewicz M., Jonska-Gmyrek J. et al. Clinical significance of pretreatment serum levels of VEGF and its receptors, IL- 8, and their prognostic value in type I and II endometrial cancer patients // PLoS ONE. 2017. Vol. 12. N. 10. P.e0184576. DOI: 10.1371/journal.pone.0184576.

  165. Koyasu S., Kobayashi M., Goto Y. et al. Regulatory mechanisms of hypoxia-inducible factor 1 activity: Two decades of knowledge // Cancer Sci. 2018. Vol. 109. N. 19. P. 560–571. DOI: 10.1111/cas.13483.

  166. Kresowik J., Ryan G.L., Van Voorhis B.J. Progression of atypical endometrial hyperplasia to adenocarcinoma despite intrauterine progesterone treatment with the levonorgestrel-releasing intrauterine system // Obstet. Gynecol. 2008. Vol. 111. N. 2. Pt. 2. P. 547–549. DOI: 10.1097/01.AOG.0000300716.84819.c6.

  167. Krock B.L., Skuli N., Simon M.C. Hypoxia-induced angiogenesis: Good and evil // Genes. Cancer. 2011. Vol. 2. N. 12. P. 1117–1133. DOI: 10.1177/1947601911423654.

  168. Kubyshkin A.V., Aliev L.L., Fomochkina I.I. et al. Endometrial hyperplasia-related inflammation: its role in the development and progression of endometrial hyperplasia // Inflamm. Res. 2016. Vol. 65. N. 10. P. 785–794. DOI: 10.1007/s00011-016-0960-z.

  169. Kudesia R., Singer T., Caputo T.A. et al. Reproductive and oncologic outcomes after progestin therapy for endometrial complex atypical hyperplasia or carcinoma // Am. J. Obstet. Gynecol. 2014. 210. N. 3. P. 255.e1–4. DOI: 10.1016/j.ajog.2013.11.001.

  170. Kuniyoshi N., Imai H., Kiso Y. et al. Biological potentials for a family of disintegrin and metalloproteinase (ADAMDEC)-1 in mouse normal pregnancy // J. Vet. Med. Sci. 2021. Vol. 83. N. 3. P. 512–521. DOI: 10.1292/jvms.20-0570.

  171. Kurman R., Carcangiu M., Herrington C.Y.R. World Health Organisation Classification of Tumors of Female Reproductive Organs // Lyon Fr. Int. Agency Res. Cancer Press. 2014. Vol. 4. N. 6. P. 307. ISBN 13978-92-832-2435-8.

  172. Kuroda K., Horikawa T., Moriyama A. et al. Impact of chronic endometritis on endometrial receptivity analysis results and pregnancy outcomes // Imm. Inflamm. Dis. 2020. Vol. 8. N. 4. P. 650–658. DOI: 10.1002/iid3.354.

  173. Kyo S., Maida Y., Inoue M. Stem cells in endometrium and endometrial cancer: Accumulating evidence and unresolvedquestions // Cancer Lett. 2011. Vol. 308. P. 123–133. DOI: 10.1016/j.canlet.2011.05.015.

  174. Lacey J.V., Chia V.M. Endometrial hyperplasia and the risk of progression to carcinoma // Maturitas. 2009. Vol. 63. N. 1. P. 39–44. DOI: 10.1016/j.maturitas.2009.02.005.

  175. Lamouille S., Xu J., Derynck R. Molecular mechanisms of epithelial-mesenchymal transition // Nat. Rev. Mol. Cell Biol. 2014. Vol. 15. N. 3. P. 178–196. DOI: 10.1038/nrm3758.

  176. Landgren B.M., Collins A., Csemiczky G. et al. Menopause transition: annual changes in serum hormonal patterns over the menstrual cycle in women during a nine-year period prior to menopause // J. Clin. Endocrinol. Metab. 2004. Vol. 89. N. 6. P. 2763–2769. DOI: 10.1210/jc.2003-030824.

  177. Lara A.C., Cândido E.B., Vidigal P.V. et al. Effect of letrozole in carcinogen-plus-estrogen-induced endometrial hyperplasia in mice // Acta Cirúrgica Brasileira. 2016. Vol. 31. N. 4. P. 286–293. http://dx.doi.org/10.1590/S0102-865020160040000010.

  178. Laskov I., Abou-Nader P., Amin O. et al. Metformin Increases E-cadherin in Tumors of Diabetic Patients With Endometrial Cancer and Suppresses Epithelial-Mesenchymal Transition in Endometrial Cancer Cell Lines // Int. J. Gynecol. Cancer. 2016. Vol. 26. N. 7. P. 1213–1221. DOI: 10.1097/IGC.0000000000000761.

  179. Lee Y.C., Lheureux S., Oza A.M. Treatment strategies for endometrial cancer: Current practice and perspective // Curr. Opin. Obstet. Gynecol. 2017. Vol. 29. N. 1. P. 47–58. DOI: 10.1097/GCO.0000000000000338.

  180. Lei X., Wang L., Yang J. et al. TGFbeta signaling supports survival and metastasis of endometrial cancer cells // Cancer Manag. Res. 2009. Vol. 2009. N. 1. P. 15–24. https://www.ncbi.nlm.nih.gov/pmc/articles/PMC2901109.

  181. Lewis J.D., Deren J.J., Lichtenstein G.R. Cancer risk in patients with inflammatory bowel disease // Gastroenterol. Clin. North. Am. 1999. Vol. 28. N. 2. P. 459–477. DOI: 10.1016/s0889-8553(05)70065-0.

  182. Li Q., Geng X., Zheng W. et al. Current understanding of ovarian aging // Sci. China Life Sci. 2012. Vol. 55. N. 8. P. 659–666. DOI: 10.1007/s11427-012-4352-5.

  183. Lin C., He H., Cui N. et al. Decreased uterine vascularization and uterine arterial expansive remodeling with reduced matrix metalloproteinase-2 and -9 in hypertensive pregnancy // Am. J. Physiol. Heart Circ. Physiol. 2020. Vol. 318. N. 1. P. H165–H180. DOI: 10.1152/ajpheart.00602.2019.

  184. Liu H., Zhang Z., Xiong W. et al. Hypoxia-inducible factor-1alpha promotes endometrial stromal cells migration and invasion by upregulating autophagy in endometriosis // Reproduction. 2017. Vol. 153. N. 6. P. 809–820. DOI: 10.1530/REP-16-0643.

  185. Liu J., Pan S., Hsieh M.H. et al. Targeting Wnt-driven cancer through the inhibition of Porcupine by LGK974 // Proc. Natl. Acad. Sci. USA. 2013. Vol. 110. N. 50)/ P. 20224–20229. DOI: 10.1073/pnas.1314239110.

  186. Liu N., Gu B., Liu N. et al. Wnt/β-Catenin Pathway Regulates Cementogenic Differentiation of Adipose Tissue-Deprived Stem Cells in Dental Follicle Cell-Conditioned Medium // PLoS ONE. 2014. Vol. 9. N. 5. P. e93364. DOI: 10.1371/journal.pone.0093364.

  187. Liu X., Su J., Wang G. et al. Discovery of Phenolic Glycoside from Hyssopus cuspidatus Attenuates LPS-Induced Inflammatory Responses by Inhibition of iNOS and COX-2 Expression through Suppression of NF-κB Activation // Int. J. Mol. Sci. 2021. Vol. 22. N. 22. P. 12128. DOI: 10.3390/ijms222212128.

  188. Liu Y., Meng F., Xu Y. et al. Overexpression of Wnt7a is associated with tumor progression and unfavorable prognosis in endometrial cancer // Int. J. Gynecol. Cancer. 2013. Vol. 23. N. 2. P. 304–311. DOI: 10.1097/IGC.0b013e31827c7708.

  189. Lortet-Tieulent J., Ferlay J., Bray F. et al. International patterns and trends in endometrial cancer incidence, 1978–2013 // J. Natl. Cancer Inst. 2018. Vol. 110. N. 4. P. 354–361. DOI: 10.1093/jnci/djx214 PMID:29045681.

  190. Luddi A., Marrocco C., Governini L. et al. Expression of Matrix Metalloproteinases and Their Inhibitors in Endometrium: High Levels in Endometriotic Lesions // Int. J. Mol. Sci. 2020. Vol. 21. N. 8. P. 2840. DOI: 10.3390/ijms21082840.

  191. MacKintosh M.L., Derbyshire A.E., McVey R.J. et al. The impact of obesity and bariatric surgery on circulating and tissue biomarkers of endometrial cancer risk // Int. J. Cancer. 2019. Vol. 144. N. 3. P. 641–650. DOI: 10.1002/ijc.31913.

  192. Madak-Erdogan Z., Band S., Zhao Y.C. et al. Free fatty acids rewire cancer metabolism in obesity-associated breast cancer via estrogen receptor and mTOR signaling // Cancer Res. 2019. Vol. 79. N. 10. P. 2494–2510. DOI: 10.1158/0008-5472.CAN-18-2849.

  193. Mahecha A.M., Wang H. The influence of vascular endothelial growth factor-A and matrix metalloproteinase-2 and -9 in angiogenesis, metastasis, and prognosis of endometrial cancer // Oncotargets Ther. 2017. Vol. 10. P. 4617–4624. DOI: 10.2147/OTT.S132558.

  194. Makker A., Goel M.M. Tumor progression, metastasis, and modulators of epithelial-mesenchymal transition in endometrioid endometrial carcinoma: An update // Endocr. Relat. Cancer. 2016. Vol. 23. N. 2. P. R85–R111. DOI: 10.1530/ERC-15-0218.

  195. Marino M., Galluzzo P., Ascenzi P. Estrogen signaling multiple pathways to impact gene transcription // Curr. Genom. 2006. Vol. 7. N. 8. P. 497–508. DOI: 10.2174/138920206779315737.

  196. Markowska A., Pawałowska M., Lubin J. et al. Signalling pathways in endometrial cancer // Contemp. Oncol. 2014. Vol. 18. N. 3. P. 143–148. DOI: 10.5114/wo.2014.43154.

  197. Marra C., Penati C., Ferrari L. et al. Treatment of simple and complex endometrial non-atypical hyperplasia with natural progesterone: response rate to different doses // Gynecol Endocrinol. 2014. Vol. 30. N. 12. P. 899–901. DOI: 10.3109/09513590.2014.945904.

  198. Marwa M.M., El-Hussieny M. The role of interleukin-1b and its antagonist (diacerein) in estradiol benzoate-induced endometrial hyperplasia and atypia in female rats // Fund. Clin. Pharmacol. 2017. Vol. 31. P. 438–446. DOI: 10.1111/fcp.12285.

  199. Massague J., Seoane J., Wotton D. Smad transcription factors // Genes. Dev. 2005. Vol. 19. N. 23. P. 2783–2810. DOI: 10.1101/gad.1350705.

  200. Matteo M., Cicinelli E., Greco P. et al. Abnormal pattern of lymphocyte subpopulations in the endometrium of infertile women with chronic endometritis // Am. J. Reprod. Immunol. 2009. Vol. 61. N. 5. P. 322–329. DOI: 10.1111/j.1600-0897.2009.00698.x.

  201. McConechy M.K., Ding J., Senz J. et al. Ovarian and endometrial endometrioid carcinomas have distinct CTNNB1 and PTEN mutation profiles // Mod. Pathol. 2014. Vol. 27. N. 1. P. 128–134. DOI: 10.1038/modpathol.2013.107.

  202. McConechy M.K., Ding J., Cheang M.C. et al. Use of mutation profiles to refine the classification of endometrial carcinomas // J. Pathol. 2012. Vol. 228. N. 1. P. 20–30. DOI: 10.1002/path.4056.

  203. Meier-Soelch J., Mayr-Buro C., Juli J. et al. Monitoring the Levels of Cellular NF-κB Activation States // Cancers (Basel). 2021. Vol. 13. N. 21. P. 5351. DOI: 10.3390/cancers13215351.

  204. Mills A.M., Sloan E.A., Thomas M. et al. Clinicopathologic Comparison of Lynch Syndrome-associated and «Lynch-like» Endometrial Carcinomas Identified on Universal Screening Using Mismatch Repair Protein Immunohistochemistry // Am. J. Surg. Pathol. 2016. Vol. 40. N. 2. P. 155–165. DOI: 10.1097/PAS.0000000000000544.

  205. Mittermeier T., Farrant C., Wise M.R. Levonorgestrel-releasing intrauterine system for endometrial hyperplasia // Cochrane Database Syst. Rev. 2020. Vol. 9. P. CD012658. DOI: 10.1002/14651858.cd012658.pub2.

  206. Miyasaka A., Oda K., Ikeda Y. et al. PI3K/mTOR pathway inhibition overcomes radioresistance via suppression of the HIF1-alpha/VEGF pathway in endometrial cancer // Gynecol. Oncol. 2015. Vol. 138. N. 1. P. 174–180. DOI: 10.1016/j.ygyno.2015.04.015.

  207. Miyazaki K., Maruyama T., Masuda H. Stem Cell-Like Differentiation Potentials of Endometrial Side Population Cells as Revealed by a Newly Developed In Vivo Endometrial Stem Cell Assay // PLoS ONE. 2012. Vol. 7. P.e50749. https://journals.plos.org/plosone/article?id=10.1371/journal.pone.0050749.

  208. Mohammed H., Russell I.A., Stark R. et al. Progesterone receptor modulates ERα action in breast cancer // Nat. 2015. Vol. 523. Issue 7560. P. 313. DOI: 10.1038/nature14583.

  209. Morsy M.A., Abdelraheem W.M., El-Hussieny M. et al. Protective Effects of Irbesartan an Angiotensin Receptor Blocker with PPARγ Agonistic Activity, against Estradiol Benzoate-Induced Endometrial Hyperplasia and Atypia in Female Rats via Modulation of TNFα/Survivin Pathway // Pharmaceuticals. 2021. Vol. 14. P. 649. DOI: 10.3390/ph14070649.

  210. Muinelo-Romay L., Colas E., Barbazan J. et al. High-risk endometrial carcinoma profiling identifies TGF-beta1 as a key factor in the initiation of tumor invasion // Mol. Cancer Ther. 2011. Vol. 10. N. 8. P. 1357–1366. DOI: 10.1158/1535-7163.MCT-10-1019.

  211. Mutter G.L., Baak J.P., Crum C.P. Endometrial precancer diagnosis by histopathology, clonal analysis, and computerized morphometry // J. Pathol. 2000. Vol. 190. N. 4. P. 462–469. DOI: 10.1002/(SICI)1096-9896(200003)190:4<462::AID-PATH590>3.0.CO;2-D.

  212. Nayki C., Nayki U., Gunay M. Oxidative and antioxidative status in the endometrium of patients with benign gynecological disorders // J. Gynecol. Obst. Hum. Rep. 2017. Vol. 46. N. 3. P. 243–247. DOI: 10.1016/j.jogoh.2017.02.002.

  213. Niskakoski A., Pasanen A., Porkka N. et al. Converging endometrial and ovarian tumorigenesis in Lynch syndrome: Shared origin of synchronous carcinomas // Gynecol. Oncol. 2018. Vol. 150. N. 1. P. 92–98. DOI: 10.1016/j.ygyno.2018.04.566.

  214. O’Hara A.J., Bell D.W. The genomics and genetics of endometrial cancer // Adv. Genom. Genet. 2012. Vol. 2012. N. 2. P. 33–47. DOI: 10.2147/AGG.S28953.

  215. Oda K. Targeting Ras-PI3K/mTOR pathway and the predictive biomarkers in endometrial cancer // Gan. Kagaku Ryoho. Cancer Chemother. 2011. Vol. 38. N. 7. P. 1084–1087. https://pubmed.ncbi.nlm.nih.gov/21772091.

  216. Orbo A., Vereide A., Arnes M. et al. Levonorgestrel-impregnated intrauterine device as treatment for endometrial hyperplasia: a national multicentre randomised trial // BJOG. 2014. Vol. 121. N. 4. P. 477–486. DOI: 10.1111/1471-0528.12499.

  217. Orbo A., Arnes M., Vereide A.B. et al. Relapse risk of endometrial hyperplasia after treatment with the levonorgestrel-impregnated intrauterine system or oral progestogens // BJOG. 2016. Vol. 123. N. 9. P. 1512–1519. DOI: 10.1111/1471-0528.13763.

  218. Orbo A., Arnes M., Hancke C. et al. Treatment results of endometrial hyperplasia after prospective D-score classification: a follow-up study comparing effect of LNG-IUD and oral progestins versus observation only // Gynecol. Oncol. 2008. Vol. 111. N. 1. P. 68–73. DOI: 10.1016/j.ygyno.2008.06.014.

  219. Ordi J., Bergeron C., Hardisson D. et al. Reproducibility of current classifications of endometrial endometrioid glandular proliferations: further evidence supporting a simplified classification // Histopathology. 2014. Vol. 64. N. 2. P. 284–292. DOI: 10.1111/his.12249.

  220. Owings R.A., Quick C.M. Endometrial intraepithelial neoplasia // Arch. Pathol. Lab. Med. 2014. Vol. 138. N. 4. P. 484–491. DOI: 10.5858/arpa.2012-0709-RA.

  221. Ozkara S.K., Corakci A. Significantly decreased P27 expression in endometrial carcinoma compared to complex hyperplasia with atypia (correlation with p53 expression) // Pathol. Oncol. Res. 2004. Vol. 10. P. 89–97. DOI: 10.1007/bf02893462.

  222. Padilla-Iserte P., Lago V., Tauste C. et al. Impact of uterine manipulator on oncological outcome in endometrial cancer surgery // Am. J. Obstet. Gynecol. 2021. Vol. 224. N. 1. P. 65. DOI: 10.1016/j.ajog.2020.07.025.

  223. Papa A., Zaccarelli E., Caruso D. et al. Targeting angiogenesis in endometrial cancer — New agents for tailored treatments // Exp. Opin. Investig. Drugs. 2016. Vol. 25. N. 1. P. 31–49. DOI: 10.1517/13543784.2016.1116517.

  224. Papageorgis P., Stylianopoulos T. Role of TGFβ in regulation of the tumor microenvironment and drug delivery (review) // Int. J. Oncol. 2015. Vol. 46. N. 3. P. 933–943. DOI: 10.3892/ijo.2015.2816.

  225. Parekh T.V., Gama P., Wen X. et al. Transforming growth factor beta signaling is disabled early in human endometrial carcinogenesis concomitant with loss of growth inhibition // Cancer Res. 2002. Vol. 62. N. 10. P. 2778–2790. https://pubmed.ncbi.nlm.nih.gov/12019154.

  226. Park H.J., Kim Y.S., Yoon T.K. et al. Chronic endometritis and infertility // Clin. Exp. Reprod. Med. 2016. Vol. 43. N. 4. P. 185–192. DOI: 10.5653/cerm.2016.43.4.185.

  227. Parkash V., Fadare O., Tornos C. et al. Committee Opinion No. 631: Endometrial Intraepithelial Neoplasia // Obstet. Gynecol. 2015. Vol. 126. N. 4. P. 897. DOI: 10.1097/AOG.0000000000001071.

  228. Petrie W.K., Dennis M.K., Hu C. et al. G protein-coupled estrogen receptor-selective ligands modulate endometrial tumor growth // Obstet. Gynecol. Int. 2013. Vol. 2013. N. 3. P. 472720. DOI: 10.1155/2013/472720.

  229. Philip C.A., Laskov I., Beauchamp M.C. et al. Inhibition of PI3K-AKT-mTOR pathway sensitizes endometrial cancer cell lines to PARP inhibitors // BMC Cancer. 2017. Vol. 17. N. 1. P. 638. DOI: 10.1186/s12885-017-3639-0.

  230. Pietras R.J., Márquez-Garbán D.C. Membrane-Associated Estrogen Receptor Signaling Pathways in Human Cancers // Clin. Cancer Res. 2007. Vol. 13. N. 16. P. 4672–4676. DOI: 10.1158/1078-0432.CCR-07-1373.

  231. Pikarsky E., Porat R.M., Stein I. et al. NF-κB functions as a tumour promoter in inflammation-associated cancer // Nat. 2004. Vol. 431. Issue 7007. P. 461–466. DOI: 10.1038/nature02924.

  232. Pitsos M., Sturnick J., Heller D. Association of pathologic diagnoses with clinical findings in chronic endometritis / M. Pitsos // J. Rep. Med. 2009. Vol. 54. N. 6. P. 373–377. https://pubmed.ncbi.nlm.nih.gov/19639927.

  233. Podzielinski I., Randall M.E., Breheny P.J. et al. Primary radiation therapy for medically inoperable patients with clinical stage I and II endometrial carcinoma // Gynecol. Oncol. 2012. Vol. 124. N. 1. P. 36–41. DOI: 10.1016/j.ygyno.2011.09.022.

  234. Practice Bulletin N. 149: Endometrial cancer. // Obstet. Gynecol. 2015. Vol. 125. N. 4. P. 1006–1026. DOI: 10.1097/01.AOG.0000462977.61229.de.

  235. Pugh C.W., Ratcliffe P.J. Regulation of angiogenesis by hypoxia: Role of the HIF system // Nat. Med. 2003. Vol. 9. N. 6. P. 677–684. DOI: 10.1038/nm0603-677.

  236. Reed S.D., Newton K.M., Clinton W.L. et al. Incidence of endometrial hyperplasia // Am. J. Obstet. Gynecol. 2009. Vol. 200. N. 6. P. 678.e1–6. DOI: 10.1016/j.ajog.2009.02.032.

  237. Reeves G.K., Pirie K., Beral V. et al. Cancer incidence and mortality in relation to body mass index in the Million Women Study: cohort study // BMJ. 2007. Vol. 335. Issue 7630. P. 1134. DOI: 10.1136/bmj.39367.495995.AE.

  238. Renaud M.C., Le T. SOGC-GOC-SCC Policy and Practice Guidelines Committee. Epidemiology and investigations for suspected endometrial cancer // J. Obstet. Gynaecol. Can. 2013. Vol. 35. N. 4. P. 380–381. DOI: 10.1016/S1701-2163(15)30970-1.

  239. Revankar C.M., Mitchell H.D., Field A.S. et al. Synthetic Estrogen Derivatives Demonstrate the Functionality of Intracellular GPR30 // ACS Chem. Biol. 2007. Vol. 2. N. 8. P. 536–544. DOI: 10.1021/cb700072n.

  240. Ricci E Risk factors for endometrial hyperplasia: results from a case-control study / E. Ricci, S. Moroni, F. Parazzini et al. // Int J Gynecol Cancer. 2002. Vol. 12. N. 3. P. 257–260. DOI: 10.1046/j.1525-1438.2002.01105.x.

  241. Richer J.K., Jacobsen B.M., Manning N.G. et al. Differential gene regulation by the two progesterone receptor isoforms in human breast cancer cells // J. Biol. Chem. 2002. Vol. 277. N. 7. P. 5209–5218. DOI: 10.1074/jbc.M110090200.

  242. Risinger J.I., Hayes K., Maxwell G.L. et al. PTEN mutation in endometrial cancers is associated with favorable clinical and pathologic characteristics // Clin. Cancer Res. 1998. Vol. 4. N. 12. P. 3005–3010. https://pubmed.ncbi.nlm.nih.gov/9865913.

  243. Roque D.R., Makowski L., Chen T.H. et al. Association between differential gene expression and body mass index among endometrial cancers from The Cancer Genome Atlas Project // Gynecol. Oncol. 2016. Vol. 142. N. 2. P. 317–322. DOI: 10.1016/j.ygyno.2016.06.006.

  244. Rosen M.W., Tasset J., Kobernik E.K. et al. Risk Factors for Endometrial Cancer or Hyperplasia in Adolescents and Women 25 Years Old or Younger // J. Pediatr. Adolesc. Gynecol. 2019. Vol. 32. N. 5. P. 546–549. DOI: 10.1016/j.jpag.2019.06.004.

  245. Rossetti R., Ferrari I., Bonomi M. et al. Genetics of primary ovarian insufficiency // Clin. Genet. 2017. Vol. 91. N. 2. P. 183–198. DOI: 10.1111/cge.12921.

  246. Rossi L., Le Frere-Belda M.A., Laurent-Puig P. et al. Clinicopathologic characteristics of endometrial cancer in lynch syndrome A French multicenter study // Int. J. Gynecol. Cancer. 2017. Vol. 27. N. 5. P. 953–960. DOI: 10.1097/IGC.0000000000000985.

  247. Rossouw J.E., Anderson G.L., Prentice R.L. et al. Risks and benefits of estrogen plus progestin in healthy postmenopausal women: principal results From the Women’s Health Initiative randomized controlled trial. // JAMA. 2002. Vol. 288. N. 3. P. 321–333. DOI: 10.1001/jama.288.3.321.

  248. Royal College of Obstetrician and ginecologists. Management of Endometrial Hyperplasia. GreenTop Guideline N. // RCOG/BSGE Joint Guideline. 2016. https://www.rcog.org.uk/guidance/browse-all-guidance/green-top-guidelines/management-of-endometrial-hyperplasia-green-top-guideline-no-67/.

  249. Saccardi C., Vitagliano A., Marchetti M. et al. Endometrial Cancer Risk Prediction According to Indication of Diagnostic Hysteroscopy in Post-Menopausal Women // Diagnostics (Basel). 2020. Vol. 10. N. 5. P. 257. DOI: 10.3390/diagnostics10050257.

  250. Saegusa M., Hashimura M., Yoshida T. et al. Beta-Catenin mutations and aberrant nuclear expression during endometrial tumorigenesis // Br. J. Cancer. 2001. Vol. 84. N. 2. P. 209–217. DOI: 10.1054/bjoc.2000.1581.

  251. Sahoo S.S., Lombard J.M., Ius Y. et al. Adipose-Derived VEGF-mTOR Signaling Promotes Endometrial Hyperplasia and Cancer: Implications for Obese Women // Mol. Cancer Res. 2018. Vol. 16. N. 2. P. 309–321. DOI: 10.1158/1541-7786.MCR-17-0466.

  252. Sahoo S.S., Zhang X.D., Hondermarck H. et al. The Emerging Role of the Microenvironment in Endometrial Cancer // Cancers. 2018. Vol. 10. N. 11. P. 408. DOI: 10.3390/cancers10110408.

  253. Sahoo S.S., Tanwar P.S. VEGF-mTOR signaling links obesity and endometrial cancer // Oncoscience. 2018. Vol. 5. N. 5–6. P. 150–151. DOI: 10.18632/oncoscience.430.

  254. Saleh M., Virarkar M., Bhosale P. et al. Endometrial cancer, the Current International Federation of Gynecology and Obstetrics Staging System, and the Role of Imaging // J. Comput. Assist. Tomogr. 2020. Vol. 44. N. 5. P. 714–729. DOI: 10.1097/RCT.0000000000001025.

  255. Salim R., Ben-Shlomo I., Colodner R. et al. Bacterial colonization of the uterine cervix and success rate in assisted reproduction: results of a prospective survey // Hum. Rep. 2002. Vol. 17. N. 2. P. 337–340. DOI: 10.1093/humrep/17.2.337.

  256. Salman M.C., Usubutun A., Boynukalin K. et al. Comparison of WHO and endometrial intraepithelial neoplasia classifications in predicting the presence of coexistent malignancy in endometrial hyperplasia // J. Gynecol. Oncol. 2010. Vol. 21. N. 2. P. 97–101. DOI: 10.3802/jgo.2010.21.2.97.

  257. Salvador S., Scott S., Francis J.A. et al. N. 344 — Opportunistic salpingectomy and other methods of risk reduction for ovarian/fallopian tube/peritoneal cancer in the general population. // J. Obstet. Gynaecol. Can. 2017. Vol. 39. N. 6. P. 480–493. DOI: 10.1016/j.jogc.2016.12.005.

  258. Salvesen H.B., Carter S.L., Mannelqvist M. et al. Integrated genomic profiling of endometrial carcinoma associates aggressive tumors with indicators of PI3 kinase activation // Proc. Natl. Acad. Sci. USA. 2009. Vol. 106. P. 4834–4839. DOI: 10.1073/pnas.0806514106.

  259. Sanderson P.A., Critchley H.O., Williams A.R. et al. New concepts for an old problem: The diagnosis of endometrial hyperplasia // Hum. Reprod. Update. 2017. Vol. 23. N. 2. P. 232–254. DOI: 10.1093/humupd/dmw042.

  260. Sanderson P.A., Esnal-Zufiaurre A., Arends M.J. et al. Improving the Diagnosis of Endometrial Hyperplasia Using Computerized Analysis and Immunohistochemical Biomarkers // Front Reprod Health. 2022. Vol. 4. P. 896170. DOI: 10.3389/frph.2022.896170.

  261. Santamaria X., Mas A., Cervelló I. et al. Uterine stem cells: From basic research to advanced cell therapies // Hum. Reprod. Updat. 2018. Vol. 24. P. 673–693. DOI: 10.1093/humupd/dmy028.

  262. Saso S., Chatterjee J., Georgiou E. et al. Endometrial cancer // BMJ. 2011. Vol. 343. P. d3954. DOI: 10.1136/bmj.d3954.

  263. Schmandt R.E., Iglesias D.A., Co N.N. et al. Understanding obesity and endometrial cancer risk: opportunities for prevention // Am. J. Obstet. Gynecol. 2011. Vol. 205. N. 6. P. 518–525. DOI:10.1016/j.ajog.2011.05.042.

  264. Schwartsburd P.M. Age-promoted creation of a pro-cancer microenvironment by inflammation: pathogenesis of discoordinated feedback control // Mech. Ageing. Dev. 2004. Vol. 125. N. 9. P. 581–590. DOI: 10.1016/j.mad.2004.08.003.

  265. Secord A.A., Hasselblad V., Von Gruenigen V.E. et al. Body mass index and mortality in endometrial cancer: a systematic review and meta-analysis // Gynecol. Oncol. 2016. Vol. 140. N. 1. P. 184–190. DOI: 10.1016/j.ygyno.2015.10.020.

  266. Seeber L.M., Zweemer R.P., Verheijen R.H. et al. Hypoxia-inducible factor-1 as a therapeutic target in endometrial cancer management // Obstet. Gynecol. Int. 2010. Vol. 2010. N. 18. P. 580971. DOI: 10.1155/2010/580971.

  267. Seeber L.M., Horree N., van der Groep P. et al. Necrosis related HIF-1alpha expression predicts prognosis in patients with endometrioid endometrial carcinoma // BMC Cancer. 2010. Vol. 10. N. 1. P. 307. DOI: 10.1186/1471-2407-10-307.

  268. Semenza G.L. Targeting HIF-1 for cancer therapy // Nat. Rev. Cancer. 2003. Vol. 3. N. 10. P. 721–732. DOI: 10.1038/nrc1187.

  269. Sherman M.E. Theories of endometrial carcinogenesis: a multidisciplinary approach // Mod. Pathol. 2000. Vol. 13. N. 3. P. 295–308. DOI: 10.1038/modpathol.3880051.

  270. Siegel R.L., Miller K.D., Jemal A. Cancer statistics, 2018 // CA Cancer J. Clin. 2018. Vol. 68. N. 1. P. 7–30. DOI: 10.3322/caac.21442.

  271. Signorelli M., Caspani G., Bonazzi C. et al. Fertility-sparing treatment in young women with endometrial cancer or atypical complex hyperplasia: a prospective single-institution experience of 21 cases // BJOG. 2009. Vol. 116. N. 1. P. 114–118. DOI: 10.1111/j.1471-0528.2008.02024.x.

  272. Silverberg S.G., Mutter G.L., Kurman R.J. et al. Tumours of the uterine corpus: epithelial tumours and related lesions // Tavassoli F.A., Devilee P. WHO classification of tumors: pathology and genetics. Tumors of the breast and female genital organs. Tumors of the uterine corpus. Lyon, France: IARC Press, 2003. P. 221–232. https://www.researchgate.net/publication/285222583_Tumors_of_the_uterine_corpus.

  273. Simpson A.N., Feigenberg T., Clarke B.A. et al. Fertility sparing treatment of complex atypical hyperplasia and low-grade endometrial cancer using oral progestin // Gynecol. Oncol. 2014. Vol. 133. N. 2. P. 229–233. DOI: 10.1016/j.ygyno.2014.02.020.

  274. Singh S., Pavuluri1 S., Jyothi Lakshmi B. et al. Molecular characterization of Wdr13 knockout female mice uteri: a model for human endometrial hyperplasia // Sci. Rep. 2020. Vol. 10. N. 1. P. 14621. https://www.nature.com/articles/s41598-020-70773-w.

  275. Sletten E.T., Arnes M., Lyså L.M. et al. Significance of progesterone receptors (PR-A and PR-B) expression as predictors for relapse after successful therapy of endometrial hyperplasia: a retrospective cohort study // BJOG. 2019. Vol. 126. N. 7. P. 936–994. DOI: 10.1111/1471-0528.15579..

  276. Smith M., Hagerty K.A., Skipper B. et al.Chronic endometritis: a combined histopathologic and clinical review of cases from 2002 to 2007 // Int. J. Gyn. Pathol. 2010. Vol. 29. N. 1. P. 44–50. DOI: 10.1097/PGP.0b013e3181ae81bb.

  277. Smith H.O., Stephens N.D., Qualls C.R. et al. The clinical significance of inflammatory cytokines in primary cell culture in endometrial carcinoma // Mol. Oncol. 2013. Vol. 7. P. 41–54. https://www.ncbi.nlm.nih.gov/pmc/articles/PMC3790272/.

  278. Smith-Bindman R., Kerlikowske K., Feldstein V.A. et al. Endovaginal ultrasound to exclude endometrial cancer and other endometrial abnormalities // JAMA. 1998. Vol. 280. N. 17. P. 1510–1517. DOI: 10.1001/jama.280.17.1510.

  279. Snijders M., de Goeij A., Debets-Te Baerts M. et al. Immunocytochemical analysis of oestrogen receptors and progesterone receptors in the human uterus throughout the menstrual cycle and after the menopause // J. Reprod. Fertil. 1992. Vol. 94. P. 363–371.

  280. Sorosky J.I. Endometrial cancer // Obstet Gynecol. 2012. Vol. 120. N. 2. Pt. 1. P. 383–397. DOI: 10.1097/AOG.0b013e3182605bf1.

  281. Subramaniam K.S., Omar I.S., Kwong S.C. et al. Cancer-associated fibroblasts promote endometrial cancer growth via activation of interleukin-6/STAT-3/c-Myc pathway // Am. J. Cancer Res. 2016. Vol. 6. N. 2. P. 200–213. URL: https://pubmed.ncbi.nlm.nih.gov/27186396/.

  282. Subramaniam K.S., Tham S.T., Mohamed Z. et al. Cancer-associated fibroblasts promote proliferation of endometrial cancer cells // PLoS ONE. 2013. Vol. 8. N. 7. P. e68923. DOI: 10.1371/journal.pone.0068923.

  283. Sun Z., Yang P. Role of imbalance between neutrophil elastase and alpha 1-antitrypsin in cancer development and progression // The Lancet oncology. 2004. Vol. 5. P. 182–190. DOI: 10.1016/S1470-2045(04)01414-7.

  284. Sung H., Siegel R.L., Torre L.A. et al. Global patterns in excess body weight and the associated cancer burden // CA Cancer J. Clin. 2019. Vol. 69. N. 2. P. 88–112. DOI: 10.3322/caac.21499.

  285. Szóstek-Mioduchowska A., Słowińska M., Pacewicz J. et al. Matrix metallopeptidase expression and modulation by transforming growth factor-β1 in equine endometriosis // Sci Rep. 2020. Vol. 10. N. 1. P. 1119. DOI: 10.1038/s41598-020-58109-0. PMID: 31980722. PMCID: PMC6981191.

  286. Tabakman Yu.Yu., Solopova A.G., Bishtavi A.K. et al. Endometrial hyperplasia: controversial issues of pathogenesis and therapy / Yu.Yu. Tabakman // Obstetrics, Gynecology and Reproduction. 2016. Vol. 10. N. 3. P. 5–10. DOI: 10.17749/2313-7347.2016.10.2.005-010.

  287. Tabor A., Watt H.C., Wald N.J. Endometrial thickness as a test for endometrial cancer in women with postmenopausal vaginal bleeding // Obstet. Gynecol. 2002. Vol. 99. N. 4. P. 663–670. DOI: 10.1016/s0029-7844(01)01771-9.

  288. Tanaka Y., Terai Y., Kawaguchi H. et al. Prognostic impact of EMT (epithelial-mesenchymal-transition)-related protein expression in endometrial cancer // Cancer Biol. Ther. 2013. Vol. 14. N. 1. P. 13–19. DOI: 10.4161/cbt.22625.

  289. Tangen I.L., Werner H.M.J., Berg A. et al. Loss of progesterone receptor links to high proliferation and increases from primary to metastatic endometrial cancer lesions // Eur. J. Cancer. 2014. Vol. 50. P. 3003–3010. DOI: 10.1016/j.ejca.2014.09.003.

  290. Tavassoli F, Devilee P. WHO classification of tumors: pathology and genetics. Tumors of the breast and female genital organs. Tumors of the uterine corpus. Lyon, France: IARC Press, 2003. P. 217–228. https://breast-cancer-research.biomedcentral.com/articles/10.1186/bcr788.

  291. Teng F., Tian W.Y., Wang Y.M. et al.Cancer-associated fibroblasts promote the progression of endometrial cancer via the SDF-1/CXCR4 axis // J. Hematol. Oncol. 2016. Vol. 9. P. 8. DOI: 10.1186/s13045-015-0231-4.

  292. Terzic M., Aimagambetova G., Kunz J. et al. Molecular Basis of Endometriosis and Endometrial Cancer: Current Knowledge and Future Perspectives // Int. J. Mol. Sci. 2021. Vol. 22. P. 9274. DOI: 10.3390/ijms22179274.

  293. The American College of Obstetricians and Gynecologists Committee Opinion N. 631. Endometrial intraepithelial neoplasia // Obstet Gynecol. 2015. Vol. 125. N. 5. P. 1272–1278. DOI: 10.1097/01.AOG.0000465189.50026.20.

  294. Jackson L.M., Parker R.M., Mattison D.R. The Clinical Utility of Compounded Bioidentical Hormone Therapy: A Review of Safety, Effectiveness, and Use / National Academies of Sciences, Engineering, and Medicine; Health and Medicine Division; Board on Health Sciences Policy; Committee on the Clinical Utility of Treating Patients with Compounded Bioidentical Hormone Replacement Therapy. Washington (DC): National Academies Press (US), 2017. P. 1–311.

  295. The Hong Kong College of Obstetricians and Gynaecologists, A Foundation College of Hong Kong Academy of Medicine. Guidelines on Clinical Management of Endometrial Hyperplasia // HKCOG GUIDELINES. 2015. Vol. 16. P. 1–14.

  296. Thigpen J.T., Brady M.F., Alvarez R.D. et al. Oral medroxyprogesterone acetate in the treatment of advanced or recurrent endometrial carcinoma: A dose-response study by the Gynecologic Oncology Group // J. Clin. Oncol. 1999. Vol. 17. N. 6. P. 1736–1744. DOI: 10.1200/JCO.1999.17.6.1736.

  297. Travaglino A., Raffone A., Saccone G. et al. Endometrial hyperplasia and the risk of coexistent cancer: WHO versus EIN criteria // Histopathology. 2019. Vol. 74. N. 5. P. 676–687. DOI: 10.1111/his.13776.

  298. Trimble C.L., Kauderer J., Zaino R. et al. Concurrent endometrial carcinoma in women with a biopsy diagnosis of atypical endometrial hyperplasia: a Gynecologic Oncology Group study // Cancer. 2006. Vol. 106. N. 4. P. 812–819. DOI: 10.1002/cncr.21650.

  299. Trimble C.L., Method M., Leitao M. et al. Management of endometrial precancers // Obstet. Gynecol. 2012. Vol. 120. N. 5. P. 1160–1175. DOI: 10.1097/aog.0b013e31826bb121.

  300. Trimble C.L. Atypical endometrial hyperplasia: A tough call / C.L Trimble. // Int. J. of Gynecological Cancer. 2005. Vol. 15. N. 2. P. 401. DOI: 10.1111/j.1525-1438.2005.t01-1-abst_5.x.

  301. US Department of Health and Human Services 2002: official website USA. http://archive.hhs.gov/news/press/2002.html.

  302. Van der Horst P.H., Wang Y., Vandenput I. et al. Progesterone inhibits epithelial-to-mesenchymal transition in endometrial cancer // PLoS ONE. 2012. Vol. 7. N. 1. P. e30840. DOI: 10.1371/journal.pone.0030840.

  303. Van der Meer A.C., Hanna L.S. Development of endometrioid adenocarcinoma despite Levonorgestrel-releasing intrauterine system: a case report with discussion and review of the RCOG/BSGE Guideline on the Management of Endometrial Hyperplasia // Clin. Obes. 2017. Vol. 7. N. 1. P. 54–57. DOI: 10.1111/cob.12168.

  304. Varma R., Soneja H., Bhatia K. et al. The effectiveness of a levonorgestrel-releasing intrauterine device system (LNG-IUS) in the treatmentod endometrial hyperplasia-a long term follow-up study // Eur. J. Obstet. Gyaecol. Reprod. Biol. 2008. Vol. 139. N. 2. P. 169–175. DOI: 10.1016/j.ejogrb.2008.02.022.

  305. Verhamme I.M., Leonard S.E., Perkins R.C. Proteases: Pivot Points in Functional Proteomics // Methods Mol. Biol. 2019. Vol. 1871. P. 313–392. DOI: 10.1007/978-1-4939-8814-3_20. PMID: 30276748. PMCID: PMC6472488.

  306. Vetter M.H., Smith B., Benedict J. et al. Preoperative predictors of endometrial cancer at time of hysterectomy for endometrial intraepithelial neoplasia or complex atypical hyperplasia // Am. J. Obstet. Gynecol. 2020. Vol. 222. N. 1. P. 60.e61–60.e67. DOI: 10.1016/j.ajog.2019.08.002.

  307. Vetter M.H., Bixel K., Felix A.S Management of stage II endometrial cancer and subsequent oncologic outcomes: a National Cancer Database study // Gynecol Oncol. 2020. Vol. 31. N. 6. P. 84. DOI: 10.3802/jgo.2020.31.e84

  308. Wallace A.E., Gibson D.A., Saunders P.T. et al. Inflammatory events in endometrial adenocarcinoma // J. Endocrinol. 2010. Vol. 206. N. 2. P. 141–157. DOI: 10.1677/joe-10-0072.

  309. Wallbillich J.J., Josyula S., Saini U. et al. High glucose-mediated STAT3 activation in endometrial cancer Is inhibited by metformin: therapeutic implications for endometrial cancer // PLoS One. 2017. Vol. 12. N. 1. P. e0170318. DOI:10.1371/journal.pone.0170318.

  310. Wang L.E., Ma H., Hale K.S. et al. Roles of genetic variants in the PI3K and RAS/RAF pathways in susceptibility to endometrial cancer and clinical outcomes // J. Cancer Res. Clin. Oncol. 2012. Vol. 138. N. 3. P. 377–385. DOI: 10.1007/s00432-011-1103-0.

  311. Wang X., Zhang W., Sun X. et al. Cancer-associated fibroblasts induce epithelial-mesenchymal transition through secreted cytokines in endometrial cancer cells // Oncol. Lett. 2018. Vol. 15. N. 4. P. 5694–5702. DOI: 10.3892/ol.2018.8000.

  312. Wang Y., Hanifi-Moghaddam P., Hanekamp E.E. et al. Progesterone Inhibition of Wnt/β-Catenin Signaling in Normal Endometrium and Endometrial Cancer // Clin. Cancer Res. 2009. Vol. 15. N. 18. P. 5784–5793. DOI: 10.1158/1078-0432.CCR-09-0814.

  313. Wang Y., van der Zee M., Fodde R. et al. Wnt/Β-catenin and sex hormone signaling in endometrial homeostasis and cancer // Oncotarget. 2010. Vol. 1. N. 7. P. 674–684. DOI: 10.18632/oncotarget.101007.

  314. Ward K.K., Roncancio A.M., Shah N.R. et al. Bariatric surgery decreases the risk of uterine malignancy // Gynecol. Oncol. 2014. Vol. 133. N. 1. P. 63–66. DOI:10.1016/j.ygyno.2013.11.012.

  315. Weiderpass E., Adami H.O., Baron J.A. et al. Risk ofendometrial cancer following estrogen replacement with and without progestins // J. Natl. Cancer Inst. 1999. Vol. 91. N. 13. P. 1131–1137. DOI: 10.1093/jnci/91.13.1131.

  316. Wendt M.K., Tian M., Schiemann W.P. Deconstructing the mechanisms and consequences of TGF-beta-induced EMT during cancer progression // Cell Tissue Res. 2012. Vol. 347. N. 1. P. 85–101. DOI: 10.1007/s00441-011-1199-1.

  317. Wik E., Raeder M.B., Krakstad C. et al. Lack of estrogen receptor-alpha is associated with epithelial-mesenchymal transition and PI3K alterations in endometrial carcinoma // Clin. Cancer Res. 2013. Vol. 19. N. 5. P. 1094–1105. DOI: 10.1158/1078-0432.CCR-12-3039.

  318. Wolfman W., Leyland N., Heywood M. et al. Asymptomatic endometrial thickening // J. Obstet. Gynaecol. Can. 2010. Vol. 32. N. 10. P. 990–999. DOI: 10.1016/s1701-2163(16)34690-4.

  319. Wu Y.L., Maachani U.B., Schweitzer M. et al. Dual Inhibition of PI3K/AKT and MEK/ERK Pathways Induces Synergistic Antitumor Effects in Diffuse Intrinsic Pontine Glioma Cells // Transl. Oncol. 2017. Vol. 10. N. 2. P. 221–228. DOI: 10.1016/j.tranon.2016.12.008.

  320. Wyganowska-Świątkowska M., Tarnowski M., Murtagh D. et al. Proteolysis is the most fundamental property of malignancy, and its inhibition may be used therapeutically (Review) // Int. J. Mol. Med. 2019. Vol. 43. N. 1. P. 15–25. DOI: 10.3892/ijmm.2018.3983. PMID: 30431071. PMCID: PMC6257838.

  321. Yang S., Thiel K.W., Leslie K.K. Progesterone: The ultimate endometrial tumor suppressor // Trends Endocrinol. Metab. 2011. Vol. 22. N. 4. P. 145–152. DOI: 10.1016/j.tem.2011.01.005.

  322. Yang X., Wang J. The role of metabolic syndrome in endometrial cancer: a review // Front Oncol. 2019. Vol. 9. P. 744. DOI: 10.3389/fonc.2019.00744.

  323. Yang Y. Wnt signaling in development and disease // Cell Biosci. 2012. Vol. 2. N. 1. P. 14. DOI: 10.1186/2045-3701-2-14.

  324. Yaşar P., Ayaz G., User S.D. et al. Molecular mechanism of estrogen-estrogen receptor signaling // Reprod. Med. Biol. 2017. Vol. 16. N. 1. P. 4–20. DOI: 10.1002/rmb2.12006.

  325. Yen T.T., Wang T.L., Fader A.N. et al. Molecular Classification and Emerging Targeted Therapy in Endometrial Cancer // Int. J.Gynecol. Pathol. 2020. Vol. 39. N. 1. P. 26–35. DOI: 10.1097/PGP.0000000000000585.

  326. Yu L., Hu R., Sullivan C. et al. MFGE8 regulates TGF-beta-induced epithelial mesenchymal transition in endometrial epithelial cells in vitro // Reproduction. 2016. Vol. 152. N. 3. P. 225–233. DOI: 10.1530/REP-15-0585.

  327. Zaino R., Carinelli S.G., Ellenson L.H. Tumours of the uterine Corpus: epithelial Tumours and Precursors. Lyon: WHO Press, 2014. P. 125–126. https://www.researchgate.net/publication/309309983_Tumours_of_the_uterine_Corpus_Epithelial_Tumours_and_Precursors.

  328. Zapardiel I., Cruz M., Diestro M.D. et al. Assisted reproductive techniques after fertility-sparing treatments in gynaecological cancers // Hum. Reprod. Update. 2016. Vol. 22. N. 3. P. 281–305. DOI: 10.1093/humupd/dmv066.

  329. Zhang H., Kong W., Han C. et al. Correlation of Metabolic Factors with Endometrial Atypical Hyperplasia and Endometrial Cancer: Development and Assessment of a New Predictive Nomogram // Cancer Manag. Res. 2021. Vol. 13. P. 7937–7949. DOI: 10.2147/CMAR.S335924.

  330. Zhang J., Song H., Lu Y. et al. Effects of estradiol on VEGF and bFGF by Akt in endometrial cancer cells are mediated through the NF-kappaB pathway // Oncol. Rep. 2016. Vol. 36. N. 2. P. 705–714. DOI: 10.3892/or.2016.4888.

  331. Zhang Q., Celestino J., Schmandt R. et al. Chemopreventive effects of metformin on obesity-associated endometrial proliferation // Am. J. Obs. Gynecol. 2013. Vol. 209. N. 1. P. 24e1–24e12. DOI: 10.1016/j.ajog.2013.03.008.

  332. Zhang Y., Sun L., Guo Y. et al. The impact of preoperative gonadotropin-releasing hormone agonist treatment on women with uterine fibroids: a metaanalysis // Obstet. Gynecol. Surv. 2014. Vol. 69. N. 2. P. 100–108. DOI: 10.1097/ogx.000000000000003.

  333. Zhang Z., Li T., Xu L. et al. Extracellular superoxide produced by Enterococcus faecalis reduces endometrial receptivity via inflammatory injury // Am. J. Rep. Immunol. 2021. Vol. 86. N. 4. P. e123453. DOI: 10.1111/aji.13453.

  334. Zhao E., Mu Q. Phytoestrogen biological actions on Mammalian reproductive system and cancer growth // Sci. Pharm. 2011. Vol. 79. N. 1. P. 1–20. DOI: 10.3797/scipharm.1007-15.

  335. Zhao J., Hu Y., Zhao Y. et al. Risk factors of endometrial cancer in patients with endometrial hyperplasia: implication for clinical treatments // BMC Womens Health. 2021. Vol. 21. N. 1. P. 312. DOI: 10.1186/s12905-021-01452-9.

  336. Sivas M.C., Tapisiz O.L., Ayik R.T. et al. Effects of melatonin on uterine hypertrophy/hyperplasia: A preliminary experimental rat study. Heliyon. Oct. 3. 2020. Vol. 6. N. 10. Р. e05142. DOI: 10.1016/j.heliyon.2020.e05142. PMID: 33072913; PMCID: PMC7548983.