image

Регионарная терапия раковых заболеваний / под ред. Ю. Фонга, Т. К. Гэмблина, Э. С. Хана, Б. Ли, Дж. С. Загера ; пер. с англ. под ред. В. А. Горбуновой. - Москва : ГЭОТАР-Медиа, 2022. - 744 с. - ISBN 978-5-9704-6859-3.

Аннотация

Издание представляет собой современный обзор регионарной терапии рака и включает краткое изложение истории и технических принципов, лежащих в основе регионарной терапии онкологических заболеваний. В книге приведены теория и новые методы лечения в области брюшной полости, печени, конечностей, плевры и других органов. Рассмотрены рабочие процессы и финансовые вопросы, связанные с регионарной терапией, а также проиллюстрированы наиболее распространенные процедуры, выполняемые в интервенционных и операционных кабинетах.

Руководство будет интересно хирургам и интервенционным радиологам, активно занимающимся исследованиями в этой области.

Посвящение

image

Эта книга посвящена памяти Чэнь Лин Коу (05.11.1963— 06.04.2019), которая скончалась после мужественной борьбы с раком поджелудочной железы, длившейся почти 4 года. Ее рак был ограничен брюшной полостью. Именно для лечения такого заболевания и предназначены терапевтические методы, описанные в этой книге. Госпожа Коу испытала на себе многие экспериментальные методы лечения рака в надежде, что это поможет другим, страдающим от той же болезни. Она олицетворяет собой бесчисленных пациентов, которые становятся участниками научных исследований, чтобы помочь продлить жизнь многим другим пациентам и хотя бы на шаг приблизиться к тому дню, когда будет найдено лекарственное средство.

Каждый раз, когда Чэнь Лин говорила о своих трех детях, она сияла от гордости. Каждый раз, когда она испытывала боль из-за своего заболевания или его лечения, Чэнь Лин волновалась за страдания своей семьи, как за свои собственные. Процесс ее лечения постоянно напоминал мне о том, что болезнь — это семейная проблема. При лечении рака мы должны заботиться не только о благополучии пациентки, но и о ее семье и близком окружении.

У Чэнь Лин остались муж и трое детей. Она была прекрасным человеком как внешне, так и внутренне. Она навсегда останется в памяти как замечательная мать, прекрасная жена и хороший друг.

Вашей памяти, Чэнь Лин, мы посвящаем эту книгу, которая должна помочь обучить практикующих врачей противораковой терапии. Мы также посвящаем вам наши будущие исследования, в которых будем стремиться ко все более эффективному лечению злокачественных заболеваний брюшной полости и к будущему излечиванию этих смертельных болезней.

Юман Фонг

Национальный медицинский центр «Город надежды»,

Дуарте, Калифорния,

США

Предисловие к изданию на русском языке

Регионарная химиотерапия применяется при лечении диссеминированных опухолей довольно ограничено. В первую очередь этот метод конструктивен при лечении метастазов в печени в виде трансартериальной химиоэмболизации с особенной эффективностью при лечении метастазов рака ободочной и прямой кишки. Изолированная перфузия используется при химиотерапии чувствительных к химиотерапии сарком мягких тканей конечности, меланом, опухолей головного мозга с использованием специальных резервуаров, помещаемых в вещество головного мозга. Внутрибрюшинная химиотерапия актуальна при диссеминированном карциноматозе, вызванном раком яичников или опухолями желудочно-кишечного тракта. Применение ее в варианте с гипертермией является предметом постоянных дискуссий и обсуждений ее преимуществ и/или недостатков на специализированных конференциях. Регионарная химиотерапия может увеличить внутриопухолевую нагрузочную дозу препарата и тем самым увеличить эффективность. Считается, что особенно эффективны данные методики, в том числе их термические и радиоабляционные варианты, после циторедуктивных операций максимального объема.

Настоящее издание освещает актуальные проблемы регионарной лекарственной терапии онкологических больных. Изложена история развития данного направления, основные технические разработки. В полном объеме представлены текущие данные по эффективности и переносимости всех имеющихся технических разработок на момент 2019 г. с учетом новых локализаций, таких как рак мочевого пузыря и опухоли головного мозга. Представлена и обсуждена эффективность гипертермической внутрибрюшинной химиотерапии, аэрозольной химиотерапии под давлением, перитонеальной перфузии, радиотерапии микросферами иттрия-90 и других регионарных методов, а также обсуждены перспективные направления с использованием новых лекарственных средств, таких как онколитические вирусы, иммуномодуляторы, а также возможность сочетанного применения с лучевой терапией.

Эта книга предназначена для врачей различных специальностей, в первую очередь практикующих онкологов — хирургов, химиотерапевтов, интервенционных радиологов, которые могут оценить и использовать данные локальные методы лечения, а также для ординаторов и аспирантов, интересующихся данным направлением в онкологии, применяемым, как правило, в дополнение к оперативному лечению и/или системной химиотерапии с целью улучшения отдаленных результатов лечения онкологических больных.

В.А. Горбунова,

доктор медицинских наук, профессор, главный научный

консультант онкологического отделения лекарственных

методов лечения (химиотерапевтического) № 1 НИИ

клинической онкологии им. Н.Н. Трапезникова ФГБУ

«НМИЦ онкологии им. Н.Н. Блохина» Минздрава России

Предисловие к изданию на английском языке

Интенсивность дозы и затрудненный доступ

Я проработал в Вашингтонском институте рака более 30 лет и под конец преисполнился решимости оптимизировать лечение перитонеальных метастазов, используя комбинацию хирургических методов, регионарной (внутриперитонеальной) и системной химиотерапии. После максимизации преимуществ циторедуктивной хирургии с использованием перитонэктомии и висцеральных резекций второй целью моего амбициозного проекта было описать оптимальную периоперационную (гипертермическую внутрибрюшинную) и раннюю послеоперационную внутрибрюшинную химиотерапию с помощью фармакологических исследований [1, 2]. Прошли лечение 2043 пациента по протоколам Вашингтонского института рака с весьма различными результатами. Я неоднократно замечал, что один из аспектов лечения рака, являющийся совершенно необходимым для получения долгосрочных преимуществ, — это местный контроль за заболеванием. При перитонеальных метастазах регионарная химиотерапия у определенных пациентов совершенно необходима, прежде всего для достижения всех требований терапии, направленной на излечение.

Потребность в регионарном подходе к химиотерапии является следствием отсутствия пользы от системной химиотерапии. Интенсивность дозы при регионарной химиотерапии может обеспечить контроль, чего не могут достичь системные препараты. Повышение концентрации лекарственных препаратов в местных тканях может привести к значительному увеличению степени ответа и даже к полному ответу. Естественным следствием такого обоснования регионарного подхода является уменьшение или даже отсутствие необходимости в регионарной химиотерапии по мере улучшения системной химиотерапии. Например, перфузия конечностей при транзиторных дермальных метастазах злокачественной меланомы теперь применяется все реже. Когда наблюдаются сателлитные или транзиторные метастазы, это указывает на то, что заболевание способно метастазировать. В настоящее время лечение представляет собой раннее системное вмешательство, при этом в качестве индикатора эффективности лечения используются местно-регионарные поражения. Изолированная перфузия или инфузия конечностей остается терапевтическим вариантом только у отдельных пациентов с неудачей системной терапии и обширным прогрессированием, ограниченным конечностями. Хотя это и звучит немного нелогично, но системное лечение, которое останавливает прогрессирование метастатического заболевания, может стимулировать усилия в местно-регионарной области. Радикальное хирургическое вмешательство может принести пользу, если метастазы являются симптомными (вызывают симптомы болезни) и особенно если благодаря вмешательству у пациента исчезают клинические признаки заболевания.

Возможные преимущества регионарных методов лечения рака стоят достаточно дорого. Основной проблемой является доступ . Для единственного или повторного доступа необходимы порты, насосы, лапароскопия, абдоминальная и/или тазовая хирургия, а также артериальная и венозная канюляция. Этот доступ к регионарной химиотерапии является дорогостоящим и связан с определенной заболеваемостью и смертностью, которые зависят от кривой обучения. Обеспечение доступа при регионарной химиотерапии намного сложнее и проблематичнее, чем системное введение препаратов через имплантированный внутривенный порт. Хотя регионарные методы лечения могут быть безопасными (при наличии опыта) и приносить пользу (при правильном выборе пациентов), их применение затруднительно . Для пациента и онколога они обычно представляют дополнительную сложность и стоимость, а также утяжеляют уход за пациентом. В некоторых медицинских учреждениях регионарная химиотерапия может быть стабильно безопасной и эффективной, но при этом недоступна в других близлежащих онкологических центрах. Для того чтобы добиться успеха, необходима междисциплинарная команда, куда входят хирург, специалист по лучевой терапии, химиотерапевт, интервенционный радиолог и специалист по нуклеарной медицине. Довольно непростая команда!

Для того чтобы рассмотреть возможность регионарной химиотерапии, необходимо соответствовать некоторым требованиям. Раковый процесс, излечиваемый с помощью регионарной химиотерапии, не локализован и поддается местному лечению путем резекции и/или облучения. Кроме того, нецелесообразно лечить с помощью регионарной химиотерапии системные метастазы. Мишенью является промежуточная стадия раковой диссеминации. Почти во всех случаях злокачественное новообразование должно быть ограничено анатомическим участком, который будет полностью охвачен регионарной химиотерапией. Некоторые виды рака могут оставаться в пределах одного анатомического участка на протяжении всей своей естественной динамики (злокачественная мезотелиома брюшины). При других заболеваниях регионарная химиотерапия может контролировать заболевание в одном месте в течение длительного периода времени до появления системных метастазов (рак яичников). В этой анатомической области должен быть равномерный доступ к лекарственным средствам для однократной или, что предпочтительнее, многократной инстилляции. Основная причина, по которой регионарные методы лечения раковых заболеваний терпят неудачу, — это ограниченное число терапевтических циклов. Например, гипертермическая внутрибрюшинная химиотерапия ограничена одним циклом. Такое ограничение гипертермической внутрибрюшинной химиотерапии привело к тому, что она характеризуется как необходимая, но недостаточная местно-регионарная терапия перитонеальных метастазов [5]. У пациентов, у которых метастазы в брюшине невозможно полностью (при визуальном осмотре) удалить, химиотерапия с применением внутрибрюшинного аэрозоля под давлением может быть более эффективной, поскольку возможно проведение повторной терапии [6].

Есть две реальности регионарного введения препаратов химиотерапии. Первая реальность: мы лечим промежуточную стадию прогрессирования рака. Вторая реальность: слишком часто рак остается ограниченным одной анатомической областью в течение лишь короткого времени. Это означает, что регионарная терапия часто достигает полного успеха у пациентов, у которых в конечном итоге разовьется системное заболевание и наступит смерть от рака. Следствием этого является то, что мы обеспечиваем регионарное лечение рака, продлевая выживаемость без болезней для наших пациентов, но редко при этом излечиваем. Если такого продления выживаемости можно достичь с сохранением качества жизни, это имеет большую ценность. Если мы введем в обиход регионарные методы лечения рака, при которых пациенты не полностью восстанавливаются, такие методы неприемлемы.

Второе требование — это фармакологически приемлемый препарат. Присущие инстиллируемому, перфузируемому или повторно вводимому в кровоток препарату химические и биологические свойства должны быть тщательно отобраны и должным образом дозированы для достижения оптимального эффекта. Например, препараты, оказывающие цитотоксическое действие на клеточный цикл, не подходят для лечения, которое длится всего 1–2 ч. Эти препараты, такие как фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве ) и паклитаксел, подходят для повторных инстилляций в течение нескольких дней. При перфузии конечности или органа в течение примерно 1 ч может быть уместным сильный цитотоксический эффект мелфалана [7].

Третье требование к онкологу касается избегания местно-регионарных токсических эффектов. Интенсивность местной дозы, с помощью которой можно достичь контроля за раковым заболеванием, может превышать переносимость тканей и приводить к серьезным долгосрочным осложнениям. Лекарственный фиброз или внутрисосудистый склероз могут привести к дисфункции органов и снижению качества жизни или выживаемости. Необходимо проводить компетентный мониторинг пациентов на предмет токсичности, вызванной регионарной терапией рака. Эти местно-регионарные токсические эффекты не всегда очевидны и обнаруживаются только при длительном наблюдении и высоком уровне подозрений. Например, склерозирующий инкапсулирующий перитонит, возникший из-за передозировки внутрибрюшинного доксорубицина, может не иметь клинических проявлений в течение многих месяцев после терапии [8]. Конечно, недостаточная дозировка может стать столь же вредной, поскольку не будет достигнут максимальный местный контроль за раковым заболеванием. При регионарной химиотерапии недостаточная дозировка — слишком частое явление.

Наконец, условием успеха регионарного лечения рака является надлежащая интеграция/последовательность действий с системной химиотерапией, особенно с неоадъювантной химиотерапией. Например, если с помощью химиотерапии FOLFOX было достигнуто максимальное уничтожение клеток, перитонеальные метастазы приобретут лекарственную устойчивость к оксалиплатину. Реагирующие на препарат раковые клетки уничтожены, остались только устойчивые клоны. Даже при использовании совместно с теплом не ожидается, что гипертермическая внутрибрюшинная химиотерапия с оксалиплатином после неоадъювантной FOLFOX принесет дополнительную пользу [9]. Некоторые данные свидетельствуют о том, что адекватная гипертермия может, по крайней мере частично, обратить вспять естественную или приобретенную лекарственную устойчивость [10]. Возможно, основным пробелом в оптимальном использовании регионарной химиотерапии является неспособность интегрировать системные и регионарные методы лечения так, чтобы они оказали максимальную пользу страдающим раком пациентам.

В заключение следует сказать, что регионарные методы лечения рака позволяют использовать регионарную интенсивность дозы, которая может принести пациенту большое преимущество. Это требует доступа к отделу тела, пораженному раком. Такой доступ как минимум неудобен, а в худшем случае приводит к серьезным осложнениям. Необходимо надлежащим образом отбирать не только пациентов, но и фармакологически приемлемые химиотерапевтические средства в оптимальной дозе. Все это следует сочетать с системной терапией.

Многие используемые в настоящее время стратегии очень хорошо представлены в этом учебнике, посвященном регионарной терапии раковых заболеваний. Эта тема охвачена исчерпывающе. Показания к лечению и сложные проблемы с отбором пациентов для регионарной терапии ракового заболевания описаны для всех патогенезов. Ожидания долгосрочных преимуществ представлены в сбалансированном свете. Эта книга будет полезна еще многие годы, несмотря на то, что источники информации о состоянии регионарных методов терапии раковых заболеваний изложены на момент 2019 г.

Пол Х. Шугарбейкер,

Вашингтон, округ Колумбия, США

Литература

  1. Sugarbaker P.H. Peritonectomy procedures // Ann Surg. 1995. Vol. 221. P. 29–42.

  2. Lemoine L., Sugarbaker P.H., Van der Speeten K. Drugs, doses, and durations of intraperitoneal chemotherapy: standardizing HIPEC and EPIC for colorectal, appendiceal, gastric, ovarian peritoneal surface malignancies and peritoneal mesothelioma // Int J Hyperthermia. 2017. Vol. 8. P. 1–34. https://doi.org/10.1080/02656736.2017.1291999.

  3. Hodi F.S., O’Day S.J., McDermott D.F. et al. Improved survival with ipilimumab in patients with metastatic melanoma // N Engl J Med. 2010. Vol. 363. P. 711–723.

  4. Sosman J.A., Moon J., Tuthill R.J. et al. A phase 2 trial of complete resection for stage IV melanoma: results of Southwest Oncology Group Clinical Trial S9430 // Cancer. 2011. Vol. 117. P. 4740–4746.

  5. Sugarbaker P.H., Chang D. Long-term regional chemotherapy for patients with epithelial malignant peritoneal mesothelioma results in improved survival // Eur J Surg Oncol. 2017. Vol. 43, No 7. P. 1228–1235.

  6. Nowacki M., Alyami M., Villeneuve L. et al. Multicenter comprehensive methodological and technical analysis of 832 pressurized intraperitoneal aerosol chemotherapy (PIPAC) interventions performed in 349 patients for peritoneal carcinomatosis treatment: an international study survey // Eur J Surg Oncol. 2018. Vol. 44. P. 991–996.

  7. Sugarbaker P.H., van der Speeten K. Surgical technology and pharmacology of hyperthermic perioperative chemotherapy // J Gastrointest Oncol. 2016. Vol. 7, No 1. P. 29–44.

  8. Ozols R.F., Young R.C., Speyer J.L. et al. Phase I and pharmacologic studies of adriamycin administered intraperitoneally to patients with ovarian cancer // Cancer Res. 1982. Vol. 42. P. 4265–4269.

  9. Quenet F., Elias D., Roca L. et al. A UNICANCER phase III trial of hyperthermic intra-peritoneal chemotherapy (HIPEC) for colorectal peritoneal carcinomatosis (PC): PRODIGE 7 // J Clin Oncol. 2018. Vol. 36, No 18_suppl. P. LBA3503.

  10. Bakrin N., Cotte E., Golfier F. et al. Cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy (HIPEC) for persistent and recurrent advanced ovarian carcinoma: a multicenter, prospective study of 246 patients // Ann Surg Oncol. 2012. Vol. 19. P. 4052–4058.

Участники издания

Редакторы

Юман Фонг (Yuman Fong), MD . Национальный медицинский центр «Город надежды», Дуарте, Калифорния, США

Т. Кларк Гэмблин (T. Clark Gamblin), MD, MS, MBA . Медицинский колледж штата Висконсин, Милуоки, штат Висконсин, США

Эрнест С. Хан (Ernest S. Han), MD, PhD . Национальный медицинский центр «Город надежды», Дуарте, Калифорния, США

Бирн Ли (Byrne Lee), MD, FACS . Национальный медицинский центр «Город надежды», Дуарте, Калифорния, США

Джонатан С. Загер (Jonathan S. Zager), MD . Отделение кожной онкологии, онкологический центр Моффитта, Тампа, Флорида, США

Соавторы

Прасад С. Адусумилли (Prasad S. Adusumilli), MD. Онкологический центр им. Слоуна-Кеттеринга, торакальная служба, отделение хирургии, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, США; Центр клеточной терапии, программа мезотелиомы, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, США

Х. Ричард Александр мл. (H. Richard Alexander Jr.), MD. Институт рака при Университете им. Ратгерса, Нью-Джерси. Медицинская школа Роберта Уорда Джонсона, отделение хирургии, Нью-Брансуик, Нью-Джерси, США

Джейкоб С. Анкени (Jacob S. Ankeny, MD), MD. Университет Миннесоты, кафедра хирургии, отделение хирургической онкологии, Миннеаполис, Миннесота, США

Виктория Авесон (Victoria Aveson), MD. Нью-Йоркский пресвитерианский госпиталь — Медицинский колледж Вайля Корнелла, отделение общей хирургии, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, США

Муансиф Азизи (Mounsif Azizi), MD. Онкологический центр Моффитта, отделение рака мочеполовой системы, Тампа, Флорида, США

Дэвид Л. Бартлетт (David L. Bartlett), MD. Центр регионарной терапии Коха, Медицинский центр Университета Питтсбурга, отделение хирургической онкологии, Питтсбург, Пенсильвания, США

Джоэл М. Баумгартнер (Joel M. Baumgartner), MD, MAS. Калифорнийский университет в Сан-Диего/Онкологический центр Мурса, отделение хирургии, отделение хирургической онкологии, Ла-Хойя, Калифорния, США

Джоал Д. Бин (Joal D. Beane), MD. Медицинский центр Университета Питтсбурга, отделение хирургической онкологии, Питтсбург, Пенсильвания, США

Джулия Beil (Julia Beil), PhD. Университетская клиника Тюбингена, отделение онкологии и пневмологии, Тюбинген, Германия. Университетская клиника Тюбингена, партнерская площадка DKFZ, Германия. Тюбинген, DKF, Немецкий онкологический консорциум (DKTK), Тюбинген, Германия

Янив Бергер (Yaniv Berger), MD. Чикагский университет, кафедра хирургии, Чикаго, Иллинойс, США

Лана Биелич (Lana Bijelic), MD. Медицинский факультет Университета Содружества Вирджинии, Медицинский кампус Инова Фэйрфакс, отделение хирургии, Фолс-Черч, Вирджиния, США

Эндрю М. Блейкли (Andrew M. Blakely), MD. Национальные институты здравоохранения, Бетесда, Мэриленд, США

Марк К. Бургманс (Mark C. Burgmans), MD. Медицинский центр Лейденского университета, кафедра радиологии и нуклеарной медицины, Лейден, Нидерланды

Хуан К. Камачо (Juan C. Camacho), MD. Онкологический центр им. Слоуна-Кеттеринга/Медицинский колледж Вайля Корнелла, отделение радиологии, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, США

Эмель Канбай (Emel Canbay), MD, PhD. Больница Кисивада Токушукаи, Центр злокачественных новообразований поверхности брюшины, японская/азиатская школа лечения злокачественных новообразований поверхности брюшины, отделение регионарной терапии рака, Киото, Япония

Майк Чен (Mike Chen), MD, PhD. Национальный медицинский центр «Город надежды», отделение нейрохирургии, Дуарте, Калифорния, США

Салим К. Чериян (Salim K. Cheriyan), MD. Онкологический центр Моффитта, отделение рака мочеполовой системы, Тампа, Флорида, США

Леонид Черкасский (Leonid Cherkassky), MD. Онкологический центр им. Слоуна-Кеттеринга, служба хирургической онкологии, отделение хирургии, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, США

Каллисия Н. Кларк (Callisia N. Clarke), MD, MS. Медицинский колледж штата Висконсин, отделение хирургии, Милуоки, штат Висконсин, США

Федерико Кокколини (Federico Coccolini), MD, PhD. Больница Кисивада Токушукаи, Центр злокачественных новообразований поверхности брюшины, японская/азиатская школа лечения злокачественных новообразований поверхности брюшины, отделение регионарной терапии рака, Киото, Япония

Энн М. Кови (Anne M. Covey), MD. Онкологический центр им. Слоуна-Кеттеринга/Медицинский колледж Вайля Корнелла, отделение радиологии, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, США

Майкл Д’Анжелика (Michael D’Angelica), MD, FACS. Онкологический центр им. Слоуна-Кеттеринга, гепатопанкреатобилиарная служба, отделение хирургии, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, США

Эми Робин Дейполи (Amy Robin Deipolyi), MD, PhD. Онкологический центр им. Слоуна-Кеттеринга, отделение радиологии, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, США

Тхань Х. Деллинджер (Thanh H. Dellinger), MD. Онкологический центр «Город надежды», Исследовательский институт Бекмана, отделение хирургии, отдел гинекологической онкологии, Дуарте, Калифорния, США

Оливер С. Энг (Oliver S. Eng), MD. Чикагский университет, кафедра хирургии, Чикаго, Иллинойс, США

Лаура М. Эномото (Laura M. Enomoto), MD, MS. Баптистский медицинский центр Уэйк Форест, отделение хирургии, Уинстон-Салем, Северная Каролина, США

Хесус Эскивель (Jesus Esquivel), MD. Мемориальный госпиталь города Фредерика, кафедра хирургии, отделение хирургической онкологии, Фредерик, Мэриленд, США

Джеффри М. Фарма (Jeffrey M. Farma), MD. Онкологический центр Фокса Чейза, отделение хирургической онкологии, Филадельфия, Пенсильвания, США

Лиза Фельдман (Lisa Feldman), MD, PhD. Национальный медицинский центр «Город надежды», отделение нейрохирургии, Дуарте, Калифорния, США

Эбигейл Дж. Фонг (Abigail J. Fong), MD, MBA. Медицинский центр Седарс-Синай, отделение хирургии, Лос-Анджелес, Калифорния, США

Александра Ганги (Alexandra Gangi), MD, MBA. Медицинский центр Седарс-Синай, отделение хирургии, программа лечения опухолей желудочно-кишечного тракта, отделение хирургической онкологии, Лос-Анджелес, Калифорния, США

Габриэль Говен (Gabrielle Gauvin), MD. Онкологический центр Фокса Чейза, отделение хирургической онкологии, Филадельфия, Пенсильвания, США

Шив К. Гоел (Shiv K. Goel), MD. Медицинский факультет Университета Питтсбурга, отделение анестезиологии и периоперационной медицины, больница Шейдисайд UPMC, Питтсбург, Пенсильвания, США

Ким Говертс (Kim Govaerts), MD. Зиехенхейс Ост Лимберг, отделение хирургической онкологии, Генк, Лимберг, Бельгия

Стефани Х. Греко (Stephanie H. Greco), MD. Институт рака при Университете им. Ратгерса, Нью-Джерси, отделение хирургической онкологии, Нью-Брансуик, Нью-Джерси, США

Рэйчел Гроссер (Rachel Grosser), BA. Онкологический центр им. Слоуна-Кеттеринга, торакальная служба, отделение хирургии, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, США

Сеза А. Гулец (Seza A. Gulec), MD. Флоридский международный университет им. Герберта Вертхайма, Медицинский колледж, больница Авентура и медицинский центр, отделение хирургии, Авентура, штат Флорида, США. Майами Центр исследования рака в Майами, Майами, Флорида, США

Масамиту Хирано (Masamitu Hirano), MD, PhD. Больница Кисивада Токушукаи, Центр злокачественных новообразований поверхности брюшины, японская/азиатская школа лечения злокачественных новообразований поверхности брюшины, отделение регионарной терапии рака, Киото, Япония

Эван М. Холсонбак (Evan M. Holsonback), BS. Университет медицинских наук в Центральной Флориде, Орландо, Флорида, США

Филипп Хорват (Philipp Horvath), MD. Университетская клиника Тюбингена, отделение общей и трансплантологической хирургии, Тюбинген, Баден-Вюртемберг, Германия

Масуми Ичиносе (Masumi Ichinose), MD, PhD. Больница Кисивада Токушукаи, Центр злокачественных новообразований поверхности брюшины, японская/азиатская школа лечения злокачественных новообразований поверхности брюшины, отделение регионарной терапии рака, Киото, Япония

Харуаки Ишибаши (Haruaki Ishibashi), MD, PhD. Больница Кисивада Токушукаи, Центр злокачественных новообразований поверхности брюшины, японская/азиатская школа лечения злокачественных новообразований поверхности брюшины, отделение регионарной терапии рака, Киото, Япония

Гиоргос К. Каракусис (Giorgos C. Karakousis), MD. Больница Пенсильванского университета, отделение хирургии, отдел эндокринной и онкологической хирургии, Филадельфия, Пенсильвания, США

Кейтлин Дж. Келли (Kaitlyn J. Kelly), MD, FACS. Калифорнийский университет в Сан-Диего/Онкологический центр Мурса, отделение хирургии, отделение хирургической онкологии, Ла-Хойя, Калифорния, США

Нэнси Э. Кемени (Nancy E. Kemeny), MD. Онкологический центр им. Слоуна-Кеттеринга, медицинское отделение, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, США

Альфред Кенигсрайнер (Alfred Königsrainer), MD. Университетская клиника Тюбингена, отделение общей и трансплантологической хирургии, Тюбинген, Баден-Вюртемберг, Германия

Ульрих М. Лауэр (Ulrich M. Lauer), MD. Университетская клиника Тюбингена, отделение онкологии и пневмологии, Тюбинген, Баден-Вюртемберг, Германия

Грейс C. Ли (Grace C. Lee), MD. Массачусетская больница общего профиля, отделение хирургии, Бостон, Массачусетс, США

Джевон Ли (Jaewon Lee), MD. Медицинский центр Седарс-Синай, отделение хирургии, Лос-Анджелес, Калифорния, США

Эдвард А. Левин (Edward A. Levine), MD, FACS. Баптистский медицинский центр Уэйк Форест, отделение хирургии, Уинстон-Салем, Северная Каролина, США

Янг Лю (Yang Liu), MD. Больница Кисивада Токушукаи, Центр злокачественных новообразований поверхности брюшины, японская/азиатская школа лечения злокачественных новообразований поверхности брюшины, отделение регионарной терапии рака, Киото, Япония

Джон Маклу Лонго (John Maclou Longo), MD. Медицинский колледж штата Вис­консин, отделение радиационной онкологии, Милуоки, штат Висконсин, США

Эндрю М. Лоуи (Andrew M. Lowy), MD. Калифорнийский медицинский университет в Сан-Диего, отделение хирургии, отдел хирургической онкологии, Ла-Хойя, Калифорния, США

Лоуренс Б. Марр (Lawrence B. Marr), BSc, MD, MBA, FRCP ©. Медицинский центр Университета Питтсбурга, больница Шейдисайд, отделение анестезиологии, Питтсбург, Пенсильвания, США

Т. Сюзанна Мейер (T. Susanna Meijer), MD. Медицинский центр Лейденского университета, кафедра радиологии и нуклеарной медицины, Лейден, Нидерланды

Джон Т. Миура (John T. Miura), MD. Больница Пенсильванского университета, медицинская школа Перельмана, Пенсильванский университет, отделение хирургии, отдел эндокринной и онкологической хирургии, Филадельфия, Пенсильвания, США

Акийоши Мизумото (Akiyoshi Mizumoto), MD, PhD. Больница Кисивада Токушукаи, Центр злокачественных новообразований поверхности брюшины, японская/азиатская школа лечения злокачественных новообразований поверхности брюшины, отделение регионарной терапии рака, Киото, Япония

Харвешп Могал (Harveshp Mogal), MD, MS, FACS. Медицинский колледж штата Висконсин, отделение хирургии, Милуоки, штат Висконсин, США.

Себастьян Мондака (Sebastian Mondaca), MD. Онкологический центр им. Слоуна-Кеттеринга, медицинское отделение, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, США

Шунзуке Мотои (Shunsuke Motoi), MD. Больница Кисивада Токушукаи, Центр злокачественных новообразований поверхности брюшины, японская/азиатская школа лечения злокачественных новообразований поверхности брюшины, отделение регионарной терапии рака, Киото, Япония

Гиоргий Надирадзе (Giorgi Nadiradze), MD. Университетская клиника Тюбингена, отделение общей и трансплантологической хирургии, Тюбинген, Баден-Вюртемберг, Германия

Гарретт М. Нэш (Garrett M. Nash), MD, MPH. Онкологический центр им. Слоуна-Кеттеринга, отделение хирургии, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, США

Коузуки Ногучи (Kousuke Noguchi), MD. Больница Кисивада Токушукаи, Центр злокачественных новообразований поверхности брюшины, японская/азиатская школа лечения злокачественных новообразований поверхности брюшины, отделение регионарной терапии рака, Киото, Япония

Чарльз К. Пейтон (Charles C. Peyton), MD. Онкологический центр Моффитта, отделение рака мочеполовой системы, Тампа, Флорида, США

Марк Покард (Marc Pocard), MD, PhD. Отделение онкологической хирургии и хирургии органов желудочно-кишечного тракта ЖКТ, госпиталь Ларибуазьер, Париж, Франция

Мотаз Квадан (Motaz Qadan), MD, Phd. Массачусетская больница общего профиля/Гарвардская медицинская школа, отделение хирургии, Бостон, Массачусетс, США

Эдвард Дж. Квеббеман (Edward J. Quebbeman), MD, PhD. Медицинский колледж штата Висконсин, отделение хирургии, Милуоки, штат Висконсин, США

Мустафа Рауф (Mustafa Raoof), MD, MS. Онкологический центр «Город надежды», отделение хирургии, Дуарте, Калифорния, США

Марк А. Реймонд (Marc A. Reymond), MD, MBA (AACSB). Университетская клиника Тюбингена, Национальный центр плевры и брюшины, Тюбинген, Баден-Вюртемберг, Германия

Джаред Р. Роббинс (Jared R. Robbins), MD. Медицинский колледж Университета Аризоны, отделение радиационной онкологии, Тусон, Аризона, США

Перри Шен (Perry Shen), MD, FACS. Баптистский медицинский центр Уэйк Форест, отделение хирургии, Уинстон-Салем, Северная Каролина, США

Вибке Соласс (Wiebke Solass), MD. Университетская клиника Тюбингена, Институт патологии, Тюбинген, Баден-Вюртемберг, Германия

Ян Сонг (Yun Song), MD. Больница Пенсильванского университета, отделение хирургии, Филадельфия, Пенсильвания, США

Курт Ван дер Спитен (Kurt Van der Speeten), MD. Больница в Ост-Лимбурге (Ziekenhuis Oost Limburg), отделение хирургической онкологии, Генк, Лимбург, Бельгия. Университет Хасселта, кафедра естественных наук, Исследовательский институт BIOMED, Хасселт, Бельгия

Филипп Э. Списс (Philippe E. Spiess), MD. Онкологический центр Моффитта, отделение рака мочеполовой системы, Тампа, Флорида, США

Гайя Сполверато (Gaya Spolverato), MD. Онкологический центр им. Слоуна-Кеттеринга, гепатопанкреатобилиарная служба, отделение хирургии, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, США

Майкл Страза (Michael Straza), MD, PhD. Медицинский колледж штата Висконсин, отделение радиационной онкологии, Милуоки, штат Висконсин, США

Пол Х. Шугарбейкер (Paul H. Sugarbaker), MD, FCS, FRCS. Больничный центр MedStar в Вашингтоне, программа по онкологии перитонеальной поверхности, Вашингтон, округ Колумбия, США

Нобуюки Такао (Nobuyuki Takao), MD, PhD. Больница Кисивада Токушукаи, Центр злокачественных новообразований поверхности брюшины, японская/азиатская школа лечения злокачественных новообразований поверхности брюшины, отделение регионарной терапии рака, Киото, Япония

Кеннет К. Танабе (Kenneth K. Tanabe), MD. Массачусетская больница общего профиля/Гарвардская медицинская школа, отделение хирургической онкологии, Массачусетс, США

Кейзо Танигучи (Keizou Taniguchi), MD, PhD. Больница Кисивада Токушукаи, Центр злокачественных новообразований поверхности брюшины, японская/азиатская школа лечения злокачественных новообразований поверхности брюшины, отделение регионарной терапии рака, Киото, Япония

Киран Турага (Kiran Turaga). Чикагский университет, кафедра хирургии, Чикаго, Иллинойс, США

Александр Л. Вармейер (Alexander L. Vahrmeijer), MD, PhD. Медицинский центр Лейденского университета, кафедра радиологии и нуклеарной медицины, Лейден, Нидерланды

Джулиа Вирапонг (Jula Veerapong), MD. Калифорнийский университет в Сан-Диего/Онкологический центр Мурса, отделение хирургии, отделение хирургической онкологии, Ла-Хойя, Калифорния, США

Константинос И. Вотанопулос (Konstantinos I. Votanopoulos), MD, PhD, FACS. Баптистский медицинский центр Уэйк Форест, отделение хирургии, Уинстон-Салем, Северная Каролина, США

Сатоши Вакама (Satoshi Wakama), MD. Больница Кисивада Токушукаи, Центр злокачественных новообразований поверхности брюшины, японская/азиатская школа лечения злокачественных новообразований поверхности брюшины, отделение регионарной терапии рака, Киото, Япония

Ютака Йонемура (Yutaka Yonemura), MD, PhD. Больница Кисивада Токушукаи, Центр злокачественных новообразований поверхности брюшины, японская/азиатская школа лечения злокачественных новообразований поверхности брюшины, отделение регионарной терапии рака, Киото, Япония

Кан Юрттас (Can Yurttas), MD. Университетская клиника Тюбингена, отделение общей и трансплантологической хирургии, Тюбинген, Баден-Вюртемберг, Германия

Список сокращений и условных обозначений

— торговое наименование лекарственного средства и/или фармацевтическая субстанция

— лекарственное средство не зарегистрировано в Российской Федерации

АВС — активированное время свертывания (крови)

БТШ — белки теплового шока

БЦЖ (вакцина) — бацилла Кальмета–Герена

ВБ — внутрибрюшинный

ВБП — выживаемость без прогрессирования

ВБПЗ — выживаемость без признаков заболевания

ВБХ — внутрибрюшинная химиотерапия

ВПХ — внутрипеченочная холангиокарцинома

ВПЧ — вирус папилломы человека

ВЭЖХ — высокоэффективная жидкостная хроматография

ГДА — гастродуоденальная артерия

ГМ-КСФ — гранулоцитарно-макрофагальный колониестимулирующий фактор

ГЦК — гепатоцеллюлярная карцинома

ГЭБ — гематоэнцефалический барьер

ДИ — доверительный интервал

ДНК — дезоксирибонуклеиновая кислота

ЗБ — заболевания брюшины

ЗМБ — злокачественная мезотелиома брюшины

ИГХ-анализ — иммуногистохимический анализ

ИИК — изолированная инфузия конечностей

иИКТ — ингибиторы иммунных контрольных точек

ИЛ — интерлейкин

ИПА — инфузия в печеночную артерию

ИПК — индекс перитонеального карциноматоза

ИПП — изолированная перфузия печени

ИМТ — индекс массы тела

КМ — кожная меланома

КРР — колоректальный рак

мКРР — метастатический колоректальный рак

КТ — компьютерная томография

мАт — моноклональное антитело

МЕ — международная единица

МРТ — магнитно-резонансная томография

НД — нет данных

НПВ — нижняя полая вена

НЯ — нежелательное явление

ОВ — общая выживаемость

ОР — отношение рисков

ПЗ — прогрессирование заболевания

ПК — перитонеальный карциноматоз

ПМ — перитонеальные метастазы

ПМБ — псевдомиксома брюшины

ПО — полный ответ

ПП — поражение печени

ППТ — площадь поверхности тела

ПЭТ — позитронно-эмиссионная томография

РАЭ — радиоэмболизационная терапия

РЖ — рак желудка

РКИ — рандомизированные контролируемые исследования

РНК — рибонуклеиновая кислота

РЧА — радиочастотная абляция

РЭА — раковый эмбриональный антиген

СЗ — стабилизация заболевания

СМТ — саркома мягких тканей

СНЯ — серьезные нежелательные явления

ТА — термическая абляция

ТВВА — тотальная внутривенная анестезия

ТУР — трансуретральная резекция

УМ — увеальная меланома

ЦНС — центральная нервная система

ЦРХ — циторедуктивная хирургия

ЧО — частичный ответ

ЧОО — частота общего ответа

ЧПП — чрескожная перфузия печени

М-ЧПП — чрескожная перфузия печени мелфаланом

AUC (area under curve) — площадь под кривой

BAC (best alternative care) — наилучшие альтернативные методы лечения

BCA (body surfase area) — площадь поверхности тела

BCLM (breast cancer liver metastases) — метастазы рака молочной железы в печени

CAR — химерный антигенный рецептор

CED — конвекционная доставка

CB (cjncentration blood) — концентрация в крови

CP (concentration plasma) — концентрация в плазме

CRC (colorectal cancer) — колоректальный рак

CRC (cytoreductive surgery) — циторедуктивные операции

CRCLM, CRLM (colorectal cancer liver metastases) — метастазы колоректального рака в печени

CTLA-4 — цитотоксический белок 4, связанный с Т-лимфоцитами

GMP (good medical practice) – правила наилучшей медицинской практики

DEB-TACE — трансартериальная химиоэмболизация гранулами с лекарственным покрытием

DFS (disease free survival) — выживаемость, без проявлений основного заболевания

EAU (European Association of Urology) – Европейская ассоциации урологов

EIPL — обширный перитонеальный смыв

ECM (extracellular microenviroment) — экстрацеллюлярное микроокружение

EPIC — ранняя послеоперационная внутрибрюшинная химиотерапия

FDA — Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов (США)

FUS — целенаправленный ультразвук

HGA (high grade appendiceal primaries) — первичные новообразования аппендикса высокой степени злокачественности

HF10 (oncolitic virus HF10) — онколитический вирус

HI (hepatic involvment) — вовлечение печени в онкологический процесс

HILP — гипертермическая изолированная перфузия конечностей

HIPEС — гипертермическая внутрибрюшинная химиотерапия

HPLC (high pressure liquid chromatography) — жидкостная хроматография под высоким давлением или высокоэффективная жидкостная хроматография

IMRT — лучевая терапия с модуляцией интенсивности

IPC, IPEC (intraperitoneal chemotherapy) — интраперитонеальная химиотерапия

LGA (low grade appendicial lesions) — низкой степени злокачественности аппендикулярные новообразования

LHIPEC — лапароскопическая гипертермическая внутрибрюшинная химиотерапия

LOS (liver overall survival) — общая выживаемость при лечении метастазов в печени

LSR — коэффициент сохранности конечностей

MIA — Австралийский институт меланомы

MIBC (musculo-invasive bladder cancer) — мышечно-инвазивный рак мочевого пузыря

MTC (mass transferred coefficient) — коэффициент пересчета на массу тела

MV — вакцина от кори

NCCN — Национальная сеть многопрофильных онкологических учреждений

NCI — Национальный институт рака

NIPS — неоадъювантная внутрибрюшинная и системная химиотерапия

NMIBC — немышечно-инвазивный рак мочевого пузыря

PD-1 — белок 1 запрограммированной гибели клеток

PDL — лиганд белка 1 запрограммированной гибели клеток

PIPAC — химиотерапия внутрибрюшинным аэрозолем под давлением

PCI (peritontal carcinomatosis index) — индекс поражения брюшины при перитонеальном карциноматозе

PSS — предварительный хирургический балл

PV-10 — динатрия бенгальского розового 10% раствор

RECIST — оценка ответа в солидных опухолях

REILD — заболевание печени, вызванное радиоэмболизацией

RMT (radiomicrosphere therapy) — радиотерапия микросферами

SBRT — стереотаксическая лучевая терапия

SIRT — селективная внутренняя лучевая терапия

TACE — трансартериальная химиоэмболизация

cTACE — традиционная трансартериальная химиоэмболизация

TAE — трансартериальная эмболизация

TARE — трансартериальная радиоэмболизация

TIL — лимфоциты, инфильтрирующие опухоль

TNF — фактор некроза опухоли

T-VEC — генетически модифицированный вирус простого герпеса

Вступление

Регионарная терапия: эволюция от «единственное, что мы можем сделать» к «лучшее, что мы можем сделать»

Практика регионарной терапии основана на следующем: 1) некоторые диссеминированные виды рака по-прежнему ограничены одним компартментом организма; 2) циторедукция в этом компартменте улучшает выживаемость и/или симптомы; 3) доставка химиопрепаратов и других противоопухолевых средств в пораженный компартмент увеличивает терапевтические дозы в области опухоли при одновременном снижении токсичности; 4) комбинация циторедуктивных и регионарно-системных противоопухолевых средств улучшает клинический исход. В связи с этим регионарные терапевтические методы используются для лечения печени, конечностей, брюшной полости, плевральной полости и желудочков головного мозга. На этом основаны изолированная перфузия печени, изолированная инфузия печени, изолированная перфузия конечностей, изолированная инфузия конечностей, гипертермическая внутрибрюшинная химиотерапия, изолированная торакальная перфузия, внутрижелудочковая инфузионная терапия и ранняя послеоперационная внутрибрюшинная химиотерапия.

Эти базовые терапевтические методы возникли потому, что 3–4 десятилетия назад существовало мало доступных и эффективных системных терапевтических подходов. Визуализация была примитивной. Планирование хирургических операций у пациентов часто начиналось лишь тогда, когда они оказывались в хирургическом отделении по поводу ракового заболевания. Хирургическая циторедукция часто приводит к значительной заболеваемости. Регионарная доставка цитотоксических средств позволила увеличить дозу в очагах ракового поражения. В то время их всегда доставляли хирургическим путем, потому что области интервенционной радиологии и визуализации находились в зачаточном состоянии. Мы пошли по пути хирургической регионарной циторедукции и хирургической регионарной химиотерапии, потому что эти методы работали и у нас не было ничего лучше.

Область регионарной онкологической терапии за последние десятилетия претерпела значительные изменения. Хирургическая циторедукция стала намного безопаснее. Резекция печени теперь связана с низкой смертностью [1] и даже становится амбулаторным хирургическим вмешательством [2]. В настоящее время циторедукцию брюшной полости можно безопасно выполнять во многих центрах. Термические [3] и радиоабляционные [4] методы также позволяют использовать дополнительные варианты циторедуктивной терапии при минимальной заболеваемости. Интервенционные радиологические методы теперь позволяют проводить регионарную цитотоксическую терапию без осложнений, связанных с изолированной хирургической перфузией. В настоящее время также обнаружено, что многие новые средства отлично экстрагируются за первый проход, что позволяет добавлять эффективные средства для регионарной терапии рака. Наконец, удлинение кривой выживаемости за счет эффективной системной терапии и повышение безопасности циторедуктивной терапии изменили соотношение риска и пользы регионарной терапии, особенно у пациентов, у которых после длительного наблюдения за заболеванием показано преобладание одного компартмента.

Такие перемены привели к возрождению регионарных методов лечения раковых заболеваний. Родились также новые хирургические регионарные методы лечения MIS, такие как внутрибрюшинная аэрозольная химиотерапия под давлением и методы лечения MIS с визуальным контролем, такие как изолированная инфузия конечностей, которые значительно снизили процедурную заболеваемость и позволяют проводить повторное лечение. Новые биологические методы сканирования при раковом заболевании для оценки опухолевой нагрузки и ответа на терапию также позволяют лучше планировать лечение. Наконец, есть биологическое обоснование регионарной доставки многих новых средств, включая вирусы, клетки и фрагменты антител. Этот раздел медицины стал областью новых процедур, новых средств и новых соответствующих визуализаций и маркеров.

Понимание концепций, лежащих в основе этих регионарных методов лечения, а также медицинских устройств и процедур, доступных для регионарной доставки онкологических средств, будет важно как для онколога-экспериментатора, так и для клинического онколога.

Цели этой книги: 1) рассмотреть теорию и практику регионарной терапии рака, включая фармакологию, устройства, методы и рабочий процесс; 2) проиллюстрировать наиболее распространенные процедуры, выполняемые в операционных блоках; 3) обсудить данные, подтверждающие использование регионарной терапии раковых заболеваний. Этот текст должен стать исчерпывающим описанием теории и практики регионарной терапии раковых заболеваний. В данной книге кратко излагаются история, современные технологии, общие процедуры и перспективы в области регионарной терапии раковых заболеваний. Сюда входят процедуры из многих хирургических и интервенционных радиологических дисциплин.

Книга начинается с краткого изложения истории, далее представлены технические принципы, лежащие в основе регионарной терапии. В следующих разделах обсуждаются текущие данные и клиническая практика в области брюшины, печени, конечностей, плевры и других участков. В практику включено рассмотрение рабочего процесса и финансовых вопросов, связанных с регионарной терапией раковых заболеваний. Представлены новые методы и исследуемые в настоящее время терапевтические подходы, чтобы дать полное представление о направлениях в данной области.

Эта книга предназначена для того, чтобы сделать полное описание данной области для настоящих и будущих практикующих врачей на всех уровнях. Она должна стать руководством как для тех, кто постоянно работает в этой сфере, так и для тех, кто только туда вступает. Книга предназначена для обобщения текущего состояния дел для хирургов и интервенционных радиологов, активно участвующих в разработке и исследованиях регионарной терапии раковых заболеваний. Она также служит учебным пособием для старших хирургов и радиологов, адаптирующих новые технологии к своей текущей практике. Мы надеемся, что наши читатели в лице хирургов, онкологов и интервенционных радиологов сочтут ее полезной.

Такой труд стал возможным лишь благодаря вкладу множества человек. Авторами этой работы стали в числе прочих опытные онкологи-хирурги, хирурги общего профиля, торакальные хирурги, гинекологические онкологи, урологи и интервенционные радиологи. Мы благодарим их за их вклад и усилия по сотрудничеству в создании этой всеобъемлющей специализированной работы.

Мы также благодарим наших учителей, ординаторов, клинических сотрудников и коллег, которые поделились с нами своими знаниями и опытом. Мы благодарим наших пациентов, которые вдохновляют нас становиться лучшими практикующими врачами и постоянно стремиться к совершенствованию своей области. Мы благодарим нашего редактора Springer Барбару Лопес-Лучио. Наконец, мы благодарим наши семьи за терпение и поддержку, которые они ежедневно оказывали нам в нашей клинической работе, а затем и в воплощении в жизнь этой книги.

Юман Фонг, Дуарте, Калифорния, США,

Т. Кларк Гэмблин, Милуоки, Висконсин, США,

Эрнест С. Хан, Дуарте, Калифорния, США,

Бирн Ли, Дуарте, Калифорния, США,

Джонатан С. Загер, Тампа, Флорида, США

Литература

  1. Stewart C.L. et al. Cytoreduction for colorectal metastases: liver, lung, peritoneum, lymph nodes, bone, brain. When does it palliate, prolong survival, and potentially cure? // Curr Probl Surg. 2018. Vol. 55, No 9. P. 330–379.

  2. Melstrom L.W.S., Woo Y., Sun V., Lee B., Singh G., Fong Y. Selecting incision-dominant cases for robotic liver resection: towards outpatient hepatectomy with rapid recovery // Hepatobiliary Surg Nutr. 2017. in press.

  3. Leung U. et al. Long-term outcomes following microwave ablation for liver malignancies // Br J Surg. 2015. Vol. 102, No 1. P. 85–91.

  4. Chauhan N. et al. TheraSphere yttrium-90 glass microspheres combined with chemotherapy versus chemotherapy alone in second-line treatment of patients with metastatic colorectal carcinoma of the liver: protocol for the EPOCH phase 3 randomized clinical trial // JMIR Res Protoc. 2019. Vol. 8, No 1. P. e11545.

Часть I. История вопроса

1. Основные вопросы регионарной терапии, фармакологии, гипертермии и лекарственной устойчивости

Ким ГовертсК. Говертс Ziehenhuis Oost Limberg, отделение хирургической онкологии, Генк, Лимберг, Бельгия., Курт Ван дер СпитенК. Ван дер Спитен Больница в Ост-Лимбурге (Ziehenhuis Oost Limberg), отделение хирургической онкологии, Генк, Лимберг, Бельгия. Университет Хасселта, кафедра естественных наук, Исследовательский институт BIOMED, Хасселт, Бельгия., Лана БиеличЛ. Биелич Медицинский факультет Университета Содружества Вирджинии, Медицинский кампус Инова Фэйрфакс, отделение хирургии, Фолс-Черч, Вирджиния, США. и Хесус ЭскивельХ. Эскивель Мемориальный госпиталь города Фредерика, кафедра хирургии, отделение хирургической онкологии, Фредерик, Мэриленд, США.

Основные вопросы регионарной терапии

Поверхность брюшины — частая область нарушений при большинстве желудочно-кишечных и гинекологических злокачественных новообразований, что является сильным стимулом для изучения регионарных подходов при проведении химиотерапии. Относительная доступность брюшной полости — еще одна причина, по которой внутрибрюшинная химиотерапия (ВБХ) либо в качестве части циторедуктивной хирургии (ЦРХ) с гипертермической внутрибрюшинной химиотерапией (HIPEC), либо в виде повторных инстилляций через катетер является наиболее часто изучаемой формой регионарной терапии.

Перитонеальный плазменный барьер

Химиотерапевтические препараты, вводимые внутрибрюшинно, попадают в большой круг кровообращения либо путем диффузии в сосудистую часть, либо путем абсорбции через перитонеальные лимфатические сосуды.

Обоснованием этого способа введения является представление, что перитонеальная мембрана действует как относительный транспортный барьер между брюшной полостью и большим кругом кровообращения. Вопреки интуитивному пониманию, резекция мезотелиальной выстилки, которую делают во время перитонэктомии в ЦРХ, по-видимому, не влияет на перемещение лекарственных средств между брюшной полостью и большим кругом кровообращения. Это было показано Flessner и соавт. в 2003 г., которые продемонстрировали, что в модели на грызунах ни удаление застойного слоя перитонеальной жидкости, ни резекция мезотелиальной выстилки не влияли на коэффициент массопередачи [1]. Подобным образом у людей степень перитонэктомии па­рие­тальной брюшины, по-видимому, не влияет на фармакокинетику ВБХ [2–5]. Это объясняется тем фактом, что основной барьер для выведения растворенных веществ из брюшной полости состоит из стенок субмезотелиальных кровеносных капилляров и внеклеточного микроокружения ECM (extracellular microenvironment), а не из мезотелиальной выстилки.

Компартментная модель внутрибрюшинной доставки лекарственных средств

Ткань, выстилающая брюшную полость, может поглощать почти все средства [6, 7]. Подбрюшинные ткани опосредуют перенос в брюшной полости жидкости и растворенных веществ через лимфатические или кровеносные сосуды в большой круг кровообращения. Даже если вся поверхность брюшины в течение 24 ч будет контактировать с вводимым внутрибрюшинно раствором, в любой отдельный момент времени в контакте обычно находится только часть (приблизительно 30%) поверхности. Объем раствора, спайки, размер пациента и положение пациента — все это влияет на зону контакта с брюшиной. В фармакологических исследованиях ВБХ эта сложная клиническая ситуация обычно упрощается, и брюшную полость рассматривают как единый отсек, эффективно отделенный барьерным слоем (брюшиной) от другого отсека, плазмы [8]. К трансперитонеальному транспорту можно применить закон диффузии Фика. Перенос препарата из брюшины в кровеносную систему происходит через перитонеальную мембрану, что определяется площадью проницаемости (PA). Последнюю рассчитывают путем измерения скорости исчезновения препарата из брюшной полости, разделенной на общую разницу концентраций в брюшной полости и плазме крови.

Скорость массопередачи = PA (CP — CB) (concentration plasma — concentration blood).

Это подчеркивает важность эффективной контактной площади, но ее значение в отношении фактической передачи через мембрану в этой модели не определяется.

Диффузионная модель Дедрика

Фармакокинетическое обоснование ВБХ основано на увеличении дозы, достигаемой за счет перитонеального плазменного барьера [9]. Дедрик (Dedrick) и соавт. на основании исследования перитонеального диализа пришли к выводу, что перитонеальная проницаемость ряда гидрофильных лекарственных средств может быть значительно меньше их плазматического клиренса [10]. После внутрибрюшинного (ВБ) введения перитонеальный клиренс обратно пропорционален квадратному корню из молекулярной массы препарата. Как только лекарственное средство попадает в системное кровообращение, оно быстро метаболизируется, что ограничивает его системную токсичность. В результате в брюшной полости концентрация лекарственного средства становится значительно более высокой по сравнению с плазмой крови. В упрощенном виде это означает, что когда строят график зависимости концентрации от времени для вводимого внутрибрюшинно лекарственного средства во ВБ-растворе, площадь под кривой (AUC) дает представление об эффективности лечения. С другой стороны, когда делают график зависимости внутривенной концентрации от времени после ВБ-введения препаратов химиотерапии, AUC дает представление о токсичности лечения. Разницу в концентрации лекарственного средства в брюшной полости и большом круге кровообращения, обусловленную барьером между брюшиной и плазмой крови, называют фармакокинетическим преимуществом. Это увеличение дозы выражается как отношение AUC ВБ-концентрации к концентрации в плазме крови (внутривенной). Практически это означает, что после ЦРХ эта разница концентраций позволяет подвергать остаточные опухолевые клетки воздействию высоких доз химиотерапевтических средств, тогда как пониженные системные концентрации ограничивают системную токсичность. Однако при рассмотрении этой упрощенной модели необходимо учитывать два важных фактора. Во-первых, воздействие на остаточные опухолевые клетки повышенных уровней лекарственного средства за счет увеличения концентрации лекарственного средства на их поверхности (что достигается изменением фармакокинетических переменных) не обязательно приводит к увеличению поглощения и, следовательно, к высокой концентрации внутри опухоли. Идеальный препарат для ВБ-введения должен не только оставаться в брюшной полости в течение длительного периода, но и иметь возможность проникать в высоких концентрациях в опухолевую ткань.

Во-вторых, недавние публикации указывают на то, что на соотношение AUC могут влиять, помимо системной абсорбции, другие факторы, такие как время последнего измерения AUC в плазме, время инстилляции и степень распределения препарата в организме (распределение препарата в периферическом компартменте) [11]. Последнее также было показано Lemoine и соавт., которые наблюдали дополнительный пик в плазме AUC с удлинением измерений после ВБ-инстилляции из-за повторной мобилизации препарата из периферического компартмента.

Карциноматоз брюшины: измененные барьеры

Злокачественное поражение брюшины часто вызывает по крайней мере частичное разрушение нормальной брюшины. Это приводит к недостаточности мезотелиального слоя над опухолью, изменениям в интерстиции, гиперпроницаемости капилляров и отсутствию лимфатических сосудов, что может оказать влияние на ВБХ.

Опухоли в брюшине

Недостаток мезотелиальных клеток в брюшине с опухолью приводит к исчезновению гладкой и скользящей поверхности брюшины, способствует образованию спаек и снижает функционирование иммунной системы. Кроме того, из-за этого макромолекулы могут проходить через барьер, что демонстрирует способность вирусных векторов, содержащих антисмысловую рибонуклеиновую кислоту (РНК), проникать через брюшину со злокачественной опухолью, но не через нормальную брюшину [12].

Лимфатические сосуды

При перитонеальном карциноматозе (ПК) поддиафрагмальные, а также висцеральные лимфатические сосуды могут быть заблокированы, что приводит к нарушению клиренса белка и асциту [13, 14]. Наддиафрагмальные лимфатические узлы могут быть переполнены опухолевыми клетками, что обеспечивает путь, по которым метастазы проникают в системное кровообращение. Однако, если этот путь все еще функционирует во время ВБ-терапии, он может обеспечить прямое поступление лекарственного средства в системное кровообращение (особенно в случае, если молекулярная масса лекарственного средства выше, чем у альбумина).

Микроокружение опухоли

Микроокружение опухоли состоит из двух компонентов: внеклеточных жидкостей (кровь, лимфа, интерстициальная жидкость) и твердых веществ (белки соединительной ткани и мукополисахариды). Жидкости подразделяются на жидкости во внутрисосудистом и интерстициальном пространствах, которые разделены сосудистой стенкой. Таким образом, опухоль можно рассматривать как трехкомпартментную модель, состоящую из злокачественных клеток, сосудов и интерстициального пространства, заполненного жидкостью.

Микроваскуляризация

Нормальная стенка капилляров состоит из эндотелия, выстланного гликокаликсом, который более выражен на уровне межэндотелиальных щелей и обеспечивает прохождение только небольших молекул (например, инсулина 5500 Да). В других участках есть ограниченное количество промежутков с менее плотным гликокаликсом, который позволяет проникновение белка [15]. Именно окружающий эндотелий гликокаликс обеспечивает основную долю барьерной функции при переносе растворенных веществ. Деградацию гликокаликса могут вызвать воспаление и некоторые лекарственные средства, повысив тем самым проницаемость капилляров [16]. Кроме того, неоангиогенез, который сопровождает злокачественное новообразование, приводит к образованию сосудов, которые не содержат или содержат минимальное количество гликокаликса и распределены неравномерно [17]. Хотя такие новообразованные капилляры с проницаемыми стенками могут обеспечить быстрый клиренс лекарственных средств из системы кровообращения в опухоль, эффективное проникновение лекарственных средств ограничено высоким интерстициальным давлением.

Интерстициальная ткань

Перемена интерстициального давления изменяет пространство с межклеточной жидкостью и, следовательно, доступную для транспорта растворенных веществ ткань [18]. Показано, что злокачественная интерстициальная ткань заметно расширена по сравнению с межклеточным жидкостным пространством нормальной ткани [17, 19]. Несмотря на это, представляется, что злокачественная интерстициальная ткань более устойчива к переносу молекул по сравнению с нормальной интерстициальной тканью. Кроме того, увеличение межклеточного пространства с жидкостью подразумевает расширение расстояния между сосудами и опухолевыми клетками, что способствует «метаболической смерти» и затрудняет доступ химиотерапевтического ВБ-препарата к злокачественным клеткам. Давление в злокачественном интерстиции может достигать 45 мм рт.ст., при этом повышенное давление наличествует в первом миллиметре опухолевой ткани под перитонеальной поверхностью, что ограничивает конвекцию ВБ-препаратов [15–20]. Верхний предел ВБ-давления, которое в состоянии переносить амбулаторный пациент, составляет 8–10 мм рт. ст. Пациенты, находящиеся под наркозом и на механической вентиляции, могут переносить более высокое ВБ-давление; тем не менее значения, превышающие 15 мм рт.ст., могут нарушать портальное кровообращение или дыхание [17, 20–22]. В заключение следует сказать, что на способность ВБ-препаратов достигать злокачественных клеток и проникать в них может влиять множество характеристик опухолевой интерстициальной ткани.

Фармакология

Фармакологию ВБХ можно подразделить на фармакокинетику и фармакодинамику.

Фармакокинетика оценивает, что происходит с лекарственным средством в организме, анализируя события между моментом введения ВБ-препарата и появлением лекарственного средства на уровне опухолевого узла. Фармакодинамические исследования направлены на повышение эффективности доставки химиотерапевтических средств на уровень опухолевого узла. Для иллюстрации фармакокинетических характеристик используются графики зависимости концентрации лекарственных средств от времени. Фармакодинамика описывает, как лекарственное средство воздействует на организм. Фармакодинамика изучает эффект, который химиотерапия действительно оказывает на опухоль, что иллюстрируется графиками зависимости эффекта лекарственных средств от концентрации. В табл. 1-1 приведена сводка наиболее важных фармакокинетических и фармакодинамических показателей, характеризующих фармакологию ВБХ.

Таблица 1-1. Фармакокинетические и фармакодинамические показатели внутрибрюшинной химиотерапии
Фармакокинетические показатели Фармакодинамические показатели

Доза

Температура

Объем

Размер остаточного опухолевого узла

Продолжительность

Плотность

Несущий раствор

Связывание

Давление

Давление в межклеточной жидкости

Сосудистые препараты

Заряд молекулы

Макромолекулярные носители

Васкуляризация

Фармакокинетика

Доза на основе расчета площади поверхности тела и на основе концентрации

Поскольку в мире есть множество центров периоперационной терапии рака, разработаны различные терапевтические режимы химиотерапевтических средств, концентраций и доз. Текущие режимы дозирования ВБХ можно разделить на режимы, основанные на площади поверхности тела (ППТ), и режимы на основе концентрации.

Большинство групп используют дозу препарата, основанную на расчетной ППТ (мг/м2 ) по аналогии с режимами системной химиотерапии. В этих режимах ППТ используют как меру эффективной площади перитонеального контакта. Однако Rubin и соавт. продемонстрировали, что корреляция между фактической площадью перитонеальной поверхности и расчетной ППТ является неточной [23]. Кроме того, у женщин поверхность брюшины на 10% больше по сравнению с размером их тела, что, вероятно, влияет на абсорбцию. ВБХ на основе ППТ даст в результате разбавление фиксированной дозы (на основе ППТ) в различных объемах перфузата, что включает разные концентрации. Из формулы Дедрика нам известно, что движущей силой диффузии является перитонеальная концентрация, а не перитонеальная доза. Важность этого открытия обсуждалась Elias и соавт. в клиническом исследовании, в котором вводили 2, 4 и 6 л химиотерапевтического раствора с постоянной дозой [24]. ВБХ с более разбавленной концентрацией замедляла клиренс химиотерапии и приводила к уменьшению системной токсичности [25]. Таким образом, благодаря диффузионной модели можно предположить, что менее концентрированная химиотерапия будет в меньшей степени проникать в раковые узлы и нормальные ткани. Для того чтобы повысить точность прогнозирования системной токсичности препарата, объем химиотерапевтического раствора также должен определяться на основе ППТ, что даст постоянство химиотерапевтической дозы и концентрации.

Некоторые группы используют дозиметрический режим, основанный на концентрации. Общий объем химиотерапевтических препаратов смешивается с большим объемом несущего раствора. Этот режим предлагает более предсказуемое воздействие на опухолевые узелки ВБХ за счет поддержания постоянной диффузионной силы и, следовательно, цитотоксичности. К сожалению, это также приводит к непредсказуемым химиотерапевтическим уровням в плазме крови и, следовательно, к непредсказуемой токсичности [11].

В настоящее время проводится рандомизированное исследование по оценке фармакологии и клинических осложнений в ходе обоих методов дозирования под названием «Периоперационная ВБХ на основе концентрации и ППТ после оптимального циторедуктивного хирургического вмешательства при лечении колоректального ПК: рандомизированное немаскированное клиническое исследование фазы II» (исследование COBOX, NCT03028155).

Объем

Таргетные поражения или остаточные микроскопические злокачественные клетки могут присутствовать на поверхности брюшины где угодно, и в идеале во время HIPEС химиотерапевтический раствор должен их достигать. Однако существуют сильные различия не только в составе тела пациентов, но и в методах введения HIPEC (открытый или закрытый методы), а также в определении объема перфузата (выбранный произвольно, на основе ППТ, стандартные 2, 4 или 6 л). Как описано в предыдущем абзаце, введение в целях увеличения площади контакта различных объемов вплоть до заполнения брюшной полости не рекомендуется из-за риска передозировки или недостаточной дозировки, что приводит к непредсказуемой системной токсичности.

Продолжительность

После ВБ-введения препарата гибель опухолевых клеток во время инстилляции будет увеличиваться до тех пор, пока в определенный момент не достигнет своего максимального эффекта, после чего продление экспозиции препарата не принесет дальнейшего цитотоксического преимущества. Gardner и соавт. создали математическую модель кривых «доза–реакция» и их зависимости от времени экспозиции препарата [26]. Поскольку при уничтожении опухолевых клеток плато достигается за определенное время, следует соблюдать осторожность при определении наиболее благоприятного времени экспозиции ВБХ с учетом сопутствующей системной токсичности. Исходя из вышесказанного, продолжительность HIPEC составляет от 30 до 120 мин в зависимости от применяемого препарата. Однако продолжительность ВБХ следует определять не произвольно, а на основе фармакологических данных.

Несущий раствор

Выбор несущего раствора для доставки ВБХ влияет на его эффективность и токсичность. Были исследованы гипотонические, изотонические и гипертонические растворы с использованием как низкомолекулярных, так и высокомолекулярных химиотерапевтических молекул. Идеальный несущий раствор должен обеспечивать следующее: усиленное воздействие на поверхность брюшины, длительный высокий ВБ-объем, медленный клиренс из брюшной полости и отсутствие неблагоприятных воздействий на перитонеальные мембраны [27]. Это особенно важно в условиях ранней послеоперационной ВБХ (EPIC), когда поддержание большого объема химиотерапевтического раствора в течение длительного периода времени улучшает распределение препарата и эффективность лечения [28]. Mohamed и соавт. показали, что изотонический раствор высокомолекулярной декстрозы продлевает поддержание внутри брюшины искусственного асцита [29]. Несколько исследований <em>in vitro</em> и на животных показали фармакокинетическое преимущество несущих растворов с гипотоническим действием в условиях HIPEC [30, 31]. Elias и соавт. изучали фармакокинетику нагретого оксалиплатина с несущими носителями с повышенной гипотоничностью у пациентов с КРР в стадии ПК [32]. Их данные показали отсутствие существенных различий в абсорбции и внутриопухолевом оксалиплатине, но очень высокую частоту необъяснимых послеоперационных кровотечений (50%) и необычайно тяжелую тромбоцитопению у пациентов, получавших растворы гипотонических носителей. Кроме того, оксалиплатин первоначально считался нестабильным в хлоридсодержащих средах, что привело к использованию в качестве несущего раствора 5% декстрозы. Это было основано на экстраполяции данных системной химиотерапии. Однако экспозиция брюшины в 5% декстрозе во время перфузии продолжительностью 30–90 мин связана с тяжелой гипергликемией и нарушением электролитного баланса, что ведет к значительной добавленной постоперационной заболеваемости и смертности. Последующие данные, относящиеся к HIPEC, не демонстрируют такой нестабильности [33]. Кроме того, такой распад оксалиплатина в изотоническом растворе натрия хлорида составляет <10% от общего количества за 30 мин, как при применении во время HIPEC. Помимо того, разложение оксалиплатина было связано с образованием его активной лекарственной формы [33, 34].

Давление

Повышение ВБ-давления вызывает увеличение внеклеточного пространства в интерстициальной ткани брюшины, что приводит к увеличению эффективной диффузии тканей [1, 8]. Это можно вывести из формулы Dedrick и соавт., в которой постулируется, что глубина проникновения лекарственного средства равна квадратному корню из отношения коэффициента диффузии ткани к константе скорости удаления лекарственного средства из ткани, а также из данных Flessner и соавт., которые описывают увеличение внеклеточного пространства при повышении ВБ-давления. Несколько животных моделей подтвердили эти данные об увеличении накопления внутри опухоли и цитотоксичности таких препаратов, как цисплатин, оксалиплатин и доксорубицин [8, 35–37]. Однако польза применения повышенного внутрибрюшного давления ограничена респираторной и гемодинамической непереносимостью. Сторонники метода закрытой доставки HIPEC используют повышенное давление при введении как одно из преимуществ перед открытым методом (не считая меньшей теплопотери и меньшей вероятности возникновения проблем с безопасностью). В настоящее время существует два клинических применения введения ВБ-химиопрепаратов при повышенном ВБ-давлении: лапароскопическая HIPEC (при 12–15 мм рт.ст.) и химиотерапия ВБ-аэрозолем под давлением (PIPAC).

Сосудистые препараты

Значительный интерес вызывает использование для регуляции перитонеального и опухолевого кровотока сосудистых препаратов [8, 38–43]. Сосудосуживающие средства могут способствовать замедлению клиренса ВБХ, поскольку известно, что кровоток через (суб)перитонеальную сеть играет важную роль в движении жидкостей и растворенных веществ сквозь перитонеальный барьер. Duvillard и соавт. наблюдали лучшую выживаемость на крысиной модели у животных, получавших (ВБ) эпинефрин (Адреналин ) и цисплатин, по сравнению с животными, получавшими только цисплатин [44]. Loucon-Chabrot и соавт. продемонстрировали безопасность ВБ-комбинации эпинефрина (Адреналина ) у 18 пациентов [43]. Кроме того, Facy и соавт. показали на крысиной модели, что эпинефрин (Адреналин ) более эффективен, чем гипертермия, в отношении повышения внутриопухолевой концентрации цисплатина [40]. Lidner и соавт. наблюдали фармакокинетическое преимущество добавления внутривенного введения вазопрессина к ВБ карбоплатину и этопозиду, но не к фторурацилу (5-Фторурацилу-Эбеве ) [42]. Принимая во внимание очень ограниченный клинический опыт, перед началом применения в стандартной терапии необходимы дальнейшие исследования стандартного использования этих средств вместе с ВБХ в качестве попытки повышения эффективности.

Сроки проведения внутрибрюшинной химиотерапии в связи с хирургическим вмешательством

Наиболее часто используемым методом периоперационной интраперитонеальной химиотерапии является HIPEC. Однако в клинической практике ВБХ может применяться на четырех разных временных точках, что может оказывать на ее эффект некоторое влияние.

Индукционная или неоадъювантная внутрибрюшинная химиотерапия

Для того чтобы попробовать снизить бремя ВБ-заболевания и проверить потенциальную реакцию на химиотерапевтическое средство, можно перед проведением радикальной хирургической циторедукции вводить ВБ-химиопрепарат. Теоретически это может облегчить операцию или увеличить вероятность полной циторедукции. Есть данные о радиологических и клинических ответах на неоадъювантную ВБХ и системную химиотерапию (NIPS) при раке желудка (РЖ) [45–47]. Возможные недостатки такого метода могут включать спайки, обширный фиброзный ответ на ВБХ и повышенную заболеваемость в ходе циторедукции и HIPEC из-за предыдущего прямого химиотерапевтического воздействия. Необходимы дальнейшие исследования эффективности NIPS при раке толстой кишки.

Интраоперационный метод

HIPEC — это наиболее распространенный адаптированный метод, при котором ВБ-химиопрепарат вводится в горячем виде сразу после хирургической циторедукции. Преимущество этого метода заключается в том, что опухолевая нагрузка и спайки сводятся к минимуму, что увеличивает вероятность равномерного распределения и воздействия ВБХ.

Один из подтипов HIPEC — проведение двунаправленной ВБХ. Впервые добавление внутривенной химиотерапии к ВБХ в целях повышения цитотоксической эффективности описали Elias и соавт. [33]. Внутривенную химиотерапию [фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве )] проводят одновременно с HIPEC или непосредственно перед ней (за 15, 30 или 60 мин). Перитонеальная жидкость насыщается фторурацилом (5-Фторурацилом-Эбеве ) в течение приблизительно 20 мин, что известно как феномен фармакологического поглощения. Впоследствии этот препарат может покинуть перитонеальное пространство только путем обратной диффузии. Вследствие быстрого метаболизма, который идет только в печени и слизистой оболочке желудочно-кишечного тракта, концентрации в брюшной полости и в плазме становятся различными, что делает фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве ) идеальным препаратом для ВБ-введения с ограниченным системным действием [48, 49].

Ранняя послеоперационная внутрибрюшинная химиотерапия

После ЦРХ с HIPEC или без нее в брюшной полости остаются четыре дренажа и один катетер Тенкхоффа. В течение первых 3–5 дней после операции брюшная полость остается свободной от спаек, поэтому нормотермическую химиотерапевтическую инфузию можно производить непосредственно в брюшную полость в течение 23 ч. При лечении колоректального рака (CRC) и муцинозных новообразований аппендикса наиболее часто для этой цели используют фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве ) из-за его фармакокинетических преимуществ. С учетом того что его активность зависит от клеточного цикла, этот препарат идеален для многократного воздействия. Кроме того, это молекула с небольшой молекулярной массой, которая быстро перемещается из брюшной полости в плазму, где она еще быстрее метаболизируется ферментом, который присутствует только в печени и слизистой оболочке желудочно-кишечного тракта, что снижает системную токсичность. Фармакологический профиль и механизм действия паклитаксела благоприятны для EPIC, и этот препарат используют при раке яичников и мезотелиоме [50].

Фармакодинамика

До недавнего времени фармакологическую эффективность ВБХ оценивали по фармакокинетике ВБ и внутривенного введения [51, 52]. Однако Van der Speeten и соавт. в 2009 г. продемонстрировали повышенную внутриопухолевую концентрацию доксорубицина, которую можно было предсказать с помощью простой фармакокинетики ВБ/внутривенно [53]. Проникновение цитотоксических препаратов в целевые опухолевые узлы в брюшине — сложный, многоэтапный процесс, зависящий от множества факторов.

Плотность опухолевых узлов

В 2009 г. доктор Ван дер Спитен и соавт. отметили, что количество доксорубицина, измеренное при менее плотном диффузном перитонеальном аденомуцинозе (DPAM) подтипа муцинозных новообразований аппендикса, было статистически ниже, чем при более плотных узелках перитонеального муцинозного карциноматоза (PMCA), несмотря на одинаковое воздействие ВБ-препарата [53].

Размер опухолевых узлов

Результаты экспериментов с многоклеточными моделями показали, что прямое проникновение в ткань большинства цитотоксических средств очень ограничено в пространстве: от четырех до шести слоев клеток для доксорубицина, 0,5 мм для фторурацила (5-Фторурацила-Эбеве ) и максимально 2–5 мм для митомицина (Митомицина С ) [52]. Следовательно, эффективность ВБХ будет ограничена опухолевыми узлами очень небольшого размера. Поскольку известно, что человеческие раковые опухоли подчиняются так называемой кинетике роста Гомперца, наличие небольших опухолевых узлов дает дополнительное преимущество, связанное с популяционной кинетикой роста опухоли. Эта кинетика роста подразумевает, что вместо непрерывного экспоненциального роста достигается плато, когда питательные вещества и кислород перестают попадать в достаточном количестве, что приводит к замедлению роста при увеличении размера опухоли. Маленькие опухолевые узлы будут иметь самую большую фракцию роста, и, следовательно, фракционное уничтожение химиотерапией будет намного выше, чем на более поздних стадиях болезни [51].

Гипертермия

Было высказано предположение, что добавление гипертермии к ВБХ повышает ее эффективность за счет нескольких механизмов. Во-первых, есть данные о том, что тепло дает прямой противоопухолевый эффект из-за повышенной гибели клеток. Слабая гипертермия, по-видимому, избирательно цитотоксична для злокачественных клеток из-за нарушения репарации дезоксирибонуклеиновой кислоты (ДНК), денатурации белков и ингибирования окислительного метаболизма в микроокружении злокачественных клеток, что приводит к повышению кислотности, активации лизосом и усилению апоптоза [54, 55]. Во-вторых, тепло, по-видимому, действует синергетически с выбранными лекарственными средствами [доксорубицин, митомицин (Митомицин С ), мелфалан, производные платины, доцетаксел, гемцитабин, иринотекан], усиливая их цитотоксический эффект за счет ингибирования путей внутриклеточной детоксикации, нарушения механизмов репарации ДНК и повреждения транспортеров аденозинмонофосфата, что приводит к накоплению лекарственных средств. [56]. Наконец, гипертермия может увеличить проникновение химиотерапевтических средств как в нормальные, так и в злокачественные ткани [57].

Роль нагревания различных химиотерапевтических ВБ-средств изучалась в многочисленных экспериментальных исследованиях. Piché и соавт. изучили влияние тепла на введенный внутрибрюшинно оксалиплатин у крыс линии Спрег-Доули. Помимо того что концентрация препарата в плазме повышается пропорционально вводимой внутрибрюшинно дозе, они показали, что тепло не только увеличивает концентрацию в ткани брюшины, но также снижает ее системное всасывание [58]. Что касается влияния гипертермии на вводимые внутрибрюшинно таксаны (паклитаксел и доцетаксел), Muller и соавт. провели исследование in vitro на клеточных линиях карциномы яичников человека, но не обнаружили какого-либо положительного эффекта от нагревания этих средств. Поскольку другие публикации о горячих таксанах показали противоречивые результаты, по этому вопросу необходимы дополнительные исследования [59]. Данных недостаточно и в отношении горячего внутрибрюшинного митомицина (Митомицина С ). Klaver и соавт. произвольно выполняли ЦРХ, ЦРХ/HIPEC, ЦРХ с нормотермической химиотерапией и ЦРХ с горячим изотоническим раствором натрия хлорида на крысах линии WAG/Rij. Они продемонстрировали эффективность введения ВБ-химиопрепарата (нормальная или гипертермическая), но не показали какого-либо положительного эффекта гипертермии [60]. Однако было показано, что гипертермия, превышающая 42 °C, оказывает прямое цитотоксическое действие как на нормальные, так и на опухолевые клетки [61, 62]. Соренсен (Sorensen) пришел к такому же выводу после исследования разницы между нормотермическим и гипертермическим ВБ-введением митомицина (Митомицина С ) на крысиной модели [63]. Прежде чем исключить эту часть процедуры, необходимо провести дополнительные исследования в этой области. Однако, поскольку гипертермия может быть логистической причиной, затрудняющей широкое использование ВБХ во многих частях мира, предполагаемое повышение цитотоксичности за счет добавления гипертермии к ВБХ, наблюдаемое в фундаментальной науке, требует срочного подтверждения в клинических исследованиях.

Лекарственная устойчивость

Для того чтобы химиотерапевтические средства эффективно убивали злокачественные клетки, они должны сначала достичь своей мишени. Неспособность лекарственного средства достичь мишени является основным механизмом лекарственной устойчивости, что влияет как на средства, вводимые внутривенно, так и на средства, вводимые внутрибрюшинно. Для мишеней на поверхности брюшины ВБ-введение позволяет интенсифицировать дозу, обеспечивая высокие концентрации терапевтического средства прямо на уровне опухоли, что облегчает достижение мишени.

Однако, как обсуждалось ранее, высокая концентрация лекарственного средства на поверхности брюшины и само соотношение AUC не могут напрямую приводить к увеличению проникновения на клеточный уровень опухоли, и поэтому необходим анализ, специфичный для самой опухолевой ткани. Это подчеркивают результаты следующего эксперимента: при сравнении кривых AUC различных химиотерапевтических средств, используемых при лечении ПК, в плазме, брюшине и опухолевых узлах наблюдались различия в концентрации доксорубицина, цисплатина или мелфалана, хотя кривые перитонеальной AUC при этом были одинаковыми (рис. 1-1). Кроме того, Van der Speeten и соавт. наблюдали повышенную внутриопухолевую концентрацию доксорубицина, которую можно было предсказать с помощью простой фармакокинетики ВБ/внутривенно [53] (рис. 1-2).

image
Рис. 1-1. Сравнение площади под кривой (AUC) различных препаратов для внутрибрюшинной химиотерапии
image
Рис. 1-2. Концентрации доксорубицина в плазме, перитонеальной жидкости, опухолевых узлах и нормальной прилегающей ткани у одного пациента

Еще одна причина использовать опухолевый узел в качестве фармакологической конечной точки — то, что Van der Speeten и соавт. в ходе своего анализа HPLC плазмы, мочи и перитонеальной жидкости обнаружили 145 пациентов с ПК, которые получали митомицин (Митомицин С ) [5]. Митомицин (Митомицин С ) не является пролекарством, но модифицируется до активного состояния после попадания в опухолевую клетку. У шести из этих 145 пациентов (4%) на хроматограмме ВЭЖХ не было показано наличия метаболитов митомицина (Митомицина С ), что позволяет предположить, что митомицин (Митомицин С ) у этих пациентов не метаболизируется. Клинические и хирургические обстоятельства у этих пациентов были такими же, что и у других 139 пациентов, и генетическая или метаболическая причина этого явления до сих пор неизвестна. Это может быть примером абсолютной лекарственной устойчивости.

Как выбрать правильный внутрибрюшинный препарат

Традиционно выбор препаратов для ВБ-введения основывался на полезных фармакокинетических и фармакодинамических параметрах, хорошем профиле переносимости и доказанной эффективности при системном введении, что описано в предыдущих разделах. Однако, по всей видимости, эти параметры имеют ограниченное значение для прогнозирования того, какая концентрация лекарственного средства будет достигнута на уровне опухолевых клеток. Кроме того, в будущем потребуется более конкретный и персонализированный анализ потенциальной химиочувствительности, направленный на повышение эффективности и ограничение токсичности.

Индивидуализированная и таргетная терапия

In vitro : Тестирование химиочувствительности

Тестирование химиочувствительности — это способ определить ex vivo влияние противоопухолевых препаратов на выживаемость раковых клеток (конечной точкой может быть цитотоксическое действие, цитостатическое действие или индукция апоптоза) [64]. Клиническая применимость анализа химиочувствительности для выбора персонализированного режима HIPEC в значительной степени неизвестна. В 2013 г. в Уппсальском университете продемонстрировали, что вариабельность чувствительности к лекарственным средствам ex vivo в подгруппе метастатического колоректального рака (мКРР) была большой — от практически полного отсутствия чувствительности до полной гибели клеток [65]. В 2014 г. исследователи из этого университета показали, что тесты на лекарственную чувствительность in vitro на образцах, полученных до операции, имеют клиническое значение при эпителиальном раке яичников. Кроме того, они изучали лекарственную чувствительность ex vivo на образцах, полученных во время ЦРХ и HIPEC у пациентов с псевдомиксомой брюшины (ПМБ), и показали, что ВБХ может оказывать влияние на выживаемость без прогрессирования (ВБП), но не на общую выживаемость (ОВ) [66].

Трехмерная культура

Ответ на лечение in vivo связан не только со свойствами, присущими отдельным злокачественным клеткам-мишеням, но также и с межклеточными взаимодействиями и внеклеточными компонентами. По этой причине сохраненные трехмерные структуры «опухоль–строма» из фрагментов биопсии могут стать более точной моделью для прогнозирования лечебного эффекта [67]. Тем не менее у этого подхода также существуют многочисленные ограничения: резекция опухоли, транспортировка и обработка клеток для последующего культивирования (путем либо механического, либо ферментативного разделения) нарушают ткань, экстрацеллюлярное микроокружение (ECM) опухолевых клеток, а также может начаться избирательный рост клеточных субпопуляций. Скорость роста in vitro обычно намного выше, чем in vivo , что приводит к потенциальной переоценке химиочувствительности.

In vivo : модели на животных с опухолями

Стандартно в качестве модели с опухолью используют мышей (бестимусных, с тяжелым комбинированным иммунодефицитом или с тройным дефицитом) [64]. Человеческие опухоли можно выращивать подкожно в виде ксенотрансплантатов, и их рост можно изучать путем измерения размеров в целях построения кривых роста и оценки изменений, вызванных терапией различными химиотерапевтическими средствами. К сожалению, наблюдаемая у пациентов корреляция с терапевтическими эффектами сильно варьировала, что ограничивало применимость этого подхода в клинической практике.

Молекулярные основы химиочувствительности и устойчивости

Текущий подход «одно лечение для всех» к схемам химиотерапии, системным или местно-регионарным, не принимает во внимание вариабельность, связанную с опухолью или пациентом, что, вероятно, оказывает большое влияние на экономическую целесообразность. Исследования, направленные на понимание молекулярных основ лекарственной эффективности/устойчивости на уровне генов, а также на уровне белков, сыграли решающую роль в разработке таргетных методов лечения. Важно отметить, что лекарственная устойчивость, имеющая молекулярную основу, может существовать в самом начале заболевания или приобретаться после воздействия химиотерапии путем развития соответствующих механизмов избегания. Кроме того, известно, что опухоли являются генетически динамичными, и по мере развития в них появляется все больше генетических изменений, что приводит к потенциальным различиям в химиочувствительности между первичной опухолью и метастазами, что, по крайней мере частично, объясняет феномен гетерогенного ответа на лечение [68]. В настоящее время при изучении прогнозирования терапевтического эффекта используются два молекулярных подхода [69].

Геномный подход

В ходе изучения экспрессии генов было выявлено, что клетки, внешне похожие по своим гистологическим характеристикам, обладают большой гетерогенностью [70, 71]. Целью фармакогеномики является точное прогнозирование реакции пациента на лекарственное средство, что позволяет сделать лечение индивидуальным и сосредоточить внимание на генах, влияющих на метаболизм лекарственного средства [72].

Геномика рака относится к анализу генома опухоли в целях выявления определенных генетических локусов, которые при определенных типах рака рекуррентно изменяются. Хотя показано, что многие мутации коррелируют с клиническим прогнозом, существует несколько примеров характерных признаков, которые также являются прогностическими факторами, предсказывающими исход лечения существующими методами терапии [73].

В случае некоторых лекарственных средств химиочувствительность может регулироваться механизмами, которые нелегко выявить на уровне транскрипции, такими как посттранскрипционная регуляция, посттрансляционная модификация, функция протеасом или взаимодействия между белками. В таких случаях точность прогноза может повысить протеомный метод [72].

Протеомный метод

В этом анализе для прогнозирования ответа на противораковые препараты используются белковые маркеры, которые с большей вероятностью отражают эпигенетические влияния, а также полиморфизм генов. Добавление этих исследований (к геномным) еще больше упростит задачу априорной дифференцировки чувствительных опухолей от устойчивых. Можно использовать простой ИГХ-анализ залитой парафином ткани, такой как определение статуса MSI при КРР, и его связи с ответом на иммунотерапию.

Литература

  1. Flessner M., Henegar J., Bigler S., Genous L. Is the peritoneum a significant transport barrier in peritoneal dialysis? // Perit Dial Int. 2003. Vol. 23, No 6. P. 542–9.

  2. de Lima Vazquez V., Stuart O.A., Mohamed F., Sugarbaker P.H. Extent of parietal peritonectomy does not change intraperitoneal chemotherapy pharmacokinetics // Cancer Chemother Pharmacol. 2003. Vol. 52, No 2. P. 108–12.

  3. Jacquet P., Averbach A., Stephens A.D., Stuart O.A., Chang D., Sugarbaker P.H. Heated intraoperative intraperitoneal mitomycin C and early postoperative intraperitoneal 5-fluorouracil: pharmacokinetic studies // Oncology. 1998. Vol. 55, No 2. P. 130–8.

  4. Sugarbaker P.H., Van der Speeten K., Anthony Stuart O., Chang D. Impact of surgical and clinical factors on the pharmacology of intraperitoneal doxorubicin in 145 patients with peritoneal carcinomatosis // Eur J Surg Oncol. 2011. Vol. 37, No 8. P. 719–26.

  5. Van der Speeten K., Stuart O.A., Chang D., Mahteme H., Sugarbaker P.H. Changes induced by surgical and clinical factors in the pharmacology of intraperitoneal mitomycin C in 145 patients with peritoneal carcinomatosis // Cancer Chemother Pharmacol. 2011. Vol. 68, No 1. P. 147–56.

  6. Allen L. On the penetrability of the lymphatics of the diaphragm // Anat Rec. 1956. Vol. 124, No 4. P. 639–57.

  7. Allen L., Weatherford T. Role of fenestrated basement membrane in lymphatic absorption from peritoneal cavity // Am J Phys. 1959. Vol. 197. P. 551–4.

  8. Dedrick R.L., Flessner M.F. Pharmacokinetic problems in peritoneal drug administration: tissue penetration and surface exposure // J Natl Cancer Inst. 1997. Vol. 89, No 7. P. 480–7.

  9. Ceelen W.P., Flessner M.F. Intraperitoneal therapy for peritoneal tumors: biophysics and clinical evidence // Nat Rev Clin Oncol. 2010. Vol. 7, No 2. P. 108–15.

  10. Dedrick R.L., Myers C.E., Bungay P.M., VT D.V. Jr. Pharmacokinetic rationale for peritoneal drug administration in the treatment of ovarian cancer // Cancer Treat Rep. 1978. Vol. 62, No 1. P. 1–11.

  11. Mas-Fuster M.I., Ramon-Lopez A., Nalda-Molina R. Importance of standardizing the dose in hyperthermic intraperitoneal chemotherapy (HIPEC): a pharmacodynamic point of view // Cancer Chemother Pharmacol. 2013. Vol. 72, No 1. P. 273–4.

  12. Mujoo K., Maneval D.C., Anderson S.C., Gutterman J.U. Adenoviral-mediated p53 tumor suppressor gene therapy of human ovarian carcinoma // Oncogene. 1996. Vol. 12, No 8. P. 1617–23.

  13. Cavazzoni E., Bugiantella W., Graziosi L., Franceschini M.S., Donini A. Malignant ascites: pathophysiology and treatment // Int J Clin Oncol. 2013. Vol. 18, No 1. P. 1–9.

  14. Dykes P.W., Jones J.H. Albumin exchange between plasma and ascitic fluid // Clin Sci. 1968. Vol. 34, No 1. P. 185–97.

  15. Flessner M.F. The transport barrier in intraperitoneal therapy // Am J Physiol Renal Physiol. 2005. Vol. 288, No 3. P. F433–42.

  16. Leunig M., Yuan F., Menger M.D., Boucher Y., Goetz Н.E., Messmer K. et al. Angiogenesis, microvascular architecture, microhemodynamics, and interstitial fluid pressure during early growth of human adenocarcinoma LS174T in SCID mice // Cancer Res. 1992. Vol. 52, No 23. P. 6553–60.

  17. Flessner M.F., Choi J., He Z., Credit K. Physiological characterization of human ovarian cancer cells in a rat model of intraperitoneal antineoplastic therapy // J Appl Physiol (1985). 2004. Vol. 97, No 4. P. 1518–26.

  18. Wiig H., Reed R.K. Interstitial compliance and transcapillary Starling pressures in cat skin and skeletal muscle // Am J Phys. 1985. Vol. 248, No 5, Pt 2. P. H666–73.

  19. Gullino P.M., Grantham F.H., Smith S.H. The interstitial water space of tumors // Cancer Res. 1965. Vol. 25. P. 727–31.

  20. Flessner M.F., Choi J., Credit K., Deverkadra R., Henderson K. Resistance of tumor interstitial pressure to the penetration of intraperitoneally delivered antibodies into metastatic ovarian tumors // Clin Cancer Res. 2005. Vol. 11, No 8. P. 3117–25.

  21. Jain R.K. Transport of molecules in the tumor interstitium: a review // Cancer Res. 1987. Vol. 47, No 12. P. 3039–51.

  22. Netti P.A., Berk D.A., Swartz M.A., Grodzinsky A.J., Jain R.K. Role of extracellular matrix assembly in interstitial transport in solid tumors // Cancer Res. 2000. Vol. 60, No 9. P. 2497–503.

  23. Rubin J., Clawson M., Planch A., Jones Q. Measurements of peritoneal surface area in man and rat // Am J Med Sci. 1988. Vol. 295, No 5. P. 453–8.

  24. Elias D.M., Sideris L. Pharmacokinetics of heated intraoperative intraperitoneal oxaliplatin after complete resection of peritoneal carcinomatosis // Surg Oncol Clin N Am. 2003. Vol. 12, No 3. P. 755–69. xiv

  25. Sugarbaker P.H., Stuart O.A., Carmignani C.P. Pharmacokinetic changes induced by the volume of chemotherapy solution in patients treated with hyperthermic intraperitoneal mitomycin C // Cancer Chemother Pharmacol. 2006. Vol. 57, No 5. P. 703–8.

  26. Gardner S.N. A mechanistic, predictive model of dose-response curves for cell cycle phase-specific and -nonspecific drugs // Cancer Res. 2000. Vol. 60, No 5. P. 1417–25.

  27. Mohamed F., Sugarbaker P.H. Carrier solutions for intraperitoneal chemotherapy // Surg Oncol Clin N Am. 2003. Vol. 12, No 3. P. 813–24.

  28. Pestieau S.R., Schnake K.J., Stuart O.A., Sugarbaker P.H. Impact of carrier solutions on pharmacokinetics of intraperitoneal chemotherapy // Cancer Chemother Pharmacol. 2001. Vol. 47, No 3. P. 269–76.

  29. Mohamed F., Marchettini P., Stuart O.A., Sugarbaker P.H. Pharmacokinetics and tissue distribution of intraperitoneal paclitaxel with different carrier solutions // Cancer Chemother Pharmacol. 2003. Vol. 52, No 5. P. 405–10.

  30. Kondo A., Maeta M., Oka A., Tsujitani S., Ikeguchi M., Kaibara N. Hypotonic intraperitoneal cisplatin chemotherapy for peritoneal carcinomatosis in mice // Br J Cancer. 1996. Vol. 73, No 10. P. 1166–70.

  31. Tsujitani S., Oka A., Kondo A., Katano K., Oka S., Saito H. et al. Administration in a hypotonic solution is preferable to dose escalation in intraperitoneal cisplatin chemotherapy for peritoneal carcinomatosis in rats // Oncology. 1999. Vol. 57, No 1. P. 77–82.

  32. Elias D., Bonnay M., Puizillou J.M., Antoun S., Demirdjian S., El O.A. et al. Heated intra-operative intraperitoneal oxaliplatin after complete resection of peritoneal carcinomatosis: pharmacokinetics and tissue distribution // Ann Oncol. 2002. Vol. 13, No 2. P. 267–72.

  33. Mehta A.M., Van den Hoven J.M., Rosing H., Hillebrand M.J., Nuijen B., Huitema A.D. et al. Stability of oxaliplatin in chloride-containing carrier solutions used in hyperthermic intraperitoneal chemotherapy // Int J Pharm. 2015. Vol. 479, No 1. P. 23–7.

  34. Jerremalm E., Hedeland M., Wallin I., Bondesson U., Ehrsson H. Oxaliplatin degradation in the presence of chloride: identification and cytotoxicity of the monochloro monooxalato complex // Pharm Res. 2004. Vol. 21, No 5. P. 891–4.

  35. Esquis P., Consolo D., Magnin G., Pointaire P., Moretto P., Ynsa M.D. et al. High intra-abdominal pressure enhances the penetration and antitumor effect of intraperitoneal cisplatin on experimental peritoneal carcinomatosis // Ann Surg. 2006. Vol. 244, No 1. P. 106–12.

  36. Gesson-Paute A., Ferron G., Thomas F., de Lara E.C., Chatelut E., Querleu D. Pharmacokinetics of oxaliplatin during open versus laparoscopically assisted heated intraoperative intraperitoneal chemotherapy (HIPEC): an experimental study // Ann Surg Oncol. 2008. Vol. 15, No 1. P. 339–44.

  37. Jacquet P., Stuart O.A., Chang D., Sugarbaker P.H. Effects of intra-abdominal pressure on pharmacokinetics and tissue distribution of doxorubicin after intraperitoneal administration // Anti-Cancer Drugs. 1996. Vol. 7, No 5. P. 596–603.

  38. Chauffert B., Favoulet P., Polycarpe E., Duvillard C., Beltramo J.L., Bichat F. et al. Rationale supporting the use of vasoconstrictors for intraperitoneal chemotherapy with platinum derivatives // Surg Oncol Clin N Am. 2003. Vol. 12, No 3. P. 835–48.

  39. Ensminger W.D., Gyves J.W. Regional chemotherapy of neoplastic diseases // Pharmacol Ther. 1983. Vol. 21, No 2. P. 277–93.

  40. Facy O., Radais F., Ladoire S., Delroeux D., Tixier H., Ghiringhelli F. et al. Comparison of hyperthermia and adrenaline to enhance the intratumoral accumulation of cisplatin in a murine model of peritoneal carcinomatosis // J Exp Clin Cancer Res. 2011. Vol. 30. P. 4.

  41. Favoulet P., Magnin G., Guilland J.C., Beltramo J.L., Osmak L., Benoit L. et al. Pre-clinical study of the epinephrine-cisplatin association for the treatment of intraperitoneal carcinomatosis // Eur J Surg Oncol. 2001. Vol. 27, No 1. P. 59–64.

  42. Lindner P., Heath D., Howell S., Naredi P., Hafstrom L. Vasopressin modulation of peritoneal, lymphatic,and plasma drug exposure following intra peritoneal administration // Clin Cancer Res. 1996. Vol. 2, No 2. P. 311–7.

  43. Molucon-Chabrot C., Isambert N., Benoit L., Zanetta S., Fraisse J., Guilland J.C. et al. Feasibility of using intraperitoneal epinephrine and cisplatin in patients with advanced peritoneal carcinomatosis // Anti-Cancer Drugs. 2006. Vol. 17, No 10. P. 1211–7.

  44. Duvillard C., Benoit L., Moretto P., Beltramo J.L., Brunet-Lecomte P., Correia M. et al. Epinephrine enhances penetration and anti-cancer activity of local cisplatin on rat sub-cutaneous and peritoneal tumors // Int J Cancer. 1999. Vol. 81, No 5. P. 779–84.

  45. Yonemura Y., Elnemr A., Endou Y., Ishibashi H., Mizumoto A., Miura M. et al. Effects of neoadjuvant intraperitoneal/systemic chemotherapy (bidirectional chemotherapy) for the treatment of patients with peritoneal metastasis from gastric cancer // Int J Surg Oncol. 2012. Vol. 2012. P. 148420.

  46. Yonemura Y., Ishibashi H., Hirano M., Mizumoto A., Takeshita K., Noguchi K. et al. Effects of neoadjuvant laparoscopic hyperthermic intraperitoneal chemotherapy and neoadjuvant intraperitoneal/systemic chemotherapy on peritoneal metastases from gastric cancer // Ann Surg Oncol. 2017. Vol. 24, No 2. P. 478–85.

  47. Zylberberg B., Dormont D., Janklewicz S., Darai E., Bretel J.J., Poncelet C. et al. Response to neo-adjuvant intraperitoneal and intravenous immunochemotherapy followed by interval secondary cytoreduction in stage IIIc ovarian cancer // Eur J Gynaecol Oncol. 2001. Vol. 22, No 1. P. 40–5.

  48. Van der Speeten K., Stuart O.A., Mahteme H., Sugarbaker P.H. Pharmacology of perioperative 5-fluorouracil // J Surg Oncol. 2010. Vol. 102, No 7. P. 730–5.

  49. Fujiwara K., Armstrong D., Morgan M., Markman M. Principles and practice of intraperitoneal chemotherapy for ovarian cancer // Int J Gynecol Cancer. 2007. Vol. 17, No 1. P. 1–20.

  50. Lemoine L., Sugarbaker P., Van der Speeten K. Drugs, doses, and durations of intraperitoneal chemotherapy: standardising HIPEC and EPIC for colorectal, appendiceal, gastric, ovarian peritoneal surface malignancies and peritoneal mesothelioma // Int J Hyperth. 2017. Vol. 33, No 5. P. 582–92.

  51. Bijelic L., Yan T.D., Sugarbaker P.H. Failure analysis of recurrent disease following complete cytoreduction and perioperative intraperitoneal chemotherapy in patients with peritoneal carcinomatosis from colorectal cancer // Ann Surg Oncol. 2007. Vol. 14, No 8. P. 2281–8.

  52. Alberts D.S., Liu P.Y., Hannigan E.V., O’Toole R., Williams S.D., Young J.A. et al. Intraperitoneal cisplatin plus intravenous cyclophosphamide versus intravenous cisplatin plus intravenous cyclophosphamide for stage III ovarian cancer // N Engl J Med. 1996. Vol. 335, No 26. P. 1950–5.

  53. Van der Speeten K., Stuart O.A., Mahteme H., Sugarbaker P.H. A pharmacologic analysis of intraoperative intracavitary cancer chemotherapy with doxorubicin // Cancer Chemother Pharmacol. 2009. Vol. 63, No 5. P. 799–805.

  54. Ceelen W.P., Påhlman L., Mahteme H. Pharmacodynamic aspects of intraperitoneal cytotoxic therapy // Cancer Treat Res. 2007. Vol. 134. P. 195–214.

  55. De Bree E., Michelakis D., Stamatiou D. Pharmacological principles of intraperitoneal and bidirectional chemotherapy // Pleura Peritoneum. 2017. Vol. 2, No 2. P. 47–62.

  56. Sticca R.P., Dach B.W. Rationale for hyperthermia with intraoperative intraperitoneal chemotherapy agents // Surg Oncol Clin N Am. 2003. Vol. 12, No 3. P. 689–701.

  57. Sugarbaker P.H. Laboratory and clinical basis for hyperthermia as a component of intracavitary chemotherapy // Int J Hyperth. 2007. Vol. 23, No 5. P. 431–42.

  58. Piche N., Leblond F.A, Sideris L., Pichette V., Drolet P., Fortier L.P. et al. Rationale for heating oxaliplatin for the intraperitoneal treatment of peritoneal carcinomatosis: a study of the effect of heat on intraperitoneal oxaliplatin using a murine model // Ann Surg. 2011. Vol. 254, No 1. P. 138–44.

  59. Muller M., Cherel M., Dupre P.F., Gouard S., Collet M., Classe J.M. The cytotoxic effect of combined hyperthermia and taxane chemotherapy on ovarian cancer cells: results of an in vitro study // Eur Surg Res. 2012. Vol. 48, No 2. P. 55–63.

  60. Klaver Y.L., Hendriks T., Lomme R.M., Rutten H.J., Bleichrodt R.P., de Hingh I.H. Hyperthermia and intraperitoneal chemotherapy for the treatment of peritoneal carcinomatosis: an experimental study // Ann Surg. 2011. Vol. 254, No 1. P. 125–30.

  61. Hildebrandt B., Wust P. The biologic rationale of hyperthermia // Cancer Treat Res. 2007. Vol. 134. P. 171–84.

  62. Song C.W., Park H.J., Lee C.K., Griffin R. Implications of increased tumor blood flow and oxygenation caused by mild temperature hyperthermia in tumor treatment // Int J Hyperth. 2005. Vol. 21, No 8. P. 761–7.

  63. Sorensen O., Andersen A.M., Kristian A., Giercksky K.E., Flatmark K. Impact of hyperthermia on pharmacokinetics of intraperitoneal mitomycin C in rats investigated by microdialysis // J Surg Oncol. 2014. Vol. 109, No 6. P. 521–6.

  64. Blumenthal R.D., Goldenberg D.M. Methods and goals for the use of in vitro and in vivo chemosensitivity testing // Mol Biotechnol. 2007. Vol. 35, No 2. P. 185–97.

  65. Cashin P.H., Mahteme H., Graf W., Karlsson H., Larsson R., Nygren P. Activity ex vivo of cytotoxic drugs in patient samples of peritoneal carcinomatosis with special focus on colorectal cancer // BMC Cancer. 2013. Vol. 13. P. 435.

  66. Bjersand K., Mahteme H., Sundstrom Poromaa I., Andreasson H., Graf W., Larsson R. et al. Drug sensitivity testing in cytoreductive surgery and intraperitoneal chemotherapy of pseudomyxoma peritonei // Ann Surg Oncol. 2015. Vol. 22, Suppl 3. P. S810–6.

  67. Hoffman R.M. Three-dimensional histoculture: origins and applications in cancer research // Cancer Cells. 1991. Vol. 3, No 3. P. 86–92.

  68. Vermaat J.S., Nijman I.J., Koudijs M.J., Gerritse F.L., Scherer S.J., Mokry M. et al. Primary colorectal cancers and their subsequent hepatic metastases are genetically different: implications for selection of patients for targeted treatment // Clin Cancer Res. 2012. Vol. 18, No 3. P. 688–99.

  69. Ma Y., Ding Z., Qian Y., Wan Y.W., Tosun K., Shi X. et al. An integrative genomic and proteomic approach to chemosensitivity prediction // Int J Oncol. 2009. Vol. 34, No 1. P. 107–15.

  70. Alizadeh A.A., Eisen M.B., Davis R.E., Ma C., Lossos I.S., Rosenwald A. et al. Distinct types of diffuse large B-cell lymphoma identified by gene expression profiling // Nature. 2000. Vol. 403, No 6769. P. 503–11.

  71. Golub T.R., Slonim D.K., Tamayo P., Huard C., Gaasenbeek M., Mesirov J.P. et al. Molecular classification of cancer: class discovery and class prediction by gene expression monitoring // Science. 1999. Vol. 286, No 5439. P. 531–7.

  72. Staunton J.E., Slonim D.K., Coller H.A., Tamayo P., Angelo M.J., Park J. et al. Chemosensitivity prediction by transcriptional profiling // Proc Natl Acad Sci USA. 2001. Vol. 98, No 19. P. 10787–92.

  73. Hsu Y.C., Chen H.Y., Yuan S., Yu S.L., Lin C.H., Wu G. et al. Genome-wide analysis of three-way interplay among gene expression, cancer cell invasion and anti-cancer compound sensitivity // BMC Med. 2013. Vol. 11. P. 106.

2. Новые биологические методы лечения с непосредственным воздействием на брюшную полость

Ульрих М. Лауэр, Джулия БейлУ.М. Лауэр , Дж. Бейл Университетская клиника Тюбингена, отделение онкологии и пульмонологии, Тюбинген, Германия. Университетская клиника Тюбингена, партнерская площадка DKFZ, Немецкий онкологический консорциум (DKTK), Тюбинген, Германия. E-mail: ulrich.lauer@uni-tuebingen.de. и Кан ЮрттасК. Юрттас Университетская клиника Тюбингена, отделение общей, висцеральной и трансплантологической хирургии, Тюбинген, Германия.

Карциноматоз брюшины: история вопроса и существующие на данный момент варианты лечения

Карциноматоз брюшины (или ПК) — это редкий тип рака, который возникает в брюшине, тонком слое ткани, покрывающем органы брюшной полости и окружающем брюшную полость. Некоторые желудочно-кишечные и гинекологические злокачественные новообразования, а также первичные злокачественные новообразования брюшины могут распространяться и разрастаться в брюшной полости. Такое состояние часто связано с прогрессированием заболевания (ПЗ), тяжелыми абдоминальными симптомами и плохим прогнозом.

Несмотря на то что в целом терапия метастатического рака становится более совершенной, лечение пациентов с ПК остается серьезной проблемой [1]. В течение многих лет пациенты с ПК получали внутривенную химиотерапию и/или ЦРХ, потенциально лечебную процедуру, выполняемую для удаления всех видимых опухолей в брюшной полости. Напротив, системная химиотерапия показала лишь ограниченную эффективность и традиционно считалась паллиативной терапией [2].

За последние два десятилетия онкологические хирурги совершили прорыв в лечении ПК благодаря комбинации ЦРХ и HIPEC, которая теперь стала «золотым стандартом» для многих случаев ПК [3–6]. Было признано, что эта комбинация хирургической резекции метастазов в брюшине и последующей ВБХ значительно увеличивает продолжительность жизни пациентов и улучшает качество их жизни [7–9]. Помимо этого, ВБХ была недавно модифицирована благодаря разработке новой процедуры PIPAC, которая представляет собой многообещающее движение в сторону минимально инвазивной, безопасной и оптимизированной регионарной доставке лекарственных средств [10–13]. Эти методы были усовершенствованы благодаря многоцентровым и клиническим исследованиям, в результате которых пришли к важным выводам и решениям.

Что касается контроля симптомов, катумаксомаб, представляющий собой трифункциональное антитело, был одобрен для лечения злокачественного асцита у пациентов с ПК, вызванным карциномой желудочно-кишечного тракта [14–16]. Однако из-за высокого содержания мышиного компонента катумаксомаб является высокоиммуногенным, и поэтому его можно использовать только в одном цикле лечения, что сильно ограничивает его клиническое применение [14]. Как бы то ни было, катумаксомаб по коммерческим причинам был добровольно снят с рынка США в 2013 г. и с рынка ЕС в 2017 г.

В связи с этим существует острая потребность в новых вариантах лечения ПК, которые помогли бы повысить ранее ограниченный успех в паллиативном лечении этих проявлений ракового заболевания и, кроме того, открыть новые потенциальные перспективы лечения.

Альтернативное лечение перитонеального карциноматоза

Регионарная доставка лекарственных средств

За последние десятилетия были изучены различные терапевтические подходы, повышающие эффективность лечения карциноматоза брюшины. В частности, для достижения повышенных локальных концентраций и увеличения периода полувыведения лекарственных средств в брюшной полости в целях повышения их противораковой эффективности можно использовать ВБ-путь введения. Однако химиотерапевтические препараты, вводимые внутрибрюшинно, находятся в перитонеальном пространстве лишь короткое время и обычно не действуют на опухоль избирательно. Идеальный препарат для ВБ-введения должен оставаться активным в брюшной полости в течение длительного периода времени, чтобы избежать системной абсорбции и, следовательно, системной токсичности. Кроме того, такие препараты должны избирательно действовать на опухолевые клетки, растущие на слизистой оболочке брюшины, глубоко проникая в опухолевые узлы [17]. До сих пор в большинстве процедур HIPEC и PIPAC использовались внутривенные лекарственные формы, содержащие стандартные химиотерапевтические средства. Однако большинство методов, разработанных за последнее время, было основано на наномедицине, в частности на наночастицах.

Недавний прогресс в области нанотехнологий показал, что наночастицы (структуры размером <100 нм по меньшей мере в одном измерении) имеют большой потенциал в качестве носителей лекарственных средств. Вследствие своих малых размеров наноструктуры проявляют уникальные физико-химические и биологические свойства (например, увеличенную реактивную площадь, а также способность преодолевать клеточные и тканевые барьеры), что делает их подходящими средствами доставки для доступных в настоящее время биоактивных соединений [18]. Если углубляться в детали, наноструктуры, включая липосомы, полимеры, дендримеры, кремний или углеродные материалы и магнитные наночастицы, уже были протестированы в качестве носителей в системах доставки лекарственных средств [19]. Клеточно-специфичного таргетирования можно достигнуть путем создания носителей с различными формами прикрепления лекарственных средств.

Что касается лечения ПК, в настоящее время как в доклинических, так и в клинических исследованиях изучают множество конъюгатов наноносителей, например, с химиотерапевтическими, иммунотерапевтическими средствами, адресно взаимодействующими с опухолью пептидами и антителами.

Один из важных примеров — Abraxane® , связанный с альбумином паклитаксел в виде наночастиц (наб-паклитаксел ), который уже получил одобрение для внутривенного лечения метастатического рака молочной железы и местно-распространенного или метастатического немелкоклеточного рака легкого и показан для первой линии терапии пациентов с метастатической аденокарциномой поджелудочной железы [20–22]. Было продемонстрировано, что Abraxane® вызывает токсичность значительно реже, чем стандартный паклитаксел в эквитоксической дозе, поэтому также проводят исследование этой лекарственной формы с наночастицами, стабилизированной альбумином, при лечении других типов рака, например ПК.

В настоящее время в клинических исследованиях оценивается применение ВБ-введения конъюгатов наноносителей без индукции гипертермических состояний. Например, в исследовании фазы I изучают побочные эффекты и оптимальную дозировку ВБ лекарственной формы с наночастицами паклитаксела, стабилизированными альбумином (Abraxane® ), при лечении пациентов с распространенным раком брюшной полости (NCT00825201). Кроме того, в дальнейшем исследовании фазы I оценивали безопасность, переносимость, фармакокинетику и предварительную реакцию опухоли на препарат паклитаксела в виде наночастиц под названием Nanotax® , который готовится с помощью особого непрерывного процесса в сверхкритической жидкости и который вводится внутрибрюшинно в течение нескольких циклов лечения пациентам с солидными опухолями, преимущественно ограниченными перитонеальной полостью (NCT00666991). Данные этого исследования подтверждают предположение, что по сравнению с внутривенным введением паклитаксела ВБ-введение Nanotax® обеспечивает более высокие и пролонгированные уровни паклитаксела в перитонеальной области с минимальным системным воздействием и сниженной токсичностью [23].

Если смотреть в будущее, то можно сказать, что комбинация нанотерапии с гипертермической внутрибрюшинной (HIPEC) и/или химиотерапией внутрибрюшинным аэрозолем под давлением (PIPAC) потенциально еще больше улучшает лечение рака и представляет собой важный шаг в эволюции лечения ПК [24]. С этой точки зрения исследование PIPAC с наб-паклитакселом, в котором в настоящее время набирают пациентов (NCT03304210), предназначено для изучения максимально переносимой дозы наночастиц паклитаксела, связанных с альбумином (наб-паклитаксел, Abraxane® ), вводимых с повторной PIPAC пациентам с ПК в рамках многоцентрового международного исследования фазы I.

Биологические методы лечения рака: иммунотерапия

В целом биологические методы лечения включают использование живых организмов, веществ, полученных из живых организмов, или лабораторных версий таких веществ для лечения всех видов заболеваний. Говоря более конкретно, биологические методы лечения рака используются при лечении многих типов опухолей для предотвращения или замедления роста опухоли, а также для предотвращения распространения злокачественных клеток. Следует отметить, что биологические методы лечения рака часто вызывают меньше токсических побочных эффектов, чем другие, например химиотерапевтические, режимы, потому что они часто по своей природе негенотоксичны и направлены лишь на стимуляцию иммунной системы организма, действуя таким образом против раковых клеток. В большинстве случаев такой метод переносится достаточно хорошо даже на поздних стадиях злокачественного процесса. Однако эти виды биологической терапии не нацелены напрямую на раковые клетки. Другие же биологические методы лечения, такие как антитела, напрямую нацелены на раковые клетки, и иммунная система активируется лишь вследствие их работы. Все эти биологические методы лечения рака с участием иммунной системы в совокупности называются иммунотерапией.

ВБ-иммунотерапия представляет собой новую стратегию лечения ПК. В настоящее время внимание привлекает широкий спектр противоопухолевых иммунотерапевтических стратегий, от токсинов Коули до ингибиторов иммунных контрольных точек (иИКТ), целью которых является борьба с регионарными заболеваниями брюшной полости. Сейчас проводят множество предварительных клинических исследований с иммуномодулирующими средствами, моноклональными антителами (мАт) и иИКТ, в которых получены многообещающие данные о возможности контроля перитонеального распространения и индукции длительного противоракового иммунитета (табл. 2-1).

Таблица 2-1. Испытания внутрибрюшинной иммунотерапииЭто неполный список исследований
Иммунотерапия Клиническое исследование Условия Терапевтическое исследование Количество NCT

Иммуномодулирующее средство

Фаза I

Солидные опухоли с вовлечением брюшины

Иммунотерапия IMP321 — тестирование различных путей введения (включая ВБ)

NCT03252938

Иммуномодулирующее средство + неоадъювантная химиотерапия

Фаза II

Метастатический рак желудка

Иммунотерапия интерлейкином-2 (ВБ) + химиотерапия цисплатином + фторурацилом (5-Фторурацилом-Эбеве )

NCT02976142

Иммуномодулирующее средство + неоадъювантная химиотерапия

Фаза I/II

Рецидивирующий рак яичников

Иммунотерапия цисплатином и ринтатолимодом (в/в) + иммунотерапия пембролизумабом

NCT03734692

Иммуномодулирующее средство

Фаза I/II

Колоректальные новообразования

Иммунотерапия иммунотоксином MOC31PE (ВБ)

NCT02219893

Иммуномодулирующее средство + опухолеспецифичная DC-вакцина + неоадъювантная химиотерапия

Фаза I/II

Рецидивирующий рак

Иммунотерапия цисплатином и опухолеспецифичные DC-вакцины ± комбинация препаратов: ринтатолимод (ВБ), интерферон-α-2b (ВБ), целекоксиб (per os )

NCT02432378

Радиоактивно меченное моноклональное антитело + химиотерапия

Фаза I

Первичный перитонеальный рак, рак яичников

Радиоиммунотерапия лютецием LU 177 мАт CC-49177 (LU-CC49) или иттрием-90 mab CC49 (90 Y-CC49) (ВБ) + интерферон-α-2b + химиотерапия паклитакселом или топотеканом

NCT00002734

Активированные моноциты

Фаза I

Рецидивирующий или устойчивый рак яичников, рак фаллопиевых труб, первичный перитонеальный рак

Иммунотерапия аутологичными моноцитами (ВБ) + пегилированный интерферон-α-2b (ВБ) + интерферон гамма человеческий рекомбинантный-1b (ВБ)

NCT02948426

Т-клетки с химерным антигенным рецептором CAR

Фаза I

Аденокарцинома с перитонеальными метастазами или злокачественным асцитом, экспрессирующая РЭА

Иммунотерапия антиРЭА CAR-T-клетки (ВБ)

NCT03682744

CAR-T-клетки

Фаза I

Распространенный рак желудка с перитонеальными метастазами

Иммунотерапия антимолекулы клеточной адгезии эпителия CAR-T-клетки (ВБ)

NCT03563326

иИКТ

Фаза I

Перитонеальный карциноматоз, гинекологические онкологические заболевания

Иммунотерапия ниволумабом +/− ипилимумаб (ВБ)

NCT03508570

В качестве примера иммуномодулирующих средств следует упомянуть IMP321. IMP321 — растворимая версия молекулы иммунной контрольной точки LAG3, которая является очень мощным активатором антигенпрезентирующих клеток [25]. До сих пор IMP321 вводился исключительно подкожно, и основным показанием к применению этого препарата был метастатический рак молочной железы. В фазе I исследования изучается возможное усиление иммуноактивирующего воздействия IMP321 за счет новых способов введения. Среди других способов применения исследователи изучают, представляет ли ВБ-терапия реальную альтернативу благодаря возможности доставки высокой концентрации лекарственного средства непосредственно к опухолям, расположенным в брюшной полости (NCT03252938).

Применение мАт в терапии рака основано на идее избирательного воздействия на опухолевые клетки, которые экспрессируют ассоциированные с опухолью антигены. Первым страдающим раком пациентом, который получал терапию мАт, стал пациент с неходжкинской лимфомой [26].

С тех пор был достигнут значительный прогресс. Различные мАт к раково-ассоциированным антигенам были исследованы в доклинических и клинических исследованиях, и мАт стали одним из самых больших классов новых лекарственных средств, одобренных для лечения рака. Кроме того, в настоящее время в нескольких клинических исследованиях интенсивно изучаются уже одобренные мАт бевацизумаб (Авастин ) и цетуксимаб (Эрбитукс ) с акцентом на лечение ПК в виде монотерапии или в сочетании с химиотерапией. Например, в исследовании фазы I изучается лекарственная комбинация оксалиплатина и паклитаксела, вводимая внутрибрюшинно, плюс паклитаксел и бевацизумаб внутривенно у пациентов с распространенным ПК (NCT00491855). В этом исследовании токсичности были определены максимально переносимые дозы оксалиплатина и паклитаксела, вводимых внутрибрюшинно, и стабилизацию заболевания (СЗ) через 2 мес можно было наблюдать у семи (58%) из 12 пациентов [27].

Терапия с использованием иИКТ в настоящее время представляет собой наиболее многообещающий метод лечения рака. На его разработку направлено множество доклинических и клинических исследований. Для того чтобы понять, за счет чего иИКТ работают эффективно, нужно сначала более внимательно изучить сложные онкоиммунологические механизмы. Опухолевые клетки в солидной опухоли встроены в строму опухоли вместе с микрососудами и иммунными клетками. Иммуноклеточный компонент частично состоит из смеси типов клеток, которые подавляют иммунную активность по отношению к опухоли, а частично — из цитотоксических Т-лимфоцитов, которые могут атаковать опухолевые клетки. Белки иммунных контрольных точек, такие как цитотоксический белок 4, связанный с Т-лимфоцитами (CTLA-4), и белок 1 запрограммированной гибели клеток (PD-1), составляют рецепторы, которые экспрессируются на поверхности цитотоксических Т-лимфоцитов и взаимодействуют со своими лигандами, например, с лигандом белка 1 запрограммированной гибели клеток PDL-1 на антигенпрезентирующей клетке, что помогает раковой клетке избежать клеточной гибели, опосредованной Т-клетками. Ингибиторы иммунных контрольных точек предотвращают связывание рецепторов и лигандов друг с другом, тем самым нарушая иммунную передачу сигналов; таким образом, иИКТ отпускают «тормоза» иммунной системы, и Т-лимфоциты теперь могут убивать раковые клетки [28–30]. Ипилимумаб (анти-CTLA-4), ниволумаб (анти-PD-1) и пембролизумаб (анти-PD-1) — модулирующие иИКТ, которые уже одобрены для внутривенной инъекции в качестве монотерапии или в сочетании с другими терапевтическими вмешательствами при многих различных иммуногенных опухолевых образованиях, таких как злокачественная меланома, метастатический немелкоклеточный рак легкого, почечноклеточная карцинома и многие другие опухолевые образования [31]. Для того чтобы изучить безопасность и эффективность этих иИКТ для ВБ-применения, в настоящее время начата фаза I исследования, в котором комбинация ипилимумаба и ниволумаба вводится внутрибрюшинно пациентам с рецидивирующим или высокой степени злокачественности гинекологическим раком с метастатическим ПК (NCT03508570).

Сфера иммунотерапии рака чрезвычайно разнообразна, и новые терапевтические методы шаг за шагом разрабатываются и проверяются в большом количестве клинических исследований. Тем не менее каждая тактика лечения имеет свои препятствия и ограничения, которые необходимо преодолеть. С одной стороны, с этим можно справиться с помощью стратегии продуманного комбинирования с уже одобренными методами лечения рака, но, с другой стороны, по-прежнему остается необходимость в разработке новых лекарственных средств, которые преодолевают либо обходят эти ограничения, возможно, благодаря неоднородному механизму действия.

Новые биологические методы лечения рака: онколитическая виротерапия

Перспективными кандидатами на роль новых биологических терапевтических средств являются онколитические вирусы. Идея использовать вирусы для лечения рака основана на наблюдениях, сделанных в начале XIX в., которые в отдельных случаях документально подтвердили регрессию опухолей одновременно со случайным возникновением у онкологических больных естественной вирусной инфекции [32]. Однако из-за зачастую тяжелой патогенности природных вирусов и связанной с ними токсичности первые терапевтические испытания у онкологических больных таких естественных вирусов, кроме которых в то время никаких подходящих вариантов у исследователей не было, пришлось быстро остановить. Недавние открытия в области генной инженерии и молекулярной вирусологии, благодаря которым теперь возможна целенаправленная модификация вирусов, позволяющая ослабить их вирулентность и обеспечить тем самым безопасность, а также повысить их противоопухолевую эффективность, сделали виротерапию возможной [32].

В ходе продолжающегося процесса трансформации опухолевые клетки неизбежно должны накапливать мутации, которые препятствуют их обнаружению и контролю со стороны иммунной системы и делают их «невидимыми» для иммунных клеток. Такое свойство опухолевых клеток отличает их от здоровых, немутировавших клеток организма, а также «непреднамеренно» создает наилучшие условия для неограниченной репликации онколитических вирусов, что приводит к истощению вирусных опухолевых клеток и, следовательно, к последующему массовому онколизу [33]. Например, мутации в сигнальном пути интерферона опухолевых клеток приводят к значительному ослаблению противоопухолевого иммунного ответа. Однако из-за этого недостатка интерферона в опухолевых клетках также исчезают механизмы противовирусной защиты [34]. Кроме того, сверхэкспрессия вирусных рецепторов на раковых клетках (например, рецептора CD46 к вирусам, находящимся в вакцине против кори) также может играть важную роль в природной избирательности действия онколитических вирусов на опухоль [33]. В настоящее время существует множество методов генетической модификации онколитических вирусов, которые дополнительно повышают их избирательность в отношении опухолевых клеток, а также их онколитическую эффективность [35]. Ярким примером этого является генетически модифицированный вирус простого герпеса (T-VEC), который кодирует и экспрессирует колониестимулирующий фактор гранулоцитарных макрофагов человека.

В 2015 г. T-VEC на основании успешного исследования фазы III получил одобрение в США и Европе как первый в мире вирусный препарат (Imlygic® ) для вирусной иммунотерапии пациентов с неоперабельной, местной или распространенной метастатической меланомой [36].

Противоопухолевый эффект онколитических вирусов опосредуется как прямым, так и косвенным механизмом действия. После того как онколитический вирус заражает опухолевую клетку, он обычно полностью захватывает управление аппаратом транскрипции и трансляции опухолевой клетки с единственной целью — произвести как можно большее количество вирусных частиц, являющихся его потомками. Если вирусная нагрузка в клетке слишком велика, это вызывает нарушение метаболизма и последующий онколиз, что приводит к массовому высвобождению свежеобразованных инфекционных вирусных частиц. В то же время в результате разрушения опухолевых клеток также высвобождаются антигены, ассоциированные с опухолевыми клетками, вирусные антигены и различные воспалительные факторы. Этот процесс называют иммуногенной клеточной гибелью [37]. Пока высвободившиеся вирусные частицы в свою очередь инфицируют новые, до тех пор неинфицированные соседние опухолевые клетки, в воспалительной микросреде опухоли запускается опухолевый антиген-специфичный иммунный ответ, который затем опосредует таргетное разрушение оставшихся неинфицированных опухолевых клеток по всему организму [38]. Таким образом виротерапевтические лекарственные средства можно рассматривать как биологические адъюванты, которые могут усиливать до сих пор недостаточный противоопухолевый иммунный ответ (так называемое превращение холодных опухолей в горячие), что приводит к устойчивой системной терапии опухолей, опосредованной Т-клетками.

В настоящее время ведутся разработки клинически полезных вирусных терапевтических препаратов на основе более 10 различных типов онколитических вирусов. Среди наиболее изученных вирусов — аденовирусы, реовирусы, вирусы болезни Ньюкасла, вирусы простого герпеса (ВПГ), вирусы осповакцины и вакцины от кори (MV) [35, 39, 40].

Онколитическая виротерапия при карциноматозе брюшины

Онколитическая виротерапия — весьма многообещающая концепция лечения ПК. Вследствие своей изначально высокой избирательности по отношению к опухоли, прямой цитолитической активности и сильных иммуностимулирующих эффектов онколитические вирусы представляют собой оптимальную систему для атаки опухолевых узлов в брюшной полости, особенно после прямого ВБ-применения. В настоящее время несколько онколитических вирусов проходят клинические испытания на предмет их активности в отношении ПК (табл. 2-2).

Например, в фазе I исследований с участием пациенток с рецидивирующим раком яичников были протестированы два различных вакцинных штамма MV Эдмонстон. MV-РЭА [41] [MV, сконструированный для экспрессии ракового эмбрионального антигена (РЭА)] и MV-NIS [42] [MV, сконструированный для экспрессии гена натрий-йодидного симпортера (NIS)] вводили внутрибрюшинно каждые 4 нед, сделав до шести циклов. В обоих исследованиях терапия с помощью MV переносилась хорошо и была связана с хорошими показателями медианы ОВ у пациенток с тяжелым раком яичников, ранее подвергавшимся лечению. Кроме того, не наблюдалось дозолимитирующей токсичности. Помимо всего прочего, иммунный мониторинг после лечения MV-NIS показал повышение числа эффекторных Т-клеток, распознающих опухолевые антигены. Это дает возможность предположить, что за наблюдаемые противоопухолевые эффекты может отвечать иммунный механизм [42].

В другом комбинированном клиническом исследовании фазы I/II определяли безопасность и переносимость внутривенного и ВБ-введения реовируса дикого типа (РЕОЛИЗИН® ) у пациентов с метастатическим эпителиальным раком яичников, первичным раком брюшины или раком маточной трубы (NCT00602277). В этом исследовании пациенты получают реовирус внутривенно в течение 60 мин в 1–5-й дни первого курса, после чего следует введение с помощью ВБ-доступа. Начиная со второго курса пациенты получают реовирус внутривенно в течение 60 мин в 1–5-й дни и реовирус внутрибрюшинно в течение 10 мин в 1-й и 2-й дни. Терапия по обоим путям введения повторяется каждые 28 дней при отсутствии ПЗ или неприемлемой токсичности. На данный момент исследователи пришли к выводу, что есть доказательства избирательного проникновения реовируса в опухоли брюшины и что до сих пор не наблюдалось дозолимитирующей токсичности (дистанционная лучевая терапия) [43].

Таблица 2-2. Исследования внутрибрюшинной вирусной терапииЭто неполный список исследований
Онколитическая виротерапия Клиническое исследование Условия Терапевтическое исследование Номер исследования NCT

GL-ONC1 (вирус коровьей оспы)

Фаза I/II

Рецидивирующий или устойчивый рак яичников, перитонеальный карциноматоз ВБ-виротерапия

GL-ONC отдельно или в комбинации с химиотерапией +/− бевацизумаб

NCT02759588

GL-ONC1 (вирус коровьей оспы)

Фаза I

Перитонеальный карциноматоз ВБ виротерапия

GL-ONC1

NCT01443260

Талимоген лагерпарепвек (вирус простого герпеса)

Фаза I

Диссеминация по брюшине, происходящая от рака желудочно-кишечного тракта или рецидивирующего, устойчивого к платине рака яичников ВБ виротерапия

Талимоген лагерпарепвек после превакцинации

NCT03663712

MV-РЭА, MV-NIS (противокоревая вакцина)

Фаза I

Прогрессирующий, рецидивирующий или рефрактерный эпителиальный рак яичников, первичный перитонеальный рак

ВБ виротерапия MV-РЭА или MV-NIS

NCT00408590

MV-NIS (противокоревая вакцина)

Фаза II

Рак яичников, рак фаллопиевых труб или первичный рак брюшины

ВБ виротерапия MV-NIS либо химиотерапия по выбору исследователя

NCT02364713

MV-NIS-инфицированные мезенхимальные стволовые клетки (противокоревая вакцина)

Фаза I/II

Рецидивирующий рак яичников, первичный рак брюшины ВБ виротерапия

MV-NIS + MV-NIS-инфицированными мезенхимальными стволовыми клетками

NCT02068794

REOLYSIN® (реовирус дикого типа)

Фаза I

Рецидивирующий рак яичников, рак фаллопиевых труб, первичный рак брюшины

Виротерапия: в/в REOLYSIN® + ВБ REOLYSIN®

NCT00602277

Ad5-Delta 24RGD (аденовирус)

Фаза I

Рецидивирующий рак яичников, первичный рак брюшины

ВБ виротерапия Ad5-Delta 24RGD

NCT00562003

Онколитический вирус осповакцины представляет собой еще один многообещающий штамм вируса для лечения ПК. В недавнем клиническом исследовании фазы I GL-ONC1 препарат онколитического вируса осповакцины GLV-1 h68 [44] класса GMP впервые протестировали у девяти пациентов с ПК в поздней стадии или с распространенной мезотелиомой брюшины. Виротерапию проводили путем прямой ВБ-инфузии GL-ONC1 через постоянный катетер каждые 4 нед в течение четырех циклов и менее с тремя различными дозами (107 , 108 и 109 инфекционных вирусных частиц). Постоянный катетер использовали также для повторных анализов «жидких биопсий» путем получения перитонеальных жидкостей в установленном порядке. Результаты этого исследования были недавно опубликованы [45]. Вкратце: ВБ-введение виротерапевтического GL-ONC1 хорошо переносилось всеми пациентами, и нежелательные явления были ограничены степенями I–III, включая преходящие гриппоподобные симптомы и усиление боли в животе в результате вызванного лечением вирусного перитонита. Дистанционная лучевая терапия не была зарегистрирована, и максимальная переносимая доза достигнута не была. Кроме того, не наблюдалось никаких признаков выделения вируса. Важно отметить, что у восьми из девяти исследованных пациентов в первом терапевтическом цикле были продемонстрированы эффективное развитие ВБ-инфекции, репликация GL-ONC1, а также последующий онколиз. У всех пациентов была отмечена нейтрализующая противовирусная активность в отношении GL-ONC1 [45]. На основании этих результатов в госпитале Института рака во Флориде и в Ассоциации гинекологических онкологов (Ньюпорт-Бич, Калифорния) начали исследование фазы Ib/II, в котором GL-ONC1 теперь вводят внутрибрюшинно в нескольких дозах, особенно пациенткам с ПК, берущим начало из рака яичников (NCT02759588).

Дальнейшие перспективы онколитических вирусов: комбинированная терапия

Как и в случае с другими видами лечения рака, в клинических исследованиях онколитических вирусов также были выявлены различные препятствия и ограничения, которые необходимо преодолеть, чтобы добиться успешной и устойчивой иммуновиротерапии и, следовательно, в будущем получить клинически одобренные разнообразные вирусные терапевтические средства для широкого спектра показаний при опухолях. Примером одного такого препятствия является преждевременная элиминация вирусных терапевтических средств уже существующими антителами (например, после вакцинации в раннем детстве) или вирусоспецифичными антителами (образовавшимися сразу после первого виротерапевтического применения) и направленными против вирусов Т-клетками [46]. Кроме того, появляется все больше доказательств, что онколитические вирусы также могут быть в значительной степени инактивированы компонентами системы комплемента или в ходе неспецифической гемагглютинации [47].

На сегодняшний день предпринимается множество попыток найти или создать «идеальный» онколитический вирус, который преодолеет все эти известные на данный момент препятствия. Однако следует предположить, что монотерапия онколитическими вирусами, скорее всего, недостаточна для адекватного преодоления сложных стратегий защиты различных типов опухолей, а также иммуносупрессивных компонентов иммунных систем соответствующих пациентов с опухолями.

Таким образом, более современный подход состоит в том, чтобы комбинировать виротерапию с хорошо зарекомендовавшими себя стандартными способами лечения, такими как химиотерапия, лучевая терапия и недавно появившиеся иммунотерапевтические методы на основе антител. Очевидные преимущества таких комбинаций — это хорошо задокументированная к настоящему времени переносимость и стандартные пути введения таких партнерских комбинаций. Кроме того, можно в значительной степени исключить перекрестную резистентность с совершенно разными биологическими принципами виротерапии [48]. В настоящее время наиболее перспективной комбинированной терапией при лечении рака является комбинированное использование виротерапии с иИКТ. Первые клинические данные демонстрируют, что онколитические вирусы могут нарушать первичную резистентность опухолевых клеток к терапии антителами иИКТ, тем самым способствуя значительному повышению их противоопухолевой эффективности даже при неэффективности первичной терапии иИКТ. Это можно предположить по сдвигу количественного и качественного профиля инфильтрирующих опухоль лимфоцитов, а также по индукции устойчивого противоопухолевого Т-клеточного ответа [49]. В качестве весьма многообещающего примера можно привести недавно опубликованное исследование фазы Ib, в котором вирусный препарат T-VEC (Imlygic® ) вводили внутрь опухоли в сочетании с внутривенным введением анти-PD-1 иИКТ-антитела пембролизумаба пациентам с метастатической меланомой. Частота общего ответа (ЧОО) на комбинацию «терапия Viro–иИКТ» составила 62%, и полный ответ (ПО) наблюдался у одной трети пациентов, получавших в качестве лечения рака такую комбинацию. Эта частота ответа значительно выше, чем можно было бы ожидать от любой монотерапии с иИКТ при лечении по данному показанию (~35–40%) [50].

Что касается лечения ПК, срочно необходимо провести дальнейшие клинические исследования, посвященные изучению стратегии комбинированной терапии «Viro–иИКТ». Кроме того, необходимо исследовать, окажет ли сочетание комбинированной терапии «Viro–иИКТ» с предшествующей циторедуктивной операцией дополнительное положительное влияние на терапевтическую эффективность у пациентов, страдающих ПК.

Подведение итогов и выводы

Карциноматоз брюшины часто встречается на поздних стадиях или при рецидивах при многих типах опухолей. Поскольку существующие методы лечения в большинстве своем не эффективны, необходимы новые терапевтические подходы. Один из основных уроков, извлеченных из текущих исследований с использованием новых биологических подходов, таких как онколитическая виротерапия, применяемая непосредственно в брюшной полости, заключается в том, что вмешательство следует проводить достаточно рано, предпочтительно уже в условиях терапии первой или второй линии и при довольно низком уровне опухолевой нагрузки, чтобы оставалось достаточное количество времени для того, чтобы эти средства смогли в полной мере раскрыть свой противоопухолевый потенциал. Кроме того, для пациентов с ПК адъювантные виротерапевтические вмешательства представляются также возможными после агрессивного уменьшения опухолевой массы, достигаемого ЦРХ в сочетании с химиотерапией HIPEC, благодаря чему будет соблюдено требование низкой либо очень низкой массы опухоли во время виротерапевтического вмешательства.

Литература

  1. Ceelen P.W., Levine E. Intraperitoneal cancer therapy. Principles and practice. Florida: CRC Press, 2015.

  2. Lambert L.A. Looking up: recent advances in understanding and treating peritoneal carcinomatosis // CA Cancer J Clin. 2015. Vol. 65, No 4. P. 284–98. https://doi.org/10.3322/caac.21277.

  3. Sugarbaker P.H., Jablonski K.A. Prognostic features of 51 colorectal and 130 appendiceal cancer patients with peritoneal carcinomatosis treated by cytoreductive surgery and intraperitoneal chemotherapy // Ann Surg. 1995. Vol. 221, No 2. P. 124–32.

  4. Sugarbaker P.H., Yu W., Yonemura Y. Gastrectomy, peritonectomy, and perioperative intraperitoneal chemotherapy: the evolution of treatment strategies for advanced gastric cancer // Semin Surg Oncol. 2003. Vol. 21, No 4. P. 233–48. https://doi.org/10.1002/ssu.10042.

  5. Sugarbaker P.H. Cytoreductive surgery and perioperative intraperitoneal chemotherapy for the treatment of advanced primary and recurrent ovarian cancer // Curr Opin Obstet Gynecol. 2009. Vol. 21, No 1. P. 15–24. https://doi.org/10.1097/GCO.0b013e32831f8f32.

  6. Verwaal V.J., van Ruth S., de Bree E., van Sloothen G.W., van Tinteren H., Boot H. et al. Randomized trial of cytoreduction and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy versus systemic chemotherapy and palliative surgery in patients with peritoneal carcinomatosis of colorectal cancer // J Clin Oncol. 2003. Vol. 21, No 20. P. 3737–43. https://doi.org/10.1200/JCO.2003.04.187.7.

  7. Glehen O., Mithieux F., Osinsky D., Beaujard A.C., Freyer G., Guertsch P. et al. Surgery combined with peritonectomy procedures and intraperitoneal chemohyperthermia in abdominal cancers with peritoneal carcinomatosis: a phase II study // J Clin Oncol. 2003. Vol. 21, No 5. P. 799–806. https://doi.org/10.1200/JCO.2003.06.139.

  8. Feldman A.L., Libutti S.K., Pingpank J.F., Bartlett D.L., Beresnev T.H., Mavroukakis S.M. et al. Analysis of factors associated with outcome in patients with malignant peritoneal mesothelioma undergoing surgical debulking and intraperitoneal chemotherapy // J Clin Oncol. 2003. Vol. 21, No 24. P. 4560–7. https://doi.org/10.1200/JCO.2003.04.150.

  9. Konigsrainer I., Aschoff P., Zieker D., Beckert S., Glatzle J., Pfannenberg C. et al. Selection criteria for peritonectomy with hyperthermic intraoperative chemotherapy (HIPEC) in peritoneal carcinomatosis // Zentralbl Chir. 2008. Vol. 133, No 5. P. 468–72. https://doi.org/10.1055/s-2008–1,076,973.

  10. Cazauran J.B., Alyami M., Lasseur A., Gybels I., Glehen O., Bakrin N. Pressurized Intraperitoneal Aerosol Chemotherapy (PIPAC) procedure for non-resectable peritoneal carcinomatosis (with video) // J Gastrointest Surg. 2018. Vol. 22, No 2. P. 374–5. https://doi.org/10.1007/s11605–017–3565–0.

  11. Nowacki M., Alyami M., Villeneuve L., Mercier F., Hubner M., Willaert W. et al. Multicenter comprehensive methodological and technical analysis of 832 pressurized intraperitoneal aerosol chemotherapy (PIPAC) interventions performed in 349 patients for peritoneal carcinomatosis treatment: an international survey study // Eur J Surg Oncol. 2018. Vol. 44, No 7. P. 991–6. https://doi.org/10.1016/j.ejso.2018.02.014.

  12. Tempfer C., Giger-Pabst U., Hilal Z., Dogan A., Rezniczek G.A. Pressurized intraperitoneal aerosol chemotherapy (PIPAC) for peritoneal carcinomatosis: systematic review of clinical and experimental evidence with special emphasis on ovarian cancer // Arch Gynecol Obstet. 2018. https://doi.org/10.1007/ s00404–018–4784–7.

  13. Solass W., Kerb R., Murdter T., Giger-Pabst U., Strumberg D., Tempfer C. et al. Intraperitoneal chemotherapy of peritoneal carcinomatosis using pressurized aerosol as an alternative to liquid solution: first evidence for efficacy // Ann Surg Oncol. 2014. Vol. 21, No 2. P. 553–9. https://doi.org/10.1245/s10434–013–3213–1.

  14. Shen J., Zhu Z. Catumaxomab, a rat/murine hybrid trifunctional bispecific monoclonal antibody for the treatment of cancer // Curr Opin Mol Ther. 2008. Vol. 10, No 3. P. 273–84.

  15. Heiss M.M., Murawa P., Koralewski P., Kutarska E., Kolesnik O.O., Ivanchenko V.V. et al. The trifunctional antibody catumaxomab for the treatment of malignant ascites due to epithelial cancer: results of a prospective randomized phase II/III trial // Int J Cancer. 2010. Vol. 127, No 9. P. 2209–21. https://doi.org/10.1002/ijc.25423.

  16. Strohlein M.A., Lordick F., Ruttinger D., Grutzner K.U., Schemanski O.C., Jager M. et al. Immunotherapy of peritoneal carcinomatosis with the antibody catumaxomab in colon, gastric, or pancreatic cancer: an open-label, multicenter, phase I/ II trial // Onkologie. 2011. Vol. 34, No 3. P. 101–8. https://doi.org/10.1159/000324667.

  17. Dakwar G.R., Braeckmans K., Demeester J., Ceelen W., De Smedt S.C., Remaut K. Disregarded effect of biological fluids in siRNA delivery: human ascites fluid severely restricts cellular uptake of nanoparticles // ACS Appl Mater Interfaces. 2015. Vol. 7, No 43. P. 24322–9. https://doi.org/10.1021/acsami.5b08805.

  18. Suri S.S., Fenniri H., Singh B. Nanotechnology-based drug delivery systems. J Occup Med Toxicol. 2007. Vol. 2. P. 16. https://doi.org/10.1186/1745–6673–2-16.

  19. Wilczewska A.Z., Niemirowicz K., Markiewicz K.H., Car H. Nanoparticles as drug delivery systems // Pharmacol Rep. 2012. Vol. 64, No 5. P. 1020–37.

  20. Miele E., Spinelli G.P., Miele E., Tomao F., Tomao S. Albumin-bound formulation of paclitaxel (Abraxane ABI-007) in the treatment of breast cancer // Int J Nanomedicine. 2009. Vol. 4. P. 99–105.

  21. Giordano G., Pancione M., Olivieri N., Parcesepe P., Velocci M., Di Raimo T. et al. Nano albumin bound-paclitaxel in pancreatic cancer: current evidences and future directions // World J Gastroenterol. 2017. Vol. 23, No 32. P. 5875–86. https://doi.org/10.3748/wjg. v23.i32.5875.

  22. Wu D., Si M., Xue H.Y., Wong H.L. Nanomedicine applications in the treatment of breast cancer: current state of the art // Int J Nanomedicine. 2017. Vol. 12. P. 5879–92. https://doi.org/10.2147/IJN.S123437.

  23. Williamson S.K., Johnson G.A., Maulhardt H.A., Moore K.M., McMeekin D.S., Schulz T.K. et al. A phase I study of intraperitoneal nanoparticulate paclitaxel (Nanotax®) in patients with peritoneal malignancies // Cancer Chemother Pharmacol. 2015. Vol. 75, No 5. P. 1075–87. https://doi.org/10.1007/s00280–015–2737–4.

  24. Nowacki M., Peterson M., Kloskowski T., McCabe E., Guiral D.C., Polom K. et al. Nanoparticle as a novel tool in hyperthermic intraperitoneal and pressurized intraperitoneal aerosol chemotherapy to treat patients with peritoneal carcinomatosis // Oncotarget. 2017. Vol. 8, No 44. P. 78208–24. https://doi.org/10.18632/oncotarget.20596.

  25. Fougeray S., Brignone C., Triebel F. A soluble LAG-3 protein as an immunopotentiator for therapeutic vaccines: preclinical evaluation of IMP321 // Vaccine. 2006. Vol. 24, No 26. P. 5426–33. https://doi.org/10.1016/j.vaccine.2006.03.050.

  26. Nadler L.M., Stashenko P., Hardy R., Kaplan W.D., Button L.N., Kufe D.W. et al. Serotherapy of a patient with a monoclonal antibody directed against a human lymphoma-associated antigen // Cancer Res. 1980. Vol. 40, No 9. P. 3147–54.

  27. Tsimberidou A.M., Fu S., Subbiah I.M., Naing A., Hong D.S., Wen S. et al. Intraperitoneal and intravenous chemotherapy in peritoneal carcinomatosis // Hepatogastroenterology. 2012. Vol. 59, No 116. P. 960–4. https://doi.org/10.5754/hge12189.

  28. Mellman I., Coukos G., Dranoff G. Cancer immunotherapy comes of age // Nature. 2011. Vol. 480, No 7378. P. 480–9. https://doi.org/10.1038/nature10673.

  29. Shih K., Arkenau H.T., Infante J.R. Clinical impact of checkpoint inhibitors as novel cancer therapies // Drugs. 2014. Vol. 74, No 17. P. 1993–2013. https://doi.org/10.1007/s40265–014–0305–6.

  30. Pardoll D.M. The blockade of immune checkpoints in cancer immunotherapy // Nat Rev. Cancer. 2012. Vol. 12, No 4. P. 252–64. https://doi.org/10.1038/nrc3239.

  31. Buque A., Bloy N., Aranda F., Castoldi F., Eggermont A., Cremer I. et al. Trial Watch: Immunomodulatory monoclonal antibodies for oncological indications //Oncoimmunology. 2015. Vol. 4, No 4. P. e1008814. https://doi. org/10.1080/2162402X.2015.1008814.

  32. Kelly E., Russell S.J. History of oncolytic viruses: genesis to genetic engineering // Mol Ther. 2007. Vol. 15, No 4. P. 651–9. https://doi.org/10.1038/sj.mt.6300108.

  33. Choi A.H., O’Leary M.P., Fong Y., Chen N.G. From benchtop to bedside: a review of oncolytic virotherapy // Biomedicines. 2016. Vol. 4, No 3. https://doi.org/10.3390/biomedicines4030018.

  34. Nguyen T.L., Abdelbary H., Arguello M., Breitbach C., Leveille S., Diallo J.S. et al. Chemical targeting of the innate antiviral response by histone deacetylase inhibitors renders refractory cancers sensitive to viral oncolysis // Proc Natl Acad Sci USA. 2008. Vol. 105, No 39. P. 14981–6. https://doi.org/10.1073/pnas.0803988105.

  35. Liu T.C., Galanis E., Kirn D. Clinical trial results with oncolytic virotherapy: a century of promise, a decade of progress // Nat Clin Pract Oncol. 2007. Vol. 4, No 2. P. 101–17. https://doi.org/10.1038/ncponc0736.

  36. Bommareddy P.K., Silk A.W., Kaufman H.L. Intratumoral approaches for the treatment of melanoma // Cancer J. 2017. Vol. 23, No 1. P. 40–7. https://doi.org/10.1097/PPO.0000000000000234.

  37. Boozari B., Mundt B., Woller N., Struver N., Gurlevik E., Schache P. et al. Antitumoural immunity by virus-mediated immunogenic apoptosis inhibits metastatic growth of hepatocellular carcinoma // Gut. 2010. Vol. 59, No 10. P. 1416–26. https://doi.org/10.1136/gut.2009.196519.

  38. Prestwich R.J., Harrington K.J., Pandha H.S., Vile R.G., Melcher A.A., Errington F. Oncolytic viruses: a novel form of immunotherapy // Expert Rev Anticancer Ther. 2008. Vol. 8, No 10. P. 1581–8. https://doi.org/10.1586/14737140.8.10.1581.

  39. Jhawar S.R., Thandoni A., Bommareddy P.K., Hassan S., Kohlhapp F.J., Goyal S. et al. Oncolytic viruses-natural and genetically engineered cancer immunotherapies // Front Oncol. 2017. Vol. 7. P. 202. https://doi.org/10.3389/fonc.2017.00202.

  40. Lundstrom K. New frontiers in oncolytic viruses: optimizing and selecting for virus strains withimproved efficacy // Biologics. 2018. Vol. 12. P. 43–60. https:// doi.org/10.2147/BTT.S140114.

  41. Galanis E., Hartmann L.C., Cliby W.A., Long H.J., Peethambaram P.P., Barrette B.A. et al. Phase I trial of intraperitoneal administration of an oncolytic measles virus strain engineered to express carcinoembryonic antigen for recurrent ovarian cancer // Cancer Res. 2010. Vol. 70, No 3. P. 875–82. https://doi.org/10.1158/0008–5472.CAN-09–2762.

  42. Galanis E., Atherton P.J., Maurer M.J., Knutson K.L., Dowdy S.C., Cliby W.A. et al. Oncolytic measles virus expressing the sodium iodide symporter to treat drug-resistant ovarian cancer // Cancer Res. 2015. Vol. 75, No 1. P. 22–30. https://doi.org/10.1158/0008–5472.CAN-14–2533.

  43. Phelps M., Cohn D.E., O’Malley D. Reovirus replication in ovarian and peritoneal tumors after intravenous administration. 2010. https://oncolytics.s3.amazonaws.com/data/46/original.

  44. Zhang Q., Yu Y.A., Wang E., Chen N., Danner R.L., Munson P.J. et al. Eradication of solid human breast tumors in nude mice with an intravenously injected light-emitting oncolytic vaccinia virus // Cancer Res. 2007. Vol. 67, No 20. P. 10038–46. https://doi.org/10.1158/0008–5472.CAN-07–0146.

  45. Lauer U.M., Schell M., Beil J., Berchtold S., Koppenhofer U., Glatzle J. et al. Phase I study of oncolytic vaccinia virus GL-ONC1 in patients with peritoneal carcinomatosis // Clin Cancer Res. 2018. https://doi.org/10.1158/1078–0432.CCR-18–0244.

  46. Kaufman H.L., Kohlhapp F.J., Zloza A. Oncolytic viruses: a new class of immunotherapy drugs // Nat Rev Drug Discov. 2015. Vol. 14, No 9. P. 642–62. https://doi.org/10.1038/nrd4663.

  47. Magge D., Guo Z.S., O’Malley M.E., Francis L., Ravindranathan R., Bartlett D.L. Inhibitors of C5 complement enhance vaccinia virus oncolysis // Cancer Gene Ther. 2013. Vol. 20, No 6. P. 342–50. https://doi.org/10.1038/cgt.2013.26.

  48. Ottolino-Perry K., Diallo J.S., Lichty B.D., Bell J.C., McCart J.A. Intelligent design: combination therapy with oncolytic viruses // Mol Ther. 2010. Vol. 18, No 2. P. 251–63.https://doi.org/10.1038/mt.2009.283.

  49. Woller N., Gurlevik E., Fleischmann-Mundt B., Schumacher A., Knocke S., Kloos A.M. et al. Viral infection of tumors overcomes resistance to PD-1-immunotherapy by broadening neoantigenome-directed T-cell responses // Mol Ther. 2015. Vol. 23, No 10. P. 1630–40. https://doi.org/10.1038/mt.2015.115.

  50. Ribas A., Dummer R., Puzanov I., VanderWalde A., Andtbacka R.H.I., Michielin O. et al. Oncolytic virotherapy promotes intratumoral T cell infiltration and improves anti-PD-1 immunotherapy // Cell. 2017. Vol. 170, No 6. P. 1109–19 e10. https://doi.org/10.1016/j.cell.2017.08.027.

3. Радиотерапия микросферами с Y-90: принципы и клиническое применение при колоректальном раке с метастазами в печени

Сеза А. ГулецС.A. Гулец Флоридский международный университет им. Герберта Вертхайма. Медицинский колледж, больница Авентура и медицинский центр, отделение хирургии, Авентура, Флорида, США. Центр исследования рака в Майами, Майами, Флорида, США. E-mail: sgulec@fiu.edu.

Принципы радиотерапии микросферами иттрия-90

Y-90 RMT(радиотерапия микросферами иттрия-90) относится к внутрипеченочному артериальному введению радиомикросфер Y-90. Иттрий-90 представляет собой радиоизотоп, излучающий высокоэнергетические β-частицы. Он заключен в биосовместимые микросферы размером 30–40 микрон. С научной точки зрения радиотерапия микросферами Y-90 основана на том, что при артериальном введении в печень микросферы распределяются так, что их концентрация в опухолевом компартменте будет намного выше, чем в нормальной паренхиме печени. Эта избирательность обусловлена тем фактом, что кровоснабжение опухоли идет преимущественно из печеночной артерии, поскольку в ходе ангиогенеза новая сосудистая сеть образуется из ветвей печеночной артерии. Вводимые внутрь печени через артерию микросферы Y-90 захватываются микроциркуляторным руслом и испускают β-излучение (максимум энергии — 2,27 МэВ, среднее значение — 0,9367 МэВ) со средним диапазоном проникновения в ткани 2,5 мм и максимальным диапазоном проникновения 11 мм. Физический период полураспада Y-90 в организме составляет 64,2 ч (2,67 дня). При терапевтическом применении 94% излучения доставляется в течение 11 дней. Высокое соотношение концентраций радиомикросфер Y-90 в опухоли и печени приводит к получению эффективной противоопухолевой поглощенной дозы излучения при ограниченном лучевом поражении нормальной ткани печени. В неопухолевой паренхиме печени распределение микросфер ограничено зоной портального кровообращения. Вследствие этого уникального паттерна локализации микросфер значительная часть поглощенной дозы доставляется в зону портального кровообращения, даже с учетом того, что максимальный диапазон β-частиц в печени составляет примерно 11 мм (в 5–10 раз больше ширины доли печени). Такой паттерн поглощения дозы объясняет разницу между RILD, связанным с внешним лучом, и RMILD, связанным с RMT, в пользу последнего. Функциональный анализ радиационной дозы и сферическое моделирование методом Монте-Карло продемонстрировали в геометрической модели доли печени по методу Монте-Карло на решетке быстрое падение поглощенной дозы на небольшом расстоянии от микросферы (рис. 3-1) [1].

image
Рис. 3-1. Структурная дозиметрия печени при лечении микросферами иттрия-90: распределение дозы с использованием метода моделирования Монте-Карло на основе дольковой микроанатомии

Первый отчет о лечении микросферами Y-90 пациентов с метастазами КРР в печени (CRCLM) был опубликован в 1964 г. Ариэлем, хирургом из Нью-Йорка, который одним из первых применил радиоизотопные методы в клинической диагностике и терапии [1]. Керамические или полимерные микросферы Y-90 вводили в аорту на уровне чревного ствола с помощью трансфеморального доступа с использованием катетера или в печеночную артерию путем ретроградной катетеризации желудочно-сальниковой артерии с помощью прямого хирургического доступа. Селективная внутренняя лучевая терапия, проводимая с сопутствующей химиотерапией, привела к лучшим объективным и субъективным ответам, чем любая терапия по отдельности. Группа Ариэля позже опубликовала два последующих исследования, в которых сообщалось о комбинированном применении селективной внутренней лучевой терапии (SIRT) с фторурацилом (5-Фторурацилом-Эбеве ) у симптомных и бессимптомных пациентов с CRCLM. Средняя введенная активность в этих исследованиях составляла 3,7 ГБк, что хорошо переносилось печенью. SIRT c химиотерапией утроила продолжительность жизни пациентов с бессимптомными метастазами до 28 мес по сравнению с историческим контролем [2].

Второй этап развития технологии микросфер Y-90 включает систематические экспериментальные исследования с дизайном, разработанным Gray и соавт., изучение кинетики распределения внутри печени и внутри опухоли микросфер разных размеров и в разной концентрации. Исследования на животных показали, что в опухолевой ткани концентрация вводимых через артерии микросфер диаметром 15–35 мкм была в 3 раза выше, чем в нормальной ткани печени. Напротив, у микросфер диаметром 50 мкм или более концентрации в опухолевой ткани были ниже, чем в нормальной ткани печени. С другой стороны, распределение с увеличением диаметра становится более однородным. На основании этих наблюдений оптимальный размер терапевтических микросфер был определен как приблизительно 30–35 мкм. Микросферы такого размера распределяются в сосудистом русле более однородно, но обеспечивают более высокую концентрацию в опухолевой ткани. Дальнейшие эксперименты на животных показали, что для достижения максимальной однородности распределения требовалось 4000 микросфер на 1 г ткани печени. Gray и соавт. также изучали дозу облучения, направленную на опухоль и паренхиму печени пациентов, которые получали терапию микросферами Y-90, используя интраоперационный твердотельный датчик радиации. Радиобиологические последствия оценивали с помощью функциональных тестов печени и гистологических изменений в образцах биопсии печени [3–5].

В настоящее время на рынке США есть два продукта на основе радиомикросфер Y-90: стеклянные микросферы (Thera-Sphere; MDS Nordion, Оттава, Онтарио, Канада) и микросферы из смолы (SIR-Spheres; Sirtex Medical, Сидней, Австралия). И те и другие микросферы имеют относительно постоянный размер, находящийся в диапазоне от 20 до 40 мк, и ни одна из них не метаболизируется и не выводится — они остаются в печени навсегда. Основные их различия заключаются в плотности (г/см3 ) и удельной активности (активность/сфера). Стеклянные микросферы в 3 раза тяжелее на единицу объема и несут в 50 раз большую активность на единицу веса, чем микросферы из смолы. В США микросферы из смолы одобрены Управлением по контролю за пищевыми продуктами и лекарственными средствами (FDA) по показаниям CRCLM с 2002 г. Микросферы из стекла в настоящее время используются в соответствии с протоколом об исключении для медицинских изделий по гуманитарным соображениям.

Оценка перед терапией

Оценка функции/резерва печени

Резерв печени может быть (и часто так и происходит) затронут из-за замены опухолевой ткани на неопластическую и из-за предшествующего гепатотоксичного лечения. Аланинаминотрансфераза/аспартатаминотрансфераза и щелочная фосфатаза/гамма-глутаминтрансфераза(GGT) являются маркерами острого и подострого повреждения клеток печени и желчных каналов соответственно. Оценить реальный функциональный объем в анатомически неповрежденной(-ых) области (-ях) печени сложнее. Билирубин — составной маркер резерва печени. Его широко используют во многих классификационных системах как прогностический показатель. При отсутствии корректируемой обструктивной этиологии уровень билирубина >2 мг/дл исключает RMT [6].

Многофазное сканирование печени: компьютерная ангиография и позитронно-эмиссионная томография с фтордезоксиглюкозой (FDG)/компьютерная томография

В настоящее время оптимальным протоколом визуализации при работе с радиомикросферами Y-90 являются комбинированная компьютерная томография (КТ) и КТ с контрастированием. Полный протокол включает FDG-позитронно-эмиссионную томографию (ПЭТ)/КТ, где FDG служит «метаболическим контрастом», и трехфазную (артериальная, портальная, равновесная фазы) КТ с контрастированием. Традиционная оценка метастазов при КРР, включая отбор пациентов для хирургического лечения или системной химиотерапии, в значительной степени основана на критериях перекрестной визуализации. Эти критерии включают определение количества и размера поражений и характеристики их анатомического распределения. ПЭТ-визуализация с использованием 18 F-FDG стала незаменимым методом определения стадии КРР. 18 F-FDG облегчает детекцию метастатических поражений, что приводит к более полной оценке степени заболевания. Роль 18 F-FDG в оценке пациентов с КРР не сводится только к определению распространенности заболевания. В рутинной клинической практике количественную оценку поглощения 18 F-FDG проводят с помощью определения SUV. Более информативными параметрами, которые можно включить в функциональную оценку опухолей, являются FTV и TLG. FTV относится к размеру опухоли(-ей), у которой(-ых) поглощение 18 F-FDG выше, чем поглощение в окружающей нормальной ткани. TLG определяют как произведение функционального объема и среднего или максимального SUV опухоли. Уровни FTV и TLG до начала терапии позволяют прогнозировать выживаемость. Изменения FTV и TLG являются ранними предикторами изменений анатомического объема опухоли. Метаболический ответ опухолей очевиден уже через 4 нед после начала терапии. Ранний (четырехнедельный) метаболический ответ, документально подтвержденный оценкой ПЭТ/КТ, является функцией уменьшения объема жизнеспособных опухолевых клеток, а не временного подавления метаболизма, а разница в TLG является прогностическим фактором выживаемости [7].

Ангиография

Ангиография имеет первостепенное значение при планировании и проведении RМТ. Все пациенты проходят стандартную мезентеральную ангиографию, которая включает абдоминальную аортограмму, ангиограмму верхней брыжеечной артерии и ангиограмму брюшной полости с последующей общей ангиограммой печени. Этот первоначальный этап позволяет оценить анатомические вариации первого и второго порядка. Второй этап ангиографии включает избирательную катетеризацию левой и правой ветвей печеночной артерии. Затем оценивают кровообращение в сегментарных сосудах и анатомию сосудов третьего порядка, идентифицируя некрупные ветви желудочно-кишечного тракта, такие как печеночная артерия серповидной связки, диафрагмальная, правая или добавочная желудочная артерии и наддуоденальная, ретродуоденальная, ретропортальная и желчепузырная артерии. Перед терапией настоятельно рекомендуется провести интенсивную профилактическую эмболизацию сосудов, чтобы все без исключения печеночно-кишечные артериальные соединения были полностью исключены. Вливание радиомикросфер Y-90 в неидентифицированные коллатеральные сосуды вызывает клиническую токсичность, если не соблюдать надлежащие ангиографические протоколы. Токсичность может включать язвы желудочно-кишечного тракта, панкреатит, холецистит, эзофагит и раздражение кожи.

TC-99 M MAA Сцинтиграфия печени

Макроагрегатный альбумин (МАА) — это альбумин в виде частиц со средним размером 20–40 микрон. Его плотность близка к плотности микросфер из смолы, а количество частиц в единице объема можно регулировать в желаемом диапазоне. MAA с меткой Tc-99 m представляет собой подходящий суррогатный диагностический радиофармацевтический препарат для моделирования распределения радиомикросфер Y-90 при введении в печеночную артерию. MAA с Tc-99 m вводят через печеночный артериальный катетер после висцеральной ангиографии. Вскоре после введения получают антериорно-постериорные плоские изображения органов грудной клетки и живота и SPECT-изображения печени. Исследование Tc-99 MAA преследует три цели. Прежде всего это обнаружение и количественное определение внутрипеченочного анастомоза, которое может привести к тому, что радиоактивные частицы перетекут в легкие. С внутрипеченочным артериовенозным анастомозом могут быть связаны гепатоцеллюлярная карцинома (ГЦК) и гиперваскулярные метастазы. К счастью, частота и степень анастомозов составляют <5%, при этом у большинства пациентов шунтирования нет. Долю анастомозов определяют анализом ROI на плоских визуализациях 99m Tc MAA. Второй целью визуализации 99m Tc MAA является идентификация внепеченочного поглощения желудочно-кишечного тракта, которое может быть вызвано неидентифицированным гепатофугальным сосудистым оттоком. Если такое явление обнаружено, то оно вне зависимости от своего масштаба может помешать дальнейшей терапии радиомикросферами Y-90, если не составить план безопасного хирургического вмешательства для предотвращения внепеченочного оттока. Третье применение сцинтиграфии печени Tc-99 m MAA — это определение соотношения кровотока между опухолью и нормальной паренхимой печени, что является основным определяющим фактором степени «селективности» RMT [6] (рис. 3-2). Имеющиеся на рынке частицы MAA были успешно помечены 68 Ga для количественной визуализации и дозиметрии ПЭТ/КТ и ожидают клинических исследований [8].

image
Рис. 3-2. Визуализацию MAA выполняют для оценки доли легочного анастомоза (а), внепеченочного желудочно-кишечного поглощения (б) и в целях определения ожидаемого соотношения распределения микросфер в опухоли и печени (в)

Методика терапии

Введение радиомикросфер Y-90 проводят в ангиографическом кабинете. Катетер обычно устанавливают в положение, определяемое выбором режима лечения (вся печень, доля печени или сегментарно). Оба варианта радиомикросфер Y-90 имеют свое особое специальное устройство, предназначенное для облегчения введения. Поскольку микросферы из смолы содержат гораздо большее количество микросфер на единицу дозы, возможно возникновение эмболии, особенно на последних стадиях введения, которое проводят вручную под контролем ангиофлюороскопии. Если наблюдается увеличение рефлюкса, оно говорит повышенном риске гепатофугального оттока, поэтому это может указывать на необходимость прекращения введения. Строгое соблюдение правил радиационной безопасности критически важно для безопасности пациентов и персонала [9].

Оценку введения микросфер из смолы Y-90 через печеночный артериальный насос оценили in vitro и продемонстрировали его осуществимость. Однако опыт его клинического применения ограничен [10].

Терапия радиомикросферами Y-90 обычно проводится в амбулаторных условиях. Пациенты с умеренным эмболическим синдромом могут быть госпитализированы на срок до 24 ч. При боли или тошноте может быть показано симптоматическое лечение. Не показано стандартное профилактическое использование антибиотиков, ингибиторов протонной помпы или стероидов. При выписке пациентам выдаются инструкции по радиационной безопасности.

Осложнения RМТ

Примерно у одной трети пациентов введение RMT вызывает легкую кратковременную боль в животе, требующую наркотической анальгезии. Этот побочный эффект чаще встречается при увеличении количества вводимых микросфер. Вялость после лечения RМТ также является распространенным симптомом, который может длиться до 10 дней и потребовать приема лекарственных средств. У большинства пациентов в течение нескольких дней после приема RMT развивается легкая лихорадка, не требующая лечения. Отдаленные органы не подвергаются β-излучению из-за малого радиуса действия β-частиц. Маловероятно, что половые железы получат радиационную дозу, учитывая расстояние до печени и очень короткий радиус действия β-частиц Y-90. Наиболее серьезными осложнениями являются язва желудка/двенадцатиперстной кишки, возникающая в результате рефлюкса радиомикросфер Y-90 в сосудистое русло желудочно-кишечного тракта, и лучевой гепатит в результате передозировки радиации в нормальной паренхиме печени.

Осложнения со стороны желудочно-кишечного тракта

Наиболее частыми осложнениями со стороны желудочно-кишечного тракта являются гастродуоденит и гастродуоденальные язвы (5%). Это связано с рефлюксом радиомикросфер в гепатофугальные ветви, прежде всего в гастродуоденальную артерию (ГДА) и правую желудочную артерию. Рефлюкс может произойти и в желчепузырную артерию. Субклинический холецистит, вероятно, встречается чаще, чем полагают, но тяжелый холецистит, требующий хирургического лечения, встречается редко. В список возможных осложнений внесен панкреатит, но он встречается даже реже, чем холецистит.

Заболевание печени, вызванное RМТ

В патогенезе лучевого поражения печени (ПП) вследствие стандартной дистанционной лучевой терапии преобладает повреждение сосудов в области центральной вены. Первые изменения в центральной вене, вызванные дистанционной лучевой терапией, представляют собой повреждение интимы, которое приводит к эксцентрическому утолщению стенки. Этот процесс, когда он диффузный и прогрессирующий, приводит к клинической веноокклюзионной болезни, характеризующейся развитием портальной гипертензии, асцита и ухудшением функции печени [11]. Лучевое поражение, связанное с RМТ, имеет другую картину. Излучение из микросфер остается в основном в области портальной триады и вдали от центральной вены. Таким образом, картина повреждения, наблюдаемая при лучевом гепатите из-за дистанционных источников облучения, сводится к минимуму [3]. Макроскопически наблюдаются постинфарктный некроз и фиброз с образованием узлов и отвердением. Микроскопически RMTILD-облучение регионарных лимфатических узлов характеризуется микроинфарктами и хроническим воспалительным инфильтратом, преобладающим в портальных областях. Доза облучения здоровой паренхимы печени определяется количеством присутствующих микросфер, расстоянием, на котором они находятся друг от друга, и совокупной активностью имплантированных микросфер. Микросферы попадают преимущественно в растущий край опухоли, так как ее центр по мере увеличения размера опухоли может стать некротическим и лишенным сосудов. Самая высокая доза облучения приходится на зону, непосредственно окружающую опухоль. Повреждение этой области паренхимы неизбежно. Остальная часть печени получает меньше излучения, чем можно было бы спрогнозировать, если предположить однородное распределение дозы излучения по паренхиме. Клиническая веноокклюзионная болезнь при RMT встречается редко.

Лучевой пневмонит

Второй вызывающий беспокойство орган — это легкие, поскольку часть микросфер может попасть через печень в легкие. Важно следить за тем, чтобы доза облучения легких поддерживалась на допустимом уровне, и ее можно рассчитать на основе печеночной сцинтиграфии макроагрегатного альбумина. Есть данные, что лучевой пневмонит возникает при расчетном уровне дозы в легких 30 Гр [12].

Роль RMT в современном лечении метастазов колоректального рака в печени

Прогноз метастатического поражения печени при естественном течении без лечения неблагоприятен. Данные 1960-х и 1970-х гг. показывают, что средняя выживаемость пациентов, не получавших терапии, колеблется от 3 до 12 мес с общей средней выживаемостью 7 мес [13, 14]. При правильном отборе пациентов наиболее благоприятные результаты дает резекция печени. С развитием хирургической, анестезиологической и периоперационной помощи, а также медицинской визуализации, которая позволила улучшить отбор пациентов и планирование хирургических вмешательств, резекции печени стали стандартным терапевтическим вариантом [15]. Все чаще выполняются масштабные резекции с операционной летальностью <5%. В настоящее время во многих медицинских центрах более чем две трети от всех резекций представляют собой процедуры масштабной гепатэктомии. Хотя резекция печени была признана единственным методом лечения, дающим пациентам с CRCLM шанс на долгосрочную выживаемость, частота резектабельности метастазов на момент постановки диагноза была низкой, что объясняет низкую долю пациентов, которым может помочь хирургический подход. До недавнего времени пациентов, изначально считавшихся неоперабельными, лечили паллиативной химиотерапией с низким уровнем ответа и, очевидно, малыми шансами на пятилетнюю выживаемость. Химиотерапия как средство первой линии терапии мКРР за последнее десятилетие претерпела сильные изменения. Комбинированные схемы на основе оксалиплатина и иринотекана не только повысили эффективность системного лечения, что позволило увеличить выживаемость пациентов в ситуации паллиативной помощи, но также предоставили возможность излечения ранее неоперабельным пациентам благодаря операции на печени после уменьшения размера опухоли [16–18]. Переосмыслив исходную неоперабельность пациентов, которые показывают выраженный ответ на химиотерапию, Adam и соавт. показали, что у значительной части пациентов, у которых иначе был бы неблагоприятный исход, выживаемости можно добиться с помощью резекции печени [19]. Эта научная группа проанализировала последовательную серию из 1439 пациентов с метастазами рака толстой кишки (CRLM), получавших терапию в одном медицинском центре в течение 11-летнего периода (1988–1999). Установили, что по данным первичного обращения резекция метастатического заболевания была возможна у 335 (23%) пациентов. Оставшиеся 1104 пациента (77%) прошли курс химиотерапии с использованием протоколов нового поколения. Среди 1104 неоперабельных пациентов 138 (12,5%) пациентам провели вторичную резекцию печени в среднем после 10 курсов химиотерапии. В 75% случаев процедуры представляли собой масштабные гепатэктомии. В качестве дополнительных методов широко использовались портальная эмболизация и абляционная терапия. В настоящее время средняя пятилетняя ОВ составляет 33%, что достигается за счет широкого использования повторных гепатэктомий и экстрапеченочных резекций. Эти результаты указывают на то, что мультимодальный подход с интенсивными хирургическими и нехирургическими вмешательствами может быть оправдан с точки зрения увеличения выживаемости пациентов с CRCLM. Кроме того, у значительного количества пациентов можно провести потенциально излечивающую резекцию, уменьшающую объем опухоли, при условии, что возможно использовать успешную неоадъювантную стратегию. В настоящее время системное лечение неоперабельной CRCLM включает схемы химиотерапии на основе оксалиплатина и иринотекана в сочетании с таргетной терапией, такой как бевацизумаб (Авастин ) и цетуксимаб (Эрбитукс ). Лучевая терапия традиционно не считается конкурентоспособным методом лечения из-за своей неприемлемо высокой токсичности для печени и давней догмы о том, что химиолучевая терапия не может быть онкологической стратегией при заболевании на IV стадии. Селективная внутренняя лучевая терапия радиомикросферами Y-90 стала эффективной терапией, направленной на печень, с благоприятным терапевтическим соотношением. С момента первых клинических испытаний она демонстрировала улучшенную степень ответа при использовании в сочетании с системной или регионарной химиотерапией.

Клинические исследования по лечению колоректального рака с использованием иттрия-90 RMT

Избирательное использование метастазов в качестве мишеней с помощью RMT вызывает существенные объективные ответы, измеряемые по уменьшению функционального (с помощью ПЭТ с фтордезоксиглюкозой/КТ) и анатомического [с помощью КТ с контрастом или магнитно-резонансной томографии (МРТ)] объема опухоли в печени, и значительно увеличивает время до начала прогрессирования, ВБП и ОВ. RMT при CRCLM можно применять как отдельный терапевтический метод в условиях паллиативной терапии или можно вводить в сочетании с системной химиотерапией. Эффективность лечения была продемонстрирована в обоих случаях.

Химио-RMT

Был проведен ряд структурированных клинических исследований RMT с использованием микросфер смолы Y-90. Исследования полностью завершены, и опубликованы итоговые аналитические отчеты. К ним относится рандомизированное исследование фазы III с использованием химиотерапии печеночной артерии с флоксуридином , рандомизированное исследование фазы II, сравнивающее системную химиотерапию с фторурацилом (5-Фторурацилом-Эбеве )/кальция фолинатом (Лейковорином ) с SIR-Spheres™ или без SIR-Spheres™, исследование фазы I/II повышения дозы с оксалиплатином, исследование фазы I/II повышения дозы с иринотеканом и исследование фазы II с режимом FOLFOX-6 или FOLFIRI [20–24]. Сообщены результаты основных исследований фазы III, в которых сравнивали исключительно химиотерапию и химиотерапию в сочетании с Y-90 RMT (SIRFLOX, FOXFIRE, FOXFIRE-Global), с оценкой клинических исходов [25–27].

В первом рандомизированном исследовании фазы III с участием 74 пациентов с метастазами КРР в печени сравнивали RMT (2–3 ГБк активности Y-90) в комплексе с внутриартериальной химиотерапией в печеночную артерию (флоксуридин по 0,3 мг/кг в сутки в течение 12 дней, повторяют каждые 4 нед в течение 18 мес), с монотерапией в печеночную артерию (флоксуридин по 0,3 мг/кг в сутки в течение 12 дней, повторяют каждые 4 нед в течение 18 мес). Анализ результатов показал, что добавление RMT к системной химиотерапии привело к значительному улучшению. Данные о токсичности не показали различий в токсичности III или IV степени между двумя терапевтическими группами. Наблюдалось статистически значимое увеличение частоты полного и частичного ответа (ЧО) (c 17,6 до 44%; p =0,01) и увеличение времени до ПЗ (с 9,7 до 15,9 мес; p =0,001) в печени у пациентов, получавших комбинированную терапию. Хотя дизайн исследования не обладал достаточной статистической мощностью, позволяющей выявить различия в выживаемости, в группе комбинированной терапии наблюдалась тенденция к повышению выживаемости [20].

Второе исследование, в котором RMT комбинировалась с системной химиотерапией, было разработано как рандомизированное исследование фазы II/III. RМТ в нем применяли в сочетании с системной химиотерапией с использованием фторурацила (5-Фторурацила-Эбеве ) и кальция фолината (Лейковорина ). В этом исследовании участвовал 21 пациент, и оно было преждевременно закрыто из-за смены парадигмы в системной терапии мКРР, которая включала химиотерапевтические средства нового поколения. У пациентов, получавших комбинированную терапию, профиль токсичности был выше, хотя изменение дозы RMT снизило профиль токсичности до приемлемого уровня. Кроме того, в этом небольшом исследовании фазы II наблюдалась высокая частота объективного ответа у пациентов, получавших комбинацию RMT + фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве )/кальция фолинат (Лейковорин ). ВБП в группе комбинированной терапии составила 18,6 мес по сравнению с 3,4 мес в группе, получавшей только химиотерапию (p <0,0005). Медиана ОВ составила 29,4 мес в группе комбинированной терапии по сравнению с 12,8 мес в группе, получавшей только химиотерапию (p =0,02) [21].

Недавно было завершено исследование фазы I/II повышения дозы системной химиотерапии с использованием FOLFOX-4 + RMT. В исследование вошли 20 пациентов из Австралии и Великобритании. В исследуемую популяцию вошли пациенты с неоперабельной метастатической колоректальной аденокарциномой с доминированием в печени, которые ранее не получали химиотерапию. В этом исследовании доза была успешно поднята до стандартной дозы оксалиплатина FOLFOX-4 (85 мг/м2 ), и был продемонстрирован профиль безопасности, очень похожий на профиль безопасности, наблюдаемый в других исследованиях фазы III с монотерапией FOLFOX-4. Общая частота ответов по критериям оценки ответа в солидных опухолях (RECIST) в исследовании составила 90% (ЧО + ПО), у остальных пациентов (10%) заболевание было стабильным. Важным является тот факт, что у двух из 20 пациентов в этом исследовании стадия заболевания до такой степени снизилась, что опухолевые очаги в печени впоследствии были удалены хирургическим путем [22].

Вторая фаза исследования повышения дозы I/II системной химиотерапии проводилась с использованием иринотекана + RMT. В исследовании приняли участие 25 пациентов, которые не прошли предыдущую химиотерапию. Иринотекан давали еженедельно 2 раза каждые 3 нед, начиная за 1 день до RMT, в течение максимум девяти циклов. Доза иринотекана была увеличена с 50 до 100 мг/м2 , что хорошо переносили пациенты. ЧО наблюдались у девяти из 17 пациентов, среднее время до ПЗ печени составило 7,5 мес, а медиана выживаемости — 12 мес [23].

В исследовании фазы II, в котором комбинировали RMT с FOLFOX-6 или FOLFIRI в условиях терапии первой линии, приняли участие 20 пациентов. Пациенты получали RMT в одной из двух долей печени через 24 ч после начала химиотерапии. Это исследование провели для демонстрации относительной эффективности химиотерапии и химиотерапии в комбинации с терапией радиомикросферами Y-90. Благодаря своему дизайну, в котором сравнивались правая и левая доли печени, к которым у отдельных пациентов применялось различное лечение, исследование предоставило ясные данные в отношении объективных ответов (рис. 3-3). Оценка объективного ответа на лечение в этом исследовании включала точные измерения функциональных и анатомических изменений объема опухоли. Восемнадцать пациентов получали лечение химиотерапией FOLFOX-6 в качестве терапии первой линии, а два пациента получали лечение химиотерапией FOLFIRI в качестве терапии второй линии. Уменьшение функционального объема опухоли на ПЭТ с фтордезоксиглюкозой/КТ-изображениях наблюдалось у всех пациентов, кроме одного. Среднее снижение функциональных значений опухоли в опухолях, получавших химиотерапию+SIRT и только химиотерапию, составило 80,47±25,67 и 41,32±58,46% (p <0,01), 90,67±17,01 и 46,67±60,59% (p <0,01), 82,22±38,85 и 56,00±28,93% (p <0,08) через 4 нед, 2–4 и 6–8 мес после лечения соответственно. Исследование продемонстрировало, что при почти идентичных условиях с точки зрения характеристик пациента и опухоли комбинация химио-РМТ в условиях терапии первой линии у пациентов с CRCLM давала лучшие объективные ответы по сравнению с одной химиотерапией (рис. 3-4) [24].

image
Рис. 3-3. План исследования фазы II с рандомизацией по долям печени in vivo (исследование G) для терапии химио-RMT по сравнению с одной химиотерапией

FOXFIRE, SIRFLOX и FOXFIRE-Global представляли собой рандомизированные исследования фазы III, которые проводились в больницах и медицинских центрах, специализирующихся на болезнях печени, в 14 странах мира (Австралия, Бельгия, Франция, Германия, Израиль, Италия, Новая Зеландия,

image
Рис. 3-4. a — функциональный объем опухоли (%) до лечения и после лечения через 4 нед, 2–4 и 6–8 мес; б — общий гликолиз в очагах поражения (%) до лечения и после лечения через 4 нед, 2–4 и 6–8 мес; в — различный визуальный ответ в доле печени, получавшей химиоселективную внутреннюю лучевую терапию, по сравнению с долей печени с одной химиотерапией — получившая сочетанную терапию доля и доля только с химиотерапией. Линия обозначает правую границу и границу печени. Виден хороший ответ в правой доле, получавшей терапию по комбинированному протоколу
image

Португалия, Южная Корея, Сингапур, Испания, Тайвань, Великобритания и США). Не получавшие химиотерапию пациенты с мКРР (статус Всемирной организации здравоохранения 0 или 1) с метастазами в печени, не подходящими для излечивающей резекции или абляции, были случайным образом распределены (1:1) в группу химиотерапии на основе оксалиплатина [FOLFOX: кальция фолинат (Лейковорином ), фторурацил и оксалиплатин] либо в группу FOLFOX в комбинации с однократной SIRT одновременно с одним или двумя курсами химиотерапии. В FOXFIRE (регистрационный номер ISRCTN, ISRCTN83867919) химиотерапия FOLFOX представляла собой OxMdG (оксалиплатин, модифицированная по де Грамону химиотерапия; 85 мг/м2 оксалиплатин — инфузия в течение 2 ч, L-лейковорин 175 мг или D, L-лейковорин 350 мг — инфузия в течение 2 ч, 400 мг/м2 боболюса фторурацила с последующей 2400 мг/м2 инфузией фторурацила в течение 46 ч). В SIRFLOX (зарегистрированном в ClinicalTrials.gov, номер NCT00724503) и FOXFIRE-Global (зарегистрированном в ClinicalTrials.gov, номер NCT01721954) химиотерапия FOLFOX была модифицирована на FOLFOX-6 [оксалиплатин 85 мг/м2 инфузионно в течение 2 ч, 200 мг кальция фолината (Лейковорина ) и 400 мг/м2 болюсное введение фторурацила с последующей непрерывной инфузией фторурацила 2400 мг/м2 в течение 46 ч]. Рандомизация проводилась путем централизованной минимизации по четырем факторам: наличие внепеченочных метастазов, опухолевое ПП, планируемое использование биологического агента и исследовательский центр. Терапия не была замаскирована для участников и исследователей. Первичной конечной точкой была ОВ, проанализированная в популяции пациентов, которым было назначено лечение, с использованием двухэтапного метаанализа объединенных данных отдельных пациентов (рис. 3-5). Во всех трех исследованиях было 2 года последующего наблюдения.

image
Рис. 3-5. a — базовая схема клинических испытаний в клиническом исследовании SIRFLOX; б — базовая схема клинических испытаний в клиническом исследовании FOXFIRE

В период с 11 октября 2006 г. по 23 декабря 2014 г. 549 пациентов были случайным образом распределены в группу только FOLFOX, а 554 пациента были распределены в группу FOLFOX плюс SIRT. Медиана наблюдения составила 43,3 мес (IМКИ — 31,6–58,4). Было 411 (75%) случаев смерти из 549 пациентов в группе только FOLFOX и 433 (78%) случаев смерти из 554 пациентов в группе FOLFOX плюс SIRT. Различий в ОВ не было [отношение рисков (ОР) — 1,04; 95% доверительный интервал (ДИ) — 0,90–1,19; p =0,61]. Медиана выживаемости в группе FOLFOX плюс SIRT составила 22,6 мес (95% ДИ — 21,0–24,5) по сравнению с 23,3 мес (95% ДИ —21,8–24,7) в группе только FOLFOX. В выборке по оценке безопасности, состоявшей из пациентов, которые получили по меньшей мере одну дозу исследуемого препарата, наиболее частым нежелательным явлением III–IV степени была нейтропения [137 (24%) из 571 пациента, получавшего только FOLFOX, по сравнению со 186 (37%) из 507 пациентов, получавших FOLFOX плюс SIRT]. Серьезные нежелательные явления любой степени имели место у 244 (43%) из 571 пациента, получавшего только FOLFOX, и у 274 (54%) из 507 пациентов, получавших FOLFOX плюс SIRT. Десять пациентов в группе FOLFOX плюс SIRT и 11 пациентов в группе только FOLFOX умерли из-за нежелательного явления, восемь смертей, связанных с лечением, наблюдалось в группе FOLFOX плюс SIRT, и три смерти, связанные с лечением, наблюдались в группе только FOLFOX.

Был сделан вывод, что добавление SIRT к химиотерапии FOLFOX первой линии у пациентов с мКРР с поражением только печени и печеночно-доминантным мКРР не улучшило ОВ по сравнению с таковой для монотерапии FOLFOX [25–27].

Совместное с RMT лечение капецитабином

Капецитабин — это пролекарство, которое в организме, благодаря работе ферментов, превращается во фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве ), стандартно использующееся при лечении пациентов с CRCLM. В настоящее время сочетанное лечение капецитабином с RMT противопоказано из-за первых эпизодических сообщений о токсичности этой комбинации. В Австралии в 1990-х гг. у одного пациента, получавшего радиоэмболизацию с сочетанной терапией капецитабином, развилась печеночная недостаточность и наступила смерть. Хотя о других случаях токсического действия на печень и смерти при применении комбинации не сообщалось, сопутствующий прием капецитабина остается противопоказанием к RMT. Однако, приняв во внимание важность капецитабина в современном ведении пациентов с раком желудочно-кишечного тракта и его потенциальную роль в качестве радиосенсибилизатора, провели официальное исследование фазы I капецитабина и радиоэмболизации с целью задокументировать максимальную переносимую дозу и дозоограничивающую токсичность этой комбинации и определить рекомендуемую дозу для дальнейшего изучения в фазе II.

В этом проспективном одноцентровом исследовании фазы I пациенты с распространенным неоперабельным раком печени были включены в испытание по схеме 3+3 с возрастающими дозами капецитабина (375–1000 мг/м2 2 раза в сутки) в течение 14 дней с повтором через каждый 21 день. RMT с микросферами из смолы Y-90 вводили с использованием метода последовательного введения по долям печени с двумя циклами капецитабина. В исследование вошло 24 пациента (17 пациентов с КРР). Максимально переносимая доза достигнута не была. Гематологические явления в целом были легкими. Часто встречавшаяся печеночная токсичность I–II степени включала транзиторное повышение функции трансаминаз/повышение уровня щелочной фосфатазы [9 (37,5%) пациентов]. Исследователи пришли к выводу, что этот комбинированный метод лечения в целом хорошо переносился и продемонстрировал впечатляющее клиническое действие. Капецитабин по 1000 мг/м2 2 раза в сутки был рекомендован для исследования фазы II с последовательной радиоэмболизацией по долям печени. При интерпретации этих конкретных данных по безопасности очень важно принимать во внимание то, что пациенты с заболеванием в обеих долях печени получали последовательную терапию по долям, а не терапию всей печени. Безопасность сочетания капецитабина с радиоэмболизацией по всей печени в этом исследовании не рассматривалась [28].

Монотерапия RMT

Монотерапию RMT обычно назначают в условиях паллиативной терапии пациентов с устойчивостью к химиотерапии. В крупном многоцентровом ретроспективном обзоре с участием 208 пациентов с неоперабельным заболеванием, большинство из которых получили, по крайней мере, три линии предшествующей химиотерапии, а также не прошли местную регионарную терапию, RMT дала объективные ответы на КТ у 35,5% пациентов и СЗ у еще 55% пациентов через 3 мес последующего наблюдения. Ответ на ПЭТ наблюдался у 85% пациентов. Ответ на терапию RMT был хорошо прогнозируемым в отношении увеличения выживаемости с медианой выживаемости 10,5 мес среди пациентов, продемонстрировавших ответ на терапию, по сравнению с 4,5 мес среди пациентов, у которых ответа не было, или в контрольной группе (p <0,000 1) [29].

В проспективном многоцентровом коллаборационном исследовании фазы II с участием 50 пациентов с высокой устойчивостью к химиотерапии не ответивших на лечение режимами на основе оксалиплатина и иринотекана, ЧОО после однократного введения RMT составила 24% (диапазон — 12,2–35,8%), а еще у 24% пациентов была зарегистрирована СЗ. У двух пациентов размер опухоли уменьшился достаточно для проведения хирургической резекции. Медианное значение ОВ по методу Каплана–Мейера составило 13 мес (диапазон — от 7 до 18 мес) с двухлетней выживаемостью 19,6%. Как и в первом исследовании, ответ на лечение с помощью RMT был хорошо прогнозируемым в отношении продолжительной выживаемости со средней выживаемостью 16 мес (диапазон — 13–19 мес) среди пациентов, давших ответ на терапию, по сравнению с 8 мес (диапазон — 4–12 мес) среди пациентов, не ответивших на терапию (p <0,000 6) [30].

Ретроспективное исследование с участием 41 пациента с устойчивостью к химиотерапии CRCLM также показало аналогичные результаты, а именно после RMT объективная частота ответа, измеренная с помощью RECIST, составила 17%, а медианная ОВ — 10,5 мес [31].

RMT для предоперационного уменьшения размера опухоли и увеличения объема бущущего остатка печени

Степень резекции метастазов в печени ограничивается объемом будущего остатка печени. Есть различные стратегии увеличения объема будущего остатка печени, но наибольшее распространение среди них получила эмболизация воротной вены. Индукция гиперплазии здоровой части печени снижает риск печеночной недостаточности и связанных с ней осложнений после резекции. Клинически адекватная компенсаторная гиперплазия возникает примерно через 2–3 нед после индукции. При будущем остатке печени >20% у пациентов с нормальной печенью, >30% у пациентов, получавших обширную химиотерапию, и >40% у пациентов с фиброзом/циррозом печени рекомендуется безопасная обширная резекция печени. По данным метаанализа пришли к выводу, что ПВЭ является безопасной и эффективной процедурой индукции гиперплазии печени, предотвращающей пострезекционную печеночную недостаточность из-за недостаточного объема остатка печени. Однако остается нерешенным вопрос о возможности прогрессирования опухоли в неэмболизированных (а также в эмболизированных) сегментах во время индукционного периода. В качестве альтернативного нового способа эффективного контроля роста опухоли была предложена RMT с соответствующим масштабированием поглощенной дозы радиации в микрососудистом ложе воротной вены в доле печени, что вызывает гиперплазию противоположной доли печени. Одновременное обеспечение контроля над опухолью и увеличения будущего остатка печени может дать лучший терапевтический профиль по сравнению с эмболизацией воротной вены [32]. Оценка ПЭТ/КТ после применения этой стратегии и интраоперационного исследования демонстрирует значительно уменьшенную опухоль с рубцеванием и большой гиперплазией левой доли (рис. 3-6). Клинические показания, критерии отбора пациентов и дозиметрия при этом терапевтическом вмешательстве нуждаются в дальнейшем уточнении.

image
Рис. 3-6. a — серия изображений позитронно-эмиссионной томографии с фтордезоксиглюкозой/компьютерной томографии, показывающая прогрессирующее уменьшение функционального и анатомического объема опухоли с одновременной гипертрофией левой доли. Слева: до лечения. В середине: через 4 нед после первой процедуры селективной внутренней лучевой терапии. Справа: по окончании полного курса лечения; б — интраоперационные изображения, демонстрирующие значительно уменьшенную опухоль с рубцами (слева) и гипертрофией большой левой доли (справа)

Текущее состояние (2019) и будущие направления исследований

Многоцентровые рандомизированные исследования фазы III, FOXFIRE, SIRFLOX и FOXFIRE-Global не показали улучшения выживаемости при сочетании Y-90 RMT с химиотерапией первой линии. В настоящее время пациентов направляют на RMT на поздних стадиях заболевания, особенно когда у них наблюдается прогрессирование в печени при получении второй, третьей или последующих режимов химиотерапии. RMT рекомендуется при устойчивости к химиотерапии или при консервативной терапии. Следовательно, важно определить и описать прогностические факторы в этих ситуациях. Группа MSKCC проанализировала факторы, влияющие на онкологические исходы Y-90 RMT у пациентов с метастазами рака толстой кишки и печени, которым ранее проводили массированную терапию. Медиана локальной выживаемости без прогрессирования(ЛВБП) составила 4 мес. Шестимесячная и одногодичная ЛВБП составили 27 и 9% соответственно. Все повышенные метаболические параметры поглощения опухолью наиболее метаболически активной опухоли (SUVmax , SUVpeak , SUVmean , FTV, TLG) в пределах области предполагаемой терапии были значительно связаны со снижением ОВ. ПЭТ/КТ с 18F-фтордезоксиглюкозой/КТ оказался полезным методом для оценки ответа на лечение, и это установленный прогностический инструмент у пациентов с колоректальными метастазами в печени, проходящих RMT, с полуколичественными метаболическими показателями (такими как FTV и TLG), коррелирующими с выживаемостью лучше, чем критерии RECIST. Именно поэтому перед RMT рекомендуется всегда выполнять метаболическую визуализацию ПЭТ с фтордезоксиглюкозой/КТ [33].

Другим значимым биологическим параметром, коррелирующим с ответом на лечение, помимо метаболического профиля опухолей, как по объективным критериям, так и по ОВ, является средняя поглощенная доза (D), рассчитанная постфактум (пост-RMT) с использованием дозиметрии на основе Y-90-ПЭТ/КТ. Средняя поглощенная доза излучения (среднее D) коррелирует с метаболическим ответом, оцениваемым по снижению TLG. Для прогнозирования неметаболического ответа (снижение TLG менее чем на 15%) и высокого метаболического ответа (снижение TLG более чем на 50%) были определены два пороговых значения средней поглощенной дозы опухоли — 39 и 60 Гр. У пациентов со средним D >39 Гр ОВ улучшилась. ОВ пациентов, у которых все поражения имели среднее D выше и ниже 39 Гр, составила 13 по сравнению с 5 мес соответственно [34].

Оценивавшие изображения SIRFLOX гепатобилиарные хирурги, которые не знали об исследуемой группе, временной точке и клинических характеристиках, пришли к выводу, что добавление SIRT привело к увеличению количества пациентов с операбельным заболеванием. Таким образом, потенциально при более масштабном подходе к резекции печени с помощью добавления RMT у пациентов с RSP можно достичь усиления влияния на выживаемость. Низкая частота резекции при SIRFLOX может также отражать высокую долю пациентов (40%) с внепеченочными метастазами и требование, чтобы все пациенты были обследованы мультидисциплинарной комиссией на предмет резектабельности [35].

Клиническая ценность RMT с точки зрения выживаемости все еще изучается с использованием баз данных медицинских и государственных реестров. Большое проспективное исследование на основе реестров, цель которого — изучение выживаемости пациентов с неоперабельными, устойчивыми к химиотерапии мКРР, получавших терапию RMT, проводится в настоящее время в Великобритании. Хотя отсутствие группы одновременного сравнения и известные недостатки формата реестра ограничивают интерпретацию данных, клинические выводы, полученные из таких регистрационных данных, по-прежнему полезны при принятии решений о лечении, которые в повседневной практике достигаются между лечащими врачами и пациентами. По этим регистрационным данным определены важные подгруппы. У пациентов без внепеченочных метастазов, имевших менее шести опухолей и отношение объема опухоли к печени <25%, предполагалось достижение лучших результатов с помощью RMT. Данные подтверждают, что RMT безопасна и хорошо переносится пациентами, которые ранее получали несколько линий химиотерапии, и показывают, что RMT в этой популяции приводит к ОВ, ВБП и ЛВБП, которые неизменно благоприятны [36].

Терапия радиомикросферами относится к введению радиоактивных микросфер в печеночную артерию. Обычно в США такая терапия подразумевает микросферы Y-90, поскольку существующие продукты, получившие одобрение или находящиеся под контролем FDA, являются конструкциями Y-90. В более широком смысле много различных продуктов могут быть/были/будут спроектированы и разработаны. Микросферы полимолочной кислоты с гольмием-166 (166 Ho) диаметром 30±5 мкм (QuiremSpheres® ) получили европейский знак CE за качество и безопасность в 2015 г., и в фазе I исследования (исследование HEPAR) у пациентов с неоперабельными и устойчивыми к химиотерапии метастазами в печени получены многообещающие результаты [37]. 166 Ho излучает γ-фотоны с энергией 80 кэВ и β-частицы с энергией 666 кэВ с периодом полураспада 26,8 ч. Он обладает парамагнитными свойствами, что позволяет проводить дозиметрическую оценку с использованием однофотонной эмиссионной КТ и МРТ. 166 Ho RMT, по полученным данным, представляет собой осуществимый и безопасный терапевтический вариант без значительной гепатотоксичности при лечении ГЦК [38]. Для того чтобы надлежащим образом совместить 166 Ho полимолочной кислоты с RMT при CRCLM, требуются дальнейшие клинические исследования.

Литература

  1. Gulec S.A., Sztejnberg M.L., Siegel J.A., Jevremovic T., Stabin M. Hepatic structural dosimetry in (90) Y microsphere treatment: a Monte Carlo modeling approach based on lobular microanatomy // J Nucl Med. 2010. Vol. 51, No 2. P. 301–10.

  2. Gulec S.A., O’Leary J.P. A tribute to a nuclear surgeon // Arch Surg. 2007. Vol. 142, No 7. P. 683–4.

  3. Gray B.N., Burton M.A., Kelleher D. et al. Tolerance of the liver to the effects of Yttrium-90 radiation // Int J Radiat Oncol Biol Phys. 1990. Vol. 18, No 3. P. 619–23.

  4. Meade V.M., Burton M.A., Gray B.N., Self G.W. Distribution of different sized microspheres in experimental hepatic tumors // Eur J Cancer Clin Oncol. 1987. Vol. 23, No 1. P. 37–41.

  5. Stribley K.V., Gray B.N., Chmiel R.L., Heggie J.C.P., Bennett R.C. Internal radiotherapy for hepatic metastases: the homogeneity of hepatic arterial blood flow // J Surg Res. 1983. Vol. 34, No 1. P. 17–24.

  6. Gulec S.A., Selwyn R., Weiner R. et al. Nuclear medicine guidelines for radiomicrosphere therapy using Y-90 microspheres in patients with primary and metastatic liver cancer // J Interv Oncol. 2009. Vol. 2. P. 26–39.

  7. Gulec S.A., Suthar R.R., Barot T.C., Pennington K. The prognostic value of functional tumor volume and total lesion glycolysis in patients with colorectal cancer liver metastases undergoing Y-90 selective internal radiation therapy plus chemotherapy // Eur J Nucl Med Mol Imaging. 2011 Jul. Vol. 38, No 7. P. 1289–95.

  8. Amor-Coarasa A., Milera A., Carvajal D., Gulec S., McGoron A.J. Lyophilized kit for the preparation of the PET perfusion agent [(68)Ga]-MAA // Int J Mol Imaging. 2014. Vol. 2014. P. 269365.

  9. Gulec S.A., Siegel J.A. Post-therapy radiation safety considerations in radiomicrosphere treatment with Y-90-microspheres // J Nucl Med. 2007. Vol. 48, No 12. P. 2080–6.

  10. Gulec S.A. Considerations in Y-90 microsphere administration via hepatic arterial pump: a technical note // J Interv Oncology. 2008. Vol. 1. P. 38–42.

  11. Ingold J.A., Reed G.B., Kaplan H.S. et al. Radiation hepatitis // Am J Roentgenol Radium Ther Nucl Med. 1965. Vol. 93. P. 200–8.

  12. Dancey J.E., Shepherd F.A., Paul K. et al. Treatment of nonresectable hepatocellular carcinoma with intrahepatic Y-90-microspheres // J Nucl Med. 2000. Vol. 41. P. 1673–81.

  13. Gulec S.A., Fong Y. Yttrium 90 microsphere selective internal radiation treatment of hepatic colorectal metastases // Arch Surg. 2007 Jul. Vol. 142, No 7. P. 675–82.

  14. Gray B.N. Colorectal cancer: the natural history of disseminated disease // Aust NZJ Surg. 1980. Vol. 50. P. 643–6.

  15. Fong Y. Surgical therapy of hepatic colorectal metastasis // CA Cancer J Clin. 1999. Vol. 49. P. 231–55.

  16. Alberts S.R., Horvath W.L., Sternfeld W.C. et al. Oxaliplatin, fluorouracil, and leucovorin for patients with unresectable liver-only metastases from colorectal cancer: a north central cancer treatment group phase II study // J Clin Oncol. 2005. Vol. 23. P. 9243–9.

  17. Bismuth H., Adam R. Reduction of non-Resectable liver metastases from colorectal cancer after oxaliplatin chemotherapy // Semin Oncol. 1998. Vol. 25. P. 40–6.

  18. Delanoult T., Alberts S.R., Sargent D.J. et al. Chemotherapy permits resection of metastatic colorectal cancer: experience from intergroup N9741 // Ann Oncol. 2005. Vol. 16. P. 425–9.

  19. Adam R., Delvart V., Pascal G. et al. Rescue surgery for unresectable colorectal liver metastases downstaged by chemotherapy: a model to predict long-term survival // Ann Surg. 2004. Vol. 240. P. 644–57.

  20. Gray B. et al. Randomized trial of SIR-spheres plus chemotherapy vs. chemotherapy alone for treating patients with liver metastases from primary large bowel cancer // Ann Oncol. 2001. Vol. 12. P. 1711–20.

  21. Van Hazel G. et al. Randomized phase 2 trial of SIR-spheres plus fluorouracil/leucovorin chemotherapy versus fluorouracil/leucovorin chemotherapy alone in advanced colorectal cancer // J Surg Oncol. 2004. Vol. 88. P. 78–85.

  22. Van H.G. et al. Selective Internal Radiation Therapy (RMT) plus systemic chemotherapy with oxaliplatin, 5-fluorouracil and leucovorin: a phase I dose escalation study. ASCO GI Symposium 2005.

  23. Van H.G. et al. Selective Internal Radiation Therapy (RMT) plus systemic chemotherapy with irinotecan // A phase I dose escalation study. ASCO GI Symposium 2005.

  24. Gulec S.A., Pennington K., Wheeler J., Barot T.C., Suthar R.R., Hall M., Schwartzentruber D. Yttrium-90 microsphere-selective internal radiation therapy with chemotherapy (chemo-SIRT) for colorectal cancer liver metastases: an in vivo double-arm-controlled phase II trial // Am J Clin Oncol. 2013. Vol. 36, No 5. P. 455–60.

  25. van Hazel G.A., Heinemann V., Sharma N.K., Findlay M.P., Ricke J., Peeters M., Perez D., Robinson B.A., Strickland A.H., Ferguson T., Rodríguez J., Kröning H., Wolf I., Ganju V., Walpole E., Boucher E., Tichler T., Shacham-Shmueli E., Powell A., Eliadis P., Isaacs R., Price D., Moeslein F., Taieb J., Bower G., Gebski V., Van Buskirk M., Cade D.N., Thurston K., Gibbs P. SIRFLOX: randomized phase III trial comparing first-line mFOLFOX6 (plus or minus bevacizumab) versus mFOLFOX6 (plus or minus bevacizumab) plus selective internal radiation therapy in patients with metastatic colorectal cancer // J Clin Oncol. 2016. Vol. 34, No 15. P. 1723–31.

  26. Wasan H.S., Gibbs P., Sharma N.K., Taieb J., Heinemann V., Ricke J., Peeters M., Findlay M., Weaver A., Mills J., Wilson C., Adams R., Francis A., Moschandreas J., Virdee P.S., Dutton P., Love S., Gebski V., Gray A. FOXFIRE Trial Investigators, SIRFLOX Trial Investigators, FOXFIRE-Global Trial Investigators, van Hazel G., Sharma R.A. First-line selective internal radiotherapy plus chemotherapy versus chemotherapy alone in patients with liver metastases from colorectal cancer (FOXFIRE, SIRFLOX, and FOXFIRE-Global): a combined analysis of three multicenter, randomised, phase 3 trials // Lancet Oncol. 2017. Vol. 18, No 9. P. 1159–71.

  27. Virdee P.S., Moschandreas J., Gebski V., Love S.B., Francis E.A., Wasan H.S., van Hazel G., Gibbs P., Sharma R.A. Protocol for combined analysis of FOXFIRE, SIRFLOX, and FOXFIRE-global randomized phase III trials of chemotherapy +/− selective internal radiation therapy as first-line treatment for patients with metastatic colorectal cancer // JMIR Res Protoc. 2017. Vol. 6, No 3. P. e43.

  28. Cohen S.J., Konski A., Putnam S., Ball D.S., Meyer J.E., Yu J.Q., Astsaturov I., Marlow C., Dickens A., Cade D.N., Meropol N.J. Phase I study of capecitabine combined with radioembolization using yttrium-90 resin microspheres (SIR-spheres) in patients with advanced cancer // Br J Cancer. 2014. Vol. 111, No 2. P. 265–71.

  29. Kennedy A., Coldwell D., Nutting C. et al. Resin Y-90-microsphere brachytherapy for unresectable colorectal liver metastases: modern USA experience // Int J Rad Oncol Biol Phys. 2006. Vol. 65, No 2. P. 412–25. https://doi. org/10.1016/j.ijrobp.2005.12.051.

  30. Cosimelli M., Golfieri R., Cagol P.P. et al. Multi-center phase II clinical trial of yttrium-90 resin microspheres alone in unresectable, chemotherapy refractory colorectal liver metastases // Br J Cancer. 2010. Vol. 103, No 3. P. 324–31.

  31. Jakobs T.F., Hoffmann R.T., Dehm K. et al. Hepatic yttrium-90 radioembolization of chemotherapy-refractory colorectal cancer liver metastases // J Vasc Interv Radiol. 2008. Vol. 19. P. 1187–95.

  32. Gulec S.A., Pennington K., Hall M., Fong Y. Preoperative Y-90 microsphere selective internal radiation treatment for tumor downsizing and future liver remnant recruitment: a novel approach to improving the safety of major hepatic resections // World J Surg Oncol. 2009. Vol. 7. P. 6.

  33. Kurilova I., Beets-Tan R.G.H., Flynn J., Gönen M., Ulaner G., Petre E.N., Edward Boas F., Ziv E., Yarmohammadi H., Klompenhouwer E.G., Cercek A., Kemeny N.A., Sofocleous C.T. Factors affecting oncologic outcomes of Y-90 radioembolization of heavily pre-treated patients with colon cancer liver metastases // Clin Colorectal Cancer. 2018. pii: S1533–0028(18)30250– 0. [Epub ahead of print].

  34. Levillain H., Duran Derijckere I., Marin G., Guiot T., Vouche M., Reynaert N., Hendlisz A., Vanderlinden B., Flamen P. Y-90-PET/CT-based dosimetry after selective internal radiation therapy predicts outcome in patients with liver metastases from colorectal cancer // EJNMMI Res. 2018. Vol. 8, No 1. P. 60.

  35. Gibbs P., Heinemann V., Sharma N.K., Taieb J., Ricke J., Peeters M., Findlay M., Robinson B., Jackson C., Strickland A., Gebski V., Van Buskirk M., Zhao H., Van Hazel G. SIRFLOX and FOXFIRE Global Trial Investigators. Effect of primary tumor side on survival outcomes in untreated patients with metastatic colorectal Cancer when selective internal radiation therapy is added to chemotherapy: combined analysis of two randomized controlled studies // Clin Colorectal Cancer. 2018. Vol. 17, No 4. P. e617–29. Epub 2018 Jun 12.

  36. White J., Carolan-Rees G., Dale M., Morgan H.E., Patrick H.E., See T.C., Beeton E.L., Swinson D.E.B., Bell J.K., Manas D.M., Crellin A., Slevin N.J., Sharma R.A. Analysis of a National Program for selective internal radiation therapy for colorectal cancer liver metastases // Clin Oncol (R Coll Radiol). 2019. Vol. 31, No 1. P. 58–66.

  37. Smits M.L., Nijsen J.F., van den Bosch M.A., Lam M.G., Vente M.A., Mali W.P., van Het Schip A.D., Zonnenberg B.A. Holmium-166 radioembolisation in patients with unresectable, chemorefractory liver metastases (HEPAR trial): a phase 1, dose-escalation study // Lancet Oncol. 2012. Vol. 13, No 10. P. 1025–34.

  38. Radosa C.G., Radosa J.C., Grosche-Schlee S., Zöphel K., Plodeck V., Kühn J.P., Kotzerke J., Hoffmann R.T. Holmium-166 radioembolization in hepatocellular carcinoma: feasibility and safety of a new treatment option in clinical practice // Cardiovasc Intervent Radiol. 2019. Vol. 42. P. 405. https://doi.org/10.1007/s00270–018–2133–7. [Epub ahead of print].

4. Принципы чрескожной абляции печени

Хуан К. Камачо и Энн М. КовиХ.К. Камачо, Э.M. Кови Онкологический центр им. Слоуна-Кеттеринга/Медицинский колледж Вайля Корнелла, отделение радиологии, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, США. E-mail: coveya@mskcc.org.

Введение

Абляция под визуальным контролем — это общепринятый метод лечения некоторых доброкачественных и злокачественных опухолей многих органов. Доступны многочисленные методы абляции, которые в числе прочего включают радиочастотную абляцию (РЧА), микроволновую абляцию, криоабляцию, лазерную абляцию, необратимую электропорацию и химическую абляцию. В этой главе основное внимание уделяется принципам, лежащим в основе обычно используемых методов абляции. Количество доступных методов абляции и быстрые изменения в технологии требуют, чтобы пользователь понимал механизмы, лежащие в основе каждого устройства, так как это позволит операторам выбрать подходящий для конкретной ситуации метод.

В этой главе кратко описываются механизмы действия общих методов абляции. Отдельное внимание уделено преимуществам, недостаткам и ограничениям, встречающимся в клинической практике. Базовое понимание основных физических процессов является обязательным для определения метода, который будет использован в любом возможном клиническом сценарии. Приведены также сводные данные о клинической эффективности абляции печени.

Химическая абляция

Внутриопухолевое введение химических веществ — старейший доступный метод чрескожной абляции, особенно при лечении ГЦК [1–4]. К преимуществам перед другими методами можно отнести невысокую стоимость и относительно простое оборудование. Проблемой остается достижение однородного распределения вещества по опухоли и возможность обработки края ткани, окружающей поражение. Именно поэтому химическая абляция в значительной степени была заменена методами на основе физических излучений и теперь применяется для опухолей, которые трудно поддаются лечению другими терапевтическими методами (например, из-за непосредственной близости к критически важным органам), или в качестве единственного метода при лечении небольших поражений [5].

Принцип инъекции этанола основан на двух следующих механизмах: 1) немедленная дегидратация цитоплазмы клеток и последующая денатурация белка с последующим коагуляционным некрозом; 2) ишемический некроз, когда кровообращение в опухолевых кровеносных сосудах из-за разрушения эндотелия сосудов приводит к агрегации тромбоцитов, тромбозу и ишемии [6]. Этанол часто применяют при ГЦК, потому что это мягкая опухоль, которая обычно возникает при циррозе. Циррозная печень действует как опухолевая псевдокапсула, ограничивая распространение химического вещества из опухоли в паренхиму. С другой стороны, метастазы в печени, как правило, бывают фиброзными и возникают в сравнительно мягкой печени, что обеспечивает диффузию инъекционного вещества, такого как этанол, в нормальные ткани [7]. Это основная причина, почему для химической абляции используют другие альтернативные вещества, такие как уксусная кислота. Механизмы некроза, по сути, такие же, однако уксусная кислота лучше проникает в фиброзную ткань, что при лечении метастатического заболевания теоретически имеет преимущества [6, 7].

Термическая абляция — метод на основе физических излучений

Криоабляция (гипотермическая абляция)

Принцип криоабляции — эффект Джоуля–Томсона. Эффект основан на изменении температуры газа, происходящем в результате его сжатия или расширения. Аргон, наиболее распространенный газ, который используют в системах криоабляции, доступных в клинической практике, представляет собой газ, который охлаждается во время расширения в камере на конце криозонда. При периодическом замораживании и оттаивании (которое может быть пассивным или активным с использованием гелия) до температуры ниже 20 °C смерть клеток вызывается образованием внутриклеточных кристаллов льда, что приводит к повреждению плазматических мембран и органелл [8]. Во время оттаивания кристаллы льда продолжают расти, что максимально увеличивает гибель клеток [9]. Реакция опухоли зависит от скорости охлаждения, глубины гипотермии, скорости оттаивания, количества циклов замораживания-оттаивания и отсроченных эффектов ишемии после оттаивания. Повторные циклы замораживания-оттаивания могут повысить эффективность.

Криоабляция в печени используется редко из-за большого диаметра доступных в настоящее время зондов, частой необходимости использования нескольких зондов, а также риска криошока, клинического синдрома, характеризующегося почечной недостаточностью, диссеминированной интраваскулярной коагуляцией и синдромом острой дыхательной недостаточности у взрослых [10].

Гипертермическая абляция

Имеется описание, что необратимое клеточное повреждение происходит, когда клетки нагреваются до 46 °C в течение 60 мин, и между повышением температуры и гибелью клеток существует прямая корреляция [11]. Высокие температуры могут вызвать немедленное повреждение, вызывая коагуляцию цитозоля, митохондриальных ферментов и комплексов «нуклеиновая кислота–гистон–белок» [12–14]. Затем эта реакция запускает гибель клеток. Это основная причина, по которой гистопатологические исследования [12–15] продемонстрировали, что ткани, обработанные термической абляцией (ТА), в ближайшем послеоперационном периоде все еще могут иметь жизнеспособную морфологию и что коагуляционный некроз развивается как отсроченное последствие.

Радиочастотная абляция

При РЧА используют электрический ток от генератора, который осциллирует между электродами через ионные каналы, имеющиеся в большинстве биологических тканей. Присущее биологическим тканям электрическое сопротивление вызывает ионное трение и последующее тепловыделение (эффект Джоуля). В областях, ближайших к электроду, нагрев происходит быстро, а более периферийные области пассивно нагреваются за счет теплопроводности [16, 17].

Большинство систем РЧА работают в монополярном режиме с использованием одного электрода в зонде и рассеивающих электродов на поверхности кожи (т.е. заземляющих электродов). Таким образом, электрод зонда передает тепло, генерирующее энергию, и заземляющий электрод замыкает электрическую цепь, уменьшая вероятность повреждения кожи.

Электроды с внутренним охлаждением были разработаны для минимизации появления ожога в ткани, прилегающей к электроду. В этих устройствах жидкость циркулирует внутри электродного зонда в целях снижения температуры на границе раздела «электрод–ткань». Это сводит к минимуму ожог тканей и позволяет вкладывать больше энергии, тем самым увеличивая размер зоны абляции [18, 19]. Другие конструктивные разработки включали зонд с несколькими зубцами, что должно было способствовать пространственному распределению энергии [20] для создания большей зоны абляции [17–19].

Также были разработаны биполярные системы, в которых ток колебался между двумя зондами, что устраняло необходимость в заземляющих электродах [21, 22]. Биполярный метод ограничивает движение тока в области между электродами, уменьшая охлаждение, опосредованное перфузией этой области (эффект теплоотвода), что приводит к более быстрому и очаговому нагреву между электродами. Следовательно, в биполярных системах размещение электродов становится критически важным для создания единой зоны некроза [22].

Микроволновая абляция

Микроволновая абляция относится к электромагнитной энергии, работающей на частоте 915 МГц или 2,45 ГГц. Нагревание тканей происходит в результате явления «диэлектрического гистерезиса», заключающегося в том, что, когда электромагнитная энергия воздействует на ткань, она заставляет молекулы воды, имеющие собственный дипольный момент, непрерывно вращаться и перестраиваться. Такое непрерывное вращение молекул увеличивает кинетическую энергию и приводит к повышению температуры [23, 24]. Микроволны могут проникать через биологические материалы, включая ткани с низкой проводимостью, и, не приводя к обезвоживанию или ожогу, вызывают чрезвычайно высокие температуры (>150 °C), улучшая проводимость в окружающих тканях [25]. Это повышает эффективность выработки тепла вследствие воздействия микроволновой энергии. Микроволны также не требуют заземляющих электродов, и одновременно может работать несколько зондов [26], что увеличивает объем ткани, которую можно удалить.

Современные микроволновые системы также содержат охлаждающий контур, чтобы предотвратить потенциальные ожоги кожи, поскольку тепло может передаваться на стержень зонда и даже на соединения антенны [27]. Наличие охлаждающего контура также увеличивает количество энергии, которое может безопасно передаваться в опухоль [25].

Лазерная абляция

Лазерные источники излучают световую энергию с длиной волны приблизительно 600–1000 нм [28], которая вызывает электромагнитный нагрев. Одним из основных преимуществ использования энергии лазера является его совместимость с МРТ. Кроме того, относительное отсутствие металла во всей системе и малый диаметр большинства аппликаторов эффективно устраняют артефакты изображения на КТ и МРТ, позволяя контролировать температурные карты в реальном времени [29].

Помимо прочего, лазерный свет может крайне точно нагревать ткань. Поскольку любая ткань очень быстро поглощает свет, можно создать зоны абляции малого размера (диаметром 1–2 см), что делает лазер идеальной платформой для нежных или небольших органов (головной мозг, щитовидная железа, простата) [30]. Свет не проникает через обожженные или иссушенные ткани. Именно поэтому для улучшения профиля нагрева используются диффузоры, но при использовании более высоких мощностей оптоволокно необходимо охлаждать, чтобы избежать ожогов кожи или выхода из строя датчика [31]. Механизмы охлаждения увеличивают диаметр аппликатора, и, когда желательно охватить более крупные зоны абляции, можно использовать несколько и работать с ними независимо друг от друга или одновременно [28].

Нетепловая абляция на основе физических излучений

Необратимая электропорация

Необратимая электропорация использует для индукции гибели клеток импульсные электрические поля. При определенном пороге электрического потенциала в липидном бислое клеточной мембраны появляется очень много пор. Это изменение при низком токе обратимо, но по мере увеличения напряженности электрического поля становится постоянным и приводит к гибели клеток [32]. Устройства необратимой электропорации могут подавать до 3000 В и 50 А через однополярные или биполярные игольчатые электроды. На размер зоны абляции могут влиять количество электродов, длина кончика электрода, расстояние между электродами, количество импульсов, продолжительность импульсов и приложенное напряжение [33]. На электрические поля сильно влияет проводимость окружающей среды, которая зависит от гетерогенности тканей и наличия металла, например, билиарного стента. Поскольку необратимая электропорация не зависит от нагрева или охлаждения тканей-мишеней, методика не ограничивается эффектом теплоотвода при абляции опухолей вблизи крупных кровеносных сосудов [34] и, по-видимому, не оказывает вредного воздействия на соседние нормальные ткани. включая нервы и желчные протоки [35, 36].

Современные устройства необратимой электропорации имеют определенные недостатки. В их число входит генерация потенциально опасных электрических гармоник, которые могут стимулировать сокращение мышц или сердечную аритмию. Следовательно, метод требует общей анестезии и паралитической индукции. Кроме того, даже при проведении абляции на не очень большом участке требуется точно разместить несколько игл. Отсутствие коагуляции вокруг точек входа иглы теоретически может увеличивать риск кровотечения.

Клиническое применение чрезкожной абляции метастазов в печени

По сравнению с хирургической резекцией и лучевой терапией чрескожная абляция является относительно новой технологией. Таким образом, показания к применению видоизменяются и варьируют в зависимости от практики. Подходящую опухоль можно вылечить с помощью абляции за один амбулаторный сеанс, при этом абляция даст меньшее количество серьезных осложнений, чем резекция печени. Другие преимущества абляции заключаются в том, что есть возможность выполнения дополнительных абляций, когда это необходимо для лечения местного рецидива или новых поражений, а также в том, что этот метод позволяет сохранить паренхиму, и, наконец, в том, что абляция обычно не требует длительного прерывания сопутствующей терапии.

image
Рис. 4-1. Гидродиссекция в целях облегчения микроволновой абляции единичных метастазов в печени у 69-летней женщины с раком поджелудочной железы: а — на компьютерной томографии портально-венозной фазы показан одиночный метастаз в сегменте 6 (указан стрелкой). К поражению непосредственно примыкает восходящая ободочная кишка (указана стрелкой). В течение более 1 года это было единственным известным местом метастазирования; б — иглу 20-го калибра ввели между печенью и толстой кишкой и инъецировали разбавленный контраст для гидродиссекции толстой кишки от печени, чтобы предотвратить термическое повреждение толстой кишки во время абляции; в — затем поражение было обработано микроволновым зондом; г — на контрольной компьютерной томографии, проведенной через 1 мес, показана окружающая обработанную опухоль зона абляции. Клинических или рентгенологических данных, свидетельствующих о повреждении толстой кишки, не наблюдалось

Однако существуют ограничения, основанные на размере, геометрии и расположении поражения в печени (рис. 4-1). Кроме того, метод в большинстве случаев требует седации или анестезии и является более инвазивным, чем лучевая терапия. Методику чрескожной абляции можно использовать для многих органов, от кости до щитовидной железы, но большинство данных получено при абляции опухолей в печени.

Первичные опухоли печени

У большинства пациентов, у которых развивается ГЦК, это происходит на фоне известного фактора риска, обычно вирусного гепатита и все чаще на фоне неалкогольной жировой болезни печени. Несмотря на делавшиеся ранее прогнозы, заболеваемость ГЦК в США продолжает расти, и ГЦК является ведущей причиной смерти от рака во всем мире [37, 38]. Для того чтобы повысить частоту обнаружения на ранней стадии, медицинские общества, в том числе AASLD и Национальная сеть многопрофильных онкологических учреждений (мы перечислили только некоторые), одобрили стандартную процедуру скрининга пациентов из группы риска для выявления небольших опухолей, поддающихся лечению [38].

До того как стали широко доступны методы ТА, для лечения небольших ГЦК обычно использовалась химическая абляция. Большинство пациентов с ГЦК страдают циррозом, а ГЦК — сравнительно мягкая опухоль. Таким образом, инъекции химического вещества непосредственно в опухоль в значительной степени препятствует окружающая ее фиброзная паренхима. Химическая абляция достигается введением прямой или многозубчатой иглы в опухоль и поэтапными инъекциями небольших аликвот этанола или уксусной кислоты под визуальным контролем. Этанол имеет такую же плотность, что и жир, и поэтому КТ особенно информативна, если планируются большие дозы инъекционного препарата, поскольку можно легко увидеть его распределение внутри опухоли (а не в других структурах, таких как сосудистые структуры) (рис. 4-2). При использовании ультразвукового контроля инъекции обычно проводят поэтапно, используя малые дозы этанола.

РЧА была внедрена в начале 1990-х гг., а в 1999 г. Livrhagi и соавт. опубликовали проспективное исследование при ГЦК ≤3 см, рандомизированное для лечения инъекциями этанола или РЧА [39]. Обнаружили, что РЧА чаще приводила к полному некрозу и требовала меньшего количества сеансов, чем лечение инъекциями этанола. Через несколько лет Lencioni и соавт. опубликовали данные о проспективном рандомизированном сравнении РЧА с лечением инъекциями этанола у пациентов с ГЦК, опираясь на Миланские критерии [40]. При среднем периоде наблюдения, длившегося почти 2 года, ОВ в группе РЧА составила 100 и 98%, а полный некроз наблюдался в 91% опухолей. Это было статистически значимо лучше, чем при использовании лечения инъекциями этанола, и, более того, сопоставимо с результатами после резекции печени. Эти данные послужили убедительным аргументом в пользу проспективных рандомизированных исследований в целях сравнения результатов РЧА и резекции печени.

В период с 2006 по 2017 г. в Китае провели четыре проспективных рандомизированных исследования, в которых сравнивали РЧА и резекцию печени при некрупных ГЦК [41–44]. Критерии включения в каждое исследование несколько различались, но все вошедшие в исследования поражения были ≤5 см.

Данные этих трех исследований хорошо обобщены в метаанализе, опубликованном в PlusOne, в котором скомпилированные данные проспективных исследований не показали разницы в выживаемости между пациентами, подвергавшимися РЧА или ЧСС, на сроке до 4 лет [45]. Однако при оценке ретроспективных исследований при сравнении резекции печени с РЧА было выявлено значительное преимущество в отношении выживаемости, что, вероятно, отражает статистическое смещение при отборе пациентов из-за того, что РЧА подвергали тех пациентов, кто не подходил для хирургического вмешательства.

image
Рис. 4-2. Абляция этанолом очага рецидивирующей гепатоцеллюлярной карциномы у 62-летнего мужчины: а — компьютерная томография артериальной фазы показывает одиночную гепатоцеллюлярную карциному размером 1,6 см (указана стрелкой) в каудальной части доли печени, прилегающей к воротной вене и желчному протоку; б — в опухоль ввели иглу 20-го калибра и инъецировали 5 см3 этанола; в — после введения всех 14 см3 этанола видно, что низкая плотность этанола повторяет геометрические очертания опухоли; г — компьютерная томография артериальной фазы через 3 мес показывает отсутствие остаточной гиперваскулярной опухоли и низкую плотность в каудальном отделе, что соответствует полному некрозу опухоли

Абляцию при ГЦК можно проводить в сочетании с прямой артериальной терапией. Elnekave и соавт. опубликовали данные о ретроспективном исследовании пациентов, которым провели резекцию печени и комбинированную эмболизацию/абляцию по поводу одиночной ГЦК ≤7 см [46]. При медианном последующем наблюдении >11 лет у пациентов с одинаковой стадией по классификационной системе Окуда (Okuda), которые подверглись резекции печени или РЧА, ОВ не показала статистически значимой разницы. Peng и соавт. случайным образом распределили пациентов с рецидивирующей ГЦК ≤5 см либо в группу только РЧА, либо в группу РЧА в комбинации с трансартериальной химиоэмболизацией (TACE) [47]. ОВ в течение 5 лет показала лучшие значения у пациентов, прошедших комбинированное лечение, но только среди тех, у кого опухоли имели размер 3,1–5,0 см. У пациентов с опухолями ≤3 см добавление TACE результаты не улучшило.

Три сантиметра — это своего рода магическое число для абляции, поскольку опухоли размером >3 см сложно полностью излечить с помощью одной только абляции. Долгое время считалось, что это связано с размером участка абляции, которого можно достичь с помощью одного зонда, при крупных опухолях, когда для достижения адекватного запаса по краям обрабатываемых зон необходимо их перекрытие. Идеально расположить несколько одновременно или последовательно размещаемых зондов просто в теории, но сложно на практике.

Обработка края окружающей паренхимы имеет решающее значение для адекватного лечения опухоли микроскопического размера. Исследовав 100 подвергнутых резекции одиночных ГЦК, Sasaki и соавт. с помощью световой микроскопии обнаружили, что из 100 подвергнутых резекции опухолей 46 (или почти половина) имели микросателлиты жизнеспособной опухоли [48]. Если микросателлиты находили у опухолей размером <3 см, они почти всегда находились в пределах нескольких миллиметров от основной опухоли. Однако у опухолей размером >3 см микросателлиты статистически значимо встречались чаще и находились на большем расстоянии от основной опухоли, при этом опухолевые клетки обнаруживались на расстоянии до 3 см. Основываясь на этих данных, можно легко заметить, что при удалении опухоли 3,5 см, когда есть возможность появления микросателлитов на расстоянии до 3 см от опухоли, ожидается высокая частота местных рецидивов.

На сегодняшний день в большинстве проспективных клинических исследований, посвященных чрескожной ТА при ГЦК, изучалась также и РЧА. С появлением новых методик, включая микроволновые технологии и необратимую электропорацию, возможно, что более крупные опухоли (микроволновые) и опухоли, прилегающие к структурам, чувствительным к термическому повреждению (необратимая электропорация), увеличат долю кандидатов, подходящих для абляции.

Метастазы в печени

Данные об удалении метастазов в печени менее надежны, чем о ГЦК.

Рак толстой кишки

Рак толстой кишки отличается от других солидных опухолей тем, что, когда он метастазирует в печень, печень примерно в половине случаев является единственным местом заболевания. Хотя проспективных рандомизированных исследований в поддержку метастазэктомии не проводилось, первые хирургические серии предполагали улучшение выживаемости после резекции CRLM [49, 50]. Когда появились абляционные методы лечения, стало понятно, что, если абляция способна полностью уничтожить жизнеспособную опухоль, она также будет приемлемым методом для лечения удовлетворяющих критериям пациентов, особенно тех, у кого поражения расположены в труднодоступных для резекции местах.

Систематический обзор 75 ретроспективных исследований выявил, что частота местных рецидивов составила 12–39% при одно-, трех- и пятилетней выживаемости 84, 37 и 17% соответственно, что выше, чем обычно сообщалось в отношении только лишь системной химиотерапии, хотя в обзор вошли исследования с высокой частотой местных рецидивов [51]. Вероятно, что высокая частота местных рецидивов в первых исследованиях по этой теме была в значительной степени связана с недостаточным лечением. По мере накопления опыта абляции было продемонстрировано, что решающее значение для обеспечения долгосрочного успеха лечения имеет достижение границы ≥5 мм и в идеале 10 мм вокруг метастаза колоректального рака в печени (CRLM) (рис. 4-3, 4-4) [52].

Одним из немногих проспективных исследований абляции при CRLM было исследование фазы II, в котором пациенты с неоперабельными CRLM случайным образом распределялись в группы системного лечения с РЧА или без РЧА [53]. При медианной продолжительности последующего наблюдения 9,7 года результаты были значительно лучше в группе комбинированной терапии: через 8 лет выжило 35,9% пациентов по сравнению с 8,9% пациентов, получавших только системную химиотерапию.

К сожалению, сейчас нет возможности точно предсказать, каким именно пациентам с метастатическими CRLM может помочь местная терапия. Модифицированная оценка клинического риска абляции была описана Shady и соавт. Они основывались на шкале Фонга (Fong), используемой при хирургической резекции [54]. Основываясь на исследовании с участием 162 пациентов, они описывают пять факторов, связанных с плохой выживаемостью: первичная опухоль с положительным лимфатическим узлом, промежуток без рецидивов <12 мес, множественные опухоли, размер самой крупной опухоли >3 см и РЭА >30 нг/мл.

Другой подход к определению идентификации пациентов с хорошей биологией заболевания — это «проверка временем», описанная Livrhagi и соавт. [55]. В этом исследовании наблюдали 88 пациентов с операбельными CRLM с РЧА в течение медианного периода наблюдения, составившего 28 мес после абляции. У 23 (26%) пациентов заболевания не наблюдалось, а еще у 44 (50%) появились новые поражения, в результате которых резекция у них стала невозможной. Другими словами, 67 из 88 пациентов (76%) не стали проводить хирургическое вмешательство, от которого они вряд ли получили бы пользу. Авторы пришли к выводу, что абляция может сократить количество резекций без отрицательного влияния на клинический результат.

Рак молочной железы

Метастатический рак молочной железы является системным заболеванием, но существует подгруппа пациентов, у которых в течение многих лет может быть только олигометастатическое заболевание, и эти пациенты являются хорошими кандидатами на применение регионарных методов лечения, включая абляцию, резекцию и лучевую терапию. К сожалению, олигометастатический рак молочной железы имеет гетерогенный фенотип, и трудно сделать заблаговременный прогноз о том, какие именно субпопуляции получат пользу от этого вида терапии.

image
Рис. 4-3. Микроволновая абляция под контролем позитронно-эмиссионной томографии у 54-летнего мужчины с олигометастатическим колоректальным раком в печени: a — на изображении компьютерной томографии портально-венозной фазы виден одиночный метастаз VII сегмента (указан стрелкой); б — запланированная во время процедуры позитронно-эмиссионная томография/компьютерная томография демонстрирует поражение одиночного сегмента VII; повышенное накопление фтордезоксиглюкозы указано стрелкой; в — внутрипроцедурная позитронно-эмиссионная томография/компьютерная томография показывает микроволновую антенну, расположенную на верхнем и латеральном краях поражения (указана стрелкой); г — внутрипроцедурная позитронно-эмиссионная томография показывает микроволновую антенну, расположенную в нижнем и медиальном краях поражения (указана стрелкой); визуализация с помощью позитронно-эмиссионной томографии/компьютерной томографии, сделанная сразу же после терапии, демонстрирует адекватный запас и отсутствие метаболической активности в полости абляции (указано стрелками); д — на компьютерной томографии брюшной полости с контрастированием в портально-венозной фазе через 1 мес после терапии виден полный ответ на терапию с адекватными границами и без остаточного/рецидивирующего заболевания (указано стрелками)
image
Рис. 4-4. Пример 3D-оценки границ абляции: а — изображение компьютерной томографии с наложением сегментированной опухоли (выделено желтым) и теоретические 5- и 10-миллиметровые границы, показанные в аксиальной плоскости и сагиттальной и фронтальной проекциях; б — компьютерная томография сразу же после абляции показывает сегментированную зону абляции; в — сравнение с первичной сегментацией показывает недостаточное лечение (остаточная опухоль выделена красным, 5-миллиметровая граница показана фиолетовым контуром, а 10-миллиметровая граница — коричневым; г — продольные изображения последующей компьютерной томографии, полученные в артериальной (вверху) и портально-венозной (внизу) фазах, показывают прогрессирование местной опухоли как гиперинтенсивную область в артериальной фазе и гипоинтенсивную область — в венозной фазе контуры зоны абляции и недостаточно покрытые объемы перекрываются, показывая пространственную корреляцию между локализацией прогрессирования и недостаточно охваченными участками опухоли [любезно предоставлено Еленой Кэй (Elena Kaye)]

Как и в случае с CRLM, интерес к местной терапии метастазов рака молочной железы в печени основан на литературных данных по хирургии, описывающих преимущества в отношении выживаемости, которые дает метастазэктомия в печени [56, 57].

Проспективных исследований, в которых бы оценивались результаты абляции при метастазах рака молочной железы в печени, не существует, а варианты системной терапии ко времени, когда абляция стала клинически доступной, драматически изменились, что сделало измеряемые результаты постоянно меняющейся целью. В исследовании «Микротерапия рака молочной железы и интервенционные подходы» (MAMMA MIA), проведенном в Германии, ретроспективно изучили 59 больных раком молочной железы, прошедших РЧА, брахитерапию или радиоэмболизацию при метастазах рака молочной железы в печени, с целью охарактеризовать пациентов, которым местная терапия принесла пользу [58]. Для исследователей не стало неожиданностью то, что, как выяснилось, независимыми предикторами улучшения выживаемости стали максимальный диаметр опухоли <4 см и менее трех предыдущих линий системной терапии в анамнезе. Это подтверждается ретроспективным исследованием Barral и соавт., по данным которого абляция обеспечивает эффективный местный контроль и улучшает выживаемость без признаков заболевания (ВБПЗ) у пациентов с олигометастазами рака молочной железы <4 см в легких и костях, а также с метастазами рака молочной железы в печени [59].

Заключение

Техники чрескожной абляции хорошо известны как основной инструмент местного контроля при лечении очаговых злокачественных новообразований. За последние два десятилетия в многочисленных исследованиях были описаны основные принципы абляционной терапии. Осознание этих базовых принципов позволяет врачу на основе преимуществ и недостатков каждого метода понять выбор пациента/очага поражения, а также способы улучшения результатов. Является также очевидным, что имеющиеся данные более убедительны в отношении абляции первичных злокачественных новообразований печени; однако в сценарии метастатического заболевания и с учетом размера поражения эффект от абляции сравним с эффектом метастазэктомии. Комбинированная терапия продолжает оставаться развивающейся областью, и вполне возможно, что абляция может стать актуальным методом и при лечении опухолей, размер которых превышает традиционные критерии.

Ключевые вопросы.

  • В целом мы поддерживаем использование микроволновой абляции высокой мощности при лечении опухолей печени, и оператор должен проводить прижигание тракта и избегать прямого прокола периферических опухолей.

  • Радиочастотная и лазерная абляция имеют существенные физические ограничения по сравнению с микроволновой абляцией в том, что касается нагрева ткани, и поэтому предназначены для кратких/точных зон абляции.

  • Криоабляцию опухолей в печени следует применять с осторожностью, хотя она может быть полезна при лечении поражений, близких к критически важным органам.

Свою роль при лечении центрально расположенных опухолей или опухолей вблизи от критических важных органов может играть необратимая электропорация.

Литература

  1. Taniguchi M. et al. Long-term outcome of percutaneous ethanol injection therapy for minimum-sized hepatocellular carcinoma // World J Gastroenterol. 2008. Vol. 14, No 13. P. 1997–2002.

  2. Mazzanti R. et al. Survival and prognostic factors in patients with hepatocellular carcinoma treated by percutaneous ethanol injection: a 10-year experience // Can J Gastroenterol. 2004. Vol. 18, No 10. P. 611–8.

  3. Andriulli A. et al. Survival of cirrhotic patients with early hepatocellular carcinoma treated by percutaneous ethanol injection or liver transplantation // Liver Transpl. 2004. Vol. 10, No 11. P. 1355–63.

  4. Blendis L. Percutaneous ethanol ablation of small hepatocellular carcinomas: twenty years on // Gastroenterology. 2006. Vol. 130, No 1. P. 280–2. discussion 282.

  5. Livraghi T. et al. Hepatocellular carcinoma and cirrhosis in 746 patients: long-term results of percutaneous ethanol injection // Radiology. 1995. Vol. 197, No 1. P. 101–8.

  6. Kawano M. An experimental study of percutaneous absolute ethanol injection therapy for small hepatocellular carcinoma: effects of absolute ethanol on the healthy canine liver // Gastroenterol Jpn. 1989. Vol. 24, No 6. P. 663–9.

  7. Giovannini M., Seitz J.F. Ultrasound-guided percutaneous alcohol injection of small liver metastases. Results in 40 patients // Cancer. 1994. Vol. 73, No 2. P. 294–7.

  8. Georgiades C.S. et al. Safety and efficacy of CT-guided percutaneous cryoablation for renal cell carcinoma // J Vasc Interv Radiol. 2008. Vol. 19, No 9. P. 1302–10.

  9. Permpongkosol S. et al. Differences in ablation size in porcine kidney, liver, and lung after cryoablation using the same ablation protocol // AJR Am J Roentgenol. 2007. Vol. 188, No 4. P. 1028–32.

  10. Yu H., Burke C.T. Comparison of percutaneous ablation technologies in the treatment of malignant liver tumors // Semin Intervent Radiol. 2014. Vol. 31, No 2. P. 129–37.

  11. Andrasina T. et al. Interventional radiology therapies for liver cancer // Cas Lek Cesk. 2018. Vol. 157, No 4. P. 195–202.

  12. Larson T.R., Bostwick D.G., Corica A. Temperature-correlated histopathologic changes following microwave thermoablation of obstructive tissue in patients with benign prostatic hyperplasia // Urology. 1996. Vol. 47, No 4. P. 463–9.

  13. Goldberg S.N. et al. Treatment of intrahepatic malignancy with radiofrequency ablation: radiologic-pathologic correlation // Cancer. 2000. Vol. 88, No 11. P. 2452–63.

  14. Zervas N.T., Kuwayama A. Pathological characteristics of experimental thermal lesions. Comparison of induction heating and radiofrequency electrocoagulation // J Neurosurg. 1972. Vol. 37, No 4. P. 418–22.

  15. Thomsen S. Pathologic analysis of photothermal and photomechanical effects of laser-tissue interactions // Photochem Photobiol. 1991. Vol. 53, No 6. P. 825–35.

  16. Goldberg S.N. et al. Radiofrequency tissue ablation: importance of local temperature along the electrode tip exposure in determining lesion shape and size // Acad Radiol. 1996. Vol. 3, No 3. P. 212–8.

  17. Haemmerich D., Pilcher T.A. Convective cooling affects cardiac catheter cryoablation andradiofrequency ablation in opposite directions // Conf Proc IEEE Eng Med Biol Soc. 2007. Vol. 2007. P. 1499–502.

  18. Lorentzen T. The loop electrode: in vitro evaluation of a device for ultrasound-guided interstitial tissue ablation using radiofrequency electrosurgery // Acad Radiol. 1996. Vol. 3, No 3. P. 219–24.

  19. Lencioni R. et al. Radio-frequency thermal ablation of liver metastases with a cooled-tip electrode needle: results of a pilot clinical trial // Eur Radiol. 1998. Vol. 8, No 7. P. 1205–11.

  20. Haemmerich D. et al. Hepatic radiofrequency ablation with internally cooled probes: effect of coolant temperature on lesion size // IEEE Trans Biomed Eng. 2003. Vol. 50, No 4. P. 493–500.

  21. McGahan J.P. et al. Hepatic ablation using bipolar radiofrequency electrocautery // Acad Radiol. 1996. Vol. 3, No 5. P. 418–22.

  22. Ritz J.P. et al. Bipolar radiofrequency ablation of liver metastases during laparotomy. First clinical experiences with a new multipolar ablation concept // Int J Color Dis. 2006. Vol. 21, No 1. P. 25–32.

  23. Wolf F.J. et al. Microwave ablation of lung malignancies: effectiveness, CT findings, and safety in 50 patients // Radiology. 2008. Vol. 247, No 3. P. 871–9.

  24. Wright A.S. et al. Radiofrequency versus microwave ablation in a hepatic porcine model // Radiology. 2005. Vol. 236, No 1. P. 132–9.

  25. Yang D. et al. Measurement and analysis of tissue temperature during microwave liver ablation // IEEE Trans Biomed Eng. 2007. Vol. 54, No 1. P. 150–5.

  26. Brace C.L. et al. Microwave ablation with a single small-gauge triaxial antenna: in vivo porcine liver model // Radiology. 2007. Vol. 242, No 2. P. 435–40.

  27. Wang Y. et al. Internally cooled antenna for microwave ablation: results in ex vivo and in vivo porcine livers // Eur J Radiol. 2008. Vol. 67, No 2. P. 357–61.

  28. Walser E.M. Percutaneous laser ablation in the treatment of hepatocellular carcinoma with a tumor size of 4 cm or smaller: analysis of factors affecting the achievement of tumor necrosis // J Vasc Interv Radiol. 2005. Vol. 16, No 11. P. 1427–9.

  29. Stollberger R. et al. Temperature monitoring of interstitial thermal tissue coagulation using MR phaseimages // J Magn Reson Imaging. 1998. Vol. 8, No 1. P. 188–96.

  30. Skinner M.G. et al. A theoretical comparison of energy sources–microwave, ultrasound and laser — for interstitial thermal therapy // Phys Med Biol. 1998. Vol. 43, No 12. P. 3535–47.

  31. Heisterkamp J. et al. Heat-resistant cylindrical diffuser for interstitial laser coagulation: comparison with the bare-tip fiber in a porcine liver model // Lasers Surg Med. 1997. Vol. 20, No 3. P. 304–9.

  32. Silk M. et al. The state of irreversible electroporation in interventional oncology // Semin Intervent Radiol. 2014. Vol. 31, No 2. P. 111–7.

  33. Charpentier K.P. et al. Irreversible electroporation of the liver and liver hilum in swine // HPB (Oxford). 2011. Vol. 13, No 3. P. 168–73.

  34. Schoellnast H. et al. Acute and subacute effects of irreversible electroporation on nerves: experimental study in a pig model // Radiology. 2011. Vol. 260, No 2. P. 421–7.

  35. Silk M.T. et al. Percutaneous ablation of peribiliary tumors with irreversible electroporation // J Vasc Interv Radiol. 2014. Vol. 25, No 1. P. 112–8.

  36. Thomson K.R. et al. Investigation of the safety of irreversible electroporation in humans // J Vasc Interv Radiol. 2011. Vol. 22, No 5. P. 611–21.

  37. Benson A.B. 3rd et al. NCCN guidelines insights: hepatobiliary cancers, version 1.2017 // J Natl Compr Cancer Netw. 2017. Vol. 15, No 5. P. 563–73.

  38. Bertuccio P. et al. Global trends and predictions in hepatocellular carcinoma mortality // J Hepatol. 2017. Vol. 67, No 2. P. 302–9.

  39. Livraghi T. et al. Small hepatocellular carcinoma: treatment with radio-frequency ablation versus ethanol injection // Radiology. 1999. Vol. 210, No 3. P. 655–61.

  40. Lencioni R.A. et al. Small hepatocellular carcinoma in cirrhosis: randomized comparison of radio-frequency thermal ablation versus percutaneous ethanol injection // Radiology. 2003. Vol. 228, No 1. P. 235–40.

  41. Chen M.S. et al. Comparison of effects of percutaneous radiofrequency ablation and surgical resection on small hepatocellular carcinoma // Zhonghua Yi Xue Za Zhi. 2005. Vol. 85, No 2. P. 80–3.

  42. Feng K. et al. A randomized controlled trial of radiofrequency ablation and surgical resection in the treatment of small hepatocellular carcinoma // J Hepatol. 2012. Vol. 57, No 4. P. 794–802.

  43. Huang J. et al. A randomized trial comparing radiofrequency ablation and surgical resection for HCC conforming to the Milan criteria // Ann Surg. 2010. Vol. 252, No 6. P. 903–12.

  44. Ng K.K.C. et al. Randomized clinical trial of hepatic resection versus radiofrequency ablation for early-stage hepatocellular carcinoma // Br J Surg. 2017. Vol. 104, No 13. P. 1775–84.

  45. Wang Y. et al. Radiofrequency ablation versus hepatic resection for small hepatocellular carcinomas: a meta-analysis of randomized and nonrandomized controlled trials // PLoS One. 2014. Vol. 9, No 1. P. e84484.

  46. Elnekave E. et al. Long-term outcomes comparing surgery to embolization-ablation for treatment of solitary HCC<7 cm // Ann Surg Oncol. 2013. Vol. 20, No 9. P. 2881–6.

  47. Peng Z.W. et al. Recurrent hepatocellular carcinoma treated with sequential transcatheter arterial chemoembolization and RF ablation versus RF ablation alone: a prospective randomized trial // Radiology. 2012. Vol. 262, No 2. P. 689–700.

  48. Sasaki A. et al. Microsatellite distribution and indication for locoregional therapy in small hepatocellular carcinoma // Cancer. 2005. Vol. 103, No 2. P. 299–306.

  49. Pedersen I.K. et al. Resection of liver metastases from colorectal cancer. Indications and results // Dis Colon Rectum. 1994. Vol. 37, No 11. P. 1078–82.

  50. Steele G. Jr. et al. A prospective evaluation of hepatic resection for colorectal carcinoma metastases to the liver: gastrointestinal tumor study group protocol 6584 // J Clin Oncol. 1991. Vol. 9, No 7. P. 1105–12.

  51. Pathak S. et al. Ablative therapies for colorectal liver metastases: a systematic review // Color Dis. 2011. Vol. 13, No 9. P. e252–65.

  52. Wang X. et al. Margin size is an independent predictor of local tumor progression after ablation of colon cancer liver metastases // Cardiovasc Intervent Radiol. 2013. Vol. 36, No 1. P. 166–75.

  53. Ruers T. et al. Local treatment of unresectable colorectal liver metastases: results of a randomized phase II trial // J Natl Cancer Inst. 2017. Vol. 109, No 9. https://doi.org/10.1093/jnci/djx015.

  54. Shady W. et al. Percutaneous radiofrequency ablation of colorectal cancer liver metastases: factors affecting outcomes—a 10-year experience at a single center // Radiology. 2016. Vol. 278, No 2. P. 601–11.

  55. Livraghi T. et al. Percutaneous radiofrequency ablation of liver metastases in potential candidates for resection: the «test-of-time approach» // Cancer. 2003. Vol. 97, No 12. P. 3027–35.

  56. Fairhurst K. et al. The safety and effectiveness of liver resection for breast cancer liver metastases: a systematic review // Breast. 2016. Vol. 30. P. 175–84.

  57. Margonis G.A. et al. The role of liver-directed surgery in patients with hepatic metastasis from primary breast cancer: a multi-institutional analysis // HPB (Oxford). 2016. Vol. 18, No 8. P. 700–5.

  58. Seidensticker M. et al. Locally ablative treatment of breast cancer liver metastases: identification of factors influencing survival (the Mammary Cancer Microtherapy and Interventional Approaches (MAMMA MIA) study) // BMC Cancer. 2015. Vol. 15. P. 517.

  59. Barral M. et al. Percutaneous thermal ablation of breast cancer metastases in oligometastatic patients // Cardiovasc Intervent Radiol. 2016. Vol. 39, No 6. P. 885–93.

5. Регионарная генотерапия рака

Леонид ЧеркасскийЛ. Черкасский Онкологический центр им. Слоуна-Кеттеринга, служба хирургической онкологии отделение хирургии, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, США., Рэйчел ГроссерР. Гроссер Онкологический центр им. Слоуна-Кеттеринга, торакальная служба, отделение хирургии, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, США. и Прасад С. АдусумиллиП.С. Адусумилли Онкологический центр им. Слоуна-Кеттеринга, торакальная служба, отделение хирургии, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, США. Центр клеточной терапии, программа по мезотелиоме, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, США. E-mail: adusumip@mskcc.org.

Введение в генотерапию рака

Генотерапия — это высокоэффективный метод, который открывает большие перспективы для лечения рака. При разработке генной терапии было изучено множество стратегий, в том числе исправление мутантных генов, стимуляция иммунитета, активация пролекарств, вмешательство в экспрессию онкогенов, клеточная терапия и использование онколитических вирусов. Одним из основных препятствий, ограничивающих эти терапевтические методы, был неэффективный перенос генов с последующей плохой экспрессией. Достижение эффективной экспрессии генов стало неотъемлемой частью недавно опубликованных успешных результатов терапевтических методов с использованием Т-клеток с химерным антигенным рецептором (CAR) и онколитических вирусов.

Эти терапевтические методы подробно рассматриваются в следующих разделах. Мы начнем с CAR-Т-клеток и затем перейдем к онколитическим вирусам. Мы отметим принципы и сложности, связанные с этими методами лечения, уделив при этом особое внимание тому, как именно каждый вид терапии способен уникальным образом оптимизировать ключевые преимущества метода регионарной доставки. Среди этих преимуществ необходимо отметить следующие: улучшение доставки терапевтических средств к месту опухоли; повышение направленности действия на раковые клетки, что ограничивает токсичность для нормальных тканей; и, наконец, формирование как местного, так и системного иммунного ответа, который может быть направлен на метастатическое заболевание и может потенциально предотвращать рецидив опухоли. Данные основных литературных источников по этим научным исследованиям покажут сильный потенциал этих генных методов таргетной терапии рака. Для каждой терапевтической стратегии мы обсудим клинические исследования, в которых использовался метод регионарной доставки.

Т-клеточная терапия с химерным антигенным рецептором

Принципы и применение к солидным опухолям

Для того чтобы перенаправить Т-клетки на раковые антигены, можно использовать технологию генной инженерии. Т-клетка является идеальной клеткой-хозяином: она быстро делится, что облегчает интеграцию вируса, имеет транскрипционный аппарат, который способствует высокоуровневой экспрессии трансгена с вирусных промоторов, и она может поддерживать память для длительной экспрессии трансгена. Кроме того, это полноценная противоопухолевая эффекторная клетка: сигнальные элементы, активируемые при распознавании опухолевого антигена, запускают лизис опухоли, а также пролиферацию Т-клеток и секрецию цитокинов.

CAR-Т-клетки представляют собой опухолеспецифичные Т-клетки, которые получены путем переноса генов, кодирующих рецепторы, чьей мишенью является рак (рис. 5-1) [1–4]. Ретровирусы, кодирующие эти CAR и другие клеточные структуры, служат системой доставки для интеграции в геном и последующей экспрессии. Термин «химерный» относится к гибридизации двух отдельных белковых доменов; CAR соединяют антигенсвязывающий элемент c высокой авидностью к опухоли, полученный из моноклонального антитела (который обеспечивает распознавание раковых клеток) с внутриклеточным сигнальным доменом CD3ζ (который дает сигнал к активации Т-клеток). Такая тандемная гибридизация приводит к эффективному связыванию с высокой авидностью, что затем ведет к фосфорилированию внутриклеточной сигнальной части рецептора, которое, в свою очередь, обеспечивает активацию Т-клеток [5–10]. Для того чтобы оптимизировать функцию, проводят дополнительную генетическую модификацию. Для обеспечения обоих сигналов, необходимых для оптимизации пролиферации и выживания Т-клеток, сигнальные элементы включают костимулирующие домены, такие как CD28 и 4–1BB. В многочисленных исследованиях было установлено, что обеспечение костимуляции, закодированной генетически в CAR, крайне важно для противоопухолевой активности адаптивно перенесенных Т-клеток, поскольку усиливает как персистентность Т-клеток, так и их функцию [5–10]. Появление так называемых CAR II поколения, в которых объединены активирующие и костимулирующие сигнальные домены, привело к успешному использованию и последующему одобрению FDA двух CAR-Т-клеточных иммунотерапевтических средств, чьей мишенью является CD19 [11–13].

image
Рис. 5-1. Химерные антигенные рецепторы связывают полученный из антител антигенраспознающий домен с внутриклеточными сигнальными доменами, которые служат для активации и оптимизации функции Т-клеток

Однако лечение солидных опухолей сталкивается со множеством препятствий — достижение эффективной Т-клеточной инфильтрации солидной опухоли, которая является в высокой степени иммуносупрессивной, требует генетических модификаций и способов доставки, которые выходят за рамки исходного дизайна CAR. В этой главе основное внимание уделяется лечению солидных опухолей. Мы обрисуем, каким образом регионарная доставка, с помощью которой можно эффективно доставлять Т-клетки к месту первичной опухоли и преодолевать опосредованное опухолью иммунное ингибирование, может стать оптимальным методом терапии CAR-Т-клетками. Кроме того, как и в случае терапии онколитическими вирусами, терапевтический эффект регионарной доставки CAR-Т-клеток выходит за пределы локальной области доставки. Возникновение местного иммунного ответа может привести к системному «иммунному надзору», у которого есть потенциал устранения метастазов и предотвращения рецидива опухоли.

Оптимизация Т-клеточной терапии с химерным антигенным рецептором с помощью регионарной доставки

Солидные злокачественные новообразования представляют собой особую помеху для Т-клеточной терапии. В отличие от гематологических злокачественных новообразований, которые находятся в том же периферическом компартменте, куда доставляются вводимые внутривенно клетки, твердые опухолевые массы находятся внутри иммуносупрессивного компартмента, проникнуть в который может быть затруднительно. Регионарная терапия может преодолевать ограничения системного введения, увеличивая инфильтрацию опухоли и преодолевая подавление иммунитета (рис. 5-2).

image
Рис. 5-2. Слева: регионарная доставка онколитического вируса проводится либо в виде инфузии, либо в виде инъекции внутрь очага поражения. На вкладке показаны вирусное инфицирование опухолевых клеток и два механизма действия онколитической вирусной терапии: 1) гибель раковых клеток; 2) вызов локальных и системных противоопухолевых иммунных реакций. Гибель опухолевых клеток приводит к высвобождению ассоциированных с повреждением и ассоциированных с патогеном молекулярных паттернов, запуску активации дендритных клеток и их миграции в лимфатические узлы — место анатомической локализации прайминга Т-клеток. Дендритные клетки активируют T-клетки, презентируя опухолевый антиген и экспрессируя активирующие цитокины и костимулирующие лиганды, что приводит к активации и дифференцировке Т-клеток. Эффекторные T-клетки теперь могут с кровотоком попадать в первичную опухоль, а также в метастатические очаги и вызывать иммуноопосредованную смерть опухолевой клетки. Справа: при регионарной терапии T-клетками, несущими химерный антигенный рецептор, для инфузии Т-клеток, чьей мишенью является раковый антиген, применяют либо постоянные катетеры, либо временный доступ к месту доставки. T-клетки с химерным антигенным рецептором распознают раковый антиген, активируются и вызывают регрессию первичной опухоли. Активированные T-клетки также вырабатывают Т-клеточную память, которая обеспечивает системный «иммунный надзор», индуцируя регрессию метастаз и предотвращая рецидив опухоли

Недавно мы продемонстрировали преимущества регионарного введения мезотелин-специфичных CAR-Т-клеток в клинически значимой модели мезотелиомы плевры. При регионарном введении, по сравнению с системным введением, CAR-Т-клетки демонстрировали быстрое и устойчивое размножение и активацию Т-клеток одновременно с элиминацией первичной опухоли [14]. Регионарное введение привело к попаданию в кровеносную систему CAR-Т-клеток, которые сохранили свою функциональную активность, приобрели Т-клеточную память и способность к долгосрочному системному «иммунному надзору», ликвидирующему диссеминированные очаги опухоли. Однократная доза регионарной терапии CAR-Т-клетками обеспечила эффективную защиту от повторного появления опухоли в течение вплоть до 200 дней после первоначального введения Т-клеток; такая стойкость коррелировала с эффективностью лечения и предотвращением рецидива опухоли по данным нескольких доклинических моделей и клинических исследований. На основании этих результатов внутриплевральное введение CAR-Т-клеток теперь перевели в фазу I клинических исследований при мезотелиоме плевры и первичных опухолях молочной железы и легких, метастазирующих в плевру (NCT02414269 и NCT02792114).

Эти результаты демонстрируют, что регионарное введение имеет преимущества, выходящие за рамки лечения первичной опухоли. Способность вводимых интраплеврально Т-клеток попадать в систему кровообращения и сохраняться на периферии открывает новые возможности лечения других метастатических раковых опухолей с доступными опухолевыми участками, которые могут служить «регионарными центрами загрузки и распределения» при CAR-Т-клеточной терапии; по сути, терапия самого доступного участка опухоли может привести к устойчивым ответам в более недоступных опухолях. Примеры раковых заболеваний, которые могут получить пользу от такой терапевтической стратегии лечения, включают заболевания, метастазирующие в плевральную полость (например, рак легкого и рак молочной железы), заболевания, метастазирующие в брюшную полость (КРР и рак яичников), а также в печень (КРР, РЖ и рак поджелудочной железы).

Доклинические данные, поддерживающие метод регионарной доставки Т-клеток с химерным антигенным рецептором

При использовании этого метода в доклинических исследованиях внутричерепной, ВБ и внутрипеченочной доставки терапии CAR-Т-клетками были получены многообещающие результаты.

Наша группа из центра им. Слоуна-Кеттеринга показала, что внутриплеврально вводимые CAR-Т-клетки демонстрируют повышенную противоопухолевую эффективность на модели ортотопической мезотелиомы даже в сниженной дозе по сравнению с системно вводимыми CAR-T-клетками, и этой повышенной эффективности способствует пролиферация CD4-зависимых CD8-T-клеток [15]. Группа из Медицинского центра Роджера Уильямса продемонстрировала, что ВБ-введение CAR-Т-клеток, мишенью которых является РЭА, в животной модели КРР с ПК имеет преимущество по сравнению с внутривенным введением и способствует регрессу экстраперитонеальных очагов опухоли [16]. Другие группы аналогичным образом показали устойчивую противоопухолевую активность после ВБ-введения CAR-Т-клеток [17]. Группа из института Слоуна-Кеттеринга показала, что ВБ-введение ИЛ-12-секретирующих CAR-Т-клеток было эффективным в модели связанного с яичниками ПК с экспрессией эпителиального муцина 16. Секреция ИЛ-12 была генетически закодирована в том же вирусном векторе, который использовался для трансдукции CAR, что упрощало доставку генов и оптимизировало функцию CD8+ -Т-клеток [18]. Еще одно многообещающее направление регионарного введения — инфузия сосудов печени — было продемонстрировано группой из Медицинского центра Роджера Уильямса. Исследователи ввели CAR-Т-клетки в воротную вену на модели колоректальных метастазов в печени с экспрессией РЭА [19]. Несмотря на хорошие доклинические результаты, лечение солидных опухолей еще сталкивается с препятствиями. В клиническом исследовании, направленном на глиобластому, Т-клетки отсутствовали через 2 нед после первоначального введения. Это дает возможность предположить, что даже при устойчивой инфильтрации Т-лимфоцитами, достигаемой с помощью регионарной доставки, CAR-Т-клетки могут не справиться со всеми проблемами, которые имеются при солидных опухолях [20]. Появляется все больше доклинических и клинических данных, продемонстрировавших, насколько важно преодолеть опосредованное опухолью подавление иммунитета, которому посвящен следующий раздел.

Генная инженерия, повышающая эффективность, — разработка Т-клеток, несущих не только химерный антигенный рецептор, с акцентом на преодоление подавления иммунитета

Проблема иммуносупрессии, с которой сталкиваются CAR-T-клетки, привела к осознанию того, что для лечения крупных, давно развившихся солидных опухолей необходимы CAR-T-клетки с расширенными возможностями, выходящими за рамки распознавания CAR и передачи сигналов. Хотя регионарно доставляемые Т-клетки могут проникать в опухолевую массу более эффективно, чем Т-клетки, доставляемые системно, после доставки их по-прежнему подавляет иммуносупрессивное окружение опухоли. Различные группы воспользовались гибкостью, которую предоставляют вирусные векторы, в целях дополнительного усиления функции CAR-Т-клеток, создав Т-клетки с оптимизированнным метаболизмом [6, 9], запрограммированным паттерном экспрессии, подобным паттерну экспрессии стволовых клеток, который увеличивает выживаемость и самообновление [20, 21], и экспрессией цитокинов и рецепторов к цитокинам, которые оптимизируют функцию [1, 22]. Одна из наиболее убедительных стратегий — создание Т-клеток, преодолевающих опосредованное опухолью подавление иммунитета. Для того чтобы уничтожить опухолевые клетки, Т-клетки должны не только сохраняться, но и функционировать в среде, богатой подавляющими сигналами. Успешное применение антител, чьей мишенью являются иммунные контрольные точки, такие как PD-1 и цитотоксический T-лимфоцит-ассоциированный белок 4 (CTLA-4), говорит в пользу того, что противодействие подавлению иммунитета имеет терапевтический потенциал [23–25]. Поскольку адаптивно перенесенные Т-клетки чувствительны к ингибированию, провели исследование стратегий, сочетающих адаптивную терапию Т-клетками с блокадой контрольных точек [26–28]. При адаптивной иммунорезистентности [29] опухолевые клетки после воздействия секретируемых Т-клетками цитокинов Th1 вырабатывают противоиммунную защиту, экспрессируя коингибиторные лиганды, такие как лиганд PD-1 [30–32].

Наши собственные доклинические данные показали, что CAR-Т-клетки человека, даже в сочетании с костимулирующей передачей сигналов с 4–1BB или CD28, подвержены ингибированию. С помощью модели плевральной мезотелиомы мы продемонстрировали, что истощение Т-клеток можно обратить вспять, вмешавшись в путь PD-1 либо посредством блокады антител, либо посредством генной инженерии CAR-Т-клеток в целях сверхэкспрессии доминантно-негативного рецептора PD-1 (который служит в качестве рецептора-ловушки, предотвращающего передачу сигналов через нативный рецептор PD-1) или нацеленного на shРНК рецептора PD-1 (который подавляет PD-1). Хотя оба пути блокады контрольных точек являются действенными, стратегия генной инженерии может быть более предпочтительной из-за своей эффективности и простоты, поскольку она сводит на нет необходимость повторного введения антител. Другие группы также разработали стратегии, помогающие преодолеть ингибирование CAR-Т-клеток в солидных опухолях [32, 33]. Примеры включают использование ИЛ-12-секретирующих CAR-Т-клеток в целях преодоления PD-1-опосредованного ингибирования [34], PD1CD28-«переключающий рецептор», который переводит связывание ингибирующего лиганда в костимулирующую передачу сигналов [35], CRISPR/Cas9-редактирование гена в целях создания PD-1-дефицитных CAR-Т-клеток [36] и конструирование Т-клеток, которые секретируют антитело к PD-1 [37].

Техника безопасности при Т-клеточной терапии с химерным антигенным рецептором

При терапии CAR-Т-клетками для доставки генетической последовательности, кодирующей CAR, используются преимущественно ретровирусы. Генетические последовательности доставляются в виде РНК, которая затем переписывается в ДНК в целях постоянной интеграции в геном клеток пациента. Хотя интеграция обеспечивает высокую точность и длительную экспрессию, она несет в себе также потенциал инсерционного мутагенеза и злокачественной трансформации. Лентивирусные векторы имеют более безопасный профиль сайта интеграции, чем γ-ретровирусные векторы [38]; однако и те и другие показали свою безопасность при использовании в крупных медицинских центрах США, первыми начавших применять технологии CAR [39, 40]

Хотя Т-клетки CD19 CAR продемонстрировали впечатляющую эффективность при лечении лейкозов, этот успех сопровождался значительными и иногда опасными для жизни побочными эффектами из-за высвобождения Т-клеточных цитокинов, приводящих к системной воспалительной реакции, которая проявлялась в виде лихорадки, гипотензии и неврологической дисфункции.

В большинстве случаев синдром высвобождения цитокинов можно лечить глюкокортикоидами и антителами, нацеленными на ИЛ-6, с периодической необходимостью поддержки органов-мишеней в отделении интенсивной терапии. Для того чтобы повысить безопасность, при сохранении побочных эффектов для ускорения выведения Т-клеток после введения пролекарства или антитела можно использовать «суицидные гены», такие как iCaspase-9 [41], мутацию рецептора эпидермального фактора роста [42] и тимидинкиназу ВПГ [43].

Большинство CAR, чьей мишенью являются солидные опухоли, нацелены на антигены, имеющиеся и в нормальных тканей, и, следовательно, несут риск «таргетной токсичности вне опухолей» [44, 45]. Это можно компенсировать, продуманно выбирая антиген-мишень. Оптимальной мишенью является та, экспрессия которой ограничена расходуемыми клетками или, еще лучше, только опухолевыми клетками. Примеры подходящих мишеней включают мезотелин (в рамках нашего продолжающегося клинического исследования фазы I мы не обнаружили какой-либо токсичности вне опухоли), мутированную форму рецептора эпидермального фактора роста, которая экспрессируется на мультиформных глиобластомах [46, 47], и гликозилированную форму эпителиального муцина 1, которая является уникальной для опухолевых клеток [48, 49]. Активно исследуются также генетические стратегии, ограничивающие токсичность в нормальных тканях [50, 51]

Клинические исследования Т-клеток с использованием стратегий регионарной доставки

Сейчас появились первые фазы клинических исследований, в которых используется регионарная доставка. В качестве метода доставки нацеленных на РЭА CAR-Т-клеток для лечения метастазов КРР в печени исследовали инфузию печеночной артерии, которой достигали через чрескожный доступ к артериальной системе с использованием ангиографических катетеров. Инфузия печеночной артерии была хорошо переносимой (NCT01373047) [52]; внутривенная доставка, напротив, была связана с дозолимитирующим колитом (NCT00923806) [53]. У всех пациентов, кроме одного, в исследовании HAI в ткани метастазов печени наблюдалось больше CAR-T-клеток по сравнению со здоровой тканью печени, в том числе у одного пациента, у которого наблюдалось стойкое присутствие CAR-T-клеток через 12 нед после первоначального введения. Кроме того, CAR-Т-клетки в образцах периферической крови были обнаружены только у двух из восьми пациентов. Хотя инфузия печеночной артерии может привести к снижению токсичности, сформированный ограниченный системный иммунитет может в конечном итоге ограничить эффективность, особенно при внепеченочных заболеваниях. Мы и другие авторы продемонстрировали в доклинических исследованиях, что более оптимальным подходом, обеспечивающим как эффективность, так и безопасность, может стать системный Т-клеточный иммунитет, направленный на более безопасную цель, чем РЭА [15]. Авторы исследования HAI оценивали ответ на лечение, отслеживая уровни РЭА, поскольку визуализирующие исследования часто неадекватно отражают ответ на иммунотерапию. Хотя у семи из восьми пациентов в этом исследовании наблюдалось некоторое снижение уровня РЭА, на момент публикации исследования все, кроме одного, умерли, и медианная ОВ составила 15 нед.

В исследовании Национального медицинского центра «Город надежды» (NCT00730613) [54] CAR, чьей мишенью были IL13Rα[alpha]2, ввели трем пациентам с опухолями головного мозга с использованием системы катетер/резервуар. Лечение было хорошо переносимым и показало некоторую противоопухолевую активность: у одного пациента была снижена экспрессия целевого антигена, а у другого по данным МРТ наблюдалось усиление некроза. Во второй публикации этой группы [55] описан пациент с рецидивом мультифокальной глиобластомы, включая множественные метастазы в головном и спинном мозге, которого первоначально лечили CAR-Т-клетками, введенными непосредственно в место резекции опухоли головного мозга с помощью инфузии через катетер. Хотя в месте резекции после инфузии рецидива не было, другие поражения прогрессировали. Прекрасный ответ наблюдался после того, как Т-клетки ввели в спинномозговую жидкость путем доступа к боковому желудочку, этот метод доставки вызвал полное рентгенографическое исчезновение спинальных метастазов и хороший ответ метастазов в головном мозге. Этот ответ сохранялся до 7,5 мес, и измеряемые Т-клетки вместе с цитокинами присутствовали в спинномозговой жидкости в течение по меньшей мере 7 дней после каждой инфузии в желудочек.

Продолжающееся исследование, проводимое нашей группой в онкологическом центре им. Слоуна-Кеттеринга, продемонстрировало безопасность и представляющую интерес противоопухолевую активность введенных внутриплеврально CAR-Т-клеток, направленных на мезотелин, который экспрессируется на раковых клетках. Хотя признаки эффективности регионарной доставки CAR-T-клеток были ясно видимы, клинические исследования, изучающие такой метод, до сих пор проводились с ограниченным числом пациентов (табл. 5-1). Именно поэтому мы ожидаем дальнейших результатов, которые помогут дополнительно прояснить эффективность регионарной доставки CAR-T-клеточной терапии.

Таблица 5-1. Завершенные исследования Т-клеток с химерным антигенным рецептором со стратегией регионарной доставки
Исследование NCT. Год проведения. Фаза. Центр. Число пациентов CAR-мишень, костимуляция. Другие характеристики Диагноз рака Введение Примечательные характеристики или данные исследования

NCT00730613 [54]. 2008. Фаза I. Медицинский центр «Город надежды». Три пациента

ИЛ13Rα[альфа]2 NKG2D ± СD28, костимуляция. Hy/TK-выбор/саморазрушение гибридного белка

Глиобластома

Резекция опухоли, полость посредством катетера/система резервуара

У всех пациентов после лечения возрос FLAIR MRI воспалительный сигнал, и у одного пациента с повторной резекцией было снижение экспрессии опухолевого интерлейкина ИЛ 13Rα[альфа]2. Оба наблюдения подтверждают эффектвность сигнала, которая коррелировала с уровнем экспрессии антигена ИЛ13Rα[альфа]2. Вследствие нежелательного явления (НЯ) III степени увеличение дозы прекратилось. Не было ≥НЯ степени IV

NCT01082926 [95]. 2010. Фаза I. Медицинский центр «Город надежды». Шесть пациентов

IL13Rα[альфа]2 CD28, костимуляция. Hy/TK-выбор/саморазрушение гибридного белка

Глиобластома

Внутриопухолевая инфузия

CAR-T-клетки были обнаружены в месте рецидива рядом с мозолистым телом у одного пациента, что подтверждает, что CAR-T-клетки могут перемещаться в другие области, где есть заболевание

NCT01373047 [52]. 2011. Фаза I. Медицинский центр Роджера Уильямса. Восемь пациентов

РЭА CD28, костимуляция

Колоректальная и периампулярная аденокарцинома с метастазами в печени. Печеночная артериальная инфузия с использованием чрескожного доступа

Уровни РЭА использовались для мониторинга эффективности, чтобы преодолеть ограничения визуализирующих исследований в оценке ответа на иммунотерапию. Не было НЯ выше степени III обусловленных

CAR-T-внутрипеченочные и артериальные инфузии

NCT01837602 [96]. 2013. Фаза 0. Университет Пенсильвании. Шесть пациентов

C-met 4–1BB, костимуляция

Молочная железа

Внутриопухолевая инъекция

Эффективность подтверждают обширный некроз в месте инъекции и потеря экспрессии c-met 6 выше степени III

NCT02208362 [55]. 2015. Фаза I. Медицинский центр «Город надежды». Набор пациентов продолжается

IL13Rα[альфа]2 4–1BB, костимуляция

Глиобластома

Внутриопухолевое, внутриполостное, внутрижелудочковое

Продолжающееся исследование с клиническим случаем пациента, который получал двойную внутриполостную и внутрижелудочковую терапию и у него был преходящий ПО в течение 7,5 мес. Не было нежелательных явлений выше степени III

Предпосылки онколитической вирусной терапии, вирусные технологии и регионарная доставка в солидные опухоли

Онколитические вирусы являются многоцелевыми, способны к прямому лизису опухоли и могут доставлять трансгены, повышающие эффективность и снижающие токсичность. Поскольку одним из механизмов онколитической эффективности является лизис опухолевых клеток, специально отбираются репликативно-компетентные вирусы, обладающие способностью к самовоспроизведению и повторному заражению. Опыт использования онколитических вирусов при лечении рака показал, что они не только индуцируют лизис опухолевых клеток, но и вызывают противоопухолевый иммунитет. И то и другое способствует терапевтическому эффекту. Кроме того, как и в случае с CAR-Т-клетками, онколитические вирусы можно генетически сконструировать для экспрессии терапевтических трансгенов, которые дополнительно усиливают противоопухолевую активность.

Преимущества регионарной доставки онколитических вирусов аналогичны преимуществам CAR-Т-клеток (см. рис. 5-2). Исследователи из Массачусетской больницы общего профиля продемонстрировали, что ВБ-введение онколитического вируса простого герпеса при ПМ (первичного КРР) обеспечивает лучший лизис опухоли, чем системная доставка. Добавочная польза регионарной доставки заключалась в уменьшении токсичности в нормальных тканях [56], что позволяло использовать более высокие дозы. Другие примеры регионарной доставки онколитических вирусов в доклинических условиях включают портальную инфузию ВПГ на модели метастазов КРР в печени [57], инфузию ВПГ в сонную артерию при лечении плоскоклеточного рака головы и шеи [58], внутриплевральное введение ВПГ при лечении поражения плевры при раке легкого [59, 60] и ВБ-введение вируса осповакцины для лечения злокачественной мезотелиомы брюшины (ЗМБ) [61].

Онколитические вирусы вызывают как местный, так и системный иммунный ответ

Хотя лечение онколитическими вирусами классифицируется как местное вмешательство, лечение онколитическими вирусами может вызывать системный противоопухолевый иммунный ответ, выступая в качестве вакцины in vivo , которая генерирует местный врожденный и адаптивный иммунный ответ с потенциалом установления системного иммунитета.

Переход от местного иммунного ответа к системному «иммунному надзору» соответствует типичной иммунологической последовательности запуска врожденного иммунитета с последующей активацией адаптивного иммунитета. Онколитические вирусы вызывают в высокой степени иммуногенную гибель клеток, в результате чего лизис опухолевых клеток приводит к местному эффлюксу опухолевых антигенов и сигналов опасности, запускающих антиген-специфичный иммунитет: дендритные клетки привлекаются для поглощения антигена (и активируются продуктами распада клеток) и мигрируют в лимфатические узлы, где активируют адаптивную иммунную систему. Конечным эффектором является активная Т-клетка, которая опосредует противоопухолевый эффект через лизис опухоли и секрецию цитокинов. Ответ, индуцированный Т-клетками, может быть особенно устойчивым, если доступны в высшей степени иммуногенные опухолевые антигены. Доступность этих антигенов (называемых неоантигенами) зависит от частоты мутаций, обнаруженных в опухоли. Важность этих неоантигенов подчеркнули исследования, продемонстрировавшие, что с помощью уникальных мутаций, идентифицированных при секвенировании опухолей, можно выявить пациентов, которые с высокой вероятностью дадут ответ на иммунотерапию [62, 63]. Фактически онколитические вирусы представляют собой вакцины in vivo , которые генерируют системный иммунитет, способный вызывать регрессию отдаленных неинфицированных опухолей [64]. В других доклинических исследованиях мыши, ранее избавленные от опухолей с помощью онколитического вируса, остались без опухолей после повторного заражения опухолевыми клетками, что согласуется с установлением иммунологической памяти и говорит о том, что онколитические вирусы могут играть свою роль в предотвращении рецидива [65, 66]. Такие результаты согласуются с нашими наблюдениями о том, что регионарная доставка CAR-Т-клеточной терапии вызывает системный ответ за счет установления Т-клеточной памяти в системе кровообращения.

Способность онколитических вирусов вызывать эндогенный иммунный ответ de novo говорит в пользу использования обоснованных комбинаций онколитических вирусов и средств, блокирующих иммунные контрольные точки. Поскольку эффективность блокировки иммунных контрольных точек зависит от активации ранее существовавшего иммунного ответа [23, 67–69], доставку онколитического вируса можно использовать для превращения «холодной» опухоли в «горячую» опухоль с провоспалительным/иммуногенным окружением, за чем может следовать блокирование иммунных контрольных точек, снимающее «тормоза» с противоопухолевого Т-клеточного иммунного ответа [70, 71]. Доклинические исследования продемонстрировали, что инъекция онколитического вируса внутрь очага поражения может вызвать инфильтрацию Т-клеток и повысить эффективность блокады CTLA-4 в опухолях меланомы; комбинация онколитического вируса, вводимого внутрь очага поражения, и блокады CTLA-4 усиливала регресс как метастазов в месте инъекции, так и отдаленных метастазов [64, 72].

Техника безопасности для онколитических вирусов — повышение тропизма к опухоли в целях избирательной репликации в опухолевых клетках

Как мы продемонстрировали на примере CAR-Т-клеток, клинические перспективы онколитических вирусных терапевтических средств зависят не только от эффективности, но и от безопасности. В случае онколитических вирусов особую озабоченность вызывает безопасность, поскольку эти вирусы являются инфекционными патогенами, которые могут вызывать заболевание. С помощью регуляции жизненного цикла онколитических вирусов, а именно манипулируя прикреплением, входом в клеточный цикл и репликацией вируса, эти вирусы можно оптимизировать для избирательного воздействия на опухолевые клетки.

С помощью генетической модификации можно изменять вирусный капсид, усиливая связывание с рецепторами входа в клетку, предпочтительно экспрессируемыми на опухолевых клетках [73], и даже заменять типичные эпитопы капсида на вариабельные фрагменты одноцепочечной цепи L, которые по выбору направляют вирус на рецептор поверхности опухолевой клетки [74]. Другой способ предпочтительного лизиса опухолевых клеток — это избегать нормальной ткани; делеция генов вирулентности, таких как тимидинкиназа, может привести к селективной репликации только в пределах быстро делящихся опухолевых клеток, у которых есть достаточный транскрипционный аппарат для поддержки репликации вируса [75]. Единственная одобренная FDA терапия онколитическим вирусом, а именно T-VEC, представляет собой модифицированный вирус простого герпеса типа 1 с инактивацией ICP34.5, который останавливает репликацию и приводит к апоптозу инфицированных нормальных клеток [65, 76]. Другая стратегия делеции состоит в том, чтобы поставить гены вирулентности под контроль опухолевых тканеспецифичных промоутеров [77–79].

Генная инженерия для экспрессии терапевтических генов

Онколитические вирусы являются крайне универсальными терапевтическими средствами, поскольку их можно генетически модифицировать, добавив элементы, которые усиливают два основных механизма их действия: литическую функцию и стимуляцию противоопухолевого иммунитета. Выступая в качестве вектора для доставки терапевтических генов, T-VEC секретирует гранулоцитарно-макрофагальный колониестимулирующий фактор (ГМ-КСФ), который рекрутирует и активирует дендритные клетки для оптимальной презентации антигена Т-клеткам. Другие стратегии, направленные на усиление иммунного ответа, включают доставку цитокинов [ИЛ-2, ИЛ-12, фактора некроза опухоли (TNF)] [80, 81], экспрессию ассоциированных с опухолью антигенов [74] и добавление костимулирующего сигнального пути [72, 82]. Для того чтобы усилить лизис опухоли, были включены трансгены для активации химиотерапевтических пролекарств [83–85] и экспрессии тимидинкиназы (которая превращает введенный ганцикловир в токсичный монофосфат ганцикловира) [86].

Клинические исследования онколитических вирусов с использованием стратегий регионарной доставки

На сегодняшний день только один онколитический вирус — T-VEC, аттенуированный ВПГ-1 и сконструированный для экспрессии ГМ-КСФ, — получил одобрение FDA в качестве средства для лечения рака, особенно распространенной меланомы. Первые многообещающие клинические результаты привели к первому рандомизированному контролируемому исследованию (РКИ): OPTIM (ключевое исследование по меланоме OncovexGM-CSF) [87–89]. У пациентов с меланомой стадии IIIb, IIIc или IV с неоперабельными, но доступными поражениями терапия с помощью T-VEC привела к усилению устойчивого объективного ответа (16,3 по сравнению с 2,1%; p <0,001) и общего ответа (26,4 по сравнению с 5,7%; p <0,001) в сравнении с рекомбинантным ГМ-КСФ. Регрессия наблюдалась как в поражениях, в которые делали инъекции, так и в очагах без инъекций, что подтверждает роль онколитических вирусов в создании системного иммунитета [90]. После получения таких результатов FDA одобрило T-VEC как средство для лечения неоперабельной, доступной для инъекций кожной, подкожной и узловой меланомы с ограниченным поражением внутренних органов. Доставленный местно внутрь очага поражения T-VEC вызывал противоопухолевый иммунный ответ; поражения после инъекции накапливали MART-1-специфические CD8+ Т-клетки с ассоциированным снижением CD4+ FoxP3+ -регуляторных Т-клеток и миелоидных супрессорных клеток [90, 91].

Многие доклинические исследования, в которых изучалась комбинированная терапия онколитическим вирусом и средством, блокирующим иммунные контрольные точки, в настоящее время переведены в клинические исследования (табл. 5.2). Применение T-VEC внутри очага поражения с последующим введением ипилимумаба (антитела к CTLA-4) у пациентов с распространенной меланомой [92] привело к объективному ответу, составившему 50%, при этом у 44% пациентов устойчивый ответ продолжался >6 мес. В проведенном затем РКИ (куда вошло 198 пациентов с неоперабельной меланомой IIIB–IV стадии) провели сравнение T-VEC в комбинации с ипилимумабом и T-VEC без ипилимумаба и обнаружили значительную разницу по частоте ответа (39 по сравнению 18%; p =0,002); при изучении корреляции у пациентов, получавших T-VEC с ипилимумабом, были обнаружены повышенные уровни Т-клеток [93]. Использование пембролизумаба, антитела к PD-1, может быть даже более эффективным: в исследовании фазы I с участием 21 пациента с меланомой пембролизумаб дал 62% объективного ответа и впечатляющую частоту ПО — 33% (NCT02263508) [94].

В доклинических и клинических исследованиях изучались другие методы доставки онколитической вирусной терапии, включая плевральную и перитонеальную доставку и инфузию в печеночную артерию (ИПА). Эти методы комбинировали с системной терапией, включая химиотерапию и блокирование иммунных контрольных точек. ВБ-доставка может использоваться для первичных опухолей, похожих на карциноматоз. В первоначальных исследованиях была продемонстрирована безопасность и возможность ВБ-доставки. Пациентам с раком яичников или первичным раком брюшины провели ВБ-доставку аденовируса (NCT00002960) посредством катетеров Hickman, Tenckhoff или PortaCath. Авторы наблюдали контролируемую токсичность и обнаружили экспрессию трансгена как в асцитической жидкости, так и в биоптатах опухолей. С помощью КТ не удалось выявить достоверного влияния на заболевание, поскольку исследователи столкнулись с теми же трудностями, что и при попытке оценить поражение поверхности брюшины во время предоперационной оценки пациента, и с учетом этого лучшим способом оценить ответ на лечение может стать измерение уровней CA-125. Наилучшие результаты дало лечение в комбинации с химиотерапией, при котором наблюдался дозозависимый эффект. Регионарная терапия также показала перспективные результаты при злокачественной мезотелиоме плевры. В начальной фазе клинических исследований успешно использовали внутриплевральную доставку (посредством плеврального катетера) аденовируса с интерфероном гамма человеческим рекомбинантным (NCT01119664) и аденовируса с интерфероном-α (NCT01212367). У одного пациента из последнего исследования наблюдался статистически значимый ответ в поражениях как внутри, так и вне грудной клетки, что указывает на формирование системного иммунитета. Потенциальным методом регионарной доставки при первичных и метастатических поражениях печени является ИПА. В исследовании NCT00012155 пациенты получали внутриартериальную инъекцию NV1020 (ВПГ) в печеночную артерию в качестве лечения метастазов КРР в печени.

Таблица 5-2. Отобранные исследования онколитических вирусов со стратегией регионарной доставки с опубликованными результатами и новые исследования, результаты или характеристики
Введение Исслведование NCT. Год проведения. Фаза. Центр. Число пациентов Дизайн вируса Диагноз рака Примечательные характеристики или данные исследования

Внутрипеченочное

1

NCT00012155 [97]. 2003. Фаза I. MSK. 12 пациентов

NV 1020

Колоректальный рак

Большая часть вируса выводится печенью и не обнаруживается в системном кровотоке, что доказывает преимущества регионарной доставки

1

NCT00002960 [98, 99]. 1997. Фаза I. Многоцентровое. 36 пациентов

Рекомбинантный аденовирус-p53 SCH-58500

Рак

Рак фаллопиевых труб, яичников, первичный рак брюшины. Около 50% женщин, прошедших три цикла терапии, имели ответ CA-125, используемый для мониторинга ответов 8 ≥ степень III НЯ

2

NCT00408590 [100]. 2004. Фаза I. Mayo Clinic, NCI. 37 пациентов

РЭА-экспрессирующий вирус кори (тиреоидный натрий-йодидный симпортер)

Рак яичников

Дозозависимое повышение РЭА наблюдаось в перитонеальной жидкости и сыворотке, что подтверждает дозозависимую активность. У пяти пациентов было значимое снижение уровней CA-125, используемых для мониторинга ответов. 3 СНЯ в когорте 1, 2 СНЯ в когорте 2

Интраплеврально

1

NCT01212367 [101]. 2009. Фаза I. UPenn, NCI. Девять пациентов

Ad.h интерферон-α-2b (режим 721015, опосредованный аденовирусом интерферон-α)

Мезотелиома

Нет возрастания гуморального иммунного ответа на антиген вируса или мезотелин, однако был ответ на клетки мезотелиомы. Два пациента были последовательно подвергнуты радикальной плеврэктомии. Возрастание доз было отменено из-за серьезных гриппоподобных симптомов. У двух пациентов были инфекции катетера

2

NCT01119664 [102]. 2010. Фазы I, II. UPenn. 40 пациентов

Ad.h интерферон-α-2b (режим 721015, опосредованный аденовирусом интерферон-α)

Мезотелиома

Медианная ОВ для всех пациентов с эпителиальной гистологией составила 21 мес по сравнению с 7 мес у пациентов с неэпителиальной гистологией. В обеих комбинированных когортах стабилизация заболевания наблюдалась у 62,5% пациентов, а частичные ответы — у 25% пациентов, однако не наблюдалось ПО. Шесть СНЯ, не относящихся к лекарственной инстилляции. Внутриопухолевый

1

NCT00289016 [103]. 2005. Фаза II. Многоцентровое. 50 пациентов

Вирус простого герпеса с ГМ-КСФ (талимоген лагерпарепвек )

Меланома

26% пациентов получали NED (три пациента смогли пройти операцию после T-VEC). Однолетняя выживаемость была достигнута у всех пациентов, у кого был ЧО, ПО или хирургический ПО. Нет СНЯ, связанных с лечением

2

NCT00769704 [104]. 2009. Фаза III. Многоцентровое. 436 пациентов

Вирус простого герпеса с ГМ-КСФ (T-VEK )

Меланома

26% пациентов, получавших терапию T-VEC, имели OR, vs. 6% пациентов, получавших терапию ГМ-КСФ. Не было ≥ степень 3 НЯ встречалась в ≥3% of pts. в каждой группе

3

NCT01740297 [88]. 2013. Фазы I, II. Многоцентровое. 217 пациентов

Вирус простого герпеса с ГМ-КСФ (талимогена лагерпарепвек )

Меланома

ЧОО в группе комбинациoнной терапии составила 38,8 по сравнению с 18% в группе только ипилимумаба. Около 13,3% пациентов в комбинированной группе достигли ПО (против 7%). В группе комбинированной терапии была более высокая степень ответов в не получавших инъекцию поражениях (35,5 против 13,6%). Около 28% пациентов в группе комбинированной терапии и 18% пациентов в группе ипилимумаба имели НЯ степени ≥3 НЯ

4

NCT02263508 [105]. 2014. Фаза Ib. Многоцентровое. 21 пациент

Вирус простого герпеса с ГМ-КСФ (T-VEK)

Меланома

Циркулирующие CD8+ -T клетки, включая те, что экспресируют Tim3 и BTLA, начали подниматься во время первичного лечения T-VEC, но снизились после начала пембролизумаба. Около 33% пациентов имели степень НЯ III или IV

5

NCT00554372 [106]. 2008. Фаза II. Мультицентровое. 30 пациентов

JX-594: Рекомбинантный вирус осповакцины (TK-делеция плюс ГМ-КСФ)

Гепатоцеллюлярный рак

Оценка индукции гуморального противоопухолевого иммунитета посредством антитело-опосредованной комплементзависимой токсичности. У 11 из 16 пациентов в когорте с высокой дозой развилась антитело-опосредованная комплементзависимая токсичность. Также оценили клеточный иммунитет и обнаружили, что цитокины T-клеток были индуцированы к пептидам осповакцины и JX-594 трансгенному продукту β-gal. Четыре из 14 пациентов с низкой дозой и четыре из 16 пациентов с высокой дозой имели СНЯ

6

NCT01227551 [107]. 2011. Фаза II. Многоцентровое. 57 пациентов

Коксаки-вирус A21 (CVA21)

Меланомa

Ответ наблюдался как в поражениях с инъекцией, так и в поражениях без инъекции. 14 из 40 подходящих для оценки пациента (35%) достигли irPFS в течение 6 мес. Не было ≥ степень III или IV НЯ, связанных с продуктом

7

NCT02272855 [108]. 2014. Фаза II. Многоцентровое. 46 пациентов

HF10

Меланома

Отвечающие на терапию опухоли показали повышенный общий уровень TILs и CD8+ -T-клеток 3 ≥ степень III НЯ

Примечания : НЯ — нежелательное явление; BTLA — ассоциированные с В- и Т-лимфоцитами; РЭА — раковый эмбриональный антиген; ГМ-КСФ — гранулоцитарно-макрофагальный колониестимулирующий фактор; СНЯ — серьезное нежелательное явление; T-VEC — талимоген лагерпарепвек

Заключение

По мере углубления нашего понимания иммунологии солидных опухолей и дальнейшего развития технологий генной инженерии регионарные генные методы лечения становятся эффективными терапевтическими вариантами при лечении рака. Первым важным шагом на пути к достижению стойких ответов при солидных опухолях может стать регионарная генная терапия. Самым многообещающим свойством этих методов лечения является способность вызывать как местный, так и системный противоопухолевый иммунитет. Решения, позволяющие избежать токсичности в нормальных тканях, рассматривались в доклинических исследованиях и уже были внедрены в клиническую практику. Повышению эффективности будут способствовать комбинированные терапевтические стратегии, включающие химиотерапию, лучевую терапию и иммунотерапию.

Литература

  1. Sadelain M., Brentjens R., Riviere I. The basicprinciples of chimeric antigen receptor design // Cancer Discov. 2013. Vol. 3, No 4. Р. 388–98. https://doi.org/10.1158/2159-8290.CD-12-0548.

  2. Klebanoff C.A., Rosenberg S.A., Restifo N.P. Prospects for gene-engineered T cell immunotherapy for solid cancers // Nat Med. 2016. Vol. 22, No 1. Р. 26–36. https://doi.org/10.1038/nm.4015.

  3. Kiesgen S., Chicaybam L., Chintala N.K., Adusumilli P.S. Chimeric Antigen Receptor (CAR) T-cell therapy for thoracic malignancies // J Thorac Oncol. 2018. Vol. 13, No 1. Р. 16–26. https://doi.org/10.1016/j.jtho.2017.10.001.

  4. Eshhar Z., Waks T., Gross G., Schindler D.G. Specific activation and targeting of cytotoxic lymphocytes through chimeric single chains consisting of antibody-binding domains and the gamma or zeta subunits of the immunoglobulin and T-cell receptors // Proc Natl Acad Sci. 1993. Vol. 90, No 2. Р. 720–4. https://doi.org/10.1073/pnas.90.2.720.

  5. Brentjens R.J., Santos E., Nikhamin Y., Yeh R., Matsushita M., La Perle K. et al. Genetically targeted T cells eradicate systemic acute lymphoblastic leukemia xenografts // Clin Cancer Res. 2007. Vol. 13, No 18. Pt 1. Р. 5426–35. https://doi.org/10.1158/1078-0432.CCR-07-0674.

  6. Carpenito C., Milone M.C., Hassan R., Simonet J.C., Lakhal M., Suhoski M.M. et al. Control of large, established tumor xenografts with genetically retargeted human T cells containing CD28 and CD137 domains // Proc Natl Acad Sci USA. 2009. Vol. 106, No 9. Р. 3360–5. https://doi.org/10.1073/pnas.0813101106.

  7. Maher J., Brentjens R.J., Gunset G., Riviere I., Sadelain M. Human T-lymphocyte cytotoxicity and proliferation directed by a single chimeric TCRzeta/CD28 receptor // Nat Biotechnol. 2002. Vol. 20, No 1. Р. 70–5. https://doi.org/10.1038/nbt0102-70.

  8. Kowolik C.M., Topp M.S., Gonzalez S., Pfeiffer T., Olivares S., Gonzalez N. et al. CD28 costimulation provided through a CD19-specific chimeric antigen receptor enhances in vivo persistence and antitumor efficacy of adoptively transferred T cells // Cancer Res. 2006. Vol. 66, No 22. Р. 10995–1004. https://doi.org/10.1158/0008-5472.CAN-06-0160.

  9. Milone M.C., Fish J.D., Carpenito C., Carroll R.G., Binder G.K., Teachey D. et al. Chimeric receptors containing CD137 signal transduction domains mediate enhanced survival of T cells and increased antileukemic efficacy in vivo // Mol Ther. 2009. Vol. 17, No 8. Р. 1453–64.

  10. Savoldo B., Ramos C.A., Liu E., Mims M.P., Keating M.J., Carrum G. et al. CD28 costimulation improves expansion and persistence of chimeric antigen receptor-modified T cells in lymphoma patients // J Clin Invest. 2011. Vol. 121, No 5. Р. 1822–6. https://doi.org/10.1172/JCI46110.

  11. Davila M.L., Riviere I., Wang X., Bartido S., Park J., Curran K. et al. Efficacy and toxicity management of 19–28z CAR T cell therapy in B cell acute lymphoblastic leukemia // Sci Transl Med. 2014. Vol. 6, No 224. Р. 224ra25. https://doi.org/10.1126/scitranslmed.3008226.

  12. Turtle C.J., Hay K.A., Hanafi L.A., Li D., Cherian S., Chen X. et al. Durable molecular remissions in chronic lymphocytic leukemia treated with CD19-specific chimeric antigen receptor-modified T cells after failure of ibrutinib // J Clin Oncol. 2017. Vol. 35, No 26. Р. 3010–20. https://doi.org/10.1200/jco.2017.72.8519.

  13. Schuster S.J., Svoboda J., Chong E.A., Nasta S.D., Mato A.R., Anak O. et al. Chimeric antigen receptor T cells in refractory B-cell lymphomas // N Engl J Med. 2017. Vol. 377, No 26. Р. 2545–54. https://doi.org/10.1056/NEJMoa1708566.

  14. Cherkassky L., Morello A., Villena-Vargas J., Feng Y., Dimitrov D.S., Jones D.R. et al. Human CAR T cells with cell-intrinsic PD-1 checkpoint blockade resist tumor-mediated inhibition // J Clin Invest. 2016. Vol. 126, No 8. Р. 3130–44. https://doi.org/10.1172/jci83092.

  15. Adusumilli P.S., Cherkassky L., Villena-Vargas J., Colovos C., Servais E., Plotkin J. et al. Regional delivery of mesothelin-targeted CAR T cell therapy generates potent and long-lasting CD4-dependent tumor immunity // Sci Transl Med. 2014. Vol. 6, No 261. Р. 261ra151. https://doi.org/10.1126/scitranslmed.3010162.

  16. Katz S.C., Point G.R., Cunetta M., Thorn M., Guha P., Espat N.J. et al. Regional CAR-T cell infusions for peritoneal carcinomatosis are superior to systemic delivery // Cancer Gene Ther. 2016. Vol. 23, No 5. Р. 142–8. https://doi.org/10.1038/cgt.2016.14.

  17. Schuberth P.C., Hagedorn C., Jensen S.M., Gulati P., van den Broek M., Mischo A. et al. Treatment of malignant pleural mesothelioma by fibroblast activation protein-specific re-directed T cells // J Transl Med. 2013. Vol. 11. Р. 187. https://doi.org/10.1186/1479-5876-11-187.

  18. Koneru M., Purdon T.J., Spriggs D., Koneru S., Brentjens R.J. IL-12 secreting tumor-targeted chimeric antigen receptor T cells eradicate ovarian tumors in vivo // Oncoimmunology. 2015. Vol. 4, No 3. Р. e994446. https://doi.org/10.4161/2162402X.2014.994446.

  19. Burga R.A., Thorn M., Point G.R., Guha P., Nguyen C.T., Licata L.A. et al. Liver myeloid-derived suppressor cells expand in response to liver metastases in mice and inhibit the anti-tumor efficacy of anti-CEA CAR-T // Cancer Immunol Immunother. 2015. Vol. 64, No 7. Р. 817–29. https://doi.org/10.1007/s00262-015-1692-6.

  20. Brown C.E., Starr R., Aguilar B., Shami A.F., Martinez C., D’Apuzzo M. et al. Stem-like tumor-initiating cells isolated from IL13Ralpha2 expressing gliomas are targeted and killed by IL13-zetakine-redirected T cells // Clin Cancer Res. 2012. Vol. 18, No 8. Р. 2199–209. https://doi.org/10.1158/1078-0432.CCR-11-1669.

  21. Zhao W.P., Zhu B., Duan Y.Z., Chen Z.T. Neutralization of complement regulatory proteins CD55 and CD59 augments therapeutic effect of herceptin against lung carcinoma cells // Oncol Rep. 2009. Vol. 21, No 6. Р. 1405–11.

  22. Linette G.P., Stadtmauer E.A., Maus M.V., Rapoport A.P., Levine B.L., Emery L. et al. Cardiovascular toxicity and titin cross-reactivity of affinity-enhanced T cells in myeloma and melanoma // Blood. 2013. Vol. 122, No 6. Р. 863–71. https://doi.org/10.1182/blood-2013-03-490565.

  23. Wolchok J.D., Kluger H., Callahan M.K., Postow M.A., Rizvi N.A., Lesokhin A.M. et al. Nivolumab plus ipilimumab in advanced melanoma // N Engl J Med. 2013. Vol. 369, No 2. Р. 122–33. https://doi.org/10.1056/NEJMoa1302369.

  24. Hodi F.S., O’Day S.J., McDermott D.F., Weber R.W., Sosman J.A., Haanen J.B. et al. Improved survival with ipilimumab in patients with metastatic melanoma // N Engl J Med. 2010. Vol. 363, No 8. Р. 711–23. https://doi.org/10.1056/NEJMoa1003466.

  25. Topalian S.L., Hodi F.S., Brahmer J.R., Gettinger S.N., Smith D.C., McDermott D.F. et al. Safety, activity, and immune correlates of anti-PD-1 antibody in cancer // N Engl J Med. 2012. Vol. 366, No 26. Р. 2443–54. https://doi.org/10.1056/NEJMoa1200690.

  26. John L.B., Devaud C., Duong C.P., Yong C.S., Beavis P.A., Haynes N.M. et al. Anti-PD-1 antibody therapy potently enhances the eradication of established tumors by gene-modified T cells // Clin Cancer Res. 2013. Vol. 19, No 20. Р. 5636–46. https://doi.org/10.1158/1078-0432.ccr-13-0458.

  27. Strome S.E., Dong H., Tamura H., Voss S.G., Flies D.B., Tamada K. et al. B7-H1 blockade augments adoptive T-cell immunotherapy for squamous cell carcinoma // Cancer Res. 2003. Vol. 63, No 19. Р. 6501–5.

  28. Mayor M., Yang N., Sterman D., Jones D.R., Adusumilli P.S. Immunotherapy for non-small cell lung cancer: current concepts and clinical trials // Eur J Cardiothorac Surg. 2016. Vol. 49, No 5. Р. 1324–33. https://doi.org/10.1093/ejcts/ezv371.

  29. Ribas A. Adaptive immune resistance: how cancer protects from immune attack // Cancer Discov. 2015. Vol. 5, No 9. Р. 915–9. https://doi.org/10.1158/2159-8290.cd-15-0563.

  30. McGray A.J., Hallett R., Bernard D., Swift S.L., Zhu Z., Teoderascu F. et al. Immunotherapy-induced CD8+ T cells instigate immune suppression in the tumor // Mol Ther. 2014. Vol. 22, No 1. Р. 206–18. https://doi.org/10.1038/mt.2013.255.

  31. Spranger S., Spaapen R.M., Zha Y., Williams J., Meng Y., Ha T.T. et al. Up-regulation of PD-L1, IDO, and T (regs) in the melanoma tumor microenvironment is driven by CD8(+) T cells // Sci Transl Med. 2013. Vol. 5, No 200. Р. 200ra116. https://doi.org/10.1126/scitranslmed.3006504.

  32. Moon E.K., Wang L.C., Dolfi D.V., Wilson C.B., Ranganathan R., Sun J. et al. Multifactorial T-cell hypofunction that is reversible can limit the efficacy of chimeric antigen receptor-transduced human T cells in solid tumors // Clin Cancer Res. 2014. Vol. 20, No 16. Р. 4262–73. https://doi.org/10.1158/1078-0432.ccr-13-2627.

  33. Long A.H., Highfill S.L., Cui Y., Smith J.P., Walker A.J., Ramakrishna S. et al. Reduction of MDSCs with all-trans retinoic acid improves CAR therapy efficacy for sarcomas // Cancer Immunol Res. 2016. Vol. 4, No 10. Р. 869–80. https://doi.org/10.1158/2326-6066.cir-15-0230.

  34. Yeku O.O., Purdon T.J., Koneru M., Spriggs D., Brentjens R.J. Armored CAR T cells enhance antitumor efficacy and overcome the tumor microenvironment // Sci Rep. 2017. Vol. 7, No 1. Р. 10541. https://doi.org/10.1038/s41598-017-10940-8.

  35. Liu X., Ranganathan R., Jiang S., Fang C., Sun J., Kim S. et al. A chimeric switch-receptor targeting PD1 augments the efficacy of second-generation CAR T cells in advanced solid tumors // Cancer Res. 2016. Vol. 76, No 6. Р. 1578–90. https://doi.org/10.1158/0008-5472.can-15-2524.

  36. Rupp L.J., Schumann K., Roybal K.T., Gate R.E., Ye C.J., Lim W.A. et al. CRISPR/Cas9-mediated PD-1 disruption enhances anti-tumor efficacy of human chimeric antigen receptor T cells // Sci Rep. 2017. Vol. 7, No 1. Р. 737. https://doi.org/10.1038/s41598-017-00462-8.

  37. Li S., Siriwon N., Zhang X., Yang S., Jin T., He F. et al. Enhanced cancer immunotherapy by chimeric antigen receptor-modified T cells engineered to secrete checkpoint inhibitors // Clin Cancer Res. 2017. Vol. 23, No 22. Р. 6982–92. https://doi.org/10.1158/1078-0432.CCR-17-0867.

  38. Papapetrou E.P., Lee G., Malani N., Setty M., Riviere I., Tirunagari L.M. et al. Genomic safe harbors permit high beta-globin transgene expression in thalassemia induced pluripotent stem cells // Nat Biotechnol. 2011. Vol. 29, No 1. Р. 73–8. https://doi.org/10.1038/nbt.1717.

  39. Bonifant C.L., Jackson H.J., Brentjens R.J., Curran K.J. Toxicity and management in CAR T-cell therapy // Mol Therapy Oncolytics. 2016. Vol. 3. Р. 16011. https://doi.org/10.1038/mto.2016.11.

  40. Scholler J., Brady T.L., Binder-Scholl G., Hwang W.T., Plesa G., Hege K.M. et al. Decade-long safety and function of retroviral-modified chimeric antigen receptor T cells // Sci Transl Med. 2012. Vol. 4, No 132. Р. 132ra53. https://doi.org/10.1126/scitranslmed.3003761.

  41. Di Stasi A., Tey S.K., Dotti G., Fujita Y., Kennedy-Nasser A., Martinez C. et al. Inducible apoptosis as a safety switch for adoptive cell therapy // N Engl J Med. 2011. Vol. 365, No 18. Р. 1673–83. https://doi.org/10.1056/NEJMoa1106152.

  42. Wang X., Chang W.C., Wong C.W., Colcher D., Sherman M., Ostberg J.R. et al. A transgene-encoded cell surface polypeptide for selection, in vivo tracking, and ablation of engineered cells // Blood. 2011. Vol. 118, No 5. Р. 1255–63. https://doi.org/10.1182/blood-2011-02-337360.

  43. Cooper L.J., Ausubel L., Gutierrez M., Stephan S., Shakeley R., Olivares S. et al. Manufacturing of gene-modified cytotoxic T lymphocytes for autologous cellular therapy for lymphoma // Cytotherapy. 2006. Vol. 8, No 2. Р. 105–17. https://doi.org/10.1080/14653240600620176.

  44. Morgan R.A., Yang J.C., Kitano M., Dudley M.E., Laurencot C.M., Rosenberg S.A. Case report of a serious adverse event following the administration of T cells transduced with a chimeric antigen receptor recognizing ERBB2 // Mol Ther. 2010. Vol. 18, No 4. Р. 843–51. https://doi.org/10.1038/mt.2010.24.

  45. Lamers C.H., Sleijfer S., Vulto A.G., Kruit W.H., Kliffen M., Debets R. et al. Treatment of metastatic renal cell carcinoma with autologous T-lymphocytes genetically retargeted against carbonic anhydrase IX: first clinical experience // J Clin Oncol. 2006. Vol. 24, No 13. Р. e20–2. https://doi.org/10.1200/JCO.2006.05.9964.

  46. Johnson L.A., Scholler J., Ohkuri T., Kosaka A., Patel P.R., McGettigan S.E. et al. Rational development and characterization of humanized anti-EGFR variant III chimeric antigen receptor T cells for glioblastoma // Sci Transl Med. 2015. Vol. 7, No 275. Р. 275ra22. https://doi.org/10.1126/scitranslmed.aaa4963.

  47. Sampson J.H., Choi B.D., Sanchez-Perez L., Suryadevara C.M., Snyder D.J., Flores C.T. et al. EGFRvIII mCAR-modified T-cell therapy cures mice with established intracerebral glioma and generates host immunity against tumor-antigen loss // Clin Cancer Res. 2014. Vol. 20, No 4. Р. 972–84. https://doi.org/10.1158/1078-0432.CCR-13-0709.

  48. Posey A.D. Jr, Clausen H., June C.H. Distinguishing truncated and normal MUC1 glycoform targeting from Tn-MUC1-specific CAR T cells: specificity is the key to safety // Immunity. 2016. Vol. 45, No 5. Р. 947–8. https://doi.org/10.1016/j.immuni.2016.10.015.

  49. Posey A.D. Jr., Schwab R.D., Boesteanu A.C., Steentoft C., Mandel U., Engels B. et al. Engineered CAR T cells targeting the cancer-associated Tn-Glycoform of the membrane mucin MUC1 control adenocarcinoma // Immunity. 2016. Vol. 44, No 6. Р. 1444–54. https://doi.org/10.1016/j.immuni.2016.05.014.

  50. Kloss C.C., Condomines M., Cartellieri M., Bachmann M., Sadelain M. Combinatorial antigen recognition with balanced signaling promotes selective tumor eradication by engineered T cells // Nat Biotechnol. 2013. Vol. 31, No 1. Р. 71–5. https://doi.org/10.1038/nbt.2459.

  51. Wilkie S., van Schalkwyk M.C., Hobbs S., Davies D.M., van der Stegen S.J., Pereira A.C. et al. Dual targeting of ErbB2 and MUC1 in breast cancer using chimeric antigen receptors engineered to provide complementary signaling // J Clin Immunol. 2012. Vol. 32, No 5. Р. 1059–70. https://doi.org/10.1007/s10875-012-9689-9.

  52. Katz S.C., Burga R.A., McCormack E., Wang L.J., Mooring W., Point G.R. et al. Phase I hepatic immunotherapy for metastases study of intra-arterial chimeric antigen receptor-modified T-cell therapy for CEA+ liver metastases // Clin Cancer Res. 2015. Vol. 21, No 14. Р. 3149–59. https://doi.org/10.1158/1078-0432.CCR-14-1421.

  53. Parkhurst M.R., Yang J.C., Langan R.C., Dudley M.E., Nathan D.A., Feldman S.A. et al. T cells targeting carcinoembryonic antigen can mediate regression of hypofunction that is reversible can limit the efficacy of chimeric antigen receptor-transduced human T cells in solid tumors // Clin Cancer Res. 2014. Vol. 20, No 16. Р. 4262–73. https://doi.org/10.1158/1078-0432.ccr-13-2627.

  54. Long A.H., Highfill S.L., Cui Y., Smith J.P., Walker A.J., Ramakrishna S. et al. Reduction of MDSCs with all-trans retinoic acid improves CAR therapy efficacy for sarcomas // Cancer Immunol Res. 2016. Vol. 4, No 10. Р. 869–80. https://doi.org/10.1158/2326-6066.cir-15-0230.

  55. Yeku O.O., Purdon T.J., Koneru M., Spriggs D., Brentjens R.J. Armored CAR T cells enhance antitumor efficacy and overcome the tumor microenvironment // Sci Rep. 2017. Vol. 7, No 1. Р. 10541. https://doi.org/10.1038/s41598-017-10940-8.

  56. Liu X., Ranganathan R., Jiang S., Fang C., Sun J., Kim S. et al. A chimeric switch-receptor targeting PD1 augments the efficacy of second-generation CAR T cells in advanced solid tumors // Cancer Res.2016. Vol. 76, No 6. Р. 1578–90. https://doi.org/10.1158/0008-5472.can-15-2524.

  57. Rupp L.J., Schumann K., Roybal K.T., Gate R.E., Ye C.J., Lim W.A. et al. CRISPR/Cas9-mediated PD-1 disruption enhances anti-tumor efficacy of human chimeric antigen receptor T cells // Sci Rep. 2017. Vol. 7, No 1. Р. 737. https://doi.org/10.1038/s41598-017-00462-8.

  58. Li S., Siriwon N., Zhang X., Yang S., Jin T., He F. et al. Enhanced cancer immunotherapy by chimeric antigen receptor-modified T cells engineered to secrete checkpoint inhibitors // Clin Cancer Res. 2017. Vol. 23, No 22. Р. 6982–92. https://doi.org/10.1158/1078-0432.CCR-17-0867.

  59. Papapetrou E.P., Lee G., Malani N., Setty M., Riviere I., Tirunagari L.M. et al. Genomic safe harbors permit high beta-globin transgene expression in thalassemia induced pluripotent stem cells // Nat Biotechnol. 2011. Vol. 29, No 1. Р. 73–8. https://doi.org/10.1038/nbt.1717.

  60. Bonifant C.L., Jackson H.J., Brentjens R.J., Curran K.J. Toxicity and management in CAR T-cell therapy // Mol Therapy Oncolytics. 2016. Vol. 3. Р. 16011. https://doi.org/10.1038/mto.2016.11.

  61. Scholler J., Brady T.L., Binder-Scholl G., Hwang W.T., Plesa G., Hege K.M. et al. Decade-long safety and function of retroviral-modified chimeric antigen receptor T cells // Sci Transl Med. 2012. Vol. 4, No 132. Р. 132ra53. https://doi.org/10.1126/scitranslmed.3003761.

  62. Di Stasi A., Tey S.K., Dotti G., Fujita Y., Kennedy-Nasser A., Martinez C. et al. Inducible apoptosis as a safety switch for adoptive cell therapy // N Engl J Med. 2011. Vol. 365, No 18. Р. 1673–83. https://doi.org/10.1056/NEJMoa1106152.

  63. Wang X., Chang W.C., Wong C.W., Colcher D., Sherman M., Ostberg J.R. et al. A transgene-encoded cell surface polypeptide for selection, in vivo tracking, and ablation of engineered cells // Blood. 2011. Vol. 118, No 5. Р. 1255–63. https://doi.org/10.1182/blood-2011-02-337360.

  64. Cooper L.J., Ausubel L., Gutierrez M., Stephan S., Shakeley R., Olivares S. et al. Manufacturing of gene-modified cytotoxic T lymphocytes for autologous cellular therapy for lymphoma // Cytotherapy. 2006. Vol. 8, No 2. Р. 105–17. https://doi.org/10.1080/14653240600620176.

  65. Morgan R.A., Yang J.C., Kitano M., Dudley M.E., Laurencot C.M., Rosenberg S.A. Case report of a serious adverse event following the administration of T cells transduced with a chimeric antigen receptor recognizing ERBB2 // Mol Ther. 2010. Vol. 18, No 4. Р. 843–51. https://doi.org/10.1038/mt.2010.24.

  66. Lamers C.H., Sleijfer S., Vulto A.G., Kruit W.H., Kliffen M., Debets R. et al. Treatment of metastatic renal cell carcinoma with autologous T-lymphocytes genetically retargeted against carbonic anhydrase IX: first clinical experience // J Clin Oncol. 2006. Vol. 24, No 13. Р. e20–2. https://doi.org/10.1200/JCO.2006.05.9964.

  67. Johnson L.A., Scholler J., Ohkuri T., Kosaka A., Patel P.R., McGettigan S.E. et al. Rational development and characterization of humanized anti-EGFR variant III chimeric antigen receptor T cells for glioblastoma // Sci Transl Med. 2015. Vol. 7, No 275. Р. 275ra22. https://doi.org/10.1126/scitranslmed.aaa4963.

  68. Sampson J.H., Choi B.D., Sanchez-Perez L., Suryadevara C.M., Snyder D.J., Flores C.T. et al. EGFRvIII mCAR-modified T-cell therapy cures mice with established intracerebral glioma and generates host immunity against tumor-antigen loss // Clin Cancer Res. 2014. Vol. 20, No 4. Р. 972–84. https://doi.org/10.1158/1078-0432.CCR-13-0709.

  69. Posey A.D. Jr., Clausen H., June C.H. Distinguishing truncated and normal MUC1 glycoform targeting from Tn-MUC1-specific CAR T cells: specificity is the key to safety // Immunity. 2016. Vol. 45, No 5. Р. 947–8. https://doi.org/10.1016/j.immuni.2016.10.015.

  70. Posey A.D. Jr., Schwab R.D., Boesteanu A.C., Steentoft C., Mandel U., Engels B. et al. Engineered CAR T cells targeting the cancer-associated Tn-Glycoform of the membrane mucin MUC1 control adenocarcinoma // Immunity. 2016. Vol. 44, No 6. Р. 1444–54. https://doi.org/10.1016/j.immuni.2016.05.014.

  71. Kloss C.C., Condomines M., Cartellieri M., Bachmann M., Sadelain M. Combinatorial antigen recognition with balanced signaling promotes selective tumor eradication by engineered T cells // Nat Biotechnol. 2013. Vol. 31, No 1. Р. 71–5. https://doi.org/10.1038/nbt.2459.

  72. Wilkie S., van Schalkwyk M.C., Hobbs S., Davies D.M., van der Stegen S.J., Pereira A.C. et al. Dual targeting of ErbB2 and MUC1 in breast cancer using chimeric antigen receptors engineered to provide complementary signaling // J Clin Immunol. 2012. Vol. 32, No 5. Р. 1059–70. https://doi.org/10.1007/s10875-012-9689-9.

  73. Katz S.C., Burga R.A., McCormack E., Wang L.J., Mooring W., Point G.R. et al. Phase I hepatic immunotherapy for metastases study of intra-arterial chimeric antigen receptor-modified T-cell therapy for CEA+ liver metastases // Clin Cancer Res. 2015. Vol. 21, No 14. Р. 3149–59. https://doi.org/10.1158/1078-0432.CCR-14-1421.

  74. Parkhurst M.R., Yang J.C., Langan R.C., Dudley M.E., Nathan D.A., Feldman S.A. et al. T cells targeting carcinoembryonic antigen can mediate regression of 7074. Uchida H., Hamada H., Nakano K., Kwon H., Tahara H., Cohen J.B. et al. Oncolytic herpes simplex virus vectors fully retargeted to tumor- associated antigens // Curr Cancer Drug Targets. 2018. Vol. 18, No 2. Р. 162–70. https://doi.org/10.2174/1568009617666170206105855.

  75. Deng L., Fan J., Ding Y., Zhang J., Zhou B., Zhang Y. et al. Oncolytic efficacy of thymidine kinase-deleted vaccinia virus strain Guang9 // Oncotarget. 2017. Vol. 8, No 25. Р. 40533–43. https://doi.org/10.18632/oncotarget.17125.

  76. Cassady K.A., Gross M., Gillespie G.Y., Roizman B. Second-site mutation outside of the U(S)10–12 domain of Deltagamma (1) 34.5 herpes simplex virus 1 recombinant blocks the shutoff of protein synthesis induced by activated protein kinase R and partially restores neurovirulence // J Virol. 2002. Vol. 76, No 3. Р. 942–9.

  77. Savontaus M.J., Sauter B.V., Huang T.G., Woo S.L. Transcriptional targeting of conditionally replicating adenovirus to dividing endothelial cells // Gene Ther. 2002. Vol. 9, No 14. Р. 972–9. https://doi.org/10.1038/sj.gt.3301747.

  78. Potts K.G., Hitt M.M., Moore R.B. Oncolytic viruses in the treatment of bladder cancer // Adv Urol. 2012. Vol. 2012. Р. 404581. https://doi.org/10.1155/2012/404581.

  79. Chung R.Y., Saeki Y., Chiocca E.A. B-myb promoter retargeting of herpes simplex virus gamma34.5 gene-mediated virulence toward tumor and cycling cells // J Virol. 1999. Vol. 73, No 9. Р. 7556–64.

  80. Tahtinen S., Blattner C., Vaha-Koskela M., Saha D., Siurala M., Parviainen S. et al. T-cell therapy enabling adenoviruses coding for IL2 and TNFalpha induce systemic immunomodulation in mice with spontaneous melanoma // J Immunother. 2016. Vol. 39, No 9. Р. 343–54. https://doi.org/10.1097/CJI.0000000000000144.

  81. Passer B.J., Cheema T., Wu S., Wu C.L., Rabkin S.D., Martuza R.L. Combination of vinblastine and oncolytic herpes simplex virus vector expressing IL-12 therapy increases antitumor and antiangiogenic effects in prostate cancer models // Cancer Gene Ther. 2013. Vol. 20, No 1. Р. 17–24. https://doi.org/10.1038/cgt.2012.75.

  82. DiPaola R.S., Plante M., Kaufman H., Petrylak D.P., Israeli R., Lattime E. et al. A phase I trial of pox PSA vaccines (PROSTVAC-VF) with B7–1, ICAM-1, and LFA-3 co-stimulatory molecules (TRICOM) in patients with prostate cancer // J Transl Med. 2006. Vol. 4. Р. 1. https://doi.org/10.1186/1479-5876-4-1.

  83. Choi J.W., Lee Y.S., Yun C.O., Kim S.W. Polymeric oncolytic adenovirus for cancer gene therapy // J Control Release. 2015. Vol. 219. Р. 181–91. https://doi.org/10.1016/j.jconrel.2015.10.009.

  84. Tyminski E., Leroy S., Terada K., Finkelstein D.M., Hyatt J.L., Danks M.K. et al. Brain tumor oncolysis with replication-conditional herpes simplex virus type 1 expressing the prodrug-activating genes, CYP2B1 and secreted human intestinal carboxylesterase, in combination with cyclophosphamide and irinotecan // Cancer Res. 2005. Vol. 65, No 15. Р. 6850–7. https://doi.org/10.1158/0008-5472.CAN-05-0154.

  85. Currier M.A., Gillespie R.A., Sawtell N.M., Mahller Y.Y., Stroup G., Collins M.H. et al. Efficacy and safety of the oncolytic herpes simplex virus rRp450 alone and combined with cyclophosphamide // Mol Ther. 2008. Vol. 16, No 5. Р. 879–85. https://doi.org/10.1038/mt.2008.49.

  86. Wang J., Lu X.X., Chen D.Z., Li S.F., Zhang L.S. Herpes simplex virus thymidine kinase and ganciclovir suicide gene therapy for human pancreatic cancer // World J Gastroenterol. 2004. Vol. 10, No 3. Р. 400–3.

  87. Andtbacka R.H., Ross M., Puzanov I., Milhem M., Collichio F., Delman K.A. et al. Patterns of clinical response with Talimogene Laherparepvec (T-VEC) in patients with melanoma treated in the OPTiM phase III clinical trial // Ann Surg Oncol. 2016. Vol. 23, No 13. Р. 4169–77. https://doi.org/10.1245/s10434-016-5286-0.

  88. Chesney J., Puzanov I., Collichio F., Singh P., Milhem M.M., Glaspy J. et al. Randomized, openlabel phase II study evaluating the efficacy and safety of talimogene laherparepvec in combination with ipilimumab versus ipilimumab alone in patients with advanced, unresectable melanoma // J Clin Oncol. 2018. Vol. 36, No 17. Р. 1658–67. https://doi.org/10.1200/jco.2017.73.7379.

  89. Puzanov I., Milhem M.M., Minor D., Hamid O., Li A., Chen L. et al. Talimogene laherparepvec in combination with ipilimumab in previously untreated, unresectable stage IIIB-IV melanoma // J Clin Oncol. 2016. Vol. 34, No 22. Р. 2619–26. https://doi.org/10.1200/jco.2016.67.1529.

  90. Hu J.C., Coffin R.S., Davis C.J., Graham N.J., Groves N., Guest P.J. et al. A phase I study of OncoVEXGM-CSF, a second-generation oncolytic herpes simplex virus expressing granulocyte macrophage colony-stimulating factor // Clin Cancer Res. 2006. Vol. 12, No 22. Р. 6737–47. https://doi.org/10.1158/1078-0432.ccr-06-0759.

  91. Kaufman H.L., Kohlhapp F.J., Zloza A. Oncolytic viruses: a new class of immunotherapy drugs // Nat Rev Drug Discov. 2015. Vol. 14, No 9. Р. 642–62. https://doi.org/10.1038/nrd4663.

  92. Harrington K.J., Puzanov I., Hecht J.R., Hodi F.S., Szabo Z., Murugappan S. et al. Clinical development of talimogene laherparepvec (T-VEC): a modified herpes simplex virus type-1-derived oncolytic immunotherapy // Expert Rev Anticancer Ther. 2015. Vol. 15, No 12. Р. 1389–403. https://doi.org/10.1586/14737140.2015.1115725.

  93. Chesney J., Puzanov I., Collichio F., Singh P., Milhem M.M., Glaspy J. et al. Randomized, open-label phase II study evaluating the efficacy and safety of talimogene laherparepvec in combination with ipilimumab versus ipilimumab alone in patients with advanced, unresectable melanoma // J Clin Oncol. 2017:Jco2017737379. https://doi.org/10.1200/jco.2017.73.7379.

  94. Ribas A., Dummer R., Puzanov I., VanderWalde A., Andtbacka R.H.I, Michielin O. et al. Oncolytic virotherapy promotes intratumoral T cell infiltration and improves Anti-PD-1 immunotherapy. Cell.

  95. Sengupta S., Thaci B., Crawford A.C., Sampath P.. Interleukin-13 receptor alpha 2-targeted glioblastoma immunotherapy. Biomed Res Int. 2014;2014:952128. https://doi.org/10.1155/2014/952128.

  96. Tchou J., Zhao Y., Levine B.L., Zhang P.J., Davis M.M., Melenhorst J.J., et al. Safety and efficacy of Intratumoral injections of Chimeric Antigen Receptor (CAR) T cells in metastatic breast cancer. Cancer Immunol Res. 2017;5(12):1152–61. https:// doi.org/10.1158/2326-6066.cir-17-0189.

  97. Kemeny N., Brown K., Covey A., Kim T., Bhargava A., Brody L, et al. Phase I, open-label, dose-escalating study of a genetically engineered herpes simplex virus, NV1020, in subjects with metastatic colorectal carcinoma to the liver. Hum Gene Ther. 2006;17(12):1214–24. https://doi.org/10.1089/hum.2006.17.1214.

  98. Buller R.E., Runnebaum I.B., Karlan B.Y., Horowitz J.A., Shahin M., Buekers T., et al. A phase I/II trial of rAd/p53 (SCH 58500) gene replacement in recurrent ovarian cancer. Cancer Gene Ther. 2002;9(7):553–66. https://doi.org/10.1038/sj.cgt.7700472.

  99. Buller R.E., Shahin M.S., Horowitz J.A., Runnebaum I.B., Mahavni V., Petrauskas S., et al. Long term follow-up of patients with recurrent ovarian cancer after Ad p53 gene replacement with SCH 58500. Cancer Gene Ther. 2002;9(7):567–72. https://doi.org/10.1038/sj.cgt.7700473.

  100. Galanis E., Hartmann L.C., Cliby W.A., Long H.J., Peethambaram P.P., Barrette BA, et al. Phase I trial of intraperitoneal administration of an oncolytic measles virus strain engineered to express carcinoembryonic antigen for recurrent ovarian cancer. Cancer Res. 2010;70(3):875–82. https://doi.org/10.1158/0008-5472.can-09-2762.

  101. Sterman D.H., Haas A., Moon E., Recio A., Schwed D., Vachani A., et al. A trial of intrapleural adenoviral-mediated-interferon-alpha2b gene transfer for malignant pleural mesothelioma. Am J. Respir Crit Care Med. 2011;184(12):1395–9. https://doi.org/10.1164/rccm.201103-0554CR.

  102. Sterman D.H., Alley E., Stevenson J.P., Friedberg J., Metzger S., Recio A., et al. Pilot and feasibility trial evaluating immuno-gene therapy of malignant mesothelioma using intrapleural delivery of adenovirus-IFNalpha combined with chemotherapy. Clin Cancer Res. 2016;22(15):3791–800. https://doi.org/10.1158/1078-0432.ccr-15-2133.

  103. Senzer N.N., Kaufman H.L., Amatruda T., Nemunaitis M., Reid T., Daniels G., et al. Phase II clinical trial of a granulocyte-macrophage colony-stimulating factor-encoding, second-generation oncolytic herpesvirus in patients with unresectable metastatic melanoma. J Clin Oncol. 2009;27(34):5763–71. https://doi.org/10.1200/jco.2009.24.3675.

  104. Andtbacka R.H.I., Collichio F.A., Amatruda T, Senzer NN, Chesney J, Delman KA, et al. OPTiM: arandomized phase III trial of talimogene laherparepvec (T-VEC) versus subcutaneous (SC) granulocyte-macrophage colony stimulating factor (GM-CSF) for the treatment (tx) of unresected stage IIIB/C and IV melanoma. J Clin Oncol. 2013;31(18 suppl):LBA9008-LBA. https://doi.org/10.1200/jco.2013.31.18_suppl.lba9008.

  105. Long G.V., Dummer R., Ribas A., Puzanov I., Vander Walde A., Andtbacka R.H.I., et al. Efficacy analysis of MASTERKEY-265 phase 1b study of talimogene laherparepvec (T-VEC) and pembrolizumab (pembro) for unresectable stage IIIB-IV melanoma. J Clin Oncol. 2016;34(15_suppl):9568. https://doi.org/10.1200/JCO.2016.34.15_suppl.9568.

  106. Breitbach C.J., Arulanandam R., De Silva N., Thorne S.H., Patt R., Daneshmand M., et al. Oncolytic vaccinia virus disrupts tumor-associated vasculature in humans. Cancer Res. 2013;73(4):1265–75. https://doi.org/10.1158/0008-5472.can-12-2687.

  107. Andtbacka R.H.I., Curti B.D., Kaufman H., Daniels G.A., Nemunaitis J.J., Spitler LE, et al. Final data from CALM: A phase II study of Coxsackievirus A21 (CVA21) oncolytic virus immunotherapy in patients with advanced melanoma. J Clin Oncol. 2015;33(15_suppl):9030. https://doi.org/10.1200/jco.2015.33.15_suppl.9030.

  108. Andtbacka R.H.I., Ross M.I., Agarwala S.S., Taylor M.H., Vetto J.T., Neves R.I., et al. Final results of a phase II multicenter trial of HF10, a replication-competent HSV-1 oncolytic virus, and ipilimumab combination treatment in patients with stage IIIB-IV unresectable or metastatic melanoma. Journal of Clinical Oncology. 2017;35(15_suppl):9510. https://doi.org/10.1200/JCO.2017.35.15_suppl.9510.

Часть II. Перитонеальная регионарная терапия при раке

6. Исторические перспективы регионарной перитонеальной терапии: гипертермическая внутрибрюшинная химиотерапия, ранняя послеоперационная внутрибрюшинная химиотерапия и портальная терапия

Пол Х. ШугарбейкерП.Х. Шугарбейкер Больничный центр MedStar в Вашингтоне. Программа по онкологии перитонеальной поверхности, Вашингтон, округ Колумбия, США. E-mail: paul.Sugarbaker@medstar.net.

Введение

Значительное усиление интенсивности дозы признавалось перспективным направлением с самого начала клинического и фармакологического исследования применения химиотерапии в брюшной полости. Дедрик и Флеснер (Dedrick и Flessner) показали, что воздействие на раковые узлы на поверхности брюшной полости можно увеличить по сравнению с внутривенной доставкой лекарственных препаратов в логарифмической прогрессии, если инстиллировать препараты химиотерапии непосредственно в брюшную полость [1]. Лекарственные препараты с большой молекулярной массой будут оставаться в перитонеальном пространстве в течение длительного периода времени, из-за чего отношение концентрации, умноженной на время, ко времени для препарата в интраперитонеальном пространстве будет значительно выше, чем в плазме крови. Отношение AUC ВБ и внутривенной экспозиции на поверхности брюшины долгое время использовалось для выбора средств для ВБ-введения. Speyer и соавт. продемонстрировали заметные различия в активности фторурацила (5-Фторурацила-Эбеве ), если лекарственный препарат доставляли путем непрерывной инфузии, болюсной внутривенной инъекции [2] либо же ВБ-введения. Метаболизм препарата в компартменте организма всегда идет быстрее, чем его выведение из перитонеального пространства. Это приводит к тому, что на длительном временном отрезке ВБ-концентрация лекарственного препарата сильно отличается от внутривенной концентрации. Такое явление показано на рис. 6-1.

image
Рис. 6-1. Диаграмма трех способов доставки фторурацила (5-Фторурацила-Эбеве). □ перитонеальная жидкость, ○ плазма крови (по Speyer et al. [2], используется с разрешения авторов)

Интенсивность дозы химиотерапии при перитонеальных метастазах при внутрибрюшинном введении

Sugarbaker и соавт. составили таблицу химиотерапевтических средств, которые можно использовать для ВБ-инстилляции. Было показано, что максимальное соотношение AUC для паклитаксела и пегилированного липосомального доксорубицина составляет приблизительно 1000. Некоторые препараты, в том числе доксорубицин, фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве ), гемцитабин и митоксантрон, показывают соотношение AUC от 100 до 200. При использовании флоксуридина , мелфалана и пеметрекседа наблюдается перитонеальная экспозиция с отношением AUC <100. У митомицина, который часто используют для ВБ-введения, отношение AUC составляет 27. Некоторые препараты выходят из перитонеального пространства за 20 мин или меньше. В число таких препаратов входят карбоплатин, цисплатин и оксалиплатин. Очевидно, что интенсивность дозы при ВБ-введении препарата будет сильно зависеть от выбора химиотерапевтического средства [3].

Ограниченное внутрибрюшинное проникновение лекарственного средства в ткани брюшной полости и таза

Химиотерапевтические средства, вводимые внутривенно, быстро распределяются по всем тканям организма, исключением из-за гематоэнцефалического барьера (ГЭБ) являются головной и спинной мозг. В противоположность этому лекарственные средства, вводимые непосредственно в брюшное пространство, поступают к тканям брюшной полости и таза в очень ограниченном количестве. Проникновение лекарственного препарата возможно лишь путем простой диффузии. Скорость диффузии в ткани в значительной степени зависит от концентрации лекарственного средства внутри брюшной полости [4]. Ozols и соавт. изучали проникновение доксорубицина в поверхность брюшной стенки. По их оценкам, воздействию повышенных концентраций ВБ-препарата подверглись 6–8 слоев клеток [5]. Los и соавт. изучали цисплатин и карбоплатин при ВБ-введении. Они обнаружили, что цисплатин проникал значительно лучше, чем карбоплатин. Расстояние, на которое проникал лекарственный препарат, измерялось в микромиллиметрах [6].

Проникновение лекарственного средства ограничено не только диффузией. Препарат, который достигает богатой подбрюшинной лимфатической и капиллярной сети, быстро выводится в компартмент организма. Химиотерапевтическое средство, все же проникшее в ткани, быстро распространяется по широкой сети кровеносных и лимфатических сосудов, выстилающих брюшину. С учетом данных этих наблюдений первые клинические исследования ВБХ включали предотвращение ПМ. Sugarbaker и соавт. изучали это у пациентов с КРР [7]. Koga и соавт. изучали профилактику ПМ РЖ [8].

Преимущества и недостатки применения гипертермической внутрибрюшинной химиотерапии

Нет сомнений в том, что HIPEC изобрел Джон Спратт (John Spratt) [9]. В 1990 г. в Луисвиллском университете он провел курс лечения одного пациента препаратом «Тиотепа», применяемом внутрибрюшинно в условиях гипертермии, а затем повторил курс лечения, использовав внутрибрюшинно гипертермический метотрексат. Он назвал свой аппарат HIPEC «система фильтрации с термической инфузией». По его словам, фармакологическое обоснование изобретенного им терапевтического способа принадлежит Роберту Дедрику. До этого Shiu и Fortner опубликовали данные о преимуществах гипертермической ВБ-перфузии, полученные на крысиной модели [10]. В США изобретение не было оценено по достоинству, но Кога (Koga) из Университета Тоттори в Йонаго, Япония, начал лабораторную работу, которая подтвердила концепцию комбинированной гипертермии и ВБХ [11]. В 1984 г. он опубликовал сделанную на базе лаборатории работу, в которой было показано, что оптимальный контроль ПМ достигается не с помощью одного нагрева или с помощью одного митомицина (Митомицина С ), а благодаря комбинации гипертермии и химиотерапии митомицином (Митомицином С ). Следующими японскими исследователями, опубликовавшими свои результаты этого нового варианта лечения для предотвращения ПМ РЖ и лечения установленного заболевания, стали Фудзимото (Fujimoto) в Тибе, Япония [12], и Йонемура (Yonemura) в Канадзаве [13].

Применять HIPEC по всему миру у пациентов с ПМ из самых разных первичных локализаций стали в течение последнего десятилетия. Серьезные доводы в пользу комбинации ВБХ рака с нагревом заключаются в том, что под действием тепла усиливается цитотоксичность химиотерапии рака и увеличивается проникновение лекарственного средства в ткани, а продолжительный умеренный нагрев в перитонеальном пространстве до переносимой температуры сам по себе может оказывать разрушительное воздействие на опухолевые узлы [14].

Наиболее успешно HIPEC применяют в операционных блоках. Такую химиотерапию используют после максимального хирургического удаления ПМ. Значительные преимущества в отношении увеличения выживаемости при ЦРХ и HIPEC наблюдаются только у тех пациентов, которым полностью удалили с поверхности брюшины видимые раковые клетки. Кроме того, HIPEC помогает также устранить проблему распределения лекарственного средства. Перед началом HIPEC проводится хирургическое разделение всех поверхностей брюшины, которые могут удерживаться вместе рубцовой тканью. Благодаря этому интраоперационному применению внутриполостной химиотерапии возможно равномерное распределение нагрева и химиотерапевтического раствора.

Эти процедуры проводятся в операционном боксе, и время, отведенное на процедуры HIPEC, ограничено. Время воздействия горячей химиотерапии в перитонеальном пространстве варьирует от 30 мин до 3 ч [3]. Затрачиваемое на HIPEC время зависит от скорости, с которой химиотерапевтическое средство выводится из перитонеального пространства. Следует использовать только те химиотерапевтические средства, которые оказывают действие за короткий промежуток времени. Подходящими препаратами для HIPEC являются доксорубицин, мелфалан, митомицин (Митомицин С ), цисплатин и оксалиплатин. Лекарственные средства, для действия которых требуется вхождение в процессы метаболизма, такие как фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве ) и паклитаксел, не подходят для кратковременного перитонеального воздействия [3]. Конечно, еще одним требованием к лекарственным средствам, используемым для HIPEC, является усиление их действия под влиянием тепла. Доксорубицин, мелфалан, митомицин (Митомицин С ) и цисплатин — все эти средства усиливают свое действие при нагревании.

Недостатком HIPEC является необходимость иметь в операционном блоке тепловой насос для рециркуляции химиотерапевтического раствора. Стоимость, необходимость наличия опыта работы и недоступность оборудования ограничивают использование HIPEC центрами, специализирующимися на лечении ПМ.

Преимущества и недостатки раннего начала послеоперационной интраперитонеальной химиотерапии

Первая зарегистрированная серия пациентов, получивших лечение EPIC, была зарегистрирована в 1995 г. Шугарбейкер и Яблонски (Sugarbaker, Jablonski) проводили терапию 51 пациенту с КРР и 130 пациентам с раком аппендикса с ПМ [15]. Их лечили митомицином (Митомицином С ), который применяли в первый послеоперационный день, а затем фторурацилом (5-Фторурацилом-Эбеве ), который применяли в послеоперационные 2–6-й дни.

Применение EPIC в сочетании с полной циторедукцией показало, что результаты при лечении злокачественной опухоли аппендикса всегда лучше, чем при лечении КРР. Прогноз развития заболевания в значительной степени зависел от гистопатологических данных, а также от того, насколько полной была циторедукция, от наличия лимфатических узлов по сравнению с пациентами без лимфатических узлов, а также от объема ПМ, измеренных с помощью индекса перитонеального канцероматоза [16]. Когда в Институте Гюстава Русси была начата терапия ПМ на платформе Elias, использовали метод EPIC [17]. На сегодняшний день EPIC используют в отделении ПМ в Бейзинстоке, Великобритания [18].

Интраперитонеальная химиотерапия, которую проводят в начале послеоперационного периода, инстиллируется в перитонеальное пространство либо сразу после завершения хирургической процедуры, либо в первые 1–5 дней после операции. Преимущество EPIC перед HIPEC заключается в том, что для введения не нужен тепловой насос. Кроме того, в методе EPIC можно использовать те препараты, которые перед началом своего действия должны метаболизироваться. В число таких препаратов входят паклитаксел, фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве ) и флоксуридин . Все три этих препарата являются крупными молекулами с высоким соотношением AUC. Третьим препаратом, в настоящее время разрабатываемым для EPIC, является пегилированный липосомальный доксорубицин (доксил ). Если ПМ, вызванные злокачественной опухолью, отвечают на паклитаксел, этот препарат может идеально подходить для инстилляции в начале послеоперационного периода. AUC паклитаксела составляет 1000 или более. Его время воздействия в брюшной полости составляет до 24 ч (рис. 6-2). Кроме того, его проникновение в поверхность брюшины может быть выше, чем у других химиотерапевтических средств. Паклитаксел использовали в методе EPIC при раке яичников и при РЖ [19, 20]. В последнее время интерес представляет использование внутриперитонеальных наночастиц. Этот химиотерапевтический препарат имеет длительное время воздействия в перитонеальном пространстве из-за своего большого размера. Его время воздействия очень сходно с паклитакселом, а в некоторых случаях даже выше. На рис. 6-3 показаны концентрации в зависимости от времени в течение 24-часового периода воздействия этого препарата при инстилляции в операционном боксе после закрытия брюшной полости. Препарат инстиллировали в 2 л жидкости, пока пациент находился в хирургическом отделении интенсивной терапии после циторедуктивной операции. Действие этого препарата продолжается около 24 ч. Используется примерно 70–90% препарата, и он остается на поверхности брюшины в течение 24 ч.

image
Рис. 6-2. Концентрация в плазме и перитонеальной жидкости в зависимости от времени после однократного раннего послеоперационного внутрибрюшинного введения паклитаксела (20 мг/м2) у восьми пациентов (по Mohamed и Sugarbaker [19], используется с разрешения авторов)

Было высказано предположение, что EPIC связан с большей частотой нежелательных явлений, если этот метод используют после ЦРХ совместно с HIPEC. Возможно, это верно для первый попытки применять HIPEC и EPIC, описанной в многоцентровом исследовании Glehen [21]. Впоследствии оказалось, что с помощью EPIC с фторурацилом (5-Фторурацилом-Эбеве ), используемым для лечения рака желудочно-кишечного тракта, особенно первичного КРР, можно создать периоперационный химиотерапевтический режим типа FOLFOX. В операционном боксе используют оксалиплатин в высоких дозах по методу HIPEC с внутривенным введением фторурацила (5-Фторурацила-Эбеве ) (режим платформы Elias). Затем следует 2 дня интраперитонеального введения фторурацила (5-Фторурацила-Эбеве ) (по EPIC), целью чего является максимальное усиление эффекта периоперационного лечения. Однократной внутривенной дозы фторурацила (5-Фторурацила-Эбеве ) с нагретым оксалиплатином недостаточно для максимального повышения активности оксалиплатина.

image
Рис. 6-3. Пегилированный липосомальный доксорубицин, действующий в течение 24 ч. Большая часть препарата попала в ткани брюшной полости и малого таза

Преимущества и недостатки нормотермической внутрибрюшинной химиотерапии, вводимой через перитонеальную порт-систему

Первые исследования NIPEC были проведены в отделении хирургии Национального института здоровья. Sugarbaker и соавт. провели РКИ, в котором сравнивалось внутривенное введение фторурацила (5-Фторурацила-Эбеве ) и ВБ-введение фторурацила (5-Фторурацила-Эбеве ) в качестве адъювантного лечения у пациентов с раком толстой или прямой кишки с неблагоприятным прогнозом, которым была сделана успешная резекция по поводу основного заболевания. Хотя выживаемость в этих двух группах не различалась: перитонеальная диссеминация развилась у 10 из 11 пациентов, получавших фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве ) внутривенно, и у двух из 10 пациентов, получавших терапию внутрибрюшинно. Эти данные были собраны во время повторной операции [22].

Другие важные исследования NIPEC касались рака яичников. Следует упомянуть новаторскую работу Alberts, в которой сравнивалось внутривенное и ВБ-введение цисплатина у пациенток с раком яичников [23]. Кроме того, Markman и Armstrong продемонстрировали положительные результаты ВБХ в рамках РКИ [24, 25]. Впоследствии Sugarbaker и соавт. показали, что пеметрексед по методу NIPEC у пациентов с ЗМБ ведет к более продолжительной выживаемости по сравнению с контрольной группой пациентов, получавших пеметрексед внутривенно [26].

Основным изъяном и причиной недостаточной эффективности HIPEC и EPIC может быть невозможность ввести повторные дозы противоопухолевой химиотерапии. Однократная большая доза химиотерапии может помочь остановить злокачественный процесс на перитонеальных поверхностях, но, чтобы можно было достичь его ликвидации с помощью разовой терапии, ее мишень должна быть очень маленькой, возможно, даже состоять только из одной раковой клетки. Большим преимуществом портальной терапии является возможность повторного введения противоопухолевых лекарственных средств. Кроме того, ВБ-введение препарата можно комбинировать с внутривенной химиотерапией, тем самым обеспечивая двунаправленное лечение. Безусловно, химиотерапевтические препараты можно вводить одновременно внутривенно и внутрибрюшинно, чтобы достигнуть максимального ответа. Для лечения ПМ при раке яичников можно рекомендовать паклитаксел (Таксол ) и системный цисплатин [27]. Кроме того, предполагают, что при ЗМБ может оказаться полезным ВБ-введение пеметрекседа и системного цисплатина. Согласно данным РКИ при раке яичников, в качестве оптимального плана лечения при оптимальной циторедукции рака яичников настоятельно рекомендуется ВБХ с использованием паклитаксела (Таксола ) [25].

NIPEC посредством перитонеальной порт-системы имеет некоторые логистические и технологические недостатки. Возможно, лучший момент для установки порт-системы — ЦРХ. Если порт-система не была установлена в операционном боксе, ее достаточно безопасно может имплантировать интервенционный радиолог. Некоторые врачи предлагают размещение порта с помощью лапароскопии. Однако многие пациенты, которым нужен NIPEC, ранее перенесли обширные хирургические операции, и лапароскопия может иметь побочные эффекты. Пожалуй, наиболее важным аспектом порт-терапии является выбор химиотерапевтического средства, не оказывающего склерозирующего воздействия в перитонеальном пространстве. Лекарственные средства, вызывающие фиброз, такие как доксорубицин и митомицин (Митомицин С ), не следует использовать для повторных ВБ-инстилляций через порт-систему. Однако это не означает, что подобные препараты нельзя использовать для однократной ВБ-инстилляции, такой как HIPEC или EPIC. В число лекарственных средств, которые настоятельно рекомендуются для лечения NIPEC, включают фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве ), пеметрексед, паклитаксел или доцетаксел. Эти препараты не обладают склерозирующим действием и демонстрируют высокое соотношение AUC в перитонеальном пространстве. Кроме того, эти препараты, идеально подходящие для длительного медикаментозного ВБ-лечения, могут содержать системные химиотерапевтические средства, которые значительно усиливают контроль за метастатическим заболеванием брюшины (ЗБ). Следует упомянуть недавнее рандомизированное исследование с использованием NIPEC фторурацила (5-Фторурацила-Эбеве ) при метастазах в печени рака толстой кишки [28].

Эффективное лечение ПМ — новая и сложная часть онкологии. Требуются совместные усилия хирурга для удаления всех видимых ПМ и химиотерапевта для наблюдения за комбинированной ВБХ и системной химиотерапией, которая может искоренить этот компонент прогрессирования рака. Высокая интенсивность дозы, которая возможна при ВБ-лечении, предполагает большую пользу от этого способа введения препаратов химиотерапии. Вследствие ограниченного проникновения ВБХ в ткани необходимо тщательно отбирать для лечения пациентов, у которых метастатический процесс на перитонеальной поверхности распространился в незначительной степени. У HIPEC, EPIC и NIPEC есть свои преимущества и недостатки. Не следует считать, что эти методы лечения имеют какие-то преимущества в отношении контроля ПМ. Их следует рассматривать как дополнительные. HIPEC можно использовать совместно с EPIC у одного и того же пациента после адекватной циторедукции. Перитонеальную порт-систему можно установить после завершения ЦРХ, подготавливающей пациента к длительному лечению NIPEC. У всех трех из этих потенциальных методов лечения продолжают оставаться технические и логистические сложности, но с течением времени и с увеличением опыта они становятся менее проблематичными. Потенциальная польза химиотерапевтических средств для HIPEC, EPIC и NIPEC в значительной степени зависит от правильного выбора подходящих средств.

Литература

  1. Dedrick R.L., Flessner M.F. Pharmacokinetic problems in peritoneal drug administration: tissue penetration and surface exposure // J Natl Cancer Inst. 1997. Vol. 89, No 7. Р. 480–7.

  2. Speyer J.L., Collins J.M., Dedrick R.L. et al. Phase I and pharmacological studies of 5-fluorouracil administered intraperitoneally // Cancer Res. 1980. Vol. 40, No 3. Р. 567–72.

  3. Sugarbaker P.H., van der Speeten K. Surgical technology and pharmacology of hyperthermic perioperative chemotherapy // J Gastrointest Oncol. 2016. Vol. 7, No 1. Р. 29–44.

  4. Van der Speeten K., Stuart O.A., Sugarbaker P.H. Pharmacology of perioperative intraperitoneal and intravenous chemotherapy in patients with peritoneal surface malignancy // Surg Oncol Clin N Am. 2012. Vol. 21, No 4. Р. 577–97.

  5. Ozols R.F., Young R.C., Speyer J.L. et al. Phase I and pharmacological studies of adriamycin administered intraperitoneally to patients with ovarian cancer // Cancer Res. 1982. Vol. 42, No 10. Р. 4265–9.

  6. Los G., Verdegaal E.M., Mutsaers P.H. et al. Penetration of carboplatin and cisplatin into rat peritoneal tumor nodules after intraperitoneal chemotherapy // Cancer Chemother Pharmacol. 1991. Vol. 28, No 3. Р. 159–65.

  7. Sugarbaker P.H., Graves T., DeBruijn E.A. et al. Early postoperative intraperitoneal chemotherapy as an adjuvant therapy to surgery for peritoneal carcinomatosis from gastrointestinal cancer: pharmacologic studies // Cancer Res. 1990. Vol. 50. Р. 5790–4.

  8. Koga S., Hamazoe R., Maeta M. et al. Prophylactic therapy for peritoneal recurrence of gastric cancer by continuous hyperthermic peritoneal perfusion with mitomycin C // Cancer. 1988. Vol. 61. Р. 232–7.

  9. Spratt J.S., Adcock R.A., Muskovin M., Sherrill W., McKeown J. Clinical delivery system for intraperitoneal hyperthermic chemotherapy // Cancer Res. 1980. Vol. 40. Р. 256–60.

  10. Shiu M.H., Fortner J.G. Intraperitoneal hyperthermic treatment of implanted peritoneal cancer in rats // Cancer Res. 1980. Vol. 40. Р. 4081–4.

  11. Koga S., Hamazoe R., Maeta M. et al. Treatment of implanted peritoneal cancer in rats by continuous hyperthermic peritoneal perfusion in combination with an anticancer drug // Cancer Res. 1984. Vol. 44. Р. 1840–2.

  12. Fujimoto S., Shrestha R.D., Kokubun M. et al. Intraperitoneal hyperthermic perfusion combined with surgery effective for gastric cancer patients with peritoneal seeding // Ann Surg. 1988. Vol. 208. Р. 36–41.

  13. Fujimura T., Yonemura Y., Muraoka K. et al. Continuous hyperthermic peritoneal perfusion for the prevention of peritoneal recurrence of gastric cancer: randomized controlled study // World J Surg. 1994. Vol. 18. Р. 150–5.

  14. Meyer J.L., Kapp D.S., Fessenden P., Hahn G.H. Hyperthermic oncology: current biology, physics and clinical results // Pharmac Ther. 1989. Vol. 42. Р. 251–88.

  15. Sugarbaker P.H., Jablonski K.A. Prognostic features of 51 colorectal and 130 appendiceal cancer patients with peritoneal carcinomatosis treated by cytoreductive surgery and intraperitoneal chemotherapy // Ann Surg. 1995. Vol. 221, No 2. Р. 124–32.

  16. Jacquet P., Sugarbaker P.H. Current methodologies for clinical assessment of patients with peritoneal carcinomatosis // J Exp Clin Cancer Res. 1996. Vol. 15, No 1. Р. 49–58.

  17. Elias D., Blot F., El Otmany A. et al. Curative treatment of peritoneal carcinomatosis arising from colorectal cancer by complete resection and intraperitoneal chemotherapy // Cancer. 2001. Vol. 92. Р. 71–6.

  18. Youssef H., Newman C., Chandrakumaran K. et al. Operative findings, early complications, and long-term survival in 456 patients with pseudomyxoma peritonei syndrome of appendiceal origin // Dis Colon Rectum. 2011. Vol. 54. Р. 293–9.

  19. Mohamed F., Sugarbaker P.H. Intraperitoneal taxanes // Surg Oncol Clin N Am. 2003. Vol. 12, No 3. Р. 825–33.

  20. Ishigami H., Fujiwara Y., Fukushima R. et al. Phase III trial comparing intraperitoneal and intravenous paclitaxel plus S-1 versus cisplatin plus S-1 in patients with gastric cancer with peritoneal metastasis: PHOENIX-GC trial // J Clin Oncol. 2018. Vol. 36, No 19. Р. 1922–9.

  21. Glehen O., Kwiatkowski F., Sugarbaker P.H. et al. Cytoreductive surgery combined with perioperative intraperitoneal chemotherapy for the management of peritoneal carcinomatosis from colorectal cancer: a multi-institutional study // J Clin Oncol. 2004. Vol. 22, No 16. Р. 3284–92.

  22. Sugarbaker P.H., Gianola F.J., Speyer J.L. et al. Prospective randomized trial of intravenous versus intraperitoneal 5 fluorouracil in patients with advanced primary colon or rectal cancer // Surgery. 1985. Vol. 98, No 414. Р. 421.

  23. Alberts D.S., Liu P.Y., Hannigan E.V. et al. Intraperitoneal cisplatin plus intravenous cyclophosphamide versus intravenous cisplatin plus intravenous cyclophosphamide for stage III ovarian cancer // N Engl J Med. 1996. Vol. 335. Р. 1950–5.

  24. Markman M., Bundy B.N., Alberts D.S. Phase III trial of standard-dose intravenous cisplatin plus paclitaxel versus moderately high-dose carboplatin followed by intravenous paclitaxel and intraperitoneal cisplatin in small-volume stage III ovarian carcinoma: an intergroup study of the Gynecologic Oncology Group, Southwestern Oncology Group, and Eastern Cooperative Oncology Group // J Clin Oncol. 2001. Vol. 19. Р. 1001–7.

  25. Armstrong D.K., Bundy B., Wenzel L. et al. Intraperitoneal cisplatin and paclitaxel in ovarian cancer // N Engl J Med. 2006. Vol. 354, No 1. Р. 34–43.

  26. Sugarbaker P.H., Chang D. Long-term regional chemotherapy for patients with epithelial malignant peritoneal mesothelioma results in improved survival // Eur J Surg Oncol. 2017. Vol. 43, No 7. Р. 1228–35.

  27. Van der Speeten K., Stuart O.A., Sugarbaker P.H. Cancer chemotherapy for peritoneal metastases: pharmacology and treatment // Sugarbaker P.H., editor. Cytoreductive surgery & perioperative chemotherapy for peritoneal surface malignancy. Textbook and video atlas. 2nd ed. Woodbury: Cine-Med Publishing. 2017. P. 47–82.

  28. Cashin P.H., Mahteme H., Spang N. et al. Cytoreductive surgery and intraperitoneal chemotherapy versus systemic chemotherapy for colorectal peritoneal metastases: a randomised trial // Eur J Cancer. 2016. Vol. 53. Р. 155–62.

7. Молекулярные и генетические аспекты гипертермической внутрибрюшинной химиотерапии

Джулиа ВирапонгДж. Вирапонг Университет Калифорнии, Сан-Диего, кафедра хирургии, отделение хирургической онкологии, Ла-Хойя, Калифорния, США. и Эндрю М. ЛоуиА.М. Лоуи Калифорнийский медицинский университет в Сан-Диего, кафедра хирургии, отделение хирургической онкологии, Ла-Хойя, Калифорния, США. E-mail: alowy@ucsd.edu.

Введение

ВБХ в сочетании с гипертермией является общепризнанным дополнением к ЦРХ при лечении определенных типов злокачественных новообразований на поверхности брюшины, возникающих из выстилки полости живота и таза или распространяющихся на нее. Гипертермия долгое время использовалась как средство для повышения эффективности уничтожения опухолей, поскольку она обладает избирательной цитотоксичностью для злокачественных клеток в диапазоне 41–43 °C из-за ингибирования окислительного метаболизма, что приводит к понижению pH микроокружения в злокачественных клетках и повышению активности лизосом [1]. Этот метод используют отдельно, в сочетании с системной химиотерапией или в сочетании с лучевой терапией. Если гипертермию применяют совместно с ВБХ, результатом является улучшение терапевтического индекса и эффективности средства [2]. За последние несколько десятилетий HIPEC стала методом, обычно используемым в момент ЦРХ при злокачественных новообразованиях на поверхности брюшины. Хотя основой терапии является удаление во время операции всех видимых злокачественных новообразований, обоснование прямой инстилляции HIPEC основано на теоретическом заключении о том, что добавление HIPEC обеспечит аддитивный или синергетический противораковый эффект на микроскопическом или клеточном уровне, при этом избегая системной токсичности. Комбинированный подход к совместному использованию ЦРХ и HIPEC продемонстрировал в клинических условиях свое влияние на ВБП и ОВ при нескольких патологических процессах, таких как рак аппендикса и яичников [3, 4]. Однако трудно разделить индивидуальный вклад этих методов, поскольку в большинстве клинических исследований ЦРХ и HIPEC рассматриваются как единый комплекс. Более того, практическое применение ЦРХ и HIPEC весьма неоднородно, поскольку нет единого мнения о методе доставки препаратов при процедуре HIPEC, продолжительности ВБХ, температуре гипертермии или используемом химиотерапевтическом средстве. Научная основа для использования HIPEC в процессе операции базируется в основном на фармакологических исследованиях, данные которых, как правило, подтверждают улучшение проникновения/проницаемости лекарственных препаратов или повышенную цитотоксичность. Фармакокинетика и фармакологические характеристики химиотерапевтических средств рассматриваются в других частях данной книги. В этой главе рассматривается молекулярное и генетическое обоснование использования HIPEC.

Карциноматоз

Молекулярная биология перитонеального метастатического каскада

Полностью понять биологическую природу диссеминации в перитонеальной опухоли сложно. Понимание молекулярных изменений при карциноматозе важно для создания терапии, которая станет одновременно эффективной и лишенной необязательной токсичности. Карциноматоз можно рассматривать как непрерывную и взаимозависимую серию событий, образующих перитонеальный метастатический каскад [7]. Это многоступенчатый процесс, для которого требуется адаптация первичной опухоли, а также механизмы, обеспечивающие адгезию и рост опухоли [8]. Lemoine и соавт. описали ряд четко очерченных этапов перитонеального метастатического каскада КРР, толчок которому дает взаимодействие на молекулярном уровне между опухолевыми клетками и их микроокружением. Вначале от первичной опухоли отделяется отдельная клетка или скопление клеток. Затем отслоившиеся клетки подвергаются влиянию перитонеального транспорта, который обычно движется по часовой стрелке в результате перистальтики кишечника, изменений внутрибрюшного давления при колебаниях дыхания, а также силы тяжести. Эти клетки прикрепляются к перитонеальным поверхностям, удаленным от первичного участка. После прикрепления клетки входят в подбрюшинное пространство. В конечном итоге начинается ангиогенез с последующей пролиферацией. Молекулярные события и молекулярные пути обобщены в табл. 7-1 [9].

Таблица 7-1. Каскад перитонеальных метастазов
Этап каскада перитонеальных метастазов Молекула или молекулярный путь

Отделение от исходной опухоли

Самопроизвольное отхождение опухоли.

  • Е-кадгерин ↓.

  • N-кадгерин ↑.

  • ЭМП.

  • PC1 и PC2 ↑.

  • Давление в межклеточной жидкости ↑.

  • Периоперационная диссеминация опухоли во время хирургического вмешательства

Перитонеальный транспорт

  • Муцинозный асцит.

  • Система актиновых микрофиламентов.

  • Ламеллиподии, филоподии

Прикрепление к отдаленному участку брюшины

Трансмезотелиальная диссеминация.

  • ICAM-1 ↑, PECAM-1, VCAM-1↑.

  • TNF-α, ИЛ-1β, ИЛ-6, интерферон-γ.

  • Субъединица интегрина β1.

  • CD43, CD44.

  • Гиалуроновая кислота.

Транслимфатическая диссеминация.

  • Устье лимфатического протока.

  • Молочные островки

Инвазия в подбрюшинное пространство

Округление мезотелиальных клеток.

  • HGF/SF ↑.

  • C-met ↑.

  • Апоптоз, индуцированный опухолью.

  • Лиганд Fas/Fas.

Адгезия с базальной мембраной.

  • Интегрины.

  • Инвазия через перитонеально-кровяной барьер.

  • MMP-1, MMP-2, MMP-7, MMP-9, MMP-13, MMP-14 ↑.

  • TIMP-1, TIMP-2, TIMP-3, TIMP-4.

  • uPA/uPAR.

  • Ингибитор активатора плазминогена 1 и 2

Пролиферация и ангиогенез

Пролиферация.

  • EGFR, EGF, TGF-α.

  • IGF-1, IGF-связывающий белок 3.

Ангиогенез.

  • HIF-1α, HIF-1β.

  • VEGF/VEGFR

По материалам Lemoine и соавт. [9], используется с разрешения.

Примечания : E-кадгерин — эпителиальный кадгерин; N-кадгерин — нейрональный кадгерин; ЭМП — эпителиально-мезенхимальный переход; PC — полицистин; ICAM-1 — молекула межклеточной адгезии; PECAM-1 — молекула адгезии тромбоцитов к эндотелиальным клеткам; VCAM-1 — молекула сосудистой адгезии-1; TNF-α — фактор некроза опухоли-α; D43 — сиалофорин C; HGF — фактор роста гепатоцитов; SF — рассеивающий фактор; MMP — матриксные металлопротеиназы; TIMP — тканевый ингибитор металлопротеиназ; uPA — урокиназный активатор плазминогена; uPAR — рецептор урокиназного активатора плазминогена; EGFR — рецептор эпидермального фактора роста; EGF — эпидермальный фактор роста; TGF-α — фактор роста опухоли; IGF-1 — инсулиноподобный фактор роста-1; HIF — фактор; индуцируемый гипоксией; VEGF — фактор роста эндотелия сосудов; VEGFR — рецептор фактора роста эндотелия сосудов

Микроокружение опухоли при карциноматозе

В качестве первой линии защиты при карциноматозе часто рассматривается брюшина, которая состоит из монослоя мезотелиальных клеток, поддерживаемых базальной мембраной на соединительной ткани [10]. Seebauer и соавт. изучили влияние микросреды опухоли на онкогенез при карциноматозе КРР, описав пролиферацию, старение и неоваскуляризацию в первичных опухолевых клетках и метастатических клетках. Интересно отметить, что метастатические раковые клетки продемонстрировали более низкую пролиферацию (Ki-67, PCNA, Cyclin D1) и более высокую скорость старения (H3K9me3, p21Cip1, CDKN2A), чем первичные раковые клетки. Это отчасти может объяснять более высокую устойчивость метастатических раковых клеток к системной химиотерапии. Было обнаружено, что в микроокружении опухоли при ПК есть много естественных клеток-киллеров, которые играют определенную роль в росте, распространении и рецидиве опухоли. Кроме того, показано, что микроокружение богато медиаторами ангиогенеза, такими как фактор роста эндотелия сосудов А 11].

Генетическая экспрессия при перитонеальных метастазах

Экспрессию генов при мКРР изучали с помощью ДНК-микрочипов. Kleivi и соавт. обнаружили, что при ПК часто встречается удлинение хромосомного плеча 5p. Наблюдалась сверхэкспрессия нескольких генов-кандидатов (PTGER4 , SKP2 и ZNF662 ), картируемых в этой области [12]. Если подтип и степень гистопатологии у пациентов с карциноматозом могут дать прогностическую информацию, то биологические характеристики злокачественных новообразований на поверхности брюшины, связанные с прогнозом заболевания, изучены плохо. Levine и соавт. выполнили геномный анализ метастазов в брюшине при раке аппендикса и КРР низкой степени злокачественности (грэйд), продемонстрировав три фенотипических кластера с разными характеристиками при раке аппендикса низкой и высокой степени злокачественности и КРР высокой степени злокачественности. Эти характеристики не только служили прогностическими факторами выживаемости, но также говорили об отличительных биологических свойствах рака аппендикса по сравнению с КРР [13]. Та же исследовательская группа совсем недавно сообщила о панели экспрессии 139 генов, по которой были выделены два молекулярных подтипа диссеминированных муцинозных новообразований в аппендиксе со статистически значимыми различиями по выживаемости. В валидационной когорте панель из 139 генов воспроизводимо разделила опухоли, которые лечили ЦРХ либо HIPEC, на подтипы со значительными различиями в выживаемости.

Эти данные интересны, и, хотя они требуют дальнейшей независимой проверки, они говорят о возможности включения в будущем геномных анализов в процесс отбора пациентов для ЦРХ и HIPEC [14].

Молекулярные и генетические аспекты гипертермической внутрибрюшинной химиотерапии

Общепризнано, что синергизм гипертермии и ВБХ может быть частично обусловлен повышенной проницаемостью клеток и улучшенным мембранным транспортом [1]. Однако о влиянии HIPEC на молекулярном и генетическом уровне известно на удивление мало. Такая информация может быть очень ценной для разработки целевых стратегий лечения. Предполагаемый эффект HIPEC часто выводится из влияния гипертермии на подавление ангиогенеза, индукцию апоптоза, денатурацию белков клеточной мембраны и воздействие на репарацию ДНК [15].

В табл. 7-2 приведены некоторые клеточные эффекты гипертермии [16]. Эта часть главы посвящена данным, касающимся комбинации гипертермии и ВБХ.

Таблица 7-2. Действие гипертермии на клетки

Дестабилизация клеточной мембраны

Изменения формы клеток

Нарушение трансмембранного транспорта

Изменения мембранного потенциала

Модуляция трансмембранных эффлюксных насосов

Индукция апоптоза

Нарушение синтеза белка

Денатурация белка

Агрегация белков в ядерном матриксе

Индукция синтеза термочувствительного белка

Нарушение синтеза ДНК и РНК

Подавление ферментной репарации

Измененная конформация ДНК

Изменение экспрессии генов и передачи сигнала

Подавление окислительного метаболизма

Примечание . По материалам Goodman и соавт. [16], используется с их разрешения

Гистологические изменения

Группа из Питтсбурга исследовала гистологические изменения в образцах перитонеальной опухоли и неопухолевых перитонеальных тканей у пациентов, перенесших ЦРХ/HIPEC по поводу карциноматоза, вызванного раком аппендикса или КРР. Стандартный гистологический анализ показал после HIPEC обширный субэндотелиальный воспалительный инфильтрат, активацию эндотелия, мезотелиальный кариолиз и поверхностное отложение фибрина. Было обнаружено, что при ЦРХ и HIPEC повышаются иммуногистохимические маркеры раннего повреждения ДНК (мезотелиальный ядерный γH2AX) и раннего некроза (белок группы 1 с высокой подвижностью ). H2AX представляет собой компонент октамера гистонов в нуклеосомах, он фосфорилируется в ответ на разрывы в двухцепочечной ДНК, что является начальным этапом привлечения белков репарации ДНК. Белок группы 1 с высокой подвижностью представляет собой ДНК-связывающий ядерный белок, который при выходе во внеклеточную среду может стимулировать последующие воспалительные эффекты, и его присутствие может служить индикатором раннего некроза [17]. Pelz и соавт. изучал эффекты, оказываемые HIPEC с митомицином (Митомицином С ), на крысиной модели карциноматоза толстой кишки. Клетки опухоли продемонстрировали явную потерю объема и частичную потерю контакта, наличие тромбозов в более крупном соседнем сосуде на границе «опухоль–мышца» и макрофагальную инфильтрацию. Все вышеперечисленные признаки считаются индикаторами необратимого повреждения клеток [18].

Оценка опухолевой нагрузки после гипертермической внутрибрюшинной химиотерапии

Свободные ВБ-клетки могут быть результатом спонтанного отслоения раковых клеток от первичной опухоли или ятрогенного распространения во время ЦРХ. Ji и соавт. изучили влияние HIPEC на свободные ВБ-клетки путем изучения мРНК карциноэмбрионального антигена и цитокератина-20 с помощью стандартной и количественной RT-PCR в режиме реального времени в перитонеальной жидкости у 50 пациентов, перенесших ЦРХ/HIPEC по поводу РЖ, эпителиального рака яичников, КРР или рака аппендикса. Частота встречаемости положительной цитологии составила 22% после HIPEC по сравнению со 100% до HIPEC. Частота обнаружения мРНК карциноэмбрионального антигена и CK20 до и после HIPEC с помощью стандартной RT-PCR составила 100 по сравнению с 86% (p =0,012) и 100 по сравнению с 96% (p =0,495) соответственно. Однако по данным количественной RT-PCR оказалось, что относительная экспрессия мРНК карциноэмбрионального антигена (36% пациентов) и CK20 (34% пациентов) после HIPEC была значительно понижена. В этом исследовании авторы пришли к выводу, что HIPEC может не только уничтожить свободные ВБ-клетки, но также привести к частичному цитологическому излечению [19]. Хотя механизмы действия HIPEC неясны, они могут включать эмболизацию микрососудов опухоли на тканевом уровне, нарушения клеточного гомеостаза и энергетического метаболизма, а также нарушение целостности клеточной мембраны [20]. Baratti и соавт. исследовали прогностическое значение опухолевых маркеров у пациентов с ПМБ. У пациентов, подвергнутых ЦРХ/HIPEC, были получены исходные и серийные данные о карциноэмбриональном антигене, CA 19–9, CA-125 и CA 15.3. Нормальный CA-125 коррелирует с вероятностью достижения полной циторедукции, что, в свою очередь, является прогностическим фактором при ПМБ. Исходное повышение CA 19–9 было независимым фактором худшей ВБП после ЦРХ/HIPEC [21]. Группа из Питтсбурга получила данные о карциноэмбриональном антигене, CA 19–9 и CA-125 на исходном уровне до ЦРХ/HIPEC. По меньшей мере один опухолевый маркер был повышен у 70% пациентов до ЦРХ/HIPEC, что позволяет провести анализ. CA 19–9 оказался маркером ПЗ, а CA-125 был связан с менее продолжительной выживаемостью [22].

Экспрессия генов

МикроРНК представляет собой небольшие некодирующие последовательности РНК, содержащие около 22 нуклеотидов. Они участвуют в подавлении экспрессии РНК и посттрансляционной регуляции экспрессии генов. Сверхрегуляция или отрицательная регуляция определенных микроРНК связана с развитием рака. Zhang и соавт. продемонстрировали, что микроРНК-218 (miR-218) в сыворотке крови пациентов с распространенным РЖ повышается более чем в 8 раз после прохождения ЦРХ/HIPEC. Кроме того, miR-218 увеличивает химиочувствительность к цисплатину in vitro и in vivo , что приводит к апоптозу [23]. Было также показано, что в развитии и прогрессировании рака участвуют длинные некодирующие РНК, определяемые как транскрипты длиной >200 нуклеотидов. Zeng и соавт. идентифицировали в сыворотке больных РЖ две важные РНК — lncRNAs, BC031243 и RP11–356I2.2, которые дифференциально экспрессировались до и после ЦРХ/HIPEC [24]. Требуются дальнейшие исследования, чтобы понять биологическое значение этих небольших молекул и полезность их воздействия для предотвращения прогрессирования рака.

Реакция на повреждение дезоксирибонуклеиновой кислоты при гипертермической внутрибрюшинной химиотерапии

Имеется множество литературных данных, свидетельствующих о том, что гипертермия увеличивает чувствительность клеток к средствам, повреждающим ДНК (таким как цитотоксичные химиотерапевтические средства), а также ряд исследований, указывающих на то, что гипертермия напрямую вызывает повреждение ДНК. Последнее обнаружить сложнее, поскольку результаты исследований, в которых изучали умеренную гипертермию (41–43 °C), используемую во время HIPEC, очень сильно отличаются от результатов изучения более сильной гипертермии (>43 °C). В недавних исследованиях, проведенных с помощью самых технически сложных на сегодняшний день методик, было показано, что гипертермия, по-видимому, ингибирует механизмы репарации ДНК и, таким образом, может действовать синергетически с цитотоксичными средствами. Например, несколько исследований продемонстрировали, что умеренная гипертермия подавляет репарацию ДНК при гомологичной рекомбинации, которая идет после двухцепочечных разрывов, произошедших из-за повреждения ДНК. Репарация идет во время S- и G2-фазы клеточного цикла в ходе каскада, для которого необходимы белки RPA, RAD51 и BRCA2. Было обнаружено, что гипертермия при температуре выше 40 °C ингибирует накопление RAD51 на участках, где произошло повреждение ДНК, посредством ведущего к протеасомной деградации воздействия на BRCA2. Schaaf и соавт. изучили эффекты гипертермии в сочетании с химиотерапией и отметили, что гипертермия задерживает восстановление повреждений ДНК, вызванных цисплатином или доксорубицином. Свое действие гипертермия оказывает выше нескольких репаративных путей, блокируя полиАДФ-рибозилирование гистонов. На эту модификацию гистонов, которая необходима для репарации ДНК, похожим образом нацелены и ингибиторы PARP. Не стало неожиданностью то, что, по данным исследователей, полученным в моделях рака яичников и толстой кишки, гипертермия и ингибиторы PARP оказывают сходное влияние на цитотоксичность клеток и функцию репарации ДНК. Важно отметить, что эти исследования были выполнены на BRCA-компетентных клетках. Эти клетки входят в большинство злокачественных новообразований, вызывающих ПМ, которые лечат с помощью ЦРХ и HIPEC [25]. Наконец, в недавнем исследовании были получены данные, показавшие, что при 42 °C гипертермия индуцировала деградацию BRCA2 в клеточных линиях и в опухолях человека, получавших лечение ex vivo . Это говорит о возможном терапевтическом синергизме гипертермии и ингибировании PARP [26]. В этих исследованиях поднимаются неоднозначные вопросы, которые касаются как потенциального повышения эффективности ЦРХ/HIPEC с помощью выбора конкретных химиотерапевтических средств, так и их комбинации с ингибиторами репарации повреждений ДНК.

Экспрессия белков теплового шока

Белки теплового шока (БТШ) действуют внутри клеток как молекулярные шапероны и защищают от клеточных стрессовых факторов, таких как ишемия, тепловой и окислительный стресс. В исследовании Pelz и соавт. была создана модель гипертермии in vitro , в которой использовали линию клеток карциномы толстой кишки HT-29, обработанную HIPEC при температуре от 39 до 43 °C. Сверхрегуляцию мРНК БТШ27, БТШ72 и БТШ90 обнаружили при температуре 41 и 43 °C. Повышенную экспрессию белка БТШ70/72 продемонстрировали с помощью вестерн-блоттинга через 30 мин после воздействия HIPEC, а повышенная экспрессия белков БТШ27 и БТШ70/72 наблюдалась через 12 ч. Экспрессия гена БТШ была проанализирована в образцах опухолей с различными гистопатологическими подтипами (рак аппендикса, диффузная злокачественная мезотелиома, РЖ, рак яичников, рак поджелудочной железы и карциноид аппендикса), взятых у получавших терапию ЦРХ/HIPEC пациентов. Различные уровни сверхрегуляции мРНК БТШ70/72 и БТШ90 обнаружили с помощью количественной ОТ-ПЦР. Исходя из этих данных можно утверждать, что использование БТШ во время процедуры HIPEC в качестве мишени может стать многообещающей терапевтической стратегией [27]. Tu и соавт. подвергали клетки РЖ SGC7901 воздействию HIPEC и обнаружили, что это повышает экспрессию мРНК и белков HSP70 и HSP90. В сыворотке крови у пациентов, перенесших ЦРХ/HIPEC по поводу РЖ, провели анализ уровней HSP70 и HSP90. Концентрация в сыворотке достигла пика через 12 и 18 ч после HIPEC соответственно и вернулась к нормальным уровням через 24 ч. Авторы выступают за необходимость проведения второго курса HIPEC в течение по меньшей мере 24 ч после первоначального лечения, чтобы минимизировать любую потенциальную термо- или химиорезистентность опухолевых клеток [28]. Поскольку сейчас несколько ингибиторов БТШ проходят первую фазу клинических испытаний, будет очень интересно изучить их активность в контексте ЦРХ/HIPEC.

Молекулярные паттерны, ассоциированные с повреждениями

Молекулы молекулярного паттерна, ассоциированного с повреждениями, — это эндогенные молекулы, которые высвобождаются при повреждении ткани. Они могут вызывать системную воспалительную реакцию и иммунодепрессивное состояние, что приводит к повышенной восприимчивости к внутрибольничной инфекции. Leitje и соавт. в своем исследовании собрали образцы крови на различных временных точках у 20 пациентов, перенесших ЦРХ/HIPEC.

Провели измерение уровней молекулярного паттерна, ассоциированного с повреждениями (табл. 7-3), и цитокинов [TNF-α, ИЛ-6, ИЛ-8, ИЛ-10 в кровотоке, а также макрофагального воспалительного белка-1α, макрофагального воспалительного белка-1β, MCP-1], и все они после ЦРХ/HIPEC были значительно повышены. Увеличение белка группы 1 с высокой подвижностью коррелирует со снижением экспрессии HLA-DR, что может повысить уязвимость к сепсису из-за нарушения оптимальной презентации микробных антигенов Т-клеткам [29]. Обнаружили, что в подмножестве из пяти пациентов, у которых развились раневые инфекции, пиковые концентрации белка группы 1 с высокой подвижностью были значительно выше [30]. Последствия этого заключаются в том, что высвобождение молекулярного паттерна, ассоциированного с повреждениями, после HIPEC может нарушить иммунные реакции, которые приводят к избавлению от опухолевых клеток. Исследования, в которых изучаются эта гипотеза и потенциальная терапевтическая ценность терапии, направленной на молекулярный паттерн, ассоциированный с повреждениями, представляют безусловный интерес.

Таблица 7-3. Молекулярный паттерн, ассоциированный с повреждениями [30]

Молекулярный паттерн, ассоциированный с повреждениями

Белки теплового шока (HSP70)

HMGB-1

Белки S100 (S100A12, S100A8/S100A9)

Ядерная ДНК

Митохондриальная ДНК

Лактатдегидрогеназа

Соматические мутации как прогностические факторы результатов циторедуктивной хирургии с гипертермической внутрибрюшинной химиотерапией

По мере того как секвенирование следующего поколения стало широко доступным, в нескольких исследованиях были охарактеризованы соматические мутации в редких злокачественных новообразованиях в поверхности брюшины путем описания их биологических свойств в надежде обнаружить, какие именно изменения оказывают значимое влияние. Эти данные изучались в нескольких исследованиях в контексте прогноза развития заболевания у пациента. Singhi и соавт. проанализировали прогностические последствия мутаций у 86 пациентов со злокачественной мезотелиомой брюшной полости. Они отметили, что утрата экспрессии опухолевых супрессоров CDKN2A и NF2 в обоих случаях служила прогностическим фактором, свидетельствующим о плохих показателях выживаемости. Кроме того, потеря функций обоих генов (из-за мутации или эпигенетического подавления экспрессии) привела к ОР смерти, равному 4,4, что является более значительным показателем, чем даже индекс перитонеального карциноматоза (ИПК) или степень циторедукции [31]. Самым распространенным мутационным событием при мезотелиоме брюшины является ген BAP1 . Генеративная мутация BAP1 связана с повышенным риском развития мезотелиомы как плевры, так и брюшины. Интересно отметить, что в исследовании Baumann и соавт. было показано, что 23 пациента с мезотелиомой с наследственными мутациями BAP1 имели благоприятный прогноз по сравнению с выживаемостью пациентов с мезотелиомой, зарегистрированной в базе данных программы SEER (течение, распространенность и исходы злокачественных новообразований) [32].

Davison и соавт. показали, что потеря экспрессии опухолевого супрессора SMAD4 связана с высокой степенью злокачественности опухоли и плохим прогнозом у пациентов с муцинозными новообразованиями аппендикса, большинство из которых получали терапию ЦРХ/HIPEC [33]. Мутации в гене GNAS являются одними из самых распространенных при муцинозных опухолях аппендикса. Влияние мутаций GNAS на прогноз заболевания остается неясным, поскольку исследования продемонстрировали несколько противоречивые результаты. Alakus и соавт. описали мутации в ПМ из муцинозных новообразований аппендикса с низкой и высокой степенью злокачественности и обнаружили, что GNAS чаще встречается в опухолях с низкой степенью злокачественности [34]. Напротив, Singhi и соавт. обнаружили, что мутации GNAS преобладают в опухолях как с низкой, так и с высокой степенью злокачественности, но прогностической значимости при этом не имеют [31]. Проведенное затем исследование пациентов с рецидивирующей ПМБ, получавших лечение капецитабином и бевацизумабом, показало, что мутации GNAS являются прогностическим фактором более низкой выживаемости. Наконец, Ang и соавт. в исследовании подтипов опухолей аппендикса отметили, что в опухолях с низкой степенью злокачественности было много мутаций GNAS, а в опухолях с высокой степенью злокачественности было много мутаций p53. Интересно, что одновременное наличие мутаций GNAS и p53 давало более благоприятный прогноз, чем мутация p53 в отдельности [35]. Очевидно, что для дальнейшего исследования прогностического значения генетических мутаций при злокачественных новообразованиях на поверхности брюшины и того, как они могут влиять на ответ на ЦРХ/HIPEC и системную терапию, необходимы дополнительные исследования.

Подведение итогов

Комбинация гипертермии и ВБХ во многих исследованиях in vivo и in vitro продемонстрировала синергетический противоопухолевый эффект. Считается, что этот эффект частично связан с прямым цитотоксическим влиянием химиотерапевтического средства, которое в основном обусловлено его фармакокинетическими свойствами. Однако показано, что HIPEC вызывает гистологические изменения и клеточный стресс на молекулярном уровне. Ответом на клеточный стресс может стать избирательная экспрессия генов, которая может предоставить потенциальные цели для терапии или прогностическую информацию о заболеваемости или выживаемости. Влияние HIPEC на молекулярном и генетическом уровнях является чрезвычайно сложным и для полного выяснения требует дальнейшего изучения.

Литература

  1. González-Moreno S., González-Bayón L.A., Ortega-Pérez G. Hyperthermic intraperitoneal chemotherapy: rationale and technique // World J Gastrointest Oncol. 2010. Vol. 2, No 2. Р. 68–75. https://doi.org/10.4251/wjgo.v2.i2.68.

  2. Sticca R.P., Dach B.W. Rationale for hyperthermia with intraoperative intraperitoneal chemotherapy agents // Surg Oncol Clin N Am. 2003. Vol. 12, No 3. Р. 689–701.

  3. Chua T.C., Moran B.J., Sugarbaker P.H., Levine E.A., Glehen O., Gilly F.N. et al. Early- and long-term outcome data of patients with pseudomyxoma peritonei from appendiceal origin treated by a strategy of cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy // J Clin Oncol. 2012. Vol. 30, No 20. Р. 2449–56. https://doi.org/10.1200/jco.2011.39.7166.

  4. van Driel W.J., Koole S.N., Sikorska K., Schagen van Leeuwen J.H., Schreuder H.W.R, Hermans R.H.M et al. Hyperthermic intraperitoneal chemotherapy in ovarian cancer // N Engl J Med. 2018. Vol. 378, No 3. Р. 230–40. https://doi.org/10.1056/NEJMoa1708618.

  5. de Bree E., Rosing H., Filis D., Romanos J., Melisssourgaki M., Daskalakis M. et al. Cytoreductive surgery and intraoperative hyperthermic intraperitoneal chemotherapy with paclitaxel: a clinical and pharmacokinetic study // Ann Surg Oncol. 2008. Vol. 15, No 4. Р. 1183–92. https://doi.org/10.1245/s10434–007–9792-y.

  6. de Bree E., Helm C.W. Hyperthermic intraperitoneal chemotherapy in ovarian cancer: rationale and clinical data // Expert Rev Anticancer Ther. 2012. Vol. 12, No 7. Р. 895–911. https://doi.org/10.1586/era.12.72.

  7. Jayne D. Molecular biology of peritoneal carcinomatosis // Cancer Treat Res. 2007. Vol. 134. Р. 21–33.

  8. van Baal J., van Noorden C.J.F, Nieuwland R., Van de Vijver K.K., Sturk A., van Driel W.J. et al. Development of peritoneal carcinomatosis in epithelial ovarian cancer: a review // J Histochem Cytochem. 2018. Vol. 66, No 2. Р. 67–83. https://doi.org/10.1369/0022155417742897.

  9. Lemoine L., Sugarbaker P., Van der Speeten K. Pathophysiology of colorectal peritoneal carcinomatosis: role of the peritoneum // World J Gastroenterol. 2016. Vol. 22, No 34. Р. 7692–707. https://doi.org/10.3748/wjg.v22.i34.7692.

  10. Sugarbaker P.H. Laboratory and clinical basis for hyperthermia as a component of intracavitary chemotherapy // Int J Hyperth. 2007. Vol. 23, No 5. Р. 431–42. https://doi.org/10.1080/02656730701455318.

  11. Seebauer C.T., Brunner S., Glockzin G., Piso P., Ruemmele P., Schlitt H.J. et al. Peritoneal carcinomatosis of colorectal cancer is characterized by structural and functional reorganization of the tumor microenvironment inducing senescence and proliferation arrest in cancer cells // Oncoimmunology. 2016. Vol. 5, No 12. Р. e1242543. https://doi.org/10.1080/2162402x.2016.1242543.

  12. Kleivi K., Lind G.E., Diep C.B., Meling G.I., Brandal L.T., Nesland J.M. et al. Gene expression profiles of primary colorectal carcinomas, liver metastases, and carcinomatoses // Mol Cancer. 2007. Vol. 6. Р. 2. https://doi.org/10.1186/1476-4598-6-2.

  13. Levine E.A., Blazer D.G. 3rd, Kim M.K., Shen P., Stewart J.H., Guy C. et al. Gene expression profiling of peritoneal metastases from appendiceal and colon cancer demonstrates unique biologic signatures and predicts patient outcomes // J Am Coll Surg. 2012. Vol. 214, No 4. Р. 599–606; discussion−7. https://doi.org/10.1016/j.jamcollsurg.2011.12.028.

  14. Levine E.A., Votanopoulos K.I., Qasem S.A., Philip J., Cummins K.A., Chou J.W. et al. Prognostic molecular subtypes of low-grade cancer of the appendix // J Am Coll Surg. 2016. Vol. 222, No 4. Р. 493–503. https://doi.org/10.1016/j.jamcollsurg.2015.12.012.

  15. Beeharry M.K., Liu W.T., Yao X.X., Yan M., Zhu Z.G. A critical analysis of the cytoreductive surgery with hyperthermic intraperitoneal chemotherapy combo in the clinical management of advanced gastric cancer: an effective multimodality approach with scope for improvement // Transl Gastroenterol Hepatol. 2016. Vol. 1. Р. 77. https://doi.org/10.21037/tgh.2016.08.05.

  16. Goodman M.D., McPartland S., Detelich D., Saif M.W. Chemotherapy for intraperitoneal use: a review of hyperthermic intraperitoneal chemotherapy and early post-operative intraperitoneal chemotherapy // J Gastrointest Oncol. 2016. Vol. 7, No 1. Р. 45–57. https://doi.org/10.3978/j.issn.2078-6891.2015.111.

  17. Wagner P., Boone B., Ramalingam L., Jones H., Zureikat A., Holtzman M. et al. Histologic and immunohistochemical alterations associated with cytoreductive surgery and heated intraperitoneal chemotherapy // Ann Surg Oncol. 2015. Vol. 22. Suppl 3. Р. S588–95. https://doi.org/10.1245/s10434–015–4580–6.

  18. Pelz J.O., Doerfer J., Dimmler A., Hohenberger W., Meyer T. Histological response of peritoneal carcinomatosis after hyperthermic intraperitoneal chemoperfusion (HIPEC) in experimental investigations // BMC Cancer. 2006. Vol. 6. Р. 162. https://doi.org/10.1186/1471-2407-6-162.

  19. Ji Z., Sun J., Wu H., Zhang Q., Peng K., Li Y. Assessment of hyperthermic intraperitoneal chemotherapy to eradicate intraperitoneal free cancer cells // Transl Oncol. 2016. Vol. 9, No 1. Р. 18–24. https://doi.org/10.1016/j.tranon.2015.11.015.

  20. Ji Z.H., Peng K.W., Li Y. Intraperitoneal free cancer cells in gastric cancer: pathology of peritoneal carcinomatosis and rationale for intraperitoneal chemotherapy/hyperthermic intraperitoneal chemotherapy in gastric cancer // Transl Gastroenterol Hepatol. 2016. Vol. 1. Р. 69. https://doi.org/10.21037/tgh.2016.08.03.

  21. Baratti D., Kusamura S., Martinetti A., Seregni E., Laterza B., Oliva D.G. et al. Prognostic value of circulating tumor markers in patients with pseudomyxoma peritonei treated with cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy // Ann Surg Oncol. 2007. Vol. 14, No 8. Р. 2300–8. https://doi.org/10.1245/s10434-007-9393-9.

  22. Wagner P.L., Austin F., Sathaiah M., Magge D., Maduekwe U., Ramalingam L. et al. Significance of serum tumor marker levels in peritoneal carcinomatosis of appendiceal origin // Ann Surg Oncol. 2013. Vol. 20, No 2. Р. 506–14. https://doi.org/10.1245/s10434-012-2627-5.

  23. Zhang X.L., Shi H.J., Wang J.P., Tang H.S., Wu Y.B., Fang Z.Y. et al. MicroRNA-218 is upregulated in gastric cancer after cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy and increases chemosensitivity to cisplatin // World J Gastroenterol. 2014. Vol. 20, No 32. Р. 11347–55. https://doi.org/10.3748/wjg.v20.i32.11347.

  24. Zeng X., Shi H., Wang J., Cui S., Tang H., Zhang X. Long noncoding RNA aberrant expression profiles after cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy of AGC ascertained by microarray analysis // Tumour Biol. 2015. Vol. 36, No 7. Р. 5021–9. https://doi.org/10.1007/s13277-015-3153-4.

  25. Schaaf L., Schwab M., Ulmer C., Heine S., Murdter T.E., Schmid J.O. et al. Hyperthermia synergizes with chemotherapy by inhibiting PARP1-dependent DNA replication arrest // Cancer Res. 2016. Vol. 76, No 10. Р. 2868–75. https://doi.org/10.1158/00085472.can-15-2908.

  26. van den Tempel N., Odijk H., van Holthe N., Naipal K., Raams A., Eppink B. et al. Heat-induced BRCA2 degradation in human tumours provides rationale for hyperthermia-PARP-inhibitor combination therapies // Int J Hyperth. 2018. Vol. 34, No 4. Р. 407–14. https://doi.org/10.1080/02656736.2017.1355487.

  27. Pelz J.O., Vetterlein M., Grimmig T., Kerscher A.G., Moll E., Lazariotou M. et al. Hyperthermic intraperitoneal chemotherapy in patients with peritoneal carcinomatosis: role of heat shock proteins and dissecting effects of hyperthermia // Ann Surg Oncol. 2013. Vol. 20, No 4. Р. 1105–13. https://doi.org/10.1245/s10434-012-2784-6.

  28. Tu Y., Tian Y., Wu Y., Cui S. Clinical significance of heat shock proteins in gastric cancer following hyperthermia stress: indications for hyperthermic intraperitoneal chemoperfusion therapy // Oncol Lett. 2018. Vol. 15, No 6. Р. 9385–91. https://doi.org/10.3892/ol.2018.8508.

  29. Hotchkiss R.S., Monneret G., Payen D. Sepsis-induced immunosuppression: from cellular dysfunctions to immunotherapy // Nat Rev Immunol. 2013. Vol. 13, No 12. Р. 862–74. https://doi.org/10.1038/nri3552.

  30. Leijte G.P., Custers H., Gerretsen J., Heijne A., Roth J., Vogl T. et al. Increased plasma levels of danger-associated molecular patterns are associated with immune suppression and postoperative infections in patients undergoing cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy // Front Immunol. 2018. Vol. 9. Р. 663. https://doi.org/10.3389/fimmu.2018.00663.

  31. Singhi A.D., Krasinskas A.M., Choudry H.A., Bartlett D.L., Pingpank J.F., Zeh H.J. et al. The prognostic significance of BAP1, NF2, and CDKN2A in malignant peritoneal mesothelioma // Mod Pathol. 2016. Vol. 29, No 1. Р. 14–24. https://doi.org/10.1038/modpathol.2015.121.

  32. Baumann F., Flores E., Napolitano A., Kanodia S., Taioli E., Pass H. et al. Mesothelioma patients with germline BAP1 mutations have 7-fold improved long-term survival // Carcinogenesis. 2015. Vol. 36, No 1. Р. 76–81. https://doi.org/10.1093/carcin/bgu227.

  33. Davison J.M., Hartman D.A., Singhi A.D., Choudry H.A., Ahrendt S.A., Zureikat A.H. et al. Loss of SMAD4 protein expression is associated with high tumor grade and poor prognosis in disseminated appendiceal mucinous neoplasms // Am J Surg Pathol. 2014. Vol. 38, No 5. Р. 583–92. https://doi.org/10.1097/pas.0000000000000194.

  34. Alakus H., Yost S.E., Woo B., French R., Lin G.Y., Jepsen K. et al. BAP1 mutation is a frequent somatic event in peritoneal malignant mesothelioma // J Transl Med. 2015. Vol. 13. Р. 122. https://doi.org/10.1186/s12967-015-0485-1.

  35. Ang C.S.P, Shen J.P., Hardy-Abeloos C.J., Huang J.K., Ross J.R., Miller V.A. et al. Genomic landscape of appendiceal neoplasms // JCO Precision Oncology. 2018. Vol. 2. Р. 1–18. https://ascopubs.org/doi/abs/10.1200/PO.17.00302.

8. Данные о гипертермической внутрибрюшинной химиотерапии при псевдомиксоме брюшины/опухолях аппендикса

Джоэл М. Баумгартнер и Кейтлин Дж. КеллиДж. М. Баумгартнер, Кей Дж. Келли Калифорнийский университет в Сан-Диего/Онкологический центр Мурса, кафедра хирургии, отделение хирургической онкологии, Ла-Хойя, Калифорния, США. E-mail: k6kelly@ucsd.edu.

Введение

ПМБ — это состояние при муцинозном асците и c узлами в брюшине, обычно возникающее из-за муцинозной опухоли аппендикса. Исторически ПМБ различные авторы определяли по-разному. Однако в настоящее время в отношении стандартизированной классификации с четко очерченными патологическими критериями намечается консенсус [1]. В соответствии с вышеупомянутой классификацией, ПМБ может включать муцинозные ПМ с низкой степенью злокачественности, часто известные как диффузный перитонеальный аденомуциноз, или муцинозную карциному брюшины с низкой степенью злокачественности, которые возникают из муцинозных новообразований аппендикса (LAMN) с низкой степенью злокачественности (рис. 8-1). Кроме того, в состав ПМБ также могут входить неопластические клетки с высокой степенью злокачественности, известные как муцинозный карциноматоз брюшины, или же муцинозная карцинома брюшины с высокой степенью злокачественности, которые обычно возникают из муцинозного новообразования аппендикса с высокой степенью злокачественности. Другие варианты ПМБ включают бесклеточный муцин из опухолей аппендикса с низкой или высокой степенью злокачественности, муцинозные опухоли брюшины с перстневидными клетками и муцинозную аденокарциному.

Карциноматоз, вызванный немуцинозными опухолями аппендикса, к ПМБ не причисляют. Для этих опухолей характерны твердые инвазивные перитонеальные врастания, которые при визуализационном исследовании часто выглядят как области утолщения и увеличения брюшины и связаны с серозным асцитом (рис. 8-2). Немуцинозная аденокарцинома аппендикса может возникнуть de novo или в бокаловидноклеточных нейроэндокринных опухолях аппендикса, являющихся смесью компонентов нейроэндокринной карциномы/аденокарциномы. Если карциноматоз развивается из этих опухолей, то обычно это тот компонент аденокарциномы, который вызывает ЗБ. Цель этой главы — обобщить существующие данные о ЦРХ совместно с HIPEC для новообразований в аппендиксе с перитонеальной диссеминацией, включая как ПМБ, происходящую от муцинозных новообразований, так и карциноматоз, происходящий от аденокарциномы аппендикса.

image
Рис. 8-1. Интактное муцинозное новообразование в аппендиксе низкой степени злокачественности. Это поражение излечивается с помощью аппендэктомии по границам новообразования, и необходимости в гипертермической внутрибрюшинной химиотерапии нет. Когда эти образования разрываются, это может привести к развитию псевдомиксомы брюшины
image
Рис. 8-2. Сканы, полученные при компьютерной томографии пациентов: а — с псевдомиксомой брюшины с муцинозным асцитом, при которой виден характерный зубчатый край печени; б — с карциноматозом, появившемся из-за немуцинозной аденокарциномы аппендикса, при котором видны утонченный серозный асцит и диффузное утолщение брюшины

Внутрибрюшинная гипертермическая химиотерапия: доклинические данные

Давно известно, что гипертермия более цитотоксична для опухолевых клеток, чем для неопухолевых клеток [2, 3]. Механизм этой цитотоксичности может включать нарушение репарации поврежденной ДНК, потенциально повышающую чувствительность опухолевых клеток к алкилирующим средствам [4]. ВБ-введение позволяет использовать более высокие дозы химиотерапии с теоретически меньшими системными эффектами, чем при системной химиотерапии. Для того чтобы продемонстрировать техническую осуществимость и безопасность HIPEC, была использована модель на собаках [5].

Клинические данные циторедуктивной хирургии/гипертермической внутрибрюшинной химиотерапии при псевдомиксоме брюшины

Данные фазы I

Было проведено три исследования фазы I стандартных средств HIPEC у пациентов с опухолями аппендикса. В первом исследовали возрастающие дозы цисплатина с TNF при гипертермии в течение 90 мин после частичного удаления опухоли и определили максимально переносимую дозу цисплатина, равную 250 мг/м2 [6]. Во втором исследовали возрастающие дозы оксалиплатина при гипертермии в течение 120 мин обнаружили, что максимально переносимая доза составляет 200 мг/м2 [7]. В это исследование вошли пациенты с КРР и раком аппендикса, но у большинства пациентов (у 12 из 15) был рак аппендикса. В самом последнем исследовании оценивалось использование введения внутрибрюшинно иринотекана, или СРТ-11, в сочетании с фиксированной дозой митомицина (Митомицина С ), вводимой методом закрытой перфузии. Максимальная переносимая доза иринотекана при ВБ-введении составила 100 мг/м2 [8].

Клинические случаи и небольшие клинические серии

ПМБ лечат с помощью обширной резекции массивных опухолей брюшины (ЦРХ) с 1970-х гг., когда было признано, что ПМБ показывает низкую тенденцию к экстраперитонеальному распространению. В серии из 38 пациентов с ПМБ, перенесших хирургическую резекцию с облучением брюшной полости или без нее и системной химиотерапией, которую провели на базе одного медицинского центра, была зафиксирована 54% пятилетняя выживаемость по данным страховой компании [9]. В другую серию ЦРХ без HIPEC, проведенную в онкологическом центре им. Слоуна-Кеттеринга, вошло 97 пациентов, 50 (52%) из которых имели заболевание низкой степени тяжести. В среднем у них было 2,2 циторедукции [только 1,2 (55%) из которых были полными массивными циторедукциями], а средняя ОВ составила 9,8 года [10]. В отчете о клиническом случае описывается первый человек, получивший HIPEC. Это был 35-летний мужчина с ПМБ аппендикулярного происхождения. Ему провели терапию в 1979 г., и он получал препарат «Тиотепа» внутрибрюшинно [11].

В последующие годы протоколы HIPEC и системы перфузии были оптимизированы для пациентов с раком яичников, аппендикса, КРР и РЖ. Sugarbaker и соавт. ввели в практику использование ЦРХ с HIPEC при ПМБ в Северной Америке. Множественные исследования, проведенные в конце 1980-х и начале 1990-х гг., продемонстрировали благоприятные технические результаты и показатели контроля за заболеванием на ранней стадии [12, 13]. В 2008 г. в Милане, Италия, прошел V Международный семинар по злокачественным новообразованиям на поверхности брюшины. По результатам семинара были сделаны несколько согласованных заявлений о том, что ЦРХ и HIPEC стали стандартом лечения новообразований аппендикса. В число средств для HIPEC, считающихся подходящими для стандартного клинического использования при этом заболевании без необходимости дальнейших клинических исследований, вошли митомицин (Митомицин С ) и цисплатин [14–16].

В исследовании Сарди (Sardi) и соавт. изучалось использование мелфалана в качестве альтернативного средства для терапии HIPEC у пациентов с ПК при лечении агрессивных первичных опухолей. В общей сложности 25 пациентов перенесли 31 ЦРХ с помощью процедуры HIPEC, при этом 19 процедур были повторными. У 17 пациентов была первичная аденокарцинома аппендикса. В этом исследовании у большинства пациентов ИПК был >20. Частота полной ЦРХ составила 88%. У пациентов с первичным раком аппендикса пятилетняя ОВ после HIPEC с мелфаланом составила 32,1%. Лечение было относительно хорошо переносимым, частота послеоперационных осложнений III/IV степени составила 22%. Самым частым осложнением была миелосупрессия. Авторы пришли к выводу, что мелфалан — эффективное средство для ВБ-терапии пациентов с агрессивным и рецидивирующим перитонеальным заболеванием [17].

В другом недавнем исследовании оценивалась роль ЦРХ в комбинации с HIPEC у пациентов с раком аппендикса высокой степени злокачественности и слабовыраженным перитонеальным заболеванием. В исследовании были идентифицированы пациенты, у которых патологию случайно диагностировали после аппендэктомии [18]. В общей сложности в исследование вошло 62 пациента, и у 35 (57%) из них на момент последующего обследования по вопросу проведения ЦРХ с HIPEC было обширное ЗБ. Средний ИПК у этих пациентов составил 5. Всем пациентам в рамках процедуры ЦРХ была выполнена правосторонняя гемиколэктомия, а также была проведена HIPEC. Показатели пятилетней ВБПЗ и ОВ у этих пациентов были великолепными — 83,2 и 76,0% соответственно. Проведенные затем небольшие дополнительные серии исследований были сосредоточены на ЦРХ в комплексе с HIPEC у уникальных популяций пациентов, таких как пожилые пациенты и пациенты с определенными сопутствующими заболеваниями, в том числе ожирением и циррозом [19]. Эти исследования показали, что ЦРХ с HIPEC осуществима и может безопасно выполняться у отдельных пациентов с этими состояниями.

Большие ретроспективные серии

Наиболее убедительные данные о ЦРХ в комплексе с HIPEC при новообразованиях аппендикса получены из крупных ретроспективных исследований. В табл. 8-1 приведены самые крупные (каждая более чем с 200 пациентами) опубликованные серии ЦРХ с HIPEC при опухолях аппендикса. В каждую из этих серий вошла комбинация пациентов с гистологическими показателями, свидетельствующими о низкой и высокой степени злокачественности, а соответствие с современной общепринятой классификацией патологий было различным. Послеоперационная летальность варьировала от 0 до 3%, а послеоперационная основная заболеваемость — от 15 до 34%. Общая пятилетняя выживаемость составила 53–87% и варьировала в зависимости от степени злокачественности: у пациентов с низкой степенью злокачественности пятилетняя выживаемость составила 81–83%, а у пациентов с высокой степенью злокачественности пятилетняя выживаемость была значительно более низкой — 41–59%.

В дополнение к данным о выживаемости эти ретроспективные исследования также выявили факторы, связанные с рецидивом и смертностью после ЦРХ с HIPEC при новообразованиях аппендикса. В табл. 8-2 обобщены данные исследований, в которых особо обращалось внимание на независимые прогностические факторы ПЗ и/или смертности после ЦРХ с HIPEC при новообразованиях аппендикса низкой и высокой степени злокачественности. Систематически выявляемые прогностические факторы ПЗ после ЦРХ в комплексе с HIPEC при низкой степени злокачественности включают неполную циторедукцию и повышенный предоперационный уровень РЭА в сыворотке крови. Прогностические факторы ПЗ высокой степени злокачественности включают положительные лимфатические узлы, немуцинозную гистологию и повышение ИПК. Выявленные прогностические факторы смертности являются в различных исследованиях более вариабельными, но те, которые последовательно выявляются при заболеваниях низкой и высокой степени злокачественности, включают неполную циторедукцию, пожилой возраст, повышение ИПК, неполную циторедукцию и получение системной терапии до операции.

Таблица 8-1. Крупнейшая опубликованная серия циторедуктивной хирургии в комплексе с гипертермической внутрибрюшинной химиотерапией при новообразованиях аппендикса
Авторы n НС, % CC-0/1, % Основная заболеваемость за 30 дней, % Смертность за 30 дней, % Медианное значение ВБП, годы Медианное значение ОВ (лет), % пятилетняя ОВ

Chua и соавт. [22]

2054b

62

83

22

2

Всего 8,2. НС: НД ВС: НД

Всего 16,3. НС: НД ВС: НД

Всего 782. НС: 81 ВС: 59

Votanopoulos и соавт. [23]

481

77,3

72,4c

27,8

2,7

НД

Всего 14,6 (R0/1). ВС: НД НС: НД

НД

Austin и соавт. [24]

282

64

82

23,7

1,1d

НД

Всего 6,7. НС: НД ВС: НД

Всего 53. НС: НД ВС: НД

Jimenez и соавт. [25]

202

38

85

15,8

0

Всего 3,3. НС: НД ВС: 2,2

Всего 7,5. НС: НД ВС: 3,9

Всего 56. НС: 83 ВС: 41

Ansari и соавт. [26]

738

80

100

15,2

0,8

Всего 7,5 (среднее).НС: НД ВС: НД

Всего 8,6 (среднее). НС: НД ВС: НД

Всего 87,4. НС: НД ВС: НД

Гонсалес–Морено и соавт. [27]

501

НД

НД

НД

НД

НД

Всего 13. НС: НД ВС: НД

Всего 72. НС: НД ВС: НД

Kuijpers и соавт. [28]

300

47

80 (CC-0)e

34e

3e

Всего 4,4 НС: НД ВС: НД

Всего 10,8. НС: НД ВС: НД

Всего 65 . НС: НД ВС: НД

Примечания : НС — низкая степень; ВС — высокая степень; ВБП — выживаемость без прогрессирования; ОВ — общая выживаемость; НД — нет данных.

a Баллы по шкале Клавьена–Диндо III и IV стадий.

b Те, кто получил терапию HIPEC, из 2298 пациентов.

c Включая остаточное заболевание <5 мм.

d 60-дневная смертность.

e Среди всех 960 ЦРХ/HIPEC

Таблица 8-2. Сводные данные исследований, в которых оценивались прогностические факторы прогрессирования и смертности после циторедуктивной хирургии в комплексе с гипертермической внутрибрюшинной химиотерапией в случае новообразования аппендикса
Исследование Прогностические факторы Прогностические факторы смертности

Заболевание низкой степени

Chua и соавт. [22]

Возраст >53. СС-балл >1. Послеоперационные осложнения. Предоперационная системная терапия

Votanopoulos и соавт. [23]

Положительные лимфатические узлы. СС-балл >0. Предоперационная системная терапия

Austin и соавт. [24]

Повышенный возраст. Предоперационная системная терапия. Высокий ИПК

Jimenez и соавт. [29]

CC-балл >1

Reghunathan и соавт. [30]

Предоперационный РЭА ≥10. СС-балл >1

Заболевание высокой степени

Halabi и соавт. [31]

Положительные лимфатические узлы. СС-балл >1. Возрастание ИПК

Jimenez и соавт. [29]

CC-балл >1. ИПК ≥20. Положительные лимфатические узлы

Votanopoulos и соавт. [23]

CC-балл >0. Предоперационная системная терапия

Baumgartner и соавт., 2015 [32]

Положительные лимфатические узлы

Grotz и соавт., 2017 [33]

Немуцинозная гистология. Возрастание ИПК

Немуцинозная гистология. Обширное заболевание брюшиныa . Перстневидные клетки. Возрастание ИПК

Примечания : РЭА — раковый эмбриональный антиген; СС-баллы — оценка по шкале полноты циторедукции; ИПК — индекс перитонеального карциноматоза.

a В отличие от положительных результатов цитологического исследования только перитонеальной жидкости.

Проспективные исследования

В настоящее время проспективные данные о ЦРХ в комплексе с HIPEC при новообразованиях аппендикса отсутствуют. Вероятно, это связано с общей низкой встречаемостью таких заболеваний, что усугубляется биологической гетерогенностью различных гистологических подтипов. Нет РКИ, в которых бы сравнивалась монотерапия ЦРХ по сравнению с терапией ЦРХ в комплексе с HIPEC при новообразованиях аппендикса. Было проведено одно РКИ ЦРХ в комплексе с HIPEC с применением митомицина (Митомицина С ) в сравнении с системной терапией с паллиативным частичным удалением опухоли или без него. У большинства пациентов в этом исследовании были первичные колоректальные опухоли, но у 21% (n =11) наблюдалась первичная аденокарцинома аппендикса [20]. В этом исследовании ЦРХ в комплексе с HIPEC с применением митомицина (Митомицина С ) сравнивали с системной терапией фторурацилом (5-Фторурацилом-Эбеве ), и было показано, что при ЦРХ в комплексе с HIPEC наблюдалось улучшение выживаемости. Медианное значение ОВ для группы ЦРХ в комплексе с HIPEC составило 22,3 по сравнению с 12,6 мес в группе системной терапии. Было проведено одно РКИ ЦРХ в комплексе с HIPEC с применением митомицина (Митомицина С ), что сравнивали с применением оксалиплатина у 126 пациентов с муцинозными новообразованиями аппендикса с перитонеальной диссеминацией [21]. В этом многоцентровом исследовании изучалась гематологическая токсичность двух лекарственных средств, и было обнаружено, что митомицин (Митомицин С ) приводил к снижению количества лейкоцитов с 5-го по 10-й день после операции, а применение оксалиплатина приводило к незначительному снижению количества тромбоцитов на 5–6-й день после операции. Различия между группами по частоте осложнений по классификации Клавьена–Диндо не наблюдались. В настоящее время проводится рандомизированное исследование фазы II, в котором сравнивают полную ЦРХ в комплексе с HIPEC с применением митомицина (Митомицина С ) и ЦРХ с EPIC с флоксуридином и кальция фолинатом (Лейковорином ), в которое вошли пациенты с аденокарциномой аппендикса. Это многоцентровое исследование, в которое сейчас идет активный набор участников (URL: https: // Clinicaltrials.gov/ct2/show/NCT01815359).

Выводы

Существует много ретроспективных данных в поддержку использования ЦРХ в комплексе с HIPEC при лечении новообразований аппендикса с перитонеальной диссеминацией, в которых показаны благоприятные результаты более чем у 4500 пациентов. Проспективных исследований, в которых бы сравнивались ЦРХ в виде монотерапии и ЦРХ в комплексе с HIPEC при этом заболевании, не проводилось, что отчасти связано с низкой частотой заболеваемости и гистологической и биологической гетерогенностью. Это затрудняет проведение проспективного исследования. ЦРХ в комплексе HIPEC в настоящее время является стандартом лечения, при этом митомицин (Митомицин С ) и цисплатин являются наиболее широко применяемыми и исследуемыми средствами для ВБ-перфузии.

Решающее значение для благоприятных исходов имеет отбор пациентов. У пациентов с заболеванием низкой степени злокачественности полная циторедукция может привести к пятилетней выживаемости >80%. У пациентов с заболеванием высокой степени злокачественности долгосрочные результаты хуже, и пятилетняя выживаемость составляет порядка 40–60% у пациентов с обширным поражением брюшины. Данные свидетельствуют о том, что у тех пациентов с высокой степенью злокачественности, у которых была проведена ранняя диагностика и обнаружено cлабовыраженное или нераспространенное ЗБ, долгосрочные результаты могут быть лучше. Обоснование применения тех средств HIPEC, которые широко используются в настоящее время, основано на благоприятных фармакокинетических профилях в отношении ВБ-доставки, а не на факторах, специфичных для опухолей аппендикса. Необходимо лучше понять патогенез и молекулярные аберрации при этом гетерогенном заболевании, а также разработать более эффективные и потенциально целевые ВБ-средства.

Литература

  1. Carr N.J., Cecil T.D., Mohamed F., Sobin L.H., Sugarbaker P.H., Gonzalez-Moreno S. et al. A consensus for classification and pathologic reporting of Pseudomyxoma Peritonei and associated Appendiceal neoplasia: the results of the peritoneal surface oncology group international (PSOGI) modified Delphi process // Am J Surg Pathol. 2016. Vol. 40, No 1. Р. 14–26.

  2. Giovanella B.C., Stehlin J.S. Jr., Morgan A.C. Selective lethal effect of supranormal temperatures on human neoplastic cells // Cancer Res. 1976. Vol. 36, No 11 Pt 1. Р. 3944–50.

  3. Alberts D.S., Peng Y.M., Chen H.S., Moon T.E., Cetas T.C., Hoeschele J.D. Therapeutic synergism of hyperthermia-cis-platinum in a mouse tumor model // J Natl Cancer Inst. 1980. Vol. 65, No 2. Р. 455–61.

  4. Schaaf L., Schwab M., Ulmer C., Heine S., Murdter T.E., Schmid J.O. et al. Hyperthermia synergizes with chemotherapy by inhibiting PARP1-dependent DNA replication arrest // Cancer Res. 2016. Vol. 76, No 10. Р. 2868–75.

  5. Spratt J.S., Adcock R.A., Sherrill W., Travathen S. Hyperthermic peritoneal perfusion system in canines // Cancer Res. 1980. Vol. 40, No 2. Р. 253–5.

  6. Bartlett D.L., Buell J.F., Libutti S.K., Reed E., Lee K.B., Figg W.D. et al. A phase I trial of continuous hyperthermic peritoneal perfusion with tumor necrosis factor and cisplatin in the treatment of peritoneal carcinomatosis // Cancer. 1998. Vol. 83, No 6. Р. 1251–61.

  7. JHt S., Shen P., Russell G., Fenstermaker J., McWilliams L., Coldrun F.M. et al. A phase I trial of oxaliplatin for intraperitoneal hyperthermic chemoperfusion for the treatment of peritoneal surface dissemination from colorectal and appendiceal cancers // Ann Surg Oncol. 2008. Vol. 15, No 8. Р. 2137–45.

  8. Cotte E., Passot G., Tod M., Bakrin N., Gilly F.N., Steghens A. et al. Closed abdomen hyperthermic intraperitoneal chemotherapy with irinotecan and mitomycin C: a phase I study // Ann Surg Oncol. 2011. Vol. 18, No 9. Р. 2599–603.

  9. Fernandez R.N., Daly J.M. Pseudomyxoma peritonei // Archiv Surg (Chicago, Ill: 1960). 1980. Vol. 115, No 4. Р. 409–14.

  10. Miner T.J., Shia J., Jaques D.P., Klimstra D.S., Brennan M.F., Coit D.G. Long-term survival following treatment of pseudomyxoma peritonei: an analysis of surgical therapy // Ann Surg. 2005. Vol. 241, No 2. Р. 300–8.

  11. Spratt J.S., Adcock R.A., Muskovin M., Sherrill W., McKeown J. Clinical delivery system for intraperitoneal hyperthermic chemotherapy // Cancer Res. 1980. Vol. 40, No 2. Р. 256–60.

  12. Sugarbaker P.H. Patient selection and treatment of peritoneal carcinomatosis from colorectal and appendiceal cancer // World J Surg. 1995. Vol. 19, No 2. Р. 235–40.

  13. Sugarbaker P.H., Kern K., Lack E. Malignant pseudomyxoma peritonei of colonic origin. Natural history and presentation of a curative approach to treatment // Dis Colon Rectum. 1987. Vol. 30, No 10. Р. 772–9.

  14. Baratti D., Kusamura S., Deraco M. The fifth international workshop on peritoneal surface malignancy (Milan, Italy, December 4–6, 2006): methodology of disease-specific consensus // J Surg Oncol. 2008. Vol. 98, No 4. Р. 258–62.

  15. Kusamura S., Dominique E., Baratti D., Younan R., Deraco M. Drugs, carrier solutions and temperature in hyperthermic intraperitoneal chemotherapy // J Surg Oncol. 2008. Vol. 98, No 4. Р. 247–52.

  16. Moran B., Baratti D., Yan T.D., Kusamura S., Deraco M. Consensus statement on the loco-regional treatment of appendiceal mucinous neoplasms with peritoneal dissemination (pseudomyxoma peritonei) // J Surg Oncol. 2008. Vol. 98, No 4. Р. 277–82.

  17. Sardi A., Jimenez W., Nieroda C., Sittig M., Shankar S., Gushchin V. Melphalan: a promising agent in patients undergoing cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy // Ann Surg Oncol. 2014. Vol. 21, No 3. Р. 908–14.

  18. Mehta A., Mittal R., Chandrakumaran K., Carr N., Dayal S., Mohamed F. et al. Peritoneal involvement is more common than nodal involvement in patients with high-grade appendix tumors who are undergoing prophylactic cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy // Dis Colon Rectum. 2017. Vol. 60, No 11. Р. 1155–61.

  19. Weiss A., Ward E.P., Baumgartner J.M., Lowy A.M., Kelly K.J. Cirrhosis is not a contraindication to cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy in highly selected patients // World J Surg Oncol. 2018. Vol. 16, No 1. Р. 87.

  20. Verwaal V.J., van Ruth S., de Bree E., van Sloothen G.W., van Tinteren H., Boot H. et al. Randomized trial of cytoreduction and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy versus systemic chemotherapy and palliative surgery in patients with peritoneal carcinomatosis of colorectal cancer // J Clin Oncol. 2003. Vol. 21, No 20. Р. 3737–43.

  21. Levine E.A., Votanopoulos K.I., Shen P., Russell G., Fenstermaker J., Mansfield P. et al. A multicenter randomized trial to evaluate hematologic toxicities after Hyperthermic intraperitoneal chemotherapy with oxaliplatin or mitomycin in patients with appendiceal tumors // J Am Coll Surg. 2018. Vol. 226, No 4. Р. 434–43.

  22. Chua T.C., Moran B.J., Sugarbaker P.H., Levine E.A., Glehen O., Gilly F.N. et al. Early- and long-term outcome data of patients with pseudomyxoma peritonei from appendiceal origin treated by a strategy of cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy // J Clin Oncol. 2012. Vol. 30, No 20. Р. 2449–56.

  23. Votanopoulos K.I., Russell G., Randle R.W., Shen P., Stewart J.H., Levine E.A. Peritoneal surface disease (PSD) from appendiceal cancer treated with cytoreductive surgery (CRS) and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy (HIPEC): overview of 481 cases // Ann Surg Oncol. 2015. Vol. 22, No 4. Р. 1274–9.

  24. Austin F., Mavanur A., Sathaiah M., Steel J., Lenzner D., Ramalingam L. et al. Aggressive management of peritoneal carcinomatosis from mucinous appendiceal neoplasms // Ann Surg Oncol. 2012. Vol. 19, No 5. Р. 1386–93.

  25. Jimenez W., Sardi A., Nieroda C., Sittig M., Milovanov V., Nunez M. et al. Predictive and prognostic survival factors in peritoneal carcinomatosis from appendiceal cancer after cytoreductive surgery with hyperthermic intraperitoneal chemotherapy // Ann Surg Oncol. 2014. Vol. 21, No 13. Р. 4218–25.

  26. Ansari N., Chandrakumaran K., Dayal S., Mohamed F., Cecil T.D., Moran B.J. Cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy in 1000 patients with perforated appendiceal epithelial tumours // Eur J Surg Oncol. 2016. Vol. 42. Р. 1035.

  27. Gonzalez-Moreno S., Sugarbaker P.H. Right hemicolectomy does not confer a survival advantage in patients with mucinous carcinoma of the appendix and peritoneal seeding // Br J Surg. 2004. Vol. 91, No 3. Р. 304–11.

  28. Kuijpers A.M., Mirck B., Aalbers A.G., Nienhuijs S.W., de Hingh I.H., Wiezer M.J. et al. Cytoreduction and HIPEC in the Netherlands: nationwide long-term outcome following the Dutch protocol // Ann Surg Oncol. 2013. Vol. 20, No 13. Р. 4224–30.

  29. Jimenez W.A., Sardi A., Nieroda C., Gushchin V. Cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy in the management of recurrent high-grade uterine sarcoma with peritoneal dissemination // Am J Obstet Gynecol. 2014. Vol. 210, No 3. Р. 259 e1–8.

  30. Reghunathan M., Kelly K.J., Valasek M.A., Lowy A.M., Baumgartner J.M. Histologic predictors of recurrence in mucinous appendiceal tumors with peritoneal dissemination after HIPEC // Ann Surg Oncol. 2018. Vol. 25, No 3. Р. 702–8.

  31. Halabi H.E., Gushchin V., Francis J., Athas N., Macdonald R., Nieroda C. et al. Prognostic significance of lymph node metastases in patients with high-grade appendiceal cancer // Ann Surg Oncol. 2012. Vol. 19, No 1. Р. 122–5.

  32. Baumgartner J.M., Tobin L., Heavey S.F., Kelly K.J., Roeland E.J., Lowy A.M. Predictors of progression in high-grade appendiceal or colorectal peritoneal carcinomatosis after cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy // Ann Surg Oncol. 2015. Vol. 22, No 5. Р. 1716–21.

  33. Grotz T.E., Overman M.J., Eng C., Raghav K.P., Royal R.E., Mansfield P.F. et al. Cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy for moderately and poorly differentiated appendiceal adenocarcinoma: survival outcomes and patient selection // Ann Surg Oncol. 2017. Vol. 24, No 9. Р. 2646–54.

9. Данные о гипертермической внутрибрюшинной химиотерапии при колоректальном раке (поражения и метастазы стадии T4)

Виктория Авесон и Гарретт М. Нэш

Введение

ПК — частое следствие ПЗ при естественном течении КРР. На момент постановки диагноза ПК присутствует у 4–7% пациентов [1]. Однако у 20% пациентов, у которых развиваются метахронные метастазы, разовьется и ПК, и из этих пациентов у 25% метастазы будут ограничены брюшной полостью [2]. Исторически ПК при КРР связывали с плохим прогнозом заболевания. Во время монотерапии фторурацилом медианное значение выживаемости составляло 5,2–7,0 мес, а заболеваемость была значительной [3].

Даже в эпоху современной химиотерапии ПК у пациентов с распространенным раком толстой кишки связан с менее длительной ОВ. В объединенном анализе за 2016 г. у 10 533 пациентов, участвовавших в исследованиях фазы III системной химиотерапии мКРР, обнаружили, что изолированный перитонеальный карциноматоз был связан с худшей средней выживаемостью, чем изолированные метастазы в любом другом месте (16,3 по сравнению с 20 мес), и отметили примерно такой же средний показатель выживаемости, как и при мультифокальных неперитонеальных метастазах (16,3 по сравнению с 15,7 мес) [4]. При проведении второго объединенного анализа пациентов в двух исследованиях фазы III системной химиотерапии у пациентов с мКРР были получены подобные результаты ОВ у пациентов с ПК была хуже по сравнению с другими метастатическими поражениями (12,7 по сравнению с 17,6 мес), и при стратификации на основе химиотерапевтического режима лечения этот перитонеальный карциноматоз также был связан с худшей выживаемостью [5].

Данные об увеличении выживаемости при использовании гипертермической внутрибрюшинной химиотерапии

Когда в 1990-х гг. впервые была предложена регионарная терапия вызванного КРР ПК посредством ЦРХ и ВБХ, в нескольких малых сериях клинических случаев данные свидетельствовали о возможном продлении выживаемости благодаря ЦРХ в комплексе с ВБХ или HIPEC [6]. Однако из-за новизны и сложности процедуры она проводилась только в небольшом количестве экспертных центров, и набор пациентов для контролируемых исследований был сложной задачей. В последнее десятилетие, когда все больше центров начали проводить регионарную терапию, результаты, полученные при использовании такого подхода в исследованиях с внутренним контролем и крупномасштабных исследованиях на базе нескольких организаций, оказались лучше.

На сегодняшний день завершены только два РКИ, в которых системная химиотерапия сравнивалась с ЦРХ и ВБХ. Между 1998 и 2001 г. Verwaal и соавт. случайным образом разделили 105 пациентов в группы циторедуктивной терапии и митомицина (Митомицина С ) HIPEC либо получения стандартной системной химиотерапии [фторурацил с кальция фолинатом (Лейковорином )] с паллиативной операцией, показанием к которой была непроходимость кишечника. ОВ в экспериментальной группе составила 22,3 по сравнению с 12,6 мес в стандартной группе. Кроме того, у пациентов без признаков остаточного заболевания после операции средняя выживаемость составила 48 мес [7]. Одним из основных критических замечаний по поводу исследования является то, что пациенты из контрольной группы получали фторурацил и кальция фолинат (Лейковорин ), стандарт лечения в то время, что в настоящее время уже не является химиотерапией первой линии. Достижения в современной системной химиотерапии значительно улучшили ОВ пациентов с распространенным КРР. В недавно проведенном РКИ, сравнивавшем хирургическое вмешательство в комплексе с ВБХ с лечением только с помощью современной системной химиотерапии, были воспроизведены результаты Verwaal и соавт. и продемонстрировано, что применение хирургии в комплексе с ВБХ дает преимущество в отношении выживаемости по сравнению с системной химиотерапией.

Сорок восемь пациентов с подтвержденным КРР или раком аппендикса, распространившимся на два перитонеальных участка или более без экстраабдоминальных метастазов, были случайным образом разделены по группам либо проведения резекции и ЦРХ с последующей EPIC с фторурацилом (5-Фторурацилом-Эбеве ) и кальция фолинатом (Лейковорином ) через 3 ч после операции, а затем каждые 4–5 нед (в общей сложности провели шесть процедур в течение 6 мес), либо получения системной химиотерапии по схеме FOLFOX (фолиновая кислота, фторурацил и оксалиплатин) в течение 6 мес. Исследование закончилось преждевременно из-за медленного набора участников, но мощность его была достаточной, чтобы сделать важные выводы. Выживаемость была лучше в группе хирургического вмешательства, чем в группе системной химиотерапии: двухлетняя выживаемость составила 54 по сравнению с 38%, а пятилетняя выживаемость — 33 по сравнению с 4%. С помощью многофакторного анализа обнаружили, что единственным фактором, влияющим на выживаемость, была возможность проведения хирургической резекции, а медианное значение среди пациентов с операбельной болезнью составило 40 мес, при этом пятилетняя выживаемость составила 40% [8].

Затем провели два нерандомизированных исследования, в которых результаты у пациентов, получавших ЦРХ в комплексе с HIPEC, сравнивались с результатами у пациентов, получавших только современную системную химиотерапию, и была продемонстрирована значительная разница по выживаемости у пациентов, которые получали ЦРХ и HIPEC.

Элиас и соавт. сравнили 48 получивших проспективную оценку пациентов с ПК, возникшим из-за КРР, которых подвергли ЦРХ и HIPEC, с 48 ретроспективно подобранными контрольными пациентами, которые получали только системную химиотерапию. Экспериментальная группа получала индукционную терапию, полную резекцию (CCR0 или CCR1) и HIPEC с оксалиплатином с внутривенным потенцированием фторурацилом (5-Фторурацилом-Эбеве ). Обе группы получили в среднем по 2,3 линии современной химиотерапии. Медианное значение выживаемости в группе HIPEC была значительно выше, чем в группе, получавшей только системную терапию: 62,7 по сравнению с 23,9 мес. Следует отметить, что эти медианные значения выживаемости показали довольно значительную продолжительность по сравнению с другими исследованиями, и пациенты в обеих группах были тщательно отобраны по возрасту (<65 лет), низкой опухолевой нагрузке и отсутствию симптомов [9].

В 2010 г. Franko и соавт. опубликовали исследование методом «случай–контроль», куда вошло 105 пациентов медицинского центра при Университете Питтсбурга. Шестьдесят семь пациентов из экспериментальной группы были подвергнуты ЦРХ и HIPEC с митомицином (Митомицином С ) в двух тесно сотрудничавших медицинских учреждениях с одним и тем же врачебным составом. Этих пациентов сравнили с 38 контрольными пациентами с подтвержденным ПК, происходящим от КРР, которые либо отказались от ЦРХ и HIPEC, либо не смогли получить такую терапию по логистическим причинам. Пациенты в обеих группах получали фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве ) и иринотекан. Медианное значение выживаемости было больше у пациентов, перенесших хирургическое вмешательство и HIPEC: 34,7 по сравнению с 16,8 мес у тех, кто получал только системную химиотерапию. Как и в предыдущих исследованиях, группы не анализировались по признаку полноты резекции, но было отмечено, что у шести пациентов, включенных в анализ экспериментальной группы, была резекция R2 [10].

В середине 2000-х гг. во Франции провели два крупных проспективных исследования с участием нескольких институтов. Эти крупномасштабные многоцентровые исследования представляют широкий спектр методик, ВБ и системные химиотерапевтические схемы, а также использование опыта отдельных медицинских организаций.

В 2004 г. Glehen и соавт. опубликовали ретроспективное когортное исследование по типу мирового турне, в котором оценивались исходы у 506 пациентов с ПК вследствие КРР и отсутствие экстраабдоминальных метастазов у пациентов, перенесших ЦРХ и HIPEC либо EPIC в 28 медицинских центрах на континентах в период с 1987 по 2002 г. Данные медицинских центров отличались по объему и опыту работы центров, при этом вклад более чем половины центров составил 25 клинических случаев или менее. Медианная ОВ составила 19,2 мес, выживаемость пациентов с полной резекцией — 32,4 мес, а выживаемость пациентов, у которых полная резекция была невозможна, составила 8,4 мес [11]. Пять лет спустя Elias и соавт. опубликовали еще одно ретроспективное когортное исследование, куда вошло 523 пациента согласно тем же критериям отбора, а именно пациенты, перенесшие ЦРХ и периоперационную ВБХ в период с 1990 по 2007 г. В этом исследовании медианное значение ОВ составило 30,1 мес, а медианное значение выживаемости после полной резекции составило 33 по сравнению с 7 мес у тех пациентов, у которых полная резекция была невозможна [12].

Заболеваемость и смертность

ЦРХ с HIPEC традиционно связана с высокой заболеваемостью и периоперационной смертностью. Обширный характер хирургической циторедукции и воздействие на свежие хирургические участки, включая анастомозы кишечника, концентрированными химиотерапевтическими средствами может делать эту процедуру сложной и связанной с высоким риском осложнений. Наиболее частые осложнения включают свищ желудочно-кишечного тракта, несостоятельность анастомоза и гематологическую токсичность.

В систематическом обзоре заболеваемости и смертности, проведенном в 2006 г. по 10 исследованиям за почти два десятилетия с числом пациентов от 18 до 506, говорится о заболеваемости от 23 до 44% и смертности от 0 до 12% [13]. Метаанализ 76 исследований HIPEC при КРР, опубликованных между 1993 и 2016 г., показал, что средняя заболеваемость составляет 25–34%, а средняя смертность — 2,8% [14].

В двух недавних крупных многоцентровых исследованиях, проведенных за пределами Франции, смертность и заболеваемость составляли 3–4 и 23–31% соответственно. Элиас и соавт. также обнаружили, что у большого количества получивших лечение пациентов уровень заболеваемости и смертности ниже [11, 12].

Было установлено, что в случае некоторых сложных хирургических процедур при распространенных формах рака объем опыта медицинского центра значительно коррелирует с заболеваемостью и выживаемостью [15]; это также может быть верно для ЦРХ и ВБХ при ПК в случае КРР. Проведенный по нескольким отдельным медицинским центрам анализ результатов ЦРХ и HIPEC при ПК желудочно-кишечного происхождения продемонстрировал, что увеличение опыта проведения таких процедур дает понижение частоты осложнений и улучшение выживаемости. Одно исследование оценило плато кривой обучения примерно после 130 клинических случаев [16, 17].

Данные о гипертермии

Даже по данным исследований на животных остается неясным, дает ли гипертермия преимущество при ВБХ КРР. Гипертермию добавили к режимам ВБХ на основании исследований на животных, которые свидетельствовали об улучшении проникновения химиотерапевтических средств в опухоль и термотоксичности адъюванта [18–20]. Однако позднейшие исследования на животных не продемонстрировали того, что гипертермия, добавленная к ЦРХ или ВБХ, увеличивала бы выживаемость [21].

Завершенных клинических исследований, в которых непосредственно изучалось бы влияние гипертермии, не существует. Было проведено несколько исследований, сравнивающих HIPEC с другими формами ВБХ, данные которых свидетельствуют об отсутствии эффекта или незначительном благоприятном влиянии гипертермии; однако из-за различий того, что между гипертермической и нормотермической группами есть различия по химиотерапевтическим средствам и методам лечения, прийти к определенным выводам затруднительно (табл. 9-1).

В ретроспективном когортном исследовании Cashin и соавт. обследовали 126 пациентов, у которых было выявлено поражение брюшины вследствие КРР. Из них 69 пациентам провели ЦРХ совместно с HIPEC с митомицином (Митомицином С ), оксалиплатином или оксалиплатином и иринотеканом, а 57 пациентам провели ЦРХ, за которой следовала ВБХ с фторурацилом (5-Фторурацилом-Эбеве ). Смертность за 90 дней в двух группах оказалась одинаковой. Группа HIPEC показала более высокую медианную ОВ и пятилетнюю выживаемость (34 мес и 40%) по сравнению с группой последующей ВБХ (25 мес и 18% соответственно).

Многофакторный анализ показал, что тип ВБХ является независимым прогностическим фактором, при этом лучшие результаты наблюдались у пациентов, получавших HIPEC. Однако у пациентов с резекциями CR0 значительных различий по средней выживаемости между группой HIPEC и группой последующей ВБХ отмечено не было (39 по сравнению с 32 мес; p =0,3) [22].

В проведенном Elias и соавт. ретроспективном исследовании по методу «случай–контроль» с участием 46 пациентов сравнивались 23 пациента с КРР, перенесшие ЦРХ и HIPEC с оксалиплатином и внутривенным фторурацилом (5-Фторурацилом-Эбеве ), с 23 пациентами с КРР, перенесшими ЦРХ с нормотермическим ВБ митомицином (Митомицином С ) и фторурацилом (5-Фторурацилом-Эбеве ) EPIC на 4-й день после операции. Статистически значимых различий между группами по смертности или выживаемости выявлено не было. Перитонеальный рецидив в группе HIPEC встречался значительно реже (26 по сравнению с 57%; p =0,03) [23]. В последующем многоцентровом исследовании с участием 523 пациентов, которое провели Elias и соавт., различий по выживаемости между пациентами, перенесшими HIPEC, и теми, кто прошел нормотермическую EPIC, выявлено не было [12].

Таблица 9-1. Исследования гипертермии
Исследование Годы набора в исследование Сравнение Размер исследования: число пациентов Тип исследования Результаты

Cashin и соавт.

1996–2010

HIPEC по сравнению с ВБХ. HIPEC: митомицин (Митомицин С ) по 30 мг/м2 в растворе для перитонеального диализа 90 мин при 41–42 °C; или оксалиплатин по 460 мг/м2 в 50 мг/мл декстрозы (Глюкозы ) 30 мин при 41–42 °C с одновременным внутривенным введением фторурацила (5-Фторурацила-Эбеве ) по 400 мг/м2 и кальция фолината (Лейковорин кальция ) по 60 мг/м2 ; или оксалиплатин по 360 мг/м2 и иринотекан по 360 мг/м2 в 50 мг/мл декстрозы (Глюкозы ) 30 мин при 41–42 °C с одновременным внутривенным введением фторурацила (5-Фторурацила-Эбеве ) по 400 мг/м2 и кальция фолинат (Лейковорин кальция ) по 60 мг/м2 .

ВБХ: фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве ) по 500–600 мг/м2 с внутривенным кальция фолинатом (Лейковорином кальция ) по 60 мг/м2 1 раз в сутки в течение 6 дней. Восемь циклов с интервалом 4–6 нед

126

Ретроспективная когорта. Одноцентровое

По результатам многофакторного анализа, HIPEC была связана с более длительной общей выживаемостью. При резекции CC0 различий в общей выживаемости не было. Нет различий по показателю 90-дневной смертности

Elias и соавт.

1999–2002

HIPEC в сравнении с EPIC. HIPEC: оксалиплатин по 460 мг/м2 в декстрозе 30 мин при 43 °C. EPIC: митомицин (Митомицин С ) по 10 мг/м2 в натрия лактата растворе сложном [калия хлориде + кальция хлориде + натрия хлориде + натрия лактате] [Сложном растворе натрия лактата Биеффе (Растворе Рингера лактата )] в день 0-й и фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве ) по 650 мг/м2 с дня 1-го по день 4-й

46

Ретроспективный метод «случай–контроль». Одноцентровое

Нет отличий по общей выживаемости или частоте рецидивов экстраперитонеального заболевания. Частота перитонеальных рецидивов была ниже в группе HIPEC

Elias и соавт.

1990–2007

EPIC: митомицин по 10 мг/м2 в день 0-й и фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве ) по 600 мг/м2 с дня 1-го по день 4-й

523

Ретроспективная когорта. 23 центра

Нет отличий по выживаемости

Gremonprez и соавт.

1999–2016

HIPEC в сравнении с EPIC. HIPEC: оксалиплатин по 200 мг/м2 в 5% декстрозе 90 мин при 41 °C или оксалиплатин по 460 мг/м2 в 5% декстрозе 30 мин при 41 °C. EPIC: такие же режимы при 37 °C

146

Ретроспективное с псевдорандомизацией. Одноцентровое

Не обнаружено различий по смертности или основной заболеваемости

Для того чтобы оценить опасения, что гипертермия может усилить периоперационные осложнения, Gremonprez и соавт. провели недавно опубликованное исследование с псевдорандомизацией, в котором сравнивали ЦРХ с последующим ВБ-введением оксалиплатина при нормотермии (38 °C) или гипертермии (40 °C) у 146 пациентов, и не обнаружили существенных различий в смертности, основной заболеваемости или несостоятельности анастомоза [24].

Выбор внутрибрюшных химиотерапевтических средств

На сегодняшний день неизвестно, какое средство или комбинация средств оптимальны для ВБХ КРР. Экспертные центры опубликовали исследования, в которых применение митомицина (Митомицина С ), иринотекана, оксалиплатина и доксорубицина показало очевидную эффективность. Выбор средства определяется предпочтениями врача, стоимостью, доступностью и предшествующим контактом с пациентом, но рандомизированных исследований, сравнивающих схемы лечения КРР, не проводилось.

Было проведено четыре нерандомизированных исследования, в которых сравнивали ВБХ с оксалиплатином или митомицином (Митомицином С ) у пациентов с ПК вследствие КРР, которые получали ЦРХ в комплексе с HIPEC. Данные не продемонстрировали четкого соответствия (табл. 9-2). В двух исследованиях значимых различий между группами по безрецидивной или общей выживаемости обнаружено не было, одно исследование показало, что у пациентов с невыраженными проявлениями болезни и благоприятной гистологией лучшие результаты наблюдались при использовании митомицина (Митомицина С ), а в последнем исследовании была продемонстрирована лучшая выживаемость при применении оксалиплатина [25–27].

Самое крупное исследование осуществило Американское общество по лечению злокачественных новообразований на поверхности брюшины, в котором результаты HIPEC с митомицином (Митомицином С ) сравнивались с результатами применения оксалиплатина у 539 пациентов, которым была проведена полная циторедукция ПК, связанного с КРР. Медианное значение выживаемости было одинаковым в обеих группах, но при стратификации на основе шкалы тяжести перитонеального поверхностного поражения (PSDSS), а также оценки тяжести симптомов заболевания и гистологии было обнаружено, что у пациентов с низкой степенью тяжести (по шкале тяжести перитонеального поверхностного поражения I/II) в целом показатели выживаемости при использовании митомицина (Митомицина С ) по сравнению с оксалиплатином были лучше (54,3 по сравнению с 28,2 мес; p =0,012) [28].

Таблица 9-2. Исследования химиотерапевтических средств
Исследование Годы набора Сравнение Размер исследования: число б-ных Тип исследования Результаты

Hompes и соавт.

2004–2006

Оксалиплатин в сравнении с митомицином (Митомицином С ). Митомицин (Митомицин С ): митомицин по 35 мг/м2 90 мин 41–42 °C. Оксалиплатин: оксалиплатин по 460 мг/м2 30 мин 41–42 °С.

Фолиевая кислота в/в в дозе 20 мг/м2 . Фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве ) по 400 мг/м2 и кальция фолинат (Лейковорин ) по 20 мг/м2 в/в за 1 ч до HIPEC

95

Ретроспективное

Скорректированное с поправкой на ПК: более высокая послеоперационная частота осложнений в группе митомицина. Не обнаружено различий по частоте внутрибрюшных осложнений, выживаемости без рецидивов или ОВ

Leung и соавт.

1996–2015

Оксалиплатин в сравнении с митомицином (Митомицином С ). Оксалиплатин: оксалиплатин по 350 мг/м2 в декстрозе 30 мин при 42 °C. Митомицин (Митомицин С ): митомицин по 12,5 мг/м2 90 мин при 42 °C

201

Ретроспективное

Медианное значение выживаемости было больше с оксалиплатином

Van Eden и соавт.

2010–2016

Оксалиплатин в сравнении с митомицином (Митомицином С ). Митомицин (Митомицин С ): митомицин по 35 мг/м2 в растворе для перитонеального диализа (Дианил ПД4 с глюкозой ) 90 мин при 42 °C. Оксалиплатин: оксалиплатин по 460 мг/м2 в растворе для перитонеального диализа (Дианил ПД4 с глюкозой ) 30 мин при 42 °C. Фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве ) по 400 мг/м2 и кальция фолинат (Лейковорин ) по 20 мг/м2 в/в за 30 мин до HIPEC

177

Ретроспективное

Не было обнаружено различий в частоте послеоперационных осложнений, ВБПЗ или ОВ

Quenet и соавт.

1998–2007

Оксалиплатин по сравнению оксалиплатином и иринотеканом. Оксалиплатин + иринотекан: оксалиплатин по 300 мг/м2 и иринотекан по 200 мг/м2 в декстрозе при 43 °С. Фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве ) по 400 мг/м2 и кальция фолинат (Лейковорин ) по 20 мг/м2 в/в за 1 ч до HIPEC. Оксалиплатин: оксалиплатин по 460 мг/м2 в декстрозе при 43 °C. Фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве ) по 400 мг/м2 и кальция фолинат (Лейковорин ) по 20 мг/м2 в/в за 1 ч до HIPEC

146

Ретроспективное

Не обнаружено различий по ОВ или выживаемости без рецидивов. Снижение частоты общей заболеваемости в группе монотерапии оксалиплатином

Glockzin и соавт.

2007–2010

Оксалиплатин в сравнении с иринотеканом. Оксалиплатин: оксалиплатин по 300 мг/м2 30 мин при 41–43 °С. Фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве ) по 400 мг/м2 и кальция фолинат (Лейковорин ) по 20 мг/м2 в/в за 30 мин до HIPEC. Иринотекан: иринотекан по 300 мг/м2 30 мин при 41–43 °C. Фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве ) по 400 мг/м2 и кальция фолинат (Лейковорин ) по 20 мг/м2 в/в за 30 мин до HIPEC

32

Ретроспективное

ОВ была лучше в группе оксалиплатина. Не обнаружено различий по осложнениям III–IV степени и преимуществу в отношении трехлетней выживаемости

Было проведено два нерандомизированных исследования, в которых сделали сравнение оксалиплатина и иринотекана. Quenet и соавт. провели проспективное исследование с участием 146 пациентов, перенесших ЦРХ и HIPEC по поводу КРР: 43 пациента получали монотерапию оксалиплатином, а 103 пациента получали оксалиплатин и иринотекан. В остальном лечение было одинаковым. Отличий по показателям госпитальной смертности, ВБПЗ или ОВ обнаружено не было; значительная разница по заболеваемости была отмечена в группе приема иринотекана по сравнению с монотерапией оксалиплатином (52,4 по сравнению с 34,9%; p =0,05) [29]. Glockzin и соавт. сравнивали результаты применения оксалиплатина и иринотекана у 32 пациентов с КРР или раком аппендикса, которые перенесли ЦРХ и HIPEC вместе с резекциями CCR0/1. Периоперационной смертности и заболеваемости не было, а трехлетняя выживаемость не показала значимого различия между группами [30]. Эти ограниченные по масштабу исследования показывают, что усиление HIPEC оксалиплатином может увеличить осложнения без дополнительной пользы, и нет оснований для рекомендации предпочтения одного из агентов на выживаемость, но показано не так много, чтобы рекомендовать одно средство в ущерб другому.

Данные о внутрибрюшинной химиотерапии в качестве добавления к циторедуктивной хирургии при колоректальном раке

Обоснование применения ВБХ после резекции обширного поражения брюшины заключается в том, что химиотерапия направлена на остаточные микроскопические очаги, уменьшая тем самым число рецидивов и улучшая выживаемость. Большинство исследований продемонстрировали более хорошие результаты, связанные с полнотой циторедукции, не показав при этом дополнительную пользу от ВБХ. Рандомизированное исследование на крысах показало более хорошие результаты при использовании ВБХ совместно с ЦРХ по сравнению с только одной ЦРХ [21]. Было проведено два РКИ с участием людей. Одно закончилось преждевременно из-за недостаточного набора участников, а в ходе другого обнаружили, что добавление HIPEC к ЦРХ увеличивало частоту поздних послеоперационных осложнений, не повышая при этом выживаемость.

Рандомизированное исследование, начатое Elias и соавт., было преждевременно прекращено из-за недостаточного набора участников и отказа пациентов от случайного распределения в группу без ВБХ. Было набрано 35 из 90 пациентов, из которых 16 были путем рандомизации распределены в группу ЦРХ с немедленным ВБ митомицином (Митомицином С ) и послеоперационным ВБ фторурацилом (5-Фторурацилом-Эбеве ), а 19 были таким же образом распределены в группу ЦРХ только с системной химиотерапией. Двухлетняя выживаемость в обеих группах составила 60%; однако в группе EPIC было отмечено три послеоперационных летальных исхода, более обширное перитонеальное поражение и более высокая частота сопутствующей гепатэктомии. В свете ограниченных размеров и преждевременного окончания по результатам этого исследования нельзя сделать никаких окончательных выводов [31].

В исследование PRODIGE 7 были включены пациенты с КРР и ПК с метастазами, ограниченными брюшной полостью. Все вошедшие в исследование пациенты перенесли ЦРХ, а из пациентов с резекцией с остаточной опухолью ≤1 мм 133 были рандомизированно распределены в группу получения HIPEC с оксалиплатином, потенцированным фторурацилом (5-Фторурацилом-Эбеве ), а 132 были распределены в группу, не получавшую ВБХ. Послеоперационная смертность и 30-дневная заболеваемость в этих группах были одинаковыми, но 60-дневная заболеваемость в группе, получавшей HIPEC, была выше по сравнению с группой, получавшей только ЦРХ (24,1 по сравнению с 13,6%). ОВ и выживаемость без рецидивов в группах были идентичными [32], что указывает на то, что HIPEC с оксалиплатином не является эффективной терапией колоректального карциноматоза. Однако медиана ОВ, которая в обеих группах составила почти 4 года, позволяет предположить, что хирургическое вмешательство у отобранной группы пациентов дало благоприятные результаты.

Дальнейшие направления исследований: проактивная гипертермическая внутрибрюшинная химиотерапия, повторное хирургическое вмешательство и химиотерапия внутрибрюшинным аэрозолем под давлением

Даже у пациентов с КРР, у которых заболевание не было распространенным, ПК был зарегистрирован у 2–19% пациентов после излечивающего хирургического вмешательства и на вскрытии у 36–40% пациентов, перенесших хирургическое вмешательство и умерших вследствие своего заболевания [33]. У пациентов с рецидивом после излечивающего хирургического вмешательства карциноматоз брюшины у 25% пациентов является единственным очагом заболевания [34].

Многие исследователи выдвигают гипотезу, что ЦРХ и HIPEC наиболее эффективны у пациентов с ограниченным заболеванием, когда возможна полная резекция [35]. Ограниченные перитонеальные проявления болезни, определяемые по шкале ИПК, также связаны с более низкой периоперационной заболеваемостью и смертностью [12]. Следовательно, ранняя диагностика и вмешательство у пациентов с ПК могут улучшить долгосрочные результаты, и в случае пациентов с распространенным и неоперабельным процессом нужны новые местно-регионарные методы лечения. Это побудило исследователей рассмотреть вопрос об адъювантной HIPEC во время операции или запланированной повторной операции с HIPEC или без нее для отдельных пациентов с высоким риском рецидивов метастазирования по брюшине, а также исследовать PIPAC у пациентов с неоперабельным ПК.

Идентификация пациентов с высоким риском развития ПК после радикальной резекции основана на ретроспективном анализе результатов. В ретроспективном анализе 8044 пациентов, перенесших резекцию колоректальных опухолей, Segelmen обнаружил, что экстренная операция, резекция без R0 и pT4 и pN2 с лимфаденэктомией связаны с повышенным риском рецидива ПК [36]. Систематический обзор рецидива ПК после резекции КРР был проведен в 2013 г. Доказательства во всех доступных исследованиях имели низкую достоверность, но было выявлено 16 информативных нерандомизированных клинических исследований, в которых приняло участие в общей сложности 598 пациентов. Как вероятные факторы риска развития ПК были идентифицированы синхронный ПК, синхронные изолированные метастазы в яичниках и перфорация первичной опухоли, но никаких других значимых выводов сделать не удалось [37].

Для того чтобы оценить полезность адъювантной ВБХ, Noura и соавт. предоставили данные нерандомизированного сравнительного исследования 52 пациентов с положительной цитологией при перитонеальном смыве, но без макроскопических доказательств наличия ПК. Тридцать одному из 52 пациентов во время резекции вводили митомицин (Митомицин С ) внутрибрюшинно. У пациентов, получавших ВБХ, пятилетняя выживаемость была значительно лучше по сравнению с теми, кто получал традиционное лечение (54,3 по сравнению с 9,5%), и значительно более низкие показатели рецидивов в брюшине (12 по сравнению с 59,9%) [38].

Sammartino и соавт. также провели нерандомизированное исследование, в котором сравнивались результаты у 25 пациентов с раком толстой кишки T3/T4 без макроскопических доказательств наличия ПК, которые во время первичной резекции получали адъювантную HIPEC с оксалиплатином, с 50 хорошо сопоставимыми контрольными пациентами, которые получали только традиционную терапию. Вновь было обнаружено, что показатели ОВ и ВБПЗ были лучше, а также значительно снизилось количество местно-регионарных рецидивов (4 против 28%) [39].

Основываясь на предварительных данных этих ограниченных сравнительных исследований, в настоящее время проводятся два РКИ по оценке адъювантной HIPEC у пациентов с повышенным риском перитонеального рецидива. Исследование HIPECT4 было зарегистрировано в Испании. Целью ставилось набрать 200 пациентов с опухолями стадии cT4NxM0 колоректального происхождения для интраоперационной рандомизации в группы получения адъювантной HIPEC с митомицином (Митомицином С ) или же традиционного лечения только с помощью системной химиотерапии. Первичный исход — это местно-регионарный контроль через 3 года наблюдения [40]. COLOPEC — это голландское исследование, в котором планируется рандомизированно распределить 176 пациентов с T4 или КРР с интраабдоминальной перфорацией в группы получения адъювантной HIPEC с оксалиплатином и системной химиотерапией или только системной химиотерапии. Пациенты будут наблюдаться в течение 18 мес, после чего в каждой группе проведут диагностическую лапароскопию для оценки ВБПЗ [41].

Альтернативный адъювантный подход сочетает HIPEC с запланированной повторной операцией у пациентов, у которых во время первичной операции наличествовали факторы риска рецидива ПК. Было показано, что предоперационная КТ дает неудовлетворительную детекцию ПК, причем наблюдается большая вариабельность в зависимости от наблюдателя, особенно в случаях ПК с небольшими опухолевыми образованиями [42]. Это наблюдение подтвердили предварительные исследования вторичного хирургического вмешательства, в ходе которых ПК неизменно обнаруживался более чем у 50% пациентов из группы высокого риска, не имевших рентгенологических признаков ПК. Эта альтернатива открывает возможность для проспективного рандомизированного исследования HIPEC у пациентов с признаками высокого риска, отмеченными во время резекции, которую проводили не в центре регионарной терапии, и может ограничить заболеваемость, связанную с HIPEC, у пациентов, у которых ПК без нее не разовьется.

В период с 2007 по 2011 г. Delhorme и соавт. провели плановую повторную операцию 14 пациентам, перенесшим полную первичную онкологическую резекцию КРР с синхронным ПК и/или метастазами в яичниках с ПК. При повторном осмотре ПК был обнаружен у 71% пациентов, среднее значение ИПК равнялось 10. Все пациенты с ПК получали HIPEC с митомицином (Митомицином С ) или оксалиплатином. Послеоперационная летальность составила 0%, а осложнения II–IV степени по классификации Клавьена–Диндо наблюдались у 7% пациентов, что намного ниже, чем в других клинических отчетах по применению HIPEC в случае ПК, происходящего от КРР. Двухлетняя ОВ и ВБПЗ составили 91 и 38% соответственно. При рентгенологическом исследовании рецидив в брюшной полости наблюдался только у 8% пациентов, которым провели HIPEC во время повторной операции [43].

В 2011 г. Elias и соавт. провели проспективное исследование повторных плановых хирургических вмешательств у пациентов с резекцией КРР, у которых были факторы риска рецидива ПК. В исследование вошел 41 пациент. Пациенты перенесли резекцию R0 по поводу КРР, и у них не было симптомов или рентгенологических данных, свидетельствующих о ПК, но из-за минимального синхронного ПК риск метастазирования в яичники или перфорации первичной опухоли во время первоначальной операции у них считался высоким. Им провели плановую лапаротомию примерно через 1 год после операции. Макроскопический ПК был обнаружен у 56% обследованных пациенток, всем им провели HIPEC. Смертность составила 2%, а заболеваемость выше II степени составила 9,7%, что снова демонстрирует более низкую частоту осложнений у пациентов с установленным ПК, чем при ЦРХ и HIPEC. Пятилетняя ОВ составила 90% [44].

У пациентов с распространенным или неоперабельным ПК, которые не могут стать кандидатами на проведение ЦРХ и HIPEC, в качестве альтернативного лечения была предложена PIPAC. Доклинические исследования и исследования PIPAC на животных, в которых химиотерапевтические средства применяются в виде аэрозоля под давлением в брюшной полости, показали, что при PIPAC проникновение в ткань может быть лучше, чем при HIPEC, что позволяет излечивать заболевание или снижать стадию генерализированного заболевания [46].

Хотя многие центры, в первую очередь в Европе, начали предлагать PIPAC, доказательства эффективности этого метода при КРР ограниченны. Несколько небольших исследований смешанных типов опухолей, включая КРР, продемонстрировали безопасность PIPAC, а гистологический ответ наблюдался в диапазоне от 71 до 100% [47]. Одно исследование, проведенное Demtroder и соавт. в 2016 г., было сосредоточено на PIPAC при ПК, появившемся исключительно вследствие КРР. В этом небольшом ретроспективном исследовании с участием 17 пациентов с ПК вследствие КРР, которым не подходили ЦРХ и HIPEC, прошли PIPAC с оксалиплатином. Медианная выживаемость составила 15,7 мес, и у 71% пациентов был выявлен гистологический ответ опухоли [48]. Если в первых исследованиях использовались низкие дозы оксалиплатина, в ряде исследований начали тестировать возрастающие дозы оксалиплатина для лечения ПК, связанного с раком пищеварительного тракта. Одно из таких исследований, исследование PIPOX, недавно сообщало о полном ответе у трех из 10 пациентов в процессе фазы I [49]. В настоящее время проводится ряд испытаний фазы II, целью которых является получение дополнительных данных относительно роли PIPAC в лечении ПК. В открытых реестрах есть данные о 10 международных клинических исследованиях PIPAC при гинекологических и желудочно-кишечных злокачественных новообразованиях [50].

Заключение

По мере того как ЦРХ и ВБХ при КРР с ПК стали входить во все более широкую практику, накопились данные, демонстрирующие их преимущество для определенных категорий пациентов. Данные продолжающихся в настоящий момент исследований, целью которых является оптимизация этого метода, могут улучшить клинические исходы. Во множестве исследований клинических случаев было показано, что выживаемость при ЦРХ и HIPEC, по-видимому, лучше, чем в контроле, по которому получены данные на основе анамнеза пациентов, получавших системную химиотерапию. В двух РКИ также была продемонстрирована более длительная выживаемость при использовании ЦРХ и ВБХ по сравнению с лечением только системной химиотерапией. Данные появившихся в дальнейшем отчетов говорят о более низкой заболеваемости и периоперационной смертности, чем в первых исследованиях по этому вопросу. Дополнительные преимущества добавления HIPEC к ЦРХ остаются неизвестными. Появившиеся в последнее время данные показали, что HIPEC с оксалиплатином не дает преимущества в отношении выживаемости по сравнению с одной только ЦРХ. Тем не менее продолжаются исследования эффективности адъювантной HIPEC с повторной плановой операцией или без нее у пациентов с высоким риском перитонеального рецидива из-за КРР. Эти исследования могут в ближайшие годы выявить новую роль ВБХ.

Литература

  1. Jayne D.G., Fook S., Loi C., Seow-Choen F. // Br J Surg. 2002. Vol. 89, No 12. Р. 1545–50.

  2. van Gestel Y.R., Thomassen I., Lemmens V.E. et al. Metachronous peritoneal carcinomatosis after curative treatment of colorectal cancer // Eur J Surg Oncol. 2014. Vol. 40. Р. 963–9.

  3. Sadeghi B., Arvieux C., Glehen O., Beaujard A.C., Rivoire M., Baulieux J., Fontaumard E., Brachet A., Caillot J.L., Faure J.L., Porcheron J., Peix J.L., Franҫois Y., Vignal J., Gilly F.N. Peritoneal carcinomatosis from non-gynecologic malignancies: results of the EVOCAPE 1 multicentric prospective study // Cancer. 2000. Vol. 88, No 2. Р. 358–63.

  4. Franko J., Shi Q., Meyers J.P., Maughan T.S., Adams R.A., Seymour M.T., Saltz L., Punt C.J.A, Koopman M., Tournigand C., Tebbutt N.C., Diaz-Rubio E., Souglakos J., Falcone A., Chibaudel B., Heinemann V., Moen J., De Gramont A., Sargent D.J., Grothey A. Analysis and Research in Cancers of the Digestive System (ARCAD) Group. Prognosis of patients with peritoneal metastatic colorectal cancer given systemic therapy: an analysis of individual patient data from prospective randomised trial from the Analysis and Research in Cancers of the Digestive System (ARCAD) database // Lancet Oncol. 2016. Vol. 17. Р. 1709–19.

  5. Franko J., Shi Q., Goldman C.D., Pockaj B.A., Nelson G.D., Goldberg R.M., Pitot H.C., Grothey A., Alberts S.R., Sargent D.J. Treatment of colorectal peritoneal carcinomatosis with systemic chemotherapy: a pooled analysis of north central cancer treatment group phase III trials N9741 and N9841 // J Clin Oncol. 2012. Vol. 30, No 3. Р. 263–7.

  6. Sugarbaker P.H., Jablonski K.A. Prognostic features of 51 colorectal and 130 appendiceal cancer patients with peritoneal carcinomatosis treated by cytoreductive surgery and intraperitoneal chemotherapy // Ann Surg. 1995. Vol. 221, No 2. Р. 124–32.

  7. Verwaal V.J., van Ruth S., de Bree E., van Sloothen G.W., van Tinteren H., Boot H., Zoetmulder F.A. Randomized trial of cytoreduction and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy versus systemic chemotherapy and palliative surgery in patients with peritoneal carcinomatosis of colorectal cancer // J Clin Oncol. 2003. Vol. 21, No 20. Р. 3737–43.

  8. Cashin P.H., Mahteme H., Spång N., Syk I., Frödin J.E., Torkzad M., Glimelius B., Graf W. Cytoreductive surgery and intraperitoneal chemotherapy versus systemic chemotherapy for colorectal peritoneal metastases: a randomised trial // Eur J Cancer. 2016. Vol. 53. Р. 155–62.

  9. Elias D., Lefevre JH, Chevalier J, Brouquet A, Marchal F., Classe J.M., Ferron G., Guilloit J.M., Meeus P., Goéré D., Bonastre J. Complete cytoreductive surgery plus intraperitoneal chemohyperthermia with oxaliplatin for peritoneal carcinomatosis of colorectal origin // J Clin Oncol. 2009. Vol. 27, No 5. Р. 681–5.

  10. Franko J., Ibrahim Z., Gusani N.J., Holtzman M.P., Bartlett D.L., Zeh H.J. 3rd. Cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemoperfusion versus systemic chemotherapy alone for colorectal peritoneal carcinomatosis // Cancer. 2010. Vol. 116, No 16. Р. 3756–62.

  11. Glehen O., Kwiatkowski F., Sugarbaker P.H., Elias D., Levine E.A., De Simone M., Barone R., Yonemura Y., Cavaliere F., Quenet F., Gutman M., Tentes A.A., Lorimier G., Bernard J.L., Bereder J.M., Porcheron J., Gomez-Portilla A., Shen P., Deraco M., Rat P. Cytoreductive surgery combined with perioperative intraperitoneal chemotherapy for the management of peritoneal carcinomatosis from colorectal cancer: a multi-institutional study // J Clin Oncol. 2004. Vol. 22, No 16. Р. 3284–92.

  12. Elias D., Gilly F., Boutitie F., Quenet F., Bereder J.M., Mansvelt B., Lorimier G., Dubè P., Glehen O. Peritoneal colorectal carcinomatosis treated with surgery and perioperative intraperitoneal chemotherapy: retrospective analysis of 523 patients from a multicentric French study // J Clin Oncol. 2010. Vol. 28, No 1. Р. 63–8.

  13. Yan T.D., Black D., Savady R., Sugarbaker P.H. Systematic review on the efficacy of cytoreductive surgery combined with perioperative intraperitoneal chemotherapy for peritoneal carcinomatosis from colorectal carcinoma // J Clin Oncol. 2006. Vol. 24, No 24. Р. 4011–9.

  14. Huang C.Q., Min Y., Wang S.Y. et al. Cytoreductive surgery plus hyperthermic intraperitoneal chemotherapy improves survival for peritoneal carcinomatosis from colorectal cancer: a systematic review and meta-analysis of current evidence // Oncotarget. 2017. Vol. 8, No 33. Р. 55657–83.

  15. Begg C.B., Cramer L.D., Hoskins W.J., Brennan M.F. Impact of hospital volume on operative mortality for major cancer surgery // JAMA. 1998. Vol. 280, No 20. Р. 1747–51.

  16. Smeenk R.M., Verwaal V.J., Zoetmulder F.A. Learning curve of combined modality treatment in peritoneal surface disease // Br J Surg. 2007. Vol. 94, No 11. Р. 1408–14.

  17. Levine E.A., Stewart J.H., Russell G.B., Geisinger K.R., Loggie B.L., Shen P. Cytoreductive surgery and intraperitoneal hyperthermic chemotherapy for peritoneal surface malignancy: experience with 501 procedures // J Am Coll Surg. 2007. Vol. 204, No 5. Р. 943–53; discussion 953–5.

  18. Los G., Smals O.A., van Vugt M.J., van der Vlist M., den Engelse L., McVie J.G., Pinedo H.M. A rationale for carboplatin treatment and abdominal hyperthermia in cancers restricted to the peritoneal cavity // Cancer Res. 1992. Vol. 52, No 5. Р. 1252–8.

  19. Shiu M.H., Fortner J.G. Intraperitoneal hyperthermic treatment of implanted peritoneal cancer in rats // Cancer Res. 1980. Vol. 40, No 11. Р. 4081–4.

  20. Los G., van Vugt M.J., Pinedo H.M. Response of peritoneal solid tumours after intraperitoneal chemohyperthermia treatment with cisplatin or carboplatin // Br J Cancer. 1994. Vol. 69, No 2. Р. 235–41.

  21. Klaver Y.L., Hendriks T., Lomme R.M. et al. Hyperthermia and intraperitoneal chemotherapy for the treatment of peritoneal carcinomatosis: an experimental study // Ann Surg. 2011. Vol. 254. Р. 125–30.

  22. Cashin P.H., Graf W., Nygren P., Mahteme H. Cytoreductive surgery and intraperitoneal chemotherapy for colorectal peritoneal carcinomatosis: prognosis and treatment of recurrences in a cohort study // Eur J Surg Oncol. 2012. Vol. 38, No 6. Р. 509–15.

  23. Elias D., Benizri E., Di Pietrantonio D., Menegon P., Malka D., Raynard B. Comparison of two kinds of intraperitoneal chemotherapy following complete cytoreductive surgery of colorectal peritoneal carcinomatosis // Ann Surg Oncol. 2007. Vol. 14, No 2. Р. 509–14.

  24. Gremonprez F., Gossye H., Ceelen W. Use of hyperthermia versus normothermia during intraperitoneal chemoperfusion with oxaliplatin for colorectal peritoneal carcinomatosis: a propensity score matched analysis // Eur J Surg Oncol. 2019. Vol. 45, No 3. Р. 366–70.

  25. Hompes D., D’Hoore A., Wolthuis A., Fieuws S., Mirck B., Bruin S., Verwaal V. The use of Oxaliplatin or Mitomycin C in HIPEC treatment for peritoneal carcinomatosis from colorectal cancer: a comparative study // J Surg Oncol. 2014. Vol. 109, No 6. Р. 527–32.

  26. Leung V., Huo Y.R., Liauw W., Morris D.L. Oxaliplatin versus Mitomycin C for HIPEC in colorectal cancer peritoneal carcinomatosis // Eur J Surg Oncol. 2017. Vol. 43, No 1. Р. 144–9.

  27. van Eden W.J., Kok N.F.M, Woensdregt K., Huitema A.D.R, Boot H., Aalbers A.G.J. Safety of intraperitoneal Mitomycin C versus intraperitoneal oxaliplatin in patients with peritoneal carcinomatosis of colorectal cancer undergoing cytoreductive surgery and HIPEC // Eur J Surg Oncol. 2018. Vol. 44, No 2. Р. 220–7.

  28. Prada-Villaverde A., Esquivel J., Lowy A.M., Markman M., Chua T., Pelz J., Baratti D., Baumgartner J.M., Berri R., Bretcha-Boix P., Deraco M., Flores-Ayala G., Glehen O., Gomez-Portilla A., González-Moreno S., Goodman M., Halkia E., Kusamura S., Moller M., Passot G., Pocard M., Salti G., Sardi A., Senthil M., Spiliotis J., Torres-Melero J., Turaga K., Trout R. The American Society of Peritoneal Surface Malignancies evaluation of HIPEC with Mitomycin C versus Oxaliplatin in 539 patients with colon cancer undergoing a complete cytoreductive surgery // J Surg Oncol. 2014. Vol. 110, No 7. Р. 779–85.

  29. Quenet F., Goéré D., Mehta S.S. et al. Results of two bi-institutional prospective studies using intraperitoneal oxaliplatin with or without irinotecan during HIPEC after cytoreductive surgery for colorectal carcinomatosis // Ann Surg. 2011. Vol. 254, No 2. Р. 294–301.

  30. Glockzin G., Gerken M., Lang S.A., Klinkhammer-Schalke M., Piso P., Schlitt H.J. Oxaliplatin-based versus irinotecan-based hyperthermic intraperitoneal chemotherapy (HIPEC) in patients with peritoneal metastasis from appendiceal and colorectal cancer: a retrospective analysis // BMC Cancer. 2014. Vol. 14. Р. 807.

  31. Elias D., Delperro J.R., Sideris L. et al. Treatment of peritoneal carcinomatosis from colorectal cancer: impact of complete cytoreductive surgery and difficulties in conducting randomized trials // Ann Surg Oncol. 2004. Vol. 11, No 5. Р. 518–21.

  32. Quenet F., D Elias D., Roca L., Goere D., Ghouti L., Pocard M., Facy O., Arvieux C., Lorimier G., Pezet D., Marchal F., Loi V., Meeus P., De Forges H., Stanbury T., Paineau J., Glehen O. A UNICANCER phase III trial of hyperthermic intra-peritoneal chemotherapy (HIPEC) for colorectal peritoneal carcinomatosis (PC): PRODIGE 7 // ASCO Annual Meeting. Chicago. 2018.

  33. Koppe M.J., Boerman O.C., Oyen W.J., Bleichrodt R.P. Peritoneal carcinomatosis of colorectal origin: incidence and current treatment strategies // Ann Surg. 2006. Vol. 243. Р. 212–22.

  34. Chu D.Z., Lang N.P., Thompson C. et al. Peritoneal carcinomatosis in nongynecologic malignancy: a prospective study of prognostic factors // Cancer. 1989. Vol. 63. Р. 364–7.

  35. da Silva R.G., Sugarbaker P.H. Analysis of prognostic factors in seventy patients having a complete cytoreduction plus perioperative intraperitoneal chemotherapy for carcinomatosis from colorectal cancer // J Am Coll Surg. 2006. Vol. 203. Р. 878–86.

  36. Segelman J., Akre O., Gustafsson U.O., Bottai M., Martling A. Individualized prediction of risk of metachronous peritoneal carcinomatosis from colorectal cancer // Color Dis. 2014. Vol. 16. Р. 359–67.

  37. Honoré C., Goéré D., Souadka A., Dumont F., Elias D. Definition of patients presenting a high risk of developing peritoneal carcinomatosis after curative surgery for colorectal cancer: a systematic review // Ann Surg Oncol. 2013. Vol. 20, No 1. Р. 183–92.

  38. Noura S, Ohue M., Shingai T. et al. Effects of intraperitoneal chemotherapy with mitomycin C on the prevention of peritoneal recurrence in colorectal cancer patients with positive peritoneal lavage cytology findings // Ann Surg Oncol. 2011. Vol. 18, No 2. Р. 396–404.

  39. Sammartino P., Sibio S., Biacchi D. et al. Long-term results after proactive management for locoregional control in patients with colonic cancer at high risk of peritoneal metastases // Int J Color Dis. 2014. Vol. 29, No 9. Р. 1081–9.

  40. Arjona-Sánchez A., Barrios P., Boldo-Roda E. et al. HIPECT4: multicentre, randomized clinical trial to evaluate safety and efficacy of Hyperthermic intra-peritoneal chemotherapy (HIPEC) with Mitomycin C used during surgery for treatment of locally advanced colorectal carcinoma // BMC Cancer. 2018. Vol. 18. Р. 183.

  41. Klaver C.E.L, Musters G.D., Bemelman W.A. et al. Adjuvant hyperthermic intraperitoneal; chemotherapy (HIPEC) in patients with colon cancer at high risk of peritoneal carcinomatosis; the COLOPEC randomized multicentre trial // BMC Cancer. 2015. Vol. 15. Р. 428.

  42. de Bree E., Koops W., Kroger R. Peritoneal carcinomatosis from colorectal or appendiceal origin: correlation of preoperative CT with intraoperative findings and evaluation of interobserver agreement // J Surg Oncol. 2004. Vol. 86. Р. 64–73.

  43. Delhorme J.B., Romain B., Meyer N., Rohra S., Brigand C. Routine second-look after surgical treatment of colonic peritoneal carcinomatosis // J Visceral Surg. 2015. Vol. 152, No 3. Р. 149–54.

  44. Elias D., Honoré C., Dumont F., Ducreux M., Boige V., Malka D., Burtin P., Dromain C., Goéré D. Results of systematic second-look surgery plus HIPEC in asymptomatic patients presenting a high risk of developing colorectal peritoneal carcinomatosis // Ann Surg. 2011. Vol. 254, No 2. Р. 289–93.

  45. Pinto A., Eveno C., Pocard M. Update on clinical trials in colorectal cancer peritoneal metastasis // Int J Hyperth. 2017. Vol. 33, No 5. Р. 543–7.

  46. Grass F., Vuagniaux A., Teixeira-Farinha H., Lehmann K., Demartines N., Habner M. Systematic review of pressurized intraperitoneal aerosol chemotherapy for the treatment of advanced peritoneal carcinomatosis // Br J Surg. 2017. Vol. 104, No 6. Р. 669–78.

  47. Nowacki M., Alyami M., Villeneuve L., Mercier F., Hubner M., Willaert W., Ceelen W., Reymond M., Pezet D., Arvieux C., Khomyakov V., Lay L., Gianni S., Zegarski W., Bakrin N., Glehen O. Multicenter comprehensive methodological and technical analysis of 832 pressurized intraperitoneal aerosol chemotherapy (PIPAC) interventions performed in 349 patients for peritoneal carcinomatosis treatment: an international survey study // Eur J Surg Oncol. 2018. Vol. 44, No 7. Р. 991–6.

  48. Demtroder C., Solass W., Zieren J., Strumberg D., Giger-Pabst U., Reymond M.A. Pressurized intraperitoneal aerosol chemotherapy with oxaliplatin in colorectal peritoneal metastasis // Color Dis. 2016. Vol. 18, No 4. Р. 364–71.

  49. Dumont F., Senellart H., Pein F., Campion L., Glehen O., Goere D., Pocard M., Thibaudeau E. Phase I/II study of oxaliplatin dose escalation via laparoscopic approach using pressurized aerosol intraperitoneal chemotherapy (PIPOX trial) for nonresectable peritoneal metastases of digestive cancers (stomach, small bowel, and colorectal): rationale and design // Pleura Peritoneum. 2018. Vol. 3, No 3. Р. 20180120.

  50. Tempfer C., Giger-Pabst U., Hilal Z., Dogan A., Rezniczek G.A. Pressurized intraperitoneal aerosol chemotherapy (PIPAC) for peritoneal carcinomatosis: systematic review of clinical and experimental evidence with special emphasis on ovarian cancer // Arch Gynecol Obstet. 2018. Vol. 298, No 2. Р. 243–57.

10. Роль гипертермической интраперитонеальной химиотерапии в лечении перитонеальных метастазов рака желудка

Ютака Йонемура, Эмель Канбей, Харуаки Ишибаши, Масамиту Хирано, Акийоши Мизумото, Нобуюки Такао, Масуми Ичиносе, Коузуки Ногучи, Шунзуке Мотои, Янг Лю, Сатоши Вакама, Федерико Кокколини и Кейзо ТанигучиЮ. Йонемура, Э. Канбей, Х. Ишибаши, М. Хирано, А. Мизумото, Н. Такао, М. Ичиносе, К. Ногучи, Ш. Мотои, Я. Лю, С. Вакама, Ф. Кокколини и К. Танигучи Больница Кисивада Токушукаи, центральный госпиталь Кусату, Центр злокачественных новообразований поверхности брюшины, японская/азиатская школа лечения злокачественных новообразований поверхности брюшины, отделение регионарной терапии рака, Киото, Япония. E-mail: y.yonemura@coda.ocn.ne.jp.

Введение

РЖ является четвертым по распространенности раком в мире и составляет 9% всех случаев смерти от рака [1, 2]. ПМ чаще являются причиной смерти от РЖ, чем гематогенные метастазы, и 53–60% пациентов с РЖ умерли от ПМ. В начале 1990-х гг. ПМ, связанные с РЖ (ПМ-РЖ), считались терминальной стадией, и традиционными методами лечения ПМ-РЖ были системная химиотерапия, паллиативная хирургия и хороший уход. Соответственно прогноз с РЖ-ПМ составлял примерно полгода [3].

Однако в 1998 г. в Лондоне Международная группа перитонеальной поверхностной онкологии предложила инновационную терапию ПМ, названную комплексным лечением [4]. Комплексное лечение включает ЦРХ по поводу ПМ и HIPEC, которая направлена на искоренение остаточных микрометастазов, оставшихся после полного макроскопического удаления ПМ с помощью ЦРХ [5].

В настоящее время комплексное лечение (ЦРХ + HIPEC) считается безопасным и эффективным лечением ПМБ [6], рака яичников [7], КРР [8] и мезотелиомы [9].

В настоящее время >430 центров по всему миру проводят ЦРХ + HIPEC, и большинство экспертов считают ЦРХ + HIPEC терапией, направленной на излечение. Кроме того, это лечение признано терапевтическим стандартом в национальных руководствах 10 стран, и в настоящее время в руководствах разрешено лечение отдельных пациентов с КРР с ПM или пациентов с КРР с высоким риском развития метахронных ПМ (например, T4, перфорированный КРР, муцинозный тип).

Однако ЦРХ + HIPEC до сих пор является нестандартным методом лечения РЖ-ПМ. Целью этого исследования было верифицировать доказательства эффективности ЦРХ + HIPEC при РЖ-ПМ.

Естественное течение перитонеальных метастазов рака желудка

ПМ — важная причина смертности пациентов с РЖ. Thomassen и соавт. предоставили достоверные популяционные данные о прогнозе в 491 случае РЖ-ПМ, а средняя выживаемость составила 4 мес [3]. Sadeghi и соавт. изучили естественное течение заболевания у 125 пациентов с РЖ и ПМ, и средний, и медианный периоды ОВ составили 6,0 и 3,1 мес соответственно [10].

Системная химиотерапия при перитонеальных метастазах рака желудка

В табл. 10-1 [11–21] показано влияние лечения системной химиотерапией на выживаемость у пациентов с РЖ с ПМ.

Медиана выживаемости составляла от 5 до 13 мес, а показатели выживаемости в течение 1 и 5 лет после применения только системной химиотерапии колебались от 20 до 54,3% и от 0 до 3,4% соответственно. Hong и соавт. сообщили, что ОВ была связана со степенью развития ПМ, и ОВ пациентов с не поддающимися измерению поражениями была значительно выше, чем у пациентов с поддающимися измерению поражениями [14].

После только системной химиотерапии значение медианы выживаемости было значительно выше, чем средний период выживаемости при наилучшей поддерживающей терапии. Хотя незначительное количество пациентов прожило после системной терапии дольше 5 лет, в течение 8 лет после химиотерапии все пациенты умерли от ПК [14]. Соответственно влияние системной химиотерапии на улучшение выживаемости ограниченно, и только с помощью системной химиотерапии излечить пациентов с ПМ невозможно. Причины включают существование плазменно-перитонеального барьера [22] и раковые стволовые клетки [23]. Перитонеальный плазменный барьер состоит из периваскулярной базальной мембраны, субмезотелиальной стромальной ткани, базальной мембраны и мезотелиальных клеток. Перитонеальный плазменный барьер, имеющий ширину около 100 мкм, препятствует диффузии противоопухолевых препаратов из субмезотелиальных кровеносных капилляров в брюшную полость [24]. Соответственно препараты с системным введением с трудом проникают в брюшную полость, что приводит к низкой эффективности в отношении ПМ.

Таблица 10-1. Клинические исходы у пациентов с раком желудка с перитонеальными метастазами, которые получали системную химиотерапию
Первый автор Терапия Количество пациентов MST Частота ответа, % Однолетняя выживаемость, % Пятилетняя выживаемость Выжившие пациенты без признаков заболевания через 5 лет Побочные эффекты III–V степени (V степень) Nishina

Фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве ) + (метотрексат)

49

7,7 м

НО

27,10

0%

0

0–28,6% (0%)

Паклитаксел

51

7,7 м

НО

31,40

0%

0

0–17,6% (0%)

Koizumi W. [11]

S-1 + цисплатин

51

13,0 m

54

54,10

НДО

0

0–11% (0%)

S-1

36

11,0 m

31,00

46,70

НДО

0

0–40% (0%)

Imamoto [13]

Паклитаксел

64

5,0 м

31,30

20

0%

0

7,9–22,2% (0%)

Hong [14]

Фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве )/цисплатин, Taxan цисплатин, и т.д.

61

12,5 m

НО

54,30

3,40%

0

0

Wilke

Рамуцирумаб

163

9,6 мес

17

42

НДО

НДО

81% (12%)

Рамуцирумаб + паклитаксел

152

7,4 мес

28

30

НДО

НДО

63% (16%)

Pernot

Docetaxel, фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве ), оксалиплатин

51a

12,1 мес

66

51

0%

0

30% (0%)

Lee

FOLFOX-6

82a

13,0 м

40,20

37

НДО

НДО

34,1% (0%)

Kim, Kaya

FOLFIRI

44, 97a

10,3, 10,5 m

38.4, 26.8

50

НДО

НДО

13,6% (0%)

Park [20]

SOX

59a

10,5 м

НО

82

НД

НД

28,8% (0%)

Kim [21]

Примечания: НДО — не достигнуто; НО — не описано; НД — нет данных.

a Перитонеальные метастазы и/или другой фактор IV стадии.

Раковые стволовые клетки обладают высокой устойчивостью к противораковым лекарственным средствам, поскольку эти клетки находятся в фазе покоя клеточного цикла [25]. Даже если химиотерапия очень эффективна, раковые стволовые клетки выживают и размножаются, что приводит к системной неэффективности [25]. Для того чтобы преодолеть ограничения системной химиотерапии, было разработано комплексное лечение.

Терапевтические варианты в комплексной терапии, направленной на излечение

На рис. 10-1 показан график комплексной терапии РЖ-ПМ. Лечение состоит из девяти терапевтических вариантов, таких как: 1) лапароскопическая диагностика индекса перитонеального канцероматоза (ИПК) и лапароскопическая гипертермическая ВБХ (LHIPEC); 2) NIPS; 3) отбор пациентов для ЦРХ с помощью лапароскопии после NIPS; 4) лапаротомия и обширный перитонеальный смыв (EIPL) с 10 л изотонического раствора натрия хлорида для удаления из брюшины свободных раковых клеток; 5) ЦРХ в сочетании с гастрэктомией плюс диссекция лимфатических узлов D2 с использованием техники перитонэктомии; 6) EIPL для удаления раковых клеток, вышедших во время хирургических вмешательств из поврежденных кровеносных и лимфатических сосудов; 7) HIPEC; 8) EPIC; 9) поздняя послеоперационная системная химиотерапия или ВБХ. Диагностика РЖ-ПM с помощью методов визуализационной диагностики, таких как КТ с контрастным усилением и МРТ, имеет низкую чувствительность [26]. По данным Koh и соавт., чувствительность КТ с контрастом при ПМ диаметром <1 см составляет 10% [27]. В связи с этим точную оценку ИПК рекомендуется проводить с помощью лапароскопии, поскольку чувствительность диагностики небольших ПМ с помощью лапароскопии очень высока [28, 29]. Во время диагностической лапароскопии следует определить ИПК и цитологический статус, а также с помощью биопсии провести гистологическую диагностику узлов в брюшине. Затем выполняют LHIPEC и устанавливают перитонеальную порт-систему. Через 2 нед после LHIPEC начинают NIPS. После нескольких циклов (3–5 курсов) NIPS проводят вторую лапароскопию, чтобы отобрать пациентов для ЦРХ + HIPEC. Пациентов отбирают для ЦРХ в том случае, если у них ИПК на второй лапароскопии меньше порогового значения (≤12), а ИПК тонкой кишки ≤3 [30]. Поскольку ИПК, превышающий пороговое значение, означает достоверно плохой прогноз и отсутствие преимуществ в отношении выживаемости у пациентов, получавших только химиотерапию, этим пациентам следует провести повторный курс химиотерапии [31].

Через 3–4 нед после последнего NIPS делают лапаротомию. При выполнении лапаротомии оцениваются ИПК, цитология и статус лимфатических узлов, а затем, чтобы смыть перитонеальные свободные раковые клетки, проводят EIPL [32]. Во время EIPL 1 л изотонического раствора натрия хлорида, вводимого в брюшную полость, энергично перемешивается вручную и полностью аспирируется. Процедуру повторяют 10 раз. Затем выполняется радикальная резекция желудка, и все макроскопические узлы брюшины удаляют с помощью техники перитонэктомии [31]. После полного удаления ВБ-опухолей EIPL выполняется снова, чтобы удалить раковые клетки, вышедшие в брюшную полость во время ЦРХ.

image
Рис. 10-1. График комплексного лечения больных с перитонеальным карциноматозом со злокачественными новообразованиями брюшины [9]

HIPEC выполняется с использованием 4 л нагретого до 40–43 °C изотонического раствора натрия хлорида с химиотерапевтическими препаратами в течение 30–120 мин. Температура и время HIPEC в разных медицинских учреждениях отличаются (табл. 10-2).

С 1-го по 4-й день после операции проводится EPIC с использованием фторурацила (5-Фторурацила-Эбеве ) с 500 мл изотонического раствора натрия хлорида. Цель EPIC — как можно раньше уничтожить остаточные микрометастазы [33]. Послеоперационную системную химиотерапию или ВБХ начинают до начала 2-го месяца после операции.

Цели LHIPEC и NIPS заключаются в том, чтобы уменьшить ИПК до значения ниже порогового, уничтожить свободные раковые клетки брюшины и ликвидировать микрометастазы в подбрюшинной ткани.

Таблица 10-2. Исследования циторедуктивной хирургии плюс гипертермической внутрибрюшинной химиотерапии при перитонеальных метастазах рака желудка
Первый автор Количество пациентов Терапевтический способ Метод Препараты Температура, °C Продолжительность, мин Медианная ОВ, мес Пятилетняя ОВ, %

Yang X.J. [39]

68

ЦРХ + HIPEC

Открытым методом

CDDP 120 мг + MMC 30 мг

43

60–90

11

НД

Yang X.J. [39]

68

ЦРХ + HIPEC

Открытым методом

CDDP 120 мг + MMC 30 мг

43

60–90

11

НД

Ту Я (Tu Y) [46]

231

ЦРХ + HIPEC

Закрытым методом

5-FU 1500 мг + CDDPP 100 мг

43

60

37

НД

Boerner T (Бурнер Т.) [47]

102

ЦРХ + HIPEC

Закрытым методом

CDDP 75 мг/м2 + DOX 15 мг/м2

42–43

60

17,2

6,40

Passot G. [48]

127

CRS + HIPEC

Закрытым методом

CDDP, MMC, OHP, DOX CPT-11

40–43

30–90

13

14,00

Canby E. [49]

194

NIPS + ЦРХ + HIPEC

Открытым методом

DOC 30 мг/м2 + CDDP 40 мг/м2

43,0–43,5

40

15,8

10,70

Glehen O. [42]

159

ЦРХ + HIPEC/EPIC

Открытым/закрытым методом

CDDP, MMC, OHP, CPT-11

40–43

60–120

9,2

13,00

Hall J.J. [40]

74

ЦРХ + HIPEC

Закрытым методом

MMC 40 мг

41

120

8

6,00

Yonemura Y. [43]

367

(CC-0–3) NIPS + ЦРХ + HIPEC

Открытым методом

CDDP + MMC or DOC + CDDP

42,0–43,5

40–60

10,9

8,20

197

(CC-0) NIPS + ЦРХ + HIPEC

Открытым методом

CDDP + MMC или DOC + CDDP

42,0–43,5

40–60

16,8

16,60

170

(CC-1–3) NIPS + ЦРХ + HIPEC

Открытым методом

CDDP + MMC или DOC+CDDP

42,0–43,5

40–60

6

0,70

Примечания: CDDP — цисплатин; MMC — митомицин (Митомицин С ); 5-FU — фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве ); DOX — доксорубицин; OHP — оксалиплатин; CPT-11 — иринотекан; DOC — доцетаксел.

По данным Valle и соавт., полную циторедукцию можно выполнить только у 30% пациентов без неоадъювантной химиотерапии [28]. Yonemura и соавт. сообщили, что частота встречаемости пациентов с ИПК ниже порогового уровня (ИПК≤11) после NIPS была значительно выше (67,3%; 35 из 52), чем до NIPS, и что значения ИПК после NIPS понизились у 67,3% (у 35 из 52) пациентов. [34]. Кроме того, полная циторедукция была достигнута у 30 (57,6%) из 52 пациентов после NLHIPEC+ NIPS [34]. Цитологический статус при ЦРХ является независимым прогностическим фактором, а положительное цитологическое исследование — независимым признаком плохого прогноза даже после полной циторедукции [35]. После NLHIPEC + NIPS положительная цитология стала отрицательной у 71% (у 22 из 31) пациентов. Кроме того, обнаружили, что у 11,5% (у 6 из 52) пациентов ПМ исчезли полностью [34]. Эти результаты указывают на то, что NLHIPEC в комплексе с NIPS играет решающую роль в снижении ИПК и исчезновении свободных раковых клеток брюшины, что приводит к уменьшению стадии ПM и увеличению частоты полной циторедукции.

Нагрузка остаточных раковых ВБ-клеток сразу после ЦРХ минимальна, а HIPEC и EPIC могут обладать достаточным потенциалом, чтобы достичь полного искоренения остаточных микрометастазов. Известно, что гипертермия в сочетании с химиотерапевтическими препаратами усиливает цитотоксичность [36, 37], и считается, что лучше всего проводить HIPEC сразу после ЦРХ, потому что в это время можно добиться полного уничтожения небольшого количества остаточных ВБ-микрометастазов. Метаанализ и РКИ показали, что HIPEC после ЦРХ при РЖ-ПМ значительно улучшила выживаемость [38, 39]. Однако в настоящее время у HIPEC не хватает «силы», чтобы полностью уничтожить раковые клетки у большинства пациентов с РЖ-ПМ, поскольку примерно у 70% пациентов, которым провели полную циторедукцию и HIPEC, был обнаружен перитонеальный рецидив [40–43].

Методы гипертермической внутрибрюшинной химиотерапии при раке желудка

Гипертермия усиливает цитотоксичность раковых клеток в сочетании с некоторыми химиотерапевтическими средствами, такими как митомицин (Митомицин С ), цисплатин (CDDP), доксорубицин (DOX) и доцетаксел (DOC). В связи с этим данные препараты использовались в сочетании с гипертермией (см. табл. 10-2) [40, 42, 44–49]. Была предложена концепция тепловой дозы, определяемой температурой и временем воздействия во время гипертермической обработки [36]. Обнаружено, что существует экспоненциальная зависимость цитотоксичности от температуры и временем воздействия. Если температура обработки превышает 43 °C, клетки погибают из-за необратимых изменений клеточного белка в соответствии с временем, и эта зависимость является экспоненциальной [36]. Если клетки обрабатывают при температуре ниже 43 °C, клетки выживают за счет устойчивости к температуре, которую вызывает выработка БТШ [36].

Эту зависимость можно сформулировать так: при повышении температуры на 1° свыше 43 °C для того, чтобы добиться эффекта, достигаемого при 43 °C, требуется в 2 раза меньше времени. Напротив, при снижении температуры на 1° ниже 43 °C требуется в 3–4 раза больше времени для того, чтобы добиться эффекта, как при 43 °C. Это соотношение выражается следующим контекстом: если терапию проводят при температуре выше 43 °C, время для HIPEC рассчитывается как 2 (43-t1). Если терапевтическая температура ниже 43 °C, время для HIPEC рассчитывают как: 4–6 (43-t1), где t1 = температура во время лечения.

Соответственно для стандартизации HIPEC необходима тепловая доза, клинически значимая для цитотоксического эффекта. В методе HIPEC одна тепловая доза эквивалентна терапии в течение 30 мин при 43 °C [37]. Если терапевтическая температура составляет 42 °C, то для получения цитотоксического эффекта, эквивалентного 43 °C в течение 30 мин, время обработки следует увеличить с 90 до 120 мин. Напротив, при температуре 44 °C достаточно 15 мин. Однако температура выше 44 °C может привести к развитию некроза кишечника или недостаточности анастомоза. По данным Shimizu и соавт., ВБ-гипертермия у крыс при повышении до 44 °C в течение 30 мин не оказывала неблагоприятного воздействия на заживление кишечных анастомозов [50]. Однако ВБ-гипертермия 45 °C в течение 30 мин у крыс привела к 90% смертности [50].

Исходя из этих результатов, HIPEC при температуре 43,0–43,5 °C и времени обработки 40 мин считается стандартной тепловой дозой для клинического применения. Во время HIPEC на всех поверхностях брюшины должна поддерживаться равномерная температура 43,0–43,5 °C. Равномерное распределение на поверхности брюшины нагретого изотонического раствора натрия хлорида достигается путем ручного перемешивания нагретого изотонического раствора натрия хлорида.

Получены отчеты о множестве клинических исследований HIPEC, но есть большая вариабельность в том, что касается методов HIPEC (открытый или закрытый метод), выбора различных химиотерапевтических препаратов и разных температур введения препаратов [39, 42, 51] (см. табл. 10-2). Используемые температуры находились в диапазоне от 40 до 43 °C, продолжительность лечения и химиотерапевтические препараты также варьировались (см. табл. 10-2). Гипертермия значительно усиливала химиотерапевтические эффекты только при температуре выше 40 °C in vitro и усиливала проникновение лекарственного препарата в ткани опухоли [52]. Кроме того, по данным Schaaf L. и соавт., этот температурный порог также имеет решающее значение для ОВ и ВБП заболевания у пациентов с ПM [52]. Как упоминалось выше, если температура HIPEC составляет 42 °C, то, чтобы получить цитотоксические эффекты, эквивалентные воздействию при температуре 43,0–43,5 °C, время обработки должно составить >120 мин. Процедуры HIPEC при температурах ниже 43 °C (умеренная гипертермия) требуют длительного времени [36].

Неоднородность химиотерапевтических препаратов, температуры и методов отражает некоторую запутанность терапевтических стратегий. Соответственно, чтобы разработать эффективный метод HIPEC, служащий стандартом лечения РЖ-ПМ, необходимо провести проспективные рандомизированные исследования.

Прямое влияние гипертермической внутрибрюшинной химиотерапии на перитонеальные метастазы рака желудка

Йонемура и соавт. впервые получили данные о непосредственном влиянии HIPEC, сравнив уровни ИПК перед LHIPEC и через 1 мес после нее [34]. LHIPEC провели 2 раза с интервалом 1 мес у 53 пациентов с РЖ-ПМ. Изменения показателя ИПК сравнивали во время первой и второй лапароскопии. ИПК на второй процедуре (11,8±11,0) был значимо ниже, чем на первой (14,2±10,7). Во время первой LHIPEC ИПК ≤11 был отмечен у 26 (49%) из 53 пациентов, но во время второй лапароскопии ИПК ≤11 наблюдался у 31 (59%) пациента. Кроме того, у восьми (15%) пациентов наблюдалось полное исчезновение ПМ, а у 24 (45,3%) пациентов было отмечено снижение уровня ИПК. Положительная цитология при первой LHIPEC изменилась на отрицательную у 13 (68%) из 19 пациентов [34].

Эти результаты указывают на то, что LHIPEC является эффективным методом снижения уровней ИПК и уничтожения свободных раковых клеток брюшины.

Кроме того, Yonemura и соавт. изучили эффекты LHIPEC в комплексе с NIPS, сравнив значение ИПК во время LHIPEC и после LHIPEC и трех циклов NIPS. Через 2 нед после LHIPEC была проведена серия трехнедельных циклов NIPS с пероральным приемом S1 в комплексе с ВБ/системным введением доцетаксела и цисплатина. Затем, через 4 нед после NIPS, 86 пациентам провели циторедуктивное хирургическое вмешательство. Положительная цитология, наблюдавшаяся после лапаротомии у 38 пациентов, у 26 (68,4%) пациентов сменилась на отрицательную. ИПК после LHIPEC и NIPS (6,7±7,8) был значительно ниже, чем ИПК до лечения (10,6±10,2) (p=0,000 1). До лечения 30 пациентов (34,9%) продемонстрировали ИПК больше или равный 12, но после лечения оказалось, что ИПК у 19 (63,3%) из 30 пациентов стал меньше или равен 11. Оказалось, что независимыми прогностическими индикаторами стали пороговое значение ИПК (ИПК ≥12 по сравнению с ИПК ≤11) и цитологический статус после терапии. Однако значения ИПК и цитологический статус до терапии независимыми прогностическими факторами не являлись. Эти результаты указывают на то, что хирурги должны отбирать пациентов для ЦРХ на основании порогового значения после терапии — ИПК (ПК ≥12 по сравнению с ИПК ≤11) и цитологического статуса (отрицательного либо положительного).

Влияние гипертермической внутрибрюшинной химиотерапии на выживаемость больных раком желудка с перитонеальными метастазами

HIPEC без ЦРХ не оказывал благоприятного влияния на долгосрочную выживаемость, и по сравнению с пациентами, получавшими только NIPS, выживаемость не показывала статистически значимого улучшения [53]. Напротив, после ЦРХ в комплексе с HIPEC долгосрочная выживаемость показала самые многообещающие результаты. Данные девяти исследований после лечения ЦРХ в комплексе с HIPEC сведены в табл. 10-2. Медианная ОВ составила 16,7 мес (диапазон 8–17 мес). Напротив, медианная ОВ пациентов с РЖ-ПМ, получавших только системную химиотерапию, составила 10,7 мес (см. табл. 10-1), что меньше, чем при ЦРХ в комплексе с HIPEC. Кроме того, медианная пятилетняя выживаемость пациентов, получавших системную химиотерапию (см. табл. 10-1) и ЦРХ в комплексе с HIPEC, составляла 0,7% (диапазон 0–3,4%) и 10,3% (диапазон 6,0–13,0%) соответственно.

Ji et и соавт. проанализировали пять проспективных исследований. По их данным, медианное значение ОВ составило 11 мес (диапазон 10,0–11,3 мес) в группе ЦРХ в комплексе с HIPEC по сравнению с 5,4 мес (диапазон 4,3–6,5 мес) в группе одной только ЦРХ [54].

Coccolini и соавт. изучили 20 проспективных РКИ, в которые вошло 2145 пациентов с РЖ-ПМ, и сообщили, что показатель общей частоты рецидивов при ЦРХ в комплексе с HIPEC стал статистически значимо лучше, чем при одной только ЦРХ (OР — 0,46) [55]. Кроме того, они проанализировали выживаемость 784 пациентов с РЖ-ПМ, получавших ЦРХ. Выживаемость после полной циторедукции была статистически значимо выше, чем после неполной циторедукции [пятилетний коэффициент риска (ОР) =7,95] [56].

По данным Passot и соавт., десятилетняя выживаемость без рецидива составила 9% [48]. Yonemura и соавт. получили похожие результаты. По их данным, пятилетняя выживаемость 201 пациента с РЖ-ПМ, получавшего ЦРХ в комплексе с HIPEC, составила 12%, а 12 пациентов через 5 лет после ЦРХ в комплексе с HIPEC были живы, и рецидива у них не наблюдалось [43].

В отличие от системной химиотерапии, ЦРХ в комплексе с HIPEC является единственно возможной стратегией лечения, дающей надежду на излечение.

Побочные эффекты гипертермической внутрибрюшинной химиотерапии и заболеваемость и смертность после циторедуктивной хирургии в комплексе с гипертермической внутрибрюшинной химиотерапией

Йонемура и соавт. провели LHIPEC у 408 пациентов с ПМ из различных первичных очагов, при этом заболевания I–III степени были отмечены у 19 (4%), 6 (1,5%) и 4 (1%) соответственно. LHIPEC была связана с отсутствием IV степени заболевания и смертей [55]. У 166 пациентов с РЖ-ПМ нарушение функций почек I–III степени после LHIPEC было обнаружено у 11 (6,7%), 2 (1,2%) и 4 (2,4%) соответственно. Цисплатин, используемый во время HIPEC, связан с риском почечной недостаточности [57]. Однако почечная недостаточность после LHIPEC была полностью излечена с помощью инфузионной терапии [53]. HIPEC сама по себе является безопасным терапевтическим методом. По данным Mizumoto и соавт., HIPEC не представляет собой значимый фактор риска, связанный с послеоперационными осложнениями [58].

Тем не менее заболеваемость и смертность III–V степени после ЦРХ в комплексе с HIPEC все еще являются высокими. По данным Ji, смертность и заболеваемость III и IV степени колеблются от 0 до 6,3% и от 6,9 до 52,2% соответственно [42, 44–49, 51]. Наиболее частые нежелательные явления включали плевральный выпот, кишечную непроходимость, сепсис, раневую инфекцию и несостоятельность анастомоза [58]. Метаанализ 13 отчетов РКИ показал значительное увеличение интраабдоминального абсцесса (на 137%) после ЦРХ в комплексе с HIPEC по сравнению с группой, получавшей только ЦРХ [59]. ЦРХ в комплексе с HIPEC связана с высокой послеоперационной заболеваемостью и смертностью, однако в специализированных центрах анастомоз после тотальной или субтотальной гастрэктомии безопасен [60].

По предложению Yan и соавт., количество пациентов, необходимое для обучения безопасному выполнению сложной процедуры (кривая обучения), составляет 70 у хорошо обученного хирурга [61]. Как описано в рекомендациях NICE по интервенционным вмешательствам от 2010 г. (http://www.nice.org.uk/guidance/IPG331) и рекомендациях Национальной сети многопрофильных онкологических учреждений от 2017 г. по лечению рака толстой кишки (http://www.nccn.org/пациентов) ЦРХ + HIPEC может рассматриваться как метод лечения для отобранной категории пациентов с ограниченными метастазами по брюшине, у которых может быть достигнута резекция R0, в медицинских центрах с соответствующим опытом. В целях обучения хирургов, которые хотят начать практику ЦРХ в комплексе с HIPEC, финансировались программы обучения Европейской школы онкологии поверхности брюшины (http://www.essoweb.org/school-of-peritonealsurface) и японско-азиатской школы лечения злокачественных новообразований на поверхности брюшины (http://www.facebook.com/yutaka.yonemura.hipec.gastric) в 2014 и 2016 г. соответственно. В этих школах участникам была предоставлена качественная, структурированная, базовая и повышенная подготовка по лечению онкологических образований и поверхности брюшины.

Влияние гипертермической внутрибрюшинной химиотерапии на выживаемость пациентов с цитологически положительным (Cy1) перитонеальным смывом и без макроскопических перитонеальных метастазов (P0/Cy1)

Пациенты с положительными результатами цитологического исследования брюшины, но без макроскопических ПМ были определены в группу P0/Cy1. Выживаемость в группе P0/Cy1 была почти такой же, как и у пациентов с макроскопическим (P1) [62], а пятилетняя выживаемость в группе P0Cy1 была <5% [62, 63]. Соответственно группа P0Cy1 считается независимым прогностическим фактором у пациентов с РЖ, которым предполагается провести потенциально излечивающую резекцию. По данным Yamamura и соавт., пациенты из группы P0Cy1 вряд могут стать оптимальными кандидатами на хирургическое удаление первичных опухолей и сальника [64]. Однако есть и противоположные данные, свидетельствующие о том, что несколько терапевтических вариантов, таких как послеоперационная системная химиотерапия, HIPEC, EIPL и NIPS, могут в группе P0Cy1 улучшить выживаемость после гастрэктомии [65]. Однако единого мнения о наиболее подходящей схеме лечения для этой конкретной группы не существует. Cabalag и соавт. выполнили системный обзор и метаанализ девяти статей, описывающих лечение пациентов из группы P0Cy1, страдающих РЖ. Использование монотерапии S1 было связано со значительным увеличением выживаемости [66]. Наблюдалась тенденция улучшения показателя ОВ при ВБХ с использованием ВБ-введения паклитаксела после гастрэктомии [67]. По данным Kuramoto и соавт., EIPL с ВБ-доставкой цисплатина продемонстрировала значительное улучшение ОВ по сравнению с группой без EIPL [32]. Согласно метаанализу трех отчетов, касающихся ВБХ с использованием HIPEC, EIPL в комплексе с ВБP-химиотерапией, а также ВБХ, у 164 пациентов из группы P0Cy1 показатель выживаемости с помощью HIPEC стал значительно лучше [63].

Что касается преимущества HIPEC в отношении выживаемости при профилактике рецидивов поражения брюшины после гастрэктомии у пациентов с опухолями T3- и T4, есть данные двух РКИ и одного продолжающегося исследования [54, 68, 69]. Hamazoe и соавт. провели РКИ, целью которого была оценка эффективности HIPEC в качестве профилактического средства для предотвращения перитонеальных рецидивов у пациентов с РЖ с серозной инвазией. Однако пятилетняя выживаемость после гастрэктомии в комплексе с HIPEC не показала статистически значимого улучшения по сравнению с выживаемостью после гастрэктомии без сопутствующих процедур [68]. По данным Yonemura и соавт., HIPEC эффективна в отношении профилактики перитонеального рецидива после радикальной резекции распространенного РЖ с высоким риском перитонеального рецидива [69]. Исследование GASTRICHIP — это продолжающееся французское исследование, в котором проводят сравнение ЦРХ в комплексе с HIPEC с ЦРХ без сопутствующих процедур у пациентов с распространенным РЖ с высоким риском ПM. На момент написания данной книги в исследование еще набирали участников [54].

Заключение

Комплексное лечение, сочетающее ЦРХ и периоперационную химиотерапию, является многообещающим методом лечения РЖ-ПМ, обеспечивающим излечение у отдельных пациентов с ИПК ниже порогового уровня, которым провели полную циторедукцию и HIPEC. Поскольку стандартного протокола HIPEC до сих пор не существует, методы HIPEC были подтверждены в РКИ.

Литература

  1. Kelley J.R. et al. Gastric cancer epidemiology and risk factors // J Clin Epidemiol. 2003. Vol. 56, No 1. Р. 1–9.

  2. Torre L.A. et al. Global cancer statistics // CA Cancer J Clin. 2015. Vol. 65, No 2. Р. 87–108.

  3. Thomassen I. et al. Peritoneal carcinomatosis of gastric cancer origin: a population-based study on incidence, survival and risk factors // Int J Cancer. 2014. Vol. 134, No 3. Р. 622–8. https://doi.org/10.1002/ijc.28373.

  4. Baratti D. et al. The fifth international workshop on peritoneal surface malignancy (Milan, Italy, December 4–6, 2006): methodology of disease-specific consensus // J Surg Oncol. 2008. Vol. 98, No 4. Р. 258–62.

  5. Yonemura Y. et al. A comprehensive treatment for peritoneal metastases from gastric cancer with curative intent // Eur J Surg Oncol. 2016. Vol. 42, No 8. Р. 1123–31. https://doi.org/10.1016/j.ejso.2016.03.016.

  6. Elias D. et al. Pseudomyxoma peritonei: a French multicentric study of 301 patients treated with cytoreductive surgery and intraperitoneal chemotherapy // Eur J Surg Oncol. 2010. Vol. 36, No 5. Р. 456–62. https://doi.org/10.1016/j.ejso.2010.01.006.

  7. Spiliodos J. et al. Cytoreductive surgery and HIPEC in recurrent epithelial ovarian cancer: a prospective randomized phase III study // Ann Surg Oncol. 2015. Vol. 22, No 5. Р. 1570–5. https://doi.org/10.1245/s10434-014-4157-9.

  8. Verwaal V.J. et al. Randomized trial of cytoreduction and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy versus systemic chemotherapy and palliative surgery in patients with peritoneal carcinomatosis of colorectal cancer // J Clin Oncol. 2003. Vol. 21, No 20. Р. 3737–43.

  9. Deraco M. et al. The role of perioperative systemic chemotherapy in diffuse malignant peritoneal mesothelioma patients treated with cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy // Ann Surg Oncol. 2013. Vol. 20, No 4. Р. 1093–100. https://doi.org/10.1245/s10434-012-2845-x.

  10. Sadeghi B. et al. Peritoneal carcinomatosis from non-gynecologic malignancies: results of the EVOCAPE 1 multicentric prospective study // Cancer. 2000. Vol. 88. Р. 358–63.

  11. Koizumi W. et al. S-1 plus cisplatin versus S-1 alone for first-line treatment of advanced gastric cancer (SPIRITS trial): a phase III trial // Lancet Oncol. 2008. Vol. 9, No 3. Р. 215–21. https://doi.org/10.1016/S1470-2045(08)70035-4.

  12. Nishina T. et al. Gastrointestinal Oncology Study Group of the Japan Clinical Oncology group. Randomized phase II study of second line chemotherapy with the best available 5-fluorouracil regimen versus weekly administration of paclitaxel in far advanced gastric cancer with severe peritoneal metastases refractory to 5-fluorouracilcontaining regimens (JCOG407) // Gastric Cancer. 2016. Vol. 19, No 3. Р. 902–10. https://doi.org/10.1007/s10120-015-0542-8.

  13. Imamoto H. et al. Assessing benefit response in the treatment of gastric malignant ascites with non-measurable lesions: a multicenter phase II trial of paclitaxel for malignant ascites secondary to advanced/recurrent gastric cancer // Gastric Cancer. 2011. Vol. 14, No 1. Р. 81–90. https://doi.org/10.1007/s10120-011-0016-6.

  14. Hong S.H. et al. Outcomes of systemic chemotherapy for peritoneal carcinomatosis arising from gastric cancer with no measurable disease: retrospective analysis from a single center // Gastric Cancer. 2013. Vol. 16, No 3. Р. 290–300. https://doi.org/10.1007/s10120-012-0182-1.

  15. Wilke H. et al. Ramucirumab plus paclitaxel versus placebo plus paclitaxel in patients with previously treated advanced gastric cancer or gastro-esophageal junction adenocarcinoma (RAINBOW): a double-blind, randomized phase 3 trial // Lancet Oncol. 2014. Vol. 15, No 11. Р. 1224–35. https://doi.org/10.1016/S1470-2045(14)70420-6.

  16. Pernot S. et al. Biweekly docetaxel, fluorouracil, leucovorin, oxaliplatin (TEF) as first-line treatment for advanced gastric cancer and adenocarcinoma of the gastroesophageal junction: safety and efficacy in a multicenter cohort // Gastric Cancer. 2014. Vol. 17, No 2. Р. 341–7. https://doi.org/10.1007/s10120-013-0266-6.

  17. Lee H.H. et al. Outcomes of modified FOLFOX-6 as first line treatment in patients with advanced gastric cancer in a single institution; retrospective analysis // Cancer Res Treat. 2010. Vol. 42, No 1. Р. 18–23. https://doi.org/10.4143/crt.2010.42.

  18. Kim B.G. et al. A phase II study of irinotecan with weekly, low dose leucovorin and bolus and continuous infusion 5-fluorouracil (modified FOLFIRI) as first line therapy for patients with recurrent or metastasis gastric cancer // Am J Clin Oncol. 2010. Vol. 33, No 3. Р. 246–50. https://doi.org/10.1097/COC.0b013e3181a650d4.

  19. 19. Kaya AO et al. The efficacy and toxicity of irinotecan with leucovorin and bolus and continuous infusion 5-fluorouracil (FOLFIRI) as salvage therapy for patients with advanced gastric cancer previously treated with platinum and taxane-based chemotherapy regimens // J Chemother. 2012. Vol. 24, No 4. Р. 217–20. https://doi.org/10.1179/1973947812Y.0000000020.

  20. 20. Park SR et al. A randomized phase II study of continuous versus stop-and-go S-1 plus oxaliplatin following disease stabilization in first-line chemotherapy in patients with metastatic gastric cancer // Eur J Cancer. 2017. Vol. 83. Р. 32–42. https://doi.org/10.1016/j. ejca.2017.06.008.

  21. Kim S.T. et al. Prospective phase II trial of pazopanib plus CapeOX (capecitabin and oxaliplatin) in previously untreated patients with advanced gastric cancer // Oncotarget. 2016. Vol. 7, No 17. Р. 24088–96. https://doi. org/10.18632/oncotarget.

  22. Jaquet P. et al. Peritoneal-plasma barrier // Cancer Treat Res. 1996. Vol. 82. Р. 53–63.

  23. Li F. et al. Beyond tumorigenesis: cancer stem cells in metastasis // Cell Res. 2007. Vol. 1. Р. 3–14.

  24. Baron M.A. Structure of intestinal peritoneum in man. Am J Anat. 1941. Vol. 69. Р. 439–97.

  25. Atena M. et al. A review on the biology of cancer stem cells // Stem Cell Discov. 2014. Vol. 4, No 49. https://doi. org/10.4236/scad.2014.44009.

  26. Pôfannenberg C. et al. (18)F-FDG-PET-CT to select patients with peritoneal carcinomatosis for cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy // Ann Surg Oncol. 2009. Vol. 16, No 5. Р. 1295–303. https://doi.org/10.1245/s10434-009-0387-7.

  27. Koh J.L. et al. Evaluation of preoperative computed tomography in estimating peritoneal cancer index in colorectal peritoneal carcinomatosis // Ann Surg Oncol. 2009. Vol. 16, No 2. Р. 327–33. https://doi.org/10.1245/s10434-008-0234-2.

  28. Valle M. et al. Patient selection for cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy, and role of laparoscopy in diagnosis, staging and treatment // Surg Oncol Clin N Am. 2012. Vol. 21. Р. 515–31.

  29. Hosogi H. et al. Staging laparoscopy for advanced gastric cancer: significance of preoperative clinicopathological factors // Langenbeck’s Arch Surg. 2017. Vol. 402, No 1. Р. 33–9. https://doi.org/10.1007/s00423-016-1536-7.

  30. Coccolini F. et al. Complete versus incomplete cytoreduction in peritoneal carcinosis from gastric cancer with consideration to PCI cutoff. Systematic review and meta-analysis // Eur J Surg Oncol. 2015. Vol. 41, No 7. Р. 911–9. https://doi.org/10.1016/j.ejso.2015.03.231.

  31. Yonemura Y. et al. Surgical results of patients with peritoneal carcinomatosis treated with cytoreductive surgery using a new technique named aqua dissection // Gastroenterol Res Pract. 2012. Vol. 2012, No 521487. Р. 10. https://doi.org/10.1155/2012/521487.

  32. Kuramoto M. et al. Extensive intraperitoneal peritoneal lavage as a standard prophylactic strategy for peritoneal recurrence in patients with gastric cancer // Ann Surg. 2009. Vol. 250, No 2. Р. 242–6. https://doi.org/10.1097/SLA.0b013e3181b0c80e.

  33. Yu W. et al. Morbidity and mortality of early postoperative intraperitoneal chemotherapy as adjuvant therapy for gastric cancer // Ann Surg. 1998. Vol. 64, No 11. Р. 1104–8.

  34. Yonemura Y. et al. Effects of neoadjuvant laparoscopic hyperthermic intraperitoneal chemotherapy and neoadjuvant intraperitoneal/systemic chemotherapy on peritoneal metastases from gastric cancer // Ann Surg Oncol. 2017. Vol. 24, No 2. Р. 478–85. https://doi.org/10.1245/s10434-016-5487-6.

  35. Yonemura Y. et al. Effects of neoadjuvant intraperitoneal/systemic chemotherapy (bidirectional chemotherapy) for the treatment of patients with peritoneal metastasis from gastric cancer // Int J Surg Oncol. 2012. Vol. 2012, No 148420. Р. 8. https://doi.org/10.1155/2012/148420.

  36. Sapareto S.A. et al. Thermal dose determination in cancer therapy // Int J Radiat Oncol Biol Phys. 1984. Vol. 10, No 6. Р. 787–800.

  37. Yonemura Y. et al. // Canbay E., Yonemura Y., editors. Intraperitoneal chemotherapy. Peritoneal surface malignancy. A curative approach: Springer, 2015. Р. 45–55. https://doi.org/10.1007/978-3-319-12937-2.

  38. Coccolini F. et al. Intraperitoneal chemotherapy in advanced gastric cancer. Meta-analysis of randomized trial // Eur J Surg Oncol. 2014. Vol. 40, No 1. Р. 12–26. https://doi.org/10.1016/j.ejso.2013.10.019.

  39. Yang X.J. et al. Cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy improves survival of patients with peritoneal carcinomatosis from gastric cancer: final results of a phase III randomized clinical trial // Ann Surg Oncol. 2011. Vol. 18, No 6. Р. 1575–81. https://doi.org/10.1245/s10434-011-1631-5.

  40. Hall J.J. et al. Cytoreductive surgery with intraperitoneal hyperthermic chemotherapy for advanced gastric cancer // J Gastrointest Surg. 2004. Vol. 8, No 4. Р. 454–63.

  41. Yonemura Y. et al. Treatment of peritoneal dissemination from gastric cancer by peritonectomy and chemohyperthermic peritoneal perfusion // Br J Surg. 2005. Vol. 92, No 3. Р. 370–5.

  42. Glehen O. et al. Association Franзaise de Chirurgie. Peritoneal carcinomatosis from gastric cancer: a multi-institutional study of 159 patients treated by cytoreductive surgery combined with perioperative intraperitoneal chemotherapy // Ann Surg Oncol. 2010. Vol. 17, No 9. Р. 2370–7. https://doi.org/10.1245/s10434-010-1039-7.

  43. Yonemura Y. et al. Risk factors for recurrence after complete cytoreduction surgery and perioperative chemotherapy in peritoneal metastases from gastric cancer // J Integr Oncol. 2016. Vol. 5, No 2. Р. 1000167. https://doi.org/10.4172/2329-6771.1000167, ISSN: 2329–6771 JIO.

  44. Yang X. et al. Cytoreductive surgery plus hyperthermic intraperitoneal chemotherapy to treat gastric cancer with ascites and/or peritoneal carcinomatosis: results from a Chinese center // J Surg Oncol. 2010. Vol. 101, No 6. Р. 457–64. https://doi.org/10.1002/jso.21519.

  45. Wu H.T. et al. Cytoreductive surgery plus hyperthermic intraperitoneal chemotherapy with lobaplatin and docetaxel to treat synchronous peritoneal carcinomatosis from gastric cancer: results from a Chinese center // Eur J Surg Oncol. 2016. Vol. 42, No 7. Р. 1024–34. https://doi.org/10.1016/j.ejso.2016.04.053.

  46. Tu Y. et al. Cytoreductive surgery combined with hyperthermic intraperitoneal chemoperfusion for the treatment of gastric cancer: a single-center retrospective study // Int J Hyperth. 2016. Vol. 32, No 6. Р. 587–94. https://doi.org/10.1080/02656736.2016.1190987.

  47. Boerner T. et al. CRS+HIPEC prolongs survival but is not curative for patients with peritoneal carcinomatosis of gastric cancer // Ann Surg Oncol. 2016. Vol. 23, No 12. Р. 3972–7.

  48. Passot G. et al. What made hyperthermic intraperitoneal chemotherapy an effective treatment for peritoneal surface malignancy: a 25-year experience with 1,125 procedures // J Surg Oncol. 2016. Vol. 113, No 7. Р. 796–803. https://doi.org/10.1002/jso.24248.

  49. Canbay E. et al. Outcome data of patients with peritoneal carcinomatosis from gastric origin treated by a strategy of bidirectional chemotherapy prior to cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy in a single specialized center in Japan // Ann Surg Oncol. 2014. Vol. 21, No 4. Р. 1147–52. https://doi.org/10.1245/s10434-013-3443-2.

  50. Shimizu T. et al. Influence of local hyperthermia on the healing of small intestinal anastomosis in the rats // Br J Surg. 1991. Vol. 78, No 1. Р. 57–9.

  51. Shen P. et al. Cytoreductive surgery and intraperitoneal hyperthermic chemotherapy for peritoneal surface malignancy: non-colorectal indications // Curr Probl Cancer. 2009. Vol. 33, No 3. Р. 168–93. https://doi.org/10.1016/j.currproblcancer.2009.06.005.

  52. Schaaf L. et al. A temperature of 40 °C appears to be a critical threshold for potentiating cytotoxic chemotherapy in vitro and in peritoneal carcinomatosis patients undergoing HIPEC // Ann Surg Oncol. 2015. Vol. 22. Suppl 3. Р. S758–65. https://doi.org/10.1245/s10434-015-4853-0.

  53. Yonemura Y. et al. Role of laparoscopic HIPEC // Yonemura Y., editor. Comprehensive treatment for peritoneal surface malignancy with an intent of cure. Kyoto, Kobe: Asian School of Peritoneal Surface Oncology. 2018. P. 31–5.

  54. Ji Z.H. et al. Current status and future prospects of clinical trials on CRS+HIPEC for gastric cancer peritoneal metastasis // Int J Hyperth. 2017. Vol. 33, No 5. Р. 562–70. https://doi.org/10.1080/02656736.2017.1283065.

  55. Coccolini F. et al. Intraperitoneal chemotherapy in advanced gastric cancer. Meta-analysis of randomized trials // Eur J Surg Oncol. 2014. Vol. 40, No 1. Р. 12–26. https://doi.org/10.1016/j.ejso.2013.10.019.

  56. Coccolini F. et al. Complete versus incomplete cytoreduction in peritoneal carcinomatosis from gastric cancer, with consideration to PCI cut-off. Systematic review and meta-analysis // Eur J Surg Oncol. 2015. Vol. 41, No 7. Р. 911–9. https://doi.org/10.1016/j.ejso.2015.03.231.

  57. Bouhadjari N. et al. Hyperthermic intraperitoneal chemotherapy with cisplatin: Amifostine prevent acute severe renal impairment // Eur J Surg Oncol. 2016. Vol. 42, No 2. Р. 219–23. https://doi.org/10.1016/j.ejso.2015.07.016.

  58. Mizumoto A. et al. Morbidity and mortality outcomes of cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy at a single institution in Japan // Gastroenterol Res Pract. 2012. Vol. 836425. Р. 5. https://doi.org/10.1155/2012/856425.

  59. Yan T.D. et al. A systemic review and meta-analysis of the randomized controlled trials on adjuvant intraperitoneal chemotherapy for resectable gastric cancer // Ann Surg Oncol. 2007. Vol. 14, No 10. Р. 2702–13. https://doi.org/10.1245/s.10434-007-9487-4.

  60. Piso P. et al. Safety of gastric resections during cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy for peritoneal carcinomatosis // Ann Surg Oncol. 2009. Vol. 16, No 8. Р. 2188–94. https://doi.org/10.1245/s10434-009-0478-5.

  61. Yan T.D. et al. Learning curve for cytoreductive surgery and perioperative intraperitoneal chemotherapy for peritoneal surface malignancy- a journey to becoming a nationally funded peritonectomy center // Ann Surg Oncol. 2006. Vol. 14, No 8. Р. 2270–80. https://doi.org/10.1245/s10434-007-9406-8.

  62. Bando H. et al. Intraoperative cytological examination in 1297 patients with gastric carcinoma // Am J Surg. 1999. Vol. 178, No 3. Р. 256–62. https://doi.org/10.1016/S0002-9610(99)00162-2.

  63. Coccolini F. et al. Effect of intraperitoneal chemotherapy and peritoneal lavage in positive peritoneal cytology in gastric cancer. Systematic review and meta-analysis // Eur J Syrg Oncol. 2016. Vol. 42, No 9. Р. 1261–7. https://doi.org/10.1016/j.ejso.2016.03.035.

  64. Yamamura Y. et al. Distribution of free cancer cells in the abdominal cavity suggests limitation of bursectomy as an essential component of radical surgery for gastric carcinoma // Gastric Cancer. 2007. Vol. 10, No 1. Р. 24–8. https://doi.org/10.11007/s10120-006-0404-5.

  65. Pecqueux M. et al. Free intraperitoneal tumor cells and outcome in gastric cancer patients: a systematic review and meta-analysis // Oncotarget. 2015. Vol. 6, No 34. Р. 35564–78. https://doi.org/10.18632/oncotarget.5595.

  66. Cabalag C.S. et al. A systematic review and meta-analysis of gastric cancer treatment in patients with positive peritoneal cytology // Gastric Cancer. 2014. Vol. 18, No 1. Р. 11–22. https://doi.org/10.1007/s10120-014-0388-5.

  67. Imano M. et al. Impact of intraperitoneal chemotherapy after gastrectomy with positive cytological findings in peritoneal washings // Eur Surg Res. 2011. Vol. 47, No 4. Р. 254–9. https://doi.org/10.1159/000333803.

  68. Koga S. et al. Prophylactic therapy for peritoneal recurrence of gastric cancer by continuous hyperthermic peritoneal perfusion with mitomycin C // Cancer. 1988. Vol. 61, No 2. Р. 232–7.

  69. Yonemura Y. Intraoperative chemohyperthermic peritoneal perfusion as an adjuvant to gastric cancer: final results of a randomized controlled study // Hepato-gastroenterology. 2001. Vol. 48, No 42. Р. 1776–82.

11. Регионарная терапия при лечении рака яичников: гипертермическая внутрибрюшинная химиотерапия и интраперитонеальная химиотерапия

Тхань Х. ДеллинджерТхань Х. Деллинджер Онкологический центр «Город надежды», Исследовательский институт Бекмана, отделение хирургии, отдел гинекологической онкологии, Дуарте, Калифорния, США. E-mail: tdellinger@coh.org. и Эрнест С. ХанЭ.С. Хан Национальный медицинский центр «Город надежды», Дуарте, Калифорния, США.

Введение

Злокачественные новообразования на поверхности брюшины гинекологического происхождения, в том числе рак яичников, фаллопиевых труб, первичный рак брюшины и матки, являются наиболее опасными из гинекологических раковых заболеваний. Во многом это объясняется нехваткой эффективных средств скрининга таких видов рака и отсутствием симптомов на ранней стадии. Именно поэтому большинство пациентов с этими злокачественными новообразованиями поступают на поздней стадии заболевания, когда опухоли распространились на таз, сальник и верхнюю часть живота. В США в настоящее время стандартом лечения является первичная ЦРХ максимально возможного объема. Оптимальные результаты достигаются при отсутствии выраженных остаточных признаков заболевания по завершении операции, после чего следует 6–8 циклов химиотерапии на основе платины и таксана. У пациентов с подозрением на заболевание, не поддающееся оптимальной резекции, рассматривается возможность предоперационной неоадъювантной химиотерапии, за которой после зафиксированного ответа на лечение следует циторедуктивная операция максимально возможного объема [1]. Существует несколько схем химиотерапии для лечения первичного рака яичников, в том числе только внутривенно, ВБ и внутривенно в комбинации.

Значительный интерес вызывает регионарная терапия гинекологических злокачественных новообразований, особенно эпителиального рака яичников. Несмотря на то что пациенты с эпителиальным раком яичников на момент постановки диагноза зачастую имеют признаки метастатического заболевания, эти раковые образования обнаруживаются в основном в брюшной/тазовой полости на перитонеальных поверхностях, а не в паренхиме различных органов. Именно поэтому практикующие врачи/ученые использовали биологические характеристики этого ракового заболевания для разработки стратегии прямого химиотерапевтического воздействия на пораженные раком области. В этой главе основное внимание сосредоточено на методах лечения, применимых непосредственно к брюшной полости и полости таза у пациентов с эпителиальным раком яичников. Хотя эта глава посвящена прежде всего эпителиальному раку яичников, обсуждаемые методы лечения также применимы к раку фаллопиевых труб и первичному раку брюшины, которые обычно лечат так же, как эпителиальный рак яичников. Три этих вида раковых заболеваний часто объединяют в клинических исследованиях. Кроме того, целью этой главы не является обсуждение неэпителиального рака яичников.

Обоснование циторедукции с помощью регионарной терапии

Гинекологические раковые заболевания обычно ограничены брюшной полостью как в момент постановки первичного диагноза, так и при рецидиве. Опухоли в этой полости часто поражают органы, свободно расположенные внутри брюшной полости, что позволяет широко распространяться отделившимся от них раковым клеткам.

Эти клетки заполняют брюшную полость, перемещаясь во время циркуляции перитонеальной жидкости. Все вышеперечисленное дает возможность предположить, что ВБ-использование химиотерапии должно обеспечить фармакологическое преимущество при воздействии и проникновении в первичные и рецидивирующие опухоли. Брюшная полость представляет собой потенциальное пространство для инстилляции химиотерапевтических препаратов, что позволяет лекарственному средству вступать в прямой контакт со скоплениями злокачественных клеток. Есть данные, что такой прямой контакт с опухолевыми скоплениями, особенно имеющими максимальный диаметр <0,5–1,0 см, приводит к лучшему проникновению в отдельные опухоли. Кроме того, ВБХ может снижать вероятность системной токсичности, что возможно благодаря достижению высокого соотношения ВБ-концентраций и концентраций в сыворотке крови. Инфузия химиопрепаратов в брюшную полость дает явные фармакокинетические преимущества. Добавление гипертермии усиливает эффект ВБХ за счет синергизма противоопухолевого действия без системной абсорбции лекарственного средства. Гипертермическая перфузия отдельных участков опухоли основана на том принципе, что тепло оказывает прямое цитотоксическое воздействие на опухоль — разрушает систему микротрубочек, вызывает первичное повреждение белков и способствует застою крови в сосудах, действуя синергетически с химиотерапией [2, 3]. Предлагаемые механизмы синергии теплового воздействия и цисплатина включают повышенное образование ДНК-аддуктов платины, усиление трансцеллюлярного транспорта, особенно в опухолях с оптимальной резекцией, повышенную проницаемость мембраны и более глубокое проникновение в опухоль. Комбинация прямого цитотоксического влияния на поверхность брюшины и синергии между тепловым воздействием и цисплатином, а также преимущество высокой плотности дозы при регионарной доставке цитотоксических средств с относительно небольшой системной токсичностью делают HIPEC привлекательной регионарной терапией при раке яичников.

Хотя HIPEC позволяет достигать высокой местной концентрации лекарственного средства на открытых поверхностных опухолях брюшины, одним из важных ограничивающих факторов является малая глубина проникновения в ткань доставляемого цитостатического средства [4]. Глубина перитонеального проникновения лекарственного средства ограничивается ≤3 мм от париетальной поверхности брюшины [5, 6]. Таким образом, эффективность HIPEC обратно пропорциональна объему остаточного заболевания, следовательно, терапевтический эффект максимален, когда удалены все видимые опухоли (полная циторедукция). Оптимальный терапевтический синергизм достигается, когда HIPEC вводят сразу после максимальной циторедукции, что сводит к минимуму попадание жизнеспособных перитонеальных опухолевых клеток в фибрин и послеоперационные спайки и максимизирует уничтожение опухолевых клеток, которые отделяются от опухоли во время резекции [7]. Во время циторедукции спайки лизируются, что облегчает равномерное распределение перфузата, максимально увеличивает прямой контакт лекарственного средства с остаточными клетками опухоли брюшины и дает возможность использовать преимущество термохимиотерапевтического противоопухолевого синергизма [8–11].

Внутрибрюшинная химиотерапия при лечении рака яичников

Внутривенная химиотерапия была основным «золотым стандартом» первой линии терапии рака яичников (табл. 11-1) [12]. Внутривенное введение карбоплатина и паклитаксела стало стандартом, с которым сравнивают новые методы лечения. Исследования, в которых одновременно или последовательно к этому стандартному режиму добавлялись цитотоксические химиотерапевтические препараты, не улучшили показатель выживаемости в крупном исследовании фазы III [13]. Это говорит о том, что добавление дополнительных химиотерапевтических средств не улучшает выживаемость. Было необходимо найти новые терапевтические подходы. Постепенно методом, позволяющим увеличить выживаемость, стала ВБХ. ВБХ широко изучалась у пациентов с впервые диагностированным раком яичников, которые перенесли хирургическую операцию по частичному удалению опухоли. На основании РКИ фазы III ВБХ первой линии в сочетании с хирургической циторедукцией, ВБ-терапия при раке яичников связана с улучшением выживаемости [14–17]. В первом исследовании пациенты, которым было сделано оптимальное циторедуктивное хирургическое вмешательство, были случайным образом распределены в группы цисплатина в дозе 100 мг/м2 либо внутрибрюшинно, либо внутривенно с приемом циклофосфамида в дозе 600 мг/м2 . В целом ОВ составила 41 мес для группы внутривенного введения и 49 мес для группы ВБ-введения, а токсичность III и IV степеней была ниже в группе ВБ-введения [14].

Таблица 11-1. Клинические исследования фазы III химиотерапии первой линии на основе платины/таксана при лечении эпителиального рака яичников
Исследование Характеристики пациента Терапевтическая схема Медиана ВБП Медиана ОВ

Ozols [12], 2003 (GOG 158)

FIGO. Стадия III. Оптимально <1 см

(A) в/в cis 75 мг/м2 + в/в P 135 мг/м2 (за 24 ч), d1. (B) в/в Carbo AUC 7,5 + в/в P 175 мг/м2 (за 3 ч), d1

(A) 19,4 мес. (B) 20,7 мес

(A) 48,7 мес. (B) 57,4 мес

Armstrong [16], 2006 (GOG 172)

FIGO. Стадия III. Оптимально <1 см

(A) в/в P 135 мг/м2 (за 24 ч), d1 + в/в cis 75 мг/м2 , d2. (B) в/в P 135 мг/м2 (за 24 ч), d1 + IP cis 100 мг/м2 , d2 + IP P 60 мг/м2 , d8

(A) 18,3 мес. (B) 23,8 мес

(A) 49,7 мес. (B) 65,6 мес

Katsumata [19], 2009 (JGOG 3016)

FIGO. Стадия II–IV, оптимальная циторедукция ≤1 см (46% — высокая плотность дозы и 45% — контроль); 89% прошли первичную циторедукцию

(A) в/в Carbo AUC 6 + в/в P 180 мг/м2 , d1. (B) в/в Carbo AUC 6 d1 + в/в P 80 мг/м2 d1, 8, 15-й

(A) 17,2 мес. (B) 28 мес

Pignata [28], 2014 (MITO-7)

FIGO. Стадия IC–IV, оптимальная циторедукция ≤1 см (53% — контрольная и экспериментальная группы)

(A) в/в Carbo AUC 6 + в/в P 175 мг/м2 , d1. (B) в/в Carbo AUC 2 + в/в P 60 мг/м2 , d1, 8, 15-й

(A) 17,3 мес. (B) 18,3 мес

Burger [21], 2011 (GOG 218)

FIGO. Стадия III–IV, оптимальная циторедукция ≤1 см (34,9% — контроль, 34,7% — группа B, 32,8% — группа C)

(A) в/в Carbo AUC 6 + в/в P 175 мг/м2 , циклы 1–6 + плацебо. (B) в/в Carbo AUC 6 + в/в P 175 мг/м2 , циклы 1–6 + Bev 15 мг/кг, циклы 2–6. © в/в Carbo AUC 6 + в/в P 175 мг/м2 , циклы 1–6 + Bev 15 мг/кг, циклы 2–22

(A) 10,3 мес. (B) 11,2 мес. © 14,1 мес

Perren [22], 2011 (ICON7)

FIGO. Стадия IIB–IV. FIGO. Стадия I или IIA, высокий риск (9% пациентов), оптимальная циторедукция ≤1 см, 74% — в экспериментальной и контрольной группах

(A) в/в Carbo AUC 5–6 + в/в P 175 мг/м2 , cycles 1–6. (B) в/в Carbo AUC 6 + в/в P 175 мг/м2 , циклы 1–6 + Bev 7,5 мг/кг, циклы 1–18

(A) 20,3 мес. (B) 21,8 мес

(A) 44,6 мес. (B) 45,5 мес

Du Bois [28], 2016 (AGO-OVAR 12)

FIGO. Стадия IIB–IV, оптимальная циторедукция до отсутствия макроскопического остаточного заболевания (51% — экспериментальная и контрольная группы)

(A) в/в Carbo AUC 5 + в/в P 175 мг/м2, d1 + плацебо d2–21, 3 нед цикл вплоть до 120 нед. (B) в/в Carbo AUC 5 + в/в P 175 мг/м2 , d1 + нинтеданиб, d2–21 каждые 3 нед цикл вплоть до 120 нед

(A) 16,6 мес. (B) 17,2 мес

Vergote [29], 2019 (TRINOVA-3/ENGOT-ov2/GOG-3001)

FIGO. Стадия III–IV, оптимальная циторедукция ≤1 см (57% — экспериментальная группа и 56% — контрольная группа); 63% прошли первичную циторедукцию

(A) в/в Carbo AUC 5–6 + в/в P 175 мг/м2 , d1 + плацебо. (B) в/в Carbo AUC 5–6 + в/в P 175 мг/м2 , d1 + требананиб 6 циклов, затем требананиб в поддерживающей дозе

(A) 15 мес.

(B) 15,9 мес

Armstrong [20], 2019 (GOG 252)

FIGO. Стадия II–IV, оптимальная циторедукция ≤1 см (91,9% — контрольная группа, 93,8% — группа B, 93,6% — группа C)

(A) в/в P 80 мг/м2 d1, 8, 15-й + в/в carbo AUC 6. (B) в/в P 80 мг/м2 d1, 8, 15-й + ВБ carbo AUC 6 © в/в P 135 мг/м2 (за 3 ч), d1 + ВБ cis 75 мг/м2 , d2 + ВБ P 60 мг/м2 , d8. Все группы получали bev 15 мг/кг, d1, циклы 2–22

(A) 24,9 мес. (B) 27,4 мес. © 26,2 мес

(A) 75,5 мес. (B) 78,9 мес. © 72,9 мес

Примечание . Во всех химиотерапевтических вариантах провели шесть циклов, при этом цикл представлял собой трехнедельный график, если не указано иное.

FIGO — Международная федерация гинекологии и акушерства; cis — цисплатин; AUC — площадь под кривой; ВБП — выживаемость без прогрессирования; ОВ — общая выживаемость; GOG — группа гинекологической онкологии; JGOG — японская группа гинекологической онкологии; ICON — Международный союз по новообразованиям яичников; MITO — многоцентровые итальянские исследования по раку яичников; AGO-OVAR — рабочая группа по гинекологической онкологии, исследовательская группа по раку яичников; ENGOT — Европейская сеть гинекологических онкологических исследований

Во втором исследовании пациенты были случайным образом распределены в группу получения стандартной внутривенной химиотерапии паклитакселом по 135 мг/м2 внутривенно в течение 24 ч в 1-й день с последующим введением цисплатина по 75 мг/м2 внутривенно на 2-й день, вводимым каждые 3 нед в течение шести циклов. В экспериментальной группе пациенты получали карбоплатин (AUC — 9) внутривенно каждые 4 нед в течение двух курсов, затем паклитаксел в дозе 135 мг/м2 внутривенно в течение 24 ч в 1-й день и цисплатин по 100 мг/м2 внутрибрюшинно во 2-й день в течение шести циклов. Экспериментальная группа показала улучшение ВБП (27,9 по сравнению с 22,2 мес) и ОВ (63,2 по сравнению с 52,2 мес). Токсичность III и IV степеней, включая лейкопению и желудочно-кишечные расстройства, была выше в экспериментальной группе. По мнению исследователей, она была вызвана высокими дозами карбоплатина и увеличением общего количества циклов [15]. В третьем и наиболее убедительном исследовании пациентов с оптимальной резекцией опухоли случайным образом распределили в группы либо паклитаксела по 135 мг/м2 в течение 24 ч с цисплатином по 100 мг/м2 внутривенно, либо паклитаксела по 135 мг/м2 внутривенно с цисплатином по 100 мг/м2 внутривенно и внутрибрюшинно паклитакселом по 60 мг/м2 . Группа ВБ-введения показала благоприятные результаты по ВБП (23,8 по сравнению с 18,3 мес) и ОВ (66,9 по сравнению с 49,5 мес), но в группе ВБ-введения наблюдалась более высокая токсичность, включая лейкопению, нейротоксичность и желудочно-кишечные расстройства. Следует отметить, что все шесть циклов ВБХ смогли пройти только 42% пациентов. Однако, несмотря на отчет о последующем наблюдении, в котором отмечалось, что качество жизни у пациентов, проходящих ВБ-терапию, было изначально хуже, качество жизни действительно восстановилось до исходного уровня через 12 мес во всех областях, кроме нейротоксичности [16, 17]. Основываясь на этих результатах, Национальный институт онкологии США (NCI) в январе 2006 г. опубликовал клинический доклад, в котором была сделана рекомендация практикующим врачам ознакомить пациентов с режимом ВБ-введения, описанным в этом исследовании в качестве основного варианта химиотерапии после оптимальной ЦРХ [18]. Тем не менее включение ВБ/внутривенной химиотерапии в стандартную клиническую практику лечения первичного рака яичников было ограничено из-за вышеупомянутой токсичности и сложности ВБ-введения. Более того, критики отмечают, что преимущество ВБХ в отношении выживаемости может быть в первую очередь связано с высокой плотностью доз при введении паклитаксела, а не с влиянием ВБ-введения. Фактически японская группа гинекологической онкологии опубликовала отчет об исследовании фазы III с высокой плотностью доз при введении паклитаксела [19]. Когда паклитаксел вводился с высокой плотностью дозы совместно с карбоплатином внутривенно по сравнению со стандартным внутривенным лечением каждые 3 нед, наблюдалось статистически значимое улучшение по первичной конечной точке ВБП [28 по сравнению с 17,2 мес; ОР — 0,71; ДИ — 0,58–0,88; p =0,001 5) (см. табл. 11-1)] [19].

С учетом того что последнее ВБ-исследование, несмотря на наблюдаемую значительную токсичность, продемонстрировало одно из самых больших преимуществ в отношении ОВ, когда-либо наблюдавшейся в любом клиническом исследовании рака яичников, провели еще одно крупное рандомизированное исследование фазы III в целях дальнейшего изучения и уточнения преимуществ ВБ-терапии по сравнению со сформированной позднее контрольной группой с внутривенным введением, в которой был режим высокой плотности доз (GOG 252 [20]). Это было исследование с тремя группами, в котором участвовало 1560 пациентов, и в него была включена контрольная группа с высокой плотностью доз паклитаксела (80 мг/м2 внутривенно еженедельно) с внутривенным карбоплатином (AUC — 6 внутривенно каждые 3 нед). Экспериментальные группы включали два разных ВБ-режима. Один из них был связан с модификацией экспериментальной группы, использованной в исследовании Армстронга (Armstrong) в 2006 г. [16]. Это включало паклитаксел в 1-й день внутривенно (135 мг/м2 в течение 3 ч), цисплатин в 2-й день внутрибрюшинно (75 мг/м2 ) и паклитаксел в 8-й день (60 мг/м2 ). Этот режим применялся каждые 3 нед. Важно отметить, что внутривенный режим на 1-й день включал амбулаторный режим с введением паклитаксела в течение 3 ч, в отличие от 24 ч в первоначальном исследовании Армстронга. Кроме того, доза ВБ-введения цисплатина была снижена с 100 до 75 мг/м2 . Цель состояла в том, чтобы попытаться минимизировать побочные эффекты от ВБ-терапии, а также дополнительно облегчить доставку внутривенной терапии. Третья группа также включала режим снижения потенциальных побочных эффектов. В этой группе применяли паклитаксел с высокой плотностью доз внутривенно (80 мг/м2 1 раз в неделю) с карбоплатином внутрибрюшинно (AUC — 6). Все участники также получали бевацизумаб внутривенно (15 мг/кг) каждые 3 нед и циклы со 2 по 22. Ко всем схемам был добавлен безацизумаб, поскольку два исследования фазы III продемонстрировали статистически значимое улучшение ВБП при добавлении бевацизумаба к внутривенной химиотерапии первой линии с последующим поддерживающим бевацизумабом [21, 22]. Результаты GOG 252 были несколько неожиданными. Первичная конечная точка, медианное значение ВБП, оказалась сходной во всех трех группах (24,9 мес при внутривенном карбоплатине, 27,4 мес при внутрибрюшинном карбоплатине, 26,2 мес при внутрибрюшинном цисплатине) (рис. 11-1, a) [20]. Кроме того, медианная ОВ также была сходной (75,5; 78,9; 72,9 мес соответственно) (рис. 11-1, б). Таким образом, несмотря на данные более ранних клинических исследований, говорившие в пользу улучшения клинической выживаемости при использовании ВБХ, текущее ВБ-исследование (т.е. GOG 252) не смогло продемонстрировать клиническое преимущество ВБ-терапии.

image
Рис. 11-1. Кривые выживаемости без прогрессирования (a) и общей выживаемости (б) в недавнем исследовании фазы III (GOG 252) двух внутрибрюшинных химиотерапевтических режимов по сравнению с внутрибрюшинной химиотерапией с высокой плотностью дозы у пациентов с только что диагностированным раком яичников, раком фаллопиевых труб или первичным перитонеальным раком [20]. Различные режимы не показали статистически значимых различий по выживаемости без прогрессирования или общей выживаемости (по Walker et al. [20], используется с разрешения авторов)

Хотя результаты недавнего исследования фазы III GOG 252 IP, возможно, ослабили энтузиазм по поводу ВБ-терапии, еще больше вопросов вызывают похожие результаты во всех трех группах (24,9 мес — при внутривенном карбоплатине, 27,4 мес — при внутрибрюшинном карбоплатине, 26,2 мес — при внутрибрюшинном цисплатине) (см. рис. 11-1, a) [20]. Кроме того, медианная ОВ также была сходной (75,5; 78,9; 72,9 мес соответственно) (см. рис. 11-1, б). Таким образом, несмотря на данные более ранних клинических исследований, говорившие в пользу улучшения клинической выживаемости при использовании ВБХ, текущее ВБ-исследование (т.е. GOG 252) не смогло продемонстрировать клиническое преимущество ВБ-терапии.

Хотя результаты недавнего исследования ВБ-фазы III GOG 252, возможно, ослабили энтузиазм по поводу ВБ-терапии, больше вопросов сейчас возникает относительно роли ВБ-терапии при раке яичников. Вследствие результатов GOG 252 мнения по поводу того, следует ли использовать ВБХ для лечения пациентов с раком яичников, до сих пор неоднозначны. Некоторые авторы выдвинули предположение, что к изменению эффективности могли привести значительные модификации в схеме ВБ-введения [23]. Например, ВБ-доза цисплатина при ВБХ была снижена с 100 до 75 мг/м2 . Кроме того, изменили время внутривенного введения паклитаксела с 24 ч на 3 ч инфузии. Однако причина этих изменений заключалась в том, чтобы сделать ВБ-терапию более переносимой и более простой в применении. Кроме того, во все группы добавили бевацизумаб, и есть мнение, что бевацизумаб может влиять на реакцию на терапию [23]. Это было основано на исследовании фазы III (GOG 262) высокодозной химиотерапии внутривенно по сравнению со стандартным трехнедельным дозированием с бевацизумабом или без него, где бевацизумаб, по-видимому, сводил на нет эффекты высокодозной химиотерапии по сравнению со стандартным трехнедельным дозированием [24].

Помимо этих проблем, важно определить, может ли ВБ-терапия принести пользу конкретной группе пациентов с раком яичников. Было проведено долгосрочное последующее наблюдение пациентов, вошедших в исследование GOG 172, в котором изучили прогностические факторы, указывающие на преимущество в отношении выживаемости. Это исследование показало, что факторы, связанные с плохой выживаемостью, включают видимые при гистологическом исследовании светлые/муцинозные клетки (по сравнению с серозной гистологией), массивное остаточное заболевание (по сравнению с отсутствием видимого заболевания) и меньшее количество циклов ВБХ [25]. При изучении у пациентов, вошедших в исследование GOG 172, экспрессии опухоли BRCA1 , обнаружили, что у пациентов с аберрантной экспрессией BRCA1 медианная выживаемость была статистически значимо выше среди пациентов, получавших ВБ-терапию (84 мес; p =0,000 2), по сравнению с пациентами, получавшими внутривенную химиотерапию (47 мес) [26]. Пациенты с нормальной экспрессией BRCA1 продемонстрировали похожую медианную ОВ независимо от химиотерапевтического лечения (58 мес в группе ВБ-введения, 50 мес в группе внутривенного введения). В ретроспективном анализе пациентов, прошедших ВБХ, у пациентов с патогенными мутациями в гене BRCA ВБП и ОВ были выше по сравнению с BRCA -отрицательными пациентами (BRCA +: медианная ВБП не достигнута, медианная ОВS —110 мес; BRCA -: медианная ВБП — 17,3 мес; медианная ОВ — 67,1 мес) [27]. Эти исследования показывают, что пациенты с мутациями BRCA могут получить от ВБ-терапии значительное преимущество по сравнению с пациентами без мутаций BRCA . Необходимы дополнительные исследования, чтобы улучшить выявление пациентов, у которых методы лечения на основе ВБ-терапии при лечении рака яичников будут потенциально наиболее эффективными.

В табл. 11-1 сведены недавние исследования фазы III различных химиотерапевтических подходов, используемых в условиях терапии первой линии. Основой терапии рака яичников остается «золотой стандарт» — комбинация платины и таксана. Недавно провели крупные исследования фазы II, цель которых — улучшить выживаемость. Они были сфокусированы на терапии с высокой плотностью доз [19, 28] и добавлении новых биологических препаратов, нацеленных на фактор роста эндотелия сосудов (бевацизумаб [21, 22]), различные рецепторные тирозинкиназы (нинтеданиб [29]), а также ангиопоэтин (требананиб [30]). Явных свидетельств того, что какой-либо определенный терапевтический подход превосходит другой, не было. Однако интересно отметить, что исследования ВБ-терапии продемонстрировали одни из самых больших преимуществ в отношении ВБП и ОВ, замеченных во всех клинических исследованиях терапии первой линии при раке яичников.

Клинические исследования гипертермической внутрибрюшинной химиотерапии при впервые выявленном раке яичников

Теоретическое обоснование HIPEC при лечении распространенных гинекологических онкологических заболеваний состоит в том, чтобы объединить продемонстрированную фармакологическую активность ВБХ при этом заболевании с преимуществом интраоперационной гипертермии, которая вызывает усиление цитотоксичности после ЦРХ. В недавнем рандомизированном проспективном исследовании III фазы были получены данные, свидетельствующие о значительном увеличении выживаемости у пациентов с раком яичников, перенесших интервальную ЦРХ и HIPEC. В общей сложности 245 пациентов с недавно диагностированным раком яичников на поздней стадии были после неоадъювантной химиотерапии случайным образом распределены в группы интервальной ЦРХ с HIPEC или без нее, с цисплатином (100 мг/м2 в течение 90 мин) [31]. Медианное значение ВБП, бывшее в этом исследовании основной конечной точкой, составило 10,7 мес в группе ЦРХ по сравнению с 14,2 мес в группе ЦРХ + HIPEC (рис. 11-2, a). Медианная ОВ в группе ЦРХ + HIPEC была больше почти на 1 год, 45,7 по сравнению с 33,9 мес (рис. 11-2, б). Критики этого исследования упоминают, что из исследования были исключены пациенты со стадией IV, которые представляют большую часть пациентов с раком яичников, проходящих неоадъювантную химиотерапию. Другие высказанные опасения заключались в том, что медианное значение ВБП, достигнутое в этом исследовании в группе ЦРХ + HIPEC, не дошло приблизительно до 2 лет у пациентов с поздней стадией рака яичников, которым провели только оптимальную ЦРХ, что было достигнуто по данным других исследований [16, 32]. Однако при сравнении с исследованиями, в которых изучались когорты больных раком яичников, получающих неоадъювантную химиотерапию, эти результаты приблизительно соответствуют как в отношении ВБП, так и в отношении ОВ [1]. В Европе и Азии продолжается несколько РКИ, которые должны прояснить этот вопрос [33]. Интересно отметить, что в одном, еще не опубликованном исследовании фазы III в Корее, в котором 184 женщины с заболеванием стадии III или IV были случайным образом определены в группу ЦРХ либо с HIPEC, либо без нее, данных о различиях в ВБП или ОВ между двумя группами получено не было [34]. Что касается ретроспективных данных, в самое крупное исследование вошла 91 пациентка с первичным эпителиальным раком яичников (ЭРЯ). Пациенткам вводили цисплатин +/– доксорубицин HIPEC, при этом ВБП составила 11,8 мес, а ОВ составила 42 мес с пятилетней общей выживаемостью 17% [35].

image
Рис. 11-2. Оценки выживаемости без прогрессирования (а) и общей выживаемости (б) по методу Каплана–Мейера в исследовании фазы III гипертермической внутрибрюшинной химиотерапии с хирургическим вмешательством по сравнению с только хирургическим вмешательством у пациентов с раком яичников, фаллопиевых труб и первичным раком брюшины, которые прошли неоадъювантную химиотерапию с карбоплатином и паклитакселом внутривенно [31]. Была отмечена статистически значимая разница как по выживаемости без прогрессирования, так и по общей выживаемости между группой гипертермической внутрибрюшинной химиотерапии и группой только хирургического вмешательства (по van Driel et al. [31], используется с разрешения авторов)

Несмотря на существующие опасения и критику в отношении использования HIPEC при раке яичников, имеющиеся данные свидетельствуют о том, что ЦРХ, проводимая совместно с HIPEC, играет свою роль и что необходимы дальнейшие исследования, чтобы выявить субпопуляции пациентов, которые получают наибольшую пользу от подобной терапии, продолжая вместе с тем оптимизировать как доставку, так и токсичность HIPEC.

Клинические исследования гипертермической внутрибрюшинной химиотерапии при рецидивирующем раке яичников

Существует большое количество данных, подтверждающих роль HIPEC при рецидивирующем раке яичников, в основном в виде ретроспективных исследований и клинических исследований фазы II. Было опубликовано одно проспективное рандомизированное исследование [36], в котором 120 женщин с рецидивирующим раком яичников были случайным образом распределены по группам получения циторедуктивного хирургического вмешательства с HIPEC или без нее. Данные этого исследования говорили о значительном повышении ОВ в группе HIPEC (26,7 по сравнению 13,4 мес). Это исследование, однако, подверглось критике из-за отсутствия данных о ВБП, частоте послеоперационных осложнений и адъювантной химиотерапии. Как и ожидалось, исследование показало более высокую ОВ при полной циторедукции и HIPEC. ИПК был независимым прогностическим фактором, при этом с высоким ИПК (>15) были связаны плохие показатели выживаемости. Стоит отметить, что между чувствительными и резистентными к платине пациентами различий по выживаемости не было.

Несколько ретроспективных исследований показали у пациенток с рецидивирующим ЭРЯ улучшение выживаемости, связанное с HIPEC и вторичной ЦРХ [37, 38]. Крупнейшее ретроспективное многоцентровое исследование на сегодняшний день было проведено Bakrin и соавт. В нем сообщалось о 474 пациентках с рецидивирующим ЭРЯ, которым провели ЦРХ и HIPEC по поводу рецидива рака яичников, при этом ассоциированная медианная ОВ составила 45,7 мес [35]. Полную циторедукцию провели 75%, и медианная ОВ у них составила 52 мес, тогда как у пациенток с неполной циторедукцией медианная ОВ составила 33 мес. Кроме того, не было различий в ОВ между химиочувствительными и химиорезистентными пациентками, что позволяет предположить, что HIPEC в случае пациенток с химиорезистентностью может быть особенно привлекательной. Та же научная группа опубликовала субанализ этого ретроспективного исследования, ограниченного пациентками с ЭРЯ с первым рецидивом. Туда вошли 314 пациенток, у которых медианный период последующего наблюдения составлял 50 мес, а пятилетняя ОВ была на уровне 38%, при этом не наблюдалось различий между чувствительными или же резистентными к платине пациентками [39].

В другом ретроспективном исследовании по методу «случай–контроль», проведенном в Италии, наблюдали 30 пациенток с рецидивирующим ЭРЯ, чувствительным к платине, которым провели ЦРХ и HIPEC на основе платины. Их сравнили с соответствующей группой из 37 пациенток с рецидивирующим ЭРЯ, чувствительным к платине, которым провели ЦРХ [40]. В этом исследовании в когорте HIPEC было статистически значимо меньше пациентов с рецидивом (66%), чем в контрольной группе, где все пациенты перенесли рецидив в течение 2 лет. Длительность вторичного ответа составила 26 мес в когорте HIPEC и 15 мес в контрольной группе. В обновленной версии этого исследования эта научная группа предоставила данные в общей сложности о 70 пациентках с рецидивирующим ЭРЯ, чувствительным к платине, у которых ВБП составила 27 мес, со средним периодом наблюдения 73 мес [41].

Несмотря на то что есть несколько полномасштабных ретроспективных исследований, чьи данные подтверждают роль HIPEC при рецидиве рака яичников, полномасштабных и хорошо спланированных исследований фазы III, в которых была бы продемонстрирована клиническая польза, до сих пор не хватает. Тем не менее имеющиеся на сегодняшний день факты свидетельствуют о потенциальной роли HIPEC как у резистентных, так и у чувствительных к платине пациентов с рецидивом, и несколько текущих клинических исследований, в которых изучается HIPEC у пациентов с рецидивирующим ЭРЯ, предоставят нам в ближайшие годы данные о показаниях к применению этой терапии в этой клинической ситуации.

Безопасность гипертермической внутрибрюшинной химиотерапии при раке яичников

Хотя токсичность HIPEC выше, чем токсичность одного только циторедуктивного хирургического вмешательства, в исследованиях последних лет сообщалось о более низких показателях заболеваемости и смертности при данной процедуре, что, вероятно, связано с улучшением поддерживающей терапии и расширением хирургических навыков у хирургов, работающих в области гинекологической онкологии [38, 42, 43]. Таким образом, имеющиеся на текущий момент данные свидетельствуют о том, что полная ЦРХ и HIPEC являются вполне реалистичным терапевтическим вариантом для пациентов с ЭРЯ и обладают потенциальными преимуществами, которые могут повысить выживаемость по сравнению с имеющимися сейчас стандартными терапевтическими вариантами. Показатели заболеваемости и смертности, по-видимому, сопоставимы с применяемыми в настоящий момент при ЭРЯ процедурами циторедукции, и, согласно литературным данным, уровень смертности составляет 0–4%, а уровень заболеваемости — до 31% от уровня осложнений III или IV степени по классификации Клавьена–Диндо. В самом крупном массиве ретроспективных данных, собранных Bakrin и соавт., куда вошли сведения двух французских центров о 566 пациентах с раком яичников, подвергнутых HIPEC, общая заболеваемость составила 31%, а смертность — 0,8% [35]. В метаанализе 2018 г. сообщалось, что периоперационная смертность составила 1,4% при первичном и 3,9% при рецидивирующем раке яичников, что аналогично данным после оптимальной циторедуктивной операции без HIPEC [38, 44]. В рандомизированном исследовании фазы III, проводившемся под руководством Ван Дриела (Van Driel), профили токсичности в обеих группах были сходными: 25 по сравнению с 27% нежелательных явлений III или IV степени в группе ЦРХ по сравнению с группой ЦРХ + HIPEC соответственно.

Острая почечная недостаточность является частой токсичностью у пациентов, которым проводили HIPEC с цисплатином, представляющим собой чаще всего используемое химиотерапевтическое средство у пациентов с раком яичников при проведении HIPEC. В исследовании Sin и соавт. [45] 47 пациентам с раком яичников провели HIPEC с цисплатином в средней дозе 90 мг/м2 , при этом сообщалось, что общая частота острой почечной недостаточности составила 40%, из которых 9% относились к III–IV степени, а 4% требовали длительного диализа. В многоцентровом исследовании фазы I по подбору дозы оптимальная доза цисплатина, вводимая в ходе HIPEC после неоадъювантной химиотерапии (с шестью циклами), была определена как 70 мг/м2 . Пациенты, которым вводили максимальную дозу 80 мг/м2 , 4 раза страдали от дозоограничивающей токсичности, в том числе 2 раза из-за почечной недостаточности, 1 раз из-за кровотечения и 1 раз из-за перитонита [46]. В голландском рандомизированном исследовании фазы III сходная почечная токсичность III–IV степени была отмечена в обеих группах с введением натрия тиосульфата в качестве нефропротектора: 0% (n =0) — в группе без HIPEC и 1% (n =1) — в группе HIPEC (дополнительные данные см. в работе [31]). В этом исследовании натрия тиосульфат вводился в начале перфузии в виде внутривенного болюса (9 г/м2 в 200 мл) с последующей непрерывной инфузией (12 г/м2 в 1000 мл) в течение 6 ч. Впоследствии во французском исследовании оценивали почечную токсичность у пациентов, которым провели HIPEC с цисплатином, с использованием натрия тиосульфата или без него [47]. Пациенты получали перед HIPEC перфузию натрия тиосульфатом в дозе 9 мг/м2 , а почечная недостаточность определялась по послеоперационной креатинемии, превышавшей 1,6 (токсичность I степени по классификации Всемирной организации здравоохранения). Влияние терапии натрия тиосульфатом оценивали путем сравнения показателей почечной недостаточности между двумя последовательными периодами в одном медицинском центре: без введения натрия тиосульфата (период nST: с ноября 2016 по сентябрь 2017 г.) и с периодом применения натрия тиосульфата (период ST: с октября 2017 по март 2018 г.). Почечная недостаточность не развилась ни у кого из 31 пациента (0%) во время периода ST по сравнению с 11 из 35 пациентов (43%) в период nST (p <0,05). Двум из них оказался необходим гемодиализ. Характеристики на исходном уровне, фоновая ситуация, показания и лабораторные параметры до HIPEC, а также доза цисплатина, используемая во время HIPEC, являлись сопоставимыми в двух группах.

Пациенты с раком яичников, подвергнутые массированному предварительному лечению, при хирургическом удалении опухоли и гипертермической инфузии цисплатина в брюшную полость находятся в группе риска в отношении почечной токсичности. По-видимому, связанную с цисплатином почечную токсичность можно предотвратить путем введения нефропротективных препаратов, хотя для определения оптимальной дозы цисплатина, а также выбора и дозирования нефропротекторов и других вспомогательных средств, таких как натрия тиосульфат, служащих для защиты функций почек, требуются более масштабные исследования.

Дальнейшие направления исследований

Существует большое количество данных, поддерживающих применение HIPEC при раке яичников, что говорит в пользу продолжения включения HIPEC и другой, новой ВБХ в новые дизайны клинических исследований рака яичников. Хотя критики HIPEC указывают на наличие альтернативных методов терапии первой линии, таких как поддерживающая терапия или добавление бевацизумаба к ВБХ, которые позволяют достичь аналогичного улучшения ВБП заболевания, необходимо получить больше данных, чтобы сравнить эти методы лечения и определить субпопуляции пациентов, лучше всего подходящих для HIPEC, а также наилучшие лекарственные средства и способ их введения. Ключевой проблемой остается вариабельность введения HIPEC, поскольку не существует стандартного химиотерапевтического средства, продолжительности процедуры или температуры, которые в настоящее время считались бы оптимальными или необходимыми. Кроме того, точно не известны наилучший метод гистологии опухоли или наиболее подходящие показания к HIPEC. Это особенно важно для пациентов с рецидивирующими ЭРЯ, которые составляют гетерогенную когорту пациентов, и значимое прогностическое влияние могут иметь такие факторы, как тип циторедукции (например, вторичный или третичный), статус чувствительности к платине, а также предшествующая и последующая химиотерапия. В Европе и Азии проводится несколько клинических исследований фазы III при рецидивирующем и первичном раке яичников (табл. 11-2), и сейчас с нетерпением ожидают их результатов. Кроме того, исследуются другие новые методы ВБ-доставки, в том числе PIPAC (внутрибрюшинная аэрозольная химиотерапия под давлением), недавно появившийся метод доставки аэрозольных химиопрепаратов под давлением во внутрибрюшинную полость пациентов с раком яичников во время лапароскопической операции. В отношении этого нового метода ВБ-доставки получены многообещающие предварительные данные о раке яичников, что позволило снизить дозу химиотерапии и улучшить абсорбцию тканями и диссеминацию в брюшной полости [48]. Наконец, механизм клинической пользы HIPEC изучен недостаточно, в том числе вопрос о том, какие из следующих факторов — собственно тепловое воздействие, ВБ-доставка лекарственных средств и время введения химиопрепарата — являются ключевыми для улучшения клинических исходов. Исследования, изучающие влияние HIPEC на иммунное микроокружение, отсутствуют. Дальнейшие исследования HIPEC, куда войдет молекулярная характеристика опухолей, вероятно, помогут улучшить отбор пациентов для этого перспективного метода терапии.

Таблица 11-2. Продолжающиеся рандомизированные клинические исследования фазы II или III по оценке гипертермической внутрибрюшинной химиотерапии при раке яичников
Номер исследования NCT Кодовый номер исследования Название исследования Фаза Показание Описание исследования Препарат HIPEC n Первичный исход Страна Продолжительность исследования Статус

NCT03842982

CHIPPI

HIPEC при раке яичников

III

Первичный ЭРЯ

Группа 1: 1’ЦРХ или интервальная циторедукция с HIPEC. Группа 2: 1’ЦРХ или интервальная циторедукция без HIPEC

Цисплатин 100 мг/м2 90 мин

432

ВБПЗ

Франция

4/2019–6/2024

Набор

NCT02681432

HIPEC-OVA

HIPEC с паклитакселом при распространенном раке яичников

III

Первичный ЭРЯ

Группа HIPEC: 1’ЦРХ с HIPEC. Группа без HIPEC: 1’ЦРХ без HIPEC

Паклитаксел 175 мг/м2 60 мин

60

OS

Испания

1/2012–12/2019

Набор

NCT03772028

OVHIPEC-2

Первичная циторедуктивная хирургия с HIPEC или без нее

III

Первичный ЭРЯ

Группа 1: 1’ЦРХ с HIPEC.

Группа 2: 1’ЦРХ без HIPEC

Цисплатин

538

OS

Нидерланды

11/2019–4/2025

Еще нет набора

NCT03373058

HIPEC-04

Эффективность HIPEC при лечении распространенной стадии эпителиального рака яичников после циторедуктивной хирургии

III

Первичный ЭРЯ

Группа 1: 1’ЦРХ, после успешной операции HIPEC 24 ч, 48 ч после 1’ЦРХ

Паклитаксел 175 мг/м2 (24 ч после операции). Цисплатин 75 мг/м2 (48 ч после операции)

214

DFS

Китай

3/2018–7/2021

Еще нет набора

NCT03180177

HIPEC-03

Эффективность HIPEC в виде НАХТ и послеоперационной химиотерапии при лечении распространенной стадии эпителиального рака яичников

III

Первичный ЭРЯ

Группа 1: НАХТ с последующей IDS, после успешной операции HIPEC 24 ч, 48 ч после IDS. Группа 2: НАХТ с последующей IDS без HIPEC

Паклитаксел 175 мг/м2 (24 ч после операции). Цисплатин 75 мг/м2 (48 ч после операции)

263

ВБПЗ PR/SD показатель

Китай

3/2018–7/2022

Набор

NCT01628380

CHORINE

Фаза III исследования по оценке HIPEC как терапии первой линии эпителиального рака яичников на стадии IIIC

III

Первичный ЭРЯ

Группа 1: НАХТ- > IDS + HIPEC.

Группа 2: НАХТ- > IDS без HIPEC

Цисплатин 100 мг/м2 + паклитаксел 175 мг/м2 × 90’

94

ВБПЗ

Германия

6/2012–6/2018

Набор остановлен

NCT03371693

HIPECOV

ЦРХ плюс HIPEC с лобоплатином при распространенном и рецидивирующем эпителиальном раке яичников

III

Первичный и рецидивирующий ЭРЯ

Группа 1: 1’ЦРХ с HIPEC.

Группа 2: 1’ЦРХ без HIPEC

Лобоплатин 30 мг/м2 × 60’

222

ОВ

Китай

9/2017–12/2020

Набор остановлен

NCT03220932

HIPOVA-01

Циторедуктивная хирургия и HIPEC при первичном или вторичном, устойчивом к платине, рецидиве рецидивирующего эпителиального рака яичников

III

Рецидивирующий (устойчивой к платине)

Группа 1: Карбоплатин/паклитаксел (Таксол )/Бев × 3 с последующей IDS с HIPEC с последующими Карбо/паклитаксел (Таксол )/Бев × 3.

Группа 2: Карбо/паклитаксел (Таксол )/Бев без ЦРХ/HIPEC

Цисплатин 70 мг/м2

220

ВБПЗ

Франция

9/2019–9/2022

Еще нет набора

NCT01376752

CHIPOR

HIPEC при лечении рецидивирующего эпителиального рака яичников

III

Рецидивирующий (чувствительный к платине)

Группа 1: на основе платины НАХТ 6 циклов с последующей 2’ЦРХ с HIPEC. Группа 2: P на основе платины НАХТ 6 циклов с последующей 2’ЦРХ без HIPEC

n/a

444

ОВ

Бельгия/Франция

4/2011–4/2025

Набор

NCT01767675

N/a

Исходы после вторичной циторедуктивной хирургии с или без HIPEC на основе карбоплатина с последующей системной комбинированной химиотерапией при рецидивирующем чувствительном к платине раке яичников, раке фоллопиевых труб или первичном перитонеальном раке

II

Рецидивирующий (чувствительный к платине)

Группа 1: 2’ЦРХ с или без HIPEC с последующей химиотерапией на основе платины 5 циклов. Группа 2: 2’ЦРХ без HIPEC с последующей химиотерапией на основе платины 6 циклов

Карбоплатин

98

Доля пациентов без прогрессирования заболевания

США

1/2013–2/2020

Набор

Избранные исследования: фаза III с n >50.

Примечания : 1’ЦРХ — первичная циторедуктивная хирургия; 2’ЦРХ — вторичная циторедуктивная хирургия; IDS — интервальная циторедукция; ВБПЗ — выживаемость без признаков заболевания; ОВ — общая выживаемость; СЗ — стабильное заболевание; н/д — нет данных; НАХТ — неоадъювантная химиотерапия; P — Platimum; Бев — бевацизумаб

Литература

  1. Vergote I., Trope C.G., Amant F, Kristensen G.B., Ehlen T. et al. Neoadjuvant chemotherapy or primary surgery in stage IIIC or IV ovarian cancer // N Engl J Med. 2010. Vol. 363. Р. 943–53.

  2. Teicher B.A., Kowal C.D., Kennedy K.A., Sartorelli A.C. Enhancement by hyperthermia of the in vitro cytotoxicity of mitomycin C toward hypoxic tumor cells // Cancer Res. 1981. Vol. 41. Р. 1096–9.

  3. El-Kareh A.W., Secomb T.W. A theoretical model for intraperitoneal delivery of cisplatin and the effect of hyperthermia on drug penetration distance // Neoplasia. 2004. Vol. 6. Р. 117–27.

  4. van Ruth S., Verwaal V.J., Hart A.A., van Slooten G.W., Zoetmulder F.A. Heat penetration in locally applied hyperthermia in the abdomen during intra-operative hyperthermic intraperitoneal chemotherapy // Anticancer Res. 2003. Vol. 23. Р. 1501–8.

  5. Kerr D.J., Kaye S.B. Aspects of cytotoxic drug penetration, with particular reference to anthracyclines // Cancer Chemother Pharmacol. 1987. Vol. 19. Р. 1–5.

  6. Los G., Mutsaers P.H., van der Vijgh W.J., Baldew G.S., de Graaf P.W. et al. Direct diffusion of cis-diamminedichloroplatinum (II) in intraperitoneal rat tumors after intraperitoneal chemotherapy: a comparison with systemic chemotherapy // Cancer Res. 1989. Vol. 49. Р. 3380–4.

  7. Zoetmulder F. Cancer cell seeding during abdominal surgery: experimental studies // Sugarbaker P.H., editor. Peritoneal carcinomatosis: principles of management. Boston: Kluwer Academic Press, 1996. P. 155–62.

  8. Katz M.H., Barone R.M. The rationale of perioperative intraperitoneal chemotherapy in the treatment of peritoneal surface malignancies // Surg Oncol Clin N Am. 2003. Vol. 12. Р. 673–88.

  9. Yan T.D., Black D., Savady R., Sugarbaker P.H. Systematic review on the efficacy of cytoreductive surgery combined with perioperative intraperitoneal chemotherapy for peritoneal carcinomatosis from colorectal carcinoma // J Clin Oncol. 2006. Vol. 24: 4011–9.

  10. Hahn G.M., Braun J., Har-Kedar I. Thermochemotherapy: synergism between hyperthermia (42–43 degrees) and adriamycin (of bleomycin) in mammalian cell inactivation // Proc Natl Acad Sci U S A. 1975. Vol. 72. Р. 937–40.

  11. Barlogie B., Corry P.M., Drewinko B. In vitro thermochemotherapy of human colon cancer cells with cis-dichlorodiammineplatinum (II) and mitomycin C // Cancer Res. 1980. Vol. 40. Р. 1165–8.

  12. Ozols R.F., Bundy B.N., Greer B.E., Fowler J.M., Clarke-Pearson D. et al. Phase III trial of carboplatin and paclitaxel compared with cisplatin and paclitaxel in patients with optimally resected stage III ovarian cancer: a Gynecologic Oncology Group study // J Clin Oncol. 2003. Vol. 21. Р. 3194–200.

  13. Bookman M.A., Brady M.F., McGuire W.P., Harper P.G., Alberts D.S. et al. Evaluation of new platinum-based treatment regimens in advanced-stage ovarian cancer: a Phase III Trial of the Gynecologic Cancer Intergroup // J Clin Oncol. 2009. Vol. 27. Р. 1419–25.

  14. Alberts D.S., Liu P.Y., Hannigan E.V., O’Toole R., Williams S.D. et al. Intraperitoneal cisplatin plus intravenous cyclophosphamide versus intravenous cisplatin plus intravenous cyclophosphamide for stage III ovarian cancer // N Engl J Med. 1996. Vol. 335. Р. 1950–5.

  15. Markman M., Bundy B.N., Alberts D.S., Fowler J.M., Clark-Pearson D.L. et al. Phase III trial of standard-dose intravenous cisplatin plus paclitaxel versus moderately high-dose carboplatin followed by intravenous paclitaxel and intraperitoneal cisplatin in small-volume stage III ovarian carcinoma: an intergroup study of the Gynecologic Oncology Group, Southwestern Oncology Group, and Eastern Cooperative Oncology Group // J Clin Oncol. 2001. Vol. 19. Р. 1001–7.

  16. Armstrong D.K., Bundy B., Wenzel L., Huang H.Q., Baergen R. et al. Intraperitoneal cisplatin and paclitaxel in ovarian cancer. N Engl J Med. 2006. Vol. 354. Р. 34–43.

  17. Walker J.L., Armstrong D.K., Huang H.Q., Fowler J., Webster K. et al. Intraperitoneal catheter outcomes in a phase III trial of intravenous versus intraperitoneal chemotherapy in optimal stage III ovarian and primary peritoneal cancer: a Gynecologic Oncology Group Study // Gynecol Oncol. 2006. Vol. 100. Р. 27–32.

  18. Trimble E.L., Alvarez R.D. Intraperitoneal chemotherapy and the NCI clinical announcement // Gynecol Oncol. 2006. Vol. 103:S18–9.

  19. Katsumata N., Yasuda M., Takahashi F., Isonishi S., Jobo T. et al. Dose-dense paclitaxel once a week in combination with carboplatin every 3 weeks for advanced ovarian cancer: a phase 3, open-label, randomised controlled trial // Lancet. 2009. Vol. 374. Р. 1331–8.

  20. Walker J.L., Brady M.F., Wenzel L., Fleming G.F., Huang H.Q. et al. Randomized trial of intravenous versus intraperitoneal chemotherapy plus bevacizumab in advanced ovarian carcinoma: an NRG Oncology/Gynecologic Oncology Group Study // J Clin Oncol. 2019. Vol. 37, No 16. Р. 1380–90.

  21. Burger R.A., Brady M.F., Bookman M.A., Fleming G.F., Monk B.J. et al. Incorporation of bevacizumab in the primary treatment of ovarian cancer // N Engl J Med. 2011. Vol. 365. Р. 2473–83.

  22. Perren T.J., Swart A.M., Pfisterer J., Ledermann J.A., Pujade-Lauraine E. et al. A phase 3 trial of bevacizumab in ovarian cancer // N Engl J Med. 2011. Vol. 365. Р. 2484–96.

  23. Monk B.J., Chan J.K. Is intraperitoneal chemotherapy still an acceptable option in primary adjuvant chemotherapy for advanced ovarian cancer? // Ann Oncol. 2017. Vol. 28. Р. viii40–5.

  24. Chan J.K., Brady M.F., Penson R.T., Huang H., Birrer M.J. et al. Weekly vs. every-3-week paclitaxel and carboplatin for ovarian cancer // N Engl J Med. 2016. Vol. 374. Р. 738–48.

  25. Tewari D., Java J.J., Salani R., Armstrong D.K., Markman M. et al. Long-term survival advantage and prognostic factors associated with intraperitoneal chemotherapy treatment in advanced ovarian cancer: a gynecologic oncology group study // J Clin Oncol. 2015. Vol. 33. Р. 1460–6.

  26. Lesnock J.L., Darcy K.M., Tian C., Deloia J.A., Thrall M.M. et al. BRCA1 expression and improved survival in ovarian cancer patients treated with intraperitoneal cisplatin and paclitaxel: a Gynecologic Oncology Group Study // Br J Cancer. 2013. Vol. 108. Р. 1231–7.

  27. Naumann R.W., Morris J.C., Tait D.L., Higgins R.V., Crane E.K. et al. Patients with BRCA mutations have superior outcomes after intraperitoneal chemotherapy in optimally resected high grade ovarian cancer // Gynecol Oncol. 2018. Vol. 151. Р. 477–80.

  28. Pignata S., Scambia G., Katsaros D., Gallo C., Pujade-Lauraine E. et al. Carboplatin plus paclitaxel once a week versus every 3 weeks in patients with advanced ovarian cancer (MITO-7): a randomised, multicentre, openlabel, phase 3 trial // Lancet Oncol. 2014. Vol. 15. Р. 396–405.

  29. du Bois A., Kristensen G., Ray-Coquard I., Reuss A., Pignata S. et al. Standard first-line chemotherapy with or without nintedanib for advanced ovarian cancer (AGO-OVAR 12): a randomised, double-blind, placebo-controlled phase 3 trial // Lancet Oncol. 2016. Vol. 17. Р. 78–89.

  30. Vergote I., Scambia G., O’Malley D.M., Van Calster B., Park S.Y. et al. Trebananib or placebo plus carboplatin and paclitaxel as first-line treatment for advanced ovarian cancer (TRINOVA-3/ENGOT-ov2/GOG-3001): a randomised, double-blind, phase 3 trial // Lancet Oncol. 2019. Vol. 20. Р. 862–76.

  31. van Driel W.J., Koole S.N., Sikorska K., Schagen van Leeuwen J.H., Schreuder H.W.R. et al. Hyperthermic intraperitoneal chemotherapy in ovarian cancer // N Engl J Med. 2018. Vol. 378. Р. 230–40.

  32. Landrum L.M., Java J., Mathews C.A., Lanneau G.S. Jr., Copeland L.J. et al. Prognostic factors for stage III epithelial ovarian cancer treated with intraperitoneal chemotherapy: a Gynecologic Oncology Group study // Gynecol Oncol. 2013. Vol. 130. Р. 12–8.

  33. Naumann R.W., Coleman R.L., Brown J., Moore K.N. Phase III trials in ovarian cancer: the evolving landscape of front line therapy // Gynecol Oncol. 2019. Vol. 153, No 2. Р. 436–44.

  34. Lim M. Randomized trial of hyperthermic intraperitoneal chemotherapy (HIPEC) in women with primary advanced peritoneal, ovarian, and tubal cancer // J Clin Oncol. 2017. Vol. 35. Р. 5520.

  35. Bakrin N., Bereder J.M., Decullier E., Classe J.M., Msika S. et al. Peritoneal carcinomatosis treated with cytoreductive surgery and Hyperthermic Intraperitoneal Chemotherapy (HIPEC) for advanced ovarian carcinoma: a French multicentre retrospective cohort study of 566 patients // Eur J Surg Oncol. 2013. Vol. 39. Р. 1435–43.

  36. Spiliotis J., Halkia E., Lianos E., Kalantzi N., Grivas A. et al. Cytoreductive surgery and HIPEC in recurrent epithelial ovarian cancer: a prospective randomized phase III study // Ann Surg Oncol. 2015. Vol. 22. Р. 1570–5.

  37. Chua T.C., Yan T.D., Saxena A., Morris D.L. Should the treatment of peritoneal carcinomatosis by cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy still be regarded as a highly morbid procedure?: a systematic review of morbidity and mortality // Ann Surg. 2009. Vol. 249. Р. 900–7.

  38. Bristow R.E., Puri I., Chi D.S. Cytoreductive surgery for recurrent ovarian cancer: a meta-analysis // Gynecol Oncol. 2009. Vol. 112. Р. 265–74.

  39. Classe J.M., Glehen O., Decullier E., Bereder J.M., Msika S. et al. Cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy for first relapse of ovarian cancer // Anticancer Res. 2015. Vol. 35. Р. 4997–5005.

  40. Fagotti A., Costantini B., Petrillo M., Vizzielli G., Fanfani F. et al. Cytoreductive surgery plus HIPEC in platinum-sensitive recurrent ovarian cancer patients: a case-control study on survival in patients with two year follow-up // Gynecol Oncol. 2012. Vol. 127. Р. 502–5.

  41. Petrillo M., De Iaco P., Cianci S., Perrone M., Costantini B. et al. Long-term survival for platinum-sensitive recurrent ovarian cancer patients treated with secondary cytoreductive surgery plus Hyperthermic Intraperitoneal Chemotherapy (HIPEC) // Ann Surg Oncol. 2016. Vol. 23. Р. 1660–5.

  42. Chang S.J., Bristow R.E. Evolution of surgical treatment paradigms for advanced-stage ovarian cancer: redefining ‘optimal’ residual disease // Gynecol Oncol. 2012. Vol. 125. Р. 483–92.

  43. Chi D.S., Eisenhauer E.L., Zivanovic O., Sonoda Y., Abu-Rustum N.R. et al. Improved progression-free and overall survival in advanced ovarian cancer as a result of a change in surgical paradigm // Gynecol Oncol. 2009. Vol. 114. Р. 26–31.

  44. Bristow R.E., Tomacruz R.S., Armstrong D.K., Trimble E.L., Montz F.J. Survival effect of maximal cytoreductive surgery for advanced ovarian carcinoma during the platinum era: a meta-analysis // J Clin Oncol. 2002. Vol. 20. Р. 1248–59.

  45. Sin E.I., Chia C.S., Tan G.H.C., Soo K.C., Teo M.C. Acute kidney injury in ovarian cancer patients undergoing cytoreductive surgery and hyperthermic intra-peritoneal chemotherapy // Int J Hyperth. 2017. Vol. 33. Р. 690–5.

  46. Gouy S., Ferron G., Glehen O., Bayar A., Marchal F. et al. Results of a multicenter phase I dose-finding trial of hyperthermic intraperitoneal cisplatin after neoadjuvant chemotherapy and complete cytoreductive surgery and followed by maintenance bevacizumab in initially unresectable ovarian cancer // Gynecol Oncol. 2016. Vol. 142. Р. 237–42.

  47. Laplace N.K.V., Mercier F., Friggeri A., Bakrin N., Passot G., Vaudoyer D., Glehen O. Renal protection with sodium thiosulfate during hyperthermic intraperitoneal chemotherapy (HIPEC) with cisplatin // Pleura and Peritoneum. 2018. Vol. 1:sA6.

  48. Tempfer C.B., Winnekendonk G., Solass W., Horvat R., Giger-Pabst U. et al. Pressurized intraperitoneal aerosol chemotherapy in women with recurrent ovarian cancer: a phase 2 study // Gynecol Oncol. 2015. Vol. 137. Р. 223–8.

12. Мезотелиома и различные патологические процессы

Лаура М. Эномото, Перри Шен, Константинос И. Вотанопулос и Эдвард А. ЛевинЛ.М. Эномото, П. Шен, К.И. Вотанопулос, Э.А. Левин Баптистский медицинский центр Уэйк Форест, отделение хирургии, Уинстон Салем, Северная Каролина, США.

Введение

Заболевание поверхности брюшины возникает вследствие диссеминации широкого спектра опухолей, в число которых чаще всего входят колоректальные и нейроэндокринные новообразования, а также новообразования аппендикса, яичников и желудка. Мезотелиома, однако, представляет собой необычное злокачественное новообразование серозной мембраны, которое может поражать плевру, брюшину, перикард и оболочку яичка. ЗМБ, впервые описанная более века назад Миллером и Винном [1], является редким видом рака. В США заболеваемость ЗМБ оценивается на уровне примерно 400 новых случаев в год [2]. ЗМБ обычно проявляется диффузным обсеменением брюшины и/или асцитом с необычным распространением за пределы брюшной полости. В отличие от своего более распространенного плеврального аналога, большинство исследований ЗМБ включает серию случаев в одном учреждении или когортные исследования в нескольких учреждениях без РКИ.

Другая редкая форма заболевания поверхности брюшины включает карциноматоз урахального происхождения. Несмотря на то что урахальное заболевание поверхности брюшины сложно отличить от других внутрибрюшных муцинозных опухолей, развитие методов патологических исследований, используемых для классификации происхождения опухоли, и сотрудничество между разными медицинскими центрами способствовали уточнению патофизиологических характеристик и прогноза при этом заболевании. В этой главе рассматриваются диагноз, варианты лечения и прогноз при ЗМБ и заболевании поверхности брюшины урахального происхождения.

Эпидемиология

Мезотелиома — относительно редкое заболевание, заболеваемость которым в США составляет 1,94 и 0,41 случая на 100 000 мужчин и женщин соответственно [3, 4]. В подавляющем большинстве случаев мезотелиома возникает из плевры, и только в 7–30% случаев — из брюшины [3-6]. Среди мужчин и женщин ЗМБ распределена в равной пропорции, в отличие от мезотелиомы плевры, где наблюдается значительное преобладание мужчин, которым поставлен этот диагноз [3, 4]. Мезотелиома связана с радиацией [7], заражением обезьяньим вирусом 40 [8] и воздействием минералов, в частности эрионита [9], но наиболее распространенным и известным канцерогеном остается асбест [10, 11]. Однако, в отличие от мезотелиомы плевры, при которой с воздействием асбеста связано примерно 80% случаев [10, 12], ЗМБ меньше ассоциируется с асбестом (если в принципе эта связь существует), и пациенты обращаются с этим заболеванием в более молодом возрасте [13–15]. Среди пациентов с ЗМБ только 33–50% сообщают о каком-либо предшествующем воздействии асбеста [10, 11], а время и продолжительность воздействия не коррелируют с развитием заболевания [16]. Вследствие редкости риск развития ЗМБ из-за воздействия других минералов или загрязняющих веществ изучен недостаточно. Примечательно, что в нашем центре ни в одном патологоанатомическом образце после резекции ЗМБ не были обнаружены железистые (асбестовые) образования.

Описание и диагностика

ЗМБ обычно диагностируется в возрасте от 40 до 65 лет [17] и часто проявляется расплывчатыми, неспецифическими симптомами, которые могут сильно различаться в зависимости от степени заболевания и его распространения по брюшине. Пациенты чаще всего жалуются на прогрессирующее вздутие живота и боли в животе, и у большинства пациентов увеличение размера живота связано с асцитом [18, 19]. Боль в области живота обычно диффузная и неспецифическая, хотя иногда можно обнаружить пальпируемое образование или связанную со злокачественным новообразованием непроходимость кишечника [19, 20]. Частыми жалобами также являются чувство быстрого насыщения, потеря массы тела и тошнота. Иногда ЗМБ обнаруживают случайно во время лапароскопии по другим показаниям [21]. Вследствие неспецифических проявлений ЗМБ диагноз зачастую ставят запоздало. Среднее время от появления симптомов до постановки диагноза составляет 4–6 мес [22]. Неудивительно, что у большинства пациентов к моменту постановки диагноза наблюдается диффузное заболевание брюшной полости, однако гематогенные метастазы и метастазы в лимфатических узлах встречаются редко [23].

Диагностика ЗМБ начинается с тщательного сбора анамнеза и медицинского осмотра, при этом особое внимание уделяется асбесту и химическим воздействиям. Возможные результаты медицинского осмотра могут включать выпуклый живот с симптомом флюктуации или пальпируемое образование. Некоторую роль играют также биохимический состав сыворотки крови и опухолевые маркеры. CA-125 может быть повышен, но это не является специфичным диагностическим признаком, и его лучше всего использовать в качестве маркера рецидива или ПЗ [24, 25].

Чаще всего при постановке диагноза ЗМБ используется КТ с контрастным усилением. ЗМБ выглядит как усиливающее контраст неоднородное твердое образование из мягких тканей в брюшине или сальнике [26, 27]. У этого образования часто отсутствует четкая первичная локализация, а также нет поражения лимфатических узлов или экстраабдоминальных метастазов, которые могли бы помочь в дифференцировке от других злокачественных новообразований [28]. При этом заболевании часто обнаруживают утолщение брюшины, сращение сальника и волнообразные неровности на поверхности плотных органов, указывающих на инфильтрацию опухоли [27], а асцит присутствует более чем у 60% пациентов (рис. 12-1) [29, 30]. Если инфильтраты проникают в брыжейку тонкой кишки, брыжейка может иметь складчатый вид, в то время как брыжеечные сосуды выглядят нехарактерно прямыми [31]. При ЗМБ на поздней стадии находят в числе прочего непроходимость тонкой кишки и замену брыжеечного жира солидной опухолью (рис. 12-2) [32].

image
Рис. 12-1. Компьютерная томография
image
Рис. 12-2. Обширная эпителиоидная злокачественная мезотелиома брюшины с поражением сальника

Данные последних исследований показывают, что по сравнению с КТ диффузионно-взвешенная и динамическая МРТ с усиленным контрастом дают более точную оценку степени заболевания или ИПК у пациентов с заболеванием поверхности брюшины [33]. У пациентов, перенесших ЦРХ, МРТ дает правильный прогноз ИПК в 88% случаев [33], однако только у одного из этих пациентов была ЗМБ. Подобным образом все возрастающую роль в определении стадии рака играет КТ-ПЭТ, но ее ценность в отношении визуализации ЗМБ ограничена нашим опытом и остается неопределенной [28].

Для окончательной диагностики ЗМБ требуется оценка степени патологических изменений. Поскольку у большинства пациентов наблюдается асцит, возникает соблазн отправить асцитическую жидкость на цитологическое исследование. Однако из-за низкого количества злокачественных клеток в асцитической жидкости ее анализ имеет низкую диагностическую ценность и часто не дает результатов [10, 19, 34]. Даже если диагностический парацентез дает возможность предположить ЗМБ, для иммунологического окрашивания в целях подтверждения диагноза все равно требуется патологоанатомический образец. Подтвердить диагноз может тонкоигольная аспирация перитонеальных врастаний, но для повышения точности предпочтительным диагностическим методом является биопсия стержневой иглой или прямой забор тканей при диагностической лапароскопии [35]. Диагностическая лапароскопия также обладает преимуществом прямой визуализации брюшной полости, давая улучшенную оценку опухолевой нагрузки, поскольку КТ часто недооценивает масштаб заболевания [28]. В случае ее проведения хирург должен определить степень заболевания, а также получить ткань, достаточную для проведения точного патологоанатомического анализа.

ЗМБ подразделяют на три гистопатологических подтипа: эпителиоидный, саркоматоидный и двухфазный. Примерно 75% ЗМБ представляют собой эпителиоидный подтип, 25% — двухфазный, а саркоматоидный тип встречается редко и связан с очень плохим клиническим исходом [36]. Гистологически эпителиоидные клетки ЗМБ напоминают нормальные мезотелиальные клетки с тубулопапиллярным или трабекулярным паттерном с редкими митотическими фигурами [31, 37]. Вследствие случайных перстневидных клеток и десмопластической реакции его бывает трудно отличить от аденокарциномы [38]. При саркоматоидной же ЗМБ встречаются плотно упакованные веретеновидные клетки со злокачественными остеоидными, хондроидными или мышечными элементами. Как следует из названия, двухфазный подтип содержит как эпителиоидные, так и саркоматоидные клеточные компоненты, каждый из которых составляет ≥10% общей гистологической картины [31, 37].

Поскольку гистологические характеристики клеток часто аналогичны другим опухолям, при диагностике ЗМБ важную роль играет иммуногистохимическое окрашивание. Ни один маркер не является специфичным для ЗМБ, но для дифференциации ЗМБ от других опухолей со сходными клеточными характеристиками, таких как папиллярная серозная карцинома брюшины, серозная карцинома яичников, колоректальная аденокарцинома брюшины и пограничные серозные опухоли, используются панели антител [16]. При ЗМБ наблюдается положительное окрашивание на цитокератин 5/6, кальретинин, виментин, эпителиальный мембранный антиген, опухоль Вильмса 1, мезотелин и антитела-1 к антимезотелиальным клеткам [39–41]. Отрицательное окрашивание на РЭА, Ber-EP4, фактор транскрипции щитовидной железы 1, PAX-2, LeuM1, Bg8 и B72.3 подтверждает диагноз ЗМБ. Текущие рекомендации по гистопатологии включают использование для диагностики двух маркеров мезотелиомы и двух маркеров карциномы [39–41].

Патологоанатомические характеристики ЗМБ также являются прогностическими даже в пределах эпителиоидной группы. Мы обнаружили, что гистоморфологические особенности эпителиоидного подтипа ЗМБ несут весьма значимую прогностическую информацию [38]. В частности, на основании особенностей клеточного ядра и скорости митоза случаи эпителиоидной ЗМБ можно подразделить на группы низкого и высокого риска со значительно различающимися пятилетними показателями выживаемости после ЦРХ/HIPEC, составляющими 57 по сравнению с 21% выживаемости через 5 лет. Не следует недооценивать пользу от экспертной патологоанатомической экспертизы таких случаев.

Определение стадии

Вследствие своего необычного естественного течения с диффузным распространением по брюшной полости и редко встречающимся узловым или экстраабдоминальным метастатическим распространением ЗМБ по своей логике не вписывается в типичную схему классификации «размер опухоли — поражение лимфатических узлов — метастазы» (TNM). В восьмом издании руководства Американского объединенного комитета по раку есть система определения стадии мезотелиомы плевры, но нет системы определения стадии ЗМБ [42]. Для того чтобы решить эту проблему, Ян и соавт. предложили новую, промежуточную систему TNM [43]. В этой системе статус T (опухоль) устанавливался на основе степени тяжести заболевания, количественно определяемой интраоперационным ИПК, и подразделялся на четыре подгруппы: Т1 (ИПК — 1–10), Т2 (ИПК — 11–20), Т3 (ИПК — 21–30) и Т4 (ИПК — 31–39). Статус лимфатического узла (N) устанавливался на основании наличия (N1) или отсутствия (N0) положительных лимфатических узлов на гистопатологии образцов, полученных при хирургическом вмешательстве. Любым экстраабдоминальным метастазам, обнаруженным при предоперационной визуализации, присваивался статус M1. Стадия заболевания I включала T1N0M0, стадия II — T2–T3N0M0, а стадия III — T4N0M0 и заболевание с N1 или M1 [43]. При использовании такой системы стадирования пятилетняя выживаемость при стадиях I, II и III болезни составила 87, 53 и 29% соответственно [43].

Лечение

ЗМБ — агрессивное заболевание, которое без лечения всегда приводит к летальному исходу с предполагаемой выживаемостью 6–16 мес с момента постановки диагноза [22, 44]. Вследствие его редкости РКИ, в которых бы была проведена оценка наилучших возможных терапевтических стратегий, не существует. Терапевтические рекомендации основаны на когортных исследованиях в одном медицинском центре и ретроспективных данных из записей нескольких медицинских центров и включают системную химиотерапию, иммунотерапию и хирургическую резекцию.

Системная химиотерапия

Большинство данных о системной терапии ЗМБ экстраполировано из опыта лечения мезотелиомы плевры. В первоначальных исследованиях системной химиотерапии мезотелиомы плевры (МП) применяли режим на основе доксорубицина. В этих исследованиях измеримый ответ был продемонстрирован только у 43% пациентов [45]. Медианная ОВ среди пациентов, давших ответ на лечение, составила 22 мес, медианное значение ОВ у пациентов со стабильным или прогрессирующим заболеванием составило 5 мес [45]. С тех пор к дальнейшим исследованиям в области ЗМБ побудили данные РКИ, продемонстрировавшего более длительную медианную выживаемость, более длительное заболевание без прогрессирования и более высокую скорость клинического ответа при использовании в лечении мезотелиомы плевры пеметрекседа в комбинации с цисплатином [46].

Об эффективности пеметрекседа отдельно или в комбинации с цисплатином при невозможности хирургической резекции ЗМБ сообщили Janne и соавт. [47]. Они обнаружили, что медианная выживаемость у пациентов, получавших комбинацию пеметрекседа и цисплатина, составила 13,1 по сравнению с 8,7 мес у пациентов, получавших только пеметрексед. Кроме того, они показали, что частота ответа по критериям RECIST у пациентов, получавших комбинацию, была выше, чем у пациентов, получавших только пеметрексед (30 по сравнению с 19% соответственно), и все пациенты с ПО получали комбинированное лечение. Пеметрексед продемонстрировал хорошую переносимость с низкими показателями токсичности III или IV степени. Эти результаты позволили сделать пеметрексед в комбинации с цисплатином системной химиотерапией первой линии при ЗМБ.

Были также исследованы другие комбинации химиотерапевтических препаратов. Кэмпбелл и соавт. изучали замену цисплатина карбоплатином в сочетании с пеметрекседом и продемонстрировали аналогичную эффективность с частотой объективного ответа 24% и уровнем контроля за заболеванием 76% [48]. Поскольку карбоплатин часто переносится лучше, чем цисплатин, они предложили использовать карбоплатин у пожилых пациентов и для паллиативной терапии. В рамках более крупного исследования мезотелиомы плевры был исследован гемцитабин в комбинации с пеметрекседом, но результаты оказались удручающими [49]. Вследствие токсичности только 75% пациентов завершили запланированное лечение, а скорость ответа и скорость контроля за заболеванием были ниже, чем при терапевтических режимах на основе платины. В результате пеметрексед в сочетании с препаратом платины остается системным лечением первой линии.

В исследовании, опубликованном Европейским обществом медицинской онкологии, в группе франкоязычных исследований оценивалась полезность добавления бевацизумаба к пеметрекседу и платине при мезотелиоме плевры [50]. Это исследование показало, что добавление бевацизумаба увеличивало медианную выживаемость с 2,7 до почти 19 мес. В результате этот режим из трех препаратов стал текущим стандартом лечения ЗМБ в нашем и многих других центрах.

Иммунотерапия

Как и в случае с другими злокачественными новообразованиями, при лечении ЗМБ рассматривается возможность использования иммунотерапевтических методов. Тремелимумаб , антитело к CTLA-4, изучали как средство второй линии терапии у пациентов с ЗМБ, у которых наблюдалось прогрессирование при использовании терапевтического режима на основе платины [51]. Была показана умеренная польза с медианной выживаемостью 10,7 мес и медианной ВБП 6,2 мес. Продолжаются исследования, направленные на рецептор эпидермального фактора роста и фосфатидилинозитол-3-киназу/мишень рапамицина в клетках млекопитающих (PI3K/mTOR) [52–55].

Хирургическая резекция

Основным лечением ЗМБ является хирургическое вмешательство. Исследование пациентов, прошедших лечение в США и зарегистрированных в Национальной онкологической базе данных, показало, что только 50% пациентов с ЗМБ были подвергнуты ЦРХ, а наилучшая выживаемость наблюдалась при комбинации ЦРХ/HIPEC [56]. Другие исследования показали длительную выживаемость у надлежащим образом отобранных пациентов, при этом исследования продемонстрировали медианную выживаемость 34–92 мес и пятилетнюю выживаемость 29–59% [17, 19, 21, 56–64]. Существует множество вариантов хирургического вмешательства и техник ЦРХ/HIPEC, хотя общая цель резекции всех интраабдоминальных заболеваний одинакова. Наши методики подробно описаны в другой работе, но кратко изложены ниже [65].

В нашем медицинском центре перед проведением ЦРХ/HIPEC сначала подтверждают диагноз ЗМБ, поставленный на основании гистологических данных, вторым заключением патологоанатома. Пациенты с саркоматоидным вариантом не являются кандидатами на процедуру, однако пациенты с двухфазным и эпителиоидным подтипами таковыми являются [36]. Критерии исключения для резекции включают коморбидные состояния, значительно снижающие функциональный статус, экстраабдоминальные метастазы, плохое общее состояние здоровья (оценка по шкале Восточной кооперативной онкологической группы >2) или опухолевую нагрузку, настолько обширную при предоперационной визуализации или диагностической лапароскопии, что она препятствует резекции степени R2a или лучше [58, 65]. Хотя в некоторых случаях при ИПК <10 возможна лапароскопическая резекция, при ЗМБ это нечастая ситуация. Контроль за анестезией проводят с помощью мониторинга внутриартериального катетера и обычно устанавливают назогастральные и мочевые катетеры. Если у пациента заболевание в значительной степени распространилось на тазовые органы или в анамнезе есть тяжелая предшествующая операция, мы применяем временные наружные мочеточниковые стенты, которые будут установлены в самом начале операции, чтобы облегчить рассечение за брюшиной. Проводится широкомасштабная подготовка, включая нижнюю часть грудной клетки, а также стандартно применяются антибиотики и профилактика венозного тромбоза. Мы начинаем с лапароскопического разреза по средней линии, чтобы тщательно исследовать брюшную полость, и переходим к количественной оценке ИПК. Затем проводятся стандартная супраколическая оментэктомия и резекция всех заметных признаков заболевания. Зачистка брюшины и резекция интраабдоминальных органов выполняются только при наличии видимого заболевания. Небольшие опухолевые врастания в тонкой кишке или брыжейке лечат с помощью электрофульгурации или ультразвуковой хирургической аспирации, если они слишком многочисленны или диффузно расположены, чтобы их можно было удалить с помощью резекции тонкой кишки.

После ЦРХ мы используем методику HIPEC с закрытым животом и перфузию цисплатином в соответствии с протоколом NCI с внутривенным введением натрия тиосульфата [59]. Вследствие небольшого количества испытаний и сравнительных исследований стандартизированной методики HIPEC не существует, и в настоящее время используются различные схемы химиоперфузии. Brigand и соавт. во Франции сообщают об использовании цисплатина и митомицина в качестве комбинированной химиоперфузии с ОВ в течение 1, 3 и 5 лет, составившей 69, 43 и 29% соответственно [60]. Дерако и соавт. из Национального онкологического института в Милане сообщили о комбинированном режиме химиоперфузии: цисплатин в комбинации с митомицином или цисплатин в комбинации с доксорубицином с пятилетней выживаемостью 57% [61]. Другие крупные онкологические центры сообщают о сочетании HIPEC с EPIC. Feldman и соавт. из NCI сообщают о HIPEC на основе цисплатина с фторурацилом (5-Фторурацилом-Эбеве ) и паклитакселом EPIC между 7-м и 10-м днями после операции [59], а Вашингтонский институт рака опубликовал данные о комбинации HIPEC с цисплатином и доксорубицином с той же схемой плюс паклитаксел для EPIC в 1–5-й дни после операции. [2].

Большое разнообразие режимов лечения ЗМБ объясняется недостаточностью сравнительных исследований, в которых бы изучались результаты различных режимов химиоперфузии [58, 61]. В серии исследований Deraco и соавт. не обнаружили статистически значимых различий между цисплатином в комбинации с митомицином и цисплатином в комбинации с доксорубицином в отношении ОВ или ВБП [61]. В исследовании, проведенном в нашем центре, Blackham и соавт. сравнивали ВБПЗ, ВБП, бессобытийную выживаемость и ОВ у пациентов, которых подвергли HIPEC с митомицином и цисплатином [58]. До 2004 г. мы вводили с помощью перфузии 30–40 мг/м2 митомицина, однако, основываясь на данных NCI, в 2004 г. мы начали использовать цисплатин. При сравнении выживаемости с проведением перфузии цисплатина или митомицина мы продемонстрировали статистически значимое улучшение ОВ через 1, 2 и 3 года у пациентов, которым провели перфузию цисплатина (80 по сравнению с 47%, 80 по сравнению с 47% и 80 по сравнению с 42% соответственно) [58]. Медианное значение выживаемости ОВ для цисплатина и митомицина составило 40,8 и 10,8 мес соответственно, хотя эта разница не достигла статистической значимости. Наблюдалась тенденция улучшения результатов в отношении ВБПЗ, ВБП и бессобытийной выживаемости у пациентов, которым делали перфузию цисплатина, но, по всей видимости, из-за небольшого числа пациентов в исследовании и более короткого периода наблюдения в когорте цисплатина эти различия не были статистически значимыми.

Прецизионная медицина

Использование опухолевой ДНК для идентификации значимых генетических мутаций для использования в адъювантном лечении — новая стратегия прецизионной онкологии. В нашем медицинском учреждении ведется работа по разработке микроинженерных 3D-опухолевых органоидов из образцов свежих тканей. Они предоставят модели для конкретных пациентов, с помощью которых можно будет оптимизировать лечение in vitro до начала адъювантной терапии. В частности, Mazzocchi и соавт. продемонстрировали жизнеспособность такой органоидной платформы в образцах опухолей, взятых у двух пациентов с ЗMБ [66]. Они показали, что результаты химиотерапии in vitro на органоидах имитируют реакцию на химиотерапию, наблюдаемую у самих пациентов. Более того, у одного пациента они идентифицировали специфичную генетическую мутацию, которая придавала восприимчивость к нестандартному лечению, и дополнительно подтвердили ее эффективность в регрессии опухоли [66]. Хотя это исследование имеет ограниченный масштаб, оно дало многообещающие результаты для персонализированной стратегии лечения ЗМБ и, возможно, других заболеваний.

Прогноз

Вследствие редкости заболевания наилучшие данные о ЗМБ после ЦРХ/HIPEC получены из крупных исследований, проведенных в одном медицинском центре, по нескольким реестрам и в национальных базах данных. Данные сведены в табл. 12-1. В крупнейший многоцентровой реестр пациентов с ЗМБ, получавших ЦРХ/HIPEC, вошло восемь международных организаций за десятилетний период, где в общей сложности наблюдалось 405 таких пациентов [23]. Медианная выживаемость составила 53 мес, а выживаемость в течение 1, 3 и 5 лет составила 81, 60 и 47% соответственно. Эпителиоидный подтип, отсутствие метастазов в лимфатических узлах, резекция CC0/CC1 и сама по себе HIPEC были независимо связаны с улучшением выживаемости. Общая частота осложнений составила 46%, из которых 31% были осложнениями III или IV степени, а периоперационная смертность составила 2%. В другое многоцентровое исследование, проведенное с пациентами из трех медицинских учреждений США, вошло 211 пациентов. Исследование продемонстрировало медианную выживаемость 38,4 мес с пятилетней выживаемостью 41% [62]. Независимые предикторы выживаемости включали возраст, пол, гистологические данные, статус резекции и химиоперфузат. Выявлены аналогичные показатели периоперационной смертности (2,3%) и профиля осложнений.

Таблица 12-1. Зарегистрированные результаты выживаемости пациентов с мезотелиомой брюшины
Автор (год публикации) Тип исследования n Подтип исследования ипк Баллы, сc Техника перфузии Препарат Медиана ов, мес Пятилетняя ОВ

brigand и соавт. [60] (2006)

Одноцентровое

15

Эпителиальный/двухфазный

0–3

HIPEC

Цисплатин, митомицин

35,6

28,9%

Deraco и соавт. [61] (2006)

Одноцентровое

49

Эпителиальный/двухфазный

22 (среднее)

0–3

HIPEC

Цисплатин и митомицин/доксорубицин

57%

Feldman и соавт. [59] (2003)

Одноцентровое

49

Множественный

HIPEC и EPIC (POD 7 и 10)

Цисплатин (HIPEC); фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве ) и паклитаксел (EPIC)

92

59%

Yan и соавт. [2] (2007)

Одноцентровое

100

Эпителиальный/двухфазный

0–3

HIPEC и EPIC (POD 1–5)

Цисплатин и доксорубицин (HIPEC); цисплатин, доксорубицин, паклитаксел (EPIC)

79

50%

Blackham и соавт. [58] (2010)

Одноцентровое

34

Эпителиальный/двухфазный

R0-R2a (22), R2b-c (12)

HIPEC

Митомицин (30–40 мг)

40,8

Цисплатин (250 мг/м2 )

10,8

Yan и соавт. [23] (2009)

Многоцентровое, данные регистра

405

Эпителиоидный/двухфазный/саркоматоидный

20 (среднее)

Различная

Различная

53

47%

Helm и соавт. [63] (2012)

Обзор

1047

Множественный

19 (медиана)

0–3

Различная

Различная

19–92

42%

Verma и соавт. [56] (2018)

Ретроспективная база данных

216

Множественный

61

52%

Magge и соавт. [66] (2014)

Одноцентровое

65

Эпителиальный/двухфазный

12 (среднее)

CC 0/1 в 86%

HIPEC

Митомицин (93,8%) или цисплатин (6,2%)

46,2

39%

Votanopoulos и соавт. [36] (2018)

Многоцентровое, данные регистра

34

Двухфазный

18 (медиана)

0

6,8 года

50,2%

1

2,8 года

41,6%

Alexander и соавт. [62] (2013)

Многоцентровое, данные регистра

211

CC-0/1 в 52,6%

Различная

Различная

38,4

41%

В последующем, в ходе метаанализа, куда вошло 20 исследований и 1047 пациентов, оказалось, что медиана ОВ составляет от 19 до 92 мес, медиана ВБП — 11–28 мес, а медиана ВБПЗ — от 7,2 до 40 мес [63]. ОВ через 1 и 5 лет составила 84 и 42% соответственно. Однако заболеваемость и смертность находились в широком диапазоне (8,3–90 и 0–20% соответственно), что, вероятно, связано с тем, что кривая обучения в некоторых предоставивших отчеты центрах не вышла на плато. В недавнее время исследование национальных тенденций с использованием Национальной онкологической базы данных выявило 1514 пациентов, страдающих ЗМБ, 216 (14%) из которых перенесли ЦРХ/HIPEC [56]. Медианное значение ОВ составило 61 мес по сравнению с теми, кто перенес ЦРХ с системной химиотерапией (52 мес), только ЦРХ (21 мес), только системную химиотерапию (17 мес) и простое наблюдение (6 мес). Независимые прогностические факторы выживаемости включали возраст, пол, страховой статус, гистологию и ЦРХ/HIPEC. Вследствие ограничений, связанных с базой данных, статус и этап резекции не были включены в анализ. Однако кажется очевидным, что ЦРХ в сочетании с химиотерапией (либо HIPEC, либо системной), связана с лучшими результатами [56].

Гистологический подтип ЗМБ остается одним из наиболее постоянных факторов в прогнозировании выживаемости. Многочисленные исследования показали, что при эпителиоидном подтипе ОВ более благоприятна (51,5 мес) [67] по сравнению с саркоматоидным и двухфазным подтипами (10,5 мес) [23, 67–69]. При саркоматоидном подтипе прогноз настолько неблагоприятен, что большинство центров, включая наш, считают его противопоказанием к ЦРХ/HIPEC, поскольку доказанных преимуществ в отношении выживаемости нет [67]. Однако недавняя работа Votanopoulos и соавт. продемонстрировала, что при двухфазном подтипе у пациентов, прошедших полную циторедукцию (CC-0) и HIPEC, можно достичь долговременной выживаемости [36]. Вероятно, скептический взгляд на двухфазный подтип возник ранее из-за его редкости и традиционной практики объединения его в одну группу с саркоматоидным подтипом. Медианное значение ОВ для двухфазных подтипов с резекцией CC-0 составило 6,8 года, но резко снизилось при неполной резекции (2,8 года при резекции CC-1). Это исследование продемонстрировало, что двухфазный подтип не следует рассматривать как абсолютное противопоказание к ЦРХ/HIPEC, поскольку благодаря полной циторедукции можно достичь долгосрочного выживания.

Хорошо также известно, что полнота циторедукции или статус резекции являются независимыми прогностическими факторами выживаемости у пациентов с ЗМБ, перенесших ЦРХ/HIPEC. В самом крупном анализе, проведенном Yan и соавт., CC-баллы оказали статистически значимое влияние на выживаемость, при этом для CC-0, -1, -2 и -3 медианное значение ОВ составило 94, 67, 40 и 12 мес соответственно [23]. Alexander и соавт. получили аналогичные результаты, показывающие, что пациенты с СС-2 или -3 имели почти вдвое больший риск смерти по сравнению с пациентами с СС-0 или -1 (ОР — 1,81; p=0,02) [62]. В двухфазных когортах выживаемость настолько сильно зависит от статуса резекции, что даже после резекции CC-1 выживаемость была короче на 4 года [36]. Таким образом, во многих медицинских центрах, если нельзя добиться полной или почти полной циторедукции, это считается противопоказанием к ЦРХ/HIPEC. Тем не менее HIPEC имеет потенциальную ценность в борьбе со злокачественным асцитом, даже если полной ЦРХ достичь невозможно [70, 71].

Было показано, что на выживаемость пациентов с ЗМБ влияют как возраст, так и пол. Хотя возрастной состав в разных исследованиях варьирует, в нескольких центрах получены данные об улучшении результатов у пациентов моложе 65, 60, 54 и 50 лет и снижении выживаемости с возрастом [23, 56, 59, 62, 67, 72]. Magge и соавт. продемонстрировали среднюю выживаемость 17 мес у пациентов старше 65 лет по сравнению с 85,6 мес у пациентов младше 65 лет [67]. В некоторых исследованиях мужской пол также указывает на плохую выживаемость [23, 62]. Показано, что у женщин медианная ОВ составляет 119 мес по сравнению с 36-месячной медианной ОВ у мужчин [23]. Улучшение показателей выживаемости у женщин обнаруживается также при мезотелиоме плевры, в результате чего возникло предположение, что у мужчин заболевание обычно является более распространенным и наблюдается менее благоприятная гистология [16].

Системы определения стадии должны включать факторы, прогнозирующие выживаемость. После создания новой системы определения стадий TNM при ЗМБ Yan и соавт. выделили семь прогностических факторов, которые, как было ранее показано, влияют на выживаемость: возраст, пол, гистологический подтип, оценка СС, ИПК и метастазирование в лимфатические узлы [43]. Возраст, пол и гистологический подтип были неотъемлемыми характеристиками и не зависели от ПЗ, а СС-баллы можно было определить только после операции; в систему определения стадий были включены только ИПК, статус лимфатических узлов и экстраабдоминальные метастазы. В предыдущих исследованиях было показано, что у пациентов с ИПК меньше или равным 20 медианное значение выживаемости составляло 119 мес, но, если ИПК был больше 20, выживаемость составляла всего 39 мес [23]. Аналогичным образом Magge и соавт. продемонстрировали, что предоперационный ИПК был прогностическим фактором для ОВ [67]. Хотя такие данные немногочисленны, у пациентов с метастазами в лимфатических узлах ОВ составила 20 по сравнению с 56 мес у пациентов без метастазов в лимфатических узлах. Плохой прогноз при пораженных лимфатических узлах был также подтвержден Baratti и соавт., которые обнаружили, что лимфатические узлы с отрицательной патологией независимо коррелировали с увеличением ОВ [73]. То, что наличие экстраабдоминальных метастазов явилось плохим прогностическим фактором, удивления не вызывает, поскольку это верно для всех внутрибрюшных злокачественных новообразований. В своем исследовании Yan и соавт. включили 12 больных с поражением сухожильного отдела диафрагмы. Несмотря на то что во всех случаях провели резекцию экстраабдоминального заболевания, медианная ОВ, составившая 20 мес, была плохой и значительно ниже, чем у пациентов без метастазов [23].

Для того чтобы предоставить практикующим врачам оценочный инструмент, Schaub и соавт. разработали номограмму для ЗМБ, которая прогнозирует выживаемость [69]. В этой номограмме для определения трех- и пятилетней выживаемости используются гистологический подтип, оценка ИПК перед операцией и уровни СА-125 в сыворотке крови. В этой модели пациенты с эпителиоидным подтипом, предоперационным ИПК меньше или равным 10 и уровнем CA-125 в сыворотке меньше или равным 16 имеют наилучшую трех- и пятилетнюю ОВ, приближающуюся почти к 100%, в то время как пациенты с саркоматоидным или двухфазным подтипом или CA-125 >71 имеют плохую прогнозируемую трех- и пятилетнюю ОВ. У пациентов с комбинациями подтипа, ИПК и CA-125 между этими крайними значениями показатели выживаемости получают промежуточную оценку. По мнению авторов, практикующие врачи могут использовать номограмму на своем рабочем месте в качестве справочного материала, что дало бы им возможность лучше оценивать пациентов с ЗМБ, которые являются потенциальными кандидатами на проведение ЦРХ/HIPEC.

Прочие заболевания

Урахус представляет собой трубчатую структуру, которая растет в середину и соединяет мочевой пузырь с аллантоисом во время эмбрионального развития. Просвет на протяжении всего развития плода постепенно исчезает и в конечном итоге превращается у взрослых в среднюю пупочную связку. Если просвет урахуса не закрывается полностью, это может привести к различным патологическим процессам, включая злокачественную трансформацию [74]. Урахальная карцинома в целом встречается редко, как и ПМБ, это клиническое состояние, сопровождающееся обширным распространением ВБ-муцина. Неудивительно, что ПМБ, возникшая из урахуса, является чрезвычайно редким заболеванием, и в англоязычной литературе отмечено только 20 случаев [75–77]. Не все ПМ, возникшие из урахальной карциномы, приводят к ПMБ [78, 79].

Диагностика ПМ, происходящих от урахальной карциномы, может быть сложной задачей не только из-за редкости заболевания, но и из-за трудностей дифференциации его от других, более распространенных первичных заболеваний. Клиническая картина и степень гистологических изменений весьма вариабельны, но большинство авторов соглашаются с тем, что ПБМ, возникшая из урахала, по патофизиологии больше напоминает ПМБ из аппендикса, чем урахальную карциному [75]. В отличие от урахальной аденокарциномы, ПМБ, возникшая из урахала, редко вызывает метастазы в лимфатических узлах или отдаленные метастазы гематогенного происхождения, и более вероятен местный рецидив [75]. В настоящее время для диагностики используются три критерия: наличие образования по средней линии, показанное на предоперационной КТ, наличие мукозурии из-за стойкой связи между урахальным остатком и мочевым пузырем, а также повышенный уровень СА 19–9 в сыворотке крови [77].

Вследствие сходства с ПБМ аппендикулярного происхождения оптимальной стратегией лечения ПМБ урахального происхождения стала ЦРХ/HIPEC. В самой крупной опубликованной серии, посвященной ПМБ урахального происхождения, в многоцентровом международном регистре с учетом проспективных данных было выявлено 36 пациентов, перенесших ЦРХ/HIPEC в течение 23-летнего периода в 14 специализированных центрах [77]. Преобладали мужчины (66,7%) со средним возрастом 43 года. Половина получала предоперационную химиотерапию, а медианное значение ИПК составило 8,5 (диапазон — 1–33). У 63,9% пациентов использовался открытый метод HIPEC с различными химиоперфузионными средствами и их комбинациями. Полной макроскопической резекции (CC-0/CC-1), включающей резекцию мочеиспускательного канала и, как правило, частичную цистэктомию, удалось достичь у 86,1% пациентов, а поражение лимфатических узлов было у 11,5%. Частота серьезных осложнений составила 37,9%, но периоперационных летальных исходов не было.

Liu и соавт. получили аналогичные результаты в своей серии из девяти пациентов, проходивших лечение в одной специализированной больнице в Японии [76]. Медианный возраст в этой когорте составлял 48 лет, но там преобладали женщины (55,6%). Медианный ИПК равнялся 10 (диапазон 2–33), и всем пациентам провели HIPEC с открытой техникой химиоперфузии с митомицином и цисплатином. Всем пациентам сделали полную циторедукцию, и ни у одного пациента не было поражения лимфатических узлов. Не было отмечено осложнений III или IV степени, но в послеоперационном периоде у одного пациента было подтекание мочи, а у другого — свищ поджелудочной железы. Оба этих состояния были купированы ходе консервативного лечения.

По данным Mercier и соавт., медиана ОВ составила 58,5 мес, а медиана ВБПЗ — 60,5 мес [77]. По данным Liu и соавт., медианная ВБПЗ составляет 27,5 мес [76]. Mercier и соавт. обнаружили, что статус резекции был единственным значимым прогностическим фактором выживаемости, при этом у пациентов с резекцией CC-0/CC-1 пятилетняя выживаемость равнялась 53,9%, а пациентов с резекцией CC-2 или CC-3, выживших через 3 или 5 лет, не было [77]. Хотя наблюдалась тенденция ухудшения ОВ у пациентов с ИПК >14 по сравнению с пациентами с ИПК меньше или равным 14, эта разница не была статистически значимой. Однако более высокий ИПК оказал статистически значимое влияние на ВБПЗ, при этом вероятность рецидива у лиц с более высоким ИПК была в 15 раз выше. Вовлечение в заболевание лимфатических узлов также не было связано с плохой ОВ, но было значимым фактором в случае ВБПЗ.

Выводы

ЗМБ и урахальная карцинома с ПМ или ПМБ — редкие заболевания, обычно локализующиеся только в брюшной полости и имеющие низкий потенциал образования лимфатических или экстраабдоминальных метастазов. Основным методом лечения обоих заболеваний является ЦРХ/HIPEC, которая демонстрирует долгосрочную выживаемость, особенно у пациентов с благоприятными подтипами, низким ИПК и полной циторедукцией. Уточнение терапевтических стратегий будет продолжаться по мере появления все большего количества данных о вариантах ВБ-перфузии и адъювантной системной терапии. Поскольку таргетная молекулярная терапия продолжает развиваться, комбинированная стратегия, вероятно, будет включать как хирургический, так и системный подход.

Литература

ЗМБ и урахальная карцинома с ПМ или ПМБ — редкие заболевания, обычно локализующиеся только в брюшной полости и имеющие низкий потенциал образования лимфатических или экстраабдоминальных метастазов. Основным методом лечения обоих заболеваний является ЦРХ/HIPEC, которая демонстрирует долгосрочную выживаемость, особенно у пациентов с благоприятными подтипами, низким ИПК и полной циторедукцией. Уточнение терапевтических стратегий будет продолжаться по мере появления все большего количества данных о вариантах ВБ-перфузии и адъювантной системной терапии. Поскольку таргетная молекулярная терапия продолжает развиваться, комбинированная стратегия, вероятно, будет включать как хирургический, так и системный подход.

  1. Miller J., Wynn W.H. Malignant tumor arising from endothelium of peritoneum, and producing mucoid ascitic fluid // J Pathol Bacteriol. 1908. Vol. 12. Р. 267–78.

  2. Yan T.D., Brun E.A., Cerruto C.A., Haveric N., Chang D., Sugarbaker P.H. Prognostic indicators for patients undergoing cytoreductive surgery and perioperative intraperitoneal chemotherapy for diffuse malignant peritoneal mesothelioma // Ann Surg Oncol. 2007. Vol. 14, No 1. Р. 41–9.

  3. Henley S.J., Larson T.C., Wu M. et al. Mesothelioma incidence in 50 states and the District of Columbia, United States, 2003–2008 // Int J Occup Environ Health. 2013. Vol. 19, No 1. Р. 1–10.

  4. Moolgavkar S.H., Meza R., Turim J. Pleural and peritoneal mesotheliomas in SEER: age effects and temporal trends, 1973–2005 // Cancer Causes Control. 2009. Vol. 20, No 6. Р. 935–44.

  5. Price B. Analysis of current trends in United States mesothelioma incidence // Am J Epidemiol. 1997. Vol. 145, No 3. Р. 211–8.

  6. Price B., Ware A. Time trend of mesothelioma incidence in the United States and projection of future cases: an update based on SEER data for 1973 through 2005 // Crit Rev Toxicol. 2009. Vol. 39, No 7. Р. 576–88.

  7. Gilks B., Hegedus C., Freeman H., Fratkin L, Churg A. Malignant peritoneal mesothelioma after remote abdominal radiation // Cancer. 1988. Vol. 61, No 10. Р. 2019–21.

  8. Rivera Z., Strianese O., Bertino P., Yang H., Pass H., Carbone M. The relationship between simian virus 40 and mesothelioma // Curr Opin Pulm Med. 2008. Vol. 14, No 4. Р. 316–21.

  9. Carbone M., Emri S., Dogan A.U. et al. A mesothelioma epidemic in Cappadocia: scientific developments and unexpected social outcomes // Nat Rev Cancer. 2007. Vol. 7, No 2. Р. 147–54.

  10. Bridda A., Padoan I., Mencarelli R., Frego M. Peritoneal mesothelioma: a review // MedGenMed. 2007. Vol. 9, No 2. Р. 32.

  11. Boffetta P. Epidemiology of peritoneal mesothelioma: a review // Ann Oncol. Jun 2007. Vol. 18, No 6. Р. 985–90.

  12. Teta M.J., Mink P.J., Lau E., Sceurman B.K., Foster E.D. US mesothelioma patterns 1973–2002: indicators of change and insights into background rates // Eur J Cancer Prev. 2008. Vol. 17, No 6. Р. 525–34.

  13. Rodriguez D., Cheung M.C., Housri N., Koniaris L.G. Malignant abdominal mesothelioma: defining the role of surgery // J Surg Oncol. 2009. Vol. 99, No 1. Р. 51–7.

  14. Spirtas R., Heineman E.F., Bernstein L. et al. Malignant mesothelioma: attributable risk of asbestos exposure // Occup Environ Med. Dec 1994. Vol. 51, No 12. Р. 804–11.

  15. Faig J., Howard S., Levine E.A., Casselman G., Hesdorffer M., Ohar J.A. Changing pattern in malignant mesothelioma survival // Transl Oncol. 2015. Vol. 8, No 1. Р. 35–9.

  16. Kim J., Bhagwandin S., Labow D.M. Malignant peritoneal mesothelioma: a review // Ann Transl Med. 2017. Vol. 5, No 11. Р. 236.

  17. Alexander H.R., Hanna N., Pingpank J.F. Clinical results of cytoreduction and HIPEC for malignant peritoneal mesothelioma // Cancer Treat Res. 2007. Vol. 134. Р. 343–55.

  18. Acherman Y.I., Welch L.S., Bromley C.M., Sugarbaker P.H. Clinical presentation of peritoneal mesothelioma // Tumori. 2003. Vol. 89, No 3. Р. 269–73.

  19. Sugarbaker P.H., Welch L.S., Mohamed F., Glehen O. A review of peritoneal mesothelioma at the Washington Cancer Institute // Surg Oncol Clin N Am. 2003. Vol. 12, No 3. Р. 605–21. xi

  20. Sethna K., Sugarbaker P.H. Localized visceral invasion of peritoneal mesothelioma causing intestinal obstruction: a new clinical presentation // Hepato-Gastroenterology. 2005. Vol. 52, No 64. Р. 1087–9.

  21. Esquivel J., Averbach A. Combined laparoscopic cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy in a patient with peritoneal mesothelioma // J Laparoendosc Adv Surg Tech A. 2009. Vol. 19, No 4. Р. 505–7.

  22. Kaya H., Sezgi C., Tanrikulu A.C. et al. Prognostic factors influencing survival in 35 patients with malignant peritoneal mesothelioma // Neoplasma. 2014. Vol. 61, No 4. Р. 433–8.

  23. Yan T.D., Deraco M., Baratti D. et al. Cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy for malignant peritoneal mesothelioma: multi-institutional experience // J Clin Oncol. 2009. Vol. 27, No 36. Р. 6237–42.

  24. Baratti D., Kusamura S., Martinetti A. et al. Prognostic value of circulating tumor markers in patients with pseudomyxoma peritonei treated with cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy // Ann Surg Oncol. 2007. Vol. 14, No 8. Р. 2300–8.

  25. Baratti D., Kusamura S., Martinetti A. et al. Circulating CA125 in patients with peritoneal mesothelioma treated with cytoreductive surgery and intraperitoneal hyperthermic perfusion // Ann Surg Oncol. 2007. Vol. 14, No 2. Р. 500–8.

  26. Busch J.M., Kruskal J.B., Wu B. Best cases from the AFIP. Malignant peritoneal mesothelioma // Radiographics. 2002. Vol. 22, No 6. Р. 1511–5.

  27. Park J.Y., Kim K.W., Kwon H.J. et al. Peritoneal mesotheliomas: clinicopathologic features, CT findings, and differential diagnosis // AJR Am J Roentgenol. 2008. Vol. 191, No 3. Р. 814–25.

  28. Deraco M., Bartlett D., Kusamura S., Baratti D. Consensus statement on peritoneal mesothelioma // J Surg Oncol. 2008. Vol. 98, No 4. Р. 268–72.

  29. Kebapci M., Vardareli E., Adapinar B., Acikalin M. CT findings and serum ca 125 levels in malignant peritoneal mesothelioma: report of 11 new cases and review of the literature // Eur Radiol. 2003. Vol. 13, No 12. Р. 2620–6.

  30. Ros P.R., Yuschok T.J., Buck J.L., Shekitka K.M., Kaude J.V. Peritoneal mesothelioma. Radiologic appearances correlated with histology // Acta Radiol. 1991. Vol. 32, No 5. Р. 355–8.

  31. Levy A.D., Arnaiz J., Shaw J.C., Sobin L.H. From the archives of the AFIP: primary peritoneal tumors: imaging features with pathologic correlation // Radiographics. 2008. Vol. 28, No 2. Р. 583–607; quiz 621–582.

  32. Yan T.D., Haveric N., Carmignani C.P., Chang D., Sugarbaker P.H. Abdominal computed tomography scans in the selection of patients with malignant peritoneal mesothelioma for comprehensive treatment with cytoreductive surgery and perioperative intraperitoneal chemotherapy // Cancer. 2005. Vol. 103, No 4. Р. 839–49.

  33. Low R.N., Barone R.M. Combined diffusionweighted and gadolinium-enhanced MRI can accurately predict the peritoneal cancer index preoperatively in patients being considered for cytoreductive surgical procedures // Ann Surg Oncol. 2012. Vol. 19, No 5. Р. 1394–401.

  34. Patel N.P., Taylor C.A., Levine E.A., Trupiano J.K., Geisinger K.R. Cytomorphologic features of primary peritoneal mesothelioma in effusion, washing, and fine-needle aspiration biopsy specimens: examination of 49 cases at one institution, including post-intraperitoneal hyperthermic chemotherapy findings // Am J Clin Pathol. 2007. Vol. 128, No 3. Р. 414–22.

  35. Attanoos R.L., Webb R., Dojcinov S.D., Gibbs A.R. Malignant epithelioid mesothelioma: anti-mesothelial marker expression correlates with histological pattern // Histopathology. 2001. Vol. 39, No 6. Р. 584–8.

  36. Votanopoulos K.I., Sugarbaker P., Deraco M. et al. Is cytoreductive surgery with hyperthermic intraperitoneal chemotherapy justified for biphasic variants of peritoneal mesothelioma? Outcomes from the peritoneal surface oncology group international registry // Ann Surg Oncol. 2018. Vol. 25, No 3. Р. 667–73.

  37. Liu S., Staats P., Lee M., Alexander H.R., Burke A.P. Diffuse mesothelioma of the peritoneum: correlation between histological and clinical parameters and survival in 73 patients // Pathology. Dec 2014. Vol. 46, No 7. Р. 604–9.

  38. Valente K., Blackham A.U., Levine E. et al. A histomorphologic grading system that predicts overall survival in diffuse malignant peritoneal mesothelioma with epithelioid subtype // Am J Surg Pathol. 2016. Vol. 40, No 9. Р. 1243–8.

  39. Lee M., Alexander H.R., Burke A. Diffuse mesothelioma of the peritoneum: a pathological study of 64 tumours treated with cytoreductive therapy // Pathology. 2013. Vol. 45, No 5. Р. 464–73.

  40. Robinson B.W., Lake R.A. Advances in malignant mesothelioma // N Engl J Med. 2005. Vol. 353, No 15. Р. 1591–603.

  41. Husain A.N., Colby T., Ordonez N. et al. Guidelines for pathologic diagnosis of malignant mesothelioma: 2012 update of the consensus statement from the International Mesothelioma Interest Group // Arch Pathol Lab Med. May 2013. Vol. 137, No 5. Р. 647–67.

  42. AJCC Cancer Staging Manual 8th ed. Switzerland: Springer nature, 2017.

  43. Yan T.D., Deraco M., Elias D. et al. A novel tumor-node- metastasis (TNM) staging system of diffuse malignant peritoneal mesothelioma using outcome analysis of a multi-institutional database∗ // Cancer. 2011. Vol. 117, No 9. Р. 1855–63.

  44. Eltabbakh G.H., Piver M.S., Hempling R.E., Recio F.O., Intengen M.E. Clinical picture, response to therapy, and survival of women with diffuse malignant peritoneal mesothelioma // J Surg Oncol. Jan 1999. Vol. 70, No 1. Р. 6–12.

  45. Antman K.H., Pomfret E.A., Aisner J., MacIntyre J., Osteen R.T., Greenberger J.S. Peritoneal mesothelioma: natural history and response to chemotherapy // J Clin Oncol. 1983. Vol. 1, No 6. Р. 386–91.

  46. Vogelzang N.J., Rusthoven J.J., Symanowski J. et al. Phase III study of pemetrexed in combination with cisplatin versus cisplatin alone in patients with malignant pleural mesothelioma // J Clin Oncol. Jul 15 2003. Vol. 21, No 14. Р. 2636–44.

  47. Janne P.A., Wozniak A.J., Belani C.P. et al. Open-label study of pemetrexed alone or in combination with cisplatin for the treatment of patients with peritoneal mesothelioma: outcomes of an expanded access program // Clin Lung Cancer. 2005. Vol. 7, No 1. Р. 40–6.

  48. Campbell N.P., Kindler H.L. Update on malignant pleural mesothelioma // Semin Respir Crit Care Med. 2011. Vol. 32, No 1. Р. 102–10.

  49. Simon G.R., Verschraegen C.F., Janne P.A. et al. Pemetrexed plus gemcitabine as first-line chemotherapy for patients with peritoneal mesothelioma: final report of a phase II trial // J Clin Oncol. 2008. Vol. 26, No 21. Р. 3567–72.

  50. Zalcman G., Mazieres J., Margery J. et al. Bevacizumab for newly diagnosed pleural mesothelioma in the Mesothelioma Avastin Cisplatin Pemetrexed Study (MAPS): a randomised, controlled, open-label, phase 3 trial // Lancet. 2016. Vol. 387, No 10026. Р. 1405–14.

  51. Calabro L., Morra A., Fonsatti E. et al. Tremelimumab for patients with chemotherapy-resistant advanced malignant mesothelioma: an open-label, single-arm, phase 2 trial // Lancet Oncol. 2013. Vol. 14, No 11. Р. 1104–11.

  52. Foster J.M., Radhakrishna U., Govindarajan V. et al. Clinical implications of novel activating EGFR mutations in malignant peritoneal mesothelioma // World J Surg Oncol. 2010. Vol. 8. Р. 88.

  53. Govindan R., Kratzke R.A., Herndon J.E. 2nd et al. Gefitinib in patients with malignant mesothelioma: a phase II study by the cancer and Leukemia Group B // Clin Cancer Res. 2005. Vol. 11, No 6. Р. 2300–4.

  54. Kanteti R., Dhanasingh I., Kawada I. et al. MET and PI3K/mTOR as a potential combinatorial therapeutic target in malignant pleural mesothelioma // PLoS One. 2014. Vol. 9, No 9. Р. e105919.

  55. Varghese S., Chen Z., Bartlett D.L. et al. Activation of the phosphoinositide-3-kinase and mammalian target of rapamycin signaling pathways are associated with shortened survival in patients with malignant peritoneal mesothelioma // Cancer. 2011. Vol. 117, No 2. Р. 361–71.

  56. Verma V., Sleightholm R.L., Rusthoven C.G. et al. Malignant peritoneal mesothelioma: national practice patterns, outcomes, and predictors of survival // Ann Surg Oncol. 2018. Vol. 25, No 7. Р. 2018–26.

  57. Yan T.D., Welch L., Black D., Sugarbaker PH. A systematic review on the efficacy of cytoreductive surgery combined with perioperative intraperitoneal chemotherapy for diffuse malignancy peritoneal mesothelioma // Ann Oncol. 2007. Vol. 18, No 5. Р. 827–34.

  58. Blackham A.U., Shen P., Stewart J.H., Russell G.B., Levine E.A. Cytoreductive surgery with intraperitoneal hyperthermic chemotherapy for malignant peritoneal mesothelioma: mitomycin versus cisplatin // Ann Surg Oncol. 2010. Vol. 17, No 10. Р. 2720–7.

  59. Feldman A.L., Libutti S.K., Pingpank J.F. et al. Analysis of factors associated with outcome in patients with malignant peritoneal mesothelioma undergoing surgical debulking and intraperitoneal chemotherapy // J Clin Oncol. 2003. Vol. 21, No 24. Р. 4560–7.

  60. Brigand C., Monneuse O., Mohamed F. et al. Peritoneal mesothelioma treated by cytoreductive surgery and intraperitoneal hyperthermic chemotherapy: results of a prospective study // Ann Surg Oncol. 2006. Vol. 13, No 3. Р. 405–12.

  61. Deraco M., Nonaka D., Baratti D. et al. Prognostic analysis of clinicopathologic factors in 49 patients with diffuse malignant peritoneal mesothelioma treated with cytoreductive surgery and intraperitoneal hyperthermic perfusion // Ann Surg Oncol. 2006. Vol. 13, No 2. Р. 229–37.

  62. Alexander H.R. Jr., Bartlett D.L., Pingpank J.F. et al. Treatment factors associated with long-term survival after cytoreductive surgery and regional chemotherapy for patients with malignant peritoneal mesothelioma // Surgery. 2013. Vol. 153, No 6. Р. 779–86.

  63. Helm J.H., Miura J.T., Glenn J.A. et al. Cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy for malignant peritoneal mesothelioma: a systematic review and meta-analysis // Ann Surg Oncol. 2015. Vol. 22, No 5. Р. 1686–93.

  64. Levine E.A., Stewart J.H., Shen P., Russell G.B., Loggie B.L., Votanopoulos K.I. Intraperitoneal chemotherapy for peritoneal surface malignancy: experience with 1,000 patients // J Am Coll Surg. 2014. Vol. 218, No 4. Р. 573–85.

  65. Dodson R.M., Kuncewitch M., Votanopoulos K.I., Shen P., Levine E.A. Techniques for cytoreductive surgery with hyperthermic intraperitoneal chemotherapy // Ann Surg Oncol. 2018. Vol. 25, No 8. Р. 2152–8.

  66. Mazzocchi A.R., Rajan S.A.P., Votanopoulos K.I., Hall A.R., Skardal A. In vitro patient-derived 3D mesothelioma tumor organoids facilitate patient-centric therapeutic screening // Sci Rep. 2018. Vol. 8, No 1. Р. 2886.

  67. Magge D., Zenati M.S., Austin F. et al. Malignant peritoneal mesothelioma: prognostic factors and oncologic outcome analysis // Ann Surg Oncol. Apr 2014. Vol. 21, No 4. Р. 1159–65.

  68. Chua T.C., Yan T.D., Morris D.L. Outcomes of cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy for peritoneal mesothelioma: the Australian experience // J Surg Oncol. 2009. Vol. 99, No 2. Р. 109–13.

  69. Schaub N.P., Alimchandani M., Quezado M. et al. A novel nomogram for peritoneal mesothelioma predicts survival // Ann Surg Oncol. 2013. Vol. 20, No 2. Р. 555–61.

  70. Valle M., Van der Speeten K., Garofalo A. Laparoscopic hyperthermic intraperitoneal peroperative chemotherapy (HIPEC) in the management of refractory malignant ascites: a multi-institutional retrospective analysis in 52 patients // J Surg Oncol. 2009. Vol. 100, No 4. Р. 331–4.

  71. Randle R.W., Swett K.R., Swords D.S. et al. Efficacy of cytoreductive surgery with hyperthermic intraperitoneal chemotherapy in the management of malignant ascites // Ann Surg Oncol. 2014. Vol. 21, No 5. Р. 1474–9.

  72. Baratti D., Kusamura S., Cabras A.D., Bertulli R., Hutanu I., Deraco M. Diffuse malignant peritoneal mesothelioma: long-term survival with complete cytoreductive surgery followed by hyperthermic intraperitoneal chemotherapy (HIPEC) // Eur J Cancer. 2013. Vol. 49, No 15. Р. 3140–8.

  73. Baratti D., Kusamura S., Cabras A.D., Laterza B., Balestra M.R., Deraco M. Lymph node metastases in diffuse malignant peritoneal mesothelioma // Ann Surg Oncol. 2010. Vol. 17, No 1. Р. 45–53.

  74. Szarvas T., Modos O., Niedworok C. et al. Clinical, prognostic, and therapeutic aspects of urachal carcinoma a comprehensive review with meta-analysis of 1,010 cases // Urol Oncol. 2016. Vol. 34, No 9. Р. 388–98.

  75. Agrawal A.K., Bobinski P., Grzebieniak Z. et al. Pseudomyxoma peritonei originating from Urachus case report and review of the literature // Curr Oncol. 2014. Vol. 21, No 1. Р. e155–65.

  76. Liu Y., Ishibashi H., Hirano M. et al. Cytoreductive surgery plus hyperthermic intraperitoneal chemotherapy for pseudomyxoma peritonei arising from urachus // Ann Surg Oncol. 2015. Vol. 22, No 8. Р. 2799–805.

  77. Mercier F., Passot G., Villeneuve L. et al. Peritoneal carcinomatosis of urachus origin treated by cytoreductive surgery and Hyperthermic Intraperitoneal Chemotherapy (HIPEC): an international registry of 36 patients // Ann Surg Oncol. 2018. Vol. 25, No 4. Р. 1094–100.

  78. Goere D., Passot G., Gelli M. et al. Complete cytoreductive surgery plus HIPEC for peritoneal metastases from unusual cancer sites of origin: results from a worldwide analysis issue of the Peritoneal Surface Oncology Group International (PSOGI) // Int J Hyperthermia. 2017. Vol. 33, No 5. Р. 520–7.

  79. Krane L.S., Kader A.K., Levine E.A. Cytoreductive surgery with hyperthermic intraperitoneal chemotherapy for patients with peritoneal carcinomatosis secondary to urachal adenocarcinoma // J Surg Oncol. 2012. Vol. 105, No 3. Р. 258–60.

Часть III. Периоперационные аспекты гипертермической внутрибрюшинной химиотерапии

13. Рекомендации по анестезии при регионарной терапии

Лоуренс Б. МаррЛ.Б. Марр Медицинский центр Университета Питтсбурга, больница Шейдисайд, отделение анестезиологии, Питтсбург, Пенсильвания, США. E-mail: marrlx@upmc.edu. и Шив К. ГоелШ.К. Гоел Медицинский факультет Университета Питтсбурга, отделение анестезиологии и периоперационной медицины, больница Шейдисайд UPMC, Питтсбург, Пенсильвания, США.

Основные принципы и цели, на основе которых обеспечивается анестезия при регионарной терапии, остаются прежними, хотя способы, с помощью которых они достигаются, видоизменялись, чтобы соответствовать прогрессу, произошедшему в анестезиологии.

Традиционная цель анестезии — помогать работе хирурга, поддерживая наркоз на нужном уровне и обеспечивая оксигенацию и гемодинамическую стабильность на протяжении всей операции, — остается нашей отправной точкой. Тем не менее после признания кратко- и долгосрочных последствий анестезии она стала гораздо более продуманной, ориентированной на пациента и основанной на фактических данных. Послеоперационные соображения включают краткосрочные результаты (минимизацию тошноты, боли и делирия, облегчение ранней мобилизации, восстановление перистальтики кишечника, оптимальное функционирование легких и сокращение продолжительности пребывания в больнице), а также долгосрочные результаты (продление выживаемости при раковом заболевании). За последние несколько лет наша модель подачи наркоза перешла от смешанного типа анестезии к полной внутривенной анестезии, исключив использование ингаляционных анестетиков и средств для наркоза. Это соответствует программе ERAS, направленной на снижение осложнений и сокращение продолжительности пребывания в стационаре.

Анестезиологическое сопровождение

Предоперационная оценка

Необходимо провести полное обследование пациента, особое внимание уделив дыхательным путям, кардиопульмональной (сердечно-легочной) системе и функционированию почек. При принятии решения о том, какие именно анализы следует провести, важно знать, какие лекарственные средства принимают пациенты, а также какую химиотерапию они получали. Сюда входит определение необходимости рентгенографии органов грудной клетки, общего анализа крови, тестирования функций легких и трансторакальной эхокардиограммы.

Предындукция

Бригада неотложной помощи установит катетеры для нервной блокады (либо паравертебральной блокады, либо блокады квадратной мышцы поясницы), пока пациент еще находится в предоперационной зоне ожидания. Хотя при установке блокады назначают лишь небольшую дозу седативного средства, уровень седации пациента перед его поступлением в операционную можно повысить с помощью добавления дексмедетомидина, используемого для усиления блокады. Симпатолиз также может вызвать брадикардию, которую следует лечить. Нервная блокада после своего установления является важным компонентом интраоперационной анестезии, а также послеоперационного ухода. Во время операции катетеры можно установить повторно. Более подробно это описано в разделе, посвященном обезболиванию.

Линии и мониторы

Если нет определенных сопутствующих сердечно-легочных заболеваний, то необходимость в инвазивных линиях мониторинга перед индукцией анестезии отсутствует.

Перед индукцией анестезии устанавливаются стандартные мониторы, состоящие из ЭКГ SaO2, BIS и нервно-мышечной блокады, а после индукции размещаются трубка NG, мочевой катетер ETCO2 и одеяло с принудительным подогревом воздуха. После индукции устанавливают инвазивные мониторы, в которые для доступа входят артериальная и центральная линии (катетер с двойным просветом № 8, помещенный во внутреннюю яремную вену) и которые подразумевают внутривенное использование вазопрессоров по второму большому диаметру. Намечается тенденция отказа от центральной линии у некоторых пациентов с периферическим доступом большого диаметра, если у них будет частичная резекция. У пациентов с изолированной перфузией печени мы размещаем катетер MAC в левую внутреннюю яремную вену для нашего удобства, а двухпросветный катетер 8 Fr — в правую внутреннюю яремную вену, что можно подготовить заранее и заменить перфузионным катетером, когда процедура подходит к вено-венозному шунтированию.

Анестезия

Есть множество фактов, указывающих на то, что ингаляционные анестетики, симпатическая стимуляция, воспаление и опиаты оказывают неблагоприятное влияние на рецидив ракового заболевания после хирургической операции по поводу онкологии. Используемая в таких случаях тотальная внутривенная анестезия построена на этих принципах, и действительно, было показано, что при использовании тотальной внутривенной анестезии выживаемость без рецидивов после хирургического вмешательства при раковом заболевании увеличивается. В нашем протоколе тотальной внутривенной анестезии не применяются ингаляционные средства и опиаты, а используется комбинация из трех препаратов — пропофола, кетамина и дексмедетомидина. Пропофол не оказывает неблагоприятного воздействия на функцию иммунных клеток, не увеличивает выживаемость или инвазивность раковых клеток и за счет ингибирования циклооксигеназ (ЦОГ), обладает противовоспалительным действием. Низкие дозы кетамина дополняют тотальную внутривенную анестезию, значительно усиливают послеоперационную анальгезию и обладают противовоспалительным действием, которое проявляется в ответе цитокинов на хирургическую операцию и в том, что сохраняется функция лимфоцитов. Дексмедетомидин также дополняет тотальную внутривенную анестезию, обеспечивает симпатолиз, может снизить послеоперационную деменцию и существенно усиливает интраоперационную и послеоперационную ноцицептивную блокаду нервной блокады, тем самым снижая потребность в опиоидах после операции.

Одновременно с тотальной внутривенной анестезией необходимо использовать BIS-мониторинг, так как концентрация средства в конце выдоха не обеспечивает альтернативного ориентира, позволяющего судить о глубине анестезии. Хотя повышенные дозы кетамина приводят к ложному повышению BIS, низкие дозы и постоянная инфузия позволяют сохранить информативность этого показателя. Рекомендуемый целевой показатель BIS находится в диапазоне 40–50.

Рекомендуемая скорость инфузии после индукции.

  • Пропофол — 120 мкг/кг в минуту, дозу снижают с течением времени и при повышении BIS, увеличивают при необходимости.

  • Дексмедетомидин — начальная доза 1 мкг/кг в час в течение 15 мин, затем 0,6 мкг/кг в час и титрование в соответствии с клиническими показаниями.

  • Кетамин — 0,2 мг/кг в час.

По мере приближения к завершению операции нужно внимательно относиться к уменьшению скорости инфузии, возможно даже прекращение инфузии дексмедетомидина и кетамина примерно за полчаса-час до окончания операции. На этом этапе целевой показатель BIS не должен превышать 60. Следует ожидать иного, более медленного пробуждения, чем то, которые было обычным при использовании ингаляционных средств/опиоидов. Пациент может быть достаточно глубоко погружен в медикаментозный сон, но при этом дышать хорошо, и его можно безопасно экстубировать при уровне седации, отличном от обычного анестетика. Если седативный эффект и угнетение дыхания коррелируют с опиоидами, к дексмедетомидину и кетамину это не относится.

Управление вентиляцией

Защитная вентиляция легких направлена на предотвращение волюмотравмы, баротравмы, ателектотравмы и окислительного повреждения. Ателектаз начинается с индукции и усугубляется при использовании 100% кислорода. Следовательно, рекомендуется предварительная оксигенация с использованием <100% кислорода и поддержание вентиляции воздухом/кислородом (60% FiO2 или менее). Рекомендуемый дыхательный объем составляет 6 мл/кг в соответствии с идеальным весом в дополнение к умеренному уровню PEEP (ПДКВ). Если легкие периодически включаются в работу, это препятствует развитию ателектаза. Альтернативными методами достижения этой цели являются несколько ступенчатых повышений ПДКВ с шагом 20–30 с или переключение на ручную вентиляцию с выпускным клапаном, установленным на 30 мм рт.ст. на 30–60 с (следует избегать соблазна сжать баллон).

Интраоперационная инфузионная терапия

Целями инфузионной терапии являются сохранение внутрисосудистого объема, оптимизация перфузии тканей и доставки кислорода, а также восстановление нормальной физиологии кислотно-щелочного баланса. В настоящее время у нас нет неинвазивного монитора, который позволил бы получать информацию о перфузии тканей. Таким образом, продолжается поиск способа доставки жидкости в необходимом составе и количестве. В этом свете представляют интерес два вопроса: использование жидкостей, сбалансированных либо по электролитному, либо по солевому составу, а также наилучший способ определить количество жидкости. Внутривенные жидкости следует рассматривать как фармакотерапевтическое средство, и они могут быть как полезными, так и вредными. В настоящее время появилось углубленное понимание вреда чрезмерного свободного введения жидкости и избытка жидкости у пациента хирургического отделения. Риск синдрома абдоминальной компрессии и генерализированного отека выше, чем предполагалось ранее. Мы сделали обзор анестезии, проводившейся в нашем центре с 2006 по 2014 г., и экстраполировали данные, в том числе общую жидкость, введенную во время операции, разбили данные на три когорты и рассмотрели осложнения. Изначально мы использовали очень свободный режим введения жидкости, и в период 2006–2008 гг. среднее количество введенной во время операции жидкости составило 24 л кристаллоидного раствора. В 2008 г. мы ввели более ограничительный режим, и в период с 2010 по 2012 г. среднее количество составило 16 л, а в 2013 и 2014 гг. оно составило 11 л. Это составило около 10–12 мл/кг в час. В группе с очень свободным введением мы обнаружили заметные генерализированные отеки, в том числе головы и шеи, несостоятельность анастомоза, респираторный дистресс-синдром взрослых (РДСВ), а также проблемы с почками и дыхательными путями. Вследствие количества отеков лица и избытка жидкости экстубация была затруднена и зачастую откладывалась до следующего дня, не говоря уже о влиянии отеков на заживление ран. С 2014 г. мы также перестали использовать солевой раствор, и теперь единственными применяемыми кристаллоидными растворами являются натрия лактата раствор сложный [калия хлорид + кальция хлорид + натрия хлорид + натрия лактат] [Сложный раствор натрия лактата Биеффе (Раствор Рингера лактата)] и калия хлорид + магния хлорид + натрия ацетат + натрия глюконат + натрия хлорид (Плазма-Лит 148 Водный Раствор). Поскольку при ограниченном (что означает оптимизацию доставки жидкости, а не нулевой баланс) применении жидкостей в большинстве случаев наблюдается небольшой видимый отек, большинству пациентов делают экстубацию в операционной, за исключением тех, кто испытывает сонливость из-за нашей доставки тотальной внутривенной анестезии, и им обычно делают экстубацию в отделении посленаркозного наблюдения. Они редко попадают в отделение интенсивной терапии через интубацию. Многие из наших пациентов теперь поступают из отделения посленаркозного наблюдения прямо в палату, если у них нет осложнений. Мы наблюдаем гораздо меньше проблем с дыхательными путями и меньше случаев повторения несостоятельности анастомоза [1]. Работа в этом направлении идет постоянно, и будет интересно проанализировать результаты по мере того, как мы продолжим более свободное использование программы ERAS. Нам известно, какие факторы не являются важными для оптимальной доставки жидкости. Значимой корреляции между САД и DO2 нет. Центральное венозное давление не коррелирует с объемом крови [2], а диурез не является прогностическим фактором послеоперационных функций почек [3].

В 2008 г. мы начали использовать неинвазивный жидкостный монитор Vigileo (Edwards Labs.), а теперь используем ED1000 (Edwards Labs.). Мы считаем, что для отслеживания ответов систолического объема и сердечного выброса на введение жидкости лучше всего использовать этот монитор. В конечном счете мы пытаемся оптимизировать сердечный выброс, измеряя увеличение систолического объема и сердечного выброса по кривой Франка–Старлинга после жидкостной нагрузки. Когда повышения больше нет, мы полагаем, что был достигнут оптимальный поток. Расширенный мониторинг позволяет с комфортом применять ограничительную стратегию доставки жидкости с достаточным порогом безопасности. Для этого существуют и другие устройства для целевой терапии, такие как эзофагальный доплерометр или анализатор пульсовой волны.

О негативных последствиях введения 0,9% изотонического раствора натрия хлорида написано много. Хорошо известно, что введение большого объема 0,9% изотонического раствора натрия хлорида вызывает гиперхлоремический метаболический ацидоз с нормальной анионной щелью — явление, описанное Стюартом в начале 1980-х гг. [3–5]. Критика изотонического раствора натрия хлорида не нова. Джордж Х. Эванс (George H. Evans) писал в журнале Американской медицинской ассоциации (JAMA) в 1911 г.: «Не может не впечатлять опасность…​ того крайнего безрассудства, с которым часто назначают солевой раствор, особенно в послеоперационном периоде. <…​> Пагубная роль, которую играет солевой раствор, часто теряется в свете серьезных состояний, которые требуют его использования» [6]. На животной модели гиперхлоремия вызывает вазоконстрикцию почечной артерии, что дает возможность предположить ее возможную роль в нарушении функций почек [7]. У людей это впервые показали Choudhury и соавт. По их данным, полученным с использованием МРТ, инфузия 0,9% изотонического раствора натрия хлорида приводит к снижению скорости почечного кровотока и перфузии кортикальной системы почек [8]. Это исследование также показало задержку жидкости во внесосудистом пространстве, масса тела пациентов увеличилась, со сбалансированным раствором объемы вырабатываемой мочи у них были выше, а в исследованиях с изотоническим раствором натрия хлорида уровень хлорида в сыворотке крови был статистически значимо выше с первого часа. Гиперхлоремический метаболический ацидоз с нормальной анионной щелью, индуцированный изотоническим раствором натрия хлорида, связан со снижением перфузии кишечника. Риск гиперхлоремического метаболического ацидоза с нормальной анионной щелью больше не считается безобидным, и произошла смена парадигмы в отношении инфузионной терапии в том, что касается объемной терапии на основе изотонического раствора натрия хлорида.

Синдром абдоминальной компрессии

Теперь мы лучше понимаем, что риск синдрома абдоминальной компрессии выше, чем считалось ранее. Повышение абдоминального давления приводит к снижению градиентов перфузии кишечника и почек.

Гипертермия, связанная с гипертермической внутрибрюшинной химиотерапией

Повышение внутренней температуры тела при введении HIPEC действительно хорошо заметно. Перед началом HIPEC и в дальнейшем следует отключить устройство принудительного подогрева воздуха. Обычно температура не превышает 39 °C, но, если это произойдет, можно принять другие меры по охлаждению. Гипертермия вызовет увеличение частоты сердечных сокращений, сердечного индекса и потребления кислорода, а также снижение общего периферического сопротивления сосудов [9]. Было обнаружено, что уровни норэпинефрина в плазме увеличиваются линейным образом параллельно с повышением внутренней температуры тела [9]. Это повышение температуры носит временный характер, поэтому, если бы возникла необходимость в лечении тахикардии, авторы сделали бы это с помощью β-адреноблокаторов короткого действия.

Обезболивание

Регионарные терапевтические хирургические операции, такие как удаление опухоли, HIPEC и т.д., остаются одними из самых болезненных хирургических вмешательств на брюшной полости. Это связано не только со степенью хирургической резекции, но и с сильным воспалением, вызванным сильной дозой гипертермического химиотерапевтического препарата.

Самым результативным и оптимальным методом обезболивания у этих пациентов является сочетание стратегии мультимодальной анальгезии и техники регионарного обезболивания.

Мультимодальная анальгезия

Мультимодальное обезболивание [10] следует включать в план интраоперационной анестезии в качестве части стратегии опиоидсберегающей анестезии ERAS. В качестве дополнения к пропофолу как части тотальной внутривенной анестезии (TВВА) следует использовать непрерывные инфузии дексмедетомидина и кетамина. Инфузию следует дополнительно усилить внутривенным введением парацетамола каждые 6 ч, а также использованием других компонентов стратегии мультимодальной анальгезии, таких как магний и дексаметазон (Декадрон). Кроме того, если регионарные блокады нервов местными анестетиками не используются, то как часть стратегии обезболивания можно добавить внутривенную инфузию лидокаина.

Интраоперационную мультимодальную стратегию после операции следует продолжить. Непрерывные инфузии кетамина и лидокаина (при отсутствии регионарной блокады нервов местными анестетиками) можно продолжать в течение 48–72 ч после операции, что значительно снижает потребность в опиоидах в послеоперационном периоде.

Регионарная анестезия

Регионарная анестезия, или блокада нервов, остается основой любой стратегии обезболивания при серьезных абдоминальных вмешательствах. Наиболее эффективными и широко применяемыми методами являются следующие.

Торакальная эпидуральная анестезия [11]. Самый старый и один из самых эффективных анальгетических методов. Правильно расположенная нижняя грудная эпидуральная анестезия (около уровня T8) обеспечивает отличное обезболивание. Однако риск осложнений из-за кровотечения, необходимость антикоагуляции в послеоперационном периоде (профилактической, а в некоторых случаях и терапевтической), а также гемодинамические эффекты (гипотензия) у пациента со значительным перемещением жидкости в сочетании с возможным риском нарушения способности передвигаться, — все это способствовало тому, что грудная эпидуральная анестезия больше не является предпочтительной техникой.

Грудная паравентебральная блокада [12]. На смену торакальной эпидуральной анестезии в качестве метода выбора для всех основных абдоминальных процедур в значительной степени пришла грудная паравертебральная блокада. Правильно локализованная двусторонняя грудная паравертебральная анестезия на уровне Т8 обеспечивает отличную анальгезию без обычных рисков, связанных с грудной эпидуральной анестезией. Паравертебральные катетеры непрерывного действия связаны с минимальным риском гипотонии и отсутствием риска слабости нижних конечностей, затрудняющей передвижение. Однако одними из недостатков этой техники остаются большая кривая обучения локализации анестезии, риск пневмоторакса и некоторая озабоченность по поводу кровотечений в области цереброспинальной оси у пациентов с нарушенной коагуляцией или при приеме терапевтических антикоагулянтов.

Блокада квадратной мышцы поясницы. Впервые описана Бланко в 2007 г. [13] в качестве модификации хорошо известной и использующейся блокады в поперечной абдоминальной плоскости. Этот метод межфасциальной инфильтрации местного анестетика вдоль заднебоковой границы квадратной мышцы поясницы в поясничном межфасциальном треугольнике [14] обеспечивает длительную и эффективную абдоминальную анальгезию, действие которой по меньшей мере эквивалентно анальгетическому действию при паравертебральной блокаде. Это может быть однократная инъекция местного анестетика, вводимая с обеих сторон, часто в смеси с такими добавками, как дексмедетомидин и дексаметазон (Декадрон), обеспечивающая обезболивание на срок до 36 ч или, что предпочтительнее, постоянное размещение катетера в случаях масштабных процедур в брюшной полости, таких как удаление опухоли и HIPEC. Кривая обучения при этих блокадах меньше, их легче выполнять, пациенты лучше переносят процедуру, и эти блокады выполняются вдали от цереброспинальной оси, поэтому нет опасений по поводу кровотечения в области рядом со спинным мозгом у пациентов, принимающих антикоагулянты. Благодаря вышеупомянутым преимуществам и несмотря на свою относительную новизну, такие блокады во всем мире быстро приходят на смену традиционным в качестве регионарных анестетиков выбора при масштабных операциях на брюшной полости и включаются в протоколы ERAS при операциях на брюшной полости [15].

Помимо комбинации вышеупомянутых методов, средства для внутривенного наркоза всегда должны оставаться доступными для этих пациентов либо в виде болюсных доз, либо в виде контролируемой пациентом анальгезии. Это связано с сильной по своей природе болью, а также с длительной кишечной непроходимостью, которую часто вызывают эти операции, что снижает надежность абсорбции пероральных препаратов. Кроме того, в послеоперационный период, когда функции почек стабилизируются, а профиль коагуляции и тромбоциты вернутся к норме, следует добавлять внутривенные противовоспалительные препараты, такие как кеторолак.

Литература

  1. Padussis J., Choudry H., Marr L. Impact of restricted fluid administration during cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemoperfusion on perioperative outcomes. Presented at the surgical perfusion meeting Jan. 2015, Houston, Texas.

  2. Marik P.E., Baram M., Vahid B. Does central venous pressure predict fluid responsiveness? A systematic review of the literature and the tale of seven mares // Chest. 2008. Vol. 134. Р. 172–8.

  3. Alpert R.A., Roizen M.F., Hamilton W.K. et al. Intraoperative urine output does not predict postoperative renal function in patients undergoing abdominal aortic revascularization // Surgery. 1984. Vol. 95. Р. 202.

  4. Stewart P.A. How to understand acid-base. New York: Elsevier, 1981.

  5. Stewart P.A. Modern quantitative acid-base chemistry // Can J Physiol Pharmacol. 1983. Vol. 61. Р. 1444–61.

  6. Evans G.H // JAMA 1911.

  7. Wilcox C.S. Regulation of renal blood flow by plasma chloride // J Clin Invest. 1983. Vol. 71. Р. 726–35.

  8. Choudhury A.H., Cox E.F., Francis S.T., Lobo D.N. A randomized controlled double-blind crossover study on the effects of 2L infusions of 0.9% saline and plasma-lyte 148 on renal blood flow velocity and renal cortical tissue perfusion in healthy volunteers // Ann Surg. 2012. Vol. 256, No 1. Р. 18–24.

  9. Kim Y.D., Lake C.R., Lees D.E., Schuette W.H., Bull J.M., Weise V., Kopin I.J. Hemodynamic and plasma catecholamine responses to hyperdynamic cancer therapies // Am J Phys. 1979. Vol. 237. Р. H570–4.

  10. Buvanendra A., Kroin J.S. Multimodal analgesia for controlling acute postoperative pain // Curr Opin Anesthesiol. 2009. Vol. 22. Р. 588–93.

  11. Manion S.C., Brennan T.J. Thoracic epidural analgesia and acute pain management // Anesthesiology. 2011. Vol. 115. Р. 181–8.

  12. El-Boghdadly K., Madjdpour C., Chin K.J. Thoracic paravertebral blocks in abdominal surgery—a systematic review of randomized controlled trials // BJA. 2016. Vol. 117, No 3. Р. 297–308.

  13. Blanco R. Tap block under ultrasound guidance: the description of a “no pops” technique: 271 [abstract] // Regional Anesth Pain Med. 2007. Vol. 32. Р. S1–130.

  14. Elsharkawy H. Quadratus Lumborum Blocks // Adv Anesth. 2017. Vol. 35, No 1. Р. 145–57.

  15. Akerman M., Pejcic N., Velickovic I. A review of Quadratus Lumborum Block and ERAS // Front Med. 2018. Vol. 5. Р. 44.

14. Послеоперационное ведение пациентов, перенесших циторедуктивное хирургическое вмешательство и гипертермическую внутрибрюшинную химиотерапию

Мустафа РауфМ. Рауф Онкологический центр «Город надежды», отделение хирургии, Дуарте, Калифорния, США. E-mail: mraoof@coh.org.

Введение

ЦРХ и HIPEC (ЦРХ/HIPEC) в 1990-х гг. стали широко применяться при лечении карциноматоза, обусловденного раком яичников, желудочно-кишечного тракта и первичной опухолью брюшины у пациентов без экстраабдоминальных метастазов. Множество работ за последние три десятилетия подтвердили общую безопасность этого подхода. В первых исследованиях были зафиксированы высокая заболеваемость и смертность. Процедуру стандартно описывали как «агрессивную циторедукцию» и «мать всех операций». Однако рост опытности медицинских работников, улучшение отбора пациентов, прогресс в периоперационном ведении и повышение возможностей в отношении распознавания и лечения осложнений привели к значительному улучшению результатов.

В недавнем отчете использовались данные Национальной программы улучшения качества хирургии Американского колледжа хирургов, в которых восстановление после хирургического вмешательства, включавшего ЦРХ/HIPEC, сравнивалось с восстановлением после других сложных онкологических процедур [1]. Неожиданным стало то, что заболеваемость и смертность от ЦРХ/HIPEC с поправкой на риск оказались значительно ниже, чем при гепатэктомии, эзофагэктомии и панкреатодуоденэктомии.

В отличие от других сложных онкологических операций на желудочно-кишечном тракте, выборка пациентов, которым проводили ЦРХ/HIPEC, состоит из людей с весьма вариативным бременем заболевания. Кроме того, при многих других типах рака применяют сложную циторедукцию. Таким образом, послеоперационное восстановление каждого пациента с карциноматозом сопряжено с уникальными проблемами, которые зависят от степени циторедукции и исходных характеристик заболевания пациента. Такая неоднородность самого заболевания и характеристик хирургического вмешательства и определяет основную часть различий в ходе послеоперационного восстановления. Несмотря на эту вариабельность, комплексное ведение таких пациентов можно свести к основным принципам, которые обсуждаются в этой главе.

Возмещение острой потери жидкости

Пациенты, перенесшие циторедукцию, в периоперационном периоде подвержены сильному перемещению жидкостей. Основные факторы, определяющие перемещение жидкостей, включают предоперационное голодание и механическую подготовку кишечника; удаление большого объема внутрибрюшного асцита; потери с хирургически рассеченных поверхностей; повышенную проницаемость сосудов из-за воспалительной реакции на операцию; потерю крови и, наконец, незаметные потери через открытый живот, усиленные гипертермией. У пациентов с нутритивной недостаточностью наблюдается более значительное перемещение жидкостей из-за снижения внутрисосудистого онкотического давления, которое является прямым результатом гипоальбуминемии.

Число исследований, посвященных применению жидкостей в послеоперационном периоде у пациентов, перенесших циторедукцию, невелико. Данные по этому вопросу экстраполированы на основе данных пациентов, перенесших плановую абдоминальную операцию. Однако следует с осторожностью обобщать эти данные, поскольку многим пациентам, перенесшим циторедуктивную хирургическую операцию, приходится проводить гораздо более длительные операции с резекцией гораздо большего числа органов по сравнению с пациентами, перенесшими плановую операцию по поводу рака одного органа. Кроме того, перитонэктомия увеличивает площадь необработанной поверхности, что способствует потере жидкости и гиповолемии. Однако установлено, что основная часть потери жидкости происходит во время операции и в первые 24 ч после операции, и, следовательно, в это время наиболее важно ее восполнить.

Достижение послеоперационного баланса жидкостей имеет решающее значение для оптимальных результатов ЦРХ. После масштабной абдоминальной хирургии слишком большой объем введенной жидкости может оказать негативное влияние. У таких пациентов развиваются легочные осложнения, в том числе гипоксия, плевральные выпоты, пневмония, а также возникает необходимость в аппарате искусственного дыхания. Кроме того, гиперволемия вызывает отек стенки кишечника, который продлевает непроходимость кишечника и считается фактором, способствующим несостоятельности анастомоза. Гиперволемия приводит к увеличению преднагрузки, что не только нарушает сердечную функцию, но также вызывает аритмию. С другой стороны, гиповолемия может привести к острому повреждению почек из-за почечной гипоперфузии. Гипоперфузия раневой поверхности и анастомоза может также усилить несостоятельность анастомоза и, кроме того, привести к инфицированию межорганного пространства и области хирургического вмешательства.

Есть две основные стратегии послеоперационной инфузионной терапии: ограниченная и обильная. При стратегии ограниченной инфузии жидкость вводят для достижения нулевого баланса во время операции и в ближайший 24-часовой послеоперационный период. Это регулируется в первую очередь тщательным мониторингом всего масштаба потребления и отдачи с возмещением или ограничением по мере необходимости. Скорость введения жидкости при стратегии ограниченной инфузии составляет обычно в среднем 0,8 мл/кг в час. При стратегии обильной инфузии используется стандартизированное введение жидкости на основе массы тела с заранее заданной скоростью, которая титруется только при наличии данных, свидетельствующих об избытке жидкости. При обильной инфузии жидкость обычно вводят со скоростью 1,5 мл/кг в час. В недавнем международном исследовании 3000 пациентов были рандомизированно распределены в группы свободного или ограниченного введения жидкости [2–4]. В группе с ограничением введения жидкости медианное потребление внутривенной жидкости составило 3,7 л (межквартильный диапазон — 2,9–4,9 л) по сравнению с 6,1 л (межквартильный диапазон — 5,0–7,4 л) в группе со свободной дозой жидкости (p <0,001). Первичным исходом была выживаемость без инвалидности, что определялось по стойкому ухудшению состояния здоровья (продолжительностью ≥6 мес). Вторичными исходами были частота острого повреждения почек, частота септических осложнений или смерти, инфекции в области хирургического вмешательства и необходимость заместительной почечной терапии. Показатели выживаемости без инвалидности не различались между двумя группами. Частота септических осложнений и смертей также совпадала. Однако в группе со свободным введением жидкости частота инфекций в области хирургического вмешательства (16,5 по сравнению с 13,6%; p =0,02), острого повреждения почек (8,6 по сравнению с 5,0%; p <0,001) и потребности в заместительной почечной терапии (0,9 по сравнению с 0,3%; p =0,048) были ниже. Эти данные показывают, что пациентам, перенесшим обширную абдоминальную операцию, больше преимуществ дает стратегия умеренно свободного, а не ограниченного введения жидкости. Рандомизированные исследования, в которых оценивались более свободные, чем в вышеупомянутом исследовании, режимы введения жидкости, ясно показали пагубные результаты агрессивного введения жидкости [5–15]. Взятые вместе, эти данные подтверждают умеренно свободное введение жидкости (1,5 мл/кг в час) с изотоническими жидкостями в первые 24 ч после основной циторедукции.

Вследствие того что пациенты, подвергавшиеся циторедукции, гетерогенны по нескольким аспектам, универсальная стратегия умеренно обильного введения жидкости оставляет место для улучшений. Недавно возникшее и динамично развивающееся направление целенаправленной гемодинамической терапии, вероятно, станет заменой существующим на данный момент установкам. Теперь появилась возможность предвидеть и индивидуализировать введение жидкости в соответствии с конкретными потребностями каждого пациента. Это является началом индивидуального послеоперационного ухода. Проще говоря, целенаправленная гемодинамическая терапия позволяет титровать жидкости и инотропные препараты до физиологических конечных точек, связанных с потоком, а не суррогатных показателей перфузии органов-мишеней, например диуреза. Хотя цель реанимации — предотвратить клеточную гипоксию, стратегия, в которой отслеживается эта конечная точка, скорее всего, потерпит неудачу, потому что к моменту проявления клеточной гипоксии ткани уже исчерпают свои механизмы ауторегуляции, что приведет к необратимому повреждению. Напротив, связанные с потоком конечные точки позволяют проводить инфузионную терапию до того, как произойдет гипоперфузия целевого органа. Рандомизированное исследование, в котором сравнивали 160 пациентов, перенесших обширную абдоминальную операцию, случайным образом распределенных в группы стандартной инфузионной терапии, и целенаправленной гемодинамической терапии под контролем инвазивного мониторинга пульса лучевой артерии, продемонстрировало значительное снижение общей частоты осложнений [16]. В частности, снизились инфекционные осложнения. Эти результаты были сильнее выражены у пациентов, перенесших операцию на кишечнике. Однако восстановление функции кишечника и продолжительность пребывания в больнице были сравнимыми. Это исследование продемонстрировало полезность целенаправленной гемодинамической терапии для контроля жидкости во время и после обширных операций на брюшной полости.

Краеугольным камнем целенаправленной гемодинамической терапии является оценка преднагрузки и сердечного индекса с использованием формы волны артериального пульса в динамике по времени. Для оценки преднагрузки можно сделать деконволюцию вариабельности пульсового давления при дыхании. Сердечный выброс оценивают по скорости потока. На первоначальном этапе пациенту вводят жидкости, чтобы достичь во время операции вариабельности пульсового давления <10% (рис. 14-1, a). Как только это будет достигнуто (полное наполнение), сердечный индекс (сердечный выброс, скорректированный по ППТ) оптимизируется с помощью инотропов. В конце используют вазопрессоры для оптимизации САД. После первоначальной подготовки проводят периодическую оценку состояния пациентов (каждые 15 мин или около того), и жидкости вводятся в соответствии с алгоритмом (рис. 14-1, б).

Для того чтобы преодолеть ограничение инвазивного мониторинга конечных точек, связанных с потоком, провели оценку нескольких неинвазивных устройств. Список этих устройств продолжает расти, и ожидается, что эти устройства станут обычным явлением в ближайшие несколько лет [17]. Метаанализ [18] исследований, в которых проводили оценку пациентов, перенесших обширную абдоминальную операцию с использованием некалиброванных неинвазивных методов определения формы пульсовой волны, показал, что эти методы не уменьшают общий объем жидкости и вариабельность объема жидкости. Однако целенаправленная гемодинамическая терапия позволяет значительно снизить послеоперационную заболеваемость (ОР — 0,46; 95% ДИ — 0,30–0,70; p <0,001). Другой метаанализ также подтвердил эти данные, а кроме того, продемонстрировал более низкий риск кратко- и долгосрочной послеоперационной смертности [19]. В проспективном обсервационном исследовании оценивали целенаправленную гемодинамическую терапию в течение первых 3 дней после операции у 92 пациентов, перенесших ЦРХ/HIPEC [20]. Это исследование продемонстрировало возможность использования вариабельности систолического объема крови при инфузионной терапии. Рандомизированное исследование, в котором целенаправленную гемодинамическую терапию сравнивали со стандартной жидкостной терапией у 80 пациентов, перенесших циторедуктивную операцию с HIPEC, продемонстрировало значительное снижение послеоперационных осложнений (10 по сравнению с 38%; p <0,000 1) в пользу целенаправленной гемодинамической терапии [21]. Сопоставительное исследование, куда вошло 44 пациента, перенесших первичную циторедуктивную операцию с обширным карциноматозом, продемонстрировало полезность целенаправленной гемодинамической терапии по сравнению со стандартной терапией [22]. В совокупности эти результаты подтверждают пользу целенаправленной гемодинамической терапии по сравнению со стандартной инфузионной терапией. Однако необходимо получить больше данных в отношении более крупной когорты пациентов, перенесших ЦРХ/HIPEC.

image
Рис. 14-1. Алгоритм целенаправленной гемодинамической терапии: а — первоначальная подготовка; б — поддержание терапии (адаптировано с разрешения Michard et al. [18])

В нашем учреждении послеоперационная инфузионная терапия подбирается индивидуально для пациента и операции. Мы установили, что чрезмерное введение жидкости во время операции связано со статистически значимым повышением заболеваемости [23]. Вследствие этого во время операции пациенты проходят ограниченную инфузионную терапию с соблюдением всех предосторожностей. Как только пациенты прибывают в послеоперационную палату, мы обычно получаем актуальный ряд лабораторных параметров, служащих руководством при проведении терапии. Что еще более важно, мы также получаем анализ газового состава артериальной крови и отслеживаем дефицит у пациента. Недавно мы продемонстрировали, что неспособность скорректировать в течение первых 48 ч дефицит буферных оснований в крови является прогностическим фактором сложного послеоперационного течения заболевания [24]. Основываясь на этом анализе, мы стремимся к избытку буферных оснований более +4,3 ммоль/л в течение 48 ч. Пациентов переводят на поддерживающие жидкости, как только у них достигается клиническая эуволемия и дефицит оснований корректируется. Диуретики используют на второй или третий послеоперационный день и подбирают индивидуально в зависимости от выхода жидкости за пределы циркуляторной системы, что оценивают по рентгенологическим данным (рентгенография органов грудной клетки) или данным клинического обследования (периферический отек, дренаж).

Трансфузия

В ретроспективных исследованиях, в которых наблюдали пациентов, перенесших ЦРХ/HIPEC, частота интра- и послеоперационных трансфузий приближается к 70%. Это намного выше, чем при других плановых онкологических операциях, и отражает объем оперативного вмешательства. Большинству пациентов делают переливание крови по поводу острой кровопотери, а также трансфузию эритроцитарной массы. Является общепризнанным, что у пациентов, получавших трансфузию, заболеваемость и смертность выше по сравнению с теми пациентами, кто трансфузии не получал. Эта связь, если учесть эффект смещения, вероятно, отражает хирургический объем и сложность у пациентов, которым проводят переливание. Однако даже с поправкой на коварианты количество послеоперационных инфекций значительно увеличивается у пациентов, получавших три единицы эритроцитов или более. Что еще более важно, в недавнем исследовании было продемонстрировано ухудшение долгосрочной выживаемости у пациентов, которым переливали кровь дозозависимым образом. Предположительно это связано с иммунодепрессивным действием переливания крови. Также предполагается, что эритроцитарная масса может напрямую поддерживать прогрессирование опухоли за счет менее изученных плейотропных эффектов. Хотя эти исследования не выявляют причинно-следственную связь, они подчеркивают необходимость консервативного использования трансфузии у этой популяции пациентов. Стратегии снижения объема переливаемой крови включают аккуратность и точность при хирургической операции, управляемую гемодилюцию, а также превентивное использование криопреципитата или транексамовой кислоты.

Данных о пороговом значении для постоперационного переливания крови у ЦРХ/HIPEC-пациентов мало.

Лимитирующий порог гемоглобина <7 г/дл выше у пациентов, находящихся в общей реанимации [25], пациентов с некатастрофическим желудочно-кишечным кровотечением [26–27], а также пациентов с септическим шоком [28]. Оптимальным порогом гемоглобина является <7,5 г/дл у пациентов, перенесших операцию на сердце [29], и <8 г/дл — при хирургии бедра [30]. В рандомизированном исследовании в Бразилии, куда вошло 198 пациентов, перенесших серьезные операции по поводу метастазов рака в брюшной полости (в основном желудочно-кишечного, панкреатического или урогенитального происхождения), сравнивался порог переливания 7 г/дл (ограниченный) с 9 г/дл (свободный) [31]. Только 5% пациентов в этом исследовании были пациентами ЦРХ/HIPEC. Показатели переливания крови составили 21% (ограниченное) и 42% (свободное). Первичная конечная точка (смерть или тяжелое осложнение через 30 дней) значительно чаще встречалась в группе ограниченной терапии, чем в группе свободной терапии (36 по сравнению с 20%). Некоторые отдельные нежелательные исходы также встречались значительно чаще при использовании ограничительной стратегии: 30-дневная смертность (23 по сравнению с 8%), 60-дневная смертность (24 по сравнению с 11%), сердечно-сосудистые осложнения (14 по сравнению с 5%) и абдоминальная инфекция (15 по сравнению с 5%). Данные этого исследования не согласуются практически со всеми предыдущими исследованиями, в которых оценивались ограниченные и свободные пороговые значения трансфузии. Очевидно, что для подтверждения результатов этого исследования необходимы дополнительные исследования. На практике мы используем порог переливания 7–8 г/дл у большинства пациентов без ишемической болезни сердца.

Коагулопатия

Аномальная коагуляция определяется как количество тромбоцитов <100 000, международное нормализованное отношение ≥1,5 или частичное тромбопластиновое время ≥45 с. Тяжелая коагулопатия определяется как количество тромбоцитов <50 000, международное нормализованное отношение >2,0 или частичное тромбопластиновое время >60 с. По оценкам, коагулопатия и тяжелая коагулопатия встречаются у 38 и 4,7% пациентов соответственно. Гипофибриногенемия (фибриноген <1,5 мкмоль/л) встречается у 5,8% пациентов [32–33]. Количество тромбоцитов достигает низшей точки на 3-й день после операции и восстанавливается к 6-му дню после операции. Аналогичным образом частичное тромбопластиновое время и международное нормализованное отношение значительно повышаются в первые три послеоперационных дня. Два основных прогностических фактора коагулопатии — необходимость переливания эритроцитов и ИПК [32]. В рандомизированном исследовании, сравнивающем нагретый митомицин (Митомицин С ) и оксалиплатин, выбор химиотерапевтической перфузии не повлиял на возникновение тромбоцитопении [33].

Коагулопатия в этой популяции пациентов вызывается множеством факторов. Некоторые базовые принципы можно экстраполировать из травматической триады смерти [34], как показано на рис. 14-2. Повреждение ткани (например, циторедукция) запускает каскад коагуляции и восстанавливает гомеостаз. Однако чрезмерное повреждение тканей в условиях гипоперфузии тканей может иметь пагубные последствия. Например, гипоперфузия и гипотермия ткани могут нарушить коагуляционный каскад, что приводит к тяжелой коагулопатии, которая в дальнейшем ведет к гипоперфузии из-за продолжающейся кровопотери. Ключевыми принципами лечения тяжелой коагулопатии являются восстановление оптимальной перфузии для коррекции ацидоза (гемодинамики), обратная гипотермия (стратегии центрального и периферического нагревания) и коррекция параметров коагуляции (добавление факторов свертывания).

image
Рис. 14-2. Травматическая триада смерти. При отсутствии корректировки эта триада может привести к порочному кругу метаболических нарушений и коагулопатии

Как упоминалось выше, в периоперационном периоде мы пытаемся скорректировать дефицит оснований/ацидоз в течение первых 24–48 ч. Мы также стараемся поддерживать внутреннюю температуру тела во время и после операции выше 36 °C в соответствии с рекомендациями Агентства по исследованиям и оценке качества в области здравоохранения [35]. Мы рекомендуем корректировать тяжелую коагулопатию (международное нормализованное отношение >2,0) или количество тромбоцитов (<50 000) в ближайшем послеоперационном периоде до 72 ч. У пациентов с послеоперационным кровотечением раннее возвращение в операционную в целях контроля источника кровотечения может смягчить порочный круг коагулопатии.

Дисбаланс электролитов

Электролитный дисбаланс, как правило, является прямым результатом перемещения жидкости в периоперационном периоде. Другие причины включают гормоны стресса, трансфузию, почечную недостаточность и синдром возобновления питания. В результате объем расстройства отражает степень циторедукции. У пациентов, которым требуется значительная инфузионная терапия, уровень электролитов (таких как калий, магний, кальций и фосфат) следует измерять и корректировать сразу после операции, а затем дважды в сутки в течение первых 3 дней и 1 раз в сутки в дальнейшем. Поскольку пероральное потребление в течение этого времени дает ненадежный результат, предпочтительнее внутривенное замещение. Его можно сделать эффективней с помощью периферически введенного центрального венозного катетера, если простой периферический венозный доступ уже затруднен. Стандартные случаи дисбаланса электролитов после ЦРХ/HIPEC включают гипонатриемию, гипернатриемию, гипокалиемию, гиперкальциемию, гипомагниемию и гипофосфатемию [36]. Ятрогенное нарушение электролитного баланса может быть результатом ошибок при назначении парентерального питания, внутривенной жидкости или заместительной электролитной терапии (например, из-за содержания калия). Описание нарушений баланса электролитов, его возможных причин, последствий и методов лечения представлено в табл. 14-1.

Питание

У пациентов, перенесших ЦРХ/HIPEC, могут наблюдаться различные нарушения баланса питательных веществ [37]. В исследовании, посвященном предоперационной оценке питания у 214 пациентов, перенесших ЦРХ/HIPEC, было обнаружено, что 14 (6,5%) имели индекс массы тела (ИМТ), превышавший или равный 35 кг/м2 , 90 (42%) страдали саркопенией, у 19 (9%) уровень альбумина был <35 г/л, а у двух (1%) уровень преальбумина был <20 мг/дл [38]. Крайне важно, чтобы предоперационная оценка питания была основным критерием отбора пациентов для прохождения ЦРХ/HIPEC.

Таблица 14-1. Электролиты

Натрий

Гипернатриемия (натрий >145 мЭкв/л)

Ятрогенный дефицит свободной воды; гормональный ответ на хирургическое вмешательство (например, антидиуретический гормон, альдостерон); испарительная, желудочно-кишечная или уринарная потеря воды без электролитов

Серьезные расстройства вызывают летаргию, слабость и раздражительность и могут прогрессировать вплоть до судорожных подергиваний, судорожных припадков и комы. Тяжелые симптомы обычно требуют резкого повышения концентрации натрия в сыворотке до уровня >158 мЭкв/л

Незначительное повышение уровня натрия легко корректируется уменьшением содержания натрия в жидкости для в/в введения (например, переход с 0,9% натрия хлорида на 0,45% натрия хлорида или 5% декстрозы в воде) или добавлением свободной воды в энтеральное питание

Гипонатриемия (натрий <135 мЭкв/л)

Задержка воды (например, избыток антидиуретического гормона, введение гипотонических жидкостей); чрезмерная потеря натрия (например, рвота, назогастральный зонд, диарея, дренаж брюшной полости, диуретики)

Тошнота и недомогание, являющиеся самыми ранними проявлениями, которые могут наблюдаться при падении концентрации натрия в сыворотке <125–130 мЭкв/л, головная боль, летаргия, заторможенность и в конечном итоге судороги, кома и остановка дыхания могут возникнуть, если концентрация натрия в сыворотке крови упадет <115–120 мЭкв/л. Описан также некардиогенный отек легких

Легкая послеоперационная гипонатриемия обычно проходит без специального вмешательства, так как реакция на стресс понижается и не требует коррекции. Уровень натрия <130 мЭкв/л следует скорректировать, заменив гипотонический раствор на изотонический 0,9% натрия хлорид. Если гипонатриемия острая и связана с неврологическими симптомами, следует рассмотреть возможность использования гипертонического физраствора*. Уровень натрия в сыворотке не должен повышаться более чем на 8 мЭкв/л в течение 24 ч, чтобы избежать синдрома осмотической демиелинизации

Калий

Гиперкалиемия (калий >5,5 мЭкв/л)

Ятрогренная; ишемия-реперфузия; почечная недостаточность; гемолизистрансфузия; кислотно-щелочной дисбаланс (например, ацидемия)

Тошнота, рвота, диарея, брадикардия, сердечные аритмии, остановка сердца, слабость скелетных мышц, паралич

При легкой гиперкалиемии следует исключить подачу калия в/в. При перегрузке объемом следует рассмотреть возможность применения диуретиков, не сберегающих калий. При умеренной и тяжелой гиперкалиемии с клиническими симптомами или изменениями на ЭКГ: кальция глюконат, инсулин с D50, альбутерол , натрия бикарбонат, энтеральная/ректальная терапия полистиролом натрия, экстренный диализ

Гипокалиемия (калий <3,5 мЭкв/л)

Потери калия (через желудочно-кишечный тракт — назогастральный зонд, диарея, рвота); недостаточное потребление (статус пациента, ничего не принимающего внутрь); диуретическая терапия; кислотно-щелочной дисбаланс (например, алкалоз)

Сердечные аритмии, мышечная слабость, спутанность сознания, тошнота, рвота. Калия хлорид можно вводить через периферический внутривенный катетер со скоростью 10–20 мЭкв/ч при низкой концентрации (например, 10 мЭкв на 100 мл), чтобы минимизировать едкое воздействие инфузии калия на периферические вены (например, химический тромбофлебит) и чтобы избежать преходящей тяжелой гиперкалиемии, которая может иметь серьезные последствия. Если желудочно-кишечный тракт работает, можно сразу ввести в желудок до 80 мЭкв жидкого калия хлорида

Магний

Гипермагниемия (магний >2,6 мг/дл)

Почечная недостаточность, прием магнийсодержащих антацидов

Вялость, мышечная слабость, спутанность сознания, кома, сердечная аритмия, остановка сердца

Если функции почек в норме, для увеличения почечной экскреции магния можно использовать петлевые (или даже тиазидные) диуретики. Если функции почек нарушены, следует рассмотреть возможность осторожного использования диуретиков или диализа

Гипомагниемия (магний <1,8 мг/дл)

Потеря через желудочно-кишечный тракт, серьезное недоедание, потеря мочи (например, диуретики). Тремор, скелетно-мышечные боли, судороги. Для в/в заместительной терапии обычно используется магния сульфат; 2 г (8 ммоль) смешивают с 50–100 мл жидкости и вводят в течение 30–60 мин через периферический или центральный венозный катетер, за исключением экстренных случаев. В экстренных случаях (например, при тяжелой или симптоматической гипомагниемии) 2–4 г (8–16 ммоль) магния сульфата, разведенного в 10–50 мл натрия хлорида, можно вводить в/в в течение 2–15 мин

Кальций

Гиперкальциемия (кальций >10,5 мг/дл)

Нарушение функций почек, паранеопластический синдром

Сердечные аритмии, мышечная слабость, спутанность сознания, тошнота, рвота. Пациентам с бессимптомной или слабовыраженной гиперкальциемией [кальций <12 мг/дл (3 ммоль/л)] немедленное лечение не требуется

Пациентам с уровнем кальция >14 мг/дл (3,5 ммоль/л) требуется более агрессивная терапия. Это включает увеличение объема с помощью изотонической жидкости, кальцитонина, золендроновой кислоты

Гипокальциемия (кальций <9 мг/дл)

Диарея, алкалоз, нарушение функций почек, диуретики, дефицит витамина D

Покалывание, тремор, мышечные спазмы, тетания, конвульсии, сердечные аритмии

При легкой или умеренной гипокальциемии обычно назначают заместительную терапию кальцием в виде 1 или 2 г (2,3 или 4,6 ммоль) кальция глюконата в/в, смешанного с 50 мл жидкости и вводимого в течение 30 или 60 мин через периферический или центральный венозный катетер. При необходимости дозу можно повторить, исходя из уровня ионизированного кальция в сыворотке крови. При тяжелой симптоматической гипокальциемии в целях быстрого купирования симптомов можно вводить в течение 10 мин 1 г (6,8 ммоль) кальция хлорида или 3 г (6,9 ммоль) кальция глюконата, разведенного в 50 мл жидкости; эту дозу повторяют по мере необходимости. Избегайте быстрого в/в болюсного введения кальция, которое может привести к острому угнетению дыхания и асистолии

Фосфат

Гиперфосфатемия (фосфат >4,5 мг/дл)

Почечная недостаточность, особенно острая при хронической почечной недостаточности; серьезная травма тканей; пероральные добавки. Редко с симптомами

Симптомы связаны с реципрокными изменениями уровня кальция

Энтеральные фосфатсвязывающие средства могут не подходить. Однако острая гиперфосфатемия редко опасна для жизни; экстренный диализ обычно не требуется

Гипофосфатемия (фосфат <2,5 мг/дл)

Снижение перорального приема; повышенный диурез (например, диуретики); повышенное потребление (например, синдром возобновления питания)

Слабость, вялость, дыхательная недостаточность

Внутривенный фосфат (в форме натрия фосфата или калия фосфата ) обычно разводят в 250 мл жидкости и вводят со скоростью 4 или 5 ммоль/ч через центральный или периферический венозный катетер. Например, 30 ммоль натрия фосфата можно вводить в/в в течение 6 ч. Предпочтительна медленная инфузия фосфата, поскольку это снижает риск травмы из-за осадка кальция фосфата, что может вызвать острую почечную недостаточность. Обычно назначается пероральное возмещение фосфата в три или четыре приема в течение дня. Обратите внимание, что пероральные добавки фосфата включают различное количество натрия и калия. Один широко доступный препарат в форме таблеток фосфата (нейтральный K-Phos) обеспечивает 13 мЭкв натрия и 1,1 мЭкв калия в фиксированном соотношении с 8 ммоль фосфата

Примечание: физиологический раствор — изотонический раствор натрия хлорида, 0,9% раствор натрия хлорида.

В нескольких исследованиях провели оценку предоперационных клинических, биохимических и радиологических маркеров нутритивной оценки. Клинические инструменты для оценки нутритивной недостаточности включают индекс нутритивного риска и субъективную общую оценку [39]. Существуют клинические методы, которые комбинируют данные субъективных и объективных аспектов медицинского анамнеза (изменение массы тела, изменения диеты, гастроэнтерологические симптомы и изменения функциональных возможностей) и медицинский осмотр (потеря подкожного жира, мышечной массы, отек щиколоток или скрытый отек и асциты). В исследовании с участием 60 последовательно поступавших пациентов, перенесших ЦРХ/HIPEC, провели измерение субъективной общей оценки и послеоперационных исходов [37]. Это исследование показало, что у пациентов с нутритивной недостаточностью продолжительность пребывания в стационаре была значительно выше, а долгосрочная выживаемость была хуже. Исследование не обладало достаточной мощностью, чтобы выявить разницу в осложнениях. Важным показателем послеоперационной заболеваемости является уровень сывороточного альбумина. Низкий уровень альбумина указывает на нутритивный резерв, хроническое воспалительное состояние или раковую кахексию [40]. В исследовании, куда вошло 108 898 пациентов, перенесших колоректальную процедуру, умеренная гипоальбуминемия была связана с повышенной заболеваемостью и троекратным увеличением вероятности послеоперационной смертности по сравнению с пациентами, у которых уровень альбумина был нормальным [41]. Аналогичным образом в исследовании у пациентов, перенесших ЦРХ/HIPEC, гипоальбуминемия была неблагоприятна в отношении долгосрочной выживаемости [38]. Кроме того, с помощью радиологических методов провели оценку таких параметров, как саркопения и накопление висцерального жира. Радиологическая оценка истощения скелетных мышц как минимум в трех исследованиях дала неоднозначные результаты. В исследовании с участием 206 пациентов, прошедших ЦРХ/HIPEC, у пациентов с саркопенией вероятность тяжелых послеоперационных осложнений была выше [42]. Однако аналогичное исследование показало, что у пациентов с саркопенией была выше вероятность побочных эффектов от химиотерапии, но не вероятность послеоперационных осложнений [43]. Эти результаты были воспроизведены в исследовании Banaste и соавт. [38] В этом исследовании оценили также запасы висцерального жира, и не было показано их связи с краткосрочной или долгосрочной выживаемостью [38]. Такие результаты свидетельствуют о том, что для нутритивных резервов следует использовать предоперационный уровень альбумина, а прежде чем применять при стандартном отборе пациентов клиническую оценку питания, саркопению и висцеральный жир, необходимо получить дополнительные данные.

Пациентов, у которых перед операцией наблюдается нутритивный дефицит, теоретически можно перевести в оптимальную для ЦРХ/HIPEC категорию путем пищевых добавок. В большинстве случаев ЦРХ/HIPEC является плановой процедурой. Недостаточно данных об оценке регулярного использования пищевых добавок у пациентов с нутритивной недостаточностью. В рандомизированном исследовании, в котором сравнивались 395 пациентов с нутритивной недостаточностью, перенесших внесердечную лапаротомию или торакотомию, пациенты были случайным образом распределены в группы получения полного парентерального питания, которые сравнивали с группами его отсутствия в течение 7–15 дней до операции и 3 дней после нее [44]. В этом исследовании значительной разницы по уровню осложнений или смертности между двумя группами не было. Фактически в группе полного парентерального питания было больше инфекционных осложнений (14 по сравнению с 6%; p =0,01). Анализ подгруппы показал, что у пациентов с тяжелой нутритивной недостаточностью риск неинфекционных осложнений был статистически значимо ниже, чем в контрольной группе, без сопутствующего увеличения инфекционных осложнений (5 по сравнению с 43%; p =0,03; ОР — 0,12). Тяжелая форма нутритивной недостаточности была определена как индекс нутритивного риска <83,5 [39]. В соответствии с данными, полученными в этом исследовании, наша практика состоит в том, чтобы оставить полное парентеральное питание у пациентов с тяжелой нутритивной недостаточностью, в остальном сохранивших физические функции, при прохождении ЦРХ/HIPEC. Для того чтобы улучшить оценку питания, статус и результаты пациентов, перенесших ЦРХ/HIPEC, необходимы дополнительные данные и новые стратегии.

Данных, которые можно использовать в качестве рекомендаций по послеоперационному плану питания у пациентов, перенесших ЦРХ/HIPEC, мало. В клинической практике мы экстраполируем данные исследований, посвященных оценке соответствующих процедур на желудочно-кишечном тракте. Важный вопрос — определение того, следует ли пациентам возобновлять питание раньше или позже. В метаанализе 1240 пациентов (15 исследований), перенесших резекцию желудочно-кишечного тракта, раннее начало послеоперационного питания было связано с 45% снижением вероятности послеоперационных осложнений и отсутствием отрицательного влияния на заживление анастомоза [45]. Раннее начало питания определялось как введение пищи (жидкой или твердой) в течение 24 ч после операции. Отсроченное начало питания определялось как разрешение пациентам есть после восстановления функции кишечника. Хотя большинство пациентов в этом исследовании перенесли желудочно-кишечные операции средней и высокой степени сложности, ни один из них не прошел ЦРХ/HIPEC. В настоящее время неясно, можно ли эти данные экстраполировать на популяцию ЦРХ/HIPEC. В исследовании, в котором оценивали 214 пациентов, подвергнутых ЦРХ/HIPEC, сравнивали переносимость послеоперационного питания при гастрэктомии или без нее [46]. У пациентов, перенесших гастрэктомию, был более высокий ИПК (21 по сравнению с 13), а также промежуток времени до полной переносимости питания был статистически значимо выше (8 дней по сравнению с 5 днями). Эти данные свидетельствуют о том, что пациенты, перенесшие гастрэктомию или обширную циторедукцию, подвержены риску длительной кишечной непроходимости. Следует рассмотреть возможность раннего полного парентерального питания, особенно если у пациентов перед операцией наблюдается нутритивный дефицит. В связи с этим пациенты с нутритивным дефицитом, перенесшие гастрэктомию, могут получить пользу от полного парентерального питания в раннем послеоперационном периоде. В исследовании Wu и соавт. сообщалось о том, что среди 118 пациентов с нутритивным дефицитом, перенесших тотальную (n =40) или субтотальную (n =78) гастрэктомию, у пациентов, которые не получали парентерального питания, заболеваемость была выше (67 по сравнению с 16% и 44 по сравнению с 22% при субтотальной и тотальной гастрэктомии соответственно), а также более длительным было нахождение в больнице (35 по сравнению с 21 днем) [47].

В нашем центре диетологи регулярно принимают участие в уходе за пациентами: до операции — за пациентами с нутритивным дефицитом и сразу после операции — за всеми пациентами. Пациенты, у которых ожидается длительная непроходимость кишечника в зависимости от объема операции и необходимости гастрэктомии, должны рано начинать полное парентеральное питание. Пациенты, которые не продемонстрировали переносимость питания к 7-му дню, также начинают полное парентеральное питание. Некоторая часть пациентов переходит на полное парентеральное питание, поскольку у них улучшается переносимость питания. По причинам логистики и мобильности инфузии вводят в течение 12–14 ч в ночное время. У таких пациентов не реже 1 раза в неделю проводится полный набор лабораторных нутритивных исследований в целях наблюдения. Кроме того, эти пациенты находятся под пристальным наблюдением многопрофильной команды фармацевтов, диетологов и хирургов. По мере развития у пациентов переносимости питания полное парентеральное питание постепенно прекращается. Продолжительность полного парентерального питания подбирается индивидуально в зависимости от алиментарного статуса пациентов, основных осложнений (например, свищей, нарушения моторики, хронического заболевания) и количества калорий.

Стимуляторы костного мозга

Пациенты, перенесшие ЦРХ/HIPEC, подвержены риску гематологической токсичности. Это напрямую связано со средством, используемым во время перфузии, и его системной абсорбцией [33]. Оптимальное средство для ВБХ не определено. В США обычно используется митомицин (Митомицин С ), тогда как в Европе предпочтительным препаратом является оксалиплатин. Что касается эффективности при раке аппендикса и при КРР, данные ретроспективных исследований и одного рандомизированного исследования не показали четких различий [33]. При раке яичников терапевтическим стандартом стал цисплатин [48]. Эти средства различаются по своей склонности вызывать гематологическую токсичность. Например, при введении в течение 2 ч митомицин (Митомицин С ) вызывает более высокую лейкопению по сравнению с оксалиплатином [33].

Для лечения нейтропении в послеоперационном периоде используются стимуляторы костного мозга, т.е. G-CSF(филграстим, филграстим-SNDZ , ТВО-филграстим или пэгфилграстим). Применение этих средств в разных медицинских центрах сильно отличается. В настоящее время рекомендации экстраполированы по тем рекомендациям, которые относятся к системной терапии [49]. Решение применить G-CSF основано на риске фебрильной нейтропении у пациента. Фебрильная нейтропения определяется как однократная температура, ≥38,3 °C перорально или ≥38,0 °C в течение 1 ч; нейтропения, <500 или <1000 нейтрофилов/мкл; и прогнозируемое снижение до ≤500 нейтрофилов/мкл в течение следующих 48 ч. По умолчанию пациенты, подвергающиеся циторедукции, имеют промежуточный риск развития фебрильной нейтропении, и в их отношении следует рассмотреть возможность профилактического применения G-CSF [49]. В одном исследовании у 39% пациентов, перенесших ЦРХ/HIPEC, развилась нейтропения, определяемая как абсолютное количество нейтрофилов <1000/мкл [50]. Независимыми прогностическими факторами нейтропении были женский пол и доза митомицина (Митомицина С ) на ППТ. Интересно отметить, что в этом исследовании нейтропения не увеличивала риск заболеваемости или смертности. Другие общие факторы, которые могут повысить риск фебрильной нейтропении, включают пожилой возраст, плохое функциональное состояние, наличие сопутствующих заболеваний, низкое исходное количество лейкоцитов, низкие ИМТ/ППТ и распространенное заболевание [51]. Однако в настоящее время нет данных в поддержку профилактического использования G-CSF у пациентов при ЦРХ/HIPEC. В нашем медицинском центре пациентам с количеством лейкоцитов <4000/мкл вводят G-CSF в дозе 5 мкг/кг ежедневно, пока количество лейкоцитов не превысит 10 000/мкл.

Литература

  1. Foster J.M., Sleightholm R., Patel A., Shostrom V., Hall B., Neilsen B., Bartlett D., Smith L. Morbidity and mortality rates following cytoreductive surgery combined with hyperthermic intraperitoneal chemotherapy compared with other high-risk surgical oncology procedures // JAMA Netw Open. 2019. Vol. 2, No 1. Р. e186847.

  2. Qiu Y., Yan X. Restrictive versus liberal fluid therapy for major abdominal surgery: is the evidence strong? // Hepatobiliary Surg Nutr. 2018. Vol. 7, No 3. Р. 225–6.

  3. Myles P.S., Bellomo R., Corcoran T., Forbes A., Peyton P., Story D., Christophi C., Leslie K., McGuinness S., Parke R., Serpell J., Chan M.T.V., Painter T., McCluskey S., Minto G., Wallace S. Australian and New Zealand College of Anaesthetists Clinical Trials Network and the Australian and New Zealand Intensive Care Society Clinical Trials Group. Restrictive versus Liberal fluid therapy for major abdominal surgery // N Engl J Med. 2018. Vol. 378, No 24. Р. 2263–74.

  4. Myles P., Bellomo R., Corcoran T., Forbes A., Wallace S., Peyton P., Christophi C., Story D., Leslie K., Serpell J., McGuinness S., Parke R. Australian and New Zealand College of Anaesthetists Clinical Trials Network, Australian and New Zealand Intensive Care Society Clinical Trials Group. Restrictive versus liberal fluid therapy in major abdominal surgery (RELIEF): rationale and design for a multicentre randomised trial // BMJ Open. 2017. Vol. 7, No 3. Р. e015358.

  5. Schricker T., Carvalho G. Effects of intravenous fluid restriction on postoperative complications: comparison of two perioperative fluid regimens // Ann Surg. 2005. Vol. 241, No 1. Р. 194.

  6. Mintz Y., Weiss Y.G., Rivkind A.I. Effects of intravenous fluid restriction on postoperative complications: comparison of two perioperative fluid regimens: a randomized assessor-blinded multicenter trial // Ann Surg. 2004. Vol. 240, No 2. Р. 386. Author reply 386–8.

  7. Brandstrup B., Tonnesen H., Beier-Holgersen R., Hjortso E., Ording H., Lindorff-Larsen K., Rasmussen M.S., Lanng C., Wallin L., Iversen L.H., Gramkow C.S., Okholm M., Blemmer T., Svendsen P.E., Rottensten H.H., Thage B., Riis J., Jeppesen I.S., Teilum D., Christensen A.M., Graungaard B., Pott F. Danish Study Group on Perioperative Fluid Therapy. Effects of intravenous fluid restriction on postoperative complications: comparison of two perioperative fluid regimens: a randomized assessor-blinded multicenter trial // Ann Surg. 2003. Vol. 238, No 5. Р. 641–8.

  8. de Aguilar-Nascimento J.E., Diniz B.N., do Carmo A.V., Silveira E.A., Silva R.M. Clinical benefits after the implementation of a protocol of restricted perioperative intravenous crystalloid fluids in major abdominal operations // World J Surg. 2009. Vol. 33, No 5. Р. 925–30.

  9. Lobo D.N., Bostock K.A., Neal K.R., Perkins A.C., Rowlands B.J., Allison S.P. Effect of salt and water balance on recovery of gastrointestinal function after elective colonic resection: a randomised controlled trial // Lancet. 2002. Vol. 359, No 9320. Р. 1812–8.

  10. McArdle G.T., McAuley D.F., McKinley A., Blair P., Hoper M., Harkin D.W. Preliminary results of a prospective randomized trial of restrictive versus standard fluid regime in elective open abdominal aortic aneurysm repair // Ann Surg. 2009. Vol. 250, No 1. Р. 28–34.

  11. National Heart, Lung, and Blood Institute Acute Respiratory Distress Syndrome (ARDS) Clinical Trials Network, Wiedemann H.P., Wheeler A.P., Bernard G.R., Thompson B.T., Hayden D., deBoisblanc B., Connors A.F. Jr., Hite R.D., Harabin A.L. Comparison of two fluid-management strategies in acute lung injury // N Engl J Med. 2006. Vol. 354, No 24. Р. 2564–75.

  12. Adesanya A.O., Johnston W.E. Commentary. Effect of intraoperative fluid management on outcome after intraabdominal surgery // Perspect Vasc Surg Endovasc Ther. 2006. Vol. 18, No 1. Р. 77–9.

  13. Nisanevich V., Felsenstein I., Almogy G., Weissman C., Einav S., Matot I. Effect of intraoperative fluid management on outcome after intraabdominal surgery // Anesthesiology. 2005. Vol. 103, No 1. Р. 25–32.

  14. Varadhan K.K., Lobo D.N. A meta-analysis of randomised controlled trials of intravenous fluid therapy in major elective open abdominal surgery: getting the balance right // Proc Nutr Soc. 2010. Vol. 69, No 4. Р. 488–98.

  15. Wuethrich P.Y., Burkhard F.C., Thalmann G.N., Stueber F., Studer U.E. Restrictive deferred hydration combined with preemptive norepinephrine infusion during radical cystectomy reduces postoperative complications and hospitalization time: a randomized clinical trial // Anesthesiology. 2014. Vol. 120, No 2. Р. 365–77.

  16. Salzwedel C., Puig J., Carstens A., Bein B., Molnar Z., Kiss K., Hussain A., Belda J., Kirov M.Y., Sakka S.G., Reuter D.A. Perioperative goal-directed hemodynamic therapy based on radial arterial pulse pressure variation and continuous cardiac index trending reduces postoperative complications after major abdominal surgery: a multi-center, prospective, randomized study // Crit Care. 2013. Vol. 17, No 5. Р. R191.

  17. Ripolles-Melchor J., Espinosa A., Martinez-Hurtado E., Abad-Gurumeta A., Casans-Frances R., Fernandez-Perez C., Lopez-Timoneda F., Calvo-Vecino J.M. Perioperative goal-directed hemodynamic therapy in noncardiac surgery: a systematic review and meta-analysis // J Clin Anesth. 2016. Vol. 28. Р. 105–15.

  18. Michard F., Giglio M.T., Brienza N. Perioperative goal-directed therapy with uncalibrated pulse contour methods: impact on fluid management and postoperative outcome // Br J Anaesth. 2017. Vol. 119, No 1. Р. 22–30.

  19. Sun Y., Chai F., Pan C., Romeiser J.L., Gan T.J. Effect of perioperative goal-directed hemodynamic therapy on postoperative recovery following major abdominal surgery-a systematic review and meta-analysis of randomized controlled trials // Crit Care. 2017. Vol. 21, No 1. Р. 141.

  20. Esteve-Perez N., Ferrer-Robles A., Gomez-Romero G., Fabian-Gonzalez D., Verd-Rodriguez M., Mora-Fernandez L.C., Segura-Sampedro J.J., Tejada-Gavela S., Morales-Soriano R. Goal-directed therapy in cytoreductive surgery with hyperthermic intraperitoneal chemotherapy: a prospective observational study // Clin Transl Oncol. 2018. Vol. 21, No 4. Р. 451–8.

  21. Colantonio L., Claroni C., Fabrizi L., Marcelli M.E., Sofra M., Giannarelli D., Garofalo A., Forastiere E. A randomized trial of goal directed vs. standard fluid therapy in cytoreductive surgery with hyperthermic intraperitoneal chemotherapy // J Gastrointest Surg. 2015. Vol. 19, No 4. Р. 722–9.

  22. Russo A., Aceto P., Grieco D.L., Anzellotti G.M., Perilli V., Costantini B., Romano B., Scambia G., Sollazzi L., Antonelli M. Goal-directed hemodynamic management in patients undergoing primary debulking gynaecological surgery: a matched-controlled precision medicine study // Gynecol Oncol. 2018. Vol. 151, No 2. Р. 299–305.

  23. 23. Eng O.S., Dumitra S., O’Leary M., Raoof M., Wakabayashi M., Dellinger T.H., Han E.S., Lee S.J., Paz I.B., Lee B. Association of fluid administration with morbidity in cytoreductive surgery with hyperthermic intraperitoneal chemotherapy // JAMA Surg. 2017. Vol. 152, No 12. Р. 1156–60.

  24. Eng O.S., Dumitra S., O’Leary M., Wakabayashi M., Dellinger T.H., Han E.S., Lee S.J., Benjamin Paz I., Singh G., Lee B. Base excess as a predictor of complications in cytoreductive surgery with hyperthermic intraperitoneal chemotherapy // Ann Surg Oncol. 2017. Vol. 24, No 9. Р. 2707–11.

  25. Hebert P.C., Wells G., Blajchman M.A., Marshall J., Martin C., Pagliarello G., Tweeddale M., Schweitzer I., Yetisir E. A multicenter, randomized, controlled clinical trial of transfusion requirements in critical care. Transfusion Requirements in Critical Care Investigators, Canadian Critical Care Trials Group // N Engl J Med. 1999. Vol. 340, No 6. Р. 409–17.

  26. Odutayo A., Desborough M.J., Trivella M., Stanley A.J., Doree C., Collins G.S., Hopewell S., Brunskill S.J., Kahan B.C., Logan R.F., Barkun A.N., Murphy M.F., Jairath V. Restrictive versus liberal blood transfusion for gastrointestinal bleeding: a systematic review and meta-analysis of randomised controlled trials // Lancet Gastroenterol Hepatol. 2017. Vol. 2, No 5. Р. 354–60.

  27. Jairath V., Kahan B.C., Gray A., Dore C.J., Mora A., James M.W., Stanley A.J., Everett S.M., Bailey A.A., Dallal H., Greenaway J., Le Jeune I., Darwent M., Church N., Reckless I., Hodge R., Dyer C., Meredith S., Llewelyn C., Palmer K.R., Logan R.F., Travis S.P., Walsh T.S., Murphy M.F. Restrictive versus liberal blood transfusion for acute upper gastrointestinal bleeding (TRIGGER): a pragmatic, open-label, cluster randomised feasibility trial // Lancet. 2015. Vol. 386, No 9989. Р. 137–44.

  28. Holst L.B., Haase N., Wetterslev J., Wernerman J., Guttormsen A.B., Karlsson S., Johansson P.I., Aneman A., Vang M.L., Winding R., Nebrich L., Nibro H.L., Rasmussen B.S., Lauridsen J.R., Nielsen J.S., Oldner A., Pettila V., Cronhjort M.B., Andersen L.H., Pedersen U.G., Reiter N., Wiis J., White J.O., Russell L., Thornberg K.J., Hjortrup P.B., Muller R.G., Moller M.H., Steensen M., Tjader I., Kilsand K., Odeberg-Wernerman S., Sjobo B., Bundgaard H., Thyo M.A., Lodahl D., Maerkedahl R., Albeck C., Illum D., Kruse M., Winkel P., Perner A., Group, T.T. Scandinavian Critical Care Trials, G.Lower versus higher hemoglobin threshold for transfusion in septic shock // N Engl J Med. 2014. Vol. 371, No 15. Р. 1381–91.

  29. Shehata N., Whitlock R., Fergusson D.A., Thorpe K.E., MacAdams C., Grocott H.P., Rubens F., Fremes S., Lellouche F., Bagshaw S., Royse A., Rosseel P.M., Hare G., Medicis E., Hudson C., Belley-Cote E., Bainbridge D., Kent B., Shaw A., Byrne K., Syed S., Royse C.F., McGuiness S., Hall J., Mazer C.D. Transfusion Requirements in Cardiac Surgery III (TRICS III): study Design of a Randomized Controlled Trial // J Cardiothorac Vasc Anesth. 2018. Vol. 32, No 1. Р. 121–9.

  30. Carson J.L., Terrin M.L., Noveck H., Sanders D.W., Chaitman B.R., Rhoads G.G., Nemo G., Dragert K., Beaupre L., Hildebrand K., Macaulay W., Lewis C., Cook D.R., Dobbin G., Zakriya K.J., Apple F.S., Horney R.A., Magaziner J., Investigators F. Liberal or restrictive transfusion in high-risk patients after hip surgery // N Engl J Med. 2011. Vol. 365, No 26. Р. 2453–62.

  31. de Almeida J.P., Vincent J.L., Galas F.R., de Almeida E.P., Fukushima J.T., Osawa E.A., Bergamin F., Park C.L., Nakamura R.E., Fonseca S.M., Cutait G., Alves J.I., Bazan M., Vieira S., Sandrini A.C., Palomba H., Ribeiro U. Jr, Crippa A., Dalloglio M., Diz Mdel P., Kalil Filho R., Auler J.O. Jr., Rhodes A., Hajjar L.A. Transfusion requirements in surgical oncology patients: a prospective, randomized controlled trial // Anesthesiology. 2015. Vol. 122, No 1. Р. 29–38.

  32. Hurdle H., Bishop G., Walker A., Moazeni A., Paloucci E.O., Temple W., Mack L., Shing M. Coagulation after cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy: a retrospective cohort analysis // Can J Anaesth. 2017. Vol. 64, No 11. Р. 1144–52.

  33. Levine E.A., Votanopoulos K.I., Shen P., Russell G., Fenstermaker J., Mansfield P., Bartlett D., Stewart J.H. A multicenter randomized trial to evaluate hematologic toxicities after hyperthermic intraperitoneal chemotherapy with oxaliplatin or mitomycin in patients with appendiceal tumors // J Am Coll Surg. 2018. Vol. 226, No 4. Р. 434–43.

  34. Mikhail J. The trauma triad of death: hypothermia, acidosis, and coagulopathy // AACN Clin Issues. 1999. Vol. 10, No 1. Р. 85–94.

  35. Eng O.S., Raoof M., O’Leary M.P., Lew M.W., Wakabayashi M.T., Paz I.B., Melstrom LG, Lee B. Hypothermia is associated with surgical site infection in cytoreductive surgery with hyperthermic intra-peritoneal chemotherapy // Surg Infect. 2018. Vol. 19, No 6. Р. 618–21.

  36. van Driel W.J., Koole S.N., Sikorska K., Schagen van Leeuwen J.H., Schreuder H.W.R., Hermans R.H.M., de Hingh I., van der Velden J., Arts H.J., Massuger L., Aalbers A.G.J., Verwaal V.J., Kieffer J.M., Van de Vijver K.K., van Tinteren H., Aaronson N.K., Sonke G.S. Hyperthermic intraperitoneal chemotherapy in ovarian cancer // N Engl J Med. 2018. Vol. 378, No 3. Р. 230–40.

  37. Vashi P.G., Gupta D., Lammersfeld C.A., Braun D.P., Popiel B., Misra S., Brown K.C. The relationship between baseline nutritional status with subsequent parenteral nutrition and clinical outcomes in cancer patients undergoing hyperthermic intraperitoneal chemotherapy // Nutr J. 2013. Vol. 12. Р. 118.

  38. Banaste N., Rousset P., Mercier F., Rieussec C., Valette P.J., Glehen O., Passot G. Preoperative nutritional risk assessment in patients undergoing cytoreductive surgery plus hyperthermic intraperitoneal chemotherapy for colorectal carcinomatosis // Int J Hyperth. 2018. Vol. 34, No 5. Р. 589–94.

  39. Baker J.P., Detsky A.S., Wesson D.E., Wolman S.L., Stewart S., Whitewell J., Langer B., Jeejeebhoy K.N. Nutritional assessment: a comparison of clinical judgement and objective measurements // N Engl J Med. 1982. Vol. 306, No 16. Р. 969–72.

  40. Reisinger K.W., Derikx J.P., van Vugt J.L., Von Meyenfeldt M.F., Hulsewe K.W., Olde Damink S.W., Stoot J.H., Poeze M. Sarcopenia is associated with an increased inflammatory response to surgery in colorectal cancer // Clin Nutr. 2016. Vol. 35, No 4. Р. 924–7.

  41. Moghadamyeghaneh Z., Hwang G., Hanna M.H., Phelan M.J., Carmichael J.C., Mills S.D., Pigazzi A., Dolich M.O., Stamos M.J. Even modest hypoalbuminemia affects outcomes of colorectal surgery patients // Am J Surg. 2015. Vol. 210, No 2. Р. 276–84.

  42. van Vugt J.L., Braam H.J., van Oudheusden T.R., Vestering A., Bollen T.L., Wiezer M.J., de Hingh I.H., van Ramshorst B., Boerma D. Skeletal muscle depletion is associated with severe postoperative complications in patients undergoing cytoreductive surgery with hyperthermic intraperitoneal chemotherapy for peritoneal carcinomatosis of colorectal cancer // Ann Surg Oncol. 2015. Vol. 22, No 11. Р. 3625–31.

  43. Chemama S., Bayar M.A., Lanoy E., Ammari S., Stoclin A., Goere D., Elias D., Raynard B., Antoun S. Sarcopenia is associated with chemotherapy toxicity in patients undergoing cytoreductive surgery with hyperthermic intraperitoneal chemotherapy for peritoneal carcinomatosis from colorectal cancer // Ann Surg Oncol. 2016. Vol. 23, No 12. Р. 3891–8.

  44. Veterans Affairs Total Parenteral Nutrition Cooperative Study, G. Perioperative total parenteral nutrition in surgical patients // N Engl J Med. 1991. Vol. 325, No 8. Р. 525–32.

  45. Osland E., Yunus R.M., Khan S., Memon M.A. Early versus traditional postoperative feeding in patients undergoing resectional gastrointestinal surgery: a meta-analysis // JPEN J Parenter Enteral Nutr. 2011. Vol. 35, No 4. Р. 473–87.

  46. Shannon N.B., Tan G.H.C., Chia C.S., Soo K.C., Teo M.C. Does having a gastrectomy delay time to feeding and prolong hospital stay in patients undergoing cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy? // Int J Hyperth. 2018. Vol. 34, No 5. Р. 518–23.

  47. Wu M.H., Lin M.T., Chen W.J. Effect of perioperative parenteral nutritional support for gastric cancer patients undergoing gastrectomy // Hepato-Gastroenterology. 2008. Vol. 55, No 82–83. Р. 799–802.

  48. van Driel W.J., Koole S.N., Sonke G.S. Hyperthermic intraperitoneal chemotherapy in ovarian cancer // N Engl J Med. 2018. Vol. 378, No 14. Р. 1363–4.

  49. Crawford J., Becker P.S., Armitage J.O., Blayney D.W., Chavez J., Curtin P., Dinner S., Fynan T., Gojo I., Griffiths E.A., Hough S., Kloth D.D., Kuter D.J., Lyman G.H., Mably M., Mukherjee S., Patel S., Perez L.E., Poust A., Rampal R., Roy V., Rugo H.S., Saad A.A., Schwartzberg L.S., Shayani S., Talbott M., Vadhan-Raj S., Vasu S., Wadleigh M., Westervelt P., Burns J.L., Pluchino L. Myeloid growth factors, version 2. 2017, NCCN clinical practice guidelines in oncology // J Natl Compr Cancer Netw. 2017. Vol. 15, No 12. Р. 1520–41.

  50. Lambert L.A., Armstrong T.S., Lee J.J., Liu S., Katz M.H., Eng C., Wolff R.A., Tortorice M.L., Tansey P., Gonzalez-Moreno S., Lambert D.H., Mansfield P.F. Incidence, risk factors, and impact of severe neutropenia after hyperthermic intraperitoneal mitomycin C // Ann Surg Oncol. 2009. Vol. 16, No 8. Р. 2181–7. https://doi.org/10.1245/s10434-009-0523-4. Epub 2009. PMID 19475451.

  51. Lyman G.H., Abella E., Pettengell R. Risk factors for febrile neutropenia among patients with cancer receiving chemotherapy: a systematic review // Crit Rev Oncol Hematol. 2014. Vol. 90, No 3. Р. 190–9.

15. Осложнения после циторедуктивной хирургии и гипертермической внутрибрюшинной химиотерапии

Эндрю М. БлейклиЭ.М. Блейкли Национальные институты здоровья, Бетесда, Мэриленд, США. и Бирн ЛиБ. Ли Национальный медицинский центр «Город надежды», Дуарте, Калифорния, США. E-mail: bylee@coh.org.

Введение

За последние 20 лет преимущество ЦРХ и HIPEC было продемонстрировано у отобранных по многим параметрам пациентов для ряда типов первичных опухолей [1–3]. Пациенты чаще проходят ЦРХ и HIPEC, что приводит к увеличению числа обращений в отделения неотложной или амбулаторной помощи по поводу широкого спектра осложнений и симптомов, связанных с лечением (табл. 15-1).

Таблица 15-1. Основные осложнения после циторедуктивной хирургии и гипертермической внутрибрюшинной химиотерапии

Пребывание в стационаре

Пневмония, связанная с искусственной вентиляцией легких, или иная

Глубокий тромбоз вен и легочная эмболия

Пневмоторакс, плевральный выпот

Острое повреждение почек

Длительная паралитическая кишечная непроходимость

Несостоятельность анастомоза или прободение внутренних органов

Травма мочеточника или подтекание мочи после реконструкции

Послеоперационная нейтропения

Грыжа брюшной стенки или расхождение краев раны

Связанные с анестезией осложнения

Амбулаторное лечение

Кожно-брюшной или иной свищ

Непроходимость кишечника

Отставание в физическом развитии

Оценка осложнений

Хирургические осложнения чаще всего классифицируются по шкале Клавьена–Диндо [4]. Однако ограничение этой оценочной системы состоит в том, что она учитывает только осложнения самой высокой степени [5]. Следовательно, ее применимость к сложной хирургической популяции, такой как пациенты с ЦРХ и HIPEC, может быть ограничена, если учесть, что у одного пациента могут возникнуть несколько осложнений. В другой системе оценок, интегральном индексе тяжести осложнений, оцениваются все осложнения, возникшие в течение 30 дней, и их лечение, что должно предоставить более полную оценку послеоперационного восстановления [6]. Индекс тяжести осложнений недавно был валидирован при анализе популяции пациентов с ЦРХ и HIPEC, показав более высокую корреляцию с длительностью послеоперационного пребывания, чем шкала Клавьена–Диндо [7]. Поскольку шкала Клавьена–Диндо по-прежнему является наиболее широко используемой системой классификации, она остается полезной при сравнении пациентов, прошедших ЦРХ, с другими группами хирургических пациентов. По всей видимости, использование обеих классификаций при оценке послеоперационных исходов HIPEC достаточно хорошо обосновано [8, 9]. У многих пациентов через 30 дней разовьются новые осложнения, или они в конечном итоге умрут от осложнений, которые первоначально проявились в течение 30 дней. Таким образом, оценка через 90 дней может лучше отражать конечные результаты осложнений, перенесенных в ближайшем послеоперационном периоде. В то же время у пациентов с распространенным злокачественным новообразованием важным фактором смертности является ПЗ, поскольку время после операции увеличивается [10]. Следовательно, причину смерти следует четко обозначать на рубеже 90 дней или при возможности позже, чтобы наилучшим образом определить послеоперационную смертность в сравнении со смертностью, связанной с заболеванием.

В последнее время оценка осложнений в течение 30 дней по сравнению с 90 днями привлекает все больше внимания.

Стационарные послеоперационные осложнения

Осложнения, которые свойственны общей анестезии и операции на брюшной полости, но не специфичны для HIPEC, подробно описываться не будут. Тем не менее стоит отметить, что масштаб эксплоративного исследования и резекции, необходимый для оптимальной циторедукции ПК, может подвергать пациента риску более широкого спектра общих и органоспецифических осложнений по сравнению с не такой обширной операцией. В сочетании с более длительным временем анестезии при хирургическом вмешательстве большого масштаба и во время той части операции, которая относится к HIPEC, пациенты будут испытывать более высокий физиологический стресс, что может частично объяснять относительно более высокий уровень осложнений, отмеченный в этой выборке хирургических пациентов [11].

Сердечно-легочные осложнения

Сердечно-легочные осложнения являются наиболее часто встречающимся типом нежелательных явлений и самым значительным фактором послеоперационной смертности. У пациентов, прошедших HIPEC, часто после завершения операции остается интубация, что увеличивает время искусственной вентиляции легких и связанную с этим пневмонию. Послеоперационная дыхательная недостаточность приводит к повторной интубации, что еще больше повышает риск пневмонии. Гиперкоагулянтные состояния, вызванные диссеминированным злокачественным новообразованием, любым уже существующим врожденным заболеванием, а также обширной циторедуктивной операцией, связаны с более высоким риском тромбоза глубоких вен и последующей легочной эмболией [12]. Нераспознанное нарушение диафрагмы во время зачистки верхней брюшной полости может проявляться как пневмоторакс, требующий зондовой торакостомии. Клинически значимые плевральные выпоты, требующие плевроцентеза или торакостомии, также могут быть результатом обширной диафрагмальной зачистки или резекции.

Осложнения со стороны почек

Продолжительное время анестезии и значительные перемещения жидкости во время реанимации часто заканчиваются острым повреждением почек и реже почечной недостаточностью в период сразу же после операции. Чаще всего такое состояние ослабляется с помощью корректировки дозы в соответствии с клиренсом креатинина и с помощью периоперационного плана агрессивной инфузионной терапии [15]. Наша практика заключается в том, чтобы начинать послеоперационную инфузионную терапию на основе исходного дефицита оснований, давая дополнительное струйное введение жидкостей в фазе восстановления сразу же после операции и вводя жидкости с повышенной скоростью. Дефицит оснований затем проверяют утром в дни 1-й и 2-й после операции с титрацией инфузионной терапии вплоть до нормализации. При обзоре базы данных HIPEC нашего медицинского центра мы обнаружили, что коррекция дефицита оснований вызывала снижение осложнений.

Отдельно следует отметить повышенный риск, связанный с HIPEC на основе платинового средства, что приписывается известному почечному клиренсу и риску нефротоксичности этого средства [17]. Для защиты функций почек использовали добавление болюса натрия тиосульфата в начале перфузии брюшной полости и далее его непрерывную инфузию в течение 6 ч [1].

Осложнения со стороны желудочно-кишечного тракта

Значительное вовлечение серозных или брыжеечных перитонеальных поверхностей в карциноматоз ведет к относительному увеличению числа медицинских манипуляций с кишечником и брыжейкой, что наряду с парализующим эффектом HIPEC, по крайней мере частично, объясняет более высокие показатели продолжительной кишечной непроходимости, наблюдаемые в этой выборке пациентов [18]. Восстановление функции кишечника может быть существенно отсрочено, что приводит к увеличению продолжительности декомпрессии назогастрального зонда. Кроме того, может потребоваться повторное введение назогастрального зонда из-за стойкой тошноты и рвоты, несмотря на то что функции нижних отделов желудочно-кишечного тракта частично или полностью восстановились [19]. Следовательно, введение парентерального питания во время госпитализации требуется достаточно часто, при этом некоторым пациентам необходимо продолжение парентерального питания после выписки [20].

Циторедукция, включающая иссечение или целенаправленную поверхностную абляцию кишечных серозных имплантатов, может нарушить целостность подлежащего кишечника. Введение HIPEC, если принять во внимание как супрафизиологическую температуру лаважа, так и цитотоксичность химиотерапевтического средства, может дополнительно увеличить риск перфорации кишечника [21]. По этой причине большинство практикующих врачей откладывают анастомозирование желудочно-кишечного тракта до окончания HIPEC. Даже в таком случае перфорированные внутренние органы и несостоятельность анастомоза представляют собой два наиболее опасных и потенциально болезненных осложнения, особенно когда состояние пациента усугубляется из-за задержки диагноза [22]. Эти клинические сценарии чаще всего проявляются в виде определенной комбинации лихорадки, снижения диуреза и оттока желчи из разреза или через дренаж, установленный во время операции. Обнаружить свободный воздух, указывающий на перфорацию, может помочь вертикальная брюшная пленка [23]. При определении точного источника оттока может помочь визуализация в поперечном сечении [24]. Принципы лечения основаны на борьбе с сепсисом и изложены на рис. 15-1.

image
Рис. 15-1. Изображения компьютерной томографии желудочно-кожных (а) и кожно-кишечных (б) свищей. Звездочкой обозначено происхождение свища; стрелкой указано место экстравазации содержимого свища через срединный разрез

Неблагоприятное воздействие перфорации кишечника может быть серьезным. Повторная операция после продолжительной операции и обширного удаления опухоли представляет собой значительный физиологический стресс, особенно когда пациент не полностью восстановился после первоначальной операции. Лапаротомия при приближении к двухнедельной послеоперационной временной точке может быть довольно опасной, учитывая накопление образования спаек, с более высоким риском скрытого и очевидного повреждения кишечника при наличии спаечного процесса, ведущего к пропорционально более высокому риску последующего образования кожно-кишечных свищей [25]. Повторная операция, особенно когда пациент на момент постановки диагноза перфорации был физиологически нестабильным, связана с более высокими показателями госпитализации, продолжительностью пребывания в отделении интенсивной терапии и сопутствующими осложнениями [26]. Отсроченное выздоровление после второй операции еще больше продлит время до получения послеоперационной химиотерапии, увеличивая тем самым риск ПЗ [27].

Осложнения со стороны мочеполовой системы

Два компонента циторедукции существенно увеличивают потенциальный риск повреждения мочевыводящей системы, особенно когда они выполняются в комбинации: 1) резекция ректосигмоидного отдела или резекция гинекологического органа; 2) удаление брюшины таза с необходимостью или без необходимости восстановления мочевого пузыря из-за непреднамеренного повреждения или частичная цистэктомия при непосредственном опухолевом поражении [28]. Решающее значение для безопасной резекции тазовой брюшины и придаточных структур имеют надлежащая идентификация и сохранение мочеточников и их сосудистых ножек. Тем не менее обрастание опухолью одного или обоих дистальных отделов мочеточников может потребовать сегментарной резекции, часто реконструируемой с помощью методики psoas hitch (фиксации мочевого пузыря к сухожилию поясничной мышцы) и реимплантации мочеточника и искусственного мочевого пузыря [29]. В нашем медицинском центре мы практикуем двухслойную пластику мочевого пузыря, длительную декомпрессию катетера в течение 10–14 дней и выполнение цистограммы перед удалением катетера. Низкий порог инстилляции метиленового синего в мочевой катетер является целесообразным для выявления утечек во время операции. После оперативно установленного дренажа может образоваться большой объем бледно-желтого содержимого, в котором можно исследовать содержание креатинина, если есть подозрение на утечку мочи. Дальнейшее лечение утечки мочи, выявленной после операции, основывается на ее местонахождении, адекватности дренажа и физиологических последствиях [30].

Гематологические осложнения

Надежность подсчета лейкоцитов в плане послеоперационного ведения пациентов с HIPEC может быть поставлена под сомнение. Иммуносупрессивные эффекты цитотоксической химиотерапии часто проявляются в виде глубокой нейтропении, особенно после HIPEC с митомицином или оксалиплатином [31, 32]. Это можно исправить введением филграстима или его аналога в ближайшем послеоперационном периоде, что приведет к увеличению количества лейкоцитов. Однако это сильно ограничивает его полезность при оценке послеоперационных осложнений. Между тем временное повышение количества лейкоцитов может быть проявлением демаргинации нейтрофилов от эндотелиальных поверхностей после удаления селезенки [33]. Широко распространена также послеоперационная анемия со значительным количеством переливаний эритроцитов, что может быть маркером ухудшения отдаленных результатов [34].

Брюшная стенка

Карциноматоз брюшины можно удалить через переднюю брюшную стенку de novo или через предшествующие хирургические разрезы, что приведет к частичной резекции брюшной стенки в ходе оптимальной циторедукции [35]. В условиях обширной резекции слоев брюшной стенки реконструкция представляет собой уникальную задачу. Пациентам с циторедукцией может потребоваться временная или постоянная стома, которая исключает разделение находящихся на той же стороне компонентов. Вместе с тем кишечные процедуры делают операцию как условно чистую («чистой контаминированной»), по определению Национальной программы улучшения качества хирургии, с повышенным риском инфекционных осложнений при установке синтетической сетки [36]. Хотя это и не идеальное решение, многие практикующие врачи предпочитают выполнять наилучшую возможную первичную реконструкцию с помощью укрепления биологической сеткой, соглашаясь с более высоким долгосрочным риском возможного развития грыжи брюшной стенки по сравнению с непосредственными и долгосрочными последствиями инфицирования от синтетической сетки и более сложной последующей реконструкции.

Улучшение восстановления после хирургической операции

Отбор пациентов для ЦРХ и HIPEC стал более обоснованным, поскольку теперь выявляют пациентов с более низким ИПК и, следовательно, с лучшими шансами на оптимальную циторедукцию. В условиях менее обширной циторедукции пациентов обычно считают готовыми к выписке раньше [18]. Кроме того, стратегии сокращения продолжительности послеоперационного нахождения в стационаре без увеличения количества повторных госпитализаций все чаще применялись к широкому кругу хирургических групп, и пациенты с HIPEC не стали исключением. До сих пор в нескольких исследованиях оценивались конкретные аспекты интра- и послеоперационного ухода для ускоренного восстановления в популяции пациентов, подвергавшихся ЦРХ и HIPEC. Osseis и соавт., проведя оценку эпидуральной анальгезии в сочетании со структурированной программой физиотерапии, выявили более короткие сроки нахождения в отделении интенсивной терапии и повышение удовлетворенности пациентов в интервенционной группе [37]. Мы ожидаем, что по мере роста интереса к определению и количественной оценке сравнительной пользы таких подходов в популяции пациентов с HIPEC количество публикаций по этой теме в ближайшем будущем быстро возрастет.

Амбулаторные осложнения после выписки

В связи с сокращением продолжительности нахождения отдельных пациентов в больнице некоторые осложнения, которые часто выявляются во время более длительного пребывания в больнице, могут до выписки не проявиться. Таким образом, многие из вышеупомянутых осложнений будут проявляться как в отделении неотложной помощи, так и в амбулаторных условиях. Конкретные осложнения, которые с большей вероятностью развиваются у амбулаторных больных, требуют отдельного обсуждения.

Свищ

Несостоятельность анастомоза или отсроченная перфорация кишки могут проявляться замедленно, манифестируя в виде целого ряда признаков и симптомов, таких как лихорадка, боль в животе, впервые возникший дренаж хирургического разреза или абсцесс брюшной стенки с активным дренажом фекалий или без него [38]. До сих пор в силе остаются стандартные принципы лечения кожно-брюшных и кожно-кишечных свищей, включая статус «ничего через рот», минимизацию приема пероральных препаратов, количественную оценку суточного объема выделений и рассмотрение аналогов октреотида и парентерального питания. Примеры изображений свищей показаны на рис. 15-2, а подход к лечению изложен на рис. 15-3.

Вредные последствия кожно-брюшных свищей невозможно переоценить. Повышение выделения через свищи приведет к истощению количества жидкости, электролитов и питательных веществ, что, в свою очередь, вызовет катаболическое состояние [39]. Однако длительная зависимость от парентерального питания в целях минимизации выделений связана с повышенным риском бактериемии [40]. Консервативные меры в лучшем случае поспособствуют спонтанному закрытию свища, что может занять ≥1 мес [38]. Практикующие врачи, проводящие оперативное удаление свища, часто ждут 3–6 мес, чтобы оптимизировать питание и минимизировать системное воспаление [41]. Кожно-брюшные свищи потенциально довольно тяжело поддаются лечению и могут снизить выживаемость, которую дает исходная циторедуктивная операция.

image
Рис. 15-2. Алгоритм лечения при подозрении на послеоперационную перфорацию кишки или несостоятельность анастомоза
image
Рис. 15-3. Алгоритм лечения при подозрении на послеоперационный кожно-брюшной свищ

Непроходимость кишечника

Частичное обоснование, лежащее в основе ЦРХ и HIPEC, состоит в том, чтобы устранить ПК, непосредственно затрагивающий серозную оболочку кишечника и брыжейку, которые, если их не лечить, обычно прогрессируют до рецидивирующей злокачественной непроходимости кишечника [42, 43]. После операции у пациентов с клиническими опасениями по поводу непроходимости кишечника блокада может иметь адгезивную и/или злокачественную этиологию. Исходя из потенциального механического компонента обструкции, целесообразно начинать лечение с нулевым пероральным введением, внутривенной инфузией жидкости и декомпрессией через назогастральный зонд. Дополнительно характеризовать степень и тяжесть непроходимости кишечника можно с помощью высокой клизмы с гастрографином. Если клиническая картина, скорее всего, связана с карциноматозом, более целесообразно другое лечение, включающее антисекреторные препараты, глюкокортикоиды и противорвотные средства [44]. В случае пациентов, у которых не удалось с помощью таких мер добиться улучшения, необходимо тщательно взвесить относительную выгоду по сравнению с риском повторного обследования. Пациенты, у которых удалили значительную часть брюшины, утрачивают нормальную физиологическую функцию выстилки брюшины, и вокруг этих областей образуются субъективно более плотные спайки, что усугубляется любыми предшествующими внутрибрюшными осложнениями [45, 46]. В совокупности такое значительное образование спаек может привести к клиническому «замороженному» животу. Часто требуется широкомасштабное разделение спаек, и даже скрупулезная техника сопряжена с риском непреднамеренного скрытого ослабления рыхлого кишечника или очевидной энтеротомии. Это, в свою очередь, может впоследствии перерасти в перфорацию или кожно-брюшной свищ. Пациенты могут плохо переносить такие осложнения, а образование свищей считается отрицательным прогностическим фактором выживаемости.

Отставание в физическом развитии

Распространенной причиной повторной госпитализации в течение 90 дней после ЦРХ и HIPEC является недостаточное физическое развитие [47, 48]. ЦРХ может вызвать одно или несколько физических изменений в желудочно-кишечном тракте, включая дистальную резекцию желудка и потерю привратника или множественные резекции тонкой и/или толстой кишки, приводящие к уменьшению всасывания и времени прохождения кишечного содержимого. Образование временной петли или постоянной концевой илеостомы может дополнительно усугубить продолжающуюся потерю жидкости и электролитов, устойчивую к противодиарейным препаратам [48]. Функциональные изменения могут также произойти с задержкой опорожнения желудка или ранним насыщением, что потенциально ограничивает адекватное пероральное потребление. Подсчет калорий и демонстрация адекватного перорального потребления жидкости по сравнению с экскрепцией из стомы до выписки могут помочь предотвратить проблемы, которые могут привести к плохому потреблению пищи и обезвоживанию, требующему повторной госпитализации. Решающее значение для выявления пациентов, которым будет полезна выписка в учреждение квалифицированного медицинского сестринского ухода перед переводом домой, имеет оценка систем социальной поддержки до и после ЦРХ, особенно среди пожилых пациентов [49].

Лечение осложнений

Учитывая широкий спектр органоспецифичных резекций, которые могут включать циторедукцию, при лечении осложнений у этой популяции пациентов необходимо учитывать, какие именно процедуры были выполнены. В случае нестабильных стационарных пациентов, как и в общей хирургической популяции, начальное лечение должно состоять из стабилизации гемодинамического статуса, получения посевов крови и неотложного назначения антибиотиков, а также при необходимости включать диагностическое обследование. В случае гемодинамически стабильных пациентов диагностическое обследование и лечение могут проводиться более намеренно, с учетом относительного вклада отдельных компонентов циторедукции и HIPEC в клиническую картину пациента. Оптимальное лечение осложнений может характеризоваться разумным использованием антибиотиков или препаратов крови, тщательным выбором инвазивных оперативных или радиологических процедур, частичной или полной нутритивной или психологической поддержкой [50]. Важную роль играют междисциплинарные подходы к лечению, в том числе хирургическая, медицинская онкология, социальная работа, ведение пациентов, диетология, служба ухода за ранами, анестезиологическая бригада и служба паллиативной медицины, которые обеспечивают комплексный индивидуальный подход к уходу за пациентом.

Когда осложнения развиваются после выписки, пациентам следует рекомендовать повторно явиться в медицинский центр, где им провели ЦРХ и HIPEC. Однако в некоторых случаях, будь то из-за большого расстояния или нестабильного клинического состояния, возвращение пациента в исходный медицинский центр может быть вначале неосуществимо. Коммуникация между сторонним медицинским учреждением и проводившим операцию хирургом имеет решающее значение для облегчения диагностики и лечения осложнений. В частности, хирург может описать циторедуктивную операцию, предоставить детали послеоперационного пребывания в больнице, а также последующего амбулаторного наблюдения. Клинически стабильных пациентов, нуждающихся в госпитализации, следует при первой же возможности перевести в проводивший операцию медицинский центр для продолжения лечения.

Подведение итогов

Пациенты, подвергающиеся ЦРХ и HIPEC, представляют собой особенно сложную популяцию хирургических пациентов. Локализация и степень циторедукции сопряжены с определенными рисками заболеваемости, которые часто связаны с несколькими системами органов и являются аддитивными по своему характеру. Кроме того, проведение HIPEC связано с дополнительным риском осложнений, характерных для воздействия горячего и цитотоксического средства. Два из самых страшных и потенциально болезненных осложнений — несостоятельность анастомоза и кожно-брюшной свищ. Специфические знания анатомии пациента, частичного удаления опухоли и HIPEC имеют решающее значение для наилучшей оценки и лечения послеоперационных осложнений в этой популяции. По мере накопления литературных данных по поводу осложнений после ЦРХ и HIPEC их диагностика, лечение и профилактика станут лучше.

Литература

  1. van Driel W.J., Koole S.N., Sikorska K. et al. Hyperthermic intraperitoneal chemotherapy in ovarian cancer // N Engl J Med. 2018. Vol. 378. Р. 230–40.

  2. Elias D., Gilly F., Boutitie F. et al. Peritoneal colorectal carcinomatosis treated with surgery and perioperative intraperitoneal chemotherapy: retrospective analysis of 523 patients from a multicentric French study // J Clin Oncol. 2010. Vol. 28. Р. 63–8.

  3. Chua T.C., Moran B.J., Sugarbaker P.H. et al. Earlyand long-term outcome data of patients with pseudomyxoma peritonei from appendiceal origin treated by a strategy of cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy // J Clin Oncol. 2012. Vol. 30. Р. 2449–56.

  4. Clavien P.A., Barkun J., de Oliveira M.L. et al. The Clavien-Dindo classification of surgical complications: five-year experience // Ann Surg. 2009. Vol. 250. Р. 187–96.

  5. Dindo D., Demartines N., Clavien P.-A. Classification of surgical complications: a new proposal with evaluation in a cohort of 6336 patients and results of a survey // Ann Surg. 2004. Vol. 240. Р. 205–13.

  6. Slankamenac K., Graf R., Barkun J., Puhan M.A., Clavien P.-A. The comprehensive complication index: a novel continuous scale to measure surgical morbidity // Ann Surg. 2013. Vol. 258. Р. 1–7.

  7. Dumitra S., O’Leary M., Raoof M. et al. The comprehensive complication index: a new measure of the burden of complications after hyperthermic intraperitoneal chemotherapy // Ann Surg Oncol. 2018. Vol. 25. Р. 688–93.

  8. Spencer R.J., Hacker K.E., Griggs J.J., Rice L.W., Reynolds R.K., Uppal S. Ninety-day mortality as a reporting parameter for high-grade serous ovarian cancer cytoreduction surgery // Obstet Gynecol. 2017. Vol. 130. Р. 305–14.

  9. Alyami M., Kim B.J., Villeneuve L. et al. Ninety-day post-operative morbidity and mortality using the National Cancer Institute’s common terminology criteria for adverse events better describe post-operative outcome after cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy // Int J Hyperthermia. 2017. Vol. 34, No 5. Р. 532–7.

  10. Simkens G.A., van Oudheusden T.R., Braam H.J. et al. Treatment-related mortality after cytoreductive surgery and HIPEC in patients with colorectal peritoneal carcinomatosis is underestimated by conventional parameters // Ann Surg Oncol. 2016. Vol. 23. Р. 99–105.

  11. Kajdi M.-E, Beck-Schimmer B., Held U., Kofmehl R., Lehmann K., Ganter M.T. Anaesthesia in patients undergoing cytoreductive surgery with hyperthermic intraperitoneal chemotherapy: retrospective analysis of a single centre three-year experience // World J Surg Oncol. 2014. Vol. 12. Р. 136.

  12. Rottenstreich A., Kalish Y., Kleinstern G., Yaacov A.B., Dux J., Nissan A. Factors associated with thromboembolic events following cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy // J Surg Oncol. 2017. Vol. 116. Р. 914–20.

  13. Ye S., He T., Liang S. et al. Diaphragmatic surgery and related complications in primary cytoreduction for advanced ovarian, tubal, and peritoneal carcinoma // BMC Cancer. 2017. Vol. 17. Р. 317.

  14. Fanfani F., Fagotti A., Gallotta V. et al. Upper abdominal surgery in advanced and recurrent ovarian cancer: role of diaphragmatic surgery // Gynecol Oncol. 2010. Vol. 116. Р. 497–501.

  15. Hakeam H.A., Breakiet M., Azzam A., Nadeem A., Amin T. The incidence of cisplatin nephrotoxicity post hyperthermic intraperitoneal chemotherapy (HIPEC) and cytoreductive surgery // Ren Fail. 2014. Vol. 36. Р. 1486–91.

  16. Eng O.S., Dumitra S., O’Leary M. et al. Base excess as a predictor of complications in cytoreductive surgery with hyperthermic intraperitoneal chemotherapy // Ann Surg Oncol. 2017. Vol. 24. Р. 2707–11.

  17. Tan G.H.C., Shannon N.B., Chia C.S., Soo K.C., Teo M.C.C. Platinum agents and mitomycin C-specific complications in cytoreductive surgery (CRS) and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy (HIPEC) // Int J Hyperthermia. 2017. Vol. 34, No 5. Р. 595–600.

  18. Cascales Campos P.A., Gil Martínez J., Galindo Fernández P.J., Gil Gómez E., Martínez Frutos I.M., Parrilla Paricio P. Perioperative fast track program in intraoperative hyperthermic intraperitoneal chemotherapy (HIPEC) after cytoreductive surgery in advanced ovarian cancer // Eur J Surg Oncol. 2011. Vol. 37. Р. 543–8.

  19. Arakelian E., Gunningberg L., Larsson J., Norlén K., Mahteme H. Factors influencing early postoperative recovery after cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy // Eur J Surg Oncol. 2011. Vol. 37. Р. 897–903.

  20. Vashi P.G., Gupta D., Lammersfeld C.A. et al. The relationship between baseline nutritional status with subsequent parenteral nutrition and clinical outcomes in cancer patients undergoing hyperthermic intraperitoneal chemotherapy // Nutr J. 2013. Vol. 12. Р. 118.

  21. Di Miceli D., Alfieri S., Caprino P. et al. Complications related to hyperthermia during hyperthermic intraoperative intraperitoneal chemotherapy (HIPEC) treatment. Do they exist? // Eur Rev Med Pharmacol Sci. 2012. Vol. 16. Р. 737–42.

  22. Chouliaras K., Levine E.A., Fino N., Shen P., Votanopoulos K.I. Prognostic factors and significance of gastrointestinal leak after Cytoreductive Surgery (CRS) with heated intraperitoneal chemotherapy (HIPEC) // Ann Surg Oncol. 2017. Vol. 24. Р. 890–7.

  23. Milone M., Di Minno M.N.D, Bifulco G. et al. Diagnostic value of abdominal free air detection on a plain chest radiograph in the early postoperative period: a prospective study in 648 consecutive patients who have undergone abdominal surgery // J Gastrointest Surg. 2013. Vol. 17. Р. 1673–82.

  24. Hainaux B., Agneessens E., Bertinotti R. et al. Accuracy of MDCT in predicting site of gastrointestinal tract perforation // AJR Am J Roentgenol. 2006. Vol. 187. Р. 1179–83.

  25. van der Krabben A.A., Dijkstra F.R., Nieuwenhuijzen M., Reijnen M.M., Schaapveld M., van Goor H. Morbidity and mortality of inadvertent enterotomy during adhesiotomy // Br J Surg. 2000. Vol. 87. Р. 467–71.

  26. Hutchins R.R., Gunning M.P., Lucas D.N., Allen-Mersh T.G., Soni N.C. Relaparotomy for suspected intraperitoneal sepsis after abdominal surgery // World J Surg. 2004. Vol. 28. Р. 137–41.

  27. van der Geest L.G.M., Portielje J.E.A., Wouters M.W.J.M. et al. Complicated postoperative recovery increases omission, delay and discontinuation of adjuvant chemotherapy in patients with Stage III colon cancer // Color Dis. 2013. Vol. 15. Р. e582–91.

  28. Honoré C., Souadka A., Goéré D., Dumont F., Deschamps F., Elias D. HIPEC for peritoneal carcinomatosis: does an associated urologic procedure increase morbidity? // Ann Surg Oncol. 2012. Vol. 19. Р. 104–9.

  29. Pinar U., Tremblay J.-F, Passot G. et al. Reconstruction after ureteral resection during HIPEC surgery: re-implantation with uretero-neocystostomy seems safer than end-to-end anastomosis // J Visc Surg. 2017. Vol. 154. Р. 227–30.

  30. Tyritzis S.I., Katafigiotis I., Constantinides C.A. All you need to know about urethrovesical anastomotic urinary leakage following radical prostatectomy // J Urol. 2012. Vol. 188. Р. 369–76.

  31. Lambert L.A., Armstrong T.S., Lee J.J. et al. Incidence, risk factors, and impact of severe neutropenia after hyperthermic intraperitoneal mitomycin C // Ann Surg Oncol. 2009. Vol. 16. Р. 2181–7.

  32. Levine E.A., Votanopoulos K.I., Shen P. et al. A multicenter randomized trial to evaluate hematologic toxicities after hyperthermic intraperitoneal chemotherapy with oxaliplatin or mitomycin in patients with appendiceal tumors // J Am Coll Surg. 2018. Vol. 226. Р. 434–43.

  33. Toutouzas K.G., Velmahos G.C., Kaminski A., Chan L., Demetriades D. Leukocytosis after posttraumatic splenectomy: a physiologic event or sign of sepsis? // Arch Surg. 2002. Vol. 137. Р. 924–8. discussion 928–9.

  34. Saxena A., Valle S.J., Liauw W., Morris D.L. Allogenic blood transfusion is an independent predictor of poorer peri-operative outcomes and reduced long-term survival after cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy: a review of 936 cases // J Gastrointest Surg. 2017. Vol. 21. Р. 1318–27.

  35. Nunez M.F., Sardi A., Nieroda C. et al. Morbidity of the abdominal wall resection and reconstruction after cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy (CRS/HIPEC) // Ann Surg Oncol. 2015. Vol. 22. Р. 1658–63.

  36. Choi J.J., Palaniappa N.C., Dallas K.B., Rudich T.B., Colon M.J., Divino C.M. Use of mesh during ventral hernia repair in clean-contaminated and contaminated cases: outcomes of 33,832 cases // Ann Surg. 2012. Vol. 255. Р. 176–80.

  37. Osseis M., Weyrech J., Gayat E. et al. Epidural analgesia combined with a comprehensive physiotherapy program after cytoreductive surgery and HIPEC is associated with enhanced post-operative recovery and reduces intensive care unit stay: a retrospective study of 124 patients // Eur J Surg Oncol. 2016. Vol. 42. Р. 1938–43.

  38. Valle S.J., Alzahrani N., Alzahrani S., Traiki T.B., Liauw W., Morris D.L. Enterocutaneous fistula in patients with peritoneal malignancy following cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy: incidence, management and outcomes // Surg Oncol. 2016. Vol. 25. Р. 315–20.

  39. Polk T.M., Schwab C.W. Metabolic and nutritional support of the enterocutaneous fistula patient: a three-phase approach // World J Surg. 2012. Vol. 36. Р. 524–33.

  40. Touré A., Chambrier C., Vanhems P., Lombard-Bohas C., Souquet J.-C, Ecochard R. Propensity score analysis confirms the independent effect of parenteral nutrition on the risk of central venous catheter-related bloodstream infection in oncological patients // Clin Nutr. 2013. Vol. 32. Р. 1050–4.

  41. Slade D.A.J., Carlson G.L. Takedown of enterocutaneous fistula and complex abdominal wall reconstruction // Surg Clin North Am. 2013. Vol. 93. Р. 1163–83.

  42. Martinez Castro P., Vargas L., Mancheño A. et al. Malignant bowel obstruction in relapsed ovarian cancer with peritoneal carcinomatosis: an occlusive state // Int J Gynecol Cancer. 2017. Vol. 27. Р. 1367–72.

  43. Shariat-Madar B., Jayakrishnan T.T., Gamblin T.C., Turaga K.K. Surgical management of bowel obstruction in patients with peritoneal carcinomatosis // J Surg Oncol. 2014. Vol. 110. Р. 666–9.

  44. Laval G., Marcelin-Benazech B., Guirimand F. et al. Recommendations for bowel obstruction with peritoneal carcinomatosis // J Pain Symptom Manag. 2014. Vol. 48. Р. 75–91.

  45. Arung W., Meurisse M., Detry O. Pathophysiology and prevention of postoperative peritoneal adhesions // World J Gastroenterol. 2011. Vol. 17. Р. 4545–53.

  46. van Goor H. Consequences and complications of peritoneal adhesions // Color Dis. 2007. Vol. 9. Suppl 2. Р. 25–34.

  47. Martin A.S., Abbott D.E., Hanseman D. et al. Factors associated with readmission after cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy for peritoneal carcinomatosis // Ann Surg Oncol. 2016. Vol. 23. Р. 1941–7.

  48. Kelly K.J., Cajas L., Baumgartner J.M., Lowy A.M. Factors associated with 60-day readmission following cytoreduction and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy // Ann Surg Oncol. 2018. Vol. 25. Р. 91–7.

  49. Balentine C.J., Naik A.D., Berger D.H., Chen H., Anaya D.A., Kennedy G.D. Postacute care after major abdominal surgery in elderly patients: intersection of age, functional status, and postoperative complications // JAMA Surg. 2016. Vol. 151. Р. 759–66.

  50. Low C.A., Bovbjerg D.H., Ahrendt S. et al. Depressive symptoms in patients scheduled for hyperthermic intraperitoneal chemotherapy with cytoreductive surgery: prospective associations with morbidity and mortality // J Clin Oncol. 2016. Vol. 34. Р. 1217–22.

16. Резекция печени и гипертермическая внутрибрюшинная химиотерапия

Лаура М. Эномото, Эдвард А. Левин, Перри Шен и Константинос И. ВотанопулосЛ.М. Эномото, П. Шен, К.И. Вотанопулос, Е.А. Левин Баптистский медицинский центр Уэйк Форест, отделение хирургии, Уинстон Салем, Северная Каролина, США.

Введение

Одновременное внутрипаренхиматозное ПП у пациентов с ЗБ традиционно служило противопоказанием к ЦРХ и HIPEC на том основании, что ПП представляет собой системное, а не местно-регионарное заболевание. В последние годы, однако, междисциплинарное лечение перитонеального рака развивалось, и благодаря добавлению современной системной химиотерапии к хирургической резекции выживаемость у прошедших тщательный отбор пациентов с ПП или ЗБ стала выше. Несколько исследований также продемонстрировали осуществимость и безопасность комбинированной резекции печени с ЦРХ/HIPEC у прошедших тщательный отбор пациентов с одновременными ПП и ЗБ. Однако, несмотря на растущие доказательства того, что приемлемые долгосрочные результаты достижимы, обеспокоенность по поводу безопасности одновременной резекции печени и ЦРХ/HIPEC из-за сравнительной масштабности обеих процедур сохраняется. В этой главе рассматриваются периоперационные соображения и результаты резекции печени в качестве компонента ЦРХ/HIPEC.

Предоперационные соображения

Распространенность

Одновременные ПП и ЗБ чаще всего обнаруживают у пациентов с первичными заболеваниями толстой кишки либо первичными заболеваниями аппендикса высокой степени злокачественности, но истинная частота сочетания ПП и ЗБ неизвестна. В большинстве исследований показано, что от 8 до 45% пациентов с КРР страдают как ПП, так и ЗБ, но в этих исследованиях изучены только пациенты, перенесшие резекцию печени и ЦРХ/HIPEC, за исключением пациентов, которые не были кандидатами на резекцию [1–6]. Однако Franko и соавт. сравнили пациентов с ЗБ, появившемся вследствие КРР, которые перенесли ЦРХ/HIPEC, с теми, кто получал только системную химиотерапию [7]. Среди пациентов, перенесших ЦРХ/HIPEC, у 15% были ПП и ЗБ; среди тех, кто получал только системную химиотерапию, у 35% были ПП и ЗБ, что, возможно, дает лучшую оценку истинной частоты ПП и ЗБ.

Оценка пациентов с ПП и ЗБ может быть сложной задачей из-за неспособности КТ обнаружить все ЗБ. В исследовании, проведенном Jacquet и соавт., чувствительность КТ при определении заболевания составляла 70–88% в зависимости от области живота. Кроме того, ложноотрицательные значения колебались от 20 до 28% [8]. Дополнительное исследование Denzer и соавт. показало ЗБ при обследовании у 100% пациентов с широким спектром гистологически подтвержденных злокачественных новообразований, у которых только 47,8% сделанных ранее КТ показало ЗБ [9]. Allard и соавт. исследовали частоту встречаемости не подозреваемой ЗБ во время резекции печени по поводу колоректального ПП. Из 1340 пациентов с плановой резекцией печени у 42 (3%) неожиданно нашли ЗБ [10]. Таким образом, ПП и ЗБ могут встречаться чаще, чем зафиксировано, потому что не у каждого пациента проводят хирургическое обследование, которое подтвердило бы наличие или отсутствие ЗБ.

Предоперационная оценка

Если рассматривать резекцию печени как часть ЦРХ/HIPEC, то внимательная предоперационная оценка является обязательной, как и у любого пациента с ПП или поражением брюшины. В нашем учреждении мы собираем полный анамнез и проводим полное физикальное обследование, измеряем соответствующие маркеры опухолей в сыворотке крови, а также делаем КТ органов грудной клетки, брюшной полости и таза и отдельно МРТ печени [2]. Соответствие критериям ЦРХ/HIPEC включает диагноз ПК по данным гистологии или цитологии, потенциально резектабельное или резецированное первичное поражение, по данным визуализации пригодное для частичного удаления ЗБ, отсутствие экстраабдоминального заболевания и полное выздоровление после любой предыдущей лучевой или химиотерапии [2]. Следует также учитывать биологическое поведение опухоли: только пациенты, у которых наблюдается ответ на предоперационную химиотерапию или отсутствие прогрессирования, подходят для оперативной резекции. Если присутствует ПП, поверхностное или паренхиматозное, заболевание следует считать операбельным в соответствии со стандартными определениями резектабельности метастазов КРР в печени [11]. Таким образом, все ПП должны быть резектабельными с гистологически чистыми краями, что позволяет сохранить по крайней мере два функциональных сегмента печени с неповрежденным портальным и артериальным притоком крови, венозным оттоком и дренажом желчи [11].

Пациентам с колоректальным поражением и поражением высокой степени злокачественности мы рекомендуем 3 мес предоперационной системной химиотерапии первой линии с FOLFOX или FOLFIRI с бевацизумабом или без него [2]. Мы провели 108 комбинированных резекций печени и ЦРХ/HIPEC, и все пациенты с ПП, причиной которого стала колоректальная или аденокарцинома высокой степени злокачественности, получали химиотерапию первой линии перед получением направления. Кроме того, 31% перед ЦРХ/HIPEC получали химиотерапию второй линии, а 13% — химиотерапию третьей линии [2]. В исследовании Berger и соавт. 56,6% пациентов, перенесших резекцию печени совместно с ЦРХ/HIPEC по поводу различных первичных перитонеальных поражений, перед операцией получили не менее чем одну линию системной химиотерапии [1].

Техника проведения операции и полученные данные

Целью ЦРХ/HIPEC, с ПП или без него, является удаление всех основных очагов поражений. В нашем медицинском центре мы начинаем с лапаротомного разреза по средней линии и переходим к количественной оценке распространения заболевания с использованием ИПК [12]. Мы выполняем стандартную супраколическую оментэктомию и резекцию первичного заболевания, если ее еще не провели. Зачистка брюшины и резекция интраабдоминальных органов выполняются только при наличии видимого заболевания [13]. Резекция печени проводится в диапазоне от поверхностной зачистки капсулы печени до анатомической резекции в зависимости от степени поражения. ПП определяется как поверхностное в случаях, когда ПП не проникает в глиссонову капсулу, или как паренхиматозное в случаях с инвазией в паренхиму. Паренхиматозная инвазия может идти путем распространения через кровоток, идентифицированная в ходе предоперационной КТ, или посредством прямой инвазии вследствие ВБ-распространения [2]. Кровотечение на поверхности печени останавливают с помощью электрокоагуляции или коагуляции пучком аргона. Хотя используются несколько химиотерапевтических средств, большинство пациентов получают митомицин (Митомицин С ) с помощью техники закрытого живота [13]. При лечении первичной опухоли и в ходе предшествующей системной терапии используют другие химиотерапевтические средства.

В нашей серии ЦРХ/HIPEC, выполненной между 1991 и 2013 г., 108 из 1067 (10,1%) процедур ЦРХ/HIPEC включали резекцию печени, и это представляет собой одну из крупнейших серий опубликованных комбинированных резекций печени и ЦРХ/HIPEC [2]. Большая часть ПП была вызвана первичным КРР (39,0%), за которым следовали аппендикулярная аденокарцинома (32,9%), мезотелиома (4,9%), рак яичников (4,9%) и желудка (2,4%). Другие первичные заболевания составляли 15,9% ПП. Из выполненных резекций печени 89,9% (n =97) были субсегментарными; в 28,7% случаев выполнили более одной резекции печени (n =31). Поражение паренхимы было обнаружено у 22,2% пациентов (n =24), а средний объем резецированной паренхимы составил 87,3 см3 [2]. Пациенты с первичным КРР чаще имели паренхиматозное заболевание по сравнению с пациентами с первичным поражением аппендикса (37,5 по сравнению с 6,7% соответственно; p <0,001) [2]. У всех пациентов с паренхиматозным поражением при первичном опухолевом поражении аппендикса наблюдался рак аппендикса высокой степени злокачественности; аденокарцинома аппендикса низкой степени злокачественности (LGA) вызывала только поверхностное поражение, ограниченное капсулой печени. В аналогичном исследовании Berger и соавт. 269 процедур ЦРХ/HIPEC были выполнены в одном медицинском центре, при этом 103 процедуры включали резекцию печени (38,3%) [1]. Было обнаружено, что распределение первичных опухолей было таким же, как и в нашем исследовании, но было выполнено больше паренхиматозных резекций (44,7%; n =46). В своей серии они выполнили 31 субсегментарную резекцию, 10 сегментэктомий, 2 правосторонние гепатэктомии, 2 центральные гепатэктомии и 1 левостороннюю гепатэктомию [1]. Аналогичным образом Saxena и соавт. провели 936 процедур ЦРХ/HIPEC, из которых 132 (14%) включали резекцию печени [14]. Как и у Berger и соавт., 54% резекций печени имели внутрипаренхиматозные метастазы с широким разнообразием первичных опухолей.

Множество других менее масштабных серий имели аналогичные профили резекции, но туда вошли только пациенты с первичным КРР [4, 6, 15–19], поэтому не проводилось различий между поверхностной зачисткой капсулы печени и резекцией паренхимы. Некоторые исследования в качестве дополнения к резекции печени или вместо нее включают РЧА и криоабляцию [6, 17–20], поэтому результаты следует интерпретировать с осторожностью, поскольку одна РЧА вызывает другой профиль осложнений, чем резекция печени.

Результаты

О возможности и выживаемости после ранней серии резекции печени и ЦРХ с ВБХ (IPIC) сообщили Elias и соавт. [21] Они изучили 12 пациентов с ПП в связи со множественными первичными заболеваниями, и девять из этих пациентов в дополнение к ЦРХ подверглись обширной гепатэктомии. Всем пациентам в течение 5 дней после операции проводилась IPIC. Смертей после операции не было, а заболеваемость в значительной степени была связана с преходящей утечкой желчи (33%). При медианном 14-месячном наблюдении рецидивов заболевания зарегистрировано не было. Это привело авторов к выводу, что, несмотря на масштабы обеих процедур, комбинация резекции печени и IPIC безопасна для хорошо отобранных пациентов.

В продолжение своей работы та же группа сравнила 37 пациентов с синхронным ПП и ЗБ, которым была выполнена резекция печени и какая-либо форма IPIC (ранняя послеоперационная, интраоперационная HIPEC или комбинация вышеперечисленного), у которых основным первичным заболеванием был КРР, с 61 пациентом с ЗБ и без ПП, прошедшими IPIC в какой-либо форме [16]. Они продемонстрировали, что ИПК, равный 12 или более, и количество метастазов в печени были независимыми факторами риска плохой ОВ. Медианное значение ОВ составило 76 мес для пациентов с ИПК <12 и без метастазов в печени и 40 мес для пациентов с ИПК <12 и 1 или 2 метастазами в печени. Если ИПК составлял 12 и более, медиана ОВ снижалась до 21–29 мес независимо от количества метастазов в печени. Поскольку отношение шансов для ИПК было выше, чем отношение шансов при наличии метастазов в печени, Maggiori и соавт. пришли к выводу, что самым важным прогностическим фактором для ОВ было не наличие метастазов в печени, а, скорее, сам ИПК [16]. Они предположили, что агрессивная хирургическая резекция для пациентов с ПП и ИПК должна быть ограничена только больными с ИПК <12 и с ПП <3 областей. Аналогичные результаты получили Саксена и соавт. [14]. Медианное значение ОВ у пациентов с 1, 2–3 и ≥4 областями ПП составило 37,5; 46,6 и 14,5 мес соответственно, и эти различия были значительными. Более того, медиана ОВ у пациентов, перенесших резекцию печени, резко падала с увеличением ИПК: 92,5; 27,4 и 19,7 мес для ИПК ≤5, ИПК 6–10 и ИПК ≥11 соответственно [14].

Оценку общей заболеваемости, смертности и выживаемости после резекции печени и ЦРХ/HIPEC продолжили во множестве других исследований. Большинство из них представляют собой небольшие когортные исследования, в которых сравниваются пациенты с первичным КРР с ПП и ЗБ, перенесшие резекцию печени и ЦРХ/HIPEC, с пациентами с ЗБ, которые перенесли ЦРХ/HIPEC. Частота серьезных осложнений (класс III и IV по шкале Клавьена–Диндо) [22] колеблется от 31 до 45% у пациентов с ПП и от 11 до 42% у пациентов без ПП, при этом данные о статистической значимости этих различий противоречивы [4, 6, 14, 18, 20]. Тридцатидневная смертность была относительно низкой: от 0 до 7,1% у пациентов с ПП и от 0,6 до 8,3% у пациентов без ПП, при этом ни в одном исследовании не было обнаружено никаких статистически значимых различий [4, 6, 14, 18–20]. Медианное значение ОВ варьировало от 13,0 до 36,1 мес у пациентов с ПП и от 15,8 до 45,5 мес у пациентов без ПП, когда точкой отсчета служило время операции [4–6, 14, 18–20]. По данным Berger и соавт., медианное значение ОВ составило 45,1 мес у пациентов с ПП и 73,5 мес у пациентов без ПП, когда точкой отсчета служила дата постановки диагноза [1]. Они также отдельно сообщили о медиане ОВ с первичной высокой степенью злокачественности, демонстрируя, что медиана ОВ составила 42 мес с ПП. У пациентов без ПП средняя ОВ не была достигнута [1]. В целом эти диапазоны значений интерпретировать трудно из-за большой вариабельности ИПК, ПП, типа резекции печени и индивидуального характера каждого исследования.

В своем недавнем исследовании Cloyd и соавт. изучили базу данных Национальной программы улучшения качества хирургии Американского колледжа хирургов для оценки резекции печени и ЦРХ/HIPEC в национальной репрезентативной когорте [3]. Из 1168 пациентов, перенесших ЦРХ/HIPEC, 100 (8,6%) также провели синхронные резекции печени. Первичный диагноз наиболее часто был неуточненным (65,3%), за чем следовали рак аппендикса и КРР. Исследование показало значительно более высокую частоту осложнений, более длительный LOS (liver overall survival) и частоту повторных операций у пациентов, перенесших резекцию печени совместно с ЦРХ/HIPEC по сравнению только с ЦРХ/HIPEC [3]. В результате было сделано предположение, что пациентам с ПП и ЗБ может быть полезен подход с поэтапными операциями, а не комбинация резекции печени и ЦРХ/HIPEC [3].

В серии работ, проведенных в нашем медицинском центре, мы сравнили 99 пациентов, которым было выполнено 108 резекций печени в рамках ЦРХ/HIPEC, с 957 пациентами без ПП, которые перенесли ЦРХ/HIPEC с резекциями первичной опухоли и резекциями печени, как указано выше [2]. Мы не обнаружили между этими двумя группами статистически значимой разницы в отношении незначительных (классы I и II по Клавьену–Диндо) или серьезных осложнений (табл. 16-1), а также у пациентов с ПП или без них не было обнаружено значительных различий по 30-дневной смертности (6,5 по сравнению с 2,8%; p =0,07).

Таблица 16-1. Заболеваемость и смертность после циторедуктивной хирургии/гипертермической внутрибрюшинной химиотерапии у пациентов с поражением печени или без него и частичной гепатэктомией

Нет поражения печени

Поражение печени

р

(n =957)

(n =108)

Незначительная заболеваемость, n (%)

342 (35,7)

30 (27,8)

0,11

Основная заболеваемость, n (%)

215 (22,5)

20 (18,5)

0,39

30-дневная смертность, n (%)

27 (2,8)

7 (6,5)

0,07

30-дневная повторная госпитализация, n (%)

354 (37,0)

30 (27,8)

0,07

Продолжительность операции, среднее количество часов (СО)

8,5 (3,1)

8,8 (3,2)

0,41

Продолжительность нахождения в больнице, среднее количество дней (СО)

14,2 (16.2)

13,6 (16,4)

0,71

Нахождение в отделении интенсивной терапии, среднее количество дней (СО)

3,3 (9,0)

3,5 (7,6)

0,92

Примечание . СО — стандартное отклонение.

Кроме того, у пациентов, перенесших резекцию печени, не было статистически значимых различий во времени операции, продолжительности нахождения в больнице, продолжительности нахождения в отделении интенсивной терапии или 30-дневной повторной госпитализации по сравнению с теми, кому резекцию печени не проводили. Даже при стратификации по типу ПП (поверхностное по сравнению с паренхиматозным) и степени резекции печени (субсегментарная или анатомическая) не было отмечено различий в незначительных осложнениях, серьезных осложнениях, смертности или повторной госпитализации в течение 30 дней. В нашей серии медианное последующее наблюдение пациентов с ПП составило 49,4 мес и 49,9 мес — пациентов без ПП. У пациентов с первичным LGA( low grade appendiceal lesions, рак аппендикса низкой степени злокачественности) медианное значение ОВ составило 42,1 мес у пациентов с ПП и 95,5 мес — у пациентов без ПП (p =0,03) (рис. 16-1). Медианное значение ОВ у пациентов с первичным LGA и полной циторедукцией (R0/R1) не было достигнуто независимо от ПП (p =0,55). У пациентов с первичным КРР и полной циторедукцией медианное значение ОВ составило 21,2 мес у пациентов с ПП и 33,6 мес — у пациентов без ПП (p =0,03) (рис. 16.2). Независимо от статуса резекции, у пациентов с первичным КРР с паренхиматозным ПП не было различий в выживаемости по сравнению с пациентами с поверхностным ПП (19,2 по сравнению с 21,2 мес; p =0,97).

image
Рис. 16-1. Медианная общая выживаемость после циторедуктивной хирургии/гипертермической внутрибрюшинной химиотерапии с поражением печени и без него у пациентов с раком аппендикса низкой степени злокачественности, перенесших полную циторедукцию
image
Рис. 16-2. Медианная общая выживаемость после циторедуктивной хирургии/гипертермической внутрибрюшинной химиотерапии с поражением печени и без него у пациентов с колоректальным раком, перенесших полную циторедукцию

При достижении полной циторедукции у пациентов с первичным КРР или первичными формами LGA на основе ПП не было статистически значимой разницы в частоте рецидивов (табл. 16-2). Однако, несмотря на аналогичную частоту рецидивов, у пациентов с ПП медианное время до рецидива было короче, чем у пациентов без ПП (6,8 по сравнению с 12 мес; p =0,001) (рис. 16-3). Из тех, у кого наблюдался рецидив ПП, только у 12,5% были поражения высокой степени злокачественности, но у 71,9% было поражение лимфатических узлов. У пациентов с первичными заболеваниями LGA не было различий в медианном времени до рецидива с ПП или без него (118,9 по сравнению с 128,3 мес; p =0,23). В отношении первичных колоректальных или первичных LGA вариантов независимо от ПП не наблюдалось различий в локализации рецидива (печень, перитонеально или экстраабдоминально) (см. табл. 16-2).

Таблица 16-2. Рецидив заболевания после полного курса регионарной терапии и гипертермической внутрибрюшинной химиотерапии

Отсутствие поражения печени

Поражение печени

Р-уровень

(n= 433)

(n= 37)

Повторяемость, n/N (%)

Колоректальный

57/107 (53,3)

11/17 (64,7)

0,44

Низкодифференцированный рак аппендикса

20/118 (16,9)

2/5 (40,0)

0,22

Среднее время до рецидива, месяцы

Колоректальный

12,0

6,8

0,001

Низкодифференцированный рак аппендикса

128,3

118,9

0,23

Место рецидива, n/N (процент рецидивов)

Печень

Колоректальный

22/57 (38,6)

2/11 (18,2)

0,30

Низкодифференцированный рак аппендикса

6/20 (30,0)

1/2 (50,0)

1,00

Перитонеальная полость

Колоректальный

21/57 (36,8)

5/11 (45,5)

0,74

Низкодифференцированный рак аппендикса

13/20 (65,0)

1/2 (50,0)

1

Внебрюшной

Колоректальный

14/57 (24,6)

4/11 (36,4)

0,46

Низкодифференцированный рак аппендикса

1/20 (5,0)

1

image
Рис. 16-3. Медиана безрецидивной выживаемости пациентов с колоректальным раком после циторедуктивной хирургии/гипертермической внутрибрюшинной химиотерапии с полной циторедукцией. ПП (HI) — поражение печени

Обсуждение

Хирургическое лечение пациентов с одновременными ПП и ЗБ остается спорным, поскольку основной опыт в этой области получен из исследований в отдельных медицинских центрах [1, 2, 4–7, 14, 16, 18–20]. Его изучение, помимо сложности выявления ЗБ при визуализационном исследовании, может затрудняться из-за нестандартной природы болезненного процесса. Кроме того, как ПП, так и ЗБ могут иметь разнообразные варианты распространения заболевания как с небольшими неоперабельными поражениями, так и с большим объемом поражений, которые можно полностью удалить, что дополнительно усложняет количественную оценку и сравнение пациентов. В большинство исследований также вошли разнообразные первичные варианты с различным биологическим механизмом и способами распространения.

Основываясь на данных нашего медицинского центра и на данных чужих работ, мы рассматриваем резекцию печени как часть ЦРХ/HIPEC и как еще одну форму метастазэктомии, которая является безопасной и выполнимой у хорошо отобранных пациентов. Известно, что при ЦРХ/HIPEC частота осложнений составляет 25–41% [23], и в ходе нашего и других исследований было обнаружено, что частота серьезных осложнений равна или меньше этого значения даже с включением резекции печени. Не было исследований, продемонстрировавших бы статистически значимого увеличения 30-дневной смертности у пациентов, перенесших резекцию печени с помощью ЦРХ/HIPEC, хотя ОВ зависит от типа первичного рака, ИПК и полноты циторедукции.

Не все ПП с ЗБ одинаковы. ПП, связанное с первичным раком LGA, значительно отличается от ПП, связанного с первичным КРР. Пациенты с первичным раком LGA часто имеют большой объем поражения, затрагивающего капсулу печени, но это представляет собой истинное заболевание поверхности брюшины, редко поражает паренхиму и не влияет на ВБПЗ или ОВ после полной циторедукции. Таким образом, в случае LGA ПП может работать как маркер большего объема заболевания. Когда в наш анализ была включена неполная циторедукция, наблюдаемое снижение выживаемости, по-видимому, отражало влияние остаточного поражения перитонеальной поверхности на выживаемость, а не влияние самого ПП. В случае первичного заболевания LGA одно только поверхностное ПП не следует считать противопоказанием к резекции.

Напротив, метастазы КРР обычно являются паренхиматозными и указывают на агрессивное биологическое поведение, влияющее на ВБПЗ и ОВ даже при полной циторедукции. Кроме того, у 36% пациентов развивается экстраабдоминальная системная недостаточность [2], и ИПК 12 или больше, или 3 или больше областей ПП при первичном КРР, являются прогностическим фактором плохой ОВ [16]. Следовательно, в случае пациентов с первичными колоректальными опухолями и аналогичными поражениями высокой степени злокачественности мы выполняем резекцию печени и ЦРХ/HIPEC только у пациентов, которые получают предварительную системную химиотерапию, не имеют доказательств ПЗ при повторной визуализации и имеют низкий объем операбельного заболевания. В таких случаях ЦРХ работает как любая другая метастазэктомия, в то время как роль, которую, вероятно, выполняет HIPEC, может быть связана с контролем местного рецидива в брюшной полости.

Учитывая, что современная системная химиотерапия приводит к улучшению результатов выживаемости, возникает соблазн сравнить ОВ при ЦРХ/HIPEC с системной химиотерапией, применяемой отдельно от других способов, однако это не точное сравнение. Преимущество в отношении выживаемости, обеспечиваемое ЦРХ/HIPEC и резекцией печени, не заменяет преимуществ, обеспечиваемых системной химиотерапией, а дополняет его. Более подходящее сравнение можно провести между резекцией печени совместно с ЦРХ/HIPEC и химиотерапией второй или третьей линии, где медианное значение выживаемости для второй линии химиотерапии составляет 10–14 мес, а для третьей линии — <3 мес [24–26] по сравнению с 13–35 мес, достижимыми с помощью резекции печени и ЦРХ/HIPEC.

Вследствие относительного масштаба обеих процедур и высокого профиля осложнений данные предыдущих исследований служили предостережением от одновременной резекции или говорили в пользу поэтапного подхода со значительными резекциями [3, 5]. Недавно Cloyd и соавт. предложили поэтапный подход к резекции, как при КРР, из-за высокой послеоперационной заболеваемости, увеличенного времени операции и более длительного LOS у пациентов с ПП по сравнению с пациентами, которым проводят ЦРХ/HIPЕC без резекции печени [3]. Однако сравнение одновременной резекции и поэтапной резекции так и не было закончено. Кроме того, в это исследование вошла гетерогенная когорта с неизвестными ИПК, при этом у большинства пациентов было неизвестно первичное заболевание. Поскольку ИПК не были известны, увеличение времени операции, LOS и заболеваемости могут быть связаны с объемом ЦРХ, а не с самой резекцией печени. Более того, хотя поэтапный подход можно применять для небольшой подгруппы первичных колоректальных опухолей, для первичного рака аппендикса LGA, при котором ПП является поверхностным, поэтапный оперативный подход будет противопоказан.

Выводы

Одновременное присутствие ПП и ЗБ не является абсолютным противопоказанием к ЦРХ/HIPEC у тщательным образом отобранных пациентов. У пациентов с первичным раком аппендикса LGA ПП обычно является поверхностным и служит маркером большего объема заболевания, а не противопоказанием к резекции. У пациентов с первичным КРР или раком аппендикса высокой степени злокачественности ПП ассоциируется со снижением ВБПЗ и ОВ, но при добавлении предоперационной системной химиотерапии все же можно достичь статистически значимого улучшения выживаемости с помощью ЦРХ/HIPEC. По нашему мнению, это преимущество в основном связано с хирургической резекцией, тогда как влияние HIPEC может выражаться в отсрочке местного рецидива в брюшной полости. Во всех случаях КРР не следует предлагать ЦРХ/HIPEC, если невозможно достичь полной макроскопической циторедукции.

Литература

  1. Berger Y., Aycart S., Tabrizian P. et al. Cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy in patients with liver involvement // J Surg Oncol. 2016. Vol. 113, No 4. Р. 432–7.

  2. Randle R.W., Doud A.N., Levine E.A. et al. Peritoneal surface disease with synchronous hepatic involvement treated with Cytoreductive Surgery (CRS) and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy (HIPEC) // Ann Surg Oncol. 2015. Vol. 22, No 5. Р. 1634–8.

  3. Cloyd J.M., Abdel-Misih S., Hays J., Dillhoff M.E., Pawlik T.M., Schmidt C. Impact of synchronous liver resection on the perioperative outcomes of patients undergoing CRS-HIPEC // J Gastrointest Surg. 2018. Vol. 22, No 9. Р. 1576–84.

  4. Alzahrani N., Ung L., Valle S.J., Liauw W., Morris D.L. Synchronous liver resection with cytoreductive surgery for the treatment of liver and peritoneal metastases from colon cancer: results from an Australian Centre // ANZ J Surg. 2017. Vol. 87, No 11. Р. E167–72.

  5. Kianmanesh R., Scaringi S., Sabate J.M. et al. Iterative cytoreductive surgery associated with hyperthermic intraperitoneal chemotherapy for treatment of peritoneal carcinomatosis of colorectal origin with or without liver metastases // Ann Surg. 2007. Vol. 245, No 4. Р. 597–603.

  6. Downs-Canner S., Shuai Y., Ramalingam L. et al. Safety and efficacy of combined resection of colorectal peritoneal and liver metastases // J Surg Res. 2017. Vol. 219. Р. 194–201.

  7. Franko J., Ibrahim Z., Gusani N.J., Holtzman M.P., Bartlett D.L., Zeh H.J. 3rd. Cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemoperfusion versus systemic chemotherapy alone for colorectal peritoneal carcinomatosis // Cancer. 2010. Vol. 116, No 16. Р. 3756–62.

  8. Jacquet P., Jelinek J.S., Steves M.A., Sugarbaker P.H. Evaluation of computed tomography in patients with peritoneal carcinomatosis // Cancer. 1993. Vol. 72, No 5. Р. 1631–6.

  9. Denzer U., Hoffmann S., Helmreich-Becker I. et al. Minilaparoscopy in the diagnosis of peritoneal tumor spread: prospective controlled comparison with computed tomography // Surg Endosc. 2004. Vol. 18, No 7. Р. 1067–70.

  10. Allard M.A., Adam R., Ruiz A. et al. Is unexpected peritoneal carcinomatosis still a contraindication for resection of colorectal liver metastases? Combined resection of colorectal liver metastases with peritoneal deposits discovered intra-operatively // Eur J Surg Oncol. 2013. Vol. 39, No 9. Р. 981–7.

  11. Rocha F.G., Helton W.S. Resectability of colorectal liver metastases: an evolving definition // HPB. 2012. Vol. 14, No 5. Р. 283–4.

  12. Jacquet P., Sugarbaker P.H. Clinical research methodologies in diagnosis and staging of patients with peritoneal carcinomatosis // Cancer Treat Res. 1996. Vol. 82. Р. 359–74.

  13. Levine E.A., Stewart J.H. 4th, Shen P., Russell G.B., Loggie B.L., Votanopoulos K.I. Intraperitoneal chemotherapy for peritoneal surface malignancy: experience with 1,000 patients // J Am Coll Surg. 2014. Vol. 218, No 4. Р. 573–85.

  14. Saxena A., Valle S.J., Liauw W., Morris D.L. Limited synchronous hepatic resection does not compromise peri-operative outcomes or survival after cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy // J Surg Oncol. 2017. Vol. 115, No 4. Р. 417–24.

  15. de Cuba E.M., Kwakman R., Knol D.L., Bonjer H.J., Meijer G.A., Te Velde E.A. Cytoreductive surgery and HIPEC for peritoneal metastases combined with curative treatment of colorectal liver metastases: systematic review of all literature and meta-analysis of observational studies // Cancer Treat Rev. 2013. Vol. 39, No 4. Р. 321–7.

  16. Maggiori L., Goere D., Viana B. et al. Should patients with peritoneal carcinomatosis of colorectal origin with synchronous liver metastases be treated with a curative intent? A case-control study // Ann Surg. 2013. Vol. 258, No 1. Р. 116–21.

  17. Chua T.C., Yan T.D., Zhao J., Morris D.L. Peritoneal carcinomatosis and liver metastases from colorectal cancer treated with cytoreductive surgery perioperative intraperitoneal chemotherapy and liver resection // Eur J Surg Oncol. 2009. Vol. 35, No 12. Р. 1299–305.

  18. Lorimier G., Linot B., Paillocher N. et al. Curative cytoreductive surgery followed by hyperthermic intraperitoneal chemotherapy in patients with peritoneal carcinomatosis and synchronous resectable liver metastases arising from colorectal cancer // Eur J Surg Oncol. 2017. Vol. 43, No 1. Р. 150–8.

  19. Varban O., Levine E.A., Stewart J.H., McCoy T.P., Shen P. Outcomes associated with cytoreductive surgery and intraperitoneal hyperthermic chemotherapy in colorectal cancer patients with peritoneal surface disease and hepatic metastases // Cancer. 2009. Vol. 115, No 15. Р. 3427–36.

  20. Delhorme J.B., Dupont-Kazma L., Addeo P. et al. Peritoneal carcinomatosis with synchronous liver metastases from colorectal cancer: who will benefit from complete cytoreductive surgery? // Int J Surg. 2016. Vol. 25. Р. 98–105.

  21. Elias D., Dube P., Bonvalot S. et al. Treatment of liver metastases with moderate peritoneal carcinomatosis by hepatectomy and cytoreductive surgery followed by immediate post-operative intraperitoneal chemotherapy: feasibility and preliminary results // Hepatogastroenterology. 1999. Vol. 46, No 25. Р. 360–3.

  22. Dindo D., Demartines N., Clavien P.A. Classification of surgical complications: a new proposal with evaluation in a cohort of 6336 patients and results of a survey // Ann Surg. 2004. Vol. 240, No 2. Р. 205–13.

  23. Glockzin G., Schlitt H.J., Piso P. Peritoneal carcinomatosis: patient’s selection, perioperative complications and quality of life related to cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy // World J Surg Oncol. 2009. Vol. 7. Р. 5.

  24. Van Cutsem E., Tabernero J., Lakomy R. et al. Addition of aflibercept to fluorouracil, leucovorin, and irinotecan improves survival in a phase III randomized trial in patients with metastatic colorectal cancer previously treated with an oxaliplatin-based regimen // J Clin Oncol. 2012. Vol. 30, No 28. Р. 3499–506.

  25. Grothey A., Van Cutsem E., Sobrero A. et al. Regorafenib monotherapy for previously treated metastatic colorectal cancer (CORRECT): an international, multicentre, randomised, placebo-controlled, phase 3 trial // Lancet. 2013. Vol. 381, No 9863. Р. 303–12.

  26. Haller D.G., Rothenberg M.L., Wong A.O. et al. Oxaliplatin plus irinotecan compared with irinotecan alone as second-line treatment after single-agent fluoropyrimidine therapy for metastatic colorectal carcinoma // J Clin Oncol. 2008. Vol. 26, No 28. Р. 4544–50.

17. Методы перитонеальной перфузии

Янив Бергер, Харвешп Могал и Киран ТурагаЯ. Бергер, К. Турага Чикагский университет, кафедра хирургии, Чикаго, Иллинойс, США. Х. Могал Медицинский колледж штата Висконсин, отделение хирургии, Милуоки, штат Висконсин, США.

Использование ВБ-терапии было описано еще в XVIII в., когда английский хирург Кристофер Уоррик (Christopher Warrick) ввел смесь воды и вина в брюшную полость женщине, страдавшей неизлечимым асцитом [1]. В 1948 г. Karnofsky и соавт. использовали азотистый иприт для паллиативного лечения карциноматозного асцита. Вайсбергер (Weissberger) в 1956 г. сообщил о результатах лечения интраперитонеальным азотистым ипритом у пациентов с раком яичников. В 1978 г. Dedrick и соавт. изучили фармакокинетические свойства ВБХ и обнаружили, что некоторые цитотоксические препараты могут проникать в опухолевые узлы на 1–3 мм. В конце 1970-х гг. Spratt и соавт. создали модель HIPEC на собаках, а затем выполнили первую процедуру HIPEC у человека с ПМБ [2]. Хирургические и технические аспекты, связанные с ЦРХ и проведением ВБХ, получили дальнейшее развитие в работах Шугарбейкера (Sugarbaker) в 1990-х гг.

За последние три десятилетия традиционное ВБ-использование химиотерапии превратилось в три различные стратегии лечения. При первой стратегии цитотоксические ВБ-средства, которые быстро проявляют свое действие, вводятся во время операции и усиливаются гипертермией (HIPEC). Во второй стратегии цитотоксические препараты доставляются в течение первых 4–7 дней после операции в нормотермических условиях. Эта стратегия называется EPIC; в ходе EPIC используют препараты, специфичные для клеточного цикла, которые сохраняются в брюшной полости в течение длительных периодов времени (обычно 24 ч) между инстилляциями. Третья стратегия, длительная двунаправленная химиотерапия, сочетает внутривенное и ВБ-введение химиотерапевтических средств в течение длительного времени (приблизительно 6 мес) [3]. Использование аэрозольной химиотерапии — это новый метод проведения химиотерапии, который обсуждается в другом разделе книги.

ЦРХ/HIPEC стала самой популярной формой ВБХ. Этот метод лечения доказал свою эффективность у пациентов с перитонеальным канцероматозом желудочно-кишечного, гинекологического или первичного перитонеального происхождения. Повышение выживаемости, связанное с ЦРХ/HIPEC, было продемонстрировано в экспериментах на животных [4], а также в нескольких исследованиях фазы II и нескольких РКИ, проведенных у пациентов с КРР [5], раком яичников [6] и РЖ [7]. В контексте ЦРХ/HIPEC горячая ВБХ применяется в качестве дополнения к лечебной циторедукции. Обоснование HIPEC в этих условиях заключается в том, чтобы подвергнуть остаточные ПМ минимального объема (до 1–3 мм) высокой концентрации регионарно доставленных нагретых химиотерапевтических средств. С учетом того что перитонеально-плазменный барьер допускает ВБ-концентрации лекарственных средств, которые в 20–1000 раз превышают измеренные в плазме [8], избирательной местно-регионарной цитотоксичности можно достичь с минимальным влиянием на системную токсичность.

Роль циторедукции состоит в том, чтобы полностью удалить макроскопические метастазы и лизировать внутрибрюшные спайки в целях обеспечения адекватного распределения перфузата. HIPEC может быть доставлена двумя основными способами — открытым и закрытым. Перфузия следует за циторедукцией, которая может включать различные процедуры перитонэктомии [9, 10], а также резекцию цельных и полых органов желудочно-кишечного тракта, и, как правило, предшествует созданию желудочно-кишечных анастомозов. Для такого местно-регионарного лечения необходимо устройство, которое обеспечивает циркуляцию перфузата при поддержании стабильно высокой температуры. Для достижения целевых показателей цитотоксичности тканей и одновременного предотвращения заболеваний, связанных с гипертермией или лекарственными препаратами, а также для обеспечения безопасности бригады хирургов во время доставки химиопрепаратов во время процедуры необходимо точно координировать несколько компонентов, включая поток, температуру, объем и состав перфузата. Целью этой главы является обзор общих технических аспектов, связанных с доставкой химиопрепаратов во время процедуры. Будут обсуждаться также другие формы ВБ-доставки лекарственных средств.

Обоснование гипертермии

Есть несколько механизмов проявления гипертермии. Уже много десятилетий известно, что гипертермия оказывает прямое цитотоксическое действие, специфичное в отношении раковых клеток. В современной медицине первые сообщения о регрессе распространенных злокачественных новообразований, которые лечили гипертермией, появились в XIX в. В начале XX в. локализованная гипертермия применялась для лечения рака матки, шейки матки и полового члена [11]. Самый первый эксперимент, документально подтвердивший избирательную чувствительность злокачественных клеток к гипертермии, был проведен Ламбертом (Lambert) в 1912 г. За этим последовало множество других исследований in vivo. В 1963 г. Крайл (Crile) обнаружил, что у крыс нагревание клеток меланомы до 44 °C уничтожает большую часть опухоли, не затрагивая здоровые ткани [12]. Giovanella и соавт. показали, что летальное влияние гипертермии на клетки рака толстой кишки намного выше, чем на неопухолевые клетки кишечника [13]. Избирательная чувствительность злокачественных клеток к гипертермии объясняется клеточными и молекулярными изменениями, которые включают избирательную индукцию лизосом, изменения кровотока в микроциркуляции, ингибирование окислительного метаболизма, кислотное микроокружение опухоли и подавление синтеза РНК [11]. Тем не менее, учитывая, что современная ВБХ использует умеренную гипертермию (<42,5 °C) в течение относительно короткого периода времени, противораковый эффект, связанный с прямой цитотоксичностью только одной гипертермии, изучен не полностью.

Второй механизм — это синергизм между гипертермией и некоторыми химиотерапевтическими препаратами, такими как митомицин (Митомицин С ), оксалиплатин, цисплатин, доксорубицин, мелфалан и гемцитабин [14]. Urano и соавт. изучили термическое усиление действия различных цитотоксических лекарственных средств на модели мышей и обнаружили, что у некоторых лекарственных средств цитотоксичность заметно усиливается за счет гипертермии (рис. 17-1) [15]. Balrogie и соавт. сообщили об усилении вызываемого лекарственным средством уничтожения клеток при умеренной гипертермии в клеточной линии рака толстой кишки с использованием цисплатина или митомицина (Митомицина С ) [11]. Дальнейшие исследования продолжительности гипертермии in vivo показали, что для проявления эффекта тепловое воздействие и химиотерапия должны быть одновременными [3]. Было предложено несколько механизмов для объяснения взаимодействия между гипертермией и химиотерапевтическими средствами, включая повреждение клеточной мембраны гипертермией, что приводит к увеличению поглощения лекарственного средства, изменение клеточного метаболизма, изменения фармакокинетики лекарственного средства, влияние на сосуды (усиление кровотока, проницаемости сосудов и расширение сосудов), а также подавление механизмов репарации.

Третий механизм, с помощью которого гипертермия оказывает свое воздействие, — это улучшение проникновения лекарственного средства в ткань [16]. Jacquet и соавт. изучили распределение доксорубицина в тканях на модели грызунов и обнаружили, что гипертермия значительно увеличивает концентрацию доксорубицина в тканях различных органов брюшной полости [17]. Гипертермия также вызывает иммуномодулирующие процессы, которые улучшают противоопухолевые иммунные ответы, включающие образование белков теплового шока, активацию антигенпрезентирующих клеток и перемещение лимфоцитов [18].

Несмотря на вышеупомянутые потенциальные преимущества гипертермии, в настоящее время нет достаточного количества клинических данных в поддержку гипертермической, а не нормотермической перфузии. Клинических исследований с участием людей нет, а исследования на животных дали противоречивые результаты: в знаковом исследовании Klaver и соавт. применение гипертермии не оказало положительного влияния на выживаемость по сравнению с нормотермической доставкой лекарственных средств [4]. Напротив, другие исследования на животных показали, что гипертермия усиливает диффузию в брюшине и других органах брюшной полости и снижает степень и тяжесть перитонеальной диссеминации [19].

image
Рис. 17-1. Кривые выживаемости опухолевых клеток фибросаркомы мыши, обработанных химиотерапевтическими средствами in vitro при различных температурах. График выживаемости клеток представлял собой функцию от продолжительности времени обработки средством. Лекарственные средства обозначены на каждой панели следующими сокращениями: BCNU — 1,3-бис(2-хлорэтил)-N-нитрозомочевина; цис-DDP — цис-диамминодихлорплатина; ММС — митомицин; BLM — блеомицин; 5-FU — фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве ); ADR — адриамицин (по Urano et al. [15], используется с разрешения авторов)

Химиотерапевтические препараты

Эффективность HIPEC после циторедукции зависит от наличия в перфузате химиотерапевтических препаратов. Klaver и соавт. оценили необходимость отдельных элементов (гипертермии и химиотерапии) HIPEC на модели перитонеального метастаза КРР у крыс. Медианная выживаемость крыс, получавших митомицин (Митомицин С ) внутрибрюшинно, была значительно выше, чем у крыс, подвергнутых только ЦРХ. Кроме того, у крыс, получавших химиоперфузию, при вскрытии был меньший объем опухолей [4].

Стандартно используемые химиотерапевтические средства представлены в табл. 17-1. Хотя для препаратов HIPEC были определены стандартные дозы, протоколы разных медицинских центров различаются по типу и комбинации используемых препаратов, а также по другим параметрам перфузии, которые изменяют фармакокинетику. Тем не менее в отношении КРР были выработаны некоторые общие принципы [20]. Идеальный препарат HIPEC должен обладать доказанной цитотоксической эффективностью и быть неспецифичным для клеточного цикла, обладать синергией с тепловым воздействием, быть растворимым в воде и иметь высокую молекулярную массу, чтобы поддерживать благоприятную концентрацию в брюшине/плазме. В последнее время набирают популярность протоколы, сочетающие одновременное введение HIPEC с внутривенной химиотерапией; это полезно, когда комбинация средств оказывает синергетическое влияние на градиент диффузии. В качестве другой стратегии увеличения удерживания лекарственного ВБ-средства во время химиоперфузии использовалась повторная доза химиотерапевтического средства с митомицином.

Создание гипертермии и потока

Синергизм между гипертермией и химиотерапевтическими средствами начинается при температуре 39 °C и линейно увеличивается с повышением температуры, как показано в исследованиях in vitro [21], однако максимальная температура, применяемая во время HIPEC, ограничена толерантностью кишечника к теплу. Shimizu и соавт. изучали влияние локальной гипертермии на кишечник на модели крыс и обнаружили, что обработка кишечника при 44 °C была безопасной с точки зрения целостности кишечника и заживления кишечных анастомозов, тогда как лечение при 45 или 46 °C приводило к смертности в 90 и 100% случаев соответственно [22]. Возможность более широкого обобщения такого наблюдения, сделанного на животных моделях, и влияние на заболеваемость кишечника повышенной продолжительности гипертермии остаются неясными. Ретроспективные исследования с участием людей показали, что температура в брюшине выше 42 °C [23], а также высокая внутренняя температура тела [24] коррелируют с более высокой частотой осложнений.

Таблица 17-1. Свойства цитотоксических средств, используемых во время внутрибрюшинной химиотерапии
Препараты Молекулярная масса, Да Внутрибрюшинная доза, мг/м 2 Площадь под кривой концентрация/время a Расстояние, на которое проникает препарат Усиление действия благодаря теплу

Алкилирующие средства

Митомицин (Митомицин С )

334,3

35

10,0–23,5

2 мм

+

Соединения платины

Цисплатин

300,1

90–250

13–21

1–3 мм

+

Карбоплатин

371,3

350–800

1,9–5,3

0,5 мм

+

Оксалиплатин

397,3

460

3,5

1–2 мм

+

Антимикротрубочковые агенты

Паклитаксел

853,9

20–175

Н/д

Более 80 клеточных слоев

Не изучено

Доцетаксел

861,9

40–156

207

Н/д

+

Взаимодействующие с топоизомеразой средства

Митоксантрон

517,4

28

15,2

5–6 клеточных слоев

±

Доксорубицин

543,5

60–75

162

4–6 клеточных слоев

+

Антиметаболиты

Фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве )

130,1

650

Н/д

0,2 мм

По: Ceelen и Flessner [1], с разрешения авторов.

a Только данные, относящиеся к клиническим исследованиям гипертермической химиоперфузии.

Примечания : + и – относятся к наблюдаемому (или нет) термическому повышению эффективности; н/д — нет данных.

Для того чтобы вызвать гипертермию, было разработано несколько запатентованных систем перфузии, которые имеются на рынке [14]. В этих системах используются насосы замкнутого цикла, которые доставляют нагретый перфузат в брюшную полость через подводящие катетеры, а дренаж осуществляется через отводящие катетеры. Теплообменное устройство, которое использует либо электромагнитную индукцию, либо водяную баню с пластинчатым нагревателем, поддерживает устойчивую гипертермию поступающего перфузата, что приводит к средней ВБ-температуре 41–43 °C. Температура поступающего раствора обычно поддерживается на более высоком уровне (44–48 °C) с учетом самопроизвольной потери излучаемого тепла между насосом и пациентом с целью получить на выходе температуру от 40 до 42 °C [8, 16, 25–27]. Отводящие катетеры отходят в резервуар, где в случае необходимости может собираться перфузат. Температуру брюшной полости измеряют с помощью зондов, помещаемых либо непосредственно в брюшину, либо в выводные канюли. Во время перфузии внутреннюю температуру тела измеряют датчиком температуры пищевода. Некоторые медицинские группы выступают за предварительное охлаждение пациента с помощью активных мер, таких как охлаждающие одеяла, чтобы перед HIPEC достичь внутренней температуры тела 34–35 °C [26], особенно в ходе процедур, которые связаны с продолжительной гипертермией.

Хирургические онкологи в целом сходятся во мнении, что желаемый уровень внутрибрюшной гипертермии во время HIPEC составляет 41–43 °C. Однако другие параметры, такие как скорость потока, продолжительность перфузии, тип несущего раствора, доза и комбинация химиотерапевтических препаратов, еще не стандартизированы. Хотя в моделях на животных была продемонстрирована связь между более высокой скоростью потока и благоприятной AUC плазмы/брюшины, неизвестно, приводит ли это непосредственно к повышению эффективности перитонеальной перфузии у людей. Другой вывод, сделанный на животных моделях, заключается в том, что более высокая скорость потока во время HIPEC приводит к быстрому достижению и поддержанию целевых значений перитонеальной температуры [28]. Желательные скорости потока во время HIPEC составляют 600–1500 мл/мин [27].

Объем, несущий раствор и продолжительность

Объем несущего раствора влияет на концентрацию лекарственного средства и, следовательно, может влиять на всасывание лекарственного средства из брюшины и поврежденных тканей [25]. Хотя в качестве стандарта на основе согласованных рекомендаций по лечению КРР было предложено 3 л, некоторые эксперты утверждают, что объем несущего раствора следует регулировать в зависимости от ППТ, особенно при открытой методике, с рекомендуемым диапазоном между 1,5 и 2,0 л/м2 [25, 29]. Elias и соавт. показали, что увеличение объема с 2,0 до 2,5 л/м2 при открытом способе перфузии привело к резкому снижению концентрации оксалиплатина и абсорбции [25]. В большинстве перфузий закрытого типа используется 2–4 л несущего раствора. В тех случаях, когда необходимо выполнить двухполостную химиоперфузию (перитонеальную и плевральную), объем перфузата следует увеличить до 4,5 л [27]. Циторедуктивные процедуры, которые приводят к нарушению естественных границ перитонеального пространства, такие как полная гастрэктомия с последующим открытием средостения, абдоминоперинеальная резекция или гистерэктомия с обнажением брюшины снаружи, должны сопровождаться соответствующим восстановлением перитонеального пространства, чтобы минимизировать потерю объема во время химиоперфузии. Это включает выполнение анастомоза между пищеводом и тощей кишкой, закрытие промежности и культи влагалища перед перфузией, что позволяет избежать потери объема перфузата и недостаточной перфузии. Подобным образом, когда выполняется резекция стомы или основной части брюшной стенки, следует добиться временного закрытия дефекта путем прямого приближения кожи, использования адгезионных барьеров (Ioban или Tegaderm) либо же путем размещения через дефект выводных канюль с последующим затягиванием канюли для минимизации потери объема. В качестве альтернативы в ситуациях, когда нельзя добиться адекватного временного закрытия, можно рассмотреть переход от закрытой техники к открытой [27].

Несколько несущих растворов используются в клинической практике для химиоперфузии, и их тип может варьировать в зависимости от протоколов медицинского учреждения. Большинство медицинских групп используют изотонический перфузат, такие как как натрия лактата раствор сложный [калия хлорид + кальция хлорид + натрия хлорид + натрия лактат] [Сложный раствор натрия лактата Биеффе (Раствор Рингера лактата )] или 1,5% перитонеальный диализат. Обратной стороной изотонических растворов является неспособность в течение длительного времени поддерживать высокий ВБ-объем [21]. Кроме того, изотонический раствор натрия хлорида может вызвать гиперхлоремический ацидоз. Гипотонические носители показали многообещающие результаты в экспериментах in vitro . Однако Elias и соавт. в фармакокинетическом исследовании с участием людей продемонстрировали, что гипотонические носители не увеличивают проникновение оксалиплатина в опухоль, но связаны с высокой частотой перитонеального кровотечения и тромбоцитопении [30]. Гипертонические растворы способствуют более медленному выведению ВБ-жидкости. В модели на животных Pestieau и соавт. продемонстрировали, что при использовании гипертонического или высокомолекулярного несущего раствора воздействие на раковые ВБ-клетки продлевается, а доступность лекарственного средства на поверхности брюшины увеличивается [31]. Главный недостаток гипертонических растворов — перемещение жидкости в брюшную полость. Ранее полагали, что оксалиплатин нестабилен в хлоридсодержащих растворах, поэтому его обычно доставляли с 5% раствором декстрозы. Принимая во внимание то, что растворы, содержащие декстрозу (Глюкозу ), могут привести к гипергликемии и электролитным нарушениям, при использовании 5% декстрозы или перитонеального диализата, содержащего декстрозу, следует тщательно контролировать уровень глюкозы в периоперационный период. Недавно было обнаружено, что хлоридсодержащие несущие растворы безопасны и эффективны в качестве среды для оксалиплатина [32].

Продолжительность HIPEC может варьировать от 30 до 120 мин в зависимости от протокола медицинского учреждения, фармакокинетики химиотерапевтического средства и некоторых факторов, связанных с пациентом, таких как количество клеток и функции почек. Процедуры HIPEC с введением оксалиплатина и иринотекана обычно короче (30–60 мин), чем с введением митомицина (Митомицина С ) (60–120 мин).

Методы доставки

Открытая техника

Эксперты в данной области считают, что в литературе недостаточно данных, подтверждающих превосходство одного метода перфузии над другими относительно результатов, заболеваемости и безопасности для персонала операционной [26].

Открытую методику иногда называют техникой «Колизей», и она популярна преимущественно в онкологических центрах Европы и Азии.

В открытой технике после циторедукции используется длинный шов из монофиламентной нити, чтобы прикрепить кожу после лапаротомного разреза к приподнятому самоудерживающемуся ретракторному кольцу. Для того чтобы закрыть отверстие лапаротомии, в шов вставляется пластиковая пластина с прорезью в центре. Пластина поддерживает брюшную стенку, благодаря чему создается структура, напоминающая Колизей (рис. 17-2). Благодаря прорези во время HIPEC можно вводить руку в двойной перчатке в раствор и перемешивать перфузат, что дает возможность увеличить воздействие нагретого лекарственного средства на органы и поверхности брюшины, а также позволяет хирургу мягко манипулировать внутренними органами. Приводящие и отводящие катетеры размещают в боковой брюшной стенке. Под пластиковой крышкой помещается дымоотсос, служащий для удаления возможной аэрозольной взвеси лекарственного средства. По окончании перфузии откачивают жидкость, открывают кожу и снова устанавливают ретракторы. Затем выполняют анастомозы желудочно-кишечного тракта и проводят закрытие брюшной стенки.

image
Рис. 17-2. Открытая методика (техника «Колизей»)

Основным преимуществом открытой методики является эффективное распределение горячей химиотерапии по всей брюшной полости, хотя онкологические преимущества в ходе испытаний не были доказаны. К недостаткам можно отнести потенциальное воздействие химиотерапии на хирургов (путем прямого контакта или ингаляции), ускоренную потерю тепла перфузатом HIPEC через лапаротомную рану, а также время, необходимое для создания «Колизея». Хотя было доказано, что открытая техника безопасна для персонала операционной [33], необходимы инструкции по безопасности, которые включают использование одноразовых простыней и хирургических салфеток, ограничение пребывания персонала в операционной и ношение защитной одежды (защитная одноразовая одежда, бахилы, очки, фильтрующая маска высокой эффективности и двойные влагонепроницаемые перчатки) [34]. От открытой методики отказались в большинстве центров США, поскольку были приняты во внимание отсутствие данных о ее превосходстве над закрытой техникой, относительно сложная установка и потенциальные опасения по поводу повторного химиотерапевтического воздействия на персонал операционной во время химиоперфузии.

Модификацией открытой методики является методика использования расширителя брюшной полости, описанная Fujimura и соавт. [35]. Расширитель брюшной полости, который был специально разработан для лечения ПК желудка, представляет собой акриловый цилиндр со встроенными приводящими и отводящими катетерами. Расширитель брюшной полости во время доставки химиопрепаратов во время процедуры позволяет кишечнику плавать в наполненном перфузатом цилиндре, благодаря чему достигается более равномерное распределение тепла по сравнению с закрытой методикой. К недостаткам этого метода относятся подтекание вокруг раны, недостаточное воздействие перфузата на париетальную брюшину и относительная сложность этого устройства [8, 26]

Закрытая методика

Закрытая методика (рис. 17-3) применяется в большинстве американских центров, где проводят HIPEC. После циторедукции приводящие и отводящие катетеры вводятся в брюшную полость прямо через срединный разрез или альтернативным способом — через отдельные разрезы в боковой брюшной стенке. Затем зашивают только кожу или все слои лапаротомического разреза (в случае, если желудочно-кишечные анастомозы уже выполнены), чтобы обеспечить герметичное закрытие. Затем брюшная полость заполняется несущим раствором и начинается цикл перфузии. Как только заданная температура достигнута, в резервуар добавляются выбранные препараты. Во время процедуры можно осторожно потрясти брюшную стенку, чтобы оптимизировать распределение тепла и лекарственного средства.

Преимущества закрытой методики включают минимизацию потери тепла, что позволяет быстро достичь и облегчить поддержание гипертермии, повышенную защиту хирургической бригады от воздействия химиотерапии, экономию времени (в основном если окончательное закрытие брюшной стенки выполняется перед перфузией) и теоретический потенциал улучшения проникновения лекарственных средств на фоне повышенного внутрибрюшного давления.

image
Рис. 17-3. Закрытая методика

Фармакокинетические исследования на крысах показали, что повышенное внутрибрюшное давление увеличивает поглощение тканями доксорубицина [36] и цисплатина [37]. К недостаткам можно отнести отсутствие равномерного распределения лекарственных средств и тепла, что может привести к опасному объединению перегретой химиотерапии в зависимых абдоминально-тазовых областях, с одной стороны, и недостаточному пролечиванию других областей, с другой стороны [29, 38]. Неравномерное распределение перфузата было продемонстрировано в исследованиях с использованием метиленового синего, а также в исследованиях термической однородности [38]. Кроме того, закрытая методика исключает возможность продолжения циторедукции во время перфузии и требует более глубокого опыта при устранении возникающих проблем [27]. Помимо того, закрытая методика может быть связана с более высокими концентрациями цитотоксических средств в крови, что приводит к миелосупрессии [39].

Сроки реконструкции желудочно-кишечного тракта у пациентов, перенесших ЦРХ/HIPEC, являются спорными. Традиционно анастомозы кишечника выполнялись после химиоперфузии, чтобы предотвратить имплантацию раковых клеток в анастомозы, однако это онкологическое преимущество остается теоретическим. Также существует опасение, что HIPEC сама по себе может нарушить целостность анастомоза, хотя риск несостоятельности анастомоза не был выше в группах, в которых анастомозы были сделаны до HIPEC [26]. С другой стороны, выполнение реконструкции кишечника в конце HIPEC приводит к неоптимальным хирургическим условиям, так как кишечник находится в состоянии отека, а персонал операционной мог устать. В настоящее время некоторые онкологические центры приняли концепцию проведения реконструкции желудочно-кишечного тракта до HIPEC, что позволяет окончательно закрыть все слои брюшной стенки до химиоперфузии и способствует более раннему завершению операции.

Учитывая, что HIPEC представляет собой сложную процедуру, включающую множество физических и фармакокинетических параметров, могут возникать перебои в химиоперфузии, которые иногда требуют помощи опытного перфузиолога. Стандартные способы устранения неполадок, которые можно предпринять во время HIPEC, представлены в табл. 17-2.

Таблица 17-2. Стандартные способы устранения неполадок во время химиоперфузии
Проблема Этапы

Высокое линейное давление

Проверьте подводящие канюли, которые могли изогнуться в момент размещения. Проверьте кисетный шов, чтобы убедиться, что он не перекрывает линию. Выполните сброс и заправьте линию заново. Если перфузия уже началась, то возможно, что наконечник перекрыт внутренними органами. При закрытой перфузии попытайтесь осторожно покрутить канюли, чтобы снизить внутреннее давление. Если давление сохраняется, может потребоваться остановка перфузии

Падение объема резервуара или потеря объема живота

Проверьте отводящую канюлю и убедитесь, что она не изогнулась и не мешает шву. При выраженно муцинозных опухолях муцин может закупорить отток или резервуар. Возможно, его необходимо промыть. Если вышеупомянутые причины маловероятны, тогда эта ошибка обычно возникает, когда объем брюшной полости больше, чем добавленный объем перфузата, или если имеется отверстие в диафрагме или промежности. В результате может потребоваться прерывание перфузии. Увеличение объема перфузата или снижение скорости потока может предотвратить некоторые утечки

Заданная температура не достигнута

Вероятно, причиной является неправильное положение температурных датчиков. Измерьте температуру на выходе, чтобы убедиться, что раствор поступает нагретым. Температуру при поступлении можно увеличить, но чрезмерное повышение может привести к повреждению внутренних органов

Системная гипертермия выше 39 °C

Убедитесь, что обогревательные одеяла настроены на температуру окружающей среды, а не отключены. Понизьте температуру охлаждающего одеяла до максимума. Ее можно опустить почти до 5 °С (40 °F) при условии наличия тканевого барьера между пациентом и охлаждающим одеялом. Понизьте температуру вводимых в/в жидкостей. Возле головы можно использовать пакеты со льдом. Понизьте температуру поступающего перфузата

Скорость потока не достигнута

Проверьте подводящие и отводящие канюли, как описано ранее. Убедитесь, что объем перфузата достаточен; возможно, потребуется добавить объем. Вследствие применения муцина перфузия очень вязкая, и может потребоваться замена фильтра резервуара. Может потребоваться прервать перфузию и использовать несколько канюлей для притока/оттока

На основе материалов: Турага [27]. Публикуется с разрешения

Лапароскопическая гипертермическая внутрибрюшинная химиотерапия

В контексте HIPEC лапароскопическая хирургия играет несколько ролей. Во-первых, лапароскопию иногда используют в начале ЦРХ или как отдельную диагностическую процедуру, направленную на точную количественную оценку внутрибрюшной опухоли и избавление неоперабельных пациентов от заболеваемости, связанной с нетерапевтической лапаротомией [40]. Во-вторых, лапароскопия может использоваться для полной циторедукции и доставки химиопрепаратов во время процедуры у отдельных пациентов с ограниченным поражением брюшины. Кроме того, химиопрепараты во время процедуры можно вводить с помощью лапароскопии в профилактических целях [41]. Лапароскопическая перфузия — это подвид закрытой перфузии, при которой приводящие и отводящие катетеры вводятся через портальные участки 5–12 мм (рис. 17-4) или альтернативным способом — через однопортальный надрез вручную.

image
Рис. 17-4. Лапароскопическое введение химиопрепаратов во время гипертермической внутрибрюшинной химиотерапии

Лапароскопическую HIPEC можно также использовать в качестве паллиативной процедуры для уменьшения признаков злокачественного асцита. Злокачественный асцит часто встречается у пациентов с терминальными стадиями ПК и может вызвать серьезное ухудшение качества жизни. В этой популяции пациентов лапароскопическая HIPEC в большинстве случаев может обеспечить контроль асцита и облегчить симптомы [42, 43]. Эта процедура описана у пациентов с раком желудочно-кишечного тракта, яичников и первичным раком брюшины. Некоторым пациентам для достижения контроля асцита могут потребоваться повторные процедуры [44]. Во всех опубликованных исследованиях сообщалось только о минимальной периоперационной заболеваемости.

Неоадъювантная интраперитонеальная и системная химиотерапия

NIPS — это стратегия лечения, разработанная Йонемурой (Yonemura) и соавт. в целях увеличения степени полной циторедукции у пациентов с РЖ. В этот протокол, который заключался в проведении нормотермической ВБХ через систему перитонеального порта (вводимую под местной анестезией) в комбинации с синхронной инфузией системной химиотерапии через периферическую вену, были включены пациенты с выраженным ПК или положительными данными цитологического исследования. Эту терапевтическую схему повторяли еженедельно в течение 2–6 циклов в зависимости от ответа опухоли или данных перитонеальной цитологии. Пациентам, давшим ответ на NIPS, была предложена лапаротомия с циторедукцией [45]. Сходная стратегия, сочетающая внутрибрюшинный паклитаксел с пероральным S-1 и внутривенным паклитакселом, была описана Ishigami и соавт. Этот курс неоадъювантного лечения повторяли каждые 3 нед в течение в среднем четырех (от 2 до 18) циклов, а у респондентов (64% пациентов) выполнялась гастрэктомия. После операции был возобновлен этот же химиотерапевтический режим [46]. Canbay и соавт. в своем отчете обобщили опыт, полученный при проведении 194 процедур NIPS; 152 пациентам, у которых после лечения цитологические данные были отрицательными, была проведена циторедукция, из них полную циторедукцию провели 102 пациентам (67,7%). Наблюдалась значительная разница в ОВ между пациентами, которым проводилась циторедукция, и пациентами, которым не проводилась циторедукция, — 15,8 по сравнению с 9,7 мес соответственно [47].

Полученное медианное время ОВ для пациентов, которым была проведена полная циторедукция после NIPS, составило 20,5–30,5 мес [46, 48]. Было также показано, что проявления симптоматического асцита у этой популяции пациентов смягчает двунаправленная химиотерапия. Недавно был описан протокол неоадъювантной лапароскопической HIPEC с NIPS или без NIPS у пациентов с РЖ: было обнаружено, что пациенты, которые прошли два цикла неоадъювантной лапароскопической HIPEC, имели при лапаротомии значительно более низкий показатель ИПК [49].

Нормотермические методы перфузии Нормотермическая ВБХ может проводиться в форме NIPS (обсуждалось ранее), EPIC или долгосрочной послеоперационной ВБХ. Преимущество нормотермической ВБХ по сравнению с HIPEC заключается в ее многократной доставке, которая обеспечивает устойчивое цитотоксическое влияние на раковые клетки. Кроме того, продолжительные циклы инстилляции, связанные с EPIC, позволяют вводить средства, специфичные для клеточного цикла.

EPIC обычно назначают после ЦРХ в первый или второй послеоперационный день в течение 4–7 дней. Разведенное химиотерапевтическое средство вводят через дренаж, установленный в ходе операции, удерживают в брюшной полости в течение 23 ч, а затем сливают в течение 1 ч перед повторным введением. Протоколы EPIC были разработаны для лечения злокачественных новообразований желудочно-кишечного тракта, рака яичников и мезотелиомы [50]. Наиболее часто используемым при раке желудочно-кишечного тракта средством является фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве ). Это средство, специфичное для клеточного цикла, имеет высокое соотношение AUC при ВБ/внутривенном введении, что приводит примерно к 250-кратному увеличению воздействия [51]; его недостаток — короткий период полувыведения — преодолевается повторным введением.

Сравнительное исследование на животных, проведенное Klaver и соавт., показало, что как EPIC, так и HIPEC эффективно продлевали выживаемость у крыс по сравнению с одной циторедукцией [52]. Эти данные подтвердились в ходе ретроспективных клинических исследований, в которых было обнаружено, что EPIC продлевает выживаемость у пациентов с колоректальным [53] и желудочным раком [54] по сравнению с ЦРХ без периоперационной интраперитонеальной химиотерапии. Обнаружили, что добавление EPIC после HIPEC было связано с улучшением выживаемости у пациентов с муцинозными опухолями аппендикса [55] или аденокарциномой аппендикса LGA [51] по сравнению с одним HIPEC. Напротив, по другим отчетам можно предположить, что использование EPIC после HIPEC приводит к увеличению заболеваемости и вряд ли повлияет на результаты в отношении выживаемости.

Несколько РКИ показали, что долгосрочное введение ВБХ, периодически проводимой в сочетании с системной химиотерапией, значительно улучшает ВБП и ОВ у больных раком яичников с остаточными опухолями небольшого объема по сравнению с одной системной терапией [56–58]. Кроме того, долгосрочная ВБХ продолжительностью 6 мес была связана с улучшением выживаемости у пациентов с ЗМБ [59].

Заключение

Существует несколько методов проведения ВБХ, среди которых выделяется закрытый метод доставки с потенцированием гипертермии. Возможно, что наиболее эффективная комбинация будет определена в продолжающихся исследованиях компонентов терапии, таких как объем, температура и жидкость-носитель.

Авторы благодарят Джозефа Скицки за его опыт в области гипертермии.

Литература

  1. Ceelen W.P., Flessner M.F. Intraperitoneal therapy for peritoneal tumors: biophysics and clinical evidence // Nat Rev Clin Oncol. 2010. Vol. 7, No 2. Р. 108–15.

  2. Spratt J.S., Adcock R.A., Muskovin M. et al. Clinical delivery system for intraperitoneal hyperthermic chemotherapy // Cancer Res. 1980. Vol. 40, No 2. Р. 256–60.

  3. Sugarbaker P.H. Laboratory and clinical basis for hyperthermia as a component of intracavitary chemotherapy // Int J Hyperth. 2007. Vol. 23, No 5. Р. 431–42.

  4. Klaver Y.L., Hendriks T., Lomme R.M. et al. Hyperthermia and intraperitoneal chemotherapy for the treatment of peritoneal carcinomatosis: an experimental study // Ann Surg. 2011. Vol. 254, No 1. Р. 125–30.

  5. Verwaal V.J., van Ruth S., de Bree E. et al. Randomized trial of cytoreduction and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy versus systemic chemotherapy and palliative surgery in patients with peritoneal carcinomatosis of colorectal cancer // J Clin Oncol. 2003. Vol. 21, No 20. Р. 3737–43.

  6. van Driel W.J., Koole S.N., Sikorska K. et al. Hyperthermic intraperitoneal chemotherapy in ovarian cancer. N Engl J Med. 2018. Vol. 378, No 3. Р. 230–40.

  7. Yang X.J., Huang C.Q., Suo T. et al. Cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy improves survival of patients with peritoneal carcinomatosis from gastric cancer: final results of a phase III randomized clinical trial // Ann Surg Oncol. 2011. Vol. 18, No 6. Р. 1575–81.

  8. Esquivel J. Technology of hyperthermic intraperitoneal chemotherapy in the United States, Europe, China, Japan, and Korea // Cancer J. 2009. Vol. 15, No 3. Р. 249–54.

  9. Sugarbaker P.H. Peritonectomy procedures // Ann Surg. 1995. Vol. 221. Р. 29–42.

  10. Izquierdo F., Sherman S.K., Schuitevoerder D., Turaga K.K. Modern techniques in cytoreductive surgery // J Gastrointest Surg. 2019. https://doi.org/10.1007/s11605-019-04243-8.

  11. Sticca R.P., Dach B.W. Rationale for hyperthermia with intraoperative intraperitoneal chemotherapy agents // Surg Oncol Clin N Am. 2003. Vol. 12, No 3. Р. 689–701.

  12. Crile G. Jr. The effects of heat and radiation on cancers implanted on the feet of mice // Cancer Res. 1963. Vol. 23. Р. 372–80.

  13. Giovanella B.C., Stehlin J.S. Jr., Morgan A.C. Selective lethal effect of supranormal temperatures on human neoplastic cells // Cancer Res. 1976. Vol. 36, No 11. Pt 1. Р. 3944–50.

  14. Sugarbaker P.H., Van der Speeten K. Surgical technology and pharmacology of hyperthermic perioperative chemotherapy // J Gastrointest Oncol. 2016. Vol. 7, No 1. Р. 29–44.

  15. Urano M., Kuroda M., Nishimura Y. Invited review for the clinical application of thermochemotherapy given at mild temperatures // Int J Hyperth. 1999. Vol. 15. Р. 79–107.

  16. Witkamp A.J., de Bree E., Van Goethem A.R., Zoetmulder F.A.N. Rationale and techniques of intra-operative hyperthermic intraperitoneal chemotherapy // Cancer Treat Rev. 2001. Vol. 27, No 6. Р. 365–74.

  17. Jacquet P., Averbach A., Stuart O.A., Chang D., Sugarbaker PH. Hyperthermic intraperitoneal doxorubicin: pharmacokinetics, metabolism, and tissue distribution in a rat model // Cancer Chemother Pharmacol. 1998. Vol. 41, No 2. Р. 147–54.

  18. Skitzki J.J., Repasky E.A., Evans S.S. Hyperthermia as an immunotherapy strategy for cancer // Curr Opin Investig Drugs. 2009. Vol. 10, No 6. Р. 550–8.

  19. Gremonprez F., Willaert W., Ceelen W. Intraperitoneal chemotherapy (IPC) for peritoneal carcinomatosis: review of animal models // J Surg Oncol. 2014. Vol. 109, No 2. Р. 110–6.

  20. Turaga K., Levine E., Barone R. et al. Consensus guidelines from The American Society of Peritoneal Surface Malignancies on standardizing the delivery of hyperthermic intraperitoneal chemotherapy (HIPEC) in colorectal cancer patients in the United States // Ann Surg Oncol. 2014. Vol. 21, No 5. Р. 1501–5.

  21. Kusamura S., Dominique E., Baratti D., Younan R., Deraco M. Drugs, carrier solutions and temperature in hyperthermic intraperitoneal chemotherapy // J Surg Oncol. 2008. Vol. 98, No 4. Р. 247–52.

  22. Shimizu T., Maeta M., Koga S. Influence of local hyperthermia on the healing of small intestinal anastomoses in the rat // Br J Surg. 1991. Vol. 78, No 1. Р. 57–9.

  23. Jacquet P., Stephens A.D., Averbach A.M., Chang D., Ettinghausen S.E., Dalton R.R., Steves M.A., Sugarbaker P.H. Analysis of morbidity and mortality in 60 patients with peritoneal carcinomatosis treated by cytoreductive surgery and heated intraoperative intraperitoneal chemotherapy // Cancer. 1996. Vol. 77, No 12. Р. 2622–9.

  24. Goldenshluger M., Zippel D., Ben-Yaacov A. et al. Core temperature but not intraabdominal pressure predicts postoperative complications following closed-system Hyperthermic Intraperitoneal Chemotherapy (HIPEC) administration // Ann Surg Oncol. 2018. Vol. 25, No 3. Р. 660–6.

  25. Elias D.M., Ouellet J.F. Intraperitoneal chemohyperthermia: rationale, technique, indications, and results // Surg Oncol Clin N Am. 2001. Vol. 10, No 4. Р. 915–33, xi.

  26. Glehen O., Cotte E., Kusamura S., Deraco M., Baratti D., Passot G., Beaujard A.C., Noel G.F. Hyperthermic intraperitoneal chemotherapy: nomenclature and modalities of perfusion // J Surg Oncol. 2008. Vol. 98, No 4. Р. 242–6.

  27. Turaga K. Chemoperfusion techniques and technologies // Ceelen W.P., Levine E.A., editors. Intraperitoneal cancer therapy. Boca Raton: CRC Press, 2016. Р. 189–94.

  28. Furman M.J., Picotte R.J., Wante M.J., Rajeshkumar B.R., Whalen G.F., Lambert L.A. Higher flow rates improve heating during hyperthermic intraperitoneal chemoperfusion // J Surg Oncol. 2014. Vol. 110, No 8. Р. 970–5.

  29. González-Moreno S., González-Bayón L.A., Ortega-Pérez G. Hyperthermic intraperitoneal chemotherapy: rationale and technique // World J Gastrointest Oncol. 2010. Vol. 2, No 2. Р. 68–75.

  30. Elias D., El Otmany A., Bonnay M., Paci A., Ducreux M., Antoun S., Lasser P., Laurent S., Bourget P. Human pharmacokinetic study of heated intraperitoneal oxaliplatin in increasingly hypotonic solutions after complete resection of peritoneal carcinomatosis // Oncology. 2002. Vol. 63, No 4. Р. 346–52.

  31. Pestieau S.R., Schnake K.J., Stuart O.A., Sugarbaker P.H. Impact of carrier solutions on pharmacokinetics of intraperitoneal chemotherapy // Cancer Chemother Pharmacol. 2001. Vol. 47, No 3. Р. 269–76.

  32. Mehta A.M., Van den Hoven J.M., Rosing H. et al. Stability of oxaliplatin in chloride-containing carrier solutions used in hyperthermic intraperitoneal chemotherapy // Int J Pharm. 2015. Vol. 479, No 1. Р. 23–7.

  33. Stuart O.A., Stephens A.D., Welch L., Sugarbaker P.H. Safety monitoring of the coliseum technique for heated intraoperative intraperitoneal chemotherapy with mitomycin C // Ann Surg Oncol. 2002. Vol. 9, No 2. Р. 186–91.

  34. González-Bayón L., González-Moreno S., Ortega-Pérez G. Safety considerations for operating room personnel during hyperthermic intraoperative intraperitoneal chemotherapy perfusion // Eur J Surg Oncol. 2006. Vol. 32, No 6. Р. 619–24.

  35. Fujimura T., Yonemura Y., Fushida S., Urade M., Takegawa S., Kamata T., Sugiyama K., Hasegawa H., Katayama K., Miwa K. et al. Continuous hyperthermic peritoneal perfusion for the treatment of peritoneal dissemination in gastric cancers and subsequent second-look operation // Cancer. 1990. Vol. 65, No 1. Р. 65–71.

  36. Jacquet P., Stuart O.A., Chang D., Sugarbaker P.H. Effects of intra-abdominal pressure on pharmacokinetics and tissue distribution of doxorubicin after intraperitoneal administration // Anti-Cancer Drugs. 1996. Vol. 7, No 5. Р. 596–603.

  37. Esquis P., Consolo D., Magnin G., Pointaire P., Moretto P., Ynsa M.D., Beltramo J.L., Drogoul C., Simonet M., Benoit L., Rat P., Chauffert B. High intra-abdominal pressure enhances the penetration and antitumor effect of intraperitoneal cisplatin on experimental peritoneal carcinomatosis // Ann Surg. 2006. Vol. 244, No 1. Р. 106–12.

  38. Elias D., Antoun S., Goharin A., Otmany A.E., Puizillout J.M., Lasser P. Research on the best chemohyperthermia technique of treatment of peritoneal carcinomatosis after complete resection // Int J Surg Investig. 2000. Vol. 1, No 5. Р. 431–9.

  39. Gesson-Paute A., Ferron G., Thomas F., de Lara E.C., Chatelut E., Querleu D. Pharmacokinetics of oxaliplatin during open versus laparoscopically assisted heated intraoperative intraperitoneal chemotherapy (HIPEC): an experimental study // Ann Surg Oncol. 2008. Vol. 15, No 1. Р. 339–44.

  40. Tabrizian P., Jayakrishnan T.T., Zacharias A. et al. Incorporation of diagnostic laparoscopy in the man agement algorithm for patients with peritoneal metastases: a multi-institutional analysis // J Surg Oncol. 2015. Vol. 111, No 8. Р. 1035–40.

  41. Tuvin D., Berger Y., Aycart S.N. et al. Prophylactic hyperthermic intraperitoneal chemotherapy in patients with epithelial appendiceal neoplasms // Int J Hyperth. 2016. Vol. 32, No 3. Р. 311–5.

  42. Garofalo A., Valle M., Garcia J., Sugarbaker P.H. Laparoscopic intraperitoneal hyperthermic chemotherapy for palliation of debilitating malignant ascites // Eur J Surg Oncol. 2006. Vol. 32, No 6. Р. 682–5.

  43. Valle M., Van der Speeten K., Garofalo A. Laparoscopic hyperthermic intraperitoneal peroperative chemotherapy (HIPEC) in the management of refractory malignant ascites: a multi-institutional retrospective analysis in 52 patients // J Surg Oncol. 2009. Vol. 100, No 4. Р. 331–4.

  44. Orgiano L., Pani F., Astara G. et al. The role of «closed abdomen» hyperthermic intraperitoneal chemotherapy (HIPEC) in the palliative treatment of neoplastic ascites from peritoneal carcinomatosis: report of a single-center experience // Support Care Cancer. 2016. Vol. 24, No 10. Р. 4293–9.

  45. Yonemura Y., Bandou E., Sawa T. et al. Neoadjuvant treatment of gastric cancer with peritoneal dissemination // Eur J Surg Oncol. 2006. Vol. 32, No 6. Р. 661–5.

  46. Ishigami H., Yamaguchi H., Yamashita H. et al. Surgery after intraperitoneal and systemic chemotherapy for gastric cancer with peritoneal metastasis or positive peritoneal cytology findings // Gastric Cancer. 2017. Vol. 20. Suppl 1. Р. 128–34.

  47. Canbay E., Mizumoto A., Ichinose M. et al. Outcome data of patients with peritoneal carcinomatosis from gastric origin treated by a strategy of bidirectional chemotherapy prior to cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy in a single specialized center in Japan // Ann Surg Oncol. 2014. Vol. 21, No 4. Р. 1147–52.

  48. Sugarbaker P.H. Gastric cancer: prevention and treatment of peritoneal metastases // J Cancer Metastasis Treat. 2018. Vol. 4. Р. 7. https://doi.org/10.20517/2394-4722.2017.67.

  49. Yonemura Y., Ishibashi H., Hirano M. et al. Effects of neoadjuvant laparoscopic hyperthermic intraperitoneal chemotherapy and neoadjuvant intraperitoneal/ systemic chemotherapy on peritoneal metastases from gastric cancer // Ann Surg Oncol. 2017. Vol. 24, No 2. Р. 478–85.

  50. Lemoine L., Sugarbaker P., Van der Speeten K. Drugs, doses, and durations of intraperitoneal chemotherapy: standardising HIPEC and EPIC for colorectal, appendiceal, gastric, ovarian peritoneal surface malignancies and peritoneal mesothelioma // Int J Hyperth. 2017. Vol. 33, No 5. Р. 582–92.

  51. Huang Y., Alzahrani N.A., Liauw W. et al. Early postoperative intraperitoneal chemotherapy is associated with survival benefit for appendiceal adenocarcinoma with peritoneal dissemination // Eur J Surg Oncol. 2017. Vol. 43, No 12. Р. 2292–8.

  52. Klaver Y.L., Hendriks T., Lomme R.M. et al. Intraoperative versus early postoperative intraperitoneal chemotherapy after cytoreduction for colorectal peritoneal carcinomatosis: an experimental study // Ann Surg Oncol. 2012. Vol. 19. Suppl 3. Р. S475–82.

  53. Park SY, Choi G.S., Park J.S. et al. Efficacy of early postoperative intraperitoneal chemotherapy after complete surgical resection of peritoneal metastasis from colorectal cancer: a case-control study from a single center // Ann Surg Oncol. 2016. Vol. 23, No 7. Р. 2266–73.

  54. Kwon O.K., Chung H.Y., Yu W. Early postoperative intraperitoneal chemotherapy for macroscopically serosa-invading gastric cancer patients // Cancer Res Treat. 2014. Vol. 46, No 3. Р. 270–9.

  55. Huang Y., Alzahrani N.A., Liauw W. et al. Early postoperative intraperitoneal chemotherapy for low-grade appendiceal mucinous neoplasms with pseudomyxoma peritonei: is it beneficial? // Ann Surg Oncol. 2017. Vol. 24, No 1. Р. 176–83.

  56. Alberts D.S., Liu P.Y., Hannigan E.V. et al. Intraperitoneal cisplatin plus intravenous cyclophosphamide versus intravenous cisplatin plus intravenous cyclophosphamide for stage III ovarian cancer // N Engl J Med. 1996. Vol. 335. Р. 1950–5.

  57. Markman M., Bundy B.N., Alberts D.S. et al. Phase III trial of standard-dose intravenous cisplatin plus paclitaxel versus moderately high-dose carboplatin followed by intravenous paclitaxel and intraperitoneal cisplatin in small-volume stage III ovarian carcinoma: an intergroup study of the Gynecologic Oncology Group, Southwestern Oncology Group, and Eastern Cooperative Oncology Group // J Clin Oncol. 2001. Vol. 19, No 4. Р. 1001–7.

  58. Armstrong D.K., Bundy B. Wenzel et al. Intraperitoneal cisplatin and paclitaxel in ovarian cancer // N Engl J Med. 2006. Vol. 354, No 1. Р. 34–43.

  59. Sugarbaker P.H., Chang D. Long-term regional chemotherapy for patients with epithelial malignant peritoneal mesothelioma results in improved survival // Eur J Surg Oncol. 2017. Vol. 43, No 7. Р. 1228–35.

18. Оперативные «жемчужины» при циторедукции в сложных случаях поражений брюшной полости и малого таза

Марк Покард М. Покард Отделение онкологической хирургии и хирургии органов желудочно-кишечного тракта, госпиталь Ларибуазьер (Hôpital Lariboisière-AP-HP), Париж, Франция.

Введение

Недавние успехи в лечении ПМ основаны на двух простых хирургических наблюдениях: необходимо контролировать заболеваемость, а единственное приемлемое направление для практики — полное устранение смертности. Кроме того, хирургическое вмешательство должно быть полным (резекция CC0), без остаточной опухоли. Достижение полной ЦРХ ПМ требует особой стратегии хирургического вмешательства [1, 2]. Брюшина, будучи особым органом, требует особых хирургических навыков. В этой главе рассказывается о хирургических особенностях при лечении сложных случаев поражения брюшной полости и малого таза. Одна из сложностей связана с тем, что резекцию CC0 трудно спрогнозировать.

Прогноз сложности операции

Частично трудности могут быть связаны с предшествующей операцией. Пол Шугарбейкер (Paul Sugarbaker) предложил шкалу оценки, чтобы подчеркнуть тот факт, что каждая предшествующая хирургическая процедура снижает вероятность успеха циторедукции CC0 [3]. Предварительный хирургический балл (PSS) оценивает степень предыдущего хирургического вмешательства путем количественной оценки хирургического рассечения в пределах девяти брюшно-тазовых областей (тонкая кишка исключена из абдоминальных областей ИПК). Если во время предыдущей операции была рассечена только одна область, PSS равняется 1. Если во время предыдущей операции было сделаны рассечения в 2–5 брюшно-тазовых областях, PSS равняется 2. Если было рассечено ≥5 из девяти брюшно-тазовых областей, PSS равняется 3. PSS равен 0, только если была проведена биопсия с помощью лапароскопии, биопсия под контролем КТ либо же парацентез с цитологическим анализом. PSS — это совокупная оценка всех предыдущих хирургических вмешательств, и по правилам ее складывают по количеству абдоминально-тазовых областей во всех предыдущих хирургических процедурах [4]. Методика PSS проста для понимания и помогает хирургу предвидеть сложности. Брюшина — это барьер, и ее необходимо сохранить. В противном случае ПМ могут прогрессировать и проникать в структуру, следующую за брюшиной: мочеточник, диафрагму или ножку печени.

Конечно, хирурги и рентгенологи разрабатывают множество методов отбора пациентов с учетом возможности выполнения полной ЦРХ. Группа онкологического центра доктора медицины Андерсона в Хьюстоне предложила для опухоли аппендикса метод оценки, основанный на результатах КТ, которые, как считается, предсказывают неполную циторедукцию [5]. Используя похожую процедуру, французская группа RENAPE опубликовала метод оценки, который помогает спрогнозировать резектабельность без CC0 в случае псевдомиксомы [6]. Толщину опухолевой массы можно измерить с помощью предоперационной мультидетекторной КТ в пяти заранее определенных областях. Балл мультидетекторной КТ представляет собой сумму пяти показателей и выше при неоперабельном заболевании [медиана — 46,2 мм (диапазон — 27,9–74,6 мм) по сравнению с 0 мм (диапазон — 0–14 мм); p <0,001]. Порог в 28 мм дает чувствительность, специфичность, положительную прогностическую ценность и отрицательную прогностическую ценность 94, 81, 81 и 94% в построенной когорте и 80, 68, 59 и 85% в валидационной когорте соответственно.

Другая недавняя публикация посвящена использованию данных мультидетекторной КТ по метастазам КРР в брюшине в отношении вовлечения перигепатической области (отношение шансов — 3,63; p =0,047) и обширного поражения тонкой кишки (отношение шансов — 9,90; p =0,019) в целях прогнозирования возможности отсутствия CC0 [7]. Недавно предложили еще один метод оценки для рака яичников с использованием четырех критериев, которые были независимо связаны с неполной ЦРХ, подтвержденной при хирургическом вмешательстве [8]. Интересно отметить, что эта оценка, как и другие оценки, использует мультидетекторную КТ, но новаторски подходит к клинической и биологической информации, в том числе использует ИМТ ≥30 кг/м2 (скорректированное отношение шансов — 3,07; 95% ДИ — 1,0–9,6) и CA-125 >100 МЕ/л (скорректированное отношение шансов — 3,99; 95% ДИ — 1,6–10,1), для предсказания невозможности CC0 [8].

Всю доступную информацию лучше всего проанализировать на предоперационном совещании с участием радиологов и хирургов, включая иногда хирургов-специалистов, таких как хирурги, специализирующиеся на операциях на печени, или хирурги-урологи. Каким бы ни был конкретный случай, некоторые аспекты хирургии брюшины должны быть под контролем хирурга.

Далее мы предоставим данные об этом техническом аспекте хирургической методики выполнения ЦРХ брюшины.

Мобилизации печени

Поскольку большинство операций при ЦРХ выполняются с разрезом по средней линии, мобилизация печени специфична и требует контроля небольших опухолевых имплантатов, которые могут находиться близко к полой вене или позади сегмента 1. Стратегия состоит в том, чтобы мобилизовать печень от левой доли до задней части правой доли, используя способ, близкий к описанию анатома Клода Куино (Claude Couinaud) и основанный на круговых движениях. Первый этап — защитить желудок, надавив за левой долей, касаясь диафрагмы. Место прикрепления глиссоновой капсулы разрезается от середины до места прикрепления левой доли. Мобилизуется левая доля, и открывается желудочно-печеночная связка, что позволяет осмотреть сегмент 1 и его заднюю часть. Задняя часть сегмента 1 используется, чтобы лечить небольшие метастазы, которые могут быть на полой вене или на диафрагме. Затем пальпируется задняя часть ножки печени. Мобилизируется правая часть печени. Место прикрепления глиссоновой капсулы делится на секции, а верхняя и задняя части разделяются постепенно, чтобы при полной мобилизации печени была полностью видна полая вена. Если есть опухолевые имплантаты, поверхность печени открыта для наблюдения. На этой поверхности ничего нет — ни внутренних органов, ни опухоли. В итоге опухолевые имплантаты могут быть вырезаны на диафрагме или в брюшной стенке, но печень должна быть полностью мобилизована заранее. Опухолевые имплантаты могут быть расположены в разных местах печени, включая любое соединение с прикреплением связки или любую границу сегмента — тщательно контролируйте это (рис. 18-1, 18-2).Опухолевые имплантаты можно удалить путем перитонеальной зачистки нижней поверхности правой части диафрагмы. Если начать с разреза по срединной линии, удаление упростится. Единственный ключевой фактор, способствующий такой зачистке, — это натяжение брюшины (рис. 18-3).

В случае ассоциированного метастаза в печени возможна клиновидная резекция. Если метастазы более глубокие, хорошим вариантом будет ТА с помощью радиочастоты или микроволн.

image
Рис. 18-1. Опухолевые имплантаты могут быть расположены в разных местах печени, включая любое место соединения с прикреплением связки (указано синей стрелкой)
image
Рис. 18-2. Опухолевые имплантаты (указаны синими стрелками) могут быть расположены в разных местах печени, включая желчный пузырь или любую границу сегмента, — тщательно контролируйте это и резецируйте связки глубоко в печени
image
Рис. 18-3. Единственный ключевой фактор, способствующий такой зачистке, — это натяжение брюшины

Радиочастотная/микроволновая абляция, вероятно, почти так же эффективна, как хирургическая резекция, если поражение находится далеко от сосудистых структур (нет снижения температуры из-за кровотока), поражение имеет большой диаметр, но <2,5 см (получены границы пораженной области), и техника периоперационной эхографии контролируется хирургом. Смысл ТА с помощью радиочастоты в том, чтобы снизить риск кровотечения в послеоперационном периоде и избежать массивной резекции печени, что позволит сохранить паренхиму.

Для случая, когда поверхность печени покрыта опухолевыми имплантатами, были предложены различные решения для обнажения поверхности печени. Первое решение — разрушить электрокоагулятором (не на режиме коагуляции, а на максимально возможном участке) с большим шариковым наконечником. Такое иссечение требует дымоотсоса. Имплантат опухоли разрушен, когда поверхность печени становится мягкой и гладкой. Второе решение — эктомия капсулы Глиссона, которая выполняется с ограниченным иссечением и второй резекцией под капсулой [9, 10]. Этот решение сопряжено с геморрагией, но ее можно контролировать с помощью влажного давящего компресса.

Если опухоль является инвазивной, имплантаты могут располагаться в центральной сухожильной части гемидиафрагмы и прикрепляться к ней. В такой ситуации ткань должна быть резецирована, а диафрагма открыта. Необходимо соблюдать осторожность, чтобы не допустить попадания опухоли в грудную полость. Это особенно сложно контролировать у пациентов с псевдомиксомой. Требуется эллиптическое иссечение сухожильной части диафрагмы (рис. 18-4). Дефект закрывают узловыми швами, которые должны быть сплошными, чтобы жидкость во время процедуры HIPEC не попала в грудную клетку. Если размер резекции превышает 15 см2 , лучше поставить сетку (Gore Tex), чем пытаться закрыть дефект, потому что в результате диафрагма станет неподвижной, что может резко ухудшить послеоперационную функцию диафрагмы.

image
Рис. 18-4. Поражение перикардиальной области. Это место необходимо было вырезать по линии разреза, как показано на рисунке (указано синей линией)

При очистке ножки печени могут возникнуть трудности. Помните, что левую и правую доли печени всегда можно разделить по пупочной связке. Поражение перикардиальной области возможно и определяется во время мобилизации печени.

Это место необходимо было вырезать по линии разреза, как показано на рис. 18.4. Вследствие онкологических ограничений можно удалить лишь очень ограниченную часть перикарда.

Мобилизация толстой кишки под левым углом — это просто, если уберечь поджелудочную железу от небольшой травмы

Мобилизация толстой кишки под левым углом может быть сложной из-за факторов, связанных с пациентом (предшествующая операция или ИМТ), или из-за самого заболевания. Однако хирургам хорошо известен такой вариант оперативного вмешательства. Если это сложно, можно начать с резекции сальника, чтобы обеспечить простой доступ к задней части желудка. Такой доступ важен, потому что он дает решение для контроля брюшины перед концом поджелудочной железы. Следует учитывать риск послеоперационной панкреатической фистулы, которая может произойти даже без серьезной травмы, но при использовании HIPEC этот риск увеличивается. Если есть какие-либо сомнения относительно травмы поджелудочной железы, поставьте дренаж, чтобы получить информацию о послеоперационном течении и в случае фистулы иметь возможность дренировать ее.

Резекция селезенки: можно ли этого избежать?

Левая диафрагмальная область меньше поражена карциноматозными имплантатами, чем правая. Однако имплантаты могут наличествовать, и их непросто идентифицировать. Единственная веская причина для выполнения спленэктомии — внутрипротоковое поражение, неоперабельное из-за поражения сосудов. Возможно поражение селезеночного кармана. Напротив, локализацию позади селезенки необходимо лечить, если возможно, с полной мобилизацией селезенки и резекцией без спленэктомии. Спленэктомия увеличивает частоту послеоперационных осложнений [11].

Реконструкция после резекции мочеточника во время гипертермической внутрибрюшинной химиотерапии: реимплантация с уретероцистонеостомией представляется более безопасной, чем анастомоз «конец в конец»

Частота случаев, требующих резекции мочеточника, вероятно, составляет <8% [12]. Резекция мочеточника необходима в случае специфического поражения и должна выполняться, если пораженная часть мочеточника небольшая. В случае обширного поражения мочеточника это обычно представляет собой общее поражение фасции (как в случае карциноматоза желудка), а не опухолевый узел брюшины, который давит на определенное место. Если поражена фасция, проведение ЦРХ невозможно. С другой стороны, уникальный маленький опухолевый узел можно обнаружить на КТ из-за расширения мочеточника, даже если узел слишком мал, чтобы его было можно обнаружить другими способами (рис. 18-5). Такую возможность следует учитывать, потому что онкологический прогноз в этом случае лучше. Последняя ситуация — поражение лимфатических узлов в латеральной части лоханки, в которое вовлечен мочеточник. В этой ситуации, если ранее была выполнена лимфаденэктомия (как при раке яичников), резекция может быть невозможна без резекции сосудистой системы, при которой онкологические преимущества ограничены.

image
Рис. 18-5. Единственный опухолевый узел (указан синей стрелкой) возможно обнаружить на компьютерной томограмме из-за расширения мочеточника, даже если карциноматоз слишком слабо выражен, чтобы его было можно обнаружить путем пальпации

При резекции мочеточника возможно наложение сквозного шва, если длина резекции меньше 2 или 3 см, но есть данные об образовании свищей в швах мочеточника в 22% случаев [12]. Если пораженный мочеточник находится ниже сосудов таза и ранее лучевая терапия не проводилась, возможна реимплантация с уретероцистонеостомией с диссекцией мочевого пузыря. При сравнении результатов различных методов анастомоза представляется, что реимплантация показала себя лучше, с меньшим количеством свищей [13].

Особая ситуация — это случай, когда реимплантация невозможна и анастомоз «конец в конец» недостижим. Если почечная функция противоположной почки в порядке, больную почку можно оставить на месте с перевязанным мочеточником. По моему опыту, если почка не дренируется, мочеточник можно закрыть, ничего не делая с почкой. Постепенно почка будет инволютировать, обычно без боли и инфекции, если до этого не было дренажа. Смысл отказа от нефрэктомии в том, чтобы уменьшить хирургическую травму, снизить риск имплантации опухоли в полость и получить запасное решение в случае почечной недостаточности. Можно вернуться с помощью зонда и выполнить вставку зонда от почки к мочевому пузырю. Подкожное пиеловезикальное шунтирование, вероятно, лучше для качества жизни, чем нефростомия [14].

Резекция дугласова пространства без ректальной резекции

Брюшная полость в передней части прямой кишки, до конца дугласова пространства, покрыта слоем жира, что позволяет проводить перитонэктомию на этой стороне без необходимости ректальной резекции. Если ПМ в тазовой полости выражены в ограниченной или умеренной степени, возможна щадящая внутренние органы перитонэктомия с прямой кишкой, обнаженной в брюшной полости, но при этом по возможности ее оставляют на месте без резекции. Легче начать с брюшной полости сверху, обойти вокруг мочевого пузыря до мочеточника и перейти к дугласову пространству. Этот маневр возможен при резекции дугласова пространства даже после резекции матки и рассечения задней части влагалища. Всю брюшину обнажают, в том числе брюшину в области задней части влагалища (самое трудное место), так же как и передней части прямой кишки. Такая техника является трудоемкой, возможно, в большей степени, чем удаление органов малого таза [15], но она является органосохраняющей и обеспечивает затем лучшее качество жизни (рис. 18-6).

image
Рис. 18-6. Требуется эллиптическое иссечение сухожильной части диафрагмы

Контроль над паховым каналом: не забывайте об этом

В паховом канале в течение длительного времени могут сохраняться небольшие перитонеальные маленькие изолированные узлы, которые могут прогрессировать в течение длительного, клинически неопределяемого периода. Во время каждой лапаротомии следует изучать канал и резецировать очаги поражений. Рецидив не означает, что произошла новая диссеминация в брюшной полости, если рецидив обнаружен в паховом канале [16].

Что следует решить перед циторедуктивной хирургией

Нестандартные сопутствующие процедуры в процессе операции за пределами манипуляций на печени

Во время ЦРХ из-за определенных ситуаций может потребоваться проведение нестандартных процедур, и потому это сложный вопрос, позволяющий рассматривать возможность второго хирургического вмешательства. ЦРХ всегда завершает мобилизацию печени и небольшую мобилизацию брыжейки перед ломбоаортальным пространством. Мобилизация структур печени является единственным решением, которое гарантирует, что не осталось небольшого узла. Легко понять, что в случае необходимости дополнительного вмешательства все следует сделать в течение той же операции или через много месяцев после. Некоторые медицинские группы проводили масштабную резекцию печени, но от этого отказались из-за чрезмерных осложнений. В случае вторичной резекции печени, после ЦРХ и HIPEC, можно использовать неадгезивную сетку. В случае связанных с этим процедур, таких как резекция массивного тромба в полой вене, во время HIPEC следует выполнить резекцию или перерезание полой вены. Такая ситуация должна быть ожидаемой, и следует вызвать второго хирурга-эксперта, сотрудничающего с хирургической бригадой. Концепция контакта с хирургом-экспертом является единственным способом контролировать риск возрастания заболеваемости, даже если вы способны провести это хирургическое вмешательство технически.

Тотальная гастрэктомия возможна: хирургическое вмешательство в области пищеводного отверстия диафрагмы, может быть?

Полная гастрэктомия возможна и может быть запланирована в конкретных ситуациях. Некоторые хирурги считают, что это может быть решением в случае большой псевдомиксомы. Другие же рассматривают гастрэктомию в случае первичного заболевания желудка. Обычно резекция желудка ограничена. В случае тотальной гастрэктомии некоторые ключевые моменты являются обязательными. Перед операцией необходимо тщательно оценить алиментарный статус пациента, и операция может отложиться, если алиментарный статус необходимо исправить. Тотальная резекция желудка приводит к потере массы тела на 10 кг, независимо от массы тела ранее.

Во время операции мобилизация тонкой кишки большая, без участия брыжейки. В этом случае наложить анастомоз будет довольно сложно. В конце операции абдоминальный дренаж важен, как обычно, в левом поддиафрагмальном пространстве, но в большей степени в отделе двенадцатиперстной кишки. По нашему опыту, у нас образовывалось больше свищей с двенадцатиперстной кишкой, чем с пищеводом.

Хирургия в области пищеводного отверстия диафрагмы возможна, но обширное рассечение области нижнего средостения может открыть плевральную полость. Эта полость должна быть закрыта перед HIPEC. Если полость не идентифицировать, жидкость HIPEC может попасть в плевральную полость во время процедуры и вызвать определенные трудности для анестезиологии и внутрибрюшной процедуры, поскольку брюшная полость пуста. Напротив, решить проблему открытой перикардиальной области не так сложно, риск попадания капель жидкости ограничен, и такая открытая область всегда идентифицируется во время процедуры (см. рис. 18-4).

Удаление органов малого таза: организуйте, прежде чем делиться опытом

Удаление органов малого таза возможно и может быть выполнено, если вы контролируете заболеваемость и считаете онкологическую ситуацию контролируемой. Если необходима резекция мочевого пузыря, то необходима реконструкция, как и в случае поражения соединения двух мочеточников. Отчеты о клинических случаях были опубликованы, и какой-то специфики в описаниях реконструкции нет. Независимо от участия второго опытного хирурга, уролог в это время обязан максимально контролировать заболеваемость. Та же идея может быть реализована, если проведена полная резекция толстой и прямой кишки, и необходимо выполнить илеоанальный анастомоз. Если вы не знакомы с этим хирургическим вмешательством, вам обязательно понадобится второй специалист по колоректальной хирургии. В случае задней пельвиэктомии или резекции прямой кишки с резекцией R1, требующей послеоперационной лучевой терапии, решением может быть установка тазового протеза для опорожнения таза. Концепция заключается в том, чтобы предостеречь малый таз от риска осложнений при облучения тонкой кишки. Возможно выполнение процедуры HIPEC с помощью техники протезирования, описанной ранее [18].

Резекция брюшной стенки: использование биологической сетки

Резекция брюшной стенки может быть важной в случае рубцового поражения (рис. 18-7). Классическая ситуация — удаление рака аппендикса во время неотложного вмешательства. Если хирург не распознал риск ракового заболевания во время первичной операции, риск появления опухоли на боковом разрезе высок. Развитие опухоли прогрессирующее и вначале безболезненное. По результатам КТ можно интерпретировать опухоль как воспалительный процесс после операции. В конце концов расширенное поражение брюшной стенки потребует обширной резекции мышц, но резекция кожи ограничена. Для того, чтобы закрыть брюшную полость, решение использования биологической сетки сопряжено с вероятно меньшим риском прогрессирования опухоли, чем использование синтетической сетки. Ограничением является стоимость такой сетки, а также необходимость дренирования из-за сильной воспалительной реакции после операции.

image
Рис. 18-7. Резекция дугласова пространства без резекции прямой кишки — в этом случае пришлось из-за поражения удалить верхнюю треть прямой кишки, но нижняя и средняя трети прямой кишки остались сохранными

Литература

  1. Kusamura S., Baratti D., Virzì S., Bonomi S., Iusco D.R., Grassi A., Hutanu I., Deraco M. Learning curve for cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy in peritoneal surface malignancies: analysis of two centres // J Surg Oncol. 2013. Vol. 107, No 4. Р. 312–9.

  2. Voron T., Eveno C., Jouvin I., Beaugerie A., Lo Dico R., Dagois S., Soyer P., Pocard M. Cytoreductive surgery with a hyperthermic intraperitoneal chemotherapy program: safe after 40 cases, but only controlled after 140 cases // Eur J Surg Oncol. 2015. Vol. 41, No 12. Р. 1671–7.

  3. Sugarbaker P.H. Dissection by electrocautery with a ball tip // J Surg Oncol. 1994. Vol. 56. Р. 246–8.

  4. Paul B.K., Ihemelandu C., Sugarbaker P.H. Prior surgical score: an analysis of the prognostic significance of an initial nondefinitive surgical intervention in patients with peritoneal carcinomatosis of a colorectal origin undergoing cytoreductive surgery and perioperative intraperitoneal chemotherapy // Dis Colon Rectum. 2018. Vol. 61, No 3. Р. 347–54.

  5. Dineen S.P., Royal R.E., Hughes M.S., Sagebiel T., Bhosale P., Overman M., Matamoros A., Mansfield P.F., Fournier K.F. A simplified preoperative assessment predicts complete cytoreduction and outcomes in patients with low-grade mucinous adenocarcinoma of the appendix // Ann Surg Oncol. 2015. Vol. 22, No 11. Р. 3640–6.

  6. Bouquot M., Dohan A., Gayat E., Barat M., Glehen O., Pocard M., Rousset P., Eveno C. Prediction of resectability in pseudomyxoma peritonei with a new CT score // Ann Surg Oncol. 2018. Vol. 25, No 3. Р. 694–701.

  7. Suzuki C., Wallgren H., Abraham-Nordling M., Palmer G. Preoperative CT-based predictive factors for resectability and medium-term overall survival in patients with peritoneal carcinomatosis from colorectal cancer // Clin Radiol. 2018. Vol. 73, No 8. Р. 756.e11–6.

  8. Chesnais M., Lecuru F., Mimouni M., Ngo C., Fauconnier A., Huchon C. A pre-operative predictive score to evaluate the feasibility of complete cytoreductive surgery in patients with epithelial ovarian cancer // PLoS One. 2017. Vol. 12, No 11. Р. e0187245.

  9. Dagbert F., Passot G., Glehen O, Bakrin N. Glisson capsulectomy for extensive superficial liver involvement in peritoneal carcinomatosis (with video) // J Visc Surg. 2015. Vol. 152, No 5. Р. 332–3.

  10. Passot G., Kim B.J., Vaudoyer D., Kepenekian V., Bonnefoy I., Bakrin N., Cotte E., Glehen O. Digital glissonectomy: a safe perihepatic peritonectomy // Ann Surg Oncol. 2016. Vol. 23, No 12. Р. 3978–85.

  11. Dagbert F., Thievenaz R., Decullier E., Bakrin N., Cotte E., Rousset P., Vaudoyer D., Passot G., Glehen O. Splenectomy increases postoperative complications following cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy // Ann Surg Oncol. 2016. Vol. 23, No 6. Р. 1980–5.0.

  12. Honoré C., Souadka A., Goéré D., Dumont F., Deschamps F., Elias D. HIPEC for peritoneal carcinomatosis: does an associated urologic procedure increase morbidity? // Ann Surg Oncol. 2012. Vol. 19, No 1. Р. 104–9.

  13. Pinar U., Tremblay J.F., Passot G., Dazza M., Glehen O., Tuech J.J., Pocard M. BIG-RENAPE working group. Reconstruction after ureteral resection during HIPEC surgery: re-implantation with uretero-neocystostomy seems safer than end-to-end anastomosis // J Visc Surg. 2017. Vol. 154, No 4. Р. 227–30.

  14. Desgrandchamps F., Leroux S., Ravery V., Bochereau G., Menut P., Meria P., Ballanger P., Teillac P. Subcutaneous pyelovesical bypass as replacement for standard percutaneous nephrostomy for palliative urinary diversion: prospective evaluation of patient’s quality of life // J Endourol. 2007. Vol. 21, No 2. Р. 173–6.

  15. Dagbert F., Bakrin N., Glehen O., Passot G. Colorectal resection with pelvic peritoneal carcinomatosis en-bloc resection in a male patient (with video) // J Visc Surg. 2016. Vol. 153, No 1. Р. 71–2.

  16. Liberale G., Elias D., Sideris L., Lasser P., Malka D., Sabourin J.C., Pocard M. Inguinal canal as an anatomic sanctuary site of relapse in peritoneal carcinomatosis previously treated with intraperitoneal chemotherapy // J Surg Oncol. 2005. Vol. 91, No 1. Р. 73–6.

  17. Dupré A., Lefranc A., Buc E., Delpero J.R., Quenet F., Passot G., Evrard S., Rivoire M. Use of bioresorbable membranes to reduce abdominal and perihepatic adhesions in 2-stage hepatectomy of liver metastases from colorectal cancer: results of a prospective, randomized controlled phase II trial // Ann Surg. 2013. Vol. 258, No 1. Р. 30–6.

  18. Tuech J.J., Chaudron V., Thoma V., Ollier J.C., Tassetti V., Duval D., Rodier J.F. Prevention of radiation enteritis by intrapelvic breast prosthesis // Eur J Surg Oncol. 2004. Vol. 30, No 8. Р. 900–4.

19. Новые методы и будущее гипертермической внутрибрюшинной химиотерапии (иммунотерапия, вирусная терапия)

Джоал Д. БинДж. Д. Бин Медицинский центр Университета Питтсбурга, отделение хирургической онколо гии, Питтсбург, Пенсильвания, США. и Дэвид Л. БартлеттД.Л. Бартлетт Центр регионарной терапии Коха, Медицинский центр Университета Питтсбурга, отделение хирургической онкологии, Питтсбург, Пенсильвания, США. E-mail: bartdl@upmc.edu.

Введение

Перитонеальная диссеминация у пациента предвещает мрачный прогноз и является уникальной проблемой как для пациента, так и для лечащего врача. Вместе с тем такие проблемы открывают уникальную возможность для регионарной терапии. Было показано, что ЦРХ/HIPEC улучшает выживаемость у некоторых пациентов [1–3]. Несмотря на достижения в хирургической технике, химиотерапии и режимах перфузии, у многих пациентов наблюдается неоперабельное заболевание, и у тех, кто прошел ЦРХ/HIPEC, рецидив опухоли встречается часто [4, 5]. Для таких пациентов исследователи разрабатывают новые методы лечения, в которых, чтобы избавить организм от рака, используется собственная иммунная система организма. В этой главе рассматривается иммунотерапия, которая в настоящее время исследуется в качестве регионарной терапии для лечения ПК, включая иммунотерапию, основанную на антителах, Т-клетках и вирусах.

Краткая история

О способности иммунной системы избавлять организм от рака говорилось давно, но понимание пришло лишь в последнее время. Врачи еще в XIII в. описали спонтанный регресс рака, а в 1891 г. доктор Уильям Коли описал пациента с саркомой, у которого произошла спонтанная регрессия опухоли после инфекции Streptococcus pyogenes [6, 7]. Эти наблюдения побудили его провести эксперименты, пытаясь вызвать иммунный ответ с помощью внутриопухолевых инъекций инактивированных Streptococcus pyogenes и Serratia marcescens . Коли смог вызвать устойчивые ответы у нескольких пациентов, но ему не хватало понимания биологической основы этих ответов. Это в сочетании с риском заражения пациентов при таком лечении вызвало резкую критику со стороны научного сообщества, и использование иммунотерапии для лечения рака возобновилось почти столетие спустя (рис. 19-1).

image
Рис. 19-1. Два пациента, получавшие экспериментальную терапию по Коли. У обоих пациентов был устойчивый опухолевый ответ (а). У пациента слева (а) ответ был получен после однократной инъекции, а пациенту справа потребовалось 63 инъекции для ответа, показанного на рисунке б (воспроизведено с разрешения Научно-исследовательского института рака) // Журнал Королевского медицинского общества (хирургический раздел). 1910. № 3. С. 1–48

В 1976 г. был открыт мощный активатор Т-клеток под названием ИЛ-2. Использование ИЛ-2 в средах для культивирования клеток позволило ученым впервые вырастить и изучить Т-клетки. После того как была изучена способность Т-клеток вызывать регресс метастазов в печени и легких на мышиной модели, Rosenberg и соавт. стали первыми, кто сообщил об эффективности высоких доз ИЛ-2 при лечении рака у пациентов с метастатическим заболеванием [8]. Это привело к тому, что в 1991 г. FDA одобрило ИЛ-2 для пациентов с метастатической почечноклеточной карциномой, а в 1998 г. — для пациентов с метастатической меланомой кожи. Несмотря на то что наблюдались устойчивые полные ответы, высокие дозы ИЛ-2 были связаны со значительной токсичностью.

В тот же период Rosenberg и соавт. использовали ИЛ-2 для индукции регрессии опухоли посредством активации Т-клеток, Мильштейн и Колер (Milstein и Kohler) исследовали применение терапии на основе антител для специфичного нацеливания иммунной системы на желаемый тип клеток [9]. Их новаторская работа заложила основу для других, кто позже разработал цетуксимаб — антитело, которое связывает CD20 на поверхности злокачественных В-клеток, активирует естественные клетки-киллеры и приводит к апоптозу и обусловленной системой комплемента цитотоксичности [10]. Цетуксимаб был первым мАт, одобренным FDA в 1997 г. для лечения неходжкинской лимфомы.

В числе дальнейших успехов — вакцины, разработанные для индукции иммунитета против опухолевых антигенов путем индукции эффекторного ответа цитотоксических Т-клеток. «Сипулеуцел-Т» стала первой противораковой вакциной от устойчивого к кастрации рака простаты, одобренной в 2010 г. FDA [11]. Другим прорывом стало открытие иИКТ ипилимумаба и ниволумаба. Оба являются антителами, которые предотвращают опосредованное опухолью ингибирование Т-клеток in vivo . Связывая и нейтрализуя рецепторы Т-клеток, которые раковые клетки используют для инактивации (CTLA-4 и PDL-1 соответственно), Т-клетки высвобождаются из своего инактивированного состояния и способны лизировать раковые клетки [12, 13]. Наконец, было показано, что адаптивно перенесенные Т-клетки, взятые из иссеченных опухолей, обладают противоопухолевой эффективностью за счет распознавания мутантных антигенов, экспрессированных на раковых клетках. Впервые метод на их основе предложили Rosenberg и соавт. для лечения метастатической меланомы (рис. 19-2), но в настоящее время эти клетки используются при лечении менее иммуногенных эпителиальных видов рака, включая рак шейки матки, ассоциированный с ВПЧ, холангиокарциному и рак молочной железы, положительный по рецепторам гормонов [14–17]. Эти новые методы и их способность давать устойчивые ответы вызвали в научном сообществе значительный энтузиазм по поводу использования иммунотерапии для лечения рака. Новая иммунотерапия для лечения злокачественных новообразований брюшины может изменить уход за этими пациентами и в конечном итоге улучшить клинические исходы. В этой главе основное внимание уделяется достижениям в иммунотерапии и их применению в качестве регионарного подхода к лечению распространенных злокачественных новообразований брюшины.

Обоснование внутрибрюшинной иммунотерапии перитонеального карциноматоза

Карциноматоз брюшины — это распространенная форма метастазов опухоли, при которой клетки имеют склонность распространяться по брюшной полости и брюшине. Брюшина обладает рядом характеристик, которые делают ее идеальным местом для индукции противоопухолевого иммунного ответа. К ним относятся большее количество иммунокомпетентных лимфоцитов, более высокая доля CD8+ - к CD4+ -Т-клеток и способность секретировать провоспалительные цитокины: интерлейкин-1, интерлейкин-6, простагландин E2 и др., включая интерлейкин-2 и интерферон-γ [18–20]. Взятые вместе, эти данные говорят о том, что брюшная полость обеспечивает благоприятную среду как для врожденных, так и для адаптивных иммунных ответов, которые могут быть использованы для индукции регрессии опухоли.

image
Рис. 19-2. Объективные ответы после адаптивного переноса инфильтрирующих опухоль лимфоцитов у пациентов с метастатической меланомой (по Rosenberg и Dudley [85], с разрешения издательства Elsevier)

В дополнение к уникальной способности брюшины индуцировать противоопухолевых иммунный ответ можно использовать регионарный подход к иммунотерапии для более прямого воздействия на опухолевые клетки и увеличения доз, избегая при этом токсичности, связанной с системным введением. Наиболее опасным осложнением при применении иммунотерапевтических средств является индукция аутоиммунных реакций, которые бывает трудно остановить и которые могут иметь долгосрочные последствия. Они хорошо описаны и включают среди прочего пневмонит, гепатит, колит, панкреатит и тиреоидит [21]. Осложнения часто купируются иммуносупрессивными препаратами, такими как кортикостероиды и антигистаминные препараты, но в некоторых случаях эффекты необратимы [22]. Таким образом, использование регионарной иммунотерапии у пациентов с ПК потенциально улучшает противоопухолевый иммунный ответ, не давая при этом системной токсичности.

Достижения в области иммунотерапии рака и генной терапии за последние три десятилетия предоставили новый класс терапевтических методов с громадным потенциалом. На сегодняшний день доступны несколько стратегий использования противоопухолевого иммунного ответа, которые включают методы на основе антител, Т-клеток и вирусов.

Терапия на основе антител

Трифункциональные антитела

Трифункциональное антитело — это мАт, которое содержит два антигенсвязывающих сайта и Fc-домен, обеспечивающий взаимодействие с тремя различными типами клеток. Катумаксомаб — это трифункциональное антитело, специфичное к CD3 на поверхности Т-клеток и поверхностным антигеном, обнаруженным на некоторых опухолевых клетках, которые называются молекулой адгезии эпителиальных клеток. Катумаксомаб одновременно связывается с человеческими опухолевыми клетками, экспрессирующими молекулы адгезии эпителиальных клеток, и с CD3-положительными Т-клетками, дополнительными макрофагами, естественными клетками-киллерами и/или дендритными клетками, что вызывает образование иммунного комплекса и уничтожение опухолевых клеток посредством лизиса, опосредованного перфорином, антителами фагоцитоза, а также высвобождением цитокинов (рис. 19-3) [23, 24]. Было обнаружено, что катумаксомаб эффективен при лечении злокачественного асцита, а клинические исследования пациентов с канцероматозом яичников и неовариальным перитонеальным раком с асцитом привели к увеличению выживаемости без пункции (46 по сравнению с 11 днями; ОР — 0,254; p <0,000 1) [25, 26]. При анализе подгруппы пациентов с РЖ катумаксомаб показал улучшение выживаемости (71 по сравнению с 44 днями; p =0,03). Кроме того, на доклинической модели РЖ на мышах и в нескольких отчетах о случаях метастатического рака было показано, что катумаксомаб вызывает регрессию опухоли при ВБ-введении (рис. 19-4) [23, 27, 28]. В совокупности эти данные привели к началу многоцентрового рандомизированного исследования фазы II ВБ-введения катумаксомаба у пациентов после резекции ограниченного ПК, происходящего от РЖ. Первичной конечной точкой стала двухлетняя ОВ, о результатах не сообщалось [29].

image
Рис. 19-3. Предполагаемый механизм трифункционального антитела — катумаксомаба. Катумаксомаб одновременно связывается с человеческими опухолевыми клетками, экспрессирующими молекулы адгезии эпителиальных клеток, и с CD3-положительными Т-клетками, дополнительными макрофагами, естественными клетками-киллерами и/или дендритными клетками, что вызывает образование иммунного комплекса и уничтожение опухолевых клеток посредством лизиса, опосредованного перфорином, антителами фагоцитоза, а также высвобождением цитокинов (см. рис. 19-3) [23, 24] [воспроизведено по Seimetz [24], 2011, в соответствии с условиями лицензии Creative Commons Attribution License (URL: http:// creativecommons. Org/licenses/by/4.0)]
image
Рис. 19-4. Отчет о клиническом случае системного ответа на внутрибрюшинное введение катумаксомаба. Пациент 78 лет с метастатическим раком толстой кишки и перитонеальным карциноматозом был не в состоянии переносить паллиативную химиотерапию. Было начато внутрибрюшинное введение катумаксомаба, и пациенту не делали пункций в течение 1 года. Помимо улучшения асцита, легочное поражение уменьшилось в размере и почти полностью исчезло на изображениях, сделанных позже в ходе терапевтического курса [воспроизведено по Bezan et al. [24], 2013, в соответствии с условиями лицензии Creative Commons Attribution License ( URL: http://creativecommons. Org/licenses/by/2.0)]

Меченные радионуклидами антитела

Исследователи попытались доставить токсические дозы облучения непосредственно к опухолевым клеткам, выстилающим брюшину, используя для этого способность антител связываться с определенной мишенью. Благодаря конъюгации радионуклида с антителом со специфичностью к антигену, экспрессирующемуся исключительно на поверхности опухолевых клеток, можно вводить цитотоксическую дозу облучения, избегая при этом токсичности вне мишени. Этот подход называется радиоиммунотерапией, он показал свою эффективность в отношении индукции регрессии опухоли и улучшении выживаемости в многочисленных доклинических исследованиях на животных моделях [30, 31]. Радиоиммунотерапия проспективно оценивалась как адъювантная терапия у пациентов с ПК яичников, но не улучшила выживаемость или время до рецидива [32].

Помимо неэффективности клинического лечения пациентов с ПК, существенными препятствиями остаются и другие проблемы, включая токсичность, недостаточное поглощение опухолью и очень сложную фармакокинетику [33]. Использование радиоиммунотерапии в качестве регионарной терапии в брюшине частично уменьшило эту токсичность. Однако остаются супрессия костного мозга и нецелевая токсичность [34]. Некоторые авторы в настоящее время исследуют использование таргетных методов лечения как опухоли, так и микроокружения опухоли, а также использование различных радионуклидных частиц, в том числе α-частиц, фракционирующих доз, а также методов с предварительным нацеливанием [35]. Доказательства концепции радиоиммуноконъюгатов легкодоступны, и эти методы могут улучшить клинические исходы у пациентов с ПК [36]. Однако радиоиммунотерапия у пациентов с ПК остается экспериментальной до тех пор, пока не будет достигнута дальнейшая оптимизация.

Ингибиторы иммунных контрольных точек

Т-клетки экспрессируют поверхностные белки, у которых при активации понижается эффекторная функция, что уменьшает адаптивный иммунный ответ. CTLA-4 и PD-1 являются двумя такими поверхностными рецепторами, которые некоторые виды рака могут активировать как способ уклониться от иммунного ответа хозяина [37, 38]. Антитела CTLA-4 и PD-1 были одобрены FDA и используются системно для индукции регрессии опухоли и успешного лечения пациентов с метастатической меланомой [12, 13]. Совсем недавно антитела к PD-1 и/или его опухолевому лиганду, PDL-1, показали эффективность при многих гистологических вариантах, включая почечноклеточную карциному, уротелиальную карциному, немелкоклеточный рак легкого, лимфому Ходжкина, ГЦК, КРР с дефицитом репарации ошибочно спаренных нуклеотидов и карциному головы и шеи [39–44].

Хотя многие ингибиторы PD-1/PDL-1 одобрены для системного введения, существует интерес к использованию этих антител в сочетании с другими иммуномодуляторами в качестве регионарной терапии у пациентов с ПМ. Используя доклиническую модель ПК рака толстой кишки на мышах (линия клеток CT26), Ma и соавт. сравнили выживаемость мышей, получавших системное или ВБ-введение антител, ингибирующих контрольные точки, анти-CTLA-4 и анти-PDL-1 с ИЛ-18 или без ИЛ-18 [45]. Они обнаружили улучшение выживаемости у мышей, получавших ВБ-введение антител к PDL-1 и/или антител к CTLA-4, по сравнению с мышами, получавшими контрольный IgG, и что такое повышение выживаемости можно усилить с помощью добавления внутрибрюшинного ИЛ-18 [45].

Т-клеточная терапия

Хорошо известна способность адаптивно перенесенных опухолеспецифичных Т-клеток вызывать стойкую регрессию опухоли при меланоме и других солидных опухолях (см. рис. 19-2) [8, 15–17]. Опухолеспецифичные Т-клетки можно выделить из образцов опухоли после резекции (лимфоциты, инфильтрирующие опухоль) или можно получить из нативных лимфоцитов периферической крови с помощью пептидной стимуляции или генной инженерии. Наконец, опухолеспецифичные Т-клетки можно выделить из периферической крови, но возможность их использования для индукции регрессии опухоли остается неясной [46].

ВБ-введение лимфоцитов, инфильтрирующих опухоль (TIL), применялось у пациентов с ПК с минимальным успехом. Наличие TIL при раке яичников имеет прогностическое значение, и исследователи стремились использовать TIL в качестве средства для лечения пациентов с заболеванием на распространенной стадии [47]. Такой подход включает сбор TIL из резецированных метастатических опухолей, размножение клеток ex vivo и затем их инъекцию в виде ВБ-суспензии. Хотя этот подход является новаторским, многие из первых исследований с использованием TIL у пациенток с раком яичников и ПМ были сопряжены с трудностями и в конечном итоге не продемонстрировали клинической эффективности. В нескольких исследованиях использовались культуры TIL, которые не подвергались скринингу на реактивность опухоли и/или культивировались ex vivo в течение значительных периодов времени, в то время как в других исследованиях не было накоплено достаточно данных и/или не удалось продемонстрировать значительную разницу в выживаемости [48–50]. Учитывая вышеописанные проблемы, этот метод в конечном итоге не стал жизнеспособным терапевтическим вариантом. Адаптивный перенос TIL потенциально может стать излечивающей терапией, основанной на результатах других гистологических исследований, и его продолжают изучать в качестве регионарной терапии у пациентов с распространенными злокачественными новообразованиями брюшины.

Несмотря на обескураживающие результаты на первых этапах использования TIL, последующие данные дали толчок адоптивной Т-клеточной терапии, открыв больше возможностей для получения Т-клеток, реактивных в отношении опухоли. Эти достижения привели к созданию новых методов лечения Т-лимфоцитами, которые в меньшей степени зависят от способности собирать и культивировать TIL из резецированных опухолей. Реактивные в отношении опухоли Т-клетки теперь могут быть получены ex vivo с использованием пептидной стимуляции неопухолевых аутологичных эффекторных клеток CD4+ , выделенных из периферической крови. Стимулированные пептидами эффекторные Т-клетки были использованы для индукции регрессии опухоли у пациенток с метастатическим раком яичников. Dobrzanski и соавт. сообщили о клинических исходах у четырех пациенток с распространенным раком яичников, получавших ВБ-инъекцию аутологичных эффекторных Т-лимфоцитов CD4+ со специфичностью в отношении эпителиального муцина-1. Через 3 мес ВБ-инфузий специфичных эффекторных Т-клеток, экспрессирующих эпителиальный муцин-1, они наблюдали последующее снижение уровней CA-125 у всех четырех пациенток и повышение ОВ [51]. У одной пациентки наблюдался полный устойчивый ответ, который продолжался на момент следующей публикации [52].

Т-клетки, реактивные в отношении опухоли, также можно получить с помощью генной терапии. Нативные в отношении опухоли Т-клетки могут быть выделены из периферической крови, а затем трансдуцированы или трансфицированы Т-клеточным рецептором или CAR, экспрессия которого обеспечивает Т-клетке специфичность в отношении антигена, экспрессируемого на раковых клетках [53–55]. Затем Т-клетки способны с высоким уровнем специфичности связываться с опухолевыми клетками и уничтожать их. Терапия Т-клеточным рецептором и CAR-Т-клетками эффективна, и недавно FDA одобрило CAR-T-клетки, нацеленные на CD-19 (тисагенлеклейсел ), для лечения рецидивирующей или устойчивой диффузной крупноклеточной В-клеточной лимфомы и острого лимфобластного лейкоза. Преимущество CAR-T-клеток состоит в том, что рецептор может связывать антиген-мишень при отсутствии основного комплекса гистосовместимости и, таким образом, не ограничен индивидуальным комплексом человеческого лейкоцитарного антигена (HLA) [55]. Устойчивые и полные ответы на терапию на основе Т-клеток в сочетании с универсальностью, обеспечиваемой генной инженерией, вызвали значительный энтузиазм в отношении терапии CAR-T-клетками при лечения пациентов с раковым заболеванием.

CAR-T-клетки показали определенную эффективность у отдельных пациентов при использовании в качестве регионарной терапии глиобластомы и метастазов КРР в печени и привлекают в качестве метода терапии пациентов с ПК [56]. Несколько доклинических исследований показали многообещающие результаты при использовании ВБ-инфузии CAR-T-клеток. В мышиной модели ПК от рака толстой кишки Katz и соавт. обнаружили усиление уничтожения опухолей по сравнению с внутривенной инъекцией, когда CAR-T-клетки к РЭА вводились в виде ВБ-инъекции. Более того, когда мышей повторно заражали ВБ-инъекциями опухоли, мыши, регионарно обработанные CAR-T-клетками, демонстрировали значительное снижение роста опухоли [57]. В другом исследовании, посвященном применению CAR-T-клеток со специфичностью к молекулам адгезии эпителиальных клеток, сообщалось о деструкции вживленных ксенотрансплантатов яичников и улучшении выживаемости у мышей после введения однократной ВБ-дозы CAR-T-клеток [58].

Помимо придачи нативным Т-клеткам опухолевой специфичности, генную терапию можно использовать для манипулирования эффекторной функцией Т-клеток [59, 60]. Yeku и соавт. создали CAR-T-клетки, мишенью которых был муцин-16 (экспрессируемый в клетках рака яичников человека), способные секретировать провоспалительный цитокин ИЛ-12 [61]. Целью было дальнейшее усиление эффекторной функции CAR-T-клеток, что способствовало бы преодолению враждебного иммуносупрессивного микроокружения опухоли. Они обнаружили, что их «вооруженные» CAR-T-клетки лучше пролиферируют, сопротивляются апоптозу и более устойчивы к эндогенному ингибированию, индуцированному PDL-1. Более того, Т-клетки продемонстрировали повышенную противоопухолевую эффективность, что привело к увеличению выживаемости в сингенной мышиной модели ПК яичников. Генная терапия может не только придать специфичность в отношении опухоли, но и изменить эффекторную функцию Т-клеток так, чтобы преодолеть иммуносупрессивное микроокружение опухоли в брюшной полости.

При использовании адаптивного переноса Т-клеток в целях регионарной терапии были достигнуты значительные успехи, но проблемы остаются. Подобно иммунотерапии на основе антител, обсужденной выше, одним из ограничений терапии на основе Т-клеток является идентификация опухолеспецифичных мишеней, которые не экспрессируются в нормальных тканях хозяина. Целевая внеопухолевая реактивность Т-клеток возникла при использовании генетически модифицированных Т-клеток и привела к значительной токсичности у пациентов из-за существования антигенов, общих для тканей хозяина и опухолевых клеток, для уничтожения которых предназначены Т-клетки [62, 63]. По этой причине исследовательские усилия сдерживает то, что идентифицировано лишь ограниченное количество мишеней на раковых клетках, которые не экспрессируются в нормальных клетках человека. Однако недавно произошел прорыв, когда исследователи из Национального института рака смогли выделить и обогатить Т-клетки, реагирующие на мутантные неоантигены, которые экспрессируются исключительно на раковых клетках пациента. Путем скрининга этих Т-клеток, реагирующих на неоантиген, и последующего обогащения популяции TIL этими Т-клетками Tran и соавт. смогли адаптивно перенести эти Т-клетки пациенту с метастатической холангиокарциномой и вызвать регрессию опухоли [16].

Этот подход, основанный на подтверждении механизма действия, потом повторили с другими гистологическими вариантами. Метод предоставляет новые возможности для идентификации новых опухолеспецифичных мишеней [17, 64]. Идентификация целей, таким образом, может улучшить показатели ответа и минимизировать целевую и внеопухолевую токсичность в ткани хозяина у пациентов со злокачественными новообразованиями на поверхности брюшины.

Онколитическая вирусная терапия

Онколитическая вирусная терапия — это еще один класс иммунотерапии, исследуемый в качестве регионарной терапии у пациентов с ПК [65]. Онколитические вирусы — это вирусы, которые избирательно связывают раковые клетки и оказывают противоопухолевое действие [66]. Лизис опухолевых клеток может происходить прямо после вирусной инфекции, внутриклеточной репликации и последующего онколиза или косвенно путем нацеливания на раковые клетки в целях их иммуноопосредованного разрушения. Кроме того, способность онколитического вируса вызывать системный противоопухолевый эффект посредством адаптивного иммунного ответа делает его привлекательным вариантом для лечения пациентов с метастатическим раком [65, 66].

Онколитические вирусы включают как нативные вирусы, так и созданные с помощью генной инженерии/рекомбинантные вирусы, несущие трансгены, способные адаптировать иммунный ответ на вирусную инфекцию. Исследованы оба типа вирусов, и их безопасность и эффективность хорошо установлены. Талимоген лагерпарепвек (имлигик) представляет собой онколитический вирус простого герпеса, который экспрессирует ГМ-КСФ, и в 2015 г. был одобрен FDA для лечения меланомы на поздней стадии [67]. У пациентов с ГЦК внутриочаговая инъекция 109 бляшкообразующих единиц вакцины ГМ-КСФ привела к 15% ответу и увеличению выживаемости (14,1 по сравнению с 6,7 мес; p =0,02) при сравнивании с более низкими дозами (108 бляшкообразующих единиц) [68]. Помимо своей эффективности, онколитические вирусы безопасны. Многочисленные вирусные штаммы использовались системно, в виде внутриопухолевой инъекции, внутриплевральной инфузии или ВБ-инфузии в исследованиях фазы I с приемлемыми профилями безопасности [68–72].

Одним из преимуществ использования онколитических вирусов в качестве регионарной терапии является предотвращение попадания в кровоток антител и комплемента, которые эффективно нейтрализуют вирус, что приводит к преждевременному иммунному клиренсу и сокращению доставки. В доклинической мышиной модели с метастазами в легких внутривенное введение онколитического реовируса уменьшало рост метастатической опухоли, и его эффективность резко снижалась у мышей, которые были предварительно иммунизированы [73]. Эффективность реовируса можно затем снизить путем одновременного введения иммуносупрессивного лекарственного средства — циклоспорина A. Эти данные были дополнительно подтверждены на других мышиных моделях и у людей в ходе исследования фазы I, в котором реовирус (RT3D) изучался у пациентов с поздней стадией ракового заболевания [74, 75]. White и соавт. обнаружили нейтрализующие антиреовирусные антитела у всех пациентов, кроме одного, а медиана кратного увеличения титров нейтрализующих антител составила 250 (диапазон увеличения в 9–6437 раз). Использование онколитических вирусов в качестве регионарной терапии дает теоретическое преимущество в отношении избежания нейтрализации вирусных антител и комплемента при одновременном воздействии на злокачественные клетки более высокой концентрации вируса.

Исследование применения онколитических вирусов в качестве регионарной терапии у пациентов с ПК продолжается, и в этой области уже достигнуты значительные успехи. В 2002 г. Vasey и соавт. были одними из первых, кто сообщил об использовании онколитического вируса в качестве регионарной терапии при лечении пациенток с рецидивирующим раком яичников. После ВБ-введения аденовируса, который избирательно реплицируется в клетках, дефицитных по p53 (ONYX-015), опухолевый ответ не был выявлен, но ДНК аденовируса была обнаружена в образцах крови пациента в течение 10 дней после последней инфузии, что свидетельствует о продолжении репликации вируса.

После этой первой публикации другие исследователи проспективно изучали роль регионарной терапии онколитическими аденовирусами у пациентов с ПМ. В исследовании повышения дозы с участием 21 пациента Kimball и соавт. оценивали клиническую активность и токсичность, связанные с ВБ-введением условно-репликативного аденовируса с повышенной инфекционностью. Через 1 мес у 15 (71%) пациентов было стабильное заболевание, и из этих 15 у семи было отмечено снижение уровня СА-125 в сыворотке крови. У четырех пациентов это снижение составило >20%. На основании критериев RECIST не было частичных или полных ответов, побочные эффекты хорошо переносились, о токсичности III или IV степени не сообщалось [76]. В другом исследовании Kim и соавт. лечили 10 пациенток с метастатическим раком яичников ВБ-дозами аденовируса (Ad5/3-Δ24), который имел повышенную инфекционность в отношении рака яичников. После трех последовательных ежедневных доз они обнаружили, что терапия хорошо переносится, и из восьми пациентов, подлежащих оценке, у шести наблюдалась СЗ на основе критериев RECIST. Кроме того, у трех из этих пациентов было снижение СА-125 [77].

Помимо аденовирусов, для ВБ-инфузии использовались другие типы онколитических вирусов, в том числе онколитический MV. Основываясь на его доклинической эффективности на мышиных моделях рака яичников, Galanis и соавт. использовали MV, который экспрессировал РЭА (MV-РЭА) в качестве маркера, чтобы можно было косвенно измерить его активность при введении пациенткам с таксол- и платинорезистентным рецидивирующим раком яичников [78]. Двадцать одна пациентка получала ВБ-инъекции каждую неделю в течение 4 нед вплоть до прохождения шести циклов. Авторы смогли измерить дозозависимое увеличение РЭА как в перитонеальной жидкости, так и в сыворотке, что свидетельствует о продолжающейся репликации вируса. Кроме того, дозозависимое стабильное заболевание наблюдалось у 14 пациенток с медианной продолжительностью 92,5 дня. Как и в предыдущих исследованиях, они обнаружили значительное снижение CA-125 у пяти пациенток, а медианная выживаемость пациенток, получавших лечение, составила 12,2 мес по сравнению с ожидаемой средней выживаемостью 6 мес.

Онколитические вирусы также использовались в качестве регионарной терапии при других гистологических вариантах опухолей. Lauer и соавт. использовали постоянный перитонеальный катетер для введения маркерного генэкспрессирующего вируса осповакцины (GL-ONC1) пациентам с распространенным ПК, происходящим от мезотелиомы брюшины, РЖ или первичной карциномы брюшины [79]. С помощью репортерных генов исследователи смогли измерить инфекцию опухолевых клеток, репликацию вируса в пациенте и онколиз. Они обнаружили, что лечение хорошо переносится без дозолимитирующей токсичности, и у восьми из девяти пациентов наблюдались вирусная репликация GL-ONC1 и последующий онколиз, о чем свидетельствует высвобождение трансгенной β-глюкуронидазы, кодируемой GL-ONC1. Только четыре пациента прошли все четыре цикла терапии в соответствии с планом. Из них двое имели стабильное заболевание по критериям RECIST 1.1. Как и в предыдущих исследованиях, терапия GL-ONC1 вызывала гуморальный противовирусный ответ, который со временем усиливался и приводил к нейтрализации активности у пациентов, получавших терапию.

На основании накопленного на сегодняшний день опыта было предложено три принципа успешной вирусной иммунотерапии. К ним относятся специфичная репликация в опухолевых клетках и их лизис, создание воспалительного ответа, способного задействовать адаптивную иммунную систему, и высвобождение и воздействие антигенов, ассоциированных с опухолью, в целях индукции эффекторного ответа и создания памяти. Последние два, по-видимому, представляют собой наибольшую проблему и были центром усилий по совершенствованию онколитической вирусной терапии. Если нейтрализующие антитела снижают эффективность, мешая вирусам инфицировать раковые клетки, удаленные от места введения вируса, иммуносупрессивное микроокружение опухоли дополнительно предотвращает рекрутирование и активацию адаптивного иммунного ответа.

Современные стратегии усиления иммунного ответа на онколиз включают создание рекомбинантных онколитических вирусов и комбинированную иммунотерапию [80–84]. В нашей лаборатории был создан новый вирус осповакцины (VVDD), который экспрессирует хемокин CXCL11 [80]. ВБ-введение в мышиной модели мезотелиомы AB12 привело к увеличению количества опухолеспецифичных Т-клеток в микроокружении опухоли, но также увеличило количество опухолеспецифичных CD8+ -Т-клеток в селезенке и других органах лимфатической системы. Терапия привела к повышению эффективности в отношении опухоли и увеличению выживаемости. Другой метод — сочетание онколитических вирусов с дополнительными формами иммунотерапии. Liu и соавт. объединили онколитический поксвирус с блокадой PDL-1 в мышиных моделях рака яичников и толстой кишки и обнаружили увеличение CD8+ - и CD4+ -T-клеток с повышенной экспрессией интерферона-γ, гранзима B и перфорина. Кроме того, наблюдалось меньше регуляторных Т-клеток и меньше истощенных PD1+ - и CD8+ -Т-клеток, что привело к снижению опухолевой нагрузки и повышению выживаемости (рис. 19.5) [81]. Хотя микросреда опухоли представляет собой серьезное препятствие, в настоящее время исследуются перспективные инновационные стратегии и проводятся многочисленные исследования фазы I, которые будут способствовать развитию вирусной иммунотерапии.

Заключение

Таким образом, регионарная иммунотерапия является многообещающим подходом, который в настоящее время исследуют у пациентов с распространенными злокачественными новообразованиями брюшины. Достижения в области иммунотерапии рака и генной терапии, появившиеся за последние три десятилетия, предоставили новый класс терапевтических методов с громадным потенциалом. На сегодняшний день доступны несколько стратегий использования противоопухолевого иммунного ответа, которые включают методы на основе антител, Т-клеток и вирусов. У каждой есть как свои проблемы, так и уникальные преимущества, помогающие справиться с иммуносупрессивным микроокружением опухоли и индуцировать иммуноопосредованный ответ опухоли. По этой причине комбинаторный подход к иммунотерапии является привлекательным и постоянно находится в центре внимания исследований. С учетом того что при использовании доступных иммунотерапевтических средств наблюдается все больше устойчивых ответов, регионарная иммунотерапия у пациентов с распространенными злокачественными новообразованиями брюшины имеет широкое влияние.

image
Рис. 19-5. Комбинаторный подход к регионарной иммунотерапии с использованием онколитических вирусов осповакцины и ингибитора иммунных контрольных точек α-PDL-1. Репрезентативные опухолевые ответы мышей B6, инокулированных раковыми клетками MC38-luc (день 0-й) и обработанных PBS, α-PDL-1 антителом (Ab), вирусом осповакцины (VV) или вирусом осповакцины плюс α-PDL-1 Ab. Мышей умерщвляли на 2, 5 и 13-й дни после первого лечения, опухоли собирали и взвешивали. Схема эксперимента показана на рисунке (а). Показаны фотографии собранных опухолей и графики массы опухолей на 2 (б), 5 (в) и 13-й (г) день. Данные представлены как отдельные и средние значения и проанализированы с использованием t-критерия Стьюдента (*p <0,05; **p <0,01; ***p <0,001; ****p <0,000 1; NS — статистически незначимо) (воспроизведено по Liu и соавт. [81], 2017, в соответствии с условиями лицензии Creative Commons Attribution License. URL: https://creativecommons.org/licenses/by/4.0/)

Литература

  1. Verwaal V.J., van Ruth S., de Bree E., van Sloothen G.W., van Tinteren H., Boot H. et al. Randomized trial of cytoreduction and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy versus systemic chemotherapy and palliative surgery in patients with peritoneal carcinomatosis of colorectal cancer // J Clin Oncol. 2003. Vol. 21, No 20. Р. 3737–43.

  2. Verwaal V.J., Bruin S., Boot H., van Slooten G., van Tinteren H. 8-year follow-up of randomized trial: cytoreduction and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy versus systemic chemotherapy in patients with peritoneal carcinomatosis of colorectal cancer // Ann Surg Oncol. 2008. Vol. 15, No 9. Р. 2426–32.

  3. Moran B., Baratti D., Yan T.D., Kusamura S., Deraco M. Consensus statement on the loco-regional treatment of appendiceal mucinous neoplasms with peritoneal dissemination (pseudomyxoma peritonei) // J Surg Oncol. 2008. Vol. 98, No 4. Р. 277–82.

  4. Zoetmulder F.A., Sugarbaker P.H. Patterns of failure following treatment of pseudomyxoma peritonei of appendiceal origin // Eur J Cancer. 1996. Vol. 32A, No 10. Р. 1727–33.

  5. Chua T.C., Liauw W., Morris D.L. Early recurrence of pseudomyxoma peritonei following treatment failure of cytoreductive surgery and perioperative intraperitoneal chemotherapy is indicative of a poor survival outcome // Int J Color Dis. 2012. Vol. 27, No 3. Р. 381–9.

  6. Pack G.T. St. Peregrine, O.S.M. — the patron saint of cancer patients // CA Cancer J Clin. 1967. Vol. 17, No 4. Р. 181–2.

  7. Coley W.B. II. Contribution to the knowledge of sarcoma // Ann Surg. 1891. Vol. 14, No 3. Р. 199–220.

  8. Rosenberg S.A., Lotze M.T., Muul L.M., Leitman S., Chang A.E., Ettinghausen S.E. et al. Observations on the systemic administration of autologous lymphokine-activated killer cells and recombinant interleukin-2 to patients with metastatic cancer // N Engl J Med. 1985. Vol. 313, No 23. Р. 1485–92.

  9. Milstein C. The hybridoma revolution: an offshoot of basic research // BioEssays. 1999. Vol. 21, No 11. Р. 966–73.

  10. Maloney D.G., Liles T.M., Czerwinski D.K., Waldichuk C., Rosenberg J., Grillo-Lopez A. et al. Phase I clinical trial using escalating single-dose infusion of chimeric anti-CD20 monoclonal anti (IDEC-C2B8) in patients with recurrent B-cell lymphoma // Blood. 1994. Vol. 84, No 8. Р. 2457–66.

  11. Small E.J., Schellhammer P.F., Higano C.S., Redfern C.H., Nemunaitis J.J., Valone F.H. et al. Placebo-controlled phase III trial of immunologic therapy with sipuleucel-T (APC8015) in patients with metastatic, asymptomatic hormone refractory prostate cancer // J Clin Oncol. 2006. Vol. 24, No 19. Р. 3089–94.

  12. Hoos A., Ibrahim R., Korman A., Abdallah K., Berman D., Shahabi V. et al. Development of ipilimumab: contribution to a new paradigm for cancer immunotherapy // Semin Oncol. 2010. Vol. 37, No 5. Р. 533–46.

  13. Wang C., Thudium K.B., Han M., Wang X.T., Huang H., Feingersh D. et al. In vitro characterization of the anti-PD-1 anti nivolumab, BMS-936558, and in vivo toxicology in non-human primates // Cancer Immunol Res. 2014. Vol. 2, No 9. Р. 846–56.

  14. Dudley M.E., Yang J.C., Sherry R., Hughes M.S., Royal R., Kammula U et al. Adoptive cell therapy for patients with metastatic melanoma: evaluation of intensive myeloablative chemoradiation preparative regimens // J Clin Oncol. 2008. Vol. 26, No 32. Р. 5233–9.

  15. Stevanovic S., Draper L.M., Langhan M.M., Campbell T.E., Kwong M.L., Wunderlich J.R. et al. Complete regression of metastatic cervical cancer after treatment with human papillomavirus-targeted tumor-infiltrating T cells // J Clin Oncol. 2015. Vol. 33, No 14. Р. 1543–50.

  16. Tran E., Robbins P.F., Lu Y.C., Prickett T.D., Gartner J.J., Jia L. et al. T-cell transfer therapy targeting mutant KRAS in cancer // N Engl J Med. 2016. Vol. 375, No 23. Р. 2255–62.

  17. Zacharakis N., Chinnasamy H., Black M., Xu H., Lu Y.C., Zheng Z. et al. Immune recognition of somatic mutations leading to complete durable regression in metastatic breast cancer // Nat Med. 2018. Vol. 24, No 6. Р. 724–30.

  18. Strohlein M.A., Heiss M.M., Jauch K.W. The current status of immunotherapy in peritoneal carcinomatosis // Expert Rev Anticancer Ther. 2016. Vol. 16, No 10. Р. 1019–27.

  19. Strohlein M.A., Heiss M.M. Immunotherapy of peritoneal carcinomatosis // Cancer Treat Res. 2007. Vol. 134. Р. 483–91.

  20. Freedman R.S., Deavers M., Liu J., Wang E. Peritoneal inflammation — a microenvironment for epithelial ovarian Cancer (EOC) // J Transl Med. 2004. Vol. 2, No 1. Р. 23.

  21. Naidoo J., Page D.B., Li B.T., Connell L.C., Schindler K., Lacouture M.E. et al. Toxicities of the anti-PD-1 and anti-PD-L1 immune checkpoint antibodies // Ann Oncol. 2016. Vol. 27, No 7. Р. 1362.

  22. Champiat S., Lambotte O., Barreau E., Belkhir R., Berdelou A., Carbonnel F. et al. Management of immune checkpoint blockade dysimmune toxicities: a collaborative position paper // Ann Oncol. 2016. Vol. 27, No 4. Р. 559–74.

  23. Ruf P., Gires O., Jager M., Fellinger K., Atz J., Lindhofer H. Characterisation of the new EpCAM-specific anti HO-3: implications for trifunctional anti immunotherapy of cancer // Br J Cancer. 2007. Vol. 97, No 3. Р. 315–21.

  24. Seimetz D. Novel monoclonal antibodies for cancer treatment: the trifunctional anti catumaxomab (removab) // J Cancer. 2011. Vol. 2. Р. 309–16.

  25. Burges A., Wimberger P., Kumper C., Gorbounova V., Sommer H., Schmalfeldt B. et al. Effective relief of malignant ascites in patients with advanced ovarian cancer by a trifunctional anti-EpCAM x anti- CD3 anti: a phase I/II study // Clin Cancer Res. 2007. Vol. 13, No 13. Р. 3899–905.

  26. Heiss M.M., Murawa P., Koralewski P., Kutarska E., Kolesnik O.O., Ivanchenko V.V. et al. The trifunctional anti catumaxomab for the treatment of malignant ascites due to epithelial cancer: results of a prospective randomized phase II/III trial // Int J Cancer. 2010. Vol. 127, No 9. Р. 2209–21.

  27. Morecki S., Lindhofer H., Yacovlev E., Gelfand Y., Ruf P., Slavin S. Induction of long-lasting antitumor immunity by concomitant cell therapy with allogeneic lymphocytes and trifunctional bispecific anti // Exp Hematol. 2008. Vol. 36, No 8. Р. 997–1003.

  28. Bezan A., Hohla F., Meissnitzer T., Greil R. Systemic effect of catumaxomab in a patient with metastasized colorectal cancer: a case report // BMC Cancer. 2013. Vol. 13. Р. 618.

  29. Goere D., Gras-Chaput N., Auperin A., Flament C., Mariette C., Glehen O. et al. Treatment of gastric peritoneal carcinomatosis by combining complete surgical resection of lesions and intraperitoneal immunotherapy using catumaxomab // BMC Cancer. 2014. Vol. 14. Р. 148.

  30. Aarts F., Hendriks T., Boerman O.C., Koppe M.J., Oyen W.J., Bleichrodt R.P. A comparison between radioimmunotherapy and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy for the treatment of peritoneal carcinomatosis of colonic origin in rats // Ann Surg Oncol. 2007. Vol. 14, No 11. Р. 3274–82.

  31. Aarts F., Koppe M.J., Hendriks T., van Eerd J.E., Oyen W.J., Boerman O.C. et al. Timing of adjuvant radioimmunotherapy after cytoreductive surgery in experimental peritoneal carcinomatosis of colorectal origin // Ann Surg Oncol. 2007. Vol. 14, No 2. Р. 533–40.

  32. Verheijen R.H., Massuger L.F., Benigno B.B., Epenetos A.A., Lopes A., Soper J.T. et al. Phase III trial of intraperitoneal therapy with yttrium-90-labeled HMFG1 murine monoclonal anti in patients with epithelial ovarian cancer after a surgically defined complete remission // J Clin Oncol. 2006. Vol. 24, No 4. Р. 571–8.

  33. Jain M., Gupta S., Kaur S., Ponnusamy M.P., Batra S.K. Emerging trends for radioimmunotherapy in solid tumors // Cancer Biother Radiopharm. 2013. Vol. 28, No 9. Р. 639–50.

  34. Kinuya S., Li X.F., Yokoyama K., Mori H., Shiba K., Watanabe N. et al. Intraperitoneal radioimmunotherapy in treating peritoneal carcinomatosis of colon cancer in mice compared with systemic radioimmunotherapy // Cancer Sci. 2003. Vol. 94, No 7. Р. 650–4.

  35. Rajkumar V., Dearling J.L., Packard A., Pedley R.B. Radioimmunotherapy: optimizing delivery to solid tumors // Ther Deliv. 2011. Vol. 2, No 5. Р. 567–72.

  36. Morschhauser F., Radford J., Van Hoof A., Botto B., Rohatiner A.Z., Salles G. et al. 90Yttrium-ibritumomab tiuxetan consolidation of first remission in advancedstage follicular non-Hodgkin lymphoma: updated results after a median follow-up of 7.3 years from the International, Randomized, Phase III First-LineIndolent trial // J Clin Oncol. 2013. Vol. 31, No 16. Р. 1977–83.

  37. Freeman G.J., Long A.J., Iwai Y., Bourque K., Chernova T., Nishimura H. et al. Engagement of the PD-1 immunoinhibitory receptor by a novel B7 family member leads to negative regulation of lymphocyte activation // J Exp Med. 2000. Vol. 192, No 7. Р. 1027–34.

  38. Brunet J.F., Denizot F., Luciani M.F., Roux-Dosseto M., Suzan M., Mattei M.G. et al. A new member of the immunoglobulin superfamily — CTLA-4 // Nature. 1987. Vol. 328, No 6127. Р. 267–70.

  39. Forde P.M., Chaft J.E., Smith K.N., Anagnostou V., Cottrell T.R., Hellmann M.D. et al. Neoadjuvant PD-1 blockade in resectable lung cancer // N Engl J Med. 2018. Vol. 378, No 21. Р. 1976–86.

  40. Brahmer J.R., Drake C.G., Wollner I., Powderly J.D., Picus J., Sharfman W.H. et al. Phase I study of single-agent anti-programmed death-1 (MDX-1106) in refractory solid tumors: safety, clinical activity, pharmacodynamics, and immunologic correlates // J Clin Oncol. 2010. Vol. 28, No 19. Р. 3167–75.

  41. Ansell S.M., Lesokhin A.M., Borrello I., Halwani A., Scott E.C., Gutierrez M. et al. PD-1 blockade with nivolumab in relapsed or refractory Hodgkin’s lymphoma // N Engl J Med. 2015. Vol. 372, No 4. Р. 311–9.

  42. El-Khoueiry A.B., Melero I., Crocenzi T.S., Welling T.H., Yau T.C., Yeo W. et al. Phase I/II safety and antitumor activity of nivolumab in patients with advanced hepatocellular carcinoma (HCC): CA209–040 // J Clin Oncol. 2015. Vol. 33, 18_suppl. Р. LBA101-LBA.

  43. Le D.T., Uram J.N., Wang H., Bartlett B.R., Kemberling H., Eyring A.D. et al. PD-1 blockade in tumors with mismatch-repair deficiency // N Engl J Med. 2015. Vol. 372, No 26. Р. 2509–20.

  44. Segal N.H., Ou S.-H.I., Balmanoukian A.S., Fury M.G., Massarelli E., Brahmer J.R. et al. Safety and efficacy of MEDI4736, an anti-PD-L1 anti, in patients from a squamous cell carcinoma of the head and neck (SCCHN) expansion cohort // J Clin Oncol. 2015. Vol. 33, 15_suppl. Р. 3011.

  45. Ma Z., Li W., Yoshiya S., Xu Y., Hata M., El-Darawish Y. et al. Augmentation of immune checkpoint can cer immunotherapy with IL18 // Clin Cancer Res. 2016. Vol. 22, No 12. Р. 2969–80.

  46. Gros A., Parkhurst M.R., Tran E., Pasetto A., Robbins P.F., Ilyas S. et al. Prospective identification of neoantigen-specific lymphocytes in the peripheral blood of melanoma patients // Nat Med. 2016. Vol. 22, No 4. Р. 433–8.

  47. Zhang L., Conejo-Garcia J.R., Katsaros D., Gimotty P.A., Massobrio M., Regnani G. et al. Intratumoral T cells, recurrence, and survival in epithelial ovarian cancer // N Engl J Med. 2003. Vol. 348, No 3. Р. 203–13.

  48. Fujita K., Ikarashi H., Takakuwa K., Kodama S., Tokunaga A., Takahashi T. et al. Prolonged disease-free period in patients with advanced epithelial ovarian cancer after adoptive transfer of tumor-infiltrating lymphocytes // Clin Cancer Res. 1995. Vol. 1, No 5. Р. 501–7.

  49. Freedman R.S., Kudelka A.P., Kavanagh J.J., Verschraegen C., Edwards C.L., Nash M. et al. Clinical and biological effects of intraperitoneal injections of recombinant interferon-gamma and recombinant interleukin 2 with or without tumor-infiltrating lymphocytes in patients with ovarian or peritoneal carcinoma // Clin Cancer Res. 2000. Vol. 6, No 6. Р. 2268–78.

  50. Ikarashi H., Fujita K., Takakuwa K., Kodama S., Tokunaga A., Takahashi T. et al. Immunomodulation in patients with epithelial ovarian cancer after adoptive transfer of tumor-infiltrating lymphocytes // Cancer Res. 1994. Vol. 54, No 1. Р. 190–6.

  51. Dobrzanski M.J., Rewers-Felkins K.A., Quinlin I.S., Samad K.A., Phillips C.A., Robinson W. et al. Autologous MUC1-specific Th1 effector cell immunotherapy induces differential levels of systemic TReg cell subpopulations that result in increased ovarian cancer patient survival // Clin Immunol. 2009. Vol. 133, No 3. Р. 333–52.

  52. Dobrzanski M.J., Rewers-Felkins K.A., Samad K.A., Quinlin I.S., Phillips C.A., Robinson W. et al. Immunotherapy with IL-10- and IFN-gamma-producing CD4 effector cells modulate «Natural» and «Inducible» CD4 TReg cell subpopulation levels: observations in four cases of patients with ovarian cancer // Cancer Immunol Immunother. 2012. Vol. 61, No 6. Р. 839–54.

  53. Morgan R.A., Dudley M.E., Wunderlich J.R., Hughes M.S., Yang J.C., Sherry R.M. et al. Cancer regression in patients after transfer of genetically engineered lymphocytes // Science. 2006. Vol. 314, No 5796. Р. 126–9.

  54. Kochenderfer J.N., Yu Z., Frasheri D., Restifo N.P., Rosenberg S.A. Adoptive transfer of syngeneic T cells transduced with a chimeric antigen receptor that recognizes murine CD19 can eradicate lymphoma and normal B cells // Blood. 2010. Vol. 116, No 19. Р. 3875–86.

  55. Park T.S., Rosenberg S.A., Morgan R.A. Treating cancer with genetically engineered T cells // Trends Biotechnol. 2011. Vol. 29, No 11. Р. 550–7.

  56. Sridhar P., Petrocca F. Regional delivery of chimeric antigen receptor (CAR) T-cells for cancer therapy // Cancers (Basel). 2017. Vol. 9, No 7).

  57. Katz S.C., Point G.R., Cunetta M., Thorn M., Guha P., Espat N.J. et al. Regional CAR-T cell infusions for peritoneal carcinomatosis are superior to systemic delivery // Cancer Gene Ther. 2016. Vol. 23, No 5. Р. 142–8.

  58. Ang W.X., Li Z., Chi Z., Du S.H., Chen C., Tay J.C. et al. Intraperitoneal immunotherapy with T cells stably and transiently expressing anti-EpCAM CAR in xenograft models of peritoneal carcinomatosis // Oncotarget. 2017. Vol. 8, No 8. Р. 13545–59.

  59. Zhang L., Morgan R.A., Beane J.D., Zheng Z., Dudley M.E., Kassim S.H. et al. Tumor-infiltrating lymphocytes genetically engineered with an inducible gene encoding interleukin-12 for the immunotherapy of metastatic melanoma // Clin Cancer Res. 2015. Vol. 21, No 10. Р. 2278–88.

  60. Beane J.D., Lee G., Zheng Z., Mendel M., Abate-Daga D., Bharathan M. et al. Clinical scale zinc finger nuclease-mediated gene editing of PD-1 in tumor infiltrating lymphocytes for the treatment of metastatic melanoma // Mol Ther. 2015. Vol. 23, No 8. Р. 1380–90.

  61. Yeku O.O., Purdon T.J., Koneru M., Spriggs D., Brentjens R.J. Armored CAR T cells enhance antitumor efficacy and overcome the tumor microenvironment // Sci Rep. 2017. Vol. 7, No 1. Р. 10541.

  62. Morgan R.A., Chinnasamy N., Abate-Daga D., Gros A., Robbins P.F., Zheng Z. et al. Cancer regression and neurological toxicity following anti-MAGE-A3 TCR gene therapy // J Immunother. 2013. Vol. 36, No 2. Р. 133–51.

  63. Brudno J.N., Kochenderfer J.N. Toxicities of chimeric antigen receptor T cells: recognition and management // Blood. 2016. Vol. 127, No 26. Р. 3321–30.

  64. Chandran S.S., Somerville R.P.T., Yang J.C., Sherry R.M., Klebanoff C.A., Goff S.L. et al. Treatment of metastatic uveal melanoma with adoptive transfer of tumour-infiltrating lymphocytes: a single-centre, two-stage, single-arm, phase 2 study // Lancet Oncol. 2017. Vol. 18, No 6. Р. 792–802.

  65. Russell S.J., Peng K.W. Oncolytic virotherapy: a contest between apples and oranges // Mol Ther. 2017. Vol. 25, No 5. Р. 1107–16.

  66. Kaufman H.L., Kohlhapp F.J., Zloza A. Oncolytic viruses: a new class of immunotherapy drugs // Nat Rev Drug Discov. 2015. Vol. 14, No 9. Р. 642–62.

  67. Andtbacka R.H., Kaufman H.L., Collichio F., Amatruda T., Senzer N., Chesney J. et al. Talimogene Laherparepvec improves durable response rate in patients with advanced melanoma // J Clin Oncol. 2015. Vol. 33, No 25. Р. 2780–8.

  68. Heo J., Reid T., Ruo L., Breitbach C.J., Rose S., Bloomston M. et al. Randomized dose-finding clinical trial of oncolytic immunotherapeutic vaccinia JX-594 in liver cancer // Nat Med. 2013. Vol. 19, No 3. Р. 329–36.

  69. Zeh H.J., Downs-Canner S., McCart J.A., Guo Z.S., Rao U.N., Ramalingam L. et al. First-in-man study of western reserve strain oncolytic vaccinia virus: safety, systemic spread, and antitumor activity // Mol Ther. 2015. Vol. 23, No 1. Р. 202–14.

  70. Park S.H., Breitbach C.J., Lee J., Park J.O., Lim H.Y., Kang W.K. et al. Phase 1b trial of biweekly intravenous Pexa-Vec (JX-594), an oncolytic and immunotherapeutic vaccinia virus in colorectal cancer // Mol Ther. 2015. Vol. 23, No 9. Р. 1532–40.

  71. Krug L.M., Zauderer M.G., Adusumili P.S., McGee E., Sepkowitz K., Klang M. et al. Phase I study of intra-pleural administration of GL-ONC1, an oncolytic vaccinia virus, in patients with malignant pleural effusion // J Clin Oncol. 2015. Vol. 33, 15_suppl. Р. 7559.

  72. Vasey P.A., Shulman L.N., Campos S., Davis J., Gore M., Johnston S. et al. Phase I trial of intraperitoneal injection of the E1B-55-kd-Gene–deleted adenovirus ONYX-015 (dl1520) given on days 1 through 5 every 3 weeks in patients with recurrent/refractory epithelial ovarian cancer // J Clin Oncol. 2002. Vol. 20, No 6. Р. 1562–9.

  73. Hirasawa K., Nishikawa S.G., Norman K.L., Coffey M.C., Thompson B.G., Yoon C.S. et al. Systemic reovirus therapy of metastatic cancer in immune-competent mice // Cancer Res. 2003. Vol. 63, No 2. Р. 348–53.

  74. White C.L., Twigger K.R., Vidal L., De Bono J.S., Coffey M., Heinemann L. et al. Characterization of the adaptive and innate immune response to intravenous oncolytic reovirus (Dearing type 3) during a phase I clinical trial // Gene Ther. 2008. Vol. 15, No 12. Р. 911–20.

  75. Guo Z.S., Parimi V., O’Malley M.E., Thirunavukarasu P., Sathaiah M., Austin F. et al. The combination of immunosuppression and carrier cells significantly enhances the efficacy of oncolytic poxvirus in the pre-immunized host // Gene Ther. 2010. Vol. 17. Р. 1465.

  76. Kimball K.J., Preuss M.A., Barnes M.N., Wang M., Siegal G.P., Wan W. et al. A phase I study of a tropism-modified conditionally replicative adenovirus for recurrent malignant gynecologic diseases // Clin Cancer Res. 2010. Vol. 16, No 21. Р. 5277–87.

  77. Kim K.H., Dmitriev I.P., Saddekni S., Kashentseva E.A., Harris R.D., Aurigemma R. et al. A phase I clinical trial of Ad5/3-Delta24, a novel serotype-chimeric, infectivity-enhanced, conditionally-replicative adenovirus (CRAd), in patients with recurrent ovarian cancer // Gynecol Oncol. 2013. Vol. 130, No 3. Р. 518–24.

  78. Galanis E., Hartmann L.C., Cliby W.A., Long H.J., Peethambaram P.P., Barrette B.A. et al. Phase I trial of intraperitoneal administration of an oncolytic measles virus strain engineered to express carcinoembryonic antigen for recurrent ovarian cancer // Cancer Res. 2010. Vol. 70, No 3. Р. 875–82.

  79. Lauer U.M., Schell M., Beil J., Berchtold S., Koppenhofer U., Glatzle J. et al. Phase I study of oncolytic vaccinia virus GL-ONC1 in patients with peritoneal carcinomatosis // Clin Cancer Res. 2018. Vol. 24. Р. 4388.

  80. Liu Z., Ravindranathan R., Li J., Kalinski P., Guo Z.S., Bartlett D.L. CXCL11-Armed oncolytic poxvirus elicits potent antitumor immunity and shows enhanced therapeutic efficacy // Oncoimmunology. 2016. Vol. 5, No 3. Р. e1091554.

  81. Liu Z., Ravindranathan R., Kalinski P., Guo Z.S., Bartlett D.L. Rational combination of oncolytic vaccinia virus and PD-L1 blockade works synergistically to enhance therapeutic efficacy // Nat Commun. 2017. Vol. 8. Р. 14754.

  82. Ribas A., Dummer R., Puzanov I., VanderWalde A., Andtbacka R.H.I., Michielin O. et al. Oncolytic virotherapy promotes intratumoral T cell infiltration and improves anti-PD-1 immunotherapy // Cell. 2017. Vol. 170, No 6. Р. 1109–19e10.

  83. Chesney J., Puzanov I., Collichio F., Singh P., Milhem M.M., Glaspy J. et al. Randomized, open-label phase ii study evaluating the efficacy and safety of talimogene laherparepvec in combination with Ipilimumab versus Ipilimumab alone in patients with advanced, unresectable melanoma // J Clin Oncol. 2018. Vol. 36, No 17. Р. 1658–67.

  84. Martin N.T., Bell J.C. Oncolytic virus combination therapy: killing one bird with two stones // Mol Ther. 2018. Vol. 26, No 6. Р. 1414–22.

  85. Rosenberg S.A., Dudley M.E. Adoptive cell therapy for the treatment of patients with metastatic melanoma // Curr Opin Immunol. 2009. Vol. 21, No 2. Р. 233–40.

20. Внутрибрюшинная аэрозольная химиотерапия под давлением

Марк А. РеймондМ.А. Реймонд Университетская клиника Тюбингена, Национальный центр плевры и брюшины, Тюбинген, Баден-Вюртемберг, Германия. E-mail: marc.reymond@med.uni-tuebingen.de., Вибке СолассВ. Соласс Университетская клиника Тюбингена, Институт патологии, Тюбинген, Баден Вюртемберг, Германия., Гиоргий Надирадзе, Филипп Хорват и Альфред КенигсрайнерГ. Надирадзе, Ф. Хорват, А. Кенигсрайнер Университетская клиника Тюбингена, отделение общей и трансплантационной хирургии, Тюбинген, Баден-Вюртемберг, Германия.

PIPAC — это инновационный метод ВБ-введения лекарственных средств, который обладает фармакологическими преимуществами благодаря местному применению и физическим законам. Впервые метод применил в клинической практике М.А. Реймонд (M.A. Reymond) в Германии в конце 2011 г. [1].

Терапевтический капноперитонеум

Концепция терапевтического капноперитонеума заключается в применении во время лапароскопии лекарственных веществ на замкнутом брюшном пространстве, заполненном углекислым газом. Это позволяет достичь различных терапевтических эффектов, например обезболивания, предотвращения спаек, предотвращения рецидива опухоли и т.д. До сих пор традиционные химиотерапевтические вещества [2], наномолекулы [3], сигнальная интерференцирующая ДНК [4] и сигнальная интерференцирующая РНК [5] применялись в виде аэрозолей под давлением.

Принцип химиотерапии внутрибрюшинным аэрозолем под давлением

Основными ограничениями жидкостной ВБХ являются низкое проникновение в ткани и негомогенное распределение [6]. Вместо того чтобы распределять химиотерапевтические вещества в брюшной полости в виде жидкого раствора, в процедуре PIPAC раствор лекарственного средства распыляется в двуокиси углерода, что позволяет создать аэрозоль. Аэрозоли состоят из двух фаз: жидкой (капель) и газовой. Поскольку газы равномерно распределяются в замкнутом пространстве (согласно первому закону Фика [7]), концентрация препарата во всей брюшной полости в целом более равномерна, чем при использовании жидкого раствора. Аэрозоль вводят в брюшную полость под давлением, поэтому создается искусственный градиент давления между ВБ-пространством и интерстицием перитонеальных опухолей [8]. Прямым следствием этого является улучшение абсорбции в брюшине [9–11]. Таким образом, внутрибрюшное давление компенсирует повышенное давление интерстициальной жидкости опухолей, которое ограничивает всасывание лекарственных средств в солидных опухолях и потенциально способствует химиорезистентности (табл. 20-1) [12].

Таблица 20-1. Предполагаемые преимущества химиотерапии внутрибрюшинным аэрозолем под давлением перед другими методами химиотерапии

Преимущества метода PIPAC

Гомогенность распределения лекарственных средств

Глубина проникновения в ткани и концентрация препарата в ткани

Снижение дозы, что ограничивает местную и системную токсичность

Можно повторять

Подходит для большинства пациентов, в том числе с ограниченной функцией печени или почек

Объективная оценка ответа опухоли, включая профилирование опухоли и индивидуализированную терапию

Легко и просто выполнить

Экономичность

Сохраняет качество жизни

Хирургическая техника химиотерапии внутрибрюшинным аэрозолем под давлением

Нормотермический капноперитонеум с давлением от 12 до 15 мм рт.ст. создается с помощью иглы Вереша или мини-лапаротомии. Вставляются 5- и 12-миллиметровые баллонные троакары (Kii® , Applied Medical, Дюссельдорф). Выполняется поэтапная лапароскопия, определяется ИПК, отсасывается асцит, берутся множественные биопсии из всех четырех квадрантов и при необходимости выполняется местная перитонэктомия. Возможно проведение цитологического анализа брюшины. К ангиоинжектору (Accutron HP® , MedTron AG, Saarbrücken) подсоединяют небулайзер (Capnopen® , Capnomed GmbH, Виллингендорф) и вводят в брюшную полость через троакар. Система проверяется на герметичность. Распыляют химиотерапевтический раствор и систему оставляют закрытой в этом стационарном состоянии в течение 30 мин (время применения). Затем аэрозоль отсасывают через закрытую выхлопную систему и утилизируют (рис. 20-1).

image
Рис. 20-1. Принцип химиотерапии внутрибрюшинным аэрозолем под давлением. Во время поэтапной лапароскопии в брюшную полость вводится аэрозольный цитостатик с помощью небулайзера. Применение аэрозоля позволяет сравнительно равномерно распределить вещество. Повышенное давление (12 мм рт.ст.) обеспечивает более глубокое проникновение в ткани

Показания

ВБХ (в виде PIPAC) используется для паллиативного лечения изолированных ПМ, особенно в качестве терапии второй или третьей линии, если при системной химиотерапии наблюдается прогрессирование опухоли [13–16]. При ретроспективном анализе в общей сложности 832 процедур 41,1% показаний к PIPAC были связаны с ПМ РЖ, 22,7% — с раком яичников, 20,1% — с раком толстой кишки, 5,6% — с раком аппендикса, 5% — с мезотелиомой брюшины и 5,3% относились к другим показаниям, в частности к гепатобилиарным опухолям и опухолям поджелудочной железы [2]. Однако у пациентов с удовлетворительным общим состоянием только с метастазами в брюшине следует попытаться провести как можно более полное хирургическое удаление опухоли (ЦРХ) с немедленным промыванием брюшной полости гипертермическим химиотерапевтическим раствором (HIPEC). В отдельных случаях перед ЦРХ и HIPEC также может применяться метод PIPAC, согласно данным, полученным при КРР [17].

В сочетании с системной химиотерапией (XELOX, FLOT) PIPAC также изучалась в качестве лечения первой линии при ПМ РЖ [18, 19]. Другими показаниями к PIPAC являются непереносимость или тяжелые побочные эффекты паллиативной системной химиотерапии, отказ пациента от системной химиотерапии или токсичное воздействие на орган (например, почечная недостаточность), которое препятствует дальнейшему использованию химиотерапевтических агентов на основе платины.

Терапевтический режим

При паллиативной терапии обычно назначают повторные циклы PIPAC с интервалом 6–8 нед. В ретроспективном анализе обычно проводилось три цикла PIPAC на пациента (диапазон 1–15 циклов). Если есть гистологическая регрессия высокой степени или полная, интервал между терапевтическими процедурами можно увеличить до 12 нед. Критериями отмены являются прогрессирование перитонеальной опухоли во время PIPAC и развитие висцеральных метастазов [20].

Оценка ответа на лечение

Ответ на лечение оценивается рентгенологически (в исследованиях с использованием последних критериев RECIST), макроскопически (ИПК) и/или гистологически. Применимость критериев RECIST проблематична из-за того, что томографические методы дают ограниченную информацию о степени ПМ [21], особенно в случаях поражений небольшого объема, связанных с опухолями желудочно-кишечного тракта [22]. Хотя ИПК используется во всем мире для определения степени ПМ [23], он только условно подходит для оценки ремиссии после PIPAC, поскольку бывает трудно различить жизненно важные перитонеальные макроскопические поражения и вторичные старые рубцы брюшины. Наиболее подходящим методом является прямое гистологическое сравнение последовательных биопсий перед индивидуальными аппликациями PIPAC с использованием системы оценки перитонеальной регрессии (PRGS) [24] (рис. 20-2).

Используемые химиотерапевтические средства

При лечении ПМ КРР и рака аппендикса внутрибрюшинно вводят оксалиплатин в условной дозе 92 мг/м2 поверхности тела [15]. Эта доза была вычислена из дозировки HIPEC с 80% снижением дозы [25]. В настоящее время проводятся два исследования по подбору доз для определения оптимальной дозы оксалиплатина [26, 27]. В случае всех других показаний (опухоли яичников [28], желудка [13], мезотелиомы [29], гепатобилиарной опухоли [30] и опухоли поджелудочной железы [16, 31]) в настоящее время используются низкие дозы комбинации доксорубицина и цисплатина. Доза, определенная после исследования увеличения дозы, для доксорубицина составляет 2,1 мг/м2 поверхности тела, а для цисплатина — 10,5 мг/м2 поверхности тела [32]. Использование таксанов (наб-паклитаксела ) в настоящее время изучается в рамках фазы I–II исследования лечения ПМ рака желудочно-кишечного тракта и яичников [3]. Опубликованы подробные клинические отчеты об использовании этих веществ при PIPAC [2, 33].

image
Рис. 20-2. Оценка перитонеальной регрессии (PRGS). PRGS — это четырехуровневая система оценки для объективного оценивания воздействия системной и/или внутрибрюшинной химиотерапии на перитонеальные метастазы

Комбинация химиотерапии внутрибрюшинным аэрозолем под давлением с системной химиотерапией

В большинстве терапевтических центров PIPAC также назначают в сочетании с системной химиотерапией [2]. Предыдущие отчеты показывают, что комбинация PIPAC и системной химиотерапии переносится хорошо [1, 33, 34]. Системная химиотерапия обычно приостанавливается за 2 нед до PIPAC, но может быть возобновлена вскоре после этого [2]. В случае системного введения ингибиторов ангиогенеза рекомендуется сделать четырехнедельную паузу из-за известного риска иногда летальных перфораций кишечника [35].

Имеющиеся на данный момент клинические данные

Имеющиеся на данный момент клинические данные по поводу PIPAC основаны на результатах одного исследования фазы I [32] и пяти исследований фазы II, опубликованных к настоящему времени [20, 28, 36–38]. Кроме того, было опубликовано в общей сложности 67 доклинических исследований, историй болезни, проспективных и ретроспективных серий клинических случаев [39]. Кроме того, в 1996 г. был создан проспективный международный многоцентровой реестр PIPAC (NCT03210298), в который на сентябрь 2018 г. была включена 1791 процедура PIPAC.

Выполнимость

Техническая осуществимость техники PIPAC зависит от степени межкишечных спаек или спаек кишечника с париетальной брюшиной. У еще не прооперированных пациентов доступ через брюшную полость в 0–17% случаев невозможен из-за спаек, или же невозможно создать достаточное рабочее пространство для эффективного применения химиотерапевтического средства [40]. Этот показатель значительно выше у пациентов с предшествующими ЦРХ и HIPEC. После применения только PIPAC не было зарегистрировано спаек; вторичное отсутствие доступа встречается редко, поэтому обычно для повторных циклов PIPAC можно снова использовать те же разрезы.

Переносимость

Методика PIPAC обычно хорошо переносится. Международный стандарт — это нахождение в больнице 3 дня [40]. В Гентском университете (Бельгия) пациентов обычно выписывают на следующий день [41]. В исследовании фазы II 80% (28 из 35) и 89% (24 из 27) пациентов были выписаны в течение 24 ч после первой и третьей PIPAC соответственно [20].

Безопасность

Метод PIPAC недавно в двух систематических обзорах был классифицирован как безопасный [40, 42]. Однако в редких случаях могут возникнуть хирургические или химико-токсические осложнения. Хирургические осложнения включают послеоперационные грыжи (до 4%) [28], поражения энтерального доступа (0–3%) [13, 28], подкожную токсическую эмфизему (0–4%) [41] или рецидивы опухоли в местах разрезов (1%) [40]. К химико-токсическим осложнениям относятся местная и системная токсичность. В отличие от имевшихся ранее методов ВБХ, которые часто связаны с желудочно-кишечными побочными эффектами, болью, повышенной температурой и инфекциями [40], PIPAC обычно переносится очень хорошо [20], несмотря на индуцированный химический перитонит и сопутствующую воспалительную реакцию. [41]. Наиболее частым сопутствующим симптомом является временная легкая умеренная боль в животе [13, 14, 28, 40, 41]. В отдельных случаях (особенно после введения оксалиплатина) сообщалось о сильной колющей боли [15]. Острая кишечная токсичность этого метода является низкой. Единственные зарегистрированные при PIPAC послеоперационные неятрогенные перфорации кишечника произошли при стентировании толстой кишки или при сочетании системной терапии с ингибиторами ангиогенеза (регистр PIPAC). Как правило, нет ухудшения существующих желудочно-кишечных симптомов, таких как тошнота/рвота, запор, диарея или потеря аппетита [18, 42]. Согласно ретроспективному анализу, интраоперационный анафилактический шок статистически возникает как реакция на химиотерапевтические средства или другие препараты в одном из трехсот циклов PIPAC.

Эффективность

После PIPAC в качестве монотерапии у ранее получавших лечение пациентов с ПМ частота ответа по данным КТ (RECIST) составила 62% при рецидивирующем раке яичников [28] и 40% при рецидивирующем РЖ [36]. Частота гистологического ответа при ПМ, которые ранее лечили с помощью системной химиотерапии, сравнительно высока в соответствующих исследованиях (рак яичников — 62–88%, КРР — 71–86% и РЖ — 70–100%) [40]. Реже достигается даже полная рентгенологическая и/или гистологическая ремиссия (рис. 20-3).

Выживаемость

В качестве монотерапии пациентов с ПМ при РЖ со второй по пятую терапевтическую линию медианная выживаемость после первой PIPAC составила 8,4 мес [36]. В сочетании с паллиативной системной химиотерапией медианная выживаемость при ПМ РЖ составляла 15,4 [13], 13,0 [18] и 19,5 мес [35]. При ПМ рака яичников с третьей по восьмую терапевтическую линию медианная выживаемость составила 11 [28] или 14 мес [14]. Хотя эти результаты обнадеживают, данные о выживаемости после PIPAC следует интерпретировать с осторожностью из-за отсутствия данных рандомизированных исследований. Ожидаются результаты продолжающихся рандомизированных исследований при РЖ [43, 44] и раке яичников [45].

image
Рис. 20-3. Пример полной макроскопической, гистологической и радиологической регрессии опухоли после химиотерапии внутрибрюшинным аэрозолем под давлением с цисплатином и доксорубицином в ситуации «терапии спасения». Сорокалетняя женщина с опухолью желточного мешка, прогрессирующей при системной иммунотерапии после пяти линий паллиативной химиотерапии, трех трансплантаций костного мозга и двух циторедуктивных операций. Полный ответ опухоли через 6 нед после химиотерапии внутрибрюшинным аэрозолем под давлением #1. Пациентка жива через 15 мес после химиотерапии внутрибрюшинным аэрозолем под давлением #1 без признаков заболевания (изображения до химиотерапии внутрибрюшинным аэрозолем под давлением #5)

Клинические исходы, связанные с пациентом

Методика PIPAC позволяет контролировать симптомы приблизительно у 60% пациентов [43], что может привести к стабилизации/улучшению качества жизни [14, 20, 28, 42], особенно у пациентов, у которых возможно повторное применение PIPAC и которые в начале лечения страдают от выраженного асцита. С помощью терапии PIPAC также можно стабилизировать алиментарный статус [46].

Перспективы

PIPAC — это сравнительно новый метод ВБ-введения лекарственных средств. В настоящее время он используется как паллиативная помощь и проходит испытания при ПМ, происходящих из опухолей желудочно-кишечного тракта и гинекологических опухолей. Изначально методика PIPAC, как правило, проводилась в качестве индивидуальных терапевтических попыток. Сейчас она используется в клинической практике в специализированных онкологических центрах по всему миру. С помощью этого универсального метода можно вводить множество различных веществ. Растет число опубликованных доклинических исследований, когорт пациентов и клинических исследований. Уже проводятся первые рандомизированные исследования у пациентов с ПМ при раке яичников или желудочно-кишечного тракта. PIPAC безопасна и хорошо переносится. Однако в настоящее время сложно оценить эффективность этого метода без рандомизированных исследований и определить показания, основанные на фактических данных.

Литература

  1. Solass W., Kerb R., Mürdter T., Giger-Pabst U., Strumberg D., Tempfer C., Zieren J., Schwab M., Reymond M.A. Intraperitoneal chemotherapy of peritoneal carcinomatosis using pressurized aerosol as an alternative to liquid solution: first evidence for efficacy // Ann Surg Oncol. 2014. Vol. 21. Р. 553–9.

  2. Nowacki M., Alyami M., Villeneuve L., Mercier F., Hubner M., Willaert W. et al. Multicenter comprehensive methodological and technical analysis of 832 pressurized intraperitoneal aerosol chemotherapy (PIPAC) interventions performed in 349 patients for peritoneal carcinomatosis treatment: an international survey study // Eur J Surg Oncol. 2018. Vol. 44. Р. 991–6.

  3. Van De. Sande L., Graversen M., Hubner M., Pocard M., Reymond M., Vaira M., Cosyns S., Willaert W., Ceelen W. Intraperitoneal aerosolization of albumin-stabilized paclitaxel nanoparticles (Abraxane™) for peritoneal carcinomatosis — a phase I first-in-human study // Pleura Peritoneum. 2018. Vol. 3. Р. 20180112.

  4. Solass W., Herbette A., Schwarz T., Hetzel A., Sun J.S., Dutreix M., Reymond M.A. Therapeutic approach of human peritoneal carcinomatosis with Dbait in combination with capnoperitoneum: proof of concept // Surg Endosc. 2012. Vol. 26. Р. 847–52.

  5. Minnaert A.K., Dakwar G.R., Benito J.M., García Fernández J.M., Ceelen W., De Smedt S.C., Remaut K. High-pressure nebulization as application route for the peritoneal administration of siRNA complexes // Macromol Biosci. 2017. Vol. 17, No 10. https://doi. org/10.1002/mabi.201700024.

  6. Dedrick R.L., Flessner M.F. Pharmacokinetic problems in peritoneal drug administration: tissue penetration and surface exposure // J Natl Cancer Inst. 1997. Vol. 89. Р. 480–7.

  7. Fick A. Über diffusion // Ann Phys. 1855. Vol. 94. Р. 59–86.

  8. Jacquet P., Stuart O.A., Chang D., Sugarbaker P.H. Effects of intra-abdominal pressure on pharmacokinetics and tissue distribution of doxorubicin after intraperitoneal administration // Anti-Cancer Drugs. 1996. Vol. 7. Р. 596–603.

  9. Esquis P., Consolo D., Magnin G., Pointaire P., Moretto P., Ynsa M.D., Beltramo J.L., Drogoul C., Simonet M., Benoit L., Rat P., Chauffert B. High intraabdominal pressure enhances the penetration and antitumor effect of intraperitoneal cisplatin on experimental peritoneal carcinomatosis // Ann Surg. 2006. Vol. 244. Р. 106–12.

  10. Facy O., Al Samman S., Magnin G., Ghiringhelli F., Ladoire S., Chauffert B., Rat P., Ortega-Deballon P. High pressure enhances the effect of hyperthermia in intraperitoneal chemotherapy with oxaliplatin: an experimental study // Ann Surg. 2012. Vol. 256. Р. 1084–8.

  11. Facy O., Pages P.B., Ortega-Deballon P., Magnin G., Ladoire S., Royer B., Chauffert B., Bernard A. High-pressure intrapleural chemotherapy: feasibility in the pig model // World J Surg Oncol. 2012. Vol. 10. Р. 29. https:// doi.org/10.1186/1477-7819-10-29.

  12. Heldin C.H., Rubin K., Pietras K., Ostman A. High interstitial fluid pressure — an obstacle in cancer therapy // Nat Rev Cancer. 2004. Vol. 4. Р. 806–13.

  13. Nadiradze G., Giger-Pabst U., Zieren J., Strumberg D., Solass W., Reymond M.A. Pressurized Intraperitoneal Aerosol Chemotherapy (PIPAC) with low-dose cisplatin and doxorubicin in gastric peritoneal metastasis // J Gastrointest Surg. 2016. Vol. 20. Р. 367–73.

  14. Tempfer C.B., Rezniczek G.A., Ende P., Solass W., Reymond M.A. Pressurized Intraperitoneal Aerosol Chemotherapy with cisplatin and doxorubicin in women with peritoneal carcinomatosis: a cohort study // Anticancer Res. 2015. Vol. 35. Р. 6723–9.

  15. Demtröder C., Solass W., Zieren J., Strumberg D., Giger-Pabst U., Reymond M.A. Pressurized intraperitoneal aerosol chemotherapy with oxaliplatin in colorectal peritoneal metastasis // Color Dis. 2016. Vol. 18. Р. 364–71.

  16. Graversen M., Detlefsen S., Bjerregaard J.K., Pfeiffer P., Mortensen M.B. Peritoneal metastasis from pancreatic cancer treated with pressurized intraperitoneal aerosol chemotherapy (PIPAC) // Clin Exp Metastasis. 2017. Vol. 34. Р. 309–14.

  17. Girshally R., Demtröder C., Albayrak N., Zieren J., Tempfer C., Reymond M.A. Pressurized intraperitoneal aerosol chemotherapy (PIPAC) as a neoadjuvant therapy before cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy // World J Surg Oncol. 2016. Vol. 14. Р. 253–60.

  18. Khomyakov V., Ryabov A., Ivanov A. et al. Bidirectional chemotherapy in gastric cancer with peritoneal metastasis combining intravenous XELOX with intraperitoneal chemotherapy with low-dose cisplatin and doxorubicin administered as a pressurized aerosol: an open-label, Phase-2 study (PIPAC-GA2) // Pleura Peritoneum. 2016. Vol. 1. Р. 159–66.

  19. Alyami M., Bonnot P.E., Villeneuve L., Bakrin N., Glehen O., BIG-RENAPE Working Group. Pressurized intraperitoneal aerosol chemotherapy (PIPAC) for nonresectable peritoneal carcinomatosis from gastric cancer // J Clin Oncol. 2018. Vol. 36, suppl 4S; abstr 149.

  20. Graversen M., Detlefsen S., Bjerregaard J.K., Fristrup C.W., Pfeiffer P., Mortensen M.B. Prospective, single-center implementation and response evaluation of pressurized intraperitoneal aerosol chemotherapy (PIPAC) for peritoneal metastasis // Ther Adv Med Oncol. 2018. Vol. 10. Р. 1758835918777036.

  21. Laghi A., Bellini D., Rengo M., Accarpio F., Caruso D., Biacchi D., Di Giorgio A., Sammartino P. Diagnostic performance of computed tomography and magnetic resonance imaging for detecting peritoneal metastases: systematic review and meta-analysis // Radiol Med. 2017. Vol. 122. Р. 1–15.

  22. Ramos R.F., Scalon F.M., Scalon M.M., Dias D.I. Staging laparoscopy in gastric cancer to detect peritoneal metastases: a systematic review and meta-analysis // Eur J Surg Oncol. 2016. Vol. 42. Р. 1315–21.

  23. Passot G., Dumont F., Goéré D., Arvieux C., Rousset P., Regimbeau J.M., Elias D., Villeneuve L., Glehen O., BIG-RENAPE Surgery Working Group. Multicentre study of laparoscopic or open assessment of the peritoneal cancer index (BIG-RENAPE) // Br J Surg. 2018. Vol. 105. Р. 663–7.

  24. Solass W., Sempoux C., Carr N.Y., Detlefsen S., Bibau F. Peritoneal sampling procedures and histological assessment of therapeutic response: proposal of the Peritoneal Regression Grading Score (PRGS) // Pleura Peritoneum. 2016. Vol. 1. Р. 99–107.

  25. Elias D., Lefevre J.H., Chevalier J., Brouquet A., Marchal F., Classe J.M. et al. Complete cytoreductive surgery plus intraperitoneal chemohyperthermia with oxaliplatin for peritoneal carcinomatosis of colorectal origin // J Clin Oncol. 2009. Vol. 27. Р. 681–5.

  26. Dumont F. Phase I/II study of oxaliplatin dose escalation via a laparoscopic approach using pressurized aerosol intraperitoneal chemotherapy (PIPOX trial) for nonresectable peritoneal metastases of digestive cancers (stomach, small bowel and colorectal): rationale and design // Pleura Peritoneum 2018. Vol. 3 (ahead of print).

  27. Kim G., Tan H.L., Chen E., Teo S.C., Jang C., Ho J. et al. Phase 1 dose escalating study of pressurized intraperitoneal aerosol chemotherapy (PIPAC) with oxaliplatin in peritoneal carcinomatosis // Pleura Peritoneum 2018. Vol. 3 (ahead of print).

  28. Tempfer C.B., Winnekendonk G., Solass W., Horvat R., Giger-Pabst U., Zieren J., Rezniczek G.A., Reymond M.A. Pressurized intraperitoneal aerosol chemotherapy in women with recurrent ovarian cancer: a phase 2 study // Gynecol Oncol. 2015. Vol. 137. Р. 223–8.

  29. Giger-Pabst U., Demtröder C., Falkenstein T.A., Ouaissi M., Götze T.O., Rezniczek GA, Tempfer CB. Pressurized IntraPeritoneal Aerosol Chemotherapy (PIPAC) for the treatment of malignant mesothelioma // BMC Cancer. 2018. Vol. 18. Р. 442.

  30. Falkenstein T.A., Götze T.O., Ouaissi M., Tempfer C.B., Giger-Pabst U., Demtröder C. First clinical data of Pressurized Intraperitoneal Aerosol Chemotherapy (PIPAC) as salvage therapy for peritoneal metastatic biliary tract cancer // Anticancer Res. 2018. Vol. 38. Р. 373–8.

  31. Khosrawipour T., Khosrawipour V., Giger-Pabst U. Pressurized Intra Peritoneal Aerosol Chemotherapy in patients suffering from peritoneal carcinomatosis of pancreatic adenocarcinoma // PLoS One. 2017. Vol. 12. Р. e0186709.

  32. Tempfer C.B., Giger-Pabst U., Seebacher V., Petersen M., Dogan A., Rezniczek G.A. A phase I, single-arm, open-label, dose escalation study of intraperitoneal cisplatin and doxorubicin in patients with recurrent ovarian cancer and peritoneal carcinomatosis // Gynecol Oncol. 2018. Vol. 150. Р. 23–30.

  33. Tempfer C., Giger-Pabst U., Hilal Z., Dogan A., Rezniczek G.A. Pressurized intraperitoneal aerosol chemotherapy (PIPAC) for peritoneal carcinomatosis: systematic review of clinical and experimental evidence with special emphasis on ovarian cancer // Arch Gynecol Obstet. 2018. Vol. 298. Р. 243–57.

  34. Robella M., Vaira M., De Simone M. Safety and feasibility of pressurized intraperitoneal aerosol chemotherapy (PIPAC) associated with systemic chemotherapy: an innovative approach to treat peritoneal carcinomatosis // World J Surg Oncol. 2016. Vol. 14. Р. 128.

  35. Qi W.X., Shen Z., Tang L.N., Yao Y. Bevacizumab increases the risk of gastrointestinal perforation in cancer patients: a meta-analysis with a focus on different subgroups // Eur J Clin Pharmacol. 2014. Vol. 70. Р. 893–906.

  36. Khomiakov V., Ryabov A., Bolotina L.V., Utkina U., Cheremisov V., Kolobaev I. et al. Bidirectional chemotherapy in gastric cancer (GC) with peritoneal carcinomatosis (PC) combining intravenous chemotherapy with intraperitoneal chemotherapy with low-dose cisplatin and doxorubicin administered as a pressurized aerosol: an open-label, phase II study // J Clin Oncol. 2017. Vol. 35, suppl; abstr e15532.

  37. Struller F., Horvath P., Solass W., Weinreich F.J., Konigsrainer A., Reymond M.A. Pressurized intraperitoneal aerosol chemotherapy with low-dose cisplatin and doxorubicin (PIPAC C/D) in patients with gastric cancer and peritoneal metastasis (PIPAC-GA1) // J Clin Oncol. 2017. Vol. 35, suppl 4S; abstract 99.

  38. Robella M., Vaira M., Borsano A. et al. Feasibility, efficacy, and safety of PIPAC with oxaliplatin, cisplatin, and doxorubicin in patients with peritoneal carcinomatosis from colorectal, ovarian, gastric cancers, and primary cancers of the peritoneum: an open-label, single-arm, phase II clinical trial // Symposium on regional cancer therapies. SSO // Jacksonville. 2018, Feb 17–19.

  39. Medline and SCOPUS database query with keyword «PIPAC» am 26.3.2018.

  40. Grass F., Vuagniaux A., Teixeira-Farinha H., Lehmann K., Demartines N., Hübner M. Systematic review of pressurized intraperitoneal aerosol chemotherapy for the treatment of advanced peritoneal carcinomatosis // Br J Surg. 2017. Vol. 104. Р. 669–78.

  41. Cosyns S., Van de. Sande L., Ceelen W., Willaert W. Pressurized Intraperitoneal Aerosol Chemotherapy (PIPAC), a new surgical technique for the treatment of unresectable peritoneal carcinomatosis // J Peritoneum. 2016. Vol. 1. Р. 76 (Abstract).

  42. Odendahl K., Solass W., Demtröder C., Giger-Pabst U., Zieren J., Tempfer C., Reymond M.A. Quality of life of patients with end-stage peritoneal metastasis treated with Pressurized IntraPeritoneal Aerosol Chemotherapy (PIPAC) // Eur J Surg Oncol. 2015. Vol. 41. Р. 1379–85.

  43. Goetze T.O., Al-Batran S.E., Pabst U., Reymond M., Tempfer C., Bechstein W.O., Bankstahl U., Gockel I., Königsrainer A., Kraus T., Mönig S.P., Rau B., Matthias Schwarzbach M., Piso P. Pressurized intraperitoneal aerosol chemotherapy (PIPAC) in combination with standard of care chemotherapy in primarily untreated chemo naïve upper gi-adenocarcinomas with peritoneal seeding — a phase II/III trial of the AIO/CAOGI/ACO // Pleura Peritoneum. 2018. Vol. 3. Р. 20180113.

  44. Eveno C., Jouvin I., Pocard M. PIPAC EstoK 01: pressurized intraperitoneal aerosol chemotherapy with cisplatin and doxorubicin (PIPAC C/D) in gastric peritoneal metastasis: a randomized and multicenter phase II study // Pleura Peritoneum. 2018. Vol. 3. Р. 20180116.

  45. Bakrin N., Tempfer C., Scambia G., de Simone M., Gabriel B., Grischke E.M., Rau B. and the French Oncologic and Gynecologic HIPEC — FROGHI Group. PIPAC-OV3: a multi-center, open-label, randomized, two-arm phase III Trial of the effect on progression free survival of cisplatin and doxorubicin as Pressurized IntraPeritoneal Chemotherapy (PIPAC) versus chemotherapy alone in patients with platinumresistant recurrent epithelial ovarian, fallopian tube or primary peritoneal cancer. Pleura Peritoneum 2018, ahead of print.

  46. Hilal Z., Rezniczek G.A., Klenke R., Dogan A., Tempfer C.B. Nutritional status, cachexia, and anorexia in women with peritoneal metastasis and intraperitoneal chemotherapy: a longitudinal analysis // J Gynecol Oncol. 2017. Vol. 28, No 6. Р. e80.

Часть IV. Инфузионная и перфузионная терапия печени

21. История изолированной перфузии печени при метастазах в печени и текущие показания к применению

Каллисия Н. Кларк, Эдвард Дж. КвеббеманК.Н. Кларк , Э.Дж. Квеббеман Медицинский колледж штата Висконсин, отделение хирургии, Милуоки, штат Висконсин, США. E-mail: cnclarke@mcw.edu., Х. Ричард Александр мл.Х.Р. Александр мл. Институт рака при Университете им. Ратгерса, Нью-Джерси. Медицинская школа Роберта Уорда Джонсона, отделение хирургии, Нью-Брансуик, Нью-Джерси, США. и Т. Кларк ГэмблинТ.К. Гэмблин Медицинский колледж Висконсина, Милуоки, Висконсин, США.

Введение

Метастазы в печени часто являются смертельным заболеванием у пациентов с мКРР, опухолями глаз, меланомой и нейроэндокринными опухолями. Хотя было показано, что хирургическая резекция улучшает выживаемость, у многих пациентов наблюдается чрезмерная опухолевая нагрузка, ограниченная печенью, и считается неоперабельной. Впервые изолированную перфузию печени (ИПП) применили >50 лет назад в качестве регионарного лечения диффузных метастазов в печени, не поддающихся хирургической резекции. При использовании этого метода в печень вводятся высокие дозы цитотоксической химиотерапии после полной изоляции сосудов, что ограничивает системную токсичность при лечении всего пораженного участка. Однако такой метод не получил широкого распространения из-за технической сложности, связанной с ним заболеваемости и смертности, а также отсутствия продемонстрированной пользы при многих болезненных состояниях, особенно в эпоху более эффективной системной химиотерапии и таргетных средств. В этой главе мы рассмотрим историю ИПП, ее развитие и первые результаты клинических испытаний, а также современные технические возможности, показания и ожидаемые результаты.

Исторические перспективы и обоснование изолированной перфузии печени

Единственным, наиболее важным фактором в разработке ИПП для регионарного лечения метастазов в печени стало наблюдение Бридиса и Янга (Breedis и Young) в 1954 г. Эти авторы заметили, что, хотя доброкачественные гепатоциты в значительной степени получают кровоснабжение за счет кровотока в воротной вене, питание метастазов в печени осуществляется в основном за счет печеночных артерий [1]. Такое несоответствие в кровоснабжении заставило многих предположить, что доставка химиотерапевтических препаратов через печеночные артерии может уменьшить бремя метастатической опухоли печени, относительно пощадив нормальную ткань печени. Так родилась концепция регионарной перфузии печени при метастазах.

Проверка этой гипотезы задержалась из-за технических проблем, связанных с регионарной перфузией печени. Однако в конце 1950-х гг. Ryan и соавт. [2] и Creech и соавт. [3] успешно выполнили первую изолированную регионарную перфузию по поводу рака у восьми пациентов с метастатической меланомой нижних конечностей. Их описание этой новой техники включало изоляцию сосудов ноги путем доступа либо к бедренной артерии и вене, либо к наружной подвздошной артерии и вене [3]. Лекарственное средство — фенилаланин иприт — доставлялось через экстракорпоральную систему, состоявшую из насоса и оксигенатора, в гораздо более высоких концентрациях без значительной системной токсичности. Клинический результат был весьма заметным: у многих пациентов наблюдался ЧО, а, по словам авторов, «несколько [поражений] полностью исчезли» [3]. Позже Стелин (Stehlin) продемонстрировал синергетическое влияние химиотерапии и гипертермии в регионарной перфузии конечностей при раке, и две этих терапевтических стратегии стали стандартным методом регионарной терапии [4].

Роберт Осман (Robert Ausman) из Мемориального института Розуэлл-Парка расширил этот метод, и ему приписывают выполнение первой изолированной перфузии печени в 1961 г.; прежде чем перейти к клиническим испытаниям у людей, технику вначале отработали на собаках [5, 6]. В своей статье он описал метод артериального доступа как трансселезеночную артериальную канюляцию с перевязкой ГДА и левой желудочной артерии, а также окклюзией чревной артерии и супраренальной части аорты [6]. Полая вена была перекрыта выше и ниже печени. Пяти пациентам провели по поводу метастазов в печени перфузию печени азотистым ипритом. Один умер через 3 нед после процедуры от инфаркта миокарда, два пациента с метастатическими аденокарциномами желудочно-кишечного тракта в конечном итоге скончались от своего заболевания, а оставшиеся два пациента (один с метастатической карциномой, второй с опухолью с неизвестной гистологией) перенесли процедуру хорошо, хотя о конечном исходе в отношении выживания не упоминалось [6]. Несмотря на этот относительный успех, пройдет более 10 лет, прежде чем процедура возродится в качестве жизнеспособного варианта лечения пациентов с неоперабельным ПП.

В конце 1970-х гг. Джозеф Скибба (Joseph Skibba) и Эдвард Квеббеман (Edward Quebbeman) из Медицинского колледжа Висконсина снова выдвинули ИПП на передний план в терапии неизлечимых метастазов в печени. Хотя гипертермия и химиотерапия широко использовались при регионарной перфузии конечностей, о безопасности и переносимости гипертермии в печени было известно мало. Этот пробел в знаниях стремились восполнить, исследуя эффект гипертермии, вызванный ИПП. Предыдущие доклинические исследования продемонстрировали, что гипертермия, даже при отсутствии цитотоксических препаратов, вызывает избирательное клеточное повреждение и гибель раковых клеток по сравнению с нормальными тканями [7]. Skibba и соавт. удалось доказать, что у собак гипертермия печени до 43 °C может быть переносимой, незначительно влияя при этом на нормальную функцию печени [8]. Помня об этих двух принципах, Скибба и Квеббеман провели первое клиническое исследование изолированной гипертермической перфузии печени с участием людей у пациентов с неоперабельными первичными и вторичными злокачественными новообразованиями печени [9]. Восемь пациентов подвергли гипертермической перфузии печени до температуры 42,0–42,5 °C в течение 4 ч. Была отмечена одна послеоперационная смерть из-за печеночной недостаточности, тогда как у остальных семи пациентов наблюдалось только временное повышение трансаминаз и функциональных тестов печени [9]. Шесть пациентов (пять с метастатическим раком толстой кишки и один с холангиокарциномой) продемонстрировали ответ на лечение, о чем свидетельствует некроз опухоли и значительное улучшение выживаемости с ОВ в пределах от 12 до 14 мес. Один пациент с метастатическим раком толстой кишки не ответил на терапию и умер от болезни через 4 мес [9].

Эти и другие небольшие когортные исследования сыграли решающую роль в возобновлении интереса к гипертермической изолированной перфузии печени в 1990-х гг. Alexander и соавт. [10] предоставили данные о своем опыте гипертермической ИПП с использованием высоких доз мелфалана и TNF-α, вводимых в течение 60 мин у 34 пациентов с неоперабельным опухолевым ПП (26 больных КРР, четыре — увеальными меланомами, один — лейомиосаркомой, два пациента — с первичными аденокарциномами неуточненной локализации и один — с гепатоцеллюлярным раком). Эти авторы продемонстрировали приемлемую безопасность и переносимость с частотой ответа 75% и длительностью ответов до 9 мес (рис. 21-1) [10]. Более важным является то, что они описали усовершенствованную технику шунтирования портального кровотока в подмышечную вену с использованием наружного вено-венозного обходного анастомоза, артериального притока через ГДА и задокументировали полную сосудистую изоляцию печени с использованием меченного 131 I сывороточного альбумина человека [10]. В ходе исследования был зарегистрирован один случай смерти, связанный с лечением. Аналогичный уровень ответов продемонстрировали Marinelli и соавт. [11] в своем исследовании ИПП с использованием митомицина (Митомицина С ) и мелфалана у девяти пациентов с CRCLM. Однако у четырех пациентов в группе лечения митомицином развился тромбоз печеночных вен, который в одном случае привел к смерти [11]. По этой причине митомицин (Митомицин С ) при ИПП больше не изучали.

image
Рис. 21-1. По данным доктора Alexander и соавт., получены отличные результаты у пациентов с метастазами в печени, получавших изолированную гипертермическую перфузию печени и высокие дозы мелфалана с фактором некроза опухоли-α в течение 60 мин. В этой когорте наблюдалась частота ответа 75%, о чем свидетельствует это изображение пациента с метастатическим колоректальным раком, у которого в поражениях наблюдался почти полный ответ. Продолжительность ответов в этом исследовании была отмечена вплоть до 9 мес [10]. Изображенные здесь сканы перед изолированной перфузией печени были получены на момент постановки диагноза, а сканы после изолированной перфузии печени были получены через 1 год после перфузии

Современная хирургическая техника

Отбор пациентов и предоперационное планирование

В современной технике ИПП в большинстве центров используют ГДА для притока в печень и нижнюю полую вену (НПВ) для оттока. Кроме того, авторы рекомендуют для создания схемы вено-венозного шунтирования использовать внутреннюю яремную и бедренную вены, хотя варианты могут включать аналогичный венозный доступ через подмышечную или подкожную вену (рис. 21-2). Приблизительно у 20% пациентов наблюдается аберрантная анатомия печеночной артерии [12]. Хотя аберрантная анатомия не исключает соответствия критериям проведения перфузии печени, такие случаи следует рассматривать особо, чтобы избежать катастрофического повреждения сосудов. По этой причине крайне важно четко очертить анатомию печеночной артерии и вен до операции. Чаще всего этого достигают посредством визуализации с помощью мультидетекторной спиральной КТ с тонкими срезами печени и двухфазным контрастированием — с поздней артериальной и портовенозной фазами.

image
Рис. 21-2. Иллюстрация изолированного контура печеночной перфузии с обведенным синим цветом контуром вено-венозного шунтирования с использованием в качестве мест доступа правой внутренней яремной и левой бедренной вен. Контур экстракорпоральной перфузии печени обведен красным, при этом входной катетер расположен в гастродуоденальной артерии, а изолированная ретрокавальная нижняя полая вена обеспечивает отток. На общую печеночную артерию и надпеченочную нижнюю полую вену накладываются сосудистые зажимы (по Fauber J. Froedtert, врачи пытаются остановить опухолевое поражение печени с помощью тепла и химиотерапии. Milwaukee Journal Sentinel, 2011; с разрешения. URL: URL: http://www.jsonline.com/news/health/froedtert-doctors-try-usingheat-chemo-to-halt-liver-cancer-id2qg37–134220898.html. Дата обращения: 01.06.2019)

Это позволяет получать изображения сосудистой сети с высоким разрешением, а также обнаруживать внепеченочные метастазы, особенно метастазы в лимфатических узлах и легких, из-за которых пациенты могут не соответствовать критериям ИПП [13]. Полезную информацию о нарушении резерва печени из-за фиброза и/или жировой болезни печени можно получить и с помощью МРТ, которая обладает также повышенной чувствительностью в отношении обнаружения ПМ [14–16]. Вследствие известных рисков венозного тромбоза и аномалий желчных протоков, связанных с перфузией печени, возможность проведения ИПП следует рассматривать только у пациентов с хорошим функциональным состоянием, интактной синтетической и выделительной функцией и адекватным функциональным резервом печени [11, 17, 18].

Хирургическая техника

Особенности анестезии включают общую анестезию для облегчения операции и необходимость вено-венозного шунтирования с последующей систематической антикоагулянтной терапией. Вводить жидкость следует осторожно, чтобы избежать перенаполнения печени, хотя в значительном ограничении объема, часто используемом при резекции печени, нет необходимости. Эпидуральная анестезия для послеоперационного обезболивания не используется из-за повышенного риска эпидуральной гематомы на фоне системной антикоагуляции.

В Медицинском колледже Висконсина мы применяем комбинированную открытую и чрескожную технику. После начала общей анестезии центральный венозный катетер 8 F помещают в левую внутреннюю яремную вену для введения лекарственных средств, жидкости и продуктов крови. Доступ к правой внутренней яремной вене осуществляется чрескожно. Катетер от 17 до 19 F продвигают в центральный кровоток в целях создания доступа через вено-венозное шунтирование. Затем подготавливают и обкладывают салфетками брюшную полость и пах с обеих сторон.

Для исключения ПМ, отдаленных метастазов в лимфатических узлах и патологии печени, такой как фиброз, выраженный стеатоз или застой в синусоидных капиллярах (являются противопоказаниями к ИПП), применяют диагностическую лапароскопию. Затем проводят лапаротомию; мы предпочитаем правый подреберный разрез с расширением при необходимости по средней линии. Если желчный пузырь ранее не был удален, часто проводят холецистэктомию, чтобы снизить риск холецистита. Затем полностью мобилизуют правую и левую доли печени и зажимают или перевязывают все коллатеральные вены или дополнительные артерии. Диафрагмальная вена, все венозные притоки от ретропеченочного отдела НПВ и правая надпочечниковая вена лигируются и разделяются.

Выполняется расширенный маневр Кохера, в результате чего НПВ обнажается на уровне обеих почечных вен. Затем вокруг подпеченочной НПВ накладывается турникет Руммеля для контроля за оттоком. Надпеченочная НПВ свободно рассекается над печеночными венами, чтобы обеспечить беспрепятственное размещение расположенного под углом сосудистого зажима. Выполняют портальную диссекцию, чтобы четко обозначить структуры внутри ворот печени. В частности, следует рассечь по окружности общую печеночную артерию, собственно печеночную артерию и ГДА. Поскольку ГДА служит местом канюляции для артериального притока, мы рекомендуем вскрыть и обнажить сосуд длиной ≥2 см. Необходимо выбрать угловые зажимы, чтобы перекрыть общую печеночную артерию и всю портальную триаду.

Делают чрескожный доступ к обеим бедренным венам и вводят проводник в кровоток. Для системной антикоагуляции вводят гепарин натрия (Гепарин ), чтобы достичь и поддерживать время активированного свертывания 300–400 с. Катетер от 17 до 19 F помещают в левую бедренную вену так, чтобы кончик был расположен в левой общей подвздошной вене, а вено-венозное шунтирование завершается присоединением этого и правого катетера IJ к центробежному насосу. Катетер 14 F продвигают в правую бедренную вену, а его кончик размещают в ретрокавальной НПВ ниже зажима, в надпеченочный отдел НПВ.

Затем создают доступ к ГДА, и катетер 5 F продвигают в сосуд так, чтобы кончик находился на стыке с соответствующей печеночной артерией. После этого завершают контур перфузии, разместив заранее выбранные сосудистые зажимы через общую печеночную артерию, портальную триаду и надпеченочный участок НПВ. Подпеченочная НПВ фиксируется турникетом Руммеля вокруг ретрокавального катетера, что позволяет полностью изолировать печень. В целях контроля гипертермии в левой и правой долях печени размещают температурные датчики. Проводят вено-венозное шунтирование, и через ГДА начинается перфузия печени с насыщенным кислородом pH со скоростью потока 400–700 мл/мин. Артериальное давление в линии поддерживается на уровне 150 мм рт.ст. или ниже. Утечку перфузата можно обнаружить, наблюдая за стабильностью объема резервуара. Хотя в объеме резервуара могут быть небольшие колебания, связанные с расширением капсулы печени, любое значительное уменьшение объема резервуара указывает на утечку перфузата. Для того чтобы устранить колебания объема резервуара, сначала проверьте все сосудистые зажимы и катетеры, чтобы убедиться, что была достигнута полная изоляция печени. Кроме того, убедитесь, что все боковые и дополнительные сосуды лигированы. Перед добавлением химиотерапевтического препарата в перфузат объем резервуара должен быть постоянным.

Перфузат также нагревается, чтобы температура паренхимы печени достигала 39,5–40,0 °C. После цитотоксической химиотерапии (обычно мелфаланом) печень перфузируется в течение 60 мин. Во время перфузии удаляются газы артериальной и венозной крови, чтобы поддержать pH перфузата от 7,2 до 7,3. По завершении перфузии печень промывают кристаллоидом и коллоидом и вводят свежезамороженную плазму. Сосудистые зажимы удаляют, и ГДА деканюлируется. Сосуд либо лигируют, либо по показаниям подготавливают для введения печеночного артериального насоса. Вено-венозное шунтирование прекращают, канюли удаляют, системную антикоагулянтную терапию отменяют. Послеоперационный мониторинг обычно проводится в отделении интенсивной терапии и включает тщательное отслеживание синтетической функции печени, гематологических нарушений, гликемического гомеостаза и других признаков значительного повреждения гепатоцитов.

Современные клинические показания

Увеальная меланома

Увеальная меланома является наиболее частым злокачественным новообразованием глаза и составляет 3–6% всех случаев меланомы [19, 20]. Эти опухоли обычно возникают в пигментированном увеальном тракте, который включает радужную оболочку, сосудистое сплетение и цилиарное тело. Увеальная меланома представляет собой отдельную подгруппу меланом, которые связаны с различными геномными факторами, клиническими характеристиками, паттернами метастазирования и дают разный ответ на терапию [19, 21–23]. Метастазы возникают в 30–60% всех случаев, причем наиболее частой локализацией является печень, куда раковые клетки попадают через кровь [19, 20, 24]. Прогноз при IV стадии болезни плохой с ОВ около 2 мес, если не проводить лечения [25]. Наилучшие шансы на длительное выживание дает резекция изолированного участка ПП, но метастазы в печени часто бывают диффузными, с билобарным распределением. Возможности системной терапии у этих пациентов ограниченны, так как иммунотерапия и BRAF-таргетная терапия, которые хорошо работают при меланоме кожи, обычно неэффективны [26, 27]. Было показано, что ИПП улучшает выживаемость при метастатической увеальной меланоме; сводные данные представлены в табл. 21-1. Исследование SCANDIUM — первое РКИ по оценке IHP при метастатической увеальной меланоме. На данный момент исследование продолжается [28].

Таблица 21-1. Современные исследования изолированной перфузии печени у пациентов с метастатической увеальной меланомой, ограниченной печенью
Авторы (год) n Препарат Частота ответа, % Медиана выживаемости, мес

Vogl и соавт. (2017) [39]

18

Мелфалан

44

9,6

De Leede и соавт. (2016) [40]

30

Мелфалан ± оксалиплатин

НД

10

Ben-Shabat и соавт. (2016) [41]

68

Мелфалан ± TNF-α/Цисплатин

67

22

Hughes и соавт. (2016)^a, b^ [42]

65

Мелфалан

36,4

10,6

Forster и соавт. (2014)b [43]

10

Мелфалан

50

12,6

Olofsson и соавт. (2014) [28]

34

Мелфалан

68

24

Varghese и соавт. (2010) [44]

17

Мелфалан

50

11,9

van Etten и соавт. (2009) [45]

8

Мелфалан

37

11

Rizell и соавт. (2008) [46]

27

Мелфалан

70

7,5

Noter и соавт. (2004) [47]

8

Мелфалан ± TNF

50

9,9

Alexander и соавт. (2000) [48]

22

Мелфалан ± TNF

62

11

Примечание . НД — нет данных.

a Рандомизированное перекрестное исследование, куда вошли увеальная (89%) и кожная (11%) меланомы. Шестьдесят пять пациентов прошли ИПП.

b Чрескожная ИПП

Метастазы колоректального рака в печени

Каждый год в США КРР диагностируют приблизительно у 140 000 пациентов, и у 56 000–70 000 (40–50%) из этих пациентов метастазы в печени присутствуют уже во время постановки диагноза либо появятся позже в ходе заболевания [29]. Повышение эффективности системной терапии привело к увеличению выживаемости, но единственным методом с потенциалом излечения по-прежнему остается хирургическая резекция [30]. ИПП широко изучали при неоперабельных CRCLM как в качестве основного лечения, останавливающего ПЗ и улучшающего выживаемость, так и в качестве способа понизить стадию заболевания и облегчить последующую резекцию. Применяемые цитотоксические препараты широко варьируют. В первых исследованиях в первую очередь оценивался эффект мелфалана с TNF-α или без него, вместе с тем более поздние исследования с использованием оксалиплатина также показали благоприятные результаты. Роль ИПП при CRCLM продолжает меняться, и полученные данные убедительно свидетельствуют о том, что все пациенты должны получать предварительную системную химиотерапию, поскольку частота ответа и продолжительность контроля за заболеванием значительно улучшились благодаря введению в стандартную практику новых препаратов, в том числе иринотекана, цетуксимаба, панитумумаба и бевацизумаба [31–33]. Некоторые исследования продемонстрировали, что ИПП дает такие же результаты, как и системная химиотерапия, что дополнительно поддерживает использование ИПП только в качестве паллиативной терапии [17]. Если ИПП используется в лечении CRCLM, можно также применять дополнительные методы доставки лекарственных средств в печеночную артерию, такие как установка инфузионного насоса в печеночную артерию. Сводные клинические данные о ИПП при CRCLM представлены в табл. 21-2.

Таблица 21-2. Исследования изолированной перфузии печени с инфузией печеночной артерии или без нее у пациентов с метастатическим колоректальным раком, ограниченным печенью
Автор (год) n Препарат Частота ответа, % Медиана выживаемости, мес

Magge и соавт. (2013)a [49]

12

Фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве ) + оксалиплатин

82

НД (1 год — 90,9%, 2 года — 71,6%)

Van Iersel и соавт. (2010) [17]

99

Мелфалан

47

25

Alexander и соавт. (2009) [50]

120

Мелфалан ± TNF-α

61

17,4

Zeh и соавт. (2009)a [51]

13

Оксалиплатин

66

25

Van Iersel и соавт. (2008) [52]

105

Мелфалан

50

24,8

Van Iersel и соавт. (2007)a [53]

30

Мелфалан

41

16,9

Alexander и соавт. (2005)a [54]

25

Мелфалан

60

12

Rothbarth и соавт. (2003) [55]

71

Мелфалан

59

28,8

Alexander и соавт. (2002) [56]

7

Мелфалан ± TNF-α

71

19,7

Vahrmeijer и соавт. (2000) [57]

24

Мелфалан

29

19

Marinelli и соавт. (1996) [11]

9

Митомицин (Митомицин С )

22

17

Примечание . НД — нет данных.

a Инфузия в печеночную артерию применяется дополнительно

Другие заболевания

Исследования при других заболеваниях также показали пользу ИПП у отобранных пациентов. Fukumoto и соавт. [34] и Arai и соавт. [35] сообщили о своем опыте двухэтапного лечения мультифокальной ГЦК с использованием ИПП для снижения стадии заболевания. По их данным, у пациентов, прошедших всю запланированную терапию, степень ответа составляет приблизительно 70%, а улучшение ОВ — до 25 мес [34, 35]. О своем опыте использования мелфалана, TNF-α и ИПП в качестве лечения неоперабельных метастазов в печени при гастроэнтеропанкреатических нейроэндокринных опухолях (GEP-NET) сообщили также Grover и соавт. [36]. По их данным, у 13 пациентов наблюдался 50% ответ, а медианная выживаемость, по данным страховой компании, составила 48 мес [36]. Однако возрождение трансплантации печени, появление пептид-рецепторной радионуклидной терапии и разработка более эффективных системных средств, таких как эверолимус, предоставили пациентам с метастатическими GEP-NET больше вариантов лечения, ассоциирующихся со значимыми долгосрочными результатами [37, 38].

Подведение итогов

ИПП — это безопасная и эффективная, направленная на печень терапия, которую можно применять у отобранных пациентов для лечения неоперабельных метастазов в печени. Частота ответа в большинстве исследуемых когорт превышает 50%, а заболеваемость и смертность при использовании современных методов являются приемлемо низкими. ИПП основана на том, что в подавляющем большинстве метастазов кровоснабжение обеспечивает печеночная артерия, что дает возможность доставки концентрированных цитотоксических средств к опухоли. В случае пациентов с неоперабельной увеальной меланомой, для которых нет эффективных системных средств, ИПП дает улучшение показателей ответа на терапию и ОВ. При CRCLM стандартом терапии первой линии остается системная химиотерапия, и ИПП следует с осторожностью встраивать в алгоритм лечения отобранных пациентов. Хотя исследования продемонстрировали хорошую безопасность ИПП, эти результаты наблюдались в высокоспециализированных центрах, имеющих опыт применения этого и других регионарных терапевтических методов. Для приемлемых краткосрочных и долгосрочных результатов необходимы опыт и надлежащий отбор пациентов.

Литература

  1. Breedis C., Young G. The blood supply of neoplasms in the liver // Am J Pathol. 1954. Vol. 30. Р. 969–77.

  2. Ryan R.F., Krementz E.T., Creech O. Jr, Winblad J.N., Chamblee W., Cheek H. Selected perfusion of isolated viscera with chemotherapeutic agents using an extracorporeal circuit // Surg Forum. 1957. Vol. 8. Р. 158–61.

  3. Creech O. Jr, Krementz E.T., Ryan R.F., Winblad J.N. Chemotherapy of cancer: regional perfusion utilizing an extracorporeal circuit // Ann Surg. 1958. Vol. 148. Р. 616–32.

  4. Stehlin J.S. Jr. Hyperthermic perfusion with chemotherapy for cancers of the extremities // Surg Gynecol Obstet. 1969. Vol. 129. Р. 305–8.

  5. Aust J.B., Ausman R.K. The technique of liver perfusion // Cancer Chemother Rep. 1960. Vol. 10. Р. 23–33.

  6. Ausman R.K. Development of a technic for isolated perfusion of the liver // N Y State J Med. 1961. Vol. 61. Р. 3993–7.

  7. Cavaliere R., Ciocatto E.C., Giovanella B.C. et al. Selective heat sensitivity of cancer cells. Biochemical and clinical studies // Cancer. 1967. Vol. 20. Р. 1351–81.

  8. Skibba J.L., Condon R.E. Hyperthermic isolation-perfusion in vivo of the canine liver // Cancer. 1983. Vol. 51. Р. 1303–9.

  9. Skibba J.L., Quebbeman E.J. Tumoricidal effects and patient survival after hyperthermic liver perfusion // Arch Surg. 1986. Vol. 121. Р. 1266–71.

  10. Alexander H.R. Jr., Bartlett D.L., Libutti S.K., Fraker D.L., Moser T., Rosenberg S.A. Isolated hepatic perfusion with tumor necrosis factor and melphalan for unresectable cancers confined to the liver // J Clin Oncol. 1998. Vol. 16. Р. 1479–89.

  11. Marinelli A., Vahrmeijer A.L., van de Velde C.J. Phase I/II studies of isolated hepatic perfusion with mitomycin C or melphalan in patients with colorectal cancer hepatic metastases // Recent Results Cancer Res. 1998. Vol. 147. Р. 83–94.

  12. Caserta M.P., Sakala M., Shen P., Gorden L., Wile G. Presurgical planning for hepatobiliary malignancies: clinical and imaging considerations // Magn Reson Imaging Clin N Am. 2014. Vol. 22. Р. 447–65.

  13. Sahani D., Saini S., Pena C. et al. Using multidetector CT for preoperative vascular evaluation of liver neoplasms: technique and results // AJR Am J Roentgenol. 2002. Vol. 179. Р. 53–9.

  14. Permutt Z., Le T.A., Peterson M.R. et al. Correlation between liver histology and novel magnetic resonance imaging in adult patients with non-alcoholic fatty liver disease—MRI accurately quantifies hepatic steatosis in NAFLD // Aliment Pharmacol Ther. 2012. Vol. 36. Р. 22–9.

  15. Clarke C.N., Choi H., Hou P. et al. Using MRI to non-invasively and accurately quantify preoperative hepatic steatosis // HPB (Oxford). 2017. Vol. 19. Р. 706–12.

  16. Low R.N., Sebrechts C.P., Barone R.M., Muller W. Diffusion-weighted MRI of peritoneal tumors: comparison with conventional MRI and surgical and histopathologic findings — a feasibility study // AJR Am J Roentgenol. 2009. Vol. 193. Р. 461–70.

  17. van Iersel L.B., Koopman M., van de Velde C.J. et al. Management of isolated nonresectable liver metastases in colorectal cancer patients: a case-control study of isolated hepatic perfusion with melphalan versus systemic chemotherapy // Ann Oncol. 2010. Vol. 21. Р. 1662–7.

  18. Cercek A., D’Angelica M., Power D. et al. Floxuridine hepatic arterial infusion associated biliary toxicity is increased by concurrent administration of systemic bevacizumab // Ann Surg Oncol. 2014. Vol. 21. Р. 479–86.

  19. Kujala E., Makitie T., Kivela T. Very long-term prognosis of patients with malignant uveal melanoma // Invest Ophthalmol Vis Sci. 2003. Vol. 44. Р. 4651–9.

  20. Singh A.D., Turell M.E., Topham A.K. Uveal melanoma: trends in incidence, treatment, and survival // Ophthalmology. 2011. Vol. 118. Р. 1881–5.

  21. Cohen V.M., Carter M.J., Kemeny A., Radatz M., Rennie I.G. Metastasis-free survival following treatment for uveal melanoma with either stereotactic radiosurgery or enucleation // Acta Ophthalmol Scand. 2003. Vol. 81. Р. 383–8.

  22. Royer-Bertrand B., Torsello M., Rimoldi D. et al. Comprehensive genetic landscape of uveal melanoma by whole-genome sequencing // Am J Hum Genet. 2016. Vol. 99. Р. 1190–8.

  23. Pawlik T.M., Zorzi D., Abdalla E.K. et al. Hepatic resection for metastatic melanoma: distinct patterns of recurrence and prognosis for ocular versus cutaneous disease // Ann Surg Oncol. 2006. Vol. 13. Р. 712–20.

  24. Diener-West M., Reynolds S.M., Agugliaro D.J. et al. Development of metastatic disease after enrollment in the COMS trials for treatment of choroidal melanoma: Collaborative Ocular Melanoma Study Group Report No. 26 // Arch Ophthalmol. 2005. Vol. 123. Р. 1639–43.

  25. Gragoudas E.S., Egan K.M., Seddon J.M. et al. Survival of patients with metastases from uveal melanoma // Ophthalmology. 1991. Vol. 98. Р. 383–9; discussion 90.

  26. Cruz F. 3rd, Rubin B.P., Wilson D. et al. Absence of BRAF and NRAS mutations in uveal melanoma // Cancer Res. 2003. Vol. 63. Р. 5761–6.

  27. Kelderman S., van der Kooij M.K., van den Eertwegh A.J. et al. Ipilimumab in pretreated metastastic uveal melanoma patients. Results of the Dutch Working group on Immunotherapy of Oncology (WIN-O) // Acta Oncol. 2013. Vol. 52. Р. 1786–8.

  28. Olofsson R., Ny L., Eilard M.S. et al. Isolated hepatic perfusion as a treatment for uveal melanoma liver metastases (the SCANDIUM trial): study protocol for a randomized controlled trial // Trials. 2014. Vol. 15. Р. 317.

  29. Siegel R.L., Miller K.D., Fedewa S.A. et al. Colorectal cancer statistics, 2017 // CA Cancer J Clin. 2017. Vol. 67. Р. 177–93.

  30. Kopetz S., Chang G.J., Overman M.J. et al. Improved survival in metastatic colorectal cancer is associated with adoption of hepatic resection and improved chemotherapy // J Clin Oncol. 2009. Vol. 27. Р. 3677–83.

  31. Guren T.K., Thomsen M., Kure E.H. et al. Cetuximab in treatment of metastatic colorectal cancer: final survival analyses and extended RAS data from the NORDIC-VII study // Br J Cancer. 2017. Vol. 116. Р. 1271–8.

  32. Hayashi K., Mitani S., Taniguchi H. et al. Panitumumab provides better survival outcomes compared to cetuximab for metastatic colorectal cancer patients treated with prior bevacizumab within 6 months // Oncology. 2019. Vol. 96. Р. 132–9.

  33. Ilic I., Jankovic S., Ilic M. Bevacizumab combined with chemotherapy improves survival for patients with metastatic colorectal cancer: evidence from meta analysis // PLoS One. 2016. Vol. 11. Р. e0161912.

  34. Fukumoto T., Tominaga M., Kido M. et al. Long-term outcomes and prognostic factors with reductive hepatectomy and sequential percutaneous isolated hepatic perfusion for multiple bilobar hepatocellular carcinoma // Ann Surg Oncol. 2014. Vol. 21. Р. 971–8.

  35. Arai K., Fukumoto T., Kido M. et al. Preoperative neutrophil-to- lymphocyte ratio as a predictor of survival after reductive surgery plus percutaneous isolated hepatic perfusion for hepatocellular carcinoma: a retrospective analysis // Surg Today. 2017. Vol. 47. Р. 385–92.

  36. Grover A.C., Libutti S.K., Pingpank J.F., Helsabeck C., Beresnev T., Alexander H.R. Jr. Isolated hepatic perfusion for the treatment of patients with advanced liver metastases from pancreatic and gastrointestinal neuroendocrine neoplasms // Surgery. 2004. Vol. 136. Р. 1176–82.

  37. Chan D.L., Segelov E., Singh S. Everolimus in the management of metastatic neuroendocrine tumours // Ther Adv Gastroenterol. 2017. Vol. 10. Р. 132–41.

  38. Sabet A., Haslerud T., Pape U.F. et al. Outcome and toxicity of salvage therapy with 177Lu-octreotate in patients with metastatic gastroenteropancreatic neuroendocrine tumours // Eur J Nucl Med Mol Imaging. 2014. Vol. 41. Р. 205–10.

  39. Vogl T.J., Koch S.A., Lotz G. et al. Percutaneous isolated hepatic perfusion as a treatment for isolated hepatic metastases of uveal melanoma: patient outcome and safety in a multi-centre study // Cardiovasc Intervent Radiol. 2017. Vol. 40. Р. 864–72.

  40. de Leede E.M., Burgmans M.C., Kapiteijn E. et al. Isolated (hypoxic) hepatic perfusion with high-dose chemotherapy in patients with unresectable liver metastases of uveal melanoma: results from two experienced centres // Melanoma Res. 2016. Vol. 26. Р. 588–94.

  41. Ben-Shabat I., Belgrano V., Ny L., Nilsson J., Lindner P., Olofsson Bagge R. Long-term follow-up evaluation of 68 patients with uveal melanoma liver metastases treated with isolated hepatic perfusion // Ann Surg Oncol. 2016. Vol. 23. Р. 1327–34.

  42. Hughes M.S., Zager J., Faries M. et al. Results of a randomized controlled multicenter phase III trial of percutaneous hepatic perfusion compared with best available care for patients with melanoma liver metastases // Ann Surg Oncol. 2016. Vol. 23. Р. 1309–19.

  43. Forster M.R., Rashid O.M., Perez M.C., Choi J., Chaudhry T., Zager J.S. Chemosaturation with percutaneous hepatic perfusion for unresectable metastatic melanoma or sarcoma to the liver: a single institution experience // J Surg Oncol. 2014. Vol. 109. Р. 434–9.

  44. Varghese S., Xu H., Bartlett D. et al. Isolated hepatic perfusion with high-dose melphalan results in immediate alterations in tumor gene expression in patients with metastatic ocular melanoma // Ann Surg Oncol. 2010. Vol. 17. Р. 1870–7.

  45. van Etten B., de Wilt J.H., Brunstein F., Eggermont A.M., Verhoef C. Isolated hypoxic hepatic perfusion with melphalan in patients with irresectable ocular melanoma metastases // Eur J Surg Oncol. 2009. Vol. 35. Р. 539–45.

  46. Rizell M., Mattson J., Cahlin C., Hafstrom L., Lindner P., Olausson M. Isolated hepatic perfusion for liver metastases of malignant melanoma // Melanoma Res. 2008. Vol. 18. Р. 120–6.

  47. Noter S.L., Rothbarth J., Pijl M.E. et al. Isolated hepatic perfusion with high-dose melphalan for the treatment of uveal melanoma metastases confined to the liver // Melanoma Res. 2004. Vol. 14. Р. 67–72.

  48. Alexander H.R., Libutti S.K., Bartlett D.L., Puhlmann M., Fraker D.L., Bachenheimer L.C. A phase I–II study of isolated hepatic perfusion using melphalan with or without tumor necrosis factor for patients with ocular melanoma metastatic to liver // Clin Cancer Res. 2000. Vol. 6. Р. 3062–70.

  49. Magge D., Zureikat A.H., Bartlett D.L. et al. A phase I trial of isolated hepatic perfusion (IHP) using 5-FU and oxaliplatin in patients with unresectable isolated liver metastases from colorectal cancer // Ann Surg Oncol. 2013. Vol. 20. Р. 2180–7.

  50. Alexander H.R. Jr., Bartlett D.L., Libutti S.K. et al. Analysis of factors associated with outcome in patients undergoing isolated hepatic perfusion for unresectable liver metastases from colorectal center // Ann Surg Oncol. 2009. Vol. 16. Р. 1852–9.

  51. Zeh H.J. 3rd, Brown C.K., Holtzman M.P. et al. A phase I study of hyperthermic isolated hepatic perfusion with oxaliplatin in the treatment of unresectable liver metastases from colorectal cancer // Ann Surg Oncol. 2009. Vol. 16. Р. 385–94.

  52. van Iersel L.B., Gelderblom H., Vahrmeijer A.L. et al. Isolated hepatic melphalan perfusion of colorectal liver metastases: outcome and prognostic factors in 154 patients // Ann Oncol. 2008. Vol. 19. Р. 1127–34.

  53. van Iersel L.B., Verlaan M.R., Vahrmeijer A.L. et al. Hepatic artery infusion of high-dose melphalan at reduced flow during isolated hepatic perfusion for the treatment of colorectal metastases confined to the liver: a clinical and pharmacologic evaluation // Eur J Surg Oncol. 2007. Vol. 33. Р. 874–81.

  54. Alexander H.R. Jr., Libutti S.K., Pingpank J.F., Bartlett D.L., Helsabeck C., Beresneva T. Isolated hepatic perfusion for the treatment of patients with colorectal cancer liver metastases after irinotecan-based therapy // Ann Surg Oncol. 2005. Vol. 12. Р. 138–44.

  55. Rothbarth J., Pijl M.E., Vahrmeijer A.L. et al. Isolated hepatic perfusion with high-dose melphalan for the treatment of colorectal metastasis confined to the liver // Br J Surg. 2003. Vol. 90. Р. 1391–7.

  56. Alexander H.R. Jr., Libutti S.K., Bartlett D.L. et al. Hepatic vascular isolation and perfusion for patients with progressive unresectable liver metastases from colorectal carcinoma refractory to previous systemic and regional chemotherapy // Cancer. 2002. Vol. 95. Р. 730–6.

  57. Vahrmeijer A.L., van Dierendonck J.H., Keizer H.J. et al. Increased local cytostatic drug exposure by isolated hepatic perfusion: a phase I clinical and pharmacologic evaluation of treatment with high dose melphalan in patients with colorectal cancer confined to the liver // Br J Cancer. 2000. Vol. 82. Р. 1539–46.

22. Помповая инфузионная терапия в печеночную артерию

Себастьян Мондака и Нэнси Э. КемениС. Мондака, Н.Е. Кемени Онкологический центр им. Слоуна-Кеттеринга, отделение медицины, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, США. E-mail: kemenyn@mskcc.org.

Введение

История химиотерапии на основе ИПА при лечении пациентов с мКРР началась >30 лет назад, и с того момента ее разработка была сложной с точки зрения улучшения логистики процедуры и проведения клинических исследований для демонстрации ее эффективности [1]. Первоначально помповая терапия использовалась без сопутствующей системной терапии, и существовали опасения по поводу ПЗ за пределами печени. В настоящем обзоре мы обсудим, как решались эти проблемы и как были внедрены новые программы этого метода лечения в Северной Америке и Европе. Мы также опишем соответствующие аспекты процедуры и обобщим самые актуальные данные, подтверждающие существующие на данный момент показания.

Обоснование

Технология применения ИПА основана на дифференциальной перфузии метастазов в печени, которые перфузируются печеночной артерией, тогда как воротная вена обеспечивает кровоснабжение нормальной паренхимы печени [2]. Другим важным аспектом является возможность инфузии лекарственных средств со значимой экстракцией при первом прохождении, что минимизирует системное воздействие [3]. Поскольку печеночный артериальный кровоток имеет высокую местную скорость обмена (100–1500 мл/мин), для инфузии в печени более полезны препараты с высоким общим клиренсом из организма и коротким периодом полувыведения из плазмы крови. Флоксуридин представляет собой фторпиримидин с более коротким периодом полувыведения и большим эффектом первого прохождения по сравнению с фторурацилом (5-Фторурацилом-Эбеве ). Было продемонстрировано, что во время первого прохода извлекается 94–99% флоксуридина по сравнению с 19–55% фторурацила (5-Фторурацила-Эбеве ) [4]. Средние уровни флоксуридина в опухоли, когда это лекарственное средство вводится через печеночную артерию, в 15 раз выше по сравнению с введением через воротную вену [5]. Оксалиплатин при ИПА также был связан с благоприятным фармакокинетическим профилем у кроликов [6]. Следует отметить, что экстракция при первом прохождении ограничивает как системную токсичность, так и системную пользу от химиотерапии с флоксуридином , и поэтому ИПА сочетают с системным лечением, которое продемонстрировало свою безопасность и эффективность [7–9].

Установка помпы и проведение терапии

ИПА можно проводить с использованием либо печеночного артериального порта, либо чрескожно установленного катетера, подключенного к внешнему насосу или к полностью имплантируемому насосу. Первые исследования с чрескожно введенными катетерами печеночной артерии были связаны с высоким риском свертывания крови, а также кровотечения [10]. Разработка полностью имплантируемой помпы позволила проводить ИПА в течение длительного времени с хорошей проходимостью катетера и печеночной артерии и низкой частотой инфицирования (рис. 22-1). Перед рассмотрением применения ИПА у конкретного пациента необходимо тщательное предоперационное планирование. Следует исключить внепеченочные заболевания с помощью КТ органов грудной клетки, брюшной полости и таза. Для проведения этой терапии следует крайне тщательно отбирать пациентов с низким бременем внепеченочных заболеваний [11, 12]. Перед процедурой необходимо выполнить КТ-ангиограмму, чтобы определить подходящую артериальную анатомию и убедиться, что воротная вена проходима. Во время операции необходимо обследовать брюшную полость, чтобы исключить внепеченочное заболевание, а кончик катетера располагают в начале ГДА, которая лигирована в дистальной области. Чересчур дистальное размещение катетера в этой артерии оставляет сегмент, постоянно подвергающийся химиотерапии, что увеличивает риск тромбоза. Размещение катетера в печеночной артерии также может способствовать тромбозу [12]. Следует определить и лигировать коллатерали артерий желудка, двенадцатиперстной кишки и поджелудочной железы. Для предотвращения холецистита, вызываемого химиотерапией, необходимо выполнить холецистэктомию. Для оценки кровотока сразу после установки используется интраоперационная инъекция красителя метиленового синего, а в послеоперационном периоде для оценки адекватности инфузии по обеим долям печени и исключения утечки через боковой порт насоса вводится 99m Tc (рис. 22-2). В некоторых случаях пациенты для коррекции этих проблем нуждаются в эмболизирующей терапии с помощью интервенционной радиологии. Обычно помпу помещают в подкожный карман, желательно с левой стороны. Осложнения после процедуры наблюдаются редко и включают повреждение артерии, ведущее к тромбозу печеночной артерии (2,4%); неправильную перфузию в желудок, двенадцатиперстную кишку или поджелудочную железу (1,7%); гематому помпового кармана (0,4%); инфекцию помпового кармана (1%). Некоторые осложнения, особенно возникающие сразу после процедуры, можно исправить [13]. Среди поздних осложнений наиболее часто встречаются инфекция помпового кармана, тромбоз катетера и пептическая язва. По итогам успешного проведения в онкологическом центре им. Слоуна-Кеттеринга (MSKCC) исследования по оценке различных стратегий дозирования и модуляции флоксуридина был выработан определенный протокол, который использовался в течение последних 25 лет [14, 15]. У пациентов, получающих ИПА в целях трансформации опухоли в резектабельную, используется четырехнедельный цикл, тогда как у пациентов, получающих адъювантную терапию после резекции печени, предпочтительнее пятинедельный цикл. В обеих ситуациях флоксуридин доставляется в виде 14-дневной инфузии в дозе 0,12 мг/кг × объем насоса/скорость потока, а в качестве сопутствующего препарата используют дексаметазон. В 15-й день через помпу вводят инфузию гепарина натрия (Гепарина ) (30 000 ЕД), что завершает четырех- или пятинедельный цикл. Во время лечения для мониторинга токсичности желчевыводящих путей и соответствующей корректировки дозы используются общий билирубин, щелочная фосфатаза и аспартатаминотрансфераза.

image
Рис. 22-1. Типы имплантированных инфузионных насосов: а — насос Кодмана; б — насос Medtronic
image
Рис. 22-2. Артериография, показывающая, что опухоль получает кровоснабжение из печеночной артерии (слева). Перфузионное сканирование с частицами альбумина, меченного технецием-99m, в целях регистрации распределения потока (справа). Эти частицы останавливаются в первом встреченном артериолярно-капиллярном ложе

Инфузия в печеночную артерию при колоректальном раке

КРР является третьим по распространенности раком в США. В 2017 г. было зарегистрировано около 135 000 новых случаев, и 50 000 пациентов умерли от этого заболевания [16]. Исследование ИПА при мКРР проводилось в трех ситуациях: в качестве адъювантного лечения после резекции, в качестве лечения для трансформации опухоли в резектабельную и в качестве паллиативного лечения у пациентов, не дающих ответ на химиотерапию. За последние десятилетия резекция колоректальных метастазов в печени стала стандартом лечения, а число получающих резекцию пациентов увеличилось. Первоначально резекцию проводили только у пациентов с 1–3 метастазами [17], однако теперь в крупных центрах пациентам с большим количеством поражений могут провести резекцию, если остался достаточный участок нормальной ткани печени, а границы для этого показания постоянно расширяют [18].

Адъювантная инфузия в печеночную артерию после резекции колоректальных метастазов в печени

У пациентов, перенесших резекцию колоректальных метастазов в печени, высок риск рецидива, и основным местом рецидива является печень [19, 20]. Периоперационная системная химиотерапия с применением FOLFOX показала у этих пациентов преимущество в ВБПЗ, но улучшение ОВ не было четко выражено [21]. В нескольких исследованиях изучали адъювантную терапию, направленную на печень, и их результаты были в целом положительными (табл. 22-1). В недавний систематический обзор вошли девять исследований, в которых оценивалась польза адъювантной ИПА у пациентов, перенесших резекцию колоректальных метастазов в печени. Химиотерапевтические режимы, используемые совместно с ИПА, включали флоксуридин (пять исследований), фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве ) (три исследования) и оксалиплатин/иринотекан (одно исследование), а объединенное ОР для ОВ составило 0,75 (95% ДИ — 0,56–0,99). В этом систематическом обзоре был сделан вывод, что адъювантная терапия ИПА оказывает положительное влияние как на ОВ, так и на ВБПЗ [22]. В недавнем исследовании MSKCC 785 пациентов, перенесших полную резекцию колоректальных метастазов в печени и получивших ИПА, сравнили с 1583 пациентами, которые не получали эту терапию. Несмотря на то что заболевание в группе ИПА было более распространенным, 10-летняя ОВ у этих пациентов составила 38 по сравнению с 24% в группе без ИПА (p <0,001). В группе ИПА выше была доля пациентов с пораженными лимфатическими узлами (65 по сравнению 59%; p <0,001), было больше пациентов более чем с пятью поражениями (19 по сравнению с 12%; p <0,001) и больше было пациентов, у которых клинический риск оценивался выше трех баллов (55 по сравнению с 42%; p <0,001). Медианная выживаемость составила 67 и 44 мес в группах ИПА и только системного лечения (p <0,001) соответственно. ОР, скорректированное по показателю предрасположенности, показало, что ОВ была выше при ИПА — 0,67 (95% ДИ — 0,59–0,76). Наибольшую пользу с точки зрения ОВ от этого вмешательства получили пациенты с опухолями без лимфатических узлов (129 мес при ИПА по сравнению с 51 мес без ИПА; p <0,001) и низким показателем клинического риска рецидива (89 мес при ИПА по сравнению с 53 мес без ИПА); p <0,001) [23].

Таблица 22-1. Сводные данные по отдельным исследованиям адъювантной инфузии в печеночную артерию при колоректальном раке
Исследование Тип исследования Образцы Терапия Результаты (первичные исходы)

Kemeny [50]

РКИ

74 и 82

ИПА FUDR + Sys Ch

2-г. ОВ 86 и 72%; p =0,03

Bolton [51]

Нерандомизированное

36

ИПА FUDR + Sys Ch

5-y ОВ 31% (19–50)

Goere [52]

Нерандомизированное

44 и 54

ИПА Oxa/Iri + Sys Ch

3-г. ОВ 75 и 62%; p =0,17

House [53]

Нерандомизированное

125 и 125

ИПА FUDR + Sys Ch

5-г. DSS 76 и 55%; p <0,01

Kemeny M. [54]

РКИ

53 и 56

ИПА FUDR + Sys Ch

4-г. ВБР 46 vs 25%; p =0,04

Kusonoky [55]

РКИ

30 и 28

ИПА 5-FU + Sys Ch

5-г. ОВ 59 и 27%; p <0,001

Lorenz [56]

РКИ

113 и 113

ИПА 5-FU

ОВ 34,5 и 40,8 мес; p =0,15

Onaitis [43]

Нерандомизированное

21 и 71

ИПА FUDR + Sys Ch 2-г.

ОВ 61 и 53%; p =0,58

Tono [57]

РКИ

9 и 10

ИПА 5-FU + Sys Ch

3-г. ВБПЗ 67 и 20%; p =0,045

Koerkamp [23]

Нерандомизированное

785 и 1583

ИПА FUDR + Sys Ch

ОР ОВ 0,67

(0,59–0,76)a

Lygidakis [58]

РКИ

62 и 60

ИПА Mito + 5-FU + ИЛ2

Пятилетняя ВБПЗ 60 и 35%; p =0,000 2

Примечания : РКИ — рандомизированное клиническое исследование; ИПА — инфузия в печеночную артерию; FUDR — флоксуридин ; 5-FU — фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве ); Sys Ch — системная химиотерапия; ОВ — общая выживаемость; Oxa — оксалиплатин; Iri — иринотекан; Mito — митомицин; ВБР — выживаемость без рецидива; ВБПЗ — выживаемость без признаков заболевания; DSS — выживаемость, зависящая от основного заболевания; ОР — отношение рисков; vs — по сравнению с/и.

a Скорректировано по показателю предрасположенности

Инфузия в печеночную артерию для трансформации неоперабельных колоректальных метастазов в печени

У пациентов с неоперабельными колоректальными метастазами в печени в качестве эффективной стратегии трансформации опухоли в операбельную, особенно для пациентов с поражением критически важных структур, была предложена системная терапия. В таких случаях решающее значение для достижения «негативных краев» после резекции имеет частота ответа, и была продемонстрирована сильная корреляция между частотой ответа и операбельностью [24]. В этих условиях наиболее активные режимы системной терапии показали общую частоту ответа около 50–60% [25, 26]. Первичные исследования ИПА флоксуридина у пациентов с мКРР показали степень ответа от 42 до 47%, что выгодно отличается от ответа, достигнутого на тот момент в группах системной химиотерапии [27, 28]. Последующие исследования, в которых ИПА сочеталась с современными режимами системной терапии, продемонстрировали более высокую частоту ответа в диапазоне от 64 до 100% [29]. В когорте из 49 пациентов с неоперабельными колоректальными метастазами в печени, получавших в одном центре ИПА флоксуридина и сопутствующую системную химиотерапию (оксалиплатин и иринотекан), частота ответа составила 92%. Кроме того, частота операбельности составила 47%, а медиана выживаемости — 51 мес в группе, ранее не получавшей лечение, и 35 мес в группе, которая ранее получала химиотерапию [30]. Эти обнадеживающие результаты были воспроизведены в исследовании фазы II, в котором к системной терапии добавили бевацизумаб. У первых 24 пациентов, получавших бевацизумаб, наблюдался повышенный риск токсичности желчевыводящих путей и отсутствие влияния на другие клинические исходы; по этой причине остальные пациенты данный биологический препарат не получали [31]. В недавнем французском исследовании ИПА иринотекана, оксалиплатина и фторурацила (5-Фторурацила-Эбеве ), сочетающихся с системным цетуксимабом, показала частоту объективного ответа 41% у пациентов с неоперабельным KRAS дикого типа КРР после системной терапии первой линии, что привело к резекции в 30% случаев [32]. Определение операбельности значительно различается в разных центрах, и критерии отбора пациентов не являются однородными. Однако представляется, что пациенты с внепеченочным заболеванием и более чем с 10 ПП имеют особенно плохой прогноз и очень низкую вероятность долгосрочной ВБПЗ [33].

Инфузия в печеночную артерию при устойчивом к химиотерапии колоректальном раке

Возможности лечения устойчивого мКРР ограниченны, и в связи с этим остается потребность в новых и улучшенных терапевтических методах. В ретроспективном обзоре 110 пациентов с мКРР, устойчивым к лечению на основе оксалиплатина, иринотекана и фторурацила, получали ИПА флоксуридина или без сопутствующей системной терапии, и у них наблюдались частота ответа 33% и ВБП 6 мес. Принимая во внимание ограничения перекрестных сравнений между исследованиями, этот результат выгодно отличается от других альтернативных способов лечения устойчивого к химиотерапии мКРР, таких как регорафениб или TAS-102, при которых ВБП составляет около 2 мес, а частота ответа — <5% [34, 35].

Инфузия в печеночную артерию при внутрипеченочной холангиокарциноме

Внутрипеченочная холангиокарцинома (ВПХ) — это агрессивное злокачественное новообразование желудочно-кишечного тракта, и хирургическое вмешательство является единственным вариантом лечения, имеющим терапевтический потенциал. К сожалению, после постановки диагноза операцию можно провести лишь у меньшинства пациентов, а у большинства пациентов имеется местно-распространенное или метастатическое заболевание. Подходящей для пациентов с местно-распространенными неоперабельными опухолями считается локорегионарная терапия, и появляются новые данные в поддержку абляционной лучевой терапии, трансартериальной химиоэмболизации и радиоэмболизации [36–38]. Первые исследования, проведенные >20 лет назад, показали пользу ИПА при местно-распространенной ВПХ [39], и современные серии эти результаты подтвердили. Недавний ретроспективный обзор 78 пациентов, которые прошли терапию в виде комбинации ИПА и системной химиотерапии, показал, что ОВ была выше по сравнению с пациентами, которые получали только системную терапию (30,8 по сравнению с 18,4 мес соответственно; p <0,001) [40]. В ходе исследования фазы II 34 неоперабельных пациента (26 ВПХ и восемь ГЦК) получили терапию ИПА флоксуридина . Общая доля пациентов, давших ответ на терапию, составила 47% (54% с ВПХ), а ОВ — 29 мес [41]. Аналогичным образом в серии из 11 неоперабельных пациентов с ВПХ, получавших ИПА фторурацила (5-Фторурацила-Эбеве ) и оксалиплатина, у пяти был ЧО, и три смогли пройти полную резекцию [42]. В настоящее время проводится фаза II исследования MSKCC, посвященного оценке эффективности и безопасности ИПА флоксуридина в сочетании с системным гемцитабином и оксалиплатином при неоперабельной ВПХ (NCT01862315).

Токсичность инфузии в печеночную артерию

Гепатобилиарная токсичность — это наиболее частое нежелательное явление, наблюдаемое при ИПА флоксуридина , и частая причина снижения дозы и прекращения лечения [43]. Этиология токсичности — ишемическое и воспалительное действие на желчные протоки. Желчные протоки особенно чувствительны к химиотерапии ИПА, потому что, как и опухоли печени, они получают кровоснабжение почти исключительно из печеночной артерии. Добавление во время лечения дексаметазона оказало существенное влияние на снижение токсичности в желчевыводящих путях [44]. С клинической точки зрения токсичность для желчевыводящих путей проявляется повышением уровня аспартатаминотрансферазы, щелочной фосфатазы и билирубина. Повышение уровня аспартатаминотрансферазы является ранним признаком токсичности, тогда как повышение уровня щелочной фосфатазы или билирубина свидетельствует о более серьезном нарушении [45]. На ранних стадиях токсичности повышение уровня печеночных ферментов вернется к норме после прекращения приема препарата. В более запущенных случаях желтуха может не исчезнуть. В обзоре, куда вошло 393 последовательно получавших терапию пациента, которые получали ИПА флоксуридина по проспективным протоколам в MSKCC, частота билиарного склероза составляла 5,5% (16 из 293) в адъювантном режиме и 2% (2 из 100) — у пациентов с неоперабельным заболеванием [46]. Первостепенное значение, чтобы избежать тяжелой токсичности, имеют пристальный мониторинг функционального теста печени и строгое соблюдение протокола лечения. Еще одним важным осложнением является язвенная болезнь, которую можно уменьшить путем тщательного рассечения этих коллатералей во время установки помпы. Однако легкий гастрит и дуоденит может развиться даже без видимой на рентгенограмме перфузии желудка и двенадцатиперстной кишки. Для того чтобы избежать этих осложнений, пациенты проходят профилактическое лечение ингибиторами протонной помпы. При внутрипеченочном флоксуридине миелосупрессия не возникает, но ИПА митомицина (Митомицина С ) через боковой порт может вызвать небольшое снижение количества тромбоцитов. Тошнота, рвота и диарея при ИПА флоксуридина не возникают. Если начинается диарея, следует подозревать шунтирование в кишечник [45].

Дальнейшие направления исследований

Широкое внедрение терапии ИПА было сложной задачей с точки зрения уменьшения операционных осложнений и гепатобилиарной токсичности, учитывая его логистику и кривую обучения. Более того, хорошо описаны проблемы проведения рандомизированных интервенционных исследований, куда входит хирургическая процедура [47]. Однако благодаря настойчивым усилиям нескольких центров в Америке и Европе современные данные подтверждают преимущества ИПА у определенной группы пациентов, и появляются новые медицинские центры, проявляющие особый интерес к этому методу лечения. Данные, которые появятся в будущем, позволят усовершенствовать этот метод, в результате чего появятся более однородные терапевтические режимы. Хотя в США флоксуридин является наиболее часто используемым препаратом при терапии ИПА, в Европе он используется редко из-за опасений по поводу токсичности желчевыводящих путей, и его заменяют оксалиплатином или фторурацилом (5-Фторурацилом-Эбеве ) [48]. Подобным образом нет ясности в отношении наилучшего системного режима для комбинации с ИПА. Интенсивные режимы, такие как FOLFOXIRI или комбинации с мАт к рецептору эпидермального фактора роста, также продемонстрировали высокую частоту ответа и повышенную частоту резекции [26, 49], поэтому их можно исследовать как начальные терапевтические режимы у неоперабельных пациентов с последующей ИПА. Вследствие сложности проведения РКИ, целью которых было бы разрешение нескольких оставшихся без ответа вопросов, касающихся ИПА, альтернативой для получения высококачественных данных может стать разработка мультицентрового проспективного реестра.

Заключение

После десятилетий исследований ИПА стала заслуживающей доверия альтернативной терапией с убедительными данными об эффективности, и ее возможность следует рассматривать у всех пациентов с КРР с неоперабельным и резецированным метастатическим ПП, если это возможно. Известно о токсичности и осложнениях, связанных с этой процедурой, но их можно свести к минимуму благодаря определенному опыту в технике проведения и знаниям о хирургических, радиологических, медико-онкологических и связанных с сестринским уходом аспектах процедуры.

Литература

  1. Mocellin S., Pilati P., Lise M., Nitti D. Meta-analysis of hepatic arterial infusion for unresectable liver metastases from colorectal cancer: the end of an era? // J Clin Oncol. 2007. Vol. 25, No 35. Р. 5649–54.

  2. Breedis C., Young G. The blood supply of neoplasms in the liver // Am J Pathol. 1954. Vol. 30, No 5. Р. 969–77.

  3. Ensminger W.D., Gyves J.W. Clinical pharmacology of hepatic arterial chemotherapy // Semin Oncol. 1983. Vol. 10, No 2. Р. 176–82.

  4. Ensminger W.D., Rosowsky A., Raso V. et al. A clinical-pharmacological evaluation of hepatic arterial infusions of 5-fluoro-2-deoxyuridine and 5-fluorouracil // Cancer Res. 1978. Vol. 38, No 11. Pt 1. Р. 3784–92.

  5. Sigurdson E.R., Ridge J.A., Kemeny N., Daly J.M. Tumor and liver drug uptake following hepatic artery and portal vein infusion // J Clin Oncol. 1987. Vol. 5, No 11. Р. 1836–40.

  6. Dzodic R., Gomez-Abuin G., Rougier P. et al. Pharmacokinetic advantage of intra-arterial hepatic oxaliplatin administration: comparative results with cisplatin using a rabbit VX2 tumor model // Anti-Cancer Drugs. 2004. Vol. 15, No 6. Р. 647–50.

  7. D’Angelica M., Fong Y., DeMatteo R.P., Jarnagin W.R. Hepatic arterial infusion chemotherapy for metastases from colorectal cancer: is it really the end of an era? // J Clin Oncol. 2008. Vol. 26, No 16. Р. 2788–9; author reply 9–90.

  8. Kemeny N., Gonen M., Sullivan D. et al. Phase I study of hepatic arterial infusion of floxuridine and dexamethasone with systemic irinotecan for unresectable hepatic metastases from colorectal cancer // J Clin Oncol. 2001. Vol. 19, No 10. Р. 2687–95.

  9. Ducreux M., Ychou M., Laplanche A. et al. Hepatic arterial oxaliplatin infusion plus intravenous chemotherapy in colorectal cancer with inoperable hepatic metastases: a trial of the gastrointestinal group of the Federation Nationale des Centres de Lutte Contre le Cancer // J Clin Oncol. 2005. Vol. 23, No 22. Р. 4881–7.

  10. Tandon R.N., Bunnell I.L., Cooper R.G. The treatment of metastatic carcinoma of the liver by the percutaneous selective hepatic artery infusion of 5-fluorouracil // Surgery. 1973. Vol. 73, No 1. Р. 118–21.

  11. Karanicolas P.J., Metrakos P., Chan K. et al. Hepatic arterial infusion pump chemotherapy in the management of colorectal liver metastases: expert consensus statement // Curr Oncol. 2014. Vol. 21, No 1. Р. e129–36.

  12. Ammori J.B., Kemeny N.E. Regional hepatic chemotherapies in treatment of colorectal cancer metastases to the liver // Semin Oncol. 2010. Vol. 37, No 2. Р. 139–48.

  13. Allen P.J., Nissan A., Picon A.I. et al. Technical complications and durability of hepatic artery infusion pumps for unresectable colorectal liver metastases: an institutional experience of 544 consecutive cases // J Am Coll Surg. 2005. Vol. 201, No 1. Р. 57–65.

  14. Kemeny N., Seiter K., Conti J.A. et al. Hepatic arterial floxuridine and leucovorin for unresectable liver metastases from colorectal carcinoma. New dose schedules and survival update // Cancer. 1994. Vol. 73, No 4. Р. 1134–42.

  15. Kemeny N., Conti J.A., Cohen A. et al. Phase II study of hepatic arterial floxuridine, leucovorin, and dexamethasone for unresectable liver metastases from colorectal carcinoma // J Clin Oncol. 1994. Vol. 12, No 11. Р. 2288–95.

  16. Siegel R.L., Miller K.D., Jemal A. Cancer statistics, 2017 // CA Cancer J Clin. 2017. Vol. 67, No 1. Р. 7–30.

  17. Hughes K.S., Simon R., Songhorabodi S. et al. Resection of the liver for colorectal carcinoma metastases: a multi-institutional study of patterns of recurrence // Surgery. 1986. Vol. 100, No 2. Р. 278–84.

  18. Tomlinson J.S., Jarnagin W.R., DeMatteo R.P. et al. Actual 10-year survival after resection of colorectal liver metastases defines cure // J Clin Oncol. 2007. Vol. 25, No 29. Р. 4575–80.

  19. Petrowsky H., Gonen M., Jarnagin W. et al. Second liver resections are safe and effective treatment for recurrent hepatic metastases from colorectal cancer: a bi-institutional analysis // Ann Surg. 2002. Vol. 235, No 6. Р. 863–71.

  20. de Jong M.C., Pulitano C., Ribero D. et al. Rates and patterns of recurrence following curative intent surgery for colorectal liver metastasis: an international multi-institutional analysis of 1669 patients // Ann Surg. 2009. Vol. 250, No 3. Р. 440–8.

  21. Nordlinger B., Sorbye H., Glimelius B. et al. Perioperative FOLFOX4 chemotherapy and surgery versus surgery alone for resectable liver metastases from colorectal cancer (EORTC 40983): long-term results of a randomised, controlled, phase 3 trial // Lancet Oncol. 2013. Vol. 14, No 12. Р. 1208–15.

  22. Liu W., Song Q.K., Xing B.C. A systematic review and meta-analysis to reappraise the role of adjuvant hepatic arterial infusion for colorectal cancer liver metastases // Int J Color Dis. 2015. Vol. 30, No 8. Р. 1091–102.

  23. Groot Koerkamp B., Sadot E., Kemeny N.E. et al. Perioperative hepatic arterial infusion pump chemotherapy is associated with longer survival after resection of colorectal liver metastases: a propensity score analysis // J Clin Oncol. 2017. Vol. 35, No 17. Р. 1938–44.

  24. Folprecht G., Grothey A., Alberts S. et al. Neoadjuvant treatment of unresectable colorectal liver metastases: correlation between tumour response and resection rates // Ann Oncol. 2005. Vol. 16, No 8. Р. 1311–9.

  25. Falcone A., Ricci S., Brunetti I. et al. Phase III trial of infusional fluorouracil, leucovorin, oxaliplatin, and irinotecan (FOLFOXIRI) compared with infusional fluorouracil, leucovorin, and irinotecan (FOLFIRI) as first-line treatment for metastatic colorectal cancer: the Gruppo Oncologico Nord Ovest // J Clin Oncol. 2007. Vol. 25, No 13. Р. 1670–6.

  26. Ye L.C., Liu T.S., Ren L. et al. Randomized controlled trial of cetuximab plus chemotherapy for patients with KRAS wild-type unresectable colorectal liver-limited metastases // J Clin Oncol. 2013. Vol. 31, No 16. Р. 1931–8.

  27. Rougier P., Laplanche A., Huguier M. et al. Hepatic arterial infusion of floxuridine in patients with liver metastases from colorectal carcinoma: long-term results of a prospective randomized trial // J Clin Oncol. 1992. Vol. 10, No 7. Р. 1112–8.

  28. Hohn D.C., Stagg R.J., Friedman M.A. et al. A randomized trial of continuous intravenous versus hepatic intraarterial floxuridine in patients with colorectal cancer metastatic to the liver: the Northern California Oncology Group trial // J Clin Oncol. 1989. Vol. 7, No 11. Р. 1646–54.

  29. Kelly C.M., Kemeny N.E. Liver-directed therapy in metastatic colorectal cancer // Expert Rev Anticancer Ther. 2017. Vol. 17, No 8. Р. 745–58.

  30. Kemeny N.E., Melendez F.D., Capanu M. et al. Conversion to resectability using hepatic artery infusion plus systemic chemotherapy for the treatment of unresectable liver metastases from colorectal carcinoma // J Clin Oncol. 2009. Vol. 27, No 21. Р. 3465–71.

  31. D’Angelica M.I., Correa-Gallego C., Paty P.B. et al. Phase II trial of hepatic artery infusional and systemic chemotherapy for patients with unresectable hepatic metastases from colorectal cancer: conversion to resection and long-term outcomes // Ann Surg. 2015. Vol. 261, No 2. Р. 353–60.

  32. Levi F.A., Boige V., Hebbar M. et al. Conversion to resection of liver metastases from colorectal cancer with hepatic artery infusion of combined chemotherapy and systemic cetuximab in multicenter trial OPTILIV // Ann Oncol. 2016. Vol. 27, No 2. Р. 267–74.

  33. Creasy J.M., Sadot E., Koerkamp B.G. et al. Actual 10-year survival after hepatic resection of colorectal liver metastases: what factors preclude cure? // Surgery. 2018. Vol. 163. Р. 1238.

  34. Grothey A., Van Cutsem E., Sobrero A. et al. Regorafenib monotherapy for previously treated metastatic colorectal cancer (CORRECT): an international, multicentre, randomised, placebo-controlled, phase 3 trial // Lancet. 2013. Vol. 381, No 9863. Р. 303–12.

  35. Mayer R.J., Van Cutsem E., Falcone A. et al. Randomized trial of TAS-102 for refractory metastatic colorectal cancer // N Engl J Med. 2015. Vol. 372, No 20. Р. 1909–19.

  36. Tao R., Krishnan S., Bhosale P.R. et al. Ablative radiotherapy doses lead to a substantial prolongation of survival in patients with inoperable intrahepatic cholangiocarcinoma: a retrospective dose response analysis // J Clin Oncol. 2016. Vol. 34, No 3. Р. 219–26.

  37. Vogl T.J., Naguib N.N., Nour-Eldin N.E. et al. Transarterial chemoembolization in the treatment of patients with unresectable cholangiocarcinoma: results and prognostic factors governing treatment success // Int J Cancer. 2012. Vol. 131, No 3. Р. 733–40.

  38. Hoffmann R.T., Paprottka P.M., Schon A. et al. Transarterial hepatic yttrium-90 radioembolization in patients with unresectable intrahepatic cholangiocarcinoma: factors associated with prolonged survival // Cardiovasc Intervent Radiol. 2012. Vol. 35, No 1. Р. 105–16.

  39. Seeger J., Woodcock T.M., Blumenreich M.S., Richardson J.D. Hepatic perfusion with FUdR utilizing an implantable system in patients with liver primary cancer or metastatic cancer confined to the liver // Cancer Investig. 1989. Vol. 7, No 1. Р. 1–6.

  40. Konstantinidis I.T., Groot Koerkamp B., Do R.K. et al. Unresectable intrahepatic cholangiocarcinoma: systemic plus hepatic arterial infusion chemotherapy is associated with longer survival in comparison with systemic chemotherapy alone // Cancer. 2016. Vol. 122, No 5. Р. 758–65.

  41. Jarnagin W.R., Schwartz L.H., Gultekin D.H. et al. Regional chemotherapy for unresectable primary liver cancer: results of a phase II clinical trial and assessment of DCE-MRI as a biomarker of survival // Ann Oncol. 2009. Vol. 20, No 9. Р. 1589–95.

  42. Massani M., Nistri C., Ruffolo C. et al. Intrahepatic chemotherapy for unresectable cholangiocarcinoma: review of literature and personal experience // Updat Surg. 2015. Vol. 67, No 4. Р. 389–400.

  43. Onaitis M., Morse M., Hurwitz H. et al. Adjuvant hepatic arterial chemotherapy following metastasectomy in patients with isolated liver metastases // Ann Surg. 2003. Vol. 237, No 6. Р. 782–8; discussion 8–9.

  44. Kemeny N., Seiter K., Niedzwiecki D. et al. A randomized trial of intrahepatic infusion of fluorodeoxyuridine with dexamethasone versus fluorodeoxyuridine alone in the treatment of metastatic colorectal cancer // Cancer. 1992. Vol. 69, No 2. Р. 327–34.

  45. Kemeny N.E., Atiq O.T. Intrahepatic chemotherapy for metastatic colorectal cancer // Markman M., editor. Regional chemotherapy current clinical oncology. Totowa: Humana Press, 2000.

  46. Ito K., Ito H., Kemeny N.E. et al. Biliary sclerosis after hepatic arterial infusion pump chemotherapy for patients with colorectal cancer liver metastasis: incidence, clinical features, and risk factors // Ann Surg Oncol. 2012. Vol. 19, No 5. Р. 1609–17.

  47. McCulloch P., Taylor I., Sasako M. et al. Randomised trials in surgery: problems and possible solutions // BMJ. 2002. Vol. 324, No 7351. Р. 1448–51.

  48. Chapelle N., Matysiak-Budnik T., Douane F. et al. Hepatic arterial infusion in the management of colorectal cancer liver metastasis: current and future perspectives // Dig Liver Dis. 2018. Vol. 50, No 3. Р. 220–5.

  49. Tomasello G., Petrelli F., Ghidini M. et al. FOLFOXIRI plus bevacizumab as conversion therapy for patients with initially unresectable metastatic colorectal cancer: a systematic review and pooled analysis // JAMA Oncol. 2017. Vol. 3, No 7. Р. e170278.

  50. Kemeny N., Huang Y., Cohen A.M. et al. Hepatic arterial infusion of chemotherapy after resection of hepatic metastases from colorectal cancer // N Engl J Med. 1999. Vol. 341, No 27. Р. 2039–48.

  51. Bolton J.S., O’Connell M.J., Mahoney M.R. et al. Hepatic arterial infusion and systemic chemotherapy after multiple metastasectomy in patients with colorectal carcinoma metastatic to the liver: a North Central Cancer Treatment Group (NCCTG) phase II study, 92–46–52 // Clin Colorectal Cancer. 2012. Vol. 11, No 1. Р. 31–7.

  52. Goere D., Benhaim L., Bonnet S. et al. Adjuvant chemotherapy after resection of colorectal liver metastases in patients at high risk of hepatic recurrence: a comparative study between hepatic arterial infusion of oxaliplatin and modern systemic chemotherapy // Ann Surg. 2013. Vol. 257, No 1. Р. 114–20.

  53. House M.G., Kemeny N.E., Gonen M. et al. Comparison of adjuvant systemic chemotherapy with or without hepatic arterial infusional chemotherapy after hepatic resection for metastatic colorectal cancer // Ann Surg. 2011. Vol. 254, No 6. Р. 851–6.

  54. Kemeny M.M., Adak S., Gray B. et al. Combined-modality treatment for resectable metastatic colorectal carcinoma to the liver: surgical resection of hepatic metastases in combination with continuous infusion of chemotherapy — an intergroup study // J Clin Oncol. 2002. Vol. 20, No 6. Р. 1499–505.

  55. Kusunoki M., Yanagi H., Noda M. et al. Results of pharmacokinetic modulating chemotherapy in combination with hepatic arterial 5-fluorouracil infusion and oral UFT after resection of hepatic colorectal metastases // Cancer. 2000. Vol. 89, No 6. Р. 1228–35.

  56. Lorenz M., Muller H.H., Schramm H. et al. Randomized trial of surgery versus surgery followed by adjuvant hepatic arterial infusion with 5-fluorouracil and folinic acid for liver metastases of colorectal cancer. German Cooperative on Liver Metastases (Arbeitsgruppe Lebermetastasen) // Ann Surg. 1998. Vol. 228, No 6. Р. 756–62.

  57. Tono T., Hasuike Y., Ohzato H. et al. Limited but definite efficacy of prophylactic hepatic arterial infusion chemotherapy after curative resection of colorectal liver metastases: a randomized study // Cancer. 2000. Vol. 88, No 7. Р. 1549–56.

  58. Lygidakis N.J., Sgourakis G., Vlachos L. et al. Metastatic liver disease of colorectal origin: the value of locoregional immunochemotherapy combined with systemic chemotherapy following liver resection. Results of a prospective randomized study // Hepato-Gastroenterology. 2001. Vol. 48, No 42. Р. 1685–91.

23. Чрескожная транскатетерная терапия частицами GCL поддержан грантом Национального института здоровья T32 Research Train ingЫ перевод Ы в области хирургии пищеварительного тракта. DK007754–13.

Грейс С. ЛиГ.С. Ли Массачусетская больница общего профиля, отделение хирургии, Бостон, Массачусетс, США., Т. Кларк ГэмблинT.К. Гэмблин Медицинский колледж штата Висконсина, Милуоки, штат Висконсин, США. E-mail: tcgamblin@mcw.edu. и Мотаз КваданМ. Квадан Массачусетская больница общего профиля/Гарвардская медицинская школа, отделение хирургии, Бостон, Массачусетс, США.

Введение

Хотя «золотым стандартом» лечения ГЦК считается хирургическая резекция, операбельное заболевание встречается менее чем у 20% пациентов [1, 2]. Еще одним терапевтическим вариантом является трансплантация печени. Однако доступ к донорским органам в США сильно ограничен [3]. Кроме того, у большинства пациентов с неоперабельным заболеванием химиотерапия связана с системной токсичностью без заметного улучшения выживаемости [4–6].

При неоперабельном заболевании возрастает роль трансартериальной терапии частицами в лечении злокачественных новообразований печени. Эти методы лечения включают традиционную трансартериальную химиоэмболизацию (cTACE), трансартериальную химиоэмболизацию гранулами с лекарственным покрытием (DEB-TACE), мягкую трансартериальную эмболизацию (TAE) и радиоэмболизацию или SIRT иттрием-90 (90 Y) [7]. Все эти методы основаны на том факте, что печеночная артерия является основным источником кровоснабжения опухолей печени, а нормальная паренхима печени получает кровоснабжение преимущественно из воротной вены [8]. Следовательно, трансартериальные методы путем инфузии терапевтических и эмболических средств в печеночную артерию оказывают действие точно на опухоли, сохраняя при этом здоровую окружающую паренхиму печени (рис. 23-1) [7].

image
Рис. 23-1. Технические аспекты проведения трансартериальной терапии опухолей печени: а — первое, катетер вводят чрескожно в бедренную артерию. Проводник, продетый через катетер, продвигают к чревному стволу и в общую печеночную артерию; б — катетер продвинут в питающие опухоль ветви соответствующей печеночной артерии. Затем в опухоль через катетер в зависимости от типа трансартериальной процедуры доставляются химиотерапевтические средства, эмболизирующие частицы и/или микросферы;
image
Рис. 23-1. (Продолжение) в — эти эмболизирующие частицы или микросферы оседают в небольших артериальных ветвях, питающих опухоль, что вызывает частичную ишемию опухоли печени

Разработанные в 1970-х гг. и первоначально использовавшиеся только для паллиативной терапии у пациентов с неоперабельными и хеморефрактерными опухолями регионарные методы лечения все чаще используются в лечебных целях одновременно с хирургическими вмешательствами как подготовка к трансплантации или резекции опухоли [8, 9]. Кроме того, потенциальное клиническое применение вышло за пределы ГЦК и включает ВПХ и метастазы в печени, источником которых являются КРР, увеальная меланома, нейроэндокринные опухоли и саркомы желудочно-кишечного тракта [1, 10]. В этой главе обсуждаются чрескожная транскатетерная терапия частицами и научно обоснованный подход с доступными на сегодняшний день данными.

Традиционная трансартериальная химиоэмболизация

Предпосылки и техника

Традиционная TACE включает катетерное вливание химиотерапевтических средств в питающие опухоль артерии с последующей эмболизацией печеночной артерии частицами, предназначенными для создания ишемии в опухоли [1]. Этот метод позволяет достичь в 2 раза более высокой концентрации лекарственного средства в периопухолевом пространстве, чем при инфузии в печеночную артерию без эмболизации, со сниженной системной токсичностью и пролонгированными выявляемыми концентрациями лекарственного противоопухолевого средства вплоть до 1 мес после cTACE [11–13].

Наиболее часто используемым химиотерапевтическим средством для монотерапии при cTACE является доксорубицин, хотя многие интервенционные радиологи в США используют комбинацию цисплатина, доксорубицина и митомицина [8]. В химиотерапевтическую смесь также часто добавляют липиодол, йодированный сложный эфир, который действует как эмульгирующее средство и предпочтительно связывается с опухолевыми клетками [7]. Затем выполняют эмболизацию питающих опухоль артерий. При этом используются либо временные варианты окклюзии, такие как Gelfoam, либо более постоянные варианты, такие как частицы поливинилового спирта или микросферы (Embozene и Embospheres) [8]. Различий в выживаемости в зависимости от типа средства для эмболизации продемонстрировано не было, хотя при лечении пациентов, получающих Gelfoam, часто используется больше терапевтических средств и методов, чем при лечении пациентов, получающих поливиниловый спирт [14].

Следует отметить, что некоторые выступают за то, чтобы в ходе эмболизации сохранялся некоторый артериальный кровоток к опухоли, поскольку полная ишемия опухоли может парадоксальным образом стимулировать рост опухоли за счет активации фактора роста эндотелия сосудов и индуцируемого гипоксией фактора 1 [15, 16]. В связи с этой возможностью продолжаются исследования, в которых изучается потенциал сочетания TACE с новыми биологическими препаратами, нацеленными на эти индуцированные гипоксией опухолевые пути [8]. Сохранение проходимости печеночной артерии после cTACE также позволяет проводить несколько процедур TACE, поскольку было показано, что повторные процедуры увеличивают выживаемость пациентов [17–19].

Большинство центров оценивают функцию печени и ответ опухоли после cTACE каждые 4–12 нед [8]. После успешной TACE размер опухоли не всегда уменьшается, поэтому ответ на лечение и некроз опухоли часто оценивают по отсутствию повышения контрастности на КТ, отложению липидов в опухолях или по диффузионно-взвешенному поглощению с использованием МРТ [20, 21].

Большинство пациентов можно без опасений выписать на следующий день после проведения cTACE. Процедура обычно хорошо переносится, наиболее частым нежелательным явлением является постэмболизационный синдром, который встречается у 3,8–10,0% пациентов [8]. Симптомы этого синдрома включают боль в правом подреберье, тошноту, рвоту, утомляемость и лихорадку, которые обычно проходят через 7–10 дней. Другие серьезные, но редкие осложнения включают острую печеночную недостаточность, острую почечную недостаточность, энцефалопатию, абсцесс печени или селезенки, разрыв опухоли и легочную жировую эмболию [8, 22].

Роль традиционной трансартериальной химиоэмболизации в паллиативном лечении неоперабельной гепатоцеллюлярной карциномы

За последние три десятилетия cTACE стали широко использовать при лечении пациентов с неоперабельной ГЦК. Хотя первые РКИ cTACE дали неоднозначные результаты, они проводились, когда метод только развивался, были недостаточно мощными и включали недостаточно пролеченных пациентов в группах химиоэмболизации с меньшим количеством процедур по сравнению с текущей практикой [23, 24]. Впоследствии провели два опорных РКИ, в которых у пациентов с местно-распространенной ГЦК, сохраненной функцией печени и адекватным функциональным состоянием, прошедших cTACE, было продемонстрировано значительное улучшение выживаемости по сравнению с пациентами, прошедшими наилучшую поддерживающую терапию. Lo и соавт. случайным образом рандомизировали 80 азиатских пациентов в группы химиоэмболизации (цисплатин, липиодол и гельфоам) либо симптоматического лечения [18]. Пациентам в группе химиоэмболизации провели в среднем 4,5 процедуры. TACE была связана со значительным улучшением ОВ (1 год, 57 по сравнению с 32%; 2 года, 31 по сравнению с 11%; p =0,006). В другом исследовании, проведенном Llovet и соавт., 112 европейских пациентов случайным образом были распределены в группы химиоэмболизации (доксорубицин и гельфоам), эмболизации (только гельфоам) или консервативного лечения [19]. Авторы также обнаружили статистически значимое улучшение ОВ в группе химиоэмболизации по сравнению с группой консервативного лечения (1 год, 82 по сравнению с 63%; 2 года, 63 по сравнению с 27%; p =0,009) с ОР — 0,47 (р =0,025).

Сделанные недавно метаанализы также продемонстрировали у пациентов с неоперабельной ГЦК устойчивое увеличение выживаемости, связанное с cTACE. Llovet и соавт. провели метаанализ семи РКИ (545 пациентов) и обнаружили значительное улучшение выживаемости при химиоэмболизации цисплатином или доксорубицином (отношение шансов — 0,42; p =0,017), при этом объективные ответы на лечение наблюдались у 35% пациентов [4]. Marelli и соавт. идентифицировали 175 исследований, оценивающих трансартериальную терапию ГЦК, и обнаружили, что одно- и двухлетняя ОВ после TACE составили 62 и 42% соответственно [22]. Их метаанализ девяти РКИ также подтвердил, что TACE была связана с улучшением выживаемости (отношение шансов — 0,7; p =0,003). В самый последний Кокрановский метаанализ, проведенный Oliveri и соавт. в 2011 г., вошло девять исследований, в которых было обнаружено, что TACE не была связана со значительным улучшением выживаемости (ОР — 0,81; 95% ДИ — 0,64–1,02; p =0,07) [25]. Критика этого метаанализа была сосредоточена на отборе исследований, особенно на включении первых РКИ, при проведении которых критерии отбора пациентов, процедурные методы и повторение лечения все еще уточнялись [26, 27]. Повторный анализ только трех самых последних исследований показал, что TACE была связана со значительным преимуществом в отношении выживаемости (ОР — 0,79; 95% ДИ — 0,63–1,00) [18, 19, 27, 28].

Другие аспекты клинического применения традиционной трансартериальной химиоэмболизации

Хотя исторически она использовалась только в качестве паллиативной терапии у пациентов с неоперабельной ГЦК, cTACE стали применять как подготовку к трансплантации печени. Пациенты с циррозом печени, опухоль которых соответствует Миланским критериям, часто включаются в лист ожидания трансплантации. Однако из-за прогрессирования опухоли частота выбывания из исследования может быть >20% [29]. Два небольших исследования пациентов, включенных в лист ожидания трансплантации в соответствии с Миланскими критериями, показали, что предоперационная TACE снижает или устраняет риск прогрессирования опухоли в ожидании трансплантации [3, 30]. Кроме того, два представляющих интерес исследования продемонстрировали, что TACE можно использовать у прошедших надлежащий отбор пациентов, выходящих за пределы Миланских критериев, чтобы снизить стадию опухоли и впоследствии дать пациентам возможность пройти трансплантацию [31, 32]. Дотрансплантационная TACE, по-видимому, не связана с ухудшением результатов после трансплантации печени, что видно в том числе по похожим показателям послеоперационных осложнений, ОВ и ВБПЗ [33, 34].

Традиционную TACE также изучают на предмет ее способности сделать неоперабельные опухоли поддающимися резекции. Исследование, куда вошло 49 пациентов, получавших трансартериальную терапию, в основном TACE, и впоследствии перенесших спасательную операцию по жизненным показаниям, показало, что у 42,9% после операции были рецидивы, хотя выживаемость в течение 1, 3 и 5 лет составила 98, 64 и 57% соответственно [35]. Интересно отметить, что другое исследования, в которое вошло 82 пациента, у которых стадия после получения TACE стала ниже, показало, что спасательная операция по жизненным показаниям была связана с улучшением выживаемости у пациентов с ЧО на TACE, но не давала преимуществ в отношении выживаемости у пациентов, у которых был ПО на TACE [36]. Следовательно, операция по жизненным показаниям после успешного понижения стадии опухоли с помощью TACE может улучшить выживаемость у прошедших тщательный отбор пациентов с изначально неоперабельной ГЦК.

Другие клинические применения TACE включают потенциальное использование в качестве терапии по жизненным показаниям рецидивов внутрипеченочных опухолей после резекции, хотя результаты небольших исследований, сравнивающих восстановительную TACE с чрескожной абляцией, неоднозначны [37, 38]. Адъювантная TACE также может играть определенную роль после резекции, поскольку в метаанализах послеоперационная TACE вызывала улучшение ОВ и ВБПЗ [39]. TACE также использовали для лечения неоперабельных колоректальных метастазов в печени, с благоприятными результатами у пациентов с хорошим функциональным состоянием и без признаков внепеченочного заболевания [1]

В заключение следует отметить, что методика обычной TACE с момента ее внедрения более трех десятилетий назад была усовершенствована. Она стала стандартом лечения пациентов с неоперабельной ГЦК, поскольку в нескольких недавно проведенных исследованиях была показана связь между улучшенной выживаемостью и cTACE по сравнению с системной химиотерапией или одной только наилучшей поддерживающей терапией у пациентов с неоперабельной ГЦК [6, 18, 19, 22]. Ее дополнительная роль связана с понижением стадии опухоли, что делает возможной трансплантацию и/или резекцию, а также резекцию опухоли по жизненным показаниям при рецидиве.

Трансартериальная химиоэмболизация гранулами с лекарственным покрытием

Это адаптация традиционной TACE, в которой химиотерапевтическая артериальная инфузия и доставка эмболических средств объединены в один этап с помощью соединения микросфер, гранул и других типов эмболизирующих частиц химиотерапевтическими препаратами. Эти частицы постепенно высвобождают лекарственный препарат с течением времени в целях доставки лекарственного средства к опухоли точным, контролируемым и устойчивым образом (рис. 23-2) [8]. Этот метод называется DEB-TACE, и в нем в качестве химиотерапевтического препарата выбора часто используется доксорубицин. Метод обеспечивает благоприятный фармакокинетический профиль, так как вызывает более высокий внутриопухолевый уровень доксорубицина и усиление некроза опухоли, но при этом концентрация доксорубицина в плазме по сравнению с cTACE ниже [40, 41]. Также было показано, что DEB-TACE обеспечивает доставку доксорубицина в высоких концентрациях на расстояние до 200 мкм от края гранулы в течение по меньшей мере 1 мес, что позволяет увеличить время контакта препарата с опухолью [42].

Первые ретроспективные исследования показали многообещающие результаты, продемонстрировав связь с улучшением выживаемости после DEB-TACE по сравнению с cTACE у пациентов с ГЦК [43, 44]. В одном исследовании был обнаружен более высокий ответ на лечение после DEB-TACE по сравнению с cTACE (p <0,001), более длительное время до начала прогрессирования в группе DEB-TACE (p =0,018) и отсутствие между двумя группами статистически значимой разницы в токсичности для печени [45]. Однако в последующих РКИ такие благоприятные результаты после DEB-TACE не наблюдались. В самое крупное исследование, PRECISION V, вошло 212 пациентов с ГЦК. По его данным, наблюдались более высокие показатели ответа опухоли после DEB-TACE по сравнению с cTACE, но различия не были статистически значимыми (p =0,11) [46]. По данным двух не столь масштабных РКИ, в которых проводилось сравнение DEB-TACE и cTACE, статистически значимая разница в ответе опухоли также не была обнаружена [47, 48]. Тем не менее исследователи в PRECISION обнаружили, что DEB-TACE была связана со снижением токсичности для печени (p <0,001) и уменьшением побочных эффектов, связанных с доксорубицином (p =0,000 1) [46, 49]. Последующий анализ долгосрочных результатов, проведенный исследователями PRECISION, не выявил различий в ответе опухоли, времени до прогрессирования, нежелательных явлениях или ОВ [50]. В двух метаанализах при сравнении DEB-TACE и cTACE вновь не были обнаружены различия в ответе опухоли, выживаемости или побочных эффектах [51, 52]. Следовательно, DEB-TACE, по-видимому, обеспечивает равную выживаемость и ответ опухоли по сравнению с cTACE, вызывая при этом потенциально более низкую системную токсичность. В этом контексте многие медицинские группы приняли DEB-TACE в качестве метода для лечения неоперабельной ГЦК, и в настоящее время метод оценивают с применением гранул, выделяющих иринотекан, при мКРР печени [53].

image
Рис. 23-2. Женщина 84 лет с гепатоцеллюлярной карциномой правой доли размером 5,7 см изначально прошла селективную внутреннюю лучевую терапию, однако на магнитно-резонансной томографии печени (a) была обнаружена остаточная опухоль, которая впоследствии была подвергнута трансартериальной химиоэмболизации гранулами с лекарственным покрытием; б — были проведены суперизбирательная катетеризация и ангиография правой печеночной артерии; в — затем были проведены суперселективная ангиография и химиоэмболизация задней ветви правой печеночной артерии с использованием гранул с лекарственным покрытием; г — магнитно-резонансная томография печени через 1 год после трансартериальной химиоэмболизации гранулами с лекарственным покрытием продемонстрировала уменьшение размера и благоприятный ответ на лечение поражения (любезно предоставлено Кеем Ямадой, доктором медицины)

Мягкая трансартериальная эмболизация

В качестве альтернативы традиционным TACE и DEB-TACE была предложена мягкая TAE, при которой эмболические средства избирательно доставляются в питающие опухоль артерии без сопутствующей химиотерапии, вызывая тем самым ишемию опухоли. Было проведено множество ретроспективных и проспективных исследований, в которых cTACE сравнивалась с мягкой TAE, и ни одно из них не показало никаких различий в ОВ между двумя этими методами [54–59]. В недавнем исследовании Meyer и соавт. было проведено сравнение 86 пациентов, которые были случайным образом разделены в группы TAE или TACE и обнаружили, что ответ опухоли в группе TACE был лучше (p =0,04), но не обнаружили различий в медианной ОВ (17,3 по сравнению с 16,3 мес; p =0,74) или медианном значении ВБП заболевания (7,2 по сравнению с 7,5 мес; p =0,59) [57]. Ретроспективный анализ 405 пациентов в когорте ветеранов, которые прошли либо TACE, либо TAE, также не обнаружил различий в медианной ОВ (20,1 по сравнению с 23,1 мес; p =0,84) [59]. Кроме того, в метаанализе трех исследований при сравнении пациентов, получавших TАСЕ либо ТАЕ, разница в выживаемости выявлена не была [22].

Споры о том, влияет ли добавление химиотерапевтического средства на ответ заболевания или выживаемость, продолжаются даже после введения в практику DEB-TACE. В РКИ, проведенном Malagari и соавт., сравнили 41 пациента, получавшего доксорубицин DEB-TACE, с 43 пациентами, получавшими TAE с BeadBlock, и обнаружили что в группе DEB-TACE время до начала ПЗ было дольше (42,4 по сравнению с 36,2 нед; p =0,008), но не оценили выживаемость [60]. В проведенном затем исследовании Brown и соавт. сравнили 51 пациента, получавшего BeadBlock, с 50 пациентами, получавшими доксорубицин DEB-TACE, и не обнаружили различий в нежелательных явлениях, ответе опухоли, ВБП или ОВ [61].

Таким образом, из-за отсутствия видимых различий в отношении выживаемости между мягкой эмболизацией и традиционной TACE некоторые авторитетные источники отдают предпочтение лечению пациентов с неоперабельной ГЦК только с помощью TAE [61]. Однако другие исследовательские группы заявляют, что данных недостаточно, чтобы установить влияние на выживаемость, и, поскольку некоторые исследования показали улучшенный ответ опухоли после TACE по сравнению с ТАЕ, они рекомендуют проводить терапию TACE, если только у пациентов нет сопутствующих заболеваний, которые могли бы помешать использованию химиотерапии [62].

Селективная внутренняя лучевая терапия с фоновой терапией иттрием-90

Хотя дистанционная лучевая терапия использовалась для лечения многих типов злокачественных новообразований, оказалось, что при злокачественных новообразованиях печени дистанционное применение излучения затруднено из-за высоких показателей индуцированного радиацией ПП при введении в дозах, уничтожающих опухолевые клетки [63]. Для решения этой проблемы в 1960-х гг. была разработана методика радиоэмболизации, или SIRT [64], при которой радиоактивные микросферы из стекла или смолы доставляются через катетер в снабжающие опухоль ветви печеночной артерии, благодаря чему к печеночным опухолям доставляются дозы до 150 Гр, щадя при этом нормальную печеночную паренхиму [65].

Иттрий-90, чистый β-излучатель частиц с периодом полураспада 64 ч и проникновением в ткани на глубину 2,5–10,0 мм, встроен в две имеющиеся на рынке микросферы (Thera-Spheres и SIR-Spheres). Thera-Spheres (BTG Medical, Оттава, Канада) представляет собой стеклянные сферы размером 20–30 мкм, которые одобрены для лечения ГЦК. SIR-Spheres (Sirtex Medical, Уилмингтон, Массачусетс, США) изготовлены из смолы размером 20–60 мкм и одобрены для лечения метастазов КРР в печени. Следует отметить, что частицы не предназначены для эмболизации, так как SIRT требует постоянного кровотока для того, чтобы вырабатывать свободные радикалы в ходе ионизации молекул воды β-излучением [65, 66]. Осмотр пациента перед SIRT включает КТ органов грудной клетки, живота и таза, чтобы исключить внепеченочные заболевания. Трехфазная КТ или МРТ печени необходима для оценки местонахождения и размера опухоли, определения того, достаточен ли резерв печени, а также для оценки вариантов сосудистой анатомии [66]. КТ-сканирование также полезно для выявления характеристик опухоли, связанных с благоприятной реакцией на SIRT, куда входят четко определенные поля опухоли и скопление сосудов в центре. Пациенты затем за 1–3 нед до SIRT проходят мезентериальную ангиографию, что позволяет провести тщательное артериальное картирование, а также спиральную эмболизацию внепеченочных коллатеральных артерий (таких как ГДА, правая желудочная артерия, желчепузырная артерия и добавочная левая желудочная артерия). Если не провести их окклюзию перед SIRT, это может привести к внецелевым повреждениям тканей. Наконец, пациенты проходят сканирование макроагрегированным альбумином, меченным 99m Tc, что позволяет сделать оценку печеночно-легочного или висцерального шунтирования (рис. 23-3). Если степень шунтирования высока, то SIRT противопоказана из-за риска внепеченочного облучения, в том числе постлучевого пневмонита. Если шунт небольшой, его можно эмболизировать и повторно оценить с помощью повторного сканирования перед SIRT [66, 69].

image
Рис. 23-3. Перед селективной внутренней лучевой терапией пациенты проходят сканирование макроагрегированным альбумином, меченным технецием-99m, что позволяет сделать оценку печеночно-легочного или висцерального шунтирования. Если степень шунтирования высока, то селективная внутренняя лучевая терапия противопоказана из-за риска внепеченочного облучения, в том числе постлучевого пневмонита. На скане показано распределение радиоактивного индикатора в правой доле печени. На панелях A и B черной линией отмечен общий контур печени. Панель A — это вид брюшной полости спереди, а панель B — вид брюшной полости сзади. На панелях C и D черными линиями отмечен общий контур легких. Панель С — это вид грудной клетки спереди, а панель D — вид грудной клетки сзади. Расчетное шунтирование легких составило 2,6%. В других областях не было распределения радиоактивных индикаторов, которое бы свидетельствовало о нецелевой эмболизации. Позднее этому пациенту провели селективную внутреннюю лучевую терапию (с любезного разрешения Кея Ямады, доктора медицины)

Во время самой процедуры SIRT снова выполняется печеночная ангиография, и теперь радиоактивные микросферы доставляются в питающие опухоль артерии под флюороскопическим контролем (рис. 23-4). Затем пациенты в целях оценки распределения микросфер в опухоли проходят однофотонную эмиссионную КТ [65]. Ответ в опухоли оценивается с помощью трехфазной КТ или МРТ печени через 1, 3 и 6 мес после SIRT с использованием критериев Всемирной организации здравоохранения, модифицированных критериев оценки ответа в солидных опухолях (mRECIST) [70] или критериев Европейской ассоциации по изучению печени [71].

image
Рис. 23-4. Мужчине 73 лет был поставлен диагноз гепатоцеллюлярной карциномы, подтвержденный биопсией (а), и ему была проведена селективная внутренняя лучевая терапия; б — были выполнены суперселективная катетеризация и ангиография правой печеночной артерии; в — затем были проведены суперселективная ангиография и радиоэмболизация правой печеночной артерии с использованием микросфер, покрытых иттрием-90. Видны спирали от эмболизации гастродуоденальной артерии, выполненной до селективной внутренней лучевой терапии; г — МРТ печени через 17 мес после селективной внутренней лучевой терапии продемонстрировала отличную реакцию на лечение поражения (предоставлено доктором медицинских наук Сувраном Гангули)

SIRT зачастую хорошо переносится и проводится в амбулаторных условиях [66]. Наиболее частым осложнением является постэмболизационный синдром, встречающийся у 20–55% пациентов и включающий боль в животе, тошноту, рвоту, утомляемость и субфебрильную температуру тела, которые развиваются через несколько дней или недель после терапии SIRT [72]. Более серьезные осложнения включают радиационное заболевание печени (0–4% пациентов) [73], осложнения со стороны желчевыводящих путей (<10%) [74] и повреждение желудка или тонкой кишки (3%) [75] ] из-за радиоэмболизации через неидентифицированные коллатерали желудка и двенадцатиперстной кишки. Постлучевой пневмонит встречается редко (<1%) [76]. Также отмечалась транзиторная лимфопения, но она не была связана с повышенным риском инфекции [77].

Роль селективной внутренней лучевой терапии в лечении неоперабельной гепатоцеллюлярной карциномы

В начальных исследованиях была установлена безопасность и возможность применения SIRT при неоперабельной ГЦК. В опорном исследовании Salem и соавт. 291 пациент с ГЦК получил 526 сеансов SIRT (в среднем 1,8 на одного пациента) [78]. По данным авторов, 30-дневная смертность составила 3% при уровне ответа опухоли 42% по критериям Всемирной организации здравоохранения и 57% по критериям Европейской ассоциации по изучению печени. Время до начала прогрессирования составляло 7,9 мес, а медианное значение выживаемости составило 17,2 мес у пациентов с баллом А по шкале Чайлда–Пью и 7,7 мес у пациентов с баллом B по шкале Чайлда–Пью. Sangro и соавт. включили в исследование 325 пациентов с ГЦК, которым провели SIRT в восьми европейских центрах, и, по их данным, медианная ОВ составляла 12,8 мес с 30-дневной смертностью 6,8% [79]. В последующих исследованиях SIRT сравнивали с TACE у пациентов с ГЦК, и были обнаружены аналогичные результаты по выживаемости, но меньше симптоматических побочных эффектов после SIRT. Lance и соавт. обследовали 73 пациента с ГЦК, которым провели SIRT или TACE [80]. Они не обнаружили статистически значимых различий по медианной выживаемости (8 мес по сравнению с 10,3 мес; p =0,33). Однако постэмболизационный синдром в группе TACE был более тяжелым и привел к большему количеству госпитализаций. В крупном РКИ Salem и соавт. разделили 179 пациентов с ГЦК в группы cTACE или SIRT и обнаружили, что у пациентов в группе SIRT медианное время до начала прогрессирования было значительно больше, чем у пациентов в группе cTACE (>26 по сравнению с 6,8 мес; p =0,001; ОР —0,122; p =0,007) [81]. В обеих группах наблюдалась одинаковая частота ответа опухоли (87 по сравнению с 74%; p =0,4) и одинаковая медианная ОВ (18,6 по сравнению с 17,7 мес; p =0,99), но пациенты cTACE были более склонны к развитию диареи или гипоальбуминемии. В других источниках также сообщалось о повышении качества жизни с помощью SIRT [82].

Хотя SIRT первоначально использовалась только для паллиативного лечения, были данные о полезности SIRT для снижения стадии опухолей ГЦК в целях проведения лечебной хирургической терапии. В одном исследовании с участием 21 пациента с ГЦК стадии T3, перенесших SIRT, у шести пациентов была снижена стадия, и они получали направленную на излечение терапию (четырем пациентам была сделана резекция печени, двум — трансплантация печени) [83]. У шести пациентов, которые прошли направленную на излечение терапию после SIRT, выживаемость значительно улучшилась по сравнению с теми, кто получил только SIRT. В другом исследовании было выявлено 12 пациентов, у которых после SIRT стадия заболевания понизилась, и впоследствии им сделали резекцию печени [84]. Авторы отметили, что средняя продолжительность госпитализации составила 7 дней, частота повторной госпитализации — 42%, а 90-дневная заболеваемость и смертность — 42 и 8% соответственно.

Эти менее масштабные исследования послужили толчком к проведению более крупного многоцентрового исследования Post-SIR-Spheres Surgery Study (P4S), которое было опубликовано в 2017 г. [85]. Этот ретроспективный анализ 100 пациентов с первичной ГЦК или мКРР показал, что после SIRT 71 пациенту была проведена резекция печени, а 29 — трансплантация печени. У четверти пациентов развилось осложнение 3+ степени, у 7% развилась печеночная недостаточность, а 90-дневная смертность составила 4%. С учетом ранее существовавшего операционного риска у этих пациентов, обычно относящихся к группе более высокого риска, эти показатели заболеваемости и смертности были отмечены как приемлемые, что позволяет предположить, что резекция печени после SIRT является безопасной и выполнимой у прошедших надлежащий отбор пациентов.

Роль селективной внутренней лучевой терапии при лечении метастазов колоректального рака в печени

Радиоэмболизация, примененная в клинической практике к неоперабельным и устойчивым к химиотерапии CRLM, также дала многообещающие результаты. Впервые этот метод протестировали в качестве терапии одной линии у пациентов с CRLM, у которых в нескольких предыдущих исследованиях системной химиотерапии не было результата. Например, Nace и соавт. обследовали 51 пациента с CRLM, у которых два режима системной химиотерапии потерпели неудачу, а затем им провели SIRT [86]. Более чем у трех четвертей пациентов было либо стабильное заболевание, либо ЧО, а медианная ОВ составила 10,2 мес после первоначального лечения SIRT. Bester и соавт. сравнили 339 пациентов с устойчивыми к химиотерапии метастазами в печени, которым была проведена SIRT, с 51 пациентом, получившим наилучшую поддерживающую терапию [87]. Медианное значение ОВ было статистически значимо выше у пациентов, перенесших SIRT (12 по сравнению с 6,3 мес; p <0,001), с приемлемой частотой осложнений.

Другие исследовательские группы активно изучали комбинацию SIRT с системной химиотерапией у пациентов с неоперабельными CRLM. В числе прочего провели исследование фазы I, в котором были определены протоколы дозирования для SIRT 90 Y с системным фторурацилом и кальция фолинатом (Лейковорином ) [88]. Ретроспективные исследования в одном медицинском центре продемонстрировали улучшенный ответ на лечение у пациентов, получавших SIRT в сочетании с системной терапией, по сравнению с одной только системной терапией, включая когорту из 133 пациентов с неоперабельными CRLM, которые прошли SIRT [89]. В этой группе 1% пациентов показали ПО, 31% — ЧО, 31% — стабильное заболевание и у 37% наблюдалось ПЗ. Комбинация SIRT с системной терапией была связана с улучшенным ответом на лечение (p =0,007). В рандомизированном исследовании фазы III, проведенном Hendlisz и соавт., эти данные подтвердились [90]. Авторы случайным образом распределили 44 пациентов с неоперабельными, устойчивыми к химиотерапии CRLM в группу монотерапии внутривенным введением фторурацила либо в группу терапии SIRT в сочетании с фторурацилом. Они обнаружили, что среднее время прогрессирования опухоли было значительно дольше в группе SIRT (2,1 по сравнению с 4,5 мес; ОР — 0,51; p =0,03). Между двумя группами не было статистически значимых различий по количеству проявлений токсичности III или IV степени и медианному значению ОВ.

SIRT, по-видимому, является многообещающим методом лечения неоперабельной ГЦК и CRLM с аналогичной выживаемостью, потенциально улучшенным ответом опухоли и лучшей переносимостью по сравнению с TACE [80–82]. Также было показано, что резекция печени после SIRT безопасна и возможна у пациентов, у которых стадию развития опухоли можно снизить до точки резектабельности [85].

Выводы

Чрескожная транскатетерная терапия частицами стала незаменимой в лечении пациентов с неоперабельными злокачественными новообразованиями в печени как в качестве паллиативной терапии, так и в качестве подготовки к потенциальной лечебной терапии. Традиционная TACE связана с улучшением выживаемости у пациентов с неоперабельной ГЦК [6, 18, 19, 22], а предоперационная cTACE, как было показано, снижает риск прогрессирования опухоли в ожидании трансплантации [3, 30]. DEB-TACE дает такие же показатели ответа опухоли и выживаемости, что и cTACE, с меньшей локальной токсичностью и системными побочными эффектами [46, 49]. По-видимому, между мягкой TAE и cTACE разницы в выживаемости нет, что побудило некоторые исследовательские группы к предпочтению мягкой TAE с целью избежать воздействия, связанного с химиотерапией [54–59]. SIRT также продемонстрировала многообещающие результаты с такими же показателями выживаемости, что и TACE, но с более длительным временем до начала прогрессирования, лучшей переносимостью и лучшим качеством жизни, чем TACE [80–82].

Применение этих методов лечения трансартериальными частицами, широко используемых при лечении пациентов с ГЦК и метастазами КРР в печени, расширилось до ВПХ и метастазов в печени увеальной меланомы, нейроэндокринных опухолей и сарком желудочно-кишечного тракта [1, 10]. Практикующие врачи также раздвигают границы, вводя TACE в режиме адъюванта и назначая SIRT для увеличения резектабельности опухоли [39, 85]. Принимая во внимание мультимодальный подход к опухолям печени и широкий спектр доступных способов лечения, в том числе различные методы транскатетерной терапии, решающее значение имеет обсуждение вариантов лечения в многопрофильных комиссиях по опухолям (включая хирургических онкологов, хирургов-трансплантологов, медицинских онкологов, онкологов-радиологов, интервенционных радиологов и гепатологов) и тщательный отбор пациентов [62, 66]. Надеемся, что в эпоху персонализированной медицины будущие исследования определят, каким пациентам эти трансартериальные методы лечения принесут наибольшую пользу [7].

Благодарность

Авторы хотели бы поблагодарить доктора Суврана Гангули и доктора Кея Ямаду из отделения радиологии Массачусетской больницы общего профиля (Бостон, Массачусетс) за предоставленные изображения, используемые на рис. 23-2 - 23-4.

Конфликт интересов

Авторы не сообщают о конфликте интересов.

Литература

  1. Brown D.B., Geschwind J.F., Soulen M.C., Millward S.F., Sacks D. Society of Interventional Radiology position statement on chemoembolization of hepatic malignancies // J Vasc Interv Radiol. 2006. Vol. 17, No 2. Pt 1. Р. 217–23. https://doi.org/10.1097/01.RVI.0000196277.76812.A3.

  2. Kanematsu T., Furui J., Yanaga K., Okudaira S., Shimada M., Shirabe K. A 16-year experience in performing hepatic resection in 303 patients with hepatocellular carcinoma: 1985–2000 // Surgery. 2002. Vol. 131. 1 Suppl. Р. S153–8.

  3. Graziadei I.W., Sandmueller H., Waldenberger P., Koenigsrainer A., Nachbaur K., Jaschke W. et al. Chemoembolization followed by liver transplantation for hepatocellular carcinoma impedes tumor progression while on the waiting list and leads to excellent outcome // Liver Transpl. 2003. Vol. 9, No 6. Р. 557–63. https://doi.org/10.1053/jlts.2003.50106.

  4. Llovet J.M., Bruix J. Systematic review of randomized trials for unresectable hepatocellular carcinoma: chemoembolization improves survival // Hepatology. 2003. Vol. 37, No 2. Р. 429–42. https://doi.org/10.1053/jhep.2003.50047.

  5. Lai C.L., Wu P.C., Chan G.C., Lok A.S., Lin H.J. Doxorubicin versus no antitumor therapy in inoperable hepatocellular carcinoma. A prospective randomized trial // Cancer. 1988. Vol. 62, No 3. Р. 479–83.

  6. Llovet J.M., Burroughs A., Bruix J. Hepatocellular carcinoma // Lancet. 2003. Vol. 362, No 9399. Р. 1907–17. https:// doi.org/10.1016/S0140–6736(03)14964–1.

  7. Lee E.W., Khan S. Recent advances in transarterial embolotherapies in the treatment of hepatocellular carcinoma // Clin Mol Hepatol. 2017. Vol. 23, No 4. Р. 265–72. https://doi.org/10.3350/cmh.2017.0111.

  8. Liapi E., Geschwind J.F. Transcatheter and ablative therapeutic approaches for solid malignancies // J Clin Oncol. 2007. Vol. 25, No 8. Р. 978–86. https://doi.org/10.1200/JCO.2006.09.8657.

  9. Reuter S.R. The current status of angiography in the evaluation of cancer patients // Cancer. 1976. Vol. 37, 1 suppl. Р. 532–41.

  10. Levy J., Zuckerman J., Garfinkle R., Acuna S.A., Touchette J., Vanounou T. et al. Intra-arterial therapies for unresectable and chemorefractory colorectal cancer liver metastases: a systematic review and meta-analysis // HPB (Oxford). 2018. Vol. 20. Р. 905. https://doi. org/10.1016/j.hpb.2018.04.001.

  11. Sasaki Y., Imaoka S., Kasugai H., Fujita M., Kawamoto S., Ishiguro S. et al. A new approach to chemoembolization therapy for hepatoma using ethiodized oil, cisplatin, and gelatin sponge // Cancer. 1987. Vol. 60, No 6. Р. 1194–203.

  12. Konno T. Targeting cancer chemotherapeutic agents by use of lipiodol contrast medium // Cancer. 1990. Vol. 66, No 9. Р. 1897–903.

  13. Egawa H., Maki A., Mori K., Yamamoto Y., Mitsuhashi S., Bannai K. et al. Effects of intra-arterial chemotherapy with a new lipophilic anticancer agent, estradiol-chlorambucil (KM2210), dissolved in lipiodol on experimental liver tumor in rats // J Surg Oncol. 1990. Vol. 44, No 2. Р. 109–14.

  14. Brown D.B., Pilgram T.K., Darcy M.D., Fundakowski C.E., Lisker-Melman M., Chapman W.C. et al. Hepatic arterial chemoembolization for hepatocellular carcinoma: comparison of survival rates with different embolic agents // J Vasc Interv Radiol. 2005. Vol. 16, No 12. Р. 1661–6. https://doi.org/10.1097/01.RVI.0000182160.26798.A2.

  15. Kobayashi N., Ishii M., Ueno Y., Kisara N., Chida N., Iwasaki T. et al. Co-expression of Bcl-2 protein and vascular endothelial growth factor in hepatocellular carcinomas treated by chemoembolization // Liver. 1999. Vol. 19, No 1. Р. 25–31.

  16. Xiong Z.P., Yang S.R., Liang Z.Y., Xiao E.H., Yu X.P., Zhou S.K. et al. Association between vascular endothelial growth factor and metastasis after transcatheter arterial chemoembolization in patients with hepato cellular carcinoma // Hepatobiliary Pancreat Dis Int. 2004. Vol. 3, No 3. Р. 386–90.

  17. Jaeger H.J., Mehring U.M., Castaneda F., Hasse F., Blumhardt G., Loehlein D. et al. Sequential transarterial chemoembolization for unresectable advanced hepatocellular carcinoma // Cardiovasc Intervent Radiol. 1996. Vol. 19, No 6. Р. 388–96.

  18. Lo C.M., Ngan H., Tso W.K., Liu C.L., Lam C.M., Poon R.T. et al. Randomized controlled trial of transarterial lipiodol chemoembolization for unresectable hepatocellular carcinoma // Hepatology. 2002. Vol. 35, No 5. Р. 1164–71. https://doi.org/10.1053/jhep.2002.33156.

  19. Llovet J.M., Real M.I., Montana X., Planas R., Coll S., Aponte J. et al. Arterial embolisation or chemoembolisation versus symptomatic treatment in patients with unresectable hepatocellular carcinoma: a randomised controlled trial // Lancet. 2002. Vol. 359, No 9319. Р. 1734–9. https://doi.org/10.1016/S0140–6736(02)08649-X.

  20. Lim H.K., Han J.K. Hepatocellular carcinoma: evaluation of therapeutic response to interventional procedures // Abdom Imaging. 2002. Vol. 27, No 2. Р. 168–79.

  21. Kamel I.R., Bluemke D.A., Ramsey D., Abusedera M., Torbenson M., Eng J. et al. Role of diffusion-weighted imaging in estimating tumor necrosis after chemoembolization of hepatocellular carcinoma // AJR Am J Roentgenol. 2003. Vol. 181, No 3. Р. 708–10. https://doi. org/10.2214/ajr.181.3.1810708.

  22. Marelli L., Stigliano R., Triantos C., Senzolo M., Cholongitas E., Davies N. et al. Transarterial therapy for hepatocellular carcinoma: which technique is more effective? A systematic review of cohort and randomized studies // Cardiovasc Intervent Radiol. 2007. Vol. 30, No 1. Р. 6–25. https://doi.org/10.1007/s00270–006–0062–3.

  23. Pelletier G., Roche A., Ink O., Anciaux M.L., Derhy S., Rougier P. et al. A randomized trial of hepatic arterial chemoembolization in patients with unresectable hepatocellular carcinoma // J Hepatol. 1990. Vol. 11, No 2. Р. 181–4.

  24. Groupe d’Etude et de Traitement du Carcinome H. A comparison of lipiodol chemoembolization and conservative treatment for unresectable hepatocellular carcinoma // N Engl J Med. 1995. Vol. 332, No 19. Р. 1256–61. https://doi.org/10.1056/NEJM199505113321903.

  25. Oliveri R.S., Wetterslev J., Gluud C. Transarterial (chemo) embolisation for unresectable hepatocellular carcinoma // Cochrane Database Syst Rev. 2011. Vol. 3. CD004787. https://doi.org/10.1002/14651858.CD004787.pub2.

  26. Ray C.E. Jr., Haskal Z.J., Geschwind J.F., Funaki B.S. The use of transarterial chemoembolization in the treatment of unresectable hepatocellular carcinoma: a response to the Cochrane Collaboration review of 2011 // J Vasc Interv Radiol. 2011. Vol. 22, No 12. Р. 1693–6. https://doi.org/10.1016/j.jvir.2011.09.014.

  27. Rose S.C., Kikolski S.G., Gish R.G., Kono Y., Loomba R., Hemming A.W. et al. Society of Interventional Radiology critique and commentary on the Cochrane report on transarterial chemoembolization // Hepatology. 2013. Vol. 57, No 4. Р. 1675–6. https://doi.org/10.1002/hep.26000.

  28. Doffoel M., Bonnetain F., Bouche O., Vetter D., Abergel A., Fratte S. et al. Multicentre randomised phase III trial comparing Tamoxifen alone or with Transarterial Lipiodol Chemoembolisation for unresectable hepatocellular carcinoma in cirrhotic patients (Federation Francophone de Cancerologie Digestive 9402) // Eur J Cancer. 2008. Vol. 44, No 4. Р. 528–38. https://doi.org/10.1016/j.ejca.2008.01.004.

  29. Llovet J.M., Fuster J., Bruix J. Intention-to-treat analysis of surgical treatment for early hepatocellular carcinoma: resection versus transplantation // Hepatology. 1999. Vol. 30, No 6. Р. 1434–40. https://doi.org/10.1002/hep.510300629.

  30. Fisher R.A., Maluf D., Cotterell A.H., Stravitz T., Wolfe L., Luketic V. et al. Non-resective ablation therapy for hepatocellular carcinoma: effectiveness measured by intention-to-treat and dropout from liver transplant waiting list // Clin Transpl. 2004. Vol. 18, No 5. Р. 502–12. https://doi.org/10.1111/j.1399–0012.2004.00196.x.

  31. Chapman W.C., Majella Doyle M.B., Stuart J.E., Vachharajani N., Crippin J.S., Anderson C.D. et al. Outcomes of neoadjuvant transarterial chemoembolization to downstage hepatocellular carcinoma before liver transplantation // Ann Surg. 2008. Vol. 248, No 4. Р. 617–25. https://doi.org/10.1097/SLA.0b013e31818a07d4.

  32. Yao F.Y., Kerlan R.K. Jr., Hirose R., Davern T.J. 3rd, Bass N.M., Feng S. et al. Excellent outcome following down-staging of hepatocellular carcinoma prior to liver transplantation: an intention-to-treat analysis // Hepatology. 2008. Vol. 48, No 3. Р. 819–27. https://doi.org/10.1002/hep.22412.

  33. Lesurtel M., Mullhaupt B., Pestalozzi B.C., Pfammatter T., Clavien P.A. Transarterial chemoembolization as a bridge to liver transplantation for hepatocellular carcinoma: an evidence-based analysis // Am J Transplant. 2006. Vol. 6, No 11. Р. 2644–50. https://doi.org/10.1111/j.1600–6143.2006.01509.x.

  34. Decaens T., Roudot-Thoraval F., Bresson-Hadni S., Meyer C., Gugenheim J., Durand F. et al. Impact of pretransplantation transarterial chemoembolization on survival and recurrence after liver transplantation for hepatocellular carcinoma // Liver Transpl. 2005. Vol. 11, No 7. Р. 767–75. https://doi.org/10.1002/lt.20418.

  35. Lau W.Y., Ho S.K., Yu S.C., Lai E.C., Liew C.T., Leung T.W. Salvage surgery following downstaging of unresectable hepatocellular carcinoma // Ann Surg. 2004. Vol. 240, No 2. Р. 299–305.

  36. Zhang Y., Huang G., Wang Y., Liang L., Peng B., Fan W. et al. Is salvage liver resection necessary for initially unresectable hepatocellular carcinoma patients downstaged by transarterial chemoembolization? Ten years of experience // Oncologist. 2016. Vol. 21, No 12. Р. 1442–9. https://doi.org/10.1634/theoncologist.2016–0094.

  37. Meniconi R.L., Komatsu S., Perdigao F., Boelle P.Y., Soubrane O., Scatton O. Recurrent hepatocellular carcinoma: a Western strategy that emphasizes the impact of pathologic profile of the first resection // Surgery. 2015. Vol. 157, No 3. Р. 454–62.https://doi.org/10.1016/j.surg.2014.10.011.

  38. Koh P.S., Chan A.C., Cheung T.T., Chok K.S., Dai W.C., Poon R.T. et al. Efficacy of radiofrequency ablation compared with transarterial chemoembolization for the treatment of recurrent hepatocellular carcinoma: a comparative survival analysis // HPB (Oxford). 2016. Vol. 18, No 1. Р. 72–8. https://doi.org/10.1016/j.hpb.2015.07.005.

  39. Qi X., Liu L., Wang D., Li H., Su C., Guo X. Hepatic resection alone versus in combination with preand post-operative transarterial chemoembolization for the treatment of hepatocellular carcinoma: a systematic review and meta-analysis // Oncotarget. 2015. Vol. 6, No 34. Р. 36838–59. https://doi.org/10.18632/oncotarget.5426.

  40. Lewis A.L., Taylor R.R., Hall B., Gonzalez M.V., Willis S.L., Stratford P.W. Pharmacokinetic and safety study of doxorubicin-eluting beads in a porcine model of hepatic arterial embolization // J Vasc Interv Radiol. 2006. Vol. 17, No 8. Р. 1335–43. https://doi.org/10.1097/01.RVI.0000228416.21560.7F.

  41. Varela M., Real M.I., Burrel M., Forner A., Sala M., Brunet M. et al. Chemoembolization of hepatocellular carcinoma with drug eluting beads: efficacy and doxorubicin pharmacokinetics // J Hepatol. 2007. Vol. 46, No 3. Р. 474–81. https://doi.org/10.1016/j.jhep.2006.10.020.

  42. Zhang S., Huang C., Li Z., Yang Y., Bao T., Chen H. et al. Comparison of pharmacokinetics and drug release in tissues after transarterial chemoembolization with doxorubicin using diverse lipiodol emulsions and CalliSpheres Beads in rabbit livers // Drug Deliv. 2017. Vol. 24, No 1. Р. 1011–7. https://doi.org/10.1080/10717544.2017.1344336.

  43. Dhanasekaran R., Kooby D.A., Staley C.A., Kauh J.S., Khanna V., Kim H.S. Comparison of conventional transarterial chemoembolization (TACE) and chemoembolization with doxorubicin drug eluting beads (DEB) for unresectable hepatocelluar carcinoma (HCC) // J Surg Oncol. 2010. Vol. 101, No 6. Р. 476–80. https://doi.org/10.1002/jso.21522.

  44. Wiggermann P., Sieron D., Brosche C., Brauer T., Scheer F., Platzek I. et al. Transarterial Chemoembolization of Child-A hepatocellular carcinoma: drug-eluting bead TACE (DEB TACE) vs. TACE with cisplatin/lipiodol (cTACE) // Med Sci Monit. 2011. Vol. 17, No 4. Р. CR189–95.

  45. Song M.J., Chun H.J., Song D.S., Kim H.Y., Yoo S.H., Park C.H. et al. Comparative study between doxorubicin-eluting beads and conventional transarterial chemoembolization for treatment of hepatocellular carcinoma // J Hepatol. 2012. Vol. 57, No 6. Р. 1244–50. https://doi.org/10.1016/j.jhep.2012.07.017.

  46. Lammer J., Malagari K., Vogl T., Pilleul F., Denys A., Watkinson A. et al. Prospective randomized study of doxorubicin-eluting-bead embolization in the treatment of hepatocellular carcinoma: results of the PRECISION V study // Cardiovasc Intervent Radiol. 2010. Vol. 33, No 1. Р. 41–52. https://doi.org/10.1007/s00270–009–9711–7.

  47. van Malenstein H., Maleux G., Vandecaveye V., Heye S., Laleman W., van Pelt J. et al. A randomized phase II study of drug-eluting beads versus transarterial chemoembolization for unresectable hepatocellular carcinoma // Onkologie. 2011. Vol. 34, No 7. Р. 368–76. https://doi.org/10.1159/000329602.

  48. Sacco R., Bargellini I., Bertini M., Bozzi E., Romano A., Petruzzi P. et al. Conventional versus doxorubicin-eluting bead transarterial chemoembolization for hepatocellular carcinoma // J Vasc Interv Radiol. 2011. Vol. 22, No 11. Р. 1545–52. https://doi.org/10.1016/j. jvir.2011.07.002.

  49. Vogl T.J., Lammer J., Lencioni R., Malagari K., Watkinson A., Pilleul F. et al. Liver, gastrointestinal, and cardiac toxicity in intermediate hepatocellular carcinoma treated with PRECISION TACE with drug-eluting beads: results from the PRECISION V randomized trial // AJR Am J Roentgenol. 2011. Vol. 197, No 4. Р. W562–70. https://doi.org/10.2214/ AJR.10.4379.

  50. Golfieri R., Giampalma E., Renzulli M., Cioni R., Bargellini I., Bartolozzi C. et al. Randomised controlled trial of doxorubicin-eluting beads vs conventional chemoembolisation for hepatocellular carcinoma // Br J Cancer. 2014. Vol. 111, No 2. Р. 255–64. https://doi.org/10.1038/bjc.2014.199.

  51. Gao S., Yang Z., Zheng Z., Yao J., Deng M., Xie H. et al. Doxorubicin-eluting bead versus conventional TACE for unresectable hepatocellular carcinoma: a meta-analysis // Hepato-Gastroenterology. 2013. Vol. 60, No 124. Р. 813–20. https://doi.org/10.5754/hge121025.

  52. Facciorusso A., Di Maso M., Muscatiello N. Drug-eluting beads versus conventional chemoembolization for the treatment of unresectable hepatocellular carcinoma: a meta-analysis // Dig Liver Dis. 2016. Vol. 48, No 6. Р. 571–7. https://doi.org/10.1016/j.dld.2016.02.005.

  53. Taylor R.R., Tang Y., Gonzalez M.V., Stratford P.W., Lewis A.L. Irinotecan drug eluting beads for use in chemoembolization: in vitro and in vivo evaluation of drug release properties // Eur J Pharm Sci. 2007. Vol. 30, No 1. Р. 7–14. https://doi.org/10.1016/j.ejps.2006.09.002.

  54. Kawai S., Okamura J., Ogawa M., Ohashi Y., Tani M., Inoue J et al. Prospective and randomized clinical trial for the treatment of hepatocellular carcinoma — a comparison of lipiodol-transcatheter arterial embolization with and without adriamycin (first cooperative study). The Cooperative Study Group for Liver Cancer Treatment of Japan // Cancer Chemother Pharmacol. 1992. Vol. 31 Suppl. S1–6.

  55. Chang J.M., Tzeng W.S., Pan H.B., Yang C.F., Lai K.H. Transcatheter arterial embolization with or without cisplatin treatment of hepatocellular carcinoma. A randomized controlled study // Cancer. 1994. Vol. 74, No 9. Р. 2449–53.

  56. Morse M.A., Hanks B.A., Suhocki P., Doan P.L., Liu E.A., Frost P. et al. Improved time to progression for transarterial chemoembolization compared with transarterial embolization for patients with unresectable hepatocellular carcinoma // Clin Colorectal Cancer. 2012. Vol. 11, No 3. Р. 185–90. https://doi.org/10.1016/j.clcc.2011.11.003.

  57. Meyer T., Kirkwood A., Roughton M., Beare S., Tsochatzis E., Yu D. et al. A randomised phase II/III trial of 3-weekly cisplatin-based sequential transarterial chemoembolisation vs embolisation alone for hepatocellular carcinoma // Br J Cancer. 2013. Vol. 108, No 6. Р. 1252–9. https://doi.org/10.1038/bjc.2013.85.

  58. Kluger M.D., Halazun K.J., Barroso R.T., Fox A.N., Olsen S.K., Madoff D.C. et al. Bland embolization versus chemoembolization of hepatocellular carcinoma before transplantation // Liver Transpl. 2014. Vol. 20, No 5. Р. 536–43. https://doi.org/10.1002/lt.23846.

  59. Massarweh N.N., Davila J.A., El-Serag H.B., Duan Z., Temple S., May S. et al. Transarterial bland versus chemoembolization for hepatocellular carcinoma: rethinking a gold standard // J Surg Res. 2016. Vol. 200, No 2. Р. 552–9. https://doi.org/10.1016/j.jss.2015.09.034.

  60. Malagari K., Pomoni M., Kelekis A., Pomoni A., Dourakis S, Spyridopoulos T et al. Prospective randomized comparison of chemoembolization with doxorubicin-eluting beads and bland embolization with BeadBlock for hepatocellular carcinoma // Cardiovasc Intervent Radiol. 2010. Vol. 33, No 3. Р. 541–51. https://doi.org/10.1007/s00270–009–9750–0.

  61. Brown KT, Do R.K., Gonen M., Covey A.M., Getrajdman G.I., Sofocleous C.T. et al. Randomized trial of hepatic artery embolization for hepatocellular carcinoma using doxorubicin-eluting microspheres compared with embolization with microspheres alone // J Clin Oncol. 2016. Vol. 34, No 17. Р. 2046–53. https://doi.org/10.1200/JCO.2015.64.0821.

  62. Boily G., Villeneuve J.P., Lacoursiere L., Chaudhury P., Couture F., Ouellet J.F. et al. Transarterial embolization therapies for the treatment of hepatocellular carcinoma: CEPO review and clinical recommendations // HPB (Oxford). 2015. Vol. 17, No 1. Р. 52–65. https://doi.org/10.1111/hpb.12273.

  63. Gulec S.A., Fong Y. Yttrium 90 microsphere selective internal radiation treatment of hepatic colorectal metastases // Arch Surg. 2007. Vol. 142, No 7. Р. 675–82. https://doi.org/10.1001/archsurg.142.7.675.

  64. Lafave J.W., Grotenhuis I., Kim Y.S., Maclean L.D., Perry J.F. Jr. Y90-tagged microspheres in adjuvant tumor therapy // Surgery. 1963. Vol. 53. Р. 778–83.

  65. Lee E.W., Thakor A.S., Tafti B.A., Liu D.M. Y90 selective internal radiation therapy // Surg Oncol Clin N Am. 2015. Vol. 24, No 1. Р. 167–85. https://doi.org/10.1016/j.soc.2014.09.011.

  66. Lee E.W., Alanis L., Cho S.K., Saab S. Yttrium-90 selective internal radiation therapy with glass microspheres for hepatocellular carcinoma: current and updated literature review // Korean J Radiol. 2016. Vol. 17, No 4. Р. 472–88. https://doi.org/10.3348/kjr.2016.17.4.472.

  67. Salem M.E., Jain N., Dyson G., Taylor S., El-Refai S.M., Choi M. et al. Radiographic parameters in predicting outcome of patients with hepatocellular carcinoma treated with yttrium-90 microsphere radioembolization // ISRN Oncol. 2013. Vol. 2013. Р. 538376. https://doi. org/10.1155/2013/538376.

  68. Vesselle G., Petit I., Boucebci S., Rocher T., Velasco S., Tasu J.P. Radioembolization with yttrium-90 microspheres work up: practical approach and literature review // Diagn Interv Imaging. 2015. Vol. 96, No 6. Р. 547–62. https://doi.org/10.1016/j.diii.2014.03.014.

  69. Lambert B., Mertens J., Sturm E.J., Stienaers S., Defreyne L., D’Asseler Y. 99mTc-labelled macroaggregated albumin (MAA) scintigraphy for planning treatment with 90Y microspheres // Eur J Nucl Med Mol Imaging. 2010. Vol. 37, No 12. Р. 2328–33. https://doi.org/10.1007/s00259–010–1566–2.

  70. Lencioni R., Llovet J.M. Modified RECIST (mRECIST) assessment for hepatocellular carcinoma // Semin Liver Dis. 2010. Vol. 30, No 1. Р. 52–60. https://doi.org/10.1055/s-0030–1247132.

  71. Bruix J., Sherman M., Llovet J.M., Beaugrand M., Lencioni R., Burroughs A.K. et al. Clinical management of hepatocellular carcinoma. Conclusions of the Barcelona-2000 EASL conference // European Association for the Study of the Liver // J Hepatol. 2001. Vol. 35, No 3. Р. 421–30.

  72. Riaz A., Lewandowski R.J., Kulik L.M., Mulcahy M.F., Sato K.T., Ryu R.K. et al. Complications following radioembolization with yttrium-90 microspheres: a comprehensive literature review // J Vasc Interv Radiol. 2009. Vol. 20, No 9. Р. 1121–30; quiz 31. https://doi.org/10.1016/j.jvir.2009.05.030.

  73. Kennedy A.S., McNeillie P., Dezarn W.A., Nutting C., Sangro B., Wertman D. et al. Treatment parameters and outcome in 680 treatments of internal radiation with resin 90Y-microspheres for unresectable hepatic tumors // Int J Radiat Oncol Biol Phys. 2009. Vol. 74, No 5. Р. 1494– 500. https://doi.org/10.1016/j.ijrobp.2008.10.005.

  74. Atassi B., Bangash A.K., Lewandowski R.J., Ibrahim S., Kulik L., Mulcahy M.F. et al. Biliary sequelae following radioembolization with Yttrium-90 microspheres // J Vasc Interv Radiol. 2008. Vol. 19, No 5. Р. 691–7. https://doi.org/10.1016/j.jvir.2008.01.003.

  75. Carretero C., Munoz-Navas M., Betes M., Angos R., Subtil J.C., Fernandez-Urien I. et al. Gastroduodenal injury after radioembolization of hepatic tumors // Am J Gastroenterol. 2007. Vol. 102, No 6. Р. 1216–20. https://doi.org/10.1111/j.1572–0241.2007.01172.x.

  76. Salem R., Parikh P., Atassi B., Lewandowski R.J., Ryu R.K., Sato K.T. et al. Incidence of radiation pneumonitis after hepatic intra-arterial radiotherapy with yttrium-90 microspheres assuming uniform lung distribution // Am J Clin Oncol. 2008. Vol. 31, No 5. Р. 431–8. https://doi.org/10.1097/COC.0b013e318168ef65.

  77. Carr B.I. Hepatic arterial 90Yttrium glass microspheres (Therasphere) for unresectable hepatocellular carcinoma: interim safety and survival data on 65 patients // Liver Transpl. 2004. Vol. 10, 2 Suppl 1. Р. S107–10. https://doi.org/10.1002/lt.20036.

  78. Salem R., Lewandowski R.J., Mulcahy M.F., Riaz A., Ryu R.K., Ibrahim S. et al. Radioembolization for hepatocellular carcinoma using Yttrium-90 microspheres: a comprehensive report of long-term outcomes // Gastroenterology. 2010. Vol. 138, No 1. Р. 52–64. https://doi.org/10.1053/j.gastro.2009.09.006.

  79. Sangro B., Carpanese L., Cianni R., Golfieri R., Gasparini D., Ezziddin S. et al. Survival after yttrium-90 resin microsphere radioembolization of hepatocellular carcinoma across Barcelona clinic liver cancer stages: a European evaluation // Hepatology. 2011. Vol. 54, No 3. Р. 868–78. https://doi.org/10.1002/hep.24451.

  80. Lance C., McLennan G., Obuchowski N., Cheah G., Levitin A., Sands M. et al. Comparative analysis of the safety and efficacy of transcatheter arterial chemoembolization and yttrium-90 radioembolization in patients with unresectable hepatocellular carcinoma // J Vasc Interv Radiol. 2011. Vol. 22, No 12. Р. 1697–705. https://doi.org/10.1016/j.jvir.2011.08.013.

  81. Salem R., Gordon A.C., Mouli S., Hickey R., Kallini J., Gabr A. et al. Y90 radioembolization significantly prolongs time to progression compared with chemoembolization in patients with hepatocellular carcinoma // Gastroenterology. 2016. Vol. 151, No 6. Р. 1155–63. e2. https://doi.org/10.1053/j.gastro.2016.08.029.

  82. Salem R., Gilbertsen M., Butt Z., Memon K., Vouche M., Hickey R. et al. Increased quality of life among hepatocellular carcinoma patients treated with radioembolization, compared with chemoembolization // Clin Gastroenterol Hepatol. 2013. Vol. 11, No 10. Р. 1358–65 e1. https://doi.org/10.1016/j.cgh.2013.04.028.

  83. Inarrairaegui M., Pardo F., Bilbao J.I., Rotellar F., Benito A., D’Avola D. et al. Response to radioembolization with yttrium-90 resin microspheres may allow surgical treatment with curative intent and prolonged survival in previously unresectable hepatocellular carcinoma // Eur J Surg Oncol. 2012. Vol. 38, No 7. Р. 594–601. https://doi.org/10.1016/j.ejso.2012.02.189.

  84. Wright G.P., Marsh J.W., Varma M.K., Doherty M.G., Bartlett D.L., Chung M.H. Liver resection after selective internal radiation therapy with yttrium-90 is safe and feasible: a bi-institutional analysis // Ann Surg Oncol. 2017. Vol. 24, No 4. Р. 906–13. https://doi.org/10.1245/s10434–016–5697-y.

  85. Pardo F., Sangro B., Lee R.C., Manas D., Jeyarajah R., Donckier V. et al. The post-SIR-spheres surgery study (P4S): retrospective analysis of safety following hepatic resection or transplantation in patients previously treated with selective internal radiation therapy with yttrium-90 resin microspheres // Ann Surg Oncol. 2017. Vol. 24, No 9. Р. 2465–73. https://doi.org/10.1245/s10434–017–5950-z.

  86. Nace G.W., Steel J.L., Amesur N., Zajko A., Nastasi B.E., Joyce J. et al. Yttrium-90 radioembolization for colorectal cancer liver metastases: a single institution experience // Int J Surg Oncol. 2011. Vol. 2011. Р. 571261. https://doi.org/10.1155/2011/571261.

  87. Bester L., Meteling B., Pocock N., Pavlakis N., Chua T.C., Saxena A. et al. Radioembolization versus standard care of hepatic metastases: comparative retrospective cohort study of survival outcomes and adverse events in salvage patients // J Vasc Interv Radiol. 2012. Vol. 23, No 1. Р. 96–105. https://doi.org/10.1016/j.jvir.2011.09.028.

  88. Sharma R.A., Van Hazel G.A., Morgan B., Berry D.P., Blanshard K., Price D. et al. Radioembolization of liver metastases from colorectal cancer using yttrium-90 microspheres with concomitant systemic oxaliplatin, fluorouracil, and leucovorin chemotherapy // J Clin Oncol. 2007. Vol. 25, No 9. Р. 1099–106. https://doi.org/10.1200/JCO.2006.08.7916.

  89. Chua T.C., Bester L., Saxena A., Morris D.L. Radioembolization and systemic chemotherapy improves response and survival for unresectable colorectal liver metastases // J Cancer Res Clin Oncol. 2011. Vol. 137, No 5. Р. 865–73. https://doi.org/10.1007/s00432–010–0948-y.

  90. Hendlisz A., Van den Eynde M., Peeters M., Maleux G., Lambert B., Vannoote J. et al. Phase III trial comparing protracted intravenous fluorouracil infusion alone or with yttrium-90 resin microspheres radioembolization for liver-limited metastatic colorectal cancer refractory to standard chemotherapy // J Clin Oncol. 2010. Vol. 28, No 23. Р. 3687–94. https://doi.org/10.1200/JCO.2010.28.5643.

24. Перфузия печени: хирургия и катетеры

Стефани Х. ГрекоС.Х. Греко Институт рака при Университете им. Ратгерса, Нью-Джерси, отделение хирургической онкологии, Нью-Брансуик, Нью-Джерси, США. и Х. Ричард Александр мл.Х.Р. Александр мл. Институт рака при Университете им. Ратгерса, Нью-Джерси. Медицинская школа Роберта Уорда Джонсона, отделение хирургии, отделение хирургической онкологии, Нью-Брансуик, Нью-Джерси, США. E-mail: ha364@cinj.rutgers.edu.

Введение

Эффективное лечение изолированных и неоперабельных метастазов в печени остается серьезной проблемой в области онкологии. В 2018 г. в США было зарегистрировано 140 250 новых случаев КРР (по данным SEER), и примерно у 50% этих пациентов в течение их жизни разовьются метастазы в печени [1]. У большинства пациентов будут неоперабельные метастазы. Приблизительно у 46–93% пациентов с нейроэндокринными опухолями на момент обращения есть метастазы в печени [2]. У пациентов с увеальной меланомой метастазы в печени встречаются часто, и до 80% таких пациентов имеют метастазы, ограниченные печенью [3]. Метастазы в печени связаны с плохим прогнозом с медианной ОВ <1 года [3]. На печень могут распространяться и некоторые другие, реже встречающиеся виды рака, в том числе саркомы мягких тканей (СМТ), почечноклеточный рак и рак молочной железы. Даже с улучшением системных биологических средств и химиотерапии выживаемость пациентов в таких клинических условиях остается низкой.

Направленная на печень терапия, которая разрабатывается для лечения пациентов с первичными и метастатическими неоперабельными опухолями печени, включает ИПА, изолированную или чрескожную перфузию печени (ИПП или ЧПП), РЧА, TAE и селективную внутреннюю лучевую терапию. Некоторые из этих методов лечения, в том числе ИПП, используют преимущества уникального сосудистого снабжения опухолей печени, кровоток в которых определяется главным образом артериальным кровообращением в печени [4]. Это позволяет проводить таргетную терапию опухоли через печеночную артерию, что ограничивает как системную токсичность, так и токсичность для нормальной ткани печени. В этой главе рассмотрены методы ИПП и ЧПП и их использование в ходе лечения метастазов в печени при КРР, нейроэндокринных опухолях и меланоме. В ней также рассмотрены самые последние данные РКИ, а также обсуждены будущие направления в этой области лечения рака.

Разработка изолированной перфузии печени и первые клинические результаты

Концепция изоляции сосудов и регионарной перфузии пораженного раком органа или области тела была впервые описана Кричем и Кременцем (Creech и Krement) в 1958 г. и стала возможной только благодаря разработке экстракорпоральной оксигенации с помощью шунтирования [5]. Крич и Кременц продемонстрировали, что химиотерапию в высоких дозах можно проводить через изолированную перфузию конечности с ограниченным системным воздействием и видимым противоопухолевым действием.

В 1969 г. Stehlin и соавт. продемонстрировали синергетическое влияние гипертермии и химиотерапии на регионарную перфузию конечностей, и поэтому комбинация гипертермии и химиотерапии стала стандартом для изолированной перфузии [6]. В 1961 г. доктор Роберт Осман (Robert Ausman) из Мемориального института Розуэлл-Парка (ныне известного как Институт рака Розуэлл-Парка) описал методику ИПП у людей [7]. Методика была сначала усовершенствована на модели собак, а затем была протестирована у пяти пациентов с различными злокачественными новообразованиями печени. Несмотря на отсутствие долгосрочного наблюдения и значительную заболеваемость, терапевтический эффект, по всей видимости, наблюдался у двух пациентов. Вследствие высокой заболеваемости и потенциальной смертности, связанных с ИПП, в последующие три десятилетия этот метод не получил широкого распространения в клинической практике. За это время было опубликовано несколько исследований, в которых оценивалось незначительное количество пациентов, но критерии отбора пациентов и параметры перфузии варьировали [8–10].

В начале 1990-х гг. интерес к регионарной перфузии возобновился с использованием комбинации мелфалана и TNF-α. При введении с помощью перфузии конечностей очень высокие показатели ответа наблюдались у пациентов с меланомой или саркомой конечностей [11]. В течение 1990-х гг. было опубликовано несколько исследований, в которых были представлены результаты использования усовершенствованных методик ИПП у пациентов с неоперабельными злокачественными новообразованиями печени [12–15]. Одной из таких публикаций стал отчет фазы II исследования, в котором оценивалось использование мелфалана, TNF и умеренной гипертермии у пациентов с неоперабельными злокачественными новообразованиями, ограниченными печенью [12]. Тридцать четыре пациента прошли терапевтический курс, и был зарегистрирован один летальный исход, связанный с лечением. У большинства пациентов (76%) были метастазы КРР в печени, и 60% ранее получали системную или регионарную терапию. ЧОО составляла 75% и наблюдалась даже у пациентов с распространенным заболеванием или у тех, кто ранее получал терапию (табл. 24-1).

Таблица 24-1. Отобранные серии ранних исследований изолированной перфузии печени
Автор (год) Тип исследования Препарат Гистология n ПО, % ЧО, % Комментарий

Alexander (1998)

Фаза II

Мелфалан

TNF. Множественный, первичный колоректальный

34

3

72

Использование TNF было безопасным

Hafström (1994)

Фаза II

Мелфалан, цисплатин

Множественный, первичная меланома

29

0

20

Пять пациентов выжили >3 лет

Lindnér (1999)

Фаза I

Мелфалан, TNF

Множественный

11

0

27

МОВ — 20 мес

Marinelli (1998)

Фаза I/II

Мелфалан, митомицин (Митомицин С )

Колоректальный

59

2

8

Митомицин (Митомицин С ) — высокая токсичность; мелфалан МОВ — 18 мес

Примечания : n — размер выборки; ПО — полный ответ; ЧО — частичный ответ; МОВ — медиана общей выживаемости

Методика изолированной перфузии печени

ИПП с использованием открытого доступа — сложная хирургическая процедура. Правая и левая доли печени интенсивно мобилизуются, а НПВ ниже печени обнажается с помощью маневра Кохера. Правая доля печени мобилизуется кнутри, чтобы была видна вся ретропеченочная полая вена до уровня диафрагмы; лигируют венозные притоки от забрюшинного пространства к НПВ, включая правую надпочечниковую вену и диафрагмальную вену. Полностью обнажаются структуры ворот печени. Схема ИПП показана на рис. 24-1.

После системной антикоагуляции с использованием гепарина натрия (Гепарина ) создают вено-венозное шунтирование от подкожной вены к подмышечной вене для поддержания во время ИПП системного венозного возврата, поскольку ретропеченочная полая вена временно перекрывается. В ретропеченочную полую вену вводят катетер, который служит венозным оттоком в контуре перфузии печени. Портальная вена и общая печеночная артерия закрываются сосудистыми зажимами. Приток для перфузии осуществляется через ГДА. Полная изоляция печени достигается за счет наложения сосудистого зажима на надпеченочную полую вену. Для контроля гипертермии во время процедуры размещаются температурные датчики непосредственно в паренхиме печени с правой и левой стороны. Контур перфузии в открытой технике состоит из насоса роликового типа, мембранного оксигенатора и теплообменника. Перфузат состоит из 700 мл сбалансированного солевого раствора и одной единицы эритроцитарной массы (примерно 300 мл). Единица эритроцитарной массы необходима для обеспечения адекватной доставки кислорода к паренхиме печени во время перфузии. Теплообменник используется для нагрева перфузата для поддержания температуры паренхимы печени от 38,5 до 40,0 °C. Должна быть достигнута скорость потока >400 мл/мин, а оптимальная скорость потока составляет 600–800 мл/мин. Перфузия продолжается 60 мин, а затем печень промывают кристаллоидным и/или коллоидным раствором. Сосудистые структуры деканюлируют, и восстанавливается нормальная перфузия печени.

image
Рис. 24-1. Схема контура изолированной перфузии печени. Справа от пациента показано устройство экстракорпоральной перфузии. Артериальный приток к печеночной артерии осуществляется через гастродуоденальную артерию, а венозный отток собирается через канюлю, помещенную в изолированный сегмент ретропеченочной нижней полой вены. Зажимы, закрывающие сосуды, показаны на нижней полой вене выше и ниже печени и на печеночной артерии. Слева от пациента находится вено-венозное шунтирование, по которому кровь отводится из подпеченочной нижней полой вены в системный кровоток (через подмышечную вену) с помощью центробежного насоса

Изолированная перфузия печени при колоректальном раке и метастазах в печени

Вследствие относительно высокой частоты пациентов с неоперабельными метастазами КРР в печени большинство исследований, в которых оценивалась ИПП, проводилось у пациентов с КРР. В этих исследованиях использовались несколько типов химиотерапии, включая митомицин (Митомицин С ) [15], оксалиплатин [16] и мелфалан с TNF и без него [15, 17–22]. Есть две большие серии исследований, в которых оценивали ИПП у пациентов с неоперабельными метастазами КРР в печени [17, 20]. Получены данные о результатах ИПП у 120 пациентов с неоперабельными метастазами КРР в печени с использованием ИПП с одним мелфаланом (n =69), мелфаланом и TNF (n =41) или одним TNF (n =10) [17, 20]. Большинство пациентов (80%) получали химиотерапию перед ИПП. Было пять (4%) смертей, связанных с лечением; ответ был оценен у 114 пациентов. ЧОО составила 59%, а медианное время до ПЗ печени — 7 мес. У пациентов, которые получали терапию ИПА после ИПП, время до ПЗ печени было больше, чем у пациентов, которые такой терапии не получали. Медианная ОВ составила 17,4 мес. Что касается ОВ, при многофакторном анализе статистическую значимость показали только использование ИПА после ИПП и предоперационный уровень РЭА ≤30 нг/мл. Подобные результаты были зарегистрированы у 105 пациентов с неоперабельными метастазами КРР в печени, получавших фиксированную дозу 200 мг мелфалана в контурной перфузии [20]. ЧОО составила 50%. Медианное значение ОВ составило 24,8 мес.

Сообщалось об исследовании «случай–контроль», в котором ИПП в комбинации с мелфаланом сравнивали с системной химиотерапией у пациентов с неоперабельными метастазами КРР в печени [21]. В группу системной химиотерапии вошли 111 пациентов, получавших капецитабин (Capecitabine), иринотекан и оксалиплатин (CAIRO). Статистически значимой разницы по ОВ между двумя группами не было. Авторы этого исследования пришли к выводу, что системная терапия остается стандартом лечения пациентов с неоперабельными метастазами КРР в печени и что ИПП следует рассматривать в контексте проспективных клинических исследований. Однако роль ИПП у пациентов, невосприимчивых к системной химиотерапии, известна недостаточно. В серии из 25 пациентов с неоперабельными метастазами КРР в печени, резистентными к терапии на основе иринотекана, ИПП дала общую частоту ответа 60%, а медианная продолжительность ответа в печени составила 12 мес [19]. Медианная ОВ составила 12 мес, а двухлетняя выживаемость — 28%.

Изолированная перфузия печени при увеальной меланоме

Приблизительно у 30–60% пациентов с увеальной меланомой развиваются метастазы в печени [23–27]. Варианты системного лечения у этих пациентов ограничены по количеству и эффективности [28–31], и хотя есть попытки хирургической резекции у крайне ограниченного числа пациентов со скромными результатами [32–34], большинство пациентов имеют диффузные метастазы, многие из которых не видны при визуализационном исследовании (рис. 24-2). Учитывая ограниченные возможности альтернативных вариантов лечения, во многих исследованиях оценивалась возможность использования ИПП у этих пациентов.

image
Рис. 24-2. Пример прогрессирующей опухоли и диффузного характера метастатического распространения у пациента с метастазами увеальной меланомы в печени

Есть данные о применении ИПП у пациентов с увеальной меланомой и неоперабельными метастазами в печени с использованием возрастающих доз мелфалана с TNF и без него [35]. У пациентов, как правило, было распространенное заболевание с медианным количеством метастатических узлов, составлявшим 25 (диапазон — от 5 до 50), средней долей замещения печени 25% (диапазон — 10–75%) и средним размером самого большого поражения >7 см. Общая частота ответа составила 62%, включая два ПО (9,5%). Из пациентов, получавших только мелфалан, ответ наблюдался у семи из 10 (70%), тогда как рентгенологические доказательства ответа были у шести из 11 пациентов (54%), получавших мелфалан и TNF. В ходе исследования был зарегистрирован один случай смерти, связанный с лечением (5%). Медиана ВБП составила 9 мес у всех пациентов и была значительно дольше у пациентов, получавших TNF (14 мес по сравнению с 6 мес; p =0,04). ОВ составила 11 мес.

Отчет об исходах у 29 пациентов с метастатической увеальной меланомой в печени, получавших ИПП только с мелфаланом, показал аналогичные результаты [36]. Общая частота ответа составила 62% с тремя ПО (10%). При многофакторном анализе только лактатдегидрогеназа на исходном уровне была идентифицирована как значимый независимый прогностический фактор для выживаемости, что говорит о том, что исходный уровень лактатдегидрогеназы может иметь значение при отборе пациентов. В менее масштабных сериях в литературе также сообщалось о подобных результатах. У восьми пациентов, получавших ИПП с высокими дозами мелфалана (200 мг), общая частота ответа составила 50%, а медиана ОВ составила 9,9 мес [20, 37]. Представляется, что у пациентов с неоперабельными метастазами увеальной меланомы в печени частоту ответа >50% обычно можно получить с использованием ИПП с мелфаланом с TNF и без него, с уровнем смертности <5% и преходящей заболеваемостью (табл. 24-2).

Таблица 24-2. Сводные данные избранных исследований изолированной перфузии печени при метастазах увеальной меланомы в печени
Автор (год) Тип исследования Препараты n ПО, % ЧО, % Комментарий

Alexander (2000)

Фаза II

Мелфалан, TNF

22

9,5

52

MOВ — 11 мес; медианная продолжительность ответа лучше с TNF (14 мес по сравнению с 6 мес); смертность — 5%

Alexander (2003)

Фаза II

Мелфалан

29

10

52

Смертность — 0%

Noter (2004)

Фаза II

Мелфалан

8

0

50

MOВ — 9,9 мес

Van Iersel (2008)

Фаза II

Мелфалан

12

0

33

MOВ — 9,9 мес

Примечания : n — размер выборки; ПО — полный ответ; ЧО — частичный ответ; MOВ — медиана общей выживаемости

Изолированная перфузия печени при нейроэндокринных опухолях

Хотя хирургическая резекция метастазов нейроэндокринных опухолей эффективна и может улучшить пятилетнюю выживаемость до более чем 50%, полная хирургическая резекция обычно затруднена, поскольку у пациентов часто наблюдается мультифокальное или двустороннее ПП [38–41]. Использование ИПП для лечения 13 пациентов с нейроэндокринными метастазами в печени показало общую частоту ответа 50% и медиану ОВ 48 мес [42]. Учитывая эффективность хирургической резекции и других методов лечения, направленных на печень [39, 43–46] при лечении пациентов с метастазами нейроэндокринных опухолей в печени, маловероятно, что ИПП будет играть сколько-нибудь значительную роль в лечении таких пациентов.

Чрескожная перфузия печени

ЧПП начали использовать в клинических условиях почти 30 лет назад. Ее осуществимость была впервые продемонстрирована на модели свиней Curley и соавт., а в 1994 г. Ravikumar и соавт. провели исследование возможности оценки ЧПП у пациентов с метастазами в печени [47]. У 21 пациента провели пятьдесят восемь процедур ЧПП с использованием фторурацила (5-Фторурацила-Эбеве ) или доксорубицина. У 12 пациентов провели повышение дозы фторурацила (5-Фторурацила-Эбеве ), а девяти пациентам провели повышение дозы доксорубицина. Химиотерапевтические средства вводили в печень в объеме 250 мл с интервалом от 15 до 30 мин. Лечение повторяли каждые 3 нед в течение двух курсов, и если был документально подтвержден ответ заболевания без дозолимитирующей токсичности, пациенты получали два дополнительных курса. Летальных исходов, связанных с лечением, не было. Наиболее частой токсичностью, встречавшейся в 78,5% процедур, была гипотензия. Примечательно, что токсичность для печени была минимальной, с кратковременным повышением уровней ферментов печени. У двух пациентов, получавших доксорубицин, был значительный ответ. Что касается остальных пациентов, у 17 из 19 опухоль печени прогрессировала, а у одного пациента на момент последнего наблюдения была СЗ. Это исследование установило возможность использования ЧПП для регионарной терапии при лечении метастазов в печени, но из-за отсутствия доказательств эффективности от этого метода в значительной степени отказались до начала 2000-х гг., когда в серии клинических исследований он получил переоценку.

Методика выполнения чрескожной перфузии печени

Мелфалан доставляется в паренхиму печени через чрескожно введенный катетер, расположенный в соответствующей печеночной артерии. Венозный отток из печени собирают и фильтруют перед возвращением в системный кровоток. Обычно процедура проводится под общим наркозом. Для лечения устанавливаются три канюли: катетер в правой подключичной вене или яремной вене для возврата крови в большой круг кровообращения, канюля бедренной артерии, которая продвигается в соответствующую печеночную артерию для введения химиопрепарата, и канюля бедренной вены для установки фенестрированного двухбаллонного катетера, расположенного в ретропеченочной полой вене, который собирает отток печеночной вены.

Перед терапией проводится висцеральная ангиограмма, а ГДА и другие вспомогательные сосуды эмболизируют, чтобы гарантировать доставку лекарственного средства исключительно в печень. В очень редких случаях встречается аномальная печеночная артериальная анатомия, которая требует вливания мелфалана в две питающие артерии последовательно путем перепозиционирования подводящего катетера в середине терапии. Двухбаллонный катетер продвигается из бедренной вены в ретропеченочную полую вену (рис. 24-3). Венозный катетер имеет несколько особенностей дизайна, которые позволяют изолировать печеночные венозные выделения, собрать их и отфильтровать через экстракорпоральную систему фильтрации, прежде чем вернуть их в системную циркуляцию через канюлю в шее (рис. 24-3). Пациент получает системную антикоагуляцию с внутривенным гепарином натрия (Гепарином ), и головной баллон наполняют разбавленным контрастом, содержащим солевой раствор, и устанавливают под флюороскопическим контролем на соединении предсердия и полой вены, пока нижняя часть шара слегка не отступит. Наполняют нижний баллон, чтобы изолировать ретропеченочную НПВ. Затем в катетер вводят контрастный материал, чтобы подтвердить, что печеночная венозная система изолирована между баллонами. Затем используют центробежный насос, чтобы получить поток через контур со скоростью примерно 500–600 мл/мин. Как только это будет достигнуто, включают систему фильтрации.

Доза мелфалана 3 мг/кг идеальной массы тела с максимальной дозой 250 мг, разбавленной до 2 мг/мл, вводится с помощью автоматического шприца, и скорость инфузии устанавливается таким образом, что препарат будет доставлен в течение 30 мин. Во время терапии инфузия 1 или 2 раза ненадолго прерывается, и через артериальный катетер вводят небольшое количество контраста, чтобы убедиться, что катетер находится в правильном положении. Можно ввести в виде инфузии небольшое количество нитроглицерина, чтобы облегчить по мере необходимости артериальный вазоспазм. Как только инфузия мелфалана завершена, артериальный катетер удаляют, но фильтрацию печеночных венозных выделений продолжают еще 30 мин. Через 30 мин систему фильтрации останавливают, сдувают баллоны и удаляют венозный катетер. Обычно пациент отходит от наркоза в отдельном помещении. Его экстубируют и доставляют в отделение интенсивной терапии для мониторинга.

image
Рис. 24-3. Иллюстрация техники чрескожной перфузии печени. Слева показана общая схема чрескожной перфузии печени с размещением артериальных и венозных катетеров и системой фильтрации справа от пациента. Обратите внимание, что кровь возвращается к пациенту из системы фильтрации с помощью центробежного насоса через катетер в подключичной или яремной вене. В правом нижнем углу изображена печеночная венозная катетерная фенестрация между двумя баллонами, а на верхней панели показан сделанный во время процедуры рентгеновский снимок, подтверждающий изоляцию печеночной венозной системы

ЧПП является сложной процедурой, которая имеет некоторые потенциальные риски, связанные с ней. Для того чтобы свести риск к минимуму, необходимо координировать зоны ответственности различных специалистов, включая анестезиолога, интервенционного радиолога, перфузиониста, фармацевтическую службу, специализированный сестринский персонал, а также онколога или специалиста по терапевтической онкологии. Гипотония почти всегда встречается во время процедуры, когда надуваются венозные баллоны и когда активируются фильтры в шунтировании контура. Считается, что механизм гипотонии связан со снижением венозного возврата и фильтрацией катехоламинов. Гипотензия дает ответ на кардиопрессорные средства, и обычно гемодинамические параметры могут быть быстро восстановлены. Анестезия во время гемодинамических и метаболических изменений, которые происходят в ходе ЧПП, была описана Miao и соавт. [9]. Они описали лечение 51 пациента, которые прошли 136 ЧПП при NCI в Бетесде, штат Мэриленд. На основе данных этого исследования наблюдалось снижение среднего артериального давления, центрального венозного давления и увеличение частоты сердечных сокращений, что прекращалось после завершения процедуры. Пациенты получали норэпинефрин (Норадреналин ) в 13%, фенилэфрин — в 70% или оба средства — в 11% ЧПП. По сравнению со значениями на исходном уровне, было также преходящее снижение бикарбоната и рН, значения которых вернулись к концу процедуры на исходный уровень. Во время процедуры необходимо регулярно контролировать активированное время свертывания (АВС) крови, а при необходимости вводить дополнительный гепарин натрия (Гепарин ). Пациенты могут испытывать падение внутренней температуры тела, и обычной практикой является использование во время процедуры согревающего одеяла. После процедуры пациентам требуется коррекция антикоагуляции свежей замороженной плазмой и тромбоцитами. Как только это будет достигнуто, удаляют интродьюсеры сосудистого доступа. В течение первых 24 ч следует соблюдать реанимационный план, который включает агрессивную коррекцию коагулопатии, проверку пульса и другие параметры.

Первое исследование фазы I с мелфаланом

Получены данные исследования фазы I c увеличением дозы мелфалана у пациентов с неоперабельными первичными или метастатическими злокачественными новообразованиями в печени [31]. В общей сложности лечение получили 28 пациентов, средний возраст которых составил 49 лет, и мужчины и женщины были представлены в равной степени. У 10 пациентов была метастатическая увеальная меланома, у трех — меланома кожи, а у 15 — опухоли других типов, включая колоректальный, нейроэндокринный, почечноклеточный и другие виды рака. Критерии отбора включали функциональное состояние по шкале Восточной кооперативной онкологической группы ≤2, уровень билирубина в сыворотке — <2 мг/дл, количество тромбоцитов — >100 000/мкл и уровень креатинина в сыворотке — ≤1,5 мг/дл. Из исследования были исключены пациенты с подтвержденным биопсией циррозом или значительной портальной гипертензией, но подходили пациенты с ограниченным внепеченочным заболеванием. В исследовании использовался мелфалан, который идеально подходит для ЧПП, поскольку его пиковая перфузионная концентрация в 10–100 раз превышает максимально переносимые пиковые системные уровни и была связана с высокой частотой ответа при использовании во время ИПП [13, 48]. В этом исследовании 12 пациентов первоначально получали 2 мг/кг, а затем у 16 пациентов доза была увеличена (с шагом 0,5 мг/кг) до максимально переносимой дозы 3 мг/кг. Осложнения во время процедуры были незначительными. Большинство пациентов получали амбулаторное лечение и в течение 24 ч после процедуры могли перейти на обычный рацион питания.

При дозе 3,5 мг/кг наблюдалась дозолимитирующая токсичность в виде нейтропении и тромбоцитопении. Нейтропения III/IV степени встречалась у этих пациентов в 66% случаев при терапии, при этом филграстим потребовался в трех случаях. В этой группе также наблюдалось повышение тромбоцитопении до III/IV степени, некоторые из этих случаев потребовали переливания тромбоцитов. Среди семи пациентов, получавших 3 мг/кг, что было определено как максимально безопасная переносимая доза, 58% (11 из 19) курсов лечения вызвали преходящую нейтропению IV степени, потребовавшую введения филграстима. У 12 пациентов, получавших дозу 2 мг/кг, транзиторная нейтропения III/IV степени наблюдалась примерно после 50% лечения, а тромбоцитопения III/IV степени наблюдалась у одной трети пациентов. Основываясь на этой токсичности, сейчас обычно в профилактических поддерживающих целях назначают факторы роста. Печеночная токсичность в этом исследовании была нечастой и всегда преходящей, а почечной, сердечной или легочной токсичности не наблюдалось. Надо отметить, что из 10 пациентов с увеальной меланомой у пяти (50%) был объективный ответ опухоли, а у двух пациентов был зарегистрирован ПО через 10 и 12 мес. Кроме того, у двух из четырех пациентов с метастазами в печени из нейроэндокринных опухолей частичные ответы сохранялись через 5 и 7 мес, а у одного наблюдался слабый продолжающийся ответ через 10 мес.

Подведем итоги: в фазе I исследования, посвященного обоснованию ЧПП с использованием мелфалана, была продемонстрирована безопасность процедуры и определена максимально переносимая доза на уровне 3 мг/кг. Это является более высокой дозой, чем можно использовать при системном или интраоперационном регионарном введении, из-за токсичности для костного мозга. На основе фармакокинетических исследований средняя эффективность фильтрации при максимально переносимой дозе составила 78,5%. Этот процесс позволяет вводить высокие дозы без увеличения токсичности. Кроме того, только 14 из 74 процедур оказались токсичными для печени, что указывает на то, что даже при прямой регионарной терапии здоровая паренхима печени не подвергается повышенному риску. Хотя целью этого исследования не было оценить влияние ЧПП на выживаемость, общая доля ответов составила 29,6%, включая два ПО.

Клиническая оценка чрескожной перфузии печени, фаза II

Впоследствии NCI провел исследование ЧПП фазы II. У 57 вошедших в исследование пациентов гистология опухоли включала мКРР, первичный рак печени, метастатическую увеальную меланому и метастатические нейроэндокринные опухоли. Результаты 23 пациентов с метастатическим нейроэндокринным раком, которые прошли 68 процедур ЧПП с мелфаланом, были представлены в абстрактной форме [49]. У большинства пациентов было распространенное ПП с медианным количеством метастазов 15, средним размером наибольшего поражения 4,8 см и более чем 25% замещением печени почти у половины пациентов. Общая частота рентгенологического ответа составила 79%, в том числе 68% ЧО и 11% ПО согласно рентгенограммам. Медианная ОВ, по данным страховой компании, составила 40 мес.

Исследование фазы III. Оценка чрескожной перфузии печени у пациентов с метастазами меланомы в печени

Многоцентровое РКИ по сравнению ЧПП с мелфаланом с наилучшими альтернативными методами лечения (BAC) было проведено с участием 93 пациентов в период с 2006 по 2009 г. [50]. NCI координировал исследование и включил в него первых 33 пациентов. Первичной конечной точкой была ВБП заболевания в печени, оцененная независимым наблюдательным комитетом (IRC). Критерии отбора включали неоперабельность, подтвержденную биопсией, метастазы меланомы в печени, функциональный статус по шкале Восточной кооперативной онкологической группы ≤2, билирубин в сыворотке <2 мг/дл, количество тромбоцитов >100 000/мкл, креатинин в сыворотке <1,5 мг/дл и функциональные тесты печени <10-кратного верхнего предела нормы. Подходили пациенты с ограниченным внепеченочным заболеванием с прогрессирующим заболеванием печени, ограничивающим продолжительность жизни. Сорок четыре пациента получили ЧПП с мелфаланом и 49 получили BAC, которые включали системную химиотерапию, эмболизацию и поддерживающую терапию. Был разрешен переход на ЧПП с мелфаланом. Исследование было направлено на выявление разницы в медианной ВБП заболевания, составляющей 4 мес. Пациенты в группе ЧПП с мелфаланом получали лечение каждые 4–8 нед при гематологической токсичности II степени или ниже с максимум шестью процедурами. Наблюдение пациентов и визуализацию проводили с интервалом 6±2 нед. Ответ и выживаемость оценивались через заранее определенные промежутки времени.

Две группы были хорошо сопоставимы по демографическим характеристикам, предыдущему лечению и характеристикам заболевания (табл. 24-3). Следует отметить, что почти у 90% вошедших в исследование пациентов была увеальная меланома, и у большинства заболевание было распространенным (у 51% — пять поражений или более, среднее замещение печени опухолью составляло 31,6%). Большинство пациентов ранее не получали регионарной терапии. Из 44 пациентов в группе ЧПП с мелфаланом (М-ЧПП) 40 (92%) прошли терапию (среднее количество терапевтических курсов — 3), а 8 (18%) завершили четыре терапевтических курса. В группе BAC у 50% была химиотерапия дакарбазином/темозоломидом, у 22% была химиоэмболизация, а у 18% — поддерживающая терапия. Двадцать восемь из 49 пациентов перешли на М-ЧПП, но только 25 из 28 получили терапию. Результаты продемонстрировали статистически значимое улучшение ВБП заболевания в печени и общей ВБП у пациентов, получавших ЧПП, по сравнению с BAC (рис. 24-4) (ВБП заболевания в печени 7,0 по сравнению с 1,6 мес; p <0,001; oВБП — 5,4 мес по сравнению с 1,6 мес; p =0,000 1). ЧОО составила 27,3% в группе М-ЧПП по сравнению с 4,1% в группе BAC (p =0,003), а средняя продолжительность объективного ответа составила 6,4 мес по сравнению с 3,7 мес. Приведен пример ответа на ЧПП при увеальной меланоме (рис. 24-5). Медианная ОВ с М-ЧПП составляла 10,6 мес по сравнению с 10,0 мес с BAC. Однако в анализе подгрупп медиана ОВ составила 13,1 мес у пациентов с BAC, которые перешли на лечение ЧПП с мелфаланом. Медианное время до прогрессирования в печени в группе BAC составило 1,6 мес и 8,4 мес у тех, кто перешел в другую группу и начал получать ЧПП с мелфаланом, что указывает на способность этого вида терапии сохранять жизнь пациентам после ПЗ. Нежелательные явления в основном были связаны с секвестрацией тромбоцитов и гемодилюцией, что часто требовало переливания. У 91% пациентов в группе ЧПП с мелфаланом наблюдались постпроцедурные нежелательные явления, которые включали нейтропению III–IV степени, тромбоцитопению и анемию. Печеночная дисфункция возникла у 14% пациентов и купировалась самостоятельно. Треть пациентов прекратили прием ЧПП с мелфаланом из-за нежелательных явлений, и в общей сложности было три летальных случая: два — вследствие супрессии костного мозга и один — из-за прогрессирующей печеночной недостаточности. В целом это исследование показало статистически значимое улучшение в отношении как печеночного, так и общего ПЗ при терапии ЧПП с мелфаланом. Хотя у пациентов, которые перешли из группы BAC, ОВ была лучше (13,1 мес по сравнению 10,6 мес), это, вероятно, сложно оценить из-за систематической ошибки отбора, и дизайн исследования не предполагал возможность оценки преимущества в отношении выживаемости из-за критериев перехода в другую группу. Токсичность наблюдалась часто, но в большинстве случаев ее можно было лечить.

Таблица 24-3. Демографические данные исследования фазы III
Категория PHP-Mel (n=44) BAC (n=49) Группа лечения сравнение p-значение

Возраст, годы

0,953 4

Медиана (диапазон)

55,0 (33–74)

56,0 (31–77)

Пол, n (%)

0,479 7

Мужской

23 (52,3%)

22 (44,9%)

Женский

21 (47,7%)

27 (55,1%)

Пол, n (%)

0,479 7

Мужской

23 (52,3%)

22 (44,9%)

Женский

21 (47,7%)

27 (55,1%)

Функциональное состояние по шкале ECOG

0

28 (63,6%)

42 (85,7%)

1

13 (29,5%)

6 (12,2%)

Локализация первичной опухоли

0,857 7

Глазная

39 (88,6%)

44 (89,8%)

Кожная

5 (11,4%)

5 (10,2%)

Продолжительность метастазов в печени, мес

Среднее ± стандартное отклонение

4,6 ± 7,7

4,6 ± 5,5

Опухолевая нагрузка в печени, %

0,534 2

Медиана (диапазон)

32,5 (5–85%)

25 (5–90%)

Локализация метастазов, n (%)

0,930 5

Только печень

27 (61,4%)

28 (57,1%)

Печеночные и внепеченочные

17 (38,6%)

21 (42,9%)

Предыдущее лечение (при метастазах в печени), n (%)

Химиотерапия/иммунотерапия

8 (18,2%)

10 (20,4%)

0,900 8

Регионарная терапия

4 (9,1%)

3 (6,1%)

0,703 8

По материалам Hughes и соавт. [50], используется с их разрешения.

Примечания : PHP-Mel — чрескожная перфузия печени с мелфаланом; n — размер выборки; BAC — наилучшие альтернативные методы лечения; ECOG — Восточная объединеннная онкологическая группа.

Включены химиоэмболизация, радиоэмболизация или абляция

image
Рис. 24-4. Результаты исследования фазы III [50], включая выживаемость без прогрессирования (панель a) и общую выживаемость (панели б и в). BAC — наилучшие альтернативные методы лечения; ЧПП — чрескожная перфузия печени
image
Рис. 24-4. (продолжение)
image
Рис. 24-5. Магнитно-резонансная томография показывает почти полный регресс метастатической увеальной меланомы после чрескожной перфузии печени более 2 лет

Другие исследования

Было проведено несколько других исследований, в которых оценивалась эффективность ЧПП, в основном в ретроспективных обзорах одного или нескольких медицинских центров. Forster и соавт. ретроспективно проанализировали данные 10 пациентов с неоперабельной меланомой или саркомой с метастазами в печени в Онкологическом центре Моффитта [51]. Они проанализировали 27 процедур, в среднем три терапевтических курса на пациента. У пяти из 10 пациентов была увеальная меланома, только у одного пациента была саркома. Медиана ВБП заболевания в печени составляла 240 дней, у 90% пациентов наблюдалась СЗ или ЧО, а 40% были живы через 11,5 мес. Наиболее часто встречающейся токсичностью была миелосупрессия, которую лечили в амбулаторных условиях. Авторы пришли к выводу, что ЧПП является безопасным и многообещающим методом лечения отдельных пациентов. Аналогичным образом Vogl и соавт. сообщили о результатах 14 пациентов в двух европейских центрах, которые в период с 2012 по 2013 г. получали терапию мелфаланом в дозе 3 мг/кг с помощью ИПП [52]. У всех пациентов были метастазы в печени от солидных злокачественных новообразований, включая меланому глаза или кожи, холангиокарциному, а также рак молочной железы или желудка. Наблюдали один ПО (холангиокарцинома), шесть частичных ответов (меланома глаза и кожи) и пять стабильных ответов (меланома глаза и рак молочной железы). Токсичность была аналогична описанной ранее. Интересно, что в этой серии у отдельных пациентов использовался фильтр II поколения, который был разработан для повышения эффективности экстракции мелфалана. У этих пациентов токсичность была снижена, а выздоровление шло быстрее. Этот фильтр II поколения был впервые описан на модели свиней в 2014 г. [53], и эффективность экстракции у него составляет 99%, что превосходит фильтры I поколения, использованные в первых опубликованных исследованиях, средний уровень экстракции у которых составлял 77% [54]. В последующем европейском исследовании той же группы в 2016 г. у 18 пациентов с увеальной меланомой был достигнут частичный или стабильный ответ у 83% пациентов с медианной ОВ 9,6 мес и средней ВБП 12,4 мес. Токсичность III/IV степени была временной, и пациенты имели высокий уровень удовлетворенности согласно их собственным сообщениям [55].

В дальнейшем Karydis и соавт. получили подобные результаты в ретроспективном анализе 51 пациента в четырех центрах (два в Англии, два в США) [56]. В исследование включили 51 пациента с метастатической увеальной меланомой, которым в период с 2008 по 2016 г. провели 134 курса лечения (в среднем два) М-ЧПП. Предыдущая системная или направленная на печень терапия соответствовала критериям включения в исследование. То же относилось и к внепеченочному заболеванию, но только в том случае, если оно было непрогрессирующим или поддающимся абляционной терапии. Около 49% пациентов достигли ЧО по RECIST, а 5,9% показали ПО. Медиана oВБП и ВБП заболевания в печени составила 8,2 и 9,1 мес соответственно, а медиана ОВ составила 15,1 мес. Летальных случаев, связанных с проводимой терапией, не было. Использование фильтра II поколения могло снизить позднюю супрессию костного мозга. Примечательно, что ОВ составила 65% через 1 год по сравнению с 38% в предыдущем исследовании.

В совокупности эти исследования в сочетании с исследованиями фазы III показывают, что ЧПП с мелфаланом может обеспечить устойчивый ответ у пациентов с неоперабельными метастазами в печени. ВБП заболевания может быть улучшена, и терапевтический курс можно повторять. Токсичность, хотя и значительная, купируется и поддается лечению. Необходимы дальнейшие исследования для оценки эффективности влияния ЧПП на ОВ, а также для оценки эффективности лечения пациентов с другими солидными злокачественными новообразованиями, поскольку у большинства пациентов в этих исследованиях была глазная меланома. Кроме того, ЧПП — это высокотехнологичная процедура, которая требует многопрофильной помощи в узкоспециализированном центре, но может рассматриваться как комплексный подход к лечению надлежащим образом отобранных пациентов.

Продолжающиеся в настоящее время исследования и будущие направления исследований

В настоящее время значение ЧПП в США остается спорным, хотя эта терапия была одобрена и используется в ряде европейских стран. Тем не менее в настоящее время проводится несколько клинических исследований фазы III, которые помогут оценить долгосрочную эффективность ЧПП, а также ее полезность по сравнению с более современными альтернативными методами лечения, такими как иммунотерапия. РКИ FOCUS (NCT02678572) начало набор пациентов в 2016 г. и было направлено на сравнение ЧПП с BAC (TACE, дакарбазин, ипилимумаб или пембролизумаб) у пациентов с увеальной меланомой и неоперабельными метастазами в печени. Первичной конечной точкой является ОВ, а вторичные конечные точки будут включать ВБП и частоту объективных ответов. Это исследование недавно было изменено на исследование с одной группой (рис. 24-6). Во втором исследовании (NCT03086993) будет сравниваться ИПП и стандартная химиотерапия (цисплатин/гемцитабин) у пациентов с неоперабельной ВПХ. Наконец, есть обсервационное исследование (NCT03266042), в котором ретроспективно оцениваются данные о безопасности и эффективности от принимающих в нем участие центров, которые применяют ЧПП с мелфаланом и фильтром II поколения, который используется с 2011 г.

Взятые вместе, предыдущие исследования продемонстрировали эффективность и безопасность этого метода, а его минимально инвазивный подход и воспроизводимость являются преимуществом. Использование этого метода ограничено его распространенностью только в высокоспециализированных центрах и отсутствием большого объема РКИ по сравнению с другими современными методами лечения. Однако новый взгляд на ЧПП как на полезную терапию оправдан, поскольку регионарные методы лечения становятся все более распространенными в качестве части комплексного лечения раковых заболеваний.

image
Рис. 24-6. Схема исследования FOCUS

Литература

  1. Zarour L.R. et al. Colorectal cancer liver metastasis: evolving paradigms and future directions // Cell Mol Gastroenterol Hepatol. 2017. Vol. 3, No 2. Р. 163–73.

  2. Gupta S. Intra-arterial liver-directed therapies for neuroendocrine hepatic metastases // Semin Interv Radiol. 2013. Vol. 30, No 1. Р. 28–38.

  3. Boone B.A. et al. Hepatic artery infusion of melphalan in patients with liver metastases from ocular melanoma // J Surg Oncol. 2018. Vol. 117, No 5. Р. 940–6.

  4. Breedis C., Young G. The blood supply of neoplasms in the liver // Am J Pathol. 1954. Vol. 30, No 5. Р. 969–77.

  5. Creech O. Jr et al. Chemotherapy of cancer: regional perfusion utilizing an extracorporeal circuit // Ann Surg. 1958. Vol. 148, No 4. Р. 616–32.

  6. Stehlin J.S. Jr. Hyperthermic perfusion with chemotherapy for cancers of the extremities // Surg Gynecol Obstet. 1969. Vol. 129, No 2. Р. 305–8.

  7. Ausman R.K. Development of a technic for isolated perfusion of the liver // N Y State J Med. 1961. Vol. 61. Р. 3993–7.

  8. Aigner K. et al. First experimental and clinical results of isolated liver perfusion with cytotoxics in metastases from colorectal primary // Recent Results Cancer Res. 1983. Vol. 86. Р. 99–102.

  9. Schwemmle K., Link K.H., Rieck B. Rationale and indications for perfusion in liver tumors: current data // World J Surg. 1987. Vol. 11, No 4. Р. 534–40.

  10. Skibba J.L., Quebbeman E.J. Tumoricidal effects and patient survival after hyperthermic liver perfusion // Arch Surg. 1986. Vol. 121, No 11. Р. 1266–71.

  11. Lienard D. et al. High-dose recombinant tumor necrosis factor alpha in combination with interferon gamma and melphalan in isolation perfusion of the limbs for melanoma and sarcoma // J Clin Oncol. 1992. Vol. 10, No 1. Р. 52–60.

  12. Alexander H.R. Jr. et al. Isolated hepatic perfusion with tumor necrosis factor and melphalan for unresectable cancers confined to the liver // J Clin Oncol. 1998. Vol. 16, No 4. Р. 1479–89.

  13. Hafstrom L.R. et al. Isolated hyperthermic liver perfusion with chemotherapy for liver malignancy // Surg Oncol. 1994. Vol. 3, No 2. Р. 103–8.

  14. Lindner P. et al. Isolated hepatic perfusion with extracorporeal oxygenation using hyperthermia, tumour necrosis factor alpha and melphalan // Eur J Surg Oncol. 1999. Vol. 25, No 2. Р. 179–85.

  15. Marinelli A., Vahrmeijer A.L., van de Velde C.J. Phase I/II studies of isolated hepatic perfusion with mitomycin C or melphalan in patients with colorectal cancer hepatic metastases // Recent Results Cancer Res. 1998. Vol. 147. Р. 83–94.

  16. Zeh H.J. 3rd et al. A phase I study of hyperthermic isolated hepatic perfusion with oxaliplatin in the treatment of unresectable liver metastases from colorectal cancer // Ann Surg Oncol. 2009. Vol. 16, No 2. Р. 385–94.

  17. Alexander H.R. Jr et al. Analysis of factors associated with outcome in patients undergoing isolated hepatic perfusion for unresectable liver metastases from colorectal center // Ann Surg Oncol. 2009. Vol. 16, No 7. Р. 1852–9.

  18. Alexander H.R. Jr et al. Hepatic vascular isolation and perfusion for patients with progressive unresectable liver metastases from colorectal carcinoma refractory to previous systemic and regional chemotherapy // Cancer. 2002. Vol. 95, No 4. Р. 730–6.

  19. Alexander H.R. Jr et al. Isolated hepatic perfusion for the treatment of patients with colorectal cancer liver metastases after irinotecan-based therapy // Ann Surg Oncol. 2005. Vol. 12, No 2. Р. 138–44.

  20. van Iersel L.B. et al. Isolated hepatic perfusion with 200 mg melphalan for advanced noncolorectal liver metastases // Ann Surg Oncol. 2008. Vol. 15, No 7. Р. 1891–8.

  21. van Iersel L.B. et al. Management of isolated nonresectable liver metastases in colorectal cancer patients: a case-control study of isolated hepatic perfusion with melphalan versus systemic chemotherapy // Ann Oncol. 2010. Vol. 21, No 8. Р. 1662–7.

  22. Rothbarth J. et al. Isolated hepatic perfusion with high-dose melphalan for the treatment of colorectal metastasis confined to the liver // Br J Surg. 2003. Vol. 90, No 11. Р. 1391–7.

  23. Cohen V.M. et al. Metastasis-free survival following treatment for uveal melanoma with either stereotactic radiosurgery or enucleation // Acta Ophthalmol Scand. 2003. Vol. 81, No 4. Р. 383–8.

  24. Kujala E., Makitie T., Kivela T. Very long-term prognosis of patients with malignant uveal melanoma // Invest Ophthalmol Vis Sci. 2003. Vol. 44, No 11. Р. 4651–9.

  25. Lorigan J.G., Wallace S., Mavligit G.M. The prevalence and location of metastases from ocular melanoma: imaging study in 110 patients // AJR Am J Roentgenol. 1991. Vol. 157, No 6. Р. 1279–81.

  26. Seregard S., Kock E. Prognostic indicators following enucleation for posterior uveal melanoma. A multivariate analysis of long-term survival with minimized loss to follow-up // Acta Ophthalmol Scand. 1995. Vol. 73, No 4. Р. 340–4.

  27. Singh A.D., Topham A. Survival rates with uveal melanoma in the United States: 1973–1997 // Ophthalmology. 2003. Vol. 110, No 5. Р. 962–5.

  28. Albert D.M., Ryan L.M., Borden E.C. Metastatic ocular and cutaneous melanoma: a comparison of patient characteristics and prognosis // Arch Ophthalmol. 1996. Vol. 114, No 1. Р. 107–8.

  29. Bedikian A.Y. et al. Treatment of uveal melanoma metastatic to the liver: a review of the M. D. Anderson Cancer Center experience and prognostic factors // Cancer. 1995. Vol. 76, No 9. Р. 1665–70.

  30. Bedikian A.Y. et al. Phase II evaluation of temozolomide in metastatic choroidal melanoma // Melanoma Res. 2003. Vol. 13, No 3. Р. 303–6.

  31. Pyrhonen S. et al. Chemoimmunotherapy with bleomycin, vincristine, lomustine, dacarbazine (BOLD), and human leukocyte interferon for metastatic uveal melanoma // Cancer. 2002. Vol. 95, No 11. Р. 2366–72.

  32. Mariani P. et al. Surgical management of liver metastases from uveal melanoma: 16 years’ experience at the Institut Curie // Eur J Surg Oncol. 2009. Vol. 35, No 11. Р. 1192–7.

  33. Pawlik T.M. et al. Hepatic resection for metastatic melanoma: distinct patterns of recurrence and prognosis for ocular versus cutaneous disease // Ann Surg Oncol. 2006. Vol. 13, No 5. Р. 712–20.

  34. Rivoire M. et al. Treatment of liver metastases from uveal melanoma // Ann Surg Oncol. 2005. Vol. 12, No 6. Р. 422–8.

  35. Alexander H.R. et al. A phase I–II study of isolated hepatic perfusion using melphalan with or without tumor necrosis factor for patients with ocular melanoma metastatic to liver // Clin Cancer Res. 2000. Vol. 6, No 8. Р. 3062–70.

  36. Alexander H.R. Jr et al. Hyperthermic isolated hepatic perfusion using melphalan for patients with ocular melanoma metastatic to liver // Clin Cancer Res. 2003. Vol. 9, No 17. Р. 6343–9.

  37. Noter S.L. et al. Isolated hepatic perfusion with high-dose melphalan for the treatment of uveal melanoma metastases confined to the liver // Melanoma Res. 2004. Vol. 14, No 1. Р. 67–72.

  38. Benevento A. et al. Result of liver resection as treatment for metastases from noncolorectal cancer // J Surg Oncol. 2000. Vol. 74, No 1. Р. 24–9.

  39. Chamberlain R.S. et al. Hepatic neuroendocrine metastases: does intervention alter outcomes? // J Am Coll Surg. 2000. Vol. 190, No 4. Р. 432–45.

  40. Chen H. et al. Complete hepatic resection of metastases from leiomyosarcoma prolongs survival // J Gastrointest Surg. 1998. Vol. 2, No 2. Р. 151–5.

  41. Que F.G. et al. Hepatic resection for metastatic neuroendocrine carcinomas // Am J Surg. 1995. Vol. 169, No 1. Р. 36–42; discussion 42–3.

  42. Grover A.C. et al. Isolated hepatic perfusion for the treatment of patients with advanced liver metastases from pancreatic and gastrointestinal neuroendocrine neoplasms // Surgery. 2004. Vol. 136, No 6. Р. 1176–82.

  43. Gaur S.K. et al. Hepatic arterial chemoembolization using drug-eluting beads in gastrointestinal neuroendocrine tumor metastatic to the liver // Cardiovasc Intervent Radiol. 2011. Vol. 34, No 3. Р. 566–72.

  44. Ho A.S. et al. Long-term outcome after chemoembolization and embolization of hepatic metastatic lesions from neuroendocrine tumors // AJR Am J Roentgenol. 2007. Vol. 188, No 5. Р. 1201–7.

  45. Mazzaglia P.J., Berber E., Siperstein A.E. Radiofrequency thermal ablation of metastatic neuroendocrine tumors in the liver // Curr Treat Options in Oncol. 2007. Vol. 8, No 4. Р. 322–30.

  46. Saxena A. et al. Progression and survival results after radical hepatic metastasectomy of indolent advanced neuroendocrine neoplasms (NENs) supports an aggressive surgical approach // Surgery. 2011. Vol. 149, No 2. Р. 209–20.

  47. Ravikumar T.S. et al. Percutaneous hepatic vein isolation and high-dose hepatic arterial infusion chemotherapy for unresectable liver tumors // J Clin Oncol. 1994. Vol. 12, No 12. Р. 2723–36.

  48. Minor D.R. et al. A clinical and pharmacokinetic study of isolated limb perfusion with heat and melphalan for melanoma // Cancer. 1985. Vol. 55, No 11. Р. 2638–44.

  49. Pingpank J.F. et al. High dose intra-arterial melphalan delivered via percutaneous hepatic perfusion (PHP) for patients with unresectable hepatic metastases from primary neuroendocrine tumors [abstract] // Proceedings of the Eighth American Hepato Pancreato Biliary Congress, 2008. March 27–30; Ft. Lauderdale, FL (Abstract nr 211).

  50. Hughes M.S. et al. Results of a randomized controlled multicenter phase III trial of percutaneous hepatic perfusion compared with best available care for patients with melanoma liver metastases // Ann Surg Oncol. 2016. Vol. 23, No 4. Р. 1309–19.

  51. Forster M.R. et al. Chemosaturation with percutaneous hepatic perfusion for unresectable metastatic melanoma or sarcoma to the liver: a single institution experience // J Surg Oncol. 2014. Vol. 109, No 5. Р. 434–9.

  52. Vogl T.J. et al. Chemosaturation with percutaneous hepatic perfusions of melphalan for hepatic metastases: experience from two European centers // Rofo. 2014. Vol. 186, No 10. Р. 937–44.

  53. Moeslein F.M. et al. Evaluation of delcath systems’ generation 2 (GEN 2) melphalan hemofiltration system in a porcine model of percutaneous hepatic perfusion // Cardiovasc Intervent Radiol. 2014. Vol. 37, No 3. Р. 763–9.

  54. Pingpank J.F. et al. Phase I study of hepatic arterial melphalan infusion and hepatic venous hemofiltration using percutaneously placed catheters in patients with unresectable hepatic malignancies // J Clin Oncol. 2005. Vol. 23, No 15. Р. 3465–74.

  55. Vogl T.J. et al. Percutaneous isolated hepatic perfusion as a treatment for isolated hepatic metastases of uveal melanoma: patient outcome and safety in a multi-centre study // Cardiovasc Intervent Radiol. 2017. Vol. 40, No 6. Р. 864–72.

  56. Karydis I. et al. Percutaneous hepatic perfusion with melphalan in uveal melanoma: a safe and effective treatment modality in an orphan disease // J Surg Oncol. 2018. Vol. 117, No 6. Р. 1170–8.

25. Чрескожная и портальная артериальная инфузионная терапия опухолей печени

Эбигейл Дж. ФонгЭ.Дж. Фонг Медицинский центр Седарс-Синай, отделение хирургии, Лос-Анджелес, Калифорния, США. и Юман ФонгЮ. Фонг Национальный медицинский центр «Город надежды», Дуарте, Калифорния, США. E-mail: yfong@coh.org.

Введение

Ограниченный первичный рак печени или метастазы в печени теперь лечат резекцией [1], ТА [2] или трансплантацией [3], что дает возможность излечения. При более диффузном раке, преимущественно в печени, внутриартериальная химиотерапия, проводимая либо в виде ИПП, либо в виде ИПА, использовалась в клинической практике с впечатляющими результатами. Внутриартериальную химиотерапию можно разделить в целом на четыре следующие категории (табл. 25-1): 1) изолированная хирургическая перфузия; 2) перкутанная изолированная перфузия; 3) насосная ИПА; 4) чрескожная или портальная ИПА. Наиболее распространенные средства для этих методов лечения показаны в табл. 25-2.

Цель ИПА и ИПП — воспользоваться преимуществами системной терапии, обрабатывая весь орган местной химиотерапией с высокой концентрацией и избегая при этом системных токсических эффектов. Эти методы лечения направлены на использование уникальной двойной перфузии печени для повышения локальной концентрации лекарственного средства в опухолевых участках, не подвергая пациента системному воздействию высоких доз. Хотя паренхима печени получает 30% кровотока из печеночной артерии и 70% из системы воротной вены, у рака печени питание идет почти исключительно из артерий [4]. Следовательно, при введении химиопрепарата непосредственно в печеночную артерию возможно предпочтительное нацеливание на злокачественные образования с теоретическим сохранением большой части нормальной паренхимы печени. Преимущество этих методов заключается в лечении всего органа и возможности воздействовать на крупные опухолевые образования, объемные или очень многочисленные опухолевые образования и микрометастазы, на которые в противном случае нельзя было бы воздействовать регионарными методами лечения, такими как абляция или резекция. Относительным противопоказанием к этим регионарным инфузионным методам лечения является наличие внепеченочного заболевания, поскольку любые внепеченочные заболевания не будут устранены [5].

Таблица 25-1. Cпособы доставки противоопухолевых средств в печеночную артерию
Способ Лекарственные средства Обоснование использования Сложность и инвазивность Легкость многократного применения

Изолированная хирургическая перфузия

Мелфалан, TNF, адриамицин

Для высокотоксичных средств необходимо полное предотвращение попадания в системный кровоток. Средства должны обладать высокой противоопухолевой эффективностью при коротком времени воздействия

  • Высокоинвазивный метод.

  • Госпитализация.

  • Длительное восстановление

Сложно повторить

Изолированная радиологическая перфузия

Мелфалан, TNF, адриамицин

Для высокотоксичных средств необходимо предотвращение утечки в системный кровоток. Средства должны обладать высокой противоопухолевой эффективностью при коротком времени воздействия

  • Менее инвазивный, чем ISP.

  • Большие гемодинамические эффекты с изоляцией сосудов.

  • Не идеально подходит для пациентов с сердечно-сосудистыми заболеваниями

Сложно повторить, но менее обременительно, чем при ISP

Помповая инфузионная терапия

FUDR

Высокая экстракция FUDR обеспечивает высокую степень воздействия средства на опухоль без системной токсичности. Вследствие небольшого объема инфузионных насосов подходит только для хорошо растворимых средств, таких как FUDR

  • Требуется хирургическая имплантация насоса.

  • Насосы распространены не везде.

  • FUDR недоступен за пределами США

Клиническая процедура. Низкая интенсивность

Катетерная/портальная инфузионная терапия

5-FU, оксалиплатин, цисплатин, адриамицин

Экстракция химиотерапевтических препаратов при первом прохождении через печень позволяет повысить эффективность при минимизации системной токсичности

  • Больше ошибок при перфузии, чем при хирургической имплантации.

  • Устраняет стоимость насоса.

  • В основном чрескожная амбулаторная процедура

Амбулаторная радиологическая процедура катетерной доставки. Клиническая процедура портальной доставки

Примечания : FUDR — флоксуридин , 5-FU — фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве ); TNF — фактор некроза опухоли.

Таблица 25-2. Химиотерапия и биологические средства для внутриартериальной доставки
Препарат Доставка Механизм действия Повышенная экспозиция с ИПА (кратное увеличение)

FUDR

Инфузия через насос

Ингибитор тимидилатсинтазы — зависит от клеточного цикла

100–400

Фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве )

Катетерная инфузия

Ингибитор тимидилатсинтазы — зависит от клеточного цикла

5–10

Митомицин (Митомицин С )

Катетерная инфузия

Биоредуктивное алкилирование и ингибирование синтеза и функционирования ДНК — не зависит от клеточного цикла

6–8

Оксалиплатин

Катетерная инфузия. Аддукты платина-ДНК, ингибирование репарации ДНК 4–5 THP адриамицин

Катетерная инфузия/изолированная перфузия. Ингибитор ДНК-полимеразы α

20

Цисплатин

Катетерная инфузия

Аддукты платина-ДНК, ингибирование репарации ДНК

4–7

Доксорубицин

Катетерная инфузия/изолированная перфузия

Связывается с ДНК, ингибитором топоизомеразы II, ингибитором ДНК-полимеразы α

2

Мелфалан

Изолированная перфузия

Алкилирующее средство, которое связывается с ДНК и предотвращает синтез и восстановление ДНК

4

TNF-α

Изолированная перфузия

Геморрагический некроз, вызванный клеточными эффектами

NA

Примечания : FUDR — флоксуридин ; 5-FU — фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве ); THP — паклитаксел (Таксол ) + трастузумаб (Герцептин ) + пертузумаб; TNF — фактор некроза опухоли.

Инфузионная терапия

Хирургическая изолированная перфузия печени

ИПП в клинической практике может выполняться хирургом или интервенционным радиологом и включает использование средств, которые являются высокотоксичными как для опухоли, так и для нормальных тканей и, следовательно, имеют относительно низкий терапевтический индекс. Эти средства должны оказывать обширное и продолжительное воздействие на рак даже при кратковременном прямом воздействии, поскольку лечение проводится только во время процедуры. Максимальная доза мелфалана, доставляемая через ИПП, может быть в 4 раза выше, чем доза, перфузируемая через системные вены, и даже можно вводить лекарственные средства, использование которых внутривенно противопоказано, например TNF-α [6]. Хирургический подход был традиционным методом при ИПП. Он включает обширную открытую операцию, во время которой печень подвергается сосудистому шунтированию и вводится лечебный препарат. Для того чтобы узнать больше об этой процедуре, см. главу 27. Хирургическая процедура по наложению обходного сосудистого анастомоза печени обширна, однако требует длительного восстановления и ее трудно повторить. В настоящее время немногие центры проводят эти процедуры.

Чрескожная изолированная перфузия печени

Появление интервенционной радиологии и новой катетерной технологии позволило разработать чрескожную процедуру ИПП. ЧПП выполняется с помощью специализированной двухбаллонной катетерной системы для НПВ и экстракорпорального угольного фильтра. В этой системе три чрескожных катетера устанавливаются в бедренную артерию, бедренную вену и внутреннюю яремную вену. Двухбаллонный катетер размещается вместе с нижним баллоном в ретропеченочной НПВ и головным баллоном в кавоатриальном соединении для изоляции печени и аспирации печеночного оттока [7]. С помощью этой системы печеночный отток собирается, фильтруется и затем возвращается в системный кровоток через вено-венозное шунтирование. Вследствие этой фильтрации такие средства, как мелфалан, которые являются высокотоксичными при попадании в большой круг кровообращения в больших количествах, можно использовать для терапии, поскольку подавляющее большинство лекарственных средств удаляется из кровотока перед повторной инфузией. В результате того что печень переведена в режим обходного анастомоза с окклюзией полой вены, может возникнуть значительная гемодинамическая нестабильность. ИПП остается относительно болезненным методом проведения химиотерапии, даже если выполняется чрескожно. Однако, поскольку это менее инвазивная процедура, чем хирургическая ИПП, ее можно повторять каждые 4–8 нед.

Инфузия в печеночную артерию с помощью насоса

Другой метод ограничения системной токсичности — использование ИПА через подкожный насос для регионарного введения лекарственных средств с высокой степенью экстракции через печень. Это позволяет подвергнуть саму печень воздействию лечебной дозы препарата, а затем удалить большую часть препарата до начала системного воздействия. Вследствие такой фармакодинамики нет необходимости переводить печень в режим обходного анастомоза, так как лишь малая доля химиотерапевтических средств проходит печень и попадает в системный кровоток. Флоксуридин — один из наиболее широко исследуемых препаратов для ИПА, поскольку он на 95% метаболизируется при первом прохождении через печень. Вследствие этого ИПА флоксуридина можно дозировать чтобы получть 100–300-кратное воздействие на опухоль по сравнению с системной инфузией, при этом в системный кровоток попадает небольшое количество флоксуридина (см. табл. 25-2) [8]. Высокая растворимость флоксуридина также позволяет 30-дневной дозе этого препарата быть достаточно малой по объему, чтобы поместиться в насос для подкожной инфузии.

Результаты многих исследований показывают, что ИПА с помощью насоса является высокоэффективной терапией метастазов КРР в печени, холангиокарцином и ГЦК (глава 24). Этот метод требует хирургического вмешательства для имплантации помпы и, следовательно, связанных с процедурой болезненности, стоимости и восстановления. В последние годы с поставкой как насосов, так и флоксуридина возникли затруднения.

Катетерная и портальная инфузия в печеночную артерию

Достижения в интервенционной радиологии теперь позволяют осуществлять чрескожный доступ к печеночной артерии из подмышечной, подключичной или бедренной артерии, что может быть использовано для ИПА. Эти катетеры могут либо размещаться чрескожно для каждой терапевтической противоопухолевой доставки, либо катетеры могут быть размещены и затем подключены к артериальным портам для последующего повторного введения химиопрепарата в онкологической клинике. Это наименее инвазивный метод артериальной терапии рака печени, который является основной темой обсуждения в этой главе. Мы обсудим данные, собранные по использованию этой формы ИПА в паллиативной, адъювантной и неоадъювантной терапии.

Катетерная/портальная инфузия печеночной артерии

Предпосылка этих минимально инвазивных методов доставки химиотерапии по-прежнему основана на увеличении локальной концентрации лекарственного средства в опухолевых образованиях с одновременным избеганием системных побочных эффектов. При осторожном выполнении чрескожная имплантация обеспечивает результаты, эквивалентные или превосходящие оперативную установку портов, при этом избегают лапаротомии и хирургических осложнений. Перед размещением чрескожного порта необходимо определить анатомию печеночной артерии, а также провести окклюзию замещенных печеночных артерий, ГДА и правой желудочной артерии в целях предотвращения острого поражения слизистой оболочки желудка от воздействия химиотерапии и для обеспечения инфузии химиопрепарата во всей печени через единственную артерию. Хотя холецистэктомию часто выполняют при использовании открытого доступа к печеночной артерии, было продемонстрировано, что системная окклюзия желчепузырной артерии не требуется. Кроме того, некоторые врачи рекомендуют провести после достижения доступа сцинтиграфию или ангиографию с 99m Tc, чтобы гарантировать перфузию всей печени без внепеченочной диффузии.

Наиболее распространенными средствами при химиотерапии печеночной артерии через порт или катетер были оксалиплатин и фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве ). Было показано, что оксалиплатин при введении с ИПА дает более низкие пиковые уровни платины в плазме, чем при системной терапии, и внутрипеченочные уровни, которые в 4,3 раза выше, чем при системной терапии. Оксалиплатин продемонстрировал коэффициент извлечения печени 0,47 [9]. И напротив, ИПА менее подходит для таких препаратов, как иринотекан, где для образования его активного метаболита требуется пресистемный метаболизм, что при использовании ИПА приведет к очень низкому уровню активного метаболита в области опухоли [10].

Несмотря на высокие показатели успешного размещения доступа для ИПА, все еще существует высокий уровень осложнений, связанных с доступом. Вероятность успеха чрескожного бедренного доступа составляет 94–99% [11]. Однако 21% портов/катетеров, установленных чрескожно, и 34% портов/катетеров, установленных хирургическим путем, приводят к осложнениям, ведущим к отмене ИПА. Кроме того, регионарные осложнения терапии ИПА включают гепатит, гастрит, дуоденит и билиарный склероз. В различных исследованиях было показано, что эти осложнения затрагивают от 20 до 89% пациентов. Хотя многие из них носят временный характер и не имеют долгосрочных последствий, многие такие осложнения приводят к прекращению терапии ИПА.

Фармакокинетическая основа инфузии в печеночную артерию с использованием оксалиплатина Опорное исследование средств для ИПА на животных было проведено для сравнения внутриартериального введения в печень с внутривенным введением оксалиплатина и цисплатина на модели опухоли VX2 у кроликов. Белых новозеландских кроликов-самок с опухолями VX2, имплантированными в их печень, лечили либо цисплатином (4 мг/кг), либо оксалиплатином (6 мг/кг), вводимым внутриартериально или внутривенно, и фармакокинетические параметры платины измерялись с помощью атомно-абсорбционной спектрометрии. После введения оксалиплатина внутриартериально было обнаружено значительное снижение системной платины и значительно более высокое содержание платины в опухоли после артериальной инфузии по сравнению с внутривенным введением оксалиплатина. Не было очевидных различий в фармакокинетических параметрах или накоплении платины в тканях между внутриартериальным и внутривенным введением цисплатина. Это основа использования оксалиплатина посредством ИПА [12].

Метастазы колоректального рака в печени

Неоперабельный метастатический колоректальный рак в печени

Данные о катетерной и портальной ИПА при метастатическом КРР получены в основном во Франции и Японии. Во Франции средством, выбранным для использования с ИПА, был оксалиплатин, тогда как японские исследователи предпочли фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве ). Наиболее важные исследования в области паллиативной терапии представлены в табл. 25-3 и 25-4.

Оксалиплатиновая терапия инфузией в печеночную артерию

В 2005 г. Ducreux и соавт. представили отчет об исследовании фазы II, в котором оценивалось одновременное введение оксалиплатина с помощью ИПА (100 мг/м2 ) и фторурацила внутривенно в сочетании с кальция фолинатом (Лейковорином ) в соответствии с протоколом LV5FU2: кальция фолинат (Лейковорин ) — 200 мг/м2 , фторурацил — 400 мг/м2 внутривенным болюсом, фторурацил — 600 мг/м2 с 22-часовой непрерывной инфузией в дни 1-й и 2-й каждые 2 нед (см. табл. 25-3). Неоперабельные пациенты с мКРР, ограниченным печенью, без предварительной терапии оксалиплатином, получали терапию через хирургически имплантированные порты. Терапию продолжали вплоть до ПЗ или токсичности. Двадцать шесть пациентов прошли 200 курсов терапии (медиана — 8 курсов; диапазон — 0–20 курсов). Наиболее частой токсичностью была нейтропения. Основной токсичностью, связанной с ИПА, была боль. Частота объективного ответа в популяции пациентов, которым было назначено лечение, составила 64% (95% ДИ — 44–81; 18 из 28 пациентов). Медианное время ОВ и ВБПЗ составило 27 и 27 мес соответственно. Нет сомнений, что комбинация оксалиплатиновой ИПА и фторурацил + кальция фолинат (Лейковорин ) в соответствии с протоколом LV5FU2 осуществима и эффективна у пациентов с изолированными метастазами КРР в печени [13].

Таблица 25-3. Артериальная инфузионная терапия оксалиплатином при неоперабельных метастазах колоректального рака в печени (паллиативная терапия)
Исследование Терапия Условия Ответ Выживаемость Осложнения

Ducreux и соавт. [13] (n =26). Хирургически установленные порты

Оксалиплатин посредством ИПА в/в фторурацил плюс кальция фолинат (Лейковорин ) по протоколу LV5FU2 каждые 2 нед

Паллиативная терапия фазы II. Неоперабельные метастазы колоректального рака в печени

Доля объективного ответа в популяции пациентов, которым было назначено лечение, составила 64% (95% ДИ — 44–81; 18 из 28 пациентов)

Медианная выживаемость — 27 мес. ВБП — 27 мес

Нейтропения. Боль при инфузии ИПА

Boige и соавт. [14] (n =44). Хирургические порты. Чрескожные катетеры

1 раз в 2 мес с оксалиплатиновой ИПА (100 мг/м2 2 ч) в сочетании с внутривенным кальция фолинатом (Лейковорином )и внутривенным болюсом и инфузией фторурацила (5-Фторурацила-Эбеве ) (модифицированный режим LV5FU2)

Неоперабельные метастазы колоректального рака в печени, 98% пациентов ранее получали системную химиотерапию

ЧО — 62%

Семь пациентов стали операбельными (16%). ВБП — 7 мес. ОВ — 16 мес

Степень III–IV, нейтропения — 43%. Степень II–III, невропатия — 43%. Боль в животе III–IV степени — 14%

Lim и соавт. [10] (n =61). Хирургические порты. Чрескожные катетеры

ИПА с оксалиплатином плюс системная терапия фторурацилом (5-Фторурацилом-Эбеве ), кальция фолинатом (Лейковорином ), с антителами или без них

Ретроспективное исследование в 4 центрах. Неоперабельные метастазы колоректального рака в печени, 95% пациентов ранее получали терапию, 82% — оксалиплатин

Доля ответа опухоли в 1-й и 2-й линиях была 26,5%, а в 3-й и 4-й линиях — 11%. Вторичная резекция R0 была возможна в 10 случаях (16,4%), что обеспечило двухлетнюю выживаемость 80%

Медиана ОВ в 1-й и 2-й линиях составила 13,5 мес, в 3-й и 4-й линиях — 8,3 мес. Медиана ВБП в 1-й и 2-й линиях составила 9 мес, а в 3-й и 4-й линиях — 6 мес (p =0,003 7)

Клиническая токсичность III–IV степени — 16%, нейротоксичност — 9,8%. Биологическая токсичность III–IV степени — 24,6 и 22,2% с нейтропенией. Катетерные осложнения — 31%

Tsimberidou и соавт. [15] (n =57). Чрескожные трансфеморальные катетеры

ИПА с оксалиплатином по 60 мг/м2 до 175 мг/м2 и внутриартериальный гепарин натрия (Гепарин ) в дозе 3000 МЕ (день 1-й); кальция фолинат (Лейковорин ) по 200 мг/м2 в/в и фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве ) по 300 мг/м2 болюс плюс 600 мг/м2 в/в (дни 1-й и 2-й); и бевацизумаб по 10 мг/кг в/в (день 3-й)

Исследование фазы I. Неоперабельный метастатический колоректальный рак в печени. Медианное значение предшествующих терапий: 3

ЧО — 11%, СЗ — 32%

МТД ИПА с оксалиплатином: 140 мг/м2 . Дозолимитирующая токсичность —

IV степень тромбоцитопения (n =1) IV степень гипокалиемия (n =1) при 150 мг/м2 (n =5) 33 пациента (58%) не было токсичности выше I степени. Наиболее частыми проявлениями токсичности были тромбоцитопения (n =19), усталость (n =15), тошнота/рвота (n =6), запор (n =6) и диарея (n =4)

Примечание: LV5FU2 — схема кальция фолинат (Лейковорин ).

Таблица 25-4. Артериальная инфузионная терапия фторурацилом (5-Фторурацилом-Эбеве ) при неоперабельных метастазах колоректального рака в печени (паллиативная терапия)
Исследование Терапия Условия Ответ Выживаемость Осложнения

Seki и соавт. [17] (n =20). Трансаксиллярные артериальные порты

Химиотерапия посредством ИПА до прогрессирования заболевания [фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве ), по 1000 мг/м2 внутриартериальная инфузия, еженедельно], с последующей FOLFOX (FOLFOX4, n =13; модифицированная FOLFOX6, n =7)

Неоперабельные метастазы колоректального рака в печени

ЧО — 85%

Медианная выживаемость — 30,1 мес

Только одному пациенту потребовалась остановка терапии ИПА

Arai и соавт. [19] (n =25). Чрескожный порт

Внутриартериальный фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве ) по 1000 мг/м2 вводили в дни 1, 8 и 15-й каждого терапевтического цикла. Доза системного иринотекана в дни 1-й и 15-й была увеличена с 75 мг/м2

Фаза I–II

ЧОО — 72%. Медианная выживаемость — 49,8 мес

Частота дозолимитирующей токсичности

Нежелательные явления степени III и выше включали гипергликемию (15%), повышенный уровень γ-глутамилтранспептидазы (15%) и нейтропению (9%)

Arai и соавт. [20] (n =27). Порты подключичной артерии

Фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве ) в дозе 1000 мг/м2 в течение 5 ч путем печеночной артериальной инфузии в еженедельном режиме

Неоперабельные метастазы колоректального рака в печени

ПО — 14%. ЧО — 29%. СЗ — 28%. ЧОО — 43%. DCR — 79%

ВБП — 203 дня. ОВ — 560 дней

Наиболее частыми гематологическими и негематологическими токсическими эффектами III или IV степени были повышение уровня общего билирубина (10,4%) и повышение уровня γ-глутамилтрансферазы (10,4%)

Goi и соавт. [21] (n =10). Бедренные катетеры

Химиотерапия посредством ИПА [введение фторурацила (5-Фторурацила-Эбеве ) и кальция фолината (Лейковорина ) 1 раз в неделю]

Неоперабельные метастазы колоректального рака в печени

ЧО — 30%. СЗ — 40%

Медианная выживаемость — 9 мес

Sato и соавт. [22] (n =6). Порт

Повышающиеся дозы оксалиплатина для 1-го и 2-го уровней были установлены на уровне 50 и 100 мг/м2 соответственно и были объединены с фиксированными дозами в/вго фторурацила (5-Фторурацила-Эбеве ) (200 мг/м2 болюс и 2400 мг/м2 /46 ч продолжающаяся инфузия) и l-LV (200 мг/м2 )

Фаза I–II. Неоперабельные метастазы колоректального рака в печени

Частота контроля заболевания печени — 70%

RD для оксалиплатина при ИПА в сочетании с внутривенным фторурацилом (5-Фторурацилом-Эбеве ) и l-LV была 100 мг/м2

Примечания : ЧОО — частота общего ответа; DCR — частота ответа заболевания; ПО — полный ответ; ЧО —частичный ответ; СЗ — стабилизация заболевания; ИПА — инфузия в печеночную артерию; LV5FU2 — схема кальция фолинат (Лейковорин ) плюс фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве ) [29]; RD — рекомендованная доза.

В 2008 г. Boige и соавт. сообщили о серии из 44 пациентов с неоперабельным CRLM и неэффективностью системной химиотерапии в анамнезе. Терапия заключалась в проведении 1 раз в 2 мес оксалиплатиновой ИПА (100 мг/м2 2 ч) в сочетании с внутривенным кальция фолинатом (Лейковорином ) и внутривенным болюсом и инфузией фторурацила (5-Фторурацила-Эбеве ) (модифицированный режим LV5FU2). Из 44 пациентов (средний возраст — 56 лет; медианное количество предшествующих схем системной химиотерапии — две, диапазон — от одной до пяти). Пациенты получали в среднем девять циклов ИПА оксалиплатина и внутривенно модифицированный режим LV5FU2 (диапазон 0–25). Токсичность включала нейтропению III–IV степени (43%), невропатию II–III степени (43%) и боль в животе III–IV степени (14%). Среди 39 оцениваемых пациентов наблюдалось 24 частичных ответа (62%), в том числе было 17, 12 и 12 пациентов, которые не ответили на предшествующую системную химиотерапию с FOLFIRI, FOLFOX или обоими режимами соответственно. Ответ опухоли позволил считать ее операбельной/поддающейся абляции у восьми пациентов (18%). Медианное значение ВБП и ОВ составляли 7 и 16 мес соответственно. Таким образом, ИПА оксалиплатина и режим LV5FU2 внутривенно вполне осуществимы, безопасны и эффективны даже у пациентов, у которых современная химиотерапия потерпела неудачу [14].

В 2017 г. Lim и соавт. оценили осуществимость, эффективность и переносимость ИПА в многоцентровом исследовании, а также показали обнадеживающие результаты. В исследование вошел 61 пациент с неоперабельным КРР в печени: 58 (95%) ранее получали системную химиотерапию, а 52 (82,8%) — лечение оксалиплатином. ИПА оксалиплатина сочеталась с внутривенным фторурацилом (5-Фторурацилом-Эбеве ) с одним кальция фолинатом (Лейковорином ) (43,3%) или в сочетании с другими внутривенными химиотерапевтическими препаратами или мАт (56,7%). Клинические проявления токсичности III–IV степени включали нейротоксичность (9,8%) и нейтропению (22,2%). Связанные с катетером осложнения наблюдались у 31,1%. Частота ответа опухоли в первой и второй линиях составила 26,5%, а в третьей и четвертой — 11%. Медиана ОВ в первой и второй терапевтических линиях составила 13,5 мес, в третьей и четвертой — 8,3 мес. Медианное значение ВБП при терапии первой и второй линий составляло 9 мес, а при терапии третьей и четвертой линий — 6 мес (ОР — 0,53; 95% ДИ — 0,18–0,659; p =0,003 7). Вторичная резекция R0 была возможна в 10 случаях (16,4%), что обеспечило двухлетнюю выживаемость 80% [10].

Американский опыт был также опубликован Tsimberidou и соавт. в 2010 г. Доставка оксалиплатина с помощью ИПА осуществлялась через бедренные катетеры, которые удаляли после каждой инфузии. В этой фазе I исследования комбинированной терапии оксалиплатином с введением посредством ИПА среди пациентов с распространенным раком и метастазами в печени получило лечение 57 пациентов (30 женщин, 27 мужчин; средний возраст — 57 лет). Пациенты получали в среднем три предыдущих курса лечения (диапазон — от одного до семи предшествующих курсов лечения). Наиболее распространенным раковым заболеванием был КРР (n =29). Всего было проведено 204 цикла (в среднем на пациента два цикла; диапазон — 1–17 циклов). Терапия представляла собой повышающиеся дозы ИПА оксалиплатина с 60 до 175 мг/м2 и внутриартериальный гепарин натрия (Гепарин ) по 3000 МЕ (день 1-й); кальция фолинат (Лейковорин ) по 200 мг/м2 внутривенно и фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве ) по 300 мг/м2 болюсно плюс 600 мг/м2 внутривенно (дни 1-й и 2-й); бевацизумаб по 10 мг/кг внутривенно (день 3-й). Максимально переносимая доза оксалиплатина при ИПА составляла 140 мг/м2 . У 33 пациентов (58%) токсичность не превышала I степень. Наиболее частыми проявлениями токсичности были тромбоцитопения (n =19), усталость (n =15), тошнота/рвота (n =6), запор (n =6) и диарея (n =4). У четырех пациентов (7%) наблюдался ЧО, а у 32 пациентов (58%) была СЗ, в том числе у 15 пациентов (48%) СЗ наблюдалась в течение ≥4 мес. Из 28 пациентов с КРР у трех (11%) был ЧО, а у девяти пациентов (32%) была СЗ в течение ≥4 мес [15].

Ясно, что такая артериальная терапия приводила к более высокой частоте тяжелых, обусловленных оксалиплатином поражений, включая синдром синусоидальной обструкции и регенеративную гиперплазию лимфатических узлов. В исследовании с участием пациентов с изначально неоперабельными CRLM, перенесших резекцию печени после не менее шести циклов химиотерапии на основе оксалиплатина, которые проводились либо с помощью ИПА (n =18), либо внутривенно (n =50), полученные после образцы опухоли были исследованы на наличие связанных с оксалиплатином поражений. Обнадеживает тот факт, что после ИПА полный патологический ответ наблюдался значительно чаще (33 по сравнению с 10%; p =0,03). Однако тяжелые, обусловленные оксалиплатином поражения чаще встречались у пациентов в группе ИПА по сравнению с группой внутривенного введения — 66 и 20% соответственно (p <0,001). В хорошо сбалансированной когорте ИПА была связана с более высокой вероятностью полного патологического ответа (отношение шансов — 9,33; 95% ДИ — 1,59–54,7), но также и с более высоким риском тяжелых, обусловленных оксалиплатином поражений (отношение шансов — 13,7; 95% ДИ — 3,08–61,3).

Следует отметить, что полный патологический ответ заметно увеличил ОВ и ВБПЗ (медианное значение ОВ — 114 по сравнению с 42 мес; p =0,02; медианное значение ВБПЗ — 51 по сравнению с 12 мес; p =0,002). У пациентов с тяжелыми, обусловленными оксалиплатином поражениями исходы не отличались (медиана ОВ — 42 по сравнению с 50 мес соответственно; p =0,92). Таким образом, ИПА оксалиплатина у пациентов с изначально неоперабельным CRLM увеличивает вероятность полного патологического ответа за счет более высокой частоты тяжелых, обусловленных оксалиплатином поражений. На что повлияет более высокая частота тяжелых, обусловленных оксалиплатином поражений клинически, до сих пор полностью не известно [16].

Терапия инфузией в печеночную артерию на основе фторурацила (5-Фторурацила-Эбеве)

Японский опыт ИПА-терапии основан на инфузии фторурацила (5-Фторурацила-Эбеве ). В 2009 г. Seki и соавт. сообщили об артериальной химиотерапии, проводимой через порт, установленный под рентгенологическим контролем в подмышечной артерии (см. табл. 25-4). В этом ретроспективном исследовании с участием 20 пациентов с неоперабельными метастазами в печени КРР получали химиотерапию ИПА с последующей системной терапией оксалиплатином в сочетании с фторурацилом (5-Фторурацилом-Эбеве ) (1000 мг/м2 еженедельно), а затем FOLFOX (FOLFOX4, n =13; модифицированный FOLFOX6, n =7). Токсичность химиотерапии ИПА была в целом умеренной. Из 20 пациентов нежелательные явления, приведшие к прекращению лечения, наблюдались только у одного пациента (5%) во время терапии ИПА, в то время как во время терапии FOLFOX нежелательные явления наблюдались у девяти пациентов (45%). Частота объективного ответа на химиотерапию ИПА и FOLFOX составила 85 и 35% соответственно. Медианное время до начала ПЗ составило 11,6 и 5,1 мес соответственно. Медианная ОВ составила 30,1 мес. Сочетание химиотерапии ИПА фторурацила (5-Фторурацила-Эбеве ) с последующей FOLFOX явно оказывает активное воздействие на мКРР и хорошо переносится [17].

Iguchi и соавт. в 2011 г. опубликовали данные об использовании ИПА фторурацила (5-Фторурацила-Эбеве ), доставленного через хирургически размещенный порт. В этом маленьком (n =3) исследовании пациентам с очень большой опухолевой нагрузкой в печени 5-часовую ИПА фторурацила (5-Фторурацила-Эбеве ) (1000 мг/м2 ) осуществляли ежедневно. После трех циклов ИПА, вводимых в течение 3 нед подряд, средний уровень щелочной фосфатазы снизился с 969,3 до 422 МЕ/л из-за уменьшения объемов метастазов в печени. Исследователи использовали такую терапию ИПА для уменьшения объема опухоли перед началом FOLFOX. Два пациента скончались через 488 и 333 дня после начала химиотерапии посредством ИПА. Третий пациент все еще жив, и его наблюдение длится в течение 1215 дней. Это говорит о том, что комбинированное использование ИПА с последующей стандартной системной химиотерапией является осуществимой стратегией для в высокой степени распространенных случаев опухоли печени с печеночной дисфункцией [18].

Arai и соавт. в 2013 г. сообщили о возможности доставки посредством ИПА с визуальным контролем фторурацила (5-Фторурацила-Эбеве ) (1000 мг/м2 ) с введением в дни 1, 8 и 15-й каждого терапевтического цикла лечения и системного иринотекана (в 1-й и 15-й дни с увеличением дозы, начиная с 75 мг/м2 ) в многоцентровом исследовании фазы I–II. Двадцать пять пациентов получили терапию без дозолимитирующей токсичности, которая наблюдалась во время фазы I. Рекомендуемая доза иринотекана была установлена на уровне 150 мг/м2 . Нежелательные явления III степени и выше включали гипергликемию (15%), повышенный уровень γ-глутамилтранспептидазы (15%) и нейтропению (9%). Уровень ответов и медианное время выживаемости составили 72% и 49,8 мес (95% ДИ — 27,5–78,1 мес) соответственно. ИПА фторурацила (5-Фторурацилом-Эбеве ) и системный иринотекан возможно безопасно доставить с хорошим ответом опухоли и выживаемостью [19].

В 2015 г. эти исследователи опубликовали дополнительные данные, полученные в проспективном многоцентровом исследовании, посвященном ИПА фторурацила (5-Фторурацила-Эбеве ) (1000 мг/м2 в течение 5 ч в неделю). Были представлены результаты от 77 соответствовавших критериям включения пациентов. ПО наблюдался у четырех пациентов, ЧО — у 29, 28 были со стабильным и 15 с прогрессирующим заболеванием. Общий ЧО составил 42,9%, а уровень контроля за заболеванием — 79,2%. Медианная продолжительность ВБП и ОВ составили 203 и 560 дней соответственно. Токсичность III или IV степени включала гипербилирубинемию (10,4%) и высокий уровень γ-глутамилтранспептидазы (10,4%). Это исследование продемонстрировало, что ИПА как метод химиотерапии при метастазах КРР в печени безопасна и эффективна [20].

Goi и соавт. в 2015 г. изучали ИПА фторурацила (5-Фторурацила-Эбеве ) у пациентов с опухолями, устойчивыми к системной химиотерапии (FOLFOX/FOLFIRI) или к дополнительным таргетным молекулярным методам лечения прогрессирующего заболевания. Катетеры для инфузии печени были введены чрескожно. В этом исследовании с 10 пациентами ИПА [фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве ) и кальция фолинат (Лейковорин )] проводили 1 раз в неделю. Из 10 пациентов у трех (30%) наблюдался ЧО, а у четырех (40%) — СЗ. Уровень контроля за болезнью составил 70%. У восьми испытуемых улучшилось качество жизни. Продолжительность выживаемости составила от 2 до 16 мес (медиана — 9 мес). Таким образом, химиотерапия ИПА фторурацила (5-Фторурацила-Эбеве ) может использоваться у пациентов с системным, устойчивым к химиотерапии КРР с метастазами в печени [21]

Sato и соавт. в 2018 г. провели оценку ИПА в исследовании фазы I–II у пациентов с рефрактерными опухолями. Они использовали ИПА оксалиплатина в сочетании с внутривенным введением фторурацила (5-Фторурацила-Эбеве ) и l-лейковорина . Система «катетер–порт» для ИПА была установлена интервенционным радиологом чрескожно. В фазе I возрастающие дозы оксалиплатина для уровней 1 и 2 были установлены как 50 и 100 мг/м2 соответственно и были объединены с фиксированными дозами внутривенного фторурацила (5-Фторурацила-Эбеве ) (200 мг/м2 болюсно и 2400 мг/м2 в течение 46 ч непрерывной инфузии) и l-лейковорина (200 мг/м2 ). В фазе I ни у одного из шести включенных пациентов не наблюдалась дистанционная лучевая терапия. Рекомендуемая доза оксалиплатина с помощью ИПА оценивается как 100 мг/м2 . В фазу II были включены семь дополнительных пациентов. У пациентов, получавших рекомендуемую дозу (n =10), показатели контроля за заболеваниями для общих поражений и ПП составляли 30 и 70% соответственно. Однако шестимесячная выживаемость и общее время выживаемости составили всего 53,3% и 6,9 мес соответственно. Вывод из этого исследования заключался в том, что ИПА-терапия, безусловно, возможна [22].

Снижение стадии для проведения резекции

Goere и соавт. сообщили об использовании химиотерапии ИПА оксалиплатина для перевода пациентов из неоперабельных в операбельные. В качестве режима химиотерапии применяли оксалиплатин (100 мг/м2 IA в течение 2 ч) с системным кальция фолинатом (Лейковорином ) (200 мг/м2 ) и внутривенным фторурацилом (5-Фторурацилом-Эбеве ) (2400 мг/м2 в течение 2 дней). Резекции по этой схеме были подвергнуты 23 пациента в общей сложности из 87 пациентов (26%). Основным критерием неоперабельности было массивное ПП (86% пациентов), у большинства пациентов были синхронные опухоли (85%) и двусторонние метастазы (89%). Резекция у 23 пациентов не сопровождалась послеоперационной летальностью, а уровень заболеваемости составил 35%. Общая пятилетняя выживаемость составила 56% в группе с резекцией по сравнению с ее отсутствием в группе без резекции (p <0,000 1). После медианного периода наблюдения 63 мес рецидив внутри печени произошел у 10 из 23 прооперированных пациентов. ИПА оксалиплатина с системным фторурацилом (5-Фторурацилом-Эбеве ) и кальция фолинатом (Лейковорином ) дает возможность трансформировать первоначально неоперабельные изолированные метастазы КРР в печени в операбельные и, возможно, излечимые [23].

Инфузия в печеночную артерию как адъювантная терапия

Химиотерапия ИПА также использовалась в качестве адъювантной терапии после резекции печени (табл. 25-5). Идея такого терапевтического варианта заключается в том, что эти адъювантные схемы непосредственно воздействуют на орган с самым высоким риском остаточного заболевания. ПП также часто является самой главной причиной смерти.

Goere и соавт. в 2013 г. сообщили об использовании химиотерапии ИПА на основе оксалиплатина в сочетании с системным фторпиримидином в качестве адъювантной терапии после резекции печени. Исследование проводили ученые из Института Густава Русси. Терапию доставляли через артериальные порты, которые устанавливались во время операции. Химиотерапия оксалиплатином проводилась через порты в течение 2 ч в каждом цикле. В исследование были включены 98 пациентов, перенесших резекцию как минимум четырех колоректальных метастазов в печени. Сорок четыре пациента (45%) получали послеоперационную ИПА в комбинации с системным фторурацилом (5-Фторурацилом-Эбеве ) (группа ИПА), а 54 пациента (55%) получали современную системную химиотерапию (внутривенная группа). Эти две группы были аналогичны по возрасту, полу и стадии первичного заболевания. Медианное количество циклов ИПА на одного пациента — семь (диапазон — от 1 до 12 циклов). Двадцать девять пациентов (66%) получили не менее шести курсов ИПА оксалиплатина, а 22 пациента (50%) получили полное запланированное лечение. У остальных 22 пациентов (50%) химиотерапия ИПА была прекращена из-за токсичности (n =8), дисфункции катетера для ИПА (n =6), раннего рецидива (n =6) и отказа пациента (n =2). После медианного периода наблюдения 60 мес (51–81 мес) трехлетняя ОВ в группе ИПА была немного выше (75 по сравнению с 62%; p =0,17). Трехлетняя ВБПЗ была статистически значимо выше у пациентов в группе ИПА, чем у пациентов в группе в/в (33 по сравнению с 5%; p <0,000 1). Адъювантная химиотерапия ИПА и статус краев резекции R0 были единственными независимыми прогностическими факторами продления ВБПЗ. Авторы сделали вывод, что послеоперационная ИПА оксалиплатина в сочетании с системной химиотерапией после направленной на излечение хирургической операции по поводу колоректальных метастазов в печени возможна и может повысить показатели ВБПЗ [24].

Таблица 25-5. Исследования адъювантной артериальной инфузии и резектабельных метастазов колоректального рака в печени
Исследование Условия Выживаемость Осложнения Основные результаты

Goere и соавт. [24] (n=98)

Ретроспективное сравнение пациентов, которые смогли получить адъювантную терапию посредством ИПА оксалиплатином или не смогли (>3 CRLM)

После медианного периода наблюдения 60 мес (51–81 мес) трехлетняя общая выживаемость в группе ИПА была немного выше (75 по сравнению с 62%; p=0,17). Трехлетняя выживаемость без признаков заболевания была значительно выше у пациентов в группе ИПА, чем у пациентов в группе в/вго введения (33 по сравнению с 5%; p <0,000 1)

Химиотерапия посредством ИПА была прекращена из-за токсичности (n=8), а также дисфункции катетера для ИПА (n=6)

В многофакторном анализе адъювантная химиотерапия посредством ИПА и статус краев резекции R0 были единственными независимыми прогностическими факторами продления ВБПЗ

House и соавт. [25]

Была проведена резекция CRLM 125 пациентам с последующим введением адъювантной ИПА-FUDR в комбинации с дексаметазоном (Dex) и одновременной системной химиотерапией, включая оксалиплатин или иринотекан. Этих пациентов ретроспективно сравнили с 125 последовательно поступившими пациентами, которые получали только современную системную химиотерапию

Безрецидивная выживаемость через 5 лет составила 79% в группе ИПА по сравнению с 55% в контрольной группе (Sys). Расчетная пятилетняя общая ВБР у пациентов ИПА + Sys составила 48 по сравнению с 25% в группе Sys (p <0,01). Трехлетняя DSS — 86%. Пятилетняя DSS — 75%

Около 25% пациентов в группе ИПА имели осложнения; к ним относятся две артериальные псевдоаневризмы, две желудочно-кишечные язвы и один билиарный склероз

Группа адъювантной химиотерапии ИПА показала общую ВБР 52 мес по сравнению с 23 мес в группе Sys

Примечания: DSS — выживаемость, зависящая от основного заболевания; ИПА — инфузия в печеночную артерию; ИПА-FUDR — инфузия флоксуридина в печеночную артерию; ВБР — выживаемость без рецидивов; Sys — адъювантная системная терапия.

В исследовании House и соавт. рассматриваются другие виды адъювантной терапии. В этом исследовании авторы сравнили 125 пациентов, перенесших резекцию CRLM с последующей адъювантной ИПА флоксуридина в комбинации с дексаметазоном (Dex) и одновременной системной химиотерапией, включая оксалиплатин или иринотекан, со 125 последовательно поступившими пациентами, которые получали только современную системную химиотерапию после резекции печени. Медианная продолжительность последующего наблюдения за всеми пациентами составила 43 мес. Между двумя группами не было различий в оценке клинического риска, временном интервале без признаков заболевания, размере наибольшей CRLM, количестве CRLM или уровне РЭА перед гепатэктомией. Адъювантная ИПА флоксуридина была связана с улучшением показателей ОВ, выживаемости без рецидивов в печени и показателей выживаемости, зависящей от основного заболевания (DSS). Для группы адъювантной ИПА флоксуридина пятилетняя выживаемость без рецидивов печени, ОВ без рецидивов и DSS составляли 75, 48 и 79% соответственно по сравнению с 55, 25 и 55% в группе только системной терапии (p <0,01). При многофакторном анализе адъювантное лечение, включая ИПА флоксуридина, было независимо связано с улучшением выживаемости без рецидивов печени (ОР — 0,34), общей выживаемости без рецидива (ВБР)(ОР — 0,65) и DSS (ОР — 0,39); p <0,01] [25].

Адъювантная ИПА флоксуридина через помпу в сочетании с современной системной химиотерапией независимо связана с улучшением выживаемости по сравнению с одной адъювантной системной химиотерапией. Представляется, что внутриартериальная химиотерапия с использованием оксалиплатина через порт также может улучшить клинические исходы.

Гепатоцеллюлярная карцинома

ИПА также протестировали при первичном раке печени. Подавляющее большинство исследований касалось ГЦК. Большинство этих исследований проводилось у пациентов с тромбозом воротной вены, в популяции, для которой эмболическая терапия связана с чрезмерно высокой заболеваемостью и смертностью.

В исследовании на базе Университета Сунь Ятсена исследователи изучали использование инфузионного оксалиплатина при терапии пациентов с ГЦК на фоне тромбоза воротной вены. Это проспективное несравнительное исследование фазы II было проведено с целью определить, может ли химиотерапия ИПА оксалиплатина, фторурацила (5-Фторурацила-Эбеве) и кальция фолината (Лейковорина), добавленных к сорафенибу, улучшить результаты монотерапии сорафенибом. Химиотерапия печеночной артерии проводилась установленными чрескожно катетерами. Тридцать пять пациентов получали сорафениб по 400 мг внутрь 2 раза в сутки, оксалиплатин по 85 мг/м2 ИПА в день 1-й, кальция фолинат (Лейковорин) по 400 мг/м2 ИПА в день 1-й и фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве) по 2800 мг/м2 в дни 1-й и 2-й с повтором каждый 21 день.

Показатели ВБП через 3, 6 и 12 мес составили 83, 52 и 23% соответственно. Медианная ВБП и ОВ составили 6,7 и 13,2 мес соответственно. Частота объективных ответов составила 40%, а контроль за заболеванием наблюдался в 77% случаев. Пять (14,3%) пациентов после исследуемого лечения достигли трансформации опухоли до возможности полной резекции, и у одного из них наблюдался полный патоморфологический ответ. Смертельных случаев не было, а токсичность III–IV степени включала повышенный уровень аспартатаминотрансферазы (31,4%), ладонно-подошвенный синдром (17,1%), тромбоцитопению (14,3%) и нейтропению (8,6%). Комбинированное лечение соответствовало предустановленной конечной точке: трехмесячная ВБП заболевания превышала 65%, при этом наблюдалась клиническая переносимость [26]. Таким образом, терапия ИПА является многообещающей терапией в этой популяции, поскольку медианная ВБП пациентов с ГЦК и тромбозом опухоли большой воротной вены, получавших монотерапию сорафенибом, составляет ≤3 мес (табл. 25-6).

В исследованиях, проведенных в онкологической больнице Пекина, второй народной больнице провинции Юньнань и онкологической больнице Баотоу, Zhu и соавт. комбинировали эмболизацию с инфузионной химиотерапией у 86 пациентов с ГЦК на фоне цирроза и тромбоза воротной вены. Инфузионная химиотерапия проводилась в течение 2 ч через тот же катетер, который использовался для эмболизации. Терапию ИПА, которая включала оксалиплатин [50 мг в 250 мл декстрозы (Глюкозы)], вводили с помощью помпы в течение 4 ч, а затем в течение следующего 1 ч проводили с помощью насоса инфузию ралтитрекседа℘ (2 мг в 100 мл 0,9% изотонического раствора натрия хлорида). ПО, ЧО, СЗ и ПЗ при внутрипеченочном заболевании наблюдались у 0, 45, 20 и 21 пациента соответственно. ОВ в течение 1, 2 и 3 лет у 86 пациентов составила 40,7; 22,1 и 8,1% соответственно, а медиана выживаемости — 8,7 мес. Однако в 28 случаях после эмболизации произошло кровотечение из варикозно расширенных вен, при этом 19 случаев произошло в первые 3 мес, и 14 пациентов умерли. У 14 пациентов развился трудноизлечимый асцит. Эти осложнения мало чем отличаются от тех, которые наблюдаются при эмболизации, выполняемой при тромбозе воротной вены [27]. Эти данные дополнительно подтверждают необходимость инфузионной терапии в данной популяции пациентов.

Таблица 25-6. Артериальная инфузия при гепатоцеллюлярной карциноме с тромбозом воротной вены
Исследование Терапия Условия Ответ Выживаемость Осложнения

Kim и соавт. [28] (n=36). Шесть центров. Имплантированная порт-система

Фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве) по 500 мг/м2 в течение 5 ч в дни 1–3-й и цисплатин по 60 мг/м2 в течение 2 ч в день 2-й. Терапевтические циклы повторялись каждые 4–8 нед. По сравнению с группой ТАСЕ: липиодол и доксорубицин каждые 4–8 нед

Пациенты с трудноизлечимой распространенной ГЦК с обширной инвазией воротной вены или билобарным поражением. Прогрессирование после предыдущей эмболизационной терапии. Многоцентровое проспективное исследование с января 2006 г. по январь 2008 г.

Группа ИПА.

  • ПО — 0.

  • ЧО — 17%. Группа TACE.

  • ПО — 0.

  • ЧО — 0

Медиана выживаемости — 193 дня по сравнению с 119 днями (p=0,026)

Повышенная температура, дискомфорт в животе и тошнота были обычными. Желудочно-кишечные/печеночные симптомы и нейтропения/тромбоцитопения были наиболее серьезными явлениями в группе химиотерапии посредством ИПА. Нейтропения и тромбоцитопения были более распространены. В группе ТАСЕ была более высокая частота гепатита и гипербилирубинемии

He и cоавт. [26] (n=35). Чрескожный катетер

Сорафениб внутрь по 400 мг 2 раза в сутки. Терапия посредством ИПА: оксалиплатин по 85 мг/м2 ИПА от часа 0 до 2 в день 1-й, кальция фолинат (Лейковорин) по 400 мг/м2 ИПА от часа 2 до часа 3 в день 1-й и фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве) по 400 мг/м2. Болюсно ИПА в час 3, а затем по 2400 мг/м2 более 46 ч в дни 1-й и 2-й

Проспективное одногрупповое исследование фазы II. Пациенты с неоперабельной ГЦК и крупным опухолевым тромбозом воротной вены

ПО — у трех пациентов был ПО опухоли. У трех пациентов был ПО PVTT. Частота объективных ответов — 40%. Частота контроля за заболеванием — 77,1%. Пять (14,3%) пациентов достигли трансформации опухоли в операбельную с одним полным патоморфологическим ответом

ВБП через 3, 6 и 12 мес составила 82,9; 51,4 и 22,9% соответственно. Медианная ВБП и ОВ составили 6,7 и 13,2 мес

ФПП ≥III степени — 11 из 35 пациентов (31,4%). Другая токсичность — III степени и выше. Ладонно-подошвенный синдром (HFSR, шесть пациентов, 17,1%), тромбоцитопения (пять пациентов, 14,3%), нейтропения (три пациента, 8,6%). Кровотечение из вен пищевода (три пациента, 8,6%)

Zhu и соавт. [27] (n=86). Чрескожный катетер

Комбинация ИПА и TACE. Катетер оставался в печеночной артерии после ТАСЕ. Терапию ИПА с оксалиплатином [50 мг в 250 мл декстрозы (Глюкозы)] вводили с помощью помпы в течение 4 ч, а затем в течение следующего 1 ч проводили с помощью насоса инфузию ралтитрекседа (2 мг в 100 мл 0,9% изотонического раствора натрия хлорида)

ГЦК с большим опухолевым тромбом в воротной вене

ПО — 0. ЧО — 45%. СЗ — 20%. СЗ — 21%

Медиана выживаемости составляла 8,7 мес, однолетняя выживаемость — 41%, двухлетняя выживаемость — 22%, трехлетняя выживаемость — 8%

Острое кровотечение из варикозно расширенных вен. В 28 случаях наблюдалось кровотечение из варикозно расширенных вен после ТАСЕ: 19 из этих осложнений произошли в течение 3 мес, 14 из этих пациентов умерли; с неизлечимым асцитом — 14 случаев

Примечания : ПО — полный ответ; mRECIST —модифицированные критерии оценки ответа в группе солидных опухолей; ВБП — выживаемость без прогрессирования; ЧО — частичный ответ; PVTT — тромб опухоли воротной вены; TACE — трансартериальная химиоэмболизация.

Прямое сравнение с трансартериальной эмболической терапией

Kim и соавт. сообщили о прямом сравнении ИПА, доставленной с помощью имплантированной порт-системы за двухчасовой период, с TACE. Целью этого исследования было сравнение эффективности и безопасности высоких доз ИПА и традиционной TACE с использованием доксорубицина при запущенной ГЦК. Группа ИПА состояла из 36 пациентов из шести медицинских центров с хорошей функцией печени, а также с инвазией основной воротной вены (включая сосудистый шунт) инфильтративного типа, с поражением обеих долей и/или невосприимчивых к предшествующему традиционному лечению (TACE, РЧА или чрескожная инъекция этанола) и с документально подтвержденным прогрессирующим заболеванием. Пациенты получали фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве ) (500 мг/м2 в дни 1–3-й) и цисплатин (60 мг/м2 в 2-й день каждые 4 нед) через имплантируемую систему портов. Для сравнения был отобран 31 пациент, получавший TACE с характеристиками, аналогичными таковым в группе ИПА. Пациентам проводилась трансартериальная инфузия доксорубицина каждые 4–8 нед. Шесть пациентов (8,9%) достигли ЧО, а у 20 пациентов (29,8%) было стабильное заболевание. Частота объективного ответа (ПО плюс ЧО) была значительно лучше в группе высоких доз ИПА, чем в группе TACE (16,7 по сравнению с 0%; p =0,030). ОВ была больше в группе высоких доз ИПА, чем в группе TACE (медиана выживаемости — 193 по сравнению с 119 днями; p =0,026). Серьезных нежелательных явлений в группе ИПА не было отмечено, при этом осложнения со стороны печени в группе TACE встречались чаще. Таким образом, ИПА может быть менее болезненной и более эффективной процедурой по сравнению с традиционной TACE с использованием доксорубицина у пациентов с трудноизлечимой прогрессирующей ГЦК [28].

Заключение

Интервенционная радиология теперь дает дополнительные возможности для проведения регионарной терапии, направленной на печень. Многие исследования показали, что эти методы безопасны и жизнеспособны, хотя и не без осложнений. Эти терапевтические методы нацелены непосредственно на область заболевания, направлены на ограничение системной токсичности и используют свойства, присущие системе кровообращения и метаболизму печени, чтобы максимально усилить терапевтическое влияние на опухоли печени. Такие инфузионные методы лечения могут быть полезны даже пациентам с тромбозом воротной вены. Таким образом, у пациентов с неоперабельными метастазами в печени или первичным раком ИПА может уменьшить опухолевую нагрузку, продлить жизнь и в редких случаях снизить стадию заболевания у пациента, что дает возможность провести потенциально излечивающую резекцию.

Литература

  1. Fong Y. et al. Clinical score for predicting recurrence after hepatic resection for metastatic colorectal cancer: analysis of 1001 consecutive cases // Ann Surg. 1999. Vol. 230. Р. 309–21.

  2. Leung U. et al. Long-term outcomes following microwave ablation for liver malignancies // Br J Surg. 2015. Vol. 102, No 1. Р. 85–91.

  3. Iwatsuki S. et al. Liver transplantation for hepatocellular carcinoma: a proposal of a prognostic scoring system // J Am Coll Surg. 2000. Vol. 191, No 4. Р. 389–94.

  4. Karanicolas P.J. et al. Hepatic arterial infusion pump chemotherapy in the management of colorectal liver metastases: expert consensus statement // Curr Oncol. 2014. Vol. 21, No 1. Р. e129–36.

  5. Stewart C.L. et al. Cytoreduction for colorectal metastases: liver, lung, peritoneum, lymph nodes, bone, brain. When does it palliate, prolong survival, and potentially cure? // Curr Probl Surg. 2018. Vol. 55, No 9. Р. 330–79.

  6. Facy O. et al. Isolated hepatic perfusion: principles and results // J Visc Surg. 2014. Vol. 151. Р. S25–32.

  7. Karydis I. et al. Percutaneous hepatic perfusion with melphalan in uveal melanoma: a safe and effective treatment modality in an orphan disease // J Surg Oncol. 2018. Vol. 117, No 6. Р. 1170–8.

  8. Ensminger W. et al. Totally implanted drug delivery system for hepatic arterial chemotherapy // Cancer Treat Rep. 1981. Vol. 65, No 5–6. Р. 393–400.

  9. Goere D. et al. Postoperative hepatic arterial chemotherapy in high-risk patients as adjuvant treatment after resection of colorectal liver metastases—a randomized phase II/III trial — PACHA-01 (NCT02494973) // BMC Cancer. 2018. Vol. 18, No 1. Р. 787.

  10. Lim A. et al. Hepatic arterial infusion chemotherapy for unresectable liver metastases of colorectal cancer: a multicenter retrospective study // Clin Colorectal Cancer. 2017. Vol. 16, No 4. Р. 308–15.

  11. de Baere T. et al. The role ofimage-guided therapy in the management of colorectal cancer metastatic disease // Eur J Cancer. 2017. Vol. 75. Р. 231–42.

  12. Dzodic R. et al. Pharmacokinetic advantage of intra-arterial hepatic oxaliplatin administration: compara tive results with cisplatin using a rabbit VX2 tumor model // Anti-Cancer Drugs. 2004. Vol. 15, No 6. Р. 647–50.

  13. Ducreux M. et al. Hepatic arterial oxaliplatin infusion plus intravenous chemotherapy in colorectal cancer with inoperable hepatic metastases: a trial of the gastrointestinal group of the Federation Nationale des Centres de Lutte Contre le Cancer // J Clin Oncol. 2005. Vol. 23, No 22. Р. 4881–7.

  14. Boige V. et al. Hepatic arterial infusion of oxaliplatin and intravenous LV5FU2 in unresectable liver metastases from colorectal cancer after systemic chemotherapy failure // Ann Surg Oncol. 2008. Vol. 15, No 1. Р. 219–26.

  15. Tsimberidou A.M. et al. A phase 1 study of hepatic arterial infusion of oxaliplatin in combination with systemic 5-fluorouracil, leucovorin, and bevacizumab in patients with advanced solid tumors metastatic to the liver // Cancer. 2010. Vol. 116, No 17. Р. 4086–94.

  16. Allard M.A. et al. Comparison of complete pathologic response and hepatic injuries between hepatic arterial infusion and systemic administration of oxaliplatin in patients with colorectal liver metastases // Ann Surg Oncol. 2015. Vol. 22, No 6. Р. 1925–32.

  17. Seki H., Ozaki T., Shiina M. Hepatic arterial infusion chemotherapy using fluorouracil followed by systemic therapy using oxaliplatin plus fluorouracil and leucovorin for patients with unresectable liver metastases from colorectal cancer // Cardiovasc Intervent Radiol. 2009. Vol. 32, No 4. Р. 679–86.

  18. Iguchi T. et al. Hepatic arterial infusion chemotherapy prior to standard systemic chemotherapy in patients with highly advanced unresectable liver metastases from colorectal cancer: a report of three patients // Acta Med Okayama. 2011. Vol. 65, No 1. Р. 49–53.

  19. Arai Y. et al. Phase I/II study of radiologic hepatic arterial infusion of fluorouracil plus systemic irinotecan for unresectable hepatic metastases from colorectal cancer: Japan Clinical Oncology Group Trial 0208-DI // J Vasc Interv Radiol. 2012. Vol. 23, No 10. Р. 1261–7.

  20. Arai Y. et al. Phase II study on hepatic arterial infusion chemotherapy using percutaneous catheter placement techniques for liver metastases from colorectal cancer (JFMC28 study) // Asia Pac J Clin Oncol. 2015. Vol. 11, No 1. Р. 41–8.

  21. Goi T. et al. Hepatic artery infusion therapy is effective for chemotherapy-resistant liver metastatic colorectal cancer // World J Surg Oncol. 2015. Vol. 13. Р. 296.

  22. Sato Y. et al. Outcomes of a phase I/II trial of hepatic arterial infusion of oxaliplatin combined with intravenous 5-fluorouracil and l-leucovorin in patients with unresectable liver metastases from colorectal cancer after systemic chemotherapy failure // J Gastrointest Cancer. 2018. Vol. 49, No 2. Р. 132–7.

  23. Goere D. et al. Prolonged survival of initially unresectable hepatic colorectal cancer patients treated with hepatic arterial infusion of oxaliplatin followed by radical surgery of metastases // Ann Surg. 2010. Vol. 251, No 4. Р. 686–91.

  24. Goere D. et al. Adjuvant chemotherapy after resection of colorectal liver metastases in patients at high risk of hepatic recurrence: a comparative study between hepatic arterial infusion of oxaliplatin and modern systemic chemotherapy. Ann Surg. 2013. Vol. 257, No 1. Р. 114–20.

  25. House M.G. et al. Comparison of adjuvant systemic chemotherapy with or without hepatic arterial infusional chemotherapy after hepatic resection for metastatic colorectal cancer // Ann Surg. 2011. Vol. 254, No 6. Р. 851–6.

  26. He M.K. et al. Phase II study of sorafenib combined with concurrent hepatic arterial infusion of oxaliplatin, 5-fluorouracil and leucovorin for unresectable hepatocellular carcinoma with major portal vein thrombosis // Cardiovasc Intervent Radiol. 2018. Vol. 41, No 5. Р. 734–43.

  27. Zhu L.Z., Xu S., Qian H.L. Transarterial embolization and low-dose continuous hepatic arterial infusion chemotherapy with oxaliplatin and raltitrexed for hepatocellular carcinoma with major portal vein tumor thrombus // World J Gastroenterol. 2018. Vol. 24, No 23. Р. 2501–7.

  28. Kim H.Y. et al. A comparative study of high-dose hepatic arterial infusion chemotherapy and transarterial chemoembolization using doxorubicin for intractable, advanced hepatocellular carcinoma // Korean J Hepatol. 2010. Vol. 16, No 4. Р. 355–61.

  29. De Gramont A. et al. High-dose folinic acid and 5-fluorouracil bolus and continuous infusion in advanced colorectal cancer // Eur J Cancer Clin Oncol. 1988. Vol. 24, No 9. Р. 1499–503.

26. Регионарные методы терапии гепатоцеллюлярной карциномы и холангиокарциномы

Джевон ЛиДж. Ли Медицинский центр Седарс-Синай, отделение хирургии, Лос-Анджелес, Калифорния, США. и Александра ГангиА. Ганги Медицинский центр Седарс-Синай, отделение хирургии, программа лечения опухолей желудочно-кишечного тракта, отделение хирургической онкологии, ЛосАнджелес, Калифорния, США. E-mail: alexandra.gangi@cshs.org.

Гепатоцеллюлярная карцинома

Введение

ГЦК является наиболее распространенным первичным раком печени с растущей глобальной заболеваемостью и смертностью из-за хронического заболевания печени, частично из-за общего роста популяции и увеличения возраста населения [1]. Географически на Восточную Азию и Африку к югу от Сахары приходится около 85% случаев [2]. Большинство случаев ГЦК связаны с известной этиологией, чаще всего с хроническими вирусными гепатитами B и C, алкогольным циррозом печени и воздействием афлатоксина. Дополнительные причины цирроза, такие как неалкогольный стеатогепатит и генетические заболевания (например, гемохроматоз, дефицит α1 -антитрипсина), также способствуют развитию ГЦК. Хроническая инфекция, вызванная вирусом гепатита B — этиологическая основа большинства диагнозов ГЦК по всему миру в целом, но среди населения западных стран основными причинами являются вирус гепатита C, алкогольный цирроз печени и неалкогольный стеатогепатит. Примерно у одной трети пациентов с циррозом разовьется ГЦК с расчетным ежегодным фактором риска 1–8% того, что цирроз перейдет в ГЦК [2].

Варианты лечения ГЦК ограничены, и хирургические варианты, такие как резекция или трансплантация, являются единственными потенциально излечивающими вмешательствами, но операция не всегда возможна. Резекция является методом выбора у пациентов без цирроза, поскольку они могут переносить серьезные гепатэктомии, но они составляют только около 5% пациентов в западных странах и до 40% в странах Азии [2, 3]. У пациентов с циррозом необходимо учитывать остаточную функцию печени и повышенный риск осложнений после обширного хирургического вмешательства, а резекция обычно предназначена для пациентов с одиночной опухолью, адекватной функцией печени (класс А по шкале Чайлда–Пью), моделью терминальной стадии заболевания печени (MELD) с оценкой <10, без портальной гипертензии и с адекватным объемом будущего остатка печени [2]. У неоперабельных пациентов, соответствующих Миланским критериям (одно поражение ≤5 см или до трех очагов ≤3 см, отсутствие макрососудистой инвазии, отсутствие внепеченочного заболевания) или с ранней стадией ГЦК класса B или C по шкале Чайлда–Пью, еще одним хирургическим вариантом является трансплантация печени. Однако трансплантация ограничена нехваткой трансплантатов и ограничениями при отборе пациентов. У таких пациентов в качестве нехирургического лечения ГЦК широко применяется местнорегионарная терапия из-за своего минимально инвазивного подхода и потенциальной эффективности (табл. 26-1).

Абляция

Цель большинства местнорегионарных методов лечения — вызвать избирательный некроз опухоли. Существует несколько различных абляционных подходов, включая химическую абляцию, ТА или криоабляцию [2]. Одним из первых использованных методов была чрескожная инъекция этанола, которая вызывает некроз опухоли за счет дегидратации клеток и денатурации белков. Хотя абляция этанолом способна вызвать некроз в большинстве опухолей размером <2 см, частота рецидивов в течение 5 лет превышает 70%, а частота местного прогрессирования опухоли составляет почти 50% [4]. РЧА вызывает гибель клеток из-за тепла, выделяемого высокочастотным переменным током. Одним из преимуществ РЧА перед абляцией этанолом является то, что эффекты РЧА распространяются за пределы опухолевой ткани, создавая край ткани, свободной от опухоли.

И РЧА, и чрескожная инъекция этанола связаны с относительно низкой частотой осложнений, но было показано, что РЧА превосходит чрескожную инъекцию этанола с лучшей частотой ПО 65,7 по сравнению с 36,2% (p <0,05) и меньшей частотой трехлетних местных рецидивов 14 по сравнению с 34% (p <0,05) [5]. Дополнительные метаанализы показали, что ОВ (разница рисков — 0,116) и местный контроль (разница рисков — 0,21 через 3 года) были лучше с РЧА, чем с чрескожной инъекцией этанола [6], особенно для опухолей размером >2 см, с общим коэффициентом риска смертности 0,53 и отношением шансов рецидива 0,27 при сравнении РЧА и чрескожной инъекцией этанола [7].

Таблица 26-1. Местнорегионарные методы лечения гепатоцеллюлярной карциномы
Тип исследования Сравнение Результаты

Pompili и соавт. [4]

Многоцентровый ретроспективный анализ. 136 случаев РЧА. 108 случаев чрескожной инъекции этанола

РЧА по сравнению с чрескожной инъекцией этанола

Пятилетняя выживаемость — 72,9 по сравнению с 64,7%. Пятилетний рецидив — 49 по сравнению с 73,3%

Shibata и соавт. [10]

РКИ с участием 36 пациентов (48 поражений) РЧА 36 пациентов (46 поражений) микроволновая абляция

Микроволновая абляция в сравнении с RFA

Сеансы лечения — 2.4 по сравнению с 1.1. Полный терапевтический ответ — 89 по сравнению с 96% (p =0,26). Остаточные очаги не получившего терапию заболевания — 17,4 по сравнению с 8,3% (p =0,2)

Shi и соавт. [11]

Одноцентровой ретроспективный анализ. 224 пациента. 117 случаев — микроволновая абляция, 107 — хирургических случаев

Микроволновая абляция в сравнении с хирургическим вмешательством

Однолетняя ОВ — 94 по сравнению с 94%. Трехлетняя ОВ — 70 по сравнению с 72%. Пятилетняя ОВ — 52 по сравнению с 60%. Однолетняя ВБПЗ — 77 по сравнению с 85%. Трехлетняя ВБПЗ — 38 по сравнению с 57%. Пятилетняя ВБПЗ — 18 по сравнению с 31%. ВБПЗ значительно выше при хирургии опухолей 3–5 см, без разницы в OВ

Llovet и соавт. [20]

РКИ с участием 112 пациентов: 37 — TAE, 40 — TACE, 35 — с поддерживающей терапией

TACE по сравнению с TAE и по сравнению с поддерживающей терапией

Однолетняя ОВ — 82 по сравнению с 75% и по сравнению с 63%. Однолетняя ОВ — 63 по сравнению с 50% и по сравнению с 27%

Lammer и соавт. [22]

РКИ с участием 201 пациента: 93 — DEB-TACE, 108 — TACE

DEB-TACE по сравнению с TACE

ПО — 27 по сравнению с 22%. Объективный ответ — 52 по сравнению с 44%. Контроль за заболеванием — 63 по сравнению с 52%

Golfieri и соавт. [23]

РКИ с участием 177 пациентов: 89 — DEB-TACE, 88 — TACE

DEB-TACE по сравнению с TACE

Однолетняя ОВ — 86,2 в сравнении с 83,5%. Двухлетняя ОВ — 56,8 в сравнении с 55,4%. Боль после процедуры более сильная

Peng ссоавт. [27]

РКИ с участием 189 пациентов: 94 — TACE и РЧА, 95 — только РЧА

ТАСЕ с РЧА в сравнении с одной РЧА

Общая выживаемость: ОР — 0,525 (p =0,002). ВБР: ОР — 0,575 (р =0,009)

Brown и соавт. [31]

РКИ с участием 101 пациента: 51 — TAE, 50 — DEB-TACE

TAE в сравнении с DEB-TACE

Ответ RECIST — 5,9 в сравнении с 6%. Нежелательные явления — 38 в сравнении с 40%. Медиана ВБП — 6,2 в сравнении с 2,8 мес (р =0,11). Медиана ОВ — 19,6 в сравнении с 20,8 мес (p =0,64)

Meyer и соавт. [33]

РКИ с участием 86 пациентов

TAE в сравнении с TACE

Ответ RECIST — 13,2 в сравнении с 32,6% (p =0,04). Медиана ОВ — 17,3 по сравнению с 16,3 мес (p=0,74). Медиана ВБП — 7,2 по сравнению с 7,5 мес (p =0,59)

Salem и соавт. [37]

Одноцентровой ретроспективный обзор 245 пациентов: 123 — трансартериальная радиоэмболизация TARE, 122 — TACE

TARE в сравнении с TACE

Частота ответов — 49% в сравнении с 36% (p =0,104). TTP — 13,3 по сравнению с 8,4 мес (p =0,046). Медиана ОВ — 20,5 по сравнению с 17,4 мес (p =0,232)

Salem и соавт. [38]

Проспективное обсервационное исследование с участием 56 пациентов: 29 — TARE, 27 — TACE

TARE в сравнении с TACE

Эквивалент QOL (p =0,055). Улучшение повседневного и социального благополучия (p =0,019 и p =0,031 соответственно) с TARE. Пациенты с ТАСЕ имели меньшую опухолевую нагрузку (p =0,018)

Salem и соавт. [39]

РКИ с участием 45 пациентов: 24 — TARE, 21 — TACE

TARE в сравнении с TACE

Медиана TTP — >26 в сравнении с 6,8 мес (p =0,001 2). Частота некроза — 87 по сравнению с 74% (p =0,433). Медиана ОВ — 18,6 по сравнению с 17,7 мес (p =0,99)

Chow и соавт. [40]

РКИ с участием 360 пациентов: 182 — TARE, 178 — сорафениб

TARE по сравнению с системным сорафенибом

Медиана ОВ — 8,8 по сравнению с 10 мес (p =0,36). Серьезные нежелательные явления — 27,7 по сравнению с 50,6% (p <0,001)

Vilgrain и соавт. [41]

РКИ с участием 459 пациентов: 237 — TARE, 222 — сорафениб

ТАРЕ по сравнению с системным сорафенибом

Медиана ОВ — 8 по сравнению с 9,9 мес (p =0,18). Серьезные нежелательные явления — 77 по сравнению с 82%

Ben-Josef и соавт. [49]

РКИ с участием 128 пациентов

Конформная лучевая терапия печеночной артерии флоксуридином

Медиана ОВ — 15,8 мес. Трехлетняя выживаемость — 17%

Kwon и соавт. [50]

Одноцентровой ретроспективный обзор

Радиохирургия лазерным ножом

ПО —59,6%. ЧО — 26,2%. Однолетняя ОВ — 92,9%. Трехлетняя ОВ — 58,6%

Примечания : РКИ — рандомизированное контрольное исследование; ОВ —общая выживаемость; ВБР — выживаемость без рецидива; ОР — относительный риск; TTP — время до прогрессирования.

РЧА также сравнивали с хирургической резекцией как терапией первой линии при лечении ГЦК [8, 9], и никакой разницы в смертности между двумя видами лечения не было. В то время как различные исследования, представленные в одном метаанализе, показали противоречивые результаты в отношении рецидивов и ВБПЗ, ОВ при РЧА и при резекции статистически не различалась [8]. Кокрановский обзор также не обнаружил статистически значимой разницы в смертности от всех причин между РЧА и резекцией, но частота серьезных нежелательных явлений была значительно ниже при РЧА (1,7 по сравнению с 23,3%), тогда как смертность от рака была ниже при хирургическом вмешательстве (17,4 по сравнению с 37,4%) [9].

Другой способ абляции — это микроволновая абляция, которая использует электромагнитную энергию и более устойчива к эффекту теплоотвода, а это означает, что кровеносные сосуды вряд ли снизят ее эффективность. В одном рандомизированном исследовании, в котором сравнивались РЧА и микроволновая абляция, не было отмечено статистически значимых различий между двумя процедурами в отношении частоты осложнений, терапевтических эффектов или частоты остаточного неизлеченного заболевания, хотя микроволновая абляция требовала большего количества терапевтических сеансов [10]. Другое рандомизированное исследование, сравнивавшее микроволновую абляцию и хирургическую резекцию, показало, что между микроволновой абляцией и хирургическим вмешательством при опухолях до 5 см не было статистически значимой разницы в ОВ в течение 1, 3 и 5 лет, но при размере опухоли от 3 до 5 см ВБПЗ была значительно выше в группе хирургии [11].

Дополнительные исследуемые методы абляции включают лазерную абляцию и необратимую электропорацию. При необратимой электропорации используются высокотоковые электрические импульсы для индукции порообразования в плазматической мембране, что приводит к гибели клеток. У пациентов, перенесших трансплантацию по поводу ГЦК, электропорация привела к полному патологическому некрозу в большинстве опухолей при сохранении желчных протоков [12, 13]. Важным ограничением абляции является то, что опухоли могут не поддаваться лечению в зависимости от локализации, например, в случае субкапсулярной ГЦК. Однако, учитывая, что результаты после абляции были не хуже результатов после резекции, рекомендации Национальной сети многопрофильных онкологических учреждений включают абляцию как потенциально излечивающий метод лечения ГЦК ≤3 см [14]. В случае опухолей размером >3 см рекомендуются альтернативные методы лечения в дополнение к абляции или вместо нее.

Трансартериальная терапия

Трансартериальные методы лечения ГЦК включают мягкую эмболизацию, химиоэмболизацию и радиоэмболизацию. Эти терапевтические методы включают избирательную катетерную инфузию частиц, нацеленных на ветви печеночной артерии, которые питают сегмент печени, где может располагаться опухоль. Имеющиеся в настоящее время трансартериальные методы лечения ГЦК включают мягкую TAE, TACE, DEB-TACE и трансартериальную радиоэмболизацию микросферами 90 Y. Наиболее часто используемым методом лечения неоперабельной ГЦК среди вышеупомянутых является TACE [15, 16]. TACE работает путем внутриартериальной инфузии цитотоксического препарата с последующей эмболизацией кровеносного сосуда, ведущей к ишемии, поскольку первичные опухоли печени получают кровоснабжение из артерий, тогда как паренхима печени снабжается системой воротной вены. Наиболее часто используемыми в традиционной TACE цитотоксическими средствами являются доксорубицин, эпирубицин, цисплатин или мириплатин в качестве монотерапевтического средства [17]. TACE дает преимущества в отношении выживаемости по сравнению с лучшей поддерживающей терапией при сравнении двух- [18], трех- [19] и пятилетней [20] выживаемости. В попытке повысить терапевтическую эффективность TACE, была разработана DEB-TACE с идеей, что калиброванные микросферы, несущие доксорубицин, обеспечивают более долгосрочную доставку лекарственного средства [21]. Хотя одно исследование показало, что DEB-TACE дает лучший профиль токсичности и радиографический ответ опухоли [22], другое исследование не показало разницы в ОВ, медианном количестве процедур, ответе опухоли или частоте и степени тяжести побочных эффектов, за исключением более низкой частоты постоперационных болей в животе с DEB-TACE [23]. Метаанализ семи исследований с участием 693 пациентов также показал отсутствие разницы в клинических исходах при сравнении TACE и DEB-TACE [24]. Однако у пациентов с запущенным циррозом печени при применении DEB-TACE могут чаще встречаться повреждения желчных путей и печени [25].

Как и в случае хирургической резекции и абляции, важным фактором при применении TACE является тщательный отбор пациентов. Маловероятно, что пациенты со снижением функционального состояния или тяжелой декомпенсированной печеночной недостаточностью получат пользу от TACE. К другим факторам риска ухудшения функции печени после TACE относятся уровень билирубина в сыворотке крови >2 мг/дл и опухолевая нагрузка >50% от общего объема печени. Наилучшие кандидаты на проведение TACE имеют ограниченное заболевание без сосудистой инвазии или метастазов и не имеют симптомов со стадией не более B по шкале Чайлда–Пью [2]. Было показано, что комбинация TACE или DEB-TACE с РЧА улучшает ОВ и выживаемость без рецидивов по сравнению с одной только РЧА, если опухоль больше 3 см [26–28].

Нет точных данных для определения частоты, с которой пациенты должны получать TACE, но у многих пациентов регулярное лечение с двухмесячными интервалами может привести к печеночной недостаточности [29]. В настоящее время повторная TACE рекомендуется только при обнаружении остаточной ГЦК на КТ с контрастным усилением. Кроме того, если желаемый лечебный эффект не достигается после двух циклов или если опухоль прогрессирует при лечении, TACE повторять не следует [2].

TAE, в отличие от TACE, использует перекрытие кровоснабжения опухоли без использования цитотоксических средств. Несколько исследований [30–33] и метаанализ/систематический обзор [18, 34] не показали существенных различий в результатах между TAE и TACE или DEB-TACE. Однако в клинической практике TACE в большинстве случаев используется для лечения неоперабельной ГЦК [2].

Последний обсуждаемый метод трансартериальной терапии — это трансартериальная радиоэмболизация (ТАRЕ), также называемая селективной внутренней лучевой терапией. Вместо цитотоксических средств при TARE используются радиоактивные эмболические вещества, такие как 131 I-липиодол или микросферы 90 Y, что является наиболее часто используемым методом. Иттрий-90 испускает β-частицы, форму высокоэнергетического излучения с низким проникновением. Этот метод более новый, более сложный по сравнению с другими трансартериальными методами лечения и предполагает координацию нескольких дисциплин, включая интервенционную радиологию, нуклеарную медицину и физику [2]. Это означает, что он не имеет такой широкой доступности, как TAE или TACE. Выполняется предварительная ангиография печеночной артерии и рассчитывается доза облучения опухоли и окружающей ткани, а также распределение индикаторов и гепатопульмональный шунт с использованием макроагрегированного альбумина, меченного 99m Tc [35]. Противопоказания к применению TARE включают тяжелое шунтирование легких и внепеченочное поглощение 99m Tc. Билирубин >2 мг/дл увеличивает риск лучевой болезни печени из-за 90 Y [36]. При сравнении TARE с TACE маломасштабные ретроспективные исследования показали, что TARE имеет благоприятный профиль токсичности, более длительное время до прогрессирования, лучший контроль над опухолью и повышенное качество жизни, но не дает преимуществ с точки зрения ОВ [37–39]. В двух дополнительных исследованиях TARE сравнивали с сорафенибом, который является средством системной терапии первой линии при ГЦК, демонстрируя более высокий ответ опухоли, более длительную ВБП и время до прогрессирования, а также более низкую частоту побочных эффектов при сравнении с TARE [40, 41]. Однако различий по ОВ не было. Наиболее значительные зарегистрированные осложнения TARE включают холецистит, билирубиновую токсичность, лучевую болезнь печени, язвы желудочно-кишечного тракта и образование абсцессов [35].

Одной из популяций пациентов, в которой часто используется местно-регионарная терапия, являются пациенты, ожидающие трансплантации по поводу неоперабельной ранней стадии ГЦК, для которых это будет промежуточной терапией, и те, кто не соответствует критериям трансплантации, для кого это будет попыткой снизить стадию опухоли. Пациентам, ожидающим трансплантации, рекомендуется назначать местнорегионарную терапию, если ожидаемое время ожидания трансплантации превышает 6 мес [42], но на практике большинство пациентов получают определенную форму местно-регионарной терапии во время периода ожидания. Использование промежуточной терапии направлено на снижение риска выбывания из-за прогрессирования, однако в некоторых исследованиях не удалось показать статистически значимой разницы и имелся высокий риск систематической ошибки [43]. Кроме того, использование промежуточной терапии не изменило смертность, ОВ, частоту рецидивов или выживаемость без рецидивов по сравнению с одной трансплантацией [43]. Хотя невозможно напрямую сравнить результаты пациентов с ГЦК стадии T3 (более одного поражения, по крайней мере одно поражение >5 см) по оценке Американского объединенного комитета по раку, получающих трансплантат с местно-регионарной терапией или без нее, поскольку пациенты со стадией T3 не подходят для трансплантации, другие исследования, сравнивающие исход одной только трансплантации для стадии Т2 ГЦК (одиночное поражение >2 см с сосудистой инвазией или множественные опухоли, все ≤5 см) с направленной на понижение стадии терапией с последующей трансплантацией при ГЦК стадии T3, сообщили об увеличении одно- и пятилетней выживаемости понижающей стадию терапией, но без разницы в трехлетней выживаемости или выживаемости без рецидивов через 1 год и 5 лет [44–46]. Качество данных во всех исследованиях, посвященных местнорегионарной терапии в предтрансплантационных условиях, было низким, и, учитывая отсутствие рандомизации, возможно, что была ошибка отбора в отношении тех пациентов, которые получали местно-регионарную терапию.

У неоперабельных пациентов, которые не являются кандидатами на трансплантацию, предпочтительным вариантом лечения остается местно-регионарная терапия с продемонстрированным преимуществом в отношении ОВ в сравнении с TACE [18–20, 47]. Дополнительные преимущества при лечении ГЦК может дать добавление лучевой терапии, другой формы неинвазивной регионарной терапии. Хотя лучевая терапия связана с риском лучевой болезни печени, достижения в области технологий, которые позволяют использовать более целенаправленное излучение, например лучевая терапия с модуляцией интенсивности (IMRT) и стереотаксическая лучевая терапия (SBRT), позволили доставлять излучение к опухоли при ограничении воздействия на окружающую нормальную ткань [48]. В исследовании фазы II с использованием лучевой терапии в сочетании с фтордезоксиуридином в качестве радиосенсибилизатора, вводимым путем непрерывной ИПА, медиана выживаемости пациентов с ГЦК составила 15,2 мес по сравнению с историческим контролем в 8 мес [49]. Другое несравнительное исследование с использованием лучевой терапии у пациентов с неоперабельной ГЦК, которые не соответствовали критериям абляции, показало местный ПО 59,6%, одно- и трехлетнюю выживаемость 92,9 и 58,6% соответственно и выживаемость без местного прогрессирования — 72 и 67,5% через 1 и 3 года соответственно [50]. В Кокрановском обзоре, в котором сравнивали монотерапию TACE с TACE совместно с лучевой терапией, сообщалось об улучшении при комбинированной терапии однолетней смертности от всех причин и показателя ПО. При этом с комбинированной терапией также был связан более высокий риск повышения уровней аланинаминотрансферазы и билирубина [51].

Холангиокарцинома

Введение

Холангиокарцинома, или рак желчных путей, является более редкой, но агрессивной формой первичного злокачественного новообразования печени, и частота ВПХ также растет, тогда как частота внутрипротоковой и дистальной ВПХ снижается [52]. Хотя в большинстве стран мира этот вид рака считается редким (<6 на 100 000 человек), он чаще встречается в Китае, Корее и Таиланде [52]. В отличие от ГЦК, большинство холангиокарцином возникает у пациентов без выраженных факторов риска [53]. Некоторые из известных факторов риска холангиокарциномы включают первичный склерозирующий холангит, клонорхоз, кисты желчного протока, гепатолитиаз, воздействие торотраста (радиоконтрастное вещество, которое использовали в 1930–1950-х гг.), алкоголь и инфекции, вызванные вирусом гепатита B или C [54]. ВПХ часто протекает бессимптомно и обнаруживается на более поздней стадии.

Учитывая, что ВПХ у пациентов обнаруживают на поздних стадиях, операция возможна только в 15–30% случаев, но средняя выживаемость без лечения составляет 3 мес [55]. Противопоказания к хирургическому вмешательству включают мультифокальное заболевание, метастазы в лимфатических узлах за пределами ворот печени и отдаленные метастазы. Даже после резекции частота рецидивов ВПХ высока [56]. Кроме того, трансплантация при неоперабельной ВПХ не проводится из-за плохих результатов, в числе которых медианная выживаемость 5 мес, одногодичная выживаемость 13,9% и частота рецидивов 54% [57–60].

Показания к резекции при ВПХ включают локализованное заболевание и одиночные поражения, которые позволяют сохранить как минимум два смежных сегмента печени с операбельностью в пределах 15–30% [54]. Даже после резекции частота рецидивов составляет 61–71%, а пятилетняя выживаемость — 23–61% [56, 61]. Общие принципы местно-регионарной терапии ВПХ похожи на тактику ведения ГЦК, но из-за редкости заболевания исследований по этому вопросу мало. При неоперабельной ВПХ химиотерапия дает ограниченные преимущества; следовательно, могут быть предложены местные методы лечения в попытке контролировать ПЗ, особенно с учетом того, что основной источник смертности при ВПХ связан с местным прогрессированием, ведущим к печеночной недостаточности или билиарным осложнениям [54]. В настоящее время местно-регионарные терапевтические методы, доступные при лечении ВПХ, включают РЧА, TACE, DEB-TACE и TARE с 90 Y (табл. 26-2).

Абляция

При ВПХ ТА может дать некоторые преимущества в качестве лечения, хотя сравнительных исследований не проводилось. У пациентов, которые не соответствовали критериям хирургической резекции, абляция в одном ретроспективном исследовании привела к медианной ОВ 33 мес и 29% пятилетней выживаемости по сравнению с историческим контролем с медианной выживаемостью 6–12 мес при неоперабельных ВПХ [62]. В метаанализе сообщалось об аналогичных результатах с объединенной пятилетней выживаемостью 24% и частотой прогрессирования 21% [63]. При лечении рецидивирующего заболевания абляция не показал разницы в ОВ по сравнению с повторной резекцией, если опухоль была меньше 3 см [64], а пятилетняя ОВ после абляции рецидивирующего и основного заболевания составила 30,3 и 62,5% соответственно [65].

Таблица 26-2. Местнорегионарные методы лечения внутрипеченочной холангиокарциномы
Тип исследования Сравнение Результаты

Fu и соавт. [62]

Одноцентровой ретроспективный обзор: 17 пациентов (26 поражений)

Только РЧА

Ранний некроз — 96,2%. Медиана ВБР — 17 мес. Медиана ОВ — 33 мес. Однолетняя выживаемость — 84,6%. Двухлетняя выживаемость — 43,3%. Пятилетняя выживаемость — 28,9%

Zhang и соавт. [64]

Одноцентровой ретроспективный обзор: 109 пациентов, 77 абляций, 32 повторные резекции

Абляция (РЧА и микроволновая абляция) по сравнению с повторной резекцией

Нет статистически значимой разницы в ОВ (p =0,996). Нет статистически значимой разницы в ВБПЗ (p =0,692). Для опухолей >3 см резекция улучшила ОВ (p =0,037). Частота серьезных осложнений выше при повторной резекции (p <0,001)

Xu и соавт. [65]

Одноцентровой ретроспективный обзор: 18 пациентов (25 поражений)

Только абляция (РЧА и микроволновая абляция)

Полная абляция — 92%. Однолетняя ОВ — 36,3%. Трехлетняя ОВ — 30,3%. Пятилетняя ОВ — 30,3%. Выживаемость лучше при первичной ВПХ

Scheuermann и соавт. [67]

Одноцентровой ретроспективный обзор: 273 пациента, 130 резекций, 32 TACE, 111 системных химиотерапий или наилучших поддерживающих терапий

ТАСЕ в сравнении с хирургией

Медианная выживаемость и ОВ при TACE и хирургическом вмешательстве сопоставимы, если есть положительные лимфатические узлы или положительные края резекции

Kiefer и соавт. [68]

Двухцентровое ретроспективное исследование: 62 пациента

ТАСЕ по сравнению с ТАСЕ и с системной терапией

Медиана ОВ — 16 по сравнению с 28 мес (p =0,02)

Kuhlmann и соавт. [69]

Ретроспективный обзор: 67 пациентов, 26 DEB-TACE, 10 TACE, 31 системная терапия

DEB-TACE по сравнению с TACE

ВБП — 3,9 по сравнению с с 1,8 мес. OВ — 11,7 по сравнению с 5,7 мес

Rafi и соавт. [72]

Одноцентровой ретроспективный обзор: 19 пациентов

TARE

Медиана ОВ после первой терапии — 11,5 мес. Частота частичного ответа — 11%. Уровень СЗ — 68%. Частота прогрессирования заболевания — 21%

Al-Adra и соавт. [73]

Систематический обзор

TARE

Средневзвешенная ОВ — 15,5 мес. Частота частичного ответа — 28%. Уровень СЗ — 54%

Gangi и соавт. [74]

Одноцентровой ретроспективный обзор: 85 пациентов

TARE

Медиана ОВ после первой терапии — 12 мес. Частота ЧО — 6,2%. Уровень СЗ — 64,2%. Частота прогрессирования заболевания — 29,6%

Konstantinidis и соавт. [78]

Одноцентровой ретроспективный обзор: 236 пациентов

ИПА и системная терапия в сравнении с одной системной терапией

Частота ответа — 59 в сравнении с 39% (p =0,11). ОВ — 30,8 в сравнении с 18,4 мес (p <0,001)

Примечания : ОР — отношение рисков; ВБП — выживаемость без прогрессирования; ВБР — выживаемость без рецидива.

Трансартериальная терапия

Результаты различных трансартериальных терапий при неоперабельной ВПХ изучались во многих маломасштабных ретроспективных исследованиях. Стандартная TACE увеличила медианную выживаемость с 3,3 до 12,2 мес по сравнению с поддерживающей терапией [66]. При сравнении стандартной TACE или DEB-TACE с хирургической резекцией с положительными границами или положительным поражением узлов различий в результатах выживаемости не наблюдалось [67]. Добавление к стандартной TACE системной химиотерапии [митомицин (Митомицин С ), доксорубицин и цисплатин] привело к увеличению ОВ с 15 до 28 мес [68]. С другой стороны, монотерапия TACE обеспечила 5,7 мес ОВ и 1,8 мес ВБП, тогда как DEB-TACE привела к ОВ 11,7 мес и ВБП 3,9 мес [69]. Метаанализ показал взвешенную кумулятивную медианную ОВ, равную 13,4 мес после первой терапии TACE и 15,7 мес после постановки диагноза [70].

Радиоэмболизация с помощью 90 Y — еще один вариант лечения неоперабельной ВПХ. У пациентов, перенесших несколько других видов лечения, включая хирургическое вмешательство, лучевую терапию, химиотерапию или другие местно-регионарные методы лечения, TARE привела к ОВ 22 мес после первого терапевтического курса, при этом 36,4% опухолей продемонстрировали ЧО, а 51,5% оставались стабильными [71]. Время до TARE от первоначальной постановки диагноза составило 21,2 мес. Однако у пациентов, которые не показали ответа на системную химиотерапию, TARE приводила к медианной выживаемости 11,5 мес с более низкой частотой ответа опухоли [72]. В систематическом обзоре сообщалось о взвешенной общей медианной выживаемости 15,5 мес, частоте ЧО 28% и стабильном заболевании 54% после TARE [73]. В другом одноцентровом ретроспективном исследовании, куда вошло 85 пациентов, медианная ОВ после TARE составила 12 мес, с улучшенными исходами у пациентов с более хорошим функциональным состоянием (балл 0–1 по шкале Восточной объединенной онкологической группы), одним очагом поражения, высокодифференцированной опухолью и отсутствием внепеченочных метастазов [74], что снова подчеркивает важность отбора пациентов.

В настоящее время нет данных, подтверждающих преимущество использования TACE вместо ТАRЕ при ВПХ, и эти терапевтические методы продемонстрировали сопоставимую ОВ [75, 76]. Однако существуют и другие клинические факторы, которые необходимо учитывать при выборе TACE или TARE в качестве варианта лечения неоперабельной ВПХ. Например, предварительное хирургическое вмешательство на желчевыводящих путях может увеличить риск абсцесса печени при TACE, при этом инфекционные осложнения при TACE возникают редко [77]. С другой стороны, TARE не рекомендуется пациентам, которые ранее получали лучевую терапию в том же участке, но TACE в таких обстоятельствах можно безопасно использовать.

При неоперабельной ВПХ также можно рассмотреть возможность ИПА, которая включает хирургическую установку насоса для инфузии в печеночную артерию, что позволяет непрерывно вводить в печеночную артерию цитотоксические средства. В метаанализе было показано, что ИПА обеспечивает самую долгую медианную ОВ — 22,8 мес по сравнению с TARE (13,9 мес), TACE (12,4 мес) и DEB-TACE (12,3 мес) [76]. Частота ПО и ЧО при ИПА была также самой высокой — 56,9% по сравнению с TARE (27,4%) и TACE (17,3%), но токсичность III и IV степени также встречалась чаще. ИПА может также улучшить ОВ в сочетании с системной химиотерапией по сравнению с одной химиотерапией [78].

Осложнения и противопоказания

Местно-регионарная терапия злокачественных новообразований печени обычно хорошо переносится. Наиболее частыми осложнениями от чрескожной РЧА в многоцентровом исследовании, проведенном в Италии, были перитонеальное кровотечение, диссеминация опухоли, образование абсцесса, перфорация кишечника, гемоторакс и/или быстрая декомпенсация функции печени с общей частотой серьезных осложнений 2,2% и смертностью 0,3% [79]. Относительным противопоказанием к абляции является локализация опухоли. Если опухоль находится на поверхности и расположена близко к кишечнику, существует повышенный риск термического повреждения желудочно-кишечного тракта, чего можно избежать с помощью определенных приемов, таких как ВБ-инъекция декстрозы, но, если опухоль находится в пределах 1 см от главного желчного протока, тогда РЧА противопоказана [80]. Другие противопоказания к РЧА включают расширение внутрипеченочного протока, билиоэнтеральный анастомоз, переднюю экзофитную опухоль и не поддающуюся лечению коагулопатию [80].

Некоторые из наиболее распространенных осложнений любой трансартериальной терапии включают печеночную недостаточность, повреждение сосудов и постэмболизационный синдром, характеризующийся болью, лихорадкой и/или тошнотой [81]. Постэмболизационный синдром чаще встречается при TAE/TACE, чем при TARE. Абсолютные противопоказания к TACE включают декомпенсированный цирроз, гепатофугальный кровоток, поражение обеих долей и нарушение функций почек (креатинин ≥2 мг/дл или клиренс креатинина <30 мл/мин) [82]. Противопоказаниями к TARE являются повышенный общий билирубин (>2 мг/дл) и пониженный уровень альбумина (<3 г/дл), что указывает на недостаточный функциональный резерв печени и значительное гепатопульмональное шунтирование [83]. Варианты лечения пациентов с неоперабельной ГЦК/ВПХ, которым также не подходит местно-регионарная терапия, включают системную терапию и участие в клинических исследованиях.

Заключение

ГЦК и ВПХ представляют собой два разных случая первичного рака печени. Хотя единственным потенциально излечивающим вмешательством остается хирургическая резекция, у многих пациентов наблюдается неоперабельное заболевание. Местно-регионарные терапевтические методы, такие как абляция, TACE, DEB-TACE и TARE, использовались при лечении неоперабельной ГЦК и ВПХ с различной степенью успеха в отношении улучшения клинических результатов. Общий консенсус заключается в том, что эти вмешательства дают улучшение онкологических исходов у определенных популяций пациентов и рекомендуются в качестве терапевтических вариантов различными исследовательскими группами, включая Национальную сеть многопрофильных онкологических учреждений, Американскую ассоциацию по изучению печени и Европейскую ассоциацию по изучению печени. Необходимы дополнительные исследования, чтобы окончательно определить, превосходит ли одна форма местно-регионарной терапии другую и улучшатся ли клинические исходы при сочетании местно-регионарной терапии с другими системными методами лечения.

Литература

  1. Global Burden of Disease Liver Cancer Collaboration, Akinyemiju T., Abera S., Ahmed M., Alam N., Alemayohu M.A. et al. The burden of primary liver cancer and underlying etiologies from 1990 to 2015 at the global, regional, and national level: results from the Global Burden of Disease Study 2015 // JAMA Oncol. 2017. Vol. 3. Р. 1683–91.

  2. European Association for the Study of the Liver. EASL clinical practice guidelines: management of hepatocellular carcinoma // J Hepatol. 2018. Vol. 69. Р. 182–236.

  3. Lang H., Sotiropoulos G.C., Dömland M., Frühauf N.R., Paul A., Hüsing J. et al. Liver resection for hepatocellular carcinoma in non-cirrhotic liver without underlying viral hepatitis // Br J Surg. 2005. Vol. 92. Р. 198–202.

  4. Pompili M., De Matthaeis N., Saviano A., De Sio I., Francica G., Brunello F. et al. Single hepatocellular carcinoma smaller than 2 cm: are ethanol injection and radiofrequency ablation equally effective? // Anticancer Res. 2015. Vol. 35. Р. 325–32.

  5. Lin S.-M., Lin C.-J., Lin C.-C., Hsu C.-W., Chen Y.-C. Randomised controlled trial comparing percutaneous radiofrequency thermal ablation, percutaneous ethanol injection, and percutaneous acetic acid injection to treat hepatocellular carcinoma of 3 cm or less // Gut. 2005. Vol. 54. Р. 1151–6.

  6. Orlando A., Leandro G., Olivo M., Andriulli A., Cottone M. Radiofrequency thermal ablation vs percutaneous ethanol injection for small hepatocellular carcinoma in cirrhosis: meta-analysis of randomized controlled trials // Am J Gastroenterol. 2009. Vol. 104. Р. 514–24.

  7. Germani G., Pleguezuelo M., Gurusamy K., Meyer T., Isgrò G., Burroughs A.K. Clinical outcomes of radiofrequency ablation, percutaneous alcohol and acetic acid injection for hepatocelullar carcinoma: a meta-analysis // J Hepatol. 2010. Vol. 52. Р. 380–8.

  8. Qi X., Zhao Y., Li H., Guo X., Han G. Management of hepatocellular carcinoma: an overview of major findings from meta-analyses // Oncotarget. 2016. Vol. 7. Р. 34703–51.

  9. Majumdar A., Roccarina D., Thorburn D., Davidson B.R., Tsochatzis E., Gurusamy K.S. Management of people with early- or very early-stage hepatocellular carcinoma: an attempted network meta-analysis // Cochrane Database Syst Rev. 2017. Vol. 3. . CD011650.

  10. Shibata T., Iimuro Y., Yamamoto Y., Maetani Y., Ametani F., Itoh K. et al. Small hepatocellular carcinoma: comparison of radio-frequency ablation and percutaneous microwave coagulation therapy // Radiology. 2002. Vol. 223. Р. 331–7.

  11. Shi J., Sun Q., Wang Y., Jing X., Ding J., Yuan Q. et al. Comparison of microwave ablation and surgical resection for treatment of hepatocellular carcinomas conforming to Milan criteria // J Gastroenterol Hepatol. 2014. Vol. 29. Р. 1500–7.

  12. Cheng R.G., Bhattacharya R., Yeh M.M., Padia S.A. Irreversible electroporation can effectively ablate hepatocellular carcinoma to complete pathologic necrosis // J Vasc Interv Radiol. 2015. Vol. 26. Р. 1184–8.

  13. Sutter O., Calvo J., N’Kontchou G., Nault J.-C, Ourabia R., Nahon P. et al. Safety and efficacy of irreversible electroporation for the treatment of hepatocellular carcinoma not amenable to thermal ablation techniques: a retrospective single-center case series // Radiology. 2017. Vol. 284. Р. 877–86.

  14. National Comprehensive Cancer Network. Hepatobiliary cancers (Version 1.2019). https://www.nccn.org/professionals/physician_gls/pdf/hepatobiliary.pdf. Accessed 21 Feb 2019.

  15. Raoul J.L., Sangro B., Forner A., Mazzaferro V., Piscaglia F., Bolondi L. et al. Evolving strategies for the management of intermediate-stage hepatocellular carcinoma: available evidence and expert opinion on the use of transarterial chemoembolization // Cancer Treat Rev. 2011. Vol. 37. Р. 212–20.

  16. Park J.-W, Chen M., Colombo M., Roberts L.R., Schwartz M., Chen P.-J et al. Global patterns of hepatocellular carcinoma management from diagnosis to death: the BRIDGE Study // Liver Int. 2015. Vol. 35. Р. 2155–66.

  17. Lencioni R., de Baere T., Soulen M.C., Rilling W.S., Geschwind J.-FH. Lipiodol transarterial chemoembolization for hepatocellular carcinoma: a systematic review of efficacy and safety data // Hepatology. 2016. Vol. 64. Р. 106–16.

  18. Cammà C., Schepis F., Orlando A., Albanese M., Shahied L., Trevisani F. et al. Transarterial chemoembolization for unresectable hepatocellular carcinoma: meta-analysis of randomized controlled trials // Radiology. 2002. Vol. 224. Р. 47–54.

  19. Lo C.-M., Ngan H., Tso W.-K., Liu C.-L., Lam C.-M., Poon R.T.-P et al. Randomized controlled trial of transarterial lipiodol chemoembolization for unresectable hepatocellular carcinoma // Hepatology. 2002. Vol. 35. Р. 1164–71.

  20. Llovet J.M., Real M.I., Montaña X., Planas R., Coll S., Aponte J. et al. Arterial embolisation or chemoembolisation versus symptomatic treatment in patients with unresectable hepatocellular carcinoma: a randomised controlled trial // Lancet. 2002. Vol. 359. Р. 1734–9.

  21. Varela M., Real M.I., Burrel M., Forner A., Sala M., Brunet M. et al. Chemoembolization of hepatocellular carcinoma with drug eluting beads: efficacy and doxorubicin pharmacokinetics // J Hepatol. 2007. Vol. 46. Р. 474–81.

  22. Lammer J., Malagari K., Vogl T., Pilleul F., Denys A., Watkinson A. et al. Prospective randomized study of doxorubicin-eluting-bead embolization in the treatment of hepatocellular carcinoma: results of the PRECISION V study // Cardiovasc Intervent Radiol. 2010. Vol. 33. Р. 41–52.

  23. Golfieri R., Giampalma E., Renzulli M., Cioni R., Bargellini I., Bartolozzi C. et al. Randomised controlled trial of doxorubicin-eluting beads vs conventional chemoembolisation for hepatocellular carcinoma // Br J Cancer. 2014. Vol. 111. Р. 255–64.

  24. Gao S., Yang Z., Zheng Z., Yao J., Deng M., Xie H. et al. Doxorubicin-eluting bead versus conventional TACE for unresectable hepatocellular carcinoma: a meta-analysis // Hepato-Gastroenterology. 2013. Vol. 60. Р. 813–20.

  25. Monier A., Guiu B., Duran R., Aho S., Bize P., Deltenre P. et al. Liver and biliary damages following transarterial chemoembolization of hepatocellular carcinoma: comparison between drug-eluting beads and lipiodol emulsion // Eur Radiol. 2017. Vol. 27. Р. 1431–9.

  26. Wang X., Hu Y., Ren M., Lu X., Lu G., He S. Efficacy and safety of radiofrequency ablation combined with transcatheter arterial chemoembolization for hepatocellular carcinomas compared with radiofrequency ablation alone: a time-to-event meta-analysis // Korean J Radiol. 2016. Vol. 17. Р. 93–102.

  27. Peng Z.-W., Zhang Y.-J., Chen M.-S., Xu L., Liang H.-H., Lin X.-J. et al. Radiofrequency ablation with or without transcatheter arterial chemoembolization in the treatment of hepatocellular carcinoma: a prospective randomized trial // J Clin Oncol. 2013. Vol. 31. Р. 426–32.

  28. Iezzi R., Pompili M., La Torre M.F., Campanale M.C., Montagna M., Saviano A. et al. Radiofrequency ablation plus drug-eluting beads transcatheter arterial chemoembolization for the treatment of single large hepatocellular carcinoma // Dig Liver Dis. 2015. Vol. 47. Р. 242–8.

  29. Groupe d’Etude et de Traitement du Carcinome Hepatocellulaire. A comparison of lipiodol chemoembolization and conservative treatment for unresectable hepatocellular carcinoma // N Engl J Med. 1995. Vol. 332. Р. 1256–61.

  30. Malagari K., Pomoni M., Kelekis A., Pomoni A., Dourakis S., Spyridopoulos T. et al. Prospective randomized comparison of chemoembolization with doxorubicin-eluting beads and bland embolization with BeadBlock for hepatocellular carcinoma // Cardiovasc Intervent Radiol. 2010. Vol. 33. Р. 541–51.

  31. Brown K.T., Do R.K., Gonen M., Covey A.M., Getrajdman G.I., Sofocleous C.T. et al. Randomized trial of hepatic artery embolization for hepatocellular carcinoma using doxorubicin-eluting microspheres compared with embolization with microspheres alone // J Clin Oncol. 2016. Vol. 34. Р. 2046–53.

  32. Maluccio M.A., Covey A.M., Porat L.B., Schubert J., Brody L.A., Sofocleous C.T. et al. Transcatheter arterial embolization with only particles for the treatment of unresectable hepatocellular carcinoma // J Vasc Interv Radiol. 2008. Vol. 19. Р. 862–9.

  33. Meyer T., Kirkwood A., Roughton M., Beare S., Tsochatzis E., Yu D. et al. A randomised phase II/III trial of 3-weekly cisplatin-based sequential transarterial chemoembolisation vs embolisation alone for hepatocellular carcinoma // Br J Cancer. 2013. Vol. 108. Р. 1252–9.

  34. Marelli L., Stigliano R., Triantos C., Senzolo M., Cholongitas E., Davies N. et al. Transarterial therapy for hepatocellular carcinoma: which technique is more effective? A systematic review of cohort and randomized studies // Cardiovasc Intervent Radiol. 2007. Vol. 30. Р. 6–25.

  35. Riaz A., Awais R., Salem R. Side effects of yttrium-90 radioembolization // Front Oncol. 2014. Vol. 4. Р. 198.

  36. Salem R., Lewandowski R.J., Mulcahy M.F., Riaz A., Ryu R.K., Ibrahim S. et al. Radioembolization for hepatocellular carcinoma using Yttrium-90 microspheres: a comprehensive report of long-term outcomes // Gastroenterology. 2010. Vol. 138. Р. 52–64.

  37. Salem R., Lewandowski R.J., Kulik L., Wang E., Riaz A., Ryu R.K. et al. Radioembolization results in longer time-to-progression and reduced toxicity compared with chemoembolization in patients with hepatocellular carcinoma // Gastroenterology. 2011. Vol. 140. Р. 497–507.e2.

  38. Salem R., Gilbertsen M., Butt Z., Memon K., Vouche M., Hickey R. et al. Increased quality of life among hepatocellular carcinoma patients treated with radioembolization, compared with chemoembolization // Clin Gastroenterol Hepatol. 2013. Vol. 11. Р. 1358–1365.e1.

  39. Salem R., Gordon A.C., Mouli S., Hickey R., Kallini J., Gabr A. et al. Y90 radioembolization significantly prolongs time to progression compared with chemoembolization in patients with hepatocellular carcinoma // Gastroenterology. 2016. Vol. 151. Р. 1155–1163.e2.

  40. Chow P.K.H., Gandhi M., Tan S.-B, Khin M.W., Khasbazar A., Ong J. et al. SIRveNIB: selective internal radiation therapy versus sorafenib in Asia-Pacific patients with hepatocellular carcinoma // J Clin Oncol. 2018. Vol. 36. Р. 1913–21.

  41. Vilgrain V., Pereira H., Assenat E., Guiu B., Ilonca A.D., Pageaux G.-P et al. Efficacy and safety of selective internal radiotherapy with yttrium-90 resin microspheres compared with sorafenib in locally advanced and inoperable hepatocellular carcinoma (SARAH): an open-label randomised controlled phase 3 trial // Lancet Oncol. 2017. Vol. 18. Р. 1624–36.

  42. Clavien P.-A, Lesurtel M., Bossuyt P.M.M., Gores G.J., Langer B, Perrier A. et al. Recommendations for liver transplantation for hepatocellular carcinoma: an international consensus conference report // Lancet Oncol. 2012. Vol. 13. Р. e11–22.

  43. Kulik L., Heimbach J.K., Zaiem F., Almasri J., Prokop L.J., Wang Z. et al. Therapies for patients with hepatocellular carcinoma awaiting liver transplantation: a systematic review and meta-analysis // Hepatology. 2018. Vol. 67. Р. 381–400.

  44. Hołówko W., Wróblewski T., Wojtaszek M., Grąt M., Kobryń K., Ziarkiewicz-Wróblewska B. et al. Transarterial chemoembolization prior to liver transplantation in patients with hepatocellular carcinoma // Ann Transplant. 2015. Vol. 20. Р. 764–8.

  45. Heckman J.T., de Vera M.B., Marsh J.W., Fontes P., Amesur N.B., Holloway S.E. et al. Bridging locoregional therapy for hepatocellular carcinoma prior to liver transplantation // Ann Surg Oncologia. 2008. Vol. 15. Р. 3169–77.

  46. Yu C.Y., Ou H.Y., Huang T.L., Chen T.Y., Tsang L.L.C., Chen C.L. et al. Hepatocellular carcinoma downstaging in liver transplantation // Transplant Proc. 2012. Vol. 44. Р. 412–4.

  47. Llovet J.M., Bruix J. Systematic review of randomized trials for unresectable hepatocellular carcinoma: chemoembolization improves survival // Hepatology. 2003. Vol. 37. Р. 429–42.

  48. Hawkins M.A., Dawson L.A. Radiation therapy for hepatocellular carcinoma: from palliation to cure. Cancer. 2006. Vol. 106. Р. 1653–63.

  49. Ben-Josef E., Normolle D., Ensminger W.D., Walker S., Tatro D., Haken Ten R.K. et al. Phase II trial of high-dose conformal radiation therapy with concurrent hepatic artery floxuridine for unresectable intrahepatic malignancies // J Clin Oncol. 2005. Vol. 23. Р. 8739–47.

  50. Kwon J.H., Bae S.-H, Kim J.Y., Choi B.O., Jang H.S., Jang J.W. et al. Long-term effect of stereotactic body radiation therapy for primary hepatocellular carcinoma ineligible for local ablation therapy or surgical resection. Stereotactic radiotherapy for liver cancer // BMC Cancer. 2010. Vol. 10. Р. 475.

  51. Abdel-Rahman O., Elsayed Z. External beam radiotherapy for unresectable hepatocellular carcinoma // Cochrane Database Syst Rev. 2017. Vol. 3. CD011314.

  52. Banales J.M., Cardinale V., Carpino G., Marzioni M., Andersen J.B., Invernizzi P. et al. Expert consensus document: cholangiocarcinoma: current knowledge and future perspectives consensus statement from the European Network for the Study of Cholangiocarcinoma (ENS-CCA) // Nat Rev Gastroenterol Hepatol. 2016. Vol. 13. Р. 261–80.

  53. Razumilava N., Gores G.J. Cholangiocarcinoma // Lancet. 2014. Vol. 383. Р. 2168–79.

  54. Currie B.M., Soulen M.C. Decision making: intra-arterial therapies for cholangiocarcinoma-TACE and TARE. Semin Interv Radiol. 2017. Vol. 34. Р. 92–100.

  55. Tan J.C.C., Coburn N.G., Baxter N.N., Kiss A., Law C.H.L. Surgical management of intrahepatic cholangiocarcinoma — a population-based study // Ann Surg Oncol. 2008. Vol. 15. Р. 600–8.

  56. Spolverato G., Kim Y., Alexandrescu S., Marques H.P., Lamelas J., Aldrighetti L. et al. Management and outcomes of patients with recurrent intrahepatic cholangiocarcinoma following previous curative-intent surgical resection // Ann Surg Oncol. 2016. Vol. 23. Р. 235–43.

  57. Meyer C.G., Penn I., James L. Liver transplantation for cholangiocarcinoma: results in 207 patients // Transplantation. 2000. Vol. 69. Р. 1633–7.

  58. Pichlmayr R., Lamesch P., Weimann A., Tusch G., Ringe B. Surgical treatment of cholangiocellular carcinoma // World J Surg. 1995. Vol. 19. Р. 83–8.

  59. Shimoda M., Farmer D.G., Colquhoun S.D., Rosove M., Ghobrial R.M., Yersiz H. et al. Liver transplantation for cholangiocellular carcinoma: analysis of a single-center experience and review of the literature // Liver Transpl. 2001. Vol. 7. Р. 1023–33.

  60. Fu B.S., Zhang T., Li H., Yi S.H., Wang G.S., Xu C. et al. The role of liver transplantation for intrahepatic cholangiocarcinoma: a single-center experience // Eur Surg Res. 2011. Vol. 47. Р. 218–21.

  61. Weber S.M., Jarnagin W.R., Klimstra D., DeMatteo R.P., Fong Y., Blumgart LH. Intrahepatic cholangiocarcinoma: resectability, recurrence pattern, and outcomes // J Am Coll Surg. 2001. Vol. 193. Р. 384–91.

  62. Fu Y., Yang W., Wu W., Yan K., Xing B.C., Chen M.H. Radiofrequency ablation in the management of unresectable intrahepatic cholangiocarcinoma // J Vasc Interv Radiol. 2012. Vol. 23. Р. 642–9.

  63. Han K., Ko H.K., Kim K.W., Won H.J., Shin Y.M., Kim P.N. Radiofrequency ablation in the treatment of unresectable intrahepatic cholangiocarcinoma: systematic review and meta-analysis // J Vasc Interv Radiol. 2015. Vol. 26. Р. 943–8.

  64. Zhang S.-J., Hu P., Wang N., Shen Q., Sun A.-X., Kuang M. et al. Thermal ablation versus repeated hepatic resection for recurrent intrahepatic cholangiocarcinoma // Ann Surg Oncol. 2013. Vol. 20. Р. 3596–602.

  65. Xu H.-X., Wang Y., Lu M.-D., Liu L.-N. Percutaneous ultrasound-guided thermal ablation for intrahepatic cholangiocarcinoma // Br J Radiol. 2012. Vol. 85. Р. 1078–84.

  66. Park S.Y., Kim J.H., Yoon H.J., Lee I.S., Yoon H.K., Kim K.P. Transarterial chemoembolization versus supportive therapy in the palliative treatment of unresectable intrahepatic cholangiocarcinoma // Clin Radiol. 2011. Vol. 66. Р. 322–8.

  67. Scheuermann U., Kaths J.M., Heise M., Pitton M.B., Weinmann A., Hoppe-Lotichius M et al. Comparison of resection and transarterial chemoembolisation in the treatment of advanced intrahepatic cholangiocarcinoma — a single-center experience // Eur J Surg Oncol. 2013. Vol. 39. Р. 593–600.

  68. Kiefer M.V., Albert M., McNally M., Robertson M., Sun W., Fraker D. et al. Chemoembolization of intrahepatic cholangiocarcinoma with cisplatinum, doxorubicin, mitomycin C, ethiodol, and polyvinyl alcohol: a 2-center study // Cancer. 2011. Vol. 117. Р. 1498–505.

  69. Kuhlmann J.B., Euringer W., Spangenberg H.C., Breidert M., Blum H.E., Harder J. et al. Treatment of unresectable cholangiocarcinoma: conventional transarterial chemoembolization compared with drug eluting bead-transarterial chemoembolization and systemic chemotherapy // Eur J Gastroenterol Hepatol. 2012. Vol. 24. Р. 437–43.

  70. Ray C.E., Edwards A., Smith M.T., Leong S., Kondo K., Gipson M. et al. Metaanalysis of survival, complications, and imaging response following chemotherapy-based transarterial therapy in patients with unresectable intrahepatic cholangiocarcinoma // J Vasc Interv Radiol. 2013. Vol. 24. Р. 1218–26.

  71. Hoffmann R.-T, Paprottka P.M., Schön A., Bamberg F., Haug A., Dürr E.-M et al. Transarterial hepatic yttrium-90 radioembolization in patients with unresectable intrahepatic cholangiocarcinoma: factors associated with prolonged survival // Cardiovasc Intervent Radiol. 2012. Vol. 35. Р. 105–16.

  72. Rafi S., Piduru S.M., El-Rayes B., Kauh J.S., Kooby D.A., Sarmiento J.M. et al. Yttrium-90 radioembolization for unresectable standard-chemorefractory intrahepatic cholangiocarcinoma: survival, efficacy, and safety study // Cardiovasc Intervent Radiol. 2013. Vol. 36. Р. 440–8.

  73. Al-Adra D.P., Gill R.S., Axford S.J., Shi X., Kneteman N., Liau S.S. Treatment of unresectable intrahepatic cholangiocarcinoma with yttrium-90 radioembolization: a systematic review and pooled analysis // Eur J Surg Oncol. 2015. Vol. 41. Р. 120–7.

  74. Gangi A., Shah J., Hatfield N., Smith J., Sweeney J., Choi J. et al. Intrahepatic cholangiocarcinoma treated with transarterial yttrium-90 glass microsphere radioembolization: results of a single institution retrospective study // J Vasc Interv Radiol. 2018. Vol. 29. Р. 1101–8.

  75. Yang L., Shan J., Shan L., Saxena A., Bester L., Morris D.L. Trans-arterial embolisation therapies for unresectable intrahepatic cholangiocarcinoma: a systematic review // J Gastrointest Oncol. 2015. Vol. 6. Р. 570–88.

  76. Boehm L.M., Jayakrishnan T.T., Miura J.T., Zacharias A.J., Johnston F.M., Turaga K.K. et al. Comparative effectiveness of hepatic artery based therapies for unresectable intrahepatic cholangiocarcinoma // J Surg Oncol. 2015. Vol. 111. Р. 213–20.

  77. Kim W., Clark T.W., Baum R.A., Soulen M.C. Risk factors for liver abscess formation after hepatic chemoembolization // J Vasc Interv Radiol. 2001. Vol. 12. Р. 965–8.

  78. Konstantinidis I.T., Groot Koerkamp B., Do R.K.G., Gonen M., Fong Y., Allen P.J. et al. Unresectable intrahepatic cholangiocarcinoma: systemic plus hepatic arterial infusion chemotherapy is associated with longer survival in comparison with systemic chemotherapy alone // Cancer. 2016. Vol. 122. Р. 758–65.

  79. Livraghi T., Solbiati L., Meloni M.F., Gazelle G.S., Halpern E.F., Goldberg S.N. Treatment of focal liver tumors with percutaneous radio-frequency ablation: complications encountered in a multicenter study // Radiology. 2003. Vol. 226. Р. 441–51.

  80. Crocetti L., de Baere T., Lencioni R. Quality improvement guidelines for radiofrequency ablation of liver tumours // Cardiovasc Intervent Radiol. 2010. Vol. 33. Р. 11–7.

  81. Covey A.M., Hussain S.M. Liver-directed therapy for hepatocellular carcinoma: an overview of techniques, outcomes, and posttreatment imaging findings // AJR Am J Roentgenol. 2017. Vol. 209. Р. 67–76.

  82. Sieghart W., Hucke F., Peck-Radosavljevic M. Transarterial chemoembolization: modalities, indication, and patient selection // J Hepatol. 2015. Vol. 62. Р. 1187–95.

  83. Mahnken A.H. Current status of transarterial radioembolization // World J Radiol. 2016. Vol. 8. Р. 449–59.

27. Регионарные методы лечения метастазов меланомы в печени

Т. Сюзанна Мейер, К. БургмансТ.С. Мейер , М.К. Бургманс Медицинский центр Лейденского университета, кафедра радиологии и нуклеарной медицины, Лейден, Нидерланды. E-mail: t.s.meijer@lumc.nl. и Александр Л. ВармейерА.Л. Вармейер Медицинский центр Лейденского университета, кафедра хирургии, Лейден, Нидерланды.

Введение

Ежегодно во всем мире 1,7% всех впервые диагностированных первичных злокачественных новообразований (исключая немеланомный рак кожи) и 0,7% всех случаев смерти от рака приходится на долю меланомы кожи [1]. Хотя подавляющее большинство меланом (~90%) возникает в результате злокачественной трансформации меланоцитов внутри кожи, иногда меланома появляется из меланоцитов, расположенных в увеальном тракте глаза (~5%), который состоит из радужной оболочки, цилиарного тела и хориоидеи (рис. 27-1). В редких случаях меланома развивается на слизистых оболочках или мозговых оболочках или диагностируется как метастазы с неизвестным первичным местом возникновения [2–4].

Хотя увеальная меланома составляет только 5% всех меланом, на нее приходится 13% всех смертей, вызванных меланомой [5]. Это тесно связано с большим числом пациентов с увеальной меланомой, у которых в конечном итоге разовьются метастазы (до 50%), в то время как эффективная системная терапия отсутствует [6]. Прогноз у пациентов с метастатической меланомой кожи после внедрения в практику иммунотерапии и терапии, направленной на BRAF, значительно улучшился, но эти терапевтические методы неэффективны у пациентов с увеальной меланомой [7].

image
Рис. 27-1. Увеальный тракт. Увеальный тракт, или увея, — это сосудистый и пигментированный слой ткани, расположенный между внешним слоем (роговица и склера) и внутренним слоем (сетчаткой) глаза. Сосудистая оболочка состоит из трех следующих друг за другом компонентов: радужной оболочки, цилиарного тела и хориоидеи (собственно сосудистой оболочки)

Меланома кожи и увеальная меланома имеют разную картину появления метастазов и разное биологическое поведение. Если кожная меланома вначале распространяется на местные лимфатические узлы, после чего любой орган может быть поражен лимфогенным либо гематогенным образом, то увеальная меланома распространяется исключительно гематогенно, поскольку в глазу нет лимфатических сосудов [7–9]. Когда у пациентов с увеальной меланомой диагностируется метастатическое заболевание, ПП наблюдается более чем в 90% случаев и является единственным местом метастазирования примерно в 50% случаев [6]. Напротив, метастатическая меланома кожи редко преобладает в печени, и метастазы в печени встречаются только у 10–20% пациентов [7–9]. Поскольку выживаемость большинства пациентов с метастатической увеальной меланомой определяется статусом заболевания в печени, лечение, направленное на печень, играет ключевую роль в ведении таких пациентов. Системное лечение является терапевтическим методом выбора для большинства пациентов с метастатической меланомой кожи.

Метастазы в печени, происходящие от меланомы кожи и от увеальной меланомы, различаются также по мутационному статусу. Активирующие мутации в онкогене BRAF очень распространены при меланоме кожи (50–60%), что делает большинство пациентов подходящими для лечения ингибиторами BRAF. Комбинация ингибиторов BRAF с ингибиторами митоген-активируемой протеинкиназы привела к частоте объективного ответа 70%, медианной ВБП 14,9 мес и ОВ 22,3 мес [1, 10]. Для всех терапевтических методов на основе ингибиторов BRAF характерен быстрый ответ опухоли, который возникает в течение от нескольких дней до нескольких недель, что делает их особенно полезными для пациентов с симптомами и/или быстропрогрессирующим заболеванием. Таргетная терапия BRAF не подходит для лечения метастатической увеальной меланомы, которая не несет мутаций BRAF. Для метастазов увеальной меланомы (80–90%) характерны мутации в генах, кодирующих G-белок α-субъединицы GNAQ или GNA11, но они остаются сложными мишенями для системной терапии. Появление независимых от мутаций иИКТ против CTLA-4 (ипилимумаб) и PD-1 (пембролизумаб, ниволумаб) еще больше улучшило ОВ у пациентов с метастатической меланомой кожи, включая пациентов без мутаций BRAF. К сожалению, эти иИКТ также не смогли улучшить ОВ при метастатической увеальной меланоме [11].

Терапия, направленная на печень, может рассматриваться, когда печень является единственным или основным местом метастазирования. В этой главе мы отметим методы лечения, направленные на печень, которые в настоящее время используются для лечения метастазов меланомы в печени, сфокусировав внимание на метастазах, происходящих от меланомы кожи и от увеальной меланомы. Однако литературные данные о направленной на печень терапии при меланоме часто посвящены в первую очередь увеальному первичному заболеванию. Мы вкратце обсудим методы и дадим обзор опубликованной литературы.

Терапия, направленная на печень: артериальная терапия

Печень имеет уникальное двойное кровоснабжение. Примерно 70–80% кровоснабжения паренхимы печени идет из воротной вены, а в оставшихся 20–30% кровоснабжение идет по печеночным артериям. Напротив, кровоснабжение большинства злокачественных новообразований печени идет преимущественно или исключительно по печеночным артериям. Когда лекарственный препарат или эмболическое средство доставляется через печеночную артерию, это влияет в первую очередь на злокачественные новообразования печени, а нормальная паренхима остается сравнительно незатронутой.

Все виды артериальной терапии имеют одно и то же общее преимущество: они являются более интенсивным лечением как рентгенологически видимых, так и скрытых опухолей (микрометастазов), а системная токсичность при этом ограничена. Общепринятые методы артериальной терапии при лечении метастазов меланомы в печени включают:

  • ИПА;

  • TACE;

  • TARE;

  • М-ЧПП.

Инфузия в печеночную артерию

В этой процедуре, также называемой внутриартериальной химиотерапией или трансартериальной химиотерапией, некроз опухолевых клеток индуцируется благодаря прямому цитотоксическому действию химиотерапевтических средств. Это повторяемая процедура, при которой количество полученных циклов зависит от клинического ответа и появления токсических эффектов. В табл. 27-1 представлен обзор исследований ИПА в качестве лечения метастазов меланомы в печени [12–19]. Наиболее часто используемым химиотерапевтическим средством является фотемустин (муфоран ), который обычно вводят в дозе 100 мг/м2 в течение 4 ч. Используются два разных метода. В некоторых исследованиях имплантируемый катетер, подключенный к камере подкожного доступа (Port-A-Cath), хирургическим путем вводили в печеночную артерию через ГДА. Это сопровождалось перевязкой или окклюзией коллатеральных артерий и профилактической холецистэктомией [12, 14]. В других исследованиях интервенционный радиолог обеспечивал бедренный доступ, после чего в печеночном артериальном древе размещали микрокатетер и вводили химиотерапевтические препараты [15, 16, 18, 19].

Таблица 27-1. Обзор исследований инфузии в печеночную артерию (≥10 пациентов) в качестве лечения метастазов меланомы в печени
Первый автор (год) Дизайн исследования Тип меланомы Количество пациентов (медианное количество процедур) Химиотерапевтический препарат ЧОО Медиана ВБП, мес Медиана ОВ, мес

Leyvraz (1997) [12]

Фаза II

УМ

31 (6)

Фотемустин

40%

НД

14

Peters (2006) [13]

Фаза II

УМ

101 (8)

Фотемустин

36%

НД

15

Siegel (2007) [14]

РС

УМ (n =18), КM (n =12)

30 (8)

Фотемустин

Всего — 30%, УM — 28%, КM — 33%

НД

УМ — 22, КМ — 12 (n.s.)

Heusner (2010) [15]

РС

УМ

61 (4a )

Мелфалан/комбинация мелфалана и дополнительного средства

Данные получены для каждого сеанса химиоперфузии; максимально — 30% (4-й сеанс)

НД

10

Farolfi (2011) [16]

РС

УМ (n =18), КM (n =5)

23 (4a )

Фотемустин/карбоплатин

УМ — 16,7%, КМ — НД

УM — 6,2, КM — НД

УМ — 21, КМ — НД

Leyvraz (2014) [17]

Рандомизированная фаза III

УМ

86 ИПА (4), 85 в/в (3)

Фотемустин (внутриартериальный или внутривенный)

ИПА — 10,5%, в/в — 2,4%

ИПА — 4,5, в/в — 3,5, (p =0,002)

ИПА — 14,6, в/в — 13,8 (n.s.)

Boone (2018) [18]

РС

УМ

14 (2)

Мелфалан

7%c

НД

2,9

Vera-Aguilera (2018) [19]

Фаза I/II

УМ (n =16), КM (n =9), слизистая оболочка (n =1), неизвестно (n =1)

30 (НД)

Наб-паклитаксел

УМ — 0%, КM — 11%, слизистая оболочка — 0%, неизвестно — 100%

НД

6,5

Примечания : КМ — кожная меланома; ИПА — инфузия в печеночную артерию; НД — нет данных; n.s. — незначимо; ЧОО — частота объективного ответа; ОВ — общая выживаемость; ВБП — выживаемость без прогрессирования; РС — ретроспективное; УМ — увеальная меланома.

a Среднее количество процедур на пациента.

b Мелфалан во время 1-го цикла, комбинация мелфалана и дополнительного средства (фотемустин, дакарбазин, митомицин, доксорубицин или гемцитабин) во время других циклов.

c На основе данных семи из 14 пациентов.

Как показано в табл. 27-1, при увеальной меланоме ЧОО колеблется от 0 до 40%, а медиана ОВ — от 2,9 до 21,0 мес. Неблагоприятные исходы, о которых сообщили Boone и соавт., частично объясняются тем фактом, что у их пациентов было очень запущенное заболевание с медианным уровнем лактатдегидрогеназы на исходном уровне 654 МЕ/л. Эти пациенты уже не соответствовали критериям для М-ЧПП из-за гипербилирубинемии (n =8), гепатомегалии из-за массивной инфильтрации опухоли (n =5) и предшествующей М-ЧПП (n =1) [18]. Однако у трех из 14 пациентов (21%) выживаемость составила почти 1 год после лечения, что свидетельствует о потенциальной пользе для некоторой части пациентов. Leyvraz и соавт. в рандомизированном исследовании продемонстрировали, что внутриартериальное введение фотемустина дает более высокую ЧОО и более длительную ВБП по сравнению с внутривенным лечением [17]. Однако это не привело к значительному улучшению ОВ. Как и ожидалось, тяжелая гематологическая токсичность в группе ИПА встречалась реже, чем в группе внутривенного введения: тромбоцитопения III–IV степени у 21,2 по сравнению с 42,1% и нейтропения у 28,7 по сравнению с 62,6%. Негематологическая токсичность была связана в основном с терапией ИПА, с абдоминальной болью выше III степени у 12,1% пациентов и язвой желудка у 3%. Кроме того, у 31,8% пациентов были вызванные катетером осложнения, а у 4,5% — токсичность в печени класса ≥3. В группе ИПА наблюдалось два летальных исхода, один случай септического шока и один случай тромбоза брыжеечной артерии с последующим сепсисом.

Трансартериальная химиоэмболизация

Классическая TACE включает инъекцию в питающие опухоль артерии эмульгированной смеси химиотерапевтического средства и масляного контрастного вещества, которое служит носителем лекарственного средства. Хотя маслянистая контрастная среда (этиодированное масло, или липиодол) сама по себе оказывает некоторое эмболическое действие, обычно вводят дополнительный эмболический агент, чтобы добиться остановки кровотока в сосуде-мишени. Замедляя отток лекарственного средства из системы кровоснабжения печени, эмболические средства повышают концентрацию лекарственного средства, доставляемого в опухоль, и увеличивают продолжительность его воздействия. Кроме того, эмболические агенты вызывают окклюзию питающих опухоль артерий, что способствует ишемии и некрозу опухоли [11]. Обычно используемые эмболические средства представляют собой желатиновую губку, частицы поливинилового спирта и микросферы. Желатиновая губка вызывает временную эмболизацию с реканализацией, происходящей в течение примерно 2 нед, в то время как частицы поливинилового спирта и микросферы считаются постоянными эмболическими средствами [20].

В последние годы все чаще используются гранулы с лекарственным покрытием. Это нерассасывающиеся микросферы, на которые могут быть предварительно нанесены химиотерапевтические средства, такие как доксорубицин и иринотекан. На рынке есть микросферы различного размера. В отличие от классической TACE, гранулы с лекарственным покрытием позволяют проводить процедуру в один этап, в котором химиотерапевтическое и эмболическое средства доставляются одновременно. Гранулы, выделяющие лекарственное средство, приводят к более длительному высвобождению лекарственного средства и более низким концентрациям химиотерапевтических средств в системном кровотоке, чем при классической TACE [21, 22].

Абсолютные противопоказания к TACE включают недостаточный приток воротной вены, печеночную энцефалопатию и желтуху. Относительные противопоказания включают внепеченочные заболевания, <50% здоровой ткани печени, непроходимость желчных путей, уровень лактатдегидрогеназы >425 МЕ/л, уровень аспартатаминотрансферазы и/или аланинаминотрансферазы в 5 раз превышающий верхний предел нормы, и общий билирубин >2 МЕ/л [20]. В табл. 27-2 представлен обзор исследований TACE в качестве лечения метастазов меланомы в печени [23–38]. В отношении меланомы кожи Ahrar и соавт. сообщили о ЧОО 39%, медиане ВБП 6 мес и медианной ОВ 7,7 мес. У пациентов, давших ответ, наблюдалась статистически значимо более длительная ОВ, чем у тех, кто не дал ответ на TACE (14,08 по сравнению с 7,4 мес у пациентов с СЗ и 8,5 мес у пациентов с ПЗ; p =0,031) [34].

Исследования с участием >20 пациентов с метастатической увеальной меланомой показали, что ЧОО составляет от 14 до 46%, медиана ВБП — от 3 до 8 мес и медиана ОВ — от 5,2 до 28,7 мес. Опять же несколько исследований показали, что ОВ у давших ответ пациентов статистически значимо дольше, чем у не ответивших на терапию [23, 24, 26, 27, 30, 32, 33]. Интересно, что, по данным Sharma и соавт., пациенты с узловыми поражениями согласно ангиографии имели более длительную ВБП и ОВ, чем пациенты с поражениями инфильтративного типа (ВБП — 249 по сравнению с 63 днями; медиана ОВ — 621 по сравнению с 114 днями; p =0,000 2) [28].

Большое разнообразие результатов, вероятно, связано с различиями в типах используемых химиотерапевтических препаратов и эмболических средств, количестве процедур на пациента и отборе пациентов. Во-первых, хотя в некоторых исследованиях TACE предлагали только после неудачи системной терапии первой линии [29, 31], в других исследованиях большинство пациентов не получали химиотерапевтических препаратов [35–38]. В исследовании Huppert и соавт. и Valpione и соавт. значительное число пациентов даже получали какую-либо системную терапию незадолго до или после TACE [33, 36]. Во-вторых, хотя метастатическое заболевание преобладало в печени у всех пациентов, доля пациентов с внепеченочным заболеванием на момент проведения TACE варьировала от 0 до 75% [27, 37]. Наконец, наблюдались значительные различия в отношении опухолевой нагрузки в печени, где опухолевая нагрузка была ограничена у большинства пациентов, получивших оценку в исследованиях, по данным которых наблюдалась самая продолжительная ОВ [35, 38].

Таблица 27-2. Обзор исследований трансартериальной химиоэмболизации (≥10 пациентов) в качестве лечения метастазов меланомы в печени
Первый автор (год) Дизайн исследования Тип меланомы Количество пациентов (cреднее количество процедур) Препараты Эмболические средства ЧОО Медиана ВБП, мес Медиана ОВ, мес

Mavligit (1988) [23]

РС

УМ

30 (NR)

Цисплатин

PVA

46%

6

11

Bedikian (1995) [24]

РС

УМ

44 (3a )

Цисплатин ± дополнительное средствоб

PVA

36%

НД

6

Agarwala (2004) [25]

Фаза I/II, с повышением дозы

УМ

19 (НД)

Цисплатин ±

PVS

16%

НД

8,5

Patel (2005) [26]

Фаза II

УМ

30 (3a )

BCNU

Этиодированное масло, GS

17%

8

5,2

Vogl (2007) [27]

PS, пилотное

УМ

12 (4,6)

Митомицин (Митомицин С )

Этиодированное масло, микросферы

25%

НД

21

Sharma (2008) [28]

РСКM (n =3)

УM (n =17)

20 (2,4)

Цисплатин, доксорубицин, митомицин (Митомицин С )

Этиодированное масло, GS/PVA

0%

6,1

8,9

Fiorentini (2009) [29]

Фаза II

УМ

10 (1,5)

Гранулы, выделяющие иринотекан

100%

НД

НД

Dayani (2009) [30]

РС

УМ

21 (2,3)

Митомицин (Митомицин С ), цисплатин, доксорубицин

Этиодированное масло, GS/PVA

GS/PVA

НД

НД7,6 (среднее)

Schuster (2010) [31]

РС

УМ

25 (2)

Фотемустин/цисплатин

Этиодированное масло, микросферы с крахмалом

16%

3

6

Gupta (2010) [32]

РС

УМ

125 (2)

В основном цисплатинв

GS/PVA

27%г

3,8

6,7

Huppert (2010) [33]

PS, пилотное

УМ

14 (2,4)

Цисплатин/карбоплатинд

PVA

57%

8,5

11,5

Ahrar (2011) [34]

РС

КM

42 (2)

Цисплатин/цисплатин, паклитаксел/паклитаксел

Гелфоам/PVA

39%

6

7,7

Edelhauser (2012) [35]

РС

УМ

21 (3,3)

Фотемустин

Этиодированное масло, PVA

14%

7,3

28,7

Valpione (2015) [36]

РС

УМ

58 (NR)

Гранулы с лекарственным покрытием иринотеканоме

28%

НД

16,5

Abbott (2017) [37]

РС

КМ (n =9), УM (n =3)

12 (1)

Доксорубицин, митомицин (Митомицин С ), цисплатин

Этиодированное масло, микросферы

НД

1,7

8,8

Shibayama (2017) [38]

РС

УМ

29 (4)

Цисплатин

GS

21%

6

23

Примечания : BCNU 1,3-бис (2-хлорэтил) -1-нитрозомочевина; КМ — кожная меланома; GS —желатиновые губки ; ММС — митомицин (Митомицин С ); НД — нет данных; ОВ — общая выживаемость; ВБП — выживаемость без прогрессирования ; PVA — частицы поливинилового спирта; PVS — губки поливиниловые; РС — ретроспективное; TACE — трансартериальная химиоэмболизация; УМ — увеальная меланома.

a Медиана.

б Во всех процедурах ТАСЕ (n =64): цисплатин (n= 44), цисплатин + винбластин (n =12), цисплатин + дакарбазин + винкристин (n =2), цисплатин + дакарбазин (n =3), цисплатин +дактиномицин (n =3).

в Цисплатин (n =122), цисплатин + паклитаксел (n =2), цисплатин + доксорубицин + митомицин (Митомицин С ) (n =1).

г На основе 105 из 125 пациентов.

д Пять из 14 пациентов получили системную иммунохимиотерапию за 2–4 нед до TACE.

е 49 из 58 пациентов получали системный фотемустин, индукционная фаза начиналась в течение 3 нед после TACE.

Обычно регистрировались такие побочные эффекты TACE, как дискомфорт или боль в животе, тошнота и/или рвота, субфебрильность и гепатотоксичность. О тромбоцитопении III степени сообщалось в 3–11% случаев, и ее можно частично отнести к добавочной системной химиотерапии [25, 26, 31]. Другие серьезные нежелательные явления встречались редко, но есть данные о тромбозе сосудов, инфаркте селезенки и острой почечной недостаточности, вызванной синдромом лизиса опухоли [26, 31].

Трансартериальная радиоэмболизация

В этой процедуре, также известной как SIRT, микросферы, меченные 90 Y, доставляются в печеночные артерии, после чего они в конечном итоге оседают в концевых артериолах микрососудов опухоли. Иттрий-90 — это высокоэнергетический β-излучающий изотоп со средним проникновением в мягкие ткани на глубину 2,5 мм. Поскольку метастазы в печени в основном перфузируются печеночными артериями, к опухоли можно применять высокие дозы, при этом неопухолевая паренхима будет относительно защищена. В продаже имеются два типа 90 Y-микросфер: SIR-Sphere и TheraSphere. SIR-Sphere (Sirtex, Сидней, Австралия) представляют собой 90 Y-микросферы из небиоразлагаемой смолы диаметром 20–40 мкм и активностью 40–70 Бк на микросферу. TheraSphere (MDS Nordion, Оттава, Канада) представляют собой небиоразлагаемые стеклянные микросферы диаметром 20–30 мкм и максимальной активностью 2500 Бк на микросферу на момент калибровки. Для того чтобы достичь одинаковой дозы, количество вводимых SIR-Sphere должно быть намного больше по сравнению с количеством TheraSphere (обычно 20–40 млн SIR-Sphere против 1,2 млн TheraSphere).Микросферы с гольмием-166 поли(L-молочная кислота) (166Ho-PLLA) (QuiremSpheres) были недавно разработаны в качестве альтернативы 90 Y-микросферам. В дополнение к испусканию β-излучения для разрушения опухоли 166 Ho-микросферы испускают γ-излучение и являются парамагнитными. Это дает им преимущество, заключающееся в том, что они видны как на однофотонной эмиссионной КТ, так и на МРТ, что позволяет использовать дозиметрию и в большей степени индивидуализировать лечение пациента. Поскольку данные о 166 Ho-радиоэмболизации при лечении метастазов меланомы в печени до сих пор очень ограничены, этот вопрос в данной главе далее обсуждаться не будет [39].

Радиоэмболизации предшествуют подготовительная ангиография и введение тестовой дозы 75–150 МБк 99m Tc-макроагрегированного альбумина (99m Tc-MAA). Ангиографию применяют для картирования сосудистого кровоснабжения опухоли и (по показаниям) для выполнения спиральной эмболизации печеночно-кишечных анастомозов, таких как с ГДА и правой желудочной артерией. После инъекции 99m Tc-MAA проводят плоскостную визуализацию однофотонной эмиссионной КТ и однофотонную эмиссионную КТ/КТ для исключения внепеченочных шунтов и оценки распределения 99m Tc-MAA в печени. 99m Tc-MAA считаются показательными для распределения 90 Y-микросфер, поскольку они довольно похожи по размеру. Шунтирование легких с предполагаемой дозой поглощенного излучения >30 Гр делает пациентов непригодными для TARE. В зависимости от локализации метастазов в печени пациенты будут получать терапию всей печени, терапию доли печени или сегментарную терапию микросферами. После лечения проводят тормозное излучение 90 Y-однофотонной эмиссионной КТ/КТ для оценки фактического распределения микросфер (рис. 27-2).

image
Рис. 27-2. Трансартериальная радиоэмболизация иттрием-90: 61-летняя женщина со множественными метастазами увеальной меланомы, получившая два цикла чрескожной перфузии печени мелфаланом. Отличный ответ наблюдался только при одной остаточной опухоли в куполе печени. Рассматривалась возможность термической абляции, но из-за ограниченного размера и локализации предпочтение было отдано сегментарной радиоэмболизации. Аксиальные (а) и фронтальные (б) изображения компьютерной томографии в артериальной
image
Рис. 27-2. (Окончание) фазе до лечения, показывающие гиперваскулярное поражение в сегменте 8 (указан белыми стрелками). Обратите внимание на спирали (пунктирный кружок), которые использовались для эмболизации правой желудочной артерии и гастродуоденальной артерии до чрескожной перфузии печени мелфаланом; в — ангиографическая визуализация, показывающая положение микрокатетера (указан белой стрелкой) во время инфузии технеция-99m макроагрегированного альбумина; г — увеличенная область терапии выделена на компьютерной томографии коническим лучом (указан белыми стрелками); д — аксиальное изображение ОФОКТ/компьютерной томографии 99m Tc-макроагрегированного альбумина, показывающее адекватное накопление в целевом поражении; е —аксиальное изображение ОФОКТ/компьютерной томографии тормозного излучения иттрия-90, демонстрирующее интенсивное накопление иттрия-90 в очаге поражения. Аксиальные (ж) и фронтальные (з) изображения компьютерной томографии в артериальной фазе через 6 нед после лечения, демонстрирующие заметную деваскуляризацию и уменьшение размера поражения (указано белыми стрелками)

TARE в основном предлагается в качестве резервной терапии у пациентов с ПЗ после традиционной химиотерапии, иммунотерапии и/или других методов лечения, направленных на печень. Проспективные исследования, оценивающие эффективность радиоэмболизации 90 Y при лечении метастазов меланомы в печени, отсутствуют. Было опубликовано несколько небольших ретроспективных исследований, в которых большинство пациентов страдали метастазами увеальной меланомы в печени (табл. 27-3) [40–48]. При увеальной меланоме зарегистрированный диапазон ЧОО составлял от 14 до 46%, медиана ВБП — от 3 до 8 мес и медиана ОВ — от 5,2 до 28,7 мес.

В исследовании с участием 32 пациентов Gonsalves и соавт. сообщили, что средняя выживаемость составила 10 мес (диапазон — 1–29 мес) [41]. Пациенты были разделены на три группы в зависимости от опухолевой нагрузки в печени на исходном уровне: <25% (n =25), 25–50% (n =5) и >50% (n =2). У пациентов с опухолевой нагрузкой <25% выживаемость была значительно дольше, чем у пациентов с опухолевой нагрузкой ≥25% (10,5 по сравнению с 3,9 мес; p =0,000 3). Как можно было ожидать, пациенты с ПО, ЧО или СЗ имели значительно более длительную ОВ, чем пациенты с ПЗ (14,7 по сравнению с 4,9 мес; p =0,006). Более того, пациенты с опухолевой нагрузкой <25% имели значительно более длительную ВБП, чем пациенты с опухолевой нагрузкой ≥25% (6,4 по сравнению с 3,0 мес; p =0,03), а пациенты с ПО, ЧО или СЗ имели более длительную ВБП, чем пациенты с ПЗ после TARE (7,9 по сравнению с 3,1 мес; p <0,0001).

Таблица 27-3. Обзор исследований трансартериальной радиоэмболизации с 90Y (≥10 пациентов) в качестве лечения метастазов меланомы в печени
Первый автор (год) Дизайн исследования Тип меланомы Количество пациентов Тип микросферы (доза) ЧОО Медиана ВБП, мес Медиана ОВ, мес

Kennedy (2009) [40]

РС

УМ

11

SIR-Sphere (в среднем 1,55 ГБк)

77%

НД

НД

Gonsalves (2011) [41]

РС

УМ

32

SIR-Sphere (в среднем 1,08 ГБк)

6%

4,7

10

Piduru (2012) [42]

РС

КМ (n=5), УM (n=7)

12

SIR-Sphere. (NR)

НД

НД

10

Klingenstein (2013) [43]

РС

УМ

13

SIR-Sphere (в среднем 1,78 ГБк)

62%

НД

7

Memon (2014) [44]

РСa

КM (n=4), УM (n=7), ректальная (n=3), неизвестно (n=2)

16

TheraSphere (в среднем 1,87 ГБк)

24%

4,2

Всего — 7,6. УM — 5,9, без УM — 10,7

Klungboonkrong (2015)a [45]

РС

УМ

17

НД

НД

3,2

9,3

Eldredge-Hindy (2016) [46]

РС

УМ

71

SIR-Sphere (медиана правой доли — 0,88, медиана левой доли — 0,33)

9%

5,9

12,3

Xing (2017) [47]

РС

КМ (n=13), УM (n=15)

28

SIR-Sphere (в среднем 1,86 ГБк)

18%

5,1

10,1

Tulokas (2018) [48]

РС

УМ

16

НД (медиана — 1,9 ГБк)

17%

5,6

13,5

КМ — кожная меланома, гигабеккерель GBq, мес, НД — нет данных, n.s. — незначимо, ЧОО — частота объективного ответа, ОВ — общая выживаемость, ВБП — выживаемость без прогрессирования, РС — ретроспективно, УM — увеальная меланома.

a В открытом доступе только реферат статьи.

Распространенными побочными эффектами являются дискомфорт или боль в животе, тошнота и рвота, которые обычно хорошо купируются анальгетиками и противорвотными средствами. Кроме того, пациенты в течение первых недель после терапии часто страдают от усталости. Тяжелые осложнения, такие как язва желудка, печеночная недостаточность или холецистит, встречаются редко. Xing и соавт. сообщили о двух пациентах (7%), у которых развились серьезные осложнения в виде асцита и печеночной энцефалопатии. Они в конечном итоге умерли из-за печеночной недостаточности в течение 1 мес после радиоэмболизации 90 Y [47]. У обоих пациентов были диффузные метастазы в печени и декомпенсированная функция печени с высоким показателем MELD и классом C по шкале Чайлда–Пью на момент лечения.

Чрескожная перфузия печени мелфаланом

ИПП — это сложная хирургическая процедура, при которой печень изолируется от большого круга кровообращения путем пережатия НПВ и воротной вены, а также лигирования притоков НПВ и артериальных гепатико-кишечных анастомозов. Затем печень перфузируется высокой дозой мелфалана, который вводится через катетер в соответствующую печеночную артерию. Есть данные, что при метастатической увеальной меланоме частота ответа составляет 37–52% [49–52]. Однако высокие показатели заболеваемости и смертности не позволили широко применять ИПП [53–56].

М-ЧПП была разработана компанией Delcath Systems Inc. (Нью-Йорк, США) как малоинвазивная, повторяемая и более безопасная альтернатива ИПП. М-ЧПП выполняется под общей анестезией командой, состоящей из интервенционного радиолога, анестезиолога и экстракорпорального перфузиолога. Во время процедуры микрокатетер размещают в печеночной артерии в предполагаемом месте инфузии [57]. Катетер с двойным баллоном вводится в НПВ через общую бедренную вену. Краниальный баллон наполняют, чтобы закрыть атриокавальное соединение, а каудальный баллон наполняют в подпеченочной НПВ, чтобы предотвратить утечку химиотерапевтических средств в системный кровоток. У катетера есть несколько боковых отверстий между двумя баллонами, которые используются для аспирации хемонасыщенной крови, возвращающейся по печеночным венам. Аспирированная кровь перекачивается через экстракорпоральный гемофильтр, состоящий из двух фильтров с активированным углем. После фильтрации кровь возвращают пациенту через сосудистую оболочку в правой внутренней яремной вене (рис. 27-3).

После инфузии всего мелфалана экстракорпоральная фильтрация продолжается в течение 30 мин, чтобы обеспечить полное выведение химиотерапевтических средств из печени [57]. Вследствие значительных гемодинамических нарушений, возникающих в результате сочетания гемофильтрации и окклюзии НПВ, решающее значение во время процедуры имеют мониторинг и поддержка гемодинамики. Постоянное артериальное давление контролируется канюлей в лучевой артерии, а трехпросветная линия, помещенная в левую внутреннюю яремную вену, позволяет контролировать центральное венозное давление и вливание симпатомиметиков и жидкостей. Процедура обычно продолжается 3–4 ч (по сравнению с 9 ч при ИПП).

image
Рис. 27-3. Схематический вид установки для чрескожной перфузии печени. Химиотерапевтические препараты (мелфалан) вводятся через микрокатетер, который размещается в печеночной артерии (указан черной стрелкой). Хемонасыщенная кровь, возвращающаяся по печеночным венам, аспирируется через боковые отверстия в двухбаллонном катетере. Для фильтрации химиотерапевтических препаратов из крови используют систему экстракорпоральной гемофильтрации, состоящую из насоса и двух фильтров с активированным углем. После фильтрации кровь возвращают пациенту через сосудистую оболочку в правой внутренней яремной вене

Пациенты, которым назначена М-ЧПП, обычно перед терапией проходят ангиографическое обследование (рис. 27-4). Ангиографию обычно проводят за несколько дней до операции. Она позволяет интервенционному радиологу: 1) определить возможные внепеченочные сосуды, снабжающие опухоль; 2) спланировать подходящую стратегию для катетера (микрокатетера) во время лечения; 3) выполнить профилактическую спиральную эмболизацию ветвей, выходящих из ложа печеночной артерии (например, добавочной левой желудочной артерии, правой желудочной артерии и серповидной артерии), для предотвращения нецелевой доставки лекарственного средства и минимизации риска побочных эффектов и осложнений.

image
Рис. 27-4. Чрескожная перфузия печени мелфаланом. Мужчина 66 лет с метастазами увеальной меланомы в обеих долях печени: а — ангиографическое изображение до лечения из общей печеночной артерии, показывающее правую желудочную артерию (указана белыми стрелками) и гастродуоденальную артерию (указана белой стрелкой). Также видны макрокатетеры в общей печеночной артерии (указан пунктирной белой стрелкой) и луковице двенадцатиперстной кишки (указан черной стрелкой); б — успешная спиральная эмболизация правой желудочной артерии (указана белой стрелкой) и гастродуоденальной артерии (указана белой стрелкой); в — постериоантериарное изображение во время венографии, выполненной путем инъекции контрастного вещества через боковые отверстия двухбаллонного катетера. Краниальный баллон (указан черной стрелкой) наполняют в атриокавальном соединении, чтобы предотвратить поток в правое предсердие, а каудальный баллон (указан пунктирной черной стрелкой) наполняют в подпеченочной части нижней полой вены, чтобы предотвратить ретроградный поток в инфраренальную часть нижней полой вены. Микрокатетер вставляют через макрокатетер (указан пунктирной белой стрелкой) и помещают в соответствующую печеночную артерию для инфузии мелфалана. Правая печеночная вена (обозначена звездочкой) и добавочная правая нижняя печеночная вена (указана черной стрелкой) затемнены. Обратите внимание на cпирали в правой желудочной артерии (указаны белой стрелкой) и гастродуоденальной артерии (указаны белой стрелкой);
image
Рис. 27-4. (Окончание) г — осевое изображение компьютерной томографии в портовенозной фазе перед терапией, показывающее метастазы в сегменте 2 и сегменте 7/8 печени (указаны белыми стрелками). Третье поражение, в сегменте 6, не показано; д — осевое изображение компьютерной томографии в портовенозной фазе после двух циклов чрескожной перфузии печени мелфаланом, показывающее уменьшение размера метастазов в сегменте 2 печени (указано белой стрелкой). Два других поражения показали полный радиологический ответ

В 2005 г. были опубликованы результаты исследования фазы I повышения дозы М-ЧПП у 28 пациентов с первичным и метастатическим заболеванием печени, в которых максимальная переносимая доза установлена на уровне 3 мг/кг массы тела. У 10 пациентов с метастатической меланомой глаза наблюдалась ЧОО 50% (два ПО и три ЧО) [58].

В 2016 г. Hughes и соавт. опубликовали результаты многоцентрового РКИ, в котором М-ЧПП сравнивали с BAC у пациентов с неоперабельными метастазами меланомы в печени [59]. В исследование вошло 93 пациента с метастазами, происходящими от меланомы глаза (n =83) или кожи (n =10). Хотя у большинства пациентов (59,1%) метастазы были ограничены печенью, ограниченное внепеченочное заболевание не было критерием исключения. Пациентам в группе М-ЧПП (n =44) провели максимум шесть перфузий с интервалами 4–8 нед (медианное значение — три процедуры М-ЧПП на пациента). Пациенты в группе BAC (n =49) в 81,6% случаев получили активное лечение, такое как системная химиотерапия, TACE, TARE или хирургическое вмешательство. Значительное улучшение объективного ответа печени, ВБП заболевания в печени и общей ВБП наблюдались у пациентов, получавших М-ЧПП, по сравнению с BAC. Объективный ответ печени составил 36,4% при М-ЧПП и 2% при BAC (р <0,001), ВБП заболеваний печени была 7 мес при М-ЧПП и 1,6 мес при BAC (p <0,000 1), общая ВБП составила 5,4 мес при М-ЧПП и 1,6 мес при BAC (p <0,000 1). Медианная ОВ значимо не отличалась (10,6 мес при М-ЧПП по сравнению с 10 мес при BAC), вероятно, из-за высокой степени перехода из группы BAC в группу М-ЧПП (57,1%). Несмотря на профилактическое введение поддерживающих стволовых клеток, большинство нежелательных явлений III–IV степени (в соответствии со Стандартными терминологическими критериями нежелательных явлений) были связаны с супрессией костного мозга из-за нейтропении у 85,7%, тромбоцитопении — у 80% и анемии — у 62,9%. Печеночная токсичность, проявляющаяся повышением билирубина III–IV степени, наблюдалась только у 14,3% пациентов и проходила самостоятельно. Редкие осложнения включали венозный тромбоз, острый холецистит и язву гастродуоденальной кишки. С М-ЧПП были связаны четыре смерти: две были вызваны угнетением костного мозга, одна была связана с печеночной недостаточностью из-за ЗБ и одна была вызвана перфорацией желудка.

Недавно было опубликовано ретроспективное исследование, в котором оценивали только пациентов с метастазами увеальной меланомы в печени (n =51) [60]. У большинства пациентов (84,3%) метастазы ограничивались печенью. Медианное значение двух М-ЧПП на пациента привело к ЧОО 54,9% с ЧО в 43,1% (n =22) и ПО в 5,9% (n =3) случаев. Медиана ВБП заболевания в печени и общей ВБП составила 8,1 и 9,1 мес соответственно. Медианное значение ОВ составило 15,3 мес. Нейтропения III–IV степени наблюдалась у 31,3%, тромбоцитопения III–IV степени — у 31,3% и анемия III–IV степени — у 29,4% пациентов. Такой низкий процент гематологических нежелательных явлений III–IV степени по сравнению с РКИ, проведенным Hughes и соавт., вероятно, связан с использованием нового фильтра II поколения (GEN 2), который, как было показано, увеличивает экстракцию мелфалана почти на 10%, снижая тем самым супрессию костного мозга [61]. Кроме того, медианное количество М-ЧПП на пациента было ниже, чем в РКИ.

Эти многообещающие результаты были подтверждены в проспективном исследовании, в котором 35 пациентов получили в общей сложности 72 М-ЧПП (медиана из двух процедур с интервалом 6–8 нед) с использованием фильтра GEN 2. Наилучшим общим ответом оказался ПО у 3,1%, ЧО у 68,8%, СЗ у 12,5% и ПЗ у 15,6% пациентов. Медианное значение ОВ составило 20,3 мес. Медиана ВБП и ВБП заболевания в печени составила 8,1 и 10,9 мес соответственно [62]. Хотя гематологические явления III–IV степени наблюдались у большинства пациентов, все они легко излечивались или проходили сами. Тромбоцитопения, лейкопения и нейтропения III–IV степени наблюдались у 54,5; 75,6 и 66,7% пациентов соответственно. Анемия III степени была отмечена у 18,1%. Наблюдался один случай гепатотоксичности III степени с повышением аминотрансфераз сразу после лечения, которое нормализовалось через 1 нед после лечения. Из всех негематологических и внепеченочных событий III степени (n=14) наиболее частыми были кровотечения (носовые и вагинальное) после лечения (n=2), фебрильная нейтропения (n=3) и легочная эмболия (n=2). Этим пациентам было успешно проведено переливание тромбоцитов, внутривенное введение антибиотиков и низкомолекулярного гепарина натрия (Гепарина) соответственно [63]. Наблюдалось одно негематологическое событие IV степени. Это был случай сепсиса из-за бактериального фарингита с образованием заглоточного абсцесса, который лечили внутривенными антибиотиками, иммуноглобулинами и аспирацией абсцесса.

Терапия, направленная на печень: разное

Хирургическая резекция и ТА считаются единственными методами лечения метастазов меланомы в печени. К сожалению, у большинства пациентов (>95%) резекция или ТА не является вариантом лечения первой линии, потому что метастатическое заболевание при меланоме кожи часто не является доминирующим в печени, а у пациентов с метастатической увеальной меланомой чаще всего наблюдается диффузное ПП (90–95%) [64, 65]. Те немногие пациенты, которые являются кандидатами на терапию, отбираются с помощью МРТ. Примечательно, что для увеальной меланомы чувствительность выявления интрапаренхиматозных метастазов в печени составляет 68–86% и только 41–54% — для метастазов в субкапсулярных областях печени [66]. Именно поэтому во время операции необходимо тщательное обследование поверхности печени. В частности, ТА действительно играет роль у пациентов с несколькими небольшими остаточными поражениями после того, как рентгенограмма показала хороший радиологический ответ на артериальную терапию (рис. 27-5).

image
Рис. 27-5. Микроволновая абляция одиночного поражения печени. Тот же пациент, что и на рис. 27-4. Мужчина 66 лет, который уже получил два цикла чрескожной перфузии печени мелфаланом для лечения метастазов в печени с опухолью увеальной меланомы в обеих долях. Два метастаза показали полный ответ по рентгенограмме, в то время как третий метастаз в сегменте 2 (S2) все еще был виден: а — осевое изображение компьютерной томографии в портовенозной фазе, показывающее поражение с пониженной плотностью в S2 (указан белой стрелкой); б — аксиальное изображение позитронно-эмиссионной томографии/компьютерной томографии, не показывающее увеличения накопления 18F-фтордезоксиглюкозы в S2. Несмотря на это, было решено провести абляцию, чтобы минимизировать риск рецидива; в — осевые изображения компьютерной томографии во время микроволновой абляции, показывающие расположение датчика спереди; г — компьютерная томография с контрастным усилением сразу после микроволновой абляции показывает успешную абляцию (указана белыми стрелками) с периферическим кольцом усиления, которое обычно исчезает через несколько недель

В табл. 27-4 представлен обзор исследований хирургической резекции и ТА в качестве лечения метастазов меланомы в печени [65, 67–73]. Медиана ОВ после хирургической резекции колеблется от 14–29 мес в случае увеальной меланомы [67–70, 73] и 24–27 мес в случае меланомы кожи [67, 68]. Доля пациентов, у которых была достигнута полная микроскопическая резекция (R0), колеблется от 13% в исследовании Frenkel и соавт. до 95,8% в исследовании Pawlik и соавт. В большом ретроспективном обзоре Mariani и соавт., проведенном для оценки развития методов хирургического лечения метастазов в печени из увеальной меланомы, 255/798 (32%) пациентов с метастазами в печени подверглись хирургической резекции. Авторы подчеркнули важность резекции R0, так как это увеличило медианное значение ОВ с 14 мес, как было отмечено в общей когорте, до 27 мес в группе с резекцией R0 (p <0,000 1) [69]. Хотя Frenkel и соавт. также обнаружили, что пациентов с резекцией R0 медианная выживаемость после гепатэктомии была дольше, чем у пациентов с резекцией R1/R2 (65,6 по сравнению с 16,6 мес; p =0,14), статистически значимой эта разница не оказалась. Кроме того, они не обнаружили корреляции между состоянием хирургических границ (R0 или R1/2) и рецидивом метастазов (p =0,79).

Было проведено несколько ретроспективных исследований хирургической резекции и/или ТА у пациентов с метастазами меланомы в печени [65, 71, 73]. Doussot и соавт. не обнаружили существенной разницы в медиане ОВ между резекцией (n =32) и чрескожной ТА (n =16) у пациентов с увеальной и кожной меланомой: 26 мес при резекции по сравнению с 18 мес при ТА (p >0,2) [71]. Четырем пациентам в группе резекции сделали дополнительную резекцию внепеченочного метастатического поражения, а восьми пациентам была выполнена портальная лимфаденэктомия. Резекция R0 была выполнена у 30 (93,8%) пациентов. Чрескожная ТА включала РЧА (n =8), микроволновую абляцию (n =6) и криоабляцию (n =2), а также в трех случаях дополнительную трансартериальную эмболизацию печени. Примечательно, что пациенты в группе ТА имели более неблагоприятные характеристики заболевания со значительно более коротким интервалом между первичной диагностикой меланомы и лечением метастазов в печени (11 по сравнению с 31 мес; p =0,011) и чаще имели внепеченочные заболевания (56,3 по сравнению с 18,8%; р =0,008). Девять из 48 пациентов с внепеченочным заболеванием получали во время процедуры системную терапию. Как правило, у пациентов без внепеченочного заболевания ОВ и ВБП были более длительными. В группе резекции внепеченочное заболевание было связано со значительно худшей ОВ (p =0,034).

В статье Bale и соавт. был представлен ретроспективный обзор 20 пациентов с 75 метастазами меланомы в печени, которые получали терапию РЧА [72]. Первичные опухоли были увеальными у шести пациентов и кожными — у 14 пациентов. Терапевтическую обработку получили в среднем два поражения (диапазон 1–14 поражений) на пациента со средним размером 1,7 см (диапазон 0,5–14,5 см). Большинство поражений (89,3%) были <3 см. Всего было проведено 34 сеанса абляции, в среднем один сеанс на пациента (диапазон 1–4 сеанса). Летальных случаев, связанных с процедурами, не было.

Таблица 27-4. Обзор исследований по хирургической резекции и термическая абляция (≥10 пациентов) в качестве лечения метастазов меланомы в печени
Первый автор (год) Дизайн исследования Тип меланомы Количество пациентов Терапия Медиана ОВ, мес R0/R1/R2, %

Adam (2006) [67]

РС

УМ (n =104), КM (n =44)

148

Резекция

УМ — 19, КМ — 27

83/8/9 (всего)

Pawlik (2006) [68]

РС

УМ (n =16), КM (n =24)

40

Резекцияa

УМ — 29, КМ — 24 (р =0,2)

87,5/12,5/0 (УM) 95,8/4,2/0 (КМ)

Mariani (2009) [69]

РС

УМ

798

Резекция (n =255), без хирургического вмешательства (n =543)

Резекция — 14, без хирургического вмешательства — 8, R0 — 27, R1 — 17, R2 — 11 (p <0,000 1)

30/9/61

Frenkel (2009) [70]

РС

УМ

74

Резекция (n =35), без операции (n =39)

Резекция — 23, без хирургического вмешательства — 6,8 (p =0,0001), R0 — 65,6; R1/R2 — 16,6 (p =0,14)

13 /НД/НД

Faries (2014) [64]

РС

УМ (n =121), КM (n =957)

1078

Резекция ± РЧА (n =58)в , без хирургического вмешательства (n =1020)

Резекция ± RFA — 24,8, без хирургического вмешательства — 8 (p <0,01)

НД

Doussot (2015) [71]

РС

УМ (n =22), КM (n =26)

48

Резекция (n =32), чрескожная ТА (n =16)

Резекция — 26, ТА — 18 (p >0,2)

94/НД/НД (всего)

Akyuz (2015) [65]

РС

УМ

44

Лап. резекция (n =2), лап. РЧА (n =14), системная терапия (n =28)

Лап. группа — 35, группа системной терапии — 15 (p ≤0,000 1)

НД

Bale (2016) [72]

РС

УМ (n =6), КM (n =14)

20

РЧАв

УМ — 38, КМ — 11,6 (р =0,063)

НД

Mariani (2016) [73]

РС

УМ

72

Резекция (n =57), РЧА ± резекция (n =15)

Резекция — 27, РЧА ± резекция — 28 (n.s.)

НД

Примечания : лап. — лапароскопический; НД — нет данных; ОВ — общая выживаемость; R0 — микроскопически полная резекция; R1 — микроскопически неполная резекция; R2 — макроскопически неполная резекция; РЧА — радиочастотная абляция; РС — ретроспективное; TA — термическая абляция; n.s. — незначимо.

a 26 из 40 пациентов получали дополнительную периоперационную системную терапию.

б У девяти из 58 пациентов с хирургическим вмешательством и у 112 из 1020 пациентов в группе без хирургического вмешательства первичным было заболевание глаза (p =0,27).

в В 19% случаев внепеченочное заболевание было удалено во время резекции печени. Все пациенты с меланомой кожи получали дополнительную системную химиотерапию.

Сообщалось о трех случаях плеврального выпота, потребовавшего дренирования плевры. КТ через 1 мес после начальной терапии показала успешную абляцию у 89,3% пациентов (у 67 из 75). У трех пациентов остаточная опухоль была повторно вылечена, что привело к вторичной доле успешных результатов у 93,3% пациентов (у 70 из 75). Общая частота местных рецидивов составила 13,3%. В ходе последующего наблюдения у 10 из 20 пациентов развился рецидив печени в любом месте, а у 9 из 20 — внепеченочные метастазы. Медиана ОВ после первоначальной РЧА составила 19,3 мес с большой, но не статистически значимой разницей между пациентами с кожной и увеальной меланомой (11,6 по сравнению с 38 мес; p =0,063). Медианная выживаемость без заболевания для всех пациентов составила 9,5 мес. Авторы пришли к выводу, что РЧА является хорошей альтернативой резекции из-за высокого потенциала местного лечения и многообещающего воздействия на выживаемость с минимальной заболеваемостью и смертностью.

Подведение итогов

В этой главе мы обсудили несколько терапевтических методов, направленных на печень, которые в настоящее время используются для лечения метастазов меланомы в печени. Терапевтические методы, направленные на печень, можно рассматривать, когда печень является единственным или основным местом метастазирования. В отчетах о терапии направленными на печень методами при меланоме преобладают исследования пациентов с первичным увеальным поражением, поскольку у этих пациентов часто наблюдаются метастазы, ограниченные печенью. Хотя хирургическая резекция или ТА считаются единственной излечивающей терапией, для большинства пациентов (>95%) это не вариант терапии первой линии. В настоящее время нет единого мнения о том, какая терапия, направленная на печень, будет наилучшим практическим методом у пациентов с метастазами меланомы в печени, но М-ЧПП изучена лучше всего. М-ЧПП — единственный терапевтический метод, эффективность которого была доказана в РКИ с участием пациентов с метастазами в печени, происходящими из меланомы.

Благодарность

Авторы благодарят Геррита Крахта за его помощь в создании рисунков.

Литература

  1. Schadendorf D., van Akkooi A.C.J., Berking C., Griewank K.G., Gutzmer R. et al. Melanoma // Lancet. 2018. Vol. 392, No 10151. Р. 971–84.

  2. Jovanovic P., Mihajlovic M., Djordjevic-Jocic J., Vlajkovic S., Cekic S., Vladisav S. Ocular melanoma: an overview of the current status // Int J Clin Exp Pathol. 2013. Vol. 6, No 7. Р. 1230–44.

  3. Isager P., Engholm G., Overgaard J., Storm H. Uveal and conjunctival malignant melanoma in Denmark 1943–97: observed and relative survival of patients followed through 2002 // Ophthalmic Epidemiol. 2006. Vol. 13, No 2. Р. 85–96.

  4. Carvajal R.D., Schwartz G.K., Tezel T., Marr B., Francis J.H., Nathan P.D. Metastatic disease from uveal melanoma: treatment options and future prospects // Br J Ophthalmol. 2017. Vol. 101, No 1. Р. 38–44.

  5. Berus T., Halon A., Markiewicz A., Orlowska-Heitzman J., Romanowska-Dixon B., Donizy P. Clinical, histopathological and cytogenetic prognosticators in uveal melanoma — a comprehensive review // Anticancer Res. 2017. Vol. 37, No 12. Р. 6541–9.

  6. Diener-West M., Reynolds S.M., Agugliaro D.J., Caldwell R., Cumming K. et al. Development of metastatic disease after enrollment in the COMS trials for treatment of choroidal melanoma collaborative ocular melanoma study group report No. 26 // Arch Ophthalmol. 2005. Vol. 123. Р. 1639–43.

  7. Agarwala S.S., Eggermont A.M., O’Day S., Zager J.S. Metastatic melanoma to the liver: a contemporary and comprehensive review of surgical, systemic, and regional therapeutic options // Cancer. 2014. Vol. 120, No 6. Р. 781–9.

  8. Neri F., Ercolani G., Di Gioia P., Del Gaudio M., Daniele Pinna A.D. Liver metastases from non-gastrointestinal non-neuroendocrine tumours: review of the literature // Updat Surg. 2015. Vol. 67, No 3. Р. 223–33.

  9. Aghayan D.L., Kazaryan A.M., Fretland A.A., Sahakyan M.A., Røsok B.I. et al. Laparoscopic liver resection for metastatic melanoma // Surg Endosc. 2018. Vol. 32, No 3. Р. 1470–7.

  10. Ascierto P.A., McArthur G.A., Dréno B., Atkinson V., Liszkay G. et al. Cobimetinib combined with vemurafenib in advanced BRAF(V600)-mutant melanoma (coBRIM): updated efficacy results from a randomised, double-blind, phase 3 trial // Lancet Oncol. 2016. Vol. 17, No 9. Р. 1248–60.

  11. Zimmer L., Vaubel J., Mohr P., Hauschild A., Utikal J. et al. Phase II DeCOG-study of ipilimumab in pretreated and treatment-naive patients with metastatic uveal melanoma // PLoS One. 2015. Vol. 10, No 3. Р. e0118564.

  12. Leyvraz S., Spataro V., Bauer J., Pampallona S., Salmon R. et al. Treatment of ocular melanoma metastatic to the liver by hepatic arterial chemotherapy // J Clin Oncol. 1997. Vol. 15, No 7. Р. 2589–95.

  13. Peters S., Voelter V., Zografos L., Pampallona S., Popescu R. et al. Intra-arterial hepatic fotemustine for the treatment of liver metastases from uveal melanoma: experience in 101 patients // Ann Oncol. 2006. Vol. 17, No 4. Р. 578–83.

  14. Siegel R., Hauschild A., Kettelhack C., Kähler K.C., Bembenek A., Schlag P.M. Hepatic arterial Fotemustine chemotherapy in patients with liver metastases from cutaneous melanoma is as effective as in ocular melanoma // Eur J Surg Oncol. 2007. Vol. 33, No 5. Р. 627–32.

  15. Heusner T.A., Antoch G., Wittkowski-Sterczewski A., Ladd S.C., Forsting M. et al. Transarterial hepatic chemoperfusion of uveal melanoma metastases: survival and response to treatment // Rofo. 2011. Vol. 183, No 12. Р. 1151–60.

  16. Farolfi A., Ridolfi L., Guidoboni M., Milandri C., Calzolari F. et al. Liver metastases from melanoma: hepatic intra-arterial chemotherapy. A retrospective study // Chemotherapy. 2011. Vol. 23, No 5. Р. 300–5.

  17. Leyvraz S., Piperno-Neumann S., Suciu S., Baurain J.F., Zdzienicki M. et al. Hepatic intra-arterial versus intravenous fotemustine in patients with liver metastases from uveal melanoma (EORTC 18021): a multicentric randomized trial // Ann Oncol. 2014. Vol. 25, No 3. Р. 742–6.

  18. Boone B.A., Perkins S., Bandi R., Santos E., McCluskey K. et al. Hepatic artery infusion of melphalan in patients with liver metastases from ocular melanoma // J Surg Oncol. 2018. Vol. 117, No 5. Р. 940–6.

  19. Vera-Aguilera J., Bedikian A.Y., Bassett R.L., Hwu W.J., Kim K.B. et al. Phase I/II study of hepatic arterial infusion of Nab-paclitaxel in patients with metastatic melanoma to the liver // Am J Clin Oncol. 2018; https://doi.org/10.1097/COC.0000000000000436. [Epub ahead of print].

  20. Alexander E.S., Soulen M.C. Liver metastases from noncolorectal malignancies (neuroendocrine tumor, sarcoma, melanoma, breast) // Cancer J. 2016. Vol. 22, No 6. Р. 381–6.

  21. Gadaleta C.D., Ranieri G. Trans-arterial chemoembolization as a therapy for liver tumours: new clinical developments and suggestions for combination with angiogenesis inhibitors // Crit Rev Oncol Hematol. 2011. Vol. 80, No 1. Р. 40–53.

  22. Hong K., Khwaja A., Liapi E., Torbenson M.S., Georgiades C.S., Geschwind J.F. New intra-arterial drug delivery system for the treatment of liver cancer: preclinical assessment in a rabbit model of liver cancer // Clin Cancer Res. 2006. Vol. 12, No 8. Р. 2563–7.

  23. Mavligit G.M., Charnsangavej C., Carrasco C.H., Patt Y.Z., Benjamin R.S., Wallace S. Regression of ocular melanoma metastatic to the liver after hepatic arterial chemoembolization with cisplatin and polyvinyl sponge // JAMA. 1988. Vol. 260, No 7. Р. 974–6.

  24. Bedikian A.Y., Legha S.S., Mavligit G. et al. Treatment of uveal melanoma metastatic to the liver: a review of the M. D. Anderson Cancer Center experience and prognostic factors // Cancer. 1995. Vol. 76, No 9. Р. 1665–70.

  25. Agarwala S.S., Panikkar R., Kirkwood J.M. Phase I/II randomized trial of intrahepatic arterial infusion chemotherapy with cisplatin and chemoembolization with cisplatin and polyvinyl sponge in patients with ocular melanoma metastatic to the liver // Melanoma Res. 2004. Vol. 14, No 3. Р. 217–22.

  26. Patel K., Sullivan K., Berd D., Mastrangelo M.J., Shields C.L. et al. Chemoembolization of the hepatic artery with BCNU for metastatic uveal melanoma: results of a phase II study // Melanoma Res. 2005. Vol. 15, No 4. Р. 297–304.

  27. Vogl T., Eichler K., Zangos S., Herzog C., Hammerstingl R. et al. Preliminary experience with transarterial chemoembolization (TACE) in liver metastases of uveal malignant melanoma: local tumor control and survival // J Cancer Res Clin Oncol. 2007. Vol. 133, No 3. Р. 177–84.

  28. Sharma K.V., Gould J.E., Harbour J.W., Linette G.P., Pilgram T.K. et al. Hepatic arterial chemoembolization for management of metastatic melanoma // AJR Am J Roentgenol. 2008. Vol. 190, No 1. Р. 99–104.

  29. Fiorentini G., Aliberti C., Del Conte A., Tilli M., Rossi S. et al. Intra-arterial hepatic chemoembolization (TACE) of liver metastases from ocular melanoma with slow-release irinotecan-eluting beads. Early results of a phase II clinical study // In Vivo. 2009. Vol. 23, No 1. Р. 131–7.

  30. Dayani P.N., Gould J.E., Brown D.B., Sharma K.V., Linette G.P., Harbour J.W. Hepatic metastasis from uveal melanoma: angiographic pattern predictive of survival after hepatic arterial chemoembolization // Arch Ophthalmol. 2009. Vol. 127, No 5. Р. 628–32.

  31. Schuster R., Lindner M., Wacker F., Krössin M., Bechrakis N. et al. Transarterial chemoembolization of liver metastases from uveal melanoma after failure of systemic therapy: toxicity and outcome // Melanoma Res. 2010. Vol. 20, No 3. Р. 191–6.

  32. Gupta S., Bedikian A.Y., Ahrar J. et al. Hepatic artery chemoembolization in patients with ocular melanoma metastatic to the liver: response, survival, and prognostic factors // Am J Clin Oncol. 2010. Vol. 33, No 5. Р. 474–80.

  33. Huppert P.E., Fierlbeck G., Pereira P., Schanz S., Duda S.H. et al. Transarterial chemoembolization of liver metastases in patients with uveal melanoma // Eur J Radiol. 2010. Vol. 74, No 3. Р. e38–44.

  34. Ahrar J., Gupta S., Ensor J., Ahrar K., Madoff D.C. et al. Response, survival, and prognostic factors after hepatic arterial chemoembolization in patients with liver metastases from cutaneous melanoma // Cancer Investig. 2011. Vol. 29, No 1. Р. 49–55.

  35. Edelhauser G., Schicher N., Berzaczy D., Beitzke D., Höeller C. et al. Fotemustine chemoembolization of hepatic metastases from uveal melanoma: a ret rospective single-center analysis // Am J Roentgenol. 2012. Vol. 199, No 6. Р. 1387–92.

  36. Valpione S., Aliberti C., Parrozzani R., Bazzi M., Pigozzo J. et al. A retrospective analysis of 141 patients with liver metastases from uveal melanoma: a two-cohort study comparing transarterial chemoembolization with CPT-11 charged microbeads and historical treatments // Melanoma Res. 2015. Vol. 25, No 2. Р. 164–8.

  37. Abbott A.M., Doepker M.P., Kim Y., Perez M.C., Gandle C. et al. Hepatic progression-free and overall survival after regional therapy to the liver for metastatic melanoma // Am J Clin Oncol. 2017. Vol. 41, No 8. Р. 747–53.

  38. Shibayama Y., Namikawa K., Sone M., Takahashi A., Tsutsumida A. et al. Efficacy and toxicity of transarterial chemoembolization therapy using cisplatin and gelatin sponge in patients with liver metastases from uveal melanoma in an Asian population // Int J Clin Oncol. 2017. Vol. 22, No 3. Р. 577–84.

  39. Smits M.L., Nijsen J.F., van den Bosch M.A., Lam M.G., Vente M.A., Mali W.P. et al. Holmium-166 radioembolisation in patients with unresectable, chemorefractory liver metastases (HEPAR trial): a phase 1, dose-escalation study // Lancet Oncol. 2012. Vol. 13, No 10. Р. 1025–34.

  40. Kennedy A.S., Nutting C., Jakobs T., Cianni R., Notarianni E. et al. A first report of radioembolization for hepatic metastases from ocular melanoma // Cancer Investig. 2009. Vol. 27, No 6. Р. 682–90.

  41. Gonsalves C.F., Eschelman D.J., Sullivan K.L., Anne P.R., Doyle L., Sato T. Radioembolization as salvage therapy for hepatic metastasis of uveal melanoma: a single-institution experience // AJR Am J Roentgenol. 2011. Vol. 196, No 2. Р. 468–73.

  42. Piduru S.M., Schuster D.M., Barron B.J., Dhanasekaran R., Lawson D.H., Kim H.S. Prognostic value of 18f-fluorodeoxyglucose positron emission tomography-computed tomography in predicting survival in patients with unresectable metastatic melanoma to the liver undergoing yttrium-90 radioembolization // J Vasc Interv Radiol. 2012. Vol. 23, No 7. Р. 943–8.

  43. Klingenstein A., Haug A.R., Zech C.J., Schaller U.C. Radioembolization as locoregional therapy of hepatic metastases in uveal melanoma patients // Cardiovasc Intervent Radiol. 2013. Vol. 36, No 1. Р. 158–65.

  44. Memon K., Kuzel T.M., Vouche M., Atassi R., Lewandowski R.J., Salem R. Hepatic yttrium-90 radioembolization for metastatic melanoma: a single-center experience // Melanoma Res. 2014. Vol. 24, No 3. Р. 244–512.

  45. Klungboonkrong V., Gill A., Bennet S., Bullen J., McNamara M. et al. The predictive factors for yttrium-90 radioembolization of hepatic metastatic uveal melanoma: a single institute experience // JVIR. 2015. Vol. 26, No 2. Р. S133.

  46. Eldredge-Hindy H., Ohri N, Anne P.R., Eschelman D., Gonsalves C. et al. Yttrium-90 microsphere brachytherapy for liver metastases from uveal melanoma: clinical outcomes and the predictive value of fluorodeoxyglucose positron emission tomography // Am J Clin Oncol. 2016. Vol. 39, No 2. Р. 189–95.

  47. Xing M., Prajapati H.J., Dhanasekaran R., Lawson D.H., Kokabi N. et al. Selective internal Yttrium-90 radioembolization therapy (90Y-SIRT) versus best supportive care in patients with unresectable metastatic melanoma to the liver refractory to systemic therapy: safety and efficacy cohort study // Am J Clin Oncol. 2017. Vol. 40, No 1. Р. 27–34.

  48. Tulokas S., Mäenpää H., Peltola E., Kivelä T., Vihinen P. et al. Selective internal radiation therapy (SIRT) as treatment for hepatic metastases of uveal melanoma: a Finnish nation-wide retrospective experience // Acta Oncol. 2018. Vol. 57, No 10. Р. 1373–80.

    • van Etten B., de Wilt J.H., Brunstein F., Eggermont A.M., Verhoef C. Isolated hypoxic hepatic perfusion with melphalan in patients with irresectable ocular melanoma metastases // Eur J Surg Oncol. 2009. Vol. 35, No 5. Р. 539–45.

  49. Noter S.L., Rothbarth J., Pijl M.E., Keunen J.E., Hartgrink H.H. et al. Isolated hepatic perfusion with high-dose melphalan for the treatment of uveal melanoma metastases confined to the liver // Melanoma Res. 2004. Vol. 14, No 1. Р. 67–72.

  50. Alexander H.R., Libutti S.K., Bartlett D.L., Puhlmann M., Fraker D.L., Bachenheimer LC. A phase I–II study of isolated hepatic perfusion using melphalan with or without tumor necrosis factor for patients with ocular melanoma metastatic to liver // Clin Cancer Res. 2000. Vol. 6, No 8. Р. 3062–70.

  51. Alexander H.R. Jr., Libutti S.K., Pingpank J.F., Steinberg S.M., Bartlett D.L. et al. Hyperthermic isolated hepatic perfusion using melphalan for patients with ocular melanoma metastatic to liver // Clin Cancer Res. 2003. Vol. 9, No 17. Р. 6343–9.

  52. de Wilt J.H., van Etten B., Verhoef C., Eggermont A.M. Isolated hepatic perfusion: experimental evidence and clinical utility // Surg Clin North Am. 2004. Vol. 84, No 2. Р. 627–41.

  53. Alexander H.R. Jr., Bartlett D.L., Libutti S.K., Fraker D.L., Moser T., Rosenberg S.A. Isolated hepatic perfusion with tumor necrosis factor and melphalan for unresectable cancers confined to the liver // J Clin Oncol. 1998. Vol. 16, No 4. Р. 1479–89.

  54. Facy O., Doussot A., Zinzindohoue F., Holl S., Rat P., OrtegaDeballon P. Isolated hepatic perfusion: principles and results // J Visc Surg. 2014. Vol. 151. Suppl 1. Р. S25–32.

  55. Eggermont A.M., van Ijken M.G., van Etten B., vander Sijp J.R., ten Hagen T.L. et al. Isolated hypoxic hepatic perfusion (IHHP) using balloon catheter techniques: from laboratory to the clinic towards a percutaneous procedure // Hepato-Gastroenterology. 2000. Vol. 47, No 33. Р. 776–81.

  56. Burgmans M.C., de Leede E.M., Martini C.H., Kapiteijn E., Vahrmeijer A.L., van Erkel A.R. Percutaneous isolated hepatic perfusion for the treatment of unresectable liver malignancies // Cardiovasc Intervent Radiol. 2016. Vol. 39, No 6. Р. 801–14.

  57. Pingpank J.F., Libutti S.K., Chang R., Wood B.J., Neeman Z. et al. Phase I study of hepatic arterial melphalan infusion and hepatic venous hemofiltration using percutaneously placed catheters in patients with unresectable hepatic malignancies // J Clin Oncol. 2005. Vol. 23, No 15. Р. 3465–74.

  58. Hughes M.S., Zager J., Faries M., Alexander H.R., Royal R.E. et al. Results of a randomized controlled multicenter phase III trial of percutaneous hepatic perfusion compared with best available care for patients with melanoma liver metastases // Ann Surg Oncol. 2016. Vol. 23, No 4. Р. 1309–19.

  59. Karydis I., Gangi A., Wheater M.J., Choi J., Wilson I. et al. Percutaneous hepatic perfusion with melphalan in uveal melanoma: a safe and effective treatment modality in an orphan disease // J Surg Oncol. 2018. Vol. 117, No 6. Р. 1170–8.

  60. de Leede E.M., Burgmans M.C., Meijer T.S., Martini C.H., Tijl F.G.J. et al. Prospective clinical and pharmacological evaluation of the Delcath System’s second-generation (GEN2) hemofiltration system in patients undergoing percutaneous hepatic perfusion with melphalan // Cardiovasc Intervent Radiol. 2017. Vol. 40, No 8. Р. 1196–205.

  61. Meijer T.S., Burgmans M.C., de Leede E.M., de Geus-Oei L.F., Boekestijn B. et al. Percutaneous hepatic perfusion with melphalan in patients with unresectable liver metastases from ocular melanoma: a prospective phase II study. Submitted.

  62. Meijer T.S., Burgmans M.C., Fiocco M., de Geus-Oei L.F., Kapiteijn E. et al. Safety of percutaneous hepatic perfusion with melphalan in patients with unresectable liver metastases from ocular melanoma using the Delcath System’s second-generation hemofiltration system: a prospective non-randomized phase II trial // Cardiovasc Intervent Radiol. 2019. Vol. 42, No 6. Р. 841–52.

  63. Faries M.B., Leung A., Morton D.L., Hari D., Lee J.H. et al. A 20-year experience of hepatic resection for melanoma: is there an expanding role? // J Am Coll Surg. 2014. Vol. 219, No 1. Р. 62–8.

  64. Akyuz M., Yazici P., Dural C., Yigitbas H., Okoh A. et al. Laparoscopic management of liver metastases from uveal melanoma // Surg Endosc. 2016. Vol. 30, No 6. Р. 2567–71.

  65. Wagner M., Mariani P., Bidard F.C., Rodrigues M.J., Farkhondeh F. et al. Diffusion-weighted MRI for uveal melanoma liver metastasis detection // Eur Radiol. 2015. Vol. 25, No 8. Р. 2263–73.

  66. Adam R., Chiche L., Aloia T., Elias D., Salmon R. et al. Hepatic resection for noncolorectal nonendocrine liver metastases: analysis of 1,452 patients and development of a prognostic model // Ann Surg. 2006. Vol. 244. Р. 524–35.

  67. Pawlik T.M., Zorzi D., Abdalla E.K., Clary B.M., Gershenwald J.E. et al. Hepatic resection for metastatic melanoma: distinct patterns of recurrence and prognosis for ocular versus cutaneous disease // Ann Surg Oncol. 2006. Vol. 13. Р. 712–20.

  68. Mariani P., Piperno-Neumann S., Servois V., Berry M.G., Dorval T. et al. Surgical management of liver metastases from uveal melanoma: 16 years’ experience at the Institut Curie // Eur J Surg Oncol. 2009. Vol. 35. Р. 1192.

  69. Frenkel S., Nir I., Hendler K., Lotem M., Eid A., Jurim O., Pe’er J. Long-term survival of uveal melanoma patients after surgery for liver metastases // Br J Ophthalmol. 2009. Vol. 93, No 8. Р. 1042–6.

  70. Doussot A., Nardin C., Takaki H., Litchman T.D., D’Angelica M.I. et al. Liver resection and ablation for metastatic melanoma: a single center experience // Surg Oncol. 2015. Vol. 111, No 8. Р. 962–8.

  71. Bale R., Widmann G., Haidu M. Stereotactic radiofrequency ablation // Cardiovasc Intervent Radiol. 2011. Vol. 34, No 4. Р. 852–6.

  72. Mariani P., Almubarak M.M., Kollen M., Wagner M., Plancher C. et al. Radiofrequency ablation and surgical resection of liver metastases from uveal melanoma // Eur J Surg Oncol. 2016. Vol. 42, No 5. Р. 706–12.

=== 28. Осложнения внутриартериальной регионарной терапии печени

Гайя Сполверато, Майкл Д’АнжеликаГ. Сполверато, М. Д’Анжелика Онкологический центр им. Слоуна-Кеттеринга, гепатопанкреатобилиарная служба, отделение хирургии, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, США. E-mail: dangelim@mskcc.org. и Эми Робин ДейполиЭ.Р. Дейполи Онкологический центр им. Слоуна-Кеттеринга, отделение радиологии, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, США.

Введение

Каждый терапевтический метод связан со своими уникальными преимуществами и осложнениями. Внутриартериальные регионарные методы лечения злокачественных новообразований не являются исключением. В этой главе мы стремимся обобщить наиболее частые осложнения, возникающие в результате TACE, TAE, радиоэмболизации и химиотерапии ИПА. Были описаны различные осложнения после или во время этих процедур. Эти осложнения вызваны либо самой ангиографической/хирургической процедурой, например, прямым повреждением артериальной системы, эмболическим/терапевтическим эффектом, таким как постэмболизационный синдром, ПП или желчевыводящей системы и разрыв опухоли, либо же нецелевой эмболизацией/инфузией в нормальную паренхиму печени, непораженное желчное дерево или область за пределами печени. В случае ИПА также есть проблемы, связанные с продолжительностью действия и осложнениями, связанными с медицинскими устройствами. Понимание этих осложнений, их этиологии и частоты возникновения имеет решающее значение для практикующего врача, который принимает решения по поводу регионарной терапии злокачественного новообразования печени.

Трансартериальная химиоэмболизация и трансартериальная эмболизация

Общие соображения

Трансартериальная эмболизация — это регионарное лечение печени, заключающееся в избирательной эмболизации артериального кровоснабжения опухолей печени. cTACE, включающая инъекции через печеночную артерию химиотерапевтических и других средств, таких как желатин (GelFoam), йодированное масло (липиодол) и цитотоксические средства, возникла в качестве основного метода лечения неоперабельной ГЦК, поскольку первое трансартериальное лечение продемонстрировало в рандомизированных исследованиях преимущество в отношении выживаемости [1, 2]. Другие методы включают эмболизацию только частицами (TAE), гранулами, элюирующими лекарственное средство (DEB-TACE), или микросферами 90 Y, однако не было доказано, что какой-либо из этих методов является лучшим с точки зрения выживаемости [3]. Недавнее рандомизированное исследование по сравнению TAE и DEB-TACE с использованием доксорубицина у пациентов с ГЦК показало, что оба метода давали сходные результаты [4]. Хотя самую важную роль в терапевтическом эффекте, наблюдаемом после эмболизации, играет ишемия, польза от дополнительной химиотерапии в эмболизационной смеси четко не установлена [4]. Нежелательные явления при DEB-TACE и TAE также аналогичны, что подтверждается исследованием Brown и соавт. [4].

Наиболее частым осложнением в обеих группах (88 и 84% соответственно) был постэмболизационный синдром, который заключается в самостоятельно проходящей боли, повышенной температуре и/или тошноте и рвоте. Около 12% пациентов в обеих группах испытали серьезные осложнения, такие как холецистит, панкреатит, абсцесс печени, транзиторная печеночная недостаточность, тромбоз глубоких вен и тромбоэмболия легочной артерии. Постэмболизационный синдром также был отмечен как наиболее частое нежелательное явление в предыдущем РКИ Lo и соавт., посвященном оценке эффективности трансартериального липиодола cTACE у пациентов с неоперабельной ГЦК [1] с последующим желудочно-кишечным кровотечением, кровотечением из места пункции артерии, преходящей печеночной недостаточностью, разрывом опухоли и абсцессами печени. Кроме того, TAE коррелировала с высокой частотой (83%) постэмболизационного синдрома в РКИ, оценивающем влияние TAE без сопутствующей химиотерапии на выживаемость пациентов с неоперабельной ГЦК [5]. Однако частота появления асцита, кровотечения из варикозно расширенных вен, бактериальной инфекции, печеночной энцефалопатии или повторной госпитализации была такой же, как и при наилучшей поддерживающей терапии [5]. Интересно, что в ретроспективном исследовании, включавшем 151 последовательного пациента, прошедшего cTACE либо DEB-TACE, последняя была связана с повышенной токсичностью для печени по сравнению с cTACE. Общие ПП: общие повреждения желчевыводящих путей, дилатация желчных протоков, внутрипеченочная билома и тромбоз воротной вены — чаще встречались у пациентов, получавших DEB-TACE по сравнению с cTACE [6].

Особые осложнения

Постэмболизационный синдром . Постэмболизационный синдром, впервые описанный >20 лет назад, проявляется в боли в правом верхнем квадранте живота, повышении температуры тела, недомогании и/или тошноте и рвоте, и он встречается примерно у 90% пациентов после TAE/TACE. Исторически это считалось результатом некроза опухоли, в то время как другие авторы постулировали, что это отражает повреждение неопухолевой паренхимы печени [7]. Эмболизация желчного пузыря и высокие дозы эмболических средств во время TAE/TACE коррелировали с длительностью постэмболизационного синдрома [8].

Травмы артерий . Повреждения артерий могут возникать в любой области от места доступа до внутренних артерий. Относительно редкие (<1%) и обычно проходящие самостоятельно повреждения места доступа включают гематому, артериальную псевдоаневризму, расслоение артерии и артериовенозный свищ [9]. Артериальный тромбоз, расслоение, стеноз или окклюзия после терапии могут возникать в любой области от места доступа до висцеральных ветвей [10]. Также может возникнуть вазоспазм или окклюзия ветви печеночной артерии вследствие механического или химического раздражения и вызывать ишемию печени [10, 11].

Ненаправленная эмболизация . Ишемический холецистит, острый панкреатит, язвы двенадцатиперстной кишки и желудка, а также перфорация являются одними из наиболее частых осложнений, вызванных нецелевой эмболизацией. Они представляют собой наиболее серьезные и разрушительные побочные эффекты TAE/TACE, но встречаются менее чем в 1% процедур [12]. Нецелевая эмболизация является следствием рефлюкса эмболических средств по катетеру или неправильной идентификации артериальной анатомии. Поскольку в большинстве эмболизационных процедур используются мелкие частицы, нецелевая эмболизация приводит к блокаде терминального сосуда, что может вызвать ишемическое повреждение. В частности, эмболизация желчепузырной артерии может привести к ишемическому холециститу и даже гангрене [13]. Эмболизация ГДА или панкреатодуоденальных артерий может привести к язве и перфорации двенадцатиперстной кишки или острому панкреатиту. Рефлюкс в желудочные или желудочно-сальниковые артерии может привести к язве желудка и перфорации [10].

Разрыв опухоли . Разрыв опухоли — редкое, но опасное для жизни осложнение, встречающееся менее чем у 1% пациентов, прошедших TACE/ТАЕ, в основном по поводу ГЦК [12]. Он проявляется острой болью в животе, кровотечением, гемоперитонеумом и гипотонией. Механизм разрыва неясен, но это может быть связано с некрозом капсулы опухоли, повышенным внутриопухолевым давлением (из-за отека или надынфекции) и/или механическим или химическим повреждением сосудов. Прямая травма, больший размер опухоли, экзофитное и поверхностное расположение опухоли и большое количество йодированного масла с частицами поливинилового спирта являются одними из прогностических факторов разрыва опухоли [14].

Ишемия желчевыводящих путей и биломы . Ишемия желчных путей и биломы, встречающиеся менее чем у 1% пациентов, являются серьезными осложнениями. Ишемия желчевыводящих путей является следствием эмболизации конечных ветвей желчных артерий. TACE может также повредить перибилиарные капилляры, вызывая ишемию и некроз протока [10]. Билиарный некроз после TACE чаще возникает в здоровой печени, например, у пациентов с метастатическим заболеванием. Вероятно, это связано с тем, что для цирроза печени обычно характерна гипертрофия перибилиарного капиллярного сплетения [12]. Ишемия желчевыводящих путей вызывает нарушение целостности желчных протоков, что приводит к разрыву желчных протоков и билом. Ишемия желчных путей также может вызывать стриктуры желчных путей. Ишемия желчных путей также может вызывать стриктуры желчных путей. Хотя эти билиарные осложнения в основном возникают на внутрипеченочном желчном дереве, иногда они вследствие нецелевой эмболизации появляются и во внепеченочных протоках, хотя такие случаи очень редки [9, 15].

Абсцессы печени . Абсцессы печени встречаются примерно у 2% пациентов, прошедших TACE/ТАЕ, и могут вызывать значительную заболеваемость, длительное пребывание в больнице и даже летальность (рис. 28-1). Наиболее важными прогностическими факторами формирования абсцесса являются расширение желчных протоков и целостность желчно-кишечного тракта (ранее установленный билиарный стент или создание желчно-кишечного анастомоза), что ведет к бактериальному заражению желчных путей [16]. Хотя ретроспективный анализ показал, что профилактика антибиотиками на основе цефазолина и метронидазола не была связана с предотвращением образования абсцесса у пациентов с предыдущим билиоэнтерическим анастомозом [17], профилактика пиперациллином + тазобактамом и режим предварительной очистки кишечника были эффективными [18]. Большинство пациентов с абсцессом печени можно успешно лечить с помощью комбинации чрескожного дренирования и длительного парентерального введения антибиотиков, однако абсцессы, как правило, исчезают долго, и, если их не лечить, они могут привести к летальному исходу [19, 20].

image
Рис. 28-1. Абсцесс печени после трансартериальной эмболизации: скопление, содержащее воздух и жидкость, размером 5,4×2,8 см, подозрительное в отношении внутрипеченочного абсцесса, было обнаружено в сегменте печени 6 у пациента с метастатической нейроэндокринной опухолью поджелудочной железы (пациенту выполнили операцию Уиппла), подвергнутого терапии трансартериальной эмболизации

Легочная эмболия . Случающаяся менее чем в 1% случаев, эмболизация легких химиоэмболизирующими средствами может произойти из-за артерио- или портовенозного шунтирования [21]. Слабая эмболизация легочной артерии может протекать бессимптомно и случайно обнаружиться при КТ. Большое количество липиодола в легких может вызвать химический пневмонит, связанный с высоким уровнем смертности [22]. Пороговое значение размера микросфер, ведущих к тромбоэмболии легочной артерии, еще не установлено, но, по-видимому, частицы малого диаметра вызывают тромбоэмболию легочной артерии с большей вероятностью [9].

Радиоэмболизация

Общие соображения

Радиоэмболизационная терапия (РАЭ) включает доставку под визуалиационным контролем микросфер с β-излучающим радиоизотопом, чаще всего 90 Y [23]. РАЭ приводит к селективной лучевой терапии высокими дозами, теоретически сохраняя здоровую печень, которая в основном снабжается воротными ветвями. Самые качественные данные по поводу осложнений, связанных с этой терапией, получены в глобальных рандомизированных исследованиях FOXFIRE, SIRFLOX и FOXFIREG [24–27], в которых оценивалась эффективность сочетания химиотерапии первой линии с РАЭ с использованием микросфер 90 Y из смолы у пациентов с метастатическим колоректальном раком в печени. В комбинированном анализе исследований фазы III было зарегистрировано 411 (75%) смертей у 549 пациентов в группе только FOLFOX по сравнению с 433 (78%) у 554 пациентов в группе FOLFOX плюс РАЭ и не было обнаружено никаких различий в ОВ. Наиболее частым нежелательным явлением III–IV степени была нейтропения, которая возникла у 24% пациентов, получавших только FOLFOX, по сравнению с 37% пациентов, получавших FOLFOX в сочетании с РАЭ. Серьезные нежелательные явления любой степени также встречались чаще (54%) в группе FOLFOX плюс РАЭ по сравнению с группой монотерапии FOLFOX (43%). Серьезные нежелательные явления, зафиксированные у пациентов, получавших РАЭ, включают асцит, гипербилирубинемию, желтуху, энцефалопатию, спленомегалию и печеночную недостаточность; лучевой гепатит; язвы пищевода, желудка и двенадцатиперстной кишки; эзофагит, гастрит, дуоденит, панкреатит и холецистит; перигепатический абсцесс; лекарственный пневмонит; а также нецелевую доставку микросфер. В некоторых случаях печеночная недостаточность, лекарственный пневмонит и нецелевая доставка микросфер вызывали смерть [28].

В целом наибольшую тревогу вызывают следующие осложнения, связанные с РАЭ: язвы желудочно-кишечного тракта (3%), лучевой пневмонит (<1%) и заболевание печени, вызванное радиоэмболизацией (REILD) (5%) [29]. Постэмболизационный синдром (90%) и абсцесс печени (<1%) встречаются так же часто, как и после TACE/TAE. Пострадиоэмболизационный синдром, как правило, проявляется большим недомоганием и утомляемостью по сравнению с постэмболизационным синдромом после TAE/TACE, который чаще характеризуется болью в животе [30]. Что касается абсцессов печени, которые встречаются менее чем у 1% пациентов, нет убедительных опубликованных доказательств того, что пациенты, перенесшие стентирование желчных протоков, папиллотомию или хирургическое шунтирование желчных протоков в анамнезе, имеют повышенный риск инфекционных осложнений. Однако РАЭ не рекомендуется пациентам с сепсисом или дренированием желчных путей без профилактических антибиотиков в анамнезе. При оценке показателей качества жизни (QoL) в небольшом проспективном исследовании пациентов, получивших терапию 90 Y РАЭ или TACE по поводу ГЦК, данные показывают, что 90 Y РАЭ лучше, чем TACE, поддерживает связанного со здоровьем QoL [31], в основном в части повседневного и социального благополучия.

Особые осложнения

Нецелевая РАЭ . Язвы желудочно-кишечного тракта и лучевой холецистит являются одними из наиболее частых осложнений, вызванных нецелевой РАЭ. Язвы желудочно-кишечного тракта обычно возникают в течение 6 нед после процедуры и могут возникать у 3% пациентов (рис. 28-2) [26]. Язвы обычно множественные, размером <2 см, и сопровождаются гастритом или дуоденитом [32, 33]. Пациенты обычно испытывают острую боль в эпигастральной области, связанную с тошнотой, рвотой и диспепсией, которые могут возникать через несколько недель после процедуры. Язвы могут перерасти в стриктуру, кровотечение, билиоэнтерический свищ и в редких случаях привести к смерти (<1%) [32–35]. Лучевой холецистит — редкое осложнение, возникающее менее чем у 1% пациентов после РАЭ, которое вызывается миграцией микросфер в желчепузырную артерию. Обычно это осложнение протекает бессимптомно и диагностируется при последующем обследовании через 20–30 дней после терапии. Лучевой холецистит редко может проявляться как типичный острый холецистит. Наиболее частыми симптомами являются боль в правом верхнем квадранте живота, тошнота или рвота, недомогание и иногда повышенная температура тела [36]. Холецистэктомию следует рассматривать только у пациентов с высокой вероятностью будущей радиоэмболизации.

REILD . Отложение микросфер в неопухолевой паренхиме может привести к радиационному ПП, которое в редких случаях может вызвать смерть. Впервые описанное Sangro и соавт. в 2008 г. [37] REILD определяется как опасное для жизни повреждение печени, характеризующееся желтухой и асцитом, которые развиваются через 4–8 нед после лечения, с патологическими изменениями, соответствующими наиболее тяжелым случаям веноокклюзионной болезни. В недавнем обзоре Manon и соавт. REILD было определено как «симптоматическое пострадиоэмболизационное ухудшение способности печени поддерживать свои (нормальные или дооперационные) синтетические, выделительные и детоксицирующие функции». Braat и соавт. описали три степени гепатотоксичности, вызванной РАЭ, которые представлены в табл. 28-1: REILD, поддающееся лечению неинвазивными средствами, такими как диуретики, урсодезоксихолевая кислота и стероиды; REILD, требующее инвазивного лечения, такого как парацентез, переливание крови, гемодиализ или TIPS; и смертельное REILD.

image
Рис. 28-2. Язвы желудка после радиоэмболизации: а — четырехсантиметровая некровоточащая кратерная язва желудка с вышележащим экссудатом и без признаков кровотечения была обнаружена в препилорическом отделе желудка пациентки с метастатическим раком молочной железы через 8 нед после эмболизационной терапии иттрием-90; биопсия показала микросферы с иттрием; б — в антральном отделе желудка, проходящем через привратник в луковицу двенадцатиперстной кишки, у пациентки с метастатическим раком молочной железы, получившей эмболизационную терапию иттрием-90, была обнаружена глубокая язва желудка размером 4 см без признаков кровотечения

Частота возникновения REILD в крупных исследованиях (>200 пациентов) колеблется от 0 до 5,4%. Такая высокая вариабельность объясняется различными определениями REILD и временем его начала [29]. Хотя естественное течение REILD сильно варьирует от проходящего самостоятельно до фульминантной печеночной недостаточности, у большинства пациентов с REILD наблюдаются осложнения I–II степени. Наиболее широко распространенные факторы риска гепатотоксичности и REILD включают снижение функционального резерва печени (из-за цирроза или предшествующего лечения) и дозу, поглощенную в неопухолевой паренхиме [38].

Таблица 28-1. Определение и степени заболеваний печени, вызванных радиоэмболизацией (по Braat и соавт. [29])
Степень Печеночная токсичность Вмешательство

0

Нет

Нет

I

Незначительная (повышенные аспартатаминотрансфераза, аланинаминотрансфераза, щелочная фосфатаза, ГГТ)

Нет

II

Умеренная, проходит самостоятельно

Нет

III

REILD

Неинвазивные методы лечения (диуретики, урсодезоксихолевая кислота и стероиды)

IV

REILD

Инвазивное лечение (парацентез, переливание крови, гемодиализ или TIPS)

V

Смерть от REILD

Лучевой пневмонит . Серьезное осложнение лучевого пневмонита, хотя и встречается редко, было подробно описано только у шести пациентов после РАЭ. Лучевой пневмонит может начаться в течение 6 мес после лечения и характеризуется ограничительной дыхательной дисфункцией с двусторонними инфильтратами в легких, одышкой при физической нагрузке и сухим кашлем [39–41]. Артериовенозные каналы позволяют микросферам достигать легких, поэтому пациентам с уровнем легочного шунтирования >10 или 15% рекомендуются более низкие дозы, а если легочное шунтирование превышает 20%, РАЭ противопоказана [35].

Инфузия в печеночную артерию

Общие соображения

Существует с начала 1960-х гг., когда появилась концепция введения химиопрепарата непосредственно в печень через артериальную систему [42]. В нескольких исследованиях оценивалась осуществимость и безопасность этой процедуры с использованием различных катетеров и лекарственных средств [42–50]. Инфузионный насос печеночной артерии, который в основном используется у пациентов с мКРР печени, значительно облегчил амбулаторное введение внутриартериальных химиопрепаратов в печень. В современную эпоху внутрипеченочная химиотерапия может проводиться через хирургически имплантированный подкожный насос или реже через подкожный порт, соединенный с внешним портативным насосом. Поскольку вариации анатомических особенностей печеночных артерий встречаются примерно у 45% населения и могут быть связаны с повышенной скоростью неправильной перфузии печеночным инфузионным насосом, следует стандартно использовать предоперационную КТ-ангиографию для определения анатомии сосудов. В зависимости от предпочтений и опыта хирурга можно использовать открытый либо минимально инвазивный подход. Для предотвращения холецистита, вызванного химиотерапией, требуется холецистэктомия. Общая печеночная артерия рассекается за разветвлением, чтобы обнажить правую и левую ветви, затем изолируют ГДА путем разделения правой желудочной артерии и лигируют все мелкие артерии, которые васкуляризируют первую часть желудка, двенадцатиперстную кишку или поджелудочную железу. Селективное лигирование сосудов, начинающихся дистальнее точки введения наконечника катетера, имеет решающее значение для предотвращения внепеченочной неправильной перфузии. Затем ГДА лигируют дистально, а проксимальная артериотомия позволяет ввести катетер в артерию до соединения гастродуоденальной и общей печеночной артерий. Затем катетер фиксируют нерассасывающимися швами (рис. 28-3). Для того чтобы исключить неправильную перфузию, необходим тест с метиленовым синим, состоящий из инъекции красителя в боковой порт насоса и наблюдения за тем, чтобы в синий цвет окрасилась только вся паренхима печени (рис. 28-4).

image
Рис. 28-3. Установка инфузионного насоса в печеночную артерию: катетер прикреплен к гастродуоденальной артерии нерассасывающимися швами (онкологический центр им. Слоуна-Кеттеринга, 2015)
image
Рис. 28-4. Установка инфузионного насоса в печеночную артерию: тест с помощью метиленового синего необходим для исключения неправильной перфузии (по Qadan et al. [72]. Epub 2017 26 января; используется с разрешения авторов)

Перераспределение внепеченочного кровотока в коллатеральные каналы после установки насоса также может способствовать неправильной перфузии. Перед началом химиотерапии следует выполнить нуклеарное сканирование перфузии печени/селезенки, а внепеченочные коллатеральные сосуды, если таковые обнаружены, следует обработать эмболизацией. Интересно отметить, что лигированные, но не перерезанные сосуды во время операции могут действовать как каналы для неправильной перфузии, поэтому важное значение для дополнительной минимизации риска неправильной перфузии имеет не только лигирование, но и рассечение [51].

За последние полвека были протестированы различные препараты, такие как фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве ), флоксуридин и митомицин, причем флоксуридин является наиболее широко принятой схемой лечения мКРР. Начиная с самых первых рандомизированных исследований, наиболее часто описываемыми токсическими эффектами были язвенная болезнь, химический гепатит и билиарный склероз. Важно отметить, что ИПА только одного флоксуридина из-за высокой скорости экстракции этого препарата печенью редко связана с системными побочными эффектами, такими как миелосупрессия, стоматит, тошнота, рвота или диарея. Если возникает диарея, следует подозревать перфузию кишечника [42, 52]. Хотя билиарная токсичность является наиболее серьезным ограничением этой терапии [42, 53], стриктуру желчных путей и желтуху обычно можно предотвратить с помощью тщательного мониторинга ферментов печени и быстрого снижения дозы или прекращения терапии. В первых исследованиях с использованием инфузионного насоса для инфузии в печеночную артерию флоксуридина осложнения со стороны печени и желудочно-кишечного тракта приводили к временной остановке химиотерапии ИПА у 80% пациентов [50] и к полному прекращению терапии у 30% пациентов. На протяжении многих лет предпринимались попытки уменьшить токсическое действие флоксуридина на печень путем добавления дексаметазона. В рандомизированном исследовании с введением флоксуридина с 20 мг дексаметазона в печеночную артерию в течение 14 из 28 дней по сравнению с одним флоксуридином у пациентов, получавших дексаметазон, вероятность высокого уровня билирубина была меньше (9 в сравнении с 30%) [46]. Хотя количество флоксуридина , который можно было вводить в двух группах за весь шестимесячный период, в целом не различалось, частота ПО и ЧО была выше у пациентов, получавших дексаметазон и флоксуридин по сравнению с одним флоксуридином (8 и 63% по сравнению с 4 и 36% соответственно; p =0,03), и наблюдалась тенденция к увеличению выживаемости при добавлении дексаметазона (в среднем 23 и 15 мес соответственно; p =0,06) [46]. Сочетание дексаметазона с флоксуридином в настоящее время широко принято и применяется на практике. Когда к флоксуридину и дексаметазону у пациентов с неоперабельными метастазами в печени, ведущими свое происхождение от колоректальной карциномы, добавили митомицин (Митомицин С ), токсичность для желчевыводящих путей оказалась выше, чем ожидалось. Основными токсическими эффектами были биломы печени (7,9%), повышение уровня билирубина >3×реф.знач. (22%) и билиарный склероз (9,5%), что привело к отмене такой комбинации химиотерапевтических средств [48]. Во французском исследовании иринотекан, оксалиплатин и фторурацил (5-Фторурацил-Эбеве ) доставлялись через имплантированный порт доступа ИПА и комбинировались с системным цетуксимабом каждые 14 дней [44]. Три четверти пациентов прошли полный терапевтический курс, но в 77% случаев была зарегистрирована токсичность III–IV степени любого типа, включая нейтропению, боли в животе, утомляемость и диарею. Кроме того, проблемы, связанные с катетером, такие как тромбоз печеночной артерии или артериит, были распространенными и встречались более чем у 50% пациентов, которые затем были переведены на внутривенную химиотерапию. Медианное время до окклюзии катетера составило 3,3 мес (2,0–4,8), а тромбоз или артериит печеночной артерии возник у 15% пациентов. В последующих исследованиях были описаны другие осложнения при использовании инфузионного насоса в печеночной артерии, такие как серома или гематома помпового кармана, инфекция, обструкция катетера или утечка [54]. В прошлом одним из осложнений химиотерапии ИПА был также холецистит, который встречался почти у 33% пациентов, однако это больше не проблема, так как обычно во время установки помпы выполняют холецистэктомию [54].

В самом последнем исследовании комбинации инфузии печеночной артерии и системной химиотерапии при неоперабельных колоректальных метастазах в печени токсичность была более приемлемой [43]. Наиболее часто встречавшейся токсичностью было повышение функциональных проб печени: повышение уровня печеночных ферментов наблюдалось у 20% пациентов. У пациентов, получавших бевацизумаб с ИПА и схемами системной химиотерапии, наблюдалась неожиданно высокая токсичность для желчевыводящих путей, при этом каждому восьмому пациенту потребовалось стентирование желчных протоков. Из оставшихся 40 пациентов, получавших терапию без бевацизумаба, одному потребовалось стентирование желчных протоков [55]. Бевацизумаб больше не рекомендуется использовать вместе с внутриартериальным флоксуридином .

Специфичные осложнения химиотерапии флоксуридином

Гастродуоденальная токсичность . Гастродуоденальная токсичность включает воспаление/изъязвление желудка или двенадцатиперстной кишки из-за непреднамеренной перфузии с флоксуридином ветвей печеночной артерии, осуществляющей кровоснабжение желудка и двенадцатиперстной кишки. Симптомы, соответствующие гастриту, дуодениту или язве, включая боль в эпигастральной области, обычно усиливающуюся после еды, кровотечения из верхних отделов желудочно-кишечного тракта, тошноты и рвоты, должны требовать проведения терапии и эндоскопического обследования. Стойкая боль в животе, мелена или диарея у пациентов, получающих терапию ИПА, требуют незамедлительного лечения и эндоскопического обследования.

Химический гепатит . Химический гепатит заключается в повышении из-за химиотерапии активности печеночных ферментов и/или билирубина. Он встречается примерно у 42% пациентов, вошедших в РКИ, и является наиболее частой дозолимитирующей токсичностью, связанной с терапией ИПА флоксуридина [56]. Билиарный склероз является патологическим механизмом химического гепатита и встречается примерно у 15% пациентов, включенных в первые исследования ИПА флоксуридина [56]. Снижение дозы у пациентов с повышенными показателями функции печени приводит к нормализации уровня ферментов печени у большинства пациентов, уровень ферментов которых следует контролировать каждые 2 нед (табл. 28-2). У пациентов с постоянно повышенным уровнем ферментов печени следует заподозрить билиарный склероз, прекратить химиотерапию и продолжить лечение внутриартериальными стероидами [57].

Билиарный склероз . Первое сообщение о склерозирующем холангите после непрерывной инфузии флоксуридина в печеночную артерию датируется 1985 г., когда Kemeny и соавт. описали стриктуры вне- и внутрипеченочных желчных протоков у восьми пациентов из 46, получавших внутриартериальный флоксуридин . Встречаемость билиарного склероза колеблется от 0,9 до 26% у пациентов, получающих флоксуридин [42, 50, 53, 54, 58–62]. Как и при идиопатическом склерозирующем холангите, стриктура желчных протоков чаще всего затрагивает общий печеночный проток, но также может диффузно поражать внутрипеченочные истоки желчных путей или всю систему желчных протоков. Гистологически билиарный склероз характеризуется диффузным фиброзом и рубцеванием, замещающим стенки внепеченочных желчных протоков, а также перипортальным фиброзом с увеличенными пластами коллагена вокруг внутрипеченочных протоков. Патогенез билиарного склероза до сих пор неизвестен, тем не менее основной вклад в это явление может внести прямая инфузия химиопрепарата в желчный эпителий из печеночной артерии. Кроме того, лигирование всех коллатералей печеночной артерии может вызвать деваскуляризацию внепеченочного желчного протока, а затем и склероз.

Таблица 28-2. Изменение дозы флоксуридина : рекомендации онкологического центра им. Слоуна-Кеттерингачные

Аспартатаминотрансфераза

Референсное значение

≤50 ЕД/л

≤50 ЕД/л

Доза

Текущее значение

0 – <3 × реф.

0 – <2 × реф.

100%

3 – <4 × реф.

2 – <3 ×реф.

80%

4 – <5 × реф.

3 – <4 × реф.

50%

≥5

≥4

Отмена

Если отмена, повторить

<4

<3

50% от последней введенной дозы

ALP

Референсное значение

≤90 ЕД/л

≤90 ЕД/л

Текущее значение

0 – <1,5 × реф.

0 – <1,2 × реф.

100%

1,5 – >2 × реф.

1,2 – <1,5 × реф.

50%

≥2 × реф.

≥1,5 × реф.

Отмена

Если отмена, повторить

<1,5 × реф.

<1,2 × реф.

25% от последней введенной дозы

Билирубин общий

Референсное значение

≤1,2 мг/дл

≤1,2 мг/дл

Текущее значение

0 – <1.5 × реф.

0 – <1,2 × реф.

100%

1,5 – >2 ×реф.

1,2 –<1,5 × реф.

50%

≥2 × реф.

≥1,5 × реф.

Отмена

Если отмена, повторить

<1,5 × реф.

<1,2 × реф.

25% от последней введенной дозы

С разрешения доктора Н. Кемени.

Примечание . Референсное значение— значение, полученное во время последней дозы флоксуридина .

Текущее значение — значение, полученное во время опорожнения насоса или в день запланированной обработки (в зависимости от того, что больше).

Однако эта теория не объясняет внутрипеченочный билиарный склероз. Наличие связи более высокой дозы флоксуридина в терапевтическом цикле с билиарным склерозом говорит о том, что доза также важна, однако истинная этиология этого осложнения остается неясной. Первым признаком билиарного склероза является повышение сывороточной щелочной фосфатазы и/или общего билирубина; таким образом, решающее значение имеет рутинный мониторинг тестов функции печени. Если произошло повышение уровня щелочной фосфатазы, аланинаминотрансферазы или билирубина, снижение дозы и введение дексаметазона следует рассматривать в зависимости от степени тяжести заболевания [46]. Холангиография необходима для подтверждения наличия стриктуры, которую обычно можно исправить стентированием и/или расширением с помощью эндоскопической ретроградной холангиопанкреатографии. Интересно, что ИПА флоксуридина в сочетании с бевацизумабом ассоциируется с большей токсичностью для желчевыводящих путей [55]. Механизм усиления токсичности для желчных протоков в результате приема бевацизумаба неясен, но влияние на проницаемость сосудов может привести к большему попаданию химиотерапевтических средств и, следовательно, к большему повреждению желчных протоков и образованию стриктур. Более того, ингибирование ангиогенеза этим мАт, нацеленным на фактор роста эндотелия сосудов, ухудшает заживление повреждений и воспаления, что приводит к фиброзу.

Осложнения связанные с инфузным насосом и продолжительность действия .

Осложнения, связанные с инфузионным насосом, находятся в диапазоне от 12 до 41%. В них входят неисправность насоса, инфекция кармана, тромбоз или смещение катетера, эрозия катетера, артериальный тромбоз или расслоение артерии, а также неполная перфузия [63–65]. Самыми сильными прогностическими факторами неправильного функционирования насоса являются анатомические варианты артерии, канюляция сосуда, отличного от ГДА, и отсутствие у хирурга опыта [66, 67]. Есть данные, что разница в осложнениях между опытными хирургами (установка >25 насосов) и менее опытными хирургами составляет 12% [68]. Другие сильные прогностические факторы сосудистых осложнений включают внутриартериальную инфузию митомицина (Митомицина С ), которая коррелирует с артериитом и тромбозом [69, 70]. В целом большинство осложнений связано с печеночной артериальной системой и включает артериальный тромбоз, внепеченочную перфузию, неполную перфузию печени и кровоизлияния [68]. Другие типы осложнений включают осложнения, связанные с катетером, такие как смещение, эрозия и окклюзия; осложнения в кармане, такие как инфекция, гематома, смещение насоса; и осложнения, связанные с самим устройством. Частота осложнений, связанных с насосом, может варьировать от 40 до 60%, по данным отчетов, опубликованных в 1990-х гг. [66, 71], и до 22% в недавнем исследовании пациентов, перенесших установку насоса в онкологическом центре рака им. Слоуна-Кеттеринга (MSKCC) по поводу неоперабельных метастазов в печени [68]. Следует отметить, что в 45% случаев всех осложнений в исследовании MSKCC функции можно было восстановить. В итоге осложнение, связанное с насосом, из-за которого насос перестал работать, возникло у 12% пациентов. Подавляющее большинство неисправностей насоса обнаруживаются более чем через 30 дней после операции, когда их трудно устранить. В центрах с большим объемом операций уровень восстановления может достигать 45% и чаще всего это происходит при обнаружении дисфункции в течение 1 мес после операции (табл. 28-3). Ранние осложнения — это в основном неправильная перфузия печени, которую можно исправить оперативным или ангиографическим вмешательством. Поздние осложнения обычно представляют собой окклюзию катетера или артериальный тромбоз. Частота отказа насоса с последующим прекращением инфузии в печеночную артерию зависит от времени. Частота отказа инфузионного насоса в печеночной артерии через 6 мес, 1 год и 2 года после установки составила 5, 9 и 16% соответственно.

Таблица 28-3. Типы осложнений, время их возникновения и возможность восстановления функции насоса

Тип осложнений

Раннее (<30 дней)

Восстановление, %

Позднее (>30 дней)

Восстановление, %

n

n

Неисправность насоса

6

100

Очаговый

Инфекция

4

50

10

40

Гематома

1

100

Смещение

1

100

3

33

Катетерный

Окклюзия

11

36

Вытеснение

18

11

Эрозия

4

0

Артериальный

Кровотечение

1

100

Тромбоз

13

31

20

30

Внепеченочная перфузия

9

100

7

57

Неполная перфузия

9

78

3

67

Всего

44

70

76

30

Примечание: модифицировано с разрешения Allen и соавт. [68].

Подведение итогов

Таким образом, внутриартериальная регионарная терапия печени может быть связана с осложнениями ангиографических/хирургических процедур, побочными эффектами эмболии/инфузии, нецелевой эмболизацией/инфузией в нормальную паренхиму печени и с неисправностью устройства в случае внутриартериального инфузионного насоса. Наиболее частыми осложнениями, возникающими при TACE и ТАЕ, являются постэмболизационный синдром, повреждения артерии, нецелевые эмболии, ишемия и билиомы желчных путей, а также абсцессы печени. Радиоэмболизация связана с REILD и лучевым пневмонитом. Наконец, терапевтическая ИПА осложняется гастродуоденальной токсичностью, химическим гепатитом, билиарным склерозом и неисправностью насоса/катетера.

Литература

  1. Lo C.M., Ngan H., Tso W.K., Liu C.L., Lam C.M., Poon R.T. et al. Randomized controlled trial of transarterial lipiodol chemoembolization for unresectable hepatocellular carcinoma // Hepatology. 2002. Vol. 35, No 5. Р. 1164–71.

  2. Llovet J.M., Real M.I., Montana X., Planas R., Coll S., Aponte J. et al. Arterial embolisation or chemoembolisation versus symptomatic treatment in patients with unresectable hepatocellular carcinoma: a randomised controlled trial // Lancet. 2002. Vol. 359, No 9319. Р. 1734–9.

  3. Brown D.B., Nikolic B., Covey A.M., Nutting C.W., Saad W.E., Salem R. et al. Quality improvement guidelines for transhepatic arterial chemoembolization, embolization, and chemotherapeutic infusion for hepatic malignancy // J Vasc Interv Radiol. 2012. Vol. 23, No 3. Р. 287–94.

  4. Brown K.T., Do R.K., Gonen M., Covey A.M., Getrajdman G.I., Sofocleous C.T. et al. Randomized trial of hepatic artery embolization for hepatocellular carcinoma using doxorubicin-eluting microspheres compared with embolization with microspheres alone // J Clin Oncol. 2016. Vol. 34, No 17. Р. 2046–53.

  5. Bruix J., Llovet J.M., Castells A., Montana X., Bru C., Ayuso M.C. et al. Transarterial embolization versus symptomatic treatment in patients with advanced hepatocellular carcinoma: results of a randomized, controlled trial in a single institution // Hepatology. 1998. Vol. 27, No 6. Р. 1578–83.

  6. Monier A., Guiu B., Duran R., Aho S., Bize P., Deltenre P. et al. Liver and biliary damages following transarterial chemoembolization of hepatocellular carcinoma: comparison between drug-eluting beads and lipiodol emulsion // Eur Radiol. 2017. Vol. 27, No 4. Р. 1431–9.

  7. Paye F., Farges O., Dahmane M., Vilgrain V., Flejou J.F., Belghiti J. Cytolysis following chemoembolization for hepatocellular carcinoma // Br J Surg. 1999. Vol. 86, No 2. Р. 176–80.

  8. Leung D.A., Goin J.E., Sickles C., Raskay B.J., Soulen M.C. Determinants of postembolization syndrome after hepatic chemoembolization // J Vasc Interv Radiol. 2001. Vol. 12, No 3. Р. 321–6.

  9. Clark T.W. Complications of hepatic chemoembolization. Semin Intervent Radiol. 2006. Vol. 23, No 2. Р. 119–25.

  10. Bonekamp D., Reyes D.K., Bonekamp S., Wahlin T.A., Geschwind J.F., Fishman E.K. et al. Complications of loco-regional therapy in the liver-spectrum of imaging findings by CT and MRI // Emerg Radiol. 2011. Vol. 18, No 3. Р. 249–56.

  11. Xia J., Ren Z., Ye S., Sharma D., Lin Z., Gan Y. et al. Study of severe and rare complications of transarterial chemoembolization (TACE) for liver cancer // Eur J Radiol. 2006. Vol. 59, No 3. Р. 407–12.

  12. Gonsalves C.F., Brown D.B. Chemoembolization of hepatic malignancy // Abdom Imaging. 2009. Vol. 34, No 5. Р. 557–65.

  13. Wagnetz U., Jaskolka J., Yang P., Jhaveri K.S. Acute ischemic cholecystitis after transarterial chemoembolization of hepatocellular carcinoma: incidence and clinical outcome // J Comput Assist Tomogr. 2010. Vol. 34, No 3. Р. 348–53.

  14. Jia Z., Tian F., Jiang G. Ruptured hepatic carcinoma after transcatheter arterial chemoembolization // Curr Ther Res Clin Exp. 2013. Vol. 74. Р. 41–3.

  15. Deipolyi A.R., Oklu R., Al-Ansari S., Zhu A.X., Goyal L., Ganguli S. Safety and efficacy of 70-150 mum and 100-300 mum drug-eluting bead transarterial chemoembolization for hepatocellular carcinoma // J Vasc Interv Radiol. 2015. Vol. 26, No 4. Р. 516–22.

  16. Song S.Y., Chung J.W., Han J.K., Lim H.G., Koh Y.H., Park J.H. et al. Liver abscess after transcatheter oily chemoembolization for hepatic tumors: incidence, predisposing factors, and clinical outcome // J Vasc Interv Radiol. 2001. Vol. 12, No 3. Р. 313–20.

  17. Kim W., Clark T.W., Baum R.A., Soulen M.C. Risk factors for liver abscess formation after hepatic chemoembolization // J Vasc Interv Radiol. 2001. Vol. 12, No 8. Р. 965–8.

  18. Geschwind J.F., Kaushik S., Ramsey D.E., Choti M.A., Fishman E.K., Kobeiter H. Influence of a new prophylactic antibiotic therapy on the incidence of liver abscesses after chemoembolization treatment of liver tumors // J Vasc Interv Radiol. 2002. Vol. 13, No 11. Р. 1163–6.

  19. Pitt H.A. Surgical management of hepatic abscesses // World J Surg. 1990. Vol. 14, No 4. Р. 498–504.

  20. Pitt H.A., Zuidema G.D. Factors influencing mortality in the treatment of pyogenic hepatic abscess // Surg Gynecol Obstet. 1975. Vol. 140, No 2. Р. 228–34.

  21. Tajima T., Honda H., Kuroiwa T., Yabuuchi H., Okafuji T., Yosimitsu K. et al. Pulmonary complications after hepatic artery chemoembolization or infusion via the inferior phrenic artery for primary liver cancer // J Vasc Interv Radiol. 2002. Vol. 13, No 9. Pt 1. Р. 893–900.

  22. Brown K.T. Fatal pulmonary complications after arterial embolization with 40-120- micro m tris-acryl gelatin microspheres // J Vasc Interv Radiol. 2004. Vol. 15, No 2. Pt 1. Р. 197–200.

  23. Nicolay N.H., Berry D.P., Sharma R.A. Liver metastases from colorectal cancer: radioembolization with systemic therapy // Nat Rev Clin Oncol. 2009. Vol. 6, No 12. Р. 687–97.

  24. Dutton S.J., Kenealy N., Love S.B., Wasan H.S., Sharma R.A., Group F.P.D. et al. FOXFIRE protocol: an open-label, randomised, phase III trial of 5-fluorouracil, oxaliplatin and folinic acid (OxMdG) with or without interventional Selective Internal Radiation Therapy (SIRT) as first-line treatment for patients with unresectable liver-only or liver-dominant metastatic colorectal cancer // BMC Cancer. 2014. Vol. 14. Р. 497.

  25. Gibbs P., Gebski V., Van Buskirk M., Thurston K., Cade D.N., Van Hazel G.A. et al. Selective Internal Radiation Therapy (SIRT) with yttrium-90 resin microspheres plus standard systemic chemotherapy regimen of FOLFOX versus FOLFOX alone as first-line treatment of non-resectable liver metastases from colorectal cancer: the SIRFLOX study // BMC Cancer. 2014. Vol. 14. Р. 897.

  26. van Hazel G.A., Heinemann V., Sharma N.K., Findlay M.P., Ricke J., Peeters M. et al. SIRFLOX: randomized phase III trial comparing first-line mFOLFOX6 (plus or minus Bevacizumab) versus mFOLFOX6 (plus or minus Bevacizumab) plus selective internal radiation therapy in patients with metastatic colorectal Cancer // J Clin Oncol. 2016. Vol. 34, No 15. Р. 1723–31.

  27. Virdee P.S., Moschandreas J., Gebski V., Love S.B., Francis E.A., Wasan H.S. et al. Protocol for combined analysis of FOXFIRE, SIRFLOX, and FOXFIRE-global randomized phase III trials of chemotherapy +/− selective internal radiation therapy as first-line treatment for patients with metastatic colorectal Cancer // JMIR Res Protoc. 2017. Vol. 6, No 3. Р. e43.

  28. Wasan H.S., Gibbs P., Sharma N.K., Taieb J., Heinemann V., Ricke J. et al. First-line selective internal radiotherapy plus chemotherapy versus chemotherapy alone in patients with liver metastases from colorectal cancer (FOXFIRE, SIRFLOX, and FOXFIRE-Global): a combined analysis of three multicentre, randomised, phase 3 trials // Lancet Oncol. 2017. Vol. 18, No 9. Р. 1159–71.

  29. Braat M.N., van Erpecum K.J., Zonnenberg B.A., van den Bosch M.A., Lam M.G. Radioembolization-induced liver disease: a systematic review // Eur J Gastroenterol Hepatol. 2017. Vol. 29, No 2. Р. 144–52.

  30. Salem R., Lewandowski R.J., Mulcahy M.F., Riaz A., Ryu R.K., Ibrahim S. et al. Radioembolization for hepatocellular carcinoma using Yttrium-90 microspheres: a comprehensive report of long-term outcomes // Gastroenterology. 2010. Vol. 138, No 1. Р. 52–64.

  31. Salem R., Gilbertsen M., Butt Z., Memon K., Vouche M., Hickey R. et al. Increased quality of life among hepatocellular carcinoma patients treated with radioembolization, compared with chemoembolization // Clin Gastroenterol Hepatol. 2013. Vol. 11, No 10. Р. 1358–65 e1.

  32. Lam M., Banerjee S., Louie J.D., Abdelmaksoud M.H.K., Iagaru A.H., Ennen R.E. et al. Root cause analysis of gastroduodenal ulceration after yttrium-90 radioembolization // Cardiovasc Intervent Radiol. 2013. Vol. 36, No 6. Р. 1536–47.

  33. Rodriguez-Lago I., Carretero C., Herraiz M., Subtil J.C., Betes M., Rodriguez-Fraile M. et al. Long-term follow-up study of gastroduodenal lesions after radioembolization of hepatic tumors // World J Gastroenterol. 2013. Vol. 19, No 19. Р. 2935–40.

  34. Moreno-Luna L.E., Yang J.D., Sanchez W., Paz-Fumagalli R., Harnois D.M., Mettler T.A. et al. Efficacy and safety of transarterial radioembolization versus chemoembolization in patients with hepatocellular carcinoma // Cardiovasc Intervent Radiol. 2013. Vol. 36, No 3. Р. 714–23.

  35. Sangro B., Carpanese L., Cianni R., Golfieri R., Gasparini D., Ezziddin S. et al. Survival after yttrium-90 resin microsphere radioembolization of hepatocellular carcinoma across Barcelona clinic liver cancer stages: a European evaluation // Hepatology. 2011. Vol. 54, No 3. Р. 868–78.

  36. Sangro B., Martinez-Urbistondo D., Bester L., Bilbao J.I., Coldwell D.M., Flamen P. et al. Prevention and treatment of complications of selective internal radiation therapy: expert guidance and systematic review // Hepatology. 2017. Vol. 66, No 3. Р. 969–82.

  37. Sangro B., Gil-Alzugaray B., Rodriguez J., Sola I., Martinez-Cuesta A., Viudez A. et al. Liver disease induced by radioembolization of liver tumors: description and possible risk factors // Cancer. 2008. Vol. 112, No 7. Р. 1538–46.

  38. Gil-Alzugaray B., Chopitea A., Inarrairaegui M., Bilbao J.I., Rodriguez-Fraile M., Rodriguez J. et al. Prognostic factors and prevention of radioembolization-induced liver disease. Hepatology. 2013. Vol. 57, No 3. Р. 1078–87.

  39. Lin M. Radiation pneumonitis caused by yttrium-90 microspheres: radiologic findings. AJR Am J Roentgenol. 1994. Vol. 162, No 6. Р. 1300–2.

  40. Leung T.W., Lau W.Y., Ho S.K., Ward S.C., Chow J.H., Chan M.S. et al. Radiation pneumonitis after selective internal radiation treatment with intraarterial 90yttrium-microspheres for inoperable hepatic tumors. Int J Radiat Oncol Biol Phys. 1995. Vol. 33, No 4. Р. 919–24.

  41. Wright C.L., Werner J.D., Tran J.M., Gates V.L., Rikabi A.A., Shah M.H. et al. Radiation pneumonitis following yttrium-90 radioembolization: case report and literature review // J Vasc Interv Radiol. 2012. Vol. 23, No 5. Р. 669–74.

  42. Hohn D.C., Stagg R.J., Friedman M.A., Hannigan J.F. Jr., Rayner A., Ignoffo R.J. et al. A randomized trial of continuous intravenous versus hepatic intraarterial floxuridine in patients with colorectal cancer metastatic to the liver: the Northern California Oncology Group trial // J Clin Oncol. 1989. Vol. 7, No 11. Р. 1646–54.

  43. Pak L.M., Kemeny N.E., Capanu M., Chou J.F., Boucher T., Cercek A. et al. Prospective phase II trial of combination hepatic artery infusion and systemic chemotherapy for unresectable colorectal liver metastases: long term results and curative potential // J Surg Oncol. 2018. Vol. 117, No 4. Р. 634–43.

  44. Levi F.A., Boige V., Hebbar M., Smith D., Lepere C., Focan C. et al. Conversion to resection of liver metastases from colorectal cancer with hepatic artery infusion of combined chemotherapy and systemic cetuximab in multicenter trial OPTILIV // Ann Oncol. 2016. Vol. 27, No 2. Р. 267–74.

  45. D’Angelica M.I., Correa-Gallego C., Paty P.B., Cercek A., Gewirtz A.N., Chou J.F. et al. Phase II trial of hepatic artery infusional and systemic chemotherapy for patients with unresectable hepatic metastases from colorectal cancer: conversion to resection and long-term outcomes // Ann Surg. 2015. Vol. 261, No 2. Р. 353–60.

  46. Kemeny N., Capanu M., D’Angelica M., Jarnagin W., Haviland D., Dematteo R. et al. Phase I trial of adjuvant hepatic arterial infusion (HAI) with floxuridine (FUDR) and dexamethasone plus systemic oxaliplatin, 5-fluorouracil and leucovorin in patients with resected liver metastases from colorectal cancer // Ann Oncol. 2009. Vol. 20, No 7. Р. 1236–41.

  47. Kemeny N., Jarnagin W., Paty P., Gonen M., Schwartz L., Morse M. et al. Phase I trial of systemic oxaliplatin combination chemotherapy with hepatic arterial infusion in patients with unresectable liver metastases from colorectal cancer // J Clin Oncol. 2005. Vol. 23, No 22. Р. 4888–96.

  48. Kemeny N., Eid A., Stockman J., Gonen M., Schwartz L., Tetzlaff E. et al. Hepatic arterial infusion of floxuridine and dexamethasone plus high-dose Mitomycin C for patients with unresectable hepatic metastases from colorectal carcinoma // J Surg Oncol. 2005. Vol. 91, No 2. Р. 97–101.

  49. Kemeny N., Huang Y., Cohen A.M., Shi W., Conti J.A., Brennan M.F. et al. Hepatic arterial infusion of chemotherapy after resection of hepatic metastases from colorectal cancer // N Engl J Med. 1999. Vol. 341, No 27. Р. 2039–48.

  50. Rougier P., Laplanche A., Huguier M., Hay J.M., Ollivier J.M., Escat J. et al. Hepatic arterial infusion of floxuridine in patients with liver metastases from colorectal carcinoma: long-term results of a prospective randomized trial // J Clin Oncol. 1992. Vol. 10, No 7. Р. 1112–8.

  51. Bloom A.I., Gordon R.L., Ahl K.H., Kerlan R.K. Jr., LaBerge J.M., Wilson M.W. et al. Transcatheter embolization for the treatment of misperfusion after hepatic artery chemoinfusion pump implantation // Ann Surg Oncol. 1999. Vol. 6, No 4. Р. 350–8.

  52. Kemeny N., Fata F. Hepatic-arterial chemotherapy // Lancet Oncol. 2001. Vol. 2, No 7. Р. 418–28.

  53. Kemeny N., Daly J., Reichman B., Geller N., Botet J., Oderman P. Intrahepatic or systemic infusion of fluorodeoxyuridine in patients with liver metastases from colorectal carcinoma. A randomized trial // Ann Intern Med. 1987. Vol. 107, No 4. Р. 459–65.

  54. Kemeny M.M., Battifora H., Blayney D.W., Cecchi G., Goldberg D.A., Leong L.A. et al. Sclerosing cholangitis after continuous hepatic artery infusion of FUDR // Ann Surg. 1985. Vol. 202, No 2. Р. 176–81.

  55. Cercek A., D’Angelica M., Power D., Capanu M., Gewirtz A., Patel D. et al. Floxuridine hepatic arterial infusion associated biliary toxicity is increased by concurrent administration of systemic bevacizumab // Ann Surg Oncol. 2014. Vol. 21, No 2. Р. 479–86.

  56. Skitzki J.J., Chang A.E. Hepatic artery chemotherapy for colorectal liver metastases: technical considerations and review of clinical trials // Surg Oncol. 2002. Vol. 11, No 3. Р. 123–35.

  57. Kemeny N., Seiter K., Niedzwiecki D., Chapman D., Sigurdson E., Cohen A. et al. A randomized trial of intrahepatic infusion of fluorodeoxyuridine with dexamethasone versus fluorodeoxyuridine alone in the treatment of metastatic colorectal cancer // Cancer. 1992. Vol. 69, No 2. Р. 327–34.

  58. Kemeny N.E., Niedzwiecki D., Hollis D.R., Lenz H.J., Warren R.S., Naughton M.J. et al. Hepatic arterial infusion versus systemic therapy for hepatic metastases from colorectal cancer: a randomized trial of efficacy, quality of life, and molecular markers (CALGB 9481) // J Clin Oncol. 2006. Vol. 24, No 9. Р. 1395–403.

  59. Chang A.E., Schneider P.D., Sugarbaker P.H., Simpson C., Culnane M., Steinberg S.M. A prospective randomized trial of regional versus systemic continuous 5-fluorodeoxyuridine chemotherapy in the treatment of colorectal liver metastases // Ann Surg. 1987. Vol. 206, No 6. Р. 685–93.

  60. Lorenz M., Muller H.H. Randomized, multicenter trial of fluorouracil plus leucovorin administered either via hepatic arterial or intravenous infusion versus fluorodeoxyuridine administered via hepatic arterial infusion in patients with nonresectable liver metastases from colorectal carcinoma // J Clin Oncol. 2000. Vol. 18, No 2. Р. 243–54.

  61. Kemeny M.M., Adak S., Gray B., Macdonald J.S., Smith T., Lipsitz S. et al. Combined-modality treatment for resectable metastatic colorectal carcinoma to the liver: surgical resection of hepatic metastases in combination with continuous infusion of chemotherapy — an intergroup study // J Clin Oncol. 2002. Vol. 20, No 6. Р. 1499–505.

  62. Martin R.C., Edwards M.J., McMasters K.M. Morbidity of adjuvant hepatic arterial infusion pump chemotherapy in the management of colorectal cancer metastatic to the liver // Am J Surg. 2004. Vol. 188, No 6. Р. 714–21.

  63. Daly J.M., Kemeny N., Oderman P., Botet J. Long-term hepatic arterial infusion chemotherapy. Anatomic considerations, operative technique, and treatment morbidity // Arch Surg. 1984. Vol. 119, No 8. Р. 936–41.

  64. Curley S.A., Chase J.L., Roh M.S., Hohn D.C. Technical considerations and complications associated with the placement of 180 implantable hepatic arterial infusion devices // Surgery. 1993. Vol. 114, No 5. Р. 928–35.

  65. Heinrich S., Petrowsky H., Schwinnen I., Staib-Sebler E., Gog C., El-Ganainy A. et al. Technical complications of continuous intra-arterial chemotherapy with 5-fluorodeoxyuridine and 5-fluorouracil for colorectal liver metastases // Surgery. 2003. Vol. 133, No 1. Р. 40–8.

  66. Campbell K.A., Burns R.C., Sitzmann J.V., Lipsett P.A., Grochow L.B., Niederhuber J.E. Regional chemotherapy devices: effect of experience and anatomy on complications //

J Clin Oncol. 1993. Vol. 11, No 5. Р. 822–6. . Allen P.J., Stojadinovic A., Ben-Porat L., Gonen M., Kooby D., Blumgart L. et al. The management of variant arterial anatomy during hepatic arterial infusion pump placement // Ann Surg Oncol. 2002. Vol. 9, No 9. Р. 875–80. . Allen P.J., Nissan A., Picon A.I., Kemeny N., Dudrick P., Ben-Porat L. et al. Technical complications and durability of hepatic artery infusion pumps for unresectable colorectal liver metastases: an institutional experience of 544 consecutive cases // J Am Coll Surg. 2005. Vol. 201, No 1. Р. 57–65. . Belli L., Magistretti G., Puricelli G.P., Damiani G., Colombo E., Cornalba G.P. Arteritis following intra-arterial chemotherapy for liver tumors // Eur Radiol. 1997. Vol. 7, No 3. Р. 323–6. . Wollner I.S., Walker-Andrews S.C., Smith J.E., Ensminger W.D. Phase II study of hepatic arterial degradable starch microspheres and mitomycin // Cancer Drug Deliv. 1986. Vol. 3, No 4. Р. 279–84. . Hohn D.C., Rayner A.A., Economou J.S., Ignoffo R.J., Lewis B.J., Stagg R.J. Toxicities and complications of implanted pump hepatic arterial and intravenous floxuridine infusion // Cancer. 1986. Vol. 57, No 3. Р. 465–70. . Qadan M., D’Angelica M.I., Kemeny N.E., Cercek A., Kingham T.P. Robotic hepatic arterial infusion pump placement // HPB (Oxford). 2017. Vol. 19, No 5. Р. 429–35. https://doi.org/10.1016/j.hpb.2016.12.015.

Часть V. Инфузионная и перфузионная терапия конечностей

29. Техника инфузии

Габриэль Говен, Джеффри М. ФармаГ. Говен , Дж. М. Фарма Онкологический центр Фокса Чейза, отделение хирургической онкологии, Филадельфия, Пенсильвания, США., Джон Т. МиураДж. Т. Миура Больница Пенсильванского университета, Медицинская школа Перельмана, Пенсильванский университет, отделение хирургии, отделение эндокринной и онкологической хирургии, Филадельфия, Пенсильвания, США. и Джонатан С. ЗагерДж. С. Загер Отделение кожной онкологии, онкологический центр Моффитта, Тампа, Флорида, США.

Введение и исторический обзор

Пациенты с диагнозом меланомы или саркомы могут иметь первичную опухоль конечности, мультифокальное транзитное заболевание или неоперабельные образования, ограниченные одной конечностью. Поскольку мы стремимся сохранить конечности при лечении, таким пациентам обычно не показана хирургическая резекция. Регионарная терапия в высоких дозах была впервые описана при меланоме в 1950-х гг. Несмотря на то что изолированная перфузия конечностей считается революционной техникой с ЧОО 90% [1], она является сложной, дорогостоящей и инвазивной процедурой. Это также процедура, связанная с довольно большой заболеваемостью, а последующие рубцы и лимфедема не позволяют большинству пациентов проходить повторную изолированную перфузию конечностей [2].

В начале 1990-х гг. Австралийский институт меланомы (MIA, ранее известный как Сиднейское отделение меланомы) совместно с доктором Джоном Ф. Томпсоном (John F. Thompson) разработал методику изолированной перфузии конечностей с низким потоком через чрескожно размещенные артериальные и венозные катетеры [3, 4]. Эта процедура, которую, чтобы отличать ее от похожей перфузии, называют изолированной инфузией конечностей (ИИК), также выполняется в условиях гипоксии изолированной конечности. ИИК предлагает минимально инвазивный подход с результатами, сопоставимыми с изолированной перфузией конечностей. В табл. 29-1 приведены основные характеристики, по которым сравниваются ИИК и изолированной перфузией конечностей [5, 6].

Таблица 29-1. Различия между изолированной перфузией конечностей и изолированной инфузией конечностей [5, 6, 18]
Изолированная инфузия конечностей Изолированная перфузия конечностей

Технически простая

Технически сложная

Минимально инвазивная, чрескожно вводится сосудистый катетер

Открытая хирургическая канюляция сосудов для введения катетера

Примерно 1 ч

Продолжительность 4–6 ч

Легко повторить процедуру

Очень сложно повторить процедуру

Нет высоких требований к оборудованию

Требуется сложное и дорогое оборудование

Хорошо переносится пациентами с ограниченными возможностями здоровья, ослабленными и пожилыми

Подходит не всем пациентам

Может выполняться выборочно при окклюзионных заболеваниях сосудов

Невозможно при окклюзионных заболеваниях сосудов

Системные метастазы не являются противопоказанием

Системные метастазы обычно являются противопоказанием

Низкая скорость потока (80–120 мл/мин), эффективная изоляция сосудов с помощью жгута

Высокая скорость потока (400–600 мл/мин)

предрасполагает к системной утечке

Обычно невозможно повысить температуру конечностей выше 40 °C

Гипертермия (можно достичь >41 °C)

Анаэробный, ишемический, ацидотический перфузат

Аэробный оксигенированный перфузат со слабым ацидозом

Возможна под регионарной анестезией, предпочтительна общая анестезия

Требуется общая анестезия

Хотя регионарная терапия в высоких дозах была впервые описана при меланоме, сейчас она успешно используется при других типах злокачественных новообразований и даже при некоторых доброкачественных состояниях [6]. Ее можно использовать в качестве терапии первого выбора, второй линии лечения или в сочетании с другими системными методами лечения. В этой главе рассматриваются технические и клинические аспекты ИИК.

Отбор пациентов для изолированной инфузии конечностей

ИИК впервые была описана при неоперабельной транзитной меланоме; сообщалось о других распространенных формах рака, таких как саркома конечностей, плоскоклеточная карцинома, карцинома Меркеля и кожная Т-клеточная лимфома [7]. ИИК также является терапевтическим вариантом при рефрактерных доброкачественных состояниях, таких как бородавки на поверхности рук [8, 9] и хромомикоз [6, 10]. Основным критерием соответствия ИИК является заболевание, при котором продолжение хирургического вмешательства может поставить под угрозу функцию или жизнеспособность конечности.

ИИК хорошо переносятся многими пациентами, включая пациентов со множественными сопутствующими заболеваниями, ослабленных и пожилых пациентов [11]. ИИК обычно лучше переносится, чем изолированная перфузия конечностей, поскольку это менее инвазивная, более короткая и менее болезненная процедура (см. табл. 29-1) [6]. Пациенты, у которых рассматривается возможность ИИК, должны иметь возможность подвергнуться общей анестезии. Хотя вначале ИИК была предназначена для пациентов с заболеванием, ограниченным одной конечностью, ИИК также рассматривается как паллиативный вариант у пациентов с метастатическим заболеванием, страдающих изъязвлением, кровотечением или сильной болью в пораженной конечности. Ее обычно предлагают пациентам с ожидаемой продолжительностью жизни ≥3 мес.

Предоперационная оценка

Плановую предоперационную оценку проводят, основываясь на возрасте пациента и сопутствующих заболеваниях, так как эту процедуру практически всегда делают под наркозом. Технически возможно сделать это под спинномозговой анестезией, когда пункция атравматична, но практикующие врачи неохотно используют этот метод из-за системной гепаринизации, необходимой на протяжении всей процедуры. Предоперационная оценка должна включать оценку пульса на конечностях, рекомендуется профилактика антитромбином III. Пероральный прием ацетилсалициловой кислоты (Аспирина ) в дозе 325 мг/сут начинают в день процедуры и продолжают в течение 3 мес после ИИК. Пациент также получает во время процедуры системную антикоагуляционную терапию.

Для расчета дозы инфузии необходимо измерить объем конечности. В литературе описано несколько методов. Чаще всего используются волюметрия с вытеснением воды и серийные окружные измерения, такие как модель DISC [12]. Волюметрия с вытеснением воды, впервые описанная Вибердинком и соавт., представляет собой простой метод погружения конечности в воду, основанный на хорошо известном принципе Архимеда. Для инфузии конечностей делают несколько измерений, и каждый раз на коже оставляют пометку маркером, чтобы учесть расположение жгута. Этот метод может показаться устаревшим в контексте современных исследований, однако Chromy и соавт. продемонстрировали в 2015 г., что это по-прежнему самый точный метод, за которым следуют КТ, МРТ и измерения окружности [12]. Последний метод может быть чрезвычайно полезен, когда требуется быстрая оценка или когда невозможно использовать вытеснение воды. Примером этого метода является модель DISC. Измерения окружностей проводят через каждые 1 см для пальцев рук и ног и через каждые 4 см для остальной части конечности [12]. Проксимальное измерение выполняется на предполагаемом нижнем уровне жгута, а окончательный объем рассчитывается как сумма объемов всех цилиндрических фигур, созданных с помощью этого метода. В нашем учреждении мы в целях повышения точности применяем гибрид этого метода с использованием продольных расстояний между измерениями 1–2 см.

Каждый пациент перед рассмотрением вопроса об ИИК должен пройти соответствующее стадирование и обследование на наличие метастазов. Согласно рекомендациям Национальной сети многопрофильных онкологических учреждений, это включает уровень лактатдегидрогеназы и ПЭТ с фтордезоксиглюкозой/КТ всего тела или КТ органов грудной клетки/брюшной полости/таза с внутривенным контрастированием, с МТР или без МРТ головного мозга с внутривенным контрастом при меланоме и МРТ конечностей ± КТ с внутривенным контрастированием и КТ органов грудной клетки при саркомах конечностей [13, 14].

Введение катетера

Артериальные и венозные катетеры малого калибра вводятся в отделении интервенционной радиологии непосредственно перед процедурой под рентгеноскопией. По прибытии в госпиталь пациента согревают, а конечность накрывают согревающим одеялом для оптимизации лечения. Низкая температура тела и конечностей затрудняет достижение целевой температуры во время инфузии химиопрепарата, увеличивая частоту неудач [6, 15]. Хирург отмечает предполагаемое место установки дистальных катетеров на пациенте с помощью зажима и ленты для радиологов. Затем пациента переводят в интервенционную радиологию.

Предпочтительным местом для введения катетеров является контралатеральная паховая область. Стерильно, под контролем ультразвукового исследования и рентгеноскопии, по методу Сельдингера прямой артериальный интродьюсер 6 F вводится в бедренную артерию, а венозный катетер 8 F — в бедренную вену. Затем катетер продвигается как можно дальше в дистальном направлении, при этом в идеале доводят кончик до уровня подколенной артерии и вены непосредственно проксимальнее коленного сустава в нижней конечности и до уровня плечевой артерии и локтевой вены чуть выше локтевого сустава в верхней конечности [6, 15]. Положение кончика катетера подтверждается рентгеноскопией. Угол наклона сосудов и венозных клапанов иногда затрудняет достижение этой цели, но для преодоления резких поворотов и герметичности клапанов можно использовать различные типы катетеров и проводников. Использованию некоторых сосудов могут помешать атеросклероз и тромбоз, однако, если возникают трудности, катетер можно ввести в глубокий бедренный сосуд, если есть окклюзия поверхностного бедренного сосуда [15].

Когда локализация подтверждена, вводится однократная доза гепарина натрия (Гепарина ) 5000 МЕ или начинается инфузия низкой дозы гепарина натрия (Гепарина ) в контуре и продолжается до начала процедуры ИИК [6, 15, 16]. Затем пациента возвращают в предоперационную зону и готовят операционную. Крайне важно координировать свои действия со всей рабочей бригадой, чтобы сократить задержку между установкой катетера и транспортировкой в операционную. Время крайне важно, поскольку перемещение катетера может поставить под угрозу успех процедуры.

Выбор химиотерапии

В регионарной терапии исследовалось использование нескольких химиотерапевтических препаратов, но наиболее часто используемыми при ИИК являются мелфалан и актиномицин D [17, 18]. Мелфалан — это L-фенилаланин мустард, и механизм его действия основан на алкилировании оснований ДНК в целях разрушения молекул ДНК, что приводит к серьезным повреждениям клеток [19]. Мелфалан в течение нескольких десятилетий был препаратом выбора как при ИИК, так и при изолированной перфузии конечностей, но он не является препаратом выбора для системного лечения, поскольку миелосупрессия начинается при низкой системной концентрации [19]. При регионарном применении вводятся дозы, в 10–100 раз превышающие те, которые могут переноситься системно, что позволяет достичь терапевтических уровней, не вызывая системной миелосупрессии. Обычно для увеличения скорости ответа в дополнение к мелфалану вводят актиномицин D , ингибитор транскрипции ДНК. Его использование не связано с повышенной токсичностью для конечностей [11].

Доза для инфузии мелфалана и актиномицина D рассчитывается на основе объема конечности (см. раздел «Предоперационная оценка»). Доза мелфалана составляет 7,5 мг/л для нижней конечности (максимум 100 мг) и 10 мг/л для верхней конечности (максимум 50 мг). Доза актиномицина D составляет 75–100 мкг/л для нижней конечности и 100 мкг/л для верхней конечности. Некоторые центры, в том числе наш, в попытке снизить токсичность для конечностей вводят корректировку дозы для идеальной массы тела [11].

Процедура изолированной инфузии конечностей

К моменту прибытия пациента температура в операционной устанавливается на уровне 28–30 °C. В предоперационной зоне ожидания на конечность накладывается жидкостное согревающее одеяло, такое как система подогрева пациентов Kimberly–Clark (Halyard, Alpharetta, GA, США) или Bair Hugger (Augustine Medical, Inc., Eden Prairie, MN, США), с целевой температурой приблизительно 41 °C. Затем пациента переводят в операционную, помещают в положение лежа на спине на столе и все тело покрывают одеялом с подогревом горячим воздухом. Если жидкостное согревающее одеяло недоступно, второе одеяло с горячим воздухом, установленное на 41 °C, помещается под пораженную конечность и вокруг нее, образуя кокон. Можно также при необходимости подать дополнительное тепло сверху с помощью верхнего радиатора. Крайне важно постоянно принимать меры, чтобы пациент и его конечности оставались в тепле. Если эти меры не соблюдать, начальная подкожная температура может быть ниже 34 °C.

После индукции общей анестезии в мочевой пузырь вводится катетер Фолея. Пациенту вводят разовую дозу антагониста 5-HT3 (ондансетрон — 8 мг внутривенно), стероида (дексаметазон — 10 мг внутривенно), ингибитора протонной помпы (пантопразол — 40 мг внутривенно) и антибиотика (цефазолин — 1 г внутривенно). Для контроля подкожной и внутримышечной температуры в конечность вставляются игольчатые датчики температуры, как правило, два в нижнюю и один в верхнюю конечность. Перед началом инфузии химиопрепарата пораженная конечность должна достичь температуры ≥37,0 °C. Повышенная температура увеличивает проницаемость сосудов, что делает опухоли более чувствительными к химиотерапии. Проксимально на конечность накладывается пневматический турникет. Если заболевание распространилось еще проксимальнее или в сторону паха или подмышечной впадины, для увеличения инфузионного поля можно использовать турникет Эсмарха. Дистально можно наложить второй пневматический турникет или турникет Эсмарха, чтобы исключить ступню или руку, если туда заболевание не распространилось.

После определения на исходном уровне АВС крови пациент по артериальной линии получает системный гепарин натрия (Гепарин ) в дозе 300 МЕ/кг внутривенно. АВС проверяют каждые 5 мин, пока уровень не достигнет 400 с, и каждые 10 мин на протяжении всей процедуры. Контур ИИК состоит из экстракорпорального трубчатого контура, теплообменника, настроенного на температуру 41 °C, и трехходового крана с широким проходом и высоким расходом (Level 1 Technologies, Inc., Рокленд, Массачусетс, США) (рис. 29-1). Сначала к контуру подключаются артериальные, а затем венозные катетеры через трехходовой кран.

Как только температура конечности достигает ≥37 °C и АВС становится >400 с, экстракорпоральный контур запускается путем ручного забора крови из венозного катетера и нескольких инъекций ее в артериальный катетер с помощью шприца объемом 20 см3 . После того как кровообращение станет нормальным, плотно закрепляют проксимальную (и при необходимости дистальную) повязку Эсмарха либо накачивают пневматический жгут до 300 мм рт.ст. в случае нижней конечности или 250 мм рт.ст. в случае верхней конечности. Продолжается ручное поддержание кровообращения, поскольку жгуты (или жгут) закреплены для поддержания адекватного потока в экстракорпоральном контуре. Для подтверждения отсутствия дистального пульса используется допплерометр. В этот момент прямо в артериальный катетер вводят папаверин (30–60 мг внутривенно) для максимального расширения сосудов.

Общую дозу химиотерапии рассчитывают с помощью предоперационных измерений объема, отмеченных на коже, как описано в разделе «Введение катетера». Инфузат состоит из цитотоксических препаратов, разведенных в 400 мл гепаринизированного изотонического раствора натрия хлорида. Учитывая, что период полувыведения химиотерапевтических средств составляет 1 ч, мы работаем в тесном сотрудничестве с нашими фармацевтами, чтобы процедура проходила в надлежащие сроки. Обычно мы начинаем химиотерапию после того, как проведена гепаринизация пациента. После подтверждения того, что температура конечности составляет ≥37,0 °C, а АВС составляет 400 с, химиотерапевтические препараты вводятся в течение 2–5 мин через артериальную линию с использованием внутривенного насоса, питаемого из герметичного инфузионного пакета, с использованием стандартных мер предосторожности при химиотерапии. Некоторые центры вводят 50% химиотерапевтического препарата вручную, проводят через кровоток 2–3 раза, а затем вводят остальную дозу. Когда полная доза введена в контур, химиотерапевтический инфузат циркулирует по конечности через экстракорпоральный контур в течение 30 мин. В качестве альтернативы всю процедуру можно выполнить вручную, используя два шприца объемом 60 см3 [6]. Во время процедуры конечность покроется пятнами.

image
Рис. 29-1. Установка для изолированной инфузии конечности (с любезного разрешения онкологического центра Фокса Чейза. URL: https://www. foxchase.org/clinicalcare/departmentsprograms/ clinical-departments/surgical-oncology/surgical-techniques/isolated-limb-infusion)

Для того чтобы максимизировать эффект от химиотерапии, стремятся повысить температуру конечности до 39 °C в течение 30 мин циркуляции, что помогает увеличить проницаемость сосудов. Для того чтобы обеспечить безопасность выполнения процедуры и оценить системную утечку, измеряют газовый состав крови, уровень pH, избыток оснований и концентрации химиотерапевтических препаратов как в системном кровотоке, так и в контуре в начале процедуры, через 25 и 30 мин. Ожидается определенная степень гипоксии и ацидоза конечности. Повышенная концентрация цитотоксического препарата и увеличение уровня CO2 в контуре связаны с повышенной токсичностью для конечностей [11] (табл. 29-2).

Таблица 29-2. Медианные интраоперационные значения через 30 мин у 185 пациентов, получавших лечение с помощью изолированной инфузии конечностей в Институте меланомы в Австралии [6, 11]
Переменная Медианная (МКИ)

Время наложения турникета, мин

55 (44–65)

Время воздействия препарата, мин

30 (21–32)

Пик температуры подкожное введение, °C

38,1 (37,5–38,8)

Пик температуры в/м, °C

38,1 (37,7–38,5) pH — 7,11

BE, ммоль/л

–10,8

pO2 , мм рт.ст.

8,4

SO2 , %

6,9

pCO2 , мм рт.ст.

54,3

КК, МЕ

750 (173–2512)

Примечания : МКИ — межквартильный интервал; Δ — разница между началом и концом процедуры; КК — креатинкиназа.

После 30 мин циркуляции нагреватель выключается. С помощью артериального катетера конечность промывают 500–1000 мл изотонического раствора натрия хлорида или натрия лактата раствора сложного [калия хлорид + кальция хлорид + натрия хлорид + натрия лактат] [Сложного раствора натрия лактата Биеффе (Раствора Рингера лактата )] при комнатной температуре до тех пор, пока венозные выделения не станут прозрачными. Кровотоку в венах способствует ручной массаж конечностей. К венозному катетеру можно подключить аспиратор, чтобы извлечь как можно больше цитотоксичных отходов и крови. Отходы утилизируются в контейнере для цитотоксичных отходов. Этот процесс занимает около 10 мин и представляет собой ожидаемую кровопотерю для данного клинического случая.

Для отмены гепарина натрия (Гепарина ) используют внутривенный протамина сульфат (Протамин ). Необходимая доза рассчитывается на основе кривой затухания последней АВС. Как только протамина сульфат (Протамин ) доставлен, турникет снимают. АВС измеряют через равные промежутки времени до тех пор, пока он не нормализуется, а затем извлекают оба катетера. Давление на месте выхода поддерживается вручную или с помощью надувного окклюдера в течение примерно 20 мин. Для предотвращения кровотечения в месте выхода артерии можно использовать дополнительные устройства, такие как Perclose™ (Abbott Vascular, Санта-Клара, Калифорния, США) или Angioseal™ (St. Jude Medical, Сент-Пол, Миннесота, США). После достижения гемостаза пациента экстубируют и доставляют в послеоперационную палату или сразу же помещают в отделение интенсивной терапии.

Послеоперационный уход

В послеоперационном периоде пациента помещают на койку под наблюдением (телеметрия или отделение интенсивной терапии) и на ночь оставляют в строго постельном режиме. На обе ноги накладывают устройства последовательной компрессии, обрабатываемая конечность поднимается на 30° и в таком положении находится в течение 48 ч. Нейроваскулярную оценку обработанной конечности проводят каждый час в течение первых 24 ч. Дискомфорт обычно незначителен. Пероральную и внутривенную анальгезию вводят по мере необходимости для контроля за болью, но не следует применять эпидуральную анальгезию и анальгезию, контролируемую пациентом, чтобы избежать маскировки признаков и симптомов синдрома длительного сдавливания. Системные побочные эффекты возникают редко; послеоперационная тошнота и рвота обычно вызваны анестетиком, а не цитотоксическим препаратом, поскольку турникет и тщательная промывка конечности предотвращают системную циркуляцию цитотоксического препарата [11].

Конечность оценивается не реже 2 раз в день с использованием шкалы Вибердинка (табл. 29-3) [20], и регистрируется токсичность на конечности. До 56% пациентов испытывают токсичность как минимум II степени (отек и эритема) [11], которая развивается в течение первых 24 ч и продолжает усиливаться в течение первых 4–5 дней, а затем быстро спадает. Воспаление обычно более выражено на коже над опухолевыми узлами, а токсичность обычно сильнее в верхних (по сравнению с нижними) конечностях. Токсичность III степени наблюдается у 27–39% пациентов и выражается в более тяжелых отеках и эритеме с образованием пузырей. Обычно при ней наблюдается хороший клинический ответ, но для исчезновения может потребоваться 2–3 нед (рис. 29-2) [11]. Примерно у 4% пациентов развивается токсичность IV степени, и им необходима фасциотомия, но ампутация — очень редкое событие, о котором сообщается менее чем у 1% пациентов (токсичность V степени) [11]. Альтернативным образом токсичность можно оценить с помощью Стандартных терминологических критериев нежелательных явлений Национального института онкологии США [21]. В целом кратковременная токсичность в конечности при ИИК обычно хуже, чем при изолированной перфузии конечностей, но долгосрочные осложнения при ИИК реже и являются не такими тяжелыми [11, 22, 23].

Таблица 29-3. Классификация токсичности по шкале Вибердинка [11, 20]

Степень I

Нет видимого эффекта

Степень II

Незначительная эритема и/или отек

Степень III

Значительная эритема и/или отек с образованием волдырей

Степень IV

Обширный эпидермолиз и/или явное повреждение глубоких тканей с угрожающим или фактическим компартмент-синдромом

Cтепень V

Тяжелое повреждение тканей, требующее ампутации

image
Рис. 29-2. Фотографии клинического ответа: а — до изолированной инфузии конечностей; б — через 6 нед после изолированной инфузии конечностей; в — через 12 нед после изолированной инфузии конечностей

Кровь берут в послеоперационной палате и дважды в день после нее. Многоцентровое исследование, проведенное в США, продемонстрировало, что средний пиковый уровень креатининфосфокиназы >563 ЕД/л является важным прогностическим фактором развития тяжелой острой регионарной токсичности (p <0,01) [22, 23]. Высокий уровень сывороточной креатининфосфокиназы считается важным прогностическим фактором токсичности в конечностях и чаще всего ассоциируется с токсичностью III и IV степени, а не токсичностью I и II степени [22, 23]. Многоцентровое исследование, проведенное в Австралии, показало средний уровень 2553 МЕ/л (степень III/IV) по сравнению с 217 МЕ/л (степень I/II) (p <0,001) [20, 21]. Уровни креатининфосфокиназы измеряются каждые 12 ч, и пациенты с уровнем >1000 МЕ/л получают короткий курс глюкокортикоидов (дексаметазон по 4 мг внутривенно каждые 6 ч) до тех пор, пока клинические проявления токсичности не улучшатся до уровня ниже IV и их уровень креатининфосфокиназы не упадет <1000 МЕ/л. Большинство пациентов выписываются примерно через 5–7 дней после процедуры. Подкожный гепарин натрия (Гепарин ) в профилактической дозе вводят на протяжении всего пребывания в больнице, и пациентов отправляют домой с назначением ежедневной дозы 325 мг ASA внутрь в течение 3 мес, как описано в разделе «Предоперационная оценка» [6, 15, 16].

Клиническое последующее наблюдение

После выписки из больницы пациент проходит наблюдение каждые 1–2 нед в течение первых 8 нед, а затем каждые 3 мес. Повторную ПЭТ/КТ проводят каждые 3 мес. Клинический ответ оценивается и регистрируется с использованием критериев Всемирной организации здравоохранения или критериев RECIST (критерии оценки ответа в солидных опухолях) (табл. 29-4) [24]. Для подтверждения клинического ответа необходимы два наблюдения с интервалом примерно 4 нед. На основе критериев RECIST версии 1.1 ПО определяется как исчезновение всех измеримых заболеваний, ЧО характеризуется уменьшением общего размера опухоли на 30%, СЗ — это отсутствие изменений, которые квалифицируются как ЧО или прогрессирующее заболевание, а прогрессирование — это любое увеличение количества очагов поражения или увеличение размера опухоли на 20% с минимальным абсолютным увеличением на 5 мм [24]. При ИИК общий уровень ответа достигает 73%, при этом у 40% наблюдается ЧО, а у 33% — ПО [6].

Сильный отек и эритема (токсичность III степени) могут сохраняться в течение 2–3 нед. Примерно в одно время часто наблюдаются поверхностное шелушение кожи и выпадение волос. Гиперпигментация конечности может длиться несколько месяцев. В редких случаях сообщалось об утрате ногтей или эпидермиса ладони руки или подошвы стопы, что также совпадает с отсутствием дистального жгута во время процедуры.

Повторные процедуры ИИК могут рассматриваться в случае рецидива после изолированной перфузии конечностей или ИИК (рис. 29-3) [25]. Однако было показано, что повторение процедуры через 2–8 нед после последней ИИК увеличивает токсичность без повышения эффективности [25].

Таблица 29-4. RECIST версии 1.1 — критерии оценки ответа при солидных опухолях [24]

ПО

Исчезновение всех целевых поражений

ЧО

По меньшей мере 30% уменьшение суммы диаметров целевых поражений, при этом за эталон принимают суммарные диаметры на исходном уровне

СЗ

Нет ни достаточного уменьшения, чтобы соответствовать критериям ЧО, ни достаточного увеличения, чтобы соответствовать критериям ПЗ, при этом за эталон принимают наименьшие суммарные диаметры, наблюдавшиеся за время исследования

ПЗ

По меньшей мере 20% увеличение суммы диаметров целевых поражений, при этом за эталон принимают наименьшую сумму диаметров в исследовании (в том числе сумму на исходном уровне, если она является наименьшей в исследовании), или появление одного или нескольких новых поражений. Помимо относительного увеличения на 20%, сумма должна также демонстрировать абсолютное увеличение не менее чем на 5 мм

image
Рис. 29-3. Алгоритм лечения рецидивирующей меланомы конечности после регионарной химиотерапии (по Chai et al. [25], используется с разрешения авторов)

Заключение

Варианты лечения пациентов с массивным первичным мультифокальным транзитным заболеванием или неоперабельными опухолями, ограниченными одной конечностью, расширяются и углубляются. С момента, когда Thompson и соавт. впервые ввели ИИК в начале 1990-х гг. в качестве минимально инвазивной альтернативы изолированной перфузии конечностей, ИИК интенсивно применялась у пациентов с транзитной меланомой конечности, и с тех пор показания к ее применению значительно расширились. В этой главе мы рассмотрели технические и клинические аспекты ИИК. В частности, при меланоме, возможности лечения которой значительно расширились за последние несколько лет, отбор пациентов имеет первостепенное значение при принятии решения о том, кому лучше всего подойдет процедура либо в качестве основного терапевтического варианта, либо в качестве терапии второй линии, либо в сочетании с системной терапией.

Литература

  1. Moreno-Ramirez D., de la. Cruz-Merino L., Ferrandiz L., Villegas-Portero R., Nieto-Garcia A. Isolated limb perfusion for malignant melanoma: systematic review on effectiveness and safety // Oncologist. 2010. Vol. 15, No 4. Р. 416–27.

  2. Weitman E.S., Zager J.S. Regional therapies for locoregionally advanced and unresectable melanoma // Clin Exp Metastasis. 2018. Vol. 35. Р. 495–502.

  3. Thompson J.F., Waugh R.C., Saw R.P.M. et al. Isolated limb infusion with melphalan for recurrent limb melanoma: a simple alternative to isolated limb perfusion // Reg Cancer Treat. 1994. Vol. 7. Р. 188–92.

  4. Thompson J.F., Kam P.C., Waugh R.C. et al. Isolated limb infusion with cytotoxic agents: a simple alternative to isolated limb perfusion // Semin Surg Oncol. 1998. Vol. 14. Р. 238–47.

  5. Kroon H.M. Treatment of locally advanced melanoma by isolated limb infusion with cytotoxic drugs // J Skin Cancer. 2011. Vol. 2011. Р. 106573.

  6. Kroon H.M., Huismans A.M., Kam P.C. et al. Isolated limb infusion with melphalan and actinomycin D for melanoma: a systematic review // J Surg Oncol. 2014. Vol. 109. Р. 348–51.

  7. Elhassadi E., Egan E., O’sullivan G., Mohamed R. Isolated limb infusion with cytotoxic agent for treatment of localized refractory cutaneous T-cell lymphoma // Clin Lab Haematol. 2006. Vol. 28, No 4. Р. 279–81.

  8. Damian D.L., Barnetson R.S., Rose B.R., Bonenkamp J.J., Thompson J.F. Treatment of refractory hand warts by isolated limb infusion with melphalan and actinomycin D // Australas J Dermatol. 2001. Vol. 42, No 2. Р. 106–9.

  9. Wilks D.J., Peach A.H. Isolated limb infusion as a novel treatment for extensive plantar warts // Dermatology. 2009. Vol. 218, No 4. Р. 367–9.

  10. Damian D.L., Barnetson R.S., Thompson J.F. Treatment of refractory chromomycosis by isolated limb infusion with melphalan and actinomycin D // J Cutan Med Surg. 2006. Vol. 10, No 1. Р. 48–51.

  11. Kroon H.M., Moncrieff M., Kam P.C. et al. Factors predictive of acute regional toxicity after isolated limb infusion with melphalan and actinomycin D in melanoma patients // Ann Surg Oncol. 2009. Vol. 16. Р. 1184–92.

  12. Chromy A., Zalud L., Dobsak P., Suskevic I., Mrkvicova V. Limb volume measurements: comparison of accuracy and decisive parameters of the most used present methods. Springerplus. 2015. Vol. 4. Р. 707.

  13. National Comprehensive Network. NCCN Clinical Practice Guideline in Oncology. Melanoma, version 3.2018. https://www.nccn.org/professionals/physician_gls/default.aspx. Consulted on 7/24/2018.

  14. National Comprehensive Network. NCCN Clinical Practice Guideline in Oncology. Soft Tissue Sarcoma, version 2.2018. https://www.nccn.org/professionals/ physician_gls/default.aspx. Consulted on 7/24/2018.

  15. DeFoe A., Heckman A., Slater D., Silva-Lopez E., Foster J., Bowden T., Vargo C. A single-center experience with isolated limb infusion: an interventional oncology opportunity // AJR Am J Roentgenol. 2017. Vol. 208, No 3. Р. 663–8.

  16. McDermott P., Lawson D.S., Walczak R. Jr, Tyler D., Shearer I.R. An isolated limb infusion technique: a guide for the perfusionist // J Extra Corpor Technol. 2005. Vol. 37, No 4. Р. 396–9.

  17. Cornett W.R., McCall L.M., Petersen R.P. et al. Randomized multicenter trial of hyperthermic isolated limb perfusion with melphalan alone compared with melphalan plus tumor necrosis factor: American College of Surgeons Oncology Group Trial Z0020 // J Clin Oncol. 2006. Vol. 24. Р. 4196–201.

  18. Abbott A.M., Zager J.S. Locoregional therapies in melanoma // Surg Clin North Am. 2014. Vol. 94, No 5. Р. 1003–15, viii.

  19. Hansson J., Lewensohn R., Ringborg U. et al. Formation and removal of DNA cross-links induced by melphalan and nitrogen mustard in relation to drug-induced cytotoxicity in human melanoma cells // Cancer Res. 1987. Vol. 47. Р. 2631–7.

  20. Wieberdink J., Benckhuysen C., Braat R.P. et al. Dosimetry in isolation perfusion of the limbs by assessment of perfused tissue volume and grading of toxic tissue reactions // Eur J Cancer Clin Oncol. 1982. Vol. 18. Р. 905–10.

  21. Dueck A.C., Mendoza T.R., Mitchell S.A., National Cancer Institute PRO-CTCAE Study Group et al. Validity and reliability of the US National Cancer Institute’s patient-reported outcomes version of the common terminology criteria for adverse events (PRO-CTCAE) // JAMA Oncol. 2015. Vol. 1, No 8. Р. 1051–9.

  22. Kroon H.M., Coventry B.J., Giles M.H. et al. Australian multicenter study of isolated limb infusion for melanoma // Ann Surg Oncol. 2016. Vol. 23. Р. 1096–103.

  23. Santillan A.A., Delman K.A., Beasley G.M. et al. Predictive factors of regional toxicity and serum creatine phosphokinase levels after isolated limb infusion for melanoma: a multi-institutional analysis // Ann Surg Oncol. 2009. Vol. 16. Р. 2570–8.

  24. Eisenhauer E.A., Therasse P., Bogaerts J., Schwartz L.H., Sargent D., Ford R., Dancey J., Arbuck S., Gwyther S., Mooney M., Rubinstein L., Shankar L., Dodd L., Kaplan R., Lacombe D., Verweij J. New response evaluation criteria in solid tumours: revised RECIST guideline (version 1.1) // Eur J Cancer. 2009. Vol. 45, No 2. Р. 228–47. https://doi.org/10.1016/j.ejca.2008.10.026.

  25. Chai C.Y., Deneve J.L., Beasley G.M., Marzban S.S., Chen Y.A., Rawal B., Grobmyer S.R., Hochwald S.N., Tyler D.S., Zager J.S. A multi-institutional experience of repeat regional chemotherapy for recurrent melanoma of extremities // Ann Surg Oncol. 2012. Vol. 19, No 5. Р. 1637–43.

30. Гипертермическая изолированная перфузия конечностей при меланоме

Кеннет К. ТанабеК.К. Танабэ Массачусетская больница общего профиля/Гарвардская медицинская школа, отделение хирургической онкологии, Массачусетс, США. E-mail: ktanabe@partners.org.

В 1956 г. отделение хирургии Университета Тулейна приступило к исследованиям регионарной перфузии в целях повышения внутриопухолевых концентраций химиотерапевтических препаратов в опухолях, расположенных там, где кровоснабжение и дренаж могут быть полностью изолированы [1]. Использование аппарата искусственного кровообращения для поддержания изолированной гипертермической перфузии опухоли получило оценку как способ увеличения дозы азотистого иприта с одновременным предотвращением системных токсических эффектов [2]. Канюляция как артериального притока, так и венозного оттока для подключения к экстракорпоральному контуру, поддерживаемому аппаратом искусственного кровообращения для оксигенации крови, стала улучшением техники, ранее описанной Коппом (Kopp) и соавт., в которой химиопрепарат вводился в артерию, а венозный дренаж оставлялся без изменений или был зажат [2].

В 1957 г. пациент с очень большим объемом поражений при метастазах меланомы в конечности поступил в благотворительную больницу через 2 года после лечения меланомы лодыжки. Была рекомендована ампутация, так как у пациента было >80 сателлитных поражений, но пациент отказался от этой рекомендации. Бригада медиков выполнила изолированную химиотерапевтическую перфузию с использованием мелфалана, нового химиотерапевтического средства, который в то время находился на стадии оценки в качестве средства лечения метастатической меланомы. Пациент показал полный клинический ответ, и у него не наблюдалось признаков меланомы до момента смерти в возрасте 92 лет, примерно через 16 лет.

В следующем году Крич (Creech) представил результаты применения изолированной перфузии у 24 пациентов — 6 с меланомой и еще 18 с другими распространенными формами рака — перед Американской хирургической ассоциацией в Нью-Йорке [3]. При опухолях малого таза аорта и НПВ были перекрыты ниже почечных ветвей и канюлированы чуть выше разветвления. При перфузии опухолей легких использовались два контура и окклюзия полой вены, чтобы предотвратить смешивание между системным и легочным контурами. Для создания отрицательного давления в венозном возвратном контуре, чтобы свести к минимуму системное перемешивание в случаях, когда жгуты нельзя было наложить (например, из-за молочных желез), использовалась моторная помпа. Крич сообщил о макро- или микроскопических ответах в 18 из 19 случаев, которые наблюдались достаточно долго, чтобы изменения стали очевидными. К 1962 г. они вылечили достаточно большое количество пациентов и сообщили о результатах 303 пациентов, у 123 из которых были меланомы [4].

Многие больницы последовали их примеру и начали делать изолированную перфузию конечностей. К сожалению, возможность для прогресса за это время была упущена, потому что гипотезы не рассматривались проспективно, а данные не собирались научным способом. Исследования, как правило, проводились в одной группе без соответствующих контрольных групп и включали гетерогенные популяции пациентов, в том числе пациентов с полностью удаленными опухолями и неоперабельными опухолями. В каждом исследовании использовались разные типы пациентов и разные дозы мелфалана, отличались продолжительность перфузии и температура [5–13]. Например, в отчет о 1139 перфузиях, выполненных за 35 лет, авторы включили пациентов с самыми разными показаниями: радикальным лечением транзитных метастазов, неоперабельными рецидивирующими или первичными опухолями, дополнительной терапией к хирургическому удалению при меланоме, ограниченной регионарной границей, превращением прогрессирующей неоперабельной меланомы в операбельную, а также паллиативной помощью при неизлечимых рецидивирующих меланомах путем поддержания функционирования конечности при наличии системных метастазов [1]. К счастью, за последние два десятилетия провели клинические исследования значительно более высокого качества и с большей научной строгостью.

Оборудование

Для операции требуется стандартное устройство искусственного кровообращения, оснащенное роликовым насосом, оксигенатором с источником газа (95% кислорода, 5% углекислого газа), нагревателем, способным нагреваться до 42 °C, и венозным резервуаром (рис. 30-1). Необходимое дополнительное оборудование включает ультрафиолетовый (черный) свет, используемый для оценки утечки флюоресцеина из конечностей, доступ к аппарату для измерения АВС, сцинтилляционный детектор, установленный над грудной клеткой (прекардиальный) для мониторирования 131 I или альбумина, меченного 99m Tc, или эритроцитов, что является индикатором утечки из контура в большой круг кровообращения, регистратор пульсового наполнения для оценки периферического кровообращения и обогревающие одеяла для внешнего обогрева конечности. Терморезисторы, вставленные под кожу, подключаются к цифровым мониторам температуры для контроля температуры в разных местах во время операции. Под рукой должны быть артериальные и венозные канюли разного размера, а также набор для орошения изотоническим раствором натрия хлорида с гепарином натрия (Гепарином ). Самоудерживающийся ретрактор, прикрепленный к столу, существенно помогает при приближении к подвздошным сосудам. Во время операции используются стандартные инструменты для работы с сосудами, а также жгуты Руммеля, ручная дрель для установки стержней Штейнмана и допплеровский датчик.

Схема, показывающая типичную установку для гипертермии нижних конечностей при изолированной перфузии конечностей

11image::img85.png[image]

Мониторинг утечек

Во время перфузии конечности необходимо оценить утечку из контура в системный кровоток или из системного кровотока в контур. Утечка мелфалана в системный кровоток может привести к острой тошноте и отсроченной супрессии костного мозга или выпадению волос. Утечка даже небольшого количества TNF приводит к провоспалительному цитокиновому шторму, вызывающему сепсисоподобные побочные эффекты, в том числе интраоперационную тахикардию, гипотензию и отек легких [14].

Обычно используемый метод измерения утечки включает установку экранированного прекардиального сцинтилляционного детектора над прекардием и введение в контур перфузии меченного 131 I или 99m Tc альбумина или эритроцитов. Часть общей дозы вводится в системный кровоток для калибровки системы и обеспечения возможности количественной оценки утечки, исходя из предположения, что объемы экстракорпорального контура и системной сосудистой сети находятся в соотношении 1:5. Этот метод позволяет количественно определить процентную долю фракционной утечки в определенный период времени.

Более простой, но не количественный подход включает введение в контур флюоресцеина и последующее наблюдение различных участков тела с помощью лампы Вуда. Этот метод позволяет выявить определенные участки кожи за пределами конечности, которые получают перфузат, тем самым указывая направление дальнейшего рассечения для выявления и контроля определенных коллатеральных сосудов. Недостатком этого метода является то, что количественная оценка невозможна, и после того как произошла значительная системная утечка, невозможно подтвердить, что утечка скорректирована.

Другой метод обнаружения утечки, который был описан, но не получил широкого распространения, — это введение 3% десфлурана в контур шунтирования с использованием испарителя анестетиков. Затем в выдыхаемом воздухе с помощью стандартного газового анализа контролируется содержание десфлурана, являющегося признаком утечки [15].

Лекарственные средства

Мелфалан — наиболее широко используемое средство для гипертермической изолированной перфузии конечностей (HILP) при меланоме. Это средство, которое было использовано у первого пациента, получавшего HILP, и дало полный и устойчивый клинический ответ. Мелфалан является фенилаланином и предшественником биосинтеза меланина и поэтому активно поглощается меланоцитами и клетками меланомы. Механизм действия мелфалана заключается в его способности напрямую взаимодействовать с ДНК и вызывать ошибки при кодировании. Второй механизм, с помощью которого алкилирующие средства вызывают повреждение ДНК, заключается в образовании боковых цепей в ДНК, что предотвращает репликацию или транскрипцию цепи ДНК.

Фармакокинетические исследования мелфалана в HILP демонстрируют быстрое поглощение тканями в первые 5–10 мин и постоянное снижение концентрации лекарственного средства в течение 60 мин до 10–20% от начальной концентрации [16]. Дозировка рассчитывается на основе объема конечности или массы тела, при этом надо иметь в виду, что, если перевести объем конечности в проценты от общей массы тела, будет отмечено почти двукратное варьирование биомассы как для нижних, так и для верхних конечностей. Теоретически это может привести к удвоению количества мелфалана, вводимого в один и тот же объем ткани у двух разных людей при дозировании по массе тела. При дозировании в зависимости от объема конечности оптимальные дозы, составляющие 10 мг/л объема конечности в ноге и 13 мг/л объема конечности в руке, были определены как наивысшая доза с приемлемым риском и небольшим изменением токсичности [11, 17, 18]. Мелфалан стабилен в стерильном 0,9% растворе натрия хлорида только в течение 90 мин при комнатной температуре [19] и поэтому готовится непосредственно перед введением. Мелфалан выводится из плазмы главным образом путем химического гидролиза до неактивных моногидроксимелфалана и дигидроксимелфалана. Почечная экскреция крайне низкая. Определение флюоресцеина в моче с помощью теста на утечку не означает аналогичное количество мелфалана в моче. Все жидкие биологические жидкости, являющиеся отходами при HILP, следует утилизировать как биологически опасные отходы химиотерапии. Побочные эффекты введения мелфалана в качестве части процедуры HILP обсуждаются ниже.

TNF-α вызвал значительный интерес как противораковое средство, поскольку он представляет собой провоспалительный цитокин, вырабатываемый множеством различных иммунных клеток, и вызывает быстрый и значительный геморрагический некроз опухолей. Но люди чрезвычайно чувствительны к токсическим эффектам TNF-α, включая септическую реакцию с лихорадкой, тахикардией, сердечно-сосудистым коллапсом, отеком легких и шоком. Максимальная переносимая системная доза практически не влияет на опухоли. Принимая во внимание эти наблюдения, TNF-α является логичным выбором средства для изолированной регионарной перфузии в целях достижения противоопухолевых эффектов в конечностях без системных побочных эффектов. TNF-α в виде монотерапии использовался при изолированной перфузии конечностей с наблюдаемым ограниченным преимуществом [20]. Из шести получивших терапию пациентов ЧО продолжительностью <1 мес наблюдался у двух пациентов, а у одного пациента был ПО продолжительностью всего 7 мес, а затем наблюдалось ПЗ. Есть данные, что TNF-α увеличивает неоваскулярную проницаемость, которые свидетельствуют о том, что его лучше всего использовать в комбинации с другими средствами. Чаще всего его сочетают с мелфаланом и интерфероном. Другие средства, применяемые в прошлом для изолированной перфузии конечностей либо отдельно, либо в комбинации с другими средствами, включают цисплатин, дакарбазин, актиномицин D и фотемустин [21].

Техника операции

Операция включает использование экстракорпорального контура, подключенного к аппарату искусственного кровообращения (оксигенатор и насос для крови), для увеличения давления кислорода и нагрева циркулирующей крови перед доставкой в изолированную конечность и буфера с углекислым газом. Анестезиолог должен быть готов к интраоперационному перемещению жидкости между сосудистыми компартментами конечности и остальной части тела, гипотензии, вызванной низким тонусом сосудов, и последствиям ишемической реперфузии [22].

Операция обычно длится 4–6 ч в зависимости от того, какие сосуды требуют изоляции и показана ли сопутствующая лимфаденэктомия. Требуются два внутривенных катетера большого размера, и анестезиолог должен быть подготовлен к острой кровопотере, особенно если ожидается, что хирургическая изоляция сосудов будет сложной (например, подвздошные сосуды и рубцы на сосудах). Центральный мониторинг венозного давления обычно не требуется. Артериальная линия полезна для повторных измерений АВС, а иногда и для пристального мониторинга артериального давления, чтобы сделать возможными манипуляции, необходимые для управления утечкой между контуром и системным кровообращением. Следует вставить мочевой катетер. Эпидуральный катетер для послеоперационного обезболивания обычно не используется.

Измеряют легочное сосудистое сопротивление и сохраняют значения для сравнения после операции. Аналогичным образом периферические импульсы в пораженной конечности тщательно оцениваются и регистрируются. Для мониторинга температуры в режиме реального времени во время операции размещают терморезисторы в проксимальной и дистальной части конечности медиально и сбоку (например, четыре терморезистора). Конечность обернута в обогревающие одеяла, при этом манжета легочного сосудистого сопротивления оставлена на месте. Вокруг основания конечности необходимо разместить стерильные хирургические трубки (или повязку Эсмарха), чтобы впоследствии использовать их в качестве жгута.

Вводится предоперационная доза антибиотика. Разрез делается над сосудами, с расширением, если это необходимо для лимфаденэктомии. Подмышечная лимфаденэктомия и подвздошная/гипогастральная лимфаденэктомия выполняются во время изолированной перфузии конечностей в обычном порядке через подмышечную область или внешние подвздошные сосуды соответственно. Мы не проводим во время изолированной перфузии конечностей поверхностную бедренную лимфаденэктомию, если нет клинических доказательств узловых метастазов, учитывая, что в разрезе, используемом для этой лимфаденэктомии, высока вероятность возникновения инфекции или расхождения краев, особенно в области введения химиопрепарата. Перфузия из подвздошного доступа эффективно перфузирует лимфатические узлы бедренного треугольника [23]. Сосуды изолированы по окружности, а небольшие коллатеральные сосуды, находящиеся дистально от места кануляции, перевязаны. В переднюю верхнюю ость подвздошной кости помещен стержень Штеймана, который служит распоркой и предотвращает проскальзывание жгута вокруг основания конечности. После того как рассечение закончено, вводится гепарин натрия (Гепарин ) в дозе 350 МЕ/кг, чтобы достичь АВС >450 с. Окклюзию сосудов проводят проксимально и дистально либо сосудистыми зажимами, либо турникетами Руммеля. Вены и артерии канюлируют через поперечно ориентированные разрезы в сосудах, и все канюли закрепляют турникетом Руммеля, размещенным вокруг дистального сосуда и канюли, стараясь при этом избежать разрыва любой имеющейся атеросклеротической бляшки. Затягивают турникет вокруг основания конечности, чтобы пережать поверхностные коллатеральные сосуды в коже. После подтверждения достижения терапевтического АВС (>450 с) канюли подключаются к экстракорпоральному контуру, и роликовый насос постепенно доводят до максимальной скорости потока, при которой давление линии приемлемо, чтобы избежать повреждения интимы и не уменьшить объем резервуара. Устойчивость к гепарину натрия (Гепарину ), определяемая неспособностью достичь терапевтического АВС с типичными дозами гепарина натрия (Гепарина ), обычно успешно лечится дополнительным гепарином натрия (Гепарином ). Тем не менее, если этот маневр не увенчается успехом, следует подозревать дефицит антитромбина III, и в этом случае, как правило, эффективны альтернативное использование аргатробана или переливание свежей замороженной плазмы или антитромбина III [24].

Как только конечность достигает целевой температуры, с артериальной стороны контура вводят мелфалан, основываясь на запланированном режиме дозирования. Нагреватель для аппарата искусственного кровообращения регулируется на основе температуры в конечности, зарегистрированной терморезисторами. Изолированная перфузия проводится в течение запланированного времени, как правило, 60 или 90 мин, в течение которого используют мониторинг утечек, чтобы проводить любые необходимые корректировки. Протоколы дозировки препарата, графика введения препарата, целевой температуры и продолжительности перфузии в разных центрах различаются. После завершения перфузии конечность промывают кристаллоидным и/или коллоидным раствором, при этом удаляются венозные выделения, содержащие лекарственное средство. Канюли удаляются, а артериотомия и венотомия восстанавливаются сосудистыми швами, тщательно избегая при этом сужения сосудов. Проводят измерения легочного сосудистого сопротивления в дистальном отделе конечности, и после подтверждения возврата к исходному уровню вводят протамина сульфат (Протамин ), чтобы обратить действие гепарина натрия (Гепарина ). Ушивают рану послойно. Если была выполнена лимфаденэктомия, дренаж остается.

Транзитные метастазы чаще всего возникают в нижних конечностях, и поэтому доступ для HILP обычно достигается через подвздошные или бедренные сосуды. Если транзитные метастазы расположены высоко в конечности (например, в пределах 15 см от паховой складки), для достижения адекватной перфузии проксимального отдела бедра требуется перфузия через подвздошные сосуды. Эта операция включает косой разрез в нижней части брюшной стенки, за которым следует разрез внешней косой фасции и разделение внутренней косой мускулатуры для выявления поперечной фасции. После разреза содержимое брюшной полости втягивается надмедиально, обнажая подвздошные сосуды. Удаляются наружные подвздошные и запирательные узлы. Обратите внимание на качество и характеристики допплеровских сигналов в наружной подвздошной артерии и вене. Гипогастральная вена перевязывается на месте или контролируется сосудистым зажимом типа «бульдог», а другой зажим «бульдог» помещается на гипогастральную артерию. Наружные подвздошные сосуды, насколько это возможно, исследуют под паховой связкой как можно дальше, чтобы можно было идентифицировать небольшие ветви, которые клиппируют или перевязывают для предотвращения коллатерального кровотока. Удаление зажимов на ветвях артерий по завершении операции улучшает приток крови к участкам заживающей раны. Для установки в переднюю верхнюю подвздошную ость стержня Штейнмана, удерживающего турникет на месте, используется дрель.

Для доступа к подмышечной артерии и вене в подмышечной впадине делается большой разрез и поднимаются лоскуты, что позволяет выполнить полную подмышечную лимфаденэктомию. Малую грудную мышцу разделяют ниже места прикрепления к клювовидному отростку. Удаляется подмышечный узел III уровня, что также обеспечивает дополнительное обнажение подмышечных сосудов. Ветви перевязывают и разделяют. Стволы плечевого сплетения осторожно отодвигают в сторону, чтобы обнажить артерию с минимальным повреждением нервов. Стержень Штейнмана используется как распорка для турникета. Альтернативный подход — использовать ретрактор, соединенный со столом, чтобы удерживать турникет на месте [25].

Для управления утечкой между контуром и большим кругом кровообращения во время изолированной перфузии конечности используются специальные маневры (табл. 30-1). Утечка из контура в системный кровоток обычно проявляется как потеря объема венозного резервуара. Утечка может идти через венозные, артериальные коллатерали или через то и другое. Утечка из экстракорпорального контура, возникающая после введения лекарственного средства, приводит к системному воздействию лекарственного средства и более низкой концентрации в конечности. Первым этапом на пути устранения утечки из контура в системный кровоток является снижение скорости потока, что приводит к снижению давления в коллатеральных артериях и венах. Операционный стол можно наклонить в обратное положение Тренделенбурга, чтобы снизить венозное давление в ноге относительно коллатеральных вен. После инфузии флюоресцеина в контур кожу следует исследовать с помощью лампы Вуда, ища конкретные коллатеральные сосуды, которые были пропущены при первоначальном рассечении и могут быть перевязаны (например, нижние эпигастральные или огибающие подвздошные сосуды). Системное среднее артериальное давление может быть увеличено инфузией сосудосуживающих средств, а центральное венозное давление можно увеличить с помощью инфузии внутривенной жидкости.

Утечка из системного кровотока в изолированный контур проявляется как увеличение объема резервуара с течением времени. Это приводит к непреднамеренному снижению концентрации лекарственного средства, а также к удалению большего количества загрязненной лекарственным средством крови в конце процедуры. Первый этап — увеличить скорость потока в контуре, одновременно контролируя давление на выходе, чтобы избежать повреждения интимы. Операционный стол можно наклонить в положение Тренделенбурга, чтобы повысить венозное давление в нижней конечности относительно коллатеральных вен. Центральное венозное давление и среднее системное артериальное давление можно снизить инфузией нитроглицерина.

Может возникнуть сложная ситуация, когда прекардиальный сцинтилляционный монитор указывает на продолжающуюся утечку, но объем резервуара остается стабильным или увеличивается. Этот ряд наблюдений указывает на двунаправленную утечку, когда кровь движется в конечность через один набор коллатеральных сосудов (например, венозных) и выходит из конечности через другие коллатеральные сосуды (например, артериальные). Коррекция такого состояния включает одновременное устранение обоих типов утечек (см. табл. 30-1).

Таблица 30-1. Выявление и устранение утечек во время операции
Прекардиальный монитор (если используется) Резервуар контура Интерпретация Маневр

Cтабильно

Cтабильно

Хорошая изоляция

Нет

Cтабильно

Повышение

Утечка из системы кровообращения в контур

Затяните турникет, наклоните стол, чтобы сердце располагалось ниже конечности (например, положение Тренделенбурга для перфузии ног), снизьте среднее артериальное давление и венозное давление с помощью инфузии нитроглицерина, увеличьте скорость потока в контуре

Повышение

Снижение

Утечка из контура в систему кровообращения

Затяните жгут, наклоните стол, чтобы сердце располагалось выше конечности (например, переверните положение Тренделенбурга для перфузии ноги), снизьте скорость потока в контуре, поднимите среднее артериальное давление с помощью инфузии сосудосуживающего средства, увеличьте центральное венозное давление путем вливания большого количества в/в жидкости. Если утечка сохраняется, повторите тест с флюоресцеином, чтобы выявить ранее пропущенные коллатеральные сосуды и провести диссекцию

Повышение

Стабильно

Утечка в обоих направлениях

Утечка в одном направлении идет из венозных коллатералей, а утечка в противоположном направлении — из артериальных коллатералей. Сначала остановите утечку из контура в системный кровоток, а если это получится, остановите утечку в контур. Затяните турникет и уменьшите скорость потока в контуре. Если это не помогло, увеличьте среднее артериальное давление с помощью инфузии сосудосуживающих средств. Если значения прекардиального мониторинга все еще увеличиваются, то снизьте среднее артериальное давление до исходного уровня и вместо этого увеличьте центральное венозное давление путем вливания большого количества в/в жидкости. Как только утечка из контура в системный кровоток прекращается, резервуар контура должен начать увеличиваться, и в этом случае следует снизить среднее артериальное давление или центральное венозное давление

Гипертермия

В первоначальном отчете Крича гипертермия в контуре изолированной перфузии конечностей не использовалась, а лечение проводилось только химиотерапией [3]. Последующая работа показала, что комбинация химиотерапии с легкой гипертермией дает более высокие показатели ответа [26]. Гипертермия во время HILP влияет на раковые клетки и популяции нераковых клеток в опухолях, включая неоваскулярные и стромальные клетки, а также нормальные ткани конечностей. Добавление гипертермии явно увеличивает побочные эффекты (например, воздействие на нормальные ткани). В одном исследовании связанными с повышенной токсичностью факторами были температура тканей 40 °C или выше, женский пол, низкий pH в контуре и перфузия на проксимальном уровне изоляции [27]. Однако столь же очевидно, что опухолевые клетки более восприимчивы к побочным эффектам гипертермии по сравнению с нормальными клетками. Результаты исследований изолированной перфузии конечностей с гипертермией или без нее на животных моделях предполагают дополнительную цитотоксичность и повышенную эффективность при добавлении гипертермии [28]. Эти исследования выявили механизм повышенной цитотоксичности L-фенилаланина с гипертермией, а не улучшенную доставку и поглощение лекарственного средства. Результаты проспективных РКИ, в которых бы сравнивалась изолированная перфузия конечностей с гипертермией и без нее, отсутствуют.

Отбор пациентов

Наиболее частым показанием к перфузии конечностей являются транзитные метастазы. HILP применяют в случае пациентов с неоперабельной метастатической меланомой, ограниченной конечностью, без признаков отдаленных метастазов. Определение неоперабельности заболевания является субъективным, но включает частоту рецидивов транзитных метастазов, а также количество и распространение метастазов. Быстрое рецидивирование множественных опухолевых узлов вскоре после удаления транзитных метастазов указывает на то, что дальнейшая хирургическая резекция не является оправданной, несмотря на то что технически это достижимо. Необходимо выполнить полное стадирование, включая ПЭТ-КТ и МРТ головы, чтобы исключить другие метастазы. Пациенты с заболеванием периферических сосудов не подходят для HILP из-за значительно более высокого риска токсичности и осложнений. Наличие заболевания периферических сосудов обычно очевидно при предоперационной оценке. Пациенты с ухудшающимся функциональным состоянием или неспособные передвигаться из-за сопутствующих заболеваний — плохие кандидаты на HILP.

До появления эффективных молекулярно-таргетных и иммунотерапевтических методов HILP была признана наиболее эффективным и подходящим методом лечения пациентов с рецидивами меланомы, ограниченными конечностью. Однако с появлением эффективных системных методов лечения большинство пациентов, прежде чем прибегнуть к HILP, получают системную терапию. Мутантные меланомы BRAF V600 чувствительны к таргетной терапии с использованием ингибитора BRAF в сочетании с ингибитором митоген-активируемой протеинкиназы, с частотой ответа 63% и приемлемой токсичностью [29, 30]. У пациентов без мутаций BRAF V600 в их меланоме обычно используется терапия иИКТ в целях блокирования CTLA-4, PD-1 или PDL-1. Частота ответа находится в диапазоне от 11% для ипилимумаба до 61% для ипилимумаба и ниволумаба [31]. Комбинированная терапия ингибиторами BRAF и митоген-активируемой протеинкиназы обычно является лечением первой линии при неоперабельных транзитных метастазах при мутации BRAF. Иммунотерапия иИКТ обычно является лечением первой линии для неоперабельных транзитных метастазов, которые относятся к BRAF дикого типа. HILP обычно рекомендуется пациентам, у которых при этих методах лечения наблюдается ПЗ. Она представляет собой хороший терапевтический метод для пациентов, у которых есть противопоказания к иммунотерапии, такие как трансплантация печени, активный колит и/или неуправляемая и тяжелая токсичность при иммунотерапии.

Адъювантная HILP исторически использовалась в качестве адъювантной терапии после резекции первичных меланом высокого риска. Небольшое проспективное РКИ, проведенное в Кельнском университете, в котором участники случайным образом были разделены на группы только удаления опухоли или удаления в комбинации с HILP, продемонстрировало заметное сокращение рецидивов в группе HILP [32]. Но впоследствии проведенные РКИ более высокого качества и с большим числом пациентов убедительно продемонстрировали отсутствие пользы от адъювантной HILP. Поставившее точку в этой области клиническое исследование было проведено консорциумом Европейской организации по исследованию и лечению рака, Всемирной организации здравоохранения и Североамериканской перфузионной группы (NAPG-1) [23]. В течение 10 лет 852 пациента были случайным образом разделены в группы либо проведения только обширного иссечения, либо обширного иссечения и HILP. У пациентов, получавших HILP, не наблюдалось улучшения ОВ или времени до появления отдаленных метастазов, хотя пациенты, получавшие HILP, выиграли от снижения частоты транзитных метастазов в качестве первого места рецидива (уменьшилось с 6,6 до 3,3%) и регионарных метастазов в лимфатических узлах со снижением с 16,7 до 12,6%. Адъювантная HILP была также исследована в качестве адъювантной терапии для удаления транзитных метастазов, и, как и в других адъювантных исследованиях, можно было продемонстрировать улучшение регионарного контроля за заболеванием, но не улучшение ОВ [33]. Таким образом, HILP не обладает преимуществом в качестве адъювантной терапии.

Результаты

Основным средством, используемым почти всеми центрами в процедуре HILP, был мелфалан. Протоколы графика введения препарата, температуры и продолжительности перфузии в разных центрах различаются. Следовательно, трудно прийти к окончательным выводам о том, какие методы и схемы являются оптимальными по эффективности и имеют наименьшую токсичность. Частота ПО для HILP с использованием только мелфалана находится в диапазоне 40–60%, а общая частота ответа (например, включая частичные ответы) колеблется в диапазоне примерно 60–90% (табл. 30-2). В случае перфузии нижних конечностей доза мелфалана варьирует от 6 до 10 мг/л объема ноги или от 0,8 до 2,0 мг/кг массы тела. Доза, используемая при перфузии верхней конечности, ниже и составляет от 0,45 до 0,80 мг/кг. Целевые температуры конечностей варьируют от 37 (нормотермия) до 42 °C. Время перфузии варьирует от 50 до 120 мин. Вследствие неоднородности отчетов невозможно сделать вывод о взаимосвязи между графиком дозирования и скоростью реакции. Применялся также метод, использующий последовательную перфузию через внешние подвздошные и общие бедренные сосуды с интервалом 6 нед [13]. Хотя частота ПО при этом подходе резко выросла до 77%, улучшения ОВ по сравнению с пациентами, перенесшими однократную перфузию, не наблюдалось.

Неоднородность отчетов по ключевым техническим аспектам процедуры затрудняет оценку влияния гипертермии. В одном ретроспективном анализе сравнивали 218 пациентов, которые получили терапию с умеренной гипертермией (39–40 °C), с 116 пациентами, перфузированными в нормотермических условиях (37–38 °C), у которых не наблюдалось никакого преимущества в отношении безрецидивной выживаемости или ОВ [34]. Интерпретация этих данных осложняется тем, что, помимо температуры обработки, менялись и другие факторы, включая различия в количестве перфузий. В этом исследовании многие пациенты, получавшие нормотермическую перфузию, получали двойную перфузию, и двойная перфузия была связана с более высокой скоростью ответа, чем одинарная [12]. Другими факторами, связанными с более высокой частотой ответа в этом исследовании, было отсутствие регионарных лимфатических узлов и нога до стопы как место заболевания, а не рука или стопа. Другое исследование с участием 216 пациентов показало, что прогностическими факторами выживаемости в порядке значимости были стадия заболевания, пол, возраст, толщина по шкале Бреслоу, уровень инфильтрации первичной меланомы по Кларку и количество метастазов [35]. В исследовании Университета Тулейна с участием 174 пациентов, получавших перфузию конечностей в период с 1957 по 1982 г., включая адъювантное лечение, факторами, связанными со снижением выживаемости у пациентов, которые также подверглись выборочной лимфодиссекции, были возраст, наличие подкожных или подкожных и дермальных метастазов, лечение при нормотермических температурах или более ранняя дата лечения [36].

Таблица 30-2. Режимы перфузии и частота ответа при использовании монотерапии мелфаланом
Автор n Доза мелфалана в ногу Доза мелфалана в руку Продолжительность перфузии Целевая температура конечности Частота полного ответа Частота частичного ответа Общий ответ

Rosin [5]

80

2 мг/кг

Н/д

50 мин

39–40 °C

21 (26%)

29 (36%)

50 (62%)

Di Filippo [6]

69

1,5 мг/кг

0,8 мг/кг

60 мин

41,5 °C

27 (39%)

30 (43%)

57 (82%)

Skene [9]

67

2 мг/кг

Нет данных

60 мин

39–40 °C

Нет данных

Нет данных

52 (74%)

Knorr [41]

87

10 мг/л

13 мг/л

90 мин

38,5–40,0 °C

58 (66%)

21 (25%)

79 (91%)

Cornett [40]

58

10 мг/л

13 мг/л

90 мин

38,5–40,0 °C

14 (25%)

22 (38%)

38 (64%)

Klaase [12]

120

10 мг/л

13 мг/л

60 мин

37–40 °C

65 (54%)

30 (25%)

95 (79%)

Kroon [13]

43

Первично: 6 мг/л, вторично: 9 мг/л

13 мг/л

60 мин

37–38 °C

33 (77%)

1 (2%)

34 (79%)

Добавление к мелфалану других средств может повысить уровень ответа. С повышенной скоростью ответа, по-видимому, связаны TNF-α и интерферон-γ. В одной серии предоперационной терапии подкожно вводимый интерферон сочетался с перфузатом, содержащим 0,2 мг человеческого рекомбинантного гамма — интерферона, 4 мг TNF-α и мелфалан в дозе 10 мг/л объема конечности для нижних конечностей и 0,2 мг человеческого рекомбинантного гамма — интерферона, 3 мг TNF-α и мелфалана 13 мг/л объема конечности для верхних конечностей. Общее время перфузионной обработки составляло 90 мин с добавлением в перфузию мелфалана в течение 30 мин. В этом исследовании фазы II 90% пациентов с меланомой, получавших лечение, имели ПО, причем время до наилучшего ответа достигалось в одной трети времени по сравнению с тем, которое обычно наблюдается при использовании одного мелфалана [37]. По наблюдениям на животных моделях, опухоли быстро разжижаются. Токсичность была значительной и включала сердечно-сосудистую нестабильность и РДСВ, несмотря на профилактическую инфузию дофамина. Этот терапевтический режим вновь оценили в последующем исследовании фазы III, предназначенном для оценки вклада интерферона гамма человеческого рекомбинантного, но результаты не воспроизводили чрезвычайно высокие показатели ответа даже в группе интерферона гамма человеческого рекомбинантного, TNF-α и мелфалана [38]. Частота ответа при отсутствии интерферона гамма человеческого рекомбинантного была ниже, хотя эта разница не достигла статистической значимости. Добавление TNF-α к мелфалану, по-видимому, обеспечивало более высокую частоту ответа по сравнению с одним мелфаланом, что наблюдалось в контрольной группе.

В NCI было проведено РКИ фазы III, в котором сравнивалась комбинация трех препаратов Lienard [37] и только мелфалан. Промежуточный анализ показал, что уровень ПО составляет 80% при схеме с тремя препаратами по сравнению с 61% в группе, принимающей только мелфалан. В другом исследовании NCI доза TNF-α была увеличена в сочетании со стандартными дозами мелфалана и интерферона гамма человеческого рекомбинантного [39], и ПО у 26 пациентов, получавших 4 мг TNF-α , составил 76% при общем уровне объективных ответов 92%. Частота ПО у 12 пациентов, получавших 6 мг TNF-α, составила 36% с общей ЧОО 100%. В группе, получавшей TNF-α в дозе 6 мг, регионарная токсичность была дозолимитирующей и была выше, чем в группе, которая получала TNF-α в дозе 4 мг, в частности, были отмечены образование пузырей на коже, болезненная миопатия и невропатия. Исследователи пришли к выводу, что HILP с TNF-α в дозе 4 мг в сочетании с интерфероном и мелфаланом имел высокую эффективность, но был значительно менее токсичным, чем TNF-α в дозе 6 мг.

Полученные впоследствии данные о HILP с TNF в схеме из трех препаратов были связаны с диапазоном ПО и показателями выживаемости. На этом фоне онкологическая группа Американского колледжа хирургов провела важное клиническое исследование, в котором оценивалось влияние TNF-α в схеме с двумя препаратами. Пациенты с транзитными метастазами меланомы были рандомизированы в группы мелфалана в сочетании с TNF-α или только мелфалана [40]. HILP была завершена у 124 пациентов из 133, включенных в исследование. Пациенты, рандомизированно распределенные в группу получения TNF-α, испытали значительно большую токсичность. Нежелательные явления IV степени наблюдались у трех из 64 (4%) пациентов в группе, получавшей только мелфалан, по сравнению с 11 из 65 (16%) пациентов в группе мелфалана плюс TNF-α (p =0,04). Частота ПО через 3 мес была сравнимой: 25% в группе только мелфалана и 26% в группе мелфалана и TNF-α. Частота ПО через 6 мес была выше у пациентов, получавших препараты по схеме с TNF-α (42%), по сравнению со схемой получения только мелфалана (20%), хотя эта разница не достигла статистической значимости. Эти результаты клинических исследований не поддерживают добавление TNF-α к мелфалану для лечения транзитных метастазов.

Особые виды токсичности и их лечение

Нормальные ткани чувствительны к высоким концентрациям терапевтических средств, гипертермии и легкой ацидемии. HILP вызывает токсичность в виде лимфедемы, образования пузырей на коже, болезненной невралгии или болезненной миопатии. Последние два состояния лечатся консервативно с помощью габапентина и анальгетиков. Отек ног лечится с помощью подъема конечности и компрессионных бинтов. Образование пузырей на коже проходит самостоятельно и лечится консервативно. Травма и отек мышц — серьезный признак, поскольку они могут привести к компартмент-синдрому (см. ниже).

Послеоперационная гипотензия, возникающая в результате «цитокинового шторма», может наблюдаться даже при отсутствии TNF-α в перфузате и требует для лечения сосудосуживающих средств. Это состояние обычно самоограничено и проходит со временем. Системное воздействие мелфалана происходит либо вследствие утечки во время HILP, либо вследствие восстановления васкуляризации конечностей после HILP, когда мелфалан из тканей попадает в системный кровоток. Системный мелфалан обычно вызывает острую послеоперационную тошноту и рвоту, и эти симптомы можно эффективно лечить ондансетроном. Системный мелфалан может также привести к супрессии костного мозга, что через 7–14 дней после HILP проявляется нейтропенией или панцитопенией.

В конечностях, получивших терапию HILP, временно плохо заживают раны. Хирургические раны и случайные ссадины на конечностях, получивших терапию HILP, не заживают хорошо в течение первых 3 мес. Следовательно, важно, чтобы пациент тщательно избегал порезов или ссадин в первые несколько месяцев после HILP. HILP-процедуры в сочетании с поверхностной паховой лимфаденэктомией также связаны с очень высоким риском расхождения раны. А когда раны развиваются на конечностях после терапии, санация раны должна быть очень консервативной. Хирургическая обработка вплоть до здоровой ткани, как правило, не дает последующей грануляции ткани и, скорее, приведет просто к увеличению раны. Хирургическая обработка должна ограничиваться иссечением нагноившихся участков.

Послеоперационные острые сосудистые нарушения, как правило, являются результатом технических проблем с сосудами после канюляции и деканюляции. Даже короткий период нераспознанной послеоперационной ишемии, возникшей в результате нарушения сосудистого притока, может усилить токсичность HILP. Таким образом, первостепенное значение имеют тщательное отслеживание пульса в дистальной части конечности и контроль перфузии в период непосредственно после операции. Например, нередко встречаются технические проблемы: атеросклеротическая бляшка, растрескавшаяся во время операции, или создание лоскута интимы; и то и другое может привести к послеоперационному сосудистому нарушению. Односторонняя потеря пульса, холодная конечность или признаки снижения перфузии должны быть немедленно исследованы с помощью неинвазивных исследований (легочное сосудистое сопротивление, допплерография) и ангиографии или КТ-ангиографии. Целью должно быть немедленное восстановление нарушенного притока крови. После восстановления кровотока следует провести тщательный мониторинг компартмент-синдрома путем измерения давления. При появлении признаков или симптомов компартмент-синдрома немедленно выполняется четырехкомпартментная фасциотомия с двумя разрезами. Неоходимо также следить за развитием рабдомиолиза, отслеживая болезненность мышц, уровень креатинкиназы в сыворотке и миоглобина в моче. При обнаружении данных, свидетельствующих о рабдомиолизе, обычно действуют следующим образом: вводят большие объемы внутривенных жидкостей, натрия бикарбонат и, возможно, маннитол (Маннит ).

Литература

  1. Krementz E.T., Carter R.D., Sutherland C.M., Muchmore J.H., Ryan R.F., Creech O. Regional chemotherapy for melanoma. A 35-year experience // Ann Surg. 1994. Vol. 220, No 4. Р. 520–35.

  2. Ryan R.F., Winblad J.N., Krementz E.T., Creech O. Treatment of malignant neoplasms with chemotherapeutic agents utilizing a pump-oxygenator: technics and early results // Bull Tulane Univ Med Fac. 1958. Vol. 17. Р. 133.

  3. Creech O., Krementz E.T., Ryan R.F., Winblad J.N. Chemotherapy of cancer: regional perfusion utilizing an extracorporeal circuit // Ann Surg. 1958. Vol. 148, No 4. Р. 616–32.

  4. Krementz E.T., Creech O. Jr, Ryan R.F., Reemtsma K. An appraisal of cancer chemotherapy by regional perfusion // Ann Surg. 1962. Vol. 156. Р. 417–28.

  5. Rosin R.D., Westbury G. Isolated limb perfusion for malignant melanoma // Practitioner. 1980. Vol. 224, No 1348. Р. 1031–6.

  6. Di Filippo F., Calabro A., Giannarelli D., Carlini S., Cavaliere F., Moscarelli F. et al. Prognostic variables in recurrent limb melanoma treated with hyperthermic antiblastic perfusion // Cancer. 1989. Vol. 63, No 12. Р. 2551–61.

  7. Jonsson P.E., Hafstrom L., Hugander A. Results of regional hyperthermic perfusion for primary and recurrent melanomas of the extremities // Recent Results Cancer Res. 1983. Vol. 86. Р. 277–82.

  8. Lejeune F.J., Deloof T., Ewalenko P., Fruhling J., Jabri M., Mathieu M. et al. Objective regression of unexcised melanoma in-transit metastases after hyperthermic isolation perfusion of the limbs with melphalan // Recent Results Cancer Res. 1983. Vol. 86. Р. 268–76.

  9. Skene A.I., Bulman A.S., Williams T.R., Thomas J.M., Westbury G. Hyperthermic isolated perfusion with melphalan in the treatment of advanced malignant melanoma of the lower limb // Br J Surg. 1990. Vol. 77, No 7. Р. 765–7.

  10. Minor D.R., Allen R.E., Alberts D., Peng Y.M., Tardelli G., Hutchinson J. A clinical and pharmacokinetic study of isolated limb perfusion with heat and melphalan for melanoma // Cancer. 1985. Vol. 55, No 11. Р. 2638–44.

  11. Kroon B.B. Regional isolation perfusion in melanoma of the limbs; accomplishments, unsolved problems, future // Eur J Surg Oncol. 1988. Vol. 14, No 2. Р. 101–10.

  12. Klaase J.M., Kroon B.B., van Geel A.N., Eggermont A.M., Franklin H.R., Hart A.A. Prognostic factors for tumor response and limb recurrence-free interval in patients with advanced melanoma of the limbs treated with regional isolated perfusion with melphalan // Surgery. 1994. Vol. 115, No 1. Р. 39–45.

  13. Kroon B.B., Klaase J.M., van Geel B.N., Eggermont A.M., Franklin H.R., van Dongen J.A. Results of a double perfusion schedule with melphalan in patients with melanoma of the lower limb // Eur J Cancer. 1993. Vol. 29A, No 3. Р. 325–8.

  14. Laurenzi L., Natoli S., Di Filippo F., Calamaro A., Centulio F., Anza M. et al. Systemic and haemodynamic toxicity after isolated limb perfusion (ILP) with TNF-alpha // J Exp Clin Cancer Res. 2004. Vol. 23, No 2. Р. 225–31.

  15. Stanley G., Sundarakumaran R., Crowley R., Kavanah M. Desflurane as a marker of limb-to-systemic leak during hyperthermic isolated limb perfusion // Anesthesiology. 2000. Vol. 93, No 2. Р. 574–6.

  16. Scott R.N., Blackie R., Kerr D.J., Hughes J., Burnside G., MacKie R.M. et al. Melphalan concentration and distribution in the tissues of tumour-bearing limbs treated by isolated limb perfusion // Eur J Cancer. 1992. Vol. 28A, No 11. Р. 1811–3.

  17. Benckhuijsen C., Kroon B.B., van Geel A.N., Wieberdink J. Regional perfusion treatment with melphalan for melanoma in a limb: an evaluation of drug kinetics // Eur J Surg Oncol. 1988. Vol. 14, No 2. Р. 157–63.

  18. Wieberdink J., Benckhuysen C., Braat R.P., van Slooten E.A., Olthuis G.A. Dosimetry in isolation perfusion of the limbs by assessment of perfused tissue volume and grading of toxic tissue reactions // Eur J Cancer Clin Oncol. 1982. Vol. 18, No 10. Р. 905–10.

  19. Desmaris R.P., Mercier L., Paci A. Stability of melphalan in 0.9% sodium chloride solutions prepared in polyvinyl chloride bags for intravenous injection // Drugs R D. 2015. Vol. 15, No 3. Р. 253–9.

  20. Posner M.C., Lienard D., Lejeune F.J., Rosenfelder D., Kirkwood J. Hyperthermic isolated limb perfusion with tumor necrosis factor alone for melanoma // Cancer J Sci Am. 1995. Vol. 1, No 4. Р. 274–80.

  21. Sanki A., Kam P.C., Thompson J.F. Long-term results of hyperthermic, isolated limb perfusion for melanoma: a reflection of tumor biology // Ann Surg. 2007. Vol. 245, No 4. Р. 591–6.

  22. Ruschulte H., Shi S., Tseng W.W., Kolodzie K., Crawford P.C., Schneider D.B. et al. Anesthesia management of patients undergoing hyperthermic isolated limb perfusion with melphalan for melanoma treatment: an analysis of 17 cases // BMC Anesthesiol. 2013. Vol. 13, No 1. Р. 15.

  23. Koops H.S., Vaglini M., Suciu S., Kroon B.B., Thompson J.F., Gohl J. et al. Prophylactic isolated limb perfusion for localized, high-risk limb melanoma: results of a multicenter randomized phase III trial. European Organization for Research and Treatment of Cancer Malignant Melanoma Cooperative Group Protocol 18832, the World Health Organization Melanoma Program Trial 15, and the North American Perfusion Group Southwest Oncology Group-8593 // J Clin Oncol. 1998. Vol. 16, No 9. Р. 2906–12.

  24. Spiess B.D. Treating heparin resistance with antithrombin or fresh frozen plasma // Ann Thorac Surg. 2008. Vol. 85, No 6. Р. 2153–60.

  25. Stamatiou D., Ioannou C.V., Kontopodis N., Michelakis D., Perisinakis K., Lasithiotakis K. et al. Hyperthermic isolated limb perfusion. The switch from Steinmann pins to Omni-tract assisted isolation // J Surg Res. 2017. Vol. 213. Р. 147–57.

  26. Stehlin J.S., Giovanella B.C., de Ipolyi P.D., Muenz L.R., Anderson R.F. Results of hyperthermic perfusion for melanoma of the extremities // Surg Gynecol Obstet. 1975. Vol. 140, No 3. Р. 339–48.

  27. Klaase J.M., Kroon B.B., van Geel B.N., Eggermont A.M., Franklin H.R., Hart G.A. Patient- and treatment-related factors associated with acute regional toxicity after isolated perfusion for melanoma of the extremities // Am J Surg. 1994. Vol. 167, No 6. Р. 618–20.

  28. Abdel-Wahab O.I., Grubbs E., Viglianti B.L., Cheng T.Y., Ueno T., Ko S. et al. The role of hyperthermia in regional alkylating agent chemotherapy // Clin Cancer Res. 2004. Vol. 10, No 17. Р. 5919–29.

  29. Flaherty K.T., Infante J.R., Daud A., Gonzalez R., Kefford R.F., Sosman J. et al. Combined BRAF and MEK inhibition in melanoma with BRAF V600 mutations // N Engl J Med. 2012. Vol. 367, No 18. Р. 1694–703.

  30. Flaherty K.T., Robert C., Hersey P., Nathan P., Garbe C., Milhem M. et al. Improved survival with MEK inhibition in BRAF-mutated melanoma // N Engl J Med. 2012. Vol. 367, No 2. Р. 107–14.

  31. Wolchok J.D., Chiarion-Sileni V., Gonzalez R., Rutkowski P., Grob J.J., Cowey C.L. et al. Overall survival with combined nivolumab and ipilimumab in advanced melanoma // N Engl J Med. 2017. Vol. 377, No 14. Р. 1345–56.

  32. Ghussen F., Kruger I., Groth W., Stutzer H. The role of regional hyperthermic cytostatic perfusion in the treatment of extremity melanoma // Cancer. 1988. Vol. 61, No 4. Р. 654–9.

  33. Hafstrom L., Rudenstam C.M., Blomquist E., Ingvar C., Jonsson P.E., Lagerlof B. et al. Regional hyperthermic perfusion with melphalan after surgery for recurrent malignant melanoma of the extremities. Swedish Melanoma Study Group // J Clin Oncol. 1991. Vol. 9, No 12. Р. 2091–4.

  34. Klaase J.M., Kroon B.B., Eggermont A.M., van Geel A.N., Schraffordt Koops H., Oldhoff J. et al. A retrospective comparative study evaluating the results of mild hyperthermic versus controlled normothermic perfusion for recurrent melanoma of the extremities // Eur J Cancer. 1995. Vol. 31A, No 1. Р. 58–63.

  35. Klaase J.M., Kroon B.B., van Geel A.N., van Wijk J., Franklin H.R., Eggermont A.M. et al. Limb recurrence-free interval and survival in patients with recurrent melanoma of the extremities treated with normothermic isolated perfusion // J Am Coll Surg. 1994. Vol. 178, No 6. Р. 564–72.

  36. Sutherland C.M., Mather F.J., Krementz E.T. Factors influencing the survival of patients with regional melanoma of the extremity treated by perfusion // Surg Gynecol Obstet. 1987. Vol. 164, No 2. Р. 111–8.

  37. Lienard D., Lejeune F.J., Ewalenko P. In transit metastases of malignant melanoma treated by high dose rTNF alpha in combination with interferon-gamma and melphalan in isolation perfusion // World J Surg. 1992. Vol. 16, No 2. Р. 234–40.

  38. Lienard D., Eggermont A.M., Koops H.S., Kroon B., Towse G., Hiemstra S. et al. Isolated limb perfusion with tumour necrosis factor-alpha and melphalan with or without interferon-gamma for the treatment of in-transit melanoma metastases: a multicentre randomized phase II study // Melanoma Res. 1999. Vol. 9, No 5. Р. 491–502.

  39. 39. Fraker D.L., Alexander H.R., Andrich M., Rosenberg S.A. Treatment of patients with melanoma of the extremity using hyperthermic isolated limb perfusion with melphalan, tumor necrosis factor, and interferon gamma: results of a tumor necrosis factor dose-escalation study // J Clin Oncol. 1996. Vol. 14, No 2. Р. 479–89.

  40. Cornett W.R., McCall L.M., Petersen R.P., Ross M.I., Briele H.A., Noyes R.D. et al. Randomized multicenter trial of hyperthermic isolated limb perfusion with melphalan alone compared with melphalan plus tumor necrosis factor: American College of Surgeons Oncology Group Trial Z0020 // J Clin Oncol. 2006. Vol. 24, No 25. Р. 4196–201.

  41. Knorr C., Meyer T., Janssen T., Goehl J., Hohenberger W. Hyperthermic isolated limb perfusion (HILP) in malignant melanoma. Experience with 101 patients // Eur J Surg Oncol. 2006. Vol. 32, No 2. Р. 224–7.

31. Изолированная перфузия и инфузия конечностей при лечении транзитной меланомы конечностей: современные данные о практике лечения

Джейкоб С. АнкениДж. С. Анкени Университет Миннесоты, кафедра хирургии, отделение хирургической онкологии, Миннеаполис, Миннесота, США. и Джонатан С. ЗагерДж. С. Загер Отделение кожной онкологии, Онкологический центр Моффитта, Тампа, Флорида, США. E-mail: jonathan.Zager@moffitt.org.

Введение

Меланома, агрессивная кожная злокачественная опухоль, в США занимает пятое место среди наиболее распространенных видов рака у мужчин и шестое место среди наиболее распространенных онкологических заболеваний у женщин [1]. По оценкам 2018 г., >91 000 человек в США поставлен диагноз меланомы, и за последние 30 лет этот показатель увеличился более чем в 2 раза [1]. Несмотря на очень хороший общий прогноз для большинства случаев, выявленных на ранних стадиях, в США ежегодно от этого заболевания умирает >9000 человек [1]. Довольно частым проявлением метастатической меланомы является местно-регионарное распространение, включая транзитное заболевание, сателлитоз и регионарное узловое заболевание. Сателлитоз определяется как внутрилимфатические метастазы, которые появляются в пределах 2 см от первичной опухоли, тогда как транзитная болезнь находится за пределами 2 см от первичной опухоли и между первичной опухолью и регионарным дренирующим лимфатическим коллектором [2]. Такие проявления наблюдаются у 2–11% всех пациентов с меланомой [2–6] и чаще всего возникают в конечностях. И то и другое, согласно последнему изданию Руководства по определению стадии заболевания Американского объединенного комитета по раку (8-е издание), считается стадией III, независимо от регионарного поражения лимфатических узлов, и связано с плохим прогнозом [2–6].

Ведение пациентов с внутрилимфатическими метастазами в конечностях, особенно с транзитными заболеваниями, может быть сложной задачей для врачей, а также является значительным источником физической и психологической заболеваемости пациентов из-за массивных поражений, количества поражений, угрозы конечностям, изъязвлений, кровотечений и боли [7, 8]. К счастью, существует ряд методов лечения транзитных заболеваний, что дает врачу возможность выбора лечения в зависимости от тяжести и характера рецидива.

Системные методы лечения за последнее десятилетие значительно улучшились с появлением иммунотерапии (ингибиторы CTLA-4 и PD-1) и таргетных средств, направленных на BRAF и митоген-активируемую протеинкиназу. В дополнение к улучшенному профилю побочных эффектов по сравнению с системной химиотерапией или ИЛ-2 эти средства продемонстрировали значительно улучшенные показатели ответа и выживаемости при конкретном заболевании при использовании отдельно или в комбинации в ряде исследований у пациентов с мутантным BRAF и BRAF дикого типа с меланомой на стадии III и/или IV [9–15].

Несмотря на значительные улучшения, достигнутые с помощью иммунотерапии и таргетной терапии, все еще существует значительное число пациентов, которые либо не дают ответ на эти средства, либо у них после этих средств происходит рецидив. В результате важную роль в лечении транзитных заболеваний конечностей продолжают играть местные, внутриочаговые и регионарные методы лечения. Хирургическое вмешательство наиболее целесообразно, когда поражение или поражения можно полностью удалить без необходимости ампутации, обширной пересадки кожи или переноса ткани для закрытия раны. В отдельных случаях в качестве дополнения к операции может иногда выступать облучение. Средства, применяемые внутри поражения, такие как одобренный FDA онколитический вирус T-VEC, или экспериментальные средства, такие как динатрий бенгальский розовый 10% (PV-10), полезнее в случаях более широко распространенного транзитного заболевания, когда возможна инъекция в каждое отдельное поражение. Несколько исследований T-VEC и PV-10 отдельно или в комбинации с иммунотерапией продемонстрировали превосходную эффективность в отношении ответа на транзитное заболевание [16–21].

Несмотря на вышеупомянутые более современные методы лечения, наиболее изученными методами регионарной терапии транзитных заболеваний конечностей являются HILP и ИИК. Описанные в 1950-х и 1990-х гг. соответственно, эти методы были первоначально разработаны в то время, когда системные средства приводили к очень плохим ответам при транзитных заболеваниях конечностей [22, 23]. Теоретическим преимуществом этих методов является способность достигать в 10–20 раз более высоких уровней химиотерапевтических препаратов, чем возможно достичь при системной доставке лекарственных средств, учитывая, что обработанная конечность изолирована от системной сосудистой сети и перфузируется или инфузируется высокими дозами химиотерапевтических средств. Оба метода регионарной терапии показали в прошлом пользу в отношении общего ответа и контроля за заболеванием в пораженной конечности [24].

В случаях массивного, симптоматического или угрожающего конечностям заболевания HILP или ИИК могут обеспечить ответ и эффективное облегчение симптомов у пациентов, у которых заболевание не поддается хирургическому лечению или терапии внутри очага поражения. HILP и ИИК также все чаще используются в сочетании с другими методами лечения как часть комплексного подхода к улучшению результатов лечения пациентов и стремлению добиться отсутствия признаков заболевания [25, 26]. Таким образом, оба метода по-прежнему играют важную роль в лечении регионарного заболевания конечностей.

Несмотря на то что по применению как HILP, так и ИИК накоплен большой объем данных, в основном эти данные получены из ретроспективного обзора проспективно собранных баз данных одного или нескольких медицинских центров [27–30]. Существует очень мало клинических исследований, посвященных использованию любого из этих методов. Таким образом, текущая совокупность данных в определенной степени страдает от гетерогенности популяций пациентов и процедурных методов, которые затрудняют сравнение данных из доступных исследований. Кроме того, нет доступных исследований с однородными экспериментальными группами, где бы напрямую сравнивались результаты HILP и ИИК. С появлением новых иммунных средств и внутриочаговых методов лечения поражений будет важно разработать исследования, которые лучше отражали бы ту роль, которую HILP и ИИК должны играть в комплексном лечении сложных пациентов с регионарным заболеванием конечностей.

Эта глава служит обзором имеющихся данных о применении HILP и ИИК в клинической практике. Мы начнем с краткого обсуждения истории и важных технических аспектов. Затем последует подробное обсуждение имеющихся по поводу обеих процедур данных относительно используемых химиотерапевтических средств, клинических результатов недавних более масштабных исследований, а также данных, касающихся прогностических факторов, токсичности и долгосрочной заболеваемости. Затем мы рассмотрим доступные сравнения HILP и ИИК, после чего обсудим некоторые особые клинические сценарии, в которых эти методы лечения можно успешно объединить в подходы к комбинированному лечению.

История гипертермической изолированной перфузии конечностей, методика и химиотерапевтические препараты

HILP впервые была разработана в 1950-х гг. Creech и соавт. для лечения неоперабельной транзитной меланомы конечностей [22]. В то время ответ прогрессирующей меланомы на доступные системные средства был слабым, и основным потенциально излечивающим методом лечения неоперабельной меланомы конечностей являлась ампутация. Определенная долгосрочная выживаемость связана с ампутацией, но за счет значительной заболеваемости [31, 32]. Таким образом, предпосылка была основана на том факте, что химиотерапевтические концентрации в крови/ткани, которых можно было достичь с помощью HILP, были в 20–25 раз выше, чем можно было бы достичь при обычном системном введении [22]. Кроме того, учитывая, что перфузия проводилась в конечности, изолированной от остального тела, можно было избежать высокой системной токсичности. Детально процедура HILP описана в отдельной главе, но вкратце она включает хирургический доступ в целях изоляции сосудов конечности через разрезы. Частью процедуры зачастую является лимфаденэктомия. Коллатерали лигируют, а основные сосуды канюлируют, чтобы кровоток шел от конечности по экстракорпоральному контуру, который нагревает и обеспечивает оксигенацию. Таким образом, процедура обычно гипертермическая и аэробная. Давление перфузии и скорость потока высокие, а степень утечки обнаруживается во время операции с помощью радиоактивно меченного альбумина [33, 34]. Препаратом выбора для HILP является мелфалан, учитывая его благоприятную клиническую эффективность, профиль токсичности и фармакокинетику. Следует отметить, что на сегодняшний день ни одно средство не показало большей эффективности, чем мелфалан [35–37]. Существуют некоторые разногласия относительно того, улучшает ли добавление TNF-α к перфузии ответ, особенно при более массивном заболевании. Обычно это средство включают в HILP, проводимые за пределами США. Несколько проводившихся в прошлом исследований HILP при меланоме продемонстрировали улучшение результатов HILP, когда к схеме были добавлены TNF-α и/или интерферон гамма человеческий рекомбинантный [38–42]. Две современные серии исследований из Италии и Нидерландов показали повышенные ЧОО и ПО при использовании HILP с мелфаланом и TNF-α по сравнению с одним только мелфаланом [43, 44]. Одно исследование показало особенно сильное преимущество использования комбинации в отношении ответа у пациентов с массивным поражением, определяемым как более пяти транзитных метастазов [44]. Напротив, многоцентровое рандомизированное исследование фазы II HILP с мелфаланом и TNF-α по сравнению с одним только мелфаланом не показало таких результатов [45]. В этом проводившемся в США исследовании под названием ACOSOG Z0020 было проанализировано 124 пациента, случайным образом распределенных в группу с одним из вышеуказанных терапевтических режимов. Результаты показали эквивалентные ЧОО и ПО в обеих группах: ЧОО — 69 по сравнению с 64%, а ПО — 26 по сравнению с 25% соответственно. К сожалению, пациенты, получавшие мелфалан в комбинации с TNF-α, испытали значительно более высокую токсичность, при этом два пациента перенесли связанные с токсичностью ампутации [45]. Это вызвало споры относительно реальной полезности комбинации. Кроме того, обсуждалось также, какая именно точная доза TNF-α, высокая или низкая, является наиболее эффективной [46, 47]. Вышеуказанные результаты привели к тому, что TNF-α не получил в США одобрения для использования в процедуре HILP при меланоме.

Результаты гипертермической изолированной перфузии конечностей в клинических исследованиях и в современных одно- и многоцентровых сериях

Несмотря на некоторые разногласия по поводу препаратов, используемых в этой процедуре, HILP для лечения неоперабельной транзитной меланомы конечностей существует уже 60 лет. За это время во многих медицинских учреждениях по всему миру были проведены многочисленные исследования, показавшие эффективность лечения распространенной меланомы конечности [42, 48–51]: иногда это было ценой высокой заболеваемости, такой как утечка лимфы или лимфоцеле почти в 30% случаев, и венозный тромбоз, раневая инфекция или длительный отек/дисфункция конечностей у 1–17% пациентов [49, 50]. В опубликованном в 2010 г. систематическом обзоре, куда вошло 22 исследования HILP высочайшего качества, вплоть до 2008 г., в которых применялись в основном мелфалан в комбинации с TNF-α или только мелфалан, было показано, что у пациентов, получавших HILP, ЧОО составила 90%, а ПО — 58% [52]. Кроме того, у пациентов, получавших мелфалан в комбинации с TNF-α, частота ПО была 68,9 по сравнению с 46,5% у пациентов, получавших только мелфалан [52]. Пятилетняя ОВ была указана для группы в целом и составила 36%. Медианное значение ОВ составило 36,7 мес у всех получивших терапию пациентов с частотой рецидивов около 41% [52]. Кроме того, конечность была сохранена у 95–100% пациентов [52].

Рандомизированные исследования результатов традиционной HILP при известной транзитной меланоме были немногочисленными и далекими друг от друга. Самым последним из них было исследование фазы II мелфалана в комбинации TNF-α по сравнению с одним мелфаланом, описанное выше. Были опубликованы и другие исследования, но они были либо небольшими, в абстрактной форме, либо в них рассматривалась профилактическая HILP в адъювантном режиме. Они обсуждаются в отдельном разделе [39, 40, 53–55]. Остальные данные, определяющие клиническое использование, были получены из многочисленных наблюдательных исследований, которые были проведены, как описано в приведенном выше систематическом обзоре. В этом разделе мы сосредоточим внимание на пяти крупных обсервационных исследованиях на основе мелфалана, которые были проведены в разных центрах за время, прошедшее с момента вышеупомянутого систематического обзора. Важную статистику ответов на лечение и выживаемости из этих исследований и систематического обзора можно найти в табл. 31-1.

Таблица 31-1. Сводные данные современных исследований гипертермической изолированной перфузии конечностей
Исследование Количество пациентов Стадии заболевания Лекарственные препараты ЧОО, % ПО, % ЧО, % Медиана выживаемости, мес

Moreno-Ramirez и соавт. [52] Sys. Rev.

2018 (ИИК)

II–IV

Мелфалан/мелфалан + TNF

90

58

32

36,7

Sanki и соавт. [56]

111

II–IV

Мелфалан/мелфалан + TNF

85

69

16

42,7

Rossi и соавт. [43]

112

III

Мелфалан/мелфалан + TNF

90

51

39

34,8

Deroose и соавт. [47]

148

III, IV

Мелфалан + TNF

89

61

28

24,0

Smith и соавт. [57]

93

III, IV

Мелфалан + TNF

82

45

37

21,0

Alexander и соавт. [58]

91

III

Мелфалан

95

69

26

47,4

Примечания: ЧОО — частота общего ответа; ПО — полный ответ; ЧО — частичный ответ; ИИК — изолированная инфузия конечностей; TNF — фактор некроза опухоли.

Сиднейское отделение меланомы (SMU), ныне Австралийский институт меланомы (MIA), опубликовало большое исследование, в котором приняли участие 111 пациентов, в течение 10-летнего периода прошедших HILP по схемам на основе мелфалана. Они продемонстрировали выдающуюся ЧОО — 85% при 69% ПО и 16% ЧО. Пятилетняя выживаемость составила 40% у тех, кто достиг исходного ПО. Кроме того, в исследовании были получены интересные результаты в отношении пациентов, у которых оказалось возможным поддержать длительный ПО. Почти у 34% пациентов оказалось возможным сохранить длительную полную ремиссию после первой HILP. Еще 22% смогли достичь долгосрочного ПО после нескольких HILP (56% общего долгосрочного ПО). Из пациентов, которые смогли поддерживать длительный ПО, у 63% была пятилетняя выживаемость, а у 49% — десятилетняя, при этом у 7% пациентов с прогрессирующим заболеванием была пятилетняя выживаемость, что подчеркивает биологически благоприятную группу пациентов, которые демонстрируют истинное улучшение выживаемости при регионарной терапии конечностей, аналогичное ампутации конечности. О токсичности в этом исследовании не сообщалось [56].

В серии исследований, проведенных в Италии в 2010 г., оценили 112 пациентов со стадией III, которым была проведена HILP с мелфаланом (n =53) или мелфаланом с TNF-α (n =59) с продолжительностью перфузии 60–90 мин в зависимости от применяемых препаратов. Тот или иной ответ наблюдался у 90% пациентов, при этом у 51% наблюдался ПО, а у 39% — ЧО. Частота ответа была выше у пациентов, получавших мелфалан в комбинации с TNF-α, особенно у пациентов более чем с 15 поражениями конечностей или любым поражением >3 см. Однако частота рецидивов не различалась между группами (~46%), несмотря на тенденцию к увеличению времени до прогрессирования (22,7 по сравнению с 14,2 мес) у пациентов, получавших комбинацию двух препаратов. ОВ не показывала различий между группами (~29% через 5 лет при медиане ОВ 34,8 мес), но у пациентов, достигших ПО, выживаемость была выше по сравнению с теми, кто его не достиг. Что касается токсичности, >93% пациентов испытали явления I–II степени по Вибердинку, у 1% развился компартмент-синдром и у 1% была ампутация конечности, связанная с лечением. Такие более тяжелые токсические эффекты, как правило, наблюдались у пациентов, получавших комбинацию двух препаратов [43].

В 2012 г. Deroose и соавт. опубликовали серию из Нидерландов, куда вошло 148 пациентов (стадии III и IV), которым была проведена HILP с мелфаланом и TNF-α в различных дозах в течение 90 мин. Частота ответа была аналогична предыдущей серии с ЧОО 89% с 61% ПО и 28% ЧО. ПО был выше у пациентов, получавших лечение при стадии заболевания IIIb, по сравнению со стадией IIIc или IV, и при высоких дозах TNF-α по сравнению с низкой дозой. Доза TNF не влияла на скорость местного прогрессирования или ОВ. Если брать всех пациентов в целом, то у 40% наблюдалось трехлетняя ОВ, у 26% — пятилетняя ОВ, у 13% — десятилетняя ОВ со медианной ОВ 24 мес. У тех, кто достиг ПО, медианная ОВ улучшилась до 44 мес. Токсичность IV степени или выше развилась у 3%, но количество послеоперационных осложнений оказалось достаточно значительным, включая потерю некоторых функций конечностей у 20% (3% тяжелых) и осложнения, приведшие к ампутации в 2% случаев [47].

Последнее международное исследование, которое здесь описано, провели в Лондоне в 2015 г. Это была серия из 129 пациентов с меланомой и саркомой (93 пациента с меланомой), которым провели HILP с мелфаланом и TNF-α в течение 60 мин. Общая доля ответов составила 82%, ПО — 45% и ЧО — 37%. Конечность была сохранена более чем в 97% случаев, ВБП составила 11 мес, средняя ОВ — 21 мес, и двухлетняя выживаемость, зависящая от основного заболевания, наблюдалась в 43% случаев. Более чем у 90% пациентов наблюдалась токсичность II степени или выше, но не сообщалось о долгосрочных результатах и послеоперационных осложнениях, напрямую связанных с хирургической процедурой [57]. Показатели ответа в исследованиях, проведенных в США, были столь же высокими. NCI провел изучение HILP с перфузией мелфалана в течение 90 мин у 91 пациента со стадией III. ЧОО составила 95%, при этом 69% пациентов достигли ПО, а 26% — ЧО. Медианная ВБП заболевания составила 12,4 мес при медианной ОВ 47,4 мес, при этом у 43 и 34% пациентов выживаемость составила 5 и 10 лет соответственно, что демонстрирует возможность долгосрочной выживаемости в этой популяции, сравнимую с той, что можно получить при ампутации. Частота ответа на выживаемость не влияла. Общая токсичность была относительно низкой, но о послеоперационных осложнениях и долгосрочной заболеваемости не сообщалось [58].

Факторы, связанные с ответами и токсичностью

Учитывая, что после HILP может наблюдаться значительная заболеваемость и токсичность, в большинстве серий делается попытка описать прогностические факторы ответа на лечение и токсичности, что позволит минимизировать токсичность, а также потенциально не подвергать терапии тех пациентов, у которых вероятность ответа ниже. В большинстве исследований распространенным прогностическим фактором ПО является объем поражения. Пациенты с более высокой стадией заболевания или тяжестью поражений, как правило, имеют более низкие показатели ответа и ОВ. Независимо от стадии, пациенты, достигшие полной ремиссии, обычно имеют более длительную ОВ [42, 43, 47–51, 56–58]. Другими факторами, влияющими на ответ с точки зрения достижения более высокого ответа, являются молодой возраст, женский пол, добавление TNF-α к терапевтическим режимам на основе мелфалана и более высокая доза TNF-α [42, 43, 47–51, 56–59].

Что касается токсичности, есть некоторые данные, подтверждающие связь TNF-α с повышенной токсичностью, включая тяжелую дисфункцию конечностей и потерю конечностей [47, 58]. Заболевание периферических сосудов у пациента, проходящего лечение, также является предполагаемым прогностическим фактором токсичности, выражающейся в виде сосудистых осложнений после канюляции [50]. К другим факторам, которые могут говорить об ухудшении токсичности, относятся повышенный уровень креатинкиназы, отсутствие коррекции дозы мелфалана на основе идеальной массы тела, возраст <60 лет, женский пол, а также уровень гипертермии во время перфузии с температурой >41 °C. Все вышеперечисленное связано с повышенной токсичностью [33, 60].

Изолированная инфузия конечности

История, методика и химиотерапевтические препараты

ИИК была разработана в Австралии Томпсоном и соавт. в 1990-х гг. как простая, но эффективная альтернатива HILP для лечения транзитных заболеваний конечностей без связанной с этим сложности, длительности процедуры или риска осложнений [23, 61–63]. HILP — это процедура, которая представляет для пациентов, особенно пожилых и при повторных процедурах при рецидиве, повышенный риск, который связан с необходимостью обеспечить хирургический доступ и с открытой сосудистой канюляцией [62–66].

В отличие от HILP, ИИК — это малоинвазивный метод, который включает чрескожный доступ к артериовенозной системе конечностей с использованием рентгеноскопии и ангиографии. Это не предполагает разрезов или лимфаденэктомии. Инфузия ограничена конечностью посредством пневматического турникета, а циркуляция крови обеспечивается более низкой скоростью потока и меньшей продолжительностью, чем при HILP. В большинстве медицинских учреждений по-прежнему используется гипертермия, но еще одно важное отличие состоит в том, что HILP является аэробным методом, а ИИК гипоксическим и ацидотическим методом, так как в экстракорпоральном контуре не происходит реоксигенации крови [23, 33].

Как и при HILP, стандартная ИИК представляет собой лечение на основе мелфалана из-за ранее описанной эффективности мелфалана, благоприятного профиля токсичности и фармакокинетики лекарственного средства. В гипоксической среде ИИК мелфалан, как полагают на основании предшествующих моделей на животных, обладает повышенной активностью в отношении раковых клеток [67]. Кроме того, многие центры включают в инфузию актиномицин D , так как он не увеличивает токсичность и может давать дополнительные преимущества по сравнению с применением одного только мелфалана [68]. Другие препараты в настоящее время используются только в рамках клинических исследований [69]. Например, Beasley и соавт. завершили исследование фазы I с повышением дозы, посвященное использованию темозоломида в терапии методом ИИК при меланоме [69]. Согласно первоначальным результатам этого исследования, была установлена максимально переносимая доза, которая привела к очень низким уровням токсичности 5% с только ПО и 16% ОР, но, вероятно, довольно высока возможность использовать такую дозу в многократных повторных инфузиях для получения лучших ответов [69]. Эта группа также надеется изучить в будущих исследованиях роль уровней экспрессии метилгуанин-ДНК-метилтрансферазы в определении уровня или вероятности ответа [69].

Результаты изолированной инфузии конечностей в клинических исследованиях и в современных одно- и многоцентровых сериях

С момента введения ИИК несколько ретроспективных серий продемонстрировали удовлетворительные результаты в отношении скорости ответа и токсичности у пациентов с выраженным транзитным заболеванием конечностей. Завершенный в 2014 г. систематический обзор исследований ИИК с использованием мелфалана в комбинации с актиномицином D показал, что ЧОО составила 73% у 576 проанализированных пациентов, с ПО у 33% и ЧО у 40% пациентов [70]. Несмотря на то что по этим данным показатели ответа находятся на более низком уровне, чем зарегистрированные для HILP [33], они все же сопоставимы, и процедура представляет намного меньше сложностей как для пациента, так и для врача. В результате во многих центрах США и других центрах эта техника применяется все шире по сравнению с HILP [71]

На сегодняшний день опубликовано одно клиническое исследование фазы II, посвященное онкологическим исходам применения наиболее распространенной формы ИИК с использованием мелфалана и актиномицина D [72]. Опубликованы и другие клинические исследования, в которых одновременно с системной терапией использовались либо другие препараты, либо стандартные препараты [26, 69, 73, 74]. Остальные данные, которые послужили ориентиром для внедрения ИИК как метода лечения транзитных заболеваний конечностей, получены из одноцентровых и многоцентровых обзоров проспективно собранных баз данных. В табл. 31-2 приведены сводные данные систематического обзора и некоторых исследований исходов ИИК с использованием одного мелфалана или мелфалана в комбинации с актиномицином D .

Таблица 31-2. Сводные данные современных исследований изолированной инфузии конечностей
Исследование Количество пациентов Стадии заболевания Лекарственные препараты ЧОО, % ПО, % ЧО, % Медиана выживаемости, мес

Kroon и соавт. [70] сист. обзор.

576

I–IV

Мелфалан + актиномицин D

73

33

40

Нет данных

Brady и соавт. [72]

22

III

Мелфалан + актиномицин D

50

23

27

Нет данных

Steinman и соавт. [75]

56

III

Мелфалан + актиномицин D

45

25

20

36

Kroon и соавт. [76]

185

I–IV

Мелфалан + актиномицин D

84

38

46

38

Coventry и соавт. [78]

131

III, IV

Мелфалан/мелфалан + актиномицин D

63

27

36

58

Kroon и соавт. [79]

316

I–IV

Мелфалан/мелфалан + актиномицин D

75

33

42

44

Beasley и соавт. [80]

128

III, IV

Мелфалан + актиномицин D

64

31

33

Нет данных

O’Donoghue и соавт. [30]

148

III

Мелфалан + актиномицин D

59

26

33

22,1

Miura и соавт. [82]

687

Мелфалан + актиномицин D

64

29

35

38,2

Примечания: ИИК — изолированная инфузия конечностей; ЧОО — частота общего ответа; ПО — полный ответ; ЧО — частичный ответ.

В 2006 г. было опубликовано исследование по изолированной инфузии (ILI) на основе мелфалана при лечении меланомы [72]. В это исследование было включено 22 пациента с меланомой IIIb или IIIc стадии на основе критериев 6-го издания Американского объединенного комитета по раку. Пациентам проводили нормотермическую или умеренно гипертермическую инфузию мелфалана и актиномицина D в течение 20 мин с оценкой ответа через 3 мес после процедуры. Дозы двух препаратов во время исследования несколько отличались, поскольку первоначально дозу рассчитывали в зависимости от массы тела в диапазоне, который позволял бы корректировать дозу на основе наблюдаемой токсичности. Позже в процессе набора в исследование была внесена поправка, в результате которой дозу стали рассчитывать на основе измерений объема конечности. Результаты показали, что ЧОО составляет 50%, при этом 23% пациентов достигли ПО, а 27% — ЧО. После ПО средняя продолжительность ответа составила 12 мес. Неясно, как применяемый режим дозирования мог повлиять на эти результаты. При ретроспективном наблюдении за этим исследованием в 2014 г. с дополнительными 34 пациентами со стадией IIIb или IIIc транзитного заболевания конечностей и дозированием, основанным на измерениях объема конечностей, показатели ответа были аналогичными [75]. Общий ответ составил 45%, ПО — 25%, ЧО — 20%. Выживаемость без рецидивов на протяжении 11 мес была аналогичной. Медианная ОВ составила 36 мес, 46% всех пациентов прожили 5 лет. Следует отметить, что пациенты, достигшие ПО, показали 91% пятилетнюю выживаемость по сравнению с 34% такой выживаемости у пациентов с более слабым ответом, что, вероятно, указывает на группу пациентов с более благоприятной биологией опухоли.

Одно из первых крупных одноцентровых исследований было проведено MIA в 2008 г. [76]. Как и в описанном выше исследовании фазы II и сериях, в этом исследовании использовалась ИИК с использованием мелфалана и актиномицина D . Однако 185 пациентов, получавших лечение в этом исследовании, прошли гипертермическую ИИК, а время инфузии находилось в диапазоне от 20 до 30 мин. Дозы двух препаратов совпадали в большей степени. В исследование также были включены пациенты с заболеванием IV стадии. ЧОО, наблюдаемая в этом исследовании, была значительно выше — 84%, при этом ПО составил 38%, а ЧО — 46%. Фактически показатели ответа в MIA являются одними из самых высоких из тех, что были опубликованы во всех сериях исследований по ИИК при меланоме. Это может быть частично связано с различиями по проведению процедур и опыту медицинского персонала [77], а также с методами оценки ответа на терапию, поскольку MIA использовал критерии Всемирной организации здравоохранения, а не заданную временную точку. Несмотря на различия в частоте ответа, эта серия не показала улучшения выживаемости, поскольку медианная продолжительность ответа составила 13 мес при медианной ОВ 38 мес (53 мес у пациентов с ПО).Во втором австралийском исследовании, опубликованном в 2014 г. [78], был проанализирован 131 пациент в четырех крупных австралийских центрах, не относящихся к MIA. Все эти центры следовали протоколу MIA для ИИК, но в одном центре использовали только мелфалан, тогда как в других использовали и мелфалан, и актиномицин D . Общий ответ составил 63% при 27% ПО и 36% ЧО. Медианная ОВ составила 58 мес, но опять же значительно варьировала в зависимости от ответа (101 мес — при ПО, 41 мес — при ЧО). Около 50% всех пациентов прожили 5 лет. Следует отметить, что результаты пациентов, получавших в больнице принцессы Александры только мелфалан, были опубликованы в отдельной работе [61], и у них наблюдался более низкий уровень ответа, чем в других больницах. Эта разница между монотерапией мелфаланом и терапией мелфаланом в комбинации с актиномицином D в комбинированном многоцентровом анализе приближалась к статистически значимой. Однако это различие в ответе не привело к разнице в пятилетней выживаемости.

В последующем многоцентровом исследовании 2016 г. в дополнение к 131 пациенту из исследования 2014 г. изучили исходную популяцию пациентов MIA с 2008 г. (185 пациентов). В целом было 75% общего ответа, 33% ПО, 42% ЧО, а медиана ОВ составила 44 мес у пациентов, получивших терапию в крупных центрах лечения меланомы в Австралии [79].

По мере увеличения использования ИИК в литературе также появились данные о множестве сериях из США [27, 30, 80]. Beasley и соавт. в 2009 г. опубликовали самую крупную серию многоцентровых исследований в США [80]. В их работе были результаты наблюдений 128 пациентов с заболеванием конечностей IIIb, IIIc или IV стадии. Пациентам провели 30-минутную ИИК с использованием мелфалана и актиномицина D . Результаты ответа оценивались через 3 мес. Как и в одном из австралийских многоцентровых отчетов, эта серия показала ЧОО 64% при 31% ПО и 33% ЧО. Статистика выживаемости в этой серии не рассчитывалась, и, как правило, процедуры, используемые для ИИК, оценки ответа и анализируемые популяции пациентов в разных медицинских центрах отличались. Это, вероятно, привело к сильно различающимся показателям ответа между разными центрами в исследовании.

Последняя отдельная серия исследований была опубликована по 148 пациентам из онкологического центра Моффитта, которым провели 30-минутную ИИК с использованием мелфалана и актиномицина D [30]. Ответ опять-таки оценивался через 3 мес после процедуры с использованием критериев RECIST [81]. В общей сложности 59% пациентов продемонстрировали ответ на лечение, 26% достигли ПО, а 33% — ЧО. Наличие ответа любого рода было связано с улучшением статистики выживаемости. ВБП заболевания составила 14,1 мес у пациентов, показавших ответ на терапию, и 3,2 мес у пациентов, не показавших ответа (p <0,000 1). Равным образом ОВ составила 56 мес у пациентов, показавших ответ на терапию, по сравнению с 26,7 мес у пациентов, не показавших ответа (p =0,004). Одним из интересных аспектов этого исследования является то, что популяция пациентов охватывала период с 2007 по 2017 г. Таким образом, это единственное опубликованное к настоящему времени крупное исследование, куда вошли пациенты, получавшие лечение в эпоху иммунотерапии и таргетных препаратов. Следовательно, сюда входят пациенты, у которых эти высокоэффективные системные методы лечения оказались неэффективными и у которых могло быть повышенное бремя заболевания по сравнению с другими сериями. Анализ различных групп после ИИК был сложным и выходил за рамки исследования, но лучшее понимание роли ИИК представляет интерес в нынешнюю эпоху новых и более эффективных системных средств. В 2019 г. в многоцентровой публикации по ИИК Miura и соавт. опубликовали обзор долгосрочных результатов после первой ИИК по поводу меланомы. В эту публикацию вошли пациенты из девяти центров США и Австралии, а именно 687 пациентов (383 на стадии IIB и 304 на стадии IIIC). ЧОО составила 64,1% (ПО — 28,9%; ЧО — 35,2%). СЗ встречалась у 14,5%, а ПЗ — у 19,8% пациентов. Медианный период наблюдения составил 47 мес, а средняя ОВ — 38,2 мес. При стратификации по ответу пациенты с ПО или ЧО фактически имели значительно более длительную медианную ВБП (21,9 по сравнению с 3,0 мес; p <0,0001), долгую ВБП (53,6 по сравнению с 12,7 мес; p <0,0001) и ОВ (46,5 мес по сравнению с 24,4 мес; p <0,000 1), чем пациенты, не продемонстрировавшие ответ [82].

При сравнении всех вышеописанных серий и одного клинического исследования зарегистрированные показатели ответа были довольно сходными, и, что важно, токсичность и заболеваемость в целом были низкими. Подавляющее большинство пациентов испытали токсичность I–III степени по Вибердинку (от отсутствия эффекта до наличия эритемы, волдырей и припухлостей), и ни у одного из них не было токсичности V степени, требующей ампутации [30, 61, 72, 75, 76, 78–80]. В некоторых исследованиях сообщалось о необходимости фасциотомии из-за компартмент-синдрома (степень IV), но только у очень небольшого числа пациентов. В австралийской многоцентровой серии процедура также оказалась безопасной для пожилых пациентов, при этом уровень токсичности был даже ниже, чем у пациентов в возрасте до 75 лет [83].

Факторы, связанные с ответами и токсичностью

Несмотря на то что ИИК обещает быть по сравнению с HILP достаточно простой процедурой с приемлемой частотой ответа и более низкой общей частотой, токсичность все же может быть значительной, и несколько исследовательских групп проанализировали результаты, чтобы определить прогностические факторы ответа и токсичность, что помогло бы лучше оптимизировать дальнейшую процедуру.

Стадия заболевания и достижение пациентом полной ремиссии позволяют стабильно прогнозировать выживаемость в нескольких исследованиях, как описано выше. Что касается ответа, несколько исследовательских групп продемонстрировали взаимосвязь бремени заболевания, будь то толщина по шкале Бреслоу, стадия заболевания или фактического количества/размера поражений, при том что частота ответа при таком более низком бремени, как правило, означает лучший ответ [28, 61, 75, 78, 79]. Например, Muilenburg и соавт. показали, что у пациентов, которые имеют более чем 10 поражений конечности или любое единичное поражение размером >2 см, что в обоих случаях считается высоким бременем заболевания, хуже показатели ПО (24 по сравнению с 50% при низком бремени заболевания) и ВБП (3,8 мес по сравнению с 6,9 мес при низком бремени заболевания) по сравнению с пациентами без такого бремени заболевания [28]. ОВ составила 38,4 мес у пациентов с низким бременем заболевания и 30,9 мес у пациентов с высоким бременем заболевания. Это различие между двумя группами не было статистически значимым, но показывало тенденцию к значимости (p =0,146) [28]. Другие факторы, которые были связаны с более высокой частотой ответа, включают объем конечности >8 л, температуру конечности во время процедуры выше 38,5 °C, повышенную степень токсичности, более молодой возраст и ИИК нижних конечностей [61, 78, 79, 83].

В нескольких исследованиях было показано, что дозировка химиотерапии коррелирует с регионарной токсичностью [84, 85]. В одном из этих исследований токсичность II степени наблюдалась при средних дозах 34,7 мг и 337,1 мкг мелфалана и актиномицина D соответственно, тогда как токсичность III и IV степени наблюдалась при средних дозах 45,7 мг и 462,8 мкг [84]. Beasley и соавт. также продемонстрировали, что уровень токсичности варьирует в зависимости от инфузии верхних или нижних конечностей [86]. Токсичность III степени или выше наблюдалась в 7% случаев ИИК в верхних конечностях по сравнению с 24% при ИИК в нижних конечностях, несмотря на довольно похожую частоту ПО.

Другие прогностические факторы повышенной токсичности были хорошо описаны Santillan и соавт. в многоцентровом исследовании [87]. В этом исследовании участвовал 171 пациент, получивший ИИК в восьми центрах США в период с 2001 по 2008 г. Впоследствии они проанализировали прогностические факторы токсичности по Вибердинку в конечностях, уровни креатинкиназы и продолжительность нахождения в больнице. Что касается токсичности в конечностях, мультипараметрические прогностические факторы токсичности III степени и выше включали женский пол, употребление папаверина и уровни креатинкиназы >563 ЕД/л. Хотя доза мелфалана, скорректированная с учетом идеальной массы тела, не являлась прогностическим фактором токсичности в конечности при многофакторном анализе, невозможность применить эту поправку и более низкие значения pO2 в перфузате через 30 мин действительно предсказывали пиковые уровни креатинкиназы. Кроме того, у тех пациентов, у которых уровень креатинкиназы превышал 1000 ЕД/л, у 78% доза мелфалана была нескорректирована. Наблюдалась также тенденция более молодого возраста пациентов. Эта скорректированная доза мелфалана также предсказывала более раннее время достижения пикового уровня креатинкиназы после процедуры. Локализация ИИК в верхней конечности и более короткое время ишемии также предсказывали более раннее достижение пикового уровня креатинкиназы. Наконец, на продолжительность нахождения в больнице больше всего влияло время достижения максимального уровня креатинкиназы, абсолютный максимальный уровень креатинкиназы и ИИК нижних конечностей [87]. Другие серии показали, что некоторые из этих факторов также являются важными предикторами [84, 85, 87].

Сравнение гипертермической изолированной перфузии конечностей и изолированной инфузии конечностей

Если проводить общее сравнения HILP и ИИК, из имеющихся рядов данных становится очевидным, что HILP, по-видимому, по сравнению с ИИК обладает более высокой эффективностью с точки зрения частоты и длительности ответа, но не показывает различий по ОВ [33, 52, 70]. Кроме того, очевидно, что и то и другое может сопровождаться приемлемой регионарной токсичностью, связанной с перфузией/инфузией, но существенными различиями в заболеваемости, связанной с самой процедурой, с учетом сложности HILP по сравнению с ИИК [33, 45, 47, 50, 52, 70]. К сожалению, не существует клинических исследований, напрямую сравнивающих эти два метода на равнозначных популяциях пациентов, и в результате сравнения проводились в основном между гетерогенными исследованиями.

Dossett и соавт. опубликовали, пожалуй, самую большую серию сравнений, в которой они ретроспективно проанализировали 203 пациентов (HILP — 109, ИИК — 94), подвергнутых HILP и ИИК в двух центрах в двух странах в 2016 г. Преимущество этого исследования заключалось в том, что каждый центр проводил только одну процедуру. Таким образом, все пациенты были в равных условиях в том, что касалось регионарной химиотерапии. Хотя это не устранило систематическую ошибку отбора, это помогло ее уменьшить. Затем этих пациентов разделили на подгруппы с низким бременем заболевания (<10 поражений и ≤2 см) и высоким бременем заболевания. ЧОО составила 80% при HILP и 53% при ИИК. Медианное значение ОВ между двумя группами не различалось (46 мес для ИИК и 40 мес для HILP p =0,31). Фактически единственными факторами, показывающими многомерную корреляцию с выживаемостью, были низкое бремя болезни, стадия заболевания и наличие ответа на терапию. Интересно отметить, что в группе ИИК бремя заболевания было выше (58% высокого бремени заболевания в группе ИИК по сравнению с 44% в группе ИИК; p =0,04), а ответ был ниже. Учитывая то, что оба метода дают эквивалентную выживаемость, это может указывать на различия в лечении пациентов в каждом центре до или после HILP или ИИК [29].

Расширенное клиническое использование регионарной химиотерапии

Несмотря на выдающуюся частоту ответа и частоту спасения конечностей при применении HILP/ИИК, влияние на выживаемость сомнительно, и у большого количества пациентов все еще наблюдается системный рецидив. Кроме того, стало доступно множество новых регионарных и системных методов лечения. Таким образом, все большее клиническое значение приобретает включение регионарной внутриартериальной химиотерапии в качестве терапевтического варианта в комплексный подход к пациентам с меланомой с распространенным заболеванием конечностей. В связи с этим в нескольких исследованиях изучались способы интеграции HILP и/или ИИК в планы комбинированного лечения в целях улучшения результатов с точки зрения паллиативной помощи, ответа на терапию и выживаемости. Сводные данные исследований, описанных в этом разделе, а также результаты в отношении ответа на терапию и др., можно найти в табл. 31-3.

Таблица 31-3. Краткое изложение современных исследований и результатов гипертермических регионарных перфузий и регионарных инфузий в условиях мультимодальности
Исследование Количество пациентов Клиническая ситуация Лекарственные препараты Результаты исследования

Hafstrom и соавт. [53]

69

Стандартная адъювантная HILP

Мелфалан

HILP после полной резекции рецидива не улучшила выживаемость (p =0,28)

Koops и соавт. [55]

832

Стандартная адъювантная HILP

Мелфалан

HILP после полной резекции первичного заболевания не улучшила выживаемость (p =0,82)

Noorda и соавт. [88]

43

Адъювантная HILP после множественных рецидивов

Мелфалан/мелфалан + TNF/INF

HILP после операции по поводу трех или более рецидивов повысила ВБР в 4,7 раза (p <0,001)

Wong и соавт. [25]

176

ИИК + хирургическое иссечение для получения ПО

Мелфалан + актиномицин D

Полная резекция после ИИК с < ПО показала такую же медианную выживаемость, как ПО после одного только ИИК (не достигнуто по сравнению с 30,9 мес; p =0,304)

Chai и соавт. [92]

44

Повторная регионарная ХТ

Мелфалан/мелфалан + актиномицин D

Частота ответа после начальной процедуры была аналогичной. Выживаемость была одинаковой как при ИИК, так и при HILP, но ЧОО при HILP выше

Kroon и соавт. [93]

37

Паллиативная ИИК при метастазах

Мелфалан + актиномицин D

ИИК могут применяться для паллиативной терапии конечностей у пациентов с метастазами с 76% ЧОО, 22% ПО и 86% сохранения конечностей

Beasley и соавт. [73]

45

ИИК + системная терапия

Мелфалан + системный

ADH-1 ЧОО — 60%, ПО — 38%, ЧО — 22%. Эти значения не отличаются от предыдущих исследований с использованием только мелфалана при ИИК

Beasley и соавт. [74]

20

ИИК + системная терапия

Мелфалан + системный сорафениб

ЧОО — 35%, ПО — 15%, ЧО — 20%. Низкая частота ответа по сравнению с ранее проводившимися в других исследованиях сериями со значительной токсичностью

Ariyan и соавт. [26]

26

ИИК + системная терапия

Мелфалан + актиномицин D + системный ипилимумаб

ЧОО — 85%, ПО — 62%, ЧО — 23%. ВБП за 1 год — 58%. Обнадеживающие результаты по сравнению с одной только ИИК в большинстве серий

Примечания: HILP — гипертермическая изолированная перфузия конечностей; ИИК — изолированная инфузия конечностей; ЧОО — частота общего ответа; ПО — полный ответ; ЧО — частичный ответ; ВБП — выживаемость без прогрессирования; ВБР — выживаемость без рецидива; TNF — фактор некроза опухоли; INF — интерферон гамма человеческий рекомбинантный; ХТ — химиотерапия.

Регионарная химиотерапия в сочетании с хирургическим вмешательством

Несколько научных групп провели исследования, показавшие слабые результаты применения адъювантной регионарной химиотерапии после полной резекции изолированного заболевания конечностей. В исследованиях, проведенных Hafstrom и Koops в 1991 и 1998 гг. соответственно, изучались пациенты, перенесшие HILP после операции, при этом группы пациентов немного отличались [53, 55]. В исследовании 1991 г. сравнивали пациентов с рецидивирующей меланомой конечностей, которым провели полную резекцию с последующей HILP с мелфаланом, и пациентов, которым провели только полную резекцию, и не удалось продемонстрировать разницу в выживаемости, несмотря на уменьшение времени до местно-регионарного рецидива у тех, кому не проводили перфузию [53]. Авторы пришли к выводу, что роль HILP в адъювантном лечении рецидивирующей меланомы конечности сомнительна. В исследовании 1998 г. сравнивали группы с первичной меланомой средней толщины, перенесшие хирургическое вмешательство или операцию в комбинации с HILP с мелфаланом. Адъювантная HILP опять показала улучшение статистики местно-регионарных рецидивов, но не улучшила выживаемость [55]. Авторы аналогичным образом пришли к выводу, что HILP в качестве адъювантной терапии не играет роли у пациентов с первичной меланомой, которым провели полную резекцию. Таким образом, использование регионарной химиотерапии в качестве адъювантной терапии после полной резекции не рекомендуется.

Однако Noorda и соавт. продемонстрировали, что в случае пациентов со множественными рецидивами меланомы конечностей с сокращением временных интервалов без признаков заболевания и без отдаленных рецидивов добавление HILP к этим множественным иссечениям может удлинить временной интервал без рецидивов в области конечности и потенциально принести пользу этим пациентам в виде снижения объема поражения при последующем рецидиве в области конечности [88]. В общей сложности они рассмотрели 43 пациентов, которым впервые провели HILP после третьего или четвертого рецидива в области конечности после хирургического удаления. С каждым рецидивом они отмечали, что локальная безрецидивная выживаемость снижалась, а добавление HILP увеличивало последующую безрецидивную выживаемость в 4,7 раза за последний безрецидивный интервал. Если перед HILP была проведена полная резекция поражений, то последний временной интервал без рецидивов увеличивался в 5,9 раза. Кроме того, у пациентов, которым HILP проводили после множественного рецидива заболевания, были рецидивы с уменьшением количества поражений в 2,6 раза [88].

Есть также некоторые доказательства дополнительной клинической пользы от хирургического иссечения у пациентов с рецидивирующей меланомой конечностей, перенесших регионарную химиотерапию с неполным ответом. Wong и соавт. изучили группу из 176 пациентов с рецидивирующей меланомой конечностей, которые перенесли только ИИК или ИИК в сочетании с последующей хирургической резекцией. Они обнаружили, что ВБПЗ и медианное значение ОВ были сходными у пациентов, достигших ПО при одной ИИК, и пациентов, не достигших ПО, но впоследствии перенесших полную резекцию до достижения отсутствия признаков заболевания (т.е. ИИК в сочетании с хирургическим вмешательством) (медианная ОВ — 30,9 мес по сравнению с не достигнутой конечной точкой; ВБПЗ — 9,6 мес по сравнению с 12,4 мес) [25]. Это указывает на роль использования такой комбинированной терапии для получения эквивалентного результата.

Повторная регионарная химиотерапия

Учитывая, что у пациентов с рецидивирующей меланомой конечностей часто встречаются множественные рецидивы в конечностях, интерес вызывают также эффективность повторной регионарной химиотерапии и ее эффекты. Несколько научных групп изучали это в прошлом и получили многообещающие результаты [89–91]. В 2012 г. в США опубликовали результаты изучения в нескольких центрах повторных процедур как HILP, так и ИИК, а также комбинации этих двух методов [92]. Это исследование снова продемонстрировало повышение ЧОО на HILP по сравнению с ИИК. Что еще более интересно, они обнаружили, что повторение ИИК после первичной терапии ИИК или повторение HILP после первичной терапии ИИК связаны с аналогичными показателями ответа и рисками токсичности, если проводить сравнение с первичной процедурой. Кроме того, было обнаружено, что ИИК, как правило, давала очень низкую частоту ответа при рецидивах, которые первично лечили с помощью HILP. Напротив, HILP, как правило, давала очень высокую частоту ответа при рецидивах, которые первично лечили с помощью ИИК. Несмотря на точную последовательность лечения и различия в ответах, ОВ была одинаковой [92].

Изолированная инфузия конечностей как паллиативная терапия у пациентов с системными заболеваниями

Регионарная химиотерапия может оказать помощь даже пациентам с системным заболеванием. В исследовании, проведенном MIA в 2009 г., изучались 37 пациентов с метастатической меланомой, которым провели ИИК с использованием мелфалана и актиномицина D по поводу распространенного заболевания конечностей. Наблюдалась ЧОО 76% при 22% ПО и 28-месячной продолжительности ответа у тех пациентов, которые достигли ПО. Общий уровень сохранения конечностей составил 86% [93]. Несмотря на то что исследование проводилось в эпоху, когда варианты системного лечения были неудовлетворительными, его данные по-прежнему поддерживают паллиативную роль ИИК у пациентов с неизлечимой системной меланомой и одной или несколькими пораженными конечностями при распространенном заболевании.

Изолированная инфузия конечностей на основе мелфалана в сочетании с системной терапией

В связи с увеличением доступности новых и более эффективных системных средств было проведено несколько исследований, посвященных одновременному использованию системных средств с регионарной химиотерапией в надежде на усиление ответа и улучшение результатов. Некоторые из этих исследований показали смешанные результаты [73, 74, 94]. В проспективном многоцентровом исследовании фазы II, опубликованном в 2011 г., изучалось использование АДГ-1 — вещества, системно разрушающего комплексы N-кадгерина, в сочетании с ИИК с использованием мелфалана [73]. АДГ-1 вводили в 1-й день, ИИК завершалась на 2-й день, а вторую дозу АДГ-1 вводили на 8-й день 45 пациентам из четырех центров. ЧОО составила 60% при 38% ПО и 22% ЧО и не отличалась от предыдущих серий с одним мелфаланом. Ответ опухоли также не зависел от экспрессии опухолевого N-кадгерина [73].

Годом позже Бизли (Beasley) и соавт. также опубликовали исследование фазы I, в котором применяли системный сорафениб в сочетании с ИИК с использованием мелфалана у 20 пациентов [74]. ЧОО была низкой — 35% при 15% ПО и 20% ЧО. Кроме того, значительная токсичность наблюдалась у четырех пациентов, включая некоторые случаи компартмент-синдрома [74].

Клиническое исследование фазы II, проведенное в 2018 г., показало более обнадеживающие результаты у пациентов, которые проходили одновременное лечение системным ипилимумабом в сочетании с регионарной химиотерапией в форме ИИК с использованием мелфалана и актиномицина D [26]. В это исследование было включено 26 пациентов с транзитной болезнью конечностей (стадии IIIb, IIIc и IV). Пациенты сначала прошли ИИК, а затем начали принимать ипилимумаб через 7–21 день после ИИК. Показатели ответа были одними из самых высоких, когда-либо показанных в США: ЧОО — 85%, ПО — 62% и ЧО — 23%. Исследование началось слишком недавно, чтобы комментировать ОВ, но однолетняя ВБП составила 58% [26].

Вышеупомянутые результаты действительно впечатляют и могут быть первыми шагами в демонстрации нового мультимодального метода для улучшения результатов у пациентов с распространенной меланомой конечностей.

Подведение итогов

Распространенная меланома конечности в форме транзиторного заболевания — серьезная проблема как для пациента, так и для врача. Она представляет проблемы как с заболеваемостью, связанной с местно-регионарным контролем за болезнью, так и с выживаемостью из-за большого числа пациентов, у которых в конечном итоге наблюдаются систематические рецидивы.

HILP и ИИК — это два высокоэффективных регионарных метода лечения, которые существуют уже >20 лет. Их можно использовать повторно, в сочетании с хирургическим вмешательством и в случаях паллиативной терапии у пациентов с более поздней стадией заболевания IV, у которых наблюдается высокий риск заболеваемости, связанный с распространением заболевания в конечности. Показатели сохранения конечности при обеих процедурах достигают 90%, и в некоторых случаях отмечена долгосрочная выживаемость у пациентов с транзиторным заболеванием, действительно ограниченным конечностью, равнозначная выживаемости при ампутации. Несмотря на это, между двумя методами существуют важные различия.

HILP — это гораздо более сложная процедура с точки зрения последовательности действий, ресурсов и времени. Хотя ее профиль регионарной токсичности обычно хорошо переносится, он несет в себе связанные с процедурой риски, включая утечку лимфы, лимфоцеле, раневую инфекцию, отек конечностей и потенциально постоянную дисфункцию конечностей, которая может варьировать от легкой до тяжелой. Несмотря на эти скрытые трудности, HILP показывает очень высокую долю ответов, в большинстве серий превышающую 80%, и высокую долю ПО. Хотя процедура HILP довольно сложна и связана с высокой частотой осложнений, было показано, что она эффективна при повторном применении у пациентов с рецидивами в области конечностей после предшествующей регионарной химиотерапии.

ИИК — это более простая процедура, которую легче выполнять и которая требует меньше времени и ресурсов. Ее профиль токсичности очень хороший и в целом благоприятен по сравнению с HILP. Несмотря на более низкую ЧОО и частоту ПО, задокументированную в литературе, процедура показывает такую же ОВ, а также имеет некоторые преимущества перед HILP. Проведению этой процедуры проще научиться, а результаты (возможно, из-за этого факта) в медицинских центрах с различным опытом, а также в одноцентровых и многоцентровых исследованиях различаются меньше. ИИК легче провести повторно, она связана с более низкой заболеваемостью у пожилых пациентов, и ее легко можно использовать для тестирования новой регионарной перфузии или, возможно, даже новых системных средств [69, 95]. Кроме того, как описано в предыдущем разделе, недавняя разработка новых средств показывает многообещающие в отношении повышения эффективности этой терапии результаты [26].

Благодаря этим фактам ИИК становится все более популярной среди множества центров и в настоящее время во многих учреждениях является первой процедурой выбора по сравнению с HILP. Тем не менее HILP не должна полностью терять популярность, поскольку она продолжает демонстрировать отличные показатели ответа при использовании после неудачной HILP или ИИК и, таким образом, представляет собой потенциально важную терминальную терапию в целях спасения конечностей у пациентов с распространенной меланомой конечностей.

Будущие клинические исследования регионарной химиотерапии отдельно или в сочетании с другими методами лечения, особенно с новыми системными средствами, станут многообещающей попыткой на пути к улучшению результатов лечения осложненной меланомы конечностей.

Литература

  1. Siegel R.L., Miller K.D., Jemal A. Cancer statistics, 2018 // CA Cancer J Clin. 2018. Vol. 68, No 1. Р. 7–30.

  2. Amin M.B., Greene F.L., Edge S.B., Compton C.C., Gershenwald J.E., Brookland R.K. et al. The eighth edition AJCC cancer staging manual: continuing to build a bridge from a population-based to a more «personalized» approach to cancer staging // CA Cancer J Clin. 2017. Vol. 67, No 2. Р. 93–9.

  3. Read R.L., Haydu L., Saw R.P., Quinn M.J., Shannon K., Spillane A.J. et al. In-transit melanoma metastases: incidence, prognosis, and the role of lymphadenectomy // Ann Surg Oncol. 2015. Vol. 22, No 2. Р. 475–81.

  4. Balch C.M., Gershenwald J.E., Soong S.J., Thompson J.F., Atkins M.B., Byrd D.R. et al. Final version of 2009 AJCC melanoma staging and classification // J Clin Oncol. 2009. Vol. 27, No 36. Р. 6199–206.

  5. Pawlik T.M., Ross M.I., Johnson M.M., Schacherer C.W., McClain D.M., Mansfield P.F. et al. Predictors and natural history of in-transit melanoma after sentinel lymphadenectomy // Ann Surg Oncol. 2005. Vol. 12, No 8. Р. 587–96.

  6. Francken A.B., Accortt N.A., Shaw H.M., Wiener M., Soong S.J., Hoekstra H.J. et al. Prognosis and determinants of outcome following locoregional or distant recurrence in patients with cutaneous melanoma // Ann Surg Oncol. 2008. Vol. 15, No 5. Р. 1476–84.

  7. Testori A., Faries M.B., Thompson J.F., Pennacchioli E., Deroose J.P., van Geel A.N. et al. Local and intralesional therapy of in-transit melanoma metastases // J Surg Oncol. 2011. Vol. 104, No 4. Р. 391–6.

  8. Balch C.M., Gershenwald J.E., Soong , Thompson J.F. Update on the melanoma staging system: the importance of sentinel node staging and primary tumor mitotic rate // J Surg Oncol. 2011. Vol. 104, No 4. Р. 379–85.

  9. Hodi F.S., O’Day S.J., McDermott D.F., Weber R.W., Sosman J.A., Haanen J.B. et al. Improved survival with ipilimumab in patients with metastatic melanoma // N Engl J Med. 2010. Vol. 363, No 8. Р. 711–23.

  10. Chapman P.B., Hauschild A., Robert C., Haanen J.B., Ascierto P., Larkin J. et al. Improved survival with vemurafenib in melanoma with BRAF V600E mutation // N Engl J Med. 2011. Vol. 364, No 26. Р. 2507–16.

  11. Robert C., Karaszewska B., Schachter J., Rutkowski P., Mackiewicz A., Stroiakovski D. et al. Improved overall survival in melanoma with combined dabrafenib and trametinib // N Engl J Med. 2015. Vol. 372, No 1. Р. 30–9.

  12. Robert C., Schachter J., Long G.V., Arance A., Grob J.J., Mortier L. et al. Pembrolizumab versus Ipilimumab in Advanced Melanoma // N Engl J Med. 2015. Vol. 372, No 26. Р. 2521–32.

  13. Weber J., Mandala M., Del Vecchio M., Gogas H.J., Arance A.M., Cowey C.L. et al. Adjuvant nivolumab versus ipilimumab in resected stage III or IV melanoma // N Engl J Med. 2017. Vol. 377, No 19. Р. 1824–35.

  14. Long G.V., Hauschild A., Santinami M., Atkinson V., Mandala M., Chiarion-Sileni V. et al. Adjuvant dabrafenib plus trametinib in stage III BRAF-mutated melanoma // N Engl J Med. 2017. Vol. 377, No 19. Р. 1813–23.

  15. Eggermont A.M.M., Blank C.U., Mandala M., Long G.V., Atkinson V., Dalle S. et al. Adjuvant pembrolizumab versus placebo in resected stage III melanoma // N Engl J Med. 2018. Vol. 378, No 19. Р. 1789–801.

  16. Senzer N.N., Kaufman H.L., Amatruda T., Nemunaitis M., Reid T., Daniels G. et al. Phase II clinical trial of a granulocyte-macrophage colony-stimulating factor-encoding, second-generation oncolytic herpesvirus in patients with unresectable metastatic melanoma // J Clin Oncol. 2009. Vol. 27, No 34. Р. 5763–71.

  17. Andtbacka R.H., Kaufman H.L., Collichio F., Amatruda T., Senzer N., Chesney J. et al. Talimogene laherparepvec improves durable response rate in patients with advanced melanoma // J Clin Oncol. 2015. Vol. 33, No 25. Р. 2780–8.

  18. Chesney J., Puzanov I., Collichio F., Singh P., Milhem M.M., Glaspy J. et al. Randomized, open-label phase II study evaluating the efficacy and safety of talimogene laherparepvec in combination with Ipilimumab versus ipilimumab alone in patients with advanced, unresectable melanoma // J Clin Oncol. 2018. Vol. 36, No 17. Р. 1658–67.

  19. Puzanov I., Milhem M.M., Minor D., Hamid O., Li A., Chen L. et al. Talimogene laherparepvec in combination with ipilimumab in previously untreated, unresectable stage IIIB-IV melanoma // J Clin Oncol. 2016. Vol. 34, No 22. Р. 2619–26.

  20. Thompson J.F., Hersey P., Wachter E. Chemoablation of metastatic melanoma using intralesional Rose Bengal // Melanoma Res. 2008. Vol. 18, No 6. Р. 405–11.

  21. Thompson J.F., Agarwala S.S., Smithers B.M., Ross M.I., Scoggins C.R., Coventry B.J. et al. Phase 2 study of intralesional PV-10 in refractory metastatic melanoma // Ann Surg Oncol. 2015. Vol. 22, No 7. Р. 2135–42.

  22. Creech O. Jr, Krementz E.T., Ryan R.F., Winblad J.N. Chemotherapy of cancer: regional perfusion utilizing an extracorporeal circuit // Ann Surg. 1958. Vol. 148, No 4. Р. 616–32.

  23. Thompson J.F., Kam P.C., Waugh R.C., Harman C.R. Isolated limb infusion with cytotoxic agents: a simple alternative to isolated limb perfusion // Semin Surg Oncol. 1998. Vol. 14, No 3. Р. 238–47.

  24. Eggermont A.M., de Wilt J.H., ten Hagen T.L. Current uses of isolated limb perfusion in the clinic and a model system for new strategies // Lancet Oncol. 2003. Vol. 4, No 7. Р. 429–37.

  25. Wong J., Chen Y.A., Fisher K.J., Beasley G.M., Tyler D.S., Zager J.S. Resection of residual disease after isolated limb infusion (ILI) is equivalent to a complete response after ILI-alone in advanced extremity melanoma // Ann Surg Oncol. 2014. Vol. 21, No 2. Р. 650–5.

  26. Ariyan C.E., Brady M.S., Siegelbaum R.H., Hu J., Bello D.M., Rand J. et al. Robust antitumor responses result from local chemotherapy and CTLA-4 blockade // Cancer Immunol Res. 2018. Vol. 6, No 2. Р. 189–200.

  27. Wong J., Chen Y.A., Fisher K.J., Zager J.S. Isolated limb infusion in a series of over 100 infusions: a single-center experience // Ann Surg Oncol. 2013. Vol. 20, No 4. Р. 1121–7.

  28. Muilenburg D.J., Beasley G.M., Thompson Z.J., Lee J.H., Tyler D.S., Zager J.S. Burden of disease predicts response to isolated limb infusion with melphalan and actinomycin D in melanoma // Ann Surg Oncol. 2015. Vol. 22, No 2. Р. 482–8.

  29. Dossett L.A., Ben-Shabat I., Olofsson Bagge R., Zager J.S. Clinical response and regional toxicity following isolated limb infusion compared with isolated limb perfusion for in-transit melanoma // Ann Surg Oncol. 2016. Vol. 23, No 7. Р. 2330–5.

  30. O’Donoghue C., Perez M.C., Mullinax J.E., Hardman D., Sileno S., Naqvi S.M.H. et al. Isolated limb infusion: a single-center experience with over 200 infusions // Ann Surg Oncol. 2017. Vol. 24, No 13. Р. 3842–9.

  31. Karakousis C.P., Choe K.J., Holyoke E.D. Biologic behavior and treatment of intransit metastasis of melanoma // Surg Gynecol Obstet. 1980. Vol. 150, No 1. Р. 29–32.

  32. Jaques D.P., Coit D.G., Brennan M.F. Major amputation for advanced malignant melanoma // Surg Gynecol Obstet. 1989. Vol. 169, No 1. Р. 1–6.

  33. Testori A., Verhoef C., Kroon H.M., Pennacchioli E., Faries M.B., Eggermont A.M. et al. Treatment of melanoma metastases in a limb by isolated limb perfusion and isolated limb infusion // J Surg Oncol. 2011. Vol. 104, No 4. Р. 397–404.

  34. Han D., Beasley G.M., Tyler D.S., Zager J.S. Minimally invasive intra-arterial regional therapy for metastatic melanoma: isolated limb infusion and percutaneous hepatic perfusion // Expert Opin Drug Metab Toxicol. 2011. Vol. 7, No 11. Р. 1383–94.

  35. Thompson J.F., Gianoutsos M.P. Isolated limb perfusion for melanoma: effectiveness and toxicity of cisplatin compared with that of melphalan and other drugs // World J Surg. 1992. Vol. 16, No 2. Р. 227–33.

  36. Vrouenraets B.C., Nieweg O.E., Kroon B.B. Thirtyfive years of isolated limb perfusion for melanoma: indications and results // Br J Surg. 1996. Vol. 83, No 10. Р. 1319–28.

  37. Huber R., Kruger I., Kuper K., Huber P.M., Pichlmaier H. Isolated hyperthermic perfusion with mitoxantrone of melphalan in malignant melanoma of the limb // Am J Surg. 1995. Vol. 170, No 4. Р. 345–52.

  38. Lienard D., Ewalenko P., Delmotte J.J., Renard N., Lejeune F.J. High-dose recombinant tumor necrosis factor alpha in combination with interferon gamma and melphalan in isolation perfusion of the limbs for melanoma and sarcoma // J Clin Oncol. 1992. Vol. 10, No 1. Р. 52–60.

  39. Lienard D., Eggermont A.M., Schraffordt Koops H., Kroon B.B., Rosenkaimer F., Autier P. et al. Isolated perfusion of the limb with high-dose tumour necrosis factor-alpha (TNF-alpha), interferon-gamma (IFN-gamma) and melphalan for melanoma stage III. Results of a multi-centre pilot study // Melanoma Res. 1994. Vol. 4. Suppl 1. Р. 21–6.

  40. Lienard D., Eggermont A.M., Koops H.S., Kroon B., Towse G., Hiemstra S. et al. Isolated limb perfusion with tumour necrosis factor-alpha and melphalan with or without interferon-gamma for the treatment of in-transit melanoma metastases: a multicentre randomized phase II study // Melanoma Res. 1999. Vol. 9, No 5. Р. 491–502.

  41. Fraker D.L., Alexander H.R., Andrich M., Rosenberg S.A. Treatment of patients with melanoma of the extremity using hyperthermic isolated limb perfusion with melphalan, tumor necrosis factor, and interferon gamma: results of a tumor necrosis factor dose-escalation study // J Clin Oncol. 1996. Vol. 14, No 2. Р. 479–89.

  42. Grunhagen D.J., Brunstein F., Graveland W.J., van Geel A.N., de Wilt J.H., Eggermont A.M. One hundred consecutive isolated limb perfusions with TNF-alpha and melphalan in melanoma patients with multiple in-transit metastases // Ann Surg. 2004. Vol. 240, No 6. Р. 939–47; discussion 47–8.

  43. Rossi C.R., Pasquali S., Mocellin S., Vecchiato A., Campana L.G., Pilati P. et al. Long-term results of melphalan-based isolated limb perfusion with or without low-dose TNF for in-transit melanoma metastases // Ann Surg Oncol. 2010. Vol. 17, No 11. Р. 3000–7.

  44. Hoekstra H.J., Veerman K., van Ginkel R.J. Isolated limb perfusion for in-transit melanoma metastases: melphalan or TNF-melphalan perfusion? // J Surg Oncol. 2014. Vol. 109, No 4. Р. 338–47.

  45. Cornett W.R., McCall L.M., Petersen R.P., Ross M.I., Briele H.A., Noyes R.D. et al. Randomized multicenter trial of hyperthermic isolated limb perfusion with melphalan alone compared with melphalan plus tumor necrosis factor: American College of Surgeons Oncology Group Trial Z0020 // J Clin Oncol. 2006. Vol. 24, No 25. Р. 4196–201.

  46. Grunhagen D.J., de Wilt J.H., van Geel A.N., Graveland W.J., Verhoef C., Eggermont A.M. TNF dose reduction in isolated limb perfusion // Eur J Surg Oncol. 2005. Vol. 31, No 9. Р. 1011–9.

  47. Deroose J.P., Eggermont A.M., van Geel A.N., de Wilt J.H., Burger J.W., Verhoef C. 20 years experience of TNF-based isolated limb perfusion for in-transit melanoma metastases: TNF dose matters // Ann Surg Oncol. 2012. Vol. 19, No 2. Р. 627–35.

  48. Lingam M.K., Byrne D.S., Aitchison T., MacKie R.M., McKay A.J. A single centre’s 10 year experience with isolated limb perfusion in the treatment of recurrent malignant melanoma of the limb // Eur J Cancer. 1996. Vol. 32A, No 10. Р. 1668–73.

  49. Noorda E.M., Vrouenraets B.C., Nieweg O.E., van Geel B.N., Eggermont A.M., Kroon B.B. Isolated limb perfusion for unresectable melanoma of the extremities // Arch Surg. 2004. Vol. 139, No 11. Р. 1237–42.

  50. Knorr C., Meyer T., Janssen T., Goehl J., Hohenberger W. Hyperthermic isolated limb perfusion (HILP) in malignant melanoma. Experience with 101 patients // Eur J Surg Oncol. 2006. Vol. 32, No 2. Р. 224–7.

  51. Aloia T.A., Grubbs E., Onaitis M., Mosca P.J., Cheng T.Y., Seigler H. et al. Predictors of outcome after hyperthermic isolated limb perfusion: role of tumor response // Arch Surg. 2005. Vol. 140, No 11. Р. 1115–20.

  52. Moreno-Ramirez D., de la Cruz-Merino L., Ferrandiz L., Villegas-Portero R., Nieto Garcia A. Isolated limb perfusion for malignant melanoma: systematic review on effectiveness and safety // Oncologist. 2010. Vol. 15, No 4. Р. 416–27.

  53. Hafstrom L., Rudenstam C.M., Blomquist E., Ingvar C., Jonsson P.E., Lagerlof B. et al. Regional hyperthermic perfusion with melphalan after surgery for recurrent malignant melanoma of the extremities. Swedish Melanoma Study Group // J Clin Oncol. 1991. Vol. 9, No 12. Р. 2091–4.

  54. Fenn N.J., Horgan K., Johnson R.C., Hughes L.E., Mansel R.E. A randomized controlled trial of prophylactic isolated cytotoxic perfusion for poor-prognosis primary melanoma of the lower limb // Eur J Surg Oncol. 1997. Vol. 23, No 1. Р. 6–9.

  55. Koops H.S., Vaglini M., Suciu S., Kroon B.B., Thompson J.F., Gohl J. et al. Prophylactic isolated limb perfusion for localized, high-risk limb melanoma: results of a multicenter randomized phase III trial. European Organization for Research and Treatment of Cancer Malignant Melanoma Cooperative Group Protocol 18832, the World Health Organization Melanoma Program Trial 15, and the North American Perfusion Group Southwest Oncology Group-8593 // J Clin Oncol. 1998. Vol. 16, No 9. Р. 2906–12.

  56. Sanki A., Kam P.C., Thompson J.F. Long-term results of hyperthermic, isolated limb perfusion for melanoma: a reflection of tumor biology // Ann Surg. 2007. Vol. 245, No 4. Р. 591–6.

  57. Smith H.G., Cartwright J., Wilkinson M.J., Strauss D.C., Thomas J.M., Hayes A.J. Isolated limb perfusion with melphalan and tumour necrosis factor alpha for in-transit melanoma and soft tissue sarcoma // Ann Surg Oncol. 2015. Vol. 22. Suppl 3. Р. S356–61.

  58. Alexander H.R. Jr., Fraker D.L., Bartlett D.L., Libutti S.K., Steinberg S.M., Soriano P. et al. Analysis of factors influencing outcome in patients with in-transit malignant melanoma undergoing isolated limb perfusion using modern treatment parameters // J Clin Oncol. 2010. Vol. 28, No 1. Р. 114–8.

  59. Di Filippo F., Giacomini P., Rossi C.R., Santinami M., Anza M., Garinei R. et al. Prognostic factors influencing tumor response, locoregional control and survival, in melanoma patients with multiple limb in-transit metastases treated with TNFalpha-based isolated limb perfusion // In Vivo. 2009. Vol. 23, No 2. Р. 347–52.

  60. Beasley G.M., Petersen R.P., Yoo J., McMahon N., Aloia T., Petros W. et al. Isolated limb infusion for in-transit malignant melanoma of the extremity: a well-tolerated but less effective alternative to hyperthermic isolated limb perfusion // Ann Surg Oncol. 2008. Vol. 15, No 8. Р. 2195–205.

  61. Barbour A.P., Thomas J., Suffolk J., Beller E., Smithers B.M. Isolated limb infusion for malignant melanoma: predictors of response and outcome // Ann Surg Oncol. 2009. Vol. 16, No 12. Р. 3463–72.

  62. Taber S.W., Polk H.C. Jr. Mortality, major amputation rates, and leukopenia after isolated limb perfusion with phenylalanine mustard for the treatment of melanoma // Ann Surg Oncol. 1997. Vol. 4, No 5. Р. 440–5.

  63. Vrouenraets B.C., Klaase J.M., Nieweg O.E., Kroon B.B. Toxicity and morbidity of isolated limb perfusion // Semin Surg Oncol. 1998. Vol. 14, No 3. Р. 224–31.

  64. Thompson J.F., de Wilt J.H. Isolated limb perfusion in the management of patients with recurrent limb melanoma: an important but limited role // Ann Surg Oncol. 2001. Vol. 8, No 7. Р. 564–5.

  65. Noorda E.M., Vrouenraets B.C., Nieweg O.E., van Geel A.N., Eggermont A.M., Kroon B.B. Safety and efficacy of isolated limb perfusion in elderly melanoma patients // Ann Surg Oncol. 2002. Vol. 9, No 10. Р. 968–74.

  66. McMasters K.M. Isolated limb perfusion in elderly melanoma patients // Ann Surg Oncol. 2002. Vol. 9, No 10. Р. 939–40.

  67. Siemann D.W., Chapman M., Beikirch A. Effects of oxygenation and pH on tumor cell response to alkylating chemotherapy // Int J Radiat Oncol Biol Phys. 1991. Vol. 20, No 2. Р. 287–9.

  68. Thompson J.F., Hunt J.A., Shannon K.F., Kam P.C. Frequency and duration of remission after isolated limb perfusion for melanoma // Arch Surg. 1997. Vol. 132, No 8. Р. 903–7.

  69. Beasley G.M., Speicher P., Augustine C.K., Dolber P.C., Peterson B.L., Sharma K. et al. A multicenter phase I dose escalation trial to evaluate safety and tolerability of intra-arterial temozolomide for patients with advanced extremity melanoma using normothermic isolated limb infusion // Ann Surg Oncol. 2015. Vol. 22, No 1. Р. 287–94.

  70. Kroon H.M., Huismans A.M., Kam P.C., Thompson J.F. Isolated limb infusion with melphalan and actinomycin D for melanoma: a systematic review // J Surg Oncol. 2014. Vol. 109, No 4. Р. 348–51.

  71. Kroon H.M., Thompson J.F. Isolated limb infusion: a review // J Surg Oncol. 2009. Vol. 100, No 2. Р. 169–77.

  72. Brady M.S., Brown K., Patel A., Fisher C., Marx W. A phase II trial of isolated limb infusion with melphalan and dactinomycin for regional melanoma and soft tissue sarcoma of the extremity // Ann Surg Oncol. 2006. Vol. 13, No 8. Р. 1123–9.

  73. Beasley G.M., Riboh J.C., Augustine C.K., Zager J.S., Hochwald S.N., Grobmyer S.R. et al. Prospective multicenter phase II trial of systemic ADH-1 in combination with melphalan via isolated limb infusion in patients with advanced extremity melanoma // J Clin Oncol. 2011. Vol. 29, No 9. Р. 1210–5.

  74. Beasley G.M., Coleman A.P., Raymond A., Sanders G., Selim M.A., Peterson B.L. et al. A phase I multi-institutional study of systemic sorafenib in conjunction with regional melphalan for in-transit melanoma of the extremity // Ann Surg Oncol. 2012. Vol. 19, No 12. Р. 3896–905.

  75. 75. Steinman J, Ariyan C, Rafferty B, Brady MS. Factors associated with response, survival, and limb salvage in patients undergoing isolated limb infusion // J Surg Oncol. 2014. Vol. 109, No 5. Р. 405–9.

  76. Kroon H.M., Moncrieff M., Kam P.C., Thompson J.F. Outcomes following isolated limb infusion for melanoma. A 14-year experience // Ann Surg Oncol. 2008. Vol. 15, No 11. Р. 3003–13.

  77. Huismans A.M., Kroon H.M., Kam P.C., Thompson J.F. Does increased experience with isolated limb infusion for advanced limb melanoma influence outcome? A comparison of two treatment periods at a single institution // Ann Surg Oncol. 2011. Vol. 18, No 7. Р. 1877–83.

  78. Coventry B.J., Kroon H.M., Giles M.H., Henderson M., Speakman D., Wall M et al. Australian multi-center experience outside of the Sydney Melanoma Unit of isolated limb infusion chemotherapy for melanoma // J Surg Oncol. 2014. Vol. 109, No 8. Р. 780–5.

  79. Kroon H.M., Coventry B.J., Giles M.H., Henderson M.A., Speakman D., Wall M. et al. Australian multicenter study of isolated limb infusion for melanoma // Ann Surg Oncol. 2016. Vol. 23, No 4. Р. 1096–103.

  80. Beasley G.M., Caudle A., Petersen R.P., McMahon N.S., Padussis J., Mosca P.J. et al. A multi-institutional experience of isolated limb infusion: defining response and toxicity in the US // J Am Coll Surg. 2009. Vol. 208, No 5. Р. 706–15; discussion 15–7.

  81. Eisenhauer E.A., Therasse P., Bogaerts J., Schwartz L.H., Sargent D., Ford R. et al. New response evaluation criteria in solid tumours: revised RECIST guideline (version 1.1) // Eur J Cancer. 2009. Vol. 45, No 2. Р. 228–47.

  82. Miura J.T., Kroon H.M., Beasley G.M., Farrow N.E., Mosca P.J., Lowe M.C. et al. Long term oncologic outcomes after isolated limb infuision for locoregionally metastatic melanoma: An International multicenter analysis // Ann Surg Onc. 2019. Vol. 26, No 8. Р. 2486–94.

  83. Kroon H.M., Coventry B.J., Giles M.H., Henderson M.A., Speakman D., Wall M. et al. Safety and efficacy of isolated limb infusion chemotherapy for advanced locoregional melanoma in elderly patients: an Australian Multicenter Study // Ann Surg Oncol. 2017. Vol. 24, No 11. Р. 3245–51.

  84. Duprat Neto J.P., Mauro A.C., Molina A.S., Nishinari K., Zurstrassen C.E., Costa O.F. et al. Isolated limb infusion with hyperthermia and chemotherapy for advanced limb malignancy: factors influencing toxicity // ANZ J Surg. 2014. Vol. 84, No 9. Р. 677–82.

  85. Kroon H.M., Moncrieff M., Kam P.C., Thompson J.F. Factors predictive of acute regional toxicity after isolated limb infusion with melphalan and actinomycin D in melanoma patients // Ann Surg Oncol. 2009. Vol. 16, No 5. Р. 1184–92.

  86. Beasley G.M., Sharma K., Wong J., Miller M., Turley R.S., Lidsky M. et al. A multi-institution experience comparing the clinical and physiologic differences between upper extremity and lower extremity melphalan-based isolated limb infusion // Cancer. 2012. Vol. 118, No 24. Р. 6136–43.

  87. Santillan A.A., Delman K.A., Beasley G.M., Mosca P.J., Hochwald S.N., Grobmyer S.R. et al. Predictive factors of regional toxicity and serum creatine phosphokinase levels after isolated limb infusion for melanoma: a multi-institutional analysis // Ann Surg Oncol. 2009. Vol. 16, No 9. Р. 2570–8.

  88. Noorda E.M., Takkenberg B., Vrouenraets B.C., Nieweg O.E., van Geel B.N., Eggermont A.M. et al. Isolated limb perfusion prolongs the limb recurrence-free interval after several episodes of excisional surgery for locoregional recurrent melanoma // Ann Surg Oncol. 2004. Vol. 11, No 5. Р. 491–9.

  89. Grunhagen D.J., van Etten B., Brunstein F., Graveland W.J., van Geel A.N., de Wilt J.H. et al. Efficacy of repeat isolated limb perfusions with tumor necrosis factor alpha and melphalan for multiple in-transit metastases in patients with prior isolated limb perfusion failure // Ann Surg Oncol. 2005. Vol. 12, No 8. Р. 609–15.

  90. Noorda E.M., Vrouenraets B.C., Nieweg O.E., van Geel A.N., Eggermont A.M., Kroon B.B. Repeat isolated limb perfusion with TNFalpha and melphalan for recurrent limb melanoma after failure of previous perfusion // Eur J Surg Oncol. 2006. Vol. 32, No 3. Р. 318–24.

  91. Kroon H.M., Lin D.Y., Kam P.C., Thompson J.F. Efficacy of repeat isolated limb infusion with melphalan and actinomycin D for recurrent melanoma // Cancer. 2009. Vol. 115, No 9. Р. 1932–40.

  92. Chai C.Y., Deneve J.L., Beasley G.M., Marzban S.S., Chen Y.A., Rawal B. et al. A multi-institutional experience of repeat regional chemotherapy for recurrent melanoma of extremities // Ann Surg Oncol. 2012. Vol. 19, No 5. Р. 1637–43.

  93. Kroon H.M., Lin D.Y., Kam P.C., Thompson J.F. Isolated limb infusion as palliative treatment for advanced limb disease in patients with AJCC stage IV melanoma // Ann Surg Oncol. 2009. Vol. 16, No 5. Р. 1193–201.

  94. Bonenkamp J.J., Thompson J.F., de Wilt J.H., Doubrovsky A., de Faria L.R., Kam P.C. Isolated limb infusion with fotemustine after dacarbazine chemosensitisation for inoperable loco-regional melanoma recurrence // Eur J Surg Oncol. 2004. Vol. 30, No 10. Р. 1107–12.

  95. Grunhagen D.J., Kroon H.M., Verhoef C. Perfusion and infusion for melanoma in-transit metastases in the era of effective systemic therapy // Am Soc Clin Oncol Educ Book. 2015. Vol. 35. Р. e528–34.

32. Данные исследований в отношении саркомы

Ян Сонг и Гиоргос К. КаракусисЯн Сонг, MD. Больница Пенсильванского университета, отделение хирургии, Филадельфия, Пенсильвания, США. Гиоргос К. Каракусис, MD. Больница Пенсильванского университета, отделение хирургии, отдел эндокринной и онкологической хирургии, Филадельфия, Пенсильвания, США. E-mail: giorgos.karakousis@uphs.upenn.edu

Введение

СМТ представляют собой гетерогенную группу новообразований, на долю которых приходится около 1% злокачественных новообразований у взрослых [1, 2]. Примерно 50–60% СМТ затрагивают конечности [1]. Исторически сложилось так, что пациенты с глубоко расположенными опухолями конечностей высокой степени злокачественности подвергались ампутации, но исследования не смогли показать улучшения выживаемости после ампутации по сравнению с радиационной хирургией, сохраняющей конечность [3–5]. Отсутствие преимущества в выживаемости при ампутации привело к повышенному интересу к терапии, сохраняющей конечности. Одна из стратегий сохранения конечностей использует регионарную химиотерапию, которая включает изолированную перфузию конечностей и ИИК. За последние 60 лет эти регионарные методы лечения претерпели несколько транформаций. Хотя многоцентровых исследований и серий с большими когортами пациентов немного, изолированная перфузия конечностей и ИИК с некоторым успехом использовались для контроля регионарной опухоли при местно-распространенной СМТ, облегчения симптомов при метастазах и для повышения выполнимости сберегающей конечность операции с сохранением функции в условиях пограничной первичной опухоли.

Изолированная перфузия конечностей. Первые исследования

Изолированная перфузия конечностей была впервые описана в 1950-х гг. Creech и соавт. [6]. Первоначальная серия из 24 пациентов, получивших лечение в Университете Тулейна, включала девять пациентов, которым был поставлен диагноз СМТ, включая среди прочего рабдомиосаркому, остеогенную саркому, хондросаркому и синовиальную саркому. Хотя методика за последние 60 лет получила развитие, основные принципы остались прежними. Большие канюли устанавливаются с помощью открытой хирургической техники в главную артерию и вену пораженной конечности, такую как наружная подвздошная, общая бедренная, а также подмышечные или плечевые сосуды, и подключаются к оксигенированному контуру экстракорпоральной перфузии. Затем накладывают турникет проксимальнее места введения лекарственного средства, чтобы изолировать конечность и ограничить попадание лекарственного средства в системный кровоток. Creech и соавт. применяли в качестве предпочтительных химиотерапевтических средств азотистый или фенилаланиновый иприт; другие средства включают доксорубицин, актиномицин D , цисплатин и TNF-α. Системную утечку перфузата контролировали с помощью радиоактивно меченного альбумина. Первоначальный опыт регионарной химиотерапии показал, что технически возможно изолировать конечности от большого круга кровообращения для таргетного введения препаратов [6].

Несмотря на успешное использование при меланоме, первый опыт применения изолированной перфузии конечностей для лечения СМТ в 1970-х и 1980-х гг. стал разочаровывающим. В 1977 г. Krementz и соавт. опубликовали свой опыт с большой серией пациентов с СМТ, проходивших лечение в Тулейне в период с 1957 по 1975 г. [7]. В серию вошли 113 пациентов с диагнозом >20 различных гистологических подтипов. Применение изолированной перфузии конечностей можно разделить на три категории: 73 пациента перенесли изолированную перфузию конечностей и операцию, включая ампутацию, в лечебных целях; у 17 пациентов неоперабельную опухоль трансформировали в опухоль, которую можно было удалить с сохранением конечностей; и у 39 пациентов метастатическое заболевание подходило для паллиативной терапии и местного контроля над опухолями. В качестве препаратов выбора использовали комбинацию мелфалана, азотистого иприта и актиномицина D . После введения гипертермии в конце 1960-х гг. [8, 9] температура перфузии была повышена до 41 °C, чтобы усилить эффекты химиотерапии. К сожалению, результаты остались неутешительными. Среди пациентов, перенесших изолированную перфузию конечностей и операцию в лечебных целях, у 27% развился местный рецидив, а 32% умерли в течение периода наблюдения [7]. Только 10 из 17 пациентов, получавших изолированную перфузию конечностей для спасения конечности, смогли избежать ампутации, в результате чего коэффициент сохранности конечностей (LSR) составил 59%. Среди пациентов с метастатической СМТ, перенесших паллиативную изолированную перфузию конечностей, ЧОО составила 33%, хотя авторы сообщили об уменьшении болевых симптомов у части пациентов.

Первый опыт применения изолированной перфузии конечностей с использованием мелфалана и доксорубицина в Нидерландах дал аналогичные плохие результаты [10]. В когорте из 26 пациентов с диагнозом СМТ различной гистологии показания к лечению включали как адъювантную терапию после хирургической резекции у девяти пациентов, так и местно-регионарный контроль над опухолями, которые в противном случае потребовали бы ампутации, у 17 пациентов. Среди пациентов, которым провели адъювантную изолированную перфузию конечностей, у 56% наблюдался местный рецидив. Хотя о LSR не сообщалось, только 23% пациентов, прошедших изолированную перфузию конечностей по причине неоперабельности, продемонстрировали какой-либо клинический ответ. Кроме того, местная токсичность при изолированной перфузии конечностей была тяжелой: трем пациентам потребовалась ампутация из-за связанных с лечением осложнений, у двоих наблюдалось хроническая тугоподвижность, у двоих — сильные волдыри, а еще у двоих — укорочение конечности. Авторы сообщили, что из-за плохих результатов и наблюдаемой токсичности использование изолированной перфузии конечностей не оправдано до тех пор, пока не будут найдены более безопасные и эффективные средства.

Интерес к изолированной перфузии конечностей возобновился, когда Lienard и соавт. в начале 1990-х гг. ввели добавление рекомбинантного TNF-α к стандартному режиму лечения мелфаланом в клинических исследованиях фазы II [11]. TNF-α — это цитокин, вырабатываемый в основном макрофагами. Его системное применение было сильно ограничено лихорадкой и гипотонией, а более низкие дозы показали лишь пограничную клиническую эффективность [12–16]. В исследование Lienard и соавт. вошло 23 пациента, у четырех из них была диагностирована СМТ, а у остальных — меланома. Краткосрочные результаты были обнадеживающими. ПО наблюдался у 89% пациентов, а ЧО — еще у 11% пациентов, что привело к ЧОО 100%. Через 12 мес наблюдения показатель ВБПЗ составил 70%. Местная токсичность, оцененная по системе Вибердинка (табл. 32-1) [17], была менее тяжелой, чем в предыдущих отчетах, при этом у большинства пациентов наблюдались только легкая временная эритема и/или отек, а у 13% пациентов — токсичность степени III. Однако системные побочные эффекты были обычным явлением. Почти все пациенты после операции испытали лихорадку и озноб, и, несмотря на профилактическую интраоперационную инфузию дофамина, 13% пациентов испытали гипотензию. Еще у 48% пациентов наблюдалась недостаточность костного мозга с нейтропенией и тромбоцитопенией. Высокий уровень системной токсичности коррелировал с высоким уровнем системной утечки, который составлял >10% у 43% пациентов.

Таблица 32-1. Классификация местной токсичности по Вибердинку [17]
Степень Реакция

I

Отсутствие субъективных или объективных свидетельств реакции

II

Незначительная эритема и/или отек

III

Значительная эритема и/или отек с небольшими волдырями; допускается незначительное нарушение моторики

IV

Обширный эпидермолиз и/или явное повреждение глубоких тканей, вызывающее определенные функциональные нарушения; угрожающий или явный компартмент-синдром

V

Реакция, которая может потребовать ампутации

После обнадеживающих данных, продемонстрированных Lienard и соавт., было проведено многоцентровое европейское исследование с участием 186 пациентов с диагнозом СМТ, по результатам которого использование TNF-α с изолированной перфузией конечностей было одобрено в Европе (табл. 32-2) [18]. Показания к изолированной перфузии конечностей были определены лучше, чем в предыдущих исследованиях. Поскольку основной целью лечения было сохранение конечностей, в исследование были включены только пациенты с неоперабельными опухолями. Неоперабельность определялась как опухоли, которые в противном случае потребовали бы ампутации или калечащей операции, такие как мультифокальные первичные или множественные рецидивирующие опухоли, фиксация и/или инвазия сосудисто-нервного пучка или кости, рецидив в ранее облученной области и очень крупные опухоли, которые были бы неоперабельными без ампутации или функционально калечащей операции. В исследование также были включены пациенты с синхронными метастазами в целях местного контроля над опухолью. Критериями исключения были инвалидизирующее сердечно-легочное заболевание, коагулопатия, тяжелое заболевание периферических артерий, тяжелая лимфедема пораженной конечности и одновременная иммуносупрессивная терапия, химиотерапия или лучевая терапия. Изолированную перфузию конечностей выполняли с использованием мелфалана и 3 мг TNF-α для верхних конечностей и 4 мг для нижних конечностей. У первых 55 пациентов в серии в схему также был добавлен интерферон гамма человеческий рекомбинантный. Через 2–4 мес после изолированной перфузии конечностей пациентам была выполнена отсроченная радикальная резекция опухоли. В многоцентровом исследовании частота клинического ПО и общего ответа составила 18 и 75% соответственно, а частота полного патологического ответа (100% некроз опухоли) и общего патологического ответа составили 29 и 82% соответственно. Тридцати четырем пациентам потребовалась ампутация, в результате чего LSR составил 82% после медианного периода последующего наблюдения в течение 2 лет. Хотя большинство пациентов страдали от местной токсичности II или III степени, токсичность IV и V степени встречалась сравнительно редко, и ее частота составила 7,5 и 0,5% соответственно. Тяжелая системная токсичность встречалась реже, чем по данным Lienard и соавт. [11], и включала выраженную гипотензию (3,2% пациентов), респираторный дистресс-синдром у взрослых (0,5%), тяжелую почечную токсичность (0,5%), тяжелую токсичность для печени (9,1%), лейкопению (3,2%) и тромбоцитопению (4,3%).

Таблица 32-2. Сводные данные по отдельным исследованиям изолированной перфузии конечностей и изолированной инфузии конечностей при саркомах мягких тканей
Исследование Год Страна/регион Размер когорты a Тип исследования б Изолированная перфузия конечностей/ИИК Время, мин Лекарственные средства ПО ЧО LSR

Изолированная перфузия конечностей со стандартной дозой TNF-α

Eggermont и соавт. [18]

1996

Европа, многоцентровое

186

T

Изолированная перфузия конечностей

90

Мелфалан + TNF-α 3 и 4 мг

18%

75%

82%

Gutman и соавт. [19]

1997

Израиль

35

R

Изолированная перфузия конечностей

Мелфалан + TNF-α 3 и 4 мг

37%

91%

85%

Olieman и соавт. [20]

1998

Нидерланды

34

T

Изолированная перфузия конечностей

90

Мелфалан + TNF-α 3 и 4 мг с облучением

7%в

93%

93%

Без облучения

58%в

95%

79%

Lejeune и соавт. [21]

2000

Швейцария

22

T

Изолированная перфузия конечностей

90

Мелфалан + TNF-α 3 и 4 мг

18%

82%

86%

Noorda и соавт. [22]

2003

Нидерланды

49

R

Изолированная перфузия конечностей

90

Мелфалан + TNF-α 3 и 4 мг

2%

49%

57%

Grunhagen и соавт. [23]

2006

Нидерланды

197

P

Изолированная перфузия конечностей

90

Мелфалан + TNF-α 3 и 4 мг

18%

69%

87%

Cherix и соавт. [24]

2008

Нидерланды

51

R

Изолированная перфузия конечностей

Мелфалан + TNF-α

25%

67%

76%

Olofsson и соавт. [25]

2012

Швеция

54

P

Изолированная перфузия конечностей

90

Мелфалан + TNF-α 3 и 4 мг

21%

71%

76%

Jakob и соавт. [26]

2014

Германия

90

P

Изолированная перфузия конечностей

90

Мелфалан + TNF-α 3–4 мг для нижних конечностей или 1–2 мг для верхних конечностей

37%г

90%

91%

Изолированная перфузия конечностей с пониженной дозой TNF-α

Di Filippo и соавт. [28]

1999

Италия

18

T

Изолированная перфузия конечностей

60

Доксорубицин + TNF-α 0,5–3,3 мг

22%

72%

75%

Grunhagen и соавт. [29]

2005

Нидерланды

48

P

Изолированная перфузия конечностей

90

Мелфалан + TNF-α <3 и 4 мг

38%

69%

НД

Bonvalot и соавт. [30]

2005

Франция

100

T

Изолированная перфузия конечностей

60

Мелфалан + TNF-α 0,5 мг

32%

68%

88%

TNF 1 мг

40%

56%

80%

TNF 2 мг

32%

72%

88%

TNF 3 и 4 мг

40%

64%

92%

Bonvalot и соавт. [31]

2009

Франция

100

P

Изолированная перфузия конечностей

60

Мелфалан + TNF-α 1 мг

30%

79%

87%

Nachmany и соавт. [32]

2009

Израиль

42

R

Изолированная перфузия конечностей

Мелфалан + TNF-α 3 и 4 мг

22%

65%

76%

TNF-α 1 мг

8%

31%

53%

Hoven-Gondrie и соавт. [35]

2011

Нидерланды

98

R

Изолированная перфузия конечностей

90

Мелфалан + TNF-α 3 и 4 мг

32%

83%

76%

60

TNF-α 3 и 4 мг

0%

81%

62%

60

TNF-α 1/2 мг

11%

59%

86%

Deroose и соавт. [33]

2014

Нидерланды

275

P

Изолированная перфузия конечностей

90

Мелфалан + TNF-α <3 и 4 мг

НД

70%

79%

TNF-α

1/2 мг

НД

69%

Hayes и соавт. [36]

2006

Соединенное Королевство

16

P

Изолированная перфузия конечностей

60

Мелфалан + TNF-α 1/2 мг

20%

53%

НД

Smith и соавт. [36]

2015

Соединенное Королевство

36

P

Изолированная перфузия конечностей

60

Мелфалан + TNF-α 1/2 мг

22%

61%

62%

Изолированная перфузия конечностей со схемами без TNF-α

Rossi и соавт. [38]

1994

Италия

23

T

Изолированная перфузия конечностей

60

Доксорубицин

43%д

69%

91%

Eroglu и соавт. [39]

2000

Турция

37

R

Изолированная перфузия конечностей

60

Доксорубицин + цисплатин

14%

79%

79%

Pennacchioli и соавт. [40]

2007

Италия

88

R

Изолированная перфузия конечностей

60

Мелфалан + TNF-α 1 мг

41%

96%

67%

60

Доксорубицин + TNF-α 1 мг

90

Мелфалан

19%

84%

51%

90

Доксорубицин

Wray и соавт. [41]

2011

США

29

T

Изолированная перфузия конечностей

90

Мелфалан + TNF-α

6%

70%

41%

Доксорубицин

0%

0%

20%

Rastrelli и соавт. [42]

2016

Италия

117

R

Изолированная перфузия конечностей

90

Доксорубицин

НД

72%

78%

60

Доксорубицин + TNF-α 3 и 4 мг

НД

79%

90

Мелфалан + TNF-α 3 и 4 мг

НД

75%

Исследования изолированной перфузии конечностей

Hegazy и соавт. [53]

2006

Египет

40

P

Изолированная перфузия конечностей

15–25

Доксорубицин

38%г

80%е

82%

Moncrieff и соавт. [50]

2008

Австралия

21

P

Изолированная перфузия конечностей

20–30

Мелфалан + актиномицин D℘ж

57%

90%

76%

Turaga и соавт. [46]

2011

США, многоцентровое

14

R

Изолированная перфузия конечностей

30

Мелфалан + актиномицин D

17%

75%

78%

Wong и соавт. [51]

2013

США

24

P

Изолированная перфузия конечностей

30

Мелфалан + актиномицин D

16%

63%

НД

Mullinax и соавт. [52]

2017

США, Австралия, многоцентровое

77

R

Изолированная перфузия конечностей

30

Мелфалан + актиномицин D

30%

58%

78%

Примечания: ИИК — изолированная инфузия конечностей; ПО — полный ответ; LSR — частота сохранения конечности; TNF-α — фактор некроза опухоли-α; НД — нет данных.

a Количество пациентов с саркомами мягких тканей, включенных в исследование.

б T — исследование, R — ретроспективное исследование, P — ретроспективный обзор проспективно собранной базы данных.

в Пациенты, отобранные для адъювантного облучения на основании степени некроза опухоли, выявленной при гистопатологической оценке.

г Определяется как некроз опухоли >90%.

д Определяется как некроз опухоли >75%.

е Определяется как некроз опухоли >60%.

ж В качестве основных средств использовались мелфалан и актиномицин D , но три пациента получали митомицин (Митомицин С ), а один — митомицин (Митомицин С ), доксорубицин и цисплатин.

Изолированная перфузия конечностей со стандартной дозой фактора некроза опухоли-α

После многоцентрового европейского исследования несколько медицинских центров сообщили о своем собственном опыте применения изолированной перфузии конечностей при СМТ конечностей с использованием мелфалана и 3 или 4 мг TNF-α [19–26]. Клиническая частота ПО варьировала от 18 [20, 22] до 37% [19], а частота ЧО — от 42 [23] до 64% [20]. В исследованиях, в которых сообщалось о патологических ответах опухоли, частота ПО варьировала от 18 [24] до 26% [22], а частота ЧО (>50–99% некроза опухоли) составляла от 49 [22] до 58% [24]. Jakob и соавт. классифицировали патологический ответ как некроз опухоли >90% и <90% и сообщили о показателях 37 и 53% соответственно [25]. Следует отметить, что в ретроспективном исследовании Noorda и соавт. наблюдалась особенно низкая частота ответа (клиническая частота ПО и ЧО — 2 и 47% соответственно; частота патологического ПО и ЧО — 8 и 29% соответственно) по сравнению с другими аналогичными исследованиями [22].

Зарегистрированный LSR (Limb Salvage Response; спасение конечности) находился в широком диапазоне — от 57 [22] до 93% [20], при этом большинство исследований сообщали о показателях от 70 до 80% [19, 21, 23–25]. Термин «сохранность конечности» не имеет четкого определения, и, вероятно, существуют различия в том, как регистрируется этот показатель. LSR также отличается по продолжительности наблюдения, которая со временем уменьшается по мере того, как у все большего числа пациентов возникают местные рецидивы. В исследовании Noorda и соавт. 73% пациентов не подвергались ампутации, но причиной этого было прогрессирующее метастатическое заболевание у восьми пациентов, и, следовательно, LSR составлял только 57% среди пациентов с локализованным заболеванием [22]. Jakob и соавт. сообщили об исключительно высокой доле пациентов (96%), у которых оказалось возможным после изолированной перфузии конечностей провести операцию с сохранением конечности, но еще четырем пациентам были выполнены ампутации из-за осложнений после изолированной перфузии конечностей, что дало в итоге более точный LSR — 91% [26]. Среди пациентов, перенесших операции с сохранением конечности, частота местных рецидивов колебалась от 14 до 35% [19, 21, 23–25]. Пациенты, умершие в начале периода последующего наблюдения, обычно исключались из этих расчетов. Пятилетняя выживаемость без местных рецидивов колебалась от 78 до 83% [22, 26].

Данные о выживаемости после изолированной перфузии конечностей противоречивы. Три исследования показали, что пятилетняя ОВ составляет 44–49%, при этом большая часть пациентов умирает от метастатического ПЗ [23–25]. В аналогичный диапазон 48–69% попала пятилетняя DSS [22, 26]. Медианное значение ВБПЗ составило лишь немногим более 1 года: 12,5 мес в исследовании Lejeune и соавт. [21] и 14,9 мес в исследовании Cherix и соавт. [24]. Jakob и соавт. обнаружили, что двух- и пятилетняя выживаемость без метастазов составила 63 и 55% соответственно [26].

Местная токсичность хорошо описана в соответствии с системой Вибердинка [17]. Токсичность II степени была обычным явлением, и ее встречаемость составляла от 63 до 100% пациентов [19, 21–26]. Токсичность IV и V степени, как правило, у пациентов встречалась редко и составляла от 0 [21] до 7,8% [25]. Причинами ампутаций, связанных с осложнениями, обычно были влажный некроз и последующий сепсис [19, 26] или тяжелый компартмент-синдром [24, 26]. Системные осложнения после изолированной перфузии конечностей были описаны не так подробно. В большинстве исследований сообщалось по крайней мере о транзиторной лихорадке, гипотонии, небольшом повышении печеночных ферментов или креатинина, а также лейкопении и тромбоцитопении у большинства пациентов [19, 21, 24, 25]. Gutman и соавт. обнаружили, что высокая скорость потока в их первых перфузиях коррелировала со скоростью утечки >10% и более серьезными системными симптомами [19].

Изолированная перфузия конечностей с низкой дозой фактора некроза опухоли-α

После первоначального успеха изолированной перфузии конечностей на основе TNF-α внимание было обращено на определение оптимальной дозы TNF-α. Исходные дозы 3 и 4 мг TNF-α для верхних и нижних конечностей соответственно были произвольно выбраны на основе десятикратной максимальной переносимой дозы у людей [27]. В итальянском исследовании фазы I 18 пациентам с неоперабельной СМТ провели изолированную перфузию конечностей с доксорубицином и 0,5; 1,0; 1,6; 2,4 и 3,3 мг TNF-α [28]. Четыре пациента достигли 100% некроза опухоли, три — 90–95%, четыре — 80% и двое — 70%. Не было различий в патологическом ответе опухоли на дозу TNF-α, и 100% некроз опухоли был обнаружен у одного из пяти пациентов, получавших 0,5 мг TNF-α, и двух из четырех пациентов, получавших 1 мг TNF-α. Общий LSR составил 75% с двумя пациентами из группы 0,5 мг TNF-α и всеми четырьмя пациентами из группы 1 мг TNF-α, у которых была возможность перенести операцию по сохранению конечности. Помимо того что низкие дозы TNF-α обеспечивают эквивалентные краткосрочные результаты, они, по-видимому, также вызывают не такую тяжелую местную токсичность. Если шесть (66,6%) из девяти пациентов, получавших >1 мг TNF-α, страдали реакцией III–IV степени, только четыре (44,4%) из девяти пациентов в группе 0,5–1,0 мг TNF-α показали серьезную реакцию. В 2005 г. было опубликовано исследование по оценке мелфалана с пониженной (определяемой как <3 или 4 мг) по сравнению со стандартной дозой (3 или 4 мг) TNF-α у пациентов с меланомой и немеланомными злокачественными новообразованиями мягких тканей [29]. Из 240 пациентов с немеланомными злокачественными новообразованиями мягких тканей, получивших терапию в Нидерландском медицинском центре, 48 прошли изолированную перфузию конечностей с пониженной дозой TNF-α. Пациенты получали более низкие дозы TNF-α нерандомизированным образом из-за проблем с утечкой и после изменения практики в центре. Исследование не обнаружило разницы в системной токсичности между когортами пациентов с пониженной и стандартной дозой TNF-α (p =0,62) и тенденции к снижению местной токсичности в группе с пониженной дозой (p =0,14). В частности, среди пациентов, не страдавших меланомой, также не было значительных различий у тех, кто получал сниженную и стандартную дозы TNF-α по ЧОО (69 по сравнению с 74%; p =0,47), пятилетней встречаемости местного прогрессирования (44 по сравнению с 59%; p =0,27), пятилетней встречаемости системного прогрессирования (45 по сравнению с 50%; p =0,58) и пятилетней ОВ (36 по сравнению с 47%; p =0,69).

Эффективность более низких доз TNF-α была дополнительно подтверждена в исследовании фазы II, в котором 100 пациентов с неоперабельной СМТ были случайным образом распределены в когорты с получением четырех различных доз TNF-α (0,5; 1, 2 и 3 или 4 мг), по 25 пациентов в каждой когорте [30]. Группы не различались по клинической частоте ПО (32, 40, 32 и 40% для 0,5; 1, 2 и 3 или 4 мг соответственно; p =0,71) или клинической ЧОО (68, 56, 72 и 64%; p =0,93). Исследование также обнаружило аналогичные LSR (88, 80, 88 и 92% для 0,5; 1, 2 и 3 или 4 мг соответственно), двухлетнюю частоту местных рецидивов (27%; 95% ДИ — 18–38), двухлетнюю частоту ВБПЗ (49%; 95% ДИ — 39–59%) и двухлетнюю частоту ОВ (82%; 95% ДИ — 73–89%) в зависимости от дозы TNF-α. Показатели местной токсичности также не различались в зависимости от дозы TNF-α, локализации опухоли или облучения до изолированной перфузии конечностей. Однако только пациенты, которые получали более высокие дозы, испытывали системные побочные эффекты, такие как низкое артериальное давление, требующее инфузионной терапии (пять пациентов, получавших 2 и 3 или 4 мг TNF-α) или поддержки с помощью сосудосуживающих средств (один пациент, получавший 3 или 4 мг TNF-α). В последующем анализе проспективно поддерживаемой базы данных по той же группе, состоящей из 100 пациентов с распространенной СМТ, эффективность 1 мг TNF-α была дополнительно подтверждена [31]. Частота клинического ПО составила 30%, а ЧОО — 79%, LSR — 87% и трехлетняя частота ВБПЗ составила 67%, а частота ОВ — 89%, что сравнимо с исследованиями с использованием стандартных доз TNF-α [19, 21, 23–26].

В нескольких ретроспективных исследованиях также сравнивалась эффективность низкой и стандартных доз TNF-α. В ретроспективном исследовании с участием 26 пациентов, прошедших изолированную перфузию конечностей с 3 или 4 мг TNF-α (1997–1999), и 17 пациентов, прошедших изолированную перфузию конечностей с 1 мг TNF-α (2000–2006), Nachmany и соавт. обнаружили более высокую частоту патологического общего ответа в группе с высокой дозой, чем в группе с низкой дозой (65,2 по сравнению с 30,7%; p <0,05), но это не привело к значительно более высокому LSR (76% в группе с высокой дозой по сравнению с 53,3% в группе с низкой дозой; p =NS) [32]. Однако время до местного рецидива было значительно короче в группе с низкой дозой, чем в группе с высокой дозой (8,18 по сравнению с 28 мес; p <0,05). Расширяя свой предыдущий опыт [29], группа из Нидерландов опубликовала свои результаты с высокими и низкими дозами TNF-α в 2014 г. [33]. Двести семьдесят пять пациентов с неоперабельной СМТ прошли изолированную перфузию конечностей с 3 или 4 мг TNF-α в период с 1991 по 2003 г. и 1 или 2 мг TNF-α в период с 2003 по 2012 г. Как и в отношении предыдущих данных, наблюдалась тенденция к снижению местной токсичности в группе низких доз, которая не достигла статистической значимости (23 по сравнению с 14% токсичности III–V степени; p =0,086). Хотя не было разницы в клинической ЧОО (70% при высокой дозе по сравнению с 69% при низкой дозе; p =0,873), в когорте высоких доз наблюдалась значительно более высокая частота патологического ответа (51 по сравнению с 26% с ≥50% некроза опухоли; p =0,007). Однако разница в частоте патологического ответа не повлияла на различия в частоте местных рецидивов (66% при высокой дозе по сравнению с 70% при низкой дозе; p =0,949) или ОВ (ОР — 0,99; p =0,978).

Помимо снижения дозы TNF-α, в исследованиях оценивали эффект уменьшения времени перфузии с 90 до 60 мин. Уменьшение времени перфузии было основано на том факте, что, хотя концентрации TNF-α оставались стабильными на протяжении всего периода перфузии, эффект мелфалана за последние 30 мин значительно снижался [34]. Перфузия с 1 мг TNF-α продолжительностью 60 мин показала хорошие краткосрочные результаты [28, 31]. В ретроспективном исследовании с медианным сроком наблюдения 76 мес (диапазон 4–203 мес) Hoven-Gondrie и соавт. сравнили 102 перфузии, разделенные на три группы: A) 90-минутная перфузия с 3 или 4 мг TNF-α (n =59); B) 60-минутная перфузия с 3 или 4 мг TNF-α (n =16); C) 60-минутная перфузия с 1 или 2 мг TNF-α (n =27) [35]. Хотя более продолжительное время перфузии с 3 или 4 мг TNF-α привело к более высокому уровню ответа, особенно в отношении частоты ПО (32,2; 0 и 11,1% для групп A, B и C; p =0,05), не было различий по возможности проведения резекции R0 (82,7; 62,5 и 79,2%; p =0,3) или в LSR (76,3; 62,5 и 85,2%; p =0,2). В многофакторном анализе сокращение продолжительности и дозы TNF-α не повлияло на пятилетнюю выживаемость без местных рецидивов (p =0,1). Пятилетняя выживаемость без метастазов (56,1; 47,1 и 36,4%; p =0,9) и DSS (55,4; 52,2 и 57,3%; p =0,9) также существенно не различались. Хотя сокращение продолжительности и дозы не повлияло на результат, оно также не привело к снижению скорости утечки (p =0,7) или токсичности.

Изолированная перфузия конечностей при паллиативной терапии

В то время как отдаленные результаты изолированной перфузии конечностей при проведении перед сохраняющей конечность операцией были благоприятными, ее использование для паллиативной терапии без последующего хирургического вмешательства было менее перспективным. В небольшом исследовании, проведенном в Соединенном Королевстве, в период с 2000 по 2004 г. 16 пациентов с диагнозом СМТ прошли изолированную перфузию конечностей с 1 или 2 мг TNF-α [36]. Хотя клиническая частота ПО 20% и ЧОО 53% были сопоставимы с результатами других исследований [18, 22, 24, 29, 30, 32, 33, 35], результаты сохранялись недолго. У 71% пациентов наблюдалось локальное прогрессирование в среднем через 5 мес (диапазон — от 1 до 17 мес), а 27% пациентов перенесли после изолированной перфузии конечностей ампутацию. В последующем исследовании с участием 36 пациентов с СМТ прошли терапию в том же медицинском центре в период с 2005 по 2015 г., и результаты были аналогичными [37]. Частота ПО составила 22,2%, а ЧОО —61,1%. У 12 из 36 пациентов развилось ПЗ и потребовалась ампутация, в результате чего LSR составил 62%. Двухлетняя локальная ВБП составила 16,6%, а медианное время ВБП — всего 12 мес.

Изолированная перфузия конечностей со схемами без фактора некроза опухоли-α

С момента внедрения ИПК с TNF-α [11] несколько европейских и американских центров продолжали проводить ИПК со схемами без TNF-α. Если в первых исследованиях изолированной перфузии конечностей, проведенных без TNF-α, были получены плохие результаты [7, 10], более поздние исследования, особенно в сочетании с более высокой степенью гипертермии, показали больший успех. В исследовании фазы II с участием 23 пациентов с распространенной СМТ Rossi и соавт. в качестве единственного средства для гипертермической ИПК проводимой при 40,5–42,0 °C, использовали доксорубицин [38]. Клинический ответ опухоли ≥50% был достигнут у 69% пациентов. В то время как сохраняющая конечность операция была выполнена у 91% пациентов, у 27,3% (шесть пациентов) развился местный рецидив после короткого периода наблюдения, а двум из трех пациентов, у которых не было одновременного отдаленного ПЗ, была выполнена ампутация для местного контроля над опухолью.

Eroglu и соавт. выполнили изолированную перфузию конечностей с цисплатином и доксорубицином 37 пациентам с неоперабельной СМТ II–III степени при температуре перфузии 41–42 °C [39]. При объединении клинических и патологических ответов объективная ЧОО составила 78,6%. Среди 14 пациентов, получавших изолированную перфузию конечностей в качестве первичной процедуры, 11 (78,6%) смогли перенести сохраняющую конечность операцию, что сравнимо с LSR, полученными для изолированной перфузии конечностей на основе TNF-α [18, 24, 25, 28, 32, 33, 35]. Пятилетняя частота ОВ составила 62%, частота ВБПЗ — 54%.

Несколько одноцентровых исследований сравнили свой опыт с изолированной перфузией конечностей на основе TNF-α и без TNF-α. Хотя некоторые исследования показали, что схемы на основе TNF-α улучшали клинические результаты, другие исследования этого не продемонстрировали. В итальянском ретроспективном исследовании сравнивали результаты пациентов, перенесших изолированную перфузию конечностей, с четырьмя различными режимами химиотерапии [40]. Среди 88 пациентов с неоперабельной СМТ 33 прошли изолированную перфузию конечностей с мелфаланом и 1 мг TNF-α, 18 получили доксорубицин и 1 мг TNF-α, 18 получили только мелфалан и 19 получили только доксорубицин. Терапевтические режимы на основе TNF-α проводились при 38–40 °C, а режимы без TNF-α — при 40–41 °C. Пациенты, получавшие TNF-α, достигли более высоких показателей ПО (41 по сравнению с 19%; p <0,05) и показателей ЧОО (96 по сравнению с 84%; p <0,05) по сравнению с режимами без TNF-α. Улучшение ответов также привело к лучшему локальному контролю над опухолью и сохранению конечностей в группе TNF-α: нескорректированный LSR составлял 67% в группе TNF-α по сравнению с 51% в группе без TNF-α. В многомерной регрессионной модели Кокса, хотя при использовании TNF-α наблюдалась тенденция к улучшению локальной ВБПЗ, это не было статистически значимым (ОР — 0,8; 95% ДИ — 0,4–1,8).

Хотя в исследованиях фазы I/II, проведенных в онкологическом центре доктора медицины Андерсона, общие результаты были плохими, пациенты, которые прошли изолированную перфузию конечностей с мелфаланом и TNF-α, по-видимому, показали лучшие результаты, чем те, кто получал монотерапию доксорубицином [41]. В исследование вошло 17 пациентов, которые получали мелфалан и TNF-α в исследовании фазы II в период с 1995 по 1997 г., и 12 пациентов, которые получали доксорубицин в исследовании фазы I в период с 2001 по 2003 г. Критерии включения (диагноз неоперабельной СМТ, как определено ранее [18], возраст старше 16 лет, оценка по шкале Восточной кооперативной онкологической группы 0 или 1 и нормальная сердечная функция) и исключения (синхронный метастаз) были одинаковыми в обоих исследованиях. Среди пациентов, получавших мелфалан и TNF-α, частота клинического общего ответа составила 70%. Ни один из пациентов в исследовании доксорубицина не достиг клинического ПО или ЧО, и только 17% пациентов имели минимальный лечебный ответ. Хотя LSR был низким в обоих исследованиях, в исследовании TNF-α он был выше (41%), чем в исследовании доксорубицина (20%). Кроме того, у пациентов, получавших доксорубицин, ВБПЗ была короче на 2,7 мес (95% ДИ — 0,83–4,6 мес) по сравнению с 4 мес (95% ДИ — 3,9–4,1 мес) в группе TNF-α. Авторы предположили, что плохие результаты по сравнению с другими исследованиями можно объяснить относительно высокой долей пациентов с рецидивом СМТ, получавших терапию в центре. Следует отметить, что в данном исследовании использовали меньшую степень гипертермии (38–40 °C) по сравнению с другими исследованиями, в которых применялись не TNF-α, а другие средства [38–40, 42].

В обновлении итальянского исследования фазы II изолированной перфузии конечностей на основе доксорубицина [38] Rastrelli и соавт. не обнаружили статистически значимых различий в результатах изолированной перфузии конечностей, проведенных с TNF-α или без него [42]. Однако, поскольку стратегия лечения в центре в разное время была различной и пациенты не были рандомизированы по терапевтическим группам, прямые сравнения между терапевтическими группами сделать сложно. В исследовании приняли участие 117 пациентов, которые прошли изолированную перфузию конечностей в период с 1989 по 2013 г. За все время были использованы три различных режима: монотерапия доксорубицином в 90-минутной перфузии в период 1989–1998 гг. (n =47), доксорубицин и 3 или 4 мг TNF-α в 90-минутной перфузии в период 1999–2003 гг. (n =30) и, наконец, мелфалан и 1 мг TNF-α в 60-минутной перфузии начиная с 2004 г. (n =40). Среди 115 получивших оценку пациентов уровень клинического общего ответа составил 81,7%, из которых ПО наблюдался всего у 1,7%. При всех трех режимах были получены аналогичные показатели общего ответа: 72,3% при монотерапии доксорубицином, 78,6% при доксорубицине совместно с TNF-α и 75% при мелфалане совместно с TNF-α. Частота патологического общего ответа составила 76,5%, не показав статистически значимую разницу в зависимости от стратегии лечения (p =0,501). Конечность была сохранена у 77,8% пациентов. Пятилетняя местная ВБП также была аналогичной: 78,4% при монотерапии доксорубицином, 84% при доксорубицине и TNF-α и 79,5% при мелфалане и TNF-α (p =0,47). Местная и системная токсичность во всех когортах встречалась редко. Был отмечен один пациент в группе доксорубицина и TNF-α, которому потребовалась ампутация на 3-й день после перфузии из-за токсичности V степени, и один пациент в группе мелфалана и TNF-α, который умер в течение 30 дней с не поддающейся лечению аплазией костного мозга.

В метаанализе 19 современных исследований изолированной перфузии конечностей и ИИК при СМТ, опубликованных с 2000 г., Neuwirth и соавт. также не обнаружили никакой разницы в исходе в зависимости от терапевтического режима [43]. Показатели общего ответа при терапии на основе TNF-α не отличались от других терапевтических вариантов (73,5 по сравнению с 72,5%; p =0,74). Общий LSR для режимов на основе TNF-α составил 71% (95% ДИ — 69,1–74,8) и не отличался в режимах с использованием мелфалана и актиномицина D либо без него (77,7%; 95% ДИ — 68,8–85,0; p =0,14) или доксорубицина (80,5%; 95% ДИ — 70,6–88,2; p =0,06).

Изолированная инфузия конечностей

Более простая альтернатива изолированной перфузии конечностей?

Thompson и соавт. в Сиднейском отделении меланомы впервые представили ИИК в 1990-х гг. в качестве минимально инвазивной альтернативы изолированной перфузии конечностей [44]. Перед операцией объемы конечностей измеряются методом вытеснения воды [45] или рассчитываются на основе серийных окружных измерений конечностей [46]. Артериальные и венозные катетеры вводятся по методу Сельдингера. Затем проксимально накладывается турникет, чтобы изолировать конечность и избежать системной утечки. Пациенты перед операцией получают профилактическую антитромботическую терапию, а полную гепаринизацию проводят в операционной. К инфузату добавляют химиотерапевтические препараты и вводят через артериальный катетер. Ручная рециркуляция инфузата осуществляется с помощью шприца с трехходовым запорным краном или одноходовыми клапанами для обеспечения однонаправленного потока. Кровь периодически отбирается из венозного катетера и повторно вводится в артериальный катетер для поддержания кровообращения.

Между методами ИИК и изолированной перфузии конечностей существует несколько важных различий (табл. 32-3). Во-первых, ИИК менее инвазивна, поскольку доступ к соответствующим артериям и венам конечностей осуществляется чрескожно, а не открытым хирургическим путем. Это облегчает доступ к сосудам у пациентов с заболеванием периферических сосудов и после предшествующей лимфодиссекции, состояний, которые могут затруднить доступ к сосудам при изолированной перфузии конечностей, и позволяет проводить повторное последовательное лечение [45]. Поскольку инфузия проводится вручную, а не через контур экстракорпоральной перфузии, поток значительно снижается, а риск утечки в системный контур невелик. Фактически при ИИК потенциальная утечка в большей степени контролируется напрямую, чем при изолированной перфузии конечностей, поэтому TNF-α обычно не применяется [47, 48]. Кроме того, при ИИК не используют камеру насыщения кислородом, что требует более короткого времени терапии в условиях прогрессирующей ишемии [45]. Возникающие в результате гипоксические и ацидотические состояния могут усилить ответ на химиотерапию [49], но также могут усилить ишемию и повреждение тканей, что ограничивает продолжительность терапии [45]. Время инфузии составляет 15–30 мин, что намного меньше по сравнению с 60–90 мин, используемыми при изолированной перфузии конечностей. Значительная гипертермия также не достигается, поскольку внешняя нагревательная спираль ограничена относительно небольшими артериальными и венозными катетерами [45].

Таблица 32-3. Сравнение изолированной инфузии конечностей и изолированной перфузии конечностей [45, 47, 48]
Критерий Изолированная перфузия конечностей ИИК

Доступ к сосудам

Открытая хирургическая техника

Чрескожная техника

Кровоток

Контур экстракорпоральной перфузии

Вручную с помощью шприца

Кислородный контур

Да

Нет

Скорость потока

Высокая

Низкая

Контроль утечки

Да

Нет

Время перфузии/инфузии

60–90 мин

15–30 мин

Стандатные химиотерапевтические средства

Мелфалан ± TNF-α Доксорубицин

Мелфалан + актиномицин D , доксорубицин

Thompson и соавт. сообщили о своем первоначальном опыте ИИК с использованием мелфалана и актиномицина D у девяти пациентов с диагнозом СМТ [45]. Клинический ПО был достигнут у одного пациента (11%), а ЧО был достигнут у четырех (44%) пациентов, что дало ЧОО 55%. Хотя временная эритема и отек конечностей были обычным явлением, системные побочные эффекты, такие как супрессия костного мозга, были редкими. В этой небольшой когорте пациентов полную оценку клинических исходов провести было сложно.

Результаты изолированной инфузии конечностей

Сиднейское отделение меланомы в 2008 г. опубликовало обновленный отчет о своем опыте применения ИИК [50]. В исследование вошел 21 пациент с неоперабельной СМТ, перенесший ИИК в период с 1994 по 2007 г.: 14 пациентам ИИК провели в качестве индукционной терапии перед резекцией опухоли, а 7 — в качестве паллиативной терапии. В разное время использовались различные химиотерапевтические средства. Большинство пациентов получали мелфалан и актиномицин D , трое получали мелфалан и митомицин (Митомицин С ), а один получал митомицин (Митомицин С ), доксорубицин и цисплатин. Ответы опухоли были обнадеживающими: клиническая полная ремиссия наблюдалась у 57%, а частичная ремиссия — у 33% пациентов, что привело к ЧОО 90%. Среди пациентов, которым ИИК провели в качестве индукционной терапии, частота клинических полных и общих ответов составила 65 и 100% соответственно. Общий LSR составил 76%, что находится в диапазоне 57–91% при использовании изолированной перфузии конечностей [18–26, 28, 31–33, 35, 37, 38, 40]. В то время как общая частота местных рецидивов составила 42%, в сочетании с резекцией опухоли после ИИК она снизилась до 21%, что сравнимо с опытом применения изолированной перфузии конечностей в сочетании с хирургической резекцией (11–37%) [7, 18–21, 23–26, 28, 31, 33, 35, 38, 40]. Полное удаление опухоли было статистически значимо связано с более низкой частотой местных рецидивов (ОР — 0,20; p =0,013). При медианном времени последующего наблюдения 28 мес показатель DSS составил 62%.

В 2011 г. было опубликовано пятицентровое ретроспективное исследование, посвященное опыту проведения ИИК в США [46]. В исследование были включены 26 инфузий мелфалана и актиномицина D 22 пациентам, у 14 из которых была диагностирована СМТ, а у восьми — немеланомные кожные злокачественные новообразования, включая карциному из клеток Меркеля и плоскоклеточный рак. Клиническая ЧOО у пациентов с СМТ составила 75%. Последующее исследование с участием 24 пациентов с СМТ из онкологического центра Моффитта продемонстрировало общий ответ у 15 (63%) пациентов [51]. Хотя эти показатели ответа были ниже, чем в когорте Сиднея [50], LSR был аналогичным и составил 78%. В отличие от сиднейской когорты, большинство пациентов в американских исследованиях прошли ИИК в качестве первичной терапии без последующей резекции опухоли. Несмотря на это, очень немногие пациенты нуждались в ампутации, и у многих была хотя бы кратковременная СЗ. Исследование в Моффитте также продемонстрировало, что повторные ИИК после ПЗ возможны и дают ту же частоту ответа, что и первичные ИИК (p =0,9) [51]. Наконец, в американском исследовании наблюдалась менее тяжелая местная токсичность по сравнению с исследованием в Сиднее: в американских отчетах [46, 51] ни у одного пациента не было токсичности от IV до V степени по сравнению с 14% в исследовании Moncrieff и соавт. [50]. Различие в местной токсичности может быть связано с корректировкой доз химиотерапевтических препаратов в соответствии с идеальной массой тела, а не наблюдаемой массой.

Комбинированный американский и австралийский опыт применения мелфалана/актиномицина D при ИИК был описан в многоцентровом ретроспективном исследовании, в котором приняли участие 77 пациентов с местно-распространенной СМТ [52]. Местная токсичность показала I–II степень у 60% пациентов и III–V степень у 40% пациентов. Клиническая ЧОО составила 58,4%, при этом была статистически значимо ниже при ИИК, выполненных на верхних конечностях, чем при ИИК на нижних конечностях (36,8 по сравнению с 65,5%; p =0,0277). Достоверной разницы в общем ответе между пациентами, у которых наблюдалась токсичность высокой и низкой степени (66,7 по сравнению с 54,4%; p =0,2855), не было. Общий LSR составил 77,9%, при этом большая доля пришлась на пациентов, перенесших ИИК без резекции опухоли после процедуры. Пациенты, у которых наблюдался ответ на терапию, показали значительно более длительную медианную выживаемость без местных рецидивов (16,9 против 2,7 мес; p <0,001), долгосрочную выживаемость без метастазов (не достигнута по сравнению с 13,6 мес; p =0,02) и DSS (не достигнута по сравнению с 32,2 мес; p =0,2), но не было разницы в отношении медианной ОВ (44,3 по сравнению с 32,2 мес; p =0,9). В целях сравнения оценили также соответствующую по времени когорту из 71 пациента, которому в Моффитте была проведена ампутация по поводу СМТ. В группе ампутации результаты выживаемости были сходными: медиана долгосрочной выживаемости составила 6,4 мес, а конечная точка по ОВ не была достигнута.

Провели также ИИК с использованием доксорубицина у 40 пациентов с СМТ в Египте [53]. В отличие от американских и австралийских исследований, всем пациентам провели ИИК с последующей лучевой терапией и резекцией опухоли. Местная токсичность II–III степени наблюдалась у 30% пациентов, токсичности IV или V степени не было. Хотя клинического ПО не было, ЧО наблюдался у 30% пациентов. Согласно гистопатологической оценке, некроз опухоли >90% присутствовал у 37,5% пациентов. Несмотря на относительно низкую частоту ответа, наблюдавшиеся LSR 82,5% и частота местных рецидивов 13,3% (медианный период наблюдения — 15 мес) сопоставимы с исследованиями изолированной перфузии конечностей [7, 18–22, 24–26, 28, 31–33, 35, 37, 38, 40, 47].

Рандомизированное исследование изолированной перфузии конечностей и ИИК не проводилось и вряд ли когда-либо будет проводиться, поэтому трудно напрямую сравнить результаты этих двух методов регионарной химиотерапии. В метаанализе ИИК и изолированной перфузии конечностей при СМТ Neuwirth и соавт. обнаружили, что ИИК приводит к более высоким нескорректированным LSR, чем при изолированной перфузии конечностей (78,9 по сравнению с 71,0%; p =0,03), среди пациентов, которые не получали TNF-α [43]. Кроме того, без корректировки по факторам, связанным с пациентом и опухолью, ИИК ассоциировались с более высокими показателями ПО, чем при изолированной перфузии конечностей, не основанной на TNF-α (40,2 по сравнению с 10,1%; p <0,001), хотя ЧОО была аналогичной (71,8 при ИИК по сравнению с 73,3% при изолированной перфузии конечностей; p =0,77). В какой степени эти различия отражают факторы, связанные с пациентом или опухолью по сравнению с различиями в технике проведения процедуры, определить сложно.

Лучевая терапия после регионарной химиотерапии

Роль адъювантной лучевой терапии после регионарной химиотерапии при СМТ остается спорной. Не существует РКИ, проводившихся бы в целях ответа на этот вопрос. В нерандомизированном исследовании фазы II Olieman и соавт. сравнивали результаты тех, кто получал изолированную перфузию конечностей на основе TNF-α в сочетании с адъювантной лучевой терапией по сравнению с монотерапией изолированной перфузией конечностей [20]. Пятнадцать пациентов, которым провели изолированную перфузию конечностей с лечебной целью, получали адъювантную дистанционную лучевую терапию 60–70 Гр, если гистопатологическая оценка их резекции опухоли показала неполный некроз опухоли. Пациенты с отдаленными метастазами (n =5) или пациенты с патологическим ПО (n =14) не получали адъювантного облучения. Без учета различий в факторах, связанных с пациентом и опухолью, результат в отношении LSR был выше при лучевой терапии, чем в группе без лучевой терапии (93 по сравнению с 79%). Нескорректированная частота местных рецидивов после медианного последующего наблюдения в течение 34 мес также была значительно ниже у пациентов, получавших лучевую терапию (0 по сравнению с 21%; p <0,05).

В нескольких ретроспективных исследованиях лучевая терапия также была связана с лучшими результатами. Eroglu и соавт. в однофакторном анализе обнаружили, что у пациентов, получавших адъювантную лучевую терапию, стали лучше показатели пятилетней ОВ (82 по сравнению с 21%; p =0,0013) и ВБПЗ (82 по сравнению с 17%; p =0,000 2) [39]. В многофакторной модели пропорциональных рисков Кокса лучевая терапия оставалась независимым прогностическим фактором увеличения пятилетней ВБПЗ (ОР — 5,5; 95% ДИ — 1,7–17,3; p =0,001 4). Pennacchioli и соавт. также обнаружили увеличение уровня пятилетней местной ВБПЗ до 79,3% в группе лучевой терапии по сравнению с 55,4% в группе без лучевой терапии, но это различие в многофакторном анализе не оказалось статистически значимым (ОР — 0,5; 95% ДИ — 0,1–1,6) [40].

Хотя эти результаты предполагают, что лучевая терапия может усиливать эффект регионарной химиотерапии при поддержании местного контроля над опухолью, его рутинное использование в этих условиях может быть неоправданным. Deroose и соавт. обнаружили аналогичные локальные исходы у пациентов, у которых некроз опухоли был >50% после изолированной перфузии конечностей и которым удалось пройти резекцию R0 с (0%) или без лучевой терапии (3,6%) [33]. У пациентов, перенесших ИИК, Moncrieff и соавт. не определили лучевую терапию как независимый прогностический фактор улучшения ОВ, ВБПЗ или частоты местных рецидивов [50].

Гистологические результаты

Различные гистологические анализы CМТ включены в каждое исследование с регионарной химиотерапией, но результаты редко стратифицируются по гистологии, поскольку большинство исследований недостаточно масштабны, чтобы охватить достаточное количество пациентов в каждой когорте. Наиболее частыми подтипами, описанными в исследованиях ИИК и изолированной перфузии конечностей, являются злокачественная фиброзная гистиоцитома (недавно классифицированная как недифференцированная плеоморфная саркома, или UPS), липосаркома, синовиальная саркома и лейомиосаркома [43]. В нескольких исследованиях сообщалось о сравнении результатов после ИИК либо изолированной перфузии конечностей, стратифицированных по гистологическим данным. Moncrieff и соавт. сообщили, что у пациентов, перенесших ИИК, подтип недифференцированной плеоморфной саркомы, который представлял 48% гистологических подтипов в исследовании, был связан со значительно более низкой вероятностью местного рецидива по сравнению с другими гистологическими подтипами (ОР — 8,38; 95% ДИ — 1,41–24,15; p =0,015) [50]. Когда применили многофакторную модель пропорциональных рисков Кокса, оказалось, что подтип недифференцированной плеоморфной саркомы также является независимым прогностическим фактором уменьшения местного рецидива и повышения ВБПЗ. В исследовании гистопатологической регрессии после изолированной перфузии конечностей на основе TNF-α Grabellus и соавт. также идентифицировали недифференцированную плеоморфную саркому, лейомиосаркомы и светлоклеточные саркомы как подтипы, демонстрирующие высокий уровень регрессии опухоли [54]. С другой стороны, липосаркомы, неспецифицированные саркомы, синовиальные саркомы и злокачественные опухоли оболочек периферических нервов регрессии не показывали. Напротив, Rastrelli и соавт. идентифицировали светлоклеточные саркомы среди гистологических типов, которые неизменно демонстрировали отсутствие клинического ответа и некроз опухоли <50% после изолированной перфузии конечностей [42]. В эту группу пациентов с плохим ответом также входили эпителиоидная саркома, остеогенная саркома и внескелетная миксоидная хондросаркома. С другой стороны, все семь пациентов с лимфангиосаркомой достигли патологического ПО. Аналогичным образом Pennacchioli и соавт. обнаружили плохой местный контроль над опухолью после изолированной перфузии конечностей у пациентов с мультифокальными эпителиоидными и светлоклеточными саркомами [40]. В многофакторном анализе у пациентов с мультифокальными эпителиоидными и светлоклеточными саркомами частота местных рецидивов была более чем в 2 раза выше по сравнению с другими гистологическими подтипами (ОР — 2,2; 95% ДИ — 1,02–4,90). Более того, их пятилетний показатель местной ВБПЗ составил 49,9 по сравнению с 67,3% в других группах.

Дальнейшие направления исследований

Хотя никаких масштабных исследований ИИК и изолированной перфузии конечностей не проводилось, данные небольших исследований фазы I–II, ретроспективных исследований и метаанализов подтверждают выборочное использование регионарной химиотерапии для местного контроля над опухолями при СМТ. В разное время использовались различные режимы изолированной перфузии конечностей, но наиболее распространенными средствами, применяемыми в настоящее время, являются мелфалан и 1 мг TNF-α. В США, где TNF-α больше не одобрен для регионарной химиотерапии, чаще используют ИИК, не основанную на TNF-α. Несмотря на то что не проводилось рандомизированных исследований, сравнивающих две стратегии регионарной химиотерапии (ИИК и изолированную перфузию конечностей), различий в онкологических исходах при метаанализе ИИК и изолированной перфузии конечностей без TNF-α продемонстрировано не было. В разных медицинских центрах, проводящих изолированную перфузию конечностей и ИИК, наблюдались значительные различия по отбору пациентов, гистологии опухолей и использовании дополнительных методов лечения, таких как адъювантная лучевая терапия и системная терапия. Для того чтобы точнее определить группы пациентов, которые, скорее всего, выиграют от такой терапии, а также стратифицировать результаты по подтипам СМТ, необходимы дальнейшие исследования. Кроме того, исследования сочетания регионарной и системной доставки лекарственных средств могут помочь достичь более надежного местного и отдаленного контроля за заболеванием. Наконец, системы регионарной доставки лекарственных средств обеспечивают оптимальные условия для изучения и открытия новых лекарственных средств при лечении СМТ, в которых существует острая необходимость.

Литература

  1. Morrison B.A. Soft tissue sarcomas of the extremities // Proc Bayl Univ Med Cent. 2003. Vol. 16, No 3. Р. 285–90.

  2. Toro J.R., Travis L.B., Wu H.J., Zhu K., Fletcher C.D.M., Devesa S.S. Incidence patterns of soft tissue sarcomas, regardless of primary site, in the surveillance, epidemiology and end results program, 1978–2001: an analysis of 26,758 cases // Int J Cancer. 2006. Vol. 119, No 12. Р. 2922–30.

  3. Rosenberg S.A., Tepper J., Glatstein E., Costa J., Baker A., Brennan M.F. et al. The treatment of soft-tissue sarcomas of the extremities: prospective randomized evaluations of (1) limb-sparing surgery plus radiation therapy compared with amputation and (2) the role of adjuvant chemotherapy // Ann Surg. 1982. Vol. 196, No 3. Р. 305–15.

  4. Williard W.C., Hajdu S.I., Casper E.S., Brennan M.F. Comparison of amputation with limb-sparing operations for adult soft tissue sarcoma of the extremity // Ann Surg. 1992. Vol. 215, No 3. Р. 269–75.

  5. Lin P.P., Guzel V.B., Pisters P.W.T., Zagars G.K., Weber K.L., Feig B.W. et al. Surgical management of soft tissue sarcomas of the hand and foot // Cancer. 2002. Vol. 95, No 4. Р. 852–61.

  6. Creech O., Krementz E.T., Ryan R.F., Winblad J.N. Chemotherapy of cancer: regional perfusion utilizing an extracorporeal circuit // Ann Surg. 1958. Vol. 148, No 4. Р. 616–32.

  7. Krementz E.T., Carter R.D., Sutherland C.M., Hutton I. Chemotherapy of sarcomas of the limbs by regional perfusion // Ann Surg. 1977. Vol. 185, No 5. Р. 555–64.

  8. Cavaliere R., Ciocatto E.C., Giovanella B.C., Heidelberger C., Johnson R.O., Margottini M. et al. Selective heat sensitivity of cancer cells. Biochemical and clinical studies // Cancer. 1967. Vol. 20, No 9. Р. 1351–81.

  9. Stehlin J.S. Hyperthermic perfusion with chemotherapy for cancers of the extremities // Surg Gynecol Obstet. 1969. Vol. 129, No 2. Р. 305–8.

  10. Klaase J.M., Kroon B.B., Benckhuijsen C., van Geel A.N., Albus-Lutter C.E., Wieberdink J. Results of regional isolation perfusion with cytostatics in patients with soft tissue tumors of the extremities // Cancer. 1989. Vol. 64, No 3. Р. 616–21.

  11. Lienard D., Ewalenko P., Delmotte J.-J, Renard N., Lejeuene F.J. High-dose recombinant tumor necrosis factor alpha in combination with interferon gamma and melphalan in isolation perfusion of the limbs for melanoma and sarcoma // J Clin Oncol. 1992. Vol. 10, No 1. Р. 52–60.

  12. Abbruzzese J.L., Levin B., Ajani J.A., Faintuch J.S., Saks S., Patt Y.Z. et al. Phase I trial of recombinant human gamma-interferon and recombinant human tumor necrosis factor in patients with advanced gastrointestinal cancer // Cancer Res. 1989. Vol. 49, No 14. Р. 4057–61.

  13. Pfreundschuh M.G., Steinmetz H.T., Tuschen R., Schenk V., Diehl V., Schaadt M. Phase I study of intratumoral application of recombinant human tumor necrosis factor // Eur J Cancer Clin Oncol. 1989. Vol. 25, No 2. Р. 379–88.

  14. Retsas S., Leslie M., Bottomley D. Intralesional tumour necrosis factor combined with interferon gamma in metastatic melanoma // BMJ. 1989. Vol. 298, No 6683. Р. 1290–1.

  15. Creaven P.J., Brenner D.E., Cowens J.W., Huben R.P., Wolf R.M., Takita H. et al. A phase I clinical trial of recombinant human tumor necrosis factor given daily for five days // Cancer Chemother Pharmacol. 1989. Vol. 23, No 3. Р. 186–91.

  16. Bartsch H.H., Pfizenmaier K., Schroeder M., Nagel G.A. Intralesional application of recombinant human tumor necrosis factor alpha induces local tumor regression in patients with advanced malignancies // Eur J Cancer Clin Oncol. 1989. Vol. 25, No 2. Р. 287–91.

  17. Wieberdink J., Benckhuijsen C., Braat R.P., van Slooten E.A., Olthuis G.A. Dosimetry in isolation perfusion of the limbs by assessment of perfused tissue volume and grading of toxic tissue reactions // Eur J Cancer Clin Oncol. 1982. Vol. 18, No 10. Р. 905–10.

  18. Eggermont A.M., Koops H.S., Klausner J.M., Kroon B.B.R., Schlag P.M., Lienard D. et al. Isolated limb perfusion with tumor necrosis factor and melphalan for limb salvage in 186 patients with locally advanced soft tissue extremity sarcomas. The cumulative multicenter European experience // Ann Surg. 1996. Vol. 224, No 6. Р. 756–64.

  19. Gutman M., Inbar M., Lev-Shlush D., Abu-Abid S., Mozes M., Chaitchik S. et al. High dose tumor necrosis factor-alpha and melphalan administered via isolated limb perfusion for advanced limb soft tissue sarcoma results in a >90% response rate and limb preservation // Cancer. 1997. Vol. 79, No 6. Р. 1129–37.

  20. Olieman A.F.T., Pras E., van Ginkel R.J., Molenaar W.M., Koops H.S., Hoekstra H.J. Feasibility and efficacy of external beam radiotherapy after hyperthermic isolated limb perfusion with TNF-alpha and melphalan for limb-saving treatment in locally advanced extremity soft-tissue sarcoma // Int J Radiat Oncol Biol Phys. 1998. Vol. 40, No 4. Р. 807–14.

  21. Lejeune F.J., Pujol N., Lienard D., Moismann F., Raffoul W., Genton A. et al. Limb salvage by neoadjuvant isolated perfusion with TNF alpha and melphalan for non-resectable soft tissue sarcoma of the extremities // Eur J Surg Oncol. 2000. Vol. 26, No 7. Р. 669–78.

  22. Noorda E.M., Vrouenraets B.C., Nieweg O.E., van Coevorden F., van Slooten G.W., Kroon B.B.R. Isolated limb perfusion with tumor necrosis factor-alpha and melphalan for patients with unresectable soft tissue sarcoma of the extremities // Cancer. 2003. Vol. 98, No 7. Р. 1483–90.

  23. Grunhagen D.J., de Wilt J.H.W., Graveland W.J., Verhoef C., van Geel A.N., Eggermont A.M. Outcome and prognostic factor analysis of 217 consecutive isolated limb perfusions with tumor necrosis factor-alpha and melphalan for limb-threatening soft tissue sarcoma // Cancer. 2006. Vol. 106, No 8. Р. 1776–84.

  24. Cherix S., Speiser M., Matter M., Raffoul W., Lienard D., Theumann N. et al. Isolated limb perfusion with tumor necrosis factor and melphalan for non-resectable soft tissue sarcomas: long-term results on efficacy and limb salvage in a selected group of patients // J Surg Oncol. 2008. Vol. 98, No 3. Р. 148–55.

  25. Olofsson R., Bergh P., Berlin O., Engstrom K., Gunterberg B., Hansson M. et al. Long-term outcome of isolated limb perfusion in advanced soft tissue sarcoma of the extremity // Ann Surg Oncol. 2012. Vol. 19, No 6. Р. 1800–7.

  26. Jakob J., Tunn P.-U, Hayes A.J., Pilz L.R., Nowak K., Hohenberger P. Oncological outcome of primary non-metastatic soft tissue sarcoma treated by neoadjuvant isolated limb perfusion and tumor resection // J Surg Oncol. 2014. Vol. 109, No 8. Р. 786–90.

  27. Creagan E.T., Kovach J.S., Moertel C.G., Frytak S., Kvols L.K. A phase I clinical trial of recombinant human tumor necrosis factor // Cancer. 1988. Vol. 62, No 12. Р. 2467–71.

  28. Di Filippo F., Rossi C.R., Vaglini M., Azzarelli A., Anza M., Santinami M. et al. Hyperthermic antiblastic perfusion with alpha tumor necrosis factor and doxorubicin for the treatment of soft tissue limb sarcoma in candidates for amputation: results of a phase I study // J Immunother. 1999. Vol. 22, No 5. Р. 407–14.

  29. Grunhagen D.J., de Wilt J.H.W., van Geel A.N., Graveland W.J., Verhoef C., Eggermont A.M. TNF dose reduction in isolated limb perfusion // Eur J Surg Oncol. 2005. Vol. 31, No 9. Р. 1011–9.

  30. Bonvalot S., Laplanche A., Lejeune F.J., Stoeckle E., Le Pechoux C., Vanel D. et al. Limb salvage with isolated perfusion for soft tissue sarcoma: could less TNF-alpha be better? // Ann Oncol. 2005. Vol. 16, No 7. Р. 1061–8.

  31. Bonvalot S., Rimareix F., Causeret S., Le Pechoux C., Boulet B., Terrier P. et al. Hyperthermic isolated limb perfusion in locally advanced soft tissue sarcoma and progressive desmoid-type fibromatosis with TNF 1 mg and melphalan (T1-M HILP) is safe and efficient // Ann Surg Oncol. 2009. Vol. 16, No 12. Р. 3350–7.

  32. Nachmany I., Subhi A., Meller I., Gutman M., Lahat G., Merimsky O. et al. Efficacy of high vs low dose TNF-isolated limb perfusion for locally advanced soft tissue sarcoma // Eur J Surg Oncol. 2009. Vol. 35, No 2. Р. 209–14.

  33. Deroose J.P., Grunhagen D.J., de Wilt J.H.W., Eggermont A.M., Verhoef C. Treatment modifications in tumour necrosis factor-α (TNF)-based isolated limb perfusion in patients with advanced extremity soft tissue sarcomas // Eur J Cancer. 2015. Vol. 51, No 3. Р. 367–73.

  34. de Wilt J.H.W., Manusama E.R., van Tiel S.T., van Ijken M.G., ten Hagen T.L., Eggermont A.M. Prerequisites for effective isolated limb perfusion using tumour necrosis factor alpha and melphalan in rats // Br J Cancer. 1999. Vol. 80, No 1–2. Р. 161–6.

  35. Hoven-Gondrie M., Bastiaannet E., van Ginkel R.J., Suurmeijer A.J.H., Hoekstra H.J. TNF dose reduction and shortening of duration of isolated limb perfusion for locally advanced soft tissue sarcoma of the extremities is safe and effective in terms of long-term patient outcome // J Surg Oncol. 2011. Vol. 103, No 7. Р. 648–55.

  36. Hayes A.J., Neuhaus S.J., Clark M.A., Thomas J.M. Isolated limb perfusion with melphalan and tumor necrosis factor alpha for advanced melanoma and soft-tissue sarcoma // Ann Surg Oncol. 2007. Vol. 14, No 1. Р. 230–8.

  37. Smith H.G., Cartwright J., Wilkinson M.J., Strauss D.C., Thomas J.M., Hayes A.J. Isolated limb perfusion with melphalan and tumour necrosis factor α for in-transit melanoma and soft tissue sarcoma // Ann Surg Oncol. 2015. Vol. 22. Suppl 3. Р. S356–61.

  38. Rossi C.R., Vecchiato A., Foletto M., Nitti D., Ninfo V., Fornasiero A. et al. Phase II study on neoadjuvant hyperthermic-antiblastic perfusion with doxorubicin in patients with intermediate or high grade limb sarcomas // Cancer. 1994. Vol. 73, No 8. Р. 2140–6.

  39. Eroglu A., Kocaoglu H., Demirci S., Akgul H. Isolated limb perfusion with cisplatin and doxorubicin for locally advanced soft tissue sarcoma of an extremity // Eur J Surg Oncol. 2000. Vol. 26, No 3. Р. 213–21.

  40. Pennacchioli E., Deraco M., Mariani L., Fiore M., Mussi C., Collini P. et al. Advanced extremity soft tissue sarcoma: prognostic effect of isolated limb perfusion in a series of 88 patients treated at a single institution // Ann Surg Oncol. 2007. Vol. 14, No 2. Р. 553–9.

  41. Wray C.J., Benjamin R.S., Hunt K.K., Cormier J.N., Ross M.I., Feig B.W. Isolated limb perfusion for unresectable extremity sarcoma: results of 2 single-institution phase 2 trials // Cancer. 2011. Vol. 117, No 14. Р. 3235–41.

  42. Rastrelli M., Campana L.G., Valpione S., Tropea S., Zanon A., Rossi C.R. Hyperthermic isolated limb perfusion in locally advanced limb soft tissue sarcoma: a 24-year single-centre experience // Int J Hyperth. 2016. Vol. 32, No 2. Р. 165–72.

  43. Neuwirth M.G., Sinnamon A.J., Schultz S., Seghal C., Xu G., Karakousis G.C. Detection of melanoma metastases in regional lymph nodes using multispectral photoacoustic imaging // J Am Coll Surg. 2017. Vol. 225, No 4. Р. S189.

  44. Thompson J.F., Waugh R.C., Saw R.P., Kam P.C. Isolated limb infusion (ILI) with melphalan for recurrent limb melanoma // Reg Cancer Treat. 1993. Vol. 6. Р. 51–2.

  45. Thompson J.F., Kam P.C.A., Waugh R.C., Harman C.R. Isolated limb infusion with cytotoxic agents: a simple alternative to isolated limb perfusion // Semin Surg Oncol. 1998. Vol. 14, No 3. Р. 238–47.

  46. Turaga K.K., Beasley G.M., Kane J.M., Delman K.A., Grobmyer S.R., Gonzalez R.J. et al. Limb preservation with isolated limb infusion for locally advanced nonmelanoma cutaneous and soft-tissue malignant neoplasms // Arch Surg. 2011. Vol. 146, No 7. Р. 870–5.

  47. Grunhagen D.J., de Wilt J.H.W., ten Hagen T.L.M., Eggermont A.M. Technology insight: utility of TNF-alpha-based isolated limb perfusion to avoid amputation of irresectable tumors of the extremities // Nat Clin Pract Oncol. 2006. Vol. 3, No 2. Р. 94–103.

  48. Smith H.G., Hayes A.J. The role of regional chemotherapy in the management of extremity soft tissue malignancies // Eur J Surg Oncol. 2016. Vol. 42, No 1. Р. 7–17.

  49. Siemann D.W. Effects of oxygenation and pH on tumor cell response to alkylating chemotherapy // Int J Radiat Oncol Biol Phys. 1991. Vol. 20, No 2. Р. 287–9.

  50. Moncrieff M.D., Kroon H.M., Kam P.C., Stalley P.D., Scolyer R.A., Thompson J.F. Isolated limb infusion for advanced soft tissue sarcoma of the extremity // Ann Surg Oncol. 2008. Vol. 15, No 10. Р. 2749–56.

  51. Wong J., Chen Y.A., Fisher K.J., Zager J.S. Isolated limb infusion in a series of over 100 infusions: a single-center experience // Ann Surg Oncol. 2013. Vol. 20, No 4. Р. 1121–7.

  52. Mullinax J.E., Kroon H.M., Thompson J.F., Nath N., Mosca P.J., Farma J.M. et al. Isolated limb infusion as a limb salvage strategy for locally advanced extremity sarcoma // J Am Coll Surg. 2017. Vol. 224, No 4. Р. 635–42.

  53. Hegazy M.A.F., Kotb S.Z., Sakr H., El Dosoky E., Amer T., Hegazi R. et al. Preoperative isolated limb infusion of doxorubicin and external irradiation for limb-threatening soft tissue sarcomas // Ann Surg Oncol. 2007. Vol. 14, No 2. Р. 567–76.

  54. Grabellus F., Kraft C., Sheu-Grabellus S.-Y., Bauer S., Podleska L.E., Lauenstein T.C. et al. Tumor vascularization and histopathologic regression of soft tissue sarcomas treated with isolated limb perfusion with TNF-α and melphalan // J Surg Oncol. 2011. Vol. 103, No 5. Р. 371–9.

Часть VI. Другие регионарные терапевтические методы

33. Регионарная терапия опухолей мочевого пузыря

Салим К. Чериян, Чарльз К. Пейтон, Муансиф Азизи, Филипп Э. СписсС.К. Чериян, К.Ч Пейтон, М. Азизи, П.Е. СпайсЫ Ф.Э. Списс Ы Онкологический центр Моффитта, отделение рака мочеполовой системы, Тампа, Флорида, США. E-mail: philippe.spiess@moffitt.org. и Эван М. ХолсонбакЭ.М. Холсонбак Университет Центральной Флориды, Орландо, Флорида, США.

Введение

Рак мочевого пузыря — одно из самых распространенных злокачественных новообразований, которые лечат урологи. По оценкам, в 2018 г. было диагностировано 81 190 новых случаев рака мочевого пузыря (62 380 у мужчин и 18 810 у женщин), в результате которых умерло примерно 17 240 человек (12 520 мужчин и 4720 женщин) [1]. Рак мочевого пузыря является 4-м по распространенности раком у мужчин и 11-м по частоте у женщин в США. Соотношение мужчин и женщин составляет 4:1, примерно у одного из 26 мужчин и одной из 87 женщин в течение жизни развивается рак мочевого пузыря [1]. Из этих случаев примерно 70% были диагностированы как рак мочевого пузыря без инвазии в мышечный слой [2, 3]. Основным элементом лечения локализованного рака мочевого пузыря остается трансуретральная резекция (ТУР) опухоли мочевого пузыря в целях определения стадии заболевания и удаления всей видимой опухоли на глубину мышечной оболочки [4–6]. Дальнейшее лечение включает внутрипузырную химиотерапию и иммунотерапию, экстирпативную операцию или химиолучевую терапию в зависимости от клинической стадии, степени заболевания и основных гистологических характеристик рака. В этой главе мы рассмотрим описание, диагностику и лечение локализованного рака мочевого пузыря, уделяя особое внимание внутрипузырной терапии, когда это клинически целесообразно.

Этиология

Рак мочевого пузыря связан с несколькими факторами риска. Наиболее известным и важным приобретенным фактором риска является курение. В настоящее время относительный риск развития рака мочевого пузыря у курильщиков в 2 раза выше [7]. Предполагается, что точный механизм, посредством которого курение приводит к раку мочевого пузыря, связан с воздействием канцерогенов на уротелий. Связанное с профессией воздействие химических веществ, таких как ароматические амины, ароматические углеводороды и другие канцерогены, вносит свой вклад примерно в 20% всех случаев рака мочевого пузыря [8–10]. Лучевая терапия на область малого таза при других злокачественных новообразованиях также является важным фактором риска рака мочевого пузыря с коэффициентом риска 1,7 [11]. Хотя это и нечасто встречается в США, заражение паразитом S. haematobium тоже связано с повышенным риском плоскоклеточного рака мочевого пузыря [12]. Дополнительные приобретенные факторы риска являются профессиональными [13].

Клиническая картина и диагностическая оценка

Гематурия, как видимая, так и скрытая, — наиболее частый симптом у пациентов с раком мочевого пузыря. Любой случай макрогематурии, а также микроскопической гематурии после исключения доброкачественных причин должен вести за собой урологическое обследование [14]. У взрослого населения рак мочевого пузыря при первоначальной оценке обнаруживается у 13–34,5% пациентов с макрогематурией и у 0,5–10,5% пациентов с микроскопической гематурией [15, 16]. При скрытой гематурии доля рака мочевого пузыря колеблется от 0,5 до 10,5% [17–19]. Для любого пациента, у которого есть подозрение на уротелиальный рак, обследование включает оценку верхних и нижних мочевыводящих путей.

Нижние мочевыводящие пути

Стандартным способом обследования нижних мочевыводящих путей остается цистоскопия, которая представляет собой эндоскопическое обследование мочевого пузыря и уретры. В соответствии с действующими рекомендациями Американской урологической ассоциации, цистоскопия показана любому пациенту с видимой гематурией и всем пациентам со скрытой гематурией в возрасте от 35 лет и старше [5, 20]. Стандартная цистоскопия — ценный метод визуализации опухолей нижних мочевыводящих путей; однако небольшие опухоли и плоские поражения могут быть трудными для полной визуализации при обычной цистоскопии в белом свете, особенно потому, что при первичной постановке диагноза у большинства пациентов наблюдается одиночное поражение <15 мм [21].

Были внедрены новые технологии, помогающие обнаруживать небольшие и плоские поражения, такие как расширенная цистоскопия с использованием узкоспектральной эндоскопии или цистоскопии в ультрафиолете (известной как фотодинамическая диагностика). Фотоактивные порфирины накапливаются преимущественно в неопластической ткани. Цистоскопия в ультрафиолете выполняется путем инъекции перед цистоскопией гидрохлорида гексаминолевулината . Под ультрафиолетом эти накопившиеся порфирины излучают флюоресцентный свет в красном спектре, что помогает диагностировать более мелкие поражения. Недавний метаанализ показал, что цистоскопия в ультрафиолете может повысить скорость выявления опухолей Та (неинвазивных папиллярных) (отношение шансов — 4,90; 95% ДИ — 1,94–12,39) и карциномы in situ (отношение шансов — 12,3; 95% ДИ — 6,34–24,13) и была связана с пониженной частотой рецидивов до 12 мес у пациентов с поражениями T2 или CIS (ОР — 0,70, 95% ДИ — 048–1,00; p =0,05) и опухолями Та (ОР — 0,80; 0,65–0,99; p =0,040) [22].

Другой технологией визуализации является узкоспектральная эндоскопия, которая фильтрует белый свет на две полосы — в синем и зеленом спектрах. Они проникают в ткани поверхностно, но поглощаются гемоглобином, выделяя участки с повышенной васкуляризацией. Один метаанализ показал, что совокупная чувствительность и специфичность при диагностике рака мочевого пузыря составляли 0,943 и 0,847 с AUC 0,98 [23]. Последующий метаанализ, в котором изучались результаты РКИ, не показал различий между частотой рецидивов рака при использовании ультрафиолета в сравнении c узкоспектральной эндоскопией (отношение шансов — 1,11; 95% ДИ — 0,26–2,1), при этом резекцию проводили реже, чем при использовании традиционной цистоскопии в белом свете [24]. Это говорит о том, что улучшенная цистоскопия играет важную роль в диагностике, лечении и наблюдении рака мочевого пузыря.

Верхние мочевыводящие пути

В случае гематурии и возможного рака мочевого пузыря рекомендуется исследование верхних мочевыводящих путей. Многофазная КТ органов брюшной полости/таза (известная как КТ-урограмма) c включением выделительной фазы является рекомендуемым исследованием для полной оценки других причин гематурии, таких как мочекаменная болезнь, образование почек и инфекция [25]. КТ-урография позволяет визуализировать чашечно-лоханочную систему и мочеточник с чувствительностью 0,87, специфичностью 0,99, положительной прогностической ценностью 0,91 и отрицательной прогностической ценностью 0,98 [26]. Если функции почек препятствуют визуализации с контрастированием, приемлемыми альтернативными вариантами являются МРТ [27] и восходящая пиелография.

Маркеры в моче

Некоторые маркеры в моче доступны в качестве дополнений в диагностике и последующем наблюдении рака мочевого пузыря. Наиболее распространенным из них является цитологический анализ мочи в целях выявления в моче неопластических клеток. Однако в настоящее время Американская урологическая ассоциация не рекомендует его при первичном обследовании на предмет гематурии из-за низкой специфичности и высокой стоимости.

Другие используемые маркеры включают ядерный матриксный белок 22, UroVysion — флуоресцентный анализ гибридизации in situ , микроРНК и эпигенетические маркеры (табл. 33-1). Ни один из этих маркеров не может заменить цитологический анализ и играет ограниченную роль в диагностике и мониторинге рака мочевого пузыря [28].

Таблица 33-1. Биомаркеры мочи
Маркер Метод обнаружения Чувствительность, % Специфичность, %

NMP22

ИФА

56

86

Метод UroVysion

FISH

69–87

89–96

МикроРНК

ОТ-ПЦР

75

75

Эпигенетический маркер. Специфичный к метилированию

Полимеразная цепная реакция

79–92

87–90

Мутация

NGS

70

97

Цитология

Патология

48

94

Степень и стадия уротелиальной карциномы

Как отмечалось ранее, примерно 70% пациентов, у которых изначально был рак мочевого пузыря, имеют неинвазивный рак мочевого пузыря, а у остальных 30% — мышечно-инвазивное или метастатическое заболевание. Кроме того, около 50% неинвазивных форм рака мочевого пузыря диагностируется как заболевание на низкой стадии [29].

Определение стадии

Для немышечно-инвазивного рака мочевого пузыря (NMIBC) оценка остается важным прогностическим фактором. Первоначальная система классификации уротелиальной карциномы была введена Всемирной организацией здравоохранения в 1973 г. [30]. В настоящее время в системе классификации Всемирной организации здравоохранения от 2016 г. уротелиальная карцинома подразделяется на три категории: папиллярное уротелиальное новообразование с низким потенциалом злокачественности, злокачественное новообразование низкой или высокой степени злокачественности на основе клеточной архитектоники и цитологическая атипия [31, 33].

Определение стадии

Наиболее важным прогностическим фактором рака мочевого пузыря является стадия, которая зависит от глубины опухоли и метастазов [34]. Клиническое определение стадии основано на бимануальном исследовании во время ТУР мочевого пузыря, цистоскопии и визуализации в поперечном сечении. Точное патоморфологическое стадирование требует взятия образцов уротелия, опухоли, а также мышцы детрузора для определения глубины инвазии. Диагноз заболевания на стадии pT2 позволяет дифференцировать неинвазивную карциному мочевого пузыря (T1 и ниже) от мышечно-инвазивной карциномы мочевого пузыря (T2 и выше), что имеет значение для дальнейшего лечения. Клиническая стадия Т3 определяется как пальпируемое новообразование при бимануальном исследовании после полной ТУР мочевого пузыря или четкое экстрапузырное расширение на поперечном срезе. Аналогичным образом диагностика Т3 является еще одним важным шагом в определении стадии, поскольку это указывает на переход от ограниченного органом заболевания к не ограниченному органом заболеванию (табл. 33-2) [35–36].

Таблица 33-2. Стадия рака мочевого пузыря по классификации Американского объединенного комитета по раку
Стадия Характеристики

Первичная опухоль

Tx

Нет данных о первичной опухоли

T0

Нет признаков первичной опухоли

Ta

Неинвазивная первичная опухоль

Tis

Карцинома in situ

T1

Инвазия в собственную пластинку слизистой оболочки

T2

T2a

Поверхностная инвазия в мышцу-сфинктер

T2b

Глубокая инвазия в мышцу-сфинктер

T3

T3a

Микроскопическая инвазия в перивезикулярную жировую клетчатку

T3b

Макроскопическая инвазия в перивезикулярную жировую клетчатку

T4

T4a

Инвазия в простату или влагалище/матку

T4b

Инвазия в боковую стенку таза или стенку брюшной полости

Регионарные лимфатические узлы

Nx

Нет данных о лимфатических узлах

N0

Нет рака в лимфатических узлах

N1

Один положительный тазовый лимфатический узел

N2

≥2 положительных тазовых лимфатических узлов

N3

Положительные общие подвздошные лимфатические узлы

Отдаленные метастазы

Mx

Нет данных о метастазах

M0

Нет метастазов

M1

Метастазы в отдаленных органах или нерегионарные метастазы

Из: М.Б. Амин (Amin M.B.), Американский объединенный комитет по раку и Американское онкологическое общество. Руководство по стадированию рака AJCC. Восьмое издание / главный редактор, Махул Б. Амин, доктор медицинских наук, FCAP; редакторы, Стивен Б. Эдж, доктор медицинских наук, FACS и еще 16 человек; Донна М. Гресс, RHIT, CTR — технический редактор; Лаура Р. Мейер, CAPM — главный редактор. Эдн (Американский объединенный комитет по раку, Springer, 2017); используется с разрешения.

Гистологические варианты/гистология Уротелиальная карцинома — это преобладающий гистологический вариант при раке мочевого пузыря [36]. Уротелиальный рак возникает из уроэпителиальных клеток, выстилающих мочевой пузырь (ранее известных как переходные клетки). Другие гистологические подтипы включают плоскоклеточную карциному (3–7% случаев рака мочевого пузыря в США), аденокарциному (<2% случаев рака мочевого пузыря в США). Важно отметить, что гистологические варианты не ограничиваются мочевым пузырем и, следовательно, могут присутствовать в других областях. Следовательно, необходимо учитывать метастазы из других органов, и иммуногистохимия может быть полезной для подтверждения уротелиального происхождения [37–42]. Гистологические варианты имеют тенденцию быть агрессивными и диагностируются на распространенной стадии с экстрапузырным заболеванием и метастазами. Таким образом, из рекомендаций Американской урологической ассоциации 2017 г. следует вывод: опытный патолог мочеполовой системы должен пересматривать патологический образец, когда вариант гистологии подозрителен или при сомнительной инвазии в мышцу [20].

Лечение немышечно-инвазивного рака мочевого пузыря

Стратификация риска

Стратегия лечения рака мочевого пузыря определяется путем стратификации на основе риска рецидива и прогрессирования. Зарегистрированная общая пятилетняя частота рецидивов NMIBC варьирует от 50 до 70%, а пятилетняя частота прогрессирования варьирует от 10 до 30% [43]. Для того чтобы помочь стратифицировать риск рецидива у пациентов, использовались два способа расчета: метод расчета риска Европейской организации по исследованию и лечению рака и метод Испанского урологического клуба онкологического лечения (Club Urologico Espanol de Tratamiento Oncologico — CUETO) [44, 45]. Эти методы расчета учитывают факторы риска рецидива: размер опухоли, количество опухолей, степень, стадию, наличие CIS и предшествующий рецидив. В рекомендациях Американской урологической ассоциации по немышечно-инвазивному раку используются эти факторы, но также добавляются наличие лимфоваскулярной инвазии, вовлечение простаты и уретры, наличие вариантов гистологии и плохой ответ на БЦЖ-терапию (БЦЖ — бацилла Кальмета–Герена) [20]. Эти факторы используются для классификации пациентов с низким, средним или высоким риском рецидива и прогрессирования и помогают определить стратегию дальнейшего лечения (табл. 33-3) [44, 46–48].

Таблица 33-3. Стратификация риска

Низкий риск

  • Низкой степени одиночная Ta ≤3 см.

  • Папиллярное уротелиальное новообразование низкой злокачественности

Промежуточный риск

  • Рецидив в течение 1 года, низкой степени Ta.

  • Одиночная Ta низкой степени >3 см.

  • Низкой степени Та, мультифокальная.

  • Высокой степени Ta ≤3 см.

  • Низкой степени T1

Высокий риск

  • Высокой степени Т1.

  • Любая рецидивирующая высокой степени Та.

  • Высокой степени Ta, >3 см (или мультифокальная).

  • Любая карцинома in situ.

  • Любая неудача БЦЖ-терапии у пациента с высокой степенью.

  • Любой гистологический вариант.

  • Любая лимфоваскулярная инвазия.

  • Любое вовлечение простаты или уретры

По материалам Chang и соавт. [20], используется с их разрешения

Трансуретральная резекция опухоли мочевого пузыря

Первым этапом в лечении рака мочевого пузыря является удаление всех видимых и подозреваемых опухолей. ТУР мочевого пузыря выполняется эндоскопически с использованием резектоскопа с проволочной петлей методом моно- или биполярной резекции. Пациенту проводят литотомию, и обычно используется общая или спинальная анестезия. ТУР мочевого пузыря может выполняться с использованием моно- или биполярной резекции. Мочевой пузырь растягивают и осторожно проводят системную резекцию в целях удаления всей видимой опухоли с адекватной глубиной резекции, включая собственную мышечную оболочку. Необходимо соблюдать осторожность, чтобы избежать запирательного рефлекса, который может привести к внезапной аддукции ноги и риску перфорации. Этот риск можно ослабить, используя паралич, уменьшая ток и избегая резекции при чрезмерном растяжении мочевого пузыря. Глубокие биопсии и резекции можно осуществлять отдельно. Для небольших резекций можно не использовать уретральный катетер, но в случае более крупных резекций катетер обычно оставляют на месте, чтобы дренаж был максимальным. В этот момент важно выполнить бимануальное исследование мочевого пузыря, поскольку наличие фиксированной или персистирующей пальпируемой массы после резекции свидетельствует о заболевании, не ограниченном органом.

Данные свидетельствуют о том, что у пациентов с высоким риском и высокой степенью злокачественности опухоли Та следует провести повторную резекцию в течение 6 нед после первоначальной ТУР мочевого пузыря, поскольку остаточная опухоль может быть обнаружена у 50% пациентов, причем примерно у 15% опухолей и менее стадия становится выше [49–51]. Кроме того, пациенты с Т1-заболеванием должны пройти повторную ТУР мочевого пузыря, так как, по имеющимся данным, частота повышения стадии составляет 30–40% [49].

Внутрипузырная химиотерапия первой линии и внутрипузырная иммунотерапия первой линии

Внутрипузырная иммунотерапия: вакцина бациллы Кальмета–Герена

Вакцина БЦЖ представляет собой живой аттенуированный штамм Mycobacterium bovis . После того как Morales и соавт. изучили ее как возможную иммунотерапию в эпохальном исследовании 1976 г., вакцина стала основой для внутрипузырного лечения рака мочевого пузыря [52], и в 1990 г. ее использование было одобрено FDA. Постулируемый механизм действия — местный иммунный ответ с поступлением иммуногенных клеток, которые индуцируют цитокины, обладающие противоопухолевой активностью [53]. Наиболее успешным и рекомендованным режимом остается схема, подробно описанная в исследовании Юго-Западной онкологической группы 8507, которая представляла собой шестинедельный индукционный курс внутрипузырной БЦЖ с последующими тремя еженедельными инстилляциями через 3 и 6 мес и каждые 6 мес в общей сложности 3 года [54]. Такой режим приводил к снижению ПЗ на 37%. Его подтвердили другие РКИ, которые показывают снижение прогрессирования на 23–27% [55–57].

Поскольку БЦЖ — это живые бактерии, важно минимизировать риск интравазации живыми бактериями, выполняя анализ мочи перед инстилляцией, избегая травматической катетеризации при инстилляции и избегая лечения при наличии активной инфекции мочевыводящих путей. Вследствие иммунного ответа лечение БЦЖ имеет побочные эффекты, которые необходимо контролировать. Наиболее частым побочным эффектом является цистит, вызванный введением БЦЖ, при этом в некоторых исследованиях отмечается, что частота достигает 53,8% [58]. В исследовании Brausi и соавт. из 1316 пациентов, начавших курс БЦЖ, 826 (62,8%) испытали местные побочные эффекты по сравнению с 403 (30,6%) пациентами, испытавшими системные побочные эффекты. Что касается системных побочных эффектов, недомогание отмечалось у 15,5%, лихорадка — у 8,1%, сепсис — у 0,3%. При местных побочных эффектах можно проводить БЦЖ до исчезновения симптомов. При повышении температуры тела выше 38,5 °C в течение 12–24 ч следует проводить терапию изониазидом в дозе 300 мг в течение 3 мес, и при исчезновении симптомов можно возобновить БЦЖ. Если у пациентов наблюдается сильное повышение температуры тела — выше 39 °C, им следует пройти комбинированную терапию туберкулеза с INH рифампицином и этамбутолом без дальнейшего лечения с помощью БЦЖ. При появлении признаков сепсиса необходимо немедленно начать прием противотуберкулезных антибиотиков вместе со стероидной терапией и госпитализацией [59].

Послеоперационная внутрипузырная терапия при немышечно-инвазивном раке мочевого пузыря низкого риска

Текущие рекомендации Американской урологической ассоциации и EAU для пациентов с NMIBC низкого риска предусматривают однократную немедленную инстилляцию внутрипузырной химиотерапии (митомицин, эпирубицин или гемцитабин) в течение 6 ч после ТУР мочевого пузыря. Метаанализ рандомизированных исследований показал пользу для пациентов с заболеванием низкого и среднего риска (ОР — 0,65; 95% ДИ — 0,48–0,74), но не для пациентов с заболеванием высокого риска или более чем с одним рецидивом за год в анамнезе [60]. Общие показатели рецидивов при проведении только ТУР мочевого пузыря по сравнению с ТУР и периоперационной внутрипузырной химиотерапией составляют 20 по сравнению с 10% через 12 мес и 25 по сравнению с 15% через 24 мес [61].

В настоящее время использование внутрипузырной химиотерапии после ТУР мочевого пузыря в США ограничено [62]. Последние данные клинических исследований подтверждают, что внутрипузырный гемцитабин после ТУР мочевого пузыря снижает риск рецидива у пациентов с NMIBC низкого риска. В США митомицин является наиболее распространенным химиотерапевтическим средством, но существуют опасения по поводу доступности лекарственного средства, побочных эффектов и стоимости [62–65]. Внутрипузырный гемцитабин хорошо переносится и дешевле, чем митомицин [66]. Хотя прямое сравнение этих двух препаратов не проводилось, гемцитабин может стать вариантом лечения NMIBC.

Немышечно-инвазивный рак мочевого пузыря с промежуточной степенью риска

Группа промежуточного риска более неоднородна. В дополнение к немедленной послеоперационной дозе внутрипузырной терапии может быть рассмотрена дополнительная внутрипузырная терапия, основанная на риске рецидива у пациента, симптоматике и токсичности терапии. Согласно метаанализам, все нижеперечисленные средства — БЦЖ, митомицин, доксорубицин и эпирубицин — снижают риск рецидива [67]. Один из самых последних метаанализов показал снижение риска рецидива на 32% при применении БЦЖ по сравнению с поддерживающей терапией митомицином [68]. Для того чтобы ответить на вопрос о продолжительности БЦЖ при NMIBC промежуточного и высокого риска, провели масштабное РКИ. В группе промежуточного риска не было отмечено дальнейшего улучшения результатов через 3 года в сравнении с 1 годом поддерживающей терапии [69].

Немышечно-инвазивный рак мочевого пузыря высокого риска

При заболеваниях высокого риска в руководстве рекомендуется индукция внутрипузырной вакцины БЦЖ с последующей поддерживающей терапией [4, 20]. В настоящее время все эксперты рекомендуют поддерживающую терапию, а в руководствах EAU рекомендуется проводить поддерживающую терапию не менее 1 года. Наилучшие результаты были получены по режиму 8507 Юго-Западной онкологической группы (SWOG) [6, 54]. Данные РКИ способствуют использованию поддерживающей БЦЖ в течение полных 3 лет по сравнению с внутрипузырной химиотерапией для повышения безрецидивной выживаемости (ОР — 1,61; 95% ДИ — 1,13–2,30) [68]. Однако дополнительную пользу от трехлетней поддерживающей терапии БЦЖ следует сопоставлять с токсичностью лечения [69].

Нет ответа или рецидив после вакцины бациллы Кальмета–Герена

Неудачи внутрипузырной иммунотерапии можно разделить на три категории: отсутствие ответа на БЦЖ (БЦЖ-резистентное заболевание), рецидив после БЦЖ и непереносимость БЦЖ [61, 70]. Для того чтобы облегчить отбор для включения в клинические исследования, Международной группой по раку мочевого пузыря и группой по раку Американского общества клинической онкологии была принята категория «нет ответа на БЦЖ» [61, 71, 72]. В эту категорию входят заболевания, резистентные к БЦЖ (как указано выше), и пациенты с рецидивом после терапии БЦЖ в течение 6 мес после последней процедуры. Эта категория пациентов имеет самый высокий риск прогрессирования и рецидива и не получает пользы от продолжения терапии БЦЖ, и таким пациентам следует рекомендовать радикальную цистэктомию. Пациенты с поздним рецидивом БЦЖ могут попасть в исследование по внутрипузырному лечению с сохранением мочевого пузыря с повторным индукционным курсом БЦЖ, БЦЖ с интерфероном, гемцитабином или валрубицином [73].

Терапевтические варианты второй линии с сохранением мочевого пузыря и резервная внутрипузырная терапия

Традиционная внутрипузырная химиотерапия (митомицин, валрубицин ℘)

Роль традиционной внутрипузырной химиотерапии у пациентов, у которых БЦЖ продемонстрировала неэффективность, ограничена. Валрубицин — единственный препарат для внутрипузырного введения, одобренный FDA для лечения БЦЖ-резистентных CIS. Частота ответа является низкой, с частотой ПО только 21% через 3 и 6 мес, и только у 9% нет признаков заболевания через 2 года [74]. Это средство обычно не используется на практике и в настоящее время не рекомендуется.

Химиогипертермия

Использование гипертермии в сочетании с внутрипузырным введением митомицина называется химиогипертермией. Ее использование основано на том, что усиление всасывания митомицина возможно, когда мочевой пузырь нагревается до 42 °C [75]. Одна рабочая группа обследовала 51 пациента с CIS, который еженедельно получал курс химиогипертермии в течение 6–8 нед, а затем 4–6 процедур каждые 6–8 нед. Частота ПО составила 92% и оставалась на уровне 50% через 2 года [76]. В недавнем систематическом обзоре было замечено сравнительное снижение на 59% при химиогипертермии по сравнению с монотерапией митомицином с общим уровнем сохранения мочевого пузыря 87,6% [77]. Хотя химиогипертермия дала многообещающие результаты, необходимы дальнейшие исследования.

Альтернативная химиотерапия одним средством (гемцитабин, доцетаксел)

В рандомизированных исследованиях пациентов, у которых БЦЖ оказалась неэффективна, сравнивалась эффективность и токсичность внутрипузырного гемцитабина по сравнению с митомицином и вторым циклом БЦЖ [78, 79]. Через 36 мес после шестинедельного курса гемцитабина у 72% пациентов не наблюдалось рецидивов и частота развития химического цистита была ниже по сравнению с 61% у пациентов, получавших митомицин [78]. Исследование фазы II, в котором гемцитабин сравнивали со вторым курсом БЦЖ, показало, что у 52% пациентов, получавших гемцитабин, был рецидив заболевания по сравнению с 88% пациентов, получавших второй курс БЦЖ [79].

Исследовали также внутрипузырное введение доцетаксела при неудаче терапии NMIBC с помощью БЦЖ. В небольшом исследовании фазы I приняли участие 18 пациентов, у которых БЦЖ оказалась неэффективной. Они прошли шестинедельный курс внутрипузырного введения доцетаксела, при этом ПО составил 56%, а частота устойчивого ответа в течение 4 лет составила 22% [80]. При расширении этого исследования в него вошло еще 36 пациентов, и терапию повторяли ежемесячно в течение 1 года. Уровни ответов в 1-й и 3-й годы составили 40 и 25% соответственно [81].

Комбинированные химиотерапевтические режимы (гемцитабин в комбинации с митомицином и гемцитабин в комбинации с доцетакселом)

Другой терапевтический способ при отсутствии ответа на БЦЖ — это внутрипузырная химиотерапия с несколькими средствами. Одно исследование показало, что при комбинации последовательного приема митомицина с последующим приемом гемцитабина у 10 пациентов наблюдалось отсутствие рецидива у шести пациентов в среднем в течение 14 мес [82]. Другое многоцентровое исследование с участием 47 пациентов, получавших последовательную терапию, показало выживаемость без рецидивов в течение 1 и 2 лет 48 и 38% соответственно, при этом оказалось, что цистэктомия потребовалась только 10 пациентам [83]. В другом исследовании с участием 27 пациентов, прошедших 6–8-недельный индукционный курс гемцитабина и митомицина, у 10 пациентов (37%) было обнаружено отсутствие признаков заболевания при медианном сроке наблюдения 22 мес [84].

Последовательное введение гемцитабина и доцетаксела — еще одна комбинация, которая была исследована у пациентов с отсутствием эффекта при терапии БЦЖ. В одно исследование было включено в общей сложности 45 пациентов (41 из которых ранее принимал БЦЖ), которым провели шестинедельный индукционный курс последовательного внутрипузырного введения гемцитабина и доцетаксела с последующим ежемесячным поддерживающим лечением в течение 2 лет. Частота общих ответов составила 66% через 3 мес, 54% через 1 год и 34% через 2 года [85]. В другом исследовании были получены аналогичные результаты у пациентов с высоким риском NMIBC, получавших комбинацию гемцитабина и доцетаксела, с одно- и двухлетней выживаемостью без рецидива 56 и 42% соответственно [85]. Результаты применения комбинации гемцитабина и доцетаксела выглядят многообещающими, но оптимальная последовательность или средства еще не определены. В табл. 33-4 отмечены различные внутрипузырные препараты и частота ответа согласно литературным данным. На рис. 33-1 показана блок-схема лечения рака мочевого пузыря.

Таблица 33-4. Частота ответов при стандартных и исследуемых внутрипузырных методах с сохранением мочевого пузыря
Средство Показания Группа риска Оценочное снижение частоты рецидивов Стандарт (S)/исследование (I)

Внутрипузырная иммунотерапия

БЦЖ. Индукция и поддержание

Промежуточный риск. Высокий риск

46% [67]; 44% [67]

S

Внутрипузырная химиотерапия

Митомицин

После ТУР мочевого пузыря

Низкий риск

10–15% [94]

S

Эпирубицин

После ТУР мочевого пузыря

Низкий риск

10–15% [94]

S

Тиотепа (тиотэф )

После ТУР мочевого пузыря

Низкий риск

10–15% [94]

S

Гемцитабин

После ТУР мочевого пузыря

Низкий риск

47% [66]

I

Валрубицин

Неудача БЦЖ

Неудача БЦЖ (только для карциномы in situ )

4% [95]

S

Митомицин (химиогипертермия)

После ТУР мочевого пузыря

БЦЖ

59% [ВБПЗ (по сравнению с митомицином (Митомицином С )] [77]

I

Доцетаксел

Спасение

Неудача БЦЖ

25% (ВБПЗ) [81]

I

Гемцитабин

Спасение

Неудача БЦЖ

21% (ВБПЗ) [96]

I

Комбинированная терапия

Митомицин + гемцитабин

Спасение

Неудача БЦЖ

37% (ВБПЗ) [84]

I

Гемцитабин + доцетаксел

Спасение

Неудача БЦЖ

34% (ВБПЗ) [85]

I

image
Рис. 33-1. Блок-схема терапии рака мочевого пузыря

Лечение мышечно-инвазивного рака мочевого пузыря (MIBC)

Радикальная цистэктомия и двусторонняя тазовая лимфаденэктомия, которым предшествует неоадъювантная химиотерапия на основе цисплатина, являются «золотым стандартом» лечения MIBC. Варианты отведения мочи варьируются от подвздошной кишки до ортотопического искусственного мочевого пузыря. Для того чтобы определить, возможно ли ортотопическое отведение, необходимо, чтобы результаты анализа взятых во время операции замороженных участков шейки мочевого пузыря и предстательной части уретры исключили рак апикального края уретры.

Поскольку лимфодренаж из мочевого пузыря протекает двусторонним образом, необходима двусторонняя тазовая лимфаденэктомия. Следует выполнить полную тазовую лимфаденэктомию [86]. Радикальная цистэктомия, как отмечалось ранее, имеет высокий уровень заболеваемости, при этом, по данным некоторых исследований, 90-дневная смертность достигает 9% [87, 88]. Радикальную цистэктомию можно выполнять открытым или минимально инвазивным методом. Несколько РКИ не показали различий в заболеваемости или продолжительности нахождения в больнице между открытой цистэктомией и роботизированной цистэктомией [89, 90].

Тримодальная терапия с сохранением мочевого пузыря

Отобранные пациенты с мышечно-инвазивным раком мочевого пузыря, которые хотят сохранить свой мочевой пузырь, являются возможными кандидатами на тримодальную терапию. Она заключается в полной ТУР всех видимых перерожденных тканей мочевого пузыря с последующей одновременной лучевой терапией и радиосенсибилизирующей химиотерапией [91]. Ключевой концепцией подхода с сохранением мочевого пузыря является то, что решение об удалении мочевого пузыря можно отложить до оценки ответа на органосохраняющую терапию. Критерии отбора пациентов важны, и идеальный пациент перед проведением терапии должен иметь нормальную гистологию уротелия, минимально инвазивное заболевание Т2, полную резекцию опухоли, отсутствие связанного с опухолью гидронефроза, отсутствие карциномы in situ и хорошую функцию мочевого пузыря [92]

У тщательно отобранных пациентов результаты тримодальной терапии могут быть успешными. Данные исследований показывают, что до 70% пациентов, получающих тримодальную терапию, могут достичь ПО и сохранить свой собственный мочевой пузырь [92, 93]. Пятилетняя выживаемость, зависящая от основного заболевания, колеблется от 65 до 70% [92, 93].

После получения системной терапии необходимо пожизненное наблюдение с помощью цистоскопии [93]. В дополнение к визуализации и лабораторным анализам необходимы серийные цитологические исследования и цистоскопия. Местные рецидивы лечат в зависимости от степени заболевания на момент рецидива. Опухоли Tis, Ta, T1 можно лечить с помощью резекции и внутрипузырной БЦЖ или цистэктомии.

Последующее наблюдение

Наблюдение остается важным аспектом лечения рака мочевого пузыря, поскольку как неинвазивный, так и мышечно-инвазивный рак мочевого пузыря дают высокую частоту рецидивов. При немышечно-инвазивном раке мочевого пузыря общий риск рецидива через 5 лет остается в пределах 50–90%, а риск прогрессирования составляет 10–30%, при этом при поражениях низкой степени частота ниже, чем при высокозлокачественных поражениях и поражениях CIS [44]. При заболеваниях с низким риском в руководствах Национальной сети многопрофильных онкологических учреждений рекомендуется проводить цистоскопию через 3 и 12 мес после лечения в первый год после постановки диагноза, а затем ежегодно в течение 5 лет; биомаркеры мочи роли не играют. И наоборот, график последующего наблюдения при цистоскопии составляет 3, 6 и 12 мес после лечения на первом году постановки диагноза, затем каждые 6 мес на втором году, а затем ежегодно до 5 лет. Для пациентов с промежуточным риском биомаркеры мочи рекомендуются совместно с цистоскопическим наблюдением.

При наблюдении NMIBC с высокой степенью риска следует придерживаться строжайшего плана, поскольку у этих пациентов крайне высок риск рецидива и ПЗ. В течение первых 2 лет пациенты проходят цистоскопию и анализ уротелиальных маркеров в моче каждые 3 мес, а затем каждые 6 мес в течение 3–5 лет. Кроме того, наблюдение за верхним трактом с помощью визуализации с поперечным сечением рекомендуется в течение 1 года, а затем каждые 1–2 года на срок до 10 лет.

Литература

  1. Siegel R.L., Miller K.D., Jemal A. Cancer statistics, 2018 // CA Cancer J Clin. 2018. Vol. 68. Р. 7–30. https://doi.org/10.3322/caac.21442.

  2. Abdollah F. et al. Incidence, survival and mortality rates of stage-specific bladder cancer in United States: a trend analysis // Cancer Epidemiol. 2013. Vol. 37. Р. 219–25. https://doi.org/10.1016/j.canep.2013.02.002.

  3. Nielsen M.E. et al. Trends in stage-specific incidence rates for urothelial carcinoma of the bladder in the United States: 1988 to 2006 // Cancer. 2014. Vol. 120. Р. 86–95. https://doi.org/10.1002/cncr.28397.

  4. Babjuk M. et al. EAU guidelines on non-muscle-invasive urothelial carcinoma of the bladder: update 2016 // Eur Urol. 2017. Vol. 71. Р. 447–61. https://doi.org/10.1016/j.eururo.2016.05.041.

  5. Chang S.S. et al. Diagnosis and treatment of non-muscle invasive bladder cancer: AUA/SUO guideline // J Urol. 2016. Vol. 196. Р. 1021–9. https://doi.org/10.1016/j.juro.2016.06.049.

  6. Kamat A.M. et al. Expert consensus document: consensus statement on best practice management regarding the use of intravesical immunotherapy with BCG for bladder cancer // Nat Rev Urol. 2015. Vol. 12. Р. 225–35. https://doi.org/10.1038/nrurol.2015.58.

  7. Freedman N.D., Silverman D.T., Hollenbeck A.R., Schatzkin A., Abnet C.C. Association between smoking and risk of bladder cancer among men and women // JAMA. 2011. Vol. 306. Р. 737–45. https://doi.org/10.1001/jama.2011.1142.

  8. Rushton L. et al. Occupation and cancer in Britain // Br J Cancer. 2010. Vol. 102. Р. 1428–37. https://doi.org/10.1038/sj.bjc.6605637.

  9. Samanic C.M. et al. Occupation and bladder cancer in a hospital-based case-control study in Spain // Occup Environ Med. 2008. Vol. 65. Р. 347–53. https://doi.org/10.1136/oem.2007.035816.

  10. Koutros S. et al. Hair dye use and risk of bladder cancer in the New England bladder cancer study // Int J Cancer. 2011. Vol. 129. Р. 2894–904. https://doi.org/10.1002/ijc.26245.

  11. Abern M.R., Dude A.M., Tsivian M., Coogan C.L. The characteristics of bladder cancer after radiotherapy for prostate cancer // Urol Oncol. 2013. Vol. 31. Р. 1628–34. https://doi.org/10.1016/j.urolonc.2012.04.006.

  12. Khaled H. Schistosomiasis and cancer in Egypt: review // J Adv Res. 2013. Vol. 4. Р. 461–6. https://doi.org/10.1016/j.jare.2013.06.007.

  13. Reulen R.C., Kellen E., Buntinx F., Brinkman M., Zeegers M.P. A meta-analysis on the association between bladder cancer and occupation // Scand J Urol Nephrol. 2008. Vol. 42. Suppl 218. Р. 64–78. https://doi.org/10.1080/03008880802325192.

  14. Davis R. et al. Diagnosis, evaluation and follow-up of asymptomatic microhematuria (AMH) in adults: AUA guideline // J Urol. 2012. Vol. 188. Р. 2473–81. https://doi.org/10.1016/j.juro.2012.09.078.

  15. Lee L.W., Davis E. Jr. Gross urinary hemorrhage: a symptom, not a disease // J Am Med Assoc. 1953. Vol. 153. Р. 782–4.

  16. Varkarakis M.J., Gaeta J., Moore R.H., Murphy G.P. Superficial bladder tumor. Aspects of clinical progression // Urology. 1974. Vol. 4. Р. 414–20.

  17. Golin A.L., Howard R.S. Asymptomatic microscopic hematuria // J Urol. 1980. Vol. 124. Р. 389–91.

  18. Mohr D.N., Offord K.P., Owen R.A., Melton L.J. 3rd. Asymptomatic microhematuria and urologic disease. A population-based study // JAMA. 1986. Vol. 256. Р. 224–9.

  19. Khadra M.H., Pickard R.S., Charlton M., Powell P.H., Neal D.E. A prospective analysis of 1,930 patients with hematuria to evaluate current diagnostic practice // J Urol. 2000. Vol. 163. Р. 524–7.

  20. Chang S.S. et al. Treatment of non-metastatic muscle-invasive bladder cancer: AUA/ASCO/ASTRO/SUO guideline // J Urol. 2017. Vol. 198. Р. 552–9. https://doi.org/10.1016/j.juro.2017.04.086.

  21. Jancke G., Rosell J., Jahnson S. Impact of tumour size on recurrence and progression in Ta/T1 carcinoma of the urinary bladder // Scand J Urol Nephrol. 2011. Vol. 45. Р. 388–92. https://doi.org/10.3109/00365599.2011.590995.

  22. Burger M. et al. Photodynamic diagnosis of non-muscle- invasive bladder cancer with hexaminolevulinate cystoscopy: a meta-analysis of detection and recurrence based on raw data // Eur Urol. 2013. Vol. 64. Р. 846–54. https://doi.org/10.1016/j.eururo.2013.03.059.

  23. Zheng C., Lv Y., Zhong Q., Wang R., Jiang Q. Narrow band imaging diagnosis of bladder cancer: systematic review and meta-analysis // BJU Int. 2012. Vol. 110. Р. E680–7. https://doi.org/10.1111/j.1464-410X.2012.11500.x.

  24. Lee J.Y. et al. A network meta-analysis of therapeutic outcomes after new image technology-assisted transurethral resection for non-muscle invasive bladder cancer: 5-aminolaevulinic acid fluorescence vs hexylaminolevulinate fluorescence vs narrow band imaging // BMC Cancer. 2015. Vol. 15. Р. 566. https://doi.org/10.1186/s12885-015-1571-8.

  25. Albani J.M., Ciaschini M.W., Streem S.B., Herts B.R., Angermeier K.W. The role of computerized tomographic urography in the initial evaluation of hematuria // J Urol. 2007. Vol. 177. Р. 644–8. https://doi.org/10.1016/j.juro.2006.09.065.

  26. Helenius M., Brekkan E., Dahlman P., Lonnemark M., Magnusson A. Bladder cancer detection in patients with gross haematuria: computed tomography urography with enhancement-triggered scan versus flexible cystoscopy // Scand J Urol. 2015. Vol. 49. Р. 377–81. https://doi.org/10.3109/21681805.2015.1026937.

  27. van der Pol C.B. et al. Update on multiparametric MRI of urinary bladder cancer // J Magn Reson Imaging. 2018. Vol. 48. Р. 882. https://doi.org/10.1002/jmri.26294.

  28. Black P.C., Brown G.A., Dinney C.P. Molecular markers of urothelial cancer and their use in the monitoring of superficial urothelial cancer // J Clin Oncol. 2006. Vol. 24. Р. 5528–35. https://doi.org/10.1200/JCO.2006.08.0895.

  29. Smith A.B. et al. Muscle-invasive bladder cancer: evaluating treatment and survival in the National Cancer Data Base // BJU Int. 2014. Vol. 114. Р. 719–26. https://doi.org/10.1111/bju.12601.

  30. Samaratunga H., Makarov D.V., Epstein J.I. Comparison of WHO/ISUP and WHO classification of noninvasive papillary urothelial neoplasms for risk of progression // Urology. 2002. Vol. 60. Р. 315–9.

  31. Cheng L., MacLennan G.T., Lopez-Beltran A. Histologic grading of urothelial carcinoma: a reappraisal // Hum Pathol. 2012. Vol. 43. Р. 2097–108. https://doi.org/10.1016/j.humpath.2012.01.008.

  32. Murphy W.M., Takezawa K., Maruniak N.A. Interobserver discrepancy using the 1World Health Organization/International Society of Urologic Pathology classification of urothelial neoplasms: practical choices for patient care // J Urol. 2002. Vol. 168. Р. 968–72. https://doi.org/10.1097/01.ju.0000024393.13257.3b.

  33. Tuna B. et al. Histologic grading of urothelial papillary neoplasms: impact of combined grading (two-numbered grading system) on reproducibility // Virchows Arch. 2011. Vol. 458. Р. 659–64. https://doi.org/10.1007/s00428-011-1072-3.

  34. Edge S.B., Compton C.C. The American joint committee on cancer: the 7th edition of the AJCC cancer staging manual and the future of TNM // Ann Surg Oncol. 2010. Vol. 17. Р. 1471–4. https://doi.org/10.1245/s10434-010-0985-4.

  35. Turker P. et al. Upstaging of urothelial cancer at the time of radical cystectomy: factors associated with upstaging and its effect on outcome // BJU Int. 2012. Vol. 110. Р. 804–11. https://doi.org/10.1111/j.1464-410X.2012.10939.x.

  36. Willis D., Kamat A.M. Nonurothelial bladder cancer and rare variant histologies // Hematol Oncol Clin North Am. 2015. Vol. 29. Р. 237–252, viii. https://doi.org/10.1016/j.hoc.2014.10.011.

  37. Amin M.B. Histological variants of urothelial carcinoma: diagnostic, therapeutic and prognostic implications // Mod Pathol. 2009. Vol. 22. Suppl 2. Р. S96–S118. https://doi.org/10.1038/modpathol.2009.26.

  38. Black P.C., Brown G.A., Dinney C.P. The impact of variant histology on the outcome of bladder cancer treated with curative intent // Urol Oncol. 2009. Vol. 27. Р. 3–7. https://doi.org/10.1016/j.urolonc.2007.07.010.

  39. Li W. et al. Uroplakin II is a more sensitive immunohistochemical marker than uroplakin III in urothelial carcinoma and its variants // Am J Clin Pathol. 2014. Vol. 142. Р. 864–71. https://doi.org/10.1309/AJCP1J0JPJBPSUXF.

  40. Liang Y. et al. Differential expression of GATA-3 in urothelial carcinoma variants // Hum Pathol. 2014. Vol. 45. Р. 1466–72. https://doi.org/10.1016/j.humpath.2014.02.023.

  41. Lotan T.L. et al. Immunohistochemical panel to identify the primary site of invasive micropapillary carcinoma // Am J Surg Pathol. 2009. Vol. 33. Р. 1037–41. https://doi.org/10.1097/PAS.0b013e3181962dcd.

  42. Paner G.P. et al. Immunohistochemical evaluation of novel and traditional markers associated with urothelial differentiation in a spectrum of variants of urothelial carcinoma of the urinary bladder // Hum Pathol. 2014. Vol. 45. Р. 1473–82. https://doi.org/10.1016/j.humpath.2014.02.024.

  43. Kamat A.M. et al. Defining and treating the spectrum of intermediate risk nonmuscle invasive bladder cancer // J Urol. 2014. Vol. 192. Р. 305–15. https://doi.org/10.1016/j.juro.2014.02.2573.

  44. Sylvester R.J. et al. Predicting recurrence and progression in individual patients with stage Ta T1 bladder cancer using EORTC risk tables: a combined analysis of 2596 patients from seven EORTC trials // Eur Urol. 2006. Vol. 49. Р. 466–75; discussion 475–477. https://doi.org/10.1016/j.eururo.2005.12.031.

  45. Fernandez-Gomez J. et al. Predicting nonmuscle invasive bladder cancer recurrence and progression in patients treated with bacillus Calmette-Guerin: the CUETO scoring model // J Urol. 2009. Vol. 182. Р. 2195–203. https://doi.org/10.1016/j.juro.2009.07.016.

  46. Cambier S. et al. EORTC nomograms and risk groups for predicting recurrence, progression, and disease-specific and overall survival in non-muscle-invasive stage Ta-T1 Urothelial bladder cancer patients treated with 1–3 years of maintenance Bacillus Calmette-Guerin // Eur Urol. 2016. Vol. 69. Р. 60–9. https://doi.org/10.1016/j.eururo.2015.06.045.

  47. Gontero P. et al. Prognostic factors and risk groups in T1G3 non-muscle-invasive bladder cancer patients initially treated with Bacillus Calmette-Guerin: results of a retrospective multicenter study of 2451 patients // Eur Urol. 2015. Vol. 67. Р. 74–82. https://doi.org/10.1016/j.eururo.2014.06.040.

  48. Martin-Doyle W., Leow J.J., Orsola A., Chang S.L., Bellmunt J. Improving selection criteria for early cystectomy in high-grade t1 bladder cancer: a meta-analysis of 15,215 patients // J Clin Oncol. 2015. Vol. 33. Р. 643–50. https://doi.org/10.1200/JCO.2014.57.6967.

  49. Freiha F., Reese J., Torti F.M. A randomized trial of radical cystectomy versus radical cystectomy plus cisplatin, vinblastine and methotrexate chemotherapy for muscle invasive bladder cancer // J Urol. 1996. Vol. 155. Р. 495–9; discussion 499–500.

  50. Cognetti F. et al. Adjuvant chemotherapy with cisplatin and gemcitabine versus chemotherapy at relapse in patients with muscle-invasive bladder cancer submitted to radical cystectomy: an Italian, multicenter, randomized phase III trial // Ann Oncol. 2012. Vol. 23. Р. 695–700. https://doi.org/10.1093/annonc/mdr354.

  51. Skinner D.G. et al. The role of adjuvant chemotherapy following cystectomy for invasive bladder cancer: a prospective comparative trial // J Urol. 1991. Vol. 145. Р. 459–64; discussion 464–457.

  52. Morales A., Eidinger D., Bruce A.W. Intracavitary Bacillus Calmette-Guerin in the treatment of superficial bladder tumors // J Urol. 1976. Vol. 116. Р. 180–3.

  53. Shen Z., Shen T., Wientjes M.G., O’Donnell M.A., Au J.L. Intravesical treatments of bladder cancer: review // Pharm Res. 2008. Vol. 25. Р. 1500–10. https://doi.org/10.1007/s11095-008-9566-7.

  54. Lamm D.L. et al. Maintenance bacillus Calmette-Guerin immunotherapy for recurrent TA, T1 and carcinoma in situ transitional cell carcinoma of the bladder: a randomized southwest oncology group study // J Urol. 2000. Vol. 163. Р. 1124–9.

  55. Hinotsu S. et al. Maintenance therapy with bacillus Calmette-Guerin Connaught strain clearly prolongs recurrence-free survival following transurethral resection of bladder tumour for non-muscle-invasive bladder cancer // BJU Int. 2011. Vol. 108. Р. 187–95. https://doi.org/10.1111/j.1464-410X.2010.09891.x.

  56. Sylvester R.J., van der Meijden A.P., Lamm D.L. Intravesical bacillus Calmette-Guerin reduces the risk of progression in patients with superficial bladder cancer: a meta-analysis of the published results of randomized clinical trials // J Urol. 2002. Vol. 168. Р. 1964–70. https://doi.org/10.1097/01.ju.0000034450.80198.1c.

  57. Bohle A., Bock P.R. Intravesical bacille Calmette-Guerin versus mitomycin C in superficial bladder cancer: formal meta-analysis of comparative studies on tumor progression // Urology. 2004. Vol. 63. Р. 682–6; discussion 686–687. https://doi.org/10.1016/j.urology.2003.11.049.

  58. Bohle A., Jocham D., Bock P.R. Intravesical bacillus Calmette-Guerin versus mitomycin C for superficial bladder cancer: a formal meta-analysis of comparative studies on recurrence and toxicity // J Urol. 2003. Vol. 169. Р. 90–5. https://doi.org/10.1097/01.ju.0000039680.90768.b3.

  59. Brausi M. et al. Side effects of Bacillus Calmette-Guerin (BCG) in the treatment of intermediate- and high-risk Ta, T1 papillary carcinoma of the bladder: results of the EORTC genito-urinary cancers group randomised phase 3 study comparing one-third dose with full dose and 1 year with 3 years of maintenance BCG // Eur Urol. 2014. Vol. 65. Р. 69–76. https://doi.org/10.1016/j.eururo.2013.07.021.

  60. Sylvester R.J. et al. Systematic review and individual patient data meta-analysis of randomized trials comparing a single immediate instillation of chemotherapy after transurethral resection with transurethral resection alone in patients with stage pTa-pT1 Urothelial carcinoma of the bladder: which patients benefit from the instillation? // Eur Urol. 2016. Vol. 69. Р. 231–44. https://doi.org/10.1016/j.eururo.2015.05.050.

  61. Kamat A.M. et al. Definitions, end points, and clinical trial designs for non-muscle-invasive bladder cancer: recommendations from the international bladder cancer group // J Clin Oncol. 2016. Vol. 34. Р. 1935–44. https://doi.org/10.1200/JCO.2015.64.4070.

  62. Cookson M.S. et al. National practice patterns for immediate postoperative instillation of chemotherapy in nonmuscle invasive bladder cancer // J Urol. 2012. Vol. 187. Р. 1571–6. https://doi.org/10.1016/j.juro.2011.12.056.

  63. Filson C.P. et al. Complications associated with single-dose, perioperative mitomycin-C for patients undergoing bladder tumor resection // Urol Oncol. 2014. Vol. 32. Р. 40. e41–8. https://doi.org/10.1016/j.urolonc.2013.04.006.

  64. Barocas D.A. et al. Practice based collaboration to improve the use of immediate intravesical therapy after resection of nonmuscle invasive bladder cancer // J Urol. 2013. Vol. 190. Р. 2011–6. https://doi.org/10.1016/j.juro.2013.06.025.

  65. Davies B.J., Hwang T.J., Kesselheim A.S. Ensuring access to injectable generic drugs — the case of intravesical BCG for bladder cancer // N Engl J Med. 2017. Vol. 376. Р. 1401–3. https://doi.org/10.1056/ NEJMp1615697.

  66. Messing E.M. et al. Effect of intravesical instillation of gemcitabine vs saline immediately following resection of suspected low-grade non-muscle-invasive bladder Cancer on tumor recurrence: SWOG S0337 randomized clinical trial // JAMA. 2018. Vol. 319. Р. 1880–8. https://doi.org/10.1001/jama.2018.4657.

  67. Chou R. et al. Emerging approaches to diagnosis and treatment of non-muscle-invasive bladder cancer AHRQ comparative effectiveness reviews. Rockville: Agency for Healthcare Research and Quality, 2015.

  68. Malmstrom P.U. et al. An individual patient data meta-analysis of the long-term outcome of randomised studies comparing intravesical mitomycin C versus bacillus Calmette-Guerin for non-muscle-invasive bladder cancer // Eur Urol. 2009. Vol. 56. Р. 247–56. https://doi.org/10.1016/j.eururo.2009.04.038.

  69. Oddens J. et al. Final results of an EORTC-GU cancers group randomized study of maintenance bacillus Calmette-Guerin in intermediate- and high-risk Ta, T1 papillary carcinoma of the urinary bladder: one-third dose versus full dose and 1 year versus 3 years of maintenance // Eur Urol. 2013. Vol. 63. Р. 462–72. https://doi.org/10.1016/j.eururo.2012.10.039.

  70. Lamm D. et al. Defining progression in nonmuscle invasive bladder cancer: it is time for a new, standard definition // J Urol. 2014. Vol. 191. Р. 20–7. https://doi.org/10.1016/j.juro.2013.07.102.

  71. Jarow J. et al. Development of systemic and topical drugs to treat non-muscle invasive bladder cancer // Bladder Cancer. 2015. Vol. 1. Р. 133–6. https://doi. org/10.3233/BLC-150016.

  72. Lerner S.P. et al. Clarification of bladder Cancer disease states following treatment of patients with Intravesical BCG // Bladder Cancer. 2015. Vol. 1. Р. 29–30. https://doi.org/10.3233/BLC-159002.

  73. Kamat A.M. et al. Bladder cancer // Lancet. 2016. Vol. 388. Р. 2796–810. https://doi.org/10.1016/S0140-6736(16)30512-8.

  74. Steinberg G. et al. Efficacy and safety of valrubicin for the treatment of Bacillus Calmette-Guerin refractory carcinoma in situ of the bladder. The Valrubicin Study Group // J Urol. 2000. Vol. 163. Р. 761–7.

  75. Martini T., Wezel F., Lobig N., Mitterberger M.J., Colleselli D. Systematic review on conservative treatment options in non-muscle-invasive bladder cancer patients refractory to Bacillus Calmette-Guerin instillation therapy // Aktuelle Urol. 2017. Vol. 48. Р. 314–28. https://doi.org/10.1055/s-0043-108944.

  76. Witjes J.A. et al. Current clinical practice gaps in the treatment of intermediate- and high-risk non-muscle-invasive bladder cancer (NMIBC) with emphasis on the use of bacillus Calmette-Guerin (BCG): results of an international individual patient data survey (IPDS) // BJU Int. 2013. Vol. 112. Р. 742–50. https://doi.org/10.1111/bju.12012.

  77. Lammers R.J. et al. The role of a combined regimen with intravesical chemotherapy and hyperthermia in the management of non-muscle-invasive bladder cancer: a systematic review // Eur Urol. 2011. Vol. 60. Р. 81–93. https://doi.org/10.1016/j.eururo.2011.04.023.

  78. Addeo R. et al. Randomized phase III trial on gemcitabine versus mytomicin in recurrent superficial bladder cancer: evaluation of efficacy and tolerance // J Clin Oncol. 2010. Vol. 28. Р. 543–8. https://doi.org/10.1200/JCO.2008.20.8199.

  79. Di Lorenzo G. et al. Gemcitabine versus bacille Calmette-Guerin after initial bacille Calmette-Guerin failure in non-muscle-invasive bladder cancer: a multicenter prospective randomized trial // Cancer. 2010. Vol. 116. Р. 1893–900. https://doi.org/10.1002/cncr.24914.

  80. Laudano M.A. et al. Long-term clinical outcomes of a phase I trial of intravesical docetaxel in the management of non-muscle-invasive bladder cancer refractory to standard intravesical therapy // Urology. 2010. Vol. 75. Р. 134–7. https://doi.org/10.1016/j.urology.2009.06.112.

  81. Barlow L.J., McKiernan J.M., Benson M.C. Long-term survival outcomes with intravesical docetaxel for recurrent nonmuscle invasive bladder cancer after previous bacillus Calmette-Guerin therapy // J Urol. 2013. Vol. 189. Р. 834–9. https://doi.org/10.1016/j.juro.2012.10.068.

  82. Breyer B.N., Whitson J.M., Carroll P.R., Konety B.R. Sequential intravesical gemcitabine and mitomycin C chemotherapy regimen in patients with non-muscle invasive bladder cancer // Urol Oncol. 2010. Vol. 28. Р. 510–4. https://doi.org/10.1016/j.urolonc.2008.11.019.

  83. Lightfoot A.J. et al. Multi-institutional analysis of sequential intravesical gemcitabine and mitomycin C chemotherapy for non-muscle invasive bladder cancer // Urol Oncol. 2014. Vol. 32. Р. 35.e15–39. https://doi.org/10.1016/j.urolonc.2013.01.009.

  84. Cockerill P.A., Knoedler J.J., Frank I., Tarrell R., Karnes R.J. Intravesical gemcitabine in combination with mitomycin C as salvage treatment in recurrent non-muscle-invasive bladder cancer // BJU Int. 2016. Vol. 117. Р. 456–62. https://doi.org/10.1111/bju.13088.

  85. Milbar N. et al. Oncological outcomes of sequential Intravesical gemcitabine and Docetaxel in patients with non-muscle invasive bladder Cancer // Bladder Cancer. 2017. Vol. 3. Р. 293–303. https://doi.org/10.3233/BLC-170126.

  86. Dhar N.B. et al. Outcome after radical cystectomy with limited or extended pelvic lymph node dissection // J Urol. 2008. Vol. 179. Р. 873–8; discussion 878. https://doi.org/10.1016/j.juro.2007.10.076.

  87. Aziz A. et al. Prediction of 90-day mortality after radical cystectomy for bladder cancer in a prospective European multicenter cohort // Eur Urol. 2014. Vol. 66. Р. 156–63. https://doi.org/10.1016/j.eururo.2013.12.018.

  88. Donat S.M. et al. Potential impact of postoperative early complications on the timing of adjuvant chemotherapy in patients undergoing radical cystectomy: a high-volume tertiary cancer center experience // Eur Urol. 2009. Vol. 55. Р. 177–85. https://doi.org/10.1016/j.eururo.2008.07.018.

  89. Khan M.S. et al. A single-Centre early phase randomised controlled three-arm trial of open, robotic, and laparoscopic radical cystectomy (CORAL) // Eur Urol. 2016. Vol. 69. Р. 613–21. https://doi.org/10.1016/j.eururo.2015.07.038.

  90. Parekh D.J. et al. Robot-assisted radical cystectomy versus open radical cystectomy in patients with bladder cancer (RAZOR): an open-label, randomised, phase 3, non-inferiority trial // Lancet. 2018. Vol. 391. Р. 2525–36. https://doi.org/10.1016/S0140-6736(18)30996-6.

  91. Jani A.B., Efstathiou J.A., Shipley W.U. Bladder preservation strategies // Hematol Oncol Clin North Am. 2015. Vol. 29. Р. 289–300, ix. https://doi.org/10.1016/j.hoc.2014.10.004.

  92. Efstathiou J.A. et al. Long-term outcomes of selective bladder preservation by combined-modality therapy for invasive bladder cancer: the MGH experience // Eur Urol. 2012. Vol. 61. Р. 705–11. https://doi.org/10.1016/j.eururo.2011.11.010.

  93. Mak R.H. et al. Long-term outcomes in patients with muscle-invasive bladder cancer after selective bladder-preserving combined-modality therapy: a pooled analysis of radiation therapy oncology group protocols 8802, 8903, 9506, 9706, 9906, and 0233 // J Clin Oncol. 2014. Vol. 32. Р. 3801–9. https://doi.org/10.1200/ JCO.2014.57.5548.

  94. Sylvester R.J., Oosterlinck W., van der Meijden A.P. A single immediate postoperative instillation of chemotherapy decreases the risk of recurrence in patients with stage Ta T1 bladder cancer: a meta-analysis of published results of randomized clinical trials // J Urol. 2004. Vol. 171. Р. 2186–90, quiz 2435.

  95. Dinney C.P., Greenberg R.E., Steinberg G.D. Intravesical valrubicin in patients with bladder carcinoma in situ and contraindication to or failure after bacillus Calmette-Guerin // Urol Oncol. 2013. Vol. 31. Р. 1635–42. https://doi.org/10.1016/j.urolonc.2012.04.010.

  96. Skinner E.C. et al. SWOG S0353: phase II trial of intravesical gemcitabine in patients with nonmuscle invasive bladder cancer and recurrence after 2 prior courses of intravesical bacillus Calmette-Guerin // J Urol. 2013. Vol. 190. Р. 1200–4. https://doi.org/10.1016/j.juro.2013.04.031.

34. Доставка противоопухолевых терапевтических средств в центральную нервную систему

Лиза Фельдман и Майк ЧенЛ. Фельдман, М. Чен Национальный медицинский центр «Город надежды», отделение нейрохирургии, Дуарте, Калифорния, США. E-mail: mchen@coh.org.

Введение

Рак, поражающий центральную нервную систему (ЦНС), является огромной проблемой в онкологии. Глиомы высокой степени злокачественности, в том числе мультиформные глиобластомы, являются наиболее часто диагностируемыми первичными опухолями головного мозга у взрослых с диапазоном заболеваемости 4,67–5,73 на 100 000 человек [1, 2]. Кроме того, метастазы в головном мозге, которые чаще всего включают рак легкого, молочной железы и меланому [3], развиваются у 10–20% взрослых онкологических больных и диагностируются в 10 раз чаще первичных опухолей головного мозга [4]. Лептоменингеальные метастазы, диагностика которых требует демонстрации злокачественных клеток в спинномозговой жидкости пациентов, связаны с особенно плохим прогнозом с медианной выживаемостью 2–4 мес [5, 6], и, если их не диагностировали на ранней стадии, они приводят к необратимым неврологическим дефицитам [7]. В общей сложности эти опухоли представляют феноменальную проблему в онкологии, поскольку их чрезвычайно трудно лечить, и у пациентов с мультиформными глиобластомами пятилетняя выживаемость составляет примерно 5% [8]. Инфильтративная природа глиом высокой степени злокачественности делает невозможной полную хирургическую резекцию, и поэтому лечение, включая химиотерапию и лучевую терапию, является по необходимости адъювантным. Несмотря на то что новые фармацевтические препараты для лечения заболеваний ЦНС разрабатываются с поразительно высокой скоростью, эти лекарственные средства оказываются в числе наименее эффективных [9, 10]. Среди прочих проблем, связанных с разработкой методов лечения опухолей головного мозга, серьезные сложности представляет доставка лекарственных средств.

Физические и физиологические барьеры в центральной нервной системе

Одним из основных препятствий для доставки этих лекарственных средств является ГЭБ, который одновременно предотвращает проникновение препаратов в ЦНС и не позволяет им достигать эффективной концентрации. ГЭБ состоит из микроваскулярных эндотелиальных клеток, которые выстилают кровеносные сосуды головного мозга. Они связаны друг с другом плотными контактами, а также астроцитарными отростками и синаптическими окончаниями, и реагируют на сигналы, первично подаваемые астроцитами [11, 12]. Эти плотные соединения эндотелия не только обладают множеством ферментов, рецепторов, транспортеров [13], но и значительно ограничивают попадание в мозг молекул, находящихся внутри сосудов. Эта сложная система успешно блокирует попадание в мозг токсинов, и при этом она исключает попадание туда 100% высокомолекулярных и 98% низкомолекулярных лекарственных средств [14]. Она так хорошо выполняет свои ограничительные функции, что лишь маленькие молекулы и белки массой <400 Да успешно проникают через ГЭБ [9]. Кроме того, межэндотелиальные соединения заключают эндотелиальные клетки в твердый, упорный барьер, который сильно уменьшает проникновение водорастворимых веществ в ЦНС [9].

Жирорастворимые молекулы, однако, могут пройти ГЭБ, но из-за диффузии их распределение в головном мозге ограниченно.

Большинство химиотерапевтических средств связаны с плазматическими белками с молекулярной массой, далеко превышающей предел в 400 Да для проникновения через ГЭБ [15]. Кроме того, ГЭБ в высоких концентрациях экспрессирует трансмембранные насосы с активным эффлюксом, такие как P-гликопротеин и другие, которые активно элиминируют химиотерапевтические средства из мозга [16, 17]. Интересная стратегия улучшения доставки химиотерапевтических веществ в ЦНС включает блокирование трансмембранных белковых транспортеров [18]. Было также разработано несколько новаторских методов доставки, которые или ослабляют, или обходят ГЭБ, чтобы усилить доставку препарата в ЦНС.

Это связано с тем, что опухоли головного мозга часто имеют увеличенное число аномальных микроcосудов [19], которые включают раздутые капилляры со слабым движением крови и протекающими стенками, которые являются в конечном итоге более проницаемыми, чем здоровые сосуды мозга [20]. Таким образом, опухоли имеют уникальный ГЭБ. Такой ГЭБ позволяет визуализировать опухоли с помощью контрастных средств на КТ или МРТ и может дать нестойкую или сниженную диффузию терапевтических средств в опухоли [21]. Кроме того, в высокой степени аномальный кровоток в этих сосудах приводит к развитию внутриопухолевой гипоксии, что приводит к дополнительной резистентности к химиотерапии и лучевой терапии [22]. ГЭБ в результате представляет собой дополнительную и огромную проблему для оптимизации доставки терапевтических средств к опухолям ЦНС [23].

Стратегии нарушения гематоэнцефалического барьера

С течением времени было разработано множество методов обхода ГЭБ с общей целью улучшить доставку лекарственных средств в ЦНС посредством либо манипулирования проницаемостью капилляров, либо путем доставки лекарственных средств непосредственно в спинномозговую жидкость с полным обходом ГЭБ. Старые методы включают внутриартериальные инъекции лекарственных средств, таких как гиперосмолярная терапия; однако более новые стратегии включают разработку новых сложных фармацевтических препаратов, которые химически проходят ГЭБ, или же использование технологии непосредственного введения терапевтических средств в опухоль или опухолевую полость [20] (табл. 34-1 [24]). В целом наиболее распространенным методом введения терапевтических средств в обход ГЭБ является прямая доставка в спинномозговую жидкость путем интрацеребровентрикулярной, интрацистернальной или интратекальной инъекции.

Химическое нарушение гематоэнцефалического барьера

Было отмечено, что ряд эндогенных физиологических веществ, в том числе нейротрансмиттеры, воспалительные маркеры, различные гормоны [11], а также физиологические состояния гипертонии и гиперкапнии, временно открывают ГЭБ [25]. К сожалению, преходящие нарушения ГЭБ вследствие этих факторов дают нескоординированное открытие барьера и продолжительное нарушение. Это ставит пациентов под угрозу постоянного структурного повреждения, что делает такой подход менее благоприятным средством доставки препаратов [26]. В идеале нарушение ГЭБ с терапевтическими целями должно быть преходящим и обратимым. С этой целью с успехом были использованы гипертонические растворы, в частности, с использованием внутриартериального маннитола, а также лактамида, изотонического раствора натрия хлорида, мочевины и радиографических контрастных средств [25]. Внутриартериальная инъекция маннитола приводит к резкой диффузии жидкости из клеток, обезвоживанию и сокращению эндотелиальных клеток, в конечном счете открывая плотные контакты ГЭБ в течение по крайней мере нескольких часов [27]. Доставка химиотерапевтических средств после нарушения ГЭБ показала значительное увеличение медианной выживаемости у пациентов с лимфомой ЦНС [28], а также у пациентов с другими отвечающими на химиотерапию опухолями [29]. Однако внутриартериальная инъекция осмотических средств проходит с присущими ей рисками, так что пациенты должны быть готовы дать информированное согласие. Процедура требует общей анестезии, считается инвазивной процедурой и приводит к неустойчивой доставке целевых медикаментозных препаратов в ЦНС [24].

Таблица 34-1. Различные способы обхода гематоэнцефалического барьера для терапевтической доставки в центральную нервную систему
Способ Преимущества Недостатки

Препараты, разработанные для использования транспортных механизмов ГЭБ

Неинвазивное введение, доставка по всей ЦНС

Дорогая разработка и производство лекарственных средств. Требует системного введения, продолжается клиническая разработка

Трансназальная доставка

Неинвазивный, легко ввести за пределами клиники, повторяемый

Небольшой объем доставляемого препарата, относительно ограниченная доставка, индивидуальная вариабельность

Артериальная инъекция осмотических растворов или других средств

Эффективная доставка таргетных препаратов по всей ЦНС, значительный клинический опыт

Инвазивное, требует общей анестезии, несовпадающие результаты, может вызвать местную нейротоксичность

Интратекальная, интравентрикулярная инъекция

Эффективная доставка препаратов в пределах ЦНС и на поверхность мозга

Слабое проникновение препарата за пределы поверхности мозга, инвазивный, риск инфицирования имплантированным катетером/системой

Сфокусированный ультразвук, с микропузырьками или без них

Неинвазивный, повторяемый, позволяет таргетному препарату достичь высоких концентраций препарата в ЦНС, может быть улучшен с использованием микропузырьков или магнитных частиц для дополнительного таргетинга

Требует системного введения, риск инфицирования, технически сложно, продолжающаяся клиническая разработка

Модифицировано по: Aryal и соавт. [24], используется с разрешения авторов.

Основным ограничением нарушения ГЭБ перед доставкой химиотерапевтического средства является нейротоксичность. Например, хотя доксорубицин и цисплатин хорошо переносятся при системной терапии, в моделях на животных (собаках и грызунах) они могут привести к значительной нейротоксичности при введении с нарушением ГЭБ [30, 31]. Кроме того, их клиническое применение дополнительно ограничивают альтернативные системные риски токсичности, связанные с вызванным маннитолом нарушением ГЭБ, в том числе гиперкалиемическая желудочковая тахикардия [32], судороги [33], а также вазовагальные эпизоды с брадикардией и гипотензией [34], еще больше ограничивают это клиническое применение.

Механическое нарушение гематоэнцефалического барьера

Для того чтобы обойти токсические побочные эффекты использования осмотических средств, ученые и врачи разработали для нарушения ГЭБ метод целенаправленного ультразвука (FUS). Во время FUS транскраниально направленные низкочастотные ультразвуковые волны временно открывают плотные контакты в эндотелиальных клетках ГЭБ [35]. Одним из первых применений этого метода была успешная доставка доксорубицина в липосомных капсулах через нарушенную FUS мембрану в модели крысиной глиомы [36]. Поскольку FUS генерировал чрезмерное тепло на черепной коробке, этот метод требовал краниотомии [37] и поэтому был в значительной степени ограничен исследованиями на животных.

Однако были разработаны новые системы абляции FUS, чтобы преодолеть эту проблему, благодаря уменьшению нагрева черепа за счет активного охлаждения кожи головы, а также с использованием трансдукторов с большими отверстиями для распределения ультразвуковой энергии по большой поверхности черепа [38]. При использовании в сочетании с акустическим моделированием, рассчитанным с помощью КТ черепа для оптимизации фазовой и амплитудной коррекции для оптимальной доставки FUS, а также магнитно-резонансной (МР) визуализации температуры для измерения тепла, эти системы способны достичь высокой интенсивности энергии для достижения тепловой абляции через человеческий череп для клинического использования [24]. FUS приводит к временному открытию ГЭБ, который может закрыться в течение 6 ч после процедуры [39] и после закрытия возобновляет нормальную физиологическую функцию [40, 41].

Совсем недавно метод FUS был усовершенствован и включил использование микропузырей в кровотоке. Внутривенное введение контрастного средства в виде микропузырей позволяет ГЭБ оставаться постоянно открытым, без ущерба для подлежащего мозга [42]. Колебание микропузырьков во время FUS ведет к большему разрушению ГЭБ при более низких частотах ультразвука [24], что приводит к значительно меньшему тепловому повреждению черепа или подлежащего мозга [43]. Эта комбинация позволила возникнуть новому способу нарушения ГЭБ в целенаправленной и повторяемой манере, с помощью которого в конечном итоге можно доставить лекарственное средство неинвазивно [24].

Прямая доставка

Интраназальная доставка

Интраназальное применение является альтернативным методом обхода ГЭБ и неинвазивной доставки лекарственного средства в головной и спинной мозг в течение нескольких минут. Был описан ряд терапевтических путей доставки, участвующих в интраназальной доставке. Ольфакторный путь включает поглощение препарата по всему обонятельному эпителию и дальнейшее перемещение его к обонятельной луковице, откуда он распределяется по паренхиме мозга и в спинномозговой жидкости [44]. Хотя первоначально предполагалось, что обонятельный (I черепной) нерв был эксклюзивным каналом для интраназальной доставки в мозг [45], в настоящее время есть понимание, что участие принимает также V черепной нерв, в частности, в доставке в ствол головного мозга и в спинной мозг [46]. Поскольку обонятельные и черепные нервы служат специализированными связями между внешней средой и ЦНС, этот метод прямой доставки не приводит к тем побочным эффектам, которые замечены при системной доставке [47]. Слизистая оболочка носа представляет собой идеальный терапевтический канал из-за своей большой площади поверхности, развитого кровообращения, пористой эндотелиальной мембраны и обхода пресистемного печеночного метаболизма [48]. Подавляющее большинство терапевтических средств, в том числе, но не ограничиваясь ими, микро- и макромолекулы, факторы роста, вирусные векторы и стволовые клетки [49], были доставлены в ЦНС для лечения болезни Альцгеймера, инсульта, нейродегенеративных заболеваний, а также когнитивных функций, таких как память, внимание и настроение, на животных и человеческих моделях интраназально [47].

Преимущества интраназальной доставки включают безболезненность, неинвазивность, самостоятельную доставку терапевтических средств с быстрым началом действия из-за высокой васкуляризации и большой абсорбционной поверхностной области слизистой оболочки носа и избежание химической/ферментной деградации, которая может возникнуть в желудочно-кишечном тракте [48]. Ограничения такой доставки, однако, включают ограниченный клиренс препарата мукоцилиарным клиренсом, ферментную деградацию и относительно низкую проницаемость носового эпителия для некоторых препаратов [49], в том числе гидрофильных молекул, пептидов, белков и нуклеотидов [50, 51].

Интрацеребровентрикулярная и интрацистернальная доставка

В этом прямом режиме терапевтической доставки лекарственное средство непосредственно обходит ГЭБ и высвобождается в ЦНС в боковые желудочки или мозжечково-мозговую цистерну. Этот способ введения десятилетиями использовался для лечения широкого спектра заболеваний, включая инфекционный менингит, неутихающую боль, а также широкий спектр раковых заболеваний у детей и взрослых [52]. Противораковые средства, в настоящее время вводимые посредством доставки через ЦНС, представлены в табл. 34-2 [53–74].

Таблица 34-2. Противораковые средства, доставляемые в центральную нервную систему
Лекарственное средство Новообразование Нежелательные явления

Метотрексат (MTX)

Первая линия терапии лимфомы и менингеального лейкоза, рака молочной железы, легкого, остеосаркомы [53]

Костный мозг, печеночная, легочная или почечная токсичность [53], нейротоксичность [54], асептический менингит или химический арахноидит [55]

Цитарабин (Ara-C)

Профилактика ЦНС при остром лимфоцитаром лейкозе, лимфоме, неопластическом менингите [56]. Кроме того, вводят в липосомальной формуле для медленного высвобождения [55]

Нейротоксичность [56], костный мозг, фебрильная нейтропения, кардиомиопатия [57], поперечная миелопатия, асептический менингит, химический арахноидит [55]

Гидрокортизон

Дается в сочетании с метотрексатом и/или Ara-C для профилактики ЦНС при B-предш. остром лимфобластном лейкозе [58], неходжкинской лимфоме [59]. Вводится совместно для уменьшения побочных эффектов химиотерапии

Токсичность не была хорошо задокументирована в контролируемых исследованиях; в иных случаях были описаны психиатрические нежелательные явления ([55], головная боль, тошнота и спутанность сознания [60]

Тиотепа (Тиотепа-Тиоплекс )

Моноклональные антитела к CD20 для лечения лептоменингеального карциноматоза, связанного с В-клеточной неходжкинской лимфомой, первичной лимфомой ЦНС

Как правило, хорошо переносится. Миелосупрессия, асептический менингит [61], полиневропатия [62]

Ритуксимаб (ритуксан )

Моноклональные антитела к CD20 для лечения лептоменингеального карциноматоза, связанного с В-клеточной неходжкинской лимфомой, первичной лимфомой ЦНС

Гипертензия, тошнота, рвота и диплопия [63]

Трастузумаб (Герцептин )

Моноклональные антитела для лечения лептоменингеального карциноматоза при метастазах в головном мозге рака молочной железы, положительного по рецептору эпидермального фактора роста человека 2 (HER2)

Очень хорошо переносится, имеет мало побочных эффектов [64, 65]; асептический менингит [66]

Онколитическая вирусная терапия

Широкий спектр, включая глиому высокой степени, меланому, плоскоклеточную карциному, рак молочной железы (обзор [67]). Использует вирусы, которые избирательно нацелены и вызывают лизис опухолевых клеток (обзор [68, 69]), также сенсибилизирует опухолевые клетки к химиотерапии и лучевой терапии [70]

Широкий спектр специфических для вирусной терапии симптомов включает гриппоподобные симптомы [67], тошноту, рвоту, повышение температуры тела, озноб, астению, лейкопению [69]

Иммунотерапевтические методы

Широкий спектр, включая мультиформные глиобластомы, детскую глиому высокой степени, меланому, рак молочной железы, лимфому, рак легкого. Включают использование иммуностимуляторов (цитокинов, интерферонов, патогенных молекулярных рецепторов, химерных рецепторов) антигена (CAR) Т-клеток [71], Т- и В-клеточной иммунотерапии и вакцин; ингибиторов контрольных точек (обзор [72])

Широкий спектр, специфичные для иммунотерапии, включают связанную с ЦНС иммунную токсичность — гипофизит [73], гипотиреоз [74], энцефалит, демиелинизирующую полиневропатию, энцефаломиелит [72]

Как и интраназальная доставка, этот способ введения также обычно требует меньшее количество препарата и вызывает меньше побочных эффектов по сравнению с пероральным введением лекарственных средств. Введение лекарственных препаратов может быть осуществлено в пробном, краткосрочном или долгосрочном режиме. При интравентрикулярном введении может быть размещен экстравентрикулярный дренаж для краткосрочного введения препаратов, таких как антибиотики или противовирусные препараты, для лечения менингита или энцефалита. Экстравентрикулярный дренаж также обеспечивает дополнительные преимущества, позволяющие измерять внутричерепное давление, а также дает возможность дренажа ЦНС, чтобы уменьшить внутричерепное давление или регулярно брать образцы ЦНС для оценки терапевтической пользы в определенный период времени. Установку экстравентрикулярного дренажа, который является временным каналом в желудочки, осуществляют, как правило, в отделении интенсивной терапии или во время операции. Доставка лекарственных средств в мозжечково-мозговую цистерну включает размещение катетера между I и II шейными позвонками (пространство между C1 и C2) под контролем рентгенографии.

Пациенты оцениваются как хорошие кандидаты на этот тип доставки с помощью предоперационного сканирования, такого как КТ или МРТ. Как правило, пациенты проходят пробную процедуру, включающую любое из этих временных размещений катетера, в которой у пациентов в отделении интенсивной терапии отслеживаются нежелательные реакции, в том числе когнитивные изменения, галлюцинации, судороги, угнетение дыхания или кома [75]. Кроме того, мониторинг пациентов проводится в целях индивидуальной оптимизации режима введения и дозирования препарата [76].

Если проба стала для пациента успешной, он (или она) может быть доставлен в операционную для размещения постоянного имплантированного устройства доставки лекарственных препаратов под наркозом. Резервуары для препаратов, такие как резервуары Оммайя или Рэкхема, имплантируются под кожу и содержат катетер, который заканчивается в боковом желудочке. Нейрохирурги, возможно, в целях повышения точности размещения катетера резервуара захотят использовать внутриоперационную нейронавигацию. Пациенты затем могут получать доставку терапевтических средств через введение иглы небольшого диаметра через кожу прямо в резервуар устройства. Частое введение препарата через резервуары такого типа удобно и хорошо переносится пациентами. Этот метод настолько успешен, что был спланирован ряд клинических исследований, посвященных доставке лекарственных средств при позднем детском нейрональном цероидном липофусцинозе типа 2, мукополисахаридозе II, амиотрофическом боковом склерозе и болезни Паркинсона [52].

Риски, связанные с размещением резервуаров, включают внутримозговое кровоизлияние, инфекцию, ненадлежащее расположение катетера, утечку спинномозговой жидкости, дисфункцию устройства (т.е. свертывание крови) и риски, связанные с проведением общей анестезии. В метаанализе на основе 35 опубликованных работ были получены данные о рисках, связанных с размещением и использованием резервуара, и отмечены общие показатели инфекции между 0 и 27% и неинфекционные осложнения в диапазоне от 1 до 33%, при этом наиболее распространенными являются утечка, кровоизлияние, смещение и обструкция катетера [52]. Дополнительным теоретическим риском является повышение внутричерепного давления, особенно при введении больших объемов лекарственных средств [77]. Для того чтобы избежать этого потенциального риска, большинство поставщиков медицинских услуг изымают объемы спинномозговой жидкости, равные тем, которые были поставлены до введения [78, 79]. Хотя у подавляющего большинства пациентов их внутрижелудочковые резервуары сохраняются намного дольше, чем продолжительность их лечения [52], нейрохирурги должны быть всегда доступны на случай ремонта или удаления устройства, если возникнут осложнения или если пациент захочет его удаления.

Люмбальная интратекальная доставка

Первое получившее известность использование спинальной интратекальной доставки препаратов описал в 1899 г. доктор Август Бир, немецкий хирург, который вводил кокаин себе интратекально, и точно так же шести другим пациентам, чтобы оценить новый метод обезболивания [80]. Впоследствии врачи добавили к кокаину морфий для интратекальной анестезии, чтобы противодействовать неблагоприятным побочным эффектам кокаина [81]. С тех пор для анальгезии был использован широкий спектр лекарственных средств, включая циконотид , морфин, фентанил, бупивакаин и суфентанил , все из которых применяли с или без клонидина при неутихающей боли и баклофена при спастической [82].

Основными преимуществами внутритекального введения является доставка меньших доз препарата со значительным снижением системных побочных эффектов, таких как угнетение дыхания и запор при наркотических анальгетиках и бред, кома и судороги — при баклофене. В отличие от пероральных препаратов, передозировка интратекально доставленных лекарственных средств встречается намного реже. Кроме того, пациенты с имплантированными насосами требуют только периодических визитов к поставщикам медицинских услуг для пополнения насоса, что делает этот вариант удобным для многих пациентов.

Интратекальные инфузионные насосы были разработаны в 1970-х гг. для улучшения доставки опиатов у пациентов [83], и с тех пор насосы становились все меньше и сложнее. В настоящее время существуют два общих метода непрерывной интратекальной доставки терапевтических средств, которые включают либо внешний насос, либо полностью имплантированное устройство. Чрескожный катетер с внешним насосом является менее инвазивным, может быть полезным у пациентов с короткой продолжительностью жизни, и его можно использовать у пациентов для расширенного испытания препарата [82]. Имплантированные насосы, которые в настоящее время есть на рынке, являются сложными устройствами и позволяют вносить существенные коррективы в зависимости от потребности отдельных пациентов. Например, насосы могут доставлять препараты с фиксированной или вариабельной скоростью, могут позволять пациенту по мере необходимости делать самостоятельную болюсную доставку, могут иметь батарею или быть перезаряжаемыми и могут иметь резервуары различного размера, чтобы соответствовать разным объемам препарата. Многие из этих насосов настраиваются или деактивируются неинвазивно с помощью ручного пульта и в настоящее время совместимы с МРТ.

Хотя нет принятых рекомендаций по отбору пациентов для интратекального размещения обезболивающего насоса, большинство врачей рассматривают этот вариант для пациентов с онкологической или неонкологической болью или непроходящими спазмами, которые не отвечают на максимальные пероральные дозы препаратов. Большинство врачей выступают за пробный период интратекального введения медикаментов. Одну или несколько терапевтических инъекций в поясничное интратекационное пространство можно сделать для испытания препарата или в качестве инициирования интратекальной доставки до начала постоянного варианта, такого как внутрижелудочковый резервуар или обезболивающий насос.

Имплантация устройства требует общей анестезии и включает два отдельных разреза: один на нижней части спины по средней линии, как правило, между телами IV и V поясничных позвонков, а второй — на животе со стороны, предварительно выбранной пациентом. Задний разрез используется для доставки катетера насоса между остистыми отростками в твердую мозговую оболочку и туннелируется рострально в текальное пространство. Дистальный катетер туннелирован под кожей от заднего разреза до переднего разреза, где создается подкожный карман для удержания резервуарной камеры с препаратом. Риски, связанные с этой процедурой, включают кровотечение; инфекцию, которую регистрируют примерно в 2–5% случаев [84, 85]; утечку спинномозговой жидкости; серому или образование гранулемы [82]; долгосрочный риск дисфункции насоса или обструкции и риск общей анестезии.

Конвекционная доставка

Конвекционная доставка (CED), которую иначе называют микроинфузией с высоким потоком, является одной из форм высококонтролируемой доставки местных лекарственных средств. Этот метод был разработан в 1990-х гг. доктором Эдвардом Олдфилдом (Edward Oldfield) и его командой из Национального института здравоохранения [86, 87] и позволяет доставить высококонцентрированные растворы, включая наночастицы, для чрезвычайно точного нацеливания на участки мозга. Эта система доставки нацелена таким образом, что здоровые окружающие ткани мозга подвергаются слабому воздействию препарата, а гематоэнцефалический барьер (ГЭБ) ограничивает проникновение инфузионного средства в системный кровоток. CED играет важную теоретическую роль в лечении злокачественных глиом, которые имеют высокую склонность рецидивировать в месте первичной опухоли или в пределах 1 см от нее [88], и ее также применяют при лечении болезни Паркинсона и Альцгеймера [89].

CED состоит из внешнего, автоматизированного насоса, который непрерывно управляет потоком желаемого терапевтического средства через устройство доставки. Доставленное средство выходит через канюлю или катетер, который стереотаксически размещается непосредственно в паренхиме головного мозга или опухоли, или просто рядом с целевой областью инфузии [86, 87]. Внутренняя канюля может быть доставлена через внешнюю канюлю так, что ее кончик заканчивается в нужной точке инфузии. При этом метод двух канюль поддерживает заданную траекторию размещения канюли [90]. После активации насоса градиент давления на кончике катетера генерирует массовый поток препарата, а не диффузию, через интерстициальное пространство. Диффузный поток, описанный законом Фика, зависит от диффузивности тканей, а также концентрации препарата, градиента и молекулярной массы [89]. По сути, этот закон описывает, почему молекулярным фармацевтическим препаратам с большой массой нужно больше времени, чтобы диффундировать в ткани мозга, и для доставки их к цели требуются опасные концентрации.

С использованием усовершенствованных технологий, таких как МРТ и сонограммы, которые позволяют отслеживать проникнувшие вещества в режиме реального времени, были разработаны более сложные модели внутрипаренхиматозного потока. Например, была разработана невероятно точная компьютерная система CED для использования как анатомической, так и диффузионной тензорной МРТ в качестве источника ввода данных. Эти точки данных дополняются описанием движения инфузата с использованием стохастического дифференциального уравнения, которое оценивает как адвективные, так и диффузионные условия. Предсказание концентрации препарата в определенное время и в определенном месте относительно места доставки либо подтверждается, либо корректируется с помощью обратной связи от устройства визуализации. Следуя за движением вещества в целевой области мозга, эти исследователи смогли собрать массив информации, относящейся к различным градиентам концентрации в соседних точках ткани. Эта модель не только допускает анизотропные вариации, но и включает потенциальные поглотители для лекарственных средств, такие как утечка в субарахноидальное пространство, дренаж в полости, а также колебания в скорости клиренса тканей [91]. Дальнейшие исследования с участием людей, проведенные этими исследователями, показали, что планы лечения могут быть изменены при продолжении введения вещества благодаря обратной связи в режиме реального времени [92]. При достаточном внутриоперационном времени отклонения от прогнозируемого и желаемого распределения можно немедленно скорректировать путем манипулирования параметрами доставки, такими как место инъекции и скорость инфузии.

Контролируя переменные, которые регулируют эффективность доставки, включая размер частицы препарата, площадь поверхности частиц и жидкость, несущую частицы, CED обеспечивает медленную, контролируемую инфузию желаемого средства таким образом, что расширяет внеклеточное пространство, аналогичное тому, которое наблюдается при вазогенном отеке, сохраняя при этом целостность окружающих тканей. Действительно, этими переменными манипулировали в целях успешной доставки наночастиц, особенно частиц размером с вирус, которые будут использоваться в генной терапии поражений головного мозга [93]. В целом CED предлагает уникальный и инновационный метод прямой внутрипаренхиматозной доставки с достижением терапевтических концентраций соединений в целевой и ограниченной области ЦНС [94].

На сегодняшний день многочисленные клинические исследования с участием людей успешно продемонстрировали доставку наночастиц с помощью CED. Хотя перенесено было множество разных частиц, включая ферменты, антитела и вирусы, в подавляющем большинстве исследований изучались токсины, направленные на рецепторы. Токсины, направленные на рецепторы, состоят из одного белка, который нацелен на определенную конфигурацию на поверхности клетки, и другого белка, что вызывает цитотоксичность [93]. Первое зарегистрированное клиническое испытание с использованием CED было выполнено Олдфилдом (Oldfield). В нем использовалось химиотерапевтическое средство, селективное в отношении рецептора трансферрина Tf-CRM107, конъюгат трансферрина с точечно-мутированным дифтерийным токсином, для лечения злокачественных опухолей головного мозга [95].

В фазе I исследования доставка Tf-CRM107 была хорошо переносимой, снижение объема опухоли наблюдалось более чем на 50% у 9 из 10 пациентов, и медианная выживаемость составила 75 по сравнению с 36 нед у тех, кто не дал ответа [95]. В фазе II исследования ПО и ЧО опухоли без тяжелой токсичности наблюдались у 35% пациентов, получавших терапию Tf-CRM107 [96]. В другом клиническом исследовании иммунотоксина использовался цинтредекин безудотокс, рекомбинантный белок, состоящий из интерлейкина-13 (ИЛ-13) и усеченной формы Exotoxin Pseudomonas, PE38’Р. Начальная фаза I исследования показала многообещающие клинические результаты при лечении рецидивирующей мультиформной глиобластомы [97]; тем не менее в фазе III исследования (PRECISE) из 296 участников, которые получили или CED цинтредекина безудотокса послеоперационно, или глиаделевую вафлю, имплантированную во время операции, не было показано никакой пользы в отношении выживаемости [98]. Интересно, что было установлено, что в этом исследовании надлежащим образом были размещены лишь около 50% катетеров. Это дает возможность предположить, что надлежащее размещение катетера, возможно, улучшило бы конечный результат этого клинического исследования.

Вирусные частицы для лечения болезни Паркинсона также были успешно доставлены через CED [100, 101]. AAV2, кодирующие человеческую декарбоксилазу ароматических L-аминокислот (hAADC), были перенесены 10 человекам и трем приматам, не являющимся человеком [101]. МРТ с гиперинтенсивностью Т2 и связанное с этим повышенное поглощение на ПЭТ-сканировании оказались сходными в обеих группах. На приматах, не являющихся людьми, также провели иммуногистохимические исследования, показавшие, что в этих участках произошла экспрессия hAADC. Этот результат с высокой вероятностью подтверждает возможность использования CED наночастиц, таких как вирус, в клинической генной терапии.

Таким образом, CED, описанная как молекулярная нейрохирургия, является методом, который можно использовать для доставки наночастиц в целевые области ЦНС. Благодаря достижениям в области технологии визуализации исследователи смогли оптимизировать параметры, чтобы увеличить разнообразие и объем терапевтических средств для лечения неврологических заболеваний.

Заключение

Таким образом, несмотря на значительные усилия по улучшению адъювантной терапии для лечения опухолей ЦНС, например, лучевой терапии и химиотерапии, работа ведется также в направлении разработки хитроумных способов доставки высоких концентраций новых целевых терапевтических средств непосредственно к опухолям. Такая стратегия не только поможет избежать нежелательных побочных эффектов, которые часто наблюдались при системной доставке терапевтических средств, но также позволит доставлять препараты в более высокой концентрации, что, скорее всего, обеспечит повышение эффективности лечения. Основное ограничение при разработке новых терапевтических методов связано с обходом ГЭБ. По мере развития уникальных способов обхода ГЭБ, таких как физические или химические нарушения, или разработки новых фармацевтических препаратов, использующих эндогенные барьерные транспортеры, в ближайшем будущем ожидается появление новых впечатляющих средств.

Литература

  1. Larjavaara S., Mantyla R., Salminen T., Haapasalo H., Raitanen J., Jaaskelainen J. et al. Incidence of gliomas by anatomic location // Neuro Oncol. 2007. Vol. 9, No 3. Р. 319–25.

  2. Gousias K., Markou M., Voulgaris S., Goussia A., Voulgari P., Bai M. et al. Descriptive epidemiology of cerebral gliomas in northwest Greece and study of potential predisposing factors, 2005–2007 // Neuroepidemiology. 2009. Vol. 33, No 2. Р. 89–95.

  3. Nussbaum E.S., Djalilian H.R., Cho K.H., Hall W.A. Brain metastases. Histology, multiplicity, surgery, and survival // Cancer. 1996. Vol. 78, No 8. Р. 1781–8.

  4. Lin X., DeAngelis L.M. Treatment of brain metastases // J Clin Oncol. 2015. Vol. 33, No 30. Р. 3475–84.

  5. Le Rhun E., Taillibert S., Chamberlain MC. Carcinomatous meningitis: leptomeningeal metastases in solid tumors // Surg Neurol Int. 2013. Vol. 4. Suppl 4. Р. S265–88.

  6. Park J.H., Kim Y.J., Lee J.O., Lee K.W., Kim J.H., Bang S.M. et al. Clinical outcomes of leptomeningeal metastasis in patients with non-small cell lung cancer in the modern chemotherapy era // Lung Cancer. 2012. Vol. 76, No 3. Р. 387–92.

  7. DeAngelis L.M., Boutros D. Leptomeningeal metastasis // Cancer Investig. 2005. Vol. 23, No 2. Р. 145–54.

  8. Ostrom Q.T., Bauchet L., Davis F.G., Deltour I., Fisher J.L., Langer C.E. et al. The epidemiology of glioma in adults: a «state of the science» review // Neuro Oncol. 2014. Vol. 16, No 7. Р. 896–913.

  9. Dong X. Current strategies for brain drug delivery // Theranostics. 2018. Vol. 8, No 6. Р. 1481–93.

  10. Gribkoff V.K., Kaczmarek L.K. The need for new approaches in CNS drug discovery: why drugs have failed, and what can be done to improve outcomes // Neuropharmacology. 2017. Vol. 120. Р. 11–9.

  11. Neuwelt E.A. Mechanisms of disease: the blood-brain barrier // Neurosurgery. 2004. Vol. 54, No 1. Р. 131–40; discussion 41–2.

  12. Guerra M., Blazquez J.L., Rodriguez E.M. Blood-brain barrier and foetal-onset hydrocephalus, with a view on potential novel treatments beyond managing CSF flow // Fluids Barriers CNS. 2017. Vol. 14, No 1. Р. 19.

  13. Neuwelt E.A., Bauer B., Fahlke C., Fricker G., Iadecola C., Janigro D. et al. Engaging neuroscience to advance translational research in brain barrier biology // Nat Rev Neurosci. 2011. Vol. 12, No 3. Р. 169–82.

  14. Abbott N.J., Romero I.A. Transporting therapeutics across the blood-brain barrier // Mol Med Today. 1996. Vol. 2, No 3. Р. 106–13.

  15. Banks W.A. Physiology and pathology of the blood-brain barrier: implications for microbial pathogenesis, drug delivery and neurodegenerative disorders // J Neurovirol. 1999. Vol. 5, No 6. Р. 538–55.

  16. Zhou S.F. Structure, function and regulation of P-glycoprotein and its clinical relevance in drug disposition // Xenobiotica. 2008. Vol. 38, No 7–8. Р. 802–32.

  17. Choong E., Dobrinas M., Carrupt P.A., Eap C.B. The permeability P-glycoprotein: a focus on enantioselectivity and brain distribution // Expert Opin Drug Metab Toxicol. 2010. Vol. 6, No 8. Р. 953–65.

  18. Miller D.S., Bauer B., Hartz A.M. Modulation of P-glycoprotein at the blood-brain barrier: opportunities to improve central nervous system pharmacotherapy // Pharmacol Rev. 2008. Vol. 60, No 2. Р. 196–209.

  19. Schlageter K.E., Molnar P., Lapin G.D., Groothuis D.R. Microvessel organization and structure in experimental brain tumors: microvessel populations with distinctive structural and functional properties // Microvasc Res. 1999. Vol. 58, No 3. Р. 312–28.

  20. Groothuis D.R. The blood-brain and blood-tumor barriers: a review of strategies for increasing drug delivery // Neuro Oncol. 2000. Vol. 2, No 1. Р. 45–59.

  21. Jain R.K. Barriers to drug delivery in solid tumors // Sci Am. 1994. Vol. 271, No 1. Р. 58–65.

  22. Rockwell S. Use of hypoxia-directed drugs in the therapy of solid tumors // Semin Oncol. 1992. Vol. 19. 4 Suppl 11. Р. 29–40.

  23. Bidros D.S., Vogelbaum M.A., Liu J.K. Barriers to delivery of therapeutics to brain tumors // Winn HR, editor. Neurological surgery, vol. 2. 6th ed: Elsevier. 2011. P. 175–89.

  24. Aryal M., Arvanitis C.D., Alexander P.M., McDannold N. Ultrasound-mediated blood-brain barrier disruption for targeted drug delivery in the central nervous system // Adv Drug Deliv Rev. 2014. Vol. 72. Р. 94–109.

  25. Kroll R.A., Neuwelt E.A. Outwitting the blood-brain barrier for therapeutic purposes: osmotic opening and other means // Neurosurgery. 1998. Vol. 42, No 5. Р. 1083–99; discussion 99–100.

  26. Neuwelt E.A., editor. Implications of the blood-brain barrier and its manipulation. New York: Plenum Press, 1989.

  27. Rapoport S.I., Robinson P.J. Tight-junctional modification as the basis of osmotic opening of the blood-brain barrier // Ann N Y Acad Sci. 1986. Vol. 481. Р. 250–67.

  28. Dahlborg S.A., Henner W.D., Crossen J.R., Tableman C.M., Petrillo A., Braziel R. et al. Non-AIDS primary CNS lymphoma: first example of a durable response in a primary brain tumor using enhanced chemotherapy delivery without cognitive loss and without radiotherapy // Cancer J Sci Am. 1996. Vol. 2, No 3. Р. 166–74.

  29. Doolittle N.D., Petrillo A., Bell S., Cummings P., Eriksen S. Blood-brain barrier disruption for the treatment of malignant brain tumors: the National Program // J Neurosci Nurs. 1998. Vol. 30, No 2. Р. 81–90.

  30. Neuwelt E.A., Barnett P.A., Glasberg M., Frenkel E.P. Pharmacology and neurotoxicity of cis-diamminedichloroplatinum, bleomycin, 5-fluorouracil, and cyclophosphamide administration following osmotic blood-brain barrier modification // Cancer Res. 1983. Vol. 43, No 11. Р. 5278–85.

  31. Neuwelt E.A., Glasberg M., Frenkel E., Barnett P. Neurotoxicity of chemotherapeutic agents after blood-brain barrier modification: neuropathological studies // Ann Neurol. 1983. Vol. 14, No 3. Р. 316–24.

  32. Seto A., Murakami M., Fukuyama H., Niijima K., Aoyama K., Takenaka I. et al. Ventricular tachycardia caused by hyperkalemia after administration of hypertonic mannitol // Anesthesiology. 2000. Vol. 93, No 5. Р. 1359–61.

  33. Doolittle N.D., Miner M.E., Hall W.A., Siegal T., Jerome E., Osztie E. et al. Safety and efficacy of a multicenter study using intraarterial chemotherapy in conjunction with osmotic opening of the blood-brain barrier for the treatment of patients with malignant brain tumors // Cancer. 2000. Vol. 88, No 3. Р. 637–47.

  34. Bellavance M.A., Blanchette M., Fortin D. Recent advances in blood-brain barrier disruption as a CNS delivery strategy // AAPS J. 2008. Vol. 10, No 1. Р. 166–77.

  35. Hynynen K., McDannold N., Vykhodtseva N., Raymond S., Weissleder R., Jolesz F.A. et al. Focal disruption of the blood-brain barrier due to 260-kHz ultrasound bursts: a method for molecular imaging and targeted drug delivery // J Neurosurg. 2006. Vol. 105, No 3. Р. 445–54.

  36. Etame A.B., Diaz R.J., Smith C.A., Mainprize T.G., Hynynen K., Rutka J.T. Focused ultrasound disruption of the blood-brain barrier: a new frontier for therapeutic delivery in molecular neurooncology // Neurosurg Focus. 2012. Vol. 32, No 1. Р. E3.

  37. Heimburger R.F. Ultrasound augmentation of central nervous system tumor therapy // Indiana Med. 1985. Vol. 78, No 6. Р. 469–76.

  38. Hynynen K., McDannold N. MRI guided and monitored focused ultrasound thermal ablation methods: a review of progress // Int J Hyperth. 2004. Vol. 20, No 7. Р. 725–37.

  39. Burgess A., Shah K., Hough O., Hynynen K. Focused ultrasound-mediated drug delivery through the blood-brain barrier // Expert Rev Neurother. 2015. Vol. 15, No 5. Р. 477–91.

  40. McDannold N., Arvanitis C.D., Vykhodtseva N., Livingstone M.S. Temporary disruption of the blood-brain barrier by use of ultrasound and microbubbles: safety and efficacy evaluation in rhesus macaques // Cancer Res. 2012. Vol. 72, No 14. Р. 3652–63.

  41. McDannold N., Vykhodtseva N., Raymond S., Jolesz F.A., Hynynen K. MRI-guided targeted blood-brain barrier disruption with focused ultrasound: histological findings in rabbits // Ultrasound Med Biol. 2005. Vol. 31, No 11. Р. 1527–37.

  42. Hynynen K., McDannold N., Vykhodtseva N., Jolesz F.A. Noninvasive MR imaging-guided focal opening of the blood-brain barrier in rabbits // Radiology. 2001. Vol. 220, No 3. Р. 640–6.

  43. McDannold N., King R.L., Hynynen K. MRI monitoring of heating produced by ultrasound absorption in the skull: in vivo study in pigs // Magn Reson Med. 2004. Vol. 51, No 5. Р. 1061–5.

  44. Khan S., Patil K., Bobade N., Yeole P., Gaikwad R. Formulation of intranasal mucoadhesive temperature-mediated in situ gel containing ropinirole and evaluation of brain targeting efficiency in rats // J Drug Target. 2010. Vol. 18, No 3. Р. 223–34.

  45. Chen X.Q., Fawcett J.R., Rahman Y.E., Ala T.A., Frey I.W. Delivery of nerve growth factor to the brain via the olfactory pathway // J Alzheimers Dis. 1998. Vol. 1, No 1. Р. 35–44.

  46. Thorne R.G., Pronk G.J., Padmanabhan V., Frey W.H. 2nd. Delivery of insulin-like growth factor-I to the rat brain and spinal cord along olfactory and trigeminal pathways following intranasal administration // Neuroscience. 2004. Vol. 127, No 2. Р. 481–96.

  47. Hanson L.R., Frey W.H. 2nd. Intranasal delivery bypasses the blood-brain barrier to target therapeutic agents to the central nervous system and treat neurodegenerative disease // BMC Neurosci. 2008. Vol. 9. Suppl 3. Р. S5.

  48. Jadhav K.R., Gambhire M.N., Shaikh I.M., Kadam V.J., Pisal S.S. Nasal drug delivery system-factors affecting and applications // Current Drug Therapy. 2007. Vol. 2. Р. 27–38.

  49. Mittal D., Ali A., Md S., Baboota S., Sahni J.K., Ali J. Insights into direct nose to brain delivery: current status and future perspective // Drug Deliv. 2014. Vol. 21, No 2. Р. 75–86.

  50. Lim S.T., Forbes B., Brown M.B., Martin G.P. Phsiological factors affecting nasal drug delivery // Touitou E., Barry B.W., editors. Enhancement in drug delivery. Boca Raton: CRC Press, 2007.

  51. Pillon D.J., Arnold J.J., Meezan E. Nasal delivery of peptides // Touitou E., Barry B.W., editors. Enhancement in drug delivery. Boca Raton: CRC Press, 2007.

  52. Cohen-Pfeffer J.L., Gururangan S., Lester T., Lim D.A., Shaywitz A.J., Westphal M. et al. Intracerebroventricular delivery as a safe, long-term route of drug administration // Pediatr Neurol. 2017. Vol. 67. Р. 23–35.

  53. Methotrexate Monograph for Professionals. Available from: https://web.archive.org/web/20161008130258/ ; https://www.drugs.com/monograph/methotrexate.html

  54. Brugnoletti F., Morris E.B., Laningham F.H., Patay Z., Pauley J.L., Pui C.H. et al. Recurrent intrathecal methotrexate induced neurotoxicity in an adolescent with acute lymphoblastic leukemia: serial clinical and radiologic findings // Pediatr Blood Cancer. 2009. Vol. 52, No 2. Р. 293–5.

  55. Olmos-Jimenez R., Espuny-Miro A., Diaz-Carrasco M.S., Fernandez-Varon E., Valderrey-Pulido M., Carceles-Rodriguez C. Stability of four standardized preparations of methotrexate, cytarabine, and hydrocortisone for intrathecal use // J Oncol Pharm Pract. 2016. Vol. 22, No 5. Р. 659–65.

  56. Jabbour E., O’Brien S., Kantarjian H., Garcia-Manero G., Ferrajoli A., Ravandi F. et al. Neurologic complications associated with intrathecal liposomal cytarabine given prophylactically in combination with high-dose methotrexate and cytarabine to patients with acute lymphocytic leukemia // Blood. 2007. Vol. 109, No 8. Р. 3214–8.

  57. Manual BCACD. Cytarabine 2014. Available from: http://www.bccancer.bc.ca/drug-database-site/ DrugIndex/Cytarabine_monograph_1May2014.pdf

  58. Pullen J., Boyett J., Shuster J., Crist W., Land V., Frankel L. et al. Extended triple intrathecal chemotherapy trial for prevention of CNS relapse in good-risk and poorrisk patients with B-progenitor acute lymphoblastic leukemia: a Pediatric Oncology Group study // J Clin Oncol. 1993. Vol. 11, No 5. Р. 839–49.

  59. Tomita N., Kodama F., Kanamori H., Motomura S., Ishigatsubo Y. Prophylactic intrathecal methotrexate and hydrocortisone reduces central nervous system recurrence and improves survival in aggressive non-hodgkin lymphoma // Cancer. 2002. Vol. 95, No 3. Р. 576–80.

  60. Patten S.B., Neutel C.I. Corticosteroid-induced adverse psychiatric effects: incidence, diagnosis and management // Drug Saf. 2000. Vol. 22, No 2. Р. 111–22.

  61. Berg S.L., Chamberlain M.C. Systemic chemotherapy, intrathecal chemotherapy, and symptom management in the treatment of leptomeningeal metastasis // Curr Oncol Rep. 2003. Vol. 5, No 1. Р. 29–40.

  62. Martin Algarra S., Henriquez I., Rebollo J., Artieda J. Severe polyneuropathy and motor loss after intrathecal thiotepa combination chemotherapy: description of two cases // Anti-Cancer Drugs. 1990. Vol. 1, No 1. Р. 33–5.

  63. Rubenstein J.L., Fridlyand J., Abrey L., Shen A., Karch J., Wang E. et al. Phase I study of intraventricular administration of rituximab in patients with recurrent CNS and intraocular lymphoma // J Clin Oncol. 2007. Vol. 25, No 11. Р. 1350–6.

  64. Pluchart H., Jacquet E., Charlety D., Allenet B., Bedouch P., Mousseau M. Long-term survivor with intrathecal and intravenous trastuzumab treatment in metastatic breast cancer // Target Oncol. 2016. Vol. 11, No 5. Р. 687–91.

  65. Figura N.B., Long W., Yu M., Robinson T.J., Mokhtari S., Etame A.B. et al. Intrathecal trastuzumab in the management of HER2+ breast leptomeningeal disease: a single institution experience // Breast Cancer Res Treat. 2018. Vol. 169, No 2. Р. 391–6.

  66. Freyer C.W., Yaghmour G., Jennings K., Dhanapal V. Drug-induced aseptic meningitis associated with intrathecal trastuzumab // J Pharm Technol. 2014. Vol. 30, No 2. Р. 43–7.

  67. Malhotra A., Sendilnathan A., Old M.O., Wise-Draper T.M. Oncolytic virotherapy for head and neck cancer: current research and future developments // Oncolytic Virother. 2015. Vol. 4. Р. 83–93.

  68. Kane J.R., Miska J., Young J.S., Kanojia D., Kim J.W., Lesniak M.S. Sui generis: gene therapy and delivery systems for the treatment of glioblastoma // Neuro Oncol. 2015. Vol. 17. Suppl 2. Р. ii24–36.

  69. Shilpa P., Kaul R., Bhat S., Sultana N., Pandeshwar P. Oncolytic viruses in head and neck cancer: a new ray of hope in the management protocol // Ann Med Health Sci Res. 2014. Vol. 4. Suppl 3. Р. S178–84.

  70. Mullen J.T., Tanabe KK. Viral oncolysis // Oncologist. 2002. Vol. 7, No 2. Р. 106–19.

  71. Brown C.E., Alizadeh D., Starr R., Weng L., Wagner J.R., Naranjo A. et al. Regression of glioblastoma after chimeric antigen receptor T-cell therapy // N Engl J Med. 2016. Vol. 375, No 26. Р. 2561–9.

  72. McGranahan T., Li G., Nagpal S. History and current state of immunotherapy in glioma and brain metastasis // Ther Adv Med Oncol. 2017. Vol. 9, No 5. Р. 347–68.

  73. Blansfield J.A., Beck K.E., Tran K., Yang J.C., Hughes M.S., Kammula U.S. et al. Cytotoxic T-lymphocyte-associated antigen-4 blockage can induce autoimmune hypophysitis in patients with metastatic melanoma and renal cancer // J Immunother. 2005. Vol. 28, No 6. Р. 593–8.

  74. Downey S.G., Klapper J.A., Smith F.O., Yang J.C., Sherry R.M., Royal R.E. et al. Prognostic factors related to clinical response in patients with metastatic melanoma treated by CTL-associated antigen-4 blockade // Clin Cancer Res. 2007. Vol. 13, No 22. Pt 1. Р. 6681–8.

  75. Sheth S. Intraventricular or intracisternal drug delivery 2016. Available from: https://www.neuromodulation.com/drug-delivery

  76. Lee D.J., Gurkoff G.G., Goodarzi A., Muizelaar J.P., Boggan J.E., Shahlaie K. Intracerebroventricular opiate infusion for refractory head and facial pain // World J Clin Cases. 2014. Vol. 2, No 8. Р. 351–6.

  77. Patel M.M., Goyal B.R., Bhadada S.V., Bhatt J.S., Amin A.F. Getting into the brain: approaches to enhance brain drug delivery // CNS Drugs. 2009. Vol. 23, No 1. Р. 35–58.

  78. Blaney S.M., Tagen M., Onar-Thomas A., Berg S.L., Gururangan S., Scorsone K. et al. A phase-1 pharmacokinetic optimal dosing study of intraventricular topotecan for children with neoplastic meningitis: a Pediatric Brain Tumor Consortium study // Pediatr Blood Cancer. 2013. Vol. 60, No 4. Р. 627–32.

  79. Rubenstein J.L., Li J., Chen L., Advani R., Drappatz J., Gerstner E. et al. Multicenter phase 1 trial of intraventricular immunochemotherapy in recurrent CNS lymphoma // Blood. 2013. Vol. 121, No 5. Р. 745–51.

  80. Bier A. Attempts over Cocainisirung of the Ruckenmarkers // Langenbecks Arch Klin Chir Ver Dtsch Z Chir. 1899. Vol. 51. Р. 361–9.

  81. Onofrio B.M., Yaksh T.L., Arnold P.G. Continuous lowdose intrathecal morphine administration in the treatment of chronic pain of malignant origin // Mayo Clin Proc. 1981. Vol. 56, No 8. Р. 516–20.

  82. Bottros M.M., Christo P.J. Current perspectives on intrathecal drug delivery // J Pain Res. 2014. Vol. 7. Р. 615–26.

  83. Blackshear P.J., Rohde T.D., Prosl F., Buchwald H. The implantable infusion pump: a new concept in drug delivery // Med Prog Technol. 1979. Vol. 6, No 4. Р. 149–61.

  84. Kumar K., Nath R., Wyant G.M. Treatment of chronic pain by epidural spinal cord stimulation: a 10-year experience // J Neurosurg. 1991. Vol. 75, No 3. Р. 402–7.

  85. Lang P. The treatment of chronic pain by epidural spinal cord stimulation — a 15 year follow up; present status // Axone. 1997. Vol. 18, No 4. Р. 71–3.

  86. Bobo R.H., Laske D.W., Akbasak A., Morrison P.F., Dedrick R.L., Oldfield E.H. Convection-enhanced delivery of macromolecules in the brain // Proc Natl Acad Sci U S A. 1994. Vol. 91, No 6. Р. 2076–80.

  87. Morrison P.F., Laske D.W., Bobo H., Oldfield E.H., Dedrick R.L. High-flow microinfusion: tissue penetration and pharmacodynamics // Am J Phys. 1994. Vol. 266, No 1. Pt 2. Р. R292–305.

  88. Barker F.G. 2nd, Chang S.M., Gutin P.H., Malec M.K., McDermott M.W., Prados M.D. et al. Survival and functional status after resection of recurrent glioblastoma multiforme // Neurosurgery. 1998. Vol. 42, No 4. Р. 709–20; discussion 20–3.

  89. Mehta A.M., Sonabend A.M., Bruce J.N. Convection-enhanced delivery // Neurotherapeutics. 2017. Vol. 14, No 2. Р. 358–71.

  90. Lonser R.R., Warren K.E., Butman J.A., Quezado Z., Robison R.A., Walbridge S. et al. Real-timeimage-guided direct convective perfusion of intrinsic brainstem lesions. Technical note // J Neurosurg. 2007. Vol. 107, No 1. Р. 190–7.

  91. Raghavan R., Brady M.L., Rodriguez-Ponce M.I., Hartlep A., Pedain C., Sampson J.H. Convection-enhanced delivery of therapeutics for brain disease, and its optimization // Neurosurg Focus. 2006. Vol. 20, No 4. Р. E12.

  92. Sampson J.H., Raghavan R., Provenzale J.M., Croteau D., Reardon D.A., Coleman R.E. et al. Induction of hyperintense signal on T2-weighted MRimages correlates with infusion distribution from intracerebral convection-enhanced delivery of a tumor-targeted cytotoxin // AJR Am J Roentgenol. 2007. Vol. 188, No 3. Р. 703–9.

  93. Chen M.Y., Hoffer A., Morrison P.F., Hamilton J.F., Hughes J., Schlageter K.S. et al. Surface properties, more than size, limiting convective distribution of virus-sized particles and viruses in the central nervous system // J Neurosurg. 2005. Vol. 103, No 2. Р. 311–9.

  94. Chen M., Chen Z.-J, Gilles G., Haar P., Broaddus W. Intratumoral administation and convection enhanced delivery // Newton H., editor. Handbook of brain tumor chemotherapy. Amsterdam: Elsevier, 2005.

  95. Laske D.W., Youle R.J., Oldfield E.H. Tumor regression with regional distribution of the targeted toxin TF-CRM107 in patients with malignant brain tumors // Nat Med. 1997. Vol. 3, No 12. Р. 1362–8.

  96. Weaver M., Laske D.W. Transferrin receptor ligand-targeted toxin conjugate (Tf-CRM107) for therapy of malignant gliomas // J Neuro Oncol. 2003. Vol. 65, No 1. Р. 3–13.

  97. Kunwar S., Prados M.D., Chang S.M., Berger M.S., Lang F.F., Piepmeier J.M. et al. Direct intracerebral delivery of cintredekin besudotox (IL13-PE38QQR) in recurrent malignant glioma: a report by the Cintredekin Besudotox Intraparenchymal Study Group // J Clin Oncol. 2007. Vol. 25, No 7. Р. 837–44.

  98. Kunwar S., Chang S., Westphal M., Vogelbaum M., Sampson J., Barnett G. et al. Phase III randomized trial of CED of IL13-PE38QQR vs Gliadel wafers for recurrent glioblastoma // Neuro Oncol. 2010. Vol. 12, No 8. Р. 871–81.

  99. Sampson J.H., Archer G., Pedain C., Wembacher-Schroder E., Westphal M., Kunwar S. et al. Poor drug distribution as a possible explanation for the results of the PRECISE trial // J Neurosurg. 2010. Vol. 113, No 2. Р. 301–9.

  100. Richardson R.M., Kells A.P., Rosenbluth K.H., Salegio E.A., Fiandaca M.S., Larson P.S. et al. Interventional MRI-guided putaminal delivery of AAV2-GDNF for a planned clinical trial in Parkinson’s disease // Mol Ther. 2011. Vol. 19, No 6. Р. 1048–57.

  101. Valles F., Fiandaca M.S., Eberling J.L., Starr P.A., Larson P.S., Christine C.W. et al. Qualitative imaging of adeno-associated virus serotype 2-human aromatic L-amino acid decarboxylase gene therapy in a phase I study for the treatment of Parkinson disease // Neurosurgery. 2010. Vol. 67, No 5. Р. 1377–85.

35. Внутриочаговые терапевтические методы: онколитическая вирусная терапия, иммуностимуляторы

Джон Т. МиураДж. Т. Миура Больница Пенсильванского университета, Медицинская школа Перельмана, Пенсильванский университет, отделение хирургии, отдел эндокринной и онкологичес‑ кой хирургии, Филадельфия, Пенсильвания, США. и Джонатан С. ЗагерДж. С. Загер Отделение кожной онкологии, Онкологический центр Моффитта, Тампа, Флорида, США. E-mail: jonathan.Zager@moffitt.org.

Введение

Общая эффективность регионарных методов лечения сосредоточена на уникальном распределении очагов заболевания, что делает возможной доставку концентрированного терапевтического средства в определенный участок или область тела, минимизируя при этом системные побочные эффекты. Большинство регионарных методов лечения рака можно подразделить на две широкие категории, которые включают лечение на основе артериальной доставки или внутриполостную терапию. Тем не менее из обсуждения регионарных методов лечения не следует исключать дополнительные способы, включающие применение внутриочаговой терапии. Как следует из названия, внутриочаговая терапия включает прямую инъекцию средства в целевой очаг поражения. В последние годы, после того как исследования меланомы продемонстрировали благоприятные ответы с минимальной токсичностью, интерес по отношению к внутриочаговым терапевтическим методам растет.

Однако внутриочаговая терапия не является новой концепцией. Зачатки внутриочаговой терапии можно проследить, вспомнив, что еще более века назад доктор Уильям B. Коли, нью-йоркский хирург, впервые выдвинул идею введения бактериального токсина в опухоль в целях содействия регрессии [1]. В 1893 г. доктор Коли описал пациента с неоперабельной саркомой, который перенес серию инъекций с использованием «токсина Коли» (смесь убитых Serratia marcescens и Streptococcus pyogenes ), что в конечном итоге привело к регрессии опухоли в течение нескольких месяцев [2–4]. Несмотря на то что доктор Коли продолжал добиваться успеха, неспособность надежно изготовить токсин в сочетании с отсутствием проспективных клинических исследований привели к сильному скептицизму в этом вопросе [1]. Кроме того, примерно в тот же период были внедрены новые методы лечения, которые включали лучевую терапию и химиотерапию. Это помешало развитию концепции внутриочаговой терапии.

Внутриочаговая терапия получила новый толчок не ранее 1975 г., после того как доктор Дональд Л. Мортон (Donald L. Morton) опубликовал отчет о клиническом случае ракового заболевания. В то время в Национальном институте онкологии США доктор Мортон представил пациента с метастатической меланомой, которая имела многочисленные внутрикожные метастазы, а также метастатическое скопление в легких [1]. В течение 8 мес пациент перенес серию инъекций с БЦЖ в кожные и подкожные метастатические скопления. Ответ на лечение был ярко выраженным, со 100% частотой ПО в получавших инъекцию поражениях наряду с частичной регрессией легочных метастазов [5]. Примерно в тот же период доктор Мортон также сообщил о своем семилетнем опыте внутриочаговой терапии БЦЖ злокачественной меланомы и представил данные о регрессии около 91% получивших инъекции поражений, но, что интересно, регрессию показали также 21% не получавших инъекции поражений [6]. Эти первоначальные данные доктора Мортона не только подчеркнули потенциал внутриочаговой терапии, но также позволили предложить возможный вторичный иммунологический эффект.

Со времен первой работы доктора Мортона было исследовано множество внутриочаговых средств, но лишь немногие продемонстрировали долгосрочные клинические результаты вкупе с приемлемым профилем безопасности. На сегодняшний день большинство исследований с применением внутриочаговых средств были проведены при меланоме, поскольку это заболевание на распространенной стадии может демонстрировать местно-регионарные метастазы, где кожные или подкожные опухолевые очаги развиваются проксимально по отношению к лимфатическим коллекторам [7, 8]. Как правило, эти поражения слишком многочисленны или громоздки, чтобы подходить для хирургической резекции, но остаются привлекательными целями для внутриочаговой терапии, поскольку они легкодоступны для прямой инъекции. Хотя первоначальным стимулом, стоявшим за внутриочаговой терапией меланомы, было стремление усилить местное разрушение опухоли, вывод о том, что болезнь тесно связана с иммунной системой, привел к возникновению новых внутриочаговых средств с повышенной активацией иммунной системы [9, 10]. Таким образом, такие средства, как талимоген лагерпарепвек , PV-10, HL10, и алловектин-7, продемонстрировали способность не только давать свой местный терапевтический эффект, но и инициировать системный иммунный ответ, названный «эффект свидетеля», посредством чего удаленный очаг заболевания может ответить также хорошо (рис. 35-1) [11, 12].

image
Рис. 35-1. а — рецидив меланомы в исходном первичном месте резекции; б — объективный ответ в течение 2,5 мес после терапии Т-ВЕК

В данной главе рассматриваются различные внутриочаговые методы лечения, которые были оценены или в настоящее время проходят оценку, при этом особое внимание будет уделено иммунотерапии на основе внутриочаговых средств (табл. 35-1). Темы обсуждения, в том числе механизм действия, результаты, побочные эффекты и комбинированные методы лечения, будут подтверждены результатами исследований по терапии меланомы, поскольку меланома является основным типом злокачественной опухоли, которая получила наибольшую выгоду от такой терапевтической стратегии.

Бацилла Кальмета–Герена

После того как были получены первые данные о сильном ответе на БЦЖ-терапию в получивших инъекцию очагах меланомы, современные исследования не смогли достичь аналогичных показателей успеха. БЦЖ представляет собой живой ослабленный штамм Mycobacterium bovis , который при первичном изучении на животных моделях вызвал иммунную реакцию на трансплантированные опухоли у мышей [13, 14].

В настоящее время БЦЖ-терапия остается, скорее, применявшимся в прошлом внутриочаговым средством, после того как появились данные о тяжелой токсичности наряду с неспособностью продемонстрировать пользу в отношении выживаемости при применении в более широком масштабе. В нескольких маломасштабных исследованиях с использованием внутриочаговой БЦЖ была зарегистрирована токсичность в виде анафилаксии, распространенной внутрисосудистой коагуляции, а также летальные случаи [15–17]. Хотя в этих исследованиях были использованы очень высокие дозы БЦЖ, которые, вероятно, способствовали повышению риска развития тяжелой токсичности, плохих клинических исходов стало достаточно, чтобы умерить энтузиазм по поводу этого средства. Кроме того, не было получено убедительных доказательств, подтверждающих клиническую пользу после терапии БЦЖ. В крупном рандомизированном исследовании фазы III (E1673), проведенном в 2004 г. Восточной объединенной онкологической группой (ECOG), внутриочаговая БЦЖ не смогла продемонстрировать статистически значимое преимущество в отношении ВБПЗ или ОВ [18]. В исследовании протестировали адъювантное применение БЦЖ с дакарбазином или без него у 734 пациентов с меланомой I–III стадии. Лечение прошли от 978 до 19 741 пациента с прогнозируемым исходом с медианным значением 30 лет. Хотя токсичность в целом была умеренной, более чем у двух третей во время курса терапии развились точечные абсцессы. Исследование пришло к выводу, что БЦЖ не может быть рекомендована из-за недостаточной эффективности и потенциальных проблемных побочных эффектов.

Таблица 35-1. Избранные исследования внутриочаговой терапии меланомы

Инъекционное средство

Автор

Дизайн исследования

Число участников

Инъецированные поражения

Неинъецированные поражения

ПО, %

ЧО, %

СЗ, %

ПЗ, %

БЦЖ

Karakousis [14]

Обсервационное

8

75

0

0

25

Нет ответа

БЦЖ

Storm [59]

Проспективное

27

74 (ПО/ЧО)

НД

26

Нет ответа

ИЛ-2

Weide [23]

Фаза II

48

79

0,7

16,3

4,3

Нет ответа

ИЛ-2

Radny [24]

Фаза II

24

85

6

6

3

Нет ответа

ИЛ-2

Byers [25]

Систематический обзор

140

78

2,5

19,6 (СЗ/ПЗ) НД

Нет ответа

Allovectin-7

Bedikian [37]

Фаза II

127

3

9

25

63

Ответ у 21% пациентов с заболеванием стадии IV

Примечания : ПО — полный ответ; ЧО — частичный ответ; СЗ — стабилизация заболевания; ПЗ — прогрессирование заболевания; БЦЖ — бацилла Кальмета–Герена; ИЛ-2 — интерлейкин-2; TNF — фактор некроза опухоли; Bleo — блеомицин; ГМ-КСФ — гранулоцитарно-макрофагальный колониестимулирующий фактор; CVA21 — вирус Коксаки A21; НД — нет данных.

Несмотря на отсутствие исследований, подтверждающих ее эффективность, и наличие клинических случаев, в которых были отмечены значительные нежелательные явления, именно БЦЖ надо благодарить за возрождение внутриочаговой терапии, и, скорее всего, именно она послужила толчком для разработки альтернативных средств.

Интерлейкин-2

У ИЛ-2 долгая история в области терапии меланомы. После его открытия в 1976 г. в первых исследованиях, в которых изучалась активность ИЛ-2, были получены данные о повышении иммунного ответа после лечения этим средством, поскольку в них была продемонстрированы экспансия клональных Т-клеток, созревание Т-регуляторных клеток и увеличение активности естественных клеток-киллеров [19, 20]. Применение ИЛ-2 в качестве потенциальной терапии меланомы произошло в то время, когда существовали ограниченные возможности системного лечения для терапии распространенных стадий заболевания. Несмотря на неоптимальные показатели ответов в диапазоне 10–15% наряду с высокой токсичностью, связанной с лечением, ИЛ-2 получил в 1998 г. одобрение FDA [21, 22]. К счастью, достижения в области иммунотерапии и таргетной терапии породили новые и более эффективные системные средства при меланоме, что делает его устаревшей терапией.

Однако при внутриочаговом применении ИЛ-2 дает более многообещающие результаты. В ранних клинических работах, внутриочаговой ИЛ-2 привел к частоте ПО на уровне 70% [23, 24]. В фазе II исследования Weide и соавт. 48 пациентам с клинической стадией III/IV меланомы вводили от 0,3 до 6,0 млн МЕ ИЛ-2 3 раза в неделю [23]. ПО был достигнут у 33 пациентов (69%), при этом терапевтический эффект в 70% получивших инъекцию поражениях сохранялся более 6 мес. Кроме того, токсичность была минимальной, и сообщалось лишь о явлениях I–II степени.

Впоследствии был проведен систематический обзор, ограниченный небольшими исследуемыми когортами, в котором оценивалась внутриочаговая эффективность ИЛ-2. Обзор включил шесть исследований, охвативших в общей сложности 2182 получивших инъекции поражения [25]. Несмотря на более низкий зафиксированный ПО 50%, внутриочаговому ИЛ-2 по-прежнему удалось достичь значимого ответа, и лечение в целом было хорошо переносимым. В анализе было отмечено только три нежелательных явления III степени.

Хотя, по-видимому, ИЛ-2 дает высокую частоту ответа, широкому распространению этой терапии помешало несколько серьезных недостатков. Терапевтические схемы были трудоемкими, требующими нескольких инъекций в неделю, и общая стоимость терапии была высокой. Кроме того, ИЛ-2, в отличие от некоторых новых внутриочаговых средств, не дает «эффект свидетеля». Именно поэтому его применение в качестве монотерапии остается ограниченным, особенно у пациентов с обширными местно-регионарными или метастатическими заболеваниями. Напротив, если ИЛ-2 суждено остаться жизнеспособным внутриочаговым средством, его применение, скорее всего, будет связано с комбинированными стратегиями с использованием одного из новых вариантов системной иммунотерапии.

Гранулоцитарно-макрофагальный колониестимулирующий фактор

ГМ-КСФ является дополнительным внутриочаговым средством, представляющим в основном исторический интерес. Это цитокин, впервые выявленный в качестве фактора, ведущего к экспансии и активации гранулоцитов, макрофагов и Т-клеток, что в конечном итоге приводит к увеличению противоопухолевых реакций [26, 27]. Доклинические исследования показали, что экспрессия ГМ-КСФ привела к устойчивому противоопухолевому иммунитету при применении у иммунокомпетентных хозяев [28]. Однако применение внутриочагового ГМ-КСФ в клинических условиях столкнулось с противоречивыми результатами.

В первых исследованиях фазы I у пациентов обычно наблюдали, что ответом на внутриочаговый ГМ-КСФ становилось заметное возрастание инфильтрата Т-клеток в опухоли. К сожалению, в исследовании, проведенном Si и соавт., из 13 пациентов с прогрессирующей меланомой, получавших терапию ГМ-КСФ, только три пациента испытали ЧО, а ПО не наблюдался ни у кого [29]. Аналогичная ЧОО (ПО + ЧО) была зарегистрирована в ходе фазы II исследования Senzer и соавт. [30]. Пятидесяти пациентам с меланомой стадии IIIc–IV вводился внутриочагово ГМ-КСФ каждые 2 нед вплоть до прохождения 24 процедур. ЧОО была 26% (ПО — восемь пациентов, ЧО — пять пациентов), а побочные эффекты были ограничены гриппоподобными симптомами. К сожалению, в виде внутриочаговой монотерапии ГМ-КСФ не дал надежных ответов и, как следствие, перестал вызывать интерес.

Велимоген алиплазмид

Велимоген алиплазмид (алловектин-7), плазмидно-липидный комплекс, содержащий последовательности ДНК, кодирующие HLA-B7 и β2 -микроглобулин, компоненты главного комплекса гистосовместимости класса I, получил значительное внимание после того, как FDA одобрила его как орфанное лекарственное средство в 1999 г. [9]. Считается, что во время прогрессирования ракового заболевания изменение главного комплекса гистосовместимости класса I было одним из таких механизмов, позволяющих опухолевым клеткам уклоняться от иммунной системы [31]. В ранних исследованиях было обнаружено, что алловектин-7 увеличивает частоту цитотоксических Т-лимфоцитов HLA-B7 в 5 раз наряду с активацией молекул главного комплекса гистосовместимости класса I, что приводит к провоспалительному ответу, который ведет к усилению иммунной системы [32].

В клинических условиях алловектин-7 показал большие перспективы в обоих исследованиях фазы I–II. В четырех различных исследованиях фазы I сообщалось о частоте ответа до 50% [33–36]. По результатам фазы II VCL-1005–208 представлял собой исследование с повышением дозы, в котором приняли участие 133 пациента с меланомой M1a/b стадии IIIB/C и IV [37]. Пациенты получали шесть еженедельных инъекций алловектина-7 в дозе от 0,5 до 2,0 мг. Сообщалось о ЧОО 11,8% (ПО — 3%, ЧО — 9%) при средней продолжительности ответа 13,8 мес. Кроме того, у пациентов со стадией болезни IV ответ на неинъекционные поражения наблюдался у 21% (у 9 из 42 пациентов). Токсичность также была незначительной и включала парестезии, миалгии, усталость и гриппоподобные симптомы. Однако эти положительные результаты не удалось воспроизвести в двух последующих исследованиях фазы III [38, 39]. В исследовании иммунотерапии алловектином-7 при метастатической меланоме (AIMM, NCT00395070) 390 пациентов с меланомой стадии III–IV рандомизировали 2:1 на алловектин-7, или дакарбазин внутривенно, или темозоломид внутрь [38]. Первичная конечная точка ответа на 24 нед и более показала, что показатель в группе алловектина-7 был ниже по сравнению с группой дакарбазина/темозоломида (4,6 по сравнению с 12,35% соответственно; p =0,010). ОВ, хотя и не была статистически значимой, также говорила в пользу группы химиотерапии по сравнению с группой, получавшей алловектин-7 (24,1 по сравнению с 18,8 мес; p =0,491). Во втором исследовании фазы III Richards и соавт. рандомизировали 202 пациента с метастатической меланомой на лечение либо одним дакарбазином, либо дакарбазином плюс алловектином-7 [39]. Исследование не достигло своей конечной точки после демонстрации отсутствия разницы в показателях ответа или выживаемости при добавлении алловектина-7. После неутешительных результатов на уровне фазы III дальнейшие исследования с применением алловектина-7 были прекращены.

Динатрий бенгальский розовый 10%

PV-10, впервые описанный в 1920-х гг. как внутривенное диагностическое средство для оценки функции печени, продолжает использоваться офтальмологами в диагностических целях [40–42]. Первые доклинические исследования in vitro и in vivo с использованием PV-10 показали, что это низкомолекулярное производное флюоресцеина преимущественно поглощается лизосомами раковых клеток, при этом сохраняя нормальные клетки, вызывая высвобождение лизосом и клеточную аутофагию [43]. Локальное разрушение опухолевых клеток приводит к острому воздействию опухолевых антигенов, что вызывает увеличение инфильтрирующих опухоль лимфоцитов и активацию опухолеспецифичного иммунного ответа хозяина [44]. Конечным результатом было наблюдение «эффекта свидетеля», когда не получавшие инъекцию опухоли также регрессировали (рис. 35-2).

image
Рис. 35-2. Динатрий бенгальский розовый 10% — это онколитическая терапия внутри очага поражения, предназначенная для оказания как местных, так и системных влияний, приводящих к лизису опухоли и гибели клеток (воспроизведено с разрешения Provectus)

При применении в клинических условиях были получены данные о подобных ответах на PV-10 внутри очага поражения. В первое исследование фазы I вошли 11 пациентов с местной/регионарной рецидивирующей меланомой (стадия IIIB/C) [45]. В опухоли вводили PV-10 в дозе 0,5 мл/см измеренного объема поражения. И получившие, и не получившие инъекцию поражения отслеживали на предмет ответа на инъекцию PV-10. В общей сложности 26 очагов поражения получили инъекции, и наблюдалась ЧОО 48% (ПО — 36%, ЧОО — 12%). Также был отмечен «эффект свидетеля» — 33% необработанных поражений уменьшились в размерах. Опираясь на первоначальный успех, та же группа провела исследование фазы II. В этом исследовании участвовали 80 пациентов с меланомой III–IV стадии, которым вводили PV-10 в 20 целевых очагов до 4 раз в течение 16-недельного периода и наблюдали в течение 52 нед [46]. Также были выявлены дополнительные поражения с «эффектом свидетеля», по 1–2 на пациента. ЧОО составила 51% для таргетных поражений, достигнув 26% ПО. Регрессия в необработанных поражениях с «эффектом свидетеля», которые включали как висцеральные, так и кожные поражения, также была отмечена у 14 (40%) из 35 пациентов, подлежавших оценке. В целом лечение хорошо переносилось, и подавляющее большинство пациентов испытывали токсичность I или II степени. Боль и отек в месте инъекции были наиболее частыми побочными эффектами, но временными.

В настоящее время PV-10 изучается в рамках исследования фазы III (NCT02288897) для местно-распространенной меланомы кожи, в котором внутриочаговое средство будет сравниваться с системной химиотерапией (дакарбазином или темозоломидом) или дополнительной внутриочаговой онколитической терапией талимогеном лагерпарепвеком (T-VEC), о чем сказано ниже. В настоящее время в исследование набираются пациенты, дата завершения набора — осень 2018 г. Тем не менее убедительные результаты, связанные с терапевтическим эффектом PV-10, нельзя игнорировать, и PV-10, вероятно, станет жизненно важным средством, добавленным к арсеналу терапевтических средств при лечении меланомы.

Талимоген лагерпарепвек

На сегодняшний день талимоген лагерпарепвек (T-VEC) является единственным одобренным FDA препаратом для внутриочагового лечения неоперабельной меланомы IIIB–IV стадии. Средство было получено из вируса простого герпеса типа 1 и с тех пор было изменено путем удаления локусов ICP34.5, что устранило патогенные свойства вируса [47, 48]. Дополнительные модификации вируса включали способность экспрессировать ГМ-КСФ [27]. Конечным результатом было создание T-VEC, механизм действия которого был двояким: преимущественная репликация в раковых клетках, приводящая к лизису клеток, и усиление опухолеспецифичного иммунного ответа, опосредованного высвобождением вирусного ГМ-КСФ и повышенной презентацией опухолевых антигенов и активацией антигенпрезентирующих клеток (рис. 35-3).

image
Рис. 35-3. Механизм действия талимогена лагерпарепвека . ГМ-КСФ — гранулоцитарно-макрофагальный колониестимулирующий фактор (воспроизведено с разрешения Amgen)

Ранние клинические исследования показали, что T-VEC безопасен, с минимальными побочными эффектами, включая местное воспаление, эритему и лихорадочные реакции. Первые наблюдения в ходе исследований фазы I также подтвердили репликацию вируса в опухолевых клетках, которая приводила к обусловленному лечением некрозу опухоли [49]. На основе полученных результатов было решено провести фазу II исследования с участием одной группы, в которую были включены пациенты с меланомой стадии IIIC/IV [30]. В общей сложности 50 пациентам вводили T-VEC внутрь очагов поражения. Терапевтический протокол включал первоначальную инъекцию в целевое поражение до достижения максимальной кумулятивной дозы 4 мл T-VEC при концентрации 106 бляшкообразующих единиц на 1 мл, а затем через 3 нед 4 мл T-VEC при концентрации 108 бляшкообразующих единиц на 1 мл, которые вводились каждые 2 нед до 24 процедур. Медианное количество циклов инъекций составляло шесть, при этом в общей терапевтической когорте ЧОО составила 26% (ПО — 16%, ЧО — 10%). Также наблюдался регресс не получавших инъекции поражений. ОВ через 1 и 2 года составила 58 и 52% соответственно.

В 2015 г. были опубликованы результаты РКИ фазы III OPTIM (опорное исследование Oncovex ГМ-КСФ при меланоме) [50]. T-VEC сравнивали с ГМ-КСФ у 436 пациентов с меланомой IIIB/C и IV стадии. Первичные и вторичные конечные точки включали стойкий ответ (disease responce rate(DRR): частичный или полный ответ, который длился ≥6 мес в течение первых 12 мес лечения), ОВ и ЧОО. При анализе популяции пациентов, которым было назначено лечение, DRR составлял 16,3% в группе T-VEC по сравнению с 2,1% в группе ГМ-КСФ, разница между терапевтическими группами составила 14,1% (p <0,001). Кроме того, при анализе подгрупп у пациентов с заболеванием только стадии IIIB/C и IVa наблюдалось значительное улучшение ОВ при терапии T-VEC по сравнению с ГМ-КСФ (T-VEC — 41,1 мес по сравнению с ГМ-КСФ 21,5 мес; p <0,001). Нежелательные явления были умеренными: у 50,3 и 48,6% пациентов, получавших T-VEC, наблюдались соответственно утомляемость и озноб. Единственным проявлением токсичности III–IV степени у 2,1% пациентов было воспаление соединительных тканей.

Дополнительный анализ ответа на уровне поражения, проведенный исследователями OPTIM, также показал, что из 2116 очагов, в которые провели инъекцию T-VEC, уменьшение размера более чем на 50% наблюдалось в 64% когорты, в 34% не получивших инъекцию невисцеральных и 15% висцеральных поражений наблюдалось аналогичное уменьшение размера, что подчеркивает способность T-VEC опосредовать «эффект свидетеля» [51].

Высокая частота ответа в сочетании с длительным терапевтическим эффектом сделали T-VEC привлекательным средством для лечения местно-регионарной метастатической меланомы. Его терапевтические характеристики, в частности его способность оказывать действие как местно, так и удаленно, наряду с благоприятным профилем безопасности, служат ключевыми характеристиками эффективного внутриочагового средства. Пока не будут разработаны новые средства, T-VEC, вероятно, продолжит играть важную роль в лечении меланомы.

Изучение онколитического вируса HF10

Хотя T-VEC в области вирусной терапии внутриочаговых поражений привлекает наибольшее внимание, активно изучается несколько дополнительных средств, которые также продемонстрировали многообещающие результаты. HF10 и вирус Коксаки A21 — это два дополнительных онколитических вирусных агента, вводимых внутрь очага поражения, которые в настоящее время проходят клинические исследования. Как и T-VEC, HF10 также появился из штамма ВПГ-1. Однако генетическая модификация HF10 включает удаление гена UL56 , что вызывает снижение нейроинвазивности вируса, не влияя на репликацию [52]. На мышиных моделях меланомы in vivo инокуляция подкожных опухолевых отложений приводила к цитолитическим эффектам, которые в конечном итоге вели к снижению роста опухоли [53]. Наблюдался также системный противоопухолевый иммунный ответ, так как неинокулированные опухоли тоже демонстрировали ответ на лечение. При применении в клинических условиях HF10 в очаге поражения переносится хорошо, при этом большинство побочных эффектов ограничивается гриппоподобными симптомами [54]. На уровне фазы I HF10 сначала изучили в исследовании с увеличением дозы, в которое вошли пациенты с рефрактерным раком головы и шеи или другими солидными опухолями с кожными или подкожными метастазами [54]. Из 26 пациентов, получавших HF10, у девяти была меланома. Стабильное заболевание было зарегистрировано в 31% случаев от общей когорты лечения. Однако при анализе подгрупп у пациентов с меланомой наблюдалась наибольшая частота ЧО + СЗ (56%). Недавно HF10 изучали в исследовании фазы II, в котором препарат вводили в комбинации с ипилимумабом, системной иммунотерапией CTLA-4, у пациентов с распространенной меланомой (стадии IIIB, IIIC, IV). Результаты этого исследования обсуждаются в следующем разделе [55].

Вирус Коксаки A21

Вирус Коксаки А21 является еще одним примером генетически модифицированной терапии на основе онколитических вирусов, вводимым внутрь очага поражения. Вирус Коксаки А21, про который известно, что он вызывает «простуду» в своем нативном состоянии, был сконструирован для селективного воздействия на молекулу межклеточной адгезии-1, белок, который активируется при меланоме [9]. В исследование фазы II CALM (CAVATAK на поздней стадии меланомы) вошло 57 пациентов с неоперабельной меланомой M1c стадии IIIC–IV. ЧОО составила 28% (ПО — 14%, ЧО — 14%), при этом не сообщалось о связанных с лекарственным средством нежелательных явлениях III или IV степени [56].

Поскольку его механизм действия аналогичен таковому T-VEC, в сочетании с обнадеживающими клиническими результатами, полученными в первых исследованиях, весьма вероятно, что в ближайшем будущем для лечения прогрессирующей меланомы станут доступны несколько дополнительных онколитических вирусных терапий, действующих внутри злокачественного поражения.

Комбинированная терапия

Основным ограничением при лечении меланомы, даже среди наиболее эффективных методов лечения, является существование большой когорты пациентов, которые, как считается, не дают ответ на терапию. В лучшем случае внутриочаговые средства, которые продемонстрировали эффективность на уровне фазы II–III, примерно у половины пациентов приведут к стабильному, если не прогрессирующему, заболеванию. Поскольку ответ на лечение не универсален, а проявления болезни для местно-регионарной метастатической меланомы неодинаковы, логическим развитием стратегии лечения может стать комбинированная терапия.

В настоящее время продолжаются многочисленные исследования, в которых оценивается, может ли добавление иммунотерапевтических препаратов к внутриочаговым средствам вызвать синергетический эффект, который улучшит частоту ответа и в конечном итоге продлит выживаемость (табл. 35-2). Обоснование комбинированных подходов кроется в понимании различных механизмов действия двух видов лечения. В отличие от запрограммированной гибели клеток, вызываемой ингибиторами контрольных точек, средства внутри очага поражения приводят к разрыву опухоли, высвобождению антигенов с последующим появлением Т-клеток, что приводит к противоопухолевому системному иммунному ответу.

Ипилимумаб, иммунотерапевтическое средство к CTLA4, одобренное для лечения меланомы на поздней стадии, недавно прошел исследование фазы II, в котором T-VEC был скомбинирован с иммунотерапевтическим средством [57]. Итоговым результатом исследования стало статистически значимое улучшение ЧОО при сочетании T-VEC с ипилимумабом по сравнению с одним ипилимумабом (39 по сравнению с 18% соответственно; p =0,002). Похожим образом, когда ипилимумаб был скомбинирован с HF10 в исследовании фазы II, пациенты с неоперабельной меланомой IIIB/C или IV стадии достигли ЧОО 41% (ПО — 16%; ЧО — 25%) [55].

В дополнительном исследовании изучалась стратегия комбинации T-VEC с иИКТ пембролизумабом [58]. На уровне фазы I исследование показало ЧОО 57% с ПО 24%. На основе таких обнадеживающих результатов решили провести рандомизированную фазу III исследования T-VEC + пембролизумаб по сравнению с плацебо + пембролизумаб (NCT02263508) с предполагаемой датой завершения в декабре 2018 г. Наконец, PV-10 также изучается в комбинированных исследованиях. NCT02557321 — это исследование фазы Ib/II, в котором сравнивается PV-10 в комбинации с пембролизумабом и одним пембролизумабом у пациентов с метастатической меланомой IV стадии, по крайней мере с одним инъекционным кожным или подкожным поражением. Первичные исходы включают безопасность и ВБП заболевания. Планируемый срок завершения — ноябрь 2023 г.

Таблица 35-2. Комбинированные исследования внутриочаговой терапии меланомы

Инъекционное средство

Автор/исследование

Дизайн исследования

Число участников

Инъецированные поражения

Неинъецированные поражения

ПО, %

ЧО, %

СЗ, %

ПЗ, %

T-VEC + Ipi по сравнению с Ipi

Chesney [57]

Фаза II

98 по сравнению с 100

137

2511

1924

3133

Ответ при 57% невисцеральных и 52% висцеральных поражений в группе T-VEC + Ipi

HF10 + Ipi

Andtbacka [55]

Фаза II

46

16

25

27

32

Нет комментариев

T-VEC + Pembro

Long [58]

Фаза Ib

21

24

33

НД

НД

Нет комментариев

T-VEC + Pembro в сравнении с Pembro

NCT02263508

Фаза III

Продолжается

PV-10 + Pembro

NCT 02557321

Фаза Ib/II

Продолжается

Примечания : ПО — полный ответ; ЧО — частичный ответ; ПЗ — прогрессирование заболевания; T-VEC — талимоген лагерпарепвек ; Ipi — ипилимумаб; Pembro — пембролизумаб; НД — нет данных.

Если продолжающиеся клинические исследования подтвердят первоначальную тенденцию улучшения показателей ответа без увеличения токсичности, связанной с терапией, эти результаты, скорее всего, укрепят роль комбинированной терапии метастатической меланомы. Неясно, усилится ли роль внутриочаговых методов лечения других видов рака. Необходимы дополнительные исследования, в которых будут изучаться новые пути введения терапевтических средств внутрь очага поражения, помимо их общего применения при метастазах в коже, подкожных или лимфатических узлах. Активные области исследований включают инъекции T-VEC в висцеральные поражения, чтобы определить, можно ли достичь аналогичного терапевтического эффекта. Поскольку появляющиеся данные продолжают поддерживать растущую роль иммунотерапии в лечении рака, наблюдаемые при меланоме аддитивные эффекты, достигаемые внутри очага поражения с помощью комбинационных стратегий, вероятно, послужат стимулом для расширения ее использования при других типах рака.

Заключение

Эволюция внутриочаговых терапевтических методов прошла полный круг. Со времени своего первоначального описания как инъекционного токсина до возрождения доктором Мортоном и его работой с БЦЖ и до своего нынешнего состояния как онколитического вируса предпосылка, лежащая в основе внутриочаговой терапии, оставалась неизменной: способствовать местному разрушению опухоли после инъекции средства. Теоретическим преимуществом терапии внутри очага поражения является прямое введение концентрированного средства в опухоль при ограничении системного воздействия. Более того, благодаря интеграции иммунотерапевтических средств с внутриочаговыми средствами терапевтические эффекты теперь также проявляются отсроченно. Несмотря на то что при меланоме было изучено множество внутриочаговых средств, те немногие, которые успешно прошли тщательные клинические испытания с многообещающими результатами, помогли расширить терапевтический арсенал против рака. По-прежнему необходимы дополнительные исследования, чтобы определить, можно ли применять внутриочаговую терапию при других типах рака. До тех пор, пока одно средство не сможет эффективно лечить все очаги заболевания, будут продолжать существовать мультимодальные терапевтические стратегии, а методы внутриочаговой терапии будут продолжать присутствовать в лечении местно-регионарных метастатических заболеваний.

Литература

  1. Faries M.B. Intralesional immunotherapy for metastatic melanoma: the oldest and newest treatment in oncology // Crit Rev Oncog. 2016. Vol. 21, No 1–2. Р. 65–73.

  2. Coley W. The treatment of malignant tumors by repeated innoculations of erysipelas: with a report of ten original cases // Am J Med Sci. 1893. Vol. 10. Р. 487–511.

  3. Coley W.B. The treatment of malignant tumors by repeated inoculations of erysipelas. With a report of ten original cases. 1893 // Clin Orthop Relat Res. 1991. Vol. 262. Р. 3–11.

  4. Coley W.B. The Treatment of Inoperable Sarcoma by Bacterial Toxins (the Mixed Toxins of the Streptococcus erysipelas and the Bacillus prodigiosus) // Proc R Soc Med. 1910. Vol. 3. Surg Sect. Р. 1–48.

  5. Mastrangelo M.J., Bellet R.E., Berkelhammer J., Clark W.H. Jr. Regression of pulmonary metastatic disease associated with intralesional BCG therapy of intracutaneous melanoma metastases // Cancer. 1975. Vol. 36, No 4. Р. 1305–8.

  6. Morton D.L., Eilber F.R., Holmes E.C., Hunt J.S., Ketcham A.S., Silverstein M.J. et al. BCG immunotherapy of malignant melanoma: summary of a seven-year experience // Ann Surg. 1974. Vol. 180, No 4. Р. 635–43.

  7. Miura J.T., Zager J.S. Intralesional therapy as a treatment for locoregionally metastatic melanoma // Expert Rev Anticancer Ther. 2018. Vol. 18, No 4. Р. 399–408.

  8. Abbott A.M., Zager J.S. Locoregional therapies in melanoma // Surg Clin North Am. 2014. Vol. 94, No 5. Р. 1003– 15, viii.

  9. Agarwala S.S. The role of intralesional therapies in melanoma // Oncology (Williston Park). 2016. Vol. 30, No 5. Р. 436–41.

  10. Alexandrov L.B., Nik-Zainal S., Wedge D.C., Aparicio S.A., Behjati S., Biankin A.V. et al. Signatures of mutational processes in human cancer // Nature. 2013. Vol. 500, No 7463. Р. 415–21.

  11. Hersey P., Gallagher S. Intralesional immunotherapy for melanoma // J Surg Oncol. 2014. Vol. 109, No 4. Р. 320–6.

  12. Sloot S., Rashid O.M., Sarnaik A.A., Zager J.S. Developments in intralesional therapy for metastatic melanoma // Cancer Control. 2016. Vol. 23, No 1. Р. 12–20.

  13. Weiss D.W. MER and other mycobacterial fractions in the immunotherapy of cancer // Med Clin North Am. 1976. Vol. 60, No 3. Р. 473–97.

  14. Karakousis C.P., Douglass H.O. Jr., Yeracaris P.M., Holyoke ED. BCG immunotherapy in patients with malignant melanoma // Arch Surg. 1976. Vol. 111, No 6. Р. 716–8.

  15. McKhann C.F., Hendrickson C.G., Spitler L.E., Gunnarsson A., Banerjee D., Nelson W.R. Immunotherapy of melanoma with BCG: two fatalities following intralesional injection // Cancer. 1975. Vol. 35, No 2. Р. 514–20.

  16. Felix E.L., Jessup J.M., Cohen M.H. Severe complications of intralesional BCG therapy in an unsensitized patient. Case report and clinical implications // Arch Surg. 1978. Vol. 113, No 7. Р. 893–6.

  17. Cohen M.H., Elin R.J., Cohen B.J. Hypotension and disseminated intravascular coagulation following intralesional bacillus Calmette-Guerin therapy for locally metastatic melanoma // Cancer Immunol Immunother. 1991. Vol. 32, No 5. Р. 315–24.

  18. Agarwala S.S., Neuberg D., Park Y., Kirkwood J.M. Mature results of a phase III randomized trial of bacillus Calmette-Guerin (BCG) versus observation and BCG plus dacarbazine versus BCG in the adjuvant therapy of American Joint Committee on Cancer Stage I–III melanoma (E1673): a trial of the Eastern Oncology Group // Cancer. 2004. Vol. 100, No 8. Р. 1692–8.

  19. Liao W., Lin J.X., Leonard W.J. Interleukin-2 at the crossroads of effector responses, tolerance, and immunotherapy // Immunity. 2013. Vol. 38, No 1. Р. 13–25.

  20. Cantrell D.A., Smith K.A. The interleukin-2 T-cell system: a new cell growth model // Science. 1984. Vol. 224, No 4655. Р. 1312–6.

  21. Temple-Oberle C.F., Byers B.A., Hurdle V., Fyfe A., McKinnon J.G. Intra-lesional interleukin-2 therapy for in transit melanoma // J Surg Oncol. 2014. Vol. 109, No 4. Р. 327–31.

  22. Eklund J.W., Kuzel T.M. A review of recent findings involving interleukin-2-based cancer therapy // Curr Opin Oncol. 2004. Vol. 16, No 6. Р. 542–6.

  23. Weide B., Derhovanessian E., Pflugfelder A., Eigentler T.K., Radny P., Zelba H. et al. High response rate after intratumoral treatment with interleukin-2: results from a phase 2 study in 51 patients with metastasized melanoma // Cancer. 2010. Vol. 116, No 17. Р. 4139–46.

  24. Radny P., Caroli U.M., Bauer J., Paul T., Schlegel C., Eigentler T.K. et al. Phase II trial of intralesional therapy with interleukin-2 in soft-tissue melanoma metastases // Br J Cancer. 2003. Vol. 89, No 9. Р. 1620–6.

  25. Byers B.A., Temple-Oberle C.F., Hurdle V., McKinnon J.G. Treatment of in-transit melanoma with intra-lesional interleukin-2: a systematic review // J Surg Oncol. 2014. Vol. 110, No 6. Р. 770–5.

  26. Kaufman H.L., Ruby C.E., Hughes T., Slingluff C.L. Jr. Current status of granulocyte-macrophage colony-stimulating factor in the immunotherapy of melanoma // J Immunother Cancer. 2014. Vol. 2. Р. 11.

  27. Hercus T.R., Thomas D., Guthridge M.A., Ekert P.G., King-Scott J., Parker M.W. et al. The granulocyte-macrophage colony-stimulating factor receptor: linking its structure to cell signaling and its role in disease // Blood. 2009. Vol. 114, No 7. Р. 1289–98.

  28. Dranoff G., Jaffee E., Lazenby A., Golumbek P., Levitsky H., Brose K. et al. Vaccination with irradiated tumor cells engineered to secrete murine granulocyte-macrophage colony-stimulating factor stimulates potent, specific, and long-lasting anti-tumor immunity // Proc Natl Acad Sci U S A. 1993. Vol. 90, No 8. Р. 3539–43.

  29. Si Z., Hersey P., Coates A.S. Clinical responses and lymphoid infiltrates in metastatic melanoma following treatment with intralesional GM-CSF // Melanoma Res. 1996. Vol. 6, No 3. Р. 247–55.

  30. Senzer N.N., Kaufman H.L., Amatruda T., Nemunaitis M., Reid T., Daniels G. et al. Phase II clinical trial of a granulocyte-macrophage colony-stimulating factor-encoding, second-generation oncolytic herpesvirus in patients with unresectable metastatic melanoma // J Clin Oncol. 2009. Vol. 27, No 34. Р. 5763–71.

  31. Garrido C., Paco L., Romero I., Berruguilla E., Stefansky J., Collado A. et al. MHC class I molecules act as tumor suppressor genes regulating the cell cycle gene expression, invasion and intrinsic tumorigenicity of melanoma cells // Carcinogenesis. 2012. Vol. 33, No 3. Р. 687–93.

  32. Bedikian A.Y., Del Vecchio M. Allovectin-7 therapy in metastatic melanoma // Expert Opin Biol Ther. 2008. Vol. 8, No 6. Р. 839–44.

  33. Nabel G.J., Gordon D., Bishop D.K., Nickoloff B.J., Yang Z.Y., Aruga A. et al. Immune response in human melanoma after transfer of an allogeneic class I major histocompatibility complex gene with DNA-liposome complexes // Proc Natl Acad Sci USA. 1996. Vol. 93, No 26. Р. 15388–93.

  34. Nabel G.J., Nabel E.G., Yang Z.Y., Fox B.A., Plautz G.E., Gao X. et al. Direct gene transfer with DNA-liposome complexes in melanoma: expression, biologic activity, and lack of toxicity in humans // Proc Natl Acad Sci USA. 1993. Vol. 90, No 23. Р. 11307–11.

  35. Plautz G.E., Yang Z.Y., Wu B.Y., Gao X., Huang L., Nabel G.J. Immunotherapy of malignancy by in vivo gene transfer into tumors // Proc Natl Acad Sci U S A. 1993. Vol. 90, No 10. Р. 4645–9.

  36. Stopeck A.T., Hersh E.M., Akporiaye E.T., Harris D.T., Grogan T., Unger E. et al. Phase I study of direct gene transfer of an allogeneic histocompatibility antigen, HLA-B7, in patients with metastatic melanoma // J Clin Oncol. 1997. Vol. 15, No 1. Р. 341–9.

  37. Bedikian A.Y., Richards J., Kharkevitch D., Atkins M.B., Whitman E., Gonzalez R. A phase 2 study of high-dose Allovectin-7 in patients with advanced metastatic melanoma // Melanoma Res. 2010. Vol. 20, No 3. Р. 218–26.

  38. Andtbacka R.H.I., Gonzalez R., Wloch M.K. et al., editors. A phase 3 clinical trial to evaluate the safety and efficacy of treatment with 2 mg intralesional Allovectin-7® compared to dacarbazine (DTIC) or temozolomide (TMZ) in subjects with recurrent metastatic melanoma. 10th International Meeting of the Society for Melanoma Research; 2013; Philadelphia, PA.

  39. Richards J.T.J., Atkins M.B. et al. A controlled, randomized Phase III trial comparing the response to dacarbazine with and without Allovectin-7 in patients with metastatic melanoma [abstract] // Proc Am Soc Clin Oncol. 2002. Р. 346a.

  40. Kubin R.H., Grodsky G.M., Carbone J.V. Investigation of rose bengal conjugation // Proc Soc Exp Biol Med. 1960. Vol. 104. Р. 650–3.

  41. Delprat G., Epstein N.N., Kerr W.J. A new liver function test. The elimination of rose bengal when injected into the circulation of human subjects // Arch Intern Med. 1924. Vol. 34. Р. 533–41.

  42. Marsh R.J., Fraunfelder F.T., McGill J.I. Herpetic corneal epithelial disease // Arch Ophthalmol. 1976. Vol. 94, No 11. Р. 1899–902.

  43. Mousavi H.Z.X., Gillespie S. et al. Rose bengal induces dual modes of cell death in melanoma cells and has clinical activity against melanoma // Melanoma Res. 2006. Vol. 16. Р. S8.

  44. Toomey P., Kodumudi K., Weber A., Kuhn L., Moore E., Sarnaik A.A. et al. Intralesional injection of rose bengal induces a systemic tumor-specific immune response in murine models of melanoma and breast cancer // PLoS One. 2013. Vol. 8, No 7. Р. e68561.

  45. Thompson J.F., Hersey P., Wachter E. Chemoablation of metastatic melanoma using intralesional Rose Bengal // Melanoma Res. 2008. Vol. 18, No 6. Р. 405–11.

  46. Thompson J.F., Agarwala S.S., Smithers B.M., Ross M.I., Scoggins C.R., Coventry B.J. et al. Phase 2 study of intralesional PV-10 in refractory metastatic melanoma // Ann Surg Oncol. 2015. Vol. 22, No 7. Р. 2135–42.

  47. Kohlhapp F.J., Kaufman H.L. Molecular pathways: mechanism of action for talimogene laherparepvec, a new oncolytic virus immunotherapy // Clin Cancer Res. 2016. Vol. 22, No 5. Р. 1048–54.

  48. Liu B.L., Robinson M., Han Z.Q., Branston R.H., English C., Reay P. et al. ICP34.5 deleted herpes simplex virus with enhanced oncolytic, immune stimulating, and anti-tumour properties // Gene Ther. 2003. Vol. 10, No 4. Р. 292–303.

  49. Hu J.C., Coffin R.S., Davis C.J., Graham N.J., Groves N., Guest P.J. et al. A phase I study of OncoVEXGM-CSF, a second-generation oncolytic herpes simplex virus expressing granulocyte macrophage colony-stimulating factor // Clin Cancer Res. 2006. Vol. 12, No 22. Р. 6737–47.

  50. Andtbacka R.H., Kaufman H.L., Collichio F., Amatruda T., Senzer N., Chesney J. et al. Talimogene laherparepvec improves durable response rate in patients with advanced melanoma // J Clin Oncol. 2015. Vol. 33, No 25. Р. 2780–8.

  51. Andtbacka R.H., Ross M., Puzanov I., Milhem M., Collichio F., Delman K.A. et al. Patterns of clinical response with talimogene laherparepvec (T-VEC) in patients with melanoma treated in the OPTiM phase III clinical trial // Ann Surg Oncol. 2016. Vol. 23, No 13. Р. 4169–77.

  52. Rosen-Wolff A., Lamade W., Berkowitz C., Becker Y., Darai G. Elimination of UL56 gene by insertion of LacZ cassette between nucleotide position 116030 to 121753 of the herpes simplex virus type 1 genome abrogates intraperitoneal pathogenicity in tree shrews and mice // Virus Res. 1991. Vol. 20, No 3. Р. 205–21.

  53. Watanabe D., Goshima F., Mori I., Tamada Y., Matsumoto Y., Nishiyama Y. Oncolytic virotherapy for malignant melanoma with herpes simplex virus type 1 mutant HF10 // J Dermatol Sci. 2008. Vol. 50, No 3. Р. 185–96.

  54. Ferris R.L., Gross N.D., Nemunaitis J.J., Andtbacka R.H.I., Argiris A., Ohr J. et al. Phase I trial of intratumoral therapy using HF10, an oncolytic HSV-1, demonstrates safety in HSV+/HSV- patients with refractory and superficial cancers // J Clin Oncol. 2014. Vol. 32, 15_suppl. Р. 6082.

  55. Andtbacka R.H.I., Ross M.I., Agarwala S.S., Taylor M.H., Vetto J.T., Neves R.I. et al. Final results of a phase II multicenter trial of HF10, a replication-competent HSV-1 oncolytic virus, and ipilimumab combination treatment in patients with stage IIIB-IV unresectable or metastatic melanoma // J Clin Oncol. 2017. Vol. 35, 15_suppl. Р. 9510.

  56. Andtbacka R.H.I., Curti B.D., Kaufman H., Daniels G.A., Nemunaitis J.J., Spitler L.E. et al. Final data from CALM: A phase II study of Coxsackievirus A21 (CVA21) oncolytic virus immunotherapy in patients with advanced melanoma // J Clin Oncol. 2015. Vol. 33, 15_suppl. Р. 9030.

  57. Chesney J., Puzanov I., Collichio F., Singh P., Milhem M.M., Glaspy J. et al. Randomized, open-label phase ii study evaluating the efficacy and safety of talimogene laherparepvec in combination with ipilimumab versus ipilimumab alone in patients with advanced, unresectable melanoma // J Clin Oncol. 2018. Vol. 36, No 17. Р. 1658–67. https://doi.org/10.1200/JCO.2017.73.7379.

  58. Long G.V., Dummer R., Ribas A., Puzanov I., VanderWalde A., Andtbacka R.H.I. et al. Efficacy analysis of MASTERKEY-265 phase 1b study of talimogene laherparepvec (T-VEC) and pembrolizumab (pembro) for unresectable stage IIIB-IV melanoma // J Clin Oncol. 2016. Vol. 34, 15_suppl. Р. 9568.

  59. Storm F.K., Sparks F.C., Morton D.L. Treatment for melanoma of the lower extremity with intralesional injection of bacille Calmette Guerin and hyperthermic perfusion // Surg Gynecol Obstet. 1979. Vol. 149, No 1. Р. 17–21.

  60. Gonzalez R., Hutchins L., Nemunaitis J., Atkins M., Schwarzenberger P.O. Phase 2 trial of Allovectin-7 in advanced metastatic melanoma // Melanoma Res. 2006. Vol. 16, No 6. Р. 521–6.

  61. Ridolfi L., Ridolfi R., Ascari-Raccagni A., Fabbri M., Casadei S., Gatti A. et al. Intralesional granulocyte-monocyte colony-stimulating factor followed by subcutaneous interleukin-2 in metastatic melanoma: a pilot study in elderly patients // J Eur Acad Dermatol Venereol. 2001. Vol. 15, No 3. Р. 218–23.

36. Продолжающиеся клинические исследования и обоснование регионарных и олигометастатических заболеваний

Оливер С. ЭнгО.С. Энг Чикагский университет, кафедра хирургии, Чикаго, Иллинойс, США. и Юман ФонгЮ. Фонг Национальный медицинский центр «Город надежды», Дуарте, Калифорния, США. E-mail: HYPERLINK “mailto:yfong@coh.org” yfong@coh.org.

Введение

По мере того как развитие системных и местных подходов к лечению злокачественных новообразований со временем улучшилось, было показано, что концепция метастазэктомии связана с улучшением выживаемости при некоторых видах рака [1]. Таким образом, наш подход к лечению злокачественных новообразований — это не просто принятие решений на основе того, является рак метастатическим или же не метастатическим. Пациенты с метастатическими заболеваниями оцениваются на основе бремени заболевания, пораженных участков и характеристик первичной опухоли как на макроуровне, так и на молекулярном уровне [2]. Таким образом, пациенты с регионарными или олигометастатическими проявлениями заболевания являются уникальной подгруппой, на которую нацелены методы лечения.

Хотя растущие возможности для регионарной терапии произвели революцию в области регионарных и олигометастатических заболеваний, эта область медицины постоянно развивается. Как показано в предыдущих главах, в настоящее время есть множество продолжающихся клинических исследований, посвященных регионарным методам лечения рака. В этой главе мы обсудим другие новые исследования, зарегистрированные к настоящему моменту, которые являются активными либо находятся на стадии набора или включения в исследование. Был проведен подробный поиск, включающий такие термины, как «регионарный», «инфузионный», «терапия» и «рак». Обоснования и пробные описания приведены в следующих разделах.

Гипертермия

Молекулярная основа гипертермических эффектов при лечении злокачественных новообразований была широко описана в доклинических исследованиях [3, 4]. Было продемонстрировано, что локализованная гипертермия с помощью высокоэнергетических радиочастотных волн эффективно вызывает некроз как нормальной, так и раковой ткани у животных при температуре выше 45 °C [3]. Другие исследования показали, что злокачественные клетки in vivo избирательно разрушаются гипертермией в температурном диапазоне от 41 до 43 °C [4]. HIPEC остается способом регионарного лечения ПК в сочетании с ЦРХ [5]. В этом разделе мы обсудим продолжающиеся клинические исследования с использованием гипертермии, сводные данные которых приведены в табл. 36-1.

Таблица 36-1. Продолжающиеся клинические исследования с использованием гипертермии
Исследование Официальное название Спонсор/центр Статус

NCT01882933 [8]

GASTRICHIP: резекция D2 и HIPEC при местно-распространенной карциноме желудка. Рандомизированное и многоцентровое исследование фазы III

Hospices Civils de Lyon (больница Лионского университа)

Набор

NCT02240524 [9]

Исследования фазы III HIPEC при терапии местно-распространенного рака желудка после радикальной гастрэктомии с D2-лимфаденэктомией

Аффилированная онкологическая больница и институт Гуанчжоуского медицинского университета

Набор

NCT02359474 [13]

Трабектедин в сочетании с регионарной гипертермией в качестве второй линии лечения у взрослых пациентов с распространенной саркомой мягких тканей

Мюнхенский университет им. Людвига и Максимилиана

Набор

NCT02655913 [18]

Фаза I–II. Исследование инфузии витамина С в сочетании с местной модулированной электрогипертермией у пациентов с немелкоклеточным раком легкого

Клиника «Клиффорд» в Гуанчжоу

Набор

Хотя было показано, что применение ЦРХ/HIPEC дает преимущество в отношении выживаемости при некоторых видах рака, ее использование при РЖ с перитонеальным карциноматозом остается открытой для исследований областью [5]. В фазе III исследования Yang и соавт., в котором проводилось сравнение монотерапии ЦРХ с ЦРХ/HIPEC у пациентов с ПК, происходящим от РЖ, авторы обнаружили, что медианная ОВ составила 6,5 мес в группе только ЦРХ по сравнению с 11 мес в группе ЦРХ/HIPEC [6]. Тем не менее это исследование стало предметом различных критических замечаний, в том числе из-за отсутствия информации о режимах системной химиотерапии. Кроме того, исследование REGATTA продемонстрировало медианную ОВ 16,6 мес у пациентов с метастатическим РЖ, которые получали только химиотерапию [7]. Исследование GASTRICHIP (NCT01882933) является фазой III продолжающегося исследования, посвященного изучению роли HIPEC у пациентов с распространенной аденокарциномой желудка (T3/T4, и/или N+, и/или положительной перитонеальной цитологией). В этом исследовании пациенты были случайным образом распределены в группы терапии гастрэктомии с диссекцией D1/2 лимфатических узлов с HIPEC с оксалиплатином или без этого терапевтического режима [8]. В другом исследовании, NCT02240524, фазы III исследования гипертермической интраперитонеальной химиотерапии при лечении местно-распространенного РЖ после радикальной гастрэктомии с D2-лимфаденэктомией, пациентов рандомизировали в группы хирургического вмешательства с HIPEC или без нее, за которой следовало восемь циклов системной химиотерапии (XELOX) [9]. Следует отметить, что HIPEC вводится дважды — 1 раз в момент операции, а потом после операции (в течение 48 ч после операции) с паклитакселом, 75 мг/м2 , при 43 °C, в течение 60 мин [9].

Регионарную гипертермию применяют также при лечении СМТ. В исследовании 62961 Европейской организации по исследованию и лечению рака, 341 пациент с местно-рецидивирующим, не полностью резецированным или с краями резекции <1 см от опухоли процессом были рандомизированы в группы химиотерапии (этопозид, ифосфамид, доксорубицин) либо в качестве монотерапии, либо в комбинации с регионарной гипертермией (в диапазоне между 40 и 43 °C), после чего следовала местная терапия [10]. Пациенты, подвергнутые регионарной гипертермии, продемонстрировали более высокий уровень ответа на лечение (28,8 по сравнению с 12,7%) [10]. При долгосрочном последующем наблюдении пациенты после регионарной гипертермии показали более высокую десятилетнюю ОВ (52,6 по сравнению с 42,7%) [11]. Трабектедин является новым методом лечения (его механизм заключается в блокировании репарации ДНК) метастатической СМТ. Он получил одобрение в качестве второй линии терапии на основе фазы II исследования, которое показало улучшение ВБП по сравнению с наилучшей поддерживающей терапией [12]. Вследствие вышесказанного сейчас в Германии в исследование NCT02359474 «Трабектедин в сочетании с регионарной гипертермией как вторая линия терапии у взрослых пациентов с распространенной саркомой мягких тканей» набирают пациентов, рандомизируя их в группы трабектедина с регионарной гипертермией или без нее. Регионарная гипертермия будет применяться в виде 41–44 °C в области опухоли и окружающих тканей в течение 60 мин в конце инфузии трабектедина [13].

Местно-регионарная электрогипертермия является сложным способом, используемым при лечении злокачественных новообразований [14]. Это неинвазивный метод, сочетающий в себе как тепловые, так и электромагнитные эффекты. Wismeth и соавт. показали, что он безопасен у пациентов с рецидивирующими глиомами высокой степени злокачественности [14]. В этом исследовании электрогипертермия проводилась транскраниально в сочетании с радиочастотным нагревом, что дает синергетический эффект. Этот комбинированный метод исследовали при немелкоклеточном раке легкого и показали, что он безопасен, а также были отдельные данные о его эффективности [15]. Высокие дозы внутривенной аскорбиновой кислоты, или Витамина С , продемонстрировали свою эффективность в снижении пролиферации клеток в линиях раковых клеток легких и in vitro были показаны синергетические эффекты с гипертермией в отношении карциностатического воздействия [16, 17]. Так, NCT02655913 представляет собой исследование фазы I–II инфузии аскорбиновой кислоты (Витамина С ) в сочетании с местной модулированной электрогипертермией у пациентов с немелкоклеточным раком легкого, в которое в настоящее время идет набор пациентов [18].

Печеночная инфузия

Лечение печеночных метастазов КРР развивалось с течением времени. Теперь у пациентов, которым проводят хирургическую резекцию, возможна долгосрочная выживаемость [1]. Печеночная внутриартериальная химиотерапия является методом лечения, используемым в междисциплинарном подходе. В некоторых исследованиях было показано, что она связана с улучшением выживаемости [19, 20]. Таким образом, в настоящее время регионарные терапевтические методы, направленные на лечение заболеваний печени, используют при различных злокачественных новообразованиях [19, 21]. Здесь мы обсудим несколько продолжающихся исследований, включающих печеночную инфузию, которые показаны в табл. 36-2.

Инфузия флоксуридина в воротную вену была исследована в качестве альтернативы печеночным артериальным инфузиям. Фактически исследования фазы II продемонстрировали, что инфузия флоксуридина в воротную вену связана с низкой лекарственной гепатотоксичностью [22]. Тем не менее ВБПЗ/ОВ были ниже по сравнению с печеночными артериальными инфузиями [19]. Недавнее одноцентровое рандомизированное исследование у пациентов с раком толстой кишки II и III стадии с рандомизацией пациентов в группы интрапортальной химиотерапии в сочетании с адъювантной химиотерапией (mFOLFOX6) по сравнению с только адъювантной химиотерапией показало редукцию отдаленных метастазов и улучшение ВБПЗ в группе интрапортальной химиотерапии, но не показало никакой разницы в трехлетней ОВ [23]. Опираясь на данные этого исследования, было решено провести NCT02402972, многоцентровое РКИ «Интрапортальная химиотерапия в сочетании с адъювантной химиотерапией (mFOLFOX6) при раке толстой кишки стадии II и III»; исследование продолжается, идет набор, и, по оценкам, в него войдет 700 пациентов [24].

Таблица 36-2. Продолжающиеся клинические исследования с использованием печеночной инфузии
Исследование Официальное название Спонсор/центр Cтатус

NCT02402972 [24]

Многоцентровое рандомизированное контролируемое исследование. Интрапортальная химиотерапия в сочетании с адъювантной химиотерапией (mFOLFOX6) при II и III стадии рака толстой кишки

Больница Чжуншань, Университет Фудань

Набор

NCT02678572 [27]

Чрескожная печеночная перфузия у пациентов с доминирующей в печени увеальной меланомой

Компания Delcath Systems Inc.

Набор

NCT03086993 [28]

Чрескожная печеночная перфузия по сравнению с цисплатином/гемцитабином у пациентов с внутрипеченочной холангиокарциномой

Компания Delcath Systems Inc.

Набор

NCT02749331 [31]

Исследование рекомбинантного аденовируса (AdVince) у пациентов с нейроэндокринными опухолями: безопасность и эффективность

Уппсальский университет

Набор

Изолированная печеночная инфузия является методом, включающим временную хирургическую изоляцию кровообращения в печени, и было показано, что она эффективна при лечении неоперабельных и/или малых мультифокальных печеночных метастазов увеальной меланомы [25]. Однако из-за сложности этого метода и связанной с ним заболеваемости была разработана ЧПП, дающая эндоваскулярную альтернативу. Данные отчетов воодушевляют, так как ЧПП продемонстрировала улучшение ВБП по сравнению с наилучшей поддерживающей терапией [26]. В настоящее время проводится фаза III многоцентровых международных исследований с использованием мелфалана и с частотой объективного ответа в качестве первичной конечной точки [27]. ЧПП также обеспечила интерес к себе в отношении использования при других злокачественных новообразованиях. В настоящее время ведется проспективное исследование с рандомизацией пациентов с ВПХ, которые получили индукционную системную терапию гемцитабином/цисплатином в течение четырех циклов и либо ЧПП, либо продолжение системного гемцитабина/цисплатина. Первичной конечной точкой в этом исследовании была частота объективного ответа [28].

Поскольку иммунотерапия приобретает все большее значение в лечении рака, использование онколитических вирусов является одним из способов, которые могут изменить иммунную микросреду и способствовать противоопухолевому действию иммунной системы [29]. Несколько других продолжающихся клинических исследований с использованием онколитических вирусов обсуждаются в соответствующем разделе ниже. Онколитический вирус AdVince был разработан для лечения метастазов в печени нейроэндокринных опухолей в качестве мишени [30]. Его изучили в доклинических исследованиях и обнаружили, что он способен выборочно реплицироваться в клетках нейроэндокринных опухолей и уничтожать их [30]. Именно поэтому сейчас идет набор в «Исследование рекомбинантного аденовируса (AdVince) у пациентов с нейроэндокринными опухолями: безопасность и эффективность» (NCT02749331). Это исследование является одноцентровым фазы I/IIa исследованием оценки безопасности инфузий AdVince в печеночную артерию у пациентов с метастатическими нейроэндокринными опухолями.

Регионарная перфузия

В табл. 36-3 проиллюстрированы продолжающиеся новые клинические исследования, связанные с регионарной перфузией. Изолированные инфузии и перфузии конечностей при регионарном лечении неоперабельной саркомы, ограниченной конечностью, связаны с частотой спасения конечности 73,8% [32]. Метод также является безопасным и эффективным при локально распространенной меланоме [33]. Информацию о изолированной инфузии и перфузии конечностей смотри в предыдущих главах. Метастатические спинальные опухолевые поражения часто трудно лечить, так как многие доступные методы лечения направлены на симптоматический контроль, такие как обезболивание и введение глюкокортикоидов. Прогноз при спинальных метастазах во многом зависит от типа опухоли и связанных с пациентами факторов [34]. Тем не менее иногда эффективность системной химиотерапии бывает вариабельной, и поэтому изучаются другие способы доставки химиопрепаратов к чувствительным к ним опухолям [35]. В настоящий момент идет набор в исследование NCT01637766 «Селективная внутриартериальная химиотерапия в стратегии лечения метастатических спинальных новообразований». Пациенты на этой фазе I исследования будут получать мелфалан, инъецированный внутриартериально в ветви артерии, питающие спинальную опухоль, путем доступа из бедренной артерии, в ходе трех процедур с интервалом 3–6 нед [36].

Таблица 36-3. Продолжающиеся клинические исследования, связанные с регионарной перфузией
Исследование Официальное название Спонсор/центр Cтатус

NCT01637766 [36]

Селективная внутритериальная химиотерапия в стратегии лечения метастатических спинальных проявлений заболевания

Медицинский колледж Вайля Корнелла Корнеллского университета

Набор

NCT01325207 [40]

Фаза I–II исследования с повышением дозы по оценке безопасности интратекального трастузумаба при лечении лептоменингеальных метастазов при положительном HER2 раке молочной железы

Северо-Западный университет

Активно, набора нет

Лептоменингеальные метастазы рака молочной железы равным образом остаются сложным процессом для лечения. По мере того как нацеленная на HER2 терапия эволюционировала, клинические исходы в этой подгруппе пациентов с метастатическим раком молочной железы существенно улучшились [37]. Тем не менее метастазы в ЦНС остаются преобладающими из-за отсутствия значительного проникновения нацеленной на HER2 терапии в эту область [38]. Lu и соавт. описали клинический случай пациента, который получил интратекально трастузумаб для лечения лептоменингеальных метастазов, что привело к клинической ремиссии со стабильным заболеванием через 46 мес после постановки диагноза лептоменингеальных метастазов [39]. В настоящее время исследование NCT01325207 «Фаза I–II исследования с повышением дозы по оценке безопасности интратекального трастузумаба при лечении лептоменингеальных метастазов рака молочной железы, положительного по HER2» остается активным [40]. Дополнительное обсуждение ИПК/изолированной перфузии конечностей при меланоме и саркоме смотри в предыдущих главах.

Онколитические вирусы

Как уже говорилось в предыдущем разделе, онколитические вирусы являются одним из методов, которые могут изменить иммунную микросреду и усилить противоопухолевый иммунитет [29]. Первым средством, одобренным FDA, был T-VEC, аттенуированный вирус простого герпеса-1, после того как результаты фазы III исследования при распространенной меланоме показали улучшение в отношении частоты стойких ответов и ОВ в сравнении с ГМ-КСФ [41]. Сейчас исследуются различные онколитические вирусы; например, онколитический вирус простого герпеса показал цитотоксическое действие в стволовых опухолевых раковых клетках толстой кишки человека [42]. Кроме того, в комбинации с ингибированием контрольных точек онколитические вирусы показали, что улучшают частоту ответов по сравнению с монотерапией иИКТ [43, 44]. В табл. 36-4 описаны продолжающиеся клинические исследования с применением онколитических вирусов.

В настоящее время идет набор в клиническое исследование NCT03294486, «Безопасность и эффективность онколитического вируса, сконструированного для местной химиотерапии, TG6002/5-FC, у пациентов с рецидивирующей глиобластомой» [45]. Это исследование представляет собой фазу I исследования с повышением дозы у пациентов с рецидивирующей мультиформной глиобластомой, которое основано на доклинических данных, представленных в 2017 г. [46]. TG6002 экспрессирует ген FCU1 , который кодирует ферменты, трансформирующие флуцитозин (flucytosine, 5-FC) во фторурациле (5-Фторурациле-Эбеве ). Противоопухолевая активность комбинации TG6002 и 5-FC в линиях клеток мультиформной глиобластомы как в пробирке, так и у мышей с ксенотрансплантатом продемонстрировала пользу в отношении выживаемости от комбинации по сравнению с одним TG6002. Следует отметить, что фаза IIa этого исследования будет включать пациентов, получающих терапию внутривенно в дозе, рекомендуемой в фазе II [45].

Другой онколитический вирус, GL-ONC1, является вирусом вакцины, и в настоящее время изучается его применение у пациенток с раком яичников. Недавно были получены данные этого исследования, NCT02759588, фаза Ib/II исследования с GL-ONC1 онколитической иммунотерапии у пациенток с рецидивирующим раком яичников (VIRO-15) [47, 48]. У 55% пациентов наблюдались либо ЧО, либо СЗ в течение 15 нед или более при внутриперитонеальной инфузии монотерапии GL-ONC1, в то же время у 36% наблюдалось более чем двукратное увеличение ВБП по сравнению с предыдущим химиотерапевтическим режимом [48]. Недавно было опубликовано похожее исследование фазы I с когортой пациентов с прогрессирующим ПК или распространенной перитонеальной мезотелиомой, которое показало хорошую переносимость GL-ONC1 [49].

Таблица 36-4. Текущие клинические испытания с участием онколитических вирусов
Исследование Официальное название Спонсор/центр Cтатус

NCT02263508 [44]

Пембролизумаб с талимогеном лагерпарепвеком или без него или плацебо с талимогеном лагерпарепвеком при неоперабельной меланоме (KEYNOTE-034)

Amgen Merck Sharp & Dohme Corp.

Активно, набора нет

NCT03294486 [45]

Безопасность и эффективность онколитического вируса TG6002/5-FC, предназначенного для местной химиотерапии, при оказании помощи пациентам с рецидивирующей глиобластомой

Publique—Hôpitaux de Paris

Набор

NCT02759588 [47]

Исследование фазы Ib–II с онколитической иммунотерапией GL-ONC1 у пациенток с рецидивирующим раком яичников (VIRO-15)

Genelux Corporation

Набор

Иммунотерапия/иммуномодулирующая/внутриочаговая

Были разработаны различные подходы к иммунотерапии, которые привели к терапевтическим успехам в лечении злокачественных новообразований [50]. В этом разделе мы представим данные различных продолжающихся клинических исследований, включающих различные подходы к иммунотерапии. Исследования приведены в табл. 36-5.

Т-клетки CAR представляют собой генетически модифицированные аутологичные Т-клетки, в которых Т-клетки сконструированы так, чтобы нацеливаться на множество молекул клеточной поверхности независимо от рестрикции HLA [51]. Различные мишени для CAR-модифицированных Т-клеток остаются объектами исследований. Например, одной из наиболее изученных мишеней является CD19, который экспрессируется большинством В-клеточных лейкозов и лимфом [52]. Пациенты с распространенной ГЦК продолжают представлять проблему, поскольку системные и местно-регионарные вмешательства не излечивают пациентов, которые не являются кандидатами на хирургическое вмешательство [53, 54]. Как было показано в доклинических исследованиях, CAR-модифицированные естественные клетки-киллеры, нацеленные на глипикан-3 (GPC3), увеличивают апоптоз опухоли и уменьшают пролиферацию опухоли [55]. В исследовании фазы I было показано, что Т-клетки GPC3 CAR безопасны и возможны у пациентов с GPC3+ HCC [56]. Клиническое исследование NCT03130712, открытое неконтролируемое несравнительное пилотное исследование для оценки Т-клеток химерного антигена, опосредованных внутриопухолевой инъекцией, Т-клеток химерного антигена на поздней стадии ГЦК, набирает пациентов с распространенной ГЦК [57]. В этом исследовании фазы I оценивается безопасность однократной внутриопухолевой инъекции CAR-T-клеток, нацеленных на глипикан-3 [57]. CAR-Т-клетки также продемонстрировали эффективность при рецидивирующей мультифокальной глиобластоме (ГБМ) [58]. HER2-специфичные CAR-Т-клетки были разработаны для лечения метастазов в мозге рака молочной железы [59]. Так, исследование NCT03500991 «Фаза I исследования HER2-специфической местно-регионарной иммунотерапии CAR-T-клетками для HER2-положительных рецидивирующих/рефрактерных опухолей ЦНС у детей» включает доставку CAR-T-клеток в область резекции опухоли или желудочковую систему у этой популяции пациентов [60].

Таблица 36-5. Продолжающиеся клинические исследования с использованием иммунотерапии
Исследование Официальное название Спонсор/центр Cтатус

NCT03130712 [57]

Открытое неконтролируемое несравнительное пилотное исследование для оценки Т-клеток химерного антигена, опосредованных внутриопухолевой инъекцией, Т-клеток химерного антигена на поздней стадии гепатоцеллюлярной карциномы, набирает пациентов с распространенной гепатоцеллюлярной карциномой

Shanghai GeneChem Col, Ltd.

Набор

NCT03500991 [60]

Исследование фазы I HER2-специфической местно-регионарной иммунотерапии CAR-Т-клетками для HER2-положительных рецидивирующих/рефрактерных опухолей ЦНС у детей

Детская больница Сиэтла

Набор

NCT01570036 [63]

Комбинированная иммунотерапия трастузумабом (Герцептином ) и вакциной E75 HER2 у пациентов с раком молочной железы с низкой и средней экспрессией HER2 для предотвращения рецидива

Cancer insight, LLC

Активно, набора нет

NCT02151448 [64]

Исследование фазы I–II по оценке вакцин αDC1 в сочетании с опухолевой селективной хемокиновой модуляцией в качестве адъювантной терапии после хирургической резекции злокачественных новообразований на поверхности брюшины

Университет Питтсбурга

Набор

NCT02557321 [69]

PV-10 в комбинации с пембролизумабом при лечении метастатической меланомы

ProvectusBiopharmaceuticals, Inc.

Набор

NCT03233152 [71]

Фаза I клинических исследований внутриопухолевого препарата ипилимумаба в сочетании с внутривенным введением ниволумаба после резекции рецидивирующей глиобластомы

Universitair Ziekenhuis Brussel

Набор

NCT02806687 [74]

Исследование фазы II генной терапии местно-распространенной аденокарциномы поджелудочной железы с использованием внутриопухолевой инъекции CYL-02 в комбинации с гемцитабином

Университетская больница Тулузы

Набор

Как уже говорилось ранее, HER2-экспрессирующий рак молочной железы остается подгруппой рака молочной железы, в котором таргетная к рецепторам терапия посредством мАт показала повышение выживаемости [37]. Иммунотерапия является новой областью исследований в области лечения рака молочной железы. Иммуногенный пептид под названием E75 получен из белка HER2, и в нескольких исследованиях ранних фаз изучалась безопасность и эффективность E75, смешанного с ГM-КСФ в форме вакцины (NeuVax™) в предотвращении рецидива рака молочной железы [61]. Результаты этих ранних исследований продемонстрировали улучшение пятилетней ВБПЗ у пациентов, которые получили NeuVax™ по сравнению с контролем в адъювантной клинической ситуации, и являются основой для исследования PRESENT (NCT01479244), набор в которое завершен [61, 62]. Другое исследование, NCT01570036 «Комбинированная иммунотерапия трастузумабом (Герцептином ) и вакциной E75 HER2 у пациентов с раком молочной железы с низкой и средней экспрессией HER2 для предотвращения рецидива», в настоящий момент активно [63]. Это будет многоцентровое перспективное рандомизированное исследование фазы II у пациентов с экспрессирующими HER2 1+ и 2+ опухолями после получения стандарта излечивающей терапии. Пациенты будут случайным образом разделены в группы либо трастузумаба (Герцептина ) и NeuVax™, либо трастузумаба (Герцептина ) и ГМ-КСФ в виде монотерапии с основной конечной точкой ВБПЗ [63].

В другом исследовании на основе вакцины в настоящее время идет набор пациентов со злокачественными новообразованиями перитонеальной поверхности, которые подверглись хирургической резекции. Это исследование NCT02151448 [64] — исследование фазы I–II по оценке вакцин αDC1 в сочетании с опухолевой селективной хемокиновой модуляцией в качестве адъювантной терапии после хирургической резекции злокачественных новообразований на поверхности брюшины [64]. Исследование основано на концепции, что дендритные клетки являются антигенпрезентирующими клетками, участвующими в первичных иммунных реакциях. Вакцины на основе дендритных клеток были впоследствии разработаны и исследованы в ходе различных клинических испытаний [65]. Было также обнаружено, что иммунная микросреда при добавлении иммуномодуляции с хемокинами изменяется в сторону, благоприятную для онколитической вирусной терапии [66]. Учитывая потребность в более новых методах лечения злокачественных новообразований на поверхности брюшины, в этом исследовании проводят оценку безопасности и эффективности вакцин αDC1 в сочетании с системными хемокин-модулированными режимами в качестве адъювантной терапии после ЦРХ/HIPEC.

И ипилимумаб, и ниволумаб являются иИКТ, которые вводят системно при лечении прогрессирующей меланомы [67]. Было показано, что внутриопухолевое введение ипилимумаба у пациентов с меланомой является эффективным и малотоксичным [68]. Исследование фазы Ib–II, посвященное изучению эффектов внутриочагового PV-10, апирогенного 10% раствора бенгальского розового, в комбинации с пембролизумабом, продолжается (NCT02557321) [69].

Недавние результаты исследования CheckMate 143, в котором пациенты с рецидивирующей мультиформной глиобластомы были рандомизированы в группы либо монотерапии ниволумабом, либо терапии ниволумабом и ипилимумабом, говорят о безопасности и эффективности в обеих группах [70]. В исследование NCT03233152 «Фаза I клинических исследований внутриопухолевого препарата ипилимумаба в сочетании с внутривенным введением ниволумаба после резекции рецидивирующей глиобластомы» идет набор пациентов. В этом исследовании ниволумаб вводят внутривенно за 24 ч до хирургической резекции, а ипилимумаб вводят в ткань мозга, выстилающую резекционную полость после резекции [71].

Поскольку исходы у пациентов с аденокарциномой поджелудочной железы в целом остаются плачевными, изучаются новые средства для местно-регионарного лечения заболевания в этой популяции пациентов [72]. Идея внедрения в практику терапевтического переноса генов (генная терапия) для восстановления экспрессии рецептора соматостатина типа 2 в опухолях протоковой аденокарциномы поджелудочной железы в сочетании с генами для противодействия пути, ответственному за устойчивость к гемцитабину, была исследована в сотрудничестве с французскими коллегами и опубликована в 2015 г. [73]. Этот комбинированный продукт, CYL-02, инъецировали внутрь опухоли с помощью эндоскопического ультразвука в исследовании фазы I, при этом у девяти пациентов в течение 6 мес после лечения было стабильное заболевание [73]. В NCT02806687 «Исследование фазы II генной терапии местно-распространенной аденокарциномы поджелудочной железы с использованием внутриопухолевой инъекции CYL-02 в комбинации с гемцитабином» идет активный набор. Цель этого исследования — сравнить эффективность гемцитабина в сочетании с CYL-02 по сравнению с одним гемцитабином у пациентов с местно-распространенной аденокарциномой протока поджелудочной железы с первичной целью ВБП [74].

Заключение

В заключение следует отметить, что область регионарной терапии постоянно развивается, и это отражается во многих продолжающихся клинических испытаниях, доступных на данный момент. Инновации и наука в медицине будут по-прежнему предлагать новые терапевтические подходы к злокачественным новообразованиям, и со временем эти методы будут только расширяться. Мы с нетерпением ждем возможностей, доступных для будущих поколений пациентов.

Литература

  1. Tomlinson J.S., Jarnagin W.R., DeMatteo R.P. et al. Actual 10-year survival after resection of colorectal liver metastases defines cure // J Clin Oncol. 2007. Vol. 25, No 29. Р. 4575–80. https://doi.org/10.1200/JCO. 2007.11.0833.

  2. Crago A.M., Azu M., Tierney S., Morrow M. Randomized clinical trials in breast cancer // Surg Oncol Clin N Am. 2010. Vol. 19, No 1. Р. 33–58. https://doi.org/10.1016/j.soc.2009.09.003.

  3. Storm F.K., Harrison W.H., Elliott R.S., Morton D.L. Normal tissue and solid tumor effects of hyperthermia in animal models and clinical trials normal tissue and solid tumor effects of hyperthermia in animal models and clinical trials // Cancer Res. 1979. Vol. 39, No 6. Р. 2245.

  4. Overgaard J. Effect of hyperthermia on malignant cells in vivo: a review and a hypothesis // Cancer. 1977. Vol. 39, No 6. Р. 2637–46. https://doi.org/10.1002/1097-0142(197706)39:6<2637::AID-CNCR2820390650>3.0.CO;2-S.

  5. Verwaal V.J., van Ruth S., de Bree E. et al. Randomized trial of cytoreduction and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy versus systemic chemotherapy and palliative surgery in patients with peritoneal carcinomatosis of colorectal cancer // J Clin Oncol. 2003. Vol. 21, No 20. Р. 3737–43. https://doi.org/10.1200/JCO.2003.04.187.

  6. Yang X.-J, Huang C.-Q, Suo T. et al. Cytoreductive surgery and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy improves survival of patients with peritoneal carcinomatosis from gastric cancer: final results of a phase III randomized clinical trial // Ann Surg Oncol. 2011. Vol. 18, No 6. Р. 1575–81. https://doi.org/10.1245/s10434-011-1631-5.

  7. Fujitani K., Yang H.K., Mizusawa J. et al. Gastrectomy plus chemotherapy versus chemotherapy alone for advanced gastric cancer with a single non-curable factor (REGATTA): a phase 3, randomised controlled trial // Lancet Oncol. 2016. Vol. 17, No 3. Р. 309–18. https://doi.org/10.1016/S1470-2045(15)00553-7.

  8. Glehen O., Passot G., Villeneuve L. et al. GASTRICHIP: D2 resection and hyperthermic intraperitoneal chemotherapy in locally advanced gastric carcinoma: a randomized and multicenter phase III study // BMC Cancer. 2014. Vol. 14, No 1. Р. 1–10. https://doi.org/10.1186/1471-2407-14-183.

  9. NCT02240524, Affiliated Tumor Hospital of Guangzhou Medical U. Efficacy of HIPEC in the treatment of patients with locally advanced gastric cancer. 2014. https://clinicaltrials.gov/ct2/show/NCT02240524.

  10. Issels R.D., Lindner L.H., Verweij J. et al. Neo-adjuvant chemotherapy alone or with regional hyperthermia for localised high-risk soft-tissue sarcoma: a randomised phase 3 multicentre study // Lancet Oncol. 2010. Vol. 11, No 6. Р. 561–70. https://doi.org/10.1016/S1470-2045(10)70071-1.

  11. Issels R.D., Lindner L.H., Verweij J. et al. Effect of neoadjuvant chemotherapy plus regional hyperthermia on long-term outcomes among patients with localized high-risk soft tissue sarcoma // JAMA Oncol. 2018. Vol. 4, No 4. Р. 483–92. https://doi.org/10.1001/jamaoncol.2017.4996.

  12. Kawai A., Araki N., Sugiura H. et al. Trabectedin monotherapy after standard chemotherapy versus best supportive care in patients with advanced, translocation-related sarcoma: a randomised, open-label, phase 2 study // Lancet Oncol. 2015. Vol. 16, No 4. Р. 406–16. https://doi.org/10.1016/S1470-2045(15)70098-7.

  13. NCT02359474, Ludwig-Maximilians University of Munich. Hyper-thermia enhanced anti-tumor efficacy of trabectedin (HyperTET). 2015. https://clinicaltrials.gov/ct2/show/NCT02359474.

  14. Wismeth C., Dudel C., Pascher C. et al. Transcranial electro-hyperthermia combined with alkylating chemotherapy in patients with relapsed high-grade gliomas: phase i clinical results // J Neuro-Oncol. 2010. Vol. 98, No 3. Р. 395–405. https://doi.org/10.1007/s11060-009-0093-0.

  15. Szasz A. Current status of oncothermia therapy for lung cancer // Korean J Thorac Cardiovasc Surg. 2014. Vol. 47, No 2. Р. 77–93. https://doi.org/10.5090/kjtcs.2014.47.2.77.

  16. Chen Q., Espey M.G., Sun A.Y. et al. Pharmacologic doses of ascorbate act as a prooxidant and decrease growth of aggressive tumor xenografts in mice // Proc Natl Acad Sci. 2008. Vol. 105, No 32. Р. 11105–9. https://doi.org/10.1073/pnas.0804226105.

  17. Saitoh Y., Yoshimoto T., Kato S., Miwa N. Synergic carcinostatic effects of ascorbic acid and hyperthermia on Ehrlich ascites tumor cell // Exp Oncol. 2015. Vol. 37, No 2. Р. 94–9.

  18. NCT02655913, Clifford Hospital Guangzhou China. Safety and efficacy of vitamin C infusion in combination with local mEHT to treat non small cell lung cancer (VCONSCLC). 2016. https://clinicaltrials.gov/ct2/show/NCT02655913.

  19. Kemeny N., Huang Y., Cohen A.M. et al. Hepatic arterial infusion of chemotherapy after resection of hepatic metastases from colorectal cancer // N Engl J Med. 1999; https://doi.org/10.1056/NEJM199912303412702.

  20. Koerkamp B.G., Sadot E., Kemeny N.E. et al. Perioperative hepatic arterial infusion pump chemotherapy is associated with longer survival after resection of colorectal liver metastases: a propensity score analysis // J Clin Oncol. 2017. Vol. 35. Р. 1938. https://doi.org/10.1200/JCO.2016.71.8346.

  21. Martin R.C., Scoggins C.R., McMasters K.M. Safety and efficacy of microwave ablation of hepatic tumors: a prospective review of a 5-year experience // Ann Surg Oncol. 2010. Vol. 17, No 1. Р. 171–8. https://doi.org/10.1245/s10434-009-0686-z.

  22. Faynsod M., Wagman L.D., Longmate J., Carroll M., Leong L.A. Improved hepatic toxicity profile of portal vein adjuvant hepatic infusional chemotherapy // J Clin Oncol. 2005. Vol. 23. Р. 4876. https://doi.org/10.1200/JCO.2005.01.515.

  23. Chang W., Wei Y., Ren L. et al. Randomized controlled trial of intraportal chemotherapy combined with adjuvant chemotherapy (mFOLFOX6) for stage II and III colon cancer // Ann Surg. 2016. Vol. 263, No 3. Р. 434–9. https://doi.org/10.1097/SLA.0000000000001374.

  24. NCT02402972, Zhongshan Hospital Fudan University. A multi-center randomized controlled trial of intraportal chemotherapy combined with adjuvant chemotherapy (mFOLFOX6) for Stage II and III colon cancer. 2015. https://clinicaltrials.gov/ct2/show/NCT02402972.

  25. Yamamoto M., Zager J.S. Isolated hepatic perfusion for metastatic melanoma // J Surg Oncol. 2014. Vol. 109. Р. 383. https://doi.org/10.1002/jso.23474.

  26. Hughes M.S., Zager J., Faries M. et al. Results of a randomized controlled multicenter phase III trial of percutaneous hepatic perfusion compared with best available care for patients with melanoma liver metastases // Ann Surg Oncol. 2016; https://doi.org/10.1245/s10434-015-4968-3.

  27. NCT02678572, Delcath Systems Inc. Percutaneous hepatic perfusion in patients with hepatic-dominant ocular melanoma (FOCUS). 2016. https://clinicaltrials.gov/ct2/show/NCT02678572.

  28. NCT03086993, Delcath Systems Inc. Percutaneous hepatic perfusion vs. cisplatin/gemcitabine in patients with intrahepatic cholangiocarcinoma. 2017. https://clinicaltrials.gov/ct2/show/NCT03086993.

  29. de Gruijl T.D., Janssen A.B., van Beusechem V.W. Arming oncolytic viruses to leverage antitumor immunity // Expert Opin Biol Ther. 2015. Vol. 15. Р. 959. https://doi.org/10.1517/14712598.2015.1044433.

  30. Yu D., Leja-Jarblad J., Loskog A. et al. Preclinical evaluation of AdVince, an oncolytic adenovirus adapted for treatment of liver metastases from neuroendocrine cancer // Neuroendocrinology. 2017; https://doi.org/10.1159/000448430.

  31. NCT02749331, Uppsala University Hospital. Study of recombinant adenovirus AdVince in patients with neuroendocrine tumors; safety and efficacy (RADNET). 2016. https://clinicaltrials.gov/ct2/show/NCT02749331.

  32. Neuwirth M.G., Song Y., Sinnamon A.J., Fraker D.L., Zager J.S., Karakousis G.C. Isolated limb perfusion and infusion for extremity soft tissue sarcoma: a contemporary systematic review and meta-analysis // Ann Surg Oncol. 2017. Vol. 24, No 13. Р. 3803–10. https://doi.org/10.1245/s10434-017-6109-7.

  33. O’Donoghue C., Perez M.C., Mullinax J.E. et al. Isolated limb infusion: a single-center experience with over 200 infusions // Ann Surg Oncol. 2017; https://doi.org/10.1245/s10434-017-6107-9.

  34. Ahmed A.K., Goodwin C.R., Heravi A. et al. Predicting survival for metastatic spine disease: a comparison of nine scoring systems // Spine J. 2018. Vol. 18. Р. 1804. https://doi.org/10.1016/j.spinee.2018.03.011.

  35. Waki F., Ando M., Takashima A. et al. Prognostic factors and clinical outcomes in patients with leptomeningeal metastasis from solid tumors // J Neuro-Oncol. 2009; https://doi.org/10.1007/s11060-008-9758-3.

  36. NCT01637766, Weill Medical College of Cornell University. Intra-arterial chemotherapy for spinal metastases (SIAC). 2012. https://clinicaltrials.gov/ct2/show/NCT01637766.

  37. Swain S.M., Baselga J., Kim S.-B et al. Pertuzumab, trastuzumab, and docetaxel in HER2-positive metastatic breast cancer // N Engl J Med. 2015; https://doi.org/10.1056/NEJMoa1413513.

  38. Bendell J.C., Domchek S.M., Burstein H.J. et al. Central nervous system metastases in women who receive trastuzumab-based therapy for metastatic breast carcinoma // Cancer. 2003; https://doi.org/10.1002/ cncr.11436.

  39. Lu N.T., Raizer J., Gabor E.P. et al. Intrathecal trastuzumab: immunotherapy improves the prognosis of leptomeningeal metastases in HER-2+ breast cancer patient // J Immunother Cancer. 2015. Vol. 3, No 1. Р. 1–6. https://doi.org/10.1186/s40425-015-0084-y.

  40. NCT01325207, Northwestern University. Intrathecal trastuzumab for leptomeningeal metastases in HER2+ breast cancer. 2011. https://clinicaltrials.gov/ct2/show/NCT01325207.

  41. Andtbacka R.H.I., Kaufman H.L., Collichio F. et al. Talimogene laherparepvec improves durable response rate in patients with advanced melanoma // J Clin Oncol. 2015. Vol. 33, No 25. Р. 2780–8. https://doi.org/10.1200/JCO.2014.58.3377.

  42. Warner S.G., Haddad D., Au J. et al. Oncolytic herpes simplex virus kills stem-like tumor-initiating colon cancer cells. Mol Ther — Oncolytics. 2016. Vol. 3, March. Р. 1–9. https://doi.org/10.1038/mto.2016.13.

  43. Chesney J., Puzanov I., Collichio F. et al. Randomized, open-label phase II study evaluating the efficacy and safety of talimogene laherparepvec in combination with Ipilimumab versus ipilimumab alone in patients with advanced, unresectable melanoma // J Clin Oncol. 2017; https://doi.org/10.1200/JCO.2017.73.7379.

  44. Long G.V., Dummer R., Ribas A. et al. Efficacy analysis of MASTERKEY-265 phase 1b study of talimogene laherparepvec (T-VEC) and pembrolizumab (pembro) for unresectable stage IIIB-IV melanoma // J Clin Oncol. 2016; https://doi.org/10.1200/JCO.2016.34.15_suppl.9568.

  45. NCT03294486, Assistance Publique — Hôpitaux de Paris. Safety and efficacy of the ONCOlytic VIRus armed for local chemotherapy, TG6002/5-FC, in recurrent glioblastoma patients (ONCOVIRAC). 2017. https://clinicaltrials.gov/ct2/show/NCT03294486.

  46. Idbaih A., Erbs P., Foloppe J. et al. TG6002: a novel oncolytic and vectorized gene pro-drug therapy approach to treat glioblastoma // J Clin Oncol. 2017. Vol. 35, 15_suppl. Р. e13510.

  47. NCT02759588, Genelux Corporation. GL-ONC1 oncolytic immunotherapy in patients with recurrent ovarian cancer. 2016.

  48. Holloway R.W., Kendrick J.E., Stephens A. et al. Phase 1b study of oncolytic vaccinia virus GL-ONC1 in recurrent ovarian cancer (ROC) // J Clin Oncol. 2018. Vol. 36, 15_suppl. Р. 5577.

  49. Lauer U.M., Schell M., Beil J. et al. Phase I study of oncolytic vaccinia virus GL-ONC1 in patients with peritoneal carcinomatosis. Clin Cancer Res. 2018. Vol. 24, No 18. Р. 4388–98. Epub 2018 May.

  50. 50. Yang Y. Cancer immunotherapy: harnessing the immune system to battle cancer // J Clin Invest. 2015; https://doi.org/10.1172/JCI83871.

  51. Davila M.L., Brentjens R., Wang X., Rivière I., Sadelain M. How do cars work? Early insights from recent clinical studies targeting CD19 // Oncoimmunology. 2012. Vol. 1, No 9. Р. 1577–83. https://doi.org/10.4161/onci.22524.

  52. Kochenderfer J.N., Wilson W.H., Janik J.E. et al. Eradication of B-lineage cells and regression of lymphoma in a patient treated with autologous T cells genetically engineered to recognize CD19 // Blood. 2010; https://doi.org/10.1182/blood-2010-04-281931.

  53. Llovet J.M., Ricci S., Mazzaferro V. et al. Sorafenib in advanced hepatocellular carcinoma // N Engl J Med. 2008; https://doi.org/10.1056/NEJMoa0708857.

  54. Llovet J.M., Real M.I., Montaña X. et al. Arterial embolisation or chemoembolisation versus symptomatic treatment in patients with unresectable hepatocellular carcinoma: a randomised controlled trial // Lancet. 2015. Vol. 359, No 9319. Р. 1734–9. https://doi.org/10.1016/S0140-6736(02)08649-X.

  55. Yu M., Luo H., Fan M. et al. Development of GPC3-specific chimeric antigen receptor-engineered natural killer cells for the treatment of hepatocellular carcinoma // Mol Ther. 2018. Vol. 26, No 2. Р. 366–78. https://doi.org/10.1016/j.ymthe.2017.12.012.

  56. Zhai B., Shi D., Gao H. et al. A phase I study of anti-GPC3 chimeric antigen receptor modified T cells (GPC3 CAR-T) in Chinese patients with refractory or relapsed GPC3+ hepatocellular carcinoma (r/r GPC3+ HCC) // J Clin Oncol. 2017. Vol. 35, 15_suppl. Р. 3049.

  57. NCT03130712, Shanghai GeneChem C.o. Ltd. A study of GPC3-targeted T cells by intratumor injection for advanced HCC (GPC3-CART). 2017. https://clinicaltrials.gov/ct2/show/NCT03130712.

  58. Brown C.E., Alizadeh D., Starr R. et al. Regression of glioblastoma after chimeric antigen receptor T-cell therapy // N Engl J Med. 2016. Vol. 375, No 26. Р. 2561–9. https://doi.org/10.1056/NEJMoa1610497.

  59. Priceman S.J., Tilakawardane D., Jeang B. et al. Regional delivery of chimeric antigen receptor-engineered T cells effectively targets HER2+breast cancer metastasis to the brain // Clin Cancer Res. 2018; https://doi.org/10.1158/1078-0432.CCR-17-2041

  60. NCT03500991, Seattle Children’s Hospital. HER2-specific CAR T cell locoregional immunotherapy for HER2-positive recurrent/refractory pediatric CNS tumors. 2018. https://clinicaltrials.gov/ct2/show/NCT03500991.

  61. Clifton G.T., Gall V., Peoples G.E., Mittendorf E.A. Clinical development of the E75 vaccine in breast cancer // Breast Care. 2016. Vol. 11, No 2. Р. 116–21. https://doi.org/10.1159/000446097.

  62. NCT01479244, Galena Biopharma Inc. Efficacy and safety study of NeuVax™ (nelipepimut-S or E75) vaccine to prevent breast cancer recurrence (PRESENT). 2011. https://clinicaltrials.gov/ct2/show/NCT01479244.

  63. NCT01570036, Cancer Insight LLC. Combination immunotherapy with herceptin and the HER2 vaccine NeuVax. 2012. https://clinicaltrials.gov/ct2/show/NCT01570036.

  64. NCT02151448, University of Pittsburgh. αDC1 vaccine + chemokine modulatory regimen (CKM) as adjuvant treatment of peritoneal surface malignancies. 2014. https://clinicaltrials.gov/ct2/show/NCT02151448.

  65. Anguille S., Smits E.L., Lion E., Van Tendeloo V.F., Berneman Z.N. Clinical use of dendritic cells for cancer therapy // Lancet Oncol. 2014; https://doi.org/10.1016/S1470-2045(13)70585-0.

  66. Francis L., Sheng Guo Z., Liu Z. et al. Modulation of chemokines in the tumor microenvironment enhances oncolytic virotherapy for colorectal cancer // Oncotarget. 2016. Vol. 7, No 16. Р. 22174–85. https://doi.org/10.18632/oncotarget.7907.

  67. Larkin J., Chiarion-Sileni V., Gonzalez R. et al. Combined nivolumab and ipilimumab or monotherapy in untreated melanoma // N Engl J Med. 2015. Vol. 373, No 1. Р. 23–34. https://doi.org/10.1056/NEJMoa1504030.

  68. Ray A., Williams M.A., Meek S.M. et al. A phase I study of intratumoral ipilimumab and interleukin-2 in patients with advanced melanoma // Oncotarget. 2016; https://doi.org/10.18632/oncotarget.10453.

  69. NCT02557321, Provectus Biopharmaceuticals Inc. PV-10 in combination with pembrolizumab for treatment of metastatic melanoma. 2015. https://clinicaltrials.gov/ct2/show/NCT02557321.

  70. Omuro A., Vlahovic G., Lim M. et al. Nivolumab with or without ipilimumab in patients with recurrent glioblastoma: results from exploratory phase i cohorts of CheckMate 143 // Neuro-Oncology. 2018; https://doi.org/10.1093/neuonc/nox208.

  71. NCT03233152, Universitair Ziekenhuis Brussel. Intra-tumoral ipilimumab plus intravenous nivolumab following the resection of recurrent glioblastoma (GlitIpNi). 2017. https://clinicaltrials.gov/ct2/show/NCT03233152

  72. Chiaravalli M., Reni M., O’Reilly E.M. Pancreatic ductal adenocarcinoma: state-of-the-art 2017 and new therapeutic strategies // Cancer Treat Rev. 2017; https://doi.org/10.1016/j.ctrv.2017.08.007.

  73. Buscail L., Bournet B., Vernejoul F. et al. First-in-man phase 1 clinical trial of gene therapy for advanced pancreatic cancer: safety, biodistribution, and preliminary clinical findings // Mol Ther. 2015. Vol. 23, No 4. Р. 779–89. https://doi.org/10.1038/mt.2015.1.

  74. NCT02806687, University Hospital Toulouse. Effect of intratumoral injection of gene therapy for locally advanced pancreatic cancer (THERGAP-02). 2016. https://clinicaltrials.gov/ct2/show/NCT02806687.

37. Лучевая терапия

Джаред Р. РоббинсДж. Р. Роббинс Медицинский колледж Университета Аризоны, отделение радиационной онкологии, Тусон, Аризона, США. E-mail: jrobbins@email.arizona.edu., Джон Маклу Лонго и Майкл СтразаДж. М. Лонго, М. Страза Медицинский колледж штата Висконсин, отделение радиационной онкологии, Милуоки, штат Висконсин, США.

Лучевая терапия

Лучевая терапия является важным методом лечения местных, регионарных и метастатических онкологических заболеваний. С момента открытия рентгеновских лучей в 1895 г. Вильгельмом Рентгеном и начала их клинического применения инновации и технологии в этой области способствовали усовершенствованию в области радиационной онкологии [1]. Начиная с момента появления этой области, практикующие врачи стремились максимизировать противоопухолевый эффект радиации при минимальном повреждении окружающих тканей. Благодаря лучшему пониманию клеточной биологии и быстрому развитию технологий лучевая терапия стала более точной и менее токсичной.

Предназначение радиационного излучения

Радиация может быть направлена в целях радикального излечивания или для облегчения симптомов как местного, так и метастатического заболевания [2]. Разница в этих двух парадигмах обычно заключается в дозе облучения, сложности плана, количестве процедур и желаемом результате. Радикальное облучение обычно заключается в повышенных общих дозах, доставляемых небольшими ежедневными фракциями в течение нескольких недель с двойной целью: абляцией опухоли и ограничением повреждения нормальных структур. Паллиативное облучение отличается тем, что основное внимание уделяется уменьшению симптомов настолько быстро и эффективно, насколько это возможно, обычно с использованием простых планов с большими дозами на курс лечения и ограниченным числом процедур [3]. Направленность терапии определяет решения по планированию со множеством возможных схем дозирования. Биологический эффект радиации различается в зависимости от размера суточных доз и общей полученной дозы. Для того чтобы учесть эти различия, была разработана концепция биологической эффективной дозы. Биологическую эффективность дозы можно рассчитать для любой фракционной схемы. Она дает возможность оценить эффективность различных режимов облучения [4]. Повышенные терапевтические биологически эффективные дозы обычно связаны с более высокой вероятностью как удаления опухоли, так и токсичности. Проявиться радиационная токсичность может остро во время лечения или в течение нескольких месяцев или лет после завершения терапии, что зависит от введенной дозы, размера суточной фракции, объема структуры, принимающей излучение, и радиочувствительности облученной ткани [5].

Радиобиология

Ионизирующее рентгеновское излучение убивает раковые клетки прямым и косвенным действием. Фотонное излучение вызывает прямое повреждение ДНК и косвенное повреждение за счет образования гидроксильных радикалов, вызывающих разрывы ДНК. По мере накопления невосстановленных разрывов ДНК клетка становится нежизнеспособной из-за потери генетической информации [5]. Этот процесс преимущественно влияет на раковые клетки, потому что они имеют аберрантные механизмы восстановления ДНК и контрольных точек. Использование этих биологических различий позволяет доставлять излучение в дозах, достаточных для контроля над опухолью с приемлемой токсичностью.

Радиационные методы

С 1950-х гг. большая часть дистанционной лучевой терапии проводится с помощью медицинских линейных ускорителей. Линейные ускорители генерируют высокоэнергетические проникающие электроны и фотонные рентгеновские лучи, которые обладают терапевтическим действием [6]. До появления более точных визуализационных технологий лучевая терапия проводилась с помощью 2D-техники. Простые схемы радиационного поля были разработаны на основе использования костей как анатомических ориентиров для рентгеновских лучей. Развитие КТ и МРТ обеспечило трехмерную визуализацию анатомии опухоли и пациента. Это позволило разработать трехмерное конформное излучение (3DCRT), в котором используются несколько полей излучения, что улучшает определение формы цели, повышает точность и ограничивает воздействие на органы риска [7]. Это все возрастающая точность описания мишеней побудила Международную комиссию по радиационным установкам разработать следующую номенклатуру и определения терапевтических областей [8, 9].

  • Общий объем опухоли: степень злокачественной опухоли на основе пальпации, прямой визуализации и/или изучения изображений.

  • Клинический целевой объем: расширение общего объема опухоли, которое составляет микроскопическое распространение опухоли.

  • Планирование целевого объема: расширение клинического целевого объема с учетом движений пациента, неточностей в настройке луча и пациента и других неопределенностей.

Достижения в области вычислительной техники и многолепестковых коллиматоров привели к развитию IMRT, в которой используются несколько пучков излучения различной интенсивности, чтобы оптимально сформировать дозу излучения вокруг вогнутых и выпуклых целей и защитить органы риска. IMRT обеспечивает аналогичную эффективность и меньшую токсичность по сравнению с трехмерным конформным излучением на нескольких участках заболевания [10]. См. рис. 37-1, чтобы сравнить различные методы (2D, 3D, IMRT). Стереотаксическая радиохирургия использует точную 3D-визуализацию для доставки высоких доз радиации к высокой степени конформным, доброкачественным и злокачественным мишеням в ЦНС небольшого объема. Лечение стереотаксической радиохирургией чаще всего проводится одной фракцией, но может проводиться до пяти фракций [11] и может проводиться с помощью γ-ножа (Elekta Inc., Норкросс, Джорджия), радиохирургических систем LINAC или систем протонного пучка [12].

SBRT — это метод, при котором направляется высокодозное высококонформное излучение под визуальным контролем за пять или меньшее количество процедур на участки тела вне ЦНС [13]. Суточная доза для SBRT обычно в 5–10 раз выше, чем при традиционной лучевой терапии, и это многообещающая парадигма лечения. В табл. 37-1 приведены избранные исследования радикального лечения первичного очага заболевания с помощью SBRT [14–25].

Общий обзор логистики радиации

Потенциальные кандидаты на лучевую терапию обычно направляются другими онкологическими, медицинскими или хирургическими службами и сначала обследуются на консультации для определения стадии, цели лечения (например, излечивающее или паллиативное, предоперационное или адъювантное или радикальное) и обсуждения преимуществ и рисков терапии. Перед началом лучевой терапии пациенты сначала проходят КТ, чтобы определить терапевтическую позицию и персонализировать иммобилизацию и настройку, а также получить для планирования КТ с тонкими срезами (1–5 мм). Врач размещает рентгеноконтрастные маркеры, а также можно использовать внутривенный, оральный, ректальный и/или вагинальный контраст, чтобы лучше обозначить как цель, так и анатомию. Для учета движения органов вместе с дыханием можно получить сканы 4D CT. КТ-изображения затем передаются в компьютерную систему планирования, где радиационный онколог наметит контур, или очертание, опухоли или ложа опухоли, узловых или мягких тканей, подверженных риску, и органы риска. Дозы будут назначены для планирования целевого объема, а ограничения по дозе будут применены к органам риска. Используя эту информацию, группа планирования облучения (дозиметристы, физики и онкологи-радиологи) создадут план трехмерного конформного излучения или IMRT, который затем перед получением одобрения врача будет подвергнут тщательной оценке и модификации. Перед проведением лечения проводится строгий контроль качества, чтобы гарантировать, что аппарат телетерапии может эффективно и безопасно управлять планом облучения в соответствии с заранее заданным. В большинстве клинических случаев лучевая терапия проводится в амбулаторных условиях ежедневно с понедельника по пятницу в течение предписанного количества процедур — от одноразовой процедуры до курса продолжительностью более 9 нед.

image
Рис. 37-1. Сравнение 3D-конформных планов, планов лучевой терапии с модуляцией интенсивности и планов cтереотаксической лучевой терапии при раке поджелудочной железы. Цветовая размывка показывает распределение дозы облучения в аксиальной, сагиттальной и фронтальной плоскостях. Планирование целевого объема обведено оранжевым. Дозу представляют разные цвета: красный (5040 сГр), желтый (4500 сГр), зеленый (3500 сГр), голубой (2500 сГр), синий (1500 сГр), фиолетовый (1000 сГр): а — трехмерный конформный метод для резектабельной аденокарциномы головки поджелудочной железы (T1N0M0), подвергнутой предоперационной химиолучевой терапии до 5040 сГр в 28 фракциях; б — техника лучевой терапии с модуляцией интенсивности для того же пациента; в — пациент с местнораспространенной неоперабельной (T4N1M0) аденокарциномой головки поджелудочной железы с закрытием чревной артерии и увеличенными перипортальными лимфатическими узлами, получивший терапию до 3500 сГр в пяти фракциях с использованием стереотаксической лучевой терапии
Таблица 37-1. Избранные исследования стереотаксической лучевой терапии в первичных участках
Автор Медиана наблюдения, мес Количество пациентов Медианная доза Медианный размер опухоли Местный контроль Общая выживаемость Токсичность Комментарий

Легкое

Timmerman [14]

34,4

59

18 Гр × 3 фр

20% T2

3-г.: 97,6% первичная, 90,6% доля, 87,2% регионарная

3-г.: 55,8%

Степень III: 12,7% степень IV: 3,6%

RTOG 0236

Ricardi [15]

28

62

15 Гр × 3 фр

30% T2

3-г.: 87,8%

3-г.: 57,1%

Минимально в 10%

Nagata [16]

47 мес — неоперабельная, 67 мес — операбельная

104 65

12 Гр × 4 фр

Медиана 2,1 см в обеих группах

3-г.: 87,3% неоперабельных

85,4% неоперабельных

3-г.: 59,9% 3-г.: 76,5%

Степень III: 9,8% неоперабельных, 7,7% операбельных IV степень: неоперабельных <2%

JCOG 0403

Печень (HCC)

Bujold [17]

31 (2–36)

102

36 Гр в 6 фр (24–54 Гр)

117 cc/7,2 см

1-г. 97%

Медиана 17 мес 1 год 55%

30% степень ≥III

55% с PVT 61% с множественными поражениямиs

Lasley [18]

CPA 33CPB: 46

59CPA: 39CPB:21

CPA: 48 Гр (36–48 Гр/3 фр)CPB: 40 Гр/5 фр

34 cc

1-г.: CPA: 91% CPB: 82%

Медиана /3 г., CPA: 44,8 мес/61% CPB: 17,0 мес/26%

С ≥3CPA: 11% CPB: 38%

20% с PVT

Scorsetti [19]

8

43

<3 см:48–75 Гр в 3 фр 3–6 см: 36–60 Гр в 6 фр

4,8 см

1-г. Все пациенты: 86% BED >100: 100% BED <100: 52%

Медиана/1 год 18 мес/78%

16% Степень ≥III

47% CPB, 20% PVT

Поджелудочная железа

Herмесan [20]

13,9

49

33 медиана в 5 фракциях

Медиана планирования целевого объема была 71,4 cc (31,9–225 cc)

1 год был 78%

Медиана 13,9 мес

≥2 токсичность: Острая = 2% Поздняя = 11%

Неоперабельная 84% головка поджелудочной железы

Tozzi [21]

11

30

7,5 Гр × 6 фр, снизилась до 6 медиана × 6 фр OARs до высокой

25,6 cc

85% at 11 мес все пациенты, 96% в 2 года, 45 медиана

1-г.: 47%

Не ≥3 токсичность

Неоперабельная/рецидив

Didolkar [22]

85

25,5 Медиана × 3 фр (5–10 Медиана/фр)

60 cc

1-г.: 92% медиана

Медиана 18,6 мес

степень ≥III: 22%

Неоперабельная

Предстательная железа

Phaмес [23]

60

40

6,7 Медиана × 5 фр

НД

5 л.: 93% PSA) RFS

5-л.: 75%

Не ≥3 токсичность

Katz [24]

30/17

50/254

7 Медиана × 5 фр/7,25 Медианав 5 фр

НД

PSA: 88% <1 нг/мл на 30 мес 81% <1 нг/мл на 24 мес

94% на 30 мес 99% на 17 мес

Не ≥3 поздняя или острая токсичность

Mantz [25]

60

102

8 Гр × 5 фр

НД

6-л.: 99% PSA RFS на 6 л.

НД

Не ≥2 токсичность

Примечания : НД — нет данных; Гр — Грей; фр —фракция.

Отдельные области заболевания

Голова и шея

Радикальная лучевая терапия с химиотерапией или без нее является стандартом лечения многих опухолей головы и шеи, особенно плоскоклеточного рака ротоглотки, носоглотки, преддверия полости гортани, гортани и гипофаринкса. Такой подход сохраняет функцию и избавляет от осложнений, связанных с обширными хирургическими резекциями, без ущерба для выживаемости [26, 27]. Вследствие высокого риска лимфатического распространения излучение нацелено на первичный опухолевый очаг и подверженные риску регионарные узловые области с учетом риска, при этом макроскопическое заболевание получает более высокую дозу, а области низкого риска — более низкую дозу.

Облучение может быть использовано после хирургической резекции крупных опухолей (T3, T4), при положительных или близких краях резекции, множественных положительных лимфатических узлах, крупных положительных лимфатических узлах (>3 см), лимфоваскулярной или периневральной инвазии и экстракапсулярном распространении [28]. Послеоперационная лучевая терапия улучшает местно-регионарный контроль, выживаемость без рецидивов и выживаемость, зависящую от основного заболевания [29, 30]. Химиолучевая терапия улучшает местно-регионарный контроль и ВБПЗ при положительных границах или экстракапсулярном распространении [31]. Достижения в области доставки излучения с помощью IMRT улучшают охват опухоли и снижают токсичность [32].

Рак легкого

Облучение играет важную роль в мультидисциплинарном лечении рака легкого на всех стадиях. Улучшения в доставке терапии и новые технологии, такие как разработка и широкое распространение SBRT, расширили показания к лучевой терапии как при ранних, так и при метастатических опухолевых процессах.

Хотя «золотым стандартом» для пациентов в хорошем физическом состоянии с ранней стадией немелкоклеточного рака легкого остается хирургическая резекция, SBRT стала высокоэффективным методом лечения периферических поражений. С использованием трехфракционной схемы при методе SBRT местный контроль через 5 лет достигается в 93%, долевой контроль — в 80% и регионарный контроль — в 62% случаев [14]. По сравнению с обычной лучевой терапией SBRT была столь же эффективна, с меньшей токсичностью, что сделало SBRT предпочтительным методом лучевой терапии при одиночных периферических опухолях [33]. Первые отчеты показали более высокий риск токсичности для более централизованных поражений легких по сравнению с периферическими поражениями, поэтому были разработаны схемы длительного фракционирования дозы, которые позволили безопасно и эффективно лечить центральные поражения [34–36].

Более спорным является вопрос о том, может ли SBRT быть приемлемой альтернативой для пациентов, подходящих для хирургической резекции. Первые исследования фазы I–II показали многообещающие данные [37]. Комбинированный анализ двух исследований, в которых пациенты были случайным образом распределены в группы лобэктомии и иссечения лимфатических узлов средостения и группу сравнения SBRT, продемонстрировал преимущество в трехлетней выживаемости при использовании SBRT (95 по сравнению с 79%), при этом не было разницы по выживаемости без рецидивов, и более высокий уровень токсичности IV–V степени в хирургической группе [38]. Данный комбинированный анализ имеет ограничения, и этот вопрос продолжает рассматриваться в дополнительных исследованиях, таких как исследование VALOR по данным Комитета по делам ветеранов и многоцентровом исследовании STABLEMATES [39]. Результаты этих РКИ могут установить роль SBRT при операбельном раке легкого ранней стадии.

Роль и польза лучевой терапии при операбельном заболевании стадии II и III определены менее четко. Послеоперационное облучение часто рекомендуется при положительных краях, не поддающихся повторной резекции, и при положительных узлах средостения. Это подтверждается данными, поскольку послеоперационное облучение улучшает выживаемость с пораженными лимфатическими узлами средостения, но снижает выживаемость в случаях без аденопатии средостения [40, 41]. К сожалению, исследования лучевой терапии в крупных исследованиях не были рандомизированными, и методы того времени были связаны с более высокой степенью токсичности. В продолжающемся исследовании LungART будут оцениваться преимущества современной и единообразной лучевой терапии у пациентов с положительными лимфатическими узлами средостения после операции [42].

Роль лучевой терапии при местно-распространенном немелкоклеточном раке легкого стадии IIIA/B была исследована как в качестве радикального, так и в качестве предоперационного лечения. Предоперационная химиолучевая терапия сравнивалась как с радикальной химиолучевой терапией [43], так и с индукционной химиотерапией с последующим послеоперационным облучением [44]. В обоих случаях полный патологический ответ и местный контроль были лучше при предоперационном облучении, но без улучшения ОВ. В этих исследованиях у пациентов, получавших лучевую терапию и пневмонэктомию, выживаемость снижалась [45]. Для неоперабельных пациентов III стадии радикальная химиолучевая терапия остается стандартом лечения. Попытки улучшить результаты с помощью увеличенной дозы облучения или адъювантного целевого ингибирования рецептора эпидермального фактора роста не продемонстрировали улучшения, но вторичный анализ выявил аналогичную эффективность с менее тяжелой токсичностью с использованием современных методов IMRT по сравнению с 3D-конформными подходами, несмотря на более крупный объем опухоли и более распространенную стадию у пациентов, получающих IMRT [46]. На рис. 37-2 показан типичный план IMRT при раке легкого с линиями изодозы и гистограммой «доза–объем», показывающей дозу для мишеней и окружающих органов.

image
Рис. 37-2. План лучевой терапии легкого с модуляцией интенсивности. Женщина 76 лет с аденокарциномой правого легкого T1N1, неоперабельность по медицинским показаниям из-за недавнего инсульта и необходимости удаления легочной артерии из-за обширного внутрипротокового заболевания. Аксиальный (a), фронтальный (б) и сагиттальный (в) срезы планируемой компьютерной томографии с линиями изодозы излучения (красный — 60 Гр, желтый — 54 Гр, голубой — 45 Гр, синий — 20 Гр и зеленый — 5 Гр) используются для пространственной оценки распределения дозы излучения. Обозначены как положительная к позитронно-эмиссионной томографии первичная опухоль (сплошной красный), так и узловая болезнь (сплошной голубой). Затем объем образований увеличивают на 5–7 мм, а затем врач вручную редактирует для создания клинического целевого объема (темно-оранжевого цвета), охватывающего области с высоким риском микроскопического распространения болезни. Его снова увеличивают на 5–7 мм, чтобы создать целевой объем, который учитывает ежедневные отклонения в анатомии и положении пациента. Также показаны органы в зоне риска, включая сердце (темно-зеленый), спинной мозг (желтый) и легкие (темно-желтый). Неповрежденное легкое, которое лучше всего видно во фронтальной проекции, практически не подвергается значительной дозе облучения. Создается гистограмма «доза–объем» (г), которую используют для количественной оценки параметров, определенных врачом как адекватные и безопасные для целевого покрытия, и доз для органов в зоне риска

Гинекологические злокачественные новообразования

Основой лечения большинства гинекологических злокачественных новообразований остается хирургическое вмешательство. Хотя лучевая терапия часто используется в качестве адъювантной терапии для снижения риска местно-регионарного рецидива, она действительно в определенных условиях обеспечивает эффективную радикальную терапию.

Рак шейки матки

Шейка матки богато снабжена лимфатическими сосудами, что влияет на характер распространения и лечение. Глубокая стромальная инвазия, инвазия лимфососудистого пространства и размер опухоли позволяют прогнозировать поражение тазовых и парааортальных лимфатических узлов [47]. Адъювантная лучевая терапия тазовых органов приводит к более низкой частоте рецидивов у пациентов с глубокой стромальной инвазией, большим размером опухоли и LVSI, тогда как адъювантная лучевая терапия таза с одновременной химиотерапией увеличивает ВБП и ОВ у пациентов с положительными краями, параметриальной инвазией и лимфаденопатией [48].

Безоперационное лечение, включающее дистанционную лучевую терапию и брахитерапию с одновременной химиотерапией на основе цисплатина, является предпочтительным методом лечения рака шейки матки стадий IB2, II, III и IVA [49]. EBRT проводится с использованием трехмерного конформного излучения или IMRT и охватывает макроскопическое заболевание, всю шейку матки, матку, параметрии, внутренние и внешние подвздошные лимфатические узлы и, в зависимости от поражения узлов, общие подвздошные и парааортальные лимфатические узлы [50, 51]. В эпоху дистанционной лучевой терапии с визуализацией и адаптивной брахитерапии частота достижения местного контроля колеблется от 96% при заболевании стадии IB2 до 73% и 6% при II–IV стадии с ограниченной тяжелой заболеваемостью [52, 53].

Рак матки

Определение хирургической стадии, включая тотальную гистерэктомию, двустороннюю сальпингоофорэктомию и оценку лимфатических узлов с помощью лимфодиссекции или биопсии сигнальных лимфатических узлов, является одновременно диагностическим и терапевтическим подходом. Роль адъювантного тазового и регионарного облучения узлов несколько противоречива. В целом адъювантная дистанционная лучевая терапия рекомендуется женщинам с заболеванием III степени (G) и более или равным 50% инвазии миометрия или поражению стромы шейки матки. Облучение органов малого таза, облучение органов малого таза в сочетании с химиотерапией и только химиотерапия являются терапевтическими вариантами, рассматриваемыми при положительных лимфатических узлах [54]. Женщин, не являющихся кандидатами на хирургическое вмешательство, можно лечить с помощью радикальной лучевой терапии, проводимой только с помощью брахитерапии у женщин без визуальных доказательств глубокой инвазии миометрия или внематочного заболевания, или комбинации дистанционной лучевой терапии и брахитерапии [55].

Вульва/вагина

Местное и регионарное облучение является важным методом адъювантного лечения рака вульвы с высоким риском и может использоваться для понижения стадии перед операцией или в качестве радикальной терапии у пациенток с неоперабельным или местно-распространенным заболеванием [56]. Наружное облучение и брахитерапия с одновременной химиотерапией или без нее составляют основу лечения первичных плоскоклеточных карцином влагалища [57].

Рак молочной железы

Оценка подмышечной впадины исторически была важна как для диагностики, так и для клинических исходов. За последние два десятилетия хирургическое лечение подмышечной впадины постепенно эволюционировало от более радикального хирургического вмешательства к более скромной диссекции подмышечных лимфатических узлов [58, 59] и, наконец, к использованию биопсии сигнального лимфатического узла как достаточного и менее токсичного для большинства пациентов с положительным лимфатическим узлом на ранней стадии [60–62]. Селективная диссекция подмышечных лимфатических узлов в настоящее время рекомендуется только пациентам со значительным объемом заболевания, воспалительным раком молочной железы, клинически положительными лимфатическими узлами при обращении или иным образом не подходящими для диссекции подмышечных лимфатических узлов [63].

Использование лучевой терапии отразило эти изменения за тот же период. На ранней стадии заболевания лучевая терапия проводится в целях устранения микроскопического заболевания как в молочной железе, так и в регионарных лимфатических узлах, и способствует превосходному контролю и выживаемости [64, 65]. Анализ многочисленных рандомизированных исследований показал преимущества в отношении ВБПЗ и ОВ после мастэктомии [66]. В двух рандомизированных исследованиях [67, 68] также было показано, что подмышечная лучевая терапия не уступает по эффективности подмышечной диссекции у пациентов с положительным сигнальным узлом и является менее токсичной. В исследованиях также оценивали облучение регионарных лимфатических узлов, включая внутренние маммарные лимфатические узлы у пациентов с отрицательным и положительным узлами высокого риска после диссекции подмышечных лимфатических узлов. Эти исследования продемонстрировали, что при раке молочной железы ранних стадий облучение регионарных лимфатических узлов улучшает местно-регионарный контроль, ВБПЗ и выживаемость без метастазов с тенденцией к повышению ОВ [69, 70]. Результаты лечения пациентов на ранних стадиях заболевания с поражением лимфатических узлов в современную эпоху были превосходными с отдельными местно-регионарными неудачами на уровне 4,2% за 10 лет, ВБПЗ 82% и ОВ 82,8% [70].

Преимущества облучения регионарных лимфатических узлов должны быть уравновешены потенциалом токсичности. В частности, включение внутренних маммарных лимфатических узлов вызывает опасения по поводу возможной сердечно-сосудистой токсичности, которая снизила бы клиническую пользу [71, 72]. Достижения в области технологий и методов лечения позволили снизить дозу облучения на сердце и связанную с этим токсичность, включая задержку дыхания на глубоком вдохе [73, 74], лучевую терапию с модуляцией интенсивности [75–77] и протонную терапию [78, 79]. На рис. 37-3 показан план IMRT, охватывающий молочную железу и регионарные лимфатические сосуды. Эти улучшения также позволяют лучше охватить цель, в то же время уменьшая воздействие на окружающие нормальные ткани и улучшая терапевтический коэффициент. Дальнейшие улучшения в отборе пациентов с использованием молекулярного и генетического профилирования [23], а также результаты многочисленных продолжающихся клинических исследований, посвященных лечению лимфатических узлов подмышечной впадины после неоадъювантной химиотерапии, дополнительно прояснят роль радиации в лечении подмышечной впадины в современную эпоху [80].

image
Рис. 37-3. План лучевой терапии с модуляцией интенсивности молочной железы для 30-летней женщины с клинической стадией T3N0, положительной по рецептору эстрогена, HER2-положительной инвазивной протоковой карциномой, получавшей неоадъювантную химиотерапию с последующей лампэктомией и биопсией сигнального лимфатического узла (ypT2N1). Она отказалась от диссекции подмышечных лимфатических узлов и получила 50 Гр на всю молочную железу, надключичные, внутренние маммарные и подмышечные лимфатические узлы, а затем 10 Гр на лампэктомическую полость плюс край. Аксиальный (a), фронтальный (б) и сагиттальный (в) срезы планируемой компьютерной томографии с линиями изодозы излучения (60 Гр — красный, 50 Гр — желтый, 47,5 Гр — зеленый, 20 Гр — синий) используются для оценки распределения дозы излучения. Правая молочная железа имеет розовый контур, узлы IM— фиолетовый, надключичные узлы — светло-зеленый, подмышечные узлы — темно-зеленый, а планирование целевого объема для лампэктомии — оранжевый. Также выделены органы в зоне риска, включая сердце (красный) и правое легкое (голубой), и оценено воздействие радиации на них. Во всех трех плоскостях можно увидеть формирование более высоких доз радиации вдали от сердца и легких. Создается гистограмма «доза–объем» (г), которую используют для количественной оценки параметров, определенных врачом как адекватные и безопасные для целевого покрытия, и доз для органов в зоне риска. По ней можно измерить, какая часть цели, выраженная в процентах или абсолютном объеме, получает заданную дозу радиации

Злокачественные новообразования желудочно-кишечного тракта

Поджелудочная железа

Первичные опухоли поджелудочной железы классифицируются в зависимости от их хирургической резектабельности: операбельные, погранично-операбельные, местно-распространенные неоперабельные и метастатические. Однако из-за высокого риска местного, регионарного и отдаленного рецидива химиотерапия и лучевая терапия часто используются в неоадъювантной, адъювантной или радикальной форме.

Предоперационное облучение может стерилизовать края сосудов, бороться с микрометастазами и способствовать онкологической резекции с отрицательным краем [81]. Роль планового облучения узлов неоднозначна. В Медицинском колледже Висконсина предоперационные и радикальные радиационные поля обычно включают основные ветви чревного ствола и спинальную мышечную атрофию (СМА), а также подозрительные перипанкреатические лимфатические узлы. Ретроспективный обзор 108 пациентов с местно-распространенным неоперабельным заболеванием, получавших химиотерапию с последующей химиолучевой терапией, показал, что 40 пациентов в конечном итоге смогли пройти успешную резекцию [82].

Пациентам, которым выполняется хирургическая резекция поджелудочной железы, часто назначают адъювантную лучевую терапию из-за особенностей риска местно-регионарного и удаленного рецидива. Консенсусные рекомендации по адъювантной химиолучевой терапии рака поджелудочной железы не только описывают создание и включение предоперационного объема опухоли с помощью методов визуализации, но также рекомендуют покрытие хирургических анастомозов и узловых областей повышенного риска [83].

Использование SBRT для лечения поджелудочной железы все чаще изучается как многообещающий способ доставки высоких доз радиации при минимальном воздействии на окружающие органы и ограничении общего количества процедур. Как и фракционированное облучение, SBRT может использоваться в качестве радикальной местной терапии или для возможного снижения стадии у пациента и облегчения операции [20, 84].

Анальный канал

До 1970-х гг. пациенты с карциномой анального канала подвергались абдоминальной резекции промежности, которая вела к неоптимальному контролю болезни и связанной с лечением заболеваемости [85]. Nigro и соавт. сообщили об эффективности лучевой терапии с комбинированной химиотерапией фторурацилом (5-Фторурацилом-Эбеве ) и митомицином (Митомицином С ) при отсутствии хирургической резекции [86]. Сохраняющая сфинктер химиолучевая терапия была валидирована во множестве рандомизированных исследований, став стандартом лечения локализованной карциномы анального канала [87–90]. Хотя сообщаемые результаты, такие как местный контроль, выживаемость без колостомии и ОВ, были превосходными, химиолучевое лечение рака анального канала связано со значительной гематологической, желудочно-кишечной и дерматологической токсичностью. Было показано, что IMRT сводит к минимуму токсичность, связанную с лечением, и обеспечивает приемлемый контроль за заболеванием [91, 92]. RTOG 0529, многоцентровое исследование фазы II с окрашенной в зависимости от дозы IMRT с фторурацилом (5-Фторурацилом-Эбеве ) и митомицином (Митомицином С ), продемонстрировало снижение токсичности по сравнению с прошлыми стандартами с аналогичными показателями пятилетней ВБПЗ и ОВ 68 и 76% соответственно [93, 94]. Благодаря повышенной точности IMRT атласы помогают радиационным онкологам обеспечить покрытие первичных и макроскопических узловых заболеваний и областей лимфатических узлов с повышенным риском, включая паховое, мезоректальное, предкресцовое пространства, а также внутреннюю и внешнюю подвздошную кость [95].

Прямая кишка

Мультимодальная терапия является стандартом при первичных опухолях прямой кишки с инвазией через мышечную оболочку или положительные узлы. Немецкая группа по лечению рака прямой кишки сравнила предоперационную химиолучевую терапию с послеоперационной, продемонстрировав значительное снижение местных рецидивов и связанной с терапией токсичности при предоперационной химиолучевой терапии [96, 97]. Предоперационная химиолучевая терапия с последующей хирургической резекцией и адъювантной химиотерапией является стандартом при местно-распространенном операбельном раке прямой кишки. В отличие от многих других областей распространения заболевания, IMRT здесь не продемонстрировала улучшения токсичности по сравнению с трехмерным конформным излучением [98]. Трехмерные конформные поля охватывают крупную опухоль, весь мезоректум, предкресцовое пространство, внутренние подвздошные и внешние подвздошные кости при поражениях Т4.

Появляется все больше данных, свидетельствующих в пользу использования тотальной неоадъювантной терапии, облегчающей проведение всей системной терапии и в некоторых случаях позволяющей отказаться от хирургической резекции [99]. NRG-GI002 — это исследование фазы II, в котором оценивается FOLFOX в течение 4 мес с последующим предоперационным облучением и капецитабином с последующей хирургической резекцией. Имеются ретроспективные и проспективные данные, демонстрирующие, что жизнеспособным нехирургическим вариантом лечения у пациентов с местнораспространенным раком прямой кишки может быть выжидательный подход с тотальной неоадъювантной терапией с тщательным клиническим наблюдением, а не хирургическая резекция [100, 101].

Печень

Традиционно лучевая терапия играла ограниченную роль в лечении злокачественных новообразований печени из-за того, что печень обладает относительно низкой переносимостью облучения, но в связи с современными методами лучевой терапии (IMRT, SBRT), высококачественным контролем изображения и улучшенным управлением движением абляционные дозы могут быть безопасно доставлены с хорошей эффективностью [102]. Хотя лучевая терапия часто используется, когда другие варианты исчерпаны, ее можно предложить как радикальное самостоятельное лечение [17, 18, 103], как подготовку к трансплантации [104–106] или в сочетании с другими методами лечения [107, 108]. SBRT может предложить отличный долгосрочный контроль с минимальной токсичностью. Проспективная оценка в продленном исследовании показателей качества жизни говорит о хорошей переносимости с минимальным временным ухудшением аппетита и утомляемости без общего изменения качества жизни после SBRT [109].

Гепатоцеллюлярная карцинома

Несколько проспективных исследований [17–19] показали безопасность, хорошую ОВ и отличный местный контроль при неоперабельной ГЦК [общий местный контроль — 75–91% с более чем 90% в случае небольших опухолей (<3 см), получивших абляционные дозы]. Кроме того, было показано, что SBRT эффективна у пациентов с инвазией воротной вены [17, 110]. Хотя не существует рандомизированных исследований, в которых бы сравнивались исходы различных методов, ретроспективные исследования показывают, что SBRT эквивалентна другим методам лечения карциномы печени, таким как РЧА, трансартериальная химиоэмболизация, трансартериальная радиоэмболизация [111–115].

Холангиокарцинома . Рекомендации по лечению холангиокарциномы основаны на ограниченных проспективных данных, но ретроспективные обзоры показывают хороший ответ и ограниченную токсичность абляционных доз облучения, которые улучшают исходы [116–118]. Пациенты, получавшие биологическую эффективную дозу >80,5 Гр, показали лучшие результаты по сравнению с пациентами, получавшими меньшую дозу: трехлетняя ОВ 73 по сравнению с 38% и местный контроль 78 по сравнению с 45% [119].

Метастазы . Хотя когда-то радиация считалась лишь паллиативным вариантом, появление SBRT позволило увеличить дозу радиации для радикального абляционного лечения. Несколько ранних фаз клинических исследований, посвященных увеличению дозы, показали превосходный местный контроль и ограниченную токсичность. В исследовании Университета Колорадо были получены данные, что общий актуариарный местный контроль за 2 года составил 92% у пациентов, получавших 60 Гр в трех фракциях, а при опухолях <3 см был получен 100% местный контроль [120]. Аналогичным образом, в исследовании, проведенном в Юго-Западном университете штата Вашингтон с использованием 5-фракционной схемы, сообщалось о двухлетних показателях актуариарного контроля 56, 89 и 100% для когорт 30, 50 и 60 Гр соответственно, что подчеркивает роль дозы в контроле над опухолью [121]. Даже крупные опухоли можно безопасно лечить, если индивидуальная доза будет соответствовать нормальной переносимости тканей. Исследование, проведенное в больнице принцессы Маргарет с использованием схемы из шести фракций, которая была скорректирована в соответствии с вероятностью нормальной переносимости тканей, показало одногодичный местный контроль 71% в когорте со средним объемом 75 см3 с минимальной токсичностью [122].

Злокачественные новообразования кожи

Меланома

Лучевая терапия может использоваться как местная и регионарная терапия меланомы. Как местная терапия, лучевая терапия (ЛТ) значительно улучшает местный контроль у пациентов с неметастатической десмопластической меланомой, получавших лечение с помощью резекции с отрицательными краями, у которых есть традиционные признаки высокого риска, включая глубину по Бреслоу >4 мм, опухоль уровня V по Кларку или локализацию опухоли на голове и шее. ЛТ также снижает частоту местных неудач с 54 до 14% у пациентов с положительными границами [123]. Дополнительную ЛТ на первичном участке можно использовать в качестве радикального лечения неоперабельных меланом или тех меланом, которые неоперабельны по медицинским показаниям, и в качестве адъювантной терапии у меланом, имеющих близкий или положительный край, который не может быть повторно удален, и у пациентов с обширным нейротропизмом [124].

После резекции распространенной меланомы на поздних стадиях лучевая терапия регионарных лимфатических коллекторов снижает риск регионарной неудачи [125–128]. У пациентов в подгруппах высокого риска регионарная ЛТ снижает пятилетний риск регионарного рецидива с 30 до 6% при клинически обнаруженных лимфатических узлах и с 38 до 3% — у пациентов с экстракапсулярным распространением [128]. Относительные показания к охвату регионарных лимфатических узлов включают положительные лимфатические узлы (не менее одного околоушного узла, не менее двух шейных или подмышечных узлов, не менее трех пахово-бедренных узлов), большой размер опухоли (≥3 см шейных/подмышечных, ≥4 см пахово-бедренной) и внеузловое распространение. В этих случаях адъювантная лучевая терапия улучшает местно-регионарный контроль, но не увеличивает ОВ или выживаемость без рецидивов [125].

С появлением иммунотерапии роль адъювантной лучевой терапии стала менее отчетливой, но, по некоторым данным, можно предположить синергизм между лучевой и иммунотерапией при метастазах. Эти исследования показали, что пациенты с меланомой, получавшие ипилимумаб в сочетании с лучевой терапией, имели более длительную ОВ и лучшие показатели ответа, чем пациенты, получавшие монотерапию ипилимумабом [129–131]. Эта синергетическая взаимосвязь возможна из-за высвобождения опухолевых антигенов при местном облучении, которое помогает иммунной системе вырабатывать более устойчивый ответ и потенциально скрытые эффекты.

Карцинома из клеток Меркеля

Карцинома из клеток Меркеля — это редкая агрессивная кожная нейроэндокринная неоплазия, которая является радиочувствительной. Вследствие редкости этого заболевания большинство данных о ведении болезни ограничено ретроспективными и популяционными исследованиями с ограниченными проспективными или рандомизированными данными [132, 133]. Таким образом, хирургическое вмешательство является основой местного и регионарного лечения, при этом облучение используется в качестве радикального метода лечения неоперабельных пациентов с хирургическим или медицинским вмешательством или в качестве вспомогательного лечения после хирургического вмешательства как в зоне первичной опухоли, так и в регионарной области.

Метаанализ пациентов, получавших радикальную лучевую терапию, показал хорошие показатели контроля: 92,4% в первичных областях и 83,7% в регионарных областях [134]. Аналогичным образом одна из крупнейших ретроспективных серий показала пятилетнюю местную выживаемость без рецидива 90% для пациентов, получавших только ЛТ [135]. Профилактическое регионарное облучение снижает риск регионарного рецидива при резекции I стадии карциномы Меркеля с 16 до 0% [136].

Обычно рекомендуется после иссечения провести адъювантное облучение первичного участка, за исключением случаев небольших опухолей (<2 см) без неблагоприятных патологических признаков или пациентов с ослабленным иммунитетом [137]. Регионарное облучение рекомендуется при множественных положительных лимфатических узлах или экстракапсулярном распространении или в качестве профилактической меры в случаях, когда оценка сигнального лимфатического узла или хирургического узла не рекомендуется или нерациональна [132]. Адъювантная ЛТ была связана с улучшенными исходами у пациентов как со стадией I–II [138], так и с поражением лимфатических узлов [139].

Олигометастатическое заболевание

Одно из наиболее быстрорастущих применений передовой лучевой терапии с IMRT и SBRT — это олигометастатическое состояние, когда у пациента есть ограниченное количество метастатических участков, обычно от одного до трех, и абляционная радиация используется для контроля над участками видимого заболевания [140–142]. Концепция олигометастатического состояния была предложена Хеллманом и Вейксельбаумом в 1995 г. [143]. Согласно этой теории, до широкого распространения метастазов рак существует в ограниченном количестве метастатических участков. Философия этой новой парадигмы состоит в том, что у правильно выбранных пациентов устранение всех известных участков болезни улучшит ВБП и, возможно, даже ОВ. Эта идея значительно отличается от представлений того времени, когда радиация применялась только к метастатическим участкам в качестве симптоматического паллиативного средства, и является прямым результатом совершенствования техники и способности давать высокие дозы радиации с быстрым ее падением и сохранением нормальных тканей. Данные недавнего рандомизированного исследование фазы II у пациентов с метастатическим раком легких de novo говорят в пользу новых представлений. В этом исследовании пациенты, у которых наблюдался ответ на химиотерапию первой линии, были рандомизированы в группы получения консолидирующей местной терапии в местах метастазирования либо получения только поддерживающей терапии. У пациентов, получавших консолидирующую терапию, медианная ВБП утроилась, токсичность при этом была ограниченной [144]. Пациенты с длительным периодом отсутствия болезни, гистологией молочной железы, 1–3 небольшими метастазами и участками заболевания, поддающимся более высоким дозам облучения (биологическая эффективная доза — 90–100 Гр), являются наилучшими кандидатами на SBRT при олигометастатическом заболевании [140]. В табл. 37-2 приведены некоторые отобранные исследования, показывающие результаты использования SBRT в различных метастатических участках [120, 121, 145–156].

Заключение

За последние 120 лет лучевая терапия заняла центральное место в комплексном лечении раковых заболеваний. Лучшее понимание клеточной биологии и технический прогресс сделали возможным более направленную и эффективную терапию, увеличивая повреждение раковых клеток и минимизируя повреждение соседних доброкачественных клеток. В частности, разработка и усовершенствование IMRT, стереотаксической радиохирургии и SBRT под визуализационным контролем привели к увеличению дозы и улучшенной конформности, максимизируя терапевтическое соотношение для нескольких участков заболевания. Лучевая терапия играет важную роль в местно-регионарной терапии наряду с хирургией, химиотерапией и другими методами лечения. Во все большем числе клинических сценариев лучевая терапия служит эффективным радикальным вариантом лечения.

Таблица 37-2. Избранные исследования стереотаксической радиохирургии и стереотаксической лучевой терапии на метастатических участках
Автор Медиана последующих месяцев наблюдения Количество пациентов Медианная доза Местный контроль Общая выживаемость Токсичность

Головной мозг

Andrews [145]

НД

167 164

WBRTWBRT + SRS

71%, 81%

4,9 мес, 6,5 мес

Токсичность III–IV степени <5% в обеих группах

Aoyama [146]

7,8 мес

6567

WBRT + SRS. Только SRS 1 год местный контроль

88,7% (WB + SRS) по сравнению с 72,5% (SRS)

7,5 мес, 8,0 мес

Токсичность степени III–IV <5% в обеих группах

Kocher [147]

Выжившие

81

Хирургия

Частота рецидивов на первичном участке: 59, 27, 31, 19%

Медиана — 10,9 (WBRT) в сравнении с 10,7 (OBS)

Незначительно более острая токсичность при WBRT, WBRT может влиять на обучаемость и память

49 мес

81

Хирургия + WBRT

WBRT

90

SRS

40 мес Obs

95

SRS + WBRT

Печень (метастазы)

Rustoven [120]

15,4 мес

38

60 Гр в 3 фр

2 года: 96%

2 года: 39%

Токсичность III степени 8% — не 4–5

Hoyer [148]

4,3 года

44

45 Гр в 3 фр

86%

2 года: 38%

НД

Rule [121]

20 мес

27

30–60 Гр за 5 фр

2 года: 100% для 60 Гр, 89% для 50 Гр, 56% для 30 Гр

НД

Нет токсичности выше степени III

Легкое

Rustoven [149]

15,4 мес (6–48)

38

60 Гр за 3 фр

2 года: 96%

2 года: 39%

Токсичность III степени 8% — не было 4–5ст.

Ricardi [150]

20,4 мес (3–77)

61

45 Гр в 3 или 26 Гр в 1 фр

2 года: 89%

2 года: 66,5%

Токсичность III степени 1,6%

Norihisa [151]

27 мес (10–80)

34

48 Гр или 60 Гр в 4 фр

2 года: 90%

2 года: 84%

Токсичность III степени 3%

Спинной мозг

Gerstzen [152]

21 мес (3–53)

393

Средняя доза 20 Гр в 1 фр

88% на 21 мес

НД

Нет нейрологического эффекта

Yamada [153]

15 мес (2–45)

93

18–24 Гр в 1 фр

90% на 15 мес

Медиана — 15 мес

1% ≥III степени

Wang [154]

15,9 мес

149

27–30 Гр в 3 фр

72% на контроле

Медиана — 23 мес

7% ≥III степени

Абдоминальные узлы

Choi [155]

15 мес (2–65)

30

33–45 Гр за 3 фр через 4 года

67%

4 г.: 50%

Токсичность III–IV степени 3%

Jereczek-Fossa [156]

16,9 мес

95

Среднее значение — 24 Гр в 3 фр

3 г.: 68%

3 г.: 31%

Редко

Примечания : НД — нет данных; Гр — Грей; фр —фракция; WBRT — лучевая терапия всего мозга; SRS — стереотаксическая радиохирургия.

Литература

  1. Connell P.P., Hellman S. Advances in radiotherapy and implications for the next century: a historical perspective // Cancer Res. 2009. Vol. 69, No 2. Р. 383–92.

  2. Lutz S., Chow E., Hoskin P.J. Radiation oncology in palliative cancer care. Chichester, West Sussex: Wiley-Blackwell, 2013. Р. xxi, 376.

  3. Spencer K. et al. Palliative radiotherapy // BMJ. 2018. Vol. 360. Р. k821.

  4. Fowler J.F. 21 years of biologically effective dose // Br J Radiol. 2010. Vol. 83, No 991. Р. 554–68.

  5. Hall E.J., Giaccia A.J. Radiobiology for the radiologist. 7th ed. Philadelphia: Wolters Kluwer Health/Lippincott Williams & Wilkins, 2012. Р. ix, 546.

  6. McDermott P.N., Orton C.G. The physics and technology of radiation therapy. Madison: Medical Physics Publishing, 2010.

  7. Purdy J.A. Conformal radiation therapy physics, treatment planning, and clinical aspects // Halperin E.C. et al., editors. Principles and practice of radiation oncology. Philadelphia: Lippincott Williams & Wilkins, 2013. Р. 203–21.

  8. International Commission on Radiation Units and Measurements. Report 50: prescribing, recording, and reporting proton beam therapy. Bethesda: International Commission on Radiation Units and Measurements, 1993.

  9. International Commission on Radiation Units and Measurements. Report 62: prescribing, recording, and reporting photon beam measurements (supplement to ICRU 50). Bethesda: International Commisson on Radiation Units and Measurements, 1999.

  10. Halperin E.C., Perez C.A. Perez and Brady’s principles and practice of radiation oncology. 6th ed. Philadelphia: Wolters Kluwer Health/Lippincott Williams & Wilkins, 2013. P. xxviii, 1907.

  11. Minniti G. et al. Fractionated stereotactic radiosurgery for patients with brain metastases // J Neuro-Oncol. 2014. Vol. 117, No 2. Р. 295–301.

  12. Flickinger J.C., Niranjan A. Stereotactic radiosurgery and radiotherapy // Halperin E.C. et al., editors. Principles and practice of radiation oncology. Philadelphia: Lippincott Williams & Wilkins, 2013. P. 351–61.

  13. Potters L. et al. American Society for Therapeutic Radiology and Oncology (ASTRO) and American College of Radiology (ACR) practice guideline for the performance of stereotactic radiation therapy // Int J Radiat Oncol Biol Phys. 2010. Vol. 76, No 2. Р. 326–32.

  14. Timmerman R. Stereotactic radiation therapy for inoperable early stage lung cancer // JAMA. 2010. Vol. 303, No 11. Р. 1070.

  15. Ricardi U. et al. Stereotactic radiation therapy for early stage non-small cell lung cancer: results of a prospective trial // Lung Cancer. 2010. Vol. 68, No 1. Р. 72–7.

  16. Nagata Y. et al. Prospective trial of stereotactic radiation therapy for both operable and inoperable T1N0M0 non-small cell lung cancer: Japan Clinical Oncology Group Study JCOG0403 // Int J Radiat Oncol Biol Phys. 2015. Vol. 93, No 5. Р. 989–96.

  17. Bujold A. et al. Sequential phase I and II trials of stereotactic radiotherapy for locally advanced hepatocellular carcinoma // J Clin Oncol. 2013. Vol. 31, No 13. Р. 1631–9.

  18. Lasley F.D. et al. Treatment variables related to liver toxicity in patients with hepatocellular carcinoma, Child-Pugh class A and B enrolled in a phase 1–2 trial of stereotactic radiation therapy // Pract Radiat Oncol. 2015. Vol. 5, No 5. Р. e443–9.

  19. Scorsetti M. et al. The challenge of inoperable hepatocellular carcinoma (HCC): results of a single-institutional experience on stereotactic radiation therapy (SBRT) // J Cancer Res Clin Oncol. 2015. Vol. 141, No 7. Р. 1301–9.

  20. Herman J.M. et al. Phase 2 multi-institutional trial evaluating gemcitabine and stereotactic radiotherapy for patients with locally advanced unresectable pancreatic adenocarcinoma // Cancer. 2015. Vol. 121, No 7. Р. 1128–37.

  21. Tozzi A. et al. SBRT in unresectable advanced pancreatic cancer: preliminary results of a mono-institutional experience // Radiat Oncol. 2013. Vol. 8. Р. 148.

  22. Didolkar M.S. et al. Image-guided stereotactic radiosurgery for locally advanced pancreatic adenocarcinoma results of first 85 patients // J Gastrointest Surg. 2010. Vol. 14, No 10. Р. 1547–59.

  23. Pham H.T., Song G., Badiozamani K., Yao M., Corman J., His R.A., Madsen B. Five-year outcome of Stereotactic Hypofractionated Accurate Radiotherapy of the Prostate (SHARP) // Int J Radiat Oncol Biol Phys. 2010. Vol. 78. Р. S58.

  24. Katz A.J. et al. Stereotactic radiotherapy for organ-confined prostate cancer // BMC Urol. 2010. Vol. 10. Р. 1.

  25. Mantz C. A phase II trial of stereotactic ablative radiotherapy for low-risk prostate cancer using a non-robotic linear accelerator and real-time target tracking: report of toxicity, quality of life, and disease control outcomes with 5-year minimum follow-up // Front Oncol. 2014. Vol. 4. Р. 279.

  26. Department of Veterans Affairs Laryngeal Cancer Study, G et al. Induction chemotherapy plus radiation compared with surgery plus radiation in patients with advanced laryngeal cancer // N Engl J Med. 1991. Vol. 324, No 24. Р. 1685–90.

  27. Lefebvre J.L. et al. Laryngeal preservation with induction chemotherapy for hypopharyngeal squamous cell carcinoma: 10-year results of EORTC trial 24891 // Ann Oncol. 2012. Vol. 23, No 10. Р. 2708–14.

  28. Mendenhall W.M. et al. Postoperative radiotherapy for squamous cell carcinoma of the head and neck // Clin Med Res. 2006. Vol. 4, No 3. Р. 200–8.

  29. Huang D.T. et al. Postoperative radiotherapy in head and neck carcinoma with extracapsular lymph node extension and/or positive resection margins: a comparative study // Int J Radiat Oncol Biol Phys. 1992. Vol. 23, No 4. Р. 737–42.

  30. Lundahl R.E. et al. Combined neck dissection and postoperative radiation therapy in the management of the high-risk neck: a matched-pair analysis // Int J Radiat Oncol Biol Phys. 1998. Vol. 40, No 3. Р. 529–34.

  31. Cooper J.S. et al. Long-term follow-up of the RTOG 9501/intergroup phase III trial: postoperative concurrent radiation therapy and chemotherapy in high-risk squamous cell carcinoma of the head and neck // Int J Radiat Oncol Biol Phys. 2012. Vol. 84, No 5. Р. 1198–205.

  32. Nutting C.M. et al. Parotid-sparing intensity modulated versus conventional radiotherapy in head and neck cancer (PARSPORT): a phase 3 multicentre randomised controlled trial // Lancet Oncol. 2011. Vol. 12, No 2. Р. 127–36.

  33. Nyman J. et al. SPACE — A randomized study of SBRT vs conventional fractionated radiotherapy in medically inoperable stage I NSCLC // Radiother Oncol. 2016. Vol. 121, No 1. Р. 1–8.

  34. Bezjak A. et al. Efficacy and toxicity analysis of NRG oncology/RTOG 0813 trial of Stereotactic Radiation Therapy (SBRT) for centrally located Non-Small Cell Lung Cancer (NSCLC) // Int J Radiat Oncol Biol Phys. 2016. Vol. 96, No 2. Р. S8.

  35. Bezjak A et al. Primary study endpoint analysis for NRG oncology/RTOG 0813 trial of Stereotactic Radiation Therapy (SBRT) for centrally located Non-Small Cell Lung Cancer (NSCLC) // Int J Radiat Oncol Biol Phys. 2016. Vol. 94, No 1. Р. 5–6.

  36. Tekatli H. et al. Outcomes of hypofractionated high-dose radiotherapy in poor-risk patients with «ultracentral» non-small cell lung cancer // J Thorac Oncol. 2016. Vol. 11, No 7. Р. 1081–9.

  37. Timmerman R.D. et al. Stereotactic radiation therapy for operable early-stage lung cancer: findings from the NRG oncology RTOG 0618 trial // JAMA Oncol. 2018. Vol. 4, No 9. Р. 1263–6.

  38. Chang J.Y. et al. Stereotactic ablative radiotherapy versus lobectomy for operable stage I non-small-cell lung cancer: a pooled analysis of two randomised trials // Lancet Oncol. 2015. Vol. 16, No 6. Р. 630–7.

  39. Loganadane G. et al. Stereotactic ablative radiotherapy for early stage non-small cell lung cancer: a critical literature review of predictive factors of relapse // Cancer Treat Rev. 2016. Vol. 50. Р. 240–6.

  40. Douillard J.-Y et al. Impact of postoperative radiation therapy on survival in patients with complete resection and stage I, II, or IIIA non-small-cell lung cancer treated with adjuvant chemotherapy: the adjuvant Navelbine International Trialist Association (ANITA) Randomized Trial // Int J Radiat Oncol Biol Phys. 2008. Vol. 72, No 3. Р. 695–701.

  41. PORT Meta-analysis Trialists Group. Postoperative radiotherapy for non-small cell lung cancer // Cochrane Database Syst Rev. 2005. Vol. 18, No 2. CD002142.

  42. Le Péchoux C. et al. Need for a new trial to evaluate adjuvant postoperative radiotherapy in non-small-cell lung cancer patients with N2 mediastinal involvement // J Clin Oncol. 2007. Vol. 25, No 7. Р. e10–1.

  43. Albain K.S. et al. Radiotherapy plus chemotherapy with or without surgical resection for stage III non-small-cell lung cancer: a phase III randomised controlled trial // Lancet (London, England). 2009. Vol. 374, No 9687. Р. 379–86.

  44. Thomas M. et al. Effect of preoperative chemoradiation in addition to preoperative chemotherapy: a randomised trial in stage III non-small-cell lung cancer // Lancet Oncol. 2008. Vol. 9, No 7. Р. 636–48.

  45. Rodrigues G. et al. Adjuvant radiation therapy in locally advanced non-small cell lung cancer: executive summary of an American Society for Radiation Oncology (ASTRO) evidence-based clinical practice guideline // Pract Radiat Oncol. 2015. Vol. 5, No 3. Р. 149–55.

  46. Bradley J.D. et al. Standard-dose versus high-dose conformal radiotherapy with concurrent and consolidation carboplatin plus paclitaxel with or without cetuximab for patients with stage IIIA or IIIB non-small- cell lung cancer (RTOG 0617): a randomised, two-by-two factorial phase 3 study // Lancet Oncol. 2015. Vol. 16, No 2. Р. 187–99.

  47. Sakuragi N. et al. Incidence and distribution pattern of pelvic and paraaortic lymph node metastasis in patients with Stages IB, IIA, and IIB cervical carcinoma treated with radical hysterectomy // Cancer. 1999. Vol. 85, No 7. Р. 1547–54.

  48. Peters W.A. 3rd et al. Concurrent chemotherapy and pelvic radiation therapy compared with pelvic radiation therapy alone as adjuvant therapy after radical surgery in high-risk early-stage cancer of the cervix // J Clin Oncol. 2000. Vol. 18, No 8. Р. 1606–13.

  49. Thomas G.M. Improved treatment for cervical cancer — concurrent chemotherapy and radiotherapy // N Engl J Med. 1999. Vol. 340, No 15. Р. 1198–200.

  50. Small W. Jr et al. Consensus guidelines for delineation of clinical target volume for intensity-modulated pelvic radiotherapy in postoperative treatment of endometrial and cervical cancer // Int J Radiat Oncol Biol Phys. 2008. Vol. 71, No 2. Р. 428–34.

  51. Lim K. et al. Consensus guidelines for delineation of clinical target volume for intensity-modulated pelvic radiotherapy for the definitive treatment of cervix cancer // Int J Radiat Oncol Biol Phys. 2011. Vol. 79, No 2. Р. 348–55.

  52. Potter R. et al. The EMBRACE II study: the outcome and prospect of two decades of evolution within the GEC-ESTRO GYN working group and the EMBRACE studies // Clin Transl Radiat Oncol. 2018. Vol. 9. Р. 48–60.

  53. Sturdza A. et al. Image guided brachytherapy in locally advanced cervical cancer: improved pelvic control and survival in RetroEMBRACE, a multicenter cohort study // Radiother Oncol. 2016. Vol. 120, No 3. Р. 428–33.

  54. Meyer L.A. et al. Postoperative radiation therapy for endometrial cancer: American Society of Clinical Oncology clinical practice guideline endorsement of the American Society for Radiation Oncology evidence-based guideline // J Clin Oncol. 2015. Vol. 33, No 26. Р. 2908–13.

  55. Schwarz J.K. et al. Consensus statement for brachytherapy for the treatment of medically inoperable endometrial cancer // Brachytherapy. 2015. Vol. 14, No 5. Р. 587–99.

  56. Chino J.P., Havrilesky L.J., Montana G.S. Carcinoma of the vulva // Halperin EC et al., editors. Principles and practice of radiation oncology. Philadelphia: Lippincott Williams & Wilkins, 2013. Р. 1502–16.

  57. Kang J., Viswanathan A. Vaginal cancer // Halperin E.C. et al., editors. Principles and practice of radiation oncology. Philadelphia: Lippincott Williams & Wilkins, 2013. Р. 1465–91.

  58. Kodama H. et al. Ten-year follow-up results of a randomised controlled study comparing level-I vs level-III axillary lymph node dissection for primary breast cancer // Br J Cancer. 2006. Vol. 95, No 7. Р. 811–6.

  59. Tominaga T., Takashima S., Danno M. Randomized clinical trial comparing level II and level III axillary node dissection in addition to mastectomy for breast cancer // Br J Surg. 2004. Vol. 91, No 1. Р. 38–43.

  60. Giuliano A.E. Axillary dissection vs no axillary dissection in women with invasive breast cancer and sentinel node metastasis: a randomized clinical trial // JAMA. 2011. Vol. 305, No 6. Р. 569.

  61. Giuliano A.E. et al. Effect of axillary dissection vs no axillary dissection on 10-year overall survival among women with invasive breast cancer and sentinel node metastasis: the ACOSOG Z0011 (Alliance) randomized clinical trial // JAMA. 2017. Vol. 318, No 10. Р. 918–26.

  62. Bromham N. et al. Axillary treatment for operable primary breast cancer // Cochrane Database Syst Rev. 2017. Vol. 1. CD004561.

  63. Morrow M. Management of the node-positive axilla in breast cancer in 2017: selecting the right option // JAMA Oncol. 2018. Vol. 4, No 2. Р. 250–1.

  64. Early Breast Cancer Trialists’ Collaborative, G et al. Effect of radiotherapy after breast-conserving surgery on 10-year recurrence and 15-year breast cancer death: meta-analysis of individual patient data for 10,801 women in 17 randomised trials // Lancet (London, England). 2011. Vol. 378, No 9804. Р. 1707–16.

  65. Early Breast Cancer Trialists’ Collaborative, G. Effects of radiotherapy and surgery in early breast cancer. An overview of the randomized trials // N Engl J Med. 1995. Vol. 333, No 22. Р. 1444–55.

  66. Ebctcg et al. Effect of radiotherapy after mastectomy and axillary surgery on 10-year recurrence and 20-year breast cancer mortality: meta-analysis of individual patient data for 8135 women in 22 randomised trials // Lancet (London, England). 2014. Vol. 383, No 9935. Р. 2127–35.

  67. Sávolt Á. et al. Eight-year follow up result of the OTOASOR trial: the Optimal Treatment Of the Axilla — Surgery Or Radiotherapy after positive sentinel lymph node biopsy in early-stage breast cancer: a randomized, single centre, phase III, non-inferiority trial // Eur J Surg Oncol. 2017. Vol. 43, No 4. Р. 672–9.

  68. Donker M. et al. Radiotherapy or surgery of the axilla after a positive sentinel node in breast cancer (EORTC 10981–22023 AMAROS): a randomised, multicentre, open-label, phase 3 non-inferiority trial // Lancet Oncol. 2014. Vol. 15, No 12. Р. 1303–10.

  69. Poortmans P.M. et al. Internal mammary and medial supraclavicular irradiation in breast cancer // N Engl J Med. 2015. Vol. 373, No 4. Р. 317–27.

  70. Whelan T.J. et al. Regional nodal irradiation in early-stage breast cancer // N Engl J Med. 2015. Vol. 373, No 4. Р. 307–16.

  71. Darby S.C. et al. Risk of ischemic heart disease in women after radiotherapy for breast cancer // N Engl J Med. 2013. Vol. 368, No 11. Р. 987–98.

  72. Dess R.T. et al. Ischemic cardiac events following treatment of the internal mammary nodal region using contemporary radiation planning techniques // Int J Radiat Oncol Biol Phys. 2017. Vol. 99, No 5. Р. 1146–53.

  73. Bergom C. et al. Deep inspiration breath hold: techniques and advantages for cardiac sparing during breast cancer irradiation // Front Oncol. 2018. Vol. 8. Р. 87.

  74. Latty D. et al. Review of deep inspiration breath-hold techniques for the treatment of breast cancer // J Med Radiat Sci. 2015. Vol. 62, No 1. Р. 74–81.

  75. Lohr F. et al. Potential effect of robust and simple IMRT approach for left-sided breast cancer on cardiac mortality // Int J Radiat Oncol Biol Phys. 2009. Vol. 74, No 1. Р. 73–80.

  76. Mast M.E. et al. Left-sided breast cancer radiotherapy with and without breath-hold: does IMRT reduce the cardiac dose even further? // Radiother Oncol. 2013. Vol. 108, No 2. Р. 248–53.

  77. Shah C. et al. Cardiac dose sparing and avoidance techniques in breast cancer radiotherapy // Radiother Oncol. 2014. Vol. 112, No 1. Р. 9–16.

  78. Ares C. et al. Postoperative proton radiotherapy for localized and locoregional breast cancer: potential for clinically relevant improvements? // Int J Radiat Oncol Biol Phys. 2010. Vol. 76, No 3. Р. 685–97.

  79. Kammerer E. et al. Proton therapy for locally advanced breast cancer: a systematic review of the literature // Cancer Treat Rev. 2018. Vol. 63. Р. 19–27.

  80. Chapman C.H., Jagsi R. Postmastectomy radiotherapy after neoadjuvant chemotherapy: a review of the evidence // Oncology (Williston Park). 2015. Vol. 29, No 9. Р. 657–66.

  81. Katz M.H., Crane C.H., Varadhachary G. Management of borderline resectable pancreatic cancer // Semin Radiat Oncol. 2014. Vol. 24, No 2. Р. 105–12.

  82. Chatzizacharias N.A. et al. Locally advanced pancreas cancer: staging and goals of therapy // Surgery. 2018. Vol. 163, No 5. Р. 1053–62.

  83. Goodman K.A. et al. Radiation Therapy Oncology Group consensus panel guidelines for the delineation of the clinical target volume in the postoperative treatment of pancreatic head cancer // Int J Radiat Oncol Biol Phys. 2012. Vol. 83, No 3. Р. 901–8.

  84. Mellon E.A. et al. Long-term outcomes of induction chemotherapy and neoadjuvant stereotactic radiotherapy for borderline resectable and locally advanced pancreatic adenocarcinoma // Acta Oncol. 2015. Vol. 54, No 7. Р. 979–85.

  85. Ryan D.P., Compton C.C., Mayer R.J. Carcinoma of the anal canal // N Engl J Med. 2000. Vol. 342, No 11. Р. 792–800.

  86. Nigro N.D. et al. Combined preoperative radiation and chemotherapy for squamous cell carcinoma of the anal canal // Cancer. 1983. Vol. 51, No 10. Р. 1826–9.

  87. Northover J. et al. Chemoradiation for the treatment of epidermoid anal cancer: 13-year follow-up of the first randomised UKCCCR Anal Cancer Trial (ACT I) // Br J Cancer. 2010. Vol. 102, No 7. Р. 1123–8.

  88. Gunderson L.L. et al. Long-term update of US GI intergroup RTOG 98–11 phase III trial for anal carcinoma: survival, relapse, and colostomy failure with concurrent chemoradiation involving fluorouracil/ mitomycin versus fluorouracil/cisplatin // J Clin Oncol. 2012. Vol. 30, No 35. Р. 4344–51.

  89. Peiffert D. et al. Induction chemotherapy and dose intensification of the radiation boost in locally advanced anal canal carcinoma: final analysis of the randomized UNICANCER ACCORD 03 trial // J Clin Oncol. 2012. Vol. 30, No 16. Р. 1941–8.

  90. James R.D. et al. Mitomycin or cisplatin chemoradiation with or without maintenance chemotherapy for treatment of squamous-cell carcinoma of the anus (ACT II): a randomised, phase 3, open-label, 2×2 factorial trial // Lancet Oncol. 2013. Vol. 14, No 6. Р. 516–24.

  91. Salama J.K. et al. Concurrent chemotherapy and intensity-modulated radiation therapy for anal canal cancer patients: a multicenter experience // J Clin Oncol. 2007. Vol. 25, No 29. Р. 4581–6.

  92. Milano M.T. et al. Intensity-modulated radiation therapy (IMRT) in the treatment of anal cancer: toxicity and clinical outcome // Int J Radiat Oncol Biol Phys. 2005. Vol. 63, No 2. Р. 354–61.

  93. Kachnic L.A. et al. NRG oncology/RTOG 0529: long-term outcomes of dose-painted intensity modulated radiation therapy, 5-fluorouracil, and mitomycin- C in anal canal cancer // Int J Radiat Oncol Biol Phys. 2017. Vol. 99, No 2. Р. S64–5.

  94. Kachnic L.A. et al. RTOG 0529: a phase 2 evaluation of dose-painted intensity modulated radiation therapy in combination with 5-fluorouracil and mitomycin-C for the reduction of acute morbidity in carcinoma of the anal canal // Int J Radiat Oncol Biol Phys. 2013. Vol. 86, No 1. Р. 27–33.

  95. Ng M. et al. Australasian Gastrointestinal Trials Group (AGITG) contouring atlas and planning guidelines for intensity-modulated radiotherapy in anal cancer // Int J Radiat Oncol Biol Phys. 2012. Vol. 83, No 5. Р. 1455–62.

  96. Sauer R. et al. Preoperative versus postoperative chemoradiotherapy for rectal cancer // N Engl J Med. 2004. Vol. 351, No 17. Р. 1731–40.

  97. Sauer R. et al. Preoperative versus postoperative chemoradiotherapy for locally advanced rectal cancer: results of the German CAO/ARO/AIO-94 randomized phase III trial after a median follow-up of 11 years // J Clin Oncol. 2012. Vol. 30, No 16. Р. 1926–33.

  98. Hong T.S. et al. NRG oncology radiation therapy oncology group 0822: a phase 2 study of preoperative chemoradiation therapy using intensity modulated radiation therapy in combination with capecitabine and oxaliplatin for patients with locally advanced rectal cancer // Int J Radiat Oncol Biol Phys. 2015. Vol. 93, No 1. Р. 29–36.

  99. Cercek A. et al. Adoption of Total neoadjuvant therapy for locally advanced rectal cancer // JAMA Oncol. 2018. Vol. 4, No 6. Р. e180071.

  100. Habr-Gama A. et al. Operative versus nonoperative treatment for stage 0 distal rectal cancer following chemoradiation therapy: long-term results // Ann Surg. 2004. Vol. 240, No 4. Р. 711–7; discussion 717–8.

  101. 101. Renehan A.G. et al. Watch-and-wait approach versus surgical resection after chemoradiotherapy for patients with rectal cancer (the OnCoRe project): a propensity-score matched cohort analysis // Lancet Oncol. 2016. Vol. 17, No 2. Р. 174–83.

  102. Murray L.J., Dawson L.A. Advances in stereotactic radiation therapy for hepatocellular carcinoma // Semin Radiat Oncol. 2017. Vol. 27, No 3. Р. 247–55.

  103. Cardenes H.R. et al. Phase I feasibility trial of stereotactic radiation therapy for primary hepatocellular carcinoma // Clin Transl Oncol. 2010. Vol. 12, No 3. Р. 218–25.

  104. Facciuto M.E. et al. Stereotactic radiation therapy in hepatocellular carcinoma and cirrhosis: evaluation of radiological and pathological response // J Surg Oncol. 2012. Vol. 105, No 7. Р. 692–8.

  105. Katz A.W. et al. Stereotactic hypofractionated radiation therapy as a bridge to transplantation for hepatocellular carcinoma: clinical outcome and pathologic correlation // Int J Radiat Oncol Biol Phys. 2012. Vol. 83, No 3. Р. 895–900.

  106. Sapisochin G. et al. Stereotactic radiotherapy vs. TACE or RFA as a bridge to transplant in patients with hepatocellular carcinoma. An intention-to-treat analysis // J Hepatol. 2017. Vol. 67, No 1. Р. 92–9.

  107. Takeda A. et al. Phase 2 study of stereotactic radiotherapy and optional transarterial chemoembolization for solitary hepatocellular carcinoma not amenable to resection and radiofrequency ablation // Cancer. 2016. Vol. 122, No 13. Р. 2041–9.

  108. Kang J. et al. Stereotactic radiotherapy combined with transarterial chemoembolization for hepatocellular carcinoma with portal vein tumor thrombosis // Mol Clin Oncol. 2014. Vol. 2, No 1. Р. 43–50.

  109. Klein J. et al. Prospective longitudinal assessment of quality of life for liver cancer patients treated with stereotactic radiation therapy // Int J Radiat Oncol Biol Phys. 2015. Vol. 93, No 1. Р. 16–25.

  110. Matsuo Y. et al. Efficacy of stereotactic radiotherapy for hepatocellular carcinoma with portal vein tumor thrombosis/inferior vena cava tumor thrombosis: evaluation by comparison with conventional three-dimensional conformal radiotherapy // J Radiat Res. 2016. Vol. 57, No 5. Р. 512–23.

  111. Franzese C. et al. Liver metastases from colorectal cancer: propensity score-based comparison of stereotactic radiation therapy vs. microwave ablation // J Cancer Res Clin Oncol. 2018. Vol. 144, No 9. Р. 1777–83.

  112. Wahl D.R. et al. Outcomes after stereotactic radiotherapy or radiofrequency ablation for hepatocellular carcinoma // J Clin Oncol. 2016. Vol. 34, No 5. Р. 452–9.

  113. Jackson W.C. et al. Comparison of stereotactic radiation therapy and radiofrequency ablation in the treatment of intrahepatic metastases // Int J Radiat Oncol Biol Phys. 2018. Vol. 100, No 4. Р. 950–8.

  114. Sapir E. et al. Stereotactic radiation therapy as an alternative to transarterial chemoembolization for hepatocellular carcinoma // Int J Radiat Oncol Biol Phys. 2018. Vol. 100, No 1. Р. 122–30.

  115. Rim C.H. et al. Comparison of radiation therapy modalities for hepatocellular carcinoma with portal vein thrombosis: a meta-analysis and systematic review // Radiother Oncol. 2018. Vol. 129, No 1. Р. 112–22.

  116. Barney B.M. et al. Clinical outcomes and toxicity using stereotactic radiotherapy (SBRT) for advanced cholangiocarcinoma // Radiat Oncol. 2012. Vol. 7. Р. 67.

  117. Gkika E. et al. Stereotactic radiotherapy (SBRT) for locally advanced intrahepatic and extrahepatic cholangiocarcinoma // BMC Cancer. 2017. Vol. 17, No 1. Р. 781.

  118. Mahadevan A. et al. Stereotactic Radiotherapy (SBRT) for intrahepatic and hilar cholangiocarcinoma // J Cancer. 2015. Vol. 6, No 11. Р. 1099–104.

  119. Tao R. et al. Ablative radiotherapy doses lead to a substantial prolongation of survival in patients with inoperable intrahepatic cholangiocarcinoma: a retrospective dose response analysis // J Clin Oncol. 2016. Vol. 34, No 3. Р. 219–26.

  120. Rusthoven K.E. et al. Multi-institutional phase I/II trial of stereotactic radiation therapy for liver metastases // J Clin Oncol. 2009. Vol. 27, No 10. Р. 1572–8.

  121. Rule W. et al. Phase I dose-escalation study of stereotactic radiotherapy in patients with hepatic metastases // Ann Surg Oncol. 2011. Vol. 18, No 4. Р. 1081–7.

  122. Lee M.T. et al. Phase I study of individualized stereotactic radiotherapy of liver metastases // J Clin Oncol. 2009. Vol. 27, No 10. Р. 1585–91.

  123. Strom T. et al. Radiotherapy influences local control in patients with desmoplastic melanoma // Cancer. 2014. Vol. 120, No 9. Р. 1369–78.

  124. National Comprehensive Cancer Network. Melanoma version 2.2018 // NCCN Guidelines. 2018. Vol. 19.

  125. Henderson M.A. et al. Adjuvant lymph-node field radiotherapy versus observation only in patients with melanoma at high risk of further lymph-node field relapse after lymphadenectomy (ANZMTG 01.02/TROG 02.01): 6-year follow-up of a phase 3, randomised controlled trial // Lancet Oncol. 2015. Vol. 16, No 9. Р. 1049–60.

  126. Agrawal S. et al. The benefits of adjuvant radiation therapy after therapeutic lymphadenectomy for clinically advanced, high-risk, lymph node-metastatic melanoma // Cancer. 2009. Vol. 115, No 24. Р. 5836–44.

  127. Beadle B.M. et al. Radiation therapy field extent for adjuvant treatment of axillary metastases from malignant melanoma // Int J Radiat Oncol Biol Phys. 2009. Vol. 73, No 5. Р. 1376–82.

  128. Strom T. et al. Regional radiation therapy impacts outcome for node-positive cutaneous melanoma // J Natl Compr Cancer Netw. 2017. Vol. 15, No 4. Р. 473–82.

  129. Theurich S. et al. Local tumor treatment in combination with systemic Ipilimumab immunotherapy prolongs overall survival in patients with advanced malignant melanoma // Cancer Immunol Res. 2016. Vol. 4, No 9. Р. 744–54.

  130. Koller K.M. et al. Improved survival and complete response rates in patients with advanced melanoma treated with concurrent ipilimumab and radiotherapy versus ipilimumab alone // Cancer Biol Ther. 2017. Vol. 18, No 1. Р. 36–42.

  131. Barker C.A. et al. Concurrent radiotherapy and ipilimumab immunotherapy for patients with melanoma // Cancer Immunol Res. 2013. Vol. 1, No 2. Р. 92–8.

  132. National Comprehensive Cancer Network. Merkel Cell Carcinoma, Version 1. 2019. 2018.

  133. Wright G.P., Holtzman M.P. Surgical resection improves median overall survival with marginal improvement in long-term survival when compared with definitive radiotherapy in Merkel cell carcinoma: a propensity score matched analysis of the National Cancer Database // Am J Surg. 2018. Vol. 215, No 3. Р. 384–7.

  134. Gunaratne D.A., Howle J.R., Veness M.J. Definitive radiotherapy for Merkel cell carcinoma confers clinically meaningful in-field locoregional control: a review and analysis of the literature // J Am Acad Dermatol. 2017. Vol. 77, No 1. Р. 142–148 e1.

  135. Harrington C., Kwan W. Outcomes of Merkel cell carcinoma treated with radiotherapy without radical surgical excision // Ann Surg Oncol. 2014. Vol. 21, No 11. Р. 3401–5.

  136. Jouary T. et al. Adjuvant prophylactic regional radiotherapy versus observation in stage I Merkel cell carcinoma: a multicentric prospective randomized study // Ann Oncol. 2012. Vol. 23, No 4. Р. 1074–80.

  137. Frohm M.L. et al. Recurrence and survival in patients with Merkel cell carcinoma undergoing surgery without adjuvant radiation therapy to the primary site // JAMA Dermatol. 2016. Vol. 152, No 9. Р. 1001–7.

  138. Bhatia S. et al. Adjuvant radiation therapy and chemotherapy in Merkel cell carcinoma: survival analyses of 6908 cases from the National Cancer Data Base // J Natl Cancer Inst. 2016. Vol. 108, No 9.

  139. Strom T. et al. Radiation therapy is associated with improved outcomes in Merkel cell carcinoma // Ann Surg Oncol. 2016. Vol. 23, No 11. Р. 3572–8.

  140. Tree A.C. et al. Stereotactic radiotherapy for oligometastases // Lancet Oncol. 2013. Vol. 14, No 1. Р. e28–37.

  141. Lo S.S. et al. Stereotactic radiation therapy for oligometastases // Expert Rev Anticancer Ther. 2009. Vol. 9, No 5. Р. 621–35.

  142. Alongi F. et al. Review and uses of stereotactic radiation therapy for oligometastases // Oncologist. 2012. Vol. 17, No 8. Р. 1100–7.

  143. Hellman S., Weichselbaum R.R. Oligometastases // J Clin Oncol. 1995. Vol. 13, No 1. Р. 8–10.

  144. Gomez D.R. et al. Local consolidative therapy versus maintenance therapy or observation for patients with oligometastatic non-small-cell lung cancer without progression after first-line systemic therapy: a multicentre, randomised, controlled, phase 2 study // Lancet Oncol. 2016. Vol. 17, No 12. Р. 1672–82.

  145. Andrews D.W. et al. Whole brain radiation therapy with or without stereotactic radiosurgery boost for patients with one to three brain metastases: phase III results of the RTOG 9508 randomised trial // Lancet. 2004. Vol. 363, No 9422. Р. 1665–72.

  146. Aoyama H. et al. Stereotactic radiosurgery plus wholebrain radiation therapy vs stereotactic radiosurgery alone for treatment of brain metastases: a randomized controlled trial // JAMA. 2006. Vol. 295, No 21. Р. 2483–91.

  147. Kocher M. et al. Adjuvant whole-brain radiotherapy versus observation after radiosurgery or surgical resection of one to three cerebral metastases: results of the EORTC 22952–26001 study // J Clin Oncol. 2011. Vol. 29, No 2. Р. 134–41.

  148. Hoyer M. et al. Phase II study on stereotactic radiotherapy of colorectal metastases // Acta Oncol. 2006. Vol. 45, No 7. Р. 823–30.

  149. Rusthoven K.E. et al. Multi-institutional phase I/II trial of stereotactic radiation therapy for lung metastases // J Clin Oncol. 2009. Vol. 27, No 10. Р. 1579–84.

  150. Ricardi U. et al. Stereotactic radiation therapy for lung metastases // Lung Cancer. 2012. Vol. 75, No 1. Р. 77–81.

  151. Norihisa Y. et al. Stereotactic radiotherapy for oligometastatic lung tumors // Int J Radiat Oncol Biol Phys. 2008. Vol. 72, No 2. Р. 398–403.

  152. Gerszten P.C. et al. Radiosurgery for spinal metastases: clinical experience in 500 cases from a single institution // Spine (Phila Pa 1976). 2007. Vol. 32, No 2. Р. 193–9.

  153. Yamada Y. et al. High-dose, single-fractionimage-guided intensity-modulated radiotherapy for metastatic spinal lesions // Int J Radiat Oncol Biol Phys. 2008. Vol. 71, No 2. Р. 484–90.

  154. Wang X.S. et al. Stereotactic radiation therapy for management of spinal metastases in patients without spinal cord compression: a phase 1–2 trial // Lancet Oncol. 2012. Vol. 13, No 4. Р. 395–402.

  155. Choi C.W. et al. Image-guided stereotactic radiation therapy in patients with isolated para-aortic lymph node metastases from uterine cervical and corpus cancer // Int J Radiat Oncol Biol Phys. 2009. Vol. 74, No 1. Р. 147–53.

  156. Jereczek-Fossa B.A. et al. CyberKnife roboticimage-guided stereotactic radiotherapy for oligometastic cancer: a prospective evaluation of 95 patients/118 lesions // Strahlenther Onkol. 2013. Vol. 189, No 6. Р. 448–55.