image

Медицинская генетика : национальное руководство / под ред. Е. К. Гинтера, В. П. Пузырева, С. И. Куцева. - Москва : ГЭОТАР-Медиа, 2022. - 896 с. (Серия "Национальные руководства") - ISBN 978-5-9704-6307-9

Аннотация

Настоящее издание подготовлено коллективом авторов, абсолютное большинство которых хорошо известны не только отечественному, но и зарубежному читателю.

В книге представлены основные разделы генетики человека и медицинской генетики, такие как генетика развития человека, эпигенетика, генетика соматических клеток, популяционная генетика, фармакогенетика, иммуногенетика и система генов HLA. Также описаны современные представления об основных классах наследственных болезней: моногенных, включая популяционную генетику моногенных заболеваний, наследственных болезнях обмена веществ, митохондриальных заболеваниях, патологиях, обусловленных расширением зоны тандемных тринуклеотидных повторов, хромосомных болезнях, включая те, что обусловлены микрохромосомными перестройками, заболеваниях, связанных с геномным импринтингом, многофакторных болезнях, врожденных пороках развития и тератогенных синдромах.

Отдельная часть руководства посвящена лечению и профилактике наследственных болезней, а также этическим проблемам медицинской генетики. В ней подробно рассмотрена проблема генной терапии, в том числе с использованием методов редактирования генома, которые многими исследователями рассматриваются как наиболее перспективные в генотерапии заболеваний человека.

Книга будет полезна врачам практически всех специальностей с учетом все возрастающего вклада генетики в современную медицину, без которого невозможно ее дальнейшее совершенствование.

УЧАСТНИКИ ИЗДАНИЯ

Главные редакторы

Гинтер Евгений Константинович - доктор биологических наук, профессор, академик РАН, научный руководитель ФГБНУ «Медико-генетический научный центр им. акад. Н.П. Бочкова», заслуженный деятель науки РФ

Куцев Сергей Иванович - доктор медицинских наук, профессор, член-корреспондент РАН, директор ФГБНУ «Медико-генетический научный центр им. акад. Н.П. Бочкова», главный внештатный специалист по медицинской генетике Минздрава России, президент Ассоциации медицинских генетиков России

Пузырев Валерий Павлович - доктор медицинских наук, профессор, академик РАН, научный руководитель ФГБНУ «Томский национальный исследовательский медицинский центр Российской академии наук», научный руководитель НИИ медицинской генетики; заведующий кафедрой медицинской генетики ФГБОУ ВО «Сибирский государственный медицинский университет» Минздрава России, заслуженный деятель науки РФ

Ответственный редактор

Ижевская Вера Леонидовна - доктор медицинских наук, заместитель директора по научной работе ФГБНУ «Медико-генетический научный центр им. акад. Н.П. Бочкова», председатель Российского общества медицинских генетиков

Авторы

Асанов Алий Юрьевич - доктор медицинских наук, профессор, профессор кафедры медицинской генетики ФГАОУ ВО «Первый Московский государственный медицинский университет им. И.М. Сеченова» Минздрава России (Сеченовский Университет)

Байдакова Галина Викторовна - кандидат биологических наук, ведущий научный сотрудник лаборатории наследственных болезней обмена веществ ФГБНУ «Медико-генетический научный центр им. акад. Н.П. Бочкова»

Балановская Елена Владимировна - доктор биологических наук, профессор, заведующая лабораторией популяционной генетики человека ФГБНУ «Медико-генетический научный центр им. акад. Н.П. Бочкова», заслуженный деятель науки РФ

Балановский Олег Павлович (1977-2021) - доктор биологических наук, профессор РАН, главный научный сотрудник лаборатории популяционной генетики человека ФГБНУ «Медико-генетический научный центр им. акад. Н.П. Бочкова», заведующий лабораторией геномной географии ФГБУН «Институт общей генетики им. Н.И. Вавилова РАН»

Баранов Владислав Сергеевич - доктор медицинских наук, профессор, член-корреспондент РАН, главный научный сотрудник отдела геномной медицины ФГБУ «Научно-исследовательский институт акушерства, гинекологии и репродук-тологии им. Д.О. Отта», главный внештатный специалист по медицинской генетике Комитета по здравоохранению Правительства Санкт-Петербурга, заслуженный деятель науки РФ

Бычков Игорь Олегович - научный сотрудник лаборатории наследственных болезней обмена веществ ФГБНУ «Медико-генетический научный центр им. акад. Н.П. Бочкова»

Гинтер Евгений Константинович - доктор биологических наук, профессор, академик РАН, научный руководитель ФГБНУ «Медико-генетический научный центр им. акад. Н.П. Бочкова», заслуженный деятель науки РФ

Демикова Наталия Сергеевна - доктор медицинских наук, доцент, заведующая кафедрой медицинской генетики ФГБОУ ДПО «Российская медицинская академия непрерывного профессионального образовани» Минздрава России

Жулева Леокадия Юрьевна - кандидат биологических наук, доцент кафедры медицинской генетики ФГБОУ ДПО «Российская медицинская академия непрерывного профессионального образования» Минздрава России

Залетаев Дмитрий Владимирович - доктор биологических наук, профессор, заведующий кафедрой медицинской генетики Института высшего и дополнительного профессионального образования ФГБНУ «Медико-генетический научный центр им. акад. Н.П. Бочкова», лауреат премии Правительства РФ в области науки и техники

Захарова Екатерина Юрьевна - доктор медицинских наук, заведующая лабораторией наследственных болезней обмена веществ ФГБНУ «Медико-генетический научный центр им. акад. Н.П. Бочкова»

Зинченко Рена Абульфазовна - доктор медицинских наук, профессор, заведующая лабораторией генетической эпидемиологии, заместитель директора по научно-клинической работе ФГБНУ «Медико-генетический научный центр им. акад. Н.П. Бочкова», заслуженный деятель науки РФ

Зубкова Марина Владимировна - кандидат медицинских наук, ассистент кафедры медицинской генетики ФГБОУ ДПО «Российская медицинская академия непрерывного профессионального образования» Минздрава России

Ижевская Вера Леонидовна - доктор медицинских наук, заместитель директора по научной работе ФГБНУ «Медико-генетический научный центр им. акад. Н.П. Бочкова», председатель Российского общества медицинских генетиков

Иллариошкин Сергей Николаевич - доктор медицинских наук, профессор, член-корреспондент РАН, заместитель директора по научной работе ФГБНУ «Научный центр неврологии», заслуженный деятель науки РФ

Иткис Юлия Сергеевна - научный сотрудник лаборатории наследственных болезней обмена веществ ФГБНУ «Медико-генетический научный центр им. акад. Н.П. Бочкова»

Кекеева Татьяна Владимировна - кандидат медицинских наук, ведущий научный сотрудник лаборатории эпигенетики ФГБНУ «Медико-генетический научный центр им. акад. Н.П. Бочкова»

Козлова Светлана Ивановна - доктор медицинских наук, профессор, профессор кафедры медицинской генетики ФГБОУ ДПО «Российская медицинская академия непрерывного профессионального образования» Минздрава России

Коломиец Оксана Леонидовна - доктор биологических наук, профессор, заведующая лабораторией цитогенетики ФГБУН «Институт общей генетики им. Н.И. Вавилова» РАН

Кофиади Илья Андреевич - доктор биологических наук, профессор РАН, заведующий лабораторией молекулярной иммуногенетики ФГБУ «ГНЦ Институт иммунологии» ФМБА России, лауреат премии Правительства РФ в области науки и техники

Крылова Татьяна Дмитриевна - врач лабораторный генетик лаборатории селективного скрининга ФГБНУ «Медико-генетический научный центр им. акад. Н.П. Бочкова»

Кузнецова Татьяна Владимировна - доктор биологических наук, доцент, ведущий научный сотрудник отдела геномной медицины ФГБУ «Научно-исследовательский институт акушерства, гинекологии и репродуктологии им. Д.О. Отта»

Курило Любовь Федоровна - доктор биологических наук , профессор, академик РАЕН, главный научный сотрудник ФГБНУ «Медико-генетический научный центр им. акад. Н.П. Бочкова», заслуженный деятель науки РФ

Куркина Марина Владимировна - магистр техники и технологии по направлению «Химическая технология и биотехнология», научный сотрудник лаборатории наследственных болезней обмена веществ ФГБНУ «Медико-генетический научный центр им. акад. Н.П. Бочкова»

Куцев Сергей Иванович - доктор медицинских наук, профессор, член-корреспондент РАН, директор ФГБНУ «Медико-генетический научный центр им. акад. Н.П. Бочкова», главный внештатный специалист по медицинской генетике Минздрава России, президент Ассоциации медицинских генетиков России

Лебедев Игорь Николаевич - доктор биологических наук, профессор РАН, заместитель директора по научной работе ФГБНУ «Томский национальный исследовательский медицинский центр Российской академии наук» ; руководитель лаборатории онтогенетики, врио директора НИИ медицинской генетики ФГБНУ «Томский национальный исследовательский медицинский центр Российской академии наук»

Мальмберг Ольга Леонидовна - кандидат медицинских наук, доцент кафедры ультразвуковой диагностики ФГБОУ ДПО «Российская медицинская академия непрерывного профессионального образования» Минздрава России, главный специалист по ультразвуковой диагностике Группы компаний «Мать и дитя»

Михайлова Светлана Витальевна - доктор медицинских наук, профессор, заведующая отделением медицинской генетики Российской детской клинической больницы ФГАОУ ВО «Российский национальный исследовательский медицинский университет им. Н.И. Пирогова» Минздрава России

Немцова Марина Вячеславовна - доктор биологических наук, профессор, заведующая лабораторией медицинской генетики Института молекулярной медицины ФГАОУ ВО «Первый Московский государственный медицинский университет им. И.М. Сеченова» Минздрава России (Сеченовский Университет)

Писарев Владимир Митрофанович - доктор медицинских наук, профессор, заведующий лабораторией, главный научный сотрудник лаборатории молекулярных механизмов критических состояний ФГБУ «Федеральный научно-клинический центр реаниматологии и реабилитологии»

Поляков Александр Владимирович - доктор биологических наук, профессор, член-корреспондент РАН, заведующий лабораторией ДНК-диагностики ФГБНУ «Медико-генетический научный центр им. акад. Н.П. Бочкова»

Прытков Александр Николаевич - кандидат медицинских наук, старший научный сотрудник, доцент кафедры медицинской генетики ФГБОУ ДПО «Российская медицинская академия непрерывного профессионального образования» Минздрава России

Пузырев Валерий Павлович - доктор медицинских наук, профессор, академик РАН, научный руководитель ФГБНУ «Томский национальный исследовательский медицинский центр Российской академии наук», научный руководитель НИИ медицинской генетики; заведующий кафедрой медицинской генетики ФГБОУ ВО «Сибирский государственный медицинский университет» Минздрава России, заслуженный деятель науки РФ

Рубцов Николай Борисович - доктор биологических наук, профессор, заведующий кафедрой цитологии и генетики ФГАОУ ВО «Новосибирский государственный университет», главный научный сотрудник ФИЦ «Институт цитологии и генетики» СО РАН

Скоблов Михаил Юрьевич - кандидат биологических наук, заведующий лабораторией функциональной геномики ФГБНУ «Медико-генетический научный центр им. акад. Н.П. Бочкова»

Смирнихина Светлана Анатольевна - кандидат медицинских наук, заведующая лабораторией редактирования генома ФГБНУ «Медико-генетический научный центр им. акад. Н.П. Бочкова»

Спарбер Петр Андреевич - врач-генетик, младший научный сотрудник лаборатории функциональной геномики ФГБНУ «Медико-генетический научный центр им. акад. Н.П. Бочкова»

Стрельников Владимир Викторович - доктор биологических наук, доцент, заведующий лабораторией эпигенетики ФГБНУ «Медико-генетический научный центр им. акад. Н.П. Бочкова»

Сычев Дмитрий Алексеевич - доктор медицинских наук, профессор, член-корреспондент РАН, заведующий кафедрой клинической фармакологии и терапии им. акад. Б.Е. Вотчала, ректор ФГБОУ ДПО «Российская медицинская академия непрерывного профессионального образования» Минздрава России, лауреат премии Правительства РФ в области науки и техники

Хаитов Рахим Мусаевич - доктор медицинских наук, профессор, академик РАН, научный руководитель ФГБУ «ГНЦ Институт иммунологии» ФМБА России, главный внештатный специалист аллерголог-иммунолог Минздрава России, лауреат Государственной премии РФ, дважды лауреат премии Правительства РФ, заслуженный деятель науки РФ

Цыганкова Полина Георгиевна - кандидат биологических наук, старший научный сотрудник ФГБНУ «Медико-генетический научный центр им. акад. Н.П. Бочкова»

Черных Вячеслав Борисович - доктор медицинских наук, профессор кафедры наследственных эндокринных заболеваний Института высшего и дополнительного профессионального образования, заведующий лабораторией генетики нарушений репродукции ФГБНУ «Медико-генетический научный центр им. акад. Н.П. Бочкова», доцент кафедры общей и медицинской генетики медико-биологического факультета ФГАОУ ВО «Российский национальный исследовательский медицинский университет им. Н.И. Пирогова» Минздрава России

Чумакова Ольга Васильевна - доктор медицинских наук, профессор, заместитель директора Департамента медицинской помощи детям и службы родовспоможения Минздрава России, заслуженный врач РФ

Шилова Надежда Владимировна - доктор медицинских наук, заведующая лабораторией цитогенетики ФГБНУ «Медико-генетический научный центр им. акад. Н.П. Бочкова»

Щагина Ольга Анатольевна - кандидат медицинских наук, заведующая лабораторией молекулярно-генетической диагностики № 1, ведущий научный сотрудник ФГБНУ «Медико-генетический научный центр им. акад. Н.П. Бочкова»

ПРЕДИСЛОВИЕ

Настоящее издание Национального руководства в определенной мере может рассматриваться как в значительной степени обновленный вариант Национального руководства «Наследственные болезни», который вышел в 2011 г. Эти обновления затронули структуру издания, теперь она состоит из трех частей и включает 34 главы, состав авторского коллектива и название руководства. Название нового руководства - «Медицинская генетика» - находится в большем соответствии с содержанием, чем предыдущее издание, и в определенной мере книга может рассматриваться как учебное пособие, исходя из названия и последовательности глав. В подготовке издания принимали участие значительный коллектив авторов, абсолютное большинство из которых хорошо известны в тех областях, которые они излагают, не только отечественному, но и зарубежному читателю.

Книга начинается с главы «Краткая история медицинской генетики», затем следует часть первая, включающая 12 глав. В этой части изложены фундаментальные основы организации генома человека, включая его изменчивость, современный взгляд на сложную структуру хромосом, а также на митоз и мейоз, включая генетический контроль этих процессов. Первая часть книги содержит главы, посвященные описанию основных разделов генетики человека и медицинской генетики, таких как генетика развития человека, эпигенетика, генетика соматических клеток, популяционная генетика, фармакогенетика и иммуногенетика, система генов HLA. Во всех этих главах авторы пытались отразить современные представления о существе соответствующих разделов генетики.

Вторая часть руководства называется «Клиническая генетика», и первые четыре ее главы посвящены разным уровням диагностики наследственной патологии, начиная с клинического и заканчивая молекулярно-генетическим. Годы, прошедшие с выхода в свет предыдущего руководства, характеризовались все более широким использованием в диагностике наследственной патологии новых методов секвенирования генома, что нашло отражение в трех главах, посвященных биохимической, цитогенетической и собственно молекулярно-генетической диагностике.

Далее во второй части даны современные представления об основных классах наследственных болезней: моногенных, включая главу о популяционной генетике моногенных заболеваний, наследственных болезнях обмена веществ, митохондриальных заболеваниях, заболеваниях, обусловленных расширением зоны тандемных тринуклеотидных повторов, хромосомных болезнях, включая те, что обусловлены микрохромосомными перестройками, заболеваниях, связанных с геномным импринтингом, многофакторных болезнях, врожденных пороках развития и тератогенных синдромах. Описания некоторых классов наследственных болезней в прежнем издании не были представлены, а те, что были, - дополнены новым материалом. Заканчивается раздел главой, посвященной генетике опухолей и их таргетной терапии, которая связывает вторую и третью части руководства.

Третья часть руководства называется «Лечение и профилактика наследственных болезней». В ней семь глав, начиная с «Общих принципов лечения наследственных болезней» и кончая главой об этических проблемах медицинской генетики.

В главе «Генная и генно-клеточная терапия» подробно рассмотрена проблема генной терапии с помощью методов редактирования генома - подхода, который многими исследователями рассматривается как наиболее перспективный в гено-терапии заболеваний человека. В этом же разделе рассмотрены варианты генетического скрининга, медико-генетическое консультирование, которое в западных странах очередной раз меняет свою парадигму.

Редакторы и авторский коллектив Национального руководства «Медицинская генетика» надеются, что оно станет полезным для широкого круга читателей, не только занимающихся медицинской генетикой, но и врачей практически всех специальностей, так как сегодня невозможно представить современного врача, не знающего основ медицинской генетики и того все возрастающего вклада генетики в современную медицину, без которого теперь невозможно ее дальнейшее совершенствование.

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ И УСЛОВНЫХ ОБОЗНАЧЕНИЙ

♠ - торговое название лекарственного средства и/или фармацевтическая субстанция

ρ - лекарственное средство не зарегистрировано в Российской Федерации

АД - аутосомно-доминантный тип наследования

АР - аутосомно-рецессивный тип наследования

АПК - антигенпредставляющая клетка

АС - альтернативный сплайсинг

АТФ - аденозинтрифосфат

БДА - быстрая детекция анеуплоидии

БМ - биомаркеры

ВИЧ - вирус иммунодефицита человека

ВКМ - внутренняя клеточная масса

ВОЗ - Всемирная организация здравоохранения

ВП - воротниковое пространство

ВПР - врожденные пороки развития

ВРТ - вспомогательные репродуктивные технологии

ГАГ - гликозаминогликаны

ГАМК - γ-аминомасляная кислота

ГнРГ - гонадотропин-рилизинг-гормон

ГТ - горячие точки

ГЭБ - гематоэнцефалический барьер

ДБ - дизиготные близнецы

ДМР - дифференциально метилированный район

ДНК - дезоксирибонуклеиновая кислота

ДЦ - дыхательная цепь

ДЦР - двуцепочечные разрывы

ЕКК - естественные киллерные клетки

ИБС - ишемическая болезнь сердца

КДЦ - комплекс дыхательной цепи

КоА - коэнзим А

ЛБН - лизосомные болезни накопления

ЛГ - лютеинизирующий гормон

ЛС - лекарственное средство

МАМ - множественные аномалии метилирования

МБ - монозиготные близнецы

МВПР - множественные врожденные пороки развития

МЗ - митохондриальные заболевания

МПС - мукополисахаридоз

МРТ - магнитно-резонансная томография

МС/МС - тандемная масс-спектрометрия

мтДНК - митохондриальная дезоксирибонуклеиновая кислота

МФЗ - многофакторные заболевания

НБО - наследственные болезни обмена веществ

НИПТ - неинвазивное пренатальное тестирование

НР - нежелательные реакции

НФП - нарушение формирования пола

ОРД - однородительская дисомия

ПГ - потеря гетерозиготности

ПГПТ - псевдогипопаратиреоз

ПГТ - преимплантационное генетическое тестирование

ПГТ-А - преимплантационное генетическое тестирование на анеуплоидии

ПГТ-М - преимплантационное генетическое тестирование на генные мутации

ПД - пренатальная диагностика

ПИ - потеря импринтинга

ПК - половые клетки

ППК - первичные половые клетки

ПР - пороки развития

ПЦПР - прогностическая ценность положительного результата

ПЦР - полимеразная цепная реакция

РБ - ретинобластома

РМЖ - рак молочной железы

РНК - рибонуклеиновая кислота

РНП - рибонуклеопротеиновый

СБВ - синдром Беквита-Видеманна

СК - синаптонемный комплекс

СМА - спинальная мышечная атрофия

СПВ - синдром Прадера-Вилли

СПНЯ - синдром преждевременной недостаточности яичников

СРС - синдром Сильвера-Рассела

СТФ - синдром тестикулярной феминизации

СХО - сестринские хроматидные обмены

СЦА - спиноцеребеллярная атаксия

СШТ - синдром Шерешевского-Тернера

СЭ - синдром Энжельмена

ТБ - трофобласт

ТВП - толщина воротникового пространства

ТГСК - трансплантация гемопоэтических стволовых клеток

ТКР - Т-клеточный рецептор

ТНСД - транзиторный неонатальный сахарный диабет

ТФ - транскрипционные факторы

ТЭ - трофэктодерма

УЗИ - ультразвуковое исследование

ФЗТ - ферментная заместительная терапия

ФКУ - фенилкетонурия

ФСГ - фолликулостимулирующий гормон

ХА - хромосомная аномалия

ХГЧ - хорионический гонадотропин человека

ХМА - хромосомный микроматричный анализ

ХМС - хромато-масс-спектрометрия

ЦИ - центр импринтинга

ЦИ-СПВ - центр импринтинга, контролирующий синдром Прадера-Вилли

ЦИ-СЭ - центр импринтинга, контролирующий синдром Энжельмена

ЦНС - центральная нервная система

ЭКО - экстракорпоральное оплодотворение

ЭСК - эмбриональные стволовые клетки

aCGH - микроматричная геномная гибридизация

ACMG - Американская коллегия медицинской генетики и геномики

CBAVD (Congenital Bilateral Aplasia of Vas Deferens) - изолированное поражение семявыносящих путей

CGH (Comparative Genomic Hybridization) - сравнительная геномная гибридизация

CNV (Сopy Number Variation) - вариация числа копий

EDS - синдром Элерса-Данлоса

EGF - эпидермальный фактор роста

EM (Extensive Metabolizers) - экстенсивные метаболизаторы

ENCODE (Encyclopedia of DNA Elements) - энциклопедия ДНК элементов

FDA - Федеральное агентство США по контролю за продуктами и лекарственными препаратами

FGF - фактор роста фибробластов

FISH - флуоресцентная гибридизация in situ

FXTAS (Fragile X Tremor/Ataxia Syndrome)

GWAS (Genome-Wide Association Studies) - полногеномный поиск ассоциаций

HLA (Human Leukocyte Antigens) - человеческий лейкоцитарный антиген

ICSI - введение сперматозоида в яйцеклетку (интрацитоплазматическая инъекция)

Ig - иммуноглобулин

IGF - инсулин-подобный ростовой фактор

IL - интерлейкин

IMAGE - синдром задержки внутриутробного развития, метафизарной дисплазии, врожденной гипоплазии надпочечников и аномалий половых органов

ISCN (An International System for Human Cytogenomic Nomenclature) - Международная система цитогеномной номенклатуры человека

KSS (Kearns-Sayre Syndrome) - синдром Кирнса-Сейра

LHON (Leber’s Hereditary Optic Neuropathy) - наследственная оптическая нейропатия Лебера

MELAS (Mitochondrial Encephalopathy with Lactic Acidosis and Stroke-like episodes) - митохондриальная энцефаломиопатия с лактат-ацидозом и инсульто-подобными состояниями

MERRF (Myoclonic Epilepsy with Red Ragged Fibers on muscle biopsy) - миоклонус эпилепсия с рваными красными волокнами в биоптате мышц

MHC (Major Histocompatibility Complex) - главный комплекс гистосовместимости

MIM (Mendelian Inheritance in Man) - менделевское наследование у человека

MLPA (Multiplex Ligation-dependent Probe Amplification) - мультиплексная амплификация лигированных зондов

MNGIE (Mitochondrial NeuroGastroIntestinal Encephalopathy) - митохондриальная нейрогастроинтестинальная энцефалопатия

MPS - массовое параллельное секвенирование

NARP (Neuropathy, Ataxia and Retinis Pigmentosa) - нейропатия, атаксия и пигментная дегенерация сетчатки

NCBI (National Center for Biotechnological Information) - Национальный центр биотехнологической информации США

NGS (Next Generation Sequencing) - секвенирование следующего поколения

OMIM (Online Mendelian Inheritance in Man) - онлайн-версия каталога «Менделевское наследование у человека»

PEO (Progressive External Ophthalmoplegia) - прогрессирующая наружная офтальмоплегия

PGD (Preimplantation Genetic Diagnosis) - преимплантационная генетическая диагностика

PGS (preimplantation genetic screening) - преимплантационный генетический скрининг

PGT-SR (Preimplantation Genetic Testing for chromosomal Structural Rearrangements) - преимплантационное генетическое тестирование структурных перестроек хромосом

SANDO (Sensory Ataxic Neuropathy, Dysarthria, and Ophthalmoparesis) - сенситивная атаксия, дизартрия и офтальмопарез

SNP (Single Nucleotide Polymorphism) - однонуклеотидный полиморфизм

SNV (Single Nucleotide Variation) - однонуклеотидные замены

STR (Short Tandem Repeats) - короткие тандемные повторы

TGF - трансформирующий ростовой фактор

TLR - толл-подобные рецепторы

TNF - фактор некроза опухоли

VEGF - сосудистый эндотелиальный фактор роста

ВВЕДЕНИЕ. КРАТКИЙ ИСТОРИЧЕСКИЙ ОБЗОР РАЗВИТИЯ ОБЩЕЙ И МЕДИЦИНСКОЙ ГЕНЕТИКИ

История науки о наследственности и наследственной изменчивости, названной в 1906 г. по предложению английского биолога У. Бэтсона генетикой (от латинского слова geneo - рождаю, порождаю), представляет особый интерес в связи с тем, что в настоящее время генетика занимает ведущее место и составляет фундамент практически всех биологических наук и медицины. Без знания закономерностей наследственности и наследственной изменчивости немыслимо развитие эволюционного учения, ботаники, зоологии и медицины. За короткое для науки время генетика развивалась исключительно бурно и обогатилась поистине эпохальными открытиями, пролившими свет на самое загадочное явление живой природы, волновавшее умы человечества на протяжении многих веков, - какова природа передачи фенотипических признаков в чреде поколений.

Доменделевские представления о наследственности и наследственной изменчивости

Попытки понять законы наследственности уходят своими корнями в глубокую древность. Наиболее ранние представления о зарождении и развитии человека содержатся в работах древнегреческих натурфилософов и врачей, таких как Алкмеон, Гиппон, Демокрит и др. Однако более всего высказываний о природе человека, о роли наследственности в происхождении болезней содержится в трудах Гиппократа, Аристотеля и Платона. В книге Гиппократа «О семени и природе ребенка» довольно подробно описаны наблюдения за процессами эмбрионального развития. Эти наблюдения продолжались и в эпоху Возрождения, что привело к созданию эмбриологии как науки. В высказываниях, обычно приписываемых Гиппократу и Аристотелю, содержатся упоминания о роли наследственности при некоторых состояниях и болезнях, например форме и размере головы, эпилепсии, гемофилии и др. (цит. по Гайсиновичу А.Е., 1988). Платон в своей книге «Политика» обсуждает вопрос о специальном подборе супругов с целью получения здорового потомства (цит. по Гайсиновичу А.Е., 1988). Однако отдельные полуинтуитивные, порой гениальные догадки представителей древней и средневековой науки о природе наследственности оказались недостаточными для подлинного познания закономерностей наследственности и представляют сейчас лишь исторический интерес.

Вопросы патологической изменчивости и ее наследственной природы продолжали интересовать исследователей и более позднего периода. Харпер (Harper, 2008) описывает более 10 наблюдений разных авторов о наследовании, чаще в нескольких поколениях, более десятка разных заболеваний и признаков, которые в настоящее время относятся к наследственным. В их числе - удвоение большого пальца на руках, полидактилия (в 1749 г. описана Мопертюи, который, возможно, первым использует вероятностный подход для доказательства неслучайного накопления заболевания в семье), болезнь Гентингтона и другие заболевания, которые сейчас считаются аутосомно-доминантными, цветовая слепота, гемофилия, мио-патия Дюшенна - ныне Х-сцепленные заболевания и т.д.

Френсис Гальтон - евгеника и начало генетики количественных признаков

К работам, оставившим след в истории науки, можно отнести следующие труды: «Трактат о предполагаемых свойствах наследственных болезней» английского врача J. Adams (1814), в котором автор выделяет наследственные болезни и болезни с наследственным предрасположением, книги Ф. Гальтона «Наследование таланта и характера» (1865) и «Изучение способностей человека и их развития» (1983), а также появившийся в России в 1865 г. фундаментальный труд В.М. Флоринского «Усовершенствование и вырождение человеческого рода», трижды переизданный: в Санкт-Петербурге (1866), Вологде (1926) и Томске (1995). В.М. Флоринский, профессор Медико-хирургической академии в С.-Петербурге, рассматривал широкий круг вопросов - от строения яйца, сперматозоида и оплодотворения до необходимости социального совершенствования общества в целях гармонического развития народа. Он четко выделял ряд заболеваний наследственной природы, которые чаще возникают у детей супругов, состоящих в родственных браках, таких как глухота, пигментный ретинит, альбинизм, некоторые врожденные уродства, и рассматривал положительную роль смешения народов. В отличие от Ф. Гальтона В.М. Флоринский положил в основу гигиены бракосочетания прививку населению здорового выработанного вкуса.

Следствием работ Френсиса Гальтона явилось формирование целого направления, получившего названия евгеники, т.е. учения об улучшении человеческого рода.

Последователи позитивной евгеники, вслед за Платоном и Гальтоном, предлагали улучшить человеческий род путем подбора супружеских пар, в которых партнеры были бы наделены талантами, и создания для таких пар благоприятных условий для размножения. Последователи негативной евгеники считали, что человечество уже перегружено лицами с плохими наследственными задатками и вырождается. К заболеваниям, обусловленным плохими наследственными задатками, причисляли умственную отсталость, психические болезни, сифилис, алкоголизм и даже туберкулез. Для того, чтобы избавить человечество от этого груза «плохой наследственности», евгенисты предлагали добровольную или даже насильственную стерилизацию больных с перечисленными заболеваниями. Негативная евгеника в 20-30-е годы ХХ в. получила распространение в США, некоторых странах Западной Европы, особенно в Германии и Скандинавских странах (Норвегии и Швеции). В целом ряде штатов Америки, а также в указанных европейских странах были даже приняты законы о стерилизации, которые были применены к десяткам тысяч людей. В Германии с приходом к власти Гитлера евгеника стала почти государственной политикой, имевшей, кроме того, еще и расовую направленность. Неполноценными с евгенической точки зрения в Германии были объявлены целые народы, в первую очередь евреи, цыгане, славянские народы. Неудивительно, что после этого евгеника стала символом мракобесия для очень многих людей во всем мире.

Евгеническое движение в СССР, возникшее в 20-х годах XX столетия, отличалось своими взглядами на улучшение породы человека от взглядов западных стран. Евгенические концепции советских исследователей никогда не ставили окончательной целью проведение в жизнь тех или иных принудительных евгенических мероприятий. Они также не поддерживали идеи негативной евгеники, т.е. улучшения породы человека через законодательно закрепленное выбраковывание нежелательных с точки зрения евгеники индивидуумов. Одновременно с обсуждением евгенических идей Н.К. Кольцов, А.С. Серебровский, В.В. Бунак и др. (Бабков В.В., 2008) создают практические основы медицинской генетики. Проводятся широкие исследования по изучению генетики отдельных кровяных показателей человека, определению частоты группы крови у больных туберкулезом и раком. Это были первые работы по исследованию ассоциации генетических маркеров с распространенными заболеваниями, которые в дальнейшем получили широкое распространение во всем мире. В.В. Бунак обосновывает необходимость широких популяционно-генетических исследований для анализа популяционной структуры и ее связи с патологией у человека (цит. по Гинтеру, 1985).

Важно подчеркнуть, что евгеника никогда не была наукой, скорее, ее можно рассматривать как набор заключений о наследовании различных характеристик человека, нормальных и патологических, без серьезных научных обоснований. Совсем по-другому следует рассматривать попытки Ф. Гальтона (1872) и К. Пирсона (1912) оценить экспериментально роль наследственных и внешнесредовых факторов в становлении количественных признаков у человека, которые положили начало генетике количественных признаков, или биометрической генетике.

Г. Мендель и первое описание наследственных болезней у человека

Собственно научный этап развития генетики начинается с работы настоятеля Августинского монастыря в Брюнне (ныне г. Брно в Чехии) Г. Менделя «Опыты над растительными гибридами», опубликованной в 1866 г.

Проанализировав результаты с помощью статистических методов, он обнаружил специфические особенности распределения признаков родительских особей в их потомстве. Но суть этой работы заключается не только в установлении правил расщепления признаков в потомстве при скрещивании гибридов у гороха, часть которых была выявлена предшественниками Г. Менделя, а в том, что в результате количественного анализа расщепления по отдельным четким качественным признакам у потомства Мендель предположил существование элементарных единиц наследственности, не смешивающихся с другими такими же единицами и свободно комбинирующихся при образовании половых клеток (ПК) («наследственный задаток»). В течение 35 лет открытие Менделя оставалось забытым, но в 1900 г., через 16 лет после смерти автора, три ботаника - Г. де Фриз (Голландия), К. Корренс (Германия) и Э. Чермак (Австрия) не только повторили опыты Менделя, но и нашли его публикации в «Трудах немецкого ботанического общества» и отдали им пальму первенства (цит. по Лобашеву М.Е., 1967). Таким образом, с 1900 г. генетика стала набирать темпы и превращаться в науку. Первые десятилетия после переоткрытия законов Менделя были отмечены накоплением работ, в которых на различных объектах подтверждалась правильность законов Менделя, определением основных терминов новой науки (табл. 1)

image
Таблица 1. Кем и когда были введены в генетику термины, которые используются до сих пор

В это время начинается активное изучение признаков человека, передающихся потомкам в соответствии с этими закономерностями. В 1900 г. К. Ландштейнер разделил кровь человека на 4 группы. То, что эти группы крови наследуются, подтвердили в 1911 г. Е. фон Дунгерн и Л. Гиршфельд.

А. Гэррод и наследственные болезни обмена веществ, последующее развитие идей А. Гэррода. Биохимическая генетика

Среди публикаций, касающихся наследования нарушений обмена веществ, наибольшего внимания заслуживает работа А. Гэррода «Распространенность алкаптонурии: изучение химических особенностей».

Гэррод, изучая алкаптонурию, заболевание, которое проявляется темной окраской мочи из-за присутствия в ней гомогентизиновой кислоты, предположил, что оно наследуется как рецессивный менделевский признак. Кроме того, он высказал гипотезу, что гены контролируют течение химических процессов в организме и что, кроме алкаптонурии, может быть много других наследственных болезней обмена веществ. Следует подчеркнуть, что это была первая гипотеза о механизме действия или проявления генов. Как и работа Г. Менделя, исследование А. Гэррода, фундаментальность которого трудно переоценить, долгое время оставалось незамеченным. Одновременно, а иногда и совместно с Гэрродом особую роль в доказательстве значимости менделизма в медицине сыграл У. Бэтсон. В 1909 г. он публикует список менделирующих заболеваний человека, включающий 14 аутосомно-доминантных, 2 аутосомно-рецессивных и 4 Х-сцепленных заболевания.

Следует заметить, что многие считают человека удобным объектом для изучения генетических закономерностей в силу того, что значительная часть населения Земли исследована медициной, антропологией, социологией и другими науками. С этой точки зрения фенотип человека и его изменчивость действительно изучены лучше, чем у многих других живых организмов. Однако до недавнего времени доказательство типа наследования и многие другие генетические закономерности было проще изучать у быстро размножающихся скрещивающихся организмов с большим потомством, также обладающих другими преимуществами по сравнению с человеком.

Так, развитием идеи А. Гэррода о механизме действия генов через контроль отдельных этапов метаболизма различных соединений в клетке, несомненно, следует считать классические работы Нобелевских лауреатов Бидла и Тейтума на хлебной плесени Neurospora crassa.

Они получали мутации этого гриба, в результате которых культура гриба переставала расти на минимальной питательной среде, и для восстановления роста требовалось добавление различных метаболитов. Было показано, что мутации вызывают блокирование определенного этапа метаболизма, который в норме обеспечивает синтез недостающего у мутантов метаболита. Стало ясно, что мутации приводят к дефекту соответствующих необходимых ферментов. В результате этих работ была высказана гипотеза, что гены контролируют синтез ферментов, выраженная в формуле «один ген - один фермент». Эта гипотеза получила широкую известность и позднее была модифицирована в формулу «один ген - одна полипептидная цепь». Предположение о том, что гены контролируют синтез полипептидных цепей белков, получило подтверждение в многочисленных исследованиях, в том числе при изучении наследственных болезней обмена веществ у человека. Так, в работе Л. Полинга, которая увидела свет в 1949 г., на примере серповидно-клеточной анемии было показано, что изменение одного гена изменяет структуру контролируемого этим геном белка - гемоглобина.

В 50-60-е годы прошлого века в связи с изучением многих метаболических путей выявляются все новые наследственные болезни обмена веществ, особенно углеводного и аминокислотного. Болезнь накопления гликогена была, вероятно, первой, для которой было показано, что ее причиной является недостаточность особого фермента - глюкозо-6-фосфатазы (Cori, Cori, 1952). Вскоре становится ясным, что наследственные нарушения встречаются практически во всех метаболических путях и процессах, протекающих в клетке. Расшифровка молекулярных причин метаболических заболеваний происходит наиболее интенсивно в 80-е годы прошлого века. Выявляются многочисленные болезни накопления, наследственные нарушения транспорта, пероксисомные, митохондриальные и другие наследственные болезни обмена веществ. К этим заболеваниям присоединяются наследственные болезни, обусловленные дефектами структурных белков. В 1960 г. появляется книга «Метаболические основы наследственных заболеваний», которая многократно переиздается и в настоящее время существует в электронной форме. Теперь она называется «Метаболические и молекулярные основы наследственных заболеваний» (Metabolic and Molecular Bases of Inherited Diseases) и включает 225 глав с описанием более 600 наследственных болезней и синдромов.

Наследственные болезни обмена веществ были первыми заболеваниями, для которых была отмечена возможность успешного патогенетического лечения. Первым наследственным заболеванием, для которого было разработано лечение, оказалась фенилкетонурия (ФКУ). ФКУ была описана в 1934 г. Фелингом. У 10 умственно отсталых детей он обнаружил накопление фенилпировиноградной кислоты в моче. Трое из этих детей были сибсами, и Фелинг предположил, что заболевание наследуется аутосомно-рецессивно. В 1953 г. Джервис нашел, что у больных с ФКУ в ткани печени наблюдается недостаточность фермента фенилала-нингидроксилазы. В том же году Бикель и соавт. предположили, что ФКУ можно лечить диетой, лишенной фенилаланина, и доказали это на практике. Через 10 лет Гатри и Суси предложили тест для выявления ФКУ у еще не имеющих никаких клинических проявлений новорожденных, начав таким образом эру неонатального скрининга на наследственные болезни обмена веществ, поддающиеся лечению.

Хромосомная теория наследственности. Гены и хромосомы

Следующим этапом и, может быть, после Менделя самой важной вехой в развитии генетики были работы Нобелевского лауреата Томаса Ханта Моргана и его учеников А. Стертеванта, К. Бриджеса и Г. Меллера, выполненные на дрозофиле в 20-30-е годы ХХ в.

Эти работы составили основу хромосомной теории наследственности. Впервые предположение о том, что хромосомы являются носителями наследственной информации в клетке, было высказано А. Вейсманом еще в 60-х годах XIX в. А в 1902 г. Т. Бовери, А. Сэттоном и К. Корренсом были получены убедительные цитологические доказательства этого предположения, основанные на изучении поведения хромосом во время деления клеток, формально соответствовавшего поведению менделевских единиц наследственности (цит. по Гайсинович, 1988). Работы Моргана и его учеников показали, что ограничения в свободной комбинаторике в мейозе некоторых генов обусловлены расположением этих генов в одной хромосоме и их физическим сцеплением. Было установлено, что сцепление генов, расположенных в одной хромосоме, не является абсолютным. Хромосомы одной пары могут обмениваться гомологичными участками между собой с помощью процесса, который называется кроссинговером. Чем дальше друг от друга расположены гены в хромосоме, тем чаще они разделяются кроссинговером. На основе этого феномена были построены первые генетические карты хромосом разных видов дрозофилы. Морган и его сотрудники нередко использовали хромосомные мутации как цитологические маркеры расположения генов. Собственно, такое совмещение цитологического и генетического изучения хромосом и создало особый раздел генетики, который называется цитогенетикой. Морган со своими учениками открыли также феномен нерасхождения хромосом в мейозе, обнаружили, что возникновение дупликаций в хромосоме может иметь фенотипический эффект. Для изучения человека подобные работы стали возможными лишь несколькими десятилетиями позже.

Генетическое картирование в генетике человека и медицинской генетике

У человека генетическое картирование долгое время не могло быть осуществлено, так как генов было известно мало, а их локализация в хромосомах была неизвестна в большинстве случаев. Небольшое исключение составляла Х-хромосома, в которой к 1983 г. было картировано примерно 20 генов. Долгое время разрабатывались теоретические основы картирования генов (или изучение сцепления) у человека. Реальные физические основания для картирования генов у человека появились в связи с выявлением Харрисом в 1965 г. широкого полиморфизма эритроцитарных ферментов с помощью электрофореза. Напомним, что полиморфными называются локусы, в которых аллели отличаются по последовательности оснований. Частота редкого аллеля должна быть не меньше 1%, чтобы он считался полиморфным.

В 1965 г. Харрис и Уоткинс предлагают методику получения гибридов соматических клеток человека и грызунов (преимущественно) с помощью обработки их вирусом SV40. Оказалось, что у таких гибридов, по крайней мере частично, работают оба генома, но в гибридных клетках при их размножении происходит утрата целых хромосом и их частей, преимущественно человека. В результате можно получить линию клеток, в которой остается только одна или даже часть определенной хромосомы человека. Если в таких клетках можно выявить проявление человеческих генов (ферменты, белки мембраны и другие характеристики), то это означает, что удалось более или менее точно локализовать (картировать) гены соответствующих белков. Таким образом были картированы на разных хромосомах человека десятки генов.

Начиная с 1973 г. стали собираться Рабочие совещания по картированию генов у человека. В это время еще не было генетической карты ни одной хромосомы человека, но уже через два года появилась первая генетическая карта, на которой гены (пока еще не в очень большом числе) были помещены не только в определенной хромосоме, но даже в ее отдельных сегментах. Успех этой работы в значительной мере зависел от наличия полиморфных локусов. Начиная с 1981 г. появляется новый вид полиморфизма - ДНК-полиморфизм. Прогресс выявления новых ДНК-полиморфизмов был очень заметным. Первым был открыт полиморфизм длины рестрикционных фрагментов, затем число вновь открытых ДНК-полиморфизмов постоянно росло. Следствием такого роста явилось картирование некоторых генов наследственных болезней. В 1983 г. Gusella и соавт. обнаруживают тесное сцепление одного из полиморфизмов длины рестрикционных фрагментов и хореи Гентингтона.

Наиболее заметный прогресс в картировании генов человека был достигнут во время реализации международной программы «Геном человека», в которой первым этапом было генетическое картирование. За относительно короткое время были картированы тысячи генов. Этому способствовало использование всеми исследователями французской базы данных трехпоколенных семей, лимфоциты членов которых были иммортализованы, что значительно упрощало процесс картирования. По просьбе исследователей из разных стран иммортализованные клетки этих семей рассылались всем, кто занимался генетическим картированием, что упростило эту работу.

В настоящее время генетические карты хромосом человека представлены в различных базах данных, в том числе в OMIM.

Цитогенетика человека. Этапы ее развития

Анализ хромосом человека долгое время вызывал значительные трудности. Вальтер Флемминг в 1882 г. первым наблюдал хромосомы человека в митозе опухолевых клеток.

Термин «хромосома» был предложен в 1888 г. Вальдейером. Бовери (1887) показывает постоянство числа хромосом в клеточных делениях. В 1902 г. Бовери и Саттон независимо друг от друга обосновывают хромосомную теорию наследственности, в основе которой лежит совпадение поведения хромосом в мейозе разных организмов с поведением элементарных единиц наследственности Менделя.

Примерно 30 лет считалось, что число хромосом у человека равно 48 (Винивартер, Бельгия; Пайнтер, США; Андрес, СССР). Только в 1956 г. Тио и Леван установили, что диплоидное число хромосом человека равно 46, а не 48, как думали раньше. Это стало возможным благодаря трем открытиям в цитогенетике. Было установлено, что из делящихся клеток в гипотоническом растворе хромосомы выходят наружу, фито-гемагглютинин резко увеличивает число делящихся клеток (лимфоцитов), а колхицин задерживает деление клеток в метафазе. Эти три открытия позволяли получать препараты хромосом человека, пригодные для анализа, в достаточном количестве. За короткое время анализ кариотипа и выявление различий в размерах и ряде других характеристик хромосом позволили индивидуализировать все хромосомы человека. Номенклатура хромосом была утверждена на конференции в Денвере в 1960 г.

Значительно раньше, в 1949 г., Мюррей Барр и Иверт Бертрам во всех клетках женских особей разных видов открыли так называемое тельце Барра и предположили, что это одна из Х-хромосом. В 1954 г. Полани и соавт. нашли, что при синдроме Тернера в клетках буккального эпителия отсутствует тельце Барра, и предположили, что хромосомная конституция таких женщин - ХО, что позднее было подтверждено Фордом при анализе кариотипа. В 1959 г. Дж. Лежен открыл трисомию по 21 хромосоме как причину болезни Дауна.

Вскоре устанавливается хромосомная природа синдрома Клайнфельтера - 47ХХY (Джекобс и Стронг), а затем обнаруживают делецию короткого плеча хромосомы 5 при синдроме кошачьего крика и делецию короткого плеча хромосомы 4 при синдроме Вольфа-Хиршхорна. Далее следует поток сообщений о различных хромосомных перестройках при синдромах с множественными врожденными пороками развития (МВПР). С этого времени начинается расцвет клинической цитогенетики, 60-70-е годы ХХ в. называют «хромосомными» в истории медицинской генетики, так как в это время была описана природа большого числа хромосомных синдромов.

В конце этого периода в цитогенетику человека приходит новая технология, выявляющая дифференциальную окраску хромосом с помощью флуоресцентных красителей. Эта технология резко расширила возможности цитогенетики в способности не только различать отдельные хромосомы, близкие по своим размерам, но и разные сегменты отдельных хромосом (chromosome banding) (Caspersson et al., 1971). Это привело к расширению диагностических возможностей цитогенетиче-ских исследований. Позднее вместо флуоресцентной метки хромосомы человека стали красить красителем Гимзы и другими способами, которые также выявляли дифференциальную окраску хромосом.

Примерно в это же время (в 1956 г.) разрабатываются методы пренатальной диагностики (ПД) с помощью амниоцентеза, забора ворсинок хориона или крови плода из сосудов плаценты в зависимости от срока беременности. Этот материал плода начинают использовать для выявления хромосомной патологии у плода, в первую очередь трисомии по 21 хромосоме (болезнь Дауна).

В начале 1980-х годов в цитогенетике начинает использоваться метод флуоресцентной гибридизации in situ (FISH), который позволяет выявлять различные типы хромосомных мутаций. Для этого синтезируют короткие последовательности ДНК, называемые зондами, которые комплементарны к последовательностям ДНК или рибонуклеиновой кислоты (РНК), представляющим объект изучения. Зонды гибридизуются с комплементарными участками ДНК и благодаря тому, что они помечены флуоресцентной меткой, позволяют видеть локализацию интересующих генов в составе ДНК или хромосом. Возникает молекулярная цитогенетика, последним словом которой на сегодня является хромосомный микроматричный анализ (ХМА), основанный на сравнительной геномной гибридизации. Этот метод позволяет оценивать количество генетического материала в сотнях тысяч (и даже миллионах) точек генома, что дает возможность диагностики практически всех микроделеционных и микродупликационных синдромов.

Популяционная генетика

В начале ХХ в. английским математиком Г. Харди и немецким врачом В. Вайнбергом было сделано еще одно основополагающее открытие в генетике. Они доказали теорему, которая объясняет сохранение частоты отдельных генов при их наследовании в ряду поколений в менделевской, т.е. бесконечно большой популяции, в которой осуществляются случайные скрещивания. Формально эта теорема позволяла оценивать, находится ли популяция в состоянии равновесия или на нее действуют те или иные возмущающие факторы популяционной динамики, рассчитывать частоты генотипов для генов в простейшем случае с двумя аллелями, если была известна частота одного из классов гомозигот. В популяционной генетике человека, основы которой закладывались наиболее интенсивно в 30-е годы прошлого века, особую роль сыграли Р. Фишер, С. Райт и Дж. Холдейн.

Холдейн уже в 1934 г. разрабатывает методы выявления сцепления у человека, оценивает частоту мутаций в гене человека на модели гемофилии, высказывает предположение о селективных преимуществах гена серповидноклеточной анемии при малярии и выполняет еще ряд работ в области генетики человека. Роберт Фишер прежде всего известен тем, что в 1918 г. математически показывает, что менделевский и гальтоновский подходы не только не противоречат друг другу, но являются частями одного и того же процесса. Наконец, С. Райт создает теорию генетического дрейфа в изолированных популяциях, которая имеет прямое отношение и к популяциям человека, объясняя их генетическую дифференциацию, в том числе по генам наследственных болезней.

К середине 30-х годов ХХ в. было установлено, что можно искусственным путем, например, воздействуя ионизирующим излучением, вызывать изменения в генетическом материале (мутации). Эти изменения могут затрагивать как гены, так и хромосомы. Первые работы по индуцированному мутагенезу были выполнены Г. Меллером в США и Г.А. Надсоном и Г.С. Филипповым в СССР.

Зарождение и развитие молекулярной генетики

Следующий, послевоенный, этап развития генетики ознаменовался достижениями в области биохимической и молекулярной генетики. В 1944 г. О. Эвери, Ч. Мак Леод доказали, что химическим субстратом наследственности является молекула ДНК. В 1953 г. Джеймс Уотсон и Френсис Крик предложили знаменитую модель структуры ДНК в виде двойной спирали, обеспечивающей конвариантную редупликацию и, следовательно, материальный молекулярный механизм наследственности.

Как считают многие, в 1953 г. произошло рождение молекулярной биологии. Таким образом, после открытия законов Менделя и разработки хромосомной теории наследственности Морганом и его школой, определение структуры ДНК как вещества наследственности Уотсоном и Криком является третьим выдающимся открытием в истории генетики.

40-50-е годы XX в. - это расцвет генетики микробов и фагов. Пожалуй, самым интересным и важным в этой работе было создание модели регуляции активности гена в бактериальной клетке, которая была разработана Жакобом и Мано (1961). В это же время Сеймуром Бензером была изучена тонкая структура гена у бактерий, которая показала, что мутации могут возникать в разных частях одного гена. В 1960 г. выясняется роль мРНК, а в 1961 г. в результате изящных экспериментов Маршалла Ниренберга и Генриха Матеи удается показать, что генетический код представлен триплетами оснований, что подтверждается Бензером, Бреннером и Криком.

В 1965 г. Очоа, Ниренберг и Корана завершают расшифровку генетического кода, с помощью которого последовательность аминокислот в белках кодируется последовательностью триплетов оснований ДНК. Расшифровка генетического кода стала блестящим завоеванием генетики, она объяснила, каким образом язык ДНК переводится на язык молекул белка. Собственно говоря, открытие генетического кода, общего для всех живых организмов на Земле, явилось завершающим этапом развития теории гена как элементарной единицы наследственности. Были получены данные о химической природе гена, механизме передачи наследственной информации, которые содержатся в гене в виде последовательности нуклеотидов, о механизме реализации генетической информации, в которой закодирована структура всех белков любого организма и которая расшифровывается с помощью генетического кода. Расшифровка механизма биосинтеза белка явилась еще одним эпохальным открытием в молекулярной биологии и генетике. Сиднеем Бреннером и Мэтью Мезельсоном в 1961 г. была открыта мРНК, или информационная РНК. Она является копией гена, и у эукариот проходит ее созревание - удаление интронов. Поступая в цитоплазму клеток и соединяясь с рибосомой, зрелая мРНК становится шаблоном для создания полипептидной цепи, аминокислоты которой переносятся с помощью специального механизма транспортными РНК, которые отличаются для каждой аминокислоты, а также содержат кодоны, комплементарные кодонам мРНК. Эти кодоны транспортных РНК соединяются строго с комплементарными кодонами мРНК, которая как бы протаскивается через субъединицы рибосомы, а аминокислоты, прикрепленные к тРНК, соединяются между собой, создавая таким образом полипептидную цепь.

Определенную роль в подтверждении гипотезы о связи структуры ДНК со структурой белка сыграла работа Ингрема, которому удалось показать, что серповидноклеточная анемия обусловлена изменением только одной аминокислоты в β-глобине, что, в свою очередь, связано с мутацией в гене β-глобина.

После этого вплоть до настоящего времени идет детализация этой картины. Этому способствовала разработка методов работы с ДНК. Обнаружение в 1970 г. первого бактериального фермента рестрикции двуцепочечной ДНК - рестрикционной эндонуклеазы, которая разрывала фосфатные связи только в определенных последовательностях нуклеотидов, можно считать началом генной инженерии. При разрезании одним и тем же ферментом рестрикции ДНК разных видов появилась возможность получать гибридные молекулы ДНК, не существующие в природе, и размножать их в бактериальных хозяевах. В это время разрабатываются также методы определения последовательности нуклеотидов ДНК, так называемое секвенирование ДНК. Появляется возможность изолировать отдельные гены и размножать их в различных хозяевах. Начинается секвенирование геномов сначала относительно простых, а затем все более сложных организмов.

В 1990 г. Национальный Институт Здоровья (США) объявил о начале Проекта «Геном человека», целями которого являлись создание точной генетической карты, создание физической карты генома человека и секвенирование всего генома, содержащего более 3 млрд нуклеотидов. В 2003 г. эта Международная программа «Геном человека» практически была завершена, и теперь секвенирование генома принципиально возможно для каждого конкретного человека благодаря созданию новых высокопроизводительных технологий сиквенса.

Определение основных технологических достижений в молекулярной генетике человека по Питеру Харперу представлено в табл. 2

image
Таблица 2. Технологические прорывы в молекулярной генетике

К таблице, составленной Харпером, добавлено два пункта - новые технологии секвенирования и редактирование генома. Эти технологии появились позже написания Харпером книги «Краткая история медицинской генетики».

Клиническая генетика и медико-генетическое консультирование

В то же историческое время, когда бурно прогрессирует молекулярная генетика, развивается медицинская и клиническая генетика, преимущественно осваивая завоевания, полученные на других организмах. Ради исторической справедливости стоит сказать, что медицинская генетика как строгое научное направление изучения роли наследственных факторов в становлении различных нормальных и патологических признаков у человека оформилось и получило развитие еще в 1930-х годах в СССР. У ее истоков стояли два выдающихся ученых - С.Н. Давиденков (1880-1961) и С.Г. Левит (1894-1937), которые вместе со своими учениками проводили исследования в области медицинской и клинической генетики, выдвигавшие их на самые передовые рубежи в мировой науке. Однако после печально знаменитой сессии ВАСХНИЛ, а затем сессии АМН СССР в 1948 г. исследования в области генетики, в том числе и медицинской, оказались в СССР под запретом, что нанесло непоправимый ущерб отечественной науке.

За рубежом в это время шла интенсивная работа по инвентаризации менде-лирующих наследственных болезней: описываются все новые наследственные болезни. В Европе наиболее заметными фигурами в этом процессе оказались офтальмологи, в частности П. Ваарденбург, который совместно с А. Фраческетти и Д. Клейном в 1961 г. издают книгу Genetics and Ophthalmology. П. Ваарденбург руководит отделом генетики в университете в Голландии. А. Фраческетти вместе с Д. Клейном основывают Институт генетики человека в Женеве. В Лондоне была сложившаяся школа генетиков, таких как Бэтсон, Пирсон, Фишер, Холдейн, Цедрик Картер и Юлия Белл, которую Харпер в своей книге «Краткая история медицинской генетики» называет «первым медицинским генетиком» прежде всего за ее вклад в создание многотомника Treasure of Human Inheritance, редактором которого был Карл Пирсон. Ей принадлежат главы в разных томах этого издания, такие как «Наследственная атрофия зрительных нервов (болезнь Лебера)», «Хорея Гентингтона», «Миотоническая дистрофия и сходные заболевания». Наследование всех этих заболеваний имеет свои особенности, которые детально описаны Ю. Белл. Все эти и более подробные сведения о начале клинической генетики можно найти в упомянутой книге «Краткая история медицинской генетики» П. Харпера. Арнольд Сорсби в 1953 г. издает учебник Clinical genetics и становится главным редактором журнала Journal of Medical Genetics. В США Курт Штерн издает учебник по генетике человека и открывает одну из первых клиник для больных с наследственной патологией. Вскоре в США таких клиник становится все больше. Клиническими генетиками в США становятся Бартон Чайлдз, Арно Мотульский, Джон Опитц и многие другие. В Канаде одним из основателей медицинской генетики был Кларк Фразер. В 1950 г. он основал в госпитале при университете МакГилл медико-генетическую клинику.

Медицинская генетика развивается также в бывших соцстранах. В Чехословакии ее основатели - Милан Мацек старший, Ева Сееманова, Петер Гец, в ГДР - Эберхард Пассарге, Регина Витковски, Альвин Кнапп, в Венгрии - Эндрю Цейзел, Папп Золтан, в Болгарии - Мария Цонева и Мария Толарова, в Югославии - Лилиан Зерголлерн, в Польше - Антони Хорст и другие. Многие из медицинских генетиков соцстран сотрудничали с медицинскими генетиками из СССР.

В 1966 г. появляется первое издание книги В. Мак-Кьюсика «Менделевское наследование у человека: каталог аутосомно-доминантных, аутосомно-рецессивных и Х-сцепленных фенотипов». Эта книга собрала все известные случаи менделевского и предположительно менделевского наследования не только заболеваний, но и нормальных признаков человека. В первых изданиях этой книги число описанных нозологических форм и менделирующих нормальных признаков было относительно небольшим, но с каждым новым изданием их становится все больше, а последнее (12-е) издание включало уже 4 тома. После этого создается электронная версия (OMIM), которая пополняется ежедневно и включает много тысяч отдельных статей.

Медицинская генетика, как наука прикладная, всегда пыталась реализовать новые научные знания о природе наследственных болезней таким образом, чтобы извлечь из них практическую пользу в плане диагностики, лечения и профилактики наследственных заболеваний. В этом отношении особенно показателен пример ФКУ. Впервые ФКУ была описана как самостоятельное заболевание Феллингом в 1934 г. у больных с тяжелой умственной отсталостью. В результате блока ферментативной реакции в организме происходит накопление продуктов превращения фенилаланина, предшествующих блоку, в частности пировиноградной кислоты, которые оказывают токсический эффект на развивающийся мозг. В 1953 г. Ч. Биккель предположил, что исключение из пищи больного ребенка фенилаланина может скорректировать биохимический дефект. Клинические испытания дали положительный результат. Можно считать, что с 1953 г. началась новая эра успешного патогенетического лечения наследственных метаболических заболеваний. Миф о неизлечимости наследственных болезней был развеян. К этому стоит добавить, что знание биохимической природы ФКУ позволило также разработать относительно простые методы диагностики этого заболевания и ввести их в практику для скрининга на наличие ФКУ новорожденных, у которых еще нет клинических признаков заболевания, практически во всех странах мира. В сочетании с разработанной диетой для лечения выявленных потенциальных больных это позволило вылечить и возвратить к нормальной жизни сотни тысяч больных во всем мире.

В настоящее время патогенетическая терапия разработана для нескольких десятков наследственных болезней, преимущественно обмена веществ. Для некоторых из них реализуется неонатальный скрининг, что позволяет начать лечение до начала клинических проявлений заболеваний. В США, многих европейских странах, а также частично в России новые технологии неонатального скрининга позволяют выявлять более 30 наследственных болезней, преимущественно обмена веществ.

Для относительно небольшого числа наследственных болезней разработана генотерапия, но число таких болезней, по-видимому, будет в ближайшие годы постоянно расти, в том числе за счет применения методов редактирования генома.

Достижения общей и медицинской генетики сформировали предпосылки для создания особого направления профилактической медицинской генетики - медико-генетического консультирования. Как уже отмечено, основоположником медико-генетического консультирования был Сергей Николаевич Давиденков. Он еще в 30-е годы прошлого века сформулировал основные принципы этого практического приложения достижений медицинской генетики. Однако одним из направлений практической медицины медико-генетическое консультирование становится после того, как возникает система подготовки кадров для этой дисциплины. В США первый курс консультирования был создан в 1969 г. в Sarah Lawrence College in Bronxville, New York. В настоящее время в США насчитывается более 30 подобных курсов. В СССР первая кафедра медицинской генетики возникла в ЦОЛИУВе (Москва) в 1963 г. (с другим названием) и стала прицельно готовить кадры для медико-генетических консультаций с 1972 г.

Медико-генетическое консультирование использует весь арсенал знаний в области генетики человека, начиная от менделевских правил наследования и кончая современными достижениями в области массивного параллельного сик-венса генома и редактирования генома. Современное медико-генетическое консультирование создает основу для последующей не только патогенетической, но и этиологической коррекции наследственных болезней с помощью новых подходов генетической терапии, включая упомянутое редактирование генома.

Краткая история медицинской генетики в СССР и России

Мы уже кратко осветили становление медицинской генетики в СССР в 20-30-е годы прошлого века, упомянув работы С.Н. Давиденкова, одного из основоположников медико-генетического консультирования и клинической генетики не только в стране, но и в мире, а также деятельность С.Г. Левита, организатора, по-видимому, первого в мире Медико-генетического института им. М. Горького, основным направлением исследований которого можно, наверное, считать изучение генетики частых заболеваний и многих количественных физиологических признаков. Для изучения генетики последних при Медико-генетическом институте существовал детский сад, в который собирали близнецов, и близнецовый метод был в институте одним из основных в оценке значимости наследственных факторов в изменчивости различных признаков.

Начиная с середины 1930-х годов начинается активное давление на русских евгенистов (Н.К. Кольцова, Ю.А. Филипченко и многих других) и одновременно на первых медицинских генетиков. С.Г. Левит был арестован в 1938 г. и вскоре расстрелян. Медико-генетический институт был закрыт еще раньше (в 1937 г.). Затем начинается почти 30-летний период господства лысенковщины, когда даже слова «генетика», а тем более «евгеника» считались крамольными. Подробно начальные этапы развития евгеники и медицинской генетики изложены в книге В. Бабкова «Заря генетики человека» (2008).

Возрождение медицинской генетики, как, впрочем, и других разделов генетики, начинается примерно со средины 60-х годов прошлого столетия, когда влияние Т.Д. Лысенко и его окружения заметно ослабевает. Появляются первые лаборатории цитогенетики человека, в том числе лаборатория цитогенетики в Институте молекулярной биологии под руководством проф. А.А. Прокофьевой-Бельговской, через которую прошли многие молодые ученые, интересующиеся генетикой. То же можно сказать и о лаборатории В.П. Эфроимсона, который публикует в 1968 г. книгу «Введение в медицинскую генетику» - первую монографию в послевоенной истории, и о семинарах по генетике с практикумом по генетике дрозофилы, которые проходили на базе Института биофизики АН СССР и которыми руководили профессора В.В. Сахаров, Б.Н. Сидоров и Н.Н. Соколов.

Для медицинской генетики решающим шагом в этом процессе возрождения стало создание Института медицинской генетики АМН СССР. История создания этого Института связана с инициативой классиков отечественной генетики: А.А. Прокофьевой-Бельговской, В.П. Эфроимсона, Е.Ф. Давиденковой, Н.Н. Медведева, С.А. Нейфаха, Е.Е. Погосянц и других.

Благодаря их активной позиции по возрождению в СССР медико-генетических исследований, принудительно замороженных в «лысенковско-лепешинский» период, при Президиуме АМН СССР с 1965 г. начал работать Научный совет по комплексной проблеме «Общая и медицинская генетика» (председатель - академик АМН СССР В.Д. Тимаков), а 30 марта 1967 г. был издан приказ №261 по Министерству здравоохранения СССР «Об организации медико-генетических отделений в некоторых поликлиниках Москвы и Ленинграда». 10 апреля 1968 г. на заседании Президиума АМН СССР по предложению Бюро отделения медико-биологических наук (председатель - академик АМН СССР Н.А. Федоров) было принято решение о создании Института медицинской генетики АМН СССР путем реорганизации Института экспериментальной биологии АМН СССР. В течение года последовало осуществление всех необходимых в таких случаях официальных согласований, и в июле 1969 г. было подписано распоряжение Совета Министров СССР об организации Института медицинской генетики (ИМГ) АМН СССР, который открылся 1 октября 1969 г. Директором его был назначен недавно защитивший докторскую диссертацию «Цитогенетические эффекты облучения у человека» 37-летний доктор медицинских наук Николай Павлович Бочков.

С момента создания ИМГ его исследовательская программа предусматривала изучение генетического материала и генетических процессов в норме и патологии у человека и модельных объектов на всех основных уровнях структурно-функциональной организации живых систем: молекулярном, клеточном, онтогенетическом, популяционном - с целью усовершенствования методов диагностики, лечения и профилактики наследственных и врожденных заболеваний человека. Уже через два года после создания нового Института в нем функционировало 11 лабораторий. В перечень главных направлений научных исследований Института в первые 5-6 лет его работы входили: генетика наследственных болезней, хромосомы человека в норме и патологии, биохимическая и молекулярная генетика наследственных болезней, генетическая характеристика популяционных процессов населения России и сопредельных стран, мутагенез у человека, молекулярная биология хроматина, экспериментальная генетика, иммуногенетика, теоретическая и практическая деятельность по организации медико-генетической службы в стране, а также ряд других направлений научной деятельности. В целом научная активность Института по направлениям работы была сходной с тем, как развивалась медицинская генетика в других странах. Он становится активным началом, способствующим распространению медицинской генетики в стране. Создаются филиалы Института, сначала в Минске, а затем - в Томске. Понадобилось совсем немного времени, чтобы эти филиалы превратились в самостоятельные Институты с оригинальной тематикой и огромной продуктивностью. С точки зрения придания большего веса медицинской генетике в стране это было исключительное событие. Инициатива в создании филиалов принадлежала директору ИМГ академику Н.П. Бочкову, а обучение их сотрудников, в том числе в аспирантуре, нередко проходило в стенах разных лабораторий Института. В 1989 г. ИМГ был преобразован в Медико-генетический научный центр (МГНЦ). Его возглавляли в разные годы академики РАМН (РАН) В.И. Иванов и Е.К. Гинтер, в настоящее время - член-корреспондент РАН С.И. Куцев. В 2019 г. МГНЦ присвоено имя Н.П. Бочкова. В Томске Институт медицинской генетики (директор - академик В.П. Пузырев) вошел в состав Томского национального исследовательского медицинского центра (ТНИМЦ, директор - член-корреспондент РАН В.А. Степанов). Можно полагать, что благодаря индукции Института в целом ряде клинических институтов АМН СССР возникают генетические лаборатории или отделения: в Институте неврологии (к.м.н. Е.Д. Маркова), Институте психиатрии (член-корреспондент АМН СССР М.Е. Вартанян), Центральном кожно-венерологическом институте (профессор В.Н. Мордовцев) и Институте глазных болезней им. Гельмгольца (д.м.н. О.А. Пантелеева), Институте акушерства и гинекологии им. Отта (член-корреспондент РАН В.С. Баранов) и некоторых других. Возникает и успешно развивается Башкирский центр популяционной генетики российских популяций и генетики частых заболеваний под руководством профессора, академика АН РБ Э.К. Хуснутдиновой. Генетика человека, особенно молекулярная цито-генетика, активно разрабатывается в Институте цитологии и генетики СО РАН под руководством профессора Б.Н. Рубцова. В ряде союзных республик также возникают структуры, которые проводят медико-генетические исследования. Уже была упомянута Белоруссия, где возник филиал Института медицинской генетики АМН СССР, медицинская генетика прочно входит в число активно развивающихся разделов медицины, как теоретических, так и практических. В структуру медицинских специальностей вводятся две новые - врач-генетик и врач-лаборант-генетик. В Центральном институте усовершенствования врачей появляется кафедра медицинской генетики, которая проводит обучение и сертифицирует врачей этих двух специальностей. Число медико-генетических консультаций постоянно растет, а структура создающейся медико-генетической службы усложняется.

В 1990 г. произошел распад СССР. Экономическая ситуация в России и в бывших союзных республиках резко ухудшилась, начался отток научных кадров за рубеж. Но в 1990 г. начинается международная программа «Геном человека». В этой программе по инициативе академика РАН Баева участвует Россия, которой поручено секвенировать хромосому 13. Правительство выделяет для выполнения этой работы финансы, которые позволяют ряду учреждений АН и АМН России получить деньги на закупку современного оборудования и приступить к работе. Нельзя сказать, что успехи в изучении генома хромосомы 13 были выдающимися, но удалось избежать провала в молекулярно-генетических исследованиях в стране. Было, по крайней мере, понятно, что делают другие, секвенируя геномы других хромосом. Кроме того, в России начинают появляться научные коммерческие структуры, которые налаживают производство некоторого оборудования для проведения, например, ПЦР и продают его по приемлемым ценам. Осваиваются основные методы молекулярно-генетических исследований, генной инженерии, развертываются исследования по ДНК-диагностике все более широкого круга наследственных болезней и хромосомной патологии, в том числе с помощью методов молекулярной цитогенетики (микроматричный анализ).

Список литературы

  1. Бабков В.В. Заря генетики человека. Русское евгеническое движение и начало генетики человека. М.: Прогресс-Традиция, 2008. 800 с.

  2. Гайсинович А.Е. Зарождение и развитие генетики. М: Наука, 1988. С. 7-30.

  3. Гинтер Е.К. Начальные этапы развития советской медицинской генетики // Мед. Реф. Жур. 1985. № 8. С. 1-6.

  4. Лобашев М.Е. Генетика. 2-е изд. Из-во Ленинградского Университета, 1967. 747 с.

  5. Флоринский В.М. Усовершенствование и вырождение человеческого рода / Томск: Изд-во Том. ун-та, 1995. 151с.

  6. Krementsov N. With and Without Galton. Vasilii Florinskii and Fate of Eugenics in Russia. Cambridge (UK) Open Book Publisher, 2018. 666p.

  7. McKusick V.A. Mendelian Inheritance in Man. Catalogs of Autosomal Dominant, Autosomal Recessive, and X-Linked Phenotypes. 1966. 1-st ed. Baltimore: The Johns Hopkins University Press.

  8. Harper P.S. A Short History of Medical Genetics. Oxford Univ. Press, 2008. 556 р.

ЧАСТЬ I. НАУЧНЫЕ ОСНОВЫ МЕДИЦИНСКОЙ ГЕНЕТИКИ

Глава 1. Геном человека

ВСТУПЛЕНИЕ

Термин «геном» на сегодняшний день является одним из самых популярных научных терминов в мире. Действительно, несмотря на большой размер генома человека и на его сложность как биологического объекта, с геномом научились проводить множество сложнейших манипуляций, среди которых секвенирование, редактирование и даже синтез генома de novo. Все это стало возможным в последнее десятилетие благодаря появлению различных молекулярных технологий.

Сам термин «геном» был предложен Г. Винклером в 1920 г. для обозначения совокупности всего генетического материала конкретного организма. Сегодня у всех эукариотических организмов и у человека, в частности, принято выделять ядерный и митохондриальный геномы. Ядерный геном человека состоит из 22 аутосом и двух половых хромосом и имеет размер в 3,2 млрд пар нуклеотидов. Митохондриальный геном имеет только одну митохондриальную кольцевую хромосому длиной 16 569 пар нуклеотидов.

История секвенирования генома человека поучительна. Сама идея прочитать геном человека родилась в 1986 г., и возглавил проект «Геном человека» один из открывателей двуцепочечной структуры ДНК Джеймс Уотсон. Стоимость проекта была оценена в 3 млрд долларов, а сам проект был рассчитан на 15 лет при участии в проекте целого ряда стран: США, Германии, Франции, Великобритании, Китая, Японии и др., в том числе и России. В программе «Геном человека» участвовали более 400 российских исследователей из 30 научных учреждений, ими были опубликованы сотни научных работ, описывающих те или иные участки генома человека и модельных животных. В базах данных российскими учеными было зарегистрировано более миллиона нуклеотидных пар фрагментов ДНК человека и многие сотни генетических маркеров, имеющих большое значение для детального анализа генома человека.

Основными целями проекта «Геном человека» были определение последовательности нуклеотидов всей ДНК человека, а также идентификация и картирование генов. Первая («черновая») версия генома человека была опубликована в 2001 г. в журнале Nature (International Human Genome Sequencing Consortium, 2001). В результате секвенирования были обнаружены и картированы последовательности 22 585 белок-кодирующих генов, которые суммарно занимали около 1,5% длины всего генома. Данные проекта были представлены в свободном доступе на сайте Национального центра биотехнологической информации США (National Center for Biotechnological Information, NCBI).

Помимо генов, были идентифицированы и картированы другие элементы генома (рис. 1-1, см. цв. вклейку): интроны, регуляторные последовательности, уникальная некодирующая ДНК, различные типы повторяющихся последовательностей.

Сейчас мировая биологическая наука находится в эре геномного секвенирования, которое стало очень доступным инструментом исследования. На сегодняшний день на сервере NCBI доступны данные о последовательностях геномов 47 186 организмов, среди которых 9199 - эукариотические. Ежегодно это число увеличивается на тысячи. Однако секвенирование дает лишь общие представления о том, как реализуется генетическая информация. Функциональное исследование генетических элементов в норме и при патологии на сегодняшний день является самым важным и до конца не решенным вопросом.

МЕТОДЫ ИССЛЕДОВАНИЯ ГЕНОМА

Исследование функционирования генома в виде отдельных генетических элементов или их совокупности эффективно реализуется при сравнительном анализе нормы и патологических состояний, что является основным направлением медицинской генетики. На сегодняшний день существует широкий спектр различных инструментов, позволяющих проводить такие исследования на молекулярном уровне для разных целей. Ниже будут рассмотрены основные подходы к исследованию генома.

Генетические карты

Одним из первых инструментов в исследовании генома были генетические карты. Генетическая карта - это схема взаимного расположения и относительных расстояний элементов генома, таких как гены или генетические маркеры. Она была придумана как инструмент, который должен облегчить картирование всех генов человека, особенно генов наследственных заболеваний.

При создании генетической карты генома человека использовались разные генетические маркеры, как полиморфные, так и уникальные. Самым распространенным, простым и удобным в использовании полиморфным маркером являются микросателлитные, или короткие, тандемные повторы (short tandem repeats - STR). Амплификация таких повторов методом ПЦР на уникальных фланкирующих праймерах давала информацию не только о наличии такого участка в исследуемом образце, но и о его аллельном состоянии. STR маркеры до сих пор активно используются в широком спектре задач медицинской генетики: при картировании генов наследственных заболеваний, идентификации личности, оценке генетического разнообразия.

STS маркеры (sequence tagged sites) представляют собой небольшие (100200 п.н.) уникальные участки генома человека, которые амплифицируются с помощью ПЦР. Они были разработаны и активно использовались во время проекта по секвенированию генома человека для создания физической карты генома, позволяя устанавливать корректное расположение контигов (фрагментов ДНК) друг относительно друга.

Генетические карты сцепления являются наименее точными из всех имеющихся типов генетических карт, и их можно рассматривать только в качестве первого приближения к реальным физическим картам. Тем не менее построение и использование генетических карт помогло за короткое время в геноме человека картировать тысячи генов.

Секвенирование по Сэнгеру

Метод секвенирования был предложен Фредериком Сэнгером в 1977 г. и по сей день является золотым стандартом исследования нуклеотидной последовательности генома (Sanger и др., 1977). Большая часть современной ДНК-диагностики, направленной на установление последовательности конкретного участка генома, осуществляется этим методом. С тех пор метод претерпел множество различных усовершенствований, и на сегодня он осуществляется на автоматических секвенаторах, где продукты реакции секвенирования с флуоресцентными метками разделяются с помощью капиллярного электрофореза. Единственным минусом этого метода является ограничение по длине фрагмента ДНК, который можно секвенировать за один раз. За одно «прочтение» можно определить последовательность длиной до 1000 нуклеотидов.

В 1977 г. был секвенирован первый геном бактериофага X174, длиной 5386 нуклеотидов (Sanger и др., 1977). В 1995 г. - первый полный геном клеточного организма - бактерии Haemophilus influenzae, вызывающей некоторые формы пневмонии и менингита, общей длиной 1 830 137 нуклеотидов (Fleischmann и др., 1995). В 1998 г. был секвенирован уже первый геном многоклеточного животного, круглого червя Caenorhabditis elegans, длиной 98 млн нуклеотидов (C. elegans Sequencing Consortium, 1998).

Для секвенирования геномов большого размера, включая геном человека, применялась следующая стратегия: геном разрезали на множество частей длиной примерно в 150 000 нуклеотидов с помощью двух или более рестриктаз. Эти частично перекрывающиеся фрагменты встраивали в искусственные кольцевые хромосомы (BAC - bacterial artificial chromosome), которые, в свою очередь, встраивали в бактерии. С помощью бактерий эти хромосомы размножаются, и в результате получается множество копий одного и того же фрагмента молекулы ДНК. Каждый такой фрагмент затем секвенировали отдельно, как правило, разбив его на еще меньшие по длине фрагменты. Прочитанные фрагменты наносили на карту хромосом, их последовательность устанавливали по перекрывающимся фрагментам. Данный подход был успешно реализован в ходе проекта «Геном человека».

Секвенирование методом «дробовика»

В связи с вышеописанными особенностями подхода, лежащего в основе проекта «Геном человека», сам проект реализовывался крайне медленными темпами. В то же время известный молекулярный биолог и генетик Крейг Вентер заявил, что его компания Celera Genomics, основанная в 1998 г., выполнит секвенирование генома человека раньше на 4 года, чем завершится международный проект. На проект потребуется всего 300 млн долларов, и реализован он будет с помощью новой технологии секвенирования «whole genome shotgun» - чтение случайных коротких фрагментов генома. Данное заявление вызвало бурную реакцию ученых и общественности, в частности еще и потому, что также было заявлено, что компания Celera Genomics собиралась заработать на проекте, создав базу данных последовательностей генома человека, которая была бы платной для коммерческих фармацевтических компаний.

Крейг Вентер сдержал озвученные им обещания, продемонстрировав вначале эффективность своего подхода при секвенировании генома плодовой мушки дрозофилы (Adams и др., 2000), а потом уже и при секвенировании генома человека. Появление такого коммерческого соперника подстегнуло и международный проект. В результате в 2001 г. было опубликовано сразу две версии предварительных вариантов генома человека (Venter и др., 2001; International Human Genome Sequencing Consortium, 2001).

NGS-секвенирование

Сейчас метод «дробовика» уже давно ушел в прошлое, и на смену ему пришли технологии секвенирования нового поколения (NextGen). За последние 10 лет они стремительно развивались в условиях активной конкуренции между ведущими коммерческими компаниями. Все это в результате привело к появлению современных NGS-секвенаторов, работающих на разных принципах, но быстро и качественно производящих огромное количество данных. С каждым годом, при существующей конкуренции производителей, стоимость секвенирования уменьшается, при этом качество и количество получаемых данных неуклонно растут. Это приводит к активному распространению технологий секвенирования для решения широкого спектра задач - от фундаментальных до прикладных, в частности в области медицинской генетики.

В основе технологий массового параллельного секвенирования лежит подход одновременного многократного прочтения ДНК матрицы. Многократность прочтения дает высокую точность получаемых данных. Так, на сегодняшний день принято получать данные при секвенировании полного генома с покрытием в 30 раз, то есть каждый нуклеотид в среднем должен быть просеквенирован и прочитан 30 раз.

Наиболее распространенными вариантами NGS-секвенирования являются более дешевые подходы по секвенированию панелей генов или экзома. Панели генов представляют собой набор генов, объединенных, как правило, какой-то одной нозологией или группой заболеваний. Например, существует совсем небольшая панель из двух генов для проведения анализа у пациентов с тубероз-ным склерозом или же, наоборот, огромная неспецифическая онкопанель, куда входят сотни различных генов, имеющих отношение к канцерогенезу. Экзом представляет собой самую большую универсальную панель генов, содержащую экзоны большинства генов человека. Экзом секвенируют со средним покрытием 60 раз, получая качественные данные, способные выявить варианты нуклеотидной последовательности в кодирующей части генов.

Биоинформатический анализ генома

Секвенирование генома уже стало решенной технической задачей, при этом получаются сотни гигабайтов информации. Для медицинской генетики основной задачей является поиск мутации в полученных данных при секвенировании ДНК пациента с наследственным заболеванием. Это весьма непростая задача, решением которой занимается относительно молодая наука «клиническая биоинформатика». Сейчас создаются и постоянно совершенствуются различные алгоритмы и программы, базы данных, серверы, кластеры, все то, без чего невозможен на сегодняшний день анализ генома после его секвенирования.

Биоинформатический анализ генома человека условно можно разделить на две следующие друг за другом задачи. Первая, техническая, когда полученные прочтения необходимо картировать на референсный геном человека и затем определить отличия в виде нуклеотидных замен или же протяженных делеций/инсерций. Это очень важная ресурсоемкая задача, правильность выполнения которой в большой степени определяет успех следующей, второй, задачи - интерпретации полученных данных.

Сейчас с помощью NGS-секвенирования патогенные варианты нуклеотидной последовательности находят в среднем в 40% случаев. Одна из причин этого кроется в большой вариабельности генома, его полиморфности. При секвенировании генома здорового человека можно обнаружить около 3 млн однонуклеотидных позиций, по которым он будет отличаться от любого другого человека. Большая часть из них не имеет никакого биологического смысла, зато другая часть определяет индивидуальность человека. Разобраться в функциональной значимости этих полиморфных позиций - очень непростая задача, которую ученые-генетики пытаются решить до сих пор. Сложная она потому, что многие проявления фенотипа определяются не одним геном, а, как правило, несколькими (многими), их комбинацией. Так, например, за форму носа отвечают аллели 4 генов, цвет глаз - аллели трех генов, и так далее.

Для поиска патогенных вариантов клинические биоинформатики применяют различные подходы, пытаясь фильтровать огромное количество полученных данных, используя различные критерии. Большая часть потенциально патогенных вариантов уникальна, поэтому поиск и интерпретация их требуют хорошего понимания как медицинских, так и молекулярно-биологических основ формирования фенотипа.

Индивидуальный геном

По завершении проекта «Геном человека» и при появлении современных NGS-секвенаторов наступила эра секвенирования индивидуальных геномов, которая активно продолжается и по сей день. Референсная последовательность генома человека была получена при секвенировании ДНК, выделенной из крови разных здоровых людей.

В 2007 г. был секвенирован первый полный индивидуальный геном Крейга Вентера (Levy et al., 2007). Анализ полученных данных показал наличие около 3 млн однонуклеотидных отличий, не считая большого количества крупных геномных вариаций. Год спустя был опубликован полный диплоидный геном Джеймса Уотсона, который содержал 3,3 млн однонуклеотидных замен по сравнению с референсным геномом человека (Wheeler et al., 2008). Более 10 000 замен были найдены в белоккодирующих генах и представляли собой миссенс-варианты.

После Вентера и Уотсона были секвенированы еще несколько индивидуальных геномов, и было достоверно показано, что в среднем два индивидуума отличаются друг от друга на 3 млн однонуклеотидных замен. Также значимой отличительной частью являются участки генома, присутствующие в разном числе копий и порядке (copy number variants - CNV). В целом у 2 индивидов 99,5% последовательности генома является одинаковой.

Сегодня число индивидуальных отсеквенированных геномов во всем мире уже перевалило за миллион. NGS-технология оказалась настолько мощной и чувствительной, что успешно удалось отсеквенировать более 1000 геномов древних людей, умерших много тысяч лет назад. Помимо секвенирования геномов, также запущены проекты по получению метаданных, позволяющих максимально полноценно описать как норму, так и патологические состояния. В результате накапливаются данные по секвенированию транскриптомов, эпигеномов, микробиомов, протеомов. Можно уверенно сказать, что генетика человека сейчас стоит на пороге вхождения в эру персонализированной медицины, что должно привести к совсем другому уровню понимания происходящих процессов в организме.

Проекты по секвенированию геномов

Секвенирование персональных геномов здоровых людей, безусловно, является интересной фундаментальной задачей для установления разнообразия человеческого вида, эволюционных механизмов и многих других. Однако эти данные также очень востребованы и в медицинской генетике, для того чтобы при анализе генома пациента исключать из рассмотрения частые варианты нуклеотидной последовательности, встречающиеся в популяции.

Для исследования генетического полиморфизма в начале 2008 г. был запущен международный проект «1000 геномов». Целью его было провести секвенирование минимум одной тысячи здоровых людей из различных популяций. В результате к 2015 г. были опубликованы данные о геномах 2504 человек, представляющих 26 разных популяций (Adam и др., 2015). В ходе данного проекта удалось охарактеризовать широкий спектр генетических вариаций, в общей сложности было найдено более 88 млн генетических вариаций, среди них 84,7 млн однонуклеотидных полиморфизмов (single nucleotide polymorphism - SNP), 3,6 млн коротких инсерций и делеций, 60 000 структурных вариантов. По оценкам данного проекта, было охарактеризовано более 99% SNP, встречающихся с частотой >1%.

Сейчас многие страны имеют аналогичные проекты по секвенированию геномов как здоровых, так и больных различными заболеваниями. Так, например, в Великобритании в конце 2018 г. был успешно закончен проект «100 000 Genomes Project» по секвенированию геномов больных и их здоровых родственников с редкими заболеваниями. В группу больных включены люди как с редкими заболеваниями, так и с некоторыми видами опухолей и инфекционных заболеваний.

В 2015 г. в России стартовал аналогичный проект «Российские геномы», целью которого было секвенирование 3000 геномов здоровых индивидуумов из разных этносов, проживающих на территории РФ. Как заявляют участники проекта, за 5 лет удалось просеквенировать и проанализировать всего 60 геномов.

Типы полиморфизмов

Как уже было сказано, два генома отличаются друг от друга несколькими миллионами SNP. В геноме человека в среднем один SNP встречается на 300 нуклеотидов. Такая частая встречаемость их в геноме сделала SNP самыми эффективными и широко распространенными генетическими маркерами. Важно отметить, что полиморфизмами принято считать такие варианты нуклеотидной последовательности, которые встречаются в популяции чаще, чем в 1% случаев. Если частота полиморфного варианта меньше, то его называют мутацией.

Очевидно, что большая часть полиморфизмов находится во внегенных областях. Долгое время считалось, что они не несут никакого функционального значения. Однако, как будет сказано ниже, в геноме существует множество разных регуляторных последовательностей, оказывающих влияние на экспрессию генов. Для многих полиморфизмов экспериментально было показано, что в ряде случаев их расположение в регуляторном регионе может влиять на уровень экспрессии регулируемого гена.

Совсем небольшая доля SNP попадает в регионы белок-кодирующих генов. В части случаев SNP может являться миссенс-заменой. В этих случаях миссенс-замена может приводить к небольшому изменению функции белка. Именно такое большое количество событий в разных генах (а также в их регуляторных участках) с небольшими эффектами и является одной из основ существующего фенотипического разнообразия популяции.

Поиск и исследование таких функционально значимых полиморфизмов являются одними из интересных задач генетики человека. Существует целое направление исследований, называющееся «полногеномный поиск ассоциаций» (genome-wide association studies - GWAS), связанное с исследованием ассоциаций между геномными вариантами и фенотипическими признаками. Наиболее известными полиморфизмами стали миссенс-варианты в генах, кодирующих ферменты биотрансформации I и II фазы (цитохром Р450, глюкуронилтрансфераза и др.), а также транспортеров лекарственных средств (ЛС) (ABCB1, SLCO1B1 и др.). Было показано, что носительство конкретных генетических маркеров влияет на эффективность и безопасность фармакотерапии, как правило, путем изменения фармакокинетики ЛС либо путем модуляции фармакодинамики ЛС. Все это привело к появлению новой области, сочетающей медицинскую генетику и клиническую фармакологию, - фармакогенетики.

Помимо отдельных нуклеотидов, в ДНК полиморфными также являются небольшие инсерции и делеции, а также изменение числа микросателлитных (1-6 п.н. STR - short tandem repeats) и минисателлитных (7-190 п.н. VNTR - variable number tandem repeats) тандемных повторов. О повторах отдельно будет сказано ниже.

Другим распространенным видом генетического полиморфизма является CNV. В этом случае в популяции наблюдаются вариации числа копий протяженных участков ДНК, которые могут нести в себе функциональные гены. Происходит это за счет несбалансированных хромосомных перестроек, таких как делеции и дупликации.

ФУНКЦИОНАЛЬНОСТЬ ГЕНОМА

Проект ENCODE

Если секвенирование генома является вопросом относительно хорошо решенным, то его функционирование еще долгое время будет изучаться. В 2003 г. с этой целью был запущен международный проект ENCODE, который продолжается до сих пор. Название проекта расшифровывается, как энциклопедия ДНК элементов (Encyclopedia of DNA Elements).

Основная цель проекта ENCODE - определить роль белок-некодирующей части генома, большая часть которого традиционно рассматривалась как «мусорная ДНК». Уже первые пилотные результаты проекта ENCODE показали, что около 80% генома являются функциональными. Эти данные были восприняты научной общественностью с большим скептицизмом. Действительно, если участок генома проявляет какую-то активность, выявляемую различными экспериментами, то совсем еще не значит, что этот участок может быть действительно функционально важен для клетки или организма. Однако очевидно, что такие полномасштабные исследования функционального анализа генома необходимы не только для фундаментального понимания регуляции экспрессии генов, но и для поиска причин возникновения заболеваний.

При исследовании функционирования генома в проекте ENCODE применяются следующие методы:

  • различные варианты секвенирования РНК, позволяющие не только определить структуру и уровень экспрессии транскриптов, но также их локализацию;

  • методы CLIP-seq и RIP-seq, позволяющие выявить РНК-взаимодействия с белками;

  • различные варианты методов определения полногеномного метилирования;

  • метод CHIP-seq, позволяющий выявлять участки связывания с транскрипционными факторами (ТФ) и другими ДНК-связывающими белками;

  • различные варианты методов, позволяющих определять статус компактизации хроматина;

  • набор методов, выявляющих конформационные ДНК-ДНК-взаимодействия, описывающие пространственную организацию хроматина в ядре клетки.

Весь перечисленный арсенал методов применяется на большой коллекции из более чем 10 000 образцов различных тканей человека и клеточных линий. Что также важно, полученные данные находятся в открытом доступе. С помощью геномных браузеров удобно проводить анализ исследуемого региона для построения гипотез относительно его функционирования.

Регуляторные последовательности

У прокариот (архей и бактерий), как правило, существует линейная зависимость между размером генома и количеством генов. Однако у эукариотических организмов зависимости между размером генома и сложностью организма нет. Такая значительная избыточность некодирующих нуклеотидных последовательностей и изменчивость количества ДНК у близких видов названа С-парадоксом. Секвенирование геномов различных организмов привело к формулированию и другого явления - G-парадокса, описывающего несоответствие количества белок-кодирующих генов и сложности фенотипа. На основании этого возникла гипотеза, что «эволюционное качество» достигается не количеством генов, а их регуляцией.

Структура генов и их функции будут подробно рассмотрены в отдельной главе. Но стоит заметить, как уже было сказано выше, белок кодирующие гены занимают в геноме человека около 1,5%, при этом регуляторных последовательностей на порядок больше. Действительно, для «получения» и существования такого сложного многоклеточного организма, как человек, в котором насчитывается минимум 400 различных типов клеток, существенно различающихся по структуре и функциям, необходимо иметь огромный потенциал в регуляции молекулярных и клеточных процессов. Этот потенциал реализуется на многих уровнях функционирования биомолекул в клетке, однако базовым является уровень генома, который изначально определяет доступность и возможность транскрипции генов.

Известно, что активность и экспрессия белок-кодирующих генов могут изменяться за счет различных регуляторных элементов ДНК, таких как промотор, транскрипционные регуляторные последовательности, области структуры хроматина, модификации гистонов.

Базовым регуляторным элементом является промотор. Это участок ДНК, который приводит к инициации транскрипции конкретного гена. Как правило, он располагается рядом с точкой инициации транскрипции (TSS - transcription start site) и может быть до нескольких тысяч нуклеотидов длиной. По данным ENCODE, промоторные последовательности РНК-полимеразы II в геноме человека составляют 4,2%.

Также в поиск и аннотирование промоторов большой вклад внес японский проект FANTOM5. В ходе его были получены данные о картированных TSS, полученных в коллекции из почти тысячи образцов первичных клеток человека, тканей и клеточных культур. В результате было получено более 100 000 TSS, которые свидетельствовали о существовании промоторов в этих участках. Детальный анализ показал, что для некоторых генов было найдено два или более промоторов, дающих тем самым альтернативные начала генов. Но для большой доли промоторов не было найдено генов, которые бы они регулировали, их еще предстоит найти и охарактеризовать.

Часто в последовательности промотора встречаются так называемые CpG-островки. Это участки ДНК, характеризующиеся высокой частотой динуклеотидов CG. В геноме человека их насчитывается около 31 000. Известно, что метилирование цитозина в положении 5 в островках CpG приводит к изменению уровня экспрессии гена. Такая регуляция экспрессии является широко распространенной и называется эпигенетической. Подробно она будет рассмотрена в отдельной главе.

На активность промоторов могут влиять другие регуляторные элементы - энхансеры, сайленсеры и инсуляторы. Энхансеры представляют собой небольшие участки ДНК (от 50 до 1500 нуклеотидов длиной), с которыми могут связываться белки ТФ и тем самым приводить к увеличению транскрипции конкретного гена. По данным ENCODE, в геноме человека таких последовательностей насчитывается более миллиона, и суммарно они занимают 15,9% всей длины генома. Аналогичным образом выглядят сайленсеры - последовательности ДНК, с которыми связываются факторы транскрипции, приводящие к понижению или к полному подавлению экспрессии гена. В геноме человека их насчитывается около 1,5 млн.

Влияние энхансеров или сайленсеров на промотор могут регулировать инсуляторы, также являющиеся цис-регуляторными элементами. Обычно их длина варьирует от 300 до 2000 п.н. Если инсулятор расположен между промотором и каким-то другим регуляторным элементом, то связывание определенных белков с последовательностью инсулятора может приводить к блокированию взаимодействия с промотором. Одним из самых известных инсуляторов является белок CTCF. По данным ENCODE, он активно связывается с множеством последовательностей в геноме, приводя к формированию петель хроматина. Суммарно таких участков в геноме насчитывается около 0,7%.

Все эти регуляторные последовательности оказывают влияние как на уровень экспрессии гена, так и на его профиль. Важно понимать, что наблюдаемая экспрессия гена является результирующей совокупности всех регуляторных взаимодействий. Для некоторых генов таких взаимодействий насчитывается около сотни. Эти взаимодействия различны в разных тканях и на разных стадиях развития организма, что и приводит к различной экспрессии регулируемых генов.

Повторяющиеся последовательности

Большую часть генома человека составляют повторяющиеся последовательности, или просто повторы. Они представляют собой последовательности ДНК, которые встречаются во множестве копий по всему геному. Такие последовательности присутствуют в геномах всех организмов в большом количестве. В геноме человека суммарно их насчитывается около 5 млн, и они покрывают собой половину генома.

Повторяющиеся элементы делят на разные типы в зависимости от их структуры и/или способа умножения. Первый тип - тандемные повторы, в котором повторяющиеся элементы расположены в массивах тандемно повторяющихся последовательностей. Тандемные повторы делят на три класса согласно длине повторяющейся последовательности: микросателлитные повторы содержат ДНК-повторы от 1 до 9 нуклеотидов, минисателлитные - от 10 до 100 нуклеотидов и макросателлитные - более 100 нуклеотидов.

Микросателлитные повторы (STR) являются высокополиморфными участками генома, так как из-за особенности их структуры ДНК-полимераза способна при репликации как увеличивать их число, так и уменьшать. Поэтому они являются широко распространенными молекулярными маркерами в генетических и геномных исследованиях, о чем уже было сказано выше.

Но в отдельных случаях изменение числа микросателлитных повторов может приводить к возникновению наследственных заболеваний, к так называемым болезням экспансии повторов. В зависимости от их местоположения в геноме реализуется различный молекулярный механизм патогенеза заболевания. Так, увеличение числа CGG-повторов до более 200 копий в 5'-нетранслируемой области гена FMR1 приводит к гиперметилированию данного гена и, как следствие, к отсутствию его экспрессии. Это приводит к возникновению синдрома ломкой Х-хромосомы, или синдрома Мартина-Белла. Другим известным примером является болезнь Гентингтона, вызванная гетерозиготной экспансией тринуклеотидных повторов CAG, кодирующих глутамин, в гене HTT, который кодирует белок гентингтин. При увеличении числа повторов свыше 37 образуется токсичный белок, приводящий к дегенерации нейронов.

Другие классы тандемных повторов также могут изменять свое число, приводя к возникновению наследственных заболеваний. Одним из известных примеров является мышечная дистрофия Ландузи-Дежерина. Уменьшение числа макросателлитных повторов D4Z4 до 10 копий приводит к активации экспрессии располагающегося в них транскрипционного фактора DUX4, который запускает патогенетические процессы мышечной атрофии.

Другой тип повторов - диспергированные повторы, являющиеся по своей сути транспозонами. Их делят на 2 класса: ДНК-транспозоны и ретротранспозоны. Они являются мобильными генетическими элементами, способными перемещаться (транспозиция) в геноме и размножаться. Считается, что у человека транспозоны составляют до 45% всей последовательности ДНК.

Ретротранспозоны являются самым большим классом диспергированных повторов, в геноме человека они занимают 42% и способны самовоспроизводиться в геноме за счет реакции обратной транскрипции. Для этого вначале ретротранспозон может транскрибироваться в РНК, которая с помощью фермента обратной транскриптазы переводит РНК в комплементарную ДНК, способную встроиться в геном.

Ретротранспозоны делятся на несколько основных групп:

  • ретротранспозоны с длинными концевыми повторами (Long terminal repeats, LTRs), HERV, MER4;

  • ретротранспозоны с длинными диспергированными повторами (LINEs, long interspersed elements);

  • ретротранспозоны с короткими диспергированными повторами (SINEs, short interspersed elements).

ДНК-транспозоны способны перемещаться по геному за счет вырезания и встраивания с использованием фермента транспозазы, которую они кодируют в своей последовательности. В геноме человека содержится около 300 000 копий ДНК-транспозонов, и они составляют около 3%. Среди семейств ДНК-транспозонов двумя основными являются MER1 и MER2, которые встречаются в геноме наиболее часто.

Существуют различные механизмы, которые подавляют активность транспозонов, препятствуя их перемещению и размножению. Однако технологии полногеномного секвенирования выявляют новые места встраивания транспозонов, которые иногда могут приводить к возникновению различных заболеваний. Так, в 2014 г. впервые были исследованы геномы 290 образцов опухолей и найдено порядка 3000 разных перестановок повторяющихся элементов из L1. Как было показано, в 2% случаев встраивание происходило в функционально значимые участки генома.

Другой масштабной работой являлся анализ данных почти 10 000 экзомов, полученных при секвенировании семей, состоящих из родителей с больными детьми с нарушением развития. В результате было определено, что в среднем каждый индивидуум имеет около 33 встраиваний транспозонов или процессированных псевдогенов относительно референсного генома. 11 таких событий оказались новыми (de novo), а в 4 случаях они затронули гены, которые часто связывают с пороками развития (ПР).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Геном человека сейчас является активно изучаемым объектом. Развивающиеся технологии массового параллельного секвенирования и биоинформатического анализа приближают нас к пониманию структуры и функционирования генома как в норме, так и при патологии. И сейчас видно, как они сложно устроены.

В начале 2000-х была очень популярной теория о существовании мусорной ДНК, которая говорила о том, что функционально важна только небольшая доля генома, представляющая белок кодирующие гены. Эта теория подтверждалась и экспериментами на мышах, которым делетировали протяженные участки генома, не содержащие гены, и мыши при этом оставались здоровыми.

Первые данные проекта ENCODE показали, что до 80% генома человека могут проявлять активность. И хотя эти данные были восприняты научным сообществом весьма критично, последующие данные этого и других проектов выявляют все больше и больше транскрибирующихся и регуляторных последовательностей. Однако их реальная функция будет исследоваться еще не один десяток лет.

Геном человека, как и любой другой, постоянно эволюционирует за счет рекомбинации и активных мутационных процессов. Несмотря на то что скорость накопления мутаций у разных эукариотических организмов самая низкая, как было показано, в каждом поколении возникает de novo около 80 вариантов нуклеотид-ной последовательности (Jakob M. Goldmann и др., 2016). Эти процессы являются источниками как популяционного разнообразия, так и причиной возникновения широкого спектра заболеваний.

Список литературы

  1. Sanger F., Nicklen S., Coulson A.R. DNA sequencing with chain-terminating inhibitors // Proceedings of the National Academy of Sciences, USA. 1977. Vol. 74. P. 5463-5467.

  2. Sanger F., Air G.M., Barrell B.G. et al. Nucleotide sequence of bacteriophage phi X174 DNA // Nature. 1977. Vol. 265, N 5596. P. 687-695.

  3. Fleischmann R.D., Adams M.D., White O. et al. Whole-genome random sequencing and assembly of Haemophilus influenzae Rd // Science. 1995. Vol. 269, N 5223. P. 496-512.

  4. C. elegans Sequencing Consortium. Genome sequence of the nematode C. elegans: a platform for investigating biology // Science. 1998. Vol. 282, N 5396. P. 2012-2018.

  5. Adams M.D., Celniker S.E., Holt R.A. et al. The genome sequence of Drosophila mela-nogaster // Science. 2000. Vol. 287, N 5461. P. 2185-2195.

  6. Venter J.C. et al. The sequence of the human genome // Science. 2001. Vol. 291, N 5507. P. 1304-1351.

  7. International Human Genome Sequencing Consortium. Initial sequencing and analysis of the human genome // Nature. 2001. Vol. 409. P. 860-921.

  8. Levy S., Sutton G., Ng P.C., Feuk L. et al. The diploid genome sequence of an individual human // PLoS Biol. 2007. Vol. 5. P. e254.

  9. Auton A., Abecasis G.R., Altshuler D.M. et al. A global reference for human genetic variation // Nature. 2015. Vol. 526, N 7571. P. 68-74.

  10. Wheeler D.A., Srinivasan M., Egholm M. et al.The complete genome of an individual by massively parallel DNA sequencing // Nature. 2008. Vol. 452, N 7189. P. 872-876.

  11. Goldmann J.M., Wong W.S.W., Pinelli M. et al. Parent-of-origin-specific signatures of de novo mutations // Nature Genetics. 2016. Vol. 48. P. 935-939.

Глава 2. Гены человека: структура и функция

ОПРЕДЕЛЕНИЕ ГЕНА

Ген является самым известным и самым изучаемым элементом генома. Но, несмотря на это, на сегодняшний день мы пока мало знаем об основных характеристиках генов человека, об их структуре, функции, регуляции. Связано это со сложностью самого объекта как многоклеточного организма, где функционирование генома в сотнях различных типов клеток происходит по своему уникальному сценарию. И для исследования функционирования генов и генома человека науке еще предстоит потратить не один десяток лет.

Начнем с того, что как молекулярного объекта гена не существует, это понятие искусственное. Термин «ген» был предложен в прошлом веке в 1909 г. Вильгельмом Людвигом Иогансеном. На тот момент не было понимания природы наследственного материала, но идея дискретности единиц наследственности, высказанная Грегором Менделем, поддерживалась уже многими учеными того времени. Многочисленные эксперименты по скрещиванию, селекции и мутагенезу различных модельных организмов хорошо подтверждали эту теорию. Открытие природы двуцепочечной структуры молекулы ДНК и последующее формулирование Фрэнсисом Криком в 1957 г. центральной догмы молекулярной биологии также принесли свой вклад в общую концепцию. Поэтому и по сегодняшний день можно видеть во многих современных учебниках следующее определение: «Ген - это структурная и функциональная единица наследственности, контролирующая образование какого-либо признака, представляющая собой отрезок последовательности ДНК». Однако, как будет показано ниже, это определение на сегодня не способно полноценно описать сложность гена как молекулярного объекта.

В 2003 г. завершился крупнейший международный научно-исследовательский проект «Геном человека», инициатором и руководителем которого был Джеймс Уотсон. Целью проекта было определение последовательности нуклеотидов генома человека и идентификация генов. Проект был успешно выполнен, и в результате были обнаружены и картированы последовательности 22 585 белок-кодирующих генов. Однако с тех пор число генов постоянно изменялось и меняется и по сей день. Связано это с двумя основными факторами. Во-первых, постоянно увеличивается количество данных, получаемых при исследовании геномов, транскриптомов и протеомов человека. В результате появляются новые, ранее не описанные гены, а также исчезают некоторые «старые». Во-вторых, меняется само определение гена. Оба этих фактора очень существенно влияют на число генов человека. И сейчас мы разберем более подробно, как это происходит.

Для начала необходимо понимать, как на сегодняшний день находят гены. Раньше для обнаружения новых генов применяли методы, основанные на выявлении связи между определенным фенотипом и определяющим его геном с установлением типа наследования и картированием генов, которые играли важную роль на ранних этапах формирования генетики человека и медицинской генетики.

Сейчас генетика сначала выявляет последовательности нуклеотидов, отвечающих требованиям, предъявляемым к понятию гена, а уже на следующем этапе эту последовательность связывают с каким-то фенотипическим признаком. Важно сразу отметить, что этой задачей уже давно занимается отдельная наука - биоинформатика. Дело в том, что секвенирование ДНК и РНК любых биологических объектов сейчас стало широкодоступной рутинной операцией. Современные секвенаторы позволяют в течение нескольких дней получить данные генома и транскриптома любого доступного организма. На выходе экспериментатор имеет сотни гигабайт информации, представляющей множественные прочтения различных участков генома. Первой задачей биоинформатика является получение максимально возможно цельных последовательностей генома и транскриптома. Второй - картирование полученных молекул РНК на геном, в результате чего становится понятно, какие молекулы РНК с каких участков генома транскрибировались. Ну и, наконец, из картированных молекул РНК биоинформатики получают гены.

Разберем этот процесс на реальном примере. В 2014 г. вышла научная работа в журнале Science, в которой было проведено секвенирование генома самого известного в мире растения Coffea canephora, плоды которого многие употребляют в виде прекрасного напитка кофе. Также были отсеквенированы образцы РНК, выделенные из стебля, цветка, молодых и старых листьев. Важно отметить, что до этого момента практически никаких научных работ с данным объектом не проводилось. В результате из полученных при секвенировании данных был собран геном, транскриптомы и найдено 25 574 белок-кодирующих генов. Также важно подчеркнуть, что никаких других экспериментов, кроме описанных в этой статье, не проводилось.

Как же были найдены гены из полученной информации о геноме и транскрип-томах? Это очень важный и непростой вопрос. Биоинформатики создают свои алгоритмы для поиска разных генетических элементов на основе молекулярно-биологических знаний и имеющихся данных. И пока этих знаний и данных было немного, находить гены было задачей относительно несложной. Действительно, если представить, что на каком-то участке генома была картирована одна белок-кодирующая мРНК, то несложно такой участок назвать геном. Но сегодня на конкретные участки генома картируются порой сотни различных по структуре молекул РНК, которые могли быть получены из разных типов клеток, разных тканей. А транслируемые с них белки могут иметь разные последовательности и выполнять различные функции. Также в литературе описано, что транскрипция может затрагивать довольно протяженные участки, в результате чего получаются транскрипты, в которых присутствуют белок-кодирующие части нескольких генов [соединенные гены (conjoined)]. Другим известным примером являются гены, кодирующие микроРНК, которые могут располагаться как в интронах, так и в экзонах белок-кодирующих генов. В последнем случае это означает, что часть таких транскриптов транспортируется в цитоплазму для трансляции белок-кодирующего гена, а часть остается в ядре для дальнейшего процессинга в пре-miRNA.

Все это многообразие транскриптов сильно усложняет поиск генов, их аннотирование. Постоянно увеличивающееся количество данных и установление структуры и функции транскрибирующихся последовательностей приводит к тому, что само определение гена меняется довольно часто, и, соответственно, меняются алгоритмы их поиска.

После проекта «Геном человека» была реализована международная программа ENCODE (the ENCyclopedia of DNA Elements), задачей которой было проведение поиска всех функциональных элементов генома. В результате выполнения этой программы было сформулировано современное определение гена: «Ген - это совокупность геномных последовательностей, кодирующих сцепленный набор потенциально перекрывающихся функциональных продуктов». Здесь важно отметить, что данное определение основывается на биологической функции транскрибирующихся последовательностей. Вторым важным моментом является то, что в это определение не входят аспекты, касающиеся регуляции транскрипции (Gerstein M.B. и др., 2007).

Современное определение гена выглядит очень расплывчатым, его сложно воспринимать буквально: что за совокупность? каких функциональных продуктов? Для понимания, как это определение применяется на практике, на рис. 2-1 (см. цв. вклейку) приведен его общий принцип. Но, очевидно, что так как у данного определения нет строгих границ, то каждый может его применять по-своему, исходя из своего понимания, как это можно сделать лучше, что и происходит на сегодняшний день. В мире существует много профессиональных биоинформатических коллективов, которые занимаются аннотацией генов (определением их структуры и местоположения на геноме), в том числе и человека. Информация о данных генах доступна в виде соответствующих баз данных. Среди них стоит выделить четыре: NCBI RefSeq genes, UCSC Genes, Ensembl Genes и GENCODE Gene. Безусловно, они отличаются друг от друга как количеством информации, так и качественными характеристиками. В одних базах данных генов больше, в других меньше, и очень часто сами гены проаннотированы по-разному. Так, в базе данных Refseq (v. 107) зарегистрированы 51 087 генов, в Ensemble (v. 84.38) - 57 364, в Gencode (v. 24) - 60 554. При этом, например, ген PECAM1, проаннотированный в Refseq как белок-кодирующий, отсутствует в базах данных Ensemble и Gencode, а в базе данных UCSC зарегистрирован как белок-некодирующий.

Это вызывает трудности в интерпретации и выборе наиболее релевантной модели. Можно с уверенностью сказать, что данная ситуация вряд ли разрешится в ближайшее время. Гены - это понятие искусственное, созданное в те годы, когда представление о функционировании генома отсутствовало. И на сегодняшний день практически невозможно поместить в рамки определения все наблюдаемое многообразие транскриптов и их функционирования.

В версии 31-й базы данных GENCODE приведена статистика числа генов человека:

  • всего генов - 60 603;

  • белок-кодирующих генов - 19 975;

  • генов длинных белок-некодирующих РНК - 17 904;

  • генов коротких белок-некодирующих РНК - 7576;

  • псевдогенов - 14 739.

ХАРАКТЕРИСТИКИ ГЕНОВ ЧЕЛОВЕКА

В упрощенном виде белок-кодирующий ген можно представить как участок молекулы ДНК, содержащий как белок-кодирующие последовательности, так и регуляторные, необходимые для его экспрессии. У большинства генов кодирующие последовательности (экзоны) прерываются одной или несколькими некодирующи-ми областями (рис. 2-2, см. цв. вклейку). Эти промежуточные последовательности, называемые интронами, первоначально транскрибируются в ядре в составе пре-мРНК, но удаляются из зрелой мРНК с помощью процесса, называемого сплайсингом. Сплайсинг является очень сложным процессом и осуществляется с помощью большого комплекса, состоящего из РНК и белков - сплайсосомы. 5'- и 3'-концы интронов содержат высококонсервативные последовательности - сайты сплайсинга, по которым сплайсосома осуществляет вырезание интронов из последовательности пре-мРНК, соединяя экзоны в последовательность зрелой мРНК.

Кроме кодирующих экзонов, у большинства генов есть дополнительные последовательности, которые транскрибируются, но не транслируются, называемые 5'- и 3'-нетранслируемыми областями. Как правило, в 5'-нетранслируемых областях находятся последовательности, отвечающие за регуляцию трансляции, а в 3'-нетранслируемых областях - за регуляцию экспрессии, ее стабильность, транспорт.

После транскрипции первичная молекула РНК претерпевает «процессинг», в который, помимо сплайсинга, входят еще несколько важных модификаций. На 5'-конец РНК добавляется «кэп»-структура, которая защищает РНК от деградации и является необходимой для дальнейшей трансляции. На 3'-конце происходит расщепление транскрипта в определенной точке, после чего следует добавление полиА-хвоста к образовавшемуся 3'-концу РНК, который увеличивает стабильность получаемой полиаденилированной РНК. Все эти посттранскрипционные модификации происходят в ядре, как и процесс сплайсинга РНК. Зрелая мРНК затем транспортируется в цитоплазму, где и происходит трансляция.

На каждый ген в среднем приходится по 4 транскрипта, отличающихся друг от друга в первую очередь своей структурой. Самые частые отличия обусловлены альтернативным сплайсингом (АС): включение или отсутствие отдельных экзонов, изменение длины экзонов, удержание в составе мРНК интронов. Также транскрипты часто отличаются друг от друга за счет своих 5'- и 3'-концов. Существующие в геноме промоторы могут приводить к возникновению альтернативных точек инициации транскрипции. Как правило, это не влияет на белок-кодирующую часть гена, а является одним из механизмов регуляции экспрессии гена. Альтернативные 3'-концы транскриптов образованы за счет альтернативных сайтов полиадени-лирования. Они тоже, как правило, не влияют на белок-кодирующую часть гена, а определяют различные механизмы посттранскрипционной регуляции экспрессии гена.

Несмотря на разнообразие транскриптов, образуемых с одного гена, можно определить основные характеристики гена как геномного объекта, которые помогут составить о нем представление:

  • средний размер гена - 53,6 т.п.н.;

  • самый короткий белок-кодирующий ген кодирует гистон - 500 нуклеотидов;

  • самый длинный ген кодирует белок мышц - дистрофин - 2,4 млн нуклеотидов;

  • в среднем ген содержит 9,8 экзона;

  • наибольшее число экзонов в гене - 363 (ген титина);

  • средняя длина экзона - 288 нуклеотидов;

  • средняя длина интрона - 3365 нуклеотидов;

  • и как уже было сказано ранее, на ген приходится в среднем 4 транскрипта.

Гены находятся на всех хромосомах человека, и по их расположению можно выделять локусы, богатые генами и, наоборот, с низкой плотностью. Также важно учитывать ориентацию гена относительно его расположения на ДНК: примерно половина генов находится на одной цепи, а вторая половина транскрибируется с другой. В 30% случаев гены, расположенные на разных цепях, находятся в одном локусе, перекрываясь друг с другом по своим геномным координатам. И тогда про такие гены принято говорить, что они находятся в цис-антисмысловой регуляции по отношению друг к другу.

Гены также характеризуются по своей экспрессии и связанной с ней функции. Так, существует группа консервативных генов, без которых невозможно поддержание важнейших функций клетки и/или организма и которые экспрессируются во всех тканях примерно на одном уровне. Такие гены называют генами домашнего хозяйства. По данным проекта FANTOM5, их насчитывается 7523 (Nancy Yiu-Lin Yu и др., 2015). Остальные белок-кодирующие гены имеют более узкую специализацию, необходимую для определенной ткани или на определенных стадиях развития организма.

Семейства генов

Многие гены принадлежат к семействам, которые имеют общие схожие последовательности ДНК и кодируют полипептиды со схожими аминокислотными последовательностями. Члены двух таких семейств генов расположены в небольшом регионе на хромосоме 11 и иллюстрируют ряд особенностей, которые характеризуют семейства генов в целом. Одно небольшое и важное с медицинской точки зрения семейство состоит из генов, кодирующих белковые цепи гемоглобина. Считается, что кластер гена β-глобина на хромосоме 11 и кластер гена а-глобина на хромосоме 16 возникли путем дупликации гена первичного предшественника примерно 500 млн лет назад. Эти два кластера содержат несколько генов, кодирующих близкородственные глобиновые цепи, экспрессируемые на разных стадиях развития, от эмбриона до взрослого. Считается, что каждый кластер развивался в результате серии последовательных событий дуплицирования генов за последние 100 млн лет. Паттерны экзон-интрон функциональных глобиновых генов были хорошо сохранены в ходе эволюции; каждый из функциональных генов глобина имеет два интрона в одинаковых местах, хотя последовательности, содержащиеся в интронах, накапливали гораздо больше изменений нуклеотидных оснований с течением времени, чем кодирующие последовательности каждого гена.

Второе семейство генов - это семейство генов обонятельных рецепторов (OR). По оценкам, в геноме насчитывается до 1000 генов OR. Они отвечают за наше острое обоняние, которое может распознавать и различать тысячи структурно разнообразных химических веществ. Гены OR обнаружены во всем геноме почти в каждой хромосоме, хотя более половины обнаружены в 11 хромосоме, включая ряд членов семейства вблизи кластера β-глобина.

Механизмы образования и потери генов

Секвенирование большого числа геномов различных организмов, а также геномов древних людей помогает находить эволюционно новые гены, которые появились относительно недавно, а также гены, которые были утрачены в ходе эволюции. Эти события хорошо выявляются при сравнении геномов организмов, произошедших от общего предка. Однако наибольший интерес представляют эволюционные изменения, происходящие в популяции Homo sapiens, которые по идее должны отвечать за адаптацию к современным условиям. Такие гены были найдены в ходе проекта по секвенированию 83 геномов древних людей, проживавших на территории Европы десятки тысяч лет назад, и сравнению результатов секвенирования «древних» геномов с геномами нескольких тысяч современных людей.

Известно, что наши далекие предки, вышедшие из Африки и осевшие в Европе около 40 000 лет назад, имели темную кожу. Данные об охотниках-собирателях, живших в Испании, Люксембурге и Венгрии 8500 лет назад, также говорят о том, что они имели темную кожу. Проведенный анализ сравнения геномов выявил два гена, отвечающих за бледную кожу, SLC24A5 и SLC45A2. Они появились у некоторых людей, живших 7700 лет назад в Южной Швеции. Также был найден еще один новый ген, HERC2/OCA2, отвечающий за голубой цвет глаз и делающий вклад в светлую кожу и волосы.

Появление новых белок-кодирующих генов у человека в основном происходит за счет дупликаций уже существующих генов. В этом случае, как уже было описано выше, последовательности генов обладают высокой схожестью и тем самым формируют семейства. Однако дупликации, вызванные гомологичной рекомбинацией, могут приводить не только к появлению новых генов: последующие эффекты мутагенеза могут привести и к потере функциональности - образованию псевдогенов. Псевдогенами являются сегменты ДНК, произошедшие от генов и потерявшие как минимум часть их функций, связанных либо с экспрессией, либо со способностью кодировать белок. Существует три типа псевдогенов: единичные, дуплицированные (непроцессированные) и процессированные (рис. 2-3, см. цв. вклейку).

В геноме человека найдено 172 единичных псевдогена. Они образовались из-за различных мутаций (нонсенс-мутаций или мутаций со сдвигом рамки считывания), которые препятствуют нормальной транскрипции или трансляции гена. У таких псевдогенов нет дуплицированной копии, в геноме человека они уникальны. Находят их при полногеномном сравнении генома человека с геномами других организмов. Самым известным примером единичного псевдогена является псевдоген GULO человека, который представляет собой «сломанный» ген фермента глюконолактон-оксидазы, необходимого для синтеза аскорбиновой кислоты. У других млекопитающих GULO не является псевдогеном, а является работающим геном. Поэтому у них нет необходимости получать витамин C с пищей, они синтезируют его самостоятельно. Однонуклеотидная делеция, повредившая ген, возникла у предшественников приматов 58-63 млн лет и не была отсеяна отбором, а закрепилась, потому что наши предки употребляли достаточно растительной пищи, которая содержала витамин С.

Непроцессированных псевдогенов, образованных в результате дупликаций и последующей потери функции из-за мутаций, в геноме человека найдено 3272. Такие дуплицированные псевдогены обычно имеют все те же характеристики, что и оригинальные гены, включая интактную экзон-интронную структуру и регуляторные последовательности. Утрата функциональности дуплицированного гена обычно мало влияет на приспособленность организма, поскольку все еще существует целая функциональная копия.

Процессированных псевдогенов больше всего в геноме человека. Согласно проекту GENCODE, их насчитывается 14 739. Механизм их образования включает процесс ретротранспозиции. Ретротранспозоны эукариот кодируют обратную транскриптазу, которая используется ими для встраивания в геном хозяина подобно тому, как это происходит у вирусов. У высших эукариот, особенно млекопитающих, ретротранспозиция является довольно распространенным явлением, которое оказало огромное влияние на состав генома. Хотя ретротранспозоны обычно создают свои копии, было показано, что они также могут создавать ретротранспозированные копии случайных генов. В результате мРНК генов человека может быть транскрибирована обратно в последовательность ДНК и интегрирована в геном. Полученные процессированные псевдогены не имеют интронов, как правило, содержат поли-А-хвост и расположены в других хромосомах, чем гены, из которых они происходят.

Важно отметить, что ретротранспозиция не является процессом высокой точности, поэтому процессированные псевдогены накапливают многочисленные мутации, которые изменяют функцию кодируемого белка и регуляцию ретротран-скрибированного гена. Поскольку у процессированных псевдогенов отсутствуют промоторы и они экспрессируются с помощью других регуляторных элементов, их транскрипционная регуляция обычно отличается от регуляции их родительских генов. Результаты проекта ENCODE продемонстрировали, что около 20% процессированных псевдогенов человека способны транскрибироваться.

Псевдогенам уделяют много внимания по двум причинам. Во-первых, они часто затрудняют проведение ДНК-диагностики, и порой найденные мутации могут располагаться в последовательности псевдогена, а не самого гена. Во-вторых, в многочисленных исследованиях было показано, что транскрипционно активные процессированные псевдогены могут быть регуляторами экспрессии самих генов. Так, было показано, что потеря псевдогена PTENP1 при раке приводит к понижению экспрессии самого гена PTEN, являющегося геном-супрессором опухолевого роста. Оказалось, что из-за высокой схожести последовательностей гена и псевдогена одни и те же малые интерферирующие РНК способны взаимодействовать с ними, тем самым влияя на их уровень экспрессии. Поэтому понижение экспрессии одного из них приводит к понижению экспрессии другого из-за более активного подавления его экспрессии с помощью высвобождающихся молекул микроРНК.

БЕЛОК-КОДИРУЮЩИЙ ПОТЕНЦИАЛ ГЕНОВ

Вернемся к определению гена, в которое входит понятие функциональных продуктов. Как определить эту функциональность? Ранее считалось, что именно белок является основной конечной целью транскрипции генома, так как белки являются основными функциональными молекулами в клетке. Интересно, что с каждым годом число белок-кодирующих генов уменьшается. Если исходно их было найдено 22 585, то на сегодняшний день GENCODE проаннотировал только 19 975 таких генов. Почему так происходит? На самом деле, существование белок-кодирующего гена еще совсем не значит, что с его транскриптов будет происходить трансляция белка. Как мы помним из примера выше, при секвенировании растения Coffea canephora не было сделано ни одного протеомного исследования, только секвени-рование генома и транскриптомов. Сами гены и то, что они являются белок-кодирующими, было найдено и определено биоинформатически.

Действительно, невозможно сразу провести необходимые эксперименты для всех проаннотированных 25 574 генов. Для человека мы имеем аналогичную ситуацию. Исследование функции генов - это очень долгий процесс, для которого потребуется еще не одно десятилетие. Биоинформатические же подходы позволяют провести быструю оценку полученных данных на основе имеющегося молекулярно-биологического понимания. Однако эукариотические организмы устроены очень сложно, поэтому ошибки здесь неизбежны.

Согласно общемировой базе данных neXtProt, на 2019 г. зарегистрировано 17 694 белков, чье существование доказано экспериментально. Одна из больших сложностей в идентификации белков - их посттрансляционные модификации, которые являются обязательным этапом созревания многих белков, а также регулируют продолжительность их существования в клетке, ферментативную активность, взаимодействия с другими белками. На сегодняшний день известно более 200 вариантов посттрансляционной модификации белков, и, по всей видимости, модификациям подвергается подавляющее большинство белков. Известно, что посттрансляционные модификации сильно затрудняют идентификацию белков различными протеомными методами. Однако также возможно, что около 2000 белок-кодирующих генов на самом деле могут таковыми не являться.

Кодирующий потенциал транскрипта на сегодня определяется путем поиска открытой рамки считывания длинной более 300 нуклеотидов, начинающейся с кодона ATG и заканчивающейся одним из трех стоп-кодонов - TAA, TGA и TAG. У данного подхода есть много ограничений. Первое - он не позволяет находить белки, транслирующиеся не с кодона ATG. Есть много работ, свидетельствующих о том, что трансляция в эукариотических организмах может начинаться и с других альтернативных старт-кодонов. Поэтому для части белок-кодирующих генов после экспериментального исследования белки оказываются длиннее или короче ожидаемого размера.

Второй важный момент связан с длиной открытой рамки считывания. Совсем недавно было найдено множество коротких открытых рамок считывания, трансляция которых раньше была совсем не исследована. Впервые они были описаны в работе 2014 г., когда была предпринята попытка масс-спектрометрически охарактеризовать низкомолекулярную фракцию белков (≤30 кДа) из нескольких клеточных линий и тканей человека. В результате было найдено 237 пептидов с минимальной длиной в 8 аминокислот. Дальнейший анализ показал, что короткие открытые рамки считывания, которыми они кодируются, могут находиться в любом месте как белок-кодирующих транскриптов, так и в последовательностях длинных некодирующих РНК. Второй интересной особенностью таких пептидов оказалось, что только около 30% из них транслируются с кодона ATG, остальные 70% имеют около десяти других альтернативных старт-кодонов (ATA, AAG, AGG, ATT, CTG и другие).

С тех пор вышло много других работ, в которых было экспериментально выявлено суммарно несколько тысяч таких пептидов. При этом по биоинформатическим оценкам в транскриптоме человека может быть закодировано порядка 3 млн коротких открытых рамок считывания. Для некоторых пептидов уже показано, что они играют важную роль в различных молекулярных процессах, таких как апоптоз, репарация ДНК, деградация мРНК, метаболический гомеостаз.

Таким образом, изучение кодирующего потенциала генов - это фундаментальная высоковостребованная научная задача. Функция примерно половины белок-кодирующих генов хорошо изучена, и считается, что каждый год происходят функциональные исследования примерно сотни новых генов человека. Большинство белков состоит из более чем одного функционального домена, поэтому они способны выполнять различные функции, а мутации, возникающие в них, могут приводить к различным эффектам.

ГЕНЫ БЕЛОК-НЕКОДИРУЮЩИХ РНК

Число генов белок-некодирующих РНК уже не уступает белок-кодирующим. При этом они были открыты относительно недавно, и сейчас исследование их функции является одной из самых модных и интересных задач в молекулярной генетике человека. Среди них можно выделить три основных категории: гены длинных белок-некодирующих РНК, гены коротких белок-некодирующих РНК и гены домашнего хозяйства (рис. 2-4). Последняя категория наиболее известна, в нее входят рибосомальные РНК, транспортные РНК, малые ядрышковые РНК. В клетке они составляют около 95% всех РНК и необходимы для базовых клеточных процессов, таких как трансляция и транскрипция (сплайсинг). Структура и функция этих генов давно и детально изучены.

image
Рис. 2-4. Структура транскриптома человека

Короткие белок-некодирующие РНК стали широко известны после работы Эндрю Файера и Крейго Мелло (Seydoux и др., 1996), за которую в 2006 г. они получили Нобелевскую премию по физиологии и медицине. Работа была посвящена открытию и исследованию нового механизма регуляции экспрессии генов - РНК-интерференции. Данный механизм происходит при участии коротких интерферирующих РНК как на транскрипционном уровне, посредством деградации мРНК, так и на посттранскрипционном уровне за счет ингибирования трансляции. Происходит это при участии белкового комплекса RISC, который взаимодействует с короткими белок-некодирующими РНК. Образованный комплекс может взаимодействовать с молекулой мРНК, и при полной комплементарности с короткими белок-некодирующими РНК это приводит к разрезанию мРНК и последующей ее деградации. Если же взаимодействие транскриптов не полностью комплементарно, то образованный комплекс приводит к репрессии трансляции.

Данные короткие белок-некодирующие РНК могут образовываться двумя способами (рис. 2-5, см. цв. вклейка). Первый - за счет процессинга длинных двуце-почечных РНК, которые могут образовываться при транскрипции антисмысловых генов, или ретротранспозонов, или вирусов. Такие РНК распознаются белком DICER, который расщепляет их до коротких белок-некодирующих РНК. В результате получаются так называемые малые интерферирующие РНК, или короткие интерферирующие РНК (siRNA - small interfering RNA), обладающие следующими характеристиками: двуцепочечные РНК, длина - 21-25 п.н., на 5'-конце находится фосфатная группа, на З'-конце - 2 неспаренных нуклеотида.

Второй способ - это малые некодирующие РНК - микроРНК, которые также способны подавлять экспрессию таргетных генов с помощью РНК-интерференции. У них совсем другой биогенез, но механизм действия идентичен - за счет взаимодействия с комплексом RISC. По своей природе молекулам РНК свойственно образовывать двуцепочечные структуры. Оказалось, что транскрипты некоторых генов могут сворачиваться в шпильки, тем самым образуя протяженные двуцепочечные РНК. Такие участки могут быть распознаны ядерным комплексом белков (Drosha и Pasha), которые могут вырезать из цельной молекулы РНК участок с двуцепочечной структурой (как правило, это длинная шпилечная двуцепочечная РНК), тем самым из при-микроРНК получается пре-микроРНК. Далее такой фрагмент экспортируется из ядра в цитоплазму, где белок DICER из пре-микроРНК делает зрелые молекулы микроРНК, расщепляя длинную двуцепочечную РНК на малые.

На сегодняшний день у человека описано 2654 микроРНК. Они могут быть закодированы как в последовательностях интронов, так и в последовательностях белок-кодирующих зрелых мРНК. Исследования показали, что короткие белок-некодирующие РНК обладают длительным временем жизни, от 24 до 220 часов, и таким образом могут долго и эффективно регулировать экспрессию таргетных генов, определяя судьбу многих клеточных процессов.

Среди коротких белок-некодирующих РНК есть также и функционально иные классы молекул. Среди них наиболее известны пиРНК, одноцепочечные молекулы длиной в 24-30 нуклеотидов, взаимодействующие с белком Piwi (Piwi-interacting RNA, piRNA). Последовательности многих из них комплементарны известным мобильным генетическим элементам (в основном транспозонам), однако есть множество других пиРНК, совпадающих с участками рабочих генов или с фрагментами генома, функции которых неизвестны. Обычно на 5'-конце таких РНК располагается уридин, на 5'-конце монофосфат, а на 3' - O-метильная группа. пиРНК - самый большой класс малых РНК, экспрессируемых в клетках животных. У мыши известно более 50 000 уникальных последовательностей пиРНК, у Drosophila - более 13 000. Главная функция пиРНК - подавление активности мигрирующих генетических элементов. Сами пиРНК экспрессируются только во время эмбриогенеза, когда непредсказуемые перетасовки генома особенно опасны и могут привести к гибели зародыша.

Длинными белок-некодирующими РНК (Long non-coding RNA, lncRNA) считаются такие транскрипты, длина которых превышает 200 п.н., и они не содержат открытой рамки считывания. Считается, что это самый эволюционно молодой класс транскриптов. Действительно, 81% из них - это приматоспецифичные гены, 19% возникли более 90 млн лет назад, и лишь 3% (425) произошли более чем 300 млн лет назад. Если сравнивать гены таких транскриптов с классическими белок-кодирующими генами, то можно определить несколько особенностей. Последовательности длинных белок-некодирующих РНК, как правило, имеют низкую консервативность, в них часто встречаются повторяющиеся последовательности, и транскрибируются они в виде одной изоформы. Экспрессируются они преимущественно на более низком уровне, в нескольких тканях, и имеют, как правило, ядерную локализацию. Однако в ряде работ было показано, что данный класс биомолекул может выполнять регуляторную роль во многих молекулярных процессах. Ниже будет рассмотрено несколько примеров.

Самым известным геном, кодирующим длинный белок-некодирующий транскрипт, является ген XIST (X-inactive specific transcript). Он расположен на Х-хромосоме плацентарных млекопитающих и отвечает за ее инактивацию. Транскрипт гена XIST у человека имеет длину около 17 000 нуклеотидов, состоит из 6 экзонов и процессируется, как и любая обыкновенная мРНК. Экспрессируется он в женских клетках и только с одной хромосомы, что и приводит к ее полной инактивации - она сворачивается в плотную неактивную структуру, которая также называется тельцем Барра. Транскрипт гена XIST распределяется по эухро-матиновым участкам Х-хромосомы, привлекая белки комплекса PRC2, которые ремоделируют хроматин. Было также показано, что данный механизм является универсальным, и если ген XIST поместить на другую хромосому, то это приведет к аналогичной инактивации.

Другим интересным видом длинных белок-некодирующих РНК являются кольцевые РНК. Оказалось, что если сайты сплайсинга расположены в последовательности РНК в инвертированном порядке, то сплайсинг проходит с образованием кольцевой РНК. Такие события происходят довольно часто, и у человека найдено несколько тысяч таких транскриптов. Они экспрессируются во всех типах тканей человека и могут получаться как из частей белок-кодирующих генов, так и из некодирующих. Кольцевые РНК по сути становятся неуязвимыми для клеточных РНКаз и поэтому существуют в клетке гораздо дольше, чем другие транскрипты.

Первой кольцевой РНК человека, для которой была изучена функция, была РНК ciRS-7. Было найдено, что ее последовательность содержит 74 сайта связывания с микроРНК-7, 63 из которых консервативны. Изменение экспрессии такой кольцевой РНК определяло количество свободной микроРНК-7 и таким образом влияло на экспрессию многих генов, регулируемых данной микроРНК. ciRS-7 стали называть губкой для микроРНК из-за ее способности связывать большое число малых некодирующих РНК.

И еще один пример связан с функцией некодирующей РНК sno-lncRNA. Функция ее была исследована при изучении делетированного локуса q11-q13 отцовской хромосомы 15, что приводит к появлению синдрома Прадера-Вилли (СПВ). Долгое время в этом локусе не могли найти генетических причин среди белок-кодирующих генов. Оказалось, что там были найдены длинные некоди-рующие РНК, содержащие в себе последовательности snoRNA (small nucleolar RNA - малые ядрышковые РНК). Было найдено, что каждая sno-lncRNA содержит множество сайтов связывания с белком Fox2, регулятором АС. Поэтому делеция данного района способствовала появлению большого числа свободного белка Fox2, что приводило к нарушению прохождения сплайсинга большого числа транскриптов. Данные патогенетические события приводили к аномальному развитию и возникновению заболевания.

На сегодняшний день показано, что около тысячи длинных белок-некодирующих РНК ассоциированы с различными заболеваниями. Для большинства из них эта ассоциация представляет собой связь в виде экспрессионных маркеров, отображающих происходящие в клетке или организме процессы. Однако уже для 15 наследственных заболеваний детально исследован их патогенез, причиной которой являлись изменения в структуре или экспрессии генов длинных белок-некодирующих РНК.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Число генов, обнаруженных в геноме человека, будет еще многократно меняться. Чем производительнее и чувствительнее становятся методы исследования, тем больше информации выявляется о структуре, экспрессии и функционировании транскриптов человека. Очень важную роль здесь играют международные проекты, которые ставят перед собой фундаментальные задачи по глубокому всестороннему исследованию структуры и функционирования геномов. Так, например, по данным японского проекта FANTOM5, существуют десятки тысяч не проаннотированных на сегодняшний день точек инициации транскрипции у человека. То есть зафиксирован сам факт того, что в данном месте генома могут транскрибироваться РНК, но что это за молекулы, мы пока не имеем представления.

Вторая причина увеличения числа генов связана с существующей сложностью исследуемого объекта, человеческого организма. К примеру, проект FANTOM5 проводит свои исследования на одной из самых больших и верифицированных коллекций культур клеток человека, как первичных, так и иммортализованных. Однако в них представлены не все возможные ткани, они не учитывают вариабельность экспрессии, вызванную генетическим полиморфизмом в популяции, и тем более в них совсем не представлены культуры клеток от больных с огромным спектром различных заболеваний.

Также важным вопросом остается вопрос о функции генов, непосредственно связанный с их определением как объекта. Здесь интересно будет упомянуть об исследовании компанией «deCODE genetics» в 2015 г., в котором было выполнено секвенирование около 2500 геномов исландцев и генотипирование около 100 000 исландцев. Исландия является относительно изолированной страной, и поэтому генетический анализ ее популяции является весьма интересным для поиска ассоциаций генотипа с фенотипом. Одним из интересных результатов этого исследования было обнаружение 8041 индивидуумов, которые являлись либо гомозиготами, либо компаунд-гетерозиготами по мутациям с потерей функции (loss-of-function) с частотой минорного аллеля ниже 2% для 1171 генов. Здесь возникает вопрос о том, насколько данные белок-кодирующие гены ими являются, и вообще, насколько они функциональны, как и множество других белок-некодирующих генов.

На вопрос о функциональности отчасти отвечают недавние исследования по проведению массового нокаута генов в нескольких клеточных линиях и оценке последующих клеточных эффектов. Было найдено, что нокаут 829 белок-кодирующих генов приводил к уменьшению пролиферации всех пяти исследуемых клеточных линий, а для длинных белок-некодирующих генов - ни одной. В целом число важных для жизнедеятельности клетки белок-кодирующих генов исчислялось несколькими тысячами, для длинных белок-некодирующих их было найдено на порядок меньше. И наконец, нокаут длинных белок-некодирующих генов показал их относительно узкую тканеспецифичную функцию: они могли проявлять эффект, снижая пролиферацию только в одной конкретной клеточной линии.

Список литературы

  1. Seydoux G., Mello C.C., Pettitt J. et al. Repression of gene expression in the embryonic germ lineage of C. elegans // Nature. 1996. Vol. 382. P. 713-716.

  2. Yiu-Lin Yu N., Hallstrom B.M., Fagerberg L. et al.;The FANTOM Consortium. Complementing tissue characterization by integrating transcriptome profiling from the Human Protein Atlas and from the FANTOM5 consortium // Nucleic Acids Res. 2015. Vol. 43, N 14. P. 6787-6798.

  3. Gerstein M.B., Bruce C., Rozowsky J.S. et al. What is a gene, post-ENCODE? History and updated definition // Genome Res. 2007. Vol. 17, N 6. P. 669-681.

Глава 3. Изменчивость генома человека

В медицинской генетике вариации в геноме человека представляют собой один из самых важных вопросов для исследований. Последовательность генома человека вариабельна и характеризуется сложным генетическим разнообразием. Сегодня все генетическое разнообразие генома может быть описано двумя феноменами - полиморфизмом и мутациями. Между ними есть много общего, и поэтому провести четкую границу порой сложно.

Генетический полиморфизм является основным инструментом изучения генетической структуры популяций. ДНК-полиморфизму предшествовали другие виды полиморфизма, сначала фенотипический, затем белковый и далее - ДНК-полиморфизм. Полиморфизм определяют как разнообразие аллелей, при котором минимальная частота аллеля составляет 1% и более.

Более глубокое понимание генетического разнообразия генома человека пришло в ходе выполнения международного проекта «1000 геномов», целью которого было секвенирование геномов более тысячи здоровых людей из различных популяций. В результате удалось охарактеризовать широкий спектр генетического разнообразия - в общей сложности было найдено более 88 млн генетических вариаций.

При этом было показано, что распределение выявленных генетических вариаций неоднородно. Какие-то участки генома имеют высокую частоту встречаемости генетических полиморфизмов, другие, наоборот, обеднены, и в большинстве случаев это имеет свое молекулярно-генетическое обоснование. Также было выявлено, что различные популяции могут иметь свой уникальный профиль различных генотипов, организующихся в определенные гаплогруппы. Все это является объектом изучения популяционной генетики.

В данной главе будут рассмотрены основные элементы генетического разнообразия и их характеристики. А также современное представление их роли в медицинской генетике.

ПОЛИМОРФИЗМ

Полиморфизм ДНК встречается у всех живых организмов. Чаще всего он представляет собой генетический локус, в котором присутствуют 2 или более аллелей. У разных видов он имеет разную частоту. Так, например, для плодовой мушки Drosophila melanogaster полиморфные локусы ДНК встречаются в 10 раз чаще, чем у человека. Но главное, что именно полиморфизм ДНК является основой вариабельности фенотипического многообразия вида.

В начале 1970-х годов Г. Харрисом были впервые сформулированы основы современного генетического многообразия. Термин «полиморфизм» использовался для описания различных фенотипов в популяции с точки зрения конкретных характеристик ферментов или белков. Было показано, что биохимическая индивидуальность человека в большинстве случаев является доброкачественной и не приводит к развитию патологии. Открытие полиморфных генетических локусов позволило исследовать гетерогенность популяции на качественно новом уровне. Более того, анализ сцепления с использованием полиморфных генетических маркеров и их сегрегации в семьях с наследственной патологией являлся одним из основных подходов к идентификации новых генов, ассоциированных с моногенными заболеваниями у человека до развития методов высокопроизводительного секвенирования.

Сегодня известно, что большая часть полиморфизма в геноме человека нейтральна, но существуют полиморфизмы, которые могут иметь функциональное значение, влияя как на экспрессию, так и на функцию генов. Показано, что полиморфизм слабо влияет на молекулярные процессы в клетке, но из-за их огромного числа каждый индивидуум имеет уникальную комбинацию, которая будет по-своему отражаться на фенотипе.

В геноме человека встречаются следующие типы ДНК-полиморфизмов: одно-нуклеотидные, полиморфизмы инсерций и делеций, полиморфизмы инсерций мобильных элементов, вариации числа копий, полиморфизмы инверсий. Рассмотрим поподробнее каждый из них.

Однонуклеотидные полиморфизмы

Самым простым и наиболее распространенным из всех полиморфизмов ДНК являются SNP. В большинстве случаев SNP представляет собой однонуклеотидную замену в локусе, таким образом мы имеем два аллеля, соответствующих двум различным нуклеотидным основаниям в определенном положении локуса (рис. 3-1). В среднем SNP встречаются в геноме человека один раз на каждые 1000 п.н. Однако распределение SNP по геному неравномерно: гораздо больше SNP обнаружено в некодирующих частях генома, в интронах и в последовательностях, которые находятся на некотором расстоянии от известных генов. Тем не менее существует значительное количество SNP, которые встречаются в генах и других известных функциональных элементах генома.

image
Рис. 3-1. Иллюстрация трех полиморфных вариантов нуклеотидной последовательности: SNP - однонуклеотидная замена T на С, индел А - однонуклеотидная инсерция нуклеотида G, индел B - динуклеотидная делеция нуклеотидов TT

Большая часть генетического разнообразия генома человека была выявлена в ходе выполнения международного проекта «1000 геномов». Полученные данные явились основой для большого количества различных исследований. Так, был запущен международный проект HapMap Project, который поставил цель - разработать карты гаплотипов генома человека для исследования ассоциаций с различными заболеваниями. В результате этого проекта удалось сократить число SNP для проверки на их ассоциации с заболеваниями с 10 млн до нескольких сотен тысяч.

В белок-кодирующих генах на сегодняшний день зарегистрировано более 100 000 экзонных SNP. Приблизительно половина из них не приводит к изменению аминокислотной последовательности кодируемого белка, и поэтому они называются синонимичными, тогда как вторая половина изменяет аминокислотную последовательность и является несинонимичной. Другие SNP могут приводить к образованию стоп-кодона или к его исчезновению, а третьи способны изменять последовательность сайта сплайсинга. Такие SNP могут быть функциональными и влиять на прохождение молекулярных процессов в клетке.

Для подавляющего большинства SNP вопрос влияния на здоровье является предметом текущих исследований. При этом необходимо понимать, что высокая частота SNP не исключает их функциональности, но подразумевает, что в большинстве случаев они слабо влияют на проявление фенотипа.

Полиморфизмы инсерций и делеций

Второй класс полиморфизма является результатом вариаций числа нуклеотидов от одного до приблизительно 1000, вызванных инсерцией или делецией (indels, или инделы). В литературе также описаны и крупные инделы. На сегодняшний день выявлено более миллиона инделов, суммарно затрагивающих сотни тысяч нуклеотидов в геноме. Примерно половина всех инделов называется «простыми», потому что они имеют только два аллеля, то есть характеризуются наличием или отсутствием вставленного или удаленного сегмента. Однако другие инделы являются мультиаллельными из-за различного количества сегментов ДНК, которые вставляются тандемно в определенном месте генома, тем самым образуя так называемый микросателлит. Более подробно про микросателлиты было рассказано в главе «Геном человека».

Полиморфизмы инсерций мобильных элементов

Почти половина генома человека состоит из повторяющихся элементов различных семейств, разбросанных по геному (см. Главу 1). Хотя большинство копий этих повторов являются стационарными, некоторые из них мобильны и вносят вклад в генетическое разнообразие человека посредством процесса ретротранспо-зиции. Данный процесс включает несколько этапов: транскрипцию последовательности мобильного элемента в РНК, обратную транскрипцию в последовательность комплементарной ДНК (кДНК) и встраивание (транспозицию) в другой сайт в геноме (более подробно механизм описан на примере процессированных псевдогенов в Главе 2).

Два наиболее распространенных семейства мобильных элементов - это семейства повторов Alu и LINE. В различных популяциях описано около 10 000 полиморфизмов, обусловленных встраиванием мобильных элементов. Каждый полиморфный локус в этом случае состоит из двух аллелей: один со встроенным мобильным элементом и один без него. Полиморфизмы мобильных элементов обнаруживаются на всех хромосомах человека. Большинство из них расположены во внегенных областях генома, но небольшая часть из них находится внутри генов, преимущественно в 3'-нетранслируемых областях. Часто повторяющиеся элементы можно обнаружить в последовательностях белок-некодирующих РНК генов. Считается, что по крайней мере 5000 таких инсерций мобильных элементов имеют частоту более 10% в различных популяциях.

Вариации числа копий

Другой важный тип человеческого полиморфизма включает CNV. CNV концептуально связаны с инделами и микросателлитами, но отличаются от них вариацией числа копий более крупных сегментов генома, размер которых варьируется от 1000 до многих тысяч пар оснований. Варианты числа копий размером более 500 тысяч пар нуклеотидов (т.п.н.) обнаруживаются у 5-10% людей в общей популяции, тогда как варианты, охватывающие более 1 млн нуклеотидов, обнаруживаются у 1-2%. Самые большие CNV иногда обнаруживаются в областях генома, характеризующихся повторяющимися блоками гомологичных последовательностей, называемыми сегментными дупликациями.

CNV небольшого размера могут иметь только два аллеля, характеризуясь наличием или отсутствием сегмента, аналогично инделам. Более крупные CNV имеют тенденцию содержать множественные аллели из-за наличия разного количества копий сегмента ДНК в тандеме. Что касается геномного разнообразия между людьми, общее количество нуклеотидов в составе CNV значительно превышает количество, которое различается из-за SNP. Содержимое любых двух геномов человека может отличаться от 50 до 100 млн нуклеотидов из-за различий в количестве копий в локусах CNV.

Примечательно, что вариабельный сегмент во многих локусах CNV может включать от одного до нескольких десятков генов, и, таким образом, CNV могут часто влиять на признаки, которые зависят от дозы генов. Поэтому важно принимать во внимание изменения числа копий, наблюдаемые у пациентов, для корректной интерпретации наблюдаемого фенотипа. Как и в случае со всеми полиморфизмами ДНК, значение различных аллелей CNV для здоровья и восприимчивости к болезням является предметом интенсивных исследований.

Полиморфизмы инверсий

Последняя группа обсуждаемых полиморфизмов - это инверсии, которые могут иметь размер от нескольких пар оснований до нескольких миллионов и при этом иметь различную ориентацию в геномах разных людей. Большинство инверсий характеризуются областями гомологии последовательностей на краях инвертированного сегмента, что подразумевает участие гомологичной рекомбинации в происхождении инверсий. В их сбалансированной форме инверсии, независимо от ориентации, не включают в себя приобретение или потерю участков ДНК, а инверсионные полиморфизмы (с двумя аллелями, соответствующими двум ориентациям) могут достигать значительных частот в общей популяции.

МУТАЦИИ

Понятие мутации как события, вызвавшего изменение структуры генетического материала, возникло в начале прошлого века (Де Фриз, 1904), а в 1932 г. Г. Меллером была предложена их первая классификация:

  • гипоморфные мутации - приводят к частичной потере функции гена;

  • аморфные мутации - приводят к полной потере функции гена;

  • гиперморфные мутации - приводят к избыточной активности гена;

  • неоморфные мутации - приводят к новой, нетипичной функции гена;

  • антиморфные мутации - приводят к развитию признака, противоположного признаку дикого типа.

На сегодняшний день наиболее распространенный вариант классификации мутаций основан на принципе структурной организации генома, делящем мутации в зависимости от уровня организации генетического материала на геномные, хромосомные и генные мутации. Ниже они будут подробно рассмотрены.

Геномные мутации

Геномными мутациями являются мутации, изменяющие число хромосом в клетке. К ним относятся полиплоидии - изменения числа хромосом в клетке, кратного числу хромосом в гаплоидном наборе (23 хромосомы у человека), и анеуплоидии - изменения набора хромосом на одну или более хромосомы. При потере хромосомы возникает моносомия по данной хромосоме, а приобретение дополнительной хромосомы приводит к развитию трисомии. Основной механизм развития геномных мутаций связан с нарушением расхождения хромосом в мейозе.

Хромосомные мутации

К хромосомным мутациям, или хромосомным аберрациям, относятся изменения структуры хромосом: делеции (утрата участка хромосомы), дупликации (удвоение участка хромосомы), реципрокные и нереципрокные транслокации (перенос участка одной хромосомы на негомологичную хромосому), инсерции и инверсии (пара- и перицентрические). Некоторые из хромосомных мутаций (например, делеции) являются результатом гомологичной рекомбинации между сегментами ДНК с высокой гомологией последовательностей, расположенными более чем в одном сайте в области хромосомы. Хромосомные транслокации и некоторые инверсии происходят по другому механизму - в местах спонтанных двуцепочеч-ных разрывов ДНК. Как только разрыв происходит в двух местах в любом месте генома, то два свободных конца могут быть соединены даже без какой-либо очевидной гомологии в последовательности (подробнее этот материал представлен в главе «Хромосомные болезни»).

Возникновение хромосомных мутаций связано с возникновением двунитевых разрывов ДНК, которые могут возникать в клетке спонтанно или под действием различных мутагенных факторов (ионизирующее излучение, химические и биологические мутагены). Также было показано, что существуют горячие точки (ГТ) таких разрывов, по которым часто происходят хромосомные мутации. Например, наличие ломкого сайта в локусе Xq27.3 долгое время использовалось в диагностике синдрома Мартина-Белла. Природа данного явления на сегодняшний день до конца не ясна. Возможно, это связано с физической доступностью ДНК, а именно меньшей плотностью компактизации хроматина в различных участках генома.

Генные мутации

Генные мутации - это изменения структуры ДНК в пределах одного гена. Данные мутации подразделяются на точечные мутации, или однонуклеотидные замены (SNV - single nucleotide variation), делеции и дупликации одного нуклеотида или более, инверсии и инсерции. Генные мутации могут возникнуть в результате двух основных биологических процессов - ошибок, возникающих при репликации ДНК и при репарации ДНК. Рассмотрим их более подробно.

Несмотря на высокую точность работы ДНК-полимеразы человека по копированию геномной ДНК, она все же совершает одну ошибку каждые 10 млн п.н. Системы репарации затем исправляют более 99,9% этих ошибок. Таким образом, общая частота мутаций на одно основание в результате ошибок репликации является очень низкой - 1×10-10 на деление клетки, то есть меньше одной мутации на геном при делении клетки.

Помимо ошибок репликации, от 10 000 до 1 млн нуклеотидов на клетку человека в день повреждается спонтанными химическими процессами, такими как депу-ринизация, деметилирование или дезаминирование. Эти повреждения вызваны взаимодействием ДНК с химическими мутагенами (природными или иными) в окружающей среде, воздействием ультрафиолетового или ионизирующего излучения. Большая часть из этих повреждений устраняется системами репарации в клетке, но не все.

Недавно была проведена точная оценка скорости мутаций по всему геному. Она была выполнена с помощью полногеномного секвенирования трио, состоящего из ребенка и обоих родителей, при этом искали новые мутации у ребенка, которые отсутствовали в последовательности генома родителей. Общая частота de novo мутаций, усредненная между материнскими и отцовскими гаметами, составляет приблизительно 1,2 ×10-8 мутаций на пару оснований на поколение. Таким образом, каждый человек может получить примерно 75 новых мутаций в своем геноме, возникших в гаметах родителей. Также было показано, что частота отцовских de novo мутаций увеличивается с возрастом отца, поскольку ДНК сперматозоидов подвергается гораздо большему количеству циклов репликации, чем ДНК яйцеклеток. Интересно, что данная скорость появления новых мутаций с учетом роста и динамики популяции указывает на то, что в нынешней мировой популяции, насчитывающей 7 млрд человек, должно быть огромное количество относительно новых (и, следовательно, очень редких) мутаций.

Однонуклеотидные замены

СИНОНИМИЧНЫЕ ЗАМЕНЫ

Широко известно свойство вырожденности генетического кода, когда несколько кодонов могут кодировать одну и ту же аминокислоту. Следовательно, некоторые однонуклеотидные замены не приводят к изменению аминокислотной последовательности белка. Такие однонуклеотидные замены называются синонимичными. Несмотря на то что большая часть синонимичных замен считаются нейтральными и не подвергаются действию отрицательного отбора, многие синонимичные замены могут являться причиной развития наследственных и онкологических заболеваний. Синонимичные замены могут нарушать нормальное прохождение транскрипции, ко-транскрипционного фолдинга белков, изменять стабильность мРНК и влиять на сплайсинг пре-мРНК, нарушая как важные экзонные цисрегуляторные элементы, так и создавая новые криптические сайты сплайсинга в экзонах.

МИССЕНС-ЗАМЕНЫ

Однонуклеотидные замены, приводящие к замене одной аминокислоты на другую в полипептидной цепи, называются миссенс-заменами. Не все миссенс-замены влияют на функцию белка, многие из них являются нейтральными. Выявленные патогенные миссенс-варианты могут приводить к широкому спектру молекулярных событий, среди которых неправильный фолдинг белка, ускоренная деградация, изменение внутриклеточной локализации, нарушение функции белка.

Около 50% всех описанных патогенных мутаций, приводящих к наследственной патологии у человека, являются миссенс-мутациями. Интересно, что для некоторых наследственных заболеваний человека, таких как β-талассемия, CADASIL и др., преимущественно миссенс-мутации являются причиной развития патологии. Более того, так же как и синонимичные замены, миссенс-мутации могут нарушать сплайсинг пре-мРНК. По современным оценкам, от 10-20% всех описанных патогенных миссенс-мутаций в действительности не приводят к изменению на белковом уровне, но нарушают сплайсинг.

НОНСЕНС-ЗАМЕНЫ

Точечные замены, приводящие к изменению белок-кодирующего кодона на один из трех стоп-кодонов (TAA, TGA, TAG), называются нонсенс-заменами (от английского nonsense - бессмысленный). Так как трансляция мРНК прекращается при достижении стоп-кодона, то при замене белок-кодирующего кодона на стоп-кодон происходит преждевременная терминация трансляции в кодирующей области гена. При формировании преждевременного стоп-кодона дальше чем на 50 нуклеотидов от последней экзон-экзонной границы на мРНК в большинстве случаев происходит деградация транскрипта вследствие активации механизма нонсенс-опосредованной деградации РНК (NMD - nonsense mediated decay). В ряде случаев, даже если молекула мРНК, содержащая преждевременный стоп-кодон, не деградирует, образующийся в результате трансляции укороченный белок, как правило, является нестабильным и быстро деградирует в клетке. В результате из аллеля, содержащего нонсенс-замену, не образуется никакого белкового продукта.

В некоторых случаях однонуклеотидные замены могут изменять существующий стоп-кодон, расположенный в конце кодирующей области мРНК (stop loss). В таких случаях нарушается нормальная терминация трансляции, и трансляция белка продолжается в 3'-нетранслируемую область, что приводит к формированию белка с измененным и удлиненным С-концевым фрагментом. Такие белки могут являться токсичными для клетки или нарушать регуляторные последовательности, расположенные в 3'-нетранслируемой области, отвечающие за стабильность или транспорт мРНК.

ИНСЕРЦИИ, ДЕЛЕЦИИ И СТРУКТУРНЫЕ НАРУШЕНИЯ

К генным мутациям также относятся инсерции, делеции нуклеотидов и различные структурные нарушения, включающие инверсии, транслокации отдельных участков гена. В одних случаях инсерции и делеции могут затрагивать один или несколько нуклеотидов, тогда как в других данные изменения могут включать большую часть гена или даже весь ген. В зависимости от размера и природы нарушения различные молекулярно-генетические методы используются для выявления того или иного нарушения. К примеру, маленькие инсерции, делеции могут быть рутинно выявлены с помощью прямого секвенирования по Сэнгеру, тогда как крупные изменения копийности ДНК чаще диагностируются с помощью метода мультиплексной амплификации лигированных зондов (MLPA - Multiplex ligation-dependent probe amplification).

Когда делеции или инсерции происходят в кодирующей области гена и их размер не кратен трем (не кратен размеру кодона), происходит сдвиг рамки считывания, начиная с позиции инсерции/делеции. Такие мутации называются мутациями со сдвигом рамки считывания (frameshift mutation). В результате сдвига рамки считывания получается другая последовательность кодонов, кодирующая другие аминокислоты и чаще всего приводящая к формированию преждевременного стоп-кодона в смещенной рамке, что в итоге приводит к образованию нефункционального белка.

В случае если делеция или инсерция кратна трем, сдвига рамки считывания не происходит, и трансляция мРНК не нарушается. В результате образуется белок, в котором либо отсутствует аминокислотная последовательность, либо существует дополнительная вставка (в зависимости от типа мутации). Сказать, как отразится такая мутация на функции белка, в большей части случаев невозможно без проведения экспериментальных исследований.

Особым вариантом инсерции являются инсерции мобильных генетических элементов, таких как LINE-повторы (long interspersed nuclear elements), в результате ретротранспозиции. LINE-повторы составляют более 20% генома человека, и, по современным оценкам, около 100 копий данных повторов способны к ретро-транспозиции. Данные повторы могут встроиться в любую область генома, в том числе в белок-кодирующую область гена, и приводить к сдвигу рамки считывания. Данный механизм описан, в том числе, для некоторых случав гемофилии А. Встраивание мобильного элемента в некодирующую последовательность интро-нов генов также может приводить к патологии в результате нарушения сплайсинга или встраивания мобильного элемента в состав мРНК (экзонизация мобильного элемента).

РЕГУЛЯТОРНЫЕ ЗАМЕНЫ

Замены не только в кодирующих областях гена могут приводить к развитию наследственной патологии. С использованием методов полногеномного секвени-рования все чаще выявляются мутации, расположенные в некодирующих участках генома. Данные замены могут располагаться в любой области гена (промотор, 5'- и 3'-нетранслируемые области гена, интроны), а также на огромном расстоянии от гена вплоть до нескольких миллионов нуклеотидов. Данные замены в первую очередь влияют на процессы транскрипции, процессинга и трансляции мРНК.

Замены в промоторной области гена могут приводить к снижению связывания РНК полимеразы с промотором и, таким образом, - к снижению общего уровня транскрипции. Замены, расположенные в 5'-нетранслируемой области, могут приводить к созданию или разрушению малых открытых рамок считывания (uORFs - upstream open reading frames), регулирующих уровень трансляции основной рамки считывания. Такой механизм, в частности, описан для гена PAX6, мутации в котором приводят к врожденной аниридии. Мутации в 3'-нетранслируемой области могут приводить к образованию сайтов связывания с малыми интерферирующими РНК (миРНК), что приводит к посттранскрипционному снижению уровня экспрессии гена по механизму РНК-интерференции.

Важной группой регуляторных мутаций являются мутации, влияющие на сплайсинг матричных РНК (мРНК). По современных оценкам, около 20% всех патогенных мутаций, описанных у человека, влияют на сплайсинг. Данные замены могут затрагивать как высококонсервативные динуклеотиды донорных и акцепторных сайтов сплайсинга, так и располагаться в экзонах и глубоко в интронах. Спектр нарушений сплайсинга включает и пропуск целых экзонов, и укорочение или удлинение экзонов вследствие активации криптических сайтов сплайсинга. Расположенные глубоко в интронах мутации могут приводить к включению псевдоэкзонов в состав мРНК, многие из которых содержат стоп-кодоны. На сегодняшний день биоинформатические программы предсказания не могут с высокой точностью предсказать эффект мутации на сплайсинг, и для подтверждения эффекта таких замен золотым стандартом является исследование структуры мРНК с помощью полимеразной цепной реакции, совмещенной с транскрипцией (ОТ-ПЦР).

Также описаны и случаи, когда генетические изменения, расположенные на большом удалении от самого гена, могут стать причиной развития наследственного заболевания. Мутации, нарушающие последовательности энхансеров, сайлен-серов или инсуляторов, приводят к изменению уровня транскрипции регулируемого ими гена. Несмотря на множество описанных патогенетических механизмов реализации регуляторных мутаций, на 2020 г. в базе данных HGMD (Human Gene Mutation Database) описаны лишь 4723 регуляторные мутации, что составляет чуть более 1,5% общего количества описанных мутаций (289 346). Такая недо-представленность регуляторных мутаций, вероятнее всего, связана со сложностью в интерпретации данных замен и с отсутствием рутинных методов валидации их молекулярного эффекта.

«ДИНАМИЧНЫЕ МУТАЦИИ», ИЛИ ЭКСПАНСИИ ПОВТОРОВ

Особым классом мутаций являются так называемые «динамичные мутации», или экспансии повторов (более подробно они будут рассмотрены в отдельной главе руководства). В данном случае наблюдается увеличение копий простых повторов, таких как (CAG)n, (CCG)n, (CCTG)n и др. Данные повторы могут располагаться в кодирующей области (хорея Гентингтона), в нетранслируемых областях гена (миотоническая дистрофия 1-го типа) и в интронах (атаксия Фридрейха). Увеличение числа повторяющихся элементов в повторе происходит в гаметогенезе, и для заболеваний, связанных с экспансиями повторов, часто характерен феномен антиципации - развития более тяжелой клинической картины и более раннего дебюта заболевания, связанного с увеличением количества повторов, при передаче из поколения в поколения.

При экспансии повтора в кодирующей части может образоваться удлиненный белок, обладающий токсичным эффектом. Экспансии в некодирующих частях могут нарушать транскрипцию, процессинг мРНК и трансляцию. Показано, что для некоторых заболеваний характерно увеличение количества повторов при прохождении мужского (хорея Гентингтона) или женского мейоза (синдром Мартина-Белла). Такие отличия могут быть обусловлены определенными фундаментальными различиями между оогенезом или сперматогенезом. Другой возможной причиной может быть наличие отрицательного отбора по отношению к различным гаметам с удлиненными повторами.

Вариации индивидуальных геномов

Сегодня происходит обширная инвентаризация количества и типов вариаций, исходящая из прямого анализа индивидуальных диплоидных геномов человека. Впервые индивидуальный геном был секвенирован в 2007 г. Сейчас уже известны последовательности миллионов отдельных геномов, получаемых, как правило, в рамках крупных международных исследовательских консорциумов, изучающих генетическое разнообразие человека в отношении здоровья и заболеваний.

Какую степень вариации генома можно обнаружить в таких исследованиях? Индивидуальные геномы человека обычно несут от 5 до 10 млн SNP, из которых десятки тысяч являются редкими и новыми. Это говорит о том, что количество SNP, описанных для нашего вида, все еще неполное, хотя, предположительно, доля таких новых SNP будет уменьшаться по мере того, как все больше и больше геномов из все большего и большего числа популяций будут отсеквенированы.

Среди этих вариаций находятся варианты с известным, вероятным или предполагаемым клиническим значением. На основании исследований, проведенных на сегодняшний день, каждый геном несет до 10 вариантов, ассоциированных с известными наследственными заболеваниями. Кроме того, каждый геном несет тысячи несинонимичных SNP в белок-кодирующих генах, при этом некоторые из них могут изменять функцию белка.

Каждый геном также несет от 200 до 300 мутаций, способных приводить к потере функции. Некоторые из них присутствуют в обоих аллелях генов у конкретного человека.

Интересным и неожиданным аспектом индивидуального секвенирования генома является то, что в референсной сборке генома человека все еще не хватает значительной доли недосеквенированной и неаннотированной ДНК, которая обнаруживается буквально в каждом отдельном секвенируемом геноме. Эти «новые» последовательности обнаруживаются только при секвенировании дополнительных геномов. Таким образом, полная коллекция всех последовательностей генома человека, которые можно найти в нашей нынешней популяции из почти 8 млрд человек, по оценкам, на 20-40 Мб больше, чем существующая эталонная.

Каким бы впечатляющим ни был текущий перечень генетического разнообразия человека, очевидно, что мы все еще находимся в режиме открытий; без сомнения, еще предстоит раскрыть миллионы дополнительных SNP и других вариантов. Ниже приведены числа генетических изменений, которые может содержать любой индивидуальный геном:

  • около 5-10 млн SNP (в зависимости от популяции);

  • 25 000-50 000 редких вариантов (собственные мутации или те, что имеют частоту меньше 0,5%);

  • около 75 de novo мутаций, не обнаруженных в геномах родителей;

  • 3-7 новых CNV приблизительно размером в 500 т.п.н. ДНК;

  • 200 000-500 000 инделов (длиной от 1 до 50 п.н.) (в зависимости от популяции);

  • 500-1000 делеций размером от 1 до 45 т.п.н., затрагивающих около 200 генов;

  • около 150 инделов, расположенных в кодирующей части гена;

  • около 200-250 сдвигов рамки считывания;

  • 10 000-12 000 синонимичных SNP;

  • 8000-11 000 несинонимичных SNP в 4000-5000 генах;

  • 175-500 редких несинонимичных вариантов;

  • 1 de novo несинонимичная мутация;

  • около 100 преждевременных стоп-кодонов;

  • 40-50 вариантов, нарушающих сайт сплайсинга;

  • 250-300 генов, содержащих варианты с потерей функции;

  • около 25 генов могут быть полностью инактивированы.

СОВРЕМЕННАЯ КЛАССИФИКАЦИЯ ГЕНЕТИЧЕСКОГО РАЗНООБРАЗИЯ

Сегодня среди генетиков широко распространено упрощенное видение двух основных вышерассмотренных объектов - полиморфизм и мутация. Под полиморфизмом понимают частые генетические вариации в геноме, встречающиеся чаще 1% в популяции и не имеющие патогенных свойств. Мутация, наоборот, - редкое событие и, как правило, патогенное. Такое мнение можно встретить в большинстве современных учебников и научных статей. При этом все больше накапливается знаний, что и частые полиморфизмы могут быть патогенными, и, наоборот, большая часть так называемых мутаций не имеет функционального значения. В качестве примера можно привести самую частую мутацию, приводящую к развитию муковисцидоза, - p.Phe508del, которая, согласно популяционной базе данных GnomAd, в европейской популяции имеет частоту носительства 1,238%.

Исходя из этого, была предложена альтернативная классификация, в которой все генетические изменения называются вариантами нуклеотидной последовательности. Каждый вариант имеет свои характеристики, такие как частота встречаемости, функциональная значимость, патогенность и другие. Научным сообществом Human Genome Variation Society были разработаны подробные правила номенклатуры названий различных типов генетических вариантов, с которыми можно ознакомиться на их сайте https://varnomen.hgvs.org. Единые правила по обозначению генетических вариантов являются необходимой основой всей медицинской генетики.

Вторым важным шагом в отношении генетических вариаций является создание рекомендаций по оценке патогенности вариантов нуклеотидной последовательности. Как уже говорилось выше, при секвенировании персонального генома человека можно обнаружить множество однонуклеотидных замен и других более сложных генетических изменений. Очень непростой, но востребованной задачей является оценка их патогенности. Так как большая часть выявляемых вариантов является новой, ранее не описанной, проведение такой оценки часто бывает очень непростой, а иногда и невыполнимой задачей.

Общими принципами такой оценки являются сбор и оценка различных характеристик у обнаруженных вариантов генетической последовательности, чтобы максимально объективно отнести вариант к одной из 5 существующих категорий: доброкачественный, вероятно доброкачественный, неизвестного клинического значения, вероятно патогенный, патогенный. Правила, по которым происходит оценка патогенности вариантов нуклеотидной последовательности, были впервые опубликованы Американским колледжем медицинской генетики (ACMG). В России существуют свои версии рекомендаций, разработанные российскими генетиками в 2017 и 2019 гг. Так как описанные в данных руководствах критерии не являются универсальными для всех генов человека, в последние несколько лет для отдельных нозологических групп и генов выходят адаптированные рекомендации и даже отдельные рекомендации по использованию отдельных критериев.

Отчасти из-за этих сложностей классификации на сегодняшний день ДНК-диагностика имеет относительно невысокую эффективность поиска причин заболевания. Медицинская генетика сейчас проходит этап накопления знаний о генетическом разнообразии и их функциональном значении. И здесь большую роль играют как популяционные исследования, описывающие генетическое разнообразие здоровых людей, так и создание профессиональных баз данных с описанием вариантов нуклеотидных последовательностей, выявленных у больных с различной патологией. Третьим важным компонентом являются научные исследования, проводимые как с целью изучения молекулярно-генетических основ патогенеза заболеваний, так и для функционального анализа выявляемых генетических вариантов.

Существующая тенденция перехода количества накапливаемых знаний в качество интерпретации патогенности вариантов нуклеотидной последовательности позволяет надеяться, что в ближайшие 10-15 лет эффективность проводимой ДНК-диагностики сильно увеличится. Об этом свидетельствует широко распространенная практика переанализа данных, полученных несколько лет назад, которая выявляет в 5-10% случаев патогенные варианты, не выявленные ранее.

Список литературы

  1. Гинтер Е.К. Медицинская генетика. М.: Медицина, 2003.

  2. Nussbaum R.L., McInnes R.R., Willard H.F. Thompson & Thompson genetics in medicine e-book. Elsevier Health Sciences, 2015.

  3. Harris H., editor. Advances in Human Genetics. Springer Science & Business Media,2013.

  4. Strachan T., Read A. Human Molecular Genetics. CRC Press, 2018.

  5. Richards S., Aziz N., Bale S. et al. Standards and guidelines for the interpretation of sequence variants: a joint consensus recommendation of the American College of Medical Genetics and Genomics and the Association for Molecular Pathology // Genetics in medicine. 2015. Vol. 17, N 5. P. 405-423.

  6. Рыжкова О.П., Кардымон О.Л., Прохорчук Е.Б. и др. Руководство по интерпретации данных последовательности ДНК человека, полученных методами массового параллельного секвенирования (MPS)(редакция 2018, версия 2) // Медицинская генетика. 2019. Т. 18, № 2. С. 3-23.

  7. den Dunnen J.T., Dalgleish R., Maglott D.R., Hart R.K., Greenblatt M.S., McGowan J. J., Roux A.F., Smith T., Antonarakis S.E., Taschner P.E.; Human Genome Variation Society (HGVS), the Human Variome Project (HVP), and the Human Genome Organisation (HUGO). HGVS recommendations for the description of sequence variants: 2016 update // Human mutation. 2016. Vol. 37, N 6. P. 564-569.

  8. Soemedi R., Cygan K.J., Rhine C.L. et al. Pathogenic variants that alter protein code often disrupt splicing // Nature genetics. 2017. Vol. 49, N 6. P. 848.

Глава 4. Хромосомы человека

Введение

Практически вся история развития биологии проходит под знаком огромного интереса к человеку как биологическому объекту. В результате после разработки новых методов им сразу находили применение в исследованиях, посвященных изучению человека. В этом отношении цитогенетика до 1956 г. представляла редкое исключение. Первые описания хромосом датированы еще 70-ми годами XIX в. Хромосомы были обнаружены в виде окрашиваемых структур, образующихся при клеточном делении. Их первые описания, представленные в литературе, были сделаны Страсбургером и Флемингом. Вскоре после этого было замечено, что при слиянии гамет число хромосом удваивается, а в ходе клеточного деления они расщепляются продольно и расходятся в дочерние клетки. Уже в 1882 г. Флеминг пришел к выводу о постоянстве числа хромосом в клетках одного вида. Годом спустя Ру, наблюдая за их особенностями, высказал предположение об участии этих образований в передаче наследственных признаков.

Дальнейшее развитие этой идеи Вейсманом, опиравшимся на полученные к тому времени данные об организации и поведении хромосом, легло в основу хромосомной теории наследственности. На этом этапе развития биологии изучение морфологии и поведения хромосом явно опережало развитие генетики как науки. Годом рождения последней считают 1866 г., когда Грегор Мендель опубликовал главный труд своей жизни. К сожалению, он не был достойно оценен современниками, и законы наследственности были открыты заново де Фризом, Корренсом и Чермаком только в 1900 г.

Имея такую многолетнюю фору, цитологи оказались хорошо подготовленными к моменту принятия научным сообществом основных законов передачи наследственной информации. Им потребовались лишь один-два года для проведения необходимых исследований и наглядной демонстрации соответствия поведения хромосом ожидаемому от гипотетических частиц наследственности. Учитывая очевидное различие в числе генов и хромосом, Саттон в 1903 г. дал структурно-морфологическое объяснение феномену сцепления генов, ранее открытому Корренсом. Описание непарной хромосомы и ее правильная идентификация как половой хромосомы показали значение последней в определении пола. Это обеспечило материальную базу для объяснения феномена сцепления генов с полом, открытого в 1906 г.

Прогресс в исследованиях и анализе полученных в те годы результатов, острота мысли биологов того времени поражают и сегодня. Уже в 1904 г. в гипотезе Саттона-Бовери достаточно полно и точно была определена связь хромосом с элементами наследственности. Вероятно, именно представление этой гипотезы можно считать той точкой в развитии биологии, начиная с которой изучение хромосом неразрывно связано с генетическими исследованиями, а цитогенетика стала отдельной, самостоятельной областью биологии.

В последующие годы успешное развитие цитогенетики было во многом обусловлено удачным выбором объектов исследования, в число которых человек, к сожалению, не входил. Многочисленные работы проводили на политенных хромосомах плодовой мушки Drosophila melanogaster, которая к тому времени уже стала одним из излюбленных объектов исследований генетиков. Активному изучению подверглись мейотические хромосомы амфибий. Несмотря на большой интерес к хромосомам млекопитающих, исследования в этой области в течение длительного времени были менее интенсивными и успешными, что связано с отсутствием полноценных методов анализа.

Путь, пройденный цитогенетикой млекопитающих к настоящему времени, условно можно разделить на четыре этапа.

Первый этап был посвящен главным образом поиску адекватных подходов к разработке соответствующих методик для исследования морфологии хромосом. Значительный вклад в развитие цитогенетики на этом этапе внесли такие выдающиеся отечественные исследователи, как П.И. Живаго, А.Г. Андрес и М.С. Навашин.

Началом второго этапа заслуженно считают 1956 г. - год опубликования работ, в которых были впервые представлены метафазные хромосомы человека. Это позволило правильно подсчитать их число и дать детальное описание их морфологии. Число хромосом в диплоидной клетке человека оказалась равно 46, а не 48, как полагали ранее. Это исследование было выполнено в Институте генетики г. Лунда (Швеция). Joe-Hin Tjio и Albert Levan провели его на клетках культуры, полученной из эмбриональной печени человека, благодаря усовершенствованию метода приготовления препаратов метафазных хромосом. Следует отметить, что работы в этом направлении со сходными результатами выполняли и ранее. В 1954 г. Eva и Yngve Melander, также работавшие в Институте генетики г. Лунда, определили число хромосом человека как 46. Joe-Hin Tjio и Albert Levan упоминают эти результаты в своей знаменитой статье. Eva и Yngve Melander работали с давлеными препаратами ткани эмбриональной печени. К сожалению, полученные ими результаты были недостаточно убедительными. Фотография метафазной пластинки с 46 хромосомами человека, представленная в качестве решающего аргумента в вопросе о числе хромосом человека, была сделана Joe-Hin Tjio 22 декабря 1955 г. в 2 ч ночи по местному времени. В те годы днем Институт генетики был активно функционирующим учебным институтом. Исследовательскую работу начинали вечером и часто заканчивали поздно ночью. Эту фотографию с пометкой в нижнем левом углу «Human cell with 46 chromosomes observed 1955 on December 22nd at 2.00 am» Joe-Hin Tjio разослал своим друзьям и коллегам по всему миру. Сегодня в память об этом факте у главного входа в институт висит мемориальная доска (рис. 4-1). Статья, подготовленная Joe-Hin Tjio и Альбертом Леваном, была представлена в журнал Hereditas 26 января 1956 г. и опубликована в апрельском номере этого журнала. Высокое качество препаратов и фотографий, анализ 265 метафаз, из которых лишь в четырех число хромосом отличалось от 46, устранили всякие сомнения в том, что более 30 лет число хромосом человека, считавшееся равным 48, было неверным. В том же году Чарльз Е. Форд и Джон Л. Хамертон подтвердили полученный их коллегами результат. Этот этап развития цитогенетики характеризуется интенсивными исследованиями морфологии митотических и мейотических хромосом млекопитающих и началом работ, посвященных изучению структурно-функциональной организации хромосомы. В это же время были проведены первые исследования репликации хромосом и их отдельных районов, разработаны методы введения в ДНК хромосом радиоактивных предшественников, а также методы радиографии хромосомных препаратов. Были описаны первые примеры хромосомных нарушений у человека, показано значение изменений хромосомного баланса, и возник такой раздел науки, как медицинская цитогенетика.

image
Рис. 4-1. Мемориальная доска у входа в Институт генетики г. Лунда

Начало следующего этапа (конец 60-х - начало 70-х годов) было обусловлено созданием методов дифференциального окрашивания хромосом, идентификации как целых хромосом, так и их отдельных районов. Развитие этих методов принципиально изменило ситуацию не только в цитогенетике, но и в генетике человека в целом. Немного раньше разработки методов дифференциального окрашивания хромосом были получены первые гибриды соматических клеток, а затем и клоны гибридных клеток, содержащих наряду с полным набором хромосом мыши отдельные хромосомы человека. Описание хромосомного состава линий гибридных клеток и определение присутствующих в них генов человека положило начало картированию его генома. Локализацию генов определяли сначала с точностью до целой хромосомы, затем, используя перестроенные хромосомы человека, - с точностью до хромосомного района, позже, анализируя соматические гибриды, индуцированные облучением перестроенные хромосомы человека, определяли порядок генов в хромосоме и относительное расстояние между ними.

Развитие лазерной микротехники в 1970-х гг. позволило приступить к изучению принципов организации хромосом человека в интерфазном ядре не на модельных объектах, а в прямых экспериментах. В первых исследованиях для индукции микроповреждений хромосом в интерфазе использовали микролуч лазера. Изучение изменений проводили спустя несколько часов, анализируя метафазные хромосомы. Полученные результаты привели к формированию представлений о существовании внутри интерфазного ядра территорий, занятых материалом отдельных хромосом. В дальнейшем при изучении принципов пространственной организации хромосом в интерфазном ядре успешно использовали гибриды соматических клеток, но настоящий прорыв в этой области стал возможен лишь благодаря огромным успехам в развитии молекулярной биологии и микроскопической техники в конце XX и начале XXI в.

Четвертый этап характеризуется широким внедрением в практику хромосомного анализа молекулярно-цитогенетических методов. Во многом его успешное развитие оказалось обусловлено разнообразным использованием гибридизации нуклеиновых кислот. В настоящее время можно выделить три основных направления в развитии современной цитогенетики.

  1. Визуализация и распознавание в составе хромосомы конкретных последовательностей ДНК, РНК и белков. Имеющийся спектр ДНК-проб, используемых для FISH, поразительно широк. Он варьирует от небольших, размером несколько десятков пар оснований, фрагментов ДНК до ДНК-проб, содержащих в своем составе ДНК всего генома человека. В первые годы гибридизацию нуклеиновых кислот in situ использовали главным образом для анализа распределения в хромосомах человека и других видов млекопитающих различных повторенных последовательностей, а затем и для определения локализации конкретных генов и уникальных анонимных последовательностей ДНК. В настоящее время гибридизация нуклеиновых кислот in situ превратилась в мощный инструмент анализа хромосомных аномалий и определения гомологии хромосомных районов у близкородственных и давно дивергировавших видов. Следует отметить, что во многом такой прогресс оказался возможен лишь благодаря созданию систем цифровой регистрации микроизображений и их компьютерной обработки.

  2. Пространственная организация хромосомы и клеточного ядра. Быстрое развитие лазерной сканирующей микроскопии и фантастические успехи генной инженерии определили начало нового этапа изучения хромосомы - исследования трехмерной и прижизненной организации хромосомы, анализа архитектоники всего интерфазного ядра, пространственного взаимодействия хромосомных районов и макромолекулярных комплексов. Изыскания, проводимые в этом направлении, варьируют от одновременной визуализации в ядре всех хромосом человека до наблюдения за организацией и локализацией индивидуальных локусов в ядре живой клетки.

  3. Развитие технологии биочипов и высокопроизводительных методов массового параллельного секвенирования легло в основу анализа хромосомных аномалий человека с помощью детального анализа геномной ДНК пациента.

Таким образом, обнаружение хромосомных нарушений стало возможным в отсутствие препаратов хромосом пациента. Секвенирование генома человека и стремительное развитие методов молекулярной биологии и биоинформатики поставило вопрос, где находятся границы между цитогенетикой, молекулярной генетикой и молекулярной биологией. Первый проект, непосредственно посвященный изучению генома человека, стартовал в 1990 г. под руководством Джеймса Уотсона под эгидой Национальной организации здравоохранения США. Существовавшая в то время методическая база предполагала, что решение задачи секвенирования генома человека займет десятилетия. Однако уже в 2000 г. был выпущен первый рабочий черновик структуры генома, а сборка почти полного генома была представлена в 2003 г. Правда, следует заметить, что статус почти завершенной сборки генома человека сохранился до настоящего времени. Секвенирование персональных геномов показало их большое разнообразие как по SNP, вариациям по числу копий различных участков, так и по другим вариантам организации. Высокая эффективность современных методов секвенирования позволила решать задачи изучения геномов десятков и сотен тысяч людей, принадлежащих различным группам населения. Целью международного проекта (HapMap), стартовавшего в 2002 г., являлись изучение и систематизация генетических особенностей геномов людей. 2-го сентября 2010 г. была опубликована карта вариаций генома человека третьего поколения, в которой одна SNP в среднем приходилась на 279 пар оснований. Проект 1000 Genomes Project (1KGP) был начат в 2008 г. В 2015 г. в журнале Nature были представлены результаты реконструкции геномов 2504 человек из 26 популяций. Было выявлено более 88 млн различных вариаций (84,7 млн SNP, 3,6 млн инсерций и делеций, 60 000 структурных вариантов). То есть суммарно SNP встречаются каждые 30 п.н. В Великобритании в 2013 г. был запущен проект 100,000 Genomes Project. К 1 октября 2018 г. уже были секвенированы 87 231 персональных геномов. Выявленные различия геномов включают, среди прочих, отличия в присутствии в них участков геномов других видов древних людей. Также стоит упомянуть, что в настоящее время остаются почти не вовлеченными в анализ районы структурного гетерохроматина хромосом человека, что может представлять отдельный и большой интерес в связи с их значительными вариациями по размеру в 1, 9, 16-й и Y-хромосомах. Более того, относительно недавно была выявлена интенсивная транскрипция ДНК некоторых районов структурного гетерохроматина на определенных стадиях онтогенеза и в фазах клеточного цикла. Вариабельность качественного и количественного состава повторенных последовательностей ДНК С-положительных районов хромосом, районов, которые остаются несеквенированными до настоящего времени, требует разработки принципиально новых подходов к их изучению.

Следует отметить, что, помимо анализа SNP, массовое параллельное секвениро-вание и другие современные методы, базирующиеся на анализе последовательностей нуклеотидов, используются для анализа в геноме числа отдельных хромосом и хромосомных районов. Вероятно, такие и все другие исследования, посвященные анализу хромосом и хромосомных районов, имеет смысл отнести к разделу современной цитогенетики, признав, что сегодня значительная часть цитогенетических работ и цитогенетической диагностики проводится без использования препаратов митотических или мейотических хромосом.

Выявление обширного полиморфизма различных участков в геноме человека и принципиальная, а часто и техническая возможность диагностики, обеспечивающей детальную информацию о практически любом хромосомном районе, остро поставило вопрос о разграничении нормы и патологии при проведении такого детального анализа хромосом. Уже показано огромное значение для формирования фенотипа вариабельности по числу копий определенных последовательностей ДНК. Решение этой задачи осложняется различиями проявления различных структурных и количественных вариантов хромосомной организации на различном генетическом бэкграунде. Во многом загадочным остается значение различий по локализации и размерам кластеров дуплицированных последовательностей, широко представленных в хромосомах человека. Несмотря на многочисленные исследования метилирования ДНК и модификации гистонов, мы и в этой области находимся лишь в начале пути. Стремительный рост знаний позволяет детализировать и расширять представления о структурно-функциональной организации хромосом, но с еще большей скоростью он вскрывает новые проблемы, ставит новые вопросы и открывает новые направления.

Сегодня цитогенетика человека является разделом биологии, в котором исследователи как заняты решением фундаментальных проблем структурно-функциональной организации генома человека, так и принимают непосредственное участие в разработке и использовании новых методов анализа в диагностических целях. Цитогенетика служит неотъемлемым элементом современной медицины, без которого уже невозможно представить доимплантационную, пре- и постнатальную диагностику и диагностику онкологических заболеваний.

Номенклатура хромосом человека

Развитие любой области науки всегда связано с формированием и развитием ее специального языка, возникновением новых терминов и правил их использования. Эта проблема особо остро встала перед цитогенетикой в связи с необходимостью описания хромосом человека. К ее решению приступили сразу после разработки методов приготовления препаратов метафазных хромосом человека. Результаты, полученные в 1956 г., вызвали резкое увеличение числа исследований, посвященных хромосомам человека. Уже к 1959 г. были предложены различные классификации хромосом, но их многообразие только осложнило общение исследователей, работающих в этой области. Разработка общей системы описания хромосом стала насущной необходимостью. По предложению Чарльза Форда в г. Денвере (Колорадо, США) собрались 14 исследователей и трое консультантов, представлявших все лаборатории, которые к тому времени опубликовали результаты анализа кариотипа человека и описания хромосом. На этом собрании, более известном как Денверская конференция (1960), была предложена система описания хромосом, озаглавленная A Proposed Standard System of Nomenclature of Human Mitotic Chromosomes. Заложенные принципы описания хромосом, несмотря на многочисленные дополнения, обусловленные интенсивным развитием новых методов хромосомного анализа, до настоящего времени остались неизменными.

Спустя три года, на лондонской встрече (1963), организованной по инициативе С. Пенроуза, было официально введено разделение хромосом человека на семь групп, обозначенных буквами от A до G. Ранее оно было предложено К. Патау еще в 1960 г. Следующее значительное событие произошло в 1966 г. в г. Чикаго на III Международном конгрессе по генетике человека. Анализ результатов исследований хромосом человека, накопившихся к этому времени, позволил сформулировать правила краткого описания набора хромосом человека в норме и при патологических изменениях. Эти правила прошли проверку временем и для хромосом человека при рутинной окраске остались неизменными до настоящего момента.

В 1968 г. произошло событие, определившее развитие цитогенетики на долгие годы. Торнбьерн Касперсон и соавт. показали, что окраска растительных хромосом акридиновым оранжевым дает дифференциальное окрашивание по длине хромосомы. Этот способ немедленно применили для анализа хромосом человека, и уже в 1970 г. был опубликован первый кариотип дифференциально окрашенных хромосом, в котором каждая из них получила свой номер. Вскоре был предложен еще ряд методов дифференциальной окраски хромосом, дающих сходные результаты. Анализ и обобщение результатов дифференциального окрашивания требовали систематической работы, поэтому в 1971 г. в Париже на IV Международном конгрессе по генетике человека пришли к заключению о необходимости создания комитета для разработки номенклатуры хромосом человека. Его первое заседание под председательством Джона Хамертона состоялось в Эдинбурге в январе 1972 г. В результате был принят документ, имеющий огромное значение для дальнейшего развития цитогенетики человека. В нем были сформулированы принципы описания не только целых хромосом человека, но и их отдельных районов. В 1976 г. в Мехико на V Международном конгрессе по генетике человека был избран первый международный постоянно действующий комитет по номенклатуре хромосом человека (International Standing Committee on Human Cytogenetic Nomenclature). Это был первый постоянно действующий орган с широким международным и географическим представительством. Он работал под председательством Яна Линдстена. Результатом его работы стало создание первой официальной номенклатуры хромосом человека - An International System for Human Cytogenetic Nomenclature(ISCN, 1978).

Следующим шагом в развитии номенклатуры хромосом стала ее адаптация к результатам исследований хромосом человека, выполненных на высоком уровне разрешения. Если ISCN (1978) описывала в хромосомах человека около 400 сегментов, то номенклатура, предложенная комитетом под председательством Бернарда Дютрилё, давала возможность описания хромосом с разрешением в 550 и 850 сегментов на гаплоидный набор (1981). Следующая версия ISCN (1985) была подготовлена в 1984 г. комитетом под председательством Дэвида Хардена. В дальнейшем она была усовершенствована для более точного и однозначного описания хромосомных перестроек, обнаруживаемых при онкологических заболеваниях (ISCN, 1991). Следующая номенклатура была принята 9-13 октября 1994 г. на заседании комитета в Мемфисе (ISCN, 1995). В отличие от предыдущих вариантов, в ней были учтены проблемы описания результатов, полученных при использовании FISH. Десять лет она успешно служила цитогенетике, и лишь в декабре 2004 г. на конференции в Ванкувере были уточнены некоторые ее положения. В ISCN (2005) были представлены G- и R-дифференциально окрашенные хромосомы на высоком уровне разрешения, добавлены новые идиограммы на уровне 300 и 700 бэндов, расширен раздел, касающийся гибридизации in situ, включены дополнительные примеры редких вариантов хромосомных перестроек и введена базовая номенклатура хромосом для сравнительной геномной гибридизации со следующими изменениями и дополнениями: введены новые схемы дифференциально окрашенных хромосом на всех уровнях разрешения; пересмотрена номенклатура в случаях неоплазий и введено использование специальной терминологии для обозначения основных и сопутствующих клеточных клонов при описании клональной эволюции; в большинство глав включены новые примеры для описания сложных и уникальных ситуаций; представлена краткая и полная номенклатура для описания результатов микроэррей диагностики, включающая все существующие в то время платформы; представлена номенклатура для описания результатов MLPA-диагностики.

Дальнейшее совершенствование ISCN было связано главным образом с разработкой и введением описания результатов исследований, полученных с использованием методов полногеномного анализа. Они нашли отражение в ISCN (2013) и ISCN (2016). Более того, в 2016 г. An International System for Human Cytogenetic Nomenclature (Международная система цитогенетической номенклатуры) получила новое название - An International System for Human Cytogenomic Nomenclature (Международная система цитогеномной номенклатуры). В последней версии ISCN основные изменения затронули главы «Микроматричный анализ» и «Районоспецифичные анализы», а также была включена новая глава «Технологии, основанные на секвенировании». Идиограммы хромосом представлены для пяти уровней разрешения (300, 400, 550, 700 и 850), как это было введено в ISCN (2013). В сравнении с предыдущей номенклатурой появился ряд новых символов и сокращений, а также исчезли некоторые сокращения. Нововведения в ISCN (2016) недавно были систематизированы и рассмотрены в статье Антоненко и Шиловой (2018).

В настоящее время номенклатура ISCN (2016) обязательна для использования исследователями и сотрудниками медицинских учреждений, работающими в области цитогенетики человека.

Хромосомы человека, несомненно, представляют особый случай, что связано с тем вниманием, которое было уделено созданию их номенклатуры. Разработанные принципы рекомендованы для построения номенклатур других видов млекопитающих. Сегодня ISCN (2016) представляет собой и словарь, и грамматику языка цитогенетика. Изложить ее в настоящей главе даже в кратком варианте не представляется возможным. В ISCN (2016) включены разделы, в которых приведены правила описания кариотипа, хромосом и хромосомных районов, различных хромосомных аномалий и хромосомного полиморфизма. В настоящей главе будет представлена только та минимальная информация, без которой будет очень сложно говорить об организации хромосомы и диагностике хромосомных нарушений.

Идентификация и описание основных ориентиров, районов и бэндов хромосом

В номенклатуре хромосом человека каждой хромосоме присвоен номер, а при описании конкретного места на хромосоме указывается, в состав какого плеча, района, бэнда, суббэнда и субсубэнда оно входит. Таким образом, положение на хромосоме описывается 6 символами. Необходимо отметить, что в номенклатуре все хромосомы человека рассматривают как непрерывные серии бэндов и суббэндов. При этом бэндом, а затем и суббэндом, считают участок хромосомы, отличающийся от соседних по интенсивности окрашивания соответствующими методами. Согласно ISCN (2016), бэнды отражают структурно-функциональную организацию генома, обусловливающую регуляцию репликации ДНК, репарацию, транскрипцию и генетическую рекомбинацию. Бэнды - крупные структуры размером 5-10 млн п.н., которые могут включать сотни генов. Молекулярная основа дифференциального окрашивания хромосом - нуклеотидный и белковый состав, а также функциональная организация участков генома, соответствующих бэндам. G-позитивные бэнды (R-негативные) содержат АТ-богатую (относительно соседних бэндов), поздно реплицирующуюся ДНК, бедную генами, тогда как G-негативные бэнды (R-позитивные) богаты GC, обогащены генами, их ДНК реплицируется в начале S-фазы клеточного цикла.

Для описания места на хромосоме используется следующий порядок записи: первым указывается номер хромосомы, затем плеча, район в составе плеча, бэнд в составе района, суббэнд в составе бэнда и на самом высоком уровне разрешения - субсуббэнд в составе суббэнда. Например, 1p36.31 означает участок хромосомы, находящийся в первом субсуббэнде третьего суббэнда шестого бэнда третьего района короткого плеча первой хромосомы человека (рис. 4-2). Стоит обратить внимание, что суббэнды отделены от бэндов точкой, и произносится такая запись следующим образом «первая хромосома, короткое плечо, три, шесть, точка, три, один». Ни число районов в плече хромосомы, ни бэндов в районе, ни суббэндов в бэнде, ни субсуббэндов в суббэнде не может быть двухзначным.

Для обозначения коротких и длинных плеч хромосом, а также районов и бэндов, расположенных в них, используют следующие символы: p - короткое плечо хромосомы (от французского petite - маленький), q - длинное плечо (от английского queue - очередь, хвост). Плечи разделяет центромера, обозначаемая символом «cen», но для обозначения ее части, прилежащей к р-плечу, применяют символ «р10», а прилежащей к q-плечу, - символ «q10». Район хромосомного плеча, ближайший к центромере, обозначают цифрой 1, следующий - цифрой 2 и т.д. Нумерация бэндов внутри района также проводится в направлении от центромеры к теломере. То же правило действует для суббэндов и субсуббэндов. Для описания суббэндов в составе бэнда после номера последнего ставят точку, а затем номер соответствующего суббэнда. Суббэнды в пределах бэнда также нумеруют в направлении от центромеры к теломере. Так, в бэнде 1р31 выделяют три суббэнда: 1р31.1, 1р31.2 и 1р31.3, из которых 1р31.1 - проксимальный, а 1р31.3 - дистальный. Если суббэнды подразделяются на части, то их также нумеруют цифрами, но уже без использования пунктуации. Например, 1р31.11 означает «проксимальный элемент суббэнда 1р31.1».

Важными элементами в номенклатуре хромосом являются четко видимые ориентиры, представленные постоянными и отчетливыми морфологическими особенностями хромосом и делящие их на районы. К таким ориентирам относят концы хромосомных плеч, центромеры и определенные, наиболее четко видимые бэнды. Бэнды, используемые в качестве ориентиров, полностью входят в состав дистального района. Перечень и описание бэндов, используемых в номенклатуре хромосом человека в качестве ориентиров, приведены в ISCN (2016). GTG-дифференциально окрашенные хромосомы человека и идиограмма GTG-дифференциально окрашенных хромосом с обозначением номеров бэндов представлены на рис. 4-3 и 4-4 (см. цв. вклейку).

image
Рис. 4-2. Запись конкретных участков хромосомы. Стрелка указывает на субсуббэнд 1p36.31. Схема хромосомы 1 приведена согласно ISCN (2016)
image
Рис. 4-3. GTG-дифференциально окрашенные хромосомы человека

Общие принципы описания кариотипа

В данном разделе будут рассмотрены общие принципы и правила описания кариотипа. По требованиям к точности их исполнения они напоминают языки машинного программирования. Пропуск символа или пробела может полностью изменить весь смысл приводимого описания.

Первым пунктом в описании кариотипа указывается общее число хромосом, включая половые хромосомы. Данное число отделяется от остальной части записи запятой (,). Следом записываются половые хромосомы. Аутосомы расписываются лишь в случае наличия аномалий и приводятся в порядке возрастания их номеров. Ниже приведены записи нормальных кариотипов:

  • 46,ХХ - нормальный кариотип женщины;

  • 46,XY - нормальный кариотип мужчины.

При наличии численных и/или структурных хромосомных аномалий первыми записываются аномалии половых хромосом, затем аномалии аутосом в порядке возрастания номеров независимо от типа аномалии. Каждая аномалия выделяется запятыми. Знаки плюс (+) или минус (-) перед хромосомой указывают на приобретение дополнительной хромосомы или на потерю хромосомы:

  • 47,XY,+21 - кариотип мужчины с трисомией по 21-й хромосоме;

  • 48,XX,+13,+21;

  • 45,XX,-22;

  • 46,XX,+8,-21.

Единственным исключением из этого правила являются конститутивные аномалии половых хромосом, которые описываются без использования знаков (+) или (-). Например:

  • 45,X;

  • 47,XXY;

  • 47,XXX;

  • 47,XYY;

  • 48,XXXY.

Наличие в описании численных аномалий половых хромосом знаков (+) и (-) указывает на приобретенный характер аномалий. Например:

  • 47,XX,+X - кариотип опухолевой клетки женщины с приобретенной Х-хромосомой;

  • 45,X,-X - кариотип опухолевой клетки женщины с потерей Х-хромосомы;

  • 45,X,-Y - кариотип опухолевой клетки мужчины с потерей Y-хромосомы. При комбинации приобретенной и конститутивной численной аномалий половых хромосом конститутивная численная аномалия обозначается символом (с):

  • 48,XXYc,+X - кариотип опухолевой клетки с приобретенной Х-хромосомой у пациента с синдромом Кляйнфельтера (48,XXY);

  • 48,XY,+21c,+21 - кариотип опухолевой клетки с приобретенной хромосомой 21 у пациента с синдромом Дауна;

  • 46,XY,+21c,-21 - кариотип опухолевой клетки с потерей хромосомы 21 у пациента с синдромом Дауна.

При замещении в кариотипе нормальной хромосомы перестроенной, нормальная хромосома не указывается как потерянная:

  • 46,XX,inv(3) - означает, что одна из хромосом 3 содержит инверсию:

  • 46,XY,der(1)t(1;3) - описывает кариотип, в котором одна из хромосом 1 замещена перестроенной хромосомой 1, потерявшей какой-то из ее районов, но содержащей фрагмент хромосомы 3. Таким образом, в данном случае в наличии частичная моносомия по хромосоме 1 и частичная трисомия по хромосоме 3.

Для обозначения множественного числа копий используется знак умножения, но он может быть использован только для обозначения множественных копий перестроенных хромосом. Его использование в случае нормальных хромосом недопустимо. Символ ставится после описания хромосомы:

  • 46,XX,del(6)x2 - указывает на наличие в кариотипе двух хромосом 6, несущих делеции, при отсутствии нормальных хромосом 6.

При наличии, кроме хромосом с делециями, двум нормальных хромосом кариотип должен быть описан следующим образом:

  • 48,XX,+del(6)x2.

Описание объектов, содержащих разные клоны клеток

При описании объектов, содержащих разные клоны клеток, приводятся кариотипы всех клонов, разделенные косой чертой (/ ). В квадратных скобках после описания кариотипа указывается абсолютное число клеток данного клона, выявленное в проведенном исследовании. Указывается также причина наличия разных клонов. Символы mos (мозаик - различные клеточные линии произошли из одной зиготы) или chi (химера - различные клеточные линии произошли из разных зигот) приводятся перед общим описанием. При перечислении кариотипов нормальный кариотип всегда указывается последним. Если выявлено несколько аномальных клонов, то порядок их перечисления определяется долей их представленности. Первым приводится наиболее часто встречаемый. Затем по нисходящей. Последним указывается нормальный клон. Например:

  • mos 45,X[15]/47,XXX[10]/46,XX[10].

В случае наличия двух нормальных клонов первым указывается клон, имеющий большее представительство:

  • chi 46,XX[25]/46,XY[10].

Следует заметить, что правила описания гетерогенных клеточных популяций при диагностике онкологических заболеваний отличаются.

ПРОИСХОЖДЕНИЕ ХРОМОСОМ

Материнское или отцовское происхождение аномальной хромосомы обозначается символами mat и pat соответственно. Эти символы располагаются непосредственно после описываемой аномалии. Если хромосомы родителей нормальны, а у ребенка выявлена аномалия, то она рассматривается как возникшая de novo, и для ее описания используется символ (de novo).

При определении присутствия обоих гомологов хромосомы, происходящих от одного родителя (унипарентная дисомия), используется символ (upd):

  • 46,XY,upd(15)mat - оба гомолога хромосомы 15 имеют материнское происхождение;

  • mos 46,XX,upd(21)pat[8]/47,XX,+21[7] - мозаик. Один клон клеток содержит оба гомолога хромосомы 21 отцовского происхождения, а второй - три-сомию по хромосоме 21.

В ISCN (2016) предусмотрено обозначение варианта, когда перестройка унаследована от родителей, но неизвестно, от отца или матери. В этом случае используется символ inh (inherited).

Описание аномальных хромосом человека

СТРУКТУРНЫЕ АНОМАЛИИ

Буквы и сокращения, используемые при описании хромосомных аномалий [при описании хромосом используются только буквы и сокращения, принятые в ISCN (2016)], означают тип реорганизации хромосомы. Номер хромосомы, задействованной в перестройке, приводится сразу за символом перестройки в круглых скобках, например:

  • inv(2) - инверсия района в хромосоме 2;

  • del(4) - делеция района в хромосоме 4;

  • r(18) - кольцевая хромосома, образованная из хромосомы 18.

Если в перестройку вовлечены 2 или более хромосом, они разделяются точкой с запятой (;). Порядок их перечисления подчиняется тому же правилу, что и перечисление аномальных хромосом в кариотипе, а именно X и Y, а затем аутосомы по возрастанию номеров, например:

  • t(X;3) - транслокация хромосомы X и хромосомы 3;

  • t(2;5) - транслокация хромосом 2 и 5.

Исключением из этого правила являются перестройки с тремя точками разрывов, когда имеет место инсерция фрагмента одной хромосомы в район другой хромосомы. В этом случае номер хромосомы-реципиента приводится первым. Например, запись ins(5;2) означает инсерцию фрагмента хромосомы 2 в хромосому 5.

В случае сбалансированных транслокаций, затрагивающих три хромосомы с одной точкой разрыва в каждой из них, первой приводится половая хромосома или хромосома с самым маленьким номером. Следующим записывается номер хромосомы, являющейся реципиентом для ее района, а последним приводится номер хромосомы-донора для хромосомы, записанной первой. Этот принцип распространяется и на сбалансированные транслокации, вовлекающие большее число хромосом.

Для описания хромосомных перестроек ISCN предполагает использование краткой или полной системы их описания. При использовании краткой системы указывается только тип хромосомных перестроек и точки разрывов. Иногда она не дает возможности однозначного описания сложных хромосомных перестроек, которые выявляются при анализе неоплазий. В этом случае состав аномальной хромосомы описывается в терминах бэндов, входящих в состав ее районов.

В краткой системе описания структурных хромосомных аномалий указывается тип хромосомной перестройки, а следом за его символом в круглых скобках указывается локализация точек разрывов.

При описании хромосомных перестроек с двумя точками разрывов в одной хромосоме первой указывается точка разрыва в р-плече или, если они локализованы в одном плече, то проксимальная точка разрыва:

  • 46,XX,inv(2)(p21q31);

  • 46,XX,inv(2)(p13p23).

Точки разрывов, локализованные в одной хромосоме, не разделяются какими-либо знаками. При локализации точек разрывов на двух хромосомах первой указывается либо половая хромосома, либо хромосома с меньшим номером:

  • 46,XX,t(12;16)(q13;p11);

  • 46,X,t(X;18)(p11;q11).

Исключением из правила, определяющего последовательность записи хромосом, являются перестройки хромосом с тремя точками разрывов, когда происходит вставка в хромосому-реципиент фрагмента хромосомы донора. Такой случай уже был рассмотрен выше. Хромосома-донор всегда стоит на последнем месте, даже если это половая хромосома или хромосома с более низким номером:

  • 46,XX,ins(5;X)(p14;q21q25) - инсерция фрагмента Х хромосомы (q21→q25) в бэнд р14 хромосомы 5;

  • 46,XX,ins(5;2)(p14;q21q25) - инсерция фрагмента (q21→q25) хромосомы 2 в бэнд р14 хромосомы 5.

Если подобная перестройка затрагивает только одну хромосому, то сначала указывается бэнд вставки, затем, в случае прямой инсерции, - более близкая к центромере точка разрыва фрагмента инсерции и, наконец, - дистальная точка разрыва этого фрагмента:

  • 46,XX,ins(2)(q13p13p23);

  • 46,XX,ins(2)(q13p23p13) - в отличие от предыдущей, означает вставку фрагмента p13→p23 в противоположной ориентации.

Для транслокаций, в которые вовлечены три хромосомы при одной точке разрыва в каждой из них, существует следующий порядок перечисления хромосом:

  • первой приводится половая хромосома или хромосома с наименьшим номером;

  • затем хромосома-реципиент фрагмента хромосомы, поставленной первой;

  • наконец, хромосома, являющаяся донором фрагмента первой хромосомы.

Запись 46,XX,t(9;22;17)(q34;q11;q22) означает, что фрагмент хромосомы 9, соответствующий району, дистальному относительно 9q34, перенесен на хромосому 22 с точкой разрыва-соединения в 22q11, фрагмент хромосомы 22, соответствующий району, дистальному относительно 22q11, перенесен на хромосому 17 с точкой разрыва-соединения в 17q22, и, наконец, фрагмент хромосомы 17, соответствующий району, дистальному относительно 17q22, перенесен на хромосому 9 с точкой разрыва-соединения в 9q34. Этот принцип применим для перестроек и с большим числом точек разрывов. В качестве примера ниже приведен кариотип с транслокациями, затрагивающими 4 хромосомы, и кариотип с реципрокными транслокациями 2 интерстициальных фрагментов хромосом:

  • 46,XX,t(3;9;22;21)(p13;q34;q11;q21);

  • 46,XY,t(5;6)(q13q23;q15q23).

Следует заметить, что несбалансированные перестройки приводят к появлению как минимум одной производной хромосомы, обозначаемой символом der (derivative chromosome). Обычно такие перестройки не удается однозначно описать с помощью краткой системы записи кариотипа. При использовании полной системы описания структурных хромосомных аномалий описание перестроенной хромосомы начинается с конца р-плеча или ближайшего к нему бэнда и продолжается до конца q-плеча. Бэнды указываются в том порядке, в котором они располагаются в хромосоме. Если перестроенная хромосома содержит материал одной хромосомы, то номер хромосомы при обозначении бэндов не повторяется. Такое описание требует, кроме точного обозначения участка хромосомы, введения символов, обозначающих точку разрыва, соединения участка хромосомы, расположенного между двумя обозначенными участками. Для решения этой задачи были введены следующие обозначения:

  • двоеточие ( : ) означает точку разрыва хромосомного района;

  • двойное двоеточие ( :: ) означает разрыв и соединение;

  • стрелка (→), расположенная между символами двух хромосомных сегментов, описывает район хромосомы, локализованный между ними;

  • символ ter (terminal) в сочетании с символом плеча (pter или qter) означает конец короткого или длинного плеча соответственно;

  • для обозначения центромеры используется символ (cen).

При описании точки разрывов указываются район, бэнд или суббэнд ее локализации. Если район, в котором была локализована точка разрыва, включает два соседних бэнда, то они приводится оба, разделенные символом (or), например: 1q23 or q24. Если район локализации точки разрыва включает больше бэндов, то при ее описании указывается район или районы хромосомы, например, 1q2 or q3.

Для упрощения восприятия описанной хромосомной перестройки в ISCN используется указание на ее конкретный тип, для чего введены сокращения типов хромосомных перестроек. Дупликации хромосомных районов обозначаются как dup. Они могут быть прямыми или инвертированными, что отражается в порядке перечисления точек разрыва, либо могут быть подчеркнуты символами dir (прямая дупликация) и inv (инвертированная дупликация), которые раньше приводились перед символом dup. Однако так как обычно для однозначного описания дупликаций использование символа dir не требовалось, он был исключен из ISCN (2016). Примерами записи дупликаций могут служить описания следующих перестроек:

  • 46,XX,dup(1)(q22q25);

  • 46,XX,dup(1)(pter→q25::q22→qter) - прямая дупликация;

  • 46,XX,dup(1)(q25q22);

  • 46,XX,dup(1)(pter→q25::q25→q22::q25→qter) или

  • 46,XX,dup(1)(pter→q22::q25→q22::q22→qter) - инвертированная дупликация.

Следует заметить, что только полная система дает возможность однозначного описания инвертированных дупликаций.

При описании трипликаций (trp) только полная система дает возможность однозначного описания ориентации дополнительных районов. Примером могут служить следующие записи:

  • 46,trp(1)(q21q32);

  • 46,trp(1)(pter→q32::q21→q32::q21→qter).

Различные варианты возможны и при инсерциях хромосомного материала. Район может сохранять исходную ориентацию или менять ее на противоположную. При записи это отражается в порядке перечисления точек разрыва, либо инвертированное положение может быть подчеркнуто символом inv. Стоит напомнить, что прямой инсерцией считается инсерция, в результате которой проксимальный конец района инсерции оказывается в проксимальном положении относительно второго конца, а инвертированная инсерция представляет собой инсерцию, при которой проксимальный конец района инсерции оказывается в дистальном положении. Примеры:

  • 46,XX,ins(5;2)(p14;q22q32);

  • 46,XX,ins(5;2)(5pter→5p14::2q32→2q22::5p14→5qter;2pter→2q22::2q32→2qter) - прямая инсерция из района 2q32→q22 в район 5p14;

  • 46,XX,ins(5;2)(p14;q32q22);

  • 46,XX,ins(5;2)(5pter→5p14::2q22→2q32::5p14→5qter;2pter→2q22::2q32→2qter) - инвертированная инсерция из района 2q32→q22 в район 5p14.

При описании хромосомных аномалий цитогенетики часто встречаются с хромосомами, возникшими в результате перестроек, затрагивающих две или более хромосом, а также являющихся результатом множественных перестроек одной хромосомы. Такие хромосомы называются производными (дериватными) хромосомами. Номер производной хромосомы соответствует номеру хромосомы, чей центромерный район входит в состав производной хромосомы. При описании производной хромосомы, возникшей в результате более чем одной перестройки, аберрации перечисляются в порядке очередности точек разрывов в производной хромосоме.

Примеры описания производных хромосом:

  • 46,XX,der1(1)t(1;3)(p22;q13) (краткая система записи);

  • 46,XX,der1(1)t(1;3)(1qter→1p22::3q13→3qter) (полная система записи);

  • der(1)t(1;3)(p32;q21)t(1;11)(q25;q13) (краткая система записи);

  • der(1)t(3qter→3q21::1p32→1q25::11q13→11qter) (полная система записи);

  • der(1)t(1;3)(p32;q21)t(3;7)(q28;q11);

  • der(1)(1qter→1p32::3q21→3q28::7q11→7qter);

  • der(9)del(9)(p12)t(9;11)(q34;q11);

  • der(9)(:9p12→9q34::13q11→13qter);

  • der(9)del(9)(p12)del(9)(q31);

  • der(9)(:p12→q31:);

  • der(l)t(1;3)(p32;q21)dup(1)(q25;q42);

  • der(1)(3qter→3q21::1p32→1q42::1q25→1qter);

  • der(9)inv(9)(p13p23)del(9)(q22q33);

  • der(9)(pter→p23::p13→q23::p13→q22::q33→qter);

  • der(1)del(1)(p22p34)ins(1;17)(p22;q11q25);

  • der(1)(1pter→1p34::17q25→17q11::1p22→1qter);

  • der(7)t(2;7)(q21;q22)ins(7;?)(q22;?);

  • der(7)(7pter→7q22::?::2q21→2qter);

  • der(8)t(8;17)(p23;q21)inv(8)(p22q13)t(8;22)(q22;q12);

  • der(8)(17qter→ 17q21::8p23→ 8p22::8q13→ 8p22::8q13→8q22::22q12→ 22qter).

Производные хромосом-дицентриков обозначаются номерами обеих хромосом, например:

  • der(5;7)t(5;7)(q22;p13)t(3;7)(q21;q21);

  • der(5;7)(5pter→5q22::7p13→7q21::3q21→3qter);

  • der(5;7)t(3;5)(q21;q22)t(3;7)(q29;p13);

  • der(5;7)(5pter→5q22::3q21→q29::7p13→7qter);

  • der(5;7)t(3;5)(q21;q22)t(3;7)(q29;p13)del(7)(q32);

  • der(5;7)(5pter→5q22::3q21→q29::7p13→7q32:).

В случае если происхождение центромеры производной хромосомы не установлено, для ее обозначения используется знак вопроса. Например:

  • der(?)t(?;9)(p?;p13)ins(?;7)(q?;q11q32);

  • der(?)(9pter→9p13::?→cen→?::7q11→7q32::?).

Для описания хромосом-дицентриков, в формировании которых не было никаких дополнительных перестроек, кроме перестроек, обусловивших дицентричность, используется символ (die).

  • 45,XX,dic(13;13)(q14;q32);

  • 45,XX,dic(13;13)(13pter→13q14::13q32→13pter);

  • 45,XX,dic(13;15)(q22;q24);

  • 45,XX,dic(13;15)(13pter→13q22::15q24→15pter).

Описание хромосом-трицентриков проводится по тем же правилам, что и хромосом-дицентриков. Порядок перечисления хромосом определяется следующим образом: первой приводится концевая хромосома с меньшим номером, а остальные - в порядке прикрепления к ней. Для обозначения хромосом-трицентриков используется символ (tre):

  • 44,XX,trc(4;12;9;)(q31;q22p13;q34);

  • 44,XX,trc(4;12;9;)(4pter→4q31::12q22→12p13::9q34→9pter).

Изохромосомы представляют собой хромосомы, состоящие из двух идентичных плеч, т.е. точки разрывов, имевших место при их формировании, локализованы в центромерных бэндах p10 или q10:

  • 46,XX,i(17)(q10);

  • 46,XX,i(17)(qter→q10::q10→qter) - кариотип содержит одну нормальную и одну перестроенную хромосому 17;

  • 46,X,i(X)(q10);

  • 46,X,i(X)(qter→q10::q10→qter) - кариотип содержит одну нормальную и одну перестроенную хромосому X.

В тексте статей и книг возможно краткое обозначение изохромосомы, например: i(17q), что следует понимать, как i(17)(q10). Для изопроизводных (изодериватных) хромосом используется символ ider (изохромосома, плечо которой состоит из производной хромосомы). Примеры таких и изодицентрических хромосом (idie) приведены ниже:

  • ider(22)(q10)t(9;22)(q34;q11);

  • ider(22)(9qter→9q34::22q22→22q10:: 22q10→22q22:: 9q34→9qter);

  • ider(9)(p10)ins(9;12)(p13;q13q22);

  • ider(9)(9pter→9p13::12q22→12q13::9p13→9p10::9p10→9p13::12q13→12q22:: 9p13→9pter);

  • 46,XY,idic(Y)(q12);

  • 46,XY,idic(Y)(pter→q12::q12→ pter).

В отличие от обычных хромосом кольцевые хромосомы (r) представляют собой структуры, замкнутые в кольцо, у которых обычно отсутствуют теломерные районы. Они могут состоять из материала одной или нескольких хромосом, например:

  • 46,XX,r(7)(p22q36);

  • 46,XX,r(7)(::p22→q36::)

или

  • der(1)r(1;3)(p36q23;q21q27);

  • der(1)r(1;3)(::1p36→1q23::3q21→3q27::).

Особое место в номенклатуре хромосом человека занимают маркерные хромосомы. Они являются аномальными хромосомами, у которых не идентифицирован ни один из их районов. В случае идентификации какого-либо района этой хромосомы она переходит в разряд «производная хромосома» (der). Примеры записи маркерных хромосом приведены ниже:

  • 47,XX,+mar - означает наличие одной маркерной хромосомы в дополнение к нормальному набору хромосом;

  • 48,XX,+2mar - две дополнительных маркерных хромосомы;

  • 47-51,XY,+1-5mar - наличие среди проанализированных клеток от одной до пяти маркерных хромосом.

Если маркерные хромосомы могут быть отличены одна от другой, то им присваиваются номера: mar1, mar2, mar3 и так далее.

Основные принципы описания хромосомных перестроек применимы и для описания транслокаций. Рассмотрим примеры реципрокных транслокаций, начиная с транслокаций с разным числом точек разрывов.

Реципрокные транслокации с 2 точками разрывов:

  • 46,XX,t(2;5)(q21;q31);

  • 46,XX,t(2;5)(2pter→2q21::5q31→5qter;5pter→5q31::2q21→2qter).

Реципрокные транслокации с 3 точками разрывов:

  • 46,XX,t(2;7;5)(p21;q22;q23);

  • 46,XX,t(2;7;5)(2qter→2p21::5q23→5qter;7pter→7q22::2p21::→2pter;5pter→5q 23::7q22→7qter).

Реципрокные транслокации с 4 точками разрывов и более:

  • 46,XX,t(3;9;22;21)(p13;q34;q11;q21);

  • 46,XX,t(3;9;22;21)(3qter→3p13::21q21→21qter;9pter→9q34::3p13→3pter;22pt er→22q11::9q34→9qter;21pter→21q21::22q11→22qter).

Транслокации целых хромосомных плеч могут быть однозначно описаны указанием точек разрывов в центромерных бэндах p10 и q10. При сбалансированных транслокациях для половой хромосомы или хромосомы с более низким номером точка разрыва обозначается р10:

  • 46,XY,t(1;3)(p10;q10);

  • 46,XY,t(1;3)(1pter→1p10::3q10→3qter;3pter→3p10::1q10→1qter).

Необходимо обратить внимание на разницу данной записи и записи, приведенной ниже:

  • 46,XY,t(1;3)(p10;p10);

  • 46,XY,t(1;3)(1pter→1p10::3p10→3pter;1qter→1q10::3q10→3qter).

В случае несбалансированных транслокаций хромосомных плеч перестроенная хромосома обозначается как производная (der). Из приведенной же ниже записи ясно видно отсутствие двух нормальных хромосом:

  • 45,XX,der(1;3)(p10;q10);

  • 45,XX,der(1;3)(1pter→1p10::3q10→3qter).

В данном кариотипе присутствуют по одной копии нормальных хромосом 1 и 3, а также der(1;3). То есть имеет место моносомия длинного плеча хромосомы 1 и короткого плеча хромосомы 3. В следующем примере производная хромосома тоже состоит из короткого плеча хромосомы 1 и длинного плеча хромосомы 3, однако в кариотипе присутствуют две нормальные хромосомы 1, что приводит к трисомии по короткому плечу хромосомы 1 и моносомии по короткому плечу хромосомы 3:

  • 46,XX,+1,der(1;3)(p10;q10).

Запись присутствия в сходном случае двух нормальных хромосом 3, одной хромосомы 1 и одной der(1;3) приведена ниже. Следует обратить внимание на порядок перечисления хромосом. Он соответствует правилам, рассмотренным выше:

  • 46,XX,der(1;3)(p10;q10)+3.

Робертсоновские транслокации представляют собой особый тип транслокаций, возникающих в результате центрических слияний длинных плеч акроцентриче-ских хромосом (хромосомы 13-15 и 21, 22), обычно сопровождающихся одновременной потерей коротких плеч этих хромосом. Так как эти транслокации являются несбалансированными, для их описания используется символ (der), точки разрывов указываются в бэндах q10 соответствующих хромосом:

  • 45,XX,der(13;21)(q10;q10);

  • 45,XX,der(13;21)(13qter→13q10::21q10→21qter).

«Jumping» транслокации представляют собой транслокации одного и того же хромосомного района в разные хромосомы в разных клеточных клонах. Для их описания используются стандартные правила. Пример описания «jumping» транслокации приведен ниже:

  • 46,XX,t(4;7)(q35;q11)[6]/46,XX,t(1;7)(p36;q11)[4]/46,XX,t(7;9)(q11;p24)[3].

Для описания разделения хромосомы по центромерному району используется символ fis (fission). Такое разделение приводит к появлению двух производных хромосом, каждая из которых состоит из плеча исходной хромосомы. Кариотип, возникший в результате такой хромосомной перестройки, описывается следующим образом:

  • 47,XY,-10,+fis(10)(p10),+fis(10)(q10);

  • 47,XY,-10,+fis(10)(petr→p10:),+fis(10)(qter→q10:).

Далеко не всегда проведение цитогенетического анализа позволяет идентифицировать все хромосомы или все районы возникших перестроенных хромосом. В ряде случаев, особенно при анализе хромосом раковых клеток, не удается точно определить даже число хромосом. В этом случае ярко проявляется основной принцип, заложенный в ISCN для описания хромосомных аномалий. Он заключается в том, что точно описываются результаты проведенного анализа. В случае если исследователь не смог определить или сомневается в своих заключениях, это находит свое отражение в записи кариотипа, индивидуальной хромосомы или геномного анализа. При проведении цитогенетического анализа не всегда удается получить препараты метафазных хромосом высокого качества. Особенно часто это случается при цитогенетической диагностике при онкологических заболеваниях. В книгах, посвященных хромосомному анализу раковых клеток, можно встретить фразы, утверждающие, что их хромосомы печально известны своим ужасным качеством. Не всегда удается идентифицировать даже целые хромосомы, или остаются сомнения в их целостности. Такие сомнения могут быть обозначены несколькими способами, например, знаком вопроса перед элементом, вызывающим сомнение:

  • 45,XY,-?21 - установлена потеря одной хромосомы, потерянная хромосома, вероятно, является хромосомой 21;

  • 47,XX,+?8 - установлено присутствие одной дополнительной хромосомы, она, вероятно, является хромосомой 8;

  • 46,XX,del(2)(q2?) - при возникновении делеции разрыв произошел в районе 2q2, локализация внутри района не определена;

  • 46,XX,del(2)(q2?3) - при возникновении делеции разрыв произошел в районе 2q2, вероятно, в бэнде 2q23;

  • 46,XX,del(2)(q?23) - при возникновении делеции разрыв, вероятно, в бэнде 2q23, но неопределенность распространяется и на весь район 2q2. Доказана лишь локализация разрыва в 2q;

  • 46,XX,?del(2)(q23) - возможно наличие делеции в бэнде 2q23, однако нет уверенности ни в наличии делеции, ни в ее локализации.

Для описания неопределенности в известных пределах может быть использован символ (~ ). Он применим как к районам, так и к числу хромосом:

  • 46,XX,del(2)(q21~24) - делеция имеет место в пределах 2q21→q24;

  • 43~47,XX - число хромосом из-за недостаточного качества препаратов мета-фазных хромосом точно не подсчитано, оно находится в пределах от 43 до 47. При отсутствии возможности проведения полного анализа кариотипа (обычно в результате низкого качества доступных препаратов хромосом) описание кариотипа может заканчиваться символом ine (incomplete - неполный, незавершенный).

В случае существования альтернативных интерпретаций полученного результата они разделяются символом or:

  • 46,XX,del(8)(q21) or i(8)(p10) - хромосома 8, содержащая делецию с точкой разрыва в q21, или изохромосома, состоящая из р-плеч хромосомы 8.

Знаки (+) и (-) также могут быть использованы для обозначения увеличения и уменьшения определенных хромосомных районов за счет материала неизвестного происхождения. В этом случае они ставятся непосредственно после символа соответствующего района. Знаки (+) и (-) в случае их нахождения после символа плеча (4p+, 5q-) хромосомы означают увеличение длины этого плеча. Такое использование этих символов возможно в тексте, но не при описании кариотипа. Так, 19р+ в тексте статьи указывает на удлинение р-плеча хромосомы 19 за счет дополнительного материала неизвестного происхождения, но запись кариотипа с такой хромосомой будет выглядеть следующим образом:

  • 46,XX,add(19)(p?) или 46,XX,add(19)(p13).

Символ add (от латинского additio) используется для указания на дополнительный материал неизвестного происхождения, добавленный к хромосомному району или бэнду. В полной системе записи такой кариотип будет описан следующим образом: 46,XX,add(19)(?::p13→qter). При описании хромосом с дополнительным материалом в p- и q-плечах перед номером хромосомы следует поставить символ der, например, 46,XX,der(5)add(5)(p15)add(5)(q23).

Если дополнительный материал выявлен в интерстициальном районе хромосомы, т.е. имела место инсерция фрагмента хромосомы неизвестного происхождения, то для описания используются символы ins. В случае инсерции неизвестного происхождения в интерстициальном районе запись будет выглядеть следующим образом: 46,XX,ins(5;?)(q13;?) в краткой системе записи и 46,XX,ins(5;?)(pter→q13::?::q13→qter в полной системе. Такие записи означают инсерцию фрагмента хромосомы неизвестного происхождения в бэнд q13 хромосомы 5.

Достаточно часто подобные изменения хромосом записываются как t(19;?) - транслокация хромосомы 19 и материала неизвестной хромосомы. Различия между записями с использованием символов add и + и записью, подобной t(19;?), заключается в том, что символ t, в отличие от символов add и +, предполагает формирование хромосомной перестройки в результате транслокации.

В одной главе невозможно привести все варианты описания хромосомных аномалий. В ней приведены только наиболее часто встречающиеся случаи хромосомных патологий. Для корректного описания хромосомных аномалий цитогенетику необходимо иметь ISCN (2016) на своем столе и уметь ею пользоваться. В завершение рассмотрения описания случаев хромосомных аномалий, выявленных традиционными цитогенетическими методами, мы кратко коснемся описания случаев с double minutes. Double minutes (сокращение dmin) представляют собой специальный тип маленьких ацентрических структур, выявляемых в некоторых клетках. В связи со сложившейся исторически практикой в статьях их часто называют DM-хромосомы. Однако они не попадают под определение «хромосома», так как не содержат центромеры, поэтому при описании кариотипа их число не учитывается при подсчете общего числа хромосом, например:

  • 49,XX,+3mar,1dmin - означает присутствие в опухолевых клетках, помимо трех маркерных хромосом, одной dmin;

  • 49,XX,+3mar,~14dmin - в настоящей записи указывается, что число dmin на клетку приблизительно равно 14.

Заметим, что число dmin в раковых клетках может достигать нескольких десятков. Обычно они содержат ДНК амплифицированных онкогенов.

Отметим, что в настоящей главе полностью отсутствует рассмотрение правил описания как хроматидных, так и хромосомных повреждений, описания хромосомных аномалий при неоплазиях. Мы ограничимся лишь приведением используемых для их описания сокращений.

ХРОМАТИДНЫЕ АБЕРРАЦИИ

Хроматидный пробел (chtg) (chromatid gap) - неокрашиваемый район хрома-тиды, обусловливающий ее минимальное нарушение.

Хроматидный разрыв (chtb) (chromatid break) - разрыв одной хроматиды с явным ее нарушением.

Хроматидный обмен (chte) (chromatid exchange) - реорганизация материала хроматид одной (intrachange) или разных хромосом (interchange), являющаяся следствием двух или более хроматидных повреждений, проявляющихся в виде разрывов и соединений в новых вариантах.

Сестринские хроматидные обмены (sce) (s ister c hromatid e xchange) - обмены гомологичными районами хроматид одной хромосомы, могут быть детектированы только с использованием специальной техники окрашивания. Символ (sce) несколько выпадает из общих принципов обозначения повреждений хромосом, так как он был введен еще до принятия ISCN (1995). Однако он включен в современную номенклатуру хромосом человека.

При более точном определении района аберрации хроматидные повреждения могут быть описаны с указанием конкретного района и типа повреждения. Примеры таких записей:

  • chtg(4)(q25) - пробел в хроматиде хромосомы 4 в бэнде 4q25;

  • chtb(4)(q25) - разрыв одной хроматиды в хромосоме 4 в бэнде 4q25;

  • chte(4;10)(q25;q22) - хроматидный обмен с участием хромосом 4 и 10 в бэн-дах 4q25 и 10q22;

  • cht del(1)(q12q25) - хроматидная делеция с потерей района 1q12→q25;

  • cht inv(1)(q12q25) - хроматидная инверсия района 1q12→q25;

  • sce(4)(q12q33) - сестринский хроматидный обмен в 4q12→q33.

ХРОМОСОМНЫЕ АБЕРРАЦИИ

При хромосомных аберрациях (ehr) в формирование аномалии вовлекаются обе хроматиды одного и того же хромосомного района. Как и среди хроматид-ных повреждений, среди хромосомных выделяют хромосомные пробелы (ehrg) (chromosome gap), хромосомные разрывы (chrb) (chromosome break), хромосомные обмены (chre) (chromosome exchange).

(chrg) - неокрашиваемые районы хроматид в одном и том же районе хромосомы, обусловливающие ее минимальное нарушение.

(chrb) - разрывы обеих хроматид хромосомы в одном и том же районе, приводящие к появлению ацентрического фрагмента и аномальной моноцентричной хромосомы.

(chre) - результат разрывов хромосомных районов и их соединения в новых вариантах (формирование реципрокных транслокаций, дицентриков и т.д.).

(min) - ацентрические фрагменты, длина которых меньше ширины отдельной хроматиды. Они могут быть одинарными или двойными. В особых случаях присутствия двойных ацентрических фрагментов в клонах злокачественных клеток для их обозначения используется термин double minutes (сокращение - dmin).

(pvz) (pulverization) - хромосомные аномалии, при которых разрывы хроматид и хромосом не поддаются подсчету, но остальные хромосомы сохраняют нормальную морфологию, например: pvz(1) означает распад хромосомы 1 на мелкие фрагменты.

(pcd) (premature centromere division) - преждевременное расхождение центромер в метафазе, pcd может затрагивать одну или несколько хромосом.

МЕЙОТИЧЕСКИЕ ХРОМОСОМЫ ЧЕЛОВЕКА В ISCN

Биваленты поздней профазы/первой метафазы могут быть разделены на группы в соответствии с их размером, а бивалент 9 иногда может быть идентифицирован. При анализе хромосом на этих стадиях информативны методы Q- и С-дифференциального окрашивания. Биваленты аутосом проявляют окрашивание, сходное с бэндингом соматических хромосом. Наиболее эффективно последовательное использование Q- и С-методов.

Для обозначения стадий мейоза используются следующие сокращения:

  • PI - профаза первого деления;

  • MI - первая метафаза (включая диакинез);

  • AI - первая анафаза;

  • MII - вторая метафаза;

  • AII - вторая анафаза.

В описании кариотипа следом за указанием стадии мейоза приводится общее число отдельных хромосомных элементов, отделенное запятой. Половые хромосомы в случае их ассоциации записываются (XX) или (XY). Если половые хромосомы не ассоциированы, они разделяются запятой (X,Y). Любой дополнительный, потерянный или аномальный элемент приводится после половых хромосом в круглых скобках, при этом перед ним римскими цифрами указывается, является ли он унивалентом (I), бивалентом (II), тривалентом (III) или тетравалентом (IV). Отсутствие элемента обозначается знаком минус (- ). Знак плюс (+ ) используется только для описания первой метафазы и только в случаях, когда дополнительная хромосома не вошла в состав мультивалента. Хромосомы, вовлеченные в перестройки, перечисляются в скобках, разделенные точкой с запятой (; ).

Для обозначения хиазм используется сокращение (xma). Общее число хиазм на клетку указывается двузначным числом в скобках совместно с сокращением (xma) и знаком равенства (= ). (xma=52) и (xma=09) означает 52 и 9 хиазм на клетку соответственно. Число хиазм в биваленте (или мультиваленте) указывается однозначным числом, например: (xma=4).

Ниже приведены примеры записи мейотических кариотипов:

  • MI,23,XY - сперматоцит в диакинезе или метафазе I с 23 элементами, включая бивалент XY;

  • MI,24,X,Y - сперматоцит в диакинезе или метафазе I с 24 элементами, включая униваленты X и Y;

  • MI,23,XY,III(21) - сперматоцит в диакинезе или метафазе I с 23 элементами, включая бивалент XY и тривалент хромосомы 21 (трисомия по хромосоме 21);

  • MI,24,XY,+I(21) - сперматоцит в диакинезе или метафазе I с 24 элементами, включая бивалент XY и дополнительный унивалент хромосомы 21 (трисомия по хромосоме 21);

  • MI,22,XY,III(13q14q) - сперматоцит в диакинезе или метафазе I c 22 элементами пациента, гетерозиготного по der(13;14)(q10;q10). Перестроенная хромосома формирует тривалент.

Мейотические хромосомы сперматоцитов на стадии пахитены имеют хромо-мерную структуру. Хромомеры соответствуют G-позитивным бэндам, выявляемым при GTG-дифференциальном окрашивании. Сравнение идиограмм митотических и пахитенных хромосом приведено на рис. 4-5.

image
Рис. 4-5. Сравнение схем митотических и мейотических аутосом человека: а - хромосомы 1-5, б - хромосомы 6-22

ОПИСАНИЕ РЕЗУЛЬТАТОВ ДИАГНОСТИКИ С ИСПОЛЬЗОВАНИЕМ ФЛУОРЕСЦЕНТНОЙ ГИБРИДИЗАЦИИ IN SITU

В случае проведения стандартной цитогенетической диагностики результаты, полученные с помощью FISH, представляются в виде дополнения к обычной записи. Это дополнение должно быть отделено от нее точкой и пробелом, за которым следует символ ish. За ним после пробела записывается результат полученного исследования. В случае если стандартное цитогенетическое исследование не проводилось, то запись содержит только результаты, полученные с помощью FISH. Так как в этом случае отсутствуют данные о числе хромосом, в записи оно не указывается. В записи указываются не только выводы проведенных исследований, но и использованные в исследовании ДНК-пробы. Если невозможно указать название клонированного фрагмента ДНК, использованного в качестве ДНК-пробы, то приводится обозначение локуса в соответствии с геномными браузерами Калифорнийского университета в Санта-Круз (University of California Santa Cruz - UCCSC) или Ensembl (www.genome.ucsc.edu и www.ensembl.org). Порядок записи локусов сохраняется, как и в стандартной цитогенетической номенклатуре, от pter к qter. Если неизвестно и название локуса, то возможно использование названия гена, принятого в номенклатуре HUGO (www.hugo-international.org). При использовании протяженных ДНК-проб, включающих несколько локусов, локу-сы отделяются знаком (/). Следует отметить, что обозначение бэндов хромосом, содержащих эти локусы, должно соответствовать современной версии UCSC браузера. В случае выявленной хромосомной перестройки ее символ записывается за символом ish после пробела. За ним следует номер соответствующей хромосомы в круглых скобках, точки разрывов и названия соответствующих локусов. Знаки наличия (+ ) или отсутствия (-) локуса(ов) приводятся в тех же скобках. При выявлении нормальной хромосомы ее номер после символа ish приводится не в скобках. Также указываются район, бэнд, суббэнд локализации тестированных локусов, а после знака х приводится число зарегистрированных сигналов. Примером таких записей могут служить записи анализа Х-хромосомы, приведенные ниже:

  • 46,XX. ish der(X)t(X;Y)(p22.3; p11.3)(SRY+) - присутствует несбалансированная транслокация с точками разрыва в коротких плечах X- и Y-хромосом, определившая присутствие в перестроенной хромосоме гена SRY;

  • 46,XX. ish X(DXZ1x2, SRYxO) - с использованием ДНК-пробы DXZ1, специфичной прицентромерному району Х-хромосомы, и ДНК-пробы, выявляющей ген SRY, показано отсутствие гена SRY.

При описании результатов исследований, проведенных методами микроматричного анализа, выявляющих нарушение баланса участков хромосом или их вариации по числу копий, учитываются рекомендации Human Genome Variation Society (HGVS). При записи аномалии дается указание на версию сборки генома, как это показано в приведенном примере: arr[GRCh38] Xp22.31(6467202_8091950)x0 mat, означающем, что микроматричный анализ выявил у пациента потерю суббэнда Xp22.31.

Более детальное знакомство с номенклатурой, использующей методы микроматричного анализа мультиплексной лигазозависимой амплификации (MLPA), цифровой ПЦР, ПЦР в реальном времени, анализ на сферических биочипах, требует внимательного изучения главы «Районоспецифичные анализы» в ISCN (2016). В ISCN (2016) включена новая глава (Глава 16 «Анализы, основанные на секвенировании»). В настоящее время она нередко вызывает вопросы у пользователей и, вероятно, в следующей версии ISCN будет существенно доработана. В настоящее время она достаточно подробно рассмотрена в статье Антоненко и Шиловой (2018), поэтому мы не будем рассматривать ее в данной главе. Отметим только, что при написании этого раздела ISCN (2016) были учтены рекомендации HGVS.

Стремительное развитие молекулярно-генетических методов хромосомного анализа, вероятно, приведет к необходимости подготовки следующей версии ISCN, в которой не только будут улучшены правила описания хромосомных патологий, выявленных методами, вошедшими в ISCN (2016), но и разработаны принципы описания результатов исследований, использующих такие методы, как karyomapping и другие технологии молекулярного анализа, позволяющие проводить детальное кариотипирование индивидуальных клеток.

СТРУКТУРНО-ФУНКЦИОНАЛЬНАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ХРОМОСОМ ЧЕЛОВЕКА

Рассмотрение вопросов, связанных со структурно-функциональной организацией хромосом человека, требует обсуждения укладки ДНК. На стандартной иллюстрации обычно демонстрируется пространственная организация ДНК, начиная с двойной спирали и заканчивая формированием хроматид метафазной хромосомы (рис. 4-6, см. цв. вклейку).

Эта схема, несомненно, полезна для создания первых представлений о строении материала хромосомы, но крайне упрощена и показывает один из ее элементов в определенный момент клеточного цикла. Это относят даже к классической двойной спирали ДНК и нуклеосомной организации. Известно, что ДНК не всегда располагается в этой форме, и не везде сохраняется нуклеосомная организация хроматина. При завершении секвенирования генома человека, когда определена последовательность нуклеотидов в ДНК большей части генома и частично расшифрован язык, на котором записана генетическая информация, приходится признать, что часто наши представления ограничены понятиями об одномерном геноме - длинной строке, содержащей четыре символа. Кроме того, в лучшем случае учтены сайты метилирования. Информация о пространственной организации генома, ее изменении во времени, при дифференцировке, модификации гистонов и взаимодействии ДНК с различными белками существенно менее полная и более сложна для анализа.

Центромерный район хромосомы

Исходно центромерой считали место первичной перетяжки хромосомы. В настоящее время это положение входит во многие определения, которые можно найти в статьях, словарях и в интернете («место первичной перетяжки в хромосоме»; www.mhhe.com). Кроме того, можно найти множество других определений.

Центромера - специализированный район конденсированного хроматина в каждой из хромосом, в котором во время митоза сохраняется контакт хроматид, создающий Х-образную форму хромосомы. Центромеру сложно секвенировать (www.wordnetweb.princeton).

Центромера - обычно расположенный недалеко от центра хромосомы район ДНК, в котором сестринские хроматиды находятся в контакте. Он вовлечен в клеточное деление и выступает в качестве места прикрепления митотического веретена (www.en.wikipedia.org).

Центромера - район эукариотической хромосомы, где собирается кинетохор.

Центромера - район первичной перетяжки, включающий микротрубочки веретена и ответственный за движение хромосом во время митоза и мейоза (www. biology.usgs).

Центромера - перетяжка в хромосоме, делящая ее на плечи и служащая местом соединения сестринских хроматид и прикрепления нитей веретена (www. biologylessons.sdsu).

Центромера - место на хромосоме, где соприкасаются хроматиды и крепятся микротрубочки (www.knowledgerush.com).

Центромера - район перетяжки, соединяющий две сестринские хроматиды и обусловливающий Х-форму хромосомы; место формирования кинетохора (www. biology-online.org).

Большинство этих определений вызывает улыбку, некоторые - грустную, например, утверждение, что центромера обычно располагается около центра хромосомы. Тем не менее следует признать, что дать полное и точное определение центромеры не так просто. Очень коротко понятие «центромера» сформулировали Шулер и Салливан (2006): «Центромера - локус, состоящий из хроматина, необходимого для правильной сегрегации хромосом». Или более подробное определение: «Центромера - место сборки кинетохора - белковой структуры, присутствующей на всех хромосомах, координирующей их прикрепление и движение вдоль микротрубочек». В 2009 г. Подгорная и соавт. описали центромеру более развернуто: «Центромера - структура, обеспечивающая удержание хромосом, правильность их выстраивания в метафазной пластинке и прикрепление к веретену; участок, ответственный за контроль наступления анафазы». Вероятно, было бы правильнее сказать, что центромера участвует во всех этих процессах. Кроме того, в этом определении сохраняется большая свобода в трактовке того, какие элементы входят в состав этой структуры, а какие - взаимодействуют с центромерой. Наглядно проблемы определения центромеры демонстрирует ее описание, приведенное в словаре на сайте www.academic.ru. В нем центромера определена как «участок хромосомы, характеризующийся специфической последовательностью нуклеотидов и структурой. Центромера играет важную роль в процессе деления клеточного ядра и контроле экспрессии генов». Далее сообщается, что «у большинства эукариот центромера не имеет определенной, соответствующей ей нуклеотидной последовательности».

Вероятно, наиболее просто было бы определить центромеру как участок ДНК, на котором происходит сборка кинетохора. При этом следует отметить, что последовательность нуклеотидов этого участка не является ни достаточным, ни необходимым элементом для проявления функциональной активности центромеры. Во избежание затруднений с терминологией ниже приведены несколько определений, предложенных Шулером и Салливаном, связанных с центромерой или описывающих часть ее элементов.

Кинетохор - белковая структура, собранная на центромерном хроматине и связывающая ДНК центромеры с протеинами, которые управляют движением хромосомы и определяют ее прикрепление к микротрубочкам веретена.

Центромерный район - район, включающий различные домены, которые располагаются рядом с центромерным локусом и имеют соответствующие функции.

α-Сателлит - семейство сателлитной ДНК, основанное на повторении единицы размером 171 п.н., которая представлена в центромере у всех изученных видов приматов.

Мономер - наименьшая по размеру единица повторенной сателлитной ДНК.

Повтор более высокого порядка - единица повторенной сателлитной ДНК, состоящая из набора копий сателлитных мономеров.

Центромерный хроматин - специализированный хроматин в центромерном районе, служащий основой кинетохора.

В результате многочисленных исследований было показано, что центромерный район имеет сложную структурную и функциональную организацию и представлен мультидоменным локусом. Примечательно, что наряду с высоким консерватизмом белков кинетохора последовательности нуклеотидов в центромере эволюционно лабильны. Общая черта ДНК центромер разных видов - присутствие в них тандемных повторов соответствующих семейств. Мономерный α-сателлит был идентифицирован в 21 из 24 хромосом человека. Во всех хромосомах он входил в состав повтора более высокого порядка, который в центромерном локусе мог воспроизводиться сотни и тысячи раз, распространяясь на 0,3-5 млн п.н. Секвенирование генома человека показало различие последовательностей центро-мерных локусов в разных хромосомах. Последовательности мономеров α-сателлитов часто прерываются вставками LINE-ов, SINE-ов и LTR-(long terminal repeat) ретро-транспозонов. Такие разрывы тандемно повторенных α-сателлитов могут сопровождаться изменениями их ориентации. Схема организации центромерной ДНК представлена на рис. 4-7 (см. цв. вклейку). Последовательность α-сателлитной ДНК у человека варьирует от хромосомы к хромосоме. Источником разнообразия, вероятно, служит неравный кроссинговер. В результате неравных обменов возникают 4-6-кратные различия гомологичных участков повторенной ДНК по протяженности.

Центромерный район включает функционально значимые белковые домены, определяющие кинетохорную функцию и формирование гетерохроматина. У эукариот нить ДНК взаимодействует с гистонами Н2А, Н2В, Н3 и Н4, формируя нуклеосомы. В центромерном хроматине гистон Н3 заменен на CENP-A, идентичный гистону Н3 в его центральной части и отличающийся по N- и С-концам. Центромерный хроматин также содержит CENP-В и CENP-С - обязательные компоненты кинетохора. Они формируют прекинетохорный комплекс, служащий предшественником зрелого метафазного кинетохора. Блоки гетерохроматина фланкируют центромерный хроматин с одной или двух сторон. Несмотря на то что центромерный хроматин и гетерохроматин формируются независимо, оба играют важную роль в организации правильной сегрегации хромосом и поддержании хромосомной стабильности.

Центромерный хроматин, содержащий специализированные протеины, отвечает за формирование кинетохора. Следует отметить, что у высших эукариот оно не зависит от последовательности нуклеотидов. В этот процесс вовлечены эпигенетические механизмы, детали которых остаются неизвестными и сегодня. Несмотря на значительную дивергенцию центромерной ДНК, центромерные протеины (CENP-А, CENP-В и CENP-С) или их гомологи представлены у большинства эукариот. Как было сказано выше, для них характерно сходство центральной коровой части и различия по N- и С-концам. Центральным в сборке центромеры считают CENP-А, так как именно он инициирует формирование центромеры в месте своей локализации. Он необходим для вовлечения в структуру организации центромерного района других белков центромеры и кинетохора. Исключением служат белки, специфичные для гетерохроматинового домена, например, HP1 (heterochromatin protein 1). Кроме того, CENP-А, в противоположность гистону Н3, который входит в состав хроматина в S-фазе, во время репликации, наследуется полуконсервативно. Нуклеосомы, содержащие CENP-А, в дальнейшем не удаляются и не замещаются. Вновь синтезированный CENP-А включается в нуклеосомы центромер в G2-фазе, используя механизм, не зависящий от репликации. Одна из гипотез предполагает, что в G2-фазе, когда начинается конденсация хроматид, гистон Н3, находящийся в хроматине центромеры, замещается CENP-А. «Старый» CENP-А используется как маркер для определения позиций, в которые должен встать CENP-А, заменив гистон Н3. Сходный процесс замещения коровых гистонов происходит в местах специализированного активного хроматина по замене гистона Н3 на гистон Н3.3.

Рассмотрению вопроса о составе ДНК центромерного района и формировании белкового комплекса центромеры посвящены многочисленные обзоры. В них описана сборка на нуклеосомах, содержащих CENP-А проксимального протеинового комплекса (NAC). Последний состоит из шести компонентов (CENP-С, CENP-М, CENP-N, CENP-T, CENP-U, CENP-H), которые вместе с CENP-I формируют внутреннюю пластину кинетохора (см. рис. 4-7). Комплекс (CENP^)-(NAC) служит для присоединения следующего протеинового комплекса внутренней части кинетохора, включающего CENP-K, CENP-L, CENP-O, CENP-Q CENP-R, CENP-S (комплекс CAD). Комплекс CAD не связывается непосредственно с CENP-А. Детально взаимодействие этих и других белков кинетохора описано в 2009 г. Валдивиа и соавт. Именно поэтому в этой главе не имеет смысла анализировать данную проблему более подробно. Стоит напомнить, что антитела, специфичные к CENP-А, позволяют легко и надежно детектировать центромеру, а благодаря присутствию в центромерных районах хромосом человека комбинаций различных типов альфоидной ДНК FISH с соответствующими ДНК-пробами позволяет идентифицировать центромеры индивидуальных хромосом человека. В последние годы этот способ практически не используют, так как были получены ДНК-пробы, специфичные последовательностям прицентромерной ДНК индивидуальных хромосом. Они показали свою высокую эффективность при анализе как численных, так и структурных хромосомных аномалий.

На фоне разнообразной информации о сложной организации центромеры, требующей рассмотрения специфических взаимодействий ДНК-белок, белок-белок и целых белковых комплексов, вызывает удивление организация неоцентромер. Неоцентромеры - эктопические центромеры, возникающие вне центромерных районов хромосом. Описаны неоцентромеры различных районов более двух третей хромосом человека. Их число уже превысило сотню. Несмотря на отсутствие центромерной α-сателлитной ДНК, неоцентромеры способны формировать функционально активный кинетохор и первичную перетяжку. Возникновение в хромосомах человека неоцентромер часто связано с задержками и аномалиями развития. Кроме того, их обнаруживают при некоторых формах онкологических заболеваний. Возникновение конституционных неоцентромер обычно ассоциировано с такими хромосомными перестройками, как инвертированные дупликации, интерстициальные делеции и маркерные хромосомы. Предпочтительные места локализации неоцентромер - С-негативные, G-позитивные и AT-богатые районы. В интерфазном ядре они локализованы на поверхности хромосомных территорий. Последовательности нуклеотидов в разных неоцентромерах различаются и сходны с таковыми в ДНК этих районов до формирования неоцентромеры. Митотическая стабильность неоцентромерных хромосом несколько снижена, вероятно, в связи с неоптимальным функционированием кинетохора и отсутствием фланкирующего неоцентромеру гетерохроматина.

Анализ эволюции центромерной ДНК, проведенный путем сравнения ее последовательности у различных видов, дал неожиданные результаты. Несомненно, что без правильного функционирования центромеры невозможно нормальное клеточное деление, но последовательности ДНК в центромере эукариот оказались очень разными. Этот удивительный факт нашел свое отражение в выражении «центромерный парадокс». Пока не удалось дать ему полноценного объяснения.

В заключение стоит отметить, что, согласно номенклатуре хромосом, любой фрагмент ДНК остается фрагментом независимо от его размера, если в нем отсутствует активная центромера. Существует только одно исключение - двойные микрохромосомы (DM-хромосомы - double minute chromosomes) - парные экстрахромосомные элементы, не имеющие центромеры. DM-хромосомы - результат амплификации генетического материала, ответственного за возникновение лекарственной устойчивости, либо хромосомные фрагменты, содержащие онкогены (например, онкоген С-myc). Происхождение названия этих элементов имеет исторические корни и только подтверждает, что не бывает правил без исключений, даже при разработке номенклатуры хромосом.

Теломерный район

Основная функция теломер - сохранение целостности хромосомы и обеспечение ее полной репликации. Стабильность генома во многом зависит от способности клеток поддерживать размер теломерного района в необходимых пределах. Структурно-функциональная организация теломеры позволяет обеспечить защиту конца хромосомы, замаскировав имеющийся двунитевой разрыв. Нарушения организации в теломерных районах приводят к хромосомным перестройкам. Они могут возникать при репликативном старении клеток, клеточной трансформации и апоптозе. Феномен репликативного старения клеток, вызванного концевой недо-репликацией ДНК, был предсказан Алексеем Оловниковым в 1971 г. За биохимическое доказательство и развитие его идеи американские исследователи Элизабет Блэкберн, Кэрол Грейдер и Джек Шостак в 2009 г. получили Нобелевскую премию по физиологии и медицине.

У человека, как и у других видов млекопитающих, теломеры представлены в основном двунитевыми некодирующими повторами (ТТАГГГ)п, заканчивающимися 3'-однонитевым участком. В теломере размер двунитевого участка варьирует от 4 до 12 т.п.н., однонитевого - от 100 до 200 п.н.

Необходимые компоненты теломеры: белки, связанные с теломерной ДНК, - TRF1/TRF2 (ТТАГГГ Repeat binding Factor 1/ТТАГГГ Repeat binding Factor 2) и POT1 и ассоциированные с ними белки RAP1, TPP1 и TIN2 (рис. 4-8, см. цв. вклейку). TRF1 и TRF2 связываются с двунитевой теломерной ДНК, а РОТ1 - с одиночной нитью, которая выступает за пределы двунитевой ДНК. TIN2 связывает TRF1 и TRF2 и через TPP1 вовлекает в формирующийся комплекс POT1. RAP1 включается в белковый комплекс через связь с TRF2. Сформированная таким образом нуклеопротеиновая структура защищает конец хромосомы от его соединения с концами других хромосом или двунитевыми разрывами и воздействия экзонуклаз. Помимо кэпирования конца хромосомы, белки теломеры участвуют в формировании t-петли (см. рис. 4-8, цв. вклейка). Теломерные протеины также участвуют в контроле размера теломеры. Так, TRF1 вовлечен в этот контроль через «счетный механизм». Кроме того, взаимодействие РОT1/TPP1 с TRF1 позволяет устанавливать взаимодействие двунитевой ДНК, теломеразы с 3'-однонитевым участком ДНК теломеры. Фермент теломераза, обеспечивающий репликацию теломерной ДНК, был выделен в 1984 г. Теломераза - РНК-зависимая ДНК-полимераза. Используемая ею в качестве матрицы РНК входит непосредственно в состав ферментативного комплекса. Для осуществления теломеразной активности в клеточном лизате достаточно присутствия каталитического компонента тело-меразы (hTERT) и теломеразной РНК (hTR). Поскольку hTR есть в большинстве соматических клеток, то для демонстрации теломеразной активности в стареющих клетках обычно достаточно введения в них hTERT. Это может приводить к увеличению числа делений до достижения барьера Хэйфлика либо к иммортализации клеток. Резкое уменьшение активности теломеразы и укорочение теломер обычно сопутствуют клеточной дифференцировке. Часто отмечают зависимость размера теломеры от возраста человека.

Кроме регуляции активности теломеразы, существуют и другие, альтернативные способы контроля размера теломер. Исследования, проведенные на трансформированных и опухолевых клеточных линиях человека, показали, что более чем в трети активно пролиферирующих in vitro клеточных линий и в 10-15% опухолей теломеразная активность отсутствует. Теломеры в таких клетках значительно различаются по размеру. Чаще всего они достаточно длинные - от 20 до 80 т.п.н., но в некоторых случаях в одних и тех же клетках описаны как длинные, так и очень короткие теломеры, размер которых не превышает 2 т.п.н., т.е. он меньше, чем длина теломер стареющих клеток. Установлено, что изменение размера теломер в таких линиях происходит одномоментно или, по крайней мере, достаточно быстро. Обнаруженные альтернативные механизмы поддержания размера тело-мер получили название ALT - Alternative Lengthening of Telomeres. Кроме вышеперечисленных, характерными признаками ALT-клеток считают присутствие в них специальных ядерных структур - ALT-ассоциированных промиелоцитных лейкемических телец (APB). Для этих клеток характерны пострепликативные межхроматидные теломерные обмены. Как правило, APB содержат кольцевую теломерную ДНК, PML-белок, теломероассоциированные белки TRF1 и TRF2, а также ряд факторов репарации и рекомбинации ДНК. В некоторых клеточных линиях, кроме изменений в самих теломерах, наблюдают модификации субтеломерных районов. Например, последовательности ДНК субтеломерных районов одной хромосомы могут присутствовать в терминальных районах других хромосом. Несмотря на существующие различия в биологии теломер человека и дрожжей, данные о структуре теломер последних в клонах, выживших в условиях отсутствия теломеразной активности, оказались важными для понимания происхождения ALT-теломер у человека. Альтернативные механизмы поддержания размера теломер наиболее детально были изучены на примере нескольких видов дрожжей: Saccharomyces cerevisiae, Schizosaccharomyces pombe, Kluyveromyces lactis и Candida albicans. У Saccharomyces cerevisiae было показано существование двух возможных путей поддержания размера теломер в отсутствие теломеразы, основанных на гомологичной и негомологичной рекомбинации ДНК. У дрожжей выделяют два типа поддержания размера теломеры. Удлинение теломер по типу I проходит в основном в результате амплификации Y'-субтеломерных элементов, представленных несколькими субтеломерными повторами размером 6,7 т.п.н. В этом случае Y'-элементы оказываются разделенными короткими вставками теломерных повторов размером от 50 до 150 пар оснований. Следует отметить, что для поддержания размера теломерного района по типу I требуется активность факторов Rad54, Rad51, Rad55, Rad57, Rad52 и Exo1. Молекулярный механизм их взаимодействия друг с другом и с ДНК хорошо согласуется с данными, полученными при изучении рекомбинации, индуцированной двунитевыми разрывами на границе теломерных и субтеломерных повторов. Удлинение теломер по типу II приводит к амплификации в основном теломерных повторов. Как и в первом случае, для этого требуется рекомбинация, на что указывает потребность в постоянной активности Rad52. Показано, что консервативный и многофункциональный комплекс протеинов MRX, включающий Mre11, Rad50 и Xrs2, связывается с теломерой, где взаимодействует с одной из трех протеинкиназ: ATM, Tel1 или Mec1. Комплекс MRX действует как нуклеазно-геликазный комплекс, который вместе с 5'-3'-экзонуклеазой Exo1 формирует одиночную 3'-нить, которая может обеспечивать организацию репликации в варианте «катящегося кольца» либо «катящейся петли». Оба гипотетических механизма ALT включают рекомбинацию ДНК, причем она может быть как гомологичной, так и негомологичной, приводить как к увеличению, так и к уменьшению размера теломер, в основном за счет изменения числа копий теломерного повтора. В процессе поддержания размеров теломер как по I, так и по II типу в результате гомологичной рекомбинации может формироваться кольцевая теломерная ДНК.

Заметно сходство между структурой ALT-теломер в клетках человека и клонах дрожжей, дефицитных по активности теломеразы. Хотя точный механизм формирования теломер и субтеломерных последовательностей в ALT-клетках человека пока не выяснен, в настоящее время предполагают, что ALT-теломеры у человека могут образовываться по механизмам, сходным с вышеописанными. Предполагают, что может существовать несколько вариантов реализации ALT, в том числе и те, которые не описаны у дрожжей, а также дополнительные механизмы, связанные с межхромосомными и межхроматидными сестринскими тело-мерными обменами (T-SCE). T-SCE сейчас рассматривают как надежный маркер ALT-клеток.

В ряде исследований было показано, что в условиях отсутствия теломеразной активности у гомозигот по мутации в гене теломеразной РНК соматические и даже стволовые клетки мыши оказались способны после этапа некоторого укорочения теломер решить проблему стабилизации их размера. В процессе формирования новых теломер отмечали признаки хромосомной нестабильности, выражающиеся в слияниях хромосом, амплификации теломерных и нетеломерных последовательностей. В результате были сформированы функционирующие теломеры особой структуры, в которых теломерные повторы перемежались с нетеломерными. Такие теломеры имели признаки теломер хромосом Saccharomyces cerevisiae, сформированных в отсутствие теломеразной активности. В таких хромосомах трудно провести границу между собственно теломерой и субтеломерным районом.

Проблема нестабильности теломер непосредственно связана со слияниями хромосом, присутствием в них интерстициальных теломерных повторов и выяснением роли последних в эволюции хромосом. Предполагают, что районы локализации интерстициальных теломерных повторов могут быть местами эволюционных слияний и разделений. Число и локализация теломерных повторов, вероятно, могут во многом определять направление хромосомной изменчивости и оказывать большое влияние на структурно-функциональную организацию интерфазного ядра клеток человека.

Дисфункцию теломер, связанную в том числе с их укорочением и выражающуюся в нарушении кэппинга, в настоящее время рассматривают как механизм, запускающий теломерные слияния хромосом. Неоднократно было показано, что нарушение кэппинга теломер приводит к распознаванию конца хромосомы как разрыва, который должен быть репарирован. Это ведет к теломера-теломерному слиянию хромосом, образованию дицентрических хромосом или мостов. Разрывы в дицентриках, как правило, приводят к новым хромосомным перестройкам, при этом в сайтах слияния сохраняются блоки теломерной ДНК. Такой цикл обозначают как «разрыв-слияние-мост». Как правило, он сопровождается амплификацией ДНК и крупными терминальными делециями. Образование даже одного конца хромосомы без теломеры либо с предельно укороченной теломерой может послужить причиной длительной геномной нестабильности и генерировать разнообразные типы хромосомных аберраций.

Важный момент стабилизации генома - формирование в районах разрывов полноценных теломер. В настоящее время установлено множество факторов, влияющих на кэппинг теломер. Среди них можно назвать фактор TRF2, а также компоненты, необходимые для гомологичной и негомологичной рекомбинации при репарации двунитевых разрывов ДНК, в том числе комплекс Rad50/Mre11, который, связываясь с TRF2, помогает образованию Т-петли. В ряде случаев механизм влияния факторов репарации и рекомбинации на стабильность хромосом не совсем ясен. Например, показано, что белок Ku86 играет большую роль в функционировании теломер, предотвращая их слияния независимо от длины теломерного повтора и наличия одноцепочечного 3'-конца молекулы ДНК. У Кu86-дефицитных мышей отсутствует укорочение теломер или деградация одноцепочечного 3'-конца, но происходят теломерные слияния с сохранением в сайтах последнего крупных блоков теломерной ДНК.

Изучение распределения теломерных повторов в хромосомах показало, что они могут находиться не только в теломерных районах. Теломерная ДНК была обнаружена в интерстициальных районах хромосом (ITS - interstitial telomeric sites) более чем 100 видов позвоночных разных классов и отрядов. В хромосомах человека было обнаружено более 50 ITS, причем в гомологичных районах хромосом других видов приматов их обычно также обнаруживали. Показано, что локализация значительной части ITS совпадала с районами слияний или разрывов хромосом, случавшихся в эволюции хромосом млекопитающих. Известно, что хромосомы индийского мунтжака образовались в результате тандемных слияний конец в конец предковых хромосом. В районах слияний были обнаружены теломерные и субтеломерные сателлитные повторы.

Клонирование интерстициальных теломерных последовательностей из хромосом человека позволило идентифицировать в них два типа кластеров теломерных повторов. Один из них состоял из прямых теломерных повторов, другой - из повторов, ориентированных голова к голове. Предполагают, что возникновение первого типа кластеров связано с участием теломеразы в репарации двунитевых разрывов в процессе реорганизации хромосом. Сходным способом, по-видимому, возникли ITS, расположенные в районах конститутивного гетерохроматина и в ядрышкообразующих районах. Было показано, что для образования новых кластеров теломерных последовательностей с участием теломеразы в местах разрывов достаточно последовательности из 3-4 нуклеотидов, гомологичных тело-мерному мотиву. Кластеры второго типа, вероятно, связаны с теломерными слияниями хромосом. Они обнаружены у человека в районе 2q13, представляющем собой место слияния двух предковых хромосом. Дополнительное доказательство теломерного слияния в этом районе - данные о локализации в нем последовательностей гомологичных ДНК субтеломерных районов соответствующих хромосом человекообразных обезьян. Такое же происхождение, возможно, имеет ITS в бэнде q41 хромосомы 1 человека.

Детальное исследование состава других ITS и их фланкирующих последовательностей в геноме человека, а также их ортологов в геномах приматов показало, что большинство из них образовалось 5-40 млн лет тому назад в результате репарации двунитевых разрывов вследствие негомологичной рекомбинации, которая, вероятно, происходила с участием теломеразы. Возможно, эти ITS представляют «рубцы», маркирующие места двунитевых разрывов ДНК в ломких сайтах хромосом герминальных клеток. В большинстве ITS теломерная ДНК, вероятно, не несет какой-то определенной функции, но она, как и любые другие микросателлиты, может способствовать увеличению частоты негомологичной рекомбинации в этих районах и, таким образом, способствовать возникновению хромосомных аномалий. К схожему выводу пришли исследователи ITS хромосом китайского хомячка. Они установили, что у него блоки теломерных последовательностей размером 29-126 т.п.н. фланкированы АТ-обогащенными последовательностями. Известно, что последние нестабильны и присутствуют в ломких сайтах хромосом млекопитающих, служащих ГТ спонтанных и радиационных разрывов, а также сайтами с повышенной частотой рекомбинаций. Независимо от того, каким образом сформировались ITS, они могут быть не только ГТ разрывов в эволюции хромосом, но, что важно, и основой для возникновения новых теломер. При разрывах в области ITS или субтеломер интактные и дегенерированные теломерные последовательности могут способствовать теломеризации разорванных концов хромосом. Описан случай образования в клетках культуры индийского мунтжака новых хромосом в результате фрагментации хромосом по районам локализации ITS и последующей амплификации находящихся там теломерных повторов. Эти данные могут иметь значение при изучении хромосомной нестабильности в малигнизированных клетках человека.

Если структуру и функцию теломер в настоящее время исследуют интенсивно, и этой проблеме посвящено множество экспериментальных и теоретических работ, то структура и назначение субтеломерных районов пока остаются в тени.

С очень большим упрощением можно сказать, что классическая организация конца хромосомы включает район теломерных повторов, за которым следуют район субтеломерных повторов и, наконец, эухроматиновый район, в состав которого входят транскрипционно активные участки ДНК.

В действительности концы хромосом организованы намного сложнее. В большинстве случаев не существует четких границ между теломерными, субтеломерными и эухроматиновыми районами хромосом. На границе теломерных и субтеломерных районов обнаруживают чередование теломерных и субтеломерных повторов, а последние присутствуют в эухроматиновых прителомерных районах, для которых характерно присутствие кластеров дуплицированных последовательностей. Следует отметить некоторые особенности эухроматиновых районов, прилежащих к терминальным районам хромосом. Для них характерны повышенное содержание CpG-островков, более высокая концентрация генов и частота рекомбинации. Вполне возможно, что это имеет отношение не к структурно-функциональной организации теломеры как отдельного элемента хромосомы, а к принципам строения и функционирования хромосомы как таковой, или даже связано с оптимизацией пространственной организации всего интерфазного ядра.

У человека и приматов субтеломеры насыщены интактными и дегенерирован-ными теломерными последовательностями, короткими прямыми и инвертированными повторами, получившими название «теломеро-ассоциированные повторы», и AT-богатыми участками. Особенность субтеломерных районов человека - высокая концентрация сегментных дупликаций. Они содержат около 40% всех сегментных дупликаций генома, половина из которых образовалась относительно недавно. Примером сегментных дупликаций, локализованных в субтеломерах, могут служить дупликации, содержащие члены семейства генов обонятельных рецепторов. Блоки, содержащие по три гена из этого семейства, обнаружены в субтеломерах 14 хромосом человека.

Молекулярный анализ сегментных дупликаций показал, что большинство из них образовалось в результате повторных актов негомологичной и гомологичной рекомбинации, а также транслокаций в терминальных районах хромосом. Субтеломерные районы - наиболее быстро эволюционирующие участки генома, для которых характерна высокая скорость нуклеотидных замен и дупликаций небольших районов. Предполагают, что циклы изменения степени полиморфизма в субтеломерах чередуются с крупными геномными перестройками в них. Сравнение результатов секвенирования геномов человека и мыши показало, что 53% сайтов, в которых нарушена синтения, содержат сегментные дупликации, что в 3 раза превышает среднюю частоту нарушения таковой в других районах генома. Такая организация субтеломерных районов хромосом может иметь большое значение в структурно-функциональной организации всей хромосомы.

Неудивительно, что ее изменения могут приводить к различным нарушениям развития. Наиболее интригующий пример - одна из форм аутосомной доминантной мышечной дистрофии (FSHD), ассоциированной с районом 4qter. Этот участок у нормальных индивидуумов содержит кластер полиморфного повтора D4Z4 размером от 11 до 150 т.п.н. У больных он не превышает 11 т.п.н. В датской популяции он был также обнаружен при 10qter-анализе. Для этой популяции была продемонстрирована высокая частота мейотических (20%) и митотических обменов между 4qter и 10qter.

Возможно, причиной высокой частоты мейотических обменов в субтеломерах негомологичных хромосом служит участие терминального хромосомного домена в формировании хромосомного букета на стадии перехода из лептотены в зиготену. Известно, что с теломер начинается конъюгация хромосом в мейозе. Обычно мейотическая рекомбинация происходит позже, после конъюгации гомологов, но незаконная рекомбинация, вероятно, начинается на более ранних этапах - при возникновении пространственного сближения и установлении контактов между хромосомными районами. Это может приводить к расселению субтеломерных последовательностей по негомологичным хромосомам и обмену материала негомологичных плеч хромосом. Косвенный аргумент в пользу такой возможности - вышеприведенные данные о структуре субтеломер у человека. Кроме того, такой взгляд находит подтверждение в модели организации субтеломер хромосом человека, предложенной Флинтом и соавт. Согласно этой модели, субтеломерный район разделяется дегенерированными теломерными повторами на два субдомена. Дистальный субдомен содержит повторенные последовательности, которые взаимодействуют с концами всех хромосом, тогда как проксимальный - только те, которые взаимодействуют с последовательностями гомологичных хромосом. Несмотря на явную упрощенность таких представлений, они отражают тот факт, что чем ближе субтеломерный сайт расположен к теломере, тем чаще в нем могут происходить рекомбинационные события между негомологичными хромосомами.

Ядрышкообразующие районы хромосом

Ядрышкообразующие районы хромосом (ЯО-районы) локализованы в коротких плечах акроцентрических хромосом человека: 13, 14, 15, 21 и 22. На препаратах метафазных хромосом активные ЯО-районы представлены вторичными перетяжками, окрашиваемыми азотнокислым серебром. Наряду с генами 45S рРНК - предшественника 5.8S, 18S, 28S, ЯО-районы содержат межгенные спей-серы и различные микросателлитные последовательности. Транскрипция генов рРНК - необходимое условие поддержания нативности ядрышек, которое может служить маркером здоровья клетки. Ингибирование синтеза рРНК ведет к деградации ядрышка, повышению количества р53 и индукции апоптоза. В ряде работ полуколичественную оценку активности ЯО-районов используют в качестве показателя состояния клетки и прогностического критерия. В среднем на геном человека приходится около 400-500 копий генов рРНК (по 40-50 на один ЯО-район). Их общее число в геноме разных индивидуумов может значительно варьировать (от 200 до 700). Количество копий генов рРНК в ЯО-районах разных хромосом также может значительно меняться. Редкий вариант - акроцентрические хромосомы с двумя ЯО-районами в коротком плече. Неравномерна и транскрипционная активность генов рРНК в разных кластерах. В настоящее время неизвестно, чем определяется функциональный статус каждого конкретного гена. Возможным фактором, влияющим на транскрипционную активность генов рРНК, может быть вариабельность регуляторных участков, входящих как в состав повторяющихся единиц рДНК, так и участков ЯО-районов, примыкающих к кластерам рДНК. Собственно, ЯО-районы фланкированы участкам хромосом, обогащенным повторенными последовательностями.

На примере белков, характерных для ядрышка, была продемонстрирована функция хромосом в качестве перевозчиков ядерных белков во время митоза. При вхождении клетки в метафазу по крайней мере некоторые белки ядрышка переходят на поверхность хромосомы, а после телофазы при формировании ядер участвуют в образовании новых ядрышек. Такое использование хромосом в качестве клеточных извозчиков значительно упрощает решение проблемы сборки новых ядер после клеточного деления, обеспечивая правильную исходную пространственную локализацию ядерных белков.

Кластеры дуплицированных последовательностей

Секвенирование генома человека позволило взглянуть на хромосомы под новым углом зрения. Анализ распределения дуплицированных последовательностей показал, что более чем половина пограничных участков, разделяющих эухроматиновые районы и прицентромерный гетерохроматин, содержит дуплицированные сегменты. Индивидуальные дупликации происходят из различных участков генома и включают фрагменты известных генов, в которых могут присутствовать как экзоны, так и интроны. Многочисленные дуплицированные последовательности в этих и в подобных им районах собираются вместе конец к концу, формируя большие блоки, которые по размерам могут превышать миллион пар оснований. Вероятно, они играют роль буферных зон между участками хромосом, состоящих из плотно упакованных тандемных сателлитных повторов и районов, содержащих транскрипционно активную ДНК. Сравнительный анализ близкородственных видов приматов указывает, что формирование таких кластеров дуплицированных последовательностей проходило в течение последних 30 млн лет. При этом паралогичные сегменты, содержащие дуплицированные последовательности и варьирующие по размеру, оказались распространенными вдоль всех хромосом, от прицентромерных до субтеломерных районов (рис. 4-9, см. цв. вклейку). Например, в хромосоме 21 размер проксимального кластера, локализованного в прицентро-мерном районе, достигает 1 млн п.н., а самого дистального в субтеломерном районе - 130 т.п.н. В хромосоме 22 размеры этих кластеров составляют 1,5 млн п.н. и 50 т.п.н. соответственно.

Следует отметить, что крупные кластеры обычно содержат преимущественно межхромосомные дупликации. Отдельные дуплицированные последовательности, входящие в них, значительно варьируют по размерам (от менее 1 т.п.н. до 85 т.п.н.). Обычно дуплицированные последовательности ДНК представлены в нескольких кластерах. Например, дуплицированные фрагменты гена NF1, локализованного в 17q11.2, также были обнаружены в 14q11, 15q11, 22q11, 2q21, 18q11, 21q11, 12q12, 1q32 и 20q11. Большинство дупликонов в прицентромерных районах не вовлечено в транскрипцию. Они представлены лишь фрагментами исходных транскриптомов, и в этих кластерах отсутствуют необходимые регуляторные последовательности. Тем не менее было обнаружено несколько примеров мРНК и EST-последовательностей, соответствующих копиям дупликонов из прицентро-мерных районов. Правда, в большинстве случаев транскрипция была ограничена стволовыми и трансформированными клетками, а также эмбриональными тканями.

Анализ последовательностей, фланкирующих прицентромерные дупликации, показал, что они представлены несовершенными полипиримидиновыми или полипуриновыми (CAGGG, GGGCAAAAAGCCG, GGAA) последовательностями и HSREP522-элементами. Многие из них имеют сходство с теломерными повторами, субтеломерными последовательностями и последовательностями, определяющими перестройку иммуноглобулиновых генов. Кластеры повторяющихся CAGGG, GGGCAAAAAGCCG и HSREP522 могут способствовать формированию особой конфигурации ДНК, стимулирующей негомологичные обмены, и таким образом приводить к интеграции дупликонов в районы, граничащие с прицентромерным гетерохроматином. Вероятно, такой механизм не единственный при формировании сегментных дупликаций, так как известны примеры дупликаций, не имеющих на своих границах подобных повторенных структур.

Сравнение сегментных дупликаций из разных хромосом (2p11, 10p11, 16p11 и 22q11) обнаружило их сходство, позволившее предложить двушаговую модель формирования сегментных дупликаций (рис. 4-10, см. цв. вклейку). На первом этапе предполагается внедрение дубликатов различных уникальных последовательностей в прицентромерный район. На втором этапе происходят дупликация фрагмента из протяженного комплекта ранее дуплицированных последовательностей и его встройка в новое положение.

Существование сегментных дупликаций в хромосомах человека имеет ряд последствий. Одно из них - возникновение нового фактора геномной нестабильности. Спаривание в мейозе паралогичных сегментов может приводить к неравному кроссинговеру и в результате - к микродупликациям и микроделециям. Действительно, многие из районов, для которых характерна повышенная частота внутрихромосомных перестроек, приводящих к различным заболеваниям или обнаруживаемых при онкологических болезнях, активно участвуют в процессе формирования прицентромерных сегментных дупликаций. Паралогичные сегментные дупликации, находящиеся на одной хромосоме, могут быть причиной или следствием инверсий. Это относится к перицентрической инверсии в хромосоме 9 - одному из наиболее распространенных вариантов хромосомного полиморфизма у человека. Результаты FISH-анализа указывают на высокую степень гомологии в бэндах 9р12 и 9q13, соответствующих точкам разрыва при инверсии. Инверсия в хромосоме 2 имеет границы в 2р11 и 2q13. В этих районах присутствуют протяженные участки сегментных дупликаций со степенью гомологии 98%.

Завершая рассмотрение сегментных дупликаций, следует отметить, что их существование и полиморфизм в районах локализации могут усложнять молекулярно-цитогенетическую диагностику хромосомных нарушений человека вследствие обнаружения гомологичных последовательностей, представленных в различных сегментных дупликациях.

Ломкие сайты хромосом

В 70-х годах XX в. в культуре клеток некоторых индивидуумов был обнаружен феномен повышенной ломкости хромосом. Он существовал либо в клетках обычной культуры, либо возникал только при определенных воздействиях на нее. Для него характерна повышенная частота хромосомных разрывов. Как правило, последняя или пробелы хроматид в конкретных хромосомных участках не связаны с какими-либо заболеваниями, но существование ломких сайтов может сопровождаться развитием различных аномалий. Так, в 1969 г. у больных с синдромом Мартина-Белла, сопровождающимся умственной отсталостью, был обнаружен специфический цитогенетический маркер-ломкий сайт в дистальной части длинного плеча хромосомы Х, позже локализованный в суббэнде Xq27.3 (FRAXA). Основные диагностические признаки заболевания: умственная отсталость, прогнатизм, широкое лицо с чертами акромегалии, большие оттопыренные уши, макроорхидизм в постпубертатном периоде, аутизм, гиперкинезы, плохая концентрация внимания и дефекты речи, более выраженные у детей. Отмечают также аномалии соединительной ткани с повышенной растяжимостью суставов и пролапсом митрального клапана. Относительно полный спектр клинических признаков обнаруживают только у 60% мужчин с ломкой хромосомой Х; 10% больных не имеют лицевых аномалий, у 10% присутствует только умственная отсталость без других признаков, а у 30% пациентов отсутствует макроорхидизм.

Синдром ломкой хромосомы Х имеет высокую частоту встречаемости (один случай на 1500-3000 человек) и необычное наследование. Клинические признаки заболевания обнаруживают только у 80% мужчин-носителей мутантного гена. Остальные 20% пациентов как клинически, так и цитогенетически нормальны, но могут иметь внуков, рожденных от дочерей-носителей мутантного гена, с клиническими симптомами синдрома. Мужчины-носители мутации, не имеющие клинических признаков, служат передатчиками неэкспрессированного мутантного гена (трансмиттерами), который может манифестировать в последующих поколениях. Среди женщин, гетерозиготных по мутантному гену, выделяют два типа:

  • дочери мужчин-трансмиттеров, не имеющих симптомов заболевания, у которых не обнаруживают ломкую хромосому X;

  • внучки нормальных мужчин-трансмиттеров и сестры пораженных мужчин, у которых в 35% случаев обнаруживают клинические признаки заболевания.

Молекулярный механизм наследования и передачи мутации был выяснен в 1991 г. Было установлено, что развитие синдрома связано с мутацией в гене FMRl (Fragile site Mental Retardation l - ломкий участок хромосомы, связанный с развитием умственной отсталости первого типа). В первом экзоне гена FMRl отмечают многократное увеличение числа копий простого тринуклеотидного повтора CGG. В норме оно варьирует от 5 до 52. У пациентов с синдромом Мартина-Белла их число составляет 200 и более. Феномен резкого увеличения числа копий CGG-повторов (экспансии числа тринуклеотидных повторов) зависит от пола потомка. Такая экспансия - постзиготическое событие, происходящее на ранних стадиях эмбриогенеза у эмбрионов женского пола.

В настоящее время в дистальном районе длинного плеча хромосомы Х найдено еще несколько ломких участков: FRAXE, FRAXF и RFAXD. FRAXE и FRAXF не связаны с аномалиями развития. RFAXD располагается рядом с FRAXA. Его обнаруживают у нормальных индивидуумов с частотой около 1-2%, что создает затруднения при диагностике синдрома Мартина-Белла. Возможно, ломкие районы хромосом также вовлечены в процесс клеточной трансформации, возникающий при онкологических заболеваниях.

Сестринские хроматидные обмены

Впервые сестринские хроматидные обмены (СХО) были описаны много лет назад. Несмотря на огромные успехи современной цитогенетики и широкое использование СХО в оценке мутагенности и онкогенности различных факторов, их механизм остается неизвестным. Одно из наиболее полных определений СХО включает следующие положения: «Обмен гомологичных сегментов генетического материала между сестринскими хроматидами хромосомы: между сестринскими хроматидами мейотических тетрад или между сестринскими хроматидами дуплицированных соматических хромосом. Частота обменов увеличивается в результате повышенной хромосомной ломкости. Она обусловлена наследственными факторами или влиянием окружающей среды, таким как ультрафиолетовое, ионизирующее облучение и другие мутагенные агенты. Особенно высока частота СХО при синдроме Блюма». Метод обнаружения и подсчета СХО в большинстве хромосомных районов достаточно прост и описан выше. К делящимся клеткам добавляют 5-бромдезоксиуридин. После двух клеточных циклов в одной из хроматид он присутствует в обеих нитях ДНК, а в другой - только в одной. Отличать их позволяют специальные методы окрашивания. Более сложен учет СХО в терминальных районах хромосом. Последние известны как ГТ мейотических рекомбинаций и дву-нитевых разрывов. Проведенные оценки показали, что 17% всех СХО приходится на теломерные и субтеломерные районы, представляющие лишь 0,1% материала всех хромосом. Частота встречаемости СХО в них в пересчете на нуклеотиды (один СХО на 1600 пар оснований) в 160 раз выше, чем где-либо еще в геноме человека. Для оценки частоты в теломерных районах были использованы специальные методы, такие как CO-FISH (chromosome orientation fluorescence in situ hybridization).

Невысокую частоту СХО в клетках человека (от 3 до 8 СХО на метафазу при использовании стандартных методов) считают нормой. Она может значительно увеличиваться при воздействии некоторых мутагенов, что делает определение частоты СХО эффективным тестом на мутагенность. Она также значительно повышена при ряде наследственных заболеваний человека. При синдроме Блюма число СХО на метафазу может достигать 100-160. Частота СХО зависит как минимум от двух факторов - частоты возникновения двунитевых разрывов ДНК и эффективности репарационной системы клетки. В связи с этим связь наследственных нарушений, снижающих эффективность репарационной системы, и мутагенных воздействий с увеличением частоты СХО кажется очевидной. Простая логика говорит, что если часть двунитевых разрывов после репарации приводит к СХО, то воздействие мутагенов, вызывающее образование разрывов ДНК, должно приводить к увеличению числа СХО. С другой стороны, увеличение количества сбоев при репарации разрывов также должно вызывать повышение частоты обменов гомологичными участками сестринских хроматид. Снижение эффективности репарационной системы ограничено традиционными представлениями об увеличении времени репарации разрыва двойной нити ДНК в одной хроматиде и, как следствие, увеличении вероятности разрыва ДНК второй хроматиды с последующим лигированием ДНК разных хроматид. В этом случае приходится допустить рост вероятности возникновения неравных СХО, приводящих к мутациям.

В результате даже такого поверхностного рассмотрения проблемы возникает ряд вопросов. Отличаются ли СХО, возникающие при нормальном клеточном делении, от индуцированных мутагенами или служащих следствием различных наследственных нарушений? Каким образом клетка решает проблему нескольких СХО, в норме возникающих в каждом клеточном цикле? Чтобы попытаться найти ответы на эти вопросы, полезно рассмотреть процесс конденсации хроматина хромосом в митозе. После репликации ДНК сестринские хроматиды, удерживаемые когезиновым комплексом, расположенным интервалом около 10 т.п.н., остаются рядом. При переходе клетки в митоз когезин уходит, а с ДНК связываются кон-денсины, что приводит к компактизации хроматина. На этом этапе начинается разделение материала хроматид. Сложно представить, что две нити ДНК могут без затруднений сформировать две отдельные хроматиды. Считают, что сестринские хроматиды на ранних стадиях митоза удерживаются за счет районов, из которых еще не ушли молекулы когезина, но можно предположить, что наряду с этим хроматиды удерживаются рядом и за счет «перепутывания» ДНК сестринских хроматид в некоторых участках хромосом. В этих местах должно возникать дополнительное напряжение. Похоже, что решение проблемы завершения полного разделения сестринских хроматид невозможно без разрывов (энзиматической рестрикции) ДНК в них и их последующей репарации. Высокой эффективности восстановления целостности ДНК в ее исходном виде можно достичь посредством участия в формировании разрыва рестриктаз, под действием которых образуются липкие концы ДНК. Пространственная близость гомологичных участков ДНК сестринских хроматид позволяет допустить возможность возникновения разрывов в гомологичных сайтах двух хроматид с последующим лигированием нитей ДНК, принадлежащих разным хроматидам. Таким образом обеспечивается успешное расхождение хромосом с небольшим побочным эффектом - возникновением нескольких СХО на геном, при этом абсолютная точность при проведении обменов практически гарантирована. Это только гипотеза. Механизм формирования СХО остается неизвестным.

Тем не менее стоит рассмотреть возможные следствия из приведенных выше предположений. Если увеличение числа СХО обусловлено множеством разрывов двунитевой ДНК, возникших под воздействием мутагенов, естественно предположить, что они будут происходить не точно в гомологичных сайтах сестринских хроматид. В этих случаях возникновение СХО должно сопровождаться формированием мутаций. Таким образом, СХО, возникающие под воздействием мутагенов, могут принципиально отличаться от СХО, вызванных нормальным расхождением хроматид.

Механизмы увеличения числа СХО при различных наследственных нарушениях, вероятно, различаются, при этом могут быть затронуты различные этапы процесса репликации или репарации ДНК. Так, например, при синдроме Блюма мутации возникают в гене, кодирующем геликазу. Известно более десятка мутаций, характерных для анемии Фанкони. Продукты большинства генов, на которые влияют мутации, участвуют в формировании комплекса, осуществляющего лигазную активность. Таким образом, подобные мутации могут значительно увеличивать время лигирования ДНК при репарации двунитевого разрыва. Увеличение времени лигирования повышает вероятность пространственного разобщения концов ДНК, возникших при двунитевом разрыве, и, как следствие, последующего лигирования концов, исходно принадлежащих ДНК разных хроматид или даже различных хромосом. Действительно, у пациентов с анемией Фанкони увеличивается не только частота СХО, но и количество межхромосомных обменов.

Разнообразие механизмов формирования СХО, вероятно, - одна из основных причин того, что они остаются неизвестными до настоящего времени.

ГОРЯЧИЕ ТОЧКИ ХРОМОСОМНЫХ ПЕРЕСТРОЕК

При анализе реорганизации хромосом человека были обнаружены районы, в которых разрывы и воссоединения происходят с более высокой частотой, чем в среднем в геноме. Анализ ДНК в ГТ хромосомных перестроек при врожденных хромосомных аномалиях и канцерогенезе показал присутствие в них различных типов повторенных последовательностей. Особое значение имеют районоспецифичные низкокопийные повторы (Low Copy Repeats - LCRs) и дупликоны, которые часто фланкируют сайты ДНК, вовлеченные в перестройки. Реорганизация хромосом, опосредованная рекомбинацией между разными копиями таких повторов, в зависимости от их ориентации приводит к делециям, дупликациям, инверсиям или U-образным обменам. В проксимальной части q-плеча хромосомы 15 обнаружено четыре ГТ. ГТ1, ГТ2 и ГТ3 задействованы более чем в 95% микроделеций в этом районе. Обычно точками разрывов служат дистальная (ГТ3) и одна из проксимальных ГТ (ГТ1 или ГТ2).

Делеции в проксимальном участке длинного плеча q11-q13 хромосомы 15 представляют классический пример вовлечения в реорганизацию хромосомных районов, подвергнутых импринтингу. В зависимости от того, какой из гомологов хромосомы 15 (матери или отца) несет делецию, у носителя формируется либо СПВ, либо синдром Энжельмена (СЭ). СПВ впервые описали в 1956 г. в Швейцарии. Частота встречаемости составляет 1: 12 000-15 000 живорожденных. При этом синдроме делеция располагается на отцовской хромосоме. Делеция в материнской хромосоме приводит к развитию СЭ. Гены этого района в зависимости от происхождения хромосомы экспрессируются в разных тканях и в разное время: в одних - только отцовские, в других - только материнские. В результате и делеция выражается по-разному. Лишь около 70% случаев СПВ обусловлено делецией в отцовской хромосоме. В остальных случаях его причиной служит материнская дисомия хромосомы 15, при этом, как и при делеции 15q11-q13 в отцовской хромосоме, в клетках индивидуума отсутствуют отцовские гены этого района.

Синдром Энжельмена впервые описали в 1965 г. Гарри Энжельмен представил истории болезни трех пациентов с выраженной умственной отсталостью. Учитывая своеобразие поведения и фенотипа пациентов, он назвал этот синдром «puppet children» - «дети-куклы». Окончательное название он получил в 1982 г.

Помимо делеции 15q11-q13 в материнской хромосоме, к развитию СЭ приводит отцовская дисомия хромосомы 15. Всего в настоящее время описано четыре механизма возникновения заболевания: делеция de novo в локусе 15q11-q13 (70-80% всех случаев), отцовская дисомия (5% случаев), дефект центра импринтинга (ЦИ) (5%) и мутация материнской копии гена, кодирующего убиквитинпротеинлигазу (ген UBE 3A).

Поскольку в структурные перестройки обычно вовлекаются участки ДНК, обогащенные повторенными последовательностями, достаточно типичными считают перестройки с точками разрывов в районах прицентромерного гетерохроматина. Примерами таких перестроек могут быть робертсоновские транслокации акроцентрических хромосом и изохромосомы по плечам хромосом. Формирование двуплечей хромосомы из длинных плеч акроцентриков при сохранении их нормального числа практически не сказывается на фенотипе носителя. Из изохромосом, состоящих из плеч аутосом, совместимой с жизнью считают только изохромосому по короткому плечу хромосомы 18.

Хромосомные аномалии и их анализ

Первые результаты диагностики хромосомных нарушений были получены вскоре после определения числа хромосом человека. Уже в 1958 г. была опубликована статья, содержащая описание нарушения числа хромосом при синдроме Дауна (Lejeune et al., 1958), а на следующий год были описаны изменения при синдроме Кляйнфельтера (Jacobs, Strong, 1959) и Тернера (Ford et al., 1959). Уже в следующем году была обнаружена первая структурная аномалия хромосом: в клетках периферической крови у больных с хронической миелолейкемией описана филадельфийская хромосома. Ситуация принципиально изменилась после внедрения методов дифференциального окрашивания хромосом. Благодаря последним стало возможным описание структурных хромосомных аномалий. В то же время диагностика нарушений, связанных с небольшими хромосомными районами, оставалась проблематичной и ненадежной. Это особенно касалось хромосомного анализа при онкологических заболеваниях. Хромосомы раковых клеток были и остаются печально известными своей отвратительной морфологией. Основные трудности удалось решить введением в практику диагностики методов молекулярной цитогенетики: определение числа хромосом, делеций и транслокаций конкретных районов стало возможно при анализе, проводимом не только на мета-фазных хромосомах, но и на интерфазных ядрах. Мощным инструментом обнаружения хромосомных транслокаций стала 24-цветная FISH. Нарушение баланса хромосомных районов CGH можно определить даже на архивном материале. Получение ДНК-проб из аномальных хромосом с последующим FISH-анализом c нормальными хромосомами и многоцветным бэндингом дает возможность разобраться с самыми сложными случаями комплексных хромосомных перестроек, возникающих при онкологических заболеваниях (рис. 4-11, см. цв. вклейку).

Показательным является прогресс в диагностике малых сверхчисленных маркерных хромосом (достаточно распространенный вариант хромосомных аномалий). Частота их встречаемости варьирует от 0,65 до 1,5 случая на 1000 человек. Она несколько ниже, если учитывать результаты только постнатальной диагностики (0,14-0,72 случая на 1000 человек). Многие из них не влияют на формирование фенотипа. По некоторым оценкам, семейные маркерные хромосомы составляют до 40% всех обнаруженных маркерных хромосом. Отсутствие клинических признаков подобного нарушения кажется вполне логичным, так как такие хромосомы не содержат эухроматиновых сегментов и функционально активных генов. Тем не менее формирование маркерных хромосом может указывать на повышенную хромосомную нестабильность и необходимость проведения более тщательного цитогенетического анализа. Обнаружение множественных маркерных хромосом разного происхождения хорошо согласуется с этим предположением.

Около 80% маркерных хромосом представлено изохромосомами по коротким плечам акроцентриков и некоторых двуплечих хромосом. Наиболее высокой частотой встречаемости (около 40% случаев) среди них характеризуется inv dup(15). На втором месте стоит хромосома inv dup(22). В их образовании участвуют те же ГТ хромосомных перестроек, что и в возникновении делеций. Так, inv dup(15) может быть результатом перестройки по ГТ1, ГТ2, ГТ3, а также ГТ, локализованной дистальнее последней (дистальная ГТ). Предполагают, что она содержит другой тип повторенных последовательностей. Таким образом, конкретная inv dup(15) может представлять один из четырех вариантов изохромосомы. Различие маркерных хромосом по составу входящих в них эухроматиновых районов определяет разнообразие клинических признаков.

Перестройки в районе 22q11, подобно перестройкам в 15q11→q13, обусловлены рекомбинациями, связанными с районоспецифичными низкокопийными повторами. Микроделеции в районе 22q11 обнаруживают с частотой 1 случай на 4000 новорожденных. Хромосомы inv dup(22): 22pter→cen→q11.2::q11.2→cen→ 22pter обнаруживают несколько реже. Низкокопийные повторы хромосомы 22 варьируют по размеру от 40 до 350 т.п.н. с уровнем гомологии 97-98%. Они были обнаружены в районах локализации трех ГТ хромосомных перестроек в 22q11, а также еще в 6 локусах, расположенных в пределах 6,5 млн п.н. от основных ГТ. Микроделеции и дупликации в районе 22q11 связаны с дистальной и проксимальной ГТ. Около 90% делеций имеют размер 3 млн п.н., а 7% - 1,5 млн п.н. Они же задействованы в формировании большинства хромосом inv dup(22). Различие маркерных хромосом по составу входящих в них эухроматиновых районов определяет различные клинические признаки.

Из-за более низкой частоты встречаемости других маркерных хромосом детальное изучение механизма их формирования затруднительно. Тем не менее стоит рассмотреть случаи возникновения множественных маркерных хромосом. В одном из них число последних варьировало от 1 до 6. Все они имели разное происхождение (хромосомы 2, 5, 6, 12, 14 и 22). Одновременное образование нескольких маркерных хромосом указывает на нестабильность хромосом у пациента. Механизм ее формирования неизвестен.

Отдельную проблему представляют маркерные хромосомы с неоцентромерой. Механизм перестроек, приводящих к их образованию, неясен. В связи с относительно небольшим числом исследований маркерных хромосом с неоцентромерами сложно говорить о молекулярной организации районов, входящих в их состав. Следует лишь отметить, что некоторые такие хромосомы включают материал хромосомных сегментов, содержащих низкокопийные повторы, например сегмент 15q26. Возможно, последние участвуют в формировании и этого типа маркерных хромосом.

Большинство маркерных хромосом, ассоциированных с врожденными пороками развития (ВПР), характеризуются существованием эухроматиновых сегментов, независимо от того, представляют ли они бисателлитные, кольцевые или другие варианты хромосом. Таким образом, в этих случаях обнаружение эухроматиновых сегментов и идентификация их состава - основная задача цитогенетической диагностики. Идентификация относительно крупных маркерных хромосом, таких как i(5p), i(9p), i(12p), i(18p), благодаря их значительным размерам не представляет особых затруднений даже для традиционных методов хромосомного анализа. Их присутствие приводит к тетрасомии по большому числу генов и, как следствие, к формированию многочисленных аномалий развития. Из них совместимой с рождением живого ребенка оказалась только i(18p).

Значительно более сложной считают оценку клинического значения маркерных хромосом, содержащих небольшие эухроматиновые сегменты. В случае их формирования из прицентромерных районов и прилежащих к ним эухроматиновых сегментов значение имеют не только определение происхождения маркерной хромосомы, но и идентификация материала сегментов, входящих в ее состав. Задача диагностики сводится к обнаружению локализации точек разрывов, происходящих при образовании маркерной хромосомы. Именно ее решение позволяет дать достаточно обоснованный прогноз. К сожалению, и в этом случае он носит вероятностный характер, что может быть обусловлено присутствием различных аллелей генов, входящих в состав маркерной хромосомы, ее мозаицизмом и однородительской дисомией (ОРД) по хромосоме, из которой возникла маркерная хромосома.

Важный фактор формирования маркерной хромосомы - момент ее возникновения. Если перестройка произошла в клетках эмбриона или взрослого организма, то несущие ее клетки могут составлять лишь небольшую долю всех клеток организма. Формирование маркерной хромосомы на предмейотических стадиях или во время мейоза может привести к присутствию такой хромосомы уже в зиготе. Тем не менее мозаицизм по маркерной хромосоме нельзя рассматривать как доказательство ее постзиготического происхождения. Известны примеры семейных маркерных хромосом, которые и у матери, и у ее потомства были обнаружены лишь в части исследованных клеток. Механизм потери маркерных хромосом в соматических клетках неизвестен.

Формирование маркерной хромосомы в результате U-образного обмена приводит к возникновению и последующей потере ацентрического фрагмента, т.е. один из гомологов хромосомы должен быть замещен маркерной хромосомой. Такие примеры известны только для половых хромосом (46,X,+mar, где mar - дериват хромосомы Х или Y). Моносомия по большей части районов аутосомы невозможна, так как она приводит к гибели плода уже на ранней стадии развития. Все конститутивные маркерные хромосомы, дериваты аутосом, считают сверхчисленными. Было предложено несколько возможных механизмов их возникновения. В случае хромосомных перестроек в ходе гаметогенеза возможно формирование гамет, содержащих маркерные хромосомы либо вместо, либо в дополнение к нормальной хромосоме. Для объяснения коррекции числа нормальных хромосом при формировании маркерной хромосомы были предложены следующие механизмы.

Функциональная коррекция трисомии. В результате ошибки в мейозе одна из гамет несет две копии хромосомы. При образовании зиготы это приводит к трисомии по данной хромосоме. К этому же результату может приводить нарушение митоза на постзиготической стадии. Реорганизация одной из трех копий хромосомы завершается образованием маркерной хромосомы и переходом полной трисомии в частичную.

Постзиготическая редупликация. Возникновение маркерной хромосомы происходит в процессе гаметогенеза или непосредственно в мейозе. Одна из гамет несет маркерную хромосому вместо нормальной. Зигота, полученная при слиянии с такой гаметой, - моносомик по большей части соответствующей хромосомы. Редупликация нормальной хромосомы переводит частичную моносомию в частичную трисомию, ассоциированную с ОРД.

Комплементация гамет. Одна из гамет несет две копии нормальной хромосомы, вторая - маркерную хромосому.

Следует отметить, что функциональная коррекция трисомии может с высокой вероятностью приводить к ОРД, а постзиготическая редупликация - к ОРД в 100% случаев. Действительно, исследования носителей сверхчисленных маркерных хромосом показали, что их возникновение часто сочетается с ОРД. Это обусловливает некоторые дополнительные проблемы, связанные с хромосомным импринтингом, возникновением гомозиготности по аутосомным рецессивным мутациям, а также с их комбинациями. Из 19 случаев ОРД, обнаруженной у пациентов с маркерными хромосомами, описанных к настоящему времени, 4 были эпизодами отцовской ОРД, остальные - материнской ОРД. По одному случаю ОРД было найдено для хромосом 1, 6, 7, 9, 10, 12, 20 и 22. 11 случаев было описано для хромосомы 15. У 8 пациентов с ОРД по хромосоме 15 был обнаружен СПВ, у 3 - СЭ. В одном из случаев ОРД по хромосоме 15 маркерная хромосома возникла из хромосомы Х. Суммарный анализ организации различных маркерных хромосом указывает на существование различных механизмов формирования сверхчисленных маркерных хромосом.

До разработки методов молекулярной цитогенетики из всех малых маркерных хромосом было возможно идентифицировать только i(18p). В остальных случаях просто констатировали факт существования маркерной хромосомы, иногда - с уточнением ее возникновения из одного из акроцентриков. Затем анализ состава альфоидной ДНК центромерного района маркерной хромосомы, FISH-исследование ДНК-проб, специфичных прицентромерным и прителомерным районам хромосом, и PRINS прицентромерных и теломерных последовательностей ДНК позволили определять их происхождение. CISS-гибридизация WCP c мета-фазными хромосомами пациента, включая 24-цветную FISH, и CGH открыли путь к анализу эухроматиновых районов маркерных хромосом. Их чувствительность и точность значительно увеличились в связи с использованием в диагностике метода микродиссекции метафазных хромосом и FISH клонированных фрагментов ДНК. В последних работах использовали высокоразрешающие чипы CGH или гибридизацию ДНК-проб маркерных хромосом с соответствующими микрочипами. При этом определение локализации точек разрыва, возникающих при образовании маркерной хромосомы, проводят с точностью, близкой к таковой методов молекулярной биологии.

Хромосомный анализ при экстракорпоральном оплодотворении

Одной из задач при проведении экстракорпорального оплодотворения (ЭКО) является выбор наиболее перспективных бластоцист, культивируемых in vitro. Еще относительно недавно в связи с жесткими временными рамками кариотипирование проводилось на стадии 8 бластомеров. Для этого выделялся 1 бластомер, из него готовили препарат, распластывая ядро на предметном стекле, и анализировали число копий 13, 18, 21-й, Х- и Y-хромосом. Выбор хромосом для анализа был обусловлен тем, что при анеуплоидии по этим хромосомам возможно рождение живого ребенка. Для оценки числа копий проводили FISH ДНК-проб, дающих в интерфазном ядре одиночные интенсивные сигналы на соответствующих хромосомах, которые могли быть надежно детектированы. В течение длительного времени такой анализ проводился в большинстве лабораторий мира при оценке качества бластоцист для их дальнейшего использования.

Однако уже в 1993 г. был выявлен хромосомный мозаицизм в преимплантационных эмбрионах. Было показано, что не все клетки эмбриона имеют один и тот же хромосомный состав (Delhanty et al., 1993). Многочисленные исследования, посвященные изучению этого вопроса, обнаружили высокую частоту мозаицизма. В разных исследованиях она варьировала от 15% (Harper et al., 1995) до 90% и более (Daphnis et al., 2005). Причем процент мозаиков зависел от числа хромосом, вовлеченных в анализ. Стало очевидно, что для оценки перспективности использования эмбриона необходимо проводить полное кариотипирование как минимум нескольких клеток. То есть анализ должен быть проведен на более поздних стадиях эмбриогенеза, и желательно определение числа копий всех хромосом человека. Соответствующие методы, позволяющие проводить такую диагностику, были разработаны.

В 1990 г. была показана возможность заморозки и последующей разморозки эмбриона, что открывало возможность его использования в последующих циклах реципиента. В 2009 г. была опубликована целая серия статей, в которых проводилось сравнение эффективности витрификации и медленной заморозки эмбриона. Была показана высокая эффективность витрификации и возможности забора клеток и ДНК эмбриона из его различных частей для проведения их кариотипи-рования.

Почти в это же время успешно создавались и совершенствовались технологии молекулярно-цитогенетического анализа, получившие название Сomprehensive Chromosome Screening (CCS). К ним относятся сравнительная геномная гибридизация на метафазных хромосомах и микрочипах, количественная ПЦР, анализ на микрочипах, базирующийся на анализе SNP, а также на анализе гаплотипов SNP (karyomapping). Кроме того, развитие методов массового параллельного секвени-рования позволило использовать эту технологию для проведения кариотипирова-ния индивидуальных клеток.

Более того, оказалось, что karyomapping позволяет не только проводить одновременный анализ всех 24 хромосом человека, но и, выявляя информативные локусы и анализируя гаплотипы родительских и прородительских хромосом в хромосомах «пациента», определять для каждой хромосомы ее состояние (моно-сомия, трисомия, норма) (http://dx.doi.org/10.1136/jmg.2009.069971).

Нужно отметить, что преимплантационная генетическая диагностика (PGD)/ преимплантационный генетический скрининг (PGS), применяемые уже более 25 лет, имели «врожденный» дефект: анализ хромосомных нарушений и диагностика моногенных заболеваний были несовместимы. Однако karyomapping позволяет путем сборки унаследованных хромосомных сегментов одновременно и проводить анализ хромосомных нарушений, и определять унаследованные родительские и прородительские гаплоблоки. Полученные результаты позволяют дать описание гомологичных хромосом, кроссинговера, наличия интересующего участка хромосомы, используя анализ сцепления, а также наряду с анализом хромосомных аномалий осуществить анализ наследования интересующих исследователя мутаций, отслеживая гетерозиготные SNP и определяя интересующие локусы. То есть karyomapping позволяет одновременно анализировать анеуплоидии, мозаицизм и индивидуальные гены, ответственные за развитие патологий; в 2018 г. около 1000 клиник по всему миру использовали эту технологию, опираясь на ~20 диагностических лабораторий. Технология использовалась в ~2500 случаях. Необходимо, однако, упомянуть, что этот подход не позволяет выявлять случаи постзиготической трисомии.

Оценивая эффективность описанной технологии, можно рассмотреть результаты анализа анеуплоидии в эмбрионах от родителей с моногенными заболеваниями и эффективность одновременного детального кариотипирования эмбрионов выявления генов, ответственных за развитие моногенных заболеваний при проведении PGD. В одном из исследований с ноября 2014 по апрель 2017 г. было проведено исследование эмбрионов от 36 пар - носителей генов моногенных заболеваний. Технология «Karyomap gene chip» была использована для анализа бластоцист, полученных от этих пар, и для выбора нормальных эмбрионов для дальнейшего использования. Всего выполнено 43 полных цикла PGD с кариотипированием и анализом индивидуальных генов. Получено 687 ооцитов и протестировано 186 бластоцист. В результате 175 бластоцист были охарактеризованы, 117 из 175 (66,8%) были отнесены к нормальным, или непатогенным (silent carriers), 58 из 175 (33,2%) - к анормальным, или патогенным. Выявлено 40 (22,9%) анеуплоидных эмбрионов. Среди эмбрионов, нормальных по моногенным заболеваниям, анеуплоидным был 31 (26,5%) эмбрион.

Пять лет назад при проведении PGD началось использование CCS на основе технологий секвенирования нового поколения. Уже опубликованы протоколы, основанные на массовом параллельном секвенировании, для скрининга анеуплоидии у преимплантированных эмбрионов человека. Одной из проблем использования этих технологий является то, что большинство реагентов, необходимых для проведения таких исследований, маркировано «for research use only», т.е. не может быть использовано при проведении диагностики. Все процедуры для нового варианта PGD должны быть протестированы на аналитическую чувствительность, специфичность, устойчивость, точность, на лимиты выявления, воспроизводимость, а также пройти необходимые процедуры лицензирования. Кроме того, для интерпретации данных и постановки диагноза требуется разработка новых критериев и определения соответствия аналитических результатов клиническим потребностям.

Хромосомы в интерфазном ядре

Длительное время хромосомы человека были доступны для прямого наблюдения только в митозе и мейозе. В ходе этих исследований сложились представления, что в митозе конденсация хромосом приводит к уменьшению их длины в несколько раз. Они верны, если уточнить, что меняется длина хромосом на цитологическом препарате, а не в клетке. Аккуратное сравнение размеров хромосомы в метафазе и G2 интерфазы показало, что значительных изменений не происходят, и едва ли стоит говорить об изменении длины хромосомы (рис. 4-12, см. цв. вклейку).

Если кратко описать пространственную организацию хромосом человека в интерфазе, то можно сказать, что каждая из них занимает в ядре свою территорию, которая не перекрывается с территориями других хромосом. Это утверждение верно для плеч хромосом и, в определенной степени, для хромосомных районов. Указания на существование отдельных хромосомных территорий возникли несколько десятилетий назад на основании данных по индукции хромосомных аберраций тонким лучом лазера. Затем были разработаны методы, позволяющие обнаруживать материал индивидуальной хромосомы непосредственно в интерфазном ядре. Чаще всего для этого используют 3D-FISH с последующей трехмерной микроскопией. Многочисленные эксперименты в этой области позволили обнаружить некоторые закономерности локализации хромосом в интерфазном ядре. Хромосомы, содержащие больше активно работающих генов, имеют тенденцию располагаться во внутреннем компартменте ядра, в отличие от хромосом, несущих больше транскрипционно неактивного материала. Тем не менее далеко не всегда в ядре просто выделить внутренний компартмент. Например, в плоских ядрах фибробластов большинство хромосомных территорий находится в контакте и с нижней, и с верхней ядерной мембраной. В связи с этим более правильно будет провести анализ локализации в ядре транскрипционно активного и транскрипционно неактивного хроматина.

Изучение локализации рано и поздно реплицирующейся ДНК показало, что в контакте с ядерной пластиной находится поздно реплицирующаяся ДНК, т.е. хроматин, не несущий активно работающих генов. Материал хромосом с активно работающими генами всегда находится на некотором расстоянии от ядерной ламины. Обобщая гипотезы, рассматривающие пространственную организацию хромосом в качестве фактора, участвующего в регуляции транскрипционной активности генов, можно сказать, что транскрипционно активный материал должен располагаться в той части хромосомной территории, где он доступен для ферментов, осуществляющих транскрипцию и сплайсинг. Очевидно, что такие условия существуют на границе хромосомной территории и в ее приграничной части, характеризующейся низкой степенью компактизации хроматина. Результаты определения положения активных и неактивных генов в хромосомных территориях хорошо согласуются с такими представлениями о локализации активно работающих генов у поверхности интерфазной хромосомы. Логичным следствием, вытекающим из этого правила, служит предположение о более высокой концентрации таких генов в терминальных районах хромосом и микрохромосомах. Именно такое увеличение числа генов показано в Т-бэндах хромосом человека. В норме микрохромосомы у человека отсутствуют. Они характерны для кариотипов птиц, и именно там находится ДНК, гомологичная ДНК Т-бэндов хромосом человека. Организация хромосомы в интерфазе имеет еще ряд особенностей, связанных с локализацией транскрипционно активного и транскрипционно неактивного хроматина. ДНК С-позитивных районов хромосом обычно находится в контакте с ядерной оболочкой, G-бэндов - либо в контакте с оболочкой ядра, либо с инвагинациями ядерной ламины, либо располагается на границе ядрышка (рис. 4-13, см. цв. вклейку). ДНК R-бэндов локализована на некотором расстоянии от этих структур.

Сегодня рассмотрение вопросов об организации интерфазного ядра невозможно без использования таких понятий, как хромосомная территория и меж-хроматиновое пространство. Именно поэтому стоит подробнее рассмотреть, что означают эти термины. Простое заключение о том, что, так как материал разных хромосом в ядре не перемешан, пространство, которое занимает хромосома, считают хромосомной территорией, а пространство, свободное от него, - межхроматиновым пространством, оказывается не совсем верным. Существует различие между семантическим определением и тем, что имеют в виду современные биологи, используя эти термины. Термин «хромосомная территория» сегодня относят к той части интерфазного ядра, которая окрашивается 3D-FISH хромосомоспецифичной ДНК-пробой. Рассмотрение этого определения приводит к двум выводам:

  • хромосомная территория содержит не всю ДНК соответствующей хромосомы;

  • межхроматиновое пространство содержит хроматин.

Это наглядно продемонстрировали исследования по локализации в интерфазном ядре конкретных фрагментов ДНК из короткого плеча хромосомы 11 человека. Часть ДНК, как и следовало ожидать, оказалась в пределах территории 11р, определенной по результатам 3D-FISH соответствующей ДНК-пробы, но часть располагалась за ее пределами (рис. 4-14, см. цв. вклейку). Объяснить эти результаты очень просто: отдельная петля ДНК в интерфазном ядре не может быть обнаружена, если для 3D-FISH используют хромосомоспецифичную ДНК-пробу, в то время как ДНК-проба, приготовленная на базе клонированного фрагмента ДНК, в интерфазном ядре дает четкий сигнал.

Таким образом, из хромосомных территорий в межхроматиновое пространство выходят отдельные петли ДНК. Показано, что их размер может достигать нескольких миллионов пар оснований. В состав ДНК такой петли входят гены, часть которых активно транскрибируется. Уходя за пределы хромосомной территории в межхроматиновое пространство, они попадают в идеальные условия для взаимодействия с ферментами транскрипции и сплайсинга. Именно здесь находятся макромолекулярные комплексы, обеспечивающие синтез новой иРНК. Есть еще одно большое преимущество такого синтеза в межхроматиновом пространстве - служит не только местом локализации таких фабрик синтеза иРНК, но может функционировать и в качестве магистральных путепроводов, позволяющих генным продуктам быстро добраться до оболочки ядра, а затем через ядерную пору перейти в цитоплазму, где они будут использованы по прямому назначению. Петер Фрезер предложил называть такие макромолекулярные комплексы «фабриками транскрипции». Было показано, что одна такая «фабрика» может одновременно работать с ДНК из разных районов одной хромосомы или разных хромосом (рис. 4-13, см. цв. вклейку), причем расстояние между генами, локализованными в одной хромосоме, может превышать 20 млн п.н.

Районы хромосом, материал которых локализован на периферии хромосомных территорий или в межхроматиновом пространстве, - места локализации функционально активных генов. Подобное их расположение не обеспечивает включение гена, но дает шанс на это. Правдоподобно выглядит гипотеза о том, что при дифференцировке клеток формируется необходимый вариант пространственной организации хромосомных территорий, определяющий спектр генов, которые могут быть допущены к работе. Окончательная настройка и определение того, какие из этих генов будут активными, зависит от других, привычных для молекулярного биолога механизмов. Возможно, для полного описания структурно-функциональной организации хромосомы ее рассмотрения даже в четырехмерном пространстве (трехмерное пространство + время) окажется недостаточно. Значение имеет и отдаленная история хромосомы, выражающаяся в импринтинге соответствующих хромосомных районов. При абсолютно идентичных геномах (с точки зрения нуклеотидных последовательностей) возможно возникновение различных нарушений в развитии их обладателей. Примером может служить небольшая делеция в проксимальном районе длинного плеча хромосомы 15 человека, которая приводит либо к СПВ, либо к СЭ.

Хромосомы в клеточном цикле

Клеточный цикл включает четыре фазы: G1, S, G2 и М. G1-фаза - интервал между митозом и началом репликации ДНК. Для нее характерны высокая метаболическая активность и увеличение размера клетки. В S-фазе происходит основная репликация ДНК. G2 - фаза подготовки к митозу, продолжения синтеза белков и роста клетки. В М-фазе происходят непосредственная подготовка и собственно деление клетки. Митоз включает начальную стадию конденсации хроматина (профаза), ее продолжение, разборку ядерной оболочки, начало формирования клеточного веретена и прикрепления микротрубочек к кинетохорам хромосом (прометафаза), выстраивание хромосом в экваториальной части клетки, завершение прикрепления микротрубочек к кинетохорам хромосом (метафаза), расхождение сестринских хроматид (анафаза), формирование ядерных оболочек и цитокинез, что обеспечивает деление клетки (телофаза). Клетка может выйти из этого цикла и надолго задержаться в G0-фазе. Возвращение в клеточный цикл и последующий переход в в S-фазу требуют прохождения R-точки (restriction point). Это событие зависит в основном от присутствия в окружении клетки специальных индукторов - факторов роста. Например, фибробласты кожи могут выйти из стадии покоя под действием тромбоцитарного фактора роста (PDGF), образующегося в зоне повреждения кожи при свертывании крови.

Регуляцию клеточного цикла в основном осуществляют циклинзависимые киназы (Cdk) и циклины. У человека Cdk1, Cdk2, Cdk4 и Cdk6 непосредственно участвуют в регуляции клеточного цикла, поэтому их называют Cdk-активирующими киназами. Сdk - каталитические субъединицы протеинового комплекса. Для их активации требуется присутствие соответствующих циклинов. Регуляция активности Сdk происходит путем изменения количества в определенные фазы клеточного цикла. В активной форме комплексы циклин-Cdk фосфорилируют регуляторные белки, контролирующие течение этой фазы.

Чтобы обеспечить надежную передачу генетической информации дочерним клеткам, в процессе участвует целый набор контролирующих механизмов, определяющих прохождение клетки через контрольные точки клеточного цикла (checkpoints - сверочные точки). Такая система контроля предотвращает размножение клеток, в которых произошли или могут произойти хромосомные нарушения, вследствие чего клетка не готова к корректному прохождению очередного этапа. В настоящее время описаны четыре контрольные точки во всех фазах клеточного цикла.

Поскольку основное требование к клетке для перехода в S-фазу - целостность ее ДНК, то в контрольной точке в G1 происходит проверка интактности ДНК. Показано, что клетки, подвергшиеся воздействиям, вызывающим разрывы ДНК, останавливаются в G1. Вход в S-фазу для них запрещен, так как до того, как начнется репликация ДНК, должна завершиться репарация всех имеющихся к этому моменту повреждений. Необходимо отметить, что остановку в фазе G1 вызывают не только повреждения ДНК, но и другие нарушения, в дальнейшем приводящие к нарушению числа хромосом и образованию микроядер. Остановка в G1 может быть как временной (до момента решения возникшей проблемы), так и необратимой. В контрольной точке в S-фазе проверяются правильность и полнота репликации ДНК. Клетка может задержаться в S-фазе, например, при снижении эффективности репликации в результате недостатка предшественников синтеза ДНК. В контрольной точке в G2-фазе клеточного цикла также идет проверка ДНК на интактность, но, кроме этого, оценивается и завершенность ее репликации. Клетки, в которых репликация не завершена, не могут войти в митоз. Контрольная точка сборки веретена деления обеспечивает прикрепление всех кинетохоров к микротрубочкам веретена. До завершения этого процесса клетка остается в метафазе. Контроль осуществляется по присутствию в клетках кинетохоров, не прикрепленных к микротрубочкам веретена. В экспериментах, в ходе которых лучом лазера разрушали такие кинетохоры, клетки переходили из метафазы в анафазу, что приводило к отставанию хромосом и формированию микроядер. Основную роль в контроле перехода клетки из метафазы в анафазу играют изменения во взаимодействии белков BUB1, BUBR1, MAD1 и MAD2, ассоциированных с кинетохорами. Задержка клетки в контрольных точках дает ей возможность завершить репарацию ДНК, ее репликацию или обеспечить нормальное прохождение клеточного деления. Если клетке не удается завершить необходимые для прохождения контрольной точки процессы и устранить существующие нарушения, то включается механизм программируемой клеточной гибели - апоптоз.

В случае успешного прохождения всех контрольных точек хромосомы демонстрируют удивительное постоянство своей организации и положения относительно друг друга. Даже миграция в экваториальную часть клетки в метафазе и последующее расхождение в дочерние клетки не приводят к их глобальному перемешиванию в новом ядре, хотя некоторые изменения все-таки происходят. В клеточном цикле также происходит некоторая трансформация пространственной организации индивидуальных хромосом, причем она связана не только с их компактизацией в митозе. Как было упомянуто выше, в интерфазной хромосоме хроматин рано реплицирующихся и транскрипционно активных районов хромосом тяготеет к межхроматиновому пространству и внутреннему компартменту ядра, тогда как хроматин поздно реплицирующихся и транскрипционно неактивных районов локализован преимущественно у ядерной оболочки, инвагинаций ядерной пластины и на границе ядрышка. Таким образом, относительно своей оси хромосома организована несимметрично. Можно сказать, что в сферических ядрах на хромосомной территории материал С- и G-бэндов локализуется у ядерной оболочки, далее располагается материал R-бэндов, а еще дальше в межхрома-тиновое пространство выходит наиболее активно транскрибируемый материал.

Такое распределение материала хромосомы в ядре может нарушаться в S-фазе, когда происходит репликация ДНК С- и G-бэндов. Перемещение материала хромосомного района, связанного с репликацией его ДНК, было наглядно продемонстрировано на клетках китайского хомячка. Ганг Ли и соавт. удалось проследить за положением в ядре 90 млн п.н. гетерохроматинового района на протяжении всего клеточного цикла. Большую часть времени в интерфазе этот район хромосомы находился на периферии ядра рядом с ядерной мембраной. Лишь на время репликации ДНК он перемещался во внутренний компартмент ядра, и в это же время происходила деконденсация его хроматина. После завершения репликации ДНК хроматин этого района опять становился компактно организованным и возвращался на периферию ядра. Происходят ли подобные перемещения материала нормальных С- и G-бэндов, неизвестно, но с уверенностью можно сказать, что во время репликации их ДНК степень компактизации хроматина уменьшается.

Репликация ДНК в хромосомах человека, как и у других высших эукариот, начинается сразу во множестве мест. В них формируется протеиновый комплекс (ORC - origin recognition complex), что приводит к формированию репликатив-ного комплекса. Происходит это следующим образом. Два дополнительных протеина (Cdc6p и Cdt1p) и сложный протеиновый комплекс MCM2-7 связываются с ORC, формируя пререпликативный комплекс (pre-RC). Его созревание происходит после привлечения дополнительных факторов, включая Cdc45 и Sld3. Затем подключаются ДНК-полимеразы, и начинается синтез нитей ДНК, который протекает в двух направлениях. Этот процесс запускается соответствующей комбинацией Cdk и циклина. Кроме инициации репликации, циклинзависимые киназы ингибируют начало повторной репликации участка ДНК, предотвращая формирование нового pre-RC. После репликации ДНК сестринские хроматиды плотно удерживаются друг с другом, вплоть до расхождения в митозе. Этот феномен, называемый когезией сестринских хроматид, осуществляет когезиновый комплекс протеинов.

Когезин содержит основной комплекс гетеродимеров, состоящий из двух протеинов семейства SMC (Structural Maintenance of Chromosomes): Smc1 и Smc3. SMC-протеины оказались очень консервативным семейством. У прокариот был обнаружен только один SMC-протеин, тогда как у эукариот их было найдено 6 (SMC1-SMC6). Вступая во взаимодействия с другими протеинами, они участвуют в самых разных процессах в хромосомах. SMC-протеины состоят из 1000-1500 аминокислот и имеют на N- и С-конце глобулярные домены. N-конец содержит мотив Walker A, С-конец - Walker B. Соединяясь вместе, они формируют сайт с АТФ азнойкаталитической активностью. Взаимодействие Smc1 и Smc3 происходит через петлевой домен. Этот димер через свои глобулярные домены связывается с протеином Scc1, который соединен с четвертой субъединицей когезина Scc3. Сформированный таким образом когезиновый комплекс связан либо с нереплицированной хроматидой (от телофазы до момента репликации ДНК), либо с сестринскими хроматидами (от момента репликации ДНК до разделения ДНК хроматид в митозе, когда протеолиз открывает кольцо, позволяя ДНК сестринских хроматид разойтись).

На рис. 4-15 и 4-16 (см. цв. вклейку) приведены гипотетические модели организации когезина и его связи с ДНК. Когезин принимает участие в работе контрольной точки, определяющей переход клетки в S-фазу. В ней происходит проверка целостности ДНК. Так, ее повреждение при облучении активирует ATM-киназу, которая фосфорилирует SMC1 в когезине, что приводит к формированию нового комплекса, отличающегося от когезина присутствием в нем протеинов NBS1, BLM и BRCA1. Последние связаны с ответом на повреждение ДНК (рис. 4-17, см. цв. вклейку). Фосфорилирование SMC1 в когезине - принципиальный момент для запуска механизма контрольной точки, которая задерживает репликацию ДНК до завершения репарации возникших повреждений.

Другой интригующий момент реорганизации хромосом в клеточном цикле - разделение материала сестринских хроматид и формирование типичных метафазных хромосом. Для этого необходимы освобождение сестринских хроматид от когезина и решение топологических проблем в локализации их ДНК. В профазе основная часть когезина удаляется его фосфорилированием Polo-подобной киназой, которое, вероятно, снижает аффинность когезина к ДНК. На хромосоме его остается около 5% с преимущественной локализацией в прицентромерном районе. Этот когезин участвует как в удержании вместе сестринских хроматид, так и в биполярной ориентации хромосом. После прикрепления всех кинетохор к веретену посредством деградации циклина В запускается переход к анафазе. Освобождение от остатков когезина происходит в результате расщепления сепаразой Scc1. До начала анафазы вследствие связи с секурином она остается неактивной (рис. 4-18, см. цв. вклейку).

Решение топологических проблем связано с компактизацией материала индивидуальных хроматид. Выяснение механизма этого процесса шло одновременно с изучением роли негистоновых протеинов в поддержании структурно-функциональной организации хромосомы. Хромосома приблизительно на треть состоит из нуклеиновых кислот, на треть - из гистонов и на треть - из негистоновых протеинов. Эксперименты по количественному удалению из хромосомы гистонов показали, что именно негистоновые протеины ответственны за структурную организацию митотических хромосом. Она представлена каркасом и отходящими от него петлями ДНК. Выделяют два основных компонента хромосомного каркаса, получивших название ScI- и ScII-протеины. ScI был идентифицирован как топоизомераза II, а ScII оказался членом семейства SMC-протеинов. Белки хромосомного каркаса - SMC2 и SMC4. Проведенные исследования показали, что функционально активен комплекс, включающий, кроме SMC2/SMC4, еще три протеина (CAP-D2, CAP-H, CAP-G), не относящиеся к семейству SMC. Он способен поддерживать конденсированное состояние хроматина и был назван конденсином (конденсином I). Позже у позвоночных был открыт второй комплекс конденсина (конденсин II). В его состав входят те же SMC2/SMC4, а также CAP-D3, CAP-H2 и CAP-G2. Гипотетическая модель организации конденсиновых комплексов приведена на рис. 4-18. Анализ взаимодействия конденсина с ДНК показал, что он вызывает ее суперспирализацию, а в присутствии топоизомеразы II формируются хиральные узелки. В настоящее время предложено несколько моделей взаимодействия конденсина с молекулами ДНК (см. рис. 4-18), суть которых заключается либо в суперспирализации ДНК, либо в формировании ее специфического сворачивания.

Детальный анализ локализации конденсина I и конденсина II показал, что в интерфазе первый локализуется преимущественно в цитоплазме, а второй - в ядре. Взаимодействие конденсина I с хромосомным материалом становится возможным только после разборки ядерной оболочки. Начиная с метафазы, комплексы конденсина I и II располагаются вдоль оси хромосом, вероятно, сменяя один другого. Хромосомным районом, в котором явно преобладает конденсин II, считают район центромеры. Недостаток конденсина приводит к нарушению структурно-функциональной организации кинетохора и, как следствие, к нарушениям расхождения хромосом. До настоящего времени широко распространено представление, что когезин связан с ДНК хромосом с телофазы до метафазы, обеспечивая когезию сестринских хроматид. С начала прометафазы он начинает вытеснять когезин, приводя к компактизации хроматина. Ранее считали, что сохранения связи его небольшого количества с ДНК сестринских хроматид, вплоть до метафазы, достаточно для удержания рядом в основном сформированных хроматид. Лишь после расщепления сепаразой Scc1 хроматиды оказывались полностью свободными и могли быть разведены в дочерние клетки. Открытие конденсина II заставляет частично пересмотреть эти представления. Он присутствует в интерфазном ядре и, возможно, участвует в частичной компактизации неактивного хроматина уже в интерфазе. В профазе количество конденсина II, связанного с хроматином, должно возрастать, что позволяет при фиксации клеток на этой стадии видеть неоднородно окрашенное ядро с многочисленными точечными вкраплениями более ярко окрашенного материала, а профазные хромосомы - с компактно расположенными G-позитивными суббэндами. После разборки ядерной оболочки хроматин становится доступным конденсину I, и в результате его взаимодействия с ДНК начинаются активное вытеснение когезина и компактизация хроматина. Последняя - следствие изменения конформации ДНК в результате суперспирализации и формирования хиральных узелков. Возможно, конденсины имеют большее сродство к АТ-обогащенной ДНК, что определяет порядок компактизации ДНК элементарных структурных элементов хромосомы и последовательное формирование прометафазных, ранних метафазных и поздних метафазных хромосом, отличающихся по степени компактизации их индивидуальных участков. К сожалению, динамика связи конденсинов с различными районами хромосом пока не изучена, и вышеизложенный механизм формирования метафазной хромосомы остается гипотетическим. Результаты некоторых исследований указывают, что конденсины необходимы для поддержания конформации компактного хроматина, но сама компактизация может происходить и без их участия. Насколько это справедливо и существуют ли другие факторы, необходимые для перехода интерфазной хромосомы в метафазную, предстоит выяснить в будущем.

Хромосомы IN VIVO, IN VITRO и IN SILICO

Отдельный интерес представляет сравнение результатов исследований хромосом непосредственно в живой клетке, предварительно фиксированных и хромосом in silico. Характерно, что во всех типах исследований хромосому удается представить в виде набора структурно-функциональных единиц. Теломерные, центромерные и районы ядрышкового организатора уже были рассмотрены выше. В настоящем разделе будут подробнее проанализированы эухроматиновые районы хромосом. Важный момент в формировании представлений о принципах организации хромосом человека - определение ее базовых элементов. При попытках установления размера такого элемента учитывали самые разные параметры: дифференциальное окрашивание хромосомных районов, время их репликации, соотношение АТ- и ГЦ-пар, обогащение различными типами повторов, концентрацию и состав генов, а также организацию хроматина. В результате исследований было показано, что размер такой единицы близок к млн п.н., а хромосому можно представить как их последовательность. В ряде работ по изучению структурно-функциональной организации хромосомы для этого базового элемента используют термин «1 млн п.н. субструктура». Эти элементы имеют общую регуляцию репликации, степень конденсации хроматина и, как следствие, некий общий уровень организации, определяющий возможности транскрипционной активности генов, входящих в их состав.

Секвенирование генома человека открыло возможности контекстного анализа последовательности нуклеотидов в различных районах хромосом. Казалось бы, надо только взять известную последовательность нуклеотидов, определить границы, разделяющие ДНК R- и G-бэндов, и in silico будет получен вариант чередования R- и G-бэндов в анализируемой хромосоме. Исследования были проведены, и полученные данные наглядно показали, что хромосома, построенная in silico, при использовании простых критериев обогащенности ДНК ГЦ-парами имеет очень мало общего с хромосомой in vitro. На рис. 4-19 (см. цв. вклейку) приведены результаты такого анализа, выполненного для хромосом человека 21 и 22.

Несмотря на тенденции обогащения R-бэндов ГЦ-парами и короткими диспергированными повторами, представленные данные едва ли можно считать убедительным подтверждением распространенных представлений об АТ/ГЦ-составе ДНК R- и G-бэндов. Такое несоответствие можно объяснить несколькими причинами. Одна из них заключается в далеко не полном соответствии R- и G-бэндов на схеме хромосомы и данных по секвенированию ДНК. Тем не менее оказалось, что даже этой информации достаточно, чтобы на основании результатов секвенирования построить схему расположения R- и G-бэндов внутри хромосомы. Для этого потребовалось правильно сформулировать критерии для определения ГЦ-богатых участков хромосом. Попытки определить пограничное значение процента ГЦ-пар для всех R- и G-бэндов хромосомы не дали положительного результата.

Схемы R- и G-бэндов, полученные на основании анализа процента ГЦ-пар, совпали с таковыми из номенклатуры хромосом человека, когда обогащенность ГЦ-парами оценивали относительно соседних районов. Процент ГЦ-пар определяли для участка хромосомы размером 2,5 млн п.н. и сравнивали с относительным числом ГЦ-пар в участке размером 9,3 млн п.н., внутри которого он находится. На рис. 4-19 черная линия показывает процент ГЦ-пар в участке 2,5 млн п.н., а красная линия - в участке 9,3 млн п.н. При построении графиков центр этих районов перемещали с шагом 10 т.п.н. Районы, в которых процент ГЦ-пар в участке 2,5 млн п.н. был выше, чем в участках размером 9,3 млн п.н., считали ГЦ-богатыми и относили к R-бэндам. Районы, в которых процент ГЦ-пар для участка 2,5 млн п.н. был ниже, чем для участков размером 9,3 Мb, считали ГЦ-бедными и относили к G-бэндам. В этом случае in silico окраска хромосом совпадала со схемами, основанными на результатах дифференциального окрашивания (см. рис. 4-19). Вероятно, необходимо объяснить выбор исследователями районов размерами 2,5 млн п.н. и 9,3 млн п.н. Он объясняется достаточно просто: сравнение окраски хромосом in silico проводили с идиограммой хромосом человека, содержащей 750 бэндов. Таким образом, средний размер бэнда близок к 4 МЬ. В этом случае анализ участков размером 2,5 млн п.н. должен давать достаточно хорошее представление о среднем значении процента ГЦ-пар в отдельных бэндах, а участок размером 9,3 млн п.н. должен включать, кроме этого бэнда, либо соседний бэнд, либо большие участки двух соседних бэндов. Такой анализ, по мнению авторов, позволяет провести сравнение ГЦ-состава в соседних бэндах. Вывод: важна не просто степень обогащения бэнда ГЦ-парами, а обогащение относительно соседних районов. Авторы полагают, что их данные достаточно хорошо согласуются с очень популярной гипотезой организации метафазной хромосомы, предложенной Saitoh и Laemmli в 1994 г.

В 1994 г. с помощью специфического окрашивания им удалось обнаружить последовательно расположенные матрикс/скэфолд-ассоциированные районы (MAR/SAR) в метафазной хромосоме индийского мунджака. В результате такой обработки было показано, что существует чередование районов, в которых MAR/ SAR формируют спираль и расположены почти параллельно оси хромосомы. На основании этого была предложена модель, в которой G-бэнды представляют районы хромосом с плотно упакованным хроматином, расположением MAR/SAR по спирали и уменьшенным размером петель 30 нм хроматина (рис. 4-20), в то время как в R-бэндах петли хроматина больше по размеру, а MAR/SAR расположены в линию практически параллельно оси хромосомы. Таким образом, плотность материала хромосомы в G-бэндах выше, чем в R-бэндах.

image
Рис. 4-20. Модель организации хроматина в метафазной хромосоме (по статье Saitoh and Laemmli // Cell. 1994. Vol. 25, N 76(4). P. 609-22)

Известно, что MAR/SAR, несмотря на отсутствие конкретного мотива в их последовательностях, обогащены АТ-парами (около 70%), поэтому можно ожидать существования связи между ГЦ/АТ-составом ДНК хромосомных районов и обнаружением G- и R-бэндов в митотической хромосоме. Многие факты, касающиеся организации хромосомы, согласуются с этой гипотезой, рассматриваемой в качестве наиболее правдоподобной в большинстве учебников и монографий. К сожалению, всю сложную картину структурно-функциональной организации хромосомы и формирования ее имиджа на цитологическом препарате едва ли возможно объяснить в рамках таких простых представлений. Даже в самой работе Saitoh и Laemmli (1994) участки хромосомы индийского мунджака, в которых MAR/SAR располагались почти параллельно оси хромосомы и были рассмотрены в качестве R-бэндов, вероятно, соответствовали местам эволюционных слияний предковых хромосом, которые привели к образованию огромных хромосом у индийского мунджака.

Эффективность анализа хромосомных районов in silico во многом зависит от того, насколько точно можно отнести определенные последовательности нуклеотидов к конкретным элементам структурно-функциональной организации хромосомы. Многочисленные данные указывают на то, что размер базового элемента хромосомы близок к 1 млн п.н., в то время как точность локализации конкретного района или события на препаратах митотических хромосом значительно превышает эту величину. Тем не менее результаты некоторых исследований позволяют провести детальное сравнение индивидуальных соседних бэндов и пограничного района. Это можно сделать на примере района хромосомы, прилежащего к гену NF1. На рис. 4-21 представлены результаты исследования Клаудии Шмегнер и соавт., показывающие процент ГЦ-пар на участке хромосомы человека размером 500 т.п.н., в состав которого входит ген NF1. Этот район хромосом человека представляет часть G-бэнда, переходную зону и часть R-бэнда. Часть G-бэнда соответствует ГЦ обедненной ДНК, а часть R-бэнда - ГЦ богатой ДНК, а переходная зона размещается в участке размером 5 т.п.н. Доказательство того, что переход от ГЦ бедной к ГЦ богатой ДНК служит границей между G- и R-бэндами, было получено в тщательно выполненных экспериментах, показавших, что именно в этом месте происходит задержка репликации ДНК. Действительно, можно считать доказанным, что по крайней мере некоторые соседние G- и R-бэнды отличаются по содержанию АТ-и ГЦ-пар. Исследование Клаудии Шмегнер и соавт. наглядно показало, что в настоящее время можно провести корректное сравнение структурно-функциональной организации конкретного выбранного района на всех уровнях - in vivo, in vitro и in silico. К сожалению, такой район составляет менее 1/10 000 гаплоидного генома человека и около 1/100 самой маленькой хромосомы. Именно поэтому еще предстоит пройти большой путь от гипотез, описывающих структурно-функциональную организацию хромосомы, до надежной теории, без которой секвенирование даже 100 000 персональных геномов человека не даст завершенной картины и оставит множество острых вопросов, стоящих перед медицинской генетикой, открытыми.

image
Рис. 4-21. Процент ГЦ-пар на участке хромосом человека (черная линия) и мыши (серая линия) размером 500 т.п.н., в состав которого входит граница G- и R-бэндов (указана стрелкой).

Список литературы

  1. Антоненко В.Г., Шилова Н.В. О новой версии Международной системы цитогене-тической номенклатуры ISCN-2016 // Медицинская генетика. 2018. Т. 17, № 6. С. 11-17.

  2. Баранов В.С., Кузнецова Т.В. Цитогенетика эмбрионального развития человека: Научно-практические аспекты. М., 2007. 640 с.

  3. Бочков Н.П., Пузырев В.П., Смирнихина С.А. Клиническая генетика. М.: ГЭОТАР-Медиа, 2011. 544 с.

  4. Ворсанова С.Г., Юров И.Ю., Соловьев И.В., Юров Ю.Б. Гетерохроматированные районы хромосом человека: клинико-биологические аспекты. М.: Медпрактика, 2008. 300 с.

  5. Ворсанова С.Г., Юров Ю.Б., Чернышов В.Н. Медицинская цитогенетика. М.: Медпрактика, 2006. 300 с.

  6. Гинтер Е.К. Медицинская генетика. М.: Медицина, 2003. 1997 с.

  7. Ридли М. Геном: автобиография вида в 23 главах. М.: Эксмо, 2008. 432 с.

  8. Рубцов Н.Б. Методы работы с хромосомами млекопитающих. Федеральное агентство по образованию, Новосибирский государственный университет, Институт цитологии и генетики СО РАН. Новосибирск, 2006. С. 1-147.

  9. Рубцов Н.Б. Хромосомы человека: описание хромосомных патологий. Учебное пособие. Федеральное агентство по образованию, Новосибирский государственный университет, 2006.

  10. Рубцов Н.Б., Карамышева Т.В., Матвеева В.Г. и др. Обратная in situ гибридизация ДНК-зондов аномальных хромосом в диагностике хромосомных патологий // Генетика. 2001. № 11. С. 1545-1552.

  11. Смирнов В.Г. Цитогенетика. М.: Высшая школа, 1991. 248 с.

  12. Фогель Ф., Мотульски А. Генетика человека: история хромосомы человека, формальная генетика. М.: Мир, 1989.

  13. Bain B.J. The role of cytogenetics in the assessment of haematological disorders / Human Cytogenetics. Vol. II. Malignancy and acquired abnormalities. A practical approach. Oxford; New York; Tokyo: Oxford University Press, 1992. P. 121-154.

  14. ISCN 2016 - An International System for Human Cytogenomic Nomenclature / Ed. McGovan-Jordan J., Simons A., Schmid M.K. 2016.

  15. Fluorescence In Situ Hybridization (FISH) Application Guide. Berlin;Heidelberg: Springer-Verlag, 2009.

  16. Graf M.D., Schwartz S. Molecular approaches for delineating marker chromosomes // Methods Mol. Biol. 2002. Vol. 204. P. 211-218.

  17. Miller K., Madan K. The new ISCN 2016. // European Cytogeneticsts Association Newletter. 2016. Vol. 38. P. 15-17

  18. Shaffer L.G., Slovak M.L., Campbell L.J. ISCN 2009 An International System for Human Cytogenetic Nomenclature (2009). Recommendations of the International Standing Committee on Human Cytogenetic Nomenclature. 2009. Published in collaboration with «Cytogenetic and Genome Research».

  19. Shaffer L.G., Lupski J.R. Molecular mechanisms for constitutional chromosomal rearrangements in humans // Annu Rev. Genet. 2000. Vol. 34. P. 297-329.

Глава 5. Митоз, мейоз, оогенез, сперматогенез

Митоз - основной способ репродукции клеток, обеспечивающий возможность осуществления ряда ключевых процессов формирования и функционирования организма: морфогенез, физиологическую и репаративную регенерацию и др. Современные представления о морфологии, цитофизиологии, цитохимии и патологии митоза остаются неполными. Между последовательными делениями клеток существует период интерфазы, характеризующийся различными процессами, регулирующими развитие, дифференцировку, выполнение специфических (в зависимости от типа клеток) функций. Длительность процесса митоза для каждого типа клеток - своя, но является относительно короткой (от 30 мин до 3 ч). В интерфазе протекает синтез - репликация ДНК, механизм которой заключается в синтезе новых, дочерних полинуклеотидных молекул на существующих матрицах. Жизненный цикл клетки разделяют на несколько периодов: митоз (М), пресинтетический период (G1), период синтеза ДНК (S), постсинтетический период (G2), период G0 (не всеми принимаемый). В постсинтетический период G2 может протекать синтез общих белков и РНК. Подчеркивают, что продолжительность жизненного цикла и периодов клеточного цикла в клетках и тканях разного типа (в том числе в половых, опухолевых) различны и зависят от ряда внутритканевых и внутриклеточных параметров. Универсальность митоза обеспечивает формирование генетически равноценных клеток и сохраняет преемственность наследственных структур - хромосом в ряду клеточных поколений.

Стадия профазы митоза характеризуется конденсацией хромосом (после синтеза в них ДНК) и формированием митотического аппарата в форме непрерывных и хромосомных волокон веретена деления, локализованных на них центриолей (клеточных центрах), поляризующих (соединяющих) оба полюса, исчезновением оболочки ядра, ядрышка. Между двумя разошедшимися к полюсам центриолями формируются непрерывные волокна веретена деления; хромосомные волокна веретена деления соединяют центриоль одного из полюсов с центромерой одной из хроматид хромосомы. Хромосомы, состоящие из двух сестринских хроматид, соединенных в области центромеры (кинетохора), перемещаются в область экватора клетки (процесс метакинеза, в прометафазе), и наступает стадия метафазы. Хромосомы прикрепляются в области центромер к хромосомным волокнам веретена деления (Алов, 1972). В метафазе по экваториальной плоскости веретена деления (ядра) клетки формируется метафазная пластинка хромосом (на равном расстоянии от обоих полюсов) вследствие их перемещения и формирования экваториальной пластинки хромосом, после чего делящаяся клетка переходит на стадию анафазы митоза. В анафазе в хромосомах вначале разъединяются центромеры (кинетохоры), затем - сестринские хроматиды, и каждая из них перемещается (в норме - практически синхронно для всех хромосом) с помощью хромосомных волокон веретена деления, прикрепленного к центромерам, к противоположному полюсу митотического аппарата клетки. При достижении полюса хромосомы окружаются ядерной оболочкой (т.е. в области полюсов формируются дочерние ядра), митотический аппарат разрушается, и вокруг дочерних реконструирующихся ядер концентрируется цитоплазма, которая затем окружается клеточной оболочкой. То есть наступает телофаза, происходят реконструкция ядер, разделение цитоплазмы (цитотомия, между двумя дочерними клетками), установление интеркинеза в ядрах. Интеркинез характеризуется декон-денсацией хромосом, реконструкцией ядрышка и ядерной мембраны, реорганизацией веретена деления, цитотомией.

В растительных клетках митоз в среднем протекает 2-3 ч, в клетках животных - 30-60 мин, в дробящихся зиготах - 10-40 мин. Темп митотического деления зависит как от внутренних, так и от внешних (для делящейся клетки) факторов окружающей среды (Алов, 1972). Таким образом, в митозе редупликация ДНК хромосом и равное распределение хроматид между дочерними клетками обеспечивают сохранение преемственности генетических структур и генетической информации в дочерних клетках в ряду клеточных поколений. Митоз сопровождается циклическими изменениями как структур ядра, так и структур цитоплазмы: митохондрий, элементов эндоплазматического сети, рибосом и др.

Патология митоза

Нарушение процесса митоза приводит к нарушению распределения хромосом между дочерними клетками и тем самым - к развитию клеток с несбалансированными кариотипами, т.е. к формированию хромосомных мутаций.

Формы патологии митоза (Алов, 1972).

  1. Патология митоза, связанная с нарушениями числа и/или структуры хромосом: 1) блок митоза в профазе; 2) аномальная конденсация (спирализация) и деконденсация хромосом; 3) раннее разделение хроматид; 4) фрагментация, пульверизация хромосом; 5) хромосомные и хроматидные мосты; 6) отставание хромосом в метакинезе и при их расхождении к полюсам; 7) образование микроядер; 8) нерасхождение хромосом; 9) набухание и слипание хромосом.

  2. Формы патологии митоза, связанные с повреждением митотического аппарата: 10) блок митоза в метафазе; 11) колхициновый митоз (К-митоз), может наступить в результате повреждения различных компонентов митотического аппарата: центриолей, веретена деления, кинетохоров; 12) рассеивание хромосом в метафазе; 13) многополюсный митоз; 14) моноцентричный митоз; 15) асимметричный митоз; 16) трехгрупповая метафаза и метафаза с полярными (преждевременно локализованными на полюсе веретена деления) хромосомами; 17) полая метафаза.

  3. Нарушения цитотомии: 18) запаздывание или отсутствие цитотомии (диссоциация между ядерными и цитоплазматическими изменениями); 19) преждевременная цитотомия (Алов, 1972).

Процесс митоза дифференцирующихся гоноцитов обеспечивает формирование пула оогониев и сперматогониев, после чего гаметы переходят на этапы дифференцировки через многостадийный и длительный процесс мейотического деления, происходящего только в ПК.

Мейоз и его генетическое значение

Мейоз (греч. μείωσις - уменьшение), или редукционное деление половой клетки, - деление ядра эукариотической клетки с уменьшением числа хромосом в два раза. При развитии ПК число хромосом в зрелых гаметах уменьшается наполовину, т. е. у человека и сперматозоид, и ооцит имеют по 23 хромосомы, и этот важный биологический процесс происходит в два этапа: мейоз I и мейоз II (редукционный и эквационный этапы мейоза), с короткой интерфазой между ними.

Профаза I мейоза - профаза первого деления мейоза - длительная и сложная, состоит из 6 стадий при сперматогенезе и 7 стадий - при оогенезе. Прелептотена профазы I мейоза. Прелептотенная конденсация хромосом заключается в переходе хромосом в состояние их полной конденсации в плотные (компактные) глыбки (в прохромосомы, по количеству, равному диплоидному числу хромосом для вида).

Обсуждают время последней, домейотической репликации ПК. Одни исследователи считают, что синтез ДНК происходит до этой стадии конденсации хромосом. Другие ссылаются на доказательства прохождения премейотического, последнего синтеза ДНК (в гаметах) на стадии после последующей деконденсации прохромосом, отмеченной в женских ПК (Гапиенко, Маркелова, 1976) и не наблюдаемых (стадия деконденсации прохромосом) в сперматогенезе.

Лептотена профазы I мейоза - развивается конденсация ДНК хроматина с образованием хромосом в виде тонких нитей (хромосомы укорачиваются).

Важнейшими событиями лептотены являются следующие.

  1. Постепенная конденсация хроматина с образованием отдельных хромосом, состоящих из двух хроматид.

  2. Постепенное формирование вдоль каждой хромосомы осевого элемента, соединяющего между собой две хроматиды. При этом петли хроматина крепятся к осевому элементу хромосом.

  3. Формирование сотен двунитевых разрывов ДНК (DSBs ДНК). Ключевыми игроками этих событий являются белки PRDM9 и SPO11. Белок PRDM9 является главным регулятором кроссинговера - взаимного обмена участками между гомологичными хромосомами. PRDM9 «выбирает» ГТ-рекомбинации, после чего ГТ связываются с осью хромосомы, и тогда белок SPO11 (топоизомераза П-подобный белок) производит двунитевые разрывы (DSBs) ДНК.

  4. Происходит перемещение теломерных концов хромосом к одному из полюсов ядра и формируется характерная фигура «букета», что способствует сближению и выравниванию гомологичных хромосом.

Зиготена профазы I мейоза - происходит постепенный синапсис (конъюгация, соединение) гомологичных родительских хромосом, между которыми формируется уникальная трехполосная структура - синаптонемный комплекс (СК). При этом осевые элементы хромосом становятся боковыми элементами СК, которые соединяются с помощью поперечных структур наподобие застежки «молния».

СК представляет собой сложную белковую структуру, которая образуется в ПК в процессе мейоза I у эукариот и которая необходима для синапсиса и генетической рекомбинации между гомологичными хромосомами (рис. 5-1, см. цв. вклейку). Боковые элементы СК образуются в лептотене, а центральный элемент - в зиготене, деградация СК происходит в диплотене. СК можно увидеть с помощью светового микроскопа с использованием окрашивания серебром или с помощью методов иммунофлуоресценции, которые маркируют белки SYCP3 и SYCP2, либо с помощью электронной микроскопии. СК имеет вид трехкомпонентного комплекса, состоящего из двух боковых (латеральных) элементов и центрального элемента, располагающегося между ними на всем протяжении. Боковые элементы в основном состоят из белка SYCP3 и в меньшей степени из белка SYCP2, а центральный элемент - из SYCP1. Центральный регион, располагающийся между двумя боковыми элементами, содержит «поперечные нити» и образован в основном белком SYCP1. Гомологичные хромосомы прикрепляются к боковым элементам с помощью ассоциированных с латеральными элементами последовательностей повторов (LEARS). Концы латеральных элементов прикреплены к ядерной оболочке адгезионной пластиной.

Петли конъюгирующих гомологичных хромосом связаны с латеральными (боковыми) элементами СК, соединенными поперечными элементами наподобие «застежек». Центральный регион располагается между двумя боковыми элементами. Между латеральными элементами продольно располагается центральный (осевой) элемент СК. Рекомбинационный узелок - участок рекомбинации (на рис. 5-1 указан желтым овалом).

Пары хромосом, соединенные с помощью СК, называются мейотическими бивалентами. На стадии зиготены происходит постепенная репарация DSBs ДНК.

Пахитена профазы I мейоза - самая длительная стадия. К началу пахитены завершаются репарация DSBs ДНК и синапсис гомологичных хромосом с образованием бивалентов. Только после этого начинается активная транскрипция хроматина аутосом. В ядрах сперматоцитов инактивированными остаются частично асинаптированные половые (Х и Y) хромосомы, которые формируют «половое тельце». В каждом биваленте формируются хиазмы. В них происходит кроссинговер - обмен участками между гомологичными родительскими хромосомами с последующей репарацией разрывов. Кроссинговер не только обеспечивает генетическое разнообразие потомства. В точках хиазм гомологичные хромосомы остаются связанными вплоть до их расхождения на стадии анафазы I мейоза. Таким образом, именно хиазмы обеспечивают правильное расхождение хромосом в дочерние клетки.

Диплотена профазы I мейоза - происходит частичная деконденсация хромосом, при этом часть генома может работать, что проявляется процессом транскрипции (образование РНК), гомологичные хромосомы остаются соединенными между собой. На стадии диплотены функционирует чекпойнт (контрольно-пропускной пункт), контролирующий сложный, многоступенчатый процесс десинапсиса гомологичных хромосом. Это наименее исследованный контрольно-пропускной пункт мейоза.

Диктиотена профазы I мейоза характеризуется как функционально активная стадия, с неравномерно деконденсированными хромосомами типа ламповых щеток.

Кариосферогенез. Во время развития и созревания ооцита на стадии диплоте-ны (диктиотены) перед диакинезом в ооците происходит процесс формирования кариосферы - отсоединение от ядерной оболочки и конденсация хромосом, их объединение и локализация компактно вокруг области ядрышка. Образование кариосферы (хроматиновой массы) впервые было выявлено и описано в начале ХХ в. Активная конденсация хроматина приводит к прекращению синтеза РНК, к ранней реорганизации экстрахромосомного материала и морфологически оформленных ядерных телец, к активному синтезу белков. Анализ синтеза белка и РНК в ооцитах на этапе кариосферы из крупных полостных фолликулов человека подтверждает гетерогенность их популяции и свидетельствует о том, что в здоровых ооцитах на этом этапе их развития продолжает включаться 3Н-уридин, и метка накапливается в области кариосферы. Предполагают, что именно в оогенезе осуществляется накопление значительной морфогенетической информации и макромолекул (их депонирование), необходимых для развития будущего эмбриона, формируется белоксинтезирующая система, функционирующая на ранних стадиях эмбриогенеза, создается ооплазматическая сегрегация, лежащая в основе первичной дифференцировки клеток (Боголюбов, 2008; Почукалина, 1998).

Диакинез - ДНК вновь максимально конденсируется, синтетические процессы прекращаются, растворяется ядерная оболочка; гомологичные хромосомы остаются соединенными между собой в точках хиазм. К концу профазы I мейоза центриоли разделяются и мигрируют к противоположным полюсам клетки, формируются непрерывные нити (микротрубочки) веретена деления, исчезают ядерная мембрана и ядрышки.

Метафаза I мейоза - бивалентные хромосомы выстраиваются по экватору клетки, формируя экваториальную метафазную пластинку хромосом.

Анафаза I мейоза - микротрубочки веретена деления сокращаются, биваленты разделяются, и хромосомы расходятся к полюсам (т.е. происходит редукционное деление мейоза). Важно отметить, что из-за конъюгации гомологичных родительских хромосом в зиготене к полюсам расходятся целые хромосомы, состоящие из двух хроматид каждая, а не отдельные хроматиды, как в митозе. То есть в процессе анафазы I мейоза каждая материнская и отцовская хромосома имеют равновероятные возможности отойти к тому или иному полюсу. Поэтому первое деление мейоза называется редукционным, в его результате к каждому полюсу направляется половина хромосомного набора (1n), каждая хромосома при этом состоит из двух хроматид (1n, 2с).

Телофаза I мейоза - хромосомы деконденсируются, формируется ядерная оболочка, развиваются цитотомия, цитокинез.

Второе деление мейоза следует непосредственно за первым, без выраженной интерфазы: S-период отсутствует, т.е. перед вторым делением мейоза не происходит репликации ДНК.

Профаза II мейоза - во время этой короткой фазы происходит конденсация хромосом, клеточный центр (центриоль) делится, и продукты его деления расходятся к полюсам ядра, разрушается ядерная оболочка, формируется веретено деления.

Метафаза II мейоза - унивалентные хромосомы (состоящие из двух хроматид каждая) располагаются на «экваторе» (на равном расстоянии от полюсов ядра) в одной плоскости, образуя метафазную пластинку. Поэтому второе деление мейоза называют эквационным.

Анафаза II мейоза - униваленты делятся, и хроматиды расходятся к противоположным полюсам.

Телофаза II мейоза - хромосомы деконденсируются, появляется ядерная оболочка, развиваются цитотомия, цитокинез.

Расположение бивалентов по экваториальной пластинке веретена деления в метафазе I и хромосом в метафазе II определяется случайным образом. Последующее расхождение хромосом в анафазе (к противоположным полюсам) приводит к образованию новых комбинаций аллелей в гаметах.

В оогенезе (у многоклеточных организмов), при развитии яйцеклеток, на стадии телофазы, в первом и втором делениях мейоза распределение объема цитоплазмы между двумя формирующимися дочерними клетками крайне неравномерное. В результате формируется одна гаплоидная яйцеклетка (с большим объемом ооплазмы) и два гаплоидных, так называемых редукционных (полярных) тельца (с малым количеством цитоплазмы), абортивные дериваты первого и второго делений мейоза, дегенерирующие. В сперматогенезе после двух последовательных делений мейоза из одного сперматоцита формируются 4 гаплоидные сперматиды, равные по объему.

В мейозе, как и в митозе, хромосомные белки - когезины и конденсины принимают участие в организации ДНК в хроматине и хромосомах. В митотически делящихся клетках когезины соединяют сестринские хроматиды и удерживают их до расхождения в анафазе. Комплекс когезинов присутствует в хромосомах также и при мейозе. У млекопитающих одними из когезинов являются белки: REC8, STAG3, SMC1-b. Они участвуют в формировании осевых элементов хромосом, а на стадиях зиготены и пахитены профазы 1 мейоза на них агрегируют мажорные белки, участвующие в превращении осевых элементов лептотенных хромосом в латеральные элементы СК. Оси хромосом, как застежка «молния», соединяются попарно с помощью белка SCP1. Субмикроскопические нити, состоящие из этого белка, протягиваются между ними. В «зрелом» СК на стадии пахитены спаренные оси представляют собой латеральные элементы СК. Поперечные белковые нити представляют собой противоположно направленные «полумостики» между латеральными элементами СК и выполняют роль зубцов застежки «молния». Между двумя латеральными элементами СК формируется центральный элемент СК. К латеральным элементам СК крепятся элементарные фибриллы хроматина (состоящие из ДНК, гистонов и других хромосомных белков) - латеральные петли хроматина (в действительности - хроматиды гомологичных хромосом). Т.е. СК выравнивает параллельно расположенные гомологичные родительские хромосомы и сохраняет между ними центральное пространство СК, где между гомологами происходят гомологичная рекомбинация ДНК, формирование хиазм. Ферменты вызывают двунитевые разрывы ДНК в горячих точках рекомбинации. Они локализуются в ранних мейотических узелках в центральном пространстве СК. Иногда выявляют отсутствие формирования СК в ядре сперматоцитов или наличие редких коротких фрагментов СК, что приводит в анеуплоидии в гаметах и вызывает блок сперматогенеза.

Генетическое значение мейоза. 1. У эукариот в результате редукционного деления ПК получают гаплоидный (n) набор хромосом. В результате оплодотворения (после слияния ПК) образуется зигота, несущая диплоидный набор хромосом (2n), свойственный особям данного вида. 2. В процессе анафазы I мейоза каждая материнская и отцовская хромосома имеют равновероятные возможности отойти к тому или иному полюсу. Вероятность того, что к одному полюсу отойдут материнские хромосомы, а к другому только отцовские - мала. В результате образовавшиеся гаметы содержат новое сочетание генов по сравнению с гаметами, давшими начало данному организму. 3. Процесс кроссинговера при мейозе доводит перекомбинацию генов в образующихся гаметах практически до бесконечности. 4. Мейоз выполняет ведущую роль в репарации (восстановлении) повреждений двунитевой ДНК не только после кроссинговера, но и вообще в данной гамете, имеющей какие-либо нарушения в ее ДНК до вступления клетки в мейоз (т.е. осуществляется защитная роль мейоза, обеспечивающего стабильность генома).

Нарушение фертильности вследствие мейотических мутаций

Помимо прочих причин и факторов, нарушение гаметогенеза, репродуктивной функции и фертильности у мужчин и женщин может быть вызвано мутациями в генах, контролирующих мейоз, генетическую рекомбинацию, созревание ПК, ранние этапы развития эмбриона.

К настоящему времени описано более сотни аутосомных генов, контролирующих эти процессы, необходимые для прохождения мейоза и мейотической рекомбинации (табл. 5-1). Их патогенные варианты могут приводить к нарушению созревания ПК, снижать фертильностный потенциал гамет, приводить к бесплодию, прекращению развития беременности на ранних этапах.

Таблица 5-1. Некоторые гены, контролирующие мейоз, мутации в которых приводят к бесплодию у человека
image

Продолжение табл. 5.1

image

Продолжение табл. 5.1

image

Продолжение табл. 5.1

image

Продолжение табл. 5.1

image

Белковые продукты этих генов являются составной частью СК либо задействованы в процессах конъюгации и образования пар гомологичных хромосом, их синапсиса, возникновения и репарации двуцепочечных разрывов ДНК (ДЦР) и других процессов, необходимых для мейотической рекомбинации и сегрегации хромосом. Другие гены необходимы для формирования различных цитоструктур мужских и женских гамет, для оплодотворения или реализации ранних этапов эмбрионального развития (табл. 5-1). Следует отметить, что не во всех из этих генов у человека выявлены патогенные варианты. Мутации ряда генов, контролирующих мейоз и гомологичную рекомбинацию (H2AX, SPO11, BOULE), выявлены и описаны у мышей и не обнаружены у человека.

Мутации генов SYCP3 и SYCE1 были выявлены у человека. Они имеют низкую частоту и являются редкой генетической причиной бесплодия. Нарушения фертильности, вызванные патогенными вариантами гена SYCP3, имеют аутосомно-доминантный тип наследования, возможно, и аутосомно-рецессивный, а мутации гена SYCE1, ведущие к потере его функции, характеризуются аутосомно-рецессивным типом наследования. У мужчин мутации генов SYCP3 и SYCE1 приводят к блоку сперматогенеза в профазе I мейоза (Spermatogenic failure 4, SPGF4; OMIM 270960, и Spermatogenic failure 15; SPGF15, OMIM 616950 соответственно) и, как следствие, к необструктивной азооспермии и бесплодию. Мутации в гене SYCP3 обнаружены у пациенток с привычным невынашиванием в I триместре беременности (Pregnancy loss 4 - RPRGL4). Описаны делеция 4 п.н. в интроне 7 (-16delACTT), которая привела к пропуску экзона 8, а также замена тимина на цитозин в положении 657 (c.657T/C), являющегося последним нуклеотидом экзона 8, которая привела к нарушению сплайсинга и сохранению в зрелой мРНК интрона 8. Обе мутации приводили к образованию аномального СК и, по-видимому, нарушению сегрегации хромосом в ооцитах, увеличивая частоту анеуплоидии.

ПРОИСХОЖДЕНИЕ ПОЛОВЫХ КЛЕТОК

Первичные половые клетки (ППК) у млекопитающих располагаются среди клеток проксимального участка эпибласта (эмбриональной эктодермы). Высказано несколько гипотез об источниках происхождения ППК. ППК - единственный тип клеток организма, через которые сохраняется и передается генетическая и эпигенетическая информация последующим поколениям, обеспечивающая их развитие и функционирование. С конца 3-й недели развития эмбриона человека ППК начинают миграцию к половым валикам (закладкам гонад) пассивно по кровеносным сосудам или активную миграцию с помощью хемотаксиса. При заселении половых валиков в ППК начинают экспрессироваться новые гены, специфичные для гамет. В период размножения (митозом) ПК, при заселении ими половых валиков, ПК определяют как гоноциты или гонии. Прекратившие делиться митозом женские ПК из оогониев переходят в ооциты 1-го порядка, они проходят период роста (поступление в клетку питательных веществ извне, от фолликулярных клеток, путем пиноцитоза), повышается синтетическая активность в ооците. Женские ПК проходят значительную часть дифференцировки через стадии профазы I мейоза в антенатальный период. У эмбрионов мужского пола митозы гоноцитов блокируются геном SCP3. Дифференцировку по стадиям профазы I мейоза и дальнейшие этапы развития мужские гаметы проходят при наступлении половой зрелости.

Ооцит. Примерно через сутки после подъема в крови женщины уровня лютеинизирующего гормона (ЛГ) происходят набухание и разрыв мембраны ядра ооцита, возобновляется мейоз, после прохождения метафазы I и анафазы I мейоза, в телофазе I мейоза отделяется 1-ое полярное тельце. При овуляции ооцит на стадии метафазы II, окруженный клетками «лучистого венца» из гранулезных (фолликулярных) клеток яйценосного бугорка, попадает в ампулярную часть яйцевода, где обычно происходит оплодотворение. Оболочки овулировавшей яйцеклетки представлены блестящей (прозрачной) оболочкой и плазматической (вителлиновой) мембраной, прилегающей к ооплазме. Блестящая оболочка имеет преимущественно мукополисахаридную природу. Она является продуктом и ооцита, и его фолликулярных клеток. Блестящая оболочка снабжена специфическими белками - гликопротеинами ZP1, ZP2, ZP3, ответственными за видовую специфичность оплодотворения.

У большинства видов млекопитающих ядро спермия после его проникновения в ооцит остается в ооплазме неизмененным, пока ооцит не достигнет дефинитивных размеров, не завершит стадий профазы I мейоза и не перейдет ко 2-му делению мейоза. Лишь в конце 2-го деления мейоза ооцита (яйцеклетки) ядро спермия преобразуется в мужской пронуклеус. То есть мейоз завершается после активации яйцеклетки спермием, снимающим блок (арест) мейоза.

Сперматозоид. В передней части головки зрелого сперматозоида локализована акросома, пузыревидная структура (преобразованная из лизосомы), содержащая ферменты, способствующие лизису оболочек яйцеклетки, проникновению в ее цитоплазму и внесению таким образом генома и центриоли (центросомы) спермия в яйцеклетку. Для ее оплодотворения необходимо прежде всего успешное проникновение спермия в яйцеклетку, чему способствует уникальная специализация мужских ПК, в том числе - протаминизация.

Оплодотворение. В сперматозоиде устанавливается способность к оплодотворению после его пребывания в течение нескольких часов в женских половых путях. Во время продвижения спермия по яйцеводу происходит удаление с его наружной плазматической мембраны защитных белков, мукополисахаридов (и фактора декапацитации) и холестерина. В результате реакции капацитации изменяется электрический заряд его наружной мембраны, возрастают потребление кислорода и подвижность спермия. Отмечают, что in vivo места оплодотворения в яйцеводе достигают несколько спермиев. Допускают, что спермии сохраняют способность к оплодотворению от нескольких дней до 1 нед. Главными биологическими барьерами на пути проникновения спермия в овулирующую яйцеклетку являются клетки: лучистого венца (corona radiata), блестящей (zona pellucida) и плазматической (вителлиновой) оболочек (оолеммы) яйцеклетки. Проникновение через клетки лучистого венца осуществляется при активном передвижении спермия и вследствие растворения и разжижения межклеточного мукополисахаридного матрикса гиалуронидазой, выделяемой акросомами погибших спермиев. Пройдя через слой клеток лучистого венца, спермий вступает в контакт с поверхностью блестящей оболочки. Происходит акросомная реакция: в результате разрушения наружной мембраны акросомы спермия освобождается состав литических ферментов (гиалуронидаза, акрозин, нейраминидаза), обеспечивающих проникновение спермия через блестящую оболочку - наиболее трудный естественный барьер, требующий для проникновения через него наличия интакт-ной нормально сформированной акросомы. Примерно через 10-15 мин после этого значимого процесса происходит контакт постакросомного участка спермия с микрофиламентами вителлиновой оболочки яйцеклетки. Путем пиноцитоза, без разрушения целостности наружной мембраны яйцеклетки, спермий погружается в ооплазму. Присоединение (контакт) спермия к плазматической мембране сопровождается ответной важной реакцией яйцеклетки - кортикальной реакцией, или реакцией активации, распространяющейся по поверхности яйцеклетки от места проникновения спермия. Начало этой реакции индуцирует локальное повышение (нарастание) концентрации ионов Са2+ , стимулирующих распад локализованных в кортикальном слое яйцеклетки лизосомоподобных структур - кортикальных гранул, ферменты которых (протеиназы, пероксидазы, нейраминидазы) достигают вначале плазматической, затем - блестящей оболочки. Развивается сокращение кортикального слоя ооплазмы, что приводит к формированию перивителлинового пространства между блестящей и плазматической оболочками. В самой блестящей оболочке происходит разрушение рецепторных гликопротеинов, что делает невозможным контакт и проникновение в яйцеклетку других спермиев (т.е. функционирует блок полиспермии). Реакция активации (кортикальная реакция) приводит к снятию блока мейоза, завершению 2-го деления созревания (мейоза) яйцеклетки и выделению в перивителлиновое пространство 2-го полярного тельца. Головка спермия в ооплазме и гаплоидный набор хромосом яйцеклетки преобразуются соответственно в мужской и женский пронуклеусы. Оплодотворение, не превышающее 24 ч, завершается. Начинается развитие нового организма.

Дофолликулярный этап оогенеза у человека и млекопитающих

Хроматин ПК на разных стадиях профазы I мейоза представлен различной структурой - от крайней степени конденсации хроматина (в прелептотене) до наиболее деконденсированной формы. Такие изменения обеспечиваются посттрансляционными модификациями гистонов, энергозависимыми процессами ремоделирования хроматина, мобилизующими или изменяющими структуру нуклеосом, динамическими вставками новых гистонов в нуклеосомы и выходом из них, химическими модификациями ДНК и гистонов (ацетилирование, убиквитинилирование, фосфорилирование, сумоилирование и др.). Среди модификаций особо выделяют, вследствие их высокой частоты в гаметогенезе, метилирование ДНК, направляющую роль малых некодирующих РНК. Среди факторов контроля гаметогенеза, репродуктивной системы в целом важную роль играют эпигенетические механизмы регуляции. При этом разные эпигенетические механизмы работают во взаимодействии. Эпигенетические механизмы регулируют дифференцировку клеток, многие ключевые функции, обеспечивающие стабильность генома, наследуемость изменений в генной экспрессии. К ним относят: участие в инициации репликации ДНК, репарации и рекомбинации ДНК, защите теломер хромосом, перемещении хромосом (с помощью центромер) в митозе и мейозе, сегрегации гомологичных хромосом в мейозе, действие некодирующих РНК и др. Самые ранние предшественники ПК возникают и обособляются (в эпибласте) в результате получения сигнальных молекул из клеток экстраэмбриональных линий, в том числе - клеток будущей плаценты. Развитие ПК регулируется генетически, определяя их эпигенетическую программу таким образом, что генные продукты, необходимые соматическим клеткам, репрессированы в гаметах. Репрессия соматической программы развития генов Blimp является основной особенностью специализации ППК. Геномный импринтинг - эпигенетический процесс, дифференциально маркирующий в гаметогенезе материнские и/или отцовские гены (в геноме организма), что обусловливает моноаллельную экспрессию импринтированного гена на определенных этапах онтогенеза. Многие импринтированные гены вовлечены в регуляцию развития эмбриона или плаценты. Одним из механизмов импринтирования (репрессии) аллелей является метилирование ДНК по цитозиновым основаниям в СрG-динуклеотидных регуляторных элементах гена, приводящее (как правило, но не всегда) к подавлению проявления аллеля. Эти дифференциально метилированные (импринтированные) гены регулируются через последовательности ДНК, называемые «регионы контроля импринтинга». Их метилирование стирается в ПК развивающегося эмбриона при заселении ими половых валиков в раннем эмбриогенезе и вновь устанавливается в гаметах (для разных генов в разные сроки онтогенеза), согласно полу развивающегося эмбриона. Образцы метилирования цитозина поддерживаются при делении клеток с помощью ДНК метилтрансферазы (DNMT-1); установление метилирования de novo контролируется белками DNMt3a, DNMt3b, DNMt3L.

Оогонии, их пролиферативная активность. Прекратившие делиться митозом женские ПК, оогонии, в яичнике представляют ооциты 1-го порядка (рис. 5-2, см, цв. вклейку, табл. 5-2). Некоторые исследователи по ультраструктурным и гистохимическим характеристикам - наличию или отсутствию гликогена и активности кислой фосфатазы - допускали сосуществование в половой железе, по крайней мере до 10-12 нед внутриутробного развития плодов человека, одновременно и гоноцитов, и гониев. В исследовании ранних стадий развития женских ПК человека показано, что гоноциты, в отличие от разных типов соматических клеток человека, имеют деконденсированный хроматин без хромоцентров и инактивированного полового хроматина. После прохождения женских ПК через покровный эпителий в половые валики происходят изменения ядерных структур ПК. В отличие от гоноцитов, в оогониях хроматин преобразуется из мелкозернистого в тонкофибриллярный, происходит инактивация одной Х-хромосомы. Оогонии обладают высокой митотической активностью. У млекопитающих после нескольких митотических делений оогоний вступает в профазу I мейоза (и уже является ооцитом 1). Пул женских ПК в яичниках млекопитающих формируется вследствие активной пролиферации оогониев митозом во внутриутробный период и достигает своей конечной величины. Например, при нормально развивающейся беременности у 4-месячного плода человека женского пола должен сформироваться резерв (пул) ПК - 3-7 млн, единичные из которых после рождения и наступления полового созревания к каждому сроку овуляции овулируют (из фолликулов) и могут участвовать в оплодотворении. В мужском организме пул ПК постоянно пополняется с периода полового созревания, постнатально.

Ооциты на стадии прелептотенной конденсации хромосом (в прохромосомы), сменяющейся стадией прелептотенной деконденсации, последним, пре-мейотическим синтезом ДНК отмечены на всех сроках внутриутробного развития эмбриона и плода женского пола, но в наибольшем их количестве - в сроки от 8-й до 22-й недели. Первые ооциты на стадии лептотены и зиготены выявлены у плодов после 10-й недели, а ооциты в пахитене и диплотене - после 11-й недели развития плода. Информация о премейотическом синтезе ДНК в ооцитах на стадии прелептотенной деконденсации хроматина (прохромосом) свидетельствует о принадлежности ооцитов в прелептотене к профазе I мейоза. Стадия лептотены завершается сближением деконденсированных гомологичных родительских хромосом и их конъюгацией (синапсисом) на стадии зиготены профазы I мейоза с помощью СК, специфической для мейотических хромосом структур.

Нами впервые в мире количественным методом определено, что именно вокруг ооцитов на стадии диплотены (не ранее) фолликулярные клетки образуют 1 слой, формируя таким образом примордиальные фолликулы (у всех изученных нами видов - человека, коровы, крысы, мыши). Таким образом, формирование гемато-фолликулярного барьера происходит лишь по завершении сложного, важного процесса в мейозе - кроссинговера.

Переход оогониев в мейоциты и прохождение женскими гаметами стадий профазы I мейоза у некоторых видов млекопитающих происходят во внутриутробный период жизни, у других видов - незадолго до или сразу после рождения.

Период 23-26 нед характеризуется нарастанием числа ооцитов в зиготене и пахитене, а также дальнейшим интенсивным вступлением ооцитов в стадию диплотены профазы I мейоза. Количество оогониев неуклонно снижается (см. табл. 5-2).

image
Таблица 5-2. Количественная характеристика состава половых клеток и хронология вступления их на стадии профазы I мейоза в яичниках на разных сроках развития эмбрионов и плодов человека (Курило, 1985)

В яичниках 27-33-недельных плодов человека вследствие нарастания процесса дегенерации ооцитов относительное количество гамет уменьшается. Основную их часть составляют ооциты на стадиях профазы I мейоза. В период 35-40 нед внутриутробного развития плода женского пола большинство ПК находится в диплотене (62,5%) и диктиотене (14,5%), заключены в фолликулы и заполняют корковое вещество яичника вплоть до покровного эпителия. Ооциты в лептотене, зиготене и пахитене немногочисленны, они не заключены в фолликулы, так же как и клетки на стадиях прелептотенной конденсации хромосом и их деконденсации. Последние, как и единичные оогонии, встречаются лишь в островках ПК в зоне мозгового вещества гонады.

В период с 14-й по 26-ю недели развития плода человека на фоне снижения общего числа оогониев остается высоким их митотический индекс (5,3-6,5%). Анализ фаз митоза свидетельствует о задержке (блоке) митоза в метафазе вследствие развития в подавляющем большинстве делящихся клеток патологических форм митозов. Эти данные свидетельствуют о том, что пул гамет у человека накапливается за период с 6-ю по 22-ю недели развития, когда дегенерирующие оогонии в митозе и интерфазе по-прежнему единичны.

У плодов человека после 26-й и до 40-й недели развития оогонии составляют незначительную часть гамет (12,2-8,2%) (табл. 5-3) и располагаются преимущественно в островках ПК. Единичные из них митотически делятся, большинство - с нарушением митоза.

Вступив в стадию диктиотены, ооцит млекопитающих находится в состоянии покоя длительное время. В постнатальный период, после наступления полового созревания, из пула примордиальных фолликулов данный фолликул и ооцит вступают в период большого роста и созревания, который длится 3-4 (менструального, для животных - эстрального) цикла. Эти события заканчиваются либо атрезией, либо, реже, - овуляцией ооцита. Незадолго до овуляции (по общепринятому мнению) ооцит из стадии диктиотены переходит в диакинез, вслед за которым могут развиваться 1-е и 2-е деления мейоза (созревания). Деконденсированные хромосомы на стадии диктиотены активно синтезируют иРНК и рРНК. При вступлении ооцита (как и фолликула) в рост происходят изменения прежде всего в количестве и распределении его цитоплазматических структур. Увеличиваются в числе элементы комплекса Гольджи, которые смещаются группами к периферии клетки. Повышается число митохондрий и элементов эндоплазматического ретикулума. Блестящая оболочка ооцита начинает формироваться при переходе примордиального фолликула в первичный. От фолликулярных клеток к поверхности ооцита или внутрь его через блестящую оболочку проходят различного размера цитоплазматические выросты, контактирующие с мембраной ооцита.

Формирование кариосферы происходит в ооцитах полостных фолликулов, при этом уровень синтеза РНК на хромосомах значительно снижается, а метаболизм белка - активен. На этом важном этапе оогенеза выполняется уникальная функция - в ооците формируется запас определенных соединений для эмбриогенеза.

СПЕРМАТОГЕНЕЗ

Морфогенез и функционирование органов мужской половой системы человека и других видов млекопитающих, дифференцировку мужских ПК (сперматогенез) через серию стадий их развития и функционирования контролируют генетические и эпигенетические механизмы регуляции. ПК обладают уникальной возможностью - передавать информацию о генетической программе развития самих ПК и развивающегося после оплодотворения нового организма следующим поколениям по двум направлениям: генетическому и эпигенетическому. В имеющейся на сегодня литературе, посвященной эпигенетическим событиям в мужских ПК, внимание исследователей в основном сконцентрировано на уникальности изменений, касающихся ремоделирования хроматина с заменой гистонов на протамины при дифференцировке сперматид в сперматозоиды. Фрагментарна информация о каких-либо иных изменениях хроматина, гистонов и других компонентов генетической и эпигенетической регуляции на других стадиях развития и функционирования мужских гамет. В то же время в длительной и многостадийной дифференцировке мужских ПК четко различают ряд этапов по модификации морфологии клетки, ядра, хромосом и других компонентов, а также по экспрессии определенных генов на разных стадиях сперматогенеза. Такие изменения позволяют строить предположения и об их связи с эпигенетической регуляцией этих стадий.

image
Таблица 5-3. Динамика роста фолликулов, ооцитов и их ядер и характеристика преобразований хромосомно-ядрышкового комплекса в яичниках человека (Курило Л.Ф., 1985, 2012)

Продукт гена мыши blimpl запускает дифференцировку пре-ППК среди иных типов клеток проксимального участка эпибласта. Механизм действия белка Blimp1 проявляется в подавлении активности продуктов, регулируемых гомеобоксными генами семейства Hox и генами, продукты которых участвуют в регуляции клеточного цикла и метилирования ДНК в соматических клетках. Полагают, что для дальнейшей дифференцировки ППК необходима активация гена Fragilis, контролирующего синтез интерферонзависимого трансмембранного белка Fragilis, участвующего в формировании клеточных контактов при миграции ППК и регуляции контроля клеточного цикла в группе ППК. Подчеркивают многофункциональность одного из активных маркеров ППК - тирозинкиназного рецептора С-kit (Kit), участвующего в направлении миграции ППК. Большинство генов в сформированных спермиях оказываются локализованными в высококонденсированном (с помощью протаминов) хроматине, в то время как гены спермиев, потенциально необходимые для начальных стадий развития нового организма, ассоциированы с гистонами, представляющими форму эпигенетического маркирования. Но малая информация имеется о других белках (кроме гистонов и протаминов), ассоциированных с хроматином спермиев и также выполняющих эпигенетическую роль. Транзиторные белки подготавливают хроматин для ассоциации с протаминами, влияя на конденсацию ДНК. Протамины имеют низкое содержание лизина, и более чем 50% их остатков - аргинин. Возможно, это отражает эволюционное изменение протаминов из Н1 гистонов, протамины приобрели высокое содержание аргинина, которое, в свою очередь, изменило свойства конденсации хроматина. Мужские ПК имеют необычно большое число вариантов гистонов, обеспечивающих уникальные реакции для дифференцировки и функционирования гамет.

ПК в составе сперматогенного эпителия половозрелых млекопитающих включены в процесс сперматогенеза, который представляет собой серию цитологических преобразований, приводящих к формированию из относительно мало-дифференцированного диплоидного сперматогония высокоспециализированной гаплоидной клетки - сперматозоида, все органеллы которого видоизменены таким образом, чтобы обеспечить его перемещение, нахождение, узнавание и оплодотворение яйцеклетки для передачи своего генома развивающемуся новому организму (рис. 5-3). Сперматогенез может быть подразделен на три этапа: сперматоцитогенез, в котором происходит пролиферация ПК, формируется пул сперматогониев, которые затем трансформируются в сперматоциты I, вступающие в I деление мейоза, после чего становятся сперматоцитами II и завершают II деление мейоза с формированием из одного сперматоцита I четырех сперматид, претерпевающих спермиогенез, заканчивающийся формированием сперматозоидов. Сперматогенез (см. рис. 5-3) начинается с деления сперматогониев типа А1 , предшественниками которых являются стволовые клетки - сперматогонии типа A0 , характеризующиеся наиболее продолжительным клеточным циклом и устойчивостью к действию повреждающих факторов. В результате ряда последовательных делений наблюдают смену сперматогониев типа A1 сперматогониями типов А2 , А3 , А4 , промежуточного типа и типа Б. Период сперматогониального размножения завершается делением сперматогониев типа Б, в результате которого образуется новый тип клеток - покоящиеся, или прелептотенные, сперматоциты. Затем ПК вступают в следующую фазу дифференцировки - мейоз (в половозрелом организме).

С помощью количественного метода мы провели анализ хронологии и динамики дифференцировки мужских ПК человека в развивающихся яичках на всех последовательных сроках внутриутробного периода развития (табл. 5-4). Число просперматогониев возрастает в первые 4-5 нед после рождения. Определенное число ПК у детей после рождения вступает в дегенерацию, что отражает естественную селекцию гамет. В яичках формирование определенного пула ПК и вступление части из них в мейоз, формирование гемато-тестикулярного барьера наступают в период полового созревания. Длительность сперматогенеза человека - 74±4-5 дней. Детальное исследование возрастных характеристик структур постнаталь-ного яичка у человека было выполнено А.Ф. Астраханцевым (1996).

image
Рис. 5-3. Схема сперматогенеза млекопитающих (Курило Л.Ф., 1989 г.)
image
Таблица 5-4. Кинетика популяции мужских половых клеток человека в антенатальном периоде онтогенеза

В яичках эмбрионов человека 6-7 нед развития, сразу после половой дифференцировки гонад, половые тяжи составлены из 2-3 рядов клеток Сертоли. Популяция ПК представлена просперматогониями, составляющими 3,7±0,5% общего числа подсчитанных половых и соматических клеток половых тяжей (яичек). Они крупнее соматических клеток, имеют округлое центрально локализованное ядро, заполненное тонкой сетью хроматина и 1-2 ядрышками. Около 8,4% просперматогониев делятся митозом, из числа которых 26,2±11,3% отнесены к патологическим формам. Около 2,5±0,8% ПК (см. табл. 5-2) по степени конденсации хромосом в компактные глыбки (прохромосомы) отнесены к гаметам на этапе прелептотенных преобразований хроматина. В их ядрах отчетливо прослеживаются хроматиновые глыбки неправильной формы, соединенные между собой тонкими волокнами, присутствие которых является одним из признаков, четко отличающих этап прелептотенной конденсации (спирализации) хромосом от метафазных митотических хромосом. Число ПК с признаками дегенерации незначительно (см. табл. 5-2) (Хилькевич, Курило, 1992). У эмбрионов-плодов человека 7,5-9 нед развития число ПК увеличивается вдвое. У 10-11-недельных плодов продолжается развитие яичек и возрастает число просперматогониев в них; количество гамет с формированием глыбок хромосом (прохромосом) в их ядрах составляет максимальное значение относительно этого показателя на всех сроках внутриутробного периода развития человека. Уровень митотической активности просперматогониев снижается. В период 14-16 нед внутриутробного развития возрастает число ПК, достигая своего максимального значения. Преобладающее количество просперматогониев располагается в семенных канальцах прибазально. На этих и последующих сроках развития плодов человека митотическая активность ПК незначительна. Количество ПК с прохромосомами (прелептотенной конденсацией хроматина) в ядрах несколько снижается и достигает 2,6-3,0% у плодов мужского пола 24-й и 32-й недель внутриутробного развития (см. табл. 5-2) (Хилькевич, Курило, 1992).

Популяция мужских ПК начинает формироваться в плодный период, но регулярное, непрерывное ее пополнение и дифференцировка через стадии мейоза происходят постнатально, при наступлении полового созревания. Митозы в мужских ПК возобновляются после рождения, и вступление гамет в мейоз (в прелептотену профазы I мейоза) начинается с периода полового созревания. Цикл развития от сперматогония до сперматозоида мужские гаметы проходят в половозрелом организме.

Наблюдаемое нами наличие мужских гамет с формированием прохромосом в их ядрах, без признаков дегенерации, свидетельствует о реальности формирования клеток этой стадии и в сперматогенезе и о том, что они не могут быть отнесены к дегенерирующим гаметам. Отмечают, что путем перехода хромосом гамет в состояние их полной конденсации обеспечивается переключение программы ПК от митотических циклов на мейоз. Предполагаем, что такое ремоделирование хромосом в ПК перед важными мейотическими событиями обеспечивает гаметам возможность прохождения процессов, уникальных только для ПК: конъюгации и кроссинговера, либо способность (при эпигенетических механизмах регуляции) пройти дважды деления мейоза (при одном этапе синтеза ДНК). Решение этих важных в биологии развития вопросов ждет своих исследователей. В яичках половозрелых мужчин сперматоциты I проходят все стадии профазы, метафазу, анафазу и телофазу I мейоза, затем все стадии II мейоза. Вследствие двух делений созревания (I и II мейоза) из одного сперматоцита I формируются вначале два сперматоцита II, а затем из каждого из них - по две сперматиды (т.е. формируются четыре равноценные сперматиды), претерпевающие затем период мужского гаметогенеза (спермиогенез), во время которого гаплоидные клетки дифференцируются в сперматозоиды. Сперматозоиды млекопитающих относят к жгутиковому типу. Зрелая мужская ПК большинства видов млекопитающих состоит из трех отделов: головки (содержащей акросому с ферментами и ядро), соединительного отдела (шейки), где расположены дистальная и проксимальная центриоли и митохондрии, и собственно жгутика. В процессе спермиогенеза можно выделить следующие основные события.

  1. Изменение формы и объема ядра, конденсация хроматина, коррелирующая с его метаболической инертностью. Большую часть головки зрелого сперматозоида составляет ядро с высокой степенью упаковки хроматина, обеспечиваемой через замещение нуклеогистонов на нуклеопротамины. Особая конденсация хроматина в сперматидах необходима для защиты генетического материала.

  2. Образование акросомы (трансформированная лизосома) - органеллы, ферменты которой обеспечивают лизис яйцевых оболочек при оплодотворении.

  3. Формирование аппарата движения - жгутика, играющего важную роль в процессе оплодотворения.

  4. Сбрасывание большей части цитоплазмы вместе с цитоплазматическими органеллами и индивидуализация сперматозоидов.

Сперматогенные клетки позвоночных развиваются в окружении соматических (поддерживающих) клеток Сертоли, локализованных на базальной мембране стенки извитых семенных канальцев.

Специализированные соединения (контакты) между клетками Сертоли, располагающиеся над сперматогониями и сперматоцитами на стадии прелептотены, рассматриваются как наиболее эффективный компонент гематотестикулярного барьера. Однако этим далеко не ограничивается функциональное значение поддерживающих клеток. Отсутствие митозов в клетках Сертоли определило то, что число их на срезе извитого семенного канальца характеризуется строгим постоянством, и они играют важную роль в установлении внутренней структуры канальцев (Franca еt а1., 2016).

В гормональном контроле сперматогенеза ключевую роль играют два основных гонадотропных гормона, секретируемых передней долей гипофиза, - ЛГ и фолликулостимулирующий гормон (ФСГ). Органами-мишенями для гонадотропных гормонов являются клетки Сертоли и клетки Лейдига. Основным источником тестостерона в яичках являются клетки Лейдига, располагающиеся в интерстициальной соединительной ткани. Гипоталамус - главный центр регуляции функционирования мужской репродуктивной системы. Получая информацию от центральной нервной системы (ЦНС) и яичек, гипоталамус регулирует образование и секрецию гонадотропин-рилизинг-гормона (ГнРГ) в пульсирующем режиме, что является необходимым звеном стимуляции синтеза и секреции гонадотропных гормонов. Гонадотропные гормоны образуются также в яичках. Тестостерон, продукт внутренней секреции яичка (клетками Лейдига), является главным ингибитором секреции ЛГ гипофизом у мужчин.

Контроль сперматогенеза некодирующими РНК

Помимо белок-кодирующих генов различные биологические процессы, в том числе сперматогенез, регулируются некодирующими РНК. Их классифицируют в зависимости от длины нуклеотидной последовательности и функций различных типов этих РНК. Piwi-взаимодействующие РНК (piRNAs) имеют длину молекул 24-30 н., в яичках млекопитающих формируют комплекс с белками Piwi. Эти РНК формируются при незрелой иммунной системе, направляя транспозоны к ДНК-метилированию во время сперматогенеза. Различные классы pi-РНК экспрессируются в эмбриональных ПК. Действие других некодирующих РНК на успешное протекание мейоза показано для процессов в профазе I мейоза. В предпахитенных стадиях развития сперматоцитов I piRNA связаны, главным образом, с ретротранспозонами и необходимы для их ингибирования; piRNAs находят и в митотически делящихся ПК, таких как сперматогонии.

С накоплением информации о результатах исследования эпигенетических событий в гаметогенезе становится очевидным, что эпигенетические механизмы регулируют многие ключевые функции, обеспечивающие стабильность генома, наследуемость изменений в генной экспрессии. Эпигенетическая «пластичность» хромосом при прохождении митоза и мейоза необходима для компенсации происходящих изменений нуклеотидной последовательности и хромосомных перестроек, которые связаны с видообразованием. Для некоторых этапов сперматогенеза, эмбриогенеза описаны события с влиянием или еще только предполагаемым влиянием эпигенетических факторов. Таким образом, исследование при комплексном медико-генетическом обследовании причин патологии органов половой системы, репродукции свидетельствует о том, что таковыми могут быть генетические (генные или хромосомные мутации) и эпигенетические механизмы, либо проявляющиеся только на уровне субклеточных структур (в гаметах или в разных типах соматических клеток), но затрагивающие репродуктивную функцию в целом, либо отражающиеся на уровне ПК, половых желез или органов половой системы, либо входящие в состав симптомокомплекса определенного синдрома.

Cписок литературы

  1. Алов И.А. Цитофизиология и патология митоза. М.: Медицина, 1972. 264 с.

  2. Астраханцев А.Ф. Структура мужских половых желез в постнатальном онтогенезе. Автореф. …​ докт. мед. наук. М., 1996. 48 с.

  3. Баранов В.С., Кузнецова Т.В. Цитогенетика эмбрионального развития человека. СПб: Изд. Н-Л, 2007. 640 с.

  4. Баранов В.С., Кузнецова Т.В. Генетика развития человека / В кн. Наследственные болезни. Национальное руководство. М.: ГЭОТАР-Медиа, 2012. Гл. 4. С. 81-125.

  5. Боголюбов Д.С. Морфофункциональная компартментализация ядра ооцитов беспозвоночных. Автореф. . дисс. доктора биол. наук. Санкт-Пб., 2008. 42 с.

  6. Брагина Е.Е., Замятнина В.А., Бочарова Е.Н. и др. Количественное ультраструктурное исследование хроматина сперматозоидов при нарушении фертильности // Андрол. и генит. хирургия. 2009. № 1. С. 44-49.

  7. Брагина Е.Е., Замятнина В.А., Гаврилов Ю.Ф. и др. «Упаковка хроматина» и фрагментация ДНК - два типа нарушений наследственного материала сперматозоидов // Мед. генетика. 2009. Т. 8, № 11. С. 29-35.

  8. Брагина Е.Е., Витязева И.И., Лелекова М.А. и др. Мейоз, сперматогенез и ультраструктура базальной мембраны семенных канальцев у пациентов с азооспермией // Андрол. и генит. хирургия. 2019. Т. 20, № 1. С. 43-54.

  9. Гагинская Е.Р., Калинина Е.И. Прелептотенная конденсация хромосом в профазе мейоза. Генетика, биохимия и цитология мейоза. Мат. раб. совещания по мейозу, МОИП, ИБР им. Н.К. Кольцова АН СССР, Ин. Мол. Биол. АН СССР, 9-10/1У-1981. М., 1982. С. 97-102.

  10. Гапиенко Е.Ф., Маркелова И.В. Радиоавтографическое исследование ранних этапов женского мейоза человека в органной культуре // Архив анат. 1976. Т. 70, № 6. С. 30-41.

  11. Ефимова О.А., Пендина А.А., Тихонов А.В. и др. Метилирование ДНК - основной механизм репрограммирования и регуляции генома человека // Мед. генетика. 2012. Т. 11, № 4. С. 10-18.

  12. Кожухарь В.Г. Первичные половые клетки млекопитающих и человека. Происхождение, идентификация, миграция // Цитология. 2011. Т. 53, № 3. С. 211-220.

  13. Коломиец О.Л. Синаптонемный комплекс как индикатор хромосомной изменчивости. Дисс. …​ доктора биол. наук в форме научного доклада. Ин-т общей генетики им. Н.И. Вавилова РАН. М., 1998. 60 с.

  14. Коломиец О.Л. Возможности анализа синаптонемных комплексов в диагностике причин мужского бесплодия // Андрол. и генит. хирургия. 2002. № 3. С. 21-22.

  15. Коломиец О.Л. Мутации мейотических генов и их роль в мужском и женском бесплодии. Мат-лы 7-й Междунар. выставки «Мужское здоровье и долголетия». М., 2009. 42 с.

  16. Коломиец О.Л., Лелекова А.А., Кашинцова А.А. и др. Выявление нарушений мейоза и сперматогенеза методами световой, электронной и флуоресцентной микроскопии // Андрол. и генит. хирургия. 2018. Т. 19, № 1. С. 24-35.

  17. Курило Л.Ф. Частота и структура хромосомных аберраций у пациентов с репродуктивной недостаточностью // Мед. генетика. 2007. № 10. С. 41-44.

  18. Курило Л.Ф., Сорокина Т.М., Черных В.Б. и др. Структура генетически обусловленных заболеваний органов половой системы человека // Андрол. и генит. хирургия. 2011. Т. 3. С. 17-26.

  19. Курило Л.Ф., Андреева М.В., Коломиец О.Л. и др. Генетические синдромы с нарушениями развития органов половой системы // Андрол. и генит. хирургия. 2013.Т. 4. С. 17-27.

  20. Курило Л.Ф. Закономерности овариогенеза и оогенеза млекопитающих. Lambert Academic Publishing, 2012. 282 p.

  21. Курило Л.Ф., Зеленин М.Г. Ультраструктура цитоплазмы женских половых клеток дофолликулярных стадий развития у человека // Цитол. и генетика. 1985. Т. 19, № 4. С. 255-260.

  22. Курило Л.Ф., Зеленин М.Г. Электронно-микроскопический анализ ядер женских половых клеток дофолликулярных стадий развития у человека // Цитол. и генетика. 1985. Т. 19, № 6. С. 415-419.

  23. Почукалина Г.Н. Ядерные структуры в ооцитах человека: морфофункциональ-ный и иммуноцитохимический анализ. Автореф. . дисс. канд. биол. наук. С-Петербург, 1998. 30 с.

  24. Семенова-Тян-Шанская А.Г., Паткин Е.Л. Изучение на изолированных ядрах динамики изменений хромосом женских половых клеток у ранних зародышей человека // Архив анатомии, гистологии, эмбриологии. 1982. Т. 2, № 1. С. 51-55.

  25. Сурани М.А., Рейк В. Зародышевая линия и плюрипотентные стволовые клетки / Мир биологии и медицины. Эпигенетика. Рус. пер. Ред.: Эллис С.Д., Дженювейн Т., Рейнберг Д.Б. М.: Техносфера, 2010. С. 368-387.

  26. Тихонов А.В., Ефимова О.А., Пендина А.А., Баранов В.С. Эпигенетическое репрограммирование ДНК в гаметах и доимплантационных эмбрионах человека // Медицинская генетика. 2017. № 5. С. 17-25.

  27. Хилькевич Л.В., Курило Л.Ф. Кинетика популяции мужских половых клеток человека в антенатальном периоде онтогенеза // Онтогенез. 1992. Т. 23, № 5. С. 506510.

  28. De La Fuente R., Baumann C., Yang F., Viveiros M.M. Chromatin remodeling in mammalian oocytes / In: Oogenesis: The Universal Process. Eds: M.-Е. Verlhac, A. Villeneuve. Wiley-Blackwell, John Wiley a. Sons, Ltd., 2010. Ch. 18. P. 447-478.

  29. Homolka D., Jansa P., Forejt J. Genetically enhanced asynapsis of autosomal chromatin promotes transcriptional dysregulation and meiotic failure // Chromosoma. 2012. Vol. 121, N 1. P. 91-104.

  30. toirilo L.F. Oogenesis in antenatal development in man // Hum. Genetics. 1981. Vol. 57, N 1. Р. 86-92.

  31. Mc Laren A., Lawson K.A. How is the mouse germ-cell lineage established? // Differentiation. 2005. Vol. 73, N 9-10. P. 435-437.

  32. Moses M. A new chromosome structure is revealed // Chromosoma. 2006. Vol. 115. P. 152-154.

  33. Navarro J., Vidal F., Templado C. et al. A new synaptic anomaly: irregular synaptone-mal complexes // Hum Genet. 1986. Vol. 72, N 3. P. 272-274.

  34. Oogenesis: The Universal Process / Eds: M.-Е. Verlhac, A. Villeneuve. Wiley-Blackwell, John Wiley a. Sons, Ltd., 2010, 535 p.

  35. Pacheco S., Marcet-Ortega M., Lange J. et al. The ATM signaling cascade promotes recombination-dependent pachytene arrest in mouse spermatocytes // PLoS Genet. 2015. Vol. 11, N 3 P. e1005017.

  36. Page J., de la Fuente R., Manterola M. et al. Inactivation or non-reactivation: what accounts better for the silence of sex chromosomes during mammalian male meiosis? // Chromosoma. 2012. Vol. 121, N 3. P. 307-326

  37. Parfenov V., Potchukalina G., Dudina L. et al. Human Antral Follicles: Oocyte Nucleus and the Karyospere Formation (Electron Microscopic and Autoradiographic Data) // Gamete Research. 1989. Vol. 22, N 2, P. 219-231.

  38. Templado C., Vidal F., Marina S. et al. A new meiotic mutation: desynapsis of individual bivalents // Hum. Genet. 1981. Vol. 59. Р. 345-348.

  39. Tesarik J., Kopecny V., Kurilo L.F. Preovulatory RNA synthesis in human oocytes of large antral follicles // Histochem J. 1984. Vol. 16. Р. 438-440.

  40. Tesarik J., Dvorak M., Pilka L. et al. Human nonovulatory oocyte-cumulus complex: as model for anormal preovulatory development studies // Gamete Res. 1984. Vol. 9, N. 2. P. 153-165.

Глава 6. Генетика развития человека

Введение

Проблема реализации генетической информации на разных стадиях онтогенеза продолжает рассматриваться как центральная проблема современной биологии.

Драматичные события разворачиваются уже на ранних стадиях онтогенеза. При оплодотворении формируется индивидуальный геном, обеспечивающий дальнейшее развитие организма. Происходит селекция генетически неполноценных особей. Большие успехи достигнуты в изучении эпигенетического репрограммирования генома, в понимании программы индивидуального развития, включая процессы первичной эмбриональной дифференцировки, имплантации и плацентации. Их краткий обзор и является задачей настоящей главы.

Наряду с современными представлениями о контролирующих механизмах ранних стадий эмбриогенеза человека, в главе приведены данные о роли дефектов наследственного аппарата и некоторых мутаций в возникновении врожденных аномалий и наследственных болезней. Кратко рассмотрены новые методы и гипотезы последних лет, открывающие пути для дальнейших исследований генетики развития человека, значение которых для фундаментальной науки и прикладное значение для медицинской генетики трудно переоценить.

Новые подходы и методы в генетике развития

Прогресс любой науки - это прежде всего прогресс ее методов. Бурное развитие генетики привело к расшифровке генома человека и положило начало функциональной геномике, имеющей решающее значение для медицинской генетики в изучении вклада дефектов генетического аппарата в патологию человека. Подобные исследования особенно актуальны во внутриутробном периоде, когда активно происходят процессы морфогенеза, а ошибки генома особенно часто подвергаются естественному отбору.

Несомненный прогресс в понимании сложных механизмов развития достигнут благодаря появлению новых подходов, существенно расширяющих возможности исследования зародышей человека на разных стадиях развития. Благодаря программам вспомогательных репродуктивных технологий (ВРТ) стало реальным непосредственно исследовать гаметы и эмбрионы человека до имплантации, анализировать динамику развития эмбриона и его отдельных органов. Ценная информация о генетике развития человека получена и в исследованиях на эмбриональных стволовых клетках (ЭСК), а также в экспериментах на биологических моделях наследственных болезней.

Принятые во многих странах законодательные акты не позволяют культивировать зародыши человека после стадии бластоцисты. Между тем такие важные этапы эмбриогенеза, как гаструляция (2-я фаза), нейруляция и закладка осевого комплекса органов по времени у зародыша человека совпадают с периодом имплантации (7-1 д.б.) и практически недоступны для прямого анализа. В 2016 г. появились сообщения и комментарии об успешном культивировании in vitro зародыша человека до 14-го дня развития, то есть до стадии первичной полоски и первых сердцебиений. Для этого были разработаны специальные питательные среды и особые условия культивирования. Созданная модель позволила детально проследить in vitro развитие человека в течение первых 13 дней и получить принципиально новые данные. Было установлено, что со стадии зиготы зародыш человека представляет собой автономную развивающуюся систему, способную уже на стадии бластоцисты к самоорганизации и формированию главной осевой структуры тела (первичной полоски) и провизорных органов. Были получены ответы на классические вопросы эмбриологии человека, касающиеся механизмов формирования желточного мешка и амниона. Установлено, что первый образуется за счет разрастания внезародышевой энтодермы, а второй формируется поляризованными клетками эпибласта.

В ходе оживленной дискуссии многие ведущие ученые поддержали эти исследования, отмечая необходимость пересмотра ограничений на культивирование полученных in vitro эмбрионов человека до 14-го дня в научных целях. Основным аргументом было признание очевидного факта, что культивируемые in vitro зародыши ранних стадий являются уникальной моделью для изучения патогенеза многих тяжелых нейропсихических заболеваний (аутизма, шизофрении), механизмов повреждающего действия химических и инфекционных тератогенов (например, вируса Зика), первичного патологического звена всех генных и хромосомных заболеваний и врожденных аномалий развития. Кроме того, они представляют интерес для прямых исследований процессов имплантации, нарушение которых сопряжено с развитием осложнений беременности (например, преэклампсии, угрожающей жизни плода и даже матери). Существующие отечественные постановления, регламентирующие работу с ранними зародышами человека в центрах ВРТ РФ, также требуют пересмотра.

Благодаря программам ВРТ стало возможным не только получать и исследовать гаметы человека на любой стадии их развития, но и изучать биохимические, молекулярные и цитологические особенности эмбрионов. Особенно важный прогресс в этой области достигнут благодаря разработкам и внедрению методов PGD в семьях высокого риска и PGS. Конечной целью обоих подходов является выяснение полноценности эмбрионов в отношении хромосомных аномалий и/или генных мутаций. Для анализа в настоящее время широко используются клетки трофэктодермы (ТЭ), полученные от эмбрионов на стадии бластоцисты. Основными методами скрининга хромосомных аномалий стали микроматричная геномная гибридизация (aCGH) и секвенирование нового поколения (NGS). Полногеномные варианты этих молекулярных методов позволяют обнаружить как анеуплоидии по любым хромосомам набора, так и количественные изменения (делеции, дупликации) менее протяженных последовательностей ДНК (вплоть до отдельных нуклеотидов).

Детальный морфологический анализ доимплантационных зародышей, дополненный современными методами исследования, позволяет получить новую информацию о влиянии генных и хромосомных мутаций на процессы индивидуального развития, уточнить критерии отбора для пересадки эмбрионов в матку.

Значительный прогресс в эмбриологии и генетике человека достигнут также благодаря использованию новых методов и подходов постимплантационной ПД. Разработаны и широко используются эффективные алгоритмы обследования плода, включающие различные варианты биохимического, ультразвукового и комбинированного скрининга, различные инвазивные методы получения биообразцов от плода на разных стадиях развития. В последние годы распространение получают методы неинвазивного пренатального тестирования (НИПТ) хромосомных нарушений у плода, основанные на секвенировании внеклеточной ДНК плода в плазме крови беременной. Плоды с хромосомными аномалиями после прерывания беременности могут быть использованы для детального патоморфологического и гистохимического анализа. Данный подход, широко применяемый в исследованиях по цитогенетике развития, детально рассмотрен в литературе.

Используя современные методы молекулярно-генетического анализа, на клетках, тканях и органах плода возможно изучение экспрессии генов. В настоящее время создано много «экспрессионных» баз данных всего зародыша, его отдельных органов и тканей, например, 3-мерная модель развивающегося мозга. Экспрессия генов исследуется также с помощью иммуногистохимии на гистологических срезах, в первичных культурах органов и тканей (кардиомиоциты, клетки печени, поджелудочной железы и др.). Разработаны также методы полногеномного анализа экспрессии генов и их метилирования, позволяющие проводить анализ транскриптома индивидуальных клеток.

Специального внимания заслуживают ЭСК, которые способны in vitro к спонтанной дифференцировке и самоорганизации в виде эмбриоидных телец, содержащих клетки всех трех зародышевых листков, но не воссоздающих типичную для стадии гаструлы трехмерную структуру. Эмбриональные тельца послужили моделью для изучения механизмов клеточной спецификации и дифференцировки ЭСК. Анализируя экспрессионные профили, идентифицируя гены, поддерживающие состояние плюрипотентности и направляющие клеточно-специфическую дифференцировку, удалось получить важную информацию о генетических механизмах раннего эмбриогенеза человека. Предпринимаются попытки получения эмбриоидов, пригодных для изучения ключевых этапов морфогенеза в раннем постимплантационном эмбриогенезе человека, включая образование амниона и амниотической полости. Пока не решены проблемы получения и поддержания культур стволовых клеток трофобласта (ТБ) из ТЭ, которые позволили бы прояснить механизмы дифференцировки клеток ТБ в периоды имплантации и плацентации. Стволовые клетки ТБ и ЭСК с эмбриональным и внеэмбриональным потенциалом могут быть полезными инструментами для создания организованных структур, включающих как эмбриональные, так и экстраэмбриональные линии.

Еще один важный подход к анализу контролирующих механизмов эмбриогенеза человека касается исследований на биологических моделях. Направленное выключение генов (нокаутные мыши), создание трансгенных животных, отработка методов редактирования генома открывают широкие возможности для моделирования наследственных болезней человека.

Наконец, важной парадигмой в исследованиях генетических механизмов онтогенеза являются методы молекулярно-цитогенетического анализа, которые применяются для изучения структурно-функциональной организации хромосом (районов ядрышковых организаторов, конститутивного гетерохроматина) и эпигенетических модификаций (хроматина и метафазных хромосом), они представлены в отечественной литературе.

Таким образом, генетика человека последних лет существенно обогатилась целым арсеналом новых эффективных методов молекулярно-генетического исследования, которые в сочетании с достижениями ВРТ и клеточными технологиями открывают широкие перспективы для углубленного анализа генетических (геномных) механизмов эмбриогенеза человека.

Доимплантационное развитие

Общие представления

Индивидуальное развитие человека начинается с оплодотворения, т.е. слияния овулировавшей яйцеклетки и эякулированного сперматозоида. Каждая гамета является продуктом длительных и сложных морфогенетических процессов (закладка гонад, процессы оогенеза и сперматогенеза), которые начинаются еще во внутриутробном периоде развития и продолжаются вплоть до полового созревания. При этом образование женских ПК начинается еще внутриутробно, тогда как сперматогонии вступают в мейоз только с наступлением половой зрелости.

Период доимплантационного развития у человека занимает 6-7 дней и начинается с формирования мужского и женского пронуклеусов (мужской пронуклеус - результат трансформации головки сперматозоида, женский - гаплоидного набора хромосом после 2-го мейотического деления). Процесс длится около 12 ч, при этом мужской пронуклеус образуется примерно на 3-4 ч раньше женского. Пронуклеусы практически равны по размеру, но существенно отличаются конфигурацией хроматина.

Вскоре после образования пронуклеусов в них появляются хроматиновые нити, которые образуют скопления (узелки), так называемые топологически ассоциированные домены (ТАД) [19]. В мужском пронуклеусе многочисленные ТАД расположены группами (компартментами) вблизи ядерной мембраны (ТАД-А). В женском их число заметно меньше, они реже объединяются, содержат мало активных генов (ТАД-В). Считается, что ТАД-компартменты отражают особенности структурно-функциональной организации генома зародыша. Они определяют пространственное расположение функциональных доменов, способствуют сближению энхансерных и промоторных последовательностей ДНК структурных генов, определяют программу начальных этапов работы генома. Возможность изучать паттерны ТАД и динамику экспрессии их генов уже на самых ранних стадиях эмбриогенеза открывает большие перспективы для понимания этиологии и патогенеза хромосомных болезней, поиска путей их профилактики и лечения.

Примерно через 9 ч после оплодотворения в обоих пронуклеусах начинается синтез ДНК, т.е. репликация хромосомного материала. Через 20 ч они перемещаются к центру яйцеклетки, ядерные оболочки растворяются, а их гаплоидные наборы хромосом объединяются в метафазной пластинке. В результате 1-го деления дробления (примерно через 24 ч после оплодотворения) возникают два равных по величине бластомера, последующие деления дробления происходят примерно каждые 18 ч.

В течение 3 первых делений дробления все бластомеры имеют округлую форму, идентичны по морфологии и ростовым потенциям. На стадии морулы (3-5-й дни развития, когда зародыш состоит из 8-16 бластомеров) начинается процесс компактизации, сопровождающийся поляризацией бластомеров. При этом бластомеры, расположенные снаружи, приобретают свойства эпителиальных клеток, между ними возникают тесные межклеточные контакты (десмосомы), а внутри образовавшегося пузырька накапливается жидкость. Через 4,5-5 дней после оплодотворения возникает бластоциста - небольшой пузырек, заполненный жидкостью, стенка которого состоит из одного слоя крупных клеток ТЭ, изнутри к которому в одном месте прилежит небольшая группа клеток эмбриобласта (внутренняя клеточная масса - ВКМ). Общее число клеток на этой стадии более 60. Образование 2 типов клеток (ТЭ и ВКМ) называют первичной эмбриональной диф-ференцировкой, а сам процесс - первичной эмбриональной индукцией. Первичная эмбриональная дифференцировка у млекопитающих и человека соответствует 1-й фазе гаструляции.

Клетки ВКМ активно размножаются и в дальнейшем дают начало всем тканям и органам эмбриона, а также мезенхимным производным внезародышевых частей плодного яйца (хориона, плаценты, желточного мешка, аллантоиса, амниона).

Клетки ТБ на протяжении всей беременности размножаются, дифференцируются и осуществляют множество функций, являясь основной составляющей плаценты. Они обеспечивают непосредственный контакт зародыша со стенкой матки, участвуют в процессах имплантации и плацентации, играют важную барьерную роль и обеспечивают трофическую функцию.

В ходе дробления зародыш продвигается по маточной трубе в направлении матки как за счет тока жидкости, так и вследствие перистальтических сокращений мускулатуры и движения эпителиальных ресничек. На 5-6-й день бластоциста попадает в матку.

Генетические и эпигенетические факторы раннего развития

Известно, что первые деления дробления у человека осуществляются за счет генетической информации, накопленной еще в период оогенеза. Зародыш человека обладает достаточным запасом готовых рибонуклеопротеиновых (РНП) комплексов, необходимых для синтеза новых белков, а также питательных веществ и энергетических ресурсов, чтобы полностью обеспечить начальные этапы эмбриогенеза. Начальный синтез белков происходит на матрицах РНК, возникших в результате экспрессии материнских генов в оогенезе. Отсюда ее название - материнская РНК.

Считается, что активация эмбрионального генома человека происходит на стадии 4-8 бластомеров, т.е. после 2-3 делений дробления. Морфологические особенности пронуклеусов согласуются с особенностями хромосом в метафазе первого деления дробления. Хромосомы мужского пронуклеуса мало спирализованы, нитевидные и резко отличаются от коротких, сильно спирализованных «материнских» хромосом. Наблюдаемая гетероцикличность хромосом в 1-м делении дробления, скорее всего, свидетельствует о более ранней функциональной активности генов отцовского генома. Действительно, методом полногеномного секвенирования недавно подтверждена активация сотен генов отцовского генома уже на стадии зиготы.

ЭКСПРЕССИЯ ГЕНОВ

В 2015 г. в Великобритании впервые были официально разрешены эксперименты на культивированных зародышах человека с целью изучения молекулярно-генетических механизмов доимплантационного развития. Прямые доказательства участия генома в контроле начальных стадий эмбриогенеза человека были получены при анализе экспрессии генов. В частности, установлено, что в период от зиготы до стадии 4 бластомеров транскрибируется 32 гена, а в период от 4 до 8 бластомеров их число возрастает до 129. Значительную часть этих «ранних» генов составляют гомеобоксные RGFX, CPHX1, CPHX2, DPRX, DUXA, DUXB, LEU, TXF, в 5'-последовательностях которых найдены регуляторные мотивы, включающие Alu-элементы [33], а также гены «стволовости» (гены стволовых клеток) OCT4, NANOG, SOX2.

У дробящихся эмбрионов человека показана дифференциальная экспрессия 51 гена, которые регулируют движение и размножение клеток. Глобальное исследование профиля экспрессии генов от зиготы до стадии бластоцисты позволило идентифицировать главные ТФ, регулирующие первые деления дробления (HNF1A, FXA2, EP300), формирование морулы и бластоцисты (SOX2, KLF4, JUN), ремоделирование хроматина (EP300). Исследованы экспрессионные профили 11 ТФ, включающих экспрессию многих структурных генов. Используя технологию редактирования генома CRISPR/Cas9, было проведено направленное выключение гена OCT4 и исследованы особенности развития зародышей после прекращения экспрессии этого гена. Путем полногеномного секвенирования, дополненного введением иРНК, удалось проследить эпигенетическую транзицию (функциональный переход) от материнского генома оплодотворенной яйцеклетки к геному самого зародыша, обусловленную динамическими структурными изменениями хроматина.

Установлено, что при дроблении зиготы происходит активация гетерохро-матина, которая сопровождается экспрессией находящихся в нем транспозонов (мобильных вирусоподобных фрагментов генома). Предполагают, что экспрессия транспозонов, особенно ретротранспозона LINE1, необходима для инициации работы генома после оплодотворения, а реструктурирование хроматина в пронуклеусах - для активации процессов транскрипции.

В процессе ремоделирования хроматина и деления бластомеров нередко происходят повреждения хромосом, которые репарируются с помощью специальных белков. Дефекты восстановления целостности ДНК и нарушения эпигенетического репрограммирования генома вызывают остановку развития и гибель зародыша.

ЭПИГЕНЕТИЧЕСКОЕ РЕПРОГРАММИРОВАНИЕ ГЕНОМА

Важные эпигенетические изменения генома зародыша разворачиваются уже на стадии пронуклеусов. При помощи бисульфитного секвенирования и иммуно-цитохимии проанализированы эпигенетические изменения, связанные с метилированием и гидроксиметилированием ДНК, изменениями гистонов и пространственной организацией хроматина.

Основной механизм эпигенетического репрограммирования генома касается метилирования ДНК и модификаций гистоновых белков, которые регулируют состояние хроматина. Эти изменения хроматина, как известно, типичны для геномного импринтинга, который определяет различное функциональное состояние генов в зависимости от их родительского происхождения. Эпигенетический профиль мужских и женских гамет формируется еще в гаметогенезе и поддерживается за счет специальных белков (Zinc finger protein 57). Эпигенетическое репрограммирование генома - это, по сути, замена профиля импринтинга гамет на паттерн импринтинга хромосом зародышевых клеток. Ошибки импринтинга, возникающие в гаметогенезе или в зиготе, нередко являются причинами нарушения эмбрионального развития, включая задержку развития и спонтанное прерывание беременности.

Эпигенетическое репрограммирование генома включает две последовательные фазы: деметилирование и реметилирование ДНК. Процессы деметилирования в мужском пронуклеусе запускаются сразу после замены протаминовых белков хроматина сперматозоидов на гистоновые и осуществляются ферментами деметилазами. В женском пронуклеусе деметилирование происходит преимущественно пассивно, т.е. без участия этих ферментов.

В серии исследований с использованием специфических антител к метилцито-зину (5mC) и гидроксиметилцитозину (5hmC) показаны различия между отцовским и материнским пронуклеусами и гомологичными хромосомами в метафазе 1-го деления дробления. На стадии метафазы 2-го деления дробления для хромосом характерно асимметричное распределение 5mC и 5hmC в сестринских хроматидах (гемиметилирование), которое с каждым делением дробления становится менее выраженным за счет снижения уровня 5mC. С 8-клеточной стадии до стадии бластоцисты хромосомы постепенно приобретают сегментспецифичный рисунок дифференциальной исчерченности. В уровне (гидрокси)метилирования между эмбрионами «низкого» и «хорошего» качества выявлены различия, особенно заметные на 3-4-й дни развития.

Таким образом, начиная со стадии 8 бластомеров, генетическая программа онтогенеза нового организма уже включена.

ПЕРВИЧНАЯ ЭМБРИОНАЛЬНАЯ ДИФФЕРЕНЦИРОВКА

Уже на стадии 8 бластомеров гистохимически выявляются клетки, богатые РНК, и клетки, где содержание РНК заметно снижено. Бластомеры этих зародышей различаются и по скорости деления. Имеются данные о различиях гистоновых модификаций в бластомерах уже на 4-клеточной стадии. Эти изменения непосредственно предшествуют процессам компактизации, которые происходят на стадии морулы и знаменуют начало первичной эмбриональной дифференцировки, то есть образование клеток ТЭ и выделение ВКМ.

В последние годы исследования репрограммирования генома сосредоточены на изучении единичных клеток и выяснении роли индивидуальных генов, контролирующих этот процесс. Согласно современным представлениям, первые изменения, связанные с первичной эмбриональной дифференцировкой, то есть появлением ВКМ и ТЭ, происходят уже на стадии 4 бластомеров. Ключевую роль в этом играет транскрипционный фактор SOX2, продукт которого связывается с ДНК. В зависимости от наличия или отсутствия аминокислоты аргинина в гистоне 3 (H3R26) прочность и продолжительность такого связывания варьируют. При длительном контакте клетки начинают экспрессировать фактор транскрипции SOX21, который подавляет дифференцировку бластомера. Такие клетки в дальнейшем становятся клетками ВКМ и формируют все ткани эмбриона. Клетки с коротким временем транзиторного контакта с ТФ SOX2 начинают дифференцировку и превращаются в клетки ТЭ. Фермент CARM1, ответственный за метилирование гистона Н3, включает процесс первичной эмбриональной дифференцировки. Факторы индукции синтеза этого ключевого фермента неизвестны. Предполагается, что таковым может быть продукт гена DUX4, который начинает экспрессироваться еще в зиготе и, как показали опыты с его направленным выключением, активирует работу генома зародыша. Удивительно, что ген DUX4 уже давно идентифицирован как главный ген, мутации которого приводят к тяжелому нервно-мышечному заболеванию - лице-лопаточно-плечевой мышечной дистрофии.

Генетические факторы патологии ранних зародышей

Нарушения доимплантационого развития могут быть следствием генетической неполноценности гамет, нарушений процесса оплодотворения либо ошибок экспрессии генов, контролирующих раннее развитие.

Наиболее частыми нарушениями развития на доимплантационных стадиях являются отсутствие или задержка дробления, полиспермное оплодотворение, фрагментация и гибель бластомеров.

Есть основание предполагать, что основной вклад в патологию доимплантационного развития человека вносят хромосомные аномалии. Вместе с тем многочисленные исследования позволили высказать, а в дальнейшем и подтвердить предположение о том, что анеуплоидия у доимплантационных зародышей человека представляет собой нормальное явление. Так, методом FISH с ДНК-зондами на 9-12 хромосом, включая X и Y-хромосомы, было установлено, что хромосомные нарушения встречаются почти у 70% дробящихся эмбрионов 3-го дня развития. С помощью методов aCGG и NGS показана высокая частота хромосомных аномалий у 5-7-дневных эмбрионов.

Типичными нарушениями кариотипа у эмбрионов являются трисомии хромосом, спектр которых на доимплантационных стадиях развития гораздо разнообразнее, чем на постимплантационных. Для ранних эмбрионов характерны также двойные и множественные трисомии по разным хромосомам и даже моносомии аутосом, которые за малым исключением после имплантации вообще не встречаются. Частота многих трисомий у дробящихся эмбрионов человека увеличивается с возрастом матери и обусловлена в основном ошибками сегрегации хромосом в 1-м делении мейоза в оогенезе. Однако в более 25% случаев анеуплоидия возникает после оплодотворения в результате аномальной сегрегации хромосом в делениях дробления. Эти митотические ошибки могут происходить при дроблении зигот как с исходно нормальным, так и с аномальным наборами хромосом и не зависят от возраста матери. Аномальную сегрегацию хромосом объясняют отсутствием контроля клеточного цикла в первых делениях дробления, которые характеризуются резкими изменениями размеров клеток и временными параметрами клеточного цикла, особенностями состава кинетохоров, их ориентацией к полюсам деления. Основными механизмами возникновения анеуплоидии в мейозе и раннем эмбриогенезе человека считается отставание хроматид в анафазе и, реже, истинное нерасхождение хромосом. Значительное число (70%) доимплантационных зародышей человека являются мозаиками. Выделяют 4 основные группы мозаичных эмбрионов: анеуплоидные мозаики (нет ни одной эуплоидной клетки), анеуплоидные/эуплоидные (сочетание анеуплоидных и эуплоидных клеток), миксоплоидные (сочетание гаплоидных, ди-, три- и тетраплоидных клеток), хаотичные (каждый бластомер имеет случайный набор хромосом).

Помимо нарушений числа хромосом, сравнительно часто (в среднем в 7,5%) у доимплантационных эмбрионов отмечаются сегментные анеуплоидии (таким образом есть дупликации/делеции участков хромосом различной протяженности и локализации). Сегментные анеуплоидии могут быть мозаичными (так называемый сегментный мозаицизм) и сочетаться с мозаицизмом по целым хромосомам. Установлено, что сегментные анеуплоидии могут иметь как мейотическое, так и зиготическое происхождение и чаще затрагивают хромосомы групп А, В и С (хромосомы 1-12). ГТ их образования ассоциированы с известными ломкими сайтами хромосом либо специфичны для гаметогенеза и/или эмбриогенеза.

Общая частота мозаиков с полными и частичными формами анеуплоидии по разным хромосомам на стадии морулы варьирует в широких пределах (15-90%), а на стадии бластоцисты составляет в среднем около 30%. Вариации в частоте объясняются разной чувствительностью методов хромосомного анализа и особенностями исследуемых клеток. Поэтому информация о наличии и уровне мозаицизма, определенная при анализе нескольких соседних клеток ТЭ, не может быть использована для суждения о кариотипе клеток ВКМ. Аналогичные выводы были сделаны при исследовании образцов внеклеточной ДНК из полости бластоцисты (бластоцеля), источником которой служат клетки ТЭ и ВКМ.

Установлено, что избирательная селекция анеуплоидных клеток более свойственна клеткам ВКМ, чем ТЭ, и, по-видимому, является основным механизмом «самокоррекции» анеуплоидии у эмбрионов человека до имплантации и причиной ограниченного плацентой мозаицизма на постимплантационных стадиях. Гибель анеуплоидных клеток может приводить к задержке формирования бластоцисты, но их наличие в ТЭ не только не препятствует имплантации, но, возможно, способствует инвазии ТБ в стенку матки.

ГЕНЕТИЧЕСКИЕ ФАКТОРЫ ИМПЛАНТАЦИИ И ФОРМИРОВАНИЕ ПЛАЦЕНТЫ

Имплантация - сложный морфогенетический процесс, во время которого устанавливается тесный контакт между маточным эндометрием (децидуальными клетками) и клетками ТБ, зародыш погружается вглубь маточной стромы, развивается гемохориальная плацента ворсинчатого типа, которая в дальнейшем обеспечивает все метаболические процессы между матерью и плодом.

Как уже упоминалось, зародыши человека периода имплантации практически недоступны для исследования. Поэтому основные сведения о генетических механизмах этого процесса получены в исследованиях, выполняемых в рамках программ ВРТ, на материале спонтанных и индуцированных (медицинских, социальных) абортов, а также в экспериментах на биологических моделях (мыши, крысы, обезьяны). Важные сведения получены в экспериментах на ЭСК. Широкие возможности для анализа функции генома зародыша открывают методы анализа генома и его экспрессии в индивидуальных клетках.

Напомним, что зародыш человека попадает в матку на стадии морулы - ранней бластоцисты - примерно на 5-й день после оплодотворения. Непосредственный контакт бластоцисты с клетками эндометрия, выстилающими полость матки, служит сигналом к «хэтчингу» - выходу (вылуплению) бластоцисты из блестящей оболочки, началу активной экспрессии многих генов как в клетках ТЭ, так и в клетках децидуального слоя эндометрия матки для подготовки так называемого окна имплантации. Клетки ТБ вступают в непосредственный контакт со слизистой оболочкой матки и с помощью литических ферментов разрушают вначале эпителий, а затем и несколько подлежащих слоев децидуальных клеток (рис. 6-1). Постепенно зародыш оказывается полностью погруженным в стенку матки. Продолжительность имплантации у человека от момента прикрепления плодного яйца до ее полного погружения в эндометрий составляет около 40 ч.

image
Рис. 6-1. Имплантирующаяся бластоциста человека, 7,5 сут внутриутробного развития: 1 - энтодерма; 2 - наружный слой зародышевого щитка (первичная эктодерма); 3 - амниотическая полость; 4 - трофэктодерма; 5 - внезародышевая энтодерма; 6 - разрастающийся трофо-бласт в слизистой матки; 7 - регенерирующий эпителий матки; 8 - маточная крипта; 9 - соединительная ткань матки

Сам процесс имплантации требует строгой синхронизации программ развития клеток зародыша и стенки матки, регулируемых с помощью половых гормонов. Любые нарушения в самом зародыше или связанные с дефектами эндометрия, а также с десинхронизацией ритмов развития зародыша и стенки матки неминуемо ведут к нарушению имплантации и прерыванию беременности. Сложные, скоординированные во времени и пространстве морфогенетические процессы, находящиеся под взаимным контролем многих генов ТЭ и материнского организма (гены гормонального контроля, воспалительной реакции, пролиферации и инвазии ТЭ), объясняют высокую чувствительность имплантации к повреждающему действию как эндогенных, так и экзогенных факторов. Это дало основание рассматривать процесс имплантации как первый критический период развития зародыша человека.

После разрушения блестящей оболочки клетки ТЭ превращаются в клетки ТБ и начинают активно синтезировать гормон - хорионический гонадотропин, а также различные лизирующие ферменты, вызывающие гибель прилежащих к ним клеток эндометрия, что провоцирует локальную воспалительную реакцию. Клетки ТБ приобретают инвазивные свойства, обеспечивают гистиотрофное питание зародыша и сам процесс имплантации, то есть проникновение зародыша вглубь стенки матки.

Различают 2 типа ТБ: ТБ, который формирует ворсины, внутренний слой состоит из активно делящихся клеток, а наружный, сливаясь, образует синцитий (цитотрофобласт и синцитиотрофобласт соответственно); межворсинковый ТБ, образованный слоями неполяризованных клеток, выполняющих основную инвазивную роль при имплантации и формировании плаценты.

Молекулярно-генетические механизмы имплантации

Становление клеток ТЭ и их превращение в клетки ТБ, ограничивающие полость бластоцисты (бластоцель), находится под контролем ТФ основного каскада Cdx2-Eomes-Elf5 и сопровождается быстрым угнетением активности ключевых генов плюрипотентности - OCT4 и SOX2, которые включают каскад новых ТФ, таких как FGF4 (ростовой фактор фибробластов) и ВМР4 - ростовой фактор, необходимый для дифференцировки клеток ТЭ. Он также индуцирует экспрессию генов-ТФ GATA2, GATA3, AP2 (TFAP2), включает гены-ТФ, ответственные за синтез хорионического гонадотропина человека (ХГЧ, hCG), HLA-G, а также гены прогестерона, эстрадиола (ETS2) и цитохрома CYP11.

Экспрессия генов, контролирующих имплантацию, происходит уже после первых делений дробления, то есть значительно раньше «хэтчинга». Несколько условно в связи с многообразием и наличием сходных или даже перекрывающихся функций гены имплантации и контролируемые ими продукты можно разделить на несколько групп.

ГЕНЫ ПРОЛИФЕРАЦИИ И ДИФФЕРЕНЦИРОВКИ ТРОФОБЛАСТА

У зародыша человека уже со стадии 8 бластомеров активируются гены и синтезируются ростовые факторы, такие как эпидермальный фактор роста (EGF) и его рецептор (EGF-R), фактор роста фибробластов (FGF4), трансформирующий ростовой фактор-α (TGF-α) и ростовой тромбоцитарный фактор (PDGF-A) и его рецептор. На стадии морулы-бластоцисты активируется и ген инсулиноподобного ростового фактора-II (IGF-II). Продукты этих генов контролируют пролиферацию и дифференцировку клеток ТБ, они особенно активны при формировании ворсин хориона. Кроме того, они стимулируют экспрессию генов гелатиназы A (одного из типов матриксной металлопротеиназы - ММР-2) и гена TIMP-1 - ингибитора металлопротеиназ, ферментов, регулирующих инвазивные свойства ТБ. Пролиферацию клеток вневорсинкового ТБ хориона активно стимулирует также васкулярный эндотелиальный ростовой фактор (VEGF), продуцируемый децидуальными макрофагами, а синтез мембранных рецепторов к нему контролируется геном VEGF-R.

Интересно отметить, что гены рецепторов плацентарных ростовых факторов (EGF-R) и цитокинов (с-fms и LIF-R - рецептор фактора ингибирования лейкемии) активируются одновременно или даже раньше, чем гены соответствующих им продуктов.

В клетках ТБ, контактирующих непосредственно с децидуальными клетками эндометрия, важную роль играют гены интегринов, продукты которых обеспечивают контакт зародыша с внеклеточным матриксом. В зависимости от расположения в бластоцисте клеток ТБ и их функций спектр интегринов может меняться. Так, клетки проксимальных отделов ТБ начинают экспрессировать ген антигена гистосовместимости G (HLA-G) - мажорный антиген 1-го класса, который обеспечивает толерантность матери по отношению к плоду. Показано, что HLA-G-позитивные клетки ТБ секретируют больше ферментов гелатиназ и меньше фибронектина, чем HLA-G-негативные клетки. Нарушение экспрессии интегриновых генов ведет к поверхностной имплантации, что в конечном счете может быть причиной преэклампсии (гестоза).

ГЕНЫ, КОНТРОЛИРУЮЩИЕ ИНВАЗИЮ ТРОФОБЛАСТА

Уже через 48 ч после оплодотворения in vitro отмечается экспрессия цитоки-новых генов, таких как интерлейкины (IL-II, IL-VI), TGFβ, а также гена фактора некроза опухоли α (TNFα). При этом высокая концентрация продукта IL-1α, как показывает опыт работы клиник ВРТ, является прогностически благоприятным признаком удачной трансплантации после оплодотворения in vitro. Другим благоприятным признаком является активация генов простагландинов (E2 и PAF). Важной для имплантации и поддержания беременности на всем ее протяжении является активация ТФ, сцепленного с Х-хромосомой, гена ХГ, который стимулирует продукцию прогестерона желтым телом.

Продукты цитокиновых генов принимают активное участие в инвазии эндометрия. Так, IL-1β включает гены семейства матриксных металлопротеиназ (MMP 1-9) - ферментов, обладающих выраженными лизирующими свойствами. Последние синтезируются в виде проферментов, которые активируются только на поверхностной мембране клеток ТБ и разрушают коллагеназу IV внеклеточного матрикса базальной эндометриоидной мембраны, облегчая процесс инвазии. Помимо IL, к генам «инвазии» относят также инсулиновый ростовой фактор-II (IGF-II), гены семейства связывающих белков (ген BPs), ген эндотелина (ET-1), активно стимулирующего инвазию ТБ в I триместре беременности.

Активация в ТБ гена сериновой протеазы (плазминогенного активатора урокиназного типа uPA) включает протеиназный каскад [uPA - плазмин - гены семейства матриксных металлопротеиназ (ММР 1-9)], следствием чего являются дальнейшее локальное разрушение межклеточного матрикса и лизис децидуальных клеток.

ГЕНЫ, ЛИМИТИРУЮЩИЕ ИНВАЗИВНЫЕ СВОЙСТВА ТРОФОБЛАСТА

Единственным геном ТБ, который препятствует процессам инвазии, является ген TIMP-3, продукт которого в ТБ блокирует действие металлопротеиназ (ММР 1-9), разрушающих межклеточный матрикс.

Другие гены этого семейства (TIMP-1, TIMP-2) экспрессируются клетками эндометрия. Их продукты полностью блокируют процесс инвазии, формируя стабильные комплексы с активными формами коллагеназ (ММР 1-9). Пролиферация клеток ТБ и его инвазия полностью блокируются ферментом гена TGF -β, а также цитокином LIF, блокирующими протеиназную активность клеток ТБ.

ГЕНЫ ВОСПАЛИТЕЛЬНОЙ РЕАКЦИИ

Включают ген фактора активации тромбоцитов (PAF), ген простагландина Е2, ген колониестимулирующего фактора (CSF), а также провоспалительные цитокины IL-1 и IL-6.

Все вышеприведенные сведения о генетических механизмах имплантации были получены главным образом путем анализа продуктов экспрессии соответствующих генов в образцах питательной среды, в которой культивировали оплодотворенные яйцеклетки человека. Оставалось, однако, неясным, образуются ли продукты соответствующих генов под контролем генома зародыша, или они синтезируются на матрицах РНП-комплексов, синтезированных еще в процессе оогенеза, то есть имеют материнское происхождение. Этих недостатков лишена другая экспериментальная модель - ЭСК человека. Такие клетки свободны от продуктов экспрессии материнских генов, так как их получают при культивировании ВКМ или ТЭ. Их неограниченное количество в культуре позволяет проводить прямой молекулярно-генетический анализ работающих генов.

Транскрипционный профиль дифференцирующихся стволовых клеток трофобласта

Важные успехи, связанные с пониманием генетических механизмов дифференцировки клеток, были достигнуты в опытах с ТБ. При культивировании in vitro такие клетки агрегируют с образованием сфер - «эмбриоидных телец», напоминающих размерами и формой бластоцисты. Введение в такие пузырьки специфических малых РНК (siRNA) позволяет направленно выключать определенные гены соответствующих метаболических цепей и изучать их влияние на дифференцировку.

Так, выключение генов тотипотентности OCT4, SOX2, NANOC и одновременная активация генов BMP4, CDX2, CGA, CGB, EOMES, GCM1, GATA2, ID2 в ЭСК человека определяют начало их дифференцировки в клетки ТЭ. Важная роль в выборе «трофобластического» пути дифференцировки ЭСК отводится гену ростового фактора BMP4.

Другим критическим геном дифференцировки клеток ТБ, определяющим их пролиферацию и тотипотентность, оказался ген ростового фактора фибробластов - FGF2, который также индуцирует включение генов инсулиноподобных ростовых факторов IGF2 и IGF β. Последовательность включения генов ТБ зависит от содержания кислорода.

Формирование ворсин хориона и плаценты

Для эмбриогенеза человека характерно очень раннее обособление провизорных органов. Уже во время имплантации возникает внезародышевая мезодерма, выстилающая полость бластоцисты и участвующая в образовании хориона. Многочисленные ворсинки хориона на поверхности плодного яйца глубоко врастают в стенку матки, разрушая сосуды эндометрия. В децидуальной ткани возникают лакуны с материнской кровью, в которых плавают трофобластические тяжи, образующие первичные ворсинки. Врастание в трофобластические тяжи внезародышевой мезодермы ведет к образованию вторичных ворсин (13-14-й день развития). Клетки наружного слоя ТБ образуют синцитий, а внутренний слой представлен камбиальными клетками цитотрофобласта (клетки Лангханса). Именно эти клетки, сохраняющие митотическую активность на протяжении всей беременности, используются для пренатального кариотипирования на препаратах из хориона, приготовленных прямым методом.

Образование ворсин хориона, их васкуляризация и ветвление контролируются VEGF и геном ростового фактора плаценты (PLGF). Первый функционирует преимущественно на ранних сроках беременности с пиком активности на 12-13-й неделях беременности, второй - во II триместре. Для ангиогенеза ворсин важно также наличие факторов ангиопоэтина и ангиостатина. Первые васкуляризированные ворсинки хориона появляются на 5-6-й неделях беременности, что по времени совпадает с появлением зоны диастолической плотности, соответствующей месту локализации будущего плацентарного диска. Транскрипция генов VEGF и PLGF индуцируется кислородным голоданием.

Методом полногеномного секвенирования в сочетании с экспрессионным анализом идентифицированы новые гены и изучены экспрессионные профили генов плаценты на разных стадиях эмбриогенеза человека. Так, при сравнении экспрессионных профилей клеток плаценты с таковыми 20 других тканей организма были выявлены 54 гена, резко отличающиеся по своей активности от других тканей либо экспрессирующиеся преимущественно в плаценте (CDKN1L, PAPP-A, SPARC, CAV1, TIMP3, HIF2x, IGF2, GPC3). Дальнейшие исследования позволили существенно расширить и уточнить этот «репертуар». Были идентифицированы такие плацентоспецифичные гены, как Tpbp, Plac1, Syncytin, целые семейства плацентарных генов (Gcm1, Mash2, Rhox, Esx16, Cathepsin, PAG, TKDP, Psg, Siglec), гены плаценты, экспрессия которых тесно связана с активностью входящих в их структуру или в регуляторные зоны ретротранспозонов (Peg10, Rtl1, Endothelin B receptor, Leptin, Insl4, Midline1, Pleiotrophin).

Идентифицирован X-сцепленный ген PLAC1, определяющий синтез специфического мембранного белка плаценты, Plac1, который накапливается в клетках цитотрофобласта и синцитиотрофобласта.

Любопытно, что ретротранспозоны и эндогенные ретровирусы, индуцирующие экспрессию многих генов плаценты, неметилированы в клетках ТБ. Особый интерес среди генов плаценты вызывают гены семейства Syncytin (Syncitin 1/HERV-W и Syncitin2/HERV-FRD), белковые продукты которых способствуют слиянию клеток цитотрофобласта с образованием синцитиотрофобласта и тесному контакту последних с клетками эндометрия матки.

Среди других генов плаценты с транспозонрегулируемой экспрессией особый интерес представляют ген PEG10 с пиком экспрессии на 11-12 неделе беременности и ген ароматазы (CYP19), регулирующий обмен эстрогенов. Плацентоспецифический промотор этого гена представлен терминальным ретротранспозоном. Таким образом, ретротранспозоны играют решающую роль не только в активации эмбрионального генома, но и на более поздних стадиях, а их экспрессия важна для регуляции процессов морфогенеза как эмбриональных тканей, так и тканей плаценты.

Некоторые эпигенетические особенности имплантации и плацентации

Характерной особенностью клеток ТБ является выраженная гипометилированность межгенных областей, в частности, ДНК-повторов и районов перицентромерного гетерохроматина. Гипометилированное состояние этих районов приводит к активации находящихся в них ретротранспозонов и эндогенных ретровирусов. Продуцируемые ими малые РНК поступают из ТЭ во ВКМ, где блокируют экспрессию генов клеточной дифференцировки, поддерживая, наряду с другими ТФ (OCT4, SOX3, NANOG), тотипотентное состояние клеток эмбриобласта. Гипометилирование генома в клетках ТБ, по-видимому, важно для нормальной имплантации.

Эпигенетические нарушения, возникающие при имплантации и плацентации, нередко являются причиной патологии беременности. Так, гипометилирование генов плаценты PLANGL1 и KCNQ10T1 на материнских хромосомах в клетках цитотрофобласта и мезенхимы ворсин почти в 10% случаях ассоциировано с невынашиванием беременности ранних сроков. Причиной такой патологии, как биродительский полный пузырный занос и хорионкарцинома, является аберрантное гипометилирование генов плаценты NLRP7 и PEG3 соответственно.

Сравнительный анализ паттернов метилирования более 800 генов плаценты позволил обнаружить различия метилирования в 34 локусах при раннем гестозе, в 5 локусах при задержке внутриутробного развития и не обнаружил различий в метилировании генов плаценты контрольной группы и генов плацент с поздним гестозом. Наиболее четкая корреляция с ранним гестозом обнаружена для гена TIMP3, гипометилированный промотор которого указывает на экспрессию этого гена в плаценте. Напомним, что продукты гена TIMP3 ведут к угнетению ферментов семейства металлопротеиназ, определяющих инвазивные свойства ТБ, и, соответственно, препятствуют нормальной имплантации и плацентации, что приводит к гипоперфузии плаценты. Другие гены, мутации или гипометилированное состояние которых ассоциированы с развитием раннего гестоза, включают гены STOX1 и ген-ингибитор плацентарной сериновой протеазы SERPINA3. Различия метилирования CpG-островков отмечены также для генов CAPG, GL12, KRT13, однако их действие на экспрессию генов металлопротеиназ и VEGF значительно менее выражено, чем продукта гена TIMP3. Важно отметить, что гипометилированное состояние промоторных районов генов SERPINA3 и особенно гена TIMP3 можно определить при исследовании ДНК плода в крови матери. Имеются данные об ассоциации гестоза с метилированием промоторной области гена TUSC-3.

ГАСТРУЛЯЦИЯ, НЕЙРУЛЯЦИЯ, ЗАКЛАДКА ОСЕВОГО КОМПЛЕКСА ОРГАНОВ

Во время имплантации и раннего постимплантационного периода главные морфогенетические процессы разворачиваются в ВКМ. Основные этапы дифференцировки клеток ВКМ и ее производные на ранних стадиях развития приведены на схеме (рис. 6-2).

Путем деляминации (расслоения) ВКМ на эктодерму и энтодерму вначале образуется двухслойный, а затем, после формирования первичной полоски, гензе-новского узелка и появления мезодермы, - трехслойный эмбриобласт, возникают желточный мешок и амнион, соответственно появляются амниотическая полость и полость желточного мешка. Зародыш человека во время имплантации (рис. 6-3) представлен мощно развитыми внезародышевыми частями (ТБ, внезародышевая мезенхима, амнион, желточный мешок, амниотическая ножка) и лишь небольшой полоской клеток (дно амниотического пузыря и крыша желточного пузырька), из которой в дальнейшем образуется тело собственно зародыша. Согласно классическим представлениям, формирование первичной полоски (2-я фаза гаструляции) происходит на 15-17-й день развития, главный осевой орган будущего скелета - хорда - закладывается на 17-20-й день развития, тогда же возникает и зачаток будущей ЦНС - нервная пластинка.

image
Рис. 6-2. Дифференцировка зародыша человека на ранних стадиях развития (от 3 до 16 сут развития, стадии 3-8 преэмбрионального периода развития по классификации Карнеги) (по [7])
image
Рис. 6-3. Имплантирующийся зародыш человека 5-го дня развития (по [7]): 1 - первичная эктодерма (наружный слой зародышевого щитка, дно амниотической полости); 2 - эктодерма амниона; 3 - эмбриональная энтодерма (внутренний слой зародышевого щитка, крыша желточного мешка); 4 - желточная энтодерма; 5 - экзоцелом; 6 - внезародышевая мезодерма; 7, 8 - цитотрофобласт; 9 - плазмодиотрофобласт; 10 - лакуны с материнской кровью, амниотическая полость; 11 - полость желточного мешка; 12 - амниотическая полость; 13 - амниотическая ножка (зачаток аллантоиса)

Зародыши человека на этих стадиях пока недоступны для прямых экспериментальных исследований. Появившаяся в последнее время технология длительного культивирования зародышей человека до 13-14-го дня (стадия первичной полоски и первых сомитов) делает принципиально доступными для прямых геномных и транскриптомных анализов зародышей человека на этих критических стадиях развития.

До настоящего времени основная информация об имплантирующихся зародышах была получена преимущественно на лабораторных животных (преимущественно мышах). Экстраполяция экспериментальных данных на человека, учитывая выраженные видовые различия процессов морфогенеза у разных млекопитающих, требует большой осторожности. Видовые различия касаются особенностей активации эмбрионального генома и дифференцировки клеток ТБ, механизмов имплантации и плацентации, типа гаструляции (раннее выделение внезародышевой мезодермы), способов формирования основных полостей зародыша и др. В этой связи считаем целесообразным привести в данном разделе только те сведения о механизмах эмбрионального развития во время имплантации и на ранних постимплантационных стадиях, которые уже известны для человека и твердо установлены в экспериментах на разных млекопитающих.

Гены развития внутренней клеточной массы

Решающая роль в процессах раннего морфогенеза принадлежит генам, обеспечивающим синтез сигнальных молекул (их также называют индукторами диффе-ренцировки, или цитокинами), и генам ТФ.

Гены сигнальных молекул представлены 5 основными семействами: SHH, TGF -β, FGF, EGF и IGF.

Ген SHH (Sonic Hedgehog - «Шумный ежик») первоначально обнаружен у дрозофилы (Hh). Причиной названия послужила мутация, которая приводит к появлению личинок дрозофилы, покрытых кутикулярными выростами - колючками. У млекопитающих и человека семейство генов Hedgehog играет важную роль в регуляции процессов гаструляции, нейруляции и закладки осевого комплекса органов. Продукты экспрессии этих генов встречаются уже в клетках ген-зеновского узелка и в первичной полоске, участвуют в дифференцировке нервной системы, внутренних органов (легкие, гонады) и почек конечностей.

Гены семейства трансформирующих ростовых факторов (всего около 30, включая основные TGF-β1, TGF-β5) контролируют процессы дифференцировки как до, так и после рождения. В частности, они ответственны за индукцию мезодермы на стадии гаструлы, пролиферацию миобластов, формирование зачатков сердца. Для продуктов экспрессии генов этого семейства характерны сходная первичная молекулярная структура и посттрансляционный процессинг, в результате которого возникают биоактивные дисульфидные димерные белки. К этому суперсемейству относятся гены, контролирующие такие сигнальные белки, как activin (индукция мезодермы), антимюллеровский фактор (регрессия мюллеровых каналов), Vg1 (индукция мезодермы и первичной полоски), BMP1-BMP4 (индукция нервной пластинки, развитие скелета), Nodal (образование мезодермы, первичной полоски, асимметрии тела), GCNF (нейротрофический фактор глиальных клеток), Lefty (фактор асимметрии тела).

Гены FGF-cемейства (более 10) - факторы роста фибробластов, контролируют индукцию зачатка печени (FGF-1, FGF-8), рост апикальной части (эктодермальной шапочки) почек, конечностей (FGF-2, FGF-4, FGF-8, FGF-10), формирование извитых почечных канальцев (FGF-2), развитие органов чувств, зубов, половых желез (FGF-3, FGF-4, FGF-5).

Гены EGF контролируют гены, ответственные за дифференцировку эпидермального слоя кожи. Гены инсулиноподобного фактора роста (IGF) регулируют уровень энергетического обмена, являются важнейшим компонентом сигнального пути обмена глюкозы (hGH-INS/IGF-r-IGF), определяющего не только активность пролиферативных процессов, но и продолжительность жизни человека.

ТФ гаструляции и нейруляции. Представлены группой гомеобоксных генов, в структуре которых присутствует консервативная последовательность из 180 нуклеотидов (гомеобокс), кодирующая консервативную пептидную последовательность (гомеодомен) из 60 аминокислот, пространственно организованную по типу спираль-петля-спираль (helix-loop-helix). На стадии гаструляции и нейруляции активируется несколько групп гомеобоксных генов: HOX, PAX, SOX, а также гены гомеодоменных белков, относящихся к ТФ.

Семейство HOX включает 38 генов, сгруппированных в 4 кластера (A, B, C, D), расположенных на разных хромосомах (у человека это хромосомы 7, 17, 12 и 2 соответственно). Каждый кластер имеет сходную организацию и включает 13 идентичных позиций (рис. 6-4). Активность генов НОХ вдоль переднезадней оси тела зародыша соответствует положению этих генов в кластере. Так, ареал экспрессии гена НОХА-1 находится в области передней части головы, НОХ-5 - в грудном отделе, НОХ-7 - в поясничном, НОХ-9-12 - в задних отделах туловища.

Семейство РАХ насчитывает 9 генов, белковый продукт которых, помимо гомеобокса и консервативной октапептидной последовательности, содержит парный домен из 128 аминокислот, связывающийся с ДНК. Гены PAX контролируют развитие органов чувств, играют важную роль в закладке осевого комплекса органов, развитии мозга, мезенхимы, производных нервного гребня. Основные характеристики генов РАХ приведены на рис. 6-5.

image
Рис. 6-4. Структура 4 кластеров генов семейства HOX у дрозофилы, мыши и человека с указанием направления транскрипции индивидуальных генов (5'→3') и последовательности их экспрессии (3'→5') (по [13])
image
Рис. 6-5. Хромосомная локализация, структура белка, места экспрессии, фенотипические проявления некоторых мутаций генов PAX у мышей и человека (по [13]). PD - paired-домен; HD - гомеодомен; Oct - октапептидная последовательность

Семейство SOX имеет более 20 генов, в том числе ген SRY, направляющий развитие по мужскому типу. Характерной особенностью белковых продуктов генов SOX является наличие домена HMG (high mobility group), благодаря которому эти ТФ связываются с ДНК, что приводит к ее конформационным изменениям, это существенно влияет на работу соседних генов. Еще одной особенностью генов SOX является формирование комплексов с другими ТФ при индукции экспрессии специфических структурных генов дифференцировки. Например, комплекс двух ТФ SOX2-OCT3/4 важен для развития ВКМ, SOX2/EF3 контролирует развитие хрусталика глаза; SOX/Collagen II factor - развитие хряща, SOX9/Steroidogenetic Factor 1 - развитие половых валиков.

Другие ТФ эмбрионального развития включают гены семейства POU, которые, помимо гомеобокса, содержат другую последовательность ДНК (75 аминокислот), связывающуюся с ДНК по типу спираль-петля-спираль. Примером такого ТФ являются гены OCT3-4, контролирующие состояние тотипотентности, гены большого семейства гомеодоменных Lim-белков, гены T-box (содержат консервативную последовательность T-box, контролируют развитие конечностей), DLX гены, функционально тесно связанные с генами семейства НОХ.

Образование зародышевой мезодермы (2-я фаза гаструляции)

Главным событием является появление 3-го зародышевого листка - мезодермы, возникновению которой предшествует формирование гензеновского узелка (ГУ) и первичной полоски (ПП), положение которых вместе с зачатком хорды (нотохорды) маркирует переднезаднюю ось зародыша. Зачаток хорды, находящийся непосредственно под первичной полоской, представляет собой первичный организатор, клетки которого продуцируют ТФ, обеспечивающие дифференцировку собственно органов и тканей зародыша (рис. 6-6).

Сигнальные молекулы и ТФ, принимающие участие в контроле 2-й фазы гаструляции, хорошо изучены в эксперименте (рис. 6-7), но молекулярно-генетические механизмы этих процессов у человека только начинают изучаться.

К генам сигнальных молекул, определяющих начало формирования ПП у млекопитающих и, возможно, у человека, относятся Chordin, Nodal и VG1. По мере удлинения ПП за счет пролиферации и миграции клеток эпибласта (первичная эктодерма) на ее переднем конце обособляется группа клеток, дающая начало ГУ, который рассматривают как главный первичный организатор.

В клетках ГУ экспрессируются такие важные морфогены, как Shh, activin, Goosecoid и HNF-3β (hepatic nuclear factor). Продукт гена HNF-3β индуцирует рост нотохорды, индуктора нервной пластики и закладки всего осевого комплекса органов. Функция гомеодоменного ТФ Goosecoid до конца не ясна, но его экспрессия показана в области первичного организатора у разных позвоночных. Возможно, он также принимает участие в активации синтеза сигнальных молекул Chordin и Noggin, которые совместно с продуктом генов SHH вовлечены в становление праволевой асимметрии тела.

До стадии гаструляции (фаза 2) зародыш сохраняет билатеральную симметрию. Однако уже на стадии ПП срабатывают генетические механизмы, приводящие к последующей асимметрии тела и внутренних органов (сердце, кишечник, селезенка, печень, доли легких). Источником асимметрии является неслучайное левостороннее колебание микроворсинок клеток ГУ, направляющее поток главных ТФ (SHH и FGF-8) ГУ в левую часть зародышевого щитка, где создается их более высокая концентрация по сравнению с правой (рис. 6-8, см. цв. вклейку). На 3D-модели эпибласта, полученной из эмбриональных СК человека, установлено, что асимметрия ПП в действительности является следствием запрограммированной экспрессии гена BMP4 и не зависит от действия стимулов материнского организм или экстраэмбриональных тканей [30].

image
Рис. 6-6. Сагиттальные срезы зародыша человека ранних стадий: А - стадия VIII (18-20 д.р.); Б - стадия IX (20-21) и ранних этапов формирования сердечно-сосудистой системы и В - стадия XI (22-26 д.р.) (по [7]): 1 - кожная эктодерма; 2 - нервные валики; 3 - эктодерма амниона; 4 - мезодерма амниона; 5 - кишечная энтодерма; 6 - желточная энтодерма; 7 - хорда; 8 - аллантоис; 9 - эндотелиальный зачаток сердца; 10 - перикардиальная полость; 11 - кровяные островки в стенке желточного мешка; 12 - амниотическая ножка; 13 - хориальная пластинка; 14 - ворсинка хориона; 15 - мандибулярные жаберные дуги; 16 - слуховая ямка; 17 - амнион; 18 - желточный мешок; 19 - сердечный выступ
image
Рис. 6-7. Гены сигнальных молекул и транскрипционных факторов, контролирующие раннее эмбриональное развитие на стадии гаструлы (А), первичной полоски (Б) и начала нейруляции (В) (по [13])

Два гена - T и Nodal - играют важную роль в генезе мезодермальных клеток ПП. Экспрессия этих генов активируется генами ТФ HNF-3β и Goosecoid. Продукты генов T и Nodal регулируют миграцию мезодермальных клеток через ПП и ГУ. Клетки мезодермы, смещаясь в область передней висцеральной энтодермы (гипобласта), дают начало прехордальной пластинке (ПрПл) и нотохорде. Под действием ТФ HNF- 3β в клетках нотохорды активируются гены сигнальных молекул Noggin и Chordin, которые блокируют экспрессию гена ТФ BMP4 и вместе с продуктами генов SHH индуцируют превращение расположенных над нотохордой клеток дорсальной эктодермы в нервные клетки. Те же гены контролируют образование и ПрПл, состоящей из мезодермальных клеток и прилежащих к ним клеток висцеральной энтодермы (гипобласта). ПрПл играет важную роль в развитии лицевого черепа и рассматривается как организатор головы (head organizer). Ее образованию предшествует репрессия ТФ BMP-4 и активация генов Lim1 и Cereberus-related 1, мутации которых, как показывают опыты на мышах, приводят к рождению потомства без головы.

В центре ПП экспрессируется и ген Otx2, контролирующий развитие передних отделов мозга. Клетки ПП совместно с клетками передней висцеральной энтодермы задействованы и в формировании парных зачатков сердца.

Нейруляция и образование сомитов

На этой стадии происходят обособление зародыша от его внезародышевых частей, образование нервных валиков, их смыкание в нервную трубку, возникают первые сомиты, начинаются сегментация и дифференцировка осевой мезодермы (рис. 6-9). Процессы образования нервной пластинки и смыкания нервной трубки контролируются многими семействами ТФ и сигнальных молекул, экспрессирующихся в клетках нотохорды. В самих клетках нейроэктодермы важная роль в процессах формирования нервной трубки принадлежит генам семейства кадхеринов E-CAM и N-CAM, мембранные белки которых обеспечивают адгезию клеток.

Важная роль в сегментации параксиальной мезодермы, образовании сомитов и их дифференцировке принадлежит ТФ SHH, PAX-1, PAX-9. Под действием продуктов гена WNT-1, секретируемых клетками нервных валиков, и генов SHH клеток хорды дорсальная часть эпителиальных клеток сомитов дифференцируется в дерматомиотом, клетки которого начинают экспрессировать собственные ТФ - РАХ1 и РАХ7, paraxis и Noggin. Медиальная часть дерматомиотома вскоре обособляется в миотом, дающий в дальнейшем мышцы спины. Развитие миотома, пролиферация и дифференцировка миобласта направляются генами MyoD, Mef5, Desmin, Mef2.

Часть клеток миотомов в результате экспрессии ТФ РАХ3, рецепторного гена c-met, а также гена ростового фактора печени (HGF) мигрирует из миотомов в сторону будущих почек конечностей. Наконец, внутренний сегмент эпителиальных клеток сомитов под действием ТФ SHH, РАХ1 и РАХ9, а также гена ВМР-4 дифференцируется в клетки склеротома, дающего начало костной ткани позвоночника.

image
Рис. 6-9. Молекулярные механизмы дифференцировки сомитов (по [13]): А - стадия нервного желобка; Б, В - последовательные стадии нервной трубки. Ингибирующие сигналы отмечены серым, стимулирующие - черным

Начальные этапы органогенеза

Основы любой наследственной патологии закладываются и нередко реализуются еще во внутриутробном периоде развития. В настоящее время накоплен обширный материал по генетике развития каждой ткани, системы и органа человека. Для многих из них установлены главные гены и выявлены сигнальные пути, которые определяют и контролируют процессы морфогенеза и функциональное состояние. Современными высокопроизводительными молекулярно-генетическими методами идентифицированы тысячи генов, экспрессирующихся в разных тканях и на разных стадиях развития. Созданы специальные базы данных полногеномной экспрессии генов мозга, других органов (Gene Expression Omnibus, http://www,ncbi,nih.gov/projects/geo). Детально изучаются спектры метилирования генома и отдельных генов в эмбриогенезе человека. Подробная сводка результатов таких исследований с акцентом на их генетическую составляющую приведена в многочисленных монографиях, посвященных нормальному и патологическому эмбриогенезу человека. Генетические механизмы контроля этих процессов представлены в изданиях. Наиболее полная сводка этих данных приведена в существенно дополненном 4-м издании фундаментального руководства по генетике человека В. Фогеля и А. Мотульского.

В данном разделе сделана попытка обобщить известные данные о генетическом контроле органогенеза, выделить, насколько это возможно, главные (ключевые) морфогены, рассмотреть особенности их фенотипического проявления в норме и при некоторых формах патологии.

Основные характеристики эмбрионального периода развития

Эмбриональный период развития включает периоды раннего (20-35 д.р.) и позднего (35-90 д.р.) органогенеза. Хронология этого периода и особенности эмбрионального развития различных тканей, органов и систем зародыша человека подробно освещены в литературе. Быстро накапливается информация и о генетических механизмах контроля развития человека, его отдельных органов и систем.

Рассмотрим некоторые, наиболее изученные в плане генетики развития, системы эмбриона человека и результаты генетических исследований ряда врожденных аномалий и наследственных болезней.

Особенности фенотипического проявления мутаций регуляторных генов

Гены ТФ и гены СМ, рассмотренные в предыдущем разделе, продолжают выполнять ведущую роль по реализации общей программы онтогенеза, канализации путей развития тканей и органов, процессов индукции и дифференцировки.

Результатом экспрессии генов семейства НОХ являются генопродукты, контролирующие формирование осевого скелета и многих внутренних органов в переднезаднем направлении оси тела, Так, гены кластера НОХА активно экспрессируются в задних отделах мозга, в нервной трубке и в тканях мезодермы, регулируют процессы гемопоэза, а также развитие костей конечностей, почек, сердца и мочеполовой системы. Однако мутации гомеобоксных генов у человека приводят к задержке развития и к многочисленным аномалиям дыхательной, сердечно-сосудистой, костной и гемопоэтической систем. Мутации гена НОХD13 зарегистрированы у пациента с синдактилией, нарушением костей стопы; мутация гена НОХА13 вызвала сложный синдром с поражением костей руки, ноги и нарушениями пола (hand-foot-genitalia syndrome), а мутация гена НОХА11 была идентифицирована при синостозе лучевой и локтевой костей в сочетании с нарушениями гемопоэза.

Столь же многообразна экспрессия гомеобоксных генов других классов и семейств (PAX, ZIC, SOX, ZNE, FOX и ТВХ). Известны врожденные синдромы и аномалии развития в случае мутаций 27 различных гомеобоксных генов. Наиболее частые приведены в табл. 6-1.

image
Таблица 6-1. Нарушения развития и врожденные синдромы, ассоциированные с мутациями гомеобоксных генов семейства T-box (Stanier Ph., Moore G., 2006)

Очень полиморфны в своем фенотипическом проявлении и гены СМ. Проиллюстрируем это на примере генов известного семейства Hedgehog. Ген SHH (Sonic Hedgehog) рассматривается как один из самых важных регуляторов эмбрионального развития у млекопитающих и человека. Ген начинает экспрессироваться уже на стадии нейрулы в клетках будущей нервной пластинки. Его белковый продукт образует комплекс с холестерином, соединяется с мембранами клеток-мишеней, в которых активирует ТФ Gli, который поступает в ядро и, связываясь с ДНК, индуцирует активность многих генов. Фенотипический эффект комплекса Shh-холестерин определяется его концентрацией в ткани-мишени, стадией развития и эффектами других ТФ. Важная роль SHH доказана в отношении дифференцировки нервной трубки, переднего мозга, нейронов радужки глаза, мезодермы и ее производных, конечностей, сердца. Доминантные мутации гена SHH приводят к тяжелой аномалии - голопрозэнцефалии, при которой нарушается разделение переднего мозга на 2 полушария, отмечаются циклопия и другие аномалии развития головного отдела. Экспрессия SHH в зоне роста почек конечностей приводит к активации другого ТФ - Gli3, нарушение которого является причиной полидактилии (синдромы Крейга и Паллистера-Холл). Продукт гена SHH активирует другой сигнальный белок семейства TGF - Nodal, запускает каскад генов, детерминирующих право-левую асимметрию зародыша. Нарушение этого процесса может быть причиной серьезных аномалий развития сердца.

Таким образом, в период активного органогенеза гены ТФ и СМ продолжают играть важную роль в определении общего плана строения зародыша, его отдельных систем и органов. Фенотипический эффект их продуктов характеризуется исключительным разнообразием, обусловленным их концентрацией в тканях-мишенях, стадией эмбриогенеза, действием других ТФ и СМ.

Генный контроль развития некоторых органов и систем зародыша человека в период органогенеза

НЕРВНАЯ СИСТЕМА

Морфологически, структурно и функционально нервная система, безусловно, самая сложная из всех систем организма. Считается, что ее развитие и функции обеспечиваются экспрессией более 10% генов генома, то есть в два раза большим числом генов, чем любого другого органа. Естественно, что иерархия генных цепей морфогенеза нервной системы достаточно сложна, а число генов ТФ и СМ, обеспечивающих программу развития нервной системы и мозга, велико. Полногеномный транскриптомный и протеомный анализ мозга человека в норме и патологии - одно из важных, стремительно развивающихся направлений современной генетики человека и медицинской генетики.

Головной и спинной мозг развиваются из нервной трубки, клетки нервного гребня (лежащие между нервной пластинкой и эктодермой кожных покровов) дают начало вегетативной нервной системе. Дифференцировка переднего отдела нервной трубки и формирование мозговых пузырей контролируются генами Otx-2 (передний и средний мозг) и Gbx2 (задние отделы мозга). Дополнительные индукционные стимулы дифференцировки среднего и заднего отделов мозга создаются диффундирующими в эти отделы ТФ FGF-8 и Wnt1. Дифференцировка заднего отдела головного мозга на ромбомеры контролируется гомеобоксными генами семейств HOX. Главными генами нейральной индукции считаются гены Noggin, Notch, Wnt, Dorsalin.

Нарушения формирования нервной трубки, миграции нейробластов и клеток нервного гребня вызывают различные аномалии ЦНС у 0,5-1% всех новорожденных. Наиболее известным геном, мутации которого вызывают дефекты заращения нервной трубки у человека, является ген MTHF. Функционально ослабленный (термолабильный) Т-аллельный вариант этого гена встречается почти в 10% случаев.

Большая группа болезней нервной системы обусловлена мутациями генов, контролирующих миграцию нервных клеток (табл. 6-2), формирующих нервные ганглии, вегетативную нервную систему. Более обстоятельные сведения о генетических факторах развития мозга и нейрогенеза можно найти в соответствующих обзорах и монографиях.

image
Таблица 6-2. Гены, мутации которых ведут к нарушениям миграции нервных клеток

КОСТНАЯ СИСТЕМА

Процессы оссификации. Зачатки костной системы появляются на стадии осевого комплекса органов, где они представлены склеротомом [мезенхимные клетки внутренней части сомитов дают начало осевому скелету (позвоночный столб, ребра, грудина, череп), латеральным листкам соматоплевры (кости конечностей и таза) и клеткам эктодермального нервного гребня (лицевой череп)] (рис. 6-10). Формирование костной ткани может происходить либо по типу эндохондральной оссификации и включать промежуточную стадию хряща, либо по типу интрамембранозной оссификации, когда мезенхимные клетки трансформируются непосредственно в остеобласты.

  1. При остеогенезе через хрящевую ткань цепочка индукционных сигналов начинается с ТФ гомеобоксного гена SOX9. Последний активирует ген CalIIA, экспрессия которого направляет дифференцировку мезенхимных клеток в сторону хондроцитов и стимулирует образование предхряща, а также гены семейства ТФ FGF, индуцирующие пролиферацию хондроцитов.

  • На следующем этапе ТФ Cbfa1 (Core binding factor 1) индуцирует дифференцировку таких клеток в остеобласты (клетки, продуцирующие коллаген). Центральная роль в дифференцировке хондроцитов в остеобласты отводится гомеобоксному гену IHOX (Indian Hedgehog), который индуцирует в хондроцитах экспрессию гена рецептора паратиреоидного гормона PTHrP.

  • На разных этапах формирования костной ткани важную роль играют также ТФ семейства BMP (Bone morphogenetic protein) - BMP2, BMP4, BMP7.

  • Мутации в гене SOX9 вызывают кампомиелические дисплазии, летальные хондродисплазии. Мутации коллагеновых генов COL1A1 и COL1A2 могут быть причиной синдромов, связанных с несовершенным остеогенезом (osteogenesis imperfecta).

  • Мутации в гене рецептора фактора роста фибробластов (FGFr) вызывают ахондроплазию.

  1. При мембранозном типе оссификации мезенхимные клетки непосредственно превращаются в остеобласты. Гены, контролирующие этот процесс, - ТФ Cdfa1 и Runx2. Мутации гена RUNX2 вызывают челюстно-краниальные дисплазии, нарушения развития/отсутствие ключицы, рост дополнительных зубов в сочетании с маленьким ростом.

Позвоночник. Решающая роль в эмбриогенезе осевого скелета человека принадлежит гомеобоксным генам семейства (класса) HOX, при этом развитие каждого позвонка контролируется сразу несколькими различными генами HOX (от 2 до 9 генов). Такой «перекрывающийся» контроль обеспечивает высокую надежность программы развития. Тем не менее ошибки в ней встречаются, как, например, при синдроме Клиппеля-Фейля, когда наблюдается уменьшение числа шейных позвонков. Такой дефект, скорее всего, является результатом сбоя в работе HOX- генов, обусловленного их мутациями или повреждающим действием внешних факторов, например, действием ретиноевой кислоты.

Современные данные о генетике развития конечностей, главных внутренних органов (сердце, печень, почки) и органов чувств ранее подробно рассмотрены нами в главе IV 1-го издания Национального руководства по наследственным болезням. Более детальная информация о генетическом контроле развития этих и других органов и систем, а также подробные списки мутаций, ведущих к наследственной патологии у человека, приведены в соответствующих фундаментальных монографиях (например [9, 13, 16]), в обзорах [23, 34] и представлена в Интернете (http://www,ncbi,nih,gov/projects/geo).

image
Рис. 6-10. Последовательные поперечные срезы зародышей человека на VIII (А, Б), IX (В) и X (Г) стадиях развития. Формирование и дифференцировка нервной трубки и ганглиозной пластинки (по [7]): А - нервный желобок и нервные валики; Б - замыкание желобка в трубку и срастание нервных валиков; В - нервная трубка, ганглиозная пластинка с выселяющимися клетками; Г - начало дифференцировки спинного мозга и формирования спинальных ганглиев. 1 - нервный желобок; 2 - нервные валики; 3 - кожная эктодерма; 4 - хорда; 5 - мезодерма (сомиты); 6 - ганглиозная пластинка; 7 - нервная трубка; 8 - мезенхима; 9 - зачаток спинного мозга; 10 - зачаток спинального ганглия; 11, 12 - корешки спинномозговых нервов; 13 - смешанный нерв; 14 - эпендимный слой; 15 - плащевой слой; 16 - краевая вуаль; 17 - белая соединительная ткань; 18 - зачаток ганглия пограничного ствола; 19 - эпителий целома; 20 - аорта

ГЕНОМНАЯ РЕГУЛЯЦИЯ ОНТОГЕНЕЗА

Последние 20 лет после расшифровки генома человека отмечены бурным развитием всех разделов генетики человека и медицинской генетики. Благодаря появлению новых эффективных технологий полногеномного секвенирования, транскриптомики, протеомики, метаболомики достигнут существенный прогресс и в понимании молекулярных механизмов индивидуального развития организма, то есть в решении центральной проблемы современной биологии. Немало способствовало этому широкое внедрение молекулярных методов в диагностику наследственных болезней на постимплантационных и особенно - на доимплантационных стадиях. Важно подчеркнуть, что развитие и совершенствование репродуктивных технологий не только имели и имеют важное практическое значение для лечения различных форм бесплодия, но и позволили впервые начать прямые исследования зародышей человека на самых ранних стадиях эмбриогенеза. Благодаря таким исследованиям впервые получена информация об особенностях функции генома человека на разных стадиях развития (от зиготы до бластоцисты), выяснены молекулярные механизмы первичной эмбриональной дифференцировки и механизмы геномного импринтинга, процессы репрограммирования генома ранних зародышей и отмечен вклад геномных нарушений в патологию репродуктивной функции человека, впервые проведено направленное редактирование генома оплодотворенной яйцеклетки.

Большинство перечисленных морфогенетических процессов связано с процессами реализации генетической информации и касаются контроля экспрессии индивидуальных генов, на долю которых, по современным оценкам, приходится не более 1,5-2% генома человека. Между тем факторы, контролирующие работу всего генома, в настоящее время представляются значительно более сложными и многообразными. К ним относятся повторяющиеся последовательности ДНК, эпигенетические изменения (метилирование ДНК и «гистоновый код»), регуляторные интерферирующие (малые) РНК.

Повторяющиеся последовательности ДНК

Повторяющиеся последовательности ДНК относятся к так называемой факультативной части генома, на долю которой приходится более 50% всей ДНК клетки. Помимо дупликаций генов, псевдогенов и хромосомных сегментов (CNV), значительная часть факультативной ДНК занята некодирующими повторяющимися последовательностями (SINE, LINE, Alu, LTR) - ретро-транспозонами, сходными по структуре с РНК-содержащими ретровирусами, а также тандемными повторами прицентромерной сателлитной ДНК, различными по протяженности и составу, и короткими TTAGGG-повторами, расположенными в теломерных и интерстициальных районах хромосом. Ретровирусные элементы генома человека и октамерная коровая последовательность TTAGGG играют важную роль в регуляции экспрессии генов. Так, ретроэлементы типа SINE (длина 500 п.н., число около 10 000 на геном) располагаются преимущественно в богатых генами областях хромосом, нередко вблизи промоторов генов (CpG-островках), имеют в своем составе сайты связывания для ТФ и для транскрипционного комплекса TFIIIC2. Известно, что все ретроэлементы генома (SINE, LINE, LTR, ALU), а также коровые октамерные повторы TTAGGG важны для обеспечения пространственной организации хромосомной структуры в ядре, для поддержания хромосомных территорий и регуляции экспрессии генов.

В свете дальнейших рассуждений важно обратить внимание на такие характеристики ретроэлементов генома человека, как их высокая концентрация в области перицентромерного хроматина, способность к экспрессии с образованием собственных РНК-копий, а также их связь с процессами эволюции млекопитающих.

Высокое содержание ретротранспозонов в области перицентромерного гетерохроматина хромосом млекопитающих и человека - факт, который пока не имеет достаточно обоснованного научного объяснения.

Имеются данные, что ретротранспозоны могут играть важную роль на начальных стадиях эмбриогенеза. Так, высокие концентрации ретротранспозонных последовательностей были обнаружены в транскриптоме ооцитов и в дробящихся мышиных зародышах первого дня развития. Эта удивительная находка сотрудников Джэксоновской лаборатории (США) позволила предположить, что эндогенные ретротранспозоны могут участвовать в репрограммировании генома оплодотворенной яйцеклетки и регулировать экспрессию многих генов на начальных стадиях эмбриогенеза мышей и, возможно, человека.

В настоящее время считается, что высокое содержание и большое разнообразие различных по длине и составу ДНК повторяющихся и ретровирусных последовательностей необходимы для обеспечения нормальной функции генома. Недавно установлено, что при дроблении зиготы происходит активация гетерохроматина, которая сопровождается экспрессией находящихся в нем транспозонов. Предполагают, что экспрессия транспозонов, особенно ретротранспозона LINE1, необходима для инициации работы всего генома после оплодотворения, а реструктурирование хроматина в пронуклеусах - для активации процессов транскрипции.

Таким образом, особенности экспрессии генов определяются не только эффективностью механизмов транскрипции и трансляции, но зависят от их положения в геноме относительно различных повторяющихся последовательностей и ретро-транспозонов.

Эпигенетические механизмы развития

Исследование эпигенетических (не связанных с первичной структурой ДНК) механизмов регуляции функций генома - одно из бурно развивающихся направлений современной генетики, тесно связанное с решением медицинских проблем. Эпигенетическая регуляция может осуществляться путем метилирования цитозиновых нуклеотидов ДНК, модификаций хромосомных белков-гистонов либо воздействием на транскриптом клетки различных видов регуляторных РНК.

Метилирование цитозина CpG-островков промоторных районов - наиболее универсальный способ эпигенетической регуляции генной экспрессии. Метилирование ДНК контролируется комплексом ферментов - метилтрансфераз DNMT3A, DNMT3B, DNMT3L. Процесс репрограммирования генома (изменение паттерна метилирования) начинается еще в гаметах, продолжается на ранних стадиях эмбриогенеза (тотальное деметилирование генома зародыша), завершается на стадии морулы-бластоцисты, когда запускается процесс метилирования de novo и по мере дифференцировки клеточных клонов устанавливается свой, характерный для каждой ткани паттерн метилирования. Особенностью метилирования в эмбриогенезе человека является гипометилирование генома цитотрофобласта хориона и плаценты по сравнению с геномом эмбриона. Считается, что такие эпигенетические различия, существенно влияющие на функции генов, важны для нормальной имплантации и плацентации.

Интригующим феноменом эпигенетической регуляции функции генома является геномный импринтинг - аллельные различия функции генов, связанные с их родительским происхождением, то есть получены они зародышем с геномом сперматозоида или яйцеклетки.

С процессом метилирования ДНК тесно связан и другой эпигенетический феномен - изменения гистонов, белков, составляющих протеиновый остов хромосомы и формирующих глобулы [на которые наматывается двойная спираль ДНК (1-й уровень компактизации ДНК)]. При этом эпигенетические изменения гистонов более разнообразны, чем модификации ДНК. Помимо метилирования, аминокислотные остатки гистонов могут подвергаться ацетилированию, фосфорилированию, убик-витинированию. Ацетилирование гистонов характерно для активного состояния гена, а деацетилирование - для репрессированного. Известно более 50 маркеров аминокислотных остатков гистонов, что позволяет предполагать в клетках эукари-от, наряду с эпигенетическим кодом (метилирование ДНК), наличие и гистонового кода. Остается неизвестным, как работает этот код? Какова его структура? Каково место в иерархии контролирующих генетических механизмов онтогенеза?

Малые (микро) РНК (miRNA)

Феномен РНК-интерференции в настоящее время привлекает большое внимание. Его основу составляют небольшие по размеру (20-40 п.н.) одноили двуцепочечные некодирующие молекулы РНК, вызывающие направленную деградацию мРНК генов-мишеней, содержащих комплементарную им последовательность нуклеотидов и, таким образом, блокирующих синтез соответствующих белков на уровне трансляции. Отсюда их второе название - короткие интерферирующие РНК (short interfering RNA - siRNA). В настоящее время известны сотни различных siRNA, многие из которых уже применяются в исследованиях, требующих направленного выключения генов. Некоторые siRNA проходят клинические испытания в качестве возможных противоопухолевых препаратов. Отметим, что siRNA могут не только блокировать, но и при определенных условиях стимулировать транскрипцию генов. Механизм РНК-интерференции рассматривается как главный регулятор экспрессии генов, определяющих ответ клетки на эндогенные и экзогенные воздействия. Роль siRNA в нормальном эмбриогенезе человека остается неизученной. Нельзя, однако, не обратить внимания на то, что по конечному результату действия и многообразию фенотипических эффектов малые РНК напоминают продукты генов ТФ. Более того, siRNA, присоединяясь к ДНК, служат молекулярными маркерами для ДНК-метилирования de novo (РНК-зависимого метилирования ДНК).

Таким образом, экспрессия гена на уровне целого генома представляет собой сложный, многоэтапный и многоуровневый процесс, конечный результат которого зависит не только от эффективности транскрипции и трансляции, но и от модифицирующих воздействий на уровне всего генома, которые связаны с наличием ретровирусных последовательностей, эпигенетических изменений ДНК и гистонов, а также от действия главного регулятора генной экспрессии - интерферирующих микро-РНК. Существенно, что во многих точках онтогенеза эти надмолекулярные пути пересекаются или оказываются комплементарными, создавая глобальную общегеномную сеть регуляции генной активности.

Гетерохроматин и функции генома

Рассматривая геномные, в том числе надмолекулярные механизмы регуляции генной экспрессии, нельзя не обратить внимания на такую сложную по структуре и малопонятную по функциям часть генома, как гетерохроматин. Принято различать конститутивный и факультативный гетерохроматин. Конститутивный гетерохроматин присутствует в центромерных районах всех хромосом человека и представлен особенно крупными блоками в прицентромерных районах длинных плеч хромосом 1, 9 и 16. Классическим примером факультативного гетерохроматина является инактивированная Х-хромосома.

Начиная с 2002 г. появляются данные, указывающие на транскрипционную активность конститутивного гетерохроматина у дрожжей, дрозофилы, мышей, в опухолевых клетках человека, в клетках стареющих клеточных культур и в клеточных культурах, подвергавшихся тепловому шоку. Отмечено, что такие транскрипты сателлитной ДНК размерами от 2000 до 5000 п.н. образуются во всех клетках зародыша мыши (особенно активно в закладках нервной системы на 12,5 д.р.).

В настоящее время перицентромерному гемохроматину (ПЦГХ) отводится важная роль в регуляции функций генома. В пользу такого заключения свидетельствуют следующие данные:

  • доказаны транскрипционная активность ПЦГХ в эмбриональных, опухолевых клетках и в клетках in vitro и ее отсутствие в терминально дифференцированных клетках;

  • в ПЦГХ сосредоточены различные ретровирусные последовательности, которые транскрибируются и участвуют в активации генома зародыша на начальных стадиях развития;

  • молекулярная структура ПЦГХ, представленная транскрибируемыми вирусными и геномными повторяющимися последовательностями, является удобным субстратом для кодирования большого объема генетической информации;

  • в процессе развития и дифференцировки эпигенетические профили ПЦГХ в разных тканях отличаются (например, в клетках хориона и эмбриональных тканей);

  • первичная структура ДНК в ПЦГХ, в отличие от последовательностей ДНК белок-кодирующих генов, видоспецифична.

Все приведенные данные, касающиеся функции ПЦГХ, послужили основой для гипотезы «Главной программы развития» (ГПР). Согласно этой гипотезе, ПЦГХ является главным регулятором программы индивидуального развития, а ее основной функциональной единицей являются специфические генерационные ключи развития - протяженные последовательности ДНК, представляющие собой комплекс ДНК ретровирусных элементов и фрагментов первичных транскриптов геномных генов. ПЦГХ - это набор многочисленных специфических генерационных ключей развития, обеспечивающий не только программу онтогенеза, но и сохранение уникальной информации о филогенезе каждого вида. Решающими аргументами в пользу справедливости гипотезы ГПР явились бы идентификация специфических генерационных ключей развития в ПЦГХ и выяснение точных молекулярно-генетических механизмов их воздействия на геном. К сожалению, столь логичная и яркая гипотеза пока не получила дальнейшего развития. Отчасти это связано с методическими проблемами изучения сателлитных ДНК, так как все современные технологии, включая варианты методов секвенирования, не пригодны для молекулярной характеристики полиморфных и хромосомоспецифичных повторяющихся последовательностей. Поэтому прицентромерные районы хромосом остаются «белыми пятнами» или «черными дырами» в геноме человека, и их функции до сих пор загадочны.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Экспрессия отдельных генов человека происходит в мужском пронуклеусе, однако геном зародыша становится функционально активным и начинает контролировать развитие со стадии 4-8 бластомеров. Выделены и частично охарактеризованы семейства генов, контролирующих дробление, первичную дифференцировку, процессы имплантации и плацентации.

Методами полногеномного секвенирования, анализа экспрессионных профилей и паттерна метилирования идентифицированы многие гены, определяющие закладку, дифференцировку и формирование отдельных органов, тканей и систем. Программа активации/репрессии индивидуальных генов реализуется в соответствии с более общей программой эпигенетического репрограмирования генома зародыша, которая включается вскоре после оплодотворения. Генетический контроль процессов онтогенеза реализуется как на уровне индивидуальных генов, так и всего генома. Если на генном уровне этапы реализации генетической информации становятся понятными, то изучение геномной регуляции значительно сложнее. Помимо ТФ и генов CM (индукторов), она представлена повторяющимися последовательностями ДНК, включая вирусоподобные последовательности - ретротранспозоны, эпигенетическими изменениями на уровне ДНК (метилирование цитозина), модификациями гистонов («гистоновый код») и регуляторными интерферирующими (малыми) РНК. Выяснения регуляторных молекулярно-генетических механизмов эмбриогенеза человека имеет важное значение для понимания первичного звена хромосомных и генных болезней человека, их профилактики, ранней диагностики и лечения.

Список литературы

  1. Баранов В.С. Хромосомный импринтинг и хромосомные взаимодействия в раннем развитии млекопитающих // Успехи современной биологии. 1988. Т. 105, № 3. С. 393-405.

  2. Баранов В.С., Кузнецова Т.В. Цитогенетика эмбрионального развития человека: научно-практические аспекты. СПб.: Издательство Н.-Л., 2007. 620 с.

  3. Баранов В.С., Кузнецова Т.В. Генетика развития человека / Наследственные болезни: национальное руководство. Под ред. акад. РАМН Н.П. Бочкова, акад. РАМН Е.К. Гинтера, акад. РАМН В.П. Пузырева. M.: ГЭОТАР-Медиа, 2012. С. 81-125.

  4. Баранов В.С., Кузнецова Т.В., Кащеева Т.К., Ивашенко Т.Э. Пренатальная диагностика наследственных болезней. Состояние и перспективы. 2-е изд., перераб. и доп. СПб.: ЭКО Вектор, 2017. 471 с.

  5. Баранов В.С., Кузнецова Т.В., Пендина А.А. и др. Эпигенетические механизмы нормального и патологического развития человека / Эпигенетика. Новосибирск: Изд-во СО РАН, 2012. С. 225-266.

  6. Дыбан А.П., Баранов В.С. Цитогенетика эмбрионального развития человека. М.: Наука, 1978. 216 с.

  7. Кнорре А.Г. Краткий очерк по эмбриологии человека. 2-е изд. Л.: Медицина, 1967. 267 с.

  8. Лебедев И.Н. Цитогенетика эмбрионального развития человека: исторические аспекты и современные концепции // Молекулярно-биологические технологии в медицинской практике. Новосибирск: Альфа-Виста Н. 2008. № 12. С. 127-140.

  9. Мундлос С. Действие генов: генетика развития / Генетика человека по Фогелю и Мотулски. Проблемы и подходы / Под ред. М.Р. Спейчер и др.; пер. с англ. 4-е изд. СПб.: Изд-во Н-Л, 2013. С. 478-511

  10. Притчард Д.Д., Корф Б.Р. Наглядная медицинская генетика. М.: ГЭОТАР-Медиа, 2009. 196 с.

  11. Саженова Е.А., Лебедев И.Н. Молекулярные механизмы нарушений импринтиро-ванных генов при патологии пре и постнатального развития // Медицинская генетика. 2018. Т. 17, № 11. С. 3-6.

  12. Bernstein H.S., Hyun W.C. Strategies for enrichment and selection of stem cell-derived tissue precursors // Stem Cell Res Ther. 2012. Vol. 3, N 3. P. 17.

  13. Carlson B.M. Human embryology and developmental biology. 2nd ed. USA: Mosby, 2004. 528 р.

  14. Deglincerti A., Croft G.F., Pietila L.N. et al. Self-organization of the in vitro attached human embryo // Nature. 2016. Vol. 533, N 7602. P. 251-254.

  15. Efimova O.A., Pendina A.A., Tikhonov A.V. et al. Chromosome hydroxymethylation patterns in human zygotes and cleavage-stage embryos // Reproduction. 2015. Vol. 149, N 3. P. 223-233.

  16. Ferretti P., Copp A., Tickle Ch., Moore G. Embryos, Genes and Birth Defects. 2nd ed. London: J. Wiley and Sons, 2006. 550 p.

  17. Fogarty N.M.E., McCarthy A., Snijders K.E. et al. Genome editing reveals a role for OCT4 in human embryogenesis // Nature. 2017. Vol. 550, N 7674. P. 67-73.

  18. Guraya S.S. Cellular and molecular biology of human oogenesis, ovulation and early embryogenesis. NewDelhi. 2008. 267 p.

  19. Hug C.B., Vaquerizas J.M. The Birth of the 3D Genome during Early Embryonic Development // Trends Genet. 2018. Vol. 34, N 1. P. 903-914.

  20. de Iaco A., Planet E., Coluccio A. et al. DUX-family transcription factors regulate zygotic genome activation in placental mammals // Nat. Genet. Vol. 49, N 6. P. 941-945.

  21. Lafond J., Vaillancourt C. Human Embryology. Methods and Protocols. Heidelberg: Humana Press, 2009. 312 p.

  22. Okada Y., Yamaguchi K. Epigenetic modifications and reprogramming in paternal pronucleus: sperm, preimplantation embryo, and beyond // Cell Mol. Life Sci. 2017. Vol. 74, N 11. P. 1957-1967.

  23. Ostrer H., Wilson D.I., Hanley N.A. Human embryo and early fetus research // Clin. Genet. 2006. Vol. 70. P. 96-107.

  24. Parris G.E. Developmental diseases and hypothetical Master Development Program // Med. Hypothesis. 2009. Vol. 74. P. 564-575

  25. Peaston A., Rossant J., Li L., Knowles B.B. Retrotransposons regulate host genes in mouse oocytes and preimplantation embryos // Dev. Cell. 2004. Vol. 7. P. 597-606.

  26. Petrussa L., Van de Velde H., De Rycke M. Similar kinetics for 5-methylcytosine and 5-hydroxymethylcytosine during human preimplantation development in vitro // Mol. Reprod. Dev. 2016. Vol. 83, N 7. P. 594-605.

  27. Sarma S., Kerwin J., Puelles L. et al. 3D modelling, gene expression mapping and post-mappingimage analysis in the developing human brain // Brain Res Bull. 2005. Vol. 66, N 4-6. P. 449-453.

  28. Shahbazi M.N., Jedrusik A., Vuoristo S. et al. Self-organization of the human embryo in the absence of maternal tissues // Nat. Cell Biol. 2016. Vol. 18. P. 700-708.

  29. Shahbazi M.N., Zernicka-Goetz M. Deconstructing and reconstructing the mouse and human early embryo // Nat Cell Biol. 2018. Vol. 20, N 8. P. 878-887.

  30. Simunovic M., Metzger J.J., Etoc F. et al. A 3D model of a human epiblast reveals BMP4-driven symmetry breaking //Nat Cell Biol. 2019. Vol. 21, N 7. P. 900-910.

  31. Sood R., Zehender J., Druzin M.L., Brown P.O. Gene expression pattern in human placenta // PNAS (USA). 2006. Vol. 103. P. 5478-5483.

  32. Stevenson R.E., Hall J.G. Human Malformations and Related Anomalies. 2nd ed. London: Oxford University Press, 2006. 1488 p.

  33. Tohonen V., Katayama Sh., Vesterlund L. et al. Novel PRD-like homeodomain transcription factors and retrotranspozone elements in early human development // Nat. Commun. 2015. Vol. 6. Р. 8207.

  34. Wigle J.T., Eisenstat D.D. Homeobox genes in vertebrate forebrain development and diseases // Clin. Genet. 2008. Vol. 73. P. 212-223.

  35. Yuen R.K.C., Penaherrara M.S., Daelszen P. et al. DNA methylation profiling of human placentas reveals promoter hypomethylation of multiple genes in early onset preeclampsia // Eur. J. Hum. Genet. 2010. Vol. 18, N 9. P. 1006-1012.

Глава 7. Эпигенетика человека: норма и патология

ВВЕДЕНИЕ

Термин «эпигенетика» был предложен в 1942 г. эмбриологом Конрадом Халом Уодингтоном, объединившим два других термина - «эпигенез» и «генетика» с целью показать, что генотип реализуется в фенотип благодаря включению многих модифицирующих факторов. Термин «эпигенез» ранее применялся в эмбриологии для описания постепенного формирования органов и тканей из недифференцированной массы клеток, но он не учитывал влияния всего разнообразия генетических факторов. Уодингтон подчеркивал, что «эпигенетический фон лежит в основе развивающегося организма и представлен всем комплексом взаимодействий между ДНК, белками, внешними и внутренними стимулами». По его определению, «эпигенетика - раздел биологии, который изучает причинно-следственные взаимодействия между генами и их продуктами, и как они реализуются в определенные фенотипы». В то время вряд ли кто-то мог представить, насколько интересной и плодотворной окажется эта новая наука.

В настоящее время совершенно очевидно, что геном человека содержит информацию двух видов - генетическую и эпигенетическую. Генетическая информация - руководство по созданию живого организма, а эпигенетическая - данные о том, как, где и когда она должна быть реализована. Эпигенетика исследует изменения в экспрессии определенных ДНК-последовательностей, которые нельзя объяснить классическими мутациями и/или структурными нарушениями. Таким образом, эпигенетику можно рассматривать как более высокий уровень генетической организации и регуляции, который нельзя объяснить в рамках «центральной догмы» молекулярной биологии.

Сейчас эпигеномика представляет собой одну из самых сложных и комплексных областей биологии: метилирование ДНК, и не только СрG, но и CpH; модифицированные цитозины - 5hmC, 5fC, 5caC; гистоновый код; метилчувствительные и нечувствительные ТФ и модифицирующие белковые и РНП-комплексы; метилирование 6mA (ApH) и редактирование РНК, транскрипционно индуцированный сплайсинг, РНК-интерференция и несметное количество некодирующих РНК, которые осуществляют взаимосвязь и регуляцию всех эпигенетических компонентов. Все перечисленные факторы принимают участие в регуляции работы генов в онтогенезе и ответе на внешние и внутренние стимулы, а исследования все углубляются, и трудно себе представить, какие новые эпигенетические факторы будут выявлены и какую роль в жизнедеятельности организма они играют.

Основные эпигенетические механизмы, регулирующие экспрессию генов

В последнее время показано, что развитие патологических процессов могут определять не только генетические, но и эпигенетические факторы. Среди них - наследственные и ненаследственные изменения в экспрессии конкретного гена без каких-либо соответствующих структурных изменений в его нуклеотидной последовательности. Эпигенетические механизмы регуляции экспрессии генов включают: метилирование цитозина в CpG-динуклеотидах, посттрансляционную модификацию гистонов, обмен гистонов и их вариантов, АТФ-зависимый ремоделинг хроматина и различные типы некодирующих РНК, участвующих в инактивации и экспрессии генов (табл. 7-1). Выделяют три основных эпигенетических механизма регуляции экспрессии генов: метилирование ДНК, модификации гистонов и РНК-интерференцию. Эти механизмы вовлечены в регуляцию экспрессии и инактивации генов на уровне транскрипции посредством плотности упаковки ДНК и гистонов в хроматин. Экспрессия генов тесно связана с состоянием хроматина. Для активного хроматина (эухроматина) характерны свободное расположение нуклеосом, присутствие факторов ремоделирования хроматина, более свободный доступ эндонуклеаз к ДНК, репликация локуса ДНК в начале S-фазы и пространственное перемещение (выпет-ливание) хроматина в районах конститутивного гетерохроматина. Неактивный хроматин (гетерохроматин) обладает противоположными характеристиками.

image
Таблица 7-1. Уровни эпигенетической регуляции

Эпигенетические метки, такие как метилирование ДНК и модификации гистонов, могут копироваться в S-фазе, и, следовательно, эпигенетическую информацию можно передать через ряд последовательных клеточных делений. Не следует забывать, что эпигенетическая регуляция - крайне сложный комплексный процесс, во время которого все три основные составляющие взаимодействуют. Так, метилирование ДНК может вызвать деацетилирование и метилирование (деметилирование) гистоновых белков. Метилирование (деметилирование) гистонов может привести к метилированию ДНК. Некодирующие РНК сами по себе и в составе сложных белковых комплексов могут вызывать метилирование ДНК и модификацию гистонов, а также напрямую инактивировать тот или иной ген посредством РНК-интерференции (блокирование трансляции или деградация мРНК).

Метилирование/деметилирование ДНК

Метилирование ДНК остается первым и одним из основных факторов регуляции экспрессии генов, чей диагностический и прогностический потенциал раскрыт еще не полностью. В 1948 г. Rollin Hotchkiss выделил 5-метилцитозин в составе ДНК из тимуса теленка, хотя пятый нуклеотид, 5-метилдезоксицитидин, был впервые описан в ДНК из туберкулезной бациллы в 1925 г. Российский ученый Б.Ф. Ванюшин еще в 1959 г. определил природу метилируемых последовательностей ДНК у разных видов организмов и предположил, что «метилирование ДНК контролирует все генетические процессы в клетке». Robin Holliday в 1975 г. обосновал роль метилирования ДНК в регуляции работы гена и предложил термин «эпимутация», а в 1979 г. определил вклад метилирования ДНК в процесс канцерогенеза.

Метилирование - обратимая ковалентная модификация ДНК, при которой цитозиновый остаток в CрG-динуклеотиде метилируется в позиции С5 пиримидинового кольца. Метилирование цитозиновых остатков происходит с помощью ДНК-метилтрансфераз (DNMT), переносящих метильную группу S-аденозилметионина. Такая модификация стабильно поддерживается в ряду клеточных делений. Последнее обеспечивает целое семейство ДНК-метилтрансфераз. Метилирование de novo осуществляют DNMT3a и DNMT3b. Поддерживающее метилирование выполняет DNMT1, которая метилирует СрG-динуклеотиды комплементарной неметилированной цепи ДНК, превращая гемиметилированную ДНК в гомометилированную.

Мишенью метилирования в ДНК является цитозин, входящий в состав CpG-динуклеотидов. В геноме существует два типа распределения CpG-динуклеотидов: рассеянные CpG, присутствующие в виде одиночных динуклеотидов и составляющие около 80% их общего числа, и районы обогащения CpG, называемые CpG-островками (рис. 7-1).

Одиночные CpG чаще всего обнаруживают в межгенных и реже - в транскрибируемых последовательностях. CpG-островки располагаются вблизи структурных генов, преимущественно в 5'-районах, и содержат регуляторные последовательности, характерные для промоторных областей. CpG-островки присутствуют в промоторных районах 60% генов и составляют от 0,5 до 1,5 т.п.н. Содержание С+G превышает 60%, а соотношение CpG/GpC не должно быть ниже 0,6. За редким исключением (импринтированные гены) CpG-островки промоторных районов в нормальных тканях неметилированы, что свидетельствует о функциональном состоянии гена. Как показали недавние исследования, CpG-островки, подвергающиеся дифференциальному метилированию при патологии, могут иметь не только каноническую локализацию, но и располагаться в межгенных областях, первых экзонах и интронах генов. Тканеспецифические гены, как правило, не имеют в своих промоторах CpG-островков. В них присутствуют одиночные CG-динуклеотиды, степень метилирования которых варьирует в широких пределах в разных клетках и тканях и препятствует локальному связыванию факторов транскрипции, хотя существуют ТФ, которые не чувствительны к метилированию и могут связываться с промоторными районами генов, повышая их экспрессию.

image
Рис. 7-1. Метилирование CpG-островка приводит к инактивации экспрессии гена: заштрихованные кружки - метилированные CpG-динуклеотиды; стрелка - экспрессия гена

В последнее время выяснилось, что метилирование цитозина в стволовых, нейрональных и некоторых других типах клеток возможно не только в CpG, но и в СрН, где Н может быть любым нуклеотидом, кроме G. Вполне вероятно, что такое метилирование тоже функционально, так как оно консервативно в различных тканях и негативно коррелирует с экспрессией гена. Кроме того, метилсвязывающий белок MeCP2, которому достаточно одного метилированного CpG для связывания, реагирует также и на СрН. Относительная аффинность MeCP2 с тСрА схожа с mCpG, но значительно ниже с mСрТ и mСрС. Метилирование осуществляется теми же DNMT.

Вплоть до 2009 г. было непонятно, как происходит деметилирование ДНК, как пассивное, так и активное, пока не было обнаружено семейство белков ТЕТ. Белки ТЕТ получили свое название за счет ten-eleven translocation - t(10;11)(q22;q23), обнаруженной в отдельных случаях миелоидной и лимфоцитарной лейкемии и приводящей к образованию химерного гена MLL1/TET1. Белки ТЕТ1, ТЕТ2, ТЕТ3 являются Fe2+ и 2-оксоглютарат-зависимыми диоксигеназами, окисляющими 5-mC. Они могут последовательно окислять 5-метилцитозин до 5-гидроксиметил-цитозина (5hmC), затем до 5-формилцитозина (5fC) и далее до карбоксилцитозина (5caC). 5fC и 5caC могут быть вырезаны тимидин-ДНК-гликозилазой и заменены на цитозин с помощью механизма эксцизионной репарации (рис. 7-2, а). Другими возможными механизмами деметилирования являются: 1) декарбоксилирование 5саС; 2) опосредованное DNMT удаление гидроксиметильной группы с 5hmтС и 3) деаминирование 5hmС цитидиновыми деаминазами AID и APOBEC до 5hmU, который может вырезаться SMUG1 - урацил-ДНК-гликозилазой. Такой вариант относится к активному деметилированию. В то же время существует механизм пассивного деметилирования (рис. 7-2, б). После репликации метилированной ДНК образуется две цепи, одна из которых остается метилированной, а дочерняя цепь не метилирована. Обычно дочерняя цепь метилируется с помощью поддерживающей метилирование DNMT1. Необходимый для этого процесса белок UHRF1 связывается с полуметилированной ДНК и привлекает DNMT1 для метилирования второй цепи ДНК.

Однако UHRF1 не узнает и не может связаться с 5hmС, а следовательно, DNMT1 не может метилировать дочернюю цепь. В результате в последующих актах репликации цитозин также не будет метилирован, что приводит к постепенному снижению метилирования ДНК.

В то же время окисленные формы 5тС, видимо, имеют какое-то функциональное значение. Их значительно меньше в геноме, чем mCpG (80-90%), так, 5hmC составляет 1-30%, а 5fC и 5caC - 8-10%, в зависимости от типа клеток. 5hmC обычно обнаруживают в районах энхансеров и сайтах гиперчувствительности к ДНКазе I, 5fC - в межгенных районах, в экзонах и неработающих энхансерах, 5caC - в районах, обогащенных большими сателлитными повторами, но все они, в большей или меньшей степени, окружают районы связывания белков с ДНК. В частности, MeCP2 и THA11 могут связываться с 5hmC, а FOXK1, FOXK2, FOXP1, FOXP4 и FOXI3 активно взаимодействуют с 5fC. Все это свидетельствует в пользу их функциональной значимости.

image
Рис. 7-2. А - механизм активного деметилирования цитозина. Б - механизм пассивного деметилирования цитозина (пояснения в тексте)

Аналогично метилированию ДНК происходит метилирование аденозина мРНК, тРНК или длинных некодирующих РНК в позиции N6 (6mA). Установлено, что процесс метилирования/деметилирования РНК очень динамичный, осуществляемый комплексом РНК-метилтрансфераз и РНК-деметилазами, которые могут окислить 6mA до 6hmA и 6fA. Нокдаун генов этих ферментов приводит к уменьшению размеров клеток, к их ремоделированию или гибели. Также удалось определить ряд белков, которые взаимодействуют с 6mA. Такая модификация мРНК, по-видимому, играет важную роль в регуляции экспрессии генов, процессах развития, клеточного роста, метаболизма, выживания и межклеточных контактов. Функциональную значимость 6mA, 6hmA и 6fA еще предстоит выяснить.

Обнаружение зависимости между снижением (выключением) экспрессии гена и метилированием его промоторной области является веским доводом в пользу того, что такая модификация ДНК может служить эпигенетическим механизмом регуляции экспрессии генов. Метилирование включает и другие механизмы, способствующие более полной инактивации экспрессии гена.

Структура хроматина и эпигенетически значимые модификации гистонов

ГИСТОНОВЫЙ КОД

Основная структурная единица хроматина - нуклеосома. Она представлена белковым октамером, образованным двумя молекулами каждого из коровых гистонов (Н2А, Н2В, Н3 и Н4), с которым связан участок ДНК длиной 147 пар нуклеотидов. Структура коровых гистонов эволюционно консервативна, но их N-концевые «хвосты», выходящие за пределы ядра нуклеосомы, могут претерпевать многочисленные посттрансляционные модификации, включая ацетилирование, метилирование, фосфорилирование и др. (рис. 7-3, см. цв. вклейку). Тип ковалентной модификации гистонов может влиять на структурную динамику нуклеосомы, изменяя степень доступности ДНК. Ацетилирование гистонов ослабляет межнуклеосомное взаимодействие, а также взаимодействие нуклеосомы с линкерной ДНК, что приводит к большей доступности ДНК. Метилирование гистонов не изменяет суммарный заряд нуклеосомы, но обе эти модификации играют важную роль в привлечении белков, которые регулируют различные процессы, требующие доступа к ДНК. Модификации гистонов, их качественный состав и специфический набор (гистоновый код) определяют активацию или инактивацию гена(ов) или создают дополнительный уровень регуляции экспрессии генов. Под гистоновым кодом подразумевают разнообразный набор модификаций гистоновых «хвостов», определяющий функциональное состояние гена. Гистоновый код - второй эпигенетический механизм, с помощью которого пишется программа каскадного включения-выключения генов, передающаяся по наследству от клетки к клетке. При этом информация о белках, записанная в самой ДНК, остается в сохранности.

Посттрансляционная модификация гистонов может модулировать структуру хроматина, ослабляя взаимодействие гистонов с ДНК, и тем самым активировать транскрипцию. Модификации гистонов могут происходить последовательно или в комбинации друг с другом и, таким образом, привлекают хроматинсвязывающие белки для выполнения специфических задач. Вместе с метилированием ДНК ковалентные модификации гистонов определяют эпигенетическое поддержание и контроль экспрессии генов.

МЕТИЛИРОВАНИЕ/ДЕМЕТИЛИРОВАНИЕ ГИСТОНОВ

Метилирование гистонов и ДНК создает основу для долговременного эпигенетического поддержания уровня экспрессии генов. Наиболее распространенный тип метилирования гистонов - метилирование лизина. Образование гетерохроматина происходит в результате одновременной работы гистонлизиновых метил-трансфераз (НК-МТ) и деацетилаз гистонов (HDAC) и включает модификацию лизина 9 гистона Н3 (H3K9). Триметилирование H3K9me3 стабилизирует нуклеосомы, привлекает гетерохроматиновый белок Н1, необходимый для плотной упаковки хроматина, что приводит к отсутствию транскрипции. Н3К9me3 коррелирует с инактивацией Х-хромосомы и конденсированным состоянием хроматина (структурный и факультативный гетерохроматин). Кроме того, маркером факультативного гетерохроматина служит триметилированный лизин 27 гистона Н3 (H3K27me3). Метилирование лизина 20 гистона Н4 (Н4К20) ингибирует ацетилирование лизина 16 гистона Н4 (Н4К16). Это свидетельствует о том, что метилирование Н4К20 действует как эпигенетическая метка репрессии. Таким образом, метилирование Н3К9, Н3К27 и Н4К20 - основная модификация гистонов, соответствующая гетерохроматину и крупномасштабной репрессии транскрипции. Кроме того, при согласованном метилировании Н3К9 и ДНК может сохраняться долговременный статус негативной регуляции транскрипции (рис. 7-4, см. цв. вклейку).

Метилирование определенных остатков гистонов в эухроматиновых районах противодействует многочисленным механизмам инактивации генов в эукариотической клетке. Метилирование лизина 4 гистона Н3 (Н3К4) специфично нарушает опосредованное Suv39h1 метилирование Н3К9, закрывая, таким образом, основной путь образования гетерохроматина. Образованию дополнительных гетерохроматиновых районов также препятствует метилирование лизина 79 гистона Н3 (Н3К79). Оно предотвращает ассоциацию инактивирующих белков Sir с активно экспрессирующимися генами. Таким образом, Н3К4 и Н3К79 участвуют в установлении эухроматинового состояния, поскольку их метилирование препятствует распространению гетерохроматиновых районов. Метилирование лизина 36 гисто-на Н3 (Н3К36) обнаружено в районах, где транскрипция благополучно идет или только что завершена. Триметилирование Н3К4 сохраняется до 5 ч после элонгации транскрипции, создавая некую форму кратковременной транскрипционной памяти о недавно транскрибированных генах. Таким образом, метилирование определенных остатков гистонов участвует в кратковременном и долговременном поддержании транскрипционного статуса генов, а уровень метилирования может вносить вклад в их регуляцию.

АЦЕТИЛИРОВАНИЕ/ДЕАЦЕТИЛИРОВАНИЕ ГИСТОНОВ

Ацетилирование - обратимая модификация лизинов в N-концевых доменах коровых гистонов. Известно, что N-концевые домены гистонов участвуют в инактивации генов с образованием суперконденсированных нитей хроматина, тогда как их ацетилирование приводит к локальной деконденсации хроматина, необходимой для процессов, связанных с переупаковкой ДНК: транскрипции, репликации, репарации, рекомбинации. Например, ацетилирование Н4К16 регулирует структуру хроматина и его взаимодействие с белками. Усиление ацетилирования гистонов стимулирует транскрипцию, а деацетилирование приводит к полной инактивации генов (см. рис. 7-4 на цветной вклейке). Ацетилирование/деацетилирование может быть прямо связано с отдельными стадиями транскрипции генов через взаимодействие с комплексами, ремоделирующими хроматин. Совместное функционирование деацетилаз и ацетилаз (HAT) гистонов сопровождается динамическими переходами хроматина из одной структуры в другую и приводит к переключению активных и неактивных состояний.

При определенном паттерне распределения сайтов ацетилирования гистонов нарушается пространственная структура нуклеосомной нити, что увеличивает доступность хромосомных доменов для регуляторных белков. В результате белки системы транскрипции получают доступ к промоторам и могут инициировать транскрипцию. Показано, что транскрипция матриц с гиперацетилированными нуклеосомами происходит быстрее, чем на матрицах без таковых.

Если суммировать сведения, то к маркерам активации гистонов, которые связаны с эухроматином и повышением генной экспрессии, можно отнести ацетилирование лизинов в гистонах H2A, H2B, H3, Н4: ацетилирование лизина 9 (H3K9), лизина 14 (H3K14), лизина 5 (H4K5) и лизина 16 (H4K16); метилирование лизинов H2BK5, H3K4, H3K36 и H3K79; фосфорилирование треонина 3 в гистоне H3 (H3T3), серина 10 в H3 (H3S10), серина 28 (H3S28) и серина 1 в гистоне Н4 (H4S1) и убиквитинилирование лизина 120 гистона Н2В (H2BK120). К гистоновым маркерам, которые коррелируют с гетерохроматином и репрессией генов, относятся: низкий уровень ацетилирования гистонов; метилирование H3K9, H3K27 и H4K20; убиквитинилирование лизина 119 гистона Н2А (H2AK119); сумоилирование лизина 126 гистона Н2А (H2AK126), лизинов 6 и 7 гистона Н2В (H2BK6/ H2BK7).

ВЛИЯНИЕ МЕТИЛИРОВАНИЯ ДНК НА СТРУКТУРУ ХРОМАТИНА

Фактором, в значительной степени определяющим структуру и функции хроматина, считают модификацию его компонентов: ацетилирование гистонов приводит к деконденсации и активации, а метилирование ДНК ведет, напротив, к конденсации и инактивации. Таким образом, характерные черты активного хроматина - гиперацетилирование гистонов и отсутствие 5-метилцитозина в ДНК, а неактивного - гиперметилирование цитозина и деацетилирование гистонов.

Реализация эффектов метилирования ДНК происходит через процесс ингибиро-вания транскрипции генов с использованием следующих механизмов. Во-первых, метильные группы могут напрямую препятствовать связыванию ТФ (например, таких, как AP-2, E2F, c-MYC, ATF/CREB-подобных белков, цАМФ-зависимого активатора и NF-kB) с их сайтами узнавания - цАМФ-зависимыми элементами. Второй механизм реализуется через связывание специфических репрессоров транскрипции (метилспецифических белков MeCP2, MBD1-4) с метилированной ДНК. МеСР2 способен связаться с ДНК, содержащей единичный метилированный CpG-динуклеотид. В то же время способность к кооперативному взаимодействию молекул МеСР2 обеспечивает распространение участка связывания МеСР2 за пределы сайта метилированных СрG в результате присоединения все новых молекул. В итоге возникают стерические препятствия к взаимодействию конденсированного хроматина с аппаратом транскрипции. Непосредственный механизм деацетилирования гистонов заключается в том, что МеСР2, связанный с метилированными основаниями, привлекает корепрессорный комплекс mSinЗА/ НDАС, который и осуществляет деацетилирование гистонов. В результате последние приобретают положительный заряд и, соответственно, способность прочно взаимодействовать с витками нуклеосомной ДНК. Нуклеосомы компактизуются и теряют способность взаимодействовать с факторами транскрипции (рис. 7-5, см. цв. вклейку).

Таким образом, метилирование ДНК и деацетилирование гистоновых белков - взаимодополняющие процессы, участвующие в изменении структуры хроматина определенного хромосомного локуса и приводящие соответственно к отсутствию экспрессии генов без их структурных нарушений. Процессы метилирования и деацетилирования могут происходить как последовательно, так и параллельно.

Необходимо упомянуть еще один вариант состояния хроматина. Исследования хроматина на глобальном уровне, в определенных локусах и в конкретных районах локализации генов, регулирующих процессы развития, показали, что многие нетранскрибирующиеся гены в ЭСК имеют хроматиновые метки, которые обычно ассоциированы с активно транскрибирующимися генами, представленные высоким уровнем ацетилирования гистонов H3 и H4, а также ди- и триметилированием лизина 4 гистона H3. Удивительно, но промоторы этих генов обогащены и репрессирующей транскрипцию меткой, представленной триметилированием лизина 27 гистона H3 (рис. 7-6, см. цв. вклейку). Практически получается, что активирующие и инактивирующие транскрипцию эпигенетические метки хроматина присутствуют в одном и том же месте в одно и то же время.

Такая необычная бивалентная структура хроматина преимущественно возникает в промоторных районах высококонсервативных генов в ЭСК, включая семейства ТФ Sox, Fox, Pax, Irx и Pou. Уникальный паттерн модификации гистонов в ЭСК поддерживает их плюрипотентность и инактивацию тканеспецифических генов за счет доминирующего эффекта метилирования Н3К27 по сравнению с метилированием Н3К4. Таким образом, гены, которые контролируют процессы дифференцировки в ЭСК, расположены в относительно «доступной» конформации области хроматина, которая поддерживается за счет баланса метилирования Н3К27 и Н3К4. Метилирования Н3К9 в районах хроматина, содержащих бивалентную метку, как правило, не обнаруживается, так как оно более характерно для структурного гетерохроматина. Когда ЭСК начинают дифференцироваться, репрессирующая модификация гистона Н3 снимается и экспрессия генов запускается. Необходимо отметить, что ряд генов, которые осуществляют начальные этапы дифференцировки ЭСК, не имеют бивалентной хроматиновой метки, хотя располагаются в районах доступного хроматина и временно инактивированы. В дифференцированных и прогениторных клетках триметилирование H3K27 присутствует в промоторных районах многих нетранскрибирующихся генов, но меток активного хроматина уже не обнаруживается. Это вариант регуляции генов в плюрипотентных клетках, где многие тканеспецифические регуляторные гены эпигенетически помечены для последующей экспрессии, но в ЭСК находятся в состоянии «низкого старта».

Некодирующие РНК и РНК-интерференция

Некодирующие РНК (нкРНК), долгое время считавшиеся транскрипционным шумом, уже более 10 лет признаны одним из механизмов транскрипционной и посттранскрипционной регуляции экспрессии генов. Описано участие нкРНК во многих клеточных процессах, необходимых для нормального функционирования организма, кроме того, нарушение их экспрессии характерно для целого ряда заболеваний. К настоящему времени нкРНК обнаружены в клетках всех эукариот, причем их количество коррелирует с биологической сложностью организма. Так, гены нкРНК покрывают более 70% генома человека против всего 2% белок-кодирующих генов. Широкая представленность, межвидовая консервативность и локализация генов нкРНК в активной части генома указывают на функциональную значимость нкРНК. В зависимости от длины транскриптов выделяют короткие нкРНК (20-200 нуклеотидов), из которых наиболее известны микроРНК и длинные нкРНК (от 200 нуклеотидов). Кроме того, некоторые нкРНК домашнего хозяйства, такие как малые ядерные и малые ядрышковые РНК, малые РНК, происходящие из транспортной РНК, способны выполнять регуляторные функции в клетке, что позволяет относить их одновременно к обеим группам нкРНК.

РНК-ИНТЕРФЕРЕНЦИЯ И МикроРНК

Обширный класс регуляторных РНК млекопитающих составляют очень короткие (19-25 нуклеотидов) молекулы, получившие название микроРНК (miРНК), и короткие интерферирующие РНК (siРНК). Предшественниками miРНК являются эндогенные короткие шпилечные структуры, а их мишени - другие локусы со сходной, но не идентичной нуклеотидной последовательностью, где miРНК вызывают репрессию трансляции. siРНК образуются из более длинных двунитевых РНК или длинных шпилек, часто экзогенного происхождения. Их обычные мишени - гомологичные последовательности в том же локусе либо в другой части генома. miРНК и siРНК разрушают мРНК таргетных последовательностей, переводя соответствующие гены в инактивированное состояние. Это явление называют РНК-интерференцией (РНКи). Различие между miРНК и siРНК несколько скрадывается вследствие того, что те и другие образуются посредством одних и тех же метаболических путей и имеют сходные механизмы действия. Получены убедительные данные о том, что miРНК и siРНК могут подавлять трансляцию мРНК (в случае неполной комплементарности) и расщеплять РНК-мишени (в случае полной комплементарности). Показано, что miРНК активно участвуют в процессах онтогенеза, метаболизма жира, секреции инсулина, гемопоэзе, развитии мышц, самообновлении и дифференцировке стволовых клеток, а также в канцерогенезе. Напротив, siРНК изначально рассматривали как систему противовирусной защиты и репрессии транспозонов, действующую по механизму РНКи. Результаты исследований позволяют предположить, что этот класс РНК принимает значительное участие в регуляции работы генов и генома.

У млекопитающих miРНК имеют некоторые уникальные свойства. Около 50% их локализуется внутри интронов генов и транскрибируется совместно из того же промотора, остальные - из интронов и экзонов генов мРНК-подобной, но некодирующей РНК. Координированная экспрессия связана с тонкой регуляцией miРНК трансляции мРНК гена. Большинство гшРНК кластерировано в геноме человека и экспрессируется совместно, что свидетельствует о необходимости более чем одной miРНК для регуляции экспрессии конкретного гена. Большинство miРНК консервативно и располагается в районах, вовлеченных в структурные перестройки хромосом, или в ломких сайтах. Установлено, что это имеет значение в развитии ряда генетических и онкологических заболеваний у человека.

Процессинг miРНК - двухступенчатый процесс расщепления более длинных первичных транскриптов (в том числе антисмысловых), представленных обычными пре-мРНК и некодирующими РНК (рис. 7-7, см. цв. вклейку). Было показано, что первичные транскрипты (длина - 100-1000 нуклеотидов), содержащие miРНК, синтезируются при участии РНК-полимеразы II, полиаденилируются и кэпируются. Процессинг этих транскриптов осуществляет белковый комплекс, состоящий из РНКазы III Drosha и белка DGCR8, связывающего двунитевую РНК. Он расщепляет шпильки РНК, содержащие большие (≥10 нуклеотидов) концевые петли, и вырезает предшественников длиной 65-75 нуклеотидов, называемых пре-miРНК. Затем пре-mi’РНК экспортируются из ядра переносчиком Exportin 5 и Ran-GTP и подвергаются процессингу цитоплазматической РНКазой III (эндонуклеазой Dicer), распадаясь на несовершенные дуплексы размером около 22 пар нуклеотидов с двунуклеотидными З'-выступающими концами.

siРНК также образуются из двунитевых предшественников путем процессинга нуклеазой Dicer, но Drosha не участвует в этом процессе. Возможно, предшественники образуются эндогенно (например, из смысловых-антисмысловых транскриптов). Они могут быть и экзогенного (вирусного) происхождения, как было установлено при открытии siРНК. Они катализируют разрушение эндогенных РНК с полностью комплементарной нуклеотидной последовательностью, что в настоящее время служит широко распространенным приемом изучения функций генов с помощью индуцированного siРНК адресного нокдауна гена.

После расщепления нуклеазой Dicer короткий дуплекс гшРНК раскручивается с помощью хеликаз и одна из его цепей встраивается в состав РНК-зависимого комплекса репрессии (RISC), включающего в качестве основного компонента эндонуклеазу семейства Argonaute (Ago2) и связывающий белок TRBP. Мутации генов белков Argonaute нарушают самые разнообразные процессы развития, такие как созревание ПК, пути дифференцировки стволовых клеток, а также участвуют в развитии рака и аномалий развития у человека. В RISC из прошедшего процессинг дуплекса остается только одна цепь РНК. Выбор одной из двух цепей определяется относительной стабильностью разных концов дуплекса: предпочтение отдается той цепи, 5'-конец которой конъюгирован менее прочно, а комплементарная цепь (гшРНК*), как правило, деградирует. Тем не менее в случае некоторых гшРНК обе цепи объединяются с комплексом RISC, и в таком случае их обозначают как «5p» и «3p» в зависимости от того, с какого конца шпильки они транскрибировались. Комплекс RISC, содержащий функциональную цепь гшРНК, связывается с 3'-нетранслируемым районом (3'-НТР) гомологичной мРНК гена-мишени. Результат зависит от степени комплементарности между участком 2-8 нуклеотидов на 5'-конце гшРНК и З'-НТР мРНК. Полная комплементарность приводит к деградации мРНК посредством РНК-интерференции, наличие 2-3 неспаренных нуклеотидов - к репрессии ее трансляции. Эндонуклеазная активность внутри комплекса RISC опосредована РНКаза-Н-подобным доменом (piwi) в белке Argonaute. Процессинг мРНК заканчивается в Р-тельцах, где она распадается на нуклеотиды.

В качестве механизмов репрессии трансляции служат: 1) блокирование инициации трансляции; 2) блокирование элонгации трансляции; 3) деаденилирование и разрушение мРНК; 4) протеолиз вновь синтезированного белка. Для гшРНК и siРНК характерен еще один способ инактивации экспрессии генов - они могут индуцировать метилирование CpG-островков промоторных районов генов.

Другие малые некодирующие РНК также имеют вполне определенные функции.

Транспортные РНК величиной 76-90 нуклеотидов осуществляют трансляцию мРНК в белок. Стресс-активируемая рибонуклеаза Angiogenin может разрезать зрелую тРНК в антикодоновой петле, что дает две половинки, которые представляют собой tiРНК, несущие информационную функцию. Дальнейший процессинг приводит к получению tRF-3s и tRF-5s (17-18 нуклеотидов), которые ассоциированы с сайтами инициации транскрипции и выполняют функцию гшРНК (рис. 7-8, см. цв. вклейку).

Малые ядерные РНК (snРК), или сплайсосомные РНК, длиной 100-150 нуклеотидов являются ключевой составляющей процесса сплайсинга мРНК - 14 различных вариантов выполняют свою функцию в составе белковых комплексов.

Малые ядрышковые РНК - snoРНК (70-120 нуклеотидов) участвуют в метилировании и псевдоуридилировании рРНК, тРНК, snРНК, дифференциально экспрессируются в различных тканях, осуществляют регуляторные функции.

Малые РНК, обнаруженные в тельцах Кахала, scaРНК, участвуют в процессинге теломеразной РНК.

PIWI-взаимодействующая РНК, piРНК (26-30 нуклеотидов) - эпигенетически и посттранскрипционно инактивирует транспозоны преимущественно в ПК, экспрессируется в мозге.

SpliРНК - РНК, ассоциированная с сайтами сплайсинга (17-18 нуклеотидов), участвует в распределении нуклеосом и/или организации хроматина.

PASRs - малые РНК, ассоциированные с промоторами. РНК-опосредованная инактивация/активация транскрипции.

TSSa-РНК - малые РНК, ассоциированные с сайтом старта транскрипции. РНК-опосредованная инактивация/активация транскрипции.

PROMPTS (promoter upstream transcripts) - предпромоторные транскрипты. РНК-опосредованная инактивация/активация транскрипции.

РОЛЬ ДЛИННЫХ НЕКОДИРУЮЩИХ РНК В ЭПИГЕНЕТИЧЕСКОЙ РЕГУЛЯЦИИ

Длинные некодирующие РНК (днРНК) - самый многочисленный класс нкРНК, включающий транскрипты длиной более 200 нуклеотидов с ограниченной способностью кодировать белки или совсем без нее. Как правило, длина днРНК гораздо больше 200 нуклеотидов, а у 2482 днРНК человека превышает 1000 нуклеотидов. За последнее десятилетие в ходе полногеномного анализа идентифицировано огромное количество новых днРНК. На данный момент в геноме человека описано 58 648 генов днРНК, и их число постоянно возрастает.

Несмотря на термин «некодирующие», в ряде исследований показано, что некоторые днРНК содержат короткую открытую рамку считывания (ОРС) и транслируются с образованием пептидов длиной до 100 аминокислотных остатков. К ним относится недавно обнаруженный белок SPAR (small regulatory polypeptide of amino acid response), синтезируемый с днРНК LINC00961. SPAR консервативен у человека и мыши, а подавление его экспрессии вызывает активацию mTORC1, что, в свою очередь, стимулирует мышечную регенерацию. Другая специфичная для мышечной ткани днРНК - DWORF - кодирует функционально активный белок из 34 аминокислотных остатков. днРНК обладают и другими чертами сходства с мРНК. Помимо короткой ОРС, транскрипции РНК-полимеразой II и 5'-концевого кэпа, днРНК также могут состоять из нескольких экзонов, поэтому возможен их сплайсинг с образованием нескольких изоформ с разными функциями. Около 60% генов днРНК млекопитающих транскрибируются с тех же участков, что и белок-кодирующие гены, но в противоположном им направлении, иногда с общего промотора, что обеспечивает их взаимную регуляцию. днРНК могут подвергаться альтернативному З'-концевому процессингу, и тогда они имеют разную структуру. Иногда в клетке присутствуют обе формы днРНК - и полиаденилированная, и неполиаденилированная, например, как у днРНК NEAT1 и MALAT1.

днРНК действуют как регуляторные элементы во многих сложных процессах, включая рост клеток и их дифференцировку, апоптоз, репрограммирование стволовых клеток, контроль клеточного цикла, ответ на тепловой шок, поддержание целостности клеточной структуры, а также в таких базовых процессах, как транскрипция, сплайсинг и трансляция. Кроме того, днРНК участвуют в эпигенетических механизмах - при дозовой компенсации Х-хромосомы, импринтинге, контроле структуры и модификаций хроматина.

днРНК обнаруживаются в ядре, цитоплазме или в обоих компартментах, и их субклеточная локализация отчасти определяет функции в клетке. Так, ядерные днРНК участвуют в модификации гистонов или прямо регулируют транскрипцию генов, в то время как днРНК, сконцентрированные в основном в цитоплазме, часто содержат короткую ОРС и способны к ограниченной трансляции.

Многообразие функций днРНК определяется не только их структурной гетерогенностью и локализацией в разных субклеточных компартментах, но и способностью образовывать такие вторичные и третичные структуры, как петли и шпильки, что приводит к посттранскрипционным модификациям и обеспечивает взаимодействие днРНК с белками и хроматином. Часть днРНК функционирует самостоятельно как рибозимы или рибосвитчи. Однако в большинстве случаев они действуют вместе с белками, образуя РНП-комплексы. Причем разные днРНК проявляют разную степень специфичности. Так, например, белок TERT может образовывать комплекс только с одним партнером - теломеразной РНК (TR), в то время как белки гетерогенных ядерных РНП (гяРНП), PRC2 (Polycomb repressive complex 2) и FUS (Fused in Sarcoma) связываются в клетках с тысячами РНК.

Взаимодействие РНК с белками происходит с использованием нескольких основных механизмов. днРНК могут функционировать как молекулярные каркасы, объединяющие белки в комплексы и инициирующие разные биологические процессы, как проводники, направляющие белки к местам их функционирования, или как ловушки, связывающие белки и препятствующие их присоединению к генам-мишеням. В случае образования хроматином петель днРНК могут действовать как транскрипционные энхансеры.

днРНК действуют как на уровне транскрипции, так и посттранскрипционно. На уровне транскрипции днРНК привлекают факторы транскрипции или эпигенетические модификационные комплексы, действуя при этом in cis или in trans, в зависимости от расположения относительно сайта транскрипции генов-мишеней (рис. 7-9, 1).

Посттранскрипционно днРНК могут регулировать трансляцию мРНК, а также модулировать АС и деградацию мРНК (рис. 7-9, 5 и 6).

Находясь в ядре, днРНК может регулировать экспрессию генов, взаимодействуя с факторами транскрипции и рекрутируя их на специфические участки генома. Благодаря вторичной структуре днРНК взаимодействуют как с геномной ДНК, так и с факторами модификации хроматина. Таким образом, они способны связывать белки и предотвращать их взаимодействие с регуляторными элементами или, наоборот, доставлять их к ДНК и стабилизировать.

image
Рис. 7-9. Функции и механизмы действия днРНК. Пояснения в тексте

Один из наиболее ярких примеров длинных некодирующих транскриптов, играющих важную роль в направленной модификации структуры хроматина, - днРНК, участвующие в подавлении экспрессии гомеозисных, или HOX, генов. Кодируя факторы транскрипции, контролирующие формирование органов и тканей, гены HOX определяют процессы роста и дифференцировки тканей организма. Транскрипция отдельных HOX-генов впервые активируется на ранних стадиях эмбрионального развития и поддерживается эпигенетически белками комплексов Polycomb (репрессорная гистонметилаза, специфичная к H3K27me3, PcG) и Trithorax (активирующая гистонметилаза, специфичная к H3K4me2, TrxG), которые подавляют или активируют экспрессию гомеозисных генов соответственно.

В качестве примера днРНК, регулирующих гены HOX, можно привести HOTAIR (HOX antisense intergenic RNA), которая транскрибируется в обратном направлении с локуса HOXC и вызывает репрессирующее метилирование гистонов в локусе HOXD in trans, рекрутируя Polycomb-зависимый репрессорный эпигенетический комплекс PRC2. днРНК HOTAIR служит молекулярным каркасом по меньшей мере для двух различных гистон-модифицирующих комплексов: 5'-домен HOTAIR связывается с PRC2, в то время как 3'-домен взаимодействует с комплексом LSD1/CoREST/REST. Способность связывать два отдельных комплекса позволяет осуществлять опосредованное РНК соединение PRC2 и LSD1 и координировать взаимодействие PRC2 и LSD1 с гистоном H3 для одновременного метилирования лизина 27 и деметилирования лизина 4 гистона Н3. В комплексе с факторами модификации хроматина обнаружены не только HOTAIR, но и еще более 20 других днРНК, что подтверждает значимую роль днРНК в направленном эпигенетическом программировании генома.

днРНК также принимают участие в геномном импринтинге - эпигенетическом регуляторном механизме, который обеспечивает дифференциальную экспрессию материнских и отцовских аллелей. К настоящему времени описано более 200 таких днРНК. Одна их них - Air связывается с гистон-метилтрансферазой G9a и направляет ее к промотору Slc22a3, вызывая, таким образом, эпигенетический сайленсинг in cis трех импринтированных генов Slc22a3, Slc22a2 и Igf2r.

Некоторые днРНК, такие как Kcnq1ot1 и AIRN, осуществляют непрямой контроль метилирования ДНК, рекрутируя ДНК-метилтрансферазы или другие белки, задействованные в процессах метилирования, к нужным участкам хромосомы.

Основные функции днРНК в цитоплазме - контроль трансляции и стабилизация мРНК. Большая часть этих днРНК связана с полисомами.

Кроме того, как в ядре, так и в цитоплазме днРНК не только выполняют свои основные функции, но и часто служат предшественниками коротких нкРНК, таких как микроРНК и piwiРНК (рис. 7-9, 3). Например, H19, которая участвует в геномном импринтинге, является предшественником miR-675-3p и miR-675-5p, Pvt1 - предшественником miR-1207-5P, а HuR модулирует экспрессию miR-133b, стабилизируя и защищая linc-MD1 от процессинга белком Drosha.

И наоборот, днРНК может служить так называемой губкой для микроРНК (рис. 7-9, 4), если содержит комплементарные им последовательности, что позволяет связывать микроРНК, препятствуя взаимодействию с геном-мишенью. Например, мышечноспецифичная linc-MD1 регулирует экспрессию генов MAML1 и MEF2C путем связывания и подавления активности miR-133 и miR-135, что может приводить к развитию мышечной дистрофии Дюшенна, а днРНК XIST, ингибирующая супрессорную miR-200c, может вносить вклад в развитие рака мочевого пузыря.

Нарушение функционирования днРНК способствует развитию различной патологии. Установлено что нокаут днРНК может приводить к аномалиям развития и когнитивным нарушениям. Предполагается, что днРНК связаны с развитием более 200 заболеваний, среди которых ишемическая болезнь сердца (ИБС), псориаз, болезнь Альцгеймера и различные злокачественные опухоли.

Если к основным эпигенетическим механизмам регуляции экспрессии генов относятся метилирование ДНК, гистоновый код и РНК-интерференция, хотя, на сегодняшний день, РНК-интерференция представляет собой лишь частный случай регуляции экспрессии с использованием различных нкРНК, то в таблице 7-1 «Уровни эпигенетической регуляции: РНК (эпитранскриптом)» указаны еще и другие эпигенетические механизмы, а именно: регуляторные мотивы пре-мРНК, альтернативный сплайсинг, цис- и транс-сплайсинг, индуцированный транскрипцией. Альтернативный сплайсинг и сплайсинг, индуцированный транскрипцией с образованием химерных транскриптов, также относятся к эпигенетическим механизмам, так как эти процессы происходят без нарушения структуры ДНК, но приводят к появлению новых сплайс-вариантов белков и химерных белков с новыми функциями, в том числе и регуляторными, влияющими на физиологию клетки. В связи с этим, ниже более подробно описаны механизмы указанных процессов и их результаты.

АЛЬТЕРНАТИВНЫЙ СПЛАЙСИНГ мРНК

АС является эволюционно консервативным механизмом, позволяющим получить несколько белковых изоформ из одной транскрипционной единицы в результате различных вариантов сплайсинга, и достаточно обычен в клетках млекопитающих. Около 95% генов человека могут подвергаться АС, что вносит значительный вклад в разнообразие протеома и объясняет несоответствие между количеством генов (около 23 341) и количеством белков человека (более 90 000). Первичный транскрипт может иметь несколько районов АС, и в результате различных комбинаций ген может кодировать от десятков до сотен различных изо-форм, которые необходимы для таких процессов, как половая дифференцировка, процессы развития различных органов и тканей, апоптоз, для приобретения клетками и тканями их специфических особенностей и для оперативной реакции на изменения окружающей среды. В то же время аберрантный сплайсинг может привести к аномалиям развития, наследственным заболеваниям или раку.

Деление эукариотических генов на экзоны и интроны имеет явные эволюционные преимущества. Однако сложная архитектура гена требует более сложной системы управления сплайсингом, которая состоит из множества регуляторных последовательностей РНК, комплексов РНК-белок и факторов сплайсинга. Хотя сплайсинг состоит из довольно простого набора реакций, задача поиска подлинных 5'-сайтов сплайсинга (5'-сс) и 3'-сс усложняется по следующим причинам. Во-первых, 5'-сс и 3'-сс пары нуклеотидов должны быть точно идентифицированы, особенно в кодирующих областях, где ошибка в один нуклеотид часто приводит к сдвигу рамки считывания, появлению стоп-кодона и последующему распаду бессмысленного транскрипта. Во-вторых, структура гена млекопитающих усложняет и без того трудную задачу выбора правильного сайта вследствие обширного набора альтернативных сайтов сплайсинга, которые могут быть задействованы на разных этапах онтогенеза. В-третьих, экзоны часто бывают небольшими (около 80% экзонов <200 п.н.) и маскируются большими по длине интронными последовательностями. В-четвертых, сплайсинг - это, прежде всего, котранскрипционный процесс, который модулируется скоростью считывания транскрипта РНК полимеразой II (РНК Pol II), поэтому требуется несколько регуляторных механизмов, чтобы должным образом взаимодействовать с процессом транскрипции и обеспечить выбор правильного сайта сплайсинга.

Сложные задачи идентификации сайтов сплайсинга и самого процесса сплайсинга решаются с помощью двух исключительно динамичных макромолекулярных комплексов: большой (U2-зависимой) и малой (Ш2-зависимой) сплайсосом (рис. 7-10, см. цв. вклейку). Каждая сплайсосома содержит пять малых ядерных рибонуклео-протеинов (мяРНП): U1, U2, U4, U5 и U6, содержащих U-богатые мяРНК, входят в большую сплайсосому, которая обрабатывает около 95,5% всех интронов, а мяРНП U11, U12, U4, U5 и U6 входят в малую сплайсосому, аномальная регуляция которой может приводить к патологии развития, нейродегенерации и раку.

Распознавание сплайсосомами элементов консенсусной последовательности в 5'-сс, 3'-сс, сайте ветвления (СВ) и полипиримидинового тракта, расположенного немного выше 3'-сс, является критическим этапом в процессе сплайсинга и модулируется множеством цисдействующих экзонных и интронных энхансеров сплайсинга (ЭЭС и ИЭС соответственно) и экзонных и интронных сайленсеров сплайсинга (ЭСС и ИСС соответственно), которые распознаются вспомогательными факторами сплайсинга, включая Ser/Arg-обогащенные (SR) белки и гетерогенные ядерные рибонуклеопротеины (гяРНП). В конечном счете эта сложная сеть взаимодействий РНК и белков приводит к рекрутированию компонентов сплайсосомы с последующим ремоделированием мяРНП, активацией сплайсосом, катализом и образованием сплайсированной РНК.

Наиболее частые SNP/мутации, которые нарушают процесс сплайсинга, располагаются либо в консенсусных последовательностях (5'-сс, 3'-сс и СВ), либо в элементах, которые регулируют рекрутирование сплайсосом, включая ЭЭС, ЭСС, ИЭС и ИСС. Мутации в этих регуляторных элементах хорошо известны при различных заболеваниях. Одной из первых описанных мутаций сплайсинга была точковая мутация, которая создает альтернативный 3'-сс в HBB, кодирующем β-глобин, что приводит к снижению уровня белка, анемии и, соответственно, к β+-талассемии. Мутации в сайтах сплайсинга гена дистрофина приводят к делеци-ям целых экзонов, потере функции дистрофина и мышечной дистрофии Дюшенна. Полиморфные UG- и U-тракты вблизи 3'-сс экзона 9 гена CFTR могут изменять тяжесть проявлений муковисцидоза. Мутации ЭЭС, ЭСС и 5'-сс экзона 10 гена MAPT вызывают лобно-височную деменцию с паркинсонизмом (FTDP-17). В отличие от вышеупомянутых мутаций при моногенных заболеваниях, мутации нескольких последовательностей, важных для сплайсинга в LMNA, гене, кодирующем ламинины A, C, Δ10 и C2, приводят к множественным патологическим фенотипам. Ламинопатии включают гетерогенную группу заболеваний, включая кардиомиопатии, наследственные периферические невропатии, липодистрофии, мышечные дистрофии и синдромы преждевременного старения, всего не менее 14.

Высокопроизводительное секвенирование транскриптома показало, что АС подвержено порядка 90-95% мультиэкзонных генов. АС добавляет еще один уровень сложности с множеством вариантов сплайсинга, которые необходимы на различных стадиях онтогенеза; они представлены альтернативными первым и последним экзонами, сохраненным интроном, кассетным экзоном, взаимоисключающими экзонами и альтернативными 5'- и 3'-сайтами сплайсинга (рис. 7-11, см. цв. вклейку). Кроме того, в процессе АС в 5'- и 3'-нетранслируемых районах могут добавляться или делетироваться ключевые элементы, которые нарушают локализацию, стабильность и трансляцию мРНК.

Пропуск кассетного экзона является наиболее распространенным вариантом АС, но последние исследования показывают, что сохранение интрона встречается почти в 75% мультиэкзонных генов и является посттранскрипционным механизмом для снижения уровня определенных транскриптов/белков на определенных стадиях развития. Взаимосвязь целого набора цисрегуляторных элементов и трансдействующих РНК-связывающих белков позволяет предположить, что АС контролируется «кодом сплайсинга», который необходим в процессах онтогенеза и при изменениях окружающей среды.

Если SNP больше относятся к структурным изменениям ДНК, затрагивающим важные элементы и приводящим к аномальному сплайсингу, то «код сплайсинга» содержит все возможные механизмы эпигенетической регуляции, такие как метилирование ДНК, ремоделирование хроматина и некодирующие РНК. АС также регулируется самим механизмом транскрипции: изменения в скорости транскрипции Pol II повышают или снижают вероятность включения экзонов.

Недавно стало понятно, что организация хроматина, эпигенетические маркеры и выпетливание хроматина также являются регуляторами АС. На уровне ДНК экзоны имеют более высокую плотность нуклеосом по сравнению с фланкирующими интрона-ми, а специфические модификации гистонов маркируют экзоны и интроны. Скорость транскрипции посредством Pol II замедляется перед нуклеосомами, соответствующими экзону, и таким образом регулируется возможность включения отдельных экзонов. Модификации гистонов, которые специфичны для «экзонных нуклеосом», обеспечивают сайты связывания белков, которые рекрутируют факторы сплайсинга именно в эту область хроматина, или белков, которые снижают скорость транскрипции.

Метилирование ДНК также влияет на АС; определена положительная корреляция между метилированием гена и уровнем его транскрипции. Оказалось, что уровни метилирования ДНК экзонов выше, чем интронов, даже если они имеют равноценное содержание CG по сравнению с фланкирующими последовательностями интронов. Таким образом, метилирование ДНК помогает отличать экзоны от интронов.

В настоящее время известно, что три белка передают информацию, закодированную в метилированной ДНК, механизму сплайсинга. Связывание CTCF с ДНК снижает скорость считывания Pol II и способствует включению экзона. В одном из исследований было показано, что не менее 100 альтернативных экзонов, которые содержат сайты связывания CTCF, регулируются именно снижением скорости транскрипции Pol II, что приводит к их включению в мРНК. Но если ДНК метилирована, связывание CTCF невозможно, что приводит к исключению экзона. MeCP2 связывается с метилированной ДНК и снижает скорость транскрипции, что приводит к включению экзона. Еще один механизм заключается в том, что метилирование ДНК индуцирует метилирование лизина 9 гистона Н3 (H3K9me3). Гетерохроматиновый белок hP1 связывается с H3K9me3 и несколькими факторами сплайсинга. На уровне хроматина HP1 накапливается в районах альтернативных экзонов, а факторы сплайсинга, которые связываются с HP1, влияют на включение/исключение этих экзонов.

Если CTCF и MeCP2 модулируют скорость транскрипции Pol II и регулируют АС экзонов, расположенных вблизи их сайтов связывания, то HP1 влияет на связывание факторов сплайсинга с хроматином; они могут связываться с пре-мРНК и таким образом регулировать АС. Вариант регуляции CTCF наиболее ограничен, поскольку напрямую зависит от последовательности ДНК, тогда как MeCP2 и HP1 являются более лабильными регуляторами. Метилирование ДНК достаточно специфично для определенной ткани или стадии развития, а дифференциально метилированные локусы обнаруживаются во многих регуляторных областях по всему геному. Метилирование ДНК влияет на включение около 22% альтернативно сплайсирующихся экзонов в ЭСК мыши. Было установлено, что нокдаун MeCP2 затронул сплайсинг нескольких тысяч альтернативных экзонов. Около 20% регуляции АС экзонов, подверженных метилированию, можно объяснить механизмом, обусловленным HP1. Совокупное количество альтернативных экзонов, на которые воздействуют механизмы CTCF, MeCP2 и HP1, вероятно, представляет только часть всех экзонов, регулируемых метилированием. Существует много других белков, содержащих метил-CpG-связывающий домен, таких как MBD1, MBD2, MBD4 и др., и их влияние на АС еще предстоит выяснить. В районах ряда альтернативных экзонов в 5'- и З'-сайтах сплайсинга располагаются CpG, которые подвергаются метилированию, именно они могут быть важны в определении точек АС. Метилирование ДНК оказывает существенное влияние на сплайсинг альтернативных экзонов, но незначительное - на сплайсинг конститутивных экзонов, хотя нельзя исключить, что и они могут подвергаться АС.

Роль днРНК в процессах АС, таких как H19, XIST, SRA1, EVF2, и MALAT1, впервые была выявлена в 2004 г. днРНК обычно не очень эффективно сплайсируются и экспрессируются значительно слабее, чем кодирующие РНК, но они могут влиять на сплайсинг в результате взаимодействий с факторами сплайсинга, выступать в качестве молекулярных каркасов и/или губок либо активировать/инактивировать другие РНК, вовлеченные в этот процесс.

Было показано, что множество днРНК могут напрямую регулировать AC а механизмы тонкой регуляции распространяются на все стадии экспрессии генов, включая эпигенетический контроль транскрипции, посттранскрипционных процессов, созревание гшРНК и стабильность белка. днРНК, такие как MALAT1, PVT1, XIST и PANDAR, могут взаимодействовать со специфическими факторами сплайсинга - белками SR или гяРНП комплексами. Например, MALAT1 способен взаимодействовать с SR-белками, изменяя уровень их фосфорилирования и/или 3D-структуру генома для индукции процессов, связанных с что приводит к изменению всего профиля AC. В случае повышенной экспрессии днРНК MIAT может связываться с несколькими факторами сплайсинга - SF1, SRSF1, QKI и др., нарушая их обычную функцию, и подавлять АС. Ген MIAT расположен в локусе хромосомы 22q12.1, связанном с шизофренией; он не экспрессируется в мозге людей с этой патологией. В свою очередь, ядерная днРНК MIAT, ассоциированная с инфарктом миокарда, связывает несколько факторов сплайсинга in vitro, в том числе QKI, который является РНК-связывающим белком, регулирует сплайсинг, экспорт мРНК из ядра, стабильность мРНК, трансляцию белка, представлен несколькими вариантами транскриптов и играет роль в генезе шизофрении.

Существует еще два варианта механизма АС: рекрутирование РНК-связывающих белков (РСБ) в регулируемые сайты сплайсинга и связывание с рибосомными и/или сплайсинговыми комплексами. В частности, днРНК SPA может накапливаться и связываться с РСБ, такими, как TDP43, RBFOX2 и гяРНП M, что приводит к изменению АС при СПВ. днРНК INXS может связывать модулятор сплайсинга Sam68 и вызывать сдвиг в АС от BCL-XL к BCL-XS, что приводит к каспазоза-висимому апоптозу в раковых клетках. Было подтверждено, что LINC-HELLP связывает сплайсосомные компоненты или рибосомы и является важнейшим регулятором АС. днРНК могут образовывать РНК-РНК дуплексы с молекулами пре-РНК, чтобы влиять на AC Одним из примеров является SAF (Fas-antisense), которая может образовывать дуплекс с пре-мРНК FAS и при взаимодействии с SPF45 способствовать исключению экзона 6 в FAS. Это приводит к накоплению белка FasΔEх6 (sFas), который предотвращает апоптоз, индуцированный FasL.

Обычно 5'-НТР ZEB2 сплайсируется, сохраняя структуру района, которая не позволяет сканирование рибосомами и, следовательно, предотвращает трансляцию белка ZEB2. Однако транскрипционный фактор SNAIL1 способствует транскрипции антисмысловой последовательности, кодируемой комплементарной цепью локуса Zeb2, прикрывая сайт сплайсинга ZEB2 в 5'-НТР. По-видимому, антисмысловой транскрипт ZEB2 предотвращает распознавание сайта сплайсинга сплайсосомой в результате образования РНК-РНК-дуплекса, и такая конформация способствует включению интрона, расположенного в 5'-НТР ZEB2. Этот интрон содержит внутренний сайт связывания с рибосомой, расположенный рядом с сайтом начала трансляции; распознавание этого сайта рибосомами способствует трансляции ZEB2.

днРНК lincRNA-uc002yug.2 аналогичным образом модулирует AC прикрывая сайт распознавания SRSF1/MBNL1 для более эффективного AС пре-мРНК RUNX1.

Еще одна днРНК, модулирующая AC была обнаружена при болезни Альцгеймера. Pol III-зависимая антисмысловая днРНК 17A начинает транскрибироваться из 3 интрона гена GPR51, кодирующего рецептор GABAB R2, и индуцируется провоспалительными белками. Экспрессия 17А регулирует AС GPR51, приводит к появлению изоформы белка GABAB R2, не имеющей возможности передачи сигнала, но зато с очень сильной способностью инактивации экспрессии канонического полноразмерного варианта GABAB R2, что полностью нарушает передачу сигналов GABAB. Экспрессия 17А повышена в мозге пациентов и, возможно, регулирует сплайсинг GPR51 для сохранения функции мозга.

днРНК могут также рекрутировать белки, которые ремоделируют хроматин, в определенные локусы для регуляции AС генов-мишеней. Локус FGFR2 кодирует не только FGFR2, но и эволюционно консервативную ядерную антисмысловую днРНК asFGFR2, которая стимулирует АС FGFR2, специфичный для эпителия. asFGFR2 может рекрутировать белки группы Polycomb и гистоновую деметилазу KDM2a для создания такой структуры хроматина, которая недоступна для репрессивного адаптивного комплекса сплайсинга хроматина, который необходим для специфического мезенхимального сплайсинга FGFR2.

В клетках человека существует несколько вариантов неканонического сплайсинга, включая межгенный сплайсинг, повторный или рекурсивный сплайсинг (постепенное укорочение протяженного интрона) и сплайсинг, приводящий к образованию кольцевых РНК (кРНК). В кРНК З'-конец экзона лигируется с 5'-концом предыдущего экзона, образуя замкнутое кольцо. Первоначально считалось, что кРНК функционируют как «губки» для микроРНК, а затем было установлено, что они могут взаимодействовать с мяРНП U1. Хотя кРНК преимущественно располагаются в цитоплазме, было показано, что группа кРНК с сохраненными интронами, называемая экзонинтронная кРНК (эикРНК), локализована в ядре и участвует в регуляции транскрипции родительских генов. эикРНК взаимодействуют с U1 мяРНП и Pol II посредством спаривания их комплементарных последовательностей, тем самым усиливая транскрипцию родительского гена. Большое количество эикРНК локализуется именно в участках транскрипции. кРНК может функционировать в качестве регулятора транскрипции, будучи каркасом для белков в ядре. Другая функция кРНК заключается в инактивации сплайсинга мРНК. Поскольку кРНК часто состоит из экзонов, которые также включены в мРНК, очевидно, что кРНК может нарушать сплайсинг мРНК. Канонический сплайсинг пре-мРНК может конкурировать с циркуляризацией экзонов, и этот механизм достаточно консервативен. Родительский ген может регулировать биогенез его кРНК: второй экзон фактора сплайсинга MBL/MBNL1 закольцован и у дрозофилы, и у человека. кРНК, происходящая из пре-мРНК MBNL1, может препятствовать связыванию РСБ с другими транскриптами или конкурировать с каноническим сплайсингом пре-мРНК, что приводит к изменению состава зрелых мРНК, в том числе и MBNL1. Изменение уровня MBL значительно влияет на образование - эффект, зависящий от сайтов связывания MBL. Кроме того, обратный сплайсинг может генерировать кРНК и соответствующую линейную РНК, в то же время образование кРНК может нарушать целостность зрелой линейной РНК и не допускать ее трансляции - явление, известное как «ловушка мРНК».

Малые нкРНК (мнкРНК), полученные из предшественников днРНК, представляют собой молекулы размером менее 50 нт. С момента открытия РНК интерференции с использованием miРНК и siРНК были выявлены и другие типы малых РНК с множеством функций - небольшие фрагменты РНК из тРНК (tsРНК) и из малых ядрышковых snoРНК (sdРНК). Показано, что они регулируют экспрессию генов с помощью множества механизмов, таких как расщепление определенных мРНК, трансляционная или транскрипционная репрессия, ловушка для мРНК, производство вторичных мнкРНК и ограничение трансляции белка. Во время транскрипционной инактивации генов мнкРНК могут запускать процесс формирования гетерохроматина в определенных последовательностях ДНК.

Недавние исследования выявили присутствие зрелых гшРНК в ядре, что свидетельствует о том, что у них в ядре имеются свои функции в дополнение к уже известным цитоплазматическим; был показан активный перенос mi’РНК из цитоплазмы в ядро. Хотя их ядерные функции еще недостаточно изучены, но уже показано их участие в ряде процессов, таких как регуляция нкРНК, инактивация/ активация транскрипции, а это требует участия AGO (белок Argonaft с РНК-азной функцией). Анализ взаимодействий miРНК-мРНК-AGO показал существенное накопление комплекса AGO-miРНК в районах сплайсинга интронов.

По-видимому, как и днРНК, miРНК могут регулировать АС. Их возможное участие согласуется с данными о высокой консервативности последовательностей, примыкающих к альтернативным сайтам сплайсинга, у различных видов. Было показано, что расположение сайтов сплайсинга можно легко изменить как в культуре клеток, так и in vivo, введением антисмысловых малых РНК, что может быть со временем многообещающим подходом к генотерапии миодистрофии, некоторых других наследственных болезней человека, вызванных мутациями сайтов сплайсинга, и потенциально злокачественных новообразований.

Cплайсинг, индуцированный транскрипцией

Необходимо упомянуть такое явление, как сплайсинг, индуцированный транскрипцией (transcription induced chimerism - TIC). Явление межгенного сплайсинга или химеризма, обусловленного транскрипцией, установлено не так давно.

Выделяют два вида сплайсинга: транссплайсинг подразумевает наличие двух различных молекул РНК генов, находящихся на разных хромосомах, циссплайсинг - результат слияния РНК двух близкорасположенных генов в одну объединенную молекулу мРНК (рис. 7-12, см. цв. вклейку).

Хотя транссплайсинг является обычным явлением у некоторых одноклеточных организмов, в митохондриях низших эукариот и в хлоропластах некоторых растений, он оценивается многими исследователями как достаточно распространенный механизм образования химерных и неколинеарных РНК у высших животных. Например, было обнаружено, что РНК человека KLK4 содержит как смысловые, так и антисмысловые последовательности, а некоторые варианты РНК эстроге-нового рецептора ERa и транскрипционного фактора SpI несут дуплицированные экзоны.

Первоначально предполагали, что в образовании химер могут участвовать не менее 400 генов, но их число стало стремительно увеличиваться - от 2 до 5% всех генов может быть вовлечено в процесс межгенного сплайсинга. В 2020 г. уже известно о 39 405 слитных (химерных) транскриптах у человека, которые верифицированы с помощью ПЦР с обратной транскрипцией, количественной ПЦР, РНКseq и массспектрометрии. А количество химерных длинных некодирующих РНК, играющих определенную регуляторную роль в норме и при патологических процессах, пока оценить невозможно.

Слитные транскрипты, которые не являются продуктом структурных изменений в ДНК, формируются на уровне РНК в результате двух основных механизмов: циссплайсинга и транссплайсинга. Цисслияние транскриптов, таких как транскрипционно-индуцированные химеры (TIC), тандемные РНК-химеры, транскрипционно-индуцированные слияния генов (TIGF), транскрипты «считывания» (readthrough) и циссплайсинга между соседними генами (cis-Splicing of Adjacent Genes - cis-SAGe), являются результатом последовательной транскрипции соседних генов, которые лежат на одной хромосоме, одной нити ДНК и в одинаковой ориентации. Один первичный транскрипт (пре-мРНК) формируется двумя (или более) соседними генами, которые подвергаются циссплайсингу для получения зрелого транскрипта. Трансслияние транскриптов происходит, когда два отдельных транскрипта пре-РНК соединяются вместе путем транссплайсинга. Другими словами, цисслияние транскриптов (cis-SAGe) является межгенным сплайсингом слитной пре-мРНК, транскрибируемой из соседних генов. Транскрипция - первый шаг в экспрессии генов, во время которой фрагмент ДНК копируется в мРНК с помощью РНК-полимеразы, фермента, способного связываться с определенной последовательностью ДНК-промотором. Промотор направляет РНК-полимеразу для идентификации стартового участка транскрипции и инициации синтеза РНК. В большинстве случаев транскрипция заканчивается в регулируемой конечной точке, чтобы избежать прочтения РНК-полимеразой следующего гена. Пространство между соседними генами, называемое межгенным районом, обычно не транскрибируется в пре-мРНК. Во время формирования cis-SAGe сигнал окончания транскрипции игнорируется, межгенная область транскрибируется в пре-мРНК, а затем сплайсируется, как обычный интрон, с образованием слитной мРНК. Необходимыми условиями для формирования cis-SAGe являются: активная транскрипция вышестоящего гена, обход границ транскрипции гена, образование единственной пре-мРНК, содержащей последовательности обоих генов и межгенного района, а также сплайсирование (вырезание интронов и межгенного района) химерной мРНК, которая будет содержать только экзоны обоих генов. Регуляторные аномалии этого молекулярного механизма на всех вышеупомянутых стадиях влияют на конечный результат cis-SAGe.

Еще в 1998 г. появилось сообщение о первой человеческой химерной РНК, GALT-IL11Ra, полученной в результате межгенного сплайсинга двух соседних генов. Родительские гены, галактоза-1-фосфат уридилилтрансфераза (GALT) и α-цепь интерлейкина-11-рецептора (IL-11Ra), расположены в районе хромосомы 9p13. Этот транскрипт представляет собой результат cis-SAGe, состоящий из 22 экзонов, в результате АС между предпоследним экзоном вышележащего гена и вторым экзоном гена, расположенного ниже. Транскрипция мРНК GALT-IL11Ra начинается с промотора первого гена, кодирующего GALT, но первый из двух сигналов полиаденилирования (окончания транскрипции) игнорируется, чтобы продолжить транскрипцию и второго гена. Анализ экспрессии этого транскрипта показал высокие уровни в клеточных линиях LT5, LT6 и костном мозге плода человека, что подтвердило наличие GALT-IL11Ra в нормальных клетках человека. Транскрипт кодирует белок с несколькими доменами, который расположен на клеточной мембране, а его структура содержит часть GALT, присоединенную к аминокислотной последовательности белка IL-1lRa. Функция слитного белка неизвестна и, видимо, отличается от родительских белков, его экспрессия обнаружена в норме в толстой кишке, адипоцитах, яичнике и яичке.

Еще один химерный транскрипт, HHLA1-OC90, обнаруженный в клеточных линиях тератокарциномы человека, представляет собой слияние между вышележащим геном HHLA1, функция которого неизвестна, и ниже расположенным геном OC90, которые локализованы на хромосоме 8q24.22. В физиологических условиях родительские гены транскрибируются со своих промоторов, в то время как транскрипция HHLA1-OC90 индуцируется промотором длинного терминального повтора эндогенного ретровируса человека, расположенного в интроне. Скрининг 50 человеческих тканей и клеточных линий показал, что высокий уровень экспрессии обнаруживается только в линиях клеток тератокарциномы Teral и NTera2D1.

В 2001 г. в 11 тканях человека был идентифицирован химерный транскрипт P2Y11-SSF1 (он же PPAN-P2Y11), гены которого расположены на хромосоме 19p13.1; все экзоны вышерасположенного гена соединяются с последним экзо-ном нижерасположенного. Его экспрессия наблюдалась во всех тканях, но увеличивалась в клетках HL-60 после индукции дифференцировки гранулоцитов. Секвенирование транскриптома позволило выявить его специфическую экспрессию в сердце, щитовидной железе, надпочечниках, яичниках, предстательной железе и яичке.

Существуют и другие химерные РНК в клетках человека, которые не связаны со структурной перестройкой в геноме, такие как CCND1-Trop2, FAS-ERa, CYP3A43-CYP3A4, CYP3A43-CYP3A5 и Yq12-CDC2L2, а также химерная РНК ACTAT1, содержащая последовательности хромосом 1 и 7. Более сложный случай - это 7 вариантов мышиной РНК Msh4, которые все вместе включают последовательности четырех различных хромосом, а некоторые из них содержат как смысловые, так и антисмысловые последовательности одного из геномных локусов.

Химерные РНК обеспечивают дополнительные функциональные возможности генома без соответствующего увеличения числа генов. Химеры, обычно присутствующие во многих тканях, могут представлять собой набор функциональных единиц, участвующих в фундаментальных клеточных механизмах, общих для всех клеток. Например, подвижность клеток и их пролиферативная жизнеспособность страдают в отсутствие химерных транскриптов C15orf57-CBX3 или ADCK-NUMBL.

Целый ряд химерных транскриптов, таких как C21orf59-TCP10L, ARL10-HIGD2A, C15orf57-CBX3, TMED6-COG8, обнаруживаются во множестве тканей и, вполне вероятно, выполняют какие-то специфические функции в различных типах клеток. Химерная РНК ZC3HAV1L-CHMP1A достаточно часто встречается в различных тканях человека и в норме, и при патологии.

ADCK4-NUMBL - химерный транскрипт, который является продуктом цис-сплайсинга между соседними генами. Нокдаун ADCK4-NUMBL с использованием siРНК приводит к полной инактивации химерного транскрипта в клеточной культуре RWPE-1, в то время как экспрессия ADCK4 не изменяется, а NUMBL не определялась изначально. В результате наблюдалось значительное снижение скорости пролиферации и подвижности клеток. Похожий эффект наблюдался в культуре клеток астроцитов в отношении подвижности, но уровень пролиферации не изменился. Вполне вероятно, что этот химерный транскрипт немного по-разному функционирует в различных типах клеток.

Межхромосомная химерная РНК, C15orf57-CBX3, является результатом слияния второго экзона C15orf57 (CCDC32), расположенного на хромосоме 15, с первым экзоном CBX3, расположенным на хромосоме 7. Нокдаун химеры в культуре клеток RWPE-1 и астроцитов привел к значительному снижению пролиферации и подвижности, в то же время экспрессия родительских генов изменена не была.

Когда-то считавшиеся уникальной особенностью неоплазий химерные РНК часто обнаруживаются в нормальных клетках. Именно поэтому появилась точка зрения, что некоторые химерные РНК могут быть функциональными предшественниками генов и что формирование химерной РНК на транскрипционном уровне может быть «пробным» механизмом, прежде чем функциональный элемент закрепится в геноме. Была обнаружена химерная РНК HNRNPA1L2-SUGT1 (H-S), последовательность которой очень похожа на последовательность «псевдогена» MRPS31P5. H-S химерная РНК состоит из первых пяти экзонов HNRNPA1L2 и последних 12 экзонов SUGT1. MRPS31P5 имеет последовательность, аналогичную первым пяти экзонам HNRNPA1L2 и 3-4-му экзонам SUGT1, в то же время MRPS31 не имеет гомологии с MRPS31P5 после 6-го экзона. Анализ показал, что транскрипт MRPS31P5 более похож на химерную РНК H-S, чем его «родительский» ген MRPS31. Эволюционно H-S предшествует MRPS31P5, поскольку он есть у мармозеток (низшие обезьяны), у которых в геноме еще нет MRPS31P5. У человека H-S экспрессируется минимально (в основном в яичниках), а MRPS31P5 экспрессируется достаточно сильно во всех тканях. Инактивация с использованием siРНК H-S в фибробластах мармозетки приводит к такому же фенотипу, как инактивация MRPS31P5 в фибробластах человека, - снижению пролиферации, накоплению клеток на стадии G0/G1, остановке клеточного цикла на стадии G1/S и усилению апоптоза. Кроме того, анализ транскриптома и последующая валидация потенциальных мишеней, расположенных ниже, выявили сигнальные пути, общие для обоих транскриптов. Интересно, что H-S не удалось восстановить фенотип, вызванный инактивацией MPRS31P5 в клетках человека и макака-резуса, тогда как MRPS31P5 может, хотя бы частично, восстановить фенотип, вызванный инактивацией H-S в клетках мармозетки. Экспериментальные данные подтверждают, что MRPS31P5 является не псевдогеном MRPS31, а скорее, функциональным потомком химеры H-S, и в дальнейшем эволюционировал в самостоятельную транскрипционную единицу. H-S - результат циссплайсинга между соседними генами, в то время как MRPS31P5 явился результатом структурной перестройки генома.

Ответ на вопрос, что собой представляет обусловленный транскрипцией химеризм, остается пока неразрешенным. Предполагается, что TIC является физиологическим процессом, характерным для нормальных тканей, поддерживающим эволюционные механизмы, или же это новый патологический механизм, лежащий в основе некоторых нервно-мышечных, гематологических или онкологических заболеваний. К настоящему моменту понятно, что сплайсинг, индуцированный транскрипцией, более широко распространен в геноме человека, чем предполагалось ранее, и формирует дополнительный уровень белковой вариабельности.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Эпигенетическая регуляция экспрессии генов в организме человека всеобъемлюща как в норме, так и при патологии. Следует помнить, что существует огромное количество мультифакторных заболеваний, где эпигенетические факторы регуляции также играют очень важную роль. Метилирование ДНК, модификации хроматина, многочисленные некодирующие РНК и их регуляторные взаимодействия присутствуют во всех вариантах патологии, в том числе играют очень значительную роль в возникновении, прогрессии, ответе на лечение и прогнозе развития мультифакторных заболеваний (онкологических, иммунных, атопических, эндокринных, кардиологических и др.).

Список литературы

  1. Введение в молекулярную диагностику. Том 2. Молекулярно-генетические методы в диагностике наследственных и онкологических заболеваний / Под ред. М.А. Пальцева и Д.В. Залетаева. М.: Медицина, 2011.

  2. Эпигенетика / Под ред. С.Д. Эллиса, Т. Дженювейна, Д. Рейнберга. М.: Техносфера, 2013.

  3. Эпигенетика. Химический и медико-биологический аспекты / Под ред. В.Г. Граник. М.: Вузовская книга, 2018.

  4. DNA Methylation and Complex Human Disease / Ed. by: Michel Neidhart. UK: Academic Press, 2015. eBook ISBN: 9780127999203.

  5. Epigenomics in Health and Disease / Ed. by: Mario Fraga Agustin Fernandez. UK: Academic Press, 2015. eBook ISBN: 9780128004968.

  6. Medical Epigenetics / Ed. by Trygve Tollefsbol. UK: Academic Press, 2016. eBook ISBN: 9780128032404.

  7. Epigenetics in Human Disease, 2nd Edition / Ed. by Trygve Tollefsbol. UK: Academic Press, 2018. eBook ISBN: 9780128123294.

Глава 8. Генетика соматических клеток и болезни человека

ВВЕДЕНИЕ

Мутационная изменчивость - неотъемлемое и фундаментальное генетическое свойство всех живых организмов. Мутации могут возникать как в половых, так и в соматических клетках на любом из этапов индивидуального развития. Передача генетических изменений через линию зародышевых клеток классически определяет появление и проявление наследственных болезней человека. Что же касается мутаций в соматических клетках, то на протяжении длительного периода времени их ассоциировали исключительно с развитием злокачественных новообразований. Вместе с тем в последние годы с появлением высокоразрешающих технологий геномного секвенирования, включая глубокое секвенирование единичных клеток, стала накапливаться информация о патогенетической значимости соматического мутационного процесса, выходящего далеко за границы индукции онкологических заболеваний. По некоторым оценкам, объем накопленных данных о спектре и частоте соматических мутаций только за последние 5 лет превысил объем знаний за предшествующие полвека. Рост числа сообщений о болезнях человека, обусловленных мутациями в соматических клетках, постепенно приводит если не к трансформации, то к существенному дополнению в традиционном определении генетического заболевания. Становится очевидным, что генетические болезни перестают быть синонимом исключительно наследственных заболеваний. В ряде случаев они могут быть вызваны ненаследуемыми в череде поколений мутациями, возникающими в соматических клетках в разные периоды онтогенеза. В настоящей главе будут рассмотрены основные генетические закономерности соматического мутационного процесса и обсуждены примеры и особенности заболеваний, обусловленных соматическими мутациями.

ОСНОВНЫЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ СОМАТИЧЕСКОГО МУТАЦИОННОГО ПРОЦЕССА

Описание генетических свойств соматических мутаций целесообразно начать с оценки их распространенности в онтогенезе. Следует отметить, что в настоящий момент эти оценки еще не совсем однозначны, поскольку, с одной стороны, они уже опираются на некоторые экспериментальные данные, а с другой - еще во многом основаны на экстраполяции частот, характерных для мутационного процесса в герминативной линии клеток. Тем не менее если принять во внимание, что тело взрослого человека состоит примерно из 1013 -1014 клеток, то число клеток, образуемых в течение жизни, превышает 1016 . Каждое деление соматической клетки несет риск мутационного события, которое для замен оснований ДНК оценивается на уровне 10-7 -10-6 на локус в репродуктивном периоде, с некоторым увеличением с возрастом. Это значение на 1-2 порядка превышает частоту герминативных мутаций. Таким образом, для диплоидного генома человека, содержащего примерно 6,6×109 нуклеотидов, число соматических мутаций в онтогенезе может составить: 6,6×109 ×1016 ×10-7 =1018 однонуклеотидных замен, исключая делеции, инсерции, вариации в числе копий участков ДНК (CNV) и другие генетические варианты. Если допустить, что патогенетическую значимость имеет только 1% мутаций в кодирующей области генома, составляющей, в свою очередь, 1% всей длины ДНК, то число возникающих в ходе индивидуального развития организма одно-нуклеотидных замен ДНК составит 1018 ×10-2 ×10-2 =1014 .

Безусловно, кроме однонуклеотидных замен, соматические мутации могут быть представлены всеми известными типами мутаций - делециями, инсерциями, инверсиями и т.д. Соматические мутации не ограничиваются изменениями на уровне отдельных генов, а точно так же, как и герминативные мутации, существуют в виде мутаций микросателлитных локусов ДНК, динамических мутаций, числовых и структурных нарушений хромосом, CNV. Соматические изменения могут затрагивать не только структурную, но и эпигенетическую организацию генома, приводя к возникновению так называемых эпимутаций и заболеваний, связанных с эпигенетическим мозаицизмом. Типичным примером таких заболеваний могут служить мозаичные формы некоторых болезней геномного импринтинга (синдромы Прадера-Вилли, Энжельмена, Беквита-Видеманна, Сильвера-Рассела, Темпла и ряда других), возникающие вследствие аномалий дифференциального метилирования импринтированных локусов генома в соматических клетках.

Возникновение соматического мутационного (или эпимутационного) события в любом случае есть результат дисбаланса между ошибками репликации ДНК или действия какого-либо индуцирующего мутагенного фактора на клетку и способности различных репарационных систем исправить вызванное нарушение (рис. 8-1, см. цв. вклейку). Соответственно, в ряде случаев источником повышенной частоты соматических мутаций могут быть наследственные дефекты в генах систем репарации ДНК. В такой ситуации границы между соматическими и герминативными мутациями как этиологическими причинами развития генетического заболевания размываются. Примерами являются так называемые «болезни репарации ДНК». В этом случае соматические мутации, возникающие в клетках организма, являются следствием унаследованных генетических дефектов.

Вместе с тем причины соматических мутаций не всегда могут быть очевидны, и в большинстве случаев достаточно сложно однозначно определить, что именно стоит за наблюдаемым мутационным событием в соматической клетке. Необходимо подчеркнуть, что аналогичная ситуация характерна для так называемых первичных и вторичных эпимутаций. Первичные эпимутации представляют собой результат спонтанных изменений характера метилирования ДНК или других эпигенетических модификаций хроматина. Вторичные же эпимутации, напротив, являются следствием структурных мутаций в генах, контролирующих эпигенетические феномены (ДНК-метилтрансферазы, деметилазы, ацетилазы и деацетилазы гистонов и т.д.), и обусловлены, таким образом, унаследованными генетическими вариантами.

Несмотря на универсальность вариантов герминативных и соматических мутаций, последние в некоторых случаях могут иметь и уникальные особенности. Так, возникновение соматических делеций в генах NF1 и DMD при нейрофиброматозе 1-го типа и миотонической дистрофии соответственно может происходить в результате неаллельной митотической рекомбинации между блоками низкокопийных повторов ДНК (сегментных дупликаций). При этом интересно, что обмены в митозе и мейозе происходят между разными блоками повторов, определяя разную протяженность делеций, что, в свою очередь, влияет и на возраст манифестации, и на тяжесть течения заболевания. Таким образом, эволюционно сложившаяся структурная организация генома может программировать возникновение разных мутационных событий в зародышевых и соматических клетках.

В отличие от герминативных мутаций, которые копируются из зиготы во все клетки организма, постзиготические мутационные события формируют генетические гетерогенные популяции клеток. Подавляющее большинство соматических мутаций уникально для конкретной клетки, и чтобы их детектировать, нужно, чтобы мутантная клетка была способна к дальнейшему клональному размножению и имела определенное селективное преимущество. Кроме того, необходимы высокочувствительные системы детекции мутационных событий в единичных клетках. Именно поэтому с появлением таких систем высокопроизводительного секвенирования прогресс в изучении генетики заболеваний, связанных с мутациями в соматических клетках, стал особенно заметен.

Генетическим следствием соматического мутационного процесса является мозаицизм. Под мозаицизмом принято понимать наличие в организме, развившемся из единственной зиготы, двух или более клеточных клонов с различным генотипом или кариотипом. Мозаицизм следует отличать от химеризма, который возникает вследствие объединения зигот с различными генотипами или кариотипами. Мозаицизм, точно так же, как и сами соматические мутации, может существовать на генном, хромосомном или, как уже упоминалось, на эпигенетическом уровне. Следует подчеркнуть, что мозаицизм - это всегда постзиготическое событие, в отличие от самих мутаций, которые находятся в мозаичном состоянии. Последние по своему происхождению могут быть как герминативными, так и соматическими. Важно отметить, что для соматических мутаций известен и обратный мутационный процесс, получивший название «ревертантный мозаицизм», который может привести к коррекции генетического нарушения. Примеры таких процессов наиболее изучены на цитогенетическом уровне. Например, коррекция трисомии мейотического происхождения вследствие хромосомного нерасхождения или отставания в части соматических клеток на постзиготических этапах развития приведет к формированию хромосомного мозаицизма с наличием двух типов клеток - с трисомией и с нормальным кариотипом (либо с ОРД по хромосоме, изначально вовлеченной в анеуплоидию). Аналогичная картина - сочетание трисомных и дисомных клеток может сформироваться и при постзиготическом de novo возникновении трисомии вследствие хромосомного нерасхождения в клетке с нормальным кариотипом. В обоих случаях возникнет хромосомный мозаицизм, представленный комбинацией анеуплоидных и эуплоидных клеток. Более подробно эти процессы описаны в главе «Хромосомные болезни».

Биологическая значимость мозаицизма, равно как и его влияние на клиническое проявление заболевания, остается предметом дискуссий. Предполагается, что тяжесть течения болезни может коррелировать с частотой клеток, несущих соматическую мутацию. Однако в действительности такие строгие корреляции не наблюдаются. В одних случаях достаточно небольшого числа мутантных клеток, чтобы в организме проявились клинически значимые изменения. В других случаях более высокий уровень клеток может оказаться клинически нейтральным.

Здесь, однако, следует подчеркнуть ограниченность наших знаний о распространенности соматических мутаций в разных клетках и тканях пациента, недоступных для молекулярно-генетической диагностики. Как правило, распределение клеток с соматическими мутациями в организме зависит от множества факторов, в том числе от стадии развития, на которой происходит мутационное событие, от частоты прямых и обратных мутаций, от пролиферативной активности клеток с новыми генетическими вариантами, их способности к нормальной дифференцировке и функционированию.

В некоторых случаях появление новых генетических вариантов является онтогенетически детерминированным феноменом, и возникающая клеточная гетерогенность является нормальным физиологическим явлением. Существует несколько хорошо известных примеров так называемого физиологического и локус-специфичного мозаицизма в соматических клетках. Пожалуй, наиболее ярким из них являются запрограммированные соматические реорганизации в генах иммуноглобулинов (Ig) и T-клеточных рецепторов в созревающих B- и Т-лимфоцитах. Такие генетические перестройки обеспечивают формирование расширенного репертуара иммунной системы для эффективного ответа на максимально разнообразные внешние стимулы. Другой хорошо известный пример - укорочение длины теломер в серии соматических клеточных делений, ограничивающее репликационный потенциал клетки и формирующее гетерогенную популяцию делящихся и стареющих клеток. Еще один пример физиологического мозаицизма - митохондриальная гетероплазмия, возникающая на фоне отсутствия строгих механизмов контроля за распределением молекул митохондриальной ДНК (мтДНК) при делении этих клеточных органелл.

Наряду с этим существует еще ряд более редких, а точнее, более труднодоступных для регистрации феноменов, которые могут быть добавлены в этот список. Среди них - микрохимеризм, который представляет собой явление, когда в организме присутствуют клетки или даже смесь клеток с разными генотипами, происходящими от других организмов. Одним из примеров микрохимеризма могут являться циркулирующие клетки плода в организме матери (рис. 8-2, д, см. цв. вклейку). По некоторым оценкам, от 15 до 50% женщин имеют в своем кровотоке циркулирующие клетки плода, сохранившиеся от предшествующей беременности. В отличие от мгновенно разрушающейся после родов внеклеточной плодной ДНК, клетки плода могут сохраняться десятилетиями, попадая с материнским кровотоком в новый организм при последующей беременности. Принимая во внимание, что по своему происхождению такой микрохимеризм является физиологическим явлением, с медико-генетической точки зрения он несет определенные генетические риски для здоровья последующего плода (или плодов), если в геноме предыдущего имелась какая-либо наследственная мутация или хромосомная патология. Другим источником микрохимеризма может являться трансплантация стволовых клеток.

Еще один пример - мозаицизм по анеуплоидиям или крупным структурным перестройкам, регистрируемый на преимплантационных этапах развития в условиях культивирования эмбрионов in vitro при проведении процедур ЭКО. На протяжении долго времени такой мозаицизм был дилеммой при интерпретации результатов преимплантационного генетического тестирования на анеуплоидии (ПГТ-А). Однако в последние 5 лет стала активно накапливаться информация о рождении здоровых детей с нормальным кариотипом после переноса в рамках циклов ЭКО мозаичных эмбрионов с низким уровнем анеуплоидных клеток.

Эти наблюдения дают основания сформулировать гипотезы о наличии особых механизмов самокоррекции эмбрионального кариотипа в ходе раннего развития как одного из вариантов ревертантного мозаицизма либо о компартментализации анеуплоидных клеток в ТЭ, формирующей плаценту и не вносящей вклада в развитие собственно эмбриональных структур. Вполне вероятно, что индукция хромосомного мозаицизма на преимплантационных этапах развития может оказаться нормальным генетически детерминированным явлением, обеспечивающим инвазивные и пролиферативные свойства клеток ТЭ, необходимые для успешной имплантации бластоцисты. Данные вопросы более подробно обсуждаются в главе «Преимплантационное генетическое тестирование».

Другой пример физиологического соматического мозаицизма - полиплоидия в гепатоцитах. Полиплоидные клетки обычно концентрируются в центральных зонах долей печени, а их частота увеличивается с возрастом или на фоне заболеваний, сопровождающихся повреждением печени, что требует индукции регенерационных процессов. Основным механизмом возникновения полиплоидии является блокада цитокинеза после репликации ДНК. Высказываются гипотезы, что полиплоидизация гепатоцитов может иметь некоторые преимущества в условиях действия на орган генотоксических агентов и быстрых циклов клеточного деления при регенерации. Действительно, за счет увеличения копийности генома полиплоидное состояние создает своего рода «генетический буфер», в условиях которого дополнительные копии генов защищают клетку от последствий мутаций, связанных с потерей функции гена (loss-of-function mutations). В отличие от полиплоидии наличие анеуплоидных клеток в печени пока остается дискуссионным вопросом. Вместе с тем анеуплоидные клетки призваны обеспечить ту же роль - регенерацию повреждений. Интересно, что у пациентов с циррозом печени были описаны de novo соматические мутации в генах PKD1, KMT2D и ARID1A, продукты которых, как было показано на мышиных моделях, обеспечивают клональную регенерацию печени.

Наконец, еще один пример внутриорганного соматического мозаицизма - это анеуплоидия и относительно протяженные CNV в нейронах головного мозга. Исследования единичных нейронов с использованием методов глубокого секвенирования демонстрируют, что каждая нейрональная клетка содержит в своем геноме свыше 1000 структурных вариантов (SNV), а от 13 до 40% нейронов имеют постзиготические CNV размером не менее 1 млн п.н. Высказываются гипотезы, что такая структурная соматическая вариабельность также может быть частью генетической программы нормального развития головного мозга. Исследования на мышиных моделях подтверждают это мнение, демонстрируя индукцию соматических CNV за счет генерации двуцепочечных разрывов ДНК в нейрональных стволовых клетках и клетках-предшественниках. При этом удивительно, что локализация таких зон генерации CNV оказывается, по всей видимости, неслучайной и захватывает гены клеточной адгезии и синаптических функций, критически значимые для нормального нейрогенеза.

И еще один пример - это физиологический возрастзависимый процесс потери Y-хромосомы (LOY, mosaic loss of the Y-chromosome). LOY - одна из самых ранних цитогенетических находок, длительное время считавшаяся артефактом вследствие возможной потери хромосомы при приготовлении хромосомных препаратов. Однако совсем недавно этот феномен получил подтверждение современными технологиями секвенирования. Исследование свыше 200 000 образцов ДНК мужчин из биобанка Великобритании показало, что LOY затрагивает от 2,5% мужчин в возрасте 40 лет до 43,6% мужчин в возрасте 70 лет. Это неожиданно делает потерю Y-хромосомы самой распространенной de novo соматической мутацией на протяжении онтогенеза. Значимость такого явления окончательно не ясна, однако частота LOY оказалась ассоциирована с меньшей продолжительностью жизни, повышенным риском онкологических заболеваний (многие опухолевые клетки демонстрируют потерю Y-хромосомы), болезнью Альцгеймера, иммунодефицитами, сердечно-сосудистыми заболеваниями, диабетом и другими возрастзависимыми заболеваниями. Кроме того, возникновение LOY оказалось ассоциированным с курением.

Безусловно, кроме нормального физиологического мозаицизма, существует категория соматических мутаций, приводящих к развитию генетических заболеваний. Патогенетические эффекты таких мутаций во многом определяются собственно их типами, а также стадиями онтогенеза, на которых происходит мутационное событие (рис. 8-3, см. цв. вклейку).

Чем раньше возникнет мутация в развитии организма, тем более вероятно, что клетки, ее несущие, будут присутствовать в большинстве тканей и органов. Соответственно, по своему происхождению и патогенетической значимости соматические мутации могут быть классифицированы следующим образом:

  1. Соматические мутации, возникающие на ранних стадиях эмбриогенеза. Такие мутации, затрагивающие первичные морфогенетические события, ведут к развитию синдромальных форм генетических заболеваний или ВПР. Кроме того, мутации, возникшие до обособления герминативной линии, имеют шанс дать начало гонадному мозаицизму и быть унаследованными в следующем поколении. Такие генетические варианты, а также мутации, возникающие на этапе митотических делений клеток-предшественников гамет, лежат в основе формирования гонадного мозаицизма. Носители гонадного мозаицизма имеют повышенный по сравнению с популяцион-ным риск рождения больного потомства с доминантным наследственным заболеванием или с хромосомной аномалией (ХА). В случае гонадного мозаицизма соматическое генетическое нарушение, возникшее в клетках - предшественниках гамет, может быть передано следующему поколению. Этот и другие возможные варианты возникновения генетических вариантов в соматических клетках представлены на рис. 8-2.

  2. Соматические мутации, возникающие во взрослом организме, могут являться генетическим компонентом в формировании и развитии многофакторных заболеваний (МФЗ), например, атеросклероза.

  3. Соматические мутации, происходящие в пожилом возрасте, как правило, ассоциированы с развитием онкологических заболеваний и старением организма.

Кроме онтогенетического аспекта, важным фактором, который следует учитывать при характеристике эффектов соматических мутаций, является наличие или отсутствие сопутствующих аллельных герминативных изменений. В соответствии с этим болезни, связанные с соматическими мутациями, могут быть классифицированы на 3 группы:

  1. Болезни, обусловленные соматическими мутациями.

  2. Болезни, обусловленные комбинацией аллельных герминативных и постзи-готических генетических вариантов.

  3. Болезни геномной нестабильности, обусловленные унаследованными герминативными мутациями в генах различных систем репарации ДНК.

Остановимся на краткой характеристике и примерах генетических заболеваний каждой из этих 3 групп.

ГЕНЕТИЧЕСКИЕ БОЛЕЗНИ, СВЯЗАННЫЕ С МУТАЦИЯМИ В СОМАТИЧЕСКИХ КЛЕТКАХ

Болезни, обусловленные соматическими мутациями

В данную категорию болезней попадают генетические заболевания, связанные с соматическими доминантными активирующими мутациями (gain-of-function mutations). Примером является синдром CLOVES (Congenital Lipomatous Overgrowth with Vascular, Epidermal and Skeletal anomalies, OMIM 612918), проявляющийся гиперпролиферативными изменениями адипоцитов, сосудистыми, эпидермальными и скелетными аномалиями, ВПР внутренних органов (рис. 8-4, см. цв. вклейку). Первые клинические описания пациентов с синдромом CLOVES датируются 2007 г., а уже в 2012 г. с использованием методов экзомного секвенирования было показано, что развитие заболевания связано с активирующими соматическими мутациями в протоонкогене PIK3CA, кодирующем каталитическую α-субъединицу фермента фосфатидилинозитолкиназа. Частота мутаций у пациентов с синдромом CLOVES варьирует в производных разных зародышевых листков от 2 до 31%, являясь максимальной в клетках жировой ткани (рис. 8-5, см. цв. вклейку).

Протоонкоген PIK3CA хорошо известен своим участием в этиологии многих онкологических заболеваний, включая опухоли молочной железы, яичников, немелкоклеточный рак легкого, колоректальный рак и рак желудка, поэтому его роль в развитии незлокачественных новообразований оказалась в некоторой степени неожиданной. Вместе с тем с течением времени оказалось, что разные мутации в данном гене могут быть ответственны за развитие целой серии заболеваний неонкологической природы, напоминающих по особенностям клинической картины синдром CLOVES и также сопровождающихся гиперпролиферативными процессами (PIK3CA-related overgrowth syndromes) - гемигипертрофия с множественным липоматозом (HHML), синдром Клиппеля-Треноне (KTS), синдромы мегалэнцефалии и макроцефалии с сосудистыми мальформациями или с врожденной телеангиэктазией (M-CAP, M-CM, M-CMTC) и ряд других (рис. 8-6, см. цв. вклеку).

Среди заболеваний, обусловленных соматическими мутациями, можно также отметить: синдром Протея (OMIM 176920, активирующие мутации в протоонко-гене AKT1), синдром Маффуччи (OMIM 166000, мутации в гене PTHR1) и болезнь Оллье (OMIM 614569, соматические мутации в генах IDH1, IDH2), синдром Шиммельпеннинга-Фейерштейна-Мимса (OMIM 163200, соматические мутации в протоонкогенах NRAS (1p13.2), HRAS (11p15.5), KRAS (12p12.1), окулоэктодермальный синдром (OMIM 600268, также соматические мутации в протоонкогене KRAS), синдром Стерджа-Вебера (OMIM 185300, соматические мутации в генах GNAQ, GNA11) и ряд других, так или иначе связанных с индукцией гиперпролиферативных процессов в различных типах соматических клеток. Однако в списке болезней, связанных с соматическими мутациями, обращают на себя внимание и «классические» моногенные заболевания с аутосомно-доминантным типом наследования, возникновение которых в ряде случаев может быть связано с соматическим мозаицизмом. Так, например, мозаичные соматические делеции в гене NF1 описаны у пациентов с сегментным нейрофиброматозом 1-го типа (OMIM 162200). При этом делеции у пациентов ограничены фибробластами из пораженных участков кожи с пятнами цвета «кофе с молоком» и не обнаруживаются в нормальных фибробластах и лимфоцитах периферической крови. Здесь, однако, необходимо отметить, что источником соматических мутаций в таких случаях могут являться биаллельные мутации в генах мис-матч репарации (MLH1, MSH2), которые клинически сопровождаются ранним возникновением злокачественных опухолей и мягкими проявлениями нейрофиброматоза 1-го типа. Как уже отмечалось выше, данный пример затрудняет интерпретацию этиологических основ подобных заболеваний. С одной стороны, болезнь вызвана соматическими делециями NF1, а с другой - источником таких делеций являются унаследованные герминативные мутации в генах мисматч репарации ДНК.

Другие известные примеры представлены нейрофиброматозом 2-го типа (OMIM 101000, соматические мутации гена NF2 в нейронах), пароксизмальной ночной гемоглобинурией (OMIM 300818, соматические мутации гена PIGA в лимфоцитах), синдромом Блоха-Сульцбергера или синдромом недержания пигмента (OMIM 308300, соматические мутации гена NEMO в клетках кожи, глаз, зубов, ЦНС), постзиготической экспансией тринуклеотидных CAG-повторов в гене HTT при болезни Гентингтона (OMIM 143100) и рядом других моногенных заболеваний.

Болезни, обусловленные комбинацией аллельных герминативных и постзиготических мутаций

В эту категорию входят три группы заболеваний, отличающиеся по онтогенетическим аспектам возникновения соматических мутационных событий и их патогенетическим следствиям.

Первую составляют наследственные формы онкологических заболеваний, развитие которых объясняет «двухударная гипотеза» Альфреда Кнудсена, являющаяся в настоящее время фундаментальной основой молекулярной онкологии. Согласно данной гипотезе, предложенной А. Кнудсеном в 1971 г. для объяснения природы семейных форм ретинобластомы (РБ) (злокачественной опухоли сетчатки глаза), развитие злокачественного процесса есть результат двух мутационных событий, или «двух ударов», в пределах одного опухолесупрессорного гена. В качестве «первого удара» выступают унаследованные герминативные мутации в одном из аллелей опухолесупрессорного гена. Это могут быть точковые мутации, делеции или любые другие структурные варианты, которые наследуются всеми клетками организма и присутствуют в них в гетерозиготном состоянии. Вторая мутация, или «второй удар», происходит в аллеле дикого типа опухолесупрессорного гена на стадии стволовых клеток или клеток-предшественников. Вторая мутация также может быть представлена любым структурным нарушением последовательности гена либо эпигенетической модификацией, например, аберрантным метилированием ДНК в его регуляторной области. Возникшая соматическая мутация приводит к так называемому феномену «потери гетерозиготности (ПГ)» (LOH, Loss of Heterozygosity), характеризующемуся полной инактивацией опухолесупрессорного гена. Шанс единственной мутации во втором аллеле, как правило, выше вероятности двух последовательных соматических мутаций в одном опухолесу-прессорном гене, характерных для спорадических форм рака. Это объясняет доминантный характер наследования семейных форм онкологических заболеваний, их более раннюю манифестацию и более тяжелое течение по сравнению со спорадическими случаями. Наиболее известными примерами являются наследственные формы опухолей молочной железы и яичников (мутации в генах BRCA1, BRCA2); наследственный неполипозный колоректальный рак (мутации в генах мис-матч репарации ДНК - MSH2, MSH6, MLH1, MLH3, PMS1 и PMS2, сопровождающиеся феноменом микросателлитной нестабильности); синдром Ли-Фраумени (мутации в гене TP53). Важно отметить, что расшифровка молекулярно-генетических основ наследственных форм рака обеспечила не только эффективную диагностику, но и профилактику этой группы болезней как на уровне тестирования носительства высокопенетрантных герминативных вариантов, так и через пренатальное, а в последние годы и преимплантационное генетическое тестирование (ПГТ).

Вторая группа болезней, представленных комбинацией герминативных и соматических мутаций, возникает в соответствии с принципами парадоминантного наследования, изложенными в работах Рудольфа Хэппла по соматическому мозаицизму при заболеваниях кожи (синдром МакКьюна-Олбрайта, линии Блашко, пигментные невусы Беккера). Сущность парадоминантного наследования заключается в том, что развитие заболевания становится возможным при комбинации унаследованных мутаций с соматическими изменениями в тех же самых генах на ранних стадиях эмбрионального развития. Такие фенотипы оказываются ненаследуемыми, поскольку вызваны в конечном итоге мутациями не в половых, а в соматических клетках. В то же время в некоторых случаях заболевания могут обнаруживаться у нескольких членов в пределах одной родословной, симулируя аутосомно-доминантный тип наследования, что и послужило основанием назвать данный тип наследования «парадоминантным».

Гетерозиготные по парадоминантной мутации индивиды имеют нормальный фенотип и передают мутантный аллель через несколько поколений без каких-либо проявлений. Гомозиготные мутации, возникающие в момент оплодотворения, являются при этом летальными. Признак или заболевание проявляется только в том случае, если мутация в нормальном аллеле возникнет в части соматических клеток на очень ранних стадиях эмбриогенеза, когда происходят формирование и закладка кожных покровов (рис. 8-7, см. цв. вклейку). Парадоминантное наследование напоминает, но не соответствует упомянутой выше «двухударной гипотезе» А. Кнудсена, согласно которой, вторая мутация может произойти в любой момент времени в постнатальном онтогенезе и не является летальным событием.

Феномен парадоминантного наследования, впервые обозначенный Р. Хэпплом в 1986 г., позднее, в 1994 г., в предисловии к 11-му изданию «Каталога наследственных болезней» был назван Виктором МакКьюсиком «интригующей гипотезой», относящейся к категории неменделевского наследования, подчеркивая тем самым определяющую роль соматических мутационных событий в развитии ряда заболеваний. Первоначально явление парадоминантного наследования было описано для фенотипов, проявляющихся патологией кожных покровов, - синдром МакКьюна-Олбрайта (OMIM 174800, парадоминантные мутации в импринтированном гене GNAS), пигментные невусы Беккера с гипертрихозом (OMIM 604919, соматические мутации в гене АСГВ), врожденная треугольная алопеция, встречающаяся при различных синдромальных ассоциациях (синдромы Клиппеля-Треноне, LEOPARD и ряд других). Позднее доказательства парадоминантного наследования были приведены и для локальных нарушений васкулогенеза, ангиогенеза и лимфангиогенеза (рис. 8-8, см. цв. вклейку).

Наконец, третью категорию заболеваний составляют некоторые варианты классических моногенных болезней, возникающие вследствие комбинации мутаций герминативного и постзиготического происхождения (табл. 8-1).

image
Таблица 8-1. Моногенные заболевания, обусловленные комбинациями герминативных и соматических мутаций (по Erickson R.P., 2010, с модификациями)

Болезни геномной нестабильности

В эту группу заболеваний включаются синдромы, характеризующиеся повышенной частотой соматических мутаций, возникающих вследствие унаследованных герминативных изменений в генах репарации и репликации ДНК, а также в генах контроля клеточного цикла (табл. 8-2). Тип наследования таких мутаций - рецессивный. Возникающие при этом формы геномной нестабильности в соматических клетках отличаются широким разнообразием и включают изменения, затрагивающие как число копий целых хромосом (мозаичные анеуплоидии), так и структурные перестройки. В результате клиническая картина во многом напоминает фенотипические особенности хромосомных заболеваний, проявляющихся нарушениями физического и интеллектуального развития, лицевыми дисморфиями, аномалиями черепа и конечностей, врожденными пороками внутренних органов, иммунодефицитными состояниями. Также в эту категорию можно отнести заболевания, связанные с мозаичными нарушениями эпигенетической организации генома. Примером таких заболеваний являются мозаичные формы болезней геномного импринтинга и некоторые формы биродительского полного пузырного заноса, обусловленные герминативными мутациями генов, продукты которых вовлечены в установление и поддержание моноаллельной экспрессии импринтированных локусов генома.

image
Таблица 8-2. Болезни геномной нестабильности

Примечание. АР - аутосомно-рецессивный.

Молекулярно-генетическая диагностика заболеваний, связанных с мутациями в соматических клетках

Молекулярная диагностика болезней, обусловленных наследственными дефектами в генах различных систем репарации ДНК, не имеет принципиальных отличий от диагностики практически любого классического моногенного заболевания. В то же время для выявления типичных соматических мутационных событий в клетках пациентов с «болезнями репарации ДНК» в ряде случаев могут потребоваться некоторые специфические цитогенетические тесты. Так, например, для подтверждения высокой частоты сестринских хроматидных обменов у пациентов с синдромом Блума необходимо будет провести окраску хромосомных препаратов с использованием бромдезоксиуридина (BrdU). В целом имеющийся арсенал методов классического цитогенетического анализа, разработанных в 60-70-е годы прошлого столетия для оценки эффектов химического и радиационного мутагенеза, сохраняет свою актуальность для подтверждения повреждающего действия вновь описываемых мутаций на генетический аппарат клетки.

Иная ситуация складывается для диагностики именно соматических мутаций (и эпимутаций), представленных, как правило, в небольшом проценте клеток и требующих использования высокочувствительных методов детекции мутационных событий. При этом следующие принципиальные факторы должны приниматься во внимание при организации поиска соматических вариантов (по Forsberg et al., 2017, с дополнениями):

  • во-первых, от каждого пациента должно быть доступно несколько биологических образцов, представленных разными типами тканей или клеток, по возможности происходящих из разных зародышевых листков. В идеале диагностика должна базироваться на анализе единичных клеток из разных источников;

  • во-вторых, поиск соматических мутаций должен учитывать механизмы их возникновения. Так, например, маркером постзиготического возникновения анеуплоидии вследствие хромосомного нерасхождения может являться присутствие клеток с трисомией и моносомией по одной и той же паре гомологичных хромосом (реципрокные анеуплоидии);

  • в-третьих, поскольку генотип пациента может меняться с возрастом вследствие накапливаемых постзиготических генетических вариаций, желательно предусмотреть возможность проведения дополнительных исследований в отдаленные временные периоды;

  • в-четвертых, особую ценность для диагностики соматических мутаций представляют монозиготные близнецы (МБ). В таком случае регистрируемые между ними генотипические отличия будут являться отражением постзиготических мутационных событий.

Наконец, молекулярно-генетический анализ должен проводиться с использованием высокоразрешающих методов детекции, максимально чувствительных к соматическому мозаицизму низкого уровня. Наиболее отвечающими такому требованию являются современные модификации методов массового параллельного секвенирования с максимальным числом прочтений последовательности ДНК.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Соматические мутации представляют собой важный, но, по всей видимости, пока еще не до конца оцененный источник генетической изменчивости в ходе онтогенеза. В одних случаях такая изменчивость является генетически детерминированным событием, в других же ситуациях она становится новым или дополнительным этиологическим компонентом в возникновении генетического заболевания. Длительное время исследование соматических мутаций ограничивалось преимущественно областью молекулярной онкологии. Однако с развитием современных высокоразрешающих систем детекции мутационных событий, с накоплением информации о высоком уровне соматического мутационного процесса в определенные периоды онтогенеза, прежде всего в преимплантационном периоде развития, с расшифровкой молекулярных механизмов индукции и коррекции соматических мутаций, формируются представления о том, что такие мутации играют существенную роль в развитии генетических заболеваний. На этом фоне происходит если не трансформация, то расширение самого понятия «генетическое заболевание». Становится очевидным, что генетическая болезнь может теперь рассматриваться не только как результат унаследованных патологических генетических вариантов, но и как следствие постзиготических мутационных событий.

Список литературы

  1. Пузырёв В.П., Кучер А.Н. Эволюционно-онтогенетические аспекты патогенетики хронических болезней человека // Генетика. 2011. Т. 47, № 12. С. 1573-1585.

  2. Пузырёв В.П., Назаренко М.С., Лебедев И.Н. и др. Феномен парадоминантного наследования при атеросклерозе // Медицинская генетика. 2014. Т. 13, № 10. С. 41-48.

  3. Саженова Е.А., Лебедев И.Н. Эпигенетический мозаицизм при болезнях геномного импринтинга // Генетика. 2019. Т. 55, № 10. С. 1137-1150.

  4. Delhanty J.D.A., SenGupta S.B., Ghevara H. How common is germinal mosaicism that leads to premeiotic aneuploidy in the female? // J Assist Reprod Genet. 2019. Vol. 36, N 12. P. 2403-2418.

  5. Erickson R.P. Somatic gene mutations and human disease other than cancer: An update // Mutat Res. 2010. Vol. 705, N 2. P. 96-106.

  6. Erickson R.P. Recent advances in the study of somatic mosaicism and diseases other than cancer // Curr Opin Genet Dev. 2014. Vol. 26. P. 73-78.

  7. Forsberg L.A., Absher D., Dumanski J.P. Non-heritable genetics of human disease: spotlight on post-zygotic variation acquired during lifetime // J Med Genet. 2013. Vol. 50, N 1. P. 1-10.

  8. Forsberg L.A., Gisselsson D, Dumanski J.P. Mosaicism in health and disease - clones picking up speed // Nat Rev Genet. 2017. Vol. 18, N 2. P. 128-142.

  9. Happle R. What is paradominant inheritance? // J Med Genet. 2009. Vol. 46, N 9. P. 648.

Глава 9. Популяционная генетика человека

Большинство глав руководства написаны с точки зрения индивидуального уровня организации - в них рассматриваются индивидуумы с их заболеваниями и геномами. При анализе генетической изменчивости на популяционном уровне организации материи индивидуум перестает быть единицей наблюдения: вместе с другими людьми он составляет популяцию, в которой действуют уже иные, популяционно-генетические процессы: мутации, отбор, миграции и дрейф генов. Изучение этих процессов помогает ответить на вопросы: «Отчего наследственные болезни чаще возникают в одних популяциях и отсутствуют в других? Как, исходя из знания особенностей популяции, прогнозировать груз наследственной патологии в ней?» Для ответа на эти вопросы необходимо обратиться к истории популяций и их географической изменчивости. Это позволит понять закономерности распространения всех генов, составляющих генофонд популяции, в том числе и генов, определяющих наследственные болезни человека.

ОСНОВНЫЕ ТЕРМИНЫ ПОПУЛЯЦИОННОЙ ГЕНЕТИКИ

Популяционная генетика человека изучает структуру генофонда, его внутри- и межпопуляционное разнообразие, генетические процессы, приводящие к изменениям популяционных генофондов, историю их формирования и пространственные закономерности их изменчивости.

Генофонд популяции можно определить как совокупность индивидуальных геномов, входящих в состав популяции.

Генофонд обладает свойством изменяться в поколениях. Даже одно и то же поколение в период своего рождения и в период ухода из жизни по генетическому составу не тождественно само себе. Причина этого состоит в связи жизнеспособности людей с их генотипами: обладатели разных генотипов при прочих равных условиях имеют неравную вероятность дожить до одного и того же возраста. Лишь в случае внутриутробной гибели и ранней детской смерти эта связь становится зримой, но чаще ее регистрируют лишь статистически. Именно поэтому методы одномерной и многомерной статистики столь важны в популяционной генетике, а понятие вероятности является в ней базовым: например, исходный параметр - популяционная частота гена - означает вероятность, с которой данный ген можно встретить в популяции.

Еще большие изменения в структуру генофонда вносит неравная рождаемость - разная вероятность для различных генотипов воспроизвести себя в поколениях. По параметрам рождаемости отличаются разные семьи даже в одной популяции, отличается городское население от сельского, отличаются разные районы страны друг от друга, отличаются разные народы. Различия в интенсивности урбанизации, миграций, в экономических условиях, образе жизни, традициях культуры и структуре браков вызывают неравный прирост разных частей генофонда и тем самым меняют общие характеристики генофонда от поколения к поколению. Изменения в составе генофонда следуют за всеми другими, в том числе за изменениями в социально-экономической и культурной сфере жизни населения.

Поэтому важно подчеркнуть, что хотя генофонд популяции несет на себе печать исторического процесса, но генофонд сам не направляет и не детерминирует этот исторический процесс. Гены, как щепки, несущиеся в потоке истории генофонда, указывают, где находится ее основное русло, водовороты и заводи, но они сами не определяют ход истории, как щепки не задают направление реки. Изменения частот генов, соотношения гомозигот и гетерозигот - лишь очевидная поверхность тех глубинных генетических процессов, которые приводят к становлению, развитию или гибели генофонда.

Основная цель популяционной генетики человека - изучение структуры, истории, пространственной изменчивости и динамики генофонда популяций человека.

Структура генофонда - это генетические характеристики популяции: частота генов, соотношения гетерозигот и гомозигот, различия между субъединицами подразделенной популяции и наиболее общие закономерности изменчивости генофонда в пределах его ареала, возникшие под давлением факторов популяционной динамики (миграции, дрейф генов, мутации и отбор).

Для описания генетической структуры популяции используют два основных инструмента:

  • частоты генотипов и генов (генетических маркеров) в популяции;

  • генетическое разнообразие.

Распределение частот полиморфного гена в популяциях несет важную информацию о суммарном действии факторов популяционной динамики. Анализ различий генных частот (дополненный расчетами генетических расстояний, главных компонент и других мер многомерной статистики) - основной инструмент, используемый в большинстве работ по популяционной генетике. Соотношение гомозигот и гетерозигот - это проявление генетического разнообразия популяций и интенсивности инбридинга в ней. Это соотношение важно для прогноза груза наследственной патологии. Генетическое разнообразие популяций описывают с помощью двух дополняющих друг друга характеристик - внутрипопуляционного (гетерозиготности популяций) и межпопуляционного разнообразия (генетических различий между популяциями).

Мерой генетического разнообразия популяции служат не характеристики отдельных генетических маркеров, а показатели, усредненные по их множеству. Средний показатель дифференциации генофонда (FST ) позволяет количественно оценить суммарное действие двух важнейших факторов популяционной динамики - дрейфа генов и давления миграций. Сравнение средней дифференциации FST с дифференциацией по отдельным (i) генам FST(i) помогает оценить направление и интенсивность действия на конкретный ген третьего фактора популяционной динамики - отбора. Изучение распределения частот генов и генотипов, генетического разнообразия и генетических процессов, протекающих в популяции, позволяет обнаружить наиболее общие черты в структуре и изменчивости генофонда и в дальнейшем перейти к прогнозу груза наследственной патологии. Е.К. Гинтер отмечал: «Зная особенности генетической структуры популяции, можно надежно предсказать величину груза наследственных болезней. Генетическая структура влияет не только на количественную характеристику груза наследственных болезней, но и на качественную, представленную спектром наследственных болезней».

Факторы популяционной динамики можно рассматривать как механизмы, запускающие такие генетические процессы в популяции, которые могут привести к изменению структуры генофонда - изменению частот генов и генотипов, увеличению или уменьшению разнообразия и, следовательно, к изменению груза наследственной патологии. К основным факторам популяционной динамики относят мутации, дрейф генов, миграции и отбор. Поскольку каждый из них подробно рассмотрен в специальных разделах этой главы, здесь будут приведены лишь краткие определения.

Мутации - события, приводящие к возникновению нового варианта фрагмента(ов) ДНК, - создают основу всего генетического полиморфизма популяций. Это первый шаг для возникновения генетического разнообразия как внутри популяций, так и между ними. Мутационные события обычно скрыты от глаз исследователя. Исключение составляют доминантные мутации, например, доминантные наследственные нарушения, сразу подставляющие мутации de novo под действие отбора. Мутации, вызывающие рецессивные наследственные болезни, скрыты от отбора и манифестируют лишь тогда, когда по воле случая встречаются с такими же мутациями в генотипе одного индивидуума. До такого печального события могут пройти многие поколения, в течение которых велика вероятность потери мутации. Поскольку для изучения популяций обычно используют полиморфные генетические маркеры (с частотой не менее 1%), то становится очевидным: чтобы мутантный маркер достиг такой частоты, ему должны помочь три других, много более мощных фактора популяционной динамики, - дрейф генов, отбор и миграции.

Дрейф генов - случайные изменения частоты гена в популяциях - процесс, не имеющий направления. С равной вероятностью он может случайно увеличить или уменьшить частоту генетического маркера. Интенсивность дрейфа генов полностью зависит от размера популяции: чем меньше ее размер, тем меньше гамет передается следующему поколению и тем больше вероятность, что у потомков пропорции частот генов будут отличаться от пропорций в родительском поколении. Наиболее яркие проявления дрейфа генов - «эффект основателя» и «бутылочного горлышка». Они оба связаны с резким сокращением и последующим ростом численности популяции. Разница между ними состоит в том, что «эффект основателя» предполагает малую численность популяции в период ее возникновения, поэтому большинство ее современных членов - потомки небольшой группы предков («основателей»). При эффекте «бутылочного горлышка» сокращение численности происходит уже в течение жизни популяции, но приводит к тому же результату: большинство членов современной популяции являются потомками нескольких предков, которые уцелели во время резкого сокращения численности популяции. Оба варианта приводят к сокращению генетически эффективного размера популяции Ne (см. «Факторы популяционной динамики: дрейф генов и миграции») и мощному действию дрейфа генов. Своеобразие ситуации состоит в том, что хотя современная популяция может быть очень большой по общей численности, но ее генетически эффективный размер будет немногим больше того размера, какой был в период резкого сокращения ее численности. Именно поэтому обнаруживаются последствия дрейфа генов: в результате сокращения численности популяции в тот или иной исторический период современные популяционные частоты генов могут резко отличаться от частот генов как в предковых, так и в родственных популяциях.

Миграции - второй мощный фактор популяционной динамики, но по эффекту он противоположен дрейфу генов. Например, если рассмотреть несколько небольших дочерних популяций, произошедших от одной предковой, то дрейф генов будет создавать различия между ними, а обмен генами в результате миграций будет сокращать эти возникающие межпопуляционные различия. И тогда степень генетических различий между популяциями будет зависеть от соотношения интенсивности этих двух противодействующих факторов - дрейфа генов и миграций. Как и в случае размера популяции, важны не тотальные, а генетически эффективные миграции Ме (см. «Факторы популяционной динамики: дрейф генов и миграции»). Например, если массовая миграция, зафиксированная историей или демографией, не оставила потомков в популяции, то генетически эффективная миграция Ме будет равна нулю. Именно поэтому популяционная генетика рассматривает только те миграции, которые оставляют свой генетический след в популяции. Точно так же генетическая эффективность (Ме ) интенсивных миграций между генетически сходными популяциями невелика, в то время как даже для небольших миграций из далеких или своеобразных популяций (Ме ) она может оказаться значительной.

Оба противодействующих фактора - дрейф генов и миграции - действуют на все гены одинаково, безотносительно к их адаптивной ценности. Именно поэтому дрейф генов и миграции называют селективно-нейтральными факторами в противовес отбору - селективно значимому фактору.

Отбор - третий мощный фактор популяционной динамики, приводящий к изменению генофонда популяции и созданию ее адаптивной (селективной) структуры. В отличие от селективно-нейтральных факторов (миграций и дрейфа генов), отбор действует не на все гены сразу, а избирательно на каждый ген в зависимости от его адаптивной ценности. На индивидуальном уровне отбор приводит к снижению или повышению приспособленности индивидуума, что выражается в том, сколь многочисленное потомство он может оставить. На популяционном уровне отбор выражается в изменении генетических различий между популяциями по конкретному гену F ST(i) . При действии дифференцирующего отбора размах межпопуляционных различий по гену F ST(i) выше, чем среднее по всем генам межпопуляционное разнообразие FST (FSTffl >FST ). При действии стабилизирующего отбора размах межпопуляционных различий по конкретному гену F ST(i) ниже, чем среднее межпопуляционное разнообразие F ST (F <F ST ). Таким образом, по характеру отклонения F ST(i) от F ST можно судить о типе отбора (дифференцирующий или стабилизирующий) и интенсивности его действия на данный ген. Совокупность оценок интенсивности и типа отбора, полученная для репрезентативной выборки генов, позволяет оценить селективную структуру генофонда.

Ген и генофонд. Полное изучение индивидуального генома все еще остается дорогостоящим, поэтому нереально напрямую изучить весь генофонд, т. е. всю совокупность индивидуальных геномов популяции. Однако для описания структуры генофонда, к счастью, можно использовать не весь геном, а репрезентативные наборы генетических полиморфизмов, которые называют генетическими маркерами, а краткое описание дано в разделе «Генетические маркеры». С помощью панелей (совокупностей) тех или иных генетических маркеров исследуют структуру всего генофонда.

Реально существующая, но недоступная непосредственному наблюдению структура генофонда проецируется во множество картин изменчивости отдельных генетических маркеров, поэтому по отдельному генетическому маркеру нельзя судить о генофонде в целом: описание отдельного генетического маркера дает лишь одну из частных проекций - своеобразную точку зрения на генофонд. Для описания структуры генофонда необходимо изучить изменчивость многих генов (генетических маркеров), обобщить эти данные во избежание случайностей и искажений частного видения и получить общие характеристики генофонда. Такие общие параметры можно получить по той или иной панели генетических маркеров, если их выборка из генома репрезентативна.

Поскольку каждая такая панель маркеров описывает один и тот же генофонд, то обобщенные показатели самого важного параметра структуры генофонда - межпопуляционного разнообразия - по любым панелям аутосомных маркеров должны быть одинаковы. Благодаря этому феномену исследователи получают инструмент для верификации оценок изменчивости генофонда - полисистемный подход: если показатели межпопуляционного разнообразия по двум и более независимым системам маркеров оказываются сходными, это означает, что обобщенные характеристики этих систем маркеров дают правильное описание структуры генофонда (см. «Генетические маркеры»).

Ясное понимание соотношения изменчивости отдельных генов и генофонда в целом - ключевой момент в популяционной генетике. Изучая полиморфизм отдельных генов, популяционная генетика определяет характеристики генофонда популяции и познает генетические процессы, его сформировавшие. Такое знание позволяет перейти к пониманию особенностей формирования груза наследственной патологии.

Популяция человека - относительно обособленная группа населения, которая исторически сложилась на определенной территории, воспроизводит себя в границах этого исторического ареала из поколения в поколение и обменивается генами в большей или меньшей степени с такими же окружающими ее популяциями.

Это определение подчеркивает, что популяция - не эфемерная группа людей, а особый, исторически сложившийся и стабильный суперорганизм, живущий в рамках конкретного времени и географического пространства. В них же существует и генофонд популяции, и если жизнь индивидуума измеряют в числе прожитых лет, то жизнь популяции и ее генофонда - в числе прошедших поколений (длина одного поколения - около 25-30 лет). Для того чтобы констатировать рождение новой популяции, должно смениться как минимум 3-4 поколения, т.е. век: только в таких временных масштабах - веках, а не годах - можно изучать популяции.

Единственный критерий, который может претендовать на точность, - относительная обособленность популяции. Этот критерий определяет, что большая часть браков (более 50%) должна быть заключена в ее пределах (между ее членами). Именно поэтому не только выражение «популяция роддома № 6» с точки зрения популяционной генетики абсурдно, но и Москву нельзя считать в строгом смысле популяцией, поскольку из всех браков, заключаемых в ней, менее половины заключаются между людьми, рожденными в этом городе. Лишь при включении Подмосковья и даже близлежащих областей эту огромную совокупность населения можно будет рассматривать как популяцию. В то же время небольшой горный аул в Дагестане, где традиционно разрешены близкородственные браки, и поэтому практически все браки заключаются между уроженцами этого селения, является популяцией.

Важнейший атрибут популяции - ее ареал.

Ареал популяции - жизненное пространство популяции и важный фактор ее изменчивости. Ареал либо создает условия для формирования генетических различий, либо фиксирует их, если они возникли по иным причинам.

Например, ареал московской популяции включает территорию всего Подмосковья, а ареал горного аула - не только сам аул, но и его жизненное пространство, т.е. территории, на которых выше вероятность встретить его жителей, а не жителей соседних аулов.

Практически все популяции человека очерчены в пространстве и имеют свой географический ареал, географические и историко-культурные границы. Они, конечно же, не представляют непроходимые заборы - сквозь них проходят миграционные потоки генов, но они не столь интенсивны, как внутри ареала популяции. Эти границы плывучи, текучи и неоднозначны, но при этом абсолютно реальны: их можно обнаружить и зафиксировать, например, изучая структуру брачных миграций. Оказывается, даже генофонды мегаполисов, где огромные массы населения перемешиваются на небольшом участке земли, не только в прошлом, но и сейчас обладают географической подразделенностью (Курбатова, 2004, 2013, 2018, 2019). Тем более она была характерна для сельского русского населения, где брачные традиции («хоть за курицу, но на соседнюю улицу») приводили к генетическим различиям даже между географически близкими популяциями.

Геногеографические карты. Поскольку ареал - неотъемлемый атрибут популяции, то геногеографическая карта, показывающая пространственное распределение параметров генофонда, становится важным источником информации о популяциях. Она представляет собой компьютерную географическую карту, в каждой точке которой указано значение того или иного генетического показателя: частоты генетического маркера в конкретной точке пространства; внутриили межпопуляционного разнообразия; корреляции с широтой, долготой, параметрами среды или другими маркерами; генетического расстояния от значения в указанной точке карты до заданного параметра (например, региональной частоты); обобщенных характеристик генофонда (например, значения главных компонент изменчивости генофонда) и целого ряда других. При этом карта служит не просто иллюстрацией, а инструментом количественного анализа. Серии карт можно складывать и находить среднее значение между ними, проводить с картами, как с обычными цифровыми матрицами, любые статистические преобразования и расчеты.

Поскольку карты создают с помощью компьютерного моделирования, это позволяет создать математически точный образ пространства и передать его без искажений всем читателям карты. Именно поэтому геногеографические карты - универсальный канал передачи информации между специалистами разных областей науки. Такие карты демонстрируют различия между популяциями, помогают реконструировать основные генетические процессы, которые эти различия сформировали, и позволяют продемонстрировать основные феномены популяционной генетики. Например, карты генетических расстояний от средних этнических частот до каждой точки ареала этноса оказались одинаковыми и для полиморфных генетических маркеров, и для наследственных заболеваний.

Ареал некорректно представлять лишь в двухмерном пространстве географической карты. Популяционный ареал, как правило, содержит и иные измерения. Это может быть не только третье измерение физического пространства (высотное). В качестве иных измерений могут выступать любые факторы культуры (конфессиональные, лингвистические, этнографические и др.) или среды (опосредованной через хозяйственно-культурные типы взаимодействия со средой). Например, в характеристике хозяйственно-культурных типов (степные кочевники, охотники-оленеводы, охотники на морского зверя и др.) звучит то дополнительное измерение ареала, которое свойственно этой популяции и обусловливает устойчивость ареала. Весь исторически сложившийся облик обрядности, одежды, норм морали, пищи, домостроительства, множества этнографических, лингвистических, конфессиональных особенностей создает границы между популяциями, географически занимающими один и тот же ареал.

Подразделенные популяции и демы. Возникновение генетических различий между популяциями приводит к тому, что исходно единая популяция подразделяется на несколько дочерних. Большинство крупных популяций являются подразделенными и состоят из множества популяций разных иерархических уровней, вложенных друг в друга, как матрешка в матрешку. Ареалы этих субпопуляций также следуют «принципу матрешки». Например, ареал популяции далекого села Суры, родины св. праведного Иоанна Кронштадтского, входит в ареал пинежских популяций, тянущихся лентой вдоль реки Пинеги. Они входят в ареал популяций Архангельской области, вместе с ними - в ареал популяций Русского Севера, затем - в ареал русского народа и далее - восточных славян, Восточной Европы, Европы, Евразии и мира.

Именно подразделенные популяции - основной объект изучения популяционной генетики, поскольку подразделенность - наиболее распространенное состояние популяций человека. Элементарные популяции, далее не делимые, называют локальными или, реже, демами. Они служат «атомами» популяционной системы, несмотря на то что их размеры могут чрезвычайно различаться - от небольшого аула до огромного мегаполиса. Тем не менее именно элементарные популяции с наибольшей вероятностью могут соответствовать понятию идеальной популяции, в которой действует один из базовых законов популяционной генетики - закон равновесия Харди-Вайнберга.

Генетические процессы в популяциях. Закон Харди-Вайнберга гласит, что в бесконечном ряду поколений популяционные частоты генов и генотипов не будут меняться, если на популяцию не действует ни один из факторов популяционной динамики. Например, для двуаллельного гена неизменные частоты аллелей p и q (p+q=1) будут задавать неизменные частоты генотипов: для гомозигот - p2 и q2 , для гетерозигот - 2pq, причем p2 +2pq+q2 =1. Такая идеальная популяция - столь же полезная абстракция, как, например, понятие идеального газа в физике. Идеальная популяция Харди-Вайнберга обладает бесконечно большим размером, иначе в ней начнет действовать фактор дрейфа генов. Она панмиксна, т. е. браки в ней заключаются случайно по отношению к генотипам. В ней не возникают новые мутации, на нее не влияют миграции и не действует отбор. Иными словами, в идеальной популяции все факторы популяционной динамики - дрейф генов, мутации, миграции и отбор - бездействуют. Понятие идеальной популяции дает инструмент для обнаружения генетических процессов в популяции. В идеальной популяции Харди-Вайнберга действует лишь один процесс - передача генов в поколениях. Если же обнаруживают, что реальность отличается от идеала, что в реальной популяции частоты генотипов отклоняются от ожидаемых из равновесия Харди-Вайнберга (p2 , 2pq, q2 ), это указывает на то, что в популяции действуют иные мощные генетические процессы. По направлению и степени отклонений можно предполагать, какие именно генетические процессы и с какой интенсивностью протекают в популяции.

Интенсивность этих процессов должна быть довольно велика для того, чтобы сместить равновесие Харди-Вайнберга. В большинстве популяций человека генетические процессы не столь мощны, чтобы вызвать достоверные отклонения наблюдаемых частот генотипов от ожидаемых в идеальной популяции. Именно поэтому современная популяционная генетика использует целый арсенал иных методов, позволяющих определить структуру генофонда и происходящие в ней генетические процессы. В него входят такие эффективные и наглядные методы многомерной статистики, как многомерное шкалирование (демонстрирует взаимное расположение популяций в генетическом пространстве), дендрограммы (обнаруживают кластеры генетически близких популяций), главные компоненты (выявляют ведущие закономерности в изменчивости популяций), оценки различий между популяциями на разных уровнях иерархической популяционной системы (Nei, AMOVA), филогеография (родство популяций, определяемое с помощью нерекомбинирующих признаков) и др. В дальнейших разделах главы некоторые из этих методов будут использованы для демонстрации действия генетических процессов в популяциях, но основной технологией будет геногеография, позволяющая оценивать изменчивость генофондов в географическом пространстве.

Подразделенные популяции и инбридинг. Степень различий между популяциями в пределах общей (подразделенной) популяции можно измерить несколькими способами, причем они позволят перейти к оценке инбридинга, играющего столь важную роль в манифестации рецессивно наследуемой патологии.

Во-первых, можно сравнить различия между популяциями, т. е. то, насколько субпопуляции генетически отличаются друг от друга. Для этого используют два показателя, которые в большинстве случаев примерно равны друг другу (FST ≈GST ).

Чтобы их рассчитать, нужно лишь знать частоты генов в каждой из субпопуляций и вычислить величину генетических различий между ними, т. е. определить нормированную дисперсию частоты гена в субпопуляциях:

image

где σ2 q =k-1 ∑(qj -q)2 , а среднюю частоту аллеля q в подразделенной популяции, состоящей из k субпопуляций (j=1, 2, …​, k), рассчитывают как q=k-1 ∑qj . Понятно, что если популяция значительно подразделена, то ее субпопуляции изолированы друг от друга (между ними заключается мало браков, и поток генов невелик), частота гена в них значительно варьирует, и дисперсия частот будет велика. Второй способ измерить подразделенность состоит в расчете гетерозиготности, т. е. измерении различий внутри субпопуляций и популяций (HT , HS ). Как известно из правила Харди-Вайнберга, в панмиксной популяции с частотой аллеля q гетерозиготность HT составляет 2q(1-q). В подразделенной популяции с той же средней частотой аллеля q гетерозиготность всегда будет меньше (эффект Валунда), причем ее снижение тем больше, чем выше степень подразделенности популяции. Именно поэтому, сравнивая среднюю гетерозиготность субпопуляций (H S[1]) с теоретически ожидаемой гетерозиготностью тотальной популяции (HT ), можно вычислить степень подразделенности популяции, обозначаемой как GST . Формула расчета очень проста:

image

Показатель HT оценивает общее генетическое разнообразие, накопленное всей тотальной популяцией. Он включает различия между популяциями (DST ) и индивидуумами внутри популяций (HS ). Показатель HS оценивает различия внутри популяции, потому его называют показателем гетерозиготности популяции. Он оценивает, насколько генетически похожи друг на друга индивидуумы из одной популяции. Все показатели связаны между собой следующими соотношениями:

image

где qij - частота аллеля i в субпопуляции j (j=1, 2, …​ , k); k - число субпопуляций; qi - средняя частота аллеля i в тотальной популяции.

Оба способа расчета - и через дисперсию, и через снижение гетерозиготности - измеряют одну и ту же подразделенность. Именно поэтому при условии использования корректного математического аппарата эти две величины оказываются равны друг другу.

Третий и самый очевидный способ оценки генетических различий между популяциями - с помощью генетических расстояний. Есть множество мер генетических расстояний, и все они сравнивают, насколько различаются частоты аллелей в двух популяциях. Если необходимо сравнить не две, а сразу несколько популяций, то надо просто рассчитать генетические расстояния между каждой парой популяций и затем усреднить все попарные различия. В результате будет получена общая характеристика всей рассматриваемой системы популяций, т. е. то, насколько все входящие в нее популяции генетически отличаются друг от друга. Легко заметить, что по смыслу это та же степень подразделенности, которая была описана для первого случая с помощью других мер различий (FST ~ GST ). Этот - уже третий - способ расчета подразделенности приведет к получению того же числа, той же величины подразделенности, что и два других способа расчета (через дисперсию частоты аллеля в субпопуляциях и снижение гетерозиготности). Именно поэтому разные меры генетических расстояний часто служат одновременно и мерами подразделенности.

Четвертый способ расчета генетических различий между популяциями (использован в разделах «Генетические маркеры» и «Время и пространство генофонда») напрямую связывает подразделенность популяции с генетическим дрейфом и миграциями. Популяционный смысл этой связи в том, что генетические различия между субпопуляциями возникают и растут за счет дрейфа генов, но уменьшаются за счет миграций между субпопуляциями. Подразделенность (Fe ) рассчитывают по формуле:

image

где Ne - генетически эффективный размер популяции, задающий интенсивность дрейфа; Me - генетически эффективные миграции.

Пятый способ позволяет выразить то же разнообразие, но в терминах, более привычных для медицинской генетики, - инбридинга и эндогамии.

Эндогамия - доля браков, заключаемых внутри популяции. В определении популяции было указано, что ее эндогамия должна быть больше 0,5. Эндогамия ниже этой критической величины свидетельствует о коллапсе популяции, т.е. если более половины браков заключают вне популяции, то она растворяется в иной, более крупной популяции. Например, среди изученных в 2010 г. эвенков Забайкалья не удалось обнаружить ни одного (!) брака между ними, так как все эвенкийские женщины предпочли мужчин иных этносов. Это означает, что их эндогамия равна нулю, и популяция этой группы эвенков сошла с исторической сцены. В табл. 9-1 приведены показатели эндогамии и инбридинга для народов Кавказа - от самых западных (шапсуги, абхазы, черкесы) до самых восточных (народы Дагестана). Таблица 9-1 демонстрирует, что на Кавказе сохраняется традиционная брачная структура, поддерживающая высокую степень эндогамии и, как следствие, высокий уровень инбридинга. Например, кубанские казаки проживают среди шапсугов и черкесов, ходят в одни школы и магазины, но при этом остаются разными популяциями: у кубанских казаков инбридинг в 10 раз меньше, чем у черкесов, и в 50 раз меньше, чем у шапсугов. Из табл. 9-1 следует, что даже в горном изоляте Швейцарии (Fr =0,51) и религиозном изоляте мормонов (Fr =0,19), служащих классическими примерами изолированных популяций, инбридинг значительно ниже, чем в среднем среди популяций Кавказа.

image
Таблица 9-1. Оценка эндогамии и инбридинга

* Оценки эндогамии для этнической группы.

** Средние оценки эндогамии для административных районов.

*** Средние оценки эндогамии для аулов (деревень).

Инбридинг - эффект близкородственных браков в пределах одной популяции. Общий показатель инбридинга (FIT ) складывается из двух составляющих - случайного (FST ) и неслучайного инбридинга (FIS ), которые соотносятся следующим образом:

image

где FIT - общий коэффициент инбридинга индивидуума (I) относительно тотальной (T) популяции; FIS - коэффициент неслучайного инбридинга индивидуума (I) относительно субпопуляции (S), к которой он принадлежит; FST - коэффициент случайного инбридинга субпопуляции (S) относительно тотальной (T) популяции.

Инбридинг составляют браки между близкими и дальними родственниками, которые можно обнаружить с помощью изучения родословных. Неслучайный инбридинг возникает, если в популяции существует традиция заключения ассортативных браков между родственниками. Случайный инбридинг возникает вследствие ограниченности размера популяции, при этом со временем все ее члены становятся в какой-то степени родственниками, не подозревая о своем родстве.

В зависимости от традиционной брачной структуры ведущей является либо одна, либо другая составляющая инбридинга. Например, в популяциях Западного Кавказа (шапсуги, черкесы, абхазы) тщательно, вплоть до восьмого поколения избегающих родственных браков, основную роль играет случайный инбридинг (в табл. 9-1 он рассчитан на основе данных о фамилиях с помощью коэффициента изонимии). В популяциях же Дагестана (кубачинцы, даргинцы, аварцы, ботлихцы, андийцы, тиндалы, лакцы, лезгины), традиционно практикующих близкородственные браки, основную роль играет неслучайный инбридинг (в табл. 9-1 рассчитан на основе родословных).

Показатель FST , который с пяти разных точек зрения оценивает подразделенность популяции, одновременно служит оценкой случайного инбридинга.

Генетические маркеры

Популяционная генетика оперирует полиморфными генами, т. е. такими, которые распространены в популяциях не в одном, а в разных вариантах (аллелях), причем каждый аллель встречается с заметными частотами. Каждый из аллелей является результатом мутаций гена, обычно произошедших в далеком прошлом и передающихся в цепи поколений. При этом если варианты гена, определяющие наследственные заболевания, как правило, очень редки, то для целей популяционной генетики важно, чтобы аллельные варианты были достаточно частыми: согласно разным критериям полиморфизма, аллели гена должны встречаться в популяции с частотой не менее 1% или даже не менее 5%.

Генетический маркер - любой полиморфный признак, по характеру проявления которого у конкретного индивидуума можно однозначно опознать определенный вариант определенного участка ДНК. Такой признак не обязательно является геном, но он должен нести точную информацию о конкретном фрагменте ДНК. Только в этом случае признак рассматривают как генетический маркер, поскольку он однозначно маркирует конкретный участок ДНК. Если такая связь неоднозначна, то признак не относят к генетическим маркерам. Непосредственно выявляемые полиморфные варианты ДНК также относят к генетическим маркерам.

В современной популяционной генетике генетические маркеры принято делить на два класса - классические и ДНК-маркеры.

Классические маркеры

Первоначально термин «генетический маркер» обозначал признаки, которые сейчас чаще называют классическими маркерами. Гены тогда можно было изучать только через анализ их внешних (фенотипических) проявлений, и было важно различать, какие из них маркируют гены, а какие - нет.

Например, свертывание крови в присутствии определенных антител однозначно свидетельствует о присутствии в ней антигена, а его существование - о наличии у индивидуума определенного аллеля этого гена. Влажная или сухая консистенция ушной серы однозначно указывает на существование соответствующего аллеля другого гена. Множество других особенностей внешнего облика человека (например, кожные узоры пальцев или цвет глаз), несмотря на их высокую наследуемость, не имеют однозначной связи с конкретным вариантом того или иного гена и поэтому не могут быть генетическими маркерами.

Среди классических маркеров выделяют три основных подтипа, которые перечислим в историческом порядке их применения.

Физиологические маркеры - физиологические признаки, проявление которых контролирует один ген (например, цветовая слепота, вкусовая чувствительность к фенилтиокарбамиду или тип ушной серы).

Иммунологические маркеры - белки иммунной системы, определяемые иммунологическими (серологическими) методами (например, группы крови AB0 и резусфактор).

Биохимические маркеры - ферменты (обычно сыворотки или эритроцитов крови), определяемые такими биохимическими методами, как электрофорез и изоэлектрофокусирование.

ДНК-маркеры

Анализ ДНК-маркеров - прямой анализ изменчивости структуры самой ДНК. Именно поэтому практически все ДНК-маркеры служат генетическими маркерами. Однако можно привести пример мультилокусной пробы (ДНК-фингерпринт), где гены, соответствующие полосам фореграммы, остаются неизвестными, поэтому ДНК-фингерпринт не относят к генетическим маркерам.

ДНК-маркеры, используемые в популяционной генетике, имеют несколько разных критериев классификации, а сами классификации частично перекрывают друг друга.

Диаллельные и мультиаллельные ДНК-маркеры. Среди диаллельных ДНК-маркеров обычно выделяют три типа: точечные замены SNP, обычно называемые снипами, инсерции (например, вставки мобильных элементов - Alu-повторы) и делеции (см. «Факторы популяционной динамики: мутации и отбор», где описано распространение делеции в гене CCR5, определяющей устойчивость к синдрому приобретенного иммунодефицита).

В популяционной генетике из мультиаллельных ДНК-маркеров обычно изучают минисателлитные и особенно микросателлитные (STR - short tandem repeats) маркеры.

У STR-маркеров аллели отличаются друг от друга количеством повторов одного и того же мотива. У минисателлитных маркеров мотив относительно длинный, а у микросателлитных он состоит из сочетания всего нескольких нуклеотидов (обычно - 2, 3 или 4), но оно многократно и монотонно повторяется. Аллели STR-маркеров обозначают по числу повторов. Мутации в таких маркерах накапливаются быстро, и у ребенка нередко становится на один повтор больше или меньше, чем у родителей. Именно благодаря повышенной скорости мутаций эти маркеры и важны для популяционной генетики. Так, например, их используют как «минутную» стрелку при датировке происхождения гаплогрупп Y-хромосомы, а медленно мутирующие SNP-маркеры - как «часовую» стрелку.

Вторая важная для популяционной генетики человека классификация подразделяет ДНК на аутосомные маркеры и на «однородительские» (uniparental).

Аутосомные и «однородительские» ДНК-маркеры

К однородительским маркерам относятся маркеры мтДНК, передающиеся в цепи поколений только по материнской линии, и маркеры нерекомбинирующей части Y-хромосомы (NRY), передающиеся в цепи поколений только по отцовской линии. К аутосомным относят все остальные маркеры, содержащиеся у индивидуума в двух вариантах - один получен от отца, другой - от матери, поэтому они подвержены рекомбинации. У однородительских маркеров отсутствует рекомбинация, ведь дети получают генетическую информацию только от одного из родителей. Именно поэтому весь генетический текст, записанный в мтДНК или нерекомбинирующих участках Y-хромосомы, целиком и без перемешивания передается в цепи поколений. Генетический текст, целиком переданный либо от матери (мтДНК), либо от отца (NRY), называют соответственно гаплотипами мтДНК и гаплотипами Y-хромосомы.

Если бы гаплотипы всегда передавались неизменными во всей череде поколений, то все дочери Евы были бы одинаковы по мтДНК, а сыновья Адама - по Y-хромосоме. Тем не менее время от времени в обоих типах ДНК происходят мутации. Каждая из них, благодаря отсутствию рекомбинации, создает новый гаплотип, причем можно указать, какой гаплотип был предковым, а какой - дочерним. Группы родственных гаплотипов, восходящих к общему предку, но уже накопивших некоторые различия между собой, называют гаплогруппами. Знание того, какие гаплогруппы предковые, а какие относительно них дочерние, позволяет воссоздать всю цепь генетических преобразований на протяжении всей истории человека, реконструировав «родословные» мтДНК и Y-хромосомы для всего человечества.

В целом картина похожа на генеалогическое древо древнего и знатного рода, но есть два отличия. Во-первых, это генеалогия всего человеческого рода, а во-вторых, она проще обычных генеалогий, поскольку на этом древе отражается происхождение либо только по материнской линии (мтДНК от Евы ко всем ее нынешним дочерям), либо только по отцовской линии (Y-хромосома от Адама ко всем его нынешним сыновьям). Много проще она и тем, что на таком генеалогическом древе записаны не имена, а только мутации, а они случаются нечасто. Зато корни древа уходят на огромную глубину - на все время существования человечества. Знание таких иерархических классификаций мтДНК и Y-хромосомы, а также скоростей мутаций позволяет определить время происхождения гаплотипов и отдельных популяций (см. «Время и пространство генофонда»).

Подтипы классических и ДНК маркеров различаются лишь техническими параметрами - методом тестирования гена, способом наследования или мутирования. Суть анализа генетических маркеров по мере развития технологий оставалась неизменной - необходимо установить, какой именно вариант конкретного фрагмента ДНК присутствует у определенного индивидуума.

Полногеномные панели ДНК-маркеров. Параллельно с внедрением новых методов увеличивалась и пропускная способность анализа, чему в последние годы особенно способствовало развитие NGS-технологий. Тем не менее стоимость полного прочтения одного генома человека (3 млрд нуклеотидов) еще долго будет слишком велика, чтобы секвенировать хотя бы по 100 человек из каждой популяции земного шара.

Альтернативой полному прочтению индивидуального генома становится анализ тысяч или сотен тысяч SNP-маркеров - так называемый полногеномный анализ (genome-wide genotyping). Действительно, панели в сотни тысяч снипов покрывают весь геном как плотной сеткой, но ими геном не исчерпывается: между снипами, входящими в панель, остаются фрагменты генома, информацию о которых этот метод не позволяет получить. Технологии чипов достаточно развиты и, хотя тоже дорогостоящи, позволяют анализировать сотни и тысячи образцов.

Важно при этом помнить специфику популяционной генетики. Анализ одного генома ничего не дает, и, чтобы получить характеристику одной популяции, нужно проанализировать примерно 100 геномов. Необходимо также изучить такое же число геномов из многих других популяций: ведь, чтобы понять особенности и происхождение интересующей популяции, нужно сравнивать ее с другими. Простое увеличение количества генов, анализируемых для каждого человека из конкретной популяции, приводит лишь к необходимости закупки все более мощных компьютеров для обработки растущего массива данных. Чтобы это количество начало переходить в качество или хотя бы позволило получать более точные и интересные результаты, чем при классическом анализе немногих генов, надо научиться собирать многомерную картину генофонда из ее множества проекций - отдельных генетических маркеров. О том, как этого достичь, пойдет речь в следующих разделах главы.

Негенетические и квазигенетические маркеры

Наряду с генетическими маркерами популяционная генетика использует целый ряд иных типов признаков, которые несут информацию о структуре генофонда, но не маркируют определенный участок ДНК (например, фамилии, кожные узоры, археологические, лингвистические, антропологические или демографические признаки).

Для большинства перечисленных признаков генетическая предрасположенность вообще отсутствует (например, фамилии, названия рода, демографические параметры). Они не имеют не только генетической, но и биологической природы, поэтому их и называют квазигенетическими (псевдогенетическими). Тем не менее, несмотря на такое название и то, что они не определяются генами (фамилия - явление языка и культуры, а не биологии), квазигенетические маркеры порой ведут себя почти так же, как и настоящие гены. Благодаря исторически возникшей связи «псевдогены» обнаруживают высокую корреляцию с настоящими генами и потому позволяют анализировать структуру генофонда.

Наиболее популярный квазигенетический маркер - фамилии, каждая из которых служит аналогом одного из многих тысяч аллелей одного гена. Показано, что даже для русских фамилий, исторически возникших недавно, связь с ДНК-маркерами Y-хромосомы, рассчитанная на популяционном уровне изменчивости, велика (r=0,6). Еще больше она для тех народов, где фамилии унаследовали знаки родовой принадлежности (Кавказ, Центральная Азия, Сибирь, Дальний Восток). При этом фамилии обладают важным преимуществом: в отличие от настоящих генетических маркеров, это «бескровный» и дешевый маркер, который можно изучать не для малой выборки из популяции, а для всей популяции в целом. Эти достоинства и существование высокой корреляции с истинно генетическими маркерами делают фамилии незаменимым инструментом для анализа структуры генофонда, случайного инбридинга и груза наследственной патологии.

Требования к выборке маркеров для изучения генофонда

Если изучается не весь геном, а только выборка генов из него, то неизбежно возникает вопрос: сколько и каких маркеров надо включить в анализ, чтобы получить надежные характеристики генофонда? Как убедиться, что по данным о нескольких маркерах можно делать обоснованные выводы о генофонде в целом?

Сравнение показателей разнообразия генофонда FST . Такие доказательства дает сравнение разных выборок генов. Принцип доказательства следующий: если при проведении нескольких исследований, каждое из которых основано на независимой выборке генов, будут получены одинаковые характеристики генофонда, то можно утверждать, что каждая из этих выборок характеризует основные черты генофонда. Было проведено множество таких сравнительных исследований, позволивших утверждать, что для классических маркеров достаточно собрать случайную выборку из 20-30 генов (в сумме - около 50 полиморфных аллелей), чтобы получить достоверную характеристику межпопуляционного разнообразия генофонда (FST ≈GST ).

Классические маркеры определяются не прямо по фрагментам ДНК, а по их белковым продуктам, которые подвержены более интенсивному отбору, чем просто последовательности ДНК. Именно поэтому с наступлением эры ДНК-маркеров широко распространилось утверждение, что ДНК-маркеры, свободные от давления отбора, будут фиксировать большее генетическое разнообразие генофонда, чем классические маркеры. Однако такое утверждение может быть справедливо лишь в том случае, если на все классические маркеры будет действовать только один вид отбора - стабилизирующий (уменьшающий различия между популяциями), но это предположение не соответствует действительности. Еще до получения результатов исследования ДНК-маркеров теоретически было показано, что оценки дифференциации генофонда по классическим и ДНК-маркерам должны быть одинаковыми, если выборка маркеров случайна и достаточно велика. Первые же результаты подтвердили этот прогноз.

В табл. 9-2 приведены четыре ряда независимых оценок разнообразия мирового генофонда, различающихся по всем исходным параметрам (число изученных народов мира и их состав, число генных маркеров и их состав), и даже сами меры межпопуляционного разнообразия различны. Общими для этих работ были лишь охват всего мирового разнообразия в целом и проведение исследования на едином (этническом) уровне популяционной системы. При этом оценки межпопуляционного разнообразия FST оказались чрезвычайно устойчивыми и индифферентными к методическим расхождениям авторов. Характер маркеров - белковые продукты генов или ДНК-полиморфизм - также не сказался на показателях разнообразия FST и HS .

image
Таблица 9-2. Устойчивость средних характеристик разнообразия генофонда: межпопуляционного FST и внутрипопуляционного HS

Полученный результат - важнейшее свидетельство устойчивости средних оценок разнообразия генофонда. Множество аналогичных сравнительных исследований других генофондов также обнаружило совпадение оценок FST по классическим и ДНК-маркерам при условии, что их выборки достаточно велики и случайны по отношению к отбору.

Например, для максимальной корректности сравнения народов Восточной Европы для анализа были отобраны только те этносы, которые изучены по обширным панелям как классических, так и аутосомных ДНК-маркеров. В результате были получены следующие оценки межпопуляционного разнообразия: по классическим маркерам FST =2,69, по аутосомным ДНК маркерам - FST =2,58. Совпадение оценок FST свидетельствует о том, что обе системы признаков - классических и ДНК-маркеров - дают объективную картину генофонда народов Восточной Европы; его важнейшая характеристика - межпопуляционная изменчивость (FST ) - составляет около 2,6.

Можно ожидать, что и полногеномные исследования дадут ту же оценку дифференциации популяций, что и анализ классических маркеров.

Сравнение генетических и квазигенетических маркеров

Еще более убедительно тождество оценок, полученных, с одной стороны, по генетическим маркерам, а с другой - по данным, не имеющим отношения к биологии: о фамилиях (коэффициент изонимии) или демографических показателях миграций Me и размера популяции Ne. Теоретическое равенство популяционной генетики FST ≈Fe =1/(4Ne Me +1) утверждает, что оценки разнообразия по данным генетики и демографии должны совпадать. Они действительно оказываются очень близкими (табл. 9-3), вопреки всем допущениям и погрешностям оценок Ne и Me . Такое же совпадение обнаруживают при сравнении генетических и исторических дат (см. «Время и пространство генофонда»). Все эти сравнения подтверждают возможность анализа генофонда по относительно небольшой случайной выборке генетических маркеров.

image

* Данные, источники информации, методы, доверительные интервалы и характеристика генных маркеров (наборы которых существенно отличаются друг от друга) приведены в цикле работ, выполненных коллективом под руководством Ю.Г. Рычкова, и кратко сведены в разных работах (Рычков, 1984; Рычков, 1986; Рычков, Балановская, 1990).

** Данные по адыгейцам (Балановская и др., 1999).

Картографический анализ разных типов маркеров

Оставался нерешенным вопрос: если перейти от среднестатистических оценок разнообразия FST к конкретным популяциям и их ареалам, сохранится ли сходство между классическими и ДНК-маркерами? Ответить на этот вопрос позволяют обобщенные карты генофонда.

Например, в первом варианте картографирования аутосомных ДНК-маркеров карта первой компоненты изменчивости генофонда Восточной Европы по своему общему паттерну соответствовала картам антропологии и классической генетики, но с одним существенным отличием: экстремум на ДНК-карте был явно смещен на северо-восток. Когда и число изученных аутосомных ДНК-маркеров, и число изученных популяций возросло почти вдвое, новый вариант карты по ДНК-маркерам значительно приблизился к картам антропологии. Можно надеяться, что когда по ДНК-маркерам будут изучены не 30 популяций, как сейчас, а те же 600 популяций, что и по антропологии, то их карты совпадут полностью. Таким образом, молекулярная генетика не меняет картину мира, а лишь по мере собственного совершенствования постепенно приближается к картине, уже известной по данным антропологии и классическим маркерам.

Наиболее надежные результаты дает комплексное применение картографического и статистического (FST ) анализа одного и того же генофонда. При этом FST -анализ позволяет получить характеристику лишь одного, хотя и самого важного параметра генофонда, в то время как картографический анализ позволяет дать целый ряд характеристик генофонда, причем обнаруживая их изменчивость во всем ареале популяции. Благодаря этому картографический анализ оказывается более тонким и точным инструментом для определения структуры генофонда, чем анализ FST . Более того, компьютерные карты генофонда позволяют проводить любые виды статистического анализа: каждая из карт представляет матрицу, позволяющую использовать их в любых видах одно- и многомерной статистики. В том числе они позволяют не только оценить FST генофонда (как в статистическом анализе), но и картографировать изменчивость этого важнейшего показателя в пределах ареала генофонда.

Геногеографические карты не только выявляют основные тенденции в пространственной изменчивости населения, но и позволяют обойти основное препятствие - различную изученность населения по разным типам признаков. Иными путями это препятствие непреодолимо, так как набор изученных популяций просто несопоставим. Например, для населения Восточной Европы не оказалось ни одной популяции, изученной по всему спектру классических маркеров. В еще большей степени такие расхождения характерны для разных систем признаков - фамилий, антропологии или ДНК-маркеров. Поскольку многомерные методы статистики требуют, чтобы все популяции были изучены по всем признакам, только картографический подход позволяет максимально полно сравнивать разные системы признаков и оценивать основные параметры генофонда.

Сравнение аутосомных и однородительских маркеров

Следует подчеркнуть, что при сравнительном анализе межпопуляционного разнообразия FST используют только аутосомные маркеры. Это связано с тем, что ДНК-маркеры с «однородительским наследованием» (по материнской линии - мтДНК; по отцовской линии - Y-хромосома) отличаются своеобразными показателями межпопуляционного разнообразия.

Генетически эффективный размер (Ne ) по однородительским генам в 4 раза меньше, чем для аутосомных маркеров, поэтому однородительские маркеры подвержены значительно большему влиянию дрейфа генов, что приводит к возрастанию FST . С другой стороны, однородительские маркеры также более подвержены изменчивости, обусловленной особенностями миграционных потоков. Межпопуляционные различия по маркерам Y-хромосомы отражают миграции мужской части населения, а по маркерам мтДНК - миграции женской части населения. Именно поэтому для популяций с патрилокальной традицией, когда жены переезжают в популяцию мужа, FST Y-хромосомы намного (на порядок) выше, чем FST аутосомных маркеров, а FST мтДНК лишь незначительно превышает изменчивость аутосомных маркеров. Благодаря значительным различиям между популяциями (FST ) возможности Y-хромосомы в реконструкции миграций значительно выше, чем мтДНК и аутосомных маркеров.

Например (рис. 9-1), при расчете строго для одних и тех же популяций изменчивость украинцев по Y-хромосоме (GST =1,1) оказалась в 2-3 раза выше, чем по мтДНК (GST =0,5) и аутосомным ДНК-маркерам (GST =0,4). Изменчивость восточных славян по Y-хромосоме (GST =1,4) почти в 5 раз выше, чем по мтДНК (GST =0,3) и аутосомным ДНК-маркерам (GST =0,3). Изменчивость славян по Y-хромосоме (GST =5,0) уже в 20 раз выше, чем по мтДНК (GST =0,2) и аутосомным ДНК-маркерам (GST =0,2).

Однако для популяций с матрилокальной традицией (мужья переезжают в популяцию жены) или традицией кровнородственных браков (и женщины, и мужчины остаются в популяции) межпопуляционная изменчивость мтДНК также оказывается высокой. Именно поэтому по оценкам FST однородительских маркеров нельзя судить о межпопуляционной изменчивости генофонда в целом. Тем не менее однородительские маркеры служат уникальным инструментом для решения иной задачи - выявления миграционных потоков.

Именно поэтому, исходя из знания особенностей изменчивости каждого класса генетических маркеров, выбирают и стратегию анализа популяций. Например, для измерения изменчивости генофонда в целом можно опираться только на аутосомные маркеры. При реконструкции миграций наиболее эффективны однородительские маркеры Y-хромосомы и мтДНК. Они позволяют не только фиксировать время и источники миграций, но и отличать события мирного взаимодействия генофондов (отражающегося в патрилинейных популяциях, главным образом через миграции женщин и, следовательно, в паттерне мтДНК) от влияния военных походов (отраженных в паттерне Y-хромосомы).

image
Рис. 9-1. Генетическое разнообразие FST =GST по маркерам Y-хромосомы, митохондриальной ДНК и аутосомным ДНК-маркерам на трех уровнях иерархии популяций: столбцы накапливают величину GST на трех уровнях иерархии популяций. К ним относят: разнообразие внутри этноса (украинцы - серый цвет); языковой подгруппы (восточные славяне - белый цвет) и языковой группы (славяне - черный цвет). Для максимальной сопоставимости результатов представлено разнообразие только тех популяций, которые изучены по всем трем типам маркеров

Картографический анализ позволяет использовать однородительские маркеры для определения разнообразия генофонда: обобщенные карты и однородительских, и аутосомных маркеров демонстрируют одну и ту же пространственную изменчивость генофонда. Иными словами, различия в размахе межпопуляционной изменчивости не сказываются на «картографическом портрете» генофонда. Этот вывод крайне важен для медицинской генетики, поскольку, несмотря на крайне низкие показатели FST , для наследственной патологии обнаруживают тот же основной паттерн географической изменчивости, что и для полиморфных генетических маркеров (и аутосомных, и однородительских). Именно поэтому картографическое исследование генофонда имеет столь большое значение для генетической эпидемиологии: исследуя полиморфные генетические маркеры, можно получить прогноз географической изменчивости груза наследственных болезней.

Полисистемный подход

Приведенный обзор генетических маркеров и их анализа позволяет ответить на вопрос: будут ли столь различные системы маркеров (физиологические, иммунологические, биохимические, ДНК аутосомные, однородительские, STR, SNP и др.) давать одну и ту же характеристику генофонда? Ведь если каждая система генетических маркеров будет описывать свою долю генома и генофонда, то получаемые «портреты» генофонда будут не похожи один на другой, и исследователи не смогут узнать, какова же истинная структура генофонда.

Вопрос объективности «портрета» генофонда, получаемого по той или иной системе признаков, - решающий для популяционной генетики. Все системы признаков - классические и ДНК-маркеры генетики, антропологические признаки, фамилии и даже археологические характеристики - несут в своей изменчивости ту или иную информацию о генофонде. Именно поэтому основным средством определения объективного «портрета» генофонда является полисистемный подход - параллельный анализ одного и того же генофонда по разным системам признаков.

Он состоит в прямом - статистическом и картографическом - сопоставлении тех картин, которые дают разные системы признаков. Статистическое сравнение проводят через анализ показателей межпопуляционного разнообразия FST , картографическое - через анализ обобщенных карт генофонда.

Хотя полисистемный подход может опираться на сравнение показателей межпопуляционного разнообразия FST , он наиболее информативен при использовании следующей стратегии картографического изучения генофонда.

На первом этапе одним и тем же методом строят карты для каждого признака.

На втором этапе создают обобщенные карты для каждого типа признаков (физиологические, иммунологические, биохимические, квазигенетические, антропологические, ДНК аутосомные, однородительские, STR, SNP и др.). Каждая такая карта претендует на отражение структуры генофонда.

На третьем этапе проводят сравнительный анализ обобщенных карт. Его итогом служит геногеографический синтез данных разных наук: выявление искомой «общей модели» генофонда, т.е. тех структурообразующих элементов, которые обнаружены на картах большинства типов признаков.

После выявления «общей модели» можно перейти к следующим этапам и, например, рассмотреть, что нового внес каждый тип признаков в описание структуры генофонда населения и каковы особенности отдельных признаков при описании различий между популяциями.

Важный шаг на этом пути - одновременное использование данных по мтДНК и Y-хромосоме. Обе эти системы очень похожи: они гаплоидны, не рекомбини-руют, их анализируют с помощью одних и тех же филогеографических методов, обе наиболее уязвимы для действия дрейфа генов и чувствительны к различиям в миграции мужчин и женщин. Это может привести к одинаковым искажениям реконструируемой картины миграций. Именно поэтому следующий шаг - расширение спектра анализируемых генетических систем за счет аутосомных ДНК и классических маркеров, а также включения информативных квазигенетических систем, таких как фамилии, антропологические, археологические и лингвистические признаки. Когда картины мира совпадают вопреки тому, что они обрисованы совершенно разными свидетелями, можно быть уверенным, что генетические следы миграций и других событий в истории формирования генофонда реальны и достоверны.

По этим причинам для интерпретации географического распределения ДНК-фрагментов, связанных с наследственными нарушениями, желательно иметь данные по всем трем типам генетических маркеров (аутосомные, мтДНК и Y-хромосома), что позволит дать объемную картину формирования популяций и наиболее корректно объяснить географическое распределение наследственных заболеваний.

Использование многих систем - полисистемный подход - не только позволяет достичь нового уровня надежности результатов генетических исследований, но и открывает путь к реальному синтезу знаний об истории популяций человека, полученных самыми разными науками.

ФАКТОРЫ ПОПУЛЯЦИОННОЙ ДИНАМИКИ: МУТАЦИИ И ОТБОР

В настоящее время твердо установлено, что все человечество восходит к единому корню, единому генофонду. Каким же образом возникла многоликость современного человечества? Факторы популяционной динамики во всех популяциях человека одинаковы (мутации, отбор, дрейф генов и миграции), но их удельный вес различен и в разных популяциях человека, и для разных генов.

Исходный запускающий механизм - мутации, благодаря которым возникают новые варианты структуры ДНК. Дальнейшее увеличение частоты нового варианта или его элиминацию может контролировать отбор. Частота возникшей мутации может случайно возрасти под действием дрейфа генов. Кроме того, миграции могут занести новые варианты ДНК из других популяций (см. «Факторы популя-ционной динамики: дрейф генов и миграции»).

Мутации изменяют структуру ДНК, в то время как остальные факторы популяционной динамики (отбор, миграции и дрейф генов) изменяют только частоты вариантов структуры ДНК. Тем не менее эффект мутаций оказывается настолько слабее дрейфа генов и миграций, что на популяционном уровне его уловить очень сложно. Исключение составляют однородительские маркеры мтДНК и Y-хромосомы, именно поэтому ставшие ведущими генетическими маркерами в современной популяционной генетике человека. Восстановление исторической последовательности мутаций мтДНК и Y-хромосомы создает уникальную возможность установления исторической последовательности мутационных и миграционных процессов.

Оценка скорости мутаций

Определение скорости мутаций представляет собой непростую задачу. Продемонстрируем возникающие сложности на примере оценки скорости мутаций на Y-хромосоме. Это очень важный показатель для популяционно-генетических, медико-генетических и эволюционно-генетических исследований, а также для прикладных областей - генетической генеалогии и криминалистики. Обычно возникающие здесь мутации эволюционно нейтральны (безразличны для отбора) и не зависят одна от другой. Это делает Y-хромосому крайне перспективным инструментом для измерения времени по «молекулярным часам». Но для работы молекулярных часов необходимо знать скорость, с которой Y-хромосома мутирует на один нуклеотид (или один локус) за год или за поколение.

Длину поколений, которая на практике довольно постоянна во времени и пространстве, обычно принимают за 31 год у мужчин и за 25 лет для женщин. Принято считать, что три поколения укладываются в столетие. Хотя от древних времен к современным увеличивались продолжительность жизни и, соответственно, длина поколения, в предыстории ее оценивают величиной 28,1±0,7 года - что совпадает со средней между мужской и женской длиной поколения сегодня. Хотя сегодня в один и тот же промежуток времени укладывается меньшее число поколений (что снижает количество мутаций), это компенсируется большим возрастом отца (что увеличивает количество мутаций).

ПОДХОДЫ К ОЦЕНКЕ СКОРОСТИ МУТАЦИЙ

Для датировки по Y-хромосоме используются два вида генетических маркеров. Первый - это маркеры SNP - замены нуклеотидов в изменчивых участках генома; они возникают медленно, это «часовая стрелка» на молекулярных часах. Второй - короткие тандемные повторы, или микросателлиты (STR), возникающие гораздо быстрее (это «секундная стрелка»). STR служат для этой цели уже пару десятилетий, в то время как применение SNP стало возможным лишь с распространением технологий полного секвенирования (NGS).

Существует три основных подхода для измерения скорости мутаций, основанных: на генеалогии, на калибровке по историческим событиям и на изучении древней ДНК.

Первый подход состоит в прямом подсчете мутаций в какой-то линии наследования (в простейшем случае - от отца к сыну); число мутаций делят на число поколений и получают скорость мутирования на поколение, а поделив ее на длину поколения, - скорость мутирования в год. Это так называемая генеалогическая скорость, ее же называют скоростью мутаций de novo. Она основана на прямом подсчете мутаций, хотя для применения к популяционным событиям приходится вводить ряд предположений.

Второй подход представляет собой калибровку молекулярных часов по историческим событиям в популяциях, дата которых известна. Она носит название эволюционной, или филогенетической, скорости мутаций. Для ее вычисления нужна популяция с известным временем формирования и наличием специфической для популяции гаплогруппы.

Третий подход использует филогенетические линии, чья эволюция остановилась много лет назад. Они остались в палеоДНК. В древних образцах у ДНК было меньше времени накопить мутации, чем у современной ДНК. Следовательно, число отсутствующих в ней (пропущенных) мутаций пропорционально возрасту образца, который часто известен по радиоуглеродной датировке. Эту скорость, вычисленную по древней ДНК, также называют эволюционной.

Оба типа скорости мутаций, и генеалогическая, и эволюционная, могут использовать как SNP-, так и STR-маркеры, так что всего получается четыре разновидности скорости. Конечно, STR-маркеров на Y-хромосоме всего около 4500, а SNP - несколько миллионов. Но поскольку STR-мутации более быстрые, в конечном итоге число тех и других мутаций сравнимо: у индивида возникает примерно одна STR-мутация и одна SNP-мутация каждые 3-4 поколения. Рассмотрим четыре варианта оценки Y-SNP скорости мутаций.

Y-SNP СКОРОСТЬ МУТАЦИЙ

Y-SNP генеалогическая скорость мутаций. Для нее пока в мировой литературе получены три оценки: для китайцев - 1,0×10-9 на нуклеотид в год; для исландцев - 0,89×10-9 и для казахов - 0,78×10-9 .

Y-SNP эволюционная скорость по калибровке по историческим событиям. Для америндов (коренное население Америки) в предположении, что они расселились по Америке 15 000 лет назад, скорость мутаций оценена в 0,82×10-9 на нуклеотид в год. Для жителей Сардинии, ориентируясь на археологические данные о ее неолитическом населении, получены две оценки: на образцах с низким покрытием секвенирования - 0,53×10-9 , с высоким покрытием - 0,68×10-9 .

Y-SNP эволюционная скорость мутаций по древней ДНК Для полного генома человека верхнего палеолита Сибири (Усть-Ишим) получена оценки скорости мутаций 0,76-0,78×10-9 на нуклеотид в год; для палеоиндейца Анцик - 0,73-0,82×10-9 ; для палеоэскимоса Саккак - 0,89×10-9 ; при совместном анализе верхнепалеолитических образцов - сибиряка Усть-Ишим и европейца Лошбор - 0,71×10-9 . Наиболее приемлемой эволюционной скоростью по древней ДНК считается величина 0,75×10-9 .

Рис. 9-2 (см. цв. вклейку) суммирует эти оценки Y-SNP скорости с доверительными интервалами. Доверительные интервалы генеалогической скорости (показаны зеленым) перекрываются в меньшей степени, чем доверительные интервалы эволюционной скорости (показаны голубым). А Y-SNP генеалогическая скорость оказывается примерно на 20% быстрее, чем Y-SNP эволюционная скорость мутаций. Главным фактором, влияющим на Y-SNP скорость мутаций, является величина покрытия секвенирования, ее увеличение минимизирует ошибки. Высокое покрытие снижает ложнонегативные ошибки, то есть пропуск присутствующих в образце мутаций.

Y-STR СКОРОСТЬ МУТАЦИЙ

Хотя скорость мутаций у разных STR-маркеров Y-хромосомы различается на два порядка (от 3,8×10-4 до 7,4×10-2 на локус на поколение), для популяционных исследований обычно используют те же стандартные панели из 17 и 23 STR-маркеров, что и в криминалистике.

Y-STR генеалогическая скорость мутаций. Оценку генеалогической скорости получают при прямом подсчете мутаций в огромном массиве пар «отец-сын» (большинство изучено при определении отцовства) и используют в криминалистике: на локус на поколение она составляет от 2,1×10-3 до 3,99×10-3 ; на локус в год - от 8,6×10-5 до 12,5×10-5 .

Y-STR эволюционная скорость мутаций. Она получена в единственном исследовании и только по семи Y-STR-маркерам: для популяции маори на основе сведений об их прибытии в Новую Зеландию 800 лет назад, для вариации гаплотипов у древних римлян и для сравнения Y-STR-вариации с аутосомными STR. Усреднив все три разные оценки, оценили скорость STR-мутаций - 2,8×10-5 на локус в год, или 6,9×10-4 на локус на поколение. При учете быстро и медленно мутирующих локусов оценка возросла до 8,2×10-4 на локус на поколение.

РАСХОЖДЕНИЕ МЕЖДУ ДВУМЯ Y-STR-СКОРОСТЯМИ МУТАЦИЙ

Как мы видим, генеалогическая и эволюционная скорость по Y-STR-маркерам различаются в три раза. Поэтому при использовании этих скоростей и время жизни общего предка будет различаться в три раза. Разные исследователи выбирают либо одну, либо другую скорость, но при этом возраст исторических событий различается в три (!) раза. Хотя показано, например, что для населения Кавказа (Balanovsky et al., 2011) именно генеалогическая, а не эволюционная скорость дает адекватные датировки генетических кластеров, хорошо коррелируя с датировками возраста ветвления языков, однако разница в двух типах Y-STR-скоростей вызывает бурные научные и околонаучные дебаты.

Сравнение оценок Y-SNP- и Y-STR-скоростей для одних и тех же гаплогрупп в одних и тех же индивидуальных образцах выявило что Y-STR-оценки в разной степени пригодны для гаплогрупп разного возраста. Для гаплогрупп, возраст которых, по данным об Y-SNP, менее 7000 лет, генеалогическая Y-STR-скорость мутаций дает результат, согласующийся с истинным возрастом или немного преуменьшающий его, в то время как эволюционная Y-STR-скорость завышает возраст втрое. Для гаплогрупп, возраст которых находится в интервале от 7000 до 15 000 лет, ни один тип Y-STR скоростей неприемлем, так как не дает правильного результата. Для гаплогрупп старше 15 000 лет, напротив, более правильно работает эволюционная Y-STR-скорость мутаций, указывая верный или лишь немного завышенный возраст.

ПУТИ К КОНСЕНСУСНОЙ СКОРОСТИ МУТАЦИЙ Y-ХРОМОСОМЫ

Так какую же скорость надежнее использовать? Есть три возможных ответа на этот вопрос: формальный ответ, ответ с позиций здравого смысла и сопряженный с большим риском.

  1. Формальный подход. С формальной точки зрения правильный подход - давать две оценки, с использованием большей и меньшей Y-SNP-скорости мутаций, и таким образом получать интервал значений времени жизни общего предка 0,67-0,99×10-9 на нуклеотид в год. Однако использование столь широкого интервала может быть излишней предосторожностью.

  2. Практичный подход. С позиции здравого смысла оптимально для нижней границы интервала использовать среднюю Y-SNP-скорость по древней ДНК, а для верхней границы - среднюю генеалогическую Y-SNP-скорость. Получается более приемлемый диапазон 0,75-0,89×10-9 на нуклеотид в год.

  3. Рискованный подход. Третий путь - выбрать одну из опубликованных скоростей. Это рискованно, так как выбор может быть продиктован предпочтительным ответом для исследователя - тем возрастом датируемого события, который укладывается в исторические рамки. Единственное практическое руководство при этом состоит в том, что генеалогическая скорость более точна для недавних событий.

В зависимости от того, какая скорость будет использована - по древней ДНК или генеалогическая, будут даны разные оценки того, связаны ли или нет датируемые генетические события с распространением популяций банту в Африке, ямной культуры в Евразии или миграции индоевропейцев в Индию. Но какая бы скорость ни была выбрана, обязательно надо учитывать и доверительный интервал скорости мутаций - это повышает вероятность того, что реальное время общего предка попадает в полученный интервал.

Перспективы. Каждый изученный древний геном мужчин открывает потенциальную возможность для уточнения оценки Y-SNP эволюционной скорости мутаций при условии качественного секвенирования и точной радиоуглеродной датировки. Накапливание объема данных по современным геномам, включая родственные, позволит более точно вычислять генеалогическую Y-SNP скорость. Вряд ли более точные оценки далеко сдвинут существующий сейчас диапазон Y-SNP, но они могут сузить их и сделать оценки точнее. Опыт приложения этих скоростей к реальной истории популяций может помочь с выбором конкретной скорости в том или ином случае.

Статистический анализ отбора: селективная структура

Отбор и мутации действуют на каждый ген в отдельности, в отличие от дрейфа и миграций, которые влияют на все гены одинаково.

Селективно-значимый процесс, в котором участвует естественный отбор (natural selection), и селективно-нейтральный процесс различаются не только по силе воздействия на генофонд человека, но и по характеру воздействия на его гены. В исторический процесс все гены населения вовлечены в равной степени, независимо от их функции в организме (если, например, некоторые популяции ирландцев переселяются в Америку, то они несут туда всю совокупность своих генов, т.е. весь генофонд переселяющейся популяции). В микроэволюционный процесс отбора гены вовлекаются «индивидуально», лишь в меру своей значимости для адаптации популяции к условиям среды. Именно поэтому для селективно-значимых генов на действие исторических сил накладывается влияние эволюционной силы отбора.

Проявление отбора на популяционном уровне можно зафиксировать по отличиям уровня генетических различий между популяциями по конкретному гену F ST(i) (i - селективно-значимый ген) от селективно-нейтрального уровня Fe=FST . Такое сравнение позволяет распределить гены по классам селективной структуры генофонда (табл. 9-4).

По сравнению с одинаковым для всех генов селективно-нейтральным уровнем Fe =F ST(i) размах изменчивости селективно-значимого гена F ST(i) может увеличиться (F ST(i) >Fe), если на него действует дифференцирующий отбор (например, в разных частях ареала имеют селективное преимущество разные аллели). В этом случае ген попадает в класс DIFF селективной структуры (см. табл. 9-4). Если же размах изменчивости селективно-значимого гена F ST(i) меньше селективно-нейтрального (F ST(i) <Fe), то можно предполагать действие стабилизирующего отбора, выравнивающего частоты во всех популяциях. В этом случае ген попадает в класс STAB селективной структуры (см. табл. 9-4). Поскольку оба селективно-значимых класса и селективно-нейтральный класс NEUTRAL имеют свои доверительные интервалы, между ними для большей корректности анализа выделяют буферные зоны N-DIFF и N-STAB, которые при менее строгом анализе объединяют с селективно-нейтральным классом NEUTRAL.

image
Таблица 9-4. Пропорции генов в классах селективной структуры генофондов мира и России

Факторы популяционной динамики: дрейф генов и миграции

СЛУЧАЙНЫЙ ДРЕЙФ ГЕНОВ

Наиболее известный закон популяционной генетики (равновесие Харди-Вайнберга) гласит, что если ни один из факторов популяционной динамики (мутации, отбор, миграции и дрейф генов) в популяции не действует, то частоты генов и генотипов во всей череде поколений неизменны. Первые три фактора очевидны, но пояснения требует фактор, называемый в мировой литературе дрейфом генов, а в российской науке - также генетико-автоматическим процессом.

Одно из условий существования идеальной популяции Харди-Вайнберга - бесконечно большой размер популяции. Если он ограничен, то случайные события могут легко исказить популяционную частоту гена при передаче из поколения в поколение. Чем меньше размер популяции Ne , тем больше вероятность того, что в поколении потомков возникнут отклонения от родительского генофонда по частотам генов. Когда такие отклонения накапливаются не в одном или двух, а в долгой цепи поколений, то ее крайние звенья становятся не похожими друг на друга. Процесс случайных отклонений в частотах генов, происходящих при передаче из поколения в поколение и связанных с ограниченным размером популяции, называют случайным дрейфом генов. Это название говорит и о том, что изменения происходят случайным образом (частота «дрейфует», как льдина), и о том, что в результате таких чисто случайных отклонений генофонды постепенно удаляются друг от друга. Они, как осколки льдины, «отдрейфовывают» и друг от друга, и от материнской льдины, от которой они откололись, т.е. от прапопуляции. Генетически эффективный размер популяции в рамках этих понятий - аналог размера льдины. Понятно, что популяции малого размера быстро отдрейфуют от предкового генофонда, а популяции очень большого размера будут мало чем отличаться по частотам генов от предкового генофонда. Если когда-то две популяции разделились, а затем под действием дрейфа генов генетически удалились друг от друга, то генетическое расстояние между ними (расстояние, на которое они отдрейфовали) будет зависеть от двух величин - генетического размера популяций (Ne ) и времени их раздельного существования (t). Значит, в генетических различиях между популяциями в скрытом виде присутствует время (возможность определения генетических дат показана в разделе «Время и пространство генофонда»).

Итак, дрейф генов - ошибка выборки из генофонда, совершаемая не исследователем, а самой историей в ряду поколений. Ошибка тем больше, чем меньше генетически эффективный размер Ne - та часть популяции, которая должна передать генофонд следующему поколению. Чем меньше размер популяции Ne , тем больше ошибка, тем сильнее случайный разброс в частотах гена от поколения к поколению, тем мощнее дрейф генов. Важно подчеркнуть, что дрейф генов - процесс ненаправленный, так как колебания частот аллелей в поколениях случайны и хаотичны.

Генетически эффективный размер популяции NE

Поскольку каждый аутосомный ген содержится у индивидуума в двух копиях, то, казалось бы, генетический размер популяции, т.е. общее число генов в ней, можно считать в 2 раза большим, чем число людей в популяции. Но для изучения популяции важно знать не просто ее численность, а то, сколько генов будет передано следующему поколению. Следовательно, в подсчет уже нельзя включать гены стариков (генетического прошлого популяции) и детей (генетического будущего популяции): их или учитывали поколение назад, или они будут учтены в следующем поколении. Однако и оставшиеся гены людей репродуктивного возраста различны по своим судьбам. С точки зрения популяционной генетики важно, что они оставляют разное число потомков. Это означает, что одни половозрелые члены популяции передадут меньшее, а другие - большее число копий своих генов следующему поколению. Чем больше в популяции семьи различаются по своему размеру, тем меньше будет генетически эффективный размер популяции Ne . Но и это еще не все: необходимо, чтобы дети (носители родительских генов) достигли репродуктивного возраста, обзавелись своими семьями и оставили потомков, т.е. чтобы не прервалась передача генов по цепи поколений. Для оценки генетически эффективного размера популяции важно учесть еще и соотношение полов в популяции. Неравное соотношение означает, что гены не всех мужчин и женщин будут переданы следующему поколению.

Обычно в генетически стабильной популяции (с равной численностью полов и небольшими различиями между семьями по числу потомков) генетически эффективный размер популяции Ne составляет около 30% общего числа генов в популяции. Это значит, что из всех генов популяции на каждый момент времени лишь треть связана с формированием генофонда следующего поколения. Генетические свойства нового поколения начинают зависеть от того, насколько полно (или неравномерно) были представлены в этой трети гены родительского поколения.

Генетически эффективные миграции Me

Обмен генами между популяциями называют миграцией генов, независимо от того, что привело к проникновению «чужих» генов в популяцию: веками устоявшаяся структура брачных связей между соседними популяциями (поток генов через брачные миграции), случайные браки с пришельцами из других популяций или же массовые перемещения целых групп населения.

Количественной характеристикой фактора миграций служит скорость притока генов за поколение, обозначаемая Ме . При оценке Ме учитывают не только общее количество «прибывших» генов, но и степень их новизны для популяции, несхожести с ее собственным генофондом: чем «неожиданней» прибывший с миграцией вариант гена, тем больше генетическая эффективность миграции. «Новизну» прибывшего гена может определять не только географическая, но и культурно-историческая разобщенность популяций.

Представим, что в русской глубинке поселилась небольшая группа приезжих эфиопов и столь же немногочисленная группа переселенцев-белорусов. Поначалу и к тем, и к другим будут относиться как к чужакам, но потом с ними станут заключать браки, и со временем обе приезжие группы растворятся в местном населении. Однако будущим популяционным генетикам будет куда легче обнаружить миграцию эфиопов, чем след переселения белорусов: за счет резкого отличия мигрантов и принимающей популяции генетический эффект миграции эфиопов будет намного сильнее. Следовательно, генетическая эффективность миграции эфиопов значительно больше, чем родственного народа - белорусов.

Миграция генов - социальный по своей первопричине процесс, который противостоит дрейфу генов и предотвращает утрату генетического сходства между популяциями в результате дрейфа генов. Любая популяция, таким образом, оказывается вовлеченной в оба противодействующих процесса - дрейф генов (Ne ) и миграцию генов (Me ). Их устойчивое противодействие задает предел для генетического расхождения популяций:

image

Благодаря потоку генов предел различий между популяциями Fe оказывается гораздо меньше единицы (ожидаемый предел при дрейфе генов в условиях полной изоляции). Конкретную величину предельного значения Fe определяет соотношение интенсивности дрейфа генов и интенсивности миграций между популяциями. Это справедливо для взаимодействия не только разных популяций, но и между частями одной популяции, особенно если она расселена на большой территории.

Оценить величину Me непросто. Для этих целей разработаны математические модели, с которыми можно ознакомиться в основных монографиях по популяционной генетике.

Островная модель рассматривает два варианта миграций Me , не зависящих от расстояния между популяциями:

  • множество панмиксных популяций («островов») одинакового размера Ne , каждая из которых с равной вероятностью и интенсивностью Me (за поколение) обменивается генами с каждой другой популяцией;

  • одна популяция неограниченного размера («материк») окружена множеством панмиксных популяций («островов») одинакового размера Ne , каждая из которых получает гены с «материка» с равной интенсивностью Me за поколение (обмена генами между «островами» нет, и их миграциями на «материк» можно пренебречь).

Модель изоляции расстоянием предполагает существование огромной популяции, индивидуумы которой непрерывно и равномерно распределены в столь большом ареале популяции, что расстояние, в пределах которого заключаются браки, намного меньше ареала. Рассматривают два варианта модели - одномерный (линейный, например, миграции вдоль побережья моря или реки) и двухмерный (миграции равновероятны в любом направлении на плоскости). В такой популяции, в отличие от островной, интенсивность миграций Me зависит от расстояния.

Ступенчатая модель (stepping stone) - промежуточная между островной и изоляцией расстоянием.

  • В одномерной ступенчатой модели популяции распределены вдоль линии, и генами обмениваются только соседние популяции («ближние» миграции, не зависящие от расстояния между популяциями), но существует еще и общее внешнее миграционное воздействие, одинаково влияющее на все популяции (аналог «материка» - дальние миграции).

  • В двухмерной ступенчатой модели популяции распределены на плоскости, но генами по-прежнему обмениваются только непосредственные соседи («ближние» миграции, не зависящие от того, каково географическое расстояние между соседями). Возможно также общее внешнее миграционное воздействие, одинаково влияющее на все популяции (аналог «материка» - дальние миграции).

Реально существующие миграции в популяциях Me обычно промежуточны между этими моделями.

Реконструкция миграций по аутосомным маркерам затруднительна. Использование однородительских маркеров (мтДНК и Y-хромосома) воплотило, казалось бы, несбыточную мечту - «адресно» выявлять следы давних миграций в современных генофондах. Выше были показаны возможности мтДНК, решившей давний спор: саамы - европейцы или азиаты? Возможности Y-хромосомы на порядок шире, чем мтДНК, поскольку изменчивость популяций по Y-хромосоме на порядок больше, чем по мтДНК и аутосомным маркерам. Эти возможности продемонстрированы ниже при отслеживании миграций на примере поиска в современном генофонде Ливана генетических следов крестоносцев. Выявление миграций, оставивших след в генофонде, важно для медицинской генетики, поскольку позволяет сформулировать ожидаемый спектр наследственных нарушений.

Время и пространство генофонда

Время, в котором протекают генетические процессы в популяциях, исчисляется поколениями. От поколения к поколению накапливаются генетические изменения, и популяции, имеющие единое происхождение, начинают генетически удаляться друг от друга.

Понятно, что проследить ход генетических процессов во времени весьма затруднительно для исследователя: вся его исследовательская жизнь слишком коротка и укладывается между двумя-тремя взмахами маятника, отмеряющего время жизни популяции.

Тем не менее благодаря принципу эргодичности - взаимозаменяемости времени и пространства - можно вести отсчет от обратного: регистрировать ход генетического процесса по тем его итогам, которые оказались запечатленными в географическом пространстве. По словам Э. Реклю (1906), «География по отношению к человеку есть не что иное, как История в пространстве, подобно тому, как История является Географией во времени». Это ясное и элегантное выражение взаимозаменяемости пространства и времени как нельзя лучше отражает особенность популяционной генетики, где геногеография свидетельствует об истории и структуре генофонда.

Почти все происходящее на Земле во времени оставляет свой след в географическом пространстве, и изменения в генофонде популяций - не исключение: их след остался в неоднородном распределении генов в ареале генофонда.

Анализ аутосомных маркеров: генохронология

Рассмотрим возможности генетики в реконструкции расселения человека по планете. Для этого используем одно из самых важных для понимания изменчивости генофонда равенство:

image

Для расчета времени t, за которое возникло ныне наблюдаемое разнообразие генофонда (FST ), генохронология использует простую формулу:

image

Левая часть равенства рассчитывается по генетическим маркерам: Ft =FST оценивается нами как средняя FST =L-1 ∑FST по данным о L множестве i-х генов, каждый из которых может быть подвержен тому или иному типу отбора. Это означает, что генофонд исследуемой группы населения был изучен по широкому спектру (i) генетических маркеров. Для каждого из них были получены свои оценки (F ST(i) ) дифференциации популяций в пределах генофонда данной группы населения. Далее оценки F ST(i) были усреднены по всей совокупности i-х генов, и для этого генофонда получена средняя оценка FST , которая селективно-нейтральна, т.е. уже не зависит от действия отбора.

Правую часть равенства рассчитывают по демографическим данным. Она содержит искомое время t, размер популяций Ne и миграции генов Ме (см. «Факторы популяционной динамики: мутации и отбор»).

На основании этого равенства рассчитывают время в поколениях t, прошедшее от исходного исторического события до времени изучения генофонда. Если время в поколениях t умножить на среднюю величину поколения (25 лет), то можно перейти к более привычным датам, измеряемым в годах.

Исторические события, которые были подвергнуты генохронологическому изучению (табл. 9-5), рассеяны почти по всему мыслимому диапазону времени человеческой истории - от десятков (хотоны) до десятков тысяч лет (коренное население Сибири и Америки). Сопоставление исторических дат, полученных по данным истории и археологии (левый столбец), с генетическими датами, полученными по данным об изменчивости современного генофонда (правый столбец), показывают, что все генетические даты для самых разных народов соответствуют историческим.

image
Таблица 9-5. Историческая и генетическая хронология событий в истории генофондов

*По данным на 80-е годы XX в. (Рычков, 1984, 1986).

Столь полное совпадение датировок во всем временном диапазоне открывает возможность анализа древней истории населения по данным о его современном генофонде и генетической дифференциации ныне живущих популяций. Приведенные в табл. 9-5 результаты получены по классическим маркерам, когда приходилось анализировать каждый маркер в отдельности. При современном переходе к полногеномному анализу использование подходов генохронологии создает совершенно новые возможности в датировке событий истории (конечно, в том случае, когда оно сопровождается тщательными оценками демографических параметров генетически эффективных размеров популяции Ne и миграций Ме ).

Результаты как генохронологии, так и изучения этапов становления генофондов коренного населения столь разных регионов, как Европа, Сибирь и Америка, свидетельствуют о том, что генофонд представляет не хаотическую массу генов, а исторически стратифицированную систему, в слоях которой содержится память о событиях и этапах развития генофонда на протяжении всей его истории.

Анализ однородительских маркеров: филогеография

Проверим вышеуказанное утверждение с помощью филогеографии - датировки и отслеживания событий генетической истории с помощью однородительских маркеров.

Только что рассмотренный метод вычисления времени расхождения популяций по накопившимся между ними генетическим различиям в частотах генов (генохронология) применим к аутосомным маркерам. Поскольку они подвержены рекомбинации, сцепление между ними отсутствует, и расчет межпопуляционных различий проводят для каждого маркера в отдельности, а затем величины изменчивости FST(i) усредняют.

Для однородительских маркеров (мтДНК и Y-хромосома) благодаря отсутствию рекомбинации возможна совершенно иная технология датировки событий в истории генофондов - филогеография, основанная на анализе гаплотипов. В этом случае через накопившееся разнообразие также оценивают время, полагая, что чем большее разнообразие накопилось, тем большее время должно было пройти. Но если при анализе аутосомных маркеров рассчитывается разнообразие в частотах генов, накопившееся под действием факторов дрейфа генов и миграций, то при анализе однородительских маркеров в первую очередь оценивают разнообразие в спектре вариантов гена, накопившееся под действием фактора мутаций.

Отсутствие рекомбинации делает однородительские маркеры (всю мтДНК или нерекомбинирующую часть Y-хромосомы) как бы одним огромным маркером.

Именно поэтому можно увидеть каждую мутацию на ветвящемся древе гапло-типов мтДНК или Y-хромосомы и подсчитать время, прошедшее между анализируемыми мутациями. Исключение составляют лишь мутационные события, утраченные в результате дрейфа генов или иных событий истории, - ветви древа, не оставившие потомков в современности, невозможно восстановить по современному генофонду.

OUT-OF-AFRICA. Обратимся к самым первым шагам в развитии популяционной системы анатомически современного человека. Если окажется, что с помощью филогеографии можно реконструировать самые древние этапы, это даст уверенность в возможности исследования и более близких к нам событий, приведших к формированию и разнообразия современного генофонда, и груза наследственной патологии в популяциях.

Обнаружив в Африке наибольшее (по сравнению с другими континентами) разнообразие генетических вариантов однородительских маркеров и зная вслед за Вавиловым, что на прародине сохраняется наибольшее генетическое разнообразие, современная генетика утверждает, что именно Африка была колыбелью человечества. На чем же основано это утверждение?

На рис. 9-3 (см. цв. вклейку) представлены основные ветви родословного древа человечества, полученного по данным о мтДНК: они отражают самые первые шаги в микроэволюции Номо sapiens sapiens. Приведены генетические датировки ветвления древа мтДНК: на шкале слева указана временная шкала (тысяч лет) от современности (0 - наше время, 200 - 200 000 лет назад). Очевидно, что 140 000 лет назад произошло важное событие: разделение древа на два крупных ствола - койсанов (также известных в российской литературе как бушмены и отмеченных голубым цветом - Khoisan) и все остальное человечество. Независимые данные лингвистики тоже противопоставляют койсанские языки таковым всего остального человечества. Антропология также выделяет койсан в особый расовый тип, объединяющий в себе зародышей всех будущих крупных рас - негроидов, европеоидов, монголоидов - и свои собственные неповторимые черты. Таким образом, и другие науки подтверждают выводы генетики о необычайно древнем отделении койсан от всего остального человечества.

Как же дальше росло древо популяций человечества? Рисунок показывает, что практически все крупные ветви гаплогрупп мтДНК и ныне живут в Африке. На рис. 9-3 (см. цв. вклейку) они обозначены сине-фиолетовым цветом и обозначены Out-of-Africa. Но где же все остальное человечество? Видны лишь две тощие веточки на африканском стволе, обозначенные красным: это и есть гаплогруппы населения всех остальных континентов - Евразии, Австралии и обеих Америк. В эти две скромные веточки и уместилось все остальное человечество. Получается, что очень немногие африканцы покинули свою родину, чтобы заселить остальной мир.

Это древо хорошо иллюстрирует общий принцип филогеографии: расселяющиеся популяции, оторвавшиеся от исходного массива, забирают с собой в путь лишь малую часть ветвей, т.е. имеющегося генетического разнообразия. Дальнейшая микроэволюция приводит к росту новых вторичных ветвей (субгаплогрупп) в разных регионах, позволяя прослеживать все более поздние миграции.

Прямой анализ древней ДНК

Выше отмечено, что мутационные события, утраченные в результате дрейфа генов или иных событий истории (ветви древа, не оставившие потомков в современности), невозможно восстановить по современному генофонду. Воссоздать всю полноту истории человечества помогает анализ палеоДНК.

Идея анализа древней ДНК (палеоДНК) проста: вместо того чтобы на основании данных о современных популяциях догадываться, какими были генофонды их предков в былые эпохи, можно изучать генофонд древности напрямую, проанализировав ДНК из древних костных останков. При этом для исследования древней ДНК используют те же методы и статистического анализа, и осмысления результатов, что и в палеоантропологии: изучают те же самые останки древних людей, сравнивают их друг с другом и современным населением и делают выводы о миграциях популяций.

Особенность анализа древней ДНК состоит в необходимости решения трех проблем:

  • плохая сохранность ДНК (поэтому в основном анализируют многокопийную мтДНК);

  • контаминация - «загрязнение» современной ДНК (для решения этой проблемы создаются специальные лаборатории, сводящие к минимуму риск ее возникновения);

  • немногочисленность палеоантропологического материала, пригодного для анализа древней ДНК (для увеличения разрешающей силы используется метод сравнения немногочисленных данных по древней ДНК с многочисленными данными по современному населению).

Таким образом, преимущества и ограничения при анализе древней ДНК и при анализе современных генофондов противоположны. При анализе современной ДНК доступно множество данных, но неизвестно, в какую эпоху сформировались те ли иные черты генофонда. А для анализа древней ДНК доступны прямые данные о генофонде конкретных эпох, но на первый план выходит проблема ограниченности исходных данных. Именно поэтому необходим комплексный анализ современной и древней ДНК, позволяющий взаимно компенсировать их недостатки.

Возможности палеоДНК будут рассмотрены также на примере заселения Северной Европы.

Заселение Северной Европы: мезолит. Оленеостровский могильник, расположенный в южной Карелии, - ведущий памятник мезолита лесной зоны Восточной Европы. Не утихают споры о степени монголоидности оставившего этот памятник населения и, соответственно, о силе, направлении и географическом размахе миграций в Северной Евразии 8000-6000 лет тому назад. По результатам прямого исследования древней ДНК у мезолитического населения обнаружены следующие гаплогруппы мтДНК: U4, C, U2, U5, J и H. Наиболее частая гаплогруппа - U4 - сейчас распространена по всей Западной Евразии, достигая максимальных частот в Уральском регионе, причем по обе стороны хребта - как в Приуралье, так и в Западной Сибири. Обнаружение гаплогруппы U4 в древних образцах свидетельствует, что примерно та же география была свойственна ей и 7000 лет назад. С другой стороны, высокую частоту U4 можно рассматривать как косвенное указание на генетическую связь мезолитического населения Карелии с современным населением Уральского региона. Вторая по частоте гаплогруппа С - типичная сибирская гаплогруппа, и обычно ее наличие рассматривают как свидетельство потока генов из-за Уральского хребта. Остальные четыре гаплогруппы мезолитического могильника (U2, U5, J, H) характерны для современного населения Восточной и Западной Европы. Таким образом, анализ древней ДНК показывает промежуточное положение населения, оставившего Оленеостровский могильник. Принадлежа в целом к западно-евразийскому генетическому стволу, оно несет в своем генофонде следы миграций с Урала и из Сибири. Карта генетических расстояний демонстрирует степень генетического родства этой древней популяции с современным населением Евразии. Популяции, генетически сходные с оленеостровцами, обнаружены только в Западной Сибири. Это позволяет (хотя весьма гипотетически) говорить о Западной Сибири как о возможной прародине мезолитического населения Восточной Европы.

Заселение Северной Европы: неолит. Вторая веха - население, оставившее около 3500 лет назад могильник на севере Кольского полуострова. Для него характерен совсем иной профиль гаплогрупп мтДНК: C, U5, D, Z, U4 и T (в порядке убывания частоты). Как и у мезолитического населения, в этом перечне мирно соседствуют типичные европейские и сибирские варианты, но в неолите Кольского полуострова именно последним принадлежат лидирующие места, причем, кроме С, появляются и другие, отсутствовавшие в мезолите, типично сибирские гаплогруппы D и Z. Все это заставляет сделать вывод о том, что в популяции, оставившей могильник на Кольском полуострове, сибирский генетический компонент преобладал над европейским. Это предполагает новую, более позднюю миграционную волну с востока, причем, вероятно, не из ближайших к Уралу регионов, а из более отдаленных внутренних областей Сибири.

Однако эта миграция из Сибири угасла, не оставив значимого следа в современном генофонде: ни в одной из современных популяций Европы (за исключением тундровых ненцев - недавних пришельцев из Сибири) не обнаружены столь высокие частоты сибирских гаплогрупп. Не установлена и генетическая преемственность между неолитической популяцией Кольского полуострова и современными саамами, проживающими на той же территории.

Результаты исследований мезолитического и неолитического населения заставляют с большим вниманием отнестись к наличию сибирских гаплогрупп D и Z у саамов. Сейчас они встречаются у саамов с очень низкими частотами, но их распространенность у древнего населения позволяет выдвинуть гипотезу, что сибирские гаплогруппы были более часты у предков саамов, но затем утеряны в результате дрейфа генов. Однако по аутосомным маркерам интенсивность дрейфа генов намного меньше (см. «Генетические маркеры»), и, следовательно, в аутосомном генофонде коренного населения Северной Европы можно ожидать более явного влияния миграций из-за Урала. Таким образом, и спектр наследственных нарушений у северных европейцев может нести черты влияния древнего населения Сибири.

Еще один пример анализа древней ДНК - изучение одной из первых неолитических (земледельческих) популяций Европы, культуры линейно-ленточной керамики. Вопрос о том, было ли это население мигрантами с Ближнего Востока (родина земледелия) или же местными популяциями, усвоившими навыки земледелия от соседей без значительной миграции, является одним из наиболее широко обсуждаемых в популяционной генетике человека. Он составляет суть давнего спора между сторонниками теории демической диффузии Аммермана и Кавалли-Сфорца и приверженцами гипотезы культурной диффузии. Карта генетических расстояний от древнего генофонда этой популяции (рис. 9-4, см. цв. вклейку) показывает, что генетически наиболее сходные популяции расположены на Ближнем Востоке. Это позволяет сделать вывод, что имела место миграция ранних земледельцев с Ближнего Востока в Европу.

Геногеография и наследственная патология

Полученные результаты важны для анализа груза наследственной патологии. Столь значительная гетерогенность русского народа не позволяет оперировать понятием средней частоты патологии для русских популяций, а требует отдельного анализа северных и южных популяций, для которых можно прогнозировать резкие различия в спектре наследственных заболеваний.

Обнаруженное в целой серии исследований региональное деление русского генофонда должно стать основой для научного прогнозирования распределения отдельных наследственных заболеваний. Полученные карты инбридинга (гаплотипического разнообразия), как будет показано ниже, указывают на ожидаемую величину общего груза наследственной патологии в ареале русского народа и Восточной Европы в целом.

Казалось бы, изученные селективно-нейтральные гаплогруппы Y-хромосомы могут быть важны для прогноза наследственных заболеваний только косвенно, через общую структуру генофонда. Тем не менее показано, что геногеография гаплогрупп Y-хромосомы позволяет перейти к прямому прогнозу.

Примером служит тесная ассоциация делеций, вызывающих мужское бесплодие, и гаплогруппы Y-хромосомы N1c1, распределение которой в Европе приведено на рис. 9-5. Пилотное исследование, проведенное совместно с лабораторией проблем нарушений репродукции Медико-генетического научного центра РАМН (руководитель - профессор Л.Ф. Курило), показало, что среди мужчин Восточной Европы (главным образом русских), страдающих бесплодием в результате делеции b2/b3 AZF региона Y-хромосомы, около 80% - носители гаплогруппы N1c1, около 10% - гаплогруппы N1b, и лишь 5% - носители гаплогруппы R1a1 (еще 5% приходится на остальные гаплогруппы). При этом в русских популяциях наблюдается совершенно иное распределение этих гаплогрупп: популяционная частота R1a1 в 10 раз выше и составляет 50%, а не 5%, как у носителей делеции; популяционная частота N1c1 составляет 15%, а не 80%; частота N1b - 1%, а не 10%. Если учесть, что большинство больных происходят из средней полосы и южных районов России, где значительно выше плотность населения и ниже частоты N1c1 и N1b, то различия между выборкой больных и популяционными частотами окажутся еще разительнее. Таким образом, геногеографические карты гаплогрупп N1c1 и N1b могут стать основой для оценки риска отягощенности населения Европы микроделециями AZF-региона.

image
Рис. 9-5. География основных европейских гаплогрупп Υ-хромосомы: а - R1 a, R1b, N1c1, N1 b, б -I1, 12а, Е-М35, J2

Установленная зависимость частоты встречаемости микроделеций AZFc-региона Y-хромосомы (вызывающих мужское бесплодие) от гаплогруппы Y-хромосомы подводит к одной из фундаментальных проблем генетики развития: связи между ключевыми генами, генетическим окружением (контекстом) и мужской фертильностью. Дальнейшие исследования позволят оценить вклад генетического контекста гаплогрупп Y-хромосомы в возникновение ее микроструктурных перестроек в одном из наиболее сложных участков генома человека - AZFc-регионе. Он отвечает за мужскую фертильность и подвержен наиболее высокой частоте мутационных изменений, вызывающих нарушения сперматогенеза и бесплодие у мужчин. Следует учитывать обе стороны этой связи.

Во-первых, делеции, вызывающие частичное бесплодие, стабильно наследуются в составе одного или нескольких гаплотипов Y-хромосомы, время возникновения и географическое распространение которых хорошо известны из популяционно-генетических работ (см. рис. 9-5).

Во-вторых, мутации, возникающие de novo, в том числе вызывающие полное бесплодие, и следовательно, не наследуемые, также в ряде случаев возникают у носителей определенных гаплотипов Y-хромосомы. Это может пролить свет на механизм возникновения делеций в зависимости от генетического контекста.

Важно подчеркнуть, что отсутствие рекомбинации на большей части Y-хромосомы приводит к тому, что происхождение обнаруживаемых ассоциаций принципиально отлично от таковых в классическом понимании. Речь идет не столько о «функциональных» ассоциациях (зависимость фенотипа от гена может свидетельствовать о причинной связи между ними), сколько об ассоциациях «по происхождению», когда фенотип (делеция) возник на той Y-хромосоме, которая уже имела некоторые отличительные черты, функционально никак не связанные с этой делецией. Некоторое исключение могут составлять лишь мутации de novo, где о причинной связи можно говорить в терминах повышения мутабельности в данном контексте Y-хромосомы.

Эта особенность Y-хромосомы открывает перспективу использования для изучения генетических факторов бесплодия новых методов филогеографии и обширных данных, полученных этим бурно развивающимся направлением, не только о русском генофонде, но практически обо всех народах России и сопредельных стран.

Гаплотипическое разнообразие и груз наследственной патологии

На примере генофонда саамов видно, что мтДНК оказалась самым чувствительным маркером, обнаружив и действие дрейфа генов, и историю генофонда. Еще более информативна карта гаплотипического (внутрипопуляционного) разнообразия мтДНК для населения всей Восточной Европы (рис. 9-6, см. цв. вклейку): она выявляет закономерное убывание степени разнообразия с юга на север - от южных популяций Причерноморья до берегов Северного Ледовитого океана.

Данные по мтДНК согласуются с данными по другим системам генетических маркеров: сходное убывание внутрипопуляционного разнообразия к северу и востоку показано и по аутосомным маркерам. Для популяционной генетики снижение внутрипопуляционного разнообразия - важный индикатор действия дрейфа генов, особенно сильного в небольших по размеру и частично изолированных популяциях. По однородительским маркерам картина четче, что связано с их большей чувствительностью к эффектам дрейфа генов.

Как показано в разделе «Основные термины популяционной генетики», уменьшение внутрипопуляционного разнообразия прямо связано с увеличением инбридинга в популяциях и ростом генетических различий между ними.

Исследование русского генофонда подтвердило эту закономерность: на юге обнаружены небольшие различия между генофондами разных районов, в то время как генетические отличия между районами Архангельской области очень велики. Дополнительный аргумент - сходство тренда гаплотипического разнообразия с картой плотности населения: оба показателя имеют максимальные значения в южных областях, промежуточные - в центральных, минимальные - в северных областях Восточной Европы.

Таким образом, возникает единая и закономерная картина взаимосвязанных изменений от юга к северу сразу нескольких параметров: географической широты (возрастает), продуктивности среды (падает), плотности населения (убывает), эффективного размера популяции (убывает), изоляции субпопуляций (возрастает), дрейфа генов (возрастает) и гаплотипического разнообразия мтДНК (снижается). Эти параметры перечислены в порядке предполагаемой причинно-следственной цепи.

Для медицинской генетики важным аспектом служит добавление в ту же цепь еще одного показателя: заболеваемости населения. Работами, выполненными сотрудниками Медико-генетического научного центра, убедительно показана взаимосвязь груза наследственных нарушений (следствие) с генетической структурой популяции, в частности с уровнем случайного инбридинга (причина). Поскольку инбридинг прямо связан с действием дрейфа генов, который резко уменьшает гаплотипическое разнообразие мтДНК, можно ожидать связь между уровнем гаплотипического разнообразия мтДНК и величиной груза наследственных болезней.

Для оценки величины этой связи были сопоставлены величины обоих показателей в одних и тех же популяциях (табл. 9-6). К настоящему времени методом тотального скрининга населения определены величины генетического груза для 11 популяций России (Зинченко, Гинтер, 2008). Из них для 7 популяций есть данные об изменчивости мтДНК. В анализ была включена также восьмая популяция (Брянская область), в качестве генетической пары к которой были взяты данные по популяциям юга Смоленской области (районы, пограничные с Брянской областью).

image
Таблица 9-6. Уровни генетического груза и гаплотипического (внутрипопуляционного) разнообразия митохондриальной ДНК*

*Оценки генетических нарушений приведены по Зинченко, Гинтер (2008).

Как и следовало ожидать, коэффициент корреляции гаплотипического разнообразия мтДНК оказался наибольшим для аутосомно-рецессивной патологии (r =0,4), поскольку наиболее прямая связь с инбридингом и генетическим дрейфом характерна именно для рецессивных генов (сочетание которых в гомозиготе в результате инбредного брака обусловливает манифестацию наследственного заболевания).

Величина корреляции (r =0,4) значима, хотя и не очень высока. Она служит нижней оценкой существующей связи, поскольку реальный уровень наследственной патологии чрезвычайно трудно поддается количественному определению: интенсивность скрининга, неизбежно различная в разных областях, обусловливает разную частоту обнаружения имеющихся в популяции больных с наследственными заболеваниями. При статистических сравнениях это приводит к повышенному уровню информационного шума, снижающего величину коэффициента корреляции. Более того, корреляции такого уровня (r =0,4) при сравнениях связи между признаками различной природы традиционно рассматривают как информативные. Например, положение об информативности фамилий в качестве квазигенетического маркера, общепризнанное в настоящее время, первоначально было обосновано А.А. Ревазовым и соавт. на коэффициенте корреляции r =0,3. Вывод Rosser и соавт. о зависимости распределения гаплогрупп Y-хромосомы в Европе от географических факторов основывался на той же величине корреляции r =0,3.

Важно подчеркнуть, что гаплотипическое разнообразие мтДНК оказывается весьма информативным инструментом для изучения связи между генетической структурой популяций и грузом наследственной патологии и (совместно с другими генетическими и квазигенетическими маркерами) может использоваться для прогноза груза наследственной патологии в популяциях, по которым нет прямых генетико-эпидемиологических данных.

Заключение

Знание факторов популяционной динамики (мутаций, отбора, миграций и дрейфа генов) и анализ механизмов их взаимодействия важны для понимания пространственного распределения груза наследственных заболеваний и прогнозирования регионов с повышенным риском их возникновения.

Многочисленные работы научной школы академика Е.К. Гинтера убедительно показали связь между уровнем инбридинга и грузом наследственной патологии. Самый чувствительный инструмент - геногеография - обнаружил удивительное сходство в распределении «нормальных» генов и наследственных заболеваний. Карты генетических расстояний (удаленность генофондов районов от средних показателей генофонда народа) оказались почти тождественны по обеим системам признаков: коэффициент корреляции составил r =0,7. Различия касались лишь абсолютной величины расстояний: по грузу наследственной патологии они, как и следовало ожидать из низких частот заболеваний, были на три порядка ниже, чем расстояния для генофонда в целом. Однако при этом пространственные распределения «нормального» генофонда и наследственных заболеваний оказались практически идентичными.

Это означает, что исследование генофонда позволяет дать прогноз распределения общего груза наследственной патологии. Изучение роли отдельных факторов - миграций, дрейфа генов и отбора - позволяет строить модели распределения отдельных наследственных заболеваний. В этом и состоит роль популяционной генетики в рамках медицинской генетики: помогать пониманию механизмов распределения и накопления генов наследственной патологии, прогнозировать регионы повышенного риска.

Список литературы

  1. Айала Ф., Кайгер Дж. Современная генетика. Т. 3. М.: Мир, 1988. 336 с.

  2. Алтухов Ю.П. Генетические процессы в популяциях. М.: Академкнига, 2003. 432 с.

  3. Балановская Е.В., Балановский О.П. Русский генофонд на русской равнине. М.: Луч, 2007. 416 с.

  4. Балановский О.П. Генофонд Европы. М.: Товарищество научных изданий КМК, 2015. 354 с.

  5. Динамика популяционных генофондов при антропогенных воздействиях / Под ред. Ю.П. Алтухова. М.: Наука, 2004. 619 с.

  6. Курбатова О.Л., Победоносцева Е. Ю., Веремейчик В.М. и др. Особенности генетико-демографических процессов в населении трех мегаполисов в связи с проблемой создания генетических баз данных // Генетика. 2013. Т. 49, № 4. С. 513-522.

  7. Кучер А.Н., Ондар Э.А., Степанов В.А. и др. Тувинцы: гены, демография, здоровье. Томск: Печатная мануфактура, 2003. 232 с.

  8. Ли Ч. Введение в популяционную генетику. М.: Мир, 1978. 355 с.

  9. Лимборская С.А., Хуснутдинова Э.К., Балановская Е.В. Этногеномика и геногео-графия народов Восточной Европы. М.: Наука, 2002. 261 с.

  10. Наследственные болезни в популяциях человека / Под ред. Е.К. Гинтера. М.: Медицина, 2002. 303 c.

  11. Степанов В.А. Этногеномика населения Северной Евразии. Томск: Печатная мануфактура, 2002. 242 с.

  12. Федорова С.А. Генетические портреты народов Республики Саха (Якутия): анализ линий митохондриальной ДНК и Y-хромосомы. Якутск: ЯНЦ СО РАН, 2008. 235 с.

  13. Хрисанфова Е.Н., Перевозчиков И.В. Антропология. М., 2005. 400 с.

  14. Cavalli-Sforza L.L., Bodmer W.F. The Genetics of Human Population. San Francisco, 1971. 965 p.

  15. Cavalli-Sforza L.L., Menozzi P., Piazza A. History and Geography of Human Genes. Princeton: Princeton University Press, 1994. 1059 p.

  16. Nei M. Molecular Population Genetics and Evolution. Amsterdam: North-Holland Publ. Co., 1975. 290 p.

Глава 10. Фармакогенетика

Предмет и задачи фармакогенетики

Фармакогенетика - наука, изучающая место и роль генетических факторов в формировании ответа организма человека на ЛС. Закономерности, обнаруживаемые фармакогенетикой, позволяют врачу в некоторых случаях индивидуально подходить к выбору как собственно ЛС, так и их доз у конкретного пациента, обеспечивая максимально эффективную и безопасную фармакотерапию.

Предмет изучения фармакогенетики - особенности генетической конституции, которые ассоциированы с изменениями фармакологического ответа (генетически детерминированный фармакологический ответ). Фармакогенетика - смежная дисциплина, располагающаяся на стыке фармакологии и генетики. Хотя роль наследственности в формировании индивидуального ответа на ЛС известна давно, понимание механизмов, связывающих генетические особенности пациента с изменением эффективности и безопасности фармакотерапии, стало возможным лишь к настоящему времени. Это связано с развитием соответствующих методов молекулярной генетики и реализацией международной программы «Геном человека».

Генетические факторы, а по сути, генетические особенности пациента, как правило, представлены полиморфными участками генов, продукты которых участвуют в осуществлении различных фармакокинетических и фармакодинамических процессов. Термин «полиморфные» означает, что в конкретных местах генома нуклеотидная последовательность может отличаться у различных людей (если участок находится внутри гена, то говорят о существовании альтернативных аллелей или аллельных вариантов). Подобные альтернативные варианты могут быть ассоциированы с различными нарушениями работы гена (например, с отсутствием синтеза белка, синтезом белка со сниженной или повышенной активностью, снижением или повышением уровня экспрессии и др.). Таким образом, с изменением фармакологического ответа могут быть ассоциированы альтернативные аллельные варианты генов, продукты которых принимают участие в фармакокинетике и фармакодинамике ЛС.

К первой группе относят гены, кодирующие ферменты биотрансформации и транспортеры, которые осуществляют всасывание, распределение и выведение ЛС из организма. В настоящее время активно изучают роль генов, контролирующих синтез и работу ферментов биотрансформации ЛС, в частности изоферментов цитохрома Р-450 (CYP2D6, CYP2C9, CYP2C19, CYP3A4, CYP3A5) и ферментов второй фазы биотрансформации (N-ацетилтрансферазы, глутатион-S-трансферазы). Особый интерес вызывает изучение взаимосвязи аллельных вариантов генов-транспортеров с изменением фармакокинетики соответствующих ЛС (ABCB1, SLCO1B1).

Во вторую группу входят гены, кодирующие молекулы-мишени ЛС или функционально связанные с этими структурами белки (рецепторы, ферменты, ионные каналы, G-белки и т.д.). В нее включены также гены, продукты которых участвуют в различных патологических процессах (факторы свертывания крови, аполипо-протеины и др.), против которых направлена соответствующая фармакотерапия(рис. 10-1).

Врач, ознакомившись с инструкцией по медицинскому применению Государственного реестра лекарственных средств (https://grls.rosminzdrav.ru/grls.aspx), может самостоятельно прогнозировать, полиморфные варианты каких генов могут быть ассоциированы с изменением фармакологического ответа и, следовательно, с изменением эффективности и безопасности ЛС. Для этого необходимо обращать внимание:

  • на конкретные структуры, указанные в разделе «Фармакокинетика», которые участвуют в биотрансформации ЛС (ферменты) или его транспорте (транспортеры);

  • молекулы-мишени, указанные в разделе «Фармакологическое действие ЛС», которые тоже могут быть генетически полиморфными.

Стоит отметить, что некоторые полиморфные маркеры, связанные с изменением фармакологического ответа на ЛС, зачастую бывают ассоциированы с различными заболеваниями (онкологические болезни, болезнь Альцгеймера, болезнь Паркинсона, атеросклероз и др.), поэтому фармакогенетические исследования способствуют более широкому пониманию их этиологии и патогенеза.

image
Рис. 10-1. Некоторые гены, аллельные варианты которых могут быть ассоциированы с изменением фармакологического ответа

Клиническая классификация генетически детерминированных изменений фармакологического ответа

Генетически детерминированные изменения фармакологического ответа с клинических позиций можно классифицировать следующим образом (Скакун Н.П., 1981):

  • приводящие к серьезным реакциям - применение ЛС противопоказано;

  • приводящие к неблагоприятным побочным реакциям, не относящимся к серьезным, - требуется применение ЛС в пониженной дозе (в минимальной разрешенной дозе, регламентированной инструкцией по медицинскому применению и типовыми клинико-фармакологическими статьями или даже ниже таковой);

  • приводящие к неэффективности ЛС или низкой эффективности - требуется применение ЛС в высокой дозе (в максимально разрешенной дозе, регламентированной инструкцией по медицинскому применению).

Клиническая характеристика полиморфизма, ассоциированного с изменением фармакокинетических процессов

Все фармакокинетические процессы (всасывание, распределение, биотрансформация или метаболизм, а также выведение) - результат скоординированной работы соответствующих генов, кодирующих ферменты биотрансформации ЛС, транспортеры ЛС, транспортные белки плазмы крови и др.

Генетический полиморфизм характерен как для генов, кодирующих ферменты первой фазы биотрансформации (изоферменты цитохрома Р-450, дигидропири-мидиндигидрогеназа, бутирилхолинэстераза, параоксоназа), так и второй фазы метаболизма (N-ацетилтрансфераза, тиопурин-S-метилтрансфераза, эпоксидги-дролаза). Генетический полиморфизм может обусловливать синтез ферментов с измененной активностью, что, в свою очередь, способно послужить причиной изменения скорости биотрансформации ЛС. Генетически детерминированные различия в скорости биотрансформации ЛС, которую можно оценить по отношению концентрации ЛС-субстрата к содержанию его метаболита в плазме крови или моче (метаболическое отношение), позволяют выделить группы индивидуумов, различных по активности того или иного фермента биотрансформации.

Экстенсивные метаболизаторы (extensive metabolizers - ЕМ) - люди с нормальной скоростью биотрансформации определенных ЛС. Как правило, такие люди гомозиготны по нормальным (в функциональном плане) аллелям гена, кодирующего соответствующий фермент. К ЕМ принадлежит большинство населения.

Медленные метаболизаторы (poor metabolizers - РМ) - люди со сниженной скоростью биотрансформации определенных ЛС. Обычно такие люди гомозиготны по функционально-дефектному аллелю гена, кодирующего соответствующий фермент. Иногда выделяют промежуточных метаболизаторов (intermedium metabolizers - IM), к которым относят гетерозигот по функционально-дефектному аллелю. У таких индивидуумов происходит синтез дефектного фермента либо вообще отсутствует соответствующий фермент биотрансформации, в результате чего ферментативная активность снижается или отсутствует. У этой категории пациентов регистрируют высокое отношение концентрации ЛС к содержанию его метаболита. При этом у медленных метаболизаторов ЛС накапливается в организме в высокой концентрации, что приводит к возникновению выраженных неблагоприятных побочных реакций, вплоть до интоксикации. Именно поэтому для медленных метаболизаторов необходим тщательный подбор дозы ЛС, которая должна быть меньше, чем для ЕМ. Если в качестве ЛС выступает пролекарство, т.е. действует не само ЛС, а его активный метаболит, образующийся из исходного препарата в ходе биотрансформации, то у медленных метаболизаторов образуется меньше активного метаболита, что может привести к неэффективности лечения. В таких случаях требуется увеличение дозы.

Сверхактивные, или быстрые, метаболизаторы (ultraextensive metabolizers - UM) - люди с повышенной скоростью биотрансформации определенных ЛС. Часто в их генотипе присутствуют аллели, кодирующие изоформу соответствующего фермента с аномально высокой активностью, либо аллельные варианты, образованные дупликацией (амплификацией) функционально нормальных аллелей. У этой категории пациентов регистрируют низкое значение отношения концентрации ЛС к содержанию его метаболита. Вследствие этого формируется недостаточная для достижения терапевтического эффекта концентрация ЛС в крови. Для сверхактивных метаболизаторов доза препарата должна быть выше, чем для активных метаболизаторов. Если в качестве ЛС применяют пролекарство, то у сверхактивных метаболизаторов образуется больше активного метаболита, что может привести к развитию нежелательных реакций (НР). Таким пациентам требуется меньшая доза ЛС-пролекарства, чем ЕМ.

Если ген, кодирующий соответствующий фермент биотрансформации, обладает полиморфизмом, то распределение индивидуумов по скорости метаболизма ЛС-субстратов фермента приобретает бимодальный (при двух типах метаболизаторов) или тримодальный (при трех типах метаболизаторов) характер (рис. 10-2).

На основании знаний о том, каким изоферментом метаболизируется ЛС, а также какой транспортер участвует во всасывании, распределении или выведении ЛС (такая информация часто содержится в инструкциях по медицинскому применению), можно предполагать, что присутствие в генотипе пациента аллелей генов, кодирующих эти структуры, будет ассоциировано с изменением фармакоки-нетики ЛС, а значит, с его эффективностью и безопасностью.

image
Рис. 10-2. Распределение индивидуумов по скорости метаболизма, оцененной по отношению концентрации лекарственного средства в плазме крови к содержанию его метаболита (объяснения в тексте)

Ниже перечислены наиболее значимые полиморфные маркеры, ассоциированные с изменением фармакокинетики соответствующих ЛС и располагающиеся в генах, кодирующих ферменты первой (CYP2D6, CYP2C9, CYP2C19, CYP3A4, CYP3A5, CES1, дигидропиримидиндигидрогеназа, бутирилхолинэстераза) и второй фазы биотрансформации (ацетилтрансфераза, глюкуронилтрансфераза, тиопурин-S-метилтрансфераза), а также транспортеры ЛС (Р-гликопротеин, транспортеры органических анионов и катионов).

Генетический полиморфизм изофермента цитохрома Р-450 2D6

Цитохром Р-450 CYP2D6 метаболизирует около 20% всех известных ЛС, в том числе антипсихотические препараты, антидепрессанты, β-адреноблокаторы, антиаритмические, некоторые противоопухолевые (тамоксифен), противорвотные β-блокаторы, блокаторы H1 -рецепторов и некоторые другие ЛС. Ген CYP2D6 обладает высоким полиморфизмом. Еще в 1977 г. некоторые авторы обращали внимание на различие гипотензивного эффекта у больных с артериальной гипертензией, применявших дебризохинρ , - препарат из группы α-адреноблокаторов. Тогда же было сформулировано предположение о различии в скорости метаболизма (гидроксилирования) дебризохинаρ у разных индивидуумов. У медленных метаболизаторов препарата его гипотензивный эффект был наиболее выражен. Позднее было показано, что у медленных метаболизаторов дебризохинаρ медленнее протекает метаболизм и некоторых других ЛС, в том числе фенацетинаρ , нортриптилина, фенформинаρ , L-спартеина сульфатаρ , энкаинидаρ , пропранолола, гуаноксанаρ и амитриптилина. Дальнейшие исследования показали, что медленные метаболизаторы по CYP2D6 имеют в своем генотипе функционально-дефектные аллели гена CYP2D6. Это приводит:

  • к отсутствию синтеза CYP2D6 (аллельный вариант CYP2D6*5);

  • синтезу неактивного белка (аллельные варианты CYP2D6*3, CYP2D6*4, CYP2D6*6, CYP2D6*7, CYP2D6*8, CYP2D6*11, CYP2D6*12, CYP2D6*14, CYP2D6*15, CYP2D6*19, CYP2D6*20);

  • синтезу дефектного белка со сниженной активностью (варианты CYP2D6*9, CYP2D6*10, CYP2D6*17, CYP2D6*18, CYP2D6*36).

С каждым годом число обнаруженных аллельных вариантов гена CYP2D6, которые ассоциированы с изменением активности CYP2D6, растет. Медленные метаболизаторы по CYP2D6 среди представителей европеоидной расы часто имеют в генотипе функционально-дефектный аллельный вариант CYP2D6*4, среди монголоидов - CYP2D6*10, среди представителей негроидной расы - CYP2D6*17. У пациентов с функционально-дефектными аллельными вариантами гена CYP2D6 за счет снижения скорости биотрансформации ЛС-субстратов CYP2D6 отмечают более высокую максимальную концентрацию и площадь под фармакокинетической кривой (AUC) ЛС, что может иметь клинические последствия (табл. 10-1). Так, например, частота аллельного варианта CYP2D6*4 среди пациентов, у которых регистрировали НР трициклических антидепрессантов (гипотензия, седативный эффект, тремор, кардиотоксичность), была почти в 3 раза выше (20%) по сравнению с пациентами, у которых лечение этими препаратами протекало без осложнений (7%). Кроме того, известно, что некоторые функционально-дефектные аллельные варианты гена CYP2D6 ассоциированы с развитием индуцированных нейролептиками экстрапирамидных нарушений. Есть данные о том, что у медленных метаболизаторов по CYP2D6 подобранные дозы β-адреноблокаторов (метопролол, бисопролол) меньше (по частоте сердечных сокращений) при ИБС и артериальной гипертензии. У данной группы пациентов необходимо выбирать ЛС, не метаболизирующиеся CYP2D6, или ЛС-субстраты CYP2D6 в минимальных дозах (в соответствии с инструкцией по медицинскому применению).

Таблица 10-1. Ассоциации аллельных вариантов генов, кодирующих ферменты первой фазы биотрансформации, с неблагоприятными фармакологическими ответами
image

Продолжение табл. 10.1

image

Окончание табл. 10.1

image

Обнаружена ассоциация функционально-дефектных аллельных вариантов гена CYP2D6 с развитием НР при лечении атомоксетином детей с синдромом дефицита концентрации внимания с гиперактивностью. Результаты генотипирования позволяют прогнозировать развитие НР и более тщательно контролировать безопасность терапии при обнаружении функционально-дефектных аллельных вариантов гена CYP2D6, соответствующем контроле концентрации препарата в плазме крови и коррекции его дозы в соответствии с последней.

Существование в генотипе пациента функционально-дефектных аллельных вариантов гена CYP2D6 может сопровождаться не только увеличением риска развития НР при применении ЛС, метаболизируемых этим изоферментом. Как было указано выше, в случае если в качестве ЛС используют пролекарство, а активный метаболит образуется именно под действием CYP2D6, эффективность препарата у больных будет низкой. Так, у пациентов с функционально-дефектными аллельными вариантами гена CYP2D6 менее выражен анальгетический эффект кодеина. Этот феномен объясняют ослаблением О-деметилирования препарата, во время которого образуется морфин. Обезболивающее действие трамадола также обусловлено активным метаболитом О-деметилтрамадолом, образующимся под действием CYP2D6. У пациентов с функционально-дефектными аллельными вариантами гена CYP2D6 образование О-деметилтрамадола снижено, что приводит к недостаточному аналгезирующему эффекту. Гомозиготы по функционально-дефектным аллельным вариантам гена CYP2D6 не отвечают на лечение трамадолом в 2 раза чаще, чем пациенты, не имеющие этих аллелей (46,7% против 21,6% соответственно). Аналогично тамоксифен (активный метаболит эндоксифен образуется с участием CYP2D6) менее эффективен у женщин с раком молочной железы (РМЖ) - медленных метаболизаторов по CYP2D6.

Обнаруженные ассоциации функционально-дефектных аллельных вариантов гена CYP2D6, сопровождающиеся изменениями фармакологического ответа на различные ЛС, представлены в табл. 10-1. Следует отметить, что в настоящее время определение функционально-дефектных аллельных вариантов гена CYP2D6 рекомендовано в некоторых странах (США, Великобритания) для выбора трициклических антидепрессантов (рис. 10-3), антипсихотических ЛС (рис. 10-4), а также режимов их дозирования.

У быстрых метаболизаторов CYP2D6 (дупликация функциональных аллелей CYP2D6) при применении ЛС-субстратов CYP2D6 отмечают снижение терапевтической эффективности последних за счет ускорения биотрансформации, приводящей к уменьшению концентрации этих препаратов в плазме крови (см. табл. 10-1). Например, противорвотное ЛС ондансетрон у больных, являющихся быстрыми метаболизаторами по CYP2D6, не предотвращает рвоту во время химиотерапии. Именно поэтому таким пациентам необходимо назначение ЛС-субстратов CYP2D6 в больших дозах.

Следует отметить, что для множества ЛС-субстратов CYP2D6 ассоциация полиморфных маркеров гена CYP2D6 с изменением их фармакокинетики и развитием соответствующих фармакологических эффектов (развитие НР или неэффективность лечения) нехарактерна или полученные в различных исследованиях результаты носят противоречивый характер. Например, есть данные об ассоциации функционально-дефектных аллелей CYP2D6 с высокими значениями максимальной концентрации β-адреноблокаторов бисопролола, карведилола и небиволола (метаболизируются CYP2D6), но неизвестно, существует ли связь между какими-либо полиморфными маркерами гена CYP2D6 и изменением частоты развития НР или параметров эффективности этих препаратов у пациентов с артериальной гипертензией. Аналогичную ситуацию отмечают и для некоторых других ЛС-субстратов CYP2D6, таких как блокатор H1 -рецепторов хлорфенираминρ ,

image
Рис. 10-3. Алгоритм выбора антидепрессантов в зависимости от генетически детерминированной скорости биотрансформации CYP2D6 (Савельева М.И., 2009): БМ - сверхактивные, или быстрые, метаболизаторы; ЭМ - экстенсивные метаболизаторы; ММ - медленные метаболизаторы; ПМ - промежуточные метаболизаторы; N - нормальный эффект; АД - антидепрессанты; ТЦА - трициклические антидепрессанты
image
Рис. 10-4. Алгоритм выбора антипсихотических лекарственных средств в зависимости от генетически детерминированной скорости биотрансформации CYP2D6 (Савельева М.И., 2009): БМ - сверхактивные, или быстрые, метаболизаторы; ЭМ - экстенсивные метаболизаторы; ММ - медленные метаболизаторы; ПМ - промежуточные метаболизаторы; N - нормальный эффект трициклический антидепрессант дезипрамин, антипсихотические препараты хлор-промазин, зуклопентиксол, тиоридазин и антидепрессант из группы ингибиторов обратного захвата серотонина венлафаксин.

В настоящее время в ряде стран разрешено использовать генотипирование по CYP2D6 для персонализации применения антидепрессантов, антипсихотических ЛС, атомоксетина (препарата для лечения дефицита внимания и гиперактивности у детей), пергексилинаρ (антиангинального препарата метаболического действия, зарегистрированного только в Австралии и Новой Зеландии).

Генетический полиморфизм изофермента цитохрома Р-450 2С9 (CYP2C9)

CYP2C9 - основной фермент метаболизма антикоагулянтов (варфарина, аценокумарола), принимаемых внутрь, многих нестероидных противовоспалительных средств (за исключением ацетилсалициловой кислоты), в том числе селективных ингибиторов циклооксигеназы-2, ингибиторов ангиотензиновых рецепторов (лозартана и ирбесартана), сахароснижающих ЛС (производных сульфонилмочевины), фенитоина, флувастатина и др.

CYP2C9 обладает генетическим полиморфизмом. В настоящее время наиболее хорошо изучены SNP гена CYP2C9 - функционально-дефектные аллельные варианты CYP2C9*2 и CYP2C9*3. У пациентов, имеющих их в своем генотипе, отмечают уменьшение активности CYP2C9, что приводит к снижению скорости биотрансформации ЛС, метаболизируемых этим изоферментом, и повышению их концентрации в плазме крови. Именно поэтому гетерозиготы CYP2C9*1/*2, CYP2C9*1/*3 и гомозиготы CYP2C9*2/*2, CYP2C9*3/*3, CYP2C9*2/*3 фактически являются медленными метаболизаторами по CYP2C9. У этой категории пациентов чаще всего регистрируют НР при применении ЛС, метаболизируемых CYP2C9. У них отмечают также снижение общего клиренса оральных антикоагулянтов варфарина и аценокумарола, что способствует увеличению риска развития чрезмерной гипокоагуляции и кровотечений при длительном применении этих ЛС по стандартному режиму дозирования. Таким пациентам для достижения терапевтического уровня гипокоагуляции, как правило, необходимы более низкие дозы вышеуказанных препаратов. Существует предположение, что генетический полиморфизм CYP2C9 в большей степени ассоциирован с изменением фармакокинетики и профиля безопасности варфарина, чем аценокумарола, что связано с различиями в биотрансформации этих двух средств. В настоящее время разработаны алгоритмы выбора режима дозирования варфарина на основе результатов генотипирования пациентов по CYP2C9 и ряду других генов (в частности, гену VKORC1). Индивидуальный режим дозирования варфарина в соответствии с результатами фармакогенетического тестирования можно рассчитать с помощью online-калькулятора (www.warfarindosing.org; рис. 10-5) или по аналогичному алгоритму с помощью модуля «Фармакогенетика» российской программы PharmSuite (бесплатно скачать программу можно на сайте www. pharmsuite.ru). Подобный подход к дозированию варфарина может способствовать ускорению подбора дозы для достижения целевых значений международного нормализованного отношения, снижению риска возникновения геморрагических осложнений и частоты эпизодов чрезмерной гипокоагуляции. Некоторые эксперты рекомендуют при наличии показаний у пациентов - медленных метаболизаторов по CYP2C9 (особенно при сочетании с носительством «проблемных» аллелей гена VKORC1) воздержаться от применения варфарина и назначить один из так называемых новых оральных антикоагулянтов (дабигатрана этексилат, ривароксабан, апиксабан).

image
Рис. 10-5. Панель ввода данных пациента онлайн-калькулятора, представленного на сайте www.warfarindosing.org, для расчета дозы варфарина на основе результатов фармакогенетического тестирования

Полиморфизм гена CYP2C9 также ассоциирован с изменением фармакокинетики нестероидных противовоспалительных средств, метаболизируемых этим изоферментом (диклофенак, ибупрофен, пироксикам, лорноксикам, теноксикам, флурбипрофен, целекоксиб). Есть данные о связи полиморфизма генов CYP2C9 и CYP2C8 с развитием желудочно-кишечных кровотечений при применении нестероидных противовоспалительных средств (за исключением ацетилсалициловой кислоты), но также известны результаты других исследований, не подтверждающие ее существование. Ряд авторов показали, что у здоровых добровольцев с генотипами CYP2C9*1/ CYP2C9*2 и CYP2C9*1/CYP2C9*3 замедлен метаболизм таких сахароснижающих ЛС, как глибенкламид, толбутамид, натеглинид, глимепирид, что манифестирует снижением клиренса, увеличением AUC этих препаратов и в конечном итоге приводит к повышению риска развития гипогликемии. Это было продемонстрировано и у больных сахарным диабетом 2-го типа. Известно об ассоциации полиморфизма гена CYP2C9 с изменением фармакокинетики гиполипидемического средства из группы статинов флувастатина. У пациентов, имеющих в генотипе функционально-дефектные аллельные варианты CYP2C9*2 и CYP2C9*3, отмечают снижение общего клиренса петлевого диуретика тора-семида. Это приводит к более интенсивному выведению калия, натрия и хлора с мочой. Обнаруженные ассоциации аллельных вариантов гена CYP2C9 с изменениями фармакологического ответа при лечении различными ЛС представлены в табл. 10-1. Полиморфизм гена CYP2C9 ассоциирован с изменением фармакокинетики антагониста ангиотензиновых рецепторов ирбесартана, что выражается в более выраженном снижении диастолического артериального давления при применении этого препарата у пациентов с артериальной гипертензией, являющихся медленными метаболизаторами по CYP2C9. Очевидно, что для повышения безопасности лечения таким больным необходимо либо подобрать ЛС, в метаболизме которых не принимает участие CYP2C9, либо назначить меньшую дозу соответствующего препарата. Исключением служит антагонист ангиотензиновых рецепторов лозартан (пролекарство), который под действием CYP2C9 превращается в печени в активный метаболит Е3174, обладающий антигипертензивным действием. Именно поэтому у таких пациентов регистрируют менее выраженный антигипертензивный эффект при применении лозартана.

Генетический полиморфизм изофермента цитохрома Р-450 2С19 (CYP2C19)

CYP2C19 метаболизирует 8,3% всех известных ЛС, в том числе антидепрессант имипрамин, транквилизатор диазепам, барбитураты, вальпроевую кислоту и противомалярийные препараты. Кроме того, CYP2C19 - основной фермент метаболизма ингибиторов H+ , К+ -АТФазы, антиагреганта клопидогрела. Он участвует в метаболизме тамоксифена, фенитоина, тиклопидина и некоторых психотропных средств (трициклические антидепрессанты).

Для CYP2C19 характерен генетический полиморфизм. Медленными метаболизаторами среди представителей европеоидной расы чаще всего бывают люди, в генотипе которых присутствует функционально-дефектный аллель CYP2C19*2. Распространенность медленного метаболизма по CYP2C19 среди европеоидов составляет 2-5%, а среди представителей монголоидной расы - 15-20%. Применение у медленных метаболизаторов по CYP2C19 препаратов-субстратов этого изофермента может приводить к более частому возникновению неблагоприятных побочных реакций. Это особенно справедливо при применении таких ЛС с узким терапевтическим диапазоном, как трициклические антидепрессанты, диазепам и некоторые барбитураты (гексобарбитал). У медленных метаболизаторов по CYP2C19 применение противомалярийного препарата гидроксихлорохина (Плаквенила ) (применяется также для базисной противовоспалительной терапии при системных заболеваниях соединительной ткани, в частности, системной красной волчанке) неэффективно, поскольку он превращается в активную форму при участии CYP2C19. Существуют данные о более высоком риске развития злокачественных новообразований головы и шеи у больных с медленным метаболизмом по CYP2C19. Кроме того, при применении тамоксифена у больных РМЖ длительность периода ремиссии заболевания больше у пациентов, в генотипе которых присутствует аллель CYP2C19*2. Был продемонстрирован более выраженный антиагрегантный эффект при применении тиклопидина у медленных метаболизаторов по CYP2C19, но различий в фармакокинетике препарата найдено не было.

Наибольшее число исследований посвящено связи полиморфизма гена CYP2C19 с изменением фармакокинетики и фармакодинамики блокаторов ингибиторов Н++ -АТФазы. Фармакокинетические исследования у здоровых добровольцев показали, что AUC, значения максимальной концентрации омепразола, лансопразола и рабепразола достоверно выше у гетерозигот и особенно гомозигот по функционально-дефектному аллелю гена CYP2C19. Кроме того, обнаружено, что более выраженное подавление желудочной секреции при применении этих препаратов отмечено у больных с язвенной болезнью и рефлюкс-эзофагитом, являвшихся гетерозиготами и гомозиготами по этому же аллелю. Вместе с тем частота возникновения НР при использовании ингибиторов H+ -, К+ -АТФазы не зависела от генотипа по CYP2C19. В настоящее время разработан алгоритм выбора режима дозирования лансопразола на основе генотипирования пациентов по CYP2C19: при генотипе CYP2C19*1/*1 препарат рекомендуют назначать по 30 мг 3 раза в сутки, CYP2C19*1/*2 - по 15 мг 3 раза в сутки, CYP2C19*2/*2 - по 15 мг 2 раза в сутки. Подобный подход может способствовать повышению эффективности эрадикационной антихеликобактериальной терапии с применением лансопразола у больных с язвенной болезнью до 96%.

Полиморфизм гена CYP2C19 связан с изменением фармакокинетики и анти-агрегантного действия пролекарства клопидогрела (активный метаболит 2-оксаклопидогрел образуется из клопидогрела под влиянием CYP2C19). У пациентов, в генотипе которых присутствовал функционально-дефектный аллельный вариант CYP2C19*2, отмечают угнетение образования активного метаболита клопидогрела, следствием чего служит менее выраженный антиагрегантный эффект. Есть данные, что у больных с острым коронарным синдромом и у пациентов после стентирования коронарных артерий аллельный вариант CYP2C19*2 ассоциируется с более плохим прогнозом развития тромботических осложнений, в том числе и фатальных. В настоящее время в инструкции по медицинскому применению клопидогрела указана необходимость при решении вопроса о начале лечения препаратом принимать во внимание полиморфизм гена CYP2C19. Некоторые авторы рекомендуют при обнаружении у больного аллельного варианта CYP2C19*2 анти-агреганты из группы блокаторов Р2Y12-рецепторов тикагрелора или прасугрела. Есть данные, что применение подобного подхода снижает частоту сердечно-сосудистых осложнений и является экономически обоснованным.

В онкогематологической практике перспективно использование генотипирования по CYP2C19 для персонализации режима дозирования противогрибкового препарата вориконазола (используется для лечения тяжелых микозов в условиях иммуносупрессии), что повышает эффективность и безопасность терапии, особенно у детей.

Также был обнаружен аллельный вариант CYP2C19*17, ассоциированный с ускорением метаболизма ЛС-субстратов CYP2C19 (аллельный вариант повышенной активности). Его частота у шведов и эфиопов составляет 18%, а у китайцев - 4%.

Генетический полиморфизм бутирилхолинэстеразы (псевдохолинэстеразы)

Физиологическая функция бутирилхолинэстеразы - гидролиз ацетилхолина. Кроме того, этот фермент катализирует реакцию гидролиза деполяризующего миорелаксанта суксаметония йодида, широко применяемого в анестезиологии. С начала 50-х годов XX в. были получены сообщения о повышенной чувствительности к препарату, которая обусловлена сниженной активностью бутирилхолинэстеразы. Такой фермент в литературе часто называют атипичной псевдохолинэстеразой. В те же годы были описаны случаи продолжительной остановки дыхания (апноэ) при применении суксаметония йодида: вместо апноэ в течение 2-3 мин у пациентов с парадоксальной реакцией оно продолжалось 2 ч и более. В начале 70-х годов ХХ в. было высказано предположение о возможности аутосомнорецессивного моногенного наследования низкой активности бутирилхолинэстеразы. Генетические исследования последних лет позволили обнаружить ряд альтернативных аллелей гена бутирилхолинэстеразы. Повышенную чувствительность к суксаметония йодиду регистрируют только у гомозигот. Наиболее распространен аллельный вариант, кодирующий фермент со сниженной активностью. Он образован однонуклеотидной заменой, в результате которой синтезируется фермент атипичная бутирилхолинэстераза 1. У него в положении 70 аспарагинат заменен глицином. Гомозиготы по этому аллелю демонстрируют повышенную чувствительность к суксаметония йодиду. Распространенность подобных людей среди белого североамериканского населения составляет 1:3000. Другой аллель, приводящий к синтезу бутирилхолинэстеразы с резко сниженной активностью, образован инсерцией нуклеотидной последовательности в положении 117, в результате чего при транскрипции синтезируется укороченный белок, состоящий только из 22% длины аминокислотной последовательности нормальной бутирилхолинэстеразы. Подобную изоформу в литературе называют тихой бутирилхолинэстеразой. Гомозиготы по этому аллелю также обладают повышенной чувствительностью к суксаметония йодиду. Распространенность гомозигот среди белого североамериканского населения - 1:100 000. Еще один аллель кодирует фермент с активностью, сниженной вследствие замены Thr243Met. В литературе такую изоформу называют фторрезистентной бутирилхолинэстеразой 1. Гомозиготы по этому аллелю демонстрируют повышенную чувствительность к суксаметония йодиду, но период апноэ у них меньше - около 30 мин. Распространенность гомозигот среди белого североамериканского населения - 1:150 000. Частота обнаружения гетерозигот и гомозигот по аллелям, кодирующим различные изоформы бутирилхолинэстеразы со сниженной активностью, среди европейского населения составляет 2-4%. Фенотипирование фермента для определения его сниженной активности осуществляют с помощью так называемого дибукаинового теста, основанного на подавлении активности бутирилхолинэстеразы дибукаином в стандартных условиях. Результат теста представляют в виде дибукаинового числа - степени подавления фермента, выраженной в процентах. У людей с нормальной активностью бутирилхолинэстеразы оно равно 80%. У гомозигот по аллелям, кодирующим бутирилхолинэстеразу со сниженной активностью, дибукаиновое число равно 20%, у гетерозигот - 60%. Генотипирование по бутирилхолинэсте-разе пока используют только в научных исследованиях. Более широкое внедрение этого метода в клиническую практику позволит точнее обнаруживать пациентов с повышенной чувствительностью к суксаметония йодиду и, таким образом, обеспечит высокую безопасность применения препарата.

Ассоциации аллельных вариантов генов, кодирующих ферменты первой фазы биотрансформации, с неблагоприятными фармакологическими ответами представлены в табл. 10-1.

Генетический полиморфизм глюкуронилтрансферазы

Изоферменты глюкуронилтрансферазы также обладают генетическим полиморфизмом. Давно известно о существовании наследственных нарушений глюкуронирования билирубина. К ним относят синдром Жильбера и синдром Криглера-Найяра. Синдром Жильбера - заболевание, наследуемое по аутосомно-рецессивному типу. Его распространенность среди населения составляет 1-5%. Причина развития синдрома Жильбера - существование в генотипе функционально-дефектных аллелей гена UGT1, образованных точечными мутациями (как правило, однонуклеотидными заменами), при этом образуется УДФ-глюкуронилтрансфераза, активность которой составляет 25-30% нормальной. Изменение глюкуронирования лекарственных препаратов у больных с синдромом Жильбера недостаточно изучено. Есть данные о снижении у них клиренса толбутамида, парацетамола и рифампицина. Была изучена также зависимость частоты возникновения побочных эффектов цитостатического препарата иринотекана от синдрома Жильбера. Иринотекан (СТР-11) - высокоэффективный цитостатик, ингибирующий топоизомеразу I и применяемый при колоректальном раке, резистентном к лечению фторурацилом. В печени под действием карбоксиэстераз он превращается в активный метаболит 7-этил-10-гидроксикамптотецин (SN-38). Основной путь метаболизма SN-38 - глюкуронирование с помощью UGT1A1. Показано, что частота развития НР иринотекана, в частности диареи, достоверно выше у больных с синдромом Жильбера. В настоящее время доказано, что аллельные варианты UGT1A1*1B, UGT1A1*26 и UGT1A1*60 ассоциированы с более частым возникновением гипербилирубинемии при применении иринотекана, что сопровождается низкими значениями AUC глюкуронида SN-38. В настоящее время определение аллельных вариантов гена UGT1A1 для выбора режима дозирования иринотекана одобрено Федеральным агентством США по контролю за продуктами и лекарственными препаратами (FDA). При обнаружении аллельного варианта UGT1A1*28 рекомендовано начинать лечение с минимальных доз препарата.

Есть данные о связи функционально-дефектных аллельных вариантов других генов, кодирующих изоферменты глюкуронилтрансферазы, с изменением фармакокинетики и фармакодинамики различных ЛС. У пациентов, в генотипе которых присутствует аллельный вариант UGT2B15*2, отмечают снижение клиренса лоразепама, что сопровождается более выраженным седативным эффектом. Генотип СС по полиморфному маркеру С802Т гена UGT2B7 ассоциирован с низкой скоростью глюкуронирования морфина, что сопровождается снижением концентраций морфин-6-глюкуронида и морфин-3-глюкуронида у больных с выраженным болевым синдромом. Тем не менее изменения обезболивающего действия морфина в зависимости от генотипа не описаны. Есть данные о том, что у пациентов с хронической сердечной недостаточностью и стенокардией напряжения, в генотипе которых присутствуют аллельные варианты UGT1A1*6, UGT2B7*3, отмечено ослабление глюкуронирования карведилола. Описано также уменьшение клиренса фуросемида у здоровых добровольцев с генотипом СС по С/Т полиморфизму в 3 интроне гена UGT1A1 и генотипом ТТ по полиморфному маркеру А-276Т гена UGT1A9.

Генетический полиморфизм N-ацетилтрансферазы

N-ацетилтрансфераза катализирует реакцию ацетилирования ряда ЛС, в том числе изониазида, сульфаниламидов, прокаинамида, гидралазина и др. Выделяют два изофермента N-ацетилтрансферазы:

  • N-ацетилтрансферазу 1;

  • N-ацетилтрансферазу 2.

Изофермент NAT1 ацетилирует небольшое количество ариламинов, и для него не описано каких-либо альтернативных изоформ. Таким образом, основной фермент ацетилирования в организме человека - изофермент NAT2. Полиморфизм ацетилирования описан в 1960 г. в виде различия между пациентами по скорости ацетилирования противотуберкулезного ЛС изониазида. Тогда же было отмечено, что у людей с медленным ацетилированием в связи с накоплением (кумуляцией) изониазида чаще регистрируют полиневриты и гепатотоксичность. У пациентов с медленным ацетилированием период полувыведения препарата составляет 3 ч, в то время как при быстром ацетилировании - 1,5 ч. Развитие полиневритов связано с тем, что изониазид тормозит переход пиридоксина в активный кофермент дипиридоксинфосфат, который, в свою очередь, необходим для синтеза миелина. Индивидуальная скорость ацетилирования существенно не влияет на режимы дозирования ЛС при ежедневном приеме, но может уменьшать эффективность лечения при прерывистом применении изониазида. При его назначении в составе комбинированной терапии для лечения туберкулеза у больных с медленным ацетилированием закрытие полостей в легких происходит быстрее. Позднее было показано, что полиморфизм ацетилирования характерен не только для изониазида, но и для гидралазина, сульфаниламидов (в том числе сульфасалазина) и левосимендана. В дальнейшем было установлено, что в этот список входят несколько десятков других ЛС. Применение прокаинамида и гидралазина у больных с медленным ацетилированием значительно чаще вызывает поражение печени (гепатотоксичность). Есть данные о том, что у людей с быстрым и медленным ацетилированием ряд заболеваний протекает по-разному. У больных с медленным ацетилированием течение пневмонии и дизентерии более тяжелое и длительное, чем при быстром ацетилировании, что предполагает различный подход к проведению фармакотерапии. Подобные различия отмечают и при некоторых заболеваниях сердечно-сосудистой системы, гинекологических и глазных болезнях. Распространенность медленного ацетилирования варьирует от 10-15% у монголоидов до 50% у представителей европеоидной расы. Только с конца 1980-х годов начали идентифицировать функционально дефектные аллельные варианты гена NAT2, ассоциированные с медленным ацетилированием. На сегодняшний день известно около 15 функционально дефектных аллелей гена NAT2.

Тип ацетилирования определяют как методами фенотипирования, так и генотипирования пациентов по NAT2. В качестве маркерных субстратов ацетилирования широко используют дапсон, сульфадимидин и изониазид. Отношение концентрации моноацетилдапсона к концентрации дапсона в плазме крови через 6 ч после введения препарата менее 0,35 характерно для больных с медленным ацетилированием, а более 0,35 - для пациентов с быстрым ацетилированием. Если в качестве маркерного субстрата используют сульфадимидин, то присутствие менее 25% сульфадимидина в плазме через 6 ч и менее 70% в моче, собранной через 5-6 ч после введения препарата, свидетельствует о фенотипе медленного ацетилирования.

В настоящее время определение типа ацетилирования в некоторых странах рекомендовано больным с туберкулезом и высоким риском развития НР при использовании противотуберкулезных ЛС (гепатотоксичность, нейротоксичность). При обнаружении фенотипа медленного ацетилирования или соответствующего ассоциированного с ним генотипа рекомендуют более тщательно контролировать безопасность лечения изониазидом и пиразинамидом, начиная его с минимальных доз указанных ЛС (для изониазида начальная доза не должна превышать 200 мг/сут).

Генетический полиморфизм тиопурин-S-метилтрансферазы

ТРМТ (тиопурин-S-метилтрансфераза) - фермент, катализирующий реакцию S-метилирования производных тиопурина - основного пути метаболизма цитостатических средств из группы антагонистов пурина: меркаптопурина, тиогуанина и азатиоприна. Меркаптопурин широко используют в составе комбинированной химиотерапии миелобластного и лимфобластного лейкозов, хронического миелолейкоза, лимфосаркомы и саркомы мягких тканей. Тиогуанин применяют в основном при острых лейкозах. Активность ТРМТ довольно вариабельна: 88,6% людей имеют высокую активность фермента, 11,1% - промежуточную, а у 0,3% активность ТРМТ весьма низкая или вовсе отсутствует. При этом известно, что у людей с низкой активностью ТРМТ обнаруживают повышенную чувствительность к меркаптопурину, тиогуанину и азатиоприну, которая манифестирует опасными для жизни гематотоксическим (лейкопения, тромбоцитопения, анемия) и гепатотоксическим эффектами. В условиях низкой активности ТРМТ метаболизм меркаптопурина идет по альтернативному пути - до высокотоксичного соединения тиогуанина нуклеотида. Чем меньше активность ТРМТ, тем больше концентрация последнего в плазме крови и тем сильнее выражены НР меркаптопурина. Низкую активность ТРМТ наследуют по аутосомно-рецессивному типу, причем гомозиготы обладают низкой активностью фермента, а гетерозиготы - промежуточной. Обнаружен ряд функционально-дефектных аллельных вариантов гена ТРМТ, кодирующих изоформы с низкой активностью. Распространенность гомозигот по аллельным вариантам гена ТРМТ среди европеоидов составляет 3,7%, а среди представителей негроидной расы - 4,6%. Повышенная чувствительность к тиопуринам отмечена не только у гомозигот, но и у гетерозигот по функционально-дефектным аллельным вариантам гена ТРМТ. Таким образом, для обеспечения безопасности проводимой химиотерапии перед назначением тиопуринов необходимо определять активность фермента в эритроцитах пациента (фенотипирование ТРМТ) или генотип пациента по ТРМТ. Проведение фенотипирования и генотипирования пациентов по ТРМТ уже рекомендовано в некоторых странах. Разработана коррекция дозирования меркаптопурина в зависимости от активности ТРМТ или генотипа, при этом безопасные дозы для пациентов с низкой активностью фермента должны быть в 10-15 раз ниже среднетерапевтических. Аналогично этому рекомендована коррекция режима дозирования азатиоприна (применяют в качестве базисного противовоспалительного ЛС для лечения больных с системными заболеваниями соединительной ткани).

Ассоциации функционально-дефектных аллельных вариантов других генов, кодирующих ферменты второй фазы биотрансформации, с неблагоприятными фармакологическими ответами представлены в табл. 10-2.

image
Таблица 10-2. Ассоциации функционально-дефектных аллельных вариантов генов, кодирующих ферменты второй фазы биотрансформации, с неблагоприятными фармакологическими ответами

Генетический полиморфизм Р-гликопротеина (P-GP)

Активность Р-гликопротеина зависит от множества факторов, основной из которых - полиморфизм кодирующего его гена ABCB1. В настоящее время активно изучают клиническое значение нескольких однонуклеотидных замен в этом гене. Исследования последних лет показали, что наибольшее клиническое значение имеет полиморфный маркер С3435Т. Частота аллелей и генотипов по полиморфному маркеру С3435Т значительно варьирует в различных этнических группах. Так, генотип ТТ обнаруживают с частотой от 4% у кенийцев до 36% у португальцев (у русских - 24%). Подобная однонуклеотидная замена не изменяет структуру белка, но снижает стабильность мРНК. Показано, что у индивидуумов с генотипом ТТ отмечено снижение концентрации Р-гликопротеина в двенадцатиперстной кишке, CD56-Т-лимфоцитах и почках. Очевидно, что это может приводить к более полному всасыванию и замедленному выведению ЛС-субстратов Р-гликопротеина и повышению частоты развития неблагоприятных побочных реакций. В результате у пациентов с ТТ-генотипом можно обнаружить более высокие концентрации ЛС-субстратов Р-гликопротеина в плазме крови. Показано, что у больных с постоянной формой фибрилляции предсердий и генотипом ТТ, длительно принимавших дигоксин, его равновесная концентрация в плазме крови повышена, что сопровождается увеличением риска развития дигиталисной интоксикации.

В настоящее время проходят исследования по изучению связи полиморфного маркера С3435Т гена ABCB1 с изменением фармакокинетики и фармакодинамики иммуносупрессоров циклоспорина и такролимуса. Некоторые авторы обнаружили, что после пересадки сердца у пациентов с генотипом ТТ AUC циклоспорина была достоверно выше, чем у больных с генотипами СТ и СС. Циклоспорин и такролимус, обладающие иммунодепрессивным действием, применяют в трансплантологии для профилактики отторжения трансплантата и реакции «трансплантат против хозяина» после пересадки почки, печени, костного мозга и сердца. Известно, что особенности фармакокинетики циклоспорина и такролимуса - значительная индивидуальная вариабельность биологической доступности и узкий терапевтический индекс. Гликопротеин-Р принимает участие в процессах всасывания и выведения этих препаратов. Именно поэтому в настоящее время идут интенсивные исследования клинического значения полиморфного маркера С3435Т гена ABCB1 при лечении циклоспорином и такролимусом. Было показано, что у пациентов с генотипом ТТ AUC циклоспорина была достоверно выше, чем у пациентов с генотипами СТ и ТТ, поэтому именно у первых больных доза циклоспорина, необходимая для поддержания оптимальной концентрации препарата в плазме крови (1000 мкг/л), должна быть снижена в 2 раза по сравнению с пациентами, имеющими генотип СС. Аналогичные данные были получены и для такролимуса.

Субстрат Р-гликопротеина - лоперамид. Основное показание для применения этого препарата - симптоматическое лечение острой и хронической диареи. Механизм действия лоперамида связан с возбуждением опиатных рецепторов гладких мышц кишечника. Фармакокинетику препарата характеризует низкая биодоступность, связанная с плохим всасыванием (Р-гликопротеин энтероцитов способствует выведению лоперамида в просвет кишечника) и эффектом первого прохождения через печень (активная секреция Р-гликопротеином в желчь и биотрансформация). Проникновение препарата через гематоэнцефалический барьер (ГЭБ) затруднено функционированием Р-гликопротеина эндотелиоцитов, выкачивающим его обратно в просвет сосуда. Тем не менее НР лоперамида (сонливость, головокружение, миоз и др.) связаны именно с его проникновением в ЦНС. Оказалось, что у пациентов с генотипом ТТ по сравнению с индивидуумами с генотипами СТ и СС максимальная концентрация лоперамида достоверно выше. Кроме того, авторами было обнаружено, что именно у пациентов с генотипом ТТ был зарегистрирован более выраженный миоз при применении препарата (морфиноподобный эффект). Усиление проникновения ЛС через ГЭБ у носителей определенных генотипов по полиморфным маркерам гена ABCB1 может приводить не только к повышению риска развития НР со стороны ЦНС, но и, в случае если мишени ЛС расположены в головном мозге, - к повышению эффективности лечения. Показано, что эффективность терапии шизофрении при применении нейролептика бенперидола выше у пациентов, имеющих генотип ТТ по полиморфному маркеру С3435Т гена ABCB1, что, по-видимому, связано с более эффективным проникновением препарата через ГЭБ. Этим же феноменом, а не только изменениями фармакокинетики, объясняют большую эффективность противосудорожных и противорвотных ЛС у больных c генотипом ТТ, а также большую частоту развития НР со стороны ЦНС при применении антидепрессантов (ортостатическая гипотензия) и антипсихотических препаратов (экстрапирамидные расстройства) у этой категории пациентов. Есть данные, что у пациентов с генотипом ТТ по полиморфному маркеру С3435Т гена ABCB1 отмечают более высокую степень проникновения ЛС-субстратов Р-гликопротеина через плацентарный барьер, что может объяснить более высокий риск развития врожденных аномалий челюстно-лицевой области (волчья пасть, заячья губа) у детей матерей с генотипом ТТ, которым в ранние сроки беременности назначали ЛС-субстраты Р-гликопротеина.

В последние годы большое внимание уделяют роли полиморфизма гена ABCB1 в изменении эффективности противовирусных ЛС из группы ингибиторов ВИЧ-протеиназы, применяемых при инфекции, вызываемой вирусом иммунодефицита человека (ВИЧ). Показано, что генотип ТТ по полиморфному маркеру С3435Т гена ABCB1 ассоциирован с более выраженным снижением числа вирусных частиц при применении нелфинавира.

Следует отметить, что результаты ассоциативных исследований по изучению полиморфизма гена ABCB1 противоречивы и неоднозначны, поэтому генотипирование по ABCB1 не регламентировано в инструкциях по медицинскому применению ЛС и типичных клинико-морфологических статьях. Выяснение значения полиморфизма гена ABCB1 для индивидуализации фармакотерапии требует проведения дополнительных клинических исследований. Тем не менее на основании результатов уже проведенных испытаний можно предположить, что при обнаружении функционально-дефектных аллельных вариантов гена ABCB1:

  • следует снижать дозу ЛС-субстратов Р-гликопротеина с узкой терапевтической широтой (дигоксин, циклоспорин);

  • не следует применять ЛС-субстраты Р-гликопротеина, НР которых связаны с их проникновением через гистогематические барьеры (фексофенадин, лоперамид, антидепрессанты, антипсихотические препараты);

  • следует назначать препараты с низкой биодоступностью, так как у этой категории пациентов они могут оказаться наиболее эффективными (ингибиторы ВИЧ-протеиназы, статины);

  • следует назначать препараты, проникновение которых через ГЭБ затруднено, а их мишени расположены в ЦНС, так как у этой категории пациентов они могут быть более эффективными (противосудорожные ЛС, бенперидол, рисперидон).

Таким образом, изучение генетического полиморфизма Р-гликопротеина может оказаться перспективным методом индивидуализации фармакотерапии.

Генетический полиморфизм транспортеров органических анионов и катионов

В настоящее время наиболее хорошо изучена связь генетического полиморфизма SLCO1B1 с изменением фармакокинетики и фармакодинамики гиполипидемических ЛС из группы статинов. В связи с угнетением захвата гепатоцитами статинов у пациентов с аллелями С и G по полиморфным маркерам A388G, Т521С и Т1628G соответственно при их применении отмечают ослабление гиполипидемического эффекта и одновременно увеличение риска поражения поперечнополосатой мускулатуры (рабдомиолиза). Кроме того, доказано, что определенные аллельные варианты гена SLCO1B1, кодирующего полипептид С (транспортер органических анионов SLCO1B1), ассоциированы со снижением его активности, приводящим к увеличению периода полувыведения, AUC и снижению клиренса ряда статинов (питавастатина, правастатина, розувастатина), сахароснижающего препарата репаглинида, а также нового гиполипидемического ЛС эзетимиба и его глюкуронида (активный метаболит).

Обнаруженные ассоциации аллельных вариантов генов - транспортеров ЛС с неблагоприятным фармакологическим ответом представлены в табл. 10-3.

Таблица 10-3. Ассоциации функционально-дефектных аллельных вариантов генов, кодирующих транспортеры лекарственных средств, с неблагоприятными фармакологическими ответами
image

Окончание табл. 10.3

image

В настоящее время происходит активное изучение связи полиморфизма генов, кодирующих транспортеры органических анионов и катионов, с профилями эффективности и безопасности противоопухолевых ЛС.

КЛИНИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ ПОЛИМОРФИЗМА, АССОЦИИРОВАННОГО С ИЗМЕНЕНИЕМ ФАРМАКОДИНАМИЧЕСКИХ ПАРАМЕТРОВ

Полиморфные маркеры в генах, кодирующих белки, которые служат фармакологическими мишенями для ЛС (рецепторы, ферменты, ионные каналы и др.), часто ассоциированы с изменением фармакодинамики этих препаратов. В качестве примера можно указать полиморфизм генов, кодирующих β1 - и β2 -адренорецепторы, ионные каналы, и генов, ответственных за синтез компонентов ренинангиотензин-альдостероновой системы, - ангиотензинпревращающего фермента и ангиотензиногена. К этой же группе фармакогенетических феноменов относят развитие гемолиза при применении некоторых ЛС у пациентов с недостаточностью глюкозо-6-фосфатдегидрогеназы и так называемую злокачественную гипертермию при применении средств для наркоза и миорелаксантов.

Генетический полиморфизм β2-адренорецептора

Хорошо изучен полиморфный маркер Gly16Arg гена β2 -адренорецептора. По сравнению с гомозиготами GlyGly, у гомозигот ArgArg в 5 раз, а у гетерозигот GlyArg в 2 раза чаще отсутствует бронхолитический эффект при применении короткодействующих агонистов β2 -адренорецепторов (альбутеролρ , сальбутамол) для устранения бронхоспазма. Это объясняют связью этого маркера с предрасположенностью к снижению плотности β2 -адренорецепторов в бронхах на фоне применения их короткодействующих агонистов. Распространенность гомозигот по этому полиморфному маркеру высока и в некоторых европеоидных популяциях достигает 40%, поэтому лечение бронхообструктивного синдрома у таких пациентов представляет серьезную проблему. Показано, что препараты выбора у таких больных - длительно действующие (пролонгированные) агонисты β2 -адренорецепторов (салметерол, формотерол), с изменением бронхолитического эффекта которых полиморфный маркер Gly16Arg гена β2 -адренорецептора не ассоциирован.

Генетический полиморфизм β1 -адренорецептора

Полиморфизм гена, кодирующего β1 -адренорецептор (ADRB1), ассоциирован с изменением фармакодинамики β-адреноблокаторов. В настоящее время подобного рода исследования проведены у пациентов с артериальной гипертензией и хронической сердечной недостаточностью. Существуют две неравноценные замены в кодирующем регионе гена ADRB1.

  • Замена A145G в нуклеотидной последовательности гена ADRB1, приводящая к замене Gly49Ser в аминокислотной последовательности β1 -адренорецептора.

  • Замена G1165C в нуклеотидной последовательности гена ADRB1, приводящая к замене Gly389Arg в аминокислотной последовательности β1 -адренорецептора.

Полиморфный маркер Gly49Ser локализован во внеклеточной частиβ1 -адренорецептора, а полиморфный маркер Gly389Arg - во внутриклеточной части, т.е. в центре связывания с G-белком. Частота обнаружения аллеля 49Gly приблизительно равна 15% и не имеет расовых различий.

Активно изучают связь полиморфного маркера Gly389Arg с изменением гипотензивного действия β-адреноблокаторов у больных с артериальной гипертензией. У пациентов, имеющих в генотипе аллель Arg389, отмечено более интенсивное снижение систолического и диастолического артериального давления как при однократном, так и при длительном применении β-адреноблокаторов. У больных с хронической сердечной недостаточностью присутствие в генотипе аллеля 389Arg ассоциировано с изменением эффективности β-адреноблокатора метопролола. У таких больных в большей степени повышается фракция выброса левого желудочка, уменьшается конечный систолический и диастолический объем, а также снижается смертность.

Генетический полиморфизм ангиотензинпревращающего фермента (ACE)

Полиморфизм гена ACE связан с присутствием [вставка - insertion (I)] или отсутствием [выпадение - deletion (D)] фрагмента из 287 п.н. и получил название I/D-полиморфизма. Наибольшая активность ACE в плазме крови отмечена у людей с генотипом DD, наименьшая - у пациентов с II-генотипом. Пациенты с ID-генотипом занимают промежуточное положение. Данные об ассоциации I/D-полиморфизма с изменением антигипертензивного действия ингибиторов ангиотензинпревращающего фермента и блокаторов ангиотензиновых рецепторов противоречивы, как и информация об ассоциации I/D-полиморфизма с изменением эффективности ингибиторов ангиотензинпревращающего фермента у больных с хронической сердечной недостаточностью. Есть данные о том, что ингибиторы ангиотензинпревращающего фермента не оказывают положительного влияния на функцию почек (нефропротективный эффект) при недиабетических заболеваниях почек у больных с DD-генотипом, но эффективны у больных с II- и ID-генотипом. Известно также об ассоциации I/D-полиморфизма с изменением эффективности ЛС других групп. Установлено, что достоверное увеличение фракции выброса левого желудочка, а также снижение конечного систолического и диастолического объема у больных с хронической сердечной недостаточностью на фоне длительного лечения с включением спиронолактона происходит только у пациентов с генотипами II и ID, но не DD. В другом исследовании было показано, что в группе больных, не принимающих β-адреноблокаторы, смертность была выше у пациентов с генотипом DD. В группе пациентов с хронической сердечной недостаточностью, принимающих β-адреноблокаторы, смертность была ниже по сравнению с группой пациентов, не принимающих эти препараты, и не различалась в зависимости от генотипа по ACE. У больных с ИБС с генотипами II и ID флувастатин достоверно лучше вызывал регресс коронарографических изменений по сравнению с пациентами с генотипом DD. У больных с эректильной дисфункцией и генотипом DD эффективность силденафила достоверно ниже, чем у пациентов с генотипами ID и II. Окончательное значение I/D-полиморфизма для фармакотерапии требует серьезного уточнения.

Генетический полиморфизм ионных каналов

Идиопатический синдром удлиненного интервала Q-T - моногенное наследственное заболевание. В его основе лежит генетический полиморфизм ионных каналов, характеризующийся удлинением интервала Q-T на электрокардиограмме и случаями внезапной смерти вследствие развития пируэтной желудочковой тахикардии, которая часто может быть спровоцирована приемом некоторых ЛС. В зависимости от наличия или отсутствия глухоты и типа наследования в настоящее время различают две наследственные формы синдрома удлиненного интервала Q-T: синдром Романо-Уорда и Джеруэлла-Ланге-Нильсена. Синдром Романо-Уорда не сопровождается нарушением слуха и характеризуется аутосомно-доминантным типом наследования. Для синдрома Джеруэлла-Ланге-Нильсена характерны двусторонняя нейросенсорная тугоухость и аутосомно-рецессивный тип наследования. Распространенность синдрома Романо-Уорда составляет 1:10 000-1:15 000. Синдром Джеруэлла-Ланге-Нильсена регистрируют крайне редко; точных данных о его распространенности в литературе не обнаружено. Синдром удлиненного интервала Q-T ассоциируется с функционально-дефектными аллельными вариантами генов, кодирующих калиевые каналы и некоторые другие белки, а также регулирующих трансмембранные токи ионов калия и натрия (KCNQ1, KCNH2, SCN5A, KCNE1, NOS1A5, NDRG4, GINS3, PLN, RNF207, LITAF, LIG3, RFFL).

ЛС, перечисленные в табл. 10-4, способны удлинять интервал Q-T и таким образом вызывать повышение риска возникновения опасных для жизни аритмий у больных с синдромом удлиненного интервала Q-T. Именно поэтому они абсолютно противопоказаны таким пациентам. По-видимому, особенно опасно применять отдельные ЛС только при определенных вариантах синдрома удлиненного интервала Q-T. Показано, что применение у больных с синдромом Джеруэлла-Ланге-Нильсена хинидина, цизаприда и терфенадина достоверно повышает риск возникновения пируэтной желудочковой тахикардии. К факторам риска развития полиморфной желудочковой тахикардии при применении ЛС у этой категории пациентов относят:

  • женский пол;

  • пожилой возраст;

  • гипокалиемию;

  • брадикардию;

  • анорексию и голодание;

  • хроническую сердечную недостаточность;

  • удлинение интервала Q-T до назначения ЛС;

  • гипомагниемию;

  • фибрилляцию предсердий.

image
Таблица 10-4. Лекарственные средства, способные вызвать удлинение интервала Q-T и спровоцировать развитие полиморфной желудочковой тахикардии

Генетический полиморфизм системы HLA

В настоящее время активно изучают связь полиморфизма генов системы HLA (человеческий лейкоцитарный антиген) с развитием аллергических реакций при использовании различных ЛС. Аллельный вариант HLA-B*1502 в монголоидных этносах ассоциируется с развитием синдрома Стивенса-Джонсона при применении противосудорожного препарата карбамазепина. В США в инструкции по медицинскому применению карбамазепина указано: больным, принадлежащим к монголоидной расе, рекомендовано фармакогенетическое тестирование, направленное на обнаружение аллельного варианта HLA-B*1502. Его результаты позволяют идентифицировать больных с очень высоким риском развития синдрома Стивенса-Джонсона при использовании препарата, что служит основанием для отказа от его применения.

Другой аллельный вариант HLA-B*5701 ассоциируется с развитием гиперчувствительности замедленного типа при применении ингибитора ВИЧ-протеиназы абакавира. Результаты фармакогенетического тестирования позволяют идентифицировать больных с очень высоким риском развития гиперчувствительности замедленного типа при применении абакавира, что служит основанием для отказа от применения этого ЛС. Все это регламентировано в инструкции по медицинскому применению препарата. Кроме того, есть данные, что аллельный вариант HLA-B*5701 также связан с развитием аллергического гепатита при применении антибиотика пенициллинового ряда флуклоксациллина.

Полиморфизм генов, кодирующих факторы свертывания крови

С точки зрения фармакогенетики наибольшее клиническое значение имеет полиморфный маркер гена G1691A, кодирующего фактор свертывания V (мутация типа Лейден), который ассоциирован с высоким риском тромбозов и тром-боэмболий (в том числе тромбоэмболии легочной артерии) при применении комбинированных оральных контрацептивов. Есть основания полагать, что женщинам с тромботическими осложнениями в анамнезе и (или) отягощенным семейным анамнезом по тромбозам рекомендовано проведение фармакогенетического тестирования с целью определения генотипа по полиморфному маркеру G1691A гена фактора свертывания V. Его результаты позволяют обнаружить женщин с очень высоким риском развития тромботических осложнений при применении комбинированных оральных контрацептивов, что служит основанием для отказа от их применения.

Фармакогенетика злокачественной гипертермии

Злокачественная гипертермия - заболевание, возникающее при применении местных анестетиков, средств для ингаляционного наркоза и суксаметония йодида. Для нее характерен аутосомно-доминантный тип наследования. Клиническая картина злокачественной гипертермии складывается из лихорадочного синдрома, сопровождаемого нарушениями ритма сердца и острой почечной недостаточностью, а также некротических изменений поперечнополосатой мускулатуры. В основе патогенеза заболевания лежит увеличение концентрации внутриклеточного кальция, индуцированное вышеперечисленными ЛС. В последнее время стало известно, что с возникновением злокачественной гипертермии связаны некоторые аллельные варианты гена, кодирующего рианодиновые рецепторы первого типа (RYR1) и расположенного в локусе 19q13.1. На сегодняшний день обнаружено более 40 аллельных вариантов гена RYR1, ассоциированных с развитием злокачественной гипертермии. Обсуждается вопрос о целесообразности идентификации этих аллелей у всех пациентов, у которых предполагают применение местных анестетиков, средств для ингаляционного наркоза или суксаметония йодида.

ИЗМЕНЕНИЕ ФАРМАКОЛОГИЧЕСКОГО ОТВЕТА ПРИ НАСЛЕДСТВЕННЫХ ЗАБОЛЕВАНИЯХ

Еще одна задача клинической фармакогенетики - изучение изменений фармакологического ответа при генетических (наследственных) заболеваниях. Характерные примеры последних - недостаточность глюкозо-6-фосфатдегидрогеназы, порфирия и врожденные метгемоглобинемии.

Недостаточность (дефицит) глюкозо-6-фосфатдегидрогеназы

Полиморфные маркеры генов, кодирующих ферменты, ответственные за защиту от окисления сульфгидрильных групп белков клеточных мембран (например, глюкозо-6-фосфатдегидрогеназу) под действием некоторых ЛС, могут приводить к изменению фармакодинамики этих препаратов. У пациентов с функционально-дефектными аллельными вариантами гена в результате дефицита глюкозо-6-фосфатдегидрогеназы при применении некоторых ЛС возникает гемолиз эритроцитов (табл. 10-5). Для понимания этого явления необходимо представлять физиологическую роль глюкозо-6-фосфатдегидрогеназы. Этот фермент катализирует переход глюкозо-6-фосфата в фосфоглюконат. Коферментом реакции выступает никотинамидадениндинуклеотидфосфат (НАДФ), превращающийся в восстановленный НАДФН+ . НАДФН+ - важный донор электронов в реакции превращения окисленного глутатиона в восстановленный под действием глутатионредуктазы. Образующийся восстановленный глутатион - активный антиоксидант, защищающий белки клеточных мембран от окисления. В условиях недостаточности глюкозо-6-фосфатдегидрогеназы образование НАДФН+ снижено, и следовательно, возникает дефицит восстановленного глутатиона. В связи с этим при применении ЛС, обладающих окислительными свойствами (см. табл. 10-5), вследствие отсутствия защиты от окисления сульфгидрильных групп белков клеточных мембран эритроцитов происходит их гемолиз. У больных с недостаточностью глюкозо-6-фосфатдегидрогеназы он возникает не только при использовании ЛС, но и при употреблении некоторых продуктов питания, в частности конских бобов (Vicia faba). Именно поэтому подобное заболевание называют фавизмом. Наследование функционально-дефектных аллелей гена глюкозо-6-фосфатдегидрогеназы, обусловливающих ее недостаточность, сцеплено с полом. Обнаружено более 50 подобных аллелей, но можно выделить две основные формы недостаточности глюкозо-6-фосфатдегидрогеназы:

  • негроидную;

  • средиземноморскую.

image
Таблица 10-5. Лекарственные средства, провоцирующие гемолиз эритроцитов при недостаточности глюкозо-6-фосфатдегидрогеназы

Негроидная форма характеризуется ускоренным разрушением глюкозо-6-фосфатдегидрогеназы, поэтому гемолизу подвергаются только старые эритроциты (возраст более 55 дней). Острый гемолиз отмечают только при первом применении ЛС длительностью несколько дней. При продолжении его использования возникает лишь хронический слабовыраженный гемолиз эритроцитов. Средиземноморская форма характеризуется существованием дефектной глюкозо-6-фосфатдегидрогеназы со сниженной активностью. В этом случае гемолизу подвергаются как молодые, так и старые эритроциты. При этой форме заболевания отмечают выраженный гемолиз эритроцитов, возникающий при первом приеме ЛС и продолжающийся в течение всего периода его применения. Распространенность недостаточности глюкозо-6-фосфатдегидрогеназы варьирует в различных популяциях от 1-15 до 30-40% (Азербайджан). В европейских популяциях недостаточность глюкозо-6-фосфатдегидрогеназы регистрируют крайне редко.

Изменение фармакологического ответа при порфирии

Порфирия - наследственное заболевание, в основе которого лежит повышение активности синтетазы δ-аминолевуленовой кислоты, что сопровождается избыточной продукцией этой кислоты и порфобилиногена. Различают три формы порфирии, которые наследуются по аутосомно-доминантному типу. Клиническая картина обострения заболевания складывается из резких абдоминальных болей, полиневрита, психических нарушений и эпилептических припадков. Некоторые ЛС могут провоцировать обострение порфирии (табл. 10-6). Механизм этого феномена, по-видимому, связан с повышением активности синтетазы δ-аминолевуленовой кислоты под действием таких препаратов, как барбитураты, сульфаниламиды, эстрогены и гризеофульвин. Именно поэтому фармакотерапию больных с порфирией следует проводить с особой осторожностью.

Таблица 10.6. Опасные и безопасные лекарственные средства для больных с порфирией

Фармакогенетическое тестирование в клинической практике

Фармакогенетический тест - идентификация конкретных генотипов, ассоциированных с изменением фармакологического ответа. В основе таких тестов лежит ПЦР. В качестве источника ДНК (генетического материала) используют кровь больного или соскоб буккального эпителия. Сбор биологического материала у больного не требует предварительной подготовки. Результаты фармакогенетического теста представлены идентифицированными генотипами больного по тому или иному полиморфному маркеру. Как правило, врач клинический фармаколог интерпретирует результаты фармакогенетического теста, т.е. формулирует рекомендации по выбору ЛС и его режима дозирования для конкретного пациента. Применение таких тестов позволяет заранее прогнозировать фармакологический ответ на применение препарата. Это позволяет подойти к выбору ЛС и режима его дозирования индивидуально, а иногда и выбрать тактику ведения пациентов. Предполагают, что внедрение новых технологий тестирования, основанных на микрочипах (ДНК-чипы), позволит определять не отдельный полиморфизм конкретного гена, а проводить тотальный скрининг всех или почти всех аллельных вариантов в геноме человека, ассоциированных с изменением фармакологического ответа на прием ЛС, что, собственно, и является задачей фармакогеномики. При этом станет возможным составление так называемого генетического паспорта пациента. С этих позиций фармакогенетику, а в будущем и фармакогеномику в литературе рассматривают как перспективные направления персонализированной медицины будущего. В совокупности с другими «омиксными» технологиями (фармакотранскриптомикой, фармакопротеомикой, фармакометаболомикой) внедрение фармакогеномики в клиническую практику способствует приближению к прецизионной медицине.

В настоящее время фармакогенетическое тестирование в клинической практике целесообразно проводить в следующих ситуациях:

  • при длительном применении ЛС с большим спектром и выраженностью НР (в том числе и препаратов с узким терапевтическим диапазоном), особенно у больных с высоким риском их развития;

  • при указаниях на развитие серьезных НР в семейном анамнезе;

  • при применении ЛС (особенно дорогостоящих), эффективных у ограниченного числа больных.

В настоящее время фармакогенетика - активно развивающаяся наука: примерно на 50% всех применяемых в клинической практике ЛС уже есть генетическая информация; в отношении них проведены исследования ассоциаций. Создан крупнейший интернет-ресурс по клинической фармакогенетике (www.pharmgkb.org), на котором собраны результаты всех проведенных фармакогенетических исследований. Их удобный поиск возможен как по международному непатентованному названию ЛС, так и по названию гена.

Тем не менее далеко не всякая генетическая информация о ЛС может лечь в основу фармакогенетического теста, который можно будет применять в клинической практике. Для этого тест должен отвечать нижеперечисленным требованиям.

  • Существование выраженной связи обнаруженного аллельного варианта того или иного гена с изменением фармакологического ответа (развитием НР, недостаточной или высокой эффективностью).

  • Фармакогенетический тест должен с высокой чувствительностью и специфичностью прогнозировать фармакологический ответ (развитие НР, недостаточная или высокая эффективность).

  • Должен быть разработан алгоритм применения ЛС в зависимости от результатов фармакогенетического тестирования (выбор ЛС и режима его дозирования).

  • Обнаруженный аллельный вариант должен встречаться в популяции с частотой не менее 1% (по мнению ряда авторов - не менее 10%).

  • Должны быть доказаны преимущества применения ЛС с использованием результатов фармакогенетического теста по сравнению с традиционным подходом (повышение эффективности, безопасность фармакотерапии и экономическая рентабельность подобного подхода).

  • Фармакогенетический тест должен быть доступен в лабораторной практике. В настоящее время этим требованиям удовлетворяет очень малое число фармакогенетических тестов, применение которых в клинической практике разрешено в большинстве странах мира и регламентировано в инструкциях к медицинскому применению, описанных выше.

Формирование у врачей (в том числе и медицинских генетиков) знаний в области фармакогенетики позволит им использовать результаты фармакогенетических исследований или тестирования в будущей профессиональной деятельности для проведения эффективной и безопасной фармакотерапии. Преимущества использования некоторых фармакогенетических тестов перед традиционными подходами доказаны в рандомизированных исследованиях, т.е. можно говорить о доказательной фармакогенетике. Применение в клинической практике индивидуального подхода к выбору ЛС и режимов их дозирования - не только возможность увеличения эффективности и безопасности фармакотерапии. Это реальный инструмент для повышения приверженности больного лечению и, в какой-то степени, доверия к лечащему врачу.

Список литературы

  1. Крысюн В.И., Бажора Ю.И. Фармакогенетические основы взаимодействия организма и лекарств. Одесса: Одесский медуниверситет, 2007. 164 с.

  2. Середенин С.Б. Лекции по фармакогенетике. М.: МИА, 2004. 303 с.

  3. Скакун Н.П. Основы фармакогенетики. Киев: Здоровье, 1981. 259 с.

  4. Соради И. Основы и педиатрические аспекты фармакогенетики. Будапешт: Издательство Академии наук Венгрии, 1984. 248 с.

  5. Сычев Д.А., Игнатьев И.В., Раменская Г.В., Кукес В.Г. Клиническая фармакогенетика. М.: ГЭОТАР-Медиа, 2007. 248 с.

  6. Cohen N. Pharmacogenomics and Personalized Medicine Nadine. Humana Press, 2010. 528 p.

  7. Kalow Werner, Meyer Urs B., Tyndale Rachel F. Pharmacogenomics. CRC Press. 2005. 696 р.

  8. Weber W.W. Pharmacogenetics. Oxford: Oxford University Press, 1997.

  9. Yan Q. Pharmacogenomics in Drug Discovery and Development. Humana Press, 2010. 504 р.

РЕКОМЕНДУЕМЫЕ ИНТЕРНЕТ-РЕСУРСЫ

  1. Интернет-ресурс по фармакогенетике и фармакогеномике https://www.pharmgkb.org/

  2. Российское общество фармакогенетики, фармакокинетики и персонализированной терапии 1гМр://фармакогенетика.рф/

Глава 11. Иммуногенетика человека

Введение

Иммуногенетика - наука, изучающая генетические основы иммунной системы организма. Иммунная система предназначена для защиты организма от внешней (инфекционные агенты) и внутренней (онкологическое перерождение клеток) биологической агрессии. Для этого на протяжении эволюции сформировались структуры и механизмы, обеспечивающие распознавание чужеродных и собственных измененных макромолекул (антигенов), удаление антигенов и содержащих их клеток из организма и запоминание контакта с определенными антигенами (иммунологическая память), что обусловливает их ускоренное удаление при повторном проникновении в организм.

Изложить генетические основы иммунитета невозможно, не остановившись на особенностях организации и функционирования иммунной системы человека. Структурно она представлена комплексом специализированных лимфоидных органов и диссеминированных клеток, выполняющих иммунологические функции. Защитная реакция организма на присутствие несвойственных ему макромолекул определяется двумя взаимодействующими составными частями иммунной системы. К первой относят компоненты естественного (врожденного) иммунитета - клетки и молекулы, ответственные за воспалительные реакции с ограниченной специфичностью распознавания чужеродных или собственных молекулярных структур - паттернов. Концепция естественного иммунитета была предложена в XIX в. И.И. Мечниковым и дополнена в конце ХХ в. C. Janeway и Р. Меджитовым открытыми ими толл-подобными рецепторами (Toll-like receptors, TLR) клеток. Вторая составная часть системы иммунитета определяет высокоспецифические иммунные реакции, направленные против конкретных антигенов (специфический иммунитет). Последний формируется, как правило, в ответ на агрессию, поэтому его называют адаптивным иммунным ответом. При патологических состояниях, однако, реакции иммунной системы могут носить дисадаптивный характер и проявляться аутоиммунными нарушениями, иммунологической недостаточностью, жизнеугрожающим сепсисом.

Считается, что за исключением нескольких признаков (некоторые клеточные популяции и белки плазмы) 20-40% имеющихся межиндивидуальных различий признаков, относящихся к иммунной системе, могут быть отнесены к наследственным факторам (Liston et al., 2016). При этом генетическая предрасположенность выражена сильнее в отношении параметров врожденного иммунитета, чем адаптивного (приобретенного, специфического) (Brodin et al., 2015; Patin et al., 2018). Предполагается, что этому способствует меньшая продолжительность жизни клеток врожденного иммунитета по сравнению с клетками адаптивного иммунитета, и врожденные эффекты наиболее заметны, в то время как факторы внешней среды имеют больше возможностей воздействовать на более длительно живущие клетки (Daffy et al., 2020).

Естественный (врожденный) иммунитет

Важная роль воспалительной реакции состоит в привлечении к месту внедрения чужеродного агента клеток иммунной системы и их активации (реакция воспаления). Макрофаги, моноциты, дендритные клетки, естественные киллерные клетки (ЕКК) и другие клетки естественного иммунитета блокируют, поглощают посредством фагоцитоза и разрушают микробные и опухолевые клетки. В ходе воспалительной реакции активируются гуморальные системы защиты, среди которых особенно важна система комплемента. Ее белки могут разрушать микроорганизмы, перфорируя их мембраны. Кроме того, ее компоненты, покрывая поверхность микробной клетки, обеспечивают взаимодействие с фагоцитирующими клетками с последующим фагоцитозом бактерий.

Огромное значение для понимания механизмов естественного иммунитета приобрело открытие толл-подобных рецепторов у мышей, а вскоре и у человека. Высококонсервативные толл-подобные структуры впервые были обнаружены в 1988 г. у D. melanogaster. Обнаружение первого гомолога этих молекул - толл-подобных рецепторов TLR4 у человека и первые доказательства того, что эти молекулы способны распознавать молекулы патогенных микроорганизмов (Medzhitov R., Janeway C.A., 1997), явились революцией в иммунологии. В этом же году обоими авторами была развита концепция паттернраспознающих рецепторов (структурораспознающих, образраспознающих рецепторов - в русских вариантах вольных переводов четкого термина pattern - особенность). Через год были открыты еще четыре молекулы (TLR1, -2, -3, -5), также структурно аналогичные толл-подобным рецепторам плодовой мушки, - в настоящее время уже известно 13 таких молекул (TLR1-13) у человека. Некоторые молекулы - TLR1, TLR2, TLR4, TLR5, TLR6, TLR10 - у человека экспрессированы на клеточной мембране, другие - TLR3, TLR7, TLR8, TLR9 - во внутриклеточных эндосомах, для удобства распознавания внутриклеточных РНК и ДНК преимущественно бактерий и вирусных нуклеиновых кислот (Vijay K., 2018). Биологический эффект стимуляции TLR инициируется взаимодействием с лигандами - наиболее часто бактериальными продуктами (в скобках указаны соответствующие рецепторы): триацил-липопептидом (TLR1), диацил-липопептидом (TLR6), флагеллином (TLR5), липополи-сахаридами (TLR4), фрагментами двуцепочечной и одноцепочечной РНК (TLR3 и TLR7/8 соответственно), фрагментами ДНК, обогащенными остатками цитидина и гуанидина - CpG (TLR9). В результате взаимодействия лиганда с рецептором запускаются сигнальные механизмы, в результате которых синтезируется провоспалительный транскрипционный фактор - NFkB1, контролирующий экспрессию провоспалительных генов - TNF, IL-1 и IL-6, активирующих фагоцитирующие клетки, включая дендритные клетки, а также Т- и В-клетки иммунной системы, и запускающих синтез других цитокинов.

Полиморфизм генов (нередко - в интронных областях) TLR ассоциируется с воспалительными заболеваниями - как инфекционными, так и неинфекционными, включая онкологические болезни. Известны ассоциативные связи генетически полиморфных форм TLR c проказой, туберкулезом, средиземноморской лихорадкой, лейшманиозом, диабетом I типа, коронарным рестенозом у взрослых, инфекциями мочевыводящих путей, вызванными грамотрицательными бактериями, энтеровирусным миокардитом или кардиомиопатией, язвенным колитом, болезнью Грейвса, риском туберкулеза, развитием полиорганных нарушений при сепсисе и другими патологическими состояниями. Истинное значение этих ассоциаций, однако, пока трудно оценить вследствие недостаточного объема исследований, гетерогенности популяций и механизмов патологических состояний, относительно низких уровней значений отношения шансов OR, которые не позволяют однозначно судить об их значимости сегодня как прогностических маркеров, готовых к внедрению в практику здравоохранения. Пока остается надеяться, что накапливающиеся данные смогут в обозримом будущем существенно повысить потенциал прогностической ценности таких маркеров в случае их использования в комбинациях с другими, негенетическими биомаркерами (БМ).

Адаптивный иммунный ответ

Неспецифические факторы иммунитета обусловливают включение адаптивной реакции лимфоцитов, особенность которой состоит в вовлечении в иммунный ответ только тех клонов лимфоцитов, которые несут рецепторы, распознающие несвойственные организму антигены. Нативный антиген распознают только иммуноглобулиновые рецепторы В-лимфоцитов. Т-лимфоциты, составляющие, наряду с ними, основу адаптивного иммунного ответа, определяют только антиген или его фрагменты, аффинно встроенные в специализированные молекулы поверхности клеток - молекулы главного комплекса гистосовместимости (MHC - Major Histocompatibility Complex) классов I и II. Эти молекулы присутствуют на поверхности практически всех клеток организма. В норме молекулы МНС класса I связываются с процессированными в протеасомных структурах клетки фрагментами белков - пептидами длиной 8-11 аминокислотных остатков. Такой комплекс мигрирует к поверхности клетки, представляющей антиген, - макрофага или дендритной клетки (профессиональной антигенпредставляющей клетки), и представляет пептид вовне для распознавания рецепторами Т-клеток. Если молекулы антигенов - собственные белки организма, то в норме они не индуцируют развитие иммунного ответа (существует иммунологическая толерантность, неотвечаемость на «свои» антигены). Если же пептид образуется в результате протеолиза чужеродного антигена, он распознается рецептором цитотоксических Т-лимфоцитов, несущих на своей поверхности маркерные белки CD8, и стимулирует их реакции - активацию, пролиферацию, распознавание фрагментов клеточной мембраны, несущих такие же пептиды в составе таких же молекул МНС, на поверхности клеток-мишеней, с последующим разрушением последних (рис. 11-11). Так распознаются и уничтожаются чужеродные клетки трансплантата, клетки организма, в которых реплицируются вирусы, или некоторые внутриклеточные бактерии, антигены которых представляются для распознавания антигенспецифическим Т-клеткам.

Молекулы MHC класса II связывают более длинные пептиды - 9-20 аминокислот, которые распознаются в ассоциации с МНС антигенспецифическими рецепторами других Т-клеток - Т-хелперов, несущих свой маркер на клеточной поверхности - молекул CD4. Такие клетки помогают В-клеткам дифференцироваться в антителообразующие клетки при повторной встрече с антигеном, распознаваемым иммуноглобулиновыми рецепторами В-клетки. Таким образом, слаженная работа CD4-положительных Т-хелперов, В-клеток и CD8-положительных киллер-ных клеток обеспечивает полный спектр адаптивного (специфического) иммунитета - стимулируется продукция антител и происходит накопление в организме антигенреактивных Т-клеток, одни из которых, продуцируя соответствующие цитокины - IL-4 и IL-6, способствуют дифференцировке В-клеток по пути антителопродуцентов, а другие - обеспечивают санацию организма от клеток, зараженных вирусами или бактериями.

image
Рис. 11-1. Участие клеток иммунной системы в иммунном ответе: антигенпредставляющие клетки (АПК) обрабатывают антиген (АГ) и презентируют Т-лимфоцитам с участием молекул главного комплекса гистосовместимости (МНС) АПК и корецепторов CD4+ и CD8+ Т-лимфоцитов. Рецепторы В-лимфоцитов способны связывать свободный АГ и презентировать его Т-хелперам. Для активации лимфоцитов, помимо связывания АГ, требуется дополнительная стимуляция, которая осуществляется в процессе контактных взаимодействий с АПК (в случае В-лимфоцитов с Т-хелперами), а также при действии цитокинов. Активированные лимфоциты пролиферируют и дифференцируются в эффекторные клетки. CD4+ Т-лимфоциты дифференцируются в два типа хелперов - ThI и Th2, которые секретируют наборы цитокинов, указанные на рисунке. ThI активируют макрофаги, что выражается в усилении фагоцитоза бактерий, разрушении измененных клеток организма и секреции цитокинов. Th2 способствуют дифференцировке В-лимфоцитов в плазматические клетки, секретирующие антитела. Антитела связывают свободные и связанные с мембранами АГ, способствуя их расщеплению. CD8+ Т-лимфоциты при участии интерлейкина-2 (ИЛ-2) пролиферируют и дифференцируются в цитотоксические Т-лимфоциты, которые разрушают клетки, несущие на поверхности антиген. При дифференцировке лимфоцитов в процессе иммунного ответа, кроме эффекторных клеток, образуются Т- и В-клетки памяти

Более подробный анализ генов главного комплекса гистосовместимости, роль в патологии человека полиморфизма генов МНС - ключевые разделы иммуногенетики, и им посвящена отдельная глава.

Генетическая основа синтеза иммуноглобулинов

В ходе иммунного ответа В-лимфоциты дифференцируются в плазматические клетки, которые секретируют антитела. Антитела - молекулы Ig, представленные растворимой формой антигенраспознающего рецептора В-лимфоцитов. Главная часть мембранного рецептора для антигена В-лимфоцитов - молекула Ig. Она состоит из двух легких (L) и двух тяжелых (Н) цепей, которые построены из гомологичных участков, называемых доменами. N-концевые домены цепей обоих типов, называемые V-доменами, отличаются высокой вариабельностью. Другие домены (один в легкой цепи и несколько - в тяжелых цепях) называют константными (С). Они отвечают за связывание с компонентами комплемента и рецепторами на клеточных мембранах, а также выполняют другие функции. Константные домены также определяют основные типы тяжелых и легких цепей.

Существует пять типов тяжелых цепей - γ, μ, α, δ и ε, определяющих соответственно пять основных классов Ig - IgG, IgM, IgA, IgD и IgE. Незрелые В-лимфоциты продуцируют только IgM, но во время их созревания происходит перестройка генов тяжелых цепей, в результате которой образуются четыре оставшихся класса Ig. Все они отличаются аминокислотной последовательностью, зарядом и содержанием углеводных остатков. Каждый из классов Ig в основном локализуется в определенных частях тела и реагирует на определенный тип инфекционного агента. Гены, кодирующие Н-цепи, локализованы на хромосоме 14.

Для легких цепей Ig характерны два типа - κ и λ, гены которых находятся в хромосомах 2 и 22 соответственно.

Перед изложением событий, происходящих с генами Ig при созревании В-лимфоцитов, необходимо сделать два замечания. Во-первых, перестройка и другие изменения этих генов происходят в соматических клетках организма (В-клетках) и не затрагивают клетки зародышевого пути (генетика соматических клеток). Во-вторых, в процессе этих превращений происходит количественное и качественное изменение генома лимфоцитов, что отличает их от других соматических клеток организма человека, геном которых на протяжении индивидуального развития количественно не изменяется.

Как уже отмечено, в геноме человека обнаружено три кластера генов, определяющих структуру Ig. Два кластера детерминируют κ- и λ-цепи, а третий кластер - тяжелые цепи Ig. Каждый кластер включает несколько групп генов: серию V (вариабельных) генов (несколько сотен для Н- и κ-цепей), серию D (разнообразных) генов в кластере генов для Н-цепей, которая находится на расстоянии примерно 10 т.п.н. от З'-конца серии V-генов, серию J (соединяющих) генов и, наконец, С (постоянные) гены.

В кластерах генов для κ- и λ-цепей присутствует по одному С-гену, а в кластере генов для Н-цепей - серия С-генов, определяющих основные классы Ig.

Все три кластера генов содержатся в соматических клетках и не способны обеспечить синтез Ig, прежде чем не произойдет их перестройка, которая приведет к созданию зрелых генов Ig. В норме она происходит только при созревании лимфоцитов. На рис. 11-2 представлена схема перестройки в кластере генов Ig, приводящей к созданию зрелых V-генов.

image
Рис. 11-2. Принципиальная схема перестройки (реаранжировки) генов антигенраспознающих рецепторов лимфоцитов. Линии между верхними и нижними рядами генов (отражающими рецепторные гены в зародышевом и перестроенном виде) обозначают сближение ранее пространственно разобщенных генетических сегментов

Во время перестройки для легких цепей отбирается специфическая комбинация из отдельных V- и J-сегментов, а для тяжелых цепей Ig - из V-, J- и D-сегментов кластеров. Это сопровождается делецией последовательностей ДНК, разделяющих отдельные V-, J- и D-сегменты, прежде чем они транскрибируются в мРНК. Делетирование, по крайней мере частично, обеспечивают рекомбиназы. Их кодируют гены RAG1 и RAG2. Они инициируют разрывы в двойной нити ДНК в специфических последовательностях, которые фланкируют V- и D-сегменты. После делеции остается по одному V-, J- и D-сегменту, которые соединяют лигазы. Процесс вырезания и соединения сегментов генов Ig называют соматической рекомбинацией. Последовательность событий перестройки генов Ig показана на рис. 11-3. Перестройка генов сначала идет в одной хромосоме. Если она прошла успешно, то во второй хромосоме процесс блокируется, благодаря чему достигается аллельное исключение, т.е. присутствие в одной клетке только одного типа Ig. В том случае, когда в результате перестройки образуются V-гены с неправильной рамкой считывания, перестройка генов происходит в другой хромосоме. Поскольку возможны различные комбинации отдельных V-, J- и D-сегментов, в результате перестройки возникает большое число различных зрелых V-генов и соответственно молекул антител. В процессе сборки V-, J- и D-генов возникают небольшие вариации в позициях соединяемых генов. Кроме того, возможна делеция некоторого числа нуклеотидов или, наоборот, их добавление в местах соединения сегментов. Это еще больше увеличивает разнообразие аминокислотных последовательностей антител.

После того как чужеродный антиген простимулирует В-лимфоциты, происходит их вторичная дифференциация за счет возникающих с высокой частотой соматических мутаций в генах Ig в каждом митотическом делении лимфоцитов. Это вызывает небольшие вариации в последовательности нуклеотидов ДНК, кодирующей Ig, и следовательно, в их способности связывать пептиды. Разнообразие антител, продуцируемых зрелыми В-лимфоцитами, возрастает еще больше.

image
Рис. 11-3. Перестройка (реаранжи-ровка) рецепторных зародышевых генов. V,J - генетические участки. Цифры на двух верхних схемах - число нуклеотидов в отрезках генома, вовлекаемых в формирование петли, на 3-й и 4-й схемах - участки, прилегающие к V- и J-генам, которые вовлекаются в формирование Р-последовательностей. Стрелками указаны места нематричной подстройки нуклеотидов (N-вставок), катализируемой терминальной дезоксирибону-клеотидилтрансферазой (Тс1Т)

Дальнейшее увеличение разнообразия происходит в результате случайного комбинирования тяжелых и легких цепей в процессе сборки Ig. Все перечисленные механизмы увеличения спектра антител суммарно обеспечивают существование 1010 -1014 разных типов антител, продуцируемых В-лимфоцитами.

Генетика рецепторов т-клеток

Если гуморальный иммунитет обеспечивают В-лимфоциты, то клеточный - Т-лимфоциты. Как и В-лимфоциты, эти клетки проходят начальные этапы дифференцировки в костном мозге. Для дальнейшей дифференцировки они должны попасть в тимус. Т-лимфоциты отличаются заметным разнообразием. Как было сказано ранее, для образования цитотоксических Т-лимфоцитов необходимо, чтобы фрагмент антигена, связанный АПК с молекулой МНС (макрофаги, В-лимфоциты, дендритные клетки), был представлен Т-лимфоцитам. Распознавание антигена обеспечивает клоноспецифический рецептор неиммуноглобулинового происхождения, который экспрессируется на поверхности Т-лимфоцитов. В результате распознавания чужеродного антигена последние активируются и дифференцируются в несколько типов хелперных клеток - Th1 и Th17 (продуцируют цитокины усиления иммунитета), Th2 (продуцируют цитокины воспаления), а также регуляторные клетки - Treg и эффекторные (ЕКК). Основные структуры Т-лимфоцитов, распознающие чужеродный антиген, - их рецепторы. Рецепторы Т-лимфоцитов должны связываться с разнообразными чужеродными пептидами в ассоциации с молекулами МНС. Приблизительно в 90% случаев рецепторы представлены гетеродимерами α- и β-цепей, в 10% - гетеродимерами γ- и δ-цепей. Гены, кодирующие α- и δ-цепи, локализованы на хромосоме 14, а гены β- и γ-цепей - на хромосоме 7. Образование рецепторов Т-лимфоцитов во многих отношениях сходно с таковым тяжелых и легких цепей Ig. Для каждой цепи рецепторов в зародышевых клетках существуют множественные копии V-, D- и J-генов, между которыми при созревании Т-лимфоцитов происходит соматическая рекомбинация. В результате вариации позиций, занимаемых генами, и дополнительного синтеза коротких нуклеотидных последовательностей в местах соединения сегментов также возникает изменчивость. Во время митотических делений Т-лимфоцитов гипермутабельность генов, кодирующих рецепторы, отсутствует. Вероятно, это следствие требования к Т-лимфоцитам, состоящего в том, чтобы их рецепторы не реагировали на пептиды собственного организма, представленные молекулами МНС.

С рецептором Т-лимфоцитов нековалентно связан комплекс CD3+ , участвующий в передаче внутрь клетки сигнала о связывании рецептора с антигеном. Кроме того, при действии антигена с рецептором устанавливает связь комплекс CD4+ или CD8+ , который обладает сродством к МНС II класса и МНС I класса соответственно. CD4+ -комплекс более характерен для Т-хелперов, а CD8+ - для Т-киллеров.

На начальных этапах иммунного ответа АПК взаимодействуют с Т-хелперами. Последние, распознав антигенсодержащий комплекс, входят в контактное взаимодействие с АПК. Это обеспечивает дополнительную стимуляцию Т-хелперов. Кроме того, АПК выделяют ряд цитокинов. Все это обусловливает активацию Т-лимфоцитов, их активную пролиферацию и созревание в эффекторные клетки. Т-киллеры для созревания должны получить стимуляцию от Т-хелперов и цитокинов. Цитотоксические лимфоциты способны распознать чужеродные или собственные измененные клетки и осуществить их иммунный цитолиз. Следует подчеркнуть, что после специфического распознавания чужеродного антигена немногочисленная группа неактивных лимфоцитов активируется, размножается и дифференцируется в эффекторные клетки, способные убивать или удалять клетки-носители антигена.

Наследственные иммунодефицитные состояния

Различают несколько типов наследственных иммунодефицитных состояний. Один из них связан с нарушением функций фагоцитоза иммунокомпетентными клетками. Пример нарушения подобного рода - хроническая гранулематозная болезнь, наследуемая по Х-сцепленному или аутосомно-рецессивному типу. При этом заболевании фагоциты захватывают микроорганизмы, но не могут их переварить, в связи с чем образуются гранулемы, а больные страдают частыми повторными инфекционными заболеваниями.

Самый известный пример наследственного нарушения функций компонентов комплемента - наследственный ангионевротический отек. Это заболевание, наследуемое по аутосомно-доминантному типу, обусловлено недостаточностью ингибитора первого компонента системы комплемента (C1-INH). Оно манифестирует повторными приступами отека кожи, дыхательных путей и кишечника и плохо поддается лечению. Ряд других примеров первичных иммунодефицитных состояний, а также иммунодефицитов, служащих частью наследственных синдромов, приведен в табл. 11-1.

Таблица 11-. Наследственные первичные иммунодефицитные состояния
image

Продолжение табл. 11.1

image

Окончание табл. 11.1

image

Примечание. XP - Х-сцепленный; АР - аутосомно-рецессивный.

СЕРОЛОГИЧЕСКИЕ СИСТЕМЫ

Группы крови АВ0

Компонентами иммунной системы также считают антигены, располагающиеся на поверхности эритроцитов. Они могут обусловливать иммунную реакцию при переливании крови, несовместимость матери и плода и, как следствие, развитие гемолитической анемии у ребенка.

Известно четыре основные группы крови системы АВ0: А, В, АВ и 0. Они представляют продукты трех кодоминантных аллелей одного гена - Н, А и В (I0 , IA , IB ). Продукты аллелей А и В - химические модификации антигена Н. Фенотип 0 соответствует экспрессии на поверхности эритроцитов антигена Н и отсутствию экспрессии антигенов А и В, фенотип А - экспрессии антигена А (у гетерозигот А0 экспрессируются антигены А и Н), фенотип В - экспрессии антигена В (у гетерозигот В0 экспрессируются антигены В и Н). У людей с группой крови АВ экспрессируются антигены А и В, а у людей с определенным антигеном на поверхности эритроцитов синтезируются антитела против всех остальных антигенов системы АВ0. Они, вероятно, образуются в результате представления антигенов различных микроорганизмов, идентичных антигенам А и В. У лиц с группой крови 0 эритроциты не содержат антигенов А и В, но в их крови присутствуют антитела против этих антигенов. Именно поэтому переливание им крови трех остальных групп (А, В и АВ) вызовет агглютинацию эритроцитов перелитой крови, которая может быть фатальной. Аналогичным образом пациентам с группой крови В нельзя переливать кровь А и АВ, пациентам с группой крови А - кровь В и АВ. Больным с группой крови АВ можно переливать кровь любой группы, так как у них нет антител против антигенов А и В. Таких людей считают универсальными реципиентами, в то время как людей с группой крови 0 - универсальными донорами. Обычно переливают относительно небольшое количество крови по сравнению с объемом циркулирующей крови у реципиента, поэтому реакцией антител перелитой крови с антигенами эритроцитов реципиента можно пренебречь, но если количество переливаемой крови велико, то следует прибегнуть к переливанию только одногруппной крови.

Группы крови АВ0 - типичная полиморфная генетическая система. Ее одной из первых стали использовать для изучения межиндивидуальной и популяционной генетической изменчивости у человека.

Молекулярно-генетическая основа полиморфизма групп крови АВ0. Прошло немногим более 90 лет со времени открытия К. Ландштейнером групп крови АВ0, когда появилась новая информация о молекулярно-генетической основе этой полиморфной системы (Yamamoto F. et al., 1990). Известно, что ген, кодирующий гликозилтрансферазу, определяет полиморфизм системы АВ0. Этот фермент катализирует превращение углеводов в антиген Н. Белки, кодируемые аллелями А и В, минимально отличаются друг от друга по аминокислотной последовательности, но катализируют превращения разных углеводов (N-ацетилгалактозамина или галактозы), и в результате возникают А- или В-антигены. Ген группы крови АВ0 у человека картирован в 9q34. Он содержит семь экзонов, а кодирующая последовательность составляет более 18 т.п.н. геномной ДНК. Самым большим считают седьмой экзон. Последовательность нуклеотидов в А-аллеле отличается от таковой в аллеле 0 делецией 258 гуанина. Делеция сдвигает рамку считывания, в результате чего белок, кодируемый аллелем А, значительно отличается от того, который кодирует аллель 0. Гликозилтрансферазы А и В отличаются по четырем аминокислотным остаткам, что обусловлено четырьмя однонуклеотидными заменами в кодирующей последовательности генов.

Использование метода ПЦР и электрофореза в денатурирующем градиентном геле (Johnson P.H., Hopkinson D.A., 1992) позволяет быстро и эффективно определить генотипы АА, А0, ВВ, ВО, АВ и 00 групп крови системы АВ0 посредством единственной амплификации. Метод позволяет обнаружить прежде неизвестные полиморфизмы. Yip (2002) обобщил данные по ДНК-генотипированию и ДНК-секвенированию гена АВ0 гликозилтрансферазы. К этому времени было найдено множество полиморфизмов, включая 21 SNP в интроне 6 гена. В настоящее время насчитывают почти 90 аллелей АВ0.

Система АВ0 давно является генетическим маркером для ассоциативных исследований с различными инфекционными заболеваниями (оспой, чумой, гепатитом В, геморрагической лихорадкой Денге, малярией, норо- и ротавирусными инфекциями). Недавние исследования выявили связь другой пандемии - заболеваемости новой коронавирусной инфекцией (COVID-19) с системой групп крови АВ0. Проведение в европейских пандемических центрах COVID-19 - Италии и Испании - полногеномного исследования 1980 пациентов с тяжелой новой коронавирусной инфекцией, сопровождающейся выраженной дыхательной недостаточностью, и 2205 контрольных добровольцев без признаков болезни позволило картировать локус генетической предрасположенности к заболеванию в кластере генов 9q34.2, совпадающий с локусом группы крови AB0. В этом исследовании более высокий риск был характерен для носителей группы крови A (отношение шансов 1,45; 95% доверительный интервал 1,20-1,75; P=1,48×10-4 ), а защитный эффект - для обладателей группы крови 0 (отношение шансов 0,65; 95% доверительный интервал 0,53-0,79; P=1,06×10-5 ) по сравнению с пациентами с другими группами крови (Ellinghaus D. et al., 2020). Как и в других подобных исследованиях, низкие уровни отношения шансов свидетельствуют о пока далекой от практики трактовке результатов, что тем не менее не умаляет интереса к таким исследованиям, и они продолжаются. И система АВ0 продолжает оставаться распространенным генетическим маркером ассоциативных исследований неинфекционных МФЗ и комплексных патологических состояний, прежде всего - сердечно-сосудистых, инфекционных и онкологических заболеваний (Franchini et al., 2015; Chen et al., 2016).

Систему резус (Rh) кодируют два тесно сцепленных и гомологичных локуса, расположенных на коротком плече хромосомы 1. Один из них называют D. Второй локус, вероятно, в результате механизма АС образует два антигена - С и Е. С практической точки зрения наибольший интерес представляет локус D, так как он ответствен за резус-несовместимость матери и плода, манифестирующую гемолитической болезнью новорожденного. У людей с генотипом DD или Dd на поверхности эритроцитов присутствует Rh-антиген (резус-положительные люди). У людей с генотипом dd на поверхности эритроцитов Rh-антигена нет, и их называют резус-отрицательными. Образование анти-Rh-антител начинается после переливания резус-положительной крови резус-отрицательным людям или у женщин во время беременности резус-положительным плодом. Это может произойти в браке резус-положительного мужчины с резус-отрицательной женщиной. Среди европейского населения такие браки составляют примерно 15%. У мужчин с генотипом DD все потомство будет резус-положительным, а при генотипе Dd резус-положительными будут в среднем половина детей. Обычно во время первой беременности резус-отрицательной женщины резус-положительным плодом осложнения у плода не возникают, так как относительно небольшое количество его клеток преодолевает плацентарный барьер, но во время родов в кровоток матери поступает большое число эритроцитов плода, несущих Rh-антиген. Они стимулируют образование анти-Rh-антител, которые сохраняются в крови матери в течение длительного времени. Во время следующей беременности резус-положительным плодом анти-Rh-антитела матери проникают в кровоток плода и разрушают его эритроциты. Вследствие этого развивается анемия плода и происходит массированный выброс в его кровь эритробластов (эритробластоз плода). Анемия плода может быть причиной спонтанного аборта или мертворождения. Если этого не происходит, то анти-Rh-антитела, сохраняясь в кровотоке новорожденного, продолжают вызывать гемолиз эритроцитов, что приводит к возникновению гипербилирубинемии и желтухи у новорожденного. Без замещающей гемотрансфузии резус-отрицательной крови новорожденный может умереть или у него развиваются такие серьезные осложнения, как детский церебральный паралич, умственная отсталость и тугоухость. Средство профилактики резус-несовместимости матери и плода - введение резус-отрицательной матери во время и после беременности Rh-Ig, содержащего анти-Rh-антитела. Они разрушают эритроциты плода до того, как стимулируют продукцию собственных материнских антител. Такую профилактическую процедуру повторяют во время каждой беременности.

Молекулярная организация гаплотипов эритроцитарной системы RH. Наиболее распространенные резус-антигены (D, C, c, E, e) составляют семейство не гликозилированных, а пальмитированных трансмембранных белков, определяемых как Rh-полипептиды. Последние формируют восемь генных комплексов, или RH-гаплотипов (Huang C.-H. et al., 1996). С молекулярных позиций доказано существование на коротком плече хромосомы 1 в районе р34-36 двух гомологичных генов D и СЕ у резус-положительных и только одного гена СЕ у резус-отрицательных людей (Colin Y. et al., 1991). Таким образом, анализ тонкой генетической структуры системы резус свидетельствует о двухгенной модели локуса RH. Механизмом кодирования одним геном двух полипептидов С/с и Е/е, вероятно, служит АС. Полипептид D отличается от полипептидов С/с и Е/е по 36 аминокислотным остаткам. NH2 - и COOH-концы всех полипептидов практически одинаковы. Гены, вероятно, возникли в результате дупликации гена-родоначальника. Белки Rh0 и не-D обнаруживают гомологию на 92%. Гены RHD и RHCE расположены тандемно. За С/с-специфичность в гене RHСЕ отвечает полиморфизм Ser103Pro, а за Е/е-специфичность - Pro226Ala.

Популяционные исследования показали, что среди населения европейского происхождения делецию всего гена RHD обнаруживают с частотой около 40%. Несколько исследований показали, что RHD-положительные и RHD-отрицательные индивиды отличаются по чувствительности к неблагоприятным последствиям курения, паразитарных инфекций, старения (Novotna et al., 2008; Flegr J. et al., 2012). Сопоставление частот гомо- и гетерозиготности по RHD и заболеваемости в 65 странах позволило выявить, что повышенным частотам Rh-отрицательных индивидов (гомозиготам) в популяциях соответствуют увеличенная, а повышенным частотам гетерозигот - сниженная смертность от сердечно-сосудистых заболеваний, что свидетельствует в пользу гипотезы о селективных преимуществах гетерозигот, что поддерживает полиморфизм в популяции; обращается внимание на то, что увеличение частоты гомозигот по RHD в популяции сопровождалось соответствующим увеличением гетерозигот (Flegr J., 2016).

Система группы крови MNSs

Система MN была открыта Ландштейнером и Левиным в 1927 г. при изучении антител, образовавшихся в результате иммунизации кролика. В дальнейшем было показано, что антиген N - вещество-предшественник, а так называемый ген N - аморфный фактор, который контролирует постоянство антигена N. В то же время ген М в гетерозиготе превращает часть антигена N в М. В 1947 г. были обнаружены серологические факторы S и s. Оказалось, что генетические факторы M и N, а также S и s тесно сцеплены между собой. Исследованиями было установлено, что серию фенотипов локуса MNSs определяют четыре кодоминантных генных комплекса: MS, Ms, NS и Ns. Дальнейшее подробное изучение генетической структуры системы MNSs позволило установить существование более редких многочисленных разновидностей в пределах каждого из четырех антигенов. Следующий аллель, определяющий отсутствие обоих факторов, S и s, получил наименование Su , он распространен среди африканского населения. Локусы групп крови системы MNSs картируются на хромосоме 4 в районе q28-31. В настоящее время идентифицировано 46 антигенов системы групп крови MNS. Они кодируются гомологичными генами GYPA и GYPB, расположенными на хромосоме 4. В системе MNS есть третий гомологичный ген, GYPE, но его белковый продукт неизвестен (Quraishy N., Sapatnekar S., 2019). Продуктами системы групп крови MNSs являются α- и δ-гликофорины (А и В) эритроцитарных мембран человека. Гликофориновые полипептиды - продукты аллелей MN и Ss - αМ- и αN-гликофорины, они отличаются заменами аминокислотных последовательностей. Полиморфизмами GYPA, которые определяют экспрессию M/N, являются 59C/T, 71G/A и 72T/G, которые вместе кодируют две замены аминокислот. Полиморфизм GYPB, который определяет экспрессию S/s, - это 143T/C, который кодирует замену аминокислоты (Quraishy N., Sapatnekar S., 2019).

Данные о возможных ассоциациях групп крови MNS с рядом злокачественных новообразований, шизофренией, болезнями сердечно-сосудистой системы и псориазом немногочисленны.

Группы крови Келл-Челлано

Интенсивные поиски необычных антител в сыворотке крови (особенно у матерей и их новорожденных с гемолитической анемией) привели к обнаружению в 1946 г. антигена К, а позднее - фактора k системы Келл-Челлано (Kell-Cellano -Kk). Белок группы крови Kell представлен неприлизином М13 из семейства цинковых эндопептидаз. Открытие дополнительных антигенов, входящих в систему Келл [Kp(a), Kp(b), Js(a), Js(b), K8-K22, Kp(c)], свидетельствует о ее высокой степени полиморфизма. Локус групп крови Келл картирован в области q33 на хромосоме 7 (Zelinski T. et al., 1991). Имеется 11 аллелей, все редкие, кроме K(K1) и k(K2). Другие аллельные антигены в системе Kell включают KpA a, KpA b, JsA a, JsA b и Ko (гомозиготы по Ко не экспрессируют антигены Kell) (Kanchan Т., Krishan К., 2016).

Kell-антигены обладают высокой антигенностью и иногда служат причиной развития посттрансфузионных и акушерских осложнений. Антитела анти-K приводят к тяжелой неонатальной анемии, но титры материнских антител и уровни амни-отического билирубина не являются хорошими маркерами тяжести заболевания (van der Schoot C.E. et al., 2014).

Группы крови Даффи

Группы крови системы Даффи (Duffy - Fy) Fy(a) и Fy(b) были открыты в 1950-1951 гг. С помощью соответствующих антител удалось идентифицировать фенотипы Fy(a+), Fy(a-), Fy(b+) и Fy(b-). Как и в случае изучения других серологических систем, локус Даффи оказался более сложным по своей генетической структуре, чем предполагали первоначально. Позднее был обнаружен фактор Fy(x). Используя все имеющиеся антисыворотки для обнаружения факторов Даффи, можно обнаружить следующие четыре фенотипа этой системы: Fy(a+b-), Fy(a-b+), Fy(a+b+) и F(a-b-).

Ген ACKR1, кодирующий группу крови Даффи, расположен на хромосоме 1 в локусе 1q23.2. Эта группа крови оказалась весьма интересной для этнической антропологии и экологической генетики. Так, частота обнаружения аллеля Fy*A (FY*01) в европейских популяциях колеблется в пределах 60-70%. Среди коренного населения Восточной Азии, Австралии и американских индейцев его частота достигает своей фиксации, составляя 100%. Другой полюс образуют коренные жители Африки к югу от Сахары, среди которых частота обнаружения аллеля Fy*A составляет лишь 10-26%. Известно, что фенотип Fy(a-b-) регистрируют крайне редко, за исключением негроидной популяции. Напротив, в определенных популяциях Африки частота этого фенотипа достигает 90-99% (Mourant et al., 1976). На основании ряда исследований было установлено (Miller L.H. et al., 1975), что даффи-негативные эритроциты с фенотипом Fy(a-b-) оказываются резистентными к инвазии Plasmodium knowlesi (in vitro) и Plasmodium vivax (in vivo). Для внедрения малярийных плазмодиев в эритроциты человека необходимо присутствие на эритроцитарных мембранах антигенных рецепторов Fy(a) и Fy(b) (Zimmerman P.A. et al., 2013). Ферментная обработка трипсином или нейраминидазой эритроцитов крови пациентов с фенотипом Fy(a-b-), резистентных к внедрению малярийных плазмодиев, снижает их сопротивляемость паразитарной инвазии (Mason S.J. et al., 1977). Естественный отбор, связанный с давлением малярии Malaria tertiana, несомненно, способствовал широкому распространению этого фенотипа системы Даффи в большинстве африканских популяций.

Молекулярный полиморфизм групп крови системы Даффи определяет различие между двумя кодоминантными аллелями FY*A и FY*B, которое обусловлено заменой единственного нуклеотида в положении 131: гуанин представлен в случае FY*A, тогда как при FY*B в этом положении находится аденин, что приводит к замене глицина на аспарагиновую кислоту.

Антиген Даффи находят не только на эритроцитах. Его обнаружили на клетках эпителия в почках, сердце, легких, поджелудочной железе, эндотелиальных клетках капилляров и посткапиллярных венул. Показано, что он с высокой аффинностью связывает хемокины CXC и CC (IL-8, GRO-alpha/CXCL1) и определяет возможность нейтрофилов трансмигрировать через эндотелий, способствуя тем самым воспалению (Lee J.S. et al., 2003; Pruenster M.et al., 2009). Возможное значение генетического полиморфизма FY для заболеваний, патогенетически связанных с воспалением (а это практически все социально значимые заболевания и многие другие), еще только предстоит определить.

Группы крови системы Диего

Группа крови системы Диего (Diego - Di). Новый антиген Di(a) идентифицирован в 1953 г. в одной из семей в Венесуэле по антителам, которые вызвали гемолитическую болезнь у новорожденного. Он оказался характерным для американских индейцев. Di(a) обнаружили более чем у половины представителей изолированных племен Южной Америки. В последующих популяционных работах показано, что фактор Диего также определяют у японцев, китайцев и коренных народностей Сибири. Три года спустя система Диего перестала быть системой одного фактора Di*a с двумя фенотипами Di(a+) и Di(a-). В результате обнаружения антител противоположной генетической направленности она стала истинной двухаллельной генетической системой. Вновь обнаруженные антитела получили наименование анти-Di(b). В результате существуют три разных фенотипа этой системы: Di(a+b-), Di(a-b+) и Di(a+b+). Антигены группы крови Диего определяются геном SLC4A1, картированным в локусе 17q21-q22. Ген контролирует синтез белка, ответственного за обмен молекул углекислого газа в эритроцитах и анионов в тубулярных клетках почек. SNP SLC4A1 являются результатом генных мутаций (миссенс-, нонсенс-мутации и со сдвигом рамки считывания), определяют развитие тубулярного ацидоза почек или сфероцитоза эритроцитов (Figueroa D., 2013). Как правило, эти два заболевания взаимоисключающие вследствие разных мутаций. Однако две мутации в гетерозиготном состоянии - E522K и G701D - приводят к полному дистантному тубулярному ацидозу и тяжелой наследственной форме сфероцитоза, ассоциирующимся с локализацией димерных молекул E522K/G701D в цитоплазме, а не в плазматической мембране (Chang Y.-H. et al., 2009).

ГЕНЕТИЧЕСКИЕ МАРКЕРЫ СИСТЕМЫ КОМПЛЕМЕНТА

Комплемент - обобщенное обозначение комплексной системы белков сыворотки крови, обладающих единой биологической функцией. Белки сыворотки крови играют защитную роль при воспалительных процессах, других патологических состояниях и проникновении в организм возбудителей инфекционных болезней посредством особого взаимодействия с чужеродными антигенами. Каскадный механизм их активации запускается при взаимодействии антигена с антителом.

В соответствии с механизмами активации комплемента сыворотки крови различают:

  • 11 классических белков комплемента в последовательном порядке их активации (C1q, C1r, C1s, C4, C2, C3, C5, C6, C7, C8 и С9);

  • компоненты активации ветвлений, образующие альтернативный путь (пропердин, фактор В, фактор D);

  • контрольные белки - ингибиторы и активаторы (например, С4-связывающий белок и др.).

Количественная недостаточность многих компонентов комплемента играет существенную роль в клинической медицине. Молекулярное разнообразие компонентов комплемента, а также иммунодефицитные состояния находятся под генетическим контролем.

С точки зрения популяционной и экологической генетики наиболее значимо рассмотрение генетических полиморфизмов двух компонентов комплемента - C3 и пропердина (BF).

Система третьего компонента комплемента (С3), или посттрансферрина (Pt). Третий компонент комплемента (С3) имеет особое значение, поскольку он занимает главенствующее функциональное положение во всем каскаде компонентов. Этот многофункциональный белок возник свыше 700 млн лет назад. C3 - наиболее изученный компонент комплемента, и в нем первым был обнаружен генетически обусловленный полиморфизм.

Белок C3 обладает молекулярной массой 180 кДа и имеет наибольшую из всех других компонентов комплемента концентрацию в сыворотке крови, которая в среднем составляет 1200 мг/л. Именно поэтому полиморфизм белка C3 легко идентифицировать на электрофореграммах при обычном окрашивании на белок (например, с помощью окрашивания «Кумасси»). Все остальные компоненты комплемента идентифицируют с применением дорогостоящих специфических иммунных антисывороток методом иммуноэлектрофореза с последующей иммунофиксацией или иммуноблоттингом.

Таким образом, с помощью методов электрофоретического анализа исследователи впервые показали существование генетически обусловленного полиморфизма в области β1 -глобулинов, не связанного со всеми ранее известными сывороточными системами. Гезерик, Бундшу и Розе (1968), изучая типы трансферрина среди жителей Берлина, обратили внимание на зоны, характеризующиеся подвижностью, промежуточные между трансферрином и гаптоглобином типа НР 1-1. Поскольку эти фракции располагались непосредственно после области TF, они получили название посттрансферринов (Pt). В результате было обнаружено пять типов этого белка (А, АВ, В, ВС, АС), обусловленных тремя аутосомными кодоминантными аллелями (Pt*A, Pt*B и Pt*C).

Сходство систем Pt и СЗ находит свое отражение не только в электрофоретической локализации их фракций, но и в аналогии значений частот основных аллелей и фенотипов в популяциях, что свидетельствует об их идентичности. В ходе исследований, проведенных среди различных групп населения, было обнаружено большое число редких аллелей Pt (C3), помимо трех основных.

Популяционные данные свидетельствуют о том, что наиболее распространенный аллель этой системы - Pt*B (C3*S). Частота его обнаружения колеблется среди различных групп населения Земли в пределах 0,75-0,99. Аллель Pt*A (C3*F) также довольно часто обнаруживают в европейских популяциях (частота варьирует от 0,02 до 0,25). Частота фактора Pt*C (комплекс С3*F0.8, С3*F0.5 и C3*F0.6) редко достигает полиморфных величин.

Молекулярная характеристика полиморфизма третьего компонента системы комплемента (С3). Интерес к изучению наследственной изменчивости С3 постоянно возрастает в связи с медико-генетической значимостью этого фактора. Ген третьего компонента комплемента картирован в локусе 19р13.3-13.2 и состоит из 41 экзона. Экзоны 1-16 кодируют β-цепь, а экзоны 16-41 - α-цепь. Аллель С3F возник в результате точковой мутации в кодоне 1216, превращающей дезокси-аденозин в дезоксигуанозин. Результат этой точковой мутации на трансляционном уровне приводит к замене аспарагинового остатка в C3S на остаток аспарагиновой кислоты в C3F. Недавно обнаружен еще один полиморфизм, тесно сцепленный с вышеуказанным, определенный с помощью моноклональных антител HAV 4-1 и также обусловленный заменой одного основания. Наследственно обусловленная недостаточность С3-компонента комплемента ассоциирована с рядом патологических состояний. Однонуклеотидный генетический полиморфизм С3 ассоциируется с шизофренией (Zhang et al., 2018), повышенным риском дегенерации сетчатки в пожилом возрасте, приживляемостью трансплантата легких (Kardol-Hoefnagel et al., 2019), одной из форм липодистрофии, прогрессированием нефропатии, связанной с IgA (Ibrahim et al., 2020). Генетический вариант C3 (rs2230199) непосредственно определяет снижение продукции или активности компонента С3 комплемента, а в комбинации с полиморфизмами других компонентов комплемента - факторов B (rs641153) и H (rs800292), образующих своеобразный комплотип, это снижение 6-кратно (Harris et al., 2012).

Система пропердина (BF). Фактор В пропердиновой системы (BF) - важный компонент альтернативного механизма активации системы комплемента. Этот белок имеет относительную молекулярную массу 93 кДа, а его концентрация в сыворотке крови в среднем составляет 200 мг/л. Генетический полиморфизм фактора ВF впервые был идентифицирован C.A. Alper и соавт. в 1972 г. При электрофоретическом разделении определяют три фенотипа BF: FF, SS и FS. При использовании метода изоэлектрофокусирования в полиакриламидном геле продукт аллеля BF*F разделяют на два компонента - FA и FB. Таким образом, полиморфизм генетически обусловленной системы BF расширяется до шести основных фенотипов, а также относительно редких определяемых аллелей BF*FA, BF*FB, BF*S, BF*F1, BF*S07, BF*S03 и BF*Svar. Следует подчеркнуть, что гемолитическая активность белков, определяемых аллелем BF*F, оказывается несколько большей по сравнению с продуктами экспрессии аллеля BF*S (Прокоп О., Геллер В., 1991). Отсюда следует некоторая функциональная неравнозначность генетических разновидностей пропердиновой системы.

Генный локус системы BF расположен на коротком плече хромосомы 6 (Rittner Ch., 1976). Близкое сцепление локусов BF и HLA, вероятно, определяет корреляцию полиморфизма пропердина с такими заболеваниями, как сахарный диабет 1-го типа, идиопатическая мембранная нефропатия, псориаз и гломерулонефрит (Прокоп О., Геллер В., 1991).

Дискретные генетические разновидности, присущие другим компонентам комплемента, обнаруживают редко, однако и они могут иметь значение в популяционных исследованиях при изучении рисков развития заболеваний.

Генетический полиморфизм субкомпонента C1R первого компонента комплемента (C1R). Генетический полиморфизм C1R субкомпонента первого компонента комплемента впервые был описан M.I. Kamboh и R.E. Ferrel (1986) при использовании метода изоэлектрофокусирования с последующим иммуноблоттингом. Первоначально в структурном локусе C1R было идентифицировано два аутосомных аллеля: C1R*1 и C1R*2. При направленной обработке образцов сыворотки крови нейраминидазой было установлено существование дополнительных аллелей C1R*3, C1R*4, C1R*5, C1R*6 и C1R*7. Дальнейшее изучение генетической вариабельности этой системы в азиатских популяциях позволило обнаружить четыре новых аллеля C1R*8-C1R*11 в популяциях японцев (Kido A. et al., 1991). Этническая и антропологическая специфичность распределения факторов C1R свидетельствует о том, что указанная генетическая система представляет исключительный интерес в антропологическом и популяционно-генетическом отношении.

Антигены тромбоцитов

Собственные антигены тромбоцитов (у них также обнаруживают антигены групп крови АВ0 и антигены класса I системы HLA) достаточно многочисленны. В настоящее время определено 24 тромбоцитоспецифических антигена, из них 12 антигенов группируются в шесть биаллельных систем (НРА-1, -2, -3, -4, -5 и -15). Для оставшихся 12 антигенов второй аллель пока не установлен. Наиболее значимы антигены НРА-1а и НРА-1b, которые связаны с гликопротеином GP IIIa (второе название - интегрин β3; ген картирован в 17q21.32). Этот гликопротеин - β-субъединица рецепторного комплекса GP IIb/IIIa, расположенного на мембране тромбоцитов. α-Субъединицу комплекса кодирует ген ITGA2B, также картированный в 17q21.32. Недостаточность антигена HPA-1 и соответственно гликопро-теинов GP IIIa и GP IIb - причина возникновения тромбастении Глянцманна, наследуемой по аутосомно-рецессивному типу, и неонатальной аллоиммунной тромбоцитопении, возникающей вследствие несовместимости матери и плода по тромбоцитарным антигенам. Антитела против тромбоспецифических антигенов могут служить причиной резкого сокращения времени жизни тромбоцитов перелитой донорской крови при несовместимости ее с кровью реципиента. Они также могут являться причиной возникновения аллоиммунной неонатальной пурпуры вследствие трансплантационного перехода антител из сыворотки крови матери в кровь плода.

Цитокины (белки, полипептиды или гликопротеиды) - биологически активные молекулы, растворимые медиаторы, способные влиять на процессы клеточной пролиферации, дифференцировки и контролировать функциональную активность клеток врожденного и приобретенного иммунитета. Цитокины играют ключевую роль в регуляции иммунного ответа и участвуют практически во всех этапах аллергического воспаления, ответов на инфекцию, аутоиммунных реакций, отторжения трансплантированной ткани. Благодаря уникальной способности клеток иммунной системы к миграции, определяющей их способность проникать и накапливаться в самых разнообразных компартментах организма, возможно локальное создание высоких концентраций цитокинов, воздействующих на микроокружение (паракринный эффект). Способность клеток окружающих тканей реагировать на цитокины лежит в основе многих патологических процессов воспалительной природы, порой приобретающих ключевое значение для существования организма, как например, при жизнеугрожающих критических состояниях, таких как сепсис, септический шок, острый респираторный дистресс-синдром, тяжелые формы пневмонии. Способность цитокинов к аутокринной регуляции (рецепция собственных цитокинов) еще более усиливает их роль как регуляторов нормальных и патологических процессов в норме и при развивающихся патологических состояниях, включая многие заболевания, этиология или патогенез которых связаны с острым или хроническим воспалением, включая онкологические болезни. Некоторые формы иммунологической недостаточности могут быть напрямую связаны с особенностями продукции цитокинов или их рецепторов; на разных этапах развития онкологических заболеваний цитокины прямо или опосредованно, через клетки иммунной системы, могут вмешиваться в процессы роста опухоли. Поэтому столь значимы исследования генетических основ функционирования цитокино-вых сетей, включающих собственно цитокины, хемокины и их рецепторы.

Изменчивость генетических областей, кодирующих и регулирующих продукцию цитокинов и их рецепторов, лежит в основе генетического полиморфизма системы цитокинов. Эта система достаточно велика; роль этой системы в патологии человека до сих недостаточно систематически обобщена вследствие многоуровневой сложности, в том числе - благодаря гетерогенности экспрессии генов цитокинов и их рецепторов в разных клетках организма, которая не ограничивается только клетками врожденного (макрофаги, дендритные клетки, нейтрофилы, клетки-киллеры) или приобретенного (Т-клетки, В-клетки) иммунитета.

Полиморфизм генов цитокинового комплекса IL-1.

Противовоспалительный цитокин - IL-1 - принимает участие в активации цитотоксических T- и B-клеток и макрофагов. Семейство IL-1 состоит из двух форм (IL-1α и IL-1β), играющих основную роль в запуске любой иммунной реакции, а также антивоспалительного агента, антагониста рецептора IL-1 - 1RA, блокирующего иммунные реакции. IL-RA конкурирует с IL-1α и IL-1β в связывании с рецептором IL-1 и служит ингибитором активности IL-1.

Молекулы гликопротеидов IL-1α, IL-1β и IL-1RA кодируют гены, локализованные в форме кластеров на хромосоме 2 (2q13-14). Описано три полиморфизма для гена IL-1A, пять полиморфизмов для гена IL-1B и восемь - для гена IL-1RA. Идентифицировано множество ассоциаций полиморфизмов генов комплекса IL-1 с различными аутоиммунными, хроническими воспалительными, нейродегенеративными, сердечно-сосудистыми и опухолевыми заболеваниями.

Гены IL-4 и α-цепи рецептора IL-4 (IL4Ra). IL-4 играет ключевую роль в развитии аллергического воспаления. Основные продуценты IL-4 - Тh2-лимфоциты, а также тучные клетки и B-клеточные линии. IL-4 - основной фактор, обусловливающий дифференцировку CD4+ -лимфоцитов в направлении Th2, пролиферацию и дифференцировку B-лимфоцитов, а также секрецию CD23+ - низкоаффинного рецептора для IgE, потенцирующего его выработку. Эти эффекты, а также способность IL-4 поддерживать пролиферацию серозных тучных клеток имеют прямое отношение к развитию аллергических реакций.

Ген IL-4 локализован в области 5q31. Он состоит из четырех экзонов и трех интронов общей протяженностью 10 т.п.н. Полный сиквенс гена IL-4, включая интроны и фланкирующие области, обнаружил 16 полиморфных вариантов.

IL-4 оказывает действие на клетки-мишени посредством связывания со специфическими рецепторами, расположенными на их поверхности. Рецептор IL-4 представлен трансмембранным комплексом, состоящим из высокоаффинной связывающей α- (IL4Ra) и γ-цепи, общей для рецепторов нескольких IL. Наиболее функционально значимой считают α-цепь. Кодирующий ее ген IL4Ra картирован на коротком плече хромосомы 16 в области 16p12.1 и состоит из 12 экзонов, содержащих 51 т.п.н. геномной ДНК.

Ген IL-13. IL-13 синтезируют активированные Т-лимфоциты типа Th2. Он влияет на функции моноцитов и B-лимфоцитов, усиливая экспрессию некоторых мембранных молекул и повышая антигенпрезентирующую активность клеток. IL-13 - фактор роста В-лимфоцитов. Он гомологичен IL-4 и сходен с ним по некоторым функциональным эффектам, хотя во многом отличается от последнего и может действовать независимо от других Тh2-цитокинов при развитии многих аллергических реакций.

Ген IL-13 локализован в области 5q31.1, состоит из четырех экзонов и имеет протяженность 2938 т.п.н.

Ген IL-18. IL-18 (IFN-индуцирующий фактор) - провоспалительный цито-кин, тесно связанный и имеющий схожее строение и свойства с семейством IL-1. IL-18 - важный фактор Тh1-иммунного ответа, что связано с его способностью индуцировать продукцию интерферона (IFN). Он также может индуцировать Th-цитокины IL-13, IL-10 и IL-4 и способствовать развитию воспаления.

Ген IL-18 картирован на длинном плече хромосомы 11 в области 11q22.2-22.3 и состоит из шести экзонов и пяти интронов общей протяженностью 19,5 т.п.н. Его активность регулируют два альтернативных промотора, расположенные соответственно перед первым и вторым экзоном.

Ген интерферона(IFNG). Важнейшая функция интерферона-γ - участие в опосредовании взаимосвязей лимфоцитов с макрофагами, а также в регуляции соотношения клеточной и гуморальной составляющих иммунного ответа. Будучи основным продуктом Тh1-лимфоцитов, IFNG снижает секреторную активность Тh2-лимфоцитов и супрессирует синтез IgE. Ген IFNG локализован на длинном плече хромосомы 12 в области 12q24.1, состоит из четырех экзонов, включает почти 5 т.п.н. геномной ДНК и содержит неспецифический энхансерный элемент в первом интроне. Показана положительная корреляция степени продукции интерферона-γ с существованием аллеля IFNG*2, отличающегося VNTR-полиморфизмом первого интрона этого гена.

Гены хемокинов. Хемотоксичные цитокины (хемокины) принадлежат к семейству небольших сигнальных белков, влияющих на накопление воспалительных клеток в слизистых оболочках при различных заболеваниях. CC-хемокины - RANTES (regulated on activation, normal T-cell expressed and secreted) - и семейство эотаксинов влияют на активность эозинофилов, служащих основными факторами тканевого повреждения при аллергических заболеваниях.

Гены семейства эотаксинов (эотаксин, эотаксин-2, эотаксин-3). Эотаксины - активные эозинофильные хемоаттрактанты, влияющие на мобилизацию эозинофилов и Тh2-лимфоцитов в процессе аллергического воспаления. TNFα и IL-4 стимулируют транскрипцию эотаксинов в легочных фибробластах и эпителиальных клетках дыхательных путей.

Ген эотаксина (CCL11) локализован на хромосоме 17 в области q21, охватывает около 3 т.п.н. геномной ДНК и состоит из трех экзонов. Его гомологи - ген эотак-син-2 (CCL24) и эотаксин-3 (CCL26), имеющие по три экзона каждый, картированы на хромосоме 7 в области q11.23 и q11.2 соответственно. Эотаксин и эотаксин-2 обладают подобными свойствами, тогда как эотаксин-3 демонстрирует гораздо меньшую активность. Показана ассоциация полиморфных локусов эотаксинов с развитием атопических реакций и концентрацией IgE.

TNF представлен двумя клеточными медиаторами - катехином (TNFα), продуцируемым макрофагами и полиморфноядерными лейкоцитами, и лимфотоксином (TNFβ), продуцируемым лимфоцитами. Лимфотоксин и катехин имеют близкое сходство по структуре и биологической активности. Эти провоспалительные цитокины играют важную роль в регуляции дифференцировки, роста и метаболизма различных клеток, а также выступают в роли медиаторов патологических иммуновоспалительных процессов при разных заболеваниях человека. Биологическую активность TNFα опосредует связывание со специфическими мембранными рецепторами (TNF-R) двух типов (I и II). Связывание TNFα с соответствующими рецепторами приводит к активации факторов транскрипции, которые, в свою очередь, регулируют активность нескольких генов, кодирующих синтез провоспалительных цитокинов и других медиаторов воспаления. Кластер генов TNF располагается на хромосоме 6 (6p23-q12) между районами генов HLA класса I и III. Такая локализация обусловила связь генов TNF с этиологией и/или патогенезом заболеваний, ассоциированных с генами HLA, особенно тех, развитие которых связано с процессами воспаления - инфекционной или аутоиммунной природы. Многочисленные данные об ассоциации генетического полиморфизма TNF с МФЗ, патогенетически связанными с нарушениями функционирования иммунной системы, указывают на перспективность дальнейших пилотных и валидирующих исследований в этой области. Немногие из таких данных приведены в качестве примера ниже.

Недавно проведенный метаанализ (пять исследований, 474 пациентов и 805 контрольных доноров в исследованиях) выявил, что мутация гуанина в аденин в сайте -238TNF G/A (rs361525) ассоциирована с большей предрасположенностью к заболеваемости вирусом гриппа A (H1N1) (аллельная модель, OR=2.; 1,10, 5,52) (Li Y., 2020). Для SNP rs1800750 характерна доминантная модель чувствительности, определяемая наличием аденина: AA + GA vs. GG (OR=2,42; 1,24, 4,71). Интересно, что ассоциация с аллелем А в сайте 238 TNF G/A (rs361525) была характерна только для европейской популяции, но не для мексиканской (Li Y., 2020). В других исследованиях были установлены ассоциации генетических вариантов TNF и таких заболеваний, как первичный нефротический синдром, хронический гепатит, инфаркт миокарда, инсульт, рассеянный склероз; таких состояний, как желудочно-кишечное кровотечение, тяжелая пневмония, связанная с искусственной вентиляцией легких, периодонтит. Ряд исследований, посвященных изучению ассоциаций течения аутоиммунного заболевания - ревматоидного артрита с генетически полиморфными вариантами TNF, обосновал возможность фармакогенетического подхода к лечению иммуномодулирующими препаратами, основанному на ингибиции провоспалительных нежелательных эффектов молекул TNF, избыточная продукция которых вовлечена в патогенез сердечно-сосудистых и ревматоидных заболеваний, при которых ключевым патогенетическим звеном является воспаление. Продукция TNF относится к самым первым и мощным провоспалительным сигналам, вызываемым инфекционными и неинфекционными стимулами при повреждении тканей (собственные лиганды TLR, такие как ядерные белки, и прежде всего - HMGB1, мтДНК и т.д.). С другой стороны, именно TNF инициирует каскад продукции воспалительных цитокинов (IL-1, IL-6, IL-18, хемокинов), вызывающих активацию провоспалительных ТФ, в особенности - NFkB, усиливающего экспрессию множества генов воспалительных реакций. Запускаемая таким образом амплифицируемая воспалительная реакция в тканях может выходить из-под контроля сдерживающих воспаление цитокинов, таких как IL-10, и тогда необходимо фармакологически прерывать такие процессы. Оказалось, что снижение биологических эффектов TNF путем блокировки самих молекул или рецепторов TNF оказалось перспективной терапевтической стратегией при ревматоидных аутоиммунных заболеваниях. Однако высокая вариабельность терапевтических ответов при использовании имеющихся сегодня в арсенале лечения ингибиторов TNF - моноклональных анти-ТNF-антител (инфликсимаб, адалимумаб, голимумаб) и фьюжн (fusion-белков, ингибирующих рецептор TNF (этанерцепт, сертолизумабρ ), ограничила клиническую эффективность стратегии. Поиски повышения эффективности лечения ингибиторами привели к трансферу исследований генетического полиморфизма TNF на это клиническое «поле» (Morales-Lara et al., 2012; Murdaca et al., 2014; Swierkot et al., 2015). Промоторный полиморфизм, ассоциированный с количественным показателем продукции самого цитокина, наиболее часто использовали в клинических исследованиях этого направления. Оказалось, что пациенты с генотипом TNFα-308 G/G лучше отвечали на лечение анти-TNFα, чем пациенты генотипов A/A или A/G. Метаанализы показали, что наличие G в этом сайте (-308G/A rs 1800629) связано с успешностью лечения этанерцептом (Jancic et al., 2015). В этом исследовании была еще одна находка: пациенты с двойным вариантом - IL-6-174GG/TNFα-308GG (rs1800795 и rs1800629 соответственно) оказались наиболее чувствительными к лечению. Для пациентов именно этих генотипов была характерна наиболее низкая продукция и TNF, и IL-6 по сравнению с соответствующими альтернативными генотипами. При изучении блокаторов рецепторов показано, что пациенты генотипа TNFR1 36 A/A лучше отвечали на лечение.

Такие же подходы - с учетом генетического полиморфизма и конкретного генотипа - были успешно применены при лечении лейкоза препаратами анти-CD20. Арсенал препаратов для лечения ревматоидного артрита пополнился ингибиторами IL-6 и его рецептора (этанерцепт и тоцилизумаб соответственно) и IL-1 (ритуксимаб), которые также стали применять в фармакогенетических клинических испытаниях. Обнаружили, что rs12083537 A/A ассоциировался с лучшим клиническим эффектом при применении тоцилизумаба (анти-IL-6R), а при использовании этанерцепта (анти-IL-6) наилучший терапевтический эффект наблюдали у пациентов IL-6-174 G/G по сравнению с пациентами - носителями аллеля С. Недавние исследования выявили ассоциацию генотипов FCGR2A 9541ТТ и FCGR3A 10,872 G с лучшими клиническими эффектами при лечении ревматоидного артрита ритуксимабом, а пациентов с редкими гаплотипами IL-1α (+4845) - IL-1β (+3954) - анакинрой (оба препарата анти-IL-1) (Pallio et al., 2020).

Недавняя попытка связать генетическую вариабельность с заболеванием посредством анализа экспрессии локусов количественных признаков (eQTL) оказалась особенно удачной: авторы проделали уникальный биоинформатический анализ доступных баз данных с результатами полногеномных исследований (GWAS) и имеющихся данных eQTL по локусам 314 цитокинов человека и их рецепторов (Salnikova L.E. et al., 2020). Анализ включал данные по генам 170 цитокинов, 46 генам хемокинов, 65 генам рецепторов цитокинов, 24 генам рецепторов хемокинов и некоторым другим генам. Экспрессия 27 генов не ассоциировалась с каким-либо полиморфизмом. Наибольшее количество генетически полиморфных вариантов было обнаружено у пяти генов: C1QTNF4, GHR, IL20RB, IL34 и CCR1 (Salnikova L.E. et al., 2020). Важным методическим выводом было также то, что наиболее значимые ассоциации генетического полиморфизма и генной экспрессии были получены при исследовании транскриптома в тканях, патогенетически значимых для развития заболевания, но не в цельной крови или ее производных. Это свидетельствует об определенных ограничениях в исследованиях, связанных с коррелятивными исследованиями генной экспрессии и генетического полиморфизма, при которых наиболее доступным и распространенным является использование для анализа транскриптома гранулоцитов или мононуклеаров крови.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В этой главе представлена лишь часть проблем, связанных с иммуногенети-кой, но и из представленных материалов следует, что иммуногенетика - один из полноценных разделов генетики человека. С другой стороны, иммуногенетика рассматривается и в качестве ключевой составной части иммунологии, предметом которой является анализ механизмов защиты организма от неблагоприятных факторов внешней и внутренней среды (инфекционных агентов, мутировавших клеток, аутоантигенов и аллергенов и др.). Настоящее время характеризуется экспоненциальным ростом числа разработок в области иммуногенетики. Сейчас картирована и определена молекулярная организация генов главного комплекса гистосовместимости, различных Ig, компонентов комплемента, интерферонов, IL и TNF, имеющих непосредственное отношение к иммунитету. Все эти системы характеризуются выраженной изменчивостью, что находит отражение в генетическом полиморфизме. Последний, во-первых, определяет доминирование или дефект какого-либо компонента иммунной системы, а во-вторых, позволяет вести исследования по пути разработки кандидатных генетических БМ риска различных заболеваний, патологических состояний, развития осложнений, прогноза исходов. Возникновение и эпидемическое распространение таких относительно новых инфекционных болезней, как ретровирусные заболевания (ВИЧ), прионные инфекции (губчатый энцефалит), новая коронавирусная инфекция (COVID-19), ассоциированы с уникальным разнообразием полиморфных генов. Задача дальнейших исследований - установление надежных, высокоинформативных связей между полиморфными структурами иммуногенетических систем человека и молекулярными механизмами патологии человека, продуктами генов микробиоты нашего организма.

Список литературы

  1. Авдошина В.В., Коненков В.И. Система цитокинов: теоретические и клинические аспекты. Новосибирск: Наука, 2004. 324 с.

  2. Доссе Ж. Иммуногематология. М.: Медгиз. 1959. 638 с.

  3. Кашкин К.П. Цитокины иммунной системы: основные свойства и иммунобиологическая активность // Клиническая лабораторная диагностика. 1998. № 11. С. 21-32.

  4. Кетлинский С.С., Симбирцев А.С. Цитокины. М.: Фолиант, 2008. 552 с.

  5. Коненков В.И. Медицинская и экологическая иммуногенетика. Новосибирск: СО РАМН, 1999. 312 с.

  6. Магаева С.В. В кн.: Нейродегенеративные заболевания: фундаментальные и прикладные аспекты / Под ред. М.В. Угрюмова. М.: Наука, 2010. С. 222-223.

  7. Писарев В.М., Чумаченко А.Г., Филев А.Д. и др. Комбинация молекулярных биомаркеров ДНК в прогнозе исхода критических состояний // Общая реаниматология. 2019. Т. 15, № 3. С. 31-47.

  8. Хаитов Р.М., Игнатьева Г.А., Сидорович И.Г. Иммунология. М.: Медицина, 2002. 534 с.

  9. Aggarwal E.B.B., Puri R.K. Human cytokines: their role in disease and therapy. N.Y.: Blackwell Science, 1995. 736 p.

  10. Mourant A.E., Copec A.C., Domaniewska-Sobczak R. The Distribution of the Human Blood Groups and other Polymorphisms. London: Oxford University Press, 1976. 1055 p.

  11. Medzhitov R., Preston-Hurlburt P., Janeway C.A., Jr. A human homologue of the Drosophila Toll protein signals activation of adaptive immunity. // Nature. 1997. Vol. 388, N 6640. P. 394-397.

  12. Medzhitov R., Janeway C.A., Jr. Innate immunity: the virtues of a nonclonal system of recognition. // Cell. 1997. Vol. 91, N 3. P. 295-298.

  13. Mukherjee S., Huda S., Sinha Babu S.P. Toll-like receptor polymorphism in host immune response to infectious diseases: A review // Scand J Immunol. 2019. Vol. 90, N 1. P. e12771. doi: 10.1111/sji.12771.

Глава 12. Система генов HLA: структура и функции

В главе «Иммуногенетика» были обсуждены основные механизмы генетической регуляции иммунного ответа. В настоящей главе мы рассмотрим ключевую систему генов, вовлеченных в эффективное развитие защитной реакции. Действительно, генетические законы наследования, сформулированные еще в XIX в. Грегором Менделем и Теодором Бовери, оказались в равной степени применимы и к простым «менделирующим» признакам, и к таким сложным, многокомпонентным физиологическим системам организма, как иммунитет.

Основы «генетического направления» в иммунологии были заложены еще в 1915 г., когда профессором Тиззером (Tyzzer E.E.), проводившим эксперименты с инбредными линиями японских танцующих мышей (Mus bactrianus), была высказана мысль о решающей роли наследуемых факторов в формировании предрасположенности к определенным типам опухолей. Аналогичные идеи получили развитие в ряде работ по исследованию иммуногенетической предрасположенности животных и человека к инфекционным заболеваниям. Так, Хейдельбергер и Эйвери в 1923 г. показали, что специфичность, а также вирулентность различных типов пневмококков определяются по крайней мере двумя полисахаридами, входящими в состав их оболочки. Таким образом, авторы исследования впервые постулировали связь между химической структурой антигенов и особенностями иммунного ответа. Далее в разделе, посвященном процессингу и презентации антигенов, мы увидим, насколько точным было это предположение.

Позже Питером Горером была опубликована работа по результатам экспериментов с перевиваемыми опухолями, проведенных на мышах. В ходе исследования он выделил три антигена, каждый из которых был специфичен определенной линии мышей. В дальнейшем при пересадке опухолей он выяснил, что один из антигенов (антиген II) достоверно ассоциирован с устойчивостью животных к развитию опухоли. В ходе дальнейших исследований антисыворотка к антигену II была использована для определения трех аллелей кодирующего антигены локуса, названного 2 локусом гисто-совместимости (H2). Открытие аналогичной системы у человека в 1958 г. Жаном Доссе, Йоном ван Рудом и Роуз Пейн позволило получить весомое подтверждение наследуемости иммунных признаков.

По сути, авторы в своей работе провели реакцию генотипирования в абсолютно физиологической системе. Генотипирующими реагентами в данном случае стали антитела, образующиеся в организме женщин в ходе беременности. Основой этого подхода стало предположение Ж. Доссе о том, что плод, несущий гены обоих родителей, должен нести чужеродные для организма женщины антигены и тем самым стимулировать у матери выработку антител. Это предположение подтвердилось на следующей модели. В реакции гемагглютинации с одними и теми же образцами лейкоцитов было протестировано значительное число образцов сывороток многорожавших женщин. Положительная реакция была получена для нескольких образцов сывороток. Доссе сделал заключение о том, что они содержат идентичные антитела к одному и тому же антигену. Ж. Доссе обозначил его как МАС-1. Это открытие, отмеченное в 1980 г. Нобелевской премией, привлекло широкое внимание исследователей и позволило создать международную группу лабораторий, приступивших к использованию указанной схемы для получения новых типирующих сывороток, обмена ими и установления новых антигенов. Эти антигены получили название HLA (Human Leukocyte Antigens), а контролирующие их гены соответственно - гены HLA. Эти названия, формально обозначающие лишь метод их первичного определения, сохранились до настоящего времени.

Дальнейшее развитие представлений о структуре и функции системы генов HLA неразрывно связано с трансплантологией. Уже в 50-е годы ХХ в. ученые, исследовавшие возможность пересадки тканей и органов, столкнулись с проблемой, без решения которой это направление биомедицинской науки не могло найти клинического применения. В экспериментах на животных наилучшим образом приживались собственные трансплантаты (аутотрансплантаты) либо трансплантаты от однояйцевых (генетически идентичных) близнецов. Далее же в ряду потомков совместимость значительно уменьшалась, что приводило к увеличению риска отторжения трансплантата (рис. 12-1, см. цв. вклейку). При проведении возвратных скрещиваний удавалось получить четкое расщепление по признаку приживления (рис. 12-2). Данные результаты хорошо укладывались в теорию наследования признаков. Очевидно, что гены тканевой совместимости, связанные с отвечаемо-стью на антиген, наследуются от родителей (50% от каждого родителя), поэтому сибсы имеют между собой больше совпадающих по последовательности генов, чем связанные менее тесным родством или неродственные особи, однако у каждой пары сибсов шансы на идеальное совпадение все же составляют лишь 25%. Таким образом, чем меньше совпадение по генам HLA между двумя особями, тем больше вероятность того, что иммунная система реципиента атакует донорские клетки.

За последующие 20 лет были заложены основные представления о структуре и полиморфизме системы HLA. Именно в период 1960-1980 гг. были выполнены фундаментальные исследования, посвященные функции HLA-антигенов, а также определена их роль в трансплантации тканей. Следует отметить, что с момента открытия Ж. Доссе до первой половины 1980-х гг. непосредственным объектом исследований при установлении HLA-генотипов были не гены, а белковые молекулы HLA. При этом уровень полиморфизма, т.е. количество определяемых специфичностей, составляло 138. Именно на основании HLA-типирования по указанному числу антигенов были выполнены ключевые для иммуногенетики работы в таких направлениях, как «HLA и заболевания», «HLA и репродукция», «HLA и популяционная генетика». В те же годы, благодаря работам Памелы Бьеркман. была установлена трехмерная структура белков комплекса MHC класса I. Это пролило свет на тонкие механизмы взаимодействия иммуногенных пептидов и молекул HLA. Стало понятно, что для развития иммунного ответа на тот или иной пептид в антигенсвязывающей бороздке контактирующей с ним молекулы HLA должны находиться специфические участки, закрепляющие эту связь. Именно необходимость надежной связи молекулы HLA с огромным числом антигенов определяет целесообразность сохранения высокого уровня полиморфизма генов системы HLA.

image
Рис. 12-2. Упрощенная схема наследования генов тканевой совместимости, связанных с развитием отторжения трансплантата. Трансплантат плохо приживляется у неродственных особей и у гибридов второго (и следующего за ним) поколений (левая часть рисунка). В то же время у гибридов от возвратных скрещиваний наблюдается расщепление признака приживляемости в связи с наследованием полного набора совпадающих по последовательности генов (правая часть рисунка)

Важной частью, недостающей для формирования общей картины биологической роли HLA, было определение фундаментального смысла существования столь сложной в генетическом плане системы. Одна из наиболее ранних идей в этой области была высказана Лоуренсом еще в 1959 г. Он предположил, что молекулы HLA формируют внутриклеточные комплексы с инфекционными агентами и стимулируют экспрессию распознающего их рецептора на поверхности лимфоцита. Таким образом, полиморфизм напрямую связан с процессом презентации антигенных детерминант. Эта идея нашла развитие в работах швейцарского иммунолога Рольфа Цинкернагеля и его австралийского коллеги Питера Доэрти. В 1974 г. ими был установлен феномен «двойного распознавания» чужеродных иммуногенных пептидов. В серии цитотоксических тестов по оценке ответа на инфицирование вирусом лимфоцитарного хориоменингита (LCHV) была показана зависимость иммунного ответа от молекул MHC класса I. Было установлено, что рецепторы Т-клеток специфически взаимодействуют как с иммуногенным пептидом, так и с самой молекулой HLA.

Естественно, что к настоящему моменту многие из этих представлений были значительно расширены. В первую очередь это произошло благодаря переходу в конце 80-х годов XX в. на молекулярно-генетическое типирование, ознаменовавшее новый этап в изучении иммуногенетики человека. Толчком к развитию этого этапа послужило удостоенное Нобелевской премии (1993 г.) открытие Кэри Мюллисом ПЦР. Широкая презентация метода ПЦР с использованием сиквенс-специфичных олигонуклеотидных зондов (PCR-SSOP) как нового подхода к типированию HLA впервые была проведена в рамках программы XI Международного рабочего совещания по гистосовместимости (1985-1989). Кроме того, были представлены и другие молекулярные подходы к ДНК-типированию HLA, в том числе обратный дотблот, анализ полиморфизма длин рестрикционных фрагментов (PCR-RFLP), формирование ПЦР-гетеродуплексов, анализ конформационного полиморфизма одноцепочечных фрагментов ДНК (SSCP).

Однако дальнейшее развитие фундаментальных концепций иммунологии требовало перехода на «геномный» уровень исследований с привлечением данных о генетических основах регуляции иммунных реакций, изменчивости генов иммунного ответа и способе наследования иммуноассоциированных признаков. Новые возможности в данной области открылись с завершением проекта «Геном человека» в 2001 г. Одним из результатов реализации этой международной программы стало формирование представлений о масштабе генетического полиморфизма на уровне SNP. На сегодняшний день в наиболее известной и полной базе данных dbSNP сервера NCBI (National Center for Biotechnology Information) содержится информация более чем о 380 млн полиморфных участков в геноме человека (по данным сайта www.ncbi.nlm.nih.gov/snp, сборка № 151). При этом наиболее ярким примером данного типа полиморфизма являются гены иммунного ответа, в первую очередь система генов HLA.

В настоящее время прогресс в изучении системы HLA связывают с развитием технологий высокоэффективного параллельного секвенирования или секвенирования следующего поколения (Next Generation Sequencing, NGS). За последние 20 лет эти технологии стали значительно доступнее, а новые разработки в области секвенирования позволили повысить точность прочтения и длину анализируемых последовательностей. Минимальным требованием для включения в самую обширную базу данных последовательностей HLA IPD-IMGT/HLA по-прежнему остаются экзоны 2 и 3, поскольку они кодируют пептидсвязывающий домен молекулы HLA. Однако захват более протяженных фрагментов позволяет включить в анализ псевдогены. Это дублирующиеся фрагменты экспрессируемых генов, и, хотя их функциональная роль до конца не выяснена, NGS-анализ позволит исключить ошибочное определение псевдогенов как экспрессируемых аллелей.

Переход с серологических на молекулярно-генетические методы изучения системы HLA привел к значительному прогрессу в иммуногенетике. Так, за последующие 40 лет, во многом благодаря внедрению молекулярно-генетических методов типирования, число вариантов HLA возросло с 260 специфичностей до 27 980 аллелей (по данным сайта www.hla.alleles.org на июнь 2020 г.). На рис. 12-3 представлена динамика накопления данных о полиморфизме системы HLA начиная с 1987 г.

Кроме того, применение молекулярно-генетических методов позволило уточнить структуру комплекса генов HLA. Гены, кодирующие антигены HLA, находятся в пределах области MHC длиной около 4 млн п.н., расположенной на 6 хромосоме. MHC является областью генома всех челюстноротых позвоночных и кодирует основные компоненты иммунной системы. HLA - это MHC человека. В соответствии с современной номенклатурой гены комплекса делятся на классические, неклассические, неэкспрессируемые, гены АТФ-связывающего кассетного транспортера, гены, связанные с цепью класса I, и класс-I-подобные гены (рис. 12-4, см. цв. вклейку). Расширенная область включает 5 субрегионов, находящихся в непосредственной близости друг от друга. В направлении от теломеры к центромере 6 хромосомы она делится на гены расширенного класса I (от GABBR1 до ZFP57), класса I (от HLA-F до MICB), класса III (от PPIAP9 до BTNL2), класса II (от HLA-DRA до HLA-DPA3), расширенного класса II (от COL11A2 до KIFC1) и также включает ген HFE.

Гены HLA стабильны по своей структуре и организации и, что немаловажно, экспрессируются кодоминантно. То есть экспрессируются гены, расположенные на обеих гомологичных хромосомах. Гены HLA чрезвычайно полиморфны, то есть представлены огромным числом вариантов. Полигенность, кодоминантная экспрессия и полиморфизм обеспечивают, таким образом, возможность ускоренной адаптации защитной системы организма к изменяющимся условиям окружающей среды.

image
Рис. 12-3. Динамика накопления данных о полиморфизме системы HLA (по данным сайта www. hla.alleles.org на 2020 г.)

Каждая из альтернативных форм гена носит название аллеля. Термин «аллель» в данном случае относится к конкретной комбинации точечных мутаций, инсерций и делеций, присущих данному локусу. На сегодняшний день название аллеля HLA включает как минимум четыре цифры и разделяется двоеточиями. Цифры, расположенные до первого двоеточия, как правило, обозначают группу аллелей, кодирующих антиген, определяемый серологическими методами. Второй набор цифр призван отличать аллели, различающиеся несинонимичными (приводящими к замене аминокислот) заменами нуклеотидов. Аллели, отличающиеся только синонимичными (не влияющими на аминокислотную последовательность белка) заменами, определены третьим набором цифр. Четвертый набор цифр определяет аллели, различающиеся последовательностью 5'- и 3'-некодирующих областей, а также интронов. Дополнительно к цифровым обозначениям часто используют буквенные суффиксы, отражающие экспрессионный статус (нульаллели - N, аллели, экспрессирующиеся в пределах плазматической мембраны, - L, аллели, экспрессирующиеся за ее пределами, - S, аллели, экспрессирующиеся в цитоплазме, - С). В случае возникновения сомнений в экспрессионном статусе аллели маркируют суффиксами A (aberrant) или Q (questionable).

Основная функция генов HLA заключается в продукции белков, которые связываются с антигенными пептидами и представляют их Т-лимфоцитам. Основной функцией генных продуктов HLA класса I (HLA-A, -B и -C) является представление эндогенных пептидов CD8+ -Т-клeткам, в то время как молекулы HLA-DR, -DP и -DQ класса II представляют экзогенные пептиды CD4+ -хeлпeрным Т-клеткам.

Область III класса, в свою очередь, содержит гены, кодирующие иммунорегулятор-ные молекулы, например, TNF, факторы C3, C4 и C5 белков комплемента и белки теплового шока.

Гены HLA класса I характеризуются высокой степенью гомологии. Они содержат 8 экзонов. Первый экзон кодирует сигнальную последовательность; 2, 3 и 4-й - домены α1, α2 и α3 молекулы HLA. Пятый экзон кодирует трансмембранный участок цепи, экзоны 6 и 7 - цитоплазматический участок, а экзон 8 (3’VT) - третий нетранслируемый участок. Межэкзонные различия между генами локусов A, В и С состоят в том, что HLA-A- и B-гены содержат втрое больше нуклеотидов (1080) в 5-м экзоне по сравнению с генами локуса HLA-C.

В дополнение к классическим локусам HLA-A, -B и -C, к I классу также относят гены HLA-E, -F и -G. Продукты генов HLA-E, -F и -G участвуют в регуляции физиологического процесса репродукции человека и, взаимодействуя, обеспечивают защиту плода от цитотоксического воздействия ЕКК. Их обнаружение вне беременности - генетический фактор риска развития онкологического процесса.

К HLA-генам класса I относят также гены локуса MIC (MIC-A и MIC-B). Сокращенное название генов MIC происходит от MHC class I chain-related genes. Эти гены локализуются на хромосоме 6 в непосредственной близости от HLA-B. Продукты генов MIC участвуют в активации взаимодействия Т-клеточного рецептора (ТКР) с молекулой HLA в развитии цитотоксичности, опосредованной Т-клетками, и активности ЕКК, тем самым играя роль в обеспечении противоопухолевого иммунитета. Таким образом, продукты генов MIC по своей физиологической значимости приближаются к таковой, установленной для классических антигенов HLA класса I. В частности, они участвуют в развитии реакции отторжения аллогенных трансплантатов, в первую очередь костного мозга и кроветворных стволовых клеток (КСК), и служат генетическими маркерами ряда заболеваний.

Молекулярно-генетический анализ также позволяет разделить регион HLA класса II на отдельные локусы. Внутри локуса HLA-DR располагаются относительно неполиморфный ген α-цепи - DRA (три аллельных варианта) и несколько генов β-цепи - DRB1-DRB9. Из генов β-цепи экспрессируются DRB1, DRB3, DRB4 и DRB5. Количество DRB-генов на этой хромосоме зависит от DR-специфичности гаплотипа. Внутри HLA-DQ и DP-региона располагаются два гена α- и два гена β-цепи, но экспрессируются только DQA1, DQB1, DPA1 и DPB1.

В высокополиморфном регионе HLA-DRВ полиморфизм установлен как на уровне экспрессирующихся генов, так и псевдогенов. Наиболее полиморфный из генов HLA-DRB - HLA-DRB1 к настоящему времени насчитывает более 760 аллельных вариантов.

DQ-локус содержит по две пары генов А и В. Хотя DQA-2 и B2-гены транскрибируются, их белковые продукты еще не установлены, поэтому в настоящее время принято считать, что единственный экспрессирующийся ген Dq - А1 и В1. В отличие от DR-локуса, полиморфизм DQ-локуса связан с генами HLA DQ-A и -В. DQ-полиморфизм в значительной степени связан с DRB-полиморфизмом, причем эта связь значительно более выражена для DQ-A, чем для DQ-B.

Третий из хорошо изученных локусов HLA класса II - DP-регион, в котором располагаются два экспрессирующихся гена - DPA1 и DPB1. Гены DPA2 и DPB2 считают псевдогенами. Исследование сиквенса DPA-генов к 2010 г. позволило установить существование 28 аллелей, а в регионе DPB1 - 138. Для части этих аллелей установлено соответствие с определенными HLA-DP-антигенами, обнаруженными в тесте типирования праймированных лимфоцитов (PLT).

Помимо классических генов HLA класса II, в регионе HLA-D определены новые гены HLA. В первую очередь стоит рассмотреть гены HLA-DOB, HLA-DNA и особенно HLA-DM (DMA и DMB), LMP и TAP. Три последних локуса обеспечивают такие важнейшие функции, как процессинг и экспрессия HLA-антигенов на поверхности клеток. Подробнее о них будет сказано в разделе, посвященном представлениям о процессинге и экспрессии антигенов HLA. Гены HLA-DOB обнаружены в библиотеке ДНК, полученной из В-лимфобластоидных линий. При этом была установлена нуклеотидная гомология с генами DRB, DQB и DPB, достигающая 70%. Гены HLA-DOB картированы между DQ и DP, а их экспрессия на уровне мРНК найдена в В- и Т-клеточных линиях, стимулированных интерфероном-γ.

Гены HLA класса III занимают на хромосоме пространственное положение между генами HLA класса I и II и выполняют целый ряд важнейших биологических функций. До последнего времени этот регион был изучен относительно мало по сравнению с генами класса I и II. Один из генов HLA класса III, привлекающих наибольшее внимание исследователей, работающих в области изучения структуры системы HLA и темы «HLA и болезни», - CYP21. Его продукт - HLA-антиген HLA-B42. Его основная функция - регуляция активности энзима цитохрома Р-450.

Ген В (Bf) функционирует одновременно с геном С2, принимая участие в запуске каскада комплемента, регулируя активацию его С3- и С5-компонентов, кодируемых генами, находящимися вне системы HLA. Как С2, так и Bf-гены полиморфны. Наибольшая распространенность среди аллелей С2 принадлежит С2С. Самые частые аллели Bf - F и S. Дефицит белка С2 - наиболее распространенная форма недостаточности системы комплемента у человека (частота гомозигот по отсутствию С2 - 1:10 000). У 40% больных с системной красной волчанкой обнаружен дефицит С2. Его отсутствие связано не с делецией участка ДНК, а с нарушением транскрипции мРНК.

Сиквенс генов TNF свидетельствует о 35% гомологии TNFα и β. Эти гены являются плейотропными, т.е. способны оказывать влияние на несколько феноти-пических признаков. Оба белка, секретируемые активированными макрофагами и Т-лимфоцитами, действуют на различные клеточные типы, включая разные субпопуляции лимфоцитов, нейтрофилы и эпителий сосудов. Указанные механизмы действия белков TNF, их влияние на воспалительный процесс, а также опосредованный ими цитолитический и цитотоксический эффект против раковых клеток обеспечивают важнейшие регуляторные функции TNF в поддержании гомеостаза организма человека.

На расстоянии 92 т.п.н. от С2 в сторону, противоположную центромере, находится локус генов теплового шока 70 (HSP 70), состоящий из двух генов, входящих в семейство размером 70 т.п.н. Продукты локуса HSPO играют определенную роль в интрацеллюлярном транспорте пептидов, вызывают развертывание белка перед преципитацией антигена и обеспечивают развитие цитотоксического эффекта, в том числе направленного на уничтожение чужеродных клеток.

Для того чтобы лучше представить соотношение белковых молекул системы HLA и кодирующих их генов, целесообразно обратиться к рисунку, предложенному Р. Вассмаусом и удачно отражающему взаимоотношения указанных параметров (рис. 12-5).

Наиболее важный участок молекулы HLA - пептидсвязывающая бороздка - место, где располагается иммунодоминантный пептид, инициирующий развитие иммунного ответа. Каждый пептид, представляемый молекулой HLA, имеет два вида связи с молекулой HLA: «заякоривание» в так называемых карманах молекулы и специфическую связь между конкретными пептидсвязывающими сайтами молекулы HLA и специфичным для них аминокислотным мотивом пептида.

image
Рис. 12-5. Взаимоотношения белковых молекул системы HLA и кодирующих их генов

Таким образом, развитие иммунного ответа на тот или иной иммунодоминантный пептид определяется присутствием в конкретной молекуле HLA сайтов, соответствующих мотивам пептидов. В свою очередь, их существование зависит от конкретного генотипа HLA. Следует отметить, что эти различия реализуются на уровне аллельных вариантов генов HLA, которые могут отличаться заменами нескольких аминокислотных остатков. Этот механизм справедлив как для молекул I, так и II класса. Таким образом, специфичность молекулы HLA определяется в первую очередь регионом антигенсвязывающей бороздки. С физической точки зрения на связь с пептидом оказывают влияние электростатический заряд, гидро-фобность и пространственная организация бороздки. Благодаря этому пептидсвя-зывающие молекулы, кодируемые определенными аллельными вариантами HLA, могут захватывать уникальный набор иммунодоминантных пептидов. Пептиды, связывающиеся с конкретным аллотипом молекулы HLA, имеют тенденцию использовать один и тот же мотив аминокислотных последовательностей, формирующий доминантные якорные сайты для связывания с уникальным сайтом пептидсвязывающей бороздки молекулы HLA.

Некоторые неклассические молекулы HLA (HLA-E и HLA-G) служат лигандами для ЕКК, функцией которых считают уничтожение клеток, потерявших экспрессию I класса. Некоторые ЕКК также распознают классические молекулы HLA (например, HLA-B и HLA-C). Таким образом, можно считать, что молекулы HLA-E обеспечивают систему «контроля качества» по принципу презентации антигенов HLA. Этот процесс скринирования, вероятно, особенно важен для уничтожения опухолевых и инфицированных вирусом антигенпрезентирующих клеток (АПК), где потеря экспрессии молекул HLA класса I - наиболее распространенная причина ухода из-под иммунного надзора.

Молекулы HLA-антигенов класса I экспрессированы на всех ядросодержащих клетках организма, в то время как молекулы класса II - лишь на клетках, принимающих участие в развитии иммунного ответа. Это позволяет осуществлять взаимодействие всех клеточных элементов организма, естественно, несущих одинаковые антигены HLA. Весьма важным считают следующее обстоятельство. Помимо самого факта присутствия молекул HLA на поверхности клеток, значение имеет и уровень их экспрессии. Так, если значительно повышена экспрессия HLA класса II, то это ведет к развитию аутоиммунной агрессии (например, к возникновению сахарного диабета 1 типа). Напротив, снижение или полное отсутствие их экспрессии - один из важнейших механизмов развития онкологических заболеваний, что связано с ускользанием этих клеток из-под контроля системы HLA.

Как было сказано ранее, в структуре системы HLA, помимо классических генов, присутствуют так называемые новые, или неклассические, гены. Среди них особая роль принадлежит генам, обеспечивающим процессинг и презентацию иммуно-доминантных пептидов молекул HLA. При этом следует отметить, что собственно этот процесс имеет как общие, так и различающиеся механизмы для молекул HLA I и II класса.

Процессинг и презентация антигена молекулами hla

Принципиальная схема представления пептидов антигенами HLA классов I и II приведена ранее. Общим для антигенов класса I и II считают следующее. АПК осуществляет свое специфическое действие, представляя пептид в контексте собственной молекулы HLA, идентичной таковой на клетке, воспринимающей информацию.

Роль новых генов HLA-DM, LMP и TAP представлена на рис. 12-6.

Первыми в систему процессинга антигенов эндогенного происхождения (вирусы, собственные измененные и даже неизмененные антигены) включаются продукты локуса LMP (гены LMP2, LMP7), активируемые интерфероном-γ и затем инкорпорируемые в протеосомы. Четыре входящих в систему HLA гена LMP2, LMP7, RING4 и RING11 составляют кластер генов, ответственный за индукцию интерферонов, и именно с этим связан механизм действия генов LMP2 и LMP7, сопряженный с активацией протеосом. Аббревиатура «LMP» происходит от «large multifunctional protease», а «RING» - от «really interesting new genes». Ген LMP2 находится в неравновесном сцеплении с геном ТАР1. Впервые их описали и картировали в регионе хромосомы 6, находящемся между генами ТАР. Возможный механизм действия продуктов генов LMP2 и LMP7 - замена ими под влиянием индукции γ-интерферона двух протеосомных субъединиц Y и X.

image
Рис. 12-6. Процессинг и экспрессия комплекса HLA

Молекулы HLA класса I синтезируются в цитозоле клетки, где до проникновения соответствующего пептида находятся в связи с так называемым тирозинкал-ретикулиновым комплексом. После связывания с пептидом происходят высвобождение молекул HLA и транспорт на поверхность клеток, кодируемых в пределах системы генов HLA пептидных насосов ТАР (от транспортеров, ассоциированных с антигенным процессингом). Эти гены также известны как RING4, RING12, PSF1 и PSF2 соответственно. Сокращение «PSF» происходит от «peptide supply factor». Последнее название отражает функцию этих молекул, которая состоит в том, что они регулируют размер и специфичность пептидов, приводя их в соответствие со связывающими сайтами молекул HLA класса I.

ТАР1 и ТАР2 - гетеродимеры, участвующие в окончательной сборке молекул антигенов HLA класса I и презентации ими эндогенных пептидов. Молекулы, кодируемые геном ТАР2, находятся в неравновесном сцеплении с антигенами HLA-DR, и между генами ТАР1 и ТАР2 существует высокая частота рекомбинаций. Установлено, что некоторые мутации в районе генов HLA-TAP ведут к потере презентирующей функции антигенов тканевой совместимости класса I.

Механизм антигенного процессинга и представления пептидов молекулами II класса HLA отличен от такового у молекул I класса. Молекулы HLA II класса в основном связывают пептиды, произведенные в эндоцитозном компартменте (включая лизосомы), при этом значительная фракция их происходит из цитоплазмы. Эндосомы - связанные с мембраной везикулы, которые перемещают белки между вакуолярными отделами клетки и отделены от цитоплазмы двойным липидным слоем. Экзогенные антигены усваиваются (интернализируются) с помощью эндоцитоза и транспортируются в эндосомы и лизосомы - структуры клеток, содержащие протеолитические энзимы. Таким образом, значительная часть пептидов, представленных молекулами II класса, - производные экзогенных антигенов.

Первый этап сборки молекул II класса происходит в эндоплазматическом ретикулуме, где они связываются мономорфным белком, называемым инвариантной цепью (Ii). Каждый комплекс класса II αβ/Ii - трансмембранный белок, состоящий из девяти субъединиц и содержащий три αβ-гетеродимера, ассоциированных с гомодимером Ii-цепи. Инвариантная цепь предотвращает загрузку антигенпрезентирующей щели молекулами HLA II класса, происходящими из эндоплазматического ретикулума, а также сопровождает вновь синтезированные молекулы в специализированный эндосомальный компартмент (MCII). MCII компартмент - сайт загрузки большинства пептидов молекул HLA II класса. По достижении окисленного эндосомального компартмента инвариантная цепь последовательно деградирует под действием катепсинопосредованного протеолизиса для создания ассоциированной с пептидом II класса инвариантной цепи CLIP, которая вновь связывается со щелью молекул II класса.

Для окончательной загрузки молекул HLA II класса пептидами, которые будут представлены ТКР, необходим еще один этап, который обычно выполняет молекула HLA-DM. Она включает продукты двух генов HLA-DM - A и В, кодируемых регионом II класса главного комплекса тканевой совместимости. Считают, что HLA-DM прямо взаимодействует с молекулами II класса, катализирует диссоциацию CLIP и способствует загрузке иммунодоминантного пептида как в кислотном эндосомальном, так и рециклирующем компартментах. Эту активность HLA-DM может регулировать другая связанная с классом II молекула, названная HLA-DO, которая при некоторых условиях синергезирует с DM, но при определенной концентрации может нарушать функцию DM. HLA-DO в основном экспрессирована в В-лимфоцитах. HLA-DM также может изменять конечную конформацию результирующего комплекса HLAII/пептид. Результат изменений комплекса «HLA-пептид» - распознавание большинства пептидов, связываемых молекулой II класса, имеющих длину около 8-15 аминокислот и служащих производными активности протеаз эндосом (лизосом), особенно катепсинов.

Как было указано ранее, одна из основных функций молекул HLA класса II - презентация иммунодоминантных пептидов для их распознавания ТКР. Именно благодаря последнему ТКР контролируют весь спектр различных комплексов «HLA-пептид», которые постоянно презентируются на клеточной поверхности. Существует два различных семейства генов, кодируемых либо αβ-, либо γδ-ТКР. αβ-ТКР экспрессируются на 95% всех Т-клеток и демонстрируют большую вариабельность по сравнению с γδ-ТКР. Именно поэтому далее вопрос о взаимодействии ТКР будет сфокусирован на αβ-рецепторах. Их вариабельность определяется случайной генной реорганизацией, комбинаторным разнообразием и делецией или добавлением N-регионов, возникающих в различных сегментах генов ТКР, которые реорганизуются во время развития в тимусе. Гены β-цепи ТКР составляют кластер множественных V-регионов, разнообразных сегментов (D) и примыкающих областей (J), которые беспорядочно создают различные VDJ-комбинации. Гены α-цепи ТКР также составляют кластер множественных V-регионов и примыкающих областей (J), которые создают различные VJ-комбинации. Предположительный потенциальный репертуар уникальных ТКР (1015 ) намного превосходит реальное количество человеческих Т-лимфоцитов (10и -1012 ).

ТКР сам по себе - чрезвычайно неустойчивая полиморфная структура со сложным молекулярным механизмом генерации гигантского репертуара αβ-ТКР. Разумеется, это позволяет адаптивной Т-клеточной системе предоставлять значительное число возможных рецепторов для распознавания сравнительно большого ряда чужеродных антигенов (в том числе возбудителей широкого спектра инфекционных заболеваний как в нативной форме, так и в составе вакцин). Несмотря на видимый прогресс в понимании структурно-функциональных отношений между молекулами HLA и ТКР, существует множество спорных вопросов, касающихся Т-клеточного распознавания комплексов «HLA-пептид», которые еще не решены. Неясно, как организованы ко-рецепторы CD4+ и CD8+ при ко-распознавании комплексов «МНС-пептид», и недостаточно изучены механизмы, с помощью которых сигналы передаются внутрь Т-лимфоцита. В самом деле более высокая организация трехмерной структуры антигенспецифического ТКР в комплексе с инвариантными сигнальными компонентами CD3+ пока не доказана, несмотря на все усилия. Видимо, решение этих и многих других проблем способно прояснить не только работу иммунной системы, но и более общие принципы, управляющие комплексами клеточных взаимодействий. Когда будут определены молекулярные решения распространенных проблем распознавания, можно будет разработать стратегии вмешательства в его предсказуемые отрицательные последствия (например, аутоиммунитет или иммунная дисфункция) или, напротив, способы преодоления «неотвечаемости» на конкретный иммунодоминантный эпитоп, что особенно важно при разработке эффективных вакцин.

Важнейшей функцией HLA является регуляторная. Она выражается в поддержке клона Т-клеток, получившего сигнал на выживание. Остальные клоны практически неизбежно гибнут. Смысл данной селекции состоит в выбраковке клонов, специфичных к комплексам аутологичных пептидов с аутологичными молекулами HLA, т.е. потенциально аутоагрессивных клонов, которые подвергаются апопто-зу. Селекцию осуществляют клетки стромы тимуса. Считают, что эпителиальные клетки несут ответственность за положительную селекцию лимфоцитов, а дендритные клетки тимуса - за отрицательную.

Выжившие в результате селекции клоны Т-лимфоцитов несут рецепторы, способные распознавать чужеродные пептиды в комплексе с аутологичными молекулами HLA. Их специфичность определяет вторичный антигенраспознающий репертуар лимфоцитов, т.е. специфику реакций зрелых лимфоцитов на антигены. Созревающие В- и Т-лимфоциты γδ-типа подвергаются селекции, несколько отличающейся по содержанию от вышеописанных процессов.

Таким образом, система HLA закладывает и осуществляет контроль и регуляцию иммунного ответа человека, с одной стороны, препятствуя аутоагрессии, а с другой - осуществляя надзор за проникновением в организм чужеродных клеток.

Наиболее хорошо изученный аспект регуляторной роли HLA в иммунном ответе - его адаптивный компонент. Это объясняется тем, что собственно развитие проблемы биологической роли HLA началось с клинической трансплантологии, где естественно превалирует адаптивный иммунитет, а также тем, что всю вторую половину XX в. внимание иммунологии было сосредоточено на адаптивном иммунитете. Тем не менее уже в 1980-х гг. в рамках исследования регуляторной роли HLA большое внимание уделяли развитию направления «HLA и качество иммунного ответа». С современных позиций его следует рассматривать как «HLA и показатели врожденного иммунитета», поскольку основными объектами изучения иммунного ответа послужили классические факторы врожденного иммунитета: фагоцитоз, активность ЕКК-ответа на поликлональные митогены и концентрация Ig в крови.

Таким образом, уникальное строение генома и протеома HLA обеспечивает функционирование важнейших регуляторных механизмов в организме человека. Из числа наиболее важных следует отметить следующие:

  • обеспечение взаимодействия клеток организма;

  • распознавание собственных, чужеродных и собственных измененных клеток, запуск и реализация иммунного ответа против них;

  • обеспечение процессинга и презентации иммунодоминантных пептидов - индукторов и мишеней иммунного ответа;

  • поддержание генетического разнообразия человека как вида на всех этапах репродуктивного процесса, в том числе на пренатальном, интранатальном и постнатальном уровне;

  • участие в регуляции этапов врожденного иммунного ответа.

Нарушение указанных биологических функций лежит в основе целого ряда заболеваний человека, включая онкологические, аутоиммунные, атопические и инфекционные.

hla и устойчивость или чувствительность к заболеваниям

Варианты генов иммунного ответа формируют уникальный для данного человека иммуногенетический профиль и ассоциированы с индивидуальными особенностями функционирования иммунной системы. Функция генетического контроля иммунного ответа является сформировавшимся в течение веков продуктом воздействия факторов окружающей человека среды. Таким образом, полиморфизм генов, испытывающий на себе регулирующее воздействие внешних факторов, является основным механизмом адаптации к изменяющимся условиям окружающей среды и во многом определяет различия в индивидуальной реакции на то или иное воздействие.

В связи с этим уже в середине 1970-х гг. начало формироваться новое направление в изучении медико-биологической роли системы HLA. Оно получило название «HLA и заболевания» и сконцентрировано на установлении ассоциаций между специфичностями HLA и теми или иными заболеваниями человека. Принципиальная роль генетического фактора в патогенезе иммуноассоциированных нарушений подтверждается исследованиями степени генетической конкордантности у близнецов. Так, например, показатель конкордантности по сахарному диабету 1-го типа значительно выше у МБ по сравнению с дизиготными, что свидетельствует о значительной роли генетической составляющей в развитии этого заболевания (табл. 12-1).

image
Таблица 12-1. Генетическая конкордантность в проявлении иммунозависимых заболеваний у монозиготных (MZ) и дизиготных (DZ) близнецов

Ранее основное внимание в области исследования генетических основ заболеваний было сосредоточено на изучении моногенных нарушений (менделирующие болезни), однако в соответствии с современными представлениями большая часть распространенных заболеваний, несущих в своей основе генетический компонент, зависит от совместного влияния аллелей, расположенных в нескольких генах (мультифакториальные заболевания). Показать достоверную взаимосвязь генотипа с предрасположенностью к таким заболеваниям значительно сложнее. Во многом созданию целостной картины препятствует неоднозначность получаемых данных. Причиной возникновения неточностей является недостаточная изученность межпопуляционных отличий в распределении маркеров и структуре сцепления генома. Кроме того, важным параметром, практически не поддающимся оценке, но, тем не менее, влияющим на риск развития заболевания, является воздействие факторов окружающей среды (курение, инфекционные заболевания, стресс, неправильное питание и т.д.). Тем не менее установление генетической вариации, которая может послужить надежным маркером того или иного признака (заболевания), позволяет оценить, насколько риск развития заболевания для данного человека выше или ниже среднего риска для популяции.

На сегодняшний день установлена корреляция между наличием или отсутствием определенных аллелей (или гаплотипов) HLA и предрасположенностью ко многим инфекционным и аутоиммунным заболеваниям. Кроме того, установлены ассоциации между риском и тяжестью иммунозависимых заболеваний с полиморфизмом генов, расположенных в пределах региона HLA, но не выполняющих антигенпрезентирующей функции (например, TNF, белки системы комплемента, белки теплового шока и др.).

Одним из наиболее изученных аутоиммунных заболеваний, ассоциированных с полиморфизмом генов HLA, является сахарный диабет 1-го типа. Это заболевание на сегодняшний день считают наиболее тщательно изученным (в том числе в рамках исследований по программам Международных рабочих совещаний по изучению HLA) из числа социально значимых патологических состояний аутоиммунной этиологии. Именно на основании результатов исследований сахарного диабета 1 типа в период с 1989 по 2005 г. сформулированы не только современные представления по иммуногенетике аутоиммунных заболеваний, но и намечены основные направления дальнейших исследований.

При исследовании иммуногенетических основ диабета показана достоверная ассоциация аллелей DRB1*03 и DRB1*04 с развитием данного заболевания. Продукты генов HLA класса II, в частности DRB1, DQA1 и DQB1, высокополиморфны и играют роль как в презентации антигена CD4-Т-хeлпeрам, так и в формировании иммунологической толерантности. Высокая степень сцепленности между DRB1-DQA1-DQB1 сделала задачу определения этиологического маркера довольно сложной. Однако дальнейшие исследования показали, что аллели DRB1*03 и DRB1*04 являются частью гаплотипов DRB1*03-DQB1*02-DQA1*05:01 (DR3) и DRB1*04-DQB1*03:02-DQA1*03:01 (DR4), ассоциированных с заболеванием у европеоидов (и в особенности у гетерозигот DR3/4). Повышение риска у гетерозигот, вероятно, связано с формированием транс-DQ-димeров между HLA-DQA1- и HLA-DQB1-аллeлями, расположенными на гомологичных хромосомах. Ассоциация HLA с сахарным диабетом 1-го типа показана также для представителей азиатской популяции. Так, в японской и корейской популяциях существует достоверная ассоциация заболевания с HLA-DR4 (DRB1*04:05-DQB1*04:01) и HLA-DR9 (DRB1*09:01-DQB1*03:03).

На эффект отдельных аллелей генов HLA-DR и HLA-DQ может влиять их окружение (полиморфизм сцепленных локусов, эпигенетические факторы). Так, например, в пределах HLA-DQB1 действие аллелей может варьировать от выраженного протективного (HLA-DQB1*0602) до негативного (HLA-DQB1*0302).

Кроме того, регион HLA играет одну из основных ролей в развитии таких заболеваний, как рассеянный склероз и системная волчанка. Открытие ассоциации HLA-DR2 (гаплотип HLA-DRB1*15:01-HLA-DQB1*06:02) с рассеянным склерозом до сих пор не потеряло своей значимости. Существует предположение, что HLA-DRB1*15:01 и тесно связанный с ним аллель HLA-DRB1*15:03 достоверно ассоциированы с заболеванием у афроамериканцев и, вероятно, у европейцев. Кроме того, есть основания предполагать наличие независимой от гаплотипа HLA-DRB1*15:01-HLA-DQB1*06:02 ассоциации с аллелями HLA класса I (HLA-A*02:01, HLA-A3 и HLA-Cw05), а также с аллелем HLA-C1_3_2*354 (микросателлит), тесно сцепленным с HLA-DR3.

Наиболее достоверная связь с развитием системной волчанки показана для аллелей HLA класса II - DRB1*03:01, *14:01, *15:01 и *05:01, однако оценка относительного вклада этих аллелей в развитие заболевания требует дальнейшего уточнения. Ниже приведена таблица, обобщающая данные по ассоциации аллелей HLA класса II с развитием основных иммунозависимых заболеваний (табл. 12-2).

Таблица 12-2. Ассоциации аллелей HLA с развитием основных иммунозависимых заболеваний
image

Окончание табл. 12.2

image

В пределах региона HLA расположены также гены, не участвующие непосредственно в презентации антигена, но играющие важную роль в реализации этой функции. Это в первую очередь гены TAP и LMP, ответственные за процессинг антигенов. Продукты генов LMP2 и LMP7 входят в состав протеасом, обеспечивающих процессинг пептидов, благодаря чему достигается соответствие размеров пептидного фрагмента и связывающего сайта молекулы HLA I класса. Функция продуктов генов TAP1 и TAP2 также связана с регуляцией размера пептидных фрагментов, презентируемых молекулами HLA I класса. Нарушение функций генов TAP1 и TAP2 может быть связано с предрасположенностью к онкологическим и аутоиммунным заболеваниям, в том числе к сахарному диабету.

К аутоиммунным заболеваниям, в этиологии которых важную роль играет система HLA, следует включить целый ряд иммунозависимых заболеваний. Так, в 2010 г. на Конференции Европейской федерации иммуногенетиков во Флоренции (Италия) Итальянским обществом иммуногенетиков (AIBT) были представлены рекомендации по изучению HLA-ассоциаций с заболеваниями. Материалом для исследований служили данные 16 итальянских центров, занимающихся HLA-типированием, общий годовой объем генотипирования в которых превышает 23 000 образцов. Среди изученных заболеваний можно отметить анкилозирующий спондилит, увеит, болезнь Бехчета, ревматоидный артрит, юве-нильный артрит, реактивный артрит, целиакию, сахарный диабет 1 типа, псориаз, миастению гравис, нарколепсию, а также HLA-ассоциированную лекарственную гиперчувствительность. В представленных рекомендациях была обоснована необходимость унификации методов генотипирования и анализа данных.

Открытие механизма иммунного распознавания Т-лимфоцитами вирусных антигенов в комплексе с молекулами MHC позволило предположить, что полиморфизм генов HLA может играть решающую роль в эффективности и интенсивности иммунного ответа на инфекцию. Впоследствии эта догадка нашла подтверждение во многих исследованиях. В табл. 12-3 приведены данные по ассоциации аллелей и гаплотипов HLA с генетически обусловленной устойчивостью и предрасположенностью к распространенным инфекционным заболеваниям.

Таблица 12-3. Ассоциация аллелей и гаплотипов HLA с устойчивостью и чувствительностью к распространенным инфекционным заболеваниям
image

Окончание табл. 12.3

image

Интересно, что целый ряд возбудителей инфекционных заболеваний человека имеют общие антигенные детерминанты с определенными участками конкретных HLA-специфичностей. Таким образом, при повторном инфицировании, в результате нормального противоинфекционного иммунного ответа, происходит атака не только на болезнетворный агент, но и на собственные клетки организма. Этот феномен получил название «антигенная мимикрия». Иммунный ответ, запускаемый подобным образом, может заканчиваться развитием аутоиммунного процесса, где мимикрирующие антигены выступают в роли индукторов заболевания.

В дополнение к указанному механизму в запуске аутоиммунной реакции участвуют и молекулы, относящиеся к неклассическим HLA-специфичностям (см. выше). Нарушение функций этих молекул лежит в основе целого ряда заболеваний, в том числе и сахарного диабета 1 типа, при котором нарушаются нормальный процессинг иммунодоминантных пептидов, а также экспрессия вновь открытых HLA-специфичностей, участвующих в процессинге и презентации. Эти молекулы (в частности, HLA-DO и CLIP) экспрессируют ауто-HLA-пeптиды на клеточных мембранах, что служит одной из причин развития аутоиммунного процесса.

Как было сказано ранее, система HLA - наиболее полиморфная генетическая система человека. Кроме того, ей принадлежит еще одно важнейшее свойство - аллели и гаплотипы HLA по-разному представлены в различных популяциях. Это одно из ключевых направлений иммуногенетики человека, носящее название «HLA и популяционная генетика». В целом процесс формирования полиморфизма является наглядным отображением эволюционной роли мутационного процесса. Однако, с другой стороны, принимая во внимание полигенный и мультифакториальный характер наследования большинства признаков, следует отметить, что при определенных условиях позитивный эффект, связанный с носительством определенного генотипа, может быть нивелирован или даже перекрыт негативным эффектом, сказывающимся на ином этапе биохимической реакции или ином биологическом пути.

Так, некоторыми авторами высказывается мнение, что гаплотип HLA-A1-B8-DR3, распространенный в настоящее время среди европеоидов, сыграл положительную роль во время средневековых пандемий. Носители этого гаплотипа имели преимущество в выживании, поскольку его наличие связано с показателями врожденного иммунитета, играющими важную роль в защите от инфекционных агентов. Однако в изменившихся с тех пор условиях окружающей среды данный гаплотип демонстрирует достоверную ассоциацию с заболеваниями аутоиммунного генеза, включая сахарный диабет 1-го типа и ряд других эндокринных патологий. Этот пример является весьма показательным для определения роли окружающей среды в развитии иммуноассоциированных заболеваний. Так, новые типы внешних воздействий, накладываясь на уникальный для данной популяции набор генетически детерминированных признаков, могут стать причиной достаточно быстрого с эволюционной точки зрения распространения заболеваний среди носителей определенного генотипа.

В связи с этим межэтнические популяционные различия необходимо учитывать практически во всех аспектах прикладного использования результатов HLA-генотипирования. Естественно, это касается таких направлений, как «HLA и трансплантация» и «HLA и болезни». Более перспективным при подборе тканесовместимых пар донор-реципиент считают использование HLA-совместимых доноров той же этнической принадлежности, что и реципиент. Необходимое условие определения генетических маркеров предрасположенности (устойчивости) к заболеваниям - использование в качестве контроля представителей той же этнической группы, что и больные. Альтернативой могут служить достоверные данные об идентичности HLA-распределения в группе, используемой в качестве контроля, по сравнению с таковым в этнической группе, к которой принадлежит больной.

В последнее время стало ясно, что при использовании молекулярно-генети-ческого HLA-типирования высокого разрешения, позволяющего обнаружить аллельные варианты генов HLA, вышеуказанные принципы в ряде случаев должны реализоваться и внутри отдельных этнических групп. Это справедливо по крайней мере в случаях, когда речь идет о больших этносах, проживающих на значительных территориях и в течение столетий взаимодействующих с представителями других этнических групп.

Заключение

Данные, представленные в настоящей главе, не только позволят читателю составить представление о текущем уровне развития иммуногенетики человека, современных методах генетического анализа, но и дадут возможность использовать в генодиагностике при установлении риска развития иммунозависимых заболеваний. В настоящее время получили интенсивное развитие новые перспективные направления иммуногенетики человека. Одно из них - установление вероятности развития осложнений, связанных с проведением медикаментозного лечения, у пациентов, несущих конкретные аллельные варианты генов HLA. Наиболее яркий пример - ассоциация между аллелем HLA*B5701 и непереносимостью абакавира. Этот препарат - одно из наиболее эффективных средств для лечения ВИЧ-инфекции и синдрома приобретенного иммунодефицита. Введение абакавира вызывает тяжелые, в том числе летальные, осложнения у больных, в генотипе которых присутствует указанный аллельный вариант гена HLA. Следует отметить, что его не относят к редко встречающимся. Естественно, что эта ситуация требует обязательного HLA-генотипирования всех ВИЧ-инфицированных и больных синдромом приобретенного иммунодефицита. Этот пример - наиболее яркий, но не единственный, и можно ожидать, что в дальнейшем число терапевтических агентов, непереносимость которых ассоциирована с определенными HLA-специфичностями, будет увеличиваться.

Следует отметить, что понятие «иммуногенетика человека» в последнее время расширилось, и возникла новая формулировка «не-HLA-гены иммунного ответа». Она стала официально признанной только в 2010 г., когда на XXIV Конгрессе Европейской федерации иммуногенетиков это направление было выделено в отдельную секцию. Речь идет в первую очередь о генах, контролирующих цитокины, которые регулируют процесс генерализации иммунного ответа. Последняя, в свою очередь, служит фазой иммунного ответа, наступающей вслед за распознаванием чужеродного агента и существенным образом влияющей на его результаты.

Развитие этого направления стало возможным благодаря возможности изучения генного полиморфизма на уровне одиночных нуклеотидных замен. Современные технологии типирования и секвенирования уже сегодня позволяют получить практические данные о генетической основе целого ряда социально значимых заболеваний иммунной этиологии, в том числе аутоиммунных, онкологических и инфекционных. Более того, в настоящее время для многих заболеваний уже установлены варианты генов, ассоциированные с предрасположенностью или, напротив, устойчивостью к широкому спектру заболеваний, начиная от онко-гематологических и заканчивая синдромом приобретенного иммунодефицита. До последнего времени большим препятствием к практическому использованию этого подхода было отсутствие данных о тех показателях активности исследуемых генов, которые можно считать нормой. Первое исследование, в котором были изучены параметры клинически значимых полиморфизмов 14 генов, контролирующих важнейшие IL, которые обеспечивают развитие иммунного ответа, было выполнено при обследовании русской популяции. Это делает более доступным и эффективным использование этих методов на практике.

Список литературы

  1. Болдырева М.Н., Хаитов Р.М., Дедов И.И. и др. Новый взгляд на механизм HLA-ассоциированной предрасположенности к сахарному диабету 1-го типа. Теоретические и прикладные аспекты // Иммунология. 2005. № 6. С. 324-329.

  2. Пальцев М.А., Хаитов Р.М., Алексеев Л.П. Иммуногенетика человека и биобезопасность. М.: Медицина, 2009. С. 255.

  3. Трофимов Д.Ю., Рагимов А.А., Абрамов Д.Д. и др. Популяционно-иммуногенетическая характеристика русской популяции в части генетических полиморфизмов, значимых для иммунного статуса человека // Физиология и патология иммунной системы. 2009. № 2. С. 3-7.

  4. Хаитов P.M. В-клеточная регуляция иммунной системы // Иммунология. 1987. № 3. С. 10-13.

  5. Хаитов Р.М. Физиология иммунной системы. ВИНИТИ РАН, 2005. 375 с.

  6. Bjorkman P.J., Saper M.A., Samraoui B. et al The foreign antigen binding site and T cell recognition regions of class I histocompatibilty antigens // Nature. 1987. Vol. 359. P. 512-518.

  7. Brodsky F.M., Lem L., Bresnahan P.A. Antigen processing and presentation // Tissue Antigens. 1996. Vol. 47, N. 6. P. 464-471.

  8. Cerundelo V., Alexander J., Anderson K. et al. Presentation of viral antigen controlled by a gene in the major histocompatibility complex // Nature. 1990. Vol. 345. P. 449-452.

  9. Dausset J., Contu L. Is the MHC a General Self-Recognition System Playing a Major Unifying Role in an Organism? // Hum. Immunol. 1980. Vol. 1. P. 5-17.

  10. Davis M.M., Bjorkman P.J. T-cell antigen receptor genes and T-cell recognition // Nature. 1988. Vol. 334, N. 6181. P. 395-397.

  11. EFI Standards v. 5.6.1. European Federation for Immunogenetics (EFI) // Newsletter. 2009. Is. 60. P. 13-17.

  12. Margulies D., McCluskey J. The major histocompatibility complex and its encoded proteins // Fundamental Immunology / Ed. W. Paul. Philadelphia: Lippincott Williams and Wilkins, 2003.

  13. Robinson J., Waller M.J., Parham P. et al. IMGT/HLA and 1MGT/MHC: sequence databases for the study of the major histocompatibility complex // Nucleic Acids Res. 2003. Vol. 31, N. 1. P. 311.

  14. Thorsby E. Invited anniversary review: HLA associated diseases // Hum. Immunol. 1997. Vol. 53, N. 1. P. 1-11.

  15. Von Boehmer H. The developmental biology of T lymphocytes // Ann. Rev. Immunol. 1993. Vol. 6. P. 309-326.

  16. Wassmuth R. Molecular analysis of HLA-polymorphism and relevance for transplantation // Biotest Bull. 1997. Vol. 5. P. 539-551.

  17. Zinkernagel R.M., Doherty P.C. Immunological surveillance against altered self components by sensitized T lymphocytes in lymphocytic choriomeningitis // Nature. 1974. Vol. 251, N. 5475. P. 547-548.

ЧАСТЬ II. КЛИНИЧЕСКАЯ ГЕНЕТИКА

Глава 13. Клиническая диагностика наследственных болезней

Введение

Генетические заболевания, несмотря на их редкость, в совокупности вносят весомый вклад в заболеваемость, смертность и инвалидизацию населения, создавая значительные проблемы для конкретной семьи и системы здравоохранения в целом. Врожденные аномалии (большинство из которых связано с генетическими нарушениями) встречаются примерно у 5-8% живорожденных детей. Своевременная идентификация признаков, указывающих на возможность их генетической природы, может ускорить процесс диагностики, улучшить выбор подходящих, экономически эффективных диагностических тестов и проведение генетического консультирования по таким вопросам, как прогноз здоровья потомства, планирование семьи и своевременное направление к специалистам. Успешность диагностики наследственных болезней определяет всю последующую цепь событий, обеспечивая продуктивность взаимодействия врача с пациентом и членами его семьи, направленного на оказание своевременной и эффективной организационной, медицинской и психологической помощи.

Диагностика наследственных болезней основана на знании принципов клинической диагностики, общих характеристик и основных признаков наследственных болезней, особенностей возникновения клинических проявлений наследственных нарушений, осмотре и обследовании пациентов и их родственников, владении клинико-генеалогическим методом, использовании синдромологического принципа в диагностике.

Нередко первыми жалобами при наследственных заболеваниях, заставляющими обратиться за медицинской помощью, являются неспецифические проявления, такие как отставание в физическом или психоэмоциональном развитии, проблемы с вскармливанием, раннее ожирение, трудности социализации и адаптации ребенка или врожденные аномалии развития. В других случаях настороженность вызывают утрата ранее приобретенных навыков, повторные инфекции, необычная или извращенная реакция на пищевые продукты, нарушения пигментации кожных покровов, необычный запах тела или мочи и так далее. В старших возрастных группах и во взрослом периоде характер жалоб часто соответствует клинической картине широко распространенных заболеваний, таких как ИБС, гипертоническая или язвенная болезнь, псориаз, психические нарушения и т.д. Чаще всего первыми специалистами, у которых возникают подозрения на наследственный характер заболевания, являются педиатры и специалисты общей врачебной практики, однако наследственная патология может встречаться в любой медицинской специальности.

Для того чтобы заподозрить или исключить наследственное заболевание, необходимо уже на долабораторном этапе диагностики определить пути или методы лабораторного подтверждения предполагаемой природы патологии. Тщательный сбор и содержательный анализ анамнеза заболевания, клинико-генеалогической информации, результатов осмотра больного и членов его семьи, а также учет общих особенностей наследственных заболеваний, реализующихся в конкретной семье, позволяют с определенной степенью надежности заподозрить наследственную патологию у пациента.

Несмотря на многообразие клинической картины наследственных заболеваний, можно выделить их общие черты, которые врач должен использовать в качестве ориентиров в диагностическом поиске, что в конечном итоге позволяет выявить генетическую патологию у обследуемого. Основой формирования общности клинических характеристик различных форм наследственных болезней является генетический контроль ключевых звеньев обмена веществ и морфогенетических процессов.

Таким образом, врачебный осмотр, клинико-генеалогический метод и знание клинических особенностей остаются важнейшими подходами долабораторного этапа диагностики наследственной и врожденной патологии.

ОСОБЕННОСТИ КЛИНИЧЕСКИХ ПРОЯВЛЕНИЙ НАСЛЕДСТВЕННОЙ ПАТОЛОГИИ

Время клинической манифестации

Для большинства наследственных болезней характерны врожденный характер или ранняя манифестация. Более 75% наследственных заболеваний клинически проявляются непосредственно после рождения ребенка, то есть имеют врожденный характер. Это связано с тем, что симптомы значительной части моногенно обусловленных наследственных болезней и хромосомных нарушений формируются внутриутробно. Тем не менее следует подчеркнуть, что врожденность патологических проявлений не всегда свидетельствует о наследственной природе патологии. Среди врожденных, но ненаследственных болезней выделяют так называемые тератогенные синдромы, возникновение которых обусловлено действием повреждающих агентов внешней среды во время эмбрионального развития. Примерно 15% наследственных болезней манифестирует в «доречевом» периоде, т.е. до трехлетнего возраста (ранняя манифестация), и к концу пубертатного периода. Таким образом, примерно 90% наследственных болезней клинически манифестирует в детском возрасте. Около 10% составляют наследственные заболевания, для которых клинически значимые проявления возникают во взрослом возрасте (как правило, болезни с наследственным предрасположением и некоторые нейродеге-неративные, в том числе некоторые моногенные формы заболеваний). Известны наследственные заболевания, для которых время манифестации соответствует пожилому и старческому возрасту (хорея Гентингтона, болезнь Альцгеймера, болезнь Паркинсона, боковой амиотрофический склероз). Представленные различия во времени манифестации наследственных заболеваний можно объяснить снижением в течение жизни вклада наследственных факторов в их этиологическую структуру. С возрастом падает частота моногенных и хромосомных болезней и увеличивается доля заболеваний, для проявления которых необходимо участие факторов среды.

Семейный характер заболевания

Для значительного числа наследственных заболеваний характерны повторные случаи клинически сходной патологии у членов одной семьи или рода в ближайших или отдаленных поколениях. В отличие от инфекционных или профессиональных заболеваний, при наследственных заболеваниях отмечаются характерное для каждого типа наследования распределение больных в родословной, специфическое соотношение числа больных и здоровых, распределение больных в семье по полу и в поколениях. Если врач при обследовании больного получает сведения о сходных случаях заболевания в семье, это может указывать на их возможную наследственную этиологию. Однако нужно помнить, что повторные случаи заболевания в семье могут быть обусловлены воздействием средовых факторов. Например, если патогенный фактор действовал на женщину во время всех ее беременностей (прием антиконвульсантов при эпилепсии), то у нее могут родиться несколько детей с одинаковыми врожденными аномалиями. Действие одних и тех же внешних факторов (профессиональных, бытовых и т.д.) на нескольких членов родословной способно также вызывать у них сходные заболевания. Таким образом, если исключается действие сходных внешних факторов, а для представителей разных поколений оно исключается с большей вероятностью, то можно думать о наследственном характере заболевания.

В то же время случаи, когда заболевание обнаружено только у одного члена родословной (так называемый изолированный или спорадический случай), не исключает наследственного характера нарушения, поскольку оно может быть результатом вновь возникшей доминантной мутации у одного из родителей; гетерозиготности обоих родителей по рецессивной болезни; рецессивной Х-сцепленной патологии или явлением неполной пенетрантности доминантного аутосомного гена.

Знание семейной истории является первым шагом для анализа любого заболевания, независимо от природы его возникновения, поскольку она может быть определяющей в диагностике, позволяет оценить риск для других членов семьи, нуждающихся в обследовании или профилактике.

Прогредиентность и хроническое течение

Прогредиентным течением называется течение заболевания с постоянным ухудшением общего состояния и с нарастанием негативных симптомов у пациента. Для большинства наследственных болезней обмена веществ характерно постепенное, по мере роста ребенка, нарастание тяжести клинических проявлений патологического процесса. Например, при первом типе МПС (болезни Гурлер) примерно с 6-месячного возраста развивается тугоподвижность суставов, нарастают изменения лицевого черепа, возникают и нарастают симптомы психомоторного отставания, формируется сердечно-легочная недостаточность, приводящая к летальному исходу. При анемии Кули (гомозиготная форма β-талассемии) в результате нарастающей анемизации (результат неэффективного эритропоэза) постепенно формируется компенсаторная гиперплазия костного мозга, приводящая к гепато-спленомегалии, аномалиям костной и иммунной систем.

Для абсолютного большинства наследственных болезней характерно хроническое течение, источником которого является постоянно функционирующий на протяжении всей жизни мутантный генотип. Например, мутантный аллель может приводить к формированию качественно или количественно измененного либо полному отсутствию первичного продукта мутантного гена, обусловливая развитие декомпенсированных состояний. Хроническая пневмония с бронхо-эктазами формируется у детей с легочной формой муковисцидоза. Длительные расстройства пищеварения возникают при целиакии (глютеновой энтеропатии), кишечной форме муковисцидоза и дисахаридазной недостаточности. Хроническое течение характерно и для хромосомных заболеваний, обусловленных аномалиями хромосомного набора (трисомия 21, структурные аномалии аутосом). Многие формы наследственных болезней были выявлены при обследовании пациентов с хроническим течением заболевания.

Хронизация, прогредиентность и рецидивирующее течение одного и того же заболевания могут быть по-разному выражены у различных больных, что объясняется уникальностью генетической конституции человека и специфичностью ответов организма на воздействие факторов внешней среды.

Множественность патологических изменений

Известно, что при более чем 60% наследственных заболеваний в патологический процесс вовлекается более одной системы органов. Именно в этой связи вовлечение в патологический процесс множества органов или систем позволяет думать о наследственной этиологии заболевания. Например, при синдроме Марфана поражаются опорно-двигательный аппарат, сердечно-сосудистая система и органы зрения. У больных с синдромом Дауна выявляются симптомы поражения сердечно-сосудистой системы, желудочно-кишечного тракта, опорно-двигательного аппарата, нервной, дыхательной и иммунной систем.

При моногенных болезнях большинство мутантных генов, вызывающих наследственные болезни, оказывают плейотропный эффект, в результате чего в процесс вовлекаются многие органы. Под плейотропным действием гена понимают независимое или автономное проявление гена в различных тканях и органах. Другими словами - влияние одного уникального гена на формирование нескольких признаков, в том числе патологических. По механизмам действия различают первичную и вторичную плейотропию. Первичная плейотропия обусловлена патогенетическими эффектами продукта мутантных аллелей - мутантного белка-фермента. Например, при аутосомно-рецессивном заболевании - болезни Вильсона-Коновалова мутации гена ATP7B, кодирующего АТФазу-7В, вызывают нарушение обмена меди, приводящее к избыточному накоплению ее в клетках печени (от гепатита до цирроза), головного мозга (различные неврологические расстройства), роговице (кольцо Кайзера-Флейшера) и других органах. Вторичное плейотропное действие гена - механизм формирования симптомов наследственных заболеваний, основанный на общих закономерностях развития патологических процессов и по существу не различающийся от способов формирования симптомов ненаследственных заболеваний, определенное академиком Е.К. Гинтером как «родословная причин». Например, при муковисцидозе нарушен синтез трансмембранного белка, обеспечивающего транспорт ионов Na+ и Cl-, что приводит к формированию густой слизи в альвеолах и бронхах, густого секрета в экзокринных железах, в частности в экзокринных клетках поджелудочной железы. Закупорка выводных протоков влечет за собой развитие воспалительных процессов, нарушение переваривания пищи и развитие вторичных воспалительных процессов.

«Резистентность» к терапии

Одной из особенностей наследственных болезней является неэффективность или малая эффективность лечения. Прежде всего это связано с трудностями коррекции патогенетического звена заболевания, даже если известен первичный продукт мутантного гена. В результате при генетически обусловленных заболеваниях как применение терапевтических лечебных средств, так и хирургическая коррекция дефектов в большинстве случаев не оказывают положительного эффекта. Например, попытки исправления скелетных нарушений (деформация грудной клетки) при дисплазиях соединительной ткани, к сожалению, неэффективны и часто заканчиваются рецидивом. Однако об абсолютной резистенции к лечению наследственных болезней в настоящее время говорить уже не приходится. Хорошие результаты достигнуты в лечении конкретных нозологических форм определенных групп наследственных заболеваний, в частности, в лечении наследственных болезней обмена веществ ферментозамещающими препаратами. В настоящее время с терапевтическими целями все шире применяется трансплантация генетически модифицированных стволовых клеток пациента или трансплантация стволовых клеток, полученных от здоровых доноров (чаще всего здоровых родственников пробанда). На стадии разработок или клинических испытаний находятся новые инновационные подходы к коррекции генетических дефектов с использованием молекулярно-генетических методов регуляции экспрессии генов, таких как антисмысловые РНК, малые интерферирующие РНК и другие.

Во врачебной практике встречаются ситуации, когда отдельные симптомы наследственных форм патологии расцениваются врачами как клинические проявления распространенных, но не наследственных заболеваний. В подобных случаях, когда общепринятые терапевтические подходы, рекомендованные лекарственные препараты или их стандартные дозы оказываются малоэффективными для достижения положительных результатов, подобная «неэффективность» заставляет врачей усомниться в правильности первоначального диагноза. Например, в случае кожных проявлений в виде пузырьков, рубцов, гиперпигментации лечение подобный «экземы», которая является кожным проявлением протокопропорфирии, оказывается лечением одного из симптомов наследственного заболевания, в то время как для данного заболевания разработаны надежные методы терапии и профилактики, основанные на закономерностях его патогенеза. При нераспознанном синдроме Костмана (наследственная нейтропения) интенсивная антибиотикотерапия гнойничковых поражений слизистых оболочек не спасает ребенка от прогрессирующего течения заболевания, проявляющегося в виде фурункулов, абсцессов подкожной клетчатки, тяжелых стоматитов, блефаритов и т.д.

Симметричность поражений

Для наследственных заболеваний характерным является вовлечение в патологический процесс парных симметричных органов в отличие от несимметричных поражений (заболевание одного глаза, аномалии одной почки, ПР одной конечности и т.д.), что чаще наблюдается при заболеваниях, обусловленных средовыми факторами. В этом случае феномен «симметричности поражения» предполагает однотипность структурных и функциональных изменений, идентичность тканевых и внутриклеточных нарушений. Например, при одной из форм несиндромальной аутосомно-рецессивной сенсоневральной потери слуха оба уха демонстрируют идентичную аудиометрическую картину поражения, в частности, схожесть потери частотного диапазона, отличающую данную форму от других сенсоневральных форм потери слуха. При наследственно обусловленном поражении одного из парных органов ожидается и возникновение идентичных нарушений другого симметричного органа. Например, при аутосомно-доминантной слоистой (зонулярной) катаракте вслед за поражением одного глаза в скором времени развивается аналогичная патология другого глаза. Данный клинический феномен обусловлен генетической идентичностью клеток и тканей, формирующих парные органы.

Разноплановый характер поражения симметричных органов свидетельствует, скорее, о различной природе их возникновения. Например, при ультразвуковом исследовании (УЗИ) пациента обнаружены патологические изменения обеих почек: выраженная гипоплазия левой почки и значительное увеличение размеров правой. Скорее всего, гипоплазия левой почки является врожденным пороком развития, а увеличение правой почки - физиологический результат компенсаторной реакции организма (викарная гиперплазия).

Несмотря на то что наследственные заболевания имеют свои специфические особенности, ни одну из рассмотренных характеристик и особенностей нельзя рассматривать как абсолютное свидетельство наследственной причины заболевания: только совокупность перечисленных особенностей и характерных черт позволяет предположить наследственную природу патологии у пациента. Тем не менее знание общих характеристик наследственных заболеваний, которые могут указывать на наличие генетического синдрома, поможет врачам в верификации природы заболевания у пациента.

Клинико-генеалогический метод

Одной из главных особенностей процесса диагностики генетических заболеваний является семейный анализ заболевания, позволяющий выделить спорадические и семейные случаи болезни, оценить характер распределения болезни в родословной. Метод изучения родословных человека, с помощью которого прослеживается распределение признака (болезни) в семье или в роду с указанием типа родственных связей между членами родословной, называется клинико-генеалогическим методом. Сущность метода заключается в сборе и оценке клинических данных больного и его родственников с последующим составлением и анализом родословной пробанда. Пробанд - лицо, с которого начинается изучение родословного дерева. В медицинской и клинической генетике пробандом, как правило, является больной человек или лицо, обратившееся за медико-генетической помощью.

Истоками зарождения генеалогического метода явились описания родословных членов царствующих семей или знатных родов, служивших основой формирования династических линий, то есть выполнявших социально-политическую роль. Помимо этого, история знает примеры родословных выдающихся представителей своего времени (художников, поэтов, музыкантов). Семейные хроники подчас содержали описание, как правило, редких, но очевидных ПР или заболеваний, передававшихся из поколения в поколения. Применение семейного анализа к заболеваниям человека в ХVIII-XIX вв. можно рассматривать как предпосылки формирования клинико-генеалогического метода. Дальнейшее развитие клинико-генеалогического метода было связано с совершенствованием приемов составления родословных и применения новых методов генетико-статистического анализа данных.

В настоящее время клинико-генеалогический метод, являясь одним из основных методов медицинской и клинической генетики человека, представляет собой наиболее универсальный метод, поскольку может быть применен и в этой связи востребован не только врачами-генетиками, но и с успехом применяться в любой клинической специальности.

Задачи, решаемые клинико-генеалогическим методом, условно можно разделить на академические: оценка пенетрантности гена; анализ сцепления генов; картирование генов; изучение интенсивности мутационного процесса; изучение механизмов взаимодействия генов, и на прикладные: выяснение природы заболевания; установление наследственного характера признака; определение типа наследования заболевания или признака; проведение диагностики и дифференциальной диагностики болезней; оценка риска рождения больного потомства; выбор адекватных и оправданных методов дородовой диагностики; назначение безопасных для больного методов лечения и профилактики заболеваний. В некоторых случаях он является единственным методом, с помощью которого можно оценить прогноз течения заболевания; прогноз здоровья потомства или прогноз жизни; предложить оправданные рекомендации пациенту или здоровому консультирующемуся при медико-генетическом консультировании.

Этапы и содержание проведения клинико-генеалогического метода

При проведении клинико-генеалогического метода выделяют два содержательно связанных этапа: первый этап посвящен сбору и представлению полученной информации; второй этап - генетический анализ родословной.

В практике использования клинико-генетического метода содержание первого этапа сводится к сбору генеалогической, медицинской и иной информации, существенной для решения конкретных задач, и графическому изображению родословного древа с подразделами «Условные обозначения» и «Легенды» родословной.

СБОР ГЕНЕАЛОГИЧЕСКОЙ ИНФОРМАЦИИ И СОСТАВЛЕНИЕ РОДОСЛОВНОЙ

Источниками информации могут служить сведения, полученные при опросе пробанда, его родственников, данные семейных архивов, в том числе фотографических альбомов, семейные предания и легенды, информация домовых или хозяйственных книг, церковных записей и т.д. Источником информации часто служат данные, полученные при врачебном осмотре, результаты психологических, параклинических тестирований и других методов обследования членов родословной; данные медицинских документов (выписки из историй болезни, заключения специалистов, данные лабораторных и инструментальных методов исследований).

Сбор и составление родословной начинаются со сбора сведений о семье пробанда. Таким образом, пробанда можно определить как ключевое звено при построении родословного древа, с которого начинается сбор информации о родословной. Чаще всего, как было отмечено выше, это больной или носитель изучаемого признака. Однако за медико-генетической консультацией могут обращаться и здоровые индивиды. В этом случае используется термин «консультирующийся». В графическом изображении родословной пробанд должен всегда отмечаться стрелкой, идущей к элементу снизу вверх, слева направо. Дети одной родительской пары (братья и сестры независимо от пола и порядка рождений) называются сибсами. Если сибсы имеют только одного общего родителя, они называются полусибсами. Различают единоутробных (общая мать) и единокровных (общий отец) сибсов. Ядерной семьей называют родительскую пару и их детей (полных сибсов). Семьей в узком смысле называют родительскую пару и всех их детей, но иногда и более широкий круг родственников, хотя в последнем случае лучше использовать термин «род».

В зависимости от цели исследования родословная может быть полной или ограниченной; она может отражать либо клинические признаки (наличие /отсутствие заболевания, отдельных симптомов или признаков), либо генетический статус членов родословной. В каждом конкретном случае нужно стремиться к наиболее полному составлению родословной по восходящему, нисходящему и боковым направлениям. Чем больше поколений вовлекается в родословную, тем больше полезной информации она может содержать.

В случае неоднозначности или противоречивости генеалогической информации возникает необходимость уточнения сведений из «независимых» источников. Часто пациенты плохо информированы о болезнях родственников, нередко они скрывают семейные случаи из-за ложного стыда или, наоборот, «открывают» их у брачного партнера или его родственников, стараясь переложить «вину» за возникновение болезни у ребенка.

Как правило, внимание врача или исследователя сосредоточено на одном конкретном заболевании или признаке, поэтому обычно родословная составляется по одному или по ограниченному числу признаков. Однако часто существенное значение приобретают дополнительные признаки (симптомы), сопутствующие основному. В подобных случаях из большого количества разнообразных признаков нужно остановиться на наиболее значимых и важных, поскольку на практике выявить и проследить передачу большего числа признаков затруднительно. Ошибки идентификации признаков (в том числе врожденных морфогенетических вариантов развития) могут негативно повлиять на объективность выводов и заключений, сделанных на основе родословной. Желательно собирать сведения, касающиеся не только конкретного заболевания или патологического признака в семье, но и информацию обо всех случаях заболеваний, встречающихся среди членов семьи. Важно получить информацию о спонтанных абортах, мертворождениях и ранней детской смертности. Они могут иметь прямое отношение к существу вопроса и сыграть важную роль при оценке прогноза. Всегда нужно стремиться к получению данных как по отцовской, так и материнской линии вне зависимости от предполагаемого типа наследования заболевания или анализируемого признака. Очень важно провести личный осмотр пробанда и его родственников. Вместе с тем чем «глубже» генеалогический поиск, тем точнее и ценнее получаемая информация.

Во многих случаях даже подробного опроса родственников (или о родственниках) бывает недостаточно для точного определения их статуса, и необходимо провести более углубленное обследование: клиническое, инструментальное, параклиническое или лабораторно-генетическое. Это, безусловно, потребует дополнительных материальных и временных затрат. В связи с этим план такого обследования членов родословной нужно тщательно продумать с генетической точки зрения, исходя из принципа разумной достаточности - «меньше нельзя, а больше не нужно».

ГРАФИЧЕСКОЕ ИЗОБРАЖЕНИЕ И СОСТАВЛЕНИЕ ЛЕГЕНДЫ РОДОСЛОВНОЙ

Для наглядного представления и анализа собранной генеалогической информации используют графическое изображение родословной. Графически правильно выполненное изображение родословного древа позволяет однозначно идентифицировать родственные связи, в том числе кровнородственные браки, и с высокой вероятностью определить тип наследования заболевания в конкретной родословной - информацию, необходимую для проведения эффективного медико-генетического консультирования. Правила графического представления полученных данных и условные обозначения элементов родословного древа подробно изложены в главе «Медико-генетическое консультирование: организационные принципы и методические основы» настоящего издания. Однако в зависимости от задач, целей и особенностей родословных составитель вправе использовать оригинальные (собственные) обозначения с обязательным их объяснением в разделе «Условные обозначения».

При графическом изображении родословного древа должны строго соблюдаться определенные правила: каждое поколение обозначается римскими цифрами, обычно они ставятся слева от родословной. Последнее поколение предков, по которому доступна информация, обозначается римской цифрой I как первое поколение родословной.

Арабскими цифрами нумеруются все представители одного поколения (весь ряд) последовательно, слева направо. Таким образом, каждый член родословной имеет свои координаты, отраженные бинарной символикой. Все индивиды одного поколения должны располагаться по горизонтальной линии строго в один ряд. Братья и сестры располагаются в родословной в порядке рождения - от старшего к младшему. «Подвешивание» символов между рядами поколений является грубой ошибкой,

На рис. 13-1 приведена родословная по двум заболеваниям, поясняющая правила составления родословных.

Обязательной частью первого этапа является раздел «Легенда родословной», в котором приводится информация обо всех членах родословной, существенная для понимания или объяснения содержания родословной. Легенда родословной обычно включает: описание жалоб, состояния здоровья (данные физикального обследования) пробанда; описание состояния здоровья или заболеваний любого члена родословной, информация о котором важна для понимания характера и типа наследования заболевания; описание оригинальных методик, условий проведения тестов (как правило, параклинических), другой содержательной информации; возраст начала и характер течения заболевания у пораженных; исходы заболевания; причину смерти и возраст на момент смерти члена родословной; описание методов диагностики и идентификации заболеваний; перечень источников медицинских и других сведений. Весьма полезными могут оказаться сведения о возникающих осложнениях в ходе течения болезни; ответы организма больного на терапию и т.д.

При применении генеалогического метода в родословной важно отмечать лично обследованных на наличие признака (к этому также можно приравнять получение сведений из объективного источника, например, истории болезни) и необследованных, сведения о которых получены из ответов пробанда или родственников, а также из анкет.

image
Рис. 13-1. Условные обозначения: серые элементы - лица, страдающие ожирением; «черные» элементы - больные сахарным диабетом; другие обозначения - согласно приведенным в главе «Медико-генетическое консультирование: организационные принципы и методические основы» настоящего издания

Вторым этапом клинико-генеалогического метода является генетический анализ полученных данных с целью установления генетических закономерностей в конкретной родословной и их клиническая интерпретация.

Генетический анализ при моногенно обусловленных формах заболеваний часто направлен на установление типа наследования заболевания, что является решающим в постановке правильного диагноза.

В случаях, когда в родословной обнаружена наследственная болезнь, а анализ клинико-генеалогических данных показывает возможность передачи ее пробанду или другому родственнику (то есть унаследованный вариант), это позволяет врачу даже при стертой клинической симптоматике поставить диагноз данной наследственной болезни. Так, у 18-летнего юноши, направленного в нейрохирургическое отделение по поводу риноликвореи, при осмотре были выявлены незначительно выраженные признаки черепно-лицевого дизморфизма: брахицефалия, необычная форма носа, гипертелоризм. При анализе родословной пробанда оказалось, что его мать страдала синдромом Крузона (аутосомно-доминантный краниофаци-альный дизостоз), при котором описаны случаи ринореи. На основании вышеизложенного у больного был диагностирован синдром Крузона.

Определение типа наследования в конкретной родословной всегда является серьезной генетической задачей, хотя на первый взгляд она может показаться довольно легкой. Для решения сложных генетических задач по анализу родословных врач должен иметь специальную подготовку. Именно поэтому, когда необходим углубленный анализ клинико-генеалогической информации, врач общей практики направляет семью в медико-генетическую консультацию к врачу-генетику. Вместе с тем врачу общей практики надо знать основные критерии разных типов наследования, каждый из которых имеет свои характерные особенности.

Проблемы диагностики в клинической генетике

При оказании медико-генетической помощи больному и членам его семьи первым этапом является клиническая диагностика наследственных болезней, результаты которой во многом определяют всю последующую тактику ведения больного и оказания помощи семье. Сложность выполнения диагностического поиска генетически обусловленных заболеваний определяется главным образом несколькими основными феноменами.

Одним из наиболее значимых факторов является широкий клинический полиморфизм, присущий большинству наследственных заболеваний. Под клиническим полиморфизмом понимают разнообразие клинической картины, которое наблюдается в рамках одной нозологической формы, приводя к серьезным диагностическим проблемам. В силу плейотропного действия гена в патологическую картину заболевания могут вовлекаться различные органы, тяжесть поражения которых будет формировать основные жалобы пациента, на которых будет фокусироваться внимание врача. Так, например, при синдроме Марфана основными жалобами могут являться изменения со стороны костно-мышечной системы у одних больных и нарушения сердечно-сосудистой системы у других, формируя основное направление дифференциально-диагностического поиска. Кроме того, у части больных с синдромом Марфана изменения сердечно-сосудистой системы могут проявляться различными нарушениями: в некоторых случаях в виде дисфункции левого желудочка в форме дилатационной кардиомиопатии, в других - расслаивающей аневризмы аорты или пролапса митрального клапана; патология органов зрения может проявляться миопией слабой степени или подвывихом хрусталика, или патологией роговицы, или ранней катарактой, или различными сочетаниями перечисленных симптомов и т.д.

Клинический полиморфизм проявляется и различной степенью выраженности патологии, то есть тяжести и исходов патологического процесса: от очевидных максимально выраженных симптомов заболевания до стертых или даже субклинических проявлений. Например, аутосомно-рецессивное заболевание муковисцидоз может проявляться угрожающим жизни мекониальным илеусом у новорожденных, у детей старшего возраста - развитием хронического воспалительного процесса в легких или выраженной панкреатической недостаточностью и стертыми формами, протекая во взрослом возрасте под видом синуситов, хронической обструктивной болезни легких, мужского бесплодия. Крайней степенью фенотипического полиморфизма служат ситуации, когда при одной и той же унаследованной генной мутации могут развиться различные клинические формы (патологические фенотипы), проходящие под разными клиническими диагнозами. Примером может служить ситуация, когда у двух родных братьев из одной и той же семьи, страдающих наследственным аутосомно-доминантным синдромом Холта-Орама (синдром «рука-сердце»), на начальном этапе предполагаются различные заболевания: у одного из них - порок развития левой верхней конечности (лучевая косорукость) и минимальная степень вовлеченности сердечно-сосудистой системы в виде «функционального» систолического шума, а у другого сибса - тяжелый комбинированный порок сердца и минимальное вовлечение костной системы в виде проксимального смещения и незначительной гипоплазии I пальца левой кисти.

Другим значимым фактором, привносящим проблему в диагностику наследственных болезней, является генетическая гетерогенность, под которой понимают различную генетическую основу клинически сходных заболеваний. Генетическая гетерогенность, обусловленная разными мутациями одного гена (аллельная гетерогенность) или мутациями разных генов (локусная гетерогенность), присуща большинству наследственных заболеваний. Яркими примерами аллельной гетерогенности являются такие заболевания, как муковисцидоз или болезнь Вильсона-Коновалова, каждая из которых может быть обусловлена гомозиготностью или компаунд-гетерозиготностью по тысячам различных мутаций. Примером локусной гетерогенности являются такие заболевания, как пигментный ретинит, наследственная тугоухость, которые могут быть обусловлены мутациями генов, локализованных в различных хромосомах, и соответственно наследоваться как аутосомно-доминантный, аутосомно-рецессивный или Х-сцепленный признак.

Еще одним фактором, осложняющим диагностику, является существование фенокопий - изменение фенотипа, копирующее клиническую картину наследственного заболевания, но возникающее под влиянием факторов среды (как правило, тератогенов), нарушающих эмбриональное развитие, но не связанное с изменениями генотипа. Примером фенокопии является клиническая картина варфариновой эмбриофетопатии, развивающаяся при приеме варфарина на сроке 6-12 нед беременности, напоминающая одну из наследственных форм точечной хондродисплазии (поражение эпифизов длинных костей и суставов), или талидомидная фетоэмбриопатия, сходная с клинической картиной аутосомно-рецессивного синдрома Робертса (псевдоталидомидного синдрома).

Другими затрудняющими диагностику факторами являются: 1) большое число наследственных заболеваний (более 5000 моногенных и сотни форм хромосомных болезней), что затрудняет приобретение собственного диагностического опыта у отдельного врача; 2) большое число генетически различающихся, но со сходной симптоматикой болезней, например, умственная отсталость как наиболее клинически значимое проявление наблюдается более чем при 850 различных наследственных болезнях, а также 3) низкая частота наследственных заболеваний, в силу этого малоизвестных. Кроме того, трудности диагностики могут быть связаны с некоторыми генетическими феноменами, существенно влияющими на формирование клинического фенотипа и характеристики наследования: мозаицизм, динамические мутации, ОРД, геномный импринтинг и другие факторы.

Синдромологический подход в диагностике наследственных болезней

В клинической генетике синдромологический анализ - это обобщенный анализ всех фенотипических признаков с целью выявления самостоятельной нозологической единицы, представляющей собой совокупность различных симптомов, объединенных общей этиологией и патогенезом. Успешное использование синдромологического анализа, с одной стороны, определяется знанием врачом основных понятий и положений клинической генетики, знанием тех дефиниций, которые используются при описании фенотипических проявлений наследственных болезней, наличием клинических навыков. Но, с другой стороны, несомненно, существует элемент интуиции, что в сочетании с опытом и знаниями определяет эффективность диагностического процесса.

Алгоритм синдромологического анализа, проводимого врачом-генетиком, принципиально не отличается от работы врача других специальностей, однако методика осмотра и постановки диагноза наследственного заболевания характеризуется некоторыми специфическими особенностями.

Выявление симптомов, характерных для наследственной патологии, предусматривает «поэтажное» (сверху вниз) обследование организма пациента: лицо, голова, шея, плечевой пояс и верхние конечности, грудная клетка и область живота, позвоночник, тазовый пояс и нижние конечности, наружные половые органы. Из выявленных при «поэтажном» обследовании пробанда симптомов выделяют выраженные признаки болезни и малые аномалии развития. К первым, являющимся основной причиной нарушения здоровья пациента и его жалоб, относятся грубые нарушения морфогенеза, как правило, представленные значительными отклонениями от анатомо-функциональных вариантов нормы. Например, пропорциональная и диспропорциональная низкорослость, макросомия, ожирение, скелетные аномалии, отставание в умственном и физическом развитии, нарушение обмена веществ. Нарушения роста, асимметрия строения тела, диспропорциональное развитие отдельных частей скелета часто являются облигатными или специфическими признаками наследственных болезней. Для диагностики наследственных болезней полезными оказываются следующие антропометрические сведения: рост, масса тела, особенности телосложения, длина конечностей и их частей, окружность груди, форма и размеры черепа, соотношение лицевого и мозгового черепа, соотношение отдельных частей организма. Таким образом, антропометрия выступает как важный элемент обследования больного с клинико-генетической точки зрения. Антропологические показатели пациента сравниваются с половозрастными нормами. Если они далеко «выходят» за пределы допустимых вариаций (перцентилей, стандартных отклонений), то являются диагностическими признаками. Обнаружение таких признаков позволяет «выстроить» дифференциально-диагностический ряд состояний, среди которых с наибольшей вероятностью может находиться предполагаемое заболевание у обследуемого пациента.

Следует подчеркнуть, что среди многих различных симптомов, используемых в диагностических целях, большинство не являются уникальными, а встречаются при разных заболеваниях, что определяет сложности диагностического поиска.

Голубые склеры, например, обнаруживаются при несовершенном остеогенезе и ряде других болезней соединительной ткани. Достаточно редкий признак - вывих хрусталика глаза - встречается при аутосомно-доминантной эктопии хрусталика, при которой он присутствует в 100% случаев, гомоцистинурии (75%), синдроме Вейля-Марчезани (65%), синдроме Марфана (45%). В таком случае диагноз должен основываться не на одном симптоме, а на их сочетании.

Дальнейший поиск проводится в выделенной группе заболеваний на основании выявления специфических аномалий, позволяющих из группы клинически сходных заболеваний выбрать наиболее вероятное и определить специфические методы лабораторной диагностики для подтверждения предполагаемого диагноза. Наличие специфических, необычных симптомов является отличительной чертой некоторых наследственных болезней обмена веществ. От нелеченых больных с ФКУ исходит специфический, так называемый «мышиный» запах; от мочи больных с лейцинозом исходит запах «кленового сиропа» (отсюда и второе название болезни); а биологические выделения больных с триметиламиноурией имеют запах рыбы. При обнаружении при офтальмологическом исследовании симптома, известного как симптом «вишневой косточки» (макулярная дегенерация сетчатки), в первую очередь в диагностическом поиске необходимо рассматривать вероятность болезни Тея-Сакса. Обнаружение у новорожденного ребенка чрезвычайно редкой формы центральной или мезоаксиальной полидактилии является характерным специфическим клиническим проявлением синдрома Паллистера-Холла.

Серьезную проблему в диагностике наследственных заболеваний представляет наличие у ребенка множественных признаков дизморфогенеза. При осмотре пациентов наряду с выявлением крупных ВПР необходимо обращать внимание на вариации строения какого-либо органа или его части. Вместе с тем не всегда значимые клинически, но этиологически связанные с действием мутантного гена или генотипа симптомы во многих случаях помогают в правильной диагностике наследственной патологии.

Раздел клинической генетики, изучающий происхождение морфологических вариантов и структурных дефектов, а также их информативную значимость в диагностике наследственных заболеваний, называется дизморфологией. Существенной частью ее исследований являются выявление и классификация различных аномалий и их комбинаций. С практической точки зрения точное описание выявляемых у пациента дизморфий является важным инструментом диагностического процесса, предшествующим другим медицинским и лабораторным исследованиям. Правильная интерпретация и оценка значимости обнаруженных дизморфологических признаков в конечном итоге направляют ход диагностического процесса по правильному пути, определяя тактику дальнейших исследований. Постановка обоснованного клинического диагноза позволяет целенаправленно искать генетическую причину заболевания с целью получить более точную оценку повторного риска и, следовательно, повысить эффективность генетического консультирования, спрогнозировать и провести своевременные вмешательства для предотвращения различных осложнений, осуществить выбор наиболее приемлемой терапии и реабилитации.

Ребенок с дизморфиями вызывает беспокойство у родителей и является причиной настороженности врача-неонатолога и педиатра. Дизморфии характерны для многих наследственных синдромов как хромосомной, так и генной природы. К настоящему времени известно и значительное число наследственных болезней обмена веществ, для которых характерен дизморфологический фенотип. Это побуждает врачей включать метаболический скрининг в план обследования новорожденных с ВПР или детей с необычным фенотипом. Известным примером метаболического расстройства, которое сопровождается не только черепно-лицевыми аномалиями, но и многими ПР (постаксиальная полидактилия, ПР сердца и почек, аномалии половых органов и другие) является синдром Смита-Лемли-Опица. Другим примером является группа наследственных нарушений гликозилирова-ния, которым часто сопутствуют врожденные дефекты. Недавним неожиданным открытием было нарушение метаболизма пуринов у пациентов с постаксиальным акрофациальным дизостозом Миллера, у которых основными симптомами являются гипоплазия скуловых костей, микрогнатия, колобома нижнего века, дефекты сегментации позвоночника, аномалии пальцев кистей/стоп и отсутствие пятых пальцев. Таким образом, на долабораторном этапе оценка «дизморфологического статуса» пациента, основанная на тщательном и внимательном осмотре больного, крайне важна.

Дизморфологический анализ подразумевает оценку значимости малых аномалий развития у ребенка с необычным фенотипом. Напомним, что к малым аномалиям развития относятся незначительные отклонения, которые не вызывают нарушения функции органа и не требуют какой-либо коррекции. Эти отклонения встречаются в популяции с низкой частотой, однако у детей с синдромальными состояниями частота их значительно выше. Так, горизонтальная складка ладони встречается в популяции с частотой 5-6%, а при синдроме Дауна ее частота достигает 30%. Некоторые частые микроаномалии развития, встречающиеся в разных системах, приведены в табл. 13-1. Более 70% всех регистрируемых микроаномалий локализуются в области головы, шеи и конечностей.

Таблица 13-1. Некоторые малые аномалии, наблюдаемые в различных системах

image

Окончание табл. 13.1

image

Некоторые малые аномалии развития, называемые микроформами крупных ПР, по сути, являются минимальными проявлениями известных ВПР. Они всегда локализуются в области расположения крупного порока. Например, видимые только на рентгенограмме костные изменения небного сегмента, раздвоение язычка, асимметрия крыльев носа расцениваются как микроформы врожденного порока развития челюстно-лицевой области - расщелины губы и/или нёба. Другим примером микроформы другого известного порока является скрытое расщепление позвоночника (spina bifida occulta). В ряде случаев оно проявляется ограниченным втяжением участка кожи (обычно в пояснично-крестцовой области), гемангиомами и локальным гипертрихозом (усиленным ростом волос). В других случаях вышеперечисленные симптомы могут отсутствовать, а скрытое расщепление позвоночника выявляется случайно только при рентгенографическом исследовании в виде незаращения дужек позвонков (но без каких-либо клинических проявлений). И в первом, и во втором случаях такое отклонение в развитии расценивают как микроформы грубого порока развития - спинномозговой грыжи.

В медицинской литературе малые аномалии развития часто обозначаются такими терминами, как стигмы дизэмбриогенеза, микропризнаки, микропроявления, врожденные морфогенетические варианты. Они могут представлять собой унаследованные морфогенетические варианты нормы либо отражать небольшое случайное отклонение в гомеостазе эмбрионального развития («онтогенетический шум»), но могут быть также и неспецифическими признаками эмбрионального дизморфогенеза или частью общего патологического фенотипа, обусловленного мутацией. В последнем случае вариант развития представляет собой специфический признак (т.е. симптом), как правило, ассоциированный с другими симптомами заболевания.

Идентификация малых аномалий развития особенно важна для диагностики наследственных синдромов с варьирующей экспрессивностью, а также для выявления носителей, поскольку обнаруженный признак может быть единственным фенотипическим проявлением действия гена. В то же время надо помнить, что выявление подобного признака у человека не является абсолютным свидетельством носительства какого-либо патологического гена.

Оценка диагностической значимости малых аномалий развития должна проводиться в совокупности с другими данными физикального обследования и клинико-генеалогического анализа. Так, например, гипертелоризм, выявленный у матери пробанда с гипоспадией, дисфагией и гипертелоризмом, должен быть расценен как часть патологического фенотипа, обусловленного мутацией, а у ребенка можно подозревать Х-сцепленный рецессивный синдром Опица-Фриаса. Такой подробный семейный фенотипический анализ позволяет дифференцировать унаследованные случаи наследственных заболеваний от спорадических, обусловленных свежими мутациями, а также от эффекта тератогенного воздействия, что существенно влияет на генетический прогноз.

Следует подчеркнуть, что у ребенка, имеющего необычные признаки или внешние особенности, повышен риск серьезных нарушений или ПР. Как было показано в различных исследованиях, существует корреляция между числом малых аномалий и вероятностью выявления крупной аномалии развития (табл. 13-2). В таких случаях рекомендуется проведение дополнительных инструментальных исследований, таких как эхокардиография, УЗИ органов брюшной полости, офтальмологическое обследование, нейросонография и др.

image
Таблица 13-2. Значение малых аномалий развития

Малые аномалии играют важную роль в синдромологическом анализе. Основной подход клинического распознавания синдромов базируется на выявлении неслучайных комбинаций больших и малых аномалий развития. Причем крупные ПР далеко не всегда бывают основными детерминирующими признаками для диагностики синдрома. Например, наличие серьезного порока сердца не позволяет определить синдром только по этому признаку. Так, стеноз легочной артерии встречается более чем в 100 синдромах. Однако наличие этого порока в комбинации с другими аномалиями, такими как гипертелоризм, птоз, эпикант, антимонголоидный разрез глаз, короткая и широкая шея, невусы, крипторхизм, позволяет выделить из этого достаточно большого дифференциально-диагностического ряда синдром Нунан, в котором сочетаются перечисленные крупные и малые аномалии развития.

Значение клинического этапа диагностики наследственных синдромов не снижается и в современное время, характеризующееся бурным развитием и внедрением в практику лабораторных методов, в частности молекулярно-цитогенетических и молекулярно-генетических, безусловно, расширивших возможности диагностики, в том числе редких наследственных синдромов. Тем не менее именно результаты долабораторного обследования могут определять рекомендации по лабораторному обследованию пациента, сокращая сроки исследования и, что немаловажно, экономические затраты. Для иллюстрации приведем пример из практики. У ребенка с выраженной задержкой психомоторного развития, прогрессирующей микроцефалией, резистентными к терапии судорогами при осмотре были выявлены особенности внешнего вида, включавшие гипертелоризм, широкую переносицу, короткий нос, тонкие губы с опущенными углами, низко расположенные ушные раковины. Наряду с этими довольно часто встречающимися признаками было обращено внимание на необычный рост волос по типу ирокез и на многочисленные пятна цвета портвейна на коже туловища и конечностей, представлявшие собой капиллярные ангиодисплазии. По совокупности всех выявленных фенотипических признаков был предположен диагноз редкого недавно описанного аутосомно-рецессивного синдрома микроцефалии с капиллярными мальформациями (OMIM 614261). Причиной синдрома являются мутации в гене STAMBP в гомозиготном или компаунд-гетерозиготном состоянии. Учитывая выявленную характерную для этого синдрома комбинацию как грубых отклонений развития, так и малых аномалий, было решено провести поиск мутаций методом прямого автоматического секвенирования гена STAMBP. В результате были выявлены две патогенные мутации гена STAMBP, что подтвердило клинический диагноз.

Таким образом, наличие малых аномалий может указывать на специфический синдром. Однако малые аномалии развития имеют разную диагностическую значимость. Среди них можно выделить признаки с низкой диагностической значимостью или неспецифические признаки, которые встречаются при многих синдромах, например, сандалевидная щель, клинодактилия, гипертелоризм, эпикант. Но выделяют и специфические и даже уникальные признаки, наличие которых позволяет предположить с высокой вероятностью диагноз конкретного синдрома (табл. 13-3).

image
Таблица 13-3. Некоторые примеры специфичных признаков с высоким уровнем диагностической значимости

Учитывая устойчивое сходство внешних проявлений некоторых наследственных синдромов у разных больных, в синдромологическом подходе к диагностике наследственных болезней используется метод портретной диагностики. В таких случаях у ребенка распознается сочетание признаков, которые встречаются при определенных заболеваниях (распознавание образов). Этот метод называют еще гeштальт(gestalt)-диагностикой, означающей, что врач распознает сразу комбинацию признаков без необходимости описания отдельных особенностей. Конечно, это можно сделать, только если у врача есть достаточный опыт оценки фенотипов детей с врожденными аномалиями.

В большинстве случаев после сбора всей информации перед врачом встает проблема поиска синдрома на основании выявленных фенотипических признаков. Для облегчения поиска и верификации предполагаемого диагноза созданы базы данных, содержащие сведения о наследственных синдромах, а также различные компьютерные диагностические программы. Базы данных по дизморфологии помогают врачам проводить дифференциально-диагностический поиск для пациента с выявленным набором признаков. Наиболее широко используемой базой является OMIM (интернет версия Online Mendelian Inheritance in Man), представляющая собой постоянно обновляющийся каталог наследственных моногенных заболеваний человека и генов, участвующих в развитии различных признаков и заболеваний. По последним данным, в нем содержатся сведения о более чем 5500 моногенных заболеваний и признаков. Среди диагностических компьютерных программ известна Оксфордская медицинская база данных (Oxford Medical Database - OMD), имеющая два подраздела - London Dysmorphology Database, включающий сведения о более чем 2300 нехромосомных синдромов и London Neurogenetics Database, содержащий сведения более чем о 2200 наследственных заболеваниях центральной и периферической нервной системы. Менее распространена австралийская компьютерная система идентификации наследственных синдромов - POSSUM (Pictures Of Standard Syndromes and Undiagnosed Malformations). База данных POSSUM содержит информацию о более чем 4000 синдромов, включая множественные ПР, хромосомные аномалии, тератогенные синдромы, нарушения обмена веществ, иллюстрируемые более чем 30 000 изображений, включающих фотографии, рентгеновские снимки, диаграммы и описания гистологической картины. Известны и другие диагностические и информационные ресурсы, посвященные наследственным синдромам и заболеваниям (GeneReviews, Phenomizer, Orphanet и др.).

Надо подчеркнуть, что для эффективного использования диагностических программ большое значение имеет правильное описание фенотипических признаков пациента с использованием соответствующих определений и терминов. Ошибочное использование терминологии в описании фенотипа больного может повести диагностический поиск в неверном направлении. Для унификации терминов в обозначении были разработаны стандарты терминологии, опубликованные в 2009 г. в American Journal of Medical Genetics, а также такой ресурс, как Human Phenotype Ontology, словарь симптомов наследственных болезней, который используется в настоящее время во многих базах данных, включая OMIM, Orphanet и многие другие.

Таким образом, знание основных признаков наследственных болезней, владение особенностями осмотра и обследования пациентов и их родственников, клинико-генеалогическим методом и использование синдромологического подхода к диагностике позволяют врачу оказывать эффективную и своевременную медицинскую помощь, а также определять пути и методы профилактики наследственных болезней. Именно врачебный осмотр должен предварять применение всех других методов диагностики. Он позволяет заподозрить наследственную болезнь у пациента и проводить в дальнейшем «прицельное» обследование, поскольку подробный анализ фенотипа больного подчас является единственным и решающим подходом в диагностике. В условиях широкого развития и внедрения современных лабораторных диагностических методов долабораторный этап обследования больного с наследственным заболеванием приобретает еще более важное значение для выбора адекватного метода исследования пациента. В заключение хотелось бы напомнить выражение известного специалиста в области дизморфологии Raoul Hennekam о том, что «внимательное изучение семейной истории и тщательное физикальное обследование пациента по-прежнему остаются важнейшими инструментами современного врача».

Список литературы

  1. Асанов А.Ю., Демикова Н.С., Голимбет В.Е. Основы генетики / Под редакцией А.Ю. Асанова М.: Издательство «Academia», 2012. 281 с.

  2. Бочков Н.П., Пузырев В.П., Смирнихина C.A. Клиническая генетика. М.: ГЭОТАР-Медиа, 2011. 544 с.

  3. Гинтер Е.К. Медицинская генетика. М.: Медицина, 2003. 448 с.

  4. Гинтер Е.К., Козлова С.И. Современное медико-генетическое консультирование. М.: ГЭОТАР-Медицина, 2013. 936 с.

  5. Демикова Н.С. Врожденные пороки развития. Руководство по педиатрии. М.: Династия, 2007. 544 с.

  6. Козлова С.И., Демикова Н.С. Наследственные синдромы и медико-генетическое консультирование. М.: Товарищество научных изданий КМК, 2007. 448 с.

  7. Наследственные болезни: национальное руководство / Под редакцией Н.П. Бочкова, Е.К. Гинтера, В.П. Пузырева. М.: ГЭОТАР-Медиа, 2013. 936 с

  8. Джонс К.Л. Наследственные синдромы по Дэвиду Смиту. Атлас-справочник. Пер. с англ. М., Практика, 2011. 1024 с.

  9. Allansona J.E., Bieseckerb L.G., Careyc J.C, Hennekamd R.C.M. Elements of Morphology: Introduction // Am J Med Genet A. 2009. Vol. 149A, N 1. P. 2-5.

  10. Hennekam R., Krantz I., Allanson J. Gorlin’s Syndromes of the Head and Neck. 5th ed. Oxford University Press, 2010. 1452 p.

  11. https://hpo.jax.org/

Глава 14. Биохимические методы диагностики наследственных заболеваний биохимические методы изучения наследственных болезней

В век молекулярно-генетических технологий биохимические методы не потеряли своей актуальности. Прежде всего они применяются для диагностики обширного класса моногенных заболеваний - наследственных болезней обмена веществ (НБО), и именно биохимические методы являются основными при проведении массового скрининга новорожденных и тестирования групп риска на наследственные болезни (селективный скрининг). Кроме того, биохимические тесты позволяют оценить функциональную значимость вариантов последовательности нуклеотидов с неизвестным клиническим значением, найденных при секвенировании. Наконец, с появлением новых методов терапии наследственных заболеваний именно анализ биохимических маркеров становится необходимым для оценки эффективности лечения некоторых наследственных болезней.

Биологические маркеры при наследственных болезнях

БМ - биологические молекулы, различные по своей структуре и свойствам, от простых метаболитов (аминокислоты, аммоний) до сложных макромолекул (гликосфинголипиды, белки), участвующие в биологическом процессе, связанном с клиническими проявлениями заболевания. Поиску новых БМ и их применению в клинической практике в последнее время уделяется большое внимание.

С биохимической точки зрения БМ при наследственных болезнях можно разделить на следующие категории: метаболиты, ферменты и другие белки, которые не являются ферментами.

Также принято по функциональному принципу выделять «первичные» БМ, которые напрямую связаны с патологическим процессом. Например, повышение уровня глюкозы и гликозилированного гемоглобина (HbA1c) является прямым БМ сахарного диабета. При ФКУ первичным БМ является уровень фенилаланина, при МПС - гликозаминогликанов (ГАГ). Диагностическая ценность измерения первичных БМ, как правило, является высокой, и тест на эти маркеры характеризуется близкой к 100% чувствительностью и специфичностью.

Кроме того, известно большое число «вторичных» БМ, в этих случаях связь между первичным биохимическим дефектом и БМ является косвенной. Например, образующиеся при первичном биохимическом блоке вещества могут влиять на другие ферментные реакции, ингибируя или, наоборот, активируя их, что приводит к накоплению «вторичных» метаболитов. Накопление нерасщепленных субстратов в клетке может приводить к активации компенсаторных процессов, используемых клеткой для поддержания гомеостаза, и вторичные БМ быть производными первичных БМ. Иногда изменение концентрации «вторичных» БМ происходит вследствие не всегда известных патофизиологических процессов. В ряде случаев вторичные БМ могут оказаться более информативными, чем прямые, предоставляя более полную информацию о биохимическом дефекте и его последствиях для метаболизма. Например, концентрация оротовой кислоты повышается при нарушениях активности одного из ферментов цикла мочевины - орнитинтранскарбамилазы (ОТС). Мутации в гене ОТС приводят к нарушению синтеза цитруллина из орнитина и карбамоилфосфата. Избыток карбамоилфосфата используется клеткой для синтеза пиримидиновых нуклеотидов, а оротовая кислота является одним из продуктов этих реакций. Повышение ее концентрации в крови и моче является ценным БМ нарушений цикла мочевины. Другим примером этой категории БМ является хитотриозидаза (хитиназа), секретируемая активированными макрофагами, когда они накапливают глюкоцереброзид. При болезни Гоше и других лизосомных болезнях накопления (ЛБН) ее активность значительно превышает норму. Производными первичных БМ являются оксистеролы (производные холестерина) при болезни Ниманна-Пика типа С. Следует учитывать, что специфичность и чувствительность тестов, предназначенных для анализа вторичных БМ, различны, и для некоторых заболеваний приближаются к 100%, а для других не превышают и 70%.

Методы определения биомаркеров и их характеристика. методы биохимической генетики

Многие из известных в настоящее время первичных БМ для наследственных болезней были выделены благодаря пониманию патогенеза заболевания - первичного биохимического дефекта. В то время как большинство вторичных БМ были обнаружены при исследовании протеома, метаболома или анализа экспрессии генов при наследственной патологии.

Метаболиты - основные БМ, играющие ведущую роль в диагностике НБО. Оценка метаболитов в биологических жидкостях - необходимый этап диагностики аминоацидопатий, органических ацидурий, МПС, митохондриальных и пероксисомных болезней, дефектов метаболизма пуринов и пиримидинов и др. Хроматографические методы анализа играют важнейшую роль в анализе метаболитов. Современный арсенал хроматографических технологий чрезвычайно широк и позволяет эффективно и информативно разделять сложные многокомпонентные смеси, к которым, в том числе, относят и биологический материал.

Для количественного анализа маркеров-метаболитов при НБО успешно применяют такие хроматографические методы, как газовая хроматография и высокоэффективная жидкостная хроматография, а также хромато-масс-спектрометрия (ХМС). Также довольно широко применяется для анализа и метаболитов тандемная масс-спектрометрия (МС/МС). При этом для проведения анализа длительная подготовка проб не требуется (как, например, для газовой хроматографии), а время исследования занимает несколько минут.

Определение активности ферментов в биологических жидкостях и тканях - золотой стандарт диагностики ЛБН, а также гликогенозов, митохондриальных болезней, некоторых органических ацидурий, дефектов митохондриального β-окисления, нарушений обмена пуринов и пиримидинов. Некоторые из этих методов довольно сложны и требуют проведения биопсии мышечной или печеночной ткани. Для определения активности ферментов применяют различные методы в зависимости от применяемых субстратов - флюориметрические, спек-трофотометрические, радиоизотопные (в последние годы практически не используется), а также масс-спектрометрические.

Следует отметить, что определение активности ферментов при наследственных заболеваниях - процедура, проводимая только в специализированных лабораториях. Измеряют активность ферментов в лейкоцитах крови, культуре кожных фибробластов, ворсинах хориона и даже в пятнах высушенной крови.

Для анализа белков, не являющихся ферментами, применяют различные методы гистохимического анализа, определение концентрации с применением антител (иммуноферментный анализ), а также методы масс-спектрометрии: ВЭЖХ-МС/МС (высокоэффективная жидкостная хроматография масс-спектрометрия) и метод матрично-активированной лазерной десорбции/ионизации (Matrix Assisted Laser Desorption/Ionization, MALDI). Иммуноферментный анализ, например, традиционно используется для неонатального скрининга адреногенитального синдрома и врожденного гипотиреоза.

ДИАГНОСТИКА ОТДЕЛЬНЫХ ГРУПП ЗАБОЛЕВАНИЙ

В идеале диагностика наследственного заболевания должна охватывать исследования метаболитов, анализ белка и далее выявление мутации, но на практике при многих заболеваниях более важную роль играет анализ метаболитов, например при аминоацидопатиях, при других - ферментов, например, при ЛБН. Для многих наследственных болезней пока БМ не найдено, или их определение затруднительно.

В качестве иллюстрации приводим примеры применения биохимических методов в диагностике пяти групп наследственных заболеваний.

Органические ацидурии

Органические кислоты (ОК) выступают в качестве промежуточных метаболитов в различных внутриклеточных метаболических путях, таких как катаболизм аминокислот, митохондриальное β-окисление жирных кислот, цикл трикарбоновых кислот и биосинтез холестерина и жирных кислот (рис. 14-1).

Органические ацидурии (также известные как органические ацидемии, нарушения метаболизма органических кислот) представляют собой группу нарушений обмена, характеризующихся повышенной экскрецией органических кислот (кроме аминокислот) с мочой.

Группа органических ацидурий включает около 150 заболеваний, которые обусловлены недостаточностью ферментов, участвующих в метаболизме коэнзима А (КоА) - активированных карбоновых кислот. Эти нарушения приводят к накоплению ОК, которые сами по себе являются токсичными или метаболизируются с образованием токсичных метаболитов. Концентрацию ОК в моче определяют методом ХМС, а некоторых - методом высокоэффективной жидкостной хроматографии. Накапливающиеся эфиры ОК (ацил-КоА) связываются с карнитином, образуя соответствующие ацилкарнитины, которые можно детектировать методом МС/МС.

Спектр и концентрация ОК могут изменяться у пациентов с различными метаболическими заболеваниями, включая наследственные нарушения обмена аминокислот, жирных кислот, углеводов, нейротрансмиттеров, витаминов, пуринов и пиримидинов, стеролов и митохондриальные болезни. Почки эффективно выделяют ОК, поэтому моча является предпочтительным типом биоматериала для исследования при подозрении на органические ацидурии. В моче человека присутствует более 500 различных ОК. При органических ацидуриях концентрация определенных ОК, как правило, в десятки и даже сотни раз превышает норму.

На рис. 14-3 представлены результаты биохимической диагностики метилмалоновой ацидурии.

Нарушения, которые могут быть выявлены или предположены с высокой вероятностью в результате анализа ОК мочи, включают классические органические ацидурии, связанные с нарушением метаболизма аминокислот [изовалериановую ацидемию (MIM 243500), метилмалоновую ацидемию (различные фенотипы), пропионовую ацидемию (MIM 606054), глутаровую ацидемию типа I (MIM 231670)], а также другие нарушения обмена аминокислот [фенилкетонурию (MIM 261600), тирозинемию типа I (MIM 276700), алкаптонурию (MIM 203500), 3-метилглу-таконовую ацидурию типа I (MIM 250950), болезнь с запахом кленового сиропа мочи (MIM 248600)]. Нарушения в спектре ОК могут также выявляться при дефектах цикла мочевины (повышение оротовой кислоты), окисления жирных кислот [дефиците ацил-КоА-дегидрогеназы с короткой цепью (MIM 201470), дефиците ацил-КоА-дегидрогеназы средней цепи (MIM 201450), множественном дефиците ацил-КоА-дегидрогеназы (MIM 231680)], энергетического обмена [дефиците пируватдегидрогеназы, дефиците фумаразы (MIM 606812), дефиците SUCLA2 (MIM 603921)], метаболизма пуринов и пиримидинов [дефиците уридин-монофосфатсинтетазы (MIM 613891), дефиците дигидропиримидиндегидрогеназы (MIM 274270)], болезни Канавана и т.д.

image
Рис. 14-1. Органические кислоты в межмолекулярном метаболизме
image
Рис. 14-2. Газовая хроматография:масс-спектрометрия образцов мочи в норме. По оси абсцисс - время удерживания (минуты); по оси ординат - интенсивность сигнала (%)
image
Рис. 14-3. Газовая хроматография:масс-спектрометрия образцов мочи при метилмалоновой ацидурии. По оси абсцисс - время удерживания (минуты); по оси ординат - интенсивность сигнала (%)

Клинические показания для проведения анализа ОК мочи разнообразны и включают неврологические нарушения: задержку психомоторного развития, умственную отсталость, нарушения сознания, судороги, атаксию, мышечную гипотонию, а также острую печеночную недостаточность, метаболический ацидоз с дефицитом оснований; гипераммониемию, лактат-ацидоз, необычный запах мочи или тела.

Аминоацидопатии

Аминоацидопатии включают более 70 заболеваний, связанных с нарушениями ферментов, участвующих в катаболизме аминокислот. В отдельную группу выделяют болезни, обусловленные нарушением цикла мочевинообразования. Аминоацидопатии относятся к наиболее частым НБО. Как правило, эти нарушения называют по веществу, накапливающемуся в наибольших концентрациях в крови (-емии) или моче (-урии). К наиболее распространенным нарушениям обмена аминокислот относятся: ФКУ, цитруллинемия, тирозинемия, гиперглицинемия, цистиноз и другие.

Многие аминоацидопатии характеризуются ранним началом и сопровождаются симптомами острой интоксикации, для них характерны неврологические нарушения - угнетение сознания, судороги, поскольку происходит накопление большого количества токсичных органических кислот (нарушения цикла мочевины, болезнь с запахом кленового сиропа мочи, гиперглицинемия). Некоторые из аминоацидопатий сопровождаются преимущественным поражением печени (тирозинемия типа 1, нарушения цикла мочевины) или почек (цистиноз). Также они могут протекать с задержкой психомоторного развития и прогрессировать относительно медленно (ФКУ). Большинство из аминоацидопатий хорошо поддаются диетотерапии (табл. 14-1, рис. 14-4).

image
Рис. 14-4. Схематичный МС/МС-спектр бутиловых эфиров аминокислот образцов крови при сканировании нейтральных потерь (102 а.е.м.). Сверху вниз: (1) контроль; (2) лейциноз; (3) фенил-кетонурия
image
Рис. 14-4. (Окончание). Схематичный МС/МС-спектр бутиловых эфиров аминокислот образцов крови при сканировании нейтральных потерь (102 а.е.м.). Сверху вниз: (1) контроль; (2) лейциноз; (3) фенилкетонурия

При этом необходимо отметить, что изменение концентрации аминокислот не всегда является высокоспецифичным и может наблюдаться у недоношенных детей, при хронических заболеваниях, воспалительных процессах. Например, повышение тирозина может наблюдаться не только при тирозинемии, но и при других заболеваниях, связанных с поражением печени.

Благодаря высокой чувствительности, специфичности и пропускной способности МС/МС играет основную роль как в текущей диагностике этой группы заболеваний, так и в массовом скрининге новорожденных.

Нарушения β-окисления жирных кислот

Жирные кислоты входят в состав клеточной мембраны, ферментов и гормонов и являются наиболее важным источником энергии для многих организмов. Существует несколько типов окислительной деградации жирных кислот в клетке, а именно α-, β-и ω-окисление, которые происходят в митохондриях и пероксисомах. Самый известный путь - это β-окисление, происходящее в матриксе митохондрий. В β-окислении жирных кислот принимают участие по меньшей мере 25 ферментов и специфических транспортных белков. Показано, что расстройства работы 18 из этих ферментов вызывают заболевания, которые называются нарушениями митохондриального β-окисления жирных кислот, или дефектами окисления жирных кислот. Клиническая картина данных заболеваний крайне разнообразна. Считается, что около 1-3% синдромов внезапной детской смерти младенцев вызваны дефектами окисления жирных кислот. Показания к обследованию на дефекты окисления жирных кислот сходны с таковыми при органических ацидуриях и аминоацидопатиях, но также следует назначать исследование пациентам с гипогликемическими состояниями, детям с кардиомиопатией, взрослым и подросткам с признаками рабдомиолиза и эпизодами миоглобинурии.

Таблица 14-1. Дифференциально-диагностические подходы подтверждающей диагностики, необходимые при подозрении на органические ацидурии/аминоацидопатии, нарушение окисления жирных кислот

image

Продолжение табл. 14.1

image

Продолжение табл. 14.1

image

Окончание табл. 14.1

image

*Анализ проводится в ФГБНУ МГНЦ, Москва.

Диагностика дефектов окисления жирных кислот затруднена тем, что вне острого криза биохимические показатели у пациентов могут быть в норме. На сегодняшний день самым высокочувствительным и специфичным тестом для диагностики дефектов окисления жирных кислот является определение свободного карнитина и ацилкарнитинов методом МС/МС.

Лизосомные болезни накопления

ЛБН - группа наследственных метаболических заболеваний, связанных со снижением активности лизосомных гидролаз или нарушением системы транспорта белков и субстратов в лизосомы. Около 50 заболеваний относят к группе ЛБН, каждое из которых встречается крайне редко, но их суммарная частота составляет примерно 1:7000 живых новорожденных. Для некоторых из них существуют БМ - метаболиты, которые можно определять в крови и тканях. К метаболитам относятся, например, ГАГ при МПС, лизосфинголипиды при сфинголипидозах.

Показано, что в тканях пациентов со многими сфинголипидозами наблюдается накопление лизосфинголипидов (производных сфинголипидов, содержащих свободную аминогруппу), играющих различную патофизиологическую роль. В последние годы благодаря развитию МС/МС стало возможным их определение в различных биологических жидкостях, и практически для каждого заболевания из группы сфинголипидозов описан свой лизосфинголипид в качестве БМ для диагностики и контроля лечения. Так, при болезни Фабри повышается глоботриаозилсфингозин (lysoGb3), при болезни Гоше - гликозилсфингозин (GlcSph, или lysoGL1), при болезни Краббе - галактозилсфингозин (психозин, или GalSph), лизосфингомиелин (LysoSM) - при болезни Ниманна-Пика типов А/В и лизосфингомиелин-509 (LysoSM-509) - при болезни Ниманна-Пика типа С. Измерение этих БМ возможно и в плазме крови, и в пятнах высушенной крови.

Также необходимо отметить, что повышение концентрации lysoGb3 может быть единственным диагностическим маркером у женщин-носительниц болезни Фабри (БФ). У пациенток с БФ активность фермента может быть в норме, поэтому при диагностике БФ у женщин рекомендуют на первом этапе определять одновременно активность фермента и концентрацию метаболитов, а затем проводить ДНК-диагностику.

Для МПС проводят количественное определение ГАГ в моче и их качественный анализ методом электрофореза. Количество ГАГ в моче определяют спектрофото-метрическим методом с использованием диметиленового синего (DMB). Следует отметить, что уровень ГАГ - возрастзависимый показатель, поэтому необходимо ориентироваться на возрастные референсные значения. При МПС IV и VI типов концентрация ГАГ у пациентов может быть и в пределах нормы, поэтому нормальные значения этого показателя не позволяют исключить диагноз МПС.

В настоящее время разрабатываются подходы для определения ГАГ в крови и моче с помощью МС/МС, что позволит одновременно проводить и количественный, и качественный анализ.

Ферментная диагностика - определение активности ферментов лизосом - является золотым стандартом лабораторной диагностики ЛБН. Современные технологии позволяют определять активность ферментов лизосом в лейкоцитах крови, культуре кожных фибробластов, ворсинах хориона и пятнах высушенной крови. Для этого применяются два основных методических подхода - флуориметрический метод и определение активности ферментов с применением МС/МС.

Метод МС/МС завоевал большую популярность, поскольку является высокочувствительным и производительным и требует небольшого количества биологического материала. Тест является высокоспецифичным для каждого конкретного заболевания, поскольку применяются субстраты, близкие по своему строению к натуральным. Вторым немаловажным плюсом метода является возможность одновременного определения активности нескольких ферментов, что позволяет проводить исследование на ряд ЛБН. В данное время разработаны тест-системы для анализа 6 лизосомных ферментов, но следует ожидать, что через несколько лет появится возможность определять активность 10 и более ферментов в одном пятне крови. Хроматографическое разделение продуктов реакции для определения активности 6 лизосомных ферментов представлено на рис. 14-5 (см. цв. вклейку).

Пероксисомные болезни

Пероксисомные болезни - гетерогенная группа наследственных болезней обмена веществ, затрагивающих одну или несколько функций пероксисом.

Известно около 20 нозологических форм пероксисомных болезней, которые подразделяют на две подгруппы. Первую составляют заболевания, связанные с нарушением биогенеза пероксисом. При этих болезнях наблюдаются дефекты формирования органелл, снижение числа или полное отсутствие пероксисом в тканях. К настоящему времени идентифицировано 14 белков-пероксинов, мутации в которых приводят к нарушению биогенеза пероксисом у человека. Вторая подгруппа - это изолированная недостаточность отдельных белков пероксисом, что приводит к нарушению определенной биохимической функции. При нарушениях биогенеза пероксисом выявляют нарушения α- и β-окисления жирных кислот, фитановой кислоты и синтеза плазмалогенов.

Диагностическими БМ этой группы болезней являются прежде всего метаболиты: очень длинноцепочечные жирные кислоты - гексакозановая (С26), гексакозеновая (С26:1), тетракозановая (С24) и докозановая (С22) кислоты, а также соотношение концентраций кислот С24/С22 и С26/С22. Их концентрация и соотношения повышаются при большинстве пероксисомных болезней. Но следует отметить, что концентрации кислот С22 и С24 в ряде случаев могут быть в норме. Ложноположительные результаты при определении концентрации очень длинноцепочечных жирных кислот могут наблюдаться у пациентов, находящихся на кетогенной диете.

В связи с появлением методов высокопроизводительного секвенирования потребность в проведении тестов по выявлению дефекта определенного пероксина отпала, однако при выявлении мутаций в этих генах проведение биохимических тестов является необходимым для подтверждения диагноза.

Одним из БМ, который потенциально может применяться для скрининга новорожденных на адренолейкодистрофию, является 1-гексаноил-2-лизо-sn-3-глицеро-фосфорилхолин (С26:0-лизоФХ). Недавно был разработан метод для одновременного определения С26:0-лизоФХ, аминокислот, ацилкарнитинов, сукцинилацетона в одном сухом пятне крови, что позволит одновременно проводить тестирование не только на нарушения обмена аминокислот, органических кислот, дефекты митохондриального β-окисления, но и пероксисомную патологию.

Глава 15. Молекулярно-генетические методы диагностики наследственных болезней

Введение

Некоторая часть генетического груза вида Homo sapiens sapiens связана с заболеваниями, возникновение и развитие которых являются следствием изменения(й) в наследственном аппарате клеток. Более 70% патологий человека представлено мультифакторными, или полиэтиологическими, болезнями - это болезни, которые обусловлены как влиянием окружающей среды, так и изменениями генетического материала. Особенностями данной группы болезней являются высокая популяционная частота, выраженный клинический полиморфизм, неменделевское наследование, зависимость проявлений болезни от факторов внешней среды, возраста и пола больного. С генетической точки зрения характерной чертой данной группы заболеваний является то, что генетическим фактором риска является носительство вариантов нескольких (многих) генов одновременно, что делает практическое определение вероятности развития данной патологии для конкретного индивида весьма неточным. К наиболее частым мультифакторным болезням относят сахарный диабет, бронхиальную астму, ИБС, псориаз, шизофрению и многие другие.

До 10% наследственных патологий обусловлено изменениями числа или структуры хромосом. В настоящее время известно более 5 000 различных заболеваний, связанных с геномными и хромосомными мутациями.

18% приходится на моногенные болезни. Причиной данной группы заболеваний являются изменения ДНК на уровне генов. Необходимым и достаточным условием возникновения клинического фенотипа моногенной болезни является наличие мутаций в причинном гене. Однако клинические проявления болезни могут зависеть от пола, возраста больного, а манифестация заболевания - быть связана с неблагоприятными условиями внешней среды - травмой, переохлаждением, интенсивными физическими нагрузками. Данные болезни наследуются в соответствии с законами Менделя и также называются менделирующими болезнями. На середину 2021 г. в базе данных OMIM (Online Mendelian Inheritance in Man) описано 5872 клинических фенотипов, для 4106 из них известен молекулярный базис. Для большинства моногенных болезней характерна генетическая гетерогенность - за развитие одного и того же клинического фенотипа в неродственных семьях могут отвечать мутации различных генов. Среди моногенных болезней выделяют частые, встречающиеся с частотой более чем 1/10 000, - ФКУ, муковисцидоз, адреногенитальный синдром, и редкие - частота менее 1/100 000. Каждый человек является носителем в среднем пяти рецессивных мутаций, не проявляющихся при наличии второй нормальной копии гена. Именно моногенные болезни являются основным объектом ДНК-диагностики.

ДНК-диагностика - это поиск генетической причины болезни на уровне изменений ДНК. ДНК-диагностика направлена на поиск непосредственной причины наследственной болезни - патогенных вариантов гена и является наиболее адекватным и точным исследованием при моногенной патологии. Проведение данной диагностики возможно, даже если неизвестен точный патогенез развития болезни, но известен ген, который ее вызывает.

В зависимости от поставленных задач различают следующие виды ДНК-диагностики:

  • подтверждающая - проводится исследование ДНК больного человека с целью определения непосредственной причины болезни;

  • пресимптоматическая - исследуется ДНК клинически здоровых родственников больного, как правило, при наследственных болезнях с поздней манифестацией, таких как хорея Гентингтона;

  • диагностика носительства - проводится здоровым родственникам больных с рецессивными заболеваниями с целью планирования деторождения;

  • ПД - поиск мутации, ответственной за болезнь в семье, в материале плода - ворсинах хориона, амниотической жидкости, пуповинной крови на различных сроках беременности. Позволяет определить статус плода и решить вопрос о пролонгировании беременности на ранних сроках гестации 10-12 нед;

  • преимплантационная диагностика - исследование клеток эмбриона в рамках процедуры ЭКО с целью отбора зародышей, не несущих мутантный ген;

  • неинвазивные пренатальные тесты (НИПТ) - поиск мутаций в генетическом материале плода, циркулирующем в кровотоке матери.

В зависимости от объекта исследования выделяют косвенную и прямую ДНК-диагностику. При косвенной ДНК-диагностике исследуют не непосредственную причину заболевания, а определяют наследование в семье участка хромосомы, несущей предположительно мутантный ген по генетическим маркерам, лежащим в непосредственной близости от этого гена (рис. 15-1, см. цв. вклейку). Точность данного типа ДНК-диагностики составляет 95-99%, однако для его применения необходимы уверенность в клиническом диагнозе и знание того, что за данный клинический фенотип могут быть ответственны мутации только одного гена. Так как практически для всех заболеваний описана генетическая гетерогенность, использование косвенной диагностики как единственного метода нецелесообразно. На сегодняшний день возможно ее применение в семьях с точно установленной генетической причиной болезни для повышения точности пренатальной или преимплантационной генетической диагностики.

Прямая ДНК-диагностика направлена на поиск мутации, являющейся непосредственной причиной болезни. Точность такой диагностики составляет 100%. Возможно проведение прямой ДНК-диагностики при сомнительном диагнозе и при наличии нескольких локусов заболевания. Прямая ДНК-диагностика позволяет диагностировать носительство мутации в семьях с моногенной патологией даже при отсутствии материала больного.

Методы молекулярно-генетической диагностики

Материалом для проведения диагностики являются нуклеиновые кислоты, выделенные из ядерных клеток. Наиболее удобным материалом для исследования является цельная кровь в пробирке с антикоагулянтом или высушенная на фильтровальной бумаге. В связи с тем, что некоторые химические элементы ингибируют работу фермента ДНК-полимеразы, для проведения ДНК-исследования подходят только антикоагулянты этилендиаминтетраацетат (ЭДТА) или цитрат натрия. Кроме того, ингибировать ПЦР может большое количество чужеродной, например, бактериальной ДНК. Выделение ДНК производят различными методами в зависимости от типа предоставленного материала и метода молекулярно-генетического анализа, планируемого для исследования.

Можно выделить две группы методов ДНК-диагностики: методы, позволяющие исследовать только конкретные уже известные мутации, и методы, позволяющие найти любое изменение нуклеотидной последовательности ответственного за болезнь гена, в том числе и ранее не описанную мутацию (методы чтения нуклеотидной последовательности). По типам детектируемых вариантов можно выделить качественные (выявление наличия/отсутствия генетического варианта у обследуемого) и количественные методы (определение количества копий исследуемого фрагмента в геноме) (рис. 15-2).

Большинство методов, применяемых на сегодняшний день, использует свойство фермента ДНК-полимеразы обеспечивать многократное избирательное копирование целевого участка ДНК, ограниченного искусственно синтезированными последовательностями нуклеотидных затравок (праймеров), - ПЦР.

Наиболее распространенные методы, применяемые для поиска известных мутаций

Методы исследования уже известных мутаций возможно применять для болезней, гены которых хорошо изучены, определены частоты и спектры мутаций, выявлены мажорные мутации. Применение систем детекции частых мутаций позволяет удешевить и оптимизировать процедуру проведения ДНК-диагностики за счет снижения материально-технических и временных затрат. Системы детекции наиболее частых мутаций успешно применяются в молекулярно-генетической диагностике частых аутосомно-рецессивных заболеваний: СМА, муковисцидоза, ФКУ, несиндромальной нейросенсорной тугоухости, адреногенитального синдрома и других. На рис. 15-3 показана система детекции в одной пробирке восьми наиболее частых мутаций гена РАЯ, ответственного за ФКУ.

image
Рис. 15-2. Группы методов молекулярно-генетического анализа
image
Рис. 15-3. Детекция в одной пробирке восьми наиболее частых мутаций гена PAH методом мультиплексной лигазной реакции. На рисунке представлены результаты электрофоретического разделения фрагментов, полученных в результате мультиплексного анализа наиболее частых мутаций в гене PAH. В норме наблюдается 8 полос (дорожка 3), при наличии в генотипе пробанда мутации в гетерозиготном состоянии возникает дополнительная полоса соответствующей длины (дорожки 2, 4), в случае наличия в генотипе двух различных мутаций появляются две дополнительных полосы на соответствующих длинах (дорожки 5 и 6), в случае наличия мутации в гомозиготном состоянии исчезает полоса, соответствующая норме, и появляется полоса, соответствующая мутации (дорожка 1). Полосы, соответствующие мутациям, указаны стрелками, генотипы подписаны на дорожках

Такая же система детекции мутаций может быть использована для выявления мутаций при ряде аутосомно-доминантных болезней, при которых показано наличие мажорной мутации. Например, причиной 99% случаев ахондроплазии является мутация Gly380Arg гена FGFR3, которая возникает в результате замены 1138 нуклеотида гуанина на аденин или цитозин.

  • Метод исследования полиморфизма длин амплификационных фрагментов (ПДАФ): применим для исследования известных генетических вариантов, является качественным методом, в некоторых ситуациях может использоваться для количественной оценки.

Принцип метода: исследование разницы длин целевого фрагмента после амплификации с использованием разделения по длине с помощью электрофореза в различных типах гелей.

Область применения.

  • Поиск небольших делеций/инсерций, поиск экспансий, исследование STR-маркеров с целью определения родства или изучения сегрегации определенного локуса в семьях, КФ-ПЦР для диагностики анеуплоидий.

  • Метод исследования полиморфизма длин рестрикционных фрагментов применим для исследования известных генетических вариантов и является качественным.

Принцип метода основан на свойстве эндонуклеаз рестрикции (рестриктаз) «узнавать» строго определенную нуклеотидную последовательность (сайт рестрикции) и разрезать молекулы ДНК в местах узнавания. Фермент подбирается таким образом, чтобы исследуемый вариант нуклеотидной последовательности изменял сайт узнавания рестриктазы. После обработки продукта ПЦР эндонуклеазой проводится исследование разницы длин полученных фрагментов.

Область применения. Поиск известных вариантов нуклеотидной последовательности.

  • Метод аллельспецифичной лигаза-зависимой амплификации проб применим для исследования известных генетических вариантов, является качественным методом.

Принцип метода: основан на свойстве фермента Pfu-лигазы высокоспецифично сшивать нуклеотидные разрывы комплементарных матрице последовательностей. Для детекции точковых мутаций создаются нуклеотидные конструкции (пробы), комплементарные норме или варианту нуклеотидной последовательности. При этом в каждую пробу вводят различную по длине маркерную последовательность, чтобы различать отдельные аллели по длине, а концы проб замыкают универсальными праймерами. В результате амплификации лигированных проб получают набор продуктов с длинами, соответствующими различным аллелям. На рис. 15-4 (см. цв. вклейку) представлена принципиальная схема метода. Аллельспецифичная лигаза-зависимая амплификация проб является быстрым высокоспецифичным методом. Основным преимуществом данной методики детекции вариантов нуклеотидной последовательности является возможность мультиплексирования, т.е. детекции в одной пробирке 10 вариантов нуклеотидной последовательности и более, независимо от их положения в геноме друг относительно друга. Использование в системе флюоресцентно меченного праймера позволяет детектировать результаты реакции с использованием капиллярного электрофореза и сочетать, при необходимости, в одной пробирке детекцию точковых вариантов и количественный анализ.

Область применения. Поиск известных точковых замен нуклеотидной последовательности.

Методы количественного анализа

Все методы ДНК-диагностики можно разделить на качественные и количественные. Качественные методы способны выявить точковое изменение нуклеотидной последовательности, короткие делеции и инсерции, протяженные делеции генов, имеющих в геноме одну копию (гены, локализующиеся на половых хромосомах мужчин), - к таким методам относятся анализ полиморфизма длин рестрикционных фрагментов, анализ полиморфизма длин амплификационных фрагментов, прямое автоматическое секвенирование и другие. Количественные методы позволяют определить число копий гена в геноме. К таким методам относятся блотгибридизация, ПЦР в реальном времени, количественная мультиплексная лигазная реакция. Использование данных методов необходимо при поиске протяженных делеций и дупликаций генов, лежащих на аутосомах, например, детекции дупликаций/делеций гена PMP22, ответственного за наследственную моторно-сенсорную нейропатию 1А типа, но особенно важно при исследовании носительства генов заболеваний, мажорными мутациями которых являются делеции, например спинальной мышечной амиотрофии или мышечной дистрофии Дюшенна-Беккера.

  • ПЦР в реальном времени: применима для исследования известных генетических вариантов, является количественным методом, но может быть использована и как качественный метод.

Принцип метода основан на детекции продукта ПЦР во время экспоненциальной фазы ПЦР в режиме реального времени с использованием специфичных флюоресцентных зондов или интеркалирующих красителей, которые способны флюоресцировать при наработке продукта амплификации. Метод позволяет произвести количественную оценку содержания искомой матрицы в образце. Использование зондов с различными флюорофорами позволяет анализировать несколько вариантов последовательности ДНК в одной пробирке.

Область применения: поиск известных точковых вариантов нуклеотидной последовательности, анализ протяженных делеций, инсерций, исследование экспрессии генов.

  • Количественная мультиплексная лигазная реакция: количественный метод поиска известных мутаций; количественный метод поиска известных вариаций числа копий.

Принцип метода: количественное определение продукта ПЦР со сшитых лигазой специфически-гибридизованных проб. Так как фермент лигаза обладает высокой специфичностью, метод позволяет достоверно различать генотипы «2:2» и «2:3», «2:3» и «2:4», например, при определении числа копий генов локуса SMN. Метод позволяет анализировать для одного тестируемого образца ДНК до 50 проб, комплементарных разным участкам генома в одной пробирке.

Область применения: поиск протяженных делеций и дупликаций в геми, гомо- и гетерозиготном состоянии, анализ анеуплоидий, определение числа копий генов и псевдогенов на геном.

  • ХМА (aCGH, Comparative genomic hybridization): количественный метод поиска различных численных геномных вариаций.

Принцип метода заключается в полногеномной амплификации с последующей гибридизацией на чипах-матрицах, содержащих различное количество целевых точек, относительно равномерно распределенных по геному. Разрешающая способность метода зависит от плотности распределения точек и их числа. Позволяет анализировать CNVs в ДНК тестируемого образца по сравнению с эталонным образцом.

Область применения: выявление несбалансированных хромосомных аномалий.

Выявление микроделеций/микродупликаций, размер которых превышает разрешающую способность чипа (обычно 50 000-100 000 п.н., для ХМА экзонного уровня разрешающая способность составляет 2-3 экзона гена на уровне последовательности ДНК).

Методы, позволяющие исследовать всю последовательность гена

Для поиска причин редких болезней и болезней, в генах которых не выявлено мажорных мутаций, применяются методы, позволяющие исследовать всю кодирующую последовательность и регуляторные области соответствующего гена, некоторый набор генов (панель) или весь геном.

  • Прямое автоматическое секвенирование по Сэнгеру: качественный метод поиска изменений нуклеотидной последовательности.

На сегодняшний день является референсным методом определения нуклеотидной последовательности фрагмента ДНК.

Принцип метода. Исследуемый фрагмент нуклеотидной последовательности выступает матрицей для синтеза новой цепи с использованием фермента ДНК-полимеразы. Кроме обычных дезоксинуклеотидтрифосфатов, в реакционную смесь добавляют «терминаторы» - флюоресцентно-меченные дидезоксину-клеотидтрифосфаты, случайным образом обрывающие синтез цепи при присоединении к комплементарному нуклеотиду. Полученное в результате сиквенсовой реакции множество фрагментов детектируется с использованием капиллярного электрофореза (рис. 15-5, см. цв. вклейку)

Область применения: поиск вариантов нуклеотидной последовательности в фрагментах конкретных генов, референсный метод для валидации изменений, выявленных массовым параллельным секвенированием.

  • Методы массового параллельного секвенирования.

Генетическая гетерогенность наследственных болезней и большой размер некоторых генов приводят к тому, что секвенирование всех ответственных за данный клинический фенотип нуклеотидных последовательностей является дорогостоящей и длительной процедурой. На сегодняшний день для таких заболеваний появилась возможность применения в диагностической практике технологий массового параллельного секвенирования (секвенирования следующего поколения, высокопроизводительного секвенирования, NGS), позволяющих одномоментно получить массив данных, содержащих информацию о нуклеотидной последовательности нескольких целевых генов или всего экзома и генома.

Методы массового параллельного секвенирования можно разделить на две большие группы: методы с предварительной клональной амплификацией фрагментов ДНК и методы секвенирования одиночных молекул ДНК.

Секвенирование с использованием клональной амплификации библиотек на сегодняшний день широко используются. Среди технологий, предполагающих амплификацию фрагментов ДНК, можно выделить следующие.

  • Секвенирование лигированием предварительно иммобилизованных на твердой фазе клональных библиотек коротких одноцепочечных исследуемых фрагментов с флюоресцентно-меченными короткими вырожденными нуклеотидными последовательностями, таким образом, что каждому флюорофору соответствует определенный нуклеотид в определенной позиции. Проводят 10-15 последовательных лигирований и производят «перезагрузку» с присоединением следующего праймера со сдвигом на одну букву.

  • Технология секвенирования синтезом с использованием обратимо-терминирующих нуклеотидов, основана на регистрации сигнала, образующегося при формировании фосфодиэфирной связи в реакции присоединения определенного нуклеотида (аденина, тимина, гуанина или цитозина) ферментом полимеразой, сигнал считывается после присоединения обратимо-терминированного на 3'-конце флюоресцентно-меченного динуклеотидтрифосфата. После детекции флюорофор и блокатор удаляют из синтезируемой цепи и присоединяют следующий нуклеотид.

  • Полупроводниковое секвенирование по принципу напоминает пиросеквенирование, однако присоединение определенного нуклеотида регистрируется по образующимся в результате этого присоединения ионам водорода. Преимуществом данного метода является отсутствие оптического детектора сигнала, что существенно упрощает и удешевляет прибор.

Секвенирование одиночных молекул ДНК является перспективным подходом, позволяющим получить длинные прочтения до 100 000 п.н., что необходимо при сборке ранее неизвестных геномов или прочтении повторяющихся областей. На сегодняшний день развиваются следующие технологии: секвенирование синтезом с использованием обратимо-терминирующих нуклеотидов без этапа создания клональной библиотеки; регистрация изменений ионного тока, вызванных прохождением молекул ДНК через нанопоры под действием электрического тока; детекция спектра комбинированного рассеяния света с использованием атомного микроскопа и другие. Несмотря на то что пока разработчикам не удалось добиться высокой точности при определении нуклеотидного состава одиночных молекул ДНК, секвенирование протяженных последовательностей востребовано и используется для сборки новых геномов, а в области медицинской генетики - для изучения областей повторов.

Последовательность массового параллельного секвенирования включает следующие этапы.

  1. Фрагментация исходных образцов ДНК с получением фрагментов заданной длины.

  2. Присоединение по краям фрагментов синтетических олигонуклеотидных адаптеров.

  3. Создание библиотек случайных фрагментов - набора фрагментированных, модифицированных и амплифицированных фрагментов с помощью эмульсионной ПЦР (разделение колоний с использованием капель) или мостиковой ПЦР (разделение колоний на поверхности стекла).

  4. Определение нуклеотидной последовательности библиотек фрагментов.

  5. Биоинформатическая обработка данных, полученных с прибора.

Особенность методов массового параллельного секвенирования заключается в огромном вкладе биоинформатических методов в процесс получения конечного результата молекулярно-генетического анализа. Результатом всех приведенных выше действий является несколько миллионов коротких прочтений, которые необходимо собрать в длинные последовательности и провести анализ. Приборы для секвенирования в качестве входящего сигнала получают оптический или электрический сигнал, соответствующий определенному нуклеотиду, который преобразуют для исследователя в последовательность нуклеотидов с приписанным каждому из нуклеотидов значению достоверности полученного результата. Данные значения прибор сохраняет в файл определенного типа, наиболее распространенным из которых является формат FASTQ.. Расчет вероятности ошибки в каждой из позиций проводят на основании данных о секвенировании известных последовательностей. Калибровку для каждого типа приборов проводит производитель по собственной технологии.

В области медицинской генетики нет необходимости собирать заново каждый прочтенный геном, достаточно картировать полученные прочтения на референсный геном человека. Хотя картирование является не столь простой задачей: необходимо учитывать наличие в прочтенной последовательности множества отличий, связанных с особенностями конкретного индивида и ошибками прочтений генома, разработано множество математических алгоритмов и программ для выравнивания успешно с ней справляющихся. Для того чтобы отфильтровать случайные ошибки детекции нуклеотидов, каждое место генома прочитывается многократно в обе стороны. После картирования и выявления вариаций генетической последовательности в образце исследуемого человека необходимо их правильно «назвать», т.е. привязать к конкретной геномной координате и оценить патогенность выявленных изменений. На первом этапе проводится автоматический поиск выявленных вариантов в различных генетических базах данных (аннотация): dbSNP (https://www.ncbi.nlm.nih.gov/projects/SNP/), OMIM (https://www.ncbi.nlm.nih.gov/omim), gnomAD (https://gnomad.broadinstitute.org/), COSMIC (https://cancer.sanger.ac.uk/cosmic) и т.д. В результате аннотирования файлов исследователь получает файл в формате VCF, который содержит информацию обо всех выявленных отличиях исследуемого образца от референсной последовательности, геномные координаты, сведения о числе прочтений (ридов), на которых встретилось данное изменение, и т.д.

Большинство используемых на сегодняшний день сервисов для анализа данных массового параллельного секвенирования проводит оценку патогенности с использованием программ-предсказателей патогенности: SIFT (https://sift.bii.a-star.edu.sg/), PROVEAN (http://provean.jcvi.org/index.php) и др. и ранжируют выявленные варианты.

На завершающем этапе исследования оценку патогенности и возможной взаимосвязи с фенотипом больного выявленных в результате анализа и автоматической фильтрации вариантов проводит врач лабораторный генетик с использованием дополнительных баз данных, программ предсказания и клинической информации, предоставленной для проведения исследования. Все варианты нуклеотидной последовательности интерпретируются в соответствии с Руководством по интерпретации данных последовательностей ДНК человека, полученных методами массового параллельного секвенирования, редакция используемых рекомендаций указывается в заключении. Обобщением результата анализа является заключение по результатам массового параллельного секвенирования. Необходимо отметить, что количество информации о генетических причинах менделирующих заболеваний постоянно растет, поэтому данные NGS могут быть многократно проанализированы по мере накопления новых знаний.

К сожалению, полное секвенирование геномов остается достаточно дорогостоящим методом исследования, поэтому в практической медицинской генетике наиболее распространено исследование панелей генов различной величины.

Для того чтобы выделить и прочитать только целевые последовательности некоторого набора генов (панели), набора генов, при которых описаны фенотипы болезней (клинического экзома), или всех кодирующих последовательностей генома (экзома), существуют технологии целевого обогащения библиотек фрагментов ДНК. Наиболее распространенными являются подходы на основе мультиплексной ПЦР с праймерами на целевые фрагменты генома и подходы на основе гибридизации с последующей ПЦР. Предпочтительная технология обогащения выбирается в зависимости от поставленной задачи, размера таргетного региона, предполагаемого количества и качества исходной ДНК, сложности процесса пробоподготовки и так далее.

При выборе методов на основе массового параллельного секвенирования в качестве диагностических необходимо помнить об ограничениях.

Любое секвенирование панели генов не позволяет выявлять инсерции и делеции длиной более 20% длины прочтения (при длине прочтения 75 п.н. - это 15 пар оснований), мутации в интронных областях (за исключением канонических сайтов сплайсинга), вариации длины повторов (в том числе экспансии триплетов), а также мутации в генах, у которых в геноме существует близкий по последовательности паралог (псевдоген). Метод не предназначен для определения цис-, транс-положения пар гетерозиготных мутаций [однако цис/транс-положение может быть определено в случае близкого (на длине одного прочтения) расположения вариантов], выявления хромосомных перестроек, полиплоидии, выявления мутаций в состоянии мозаицизма. Кроме того, многие технологии массового параллельного секвенирования имеют погрешности при исследовании гомополимерных областей.

Используя секвенирование генома, возможно проводить анализ числа копий генов (CNV), сложных структурных перестроек, а в некоторых случаях - и анализ числа повторов.

Методы секвенирования одиночных последовательностей позволяют прочитать длинные повторяющиеся последовательности, но пока обладают высоким числом ошибок определения нуклеотидной последовательности.

Показания для назначения молекулярно-генетической диагностики

  • Наличие клинических проявлений менделирующего заболевания. В данном случае проведение диагностики необходимо для подтверждения диагноза на молекулярно-генетическом уровне и выработки тактики профилактики наследственной патологии в семье.

  • Выявление у пробанда при рутинных обследованиях биохимических, электрофизиологических и других изменений, характерных для моногенной патологии. Несмотря на то что некоторые диагнозы могут быть подтверждены на основании выявления типичных биохимических маркеров, например, специфичного повышения концентрации фенилаланина в сыворотке крови у больных ФКУ, проведение ДНК-диагностики выявит молекулярную причину заболевания, в сомнительных случаях даст ответ о верности диагноза, сделает возможным проведение в семье диагностики носительства и ПД. Существуют болезни, при которых выявляются характерные, но не специфичные биохимические изменения, например, повышение уровня креатинфосфокиназы и трансаминаз возможно при ряде ненаследственных заболеваний и моногенных заболеваниях: мышечных дистрофиях, кардиомиопатиях, изолированном повышении уровня креатинфосфокиназыв сыворотке крови и других. В таких случаях ДНК-диагностика - единственный способ окончательно подтвердить диагноз, установить молекулярную природу болезни, определить тип наследования в изолированных случаях, определить риски рождения больного ребенка и выработать тактику профилактики наследственной патологии в отягощенных семьях. В некоторых ситуациях подтверждающая диагностика с использованием молекулярно-генетических методов проще, быстрее и дешевле, чем проведение комплекса диагностических мероприятий при подозрении на болезнь, например, при стойком повышении непрямого билирубина для диагностики синдрома Жильбера сегодня оптимально использовать тест поиска инсерции в промоторной области гена UGT1, в отличие от функциональных тестов с индукторами уридинфосфатглюкуронозилтрансферазы I в условиях стационара. Повсеместное внедрение аудиологического скрининга новорожденных позволяет выявить нейро-сенсорную тугоухость в первые дни жизни ребенка. Для успешной реабилитации и определения рисков повторения в семье патологии необходимо установить природу нарушений слуха. Эффективным диагностическим тестом в данном случае является поиск мутаций в гене GJB2 - выявление двух мутаций позволяет вовремя провести кохлеарную имплантацию без дополнительных исследований.

  • Наличие подтвержденной моногенной патологии у кровных родственников пробанда.

  • Поиск носительства частых рецессивных заболеваний у пар, планирующих деторождение. Некоторые рецессивные болезни, например ФКУ, муковисцидоз, адреногенитальный синдром и др., имеют высокую частоту гетерозиготного носительства практически на всех континентах. Высокая частота носительства других рецессивных заболеваний характерна лишь для представителей определенных популяций, например, носительство периодической болезни у средиземноморских народов или рецессивного остеопетроза у чувашей. При планировании парой беременности можно рекомендовать обследоваться на носительство распространенных рецессивных болезней для выявления пар высокого риска и принятия своевременных профилактических мер.

  • Выявление признаков моногенной патологии плода при обследовании беременной неинвазивными методами. Сделать предположение о возможном наличии моногенной патологии у плода даже в случае отсутствия в родословной семьи наследственных заболеваний можно при проведении неинвазивных обследований. Например, при проведении УЗИ можно выявить маркеры, свидетельствующие об ахондроплазии или поликистозе почек плода. В данных случаях возможно проведение инвазивной пренатальной диагностики с целью поиска мутаций непосредственно у плода.

  • Проведение пренатальной или преимплантационной ДНК-диагностики при беременностях в семьях с высоким риском моногенной патологии.

Результаты молекулярно-генетического анализа и их интерпретация

После ДНК-диагностики лабораторией выдается заключение, в котором указывается ген или конкретные варианты одного или нескольких генов, которые были исследованы у пробанда, метод исследования и результат диагностики. В случае исследования методами массового параллельного секвенирования приводятся сведения о качестве исследования.

При проведении ДНК-диагностики могут быть выявлены следующие виды изменений нуклеотидной последовательности: патогенный вариант, вероятно патогенный вариант, вариант неопределенного клинического значения, вероятно доброкачественный вариант, доброкачественный вариант. Патогенность варианта определяется в соответствии с критериями патогенности и может быть пересмотрена при накоплении дополнительной информации: косегрегации варианта и заболевания в семье, статуса de novo, цис-, транс-положения вариантов при рецессивном заболевании, появлении результатов функционального анализа, данных о популяционных частотах варианта и встречаемости в выборках больных.

В заключение молекулярно-генетического анализа должны выноситься только патогенные, вероятно патогенные и варианты неопределенного клинического значения. Согласно рекомендациям по интерпретации данных геномных исследований, ПД можно проводить только в отношении патогенных и вероятно патогенных вариантов. Для подтверждения диагноза аутосомно-рецессивного заболевания необходимо выявление патогенных/вероятно патогенных вариантов на обеих хромосомах в гомозиготном или компаунд-гетерозиготном состоянии.

Доброкачественные варианты - отличия в последовательности оснований ДНК в геноме (или в другой сравниваемой последовательности) разных индивидов или между гомологичными участками гомологичных хромосом индивида. Это изменение нуклеотидной последовательности, не являющееся патогенетической причиной исследуемого моногенного заболевания. Доброкачественные варианты нуклеотидной последовательности являются основой внутри- и межвидового разнообразия. При выявлении варианта неопределенного значения необходимо проведение дополнительных исследований для определения его связи с заболеванием: популяционного анализа частот замены, исследования сегрегации данной замены в семье, функционального анализа замены с использованием биоинформационных методов и/или модельных систем.

Все детектированные варианты указываются в заключении в соответствии с международной номенклатурой (http://varnomen.hgvs.org/). Изменение может быть записано с использованием геномной последовательности: chr10:g.90770499C>T (hg19) - в позиции 90770499 хромосомы 10 сборки генома 19 произошла замена цитозина на тимин; последовательности кодирующей ДНК: NM_005051.2:c23G>C - в23 положении кодирующей ДНК транскрипта NM_005051.2 гена произошла замена гуанина на цитозин или ENST00 000361445.4:c92_94del - в положении 92-94 кодирующей ДНК транскрипта ENST00000361445.4 произошло выпадение трех нуклеотидов. Если обнаруженный вариант приводит к аминокислотной замене в белковой последовательности, изменение может быть записано с использованием последовательности протеина: p.Trp26Cys - в положении 26 протеина произошла замена аминокислоты триптофан на цистеин. В некоторых случаях для удобства генетиков название мутации в соответствии с номенклатурой может быть продублировано традиционным названием данной мутации. Для обозначения цис/транс-положения выявленных вариантов применяются следующие символы: NP_003997.1:p.[Ser68Arg;Asn594del] - аллель содержит два разных варианта белковой последовательности, т.е. аллели находятся в цис-положении; NP_003997.1:p.[Ser68Arg];[Ser68=] - один аллель содержит вариант белковой последовательности, а второй аллель дикого типа; NP_003997.1:p.(Ser68Arg)(;)(Asn594del) - выявлено два варианта белковой последовательности, но неизвестно, в цисили транс-положении они находятся; NP_003997.1:p.[Ser68Arg];[Asn594del] - выявлено два варианта белковой последовательности в компаунд-гетерозиготном состоянии; NP_003997.1:p.(Ser68Arg) (;)(Ser68Arg) - вероятно гомозиготное состояние варианта последовательности белка, однако нельзя исключить компаунд-гетерозиготное состояние с протяженной делецией.

При отсутствии изменений нуклеотидной последовательности невозможно исключить генетическую природу заболевания у пробанда, так как: 1) в гене может быть мутация, не детектируемая использованным методом или не попавшая в систему детектируемых наиболее частых мутаций; 2) мутация может локализоваться в далеких от кодирующих последовательностей неисследованных регуляторных областях гена вследствие генетической гетерогенности наследственных болезней; 3) мутация, ответственная за данный клинический фенотип, локализуется в другом гене.

Общие рекомендации при проведении молекулярно-генетической диагностики

При направлении больных на молекулярно-генетическую диагностику необходимо учитывать, что это достаточно сложное и дорогостоящее исследование. Генетическая гетерогенность наследственных болезней диктует необходимость сбора как можно более полной клинической информации с целью выработки оптимальной последовательности исследования генов в каждой конкретной семье. До назначения диагностики желательно провести максимально возможное обследование пробанда с использованием доступных физикальных, лабораторных и инструментальных методов. Необходимо собрать подробную родословную семьи и при необходимости проведения дополнительных тестов предоставить материал родственников пробанда.

Материалом для проведения ДНК-анализа может быть любая ткань человека, содержащая ДНК. Наилучшим материалом для исследования является цельная кровь, собранная в пробирку с антикоагулянтом этилендиаминотетраацетатом, для большинства тестов допустимо использование сухих пятен крови на фильтровальной бумаге. В случае если больной член семьи недоступен, возможно проведение анализа с использованием различных биологических тканей после предварительного согласования с лабораторией. Материал для диагностики, как правило, не требует особых условий хранения и транспортировки, при температуре +4 °С жидкая кровь хранится в течение 2 нед, высушенные пятна крови и замороженная кровь могут храниться более 5 лет. ПД может проводиться на любом материале плода: ворсинах хориона, амниотической жидкости, пуповинной крови - выбор обусловлен только сроками беременности и возможностью проведения инвазивной процедуры.

В последнее десятилетие технологии секвенирования нового поколения (NGS) стали неотъемлемой частью медицинских генетических исследований по всему миру. В число лидеров в производстве оборудования и реагентов для NGS в 2018 году вошла китайская компания MGI, представившая линейку инновационных секвенаторов DNBSEQ®.

Запатентованная технология линейной клональной амплификации библиотек без этапа ПЦР позволяет исключить накопление ошибок ДНК-полимеразы и снизить риск количественного искажения библиотек. Готовые библиотеки представляют собой клубки из повторяющихся участков одноцепочечной ДНК (DNA Nano Ball, DNB).

Технология секвенирования MGI coolMPS® является новейшей разработкой в сфере NGS. В данном подходе используются нативные нуклеотиды и флуоресцентно меченные нуклеотид-специфичные моноклональные антитела. Использование антител позволяет в разы увеличить интенсивность сигнала и существенно повысить чувствительность приборов.

Разработка принципиально новых подходов в NGS и конкуренция между производителями обеспечивают стремительный прогресс технологий, упрощение биоинформатического анализа и снижение стоимости данных. Благодаря этому есть надежда, что в скором времени NGS-исследования - секвенирование генома, экзома, НИПТ, ПГД и другие востребованные типы исследований - станут доступны широкому кругу пациентов.

На правах рекламы

Заключение

На сегодняшний день возможно проведение ДНК-диагностики практически любого заболевания, для которого известен ген. В РФ разработаны диагностические протоколы поиска мутаций различных генов более чем 400 моногенных болезней, поводится исследование таргетных панелей, экзомов и геномов. Задача консультирующего врача сегодня очень сложна - необходимо не только поставить клинический диагноз, но и определить оптимальную последовательность молекулярно-генетических анализов. Любой метод, применяемый в современной ДНК-диагностике, имеет ограничения по типу детектируемых мутаций. Алгоритм выбора методики молекулярно-генетического анализа в зависимости от генетической гетерогенности и преобладающего типа генетических вариантов представлен на рис. 15-6.

Для поиска вариантов, являющихся причиной болезни, а также для оценки их патогенности в современную практику медицинской генетики внедряются различные методы анализа РНК, методы функционального анализа и анализа экспрессии генов.

Только выявление непосредственной причины болезни - мутации в гене - дает возможность подтвердить диагноз на молекулярном уровне, определить риски рождения больного ребенка, провести диагностику носительства в семье и ПД.

image
Рис. 15-6. Алгоритм молекулярно-генетического обследования: СММ - спинальная мышечная атрофия; ФКУ - фенилкетонурия; МВ - муковисцидоз; МДД/Б - мышечная дистрофия Дюшенна-Беккера; НМСН - наследственная моторно-сенсорная нейропатия; SPG - спастическая параплегия; УО - умственная отсталость; РАС - расстройства аутистического спектра; CNV - вариации числа копий

Список литературы

  1. Клиническая генетика: Учебник для мед. вузов / Под общ. ред. Н.П. Бочкова. М.: ГЭОТАР-Медиа, 2011. 537 с.

  2. Кондрашева Е.А., Островский А.Ю., Юрасов В.В. Инвитро диагностика. Лабораторная диагностика. М.: Медиздат, 2007. 560 с.

  3. Молекулярная клиническая диагностика / Под общ. ред. С. Херрингтон. М.: Мир, 1999. 558 с.

  4. ПЦР «в реальном времени» / Под ред. Д.В. Ребрикова. М.: Бином, 2009. 215 с.

  5. Рыжкова О.П., Кардымон О.Л., Прохорчук Е.Б. и др. Руководство по интерпретации данных последовательности ДНК человека, полученных методами массового параллельного секвенирования (MPS) (редакция 2018, версия 2) // Медицинская генетика 2019. Т. 18, № 2. С. 3-23. DOI: 10.25557/2073-7998.2019.02.3-23.

  6. Свердлов Е.Д. Взгляд на жизнь через окно генома. В 3 т. М.: Наука, 2009.

  7. Краснопольская К.Д. Наследственные болезни обмена. М.: Медицина, 2005.

  8. Ребриков Д.В., Коростин Д.О., Шубина Е.С., Ильинский В.В. NGS высокопроизводительное секвенирование. 2-е изд. М.: БИНОМ. Лаборатория знаний, 2015. 232 с.

  9. Grody W.W., Seligson D.B., Telatar M. Diagnostic Molecular Genetics in Emery and Rimons Principles and Practice of Medical Genetics. Churchill Livingstone, 2002. P. 723-751.

  10. Sambrook J., Russell D.W. Molecular Cloning: A Laboratory Manual. New York: Cold Spring Harbor Laboratory Press, 2001. 2344 p.

Глава 16. Методы цитогенетической диагностики хромосомных болезней

Хромосомные болезни, обусловленные числовыми и структурными аномалиями хромосом, занимают существенное место в структуре врожденной и наследственной патологии человека, проявляясь нарушениями физического и интеллектуального развития организма, патологией репродуктивной сферы, онкологическими заболеваниями (Gardner, Amor, 2018). Значительный компонент представлен летальными хромосомными мутациями. Аномалии хромосомного набора являются причиной ранней остановки развития и внутриутробной гибели в среднем 50-60% зародышей человека в I триместре беременности (Назаренко, 1993; Баранов, Кузнецова, 2007). Примерно 5-7% мертворождений обусловлены хромосомным дисбалансом, а частота хромосомных нарушений у детей с МВПР достигает 40%. Среди новорожденных частота хромосомных аберраций составляет 0,6-1,0%, при этом около половины из них составляют анеуплоидии. В постнатальном онтогенезе хромосомный дисбаланс играет заметную роль в этиологии умственной отсталости, бесплодия, привычного невынашивания беременности, развития злокачественных новообразований (Ворсанова и др., 2006; Бочков и др., 2010). Пациенты с такими формами патологии формируют группы риска и должны быть обследованы с помощью цитогенетических методов исследования.

Цитогенетическое обследование необходимо планировать и в тех случаях, когда у врача возникает подозрение, что состояние или заболевание у пациента может быть связано с ХА. Несмотря на то что многие хромосомные болезни известны врачам, направляющим пациентов в цитогенетическую лабораторию, перечень показаний для проведения цитогенетического исследования, особенно если они используются в сочетании с МКБ, может быть чрезвычайно полезен для постановки диагноза. В соответствии с рекомендациями Российского общества медицинских генетиков для цитогенетических и молекулярно-цитогенетических исследований конститутивных ХА (Кузнецова и др., 2019) клиническими показаниями для проведения цитогенетической диагностики являются следующие.

  1. В пренатальном периоде развития (образцы амниотической жидкости, ворсинчатого хориона, плаценты, пуповинной крови плода):

    • аномальный кариотип у родителей;

    • высокий риск хромосомных заболеваний у будущего ребенка по результатам комбинированного пренатального скрининга I триместра беременности (комплексный расчет на основании базового риска с учетом возраста, срока беременности и анамнеза беременной, данных УЗИ плода и уровня сывороточных материнских маркеров);

    • высокий риск хромосомных заболеваний по данным УЗИ плода во II триместре;

    • наличие ХА у предыдущего ребенка в семье;

    • мертворожденный ребенок с ХА;

    • подозрение на хромосомный мозаицизм у плода по результатам первого пренатального исследования;

    • риск синдрома хромосомной нестабильности.

  2. Клинические показания для постнатального исследования конститутивного кариотипа.

    • У пациента:

      • МВПР;

      • множественные микроаномалии развития;

      • низкий вес при рождении;

      • аномальное строение половых органов, неопределенный пол;

      • умственная отсталость, отставание в психомоторном развитии;

      • выраженные отклонения в росте (низкий рост, высокий рост) и размере головы (микроцефалия, макроцефалия);

      • отставание в физическом и половом развитии;

      • первичная или вторичная аменорея или ранняя менопауза;

      • аномальная спермограмма - азооспермия или выраженная олигозооспермия;

      • клинические проявления синдрома микроструктурной ХА;

      • Х-сцепленное рецессивное заболевание у женщин.

    • У супружеских пар:

      • бесплодие неясной этиологии;

      • репродуктивные потери, ВПР плода или мертворождения невыясненной этиологии;

      • наличие у ребенка ХА или необычного хромосомного варианта;

      • наличие ХА в семье;

      • умственная отсталость у родственника, при невозможности обследования больного;

      • хромосомные аномалии или необычные хромосомные варианты у плода, обнаруженные при ПД;

      • хромосомные аномалии, выявленные при исследовании биоматериала спонтанных выкидышей, тканей мертворожденного или плода с ПР неизвестной этиологии, а также биоматериала, полученного после прерывания беременности в связи с наличием ВПР у плода или при неразвивающейся беременности.

Кроме того, цитогенетические исследования занимают существенное место в проведении ПГТ эмбрионов, при диагностике гемобластозов и онкологических заболеваний, при оценке последствий радиационного и/или химического воздействия на организм. Круг задач, с которыми приходится сталкиваться при проведении цитогенетического анализа в перечисленных ситуациях, отличается довольно большим разнообразием. Безусловно, в значительной степени это связано с широким спектром числовых и структурных аномалий хромосом, обусловливающих возникновение хромосомных болезней и требующих применения адекватных и специфичных методов диагностики. Кроме того, существуют определенные трудности и ограничения при проведении цитогенетического анализа, связанные как с проблемами культивирования клеток и получения качественных препаратов хромосом, так и с уровнем разрешения методов световой микроскопии, ограничивающих идентификацию микроструктурных хромосомных аберраций. Соответственно, возникают вопросы о выборе целевых типов клеток и наиболее информативного способа исследования их кариотипа. Целью настоящей главы является характеристика существующих методов цитогенетической диагностики хромосомных болезней, их областей применения, разрешающих возможностей и ограничений.

В развитии методов клинической цитогенетики можно выделить 5 периодов, каждый из которых был ознаменован разработкой и внедрением ключевых технологий хромосомного анализа (табл. 16-1). Появление каждого такого нового цито-генетического метода способствовало не только эффективной диагностике хромосомных перестроек, но и описанию новых хромосомных синдромов. Необходимо отметить, что, несмотря на уже более чем полувековую историю клинической цитогенетики, все ее методы остаются актуальными и на настоящий день, обеспечивая решение тех или иных возникающих диагностических задач. При этом часто такое решение основывается на использовании комплекса методов, выбор которых в каждом конкретном случае может представлять нетривиальную задачу.

image
Таблица 16-1. Пять периодов клинической цитогенетики*

Примечание: * - по Ferguson-Smith et al., 2017 с дополнениями.

На современном этапе развития цитогенетики человека выделяются два основных направления в методах цитогенетической диагностики. Первое, традиционное, связано с приготовлением препаратов метафазных хромосом. В этом случае проводятся стандартные процедуры цитогенетического анализа, связанные с культивированием клеток, получением хромосомных препаратов и исследованием рутинно или дифференциально окрашенных хромосом, либо метафазные пластинки становятся объектом более детального изучения с применением высокоразрешающих методов молекулярной цитогенетики. В случае же невозможности приготовления хромосомных препаратов и проведения классического метафазного анализа, цитогенетическая диагностика, тем не менее, остается возможной. Эту возможность обеспечивают методы молекулярно-цитогенетического и молекулярно-генетического анализа, объектом исследования при применении которых становится уже не метафазная хромосома, а хроматин интерфазных ядер или вовсе молекула ДНК.

Вместе с тем золотым стандартом при проведении цитогенетической диагностики хромосомных болезней по-прежнему остается метафазный анализ хромосом. Только этот метод позволяет визуализировать и идентифицировать все хромосомы в кариотипе человека по их морфологическим характеристикам. Традиционно препараты метафазных хромосом получают из культур активно пролиферирующих клеток или клеток с высоким митотическим индексом. Наиболее распространенным источником метафазных пластинок являются культуры лимфоцитов периферической крови человека. Кроме того, для получения метафазных хромосом могут быть использованы культуры фибробластов кожи, клеток амниотической жидкости, ворсин хориона, костного мозга.

Говоря о выборе материала для проведения цитогенетического исследования, следует подчеркнуть, что он далеко не ограничивается перечисленными типами клеток. Так, например, существуют определенные трудности при проведении цитогенетического анализа солидных злокачественных новообразований, когда практически невозможно получить качественные препараты метафазных хромосом. В тех же случаях, когда это удается сделать, например, при использовании трансформированных клеточных линий, неизбежно встает вопрос о соответствии хромосомных аберраций в культуре кариотипу клеток нативной опухоли. Этот вопрос возникает вследствие возможности появления новых мутаций при трансформации и длительном культивировании клеток, а также вследствие их клональной селекции in vitro. Выходом из сложившейся ситуации является молекулярно-цитогенетическое исследование, основанное на использовании образца ДНК, выделенной из некультивированных опухолевых клеток. Современные методы ПГТ числовых хромосомных аномалий и структурных перестроек хромосом также практически полностью основаны на молекулярном анализе геномной ДНК из единичных бластомеров или биоптата ТЭ с помощью секвенирования нового поколения или ХМА. Развиваемые в последнее время технологии НИПТ хромосомных нарушений базируются на анализе внеклеточной ДНК плода, циркулирующей в кровотоке беременной женщины.

Таким образом, для проведения цитогенетического исследования может быть использован достаточно широкий спектр биологического материала, однако его особенности определяют выбор наиболее адекватного метода классического мета-фазного или молекулярно-цитогенетического анализа. Традиционно получение препаратов хромосом требует проведения нескольких стандартных процедур (Назаренко, Яковлева, 2001; Рубцов, 2006):

  • накопление или выделение митотических клеток;

  • гипотоническая обработка;

  • фиксация клеток;

  • распластывание хромосом на предметном стекле;

  • окраска хромосомного препарата.

Непременным условием получения качественных препаратов хромосом с достаточным числом метафазных пластинок является высокая митотическая активность клеток. При использовании лимфоцитов периферической крови стимуляция клеточной пролиферации in vitro достигается с помощью фитогемагглютинина - белка бобовых растений. Некоторые клетки (фибробласты, амниоциты) способны к пролиферации в культуре без стимуляции клеточного деления. Ряд других клеток, например, цитотрофобласта ворсин хориона, обладая высокой митотической активностью, требуют краткосрочного культивирования для получения метафазных хромосом либо вовсе могут быть использованы для приготовления так называемых «прямых» препаратов хромосом без этапа культивирования (Баранов, Кузнецова, 2007).

Продолжительность культивирования определяется индивидуальными свойствами клеток и прежде всего длительностью их клеточного цикла. Так, для получения препаратов метафазных хромосом из лимфоцитов периферической крови требуется их культивирование в течение 72 ч, когда число делящихся клеток в суспензионной культуре достигнет максимума. В то же время для регистрации мутагенных эффектов радиационной и химической природы лимфоциты рекомендуется культивировать в течение 52 ч, когда культура достигнет максимума по числу клеток на стадии первого митоза. Культивирование фибробластов или амниоцитов, пролиферирующих на поверхности силиконизированного стекла или пластика, требует нескольких дней до получения монослоя. Еще более продолжительным оказывается культивирование клеток внутриутробно погибших эмбрионов и плодов, биологического материала неразвивающихся беременностей, требующее несколько недель до накопления достаточного количества активно пролиферирующих клеток.

Для культивирования используют среды (обычно RPMI 1640, DMEM, F10, F12, среда Игла), специфичные для определенных типов клеток, с добавлением пуповинной сыворотки крови человека или эмбриональной телячьей сыворотки. В некоторых случаях для улучшения клеточной пролиферации в культуры добавляют растворы витаминов и незаменимых аминокислот. Обычно культивирование проводят при 37 °С либо во флаконах, либо в чашках Петри в условиях 5% CO2 . Накопление клеток в стадии метафазы достигается за счет добавления в культуры цитостатиков (колхицина, колцемидаρ , демеколцинаρ ), блокирующих веретено клеточного деления. В ряде случаев для увеличения доли митотических клеток может быть применена синхронизация культур.

Гипотоническая обработка является одним из важнейших этапов в получении качественных препаратов метафазных хромосом. Воздействие на клетки свежеприготовленным гипотоническим раствором хлорида калия или цитрата натрия приводит к значительному увеличению их размеров, способствует разрыву межхромосомных связей и обеспечивает в итоге хороший разброс хромосом в метафазной пластинке. Применение гипотонической обработки, предложенной в исследованиях П.И. Живаго (1934), A. Hughes (1952), S. Makino, I. Nashimura (1952) и Т. Хсю (1952), стало ключевым событием в развитии методов цитогене-тических исследований. Именно с ее использованием в 1956 г. Дж. Тио и А. Леван при изучении культур фибробластов легкого эмбрионов человека, а также Ч. Форд и Дж. Хамертон при исследовании сперматоцитов тестикулярной ткани впервые установили нормальное число хромосом в кариотипе человека.

Фиксация клеток, необходимая для сохранения морфологии хромосом, осуществляется с использованием охлажденного (4 °С) фиксатора Карнуа - метанол и ледяная уксусная кислота в соотношении 3:1. Свежеприготовленная суспензия клеток либо может быть непосредственно нанесена на предметное стекло для микроскопирования, либо храниться в архиве (при -20 °С) весьма продолжительное время.

В зависимости от цели диагностического исследования используются различные методы окрашивания хромосом, которые в общем виде могут быть подразделены на методы рутинной и дифференциальной окраски. Последние, в свою очередь, подразделяются на методы, приводящие к образованию сегментов вдоль длины всех хромосом (Q-, G-, R-окраска), и на методы, обеспечивающие окрашивание специфических хромосомных структур (C-, NOR-, Т-окраска).

Исторически первым методом, используемым в цитогенетике человека, стало рутинное окрашивание хромосом. Оно достигается путем окрашивания хромосомных препаратов красителем Романовского-Гимзы (азурэозином) без какой-либо предварительной обработки. Это приводит к сплошному прокрашиванию хромосом по всей их длине. Рутинное окрашивание позволяет установить лишь общее число хромосом в метафазной пластинке и провести некоторый анализ их морфологии, в частности, определить размер хромосомных плеч, положение первичных и вторичных перетяжек, центромерный индекс. В настоящее время рутинная окраска практически не применяется для диагностики хромосомных заболеваний, однако она остается актуальной для анализа хромосомных аберраций при тестировании мутагенных факторов (МАГАТЭ, 2014).

Появление методов дифференциального окрашивания хромосом позволило существенным образом повысить разрешающие возможности цитогенетического анализа в идентификации прежде всего структурных аберраций хромосом. Первым методом дифференциальной окраски стало Q-окрашивание, предложенное Т. Касперссоном и соавт. в 1970 г. Q-окраска (от англ. Quinacrine - акрихин) выявляется на хромосомах в виде чередования ярко- и темно-флуоресцирующих сегментов после окрашивания хромосомных препаратов интеркалирующими в ДНК красителями - акрихин-ипритом, акрихин-дигидрохлоридом или Hoechst 33258. Для анализа Q-окрашенных хромосом требуется применение люминесцентного микроскопа. Согласно Международной цитогеномной номенклатуре (ISCN 2020), Q-окраска, в зависимости от типа используемого красителя, обозначается как QFQ или QFH, где первая буква обозначает тип окраски (Q), вторая - основную применяемую методику (F - флуоресцентное окрашивание) и третья - используемый краситель (Q - акрихин, H - Hoechst 33258).

Наиболее распространенным на практике методом дифференциального окрашивания является G-окраска хромосом (G-banding, от англ. Giemsa - Гимза). Она выявляется благодаря обработке хромосомных препаратов протеолитическим ферментом (трипсином) с последующим окрашиванием красителем Гимзы. В результате выявляется поперечная исчерченность хромосом, где темные полосы соответствуют, как правило, гетерохроматиновым, а светлые - эухроматиновым районам хромосом. На метафазных хромосомах возможна идентификация порядка 300-400 дифференциально окрашенных сегментов на гаплоидный геном. По цитогеномной номенклатуре G-окраска обозначается как GTG (G-bands by Trypsin using Giemsa).

Существует три основных способа R-окраски хромосом (от англ. reverse - обратная). Первый связан с использованием флуорохромов, имеющих сродство к ГЦ-богатым участкам ДНК. Второй основан на обработке хромосомных препаратов гидроксидом бария при высоких температурах (60 °С) с последующим окрашиванием красителем Гимзы. И, наконец, третий вариант связан с введением в клеточные культуры за несколько часов до фиксации 5-бромдезоксиуридина (BrdU), что приводит к его включению в средне- и позднореплицирующуюся ДНК. Хромосомные регионы, содержащие ДНК с включенным бромдезоксиуридином, более слабо окрашиваются красителем Гимзы или акридиновым оранжевым. В то же время интенсивное окрашивание остальных районов указывает на полное отсутствие в них BrdU и завершение репликации. В результате на хромосомах проявляется поперечная исчерченность, характер которой противоположен наблюдаемой при G-окрашивании, - темноокрашенные полосы соответствуют эухроматиновым, а светлоокрашенные - гетерохроматиновым районам хромосом.

C-окраска (от англ. constitutive heterochromatin) достигается обработкой хромосомных препаратов щелочью (обычно гидроксидом бария или натрия) с последующей инкубацией в растворе 2×SSC и окрашиванием красителем Гимзы. В результате проявляются темноокрашенные сегменты конститутивного гетерохроматина, преимущественно в прицентромерных районах хромосом, тогда как эухроматиновые районы прокрашиваются очень слабо. По локализации выделяют 4 типа С-позитивного хроматина: 1) собственно центромерный, характерный для всех хромосом с небольшими гетерохроматиновыми блоками; 2) крупные блоки гетерохроматина, располагающиеся в прицентромерных районах длинных плеч хромосом 1, 9, 16; 3) крупный блок гетерохроматина на дистальной части длинного плеча Y-хромосомы; 4) гетерохроматин коротких плеч акроцентрических хромосом. В практике клинической цитогенетики С-окраска применяется преимущественно для уточнения происхождения хромосомных перестроек, в частности, для идентификации маркерных хромосом. По Международной цитогеномной номенклатуре C-окраска имеет обозначение CBG (C-bands by Barium hydroxide using Giemsa).

NOR-окраска (от англ. nucleolar organizer region - ядрышко-образующие районы, ЯОР), или Ag-окраска, применяется для идентификации ЯОР, расположенных в коротких плечах акроцентрических хромосом 13, 14, 15, 21 и 22. Для визуализации ЯОР применяются различные модификации метода, основанные на использовании нитрата серебра. В результате на спутничных нитях акроцентрических хромосом выявляются черные зерна восстановленного серебра, причем размер этих зерен значительно варьирует - от практически полного отсутствия окраски до достаточно крупных прокрашенных блоков хроматина. Такая вариабельность обусловливает Ag-полиморфизм хромосом человека.

Т-окраска (от англ. telomere - теломера) используется для выявления теломерных районов хромосом. Метод основан на инкубации хромосомных препаратов в растворе фосфатного буфера (pH 5,1) при 87 °С в течение 20-60 мин с последующим окрашиванием красителем Гимзы.

Кроме перечисленных методов, существует еще ряд способов визуализации определенных хромосомных структур. Среди них можно отметить культивирование лимфоцитов периферической крови в среде с низким содержанием фолиевой кислоты, которое используется для выявления ломких сайтов хромосом и применяется на практике для цитогенетической диагностики синдрома Мартина-Белла (или синдрома ломкой X-хромосомы) - наиболее частой формы Х-сцепленной умственной отсталости.

Введение в клеточные культуры в течение двух последовательных циклов репликации 5-бромдезоксиуридина дает возможность дифференциации сестринских хроматид. Хроматида, содержащая BrdU в обеих нитях ДНК, окрашивается более слабо по сравнению с хроматидой, в которой BrdU включен только в одну из цепей ДНК. Хроматидные обмены обусловливают формирование специфического рисунка метафазной хромосомы, состоящего из чередующихся светлых и темных полос. Данный способ окрашивания хромосом был разработан отечественными цитогенетиками Е.Н. Еголиной и А.Ф. Захаровым в 1972 г. (Еголина, Захаров, 1972). Увеличение частоты сестринских хроматидных обменов служит диагностическим признаком ряда заболеваний, обусловленных нестабильностью структуры хромосом (например, синдрома Блюма). Кроме того, анализ сестринских хроматидных обменов является классическим тестом в оценке уровня химического мутагенеза.

В целом использование стандартного метафазного анализа дифференциально окрашенных хромосом обеспечивает достаточно эффективную диагностику числовых аномалий хромосом и ряда структурных аберраций. Однако следует помнить, что такой подход обладает рядом ограничений, затрудняющих проведение цитогенетических исследований. Одно из принципиальных ограничений связано с разрешающими возможностями световой микроскопии: с ее помощью возможно идентифицировать порядка 400-550 сегментов на гаплоидный геном. Это затрудняет анализ происхождения маркерных и малых сверхчисленных хромосом в кариотипе, идентификацию комплексных хромосомных транслокаций, диагностику микроделеционных и микродупликационных синдромов. Зачастую структурные хромосомные аберрации, описываемые идентично, реально могут отличаться друг от друга по локализации областей разрывов хромосом и размеру перестроенных участков, что неизбежно скажется на особенностях их клинического проявления. В некоторой степени отмеченное ограничение может быть преодолено при анализе менее конденсированных прометафазных хромосом, обеспечивающих уровень разрешения в среднем 850-1000 сегментов. Существует два основных подхода для получения таких хромосом. Первый связан с использованием синхронизации клеточных культур. Второй основан на применении различных ингибиторов конденсации хромосом (бромистый этидий, актиномицин D) при вступлении клетки в митотическое деление. Разработка методов получения прометафазных хромосом явилась заметным этапом в истории клинической цитогенетики, впервые обеспечив возможность диагностики некоторых микроделеционных синдромов.

Методы световой микроскопии позволяют довольно успешно определять числовые и структурные перестройки хромосом, затрагивающие участки размером не менее нескольких миллионов пар азотистых оснований (табл. 16-2). Аберрации меньшего размера находятся за границами разрешающих возможностей световой микроскопии и требуют применения специальных методов молекулярно-цито-генетического анализа, обеспечивающих детекцию изменений на уровне даже в один нуклеотид, что, впрочем, очень редко требуется на практике для проведения цитогенетической диагностики.

image
Таблица 16-2. Уровень разрешения методов классической и молекулярной цитогенетики

В то же время разрешающая возможность световой микроскопии является далеко не единственным препятствием, ограничивающим качество и саму возможность проведения цитогенетического исследования. Так, успех в получении препаратов метафазных хромосом существенным образом зависит от характера клеточной пролиферации в культуре. В частности, именно по этой причине большинство образцов солидных новообразований остаются недоступными для классического метафазного анализа. Еще одну проблему представляют хромосомный мозаицизм и химеризм, когда в организме имеется два клеточных клона или более с различным набором хромосом. Присутствие небольшого процента клеток с ХА может иметь решающее значение в формировании патологического фенотипа. Однако минорный клеточный клон вполне может быть не выявлен при анализе небольшой выборки метафазных пластинок. С другой стороны, обнаружение нескольких аномальных клеток, например с моносомией, также оставляет вопросы об их происхождении, в частности, вследствие возможной потери метафазной хромосомы из пластинки при приготовлении препаратов. Более того, хромосомный мозаицизм может быть ограничен некоторыми типами клеток (например, эпителиальными), недоступными для культивирования и проведения метафазного анализа. В некоторых случаях, как, например, при синдроме Паллистера-Киллиана, сверхчисленная изохромосома по короткому плечу хромосомы 12 может быть визуализирована только на метафазных пластинках, полученных из культивированных фибробластов кожи. Все это диктует необходимость применения альтернативных методов цитогенетического исследования, обеспечивающих возможность изучения больших выборок клеток, в том числе без их предварительного культивирования. Такую возможность предоставляют методы молекулярно-цитогенетического анализа.

В основе всех современных методов молекулярной цитогенетики лежит использование принципа гибридизации нуклеиновых кислот in situ. Реакция гибридизации in situ представляет собой комплементарное взаимодействие так называемых ДНК-зондов с участками ДНК исследуемого кариотипа, осуществляемое непосредственно на цитологических препаратах (рис. 16-1, см. цв. вклейку). Исторически первым методом гибридизации in situ был радиоактивный вариант, предложенный в 1969 г. для локализации генов рРНК. Позднее были разработаны принципы флуоресцентной детекции нуклеиновых кислот с использованием антител, меченных флуорохромами, а также синтезированы модифицированные нуклеотиды, несущие в своем составе флуорохромные молекулы. Используя эти разработки, Дэниель Пинкель и соавт. в 1986 г. предложили протокол флуоресцентной in situ гибридизации (FISH) на метафазных хромосомах (Pinkel et al., 1986), открывший эру молекулярной цитогенетики человека.

Для проведения гибридизации используют ДНК-зонды - любые клонированные последовательности ДНК (повторяющиеся или уникальные последовательности, фрагменты хромосом или целые хромосомы), комплементарные участку ДНК исследуемого кариотипа и маркированные специфическими флуорохромами, обеспечивающими ее выявление. В зависимости от размера фрагментов ДНК их клонируют в различных векторах: плазмидах, космидах, YAC (от англ. yeast artificial chromosomes - дрожжевые искусственные хромосомы), BAC (от англ. bacterial artificial chromosomes - бактериальные искусственные хромосомы) или PAC (от англ. P1-derived artificial chromosomes - искусственные хромосомы на основе репликона фага P1). Для получения ДНК-зондов, кроме клонирования, используются также методы хромосомной микродиссекции, проточной сортировки хромосом, синтеза на основе ПЦР длинных фрагментов ДНК. ДНК-зонды маркируют («метят») репортерными молекулами (например, биотином или дигоксигенином), имеющими высокое сродство с молекулами, окрашиваемыми впоследствии флуоресцентными красителями, такими, например, как авидин-флуоресцеинизотиоцианат (авидин-FITC) или родамин. В некоторых случаях мечение осуществляют непосредственно флуорохромами (FITC, тетраметилизотиоцианат - TRITC). Мечение проводят с использованием реакции ник-трансляции (от англ. nick - разрыв), в ходе которой в молекулу ДНК с помощью фермента ДНКазы вносятся одноцепочечные разрывы с последующим восстановлением структуры за счет имеющихся в реакционной смеси свободных нуклеотидов, в том числе и конъюгированных с репортерными молекулами (или флуорохромами).

Проведение FISH-реакции включает в себя ряд стандартных процедур. На первом этапе осуществляют обработку хромосомных препаратов РНКазой А для удаления фрагментов РНК и протеолитическими ферментами (пепсином) для гидролиза цитоплазматических белков и более эффективного проникновения зонда к ДНК-мишени. Далее проводят денатурацию ДНК на хромосомном препарате, для чего выдерживают его в 70% растворе формамида при 70 °С в течение 2 мин. После этого проводят препарат по серии холодных спиртов (70-80-96%) при -20 °С. Далее на препарат наносят гибридизационную смесь, в состав которой входят предварительно денатурированный ДНК-зонд, формамид, декстрансульфат для предотвращения испарения гибридизационной смеси в ходе реакции и немеченная флуорохромами конкурентная ДНК для супрессии высокоповторяющихся последовательностей ДНК и повышения специфичности гибридизации. В качестве конкурентной ДНК, в зависимости от типа зондов и условий гибридизации, используется ДНК, полученная из спермы лососевых рыб, или фракция C0 t-1 ДНК из плаценты человека. Хромосомный препарат накрывают покровным стеклом, заклеивают по периметру полимерным клеем и помещают в гибридизационную камеру при 37 °С и повышенной влажности. Продолжительность гибридизации варьирует в зависимости от типов ДНК-зондов и может составлять от нескольких часов для центромероспецифичных ДНК-проб, 15-18 ч для хромосомоспецифичных ДНК-библиотек и до 3 сут для геномных ДНК-зондов при проведении сравнительной геномной гибридизации на метафазных хромосомах.

После гибридизации проводят процедуру удаления неспецифически связавшихся ДНК-зондов с хромосомного препарата, для чего инкубируют его в денатурирующем 50% растворе формамида. Далее, в зависимости от способа мечения ДНК-зондов, используют прямую или непрямую детекцию флуоресцентных сигналов. В том случае, если ДНК-зонд маркирован непосредственно флуорохромом, то хромосомный препарат окрашивают красителем, как правило, DAPI, и проводят микроскопирование на люминесцентном микроскопе с использованием специфических светофильтров. При использовании ДНК-зондов, меченных репортерными молекулами, предварительно проводят дополнительный этап детекции сигналов, для чего на препарат наносят антитела, конъюгированные с флуорохромами. При непрямой детекции, например, в случае использования биотинилированного ДНК-зонда, также имеется возможность усиления (амплификации) сигнала за счет последовательной обработки препарата антиавидином (антителом, специфичным к авидину) и авидином, несущим дополнительные флуорохромные молекулы (FITC). Визуализацию гибридизационных сигналов проводят также на люминесцентном микроскопе с использованием специфических светофильтров, а регистрацию изображений и документирование результатов исследования ведут с применением специального программного обеспечения.

При проведении FISH-анализа используется целый арсенал различных ДНК-зондов, позволяющих идентифицировать тот или иной тип ХА. Среди многообразия применяемых ДНК-зондов необходимо отметить следующие основные типы.

Центромероспецифичные ДНК-зонды. В их основе лежат высокоповторяющиеся последовательности ДНК, комплементарные центромерному гетерохроматину (α- и β-сателлиты) и обладающие полной или относительной специфичностью к центромерным районам хромосом. Такие зонды используются для анализа числовых нарушений хромосом, происхождения маркерных и малых сверхчисленных хромосом, при исследовании хромосомного мозаицизма и определения пола. Коммерческие зонды имеют маркировку CEN (centromere enumeration probes). Центромерные ДНК-зонды хорошо визуализируются не только на метафазных хромосомах, но и в интерфазных ядрах (рис. 16-2, см. цв. вклейку), что дало начало особому направлению в молекулярно-цитогенетической диагностике хромосомных нарушений - интерфазной цитогенетике. Данный подход позволяет получать достоверную информацию о числе копий анализируемых хромосом непосредственно в интерфазных ядрах, избегая при этом необходимости получения препаратов метафазных хромосом, а также в тех случаях, когда получить качественные препараты оказывается невозможно. Так, например, именно на основе интерфазной цитогенетики в начале 1990-х гг. начал развиваться пре-имплантационный генетический скрининг анеуплоидий в единичных бластомерах или полярных тельцах.

Вместе с тем применение центромероспецифичных ДНК-зондов имеет некоторые ограничения. Например, структурные перестройки хромосом не могут быть исследованы с помощью этих проб. Наличие дополнительного сигнала зонда в интерфазном ядре не может однозначно дифференцировать случаи трисомии и присутствия маркерной хромосомы. Кроме того, некоторые зонды весьма чувствительны к условиям гибридизации, и при их значительном изменении может наблюдаться перекрестная гибридизация (наличие флуоресцентных сигналов в центромерных районах других хромосом) либо, напротив, полное отсутствие сигналов. Явление гетероморфизма гомологов по числу копий α-сателлитной ДНК может сказываться на интенсивности сигналов на разных гомологичных хромосомах, затрудняя тем самым их подсчет. Эта проблема остро встает при проведении ПД анеуплоидий, особенно по акроцентрической хромосоме 21, в связи с чем при подозрении на синдром Дауна рекомендуется использовать ДНК-зонды, комплементарные уникальным последовательностям хромосомы 21.

Уникальные ДНК-зонды - это клонированныеуникальные последовательности ДНК, специфичные для определенных районов хромосом или отдельных генов (LSI - locus-specific identifiers). На практике такие зонды применяются для таргетной молекулярно-цитогенетической диагностики микроделеционных синдромов, имеющих характерные клинические признаки (например, таких, как синдромы Смит-Магенис, Прадера-Вилли, Энжельмена, Вильямса-Бойрена) (рис. 16-3, см. цв. вклейку). Кроме того, уникальные ДНК-зонды могут быть использованы для FISH-верификации результатов ХМА или массового параллельного секвенирования.

Теломерные и субтеломерные ДНК-зонды. Это меченые последовательности ДНК, комплементарные повторяющимся теломерным и уникальным субтеломерным последовательностям ДНК соответственно. Они находят применение для подтверждения криптических хромосомных перестроек, главным образом микроделеций, обнаруживаемых с помощью ХМА или массового параллельного секвенирования (рис. 16-4, см. цв. вклейку). С появлением субтеломерных ДНК-зондов в конце 1990-х гг. стало возможным прояснить молекулярную природу некоторых хромосомных болезней, которые ранее не могли быть диагностированы с использованием метафазного анализа. Примером таких заболеваний может служить смежный генный синдром ATR-16 (α-thalassemia, retardation, OMIM 141750) - синдром α-талассемии и умственной отсталости, обусловленный деле-цией кластера α-глобиновых генов (HBA1, HBA2) и гена SOX8, локализованных в субтеломерной области короткого плеча хромосомы 16pter-p13.3.

Хромосомоспецифичные ДНК-библиотеки - совокупность ДНК-зондов, комплементарных уникальным последовательностям ДНК определенной хромосомы. В результате гибридизации хромосома оказывается полностью окрашенной в определенный цвет. Именно поэтому хромосомоспецифичные ДНК-библиотеки называются также «painting»-пробами (WCP - whole chromosome paints). Они применяются для идентификации целых хромосом и их фрагментов, для установления происхождения комплексных транслокаций, инсерций и маркерных хромосом. Вариант FISH с использованием хромосомоспецифичных ДНК-библиотек получил название хромосомной супрессии in situ (CISS - Chromosomal in situ Supression) (Lichter et al., 1988). Принцип модификации заключается в использовании фракции немеченной флуорохромами высокоповторяющейся ДНК (Co t-1), получаемой из плаценты человека. Диспергированные повторяющиеся последовательности, присутствующие в составе хромосомоспецифичной ДНК-библиотеки, быстро гибридизуются (супрессируются) с Co t-1 ДНК и уже не участвуют в дальнейшем взаимодействии с хромосомной ДНК-мишенью. Это в итоге повышает специфичность связывания уникальных последовательностей в составе ДНК-зонда (рис. 16-5, см. цв. вклейку).

Геномные ДНК-зонды представляют собой тотальную фракцию геномной ДНК, выделенную из ядросодержащих клеток организма, опухолевых образцов, клеточных культур, меченную флуоресцентным красителем. Используются такие ДНК-зонды для проведения сравнительной геномной гибридизации как в классическом варианте на метафазных хромосомах, так и в ХМА.

Циклические олигонуклеотидные ДНК-зонды. Эти зонды были предложены Нильссоном с коллегами в 1994 г. для дифференциации перекрестно гибридизуемых α-сателлитных центромерных последовательностей некоторых негомологичных хромосом человека, что на практике затрудняет диагностику изменений их числа. Речь идет в первую очередь о парах акроцентрических хромосом 13 и 21, 14 и 22, а также о хромосомах 1, 5 и 19, традиционные центромероспецифичные зонды для которых обнаруживают перекрестную гибридизацию. Известно, что в составе 168-нуклеотидных мономерных единиц α-сателлитных повторов, присутствующих в центромерных регионах хромосом 13 и 21, отличаются только лишь два нуклеотида в 38 положении (тимин - в хромосоме 13 и цитозин - в хромосоме 21) и в 101 положении (цитозин и гуанин соответственно). Циклические зонды сконструированы таким образом, что своими 5'-концевыми последовательностями они оказываются комплементарными к этим полиморфным основаниям. То есть на 5'-конце зонда, специфичного к хромосоме 13, находится аденин, комплементарный Т38, а в зонде к хромосоме 21 - гуанин, комплементарный С38. Далее после небольшого комплементарного участка в 15-20 нуклеотидов, одинакового для обеих хромосом, следует некомплементарная последовательность (40-60 нуклеотидов), которая является мишенью включения репортерных молекул - биотина для зонда на хромосому 13 и дигоксигенина для зонда на хромосому 21. З'-концы зондов создаются комплементарными фрагменту α-сателлитного повтора. При гибридизации зонды распознают соответствующие полиморфные нуклеотиды в негомологичных хромосомах, и ДНК-лигаза, присутствующая в реакционной смеси, соединяет фосфодиэфирной связью 3'- и 5'-концы комплементарно связавшихся зондов. Именно поэтому такие зонды получили название Padlock-probes (зонды типа «навесного замка»). В результате различие в последовательности ДНК всего лишь в один нуклеотид становится возможным визуализировать на цитогенетическом уровне. В дальнейшем было предложено использовать подобные аллельспецифичные ДНК-зонды для детекции полиморфных однонуклеотидных замен, точковых мутаций и даже родительского происхождения хромосомных аномалий. Однако, несмотря на демонстрацию высоких разрешающих способностей, метод не нашел практического применения ввиду трудоемкости, а также наличия менее затратных молекулярно-генетических технологий, успешно решающих перечисленные выше задачи.

Появление методологии FISH-анализа положило начало развитию целого комплекса молекулярно-цитогенетических методов и направлений. Остановимся на их характеристике.

Как уже отмечалось выше, объектом изучения при проведении FISH-анализа может быть не только метафазная хромосома, но и хроматин интерфазного ядра. Интерфазный FISH-анализ занял заметное место в практике диагностики хромосомных аномалий. Можно выделить несколько областей его применения. В первую очередь это диагностика нарушений числа хромосом. Использование центромероспецифичных ДНК-зондов позволяет сравнительно легко определить число копий хромосом в клетке - заключение делается на основании подсчета числа флуоресцентных сигналов. В норме в интерфазном ядре должно визуализироваться два флуоресцентных сигнала (по одному для каждого гомолога), при трисомии - три, а при моносомии - один. Необходимо отметить, что существуют строгие критерии подсчета сигналов, которых следует придерживаться при интерпретации результатов исследования. Так, сигналы в контакте друг с другом считаются соответствующими одной хромосоме, высоковероятно находящейся в реплицирующемся состоянии, тогда как близколежащие сигналы считаются принадлежащими разным хромосомам, если они разделены расстоянием, большим, чем диаметр сигнала. В каждой реакции гибридизации производится подсчет не менее 50 ядер с четкими сигналами для каждого зонда без повреждений и следов цитоплазмы или клеточной мембраны. При подозрении на хромосомный мозаицизм число анализируемых ядер должно составить более 100 (Кузнецова и др., 2019). В случае проведения ПД с помощью интерфазного FISH-анализа делается заключение о наличии хромосомных нарушений в виде анеуплоидии.

  • Отрицательное заключение выносится, когда <10% ядер демонстрируют аномальное число сигналов.

  • Если наблюдается от 10 до 20% анеуплоидных ядер, возникает подозрение на хромосомный мозаицизм. В таких случаях рекомендуется дополнительно провести исследование кариотипа с помощью стандартных методов цитогенетического анализа.

  • Более 20% трисомных клеток свидетельствует о существовании аномалий числа хромосом, по крайней мере в мозаичной форме.

Для интерфазной FISH-диагностики мозаицизма низкого уровня предложены особые алгоритмы, оценивающие достоверность превышения зарегистрированной частоты анеуплоидных клеток некоторых контрольных значений, полученных при предварительном исследовании клеток с нормальным кариотипом (Lomax et al., 1994). Так, предел обнаружения клеток с числовыми нарушениями хромосом (lim) при интерфазном FISH-анализе можно определить по формуле:

image

В формирование фонового уровня анеуплоидии (или полиплоидии), регистрируемого при интерфазном FISH-анализе, вносят вклад как спонтанная частота нарушений сегрегации хромосом, так и ошибки метода (нерезультативная или перекрестная гибридизация, наложение гибридизационных сигналов в пространстве интерфазного ядра). При анализе анеуплоидии, особенно по половым хромосомам, следует также учитывать вероятность контаминации материала клетками матери.

Доверительный интервал (CI - confidence interval, 95%) для предела обнаружения мутации определяют по формуле:

image

На основании верхней границы доверительного интервала в анализируемой выборке интерфазных ядер определяют ожидаемое число клеток с аномальным хромосомным набором. Далее с помощью критерия χ2 или точного критерия Фишера проводят сравнение ожидаемого и наблюдаемого числа клеток с ХА и делают заключение о присутствии мозаицизма низкого уровня.

На практике зачастую используется вариант гибридизации с применением двух центромероспецифичных ДНК-зондов, меченных флуорохромами разного цвета. Такой подход позволяет оценивать дисбаланс одновременно по двум парам хромосом, осуществлять быструю ПД. Кроме того, двухцветная флуоресцентная in situ гибридизация оказывается удобным методом для регистрации три- и тетраплоидии в интерфазных клетках.

Точность интерфазного FISH-анализа при ПД анеуплоидии с помощью коммерческих наборов довольно высока. Чувствительность таких исследований, по данным разных лабораторий, составляет от 83 до 100%, а специфичность - 98-100%. Кроме того, технология интерфазной FISH является составной частью анализа происхождения маркерных хромосом (при условии интактности их центромерных последовательностей) как в ПД, так и в клинической цитогенетической практике. Для интерфазной диагностики анеуплоидии обычным является использование α-сателлитных ДНК-зондов для хромосом 18, X и Y. Для определения в клетках плода числа копий хромосом 13 и 21 рекомендуется использовать уникальные локус-специфичные ДНК-зонды: LSI 13 (локус гена RB1 13q14) и LSI 21 (локус 21q22.13~22.2). Использование ДНК-зондов для подсчета числа хромосом 13, 18, 21, Х и Y дает возможность идентифицировать 69-87% всех аномалий, выявляемых при амниоцентезе, в зависимости от уровня риска для пациента и показаний к инвазивной процедуре. Если известно, что статус плоидности в норме, общий остаточный риск хромосомных аномалий существенно снижается. Так, например, в группе беременных женщин с возрастными показаниями для проведения ПД вероятность хромосомных аберраций для плода составляет 3,4%. Если пробы для перечисленных хромосом показывают для них нормальный статус плоидности, то остаточный риск хромосомного нарушения снижается до 0,5%, то есть почти в 7 раз. Вероятность определения хромосомных аномалий с помощью интерфазного FISH-анализа по сравнению с дифференциальной G-окраской, включая мозаицизм и структурные перестройки хромосом, составляет 87,5%. То есть около 13% хромосомных аномалий, выявляемых пренатально, составляют маркерные хромосомы и структурные перестройки, которые не могут быть диагностированы при интерфазном FISH-анализе при использовании «классического» набора ДНК-зондов на хромосомы 13, 18, 21, X и Y. Эта величина, несомненно, должна приниматься во внимание при интерпретации результатов ПД хромосомных аномалий, в тех случаях, когда она проводится с использованием исключительно интерфазного FISH-анализа.

Неоспоримым преимуществом интерфазной цитогенетики является прежде всего отсутствие необходимости приготовления препаратов метафазных хромосом и культивирования клеток. Это снимает многие вопросы, связанные с появлением артефактов, присущих длительным культурам клеток (полиплоидизация in vitro, возникновение и клональная селекция клеток с аберрациями кариотипа, изменение пропорций клеточных клонов при хромосомном мозаицизме). Сама диагностика хромосомного мозаицизма становится более эффективной. Во-первых, для анализа оказываются доступными большие выборки интерфазных клеток. Во-вторых, появляется возможность исследования тканей или клеток, недоступных для культивирования и получения метафазных пластинок, например, клеток эпителия ротовой полости при диагностике межтканевого мозаицизма при синдроме Шерешевского-Тернера (СШТ).

В отличие от числовых аномалий хромосом, диагностика структурных аберраций с помощью интерфазной цитогенетики более затруднительна. Тем не менее при знании структуры перестроенной хромосомы такая диагностика становится реальной. Одним из ярких примеров служит выявление так называемой «филадельфийской хромосомы» (сбалансированной транслокации между хромосомами 9 и 22) в клетках костного мозга при хроническом миелоидном лейкозе. Эта транслокация приводит к слиянию последовательностей генов BCR и ABL1 с формированием химерного гена BCR-ABL, продукт которого обладает тирозинкиназной активностью и стимулирует пролиферацию опухолевых клеток. Данная транслокация типична для 95% пациентов с хроническим миелоидным лейкозом, является ранним маркером заболевания и имеет важное прогностическое значение. Для ее диагностики в интерфазных ядрах предложен набор из двух уникальных ДНК-зондов, комплементарных последовательностям генов BCR (9q34) и ABL (22q11.2) и меченных флуорохромами зеленого и красного цвета соответственно. При проведении гибридизации в нормальных интерфазных ядрах будут выявляться два флуоресцентных сигнала, соответствующих ДНК-зонду на ген BCR (зеленое свечение), и два флуоресцентных сигнала красного цвета, соответствующих зонду на ген ABL. В случае транслокации будет зарегистрировано три гибридизацион-ных сигнала - два специфичных нормальным гомологам хромосом 9 и 22 и один сигнал оранжевого цвета, образовавшийся от слияния последовательностей генов (рис. 16-6, см. цв. вклейку). Возможность проведения анализа на достаточно больших выборках интерфазных клеток костного мозга обеспечивает эффективную диагностику транслокации даже в небольшом проценте клеток. Следует отметить, что подобные принципы FISH-анализа транслокаций нашли свое применение и при диагностике других форм лейкозов, особенно на фоне успехов таргетной терапии онкогематологических заболеваний.

Интерфазный анализ нашел применение и в цитогенетике ранних репродуктивных потерь у человека. Известно, что основной вклад в остановку внутриутробного развития и элиминацию эмбрионов на ранних сроках беременности вносят числовые хромосомные нарушения, регистрируемые в среднем у 50-60% спонтанных абортусов I триместра (Назаренко, 1993; Баранов, Кузнецова, 2007). Цитогенетические исследования абортивного материала с использованием рутинных технологий культивирования клеток и получения препаратов метафазных хромосом сталкиваются с рядом проблем и прежде всего с явлением низкой пролиферативной активности клеток внутриутробно погибших эмбрионов in vitro. По результатам работ разных лабораторий, именно по этой причине в среднем около 25% образцов тканей спонтанных абортусов оказываются недоступными для цитогенетического исследования. Кроме того, существуют проблемы контаминации культур клетками материнского организма, что в ряде случаев ведет к ложному заключению о нормальном кариотипе эмбриональных клеток. Наконец, при длительном культивировании клеток имеется вероятность как возникновения некоторых мутаций (например, полиплоидии) in vitro, так и клональной селекции клеток с разным хромосомным набором. На фоне доступности ограниченного набора тканей для получения препаратов метафазных хромосом это может привести к недооценке уровня внутри- и межтканевого хромосомного мозаицизма.

Использование центромероспецифичных ДНК-зондов при интерфазном FISH-анализе позволяет диагностировать числовые хромосомные нарушения в некультивированных клетках различных зародышевых листков. Исследования в данном направлении показали, что клетки спонтанных абортусов человека с низкой пролиферативной активностью in vitro характеризуются большим разнообразием аномалий кариотипа, включая моносомии по аутосомам, а также двойные и тройные анеуплоидии. Кроме того, в тканях спонтанных абортусов был зафиксирован высокий уровень хромосомного мозаицизма, демонстрирующий патогенетическую значимость митотической нестабильности эмбрионального генома на ранних этапах развития (Lebedev et al., 2004).

Наконец, интерфазный FISH-анализ в комбинации с микроядерным тестом на двухъядерных цитокинезблокированных лимфоцитах нашел широкое применение в современных генотоксикологических исследованиях (МАГАТЭ, 2014). Введение в клеточные культуры цитохалазина B блокирует прохождение цитокинеза и приводит к образованию двухъядерных клеток. Использование центромероспецифичных ДНК-зондов позволяет легко фиксировать события хромосомного нерасхождения и отставания, приводящие к формированию трисомных и моносомных клеток (рис. 16-7, см. цв. вклейку). При этом анализ двухъядерных клеток имеет заметное преимущество перед традиционным интерфазным анализом суспензий одиночных ядер, поскольку каждое из ядер в цитокинезблокиро-ванной клетке выступает контролем по отношению к другому ядру. Это, в свою очередь, ведет к более достоверной оценке гипо- и гипердиплоидии.

Кроме регистрации анеугенных событий, такой подход позволяет проводить оценку кластогенных (структурных) нарушений хромосом, индикатором которых служит образование микроядер. Следует отметить, что микроядра, содержащие центромерный сигнал, как правило, являются маркером хромосомного отставания, тогда как центромеронегативные микроядра содержат фрагменты хромосомного материала, не включившегоcя в основное ядро (рис. 16-7, г). Очевидно, что точная дифференциация центромеропозитивных и центромеронегативных микроядер возможна при применении так называемых панцентромерных ДНК-проб на центромерные последовательности всех хромосом кариотипа человека (рис. 16-8, см. цв. вклейку).

«Обратная» гибридизация (reverse painting). Это вариант гибридизации in situ, используемый для быстрого анализа происхождения маркерных хромосом и хромосомных фрагментов, вовлеченных в перестройки (Carter et al., 1992). Он осуществляется в 3 этапа. На первом этапе проводят изоляцию маркерной хромосомы или фрагмента аберрантной хромосомы из метафазной пластинки с помощью методов механической или лазерной микродиссекции. На втором этапе осуществляют амплификацию и мечение ДНК изолированного фрагмента методом DOP-PCR с использованием универсальных вырожденных праймеров. Далее полученный ДНК-зонд гибридизируют сначала с метафазными хромосомами пробанда для проверки его специфичности, а затем - с нормальными метафазными хромосомами здорового индивида. По локализации сигналов гибридизации делают вывод о происхождении маркерной или аберрантной хромосомы.

Технологии мультицветной FISH. Диагностика некоторых типов хромосомных аномалий, например, таких как комплексные транслокации с вовлечением нескольких хромосом или идентификация маркерных хромосом, ставит задачу быстрого и эффективного анализа природы хромосомной перестройки. Одним из подходов к решению данной задачи может являться одновременное использование в реакции гибридизации нескольких ДНК-зондов, меченных разными флуорохромами. Однако такой вариант имеет определенные ограничения, связанные с проблемой корректной идентификации большого числа флуорохромов при микроскопировании вследствие возможного перекрывания спектров их флуоресценции. Решение данной проблемы было найдено в 1990 г., когда Петра Недерлоф с коллегами предложили принцип комбинаторного мечения, заключающийся в комбинировании различных вариантов небольшого числа флуорохромов при мечении разных хромосомных ДНК-библиотек (Nederlof et al., 1990). Число возможных комбинаций из n флуорохромов определяется по формуле 2n -1. Очевидно, что для идентификации каждой отдельной хромосомы набора достаточно использовать всего 5 флуорохромов (рис. 16-9, см. цв. вклейку). В 1996 г. на основе этого принципа появились две технологии многоцветной гибридизации in situ - мультицветная FISH (multicolour FISH; mFISH) и спектральное кариотипирование (spectral karyotyping; SKY).

В случае mFISH при микроскопировании проводят детекцию каждого отдельного флуорохрома с использованием набора специальных фильтров, характерных для строго определенной длины волны, а суммарное изображение получают после компьютерной обработки всех индивидуальных изображений (рис. 16-10, см. цв. вклейку). Технология SKY не имеет принципиальных отличий от mFISH, за исключением способа детекции изображения, который в данном случае проводится с помощью интерферометра, позволяющего зарегистрировать интенсивность свечения всего набора флуорохромов одновременно в каждой точке изображения (рис. 16-11, см. цв. вклейку). В отличие от mFISH, спектральное кариотипирование обеспечивает одновременный анализ множества флуоресцентных проб и дает возможность использования проб с перекрывающимися спектрами флуоресценции. Кроме того, появляется возможность включения в анализ хромосом, находящихся в наложении на метафазных пластинках. В целом же следует отметить, что результаты, полученные двумя методами многоцветного окрашивания хромосом, демонстрируют хорошую корреляцию друг с другом.

Многоцветное сегментирование хромосом. Мультицветная FISH, основанная на использовании только хромосомоспецифичных ДНК-библиотек, делает невозможным исследование внутрихромосомных аберраций (таких как инверсии, делеции, дупликации). Поэтому очевидно, что дальнейшее развитие технологии многоцветной гибридизации пошло по пути создания «многоцветных» ДНК-зондов, специфичных к плечам или даже сегментам отдельных хромосом. Одной из первых разработок в этом направлении явилась технология межвидового цветного сегментирования хромосом - Rx-FISH. В основу данного метода были положены результаты сравнительных исследований геномов разных видов организмов в пределах определенных таксономических групп. Эти исследования показали, в частности, что последовательности ДНК в хромосомах гиббона и человека на 98% гомологичны. Вместе с тем определенные хромосомы гиббона отличаются наличием существенных перестроек относительно хромосом человека, что является отражением эволюционных особенностей кариотипа приматов. В связи с этим ДНК-зонды, полученные на основе хромосомоспецифических ДНК-библиотек гиббона, способны гибридизоваться с хромосомами человека с выявлением специфических цветных сегментов на отдельных хромосомах. Был создан набор таких ДНК-зондов двух видов гиббонов (Halobates concolor и H. syndactylus). Для мечения использовались комбинации 3 флуорохромов, что позволило получить 7 различных вариантов окраски. ДНК-зонды гибридизовались на метафазные хромосомы человека и дифференцировали их на специфические сегменты (рис. 16-12, см. цв. вклейку). Стоит отметить, что Rx-FISH нашел свое применение в основном в фундаментальных исследованиях, особенно в области сравнительной эволюционной цитогенетики.

Многоцветное сегментирование хромосом в очередной раз поставило задачу увеличения числа флуорохромов для мечения ДНК-библиотек. Спустя 10 лет после предложения принципа комбинаторного мечения он был дополнен идеей не только качественного, но и количественного изменения пропорций флуорохромов при мечении. Так появился метод бинарного комбинаторного мечения - COBRA (combined binary ratio labelling). Метод заключается в использовании комплексов из 3 флуорохромов для мечения хромосомных библиотек, при этом для мечения каждой отдельной хромосомоспецифичной библиотеки выбирается строго определенное количественное соотношение двух из трех флуорохромов, входящих в состав комплекса. Для каждой пары флуорохромов используется 5 вариантов соотношения концентраций: 0%:100%, 25%:75%, 50%:50%, 75%:25% и 100%:0%, что в результате позволяет получить 12 различных оттенков. Добавление к каждой комбинации флуорохромов четвертого флуорохрома позволяет получить еще 12 дополнительных вариантов цвета. В итоге с помощью всего 4 флуорохромов можно индивидуально идентифицировать каждую хромосому набора. В целом число получаемых цветов определяется формулой:

image

где N - число получаемых цветов; n - число первичных флуорохромов; m - число дополнительных флуорохромов; r - число соотношений первичных флуорохромов.

Очевидно, что при увеличении числа дополнительных флуорохромов или при увеличении числа используемых комбинаций концентраций можно достигнуть 48, 96 и более различных оттенков, что при использовании плечеили сег-ментспецифичных ДНК-библиотек открывает возможности для идентификации внутри- и межхромосомных структурных аберраций. Метод COBRA нашел свое применение для многоцветного окрашивания как целых хромосом, так и отдельных хромосомных районов. В частности, предложен вариант субтеломерной S-COBRA-FISH.

Однако наибольшую популярность приобрел метод многоцветного сегментирования хромосом (mBAND), основанный на использовании уникальных сегмент-специфичных ДНК-библиотек, меченных разными флуорохромами или их комбинациями (Chudoba et al., 1999). mBAND позволяет достичь уровня разрешения до 450-550 цветных сегментов на гаплоидный геном (рис. 16-13, см. цв. вклейку), обеспечивая эффективную диагностику сложных случаев внутри и межхромосомных перестроек (рис. 16-14, см. цв. вклейку).

Сравнительная геномная гибридизация

В 1992 г. Анне Каллиониеми с коллегами предложила метод сравнительной геномной гибридизации, ставший для цитогенетики человека революционным во многих отношениях. Метод позволял провести скрининг всего кариотипа на предмет числовых и несбалансированных хромосомных перестроек, не получая при этом препаратов хромосом из анализируемых образцов тканей (Kallioniemi et al., 1992). CGH в классическом варианте представлял собой конкурентную гибридизацию in situ на нормальных метафазных пластинках здорового человека двух геномных ДНК-библиотек, одной - полученной из анализируемой ткани, второй - из контрольного образца, взятых в эквимолярных количествах и меченных разными флуорохромами (рис. 16-15). Первоначально методика была разработана для анализа несбалансированных хромосомных аберраций в клетках солидных опухолей, не поддающихся успешному культивированию, и позволила совершить серьезный прорыв в онкоцитогенетике. Вскоре, после замены метафазных пластинок для гибридизации микрочипами или микроматрицами, метод в формате ХМА (array-based comparative genomic hybridization) нашел самое широкое применение в практике клинической цитогенетики, ПД и ПГТ. Для решения некоторых диагностических задач метод aCGH со временем стал тестом первой линии, заменив собой классический цитогенетический анализ метафазных хромосом (Miller et al., 2010). Однако эту тенденцию не следует признавать абсолютной, поскольку только традиционное кариотипирование остается незаменимым методом для корректной интерпретации структуры хромосомных перестроек, в том числе и тех, которые выявляются с использованием aCGH. Тем не менее с середины 2000-х гг. и по настоящее время aCGH надежно удерживает лидирующие позиции в молекулярно-цитогенетической диагностике несбалансированных хромосомных перестроек, в первую очередь микроделеционных и микродупликационных синдромов (Weiss et al., 2012).

image
Рис. 16-15. Принцип сравнительной геномной гибридизации на метафазных хромосомах

Источником анализируемой ДНК при проведении CGH (или aCGH) могут быть любые ядросодержащие клетки организма: лимфоциты периферической крови, фибробласты, клетки амниотической жидкости, хориона, отдельные бластомеры или полярные тельца, внеклеточная ДНК из полости бластоцисты или среды для культивирования преимплантационных эмбрионов в рамках процедур ВРТ, образцы опухолевой ткани. Для исследования может быть доступен и архивный материал. В качестве источника ДНК для контрольной библиотеки, как правило, используются лимфоциты периферической крови мужчины, обеспечивающие анализ копийности Y-хромосомы. Однако в ряде случаев для диагностики несбалансированных аномалий половых хромосом может оказаться полезным применение контрольного образца ДНК от женщины с нормальным кариотипом. Мечение геномных ДНК-зондов осуществляется непосредственно флуорохромами либо репортерными молекулами, детекция которых производится с помощью соответствующих антител. На практике в качестве метки для тестируемой ДНК выбираются флуорохромы, имеющие зеленое свечение (например, FITC), а для контрольного образца - красное свечение (например, TAMRA). Отношение интенсивности зеленого сигнала к красному вдоль каждой хромосомы (или в каждой точке микрочипа) отражает относительное содержание последовательностей ДНК в исследуемом образце по сравнению с контролем и обозначается как флуоресцентное отношение (в англоязычной литературе «green/red ratio» или «log2 ratio»). В норме, при отсутствии хромосомного дисбаланса, флуоресцентное отношение интенсивности зеленого сигнала к красному будет равно 1,0 (log2 ratio = 0). Дупликация определенного региона или трисомия по какой-либо хромосоме набора в клетках тестируемого образца приведут к увеличению флуоресцентного отношения, тогда как в случае делеции или моносомии будет зарегистрировано его уменьшение. Теоретически при трисомии флуоресцентное отношение должно составлять 1,5 (log2 ratio = 1), а при моносомии - 0,5 (log2 ratio = -1).

Очевидное преимущество aCGH заключается в возможности молекулярного скрининга всего хромосомного набора в течение одной реакции гибридизации. Кроме того, aCGH не требует приготовления препаратов метафазных хромосом из анализируемой ткани: для проведения исследования используется исключительно образец геномной ДНК. В связи с этим с появлением aCGH возник новый для цитогенетики человека термин «молекулярное кариотипирование». aCGH позволяет диагностировать анеуплоидию хромосом, несбалансированные структурные аберрации, микроделеции, микродупликации, микротрипликации отдельных хромосомных сегментов и субсегментов. При этом протяженность выявляемого дисбаланса (или уровень разрешения метода) во многом определяется плотностью и количеством точек на микроматрице в каждом конкретном хромосомном участке. Современные микроматрицы представлены несколькими десятками тысяч точек (60 K), сотнями тысяч (180 K, 400 K) или миллионами точек (2,6 M).

Среди ограничений aCGH необходимо отметить следующие:

  1. Невозможность детекции сбалансированных хромосомных перестроек и полиплоидии. Сбалансированные аберрации хромосом (инверсии, сбалансированные и робертсоновские транслокации) не приводят к изменению числа копий ДНК, поэтому не могут быть выявлены с использованием принципа сравнительной геномной гибридизации. Использование в реакции эквимолярных количеств тестируемой и контрольной ДНК не позволяет также диагностировать нарушения плоидности. Однако при использовании высокоразрешающих SNP-чипов, содержащих полиморфные сайты, можно выявить триплоидию.

  2. Сложности в диагностике мозаичных форм хромосомных аномалий, идентификация которых зависит от частоты аномальной клеточной линии в исследуемом образце. Так, например, при проведении ПГТ эмбрионов на анеуплоидии с использованием aCGH чувствительность метода к выявлению мозаичного нарушения числа хромосом оценивается на уровне 20%.

  3. Невозможность определения точной структуры хромосомной перестройки. В частности, порядок и ориентация сегментов хромосом, вовлеченных в перестройку, локализация дуплицированных фрагментов ДНК не могут быть определены с помощью aCGH и требуют применения дополнительных методов исследования. Кроме того, исследованию с применением aCGH недоступны гетерохроматиновые области маркерных и малых сверхчисленных хромосом при их идентификации вследствие того, что регионы, обогащенные гетерохроматином, не представлены на микрочипах. Впрочем, здесь же следует особо отметить, что и CGH, и aCGH являются скрининговыми методами анализа кариотипа, и их результаты всегда требуют независимой верификации с помощью альтернативных молекулярно-цитогенетических (например, FISH с локус-специфичными ДНК-зондами) или молекулярно-генетических (ПЦР в режиме реального времени, цифровая капельная ПЦР, секвенирование) технологий.

Следует отметить, что отдельную проблему при интерпретации результатов aCGH и установлении гено-фенотипических корреляций представляет явление полиморфизма по числу копий протяженных участков ДНК (CNV) с размером повторяющихся элементов от 1 т.п.н. С момента первого сообщения о таком типе полиморфизма в геноме человека в 2004 г. накоплен существенный массив данных о частотах и локализации CNV как среди здоровых индивидов, так и в группах пациентов с недифференцированными формами умственной отсталости и задержкой интеллектуального развития, аутизмом, шизофренией, МВПР, нарушениями в репродуктивной сфере. Вместе с тем феномен CNV до сих пор вызывает множество дискуссий. Применительно к ПД хромосомных аномалий дилемма в трактовке факта изменения числа копий того или иного локуса приобретает особую значимость, так как анализ становится менее информативным, а факт обнаружения дисбаланса, имеющего неясное клиническое значение, вероятно, вызовет определенное беспокойство. Таким образом, решающее значение приобретает дизайн микроматрицы, так как именно от него зависят качество и информативность анализа. Кроме этого, чрезвычайно важными представляются накопление и систематизация информации о распространении CNV-полиморфизма в геноме человека как в норме, так и при патологии. Для этих целей организованы специальные базы данных: DGV (Database of Genomic Variants, http://dgv.tcag.ca/dgv/app/home), DECIPHER (DatabasE of Chromosomal Imbalance and Phenotype in Humans using Ensembl Resources, https://decipher.sanger.ac.uk/), ISCA (International Standards for Cytogenomic Arrays, http://dbsearch.clinicalgenome.org/search/). Базы данных позволяют сопоставить полученный результат микроматричного анализа с уже имеющейся информацией об известных полиморфных вариантах или микро-делеционных/микродупликационных синдромах, связанных с данным участком хромосомы.

Согласно рекомендациям Европейской цитогенетической ассоциации (Silva et al., 2019), CNV целесообразно классифицировать на 5 типов в зависимости от степени их патогенетической значимости, определяемой разностью в общей популяционной частоте того или иного варианта и частоте среди индивидов с тем или иным заболеванием:

  • 1) полиморфные CNV;

  • 2) вероятно полиморфные CNV;

  • 3) варианты неясного клинического значения;

  • 4) вероятно патогенные CNV;

  • 5) патогенные CNV.

При этом среди дополнительных факторов при определении патогенетической значимости CNV рекомендуется учитывать: происхождение CNV (de novo возникший вариант или унаследованный), родительское происхождение CNV в случае наличия в ее составе известных импринтированных генов, генный состав с наличием генов, мутации в которых имеют известное клиническое значение, наличие регуляторных регионов, мозаичное состояние CNV.

Как уже отмечалось, в настоящее время существует два основных подхода к анализу хромосомных аномалий, связанных либо с непосредственным исследованием препаратов метафазных хромосом, либо с использованием молекулярных подходов. Технология сравнительной геномной гибридизации явилась первой молекулярно-цитогенетической технологией, позволившей получить информацию об анеуплоидиях и несбалансированных структурных хромосомных перестройках в кариотипе без приготовления препаратов метафазных хромосом. Дальнейший прогресс в технологиях секвенирования генома привнес в цитогенетику новый метод - NGS или массовое параллельное секвенирование (MPS). Производительные методы секвенирования генома обеспечили беспрецедентный уровень разрешения цитогенетического анализа, во многом стирающий физические границы между хромосомными и генными мутациями. Свидетельством этому стало появление термина «цитогеномика». Наблюдается смещение акцентов от анализа структурных перестроек хромосомных регионов к исследованию их генного состава. Однако, как и для многих методов цитогенетического исследования, использование NGS позволило не только эффективно решать существующие диагностические задачи (например, проводить высокоразрешающее секвенирование точек разрывов при хромосомных перестройках на предмет микроделеций хромосомного материала), но и обозначить новые направления развития цитогенетики. Именно на основе NGS получила активное развитие технология НИПТ хромосомных аномалий по анализу внеклеточной ДНК плода в крови беременной женщины. Начиная с неинвазивного тестирования трисомий по хромосоме 21, технология развилась в метод тестирования большинства клинически значимых анеуплоидий по аутосомам и половым хромосомам, микроделеционных синдромов. В современных модификациях метода это мощный инструмент для полногеномного скрининга, позволяющий не только исследовать геном плода, но и выявлять структурные изменения в геноме матери (Vermeesch et al., 2016). Неожиданно особенную ценность при этом приобрела способность метода выявлять структурные перестройки, характерные для циркулирующих опухолевых клеток, маркируя тем самым ранние онкологические процессы в организме женщины (Lenaerts et al., 2019). Вместе с тем необходимо отметить, что НИПТ не отменяет рекомендаций к инвазивной ПД в случае обнаружения отклонений у плода на хромосомном или генном уровне.

NGS занял лидирующие позиции и в ПГТ-А при проведении процедур ЭКО. В настоящее время данный метод обеспечивает максимальную чувствительность среди всех молекулярных технологий для выявления мозаичных хромосомных аномалий в бластоцистах человека. Стоит отметить, что если ранее детекция мозаичного хромосомного нарушения однозначно предполагала исключение такого эмбриона из переноса, то сейчас эти взгляды претерпевают существенную трансформацию. Совершенно неожиданно мозаицизм низкого уровня по числовым нарушениям хромосом оказался совместимым с успешной имплантацией бластоцисты, наступлением беременности и рождением здорового ребенка с нормальным кариотипом (Greco et al., 2015). На этом фоне применение высокоразрешающих технологий анализа хромосомного набора и разработка алгоритмов интерпретации возможной патогенетической значимости мозаичных хромосомных аномалий становятся актуальными задачами в современной преимплантационной генетической диагностике (Gram et al., 2019).

Еще одна новая область применения технологий высокопроизводительного секвенирования генома в цитогенетике - это анализ хромосомных территорий и топологически ассоциированных доменов (Dixon et al., 2012). Исследования в данном направлении показывают, что трехмерная архитектура клеточного ядра - это важнейший уровень организации наследственной информации, обеспечивающий регуляцию активности генов. Изменения в топологии внутри- и межхромосомных контактов оказываются, по всей видимости, определяющим этиологическим механизмом развития ряда наследственных и хромосомных заболеваний (Лебедев, 2018; Фишман и др., 2018).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Завершая обзор современных методов диагностики хромосомных болезней, следует обратить внимание на исключительно широкий диапазон их диагностических возможностей. В настоящее время становится возможным проводить цитогенетическое исследование на различных уровнях организации хромосомного материала - от отдельных молекул ДНК и хроматина интерфазных ядер до суперспирализованных метафазных хромосом и межхромосомных контактов в пространстве клеточного ядра. ДНК-зонды, применяемые для диагностики хромосомных аномалий, могут являться аллельспецифичными, быть комплементарными повторяющимся или уникальным последовательностям генома либо вовсе представлять собой всю геномную ДНК. Для проведения различных вариантов молекулярно-цитогенетического исследования могут использоваться цитологические препараты метафазных хромосом, интерфазных ядер или срезов тканей. Анализ возможен как для культивированных, так и для некультивированных клеток, в том числе и для клеток, вовсе неспособных к нормальной пролиферации in vitro. В большинстве современных модификаций методов диагностика хромосомных аберраций может быть и вовсе проведена с использованием образцов ДНК без получения препаратов метафазных хромосом. Цитогенетический анализ возможен как на свежеприготовленных препаратах, так и на архивном биологическом материале. Отмеченные особенности, наряду с возможностью идентификации всех типов хромосомного дисбаланса, делают методы молекулярно-цитогенетического анализа практически универсальным инструментом для всестороннего исследования и диагностики хромосомной патологии у человека.

Список литературы

  1. Баранов В.С., Кузнецова Т.В. Цитогенетика эмбрионального развития человека: научно-практические аспекты. СПб.: Издательство Н-Л, 2007. 640 с.

  2. Бочков Н.П., Пузырев В.П., Смирнихина С.А. Клиническая генетика: Учебник. 4-е изд., испр. и доп. М.: ГЭОТАР-Медиа, 2011. 592 с.

  3. Ворсанова С.Г., Юров Ю.Б., Чернышов В.Н. Медицинская цитогенетика (учебное пособие). М.: ИД-МЕДПРАКТИКА-М, 2006. 300 с.

  4. Еголина Н.А., Захаров А.Ф. Спирализация хромосом китайского хомячка после обработки клеток 5-бромдеоксиуридином в двух последовательных митотических циклах // Цитология. 1972. Т. 14, № 2. С. 165-171.

  5. Использование цитогенетической дозиметрии для обеспечения готовности и реагирования при радиационных аварийных ситуациях. МАГАТЭ, Вена, 2014. 237 с.

  6. Кузнецова Т.В., Шилова Н.В., Творогова М.Г. и др. Практические рекомендации по обеспечению качества и надежности цитогенетических исследований // Медицинская генетика. 2019. Т. 18, № 5. С. 3-27.

  7. Лебедев И.Н. Цитогенетика человека в геномную и постгеномную эру: от архитектуры генома к новым хромосомным болезням // Цитология. 2018. Т. 60, № 7. С. 499-502.

  8. Назаренко С.А. Изменчивость хромосом и развитие человека. Томск: Изд-во Том. ун-та, 1993. 200 с.

  9. Назаренко С.А., Яковлева Ю.С. Цитогенетика человека и хромосомные болезни: Методическое пособие. Томск: Изд-во «STT», 2001. 83 с.

  10. Рубцов Н.Б. Методы работы с хромосомами млекопитающих: Учебное пособие. Новосибирск: Изд-во Новосибирского государственного университета, 2006. 152 с.

  11. Фишман В.С., Сальников П.А., Баттулин Н.Р. Оценка функциональной значимости хромосомных перестроек с позиции трехмерной архитектуры генома: практические рекомендации для врачей-генетиков // Биохимия. 2018. Т. 83, № 4. С. 543-553.

  12. Carter N.P., Ferguson-Smith M.A., Perryman M.T. et al. Reverse chromosome painting: a method for the rapid analysis of aberrant chromosomes in clinical cytogenetics // J. Med. Genet. 1992. Vol. 29. P. 299-307.

  13. Chudoba I., Plesch A., Lorch T. High-resolution multicolour-banding: a new technique for refined FISH analysis of human chromosomes // Cytogenet. Cell Genet. 1999. Vol. 84. P. 156-160.

  14. Cram D.S., Leigh D., Handyside A. et al. PGDIS position statement on the transfer of mosaic embryos 2019 // Reprod. Biomed. Online. 2019. Vol. 39, N 1. P. e1-e4.

  15. Dixon J.R., Selvaraj S., Yue F. et al. Topological domains in mammalian genomes identified by analysis of chromatin interactions // Nature. 2012. Vol. 485. P. 376-380.

  16. Ferguson-Smith M., Pereira J., Kasai F. Chromosome sequencing: the fifth and final era of cytogenetics // Molecular Cytogenetics. 2017. Vol. 10. P. 20.

  17. Gardner R.J.M., Amor D.J. Gardner and Sutherland’s chromosome abnormalities and genetic counselling. Oxford monographs on medical genetics. 5th edition. Oxford University Press, 2018. 1268 p.

  18. Greco E., Minasi M.G., Fiorentino F. Healthy babies after intrauterine transfer of mosaic aneuploid blastocysts // N. Engl. J. Med. 2015. Vol. 373. P. 2089-2090.

  19. ISCN 2020: An International System for Human Cytogenomic Nomenclature (2020). Editors: J. McGowan-Jordan, R.J. Hastings, S. Moore. Reprint of: Cytogenetic and Genome Research. 2020. Vol. 160. № 7-8.

  20. Kallioniemi A., Kallioniemi O.P., Sudar D. et al. Comparative genomic hybridization for molecular cytogenetic analysis of solid tumors // Science. 1992. Vol. 258. P. 818-821.

  21. Lebedev I.N., Ostroverkhova N.V., Nikitina T.V. et al. Features of chromosomal abnormalities in spontaneous abortion cell culture failures detected by interphase FISH analysis // Eur. J. Hum. Genet. 2004. Vol. 12. P. 513-520.

  22. Lenaerts L., Jatsenko T., Amant F., Vermeesch J.R. Noninvasive prenatal testing and detection of occult maternal malignancies // Clin. Chem. 2019. Vol. 65. P. 1484-1486.

  23. Lichter P., Cremer T., Borden J. et al. Delineation of individual human chromosomes in metaphase and interphase cells by in situ suppression hybridization using recombinant DNA libraries // Hum. Genet. 1988. Vol. 80. P. 224-234.

  24. Lomax B., Kalousek D., Kuchiuca B. et al. The utilization of interphase cytogenetic analysis for the detection of mosaicism // Hum. Genet. 1994. Vol. 93. P. 243-247.

  25. Miller D.T., Adam M.P., Aradhya S. et al. Consensus statement: Chromosomal micro-array is a first-tier clinical diagnostic test for individual with developmental disabilities or congenital abnormalities // Am. J. Med. Genet. 2010. Vol. 86. P. 749-764.

  26. Nederlof P.M., van der Flier S., Wiegant J. et al. Multiple fluorescence in situ hybridization // Cytometry. 1990. Vol. 11. P. 126-131.

  27. Pinkel D., Straume T., Gray J.W. Cytogenetic analysis using quantitative, high sensitivity fluorescence hybridization // Proc Natl Acad Sci USA. 1986. Vol. 83. P. 2943-2938.

  28. Silva M., de Leeuw N., Mann K. et al. European guidelines for constitutional cytogenomic analysis // Eur. J. Hum. Genet. 2019. Vol. 27. P. 1-16.

  29. Vermeesch J.R., Voet T., Devriendt K. Prenatal and preimplantation genetic diagnosis // Nat. Rev. Genet. 2016. Vol. 17. P. 643-656.

  30. Weiss A., Mrasek K., Klein E. et al. Microdeletion and microduplication syndromes // J. Histochem. Cytochem. 2012. Vol. 60. P. 346-358.

Глава 17. Моногенные наследственные болезни

Введение

Наиболее важным направлением исследований в медицинской генетике является выяснение генетической основы наследственных болезней и болезней с наследственным предрасположением. Практическим следствием таких исследований является разработка методов профилактики и лечения заболеваний. В этой главе мы изложим феноменологию проявления генов моногенных наследственных заболеваний, т.е. таких заболеваний, этиология которых обусловлена мутациями в отдельных генах. Моногенные наследственные болезни занимают особое место в патологии человека в силу лучшей изученности их природы по сравнению с другими типами наследственной патологии - хромосомной или мульти-факторной. Большинство из них встречается редко или даже очень редко, но суммарно, как следует из наших данных, основывающихся на широких генетико-эпидемиологических исследованиях, проведенных во многих популяциях европейской части России, распространенность моногенных наследственных болезней в российских популяциях может достигать 1% и более.

установление типа наследования моногенных заболеваний

Прежде, чем мы перейдем к изложению феноменологии проявления генов, вызывающих моногенные, или менделирующие, наследственные заболевания кратко остановимся на установлении типа их наследования, так как именно это является доказательством характера генетической природы таких заболеваний.

Основными понятиями при рассмотрении менделевского наследования признаков и болезней у человека являются «фенотип» и «генотип». Под термином фенотип принято понимать сумму всех внешних характеристик человека. Следует отметить, что когда говорится о внешних характеристиках, то следует подразумевать не только такие внешние признаки, как рост, цвет глаз или число пальцев на руках и ногах, но и различные физиологические, биохимические и даже молекулярные характеристики, которые могут измениться в результате действия генов. Фенотипические признаки, с которыми сталкивается медицинская генетика, - это наследственные болезни и их симптомы.

Под термином генотип (геном) понимают сумму всех генов организма. Однако нередко понятие «генотип» используют для описания состояния отдельного или нескольких генов. Генотип в значительной мере определяет фенотип, а гены - отдельные фенотипические признаки.

Фенотип, в отличие от генотипа, может меняться в течение жизни, генотип при этом остается постоянным, свидетельство этому - наш собственный онтогенез. В течение жизни внешне человек меняется, старея, а генотип - нет. За одним и тем же фенотипом могут стоять разные генотипы, и, напротив, при одном и том же генотипе фенотипы могут различаться. Последнее утверждение подкреплено изучением МБ. Их генотипы идентичны, а фенотипически они могут различаться по массе тела, росту, поведению и т.д. Из этого следует, что не существует в абсолютном большинстве случаев однозначной связи между генами и фенотипическими признаками, и проявление генов может изменяться как под действием факторов окружающей среды, так и в результате взаимодействия с другими генами. Очевидно, что между симптомами наследственного заболевания, такими как отсутствие ушной раковины, судороги, умственная отсталость, кисты в почках и многими другими, и изменением одного белка в результате мутации в каком-то конкретном гене - дистанция огромного размера. Мутантный белок - продукт мутантного гена - должен каким-то образом взаимодействовать с сотнями, если не с тысячами других белков, кодируемых другими генами, чтобы в результате изменился какой-то нормальный признак или появился патологический. Кроме того, продукты генов, принимающих участие в становлении любого фенотипического признака, могут взаимодействовать и модифицироваться факторами окружающей среды. Вместе с тем в случае, когда речь идет о моногенно наследуемых признаках (например, наследственных болезнях), действие мутантного гена не затушевывается многочисленными взаимодействиями его продукта с продуктами других генов или с факторами окружающей среды, и наличие мутантного гена(-ов) определяет изменение фенотипа. Это происходит, как в сложном механизме, когда дефекта одной детали достаточно, чтобы при тысячах других нормальных деталях механизм не работал.

Моногенное наследование признаков у человека называют еще менделевским, так как правила, согласно которым оно происходит, установил Грегор Мендель еще в 1865 г.

Особенности проявления менделевских правил наследования у человека

У человека, по понятным причинам, невозможны контролируемые скрещивания. Кроме того, число детей в семье, как правило, бывает небольшим. Для того чтобы доказать аутосомно-доминантный или аутосомно-рецессивный характер наследования заболевания, необходимо собрать достаточно большое число семей с большим числом детей в них. Если учесть, что абсолютное большинство наследственных заболеваний встречается редко, то становится ясно, что чаще всего медицинскому генетику приходится пользоваться упрощенными требованиями к доказательствам определенного типа наследования. Эти упрощенные требования следуют из менделевских правил наследования. Правомерно будет сказать, что заключение при таком типе анализа сводится к тому, что в исследуемой родословной сегрегация того или иного заболевания не противоречит определенному менделевскому типу наследования.

Обычно в поле зрения медицинского генетика попадает семья, в которой есть больной или больные с предположительно наследственным заболеванием. Для такой семьи обычно собирается родословная, т.е. устанавливаются предки родителей и их родственники и описывается статус их здоровья, а также другие сведения. Принято представлять родословную графически, используя для этого определенные символы, изображенные на рис. 17-1.

В 1991 г. Национальным обществом генетиков-консультантов (США) была создана специальная группа для стандартизации символов родословной. Эта группа подготовила рекомендации, которые после тщательного рецензирования были приняты как стандарт и опубликованы в двух журналах: American Journal Human Genetics и Journal of Genetic Counseling в 1995 г. С тех пор стандарты символов родословной получили мировое признание. В 2008 г. Bennet и соавт. проанализировали, как применяется стандартная номенклатура составления родословных 1995 г., используя для этого разные источники - литературу (книги и журналы), интервью с представителями обществ медицинских и клинических генетиков разных стран, и пришли к выводу, что эта номенклатура получила повсеместное распространение и практически не требует коррекции.

image
Рис. 17-1. Некоторые символы, принятые при составлении родословных

«Пробанд» - это термин, который обозначает пораженного члена семьи (живого или умершего) или плод при пренатальном медико-генетическом консультировании, из-за которого возникла необходимость обращения к врачу-генетику. В специально разработанную генетическую карту, которая является аналогом обычной истории болезни, подробно записываются сведения о больном. В дальнейшем продолжают сбор данных о родственниках первой степени родства (дети, сибсы и родители); затем второй степени родства (полусибсы, тети и дяди, племянники и племянницы, деды, бабушки и внуки); затем третьей степени родства (двоюродные сибсы). Врач должен собрать не только сведения, касающиеся конкретного патологического признака в семье, но и информацию о других серьезных заболеваниях и аномалиях, встречающихся среди членов семьи. Важно получить сведения о спонтанных абортах, мертворождениях и ранней детской смертности. Иногда они могут иметь прямое отношение к существу вопроса и сыграть важную роль при оценке как диагноза заболевания, так и прогноза, а также оценке риска. Например, множественные спонтанные аборты, особенно на раннем сроке беременности, позволяют предположить, что один из родителей является носителем сбалансированной хромосомной перестройки. Ранняя детская смертность, особенно сопровождающаяся рвотой, желтухой, судорогами и др., позволяет заподозрить наследственные болезни обмена веществ. Всегда нужно фиксировать основные медико-генетические данные с обеих сторон (по отцовской и материнской линии), даже если речь идет об аутосомно-доминантном заболевании, унаследованном от одного из родителей. На основании собранных сведений строят графическую схему родословной, используя специальные символы. Для этого могут быть применены заранее подготовленные шаблоны либо специальные пластиковые линейки для рисования, в которых есть кружки, квадраты, треугольники, стрелки разных размеров. Родословную сначала лучше рисовать карандашом, что позволяет вносить в нее изменения, о которых консультирующийся вспоминает позже. Затем такая родословная может быть обведена чернилами. В настоящее время существуют компьютерные программы для составления родословных.

Именно такая родословная становится предметом анализа медицинского генетика.

В 1966 г. появилось первое издание книги В. Мак-Кьюсика «Менделевское наследование у человека. Каталог аутосомно-доминантных, аутосомно-рецессивных и Х-сцепленных фенотипов», в котором были собраны сведения о различных, нормальных и патологических, состояниях у человека, которые обнаруживают менделевское наследование. В абсолютном большинстве случаев установление типа наследования заболеваний, представленных в этом каталоге, основывалось на указанных выше принципах. В связи с нестрогостью этих принципов некоторые заболевания переходили из одного каталога в другой по мере накопления материала и появления новых изданий. В настоящее время в этой книге, которая перестала переиздаваться с 1994 г. и существует в постоянно пополняющейся версии в Интернете (адрес сайта: http://www.ncbi.nlm.nih.gov/Omim/), представлены описание и библиография более 25 000 фенотипов, из них с установленным типом наследования и известной молекулярной основой фенотипа - около 6000.

Основную часть описанных фенотипов составляют те, что наследуются аутосомно-доминантно и аутосомно-рецессивно, их более 5400. Стоит добавить, что заболевания с этими типами наследования составляют в соответствующих каталогах примерно половину списков. За почти 54 года, прошедших с момента первого издания книги Мак-Кьюсика, число описаний менделирующих фенотипов у человека выросло более чем в 10 раз.

Аутосомно-доминантное наследование

В настоящее время известно несколько тысяч аутосомно-доминантно наследующихся фенотипов. Мы остановимся на некоторых общих принципах их выявления с помощью генетического подхода.

На рис. 17-2 представлена родословная, в которой наследуется синдром Марфана - аутосомно-доминантное заболевание, ген которого FBN1 (ген фибриллина) картирован в хромосоме 15. Синдром Марфана проявляется системным поражением соединительной ткани, так как дефектный белок входит в состав межклеточного вещества соединительной ткани. Больные с синдромом Марфана обычно высокого роста, с длинными конечностями и арахнодактилией пальцев. Кроме того, у больных наблюдаются кифосколиоз, миопия высокой степени или подвывих хрусталика, расширение корня аорты.

В родословной три поколения. В первом поколении был болен отец (I1), но к моменту исследования семьи он умер. Среди семи его детей двое больных (дочь - II2 и сын - II5) и пятеро здоровых. II2 состоит в браке со здоровым мужчиной, у них семеро детей, из которых больны четверо (III2, III4, III5, III6) - три девочки и один мальчик, а трое здоровы. Здоровый сын первого больного (II7) состоит в браке со здоровой женщиной (II8). У них восемь детей, все они здоровы.

Приведенная выше родословная демонстрирует требования, предъявляемые к родословным с аутосомно-доминантным наследованием. Во-первых, один из родителей больных детей также должен быть болен. Во-вторых, болезнь должна встречаться у людей обоего пола. В-третьих, согласно менделевским правилам наследования, половина детей больного родителя должна быть больна, и риск, который составляет 50%, остается постоянным для каждого последующего ребенка. Однако данное требование нежесткое, поскольку при небольшом числе детей в семье могут случайным образом наблюдаться заметные отклонения от ожидаемого отношения больных детей к здоровым. В-четвертых, должна наблюдаться передача заболевания от отца к сыну, что исключает сцепленное с полом наследование. В-пятых, у здоровых потомков больного все дети должны быть здоровы.

image
Рис. 17-2. Родословная семьи, в которой аутосомно-доминантно наследуется синдром Марфана

В действительности даже в тех случаях, когда сталкиваются с аутосомно-доминантным заболеванием в семье, далеко не всегда удается наблюдать родословную, подобную той, что приведена на рис. 17-2. Для этого есть несколько причин.

Одна из основных - это вновь возникающие мутации в отдельных ПК одного из родителей (при выполнении программы «Геном человека» установлено, что в большинстве случаев новые мутации возникают в гаметогенезе у мужчин). При таком наследовании больной с аутосомно-доминантной патологией будет единственным случаем заболевания в семье. Очевидно, что для такого больного шанс передать мутацию своим детям будет обычным для аутосомно-доминантного типа наследования, т.е. равен 50%.

Вторая причина отклонения от правил аутосомно-доминантного наследования - мозаицизм зародышевых клеток (мозаицизм означает присутствие двух или более генетически различных линий клеток в одном организме). Такой мозаицизм возникает на ранних стадиях развития организма в результате появления мутации в одной из клеток зародышевого пути в момент его обособления. Поскольку клетки зародышевого пути клонируются, мутация может оказаться в большей или меньшей части зрелых ПК, и как результат возможно появление в семье здоровых родителей детей с аутосомно-доминантными заболеваниями. Именно поэтому соматическим мозаицизмом объясняются повторные случаи ахондроплазии, несовершенного остеогенеза и других аутосомно-доминантных заболеваний у детей, родители которых клинически совершенно здоровы.

Аутосомно-рецессивное наследование

По данным «Каталога наследственных признаков человека» (OMIM), известно несколько тысяч фенотипов с аутосомно-рецессивным типом наследования. Примерно 50% этих фенотипов представлено болезнями, наследующимися аутосомно-рецессивно. Как и аутосомно-доминантные, аутосомно-рецессивные заболевания поражают все органы и системы человека и, следовательно, чрезвычайно разнообразны по своим проявлениям.

В силу редкости аутосомно-рецессивных заболеваний, а также тяжести течения многих из них в абсолютном большинстве случаев родители больных детей являются гетерозиготными носителями и клинически здоровы. 1/4 детей в браке гетерозиготных родителей должны быть гомозиготами по нормальному доминантному аллелю, 1/2 - гетерозиготами и 1/4 - гомозиготами по мутантному аллелю. Риск появления больного с аутосомно-рецессивным заболеванием в семье, где родители являются гетерозиготными носителями мутантного гена, составляет 25% и не меняется для любой беременности этой супружеской пары. Родословные больных с аутосомно-рецессивным заболеванием обычно невыразительны: родители и все ближайшие родственники больного здоровы, могут быть больны братья и сестры (оба пола поражаются одинаково часто). Если больной с рецессивным заболеванием вступает в брак, то его партнер в большинстве случаев является нормальной гомозиготой, и поэтому все дети в таком браке здоровы, но являются гетерозиготными носителями. Нередко в родословных с аутосомно-рецессивными заболеваниями родители больных оказываются близкими родственниками (рис. 17-3).

На рис. 17-3 представлена родословная, в которой наследуется редкое аутосомно-рецессивное заболевание - синдром Коккейна (OMIM 216400). Характерными признаками синдрома Коккейна являются карликовость, раннее старение, пигментная дегенерация сетчатки, атрофия зрительных нервов, тугоухость, умственная отсталость, повышенная чувствительность к свету и др. Ген синдрома картирован на хромосоме 5. Его белок участвует в репарации тиминовых димеров ДНК, возникающих после воздействия ультрафиолета.

image
Рис. 17-3. Аутосомно-рецессивное наследование синдрома Коккейна

Родители больных детей, как и III2, так и III3 и III4, являются двоюродными сибсами. Кроме того, обе семьи с больными детьми родственны друг другу, так как II1, II4, II5 и II8 являются сибсами. Объяснение большей частоты близкородственных браков в семьях, где есть больные с аутосомно-рецессивным заболеванием, очень простое. Чем реже рецессивный ген встречается в популяции, тем меньше шансов, что оба родителя будут гетерозиготами по этому гену, так как вероятность такой супружеской пары равна произведению вероятностей возможности быть гетерозиготным носителем для каждого партнера. Так, при частоте гетерозиготного носительства гена ФКУ, равной примерно 0,02, вероятность брака гетерозиготных носителей составит 0,0004. Иными словами, одна из 2500 супружеских пар представлена гетерозиготными носителями (так как риск рождения больного ребенка для такой пары составляет 1/4, частота ФКУ в популяции как раз и составляет 1:10 000). В том случае, когда один из супругов является гетерозиготным носителем гена ФКУ (вероятность 0,02), а второй супруг является ему родственником, вероятность для второго супруга быть гетерозиготным носителем того же гена зависит от степени родства супругов. Для двоюродных сибсов она составляет, например, 25%, что в 12,5 раза выше, чем если бы супруги не были родственниками. Из приведенных расчетов также следует, что чем реже встречается рецессивный ген в популяции, тем большую долю среди семей с больными детьми будут составлять семьи, родители в которых являются близкими родственниками.

Итак, для аутосомно-рецессивно наследуемого признака характерно: носитель аутосомно-рецессивного признака является гомозиготой по мутантному аллелю соответствующего гена (если мутантные аллели у такого носителя являются разными, то его называют компаундной гетерозиготой), родители индивидуума с аутосомно-рецессивно наследуемым признаком (заболеванием) этого признака не имеют, но являются носителями мутантного гена. Признак могут проявить только братья и сестры (сибсы) этого индивидуума. Доля сибсов с рецессивным признаком в такой семье составляет 25%. Рецессивно наследуемый признак проявляется одинаково у сибсов разного пола. Для редких аутосомно-рецессивных заболеваний характерно, что родители больных детей значительно чаще, чем если бы это происходило случайно, являются близкими родственниками.

Наследование, сцепленное с Х-хромосомой

Гены, локализованные в Х-хромосоме, как и признаки, которые они контролируют, называются Х-сцепленными. Число известных Х-сцепленных заболеваний меньше, чем аутосомных, гены которых разбросаны по 22 аутосомам. Тем не менее известно около 300 генов, локализованных в Х-хромосоме, мутации в которых вызывают наследственные болезни. Всего же в Х-хромосоме выявлено более 600 генов, и, вероятно, это число не окончательное.

Прежде чем перейти к изложению наследования, сцепленного с Х-хромосомой, и особенностям родословных при этих типах наследования, следует напомнить, что у человека пол гетерогаметен. Женщины имеют во всех клетках две Х-хромосомы, а мужчины - одну Х- и одну Y-хромосому. Y-хромосома не гомологична Х-хромосоме, в ней содержится небольшое число генов. Мужчины являются гемизиготами по Х-хромосоме и большинству содержащихся в ней генов. Наследование половых хромосом происходит так же, как и простых менделевских признаков.

При случайном объединении гамет должно образоваться равное количество зигот женского и мужского пола.

Поведение генов, которые расположены в половых хромосомах, строго соответствует поведению самих хромосом. Если мутантный ген находится в одной из Х-хромосом матери (например, в хромосоме Х1), то эту Х-хромосому получат половина сыновей и половина дочерей матери-носительницы. Если ген отвечает за рецессивное заболевание, то сама мать должна быть здорова, так как у нее есть вторая нормальная Х-хромосома, но заболевание разовьется у той половины сыновей, которые получили хромосому Х1 с мутантным геном, поскольку Y-хромосома негомологична Х-хромосоме, и в ней просто не содержится пар абсолютному большинству генов Х-хромосомы. У дочерей, получивших от матери измененную хромосому, заболевание также не разовьется, так как они получат нормальную вторую Х-хромосому от отца. Таким образом, если мать является носительницей сцепленного с Х-хромосомой рецессивного гена, риск быть больным у ее сыновей составит 1/2, или 50%, а у ее дочерей - 0%. В то же время риск быть гетерозиготными носительницами у дочерей равен 50%.

Для рецессивных Х-сцепленных заболеваний характерно, что наследуют их мужчины - родственники друг другу по материнской линии. Это могут быть двоюродные братья, матери которых - родные сестры, или дяди и племянники больного по материнской линии и т.д. (рис. 17-4).

image
Рис. 17-4. Х-сцепленное рецессивное наследование

В том случае, если отец болен, то все его сыновья будут здоровы, а все дочери - облигатными гетерозиготными носительницами Х-сцепленного гена. Любые Х-сцепленные рецессивные заболевания значительно чаще поражают мужчин, женщины болеют крайне редко, так как, чтобы заболела женщина, должен болеть ее отец, а мать должна быть гетерозиготой по мутантному гену. Такая ситуация бывает тогда, когда Х-сцепленное рецессивное заболевание не очень резко снижает приспособленность больного. Примером подобного заболевания является Х-сцепленный рецессивный ихтиоз, или цветовая слепота к красному цвету, наследующаяся Х-сцепленно.

Для Х-сцепленных рецессивных, как и для аутосомно-доминантных заболеваний, свойственно возникновение части случаев в результате вновь возникших мутаций. Однако в отличие от аутосомно-доминантных заболеваний, когда при летальности этого заболевания на ранних этапах онтогенеза все его случаи объясняются вновь возникшими мутациями, при Х-сцепленных рецессивных заболеваниях такого не бывает, так как у женщин - гетерозиготных носительниц летального Х-сцепленного рецессивного гена - этот ген не проявляется, поскольку имеется его нормальная копия во второй Х-хромосоме. Еще в 1935 г. Холдейн показал, что при летальном Х-сцепленном заболевании у 1/3 больных его причиной является вновь возникшая мутация, при условии одинаковой частоты мутирования в женских и мужских ПК. В настоящее время показано, что большая часть точковых мутаций в Х-хромосоме возникает во время сперматогенеза. В этом случае доля вновь возникших мутаций, обусловливающих Х-сцепленное рецессивное летальное заболевание (например, миопатию Дюшенна), будет меньше. Данная проблема чрезвычайно важна для медико-генетического консультирования, когда необходимо решить, является ли мать больного ребенка с Х-сцепленным рецессивным летальным заболеванием гетерозиготной носительницей мутантного гена, или это случай вновь возникшей мутации. В первом варианте риск заболевания у ее следующего сына будет равен 50%, а во втором - 0%.

Х-сцепленных доминантных признаков (в том числе и заболеваний) немного. Примером такого заболевания является D-резистентный гипофосфатемический рахит, при котором нарушена резорбция фосфатов в почечных канальцах и, как следствие, - оссификация длинных трубчатых костей, в результате происходит их искривление, что особенно характерно для нижних конечностей. Еще одно Х-сцепленное доминантное заболевание - недержание пигмента (incontinentia pigmenti), проявляющееся нарушением пигментации кожи, а также глазными и неврологическими нарушениями и аномалиями зубов. Особенностью этого заболевания является то, что все гемизиготные мужчины, носители мутантного гена, поражаются настолько сильно, что погибают внутриутробно. В результате только женщины, имеющие это заболевание, попадают в поле зрения врачей, и возникает необходимость отличать Х-сцепленное доминантное наследование от аутосомно-доминантного наследования заболевания, ограниченного полом, такого, например, как РМЖ, обусловленный мутацией в гене BRCA1.

Если мутантный ген отвечает за Х-сцепленное доминантное заболевание, то будут больны 1/2 дочерей и 1/2 сыновей больной матери, т.е., как и при аутосомно-доминантном заболевании, риск заболеть будет одинаковым для детей обоего пола - 1/2, или 50%. В этом случае родословная не позволяет различить два типа наследования. Заподозрить по родословной Х-сцепленное доминантное заболевание позволяет родословная, в которой болен отец. Поскольку отец передает свою Х-хромосому всем дочерям, то при достаточно большом числе больных девочек, а также большом числе здоровых мальчиков в семье предположение об Х-сцепленном доминантном заболевании, наследующемся в этой семье, может быть обоснованным.

Y-сцепленное наследование

В Y-хромосоме найдено небольшое число генов, основная масса которых вовлечена в детерминацию мужского пола или имеет отношение к сперматогенезу. Наследование генов и, соответственно, признаков, сцепленных с Y-хромосомой, называется голандрическим. В этом случае ген (признак) от отца передается только всем сыновьям, но не дочерям.

При Y-сцепленном наследовании ген, локализованный в Y-хромосоме, передается только сыновьям, но не дочерям, т.е. наследование признака происходит исключительно по мужской линии.

Псевдоаутосомное наследование

Этот тип наследования называют еще частично сцепленным с полом. Так наследуются гены, которые расположены в псевдоаутосомных областях Х- и Y-хромосом, т.е. на самых концах коротких плеч этих хромосом. Псевдоаутосомные области Х- и Y-хромосом гомологичны и спариваются в мейозе I. Гены, которые находятся в этих псевдоаутосомных областях, могут за счет кроссинговера переноситься из одной хромосомы в другую. В результате признаки, которые контролируют эти гены, в одной части родословной могут выглядеть как Y-сцепленные, а в другой - как Х-сцепленные. Так наследуется дисхондростеоз, или синдром Лери-Вейля, обусловленный мутациями в гене SHOX, который локализован в псевдоаутосомной области.

Митохондриальное наследование

Митохондриальная ДНК (мтДНК) содержит несколько десятков генов и представлена кольцевой структурой. Особенностью наследования мтДНК является то, что она наследуется только по материнской линии, хотя больными могут быть как мужчины, так и женщины. Это связано с тем, что в яйцеклетке содержится до 200 000 митохондрий, в то время как сперматозоид несет всего несколько митохондрий, да и они могут деградировать в течение сперматогенеза. Мужчины не могут передать митохондриальное заболевание, а его передача потомству больной женщиной не является строго регулярной из-за существования феномена гетероплазмии, т.е. присутствия в митохондриях как ДНК, несущей патогенную мутацию, так и нормальной ДНК. Родословная, в которой наблюдается наследование митохондриального заболевания, отличается от родословной с Х-сцепленным наследованием (хотя в обоих случаях наследование происходит по материнской линии), так как чаще всего больна мать, хотя симптомы заболевания у нее могут быть выражены незначительно, а заболевание может быть передано не только сыновьям, но и дочерям с равной вероятностью.

ОБЩАЯ ФЕНОМЕНОЛОГИЯ ПРОЯВЛЕНИЯ ГЕНОВ МОНОГЕННЫХ НАСЛЕДСТВЕННЫХ БОЛЕЗНЕЙ

Предполагается, что в геноме человека содержится примерно 20 000 белок-кодирующих генов. В настоящее время известна последовательность более 16 000 генов, соответственно, последовательность еще нескольких тысяч генов пока неизвестна, но все понимают, что это дело времени, причем не очень продолжительного. На место традиционного метода выявления генов моногенных наследственных болезней с помощью доказательства их типа наследования и последующего генетического картирования, требовавшего большого по объему семейного материала, пришли новые производительные методы сиквенса генома, которые могут быть реализованы на очень небольшом семейном материале, что резко ускорило выявление «новых» генов менделирующих заболеваний.

До настоящего времени считается, что гены, мутации в которых приводят к развитию моногенных заболеваний, в большинстве случаев кодируют полипептидные цепи, или белки. ДНК таких генов составляет приблизительно 1,5% ДНК всего генома. Эту часть генома называют экзомом, а сиквенс экзома является как раз тем подходом, который используется для выявления новых редких генов моногенных заболеваний, о чем сказано ранее.

Диагностика моногенных наследственных болезней, как, впрочем, и других типов наследственных болезней, начинается с их фенотипического описания, затем могут быть использованы биохимические методы диагностики для наследственных болезней обмена веществ или молекулярно-генетические методы, которые являются единственными методами этиологической диагностики этой группы наследственных болезней. Следует, однако, почеркнуть, что фенотипическое описание продолжает оставаться не только важным приемом диагностики, но и основой для выяснения патогенеза моногенных наследственных болезней. Углубленное фенотипическое описание моногенных наследственных болезней получило свое развитие в международной программе Human Phenotype Ontology (http://human-phenotype-ontology.github.io/about.html), раздел которой - Phenomizer может быть использован как подспорье в диагностике и дифференциальной диагностике моногенных наследственных болезней. В этом отношении интересна также серия статей, опубликованных преимущественно в 2009 г. в 149 томе Am. J. Med. Genet. Part A, в которых под общим заголовком «Элементы морфологии» рассматривается рекомендуемая стандартная терминология для аномалий (пороков) развития различных частей тела, таких как нос, губы, уши, руки, ноги и ряд других.

Моногенные наследственные болезни поражают все органы и системы органов человека, нередко поражение затрагивает одновременно различные органы и проявляется в виде синдрома.

Изменения (мутации) далеко не всех генов приводят к развитию моногенных наследственных болезней. Полную и постоянно обновляющуюся информацию о генах, мутации в которых обусловливают развитие наследственных моногенных наследственных болезней, можно найти в таких базах данных, как Online Database of Mendelian Inheritance in Man (OMIM) (https://www.omim.org) или The Human Gene Mutation Database (http://www.biobase-international.com/product/ hgmd). Анализ этих баз данных показывает, что из 16 000 расшифрованных генов человека мутации только примерно 6000 обусловливают возникновение различных моногенных заболеваний и признаков (в соответствующей статистике OMIM на конец апреля 2020 г. было указано, что чуть больше 3800 генов отвечают за моногенные заболевания и нормальные признаки). Это составляет около 20% всех известных генов человека. Наши подсчеты показали, что в OMIM нормальные признаки и заболевания представлены примерно поровну. Предполагается что процент генов, мутации в которых являются причиной моногенных заболеваний, вряд ли сильно изменится, когда будут найдены все гены человека. Одной из возможных причин этого феномена может быть дублирование функций многих генов, особенно так называемых генов «домашнего хозяйства», обеспечивающих поддержание структуры и функции всех клеток организма. Считается, что гены «домашнего хозяйства» составляют большую часть генов генома и активны во всех клетках.

Еще одной причиной того, что мутации не во всех генах проявляются моногенными заболеваниями, может быть ранняя летальность носителей таких мутаций, не выявляемая обычными методами.

О месте проявления мутантных генов, вызывающих моногенные заболевания

Гены по-разному проявляются в различных тканях и органах в соответствии с характером их дифференцировки, которую гены в значительной мере и определяют. Хотя в каждой клетке организма содержится весь набор генов, в клетках с разными типами дифференцировки активны разные гены. Гены гемоглобинов, например, активно работают только в клетках красного ростка крови, и гемоглобины практически невозможно обнаружить в других тканях. Гены миелинов активны преимущественно в клетках периферических нервов, а гены кристаллинов активны в хрусталике. Таких примеров дифференциальной активности генов можно приводить очень много. В сущности, все наследственные болезни, проявляющиеся изолированным поражением отдельных органов, являются такими примерами. Однако есть гены, работающие не в одном органе или ткани, а во многих. В этих случаях гены кодируют белки, или особые РНК, выполняющие какие-либо общебиологические функции. Мутации в таких генах приводят к возникновению наследственных синдромов, причем спектр поражаемых органов и тканей определяется тем, где функция соответствующего гена является очень важной для нормального функционирования этих органов и тканей. Возьмем для примера ауто-сомно-рецессивный синдром атаксии-телеангиэктазии. Клинические проявления этого синдрома разнообразны и включают низкий рост, телеангиэктазии на конъюнктиве глаз и на коже, бронхоэктазы, мозжечковую атаксию, гипогонадизм, гипоплазию тимуса и еще ряд симптомов, в частности, склонность к малигнизации. Синдром обусловлен мутациями в гене АТМ, который картирован на хромосоме 11 в локусе 11q22.3 (OMIM 607585). Ген кодирует белок, который относится к семейству фосфатидилинозитол-3 киназ. Этот белок необходим для репарации повреждений ДНК, так как фосфорилирует ключевые субстраты, участвующие в репарации ДНК и в контроле за протеканием клеточного цикла. С точки зрения функций белка гена АТМ ясны некоторые симптомы синдрома атаксии-телеанги-эктазии, в частности, поражение иммунной системы и склонность к малигниза-ции, так как в этих случаях репарация ДНК от повреждений является критически важным процессом. Вместе с тем другие клинические проявления синдрома, такие как мозжечковая атаксия, гипогонадизм или телеангиэктазии, в настоящее время трудно объяснить, но совершенно очевидно, что контроль за клеточным циклом, в котором участвует белок АТМ, очень важен для нормального формирования и функционирования соответствующих систем.

О времени проявления мутантных генов, вызывающих моногенные заболевания

Еще одной особенностью действия генов, кроме места их действия, является время их действия в течение онтогенеза. Хотя большинство моногенных болезней проявляется достаточно рано в развитии (примерно 75-80%), известно значительное число таких болезней, которые манифестируют в юношеском, взрослом или даже в старческом возрасте. Примером последних является болезнь Альцгеймера, или старческое слабоумие, поздняя форма которой проявляется обычно после 65 лет. Некоторые гены бывают активны в нескольких фазах онтогенеза, в этом случае фенотипические эффекты таких генов могут быть совершенно различны в разных фазах. Особый феномен времени действия генов представляют собой гены гемоглобина. В эмбриональном периоде гемоглобин представлен двумя α- и двумя ε-цепями, у плода гемоглобин представлен двумя α- и двумя γ-цепями, а у взрослых -двумя α- и двумя β-цепями. Кроме того, в А2-гемоглобине две α-цепи соединены с двумя δ-цепями.

К сожалению, наши представления о времени и месте действия всех генов генома человека находятся в зачаточном состоянии. Чтобы его преодолеть, необходимо разработать методы анализа транскриптома в любой момент онтогенеза и в клетках всех тканей.

Распределение генов по хромосомам

К настоящему времени картировано, т.е. установлена локализация, большое число генов наследственных болезней, и для многих из этих генов охарактеризована их функция, т.е. установлено, какие продукты они кодируют (число таких генов превышает уже несколько тысяч). В большинстве случаев это белки, играющие различные роли. Это и структурные белки, и рецепторы, и каналы, и транспортные белки, и ферменты, и т.д. Распределение картированных генов по хромосомам человека неравномерное. Есть хромосомы, в которых локализовано большое число генов, например хромосомы 1, 2, 6, 11, или, напротив, относительно немного генов - 21, 18, Y. Положение картированных генов, в том числе генов моногенных заболеваний, во всех хромосомах человека можно найти в разных источниках, в том числе в OMIM.

Классификации моногенных наследственных болезней

Существует множество классификаций моногенных наследственных болезней, но основная базируется на типах менделевского наследования. Согласно этой классификации, все моногенные наследственные болезни делятся на аутосомные доминантные и рецессивные, Х-сцепленные доминантные и рецессивные и Y-сцепленные заболевания. Некоторые авторы сюда же включают моногенные митохондриальные болезни. В каталоге наследственных признаков человека (OMIM) содержится описание более 5000 аутосомных заболеваний, доминантных и рецессивных примерно поровну, несколько сотен Х-сцепленных заболеваний и относительно немного Y-сцепленных. Кроме того, известно более двух десятков моногенных митохондриальных заболеваний (МЗ), обусловленных мутациями в генах мтДНК.

Нередко наследственные болезни классифицируются по тому, поражение какого органа они обусловливают (рис. 17-5). На рис. 17-5 представлен пример такой классификации, построенной на основе анализа проявления 1658 генов, вызывающих преимущественно моногенные заболевания (76% в целом, гены доминантных заболеваний - 30%, рецессивных - 40%, гены, мутации в которых дают как доминантные, так и рецессивные заболевания, - 4%, гены Х-сцепленных заболеваний - 6%). Надо заметить, что это большая часть моногенных болезней, для которых на момент написания статьи был известен молекулярный дефект. Некоторые гены поражают более чем один орган или ткань, но на рисунке эти болезни включены столько раз, сколько органов или тканей поражается. Все поражаемые системы организма представлены 17 категориями, из них две категории - нервная система и неонатальные заболевания - оказываются наиболее нагруженными наследственными болезнями. За ними по частоте следуют наследственные болезни обмена веществ и наследственные болезни, поражающие мышечную систему и скелет. Остальные органы и ткани страдают при наследственных заболеваниях примерно с одинаковой частотой (2-6%). То, что неонатально проявляющиеся наследственные болезни составляют значительную часть всей наследственной патологии, легко объясняется тем, что в раннем развитии любого организма необходима работа большей части генов генома человека. Понятно, что в этом случае значительно возрастают шансы, что мутации большого числа генов будут приводить к различным нарушениям онтогенеза. Известно несколько тысяч наследственных синдромов, проявляющихся, как правило, множественными ПР. Значительная часть этих синдромов наследуется моногенно. Высокая частота наследственных неврологических заболеваний также указывает на то, что в формировании и функционировании нервной системы принимают участие многие гены, и их доля, вероятно, больше, чем доли генов, необходимых для дифференцировки и функционирования других органов.

Основой другой классификации моногенных наследственных болезней является то, какая из молекулярных функций нарушается в случае мутации в соответствующем гене. Число молекулярных функций в исследованиях разных авторов варьирует, но в большинстве случаев к ним относят связывание с нуклеиновыми кислотами, ферментативные, транспортные, моторные, регуляцию транскрипции, сигнальную трансдукцию, структурную, связывание с лигандом, шаперонную, регуляцию активности ферментов и т.д. На рис. 17-6 (см. цв. вклейку) приведены результаты уже цитированного исследования, посвященного классификации генов человека. Для этого предварительно из разных источников была собрана информация о функции 12 221 генов человека, из которых 1430 генов, мутируя, обусловливают развитие заболевания. Следует отметить, что авторы цитируемого исследования используют χ2 и другие статистические показатели для подтверждения надежности своих заключений. При сравнении этих двух групп генов выявляется, что моногенные заболевания возникают при мутациях генов всех функциональных классов. Однако представленность генов, вызывающих моногенные заболевания, в ряде случаев не совпадает с представленностью генов соответствующего функционального класса в общем пуле известных генов. Так, моногенные заболевания чаще встречаются при мутациях в генах ферментов, белков-транспортеров и структурных белков. В то же время гены белков, связывающихся с нуклеиновыми кислотами, среди тех, что вызывают наследственные болезни, оказываются недопредставленными.

image
Рис. 17-5. Частоты генов, вызывающих преимущественно моногенные заболевания, поражающие различные органы и системы организма. Модифицировано из Lopez-Bigas N. et al. Highly consistent pattern for inherited human diseases at the molecular level. Bioinformatics. 2006. Vol. 22, N 3. P. 269-277

Еще одна классификация наследственных болезней основана на анализе того, какой биологический процесс нарушается при мутации в соответствующем гене. Как и в предыдущем случае, разные авторы по-разному классифицируют биологические процессы. Один из типов классификации включает следующие биологические процессы: транспорт, ответ на стресс, клеточный цикл, процессы развития, метаболизм, подвижность клеток, межклеточные сообщения, физиологические процессы, смерть. При такой классификации биологических процессов оказывается, что гены наследственных заболеваний чаще, чем ожидается, представлены в ответе на стресс и клеточной подвижности, а гены, продукты которых осуществляют коммуникацию между клетками, среди тех, что вызывают наследственные моногенные болезни, недопредставлены (рис. 17-7, см. цв. вклейку).

Следует оговориться, что результаты распределения наследственных болезней в рамках рассмотренных классификаций можно считать предварительными, или условными. Они могут измениться по мере включения в анализ вновь изученных генов.

Чаще, чем ожидается, оказывается, что гены, продукты которых участвуют в выполнений таких молекулярных функций, как ферментативная и транспортная, наследуются аутосомно-рецессивно, а гены, участвующие в регуляции транскрипции, кодирующие структурные белки или белки сигнальной трансдукции, наследуются аутосомно-доминантно. Мутации в генах, участвующих в таких биологических процессах, как метаболизм и стресс, чаще приводят к рецессивным заболеваниям, а участвующих в контроле клеточного цикла, процессах развития или клеточной коммуникации - обусловливают доминантные заболевания.

Типы мутаций в генах, вызывающих моногенные заболевания

Моногенные наследственные болезни обычно вызываются мутацией в гене, затрагивающей относительно небольшие отрезки ДНК. Наиболее частыми являются точковые мутации. Точковые мутации затрагивают один нуклеотид, и если при этом пуриновое основание остается пуриновым, а пиримидиновое - пиримидиновым, то такие замещения называются транзициями, в противном случае замещения называются трансверсиями. В зависимости от того, как точковые мутации изменяют белковый продукт гена, их классифицируют на молчащие, миссенс-, нонсенс-, регуляторные и мутации, нарушающие процессинг РНК. Молчащие мутации обязаны вырожденности генетического кода. Например, валин кодируется следующими кодонами: GUU, GUA, GUC и GUG, и поэтому любое замещение третьего нуклеотида будет молчащей заменой. Миссенс-мутации обусловливают замещение одной аминокислоты на другую. Эти замещения могут приводить к изменению функции белка, и в этом случае можно ожидать развития патологии, а могут и не приводить к таким последствиям. Миссенс-мутации являются самыми частыми из точковых мутаций. Нонсенс-мутации приводят к возникновению стоп-кодона (UAA, UAG и UGA) в необычном месте гена, что обусловливает преждевременное прекращение трансляции. Обычно такая мРНК оказывается нестабильной и подвергается разрушению до начала трансляции. Регуляторные мутации обычно возникают в промоторе и других регулирующих активность гена элементах, таких как энхансеры, сайленсеры, или локус-контролирующих областях. Обычно мутации такого сорта приводят к снижению продукции мРНК, но в некоторых случаях, напротив, увеличивают уровень транскрипции (примером является регуляторная мутация при наследственной персистенции фетального гемоглобина). Мутации, нарушающие процессинг мРНК, либо изменяют сайт сплайсинга мРНК, либо нарушают 5'-кэппирование или З'-полиаденилирование. Мутации сайта сплайсинга являются достаточно частой причиной наследственной патологии (например, мутация сайта сплайсинга в гене TCIRG1 при рецессивном летальном остеопе-трозе, изученном нами в Чувашии). Кроме точковых мутаций, к развитию моногенных заболеваний могут приводить и более обширные изменения нуклеотидной последовательности гена, такие как делеции, дупликации, инсерции и другие.

Мутации, приводящие к развитию моногенного заболевания, могут быть классифицированы как мутации, ведущие к потере функции, и мутации, ведущие к приобретению функции. Первый тип мутаций характерен для рецессивных заболеваний. В норме продукты рецессивных генов синтезируются избыточно. Для многих наследственных болезней обмена веществ, которые наследуются рецессивно, типичной оказывается ситуация, когда сохранение активности мутантного фермента на уровне 10%, а иногда и ниже по сравнению с нормой, оказывается достаточным, чтобы патологический фенотип был выражен слабо или даже не проявлялся. В то же время если доминантное заболевание обусловлено мутацией, приводящей к потере функции, то это означает, что одной дозы гена и, следовательно, половины продукта этого гена явно недостаточно для его нормального функционирования. Этот феномен называется гаплонедостаточностью.

Мутации, ведущие к приобретению функции, проявляются либо повышенной продукцией белка, кодируемого соответствующим геном, либо даже изменением качества этого белка. Такие мутации встречаются значительно реже, чем мутации, приводящие к потере функции. Наиболее яркими примерами мутаций, ведущих к приобретению функций, являются мутации в гене гентингтина, вызывающие хорею Гентингтона. В этом случае образуется избыточное количество белка, который формирует агрегаты в клетках, обладающие нейротоксическим эффектом. При ахондроплазии приобретение функции связано с тем, что возрастает активность рецептора фактора роста фибробластов (мутация в гене FGFR3, OMIM 134934), что ведет в конечном счете к торможению роста костей. Что касается появления белка с новыми качествами, то примером этого являются некоторые мутации в генах соматических клеток, которые приводят к образованию так называемых химерных генов, образующих новый белок, что наблюдается при некоторых формах рака.

Многие белки функционируют как димеры или даже мультимеры, и такие функциональные единицы могут быть продуктом не одного, а двух и более генов. В этом случае мутация одного гена может приводить к нарушению функционирования димера или мультимера, и таким образом проявляется доминантно-негативный эффект, т.е. нарушение функции одного гена мешает проявлению других генов. Многие структурные белки, ТФ, сигнальные белки и белки, связывающиеся с нуклеиновыми кислотами, функционируют в составе мультимерных структур, поэтому они наиболее чувствительны к доминантно-негативному эффекту. Может быть, наиболее показателен в этом отношении коллаген, образующий мультимерную структуру. Мутации в генах разных цепей коллагена обнаруживают четкий доминантно-негативный эффект, выявляющийся при таких наследственных болезнях, как доминантные формы синдрома Элерса-Данло (EDS), при которых наблюдается поражение разных производных соединительной ткани, а также доминантные формы несовершенного остеогенеза, при котором нарушается косте-образование, и многих других наследственных болезнях.

Локусная генетическая гетерогенность моногенных наследственных болезней

На примере коллагенопатий, к числу которых относится EDS, будет рассмотрен такой феномен, как локусная генетическая гетерогенность наследственных болезней. Под локусной генетической гетерогенностью понимают феномен, когда сходные фенотипы являются результатом проявления разных генов, кодирующих сходные по своей функции белки. Локусная генетическая гетерогенность является естественным инструментом изучения генетической регуляции элементарных морфологических и физиологических, в широком смысле этого понятия, признаков. Локусная генетическая гетерогенность обнаруживает отдельные геноконтролируемые звенья в цепи становления таких признаков и позволяет установить их порядок. Именно такой подход был использован Бидлом и Тэтумом при создании биохимической генетики на Neurospora crassa в 40-50-х годах XX столетия.

Коллаген, основной белок соединительной ткани, представляет собой фибриллярный белок, основная форма которого, так называемый тропоколлаген, представляет собой самособирающуюся спираль, образованную тремя α-цепями (в настоящее время описано более 25 вариантов этой цепи). Известно более 19 форм, или типов, коллагена, отличающихся по первичной структуре полипептидных цепей, функциям и локализации. Наиболее распространенными являются первые три типа коллагена, составляющие до 95% всего коллагена организма. Типы коллагена принято обозначать римскими цифрами: I, II, III, IV и т.д. Гены коллагенов записываются арабскими цифрами, например, COL1 - ген коллагена I типа, к этому символу приписываются буква А (обозначает α-цепь) и арабская цифра (обозначает вид α-цепи); например, COL1A1 и COL1A2 - α1 и а2 -цепи коллагена I типа.

Хотя гены коллагенов всех типов имеются в каждой клетке всех тканей и органов, коллагены разных типов по-разному представлены в разных тканях, что отражает в них дифференциальную активность разных генов коллагена. Это означает, что в одних тканях более активны одни гены коллагенов, а в других - другие. Так, коллаген I типа (гены COL1A1 и COL1A2 - OMIM 120150, 120160) наиболее представлен в коже, сухожилиях, кости, роговице, плаценте, артериях, печени и дентине, коллаген II типа (ген COL2A1 - OMIM 120140) - в хряще, межпозвоночных дисках, стекловидном теле и роговице, коллаген III типа (ген COL3A1 - OMIM 120180) - в артериях, матке, коже плода и строме паренхиматозных органов, коллаген IV типа (гены COL4A1-COL4A6 - OMIM 120130, 120190, 120070, 303361, 120131) в базальных мембранах, коллаген V типа (гены COL5A1-COL5A3 - OMIM 120215, 120216, 120190) - в коже, роговице, кости, хрящах, межпозвоночных дисках и плаценте, коллаген VI типа (гены COL6A1-COL6A3 - OMIM 120220, 120240, 120250) в хрящах, кровеносных сосудах, связках, коже, матке, легких и почках и т.д. Такая разная представленность разных форм коллагена в тканях и, соответственно, разная активность генов коллагена во многом объясняют разнообразие клинических форм EDS и причину генетической гетерогенности этого синдрома. По классификации Villefranche выделяют 6 основных типов синдрома:

  • классический (EDS I и EDS II, OMIM 130000),

  • гипермобильный (EDS III, OMIM 130020),

  • сосудистый тип (EDS IV, OMIM 130050),

  • кифосколиотический тип (EDS VI, OMIM 225400),

  • артрохолазический тип (EDS VIIA и EDS VIIB, OMIM 130060) и dermatospraxis тип (EDS VIIC, OMIM 225410).

При EDS I наиболее заметны изменения кожи и гипермобильность как крупных, так и мелких суставов, нередко наблюдаются скелетные деформации и другие ортопедические изменения. В 50% случаев наблюдаются преждевременные роды. Разрывы аорты или кишечника редки. Для EDS II характерны те же признаки, что и для EDS I, но выраженные в меньшей степени.

Генетический анализ EDS I показал, что эта клиническая форма является генетически гетерогенной. Установлено, что EDS I может быть обусловлен мутациями в гене COL5A1, картированном на хромосоме 9q34, или в гене COL5A2, картированном на хромосоме 2q31. Вероятно, мутации в других генах также могут обусловить проявления EDS I. Напомним, что коллаген V типа наиболее представлен в коже, роговице, кости, хрящах, межпозвоночных дисках и плаценте, поэтому мутации в генах коллагена V типа объясняют основные клинические проявления EDS I.

Синдром EDS II обусловлен мутациями в тех же генах, что и при EDS I. Возможно, более легкие клинические проявления при EDS II обусловлены вторым типом генетической гетерогенности, так называемой аллельной гетерогенностью, когда разные мутации в одном и том же гене могут обусловить разные клинические проявления заболевания или даже возникновение клинически иного заболевания. Об этом типе генетической гетерогенности еще будет сказано далее.

EDS IV называют сосудистым типом из-за нередко возникающих разрывов крупных артерий и кишечника. В то же время поражения кожи суставов при этом типе синдрома менее выражены. В частности, гипермобильность может наблюдаться только для межфаланговых суставов. Кожа, хотя и не так растяжима, как при EDS I и II, но очень ранима, и при заживлении образуются типичные «папиросные» рубцы. Причиной EDS IV, как правило, являются мутации в гене COL3A1, который обнаруживает высокую активность в артериях, матке, коже плода и строме паренхиматозных органов. Т.е. в этом случае, как и при EDS I и II, поражается та ткань или орган, где мутантный ген обнаруживает высокую активность.

Выделяют две формы EDS VII типа - А и В. Клинически эти формы плохо различимы, и основная симптоматика касается суставов. У больных с этим типом синдрома часто наблюдаются двусторонний врожденный вывих бедра, подвывихи в других крупных суставах. В то же время изменения кожи выражены незначительно. Причиной этих двух форм синдрома являются мутации в генах COL1A1 и COL1A2 соответственно. Мутации, вызывающие этот синдром, изменяют в α-1-и α-2-цепях коллагена I типа сайт, который расщепляется протеазой. В результате тип I проколлагена не может превратиться в коллаген. Наиболее драматичным эффектом действия этих двух мутантных генов являются изменения в хрящевых поверхностях суставов, но спектр клинических проявлений синдрома значительно шире и может включать паховую грыжу, умеренную гиперрастяжимость кожи, скелетные изменения, в частности, сколиоз и деформацию грудной клетки, низкий рост и другие симптомы.

Продолжим обсуждение проблемы локусной генетической гетерогенности на примере несовершенного остеогенеза, ряд форм которого, как и при EDS, связан с мутациями в генах коллагена.

Несовершенный остеогенез I типа наследуется аутосомно-доминантно. Рост больных страдает незначительно, у взрослых возникает тугоухость - либо нейросенсорная, либо проводящая, наблюдается пролапс митрального клапана, переломы длинных трубчатых костей впервые возникают, когда ребенок начинает ходить, число их варьирует, после наступления половой зрелости частота переломов уменьшается, но затем вновь возрастает у пожилых, кожа тонкая, легко ранимая, склеры голубые. Мутации обнаруживаются обычно в гене α-1-цепи коллагена I типа (COL1A1).

Несовершенный остеогенез IIa типа также наследуется аутосомно-доминантно. Клинические проявления этого типа несовершенного остеогенеза значительно более тяжелые, чем I типа: дети рождаются с низким весом, наблюдается водянка плода, рост резко снижен, наблюдаются многочисленные врожденные переломы, сердечная и легочная недостаточность, склеры голубые, кожа тонкая, ранимая, нос клювовидный. Обычно дети с этим синдромом погибают до года. В то же время несовершенный остеогенез IIa типа может быть обусловлен мутациями в гене α-1-цепи коллагена I типа (COL1A1), как и несовершенный остеогенез I типа. Правда, при несовершенном остеогенезе IIa типа нередко мутации находят в гене α-2-цепи коллагена I типа.

Несовершенный остеогенез III типа может наследоваться как аутосомно-доминантно, так и аутосомно-рецессивно. Карликовость, как и множественные переломы длинных трубчатых костей, обнаруживаются при рождении, лицо у больных имеет треугольную форму, лоб нависает, заметна микрогнатия. У больных наблюдается несовершенный дентиногенез как молочных, так и постоянных зубов, развивается тугоухость. Характерно базилярное вдавление. При этой клинической форме мутации наблюдаются в тех же генах, что и при несовершенном остеогенезе IIa типа, т.е. в генах COL1A1 и COL1A2.

Несовершенный остеогенез IV типа наследуется аутосомно-доминантно. По клиническим проявлениям это более легкая форма, чем предыдущая: рост больных ниже 5 перцентилей, нередко развивается отосклероз и наблюдается тугоухость, число переломов варьирует, хотя они могут возникать и внутриутробно, после наступления половой зрелости их частота снижается, голубые склеры наблюдаются редко. Несовершенный дентиногенез также характерен не для всех больных. Мутации обнаруживаются в генах COL1A1 и COL1A2.

Итак, с генетической точки зрения все клинические формы несовершенного остеогенеза можно расценивать как одну нозологическую форму, поскольку их причиной являются одни и те же мутантные гены. Ситуация с этими генами коллагена (COL1A1 и COL1A2) в действительности выглядит еще более сложной, если обратить внимание на то, что две формы EDS VII типа - А и В - также обусловлены мутациями в генах COL1A1 и COL1A2. Природа генетической гетерогенности несовершенного остеогенеза отлична от той, что продемонстрирована для EDS. При несовершенном остеогенезе разные мутации в одних и тех же генах дают разные клинические фенотипы. Такой тип генетической гетерогенности называется аллельной генетической гетерогенностью, и мы еще вернемся к нему далее.

Рассмотрим еще несколько состояний, которые можно отнести к наследственным коллагенопатиям. Это позволит нам еще раз подтвердить положение о том, что патология проявляется в тех органах и тканях, где соответствующие гены проявляют высокую активность. Различают несколько форм синдрома Альпорта, прежде всего по типу наследования. Наиболее частой является Х-сцепленная рецессивная форма, следующая за ней по частоте - аутосомно-доминантная и наиболее редкая - рецессивная форма синдрома. Для Х-сцепленной формы, кроме проявлений симптомов наследственного нефрита (микроскопическая гематурия, протеинурия, цилиндрурия, лейкоцитурия), характерны также нейросенсорная тугоухость, иногда поражение глаз (лентиконус, сферофакия, врожденная катаракта), тромбоцитопения и аномалия Мая-Хеглина, ихтиоз, гипопаратиреоз, диффузный лейомиоматоз. Заболевание обусловлено мутациями в гене α-5-цепи коллагена 4-го типа (COL4A5). Гены этого типа коллагена проявляются в базальной мембране почечных канальцев, и с этой точки зрения другие плейотропные (множественные) эффекты мутантного гена не вполне понятны, в частности, поражение органа слуха и глаз, а также ихтиоз.

Плейотропные эффекты генов моногенных заболеваний

Сейчас мы использовали впервые термин «плейотропные эффекты гена». Следует напомнить, что различают два типа плейотропных эффектов гена. Один из них называется первичной плейотропией и обусловлен тем, что ген независимо действует в разных тканях, но, так как в клетках этих тканей наборы активных генов могут быть разными, то и проявления исследуемого гена также могут быть разными, так как его продукты взаимодействуют с продуктами разных генов. Вторичная плейотропия объясняется патологическим процессом, который инициируется мутантным геном и представляет собой цепь взаимосвязанных патофизиологических событий. Плейотропия является, таким образом, одним из фундаментальных особенностей действия генов. Рассмотренные ранее коллагенопатии, такие как EDS и несовершенный остеогенез, демонстрируют практически для каждой отдельной нозологической формы плейотропные проявления действия мутантных генов. В большинстве случаев плейотропное действие генов при этих двух наследственных заболеваниях может быть отнесено к первичной плейотропии, связанной с независимым проявлением генов в разных тканях, но деформации скелета, как и сами переломы длинных трубчатых костей и даже тугоухость, можно рассматривать как проявление вторичной плейотропии. Сходным образом в случае синдрома Альпорта поражение почек является первичным событием, а развивающиеся гематурия, протеинурия, гипертония и некоторые другие симптомы - проявлением вторичной плейотропии.

Для доминантной формы синдрома Альпорта также характерны нефрит, нефротический синдром, проявляющийся гематурией, гипофосфатемией, нефрокальцинозом, протеинурией, азотемией и, как при Х-сцепленной форме, поражением органа слуха (нейросенсорная тугоухость) и глаз (лентиконус, передняя полярная катаракта, миопия). Доминантная форма синдрома обусловлена мутациями в гене α-3-цепей коллагена IV типа. То, что в обеих формах синдрома, кроме почек, поражаются глаза и уши, однозначно свидетельствует об участии коллагена IV типа в поддержании структур этих органов. Рецессивная форма синдрома Альпорта также проявляется нефритом, симптомом которого является гематурия. Кроме того, у больных с этой формой наблюдается тугоухость. Рецессивный синдром Альпорта обусловлен гомозиготностью или компаунд-гетерозиготностью (напоминаем, что это означает, что родители больного несут разные мутации в одном гене) по мутациям в генах α-3 или α-4 коллагена IV типа. Оба гена расположены в хромосоме 2q.

Еще одна форма наследственных коллагенопатий - это синдром Стиклера. Стиклер описал этот синдром, практикуя в клинике Мейо, на основе анализа большой родословной как аутосомно-доминантное состояние, включающее прогрессирующую миопию, которая начинается на первом десятилетии жизни, и часто ведет к отслойке сетчатки и слепоте. У больных обнаруживаются также преждевременные дегенеративные изменения в суставах и ряд других клинических признаков, в частности, марфаноподобный внешний вид, нейросенсорная тугоухость, лицевые аномалии, расщелина неба, скелетные аномалии в целом можно характеризовать как умеренную спондилоэпифизарную дисплазию. Синдром Стиклера I типа обусловлен мутациями в α-1-цепи коллагена II типа (COLIIA1). Во многих отношениях сходная клиническая картина найдена при синдроме Стиклера II типа, при котором мутации обнаружены в гене α-1-цепи коллагена XI типа (COLXIA1).

Мутации в этом же гене являются также причиной синдрома Маршалла, который по ряду признаков сходен с синдромом Стиклера, в частности, по гипоплазии средней части лица, миопии, нейросенсорной тугоухости, но по ряду признаков четко выделяется в самостоятельный синдром: низкому росту, утолщению костей черепа, отсутствию фронтальных синусов, короткому носу, толстым губам, ряду скелетных деформаций. Синдром Стиклера III типа отличается от двух предыдущих форм синдрома отсутствием глазной симптоматики. Он обусловлен мутациями в гене α-2-полипептидной цепи коллагена XI типа (COLXIA2).

Проблема плейотропного действия генов чрезвычайно важна для понимания патогенеза такой обширной группы моногенных заболеваний, как синдромы МВПР. В существующих базах данных, таких как POSSUM (Австралия), СИНГЕН (Белоруссия), London Dysmorphology Data Base (Англия), или таких руководствах, как «Наследственные синдромы» по Дэвиду Смиту или «Наследственные синдромы и медико-генетическое консультирование» С.И. Козловой и Н.С. Демиковой, содержатся сведения о многих сотнях таких синдромов. Их диагностика и понимание патогенеза не могут быть полноценными без знания, какую роль играют первичная и вторичная плейотропия в клинических проявлениях синдромов МВПР.

Мы уже коснулись проблемы аллельной генетической гетерогенности, при которой мутации в одном гене могут приводить к проявлению настолько разных фенотипов, что они клинически выделяются в отдельные нозологические формы с характерной для них клиникой (синдром Элерса-Данло VII типа и несовершенный остеогенез, различные формы несовершенного остеогенеза).

Может быть, одним из самых ярких примеров аллельной генетической гетерогенности являются наследственные ламинопатии. Ламины представляют собой структурные белки, которые являются компонентами ядерной ламины, представляющей собой белковую сеть, которая выстилает внутреннюю оболочку ядра клетки. Эта оболочка определяет форму ядра и его размеры. Ламины относятся к классу промежуточных филаментов (рис. 17-8).

В клетках млекопитающих описаны три типа ламинов - А, В и С. Ген лами-нов А/С (LMNA) картирован на хромосоме 1 (1q21.2). Его кодирующая часть занимает 24 т.п.н. и состоит из 12 экзонов. АС в 10 экзоне обусловливает образование 2 типов мРНК, которые кодируют преламин А и ламин С. Ламины играют важную роль в поддержании взаимодействия между ядром и цитоскелетом клетки и, по-видимому, во многих других клеточных процессах, включая дифференци-ровку. Мутации в гене ламина А/С обусловливают возникновение разнообразной наследственной патологии (установлено, что они являются причиной по крайней мере 10 наследственных синдромов). Наследственные болезни, обусловленные мутациями в гене ламина А/С, могут быть классифицированы на 4 основных типа: болезни поперечно-полосатой мускулатуры и сердечной мышцы, синдромы липодистрофий, периферические нейропатии и синдромы преждевременного старения. К первой группе относятся мышечная дистрофия Эймери-Дрейфуса, поясно-конечностная мышечная дистрофия типа 1В, врожденная мышечная дистрофия, дилатационная кардиомиопатия и синдромы наследственных дефектов сердечной проводимости. Синдром липодистрофии включают частичную липодистрофию 2-го типа, при которой наблюдаются региональная липодистрофия с прогрессирующей дегенерацией адипоцитов, резистентность к инсулину и сахарный диабет, признаки мышечной дистрофии. Мутации в гене ламина А/С в некоторых случаях обусловливают невральную амиотрофию (болезнь Шарко-Мари-Тута, тип 2В1). Синдромы преждевременного старения, обусловленные мутациями в гене ламина А/С, прежде всего представлены аутосомно-доминантным синдромом прогерии Хатчинсона-Гилфорда, который проявляется рано развитием гипоплазии средней части лица, постнатальной задержкой роста, отсутствием подкожного жирового слоя, ранней ИБС, инфарктами миокарда и некоторыми другими признаками. Нередко мутации в этом гене находят и при синдроме Вернера, еще одном из синдромов прогерии, и при других прогероидных синдромах. Мутации в гене ламина приводят также к возникновению рестриктивной дерматопатии, рецессивного летального синдрома, проявляющегося внутриутробной задержкой роста, пороками сердца, гипоплазией легких, кифосколиозом, контрактурами суставов, ригидной кожей и ее эрозиями, гипоплазией надпочечников, особенным лицом и рядом других клинических симптомов. Корреляционный анализ показал, что существует заметная связь между фенотипом и местом, в котором произошла мутация гена. Иными словами, если ген работает во многих тканях, то разные домены белка, который он кодирует, имеют в этих тканях разную функциональную значимость. Кроме того, как мы уже указывали, даже если ген кодирует только один продукт, то в разных тканях он взаимодействует с продуктами разных генов, и вследствие этого конечные фенотипические признаки, зависящие от этого гена, в разных тканях могут быть совершенно различными. Это заключение имеет отношение к объяснению природы аллельной генетической гетерогенности в целом.

ЭКЗОНЫ ГЕНА ЛАМИНА А/С

image
Рис. 17-8. Экзонная структура гена ламина и кодируемого им белка: большая часть 1-го экзона (темно-серого цвета) кодирует головной домен, 7-12-й экзоны - хвостовой домен; центральный домен ламина включает районы 1А, 1В, 2А, 2В и линкерные участки между ними; в хвостовом отделе имеется ядерный локализационный сигнал, необходимый для транспорта белка из цитоплазмы в ядро

Рассмотренные нами наследственные болезни представляют собой замечательный пример особенностей проявления генов, кодирующих структурные белки, которые заключаются в том, что гены характеризуются определенным местом своего действия. Что касается времени действия гена, то это важная характеристика действия мутантного гена, которая учитывается в медико-генетическом консультировании при расчете риска повторного возникновения или проявления возрастзависимого заболевания.

Пенетрантность и экспрессивность генов моногенных заболеваний

Проявление мутантных генов описывается также такими феноменами, как пенетрантность и экспрессивность. Оба термина были предложены Н.В. Тимофеевым-Ресовским в 1925 г. Первый из этих феноменов означает долю особей, носителей соответствующего мутантного гена, у которых эти гены проявляются. Эта доля может варьировать от 100%, когда ген проявляется у всех носителей, до значений, близких к 0, когда, несмотря на носительство, проявлений гена не обнаруживается. В случае низкой пенетрантности того или иного гена возникает естественный вопрос о том, насколько велика роль этого гена в проявлении наследственного заболевания - фундаментальный вопрос в генетике сложно наследуемых заболеваний. Неполная пенетрантность особенно типична для доминантных заболеваний. В родословной неполная пенетрантность проявляется так называемым пропуском поколения.

Примером генов с неполной пенетрантностью является ген BRCA1, мутации в котором обусловливают возникновение РМЖ и яичников. Установлено, что пенетрантность этого гена составляет около 80%, т.е. риск заболеть для носителей мутантного гена в течение жизни составляет около 80%. Пенетрантность, как и возраст проявления заболевания, учитывается при расчете повторного риска в медико-генетическом консультировании.

Экспрессивность мутантных генов означает разную степень проявления генов, что с медицинской точки зрения означает более тяжелое или более легкое течение наследственного заболевания. Варьирующая экспрессивность характерна для многих, если не всех, наследственных болезней, но наиболее отчетливо она проявляется для доминантных заболеваний.

Антиципация - один из феноменов проявления моногенных заболеваний

Еще один феномен, требующий освещения в этой главе, - это феномен антиципации. Под антиципацией понимают более раннее и/или тяжелое проявление симптомов наследственного заболевания у детей по сравнению с больным родителем. Хотя существование антиципации предполагалось в генетике достаточно давно, но многие известные генетики считали, что это статистический артефакт, обусловленный особенностями сбора семей для анализа. Только относительно недавно был найден и проанализирован генетический механизм антиципации. Оказалось, что антиципация наблюдается достаточно часто при наследственных заболеваниях, обусловленных особым, новым типом мутаций, связанных с так называемым расширением зоны тринуклеотидных повторов. Этот тип мутаций называют еще динамическими мутациями. Тринуклеотидные повторы встречаются в генах нередко. Они найдены в экзонах, интронах, в 5'- и З'-нетранслируемых областях генов. Как следует из названия, тринуклеотидные повторы представляют собой повторяющиеся последовательности из трех нуклеотидов (например, CGG). Во многих случаях эти повторы не имеют каких-либо специфических проявлений, т.е. бессимптомны. Однако в некоторых генах эти повторы во время мейоза могут расширяться, т.е. число повторов увеличивается, что приводит к появлению наследственного заболевания. При этом число тринуклеотидных повторов должно превысить некий численный порог, разный для разных генов и, соответственно, заболеваний. Так, в гене миотонической дистрофии в норме содержится от 5 до 30 CTG повторов в З'-нетранслируемой области гена DMPK (OMIM 605377). Если число повторов увеличивается до 50, могут появиться отдельные симптомы заболевания. При числе повторов, превышающем 100, миотоническая дистрофия начинает проявлять раньше, но все же у взрослых. При числе повторов 400 и больше заболевание начинает проявляться в детстве. Механизм, обусловливающий увеличение числа повторов в мейозе, остается неясным. В настоящее время феномен антиципации - хорошо установленный факт для целого ряда неврологических заболеваний, таких как хорея Гентингтона, миотоническая дистрофия, некоторые формы спиноцеребеллярных атаксий (СЦА) (все наследуются аутосомно-доминантно), синдром ломкой Х-хромосомы (наследуется Х-сцепленно), атаксия Фридрейха (наследуется аутосомно-рецессивно). Если тринуклеотидные повторы располагаются в белок-кодирующей части гена, то в результате их расширения образуется мутантный белок с приобретенной функцией. Это характерно, например, для хореи Гентингтона, когда расширение зоны тринуклеотидных повторов CAG приводит к удлинению полиглутаминового тракта в белке, который называют гентингтином, о чем уже упоминалось в этой главе. Если повтор присутствует в нетранслируемой области гена, то его расширение может повлиять на экспрессию гена, как это происходит при синдроме ломкой Х-хромосомы. Кроме тринуклеотидных повторов, расширение которых ведет к наследственной патологии, известны также наследственные болезни, обусловленные расширением зоны тетрануклеотидных повторов (CCTG при миотонической дистрофии 2-го типа) и пентануклеотидных повторов (АТТСТ при СЦА 10-го типа). Более подробно описание и анализ наследственных болезней, обусловленных расширением зоны тринуклеотидных повторов, представлены в одной из глав этого руководства.

Особенности проявления генов, мутации в которых обусловливают наследственные болезни обмена веществ

Проявление генов структурных белков обычно наблюдается в тех тканях и органах, где они активны. Мы отмечали это раньше. Этот феномен носит название автономного действия гена - термин, который редко используется в медицинской генетике. Однако это нехарактерно для генов наследственных болезней обмена веществ. В случае некоторых наследственных болезней обмена веществ можно говорить о неавтономном проявлении гена, когда продукты гена, в частности различные метаболиты, попадают в биологические жидкости и вызывают патологические эффекты в различных тканях и органах.

Обмен веществ у человека представляет собой строго скоординированное взаимодействие большого числа метаболических путей. Мы различаем обмен углеводов, липидов, аминокислот, мукополисахаридов и т.д., которые состоят из цепей последовательных реакций превращения определенного субстрата, где каждая реакция осуществляется специальным ферментом. В метаболизме играют важную роль внутриклеточные органеллы, такие, например, как митохондрии, лизосомы, или пероксисомы, белки, обеспечивающие транспорт внутри клеток, рецепторы, расположенные на поверхности клеток, и другие белки. Наследственные болезни обмена веществ насчитывают сотни нозологических единиц, что в определенной степени отражает сложность генетического контроля метаболизма. Как уже отмечалось, большинство наследственных болезней обмена наследуется аутосомно-рецессивно либо Х-сцепленно рецессивно, а мутации в генах, которые их обусловливают, относятся к мутациям, приводящим к утрате функции. При наследственных дефектах ферментов, многие из которых синтезируются в клетках печени, иногда невозможно предсказать, какая ткань или орган будут поражены. В качестве примера можно привести ФКУ, при которой в большей степени, чем остальные органы, страдают мозг и нервная система, и до сих пор обсуждается вопрос, является ли причиной этого накопление в крови фенилаланина и промежуточных продуктов его метаболизма. Сходным образом трудно объяснить симптомы такого наследственного заболевания, как болезнь, при которой моча имеет запах кленового сиропа. Это рецессивное заболевание связано с дефектом мультимерного ферментативного комплекса, известного как декарбоксилаза α-кетокислот с разветвленной цепью. Комплекс кодируется по крайней мере четырьмя генами и участвует в метаболизме таких аминокислот, как валин, лейцин и изолейцин. В случае мутации в любом из генов в крови и моче повышается уровень этих аминокислот, и моча начинает пахнуть кленовым сиропом. У младенцев с этим заболеванием наблюдаются дегидратация, анорексия и апатия, затем развиваются судороги и спастика. В отсутствие лечения нарастает коматозное состояние и наступает смерть. При наследственных болезнях обмена веществ, когда возникает ферментативный блок на пути превращения того или иного субстрата, патогенетически значимыми оказываются накапливающиеся метаболиты и продукты их альтернативных превращений. Именно поэтому трудно предсказать, для каких тканей и органов эти накапливающиеся метаболиты будут токсическими, но чаще всего ими поражаются головной мозг и нервная система. Заметим, что наследственным болезням обмена веществ в этом руководстве посвящены две главы.

В настоящей главе мы постарались осветить общие проблемы, касающиеся моногенных наследственных болезней, феноменологию проявления мутантных генов, вызывающих эти заболевания. Хотя мы приводили примеры ряда наследственных болезней, коротко описывая их клинические проявления и возможный молекулярный патогенез, но главным было дать представление читателям о том, что характеризует действие мутантных генов, обусловливающих формирование вместе с другими генами, а также факторами окружающей и внутренней среды сложной картины клинического проявления моногенных наследственных болезней.

Глава 18. Моногенные наследственные болезни в популяциях человека

Моногенная наследственная патология характеризуется широким разнообразием и представлена описанием большого числа клинических и генетических форм. В настоящее время в мировой литературе описано более 25 400 различных фенотипов, из которых примерно 7000-8000 приходится на наследственные заболевания и синдромы [http://www.ncbi.nlm.nih.gov/OMIM]. Большая часть наследственных болезней встречается в популяциях человека довольно редко (с частотой <1:100 000), и многие заболевания представлены лишь единичными семьями. Очевидно, что необходимо расширение знаний об этиологии, включая молекулярно-гене-тическую природу наследственных болезней, их патогенезе, частоте и структуре наследственных заболеваний и особенностях распространения как всей генетически обусловленной патологии в целом, так и отдельных нозологических форм, что поможет разработать профилактические, лечебные и реабилитационные мероприятия.

Изучение груза наследственных болезней в популяциях человека, его количественных характеристик является важным как с теоретической, так и с практической точек зрения. Теоретическая сторона этих исследований определяется тем, что наследственные болезни составляют часть генетического груза человека. Определение величины груза наследственных заболеваний в популяциях человека является достаточно сложной и трудоемкой задачей, однако в этом есть реальная необходимость. Прежде всего, и это основное, изучение величины и структуры груза наследственных болезней позволяет определить объем медицинской, социальной, лечебной и реабилитационной помощи населению. Получение таких оценок дает возможность определить приоритеты развития некоторых служб здравоохранения, включая медико-генетическую, инициировать направления фундаментальных научных исследований и оценить в итоге результаты мероприятий по лечению, реабилитации и профилактике генетически детерминированной патологии.

Груз наследственных болезней и методы его выявления в современных популяциях человека

Одной из проблем современной медицины является груз заболеваемости человека, который продолжает расти с каждым годом, несмотря на совершенствование методов клинической и лабораторной диагностики. В «Бюллетене» Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ) регулярно освещаются исследования по проблеме «Груз болезней в мире». Э.А. Мерфи и Г.А. Чейз (1979) справедливо отметили: «…​груз существует как реальность, даже если современная наука не может пока его измерить». Неотъемлемой частью общего груза различных заболеваний человека, несомненно, является груз наследственных болезней.

Дж. Холдейн был первым, кто привлек внимание к существованию генетического груза, а сам термин был предложен в конце сороковых годов Х. Дж. Меллером (Muller H.J., 1950). В настоящее время выделяют множество различных видов генетического груза, однако наибольшее значение до сих пор имеют сегрегационный и мутационный грузы. Сегрегационный груз представляет собой разность между приспособленностью гетерозигот и средней приспособленностью популяции (Алтухов Ю.П., 2003). Мутационный груз - эта та доля общего генетического груза, которая возникает за счет мутантных аллелей, создается и поддерживается в результате баланса между давлением повторных мутаций и элиминацией их из популяции естественным отбором.

В медицинской генетике большое значение имеет оценка груза наследственных болезней, основанная на непосредственном медицинском обследовании населения. При достаточной генетической информированности всех врачей различных специальностей оценка генетического груза была бы возможна для многих популяций. Однако проблема груза наследственных болезней в популяциях человека, имеющая важное научное и прикладное значение, до сих пор остается недостаточно изученной, несмотря на то, что частота «патологических» генов в популяциях достаточно высока. В условиях улучшения медицинской и социальной помощи во многих странах больные с наследственной патологией будут не только дольше жить, что предполагает повышение генетического груза популяций, но и передавать мутации из поколения в поколение успешнее, чем это происходило ранее.

В середине 50-х годов XX в. появилось новое научное направление, позволяющее получить ответы на многие вопросы, связанные с оценкой генетического груза и разнообразия наследственных болезней в популяциях человека. На разных этапах развития с расширением знаний и получением новых результатов название данного направления менялось, модифицировалось, совершенствовалось, а именно: эпидемиологическая генетика (1959), генетическая эпидемиология (1979), популяционная геногеография наследственных болезней (1982), клиническая популяционная генетика, эпидемиология наследственных болезней (1984). Однако, независимо от названия на всех этапах развития, данное направление предусматривает, наряду с оценкой распространенности отдельных заболеваний и груза в целом, выявление механизма формирования груза моногенных наследственных болезней в популяциях человека. Для наследственной патологии эти принципы должны отличаться от уже разработанных в эпидемиологии инфекционных заболеваний и основываться на генетических закономерностях возникновения и распространения мутантных генов в популяциях и отдельных семьях.

Сложность и многогранность изучаемой проблемы обусловили основные направления исследований: определение качественных и количественных характеристик груза и разнообразия наследственной патологии и установление механизмов его формирования в различных популяциях человека. В результате генетико-эпидемиологических исследований клиническая медицина получает представление о распространенности, вариабельности проявления и спектре наследственной патологии у отдельных популяций, так как здравоохранению небезразлично появление накопления отдельных наследственных заболеваний в регионах, что часто приводит к социальным и медицинским проблемам. Популяционная генетика приобретает новые знания о характере генетической структуры данной популяции, которая наилучшим образом описывает территориальное распределение мутантных генов, определяет механизмы и особенности генетической дифференциации популяции по таким генам. Именно комплексный анализ предполагает разработку оптимальных профилактических мероприятий по контролю наследственных болезней в популяциях человека.

Для анализа груза наследственных болезней в медицинской генетике используют три основных подхода:

  • сравнительное изучение отдельных или относительно немногих наследственных болезней;

  • создание регистров наследственных болезней;

  • тотальное (обзорное) обследование популяций.

В различных популяциях человека выполнено большое количество работ, посвященных оценке груза наследственных болезней. Большинство работ реализовано с использованием первого подхода, что позволяет получить детальную качественную и количественную картину встречаемости исследуемой патологии в обследованном регионе. В последнее время при проведении генетико-эпидемиологических исследований все чаще применяются молекулярно-генетические методы, позволяющие определить не только частоту наследственной патологии, но и ее молекулярную природу.

Молекулярно-генетический анализ мутантных генов использовался при изучении цистиноза и миопатии Дюшенна во Франции и Японии, миотонической дистрофии в Квебеке, торзионной дистонии у евреев ашкенази, хореи Гентингтона в Уэльсе и Северной Ирландии, гемофилии в Швеции, Южной Австралии и Болгарии, атаксии-телеангиэктазии в Соединенных Штатах, атаксии и параплегии в провинции Торино, поясно-конечностной мышечной дистрофии в Японии, туберозного склероза в Таиланде, пигментного ретинита и синдрома Ушера в Норвегии, наследственной глазной патологии в Китае и Ньюфаундленде, буллезного эпидермолиза в Финляндии и Турции, адренолейкодистрофии в Австралии, гипопаратиреоза в США, наследственных болезней нервной системы в Мордовии, Владимирской, Волгоградской областях, Республике Башкортостан и т.д.

В последние 45 лет в различных странах мира получили распространение скринирующие программы у новорожденных с целью выявления наследственных болезней обмена веществ, большинство из которых наследуются аутосомно-рецессивно. Такие исследования позволяют получить детальное представление о частоте встречаемости данной патологии и гомо- и гетерозигот по мутантному гену в популяции. Основная цель скринирующих программ - выявление заболевания в доклинической стадии, когда возможно эффективное лечение. Во многих странах разработаны протоколы неонатального скрининга, учитывающие региональную частоту наследственной патологии.

ВОЗ в 1972 г. было рекомендовано создание регистров семей с наследственными заболеваниями для расширения на их основе объема генетического консультирования, профилактических программ и реабилитационных мероприятий в отношении пораженных членов семей.

Первой работой, посвященной изучению груза наследственных и врожденных заболеваний среди новорожденных, был регистр, созданный в Северной Ирландии (Stevenson A.C., 1959). Использовался обзорный метод получения данных: одномоментно от всех практикующих врачей. В результате функционирования регистра были получены сведения о больных с предположительно наследственной патологией в популяции Северной Ирландии. В этой работе оценивалась распространенность, а не частота наследственных болезней. Тем не менее значения распространенности аутосомно-доминантной и аутосомно-рецессивной патологии по Стивенсону были достаточно высокими. В то же время анализ этой работы показал ряд недостатков: были пропущены наиболее частые наследственные заболевания, встречающиеся у взрослого населения, а также занижены частоты некоторых аутосомно-рецессивных заболеваний при завышенном уровне отяго-щенности аутосомно-доминантной патологией. Кроме того, значительная часть заболеваний, которые Стивенсон относил к аутосомно-доминантным, таковыми в настоящее время не считаются, а многие состояния, включенные в перечень для регистрации, лишь условно можно считать патологическими.

Следующее большое исследование по созданию регистра наследственных болезней было начато в Британской Колумбии (Канада) в 1953 г. (Trimble B.R., Smith M.E., 1977; Baird P.A. et al., 1988). Регистр функционирует так, что в него «стекаются» все данные о больных с диагностированной наследственной патологией из клиник, от частнопрактикующих врачей, учреждений социального обеспечения и т.д. (60 источников регистрации), а также статистические данные о численности населения, его рождаемости, смертности, движении населения провинции. Диагнозы классифицируются согласно МКБ-10. В результате объединения всех этих данных появляется возможность оценить как частоту отдельных наследственных болезней, так и групп заболеваний, а также всех наследственных заболеваний в целом. Эта частота для некоторых наследственных болезней может быть недооценена в связи с тем, что регистр существует чуть более 60 лет, а некоторые аутосомно-доминант-ные болезни проявляются позже. Но в остальных отношениях это лучшее из того, что есть в мире о частоте наследственных болезней в популяциях человека. Регистр включает в себя данные об отягощенности населения аутосомно-доминантными, аутосомно-рецессивными, Х-сцепленными заболеваниями, а также данные о ВПР, хромосомных заболеваниях и заболеваниях неизвестной этиологии (табл. 18-1).

image
Таблица 18-1. Частота наследственной и врожденной патологии в провинции Британская Колумбия по данным Регистра состояния здоровья населения провинции (модифицировано из Baird et al., 1988)

В настоящее время успешно работают с регистрами в Великобритании, США, Франции, Швеции, ЮАР и во многих других странах. Наибольшее число регистров создано в США. В университете Юты функционирует генетическая база данных HGDBMS, состоящая из 6 модулей: демографической и генеалогической информации, данных о генотипах, клинических данных, результатов анализов крови, административного управления. Один из регистров функционирует в Алабамском центре медико-генетического консультирования. В Кливлендском генетическом центре для проведения клинико-генетических и генетико-эпидемиологических исследований с 1982 г. используется база данных GENE.SERV. Она содержит демографические и лабораторные (включая цитогенетические) данные, характеристики фенотипа, диагнозы и результаты консультаций, исходы. В генетическом центре штата Индиана (США) функционирует система MEGADATS, разработанная для планирования, совершенствования и оценки эффективности медико-генетической помощи, изучения генетики врожденных пороков, картирования хромосом и других целей.

Генетические регистры и базы данных с каждым годом приобретают все большее значение для всех областей здравоохранения. Активно функционируют:

Национальная генетическая база данных Израиля [http://server.goldenhelix.org/israeli; Zlotogora J., 2017]; проект «Геном Нидерландов» (GoNL) [http://www.nlgenome.nl], регистр финских болезней [http://www.findis.org/].

На рис. 18-1 представлены оценки частоты менделирующих наследственных заболеваний в популяциях человека, полученные разными авторами или коллективами авторов. В большинстве случаев эти оценки выведены путем суммирования данных из разных статей, посвященных эпидемиологии отдельных наследственных болезней в разных популяциях мира.

Проведение полноценного сравнительного анализа груза наследственной патологии в различных популяциях сопряжено с определенными трудностями, что обусловлено разницей в методологических подходах к ее изучению у различных авторов, а также количеством и качеством первичного материала. В известных исследованиях большинства авторов приводятся значения частот наследственных болезней, рассчитанные на новорожденных. Однако при проведении широкомасштабных работ по оценке большого числа нозологических форм приходится оперировать значениями распространенности или частоты встречаемости заболевания. О различии методологических подходов отечественных и зарубежных исследователей к оценке груза менделирующей наследственной патологии отчетливо свидетельствуют полученные результаты (см. рис. 18-1). Анализ их свидетельствует о том, что наибольшим колебаниям подвержена оценка частоты аутосомно-доминантных заболеваний, которые, по данным разных авторов, различаются больше чем на порядок.

Частота аутосомно-рецессивных заболеваний колеблется всего в два раза, что, скорее всего, связано с более строгими критериями отбора, а также с тем, что среди них редко встречаются состояния, которые можно считать условно патологическими.

Оценки же Х-сцепленных заболеваний практически не различаются между популяциями. В любом случае можно утверждать, что для получения оценок распространенности или частоты наследственных болезней в популяции материал должен быть определенным образом организован.

Наконец, еще одной формой проведения популяционно-эпидемиологических исследований является «обзорный» подход к анализу распространенности широкого спектра наследственных болезней. Преимущества данного метода заключаются в том, что наряду с решением ряда практических задач, таких как установление величины груза наследственной патологии и его качественной характеристики, он дает возможность подойти к проблеме мониторинга, изучению мутационного и этногене-тического процессов в популяциях человека (Гинтер Е.К., Зинченко Р.А. и др., 2006).

image
Рис. 18-1. Частота основных типов наследственных болезней в различных популяциях (1:1000). Примечание: 1 - Stevenson A.C., 1959; 2 - Jones A., Bodmer W.F., 1974; 3 - Carter C., 1977; 4 - Nell J., 1979; 5 - UNSCEAR REPORT, 1977; 6 - UNSCEAR REPORT, 1986; 7 - Matsunaga E., 1982; 8 - Baird P.A. et al., 1988; 9 - Edwards A., Cavalli-Sforza L.L., 1972; 10 - Зинченко Р.А., Гинтер Е.К., 2019

Оценка груза наследственных заболеваний в российских популяциях

Наиболее полноценным методом популяционно-генетических исследований, который позволяет провести обследование определенной популяции и выявить максимально возможное число нозологических форм наследственных заболеваний, является обзорный метод. Преимущества этого метода заключаются в том, что он дает возможность оценить величину груза наследственной патологии, провести анализ нозологического спектра, определить наиболее распространенные заболевания и основные популяционные механизмы их распространения. Кроме того, на основании данного подхода возможно создание базы для мониторинга наследственной патологии, изучение мутационного процесса в популяциях человека, описание генетического разнообразия, поддерживаемого в популяциях. Полученные в ходе исследования результаты являются основанием для улучшения работы региональной медико-генетической консультации, основой для создания региональных регистров и внедрения системы мониторинга за динамикой генетического груза. Помимо этого, эти исследования дают возможность оказать непосредственную помощь больным с наследственной патологией и их семьям.

Комплексные исследования по эпидемиологии наследственных болезней с применением обзорного метода начаты лабораторией генетической эпидемиологии Федерального государственного бюджетного научного учреждения «Медико-генетический научный центр им. Академика Н.П. Бочкова» (ИМГ АМН СССР) в популяциях бывшего СССР более 30 лет назад (Гинтер Е.К., 2006). Исследования проводятся по разработанному в лаборатории протоколу исследований.

Протокол исследований популяций включает изучение генетической структуры популяции через различные генетические системы: гены моногенных наследственных болезней (аутосомно-доминантные, аутосомно-рецессивные, Х-сцепленные), стандартные статистики популяционного анализа (F-статистики, демографические характеристики, индекс эндогамии, параметры изоляции расстоянием Малеко и др.) и ДНК-полиморфизмы ядерного генома. Сбор и обработка материала по трем направлениям проводятся одновременно в изучаемой популяции. На последнем этапе все данные, полученные при исследовании популяции по различным генетическим системам, обрабатываются и анализируются. Именно последний этап дает возможность понять основные микроэволюционные процессы, происходящие в популяции, влияющие на формирование груза и спектра моногенных наследственных заболеваний.

Наиболее сложным и трудоемким является сбор материала для медико-генетического исследования. Этот раздел протокола состоит из трех последовательных этапов (Гинтер Е.К., Зинченко Р.А. и др., 2006; Зинченко Р.А. и др., 2019).

На первом этапе определяются источники, через которые регистрируются данные о больных с предположительно наследственной патологией и создается единая база данных.

Первые исследования проводились в популяциях республик Средней Азии, где единственным источником регистрации служила разработанная в лаборатории специальная форма-анкета, распространяемая среди медицинских работников обследуемых районов. В анкете перечислены легко выявляемые симптомы наследственных болезней, распределенные в соответствии с основной классификацией по органному и системному типам заболевания (неврология, офтальмология, ортопедия, дерматология, оториноларингология, эндокринология, гематология), имеющие выраженное внешнее клиническое проявление. Все симптомы, перечисленные в карте-анкете, как отдельные наследственные заболевания, так и в сочетании с другими симптомами, позволяют выявлять целые группы заболеваний и множество наследственных синдромов, что существенно расширяет диагностические возможности исследований в выявлении не только моногенных заболеваний, но и ВПР и хромосомной патологии. Для примера: такой симптом, как тугоухость, может быть как изолированным широко гетерогенным заболеванием (описано более 100 генов, ассоциированных с изолированной тугоухостью), так и входить в перечень клинических симптомов наследственного синдрома - известно более 400 синдромов с различной степенью тугоухости.

Указанные в анкете симптомы позволяют не только выявить максимально возможное количество наследственных заболеваний из известных на настоящий момент, но и регистрировать новые, ранее не описанные формы, как частые, так и редкие, с разными типами наследования, в пропорции, близкой к той, которая есть в каталоге OMIM [http://www.ncbi.nlm.nih.gov/Omim/]. С учетом симптомов, перечисленных в анкете, определены врачи-специалисты, принимающие участие в осмотре больных и диагностике наследственной патологии в полевых условиях: генетик, педиатр, невролог, офтальмолог, ортопед, ЛОР-врач [1], дерматолог.

Проведение исследований в европейской части России ФГБНЦ «МГНЦ» началось более 35 лет назад несколько по другой схеме, хотя общая идея и содержание анкеты оставались постоянными на протяжении всех исследований. Регистрация семей с предположительно наследственной патологией велась через одного пораженного (в Средней Азии учитывались только семейные случаи, когда пораженных было не менее 2 в семье), и ввиду маленького размера семьи использовались многочисленные вторичные источники регистрации больных. К дополнительным источникам регистрации, используемым в работе, относятся: документы медико-социальной экспертизы (МСЭ), данные об инвалидах с детства, информация из домов-интернатов для слепых и слабовидящих, глухих и слабослышащих. Информация из всех источников информации объединяется в единой базе данных, что предполагает возможность регистрации одного и того же пациента из различных источников. Анализ работы показал, что анкета лучше «работает» в сельской местности, выявляя более 80% всех больных. В городах медицинский персонал хуже информирован обо всех больных на своем участке, и необходимость в использовании дополнительных источников регистрации более актуальна. В большинстве случаев для установления диагноза использованы молекулярно-генетические, биохимические, рентгенологические, электромиографические и другие методы исследований. Результаты эпидемиологических исследований, проведенных ФГБНУ «МГНЦ» в европейской части России, представлены в табл. 18-2.

Необходимо отметить, что единая методология, используемая в генетико-эпидемиологических исследованиях ФГБНУ «МГНЦ», позволяет сравнивать отягощенность населения разных популяций европейской части России наследственной патологией. Как следует из табл. 18-2, к настоящему моменту обследовано население 99 районов общей численностью 3 680 131 человек. При выборе районов для обследования учитывались история формирования популяции, миграции населения, этнографическое деление (в случае принадлежности популяции к определенной этнической группе). Полученные результаты изучения нескольких районов региона можно, как мы полагаем, экстраполировать на необследованные территории региона. В этом случае можно считать, что к настоящему моменту получены данные, дающие представление о распространенности наследственных болезней более чем у 21,39% населения России.

Таблица 18-2. Отягощенность населения европейской части России наследственной патологией по результатам ФГБНУ «МГНЦ» (1:1000)

image

Окончание табл. 18.2

image

Примечание:

* г - малые города, райцентры районов; с - сельские субпопуляции;

** - в скобках указана отягощенность титульной нации региона, Х-сцепленная патология рассчитана на 1000 мужчин;

AP - аутосомно-рецессивный тип наследования;

АД - аутосомно-доминантный тип наследования.

При анализе отягощенности были выявлены следующие особенности. Самая высокая отягощенность населения во всех обследованных популяциях обусловлена аутосомно-доминантными, а самая низкая - Х-сцепленными заболеваниями. Нет достоверных различий между популяциями в их отягощенности Х-сцепленными болезнями. По крайней мере отчасти это может объясняться низкими абсолютными значениями отягощенности этой группы заболеваний. В сельских популяциях груз наследственных болезней достоверно выше, чем в городских, как для аутосомно-доминантных, так и для аутосомно-рецессивных заболеваний. Достоверные различия выявлены внутри групп сельских и городских популяций по отягощенности как аутосомно-доминантными, так и аутосом-но-рецессивными заболеваниями. Различия прослеживаются также при сравнении отягощенности основными видами наследственной патологии различных этнических групп.

Например, отягощенность аутосомно-доминантной и аутосомно-рецессивной патологией марийцев, чувашей, башкир, удмуртов, татар, карачаевцев, ногайцев, абазин и черкесов оказалась выше, чем русских и адыгейцев, как в городском, так и сельском населении. Суммарная отягощенность населения наследственными болезнями варьирует от 1:91 обследованных среди сельского населения ногайцев Республики Карачаево-Черкессия до 1:658 человек в городских популяциях Костромской области.

Важно подчеркнуть, что дифференциация по отягощенности аутосомными заболеваниями существует между популяциями разного иерархического уровня. Чем ниже иерархический уровень популяции, тем больше обнаружено различий между популяциями. Наибольшие различия наблюдались между сельскими администрациями в рамках одного района. Например, в Шарканском районе Удмуртской Республики груз в различных сельских администрациях примерно равной численности (500-1000 человек) варьировал от 0 до 16,34:1000 человек; в Кугарчинском районе Республики Башкортостан - от 0до 18:1000. Менее выражены различия в отягощенности между отдельными районами одного региона (например, вариация от 1,91 до 5,77 на 1000 человек между отягощен-ностью сельского населения двух соседних районов Удмуртской Республики; от 4,76 до 11,82 на 1000 человек между отягощенностью сельского населения двух соседних районов Республики Карачаево-Черкессия). И, наконец, наименьшие различия определены между обследованными субъектами Российской Федерации.

Анализ отягощенности наследственных болезней исследованных российских популяций показал, что существует отчетливая дифференциация по этому показателю между отдельными популяциями как внутри каждой из 14 обследованных территорий, так и между ними. Есть все основания полагать, что дифференциация исследованных популяций существует также по частотам генов наследственных болезней. Следует заметить, что полученные оценки отягощенности или распространенности наследственных болезней, особенно в сельских популяциях Кировской области, Республики Марий Эл и Чувашии, по своим абсолютным значениям очень близки к оценкам частоты наследственных болезней (по данным Регистра врожденной и наследственной патологии) в популяции Британской Колумбии (Канада).

Таким образом, можно отметить, что настоящий период характеризуется накоплением и систематизацией данных о распространенности наследственной патологии в различных популяциях, поисками адекватных подходов к оценке груза наследственной патологии и его динамики, попытками анализа различных факторов популяционной динамики в накоплении мутантных генов в популяциях человека.

Оценка разнообразия наследственной патологии в популяциях человека

Оценки разнообразия наследственных болезней в популяциях человека появились относительно недавно, и проведение полноценного сравнительного анализа по данной характеристике популяций является сложной задачей, что связано с несколькими основными причинами: различия в подходах выявления наследственных болезней в разных исследованиях; ограниченность фактически зарегистрированного среди населения материала о разнообразии наследственной патологии; выявленная генетическая гетерогенность большинства наследственных болезней при схожих клинических проявлениях. Количество и качество источников информации о больных с наследственной патологией существенно различаются в разных популяциях. У ряда авторов приводятся значения частот наследственных болезней, рассчитанные на новорожденных, причем информация о частотах отдельных заболеваний чаще представляет собой сводные данные, собранные многими авторами в отдельных популяциях, при этом анализируемые выборки отличаются. При проведении широкомасштабных работ по оценке большого числа нозологических форм обычно приходится оперировать значениями распространенности заболевания. В настоящее время в литературе имеется несколько публикаций, в которых обобщены результаты по частотам отдельных нозологических форм наследственных заболеваний и приведены сводные таблицы. Оценки частот наследственных заболеваний в европейских популяциях впервые представлены К. Картером в 1977 г. (табл. 18-3). Необходимо учитывать тот факт, что частоты, систематизированные и приведенные в таблице, получены разными авторами при использовании различных методов. К. Sankaranaraynan (1998) скорректировал приведенные К. Картером данные. В анализ также включены современные данные сайта «Orpha.net» [http://www.orpha.net/].

Таблица 18-3. Нозологический спектр и частота (на 10 000 новорожденных) частых аутосомно-доминантных заболеваний в европейской популяции

image

Окончание табл. 18.3

image

Примечание: н/д - нет данных; * - данные о распространенности заболевания; I - Carter C.O., 1977; II - Sankaranaraynan К., 1998; III - Orpha.net [http://www.orpha.net/, 2019].

Как следует из данных, приведенных в табл. 18-3, имеются существенные отличия в распространенности наследственных заболеваний, представленных указанными авторами. Возможно, это связано с отбором популяций, в которых наблюдается накопление отдельных заболеваний, что привело к некоторому завышению частот наследственных заболеваний.

В публикации K. Sankaranaraynan (1998) приведены данные только о частотах моногенных заболеваний с аутосомно-доминантным типом наследования. Эта группа заболеваний оказалась наиболее исследована в связи с изучением действия ионизирующего излучения и уточнением генетического риска в популяциях человека. Частоты некоторых заболеваний (табл. 18-3) в публикации К.Sankaranaraynan оказались выше, чем в сводных данных К. Картера и Orpha.net. Можно допустить, что это связано с улучшением диагностики и информированности врачей о наследственной патологии.

В табл. 18-4 приведены наиболее распространенные аутосомно-рецессивные заболевания по данным исследований, опубликованных К. Картером и Orpha.net. К наиболее частым наследственным заболеваниям в европейских популяциях относятся следующие: гемохроматоз, муковисцидоз, олигофрения, несиндромальная врожденная тугоухость, ФКУ, СМА, пигментные дистрофии сетчатки, поясно-конечностные миопатии, адреногенитальный синдром и серповидноклеточная анемия.

image
Таблица 18-4. Нозологический спектр и частота (на 10 000 новорожденных) частых аутосомно-рецессивных заболеваний в европейской популяции

Примечание: н/д - нет данных; * - данные о распространенности заболевания; I - Carter C.O., 1977; II - Orpha.net [http://www.orpha.net/, 2019].

Частые в европейских популяциях Х-сцепленные заболевания приведены в табл. 18-5. В группу наиболее частых попадают прогрессирующая мышечная дистрофия Дюшенна, гемофилия А, ихтиоз Х-сцепленный и синдром ломкой Х-хромосомы.

image
Таблица 18-5. Наиболее частые Х-сцепленные рецессивные заболевания в Европе (в расчете на 10 000 мальчиков)

Примечание: н/д - нет данных; * - данные о распространенности заболевания; I - Carter C.O., 1977; II - Orpha.net [http://www.orpha.net/, 2019].

Oбращаeт на себя внимание отсутствие указаний на различные клинические типы наследственных заболеваний в приведенных публикациях. Скорее всего, это связано с особенностями получения информации автором из источников, в которых заболевания при регистрации кодируют по международной классификации болезней. В настоящее время в связи с картированием большого числа генов наследственных заболеваний, в том числе с идентичным клиническим проявлением, стало возможным выделение некоторых из них в самостоятельные нозологические формы.

Независимо от некоторых формальностей, список частых наследственных болезней, представленный К. Картером, а также в работах К. Sankaranaraynan и Orpha.net [http://www.orpha.net/, 2019], дает представление о том, какие наследственные болезни являются относительно частыми, а какие - более редкими. Oн оказывается также полезным для выявления накопления или, напротив, заметного уменьшения частоты определенных наследственных болезней в отдельных популяциях человека.

Необходимо отметить, что наиболее интересными являются результаты созданного в провинции Британская Колумбия (Канада) регистра наследственной патологии, функционирующего и в данное время. Анализ результатов его работы проведен Р.А. Baird (1988). Регистр включает сведения о частоте наследственной патологии у населения провинции в пересчете на 1 млн новорожденных, диагнозы классифицированы в соответствии с Международной классификацией болезней 10-го пересмотра (табл. 18-6).

Таблица 18-6. Оценки частот наиболее частых наследственных заболеваний в Британской Колумбии

image

Окончание табл. 18.6

image

Примечание: * Х-сцепленная патология приводится на 10 000 новорожденных мальчиков.

Сравнительный анализ показал, что частоты большинства наследственных заболеваний по данным регистра в Британской Колумбии существенно ниже, чем в работах К. Картера и К. Sankaranaraynan. Oднако, несмотря на некоторые различия в интерпретации данных, результаты эпидемиологических исследований сопоставимы и могут рассматриваться как базисные.

В некоторых работах показано отличие частот отдельных нозологических форм в азиатских популяциях от европейских. В табл. 18-7 приведены частоты частых доминантных, рецессивных и Х-сцепленных заболеваний в Японии (Matsunaga E., 1986).

Таблица 18-7. Частоты некоторых частых наследственных заболеваний в Японии

image

Окончание табл. 18.7

image

Как следует из табл. 18-7, спектр частых для Японии наследственных заболеваний в целом не отличается от спектра наследственных болезней в европейских популяциях и в популяции Британской Колумбии, однако отмечаются различия в частотах, и кроме того, выделены некоторые частые заболевания, характерные именно для данной популяции.

На данном этапе удалось в той или иной мере установить основную, наиболее стабильную часть нозологического спектра для некоторых российских популяций европейской части России на основании генетико-эпидемиологических исследований, которые приведены в табл. 18-8.

Таблица 18-8. Распространенность (на 10 000 обследованных) частых наследственных заболеваний в европейской части России
image

Окончание табл. 18.8

image

Примечание: * Х-сцепленная патология приводится на 10 000 обследованных мужчин.

Список частых наследственных заболеваний в европейской части России хорошо сопоставим со списком, приведенным для европейских популяций и для популяции Британской Колумбии.

Дифференциация по разнообразию и частотам менделирующих заболеваний между отдельными популяциями или этническими группами

Приведенные выше значения распространенности частых наследственных заболеваний не описывают особенности распределения отдельных заболеваний по популяциям или этническим группам. Oднако было бы неверным предполагать, что в современных популяциях человека наследственные болезни распространены равномерно и не наблюдается дифференциации как в самом нозологическом спектре, так и в частотах отдельных заболеваний между популяциями, народами. На протяжении почти всей эволюционной истории человека размеры его популяций были относительно малого размера. Человеческая популяция была разделена на множество изолированных, скрещивающихся внутри себя групп - «изолятов». До недавнего времени таких групп было много, некоторые из них существуют до сих пор. Численность их увеличивалась с различной скоростью, и большинство этих групп стали смешиваться относительно недавно, формируя свой, специфический, генофонд популяций. Невозможно точно определить, каким образом частоты генов наследственных болезней меняются под влиянием факторов современной цивилизации.

Среди направлений современной медицины и биологии популяционная генетика наследственных болезней занимает особое место, так как позволяет ответить на некоторые вопросы об эволюции популяций человека, их происхождении, оценить особенности генофонда, то есть совокупную наследственную информацию, которая передается от родителей к потомкам и сохраняется во времени в условиях нормально колеблющейся среды. Жизнь отдельной особи ограничена во времени, и ее генотип сохраняется постоянным в течение всей жизни. Популяция, в противоположность отдельной особи, практически бессмертна; она может быть большой или малой по численности, иметь обширный или ограниченный ареал и внезапно или постепенно изменяться по своему генетическому составу от поколения к поколению. Поэтому изучение генетики популяций неизбежно связано с изучением эволюции, которая с генетической точки зрения является ни чем иным, как процессом кумулятивного изменения наследственных особенностей видов. Другими словами, популяционная генетика наследственных болезней человека изучает поведение генов, обусловливающих эти заболевания в популяциях, и отвечает на ряд вопросов, в частности, как влияют на ее генетическую структуру такие факторы, как мутационный процесс, отбор, миграции, инбридинг, случайное изменение генных частот (Гинтер Е.К., 2003).

Природная популяция является элементарной единицей эволюционного процесса, а лучшее определение популяции принадлежит Н.В. Тимофееву-Ресовскому (1973), согласно которому «популяцией называется группа организмов, достаточно долго проживающая на определенной территории, в которой в большей или меньшей степени осуществляется панмиксия и которая отграничена от соседних таких же совокупностей особей данного вида той или иной степенью давления тех или иных форм изоляции». Именно популяция обеспечивает генетическую преемственность поколений, регуляцию таких биологически важных свойств, как плодовитость, численность, устойчивость к заболеваниям и, главное, протекание микроэволюционного процесса.

Частоты генов в популяции остаются неизменными при соблюдении основных условий выполнения закона Харди-Вайнберга. Oсновное утверждение закона Харди-Вайнберга, сформулированного в 1908 г, заключается в том, что в отсутствие действия на популяцию факторов популяционной динамики, таких как миграции, дрейф генов, мутационный процесс и естественный отбор, частоты генотипов и генов остаются неизменными в неограниченно долгом ряду поколений. Подобные идеальные популяции в природе практически не встречаются, так как всегда существуют факторы, сдвигающие их с точки равновесия, нарушающие ее стабильность, - случайный дрейф генов, мутации, миграции и естественный отбор. Каждый из этих факторов имеет количественную меру и может изменяться в широких пределах, но, так или иначе, все они оказывают влияние на любую природную популяцию. Oднако исследователи очень редко наблюдают в изучаемых ими популяциях отклонение в частотах генов от равновесного.

В популяции обычно действует одновременно несколько факторов популяционной динамики. Дарвин считал отбор основной движущей силой эволюции, так как он является единственным фактором, способным направленно изменять частоту генов в популяции. Oднако если в отношении нормальных признаков естественный отбор может как повышать, так и понижать частоту генов, определяющих эти признаки в популяции, то применительно к наследственным болезням почти всегда действует негативный отбор. Центральной концепцией отбора является дарвиновская приспособленность. Приспособленность генотипа определяется как способность дожить до репродуктивного возраста и оставить потомство, приспособленность оптимального генотипа принимается равной единице. В результате в зависимости от того, насколько сильно снижена приспособленность больных конкретным наследственным заболеванием, устанавливается равновесие между давлением вновь возникающих мутаций и давлением естественного отбора. Существенно, что в разных популяциях человека снижение приспособленности у больных одним и тем же наследственным заболеванием обычно одинаково, и поэтому уровень равновесия между давлением мутаций и отбора в них также одинаков. Если же в разных популяциях применяют методы лечения разной эффективности, частота заболевания в них может отличаться, однако эти различия будут несущественны. Следовательно, в большинстве случаев естественный отбор не может быть фактором, вызывающим дифференцировку популяций по частотам генов доминантных и Х-сцепленных наследственных болезней.

Несколько сложнее обстоит дело с рецессивными наследственными заболеваниями. В этом случае естественный отбор, безусловно, действует против всех гомозигот по генам рецессивных наследственных болезней. В то же время на гетерозиготных носителей мутантных генов, которых значительно больше, чем гомозиготных носителей, т.е. больных, отбор может действовать по-разному. Наиболее известные примеры действия отбора в пользу гетерозиготных носителей мутантных генов представляют собой гены β-талассемии и серповидноклеточной анемии. β-Талассемия и серповидноклеточная анемия распространены по всему субтропическому и тропическому поясу, в частности, в Средиземноморье. В условиях распространения в этих же регионах тропической малярии, которая выступает в качестве фактора отбора, гетерозиготные носители указанных мутантных генов, по-видимому, имеют селективное преимущество, и частота мутантных генов может возрастать, формируя систему сбалансированного полиморфизма. Для других рецессивных наследственных заболеваний, обнаруживающих достаточно высокую частоту в нескольких этнических группах или странах, значение естественного отбора в создании селективных преимуществ для носителей соответствующих мутантных генов не было доказано, хотя и предполагалось некоторыми авторами. Для большинства рецессивных наследственных заболеваний, которые встречаются в популяциях с низкими или очень низкими частотами, действие естественного отбора в пользу гетерозиготных носителей мутантного гена даже не предполагается. Более того, некоторые авторы полагают, что гетерозиготные носители мутантных генов могут иметь слегка сниженную по сравнению с носителями нормальных аллелей приспособленность.

В популяциях человека действие отбора в настоящее время ограничено в связи с успехами медицины, улучшением условий жизни и снижением смертности. Oднако он продолжает действовать, хотя может осуществляться только за счет избирательной репродуктивности и в основном в период внутриутробного развития. Вместе с тем уменьшение числа детей в семьях сужает сферу действия отбора. Этот отбор относится к категории стабилизирующего и устраняет вредные мутации в исторически сложившихся популяциях человека.

Равновесие генных частот в популяции предполагается при отсутствии миграций. Наряду с этим между реально существующими популяциями человека постоянно происходит миграционный процесс, который вносит дополнительную генетическую изменчивость в популяцию и может приводить к изменению генных частот. Как правило, миграции способствуют выравниванию генных частот в популяциях и сдерживают процесс дифференциации субпопуляций по частотам генов. Oднако в некоторых случаях миграция может приводить к возрастанию различий в частотах генов в двух популяциях, когда определенную часть мигрантов составляют группы родственных индивидуумов. Это легко себе представить, если вообразить, что новая популяция образуется за счет выселения из существующей популяции определенного клана или рода. Такое событие может привести к возникновению дифференциации исходной и вновь возникшей популяции по частотам генов.

Изучению миграций как фактора, изменяющего генетическую структуру популяций и, соответственно, генофонд популяций, посвящено большое число исследований. Так, H. Picheral (1985) в исследовании степени миграции французов начиная с XVI в. выявил, что большая часть миграций происходила на небольшие дистанции, так как формирование городов происходило за счет населения близлежащих районов. Сельские же популяции остаются относительно стабильными. В то же время формирование населения Парижа происходило за счет выходцев из самых разных районов Франции. Исследование, проведенное в Италии C.R. Guglielmino и соавт. (1998), показало, что за последние 50 лет действие урбанизации привело к нарушению репродуктивной изоляции в общинах малого размера.

Не может приводить к возникновению генетической дифференциации по генам наследственных болезней и мутационный процесс. Мутации являются одним из стохастических факторов, влияющих на равновесие генных частот в популяции. Мутации возникают постоянно и приводят к появлению новых аллелей в популяции, изменяя ее генетическую структуру. Oднако их сохранению противодействует естественный отбор, и в результате возникает равновесие между появлением новых мутаций и их элиминацией, что позволяет сохранять в популяции равновесные генные частоты. Средняя частота спонтанного возникновения мутаций у человека различна и находится в пределах от 1,0×10-5 до 6,08×10-6 на одну гамету за каждое поколение. Наследственные болезни, такие как хромосомные и некоторые аутосомно-доминантные, поддерживаются на определенном уровне в популяции исключительно за счет мутационного процесса. В человеческих популяциях, которые характеризуются медленной сменой поколений (продолжительность одного поколения в среднем составляет 25-30 лет), мутационное давление как фактор, определяющий эволюционные изменения, играет незначительную роль. Частота вновь возникающих мутаций на гамету на поколение - слишком незначительная величина, чтобы быть причиной генетической дифференциации популяций.

К факторам популяционной динамики относят также неслучайный инбридинг, обусловленный положительной брачной ассортативностью. Понятие «инбридинг» широко используется в популяционной генетике при описании особенностей генетической структуры популяций. Случайное скрещивание, или панмиксия, - это абстракция. В современных аутбредных популяциях скрещивание может быть почти случайным по таким признакам, как группы крови или варианты ферментов, однако по некоторым наследственным признакам, таким как тугоухость, они, конечно, не случайны. Менее очевидны, но более распространены браки, ассортативные по психологическим или социальным особенностям. Ассортативность ведет к увеличению доли гомозиготных и уменьшению доли гетерозиготных лиц в популяции, что теоретически должно нарушать равновесие частот генотипов и, соответственно, приводить к уменьшению внутрипопуляционной генетической изменчивости и увеличению межпопуляционной генетической изменчивости.

Oдин из типов ассортативных браков - брак между родственниками, или инбредный брак. По определению В.А. Ратнера (1977), инбридингом называют ограничение свободы скрещивания индивидуумов, связанное лишь отношениями родства, когда, независимо от генотипа, близкородственные особи имеют повышенную частоту скрещивания. Ч. Ли (1978) определяет инбридинг как коэффициент корреляции между гаметами g1 и g2 , при объединении которых образовалась особь z.

Инбридинг имеет количественную меру. Для оценки инбридинга в популяции чаще используются коэффициент инбридинга, введенный С. Райтом (1973), и коэффициент родства Дж. Малеко (1973). В качестве меры дифференциации популяции С. Райт предложил различать три статистики. FIS - локальный инбридинг - является мерой корреляции между объединяющимися гаметами в субпопуляции, позволяет оценить брачную ассортативность в популяции. FST - случайный инбридинг - корреляция между случайно объединяющимися гаметами в субпопуляции относительно всей популяции, используется для сравнения степени дифференцированности субпопуляций по частотам генов и является количественной мерой для измерения эффективности дрейфа. FIT - тотальный инбридинг - складывается из локального и случайного инбридинга. Различные определения термина «инбридинг», встречающиеся в литературе, не меняя смысла изучаемого параметра, отражают лишь способ формирования данной характеристики.

По данным BO3, численность инбредных популяций в мире составляет более 1 млрд человек. Формально инбридинг меняет частоты не генов, а генотипов, увеличивая доли гомозиготных индивидуумов и уменьшая соответственно доли гетерозиготных индивидуумов в популяции. Поэтому в популяциях, в которых распространены близкородственные браки, ожидается и нередко наблюдается большое число больных рецессивными наследственными заболеваниями.

Накопление разнообразной рецессивной патологии, обусловленное высоким уровнем неслучайного инбридинга, было выявлено во многих популяциях человека. Oбследование населения Кувейта выявило накопление ряда аутосомно-рецессивных заболеваний (Teebi A.S., Farag T.I., 1997). Исследования, проведенные в Японии, показали, что при средней частоте браков в популяции между двоюродными сибсами, равной 1%, частота этих браков среди родителей больных альбиносов составляет 25%, больных амаврозом - 53%, ихтиозом - 40%, пигментной ксеродермой - 26%. Работы из Карнатаки (Южная Индия) показали, что наиболее предпочтительными в этой популяции являются кровнородственные браки. Коэффициент инбридинга, рассчитанный для всей популяции, составил 0,0271. Oтягощенность менделирующей наследственной патологией, представленная в работе D.A. Ratha-Rama (1987), составила: аутосомно-доминантной - 2,7 на 1000 человек, аутосомно-рецессивной - 5,9 на 1000 человек, Х-сцепленной - 1,2 на 1000 мужчин. Oтмечен высокий удельный вес аутосомно-рецессивной патологии в общей отягощенности наследственными заболеваниями.

Еще одним фактором микроэволюции, теоретически приводящим к генетической дифференциации популяций по частотам генов наследственных болезней, может быть дрейф генов, или случайное изменение частоты гена в популяции при переходе к следующему поколению. Проявлениями эффективного дрейфа являются эффект родоначальника, обозначающий в строгом смысле преимущественное распространение в популяции генов одного из родоначальников, а также эффекты «горлышка бутылки» и популяционной волны, когда после резкого сокращения численности популяции, обусловленного теми или иными внешними причинами (войны, эпидемии и т.д.), следует быстрый рост популяции. При этом может случайным образом произойти фиксация даже тех генов, которые снижают приспособленность своих носителей. Случайная потеря и случайная фиксация - это крайние случаи; в промежуточном случае (что более характерно для современных популяций) в популяции сохраняются оба аллеля, но их частота флуктуирует случайным образом. Oднако если фиксация уже произошла, обратный процесс невозможен. Вероятность фиксации с увеличением числа поколений стремится к 1.

Изучение природных популяций показывает, что, как правило, они не представляют собой единой панмиксной единицы. В настоящее время практически принимается за догму: если в популяции не распространена брачная ассортативность, а кровнородственные браки встречаются не чаще, чем в панмиксной популяции, то весь инбридинг складывается только за счет подразделенности популяций (FST ), являющейся количественной мерой дрейфа генов. Таким образом, высокий инбридинг в популяциях человека может быть обусловлен как большим количеством кровнородственных браков (неслучайная составляющая инбридинга FIS ), так и географической и социальной подразделенностью (случайная составляющая инбридинга FST ).

Работы, посвященные разнообразию наследственных болезней в популяциях человека, в основном выполнены в изолятах, различных этнических группах, национальных и региональных подразделениях либо на малочисленных популяциях. Как правило, это небольшие группы людей, сохраняющие определенную традиционную культуру из поколения в поколение. На основании этих исследований удалось в той или иной мере установить разнообразие наследственных болезней в различных популяциях, определить наиболее часто встречающиеся заболевания, установить факторы возникновения и реализации патологических генов.

Oдной из первых, теперь уже классических работ по накоплению редких наследственных болезней в изолированных популяциях Северной Америки была работа В. Мак-Кьюсика в популяции амишей, меннонитов и гаттеритов. Эти популяции относятся к анабаптистскому движению, начавшемуся в Европе в XVI в. Наиболее полное медико-генетическое обследование было проведено В. Мак-Кьюсиком (1973) в популяции амишей Ветхого Завета. В течение 100 лет относительно небольшие по численности группы амишей иммигрировали из Западной Европы в США, образуя слабо связанные между собой общины в различных штатах. В последующие годы их численность возросла более чем в 8 раз, то есть наблюдался эффект «горлышка бутылки». Все общины оказались практически полностью изолированными от окружающего населения.

Несмотря на попытки избежать кровнородственных браков с двоюродными сибсами, коэффициент инбридинга достаточно высокий во всех группах амишей. Коэффициент случайного инбридинга составил 0,035, высокий уровень обусловлен строгой эндогамией в течение двух веков. Географическая подразделенность, исходно малый размер и популяционная волна объясняют накопление отдельных нозологических форм в элементарных популяциях амишей, как аутосомно-доми-нантных, так и аутосомно-рецессивных и Х-сцепленных. У амишей было описано несколько прежде неизвестных наследственных заболеваний, в том числе синдром гипоплазии хряща и волос, синдром Троера, синдром MAST и ряд других. В табл. 18-9 приводятся некоторые наследственные болезни, обнаруженные с высокими частотами в популяции амишей.

image
Таблица 18-9. Некоторые наследственные болезни, обнаруженные с высокими частотами в популяции амишей

Для некоторых наследственных заболеваний у амишей удалось прямо продемонстрировать «эффект родоначальника», доказав, что все семьи с одним и тем же наследственным заболеванием объединяются в одну родословную с общими предками. Молекулярно-генетические исследования, проведенные в популяции амишей, также подтвердили предположение о роли эффекта родоначальника и дрейфа генов в распространении наследственных болезней.

Так, при синдроме Джексона-Вейсса, или синдроме краниостеноза, гипоплазии средней части лица и аномалии стоп, картирован ген FGFR2 в области 10q26.13, мутации в котором явились причиной развития заболевания. Oдна и та же мутация в гене тропонина Т1 (TNNT1) найдена у всех больных амишей с особой формой немалиновой миопатии, частота которой в этой популяции оценивается в 1:500. У амишей из графства Ланкастер (Пенсильвания), больных глутаровой ацидемией I типа, найдена только одна мутация в гене GCDH в гомозиготном состоянии. Своеобразный результат получен при изучении синдрома Эллисаван Кревельда, 50 случаев которого зарегистрировано в том же графстве, что и глутаровая ацидемия. У всех больных, относящихся к обширной родословной, найдена миссенс-мутация в гомозиготном состоянии, с заменой аргинина на глицин в 760 положении белка, контролируемого геном EVC. Позднее было показано, что эта мутация, скорее всего, представляет собой редкий полиморфизм в гене EVC. В то же время эта мутация подтверждает правильность предположения о роли эффекта основателя в распространении синдрома среди амишей (Ruiz-Perez V.L. еt al., 2000).

Изучение генетико-демографических характеристик популяций амишей, меннонитов и гаттеритов показало, что основные факторы популяционной динамики, влияющие на структуру отягощенности наследственными заболеваниями, одинаковы для этих популяций и обусловлены в основном дрейфом генов, однако роль других факторов популяционной динамики различна.

У амишей локальная приуроченность и семейное накопление редкой рецессивной патологии обусловлены «эффектом родоначальника», естественным отбором, дрейфом генов. Для гаттеритов характерны подразделенность, дрейф генов, естественный отбор, что, в свою очередь, привело к накоплению семейных случаев рецессивной и доминантной патологии. Для меннонитов: случайный инбридинг, «эффект основателя», дрейф генов. Изучение этих изолятов позволило проанализировать степень их генетической дифференциации от исходных популяций и оценить вклад параметров популяционной структуры в скорость эволюционного процесса.

На основании проведенных исследований у амишей и меннонитов при помощи метода секвенирования нового поколения разработаны профилактические скринирующие программы. Анализ секвенирования нового поколения разработан с использованием технологии множественной мультиплексной ПЦР (ArcherDX) для 162 различных генетических синдромов, ассоциированных с 202 патогенными генетическими вариантами. Программа скрининга может помочь снизить заболеваемость и смертность от этих заболеваний в группах высокого риска, а также снизить общие медицинские расходы и улучшить результаты лечения пациентов (Crowgey E.L. et al., 2019).

Исследования, проведенные в финской популяции, привели к обнаружению более 20 форм уникальной рецессивной патологии и 2 форм аутосомно-доминантной, которые очень редко выявляются в других странах, включая соседние скандинавские страны (Norio R. et al., 1973; Peltonen L. et al., 1997). К этим заболеваниям относятся аутосомно-доминантные амилоидоз, финский тип и эритроцитоз (40 больных). Среди рецессивных заболеваний - аспартилглюкозаминурия (частота в Финляндии 1:26 000); синдром эндокринопатии-кандидоза-эктодермальной дисплазии (1:30 000-1:40 000); метафизарная хондро-дисплазия, тип Мак-Кьюсик (33 больных в 28 семьях); врожденная хлоридная диарея; врожденный нефротический синдром финского типа (1:8000); врожденная плоская роговица (52 больных); диастрофическая дисплазия (40 больных); синдром Ушера, тип III (157 больных); наследственная непереносимость фруктозы (16 больных); гиперорнитинемия со складчатой атрофией сосудистой оболочки и сетчатки (31 больной); инфантильный тип нейронального цероидного липофусциноза (1:13 000); лизинурическая непереносимость белка (1:60 000-1:80 000); синдром Меккеля (28 больных); карликовость Mulibrey (31 больной); синдром поражения мышц, глаз и мозга (14 больных); некетотическая гиперглицинемия (1:55 000); кистозная липомембранозная остеодисплазия со склеротической лейкоэнцефалопатией (13 больных); прогрессирующая миоклонус-эпилепсия (1:20 000); болезнь Салла (27 больных); избирательная мальабсорбция витамина В12 (27 больных). Кроме того, исследования, проведенные в Финляндии, показали очень низкие частоты в этой популяции больных ФКУ, муковисцидозом, цистинозом, гомоцистинурией, галактоземией, болезнями Тея-Сакса и Гоше.

Oсновной вывод о причинах накопления достаточно большого числа наследственных заболеваний в Финляндии по сравнению с другими популяциями сводится к особой популяционной истории финнов с момента заселения ими территории страны (Salmela E., 2012). Большинство предков современных финнов в течение первого тысячелетия нашей эры иммигрировали из Балтийского региона. Исходная популяция была небольшой. В течение последующих столетий население медленно увеличивалось и к XVII в. составило 400 000; в 1950 г. - 1,6 млн, а в 1970 г. - 4,6 млн человек. Таким образом, за три века население увеличилось в 11,5 раза. До недавнего времени население преимущественно было сельским, с низким уровнем миграционной активности, сохраняющимся до сих пор в сельской местности страны. Финны исходно образовали так называемый суперизолят на юге Финляндии. Резкий рост популяций при низком уровне обмена генами между ними способствовал проявлению эффективного дрейфа генов, эффекта родоначальника и последующего изменения генных частот в субпопуляциях, с накоплением некоторых редких генов и одновременной элиминацией других.

Предположение о том, что дрейф и «эффект родоначальника» явились причиной накопления наследственных болезней в Финляндии, удалось проверить при картировании генов этих болезней и обнаружении в них мутаций. По крайней мере для 16 аутосомно-рецессивных, 2 аутосомно-доминантных и Х-сцепленных заболеваний, частых в Финляндии, было продемонстрировано выраженное неравновесие по сцеплению между генами заболеваний и ДНК-маркерами, что можно рассматривать как подтверждение роли эффекта основателя в накоплении генов редких наследственных заболеваний в Финляндии (табл. 18-10).

image
Таблица 18-10. Некоторые наследственные болезни, частые в финской популяции, для которых картированы гены

При исследовании популяции евреев также было выявлено накопление ряда наследственных заболеваний (Goodman R.M., 1980).

Для понимания причин накопления наследственной патологии необходимо обратиться к историческим особенностям расселения евреев. Вследствие длительной географической разобщенности и традиционной национальной изоляции три большие группы евреев - ашкенази (82%), сефарды (11%) и восточные евреи (7%) - различаются по историческому происхождению, религии, языку. Все три группы отличаются между собой и по частотам и спектру наследственных болезней. К настоящему времени выявлено 120 наиболее характерных заболеваний у различных евреев, с преимущественно аутосомно-рецессивным типом наследования (в основном врожденные нарушения метаболизма).

Популяция восточных евреев, проживающих в арабских странах, на Кавказе и Индии, отличается высокой изолированностью и высокой частотой эндогамных браков. В этой популяции распространенными являются β-талассемия и недостаточность фермента глюкозо-6-фосфат-дегидрогеназы. Для евреев-сефардов, расселившихся в Северной Африке, Южной и Западной Европе и Америке, также характерно распространение с высокой частотой ряда наследственных болезней, однако отличных от тех, которые встречаются у ашкенази. Так, среди тунисских евреев найдено накопление избирательной мальабсорбции витамина В12 с протеинурией (q=0,02), среди марокканских - болезнь накопления гликогена, тип III (q=0,015) и атаксия-телеангиэктазия. Для евреев-сефардов характерна также высокая частота (от 1:600 до 1:5000) семейной средиземноморской лихорадки.

Среди ашкенази встречается целый ряд рецессивных заболеваний. Анализ аутосомно-рецессивных заболеваний выявил 9 нозологических форм, обнаруживающих высокую частоту в этой этнической группе евреев, в том числе болезнь Тея-Сакса (частота гетерозигот 3-4%), взрослая форма болезни Гоше (частота гетерозигот 5-6%), болезнь Канавана (частота гетерозигот 1,7-2%), болезнь Ниманна-Пика, типы А и Б (три мутации с частотой гетерозигот 1-2%), мукополи-липидоз (около 1%), синдром Блюма (1%), синдром Райли-Дея (3%), недостаточность фактора XI свертывания крови (две мутации - 8,1%), пентозурия (2,5-3%). Среди аутосомно-доминантных заболеваний - семейный РМЖ, обусловленный мутациями в генах BRCA1 и -2 (три мутации с общей популяционной частотой около 1%) и идиопатическая торзионная дистония (частота гетерозигот 0,1-0,3%).

У евреев-ашкенази основным механизмом накопления редкой наследственной патологии предполагается дрейф генов, для которого имелись исторические предпосылки, в частности диаспора, в ходе которой неоднократно возникали периоды резкого уменьшения численности евреев-ашкенази. Частоты так называемых «болезней ашкенази» варьируют в зависимости от географической подразделенности самой группы ашкенази. В то же время у евреев ашкенази, так же как у финнов, крайне редко встречается ФКУ и, по-видимому, другие наследственные болезни.

Накопление наследственных болезней в популяции евреев-ашкенази было использовано для картирования генов этих болезней, установления их молекулярной природы и выявления мутаций в этих генах, и в 2006 г. создана Национальная генетическая база данных Израиля, включающая фенотипические и генетические варианты у различных этнических групп страны. На 2016 г. в базе содержатся 2444 записи о наследственных болезнях среди израильских арабов, палестинских арабов и евреев (ашкенази, марокканских, иракских, иранских, йеменских, сефар-дов, евреев североафриканцев и евреев неизвестного происхождения) (Zlotogora J., 2017). База данных постоянно пополняется и корректируется. Последняя корректировка проведена в 2016 г. в соответствии с записями базы данных ClinVar (https:// www.ncbi.nlm.nih.gov/clinvar) и ExAC (http://exac.broadinstitute.org). Результаты молекулярно-генетического изучения некоторых наиболее частых наследственных болезней евреев-ашкенази представлены в табл. 18-11.

image
Таблица 18-11. Некоторые наследственные болезни, частые у евреев-ашкенази

Дрейф генов и «эффект основателя» выступают в качестве основных причин накопления редкой наследственной как доминантной, так и рецессивной патологии в популяции франко-канадцев в Квебеке. Доказательство роли дрейфа генов и «эффекта основателя» получены для гидротической эктодермальной дисплазии, для тирозинемии I типа, псевдовитамин-D-зависимого рахита и ряда других наследственных заболеваний, обнаруживающих накопление у франко-канадцев. В табл. 18-12 представлены некоторые заболевания, обнаруженные c высокими частотами в популяции франко-канадцев (De Braekeeleer M., Dao T.-N., 1994 a, b).

image
Таблица 18-12. Некоторые наследственные болезни, обнаруженные c высокими частотами в популяции франко-канадцев

Можно привести немало примеров накопления редких мутантных генов в популяциях, являющегося результатом действия особенностей генетической структуры популяций, в частности, генетического дрейфа: амавротическая идиотия юношеского типа, описанная Шегреном в шведском изоляте; атаксия Фридрейха, особый случай карликовости, обнаруженный Хангхартом в долинах Швейцарских Альп; синдром Вернера в Сардинии; фукозидоз в Италии; анемия Фанкони в ЮАР; алкаптонурия в Чехии; муковисцидоз в области Бретань во Франции и в Дании. В некоторых случаях на первый план в качестве причины дифференциации популяций по частотам наследственных болезней выступает «эффект родоначальника». Наиболее известный пример эффекта родоначальника - накопление двух аутосомно-доминантных заболеваний - семейной гиперхолестеринемии (частота гетерозигот 1%) и порфирии (0,3%) среди африканеров Южной Африки. Создана база данных NEMDB: National and Ethnic Mutation Database (Patrinos G.P., 2006), в которой содержится постоянно обновляемая обширная информация об описанной генетической гетерогенности группы или популяции, посвященная документированию существующей генетической гетерогенности в различных этнических группах населения в 57 разных странах.

Говоря о разнообразии наследственной патологии в больших этнических группах, нельзя ограничиваться только заболеваниями, обнаружившими локально высокие или локально низкие частоты в популяциях, как у финнов или евреев ашкенази. Эти болезни не исчерпывают собой всю наследственную патологию этих этнических групп и даже не составляют значительную часть спектра их наследственных болезней. Проведенное исследование в 1992 г. J. Verheij и L. ten Kate показало, что в Нидерландах, как следует из публикаций до 1992 г., зарегистрировано 672 различных менделевских фенотипа, из которых 321 фенотип приходился на аутосомно-доминантные, 283 - на аутосомно-рецессивные и 68 - на Х-сцепленные фенотипы. Полученные результаты легли в основу молекулярно-генетического изучения этих болезней, определены спектр и частоты мутаций основных заболеваний, характерных для данной популяции (проект «Геном Нидерландов» (GoNL) http://www.nlgenome.nl). Для четырех частых для Нидерландов аутосомно-рецессивных заболеваний [понтоцеребеллярная гипоплазия, тип 2 (PCH2), синдром Пена-Шокейра, тип I (FADS), ризомелическая точечная хондродисплазия, тип 1 (RCDP1), несовершенный остеогенез, тип IIB/III (OI)] проведен целевой (преконцепционный) скрининг брачующихся пар на носительство, показавший высокую эффективность (Mathijssen I.B., 2015).

Дифференциация по разнообразию наследственных болезней российских популяций

В России изучение дифференциации по разнообразию наследственных болезней в основном ограничивается анализом распространения отдельных заболеваний либо отдельных групп наследственных заболеваний. Например, в последние годы активно изучается распространенность наследственных заболеваний нервной системы в различных популяциях РФ: Амурской, Саратовской, Самарской, Владимирской и других областях. В Республике Башкортостан на основании изучения распространенности наследственных заболеваний нервной системы на базе медико-генетической консультации (МГК) созданы и функционируют регистры по нескольким заболеваниям: хорее Гентингтона, миотонической дистрофии, наследственной сенсомоторной нейропатии и т.д. Изучению наследственных заболеваний нервной системы способствует хорошие знания неврологов, высокий удельный вес и известная молекулярная природа большинства заболеваний данной группы. Oднако в отношении наследственных заболеваний других органов и систем (глаз, скелета, кожи, желез внутренней секреции) дело обстоит значительно хуже.

В 80-х годах прошлого столетия в Московском НИИ педиатрии и детской хирургии создан первый российский медико-генетический регистр «ГЕНРЕГ», функционировавший в нескольких учреждениях РФ. Данный регистр предназначался в основном для решения вопросов диспансеризации пораженных детей и обеспечения помощи в медико-генетическом консультировании семей. Oднако в отношении моногенной наследственной патологии аналитических статей по дифференциации в популяциях России наследственных заболеваний не было.

Созданы и функционируют регистры врожденной и наследственной патологии в Республике Якутия, в Томской области на базе МГК по результатам ежегодного приема и на основании экспедиционных данных. По результатам данных регистров показана высокая частота в якутской популяции как минимум трех заболеваний с аутосомно-доминантным типом наследования - спиноцеребеллярной атаксии 1-го типа (частота среди якутов 1:2590; ген SCA1), миотонической дистрофии (частота среди якутов 1:4695; ген DMPK), окулофарингеальной миопатии (частота среди якутов 1:11680; ген PABPN1). У якутов также выявлено накопление четырех заболеваний с аутосомно-рецессивным типом наследования - синдрома 3-М (частота среди якутов 1:8700; мутация G5741→A в гене NBAS), синдрома нанизма с субатрофией зрительных нервов, дистрофией сетчатки и пельгеровской аномалией лейкоцитов (частота среди якутов 1:9600; мутация R1914H в гене NBAS), мукополисахаридоз-плюс (частота среди якутов 1:4694; мутация c.1492C>T в гене VPS33A) и метгемо-глобинемии 1-го типа (частота среди якутов 1:5677; мутация c.806 C→T в экзоне 9 гена CYB5R3). Анализ гаплотипов для всех заболеваний показал, что причиной накопления является «эффект родоначальника» (Максимова Н.Р., 2008).

Сравнение разнообразия наследственных болезней одновременно с определением основных причин дифференциации российских популяций и этнических групп по генам по спектру наследственной патологии приведено в ряде работ лаборатории генетической эпидемиологии Федерального государственного бюджетного научного учреждения «Медико-генетический научный центр им. Академика Н.П. Бочкова». Проанализированы основные закономерности формирования спектра наследственных болезней в 11 этнических группах России: у русских (Кировской, Костромской, Брянской, Ростовской, Тверской областей, Краснодарского края), пяти народов Волго-Уральского региона (марийцев, чувашей, удмуртов, башкир и татар) и пяти народов Северного Кавказа (адыгейцев, черкесов, абазин, карачаевцев и ногайцев). Численность обследованного населения 13 регионов - около 3,7 млн человек. Сводный нозологический спектр наследственных болезней, выявленных в 13 российских регионах, составил 530 клинически различных заболеваний (242 аутосомно-доминантных, 226 аутосомно-рецессивных и 62 Х-сцепленных рецессивных форм) у 10 640 больных. По-видимому, число генетических нозологических форм в обследованных популяциях существенно больше, так как во многих случаях невозможно было точно дифференцировать клинические варианты генетически гетерогенных наследственных болезней, таких, например, как пигментный ретинит, врожденная катаракта, наследственная сенсорная нейропатия, несиндромальная нейросенсорная тугоухость и т.д. (Зинченко Р.А. и др., 2009, 2019).

Проанализировано накопление наследственных болезней в отдельных популяциях и/или этносах. Во всех популяциях диагностированы аутосомно-доминантные, аутосомно-рецессивные и Х-сцепленные заболевания, обнаружившие накопление или, наоборот, локально низкие значения распространенности отдельных наследственных болезней (Зинченко Р.А. и др., 2009, 2019).

В табл. 18-13 приводятся нозологический спектр и распространенность аутосомно-доминантных заболеваний (10-5 ), обнаруживших накопление (p <0,001) в обследованных популяциях России. Жирным шрифтом с подчеркиванием обозначена частота заболевания, отклоняющаяся от среднего значения. Заболевания расположены в соответствии с убыванием среднего значения.

Таблица 18-13. Аутосомно-доминантные заболевания, обнаруженные с высокой распространенностью (Ю-5 ) в популяциях европейской части России

image

Продолжение табл. 18.13

image

Продолжение табл. 18.13

image

Продолжение табл. 18.13

image

Окончание табл. 18.13

image

Примечание для табл. 18-13 - 18-15: Ног - ногайцы Карачаево-Черкесской Республики; Аб - абазины Карачаево-Черкесской Республики; Чер - черкесы Карачаево-Черкесской Республики; Кар - карачаевцы Карачаево-Черкесской Республики; Тат - татары Республики Татарстан; Баш - башкиры Республики Башкортостан; Удм - удмурты Республики Удмуртия; Map - марийцы Республики Марий Эл; Чув - чуваши Республики Чувашия; Ад - адыгейцы Республики Адыгея; Рос - Ростовская область; Кос - Костромская область; Крас - Краснодарский край; Кир - Кировская область; Tb -Тверская область; Бр - Брянская область; Средн. по ЕРФ - средние значения распространенности на всю рассматриваемую выборку Европейской части России.

Как следует из табл. 18-13, заболевания, обнаруживающие накопление в обследуемых популяциях, в большинстве случаев относятся к группе частых (встречающихся с распространенностью 1:50 000 и чаще) и условно частых (от 1:50 0001:100 000) заболеваний в российских популяциях. Однако немало случаев накопления отдельных нозологических форм, которые являются частыми только для данной этнической группы или конкретной популяции в рамках одного этноса.

Кроме того, анализ таблицы 18-13 выявил некоторые этнические особенности в распространении наследственных болезней. Например, ряд заболеваний у русских был диагностирован реже, чем в других этнических группах.

Ладонно-подошвенный гиперкератоз с более высокой распространенностью зарегистрирован среди карачаевцев, абазин, черкесов, адыгейцев, татар и башкир; вульгарный ихтиоз и брахидактилия типов Е и В - среди марийцев и чувашей; нейрофиброматоз 1-го типа чаще встречается среди марийцев, адыгейцев и чувашей; доминантная олигофрения - у башкир, татар, удмуртов, ногайцев и карачаевцев; врожденный птоз - среди абазин, черкесов, адыгейцев, башкир; синдром Элерса-Данло - среди 5 народов Северного Кавказа. Напротив, синдактилия типа 1, бородавчатый гиперкератоз, эссенциальный тремор, отосклероз и несовершенный остеогенез чаще встречались среди русского населения.

Для большинства клинических форм наследственных болезней в этнических популяциях определена генетическая гетерогенность (локусная), требующая для идентификации секвенирования клинического экзома или полногеномных исследований (наследственная моторно-сенсорная нейропатия, прогрессирующая мышечная поясно-конечностная дистрофия, пигментный ретинит, врожденная катаракта, младенческая эпилептическая энцефалопатия, метатропная дисплазия и т.д.). Выявлено большое количество ранее не описанных генетических вариантов с аутосомно-доминантным типом наследования.

К этим заболеваниям относятся летальный инфантильный остеопетроз (мутация c807+5G>A в гене TCIRG1), эритроцитоз (мутация с.С598Т в гене VHL) и наследственный врожденный гипотрихоз, марийский тип (мутация ΔΕχ 4 в гене LIPH). Проведенное популяционное изучение частот мутаций среди здоровых индивидов пяти этнических групп (русские, марийцы, чуваши, башкиры, удмурты) показало высокие значения мутации c807+5G>A в гене TCIRG1 (остеопетроз) только среди чувашского - 1,68% (расчетная частота заболевания 1:3900 новорожденных) и марийского населения - 0,84% (1:14 000) (Bliznetz E.A. et al., 2009). Мутация с. С598Т в гене VHL, характерная для развития эритроцитоза, выявлена в трех этнических группах: у чувашей частота мутации составила 1,84% (расчетная частота заболевания - 1:3000 новорожденных), для марийцев - 0,87% (расчетная частота - 1:13 150), для удмуртов - 0,47% (расчетная частота - 1:44 600).

Проведенное популяционное изучение частот мутаций среди здоровых индивидов пяти этнических групп (русские, марийцы, чуваши, башкиры, удмурты, татары) показало, что частота мутации ΔΕχ 4 гена LIPH (гипотрихоз) у чувашей достигает 2,72% (расчетная частота заболевания 1:1350 новорожденных), марийцев - 1,74% (1:2746), татар - 0,73% (1:18 832), удмуртов - 0,44% (1:51 020), башкир - 0,312% (1:103 092), среди русского населения мутаций не выявлено (Kazantseva A. et al., 2006). Дальнейшее молекулярно-генетическое исследование, проведенное на группе пациентов с клиническими проявлениями гипотрихоза, но не имеющих мутации ΔΕχ 4 в гене LIPH, методом NGS, позволило выявить гомозиготную, ранее не описанную мутацию c.712G>T (p.Val238Leu) в гене KRT25 и подтвердить ее секвенированием по Сэнгеру. Проведенный анализ на 300 образцах ДНК здоровых индивидов из трех популяций (чувашской, марийской, русской) установил, что частота генетического варианта c.712G>T (p.Val238Leu) в гене KRT25 для чувашской и марийской популяций составляет 1,5% (расчетная частота заболевания 1:4147) (Zernov N.V. et al., 2016).

В табл. 18-14 представлены аутосомно-рецессивные заболевания, показавшие накопление в различных популяциях/этносах. Для аутосомно-рецессивных заболеваний также найдены некоторые этнические закономерности в их распространенности. Три аутосомно-рецессивных заболевания с высокой частотой выявлены в чувашской и марийской популяциях, практически не встречаясь в других регионах как РФ, так и мира. Для всех трех заболеваний картированы и идентифицированы гены и определены частоты мутаций генов в популяциях.

При подтверждающей молекулярно-генетической диагностике частых аутосомно-рецессивных заболеваний выявлена аллельная генетическая гетерогенность в разных этнических группах.

По данным неонатального скрининга, в Карачаево-Черкесской Республике определена очень высокая частота ФКУ/гиперфенилаланинемии, которая составила 1:850 новорожденных (только ФКУ 1:1581), средняя частота по России составляет 1:7000. Таким образом, выявлена самая высокая частота заболевания, зарегистрированная в мире. При проведении ДНК-исследования выявлены этнические особенности в частоте генетических вариантов в гене РАЯ. Наиболее частой мутацией в гене РАЯ для карачаевцев оказался генетический вариант R261*, аллельная частота которого среди представителей титульной нации - карачаевцы - составила 67,3%. Наиболее частая для европейских и русских популяций мутация R408W не выявлена ни у одного пациента с ФКУ/гипер-фенилаланинемией карачаевского происхождения. Определен спектр частых мутаций (R261*, R413P, V230I, P211T, F331S, P211L) для карачаевцев, позволяющий выявлять хотя бы одну мутацию у 95,7% больных. На основании проведенных исследований предполагается независимое происхождение мутации R261* на территории Карачаево-Черкесской Республики, так как выявлен общий гаплотип на хромосомах с мутацией R261* среди карачаевцев. Гаплотип гена PAH на хромосомах с мутацией R261* не совпадает с ранее описанными в литературе и подтверждает влияние «эффекта основателя» на накопление ФКУ в популяции Северного Кавказа (Gundorova P. et. al., 2018).

Особенности спектра и частот мутаций выявлены и при проведении молекулярно-генетической диагностики у пациентов с муковисцидозом ряда этнических групп Северного Кавказа. У карачаевцев из Карачаево-Черкессии определена высокая доля (92,86%) мутаций W1282X в гене CFTR, распространенная в РФ мутация F508del в гене CFTR не выявлена. Анализ частот гаплотипов полиморфизмов IVS1CA-IVS6aGATT-IVS8CA-IVS17bCA в выборке здоровых карачаевцев, не являющихся носителями мутации W1282X, показал, что наиболее частыми являются гаплотипы 22-7-16-13 (32%) и 23-7-16-13 (16%). Гаплотипы же, ассоциированные с мутацией W1282X у некарачаевцев, являются весьма редкими на нормальных хромосомах, составляя около 0,8% - для гаплотипа 26-7-17-17 и 1% - для гаплотипа 24-7-17-17, тогда как гаплотип 26-7-17-18, ассоциированный с мутацией W1282X у карачаевцев, на нормальных хромосомах исследуемой выборки не обнаружен. Можно предположить, что проникновение мутации W1282X в гене CFTR на территорию Карачаево-Черкессии и европейской части РФ происходило разными группами носителей этой мутации и, возможно, в разное время. На основании анализа гаплотипов можно предположить, что проникновение мутации W1282X на Кавказ связано с расселением евреев из Ирана в раннее средневековье, а ее высокая частота среди больных муковисцидозом у карачаевцев является следствием «эффекта основателя». Распространение мутации W1282X в восточно-европейских регионах России обусловлено расселением евреев ашкенази в более позднее время (Petrova N.V. et. al., 2016).

Таблица 18-14. Аутосомно-рецессивные заболевания, обнаруженные с высокой распространенностью (↑Qr5) в популяциях европейской части России

image

Окончание табл. 18.14

image

Особенный - уникальный - спектр мутаций обнаружен у чеченцев, больных муковисцидозом из Чеченской Республики. Определена высокая частота (более 90% мутантных аллелей в гене CFTR) двух мутаций: 1677delTA - 81,3% и E92K - 12,5%. Мутации 1677delTA и E92K оказались связаны с одним и тем же гаплотипом (22-7-1613) внутригенных ДНК-маркеров (IVS1CA, IVS6aGATT, IVS8CA и IVS17bCA). Этот гаплотип наиболее распространен среди нормальных хромосом здоровых чеченцев. Тот факт, что мутация 1677delTA была обнаружена у автохтонных этнических групп Кавказского региона (чеченцев, ингушей, грузин, армян) и связана с единым гаплотипом, может указывать на единый источник происхождения (или проникновения) этой мутации в Кавказский регион, а различия в частотах, наблюдаемые в различных популяциях, могут быть обусловлены дрейфом генов (Petrova N.V. et. al., 2019).

В табл. 18-15 представлены Х-сцепленные заболевания, показавшие накопление в различных этнических группах в регионах РФ. Как следует из табл. 18-15, дифференциация в частотах встречаемости зарегистрирована и для этой группы заболеваний.

С целью выяснения механизма, определяющего дифференциацию российских популяций по грузу наследственных болезней, а также формирующего очаги локально высоких частот отдельных нозологических форм, оценено влияние основных факторов микроэволюции (мутации, естественный отбор, миграции, ассортативность, дрейф генов) на медико-генетические характеристики изученных популяций.

В распространенности мутаций de novo, оцененной прямым методом, не выявлено различий по обследованным регионам (χ2 =1,68; D.f.=11; p >0,05). Распространенность варьировала в диапазоне от 0,13 (Костромская область) до 0,19 (Республика Башкортостан) на 1000. Средняя частота мутаций de novo на локус на поколение в обследованной выборке составила 0,495×10-5 .

Дифференциации между субпопуляциями не обнаружено и по такому фактору популяционной динамики, как естественный отбор, оцененный на основании анализа индекса Кроу, а также с помощью других популяционных статистик (Зинченко Р.А. и др., 2009).

Во всех регионах для оценки роли миграционных процессов, брачной ассортативности и дрейфа генов изучена брачно-миграционная структура (индекс эндогамии и локальный инбридинг через модель изоляции расстоянием Малеко) и оценены значения коэффициента инбридинга. В общей совокупности проанализировано более 90 000 брачных записей и тотально подвергнуты анализу фамилии (для расчета значений инбридинга) лиц репродуктивного периода (старше 18 лет). В обследованных регионах наблюдалась отрицательная брачная ассортативность, и, следовательно, причиной генетической дифференциации популяций по частотам генов не мог служить неслучайный инбридинг. Значения случайного инбридинга (F) оказались низкими по абсолютным значениям, но варьировали в очень широких пределах, от практически 0 в субпопуляциях Краснодарского края до 28,12×10-3 в Теудчежском районе Республики Адыгея. Средневзвешенное значение случайного инбридинга для городских популяций составило 0,57×10-3 , а для сельских - 4,36×10-3 . В то же время как в городских, так и в сельских популяциях выявлена выраженная изменчивость значений случайного инбридинга между отдельными популяциями. Значения индекса эндогамии, отражающего как миграционную активность населения, так и степень изолированности популяций, также значительно различались - от 0 в г. Козьмодемьянске Республики Марий Эл до 0,97 в Балтачевском районе Республики Башкортостан. Сельские популяции в большинстве случаев представляют современные, в определенной мере изолированные популяции с индексом эндогамии от 0,55 до 0,97. Столь высокие значения индекса эндогамии, несомненно, являются предпосылкой для накопления инбридинга (эффективная численность этих популяций варьировала от 3,5 до 30 000 человек).

image
Таблица 18-15. Х-сцепленные заболевания, обнаруженные с высокой распространенностью в популяциях европейской части России

На основе изученных корреляций, проведенных в разных группах (1-я группа - между грузом аутосомных заболеваний и случайным инбридингом; 2-я группа - между грузом и индексом эндогамии; 3-я группа - между коэффициентами накопления аутосомных заболеваний и случайным инбридингом; 4-я группа - между коэффициентами накопления аутосомных заболеваний и индексом эндогамии), было показано, что основной причиной генетической дифференциации популяций по грузу наследственных болезней являются подразделенность популяций, связанный с ней дрейф генов и «эффект родоначальника».

Из всего вышесказанного можно заключить, что выявленные различия между отдельными популяциями и этническими группами в распространенности отдельных наследственных заболеваний тесно связаны с особенностями этногенеза и истории формирования популяций, а гены наследственных болезней могут служить мощным инструментом для характеристики этногенетических процессов, происходящих в популяциях.

Список литературы

  1. Адрес в Интернете сайта «Online Mendelian Inheritance in Man» http://www.ncbi. nlm.nih.gov/Omim/

  2. Адрес в Интернете сайта «urpha.net» http://www.orpha.net/

  3. Адрес в интернете «Финская база данных по болезням» http://www.findis.org/

  4. Алтухов Ю.П. Генетические процессы в популяциях. М.: Наука, 2003. 370 с.

  5. Гинтер Е.К., Зинченко Р.А. и др. Генетическая структура и наследственные болезни Чувашской популяции. Коллективная монография / Под ред. Е.К. Гинтера, Р.А. Зинченко. Чебоксары: Пегас, 2006. 232 с.

  6. Гинтер Е.К. Медицинская генетика. М.: Медицина, 2003. 447 с.

  7. Животовский Л.А. Популяционная биометрия. М.: Наука, 1991. С. 128-130.

  8. Зинченко Р.А., Ельчинова Г.И., Гинтер Е.К. Факторы, определяющие распространение наследственных болезней в российских популяциях // Медицинская генетика. 2009. Т. 8, № 12(90). С. 7-23.

  9. Зинченко Р.А., Куцев С.И., Александрова О.Ю., Гинтер Е.К. Основные методологические подходы к выявлению и диагностике моногенных наследственных заболеваний и проблемы в организации медицинской помощи и единых профилактических программ // Проблемы социальной гигиены, здравоохранения и истории медицины. 2019. Т. 27, № 5. С. 865-877. doi: http://dx.doi.org/10.32687/0869-866X-2019-27-5-865-877

  10. Максимова Н.Р., Сухомясова А.Л., Гуринова Е.Е. и др. Генетико-эпидемиологические и социально-экономические аспекты наследственной этноспеци-фической патологии в Якутии // Медицинская генетика. 2008. Т. 7, № 10(76). С. 35-43.

  11. Мерфи Э.А., Чейз Г.А. Основы медико-генетического консультирования. М.: Медицина, 1979. 215 с.

  12. Ратнер В.А. Математическая популяционная генетика. Новосибирск: Наука, 1977. 55 с.

  13. Тимофеев-Ресовский Н.В., Яблоков А.В., Глотов Н.В. Очерк учения о популяциях. М.: Наука, 1973. 277 с.

  14. Baird P.A., Anderson T.W., Newcombe H.B., Lowry R.B. Genetic disorders in children and young adults: a population study // Am. J. Hum. Genet. 1988. Vol. 42. Р. 677-693.

  15. Bliznetz E.A., Tverskaya S.M., Zinchenko R.A. et al. Genetic analysis of autosomal recessive osteopetrosis in Chuvashiya: the unique splice site mutation in TCIRG1 gene spread by the founder effect // European Journal of Human Genetics. 2009. Vol. 17. P. 664-672. doi:10.1038/ejhg.2008.234

  16. Carter C.O. Monogenic disorders // J. Med. Genet. 1977. Vol. 14. P. 316-320.

  17. De Braekeeleer M., Dao T.-N. Hereditary disorders in French Canadian population of Quebec. In search of founders // Hum. Biol. 1994. Vol. 66. P. 205-224.

  18. De Braekeeleer M., Dao T.-N. Hereditary disorders in French Canadian population of Quebec. II. Contributions of Perche // Hum. Biol. 1994. Vol. 66. P. 225-250.

  19. Edwards A., Cavalli-Sforza L.L. Affinity as revealed by differences in gene frequencies / In: The Assessment of Population Affinities in Man / Ed. by: J.S. Weiner, I. Huisinda. Oxford: Charendon Press, 1972. P. 37-47.

  20. Goodman R.M. Genetic Disorders among the Jewish People. Baltimore: The John Hopkins Univ. Press, 1980. P. 965-970.

  21. Crowgey E.L., Washburn M.C., Kolb E.A., Puffenberger E.G. Development of a Novel Next-Generation Sequencing Assay for Carrier Screening in Old Order Amish and Mennonite Populations of Pennsylvania // J Mol Diagnostics. 2019. Vol. 21, N 4. Р. 687-694. doi: 10.1016/j.jmoldx.2019.03.004.

  22. Gundorova P., Zinchenko R.A., Kuznetsova I.A. et al. Molecular-genetic causes for the high frequency of phenylketonuria in the population from the North Caucasus // PLoS ONE. 2018. Vol. 13, N 8. P. e0201489. doi: 10.1371/journal.pone.0201489

  23. Jones A., Bodmer W.F. Our future inheritance: choice or chance? A study by a British Association Working Party. London: Oxford Univ. Press, 1974. 141 p.

  24. Kazantseva A., Goltsov A., Zinchenko R. et al. Human Hair Growth Deficiency Is Linked to a Genetic Defect in the Phospholipase Gene LIPH // Science. 2006. Vol. 314, N 5801. P. 982-985. doi: 10.1126/science.1133276

  25. Malecot G. Isolation by distance. Genetic Structure of Population / Ed. N.E. Morton. Honolulu: Univ. of Hawaii Press, 1973. P. 72-75.

  26. Mathijssen I.B., Henneman L., van Eeten-Nijman J.M. et al. Targeted carrier screening for four recessive disorders: High detection rate within a founder population // European Journal of Medical Genetics. 2015. Vol. 58, N 3. P. 123-128.

  27. Matsunaga E. Incidence of Genetic disease in Japan // Human Genetics. Berlin, etc.: Springer-Verlag, 1986. 716 p.

  28. McKusick V.A. Ethnic distribution of disease in non-Jews // Isr. J. Med. Sci. 1973. Vol. 9. P. 1375-1382.

  29. Muller H.J. Our load of mutation // Am. J. Hum. Genet. 1950. Vol. 2. P. 111-176.

  30. Neel J.V. Mutation and disease in man // Can. J. Genet. Cytol. 1978. Vol. 20. P. 295306.

  31. Norio R., Nevanlinna H.R., Perheentupa J. Hereditary diseases in Finland: rare flora in rare soul // Ann. Clin. Res. 1973. Vol. 5. P. 109-141.

  32. Patrinos G.P. National and ethnic mutation databases: recording populations' genog-raphy // Hum Mutat. 2006. Vol. 27, N 9. P. 879-887.

  33. Peltonen L. Molecular background of the Finnish disease heritage // Ann. Med. 1997. Vol. 29. P. 553-556.

  34. Petrova N.V., Kashirskaya N.Yu., Vasilieva T.A. et al. High proportion of W1282X mutation in CF patients from Karachai-Cherkessia // Journal of Cystic Fibrosis. 2016. Vol. 15, N 3. P.e28-e32. DOI: 10.1016/j.jcf.2016.02.003.

  35. Petrova N.V., Marakhonov A.V., Vasilyeva T.A. et al. Comprehensive genotyping reveals novel CFTR variants in cystic fibrosis patients from the Russian Federation// Clinical Genetics. 2019. Vol. 95, N 3. Р. 444-447. doi: 10.1111/cge.13477

  36. Picheral H. La mobilite geographique des francais du XVI an XIX siecle // Genet. Pop. Hum.: Colog. INSERM, Toulouse, 1985. Vol. D, N. 8. P. 611-613.

  37. Ratha-Rama D.A., Rao N. Inbreeding and the incidence of childhood genetic disorders in Karnataka, South India // J. Med. Genet. 1987. Vol. 24. P. 362-365.

  38. Ruiz-Perez V.L., Ide S.E., Strom T.M. et al. Mutations in a new gene in Ellis-van-Creveld syndrome and Weyers acrodental dysostosis // Nat. Genet. 2000. Vol. 6, N 24. P. 283-286.

  39. Salmela E. Genetic structure in Finland and Sweden: Aspects of Population History and Gene Mapping // Helsinki: ed. Unigrafia, 2012. 136 р.

  40. Sankaranarayanan K. Ionizing radiation and genetic risks IX. Estimates of the frequencies of Mendelian diseases and spontaneous mutation rates in human populations: a 1998 perspective // Mutat. Res. 1998. Vol. 411. P. 129-178. doi: 10.1016/S1383-5742(98)00012-X

  41. Stevenson A.C. The load of hereditary defects in human populations. // Rad. Res. 1959. Vol. 1. P. 306-325.

  42. Teebi A.S., Farad T.I. Genetic disorders among Arab population // Oxford Monographs on Medical Genetics. Oxford: Oxford Univ. Press, 1997. Vol. 30. Р. 36-52.

  43. Trimble B.R., Smith M.E. The incidence of genetic disease and the impact on man of an altered mutation rate // Can.J. Genet.Cytol. 1977. Vol. 19. P. 375-385.

  44. UNSCEAR: Sources and effects of ionizing radiation. United Nations Scientific Committee on the Effects of Atomic Radiation, 1977. Report to the General Assembly, United Nations, New York.

  45. UNSCEAR: Genetic and somatic effects of ionizing radiation. United Nations Scientific Committee on the Effects of Atomic Radiation, 1986. Report to the General Assembly with annexes, United Nations, New York.

  46. Wright S. The origin of the F-statistics for describing the genetic aspects of population structure. Genetic structure of populations / Ed. Morton E.D. Honolulu: University of Hawaii Press, 1973. P. 3-36.

  47. Zernov N.V., Skoblov M.Y., Marakhonov A.V. et al. Autosomal Recessive Hypotrichosis with Woolly Hair Caused by а Mutation in the Keratin 25 Gene Expressed in Hair Follicles // J. Invest. Dermatol. 2016. Vol. 136, N 6. P. 1097-105.

  48. Zlotogora J., Patrinos G.P. The Israeli National Genetic Database: a 10-year experience // Hum Genomics. 2017. Vol. 11. Р. 5. doi: 10.1186/s40246-017-0100-z.

Глава 19. Наследственные болезни обмена веществ

История

Наследственные болезни обмена веществ (НБО) - один из обширных классов моногенных заболеваний человека. Первое заболевание из этого класса - алкаптонурия - было описано в 1908 г. Арчибальдом Гарродом, который в 1909 г. предложил термин «врожденные ошибки метаболизма» («inborn errors of metabolism») для описания наследственных нарушений обмена веществ. В своей монографии А. Гаррод описал 4 формы НБО (алкаптонурию, пентозурию, альбинизм и цистинурию), привел обоснование их биохимической природы, а также предположил наследственную природу этих заболеваний. В свои рассуждения о «биохимической индивидуальности» и о врожденных ошибках метаболизма как одном из ее проявлений А. Гаррод, безусловно, не вкладывал того смысла, который стал очевиден только спустя много лет после публикации этой работы - связь между генетическим нарушением и биохимическим фенотипом. Одно совершенно определенно, что, в отличие от многих других наследственных заболеваний человека, для НБО прочно укоренилась взаимосвязь между биохимическими нарушениями и клиническими проявлениями, и в диагностике НБО до сих пор именно биохимические и физико-химические методы анализа играют существенную роль. В 70-90-х годах прошлого века было секвенировано большинство генов, ответственных за развитие НБО, а также охарактеризован спектр мутаций, что позволило дополнить лабораторную диагностику НБО еще одним уровнем - молекулярно-генетическим.

Большинство НБО относятся к чрезвычайно редким заболеваниям, частота отдельных форм составляет 1:40 000-1:100 000, при этом суммарная частота оценивается примерно 1:800-1:1000 живых новорожденных.

Классификация наследственных болезней обмена веществ

Одной из самых полных классификаций НБО является биохимическая, согласно которой все НБО разделены на 15 основных групп в зависимости от типа поврежденного метаболического пути (аминоацидопатии, нарушения углеводного обмена и т.д.) или от его локализации в пределах определенного компартмента клетки (лизосомные, пероксисомные и митохондриальные болезни) (см. ниже). Данная классификация периодически обновляется Обществом по изучению наследственных болезней обмена (SSIEM), и именно она легла в основу одного из самых капитальных трудов по НБО - The Metabolic and Molecular bases of inherited diseases (https://ommbid.mhmedical.com/).

Для ряда заболеваний из класса НБО трудно определить их принадлежность к определенной группе. Это связано с объективными трудностями: многие метаболические пути пересекаются, и некоторые из НБО могут быть отнесены к нескольким группам одновременно. Например, гликогеноз II типа (болезнь Помпе) относится к ЛБН, поскольку дефектный фермент функционирует в лизосоме, хотя с биохимической точки зрения заболевание является нарушением обмена углеводов (гликогена).

Классификация наследственных болезней обмена веществ

  1. Нарушения обмена аминокислот и белков.

  2. Нарушения обмена углеводов.

  3. Нарушения обмена жирных кислот и кетоновых тел.

  4. Нарушения энергетического метаболизма.

  5. Нарушения обмена пуринов пиримидинов и нуклеотидов.

  6. Нарушения метаболизма стеролов.

  7. Нарушения обмена гема и порфиринов.

  8. Нарушения обмена жиров и липопротеинов.

  9. Врожденные нарушения гликозилирования и другие болезни, связанные с модификацией белков.

  10. Лизосомные болезни.

  11. Пероксисомные болезни.

  12. Нарушения обмена нейротрансмиттеров.

  13. Нарушения обмена витаминов и других небелковых кофакторов.

  14. Нарушения обмена металлов и анионов.

  15. Заболевания и состояния, связанные с нарушением метаболизма ксенобиотиков.

Число нозологических форм наследственных болезней обмена веществ

Представления о НБО как о заболеваниях, обусловленных только нарушением функции ферментов, претерпели существенные изменения, и определить границы класса НБО на сегодняшний день довольно сложно. Это не только дефекты ферментов, но также гормонов, рецепторов, транспортных белков. На основании каких критериев болезнь можно отнести к НБО? Четких ответов на этот вопрос на сегодняшний день не существует. Наиболее вескими аргументами для включения заболевания в класс НБО являются дефект в метаболическом пути и наличие «биохимических маркеров», т.е. биохимических изменений, которые можно обнаружить доступными методами лабораторного анализа. И чем более совершенными становятся именно биохимические методы, тем большее число форм наследственных болезней можно диагностировать на биохимическом уровне и тем обширнее становится класс НБО.

Непросто определить и число нозологических форм, входящих в класс НБО. По данным разных литературных источников, их число варьирует от 550 до 1000. Такая существенная разница связана с тем, что некоторые авторы считают разными нозологическими единицами все аллельные варианты заболевания, а другие описывают их как одну форму, другие причисляют к НБО дефекты, которые изначально в этот класс не входили (например, атаксию Фридрейха, некоторые формы болезни Шарко-Мари-Тута). Конечно, наиболее обоснованно принять за одну нозологическую форму болезни, обусловленные мутациями в одном гене, но существует много примеров заболеваний, разительно различающихся клинически, но обусловленных мутациями в одном гене, и наоборот - клинически однородных, но для которых описаны мутации в нескольких локусах. Например, GM1-ганглиозидоз и болезнь Моркио, тип В не только рассматривают как две нозологические формы, они даже отнесены к разным подгруппам НБО (нарушениям обмена ганглиозидов и ГАГ), но связаны с мутациями в одном гене - β-галактозидазы (GLB1). Такие трудности касаются не только НБО, но и многих других наследственных заболеваний.

В одной из последних публикаций были проанализированы данные о наследственных болезнях, которые были идентифицированы с помощью современных технологий за последние годы, и в число НБО включили 1450 нозологических форм, подразделенных на 124 различных подгруппы НБО.

В НБО входят не только нарушения генов, кодирующих ферменты. Так, дефекты некоторых транспортных белков, белков-активаторов и сигнальных белков также отнесены к НБО, поскольку их повреждение приводит к сходным патогенетическим последствиям. Например, мутации гена SURF1 вызывают нарушения сборки IV комплекса дыхательной цепи (КДЦ) на внутренней мембране митохондрий и вызывают снижение активности цитохром с оксидазы (болезнь Ли), дефект белка Т1, обеспечивающего транспорт субстрата для фермента глюкозо-6-фосфатазы, сопровождается такими же нарушениями, как и дефект самого фермента (глико-геноз 1a и 1b типа), дефекты белков пероксинов приводят к нарушению биогенеза пероксисом и сопровождаются нарушениями множества ферментов, функционирующих в этих органеллах.

Только когда для каждого заболевания будут выяснены механизмы патогенеза и тонкие различия в биохимическом фенотипе, появится возможность пересмотра классификации, что на данном этапе развития генетики сделать пока еще сложно.

Патогенез наследственных болезней обмена веществ

Потеря определенной функции белка, как правило, фермента, при НБО приводит к развитию каскада биохимических нарушений и существенным изменениям гомеостаза. На рис. 19-1 (см. цв. вклейку) представлены основные возможные изменения, связанные с наследственными дефектами, затрагивающими определенную биохимическую реакцию. Необходимо отметить, что нарушение функции белка не только приводит к остановке реакции в данном звене метаболизма, но и сопровождается другими биохимическими изменениями, напрямую не связанными с работой данного белка. В ряде случаев эти «вторичные» изменения могут быть достаточно выражены, и именно на их выявлении основывается диагностика некоторых НБО.

Наследование болезней обмена веществ

В отличие от других наследственных моногенных заболеваний, аутосомно-доминантный тип наследования не характерен для НБО. Абсолютное большинство НБО наследуется по аутосомно-рецессивному типу (88%). Это связано с тем, что большая часть НБО связана с дефектами ферментов или транспортных белков, которые не участвуют в процессах, нарушения которых проявляются в виде эффекта доминирования. Кроме того, в класс НБО входят заболевания, связанные с мутациями мтДНК, для которых характерен уникальный митохондриальный или цитоплазматический тип наследования. Довольно трудно определить точное число форм из этой группы, так как разные, в большинстве случаев уникальные мутации мтДНК приводят к формированию довольно разнообразных фенотипов, которые сложно ограничить одним синдромом.

Клинические проявления наследственных болезней обмена веществ

Класс НБО чрезвычайно многообразен как по спектру клинических симптомов, по степени их выраженности, так и по характеру течения. Причем клинический полиморфизм касается даже одной нозологической формы. Недаром многие нозологические единицы описывают как континуум клинических фенотипов - от мягких, доброкачественных форм до тяжелых, приводящих к ранней инвалидизации. Это обусловлено различиями в пораженном метаболическом пути, тканеспеци-фичностью дефектного фермента и скоростью накопления субстратов блокированной реакции (рис. 19-2).

По характеру течения, например, органические ацидурии могут иметь очень острое начало или дебютировать в детстве в виде приступов вялости, атаксии. На сегодняшний день мы пока далеки от точных знаний о механизмах патогенеза многих НБО. На рис. 19-2 приведен далеко не полный перечень факторов, которые могут влиять на формирование клинического фенотипа, наиболее важным из которых является генотип, но биохимические особенности - на уровне белка или накапливаемых метаболитов - также могут существенно влиять на проявления заболевания.

Большинство НБО существенно влияют на продолжительность и качество жизни, только единичные нарушения метаболизма не имеют клинических проявлений, поэтому их следует рассматривать не как болезни обмена веществ, а как особенности биохимического фенотипа или доброкачественные наследственные нарушения метаболизма.

Клиническая классификация наследственных болезней обмена веществ

НБО, относящиеся к одному биохимическому пути, часто имеют сходные клинические проявления, выявляются с применением общих диагностических тестов, и к ним применяют сходные принципы неотложной и длительной терапии. Поэтому НБО можно разделить на три больших группы по ведущим механизмам патогенеза.

Группа 1: заболевания, вызывающие интоксикацию. Эта группа включает наследственные нарушения «межуточного» метаболизма, которые можно разделить на две подгруппы - заболевания, которые сопровождаются прогрессирующей интоксикацией в связи с накоплением малых молекул, образовавшихся при метаболическом блоке, и болезни, основные клинические проявления которых связанны с дефицитом определенных продуктов реакции.

В первую подгруппу включены аминоацидопатии (ФКУ, лейциноз, гомоцистинурия, тирозинемия и т.д.), большинство органических ацидурий (метилмалоновая, пропионовая, изовалериановая и др.), нарушения цикла мочевины, нарушения обмена углеводов (галактоземия, фруктоземия), нарушения обмена металлов (болезнь Вильсона-Коновалова, болезнь Менкеса, гемохроматоз) и порфирия.

У всех этих заболеваний есть общие особенности: они не влияют на эмбриональное развитие, поэтому для них характерно наличие бессимптомного промежутка, продолжительность которого отличается при различных нозологиях, после чего появляются симптомы интоксикации, которые могут быть острыми (рвота, кома, печеночная недостаточность, тромбоэмболия и др.) или хроническими (задержка физического и психомоторного развития, эктопия хрусталика, кардиомиопатия и т.д.). Факторами, провоцирующими острую метаболическую декомпенсацию, могут быть лихорадка, интеркуррентные заболевания, нарушения режима кормления, приводящие к активации процессов катаболизма. Диагноз устанавливается на основании измерения концентрации аминокислот, органических кислот и ацилкарнитинов в плазме и моче. Большая часть заболеваний из данной группы поддаются терапии, которая заключается в максимально быстром уменьшении количества токсических метаболитов путем назначения специализированной диеты, препаратов, связывающих эти метаболиты (карнитин, натрия бензоат, пеницилламин и др.), в некоторых случаях - проведения экстракорпоральных процедур (гемодиализа, гемодиафильтрации и т.д.).

Болезни, сопровождающиеся дефицитом малых молекул, нарушением их синтеза, а не их накоплением, отличаются по своим клиническим проявлениям. Они манифестируют еще внутриутробно и приводят к тяжелым нарушениям, сопровождающимся пороками головного мозга. Например, дефекты синтеза серина сопровождаются лиссэнцефалией, дефицит глутаминсинтазы и аспарагинсинтазы приводит к агирии. Нарушения транспорта незаменимых жирных кислот (мутации в гене MFSD2A) являются причиной тяжелых летальных мальформаций головного мозга.

Группа 2: заболевания, поражающие энергетический обмен клетки. В эту группу объединены болезни, при которых симптомы связаны с нарушением выработки или потребления энергии. «Мишенями» становятся наиболее энергетически зависимые органы, такие как печень, миокард, поперечно-полосатые мышцы, головной мозг. Нарушения энергетического обмена клетки можно подразделить на две подгруппы: с нарушением митохондриального и цитоплазматического обмена. При нарушениях энергетического обмена, вызванных нарушениями работы митохондрий, как правило, развиваются тяжелые заболевания, трудно поддающиеся терапии. Примерами таких заболеваний являются дефицит пируватдегидрогена-зы, пируваткарбоксилазы, дефекты дыхательной цепи (ДЦ) митохондрий (непосредственное повреждение дыхательных комплексов или митохондриальных транспортеров коэнзима Q10). К этой же подгруппе могут быть отнесены нарушения митохондриального β-окисления жирных кислот. Основными симптомами заболеваний из данной подгруппы являются: гипогликемия, нарушения функции печени, кардиомиопатия, генерализованная мышечная гипотония, нарушения физического и нервно-психического развития, синдром внезапной детской смерти. Диетотерапия при данной патологии позволяет значительно улучшить прогноз заболевания.

Заболевания, связанные с нарушениями цитоплазматического энергетического обмена, характеризуются более мягким течением. К этой подгруппе относятся нарушения обмена гликогена, глюконеогенеза, гиперинсулинизм (эти заболевания поддаются терапии), нарушения обмена креатина (частично поддаются лечению) и нарушения пентозофосфатного пути, для которых в настоящее время не существует подходов к лечению. Диагностика заболеваний из этой подгруппы сложна и требует измерения активности различных ферментов и кофакторов.

Группа 3: болезни, связанные с нарушением обмена крупных молекул. В данную группу объединены заболевания, при которых нарушается работа различных клеточных органелл (лизосом, пероксисом, эндоплазматического ретикулума, аппарата Гольджи), вследствие чего страдают процессы синтеза, трансформации, катаболизма сложных молекул: ЛБН, пероксисомные заболевания, недостаточность α-1-антитрипсина, врожденные нарушения гликозилирования.

Симптомы заболеваний данной группы возникают постепенно, прогрессируют с течением времени, не связаны с внешними факторами, диетой, и для них не характерно кризовое течение.

Следует отметить, что данная классификация является достаточно условной. Учитывая, что многие биохимические процессы в клетках представляют собой «каскад» превращений, метаболический блок одного биохимического процесса может привести к изменениям на разных уровнях функционирования клетки.

Лабораторная диагностика наследственных болезней обмена веществ

Уникальное свойство большинства НБО - наличие БМ. На основании биохимических исследований возможно с высокой уверенностью установить диагноз даже без точного знания генотипа пациента, кроме того, определение БМ позволяет убедиться в патогенности новых, ранее не описанных мутаций.

К БМ при НБО относятся метаболиты в биологических жидкостях, которые определяют с помощью методов хроматографии и масс-спектрометрии, флуорометрии и спектрофотометрии, а также ферменты, активность которых возможно измерять в клетках периферической крови, культуре кожных фибробластов, ворсинах хориона. Однако, как и при клинической диагностике, известны довольно сложные для диагностики случаи НБО с нормальным или близким к нормальным уровнем метаболитов или ферментов. Например, при определенных мутациях при глутаровой ацидурии типа 1 сохраняются довольно высокая остаточная активность фермента и низкий уровень экскретируемых с мочой патологических метаболитов. Описаны полиморфные варианты в генах, снижающие активность фермента in vitro только при применении искусственных субстратов - аллели псевдонедостаточности, при этом истинная активность фермента в клетке близка к нормальной.

Несмотря на эти исключения, именно БМ являются основой, на которой базируются и выделение НБО как отдельного класса моногенных болезней, и их диагностика.

Более подробная информация о методах диагностики НБО приведена в главе «Биохимическая диагностика наследственных болезней».

Заключение

Можно сказать, что сейчас НБО переживают ренессанс - открывают новые болезни и даже целые группы заболеваний в связи с более широким применением методов секвенирования нового поколения и все более высокочувствительных биохимических методов.

Достаточно упомянуть, что нарушения биогенеза пероксисом, которые изначально рассматривались исключительно как летальные в раннем возрасте наследственные болезни, теперь представлены целым спектром фенотипов от тяжелых неонатальных до взрослых форм. И для диагностики все большего числа НБО применяются микрометоды определения БМ в пятнах высушенной крови, что позволяет расширять программы массового и селективного скрининга на эти болезни.

Одна из основных задач для врачей-генетиков на современном этапе заключается в том, чтобы научиться сочетать клиническую практику со знаниями о механизме патогенеза наследственных заболеваний, ориентироваться в методах их диагностики и принципах их лечения.

Список литературы

  1. The Metabolic and Molecular bases of inherited diseases (https://ommbid.mhmedical.com/).

  2. Mak C.M., Lee H.C., Chan A.Y., Lam C.W. Inborn errors of metabolism and expanded newborn screening: review and update // Crit Rev Clin Lab Sci. 2013. Vol. 50, N 6. P. 142-62.

  3. Saudubray J-M., Georges van den B., Walter J.H. (Eds). Inborn Metabolic Diseases. Diagnosis and Treatment. 2012.

  4. Saudubray J.M., Garcia-Cazorla A. Inborn errors of metabolism overview: pathophysiol-ogy, manifestations, evaluation, and management // Pediatr Clin North Am. 2018. Vol. 65. P. 179-208.

  5. Ferreira C.R., van Karnebeek C.D.M., Vockley J., Blau N. A proposed nosology of inborn errors of metabolism // Genet Med. 2019. Vol. 21, N 1. P. 102-106. doi: 10.1038/s41436-018-0022-8.

  6. Sarah L. Stenton Laura S. Kremer Robert Kopajtich Christina Ludwig Holger Prokisch. The diagnosis of inborn errors of metabolism by an integrative «multi-omics» approach: A perspective encompassing genomics, transcriptomics, and proteomics https://doi.org/10.1002/jimd.12130)

Глава 20. Митохондриальные заболевания

Митохондриальные заболевания (МЗ) - группа наследственных болезней, связанных с нарушением функции митохондрий. Митохондрии ответственны за синтез 95% всего пула молекул АТФ - основного источника метаболической энергии в клетке.

МЗ связаны с мутациями в мтДНК или генах, расположенных на хромосомах в ядре клетки. На сегодняшний день, по данным международной базы по мутациям в мтДНК MITOMAP, более 600 одно-нуклеотидных вариантов в мтДНК ассоциированы с различной патологией человека, однако следует отметить, что не более 100 из них имеют статус однозначно патогенных мутаций. Кроме точковых мутаций, описано более 100 различных крупных делеций мтДНК.

Ядерные гены кодируют около 1100 белков, имеющих митохондриальную локализацию, более чем в 300 из них выявлены мутации, приводящие к заболеваниям человека. Эффективность диагностики МЗ, даже в эру массового параллельного секвенирова-ния, по разным оценкам, не превышает 20-45%, что связано прежде всего с тем, что далеко не все гены, участвующие в метаболизме и поддерживающие структуру митохондрий, известны.

При МЗ больше всего страдают наиболее энергетически зависимые ткани и органы - нервная и эндокринная системы, скелетная мускулатура, сердце, печень, почки. За последние 10 лет показана роль митохондрий в патогенезе многих распространенных и нейродегенеративных патологий: болезни Паркинсона, Альцгеймера, сахарного диабета, ожирения, онкологических болезней. Также известно, что функция митохондрий может нарушаться «вторично» при мышечных дистрофиях, ЛБН, поскольку митохондрии участвуют в апоптотической гибели клетки, метаболизме кальция, воспалении и являются ключевыми органеллами во многих метаболических процессах.

Традиционно принято называть первичными МЗ патологии, непосредственно связанные с повреждением электрон-транспортной цепи митохондрий и нарушением синтеза АТФ. Иногда их называют болезнями ДЦ митохондрий или нарушениями окислительного фосфорилирования.

Структура и функции митохондрий

Согласно общепринятой теории симбиогенеза, митохондрии образовались из симбиоза оксидативной α-протеобактерии и анаэробной преэукариотической клетки 1,5-2 млрд лет назад. Митохондрии - это цитоплазматические органеллы эукариотических клеток, основная функция которых - образование энергии в виде молекул АТФ посредством системы окислительного фосфорилирования. Кроме того, в митохондриях находятся ферменты для синтеза пиримидинов и гема, в печени митохондрии специализируются на детоксикации аммиака в цикле мочевины. Митохондрии также необходимы для метаболизма холестерина, нейротранс-миттеров, эстрогенов и синтеза тестостерона, и все это в дополнение к β-окислению жирных кислот и этапам метаболизма белков и углеводов. Известно, что митохондрии играют важную роль в процессе старения клеток, канцерогенезе и апоптозе.

Митохондрии ограничены двумя мембранами - внутренней и внешней. На внешней мембране митохондрий находятся белковые каналы и транслоказы, обеспечивающие перенос ионов и молекул белков внутрь митохондрий. Внутренняя мембрана митохондрий образует особые выросты внутрь матрикса - кристы; в них расположены мультиферментные белковые комплексы, формирующие ДЦ митохондрий. Пространство между внешней и внутренней мембранами называется межмембранным пространством.

ДЦ состоит из 4 комплексов (КДЦ), которые осуществляют транспорт электронов, перекачку протонов в межмембранное пространство митохондрий и образование молекул воды (рис. 20-1, см. цв. вклейку). Благодаря этим процессам формируется разность концентраций ионов (H+ ) в митохондриальном матриксе и межмембранном пространстве и электрических зарядов, расположенных на противоположных сторонах мембраны - электрохимический градиент. Это приводит в движение поток протонов обратно в матрикс через АТФ-синтазу, которая, используя эту энергию, синтезирует АТФ путем присоединения неорганического фосфата к молекуле АДФ.

ДНК митохондрий представлена кольцевой двуцепочечной молекулой, состоящей из 16 569 п.н. Геном митохондрий содержит 37 генов: 13 из них кодируют компоненты ДЦ, 22 - митохондриальные транспортные РНК и 2 кодируют мито-хондриальные рибосомальные РНК (рис. 20-2, см. цв. вклейку). МтДНК кодирует около 1% белков, составляющих ДЦ, остальные компоненты кодируются ядерным геномом. Митохондриальный геном млекопитающих по своей структуре обнаруживает большое сходство с геномом прокариот: митохондриальные гены лишены интронов и транскрибируются с двух промоторов в виде полицистронных информационных РНК. Гены тРНК располагаются между структурными генами, отделяя их друг от друга. Внутренняя и внешняя цепи мтДНК имеют разную плавучую плотность; их обозначают как тяжелую - Н-цепь и легкую - L-цепь.

Биогенез митохондрий

Митохондрии - подвижные органеллы клетки, их жизненный цикл состоит из повторяющихся этапов деления (fission) и слияния (fusion). Баланс между этими процессами обусловливает форму митохондрий - удлиненную за счет слияния или фрагментированную за счет деления. На наружной мембране митохондрий локализованы 2 главных белка - митофузин-1 (MFN1) и митофузин-2 (MFN2), которые обеспечивают слияние внешней мембраны митохондрий, а белок OPA1 регулирует связывание с внутренней мембраной митохондрий. Мутации в генах, кодирующих белки MFN2 и OPA1, вызывают болезнь Шарко-Мари-Тута и доминантную атрофию зрительных нервов соответственно. Белок DRP1 (или DNM1L, динаминоподобный протеин 1) индуцирует деление митохондрий, образовывая олигомеры с внешней мембраной митохондрий, и «разрезает» ее. Мутации в гене DNM1L могут вызывать инфантильную энцефалопатию (MIM 614388) или доминантную атрофию зрительных нервов 5-го типа (MIM 610708).

КЛАССИФИКАЦИЯ МИТОХОНДРИАЛЬНЫХ ЗАБОЛЕВАНИЙ

В митохондриях реализуется огромное количество метаболических путей, но в 2000-х годах термин «митохондриальные заболевания» используют только для обозначения дефектов ДЦ митохондрий. Остальные заболевания, которые обусловлены нарушениями метаболических процессов, протекающих в митохондриях, чаще классифицируют как самостоятельные группы болезней.

Согласно современной классификации, выделяют четыре основных группы МЗ.

  • Заболевания, связанные с мутациями в генах структурных субъединиц комплексов ДЦ и белков-сборщиков (в основном младенческие формы митохондриальных энцефалопатий - синдром Ли, Ли-подобные синдромы; а также синдром NARP), - аутосомно-рецессивный, Х-сцепленный и материнский типы наследования.

  • Заболевания, связанные с мутациями в генах биогенеза мтДНК [митохондриальные гепатопатии, митохондриальные тубулопатии, митохондриальные кардиопатии, миопатии, болезнь Альперса, митохондриальные атаксии, синдром SANDO (сенситивная атаксия, дизартрия и офтальмопарез)], - ауто-сомно-рецессивный, аутосомно-доминантный типы наследования.

  • Заболевания, связанные с мутациями в генах митохондриальных тРНК (младенческие, детские и взрослые формы - MELAS, MERRF), - материнский тип наследования.

  • Заболевания, связанные с крупными единичными делециями мтДНК [синдром Пирсона, синдром Кирнса-Сейра (KSS), PEO], - спорадические случаи.

ЭПИДЕМИОЛОГИЯ МИТОХОНДРИАЛЬНЫХ ЗАБОЛЕВАНИЙ

По данным эпидемиологических исследований, в среднем каждый из 4300 индивидуумов (23:100 000) имеет МЗ либо риск его развития в будущем (носительство мутации в ядерных генах или в мтДНК). Распространенность взрослых форм МЗ оценивается как 12,5:100 000 населения.

ОСОБЕННОСТИ НАСЛЕДОВАНИЯ И ПРОЯВЛЕНИЯ МИТОХОНДРИАЛЬНЫХ ЗАБОЛЕВАНИЙ

Тип наследования МЗ зависит от первичного молекулярного дефекта. Точковые мутации мтДНК (такие как, например, m.3243A>G, три частые мутации LHON, m.8344A>G, m.8993T>G/C, m.1555A>G и др.) наследуются по материнской линии. От отца мутации мтДНК не передаются детям, так как при оплодотворении митохондрии из сперматозоида не попадают в яйцеклетку. Крупные единичные делеции мтДНК всегда возникают de novo. Заболевания, вызванные мутациями в ядерных генах, наследуются по менделевским законам, возможно аутосомно-доминантное, аутосомно-рецессивное и Х-сцепленное наследование. В некоторых генах, таких как POLG, TWNK, RRM2B, описаны и доминантные, и рецессивные мутации.

Гетероплазмия и пороговый эффект

Каждая соматическая клетка содержит от сотен до тысяч копий мтДНК. Количество мтДНК в клетке зависит от уровня клеточного метаболизма и потребности в энергии. Наиболее частыми при МЗ являются поражения мышечной, нервной, эндокринной систем и сердца, что отражает закономерность в потребности этих тканей в энергии. В процессе клеточного деления молекулы мтДНК случайным образом распределяются по дочерним клеткам. В нормальных тканях все копии мтДНК одинаковы (гомоплазмия). Патогенные мутации мтДНК обычно поражают некоторые, но не все копии мтДНК в клетке или ткани, создавая смесь нормальных и мутантных копий мтДНК (гетероплазмия). Клинический фенотип заболеваний (в частности заболеваний, обусловленных точковыми мутациями) главным образом зависит от соотношения нормальных и мутантных копий мтДНК в различных тканях. В зависимости от энергетических потребностей конкретной клетки уровень гетероплазмии по мутантным копиям, необходимый для феноти-пического проявления мутации, варьирует (пороговый эффект).

ПОДХОДЫ К ЛАБОРАТОРНОЙ ДИАГНОСТИКЕ МИТОХОНДРИАЛЬНЫХ ЗАБОЛЕВАНИЙ

Митохондриальные заболевания (МЗ) - одни из наиболее сложных в лабораторной диагностике наследственных болезней обмена веществ. Практически ни один из БМ не обладает абсолютной чувствительностью и специфичностью. Феномен гете-роплазмии и неравномерное распределение мтДНК затрудняют и ДНК-исследования. В ряде случаев для верификации диагноза МЗ может понадобиться применение целого арсенала биохимических и молекулярно-генетических методов и технологий.

Биохимические маркеры митохондриальных заболеваний

Любые расстройства ДЦ заметно изменяют окислительно-восстановительный статус в цитоплазме, нарушая функционирование цикла Кребса из-за избытка НАД*Н (никотинамидадениндинуклеотид восстановленный) по отношению к НАД+ (никотинамидадениндинуклеотид окисленный) и приводя к вторичному увеличению концентрации лактата, увеличению молярного соотношения лактат/пируват, увеличению кетоновых тел в крови. Молярное соотношение лактат/пируват в плазме (натощак и после еды) характеризует окислительно-восстановительный статус в цитоплазме; молярное соотношение кетоновых тел, 3-гидроксибутират/ацетоацетат (натощак и после еды) характеризует окислительно-восстановительный статус в митохондриях. Концентрация лактата, как правило, повышена у пациентов с классическими мито-хондриальными синдромами, такими как MELAS, MERRF, а также при тяжелых младенческих митохондриальных энцефалопатиях. Однако данный параметр не является высокочувствительным и специфичным, данный показатель может быть в норме у пациентов с синдромом Ли, синдромом Альперса, синдромом SANDO и другими МЗ. Также концентрация лактата может повышаться при многих других наследственных болезнях обмена веществ и состояниях, протекающих с гипоксией тканей.

Недавно были опубликованы данные, что фактор роста фибробластов 21 (FGF21), а также ростовой фактор дифференцировки 15 (GDF15) являются чувствительными маркерами для МЗ, однако при исследовании пациентов и с другими заболеваниями, выяснилось, что их специфичность довольно низкая. Они, по-видимому, неспецифично повышаются в ответ на различные клеточные стресс-сигналы, связанные с нарушением белкового синтеза и трансляции мтДНК.

Определение активности комплексов дыхательной цепи

Измерение активности КДЦ проводят в мышечном биоптате либо в культуре фибробластов кожи. Снижение активности ферментов обнаруживают не у всех пациентов, но в тех случаях, когда это снижение выявляется, оно является диагностически значимым для постановки диагноза МЗ. Причем может выявляться как снижение активности только одного из КДЦ (например, при синдроме Ли) или сочетанное поражение нескольких КДЦ (синдромы PEO, Альперса, истощения мтДНК, Пирсона). Даже когда биохимический дефект установлен, невозможно сделать вывод об этиологии этого нарушения в связи с генетической гетерогенностью МЗ. Нарушение функции КДЦ может быть обусловлено мутациями в ядерных или митохондриальных генах, кодирующих их отдельные субъединицы, генах, ответственных за сборку комплексов на митохондриальной мембране, а также мутациями в ядерных генах, участвующих в обеспечении репликации мтДНК или митохондриальных генов для обеспечения транскрипции и трансляции в митохондриях.

Высокоразрешающая респирометрия - метод, позволяющий на культурах клеток и в тканях в условиях, максимально приближенных к физиологическим, проводить измерение дыхательной функции митохондрий. Измеряя скорость потребления кислорода клетками или тканями с помощью сверхчувствительного кислородного электрода при последовательном добавлении различных субстратов/ингибиторов/разобщителей КДЦ, можно оценить работу отдельных комплексов и всей ДЦ митохондрий.

Морфологические маркеры митохондриальных заболеваний

Одним из широко известных морфологических признаков МЗ является обнаружение в мышечных биоптатах так называемых «рваных красных волокон», или волокон с «рваными красными краями» («red ragged fibers», RRF). RRF представляют собой скопления аномальных митохондрий под сарколеммой. При окраске по Гомори трихром они окрашиваются в красный цвет, откуда и пошло название данного гистологического феномена. Считается, что тяжесть мышечной патологии коррелирует с процентным содержанием RRF. Присутствие RRF в мышечном биоптате пациента с миопатией служит индикатором митохондриальной природы заболевания. Однако RRF не являются высокоспецифичными и при некоторых формах и стадиях болезни могут отсутствовать.

ДНК-диагностика митохондриальных заболеваний

ДНК-диагностика МЗ, связанных с мутациями мтДНК, осложняется наличием гетероплазмии и неравномерностью распределения мутантной мтДНК по тканям. Небольшой процент мутантной мтДНК в крови не всегда может быть выявлен, и требуются дополнительные исследования мышечной или других тканей, чтобы подтвердить диагноз молекулярно-генетическими методами.

ДНК-диагностика МЗ, связанных с мутациями ядерных генов, мало чем отличается от диагностики моногенных заболеваний. Существует несколько довольно частых мутаций, ассоциированных с определенными синдромами, с которых рекомендуют начинать тестирование (табл. 20-1). Для тех форм МЗ, при которых не выявлено частых мутаций, но есть известные гены небольшого размера и клинические фенотипы довольно четко очерчены, проводят анализ генов методом секвенирования по Сэнгеру. Этот метод применяют, например, при подозрении на митохондриальную нейрогастроинтестинальную энцефалопатию (MNGIE) (ген TYMP), недостаточность тимидинкиназы (ген TK2), митохондриальные гепатопатии (ген DGUOK). Генетическая гетерогенность, а также схожесть проявлений МЗ с другими наследственными болезнями обусловливают необходимость применения полноэкзомных технологий для диагностики данной группы наследственных патологий после исключения наиболее частых мутаций. При этом следует отметить, что секвенирование экзома не всегда помогает в установлении молекулярного диагноза, так как известно более 1500 генов, регулирующих функцию митохондрий, а мутации, связанные с клиническим фенотипом, описаны только при 300 из них. Поэтому отсутствие молекулярно-генетического подтверждения диагноза не позволяет исключить МЗ у пациента.

Таблица 20-1. Клиническая характеристика наиболее распространенных форм митохондриальных заболеваний

image

Продолжение табл. 20.1

image

Продолжение табл. 20.1

image

Продолжение табл. 20.1

image

Продолжение табл. 20.1

image

Окончание табл. 20.1

image

Примечание. Типы наследования: АД - аутосомно-доминантный; AP - аутосомно-рецессивный; MTX - митохондриальный.

Клинические проявления митохондриальных заболеваний

Клинические проявления этой группы болезней исключительно разнообразны. МЗ могут дебютировать в любом возрасте - от первых дней жизни до глубокой старости - и манифестировать нарушениями функций практически любой системы органов. Как правило, при МЗ страдают наиболее энергозависимые ткани - мышечная, нервная, эндокринная. Диагностика МЗ является довольно сложной задачей из-за разнообразия клинических проявлений, а также наличия симптомов, совпадающих с другими нервно-мышечными или нейродегенеративными расстройствами.

Клиническая диагностика МЗ, связанных с мутациями мтДНК, представляет особые проблемы, поскольку в зависимости от уровня гетероплазмии в различных тканях возраст манифестации, тяжесть клинических проявлений, степень вовлечения разных систем органов даже у членов одной родословной могут быть различными. Также может наблюдаться переход по мере прогрес-сирования болезни от одного клинического синдрома в другой.

С клинической точки зрения можно разделить МЗ на три группы. Первая - это синдромы, для которых хорошо охарактеризованы клинические симптомы и их сочетания. Краткое клиническое описание, данные об этиологии и генетике наиболее частых МЗ представлены в табл. 20-1.

Вторая группа включает пациентов с разнообразными клиническими картинами, но наличием ярких, чрезвычайно характерных для МЗ клинических проявлений, которые в зарубежной литературе иногда называют «красные флажки» («red flags»). К ним относятся глазодвигательные нарушения - офтальмоплегия и офтальмопарез, а также двусторонний птоз, связанный с поражением мышц, поднимающих веко. Высокопатогномоничными для МЗ являются ранние (5-40 лет) инсультоподобные эпизоды с ишемическим поражением теменно-затылочных областей, а у детей - двусторонние некрозы в области базальных ганглиев и стволе головного мозга, выявляемые при проведении МРТ-исследований. Повысить подозрение на МЗ могут остро развившиеся печеночная недостаточность на фоне приема вальпроатов и «необычные» сочетания клинических симптомов, например, миопатии и сахарного диабета, задержки роста и мигрени, пигментной дегенерации сетчатки и атаксии.

Третья группа МЗ, при которых диагноз не столь очевиден и рассматривается как один из возможных в широком ряду заболеваний из групп наследственных атаксий, нейросенсорных полиневропатий, миопатий, кардиомиопатий и других состояний. Во многих случаях диагноз этой группе пациентов устанавливают или при проведении широкого спектра различных лабораторных тестирований, или при полноэкзомных или геномных исследованиях.

За последние несколько десятилетий было разработано несколько диагностических критериев, помогающих распознавать МЗ. Walker и соавт. предложили набор основных и дополнительных критериев для идентификации МЗ, также создана балльная система Неймегенского центра МЗ, все они основаны на комбинации клинических, лабораторных, морфологических, биохимических и генетических данных. Но нужно признать, что диагноз и даже подозрение на МЗ в большой степени основаны на клиническом опыте и особой врачебной интуиции, поскольку дифференциальную диагностику МЗ следует проводить с широким кругом как наследственных, так и ненаследственных заболеваний. В табл. 20-2 приведены основные клинические симптомы МЗ.

image
Таблица 20-2. Основные клинические симптомы митохондриальных заболеваний

Подходы к лечению митохондриальных заболеваний

В настоящее время эффективных методов патогенетической терапии МЗ не описано. Лечение основывается на симптоматической и метаболической терапии. Пациентам назначают препараты, активирующие транспорт митохондриальных субстратов и снижающие лактат-ацидоз. Однако большинство этих препаратов применяются по исследовательским протоколам в метаболических центрах; широко рекомендуемых препаратов немного, они представлены в табл. 20-3. Эффект и дозы каждого препарата чрезвычайно различны для каждого пациента, даже с одним и тем же молекулярно-генетическим дефектом.

Таблица 20-3. Витамины, антиоксиданты и коферменты, применяющиеся в терапии митохондриальных заболеваний

image

Продолжение табл. 20.3

image

Окончание табл. 20.3

image

Следует учитывать, что некоторые препараты противопоказаны при МЗ, либо требуется сокращение дозы и длительности приема препарата по причине его токсичности для митохондрий. Среди противопоказанных препаратов вальпроаты (соли вальпроевой кислоты) - препараты для лечения эпилепсии, пропофол - анестетик, противопоказан при длительной анестезии, метформин - гипогли-кемическое средство при сахарном диабете 2-го типа. С осторожностью нужно относиться к назначению некоторых анальгетиков, таких как ацетаминофен (парацетамол), трамадол и салицилаты, а также препаратов из группы глюкокортикоидов (преднизолон, гидрокортизон, дексаметазон).

Генная терапия при митохондриальных болезнях

В последние годы в связи с широким применением методов ВРТ стали обсуждать митохондриально-заместительную терапию, она также называется «тройное родительство», или митохондриальное донорство. При проведении митохондриально-заместительной терапии производится перенос диплоидного ядра из оплодотворенной яйцеклетки в здоровую донорскую. Из донорской яйцеклетки предварительно удаляется ядро, но сохраняются митохондрии, которые находятся в цитоплазме. «Комбинированная» яйцеклетка содержит ядро с генетическим материалом родителей и митохондрии с нормальной мтДНК из донорской яйцеклетки и переносится в организм матери. Эта технология в настоящее время уже разрешена для применения в клиниках ЭКО в Великобритании и проводится для семей с точковыми мутациями в мтДНК. В США FDA не одобрило данную технологию для применения в клинической практике, считая ее этически сомнительной.

Также было создано несколько систем коррекции мутаций в мтДНК на основе технологий редактирования генома. Была показана возможность специфического внесения двуцепочечных разрывов в мутантные молекулы мтДНК при помощи эндонуклеаз рестрикции, митохондриальных эндонуклеаз типа «цинковые пальцы» и системы митохондриальные TAL-эффекторные нуклеазы (mitoTALEN). Во всех этих случаях внесение разрывов сопровождалось значительным снижением уровня гетероплазмии мтДНК, что указывает на деградацию линеаризованных молекул. Более того, в случае использования системы mitoTALEN удалось достичь практически количественной селективной элиминации мутантной мтДНК. Однако при использовании эндонуклеаз рестрикции требуется, чтобы мутация в мтДНК приводила к формированию уникального сайта рестрикции, эндонуклеазы типа «цинковые пальцы» и система TALEN позволяют осуществлять избирательное связывание и расщепление любых участков ДНК, но для каждой мутации требуется отдельно проводить дизайн и биосинтез ДНК-связывающих белковых компонентов данных систем.

Трудности диагностики митохондриальных заболеваний и особенности медико-генетического консультирования

МЗ являются одной из сложных групп наследственных болезней как для диагностики, так и для медико-генетического консультирования. Трудности диагностики и консультирования обусловлены следующими особенностями МЗ.

  • Широкий клинический полиморфизм и наличие неполных форм заболевания. Часто пациенты не «укладываются» в классическое описание синдромов, у них может отсутствовать часть признаков, которые, возможно, разовьются позднее в течение болезни либо проявятся у других пораженных членов семьи, как в случае с точковыми мутациями в мтДНК.

  • Большая генетическая гетерогенность. На конец 2019 г. число генов, мутации в которых приводят к МЗ, составило более 300. Около 100 из них непосредственно связаны с функционированием ДЦ. Каждый год благодаря массовому параллельному секвенированию растет число выявленных генов, мутации в которых приводят к нарушению работы митохондрий.

  • Разнообразные типы наследования. Для МЗ описаны все менделевские типы наследования заболеваний и наличие митохондриального типа наследования (передача мутации в мтДНК идет только от матерей детям, от отца мтДНК не передается). Так, например, синдром Ли может иметь аутосомно-рецессивное, Х-сцепленное и материнское наследование. До установления первичного молекулярного дефекта прогноз потомства в данных случаях затруднен.

  • Феномен гетероплазмии вносит значительные трудности в прогноз тяжести заболевания у пациента и его родственников по материнской линии, а также при планировании потомства в семьях с больным ребенком. Известно, что некоторые мутации мтДНК, как, например, m.8993T>G/C, имеют равномерную степень гетероплазмии во всех тканях и органах, и уровень гетероплаз-мии у матери хорошо коррелирует с уровнем гетероплазмии у ее ребенка. Для таких мутаций в некоторых странах экспертные лаборатории проводят ПД, при этом уровень пороговой гетероплазмии, выше которого высок риск возникновения синдрома NARP или синдрома Ли, точно не определен (колеблется от 60 до 75%). Другие мутации, такие как мутация в тРНК лейцина m.3243A>G, имеют различную степень гетероплазмии в различных тканях, а уровень гетероплазмии в крови, мышцах, мочевом осадке, фибробластах кожи матери плохо коррелирует с гетероплазмией у ребенка и тяжестью проявления заболевания. ПД в таких случаях не проводится, так как является малоинформативной.

Список литературы

  1. DiMauro S., Garone C. Historical perspective on mitochondrial medicine // Dev Disabil Res Rev. 2010. Vol. 16, N 2. P. 106-113. doi: 10.1002/ddrr.102.

  2. Parikh S., Karaa A., Goldstein A. et al. Diagnosis of 'possible' mitochondrial disease: an existential crisis // Journal of Medical Genetics. 2019. Vol. 56. P. 123-130.

  3. Niyazov D.M., Kahler S.G., Frye R.E. Primary Mitochondrial Disease and Secondary Mitochondrial Dysfunction: Importance of Distinction for Diagnosis and Treatment // Mol Syndromol. 2016. Vol. 7, N 3. P. 122-137. doi: 10.1159/000446586.

  4. Nightingale H., Pfeffer G., Bargiela D. et al. Emerging therapies for mitochondrial disorders // Brain. 2016. Vol. 139, N 6. P. 1633-1648. doi: 10.1093/brain/aww081.

  5. Kadenbach B. Mitochondrial Oxidative Phosphorylation, Advances in Experimental Medicine and Biology. Springer Science+Business Media, 2012.

  6. Parikh S., Karaa A., Goldstein A. et al. Diagnosis of 'possible' mitochondrial disease: an existential crisis // J Med Genet. 2019. Vol. 56, N 3. P. 123-130. doi: 10.1136/jmed-genet-2018-105800.

  7. Parikh S., Goldstein A., Karaa A. et al. Patient care standards for primary mitochondrial disease: a consensus statement from the Mitochondrial Medicine Society // Genet Med. 2017. Vol. 19, N 12. P. 1380-1380. doi: 10.1038/gim.2017.107.

  8. https://www.mitopatients.org/mitodisease/list-of-medicines

Глава 21. Заболевания, обусловленные экспансией тандемных повторов

Экспансия тандемных повторов - особый механизм мутаций, связанный с патологическим увеличением числа копий внутригенных тандемно повторяющихся нуклеотидных последовательностей выше определенного порогового значения (Brouwer et al., 2009). Чаще всего в патологический процесс вовлекаются тринуклеотидные повторы, которые в геноме человека представляют собой один из вариантов микросателлитных полиморфизмов; значительно реже может иметь место экспансия тетра-, пента-, гексануклеотидных и более сложных последовательностей. На сегодняшний день известно более 40 нозологических форм, обусловленных экспансией тандемных повторов в различных генах, которые обозначаются как болезни экспансии (Иллариошкин и др., 1995; Paulson, 2018). Большинство из них сопровождаются первичным поражением нервной системы.

Мутантный экспандированный аллель в соматических клетках и в гаметогенезе характеризуется генетической нестабильностью, степень которой пропорциональна длине области экспансии и в целом значительно выше, чем у нормальных аллелей. Такая генетическая нестабильность нередко приводит к дальнейшему изменению (чаще - нарастанию) числа тандемных повторов при передаче гена в следующее поколение. В связи с этим мутации по типу экспансии повторов получили название динамические мутации (Richards, Sutherland, 1992). При заболеваниях, обусловленных динамическими мутациями, тяжесть клинических проявлений прямо пропорционально коррелирует с величиной экспансии повторов, т.е. со степенью выраженности генетического дефекта.

Происхождение динамических мутаций представляет собой двух-этапный процесс. На первом этапе в результате редких событий происходит образование аллелей с промежуточным числом тандемных повторов, превышающим общепопуляционную норму, но не достигающим патологического порога. Такой аллель представляет собой премутацию: он сам по себе не приводит к развитию патологии, но характеризуется повышенной вероятностью перехода в полную мутацию в последующих поколениях, что и приводит к манифестации болезни у потомков (Willems, 1994). Промежуточные аллели являются постоянным источником новых мутаций в популяции. Неслучайно распространенность промежуточных аллелей и аллелей с числом копий повторов в области верхней границы нормы коррелирует с распространенностью соответствующего заболевания в том или ином регионе (Takano et al., 1998).

Динамический характер мутаций и их особые молекулярные свойства в ряде случаев способствуют отклонению наблюдаемых в семьях сегрегационных характеристик от классических канонов менделевской генетики. Можно выделить несколько необычных клинико-генетических феноменов, свойственных данной группе заболеваний.

  1. Антиципация - тенденция к манифестации болезни у потомства в более молодом возрасте и в более тяжелой форме по сравнению с предками. Именно открытие класса динамических мутаций представило убедительную молекулярную основу для объяснения данного феномена (Orr, Zoghbi, 2007; Brouwer et al., 2009). Причиной формирования более ранних и тяжелых фенотипов «болезней экспансии» в ряду поколений является генетическая нестабильность динамической мутации. Показано соответствие между нарастанием числа копий повторов и степенью «омоложения» болезни у потомков, особенно четко проявляющееся при наследовании сверхдлинных мутантных аллелей. Известны примеры резкого увеличения степени экспансии повторов в одном мейозе, что сопровождается катастрофическим развитием заболевания уже на первых годах жизни ребенка. В этих случаях медико-генетическое консультирование вызывает значительные трудности, поскольку родитель с умеренной экспансией повторов может оставаться здоровым до 5-6-го десятилетия жизни, и это ведет к ложному заключению о «новой мутации» у ребенка.

  2. Эффект отцовской (материнской) передачи - манифестация более тяжелых фенотипов при наследовании болезни по мужской или, напротив, по женской линии. Так, при болезни Гентингтона наиболее тяжелый акинетико-ригидный вариант болезни (ювенильный вариант Вестфаля) развивается обычно у детей, унаследовавших болезнь от отца, особенно если мужская передача мутантного гена HTT имеет место на протяжении нескольких поколений. Это связано с преимущественной нестабильностью мутантного аллеля и «драматическим» нарастанием числа повторов в мужском гаметогенезе (Kremer et al., 1995). Напротив, при миотонической дистрофии увеличение степени экспансии повторов и манифестация тяжелой врожденной формы наблюдаются исключительно при наследовании болезни от матери (Mulley et al., 1993). Молекулярные механизмы этого явления включают разное число клеточных делений в мужском и женском гаметогенезе, влияние половых гормонов на функционирование факторов транскрипции и других молекул, регулирующих процессы ДНК-репликации, и т.д.

  3. Наличие «зоны неполной пенетрантности», или «серой зоны», - аллелей с числом тандемных микросателлитных повторов на 1-3 копии меньше заведомо патологического порога (т.е. на границе между «верхними нормальными» аллелями и клинически значимой экспансией). Так, нормальная протяженность три-нуклеотидного CAG-тракта в гене HTT составляет от 6 до 35 повторов, заведомо патологическая мутация содержит ≥40 CAG-повторов, а аллели с числом копий 36-39 являются «зоной неполной пенетрантности»: у части носителей таких аллелей развивается болезнь Гентингтона, а у других носителей заболевание не проявляется даже в преклонном возрасте (McNeil et al., 1997).

  4. Нарушение принципов классической генетики при расчете повторного риска в случаях возникновения мутаций de novo. Как уже было сказано выше, источником новых мутаций при «болезнях экспансии» чаще всего является имеющийся у здорового родителя аллель с промежуточным числом повторов (премутация), который в гаметогенезе трансформируется в полную мутацию и ведет к болезни у ребенка. При таком механизме нестабильный промежуточный родительский аллель может претерпевать повторные аналогичные трансформации при передаче гена следующим детям - сибсам больного. Таким образом, при спорадических случаях «болезней экспансии», обусловленных новой мутацией у пробанда, для сибсов риск унаследовать заболевание является гораздо более высоким, чем при обычных типах новой мутации (Goldberg et al., 1993).

  5. Отклонение от ожидаемых сегрегационных частот заболевания в ряду поколений. Наиболее отчетливо это проявляется при FRAXA-форме синдрома ломкой Х-хромосомы - сцепленном с полом заболевании, проявляющемся умственной отсталостью и обусловленном экспансией CGG-повторов в 5'-области гена FMR1. В семьях с синдромом FRAXA в каждом последующем поколении наблюдается увеличение пропорции лиц с признаками умственной отсталости - так называемый парадокс Шермана (Sherman et al., 1985). После открытия гена болезни было установлено, что отягощенные семьи включают большое число здоровых родственников - носителей премутации с промежуточным числом тандемных CGG-триплетов; такая премутация нестабильна и в следующем поколении может переходить в полную мутацию с манифестацией олигофрении у мужчин и части женщин.

  6. Чрезвычайно варьирующая экспрессивность «болезней экспансии» - от субклинических и мягких форм до тяжелых развернутых случаев с быстрым, фатальным течением (Иллариошкин и др., 1995, 1999; Orr, Zoghbi, 2007). В основе такого меж- и внутрисемейного полиморфизма клинических проявлений лежит различная степень экспансии тандемных повторов в широких рамках патологического спектра, в том числе вариабельность числа копий повторов среди близких родственников.

Экспансия тандемных повторов - это общий мутационный механизм, характерный для значительной части нейродегенеративной патологии человека, однако внутри данного типа мутаций имеется большое разнообразие заболеваний и соответствующих молекулярных путей, ведущих к гибели клеток. По своей патофизиологии «болезни экспансии» могут быть разделены на четыре большие группы (табл. 21-1):

  • заболевания, характеризующиеся инактивацией мутантного гена;

  • заболевания, обусловленные цитотоксическим эффектом на уровне мРНК;

  • полиглутаминовые заболевания, обусловленные цитотоксическим эффектом на уровне белка;

  • полиаланиновые заболевания.

При ряде заболеваний патогенез может вовлекать несколько из указанных механизмов (например, мРНК-токсичность и инактивация гена), поэтому такое деление условно и указывает лишь основное звено молекулярного каскада, ведущее к развитию соответствующей патологии (Rodriguez, Todd, 2019).

«БОЛЕЗНИ ЭКСПАНСИИ», ОБУСЛОВЛЕННЫЕ ИНАКТИВАЦИЕЙ МУТАНТНОГО ГЕНА

Данный класс заболеваний связан со значительной степенью экспансии тринуклеотидных повторов различной конфигурации, расположенных в некодирующих областях генов. Число копий тандемных повторов в мутантном аллеле может в десятки и сотни раз превышать нормальные значения, что сопровождается нарушением механизмов транскрипции и резким падением содержания продукта мутантного гена в тканях.

Синдром ломкой Х-хромосомы

Синдром ломкой Х-хромосомы (синдром Мартина-Белла, OMIM 300624) - вторая по распространенности после синдрома Дауна причина умственной отсталости в популяции, заболевание встречается у мужчин с частотой 1:4000, а у женщин - 1:8000 (Turner et al., 1996). Цитогенетически у этих больных в дистальном участке длинного плеча Х-хромосомы обнаруживаются сайты, характеризующиеся повышенной ломкостью в фолат-дефицитной среде. Заболевание наследуется по Х-сцепленному рецессивному типу, однако изолированная умственная отсталость может выявляться у 30-50% женщин - носительниц мутантного гена (Wohrle, Steinbach, 1991).

Таблица 21-1. Сводные данные о «болезнях экспансии»

image

Продолжение табл. 21.1

image

Окончание табл. 21.1

image

Примечание: АД - аутосомно-доминантный, AP - аутосомно-рецесшвный, XP - Х-сцепленный рецессивный. * на нормальных хромосомах данный пентануклеотидный фрагмент отсутствует (мутация представляет собой длинную микросателлитную инсерцию); ** у небольшого числа лиц из группы контроля может выявляться экспансия > 100 TTTTA-повторов.

Основной ген синдрома ломкой Х-хромосомы, FMR1 (от англ. Fragile Mental Retardation), содержащий в нетранслируемой 5'-области тандемную последовательность CGG-триплетов (Fu et al., 1991; Kremer et al., 1991). Эта последовательность лежит на 250 п.о. дистальнее CpG-островка и входит в состав участка, контролирующего экспрессию гена. На молекулярном уровне нестабильность Х-хромосомы связана с ломким сайтом в области Xq27.3 и обусловлена генетической нестабильностью (CGG)n -тракта. Данный вариант синдрома ломкой Х-хромосомы получил для обозначения английскую аббревиатуру FRAXA (MIM 309550). В норме число CGG-триплетов в указанном участке гена варьирует от 5 до 54. Число копий триплетов 55-199 характеризует премутацию, носители которой обоего пола остаются цитогенетически здоровыми и не имеют признаков умственной отсталости. Премутация отличается высокой степенью нестабильности и может трансформироваться в полную мутацию с числом CGG-повторов от 200 до нескольких тысяч и развитием олигофрении (Heitz et al., 1992). Переход премутации гена FMR1 в полную мутацию происходит только в женском мейо-зе, причем уровень экспансии CGG-повторов находится в зависимости от пола потомка: он существенно выше у сыновей, чем у дочерей женщин-носительниц (Reyniers et al., 1993). Вероятность развития умственной отсталости в родословной выше у лиц в младших поколениях. Объяснение в том, что риск амплификации CGG-повторов повышается в каждом последующем поколении, что и приводит к постепенному увеличению в семьях пропорции лиц с признаками умственной отсталости - «парадоксу Шермана» (Sherman et al., 1985).

В 1993 г. был выявлен второй вариант синдрома ломкой Х-хромосомы (FRAXE, OMIM 309548), обусловленный наличием более дистального нестабильного (CCG)n -тракта и ломкого сайта в области Xq28 (ген FMR2) (Knight et al., 1993). Число копий CCG в данном гене у здоровых людей составляет 4-39, а хромосомы больных с клиническими проявлениями олигофрении содержат более 200 триплетов.

Ведущим молекулярным механизмом при наличии полной мутации у больных FRAXA и FRAXE является метилирование промоторного CpG-участка, прилегающего к области (CGG)n -гиперэкспансии (Brouwer et al., 2009). Это приводит к блоку транскрипции. Продукт гена FMR1, белок FMRP, в норме широко экспрес-сируется в нейронах различных отделов мозга, являясь регулятором трансляции мРНК в дендритах и модулятором синаптических функций (Warren, Sherman, 2001). Продукт гена FMR2 предположительно также является транскрипционным РНК-связывающим фактором. В редких случаях умственная отсталость может быть обусловлена точковыми мутациями гена FMR1, затрагивающими РНК-связывающие домены белка FMRP (Feng et al., 1997), либо делецией гена FMR2 с утратой функции его белкового продукта (Gecz et al., 1997).

Синдром ломкой Х-хромосомы проявляется умственной отсталостью, тяжесть и синдромальное «обрамление» которой определяются лежащим в основе болезни молекулярным дефектом (Warren, Sherman, 2001). При варианте FRAXA умственная отсталость носит умеренный либо выраженный характер, включая задержку речевого развития. Нередко отмечаются также нарушения поведения (аутизм, двигательные и психические стереотипии) и социальной адаптации; пациенты гиперактивны, тревожны, агрессивны. В ряде случаев FRAXA описаны судороги, мышечная гипотония, энурез и энкопрез, изменения на электроэнцефалограмме.

Помимо нейропсихиатрических симптомов, больные могут иметь те или иные соматические проявления - макроорхидизм, патологию соединительной ткани (гипермобильность суставов, растяжимость кожи, пролапс митрального клапана), лицевой дизморфизм (большие оттопыренные ушные раковины, «прямоугольное» лицо с выступающим лбом и др.). При варианте FRAXE наблюдается негрубая умственная отсталость в сочетании с трудностями обучения и общей задержкой развития, у отдельных пациентов имеют место дефицит внимания и гиперактивность.

Заболевание у женщин, являющихся носителем полной мутации, протекает обычно мягче, чем у мужчин, и проявляется лишь признаками легкой олигофрении.

На секции при синдроме ломкой Х-хромосомы выявляется патология дендритного дерева в корковых нейронах, главным образом теменно-затылочной области - увеличение числа длинных и уменьшение числа коротких шипиков (Irwin et al., 2001). Длинные шипики имеют незрелую морфологию, а их плотность особенно высока на апикальных и базилярных дендритах, что напоминает картину полушарной коры в раннем эмбриогенезе.

Диагностика синдрома ломкой Х-хромосомы, которая раньше проводилась цитогенетическими методами, в настоящее время основывается на молекулярно-генетических подходах. Они включают как анализ метилирования CpG-островков в локусах FRAXA и FRAXE, так и исследование длины экспансии тринуклеотидных повторов.

Лечение симптоматическое.

При проведении медико-генетического консультирования отягощенных семей с синдромом FRAXA следует уделять особое внимание выявлению лиц с премута-цией в гене FMR1 (число CGG-повторов от 55 до 199). Носительство премутации является не только фактором риска возникновения «полного» синдрома ломкой Х-хромосомы у потомков, но имеет и самостоятельное клиническое значение. Так, у четверти женщин с премутацией FMR1 развивается ранняя дисфункция яичников - синдром FXPOI (см. далее), а у мужчин премутация FMR1 может быть причиной развития самостоятельного нейродегенеративного заболевания со своим молекулярным механизмом - синдрома FXTAS (см. далее).

Болезнь Фридрейха

Болезнь Фридрейха (атаксия Фридрейха, OMIM 229300) - самая частая форма наследственных атаксий в мире, встречающаяся почти исключительно у лиц белой расы (Pandolfo, 2003). В европеоидной популяции распространенность в среднем составляет 1:25 000-50 000. Тип наследования аутосомно-рецессивный, частота гетерозиготного носительства мутантного гена составляет 1:60-100 человек.

Ген болезни Фридрейха, FXN (локус 9q13-21.1), кодирует митохондриальный белок фратаксин. Заболевание связано с экспансией тандемных GAA-повторов в 1-м интроне FXN: в норме число копий GAA не превышает 32, а у 96-98% пациентов с атаксией Фридрейха число GAA-повторов в обоих аллелях гена увеличено от 70 до 1700 (McMurray, 2010). Экспансия нарушает созревание первичного транскрипта, препятствуя вырезанию интрона из молекулы зрелой мРНк, что приводит к подавлению трансляции гена и недостаточности синтеза фратаксина в тканях. Около 2-4% пациентов являются компаунд-гетерозиготами по GAA-экспансии и точковой мутации в гене FXN (Klebe, Anheim, 2015).

Фратаксин участвует в регуляции митохондриального транспорта железа и биогенезе Fe-S-кластеров митохондриальных ферментов (Burk, 2017). Недостаточность фратаксина приводит к аккумуляции железа цитозольного происхождения внутри митохондрий, нарушению синтеза АТФ и индукции свободнорадикальных реакций в митохондриях, что сопровождается гибелью клеток наиболее энергозависимых органов и тканей (ЦНС, миокард, поджелудочная железа). Таким образом, данная патология может быть отнесена к классу митохондриальных болезней (Noreau et al., 2013).

Болезнь Фридрейха, как правило, дебютирует в конце первой - начале второй декады жизни и проявляется сочетанием неврологических и экстраневральных проявлений (Иллариошкин и др., 2006; Pandolfo, 2003). Более чем в 70% случаев первым симптомом является прогрессирующее расстройство ходьбы, к которому затем присоединяется динамическая атаксия конечностей, теряется способность к самообслуживанию. На поздней стадии ходьба невозможна из-за парезов и грубых нарушений равновесия. Слабость мышц конечностей сопровождается развитием их атрофий и гипотонии, характерно угнетение сухожильных рефлексов. Важным диагностическим признаком является нарушение глубокой чувствительности. к типичным экстраневральным проявлениям относятся: костные деформации (кифосколиоз, «стопа Фридрейха»); кардиомиопатия (чаще гипертрофическая); эндокринные расстройства (сахарный диабет, гипогонадизм и др.); поражение органа зрения (пигментный ретинит, катаракта). Особенно значима патология сердца: кардиомиопатия более чем у половины больных является непосредственной причиной смерти.

Около четверти больных с экспансией GAA-повторов в гене FXN имеют атипичные клинические варианты болезни Фридрейха: позднее (в 25-39 лет) либо очень позднее (после 40 лет) начало (Monros et al., 1997; Bidichandani S. et al., 2000), варианты с сохранными сухожильными рефлексами (Coppola et al., 1999) или спастичностью (Иллариошкин и др., 2000). Наименьшая степень экспансии GAA-повторов с числом триплетов 90-110 обнаруживается у пациентов с поздним началом и мягким течением заболевания; напротив, тяжелый фенотип с ранним дебютом и развитием кардиомиопатии и сахарного диабета развивается при числе копий GAA-повторов >700. Больные с «классическим» фенотипом болезни Фридрейха обычно погибают спустя 15-20 лет от начала, тогда как при атипичных вариантах общая продолжительность болезни может составлять несколько десятилетий.

На секции при болезни Фридрейха выявляется прогрессирующая атрофия спинально-сегментарных чувствительных структур (спинномозговых ганглиев, чувствительных волокон задних корешков и периферических нервов), а также комбинированная дегенерация задних и боковых столбов спинного мозга. В поздней стадии дегенеративные изменения обнаруживаются в ядрах ствола мозга, пирамидах, средней и нижней мозжечковых ножках, зубчатом ядре мозжечка и клетках Пуркинье (Harding, 1984). Выявляется разнообразная патология и со стороны экстраневральных тканей - сердца (гипертрофия кардиомиоцитов, интерстициальный фиброз и жировая дистрофия миокарда), поджелудочной железы (разрежение ткани островков Лангерганса), глаза (дегенерация сетчатки) и др.

Диагностика болезни Фридрейха базируется на анализе гена FXN и выявлении типичной динамической мутации в гомозиготном состоянии; в редких случаях компаунд-гетерозиготности может понадобиться секвенирование кодирующей области гена. При электронейромиографии выявляются признаки сенсорной аксональной полинейропатии, при МРТ - истончение спинного мозга.

Болезнь Фридрейха дифференцируют с клинически сходными формами атаксий, связанными с недостаточностью витамина Е (синдром Бассена-Корнцвайга и др.). Для адекватной диагностики таких состояний необходимо определять содержание в крови витамина Е, исследовать липидный профиль (исключение абеталипопротеинемии) и мазок крови на наличие акантоцитов. Дифференциальная диагностика проводится также с заболеваниями из группы атаксий с окуломотор-ной апраксией - выявление мутаций в соответствующих генах APRX, SETX и др.

Эффективное лечение болезни Фридрейха не разработано. С учетом патогенеза заболевания определенное значение придается препаратам митохондриального ряда (янтарная кислота, коэнзим Q10, идебенон и др.), антиоксидантам и хелатным соединениям, способствующим уменьшению аккумуляции железа в митохондриях (Klebe, Anheim, 2015; Burk, 2017). Однако все эти подходы дают лишь временный и незначительный эффект.

Ведение пациентов с болезнью Фридрейха должно включать применение широкого спектра симптоматических средств (антиаритмические препараты, миорелаксанты и др.), а также физических методов, направленных на предотвращение контрактур, тренировку и поддержание мышечной силы и тонуса. Описаны примеры успешного оперативного лечения тяжелых форм сколиоза (кривизна свыше 40°), особенно у детей, сохраняющих навыки самостоятельной ходьбы. Хирургическая коррекция деформаций грудного отдела позвоночника может способствовать удлинению ожидаемой продолжительности жизни пациентов за счет улучшения легочных функций.

Миоклонус-эпилепсия Унферрихта-Лундборга

Миоклонус-эпилепсия Унферрихта-Лундборга - аутосомно-рецессивное нейродегенеративное заболевание, один из основных представителей группы прогрессирующих миоклонус-эпилепсий. Распространенность миоклонус-эпилепсии Унферрихта-Лундборга составляет около 1:100 000 населения, но в некоторых популяциях (северная Африка, Финляндия) заболевание встречается значительно чаще (1:20 000) (Crespel et al., 2016).

Миоклонус-эпилепсия Унферрихта-Лундборга обусловлена гомозиготной экспансией тандемного минисателлитного додекамера (12-нуклеотидный повтор CCCCGCCCCGCG) в 5'-нетранслируемой области гена CSTB на хромосоме 21q22 (Lehesjoki et al., 1993). Белковый продукт гена, цистатин В, является ингибитором ряда внутриклеточных лизосомальных протеаз (Pennacchio et al., 1996). У небольшой части пациентов наряду с экспансией додекануклеотидных повторов на второй хромосоме обнаруживаются точковые мутации в кодирующей области гена. Конечным результатом указанных мутаций является угнетение экспрессии и внутриклеточных регуляторных функций цистатина В (Lafreniere et al., 1997).

Заболевание начинается в возрасте 6-15 лет с ночных миоклоний и тонико-клонических эпилептических припадков. Миоклонические гиперкинезы постепенно нарастают в своей выраженности, охватывают конечности, туловище, орофациальную мускулатуру, что приводит к затруднениям в самообслуживании, нарушению артикуляции, глотания и ходьбы (иногда вплоть до падений больного). Миоклонии носят преимущественно характер «миоклоний действия» и усиливаются при выполнении целенаправленных движений, а также при волнении и в особенности - при резкой сенсорной стимуляции различной модальности (световые вспышки, звуковые сигналы, внезапное прикосновение). Для миоклонус-эпилепсии Унферрихта-Лундборга типично чередование «благоприятных» и «неблагоприятных» дней, заметно различающихся между собой по степени выраженности и частоте миоклоний и эпилептических пароксизмов. Дополнительными проявлениями болезни на ее поздней стадии могут быть мозжечковая атаксия, пирамидные симптомы и определенные изменения личности, редко достигающие степени выраженной деменции. На электроэнцефалограмме у пациентов с миоклонус-эпилепсией Унферрихта-Лундборга выявляется замедление фоновой активности с появлением θ- и δ-ритмов, регистрируются единичные и множественные спайки 3-5 Гц, при этом патологическая активность заметно нарастает при фотостимуляции (положительный феномен фотосенситивности). Миоклонии могут сопровождаться соответствующими электроэнцефалографическими разрядами. При исследовании вызванных ответов регистрируются гигантские потенциалы и увеличение времени центрального проведения на соматосенсорную стимуляцию.

Миоклонус-эпилепсия Унферрихта-Лундборга характеризуется медленно прогрессирующим течением, продолжительность болезни варьирует от 10 до 30 лет. Лечение симптоматическое (вальпроевая кислота и другие антиконвульсанты, функциональное биоуправление).

Недостаточность глутаминазы

Глутаминаза - фермент, обеспечивающий синтез нейротрансмиттера глутамата из глутамина. Мутации гена глутаминазы, GLS (локус 2q32.2), ведут к дефициту активности фермента и разнообразным синдромам нарушения развития в раннем возрасте, включая умственную отсталость, рефрактерные эпилептические припадки, мышечную гипотонию и др. (Rumping et al., 2018). При наиболее тяжелой и ранней форме (младенческая эпилептическая энцефалопатия) пациенты погибают в течение первых недель жизни от дыхательной недостаточности и отека мозга, при этом выявляются инактивирующие мутации GLS (нонсенс, миссенс, сдвиг рамки) с потерей функции белка. В 2019 г. у трех неродственных пациентов был описан новый вариант недостаточности глутаминазы (MIM 618412), связанный с экспансией GCA-повторов в 5'-нетранслируемой области гена GLS (van Kuilenburg et al., 2019). Два пациента были компаунд-гетерозиготными по GCA-экспансии и точковой мутации, а один - гомозиготным по экспансии. Клинически болезнь проявлялась задержкой умственного и двигательного развития, начиная с первого года жизни, прогрессирующей атаксией, фебрильными судорогами (1 пациент), МРТ-признаками атрофии мозжечка и повышением уровня глутамина в плазме крови. Авторы показали, что экспансия GCA-повторов в регуляторной области GLS вызывает угнетение транскрипции гена вследствие нарушения конфигурации хроматина (van Kuilenburg et al., 2019).

ЗАБОЛЕВАНИЯ, ОБУСЛОВЛЕННЫЕ ЦИТОТОКСИЧЕСКИМ ЭФФЕКТОМ НА УРОВНЕ МРНК

Данная группа заболеваний связана с экспансией микросателлитных повторов в нетранслируемых областях генов, причем патологически удлиненные РНК-транскрипты реализуют свой цитотоксический эффект за счет связывания и инактивации большого числа регуляторных клеточных молекул (Shin et al., 2009; Misra et al., 2018). К таким регуляторным молекулам относятся, например, РНК-связывающие белки, осуществляющие процессинг пре-мРНК и другие функции в ядре и цитоплазме клетки. Важнейшим звеном патогенеза этих заболеваний, открытым в последние годы, является так называемая RAN-трансляция (от англ.: Repeat-associated non-AUG dependent) - неканоническая трансляция области повтора во всех трех рамках считывания с генерацией множества аномальных цитоток-сичных белковых изоформ (Cleary, Ranum, 2014; Rudich, Lamitina, 2018).

Миотоническая дистрофия

Миотоническая дистрофия (MIM 160900) - наиболее распространенная форма мышечной дистрофии взрослых, встречающаяся примерно у 1 из 7500 человек (Harper, 1989). Заболевание наследуется по аутосомно-доминантному типу и характеризуется мультисистемностью поражения с широкой вариабельностью клинических проявлений.

Выделяют две молекулярные формы миотонической дистрофии - DM1 (MIM 160900) и DM2 (MIM 602668). Форма DM1 является более частой (1:8000) и обусловлена поражением гена DMPK (локус 19q13.3), кодирующего цАМФ-зависимую серинтреониновую протеинкиназу (Brook et al., 1992). Заболевание связано с экспансией тандемных CTG-повторов в З'-нетранслируемой области гена: нормальные аллели гена содержат от 5 до 37 копий CTG-триплетов, тогда как на мутантных хромосомах число повторов может варьировать от 50 до нескольких тысяч. Форма DM2 обусловлена экспансией тетрануклеотидных CCTG-повторов в 1-м интроне гена ZNF9 на хромосоме 3q21 (Liquori et al., 2001). Мутантный аллель чрезвычайно нестабилен при его передаче по материнской линии (Tsilfidis et al., 1992).

В основе патогенеза миотонической дистрофии лежит доминантный эффект микросателлитной экспансии, обусловленный новой цитотоксической функцией мутантной РНК (gain-of-function). Показано, что транскрипция мутантных аллелей генов DMPK и ZNF9 не нарушена и сопровождается нормальным сплайсингом экспандированного РНК-продукта, который, однако, почти полностью остается в ядре в форме компактных рибонуклеарных включений (Davis et al., 1997). Установлено, что в ядре мутантные транскрипты генов DMPK и ZNF9 активно взаимодействуют с регуляторами АС для нескольких видов РНК, что сопровождается неадекватной экспрессией фетальных форм белков во взрослых тканях (Misra et al., 2018). Значение придается и RAN-трансляции мутантных РНК обоих генов с синтезом аномальных цитотоксических белковых продуктов (Rudich, Lamitina, 2018).

Манифестация симптомов миотонической дистрофии типа DM1 может произойти в различном возрасте - от взрослого до младенческого. Форма DM2 является более «мягкой» и проявляется обычно у лиц старшей возрастной группы. Клиническая картина миотонической дистрофии складывается из миотоническо-го феномена в скелетных мышцах (задержка расслабления после сокращения, особенно на холоде), мышечных атрофий и парезов, а также ряда полиорганных проявлений - катаракты, кардиомиопатии, эндокринных нарушений (Machuca-Tzili et al., 2005). Для формы DM1 типично вовлечение мышц дистальных отделов конечностей, шеи и лица, тогда как форма DM2, напротив, характеризуется проксимальным паттерном поражения скелетных мышц. Кардиомиопатия при миотонической дистрофии проявляется нарушением проводимости и является причиной внезапной смерти больных. Эндокринные расстройства включают инсулинорезистентность, нарушение секреции гормона роста, бесплодие у женщин, тестикулярную атрофию и раннее лобное облысение у мужчин. У больных могут наблюдаться также расстройства когнитивных функций, изменения личности, избыточная дневная сонливость и другие симптомы.

Антиципация наблюдается почти в каждой семье с DM1-формой, менее характерна она для DM2. Крайние проявления антиципации при наследовании мутантного гена DMPK по женской линии представлены тяжелой врожденной формой миотонической дистрофии с генерализованной гипотонией новорожденных, дыхательными нарушениями, лицевой диплегией, затруднением сосания и глотания, высокой смертностью (Harper, 1989). Такая врожденная форма DM1 всегда ассоциирована с выраженной степенью экспансии тандемных повторов в гене DMPK (число CTG-копий >2000). Напротив, больные с небольшой степенью экспансии триплетов (40-160 копий) в гене DMPK могут иметь минимальные клинические проявления, например, изолированную катаракту (Lavedan et al., 1993).

Патоморфологическая картина миотонической дистрофии характеризуется сочетанием гипертрофии мышечных волокон с признаками текущего некротически-атрофического процесса и частичной регенерации (Vihola et al., 2003).

Описаны также изменения в ЦНС - внутриклеточные таупозитивные включения (нейрофибриллярные клубки) в нейронах неокортекса, гиппокампа и других отделов головного мозга.

Лабораторно-инструментальная диагностика миотонической дистрофии, помимо ДНК-тестирования, включает игольчатую электромиографию (сочетание миотонического феномена с признаками первично-мышечного дистрофического процесса), офтальмологическое исследование со щелевой лампой (выявление изменений хрусталика), определение Ig крови (снижение уровня γ-глобулинов), выявление повышенного уровня сывороточной креатинфосфокиназы, электрокардиографию и исследование гормонального статуса.

Лечение миотонической дистрофии до настоящего времени остается симптоматическим. Для уменьшения выраженности проявлений миотонии широко применяют препараты, стабилизирующие возбудимость клеточных мембран, - прокаинамид (Новокаинамид), хинидин, фенитоин и др. Прогрессирование кардиальной блокады может потребовать установки искусственного водителя ритма.

Медико-генетическое консультирование при миотонической дистрофии должно учитывать ряд характерных особенностей данного заболевания - антиципацию (возможность манифестации болезни у ребенка на много лет раньше, чем у родителя), широкий полиморфизм клинических проявлений, большую тяжесть фенотипа при наследовании мутации по материнской линии, наличие стертых форм (изолированная катаракта, субклинические миотонические изменения при электромиографии и т.п.).

Синдромы FXTAS и FXPOI

Синдром FXTAS (от англ. Fragile X Tremor/Ataxia Syndrome, OMIM 300623) является нейродегенеративным заболеванием позднего возраста, развивающимся у носителей премутации (т.е. экспансии CGG-повторов от 55 до 199 копий) в нетранслируемой 5'-области гена FMR1 (Hagerman et al., 2001). При синдроме FXTAS транскрипция премутантного аллеля сопровождается повышенным сродством экспандированной РНК к CGG-связывающим белкам, что приводит к истощению клеточного пула данных белков и нарушению их регуляторных функций (Tassine et al., 2004). Определенное значение придается и нейротоксичности, связанной с механизмом RAN-трансляции мРНК (см. выше) (Rodriguez, Todd, 2019).

Синдром FXTAS развивается не менее чем у 1/3 носителей премутации в гене FMR1 мужского пола старше 50 лет (Jacquermont et al., 2004). Описаны единичные случаи данного неврологического синдрома и у женщин-носительниц (Hagerman et al., 2004), но более частым проявлением премутации FMR1 у женщин является манифестирующая в раннем возрасте дисфункция яичников (Marozzi et al., 2000). Овариальная недостаточность такого генеза является наиболее частой генетической причиной ранней менопаузы. Для обозначения первичной овариальной недостаточности у носительниц премутации FMR1 предлагается специальный термин - синдром FXPOI (от англ. Fragile X-associated Primary Ovarian Insufficiency) (Rodriguez, Todd, 2019).

Клинически синдром FXTAS обычно манифестирует у пожилых лиц в виде прогрессирующей мозжечковой симптоматики (интенционный тремор, атаксия ходьбы, дисметрия, мозжечковая дизартрия) (Hagerman, Hagerman, 2004). В 10-30% случаев имеют место тремор покоя, а также тремор эссенциального либо смешанного типа. Примерно у 60% больных с синдромом FXTAS развивается паркинсонизм, не чувствительный к препаратам леводопы. Могут развиваться также вегетативные расстройства (недержание мочи и кала, импотенция), деменция, периферическая невропатия.

На секции при синдроме FXTAS выявляется генерализованная атрофия мозжечка и больших полушарий мозга, спонгиоз белого вещества и средних мозжечковых ножек, гибель клеток Пуркинье. Гистологически определяются эозинофильные CGG-позитивные внутриядерные включения в нейронах и астроцитах, широко распространенные в полушарной коре, стволе мозга, гиппокампе (Greco et al., 2002; Hagerman et al., 2004).

На МРТ головного мозга при синдроме FXTAS выявляются 2-сторонние очаги повышенной интенсивности Т2-сигнала в области средних ножек мозжечка и нижнего ствола в комбинации с очагами в прилегающих к средним ножкам глубоких отделах белого вещества полушарий мозжечка (Jacquemont et al., 2003). Дифференциальную диагностику следует проводить с множественной системной атрофией и другими вариантами дегенеративных атаксий позднего возраста, а также болезнями Паркинсона, Альцгеймера, Бинсвангера, атипичными вариантами эссенциального тремора и т.п. Важен тщательно собранный семейный анамнез - наличие случаев умственной отсталости у племянников по женской линии или внуков, наличие нейродегенеративных заболеваний у братьев или других пожилых родственников по женской линии. Ведущая роль в диагностике синдрома FXTAS принадлежит прямому ДНК-тестированию.

Лечение симптоматическое. С профилактической целью клинически здоровым носителям премутации в гене FMR1 (как и больным синдромом FXTAS) необходимо избегать общей анестезии при проведении тех или иных хирургических вмешательств, поскольку в литературе описаны несколько случаев драматического ухудшения состояния таких пациентов после наркоза (Jacquemont et al., 2003).

Медико-генетическое консультирование при синдроме FXTAS должно учитывать возможность наличия в семье различных аллельных форм патологии гена FMR1. Основная часть случаев синдрома FXTAS диагностируется в семьях, в которых один или несколько мальчиков из младших поколений страдают умственной отсталостью типа FRAXA. Существенную ценность может иметь информация о том, что у кого-либо из родственниц пробанда имела место ранняя менопауза (синдром FXPOI). Диагностика синдрома FXTAS является сигналом, свидетельствующим о риске появления в данной семье умственной отсталости типа FRAXA у мальчиков, в связи с чем целесообразно обследование родственниц больного - потенциальных носительниц мутации FMR1.

Боковой амиотрофический склероз и лобно-височная деменция

Боковой амиотрофический склероз (БАС) - прогрессирующее нейродегенеративное заболевание, которое характеризуется гибелью мотонейронов спинного и головного мозга. Общая распространенность БАС в популяции составляет 3-6 случаев на 100 000, с небольшим преобладанием пациентов-мужчин. В большинстве случаев БАС манифестирует у лиц старше 55-60 лет, хотя в последние годы отмечена тенденция к «омоложению» болезни (Завалишин, 2007). БАС проявляется развитием параличей скелетной мускулатуры и гибелью пациентов от нарушения дыхательных и бульбарных функций, обычно спустя 2-5 лет от момента появления симптомов. В редких случаях ювенильных форм БАС продолжительность заболевания может превышать 10-15 лет.

Помимо параличей и спастичности, при БАС могут иметь место когнитивные расстройства, свидетельствующие о мультисистемном характере патологического процесса. Когнитивное снижение отмечается почти у половины больных БАС, причем у 15% пациентов когнитивные расстройства соответствуют всем критериям лобно-височной деменции (Elamia et al., 2013). Лобно-височная деменция проявляется расстройствами личности и поведения с расторможенностью и/или апатико-абулическим синдромом и характеризуется дегенерацией коры лобных и передних отделов височных долей.

Абсолютное большинство случаев БАС являются спорадическими, а около 10% наследуются по аутосомно-доминантному или аутосомно-рецессивному типу (Byrne et al., 2013). Семейный БАС является чрезвычайно гетерогенным с молекулярной точки зрения: идентифицировано уже более 20 генов данного заболевания, характеризующихся разными типами мутаций и биологическими функциями (Ingre et al., 2015). Самая частая семейная форма БАС (MIM 105550) ассоциирована с экспансией гексануклеотидных повторов (GGGGCC)n в первом интроне гена C9ORF72 на хромосоме 9p21.2: в норме число копий составляет от 2 до 23, а на мутантных хромосомах - от 30 до нескольких тысяч (DeJesus-Hernandez et al., 2011; Renton et al., 2011). Продукт гена предположительно участвует в эндосомальном транспорте (Farg et al., 2014). В европейских популяциях гексануклеотидная мутация в гене C9ORF72 обусловливает 23-47% семейных случаев БАС, 2,5-5% спорадических случаев заболевания и до 86% всех случаев сочетания БАС с лобно-височной деменцией (Simon-Sanchez et al., 2012; Stewart et al., 2012; Lysogorskaia et al., 2015).

Интересно отметить, что экспансия GGGGCC-повторов в гене C9ORF72 выявляется у 12-29% пациентов с изолированной лобно-височной деменцией без признаков вовлечения мотонейронов (Snowden et al., 2012), а также в отдельных случаях болезни Паркинсона, болезни Альцгеймера, деменции с тельцами Леви, кортико-базального синдрома (Cooper-Knock et al., 2014). Можно заключить, что данный ген и контролируемые им молекулярные пути играют универсальную роль в развитии нейродегенеративного поражения ЦНС. Предполагается, что в основе такого широкого фенотипического полиморфизма C9ORF72-ассоциированных неврологических синдромов лежит вариабельность числа GGGGCC-копий у различных пациентов и соматический мозаицизм микросателлитного участка по числу копий тандемных повторов в органах и тканях.

Патологическое действие экспансии в гене C9ORF72 реализуется через образование ядерных РНК-содержащих патологических включений с рекрутированием РНК-связывающих белков, а также через формирование ДНК/РНК-гибридов с дисфункцией рибонуклеопротеидов и нарушением трансляции (Almeida et al., 2013; Ling et al., 2013; Haeusler et al., 2014). Феномен RAN-трансляции при действии данной мутации (см. выше) приводит к накоплению в нейронах токсичных аргинин-насыщенных дипептидов (Rudich, Lamitina, 2018). Определенное значение придается развивающейся гаплонедостаточности в результате снижения уровня экспрессии C9ORF72 (Ciura et al., 2013).

На сегодня эффективное лечение БАС не разработано.

Болезнь нейрональных внутриядерных включений

Болезнь нейрональных внутриядерных включений (англ. neuronal intranuclear inclusion disease, NIID; OMIM 603472) - мультисистемное нейродегенеративное заболевание, описанное в 1968 г. Его характерным морфологическим признаком являются эозинофильные гиалиновые внутриядерные включения в клетках центральной, периферической и вегетативной нервной системы, а также в коже и внутренних органах (Takahashi-Fujigasaki, 2003). Тип наследования - аутосомно-доминантный, но разными авторами неоднократно наблюдались спорадические случаи заболевания.

Принято выделять младенческую, ювенильную и взрослую формы NIID. Столь же полиморфна и клиническая картина: в раннем возрасте развивается глобальная энцефалопатия с задержкой развития, а у взрослых пациентов могут иметь место деменция, паркинсонизм, периферическая невропатия с парезами конечностей, мозжечковая атаксия, вегетативная дисфункция (включая нарушение тазовых функций), эпилептические припадки, инсультоподобные эпизоды, нарушения сознания и др. На МРТ визуализируется повышение DWI-сигнала на границе коры и белого вещества больших полушарий мозга и гиперинтенсивность белого вещества в режимах Т2 и SWI (лейкоэнцефалопатия) (Sone et al., 2016). Таким образом, клинико-нейровизуализационная картина NIID имеет много общего с синдромом FXTAS (см. выше).

В середине 2019 г. тремя исследовательскими группами было установлено, что болезнь нейрональных внутриядерных включений связана с экспансией тандемных GGC-повторов в 5'-нетранслируемой области гена NOTCH2NLC (NBPF19) на хромосоме 1q21.2 (Ishiure et al., 2019; Sone et al., 2019; Tian et al., 2019). Эта мутация была выявлена как в семейных, так и в спорадических случаях заболевания. Более того, GGC-экспансия в гене NOTCH2NLC была выявлена при оку-лофарингеальной миопатии с лейкоэнцефалопатией и окулофарингодистальной миопатии (Ishiura et al., 2019), а также в отдельных случаях нейродегенеративных заболеваний, диагностированных клинически как болезнь Альцгеймера и болезнь Паркинсона (Tian et al., 2019). Для обозначения столь широкого фенотипического спектра предложен термин «NIID-ассоциированные заболевания» (Tian et al., 2019). Предполагается, что молекулярный патогенез NIID-ассоциированных заболеваний сходен с патогенезом FXTAS и включает два основных механизма - связывание клеточных регуляторных белков с их инактивацией и RAN-трансляцию мРНК.

Таким образом, появление молекулярно-генетической диагностики значительно упростило выявление различных клинических вариантов болезни нейрональных внутриядерных включений. Реальная распространенность этой патологии остается пока недооцененной. И если до открытия гена в мире было идентифицировано не более 100 случаев данного заболевания (выявление характерных включений в различных тканях при постмортальном исследовании или в биоптатах кожи), то в настоящее время болезнь нейрональных внутриядерных включений может рассматриваться как, возможно, одна из наиболее частых генетических форм деменции (Sone et al., 2019).

Лечение симптоматическое.

Доброкачественная семейная миоклоническая эпилепсия взрослых

Доброкачественная семейная миоклоническая эпилепсия взрослых (англ. benign adult familial myoclonic epilepsy, BAFME) - аутосомно-доминантное заболевание, проявляющееся миоклоническим кортикальным тремором, эпилептическими припадками (приступы наблюдаются у 40% больных), благоприятным течением (Carr et al., 2007). Заболевание описывалось также под названиями «семейная миоклоническая эпилепсия взрослого возраста» (англ. familial adult myoclonic epilepsy, FAME), «семейный эссенциальный миоклонус с эпилепсией», «аутосомно-доминантный кортикальный тремор, миоклонус, эпилепсия», «семейный кортикальный миоклонический тремор с эпилепсией» и т.д. (van Rootselaar et al., 2005). Наибольшая распространенность отмечена в Японии и Китае - около 1 случая на 35 000 населения.

Доброкачественная семейная миоклоническая эпилепсия взрослых характеризуется генетической гетерогенностью. Форма болезни, выявленная в японских и китайских семьях, получила обозначение BAFME1, или FAME1 (MIM 601068). Она связана с гетерозиготной экспансией пентануклеотидных TTTCA-повторов в 4-м интроне гена SAMD12 на хромосоме 8q24 (Ishiura et al., 2018; Cen et al., 2018). У всех пациентов TTTCA-экспансия ассоциирована с экспансией прилегающего (TTTTA)n -повтора. Экспансия TTTTA [но не вставка (TTTCA)n ] обнаружена и у 5,9% лиц контрольной группы (Ishiura et al., 2018). Для японских и китайских семей с BAFME1 показан «эффект основателя» (Cen et al., 2018). Гомозиготное носительство экспансии TTTCA/TTTTA-повторов в гене SAMD12 сопровождается развитием более тяжелой клинической картины (Ishiura et al., 2018). Показана обратная корреляция между общей длиной экспандированного TTTCA/TTTTA-аллеля и возрастом манифестации эпилепсии и миоклонического тремора. При морфологическом исследовании выявлено накопление патологических РНК-содержащих включений (фокусов) в корковых нейронах и клетках Пуркинье, а также снижение экспрессии белка SAMD12 в мозге; более выраженные нейроде-генеративные изменения клеток Пуркинье имели место у гомозиготных носителей экспансии повторов (Ishiura et al., 2018). Мутация приводит к транскрипционной дисрегуляции различных генов в веществе мозга.

В одной японской семье с доброкачественной семейной миоклонической эпилепсией взрослых Ishiura и соавт. выявили аналогичную по конфигурации гетерозиготную экспансию TTTCA/TTTTA-повторов в гене TNRC6A на хромосоме 16р12.1 (форма BAFME6 или FAME6, OMIM 618074), а еще в одной семье - экспансию TTTCA/TTTTA-повторов в гене RAPGEF2 (форма BAFME7/FAME6, OMIM 618075) (Ishiura et al., 2018). Как и для гена SAMD12, для генов TNRC6A и RAPGEF2 показано, что экспансия TTTTA [но не вставка (TTTCA)n ] может обнаруживаться у лиц из группы контроля (соответственно 0,9 и 0,5%).

По мнению Ishiura и соавт. (2018), при доброкачественной семейной миоклони-ческой эпилепсии взрослых патогенез заболевания определяется не столько нарушением физиологической функции отдельных генов, сколько нейротоксичной экспрессией в клетке РНК-молекул с патологически удлиненными цепями UUUCA и UUUUA.

Другие заболевания с предположительным механизмом РНК-токсичности

Среди «болезней экспансии» есть еще несколько патологий, обусловленных мутациями тандемных микросателлитных повторов в некодирующих областях генов. К ним относятся пять форм аутосомно-доминантных СЦА - СЦА8, СЦА10, СЦА12, СЦА31, СЦА36 и СЦА37, а также гентингтоноподобная нейродегенерация 2-го типа (Huntington disease-like 2). Эти заболевания представляют собой большую редкость и, за исключением СЦА8, описаны в единичных семьях; их патогенез до настоящего времени не вполне ясен. С учетом нормальной транскрипции мутантных аллелей, взаимосвязи некоторых из этих генов с РНК-связывающими белками и результатов других экспериментальных исследований (Kobayashi et al., 2011; Misra et al., 2018), есть основания считать, что при указанных формах имеет место нейротоксичность, реализуемая на уровне мРНК.

Эндотелиальная дистрофия роговицы Фукса - распространенная форма с аутосомно-доминантным наследованием (4,1% среди всех пациентов с патологией переднего отрезка глаза). Она характеризуется прогрессирующей утратой рого-вичного эндотелия, утолщением десцеметовой мембраны и накоплением внеклеточного матрикса в роговице, что сопровождается прогрессирующим отеком роговицы и снижением зрения. Типичный возраст начала болезни - после 60 лет. Дистрофия Фукса может быть связана с повреждением 5 различных генов (Afshari et al., 2017), но самая частая (поздняя) форма болезни обусловлена умеренно выраженной экспансией интронных тандемных CTG-повторов в гене транскрипционного фактора TCF4 на хромосоме 18q21.2 (Wiebenet al., 2012). Имеющиеся на сегодня ограниченные данные позволяют предполагать РНК-опосредованный патогенез заболевания (Paulson, 2018).

В 2019 г. еще одним заболеванием с экспансией повторов стал синдром CANVAS (от англ.: Cerebellar Ataxia, Neuropathy, and Vestibular Areflexia Syndrome) (Cortese et al., 2019). В соответствии с названием он характеризуется сочетанием прогрессирующей мозжечковой атаксии, невропатии преимущественно сенсорного типа и двусторонней вестибулярной арефлексии. Тип наследования - аутосомно-рецессивный, возраст дебюта приходится чаще всего на 6-е десятилетие жизни. Причиной синдрома CANVAS является гомозиготная экспансия AAGGG-повторов во 2-м интроне гена RFC1 на хромосоме 4p14 (Cortese et al., 2019). При гистологическом исследовании обнаруживается утрата клеток Пуркинье мозжечка, однако каких-либо белковых или РНК-содержащих включений в клетках выявить не удалось. Авторами были представлены предварительные данные о том, что у пациентов с синдромом CANVAS имеет место нарушение процессинга пре-мРНК.

ПОЛИГЛУТАМИНОВЫЕ ЗАБОЛЕВАНИЯ

Полиглутаминовые заболевания представляют собой большую группу прогрессирующих нейродегенераций, при которых динамическая мутация затрагивает многокопийные тандемные повторы (CAG)n в транслируемой области гена (Иллариошкин, 2003; Paulson, 1999). CAG-кодон является глутамин-кодирующим, поэтому на уровне белка нормальный и экспандированный аллели реализуются в виде полиглутаминовых цепей пропорциональной длины. При этом мутантный белок меняет свои свойства и конформацию, приобретая качественно новую, нейротоксическую функцию (gain-of-function) (Taroni et al., 2013; Paulson, 2018) (Иллариошкин, 2003). Превышение порогового числа глутаминовых остатков ведет к формированию особых «шпилечных» белковых структур с антипараллельными β-тяжами и в итоге - к их преципитации в ядре и цитоплазме в виде нерастворимых амилоидоподобных полимерных комплексов (Perutz et al., 1994; Orr, Zoghbi, 2007).

Результаты исследований in vivo и in vitro показывают, что наибольшая степень нейротоксичности полиглутаминов связана не с полноразмерными молекулами, а с их усеченными фрагментами, в составе которых агрессивный полиглутаминовый эпитоп максимально экспонирован по отношению к окружающим белкам (Rubinsztein et al., 1999). Расщепление каспазами полиглутаминовых белков до более простых пептидов облегчает их проникновение в ядро, где они взаимодействуют с ТФ, нарушая экспрессию генов. Взаимодействие мутантных полиглутаминовых цепей с белками-регуляторами апоптоза может приводить к запуску программируемой гибели нейронов (Housman, 1995). Обсуждается также ряд других механизмов молекулярного патогенеза полиглутаминовых заболеваний (Rodriguez, Todd, 2019).

Болезнь Гентингтона

Болезнь (хорея) Гентингтона (MIM 143100) - тяжелое аутосомно-доминантное нейродегенеративное заболевание, распространенность которого в большинстве популяций мира составляет 4-10 случаев на 100 000 населения (Walker, 2007). Оно обусловлено экспансией тандемных CAG-повторов в 1-м экзоне гена HTT на хромосоме 4р16.3. Продукт гена - белок гентингтин с неустановленной функцией.

Болезнь Гентингтона проявляется экстрапирамидными расстройствами, изменениями психики и поведения. Принято выделять две основных клинических формы болезни Гентингтона - гиперкинетическую и акинетико-ригидную (Иванова-Смоленская и др., 1998; Walker, 2007). Гиперкинетическая форма является наиболее частой: симптомы манифестируют обычно на 4-6-м десятилетии жизни, характерно постепенное развитие хореических гиперкинезов, которые с годами нарастают по амплитуде и становятся генерализованными. Хорея часто сочетается с дистонией. Параллельно двигательным нарушениям формируется деменция подкоркового типа с замедлением когнитивных функций, снижением критики, депрессией, нередко - суицидальными действиями. Могут наблюдаться разнообразные психозы. Постепенное развитие мышечной ригидности знаменует собой переход болезни в позднюю акинетико-ригидную форму, характеризующуюся контрактурами, кахексией и тяжелыми вегетативно-трофическими расстройствами. Самостоятельное значение имеет первичный ювенильный акинетико-ригидный вариант болезни (вариант Вестфаля), наблюдаемый в 5-10% случаев. У таких больных заболевание манифестирует на 1-2-м десятилетии жизни и характеризуется быстрым нарастанием мышечной ригидности, контрактур, изменений поведения и психики, эпилептическими припадками, атаксией. Вариант Вестфаля наблюдается обычно при отцовской передаче мутантного гена.

Болезнь Гентингтона характеризуется прогредиентным течением, больные обычно погибают через 15-20 лет от момента дебюта симптоматики. При ювенильной акинетико-ригидной форме длительность болезни значительно меньше.

При морфологическом исследовании выявляется атрофия базальных ганглиев и коры больших полушарий мозга. Наиболее специфичным гистологическим признаком болезни Гентингтона является гибель шиповидных нейронов полосатого тела, что отмечается уже на самой ранней стадии болезни. Гибель нейронов и глиоз обнаруживаются также в бледном шаре, зрительном бугре, ретикулярной части черной субстанции, коре больших полушарий. При электронной микроскопии выявляются характерные внутриядерные включения, представляющие собой высокомолекулярные полиглутамин-содержащие белковые агрегаты (Li et al., 1995; DiFiglia M. et al., 1997).

Диагноз базируется на обнаружении мутации в гене HTT. Из дополнительных методов обследования определенное значение имеют ЕТ и МРТ головного мозга, позволяющие визуализировать расширение желудочковой системы и субарахноидального пространства больших полушарий мозга, а в ранней стадии - атрофию головки хвостатого ядра и расширение передних рогов боковых желудочков.

Лечение симптоматическое. Для уменьшения выраженности хореического гиперкинеза применяются антидофаминергические средства из группы нейролептиков (тетрабеназин, оланзапин и др.), которые могут комбинироваться с бен-зодиазепиновыми препаратами (клоназепам), антидепрессантами и т.д. Важным является не только двигательный эффект, но и достигаемое при этом антипсихотическое действие.

Дентаторубро-паллидолюисова атрофия

Дентаторубро-паллидолюисова атрофия (ДРПЛА, OMIM 125370) является чрезвычайно редким заболеванием и встречается почти исключительно в Японии с частотой 1:1 млн; единичные случаи описаны в Европе и Северной Америке (Warner et al., 1995). Ген локализован на хромосоме 12p12-ter и кодирует белок с неустановленной функцией - атрофин. Полиглутамин-кодирующий CAG-тракт расположен в 5-м экзоне гена.

Различная степень экспансии CAG-повторов мутантного гена приводит к манифестации двух различных фенотипов болезни. При небольшой степени экспансии CAG-повторов имеют место более поздний дебют (на 4-6-м десятилетии жизни) и развитие хореоатетоза, атаксии, психических нарушений, а у больных с максимальной длиной повтора (от 60 до 88 копий) болезнь проявляется в раннем возрасте тяжелым синдромом прогрессирующей миоклонус-эпилепсии и деменцией. В семьях нередко наблюдаются антиципация и феномен «отцовской передачи».

Морфологически ДРПЛА характеризуется дегенеративными изменениями в зубчатом ядре, наружном сегменте бледного шара и их проекционных зонах в красном и люисовом ядрах, атрофией коры больших полушарий (Iizuka et al., 1984), а также наличием внутриядерных белковых включений, содержащих мутантный продукт гена с удлиненной полиглутаминовой цепью (Becher et al., 1998).

Важным диагностическим признаком ДРПЛА является выявление на МРТ, помимо неспецифических атрофических изменений мозжечка и других церебральных структур, очагов демиелинизации в белом веществе перивентрикулярной области и семиовального центра больших полушарий мозга.

Лечение симптоматическое. Продолжительность болезни не превышает 15 лет.

Аутосомно-доминантные спиноцеребеллярные атаксии

Группа аутосомно-доминантных СЦА является чрезвычайно гетерогенной и включает свыше 40 самостоятельных генетических форм, сходных по своей клинической и патоморфологической картине (Иллариошкин и др., 2006; Durr, 2010). Суммарная распространенность - приблизительно 1-3 случая на 100 000.

Шесть форм аутосомно-доминантных СЦА (СЦА1, СЦА2, СЦА3, СЦА6, СЦА7 и СЦА17) относятся к классу полиглутаминовых болезней и обусловлены экспансией кодирующих CAG-повторов (Sullivan et al., 2019). Функции большинства белков, кодируемых генами полиглутаминовых атаксий, не установлены. Исключение составляют продукты генов CACNA1A и TBP, являющиеся, соответственно, белковой а -субъединицей потенциалзависимого кальциевого канала и фактором транскрипции.

Частота генетических форм аутосомно-доминантных СЦА значительно варьирует в различных географических регионах, однако в целом свыше 70% данных заболеваний в изученных популяциях мира приходятся на 4 полиглутаминовых болезни - СЦА1, СЦА2, СЦА3 и СЦА6. В Северной Америке, Японии, Китае и ряде европейских стран (Германия, Португалия, Франция) в 21-50% всех случаев доминантных атаксий диагностируется СЦА3, на Кубе и в Южной Корее ведущей формой является СЦА2, тогда как в Италии, Великобритании и России превалирует СЦА1 (Taroni et al., 2013; Sullivan et al., 2019).

Общей клинической характеристикой аутосомно-доминантных СЦА является прогрессирующее расстройство координации движений, манифестирующее в молодом или зрелом возрасте, нередко в сочетании с рядом других неврологических проявлений - пирамидными и экстрапирамидными симптомами, офтальмоплегией, нарушением бульбарных и тазовых функций, амиотрофиями, полиневропатией, деменцией, дегенерацией сетчатки, атрофией зрительных нервов (Иллариошкин и др., 1999, 2006; Durr, 2010). Аналогично другим полиглутаминовым болезням, для аутосомно-доминантных СЦА характерна четкая взаимосвязь между степенью экспансии CAG-повторов и тяжестью клинического синдрома, а также генетическая нестабильность мутантного тринуклеотидного аллеля, особенно в мужском гаметогенезе (Taroni et al., 2013). При некоторых формах полиглутаминовых атаксий, особенно в развернутой стадии болезни, могут наблюдаться достаточно характерные дополнительные симптомы - дистония и паркинсонизм при СЦА3, утрата зрения с дегенерацией сетчатки при СЦА7 и т.д. Течение аутосомно-доминантных СЦА чрезвычайно вариабельно (от 5-7 лет до многих десятилетий), что зависит от конкретной молекулярной формы атаксии и степени тяжести генетического дефекта.

На секции при аутосомно-доминантных СЦА обычно выявляются дегенерация коры полушарий и червя мозжечка и демиелинизация его белого вещества, дегенерация нижних олив, ядер и поперечных волокон моста мозга. При некоторых формах в процесс могут вовлекаться также подкорковые ганглии, проводники и передние рога спинного мозга, периферические нервы и другие структуры. Обычно при более выраженной экспансии тринуклеотидных повторов распространенность мультисистемного нейродегенеративного процесса является более значительной.

При КТ и МРТ головного мозга у больных с аутосомно-доминантными СЦА выявляется расширение субарахноидальных пространств в области задней черепной ямки с уменьшением объема мозжечка, акцентированностью борозд, увеличением размера IV желудочка. Эти изменения могут быть изолированными или сочетаться с атрофией ствола и больших полушарий мозга.

Лечение симптоматическое.

Спинально-бульбарная амиотрофия Кеннеди

Спинально-бульбарная амиотрофия Кеннеди (болезнь Кеннеди, OMIM OMIM 313200) - редкая форма наследственной болезни мотонейронов, характеризующаяся Х-сцепленным рецессивным типом наследования и проявляющаяся у мужчин чаще всего после 40 лет. Заболевание обусловлено экспансией тандемных CAG-повторов в 1-м экзоне гена андрогенного рецептора (AR), локус Xq11.2-12 (La Spada et al., 1991).

Типичная клиническая картина спинально-бульбарной амиотрофии Кеннеди включает медленно прогрессирующую мышечную слабость, амиотрофии и фасцикуляции проксимальных отделов конечностей, бульбарные симптомы денервационного характера (дизартрия, дисфагия, фибрилляции языка), интенционный тремор. Характерны определенные эндокринные расстройства: частичная нечувствительность к андрогенам, гинекомастия, тестикулярная атрофия. На поздней стадии болезни в процесс может вовлекаться проксимальная мускулатура ног. В литературе описаны случаи заболевания у женщин - гомозиготных носительниц мутантного гена: клиническая картина в этих наблюдениях носила стертый характер и ограничивалась лишь судорогами мышц по типу крампи, фасцикуляци-ями и легким тремором рук (Schmidt et al., 2002).

На секции при болезни Кеннеди выявляется дегенерация бульбарных двигательных ядер черепных нервов и двигательных нейронов передних рогов спинного мозга, в которых определяются внутриядерные белковые включения, содержащие мутантный продукт гена с удлиненной полиглутаминовой цепью (Li et al., 1998).

Вспомогательное значение в клинической диагностике заболевания имеет электромиография, позволяющая верифицировать «мотонейрональный» тип поражения соответствующей локализации (нижний ствол и шейно-грудной уровень спинного мозга).

Лечение симптоматическое.

ПОЛИАЛАНИНОВЫЕ ЗАБОЛЕВАНИЯ

Полиаланиновые заболевания обусловлены экспансией транслируемых последовательностей, кодирующих полиаланиновые тракты (Messaed, Rouleau, 2009). В норме полиаланины входят в состав различных регуляторных белков - факторов транскрипции, процессинга мРНК и др. (Lavoie et al., 2003). Экспансия полиаланиновых трактов сопровождается нарушением конформации мутантного белка, изменением его функции и ядерной локализации с экспортом в цитоплазму, что ведет к разнообразной дизрегуляторной транскрипционной патологии (Li et al., 2017).

Основным представителем группы полиаланиновых заболеваний является окулофарингеальная миопатия (MIM 164300). Она представляет собой позднюю форму прогрессирующей мышечной дистрофии, обычно манифестирующую на 6-м десятилетии жизни. В большинстве случаев тип наследования аутосомно-доминантный, но описаны и единичные семьи с аутосомно-рецессивной передачей болезни (Tome, Fardeau, 1994).

Ген окулофарингеальной миопатии на хромосоме 14q11.2-13 ответственен за синтез ядерного поли-А-связывающего белка РАВРШ, служащего фактором полиаденилирования мРНК (Brais et al., 1998). У всех больных обнаруживается увеличение числа копий тандемных тринуклеотидных повторов (GCG)n в 1-м экзоне РАВРN1: в норме ген содержит 6 GCG-копий повторов, кодирующих полиаланиновый участок в N-терминальной области белка, тогда как у больных число повторов в мутантном гене увеличено до 8-13 копий (Brais et al., 1998; Mirabella et al., 2000). Удлинение полиаланинового участка белка РАВРШ приводит к олигомеризации мутантных белковых молекул и образованию характерных внутриядерных включений. В нормальной популяции у 2% лиц на одной из хромосом обнаруживается «промежуточный» аллель гена, имеющий 7 повторов GCG, наличие которого в гетерозиготном состоянии не сопровождается какими-либо симптомами. Однако у гомозиготных носителей аллеля (GCG)7 развивается клиническая картина окулофарингеальной миопатии, и в семьях имеет место аутосомно-рецессивное наследование болезни (Brais et al., 1998). Гомозиготность по более длинным, заведомо патологическим GCG-повторам характеризуется развитием более тяжелой клинической картины и более ранним дебютом симптомов (в среднем на 18 лет раньше, чем у гетерозигот по мутации) (Blumen et al., 1999).

Окулофарингеальная миопатия характеризуется развитием прогрессирующей слабости и атрофий проксимальных отделов конечностей, расстройствами глотания и фонации, птозом, нарушением движений глазных яблок. На поздней стадии присоединяется слабость лицевой мускулатуры. Заболеванию свойственно хроническое многолетнее течение. Патоморфологическая картина включает миодистрофические изменения указанных групп скелетных мышц и наличие патогномоничных РАВРШ-позитивных филаментозных внутриядерных включений в мышечных волокнах (Tome, Fardeau, 1994; Emery, 1998). Клиническая диагностика окулофарингеальной миопатии базируется на характерном распределении мышечных симптомов и данных игольчатой электромиографии, подтверждающих первично-мышечный тип поражения.

ДНК-диагностика окулофарингеальной миопатии базируется на определении экспандированного (≥8 копий) ПЦР-продукта гена РАВPN1. Выявление «промежуточного» ПЦР-продукта с 7 повторами GCG является диагностически значимым в том случае, если оба аллеля имеют такой размер либо второй аллель является заведомо мутантным (≥8 повторов GCG). При медико-генетическом консультировании указанным вариантам межаллельных взаимодействий уделяется первостепенное внимание, поскольку они определяют тип наследования и тяжесть заболевания.

Удлиненный полиаланиновый тракт может выявляться еще при нескольких заболеваниях человека, сопровождающихся разнообразными врожденными аномалиями развития: к ним относятся синполидактилия II типа, реберно-краниальная дисплазия, голопрозэнцефалия 5-го типа, врожденный центральный гиповентиляционный синдром, Х-сцепленный гипопитуитаризм и др. (Messaed, Rouleau, 2009). Однако при всех этих синдромах идентифицированы и другие, «традиционные» типы мутаций (миссенс, нонсенс, сдвиг рамки, дупликации, делеции). Таким образом, в отличие от окулофарингеальной миопатии, при указанных дизэмбриогениях роль полиаланиновой экспансии остается не вполне ясной. Предполагается, что эти заболевания могут представлять собой не истинные «болезни экспансии», а результат неравного кроссинговера между двумя ложно ориентированными нормальными аллелями (Warren, 1997; Utsch et al., 2002).

Cписок литературы

  1. Иллариошкин С.Н. Конформационные болезни мозга. М.: Янус-К, 2003.

  2. Иллариошкин С.Н., Иванова-Смоленская И.А., Маркова Е.Д. Новый механизм мутации у человека: экспансия тринуклеотидных повторов // Генетика. 1995. Т. 31. С. 1478-1489.

  3. Afshari N.A., Igo R.P.Jr., Morris N.J. et al. Genome-wide association study identifies three novel loci in Fuchs endothelial corneal dystrophy // Nat. Commun. 2017. Vol. 8. P. 14898.

  4. Brouwer J.R., Willemsen R., Oostra D.A. Microsatellite repeat instability and neurological disease // BioEssays. 2009. Vol. 31. P. 71-83.

  5. Biirk K. Friedreich Ataxia: current status and future prospects // Cerebellum & Ataxias. 2017. Vol. 4. P. 4.

  6. Byrne S., Heverin M., Elamin M. et al. Aggregation of neurologic and neuropsychiatric disease in amyotrophic lateral sclerosis kindreds: a population-based case-control cohort study of familial and sporadic amyotrophic lateral sclerosis // Ann Neurol. 2013. Vol. 74. P. 699-708.

  7. Cen Z., Jiang Z., Chen Y. et al. Intronic pentanucleotide TTTCA repeat insertion in the SAMD12 gene causes familial cortical myoclonic tremor with epilepsy type 1 // Brain. 2018. Vol. 141. P. 2280-2288.

  8. Cleary J.D., Ranum L.P. Repeat associated non-ATG (RAN) translation: new starts in microsatellite expansion disorders // Curr. Opin. Genet. Dev. 2014. Vol. 26. P. 6-15.

  9. Cooper-Knock J., Shaw P.J., Kirby J. The widening spectrum of C9ORF72-related disease; genotype/phenotype correlations and potential modifiers of clinical phenotype // Acta Neuropathol. 2014. Vol. 127. P. 333-345.

  10. Cortese A., Simone R., Sullivan R. et al. Biallelic expansion of an intronic repeat in RFC1 is a common cause of late-onset ataxia // Nat. Genet. 2019. Vol. 51. P. 649-658.

  11. Crespel A., Ferlazzo E., Franceschetti S. et al. Unverricht-Lundborg disease // Epileptic Disord. 2016. Vol. 18. P. 28-37.

  12. Durr A. Autosomal dominant cerebellar ataxias: polyglutamine expansions and beyond // Lancet Neurol. 2010. Vol. 9. P. 885-894.

  13. Haeusler A.R., Donnelly C.J., Periz G. et al. C9orf72 nucleotide repeat structures initiate molecular cascades of disease // Nature. 2014. Vol. 507. P. 195-200.

  14. Hagerman P.J., Hagerman R.J. The fragile-X premutation: a maturing perspective // Am. J. Hum. Genet. 2004. Vol. 74. P. 805-816.

  15. Ingre C., Roos P.M., Piehl F. et al. Risk factors for amyotrophic lateral sclerosis // Clin. Epidemiol. 2015. Vol. 7. P. 181-193.

  16. Ishiura H., Doi K., Mitsui J. et al. Expansions of intronic TTTCA and TTTTA repeats in benign adult familial myoclonic epilepsy // Nat. Genet. 2018. Vol. 50. P. 581-590.

  17. Ishiura H., Shibata S., Yoshimura J. et al. Noncoding CGG repeat expansions in neu-ronal intranuclear inclusion disease, oculopharyngodistal myopathy and an overlapping disease // Nat. Genet. 2019. Vol. 51. P. 1222-1232.

  18. Li L., Lam N.K., Koon A.C., Chan H.Y.E. Expanded polyalanine tracts function as nuclear export signals and promote protein mislocalization via eEF1A1 factor // J. Biol. Chem. 2017. Vol. 292. P. 5784-5800.

  19. Ling S.C., Polymenidou M., Cleveland D.W. Converging mechanisms in ALS and FTD: disrupted RNA and protein homeostasis // Neuron. 2013. Vol. 79. P. 416-438.

  20. Machuca-Tzili L., Brook D., Hilton-Jones D. Clinical and molecular aspects of the myotonic dystrophy: a review // Muscle Nerve. 2005. Vol. 32. P. 1-18.

  21. Messaed C., Rouleau G.A. Molecular mechanisms underlying polyalanine diseases // Neurobiol. Dis. 2009. Vol. 34. P. 397-405.

  22. Misra C., Lin F., Kalsotra A. Deregulation of RNA metabolism in microsatellite expansion diseases // Adv. Neurobiol. 2018. Vol. 20. P. 213-238.

  23. Noreau A., Dupre N., Bouchard J-P. et al. Recessive Cerebellar Ataxias. In: Handbook of the Cerebellum and Cerebellar Disorders. Dordrecht: Springer Netherlands, 2013. P. 21772191.

  24. Paulson H.L. Protein fate in neurodegenerative proteinopathies: polyglutamine diseases join the (mis)fold // Am. J. Hum. Genet. 1999. Vol. 64. P. 339 345.

  25. Paulson H.L. Repeat expansion disorders // Handb. Clin. Neurol. 2018. Vol. 147. P. 105-123.

  26. Rodriguez C.M., Todd P.K. New pathologic mechanisms in nucleotide repeat expansion disorders // Neurobiol. Dis. 2019. Vol. 130. P. 104515.

  27. Rudich P., Lamitina T. Models and mechanisms of repeat expansion disorders: a worm’s eye view // J. Genet. 2018. Vol. 97. P. 665-677.

  28. Santos R., Lefevre S., Sliwa D. Friedreich ataxia: molecular mechanisms, redox considerations, and therapeutic opportunities // Antioxid. Redox Signal. 2010. Vol. 13. P. 651-690.

  29. Shin J., Charizanis K., Swanson M.S. Pathogenic RNAs in microsatellite expansion disease // Neurosci. Lett. 2009. Vol. 466. P. 99-102.

  30. Sone J., Mitsuhashi S., Fujita A. et al. Long-read sequencing identifies GGC repeat expansions in NOTCH2NLC associated with neuronal intranuclear inclusion disease // Nat. Genet. 2019. Vol. 51. P. 1215-1221.

  31. Sullivan R., Yau W.Y., O’Connor E., Houlden H. Spinocerebellar ataxia: an update // J. Neurol. 2019. Vol. 266. P. 533-544.

  32. Taroni F., Chiapparini L., Mariotti C. Autosomal dominant spinocerebellar ataxias and episodic ataxias. In: Handbook of the cerebellum and cerebellar Dordrecht: Springer Netherlands, 2013. P. 2193-2267.

  33. Tian Y., Wang J.-L., Huang W. et al. Expansion of human-specific GGC repeat in neu-ronal intranuclear inclusion disease-related disorders // Am. J. Hum. Genet. 2019. Vol. 105. P. 166-176.

  34. van Kuilenburg A.B.P., Tarailo-Graovac M., Richmond P.A. et al. Glutaminase deficiency caused by short tandem repeat expansion in GLS // New Eng. J. Med. 2019. Vol. 380. P. 1433-1441.

  35. Willems P.J. Dynamic mutations hit double figures // Nat. Genet. 1994. Vol. 8. P. 213-215.

  36. Wieben E.D., Aleff R.A., Tosakulwong N. et al. A common trinucleotide repeat expansion within the transcription factor 4 (TCF4, E2-2) gene predicts Fuchs corneal dystrophy // PLoS One. 2012. Vol. 7. P. e49083.

Глава 22. Геномный импринтинг и наследственные заболевания у человека общие представления об импринтинге

Термин «геномный импринтинг» впервые был предложен в 1960 г. Хелен Круз (Helen Crouse) для объяснения необычного поведения половых хромосом у мушки Sciara сoprophila. У этого организма зигота содержит два набора аутосом и три половых хромосомы, две из которых отцовские. В течение эмбриогенеза одна отцовская Х-хромосома теряется у эмбрионов обоих полов (у самки - AmApXmXp) и обе отцовские Х-хромосомы - у эмбрионов самца (AmApXm). Это свидетельствует о том, что хромосомы каким-то образом маркируются (или импринтируются) перед слиянием гамет в соответствии со своим родительским происхождением.

Оба родителя передают потомкам совершенно идентичные гены, но в гаметогенезе они могут быть по-разному маркированы, вследствие чего их действие будет неодинаковым. Геномный импринтинг относят к эпигенетическим явлениям, подразумевая под этим наследуемость изменений генной активности, обусловленной родительским происхождением, а не структурной перестройкой генетического материала. Таким образом, геномный импринтинг можно определить как эпигенетический механизм регуляции экспрессии гомологичных генов в процессе развития организма в зависимости от родительского происхождения гена, хромосомы, генома. Импринтированные гены дифференциально экспрессируются в зависимости от материнского или отцовского происхождения, т.е. в диплоидной клетке млекопитающих экспрессируются только один аллель.

Нарушением, демонстрирующим импринтинг всего генома у человека, считают истинный пузырный занос - быстро малигнизирующуюся ткань хориона абортивного плодного пузыря. Цитогенетическими и молекулярно-генетическими методами было показано, что ткань пузырного заноса - продукт андрогенеза, т.е. возникает при оплодотворении яйцеклетки, лишенной хромосом матери, двумя сперматозоидами 22+X. Несмотря на существование полноценного диплоидного набора, ранний эмбриогенез таких андрогенетических зигот протекает аномально, ткани собственно эмбриона вообще не формируются, но бурно разрастается ТБ. В случае двойного набора материнских хромосом (гиногенетическая зигота) развивается тератома - эмбриональная опухоль, включающая все три эмбриональных слоя и не содержащая плацентарную ткань. Следовательно, геном отца преимущественно обеспечивает развитие плаценты, в то время как геном матери - раннее развитие эмбриональных структур. Будучи генетически импринтированным, только материнский или только отцовский геном не в состоянии обеспечить нормальное эмбриональное развитие.

Аномалии развития, свидетельствующие о геномном импринтинге, обнаружены в случаях триплоидии у человека. Триплоидный плод - андроид (2p+1m) - характеризуется большой головой, маленьким веретенообразным телом, синдактилией, отставанием в росте и развитии. Формируется большая кистозная плацента - частичный пузырный занос. У гиноида (2m+1p) плацента недоразвита, эмбрион не развивается и представлен недифференцированной клеточной массой. Это также подтверждает неэквивалентность функционирования мужского и женского генома.

На хромосомном уровне импринтинг был обнаружен при получении мышиных транслокационных гибридов, которые имели в хромосомном наборе фрагменты или целые хромосомы одного (материнского или отцовского) происхождения - так называемая ОРД. Термины «однородительская дисомия», или «изодисомия», предложены Эриком Энжелом в 1980 г. и обозначают типы анеуплоидии в ПК млекопитающих, которые свидетельствуют о том, что у диплоидного потомка обнаруживают два локуса от одного родителя. ОРД по целым хромосомам или их фрагментам обнаружены при анализе наследственных нарушений у человека и будут описаны ниже. Сейчас в геноме человека известно около 150 импринтированных генов, имеющих тканеспецифическую моноаллельную экспрессию, хотя предполагают, что их может быть не менее 200.

Механизмы геномного импринтинга

Согласно современным представлениям, в основе геномного импринтинга у млекопитающих лежат специфические структурно-молекулярные изменения некоторых хромосомных участков, возникающие во время формирования мужских и женских ПК. Они приводят к стойким различиям экспрессии отцовских и материнских генов у потомства. Предполагают, что импринтинг модифицирует структуру гена так, что регуляторные факторы, действие которых манифестирует в клетке позднее, распознают импринтированные (меченые, видоизмененные каким-либо образом) материнские или отцовские аллели и избирательно их инактивируют.

Совокупность модификаций, которые по-разному маркируют родительские аллели и обеспечивают моноаллельный характер экспрессии импринтированных генов на хромосомах отцовского или материнского происхождения, называют эпигенотипом (импринтом).

При изучении механизмов импринтинга центральным считают вопрос о молекулярном происхождении тех эпигенетических модификаций, в которых записана информация (память) о функциональной активности генов на материнских и отцовских хромосомах. Существующие представления об эпигенетических модификациях были получены в результате поиска молекулярных различий между материнскими и отцовскими копиями импринтированных генов. Наиболее изученная эпигенетическая модификация, которой отводят основную роль в обеспечении процессов импринтинга, - специфическое метилирование цитозиновых остатков ДНК. Важнейшие особенности метилирования ДНК: стабильное сохранение в ряду многих поколений клеток и регуляция экспрессии генов.

В настоящее время установлено, что все известные импринтированные гены содержат области различного (дифференциального) метилирования на двух родительских хромосомах, причем эти различия обязательны для их моноаллельной экспрессии. Необходимость процесса метилирования в обеспечении механизмов импринтинга была доказана в экспериментах на мышах с дефектным геном ДНК-метилтрансферазы, у которых был утрачен моноаллельный характер экспрессии импринтированных генов H19, Igf2, Igf2r и Snrpn. У мышей, нокаутированных по гену метилтрансферазы, эмбриогенез останавливается на уровне восьми сомитов.

Гиперметилирование гена обычно подавляет его транскрипционную активность и в большинстве случаев происходит на неактивных аллелях. Дифференциальное метилирование родительских аллелей, как правило, происходит внутри или рядом с CG-богатыми районами, которые нередко содержат разные типы прямых повторов. Установлены некоторые характерные особенности этих повторов: 1) между ними нет гомологии; 2) длина единицы повтора может быть различной; 3) возможно любое расположение повторяющихся последовательностей по отношению к гену (рядом с геном с 5'-стороны, в 3'-нетранслируемой области, внутри интрона или в кодирующей части).

Дифференциально метилированные районы (ДМР) в некоторых случаях перекрываются с районами, с которых транскрибируются некодирующие и антисмысловые РНК, причем транскрипты включают блоки тандемных повторов. Такие РНК осуществляют регуляторные функции в импринтированных районах.

Функциональная активность импринтированных генов, помимо метилирования, в значительной степени определяется структурной организацией хроматина, что можно подтвердить явлениями асинхронной репликации и разной чувствительностью родительских аллелей к нуклеазной обработке. Исследование структуры хроматина в критическом районе хромосомы 15 показало, что промотор и первый экзон гена SNRPN гиперчувствительны к нуклеазам на отцовской хромосоме. Это свидетельствует о транскрипционно активном состоянии гена и о том, что эта часть ЦИ контролирует отцовский эпигенотип.

Одно из ведущих направлений в изучении механизмов импринтинга - наблюдение за изменением эпигенетических свойств отцовских и материнских аллелей на протяжении последовательных стадий онтогенетического развития и анализ влияния эпигенотипа на функциональную активность импринтированных локу-сов. В результате многочисленных экспериментов на мышах была подробно изучена динамика метилирования и деметилирования генома в ходе онтогенеза. В частности, было показано, что метилирование импринтированных, равно как и неимпринтированных, генов теряется («стирается») на самых ранних стадиях развития гамет, а именно в примордиальных герминальных клетках эмбриона (рис. 22-1, см. цв. вклейку). Во всех экспериментах с такими клетками зародышевого пути отмечена биаллельная экспрессия импринтированных локусов. Следовательно, на этом этапе эпигенетические различия между отцовскими и материнскими аллелями отсутствуют. Это подтверждают эксперименты, в которых после слияния зрелых лимфоцитов тимуса с клетками зародышевой линии на ранней стадии развития происходило массивное деметилирование всего генома лимфоцита, включая импринтированные и неимпринтированные локусы.

Установление метилирования в импринтированных локусах происходит на последующих этапах дифференцировки гамет. В овогенезе установление нового импринта происходит на стадии роста овоцита 1-го порядка, но полностью заканчивается перед овуляцией. Срок установления мужского эпигенотипа в сперматогенезе окончательно не выяснен, но считается, что это происходит в сперматоцитах 1-го порядка до наступления/во время профазы первого деления мейоза.

Остается неясным механизм распознавания в отцовском и материнском гаметогенезе тех последовательностей, которые должны быть по-разному метилированы. В этом отношении представляет интерес обнаружение двух альтернативных способов сплайсинга 5'-экзонов гена DNMT1, один из которых реализуется в овогенезе, а второй - в сперматогенезе. Оказалось, что в сперматоцитах 1-го порядка на стадии профазы первого деления мейоза содержится та сплайс-форма DNMT1-мРНК, которая не транслируется и не дает белкового продукта. Овоцитспецифический сплайсинг гена DNMT1 сопровождается продукцией укороченных с N-конца молекул фермента, которые в большом количестве присутствуют в растущем овоците 1-го порядка и специфически метилируют будущие материнские аллели импринтированных генов. Возникает вопрос, каким образом в сперматогенезе происходит метилирование импринтированных локусов. Возможно, это происходит до наступления профазы первого деления мейоза с участием соматической изоформы DNMT1 или его осуществляют другие, пока неизвестные типы ДНК-метилтрансфераз или особая форма DNMT1.

После оплодотворения, между стадией 8-клеточного эмбриона и бластоцистой, у мыши происходит общее массивное деметилирование геномной ДНК, к которому устойчивы лишь некоторые импринтированные локусы. Метилирование ДНК начинается после имплантации эмбриона и продолжается в ходе гаструляции. Таким образом, аллельспецифический характер метилирования ДНК в ходе эмбриогенеза формируется постепенно, поэтому процессы импринтинга и метилирования могут носить многоступенчатый характер и приурочены к определенной стадии развития.

Хотя роль метилирования в обеспечении аллельспецифической экспрессии генов несомненна, остается неясным, служит оно первичным эпигенетическим сигналом, который стирается и устанавливается в гаметогенезе, или представляет некий вторичный процесс по отношению к более ранней стадии импринтинга и необходим лишь для поддержания ранее установленного импринта. Таким образом, механизмы геномного импринтинга, несмотря на значительное количество данных и моделей регуляции, все еще требует новых экспериментов, наблюдений и гипотез.

Синдромы, связанные с нарушением импринтинга

Синдромы Прадера-Вилли, Энжельмена и импринтированный район хромосомы 15q(11.2-q13)

КЛИНИЧЕСКАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА СИНДРОМА ПРАДЕРА-ВИЛЛИ

Впервые СПВ (OMIM #176270) был описан в 1956 г. Основные диагностические признаки: ожирение, мышечная гипотония, низкий рост, гипогонадизм, умственная отсталость различной степени выраженности и признаки дизэмбриогенеза (долихоцефалия, миндалевидный разрез глазных щелей, гипертелоризм, эпикант, микрогнатия, рыбообразный рот, высокое нёбо, диспластичные ушные раковины, акромикрия, аномалии дерматоглифики и др.). Для пренатального периода характерна слабая подвижность плода, масса тела ребенка при рождении не превышает 2,8 кг. Неонатальному периоду свойственны гипорефлексия и скудное питание в результате ослабления сосательного и глотательного рефлексов. В результате глубокой гипотонии может возникнуть асфиксия. Затруднения при кормлении постепенно исчезают к возрасту 6 мес. В течение первых 12-18 мес развивается неконтролируемая гиперфагия, которая приводит к множеству соматических и физиологических нарушений, в частности, к ожирению и сердечной недостаточности. Больные отстают в росте и развитии. Вторичные половые признаки, если и возникают, то слабо выражены у представителей обоих полов. Гипопигментацию обнаруживают у 75% больных. Продолжительность их жизни составляет 25-30 лет. Взрослым больным свойственны эмоциональная лабильность, сниженная моторная активность и познавательная способность, гиперфагия и умственная отсталость различной степени выраженности. Следует отметить, что СПВ характеризуется широким клиническим полиморфизмом. Регистрируют и неклассические формы заболевания. Именно поэтому необходимо дифференцировать СПВ с синдромами Коэна, Опица-Фриаса, Барде-Бидля, Олбрайта и умственной отсталостью, сцепленной с ломкой хромосомой Х. Частота обнаружения синдрома в различных популяциях составляет 1:10 000-20 000 новорожденных. Основная масса случаев возникает спорадически, но отмечают и семейные формы. Риск повторного рождения ребенка с СПВ зависит от генетической причины заболевания в каждом конкретном случае.

КЛИНИЧЕСКАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА СИНДРОМА ЭНЖЕЛЬМЕНА

Синдром Энжельмена (СЭ) (OMIM #105830) впервые был описан в 1965 г. и получил название синдрома «счастливой куклы». Частота синдрома в популяции составляет ~1:20 000. Основные диагностические признаки: микробрахицефалия с уплощенным затылком, большая нижняя челюсть, приоткрытый рот с выступающим языком, макростомия, редко растущие зубы, гипопигментация. Из неврологических нарушений наиболее характерны задержка умственного и моторного развития, атаксия, гипотония, судорожная готовность, гиперрефлексия и гиперкинезия. Гипопигментацию обнаруживают у 40% больных. Приступы неконтролируемого смеха, хлопанье в ладоши и специфическое выражение лица предопределили название синдрома. В 1982 г. он приобрел свое нынешнее название. Диагностика заболевания в первые годы жизни затруднена. Дифференциальная диагностика СЭ включает несколько микроделеционных и моногенных синдромов. Среди микроделеционных синдромов следует выделить такие, как синдром Фелана-МакДермида (делеция 22q13.3), синдромы гаплонедостаточности MBD5 (делеция 2q23.1) и KANSL1 (делеция 17q21.31). Среди моногенных заболеваний следует назвать синдром Питта-Хопкинса (мутации TCF4), синдром Кристиансона (мутации SLC9A6), синдром Мовата-Уилсона (мутации ZEB2), синдром Ретта (мутации MECP2). Мутации в генах EHMT1, FOXG1, ATRX, ADSL и CDKL5 также могут в той или иной степени имитировать СЭ.

МОЛЕКУЛЯРНАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ХРОМОСОМНОГО РАЙОНА 15(Q11.2-Q13) И ГЕНЫ, УЧАСТВУЮЩИЕ В ФОРМИРОВАНИИ ФЕНОТИПОВ СИНДРОМОВ ПРАДЕРА-ВИЛЛИ И ЭНЖЕЛЬМЕНА

Хромосомный район 15(q11.2-q13) протяженностью ~7 млн п.н. содержит кластер импринтированных генов (~5 млн п.н.) и неимпринтированную область. Критическая область занимает примерно половину района 15(q11.2-q13) и содержит пять белок-кодирующих генов (MKRN3/ZNF127, MAGEL2, NECDIN, NPAP1/C15orf2, SNURF-SNRPN), ряд генов, кодирующих нетранслируемые РНК (MKRN3-AS/ZNF127-AS, IPW, UBE3A-AS/SNHG14), а также кластер генов, кодирующих малые ядрышковые РНК (мякРНК) (SNORD116 - 29 копий, SNORD115 - 48 копий, SNORD64, SNORD107, SNORD108, SNORD109A и SNORD109B). Все перечисленные локусы экспрессируются моноаллельно на хромосоме отцовского происхождения. Моноаллельная экспрессия на материнской хромосоме показана для двух генов - UBE3A и ATP10C, расположенных в дистальной части района 15(q11.2-q13) (рис. 22-2, см. цв. вклейку).

Неимпринтированная область находится в дистальной части критического района и содержит несколько биаллельно функционирующих генов: локус OCA2/P (отвечает за пигментацию кожи и глаз), гены GABRB3, GABRA5, GABRG3 (кодируют субъединицы рецептора γ-аминомасляной кислоты - ГАМК) и HERC2, а в проксимальной - NIPA1, NIPA2, CYFIP1 и TUBGCP5.

Существование генов, кодирующих нетранслируемую РНК, - общая характерная особенность всех известных импринтированных хромосомных доменов, в том числе и района 15(q11.2-q13). Некоторые из транскриптов синтезируются на антисмысловой цепи соответствующих генов, что обозначено аббревиатурой AS (antisense). Например, на антисмысловой цепи белок-кодирующего гена MKRN3 в противоположном направлении транскрибируется нетранслируемая РНК (MKRN3-AS/SNHG14), причем и MKRN3, и MKRN3-AS активны на отцовской хромосоме. Антисмысловая РНК обнаружена также для гена UBE3A, но, в отличие от MKRN3-AS, транскрипция UBE3A и UBE3A-AS происходит на разных родительских хромосомах. UBE3A-AS экспрессируется на отцовской хромосоме лишь в тех тканях мозга, где UBE3A подвержен импринтингу и активен только на материнской хромосоме. В остальных тканях, где UBE3A экспрессируется биаллельно, UBE3A-AS транскрипт не обнаруживают.

мякРНК, включая SNORD64, SNORD107, SNORD109A/B, SNORD116 и SNORD115, располагаются в области между SNRPN и UBE3A. Они относятся к классу С/D snoРНК. SNORD115 участвует в РНК-редактировании рецептора 5HTR2C, но функция других кластеров snoРНК практически не изучена. Так же мало известно о функции большинства днРНК-транскриптов в этом районе. Некоторые из них служат в качестве места расположения транскриптов кластеров snoРНК. snoРНК расположены в интронах «материнского» гена мякРНК 14 (SNHG14). У человека SNHG14 кодирует нетранслируемый транскрипт, экспрессирующийся с отцовской хромосомы, особенно в мозге. Два недавно охарактеризованных транскрипта SPA1 и SPA2, днРНК, которая является мякРНК, но 5'-кэпируется и 3'-полиаденилируется, вовлечены в РНК-связывание белков и АС мРНК.

Некодирующие и антисмысловые РНК часто являются продуктами имприн-тированных генов и участвуют в механизмах импринтинга, обеспечивая моно-аллельную экспрессию некоторых генов. Антисмысловые РНК, благодаря образованию РНК-РНК-дуплексов, могут ингибировать трансляцию смысловых РНК, стабилизировать смысловую РНК-цепь, участвовать в процессах экспорта мРНК из ядра, а также обеспечивать механизмы сплайсинга.

Регулирование импринтинга в области 15(q11.2-q13) контролируется ЦИ, состоящим из двух элементов: центра импринтинга, контролирующего СЭ (ЦИ-СЭ), и центра импринтинга, контролирующего СПВ (ЦИ-СПВ). ЦИ-СЭ - область протяженностью 880 п.н., расположенная в 35 т.п.н. центромернее промотора SNURF-SNRPN. ЦИ-СЭ управляет транскрипцией вышерасположенных U-экзонов гена SNURF-SNRPN в материнских терминальных клетках для того, чтобы установить метилирование (импринт) в ЦИ-СПВ, который расположен в районе промотора и первого экзона этого гена. Этот район метилирован на материнском аллеле и неметилирован на отцовском. Метилирование ЦИ-СПВ/ЦИ-СЭ играет важную роль либо в инактивации, либо в активации экспрессии малого ядерного рибонуклеопротеина N (SNRPN) и соседних snoРНК на одном и том же аллеле. SNRPN кодирует белок, необходимый для образования сплайсосом, которые отвечают за АС различных мРНК.

Наименьшие области перекрывания всех делеций ЦИ при СЭ и СПВ не совпадают. Минимальный район перекрывания всех делеций ЦИ при СЭ имеет длину 1,15 т.п.н. U-экзоны кодируют нетранслируемую РНК, их метилирование показано на обеих родительских хромосомах. При СПВ обнаруживают микроделеции второго (дистального) компонента ЦИ (ЦИ-СПВ). Наименьший район перекрывания микроделеций ЦИ при СПВ составляет 4,3 т.п.н.

Неметилированный отцовский аллель управляет экспрессией полицистронного транскрипта, который включает пару SNURF-SNRPN, некодирующий транскрипт IPW и кластеры мякРНК в дистальной части района. В нейронах транскрипция продолжается дальше, чтобы получить днРНК UBE3A-AS, которая необходима для инактивации UBE3A отцовского аллеля. Проксимальная часть кластера содержит нескольких генов, не содержащих интроны и экспрессирующихся на отцовской хромосоме, включая гены MKRN3 и NDN. Эти два гена имеют дифференциально метилированные CpG-островки в своих промоторах, которые, как и ЦИ-СПВ, не метилированы на отцовской хромосоме, но метилированы на материнской. Мутации или эпимутации (нарушение паттерна метилирования ДНК) ЦИ-СПВ приводят к нарушению профиля метилирования ДМР NDN и MKRN3 и отсутствию аллельной экспрессии всего импринтированного района, что свидетельствует о том, что ЦИ-СПВ является основным регулятором импринтинга этого района в соматических тканях.

Исключение из этого правила наблюдалось у двух пациентов с СПВ с необычным более мягким фенотипом. Эти пациенты имели материнскую ОРД с метилированием обоих аллелей ЦИ-СПВ, но экспрессией импринтированных генов, включая MKRN3, которые обычно инактивированы при СПВ. Это позволяет предположить, что некоторое ослабление регуляции импринтинга, контролируемое ЦИ-СПВ, может происходить в импринтированном районе, по крайней мере, в контексте указанной патологии.

Непосредственный объект регуляции для ЦИ - лишь те гены, которые в норме активны на отцовской хромосоме, в том числе и локус, кодирующий антисмысловой нетранслируемый транскрипт UBE3A-AS/SNHG14, регулирующий экспрессию UBE3A на материнской хромосоме. Согласно этой модели, прямое назначение ЦИ-СПВ - установление в гаметогенезе и поддержание в соматических тканях активной транскрипции генов на отцовской хромосоме (см. рис. 22-10). В случае наследования делеции ЦИ-СПВ от отца возникает фенотип СПВ и происходит биаллельная экспрессия UBE3A как следствие инактивации UBE3A-AS на отцовской хромосоме. В соответствии с этой схемой роль ЦИ-СЭ сводится к отмене функции ЦИ-СПВ в овогенезе и сдерживанию тех процессов, которые реализуются под контролем последнего в сперматогенезе. Именно поэтому в результате делеции ЦИ-СЭ становится невозможной инактивация отцовских генов на материнской хромосоме (в том числе UBE3A-AS), а значит, и активация гена UBE3A. При наследовании такой делеции от матери возникают биаллельная экспрессия отцовских генов и «молчание» гена UBE3A.

Благодаря этой модели становится понятным тот факт, что делеции ЦИ при СЭ никогда не распространяются на область ЦИ-СПВ, но в то же время делеции ЦИ у некоторых пациентов с СПВ перекрывают район ЦИ-СЭ. Незаконная активация отцовских генов на материнской хромосоме в результате делеции ЦИ-СЭ возможна только при условии сохранности ЦИ-СПВ. Таким образом, ЦИ имеет две основных функции: 1) переключение в гаметогенезе женского импринта на мужской, или наоборот; 2) поддержание экспрессии или инактивации импринтированных генов критического района в течение жизни.

Ген UBE3A состоит из 16 экзонов и кодирует фермент E6-AP убиквитинпротеинлигазу. Биаллельная экспрессия осуществляется во всех тканях, только в ряде структур мозга UBE3A активен лишь на материнской хромосоме. У мышей моноаллельная экспрессия гена Ube3a была показана в клетках Пуркинье коры мозжечка, нейронах гиппокампа и обонятельной луковицы. В остальных отделах мозга и других органах установлен биаллельный характер экспрессии. Дефицит материнской копии гена в клетках Пуркинье может объяснить атаксию и тремор, возникающие у пациентов с СЭ, а эпилептические припадки и невозможность обучения таких больных могут быть связаны с отсутствием экспрессии этого гена в нейронах гиппокампа.

Белок E6-AP входит в состав мультиферментного комплекса, обеспечивающего присоединение к цитоплазматическим белкам молекулы небольшого белка убик-витина, состоящего из 76 аминокислот. После этого они становятся мишенями для деградации в протеосомаx. Этот белок также служит транскрипционным ко-активатором для рецепторов стероидных гормонов, т.е. функционирует одновременно в качестве убиквитинлигазы и транскрипционного фактора. Обе эти активности независимы друг от друга, поскольку регуляцию транскрипции опосредует N-концевой домен, а убиквитинирование сопряжено с C-концевой частью белка.

В 3'-нетранслируемом районе UBE3A обнаружен промоторный район другого гена, имеющего транскрипт длиной 3,5 т.п.н. Этот транскрипт экспрессируется с материнского аллеля в мозге, но мутации в нем не обнаружены. Кроме того, в этом же районе локализован антисмысловой транскрипт, включающий полностью смысловой транскрипт длиной 3,5 т.п.н. и почти половину UBE3A - UBE3A-AS, он экспрессируется в мозге с отцовского аллеля.

В результате исследования методом прямого секвенирования пациентов с клиническим диагнозом СЭ, у которых зарегистрирован нормальный статус метилирования локусов критического района, мутации были обнаружены в 75% семейных и 23% спорадических случаев заболевания. Во всех информативных семьях, где были обнаружены мутации, фенотип СЭ отмечен только в случае наследования мутации от матери. Мутации гена UBE3A на отцовской хромосоме фенотипически не проявляются. Преобладают мутации со сдвигом рамки считывания и нонсенс-мутации. Миссенс-мутации, по-видимому, существенно не нарушают функцию белкового продукта, и фенотип у таких пациентов отличается от характерного для СЭ. Отсутствие молекулярного дефекта у части пациентов можно объяснить неточностью клинического диагноза в связи с вариабельностью фенотипических признаков и несовершенством диагностических критериев заболевания.

В 200 т.п.н. дистальнее гена UBE3A расположен ген, кодирующий аминофос-фолипидтранспортирующую АТФазу, - ATP10C. Установлено, что он экспрессируется преимущественно с материнского аллеля в фибробластах и различных структурах мозга. Его функция состоит в поддержании контактов между клеточными мембранами и передаче сигналов в ЦНС. Вполне вероятно, что отсутствие экспрессии гена в мозге при СЭ может приводить к симптомам, связанным с тяжелым аутизмом у больных.

Патогенез эпилептических припадков при СЭ связывают с кластером ГАМК-рецепторных генов, которые располагаются между геном UBE3A и локу-сом OCA2 и поэтому попадают в область частых делеций. Один из этих генов - GABRB3 - кодирует β3 -субъединицу ГАМК-рецептора. У экспериментальных мышей, несущих гомозиготную делецию гена Gabrb3, отмечают нарушения памяти, неспособность к обучению, судорожные припадки и моторные нарушения, сходные с симптомами СЭ. Животные, гетерозиготные по этой делеции, имеют менее выраженные неврологические расстройства. Следовательно, клинические симптомы СЭ в случае протяженной делеции, по крайней мере частично, могут быть обусловлены гаплонедостаточностью гена GABRB3.

В область делеций при СЭ и СПВ также попадает ген OCA2, который функционирует биаллельно и располагается в дистальной части критического района. Потеря обоих аллелей этого гена у человека и мыши приводит к альбинизму, а у гетерозигот по мутациям отмечают незначительное снижение пигментации. Действительно, гипопигментация кожи при СПВ и СЭ возникает только в случае протяженных делеций критического района, но отсутствует у пациентов с ОРД, мутациями ЦИ и точковыми мутациями в гене UBE3A.

СПВ сопровождается потерей функции генов критического района 15(q11.2-q13), которые в норме экспрессируются только на хромосоме отцовского происхождения. Точковых мутаций, приводящих к СПВ, ни в одном из этих генов обнаружено не было. На моделях животных показано, что отсутствие любого из этих генов может приводить к определенным аномалиям, но фенотипически не соответствующим СПВ. Поэтому СПВ можно охарактеризовать как синдром последовательности импринтированных генов, имеющих отцовскую экспрессию, а сам критический район - как комплекс импринтинга.

Однако с применением новых геномных технологий молекулярной диагностики, секвенирования всего экзома удалось выявить редкие и тонкие генетические дефекты хромосомы 15(q11.1-q13) у ряда пациентов с диагнозом СПВ. В частности, были выявлены микроделеции порядка 400 т.п.н. кластера SNORD116 (рис. 22-3, см. цв. вклейку).

Делетированный район включал транскрипт «материнской» днРНК - SNHG14, который перекрывался с транскриптами IPW, SPA1 и SPA2. Наименьшая выявленная микроделеция была ограничена кластером SNORD116 и его транскриптом днРНК, частью IPW и транскриптом SPA2. Эти микроделеции показывают, что область между SNRPN и UBE3A, в частности кластер SNORD116, могут иметь решающее значение в формировании ключевых фенотипических проявлений СПВ. Поскольку этот импринтированный район имеет большую гомологию с мышиным, было создано несколько моделей с делецией SNORD116. Мыши с делецией имитируют фенотипические признаки, характерные для СПВ, такие как проблемы с моторным обучением, плохая память, гиперфагия, задержка роста и повышенная тревожность.

Однако это не исключает, что нарушение SPA2 и IPW, а также «материнского» транскрипта SNORD116 может играть роль, поскольку было показано, что днРНК SPA2 и IPW участвуют в регуляции других генов. В частности, днРНК IPW регулирует импринтированную область DLK1-DIO3 и экспрессию импринтированного гена MEG3 на хромосоме 14. Некоторые клинические особенности СПВ могут быть вызваны аномальной экспрессией материнских аллелей генов в области DLK1-DIO3.

МОЛЕКУЛЯРНАЯ ПАТОЛОГИЯ, ВЫЗЫВАЮЩАЯ СИНДРОМЫ ПРАДЕРА-ВИЛЛИ И ЭНЖЕЛЬМЕНА

  1. Наиболее распространенная причина возникновения СПВ и СЭ - протяженная делеция критического района 15(q11.2-q13). Ее обнаруживают у 60-75% пациентов, а в популяции - с частотой 0,67-1,0 на 10 000 новорожденных. Это позволяет считать ее одной из самых частых хромосомных перестроек у человека. Причиной СПВ становится делеция критического района на отцовской хромосоме 15, а СЭ возникает в случае делеции той же области на ее материнском гомологе.

Спорадический характер возникновения делеции критического района хромосомы 15(q11.2-q13) при СПВ и СЭ, ее стандартная протяженность в 90% случаев, строгая локализация точек разрыва и одинаковая частота выявления при СПВ и СЭ указывают на то, что возникновение делеции происходит в гаметогенезе родителей (одинаково часто в овогенезе и сперматогенезе) и объясняется мейоти-ческой нестабильностью этого хромосомного района.

Делеции являются результатом негомологичной рекомбинации, обусловленной блоками повторяющихся последовательностей, расположенных в районах точек разрыва (BP1-BP5). ВР1 и ВР2 локализуются проксимальнее MKRN3, а ВР3, -4 и -5 - теломерней. Выделяют 2 класса делеций: делеции 1-го класса составляют 40% и происходят в ВР1-ВР3; делеции 2-го класса составляют 50% и находятся между ВР2 и ВР3. В редких случаях (менее 10%) делеции достигают 10,6 млн п.н. и простираются теломерней ВР3 вплоть до ВР4 и ВР5. Дистальный кластер точек разрыва локализован теломернее гена OCA2, отвечающего за пигментацию организма. Такие делеции включают кластер из трех генов-рецепторов ГАМК - GABRB3, GABRA5 и GABRG3. Наиболее частые точки разрыва BP1, BP2 и BP3 фланкированы низкокопийными повторами, произошедшими из дуплицирован-ных фрагментов гена HERC2, первоначальная копия которого располагается в ВР3. ВР4 и ВР5 тоже содержат низкокопийные повторы, но не имеющие гомологии с HERC2. Делеции являются результатом внутриили межхромосомного кроссин-говера, происходят de novo благодаря образованию большой (4-5 млн п.н.) петли и только в редких случаях - результатом структурной перестройки.

Кроме того, описано большое количество случаев с вовлечением района 15(q11.2-q13) не только в делеции, но и в инвертированные дупликации (тетрасомия), дупликации (трисомия), несбалансированные (моносомия) и сбалансированные транслокации, а также в инверсии.

  1. Вторая причина развития СПВ и СЭ - ОРД, т.е. наследование обоих гомологов хромосомы 15 от одного из родителей. Отцовская ОРД становится причиной заболевания у 3-5% пациентов с СЭ, а материнская ОРД - в 25% случаев СПВ. В силу функциональной неравнозначности отцовской и материнской хромосомы 15 существование у ребенка двух структурно полноценных хромосом материнского происхождения не обеспечивает нормального развития и, как в случае отцовской делеции, приводит к развитию СПВ. Аналогично этому отцовская ОРД приводит к развитию СЭ. У большинства больных с СПВ, имеющих ОРД, регистрируют гетеродисомию, возникающую вследствие нерасхождения материнских хромосом в первом делении мейоза. Отцовская ОРД при СЭ, как правило, манифестирует изодисомией и возникает путем коррекции моносомии до дисомии. Так как зиготы, несущие моно- и трисомию по хромосоме 15, нежизнеспособны, удвоение единственной хромосомы при моносомии и потерю лишней хромосомы при трисомии можно считать «аварийными» мерами, после которых становится возможным дальнейшее развитие эмбриона.

Несмотря на то что и материнская ОРД при СПВ, и отцовская ОРД при СЭ возникают вследствие нерасхождения хромосом в гаметогенезе, ОРД у пациентов с СПВ регистрируют значительно чаще. Это можно объяснить большей выживаемостью зигот с трисомией по хромосоме 15 и ранней гибелью моносомных зигот. Кроме того, потеря лишней хромосомы в трисомной клетке, по-видимому, - более вероятное событие, чем удвоение хромосомы в моносомной клетке на ранней стадии развития.

  1. Были описаны пациенты (менее 5%) с клиническим диагнозом СЭ и СПВ, у которых не было типичных делеций района 15(q11.2-q13) и ОРД, но, как и в случае ОРД, присутствовал одинаковый характер метилирования обеих родительских копий этой критической области. Это объясняли нарушением переключения (заменой) эпигенотипа хромосом в гаметогенезе одного из родителей вследствие ошибок импринтинга - эпимутации. Если в сперматогенезе отца на его материнской хромосоме не происходит замены женского импринта на мужской, то в следующем поколении, после объединения с материнским геномом, возникнет состояние, аналогичное материнской ОРД и функционально равнозначное отцовской делеции, которое будет сопровождаться фенотипом СПВ. Нарушение установления женского эпигенотипа на отцовских хромосомах в овогенезе матери приведет к развитию СЭ у потомства.

Молекулярно-генетические исследования у таких пациентов показали, что ошибки импринтинга сопровождаются микроделециями особой регулятор-ной области, расположенной в пределах СЭ/СПВ-кластера импринтированных генов, - ЦИ.

В небольшом количестве случаев аномалия импринтинга вызвана микроде-лециями, нарушающими ЦИ, который регулирует установление и поддержание импринта во всем критическом районе 15q11.2-q13. Наименьшая область перекрывания делеций ЦИ, достаточная для возникновения СЭ, соответствует ЦИ-СЭ. Делеция этого района не позволяет установить материнский импринт на поврежденной хромосоме. Было обнаружено, что ЦИ-СЭ служит ооцитспецифическим промотором для некодирующего транскрипта, который перекрывает район промотора/экзона 1 гена SNRPN. В растущем ооците сквозная транскрипция требует присутствия метилтрансферазы DNMT3A и кофактора DNMT3L для метилирования этого района. Выявлено всего несколько делеций, которые произошли de novo на материнской хромосоме или были результатом мозаичной делеции, произошедшей в герминальных клетках у матери. Более 94% дефектов импринтинга, приводящих к СЭ, относятся к первичной эпимутации без каких-либо изменений на уровне ДНК. В этих случаях повторный риск рождения больного с СЭ в семьях очень низок.

Собственно делеции ЦИ не сопровождаются развитием патологического фенотипа и могут существовать у здоровых родителей и других родственников пациента. Анализ родословных тех семей с СПВ и СЭ, где есть делеции ЦИ, свидетельствует о том, что они могут наследоваться в семьях без фенотипических признаков через несколько поколений у лиц одного и того же пола (рис. 22-4, см. цв. вклейку). Например, делеция ЦИ-СЭ - области, ответственной за установление материнского эпигенотипа, - может наследоваться через несколько поколений (от отца к сыну) до тех пор, пока не будет передана дочери. В этом случае дочь будет здорова, но в ее овогенезе импринт отцовской хромосомы не заменится на материнский. Ребенок этой женщины (независимо от пола) с вероятностью 50% получит от матери хромосому с ошибочным отцовским эпигенотипом и будет иметь клиническую картину СЭ. Аналогично этому возможно скрытое наследование делеций ЦИ-СПВ в ряду поколений от матери к дочери, но риск рождения больного ребенка с СПВ у мужчины-носителя такого нарушения также составляет 50%.

Все случаи СПВ и СЭ вследствие ошибок импринтинга, но без делеций ЦИ - спорадические. Действительно, есть сообщения о том, что здоровые сибсы могут наследовать ту же хромосому, которая у больного брата или сестры несет ошибочный эпигенотип. Таким образом, риск повторного рождения больного ребенка в таких семьях крайне мал, а в случае делеции ЦИ равен 50%. Целесообразность выделения двух групп пациентов на основе существования или отсутствия делеций ЦИ объясняют необходимостью расчета риска повторного рождения больных детей, от которого зависит тактика генетического консультирования семьи. Высказывают предположение о том, что спорадические случаи ошибок имприн-тинга без делеций ЦИ - результат случайных сбоев в многоэтапном процессе становления эпигенотипа, которые могут быть связаны со структурными нарушениями в других (помимо ЦИ) цисрегуляторных последовательностях или дефицитом пока неизвестных внехромосомных транс-действующих факторов.

  1. Мутации в гене UBE3A установлены в 5-10% случаев СЭ и представляют собой мутации материнского аллеля с преждевременным терминированием синтеза белка. Большинство выявленных мутаций нарушают домен HECT-лигазы. Около 29% мутаций наследуются от матери и 71% возникают de novo. Атипичные делеции UBE3A или редкие типы структурных перестроек, нарушающих критический район, были зарегистрированы только у нескольких пациентов с семейным СЭ. Как было сказано выше, точковых мутаций в генах импринтированного района, которые бы соответствовали фенотипу СПВ, не выявлено.

ДНК-диагностика синдромов Прадера-Вилли и Энжельмена. Поскольку непосредственной причиной СПВ и СЭ становится потеря функции генов критического района 15(q11-q13) на отцовской и материнской хромосомах соответственно, а экспрессия генов в этой области строго соотносится с характером метилирования ДНК, молекулярно-диагностический тест для СПВ и СЭ основан на определении статуса метилирования импринтированных генов. При СПВ, независимо от причины его возникновения (отцовская делеция, материнская ОРД или мутация ЦИ), присутствуют только метилированные аллели локусов D15S63, MKRN3/ZNF127 и промоторной области гена SNRPN. Случаи СЭ (кроме точковых мутаций в гене-кандидате UBE3A) характеризуются присутствием только неметилированных аллелей этих же локусов. В качестве основного метода диагностики используют метод метилспецифической ПЦР. Он прост, удобен, и его можно применять в качестве скрининговой ДНК-диагностики СПВ и СЭ. Тем не менее он не позволяет точно установить молекулярно-генетическую причину заболевания, что имеет большое значение для медико-генетического консультирования семьи.

Именно поэтому с целью определения делеций и однородительских дис-омий можно использовать анализ микросателлитных локусов D15S11, D15S113 и GABRB3, характеризующихся большим количеством аллелей и высокой гетеро-зиготностью. Делеции стандартной протяженности обычно перекрывают все три локуса, а их изучение можно проводить методом мультилокусной ПЦР с тремя парами праймеров.

В случае отсутствия делеций и ОРД при подтвержденном с помощью анализа метилирования диагнозе СЭ или СПВ можно предполагать делеции или мутации в ЦИ. В случае СЭ, если результат анализа метилирования отрицательный, причиной наследственного нарушения могут служить мутации в гене UBE3A.

Обнаружение мутаций в гене UBE3A и структурных аномалий ЦИ имеет большое значение для медико-генетического консультирования семьи и планирования рождения здорового потомства, поскольку именно эти генетические причины обусловливают максимальный риск повторного рождения ребенка с СПВ или СЭ. Кроме указанных молекулярных тестов, в диагностический протокол обязательно должен входить кариотипический анализ, так как при СЭ и СПВ возможны хромосомные перестройки, которые не всегда можно определить методами ДНК-анализа.

Многие диагностические лаборатории используют сейчас хромосомные микрочипы в качестве первого диагностического шага. Моногенные заболевания и мутации в генах, приводящих к неспецифической умственной отсталости, представлены теперь в скрининг-панелях для секвенирования следующего поколения. Также можно провести полноэкзомное секвенирование пациентам, у которых не выявлено микроделеций, аномального метилирования и мутаций UBE3A.

Синдром Беквита-Видеманна

КЛИНИЧЕСКАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА СИНДРОМА БЕКВИТА-ВИДЕМАННА

Синдром Беквита-Видеманна (СБВ) (OMIM #130650) - распространенное заболевание, регистрируемое с частотой один случай на 10 000-12 000 новорожденных. Наиболее важны для диагностики следующие клинические признаки: пупочная грыжа, макроглоссия и гигантизм (средняя масса тела при рождении - 3900 г). Отмечают гипоплазию средней трети лица и верхней челюсти, гемангиомы на лбу, прогнатизм, вертикальные складки или бороздки на мочках, небольшие полулунные вдавления на задней поверхности завитков ушных раковин, пигментные невусы на коже лица и затылка, а также долихоцефалию.

Характерна висцеромегалия, выражающаяся в увеличении печени, почек, селезенки, поджелудочной железы, надпочечников, гонад и предстательной железы. Предполагают, что клеточная гиперплазия и гипертрофия - следствие того, что часть эмбриональных клеток продолжает секретировать паракринные и (или) эндокринные факторы роста в пренатальной и постнатальной фазе онтогенеза. У большинства новорожденных регистрируют гипогликемию, что может приводить к неврологическим нарушениям. Умственную отсталость обнаруживают в 15% случаев. Важный признак синдрома - повышенная предрасположенность к возникновению опухолей: частота нефробластомы составляет 59%, карциномы надпочечников - 15%, гепатобластомы - 2%. Остальные формы опухолей возникают с меньшей частотой. Гемигипертрофию отмечают в 12,5% случаев, а у больных с новообразованиями - почти в 50%.

Клинические признаки синдрома достаточно разнообразны, и классическое сочетание трех основных диагностических симптомов необязательно. В настоящее время общепринято, что синдром наследуется по аутосомно-доминантному типу с неполной пенетрантностью и вариабельной экспрессивностью, причем значительную компоненту в его наследование вносит импринтинг. Семейное накопление клинических признаков отмечено в 15% случаев СБВ.

МОЛЕКУЛЯРНАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ИМПРИНТИРОВАННОГО РАЙОНА ХРОМОСОМЫ 11P15.5 И ГЕНЫ, ВОВЛЕЧЕННЫЕ В ФОРМИРОВАНИЕ ФЕНОТИПИЧЕСКИХ ПРИЗНАКОВ СИНДРОМА БЕКВИТА-ВИДЕМАННА

Организация хромосомного района 11р15.5 напоминает таковую района 15q11.2. Он содержит кластер импринтированных генов, перемежающихся неимпринтированными (рис. 22-5, см. цв. вклейку). Несколько импринтированных генов вносят принципиальный вклад в формирование фенотипа СБВ.

Ген CDKN1C кодирует ингибитор циклинзависимой киназы, относящейся к семейству CIP регуляторов клеточного цикла. Гиперэкспрессия гена, также известного как P57KlP2, может останавливать клеточный цикл на границе G1. В этом гене обнаруживают мутации у пациентов с СБВ, особенно если это семейная форма. Мыши, мутантные по этому гену, имеют дефекты передней брюшной стенки, медуллярную дисплазию почек и цитомегалию надпочечников, хотя другие признаки СБВ отсутствуют. Ген служит негативным регулятором клеточного цикла и экспрессируется с материнской хромосомы.

Ген KCNQ1 кодирует заслонку калиевых каналов, экспрессируется биаллельно только в сердечной мышце, а обнаруженные точковые мутации сопровождаются либо доминантно наследуемым дефектом проводимости сердечной мышцы (короткий интервал Q-T, желудочковая аритмия, брадикардия) - синдромом короткого Q-T второго типа (SQT2, OMIM #609621), либо аутосомно-рецессивным синдромом Джервелла-Ланге-Нильсена (OMIM #220400), при котором обнаруживают глухоту, удлиненный интервал Q-T и вентрикулярную аритмию. При первом синдроме мутации происходят в первой половине гена, а при втором - в последних экзонах. Ген содержит 19 экзонов, занимает более 400 т.п.н. геномной ДНК, экспрессируется практически во всех тканях с материнского аллеля и почти не экспрессируется в мозге и скелетных мышцах. Известны четыре изо-формы его транскриптов. Первая форма транскрибируется только с материнского аллеля и обнаружена в большинстве тканей, вторая транскрибируется биаллельно в сердечной мышце, а третья и четвертая формы не транслируются. В интроне 10 гена KCNQ1 обнаружен ген KCNQ1OT1/LIT1, экспрессирующийся с антисмысловой цепи отцовской хромосомы и кодирующий длинную нетранслируемую РНК. Индуцированные мутации или делеции, повреждающие CpG-островок Lit1, у мышей приводили к экспрессии Kcnq1 и p57 с отцовской хромосомы. В значительном числе случаев СБВ установлена биаллельная экспрессия гена LIT1, тогда как в нефробластомах обнаруживают только моноаллельную экспрессию гена.

IGF2 (инсулиноподобный фактор роста 2) кодирует фетальный ростовой фактор, и его аномальная экспрессия может вызывать органомегалию при СБВ. Он служит митогеном практически для всех типов клеток, но специфически модулирует рост и дифференцировку мышечных клеток. И в эмбриональных, и в зрелых тканях он экспрессируется только с отцовской хромосомы. Биаллельную экспрессию IGF2 часто обнаруживают в нефробластомах, рабдомиосаркомах, карциномах кортикального слоя надпочечников и других эмбриональных опухолях, характерных для СБВ. Его гиперэкспрессия у трансгенных мышей вызывает увеличение размеров тела, макроглоссию, органомегалию и опухоли.

Ген H19 экспрессируется с материнской хромосомы и кодирует длинную нетранслируемую РНК с регуляторной функцией. Мыши с его делецией имитируют эпигенетическое нарушение регуляции экспрессии гена IGF2 при СБВ, что выражается в увеличении размеров тела и экзомфалозе. При исследовании метилирования гена во время эмбриогенеза мыши установлено, что оба аллеля не метилированы в эмбриональных герминальных клетках, а метилирование отцовского аллеля происходит в середине плодного периода.

СТРУКТУРНО-ФУНКЦИОНАЛЬНАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ЦЕНТРОВ ИМПРИНТИНГА 1 И 2

Гены H19 и IGF2 тесно сцеплены, противоположно импринтированы, и их экспрессию регулирует общий энхансер, расположенный в 3'-области H19 (рис. 22-6, см. цв. вклейку).

В нескольких тысячах пар нуклеотидов от 5'-области H19 был обнаружен дифференциально метилированный протяженный район, который служит ключевым ЦИ1 и необходим для импринтинга обоих генов. В метилированном состоянии на отцовской хромосоме он требуется для выключения H19, а на материнской хромосоме, будучи неметилированным, он участвует в выключении IGF2. ЦИ1 содержит последовательность около 45 п.н., представленных гуанином и цитозином, которая соответствует В-повторам и гомологична гиперчувствительным к ДНКазе районам, а также сайты связывания белка CTCF, который, как известно, может блокировать энхансеры. Делеции этого участка на отцовской хромосоме приводят к активации H19, а на материнской хромосоме они не влияют на экспрессию гена.

ЦИ1 содержит элемент, напоминающий по своим свойствам инсулятор, блокирующий или модулирующий доступ энхансера к промоторным районам генов. В активном состоянии ЦИ1 эффективно блокирует взаимодействие энхансера с промоторным районом IGF2, который не может экспрессироваться на материнской хромосоме. На отцовской хромосоме ЦИ1 метилирован, не способен связывать CTCF и не препятствует возможности активации IGF2 энхансером. В то же время, будучи метилированным, он вызывает инактивацию H19 на отцовской хромосоме. CTCF - первый обнаруженный белок, который необходим для нормального функционирования эпигенетической метки.

В 5'-районе IGF2 обнаружен еще один ДМР, метилированный на отцовской хромосоме. Он обладает свойствами сайленсера и в активном состоянии блокирует экспрессию IGF2 на материнской хромосоме в тканях мезодермального происхождения, но не в мышцах. Если делеция этого района унаследована от матери, то блокирующий IGF2 эффект отсутствует - ген экспрессируется биаллельно [потеря импринтинга (ПИ)]. Если делеция имеет отцовское происхождение, то транскрипция отцовского аллеля IGF2 не нарушена. В 3'-области IGF2 обнаружен еще один регуляторный элемент, обладающий свойствами сайленсера, но не имеющий дифференциального метилирования. У мышей при делеции сайленсера 2 на материнской хромосоме происходит биаллельная экспрессия IGF2 преимущественно в мышцах, особенно в языке, что приводит к макроглоссии. Делеция сайленсера 2 на отцовской хромосоме не изменяет степень экспрессии IGF2.

ЦИ2, представленный ДМР, был обнаружен в интроне 10 гена KCNQ1 перед геном KCNQ1OT1/LIT1, который транскрибируется с антисмысловой цепи только отцовского аллеля. Показано, что экспрессия KCNQ1OT1 в норме служит негативным регулятором экспрессии генов KCNQ1 и P57KIP, которые в норме имеют только материнскую экспрессию. Экспрессия гена KCNQ1OT1 с материнской хромосомы приводит к инактивации KCNQ1 и P57KIP, что отмечают при СБВ.

Было показано, что район ЦИ2 метилирован в ооцитах и не метилирован в спермиях. Такие же различия обнаружены в зиготе и ЭСК, т.е. ДМР действительно имеет признаки ЦИ2. Больные, у которых был установлен нормальный паттерн метилирования гена H19, в то же время имели потерю метилирования ЦИ2 (ЦИ2-ПМ) на материнском аллеле и экспрессию KCNQ1OT1. Оказалось, что в большинстве случаев СБВ обнаруживают его биаллельную экспрессию, т.е. происходит ПИ. Показано, что ПИ IGF2 и KCNQ1OT1 при СБВ может происходить и раздельно, и сочетанно.

МОЛЕКУЛЯРНЫЕ НАРУШЕНИЯ, ПРИВОДЯЩИЕ К СИНДРОМУ БЕКВИТА-ВИДЕМАННА

При СБВ часто обнаруживают как структурные, так и функциональные нарушения. Не менее 50% случаев вызваны потерей метилирования в ЦИ2 (ЦИ2-ПМ), что приводит к снижению экспрессии CDKN1C, который в норме экспрессируется только материнской хромосомой. ЦИ2-ПМ обычно является спорадической первичной эпигенетической аномалией, однако были описаны редкие семейные случаи, в которых мутации вызывали вторичное гипометилирование. В последнее время постоянно растет доля пациентов с ЦИ2-ПМ, которая имеет нарушения метилирования в других импринтированных локусах, что приводит к дополнительным фенотипическим признакам (фенотипы при множественных аномалиях метилирования - МАМ, см. ниже). За нарушение транс-действующих механизмов, регулирующих нормальный импринтинг ЦИ2 хромосомного района 11p15.5, а также других ДМР, могут быть ответственны редкие наследуемые мутации в генах семейства NLRP. Белки NLRP являются важными компонентами инфламмасом и играют важную роль в формировании врожденного иммунитета. Некоторые гены этого семейства экспрессируются в ооцитах и на ранних эмбриональных стадиях. Женщины с мутациями в NLRP2 и NLRP7 родили всего несколько живорожденных детей. Герминальные мутации NLRP2 ответственны за семейную форму СБВ, вызванную неким транс-действующим механизмом. Считается, что NLRP2 играет важную роль в установлении или поддержании геномного импринтинга у людей. Мутации NLRP5 были выявлены у пяти матерей, чьи дети имели МАМ. Это позволило связать функцию гена с материнским влиянием на репродуктивную приспособленность, эпигенетическое и эволюционное репрограммирование зигот и на исход беременности.

Отцовская мозаичная сегментная ОРД хромосомы 11 составляет не менее 20% случаев, приводит к нарушениям экспрессии в обоих кластерах генов с ЦИ2-ПМ и ЦИ1-НМ (приобретенное/новое метилирование), инактивирующее Н19 на материнской хромосоме. Полная ОРД хромосомы 11 обнаружена в достаточно большом количестве случаев и связана с высоким риском рака.

Нарушение метилирования ЦИ1 (ЦИ1-НМ) приводит к биаллельной экспрессии гена IGF2, который в норме экспрессируется только с отцовской хромосомы, и отсутствию экспрессии гена Н19 с материнской хромосомы. ЦИ1-НМ выявляется в 5-10% случаев и в подгруппе пациентов, у которых выявляют микроделеции, захватывающие сайт связывания OCT4/SOX2, локализованный внутри ЦИ1, что приводит к СБВ, наследуемому по материнской линии.

Материнские мутации, инактивирующие функцию CDKN1C, ответственны за передачу СБВ по материнской линии и составляют 5-10% случаев. Среди семейных случаев СБВ почти в 40% обнаруживают мутации гена, а в спорадических - не более чем в 5%.

Около 1% случаев СБВ вызывается хромосомными перестройками (дупликации, транслокации, инверсии, делеции) хромосомного района 11p15.5, что приводит к вторичному нарушению метилирования в центрах импринтинга - ЦИ2-ПМ и ЦИ1-НМ. Около 15% клинически диагностированных случаев СБВ не имеют никакой установленной молекулярной патологии, которую можно выявить с использованием обычных молекулярно-генетических методов. Однако при использовании новых молекулярных методов и анализе других тканей (буккальный эпителий, фибробласты кожи), все чаще обнаруживается низкий уровень соматического мозаицизма вышеуказанных аномалий метилирования. Нельзя исключать, что у части пациентов молекулярный дефект еще не обнаружен. Помимо диагностического подтверждения и возможности генетического консультирования, молекулярные аномалии, обнаруженные при СБВ, имеют большое значение для прогноза и оказания помощи пациентам. Определенные корреляции между эпигенотипом и фенотипическими проявлениями действительно присутствуют, особенно в отношении риска развития злокачественных опухолей (рис. 22-7, см. цв. вклейку). Молекулярные подтипы СБВ характеризуются градиентом вероятности развития рака и отображают различные гистотипы, позволяющие дифференцировать протоколы наблюдения в соответствии с эпигенотипом. Это особенно важно для раннего обнаружения опухолей, ассоциированных с СБВ, особенно нефробластомы и гепатобластомы. Действительно, было установлено, что в 20% опухолей присутствует ОРД и аномалии метилирования ЦИ1 и ЦИ2. Изолированная ЦИ1-НМ Н19 отмечена у 7% больных, а изолированная ЦИ-ПМ KCNQ1OT1 зарегистрирована в 55% случаев. У последней группы больных опухоли не обнаружены, тогда как пациенты с ЦИ1-НМ или отцовской ОРД в 33% случаев имели характерные для синдрома новообразования.

Таким образом, критический для СБВ импринтированный район хромосомы 11р15.5 содержит по крайней мере два ЦИ, находящихся на расстоянии 600 т.п.н., нарушения функции которых приводят к заболеванию.

МОЛЕКУЛЯРНАЯ ДИАГНОСТИКА СИНДРОМА БЕКВИТА-ВИДЕМАННА И НЕФРОБЛАСТОМЫ

Причины, приводящие к СБВ, могут быть как генетическими, так и эпигенетическими, поэтому для правильной оценки структурных и функциональных нарушений импринтированного локуса необходимо использовать комплекс молекулярных методов. В качестве первого диагностического шага следует охарактеризовать статус аллельного метилирования генов IGF2 и KCNQ1OT1 c использованием метилчувствительной ПЦР. Аномалии метилирования могут затрагивать каждый из районов IGF2/H19 и KCNQ1OT1 или оба локуса вместе. Все три нарушения подтверждают синдром у пациента, а в случае совместного нарушения метилирования обоих локусов можно предположить наличие ОРД. Для подтверждения ОРД используют анализ микросателлитного полиморфизма ДНК-маркеров D11S4088 и D11S922, расположенных в критическом районе. Обычно отцовскую дисомию определяют у больных с СБВ в 17-20% случаев. Описано немало мозаичных случаев ОРД в культуре фибробластов. Вероятно, частота ОРД может быть несколько выше, но ее не всегда обнаруживают, так как анализ, как правило, проводят на образцах периферической крови.

У больных без определенного молекулярного дефекта можно предполагать, что причиной изменений служат изолированное нарушение метилирования гена Н19 или мутации гена P57KlP2. ДНК-диагностические подходы показывают значительную эффективность и могут быть использованы как скрининговые для подтверждения или исключения диагноза СБВ и поиска молекулярного дефекта в нефробластомах.

Синдром Сильвера-Рассела

КЛИНИЧЕСКАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА СИНДРОМА СИЛЬВЕРА-РАССЕЛА

Синдром Сильвера-Рассела (СРС) (#OMIM 180860) относят к категории относительно распространенных наследственных болезней. По разным оценкам, его частота в различных популяциях составляет от 1:3000 до 1:100 000 новорожденных. Ведущий симптом СРС - задержка физического развития, по мере взросления человека реализующаяся в состояние, традиционно называемое в медицине карликовостью. Показатели нервно-психического развития ребенка при классической форме СРС также имеют тенденцию к задержке. Примерно у половины детей с СРС возникают нарушения интеллектуального развития, преимущественно связанные с когнитивными способностями. Кроме того, фенотип СРС включает определенные особенности лица и тела, а также обмена веществ.

Обычно низкие показатели физического развития (рост и масса тела) у ребенка с СРС существуют уже на момент рождения, но могут возникать и в периоде постнатального развития. Весьма характерны низкие темпы линейного роста ребенка и плохая динамика набора массы тела, а также позднее закрытие родничков. Для классической формы СРС типичны внешние признаки: псевдогидроцефалия (визуальное преобладание мозговой части черепа над лицевой), треугольный контур лица с высоким лбом и мелкими чертами, асимметрия лица, опущенные углы рта, микрогнатия и микрогения, голубые склеры. Асимметрия может затрагивать не только лицевые структуры: нередко при СРС отмечают гемигипертрофию конечностей. Среди других признаков заболевания описывают повышенную потливость волосистой части головы и верхней части туловища в младенческом периоде, затруднение грудного вскармливания, склонность к рецидивирующим гипоглике-мическим состояниям, клинодактилию мизинцев и синдактилию II и III пальца рук. В ряде случаев у пациентов с СРС были отмечены ВПР (гипоспадия у мальчиков, задние клапаны мочеиспускательного канала, пороки сердца у детей обоих полов), а также тенденция к развитию злокачественных опухолей: гепатоклеточной карциномы, семиномы, краниофарингиомы и опухоли Вильмса. Отмечены также преждевременное адренархе, быстро прогрессирующее и/или центральное преждевременное половое созревание и инсулинорезистентность в зрелом возрасте.

Дифференциальная диагностика СРС должна проводиться с другими генетическими синдромами, характеризующимися медленным и ограниченным ростом, включая моногенные заболевания, такие как синдромы IMAGE (синдром задержки внутриутробного развития, метафизарной дисплазии, врожденной гипоплазии надпочечников и аномалий половых органов) и Темпл; хромосомные аномалии и варианты числа копий некоторых повторов. Дифференциальная диагностика может иметь чрезвычайно важные последствия для выбора терапии, поскольку лечение СРС может включать терапию гормоном роста с выраженным ответом на лечение. Однако такое лечение противопоказано пациентам с хромосомными нарушениями из-за высокого риска злокачественных новообразований.

В основном регистрируют спорадические случаи заболевания, хотя описаны единичные семьи с аутосомно-доминантным, аутосомно-рецессивным и Х-сцепленным наследованием. В ряде случаев были обнаружены различные хромосомные аномалии [частичные трисомии длинного плеча хромосомы 1q42, делеция 8(q11-q12), делеция 13(q22-q32) и делеция 18р]. Описано несколько случаев определения кольцевой хромосомы 15 с делецией района 15q26.3, в котором картирован ген IGF1R. Изолированные делеции этого гена сопровождаются сильным отставанием в росте, формированием треугольного лица, клинодактилией, микрогнатией, микроцефалией и умственной отсталостью, но мутации гена при СРС не обнаружены. У пациентов с СРС-подобным фенотипом описано несколько сбалансированных транслокаций с одной из точек разрыва в хромосоме 17(q24-q25). В этом районе расположен кластер генов гормона роста; их делеции обнаружены у индивидуумов без синдромальных нарушений.

Молекулярная причина может быть определена приблизительно у 60% пациентов с клиническим диагнозом. Наиболее распространенный механизм представлен потерей метилирования ЦИ1 на отцовской хромосоме 11p15 (ЦИ1-ПМ), которая выявляется у 40-60% больных. ЦИ1-ПМ приводит к снижению экспрессии IGF2 и увеличению экспрессии H19. Кроме ЦИ1-ПМ, были описаны различные редкие перестройки района 11p15. От 5 до 10% случаев вызваны материнской ОРД по хромосоме 7. Поскольку молекулярные нарушения в хромосомном районе 11p15.5 при СРС являются зеркальными по сравнению с СБВ, то вклад в фенотип СРС имеет и ЦИ2. Было описано несколько случаев метилирования de novo ЦИ2 на отцовской хромосоме. Описаны редкие моногенные причины: мутация, повышающая стабильность CDKN1C в семье с СРС, унаследованная от матери; мутация с потерей функции IGF2 в семье с СРС, унаследованной от отца; крайне редкие мутации HMGA2 и PLAG1 с доминантным наследованием независимо от материнского или отцовского происхождения.

МАТЕРИНСКАЯ ОДНОРОДИТЕЛЬСКАЯ ДИСОМИЯ ПО ХРОМОСОМЕ 7

В литературе описано более 60 случаев изодисомии (материнская дупликация) и гетеродисомии материнского происхождения. На хромосоме 7 расположены три района, содержащие импринтированные гены. Район короткого плеча 7(р11.2-р13) содержит импринтированный ген GRB10, кодирующий цитоплазма-тический адаптерный белок, который служит негативным регулятором сигналинга тирозинкиназных рецепторов (например, IGF1R). Мышиный ген импринтирован, экспрессируется с материнской хромосомы во всех тканях, кроме мозга, в котором экспрессируется отцовский аллель. Делеции материнского аллеля гена приводят к увеличению роста у потомства, свидетельствуя о его функционировании в качестве негативного регулятора роста. У человека отцовская экспрессия гена установлена в головном и спинном мозге, материнская - в скелетных мышцах, а во всех остальных тканях ген экспрессируется биаллельно. Поиск мутаций в гене GRB10 у больных с СРС не привел к находкам, как, впрочем, и попытка обнаружения аномалий метилирования в регуляторной области.

Длинное плечо хромосомы 7q32.2 содержит пять импринтированных генов, включая MEST, COPG2IT1 и MESTIT1, экспрессирующихся с отцовской хромосомы, и CPA4 и KLF14 (экспрессируются с материнской хромосомы).

MEST имеет две изоформы, одна из которых экспрессируется с отцовского аллеля, а вторая, использующая альтернативный первый экзон, - биаллельно во всех тканях, кроме плаценты. Нокаут гена у мышей приводит к малому размеру потомства, но ни мутаций, ни аномального метилирования у пациентов с СРС не обнаружено. Импринтированная антисмысловая РНК MESTIT1, исследованная на предмет мутаций, таковых не показала. Они также не были обнаружены в генах CPA4 и KLF14.

Импринтированный локус на хромосоме 7q21.3 содержит гены PEG10 и SGCE, имеющие отцовскую экспрессию. PPP1R9A экспрессируется с материнского аллеля в эмбриональных скелетных мышцах и экстраэмбриональных тканях, а ген TFP12 - с материнского аллеля в плаценте. Мутации гена SGCE вызывают миоклональную дистонию, а делеции PEG10 у мышей приводят к ранней эмбриональной гибели. У пациентов с СРС структурные нарушения в указанных импринтированных генах не обнаружены. Именно поэтому на сегодняшний день сложно сказать, какой именно ген на хромосоме 7 вносит решающий вклад в формирование фенотипа СРС.

АНОМАЛИИ ИМПРИНТИНГА ГЕНА Н19 ПРИ СИНДРОМЕ СИЛЬВЕРА-РАССЕЛА

Хромосомный район 11р15.5 содержит протяженный кластер импринтированных генов, вовлеченных в патогенез СБВ. До тех пор пока не было обнаружено двух материнских дупликаций этого хромосомного района у больных, никто не предполагал, что его изменения могут вызывать развитие еще одного синдрома. Тщательный молекулярный анализ показал, что ряд пациентов имеют гипометилирование или ПИ гена H19, имеющего материнскую экспрессию, т.е. ген начинает экспрессироваться и с отцовского аллеля. Это связано с тем, что ЦИ1 на отцовской хромосоме не подвергается метилированию и связывает белок CTCF, что приводит к биаллельной экспрессии H19 и биаллельной инактивации IGF2 (рис. 22-8). В частности, показано, что ДМР в 5'-районе IGF2 на отцовской хромосоме также гипометилирован. Второй ЦИ (KCNQ1OT1), расположенный в гене KCNQ1, за редким исключением, не подвергается изменениям метилирования у больных с СРС.

В клетках пациентов с СРС аномалии метилирования H19 регистрируют с частотой 0-35%. Это означает, что только часть клеток теряет метилирование H19 на отцовской хромосоме. Мозаичная этиология аномалий импринтинга показывает, что нарушения возникают на уровне первых делений дробления, а значит, основная масса случаев заболевания имеет спорадический характер.

В 40% случаев СРС, где молекулярная патология не выявлена, могут иметь другой, еще не установленный молекулярный дефект или объясняться сложностями клинической диагностики синдрома.

ОДНОРОДИТЕЛЬСКАЯ ДИСОМИЯ ПО ХРОМОСОМЕ 14

Район хромосомы 14q32.2 (рис. 22-9, см. цв. вклейку) содержит кластер импринтированных генов: часть экспрессируется с отцовской хромосомы - DLK1, RTL1 и DIO3, а другие - гены нкРНК GTL2, RTL1as, MEG3, MEG8, MEG9, мякРНК и miРНК - с материнской. DLK1 регулирует дифференцировку преадипоцитов, экспрессируется в нейроэндокринных тканях, особенно в корковом слое надпочечников. RTL1 - ретротранспозон-подобный ген, экспрессируется в плаценте и позднем фетальном периоде. DIO3 - йодтирониндейодиназа 3-го типа - имеет несколько транскриптов: один, протяженностью 2,1 т.н., экспрессируется в плаценте, фетальной печени и матке, другой - 3,2 т.н. - в яичках, мочевом пузыре и матке, третий - 4,8 т.н. - в сердце и скелетных мышцах. Функция нкРНК GTL2 неизвестна, но показано, что интронный ДМР содержит сайт связывания белка CTCF, что предопределяет ее регуляторные функции. Функции RTL1as, MEG8 и MEG9 неизвестны. Паттерны экспрессии генов, зависящие от родительского происхождения, регулируются первичным межгенным ДМР, имеющим герминальное происхождение (MEG3/DLK1: IG-ДМР), и вторичным ДМР, функционирующим уже после оплодотворения (MEG3-ДМР). Оба ДМР метилированы на отцовской хромосоме в норме.

image
Рис. 22-8. Биаллельная экспрессия гена Н19 при синдроме Сильвера-Рассела

Синдром Темпл (OMIM #616222) характеризуется пренатальной и постнатальной задержкой роста и ранним началом полового созревания, малым ростом, гипотонией, трудностями кормления в раннем детстве, моторной задержкой, слабостью суставов, ожирением нижней части туловища и признаками дисморфогенеза, такими как широкий лоб и короткий нос с широким кончиком и микроакрией. В связи с относительно легкими и зависимыми от возраста фенотипическими проявлениями популяционная частота синдрома неизвестна, и, вполне вероятно, заболевание сложно однозначно диагностировать. Кроме того, синдром Темпл имеет несколько общих клинических признаков, характерных для СПВ и СРС.

Синдром обусловлен изменением экспрессии импринтированных генов на хромосоме 14q32.2. Механизмами, приводящими к функциональной гемизиготности импринтированных генов 14q32 и клиническим фенотипическим аномалиям, являются: 1) материнская ОРД по хромосоме 14 (78%); 2) изолированная потеря метилирования в районе MEG3-ДМР (12%); 3) делеции 14q32 отцовского происхождения (10%).

Характерными признаками синдрома Кагами-Огата (OMIM #608149) являются: крупные размеры плода (вес при рождении непропорционально больше, чем длина), многоводие, плацентомегалия, сниженный/отсутствующий сосательный рефлекс и гиповентиляция в неонатальном периоде, дефекты брюшной стенки, начиная от омфалоцеле до диастаза прямых мышц живота, специфические признаки дисэмбриогенеза (полные щеки, вдавленная переносица, микрогнатия, короткая складчатая шея и выступающий фильтр), маленькая колоколообразная грудная клетка (патогномоничный признак) с ребрами, похожими на одежную вешалку, и различной степени выраженности задержка развития и умственная отсталость. Некоторые неспецифические фенотипические признаки сходны с таковыми при СБВ. Синдром ассоциирован с повышенным риском развития гепатобластомы (9%) и неонатальной смертностью до 20-25%.

Синдром Кагами-Огата может быть вызван тремя различными молекулярными событиями: 1) отцовская ОРД по хромосоме 14 (65% случаев); 2) микроделеции, повреждающие импринтированный район 14q32.2 на материнской хромосоме (20%); 3) гиперметилирование ДМР MEG3 на материнской хромосоме (15%). Если отцовская ОРД 14 и гиперметилирование MEG3 возникают спорадически, то микроделеции могут привести к наследуемому по материнской линии синдрому Кагами-Огата. Недавно было показано, что делеции импринтированного района не обязательно включают ДМР, поэтому нормальный паттерн метилирования не исключает наличие синдрома.

Было показано, что гипометилирование в домене DLK1/MEG3 приводит к снижению экспрессии импринтированных генов, таких как IGF2, SNURF и IPW, а также ряда других неимпринтированных генов, участвующих в стимулировании роста. Изменения в экспрессии могут отражать, прямо или косвенно, участие нкРНК MEG3 и MEG8 района 14q32.2 в этом процессе. Было показано, что нкРНК регулируют экспрессию генов как in cis, так и in trans посредством ассоциации с модификаторами хроматина. Гиперэкспрессия или инактивация экспрессии MEG3 и MEG8 в культурах нормальных фибробластов может быть связана с нарушением регуляции импринтированных генов в хромосомных районах 11p15.5 и 15q11-q13, в частности, установлено: 1) гиперэкспрессия MEG3 связана со снижением уровня транскриптов IPW; 2) гиперэкспрессия MEG8 связана с более низкими уровнями SNURF и 3) совместная гиперэкспрессия MEG3 и MEG8 связана с более низкими уровнями транскриптов IGF2. Это показывает, что MEG3 и MEG8 могут регулировать in trans экспрессию других импринтированных генов. Ранее было установлено, что гиперэкспрессия IPW может подавлять экспрессию MEG3. Таким образом, вполне вероятно, что в эпитранскриптоме может существовать система реципрокного контроля, которая связывает работу нкРНК импринтиро-ванных районов, а это, в свою очередь, может способствовать клиническому перекрыванию фенотипических проявлений СПВ, СБВ и СРС.

Псевдогипопаратиреоз и импринтированный локус хромосомы 20q13.2

Псевдогипопаратиреоз (ПГПТ) - гетерогенная группа эндокринных нарушений, характеризующаяся почечной резистентностью к паратиреоидному гормону, вызывающей гипокальциемию, гиперфосфатемию и повышенный уровень циркулирующего паратиреоидного гормона. В зависимости от молекулярной патологии ПГПТ включает другие эндокринные патологии, связанные с резистентностью к воздействию гормонов и рядом неэндокринных особенностей. В целом распространенность ПГПТ оценивается как 1,1:100 000. Клинически гетерогенные фенотипы являются результатом структурных и функциональных изменений гена GNAS, кодирующего α-субъединицу белка, связывающего гуанин (Gsα).

Псевдогипопаратиреоз типа 1A (ПГПТ1А) (OMIM #103580) обусловлен мутациями с потерей функции в материнском аллеле гена GNAS. У пациентов с ПГПТ1А наблюдаются генерализованная гормонорезистентность различной степени, умственная отсталость, ожирение, связанное со снижением энергетических затрат в состоянии покоя, наследственная остеодистрофия Олбрайта (АНО), проявляющаяся низкорослостью, округлым лицом, подкожными оссификатами, брахидактилией и другими скелетными аномалиями.

Потеря функции Gsα на отцовском аллеле вызывает псевдопсевдогипопарати-реоз (ППГПТ) (OMIM #612463). Поскольку почечные тубулярные клетки преимущественно экспрессируют материнский аллель GNAS, то мутация, унаследованная от отца, приводит к нормальному почечному ответу на паратиреоидный гормон, вызывая АНО без сопутствующих эндокринных нарушений. Отцовские мутации с потерей функции могут приводить к прогрессирующей костной гетероплазии (OMIM#166350), состоянию, характеризующемуся подкожной оссификацией, появляющейся в детском возрасте и прогрессирующей с возрастом, с вовлечением подкожных и более глубоких соединительных тканей, хотя АНО или гормоноре-зистентность отсутствуют. Пациенты с ППГПТ и прогрессирующей костной гете-роплазией имеют вдвое сниженную экспрессию Gsα в эритроцитах, хотя в норме GNAS экспрессируется биаллельно. AHO может быть вызвана гаплонедостаточностью Gsα в тканях, где GNAS экспрессируется с обоих аллелей.

Напротив, псевдогипопаратиреоз типа 1B (ПГПТ1В) (OMIM #603233) клинически характеризуется изолированной почечной резистентностью к паратиреоидному гормону и в некоторых случаях резистентностью к тиреотропному гормону. У таких пациентов редко обнаруживается фенотип АНО. Интересно, что экспрессия Gsα в эритроцитах умеренно снижается у пациентов с АНО. Все пациенты с ПГПТ1В имеют по крайней мере потерю метилирования в ДМР GNAS А/В, что, вероятно, приводит к снижению экспрессии GNAS-Gsα транскрипта в тканях, подверженных импринтингу. Гормональная резистентность обусловлена потерей метилирования материнского аллеля. В целом 20% случаев ПГПТ1В наследуются и вызываются делециями в центрах импринтинга, в то время как остальные 80% являются спорадическими и связаны с аномалиями метилирования, охватывающими весь локус GNAS. Небольшое количество спорадических случаев ПГПТ1В связано с отцовской ОРД хромосомы 20q. Дупликации и делеции в локусе GNAS были выявлены всего у нескольких пациентов, а в большинстве случаев этиологию заболевания установить не удается. Описаны как спорадические, так и семейные случаи заболевания, причем последние наследуются по аутосомно-доминантному типу с неполной пенетрантностью. Анализ больших семей показал, что резистентность к паратиреоидному гормону развивается только в том случае, если дефект наследуется по материнской линии, т.е. тип наследования подобен тому, который обнаруживают в семьях с ПГПТ1А/ППГПТ.

Материнская ОРД по хромосоме 20, как правило, вызывается редукцией трисомии, произошедшей в результате нерасхождения во время второго деления мейоза, до дисомии. Пациенты имеют маленький рост, экстремальные сложности вскармливания, вызванные невозможностью сосания в первые годы жизни. Фенотипические признаки пациентов с материнской ОРД перекрываются с таковыми при СРС и требуют дифференциальной диагностики.

Ген картирован на хромосоме 20q13.2. Локус GNAS имеет три альтернативных первых экзона (А/B, XL и NESP55), которые сплайсируются с экзонами 2-13. Это приводит к возникновению различных транскриптов (рис. 22-10). В непосредственной близости от альтернативных экзонов расположены ДМР, что приводит к тому, что NESP55 экспрессируется только с материнской хромосомы, хотя XL, экзон А/В и антисмысловой транскрипт NESP55АС экспрессируются с отцовской хромосомы.

Более протяженный вариант белка Gsα - XL - экспрессируется преимущественно в нейроэндокринных тканях и нервной системе. Оба белка различаются только по N-концу. Другой белок гена GNAS - NESP55 - хромогранинподобный нейроэндокринный секреторный белок. Так же, как и в случае XL, альтернативный экзон сплайсируется с экзонами 2-13, но в результате существования в нем терминирующего кодона NESP55 не имеет гомологии с белком Gsα. Указанные транскрипты экспрессируются с отцовской или материнской хромосомы соответственно. Два других транскрипта - А/В и антисмысловой NESPAS, у которого есть свои собственные экзоны, экспрессируются во всех тканях с отцовской хромосомы, но не транслируются. Промотор GNAS, кодирующий Gsα, не имеет дифференциального метилирования и экспрессируется биаллельно практически во всех тканях, экспрессия с материнского аллеля происходит только в проксимальных канальцах почек, щитовидной железе, гипофизе и гонадах.

Если у пациентов с ПГПТ1А, как правило, обнаруживают мутации в GNAS, то у пациентов с ПГПТ1В таковых не обнаружено. В то же время у последних определяют потерю метилирования ДМР локуса GNAS, особенно в области альтернативного экзона А/В, что приводит к биаллельной экспрессии А/В-транскрипта (рис. 22-11, см. цв. вклейку).

Гетерозиготная делеция протяженностью 3 т.п.н. обнаружена в 220 т.п.н цен-тромернее экзона А/В как у пациентов со спорадическим, так и унаследованным от матери ПГПТ1В. Эта делеция повреждает экзоны 4-6 гена STX16, кодирующего белок синтаксин 16, который вовлечен в межклеточные взаимодействия. Другой вариант делеции повреждает экзоны 2-4, т.е. наименьший район перекрывания делеций расположен в районе экзона 4 и содержит CpG-обогащенный участок, который не подвержен дифференциальному метилированию. Очевидно, что этот ген не может быть вовлечен в патогенез заболевания, но все пациенты с делецией имеют потерю метилирования в районе экзона А/В; она нарушает cis-действующий элемент, контролирующий импринтинг, который устанавливает и/или поддерживает метилированный статус ДМР экзона А/В на материнской хромосоме.

image
Рис. 22-10. Экзон-интронная организация локуса GNAS и транскрипты, получаемые в результате альтернативного сплайсинга: Gsα-транскрипт экспрессируется биаллельно, за исключением проксимальных почечных канальцев, щитовидной железы, гонад и гипоталамуса. XL, A/B и AS (антисмысловой транскрипт) имеют отцовскую экспрессию, а NESP55 - материнскую. Промоторные районы указанных транскриптов имеют дифференциальное метилирование на отцовской (р+/-) и материнской хромосоме (м+/-). Звездочкой отмечены терминирующие кодоны. ДМР - дифференциально метилированные районы

В нескольких семьях с заболеванием и аномалиями импринтинга локуса GNAS была обнаружена делеция ДМР экзона NESP55, которая одновременно повреждала экзоны 3 и 4 антисмыслового транскрипта. Материнские делеции ДМР NESP55 полностью уничтожают материнский импринт локуса GNAS, приводя к биаллельной экспрессии XL, A/B и антисмыслового транскрипта. В этом районе содержится еще один регуляторный элемент, необходимый для полноценного метилирования материнского аллеля GNAS.

В основной массе спорадических случаев ПГПТ1В, сопровождающихся нарушением импринтинга как ДМР экзона А/В, так и всех ДМР локуса GNAS, но при отсутствии делеций в районе STX16 и ДМР NESP55 можно предполагать молекулярные нарушения в других отдаленных регуляторных районах, которые еще требуется определить. Все молекулярные изменения при ПГПТ1В повреждают импринтинг экзона А/В. Поскольку при заболевании нарушается экспрессия Gsα, правильное метилирование на материнской хромосоме экзона А/В, располагающегося в непосредственной близости от промотора Gs α, - необходимое условие экспрессии этого белка, по крайней мере, в проксимальных почечных канальцах.

Несмотря на то что все молекулярно-генетические причины, приводящие к ПГПТ1В, еще не выяснены, молекулярная диагностика может быть основана на анализе метилирования всех ДМР локуса, а ДМР экзона А/В - в первую очередь. Исследование можно проводить с использованием метилчувствительной ПЦР (подобно анализу потери метилирования гена IGF2 при СБВ) и метилспецифической ПЦР.

Транзиторный неонатальный сахарный диабет

ТНСД (#OMIM 601410) - редкое заболевание (частота - 1:500 000 новорожденных), которое манифестирует в раннем неонатальном периоде гипергликемией, глюкозурией, выраженной дегидратацией организма и задержкой роста. Необходимость инсулинотерапии исчезает в течение 6 нед. Выздоровление происходит у 50% новорожденных к 1,5 годам, но у пациентов остается предрасположенность к развитию сахарного диабета 2-го типа в течение взрослой жизни.

ТНСД имеет три типа, которые обусловлены патологией в разных генах. ТНСД1 является результатом аномальной экспрессии импринтированного гена PLAGL1 в районе хромосомы 6q24.2 или гена ZFP57 в районе хромосомы 6p22.1. ТНСД типов 2 и 3 возникает в результате мутаций в генах ABCC8 и KCNJ11 соответственно, расположенных в районе хромосомы 11р15.1, и не относятся к болезням импринтинга. ТНСД1 возникает в результате отцовских ОРД хромосомы 6 (35-40%), дупликации 6q24 (35-40%) и аномалий метилирования ЦИ материнского аллеля в 6q24 (20%). Мутации ZFP57 достаточно редки и описаны всего в нескольких случаях ТНСД.

Несколько спорадических случаев ТНСД с отцовской ОРД по хромосоме 6 позволили предположить, что заболевание связано либо с экспрессией двойной дозы отцовских импринтированных генов, либо с отсутствием экспрессии таковых на материнской хромосоме (рис. 22-12, см. цв. вклейку).

В небольшом числе описанных семейных случаев наследование было исключительно от отца и ассоциировалось с дупликацией района хромосомы 6q24. Молекулярный анализ таких семей позволил определить наименьший район дупликаций, составляющий 500 т.п.н. В нем был обнаружен ДМР, метилированный на материнской хромосоме и неметилированный на отцовской хромосоме, регулирующий два импринтированных гена - PLAGL1 и HYMAI, которые активно экспрессируются в поджелудочной железе.

Ген PLAGL1 регулирует транскрипцию и является геном-супрессором опухолевого роста. Его белок с мотивом цинковых пальцев индуцирует транскрипцию гена PACAP (рецептор полипептида, активирующего аденилатциклазу гипофиза), который усиливает секрецию инсулина и регулирует работу β-клеток поджелудочной железы. Гиперэкспрессия PLAGL1 приводит к аномальной работе этих клеток. Кроме того, PLAGL1 регулирует работу ряда импринтированных и неимпринтированных генов, таких как IGF2, H19, SLC2A4, CDKN1C и PPARj1, вовлеченных в процессы клеточного роста и метаболизма. PLAGL1 состоит из 12 экзонов и экспрессируется с четырех различных промоторов, в результате чего получаются 4 изоформы белка. Транскрипты с промоторов П2, П3 и П4 экспрессируются биаллельно, и только транскрипт с П1, который является ДМР и ЦИ, экспрессируется только с отцовского аллеля. Еще один ген в этом локусе - HYMAI кодирует днРНК. Ген состоит из одного экзона и имеет перекрывающийся с транскриптом PLAGL1 сайт старта транскрипции в ЦИ/П1. Поэтому статус метилирования ЦИ/П1 регулирует как экспрессию HYMAI, так и определенных транскриптов PLAGL1.

Обычно отцовский ЦИ/П1 гипометилирован, а материнский - гиперметилирован, следовательно, транскрипты HYMAI и PLAGL1, регулируемые ЦИ/П1, экс-прессируются с отцовского аллеля. Потеря метилирования материнского аллеля у пациентов ТНСД сопровождается повышенным весом и индексом массы тела.

Множественные аномалии метилирования импринтированных регуляторных районов

С 2006 г. начали обсуждать вопрос о новой болезни импринтинга, являющейся результатом материнского гипометилирования различных импринтированных локусов, - МАМ. МАМ были выявлены в импринтированных как материнских, так и отцовских локусах при различных болезнях импринтинга. Наибольшая частота эпимутаций наблюдается при ТНСД (50%), гипометилирование ЦИ2 - при СБВ (25%). МАМ при СРС и ПГПТ1В определяется в 8-10%. Была описана семья (близкородственный брак), в которой две дочери имели фенотипические признаки ТНСД с некоторыми симптомами СБВ. При исследовании статуса метилирования импринтированных районов установлено, что потеря метилирования произошла не только в импринтированном районе ZAC (6q24), но и в районах KCNQ1OT1 (11p15.5), GRB10 (7р11.2-р12), PEG3 (19q13), PEG1/MEST (7q32) и NESPAS (20q13). Было предположено, что в семье существовал некий аутосомно-рецессивный дефект, повреждающий механизмы метилирования у потомства, или был нарушен процесс установления импринтинга в ооцитах.

В результате исследований были описаны мутации в гене ZFP57 у пациентов с ТНСД и МАМ в разных ЦИ. Ген ZFP57 кодирует транскрипционный репрессор, который формирует комплекс с белком ко-репрессором KAP1 (KRAB-ассоциированный белок-1). KAP1 рекрутирует другие белки, такие как метил-трансфераза лизина 9 гистона Н3 (SETDB1), ядерный белок NP95, который, в свою очередь, привлекает ДНК-метилтрансферазы. Таким образом, этот белковый комплекс играет огромную роль в регуляции и поддержании метилирования ДНК в различных ЦИ. Поэтому мутации ZFP57, приводящие к потере белка или появлению дефектного белка, нарушают метилирование различных ЦИ, что ведет к ПИ.

ZFP57 связывается с метилированными ЦИ в преимплантационном развитии, защищая их от деметилирования и сохраняя родительскую идентичность. В норме сайт для связывания ZFP57 обнаружен в районах 17 из 31 импринтированных ДМР, а в результате его мутаций наиболее часто нарушается метилирование PEG3, PLAGL1, INPPF5, NAP1L5 и GRB10.

Профиль экспрессии еще одного члена семейства белков с мотивом цинкового пальца, ZFP445, устойчивость к мутациям с потерей функции, возможность белка связываться и обеспечивать (формировать) гетерохроматин в районах ЦИ говорит о его важной роли в поддержании метилирования на ранних этапах развития эмбриона. Нокдаун гена приводит к невозможности связывания KAP1 и метилирования H3K9me3, следовательно, увеличивается экспрессия генов, происходит потеря метилирования в ЦИ, включая Н19. Все это подтверждает, что, подобно ZFP57, ZFP445 может связываться с ЦИ, привлекать KAP1 и запускать метилирование H3K9me3.

Также показано, что нокаут ZFP42 вызывает потерю метилирования нескольких импринтированных ДМР, за исключением Н19, а единственная выявленная мутация привела к МАМ.

Еще одной возможной причиной МАМ ЦИ могут являться белки NLRP, представляющие собой небольшое подсемейство белков, необходимых для созревания ооцита и регулирования метилирования на ранних стадиях эмбриогенеза. Материнская мутация NLRP2 была обнаружена у двух детей с СБВ и МАМ. В результате мутаций NLRP5 и материнские, и отцовские импринтированные ДМР теряют метилирование, что также приводит к МАМ. NLRP7 вовлечен в установление ооцитспецифического метилирования, а его мутации приводят к рецидивирующему пузырному заносу с широкой потерей материнского метилированного импринта, в то время как отцовские метилированные ДМР не изменяются.

Редкие синдромы, связанные с импринтированными генами

Синдром Бирк-Барел (OMIM #612292) характеризуется тяжелой гипотонией новорожденных, преходящей гипогликемией новорожденных, контрактурами суставов, широкими альвеолярными гребнями, расщелиной нёба, микроретрогнатией, задержкой развития и вариабельной умственной отсталостью. Отличительными чертами лица являются долихоцефалия, битемпоральное сужение, короткий фильтр, нависающая верхняя губа и медиально выступающие брови. Это заболевание вызвано специфической миссенс-мутацией (c.770G>A, p.Gly236Arg) в материнской копии гена KCNK9/TASK3, расположенного в хромосомном районе 8q24. В этом районе имеется два импринтированных гена: PEG13 экспрессируется с отцовского аллеля, а KCNK9 - с материнского аллеля. Реципрокная экспрессия этих генов регулируется материнским ДМР, расположенным внутри транскрипта PEG13.

Ген KCNK9/TASK3 кодирует белок подсемейства калиевых каналов с двумя поровыми доменами. Каналы TASK3 широко экспрессируются, особенно в головном мозге, где они играют роль в миграции кортикальных пирамидальных нейронов. Следует отметить, что нестероидные противовоспалительные препараты фенами-новой кислоты, особенно тефлуфенаминовая кислотаρ , способны стимулировать двухпоровые калиевые каналы, частично восстанавливая уменьшенный внешний ток через КСNК9-мутантные каналы, а это свидетельствует о том, что соединения фенаминовой кислоты могут быть полезны при лечении этого состояния.

Синдром задержки внутриутробного развития, метафизарной дис-плазии, врожденной гипоплазии надпочечников и аномалий половых органов - IMAGE (OMIM #614732) является результатом миссенс-мутаций в гене CDKN1C, который отрицательно регулирует клеточную пролиферацию. Все 5 мутаций кластеризованы в высококонсервативной области в пределах 6 аминокислот PCNA-связывающего домена CDKN1C и нарушают связывание PCNA (ядерный антиген пролиферирующих клеток). Поскольку CDKN1C, расположенный в критическом районе для СБВ (хромосома 11р15.4), экспрессируется только с материнского аллеля, синдром возникает только тогда, когда мутация наследуется от матери. Синдром характеризуется СРС-подобным фенотипом, метафи-зарной дисплазией, врожденной гипоплазией надпочечников с надпочечниковой недостаточностью, при этом часто выявляются половые аномалии (двусторонний крипторхизм, микропенис и гипогонадотропный гипогонадизм).

Ретинобластома (РБ) (OMIM #180200) - наиболее частая детская интраокулярная злокачественная опухоль сетчатки глаза, составляющая 3% всех опухолей детского возраста. Опухоль возникает из клеток - предшественников колбочек с частотой 1:16 000-18 000 новорожденных и характеризуется высокой степенью злокачественности, инвазивностью и способностью быстро метастазировать в соседние органы и ткани.

В основе молекулярных событий, приводящих к развитию РБ, лежит биаллельная инактивация гена-супрессора RB1 в клетках опухоли. При спорадической РБ, которая составляет 60% случаев, обе мутации являются соматическими, то есть происходят в одной и той же клетке - предшественнице сетчатки. Спорадическая форма проявляется как унилатеральная опухоль и диагностируется, как правило, после 2 лет.

При наследственной РБ, обнаруживаемой в 40% случаев, герминальная мутация в одном из аллелей гена RB1 обуславливает предрасположенность к заболеванию и его семейную передачу, а развитие опухоли инициируется соматической мутацией в другом аллеле гена в клетке сетчатки, которая приобретается внутриутробно или в раннем детстве. Наследственная РБ манифестирует в более раннем возрасте по сравнению со спорадической формой (средний возраст постановки диагноза составляет 12 мес) и носит в большинстве случаев мультифокальный и билатеральный характер. Заболевание передается аутосомно-доминантно с пенетрант-ностью более 90%. Кроме того, у носителей герминальной мутации повышен риск развития других первичных опухолей различной локализации.

В некоторых семьях с РБ (два и более носителя одинаковой герминальной мутации в родословной) возможен более мягкий фенотип с неполной пенетрантностью (у части носителей герминальной мутации заболевание не развивается) и вариабельной экспрессивностью (одинаковая мутация у разных членов семьи может проявляться униили билатеральной формой заболевания). Фенотипическое проявление наследственной РБ зависит от функционального типа герминальной мутации в гене RB1. В свою очередь, молекулярные механизмы, лежащие в основе вариабельного фенотипического проявления одинаковой мутации у разных членов семьи, объясняются эффектом родительского происхождения мутации RB1.

В гене RB1 идентифицирован импринтированный регион (1,2 т.п.н.) - CpG-островок (CpG 85), расположенный во втором интроне гена, который дифференциально метилирован в зависимости от родительского происхождения аллеля - регион метилирован на материнской хромосоме и неметилирован на отцовской. Кроме того, RB1 содержит еще два CpG-островка: CpG 106 и CpG 42. Островок CpG 106, захватывающий промотор и 1-й экзон гена, биаллельно неметилирован и обеспечивает биаллельную экспрессию основного транскрипта, кодирующего белок pRB. Островок CpG 42, располагающийся во 2-м интроне гена, метилирован на обеих хромосомах и не обладает регуляторной активностью (рис. 22-13).

Установлено, что CpG 85 является частью 5'-усеченного процессированного псевдогена, образовавшегося из белок-кодирующего гена KIAA0649, расположенного на 9 хромосоме и интегрировавшегося в RB1 в обратной ориентации. CpG 85 выступает в качестве промотора для альтернативного транскрипта RB1, который экспрессируется только с неметилированной отцовской хромосомы. Несмотря на ожидаемо более высокий общий уровень экспрессии мРНК транс-криптов с отцовского аллея по сравнению с таковым с материнского, уровень экспрессии с отцовского аллея ниже в 2-3 раза за счет интерференции транскрипции, вызванной совместной экспрессией регулярного и альтернативного транскриптов. Интерференция транскрипции - это механизм, при котором транскрипция одного гена имеет подавляющее влияние на транскрипцию другого гена. Так, транскрипционный комплекс альтернативного транскрипта гена RB1, который связывается с неметилированным островком CpG 85 на отцовской хромосоме, выступает в качестве блока для прохождения транскрипционного комплекса основного транскрипта на том же аллеле, что приводит к уменьшению уровня экспрессии на отцовской хромосоме. Это свидетельствует об эпигенетической регуляции экспрессии гена RB1 в зависимости от родительского происхождения аллеля. В частности, низкопенетрантные герминальные мутации RB1, унаследованные от отца, приводят к развитию РБ чаще и в более тяжелой форме по сравнению с таковыми, унаследованными от матери. Считается, что в случае наследования низкопенетрантной мутации по материнской линии опухолевой супрессорной активности pRB достаточно для предотвращения развития РБ. Напротив, при передаче мутантного аллеля от отца низкая остаточная активность белка за счет более низкой экспрессии будет имитировать мутацию, приводящую к отсутствию белка, что приведет к развитию заболевания.

image
Рис. 22-13. Структура 5'-района гена RB1 и локализация в нем CpG-островков (CpG 106, CpG 42, CpG 85). Экзоны 1-4 - регулярные экзоны RB1, экзон 2B - стартовый экзон для альтернативного транскрипта гена (первый экзон альтернативного транскрипта 2B соединяется с третьим регулярным экзоном RB1). Белыми кружками обозначены неметилированные CpG-островки, черными - метилированные; стрелки указывают направление транскрипции

Синдром Шаафа-Янга (OMIM #615547) является СПВ-подобным заболеванием, обусловленным нонсенс- и миссенс-мутациями (всего 9) в гене MAGEL2, который расположен в критической области хромосомы 15q11-q13 и обычно импринтирован на материнской хромосоме, а экспрессируется с отцовской. Синдром характеризуется гипотонией новорожденных, задержкой развития и умственной отсталостью, гипогонадизмом, аутистическим поведением и контрактурами суставов. Типичные проявления СПВ, такие как гиперфагия и ожирение, обычно отсутствуют; таким образом, фенотипическое сходство с СПВ ограничивается неонатальным периодом. Фенотипические проявления варьируют от тяжелой фетальной акинезии до легкой степени выраженности, включая умственную отсталость и контрактуры пальцев. Интересно, что мутации, приводящие к укороченному белковому продукту гена MAGEL2, вызывают синдром Шаафа-Янга, а делеции всего гена приводят лишь к незначительным проявлениям или полному отсутствию клинического фенотипа. Поскольку MAGEL2 имеет только один экзон, мутации могут приводить к укороченному белку с доминантно-негативным эффектом. К тому же, вполне вероятно, что делеция всей отцовской копии гена, включая его промотор, может привести к частичному восстановлению экспрессии материнского метилированного аллеля.

Синдром центрального преждевременного полового созревания (CPP) (OMIM #176400), также известный как гонадотропинзависимое преждевременное половое созревание, характеризуется преждевременной активацией репродуктивной оси - до 6-летнего возраста (5-6,5 года) у девочек и 8-летнего (5,9-8,5) - у мальчиков. Распространенность CPP оценивалась примерно в 1,1:100 000, при общем соотношении мужчин и женщин 1:10. У пациентов выявляют признаки раннего полового созревания, такие как преждевременное развитие молочных желез или увеличение яичек, ускорение роста и костного возраста, сопоставимые с повышенными базальным и GnRH-стимулированным уровнями ЛГ. Центральное преждевременное половое созревание 2 (CPPB2) (OMIM #615346) обычно вызывается гетерозиготными инактивирующими мутациями в гене MKRN3/ZFP127, расположенном в критической области СПВ (хромосома 15q11-q13). Антисмысловая РНК ZNF127AS с неизвестной функцией перекрывает этот ген и, вероятно, регулирует экспрессию MKRN3/ZFP127. Ген импринтирован на материнской хромосоме, а экспрессируется с отцовской, поэтому только мутации, унаследованные от отцов, приводят к заболеванию. Только один выявленный носитель мутации, унаследованной от матери, не имел фенотипических проявлений. Высокая частота мутаций MKRN3/ZFP127 была обнаружена в когорте мужчин с преждевременным половым созреванием. Половое созревание обычно начинается с импульсного выхода GnRH из гипоталамических нейронов. Действительно, наступление половой зрелости требует как уменьшения факторов, которые ингибируют высвобождение GnRH, так и увеличения стимулирующих факторов. Характер экспрессии MKRN3/ZFP127 оказывает ингибирующее влияние на секрецию GnRH, но точный механизм, посредством которого его дефицит приводит к ранней реактивации пульсирующей секреции GnRH, еще предстоит выяснить. Агонисты GnRH могут быть вариантом лечения CPP для того, чтобы уменьшить скорость костного возраста, роста и прогрессирования клинических признаков полового созревания.

ОРД хромосомы 16 и дисплазия альвеолярных капилляров с аномальным расположением легочных вен (OMIM #265380). Частота ОРД по хромосоме 16 гораздо больше, чем предполагается, так как она одна из самых высоких на ранних этапах эмбрионального развития, а коррекция трисомии до дисомии, приводящая к ОРД, является обычным процессом. Материнская ОРД по хромосоме 16 ассоциируется с множественными аномалиями и задержкой внутриутробного развития, но без явного специфического фенотипа. Тем не менее следует выделить такие аномалии, как врожденные пороки сердца, гипоплазия легких, трахеопищеводный свищ, мальротация кишечника, отсутствие желчного пузыря, агенезия почек, гидронефроз, атрезия ануса и единственная пупочная артерия. Гетерогенность фенотипа может являться результатом патологии плаценты, трисомной по хромосоме 16, и невыявленной мозаичной трисомии 16 у плода. Гаплонедостаточность гена FOXF1 (делеции и мутации), расположенного в районе хромосомы 16q24.1, вызывает дисплазию альвеолярных капилляров с аномальным расположением легочных вен - летальное неонатальное нарушение развития легких. Клинические фенотипы, связанные с материнской ОРД 16, скорее всего, являются результатом несбалансированной экспрессии импринтированных генов. Очень редко выявляемая отцовская ОРД 16 сопровождается незначительными аномалиями фенотипа, а обнаруженные гендозозависимые ВПР могут возникать в результате невыявленных мутаций в генах рецессивных заболеваний.

В районе хромосомы 16p13.3 картирован импринтированный ген ZNF597, кодирующий белок цинкового пальца и экспрессирующийся только с материнской хромосомы. Несмотря на то что функция ZNF597 еще не определена, было предположено, что его гиперэкспрессия может внести свой вклад в некоторые фенотипические признаки материнской ОРД 16.

Болезни импринтинга и вспомогательные репродуктивные технологии

Начиная с 1978 г. ВРТ стали широко использовать во всем мире, и сейчас рождение детей, зачатых «в пробирке», - не редкость и составляет 1-3% всех новорожденных. В 2002 г. появились первые сведения о новорожденных с болезнями импринтинга. Безусловно, интересен тот факт, что у таких пациентов, как правило, не обнаруживают структурных аномалий импринтированных районов (делеции, дупликации), а заболевания возникают в результате эпимутаций - нарушений метилирования ДМР и регуляторных последовательностей импринтированных генов. К эпигенетическим аномалиям может приводить целый ряд причин: 1) собственно бесплодие; 2) процесс стимуляции овуляции; 3) физические манипуляции с эмбрионом в процессе оплодотворения in vitro (IVF), введение сперматозоида в яйцеклетку (ICSI), непосредственно перенос эмбриона; 4) особенности культивирования эмбриона in vitro.

Эти критические манипуляции совпадают с очень тонкими эпигенетическими процессами стирания, установления и поддержания метилирования на ранних этапах формирования гамет, оплодотворения и раннего эмбриогенеза (рис. 22-14). Большинство случаев связано с нарушением метилирования материнского алле-ля. Если исходить из процесса развития герминальных клеток, то ВРТ - маловероятная причина возникновения эпимутаций на отцовской хромосоме, так как импринт на отцовских аллелях в процессе гаметогенеза устанавливается раньше, чем на материнских.

Отцовский импринт, видимо, устанавливается уже на стадии диплоидного сперматогония. Напротив, в ооците материнский импринт начинает устанавливаться в растущем ооците и продолжает формироваться на стадиях от примордиального до антрального перехода, а для ряда генов окончательно формируется только перед овуляцией, что доказано в экспериментах на мышах. Именно поэтому механизмы материнского импринтинга могут быть уязвимы уже при стимуляции яичников. Кроме того, материнский геном может быть более подвержен дефектам импринтинга и метилирования в течение преимплантационного периода, когда эмбрион полностью зависит от условий культивирования in vitro. В ряде случаев установлена материнская ОРД. Этот факт имеет логическое обоснование: нерасхождение хромосом характерно для женщин старшего возраста, которые чаще прибегают к ВРТ.

image
Рис. 22-14. Критические этапы гаметогенеза и раннего эмбриогенеза, могущие привести к эпигенетической патологии при вспомогательных репродуктивных технологиях

Уже описано значительное количество случаев СБВ; статистический анализ показал, что вероятность рождения ребенка с СБВ после ВРТ примерно в 7-10 раз выше по сравнению с естественным зачатием. В подавляющем большинстве (83,3100%) пациенты имели гипометилирование материнского аллеля в районе СБВ-ЦИ2, регулирующем экспрессию генов CDKN1C и KCNQ1. Частота эпимутаций этого района значительно превышает таковую (50-60%) у пациентов, рожденных без использования ВРТ. На сегодняшний день описано несколько десятков случаев СЭ, возникших в результате использования ВРТ и имеющих эпимутации - потерю материнского метилирования в локусе SNRPN. В целом имеющихся данных недостаточно для подтверждения связи между ВРТ и СЭ в результате дефектов импринтинга, хотя основная масса случаев СЭ связана с делецией импринти-рованного района. Исследования ограничены еще и чрезвычайной редкостью аномалий импринтинга при СЭ, так как их частота в общей популяции составляет 1:300 000-700 000.

Случаев СРС описано еще меньше. В одном из исследований было показано, что в 11 случаях у детей с СРС, появившихся в результате ВРТ, у 10 было выявлено гипометилирование отцовского аллеля H19, наиболее распространенный молекулярный механизм СРС. У одного ребенка было установлено нормальное метилирование H19 и гиперметилирование ДМР PEG1/MEST (хромосома 7q32) отцовского аллеля. В другом исследовании СРС в результате ВРТ была выявлена высокая (80%) частота аномалий метилирования других ДМР, отличных от Я19, по сравнению с 30% пациентов, которые были зачаты естественным путем. Однако эти различия в паттернах метилирования между ВРТ и естественно зачатыми пациентами с СРС не отражались на их клинических особенностях или на тяжести синдрома. Таким образом, СРС не встречается чаще у детей, зачатых методом ЭКО/ИКСИ по сравнению с общей популяцией.

При исследовании 261 пациента с СПВ, рожденных в результате ВРТ, эпимутации импринтированного района не обнаружены, но установлены делеции критического района 15q11-q12. Их частота также не превышает популяционного уровня.

В нескольких исследованиях был изучен статус метилирования промоторного района гена RB1 у детей с РБ, рожденных в результате ВРТ. Ни в одном случае аномального метилирования выявлено не было. В настоящее время нет существенных доказательств того, что эпигенетические изменения, приводящие к спорадической РБ, происходят чаще в популяции ВРТ.

Описаны всего 2 пациента с ПГПТ1Б, родившихся в результате ВРТ. У обоих была определена потеря метилирования экзона А/В импринтированного района GNAS. Поэтому говорить о влиянии ВРТ на частоту заболевания преждевременно.

В отношении синдрома материнского гипометилирования, его характерных фенотипических проявлений и возможной ассоциации с ВРТ также говорить рано.

Заключение

Поскольку уже описано более 150 импринтированных генов, а предполагается, что генов с моноаллельной экспрессией должно быть не менее 200 (возможно, в разных тканях и в различные периоды онтогенеза), справедливо полагать, что причиной ряда синдромальных состояний, где молекулярный дефект еще неизвестен, и неспецифических состояний с признаками дисэмбриогенеза, задержкой умственного развития и когнитивных способностей станут эпигенетические нарушения, представленные ОРД различных хромосомных участков, аномальным метилированием ДНК и изменениями экспрессии нкРНК.

Появляется все больше данных об эпигенетическом наследовании приобретенных признаков (фенотипических и поведенческих) благодаря нкРНК сперматозоидов. В частности, показано, что несколько сотен важных для развития малых нкРНК соматического происхождения доставляются в сперматозоид специальным классом нановезикул эпидидимиса, называемых эпидидимосомами. Эпидидимис является ключевым участником формирования эпигенома спермы, так как может включать РНК из экзосом соматического происхождения. Состав нкРНК сперматозоидов отражает образ жизни и несет в себе «память» отцовского опыта; эта «память» на основе РНК передается потомству как приобретенные характеристики, способные повлиять на здоровье и общую биологическую судьбу потомства. Недавние эксперименты на мышах показали потенциал нкРНК сперматозоидов в качестве трансгенерационных модификаторов, свойства которых появились в ответ на условия окружающей среды или стресса, включая диету, сигаретный дым, чувствительность к запаху, когнитивные и поведенческие условия. Убедительные эксперименты показали, что нкРНК действительно являются трансгенерационными модификаторами - потомство из нормальных зигот, в которые вводили РНК сперматозоидов особей, подвергшихся стрессу, повторяет фенотипические черты животных - доноров РНК. РНК, доставляемые сперматозоидами при оплодотворении, выполняют регуляторные функции и ремоделируют профиль экспрессии генов на самых ранних стадиях эмбриогенеза. Таким образом, РНК играет роль центрального узла информации, служащего носителем информации, модификатором и аттенюатором (преобразователем) для многих биологических процессов, в том числе и эволюционных.

В то же время не следует забывать, что существует огромное количество мультифакторных заболеваний, где эпигенетические факторы регуляции играют одну из основных ролей. Метилирование ДНК, модификации хроматина, многочисленные некодирующие РНК и их регуляторные взаимодействия присутствует во всех вариантах патологии, в том числе играют очень значительную роль в возникновении, прогрессии, ответе на лечение и прогнозе развития мультифакторных заболеваний (онкологических, иммунных, атопических, эндокринных, кардиологических и др.). В рамках одной главы про все варианты патологии можно только упомянуть.

Список литературы

  1. Введение в молекулярную диагностику / В кн.: Молекулярно-генетические методы в диагностике наследственных и онкологических заболеваний. Т. 2. Под ред. М.А. Пальцева, Д.В. Залетаева. М.: Медицина, 2011.

  2. Эпигенетика / Под ред. С.Д. Эллиса, Т. Дженювейна, Д. Рейнберга. М.: Техносфера, 2013.

  3. Эпигенетика. Химический и медико-биологический аспекты / Под ред. В.Г. Граник. М.: Вузовская книга, 2018.

  4. DNA Methylation and Complex Human Disease / Ed. by Michel Neidhart. UK: Academic Press, 2015. eBook ISBN: 9780127999203.

  5. Epigenomics in Health and Disease / Ed. by Mario Fraga Agustin Fernandez. UK: Academic Press, 2015. eBook ISBN: 9780128004968.

  6. Medical Epigenetics / Ed. by Trygve Tollefsbol. UK: Academic Press, 2016. eBook ISBN: 9780128032404.

  7. Epigenetics in Human Disease, 2nd Edition / Ed. by Trygve Tollefsbol. UK: Academic Press, 2018. eBook ISBN: 9780128123294.

Глава 23. Хромосомные болезни

Введение

Хромосомные болезни занимают одно из ведущих мест в структуре врожденной и наследственной патологии человека, проявляясь нарушениями или задержкой физического развития, умственной отсталостью, МВПР различных систем органов, нарушениями репродукции, онкологическими заболеваниями (табл. 23-1).

image
Таблица 23-1. Вклад числовых и структурных хромосомных аномалий в летальность и наследственные патологические изменения у человека (по Gardner, Sutherland, 2004, с дополнениями)

Хромосомные болезни обусловлены числовыми и структурными аномалиями хромосом, большинство из которых приводят к летальным эффектам. Лишь сравнительно немногие варианты нарушений кариотипа совместимы с постнатальным развитием организма и ведут к хромосомным болезням. Для характеристики этой группы болезней целесообразно рассмотреть основные положения, касающиеся разнообразия, механизмов формирования и закономерностей клинического проявления хромосомного дисбаланса.

Все хромосомные аномалии разделяют на две группы - геномные и хромосомные мутации. К геномным мутациям относятся нарушения числа отдельных хромосом (анеуплоидия) и кратные изменения количества целых хромосомных наборов (полиплоидия). В категории хромосомных мутаций традиционно рассматривают структурные нарушения хромосом. Хромосомные аномалии могут возникать de novo либо наследоваться от здоровых родителей (например, микро-делеции и микродупликации с неполной пенетрантностью). Нарушения кариоти-па могут возникать в ходе мейоза de novo. Как правило, это числовые аномалии, формирующиеся в результате ошибок сегрегации хромосом в первом или втором мейотическом делении. Структурные аберрации хромосом также могут возникать в мейозе. Например, микроделеции и микродупликации участков хромосом могут образовываться вследствие неаллельной гомологичной рекомбинации между блоками низкокопийных повторов ДНК. Данный механизм объясняет развитие рекуррентных микроделеционных и микродупликационных синдромов, которые предложено называть геномными болезнями, поскольку их возникновение обусловлено изменениями на геномном уровне организации наследственной информации, ведущими к потере, амплификации или нарушению структурно-функциональной целостности дозозависимых генов. Возникающие при этом вариации в числе копий участков ДНК (CNV) являются этиологической основой ряда хорошо известных и вновь описываемых микроделеционных и микродупликационных синдромов, а также вносят вклад в формирование широкого спектра интеллектуальных нарушений (умственная отсталость, аутизм, шизофрения) и ВПР.

Наследуемые и возникающие de novo гаметические мутации называют конституциональными хромосомными нарушениями, поскольку они присутствуют во всех клетках организма. С другой стороны, хромосомные аномалии могут возникать и в соматических клетках. Если соматические мутации происходят на самых ранних этапах развития (например, на стадии дробления бластомеров), то с высокой вероятностью они будут представлены во всех клетках организма. Если же мутация возникнет на более поздних этапах онтогенеза (как правило, уже после обособления зародышевых листков), то она будет присутствовать только в части клеток организма. В этом случае ХА будет находиться в мозаичном состоянии. В общем виде под хромосомным мозаицизмом понимают такие ситуации, когда в организме, развившемся из одной зиготы, присутствуют два или более клеточных клона с разными хромосомными наборами. Хромосомный мозаицизм следует отличать от хромосомного химеризма, при котором комбинация клеточных клонов с разным кариотипом формируется в организме, развившемся при объединении разных зигот, либо является результатом терапевтических клеточных трансплантаций. Необходимо также акцентировать внимание на том, что хромосомный мозаицизм всегда возникает постзиготически в результате ошибок митотической сегрегации хромосом в части клеток. Однако при этом мозаицизм может как возникать при изначально нормальном кариотипе зиготы, так и быть результатом коррекции хромосомного нарушения мейотического происхождения. Подобные ситуации возникают, например, при коррекции трисомии, в результате чего в развивающемся организме будут присутствовать клоны дисомных и трисомных клеток. Наконец, возникновение хромосомной мутации в части клеток-предшественников ПК на этапе их митотического деления перед вступлением в мейоз приведет к формированию гонадного мозаицизма. В таком случае возникает повышенный риск формирования анеуплоидных или несбалансированных по структурным хромосомным перестройкам гамет, что может привести к бесплодию, привычному невынашиванию беременности или повторному рождению ребенка с аналогичным хромосомным нарушением (например, с трисомией 21 при синдроме Дауна).

ТИПЫ ГЕНОМНЫХ И ХРОМОСОМНЫХ МУТАЦИЙ

Аномалии хромосом, связанные с нарушениями числа целых хромосомных наборов, у человека представлены триплоидией и тетраплоидией. Эти мутации летальны и, как правило, несовместимы с живорождением. Известны лишь единичные случаи рождения детей с МВПР при носительстве полиплоидного кариотипа. Продолжительность их жизни, как правило, невелика, а сам факт прохождения пренатального периода онтогенеза часто объясняется мозаицизмом с наличием в организме диплоидных клеток.

Триплоидия - геномная мутация, при которой в кариотипе присутствуют три гаплоидных набора хромосом. У человека теоретически возможны три варианта триплоидных кариотипов: 69,XXX, 69,XXY и 69,XYY. В зависимости от доли родительских гаплоидных геномов в триплоидной зиготе различают дигинию (два гаплоидных набора материнского происхождения) и диандрию (два гаплоидных набора отцовского происхождения). Основной механизм формирования триплоидии - диспермное оплодотворение. Кроме того, триплоидия может возникнуть в результате слияния диплоидной и гаплоидной гамет, при этом формирование диплоидии в гамете может быть следствием нерасхождения целых хромосомных наборов в мейозе. Диплоидия в ооцитах возникает преимущественно в первом делении мейоза. В очень редких случаях триплоидный кариотип формируется в результате эндорепликации одного из родительских пронуклеусов в зиготе. Практически в 90% случаев дополнительный хромосомный набор в зиготе имеет отцовское происхождение, причем в 50-65% случаев это результат диспермии. Теоретически ожидаемое соотношение частот кариотипов 69,XXX, 69,XXY и 69,XYY при условии формирования триплоидии вследствие дисперм-ного оплодотворения должно составлять 1:2:1. В действительности оно стремится к соотношению 1:2. Это обусловлено тем, что кариотип 69,XYY обнаруживается чрезвычайно редко вследствие нарушения баланса числа аутосом и Х-хромосом, сопровождающегося ранним летальным эффектом.

Фенотипические признаки триплоидии достаточно вариабельны. В одних случаях в материале спонтанных абортов обнаруживают пустые плодные мешки, в других - патологические плодные мешки с остатками резорбирующегося эмбриона, в третьих - плоды с множественными ПР (рис. 23-1).

Известны редкие случаи рождения детей с триплоидным хромосомным набором (рис. 23-2). Такие новорожденные имеют небольшую массу тела, широкий задний родничок с недоразвитыми затылочными и теменными костями черепа, расщелину нёба, синдактилию III и IV пальцев рук, а также врожденные пороки сердца. В большинстве случаев это триплоидно-диплоидные мозаики: присутствие клеток с нормальным кариотипом обеспечивает возможность прохождения эмбрионального периода развития. Вместе с тем описаны уникальные случаи рождения детей с мозаичными вариантами триплоидии, но без клона нормальных диплоидных клеток, например 69,XXX/47,XX,+8 и 69,XXX/47,XX,+15. В обоих случаях новорожденные имели комплекс аномалий, характерных как для триплоидии, так и для трисомии по соответствующим хромосомам. Продолжительность жизни в первом случае составила 58 дней, а во втором - 2,5 года.

image
Рис. 23-1. Плод с кариотипом 69,XXY и множественными аномалиями развития, дезорганизованной лицевой частью и конечностями. Срок беременности - 18 нед. Размеры плода соответствуют 6-7 нед беременности. (Источник: Gardner R.J.M., Amor D.J. Gardner and Sutherland’s chromosome abnormalities and genetic counselling. Oxford monographs on medical genetics. 5th edition. Oxford University Press, 2018. 1268 p.)

При характеристике фенотипических признаков триплоидии в эмбриогенезе человека важно подчеркнуть, что ее эффекты во многом определяются родительским происхождением дополнительного хромосомного набора вследствие эффекта геномного импринтинга. В случае триплоидного кариотипа диандрогенетического происхождения формируется клиническая картина частичного пузырного заноса, сопровождающаяся гиперплазией клеток ТБ и кистозной трансформацией ворсин хориона. В случае отсутствия материнского хромосомного набора и при наличии двух гаплоидных наборов отцовского происхождения развивается полный пузырный занос, характеризующийся более выраженными гиперпролиферативными изменениями ТБ, высоким титром хорионического гонадотропного гормона (β-HCG), отсутствием сформированного эмбриона и высоким риском трансформации в хорионэпителиому (рис. 23-3, см. цв. вклейку). В связи с этим для прогноза риска развития онкологических осложнений у женщины существенное значение имеет своевременная цитогенетическая и молекулярно-генетическая диагностика пузырного заноса с целью дифференциации двух форм патологических изменений. При полном пузырном заносе цитогенетический анализ ворсин хориона продемонстрирует нормальный кариотип, который в действительности является псевдонормальным, представленным двумя геномами отцовского происхождения. Происхождение родительских наборов хромосом может быть установлено с помощью классических молекулярно-генетических методов - анализа полиморфизма коротких тандемных повторов ДНК (STR) или SNP, секвенирования ДНК. При частичном пузырном заносе кариотип окажется триплоидным, при этом в геноме эмбриона будут присутствовать как отцовские, так и материнские аллели.

image
Рис. 23-2. Плоды с кариотипами 69,XXX (верхний ряд) и 69,XXY (нижний ряд) (Источник: Schinzel A. Catalogue of Unbalanced Chromosome Aberrations in Man. Second revised and expanded edition. Berlin; New York: Walter de Gruyter, 2001. 966 p.)

Стоит отметить, что в редких случаях клиническая картина полного пузырного заноса может развиваться и при биродительском диплоидном кариотипе, в котором присутствуют как отцовский, так и материнский гаплоидный хромосомный набор. Причиной так называемого биродительского полного пузырного заноса являются мутации в генах, ответственные за установление геномного импринтинга, а именно за метилирование регуляторных последовательностей импринтированных локусов на материнских хромосомах в оогенезе. В результате эмбрион наследует от матери аллели импринтированных генов, эпигенетический статус которых соответствует неметилированным аллелям отцовского происхождения. Аналогичная картина с эпигенетической точки зрения возникает и при наследовании обоих хромосомных наборов от отца при классическом варианте полного пузырного заноса. Однако в отличие от спорадических случаев полного пузырного заноса биродительский полный пузырный занос, вследствие своей наследственной природы, может стать причиной неоднократных неудачных исходов беременности, а также может отмечаться у нескольких членов одной родословной. Известно о 4 наследственных формах биродительского полного пузырного заноса. Три из них обусловлены гомозиготными или компаундными гетерозиготными мутациями в генах NLRP7 (MIM 231090), KHDC3L (MIM 614293) и C11ORF80 (MIM 618432). Еще одна форма (MIM 618431) связана с мутациями в гене MEI1, продукт которого ответственен за возникновение двуцепочечных разрывов ДНК в мейозе, необходимых для процесса генетической рекомбинации. Мутации в данном гене приводят к направленной сегрегации целого материнского хромосомного набора в ходе мейотического деления в полярное тельце. В результате при оплодотворении такой яйцеклетки диплоидным сперматозоидом или двумя гаплоидными сперматозоидами (диандрия) будет развиваться классический полный пузырный занос.

Тетраплоидия (присутствие в кариотипе четырех гаплоидных наборов хромосом) возникает преимущественно вследствие нарушений цитокинеза при дроблении бластомеров. Реже она является результатом слияния двух диплоидных гамет или оплодотворения яйцеклетки тремя гаплоидными сперматозоидами. Тетраплоидия - летальная мутация на организменном, но не на клеточном уровне. Так, например, известно, что ряд клеток (гепатоциты, кардиомиоциты, клетки эпителия мочевого пузыря и ТБ плаценты) могут иметь не только тетраплоидный хромосомный набор, но и более высокие степени полиплоидизации (рис. 23-4, см. цв. вклейку). Фенотипически тетраплоидия часто ассоциирована с пустыми плодными мешками (анэмбриония). Это объясняется тем, что присутствие тетра-плоидии на стадии бластомеров замедляет темпы дробления вследствие увеличения продолжительности репликации ДНК и приводит к нарушению их миграции внутрь бластоцисты, что делает невозможным нормальное формирование и диф-ференцировку внутренней клеточной массы. Вместе с тем известны редкие случаи рождения детей с тетраплоидным хромосомным набором, в том числе и в чистой (немозаичной) форме. Для большинства новорожденных характерны внутриутробная задержка развития, гипотония, лицевые аномалии (выступающий лоб, микрофтальмия, низко посаженные уши, расщелина нёба), пороки сердца и нарушения психомоторного развития. Продолжительность жизни варьирует от 30 ч до 26 мес (рис. 23-5). Мозаичный вариант тетраплоидии имеет, как правило, более мягкое фенотипическое проявление, что может быть связано с присутствием полиплоидии только в части клеток или тканей (рис. 23-6).

Анеуплоидия - наиболее распространенная геномная мутация у человека. Среди всех клинически распознаваемых беременностей ее частота составляет около 5%. В кариотипе человека анеуплоидия может быть представлена следующими формами:

  • нуллисомия - полное отсутствие гомологов какой-либо пары хромосом;

  • моносомия - отсутствие одной из гомологичных хромосом;

  • трисомия - присутствие в кариотипе дополнительной гомологичной хромосомы;

  • тетрасомия и полисомия - присутствие четырех и более копий гомологичных хромосом;

  • двойные и тройные трисомии - наличие в кариотипе дополнительных копий двух или трех пар негомологичных хромосом одновременно.

Большинство из этих вариантов приводит к нарушениям внутриутробного развития. Нередко их обнаруживают при исследовании материала спонтанных абортов или в бластомерах при проведении ПГТ. Только немногие варианты ане-уплоидий (трисомии по ограниченному числу аутосом и по половым хромосомам, моносомия по хромосоме Х) совместимы с живорождением и приводят к формированию клинически хорошо очерченных хромосомных болезней.

image
Рис. 23-5. Тетраплоидия у пациента в возрасте 26 мес (Источник: Guc-Scekic M. et al. Tetraploidy in a 26-month-old girl (cytogenetic and molecular studies). Clin. Genet. 2002. Vol, N 61(1). P. 62-65)
image
Рис. 23-6. Пациент с мозаичным вариантом тетраплоидии в лимфоцитах периферической крови в возрасте 2 лет и 7 мес. Кариотип: 92,XXXX[45]/46,XX[55]. Кариотип клеток буккального эпителия ротовой полости и фибробластов кожи нормальный (Источник: Stefanova I. et al. Mosaic and complete tetraploidy in live-born infants: two new patients and review of the literature. Clin. Dysmorphol. 2010. Vol. 19, N 3. P. 123-127)

Самая частая геномная мутация у человека среди всех типов анеуплоидий - трисомия по аутосомам. Среди спонтанных абортусов I триместра беременности на ее долю приходится около 50% регистрируемых хромосомных нарушений. Частота трисомий по разным хромосомам существенно варьирует. Так, самая распространенная анеуплоидия - трисомия хромосомы 16, обнаруживаемая у 30% эмбрионов с трисомным хромосомным набором. Далее следуют трисомии по акро-центрическим хромосомам и хромосомам 2, 7 и 18. Трисомии по хромосомам 1, 5 и 19, напротив, чрезвычайно редки. Их практически не обнаруживают в материале спонтанных абортов, так как они приводят к остановке развития на самых ранних этапах эмбриогенеза. Очевидно, что наблюдаемые различия в частоте трисомий отражают разную морфофункциональную значимость генного состава хромосом, вовлеченных в анеуплоидию.

В основе возникновения трисомии лежат преимущественно ошибки сегрегации хромосом в мейотическом делении клеток, приводящие к формированию анеуплоидных дисомных гамет. Среди таких ошибок следует отметить нерасхождение гомологичных хромосом в первом делении или сестринских хроматид во втором делении мейоза, преждевременную сегрегацию хроматид в первом мейозе и нарушения кроссинговера, приводящие к ахиазматическому нерасхождению гомологов. Большинство ошибок сегрегации хромосом возникает в первом делении мейоза у женщины. Более того, вероятность формирования анеуплоидных гамет заметно увеличивается с возрастом матери, что является одним из основных показаний для проведения ПД хромосомных болезней.

Двойные и тройные трисомии - редкий тип аномалий, формирующийся вследствие одновременного нерасхождения двух или трех хромосом. Их частота в материале спонтанных абортов составляет 0,2-2,8 и 0,025% соответственно. Большая часть зародышей с такими аномалиями в кариотипе останавливается в своем развитии на преимплантационных этапах, где распространенность двойных и тройных анеуплоидий существенно выше. Имеются данные о более раннем прекращении развития эмбрионов с двойными трисомиями и о более старшем возрасте их матерей по сравнению с таковым при трисомиях по одной хромосоме.

Наиболее часто в двойные и тройные трисомии у спонтанных абортусов оказываются вовлеченными хромосомы 8, 13, 15, 16, 18, 21, 22, Х и Y, т.е. практически те же самые хромосомы, анеуплоидия по которым при исследовании спонтанных абортусов регистрируется с максимальной частотой. У живорожденных описаны двойные трисомии хромосом 13, 18, 21, X и Y. Известны тетрасомии по половым хромосомам, а также по хромосоме 21.

Моносомия - геномная мутация с очень ранним летальным эффектом. Элиминация бластоцист с аутосомными моносомиями происходит уже на преимплантационном этапе развития, когда частота моносомий оказывается сопоставимой или даже превосходит частоту регистрируемых трисомий по аутосомам. По данным стандартных цитогенетических исследований, среди спонтанных абортусов I триместра беременности частота моносомий по аутосомам составляет менее 1% всех регистрируемых нарушений кариотипа. Как правило, это моносомии акроцентрических хромосом, преимущественно 21 и 22. Применение методов молекулярно-цитогенетического анализа (FISH, aCGH) для исследования карио-типа некультивированных клеток спонтанных абортусов, особенно при невозможности получения препаратов метафазных хромосом, позволяет обнаружить более широкий спектр аутосомных моносомий. Присутствуя, как правило, в мозаичном состоянии с нормальной клеточной линией, такие хромосомные нарушения оказываются совместимыми с прохождением ранних постимплантационных этапов развития. Более того, в литературе известны единичные сообщения о рождении детей с моносомией 21. Однако здесь следует отметить, что в ряде случаев при первоначально поставленном диагнозе моносомии 21 дальнейшие молекулярно-цитогенетические исследования позволяют выявить несбалансированные транслокации части хромосомы 21 на другие аутосомы или Х-хромосому с утратой центромерного региона. В связи с этим вопрос о возможности появления на свет детей с такой аномалией кариотипа остается дискуссионным.

Единственной совместимой с жизнью считают моносомию по хромосоме Х, которую обнаруживают среди новорожденных с частотой 0,04-0,07%. В 70-80% случаев единственная Х-хромосома наследуется от матери, а отцовские хромосомы Х или Y теряются в гаметогенезе или на ранних этапах дробления. Наличие в кариотипе моносомии Х приводит к формированию СШТ. Тем не менее летальность при этом хромосомном нарушении все же велика и приближается к 100%. Большинство эмбрионов с моносомией Х погибают до 6-й недели беременности. В 60% случаев зародыши представлены пустыми плодными мешками. Остальные эмбрионы в эти сроки не имеют видимых анатомических аномалий. На более поздних этапах формируется характерный комплекс патоморфологических нарушений: генерализованный отек, билатеральная гигрома шеи, пороки сердца, аорты, мочеполовой системы, аномалии скелета, узловатый амнион и аплазия сосудов пуповины. Моносомия Х сопровождается нарушением формирования гонад, которое выражается в значительной редукции фолликулов и их замене соединительной тканью.

Нуллисомии по аутосомам регистрируют только у эмбрионов на преимплан-тационных этапах развития. Возникают они вследствие нерасхождения пары гомологичных хромосом с формированием тетрасомной и нуллисомной клеток. Такие варианты называются реципрокными анеуплоидиями, т.е. анеуплоидиями, взаимозависимыми в своем происхождении и являющимися следствием одного мутационного события.

Отдельную категорию анеуплоидий представляют однородительские дисомии хромосом (ОРД). Под ними понимают ошибочное наследование обеих гомологичных хромосом от одного из родителей при отсутствии гомологов второго родителя в диплоидном хромосомном наборе. Возможность однородительского наследования хромосом у человека теоретически была обоснована Эриком Энгелем в 1980 г.

Возможны два типа ОРД - гетеро- и изодисомия (рис. 23-7, см. цв. вклейку). Гетеродисомия - это наследование потомком двух разных гомологов от одного родителя в результате нерасхождения хромосом в первом мейотическом делении. В данном случае потомок наследует неидентичные по последовательности ДНК гомологичные хромосомы - от бабушки и дедушки по линии одного из родителей. Изодисомия - это результат наследования двух редупликационных копий одной из хромосом (только от бабушки или только от дедушки по линии одного из родителей), возникающий при нерасхождении сестринских хроматид во II делении мейоза. В результате такого события обе хромосомы имеют идентичную нукле-отидную последовательность ДНК с полной гомозиготизацией локализованных в них генов. Генетические следствия ОРД заключаются в нарушении дозы импринтированных генов, в случае их локализации на хромосомах, вовлеченных в ОРД. В зависимости от того, какая из родительских хромосом, с активным или неактивным аллелем импринтированного гена, оказывается в составе ОРД, можно ожидать либо двукратного увеличения активности импринтированного локуса, либо, напротив, полного отсутствия продукта импринтированного гена в клетке. Однородительское наследование хромосом является одним из этиологических факторов болезней геномного импринтинга, таких как синдромы Прадера-Вилли, Энжельмена, Сильвера-Рассела, Беквита-Видеманна, и ряда других.

Второй эффект ОРД заключается в гомозиготизации рецессивных мутаций при изодисомии. При наличии мутации на гомологичной хромосоме, вовлеченной в ОРД, носитель такого кариотипа имеет 100% риск манифестации рецессивного заболевания. Примечательно, что именно таким образом был описан первый случай ОРД у человека J. Spence и соавт. в 1988 г., т.е. спустя 8 лет после теоретического обоснования феномена однородительского наследования. У девочки с классической картиной муковисцидоза и нормальным кариотипом была обнаружена изодисомия хромосомы 7 материнского происхождения. Мать девочки оказалась носительницей рецессивной мутации в гене CFTR, что при однородительском наследовании обеих материнских хромосом в случае изодисомии привело к манифестации заболевания у ребенка.

ОРД может формироваться в результате нескольких цитогенетических механизмов - коррекции трисомии или моносомии, комплементации гамет и митотиче-ской рекомбинации.

Коррекция трисомии - потеря сверхчисленной хромосомы, унаследованной от одного из родителей, в клетках зародыша (рис. 23-8, см. цв. вклейку). При таком восстановлении эуплоидности с вероятностью 1:3 в кариотипе потомка сохраняются две хромосомы от одного родителя, т.е. формируется ОРД. Редукция трисомии может происходить как при нерасхождении хроматид в метафазе, так и при отставании хромосомы в анафазе во время первого деления зиготы или в более позднее время с сохранением первоначальной хромосомной конституции зиготы в части клеток. Наличие такого механизма коррекции кариотипа подтверждается обнаружением ограниченного плацентарного мозаицизма или истинного мозаи-цизма во многих случаях ОРД. Именно коррекция трисомии обусловливает формирование большинства описанных случаев ОРД у человека.

Коррекция моносомии - дупликация в клетках зародыша единственной хромосомы, наследованной от одного из родителей, после слияния с нуллисомной по данной хромосоме гаметой (рис. 23-9, см. цв. вклейку).

Комплементация гамет - слияние ПК, дисомной и нуллисомной по одной и той же паре гомологичных хромосом (рис. 23-10, см. цв. вклейку). В результате в зиготе формируется ОРД. Вероятность такого события оценивается на уровне не выше 1:30 000. Известны случаи ОРД, возникшие вследствие комплементации гамет у потомков родителей - носителей робертсоновских транслокаций.

ОРД может возникать и в клетках с нестабильными хромосомными перестройками, например, с кольцевыми хромосомами. Потеря кольцевой хромосомы в части клеток приведет к появлению моносомии. В последующих делениях клетка может восстановить целостность своего хромосомного набора за счет дупликации единственного гомолога, однако в этом случае возникнет изодисомия. Такой механизм получил название компенсаторной ОРД (рис. 23-11, см. цв. вклейку). Его наличие получило экспериментальное подтверждение в исследованиях Bershteyn и соавт. в 2014 г. при изучении культур индуцированных плюрипотентных стволовых клеток от пациентов с кольцевыми хромосомами.

Все перечисленные механизмы ведут к формированию ОРД по целой хромосоме. Однако существуют и сегментные ОРД, захватывающие только некоторые участки хромосом. Их возникновение связывают с митотической рекомбинацией - обменом между хроматидами гомологичных хромосом в митотически делящихся клетках зародыша (рис. 23-12, см. цв. вклейку). Предполагается, что такой механизм обеспечивает формирование сегментной ОРД в некоторых случаях синдромов Беквита-Видеманна, и Прадера-Вилли.

Вторая большая и разнообразная группа мутаций - это хромосомные мутации, связанные с нарушениями структуры хромосом. В основе их возникновения лежат разрывы сахарофосфатных связей в молекуле ДНК с вовлечением одной или нескольких хромосом. Воссоединение разорванных концов происходит с помощью ферментов репарации ДНК. Если концы фрагментов, принадлежащих к одной и той же хромосоме, объединятся без потери хромосомного материала и в прежней ориентации, то хромосома сохранит свою структуру. В случае утраты хромосомного материала, изменения ориентации фрагмента или его присоединения к другим негомологичным хромосомам будут возникать структурные перестройки. Выделяют 4 основных механизма генерации структурных нарушений хромосом: неаллельная гомологичная рекомбинация, ошибки репарации двуцепочечных разрывов ДНК, ошибки репликации и ретротранспозиция хромосомных фрагментов. Комплексные структурные перестройки с множественными хромосомными разрывами в одной или более хромосомах возникают вследствие хромоанагенеза, представленного тремя типами - хромотрипсис, хромоанасинтез и хромоплексия, а также в результате мультифокального геномного кризиса.

Существует несколько основных типов структурных аберраций хромосом.

Делеция - утрата части хромосомного материала. Она может возникать как на концевых участках хромосом (терминальная делеция), так и во внутрихромосомных регионах (интерстициальная делеция). Фенотипический эффект делеций обусловлен потерей хромосомного материала, содержащего определенный набор генов. Дополнительный вклад может вносить нарушение структурной последовательности гена, непосредственно затронутого разрывом хромосомы. Кроме того, делеции способны нарушать трехмерную организацию хроматина, вызывая изменения регуляторных топологически ассоциированных доменов (TAD) - областей с повышенной плотностью контактов в молекуле ДНК. Подобные дезорганизации хроматина разобщают или, наоборот, сближают регуляторные и кодирующие элементы генов, вызывая изменения в их активности, не затрагивая при этом нуклеотидную последовательность ДНК в структуре самого гена (рис. 23-13, см. цв. вклейку).

В некоторых случаях размер делеций может составлять всего несколько миллионов пар нуклеотидов (1-5 млн п.н.), что значительно затрудняет их цитогенетическую диагностику с использованием дифференциально окрашенных препаратов метафазных хромосом и требует применения высокоразрешающих методов молекулярно-цитогенетического анализа. Внедрение в клиническую практику молекулярно-цитогенетических технологий количественного анализа копийности участков хромосом (aCGH) и методов геномного секвенирования позволило не только довольно успешно диагностировать уже известные микроделеционные синдромы, но и стало основой для описания новых хромосомных болезней.

В процессе мейоза при конъюгации гомологичных хромосом, одна из которых несет интерстициальную делецию, интактный участок неповрежденной хромосомы не может найти в другой хромосоме гомологичную последовательность для взаимодействия. В результате, в зависимости от протяженности делеции, образуется петлевидная структура, которая препятствует нормальному течению рекомбинации и в конечном итоге может привести к нарушению сегрегации хромосом (рис. 23-14, см. цв. вклейку). Таким образом, у клинически здоровых носителей делеций с низкой пенетрантностью высоковероятны нарушения мейоза, сопровождающиеся формированием несбалансированных или анеуплоидных гамет.

Дупликация - хромосомная мутация, представленная удвоением участка хромосомы. Если он располагается непосредственно за исходной последовательностью, то такую дупликацию называют тандемной. Дупликация может быть прямой и инвертированной. Кроме того, дуплицированный фрагмент может быть перемещен в другую область той же самой или совершенно иной, в том числе негомологичной хромосомы. В связи с этим в случае выявления хромосомной дупликации, например, методом aCGH, необходимо провести дополнительные исследования локализации дуплицированного фрагмента с целью определения возможных вариантов сегрегации хромосом с перестройкой в гаметах носителей таких аномалий кариотипа.

Фенотипический эффект хромосомных дупликаций не всегда однозначен. С одной стороны, он может быть связан с увеличением копийности и дозы генов, расположенных в регионе мутации. С другой стороны, известны ситуации, когда появление дополнительного хромосомного материала приводит к гетерохрома-тизации участка хромосомы с интегрированным фрагментом и, как следствие, к снижению активности локализованных в нем генов. В таком случае фенотипические эффекты хромосомных дупликаций могут быть близки к клиническому проявлению микроделеций в тех же самых хромосомных регионах. Кроме того, как и делеции, хромосомные дупликации могут затрагивать границы топологически ассоциированных доменов, вызывая нарушения активности локализованных в них генов (см. рис. 23-13). Точно так же, как и при делеции, хромосома с дупликацией неспособна к нормальному взаимодействию с другим гомологом в ходе мейоза, что приводит к образованию петлевых структур, изменениям в конденсации хроматина и, как следствие, к нарушениям сегрегации хромосом и формированию несбалансированных гамет (рис. 23-15, см. цв. вклейку).

Инверсия - поворот участка хромосомы на 180°. В зависимости от того, затрагивает ли она одно или оба плеча хромосомы, различают пара- и перицентриче-ские инверсии соответственно. Течение мейоза хромосом с инверсией значительно затруднено вследствие образования особых петлевых структур (рис. 23-16, 23-17, см. цв. вклейку). При сегрегации гомологичных хромосом, одна из которых несет инверсию, теоретически ожидаемая вероятность формирования нормальных гамет составляет только 25%. В связи с этим носители инверсии, у которых она может не иметь никаких фенотипических признаков, характеризуются нарушениями гаметогенеза вследствие высокой вероятности формирования несбалансированных гамет.

Инсерция - вставка фрагмента одной хромосомы в другой регион той же самой или другой негомологичной хромосомы. В первом случае образуется интрахромосомная, во втором - интерхромосомная инсерция. В случае если встраиваемый фрагмент хромосомы имеет терминальное или интерстициальное происхождение, для возникновения инсерции требуется три или четыре хромосомных разрыва соответственно. В зависимости от ориентации встроенного фрагмента по отношению к центромере различают прямые и инвертированные инсерции. При инсерции не происходит изменения числа копий перестроенных участков хромосом, а фенотипический эффект может быть связан с эффектом положения, а именно с перемещением блока структурных генов из одного хромосомного окружения в другое. Сегрегация хромосом с инсерцией в мейозе в значительной степени зависит от размера встроенного фрагмента и характеризуется конъюгацией гомологичных хромосом при инсерциях небольшого размера либо формированием квадривалентов при значительных вставках в негомологичные хромосомы. Результатом мейоза может стать образование гамет с сегментными анеуплоидиями. Именно поэтому носительство инсерций сопровождается серьезными репродуктивными проблемами. Вероятность рождения ребенка с несбалансированным хромосомным набором для женщин-носителей межхромосомных инсерций оценивается на уровне 36%, а для мужчин - 32% (Gardner, 2018). Теоретически риск может достигать 50%. Он увеличивается при носительстве инсерций небольшого размера и, наоборот, снижается для носителей крупных инсерций. Среди фенотипически нормального потомства около половины индивидуумов будут иметь нормальные хромосомы, тогда как вторую половину составят гетерозиготные носители инсер-ции (рис. 23-18).

Транслокация - перенос участка одной хромосомы на другую. Чаще всего в транслокацию вовлечены две хромосомы, но возможны перестройки с участием трех или более хромосом. В отдельный класс выделяют так называемые робертсоновские транслокации, образующиеся вследствие разрыва и воссоединения двух акроцентрических хромосом в области центромеры. Если при обмене не происходит потери хромосомного материала, такие транслокации называют сбалансированными. Взаимный обмен участками двух разных гомологичных хромосом приводит к формированию реципрокной транслокации. Носительство в кариотипе реципрокных и робертсоновских транслокаций часто не сопровождается какими-либо клиническими признаками. При несбалансированных транслокациях возникают фенотипические нарушения, связанные с дисбалансом числа копий участков хромосом, вовлеченных в перестройку, - с сегментными трисомиями или моно-сомиями. Дополнительными факторами риска являются разрывы кодирующей или регуляторной части гена в области перестройки; субмикроскопические микроделеции в области разрыва хромосом, невидимые при стандартном цитогенетическом анализе; эффект положения; нарушения межхромосомных взаимодействий в пространстве клеточного ядра.

image
Рис. 23-18. Родословная семьи с межхромосомной инсерцией ins(10;8)(q21;q21.2q22) (Источник: Gardner R.J.M, Amor D.J. Gardner and Sutherland’s chromosome abnormalities and genetic counselling. Oxford monographs on medical genetics. 5th edition. Oxford University Press, 2018. 1268 p., по Bowen P. et al. Duplication 8q syndrome due to familial chromosome ins(10;8)(q21;q21.2q22). Am J Med Genet. 1983. Vol. 14. P. 635-646)

Вследствие того, что при транслокациях формируется хромосома, представленная участками двух разных хромосом, прохождение такой перестроенной хромосомой мейотического деления имеет свои особенности. Так, в конъюгации принимает участие уже не одна, а две пары гомологичных хромосом. В ходе обмена формируется особая фигура, получившая название «транслокационный крест». Только немногие варианты сегрегации хромосом, составляющих транслокационный крест, ведут к формированию сбалансированных гамет (рис. 23-19, см. цв. вклейку). В связи с этим у носителей хромосомных транслокаций высока вероятность нарушений мейоза и формирования несбалансированных и анеуплоидных гамет (рис. 23-20, см. цв. вклейку), что приводит к бесплодию или невынашиванию беременности.

Особую группу транслокаций составляют обмены хромосомными участками между Х-хромосомой и аутосомами. На клиническое проявление таких перестроек у женщин оказывает влияние характер инактивации Х-хромосомы, распространяющейся на транслоцированный аутосомный фрагмент и супрессирующей активность расположенных на нем генов. Вероятность такого эффекта определяется локализацией точки разрыва на Х-хромосоме при возникновении транслокации, размером транслоцированного аутосомного фрагмента и характером самой транслокации (сбалансированная или несбалансированная) (табл. 23-2).

image
Таблица 23-2. Цитогенетические эффекты транслокаций между Х-хромосомой и аутосомами

Изохромосома - хромосома, формирующаяся вследствие аномального деления центромеры, что ведет к разделению короткого и длинного плеча. После дупликации одного из плеч возникает изохромосома по короткому или длинному плечу. Фенотипический эффект у носителей таких перестроек связан как с частичной моносомией по одному из плеч, так и с дупликацией хромосомного материала (частичная трисомия) другого плеча.

Дицентрическая хромосома возникает в результате воссоединения двух поврежденных хромосом, сохранивших свои центромерные последовательности. В некоторых случаях образование дицентрической хромосомы является следствием неравного кроссинговера между блоками сегментных дупликаций. В тех случаях, когда последние находятся в инвертированном положении относительно друг друга и располагаются вблизи центромерных регионов хромосом, неаллельная гомологичная рекомбинация между ними будет приводить к формированию изодицентрических хромосом - изохромосом с двумя центромерными регионами. По такому механизму образуется одна из наиболее распространенных маркерных хромосом - изодицентрическая хромосома 15, имеющая в своем составе две центромерные последовательности (рис. 23-21, см. цв. вклейку). Тяжесть клинических последствий для носителей такой сверхчисленной изодицентрической хромосомы в кариотипе будет определяться частичной тетрасомией по генам, локализованным в областях сегментных дупликаций, между которыми происходит рекомбинация.

Кольцевая хромосома - редкий тип аномалии, возникающий преимущественно при утрате обоих теломерных участков одной хромосомы с воссоединением ее концов. Выделяют три типа кольцевых хромосом. Первый включает практически полноразмерные кольцевые хромосомы, которые заменяют собой один из гомологов в кариотипе - 46,(г). Возникают такие хромосомы вследствие слияния теломер без потери остального хромосомного материала, а поэтому являются фактически сбалансированными, по крайней мере, в отношении эухроматиновых регионов. Следующий механизм возникновения - более протяженные делеции в субтеломерных регионах короткого и длинного плеч со слиянием образовавшихся концов. Наконец, разрывы могут происходить и с захватом эухроматиновых регионов. В таком случае клинические эффекты у носителя такой кольцевой хромосомы будут связаны с частичной моносомией по делецированным участкам. Для кольцевых хромосом характерна нестабильность при прохождении митоза, поэтому дополнительным фактором риска для формирования патологического фенотипа является моносомия, возникающая при потере кольцевой хромосомы в клетке. С учетом родительского происхождения кольцевой хромосомы и локализации на ней активных аллелей импринтированных генов потеря кольцевой хромосомы в части клеток (см. рис. 23-11) может обусловить формирование мозаичных вариантов болезней геномного импринтинга с более мягким клиническим течением.

Второй тип кольцевых хромосом представлен, как правило, малыми сверхчисленными хромосомами - 47,+ (γ), кольцевой характер которых достаточно проблематично идентифицировать при стандартном кариотипировании вследствие их небольших размеров. В таком случае для точной идентификации кольцевой природы сверхчисленной хромосомы необходимо применение дополнительных методов молекулярной цитогенетики (FISH или aCGH). Наличие в кариотипе сверхчисленной кольцевой хромосомы будет оказывать влияние на фенотип носителя через увеличение дозы генов вследствие частичной трисомии по хромосомным регионам, представленным в составе дополнительной кольцевой хромосомы. Как и первый тип, сверхчисленные кольцевые хромосомы нестабильны и могут теряться при клеточном делении. Однако в данном случае это приведет к восстановлению нормального хромосомного набора в части клеток и возникновению мозаичного кариотипа, который может иметь более мягкие фенотипические последствия. Кроме нестабильной сегрегации в митозе, для кольцевых хромосом характерны и другие формы нестабильности, представленные амплификациями с образованиями дицентрических и тетрацентрических колец (рис. 23-22, см. цв. вклейку), а также разрывами кольцевой хромосомы.

Третий класс кольцевых хромосом имеет более сложную структуру, включающую делеции терминальных регионов и инвертированные дупликации интер-стициальных плеч хромосом (inv dup del) (рис. 23-23 см. цв. вклейку). Возникают такие аномалии вследствие мейотической сегрегации парацентрической инверсии в кариотипе одного из родителей либо в результате обменных процессов U-типа в концевых участках хромосом. Маркером первого механизма и, соответственно, маркером инверсии в кариотипе родителя является наличие интактного участка (спейсера) на границе делеции и дупликации (рис. 23-23, в). В случае обмена U-типа такой интактный участок на гибридизационном профиле aCGH будет отсутствовать. Следует отметить, что ни один из методов диагностики (G-окраска, FISH или aCGH) не является самодостаточным для описания структуры кольцевой хромосомы в таких сложных случаях. В дополнение к отмеченным выше патогенетическим эффектам носители кольцевых хромосом данного класса имеют клинические признаки, связанные с частичной трисомией по дуплицированному участку.

Классификация хромосомных болезней

В основу классификации хромосомных болезней может быть положено несколько принципов (Бочков и др., 2011). Этиологический принцип связан с характеристикой типа мутации. В общем виде клиническая картина хромосомного заболевания определяется двумя составляющими: размером хромосомного участка, вовлеченного в аберрацию (субсегмент, сегмент, плечо или целая хромосома), и характером генетического нарушения (сбалансированное или несбалансированное изменение хромосомного материала). В последнем случае учитывают уменьшение или увеличение числа копий хромосомного участка, затронутого дисбалансом. Соответственно выделяют хромосомные заболевания, обусловленные нарушениями числа хромосом (геномными мутациями), и заболевания, связанные с нарушениями структуры хромосом (хромосомными мутациями). Вместе с тем стоит отметить, что с развитием геномных технологий стали формироваться представления о детерминированности возникновения некоторых структурных перестроек хромосом, в частности микроделеций и микродупликаций, некоторыми особенностями организации генома человека и, в частности, наличием в нем протяженных блоков низкокопийных сегментных дупликаций. Неаллельная гомологичная рекомбинация между такими блоками сегментных дупликаций в мейозе приводит к закономерному возникновению вариабельности в числе копий участков ДНК (CNV), включая хромосомные микроделеции, микродупликации, микротрипликации и т.д. В связи с этим появляется термин «геномные болезни» (genomic disorders) или «болезни архитектуры генома» (disorders of genomic architecture), обозначающий болезни, обусловленные изменениями на геномном уровне организации наследственной информации, ведущими к потере, амплификации или нарушению структурно-функциональной целостности дозозависимых генов. Очевидно, что в данном случае стоит четко разделять понятия геномных болезней и геномных мутаций.

Второй принцип классификации связан с определением типа клеток, в которых возникла мутация, - в гаметах или в соматических клетках на постзиготических этапах развития. Гаметические мутации формируются вследствие нарушений мейоза. Это могут быть геномные мутации, например, нерасхождение хромосом в первом или во втором мейотическом делении, приводящее к возникновению анеуплоидных гамет и впоследствии анеуплоидных (трисомных или моносомных) зигот. Структурные хромосомные аберрации также могут формироваться в мейозе вследствие нарушений процессов конъюгации хромосом и генетической рекомбинации. В случае гаметической мутации конституциональное хромосомное нарушение, при условии его стабильности в митозе, будет присутствовать во всех клетках организма.

Наличие хромосомных нарушений в зиготе может кардинальным образом нарушить всю программу развития. Показательна в этом отношении трисомия по хромосоме 8. Эта анеуплоидия представляет наглядный пример влияния происхождения ХА на развитие организма. Трисомия по хромосоме 8 мейотического происхождения несовместима с нормальным эмбриогенезом, вызывает множественные ПР и приводит к спонтанному прерыванию беременности (рис. 23-24). Если же эта мутация возникнет вследствие митотического нерасхождения хромосом, то она совместима с пренатальным развитием, также сопровождаясь формированием ряда пороков, однако при этом она может быть совместима с живорождением. Следует отметить, что большинство дифференцированных тканей человека толерантны к достаточно большому числу клеток с трисомией хромосомы 8. Так, у новорожденных с синдромом трисомии по хромосоме 8 эту аномалию можно обнаружить в 100% лимфоцитов. Предложен ряд гипотез, объясняющих такие эффекты трисомии по хромосоме 8. Так, например, предполагается, что трисомия 8 мейотического происхождения - одна из наиболее стабильных хромосомных аномалий, и ее коррекция происходит сравнительно редко. Другая гипотеза допускает, что негативное влияние трисомии по хромосоме 8 на развитие эмбриона может быть более выраженным, если она затрагивает рано дифференцирующиеся ткани.

Это возможно только при условии мейотического происхождения, которое приводит к присутствию трисомии уже в зиготе. Если же анеуплоидия возникнет постзиготически на более поздних стадиях онтогенеза, то ее эффекты не будут столь значительными.

Таким образом, соматические хромосомные мутации могут возникать постзиготически в период внутриутробного развития или в постнатальном онтогенезе. В результате в организме будут присутствовать два или более клеточных клонов с разными хромосомными наборами, при этом, как правило, один клон клеток будет иметь нормальный кариотип, а другой - аномальный. Такие варианты хромосомных аномалий называют мозаичными. Клинические следствия для носителей мозаичных аномалий кариотипа зависят от множества факторов, в том числе от типа хромосомной мутации, вовлеченной хромосомы или ее сегмента, числа клеток с аномальным кариотипом и их распределения в различных тканях организма. Как правило, строгой корреляции между этими показателями и степенью выраженности клинических признаков при хромосомном мозаицизме не наблюдается.

Третий принцип классификации хромосомных болезней связан с установлением поколения, в котором возникла мутация: появилась ли она в гаметах здоровых родителей de novo (спорадические случаи) или родители уже были носителями ХА. Как уже отмечалось выше, наличие сбалансированной хромосомной перестройки (например, сбалансированной транслокации или инверсии) при прохождении ее через мейоз может привести к формированию несбалансированных гамет. Участие таких гамет в оплодотворении приведет либо к появлению нежизнеспособных зигот, либо к рождению ребенка с хромосомным заболеванием. В некоторых случаях наследуемыми могут оказаться и несбалансированные перестройки, например микроделеции и микродупликации хромосом, особенно непротяженного размера. Вопрос о механизмах, обеспечивающих неполную пенетрантность несбалансированных перестроек хромосом, остается дискуссионным. В качестве возможных причин рассматриваются гипотезы о необходимости присутствия в кариотипе потомства дополнительных модифицирующих CNV («двухударная гипотеза») либо о влиянии эпигенетических факторов, таких как инактивация Х-хромосомы (рис. 23-25) или родительское происхождение хромосом с унаследованной мутацией (геномный импринтинг).

image
Рис. 23-24. Эмбрион человека с трисомией по хромосоме 8, возникшей вследствие нерасхождения в мейозе I, на 3-й неделе развития (а, в, д) в сравнении с эмбрионом с нормальным кариотипом на том же сроке (б, г, е). На сагиттальном срезе (е) видны структуры головного мозга в норме - передний мозг (prosencephalon, pros) и первичный задний мозг (rhombencephalon, rh), а также регулярные сомиты (s), по сравнению с существенно дезорганизованным эмбрионом с трисомией 8 (д). В вентральной плоскости (в) у анеуплоидного эмбриона визуализируются расщепленный зачаток сердца (h7, h2) и отсутствие печени (l/, отмечено стрелкой). da - дорзальная аорта; nt - нейрональная трубка; ot - слуховой пузырек; pa - вторая жаберная дуга; pe - фарингеальная эндодерма; tb - хвостовая почка; ys - желточный мешок. (Источник: Gardner R.J.M., Amor D.J. Gardner and Sutherland’s chromosome abnormalities and genetic counselling. Oxford monographs on medical genetics. 5:th edition. Oxford University Press, 2018. 1268 p., по Golzio et al. Cytogenetic and histological features of a human embryo with homogeneous chromosome 8 trisomy. Prenat Diagn. 2006. Vol. 26. P. 1201-1205)

В ряде случаев наследование хромосомного нарушения может быть результатом гонадного мозаицизма, при котором у здорового индивидуума с нормальным кариотипом в соматических клетках в гонадах присутствует клон клеток с хромосомной аберрацией. Подозрение на гонадный мозаицизм может возникнуть при повторных случаях рождения в семье детей с одинаковой ХА (например, с трисомией 21) либо при привычном невынашивании беременности, также сопровождающемся неоднократными потерями плодов с одинаковым типом хромосомного дисбаланса. В случае анеуплоидии источником формирования аберрантных гамет вполне может являться анеуплоидный клеточный клон, сохранившийся в гонадах одного из родителей после коррекции трисомии в соматических клетках на ранних этапах эмбрионального развития. Альтернативным механизмом возникновения гонадного мозаицизма являются ошибки сегрегации хромосом или структурные перестройки, возникающие на стадии митотического деления клеток - предшественниц гамет.

image
Рис. 23-25. Наследование хромосомной микроделеции Xq24 при Х-сцепленной форме умственной отсталости, связанной с дефицитом белка UBE2A (синдром Насименто, OMIM 300860). Мать (IV-2) и бабушка (III-2) пациента с синдромом Насименто (delXq24, V-4) являются гетерозиготными носителями микроделеции Xq24 без клинических проявлений вследствие асимметричной инактивации гомолога Х-хромосомы с мутацией в 100% обследованных лимфоцитов и клеток бук-кального эпителия (Источник: Tolmacheva et al. Delineation of clinical manifestations of the inherited Xq24 microdeletions segregating with sXCI in mothers: Two novel cases with distinct phenotypes ranging from UBE2A deficiency syndrome to recurrent pregnancy loss. Cytogenet Genome Res. 2020. doi: 10.1159/000508050)

Таким образом, для классификации хромосомного заболевания и прогноза его повторного возникновения в семье необходимо определить тип мутации (сбалансированная или несбалансированная), вовлеченную хромосому или хромосомы, форму мутации (полная или мозаичная) и ее распространенность в родословной (спорадический или наследуемый случай). Учитывая эти особенности, следует также отметить, что для установления точного диагноза и интерпретации клинической значимости хромосомного нарушения не всегда бывает достаточно обследования самого пациента. Иногда требуется проведение цитогенетического исследования его родителей и сибсов.

В завершение данного раздела следует отметить, что положение хромосомных болезней в общей классификации наследственных заболеваний у человека претерпевает некоторую модификацию (рис. 23-26, см. цв. вклейку). Во многом этом связано с развитием высокоразрешающих технологий молекулярного кариоти-пирования, широкогеномного и полногеномного секвенирования, обусловивших трансформацию цитогенетики в цитогеномику и позволивших выделить новый класс геномных болезней. Хромосомные болезни соприкасаются с ними в зоне синдромов реципрокных микроделеций и микродупликаций (genomic sister-disorders), вызванных неаллельной гомологичной рекомбинацией между блоками сегментных дупликаций. Примеры этой группы хромосомных заболеваний будут рассмотрены ниже. На другой границе пересечения находятся моногенные болезни, что также является следствием развития цитогеномики, обеспечившей возможность выявления небольших по размеру хромосомных мутаций, затрагивающих единственный ген или даже его отдельные фрагменты (single gene CNV, intragenic CNV). В результате происходит стирание физических границ между хромосомными и моногенными мутациями, что формирует некоторый непрерывный генетический континуум болезней человека. В свете представленной концепции хромосомные болезни находят неожиданную точку пересечения и с заболеваниями многофакторной природы (умственная отсталость, аутизм, шизофрения, нарушения репродукции), частично объясняя их этиологию через обнаружение CNV в геноме пациентов с данными заболеваниями.

Патогенез хромосомных болезней

Несмотря на достаточно хорошую клиническую изученность хромосомных синдромов и успехи в их диагностике, патогенез хромосомных болезней остается понятным лишь в самых общих чертах. Не разработана единая схема развития сложных патологических процессов, обусловленных хромосомными аномалиями и приводящих к появлению сложнейших фенотипов хромосомных заболеваний, проявляющихся множественными нарушениями развития различных систем органов. Удивительно, но идентификация субмикроскопических хромосомных аномалий, микроделеций или микродупликаций участков хромосом, затрагивающих небольшое число генов, а в ряде случаев даже единственный ген, не упрощает данную ситуацию. Является ли это следствием плейотропных эффектов генов, попавших в область хромосомной перестройки, или это результат реорганизации структуры хромосомы, хромосомных территорий и нарушения межхромосомных взаимодействий, еще только предстоит изучить. Как отмечал академик Н.П. Бочков, «ключевое звено в патогенезе конкретного хромосомного заболевания, как правило, остается неизвестным. Некоторые авторы предполагают, что это звено - несбалансированность генотипа или нарушение общего генного баланса. Однако такое определение ничего конструктивного не дает. Несбалансированность генотипа - условие, а не звено патогенеза, она должна реализовываться через какие-то специфические биологические и клеточные механизмы в фенотип, клиническую картину болезни» (Бочков, 2011).

При оценке эффектов хромосомного дисбаланса при полных и сегментных анеуплоидиях хромосом предложено выделять три типа генетических эффектов: специфические, полуспецифические и неспецифические (Бочков, 2010).

Специфические эффекты связаны с изменением числа структурных и регуляторных генов: при трисомиях оно увеличивается, а при моносомиях, наоборот, уменьшается. Вполне ожидаемо, что вслед за изменением числа копий хромосомного материала должно меняться и число кодируемых белковых продуктов. Тем не менее в действительности при числовых хромосомных нарушениях не происходит строго пропорционального изменения уровня экспрессии генов, что объясняется разбалансировкой сложных регуляторных процессов в клетке. Более того, при хромосомных синдромах происходит существенное изменение числа и активности других белков, гены которых локализованы на других хромосомах, не вовлеченных в дисбаланс. Современные исследования на модельных системах, основанных на индуцированных плюрипотентных стволовых клетках от пациентов с трисомиями хромосом, микроделеционными и микродупликационными синдромами, подтверждают этот факт - в различных типах специализированных клеток число дифференциально экспрессирующихся генов, выявляемых при проведении полнотранскриптомного анализа, зачастую превышает несколько сотен и тысяч. Более того, изменения активности генов при хромосомных аномалиях происходят, по всей видимости, не стохастически. Дифференциально экспрессирующиеся гены оказываются организованными в так называемые домены дисрегуляции генной экспрессии (gene expression dysregulation domains, GEDD) со средней протяженностью около 3,2 млн п.н. Примечательно, что такие области совпадают с доменами, ассоциированными с ядерной мембраной (lamina-associated doamins, LAD), и доменами репликации ДНК, демонстрируя системность нарушения экспрессии генов при хромосомных аномалиях и ее обусловленность особенностями хромосомного уровня организации наследственной информации. Общий паттерн транскрипционных нарушений при анеуплоидиях по разным хромосомам, в частности однонаправленное изменение экспрессии ряда генов, указывает на общность затронутых геномной мутацией биологических путей и процессов, вне зависимости от хромосомы, вовлеченной в анеуплоидию.

Полуспецифические эффекты хромосомного дисбаланса могут быть обусловлены изменением числа высококопийных генов. К ним относят гены рибосомных и транспортных РНК, гистоновых и рибосомных белков. Неспецифические эффекты связаны с изменением числа гетерохроматиновых последовательностей хромосом, функция которых в регуляции экспрессии генов становится предметом активных исследований.

Некоторые обобщения относительно закономерностей формирования феноти-пических эффектов хромосомных мутаций были сделаны в работах К.Н. Гринберга и В.И. Кухаренко (Гринберг, Кухаренко, 2013). Согласно их мнению, общая концепция фенотипического проявления хромосомного дисбаланса должна учитывать следующие факторы.

  1. Изменения в числе хромосом, кроме специфических эффектов, обусловленных дозой локализованных в конкретной хромосоме генов, сопровождаются и общим неспецифическим проявлением, характеризующимся угнетением роста и развития организма.

  2. ПР, наблюдаемые у человека при хромосомных аномалиях, представляют собой персистирующие образования, являющиеся нормальной стадией на более ранних этапах развития. Основные эффекты хромосомных аномалий являются гипоморфными. Вместе с тем эти ПР фактически не отличаются от ПР, вызванных отдельными генами и тератогенными факторами внешней среды.

  3. В основе патогенеза фенотипического проявления хромосомного дисбаланса могут лежать нарушения основных и элементарных событий морфогенеза, происходящие на клеточном уровне. Такими событиями являются пролиферация клеток, миграция, специфическая рецепция и индукционные взаимоотношения.

  4. Предполагается, что изменения метаболического гомеостаза в клетках с аномальным кариотипом способствуют проявлению скрытой изменчивости структур, обеспечивающих основные морфогенетические функции клеток. Хромосомные аномалии усиливают эволюционно обусловленную изменчивость в сторону замедления клеточных и тканевых структур, что и является основным звеном патогенеза хромосомного дисбаланса.

Данные положения впоследствии были дополнены и расширены некоторыми обобщениями, сделанными при изучении так называемых синдромов реципрокных хромосомных микроделеций и микродупликаций (genomic-sister disorders). Возникновение таких заболеваний обусловлено неаллельной гомологичной рекомбинацией между блоками сегментных дупликаций в геноме человека, приводящей к закономерному возникновению микроделеций и микродупликаций участков хромосом, как правило, идентичных по протяженности и числу затрагиваемых генов. В настоящее время в геноме человека уже известно свыше 60 регионов, связанных с возникновением реципрокных микроделеционных и микродупликационных синдромов, и их число продолжает постоянно увеличиваться (табл. 23-3).

image
Таблица 23-3. Примеры синдромов реципрокных хромосомных микроделеций и микродупликаций

Реципрокные микроделеции и микродупликации оказались удобной модельной системой для изучения гено-фенотипических корреляций при хромосомных заболеваниях, поскольку в данном случае возникновение пары болезней обусловлено разнонаправленными изменениями в числе копий одного и того же хромосомного региона. Наблюдения за клиническими особенностями пациентов с такими заболеваниями позволили выделить несколько вариантов гено-фенотипических корреляций при реципрокных синдромах.

  1. Зеркальные фенотипы. Например, микроцефалия и макроцефалия при синдромах дистальной микроделеции 1q21.1 и дистальной микродупликации 1q21.1 соответственно; увеличение массы тела и отставание в массе тела при синдромах микроделеции 16p11.2 и микродупликации 16p11.2; дружелюбное поведение при синдроме Вильямса-Бойрена и агрессивность при синдроме реципрокной микродупликации 7q11.23.

  2. Идентичные фенотипы. Например, микроцефалия при синдроме микроделеции 3q29 и при синдроме микродупликации 3q29; выступающие лобные бугры при синдромах реципрокных дистальных микроделеций и микродупликаций 1q21.1; эпилепсия при синдромах реципрокных микроделеций и микродупликаций 16p13.11.

  3. Уникальные фенотипы, отмечаемые у пациентов только с одним вариантом хромосомного дисбаланса - с микроделецией или микродупликацией. Например, гипертелоризм глаз встречается у пациентов с синдромом дистальной микродупликации 1q21.1, но не отмечен у пациентов с микроделеционным синдромом, обусловленным реципрокной микроделецией в данном хромосомном сегменте. У пациентов с синдромом микроделеции 17q12 описаны аномалии печени, атрофия поджелудочной железы, склонность к частым инфекциям. В то же время носители реципрокной микродупликации 17q12 имеют другой набор уникальных признаков - расщелину нёба, дефект межпредсердной перегородки, агрессивное поведение.

Подобные эффекты хромосомных перестроек традиционно объясняются генным составом регионов, вовлеченных в хромосомный дисбаланс, прежде всего наличием в таких регионах дозозависимых генов. Так, например, формирование микроцефалии и макроцефалии при синдромах реципрокных дистальных микроделеций и микродупликаций 1q21.1 связывают с полярными изменениями в дозе гена HYDIN2 (1q21.1), являющегося паралогом гена HYDIN, локализованного в субсегменте 16q22.2. Продукт гена HYDIN2 входит в состав центрального структурного элемента ресничек эпендимных клеток головного мозга, определяющего скорость их движения. Делеции одной копии гена достаточно для нарушения нормальной циркуляции мозговой жидкости и возникновения микроцефалии. В то же время увеличение дозы гена при микродупликации, напротив, приводит к гидроцефалии и макроцефалии у носителей такой хромосомной перестройки.

Известны механизмы, объясняющие развитие идентичных фенотипов у носителей полярных изменений в копийности одного и того же хромосомного региона. Так, например, развитие расстройств аутистического спектра, эпилептических приступов, умственной отсталости при синдромах реципрокных микроделеций и микродупликаций 15q13.3 связывают с дисфункцией гена CHRNA7, экспрессирующегося преимущественно в гипоталамусе и кодирующего α7-никотиновый ацетилхолиновый рецептор. Продукт данного гена вовлечен в процессы обучения, памяти и внимания. Примечательно, что как при микроделеции, так и при микродупликации 15q13.3 отмечается уменьшение тока ионов кальция через никотиновый рецептор. В норме ток ионов кальция активирует вторичные мессенджеры, деполяризует мембрану клетки и активирует потенциалзависимые ионные каналы, увеличивая тем самым дальнейший ток ионов кальция через мембрану и высвобождение кальция из внутренних депо. Это приводит к активации нижестоящих сигнальных эффекторов, которые участвуют во множестве клеточных процессов. Гаплонедостаточность CHRNA7 при микроделеции 15q13.3 способствует снижению тока ионов кальция. В случае микродупликации отмечается гиперэкспрессия гена CHRNA7, что приводит к повышению экспрессии специфичных шаперонов и к стрессу эндоплазматического ретикулума. Данное состояние сопровождается нарушением включения α7-субъединицы в комплекс никотинового ацетилхолино-вого рецептора, локализованного на клеточной мембране. В результате это также приводит к нарушению зависимых от кальциевого тока каскадов внутриклеточных реакций, что наблюдается и при хромосомных микроделециях. Таким образом, наличие реципрокных микроструктурных хромосомных перестроек у индивидов и общее звено патогенетического процесса (снижение тока ионов кальция через никотиновый холинорецептор) позволяет объяснить наличие у пациентов общих фенотипических проявлений, в частности, нейропсихических и когнитивных нарушений.

В общем виде зависимость между дозой генов и фенотипическими проявлениями реципрокных хромосомных микроделеций и микродупликаций описывается несколькими моделями с учетом функций затрагиваемых генов (рис. 23-27). Экспериментальные исследования, проводимые на культурах индуцированных плюрипотентных стволовых клеток от пациентов с микроделеционными и микродупликационными синдромами, свидетельствуют, что большинство выявляемых дифференциально экспрессирующихся генов как в линиях с делецией, так и в линиях с дупликацией одного и того же хромосомного региона демонстрируют либо противоположные, либо однонаправленные изменения своей активности в сравнении с контрольной группой. При этом интересно, что разнонаправленное изменение дозы генов затрагивает одни и те же транскрипционные программы в клетке. Использование персонифицированных линий индуцированных плю-рипотентных стволовых клеток от пациентов с реципрокными CNV в качестве модельной системы для изучения патогенеза хромосомной болезни дает уникальную возможность оценить экспрессионный дисбаланс в плюрипотентных клетках, отражающих самые ранние этапы эмбрионального развития. Примечательно, что в ходе последующей направленной дифференцировки индуцированных плюрипо-тентных стволовых клеток в целевые специализированные типы клеток различия в уровне экспрессии генов только усиливаются, демонстрируя аккумулирование транскрипционных изменений в процессе развития организма с хромосомной патологией.

image
Рис. 23-27. Модели дозозависимой регуляции активности генов при реципрокных хромосомных микроделециях и микродупликациях: А - аддитивная модель, описывающая формирование зеркальных фенотипов; В - доминантная модель, описывающая формирование уникальных фенотипов; С - «U-образная модель», объясняющая формирование идентичных фенотипов (по Desphande, Weiss, 2018)

С клинической точки зрения общим для всех форм хромосомных болезней считают поражение множества систем органов. При каждом хромосомном заболевании могут возникать несколько различных фенотипических отклонений, часто перекрывающихся при разных синдромах. Лишь ограниченное число синдромов характеризуется строго определенной и узнаваемой комбинацией признаков. Множественность поражений при развитии хромосомного заболевания объясняют наличием ХА во всех клетках организма, начиная с самых первых этапов развития. Присутствие мутации значительным образом нарушает всю программу онтогенеза, приводя к нарушению морфогенетических процессов в ключевые периоды внутриутробного развития.

В основе формирования клинической картины хромосомного заболевания лежит сочетание нескольких основных факторов:

  • вовлеченная в аномалию хромосома или ее участок, определяющие специфический набор генов, затрагиваемых дисбалансом;

  • тип мутации и определяемый ею дозовый эффект (увеличение или уменьшение числа копий, полная или сегментная анеуплоидия);

  • размер недостающего (при частичных моносомиях) и избыточного (при частичных трисомиях, тетрасомиях) участков хромосомы;

  • непосредственные структурные повреждения генов при разрывах хромосом;

  • позиционный эффект, связанный с переносом генов в новое окружение;

  • реорганизация топологически ассоциированных доменов и хромосомных территорий;

  • полная или мозаичная форма хромосомного нарушения, частота аномального клеточного клона в пределах ткани и его межтканевое распределение;

  • родительское происхождение хромосомных аномалий, связанное с эффектом геномного импринтинга;

  • эпигенетические модификации хроматина;

  • генотип организма, оказывающий модифицирующее влияние на клиническую картину хромосомного нарушения, наличие дополнительных CNV;

  • условия окружающей среды, в которой протекает развитие организма с хромосомным нарушением.

Эти сочетания определяют широкий клинический полиморфизм хромосомных заболеваний, что в значительной степени затрудняет их диагностику. В современной практике это проявляется выраженным смещением акцентов от традиционной диагностики хромосомных заболеваний, основанной на анализе совокупности фенотипических признаков у пациента, к первоочередному использованию высокоразрешающих методов молекулярно-цитогенетического анализа или геномного секвенирования, определяющих хромосомный дефект, который в дальнейшем становится предметом клинической интерпретации.

Вариабельность фенотипических признаков геномных и хромосомных мутаций может быть достаточно широкой: от ранней эмбриональной гибели до рождения ребенка с хромосомным заболеванием. Спектр патогенетических эффектов конституциональных хромосомных аномалий в онтогенезе ранжируется следующим образом (Gardner, Amor, 2018):

  • 1) нарушения бластогенеза с аномальной имплантацией или невозможностью имплантации бластоцисты;

  • 2) нарушения эмбриогенеза со спонтанным прерыванием беременности (обычно в I триместре);

  • 3) серьезные нарушения внутриутробного морфогенеза, приводящие к мертво-рождениям или ранней неонатальной гибели;

  • 4) нарушения внутриутробного морфогенеза различной степени тяжести, совместимые с рождением жизнеспособного организма с МВПР;

  • 5) умеренные нарушения внутриутробного развития, совместимые с живорождением и развитием глубокой умственной отсталости;

  • 6) незначительные нарушения внутриутробного развития, совместимые с живорождением и развитием умственной отсталости;

  • 7) минимальные фенотипические признаки хромосомного дисбаланса, умственная отсталость различной степени, возможное влияние на фертильность;

  • 8) отсутствие заметного фенотипического эффекта, когнитивные функции в пределах нормального диапазона.

Рассмотрению клинических характеристик основных групп хромосомных заболеваний будет посвящен завершающий раздел данной главы.

Хромосомные болезни, обусловленные нарушениями числа аутосом

С клинической точки зрения числовые нарушения аутосом характеризуются следующими основными признаками:

  • внутриутробная и постнатальная задержка роста;

  • наличие комплекса дисморфических нарушений, особенно аномалий лица, дистальных отделов конечностей и половых органов;

  • ВПР внутренних органов, чаще всего - множественные;

  • нарушения умственного развития (Назаренко, Яковлева, 2001; Козлова, Демикова, 2007; Бочков и др., 2010).

Хотя присутствие любой из этих четырех групп признаков не считают обязательным при том или ином синдроме, умственная отсталость является одним из наиболее типичных нарушений при хромосомных заболеваниях.

Синдром Дауна (трисомия хромосомы 21) - наиболее распространенное хромосомное заболевание. Популяционная частота составляет 1:600-700 новорожденных. Это первый синдром, хромосомная этиология которого была установлена Ж. Леженом с коллегами в 1959 г. Цитогенетические варианты синдрома Дауна разнообразны. Основную долю (до 95%) составляют случаи полной трисомии 21, возникающие вследствие нерасхождения хромосом в мейозе. Вклад материнского нерасхождения в гаметические формы болезни составляет 85-90%, а отцовского - только 10-15%. Примерно 75% нарушений возникают у матери в первом делении мейоза и только 25% - во втором. Около 2% детей с синдромом Дауна имеют мозаичные формы трисомии 21 (47,+21/46). Примерно 3-4% больных имеют транслокационную форму трисомии по типу робертсоновских транслокаций между акроцентрическими хромосомами с участием хромосомы 21 (см. рис. 23-20 на цветной вклейке). Около одной четверти транслокационных форм наследуются от родителей-носителей, тогда как три четверти их возникают de novo.

Основные клинические признаки синдрома (рис. 23-28): типичное плоское лицо, брахицефалия, аномалии глаз (монголоидный разрез глаз, эпикант, пятна Брушфильда, ранняя катаракта, миопия), открытый рот, аномалии зубов, короткий нос, плоская переносица, избыток кожи на шее, короткие конечности, поперечная четырехпальцевая ладонная складка, широкий промежуток между I и II пальцами стопы. Из пороков внутренних органов часто отмечают врожденные пороки сердца (дефекты межжелудочковой и межпредсердной перегородки, открытый артериальный проток) и желудочно-кишечного тракта, которые, наряду со склонностью к частым инфекционным заболеваниям, в значительной степени определяют продолжительность жизни пациентов с синдромом Дауна. Большинство больных страдают умеренной или тяжелой степенью умственной отсталости. Более мягкие фенотипические признаки характерны для пациентов с мозаичными формами синдрома.

Синдром Патау (трисомия хромосомы 13). Хромосомная этиология заболевания впервые была описана К. Патау в 1960 г. Популяционная частота варьирует в диапазоне 1:7800-14 000. Заболевание возникает преимущественно вследствие трисомии хромосомы 13, как правило, материнского происхождения. Кроме того, развитие синдрома может быть связано с транслокационными вариантами (робертсоновские транслокации), мозаичными формами, дополнительной кольцевой хромосомой 13 и изохромосомами.

Клинически синдром Патау (рис. 23-29) характеризуется микроцефалией, гипо-телоризмом глаз, дисплазией сетчатки, низко посаженными деформированными ушными раковинами, расщелинами верхней губы и нёба, микрогенией, полидактилией, поперечной ладонной складкой и множественными пороками внутренних органов: врожденными пороками сердца (дефекты перегородок и крупных сосудов), незавершенным поворотом кишечника, поликистозом почек и удвоением мочеточника. Обнаруживают крипторхизм, гипоплазию наружных половых органов, удвоение матки и влагалища. Для пациентов характерна глубокая задержка психомоторного развития. Продолжительность жизни, как правило, составляет 2-3 мес и редко достигает одного года.

Синдром Эдвардса (трисомия хромосомы 18). Впервые описан Дж. Эдвардсом в 1960 г. Популяционная частота составляет 1:6000-8000 случаев. Второе по распространенности после синдрома Дауна хромосомное заболевание. Большинство случаев (90%) связано с полной формой хромосомы 18, возникающей вследствие ошибок первого деления мейоза у матери. Критический регион, ответственный за формирование основных клинических признаков синдрома, - сегмент 18q11. Новорожденные с синдромом Эдвардса имеют малую массу тела. Основные диагностические признаки заболевания: долихоцефалия, гипертелоризм глаз, низко посаженные уши аномальной формы, микрогнатия, микростомия и скошенный подбородок (рис. 23-30). Возможны аномалии развития конечностей, отсутствие дистальной складки на мизинце и гипоплазия ногтей. Из пороков внутренних органов характерными являются комбинированные пороки сердечно-сосудистой системы, незавершенный поворот кишечника, ПР почек и крипторхизм. Отмечают глубокую задержку психомоторного развития. Продолжительность жизни обычно не превышает одного года.

image
Рис. 23-28. Фенотип пациентов с синдромом Дауна в возрасте 5 нед (верхний ряд), 3,5 года (средний ряд) и 7 лет (нижний ряд) (Источник: Schinzel A. Catalogue of Unbalanced Chromosome Aberrations in Man. Second revised and expanded edition. Berlin; New York: Walter de Gruyter, 2001. 966 p.)
image
Рис. 23-29. Новорожденные с синдромом Патау (трисомия хромосомы 13) (Источник: Schinzel A. Catalogue of Unbalanced Chromosome Aberrations in Man. Second revised and expanded edition. Berlin; New York: Walter de Gruyter, 2001. 966 p.)
image
Рис. 23-30. Новорожденные с синдромом Эдвардса (трисомия хромосомы 18) (Источник: Schinzel A. Catalogue of Unbalanced Chromosome Aberrations in Man. Second revised and expanded edition. Berlin; New York: Walter de Gruyter, 2001. 966 p.)
image
Рис. 23-30. (Продолжение). Новорожденные с синдромом Эдвардса (трисомия хромосомы 18) (Источник: Schinzel A. Catalogue of Unbalanced Chromosome Aberrations in Man. Second revised and expanded edition. Berlin; New York: Walter de Gruyter, 2001. 966 p.)

Трисомии по хромосомам 8, 9 и 14 среди новорожденных регистрируют редко. Описаны единичные случаи некоторых аутосомных трисомий.

Синдром трисомии по хромосоме 8. Впервые описан в 1962 г. Редкое заболевание, частота которого в популяции составляет 1:50 000. Возникает в результате хромосомного нерасхождения в соматических клетках на ранних стадиях развития. Трисомия 8 гаметического происхождения характеризуется, как уже было отмечено выше, ранней эмбриолетальностью. У новорожденных обнаруживают как полные, так и мозаичные формы трисомии, при этом корреляция между частотой анеуплоидного клона и тяжестью заболевания, как правило, отсутствует. Основные диагностические признаки синдрома: макроцефалия, микрогнатия, массивный выступающий лоб, широкая спинка носа, крупные оттопыренные уши (рис. 23-31). Среди аномалий скелета обнаруживают добавочные ребра и позвонки, закрытые спинномозговые грыжи в шейном и грудном отделе позвоночника, аплазию и гипоплазию надколенника, а также короткую шею. Отмечают множественные контрактуры суставов, клинодактилию и камптодактилию. Среди пороков внутренних органов распространены аномалии мочеполовой (гидронефроз) и сердечно-сосудистой системы (дефекты перегородок и крупных сосудов). У пациентов отмечают задержку психомоторного и речевого развития. Интеллект обычно снижен.

image
Рис. 23-31. Фенотип пациента в возрасте 15 лет с мозаичным вариантом трисомии 8 (Источник: Wisniewska M., Mazurek M. Trisomy 8 mosaicism syndrome // J. Appl. Genet. 2002. Vol. 43. P. 115-118)

Синдром трисомии по хромосоме 9. Впервые описан в 1970 г. В большинстве случаев заболевание обусловлено нерасхождением хромосом на ранних стадиях развития и только иногда - связано с гаметическими мутациями. Возможны полные и мозаичные формы (рис. 23-32). Основные клинические признаки: долихоцефалия, высокий лоб, широкая переносица, глубоко посаженные глаза, деформация ушных раковин, высокое нёбо (часто с расщелиной), микроретрогнатия, короткая шея. Отмечают аномалии скелета, включающие дисплазию тазобедренного сустава, вывих локтевого или коленного сустава, патологические изменения ребер. Из пороков внутренних органов типичны аномалии сердечно-сосудистой, мочеполовой систем и желудочно-кишечного тракта. Продолжительность жизни пациентов с полной формой трисомии 9 составляет обычно несколько месяцев.

Синдром трисомии по хромосоме 14. Впервые описан в 1975 г. В основном представлен мозаичными формами (рис. 23-33) и робертсоновскими транслокациями 14/14. Основные диагностические признаки: микроцефалия, асимметрия лица, высокий и выступающий лоб, короткий бульбообразный нос, низко посаженные ушные раковины, высокое нёбо, микроретрогнатия, короткая шея, узкая и деформированная грудная клетка, крипторхизм, гипогонадизм. Характерны пороки сердечно-сосудистой системы и почек. Нередко развиваются бронхиальная астма и дерматозы.

image
Рис. 23-32. Фенотипическое проявление мозаичных форм трисомии 9 (Источник: Schinzel A. Catalogue of Unbalanced Chromosome Aberrations in Man. Second revised and expanded edition. Berlin; New York: Walter de Gruyter, 2001. 966 p.)
image
Рис. 23-33. Фенотип пациентов с мозаичной формой трисомии 14 (Источник: Schinzel A. Catalogue of Unbalanced Chromosome Aberrations in Man. Second revised and expanded edition. Berlin; New York: Walter de Gruyter, 2001. 966 p.)

Хромосомные болезни, обусловленные нарушениями числа половых хромосом

Анеуплоидии по половым хромосомам, как правило, характеризуются более мягкими клиническими симптомами по сравнению с дисбалансом по числу аутосом. У человека они представлены моносомией по хромосоме Х и различными вариантами полисомий по половым хромосомам.

СШТ обусловлен моносомией по хромосоме Х. Это единственный вариант моносомии, совместимый с живорождением и постнатальным развитием организма. Кроме моносомии, этот синдром может развиваться при структурных перестройках хромосомы Х: делециях длинного плеча, изохромосомах по короткому плечу, кольцевых хромосомах. В большинстве случаев (80-85%) единственная X-хромосома имеет материнское происхождение. Распространены мозаичные формы заболевания с наличием в организме клеток с нормальным хромосомным набором. Популяционная частота синдрома составляет 1:3000-5000 новорожденных. Клинические признаки заболевания (рис. 23-34): нанизм, крыловидные кожные складки на шее, короткая шея, бочкообразная грудная клетка, гипертелоризм сосков, вальгусная девиация коленных и локтевых суставов, снижение зрения и слуха, отсутствие вторичных половых признаков. У пациентов отмечают первичную аменорею и бесплодие. Часто регистрируют врожденные пороки сердца и почек. Интеллектуальное развитие при данном синдроме существенно не страдает. Большинство пациенток с СШТ страдают бесплодием вследствие редукции фолликулов и заменой их соединительной тканью.

Синдром трипло-Х формируется при носительстве кариотипа 47,ХХХ. Частота синдрома составляет один случай на 1000 новорожденных девочек. Как правило, женщины с таким хромосомным набором в полной или мозаичной форме имеют нормальное физическое и интеллектуальное развитие, что в значительной степени обусловлено инактивацией двух дополнительных Х-хромосом. У женщин могут отсутствовать отклонения полового развития, но существует повышенный риск возникновения спонтанных абортов вследствие формирования анеуплоидных гамет. Лишь у некоторых пациенток отмечают нарушения репродуктивной функции в виде вторичной аменореи, дисменореи и ранней менопаузы.

image
Рис. 23-34. Фенотипические особенности пациентов с синдромом Шерешевского-Тернера в разном возрасте: 3 года (верхний ряд); 5 лет (второй и третий ряд); 12 лет (нижний ряд) (Источник: Schinzel A. Catalogue of Unbalanced Chromosome Aberrations in Man. Second revised and expanded edition. Berlin; New York: Walter de Gruyter, 2001. 966 p.)
image
Рис. 23-34. (Продолжение). Фенотипические особенности пациентов с синдромом Шерешевского-Тернера в разном возрасте: 3 года (верхний ряд); 5 лет (второй и третий ряд); 12 лет (нижний ряд) (Источник: Schinzel A. Catalogue of Unbalanced Chromosome Aberrations in Man. Second revised and expanded edition. Berlin; New York: Walter de Gruyter, 2001. 966 p.)

С дальнейшим увеличением числа хромосом Х в кариотипе отклонения от нормы нарастают (рис. 23-35). У женщин с тетра- и пентасомией по хромосоме Х присутствуют черепно-лицевые дисморфии, аномалии зубов, скелета и половых органов. Способность к деторождению может сохраняться, но вследствие формирования анеуплоидных гамет возникает повышенный риск рождения детей с нарушениями числа Х-хромосом.

Синдром Клайнфельтера объединяет варианты наличия в кариотипе не менее двух Х-хромосом и не менее одной хромосомы Y. Цитогенетические формы могут быть представлены следующими вариантами: 47,XXY, 48,XXYY, 48,XXXY, 49,XXXXY. Наиболее распространенным является кариотип 47,XXY, обнаруживаемый с частотой 1:1000 новорожденных мальчиков. Особенности клинической картины заболевания во многом связаны с появлением дополнительной хромосомы Х в кариотипе организма мужского пола. Такой дисбаланс манифестирует в период полового созревания и выражается в недоразвитии половых органов (гипогонадизм и гипогенитализм, дегенерация герминативного эпителия, гиалиноз семенных канатиков) и отсутствии вторичных половых признаков (рис. 23-36). Для больных с синдромом Клайнфельтера характерны азооспермия или олигоспермия. Из других клинических признаков необходимо отметить высокий рост, телосложение по женскому типу, гинекомастию, слабое оволосение лица, подмышечных впадин и лобка. Интеллект, как правило, снижен.

Синдром дисомии по хромосоме Y (47,XYY) регистрируется с частотой 1:1000 новорожденных мальчиков. Большинство носителей такого хромосомного набора имеют незначительные отклонения от нормального физического и интеллектуального развития (рис. 23-37). Обычно они обладают высоким ростом. Заметных нарушений полового развития и репродуктивной функции нет. У пациентов отмечают дефицит внимания, гиперреактивность и импульсивность.

Хромосомные болезни, обусловленные структурными нарушениями хромосом

Это большая группа заболеваний, клиническая картина которых обусловлена разнообразными структурными перестройками хромосом, приводящими в конечном итоге к избытку (частичная трисомия) или недостатку (частичная моносомия) материала отдельных районов хромосом. Такие аберрации возникают de novo вследствие делеций или дупликаций тех или иных хромосомных сегментов в гаметогенезе или на ранних стадиях эмбриогенеза либо они могут наследоваться от клинически здоровых родителей, являющихся бессимптомными носителями аналогичных хромосомных аберраций с неполной пенетрантностью. Кроме того, несбалансированность по числу копий хромосомного региона может формироваться в результате мейотической сегрегации сбалансированных хромосомных перестроек (например, транслокаций и инверсий) у родителей. Наконец, сами сбалансированные перестройки могут являться в ряде случаев этиологической основой заболеваний, если они приводят к разрывам кодирующей последовательности генов или к нарушению топологических ассоциированных доменов, внутри- и межхромосомных взаимодействий, затрагивая тем самым регуляторные элементы генов. Среди множества возможных структурных аберраций значимыми в отношении возникновения определенного хромосомного синдрома обычно считают только те, которые приводят к формированию сходной клинической картины у большинства пациентов.

image
Рис. 23-35. Фенотип пациентов с тетрасомией (верхний ряд) и пентасомией (нижний ряд) по Х-хромосоме (Источник: Schinzel A. Catalogue of Unbalanced Chromosome Aberrations in Man. Second revised and expanded edition. Berlin; New York: Walter de Gruyter, 2001. 966 p.)
image
Рис. 23-36. Фенотип пациентов с синдромом Клайнфельтера в возрасте 6 (a), 13 (б) и 19 (в) лет (Источник: Schinzel A. Catalogue of Unbalanced Chromosome Aberrations in Man. Second revised and expanded edition. Berlin; New York: Walter de Gruyter, 2001. 966 p.)
image
Рис. 23-37. Фенотип пациентов с дисомией по Y-хромосоме в возрасте 2 мес (а); 1 год и 10 мес (б); 5 лет (в) (Источник: Schinzel A. Catalogue of Unbalanced Chromosome Aberrations in Man. Second revised and expanded edition. Berlin; New York: Walter de Gruyter, 2001. 966 p.)

Сегментные анеуплоидии (делеции, дупликации, трипликации участков хромосом различной протяженности), так же как и анеуплоидии по целым хромосомам, вызывают резкие отклонения в развитии организма. В большинстве случаев они не повторяют клиническую картину анеуплоидий по целым хромосомам. В связи с этим заболевания, обусловленные сегментными анеуплоидиями, часто выделяют в самостоятельные нозологические формы. Частичное совпадение клинических фенотипов у пациентов с полными и сегментными анеуплоидиями возможно в том случае, если последние затрагивают критически значимые для развития хромосомного синдрома регионы хромосом. Заболеваниям, обусловленным сегментными анеуплоидиями, свойственны общие клинические признаки всех хромосомных болезней: нарушения пре- и постнатального онтогенеза, МВПР, задержка или отклонения интеллектуального развития, сокращенная продолжительность жизни. На особенности клинического течения заболевания могут оказывать влияние размер вовлеченного участка хромосомы и локализация точек разрыва, что определяет состав затрагиваемых перестройкой генов. В ряде случаев в регионы микроделеций или микродупликаций может попадать единственный ген либо даже его отдельные участки. Тонкая детализация структуры сегментных анеупло-идий в настоящее время стала возможной благодаря применению высокоразрешающих методов молекулярно-цитогенетического и молекулярно-генетического исследования, позволяющих приблизиться к пониманию фенокариотипических корреляций, а в некоторых случаях даже описывать новые хромосомные синдромы. Действительно, внедрение в клиническую практику метода флуоресцентной in situ гибридизации (FISH) в начале 1990-х гг. способствовало существенному увеличению возможностей молекулярной диагностики микроделеционных синдромов. Появление методов высокоразрешающей количественной оценки копий-ности участков ДНК - ХМА (aCGH) с середины 2000-х гг. и массового параллельного секвенирования (NGS или MPS) с начала 2010-х гг. - обеспечило не только дальнейший рост числа идентифицируемых микроделеционных синдромов, но и позволило описать ряд новых хромосомных заболеваний, в том числе и тех, которые обусловлены микродупликациями участков хромосом (рис. 23-38).

Ниже будет приведена краткая характеристика некоторых наиболее распространенных синдромов, обусловленных сегментными анеуплоидиями хромосом, как правило, относительно протяженными. Далее же остановимся на характеристике микроделеционных и микродупликационных синдромов.

Синдром кошачьего крика - исторически первое хромосомное заболевание, для которого в 1963 г. Ж. Лежен с коллегами продемонстрировали этиологическую роль структурного нарушения хромосом. Заболевание обусловлено делецией короткого плеча хромосомы 5, при этом размер делеций существенно варьирует - от небольших делеций, затрагивающих критический сегмент 5p15.2, до практически полного отсутствия короткого плеча хромосомы. Популяционная частота синдрома составляет 1: 20 000-50 000 новорожденных. Клинические признаки заболевания обусловлены гаплонедостаточностью по большому числу генов, возникающей вследствие делеций хромосомного региона. Предполагается, что критически значимыми для развития заболевания являются недостаток продуктов генов обратной транскриптазы TERT (5p15.33) и нейронального специфического протеина δ-2 катенина CTNND2 (5p15.2), экспрессирующегося в головном мозге на ранних стадиях эмбрионального развития и вовлеченного в регуляцию клеточной подвижности. Среди клинически значимых признаков чаще всего обнаруживают необычный крик или плач, напоминающий мяуканье кошки, микроцефалию, антимонголоидный разрез глаз, лунообразное лицо, гипертелоризм, широкую переносицу и низко посаженные деформированные ушные раковины (рис. 23-39). На ладонях присутствует поперечная складка. Кроме того, характерны клинодактилия или синдактилия, а также тяжелая умственная отсталость. Продолжительность жизни зависит от степени тяжести пороков внутренних органов.

image
Рис. 23-38. Динамика описания микроделеционных и микродупликационных синдромов (Источник: Weiss A. et al. Microdeletion and microduplication syndromes // J Histochem Cytochem. 2012. Vol. 60, N 5. P. 346-358)

Синдром Вольфа-Хиршхорна обусловлен делецией дистального региона короткого плеча хромосомы 4 (4p16.3). Частота синдрома варьирует в диапазоне 1:20 000-50 000 новорожденных, при этом среди девочек заболевание регистрируют в 2 раза чаще, чем среди мальчиков. Большинство случаев возникает de novo. Основные клинические признаки: задержка пре- и постнатального роста, нарушения развития разной степени выраженности и низкая масса тела при рождении. Характерные черты лица и черепа: высокий лоб, микроцефалия, высокое надпереносье, клювовидный нос, гипертелоризм, выступающие глаза, короткий фильтр, микрогнатия, маленький рот с опущенными уголками рта, крупные оттопыренные уши (рис. 23-40). Часто обнаруживают расщелины губы и нёба. У мальчиков отмечают гипоспадию и крипторхизм. Характерны ПР сердечно-сосудистой системы и поликистоз почек. Один из ведущих клинических признаков - задержка психомоторного развития.

image
Рис. 23-39. Пациенты с синдромом кошачьего крика в возрасте 8 мес (a); 2 лет (б); 4 лет (в); 9,5 года (г) (Источник: Mainardi P.C. Cri du Chat syndrome // Orphanet J Rare Dis. 2006. Vol. 1. P. 33)

Синдром трисомии 9p - одна из самых распространенных частичных трисомий. Впервые описан в 1970 г. Возникновение заболевания может быть связано с дупликациями, изохромосомами по короткому плечу хромосомы 9 и несбалансированными транслокациями. Основные признаки заболевания: микробрахицефалия, антимонголоидный разрез глаз, гипертелоризм, энофтальм, широкий и округлый кончик носа, низко посаженные ушные раковины с аномальным противозавитком и противокозелком, узкий слуховой канал, выступающие верхняя губа и верхняя челюсть, короткая шея с низкой линией роста волос и поперечная ладонная складка (рис. 23-41). Рентгенографически обнаруживают задержку костного возраста. У пациентов отмечается олигофрения. Прогноз жизни благоприятный; больные доживают до пожилого возраста.

image
Рис. 23-40. Фенотип пациента с синдромом Вольфа-Хиршхорна
image
Рис. 23-41. Фенотипические особенности пациентов с дупликацией короткого плеча хромосомы 9 в возрасте 4 мес (верхний и средний ряд), 12 лет (нижний ряд) (Источник: Schinzel A. Catalogue of Unbalanced Chromosome Aberrations in Man. Second revised and expanded edition. Berlin; New York: Walter de Gruyter, 2001. 966 p.)

Синдром моносомии 9p (синдром Альфи) впервые описан Альфи с коллегами в 1973 г. Возникает вследствие частичных делеций короткого плеча хромосомы 9, изохромосом по длинному плечу и несбалансированных транслокаций. Критический регион - сегмент 9p22. Основные клинические признаки заболевания: тригоноцефалия, резко выступающий лоб, монголоидный разрез глаз, эпикант, экзофтальм, гипертелоризм, уплощенная широкая переносица, маленький рот с большой верхней губой, высокое нёбо (рис. 23-42). Ушные раковины со сглаженным завитком не имеют мочки или она недоразвита. Характерны короткая шея и гипертелоризм сосков; длинные пальцы рук и ног. У девочек отмечают гипоплазию больших и малых половых губ, у мальчиков - гипоплазию мошонки и полового члена. Умственная отсталость достигает глубокой степени. Прогноз жизни благоприятный.

image
Рис. 23-42. Фенотип пациентов с делецией 9pter-p21 в возрасте 10 мес и 13,5 года (Источник: верхний ряд - Schinzel A. Catalogue of Unbalanced Chromosome Aberrations in Man. Second revised and expanded edition. Berlin; New York: Walter de Gruyter, 2001. 966 p; нижний ряд - Rutten F.J. et al. A case of partial 9p monosomy with some unusual features // Ann. Genet. (Paris). 1978. Vol. 21. P. 51-55)

Синдром моносомии 13q (синдром Орбели) формируется при наличии в кариотипе кольцевой хромосомы 13 либо терминальных делеций длинного плеча. Критический регион - сегмент 13q14. Для пациентов с этим заболеванием характерна низкая масса тела при рождении. Основные признаки синдрома: микроцефалия, асимметрия лица, широкая выступающая переносица, отсутствие носовой вырезки, антимонголоидный разрез глаз и высокое нёбо (рис. 23-43). Отмечают поражения опорно-двигательного аппарата: короткую шею, гипоили аплазию I пальца кисти и пяточной кости, а также клинодактилию. Характерны пороки сердца, почек, головного мозга, заращение прямой кишки и заднепроходного отверстия. Для пациентов характерна глубокая степень умственной отсталости.

Синдром трисомии 14q возникает вследствие несбалансированных транслокаций, дупликаций или изохромосом по длинному плечу хромосомы 14. Основные признаки синдрома: микроцефалия, луковицеобразный нос, низко расположенные ушные раковины, тонкая верхняя губа, микростомия, опущенные углы рта, высокое арковидное нёбо или расщелина нёба, короткая шея, клинодактилия, косолапость, пороки сердечно-сосудистой системы, отставание в физическом и психомоторном развитии.

Синдром моносомии 18p (синдром де Груши). Впервые описан в 1963 г. Основные клинические признаки: умственная отсталость, задержка роста, аномалии лица и черепа (характерное круглое лицо, диспластичные уши, широкий рот, нарушения строения зубов), конечностей, головного мозга, сердца и гениталий (рис. 23-44, 23-45). Отмечено, что характерное для неонатального периода круглое лицо в детстве может становиться вытянутым.

Синдром моносомии 18q возникает вследствие делеций длинного плеча хромосомы 18. Типичные признаки заболевания: микроцефалия, гипоплазия средней части лица, глубоко посаженные глаза, «рот карпа», плоский или вогнутый профиль лица, деформированные ушные раковины с атрезией или сужением слуховых проходов, высокое нёбо или его расщелина и аномалии конечностей (конические пальцы, клинодактилия V пальца, вальгусная деформация тазобедренного сустава). Характерны патологические изменения органа зрения, включающие нистагм, страбизм, эпикант и атрофию зрительных нервов. У мальчиков отмечают крипторхизм, гипоплазию полового члена и мошонки. У девочек обнаруживают гипоплазию половых губ. Регистрируют ПР сердца и почек. Умственная отсталость, как правило, достигает глубокой степени.

image
Рис. 23-43. Пациент с делецией 13q13-31 в возрасте 2 мес (Источник: Schinzel A. Catalogue of Unbalanced Chromosome Aberrations in Man. Second revised and expanded edition. Berlin; New York: Walter de Gruyter, 2001. 966 p.)
image
Рис. 23-44. Фенотипические особенности пациентов с синдромом моносомии 18p в возрасте 10 мес (верхний ряд) и 4 лет (нижний ряд) (Источник: Schinzel A. Catalogue of Unbalanced Chromosome Aberrations in Man. Second revised and expanded edition. Berlin; New York: Walter de Gruyter, 2001. 966 p)

Синдром кольцевой хромосомы 18 впервые описан в 1962 г. Основные клинические признаки заболевания: микроцефалия, гипертелоризм, страбизм, птоз, нистагм, «рот карпа», тонкая верхняя губа и высокое нёбо (часто с расщелиной), глубокая степень умственной отсталости (рис. 23-46, 23-47).

Синдром моносомии 21q обусловлен делецией длинного плеча хромосомы либо кольцевой хромосомой 21. Впервые описан Ж. Леженом в 1964 г. Основные признаки заболевания: низкая масса тела при рождении, микроцефалия, антимонголоидный разрез глаз, микрофтальмия, колобома радужки, катаракта, эпикант, выступающая широкая переносица, большие, низко посаженные уши с расширенным наружным слуховым каналом, микрогнатия, клинодактилия, сколиоз, мышечная гипертензия, гипоспадия, крипторхизм и косолапость (рис. 23-48). Характерны пороки сердца и почек (агенезия, гидронефроз, удвоение почечных лоханок), а также задержка психомоторного развития.

image
image
Рис. 23-45. (Продолжение). Лицевые аномалии у пациентов с синдромом моносомии 18p (Источник: Turleau C. Monosomy 18p // Orphanet J. Rare Dis. 2008. Vol. 3: 4)

Синдром кольцевой хромосомы 22 как самостоятельная нозологическая форма впервые описан в 1972 г. Развитие заболевания может быть обусловлено не только собственно кольцевой хромосомой, но и терминальной делецией длинного плеча хромосомы 22 (del22q13.31-q13.33), которая также известна как цитогенетический вариант синдрома Фелан-МакДермид. В большинстве случаев подобные мутации возникают de novo. Основные клинические признаки синдрома: микроцефалия, птоз, эпикант, гипертелоризм, крупные выступающие глаза, аномалии ушной раковины, расщелина нёба, дисплазия тазобедренных суставов, клинодактилия и синдактилия. Для пациентов характерны задержка психомоторного развития, нарушения координации, возбудимость, агрессивность, частые смены настроения, нарушения сна, расстройства аутистического спектра, глубокое недоразвитие речи, вплоть до полного ее отсутствия, умственная отсталость - от легкой до глубокой степени. Тяжесть течения заболевания может определяться нестабильностью кольцевой хромосомы в митозе, ее потерей в части клеток и, как следствие - возникновением мозаичной моносомии по хромосоме 22 (рис. 23-49).

image
Рис. 23-46. Фенотип пациентов с кольцевой хромосомой 18 в возрасте 13 мес (верхний ряд) и 6 лет (нижний ряд) (Источник: Schinzel A. Catalogue of Unbalanced Chromosome Aberrations in Man. Second revised and expanded edition. Berlin; New York: Walter de Gruyter, 2001. 966 p.)

Синдромы, обусловленные микроструктурными аберрациями хромосом. микроделеционные и микродупликационные синдромы

В эту группу входят синдромы, обусловленные незначительными, как правило, размером до 5 млн п.н., делециями или дупликациями определенных участков хромосом. Соответственно такие заболевания называют микроделеци-онными и микродупликационными синдромами, хотя с цитогенетической точки зрения по своему происхождению они также относятся к категории хромосомных заболеваний, обусловленных сегментными анеуплоидиями. Выделение микро-делеционных и микродупликационных синдромов в отдельную группу сложилось исторически и было обусловлено появлением новых высокоразрешающих методов молекулярной цитогенетики, обеспечивших беспрецедентные возможности в идентификации субмикроскопических хромосомных перестроек, имеющих клиническое значение. В то же время успехи в секвенировании генома человека неожиданно продемонстрировали, что возникновение рекуррентных хромосомных перестроек в ряде случаев может быть предопределено эволюционно сложившимися особенностями его структурной организации.

image
Рис. 23-47. Фенотип пациентки с кольцевой хромосомой 18 в возрасте 6 и 17 лет (Источник: Schinzel A. Catalogue of Unbalanced Chromosome Aberrations in Man. Second revised and expanded edition. Berlin; New York: Walter de Gruyter, 2001. 966 p.)
image
Рис. 23-48. Новорожденный с кольцевой хромосомой 21 (верхний ряд) и пациент в возрасте 7 мес (нижний ряд) (Источник: Schinzel A. Catalogue of Unbalanced Chromosome Aberrations in Man. Second revised and expanded edition. Berlin; New York: Walter de Gruyter, 2001. 966 p. Фотография новорожденного использована из работы: Richer C.L. et al. Analysis of banding patterns in a case of ring chromosome 21 // Am. J. Med. Genet. 1981. Vol. 10. P. 323-331. Фотография пациента с кольцевой хромосомой 21 приведена из статьи: Shibata K., Waldenmaier C., Hirsch W. A child with a 21-ring chromosome 45,XX,-21/46,XX, r(21) investigated with the banding technique // Hum. Genet. 1973. Vol. 18. P. 315-319)
image
Рис. 23-49. Фенотип пациентки с мозаицизмом по кольцевой хромосоме 22 и моносомии 22 в возрасте 4 лет (Источник: Kashevarova et al. Compound phenotype in a girl with r(22), concomitant microdeletion 22q13.32-q13.33 and mosaic monosomy 22 // Molecular Cytogenet. 2018. Vol. 11: 26)

Действительно, одним из распространенных механизмов формирования таких перестроек оказалась неаллельная гомологичная рекомбинация между блоками сегментных дупликаций генома, в зависимости от ориентации которых могут возникать либо реципрокные микроделеции и микродупликации, либо инверсии (рис. 23-50). Сегментные дупликации генома - это особый класс низкокопийных повторов, представленный крупными блоками ДНК размером до 100 т.п.н. с высокой степенью (>95%) идентичности нуклеотидных последовательностей. Часто сегментные дупликации кластеризуются в прицентромерных и субтеломерных районах хромосом. Если посмотреть на распределение микроделеций и микродупликаций, приводящих к формированию соответствующих микроделеционных и микродупликационных синдромов, нетрудно отметить их колокализацию, отражающую общность происхождения (рис. 23-51, см. цв. вклейку).

К настоящему времени известно уже более 60 регионов генома, ассоциированных с возникновением рекуррентных хромосомных микроделеций и микродупликаций, имеющих клиническое значение. За этой цифрой стоит не менее 120 нозологических единиц, выделенных в самостоятельные синдромы. Эта цифра не окончательная, поскольку описание новых хромосомных заболеваний продолжается. Стоит отметить, что неаллельная гомологичная рекомбинация - распространенный, однако далеко не единственный механизм возникновения хромосомных микроделеций и микродупликаций. Именно поэтому суммарное число известных заболеваний, ассоциированных с микроделециями хромосом, оценивается на уровне 230 самостоятельных нозологических форм, тогда как для микродупликаций этот показатель оказывается заметно ниже - порядка 80 форм. Возможной причиной этого также могут являться некоторая недооценка клинической значимости увеличения копийности хромосомного материала, возникающего при микродупликациях, и частое наследование хромосомных микродупликаций, особенно непротяженных размеров, от здоровых родителей - носителей аналогичных хромосомных перестроек с низкой пенетрантностью.

С цитогенетической точки зрения развитие клинической картины микроделеционного или микродупликационного синдрома традиционно рассматривается дисбалансом дозы совокупности генов, попавших в хромосомную перестройку. Для таких заболеваний предложен специальный термин - смежные генные синдромы, находящиеся на границе хромосомных и моногенных заболеваний (рис. 23-52).

В действительности, такое толкование этиологии и патогенеза микроделеционных и микродупликационных синдромов является значительно упрощенным. В ряде случаев в регионе делеции или дупликации может оказаться единственный ген. В других случаях точковые мутации в единственном кандидатном гене микроделеционного или микродупликационного синдрома могут обусловливать формирование характерной клинической картины хромосомного заболевания. Такие примеры известны для генов KANSL1 (микроделеционный синдром Кулена-де Ври) и SIN3A (синдром микроделеции 15q24 и синдром Виттевин-Колк).

image
Рис. 23-50. Неаллельная гомологичная рекомбинация (NAHR) между низкокопийными повторами ДНК (сегментными дупликациями) и ее цитогенетические следствия. Примечание: * - дозоза-висимый ген
image
Рис. 23-52. Размеры геномных перестроек при различных типах наследственных болезней (Источник: Stankiewicz P., Lupski J.R. Genome architecture, rearrangements and genomic disorders // Trends Genet. 2002. Vol. 18. P. 74-82)

Иными словами, вслед за сложной геномной архитектурой хромосомных перестроек формируется не менее сложная архитектура хромосомных заболеваний, составляющими элементами которой являются совокупность структурных и регуляторных генов и некодирующих участков ДНК, попавших в хромосомный дисбаланс, эффекты каждого отдельного гена и их аддитивные либо синергичные эффекты, эпигенетические модификации хроматина, наличие других модифицирующих генетических, цитогенетических либо средовых факторов.

Рассмотрим некоторые примеры реципрокных синдромов хромосомных микроделеций и микродупликаций.

Синдромы дистальных микроделеций и микродупликаций 1q21.1 обусловлены реципрокными микроделециями и микродупликациями размером 1,35 млн п.н., возникающими вследствие неравного кроссинговера между блоками сегментных дупликаций в субсегменте 1q21.1. Для пациентов с микроделециями характерны незначительная или умеренная задержка развития, интеллектуальные расстройства, микроцефалия, выступающие лобные бугры, глубоко посаженные глаза, грушевидный нос (рис. 23-53). Из пороков внутренних органов отмечают врожденные пороки сердца и крупных магистральных сосудов (двустворчатый аортальный клапан с аневризмой, открытый артериальный проток, коарктация аорты, транспозиция магистральных сосудов), а также пороки мочеполовой системы. Пациенты с микродупликациями отличаются макроцефалией, выступающими лобными буграми, гипертелоризмом глаз, мягкими лицевыми аномалиями (рис. 23-54). У них может присутствовать гипоплазия мозолистого тела и червя мозжечка. Пациенты имеют умственную отсталость от мягкой до умеренной степени, трудности в обучении, аутизм, могут отмечаться эпилептические приступы. Изменения размеров головы при данных синдромах связывают с дисбалансом числа копий дозозависимого гена HYDIN2. Среди других затрагиваемых генов отмечают GJA5 (ассоциирован с врожденными пороками сердца), GJA8 (аномалии глаз), BCL9, PDKZ1, PRKAB2, CJA8 (нейропсихические расстройства).

Синдром микроделеции 7q11.23 (синдром Вильямса-Бойрена) и синдром микродупликации 7q11.23. Оба синдрома являются следствием реципрокных микроделеций или микродупликаций, возникающих в результате неаллельной гомологичной рекомбинации между группой сегментных дупликаций в субсегменте 7q11.23. Размер перестроек варьирует в диапазоне 1,5-1,8 млн п.н., в зависимости от точек разрыва, затрагивая тем самым от 25 до 30 генов. Синдром

image
Рис. 23-53. Фенотип пациентов с синдромом дистальной микроделеции 1q21.1. Характерные фенотипические особенности: выступающие лобные бугры, глубоко посаженные глаза, грушевидный нос. в и г - отец и сын (Источник: Кашеварова А.А., Лебедев И.Н., Назаренко Л.П. Архитектура генома и хромосомные болезни. Синдромы реципрокных микроделеций и микродупликаций: атлас / Под ред. акад. РАН, проф. В.П. Пузырёва. Томск: Изд-во «Печатная мануфактура», 2014. 56 с., по Brunetti-Pierri et al., 2008)
image
Рис. 23-54. Фенотип пациентов с синдромом дистальной микродупликации 1q21.1. Фенотипические особенности: выступающие лобные бугры, гипертелоризм глаз (Источник: Кашеварова А.А., Лебедев И.Н., Назаренко Л.П. Архитектура генома и хромосомные болезни. Синдромы реципрокных микроделеций и микродупликаций: атлас / Под ред. акад. РАН, проф. В.П. Пузырёва. Томск: Изд-во «Печатная мануфактура», 2014. 56 с., по Brunetti-Pierri et al., 2008)

Вильямса - один из классических микроделеционных синдромов. Впервые он был описан в 1961 г. кардиологом Дж. Вильямсом из Новой Зеландии, обнаружившим у некоторых пациентов с сердечно-сосудистой патологией схожие внешние фенотипические признаки, характерные лицевые аномалии и умственную отсталость. Основные клинические признаки синдрома: задержка развития, умственная отсталость от мягкой до средней степени, беспокойство, фобии, гиперакузия, доброжелательное поведение, умеренная микроцефалия, преждевременная седина, лицевые дисморфии («лицо эльфа» в детском возрасте, голубые глаза, плоская переносица, маленький вздернутый нос, длинный фильтр, маленький подбородок; во взрослом возрасте отмечаются более грубые черты лица - широкий лоб, полный кончик носа, полные губы, аномалии прикуса, широкая улыбка; частичная анодонтия, микродонтия, гипоплазия эмали), врожденные пороки сердца (надклапанный стеноз аорты у 70% пациентов) и внутренних органов (почек, включая нефрокальциноз и разный размер почек, дивертикулы мочевого пузыря, стеноз уретры, везикоуретральный рефлюкс) (рис. 23-55).

Для пациентов с синдромом микродупликации 7q11.23 характерны умственная отсталость, расстройства аутистического спектра, шизофрения, синдром дефицита внимания и гиперактивность, беспокойство, членовредительство, агрессивность, тяжелая задержка развития речи, эпилептические приступы. Из лицевых аномалий отмечаются широкий лоб, прямые брови, широкая переносица, короткий фильтр, тонкая верхняя губа (рис. 23-56). Так же, как и при микроделеции, характерны врожденные пороки сердца - дефекты межпредсердной и межжелудочковой перегородок, подклапанный стеноз легочного ствола, надклапанный стеноз аорты, открытый артериальный проток.

В качестве кандидатного гена, с нарушением дозы которого связывают формирование аномалий соединительной ткани и врожденных пороков сердца, рассматривается ген эластина - ELN. Поведенческие особенности у пациентов с микроделецией и микродупликацией 7q11.23 связывают с дозой генов, кодирующих факторы транскрипции, - GTF2I и GTF2IRD1. Интересно, что с дальнейшим увеличением дозы этих генов при трипликациях 7q11.23 степень нейроповеденческих отклонений у пациентов нарастает - отмечаются агрессивность, деструктивное навязчивое поведение, членовредительство, нарушения сна, грубая задержка развития речи (рис. 23-57).

image
Рис. 23-55. Семейный случай синдрома Вильямса-Бойрена. Мать в возрасте 30 лет с дочерью в возрасте 23 мес (а); дочь в возрасте 17 лет (б); мать в возрасте 46 лет (в) (Источник: Кашеварова А.А., Лебедев И.Н., Назаренко Л.П. Архитектура генома и хромосомные болезни. Синдромы реципрокных микроделеций и микродупликаций: атлас / Под ред. акад. РАН, проф. В.П. Пузырёва. Томск: Изд-во «Печатная мануфактура», 2014. 56 с., по Morris et al., 2010)
image
Рис. 23-56. Пациенты с синдромом микродупликации 7q11.23. Фенотипические особенности: выступающие лобные бугры, прямые брови, тонкая верхняя губа (Источник: Van der A. et al. Fourteen new cases contribute to the characterization of the 7q11.23 microduplication syndrome // Eur. J. Med. Genet. 2009. Vol. 52, N 2-3. P. 94-100)
image
Рис. 23-57. Фенотип пациента с трипликацией 7q11.23 в возрасте 13 мес (a, б) и 38 мес (в, г). Фенотипические особенности: асимметрия лица, короткий и широкий лоб, широкое основание носа, тонкие брови, тонкие губы (Источник: Beunders et al. A triplication of the Williams-Beuren syndrome region in a patient with mental retardation, a severe expressive language delay, behavioural problems and dysmorphisms // J Med Genet. 2010. Vol. 47, N 4. P. 271-275)

Синдром Смит-Магенис и синдром Потоки-Лупски являются результатом реципрокных микроделеций и микродупликаций, возникающих вследствие неаллельной гомологичной рекомбинации между дистальным и проксимальным блоками сегментных дупликаций в регионе 17q11.2. Синдром микроделеции 17p11.2 впервые был описан Энн Смит в 1982 г. В 1986 г. они вместе с Элен Магенис дали его подробное клиническое описание. Для пациентов характерны умеренная и глубокая степень умственной отсталости, задержка психомоторного развития, задержка развития речи, аутоагрессия, онихотилломания, полиэмбокойломания, расстройства сна (раннее засыпание, прерывистый сон, раннее утреннее пробуждение, сонливость в течение дня). Из фенотипических особенностей отмечаются: брахицефалия с гипоплазией средней части лица, выпуклый лоб, синофриз, широкая переносица, аномалии глаз, в том числе страбизм, миопия, микрокорнеа и дисплазия радужки, низко посаженные ушные раковины, приоткрытый рот с шатро-видной верхней губой, прогнатия, широкие короткие кисти, брахидактилия (рис. 23-58). Из ПР внутренних органов отмечаются аномалии головного мозга, в первую очередь расширение желудочков, врожденные пороки сердца и почек.

Синдром Потоки-Лупски явился исторически первым микродупликационным синдромом, для которого Лоррейн Потоки и Джеймсом Лупски в 2000 г. была продемонстрирована этиологическая значимость реципрокных рекомбинационных обменов между блоками сегментных дупликаций в регионе 17p11.2. Пациенты с данным заболеванием отличаются умственной отсталостью, первазивными расстройствами развития, расстройствами аутистического спектра, нарушениями речи, гипотонией, трудностями в питании в детском возрасте, аномалиями развития головного мозга (деликатное истощение мозолистого тела, задержка миелинизации), врожденными пороками сердца. Из лицевых дисморфий характерны круглое лицо, сравнительно широкий лоб, антимонголоидный разрез глаз, длинный кончик носа, гладкий фильтр, микрогнатия (рис. 23-59).

image
Рис. 23-58. Фенотип пациентов с синдромом Смит-Магенис (Источник: Кашеварова А.А., Лебедев И.Н., Назаренко Л.П. Архитектура генома и хромосомные болезни. Синдромы реципрокных микроделеций и микродупликаций: атлас / Под ред. акад. РАН, проф. В.П. Пузырёва. Томск: Изд-во «Печатная мануфактура», 2014. 56 с., по Vilboux et al., 2011)

До 90% случаев синдрома Смит-Магенис и до 60% случаев синдрома Потоки-Лупски обусловлены рекуррентными реципрокными микроделециями и микродупликациями размером 3,7 млн п.н. в локусе 17p11.2. В ряде случаев развитие синдрома Смит-Магенис также может быть связано с мутациями в гене RAI1, локализованном в данном регионе и рассматриваемом в качестве кандидатного дозозависимого гена для обоих заболеваний. Что касается синдрома Потоки-Лупски, то, кроме классических микродупликаций, описаны нерекуррентные дупликации размером от 1,3 до 15,2 млн п.н. Большинство перестроек в данном хромосомном регионе возникают de novo, хотя известны и редкие семейные случаи как микроделеционного, так и микродупликационного синдрома (рис. 23-60).

В завершение кратко отметим еще одну группу микроделеционных синдромов, возникающих вследствие утраты субтеломерных участков хромосом. С цитогене-тической точки зрения эти синдромы также относятся к категории хромосомных заболеваний, обусловленных сегментными анеуплоидиями, однако объединяются с позиции локализации микроделеций в терминальных участках хромосом. Диагностика таких заболеваний, как и любых микроделеционных синдромов, с помощью стандартного метафазного анализа G-окрашенных препаратов достаточно затруднительна вследствие ограниченных разрешающих возможностей, накладываемых световой микроскопией. Именно поэтому, точно так же, как и для описанных выше синдромов реципрокных микроделеций и микродупликаций хромосом, диагностика и описание таких заболеваний стали возможными с появлением высокоразрешающих методов молекулярно-цитогенетического анализа - FISH начиная с конца 1990-х годов и ХМА с середины 2000-х гг. В настоящее время известны хромосомные синдромы, обусловленные аномалиями субтеломерных регионов практически каждой хромосомы в кариотипе человека (рис. 23-61). Отметим некоторые из них.

Синдром частичной моносомии 1p36 является одним из самых распространенных микроделеционных синдромов. Его частота составляет 1:5000 новорожденных. 95% делеций возникают de novo, из них 60% происходит на хромосомах материнского происхождения, а 40% - на хромосомах, наследованных от отца. Известны терминальные и интерстициальные формы делеций. Клиническими признаками синдрома являются: задержка развития, умственная отсталость от умеренной до сильной степени тяжести, нарушения слуха, эпилептические приступы, гипотония, пороки сердца и ряд дисморфических черт лица, среди которых выделяются уплощенная переносица, глубоко посаженные глаза, гипертелоризм, гипоплазия средней части лица, заостренный подбородок (рис. 23-62). Кандидатными генами для данного синдрома рассматриваются протоонкоген SKI, ген β-субъединицы калиевого канала KCNAB2, а также ген матричной металлопротеиназы MMP23, вовлеченные, как предполагают, в патогенез лицевых дисморфи-ческих признаков, эпилепсии и краниосиностоза соответственно.

Синдром Питта-Роджера-Данкса обусловлен микроделецией 4p16.3 протяженностью менее 3,5 млн п.н. Клинически это более мягкий вариант синдрома Вольфа-Хиршхорна. Пациенты с данным синдромом характеризуются отставанием массы тела от нормы, микроцефалией и умственной отсталостью.

image
Рис. 23-59. Фенотип пациентов с синдромом Потоки-Лупски (Источник: Potocki L. et al. Characterization of Potocki-Lupski syndrome (dup(17)(p11.2p11.2)) and delineation of a dosage-sensitive critical interval that can convey an autism phenotype // Am. J. Hum. Genet. 2007. Vol. 80. P. 633-649)
image
Рис. 23-60. Мать и дочь с синдромом Потоки-Лупски (Источник: Yusupov R. et al. Potocki-Lupski syndrome: An inherited dup(17)(p11.2p11.2) with hypoplastic left heart // Am. J. Med. Genet. Part A. 2011. Vol. 155. P. 367-371)
image
Рис. 23-61. Фенотипы пациентов с микроделециями в субтеломерных регионах хромосом (Источник: De Vries B.B.A. et al. Telomeres: a diagnosis at the end of the chromosome // J. Med. Genet. 2003. Vol. 40. P. 385-398)
image
Рис. 23-62. Лицевые аномалии у пациентов с микроделецией 1p36: a - пациент в возрасте 13 лет и 7 мес; б - пациент в возрасте 6 лет и 5 мес; в и г - один и тот же пациент в возрасте 9 и 15 лет (Источник: Gajecka M. et al. Monosomy 1p36 deletion syndrome // Am. J. Med. Genet. Part С (Seminars in Medical Genetics). 2007. Vol. 145C. P. 346-356)

Синдром Куррарино связан с микроделецией 7q36, приводящей к гаплонедо-статочности гомеобоксного гена HLXB9. Характерные клинические признаки - крестцовый дисгенез и аноректальная атрезия.

Цитогенетические варианты синдрома Джекобсена, или синдрома частичной моносомии 11q, обусловлены микроделециями субтеломерных сегментов q23, q24 и q25 длинного плеча хромосомы 11. Клинически проявляется умеренной задержкой умственного развития и задержкой постнатального роста. Среди признаков заболевания отмечают тригоноцефалию, гипертелоризм, эпикант, птоз, короткий нос, длинный фильтр, ретрогнатию, аномалии конечностей, пороки сердца и тромбоцитопению.

Синдром α-талассемии, сцепленный с умственной отсталостью, или синдром ATR-16. Развитие этого смежного генного синдрома обусловлено микроделецией 16p13.3, ведущей к утрате α-глобиновых генов HBA1 и HBA2, а также гена SOX8, экспрессирующегося в головном мозге. С гаплонедостаточностью продукта последнего гена связывают формирование умственной отсталости. Основные клинические признаки синдрома: лицевые аномалии (гипертелоризм, скошенные вниз глазные щели, широкая уплощенная переносица), α-талассемия и умственная отсталость.

Таким образом, существующая на сегодняшний день картина хромосомных заболеваний отличается широким разнообразием. Прогресс в технологиях секвенирования генома и внедрение новых методов исследования в клиническую цитогенетику позволили не только фактически решить проблему диагностики хромосомных заболеваний, но и, базируясь на открываемых закономерностях возникновения хромосомных мутаций, предсказать, а впоследствии и доказать наличие новых классов хромосомных болезней. Технологии диагностики хромосомных заболеваний трансформируются в технологии описания новых синдромов. В этой ситуации на первое место выходят задачи интерпретации клинической значимости впервые выявляемых форм субмикроскопического хромосомного дисбаланса, часто затрагивающего единичные гены или даже их отдельные участки. Интеграция хромосомных болезней в единый генетический континуум наследственной патологии человека сквозь призму структурной вариабельности генома ставит новые вызовы для идентификации общих и специфических патогенетических механизмов развития данного класса болезней.

Список литературы

  1. Баранов В.С., Кузнецова Т.В. Цитогенетика эмбрионального развития человека. СПб.: Научно-практические аспекты, 2007. 640 с.

  2. Бочков Н.П., Пузырев В.П., Смирнихина С.А. Клиническая генетика: Учебник. М.: ГЭОТАР-Медиа, 2011. 592 с.

  3. Ворсанова С.Г., Юров Ю.Б., Чернышов В.Н. Медицинская цитогенетика: Учебное пособие. М.: Медпрактика-М, 2006. 300 с.

  4. Гинтер Е.К. Медицинская генетика: Учебник. М.: Медицина, 2003. 448 с.

  5. Гринберг К.Н., Кухаренко В.И. Реализация фенотипического эффекта хромосомных аномалий у человека // Вавиловский журнал генетики и селекции. 2013. Т. 17, № 1. С. 32-39.

  6. Кашеварова А.А., Лебедев И.Н., Назаренко Л.П. Архитектура генома и хромосомные болезни. Синдромы реципрокных микроделеций и микродупликаций: атлас / Под ред. акад. РАН, проф. В.П. Пузырёва. Томск: Изд-во «Печатная мануфактура», 2014. 56 с.

  7. Козлова С.И., Демикова Н.С. Наследственные синдромы и медико-генетическое консультирование. М.: Т-во научных изданий КМК; Авторская академия, 2007. 448 с.

  8. Назаренко С.А. Изменчивость хромосом и развитие человека. Томск: Изд-во Том. ун-та, 1993. 200 с.

  9. Назаренко С.А., Яковлева Ю.С. Цитогенетика человека и хромосомные болезни: Методическое пособие. Томск: STT, 2001. 83 с.

  10. Gardner R.J.M., Sutherland G.R. Chromosome abnormalities and genetic counseling. New York: Oxford University Press, 2004. 577 p.

  11. Gardner R.J.M, Amor D.J. Gardner and Sutherland’s chromosome abnormalities and genetic counselling. Oxford monographs on medical genetics. 5th edition. Oxford University Press, 2018. 1268 p.

  12. Schinzel A. Catalogue of Unbalanced Chromosome Aberrations in Man. Second revised and expanded edition. Berlin; New York: Walter de Gruyter, 2001. 966 p.

Глава 24. Генетика нарушений формирования пола, развития половой системы и репродуктивной функции

Нарушения репродукции

Нарушения репродукции - обширная гетерогенная (по этиологии, патогенезу, клиническим формам и фенотипу, репродуктивному прогнозу и другим критериям) группа заболеваний и патологических состояний, характеризующихся отсутствием (инфертильностью) или снижением фертильности в супружеской паре. Согласно критерию ВОЗ, бесплодие в браке может быть диагностировано при отсутствии наступления беременности естественным путем при регулярной половой жизни без предохранения в течение 12 мес и более. В различных странах и регионах мира частота бесплодия несколько отличается, но в среднем бесплодие в браке отмечают у 15% супружеских пар детородного возраста. В среднем 70-75% всех зачатий не заканчиваются родами, при этом примерно 60% из них, как правило, остаются нераспознанными, и 15% наступивших беременностей заканчиваются клинически зафиксированными самопроизвольными ее потерями, как правило, в I триместре беременности. В случае самопроизвольных потерь беременности, наступивших естественным путем в первые 2 нед, такие случаи не фиксируются клинически, и супружеским парам ставят диагноз бесплодие.

Вклад мужского и женского факторов в этиологию бесплодия в целом примерно равен, т.е. частота нарушений фертильности со стороны мужчин или женщин соответствует друг другу, при этом у трети супружеских пар отмечают нарушение репродуктивной функции со стороны обоих супругов. Примерно в половине всех случаев причину нарушения репродукции установить не удается (неясного генеза или идиопатическое бесплодие, невынашивание беременности). Вероятно, что большая часть «идиопатического» нарушения репродукции может быть обусловлена генетическими причинами или связана с предрасполагающими генетическими факторами.

Нарушение репродукции может быть обусловлено дефектами различных этапов формирования, развития, функционировании репродуктивной системы или этапов репродукции: продукции гамет, проходимости половых путей, движения сперматозоидов к яйцеклетке, капацитации (активации сперматозоидов перед оплодотворением), процессов межгаметного взаимодействия и проникновения спермия через оболочки яйцеклетки, собственно оплодотворения (сингамии, формировании пронуклеусов и др.), развития эмбриона до имплантации; имплантации и/или развития эмбриона после имплантации, вынашивания и патологии беременности.

У мужчин и женщин репродуктивная система проходит одни и те же этапы развития: закладка, половая дифференцировка, последующее развитие под действием половых гормонов с центральной регуляцией ГнРГ и гонадотропными гормонами (ЛГ и ФСГ). Поэтому уровни нарушений репродукции у них в значительной мере схожи. На рис. 24-1 показано взаимоотношение трех частых областей нарушений репродуктивной системы: дифференцировки и развития половой системы, эндокринных нарушений репродукции и нарушения гаметогенеза (продукции и функции гамет).

Генетические нарушения репродукции

Нарушение репродукции может быть вызвано различными причинами: генетическими и негенетическими, средовыми факторами или их сочетанием, проявляться разнообразными заболеваниями или состояниями, которые могут быть представлены синдромальными и несиндромальными формами. Кроме того, многие наследственные заболевания сопровождаются аномалиями развития половой системы и нарушением фертильности.

Наследственные заболевания, сопровождающиеся нарушением развития органов репродуктивной системы и/или репродуктивной функции, можно условно подразделить на синдромы с поражением только или преимущественно органов репродуктивной системы и синдромы с поражением различных систем органов, при которых фенотипические проявления поражения репродуктивной системы могут быть одними из ведущих клинических симптомов или сопутствующими.

image
Рис. 24-1. Соотношение областей различных нарушений репродуктивной системы (ориг.). Показаны их частичная перекрываемость, связанная с взаимообусловленностью. Сплошными стрелками указана направленность влияния, пунктирной стрелкой - возможность нарушений дифференцировки и развития яичников вследствие дефектов ранних этапов гаметогенеза у плодов женского пола

Большое число генетических нарушений репродукции не имеет специфического симптомокомплекса и является несиндромальным (например, носительство сбалансированных хромосомных аномалий, низкоуровневый мозаицизм по гоносомам, микроделеции Y-хромосомы, патогенные мутации различных генов, контролирующих фертильность и др.). Высокая генетическая гетерогенность и несиндромальность нарушений репродуктивной функции существенно затрудняют диагностику данных форм. Еще одной примечательной особенностью генетических нарушений репродукции является спорадичность большинства случаев аномалий развития органов половой системы, мужского и женского бесплодия и привычного невынашивания беременности. У многих пациентов с генетическими нарушениями репродукции они являются следствием герминативных мутаций, возникших de novo, или постзиготических мутаций. В редких случаях генетические нарушения репродукции обнаруживают у нескольких членов семьи. Также описано сохранение фертильности у некоторых пациентов, в том числе при тяжелых формах генетических нарушений репродукции.

Генетическими причинами нарушения развития, функционирования половой системы, процессов репродукции или факторами, предрасполагающими к их возникновению, могут быть изменения на различных уровнях генома: хромосомные аномалии, несбалансированные микроструктурные перестройки аутосом и половых хромосом, генные мутации и эпигенетические нарушения (табл. 24-1).

Таблица 24-1. Генетические факторы и их влияние на репродуктивную систему и фертильность

image

Окончание табл. 24.1

image

При большинстве герминативных мутаций все клетки плода несут мутантный генотип. Постзиготические мутации приводят к мозаицизму (в пределах одной или более тканей), а такой организм называют мозаиком. Мозаицизм - биологическое явление, характеризующееся наличием у многоклеточного организма двух или более клеточных линий (клонов) с различными геномами, имеющих общее происхождение, т.е. происходящих из одного генома зиготы. Влияние мозаицизма на репродуктивную систему и фертильность различно и зависит от уровня изменения генома, типа и выраженности мозаицизма, его представленности в органах и тканях половой системы, в гонадах.

Генетические факторы нарушения фертильности у мужчин

В большинстве случаев нарушения фертильности у мужчин связаны с изменением сперматологических показателей. К количественным изменениям спермато-логических показателей относятся снижение количества сперматозоидов в эякуляте (олигозооспермия) либо их отсутствие (азооспермия).

Наличие и выраженность патозооспермии прямо коррелируют с частотой и тяжестью нарушения фертильности у мужчин, при этом тяжелые ее формы (азооспермия, криптозооспермия, выраженная олигозооспермия и астено-/тератозоо-спермия тяжелой степени) приводят к мужскому бесплодию (табл. 24-2).

Таблица 24-2. Формы патозооспермии и их сперматологические критерии согласно современным рекомендациям Всемирной организации здравоохранения (2010 г.) [3]

image

Окончание табл. 24.2

image

Азооспермия

Азооспермия является наиболее тяжелой формой патозооспермии и мужской инфертильности, которую диагностируют у 1% мужчин из общей популяции и у 8-10% мужчин с бесплодием в браке. Согласно патогенетическому механизму, выделяют три формы азооспермии: необструктивную (секреторную), обструктивную и смешанного генеза. Первые две характеризуются различными причинами и механизмами, а третья обусловлена сочетанием нарушений проходимости семявыносящих путей и сперматогенеза.

Примерно 50-60% случаев азооспермии могут быть обусловлены генетическими причинами или связаны с генетическими факторами. У большинства пациентов азооспермия обусловлена выраженными дефектами сперматогенеза вплоть до отсутствия герминативного эпителия в извитых семенных канальцах тестикул - синдром «только клетки Сертоли». Данная форма азооспермии характеризуется высокой частотой как хромосомных аномалий, так и генных мутаций. Зачастую при детальном исследовании осадка эякулята пациентов с азооспермией обнаруживают единичные ПК (криптозооспермия), при повторных исследованиях в некоторых образцах может присутствовать незначительное количество сперматозоидов. Близкие к азооспермии сперматологические нарушения - криптозоо-спермия и олигозооспермия крайне тяжелой степени. Значительная часть их причин общая, в том числе генетические нарушения.

Синдром клайнфельтера

Синдром Клайнфельтера является одним из наиболее частых хромосомных заболеваний и самым частым изменением числа половых хромосом у человека. Частота его встречаемости составляет 1:500-600 лиц мужского пола. Синдром Клайнфельтера является самой частой генетической причиной мужского бесплодия. К минимальным диагностическим признакам синдрома Клайнфельтера относят кариотип 47,XXY, гипергонадотропный гипогонадизм, гипогенитализм (гипоплазию яичек и полового члена) (Козлова и др., 2007).

У 80-85% пациентов с синдромом Клайнфельтера обнаруживают кариотип 47,XXY - классический цитогенетический вариант. В остальных случаях выявляют другие цитогенетические варианты синдрома Клайнфельтера в мозаичной форме (например, 47,XXY/46,XY) либо наличие в кариотипе изохромосомы X или структурных аномалий хромосомы Y. К редким цитогенетическим вариантам относят структурные перестройки хромосомы X или Y, мозаицизм 46,XX/47,XXY либо наличие трех и более Х-хромосом в кариотипе (48,XXXY; 49,XXXXY и др.). С увеличением количества дополнительных гоносом в кариотипе утяжеляются и фенотипические нарушения. Так, для пациентов с синдромом Клайнфельтера с полисомией по половым хромосомам (тетрасомией или пентасомией), особенно в регулярной форме, характерны ПР и умственная отсталость, бесплодие. Ряд авторов предлагают выделять некоторые состояния как отдельные нозологические формы, например, синдром 48,XXYY.

Причинами синдрома Клайнфельтера являются нерасхождение материнской или отцовской X-хромосомы в мейозе I, II, а также постзиготическое нерасхождение X-хромосом в раннем эмбриогенезе. Сложный гоносомный мозаицизм с присутствием клона(ов) с двумя и более хромосомами X, наличие структурной аномалии с изменением копийности генов, контролирующих дифференцировку пола (например, SRY), может влиять на выраженность клинических проявлений. Так, при мозаицизме по гоносомам, например XX/XXY, могут иметь место более тяжелые нарушения дифференцировки гонад, например, овотестикулярная форма НФП.

При гистологическом исследовании гонад при синдроме Клайнфельтера обнаруживают гиалиноз, фиброз семенных канальцев, отсутствие в них герминативного эпителия - синдром «только клетки Сертоли», гиперплазию клеток Лейдига. FISH-анализ сперматозоидов свидетельствует о повышении количества (%) ане-уплоидных гамет, главным образом из-за нерасхождения X-X и X-Y. Вследствие наличия островков сохранного сперматогенеза у 30-50% мужчин с синдромом Клайнфельтера, имеющих азооспермию, удается получить сперматозоиды путем биопсии методом микроТЕЗЕ. Проведение программ ЭКО/ICSI со сперматозоидами из эякулята или из биоптата тестикул позволяет 40-50% пациентов с синдромом Клайнфельтера решить проблему деторождения. Из-за повышенного уровня анеуплоидии в гаметах им рекомендуется выполнять ПГТ-А.

Мужское бесплодие и микроделеции y-хромосомы

Среди несиндромальных генетических нарушений мужской фертильности с азооспермией и олигозооспермией тяжелой степени самыми частыми являются микроделеции длинного плеча Y-хромосомы. Они занимают второе место среди генетических причин азооспермии после синдрома Клайнфельтера. Клинически значимые микроделеции Y-хромосомы встречаются с частотой примерно 1:1-2000 мужчин. Их обнаруживают в среднем у 10-12% мужчин с азооспермией и у 8-9% мужчин с олигозооспермией тяжелой степени.

Согласно размерам и расположению делеций эухроматина длинного плеча Y-хромосомы (Yq11.21-23), выделены три региона: AZFa, AZFb и AZFc (Vogt et al., 1996). Делеции в локусе AZF могут быть «полными», т.е. целиком удаляющими один регион AZF или более, и «частичными», если делеции не полностью захватывают какой-либо из его регионов. Делеции в локусе AZF могут быть вызваны микроделециями (наиболее часто) и реже - цитогенетическими видимыми перестройками Y-хромосомы: терминальными или интерстициальными делециями, транслокациями, изодицентрическими, кольцевыми хромосомами или другими структурными перестройками (табл. 24-3).

Таблица 24-3. Делеции региона AZFc Y-хромосомы у российских фертильных мужчин и мужчин с бесплодием

image

Окончание табл. 24.3

image

Наиболее частым типом полных («классических») AZF-делеций являются полные AZFc-делеции (b2/b4), доля которых составляет около 70%. Второе место по частоте встречаемости (15-20%) занимают делеции, захватывающие регионы AZFc и/или AZFb (AZFb+c- и AZFb-делеции). Наиболее редко (5-10%) выявляют делеции региона AZFa. В редких случаях обнаруживают другие типы AZF-делеций, например, AZFa+b и AZFa+b+c.

Механизмом возникновения большинства полных («классических») AZF-делеций является несбалансированная неаллельгомологичная рекомбинация (NAHR): между последовательностями эндогенного ретровируса HERV15 (делеции AZFa); палиндромом P5 и проксимальным плечом палиндрома P1 (делеции AZFb); палиндромами P5 и P4, а также проксимальными и дистальными плечами палиндрома P1 (делеции AZFb+c) и прямыми повторами b2 и b4 (полные AZFc-делеции) (рис. 24-2, см. цв. вклейку).

Для «полных» делеций AZF прослеживается довольно четкая зависимость нарушения сперматогенеза от размера и локализации делеций (табл. 24-4). Это имеет прогностическое значение в оценке возможности получения сперматозоидов, пригодных для проведения программ ЭКО/ICSI. Так, отсутствие всего локуса AZF, а также делеции, целиком захватывающие регионы AZFa и/или AZFb, и делеции региона AZFa с потерей гена DBY несовместимы с получением сперматозоидов. Делеции другого гена региона AZFa - USP9Y могут не приводить к нарушению сперматогенеза.

Таблица 24-4. Делеции регионов AZF и их характеристика

image

Окончание табл. 24.4

image

Спермиологический диагноз и гистологическая картина у мужчин с полными делециями AZFc (b2/b4) варьируют от азооспермии до олигозооспермии и от синдрома «только клетки Сертоли» до гипосперматогенеза. У большинства из них количество сперматозоидов в эякуляте не превышает 1 млн. В среднем у 50-70% пациентов с делецией b2/b4 удается получить сперматозоиды, пригодные для ЭКО/ICSI, из эякулята или биоптата яичка.

Практически во всех случаях клинически значимые делеции AZF являются мутациями de novo. Однако имеются сообщения о редких случаях наследования патогенных микроделеций Y-хромосомы.

В отличие от полных, частичные делеции AZFс обнаруживают как у мужчин с бесплодием, так и у фертильных мужчин, в том числе с нормозооспермией (см. табл. 24-3). Значительная доля перестроек данного региона может наследоваться по мужской линии, являясь микроструктурными полиморфизмами Y-хромосомы. Показано, что большинство мужчин в Евразии, имеющих делецию b2/b3, относятся к гаплогруппе N. Некоторые из частичных AZFс-делеций (gr/gr и b2/b3) могут быть причиной или фактором риска нарушения сперматогенеза и снижения мужской фертильности. Кроме того, у мужчин с делецией gr/gr отмечают более высокую по сравнению с общепопуляционной частоту рака яичка.

Муковисцидоз и синдром cbavd

Обструктивная форма азооспермии может быть вызвана аномалиями развития органов мочеполовой системы, внешними причинами (вазэктомия, травмы, инфекции) или генетическими факторами. Наиболее частой генетической причиной обструктивной азооспермии являются муковисцидоз или изолированное поражение семявыносящих путей - синдром CBAVD (congenital bilateral aplasia of vas deferens).

Муковисцидоз - одно из наиболее частых моногенных заболеваний с аутосомно-рецессивным типом наследования. Данное заболевание характеризуется прогрессирующим течением с поражением органов пищеварительной и/или дыхательной систем. Муковисцидоз и большинство случаев синдрома CBAVD вызваны патогенными вариантами гена CFTR (Cystic Fibrosis Transmembrane inductance Regulator), кодирующего белок хлорного канала - муковисцидозный трансмембранный регулятор проводимости (МВТР). Нарушение функции МВТР ведет к повышению вязкости секрета, выделяемого экзокринными железами и клетками секреторного эпителия, застою секрета и хроническому бактериальному воспалению.

CBAVD диагностируют у 1-2% мужчин с бесплодием, его частота в разных популяциях различается, в европейских популяциях составляет 1:2000-4000 мужчин. У всех пациентов с CBAVD и у более 95% мужчин с муковисцидозом диагностируют бесплодие вследствие азооспермии. Основная причина бесплодия у мужчин с муковисцидозом или синдромом CBAVD - двустороннее нарушение проходимости семявыносящих путей и, как следствие, обструктивная азооспермия. У 90% мужчин с муковисцидозом отмечают двустороннюю непроходимость семявыносящих путей на уровне эпидидимиса и/или семявыносящих протоков (vas deferens), а также аплазию семенных пузырьков.

Следует отметить, что поражение семявыносящих протоков у мужчин c муковисцидозом и синдромом CBAVD не является врожденным их отсутствием (агенезией), а представляет собой прогрессирующую атрофию vas deferens и их производных - семенных пузырьков.

Xарактерными сперматологическими признаками обструктивной азооспермии при муковисцидозе и CBAVD являются азооспермия, олигоспермия, pH <7,0 и низкий уровень фруктозы и α-гликозидазы в эякуляте. Для решения проблемы деторождения мужчинам с муковисцидозом и синдромом CBAVD необходимо выполнение биопсии тестикулярной ткани, которая эффективна в 85-90% случаев. Полученные сперматозоиды используют для процедуры ЭКО/ICSI. Перед проведением программ ВРТ данным пациентам и их супругам необходимо пройти медико-генетическое обследование и консультирование. В случае выявления патогенных вариантов гена CFTR у супруги данным парам необходимо проведение ПГТ эмбрионов на муковисцидоз.

Другие генетические причины азооспермии и олигозооспермии

Структурные аномалии аутосом

Одной из частых генетических причин несиндромальных форм мужского и женского бесплодия, привычного невынашивания беременности являются сбалансированные хромосомные аномалии. Частота структурных хромосомных аномалий у мужчин с бесплодием составляет 1-2%. Наиболее частыми из них являются реципрокные и робертсоновские транслокации (0,9%), инверсии. Наиболее частыми транслокациями у мужчин с нарушением репродукции являются робертсоновские транслокации (хромосомы 13, 14, 15, 21 и 22), самыми частыми из них являются rob(13;14) и rob(14; 21). Для пациентов с реципрокными и робертсоновскими транслокациями характерен нормальный фенотип, но часто у них повышенное количество (от умеренного до 100% в случае гомологичных робертсоновских транслокаций) несбалансированных гамет. У большинства пациентов диагностируют олиго-/астено/-тератозооспермию, повышенный уровень анеуплоидии по хромосомам, не вовлеченным в транслокацию (межхромосомный эффект, МXЭ), что может приводить к снижению фертильности, бесплодию, привычному невынашиванию беременности или к рождению ребенка с МВПР и умственной отсталостью.

Аутосомные и Х-сцепленные варианты числа копий и генные варианты, связанные с мужским бесплодием

Помимо частых генетических причин мужского бесплодия, описанных выше, нарушение фертильности, связанное с дефектами сперматогенеза, может быть вызвано множеством патогенных вариантов и CNV аутосомных и X-сцепленных генов/локусов. Причиной необструктивной азооспермии и олигозооспермии тяжелой степени могут являться CNV и патогенные варианты во множестве генов, контролирующих сперматогенез (AR, KLHL10, MAGEB4, MEIOB, NANOS1, SOHLH1, SPATA17, SPINK2, SYCE1, SYCP2, SYCP3, TAF4B, TDRD9, TEX11, TEX14, TEX15, USP9Y, USP26, ZMYND15, и др.). Так, мутации, затрагивающие гены DMRT1 (9p24.3), EPHA3 (3p11.1), ANKS1A (6p21.31), PLEC (8q24.3), AMKS1B (12q23.1) и PRMT7 (16q22.1), обнаружены у мужчин с азооспермией вследствие синдрома «только клетки Сертоли» или блока сперматогенеза в профазе I мейоза. Вклад отдельных генов в этиологию нарушения фертильности невелик и не превышает 1-5%. Так, например, мутации гена андрогенового рецептора (AR) обнаруживают у 1-2% мужчин с бесплодием, имеющих или не имеющих признаки дефицита маскулинизации. У мужчин с патозооспермией отмечают более высокую частоту «коротких» (менее 18 повторов) CAG-аллелей в экзоне 1 гена AR по сравнению с фертильными мужчинами и мужчинами с нормозооспермией.

Астенозооспермия и тератозооспермия

Снижение фертильности у мужчин может быть обусловлено и выраженными нарушениями качества сперматозоидов, в частности их подвижности, морфологии, фертильностных свойств мужских гамет. При этом тяжесть нарушения фертильности коррелирует с выраженностью сперматологических нарушений.

Тяжелые формы астенозооспермии, тератозооспермии и астенотератозооспермии обнаруживают у 2-3% мужчин с бесплодием. Данные формы патозооспермии обусловлены выраженными качественными нарушениями сперматозоидов, такими как тотальное или субтотальное отсутствие прогрессивно подвижных («PR») и/или морфологически нормальных сперматозоидов. При выраженной тератозо-оспермии может встречаться мономорфная («синдромальная») атипия мужских гамет, например глобулозооспермия, макрозооспермия, синдром ацефалических сперматозоидов, множественные морфологические аномалии жгутиков, первичная цилиарная дискинезия, специфичные ультраструктурные дефекты сперматозоидов (например, агенезия центриоли), синдром «незрелого» хроматина и другие аномалии, высокая частота фрагментации ДНК (более 30%).

Первичная цилиарная дискинезия - гетерогенное аутосомно-рецессивное заболевание, характеризующееся хроническим синуситом, рецидивирующими бронхолегочными инфекциями, обратным расположением внутренних органов (situs inversus viscerum). У пациентов мужского пола также диагностируют первичное бесплодие вследствие тотальной астенозооспермии, обусловленной аномалиями строения и функции жгутиков и ресничек (синдром Картагенера). Описаны такие ультраструктурные аномалии (варианты) первичной цилиарной дискинезии, как отсутствие динеиновых ручек (рис. 24-3), центрального дуплета, дезорганизация аксонемы или наличие добавочных микротрубочек, которые можно выявить методом электронной микроскопии сперматозоидов или ресничек эпителия дыхательных путей. Вследствие наличия в геноме более 60 генов, связанных с первичной цилиарной дискинезией/синдромом Картагенера, для диагностики их генетических причин необходим анализ крупной панели генов или полноэкзомное секвенирование, при необходимости дополненное таргетным анализом генов.

image
Рис. 24-3. Схематичное изображение строения аксонемы жгутика сперматозоида (поперечный срез): а - нормальное строение; б - отсутствие динеиновых ручек (характерное для первичной цилиарной дискинезии)

Другой генетически обусловленной формой астенозооспермии являются множественные морфологические аномалии жгутика. У мужчин с множественными морфологическими аномалиями жгутика также диагностируют первичное бесплодие, обусловленное стойкой выраженной астенозооспермией. При спермиологическом исследовании обнаруживают аномалии строения жгутиков сперматозоидов, при этом они могут быть иметь кольцевидную форму, быть изогнутыми, короткими или даже отсутствовать. У 25% пациентов обнаруживают патогенные варианты гена DNAH1, в остальных случаях множественные морфологические аномалии жгутика выявляют мутации в других генах.

Следует отметить, что у пациентов с тотальной и субтотальной астенозооспермией, в том числе генетически обусловленной, использование метода ЭКО/ICSI позволяет достичь беременности и решить проблему деторождения. Однако при этом следует учитывать риск наследования генетических нарушений репродукции.

Макрозооспермия - форма тератозооспермии, характеризующаяся наличием сперматозоидов с крупной (макро-)головкой. Данную форму патозооспермии обнаруживают менее чем у 1% мужчин в общей популяции. Она обусловлена гомозиготными мутациями гена AURKC (локус 19q13.43), участвующего в контроле сегрегации и цитокинеза хромосом во время мейоза. Для сперматозоидов с макрозооспермией характерно наличие не одного, а нескольких наборов хромосом, чаще всего тетраплоидного (4n), что обусловливает более крупные размеры ядра и головки сперматозоида, а также наличие четырех жгутиков вместо одного. Так как эмбрионы, полученные в результате экстракорпорального оплодотворении яйцеклеток аномальными сперматозоидами, часто являются анеуплоидными, таким пациентам необходимо рекомендовать ПГТ-А или использование донорских сперматозоидов.

Глобозооспермия - редкая генетическая форма тератозооспермии (менее 0,1% мужчин с бесплодием), при которой все сперматозоиды имеют округлую головку без акросомы, что приводит к нарушению пенетрационной способности у сперматозоидов. Описано два гена, патогенные варианты в которых приводят к тотальной глобозооспермии. Мутации гена DPY19L2 обусловливают 60-80% случаев глобозооспермии. Продукт гена DPY19L2 необходим для удлинения головки сперматозоида и формирования акросомы в процессе спермиогенеза. Ген SPATA16 (локус 3q26.31) участвует в процессе биогенеза акросомы и сегрегации хромосом в мейозе (некоторые сперматозоиды имеют диплоидный набор хромосом, что проявляется наличием сперматозоидов с двумя головками и жгутиками). При гомозиготных патогенных вариантах в генах SPATA16 и DPY19L2 описана высокая частота анеуплоидий, что требует проведения ЭКО/ICSI с ПГТ-А таким супружеским парам.

Нарушения формирования пола

Нарушения развития органов половой системы представляют большую группу заболеваний с высокой клинической вариабельностью и генетической гетерогенностью. Генетически обусловленные НФП могут быть обусловлены как хромосомными мутациями (количественными - анеуплоидиями, химеризмом XX/XY и гоносомным мозаицизмом, структурными аномалиями половых хромосом), так и генными мутациями. Сложность дифференцировки пола и развития органов половой системы является предпосылкой многообразия НФП. Многими авторами были предложены различные классификации НФП и полового развития. В настоящее время общепринятой является классификация аномалий формирования пола, НФП (Disorder of Sexual Development, DSD), предложенная Консенсусом 2006 г. по аномалиям полового развития (Lee P.A. et al., 2006) (табл. 24-5).

image
Таблица 24-5. Классификация нарушений формирования пола согласно Консенсусу 2006

Согласно этой классификации, все аномалии формирования пола подразделены на 3 группы: гоносомно-обусловленные НФП (НФП вследствие аномалий половых хромосом), 46,XY НФП и 46,XX НФП.

Нарушения формирования пола, вызванные аномалиями гоносом

Частота хромосомных мутаций у пациентов с нарушением развития половой системы составляет 30-40%. Большую их часть составляют аномалии в системе половых хромосом (гоносом). Аномалии гоносом обнаруживают с частотой примерно 1:250-300 новорожденных (Linden et al., 1995, 2002). К частым гоносом-ным синдромам относят: СШТ, классический вариант - моносомия X (45,X), синдром Клайнфельтера (47,XXY), дисомия Y (47,XYY) и трисомия X (47,XXX) (табл. 24-6).

image
Таблица 24-6. Синдромы, связанные с количественными аномалиями половых хромосом

ВПР - врожденные пороки развития; УО - умственная отсталость.

Анеуплоидии по половым хромосомам (анеусомии гоносом) являются частой генетической причиной аномалий формирования пола, нарушения полового и физического развития, умственной отсталости, бесплодия. Многие структурные и микроструктурные аномалии в системе половых хромосом (гоносом) также часто связаны с НФП, задержкой полового развития, гипогонадизмом, бесплодием или снижением фертильности.

Половые хромосомы занимают центральное место в генетическом контроле формирования пола за счет наличия в них ряда ключевых генов, обеспечивающих дифференцировку гонад (SRY, DAX-I), развитие и функцию органов репродуктивной системы (AR, KAL1, SOX3), сперматогенез и оогенез (BMP15, POF1B, FMR, DBY, RBMY, TSPY, DAZ и др.) (Lahn et al., 2001). На рис. 24-4 приведены идиограммы хромосом X и Y с указанием локусов, основных регионов и некоторых генов.

Редкие варианты аномалий в системе половых хромосом

Кроме описанных выше гоносомных аномалий, встречаются различные изменения в системе половых хромосом. Часть из них являются редкими цитогенетическими вариантами уже описанных гоносомных синдромов, другие встречаются крайне редко или описаны в единичных случаях (уникальны).

У пациентов женского пола очень редкими являются такие аномалии гоносом, как кариотипы 47,XXY и 47,XYY, мозаицизм 45,X/47,XYY и 45,X/46,XY/47,XYY.

Кариотип 47,XYY при женском фенотипе можно рассматривать как редкий цитогенетический вариант XY-инверсии пола. Для мозаичных случаев характерно присутствие клона 45,X, наличие и выраженность которого определяют дополнительные фенотипические нарушения, характерные для СШТ. Причиной НФП в данных случаях могут быть делеции, точковые мутации гена SRY либо, возможно, другого гена дифференцировки пола по мужскому типу и/или гоносомный мозаицизм. Причиной наличия в кариотипе дополнительной хромосомы Y при данной аномалии является нерасхождение в мейозе II и/или постзиготическое нерасхождение половых хромосом на ранних стадиях эмбрионального развития (на стадиях дробления).

image
Рис. 24-4. Идиограммы половых хромосом (хромосом X и Y) человека. Слева указаны локусы, справа - некоторые гены. Положение псевдоаутосомных регионов (PAR1 и PAR2), гомологичных регионов гоносом, имеющих более 99% идентичности, указано стрелками. На выноске (в середине) представлена карта PAR1 региона с указанием шкалы размерности в тысячах пар нуклеотидов и локализацией генов. Размер хромосом не соблюден

СИНДРОМ 47,XYY-МУЖЧИНА

Дисомия по Y-хромосоме является одной из наиболее частых хромосомных и гоносомных аномалий у человека, занимая третье место после синдрома Дауна и синдрома Клайнфельтера. Кариотип 47,XYY обнаруживают у 0,1% мужчин из общей популяции (Gardner, Sutherland, 2004; Козлова, Демикова, 2007). Исключительно редко кариотип 47,XYY обнаруживают у женщин с НФП в качестве редкого цитогенетического варианта XY-дисгенезии гонад. Причиной дисомии Y является нерасхождение Y-хромосомы отца в мейозе II (84%) либо постзиготическая митотическая ошибка (16%). В большинстве случаев данный кариотип является случайной находкой, поскольку такие пациенты не имеют фенотипических особенностей и имеют нормальный уровень гонадотропных и половых гормонов, их репродуктивная функция в большинстве случаев сохранена. При сохраненном сперматогенезе отмечают повышенную частоту дисомии по гоносомам в сперматозоидах (XY и YY), что может повышать риск синдрома Клайнфельтера и дисомии по Y-хромосоме у потомства. Однако достоверных клинических подтверждений повышения частоты трисомии по половым хромосомам (XYY или XXY) у потомства мужчин с кариотипом 47,XYY не зафиксировано. Хотя результаты PGD в программах ЭКО/ICSI у мужчин с бесплодием, имевших дисомию Y, свидетельствовали о двукратном повышении у эмбрионов частоты ХА, в частности анеуплоидий по гоносомам и триплоидий (Rodrigo et al., 2010). У некоторых 47,XYY-мужчин отмечают бесплодие и нарушение сперматогенеза вплоть до азооспермии, причина которых при дисомии Y часто остается не установленной.

Полисомия по Y-хромосоме

Значительно реже встречают трисомию и исключительно редко - тетрасомию по хромосоме Y, которые могут быть как в регулярной, так и мозаичных формах и имеют более выраженные фенотипические проявления в виде аномалий развития (аномалии скелета, зубов, крипторхизм, гипогонадизм, паховые грыжи, аномалии крупных сосудов - стеноз легочной артерии и другие ПР) и умственной отсталости. С увеличением количества дополнительных гоносом утяжеляются фенотипические особенности. Кроме этого, наличие двух хромосом Y в кариотипе может наблюдаться при таких вариантах полисомии по гоносомам, как 48,XXYY и 49,XXXYY, первый из которых фенотипически очень схож с синдромом Клайнфельтера и расценивается как цитогенетический вариант данного синдрома. Все мужчины с полисомией по гоносомам инфертильны вследствие тяжелого нарушения сперматогенеза, удачных случаев решения проблемы деторождения методами ВРТ не описано.

Мозаицизм 46,XX/46,XY может являться химеризмом, обозначаемым в кариотипе предлогом «chi» (chimerism), либо мозаицизмом по половым хромосомам с наличием двух клонов, возникших в результате нерасхождения половых хромосом. Это связано с селективной потерей анеуплоидных по гоносомам клонов на ранних стадиях развития эмбриона из-за отставания в анафазе митоза - феномен «восстановления из трисомии» у зиготы, имевшей кариотип 47,XXY. Восстановление из трисомии - генетическое явление, характеризующееся восстановлением эуплоидности при трисомии путем постзиготической потери дополнительной хромосомы. В случае селективной потери разных половых хромосом также возникает гоносомный мозаицизм.

Химеризм (др.-греч. Χίμαιρα, буквально «молодая коза») - биологическое явление, характеризующееся наличием в организме двух, реже более линий клеток, несущих геномы разного происхождения, т.е. происходящих от разных геномов одной или более зигот. Следует отметить, что у человека химеризм может возникать на разных стадиях онтогенеза: в момент оплодотворения, в эмбриональный и плодовый периоды или в постнатальный период, например, из-за трансплантации органов или тканей. Возникновение химеризма 46,XX/46,XY естественным путем может быть вызвано слиянием эмбрионов с разными геномами, партеногенетическим делением ооцита с последующим оплодотворением и диплоидизацией, партеногенетическим делением ооцита с последующим оплодотворением двумя сперматозоидами (X- и Y-несущим) одной яйцеклетки с двумя гаплоидными наборами.

Принципиальным отличием химеризма от мозаицизма является происхождение геномов различных клеточных линий. При мозаицизме они несут геномы, возникшие из одного генома (зиготы), а в случае химеризма - из разных геномов. В тех случаях, когда геномы химер имеют одинаковый набор хромосом и отсутствуют цитогенетически определяемые хромосомные мутации, кариотип человека будет нормальным мужским (46,XY) или нормальным женским (46,ХХ) - гомокарио-типные химеры. При отсутствии мутаций, нарушающих развитие половой системы, НФП у таких индивидуумов не происходит. Если у химер имеются различные по набору гоносом клоны клеток (гетерокариотипные химеры), часто происходит нарушение дифференцировки гонад и развития половой системы.

Наиболее характерной аномалией при истинном химеризме 46,XX/46,XY является овотестикулярная форма НФП (прежнее название - истинный гермафродитизм). Помимо этого, у химер, в том числе с одинаковым набором половых хромосом, встречаются и другие фенотипические проявления: мозаичная окраска кожи и глаз, наличие двух популяций эритроцитов (что может приводить к неправильному определению группы крови).

Еще одной редкой гоносомной аномалией, обнаруживаемой обычно случайно, является ОРД по половым хромосомам, при этом пациенты, как правило, имеют нормальный женский (46,ХХ) или нормальный мужской (46,XY) кариотип и не имеют нарушений репродукции.

ХХ-инверсия пола

В некоторых случаях НФП у пациента обнаруживают набор половых хромосом, характерный для другого пола. Такая аномалия называется инверсией пола. Выделяют два ее типа: XX-инверсия и XY-инверсия пола. Женский фенотип при нормальном мужском кариотипе характеризует XY-инверсию пола, которая имеет место при чистой форме XY-дисгенезии гонад.

Синдром де ля Шаппеля, или 46,ХХ-тестикулярная форма НФП (синдром 46,ХХ-мужчина), обнаруживают с частотой примерно 1:20 000 мужчин в общей популяции (Lee et al., 2007). У всех пациентов с данной формой НФП отмечают первичное бесплодие, необструктивную форму азооспермии или криптозоо-спермию вследствие тяжелого нарушения сперматогенеза, гипергонадотропный гипогонадизм, гипоплазию тестикул и сниженный уровень тестостерона, поэтому они схожи с пациентами с синдромом Клайнфельтера. Кроме того, у пациентов с данной формой НФП чаще, чем в общей популяции, встречаются крипторхизм и другие признаки внутриутробной недостаточной маскулинизации, такие как гипоспадия, микропения.

Очень важно выявить данную патологию как можно раньше, так как такие пациенты нуждаются в мультидисциплинарном контроле (заместительная терапия тестостероном, профилактика остеопороза, высокий риск малигнизации, хирургическая коррекция гинекомастии, крипторхизма, гипоспадии).

Помимо клеточного клона, несущего Y-хромосому, ключевым регулятором, контролирующим дифференцировку гонад по мужскому типу, является тестис-детер-минирующий фактор (TDF). Данный фактор кодируется однокопийным геном SRY (Sex-determining Region Y, пол-детерминирующий регион Y), располагающимся в дистальной части короткого плеча Y-хромосомы (локус Yp11.31) вблизи границы PAR1 и MSY регионов. Белок, кодируемый этим геном, участвует в регуляции транскрипции генов, реализующих дифференцировку клеток Сертоли и развитие яичек.

У 90% пациентов с синдромом 46,XX-мужчина причиной развития НФП является субмикроскопическая транслокация фрагмента короткого плеча Y-хромосомы, несущего ген SRY, на Х-хромосому, реже - на другую хромосому. Большинство таких структурных перестроек гоносом происходит в результате эктопической рекомбинации в областях высокой степени X-Y-гомологии (рис. 24-5).

image
Рис. 24-5. Аномальная рекомбинация Xp22.3/Yp11.3 - наиболее частый механизм Xp;Yp-транслокаций и терминальных делеций короткого плеча хромосомы Y с транслокацией или потерей гена SRY

Делеции или мутации гена SRY в большинстве случаев ведут к полной форме дисгенезии гонад при кариотипе 46,XY (синдром Свайера, или «чистая» форма XY-дисгенезии гонад). Потеря данного гена может быть обусловлена наличием структурной перестройки Y-хромосомы (например, делециями или транслокациями с вовлечением ее короткого плеча, кольцевой, isoYq и idicYq хромосомами).

У SRY-негативных пациентов обнаруживают другие генетические нарушения (например, дупликацию гена SOX9, мутации в локусах/генах SOX3, WNT4, FOXL2). Эти генетические нарушения приводят к дифференцировке гонад по мужскому типу, формированию тестикулярной ткани и развитию половой системы по мужскому типу (XX-инверсии пола). Однако вследствие отсутствия других генов Y-хромосомы, в частности генов локуса AZF (azoospermia factor, фактора азооспермии), у пациентов с XX-инверсией пола наблюдается тяжелое угнетение сперматогенеза на ранних стадиях (сертоликлеточный синдром). Так как получение гамет, пригодных для процедуры ЭКО/ICSI, у пациентов с синдромом 46,XX-мужчина невозможно даже путем биопсии тестикул, им рекомендовано использование донорских сперматозоидов.

В ряде случаев несбалансированный обмен генетическим материалом между Y-хромосомой и одной из аутосом ведет к кариотипу 45,X у мужчин. Фенотипические проявления при этом главным образом зависят о того, какой аутосомный локус повреждается и какой фрагмент Y-хромосомой утрачивается в результате транслокации. У пациентов наблюдается мужской фенотип, возможны ПР, задержка психомоторного развития, гипогонадизм различной степени выраженности, признаки синдрома Тернера, у взрослых мужчин отмечают бесплодие вследствие азооспермии.

Для пациентов с 46,XX тестикулярной формой НФП нехарактерна двойственность строения гениталий, но у некоторых отмечают фенотипические проявления недостаточности андрогенов: крипторхизм, гипоспадию, гинекомастию, гипогонадизм и недостаточную выраженность мужских вторичных половых признаков. При этом не отмечено явной корреляции с размером имеющегося в кариотипе фрагмента Y-хромосомы. Xотя степень маскулинизации SRY-отрицательных ХХ-мужчин в целом ниже SRY-позитивных, среди первых описаны и случаи с полной маскулинизацией.

ХХ-тестикулярная форма НФП в 85-90% случаев обусловлена наличием в геноме гена SRY. В большинстве случаев это связано с наличием микроструктурной перестройки - скрытой транслокации фрагмента Yp11 с локусом SRY на хромосому Х, реже - на аутосому либо со скрытым гоносомным мозаицизмом. При этом отсутствие генов локуса AZF, контролирующего дифференцировку мужских ПК, а также наличие двойной дозы Х-сцепленных генов, не подверженных инактивации, приводит у всех ХХ-мужчин к практически полному отсутствию сперматогенного эпителия в извитых семенных канальцах и, как следствие, к азооспермии и бесплодию.

SRY-негативная ХХ-инверсия пола является генетически гетерогенной и может быть вызвана как микроструктурными перестройками аутосом и хромосомы Х, в частности дупликациями локусов, содержащих гены-гомологи гену SRY (SOX3 и SOX9), так и точковыми мутациями генов, контролирующих дифференцировку гонад, - FOXL. Так, дупликация регуляторной области или самого гена SOX9, локализованного на длинном плече хромосомы 17 в локусе q24.3, вызывает развитие SRY-негативной ХХ-инверсии пола: полной - синдром ХХ-мужчина или неполной - 46,ХХ овотестикулярная форма НФП (истинный гермафродитизм). При этом в большинстве случаев не происходит формирования нормальных тестикул, что ведет к двойственной дифференцировке гонад - овотестикулярной форме НФП. Белок SOX9 является транскрипционным фактором, играющим важную роль в процессе эмбриогенеза при развитии скелета и репродуктивной системы. Мутации в гене SOX9 приводят к развитию кампомелической дисплазии (OMIM 114290) - заболеванию, при котором нарушается развитие скелета и репродуктивной системы и часто возникают угрожающие жизни состояния в период новорожденности. Проявляется синдром искривлением и укорочением костей нижних конечностей, карликовостью, сколиозом, гипоплазией лопаток, вывихами тазобедренных суставов и др. Мутации SOX9 приводят либо к отсутствию белка, либо к его функциональной дефектности. Около 5% случаев заболевания связано с хромосомными аномалиями, затрагивающими локус 17q24, в котором расположен этот ген. Пациенты с кариотипом 46,ХХ и точковыми мутациями в гене SOX9 имеют дисгенезию гонад без инверсии пола (фенотипически женщины), а у пациентов с кариотипом 46,XY дисгенезия гонад приводит к XY-инверсии пола или двойственному развитию половых органов.

Овотестикулярная форма нарушения формирования пола

Истинный гермафродитизм, или, согласно современной номенклатуре аномалий полового развития, - овотестикулярная форма НФП (MIM: 235600), является генетически гетерогенным нарушением половой дифференцировки, характеризующимся двойственным развитием гонад (с наличием зрелой тестикулярной ткани - извитых семенных канальцев и овариальной ткани фолликулами в одной или разных гонадах).

Клиническая характеристика овотестикулярной формы НФП: основные проявления - двойственность строения гениталий (наружных половых органов), чаще по мужскому типу с признаками недостаточности андрогенов (гипоспадией и расщеплением мошонки), и смешанный характер вторичных половых признаков. Мужской фенотип имеют 60% больных, женский - 40%, при этом отсутствует корреляция с наличием Y-хромосомы в кариотипе пациентов.

Овотестикулярная форма НФП является генетически гетерогенным нарушением, причиной которого могут быть аномалии в системе половых хромосом, такие как химеризм и мозаицизм. У большинства (около 60%) пациентов с истинным гермафродитизмом выявляют кариотип 46,ХХ, в трети случаев обнаруживают различные варианты мозаицизма с присутствием клона, несущего Y-хромосому или ее последовательности, как правило, 46,XX/46,XY, а 7% больных имеют кариотип 46,ХY Таким образом, 10-15% пациентов с истинным гермафродитизмом имеют в кариотипе Y-хромосому или ее фрагменты.

Причины развития SRY+ овотестикулярной формы НФП различны и могут быть связаны с мозаицизмом по хромосоме Y, химеризмом 46,ХХ/46,XY, структурными перестройками гоносом с вовлечением локуса Yp11, в редких случаях - с делециями или мутациями гена SRY. Наличие скрытой транслокации фрагмента короткого плеча Y-хромосомы, несущего ген SRY, обнаруживают в среднем у 10% пациентов с истинным гермафродитизмом и кариотипами 46,ХХ и 45,Х/46,ХХ.

Формирование тестикулярной ткани у субъектов с овотестис и кариотипом 46,XX может быть вызвано наличием скрытого мозаицизма и/или гена SRY, транслоцированного на X-хромосому или аутосому, мутации Х-сцепленных или аутосомных генов либо дупликации генов SOX9 и SOX3 или CNV их регуляторных регионов. Увеличение дозы данных генов приводит к полной или частичной дифференцировке гонад по мужскому типу, или двойственной дифференцировке гонад, развитию тестикулярной ткани, или формированию яичек либо овотестис у пациентов с отсутствием гена SRY и других генов Y-хромосомы.

При овотестикулярной форме НФП двойственное строение гонад может быть с одной стороны (с одной стороны овотестис, с другой - яичко или яичник), двусторонним (овотестис с обеих сторон) или альтернативным (с одной стороны гонада представлена яичком, с другой - яичником). Последний вариант встречают наиболее редко. Яичник или овотестис обнаруживают в брюшной полости или паховом канале, яичко - в мошонке или паховом канале. Чем больше составляет доля тести-кулярной ткани в овотестис, тем больше вероятность его опущения в мошонку. При гистологическом исследовании тестикулярной ткани обнаруживают отсутствие ПК в извитых семенных канальцах, отмечают гиперплазию интерстициальных клеток (клеток Лейдига), ткань яичников может сохранять нормальное строение.

Мозаицизм X/XY и его варианты

Мозаицизм X/XY характеризуется значительной фенотипической вариабельностью полового развития в зависимости от представленности Y-несущих клона(ов): от синдрома Шерешевского, различных вариантов ложного и истинного гермафродитизма, гипогонадизма и/или бесплодия у мужчин. Мужчины с низкоуровневым мозаицизмом по клону 45,Х могут не иметь каких-либо фенотипических особенностей и быть фертильными. Фенотипические признаки, характерные для Х/XY мозаицизма: низкий или ниже среднего рост, половой инфантилизм в пубертате, признаки СШТ.

Частота встречаемости мозаицизма X/XY составляет примерно 1:15 000 новорожденных. Примечательно, что пре- и постнатальный периоды развития характеризуются различием в частоте фенотипов (мужского и женского). Причиной данного вида мозаицизма является постзиготическая потеря Y-хромосомы в части клеток эмбриона. Причинами могут быть нерасхождение половых хромосом, нарушение конъюгации, отставание Y-хромосомы в анафазе и ее последующая деградация в части клеток. Факторами, предрасполагающими к возникновению мозаицизма X/XY, являются цитогенетически идентифицируемые и микроструктурные перестройки Y-хромосомы. Так, в большинстве случаев дицентрических, кольцевых и изохромосом Y явный мозаицизм с наличием клона 45,Х отмечают уже при стандартном цитогенетическом исследовании. Кроме того, проведение молекулярного и/или молекулярно-цитогенетического исследования позволяет обнаружить наличие гоносомного мозаицизма практически у всех пациентов, имеющих данные хромосомные аномалии, а также у части индивидуумов, имеющих терминальные и интерстициальные делеции Y-хромосомы. Наличие структурной перестройки Y-хромосомы, не являющейся ее полиморфизмом, в большинстве случаев ведет к НФП и/или репродуктивной функции, поэтому, как правило, не передается потомству. Однако редкие случаи их наследования, в том числе в виде мозаицизма X/XY, были описаны в литературе. С другой стороны, обнаружена высокая доля нуллисомных по гоносомам сперматозоидов у мужчин с делециями длинного плеча Y-хромосомы, у которых сохранен сперматогенез.

Мозаицизм по хромосоме Y является одной из причиной «мягких» форм нарушения дифференцировки пола по мужскому типу, ведущему к недостаточности маскулинизации, - синдрому тестикулярной дисгенезии. Спектр фенотипических проявлений зависит от степени дефицита маскулинизации и может включать только нарушение сперматогенеза и бесплодие у мужчин, наличие гипоплазии яичек, гипогонадизма, крипторхизма, микрофаллии и/или гипоспадии.

Гипоспадия - аномалия полового развития по мужскому типу, характеризующаяся расположением отверстия мочеиспускательного канала на вентральной (задней) стороне полового члена. Частота ее встречаемости составляет 1:250-300 (~0,4%) новорожденных мужского пола (Козлова С.И., Демикова Н.С., 2007).

«Изолированная» гипоспадия (OMIM 146450). По степени нарушения развития выделяют 5 форм гипоспадии: «гипоспадию без гипоспадии» (наиболее легкая форма гипоспадии), головчатую, или венечную, стволовую, мошоночную, промежностную (наиболее тяжелая форма). Для гипоспадии характерны искривление полового члена и смещение наружного отверстия уретры (за исключением первой формы). При промежностной и мошоночной формах наблюдают расщепление мошонки, крипторхизм, широкий вход в уретру, напоминающий вход во влагалище (мочеполовой или урогенитальный синус). Гипоспадия - гетерогенная по происхождению аномалия формирования пола, которая может быть вызвана хромосомными или генными мутациями, либо быть мульфакториальной. В 8-10% случаев она сочетается с овотестикулярной формой НФП. Однако гипоспадия может быть изолированной или в составе симптомов при различных генных и хромосомных синдромах.

Нарушение формирования пола у пациентов с кариотипом 46,XY

46,XY-ДИСГЕНЕЗИЯ ГОНАД

За исключением некоторых генов, точковые Y-сцепленные мутации генов как причина нарушений репродукции недостаточно исследованы. Среди них большинство мутаций детектировано в гене SRY. Они связаны с XY-дисгенезией гонад или овотестикулярной формой нарушения пола и могут быть представлены как герминативными, так и постзиготическими мутациями, в случае последних возникает соматический мозаицизм, в том числе внутригонадный. В литературе описан гонадный мозаицизм по мутации SRY у фертильного мужчины, имевшего дочь c 46,XY-дисгенезией гонад, унаследовавшую мутацию SRY в регулярной форме. Помимо этого, описаны точковые мутации в гене региона AZFa - USP9Y и X-Y гомологичном гене региона PAR1 - SHOX. Так как большинство Y-сцепленных мутаций приводит к нарушению развития и/или функции репродуктивной системы, они не передаются и являются в основном мутациями de novo.

СИНДРОМ ТЕСТИКУЛЯРНОЙ ДИСГЕНЕЗИИ

Нарушение развития дисгенетичных гонад может также приводить к двустороннему или одностороннему их отсутствию - агонадизму, анорхии или монорхии.

В настоящее время анорхию и монорхию расценивают как морфологические варианты синдрома тестикулярной дисгенезии, который характеризуется нарушением дифференцировки и/или развития тестикулярной ткани у пациентов с одноили двусторонним отсутствием яичек, имеющих и генотипически (кариотип 46,XY), и фенотипически мужской пол.

В научной литературе имеются различные термины, характеризующие подобные нарушения. Отсутствие тестикул - синдром «исчезающих яичек» (vanishing testis syndrome)/синдром рудиментарных яичек (ОМШ 273150) или синдром тестикулярной регрессии (ОМШ 273250), характеризующийся наличием анорхии (анорхизма) у пациентов с мужским фенотипом и кариотипом 46,XY. Вероятно, они представляют собой различные клинико-морфологические варианты XY-дисгенезии гонад, что подтверждает их наличие в некоторых семейных случаях. Фенотипы нарушения дифференцировки гонад при кариотипе 46,XY варьируют от первичного, или «истинного», агонадизма до фенотипически мужского пола при отсутствии тестикул. Фенотипические различия, очевидно, зависят от стадии внутриутробного развития, на которой происходит нарушение развития тестикул. Это свидетельствует о вовлеченности в этиопатогенез генетических факторов, нарушающих дифференцировку и раннее развитие тестикулярной ткани. Другой возможной причиной может являться нарушение васкуляризации яичек вследствие торсии яичек до их опускания в мошонку.

Частота встречаемости двустороннего (анорхия) и одностороннего (монорхия) отсутствия яичек - 1:20 000 и 1:5000 мужчин соответственно. В литературе имеются сообщения о семейных случаях отсутствия яичек, при этом в некоторых семьях описаны как двустороннее, так и одностороннее отсутствие гонад, что указывает на фенотипическую (клиническую) вариабельность при схожих или общих причинах и механизмах поражения. При этом присутствие и выраженность интерсексуального развития при синдроме тестикулярной дисгенезии варьирует в значительной степени, от женского с признаками вирилизации фенотипа, двойственного до фенотипически мужского с одноили двусторонним отсутствием тестикул. Как правило, пациенты имеют наружные гениталии, развитые по мужскому типу, но с отсутствием одного или обоих яичек. Возможна агенезия придатка яичка и семявыносящего протока на стороне поражения. Наличие анорхии обнаруживают, как правило, в пубертатном возрасте (при двустороннем поражении) в связи с гипогонадизмом и нарушением полового созревания, реже в допубертатный период, или у взрослых мужчин (при одностороннем поражении гонад) вследствие бесплодия и/или проявлений гипогонадизма. У части мужчин с монорхией фертильность может быть сохранена. Диагноз подтверждается при хирургическом обследовании мошонки, пахового канала, малого таза, а также при гистологическом исследовании гонад.

Гипоплазированные яички могут подвергаться тестикулярной регрессии и атрофии в постнатальном периоде, в частности при крипторхизме, при этом у пациентов отмечаются признаки дефицита маскулинизации и гипергонадотропного гипогонадизма: маленький размер тестикул, микропенис, отсутствие складчатости мошонки, низкий уровень тестостерона и слабый ответ на стимуляцию хориони-ческим гонадотропином, повышенные уровни ЛГ и ФСГ. Результаты исследования уровня ингибина В и антимюллерова гормона свидетельствуют о нарушении функции клеток Сертоли, поэтому у многих пациентов с синдромом тестикулярной дисгенезии обнаруживают различную степень развития/инволюции вольфовых и мюллеровых протоков. Дифференциальный диагноз при анорхии проводят с гипогонадотропным гипогонадизмом, вариантами ложного мужского гермафродитизма.

У большинства пациентов с синдромом тестикулярной дисгенезии причина нарушения развития яичек неизвестна. В единичных случаях выявляют скрытый мозаицизм X/XY или мутации гена NR5A1(SF1). Семейные случаи синдрома тестикулярной дисгенезии, характеризующиеся наличием у 46,XY-сибсов различных клинических вариантов, подтверждают общность этиопатогенеза анорхии и истинного агонадизма в результате пренатальной регрессии тестикулярной ткани (Josso and Briard, 1980). В литературе описан случай уникальной структурной перестройки Y-хромосомы с терминальной делецией Yq11.23 с дупликацией дистальной части Yp11, включающей локус SRY, у пациента с отсутствием гонад, при развитии остальных половых органов по мужскому типу (Cui Y.-X. et al., 2009). Очевидно, что синдром тестикулярной регрессии не связан с нарушениями гена SRY. Молекулярно-генетическое исследование гена SRY не выявило наличия делеции или точковых мутаций. Анализ генов SF-1/NR5A1, INSL3, MAMLD1 и LGR8 не обнаружил мутаций у пациентов с анорхией. Однако ранее в литературе сообщали о пациентах с микропенисом и синдромом тестикулярной регрессии, имевших миссенс-мутации гена SF-1 в гетерозиготном состоянии.

Нарушение формирования пола у пациентов с кариотипом 46,ХХ

НФП у пациентов с кариотипом 46,ХХ встречаются реже и не имеют такого разнообразия форм и причин, как при кариотипе 46,ХY. Причинами аномалий формирования пола у пациентов с нормальным женским кариотипом могут быть гиперпродукция андрогенов, начавшаяся внутриутробно врожденная форма врожденной гиперплазии коры надпочечников и гиперпродукции андрогенов (прежнее название адреногенитальный синдром), а также негенетические факторы: прием андрогенов или прогестерона во время беременности; наличие у матери андроген-секретирующей опухоли.

Наиболее частой причиной врожденной гиперплазии коры надпочечников является недостаточность фермента 21-гидроксилазы (21-ГКС), участвующей в синтезе стероидных гормонов надпочечников. Частота данного заболевания составляет 1:5000-9000 новорожденных. При данной форме 46,ХХ НФП снижается синтез кортизола - основного глюкокортикоидного гормона коры надпочечников. По принципу обратной связи возрастает образование адренокортикотропного гормона в передней доле гипофиза и усиливается синтез предшественников корти-зола, из которых вследствие дефицита 21-ГКС образуются андрогены. Заболевание наследуется по аутосомно-рецессивному типу и обусловлено мутациями в гене CYP21OHB.

Клинически врожденная форма адреногенитального синдрома в возрасте 3-5 лет начинает проявляться картиной преждевременного полового развития по мужскому типу: мужской тип телосложения и распределения мышечной и жировой ткани, хорошее развитие костной и мышечной ткани. При осмотре внутренние половые органы у девочек (влагалище, матка, маточные трубы и яичники) развиты по женскому типу, но при этом сохраняются нередуцированными дериваты вольфовых протоков. Наружные половые органы развиты по типу, приближающемуся к мужскому: гипертрофия клитора (маскулинизация по Прадеру III степени), сросшиеся по средней линии большие половые губы напоминают мошонку, уретра и влагалище в нижней трети не разделены и образуют урогени-тальный синус, открывающийся под гипертрофированным клитором. Нарушение функции надпочечников развивается еще внутриутробно, при этом диагноз врожденная гиперплазия коры надпочечников можно поставить у новорожденной девочки. В случае выраженной вирилизации таким пациентам при рождении часто неправильно определяют пол как мужской с наличием гипоспадии и крипторхизмом. Инструментальными методами диагностики являются УЗИ или компьютерная томография надпочечников. Наиболее информативным биохимическим маркером врожденной гиперплазии коры надпочечников является повышенное содержание 17-КС, 17-ОНП, ДЭА в моче и/или тестостерона в крови, нормализующееся после проведения пробы с глюкокортикоидами. Для подтверждения диагноза дефицита 21-ГКС требуется проведение кариотипирования и анализа мутаций в гене CYP21OHB.

Генетика гипогонадотропного гипогонадизма

Помимо аномалий формирования пола, дефекты развития половой системы могут быть обусловлены нарушениями по изосексуальному типу, что связано с нарушением полового созревания (задержкой или преждевременным половым развитием). Нарушения полового созревания неодинаковы по сущности патологического процесса, клинической картине, времени возникновения и проявления симптомов. Различают следующие формы нарушения полового созревания:

  • преждевременное половое развитие (созревание);

  • задержка полового развития (созревания);

  • нарушение полового созревания в пубертатном возрасте;

  • отсутствие полового созревания (дисгенезия гонад).

Под задержкой полового развития понимают отсутствие или недоразвитие вторичных половых признаков в 13-14 лет и отсутствие менархе в возрасте 15-16 лет. Задержка полового развития часто сопровождает различные формы НФП, в частности, вызванные гоносомными аномалиями и/или связанные с нарушением дифференцировки гонад. У индивидуумов, не имеющих хромосомных аномалий и дисгенезии гонад, задержка полового развития вызвана нарушением функционирования гипоталамо-гипофизарно-гонадной системы (гонадостата). Подобные врожденные дефекты гипоталамуса и гипофиза приводят к снижению продукции ГнРГ. Отсутствие или снижение ГнРГ вызывает нарушение синтеза и высвобождения гонадотропинов. Дефицит ФСГ и ЛГ вызывает снижение синтеза половых стероидов, задержку полового созревания и нарушение гаметогенеза и бесплодие: у женщин ановуляцию и аменорею, у мужчин - нарушение сперматогенеза, вплоть до азооспермии или олигозооспермии тяжелой степени.

Гипогонадотропный гипогонадизм является относительно частым (1:8000 мужчин) генетически гетерогенным заболеванием с фенотипической вариабельной. Для пациентов мужского пола с гипогонадотропным гипогонадизмом характерны задержка или отсутствие полового созревания, евнухоидный тип телосложения, гипотрихоз, гинекомастия, крипторхизм, микропенис, выраженная гипоплазия тестикул и нарушение сперматогенеза.

Согласно патогенезу, врожденный гипогонадотропный гипогонадизм можно подразделить на две формы. Одна из них вызвана нарушением дифференцировки и миграции ГнРГ-нейронов в головном мозге в ходе его антенатального развития, что препятствует их правильному расположению в гипоталамусе, - синдром Кальмана (гипогонадотропный гипогонадизм с аносмией или гипосмией). Другая форма возникает вследствие нарушения передачи сигналов, которые включают нейроэндокринные факторы, необходимые для секреции ГнРГ или нарушение рецепции к его стимулирующему воздействию на гипофиз.

В настоящий момент выявлено более 30 генов, патогенные варианты в которых приводят к врожденному гипогонадотропному гипогонадизму (гены KAL1, FGFR, PROK2, GNRHR, KISS1R, TACR3 и др.).

Важным клиническим аспектом является то, что у многих пациентов с гипогонадотропным гипогонадизмом/синдромом Кальмана эндокринные нарушения успешно корректируются, поэтому данные пациенты имеют благоприятный репродуктивный прогноз. Их фертильность при соответствующем гормональном лечении может быть восстановлена, либо проблема репродукции должна быть решена с использованием ВРТ.

ГЕНЕТИКА ЖЕНСКОГО БЕСПЛОДИЯ И НЕВЫНАШИВАНИЯ БЕРЕМЕННОСТИ

Трисомия Х (47,XXX женщины)

Синдром трипло-Х, или трисомия по хромосоме Х, является одним из наиболее частых гоносомных синдромов из всех анеуплоидий у человека, совместимых с жизнеспособностью. Репродуктивная функция у женщин с трисомией Х, особенно при мозаичном ее варианте (46,XX/47,XXX), может быть сохранена, но часто отмечают бесплодие и невынашивание беременности. Теоретически можно было бы ожидать, что при прохождении мейоза ХХХ-ооциты дадут тип сегрегации 2:1 с продукцией равных долей зрелых X- и XX-ооцитов. Однако в реальности этого не происходит, и большинство анеуплоидных по хромосоме Х женских ПК гибнет. Единичный случай рождения 47,ХХХ дочери у матери с синдромом трипло-Х был описан в литературе (Otter M. et al., 2010). По видимому, большинство созревших ооцитов у женщин с трисомией Х имеют кариотип 23,Х, а значительная часть анеуплоидных по гоносомам ПК гибнет в ходе мей-оза. Несколько случаев преждевременной недостаточности яичников (СПНЯ) у женщин с трисомией Х были описаны, однако их сочетание встречается редко, и механизм негативной селекции анеуплоидных по хромосоме Х ПК остается недостаточно изученным.

Синдром Шерешевского-Тернера

СШТ является одним из наиболее частых гоносомных нарушений у лиц женского пола. Его популяционная частота составляет примерно 1:5000, или 1:2500 лиц женского пола. СШТ характеризуется полной (кариотип 45,Х или моносомия по хромосоме Х) или частичной потерей материала хромосомы Х, наблюдаемой в регулярной или мозаичной форме. При стандартном цитогенетическом исследовании (анализе кариотипа на лимфоцитах периферической крови) классическую форму СШТ (моносомию Х) выявляют у 40-50% пациенток. В остальных случаях встречают мозаичные варианты с анеуплоидией по гоносомам и/или несбалансированные аномалии гоносом. Кроме того, у трети всех пациенток с СШТ проведение молекулярно-генетического и/или молекулярно-цитогенетического исследования позволяет выявить скрытый мозаицизм по гоносомам с наличием клона 45,Х. В среднем у 10-15% пациентов с СШТ обнаруживают Y-хромосому или наличие ее материала в виде явного или скрытого мозаицизма, что может быть причиной возникновения злокачественных опухолей гонад.

Клиническая картина у пациентов с мозаицизмом X/XY характеризуется широким фенотипическим спектром, от СШТ без или с признаками вирилизации, двойственного развития гениталий до мужского фенотипа без или с признаками дефицита маскулинизации.

К минимальным диагностическим признакам СШТ относят: отеки кистей и стоп, гипотонию у новорожденных девочек, кожные складки на шее, низкий рост, врожденные пороки сердца, первичную аменорею, полную или частичную моносомию по хромосоме Х. Типичными признаками СШТ являются: низкий рост (98%), крыловидные кожные складки на шее (56%), широкая грудная клетка (60%), Х-образное искривление голеней (56%), половой инфантилизм (94%), первичная аменорея (96%), бесплодие (99%). Средний рост взрослых больных составляет 140 см. У новорожденных в 40% случаев отмечают периферический лимфатический отек кистей и стоп. У пациентов с СШТ - короткая шея, эпикант, низкая линия роста волос на затылке, гипоплазия и гипертрофия ногтевых пластинок, короткие метакарпальные (особенно IV) или метатарзальные кости, гиперпигментация кожи, высокое нёбо, снижение зрения и слуха, микрогнатия, воронкообразная грудная клетка, аномалии мочевыделительной системы, пороки сердечно-сосудистой системы (наиболее часто - коарктация аорты и дефект межжелудочковой перегородки), артериальная гипертензия, может быть снижение интеллекта.

Причиной возникновения СШТ может являться преили постзиготическая потеря хромосомы Х или Y, что может быть связано с макроили микроструктурными перестройками половых хромосом. Клинические проявления СШТ варьируют и в значительной степени зависят от его цитогенетического варианта. Как правило, тяжесть фенотипических нарушений напрямую коррелирует с выраженностью анеуплоидии (соотношением клеточных клонов в различных тканях) и/или размером потерянного материала Х-хромосомы. Однако гено-фенотипические корреляции при СШТ, в частности при мозаицизме по гоносомам (X/XY и др.), остаются недостаточно изученными.

Исследования последних двух десятилетий позволили выделить и охарактеризовать Х- и Y-сцепленные гены, нарушение функции которых ответственно за развитие фенотипических нарушений при СШТ: низкий рост и нарушение формирования скелета (Ellison et al., 1997; Rao et al., 1997; Ogata et al., 2001), лимфатической системы (Boucher et al., 2001), репродукции (Ogata et al., 1995; Zinn et al., 1998). Активно изучают роль эпигенетических факторов при СШТ: характер инактивации Х-хромосомы при структурных перестройках Х-хромосомы и/или мозаицизме. Установлено, что в большинстве случаев моносомии Х (70-90%) присутствующая хромосома имеет материнское происхождение (Hassold et al., 1990; Jacobs et al., 1997; Вяткина и др., 2003). Преимущественная потеря отцовской гоносомы может быть обусловлена нерасхождением половых хромосом в сперматоцитах. Косвенным подтверждением данного механизма моносомии Х служит повышенная частота анеуплоидии и нулесомии по гоносомам в сперматозоидах у отцов пациенток с кариотипом 45,Х (Martinez-Pasarell et al., 1999).

46,XX-дисгенезия гонад

Дисгенезия гонад при кариотипе 46,XX, или XX-дисгенезия гонад (OMIM 233300). Согласно выраженности фенотипических проявлений, выделяют ее полную и неполную форму.

Минимальные диагностические признаки XX-дисгенезии гонад: наличие тяжевидных гонад, развитие наружных половых органов по женскому типу, аменорея, первичное бесплодие, высокие уровни гонадотропинов при сниженном уровне половых гормонов (гипергонадотропный гипогонадизм), кариотип 46,ХХ. Дифференциальную диагностику ХХ-дисгенезии гонад проводят с СШТ, мозаи-цизмом 45,Х/46,ХХ, дисгенезией гонад 46,XY.

Клиническая картина. У большинства больных нормальное телосложение, вторичные половые признаки не выражены, первичное бесплодие, выраженный остеопороз. Уровень эстрогенов снижен, а ЛГ и ФСГ повышен. Кариотип нормальный женский (46,ХХ).

ХХ-дисгенезия гонад представляет собой генетически гетерогенное нарушение репродуктивной системы, и пока частой ее причины не обнаружено. Среди генетических нарушений описаны перестройки Х-хромосомы, скрытый гоносомный мозаицизм, например, 45,Х/46,ХХ, а также мутации некоторых генов, вовлеченных в дифференцировку пола и развитие половой системы, например, мутации генов SF1, FSHR, а также некоторых других аутосомных и Х-сцепленных генов. Аплазия (агенезия) яичников встречается чрезвычайно редко и, очевидно, может наблюдаться только у нежизнеспособных плодов с другими ВПР, не совместимыми с жизнью.

По фенотипическим изменениям, клиническим проявлениям и генетическим нарушениям неполная форма ХХ-дисгенезии гонад перекрывается с СПНЯ (прежнее название - синдром преждевременного истощения яичников). Для СПНЯ, так же, как для неполной формы ХХ-дисгенезии гонад, характерны: аменорея (но вторичная, возникающая в возрасте до 40 лет), нормальный рост, развитие органов половой системы по женскому типу, отсутствие маскулинизации, двойственности развития гениталий и признаков СШТ, нарушение оогенеза (уменьшенное количество фолликулов и нарушение их созревания), высокий уровень ФСГ (выше 40 мЕд/мл) и низкий уровень антимюллерова гормона при нормальном уровне эстрадиола. Для большинства случаев обеих форм нарушений репродукции характерен нормальный женский кариотип (46,ХХ), однако также могут встречаться структурные перестройки и/или мозаицизм, в частности, интерстициальные и терминальные делеции хромосомы Х.

В среднем у 20% пациенток с неполной формой ХХ-дисгенезии гонад отмечают своевременное наступление менструаций, а у 10% - относительно регулярные менструации в течение 10 лет после менархе, которые потом переходят в олиго-менорею и вторичную аменорею. При осмотре наружные половые органы гипо-пластичны. При УЗИ и лапароскопии выявляются также резко гипопластичные яичники, которые по данным гистологического исследования содержат элементы стромы, соединительную ткань с единичными примордиальными фолликулами. Отсутствие яичника с одной стороны иногда наблюдается при однорогой матке, чаще при этом обнаруживают оба яичника.

46,XY-дисгенезия гонад

Дисгенезия гонад при кариотипе 46,XY и женском фенотипе относится к нечастым формам аномалий половой дифференцировки. Частота встречаемости данной формы НФП составляет примерно 1:20 000 46,ХY-индивидуумов. Согласно классификации, предложенной Консенсусом 2006 г., ее относят к группе НФП с кариотипом 46,XY, характеризующейся нарушением дифференцировки гонад. Гонады этих больных представляли собой соединительнотканные тяжи, располагающиеся высоко в малом тазу. В предложенных ранее классификациях аномалий полового развития данное состояние получило название «чистой» формы дисгенезии гонад с кариотипом 46,XY (Кирпатовский и Голубева, 1992; Касаткина, 1992).

Дисгенезия гонад при кариотипе 46,XY может быть синдромальной и несин-дромальной. Синдромальные формы встречаются реже и характеризуются, помимо аномалий половой системы, нарушением развития других органов и систем, например, поражением костной ткани (кампомелическая дисплазия), почек (синдром Дениса-Драша, синдром Фрезье, синдром WAGR), надпочечников (гипоплазия надпочечников).

Минимальные диагностические признаки: тяжевидные (стрек) гонады, наружные половые органы сформированы по женскому типу, возможна незначительная гипертрофия клитора, кариотип 46,XY.

Клиническая характеристика. У пациентов обнаруживают тяжевидные гонады (стреки), состоящие из соединительнотканных элементов, как правило, гипоплазированные матку и маточные трубы. Наружные половые органы сформированы по женскому типу, но недоразвиты. Вторичные половые признаки выражены слабо. Аменорея. Кариотип у большинства пациентов - 46,XY. Реже встречается кариотип 46,X,del(Y)(p11). Уровень эстрогенов и тестостерона снижен, а гонадотропинов - повышен (гипергонадотропный гипогонадизм). В 10-30% случаев обнаруживают развитие дисгерминомы или гонадобластомы из дисгенетичных гонад. Бесплодие диагностируют у всех пациентов с полной формой 46,XY-дисгенезии гонад.

Согласно степени нарушения дифференцировки гонад и развития по мужскому типу, выделяют полную и неполную форму XY-дисгенезии гонад. Полная, «чистая» форма (синдром Свайера, Swyer syndrome; OMIM 400044) является несиндромальной и характеризуется отсутствием двойственности полового развития, неполная форма характеризуется наличием двойственности развития гениталий, которая может быть представлена в различной степени (табл. 24-7).

image
Таблица 24-7. Сравнительная характеристика диагностических признаков СТФ и XY «чистой» формы дисгенезии гонад

Дифференциальная диагностика: другие формы дисгенезии гонад, СШТ, мозаицизм 45,X/46,XY, СТФ (табл. 24-7).

СТФ (OMIM 300068) является одной из форм 46,XY НФП, связанной с нарушением чувствительности к андрогенам, ее частота в популяции составляет примерно 1:65 000.

Минимальные диагностические признаки СТФ: первичная аменорея, первичное бесплодие, наличие тестикул при женском фенотипе, кариотип 46,XY.

Клиническая картина. Индивидуумы с полной формой СТФ имеют женский фенотип, нормальный рост и телосложение по женскому типу, развитые молочные железы, но скудное лобковое и подмышечное оволосение. Их наружные половые органы развиты по женскому типу, гонады представлены яичками, локализованными в брюшной полости, в паховых каналах или в больших половых губах (т.е. по ходу опускания яичек), влагалище короткое и оканчивающееся слепо, а дериваты мюллеровых протоков (верхняя часть влагалища, матка и маточные трубы) отсутствуют. При неполной форме СТФ отмечают различную степень дефицита маскулинизации (от гипоспадии различной степени до гипертрофированного клитора и срастания губомошоночных складок). У половины пациентов с СТФ яички, расположенные в паховом канале, формируют паховые грыжи. В связи с ретенцией яичек у пациентов с СТФ повышен риск возникновения малигнизации гонад у взрослых пациентов. Уровень ФСГ в норме, тестостерона - повышен или в норме, ЛГ - повышен.

Как правило, диагноз дисгенезии гонад у девочек устанавливают в пубертатный период, когда у них не происходит нормального полового созревания. Причиной обращения к врачу при этом являются задержка полового развития, отсутствие начала менструаций (первичная аменорея), реже - наличие злокачественных новообразований, происходящих из дисгенетичных гонад. Так как дисгенетичные гонады могут озлокачествиться, показано их удаление в детстве или на момент постановки диагноза дисгенезии гонад. После оперативного лечения пациенткам, как правило, в подростковом возрасте назначается заместительная гормональная терапия, чтобы достичь нормального развития вторичных половых признаков и предотвратить развитие остеопороза. У женщин с 46,XY-дисгенезией гонад нет собственных яйцеклеток, однако в некоторых случаях (например, при отсутствии выраженной гипоплазии матки) они в состоянии выносить плод, полученный в программе ЭКО при оплодотворении донорской яйцеклетки сперматозоидами супруга.

Наиболее частой причиной «чистой» формы дисгенезии гонад 46,XY являются делеции и точковые мутации гена SRY (Sex-determining region Y).

Помимо гена SRY, причинами нарушения развития дифференцировки гонад по мужскому типу при кариотипе 46,XY, а также нарушения развития половой системы как у мужчин, так и у женщин (лиц с кариотипом как 46,XY, так и лиц с кариотипом 46,XX) могут являться мутации, делеции, дупликации ряда X-сцепленных и аутосомных генов (SF1/NR5A1, DAX1/NR0B1, WNT4, WT1, SOX9, SOX3, DMRT1, DHH и др.), контролирующих дифференцировку и развитие гонад (табл. 24-8). Мутации в этих генах часто имеют доминантный тип наследования и приводят к различным нарушениям дифференцировки гонад и аномалиям формирования пола, а также экстрагенитальным поражениям, например, почек, надпочечников, скелета, нервной системы. Нарушение функции данных генов может быть обусловлено наличием микроструктурных перестроек, в частности, микро-делеций или микродупликаций, захватывающих соответствующие локусы, а также наличием точковых мутаций в этих генах. Так, дупликация гена NR0B1(DAX-1), локализованного на коротком плече X-хромосомы (локус Xp21.3), приводит к XY-инверсии пола, обусловленной XY-дисгенезией гонад, часто сочетающейся с нарушением функции надпочечников. Точковые мутации этого гена вызывают нарушение развития тестикулярной ткани, дефицит маскулинизации у пациентов с кариотипом 46,XY, X-сцепленную гипоплазию надпочечников. Кодируемый этим геном DAX-1 играет важную роль в развитии и функции некоторых эндокринных тканей, в том числе и половых желез, а в постнатальный период регулирует выработку гормонов.

Таблица 24-8. Ключевые гены, контролирующие дифференцировку пола и раннее развитие гонад

image

Окончание табл. 24.8

image

Примечание. АД - аутосомно-доминантный; АР - аутосомно-рецессивный.

Смешанная дисгенезия гонад

Асимметричные дифференцировка и развитие гонад у одного индивидуума приводят к смешанной дисгенезии гонад, как правило, характеризующейся наличием тестикула (яичка) с одной стороны и дисгенетичной тяжевидной (стрек) гонады с другой стороны. Зачастую обе гонады имеют признаки нарушения их дифференцировки по мужскому типу различной степени выраженности.

В зависимости от тяжести нарушения развития гонад развитие половой системы при смешанной дисгенезии гонад варьирует от мужского с признаками дефицита маскулинизации (крипторхизм, гипоспадия, гипогонадизм, нарушение сперматогенеза и бесплодие у мужчин) до двойственного развития половых органов.

Для больных смешанной дисгенезией гонад характерны нормальный рост, интерсексуальное телосложение, отсутствие соматических отклонений и признаки вирилизации. У женщин со смешанной дисгенезией гонад выявляют задержку развития молочных желез, симптомы вирилизации, некоторое увеличение клитора при гипоплазии половых органов.

Причиной смешанной дисгенезии гонад может быть мозаицизм по половым хромосомам, например 45,X/46,XY, мозаицизм по перестроенной хромосоме Y либо делеции или точковой мутации гена SRY. В случае мозаицизма 45,X/46,XY или его вариантов пациенты со смешанной дисгенезией гонад могут иметь клинические проявления СШТ в зависимости от выраженности клона 45,Х и/или дозы генов гоносом, ответственных за признаки СШТ.

Синдром преждевременной недостаточности яичников

СПНЯ (прежнее название - синдром преждевременного истощения яичников) является этиологически гетерогенным нарушением репродуктивной функции у женщин. Он встречается при аномалиях гоносом, например делециях короткого (Xp11.2-p22.1) или длинного плеча (Xq13-Xq26) Х-хромосомы, гоносомном мозаицизме, мутациях в генах, контролирующих оогенез (FSHR, BMP15, DFFRX, ZFX, POF1B, DIAPH2, XPNPEP2 и др.). Анализ кандидатных генов не выявил мажорного гена, мутации которого являются частой причиной СПНЯ. Одним из наиболее исследованных генов при СПНЯ является ген FMR1 (Xq27.3). СПНЯ возникает у 15-25% носительниц мутантных аллелей FRAXA. Частота носительства прему-тации FRAXA среди пациенток с СПНЯ составляет 6,5%, у женщин в популяции - 0,4%. Мутации POF1B выявляют в 1% случаев.

Аномалии развития мюллеровых протоков у женщин. Синдром Рокитанского-Кюстнера-Хаузера-Майера

Аплазия производных мюллеровых протоков - матки и влагалища - носит название синдрома Рокитанского-Кюстнера-Хаузера-Майера. Этот порок развития мюллеровых протоков характеризуется наличием тонких зачатков в области матки и влагалища.

Описано несколько мутаций в гене WNT4, приводящих к аплазии мюллеровых протоков и дисфункции яичников. Пациентки с данным заболеванием имеют нормально развитые по женскому типу наружные половые органы, молочные железы, нормальное оволосение, но у них отсутствует матка и менструации (первичная аменорея). Также было показано, что мутации в гене WNT4 приводят к синдрому SERKAL, который характеризуется XX-инверсией пола, аномалиями почек, надпочечников и легких. Ген WNT4 принадлежит к семейству генов WNT - эндогенных лигандов, которые играют важную роль в эмбриональном развитии плода. Недостаточность Wnt-4 у модельных животных приводит к тому, что только 20% оогониев входят в мейотическое деление, а дефицит Wnt-4 и Wnt-5a (у двойных мутантов) вызывает полное их отсутствие, что свидетельствует о важной роли Wnt-сигнального пути в контроле вступления в мейоз оогониев. Кроме того, показано, что ген WNT4 может стимулировать экспрессию одного из «антитестис» генов - DAX1.

Среди других аномалий развития матки и влагалища у женщин описаны однорогая матка, седловидная матка и двурогая матка, матка с перегородкой, удвоение матки и крайне редко - полное удвоение матки и влагалища (uterus didelphys).

Агенезия матки может встречаться также у нежизнеспособных плодов в сочетании с другими тяжелыми ПР. Фертильность у пациенток с аномалиями развития матки часто нарушена, но может быть и сохранена, в том числе у пациенток с удвоением матки и влагалища. При этом обе матки могут быть функциональны (при их удовлетворительном развитии), и в них поочередно может наступать беременность. Менструальная, половая и даже детородная функции часто сохранены. У пациенток с нарушением развития яичников отмечают нарушение менструальной функции, повторные самопроизвольные выкидыши, слабость родовой деятельности, кровотечения в послеродовом периоде.

Нарушение фертильности вследствие мейотических мутаций

Нарушение гаметогенеза и фертильности у мужчин и женщин может быть вызвано мутациями в генах, контролирующих мейоз, генетическую рекомбинацию, созревание ооцита, ранние этапы развития эмбриона (Богданов, Коломиец, 2007).

К настоящему времени описано несколько десятков аутосомных генов, контролирующих эти процессы (см. Главу 5).

Эпигенетические факторы нарушения репродукции

Эпигенетические нарушения могут затрагивать все клетки организма или часть клеток, т.е. быть мозаичными. В первом случае эпигенетическая мутация, как правило, имеет герминативное происхождение. Примерами таких нарушений являются синдромы, связанные с нарушением импринтинга, например, синдромы Прадера-Вилли и Энжельмена. У пациентов с данными синдромами, помимо характерных для них фенотипических изменений, отмечают нарушение репродуктивной системы: гипогонадизм, снижение продукции андрогенов, бесплодие вследствие нарушения сперматогенеза.

У человека в ходе гаметогенеза происходят «стирание» эпигенетических импринтов в незрелых ПК и установление новых - материнских и отцовских «отпечатков» в женских и мужских ПК соответственно. Нарушения процессов сперматогенеза и оогенеза, вызванные различными факторами (генетическими, средовыми), могут приводить к повышению количества ПК с эпигенетическими нарушениями. Например, дефекты спермиогенеза часто сопровождаются нарушением созревания (компактизации) и репрограммирования хроматина, что ведет к увеличению количества сперматозоидов с недостаточно конденсированным, гранулярным («незрелым») хроматином. Данные гаметы могут быть способны к оплодотворению яйцеклетки, однако полученные в результате этого эмбрионы имеют сниженный потенциал развития и повышенный риск самопроизвольного прерывания беременности вследствие ошибок экспрессии отцовского генома. У фертильных мужчин количество сперматозоидов с «незрелым» хроматином, как правило, не превышает 30%, а у мужчин с нарушением репродукции чаще отмечается повышенное количество сперматозоидов с «незрелым» хроматином.

Диагностика генетически обусловленных нарушений репродукции

В настоящее время генетическое обследование занимает одно из центральных мест в диагностике НФП и полового развития. В последние годы в связи с ростом знаний в области репродуктивной генетики и их распространением в практической медицине, в частности среди специалистов различных областей репродуктивной медицины - негенетиков (андрологов, гинекологов, эндокринологов и др.), генетическое обследование все шире используется для обследования супружеских пар с бесплодием, привычным невынашиванием беременности, пар перед выполнением программ ЭКО, пар с неудачами программ ВРТ, а также для обследования доноров ПК. При клинико-генетическом обследовании пациентов с нарушением репродукции врач-генетик проводит опрос (жалобы, сбор анамнестических сведений), составление родословной, осмотр, антропометрию, знакомится с данными предыдущего обследования. Уже на этом этапе возможны диагностика некоторых генетических синдромов, связанных с нарушением репродукции, или подозрение на их наличие, проводятся оценка типа наследования заболевания (при семейных случаях или известной их генетической природе), определение алгоритма дальнейшего лабораторного обследования. Зачастую пациентам с нарушением репродуктивной системы требуется выполнение комплексного генетического обследования с проведением не только клинического и цитогенетического, но и молекулярно-цитогенетического и/или молекулярно-генетического обследования. При этом алгоритм генетического обследования зависит от формы репродуктивной патологии, результатов уже выполненных исследований.

Базисным генетическим исследованием является анализ кариотипа, выполняемый на лимфоцитах периферической крови. При необходимости дополнительно могут быть использованы различные молекулярно-цитогенетические и молекулярно-генетические методы (FISH-анализ и его модификации, сравнительная геномная гибридизация на ДНК-чипах и др.), например, для уточнения выраженности (%) мозаицизма, детекции/верификации хромосомного мозаицизма, установления природы маркерной хромосомы, типа выявленной структурной перестройки, точек разрыва, детекции несбалансированной микроструктурной перестройки - сегментной анеуплоидии или CNV и т.д. Материалом для стандартного цитогенетического исследования и FISH-анализа могут являться различные типы ядросодержащих клеток, например, лимфоциты периферической крови, клетки буккального эпителия, фибробласты кожи, сперматозоиды, клетки эмбрионов, клетки ворсин хориона, материала абортусов и др. Для сравнительной геномной гибридизации, анализа числа копий повторов и различных молекулярно-генетических методов исследования может быть использован различный биологический материал, содержащий ДНК.

Молекулярно-генетическое исследование в диагностике генетически обусловленных нарушений репродукции характеризуется многообразием методов: ПЦР и ее различные модификации (мультиплексная ПЦР, количественная флуоресцентная ПЦР, гнездная ПЦР, ПЦР в режиме реального времени и др.), полиморфизм длин рестрикционных фрагментов, полиморфизм амплификационных фрагментов (ПДАФ), MLPA, анализ SNP, метил-чувствительная рестрикция ДНК, методы полноэкзомного/полногеномного анализа (секвенирование ДНК, РНК), в том числе новые технологии секвенирования («next generation sequencing», NGC).

Молекулярно-генетический анализ может быть использован для диагностики следующих хромосомных аномалий и генных вариантов: детекции гоносомных анеуплоидий (анеусомий по хромосомам X, Y), детекции и верификации мозаицизма по половым хромосомам, в том числе скрытого, выявления химеризма (46,XX/46,XY), структурных перестроек половых хромосом (перестроек с вовлечением материала половых хромосом: делеции, дупликации, кольцевые хромосомы, изохромосомы, дицентрические и маркерные хромосомы, X-Х-транслокации; X-Y-транслокации, несбалансированные X-аутосомные и Y-аутосомные транслокации), анализа родительского происхождения Х-хромосом (например, при синдроме Клайнфельтера, трисомии Х), исследования характера инактивации (лайонизации) хромосомы Х. Следует отметить, что в ряде случаев молекулярно-генетическое исследование может быть использовано только в сочетании с цитогенетическим и/или молекулярно-цитогенетическим исследованием.

ДНК-диагностика ряда НФП, например связанных с нарушением дифференцировки гонад (46,XX- и 46,XY-дисгенезией гонад, 46,XY-тестикулярным дисгенезом), синдромальных форм бесплодия с выраженной генетической гетерогенностью (СПНЯ, синдром Картагенера и др.), а также несиндромальных нарушений репродукции осложнена наличием большого числа генов, вовлеченных в развитие и функционирование репродуктивной системы, гаметогенез, а также тем, что для большинства несиндромальных форм нарушений репродукции отмечается выраженная генетическая гетерогенность их причин и отсутствуют мажорные мутации, большая доля мультифакториальной патологии репродукции.

Лечение генетически обусловленных нарушений репродукции

В настоящее время этиотропное лечение генетически обусловленных заболеваний репродуктивной системы не разработано. В некоторых случаях лечение нарушений репродукции является патогенетическим, т.е. направлено на предотвращение развития заболевания и/или его осложнений. Например, высокоэффективным является гормональное лечение гипогонадотропного гипогонадизма, врожденной гиперплазии коры надпочечников, связанной с недостаточной активностью ферментов стероидогенеза и гиперпродукцией андрогенов. Лечение НФП зависит от ее формы и кариотипа/генотипа больных. При ряде нарушений репродукции с генетически обусловленным дефицитом гонадотропных и/или половых гормонов (но не с нарушением чувствительности, обусловленной рецепторной активностью), возможно, восполнение дефицита половых гормонов может восстанавливать или сохранять способность к репродукции, вплоть до наступления беременности естественным путем (например, при синдроме Кальманна, дефиците 21-гидроксилазы). Заместительная терапия половыми гормонами может устранить симптомы, связанные с их дефицитом (при синдромах Шерешевского-Тернера, Клайнфельтера, 46,ХХ-мужчина, после удаления дисгенетичных гонад). Заместительная гормонотерапия приводит к маскулинизации или феминизации фигуры, развитию вторичных половых признаков. Все это избавляет пациентов от сознания собственной неполноценности и способствует их сексуальной реабилитации, социальной адаптации.

При многих формах НФП, в частности при выраженном нарушении развития половых органов, требуется хирургическая коррекция пола. Маскулинизирующие операции позволяют устранить нетяжелые формы гипоспадии, крипторхизм, не поддающийся гормональной коррекции, у пациентов с синдромом персистенции мюллеровых протоков - их производные (гипоплазированную матку с трубами), феминизирующие операции - провести пластику наружных половых органов при гипертрофии клитора (резекция или удаление клитора), устранение сращения половых губ и др. Во многих случаях нарушений половой дифференцировки необходимо удаление дисгенетичных, озлокачествленных гонад, овотестис. Наличие Y-хромосомы или ее фрагментов в регулярной или мозаичной форме увеличивает риск озлокачествления гонад, поэтому пациентам с полной (чистой формой) XY-дисгенезией гонад, смешанной дисгенезией гонад, Y-позитивным пациенткам с СШТ, овотестикулярной формой НФП выполняется гонадэктомия. У некоторых пациентов с овотестикулярной формой НФП с кариотипом 46,XX/46,XY; 46,XX/47,XXY удаление части гонады (овариальной и тестикулярной) может приводить к улучшению продукции собственных половых гормонов, гаметогенеза и восстановлению фертильности. Пациентам с тяжелыми аномалиями развития половых органов, например с двойственным развитием гениталий (III степень маскулинизации по Прадеру), требуются многочисленные оперативные вмешательства для их формирования (уретропластика, фаллопластика, неовагинопластика).

При некоторых ПР половых органов (например, при синдроме CBAVD, синдроме Рокитанского-Кюстнера) хирургическое лечение бесплодия оказывается неэффективным или не представляется возможным. Решение проблемы репродукции в этих и ряде других случаев нарушения развития репродуктивной системы, тяжелых бесплодия или невынашивания беременности, в том числе генетически обусловленных, возможно с помощью ВРТ, ЭКО.

Генетические нарушения репродукции и вспомогательные репродуктивные технологии.

Преимплантационное генетическое тестирование

В последнее время в репродуктивной медицине широкое распространение получили методы ВРТ. С их помощью можно преодолеть многие проблемы деторождения, в том числе обусловленные различными генетическими причинами. ВРТ - биомедицинские технологии, методы лечения и процедуры, направленные на достижение беременности, при которых отдельные или все этапы оплодотворения осуществляются вне организма будущей матери. Их применение регламентируется Приказом № 67 Минздрава РФ (2003 г.) и Федеральным законом № 323-ФЗ (2012 г.).

При многих формах мужского и женского бесплодия наступление беременности стало возможным с помощью методов ВРТ, в частности ЭКО (IVF - in vitro fertilization) и его модификаций (ICSI - intracytoplasmic sperm injection). При тяжелых формах бесплодия и невынашивания беременности, в частности, обусловленных хромосомными аномалиями, использование ПГТ-А или на структурные аномалии (у носителей сбалансированных хромосомных перестроек) позволяет отобрать эуплоидные эмбрионы для переноса в полость матки, повышая вероятность наступления беременности, снизить вероятность репродуктивных потерь. У супружеских пар с высоким риском моногенных заболеваний показано проведение преимплантационного генетического тестирования на генные мутации (ПГТ-М). При тяжелых Х-сцепленных заболеваниях рекомендован выбор пола эмбриона/плода. При сохраненном гаметогенезе, но невозможности вынашивания (например, у пациенток с отсутствием матки, выраженной гипоплазией или другими заболеваниями матки) проблема репродукции может быть преодолена с помощью ЭКО и программы суррогатного материнства.

Важно учитывать, что супружеские пары, обращающиеся в центры репродукции и клиники ЭКО, чаще несут различные генетические факторы нарушений фертильности, поэтому имеют повышенный риск передачи потомству генетических нарушений, в первую очередь связанных с репродукцией, а также повышенный риск рождения детей с мутациями de novo. Все супружеские пары с бесплодием или привычным невынашиванием, так же, как и доноры ПК, должны пройти медико-генетическое обследование (клиническое, цитогенетическое - анализ кариотипа, а по показаниям - и дополнительное молекулярно-цитогенетическое, молекулярно-генетическое обследование). В случаях высокого риска передачи генетических нарушений потомству необходимо рекомендовать проведение дородовой (преимплантационной или пренатальной) их диагностики (см. Главы 31, 32).

ПРЕНАТАЛЬНАЯ ДИАГНОСТИКА ГЕНЕТИЧЕСКИХ НАРУШЕНИЙ ФОРМИРОВАНИЯ ПОЛА И РЕПРОДУКЦИИ

Выявление генетически обусловленных аномалий формирования пола и нарушений репродукции при проведении ПД в большинстве случаев представляет собой случайную находку. Чаще всего это связано с обнаружением численных и структурных аномалий половых хромосом или несоответствия кариотипа соматическому полу плода (XX- или XY-инверсия пола), мозаицизма по половым хромосомам или CNV, связанных с поражением репродуктивной системы. Из аномалий формирования пола, пренатальная генетическая диагностика которых проводится наиболее часто , следует отметить хромосомные мутации (например, аномалии половых хромосом), генные мутации, связанные с НФП (дефицит 21-гидроксилазы, СТФ) или фертильности (муковисцидоз).

В последние годы разработаны и получают распространение неинвазивные методы пренатального генетического тестирования (скрининга) - НИПТ/НИПС на анеуплоидии (по хромосомам 13, 18, 21, X и Y или по всем хромосомам), несбалансированные перестройки хромосом (сегментные анеуплоидии)/микроделеционные и микродупликационные синдромы, определение генетического пола плода. С помощью секвенирования свободноклеточной ДНК возможно выявление моногенных заболеваний. Следует учитывать, что у данного исследования существует ряд ограничений, в частности, проблема детекции мозаицизма по половым хромосомам, реципрокных анеуплоидий, некоторых несбалансированных хромосомных аномалий, а также трудности или невозможность проведения при многоплодной беременности.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Генетические факторы являются частой причиной НФП и тяжелых форм нарушения фертильности. Многие НФП, аномалии развития репродуктивной системы, гипогонадизм, мужское и женское бесплодие, невынашивание беременности генетически обусловлены и гетерогенны, при этом они могут быть представлены синдромальными и несиндромальными формами. При многих наследственных заболеваниях фертильность снижена или отсутствует. Своевременное генетическое обследование и консультирование должны являться неотъемлемой частью медицинской помощи пациентам с данными заболеваниями.

Список литературы

  1. Krausz C., Riera-Escamilla A. Genetics of male infertility // Nat Rev Urol. 2018. Vol. 15. P. 369-384.

  2. Gardner McKinlay R.J., Gardner D.J.A. Chromosome Abnormalities and Genetic Counseling, 5th ed. Oxford Monographs on Medical Genetics. Oxford University Press, 2018. 1268 р.

  3. Руководство ВОЗ по исследованию и обработке эякулята человека. [WHO Laboratory Manual for the Examination and Processing of Human Semen. 5th Edition, World Health Organization. 2010]. Пер. с англ. Н.П. Макарова. Науч. ред. Л.Ф. Курило. 5-е изд. М.: Капитал Принт, 2012. 291 с.

  4. Козлова С.И., Демикова Н.С. Наследственные синдромы и медико-генетическое консультирование. Атлас-справочник. 3-е изд. Перераб. и дополн. М.: Т-во научных изданий КМК; Авторская академия, 2007. 448 с.

  5. Баранов В.С., Кузнецова Т.В. Цитогенетика эмбрионального развития человека: Научно-практические аспекты. СПб.: изд. Н-Л, 2007. 640 с.

  6. Бочков Н.П. Клиническая генетика. М.: Медицина, 1997. 287 с.

  7. Ворсанова С.Г., Юров Ю.Б., Чернышов В.Н. Медицинская цитогенетика. М.: Медпрактика-М, 2006. 299 с.

  8. Дедов И.И., Семичева Т.В., Петеркова В.А. Половое развитие у детей: норма и патология. М.: Колор Ит Студио, 2002. 232 с.

  9. Наследственные болезни: национальное руководство / Под ред. акад. РАМН Н.П. Бочкова, акад. РАМН Е.К. Гинтера, акад. РАМН В.П. Пузырева. М.: ГЭОТАР-Медиа, 2012. С. 555-610.

  10. Богданов Ю.Ф., Коломиец О.Л. Синаптонемный комплекс - индикатор динамики мейоза и изменчивости хромосом. М.: Т-во научных изданий КМК, 2007. 358 с.

  11. McKinlay Gardner R.J., Amor D.J. Gardner and Sutherland’s Chromosome Abnormalities and Genetic Counseling (5 ed.) Oxford University Press, 2018.

  12. Брагина Е.Е., Сорокина Т.М., Арифулин Е.А., Курило Л.Ф. Генетически обусловленные формы патозооспермии. Обзор литературы и результаты исследований // Андрология и генитальная хирургия. 2015. Т. 16, № 3. С. 29-39.

Глава 25. Многофакторные заболевания пролегомены к проблеме генетики частых хронических заболеваний

На греческом языке «prolegomena» означает «говорить наперед». Следуя этому, обозначим исходные понятия и предварительные сведения о предмете излагаемого в данной подглаве материала - генетике МФЗ.

МФЗ являются результатом сложного взаимодействия генетических и средовых факторов, причем и те и другие - многочисленны. Выделяют две группы таких болезней: одни формируются внутриутробно и проявляются при рождении (ВПР), другие - проявляются в любом периоде постнатального развития (болезни с наследственной предрасположенностью).

Первая группа (ВПР) включает такие пороки, как расщелина губы и нёба, анэнцефалия, косолапость, вывих бедра и другие. Их развитие - результат взаимодействия многочисленных генетических и неблагоприятных материнских факторов или факторов среды (тератогены) в период развития плода. Каждую нозологическую форму болезни регистрируют достаточно редко, но их суммарная распространенность достигает 3-5%.

Вторая группа - болезни с наследственным предрасположением - самая обширная группа МФЗ, возникающих под влиянием взаимодействия генома с факторами внешней среды в постнатальном периоде. К этой группе болезней относятся социально значимые распространенные болезни: сердечно-сосудистые (инфаркт миокарда, артериальная гипертензия, инсульт), бронхолегочные (бронхиальная астма, хронические обструктивные заболевания легких), психические (шизофрения, биполярный психоз), инфекционные заболевания, злокачественные новообразования и др. На рис. 25-1 представлена концептуальная схема триединства: формирование патологии (фенома) с участием биологической наследственности (генома) во взаимодействии с социальной (сигнальной) наследственностью (социума). На индивидуальном уровне это соответствует триаде: генотип, среда, фенотип.

В последнее десятилетие благодаря генотипированию все более крупных когорт случаев и контролей в масштабах всего генома, применению соответствующим образом исправленных статистических тестов обнаружено более 100 000 уникальных устойчивых ассоциаций между МФЗ и распространенными геномными вариантами (Burdett et al., 2018). Они включают как геномные, так и митохондриальные варианты, между которыми складываются свои функциональные взаимоотношения, определяющие особенности патогенеза соответствующих заболеваний.

image
Рис. 25-1. Триединство: феном, геном, социум

В патогенетике распространенных заболеваний важно знание происхождения «патологических» мутаций (полиморфизмов) - они могут быть унаследованными (предковая наследственность) или возникать de novo (постзиготическая наследственность). В отношении последних появились надежные и относительно быстрые подходы, способные детектировать в геноме потомства варианты ДНК, отсутствующие у их родителей (тройной секвенирующий подход). Появилась возможность изучения структурной изменчивости (наследственной), которая влияет на количество копий определенной хромосомной области, воздействуя на фенотип с помощью эффекта дозы вовлеченных генов.

На формирование патологического фенотипа, обусловленного изменчивостью первичной структуры молекулы ДНК (мутации, полиморфизмы), также влияет эпигенетический контроль активности (экспрессии) генов. В этом случае наследуемые и обратимые изменения в геноме не сопровождаются изменениями самой структуры молекулы ДНК. Генную активность определяют вариации статуса метилирования ДНК и/или структурной организации хроматина. Передача таких эпигенетических изменений возможна не только в рамках клеточной наследственности при индивидуальном развитии, но и посредством полового размножения. Частота эпигенетических вариаций (эпимутаций) может на один-два порядка превышать таковую генных мутаций (Horsthemke, 2006).

Роль факторов внешней среды очевидна, но до сих пор остаются недостаточно изученными вопросы их взаимодействия с наследственными факторами (генно-средовые взаимодействия). Человеческий геном, вероятно, плохо адаптирован, о чем свидетельствует омоложение многих МФЗ в условиях глобальных изменений окружающей среды. Факторы окружающей среды, участвующие в формировании подверженности к комплексным болезням, на рис. 25-1 обозначены как социальная наследственность, сигнальная (по Лобашеву М.Е., 1963), культурная наследственность или мемы (по Докинзу Р., 1976). Они являются негенетическими, но доля фенотипической изменчивости, обусловленная изменчивостью социальных, культурных, поведенческих, климатогеографических, и других подобных параметров высока, нередко превышая 50% в отношении многих МФЗ.

Наконец, феном определяется, по аналогии с геномом, как совокупность всех признаков человека, Homo sapiens. Заметим, что все признаки индивида обозначаются как фенотип, так же, как генотип - совокупность всех признаков индивида. Охватить исчерпывающе весь феном человека, вида, как, впрочем, и индивида нелегко. Это заметил А.С. Серебровский (1939), утверждая о «двойственности организма как единства бесконечности числа признаков и конечного числа генов».

ИСТОЧНИКИ ЗНАНИЙ О НАСЛЕДСТВЕННОЙ ПРИРОДЕ МНОГОФАКТОРНЫХ БОЛЕЗНЕЙ

Сложные фенотипы МФЗ можно разделить на две категории - качественные и количественные признаки. Существование или отсутствие болезни у пациента - качественный признак (дискретный). В то же время фенотип МФЗ характеризуется разнообразными количественными (меристическими) признаками, определяемыми физиологическими и биохимическими параметрами (например, рост, индекс массы тела, артериальное давление, концентрация глюкозы и холестерина в крови и др.). Именно разработка методов анализа роли генетических и внешнесредовых факторов в изменчивости таких количественных признаков, основанная на изучении корреляций по ним между родственниками (Fisher, 1918), а также формулировка концепции так называемой количественной наследственности и обоснование возможности использования моделей наследования количественных признаков в изучении наследственной предрасположенности к МФЗ (Falconer, 1965) до сих пор составляют основу понимания генетики МФЗ. Прежде всего следует обозначить три основных источника представлений о наследственной природе широко распространенных заболеваний: генеалогическая генетика, генетическая эпидемиология и медицинская геномика. Они одновременно служат названиями этапов истории изучения генетики подобных заболеваний у человека и подходами к уяснению роли генетических факторов. Каждый из них интегрирует совокупность своих методов анализа наследственной компоненты предрасположенности к болезням. Тем не менее такое разделение очень условно: индивидуально-семейный уровень (генеалогия), популяции (эпидемиология) и геном (геномика) тесно взаимосвязаны и одновременно выступают объектами исследования и методами анализа.

Генеалогическая генетика и многофакторные заболевания

Термином «генеалогическая генетика» в истории медицинской генетики обозначают период (доменделевский и ранний постменделевский) формирования учения о наследственности человека. Понятия «патологической наследственности» и «наследственной предрасположенности» к отдельным болезням возникали по мере накопления данных о семейных случаях болезней и результатах сопоставления одинаковых заболеваний у близнецов и приемных детей, проживающих в одноили разнородных условиях по отношению к среде, в которой существовали их генетические родственники разной степени родства.

Семейное накопление болезни - первый феномен, давно замеченный практикующими врачами, внимательно анализировавшими генеалогическую информацию о больных. Большая распространенность таких болезней в семьях не означает, что болезнь обязательно имеет генетический характер. Члены семьи могут случайно заболеть одним и тем же заболеванием, особенно если оно широко распространено в популяции, которой принадлежит семья.

Основной способ обнаружения семейного накопления - исследование методом случай-контроль. При этом сравнивают частоту, с которой болезнь обнаруживают в родословных больных, с таковой в специально подобранных контрольных группах или с заболеваемостью в общей популяции. Контрольной группой могут служить индивидуумы без изучаемого заболевания (страдающие другими болезнями) соответствующего возраста, рода занятий, географического положения и этнической принадлежности. В качестве контроля иногда используют супругов, так как обычно они соответствуют больному по возрасту, этнической принадлежности и проживают в той же семейной среде. Общее свойство МФЗ - склонность к более ранней манифестации первых признаков болезни, более тяжелому течению и исходам у пациентов с отягощенной наследственностью по конкретному заболеванию в сравнении с людьми с благоприятной наследственностью.

Мерой семейного накопления служит относительный коэффициент риска (λ). Его определяют по формуле:

image

Величина λ зависит как от риска повторения болезни в семье, так и от ее распространенности в популяции. Чем больше λ, тем больше семейное накопление. Величина λ=1 указывает на то, что вероятность развития болезни у родственников больного не выше, чем в общей популяции. Если λ >2, то утверждают, что генетический вклад в болезнь значителен. Примеры величины λ для различных болезней представлены в табл. 25-1.

image
Таблица 25-1. Относительные коэффициенты риска (λ) для болезней с семейным накоплением и многофакторным наследованием

Определение соотношения влияния генетических и средовых факторов на развитие болезни основано на положении о том, что чем более родственны индивидуумы в семье, тем больше они имеют одинаковых аллелей, унаследованных от общих предков. Если ген (гены) играют важную роль в болезни, то частота конкордантности (совпадения, согласованности по заболеванию) возрастает со степенью близости родства. Пример двух индивидуумов, имеющих общие аллели, - идентичные (монозиготные) близнецы, имеющие одинаковые аллели во всех локусах, близкородственные индивидуумы в семье (родители и дети) либо сибсы, включая дизиготных близнецов (ДБ).

Исследование частоты конкордантности по МФЗ у МБ подтверждает, что в развитии этой группы болезней играют роль как генетические, так и негенетические факторы. Примеры уровней конкордантности у двух типов близнецов приведены в табл. 25-2.

image
Таблица 25-2. Степень конкордантности у монозиготных и дизиготных близнецов

* МБ - монозиготные близнецы.

** ДБ - дизиготные близнецы.

Важный итог исследований, касающийся генеалогической генетики, - доказательства многофакторного наследования широко распространенных хронических болезней, которое отличается от моногенного. Эти отличия заключаются в следующем.

Риск развития заболевания у ребенка зависит от состояния здоровья родителей. Если один из родителей ребенка страдает бронхиальной астмой, то вероятность ее развития у ребенка составляет от 20 до 30%. Если больны оба родителя, то она достигает 75%. Считают, что риск возникновения бронхиальной астмы у ребенка, родители которого имеют признаки атопии, в 2-3 раза выше, чем в тех семьях, в которых родители не имеют их.

Если болеют оба родителя, то риск в семье значительно превышает индивидуальные риски каждого из родителей. При сравнении потомков здоровых людей и потомков больных с бронхиальной астмой оказалось, что риск ребенка заболеть бронхиальной астмой в 2,6 раза выше, если болеет мать, в 2,5 раза выше, если болен отец, и в 6,7 раза выше, если болеют оба родителя. Эти результаты можно объяснить аддитивным взаимодействием многих генов предрасположенности к развитию бронхиальной астмы у ребенка. Риск поражения потомков зависит от числа уже имеющихся больных детей в семье. Он повышается с появлением каждого нового больного ребенка.

Если в популяции МФЗ среди людей разного пола (половой диморфизм) регистрируют с разной частотой, то риск заболевания выше в семьях пробандов реже поражаемого пола, и наоборот. Так, инфаркт миокарда в возрасте 30-40 лет чаще случается у мужчин, чем у женщин. Если речь идет о прогнозе инфаркта миокарда у потомков матери, перенесшей его в этом же возрасте, то для них риск поражения будет выше, чем для потомков больного отца.

Если в двух сравниваемых популяциях МФЗ регистрируют с разной частотой, то риск для родственников выше, если семья принадлежит к более поражаемой популяции. Для моногенных болезней, как известно, риск для родственников не зависит от популяционной частоты. Например, для муковисцидоза, обнаруживаемого среди европейского населения чаще, чем среди африканского, вероятность поражения детей, рожденных от здоровых родителей-гетерозигот, одна и та же и составляет 25%. По-другому дела обстоят с МФЗ. Например, распространенность АГ среди сибирских народностей составляет не более 5%, в то время как у белого населения Южной Африки соответствующего возраста она достигает 25-30%. В отношении этого заболевания риск выше для родственников из семей, принадлежащих южноафриканской популяции.

Риск заболевания у родственников зависит от степени тяжести болезни у про-банда. Если болезнь манифестирует в раннем возрасте, протекает более тяжело и за короткий срок приводит к необратимым изменениям, то риск для следующих детей существенно возрастает, а наследственная отягощенность манифестирует в этих семьях большим числом людей с субклиническими признаками заболевания.

Генетическая эпидемиология и многофакторные заболевания

Генетическая эпидемиология - раздел генетики человека, изучающий закономерности распространения болезней (в том числе и МФЗ) в популяциях и семьях, им принадлежащих, и причины семейного накопления. С учетом того, что по своему происхождению МФЗ - неменделевские заболевания, важно получить ответы на вопросы: в какой мере их распространение в семьях генетически обусловлено и каковы способы установления возможной роли генетических факторов в возникновении и развитии болезни.

Для решения этих вопросов была сформулирована концепция (теория количественной наследственности), предложены иные, чем для дискретных (менделевских) признаков, подходы к анализу взаимодействия наследственных и внешнесредовых факторов (модели многофакторного наследования) и методы обнаружения наследственного происхождения признаков (нормальных или патологических) посредством определения их связи с генетическими маркерами (генетические ассоциации).

Генетика количественных признаков и МФЗ. Основные статистические методы описания наследования количественных признаков были сформулированы и использованы еще до официального рождения генетики. Ф. Гальтон для характеристики связи между признаками у родственников предложил использовать коэффициенты корреляции и регрессии, сформулировал законы анцестральной наследственности и сыновней регрессии (Galton, 1889). Регрессия ребенка к родителю, родителя к ребенку, сибса к сибсу или более отдаленного родственника к пробанду для каждой пары соответствует числу общих генов (табл. 25-3), полученных от общего предка. На основании показателей регрессии устанавливают коэффициент корреляции (r), равный корню квадратному из произведений двух регрессий. Величина r может колебаться около нуля, когда корреляция отсутствует, до +1 - при полной положительной и -1 - при полной отрицательной корреляции.

image
Таблица 25-3. Доля общих по происхождению генов для разного типа родственников в популяции со случайными браками

Если корреляция между родственниками соответствует пропорции общих генов, то считают, что признак полностью детерминирован наследственностью. Для количественных признаков r редко совпадает с теоретически ожидаемыми величинами. Подобно тому, как симптомы МФЗ накапливаются в семьях вследствие общих генов и факторов влияния окружающей среды, корреляция конкретного физиологического показателя (АД, концентрация холестерина в крови или любой другой параметр) между родственниками отражает влияние как наследственности, так и общих внешнесредовых факторов. Эта зависимость независимо от ее степени не указывает на то, что за развитие признака целиком ответственны гены.

Зная коэффициенты корреляции по количественному признаку между родственниками, можно определить коэффициент наследуемости (А2 ). Понятие «наследуемость» введено для определения доли общей фенотипической изменчивости количественного признака, обусловленной вкладом генетических факторов. Наследуемость равна 2r для родственников I степени родства или 4r - для родственников II степени родства (дедушки и бабушки, дяди и тети). Следует помнить о том, что полученные оценки для показателя А2 в отношении одних и тех же количественных признаков, но в разных популяциях варьируют, и это зависит от генотипической структуры популяций, генного взаимодействия и отношений ген-среда. Тем не менее для множества МФЗ существуют ориентиры А2 (рис. 25-2).

image
Рис. 25-2. Наследуемость для некоторых многофакторных заболеваний

Наследуемость можно рассчитать при изучении изменчивости (дисперсии признака - δ2 ) физиологических показателей у МБ (100% общих генов) по сравнению с таковой у Дб (в среднем 50% общих генов). Ее рассчитывают по формуле:

image

Примеры наследуемости некоторых признаков и МФЗ, оцененные этим способом, представлены в табл. 25-4.

image
Таблица 25-4. Наследуемость (h2 ) признаков и многофакторных заболеваний по данным близнецовых исследований

Модели многофакторного наследования. Характер распределения величин количественного признака в популяции формирует колоколообразную кривую, известную как кривая нормального (гауссова) распределения (рис. 25-3).

Положение вершины графика и его форму полностью определяют два значения - среднее (μ) и дисперсия (δ2 ). μ - простое среднее арифметическое величин, в точке которого кривая имеет пик. Дисперсия (ее квадратный корень, среднеквадратические отклонения δ) - мера разброса значений в обе стороны от среднего.

image
Рис. 25-3. График популяционной частоты признака с нормально распределенными величинами

Общую изменчивость величины признака в популяции называют общей фенотипической изменчивостью.

Одно из основных положений генетики количественных признаков - предположение о том, что их изменчивость определяется действием многочисленных внешнесредовых и генетических факторов, каждый из которых вносит в нее относительно небольшой вклад. Обе группы факторов независимы друг от друга, а взаимодействие внутри них аддитивно.

Как было предложено в 60-е годы XX в., такую модель генетики количественных признаков можно использовать для изучения и определения роли генетических факторов в возникновении широко распространенных заболеваний - сахарного диабета, рака, сердечно-сосудистых и др. (Falconer, 1965). Основой таких моделей служит понятие о предрасположенности. Она зависит от действия большого числа генов и факторов внешней среды. Отдельно взятые, эти компоненты оказывают лишь незначительное влияние. Результирующая кривая (рис. 25-4), отражающая распределение среди населения различных значений предрасположения, как и в случае распределения количественных признаков, имеет вид купола (гауссово распределение).

image
Рис. 25-4. Некоторые модели наследования многофакторных заболеваний (объяснения в тексте)

Для того чтобы болезнь возникла, количественное значение предрасположенности должно превысить некий порог (на кривой А - заштрихованный участок справа). Кривые распределения показателей предрасположенности для отдельных групп населения (в частности, для родственников больных) отличаются от таковых для популяции в целом (см. рис. 25-4, б). Так, у близких родственников больных они сдвинуты в область более высоких показателей (т.е. вправо). Вследствие этого в данной когорте будет больше больных, чем в популяции в целом.

Вслед за моделью многофакторного наследования с пороговым эффектом были созданы другие модели наследования МФЗ и количественных признаков, которые, как предполагали, способны обнаружить эффекты главного гена на общем многофакторном фоне. В соответствии с так называемой моделью смешанного наследования (болезнь могут определять множество факторов, главный ген и внешнесредовые факторы) кривые распределения предрасположенности среди групп населения, различающихся по существованию главного гена А, выглядят так, как это представлено на рис. 25-4, б. Люди с генотипом аа будут здоровы. Вероятность заболевания людей с генотипом АА будет больше, чем при генотипе Аа, и заболевание возникнет в том случае, когда в результате влияния других генов и факторов среды предрасположение превысит критическое значение (изображено заштрихованным участком кривой справа).

В современных исследованиях в области генетики человека и наследственных нарушений нередко используют сложный математический аппарат. Это касается, в частности, методов сегрегационного анализа, основная цель которого - установление влияния главного гена, определяющего вместе с рядом других генетических и внешнесредовых факторов развитие заболевания (Аульченко, Аксенович, 2006; Аксенович, 2001). В качестве примеров успешного применения такой методологии можно привести генетический анализ при гиперлипидемии с обнаружением главного локуса и последующей идентификацией в качестве его продуктов уменьшения числа рецепторов β-липопротеидов на поверхности клеток. Существование главного локуса также обнаружено при изучении характера наследования таких признаков, как активность дофамин-β-гидроксилазы, концентрация IgЕ и чувствительность к фенилтиокарбамиду.

Генетико-эпидемиологические исследования решают еще одну важную проблему - установления генетической гетерогенности конкретных МФЗ. Под генетической гетерогенностью МФЗ понимают существование внутри клинического континуума болезни двух или более форм, наследуемых независимо друг от друга. Выражением генетической гетерогенности считают отсутствие генетических корреляций (r G =0) между разными клиническими формами одного и того же МФЗ. Так, генетическая корреляция между юношеской и взрослой формами сахарного диабета 1-го и 2-го типа отсутствует, что указывает на генетическую самостоятельность этих форм. Используя модели комплексного сегрегационного анализа, в составе отдельных МФЗ удается обнаружить существование редких менделевских форм (примеры будут приведены ниже, при описании генетики отдельных болезней).

Генетические ассоциации и МФЗ. Исследования генетических ассоциаций осуществляют с использованием двух принципиально разных подходов. Один из них основан на том, что в качестве генетического маркера выступает аллельный вариант гена, белковый продукт которого участвует в патогенезе исследуемого заболевания. Таким образом, выбор гена и его полиморфизмов определяют исходя из конкретной гипотезы развития заболевания, и этот ген называют геном - кандидатом подверженности к МФЗ. Задача исследования состоит в получении доказательств участия его первичного продукта в развитии заболевания и измерении (оценке) силы его эффекта. Такой «кандидатный» подход был первым вариантом исследования генетических ассоциаций. С его помощью проверяют гипотезу о патогенетической основе возможной связи полиморфизма гена и болезни.

Другой подход предполагает сканирование генома с плотным набором SNP (вплоть до 1 млн) в одном исследовании для поиска функциональных вариантов генов. Такое полногеномное ассоциативное исследование (GWAS) очень масштабно по охвату генома человека при отсутствии сведений о функции и расположении связанных с болезнью генов на хромосоме.

Следует отметить, что оба подхода оценивают степень риска развития болезни у носителя определенных аллелей гена в сравнении с индивидуумами, не являющимися носителями такового. Существует много показателей и методик расчета эпидемиологических характеристик риска. Один из них - показатель отношения шансов (OR - odds ratio). Его получают путем сравнения частот двух сравниваемых показателей (М1 и М2 ) у больных (с - случай) и здоровых (к - контроль):

image

OR принимает значение от нуля до бесконечности и равно единице только при отсутствии влияния одного показателя маркера на другой. Отношение шансов - надежный показатель связи генетического маркера и болезни, а также хорошая оценка относительного риска. Термины «отношение шансов» и «относительный риск» имеют сходный смысл и в исследованиях типа случай-контроль часто взаимозаменяемы. Они показывают, во сколько раз увеличивается (уменьшается) вероятность быть здоровым (стать больным), если индивидуум - носитель конкретного аллеля соответствующего гена по сравнению с индивидуумом - не носителем этого генетического маркера.

К настоящему времени проведено большое число исследований по генотипиро-ванию, т.е. изучению генетических ассоциаций с МФЗ. Получены доказательства связей конкретных генетических маркеров как с фенотипами болезней в целом, так и с их разнообразными клиническими признаками.

Первые исследования генетических ассоциаций были проведены в 20-х годах XX в. Они касались изучения ассоциаций между группами крови АВ0 и различными заболеваниями инфекционной и неинфекционной этиологии. С открытием генов главного комплекса гистосовместимости HLA, для которых был показан высокий полиморфизм, были начаты исследования генетических ассоциаций этой системы с хроническими аутоиммунными и другими заболеваниями. Некоторые результаты представлены в табл. 25-5.

Таблица 25-5. Некоторые примеры HLA-ассоциированных болезней
image

Окончание табл. 25.5

image

Следует отметить три основные особенности обнаруживаемых генетических ассоциаций.

Во-первых, большая часть генетических ассоциаций вызывает эффекты небольшой величины (риск 1,1-1,5, т.е. 10-15% увеличения вероятности развития заболевания). Любой отдельный полиморфизм гена обычно объясняет только 1-8% общего риска заболевания в популяции, т.е. добавочный предсказательный эффект отдельных генетических полиморфизмов небольшой. Работа в этом направлении только началась, и в специальных исследованиях (когортных, проспективных) уточняют риски, обосновывая целесообразность введения генетической рискометрии.

Во-вторых, у индивидуумов - носителей комбинаций (ансамблей) аллельных вариантов генов отмечают заметное увеличение риска возникновения заболеваний и вероятности их осложненного течения. Расчеты показывают, что аддитивный эффект нескольких таких полиморфизмов может составлять до 20-70% общего риска, обусловленного генетическими факторами. В структуре наследственной компоненты подверженности к МФЗ остается существенная доля так называемой недостающей наследственности. Не исключено, что в этом дефиците основную роль наряду с частыми полиморфными вариантами составляют редкие аллели генов.

В-третьих, установлено, что некоторые полиморфизмы генов оказываются общими для совершенно разных по патогенезу МФЗ, а тем более для болезней, демонстрирующих тенденцию к возникновению у пациента и его ближайших родственников (коморбидность и синтропность).

Медицинская геномика

Медицинская геномика - новое направление исследований медицинской генетики и область медицинского приложения геномики. Взаимопроникновение двух областей науки - медицинской генетики и геномики - открывает новые перспективы в изучении наследственной этиологии болезней человека (моногенных, хромосомных и многофакторных). Кроме того, она объединяет результаты, полученные при анализе структурных особенностей генома человека (анатомия генома человека), с данными функциональной (анализ влияния вариаций структуры генома на экспрессию генов и структуру их белковых продуктов), этнической геномики (анализ особенностей структуры ДНК у представителей разных этнических групп населения) и фармакогенетики (изучение роли особенностей организации генома в метаболизме ксенобиотиков, в том числе лекарственных препаратов). В рамках работ по медицинской геномике разрабатывают методы пресимптоматической, пренатальной и преимплантационной диагностики болезней, а также способы генного лечения наследственных и приобретенных заболеваний.

В контексте этой проблемы важны результаты двух масштабных проектов - «Геном человека» и «Гаплоидный геном», а также разработка новой технологии - метода гибридизационных ДНК (биологических чипов высокой плотности). Эти результаты стали основой для осуществления полногеномного скрининга ассоциаций - GWAS. В отличие от исследований генетических ассоциаций новый подход на основе концепции генов-кандидатов, проверяющей гипотезу о патогенетической основе возможной связи полиморфизма гена и болезни, предполагает масштабное сканирование генома с плотным набором SNP для поиска новых, неизвестных до настоящего времени функциональных вариантов генов.

До сих пор фактически не существует консенсусных критериев GWAS, например, по минимальному числу SNP и образцов, которые должны быть генотипированы и включены в исследование, плотности и распределению SNP, степени покрытия генома, требованиям к этапам репликации и доказательности, подтверждению установленных связей между генетическим маркером и исследуемым фенотипом (валидации). Именно поэтому все опубликованные GWAS собраны в каталоге опубликованных GWAS (www.genome.gov), и этот ресурс содержит только те исследования, в которых были предприняты попытки генотипирования как минимум 100 000 SNP.

На первом месте в этом каталоге записано исследование Р. Клейна (Klein et al., 2005), ознаменовавшее начало новой эры в генетических исследованиях МФЗ (табл. 25-6). В ходе его был идентифицирован ген, связанный с развитием возрастзависимой дегенерации желтого пятна сетчатки глаза, - CFH (фактор комплемента Н). Это была первая работа, в которой использован коммерческий генотипирующий чип, исследующий около 100 000 SNP по всему геному. С его помощью была обнаружена значимая ассоциация с высоким эффектом: для рискового аллеля величина эффекта (OR) составила 4,6, а для гомозиготного генотипа - 7,4. Через год наряду с геном CFH, вовлеченным в развитие «сухой» (атрофической) формы заболевания, был обнаружен ген HTRA1 (ген серинпеп-тидазы, продуктом которого служит инсулиноподобный фактор, стимулирующий пролиферацию клеток) для «мокрой» (экссудативной) формы заболевания (Dewan et al., 2006).

Были и ранние версии GWAS, опубликованные до 2005 г. Они существенно отличались по технологическому дизайну от исследования Клейна и соавт. (2005), были основаны на меньшем числе SNP (около 50-80 000) и использовали генноориентированные полиморфизмы (не по принципу случайной выборки SNP по всему геному, покрывающих гены и межгенные районы). Кроме того, гено-типирование в ранних версиях полногеномных ассоциативных исследований осуществляли не с помощью микроматричных технологий (чипы), а посредством высокопроизводительного мультиплексного метода PCR-invader, успешность генотипирования при котором составляет менее 70% по сравнению с чиповыми технологиями (Ku et al., 2010). Тем не менее заслуживают внимания успехи и этих ассоциативных исследований типа случай-контроль, открывших новые гены: LTA - для инфаркта миокарда (Ozaki et al., 2002), PIGR и SLC12A3 - для иммуно-глобулиновой и диабетической нефропатии (Obara et al., 2003; Tanaka et al., 2003), TNFSF15 - для болезни Крона (Yamazaki et al., 2005), CALM1 - для остеоартрита (Matotani et al., 2005).

Таблица 25-6. Распространенные аллели с большим эффектом, обнаруженные в полногеномных ассоциативных исследованиях (Ku, 2010)
image

Окончание табл. 25.6.

image

В табл. 25-7 приведены примеры относительных генетических рисков в отношении некоторых признаков. Для одного из признаков, который ассоциируется с полиморфизмом rs 3796619-T гена RNF212, уровень риска как у мужчин, так и у женщин в большой степени определяется тем, присутствует ли в их геномах этот аллель гена RNF212. OR у мужчин и женщин достигает соответственно 70,7 и 88,2.

image
Таблица 25-7. Признаки с высоким и умеренным относительным генетическим риском по данным полногеномных исследований

Следует заметить, что на пути от генотипа к фенотипу, в формировании последнего чрезвычайна роль вариабельности экспрессии генов, регулируемой факторами транскрипции. Локусы количественных признаков (QTL - quantitative trait loci), являющиеся участками ДНК, либо содержат гены, либо сцеплены с генами, которые отвечают за тот или иной количественный признак. Недавно (Ratzel, Cullinan, 2019) обоснован новый подход, интегрирующий QTL-анализ с результатами GWAS по идентификации генов, чья генетическая экспрессия ассоциируется с данным признаком или риском заболевания (TWAS - transcriptome-wide association studies). Результирующий список приоритетных генов (или тканей) затем можно использовать для разработки и проверки гипотез, связанных с механизмами формирования признаков, в том числе с патогенезом МФЗ.

В последние годы достигнуты значительные успехи в технологиях секвенирования. Получение данных о секвенировании генома стало обычным делом, однако анализ и интерпретация их остаются сложными, сопровождаются многими ограничениями и оговорками. Теперь, когда секвенируют сотни тысяч, а вскоре и миллионы человеческих геномов в рамках различных исследований по картированию генов, усилий по биобанкингу и клинических программ, стоит задача полного обнаружения генетических вариантов индивидуального генома ради точного прогноза функциональных эффектов таких вариантов. Секвенирование полных геномов (WGS - wide genome sequencing) и экзонное секвенирование (WES - wide exom sequencing) становятся преобладающими технологиями. На рис. 25-5 представлены принципы анализа WGS данных.

image
Рис. 25-5. Основные принципы анализа генома в исследованиях фенотипов человека (по Lappalainen T. et al., 2019)

В заключение представим сводную таблицу (табл. 25-8) интернет-ресурсов, из которых может быть извлечена необходимая информация о достижениях в области исследования ассоциаций огромного разнообразия вариантов генома человека с болезнями многофакторной природы.

Таблица 25-8. Интернет-ресурсы по геномике многофакторных заболеваний
image

Окончание табл. 25.8

image

Идентификация генов предрасположенности к многофакторным заболеваниям

Идентификация генов, контролирующих сложно наследуемые признаки и развитие МФЗ, - длительный многоэтапный процесс, включающий определение точной локализации генов на определенной хромосоме (генетическое картирование) с последующей характеристикой структуры генов и их многочисленных аллельных вариантов, а также идентификацию экспрессирующихся последовательностей ДНК.

Картирование неизвестного гена на конкретной хромосоме было доступно и в догеномной эре. Для этого использовали клинико-генеалогический и цитогенетический методы, гибридизацию in situ и метод гибридных клеток (Фогель, Мотульски, 1989). Они обладали серьезными ограничениями и практически не были пригодны для картирования генов МФЗ.

После успешной реализации проекта «Геном человека» в распоряжении генетиков появилось огромное количество маркерных генов с известной локализацией на хромосоме и позицией относительно друг друга. Они были высокополиморфными и покрывали геном с достаточно высокой плотностью. Маркеры, обнаруживающие полиморфизм длины рестрикционных фрагментов, микро- и макросателлиты, SNP и вариации числа копий - именно эти открытые ДНК-маркеры стали широко использовать для картирования локусов, лежащих в основе сложнонаследуемых признаков и МФЗ. На схеме (рис. 25-6 представлено клиническое значение идентификации генов подверженности МФЗ при осуществлении полногеномных исследований.

Наиболее продуктивный и широко используемый в настоящее время подход к картированию генов МФЗ человека - анализ сцепления (параметрические и особенно непараметрические методы) и ассоциаций. Детальная информация об их применении в картировании генов болезней и признаков доступна в отечественных работах (Аульченко, Аксенович, 2006).

Анализ сцепления - метод генетического картирования, основанный на прослеживании косегрегации генов при передаче от родителей к потомкам в ряду поколений. Он состоит в проверке сегрегации признаков и генетических маркеров в родословной на соответствие определенной модели наследования. При этом рассчитывают шансы (вероятности) за и против (рекомбинантная фракция Θ=0,5) сцепления в конкретной семье. Количественный показатель сцепления - логарифм соотношения шансов (правдоподобия) за и против сцепления - лод-балл (от англ. logariphm of odds ratio). Лод-балл вычисляют для различных значений рекомбинантной фракции (Θ) от 0 до 0,5. То значение Θ, при котором лод-балл максимален, и есть наиболее вероятная оценка дистанции между генетическим маркером и предполагаемым геном болезни. Сцепление считают подтвержденным, если лод-балл превышает определенное значение. В генетике человека для единичного наблюдения принята величина порога 3,0.

Анализ сцепления - основной метод картирования простых моногенных признаков, но с его помощью были картированы и гены некоторых МФЗ (поликистоз почек, ранняя форма болезни Альцгеймера, псориаз, одна из форм рака груди).

image
Рис. 25-6. Клиническое значение идентификации генов подверженности многофакторным заболеваниям в полногеномных исследованиях

Эффективность картирования генов МФЗ возрастает при анализе больших родословных. Успех картирования генов болезней методом анализа сцепления прямо зависит от надежности параметров генетических моделей: типа наследования, уровня пенетрантности и распределения генотипов в популяции. В отношении сложно наследуемых признаков это достаточно трудно сделать. Именно поэтому наряду с параметрическими методами анализа сцепления используют непараметрические.

Один из них - метод идентичных по происхождению аллелей (IBD - identical by descent). При IBD-анализе информацию о сцеплении получают только на основе наследования маркеров в парах больных родственников без априорных предположений о типе наследования и других параметрах. Такой непараметрический подход менее строг, но более продуктивен: больные родственники должны показывать избыток общих аллелей даже при неполной пенетрантности и высокой частоте аллеля болезни в популяции. Оценивают, насколько чаще по сравнению со случайной сегрегацией пара больных родственников наследует одну и ту же (идентичную по происхождению) копию участка генома (рис. 25-7). Например, в парах дед-внук, дядя-племянник или в случае полусибсов эти пары родственников могут иметь один общий по происхождению аллель по каждому локусу. Вероятность иметь общий аллель (IBD-статистика, αR ) при случайной менделевской сегрегации равна 1 /2 . Если же маркерный локус сцеплен с болезнью, то пары больных родственников должны иметь общий аллель чаще, чем в половине случаев.

С помощью IBD-анализа был картирован один из локусов сахарного диабета 1-го типа на длинном плече хромосомы 11, показано сцепление антигенас геном ангиотензина, ревматоидного артрита с локусом HLA, поздней формы болезни Альцгеймера с локусом на хромосоме 16 и др.

Другой метод, используемый в анализе сцепления, - тест на неравновесие при передаче (TDT - transmission disequilibrium test). Идея этого теста (Spielman et al., 1993) проста: если какой-то аллель изучаемого локуса ассоциирован с заболеванием, то его должны чаще обнаруживать у больных людей по сравнению с другими аллелями того же локуса. Для проверки этого в TDT применяют сравнение частот аллелей, наследуемых и не наследуемых больными потомками от своих родителей.

image
Рис. 25-7. Метод идентичных по происхождению аллелей (IBD)

Такой же подход используют и в других аналогичных тестах, но специфическая особенность TDT состоит в том, что в расчет принимают аллели, полученные только от гетерозиготных по изучаемому локусу родителей. В связи с этим результаты теста становятся независимыми от эффектов популяционной структуры (подразделенность, метисация, инбридинг). Это наиболее значимое преимущество TDT перед аналогичными тестами. Другое важное обстоятельство - простота расчетов статистики TDT. В классическом случае подсчет осуществляют по формуле:

image

где а - число случаев, когда больные потомки наследуют аллель М1 от родителей с генотипом М1 и М2 ; b - то же для аллеля М2 .

Распределение статистики TDT соответствует χ2 с одной степенью свободы (в случае, когда исследуемый локус диаллелен). Если же значение TDT превышает критическую величину χ2 на определенном уровне значимости (например, 3,84 для /7=0,05), тот аллель, который чаще обнаруживают у больных, можно считать ассоциированным с заболеванием. Среди подобных тестов TDT обладает самой высокой способностью определения сцепления или ассоциации. Преимущество теста состоит в том, что его разрешающая способность практически не зависит от тестируемой модели наследования. Наиболее эффективен TDT при анализе аддитивной модели наследования.

Анализ ассоциаций - самая распространенная стратегия при картировании генов, детерминирующих МФЗ (Johnson, Topdd, 2000). Теоретическое обоснование этого подхода и примеры успешной идентификации генетических локусов и генов, вовлеченных в патогенез МФЗ, представлены выше и будут проиллюстрированы в разделах, касающихся структуры наследственной предрасположенности к отдельным болезням. Следует отметить, что в отношении рисковых аллелей, т.е. аллелей, контролирующих развитие МФЗ, предложено две гипотезы.

Одна из них - CD/CV (common disease/common variant - распространенная болезнь/распространенный вариант гена) - утверждает, что значительную часть аллелей подверженности МФЗ составляют аллели, существовавшие до начала глобального расселения человечества, или те из них, которые прошли положительный отбор. Они определяют умеренную степень риска и имеют относительно высокую распространенность (более 1%) в популяциях. Большая частота их обнаружения предполагает, что исследования ассоциаций в больших популяционных когортах будут результативными в отношении идентификации аллелей риска. Действительно, известны распространенные варианты, присутствие которых увеличивает риск развития МФЗ примерно в 2 раза. В качестве примера можно привести варианты, ассоциированные с сахарным диабетом 2-го типа, в частности Pro12Ala в рецепторе γ, активируемом пролифератором пероксисом (PPARG); мутации, ассоциированные с дистрофией желтого пятна, эксфолиативной глаукомой и ревматоидным артритом.

Другая, альтернативная гипотеза - CD/RA (common disease/rare allele - распространенная болезнь/редкий аллель) - основана на том, что в основном предрасположенность к МФЗ определяет избыток у индивидуума редких рисковых аллелей генов метаболических и сигнальных путей, ответственных за формирование соответствующего болезненного фенотипа. В качестве примеров, подтверждающих ее, можно привести такие фенотипы, как низкая концентрация холестерина липопротеидов низкой плотности, изменения содержания ангиотензиногена, а также предрасположенность к развитию аденом толстой и прямой кишки. В таких случаях традиционные ассоциативные исследования, основанные на изучении распространенных SNP, не позволяют обнаружить редкие варианты с достаточной статистической достоверностью. При этом основным источником потенциальных редких полиморфизмов становится ресеквенирование. В табл. 25-9 приведены сравнительные характеристики этих двух гипотез.

image
Таблица 25-9. Сравнение двух гипотез: CD/CV и CD/RA

Установлено, что частота генетического варианта (мутация, полиморфизм) находится в обратной зависимости от эффектов гена: частые генетические варианты в популяции обладают малыми эффектами по сравнению с редкими. Более того, с этих позиций рассматривают континуальное распределение болезней (менделевские болезни - в конце этого континуума) по отношению к степени вовлеченности отдельных генетических вариантов (определенная частота и определенная сила) в развитии конкретных болезней (Antonorakis et al., 2010). Эта закономерность представлена на схеме (рис. 25-8). О ней важно упомянуть, потому что в определенной степени (с некоторым упрощением) к ней подстраиваются современные способы идентификации генетических вариантов всего спектра континуума болезней: для менделевских болезней используют анализ сцепления и позиционное клонирование; для редких вариантов с высоким риском - экзомное секвенирование и ресеквенирование; для распространенных вариантов с низким риском - GWAS.

image
Рис. 25-8. Идентификация генетических вариантов в соответствии с частотой рисковых аллелей и силой генетических эффектов

ГЕНЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ КОМОРБИДНОСТИ

В исследованиях по генетике сложных признаков (нормальных и патологических) у человека, наряду с несомненными достижениями в генотипировании, все шире обсуждаются проблемы фенотипирования в условиях «бесконечности признаков» и отсутствия единого подхода к их систематике (Venter, 2010; Пузырев, 2015).

В популяциях человека определено около 40 млн генетических вариантов, включая структурные изменения, такие как инсерции/делеции, CNVs, инверсии, а также SNP, составляющих 95% всех известных вариантов последовательностей (Zhang et al., 2014). В GWAS в отношении почти 300 болезней показаны достоверные ассоциации с более 9000 SNP. Но только 16% риск-ассоциируемых локусов «нагружены» SNP, затрагивающими кодирующие последовательности, что свидетельствует о непричастности большинства риск-ассоциированных локусов к изменениям в аминокислотных последовательностях белка (Schaub et al., 2012). Важной задачей постгеномных исследований является изучение ассоциаций всего набора генетических вариантов «рискового локуса» с генной экспрессией, сплайсингом РНК, связыванием факторов транскрипции, метилированием ДНК, модификацией гистонов (Zhang et al., 2014). Современные технологические достижения позволяют решать эти задачи.

Иного характера проблемы возникают при фенотипировании у человека. Потенциальная сложность очевидна уже на клеточном уровне - человеческий интерактом включает не менее 1000 метаболитов и неопределенное количество различных белков и функциональных молекул РНК, а число клеточных компонентов, которые служат узлами интерактома, составляет более 100 000 (Barabasi et al., 2011). Другая проблема заключается в том, что генотипирование и все варианты «омик»-проектов и технологий в ассоциативных исследованиях осуществляются преимущественно для индивидов, страдающих одной конкретной (относительно изолированной) патологией, в то время как в клинической практике известна проблема множественных болезней (сочетаний болезней) (Feinstein, 1970; Valderas, 2013). Не менее трети населения имеют несколько заболеваний. В США 80% бюджета здравоохранения расходуется на пациентов с четырьмя и более заболеваниями (Valderas et al., 2009).

Первое рассмотрение множественности болезней принадлежало школе французских клиницистов второй половины XIX в. Ш. Бушар (Ch. Bouchard) предложил концепцию «артритизма», объясняющую сочетание болезней суставов, ожирения, диабета и раннего атеросклероза общим расстройством обмена веществ (брадитрофия) и отягощенной наследственностью (Puzyrev et al., 2010). В дальнейшем исследования в этом направлении концентрировались вокруг представлений о ландшафте болезней человека, основывавшихся на данных клинико-эпидемиологических исследований и составлении карт родственных патологических состояний (Pfaundler, Seht, 1921; Rzhetsky et al., 2007; Linghu et al., 2009). Теперь они дополнены результатами геномных и биоинформационных исследований. Феномен коморбидности (Feinstein, 1970), обозначаемый как множественность болезней у одного пациента, активно исследуется с позиций современных генетических концепций «дизисома» (Goh et al., 2007) и «сетевой медицины» (Barabasi et al., 2011).

Далее будут представлены результаты геномных исследований трех форм коморбидности у человека: прямая коморбидность (синтропии), обратная коморбидность (дистропии) и коморбидность между многофакторными (комплексными) заболеваниями и менделевскими (моногенными) болезнями.

Коморбидность: от синтропий к сетевой медицине

Термин «коморбидность» (синонимы: полипатия, мультиморбидность) был предложен в 1970 г. американским врачом и специалистом в области эпидемиологии неинфекционных заболеваний А. Файнштейном и определяется как проявление дополнительного клинического состояния, которое существует или возникает на фоне текущего заболевания (Feinstein, 1970). Таким клиническим состоянием может быть болезнь, патологический синдром, беременность, длительная «строгая» диета или осложнение после лекарственной терапии. Коморбидность представляет собой комплексы нескольких (мегаформы, конгломераты) болезней, одновременно существующих у отдельных пациентов и наблюдающихся значительно чаще, чем это можно ожидать при случайном распределении.

Отмечается возрастающий интерес к изучению феномена коморбидности. За 10 лет (1990-2000 гг.) по этой проблематике было опубликовано два, а в последующее десятилетие - 39 обзоров; создано международное научное общество мультиморбидности (IRCM - International Research Community on Multimorbidity); с 2010 г. издается журнал J. Comorbidity.

Эпидемиологические сведения о распространенности коморбидности среди хронических неинфекционных заболеваний в различных популяциях варьируют и существенно зависят от параметров исследуемых выборок (пол, возраст, клинический полиморфизм болезней, приверженность исследователей к разным классификаторам болезненных состояний). Но однозначно - с возрастом, и особенно у женщин, индекс коморбидности выше. Так, распространенность коморбидности хронических заболеваний варьирует от 2,8 у молодых до 6,4 у старых пациентов (Fortin et al., 2005). Эти показатели, полученные на клиническом материале анализа историй болезней, совпадают с патологоанатомическими данными - при анализе более 3000 аутопсий показано, что у лиц в возрасте 50-70 лет частота коморбидности составляет 94%; чаще присутствуют сочетания по 2-3 болезням, но в единичных случаях (до 2,7%) у одного пациента обнаруживалось до 6-8 болезней одновременно (Вёрткин, Скотников, 2009). Среди молодых пациентов (18-29 лет) с ожирением более двух хронических заболеваний имели 22% мужчин и 43% женщин; у 75% лиц с ожирением в данной канадской выборке присутствовали дислипидемия, артериальная гипертония и сахарный диабет 2-го типа (Bruce et al., 2011). У пожилых пациентов с артритами в 50% случаев отмечалась артериальная гипертония, в 20% - сердечно-сосудистые заболевания, в 14% - сахарный диабет 2-го типа (Caughey et al., 2010).

Синтропии. Коморбидность может иметь несколько причин. Среди них - общие факторы окружающей среды (экологические, социальный статус, стиль жизни), побочные эффекты общих схем лечения болезней и др. Однако молекулярное происхождение таких сочетаний болезней (общие гены, «молекулярный» патогенез) заслуживают особого внимания (Vidal et al., 2011; Piro, 2012). Именно для этой категории сочетанных болезней еще за полвека до появления термина «коморбидность» немецкие патологи М. Пфаундлер и Л. Зехт (Pfaundler, Seht, 1921) обосновали понятие «синтропии», «взаимной склонности», «притяжения» («attraction») двух или нескольких болезней у одного индивидуума. По предположению этих авторов, такие сочетания обусловлены не только условиями жизни и питания, но и внутренними «особенностями реактивности организма», которые они связывали с очень популярной в их время концепцией о «диатезах», т.е. особых состояниях организма, передающихся по наследству и характеризующихся склонностью к развитию определенных групп заболеваний. Предположение о том, что в формировании синтропий важна роль генетических факторов, было высказано еще раньше при описании наследственного синдрома Пфаундлера-Гурлера (Hurler, 1919). Это заболевание, включающее несколько аномалий развития (множественные абарты: abart, нем. - уродство), было отнесено к синтропиям. Собственно, именно в этой работе впервые появился термин «синтропии» (Hurler, 1919).

Позднее, основываясь на анализе более 30 000 историй болезней пациентов с хроническими заболеваниями, также была показана склонность некоторых болезненных состояний к совместному проявлению у отдельных больных и их ближайших родственников (Pfaundler, Seht, 1921). Такие конгломераты болезней, имеющих сходные механизмы развития (патогенез), генеалогическую конкордантность и встречающихся чаще, чем теоретически ожидаемо при случайном распределении, в силу именно этих характеристик и составляют особую группу среди других вариантов сочетаний болезней (коморбидность, мультиморбидность). В современном определении подчеркивается, что синтропия - это природно-видовое сочетание двух и более патологических состояний (нозологий, синдромов) у индивидуума и его ближайших родственников, которое является неслучайным и имеет эволюционно-генетическую основу (Пузырев, Фрейдин, 2009). Неслучайность сочетания отдельных форм патологии, объединенных сходством патогенеза, и генеалогическая конкордантность указывают на возможность участия общих генов предрасположенности к развитию отдельных патологических составляющих и формированию конкретной синтропии. Гены, обусловливающие развитие синтропий, названы «синтропными генами» (Пузырев, Фрейдин, 2009). Более строго, это наборы функционально взаимодействующих корегулируемых генов, локализованных во всем пространстве генома человека, вовлеченных в общие для данной синтропии биохимические и физиологические пути.

Известно множество клинически убедительно доказанных синтропных заболеваний: сердечно-сосудистые заболевания, объединяемые в сердечно-сосудистый континуум (Dzau et al., 2006); иммунозависимые болезни (аллергические и аутоиммунные болезни) (Cookson, 2004; Zhernakova et al., 2009); эндокринные заболевания, в том числе сочетание сахарного диабета, аутоиммунного тиреоидита и глютеновой энтеропатии (Doolan et al., 2005); психические заболевания, в том числе депрессивные и биполярные расстройства (Harvey et al., 2007) и др. В исследованиях подобного рода сочетания болезней, как правило, не приводятся доказательства роли генетических факторов в формировании коморбидности, а лишь высказываются на этот счет различные предположения.

К этой же категории фенотипических исследований относится одно из первых значительных исследований на основе базы данных, включающей 1,5 млн медицинских записей как по моногенным, так и МФЗ. Используя соответствующие вероятностные модели и коррекцию возможной предвзятости по полу, возрасту, этнической принадлежности пациента к моменту возникновения заболевания, не делая никаких предположений о наследуемости и семейных случаях заболеваний, авторы исследования обнаружили корреляции для 161 заболевания (Rzhetsky et al., 2007). Помимо ожидаемых и известных по клиническим наблюдениям сочетаний болезней (например, связь между шизофренией и биполярными расстройствами), были получены и неожиданные сведения. Так, обнаружены отрицательные корреляции между аневризмой аорты и шизофренией, РМЖ и биполярным расстройством. Эти данные указывают на неслучайность возникновения определенных сочетаний болезней в популяции человека.

Дизисом и сетевая медицина. Фенотипическая информация о взаимоотношениях (сочетаниях) болезней человека по мере совершенствования технологий генотипирования дополняется построением генных сетей с последующим анализом «ген-фен» ассоциаций. До недавнего времени большинство из таких успешных исследований концентрировалось, однако, на одном заболевании - сетевые инструменты использовались для анализа взаимодействия между генами и отдельным заболеванием. К настоящему времени разработана концептуальная основа для исследования связи всех заболеваний человека («феном» болезней) с полным списком генов, контролирующих заболевание («геном» болезней), что создает глобальную картину

«дизисома», комбинирующего все известные ассоциации «ген-болезнь» (Goh K.I. et al., 2007). По определению авторов, «дизисом» - это набор всех известных ассоциаций «ген-болезнь», организованный в сеть болезней человека («human disease netwok» - HDN), состоящую из «узлов» (хабов), в которых находятся болезни, и соединяющих «ребер», которые представлены общими причинно-зависимыми генами. В частности, кластер рака включает в себя несколько взаимосвязанных заболеваний с сильной предрасположенностью к раку. И это естественно, так как многие онкогены или опухолевые супрессоры связаны с разными типами рака.

Приведем результаты отечественного геномного ассоциативного исследования генетического профиля подверженности болезням сердечно-сосудистого континуума, которое обозначено как «синтропия сердечно-сосудистого континуума» (Макеева и др., 2015; Слепцов, 2018). Она включает одновременное присутствие у пациента четырех болезней (патологических состояний): ИБС, сахарный диабет 2-го типа, артериальная гипертония и гиперхолестеринемия. Эту выборку, пациенты которой особенно «нагружены» болезнями (синтропия сердечно-сосудистого континуума), сравнивали с двумя другими выборками, одна из которых представлена пациентами только с ИБС, другая - пациентами, имеющими сочетание двух болезней: ИБС и артериальной гипертонии, но не страдающих сахарным диабетом 2-го типа и гиперхолестеринемией (рис. 25-9). В исследовании использовали 1400 генетических маркеров и проводили на платформе геномного сервиса «Мой ген» (www.i-gene.ru).

image
Рис. 25-9. Венн-диаграмма SNP, ассоциированных с тремя фенотипами: ишемическая болезнь сердца, ишемическая болезнь сердца и артериальная гипертензия, болезни сердечно-сосудистого континуума

С фенотипом «только» ИБС ассоциировано 14 полиморфных вариантов, в том числе относящихся к генам APOB, CD226, NKX2-5, TLR2, DPP6, KLRB1, VDR, SCARB1, NEDD4L, SREBF2, и четыре генетических маркера в межгенных промежутках (rs12487066, rs7807268, rs10896449 и rs944289). С фенотипом ИБС в сочетании с артериальной гипертонией ассоциировано 13 генетических маркеров, в том числе в генах BTNL2, EGFR, CNTNAP2, SCARB1, HNF1A, и шесть вариантов в межгенных промежутках (rs801114, rs10499194, rs13207033, rs2398162, rs6501455 и rs1160312). С сочетанием нескольких болезней (синтропия) было ассоциировано 14 маркеров, в том числе в генах TAS2R38, SEZ6L, APOA2, KLF7, CETP, ITGA4, RAD54B, LDLR, LDLR и MTAP, и три маркера в межгенных промежутках (rs1333048, rs1333049 и rs6501455). Между синтропией и сочетанием двух заболеваний (ИБС и артериальной гипертонии) имелось два общих генетических маркера (SEZ6L rs663048 и rs6501455); между сочетанием ИБС с артериальной гипертонией и только ИБС - один общий маркер (SCARB1 rs4765623). Между синтропией и ИБС не было общих генов из числа изученных. Классифицирующий анализ (см. рис. 25-1) принадлежности ассоциированных генов к тому или иному метаболическому пути показал, что гены липидного обмена вовлечены в формирование всех трех вариантов течения (различных сочетаний) болезней сердечно-сосудистого континуума, а гены иммунного ответа являются специфическими для ИБС и не вовлечены в формирование синтропии. Исследование продемонстрировало, что генетический профиль сочетания нескольких заболеваний может значительно отличаться от отдельных, несочетанных форм патологии.

«Обратная» коморбидность (дистропии)

Отношения хронических болезней между собой у конкретного индивидуума (спектр сочетаний, синхрония - время их одновременного появления) не ограничиваются феноменом прямой (положительной) коморбидности. Параллельно с понятием синтропии как варианта коморбидности был предложен термин «дистропия» (repulsion - взаимное отталкивание) для тех форм патологии, которые редко встречаются одновременно у одного пациента (Pfaundler, Seht, 1921). Такие антагонистические отношения между болезнями (контрассоциации) получили название «обратная коморбидность» (Tabares-Seisdedos, Valderas, 2013), которое по сути является синонимом старого термина дистропии.

Существует эпидемиологическое доказательство того, что пациенты с синдромом Дауна, болезнью Паркинсона, шизофренией, диабетом, нервной анорексией, болезнью Альцгеймера, рассеянным склерозом и болезнью Гентингтона защищены от многих форм рака, в том числе солидных опухолей, опухолей, связанных с курением, развитием рака простаты (Tabares-Seisdedos, Valderas, 2013). Подобные взаимоотношения описаны на клиническом уровне и для других категорий болезней. Известны такие дистропии, как туберкулез и бронхиальная астма, сахарный диабет 1-го типа и язвенная болезнь, пролиферативные процессы лимфоидного и миелоидного типов, единичность случаев совместного развития В-и Т-клеточных лимфом у одного индивидуума (Puzyrev et al., 2010; Крылов, 2000).

Ассоциации болезней на уровне клинических фенотипов (через нозологические связи) имеют молекулярно-генетическую основу - общие гены и перекрывающиеся метаболические пути. Однако отмечена «парадоксальная природа обратной коморбидности»: дистропные гены оказываются одинаковыми для болезней при их контр-ассоциативных отношениях, но проявляют разнонаправленную экспрессию (Tabares-Seisdedos, Valderas, 2013).

Недавно новые молекулярные доказательства обратной коморбидности между расстройствами ЦНС и онкологическими заболеваниями были получены с помощью транскриптомного метаанализа (Ibanez et al., 2014). Авторы провели транскриптомный анализ трех патологий ЦНС (болезнь Альцгеймера, болезнь Паркинсона и шизофрения) и трех типов рака (легких, простаты, прямой кишки), для которых ранее была описана обратная коморбидность. Используемый подход позволяет идентифицировать гены-кандидаты, потенциально связанные с обратной коморбидностью. Так, выявлено, что 74 гена одновременно подавляются при трех расстройствах ЦНС и усиливают активность при трех исследованных видах рака. Напротив, экспрессия 19 генов одновременно усиливается при трех изученных заболеваниях ЦНС и подавляется при трех типах рака. Более того, при сравнении дифференциально экспрессирующихся генов двух групп болезней (ЦНС и рака) для других болезней, для которых не описана обратная коморбидность (астма, ВИЧ, малярия, саркоидоз), разнонаправленного изменения регуляции экспрессии (характерного для заболеваний ЦНС и рака) не наблюдалось. При обсуждении полученных результатов авторы исследования высказали предположение, которое может иметь инновационное значение. Индивиды, от которых были взяты посмертные образцы мозга при расстройствах ЦНС или опухолевые ткани в случае рака, вероятно, получали медикаментозное лечение, и, возможно, наблюдаемое изменение регуляции экспрессии может быть следствием действия именно этих препаратов. В этом случае можно предположить, что некоторые из препаратов, используемых для лечения расстройств ЦНС, могли вызвать реверсию экспрессии ряда генов, контролирующих развитие рака. Дальнейшие исследования в этой области могут открыть новые направления в поиске эффективных лекарственных препаратов.

В другом исследовании осуществлен анализ общих генов подверженности бронхиальной астме (БА) и туберкулезу легких (ТЛ), двух заболеваний, которые, согласно эпидемиологическим данным, редко наблюдаются у одного индивида (Bragina et al., 2014). Используя сети молекулярных взаимодействий, реконструированные с помощью программы ANDSystem (Demenkov et al., 2011), было показано, что астма и туберкулез тесно связаны между собой в сравнении с 10 000 пар случайно выбранных болезней. Основная доля общих генов для БА и ТЛ относится к генам, кодирующим цитокины (IL, интерфероны, туморнекротизирующий фактор, хемокины). Для четырех из них - IL2, IL10, IL12B, VDR - обнаружены разнонаправленные, противоположные эффекты (повышающие риск и протективные проявления) одного и того же генотипа в отношении развития БА и ТБ. Так, анализируя базы данных по ассоциациям этих генов с БА и ТЛ, обнаружено, что аллель Т (rs2069762) гена IL2 способствует риску развития БА (Christensen et al., 2006). В то же время известны работы, указывающие на протективную роль этого аллеля для ТЛ (Selvaraj et al., 2008). Подобным образом комбинация генотипов AA + GA (rs1800896) гена IL10 оказывает защитный эффект для развития ТЛ (OR=0,55; 95% CI 0,35-0,88; /7=0,01), в то время как генотип АА связан с повышенным риском БА (OR=1,26; 95% CI 1,02-1,55; ρ <0,05) (Zhang et al., 2011, 2013). Исследование полиморфного варианта rs2228570 гена VDR показало, что генотип ff ассоциирован с риском развития ТЛ (OR=1,91; 95% CI 1,44-2,52) (Cao et al., 2012), и отмечена его протективная значимость в отношении БА (Maalmi et al., 2013). Генотип 2/2 полиморфного варианта rs3212227 гена IL12B снижает риск развития ТЛ (Tso et al., 2004) и способствует развитию БА (Hirota et al., 2005).

Таким образом, обратная коморбидность представляет беспрецедентную возможность уточнения патогенеза многих широко распространенных и социально значимых заболеваний, а также понимания того, почему некоторые индивиды с диагнозом специфических расстройств защищены от других заболеваний. Эти сведения важны для новых методов лечения (Tabares-Seisdedos, Valderas, 2013).

Коморбидность между многофакторными и моногенными болезнями

Недавний анализ более 110 млн электронных медицинских записей дал новое понимание соотношения МБ и МФЗ (Blair et al., 2013). Обнаружено 2909 парных коморбидностей между МФЗ и МБ, а также 462 - между МБ. Наличие таких ассоциаций не является сюрпризом, однако их широкое распространение неожиданно. В исследовании, основанном на анализе нескольких баз данных, установлено, что 54% (524 из 968) генов, мутации которых являются причиной менделевских болезней, также участвуют в возникновении и развитии МФЗ (Jin et al., 2012).

Анализируя миллионы электронных клинических записей, полученных из различных регионов США и Дании, D.R. Blair и соавт. (Blair et al., 2013) основывались на высказанной ими гипотезе «транзитивной ассоциации»: если имеет место коморбидность МФЗ и МБ, то риск МФЗ определяется в том числе генами, вызывающими ассоциированное с ним МБ.

Наряду с известными случаями коморбидности (например, коморбидность между липопротеиновой недостаточностью и инфарктом миокарда, атаксией-телеангиэктазией и РМЖ) была обнаружена фенотипическая коморбидность между синдромом Марфана и несколькими нейропсихическими заболеваниями (аутизм, биполярное расстройство, депрессия), между фрагильностью Х-хромосомы и астмой, псориазом, вирусной инфекцией, что отражает потенциальную дисфункцию иммунной системы у этих пациентов (Ashwood et al., 2010). Авторы предполагают, что коморбидность между МФЗ и МБ указывает на то, что гены, контролирующие МБ, вероятно, вносят неаддитивный вклад в риск развития МФЗ, индуцируют разнообразные патологические следствия в соответствии с «менделевским кодом». Распространенные рисковые варианты, ассоциированные с МФЗ, часто сосредоточены в коморбидных менделевских локусах. В этом смысле пациенты, включенные в GWAS, несут генетические варианты, обусловливающие предрасположенность как к МБ, так и МФЗ. Эта гипотеза авторов подтверждается несколькими примерами.

Так, по результатам GWAS, 4 из 7 опухолей ассоциированы как с редкими, так и частыми вариантами локуса TERT, кодирующего у человека обратную транскриптазу теломеразы. Некоторые из них полностью блокируют активность фермента и ведут к синдрому врожденного дискератоза (Kirwan, Dokal, 2009). Недавно идентифицирована редкая мутация в промоторном участке этого гена, связанном с семейной формой меланомы, и его носители имели также повышенный риск развития других опухолей (Huang et al., 2013). Из анализа коморбидности в данном исследовании следует, что шизофрения, биполярное расстройство, аутизм и депрессия могут быть ассоциированы с локусами SYNE1, PRPF3, СACNA1C, PPP2R2B. В этих же локусах обнаружены также частые полиморфизмы, ассоциированные с риском развития этих же заболеваний. Авторы ссылаются на результаты экзомного секвенирования у пациентов с аутизмом, выявившего как унаследованные, так и de novo мутации в гене SYNE1 (O’Roak et al., 2011; Yu et al., 2013), что указывало на то, что эти гены могут иметь также другие редкие варианты, которые обусловливают у их носителей предрасположенность ко многим нейропсихическим расстройствам. Если это действительно так, то стратегия объединения данных геномного секвенирования у пациентов с этими различными, но родственными фенотипами многофакторной природы может быть способом повышения эффективности идентификации редких вариантов с проявлением умеренных эффектов.

Таким образом, в соответствии с гипотезой транзитивных ассоциаций можно полагать, что каждое МФЗ имеет уникальную архитектуру аллелей МБ, создающую «невырожденный код», в котором «записана» вероятность каждой болезни ассоциированными с ней менделевскими локусами. Изучение коморбидности МФЗ-МБ может быть использовано для выявления менделевских локусов, которые таят в себе генетические варианты предрасположенности к МФЗ. Гены, ответственные за МБ, несут как редкие, так и частые неблагоприятные варианты, и в риск заболеваний вносят вклад аллели всего спектра (гипотеза аллельных серий). Такого же мнения придерживаются и другие исследователи (Lupski et al., 2011). Дизайн GWAS позволяет определить только частые варианты, редкие обычно находят с помощью анализа сцепления и секвенирования. Исследование коморбидности «МБ-МФЗ» - дополнительный подход к поиску и оценке роли редких генов в патогенетике МФЗ.

Межвидовые фенотипические ассоциации: фенологи и «новые гены» болезней человека

Исследования на основе метода построения одновременно анализируемых сетей болезней и генных сетей подтвердили существование глобальной организации фенома. Однако, опираясь исключительно на болезни человека с известной молекулярной основой и с известными генами, этот подход ограничивает возможность раскрытия новых механизмов и возможности предсказания новых генов, ответственных за развитие болезней (Piro, 2012). Это ограничение ослабляется путем концептуального расширения пространства поиска от генов до фенотипов (болезней) у разных видов. Так, в работе K.L. McCary и соавт. (McCary et al., 2010) обнаружено значительное число межвидовых фенотипических ассоциаций, совсем непонятных и удивительных с физиологических позиций. Например, рак сетчатки у человека и эктопическая вульва у нематоды оказываются следствием дефекта гена ретинобластомы 1 у человека и его ортолога у нематоды. Авторы использовали новый метод, позволяющий количественно и системно идентифицировать неочевидную эквивалентность (паритет) между фенотипами у различных видов, основываясь на перекрывании наборов ортологических генов у человека, мыши, дрожжей, червя и растений.

Суть метода заключается в следующем. Ортологи, два гена, дивергировавшие от общего предка (от одного предкового гена), детерминируют один и тот же признак у двух и большего числа современных видов. Межвидовые фенотипы, которые детерминируемы ортологичными генами, названы ортологичными фенотипами, или фенологами. Фенологи проявляют поразительную эволюционную сохранность («законсервированность») генных сетей, их детерминирующих. Если доказано, что перекрывание ортологов у двух видов статистически значимо, то среди такой группы ортологов у двух сравниваемых организмов могут быть гены, составляющие генетическую основу сходных признаков. На этой основе можно предсказывать даже абсолютно новые гено-фенотипические ассоциации. Примеры фенологов, идентифицированных при сопоставлении болезней человека и мутантных фенотипов модельных организмов, приведены в табл. 25-10. Предложена «дрожжевая» модель для выявления дефектов ангиогенеза, «червяковая» - для рака груди, «мышиная» - для аутизма, растительная - для дефекта развития нервного валика, ассоциированного с синдромом Ваарденбурга (Lupski et al., 2011).

Таблица 25-10. Примеры из более чем 6200 фенологов, идентифицированных при сопоставлении болезней человека (Hs) и мутантных фенотипов у мыши (Mm), дрожжей (Sc) и Arabidopsis thaliana (At) (по [54])
image

Окончание табл. 25.10

image

Авторы, исследовавшие данные модели, наблюдали поразительный фенолог между человеком и растением, связанный с дефектом отрицательного гравитро-пизма и синдрома Ваарденбурга. Этот врожденный синдром является следствием нарушения в развитии нервного гребня и характеризуется черепно-лицевыми дисморфиями, аномальной пигментацией и потерей слуха (фактически на его долю приходится до 5% всех случаев глухоты у человека). С данным фенологом связаны три гена, вовлеченные в направленный рост у растений в ответ на силу притяжения (гравитацию). Было высказано предположение, что они же могут участвовать в формировании направленной миграции клеток нервного гребня и дифференцировке в развитии эмбрионов у женщин. Для такого предположения имелись основания - было известно, что один из идентифицированных белков (STX12) у мышей вовлечен в нарушения пигментации и слуха. Два других белка не имели описания в литературе. Однако в отношении одного из них - белка sec23ip, который был идентифицирован на основе выявления ортолога, ответственного за дефект гравитропизма у растений, было показано, что его экспрессия при использовании мишень-направленной микроинъекции морфолином приводит к заметному дефекту миграции клеток нервного гребня на месте инъекции, подтверждая роль гена SEC23IP в развитии клеток нервного гребня. Таким образом, ген SEC23IP, по мнению авторов, является перспективным геном-кандидатом для генетически гетерогенного синдрома Ваарденбурга.

Кроме того, значение данного подхода представляется, наряду с открытием новых генов болезней человека, важным в пересмотре классификаций заболеваний и для разработки методов их диагностики (Linghu et al., 2009). По сути, это путь радикального увеличения числа гено-фенотипических ассоциаций на ландшафте заболеваний как у человека, так и у модельных организмов. Предполагается, что фенологи могут быть использованы для предсказания генов, ассоциированных с третью или даже половиной тестируемых заболеваний человека (McCary et al., 2010).

Инновационные ожидания

Широко известный в клинической практике и до сих пор остающийся загадочным феномен коморбидности по мере его изучения с помощью геномных и сетевых подходов раскрывается более полно, рождая новые концепции, предлагая новые классификации, обсуждая перспективы приложения новых знаний в геномную медицину. Важные этапы этого пути представлены на рис. 25-10. Следует подчеркнуть, что мы приблизились к этапу возможного практического использования теоретических построений (дизисом) в управлении сетями (сетевая медицина) (Barabasi et al., 2011; Liu et al., 2011). Автор концепции сетевой медицины, один из пионеров сетевой биологии А.-Л. Барабаши обозначил парадигму сетевой медицины, как «думать глобально, действовать локально» (Barabasi et al., 2011).

Актуальным аспектом обдумывания приложения сетевой медицины к проблемам коморбидности является задача лечения такого рода болезней. Прежде всего заметим, что коморбидность, будучи распространенным явлением в практике современного врача, нередко сопровождается полипрагмазией, т.е. назначением пациентам большого числа лекарственных препаратов в стремлении «вылечить» все болезни, составляющие конкретную синтропию. Это нередко становится опасным, вызывая лекарственные побочные осложнения (ятрогения). В связи с этим представляется актуальным поиск альтернативных подходов к лечению множественных сочетанных заболеваний.

Одним из таких подходов является «узловая терапия синтропных коморбидных заболеваний», направленная на модуляцию или даже «распад» узловых сетей, участвующих одновременно в регуляции нескольких сигнальных путей, общих для соответствующей синтропии (Ширинский, 2014). Авторам этого подхода, опираясь на экспериментальные сведения о том, что «удаление» 5-15% узлов (хабов) приводит к распаду сети, удалось показать, что для больных ранними формами коронарного атеросклероза при сочетании с аутоиммунными заболеваниями (ревматоидный артрит, псориаз) статины являются общим, эффективным и безопасным ЛС.

Предполагается, что получаемые данные по дизисому орфанных болезней, для которых считаются нерентабельными поиск и разработка лекарственных препаратов ввиду большой редкости этой группы болезней, могут изменить ситуацию. Изучение дизисома орфанных болезней, особенно при построении сетей функциональных взаимодействий орфанных болезней, а не только генных, может быть полезным как для прогнозирования развития болезней, так и для выявления специфических для орфанных болезней генетических модификаторов или лекарственных мишеней (по аналогии с другими «омными» проектами этот подход назван «драгомом») (Zhang et al., 2011).

Уместно заметить, что успехи в области геномики укрепили позиции персонализированной медицины. И действительно, практика уже знает много примеров так называемой «прецизионной медицины», направленной на терапевтическую коррекцию конкретных генных мутаций (Ledford, 2012). В то же время разработка генетических основ коморбидности как МБ, так и, особенно, МФЗ открывает перспективы создания одинаковых схем лечения для разнородных болезней, имеющих общие сетевые узлы. И такая универсальная медицина должна соседствовать с персонализированной.

image
Рис. 25-10. Основные этапы изучения коморбидности у человека

Помимо практической пользы для раскрытия природы конкретных заболеваний и разработки новых терапевтических стратегий, анализ коморбидности, сетей фенотипов и генных сетей (анализ дизисома), углубляя наши знания о топологии фенома человека, может стимулировать пересмотр текущих классификаций болезней (Linghu et al., 2009; Piro, 2012), выделение в таких классификациях подтипов с различным прогнозом для пациента и членов семьи с пониманием дифференцированного ответа на лечение (Manolio, 2013).

Наконец, подчеркнем тот важный факт, что сложные взаимодействия между генами, белками или клеточными путями, складывающиеся в условиях коморбидности, проявляются совершенно иным образом, чем для отдельных заболеваний, рассматриваемых как независимые события. Но в обоих случаях (коморбидность и одно конкретное заболевание) в современных работах по изучению сетей болезней используется информация, не всегда отражающая суть динамичной природы биологических систем. Данные о белках интерактома, например, часто являются статическими, хотя белок-белковые взаимодействия могут не иметь значения, если гены, кодирующие белки, не экспрессируются в изученных тканях (Przytycka et al., 2010). Поэтому обоснована рекомендация для будущих исследований - сместить акцент со статики на то, что обозначено как «динамическая сетевая медицина» (Piro, 2012).

Индивидуальные геномы и персонализированная медицина

Системы здравоохранения разных стран все в большей степени начинают ориентироваться на персонализированное здравоохранение. Самой идее такой медицины не менее 2000 лет. По мнению J. Evans (2008), она принадлежит римскому врачу Галену, заметившему: «Всегда нужно помнить, что ни одна внешняя причина не является эффективной сама по себе, если сам организм не обладает предрасположенностью. В противном случае внешние причины, действующие на одного, действовали бы на всех».

Конечно, клиническая медицина всегда искала, находила и использовала отдельные соматометрические, психологические или биохимические маркеры, по которым диагноз или прогноз у пациента индивидуализировали. Это была позиция отечественных врачей - М.Я. Мудрова, С.П. Боткина и Н.И. Пирогова. «Я вам скажу кратко и ясно: врачевание состоит в лечении самого больного», - утверждал М.Я. Мудров (1820). Из представителей западной медицины следует упомянуть выдающегося терапевта Уильяма Ослера, который поддерживал идею индивидуального подхода к пациенту, подчеркивая нелегкость такой задачи: «Если бы не эта огромная вариабельность, медицина могла бы быть наукой, а не искусством» (1892). Один из руководителей Международного проекта «Геном человека» Ф. Коллинз (2009) особенно отметил важность такого подхода в отношении МФЗ (рис. 25-11).

Сегодня проходит новый этап в развитии этого направления: клиническая медицина пытается оценить свою готовность к осуществлению персональных геномных услуг в отношении широко распространенных заболеваний человека. По этому поводу ведутся острые дискуссии, разделившие их участников на две полярные группы: тех, кто отстаивает идею контроля и запрета, особенно в отношении так называемого прямого (минуя медицинские учреждения) генетического тестирования, и тех, кто выбирает «интеллигентные и инновационные модели» и полагает, что общественное персональное партнерство может разрешить спорные вопросы (Brand, 2009).

image
Рис. 25-11. На пути к персонализированной медицине

Существуют разные барьеры на пути к осуществлению персональных геномных услуг: недостаточность современных знаний о межгенных и ген-среда взаимодействиях, а также о взаимоотношениях генетической информации с эпигенетическими факторами; необходимость перестройки системы здравоохранения, включающей образование врачей, пациентов и автоматизацию идентификации геномной информации; экономические оценки перехода к осуществлению персональных геномных услуг и др. (Guttmaher et al., 2010). До сих пор мала доля идентифицированных наследственных факторов, различающих риски болезней.

Для преодоления разрыва между достижениями генетики (новые знания и технологии) и их клинической обоснованностью и выгодой для применения в здравоохранении в США недавно было объявлено о создании GAPPNet (Genome Applications in Practice and Prevention Network). Эта система объединила Центр контроля и профилактики заболеваний и национальные институты здоровья (включая академии, представителей правительства, специалистов общественного здоровья, психологов, страховые компании, средства массовой информации, бизнес, биотехнологию и фарминдустрию). Подобные структуры существуют в странах Европейского сообщества, но отсутствуют в отечественной медицине.

Генетическое тестирование. Научная общественность с энтузиазмом приветствует идентификацию генов предрасположенности к болезням и разработку тестов, подтверждающих или предсказывающих наследственное предрасположение к МФЗ. Вместе с этим внедрение генетических тестов в клиническую практику поднимает множество вопросов, касающихся правил их применения и этики. В отечественной литературе эти вопросы детально рассмотрены В.С. Барановым (2009).

Как отмечено в рекомендациях Европейского общества генетиков человека (2009), тестирование предрасположенности к МФЗ сегодня имеет ограниченное клиническое значение. Для этого есть по крайней мере две основные причины. Существует значительное несоответствие между параметрами наследуемости (h2 ) для конкретных заболеваний и идентифицированными вариантами генов подверженности к ним, т.е. присутствует значительная доля «недостающей наследственности». Кроме того, эффекты ассоциированных аллельных вариантов генов предрасположенности малы. Следует иметь в виду, что речь идет о популяционных оценках тестирования предрасположенности к МФЗ. Соотношение генетического вклада и наследуемость - измерения на популяционном уровне, которые неприемлемы к оценке риска на индивидуальном уровне. Так, было бы ошибкой советовать женщине, получившей положительный результат по мутации 538insC в гене BRCA1, не воспринимать всерьез вероятность возникновения рака груди (около 80%) только потому, что эта мутация объясняет всего 1,15 дисперсии предрасположенности к риску этого заболевания.

В предиктивном (прогнозирующем) генетическом тестировании генетический материал анализируют для идентификации редких мутаций или полиморфизмов генов, которые увеличивают вероятность развития болезни. Предиктивное тестирование отличается от диагностического тем, что его используют для оценки риска у индивидуумов, не имеющих симптомов болезни. Диагностическое тестирование применяют для подтверждения диагноза у тех, кто уже болен.

Внедрение предиктивного генетического тестирования в медицинскую практику не меняет фундаментальным образом обязанности врачей перед своими пациентами и не приводит к новым этическим дилеммам: нет четких значимых различий между генетическими и негенетическими тестами, оправдывающих различные подходы для тестирования врачами (Green, Botkin, 2003). В обоих типах тестов все проблемы рассматривают в континууме от благоприятных эффектов до вредоносных (польза-вред). В своих неблагоприятных последствиях для пациентов, их членов семьи и других родственников они достаточно сходны. Серьезный психологический вред (депрессия, беспокойство, навязчивый страх), дискриминационные последствия и переживания из-за необходимости коренного изменения стиля жизни сходны для людей, получивших положительный результат на носительство ВИЧ, предрекающего развитие синдрома приобретенного иммунодефицита, на туберкулиновую пробу, прогнозирующую развитие острого туберкулеза, высокий показатель артериального давления и концентрации холестерина, указывающий на повышенный риск развития сердечно-сосудистых заболеваний. Детекция мутации в генах BRCA1/BRCA увеличивает риск развития у женщин РМЖ или яичника. Вероятно, генетическое тестирование находится в самом начале своего участия в персонализированной медицине. Нет сомнений в неотвратимости этого подхода и важности его внедрения в практику, и на этом пути могут быть полезны следующие ориентиры (Puzyrev et al., 2010).

Если мораль и абсолютное знание представляют идеальный мир, то клиническая практика - мир реальный.

Генетическое тестирование - продвижение навстречу к тому, что никогда не определится до конца и не станет простой областью применения и простым предметом изучения.

Для успешного продвижения генетического тестирования необходима реконструкция взаимных ожиданий врачей, исследователей и пациентов.

Клиническая практика должна опираться на доказательную медицину, но последняя - процесс пожизненного совершенствования ради обеспечения качественной помощи пациенту.

Генетическое тестирование не вместо, а вместе с фенотипическими маркерами может уже сегодня быть учтено в персонализированном прогнозе, всегда вероятностном.

Персональные геномы. Интерес к предсказанию фенотипа болезни по индивидуальному геному растет. По мере развития и удешевления технологий секвенирования исчезают ограничения, но центральной проблемой остается понимание эффектов многочисленных вариантов генов в геноме, так необходимое для клинической медицины.

Первым персональным секвенированным геномом был геном Вентера, одной из ведущих фигур в изучении генома человека. Геном Вентера был получен в октябре 2007 г. (Levy et al., 2007). Через полгода возникла публикация о геноме нобелевского лауреата Джеймса Уотсона (Wheeler et al., 2008). К середине 2010 г. появилась информация как минимум о 15 ресеквенированных геномах, включая дважды просеквенированный геном одного и того же йоруба, геномы китайца, двух корейцев, нескольких европейцев, древнего эскимоса, русского и индуса.

Данных о полных геномах пока недостаточно для систематизации картины меж-популяционных отличий по генам болезней на полногеномном уровне, хотя сам факт существования значительных индивидуальных и расовых отличий по числу маркеров, ассоциированных с МФЗ, очевиден. Так, в геноме Вентера найдено около 50 SNP, ассоциированных с подверженностью алкоголизму. В геноме йоруба их 30, в геноме Уотсона - 25, а у монголоидов (китайца, корейца и палеоэскимоса) - не более 20. В геноме Вентера было определено около 40 SNP, связанных с табачной аддикцией. В геноме китайца и древнего гренландца таких аллелей около 20, а в геномах Уотсона, йоруба и корейца их нет вообще.

Первая серьезная попытка интегрального анализа полного генома человека в клиническом контексте, по мнению авторов исследования, убедительно показала, что «полное секвенирование может дать клинически полезную информацию для конкретного пациента» (Ashley et al., 2010). Объектом исследования стал практически здоровый мужчина в возрасте 40 лет, тщательно клинически обследованный в Стэндфордском центре наследственных сердечно-сосудистых болезней. В родословной, охватывающей четыре поколения, отмечены случаи ранней коронарной болезни сердца, аневризмы брюшной аорты, остеоартрита и внезапной (аритмогенной) смерти. Геномная часть исследования (анализ 2,6 млн SNP и 752 вариаций числа копий) включала три типа вариантов: новые мутации и редкие варианты в генах менделевских болезней; варианты, которые могут модифицировать ответ на лекарственные препараты; варианты, ассоциированные с риском развития МФЗ.

У пациента были обнаружены редкие варианты трех генов, ассоциированных с внезапной сердечной смертью, - TMFM43, DSP и MYBPC3. Вариант в гене LPA был соотнесен с семейной отягощенностью по коронарной болезни. Пациент оказался гомозиготой по нулевой мутации CYP2C19 (вероятная резистентность к клопидогрелу), имел несколько вариантов генов, ассоциированных с положительным ответом на применение гиполипидемических препаратов, и аллелей генов CYP4F2 и VKORC1 (при необходимости лечения варфарином пациент нуждается в назначении низких начальных доз). Кроме того, были обнаружены потенциально опасные варианты гена гемохроматоза и стоп-кодон в гене, вовлеченном в развитие гиперпаратиреоза и паратиреоидных опухолей. В связи с последними находками его отправили на диспансеризацию и специальное обследование.

В разработке методов интеграции генетических и клинических данных (гено-минформированная медицина) предстоит еще много сделать, прежде чем персональные геномы будут использовать в клинической практике. Можно выделить следующие направления этой работы (Samani et al., 2010; Ormond et al., 2010).

Предоставление для врачей полноценных каталогов генетических вариантов, вовлеченных в риск развития МФЗ (разработка автоматических алгоритмов для аннотирования рисковых аллелей).

Обучение врачей разных специальностей умению оценивать и включать геномную информацию в свою повседневную практику, а также сообщать результаты пациентам и их семьям.

Постоянная демонстрация того, что получение данных о персональном геноме существенно для клинической практики (клиническая полноценность) и экономически выгодно (рентабельность).

Регулярный пересмотр полногеномного сиквенса в целях включения новой информации о рисках возникновения заболеваний и сообщение результатов по изменению оценок пациенту.

Готовы ли мировые системы здравоохранения к персонализированной медицине?

В Северной Америке насчитывают около 2500 обученных генетических консультантов и 1100 клинических генетиков. Отечественное здравоохранение обладает значительно меньшим потенциалом. Следует учитывать, что обычный человек может нуждаться в информации приблизительно о 100 генетических рисках, обнаруживаемых в его геноме. Таким образом, даже если ее изложение в среднем занимает около 3 мин на заболевание, то процесс консультирования пациента будет занимать до 5 ч рабочего времени врача (Ormond et al., 2010).

В заключение приведем прогноз и направления будущих исследований в направлении к персонифицированной медицине в области наук о геноме и геномной медицине (J. Shendure et al., 2019).

  • А. Науки о геноме.

    • Молекулярный атлас всех типов клеток человека в пространстве и времени на протяжении всего жизненного цикла, а также в здоровом состоянии и при заболеваниях.

    • Полный каталог распространенных генетических вариантов человека, в котором в достаточной степени представлены все популяции, а также классы генетических вариаций.

    • Референсный геном человека, прочитанный без пропусков.

    • Функционально подтвержденный каталог регуляторных элементов человека, аннотированный с генами, которые они регулируют, а также с клетками, этапами развития и/или заболеваниями, для которых показана их активность.

    • Окончательное определение болезнетворных вариантов и генов для тысяч ассоциаций GWAS.

    • Полное понимание генетической основы всех менделевских заболеваний.

    • Базовое понимание первичной функции каждого гена человека.

    • Алгоритмы, которые могут точно предсказывать влияние любых генетических вариантов на молекулярном/клеточном уровне.

  • Б. Геномная медицина.

    • База данных полногеномных последовательностей по крайней мере для 0,1% ныне живущих людей, интегрированная с электронными медицинскими записями и другими фенотипами; в открытом доступе для исследований.

    • Рутинное использование полногеномного генотипирования и оценки риска полигенных заболеваний для прогнозирования риска распространенных заболеваний.

    • Формирование каталогов клинически значимых функциональных оценок для всех возможных SNP/V во всех «клинически значимых» генах.

    • Рутинное использование экзомного или геномного секвенирования для лечения рака, в том числе для иммунотерапии пациентов.

    • Успешное применение внеклеточной ДНК для раннего (или, по крайней мере, более раннего) выявления распространенных видов рака.

    • Алгоритмы, позволяющие точно прогнозировать последствия произвольных генетических вариантов на организменном уровне.

Список литературы

  1. Аульченко Ю.С., Аксенович Т.И. Методологические подходы и стратегии картирования генов, контролирующих комплексные признаки человека // Вестн. ВОГиС. 2006. № 10. С. 189-202.

  2. Баранов В.С. Геномика на пути к предиктивной медицине // Acta Naturae. 2009. № 3. С. 77-88.

  3. Бочков Н.П. Генетика человека и клиническая медицина // Вестник РАМН. 2001. № 10. С. 5-8.

  4. Вёрткин А.Л., Скотников А.С. Роль аллергического воспаления в патогенезе бронхиальной астмы и его рациональная фармакотерапия у пациентов с полипатией // Лечащий врач. 2009. № 4. С. 61-67.

  5. Генетический паспорт - основа индивидуальной и предиктивной медицины / Под общ. ред. В.С. Баранова. СПб., 2009. 528 с.

  6. Гинтер Е.К. Эволюция представлений о генетической природе мультифакториаль-ных заболеваний // Медицинская генетика. 2003. Т. 2, № 4. С. 146-156.

  7. Дзизинский А.А., Пузырев В.П. Наследственность и атеросклероз. Новосибирск: Наука, 1977. 176 с.

  8. Жернакова А.П., Бевова М.Р., Баранов В.С. Прогресс в генетике аутоиммунных и воспалительных заболеваний // Медицинская генетика. 2010. № 1. С. 3-14.

  9. Инсел Т.Р. Дефектные контуры // В мире науки. 2010. № 6. С. 45-51.

  10. Крылов А.А. К проблеме сочетанности заболеваний // Клиническая медицина. 2000. Т. 78. С. 56-58.

  11. Макеева О.А., Слепцов А.А., Кулиш Е.В. и др. Геномное исследование коморбид-ности сердечно-сосудистого континуума // Acta Nature. 2015. Т. 7, № 3. С. 99-110.

  12. Мудров М.Я. Слово о способе учить и учиться медицине практической при постелях больных, говоренное при открытиях новых институтов. М., 1820.

  13. Николаев Ю.А., Митрофанов И.М., Поспелов Т.И. и др. Особенности коморбид-ности в современной клинике внутренних болезней // Бюлл. СО РАМН. 2014. Т. 34.С. 44-48.

  14. Пальцев М.А., Чемезов А.С., Линьков Н.С. и др. Омиксные технологии: роль и значение для развития персонализированной медицины // Молекулярная медицина. 2019. Т. 17, № 4, С. 3-8.

  15. Поспелов Л.Е. HLA-D/DR - локус: структура, функция и роль при инфекционных болезнях // Журнал микробиологии. 1984. № 11. С. 14-20.

  16. Пузырев В.П. Генетические основы коморбидности у человека // Генетика. 2015. Т. 51, № 4. С. 491-502.

  17. Пузырев В.П. Генетический взгляд на феномен сочетанной патологии у человека // Медицинская генетика. 2008. № 9. С. 3-9.

  18. Пузырев В.П. Состояние и перспективы геномных исследований в генетической кардиологии // Вестник РАМН. 2000. № 7. С. 28-33.

  19. Пузырев В.П., Фрейдин М.Б. Генетический взгляд на феномен сочетанных заболеваний у человека // Acta Naturae. 2009. № 3. C. 57-63.

  20. Скрябин К.Г., Прохорчук Е.Б., Мазур А.М. и др. Комбинирование двух технологических платформ для полногеномного секвенирования человека // Acta Naturae. 2009. № 3. С. 113-119.

  21. Слепцов А.А. Структурная вариабельность генома при болезнях сердечно-сосудистого континуума. Автореф. …​ дисс. канд. Томск, 2018. 24 с.

  22. Фогель Ф., Мотульски А. Генетика человека: в 3 т. М.: Мир, 1989.

  23. Фолконер Д.С. Введение в генетику количественных признаков. М.: Агропромиздат, 1985.

  24. Фрейдин М.Б., Брагина Е.Ю., Федорова О.С. и др. Полногеномный анализ ассоциаций аллергических заболеваний у русских жителей Западной Сибири // Молекулярная биология. 2011. Т. 45, № 3. С. 464-472.

  25. Чучалин А.Г. Хронические обструктивные болезни легких. М.: БИНОМ, 2000. 510 с.

  26. Ширинский В.С., Ширинский И.В. Коморбидные заболевания - актуальная проблема клинической медицины // Сибирский медицинский журнал. 2014. Т. 29, № 1. С. 7-12.

  27. Ashwood P., Nguyen D.V., Hessl D. et al. Plasma cytokine profiles in Fragile X subjects: is there a role for cytokines in the pathogenesis? // Brain Behav. Immun. 2010. Vol. 24. P. 898-902.

  28. Ahn S.M., Kim T.H., Lee S. et al. The first Korean genome sequence and analysis: Full genome sequencing for a socio-ethnic group // Genome Res. 2009. Vol. 19, N 9. P. 16221629.

  29. Antonarakis S.E., Chakravarti A., Cohen J.C., Hardy J. Mendelian disorders and multifactorial traits: the big divide or one for all? // Nat. Rev. Genet. 2010. Vol. 11, N 5. P. 380-384.

  30. Ashley E.A., Butte A.J., Wheeler M.T. et al. Clinical assessment incorporating a personal genome // Lancet. 2010. Vol. 375. P. 1525-1535.

  31. Beaudet A.L. Making genomic medicine a reality // Am. J. Hum. Genet. 1999. Vol. 64. P. 1-13.

  32. Bellamy R. Identifying genetic susceptibility factors for tuberculosis in Africans: a combined approach using a candidate gene study and a genome-wide screen // Clin. Sci. 2000. Vol. 98. P. 245-250.

  33. Bentley D.R., Balasubramanian S., Swerdlow H. et al. Accurate whole human genome sequencing using erversible terminator chemistry // Nature. 2008. Vol. 456. P. 53-59.

  34. Bloom B.R. The future of public health // Nature. 1999. Vol. 402, N. 2. P. 63-64.

  35. Blair D.R., Lyttle Ch.S., Mortensen J.M. et al. A nondegenerative code of deleterions variant in Mendelian loci contributes to complex disease risk // Cell. 2013. Vol. 155. P. 70-80.

  36. Brand A. Integrative genomics, personal-genomics tests and personalized healthcare: the future is being built today // Eur. J. Hum. Genet. 2009. Vol. 17. P. 977-978.

  37. Bragina E.Yu., Tiys E.S., Freidin M.B. et al. Insights into pathophysiology of dystrophy through the analysis of gene networks: an example of bronchial asthma and tuberculosis // Immunogenetics. 2014. Vol. 66, N 7-8. P. 457-465.

  38. Braun P., Rietman E., Vidal M. Networking metabolites and diseases // PNAS. 2008. Vol. 105, N 29. P. 9849-9850.

  39. Cao S., Luo PF., Li W. et al. Vitamin D receptor genetic polymorphisms and tuberculosis among Chinese Hanethnic group // Chin. Med. J. (Engl). 2012. Vol. 125, N 5. P. 920-925.

  40. Caughey G.E., Ramsay E.N., Vitry A.J. et al. Comorbid chronic disease, discordant impact on mortality in older people: a 14-year longitudinal population study // J. Epidemiol. Community Health. 2010. Vol. 64, N 12. P. 1036-1042.

  41. Christensen U., Haagerup A., Binderup H.G. et al. Family based association analysis of the IL2 and IL15 genes in allergic disorders // Eur. J. Hum. Genet. 2006. Vol. 14. P. 227-235.

  42. Cooke G.S., Campbell S.J., Bennetts S., Lienhardt C. Mapping of novel susceptibility locus suggests a rolw for MC3R and CTSZ in human tuberculosis // Am. J. Crit. Care Ved. 2008. Vol. 178. P. 203-207.

  43. Cookson W. The immunogenetics of asthma and eczema: a new focus on theepithelium // Nat. Rev. Immunol. 2004. Vol. 4. P. 978-988.

  44. Cooper R.S., Praty B.M. Genomics and medicine: distraction, incremental progress, or the dawn of new age? // Ann. Intern. Med. 2003. Vol. 136. P. 576-580.

  45. Demenkov P., Ivanisenko T., Kolchanov N., Ivanisenko V. ANDVisio: a new tool for graphic visualization and analysis of literature mined associative gene networks in the ANDSystem // In silico Biol. 2011. Vol. 11. P. 149-61.

  46. Dewan A., Liu M., Hartman S. et al. HTRA1 promoter polymorphism in wet age-related macular degeneration // Science. 2006. Vol. 314. P. 989-992.

  47. Doolan A., Donaghue K., Fairchild J. et al. Use of HLA Typing in diagnosing celiac disease in patiens with type 1 diabetes // Diabetes Care. 2005. Vol. 28. P. 806-809.

  48. Drmanac R., Sparks A.B., Callow M.J. et al. Human genome sequencing using unchained base reads on self-assembled DNA nanoarrays // Science. 2010. Vol. 327. P. 78-81.

  49. Dzau V.J., Autman E.M., Black H.R. et al. The Cardiovascular Disease continuum validated: clinical avidance of improved patient outcomes. Part I. Pathophysiology and Clinical trial evidence (risk factors through stable coronary artery disease) // Circulation. 2006. Vol. 114. P. 2850-2870.

  50. Baghdadi El.J., Orlova M., Alter A. An autosomal dominant major gene conferts predisposition to pulmonary tuberculosis in adult // JEM. 2006. Vol. 203, N 7. P. 1679-1684.

  51. Barabasi A.-L., Gulbahce N., Loscalzo J. Network Medicine: a network-based approach to human disease // Nat. Rev. Genet. 2011. Vol. 12, N 1. P. 56-68.

  52. Bruce S.G., Riediger N.D., Zacharias J.M., Young T.K. Obesity and obesity-related comorbidities in Canadian First Nation population // Prev. Chronic Dis. 2011. Vol. 8, N 1. P. 1-8.

  53. Evans J.P. Recreational genomics: what’s in it for you? // Genet. Med. 2008. Vol. 10, N 10. P. 709-710.

  54. Falconer D.S. The inheritance of liability to certain diseases, estimated from the incidence among relatives // Ann. Hum. Genet. 1965. Vol. 29. 51 p.

  55. Fisher R.A. The correlation between relatives on the suppositions of mendelian inheritance // Trans. R. Soc. Edinburg. 1918. Vol. 52. P. 399-433.

  56. Feinstein A.R. The Pre-therapeutic classification of comorbidity in chronic diseases // J. Chronic Diseases. 1970. V. 23, N 7. P. 455-468.

  57. Fortin M., Bravo G., Hudon C. et al. Prevalence of multimorbidity among adult seen in family practice // Ann. Fam. Med. 2005. N 3. P. 223-228.

  58. Galton Fr. Natural inheritance. L. 1889. 259 p.

  59. Gao Q.J., Liu D.W., Zhang S.Y. et al. Association between IFN-gamma-874 polymorphisms and the clinical outcomes of hepatitis B and/or hepatitis C virus infection // Zhonghua Liu Xing Bing Xue Za Zhi. 2010. Vol. 31, N 3. P. 324-328.

  60. Gelehrter T.D., Collins F.S., Ginsburg D. Principles of Medical Genetics. Baltimore: Williams and Wilkins, 1998. P. 1-42.

  61. Goh K.I., Cusick M.E., Valle D. et al. The human disease network // Proc. Natl Acad. Sci. USA. 2007. Vol. 104. P. 8685-8690.

  62. GOLD: htpp://www.goldcopd.org.

  63. Green M.J., Botkin J.R. «Genetic exceptionalism» in medicine: clarifying the differences between genetic and nongenetic traits // Ann. Intern. Med. 2003. Vol. 138, N 7. P. 571-575.

  64. Guttmacher A.E., Collins F.S. Genomic medicine - a primer // N. Engl. J. Med. 2002. Vol. 347. P. 1512-1520.

  65. Guttmacher A.E., McGuire A.L., Ponder B., Steffanson K. Personalized genomic information: preparing for the future of genetic medicine // Nat. Rev. Genet. 2010. Vol. 11, N 2. P. 161-165.

  66. Harvey M., Bellean P., Barden N. Gene interactions in depression: pathways out of darkness // Trends Genet. 2007. Vol. 23. P. 547-556.

  67. Hindorff L.A., MacArthur J., Morales J. et al. A Catalog of Published Genome - Wide Associations Studies. www.genome.gov/gwastudies

  68. Hirota T., Suzuki Y., Hasegawa K. et al. Functional haplotypes of IL-12B are associated with childhood atopic asthma // J. Allergy Clin. Immunol. 2005. Vol. 116, N 4. P. 789-795.

  69. Holdane J.B.S. Disease and evolution // Ricercha Sci. 1949. Vol. 19. P. 68-76.

  70. Hood L., Heath J.R., Phelps M.E., Lin B. Systems biology and new technologies enable predictive and preventative medicine // Science. 2004. Vol. 306. P. 640-643.

  71. Horsthemke B. Epimutation in human disease // Curr. Top. Microbiol. Immunol. 2006. Vol. 310. P. 45-59.

  72. Huang F.W., Hodis E., Xu M.J. et al. Highly recurrent TERT promoter mutation in human melanoma // Science. 2013. Vol. 339. P. 957-959.

  73. Humphries S.E., Ridker P.M., Talmud P.J. Genetic testing for cardiovascular disease susceptibility is useful clinical management tool or possible misinformation? // Arterioscler. Thromb. Vasc. Biol. 2004. Vol. 24. P. 628-636.

  74. Hurler G. Uber einen Typ multipler Abartungen, vorwiegend am Skelettsystem // Z. Kinderheilk. 1919. Vol. 24. P. 220-224.

  75. Iadonato S.P., Katze M.G. Hepatitis C virus gets personal // Nature. 2009. Vol. 461. P. 357-358.

  76. Ibanez K., Boullosa C., Tabares-Seisdedos R. et al. Molecular evidence for the inverse comorbidity between central nervous system disorders and cancers defected by transcriptomic meta-analyses // PLoS Genet. 2014. Vol. 10m N 2. P. e1004173.

  77. Jin W., Qin P., Jin L., Xu S. A systematic characterization of genes underlyng both complex and Mendelian diseases // Human Mol. Genet. 2012. Vol. 21m N 7. P. 1611-1624.

  78. Johnson G., Topdd J. Strategies in complex disease mapping // Genetics Dev. 2000. Vol. 10. P. 330-334.

  79. Kim J.I., Ju Y.S., Park H. et al. A highly annotated whole-genome sequence of a Korean individual // Nature. 2009. Vol. 460. P. 1011-1015.

  80. Kirwan M., Dokal I. Diskeratosis congenital, stem cells and telomeres // Biochim. Biophys. Acta. 2009. Vol. 1792. P. 371-379.

  81. Klein R.J., Zeiss C., Chew E.Y. et al. Complement factor H polymorphism in age-related acular degeneration // Science. 2005. Vol. 308. P. 385-389.

  82. Ku Ch.S., Loy E.Y., Pawitan Y., Chia K.S. The pursuit of genome-wide association studies: where are we now? // J. Hum. Genet. 2010. Vol. 55. P. 195-206.

  83. Lappalainen T., Scott A., Brandt M., Hall I.M. Genomic analysis in the age of Human Genome sequencing // Cell. 2019. Vol. 177, N 3. P. 70-84.

  84. Lee D.S., Park K.A., Christakis Z.H., Barabasi A.L. The implication of human metabolic network topology for disease comorbidity // PNAS. 2008. Vol. 105, N 29. P. 9880-9885.

  85. Ledford H. Drug bests cystic-fibrosis mutation // Nature. 2012. Vol. 482. P. 145.

  86. Levy S., Sutton G., Ng P.C. et al. The diploid genome sequence of an individual genome // Plos. Biol. 2007. Vol. 5, N 10. 254 p.

  87. Ley T.J., Mardis E.R., Ding L. et al. DNA sequencing of a cytogenetically normal acute myeloid leukemia genome // Nature. 2007. Vol. 456. P. 66-72.

  88. Linghu B., Delisi Ch. Phenotypic connections in surprising places // Cite: Genome Biology. 2010. Vol. 11. 116 p.

  89. Linghu B., Snitkin E.S., Hu Z. et al. Genome-wide prioritization of disease genes and identification of disease-disease association from an integrated human functional linkage network // Genome Biol. 2009. Vol. 10, N 9. P. 91.

  90. Liu Y.-Y., Slotine J.-J., Barabasi A.-L. Controllability of complex networks // Nature. 2011. Vol. 473. P. 167-173.

  91. Lupski J.R., Belmont J.W., Bocrwinkle E., Gibbs R.A. Clan genomics and the complex architecture of human disease // Cell. 2011. Vol. 147. P. 32-43.

  92. Maalmi H., Sassi FH., Berraies A. et al. Association of vitamin D receptor gene polymorphisms with susceptibility to asthma in Tunisian children: A case control study // Hum. Immunol. 2013. Vol. 2, N 2. P. 234-240.

  93. Manolio T.A. Bringin genome-wide association findings into clinical use // Nat. Rev. Genet. 2013. Vol. 4. N 8. P. 549-558.

  94. Mahasirimongkol S., Yanai H., Nishida N. Genome-wide SNP-based linkage analysis of tuberculosis in Thais // Genes Immunity. 2009. Vol. 10. P. 77-83.

  95. Matotani H., Mabuchi A., Saito S. et al. A functional single nucleotide polymorphisms in the core promoter region of CALM1 is associated with hip osteoarthritis in Japanese // Hum. Mol. Genet. 2005. Vol. 14. P. 1009-1017.

  96. McCary K.L., Park T.J., Woods J.O. et al. Sistematic discovery of nonobvious human disease models through orthologous phenotypes // PNAS. 2010. Vol. 107, N 14. P. 65446549.

  97. McKernan K.J., Peckman H.E., Costa G.L. et al. Sequence and structural variation in a human genome uncovered by short-read, massively parallel ligation sequencing using two-base encoding // Genome Res. 2009. Vol. 19. P. 1527-1541.

  98. Miller E.N., Jamieson S.E., Joberty C. Genome-wide scans for leprosy and tuberculosis susceptibility genes in Brazilians // Genes Immunity. 2004. Vol. 5, N 1. P. 63-67.

  99. Navaneethan U., Kemmer N., Neff G.W. Predicting the probable outcome of treatment in HCV patients // Ther. Adv. Gastroenterol. 2009. Vol. 2, N 5. P. 287-302.

  100. Nelson R.M., Pettersson M.E., Carlborg О. A century after Fisher: time for a now paradigm in quantitative genetics. // Trend in Genetics. 2013. Vol. 29, N. 12.

  101. O’Roak B.J., Deriziotis P., Lee C. et al. Exome sequencing in sporadic autism spectrum disorders identifies severe de novo mutations // Nat. Genet. 2011. Vol. 43. P. 585-589.

  102. Obara W., Iida A., Suzuki Y. et al. Association of single-nucleotide polymorphisms in the polymeric immunoglobulin receptor gene with immunoglobin A nephropathy (IgAN) in Japanese patients // J. Hum. Genet. 2003. Vol. 48. P. 293-299.

  103. Ormond K.E., Wheeler M.T., Hudgins L. et al. Challenges in the clinical application of whole-genome sequencing // Lancet. 2010. Vol. 375, N 9727. P. 1749-1751. doi: 10.1016/ S0140-6736(10)60599-5.

  104. Osler W. The Principles and Practice of Medicine. New York: D. Appleton, 1982. 1079 p.

  105. Ozaki K., Ohnishi Y., Iida A. et al. Functional SNPs in the lymphotoxin-alpha gene that are associated with susceptibility to myocardial infarction // Nat. Genet. 2002. Vol. 32. P. 650-654.

  106. Persico M., Capasso M., Russo R. et al. Elevated expression and polymorphisms of SOCS3 influence patient response to antiviral therapy in chronic hepatitis C // Gut. 2008. Vol. 57. P. 507-515.

  107. Pfaundler M., von Seht L. Weiteres iiber Syntropie kindlicher Krankheitzustande // Z. inderheilkd. 1921. Vol. 30. P. 298-313.

  108. Picard C., Casanova J.L., Abel L. Mendelian traits that confer predisposition or resistance to specific infections in human // Curr. Opin. Immunol. 2006. Vol. 18. P. 383-390.

  109. Piro R.M. Network medicine: linking disorders // Hum. Genet. 2012. Vol. 131. P. 1811-1820.

  110. Pushkarev D., Neff N., Quake S.R. Single-molecule sequencing of an individual human genome // Nat. Biotechnol. 2009. Vol. 27. P. 847-850.

  111. Puzyrev V.P., Makeeva O.A., Freidin M.B. Syntropy, genetic testing and personalized medicine // Personalized Med. 2010. Vol. 7, N 4. P. 399-405.

  112. Przytycka T.M., Singh M., Slonim D.K. Toward the dynamic interactome: it’s about time // Brief. Bioinform. 2010. Vol. 11. P. 15-19.

  113. Pzhetsky A., Wajngurt D., Park N., Zheng T. Probing genetic overlap among complex comorbidity // Proc. Natl Acad. Sci. USA. 2007. Vol. 104. P. 11694-11699.

  114. Rasmussen M., Li Y., Lindgren S. et al. Ancient human genome sequence of an extinct Paleo-Eskimo // Nature. 2010. Vol. 463. P. 757-762.

  115. Rauch A., Kutalik Z., Descombes P. et al. Genetic variation in IL28B is associated with response to chronic hepatilis C and treatment failure: a genome-wide association study // Gastroenterology. 2010. Vol. 138, N 4. P. 1338-1345.

  116. Ratz S., Cullinan S.D. Editors corner //AJHG. 2019. Vol. 105, N 2. P. 231-232.

  117. Roy H., Bhardway S., Yla-Herttuala S. Molecular genetics of atherosclerosis // Hum. Genet. 2009. Vol. 125. P. 467-491.

  118. Rzhetsky A., Wajngurt D., Park N., Zheng T. Probing gentic overlag among complex human phenotypes // Proc. Natl Acad. Sci. USA. 2007. Vol. 104. P. 11694-11699.

  119. Schaub M.A., Boyle A.P., Kundaje A. et al. Linking disease assotiacion with regulatory information in human genome // Genome Res. 2012. Vol. 22. P. 1748-1759.

  120. Samani N.J., Thomaszewki M., Schunkert H. The personal genome - the future of personalized medicine? // Lancet. 2010. Vol. 375. P. 1497-1498.

  121. Saxena R., Voight B.F., Lyssenko V. et al. Genome-wide association analysis identifies loci for type 2 diabetes and triglyceride levels // Science. 2007. Vol. 316. P. 1331-1336.

  122. Selvaraj P., Alagarasu K., Harishankar M. et al. Cytokine gene polymorphisms and cytokine levels in pulmonary tuberculosis // Cytokine. 2008. Vol. 43, N 1. P. 26- 33.

  123. Scott L.J., Mohlke K.L., Bonnycastle L.L. et al. Genome-wide association study of type 2 diabetes in Finns detects multiple susceptibility variant // Science. 2007. Vol. 316. P. 1341-1345.

  124. Shendure J., Findlay G.M., Snyder M.W. Genomic medicine - progress, pitfalls and promise. //Cell, 2019. V. 177, N 21. P. 45-57.

  125. Sladek R., Rocheleau G., Rung J. et al. A genome-wide association study identifies novel risk ljci for type 2 diabetes // Nature. 2007. Vol. 445. P. 881-885.

  126. Spielman R.S., McGinnis R.E., Ewens W.J. Transmission test for linkage disequilibrium: the insulin gene region and insulin-dependent diabetes mellitus (IDDM) // Am. J. Hum. Genet. 1993. Vol. 52. P. 506-516.

  127. Srein C.M., Zalwango S., Malone L.L. Genome scan of M. tuberculosis infection and disease in Ugandans // PLoS. 2008. Vol. 3, N 12. P. 1-10.

  128. Steinthorsdottir V., Thorleifsson G., Reynisdottir J.Z. et al. A variant in CDKAL1 influences insulin response and risk of type 2 diabetes // Nat. Genet. 2007. Vol. 39. P. 770775.

  129. Sturnvoll M., Goldstein B.J., van Haeften T.W. Type 2 Diabetes: principles of pathogenesis and therapy // Lancet. 2005. Vol. 365. P. 1333-1346.

  130. Suppiah V., Moldovan M., Ahlenstiel G. et al. IL28B is associated with respose to chronic hepatitis C interferon-alpha and ribavirin therapy // Nat. Genet. 2009. Vol. 41, N 10. P. 1100-1104.

  131. Tabares-Seisdedos R., Valderas J.M. Inverse comorbidity: the power of paradox in the advancement of science // J. Comorbidity. 2013. Vol. 3. P. 1-3.

  132. Tanaka N., Babazono T., Saito S. et al. Association of solute carrier family (sodium/ chloride) member 3 with diabetic nephropaty, identified by genome-wide analyses of single nucleotide polymorphisms // Diabetes. 2003. Vol. 52. P. 2848-2853.

  133. Tanaka Y., Nishida N., Sudiyama M. et al. Genome-wide association of IL28B with response to pegylated interferon-alpha and ribavirin therapy for chronic hepatitis C // Nat. Genet. 2009. Vol. 41, N 10. P. 1105-1109.

  134. Torkamani A., Topol E.J., Schark N.J. Pathway analysis of seven common diseases assessed by genome-wide association // Genome. 2008. Vol. 92. P. 265-272.

  135. Tso H.W., Lau Y.L., Tam C.M. et al. Associations between IL12B polymorphisms and tuberculosis in the Hong Kong Chinese population // J. Infect. Dis. 2004. Vol. 190, N 5. P. 913-919.

  136. Wang J., Wang W., Li R. et al. The diploid genome sequence of an Asian individual // Nature. 2008. Vol. 456. P. 60-65.

  137. Weeler D.A., Srinivasan M., Egholm M. et al. The complete genome of an individual by massively parallel DNA sequencing // Nature. 2008. Vol. 452. P. 872-877.

  138. WTCCC. Genome-wide association study of 14,000 cases of seven common diseases and 3,000 shared control // Nature. 2007. Vol. 447. P. 661-678.

  139. Valderas J.M. Increasing clinical, community and patient-centered health research // J. Comorbidity. 2013. Vol. 3, N 2. P. 41-44.

  140. Valderas J.M., Starfield B., Sibbald B. et al. Defining comorbidity: implications for the understanding of health and health services // Ann. Fam. Med. 2009. Vol. 7. P. 357-363.

  141. Venter J.C. Multiple personal genomes await // Nature. 2010. Vol. 464. P. 676-677.

  142. Vidal M., Cusick M.E., Barabasi A.-L. Interactome networks and human disease // Cell. 2011. Vol. 144. P. 986- 998.

  143. Yamazaki K., McKovern D., Ragoussis J. et al. Single nucleotide polymorphisms in TNFSF15 confer susceptibility to Crohn?s disease // Hum. Mol. Genet. 2005. Vol. 14. P. 3499-3506.

  144. Yang Q., Khoury M.J., Botto L. et al. Improving the prediction of complex diseases by testing for multiple diseases-susceptibility genes // Am. J. Hum. Genet. 2003. Vol. 72. P. 636-649.

  145. Yu T.W., Chahrour M.H., Coulter M.E. et al. Using whole-exame sequencing to identify inherited causes of autism // Neuron. 2013. Vol. 77. P. 259-273.

  146. Zeggini E., Scott L.J., Saxena R. et al. Meta-analysis of genome-wide association data and large-scale replication identifies additional susceptibility loci for type 2 diabetes // Nat. Genet. 2008. Vol. 40. P. 638-645.

  147. Zeggini E., Weedon M., Ligren C.M. et al. Replication of genome-wide association signal in UK samples reveals risk loci for type 2 diabetes // Science. 2007. Vol. 316. P. 13361341.

  148. Zhang X., Bailey S.D., Lupien M. Laying a solid foundation for Manhattan - «setting the functional basis for the post - GWAS era» // TIG. 2014. Vol. 30, N 4. P. 140-149.

  149. Zhang M., Zhu Ch., Jacomy A. et al. The orphan disease networks // Am. J. Hum. Genet. 2011. Vol. 88, N 10. P. 755-766.

  150. Zhang Y., Zhang J., Tian C. et al. The-308 G/A polymorphisms in TNF-α gene is associated with asthma risk: an update by meta-analysis // J. Clin. Immunol. 2011. Vol. 31, N 2. P. 174-185.

  151. Zhernakova A., van Diemen C.C., Wiymenda C. Detecting shared pathogenesis from shared genetics of immune-related diseases // Nat. Rev. Genet. 2009. Vol. 10, N 1. P. 43-55.

  152. Zheng X., Guan W., Mao C. et al. Interleukin-10 Promoter 1082/-819/-592 Polymorphisms are Associated with Asthma Susceptibility in Asians and Atopic Asthma: A Meta-Analysis // Lung. 2014. Vol. 192, N 1. P. 65-73. doi: 10.1007/s00408-013-9519-8.

Глава 26. Врожденные пороки развития. Тератогенные синдромы

Введение

Определение. Для обозначения широкого круга структурных, биохимических и функциональных нарушений, возникших в пренатальном периоде, используется термин «врожденная аномалия» (congenital anomaly) или его синоним «врожденный дефект» (birth defect). Это понятие включает целый ряд нарушений развития: структурные дефекты органов или части органа, наследственные нарушения обмена веществ и хромосомные аберрации, внутриутробные инфекции с последующим поражением плода, внутриутробную задержку роста и развития плода, врожденные иммунологические нарушения, умственную отсталость, врожденные опухоли.

В данной главе мы рассмотрим те врожденные нарушения, которые представляют собой стойкие структурные или морфологические дефекты органа или его части, возникающие внутриутробно и нарушающие функцию пораженного органа.

Краткая историческая справка. О существовании ВПР с древних времен мы знаем благодаря сохранившимся произведениям древнего и античного искусства и литературы. Так, в наскальных рисунках в Австралии, сделанных несколько тысяч лет назад, изображены сросшиеся близнецы. В древних скульптурах и произведениях живописи изображены люди с узнаваемыми наследственными синдромами и врожденными дефектами (например, больные с ахондроплазией, болезнью Дауна, врожденными пороками конечностей, расщелиной губы и нёба). В Талмуде есть описания ВПР, а также родословных, в которых прослеживается передача врожденных аномалий из поколения в поколение. Среди многих книг, в которых описываются врожденные пороки, были книга врача эпохи Возрождения Амбруаза Паре «О чудовищах и чудесах» (1573 г.), монументальный труд Каспара Шотта «Занимательная физика» (1663 г.), в которых представлены все известные в ту пору ВПР. Описывая всевозможные «уродства», авторы этих книг внесли существенный вклад в развитие биологии и медицины. Интерес ко всему необычному привел к возникновению «комнат чудес» - предвестников естественнонаучных музеев. В древности происхождение врожденных пороков объяснялось вмешательством сверхъестественных сил, астральными влияниями, связью женщины, родившей больного ребенка, с темными силами. В качестве объяснения причин ПР использовалась «теория материнских впечатлений», согласно которой сильные, неожиданные впечатления, пережитые беременной женщиной, могут вызвать уродства у плода. Первые материалистические подходы к трактовке происхождения ПР были сделаны Гиппократом, который предполагал, что к их возникновению могут приводить механические воздействия на матку (например, травма, давление и др.). Значительные успехи в изучении ПР были сделаны благодаря патологоанатомическим исследованиям, а также изучению плодов человека и животных с аномалиями развития. Изучением причин, механизмов формирования и проявления различных нарушений роста и развития плода, описанием и классификацией ВПР, а также экспериментальными исследованиями по ВПР занимается тератология. Основоположниками тератологии принято считать французских ученых Этьена и Исидора Жоффруа Сент-Илер, работавших в XIX в. и проводивших экспериментальные исследования для изучения причин возникновения ПР. Важнейшим разделом этой науки является тератология человека, которая основное внимание уделяет клиническим проявлениям, причинам и механизмам развития ВПР у человека, вопросам диагностики этих состояний, разработке методов их лечения и профилактики. Очевидно, что расширению знаний по врожденным порокам способствовало развитие эмбриологии. Один из основателей эмбриологии К.М. Бэр в классическом труде «Об истории развития животных» впервые детально описал главные черты эмбриогенеза позвоночных. Он развил понятие о зародышевых листках как основных эмбриональных органах и выяснил их последующую судьбу. А для изучения ВПР им были использованы экспонаты «Кунсткамеры» - «музея уродливостей», основанного Петром I в 1718 г. Развитие современной отечественной тератологии во многом связано с работами ведущего эмбриолога П.Г. Светлова, экспериментальные исследования которого позволили разработать теорию критических периодов в развитии эмбриона, показать значение факторов внешней среды в развитии эмбриопатий. Новый этап в тератологии начался с появлением и внедрением методов медицинской генетики, позволивших выяснить причины многих врожденных нарушений.

Эмбриогенез человека

Врожденные пороки возникают в период внутриутробного развития, поэтому понимание возникновения и патогенеза ВПР тесно связано со знанием эмбриогенеза человека и генетики развития. Рост, развитие и морфогенез плода определяются четырьмя основными клеточными процессами: деление клеток, дифференцировка (приобретение специфической структуры и функций), миграция (перемещение клеток) и апоптоз (программированная гибель клеток). Тип и тяжесть ПР во многом определяются стадией эмбриогенеза, на которой происходят нарушения нормального процесса развития.

Весь период внутриутробного развития человека от оплодотворенной яйцеклетки (зиготы) до сформировавшегося плода длится примерно 265-270 дней. Период от оплодотворения до конца 8-й недели внутриутробного развития называется эмбриональным периодом, с 9-й недели до конца беременности - фетальным, или плодным, периодом.

В эмбриональном периоде выделяют стадию бластогенеза - от оплодотворения до конца 2-й недели внутриутробного развития. Во время этой стадии оплодотворенная яйцеклетка (зигота) проходит серию митотических делений, в результате чего образуется скопление клеток (бластоциста), в котором выделяется два слоя - внешний - ТБ, формирующий плаценту, и внутренний - эмбриобласт, дающий начало эмбриону. Все клетки зародыша представляют собой недифференцированные тотипотентные клетки, одна клетка может заменить другую, и развивается нормальный зародыш. К концу этой стадии формируются три эмбриональных листка, или зародышевых слоя: эктодерма, мезодерма и эндодерма.

За стадией бластогенеза следует стадия органогенеза (с 3-й недели до конца 8-й недели), в течение которой происходят клеточная дифференцировка и морфогенез с формированием разных тканей и органов эмбриона из зародышевых листков. Из эктодермы развиваются нервная система, кожа и ее производные, эпителий ротовой полости и др. Из мезодермы развиваются скелетные и гладкие мышцы, соединительная ткань, кровь, сосуды, органы мочеполовой системы и др. Из эндодермы формируется эпителий кишечника, дыхательных путей, мочевого пузыря и других органов, щитовидная и паращитовидные железы и другие органы. К концу эмбрионального периода формируются все основные органы, и эмбрион приобретает черты человеческого организма. В этот период риск развития пороков органов наиболее высок. Именно в это время возникает большинство грубых ПР.

После окончания эмбрионального периода развития эмбрион называется плодом. В течение фетального периода происходят рост плода, созревание и дальнейшая дифференцировка органов, и плод постепенно приобретает способность существовать самостоятельно. Риск возникновения пороков в этот период значительно снижается, однако возможно развитие функциональных нарушений, малых аномалий развития, лицевых дизморфий.

Эпидемиология врожденных пороков развития

В современное время в большинстве стран мира врожденные дефекты являются основной причиной младенческой и детской смертности, детской заболеваемости и инвалидности, а также вносят значительный вклад в структуру причин невынашивания беременности и мертворождений. Согласно данным ВОЗ, ежегодно на земле рождаются около 8 млн детей (примерно 6% всех новорожденных) с серьезными врожденными нарушениями. В 2010 г. ВОЗ уделила особое внимание ВПР и объявила о признании врожденных дефектов в качестве приоритетного направления общественного здравоохранения и о поддержке политики общественного здравоохранения, направленной на предотвращение ВПР с помощью различных профилактических мер. Очевидно, что исходной точкой изучения ВПР и разработки практических мер по снижению частоты ВПР являются данные по эпидемиологии ВПР.

Оценки частот врожденных пороков могут быть получены разными методами (популяционные исследования, выборочные исследования). Точность оценок частот зависит от многих факторов: метода сбора данных, источников информации, качества описаний врожденных дефектов, возможностей диагностики, наличия или отсутствия данных патологоанатомических исследований и т.д. Тем не менее своевременные и точные данные о распространенности врожденных дефектов важны для оценки эффективности профилактических программ, выявления причин врожденных дефектов, обоснованного планирования объема лечебных мероприятий. На сегодняшний день считается, что наиболее адекватные данные о частотах ПР дают регистры ВПР, функционирующие на популяционной основе. Благодаря многолетнему и регулярному контролю частот (мониторингу) ВПР определены базовые частоты различных форм ВПР, характерные для тех популяций, в которых ведется их мониторинг. В целом среди новорожденных частота грубых ВПР, выявляемых сразу после рождения, составляет в среднем 2-4%, а с учетом нарушений, выявляемых в более поздние сроки, достигает 5-6%. Таким образом, 1 из 33 новорожденных детей имеет врожденный порок (или врожденные пороки) развития.

Необходимо отметить, что частота врожденных пороков колеблется в значительных пределах в зависимости от стадии развития в онтогенезе. Как было отмечено выше, большинство ПР возникает на ранних этапах эмбриогенеза, т.е. до 9-й недели внутриутробного развития, когда происходят закладка и формирование органов. В этой связи максимальная частота врожденных пороков наблюдается на ранних этапах развития эмбриона. Многочисленные исследования материалов спонтанных абортов показали, что грубые нарушения развития у эмбрионов встречаются в 60-80% случаев. Выявляемые аномалии включают как полное отсутствие эмбриона, так и структурные нарушения развития всего эмбриона или отдельных его частей и органов. Значителен вклад ВПР в структуру причин мертворождаемости, по разным данным, среди мертворожденных ВПР выявляются в 15-20% случаев. ВПР лидируют и в структуре причин перинатальной смертности. Исследования, проведенные в разных странах, показали, что 25-30% всех перинатальных потерь обусловлены структурными дефектами. ВПР вносят существенный вклад и в детскую смертность. В течение 1-го года жизни 25% всех случаев гибели детей обусловлены ПР. С возрастом вклад врожденных пороков в смертность снижается, но все-таки остается значительным.

В зависимости от частоты пороков выделяют частые, умеренно частые и редкие пороки. К частым относятся ПР, встречающиеся с частотой более 1 случая на 1000 рождений, к умеренно частым - 0,1-0,99:1000, к редким - от 0,01 до 0,099 на 1000 рождений.

Для некоторых пороков наблюдаются межпопуляционные и расовые различия в частоте. Так, например, частота дефектов нервной трубки значительно ниже в Японии, чем в странах Европы, а среди белых американцев они встречаются в 2-3 раза чаще, чем среди афроамериканцев. Для расщелины губы и нёба самая высокая частота выявлена у представителей монголоидной расы - 2,13:1000, самая низкая среди лиц негроидной расы - 0,41:1000.

Классификация врожденных пороков развития

Существуют различные типы классификаций ВПР в зависимости от принципов, положенных в основу систематики групп ВПР.

Согласно этиопатогенетической классификации, выделяют четыре типа ВПР: мальформация (malformation), дизрупция (disruption), деформация (deformation), дисплазия (dysplasia).

Мальформация - структурный дефект органа, части органа или большого участка тела в результате нарушения процесса развития под действием внутренних (часто наследственных) причин, при этом зачаток органа изначально аномален, и его дальнейшее развитие не может идти по нормальному пути. К этой группе относятся синдромы множественных ПР наследственной природы, а также большинство изолированных ПР, например дефекты нервной трубки, врожденные пороки сердца, расщелины губы и нёба и другие.

Дизрупция - морфологический дефект органа, части органа или большого участка тела в результате внешнего препятствия или какого-либо другого воздействия на изначально нормальный процесс развития. Нередко в постнатальном периоде трудно определить, в какое время произошло поражение и является аномалия мальформацией или дизрупцией. К факторам, способным вызвать нарушение процесса внутриутробного развития, относятся нарушения кровообращения, инфекции, амниотические тяжи, травмы. Дизрупции не относятся к порокам наследственного происхождения. Известным примером дизрупции являются внутриутробные ампутации отделов конечностей, обусловленные воздействием на плод амниотических тяжей.

Деформация - нарушение формы, размера или положения части тела, обусловленное механическими воздействиями на нормально развитые органы или части тела плода. Примерами таких воздействий являются малые размеры, деформация или ПР матки, маловодие. Деформации развиваются, как правило, уже после завершения процесса органогенеза, в поздние сроки беременности и при своевременном лечении имеют хороший прогноз. Деформации - относительно распространенные нарушения, встречающиеся среди новорожденных с частотой примерно 2%. Примерами деформаций являются позиционная косолапость, плагиоцефалия (асимметрия черепа).

Дисплазия - нарушенная организация клеток в тканях и ее морфологический результат (следствие дисгистогенеза). Дисплазия может носить генерализованный характер, если измененная ткань входит в разные органы и системы. Например, множественность поражений при синдроме Марфана обусловлена дисплазией соединительной ткани.

В зависимости от времени возникновения в пренатальном онтогенезе пороки делятся на гаметопатии, бластопатии, эмбриопатии и фетопатии.

Гаметопатии возникают в основном в результате мутаций в ПК родителей, а также при перезревании ПК (чаще яйцеклеток) или аномалий сперматозоидов. Типичными примерами гаметопатий являются наследственные синдромы с МВПР.

Бластопатии связаны с поражением бластоцисты - зародыша первых 15 дней после оплодотворения (до начала маточно-плацентарного кровообращения). Следствием бластопатий являются очень грубые нарушения, например, двойниковые пороки, циклопия, сиреномелия.

Эмбриопатии возникают в результате воздействия повреждающего фактора на эмбрион, т.е. в период от 16-го дня до конца 8-й недели беременности. Поскольку в этот период происходит интенсивная дифференциация клеток, закладка и формирование органов, то большинство тератогенных агентов наиболее эффективно действуют в это время. Тип и характер продуцируемых поражений зависят от того, какой орган окажется наиболее «уязвимым» во время воздействия повреждающего фактора.

Фетопатии возникают в результате воздействия этиологического фактора на плод в период от 9-й недели развития до окончания беременности. Этот временной период характеризуется в основном ростом органов, чувствительность их к вредным воздействиям резко снижается. Очевидно, что характер и спектр нарушений, возникающих в это время, отличаются от пороков, возникающих в более ранние периоды. Чаще всего это персистирование эмбриональных структур, сохранение первоначального положения органа, пренатальная гипоплазия органа вследствие незавершенного морфогенеза, задержка развития плода, а также различные малые аномалии развития и функциональные нарушения.

По тяжести течения и влияния на здоровье ребенка выделяют следующие категории ПР:

  • летальные - пороки, приводящие к гибели до наступления репродуктивного возраста, чаще сразу после рождения;

  • тяжелые (грубые) - пороки, требующие срочного медицинского вмешательства в целях сохранения жизни новорожденного и нарушающие в дальнейшем качество жизни больного (например, спинномозговые грыжи, расщелины губы и нёба, ПР брюшной стенки и др.);

  • умеренно тяжелые - пороки, требующие лечения (например, хирургического), но не угрожающие жизни больного и не приводящие в дальнейшем к нарушению качества жизни (например, некоторые формы врожденных пороков сердца);

  • малые аномалии развития - небольшие отклонения в строении органа, не сопровождающиеся нарушением его функции (эпикант, короткая уздечка языка, деформация ушной раковины и др.).

По распространенности в организме ВПР подразделяют:

  • на изолированные - порок развития одного органа. Большинство из них возникает, как правило, в результате взаимодействия генетических и средовых факторов, т.е. имеют мультифакториальную природу;

  • системные - ПР нескольких органов в пределах одной системы (например, множественные поражения костной системы);

  • множественные - ПР двух и более органов, принадлежащих к разным системам.

Возникновение МВПР может быть обусловлено различными механизмами. В этой связи выделяют несколько типов множественных ПР в зависимости от причин и механизмов их возникновения: синдром, следствие, ассоциация, неклассифицированные комплексы ВПР.

Синдром - это устойчивое сочетание двух и более не индуцированных друг другом ПР, в основе которого лежит одна причина (генная, хромосомная, геномная мутация или тератогенный фактор), т.е. имеет место этиологическая связь наблюдаемых симптомов. К этой группе МВПР относятся хромосомные болезни, моногенные синдромы с МВПР. При моногенных синдромах множественность поражений обусловлена плейотропным действием гена. Например, синдром Холт-Орама (синдром рука-сердце) обусловлен мутацией в гене, который кодирует фактор транскрипции TBX5. Как было показано, этот ген участвует в дифференцировке кардиомиоцитов, а также контролирует инициацию развития конечностей.

Следствие (аномалад, вторичные пороки) - тип множественных аномалий, являющихся следствием одного первичного врожденного порока, вызывающего каскад вторичных нарушений морфогенеза. В основе следствий лежат общие патогенетические связи, а этиология их может быть различной. Примером следствия является аномалия Поттер, в которой основным патогенетическим звеном является маловодие. Причины же маловодия могут быть различными. Это может быть патология как плода (двусторонняя агенезия почек, обструкция уретры), так и беременности (хроническая утечка амниотической жидкости). Маловодие ведет к формированию характерного фенотипа аномалии Поттер (лицевые дизморфии вследствие компрессии плода, гипоплазия легких, косолапость и вывих тазобедренных суставов).

Ассоциация - сочетание или комбинация нескольких ПР, встречающееся чаще, чем можно было бы ожидать по теории вероятности, но неизвестное как синдром или следствие. Понятие «ассоциация» относится к статистическим понятиям, и причины происхождения множественности ВПР при ассоциациях неизвестны, так как нет доказательств их этиологической или патогенетической связи. В последние годы некоторые ассоциации рассматриваются как нарушения бластогенеза. Основное отличие от синдрома - отсутствие постоянства спектра специфических аномалий у разных больных. Известным примером ассоциации является ассоциация CHARGE, включающая колобому радужки (С), порок сердца (Н), атрезию хоан (А), задержку роста и развития (RG), аномалии уха (Е). Практическое значение выделения ассоциаций состоит в том, что обнаружение одного из компонентов ассоциации у больного должно насторожить врача в плане поиска других сочетающихся с ним аномалий.

Неклассифицированные комплексы ПР - отдельные описания сочетаний нескольких ПР, не относящихся ни к одному из перечисленных выше типов множественных ПР.

В практическом здравоохранении используется Международная классификация болезней ВОЗ десятого пересмотра, в которой пороки систематизированы по анатомо-физиологическому принципу. В XVII классе МКБ-10 «Врожденные аномалии, деформации и хромосомные нарушения» выделены:

  • Q00-Q07 Врожденные аномалии развития нервной системы;

  • Q10-Q18 Врожденные аномалии глаза, уха, лица и шеи;

  • Q20-Q28 Врожденные аномалии системы кровообращения;

  • Q30-Q34 Врожденные аномалии органов дыхания;

  • Q35-Q37 Расщелина губы и нёба (заячья губа и волчья пасть);

  • Q38-Q45 Другие врожденные аномалии органов пищеварения;

  • Q50-Q56 Врожденные аномалии половых органов;

  • Q60-Q64 Врожденные аномалии мочевыделительной системы;

  • Q64-Q79 Врожденные аномалии и деформации костно-мышечной системы;

  • Q80-Q89 Другие врожденные аномалии;

  • Q90-Q99 Хромосомные нарушения, не классифицированные в других рубриках.

Этиология врожденных пороков развития

ВПР - многочисленная и этиологически гетерогенная группа нарушений, в происхождении которых принимают участие и генетические, и средовые факторы. За последние 50 лет были достигнуты огромные успехи в эмбриологии, тератологии, репродуктивной биологии, генетике и эпидемиологии, которые позволили ученым и клиницистам лучше понять причины ВПР.

Несмотря на колебания оценок относительных долей ВПР разной этиологии по разным данным, принципиально этиологическая структура ВПР выглядит следующим образом. Примерно 15-20% всех ВПР обусловлены наследственными факторами, т.е. геномными, хромосомными и генными мутациями, причем хромосомные болезни и моногенные формы ВПР представлены примерно равными долями. ВПР, обусловленные внешними воздействиями (тератогенные факторы), составляют 7-8%. ПР мультифакториальной природы составляют самую большую долю этиологического спектра ВПР - около 30%. Однако большая доля (около 40%) приходится на ПР неустановленной этиологии.

Исходя из этиологической структуры ВПР, примерно 7-10% случаев обусловлено хромосомными нарушениями. Как правило, любой хромосомный дисбаланс, возникающий в результате как количественных (поли-, анеуплоидии), так и качественных изменений (структурные аберрации) хромосомного набора, приводит к множественным структурным дефектам и нарушениям развития. Хромосомные аберрации включают анеуплоидию с потерей или увеличением числа целых хромосом, а также делеции и дупликации, которые затрагивают части хромосом. Примерами анеуплоидий, наблюдаемых у живорожденных детей, являются трисомии 13 (синдром Патау), 18 (синдром Эдвардса) и 21 (синдром Дауна). Хромосомные нарушения приводят к различным типам делеций и/или дупликаций, например, синдром Вольфа-Хиршхорна (4p-синдром) и синдром «кошачьего крика» (5р-синдром). Все эти синдромы характеризуются множественными ПР.

Существуют различные объяснения влияния хромосомных нарушений на эмбриональное развитие и возникновение пороков. Согласно аддитивной модели, пороки возникают в результате эффекта измененной дозы генов, расположенных на хромосомах, вовлеченных в патологический процесс, включая важные для развития гены. По другой гипотезе предполагается, что дисбаланс генов при любой хромосомной аберрации усиливает нестабильность, свойственную многочисленным эпигенетическим путям развития. В случае структурных аберраций хромосом (делеции, дупликации, транслокации, инверсии) перестройка может оказаться патогенной, если она приводит к нарушению генов, вовлеченных в область перестройки, или к изменению их положения (эффект положения).

Использование молекулярно-цитогенетических технологий, таких как FISH и ХМА, позволяет идентифицировать субмикроскопические дисбалансы хромосомного материала, которые не видны под световым микроскопом. Микроделеции и микродупликации приводят к изменению дозы меньшего числа генов по сравнению с крупными хромосомными аберрациями и могут влиять на нормальное развитие через несколько механизмов: эффект дозы гена, эффекты положения, разрушение гена или слияние генов с соответствующим изменением их продуктов. С помощью современных методов идентифицированы многочисленные синдромы с МВПР, обусловленные микроделециями/микродупликациями хромосомного материала.

Около 7% всех ВПР составляют пороки генной природы, обусловленные мутациями в отдельных генах. Мутации в отдельных генах (вставки, делеции и замены нуклеиновых оснований) могут быть обнаружены с помощью анализа последовательности конкретных генов, а также с помощью секвенирования полного генома или экзома.

В ходе внутриутробного развития целый комплекс генов последовательно включается в работу, обеспечивая сложные процессы развития. На ранних стадиях развития после формирования бластоцисты преимущественно происходит экспрессия тканеспецифических генов, в стадии органогенеза активизируются органоспецифические гены, к началу функционирования органов экспрессируются гены, регулирующие функции специализированных клеток. В случае мутации генов, участвующих в процессах развития, сбой механизма на любом этапе внутриутробного развития может привести к прекращению дальнейшего развития зародыша или формированию ВПР различной степени тяжести. К настоящему времени известно, что изолированные ВПР и МВПР (синдромы) могут быть вызваны мутациями разных типов генов, например, гомеобоксных генов (Hox). Гены Hox кодируют факторы транскрипции, которые играют важную роль в регуляции формирования тела во время развития. Генные кластеры Hox контролируют полярность эмбриона, формирование переднезадней оси тела и сегментацию тела во время эмбриогенеза у млекопитающих, включая человека. Мутации в генах Hox приводят к дефектам развития конечности. Например, мутация в одном из гомеобоксных генов (HOXD13), контролирующем дифференцировку и морфогенез скелета, вызывает развитие полисиндактилии с аутосомно-доминантным типом наследования. Мутации в гене HOXA1 нарушают развитие ствола мозга, внутреннего уха и сердечно-сосудистой системы, а мутации в других генах Hox также могут приводить к нарушению развития гениталий. Показано, что мутации в гомеобокс-ном гене RAX приводят к развитию анофтальмии у человека.

Мутации в генах семейства Hedgehog (Hh) были обнаружены у пациентов с голопрозэнцефалией, брахидактилией, при дисгенезии гонад. По мере того, как секвенирование следующего поколения будет более широко использоваться в клинической диагностике, ожидается, что будут выявлены и другие врожденные дефекты, связанные с Hh. К формированию пороков могут приводить и мутации генов, кодирующих рецепторы, участвующие во взаимодействии клеток, а также мутации генов, кодирующих ферменты, транспортные молекулы, структурные белки.

Многочисленными исследованиями последних лет доказано, что большинство изолированных ПР возникают в результате взаимодействия генетических и средовых факторов. Пороки с такой сложной или мультифакториальной этиологией составляют от 20 до 30% в общей группе ПР. В последние годы большое внимание

уделяется изучению структуры генетической компоненты мультифакториальных пороков. При этих пороках генетические варианты отдельных генов действуют как предрасполагающие факторы. Например, получены доказательства, что при дефектах нервной трубки варианты гена, кодирующего фермент метилентетра-гидрофолатредуктазу, вносят вклад в развитие пороков этой группы: снижение активности фермента приводит к снижению уровня фолатов, что является одним из основных патогенетических звеньев развития дефектов нервной трубки. При изолированной голопрозэнцефалии идентифицированы три гена, обусловливающие «предрасположенность» к развитию порока: ген SHH на хромосоме 7q36, ген ZIC2 на хромосоме 13q32 и ген SIX3 на хромосоме 2p21. Однако для большинства мультифакториальных пороков генетическая составляющая остается еще неизвестной. Появление современных геномных технологий, в том числе изучения SNP, секвенирования следующего поколения ускоряет изучение генетических причин ВПР и структуры наследственной предрасположенности к ВПР.

В общей структуре ПР около 7-10% являются результатом вредных воздействий средовых факторов в пренатальном периоде. Как известно, факторы, способные вызвать нарушение развития плода, называются тератогенными факторами. Ниже мы более подробно остановимся на принципах тератогенеза и синдромах, обусловленных тератогенными воздействиями.

Основные механизмы развития врожденных пороков развития

Развитие ВПР является результатом нарушения пренатального онтогенеза. Период внутриутробного развития - это сложный многоэтапный процесс формирования эмбриона, который определяется целым рядом точно синхронизированных взаимодействий генетических и средовых факторов. В ходе онтогенеза целый каскад генов последовательно включается в развитие, обеспечивая процессы дифференцировки тканей и формообразования органных структур. Как было отмечено выше, эмбриональный морфогенез связан с процессами деления, адгезии, миграции, апоптоза, роста и дифференцировки клеток. Нарушение любого из процессов влечет за собой отклонение от нормального развития и может реализоваться во врожденный порок. Например, нарушение размножения клеток (снижение митотической активности) может привести к гипоплазии или аплазии органа, нарушению сращения эмбриональных структур с формированием дизрафий (дефекты нервной трубки, расщелины губы и/или нёба). Причиной таких нарушений может быть любой фактор (генетической или экзогенной природы), воздействующий на митотическую активность клеток, что приводит к развитию ВПР. Результатом нарушения процессов клеточной миграции являются гетеротопии, агенезии и другие пороки. Большое значение нарушение процессов миграции клеток имеет при развитии пороков головного мозга. Известно, что лиссэнцефа-лия, шизэнцефалия и голопрозэнцефалия связаны с гетеротопиями. Нарушение миграции нейронов выявляется при большинстве хромосомных синдромов. Нарушение дифференцировки клеток может привести к агенезии органа или его морфологической и функциональной незрелости, а также вызвать персистирование эмбриональных структур. К одним из основных механизмов формирования пороков относится и гибель клеток или, наоборот, нарушение запрограммированной гибели клеток - апоптоза. В результате нарушаются процессы рассасывания тканей, что приводит к неразделению органов (например, синдактилии при задержке гибели тканей межпальцевых перегородок), атрезиям (нарушение реканализации кишечной трубки) и т.д. Дефект апоптоза лежит и в основе некоторых форм врожденных пороков сердца (дефекты сердечных перегородок). Нарушение адгезии тканей также может приводить к нарушению срастания эмбриональных структур даже при нормальной пролиферативной активности клеток, а также к дизрафиям (порокам нервной трубки). Особенно интенсивно все эти процессы происходят в период органогенеза. После его окончания вероятность формирования грубых ПР снижается. Для фетального периода характерны остановка в развитии, что может приводить к недоразвитию или гипоплазии органа, персистированию эмбриональных структур (очаги метанефрогенной бластомы в почках), сохранению первоначального расположения органов (например, тазовая почка, неопущение яичек). В поздние сроки внутриутробного развития возникают и изменения вследствие механического воздействия на плод (косолапость при маловодии, амниотические перетяжки и др.).

Важным для понимания причин и патогенеза ПР является знание критических периодов эмбриогенеза. Классическими работами по изучению критических периодов развития являются труды C. Stockard (1921) и П.Г. Светлова (1960). Светлов П.Г. писал: «Главным признаком, характеризующим критические периоды развития, является высокая чувствительность клеток зародышей к действию внешних агентов, обусловленная пониженной регулятивной деятельностью в эти периоды» (цит. по Светлов, 1960, с. 281). Внешние факторы, к которым особенно велика чувствительность в эти периоды, могут ускорять, замедлять или совсем приостанавливать развитие. У млекопитающих, по Светлову, критическими периодами являются период имплантации (2-я неделя беременности) и период формирования плаценты (3-6-я недели). Наряду с критическими периодами существует понятие тератогенетического терминационного периода. Тератогенетический терминационный период - это предельный срок, в течение которого вредные факторы могут вызвать нарушение нормального развития. Для каждого порока есть свой терминационный период, так как тератогенный фактор может привести к развитию порока, если он действует в период развития органа. В клинической тератологии очень важно знание тератогенетического терминационного периода, поскольку это может помочь в установлении причины ВПР.

КЛИНИЧЕСКАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА НЕКОТОРЫХ ФОРМ ВРОЖДЕННЫХ ПОРОКОВ РАЗВИТИЯ

Изолированные формы врожденных пороков развития

ВПР с клинической точки зрения представляют собой очень многообразную группу состояний, затрагивающих разные системы органов. В данной главе приводятся описания некоторых наиболее распространенных видов ПР у человека.

Дефекты нервной трубки - часто встречающиеся ПР ЦНС. Дефекты нервной трубки возникают в результате нарушения смыкания нервной трубки на ранних сроках внутриутробного развития (4-я неделя). В эту группу входят анэнцефалия, энцефалоцеле и спинномозговые грыжи.

Анэнцефалия - один из самых тяжелых пороков, входящих в группу дефектов развития нервной трубки. Этот порок характеризуется тотальным или частичным отсутствием большого мозга, костей свода черепа и скальпа. Средняя популяционная частота порока составляет 1:1000 новорожденных, природа порока мультифакториальная. Анэнцефалия возникает в результате нарушения развития или несмыкания (дизрафии) головного конца нервной трубки. При этом большой мозг не развивается, чаще наблюдается отсутствие переднего и среднего отделов головного мозга. На месте мозгового вещества обычно располагаются богатая кровеносными сосудами соединительная ткань с кистозными полостями, единичные нервные клетки и остатки сосудистых сплетений. Кости свода черепа отсутствуют или в некоторых случаях могут быть представлены рудиментарными хрящевыми образованиями, иногда островками костной ткани. Стволовые образования мозга бывают также недоразвиты, нередко повреждается и задний мозг. Нередко анэнцефалия сочетается с открытой спинномозговой грыжей шейного и грудного отделов - краниорахишизисом. Порок несовместим с жизнью. К известным этиологическим факторам относятся недостаток фолиевой кислоты в организме матери, гипервитаминоз А, гипертермия, сахарный диабет у матери.

Черепно-мозговая грыжа (энцефалоцеле) - порок, характеризующийся грыжевым выпячиванием головного мозга и/или его оболочек через дефект костей черепа. В основе развития порока лежит нарушение развития костей черепа. Популяционная частота порока составляет 0,2-0,4:1000 новорожденных с равной встречаемостью у обоих полов. Изолированные формы черепно-мозговых грыж относятся к порокам мультифакториальной этиологии. При черепно-мозговых грыжах грыжевое выпячивание локализуется в местах соединения костей черепа, а именно между лобными костями, у корня носа, между теменной и височной костью, в области соединения теменных костей и затылочной кости, около внутреннего угла глаз. В зависимости от локализации дефекта выделяют задние и передние мозговые грыжи. Задние мозговые грыжи составляют 75% случаев черепно-мозговых грыж и расположены в затылочной области, при этом сформированное отверстие часто сливается с большим затылочным отверстием. Передние мозговые грыжи располагаются в области орбит, носа, лба и составляют около 25% случаев.

В зависимости от содержимого грыжевого мешка различают несколько форм черепно-мозговых грыж. Менингоцеле - грыжа, при которой грыжевой мешок представлен кожей и мозговыми оболочками, а его содержимым является спинномозговая жидкость; это, как правило, грыжи маленького размера. Энцефаломенингоцеле - в грыжевой мешок выпячивается тот или иной отдел головного мозга в зависимости от локализации костного дефекта. Энцефалоцистоменингоцеле - грыжа, содержащая мозговые оболочки, вещество головного мозга и часть его расширенных желудочков. Как правило, такие грыжи бывают большого размера. В зависимости от тяжести дефекта грыжи могут сопровождаться развитием гидроцефалии, атаксии, спастическими нарушениями, судорогами, задержкой развития. Крупные грыжи сопровождаются тяжелыми неврологическими расстройствами и часто приводят к смерти.

Спинномозговая грыжа (spina bifida, расщелина позвоночника) - дефект развития нервной трубки, возникающий в результате нарушения ее закрытия и характеризующийся образованием грыжевого выпячивания спинного мозга и/ или его оболочек через костный дефект позвоночника (аплазия дужек и остистых отростков позвонков). Популяционная частота порока - 1-2:1000 новорожденных. Порок этиологически гетерогенен. Чаще природа порока мультифакториальная, но не исключается возможность тератогенного происхождения порока (гипертермия, прием препаратов вальпроевой кислоты во время беременности, диабет матери).

Грыжи могут располагаться на различных уровнях. Однако наиболее частая их локализация - пояснично-крестцовый отдел позвоночника, самая редкая локализация - в шейном отделе. В зависимости от характера нарушений спинного мозга различают несколько типов спинномозговых грыж. Минимальной степенью проявления порока является скрытая расщелина позвоночника (spina bifida occulta), при которой нет грыжевидного выпячивания, имеется лишь незаращение дужек позвонков в пояснично-крестцовом отделе, выявляемое при рентгенологическом исследовании. В некоторых случаях над местом расположения дефекта отмечаются гиперпигментация и гипертрихоз. Дефект позвоночника с образованием грыжи, содержимым которой является спинномозговая жидкость, носит название менингоцеле: стенка грыжевого мешка представлена кожей и мозговыми оболочками. Для этой формы характерны осложнения в виде нарушения функций органов малого таза (нарушение мочеиспускания и дефекации), косолапость. При миеломенингоцеле в грыжевом мешке, кроме мозговых оболочек и спинномозговой жидкости, находится тот или иной отдел спинного мозга. Миеломенингоцеле - это тяжелая форма дизрафии позвоночника. По локализации 75% случаев составляют грыжи пояснично-крестцового отдела и 25% - грыжи другой локализации. В 60-80% случаев порок сопровождается развитием гидроцефалии за счет нарушения ликвородинамики.

Расщелина губы с расщелиной нёба или без нее - один из самых распространенных ПР у человека. Популяционная частота составляет примерно 1:1000 новорожденных. Природа изолированных форм чаще мультифакториальная, хотя для некоторых несиндромальных форм предполагается и аутосомно-доминантное наследование. Выявлена связь возникновения порока с тератогенными факторами, например, с приемом противосудорожных препаратов матерью в период беременности (фенобарбитал, вальпроевая кислота, фенитоин). Расщелины губы с расщелиной нёба или без нее возникают в связи с нарушением развития эмбриональных лицевых отростков на 5-6-й неделях беременности. Дефект может быть одно- и двусторонним. Клинические проявления порока зависят от степени поражения, варьирующей от расщелины губы до полной (сквозной) расщелины первичного нёба (губы, альвеолярного отростка и нёба). К характерным проявлениям относятся деформация и асимметрия крыльев носа, искривление носовой перегородки, нарушение прикуса, различные аномалии зубов (частичная адонтия, аномалии формы и положения зубов). Расщелина губы/нёба часто является составной частью синдромов МВПР различной этиологии.

Расщелина нёба - порок, характеризующийся наличием дефекта мягкого и/ или твердого нёба без вовлечения в патологический процесс губы и альвеолярного отростка. В среднем частота порока составляет 1:2500 новорожденных. Порок этиологически гетерогенен. Большая часть случаев изолированной расщелины нёба имеет мультифакториальную этиологию, хотя известны и моногенные формы с аутосомно-доминантным типом наследования, доказана также тератогенная природа порока. Расщелина нёба представляет собой дефект вторичного нёба, которое формируется в результате смыкания парных боковых отростков. При нарушении этого процесса возникает срединный дефект, ведущий к сообщению ротовой и носовой полостей. Расщелина нёба может быть открытой и субму-козной. Микроформой порока является расщелина язычка. Надо помнить, что этиологически и патогенетически изолированная расщелина нёба отлична от расщелины губы/нёба.

Анофтальмия/микрофтальмия. Анофтальмия представляет собой полное отсутствие тканей глаза. Истинная анофтальмия - крайне редкий порок, диагноз которого устанавливается только на основании гистологического исследования, подтверждающего отсутствие тканей глаза. Микрофтальмия представляет собой гетерогенную группу ПР глаз с более или менее выраженным уменьшением размеров глазного яблока. Сопутствующие нарушения включают гиперметропию и короткую осевую длину глазного яблока. Размеры передней камеры и роговицы также могут быть уменьшены. Суммарная популяционная частота анофтальмии и микрофтальмии составляет в среднем 0,16:1000 рождений. Этиология порока гетерогенна. Описаны случаи с моногенными типами наследования с выявлением каузативных мутаций. В этиологии микрофтальмии большую роль играют инфекционные заболевания матери во время беременности (краснуха, цитомегаловирус, токсоплазмоз), прием женщиной во время беременности антикоагулянта варфарина, воздействие ионизирующей радиации.

Микротия - врожденный порок развития ушной раковины, характеризующийся уменьшением ее размеров и нарушением строения (деформацией) с или без атрезии слухового канала. Анотия - отсутствие ушной раковины. Анотия составляет от 13 до 22% среди всех случаев микротии/анотии. Более чем в 80% случаев порок односторонний, причем 60% из них имеет правостороннюю локализацию. У детей с этим пороком часто наблюдается снижение или полная потеря слуха. Совокупная популяционная частота микротии/анотии равняется 0,1-0,4:1000 рождений. Природа порока точно неизвестна. Изолированные случаи, возможно, имеют мультифакториальное происхождение, хотя описаны случаи изолированной анотии с аутосомно-доминантным наследованием. Известна связь порока с инфекционными заболеваниями матери во время беременности (краснуха). Микротия/анотия описаны при талидомидном синдроме, фетальном алкогольном синдроме, диабетической эмбриопатии, при приеме женщиной во время беременности изотретиноина. Примерно в 30% случаев микротия сочетается с атрезией наружного слухового канала.

Атрезия/стеноз пищевода - врожденный порок развития верхних отделов пищеварительного тракта, характеризующийся нарушением непрерывности пищевода, что приводит к непроходимости желудочно-кишечного тракта. Атрезия пищевода является наиболее частым ВПР пищевода, она составляет примерно 30% всех случаев атрезий пищеварительного тракта. Популяционная частота порока находится в пределах 1:3000-5000 новорожденных. Этиологически атрезии пищевода являются неоднородной группой. Данный порок часто обнаруживается при хромосомных болезнях (синдромы Эдвардса, Дауна), в 7% - является компонентом синдромов множественных врожденных пороков нехромосомной этиологии. Существует несколько анатомических вариантов атрезии пищевода в зависимости от наличия или отсутствия трахеопищеводных свищей и их локализации. 1. Атрезия пищевода с дистальным трахеопищеводным свищом, составляющая около 86% всех случаев порока. 2. Изолированная атрезия пищевода без свища встречается в 7% всех случаев. При этой форме проксимальный и дистальный концы пищевода слепо заканчиваются без связи с трахеей. 3. Трахеопищеводный свищ без атрезии (4% всех случаев). 4. Атрезия пищевода с проксимальным трахеопищеводным свищом (2%). 5. Атрезия пищевода с проксимальным и дистальным трахеопищеводными свищами (менее 1%). Симптомы заболевания появляются у ребенка сразу после рождения и выражаются в гиперсаливации, нарушении глотания и регургитации пищи. При наличии трахеопищеводного свища наблюдаются нарушения дыхания, приступы удушья, кашель во время кормления или сразу после него. У детей с таким пороком часто развиваются аспирационные пневмонии.

Атрезии аноректального отдела - это широкий спектр ВПР аноректального отдела пищеварительной системы. Аноректальные пороки характеризуются сужением или атрезией аноректального отдела с или без формирования фистулы в соседние органы. Степень дефекта варьирует от небольшого, легко корректируемого дефекта с хорошим прогнозом до тяжелых форм нарушения (персистирующая клоака, экстрофия клоаки), имеющих плохой прогноз для здоровья. Общая частота порока 0,2-0,5:1000 рождений. Изолированная атрезия ануса, видимо, имеет мультифакториальную этиологию. В большинстве случаев (40-70%) данный порок сочетается с другими ВПР желудочно-кишечного тракта (атрезия пищевода и двенадцатиперстной кишки), пороками мочеполовой системы (гипо-спадия), дефектами брюшной стенки (омфалоцеле), а также является компонентом различных наследственных синдромов. Порок, особенно в изолированной форме, редко выявляется антенатально, но в большинстве случаев обнаруживается сразу после рождения. У ребенка имеются признаки низкой кишечной непроходимости.

Агенезия или гипоплазия почек характеризуется отсутствием или выраженным недоразвитием почек. В большинстве случаев отсутствуют и мочеточники. Средняя частота односторонней агенезии 1:1500 рождений, двусторонняя агенезия встречается с частотой 3,5:10 000 рождений. Чаще поражаются мальчики - М2:Ж1. Этиологически данный порок неоднороден. В большинстве случаев этот порок встречается спорадически. Отмечено увеличение случаев агенезии почек у детей матерей, больных диабетом. Агенезия почек нередко сочетается с ПР других органов и является составной частью известных комплексов МВПР. При двусторонней агенезии почек развивающееся маловодие является основным патогенетическим звеном в формировании характерного симптомокомплекса - следствия (аномалии) Поттер. Двусторонняя агенезия почек - порок, несовместимый с жизнью.

Гипоспадия - порок развития, характеризующийся смещением выходного отверстия уретры на вентральную поверхность полового члена на протяжении от нижней поверхности головки полового члена до мошонки и промежности. В зависимости от расположения отверстия уретры выделяют головчатую, стволовую, мошоночную и промежностно-мошоночную формы гипоспадии. Гипоспадия встречается с частотой 3:1000 новорожденных мальчиков. Предполагается мультифакториальная природа порока. Кроме того, по некоторым данным, к развитию гипоспадии могут приводить нарушение биосинтеза тестостерона у плода, а также влияние повышенной концентрации эстрогена на плод в период внутриутробного развития.

Экстрофия мочевого пузыря - редкий порок развития, представляющий собой врожденную расщелину мочевого пузыря и брюшной стенки. Частота порока 1:40 000-50 000 новорожденных. Порок чаще встречается у лиц мужского пола - М3:Ж1. Природа порока неизвестна. Клинически порок представляет собой щелевой дефект нижней части передней брюшной стенки в области лобка с аплазией участка передней стенки мочевого пузыря. Экстрофия мочевого пузыря часто сочетается с тотальной эписпадией и расхождением лонных костей. При данном пороке часто наблюдается недоразвитие мошонки. Нередко порок сочетается с другими пороками мочевой и половой систем, такими как крипторхизм, паховые грыжи, водянка яичек у мальчиков; у девочек - со стенозом выходного отверстия влагалища, расщеплением клитора, удвоением матки.

Диафрагмальная грыжа - врожденный порок развития, характеризующийся дефектом диафрагмы с перемещением органов брюшной полости в грудную полость. Средняя частота порока составляет 1:2500 новорожденных. Изолированные формы диафрагмальной грыжи имеют мультифакториальное происхождение. Примерно в 40% случаев диафрагмальные грыжи встречаются в сочетании с другими ПР. Нередко диафрагмальная грыжа входит в состав известных хромосомных и генных синдромов. Выделяются истинные и ложные диафрагмальные грыжи. Под истинными грыжами понимают мешковидное выпячивание в грудную полость истонченной диафрагмы. Истинные грыжи наблюдаются редко. Чаще встречаются ложные грыжи: в отличие от истинных они не имеют грыжевого мешка, а органы брюшной полости проникают в грудную через расширенное естественное отверстие или врожденный дефект в диафрагме; обычно он расположен слева. Дефекты диафрагмы бывают различного размера - от небольших до полного отсутствия купола диафрагмы. В зависимости от величины отверстия в грудную полость перемещаются органы брюшной полости, приводя к смещению и сдавлению органов средостения. Лечение хирургическое.

Омфалоцеле (экзомфалоз, или грыжа пупочного канатика) - врожденная аномалия передней брюшной стенки, при которой происходит протрузия органов брюшной полости через увеличенное пупочное кольцо. Частота омфалоцеле составляет 1:4000-6000 рождений. Этиология порока гетерогенная. Изолированный порок чаще встречается спорадически. Многие исследования указывают на возможность тератогенного возникновения порока (прием женщиной противосудорожных препаратов вальпроевой кислоты во время I триместра беременности). Омфалоцеле является также симптомом некоторых наследственных синдромов. Размеры дефекта пупочного кольца колеблются от небольших (1-2 см в диаметре) до массивного дефекта, охватывающего всю брюшную стенку. Стенки грыжевого мешка представлены растянутыми и истонченными элементами брюшины и амниона. Грыжевой мешок обычно интактен, но в 10-20% случаев возможны его разрывы, происходящие во время родов или вскоре после рождения. Содержимым грыжи обычно являются петли тонкого кишечника, такие грыжи невелики. Иногда в грыжевом мешке содержатся другие внутренние органы брюшной полости (печень, селезенка). При гигантской грыже печень центрально локализована и полностью занимает грыжевой мешок. Для детей с гигантской грыжей характерны также маленькая, колоколообразная грудная полость, гипоплазия легких, дыхательные расстройства. Смертность при омфалоцеле составляет 50-60% в основном за счет случаев грыж большого размера. В последние десятилетия выживаемость детей с омфалоцеле неуклонно повышается за счет повышения качества лечения и выхаживания детей с данным пороком.

Гастрошизис - порок, характеризующийся выпячиванием органов брюшной полости, чаще петель кишечника, через дефект брюшной стенки, расположенный латеральнее пупочного канатика. Частота порока, по разным данным, колеблется от 0,1-0,5 на 1000 рождений. Этиология порока мультифакториальная. Дефект чаще расположен справа от места вхождения пуповины и не затрагивает пупочный канатик. При этом пороке, в отличие от омфалоцеле, петли кишок не защищены оболочкой. После рождения часто отмечается нарушение функционирования незащищенного воспаленного кишечника, возможны его разрывы.

Редукционные пороки конечностей - пороки, характеризующиеся полным или частичным отсутствием или выраженной гипоплазией структур скелета конечностей. В этой группе выделяют продольные и поперечные дефекты конечностей, затрагивающие разные отделы. Суммарная частота различных типов редукционных пороков конечностей колеблется от 0,3 до 0,8 случаев на 1000 рождений. Этиологически пороки данной группы неоднородны. Часто они носят спорадический характер, однако встречаются и семейные формы. Пороки данной группы являются симптомами многих наследственных синдромов. Известно, что редукционные пороки конечностей могут являться результатом воздействия на плод какого-либо тератогена (талидомидная эмбриопатия, АДАМ комплекс).

Множественные врожденные пороки развития

Наряду с изолированными формами ВПР довольно большую часть всех случаев ВПР составляют множественные ПР, когда у одного ребенка встречаются два порока и более в разных системах органов. МВПР, как было сказано выше, в зависимости от причин и механизмов, приводящих к множественным поражениям, классифицируются как синдромы, следствия и ассоциации.

Синдромы с МВПР - это заболевания, при которых все структурные дефекты возникают из-за одного этиологического фактора, который может быть как генетическим, так и средовым. К генетическим, или наследственным, синдромам с МВПР относятся хромосомные и генные синдромы. Хромосомные синдромы, возникающие в результате геномных или хромосомных мутаций, встречаются с частотой примерно 1:170 живорождений. Их частота намного выше при зачатии и в ранние сроки беременности. Однако такие беременности часто заканчиваются самопроизвольным абортом или гибелью плода из-за грубых нарушений развития. Свыше 50% спонтанных абортов имеют аномальную хромосомную структуру. Абсолютное большинство хромосомных синдромов характеризуется множественными ПР, как, например, синдром Патау (трисомия 13), синдром Эдвардса (трисомия 18) и другие. Подробная характеристика хромосомных синдромов описана в другой главе данного руководства.

Большую и крайне многообразную группу МВПР составляют моногенные синдромы, причиной которых является мутация отдельного гена. Учитывая выраженный клинический полиморфизм синдромов с МВПР, перекрываемость симптоматики, неспецифичность и непостоянство симптомов, первостепенное значение имеет точная и как можно более ранняя синдромальная диагностика. Несмотря на все большую доступность современных генетических технологий, клиническая диагностика наследственных синдромов с МВПР остается отправной точкой диагностического процесса. В этой связи крайне важно знание фенотипических проявлений синдромов с МВПР моногенной природы. Описание синдромов с ВПР можно найти на различных интернет-ресурсах. Все известные менделирующие заболевания, в том числе и синдромы с МВПР, представлены в базе данных OMIM (Online Mendelian Inheritance in Man). Сбор данных для этой базы был начат в начале 1960-х годов доктором Виктором А. Мак-Кьюсиком как каталог менделирующих признаков под названием «Менделевское наследование у человека» (MIM). С 1966 по 1998 годы было выпущено двенадцать книжных изданий OMIM. Онлайн-версия OMIM была создана в 1985 г., а начиная с 1995 г. OMIM стал доступен во всемирной сети (https://www.ncbi.nlm.nih.gov/omim). Данные в этой базе постоянно обновляются. Полезным сетевым ресурсом является сайт GeneReviews (http://genetests.org), который предоставляет стандартизированную медицинскую информацию по наследственным синдромам, включающую клиническую характеристику болезни, диагностику, лечение и ведение больных, а также медико-генетическое консультирование пациентов и их семей. Информационный центр по генетическим и редким заболеваниям (Genetic and Rare Diseases Information Center - GARD) предоставляет доступ к актуальной и надежной информации по редким заболеваниям на английском и испанском языках. Стоит отметить, что в этой базе все описанные при заболеваниях симптомы ранжированы по частоте их встречаемости, что очень важно, поскольку частота проявления симптомов при одном заболевании у разных больных варьирует. Эта информация поступает из базы по онтологии фенотипа человека (HPO). Адрес сайта: https://rarediseases.info.nih.gov//. Учитывая редкость наследственных синдромов, очевидно, что эти информационные ресурсы являются хорошей поддержкой в диагностическом процессе.

Основные принципы тератологии и тератогенные синдромы

Тератология как современная наука появилась в 30-е годы ХХ в., базируясь в основном на результатах экспериментальных исследований по индукции врожденных пороков у животных путем воздействия средовых факторов на эмбрион. В 40-е годы прошлого столетия появилось сообщение о ПР у человека под влиянием вируса краснухи (синдром Грегга). Стимулом для активизации исследований ВПР стала талидомидная катастрофа, произошедшая в 60-е годы ХХ в. В 1961 г. немецкий ученый Видеманн опубликовал научную работу, в которой обращал внимание на увеличение частоты редукционных пороков конечностей вплоть до фокомелии. Однако причина этого факта была непонятна. Тем не менее это была первая публикация, заставившая обратить внимание научного мира на проблемы, связанные с причинами ВПР.

Несмотря на то что ВПР, обусловленные тератогенными средовыми факторами, составляют около 7-10% всех ПР, это означает, что примерно 1 из 250-300 новорожденных детей может иметь структурные дефекты, обусловленные экзогенными факторами. Поэтому во многих случаях необходимо дифференцировать наследственные и ненаследственные заболевания, возникшие в результате вредных воздействий.

В 1959 г. Дж. Вильсон сформулировал 6 основных принципов тератологии, которые актуальны и в настоящее время.

  1. Чувствительность к тератогену зависит от генотипа плода и его взаимодействия с неблагоприятным средовым фактором.

  2. Чувствительность к тератогену зависит от стадии внутриутробного развития на момент воздействия неблагоприятного фактора.

  3. Тератогены воздействуют на развивающиеся клетки и ткани специфическими путями, вызывая нарушение эмбриогенеза (различный патогенез для разных тератогенов).

  4. Эффект неблагоприятных воздействий на развивающийся плод зависит от многих факторов: природы самого агента, пути воздействия, скорости трансплацентарного переноса, а также генотипов матери и плода.

  5. Существуют четыре типа исходов тератогенного воздействия: гибель зародыша, ПР, внутриутробная задержка развития, функциональные нарушения. Для большинства тератогенов все возможные исходы могут быть реализованы в зависимости от времени и дозы воздействия.

  6. Степень нарушений развития возрастает в зависимости от дозы, варьируя от отсутствия эффекта до летального исхода. Для каждого тератогена существует порог, ниже которого нет повреждающего действия; выше порога влияние приобретает дозозависимую связь, т.е. чем выше доза, тем тяжелее поражение.

Механизмы действия тератогенных факторов на нормальное внутриутробное развитие разнообразны: воздействие на генную экспрессию, синтез белков и нуклеиновых кислот, процессы клеточной миграции и пролиферации, апоптоз и др.

Учитывая, что воздействие внешнего фактора зависит от многих условий, рассматривать действующий во время беременности фактор как тератогенный необходимо с учетом дозы, пути воздействия и срока беременности, когда произошло воздействие. Решающее значение при определении того, какие вредные эффекты могут быть вызваны тератогеном, имеет стадия эмбрионального развития, на которой произошло воздействие. Необходимо подчеркнуть, что тератогенный фактор может привести к развитию порока в том случае, если он действует в течение периода максимальной чувствительности органа (тератогенетический терминационный период). Тератогенетические терминационные периоды различны для разных органов, и это необходимо учитывать при анализе фенотипической картины. Для большинства органов период максимальной чувствительности к тератогену приходится на 2-8-ю недели беременности. В то же время для ЦНС период чувствительности к вредным воздействиям продолжается практически до конца беременности. Знание тератогенетического терминационного периода очень важно, так как может оказать помощь в определении причины развития врожденных пороков.

Чувствительность разных органов плода к тератогенным факторам представлена на рис. 26-1.

image
Рис. 26-1. Этапы внутриутробного развития и чувствительность различных органов плода к внешним воздействиям. Модифицированный рисунок из K. Moore. The developing Human Clinically Oriented Embryology. 3th Ed., WB Sanders Co, 1983
  • 1-2-я неделя - нарушение развития по принципу «все или ничего»: гибель зародыша или репарация и замещение поврежденных клеток с развитием нормального организма.

  • 1-й месяц - закладка основных систем (нервная, мышечная, пищеварительная, ССС). Нарушение развития приводит либо к гибели эмбриона, либо к формированию множественных грубых ПР.

  • 2-й месяц - формирование органов и структур лица. Период максимальной чувствительности к тератогенам с формированием крупных ПР.

  • 3-й месяц - завершение формирования основных систем и их интеграция. Устойчивость к воздействию тератогенов повышается.

  • II и III триместры - рост плода. Плод устойчив к тератогенам. Риск развития пороков минимален, повышается вероятность функциональных нарушений.

Очевидно, что получение доказательств тератогенности - непростая задача. В настоящее время для подтверждения тератогенной активности агента в клинической тератологии используются критерии Thomas Shepard, предложенные им в 1994 г.: 1) имеется доказанный факт воздействия агента на критических стадиях пренатального развития; 2) наличие двух и более эпидемиологических исследований, подтверждающих связь между агентом и пороком развития; 3) выявление характерных фенотипических признаков (специфические для конкретного тератогена ПР или синдромы); 4) сочетание редкого внешнего фактора с редким пороком развития; 5) подтверждение результатами экспериментальных исследований; 6) выявляемая ассоциация должна иметь биологический смысл; 7) экспериментальное доказательство того, что агент действует в неизмененном состоянии. Критерии 1-4 считаются необходимыми для доказательства тератогенности внешнего фактора, критерии 5-7 полезны, но не обязательны.

Как было указано ранее, с воздействием экзогенного фактора во время беременности связано около 7% всех ВПР. Тератогенной активностью могут обладать факторы разной природы. В зависимости от этого выделяют: 1) физические факторы (механические, радиационные, термические воздействия); 2) химические факторы (лекарственные препараты, химические вещества, используемые в быту и на производстве); 3) биологические факторы (инфекционные агенты, болезни матери). Клинические проявления тератогенных воздействий разнообразны. Для некоторых тератогенов характерны довольно специфические проявления, и поэтому они выделены в тератогенные синдромы (например, фетальный краснушный синдром, талидомидный синдром, варфариновый синдром и некоторые другие). Примеры некоторых тератогенов с доказанной тератогенной активностью и клинические проявления приведены в табл. 26-1. В других случаях проявления менее специфичные и постоянные, что затрудняет диагностику, а главное, установление этиологической связи определенного фактора с развитием врожденных пороков. Тем не менее появления врожденных аномалий, вызванных тератогенами или потенциально тератогенными факторами, можно избежать, если своевременно исключить влияние тератогена и таким образом снизить риски тератогенного воздействия.

Лечение и профилактика врожденных пороков развития

Прогноз здоровья и исходы врожденных нарушений во многом зависят от природы и степени тяжести порока, а также возможности его коррекции. В целом показано, что 25% детей с ВПР погибают в раннем детском возрасте, у 25% остаются стойкие физические или умственные нарушения и только 5% имеют возможность лечения врожденных нарушений. Принципы и подходы к лечению врожденных аномалий определяются тяжестью нарушения функций пораженного органа, а также зависят от присоединившихся осложнений. Абсолютное большинство ВПР лечится хирургическими методами. Для исправления некоторых пороков, особенно деформаций (врожденные вывих бедра, косолапость и др.), применяется консервативное или комбинированное лечение.

В настоящее время профилактика ВПР представляет собой систему мероприятий разного уровня, направленных на снижение частоты рождения детей с ПР. Существуют три уровня профилактики врожденных аномалий: первичная, вторичная и третичная профилактика. Профилактические мероприятия первичного уровня проводятся до зачатия (преконцепционная профилактика) и направлены на устранение причин, вызывающих пороки, или факторов риска, способствующих развитию пороков у плода. К мероприятиям этого уровня относится комплекс мер, направленных на защиту человека от действия вредных факторов: улучшение состояния окружающей среды, проверка на мутагенность и тератогенность продуктов питания, пищевых добавок, лекарственных препаратов, охрана труда женщин на вредных производствах и т.д. После того, как была выявлена связь развития некоторых пороков с недостатком фолиевой кислоты в организме женщины, было предложено употребление ее в качестве профилактического средства всеми женщинами репродуктивного возраста за 2 мес до зачатия и в течение 2-3 мес после зачатия. К мероприятиям превентивного характера первичного уровня относятся и массовая иммунизация девочек и небеременных женщин противокраснуш-ной вакциной, контроль над распространенными хроническими заболеваниями у женщин детородного возраста, такими как сахарный диабет, эпилепсия, так как у беременных, страдающих этими заболеваниями, повышен риск рождения ребенка с ПР. Следует отметить, что первичная профилактика является экономически наиболее эффективной и заслуживает должного внимания на государственном уровне. Соответствующие мероприятия со стороны органов здравоохранения, санитарное просвещение населения имеют важное значение для снижения уровня ПР, особенно ПР, обусловленных тератогенными воздействиями.

Таблица 26-1. Тератогенные факторы, вызывающие пороки развития у человека
image

Продолжение табл. 26.1.

image

Продолжение табл. 26.1.

image

Продолжение табл. 26.1.

image

Окончание табл. 26.1.

image

Вторичная профилактика направлена на выявление пораженного плода с последующим прерыванием беременности или при возможности лечением плода (например, внутриутробное хирургическое лечение гидроцефалии). Вторичный уровень профилактики может носить массовый (например, пренатальный скрининг беременных женщин) и индивидуальный характер (медико-генетическое консультирование семей с риском рождения больного ребенка). В совокупности реализация профилактических программ всех уровней должна способствовать снижению частоты врожденных пороков. Эффективным инструментом контроля изменений частоты врожденных аномалий является мониторинг врожденных пороков, т.е. систематический учет и регистрация всех случаев ПР в контролируемой популяции, что позволяет следить за динамикой частоты пороков в целом и отдельных нозологических форм. Третичная профилактика для ВПР направлена на раннюю коррекцию врожденных аномалий, снижающую риск тяжелых осложнений при ВПР.

Список литературы

  1. Козлова С.И., Демикова Н.С. Наследственные синдромы и медико-генетическое консультирование. М.: Товарищество научных изданий КМК, 2007. 448 с.

  2. Тератология человека / Под ред. Г.И. Лазюка. М.: Медицина, 1991. 480 с.

  3. История уродства / Под ред. Умберто Эко. М.: СЛОВО/SLOVO, 2007. 456 с.

  4. Наследственные болезни: национальное руководство / Под ред. Н.П. Бочкова, Е.К. Гинтера, В.П. Пузырева. М.: ГЭОТАР-Медицина, 2013. 936 с.

  5. Руководство по педиатрии. Врожденные и наследственные заболевания / Под ред. П.В. Новикова. М.: Изд. Дом «Династия», 2007. 544 с.

  6. Эпилептология детского возраста. Руководство для врачей / Под ред. А.С. Петрухина. М.: Медицина, 2000. 624 с.

  7. Джонс К.Л. Наследственные синдромы по Дэвиду Смиту. Атлас-справочник. Пер. с англ. М.: Практика, 2011. 1024 с.

  8. Hennekam R., Krantz I., Allanson J. Gorlin’s Syndromes of the Head and Neck. 5th ed. Oxford University Press, 2010. 1452 p.

Глава 27. Генетика и таргетная терапия опухолей

Введение

Обеспокоенность и повышенное внимание общества к онкологии обусловлены устойчивой тенденцией роста заболеваемости во всем мире, которая и в обозримом будущем продолжит нарастать, что объясняется рядом субъективных и объективных причин: увеличением продолжительности жизни, экологическими, экономическими и другими факторами. В 2017 г. в России впервые выявлено почти 541 000 онкобольных. Злокачественные новообразования занимают второе место среди причин смертности после сердечно-сосудистых заболеваний [1].

В основе развития злокачественных новообразований лежат генетические факторы. Фундаментальные молекулярно-генетические исследования свидетельствуют о ключевой роли повреждений нуклеиновых кислот в развитии опухолевого процесса. Наиболее значимыми из них являются следующие:

  • 1) большое число хромосомных перестроек и мутаций генов в клетках опухолей;

  • 2) существование наследственных форм рака;

  • 3) онкогенное действие ряда вирусов, способных взаимодействовать с геномом клеток хозяина и встраиваться в молекулы ДНК;

  • 4) практически полное совпадение классов химических веществ и физических воздействий, обладающих одновременно мутагенным и канцерогенным эффектами.

Для опухоли характерно наличие активно делящихся клеток, не контролируемых ни внешними, ни внутренними тормозящими сигналами. Целый ряд особенностей, дающих пролиферативные преимущества раковым клеткам, отличает их от нормальных клеток. Это прежде всего частичная или полная потеря дифференцировки, иммортализация, способность к росту без прикрепления к субстрату, уменьшение требований к сывороточным ростовым факторам, потеря контактного ингибирования, исчезновение ряда поверхностных макромолекул, делающее клетки менее уязвимыми для действия иммунной системы и др. Все эти вновь приобретенные свойства раковой клетки находятся под контролем генов. Поэтому первой задачей молекулярной онкогенетики является определение ключевых патологических звеньев, приводящих к заболеванию, общих закономерностей и механизмов регуляции опухолевого генома.

Наиболее общее фундаментальное свойство опухолевых клеток - нестабильность их геномов, которая проявляется как на хромосомном уровне, так и на уровне отдельных генов. В клетках опухолей обнаруживается множество геномных перестроек, количество которых заметно нарастает по мере прогрессирования злокачественного процесса. Нарастает и число мутационных повреждений в генах, вовлеченных в регуляцию клеточного цикла, происходят аномальная инактивация и выключение одних генов (в том числе антионкогенов) на фоне активации других (протоонкогенов). Поэтому второй задачей молекулярной онкогенетики является определение наиболее характерных геномных нарушений в определенном типе опухоли - создание специфического молекулярного портрета генома раковой клетки. Современные методы молекулярной биологии позволяют эффективно проводить комплексный анализ любых типов опухолей и ДНК-диагностику для конкретного пациента. Определенные молекулярные маркеры или их сочетания позволяют определить прогноз развития заболевания, подобрать оптимальную тактику лечения и разработать новые терапевтические средства. В связи с этим практической задачей молекулярной онкогенетики является разработка диагностических и лечебных протоколов, основанных на молекулярно-биологических технологиях [2].

Основы молекулярной онкологии

До самого последнего времени количество «теорий рака» измерялось сотнями. К наиболее значимым следует отнести вирусные, иммунологические, канцерогенные и гормонально-метаболические концепции, ставшие предметом горячих споров в середине XX столетия. Понимание природы опухолевого роста стало принимать более очерченные формы лишь в течение двух последних десятилетий прошлого века, благодаря стремительному развитию молекулярной онкологии [3].

Значительная часть современных представлений о злокачественных новообразованиях вращается вокруг центрального принципа, согласно которому рак - генетическое соматическое заболевание, возникающее как клон клеток, вышедших из-под контроля механизмов регуляции роста, деления и дифференцировки вследствие накопления соматических мутаций. Наличие соматических мутаций, в число которых входят нуклеотидные замены, небольшие инсерции и делеции, хромосомные перестройки, численные аномалии, эпигенетические нарушения, - неотъемлемое свойство геномов всех клеток злокачественных новообразований. В свою очередь, конститутивные, унаследованные от родителей мутации и полиморфизмы последовательностей ДНК могут влиять на предрасположенность к развитию злокачественных новообразований [4].

Период конца ХХ - начала XXI в. отмечен особенно бурным развитием технологий анализа генов и геномов на все более детальном уровне (рис. 27-1). В то же время нельзя забывать, что основные современные представления о генетике рака сформировались по результатам более ранних, в основном цитогенетических исследований, показавших наличие хромосомных аномалий - анеуплоидий, сегментных анеуплоидий, амплификаций определенных хромосомных районов и микрохромосом, представляющих амплифицированные районы (double minutes), а также специфических внутри- и межхромосомных перестроек.

Цитогенетические исследования продемонстрировали существование генетически различных типов рака, одни из которых отличаются значительной разбалан-сировкой геномов, в то время как другие сохраняют кариотип, близкий к нормальному. Были обнаружены хромосомные перестройки, характерные для конкретных типов опухолей, что позволило предположить наличие в соответствующих локусах генома генов, повреждения которых ассоциированы с опухолеобразованием.

image
Рис. 27-1. Ключевые вехи онкогенетики (Stratton, 2011 [5], с модификациями)

С распространением технологий генной инженерии в 1980-х годах появилась возможность клонировать и секвенировать локусы геномов вблизи точек хромосомных перестроек, что действительно привело к выявлению в этих участках повреждаемых генов. Большинство таких генов (BCR-ABL1, NPM1-ALK, CCND1-IGHG1, PBX1-E2A, PML-RAR и многие другие) обнаружено при лейкозах, лимфомах и саркомах, и все они относятся к онкогенам. Удивительно, что, несмотря на очевидность причастности к проблеме канцерогенеза противоположно направленных процессов, молекулярные основы негативной регуляции количества клеток почти не обсуждались вплоть до открытия антионкогенов (генов супрессоров опухолевого роста). Эффект антионкогенов проявляется только при наличии гомозиготных мутаций, инактивирующих их функцию. Около 20 лет тому назад было установлено, что практически каждая опухоль, наряду с гетерозиготными мутациями в онкогенах, содержит множественные мутации в антионкогенах, выражающиеся в виде делеций, точковых мутаций или аномального метилирования промоторов. Инактивирующие повреждения онкосупрессорных генов встречаются существенно чаще, чем активирующие доминантные мутации в онкогенах [6]. В целом открытие антионкогенов послужило заметным этапом в истории молекулярной онкологии, добавив целостности и логичности к имевшимся до этого воззрениям. Современная наука полагает, что для возникновения трансформированного клеточного клона необходимо как минимум 5-9 мутаций в разных онкогенах и антионкогенах. Вероятно, на каком-то из промежуточных этапов трансформации опухолевый клон приобретает способность к ускоренному мутагенезу, т.е. свойство «геномной нестабильности».

Таким образом, молекулярная онкология вошла в XXI в. с достаточно четкими представлениями о патогенезе новообразований. Наиболее значительный вклад в понимание молекулярного этиопатогенеза опухолей обеспечен изучением нарушений структуры и функции молекул регуляторов клеточного цикла.

Прямые регуляторы клеточного цикла и их взаимодействия

Деление клетки находится под комплексным контролем системы положительных и отрицательных регуляторов. В процессе эволюции были выработаны сложные механизмы, направленные как на сохранение генетической стабильности, так и на поддержание гомеостаза между действием двух систем регуляции деления клетки. Нарушение этого равновесия является причиной развития патологических процессов, сопровождающих злокачественный рост.

К классу положительных регуляторов клеточного цикла относятся протоонкогены, значительная часть которых была идентифицирована по гомологии с вирусными онкогенами. Для проявления их канцерогенного эффекта необходимо и достаточно активации одного аллеля (т.е. в широком смысле активирующей мутации в гетерозиготном состоянии). На сегодняшний день известно более 100 клеточных онкогенов. Их эффект связан либо с производством аномального продукта, обладающего новой агрессивной функцией, либо с нарушением характера экспрессии генов, как правило, с гиперэкспрессией или, реже, с так называемой эктопической экспрессией, то есть с работой генов в неподходящий момент онтогенетического развития или в несвойственном типе клеток.

В общем виде агрессивная функция мутантного продукта онкогена связана с появлением у него способности к передаче сигнала, индуцирующего деление клетки в отсутствие внешнего стимула. Подобный аномальный белок может образоваться вследствие возникновения доминантной мутации в онкогене. Такой же активностью может обладать так называемый слитый (химерный) белок - продукт химерного транскрибируемого гена, образующегося при хромосомных перестройках.

Белки, относящиеся к системе негативных компонентов регуляции клеточной пролиферации, - супрессоры опухолевого роста, называемые также антионкогенами. На сегодняшний день известны сотни генов, имеющих опухолесупрессорную функцию.

Главные особенности антионкогенов:

  • 1) гетерозиготы по мутантным аллелям имеют повышенную наследственную предрасположенность к возникновению опухолей, дебютирующих в раннем возрасте (часто эти опухоли имеют тканеспецифический характер);

  • 2) в опухолевых тканях пациентов часто присутствуют гетерозиготные микроделеции областей локализации антионкогенов (это явление получило название ПГ);

  • 3) в опухолевых тканях часто обнаруживаются мутации во втором гомологичном аллеле антионкогена либо происходит его инактивация за счет метилирования промоторной области.

ПГ, мутации или инактивирующее экспрессию метилирование приводят к тому, что функция определенных генов в опухолевых тканях оказывается утраченной. В случае мутаций генов, ответственных за репарацию ДНК, потеря способности эффективно восстанавливать нарушенную структуру ДНК может приводить к возникновению мутаций как в онкогенах, так и в генах супрессоров опухолевого роста. По мере прогрессирования опухоли частота подобных генетических аномалий нарастает.

Двухударная модель канцерогенеза

Ген ретинобластомы RB1 был первым идентифицированным геном супрессо-ра опухолевого роста, на примере которого была сформулирована двухударная теория канцерогенеза Кнадсена. Эта гипотеза предполагает, что для перехода нормальной клетки в опухолевую необходимо два последовательных мутационных события («удара»), нарушающих соответственно функцию каждого из двух аллелей гена супрессора опухолевого роста. Первым событием является мутация, приводящая к образованию клетки, для которой повышен риск злокачественной трансформации. Такие мутации могут возникать как в соматических, так и в ПК. Показано, что при локализации первой мутации в клетках сетчатки может возникать доброкачественное новообразование - ретинома. Для развития спорадической РБ необходимо возникновение в одной клетке двух соматических мутаций, повреждающих оба аллеля гена RB1. Если же мутантный аллель RB1 унаследован от одного из родителей, то вторая мутация, возникающая в ретиноме, приведет к развитию опухоли. Вторым «ударом», происходящим в соматической клетке, является мутационное событие в неповрежденном аллеле гена, приводящее к малигнизации клетки с повышенным риском трансформации.

В дальнейших исследованиях двухударная гипотеза была успешно подтверждена. Было показано, что в ряде случаев в РБ наблюдается гомозиготное состояние по некоторым полиморфным ДНК-маркерам, в то время как в крови у этих больных отмечалось гетерозиготное состояние по этим же маркерам. Было установлено, что потеря копии гена (ПГ) может выступать как второе мутационное событие.

В настоящее время в первоначальный вариант двухударной модели канцерогенеза внесены некоторые дополнения. Ранее считалось, что для РБ одним из необходимых этапов в развитии опухолевого процесса является мутация (структурное изменение нуклеотидной последовательности ДНК). Было показано, что вторым этапом опухолеобразования является либо независимое мутационное событие во втором аллеле гена RB1, либо потеря участка хромосомы, содержащего ген RB1, что тоже является структурным изменением ДНК. Согласно современным представлениям, одним из альтернативных механизмов инактивации экспрессии гена является метилирование ДНК его промоторной области, которое может рассматриваться как функциональная делеция (рис. 27-2). Механизмы модели Кнадсена приводят нас к пониманию генетических основ наследственных опухолевых синдромов.

image
Рис. 27-2. Современная двухударная модель канцерогенеза. Me - метилирование; mut - мутация; ПГ - потеря гетерозиготности

НАСЛЕДСТВЕННЫЕ ФОРМЫ РАКА

Общие представления о генетических механизмах этиопатогенеза наследственных опухолевых синдромов

Наследственный опухолевый синдром подразумевает присутствие врожденного генного дефекта, который ассоциирован с практически фатальным риском возникновения новообразования в определенном органе в течение жизни. Эта группа заболеваний является самой частой медико-генетической патологией: если встречаемость «классических» наследственных болезней исчисляется единичными случаями среди тысяч и десятков тысяч людей, то частота носителей «раковых» мутаций как минимум на 2 порядка выше - даже неполный перечень ДНК-тестов, доступных на сегодняшний день, позволяет найти явные признаки онкологической предрасположенности у 1-2% обследуемых [7].

В основе объяснения феномена наследственных опухолевых синдромов лежит двухударная модель инактивации антионкогенов, сформулированная Кнадсеном. Геном каждого человека содержит двойной набор генов - одна копия наследуется от матери, а другая - от отца. В случае носительства мутации в антионкогене в каждой клетке организма остается лишь одна его работоспособная копия; этого, как правило, вполне достаточно для поддержания нормальной жизнедеятельности организма. Тем не менее существует вероятность того, что в одной из клеток органа-мишени произойдет вторая мутация, которая затронет оставшийся аллель гена и приведет к полной инактивации последнего. Именно это событие и является катастрофическим: гены наследственных опухолей участвуют в сдерживании клеточного деления, контроле систем поддержания целостности генома, регуляции процессов экспрессии, поэтому утрата даже одного белка с подобными функциями является необратимой ступенькой в процессе злокачественной трансформации [7].

Клинические характеристики наследственных опухолей

Индивидуальный риск возникновения рака на протяжении жизни весьма велик - он достигает уровня 40-50% [7]. Однако большинство опухолей манифестируют в пожилом возрасте - для накопления критического количества мутаций, ассоциированных с полной картиной злокачественного фенотипа, необходимо время. У пациентов с наследственными раковыми синдромами одна из таких мутаций уже унаследована от родителей - таким образом, «путь к раку» становится короче на 1 событие. Отсюда следуют не только сам факт онкологической предрасположенности, но и особенности проявления злокачественного фенотипа. Наследственные опухоли зачастую характеризуются ранним возрастом возникновения - они развиваются примерно на 20-25 лет раньше, чем спорадические. Количество новообразований также может различаться: наследственные раковые синдромы характеризуются повышением риска возникновения вторых первичных опухолей. Например, у носительницы мутации в гене BRCA1, перенесшей мастэк-томию по поводу РМЖ, вероятность возникновения контралатеральной карциномы в последующие 10 лет достигает 50% [7].

Наследственные опухоли, в отличие от спорадических, ассоциированы с мутацией в определенном гене - именно поэтому они демонстрируют меньшую гетерогенность фенотипов по сравнению со спорадическими и отличаются определенными морфологическими и иммуногистохимическими особенностями. Например, для BRCA1 -ассоциированного РМЖ характерен «трижды негативный» рецепторный статус, а для BRCA1-ассоциированного рака яичника - серозный гистологический тип.

Наконец, большинство наследственных раков манифестируют после пика репродуктивной активности - таким образом, носительство соответствующего генного дефекта практически не снижает шанса оставить потомство. Следовательно, для таких пациентов часто можно проследить семейный онкологический анамнез. В то же время недостаточно уделять внимание лишь одному признаку наследственного рака - наличию онкологических заболеваний у родственников пациента. Важно уделять внимание другим клиническим признакам наследственного рака - молодому возрасту больных, наличию множественных опухолей, присутствию характерных фенотипических характеристик. Например, в случае РМЖ тестирование ДНК должно назначаться не только женщинам, сообщившим о случаях РМЖ или яичника у своих родственниц, но и пациенткам моложе 50 лет, а также больным с билатеральным поражением молочных желез и/или с трижды негативными опухолями [7].

Основные наследственные опухолевые синдромы

Общее число основных наследственных опухолевых синдромов относительно невелико и исчисляется несколькими десятками нозологий. Наиболее частым и известным является синдром наследственного РМЖ и яичников. На долю этого синдрома приходится не менее 5% заболеваемости РМЖ и 15% случаев рака яичников. Причинами развития синдрома являются мутации в генах BRCA1 или BRCA2, играющих важную роль в системе репарации двунитевых разрывов ДНК.

Наследственные формы РМЖ/рака яичников могут быть обусловлены мутациями и в ряде других генов, помимо BRCA1 или BRCA2, таких как CHEK2, TP53, STK11, PTEN, ATM, BRIP1, PALB2, NBS1, BLM, BARD1, NBN, RAD50 и других, вовлеченных в процессы репарации ДНК, регуляции клеточного цикла, апоптоза, дифференцировки клеток. На долю неполнопенетрантных мутаций в генах CHEK2, ATM, BARD1, BLM, NBN, RAD50 приходится до 5-10% всех случаев наследственного РМЖ.

К настоящему времени клинические рекомендации по профилактике и лечению наследственного РМЖ разработаны только для носителей мутаций в генах BRCA1 и BRCA2.

BRCA-ассоциированный РМЖ (OMIM 604370) - заболевание с аутосомно-доминантным типом наследования - составляет до 50% всех генетически обусловленных форм РМЖ. Для него характерен ранний дебют, а также более агрессивное, чем при других формах, течение. Около 80% BRCA1-ассоциированных опухолей молочной железы при иммуногистохимическом исследовании характеризуются тройным негативным иммунофенотипом (ER-, PR-, HER2/neu-). У больных РМЖ - носителей мутаций в генах BRCA1 или BRCA2 - значительно повышен риск развития контралатерального РМЖ, рака яичников, меланомы, рака толстой кишки, желудка и поджелудочной железы.

Изучение характера мутаций в генах BRCA1 и BRCA2 показало, что их основная масса представлена короткими делециями или инсерциями, протяженностью от 1 до нескольких нуклеотидов, приводящими к сдвигу рамки считывания (рис. 27-3, см. цв. вклейку). Спектр мутаций, выявляемых в генах BRCA1 и BRCA2, достаточно широк и варьирует в зависимости от этнической принадлежности изучаемой популяции. В славянской популяции при наследственных формах РМЖ наиболее часто встречается мутация 5382insC в гене BRCA1. Опубликованные в 2019 г. результаты молекулярно-генетического тестирования 3826 больных РМЖ в возрасте от 22 до 90 лет, которые проходили обследование в ФГБУ «РНЦРР» Минздрава России, выявили герминальное носительство этой мутации у 2,5% больных. Другими неоднократно встречающимися герминальными мутациями в гене BRCA1 в исследованной группе больных были 4153delA, 300T>G, 2080delA, 185delAG, и 3819delGTAAA, выявленные у 0,1-0,3% обследованных [8].

Второе место по встречаемости среди наследственных форм злокачественных новообразований занимает наследственный неполипозный рак толстой кишки (синдром Линча), который развивается в результате мутаций в генах MLH1, MSH2, MSH6, PMS1, PMS2, продукты которых участвуют в образовании белковых комплексов репарации неспаренных нуклеотидов ДНК. Наиболее характерным признаком заболевания на молекулярно-генетическом уровне является нестабильность микросателлитных последовательностей. Длины микросателлитных повторов в опухоли пациента с колоректальным раком могут изменяться (в большинстве случаев уменьшаться), что обусловлено инактивацией какого-либо гена системы репарации ДНК. Этот феномен и называется микросателлитной нестабильностью. Микросателлитная нестабильность встречается примерно в 12% спорадических случаев рака толстой кишки. В данном случае ее возникновение, как правило, обусловлено гиперметилированием промоторного участка обеих копий гена MLH1. Интересно, что в спорадических опухолях толстой кишки наряду с микросателлитной нестабильностью может встречаться и соматическая мутация p.V600E в гене BRAF. При этом мутация в гене BRAF не встречается в опухолях пациентов с синдромом Линча, а микросателлитная нестабильность в этих опухолях диагностируется более чем в 95% случаев. Микросателлитная нестабильность при синдроме Линча вызвана наследственной мутацией в одной копии какого-либо гена системы репарации неспаренных нуклеотидов и инактивацией (гиперметилирование или соматическая мутация) второго аллеля.

Для поиска микросателлитной нестабильности в образцах колоректального рака было предложено несколько генетических панелей, которые включали от 1 до 10 микросателлитных маркеров, но наиболее часто применяются панели, содержащие 5 маркеров. В качестве молекулярно-генетического метода исследования крайне желательно использовать фрагментный анализ на капиллярном генетическом анализаторе - такой способ обладает большей чувствительностью и специфичностью по сравнению с методом электрофореза в полиакриламидном геле (рис. 27-4).

Результаты исследования трактуются следующим образом: нестабильность 2 и более маркеров интерпретируют как признак высокого уровня микросателлитной нестабильности в опухоли; нестабильность одного маркера - как признак низкого уровня микросателлитной нестабильности. Стабильность всех маркеров характеризует опухоль без микросателлитной нестабильности. Для синдрома Линча характерны опухоли с высоким уровнем микросателлитной нестабильности [9].

Если в образце опухоли пациента микросателлитная нестабильность отсутствует или, помимо микросателлитной нестабильности, в опухоли встретилась соматическая мутация p.V600E в гене BRAF, то у данного пациента синдром Линча исключается. В том же случае, когда в образце опухоли выявлена микросателлитная нестабильность, а мутация в гене BRAF отсутствует, необходимо выполнить последний этап молекулярно-генетической диагностики синдрома Линча, а именно - поиск наследственных мутаций в генах системы репарации ДНК. Алгоритм молекулярно-генетической диагностики синдрома Линча представлен на рис. 27-5.

image
Рис. 27-4. Пример результата исследования микросателлитной нестабильности с помощью маркера BAT25 методом фрагментного анализа (нижняя панель - стабильное состояние маркера, верхняя - нестабильное)
image
Рис. 27-5. Алгоритм молекулярно-генетической диагностики синдрома Линча [9]

Семейный аденоматозный полипоз желудочно-кишечного тракта - тяжелое наследственное заболевание, которое характеризуется развитием десятков, сотен и даже тысяч аденоматозных полипов в толстой кишке и 100% риском развития колоректального рака на их фоне, при отсутствии своевременного хирургического лечения. Почти у 90% пациентов с семейным аденоматозом толстой кишки к 70 годам развиваются полипы в верхних отделах желудочно-кишечного тракта, таких как двенадцатиперстная кишка и желудок. Данный синдром занимает второе место по частоте встречаемости среди наследственных колоректальных опухолевых синдромов и обусловливает до 1% всех случаев рака толстой кишки. Популяционная частота семейного аденоматоза, по разным оценкам, составляет от 1:7000 до 1:31 000 европейцев. У большинства пациентов с семейным аденоматозом толстой кишки обнаруживаются герминальные мутации в гене APC. Вероятность развития колоректального рака при мутации в гене APC составляет 100%. Примерно в 30% случаев мутации в гене APC возникают de novo. Поскольку наследственные мутации в гене APC встречаются далеко не у всех пациентов с семейным аденоматозом толстой кишки, был проведен поиск других генов, герминальные мутации в которых могли бы явиться причиной заболевания. В результате в 2002 г. был обнаружен ген MutYH (MYH), который кодирует белок эксцизионной репарации ДНК, участвующий в восстановлении окислительного повреждения гуанина. Снижение функции данного белка приводит к высокой частоте нуклеотидных замен G:C на T:A, при этом в гене APC возникают соматические нонсенс-мутации, а также мутации сайта сплайсинга, что приводит к развитию дальнейшей злокачественной трансформации. Клинико-генетическая картина наследственных аденоматозных полипозных синдромов демонстрирует целесообразность своевременного выявления носителей герминальных мутаций в генах APC или MutYH и проведения у них регулярных мониторинговых клинических мероприятий, позволяющих существенно снизить риск обнаружения онкологических заболеваний на поздних стадиях.

В медицинской литературе часто приводятся случаи наследования предрасположенности к раку желудка. Наиболее известной жертвой семейного рака желудка является французский император Наполеон Бонапарт, скончавшийся именно от этого заболевания и вспоминавший об аналогичной причине смерти своих ближайших родственников - отца, деда и трех сестер. Основным геном предрасположенности к наследственному раку желудка является ген CDH1, кодирующий E-кадгерин - молекулу адгезии, участвующую в формировании межклеточных контактов. Инактивация CDH1 может наблюдаться не только в наследственных, но и в спорадических опухолях желудка и ассоциирована преимущественно с диффузной разновидностью рака. Наследование генетической предрасположенности к раку желудка происходит по аутосомно-доминантному типу. Пенетрантность мутаций в гене CDH1 достигает 75-95%. Здоровым лицам с мутациями в гене CDH1 рекомендуется регулярно проходить эндоскопическое обследование желудка на предмет ранней диагностики рака, а в исключительных случаях - рассматривать вопрос о профилактической гастрэктомии. Дефекты гена CDH1 объясняют не более одной трети случаев наследственного рака желудка, что обусловливает необходимость поиска дополнительных генов, повреждения которых могут определять предрасположенность к этому типу семейных раков.

Наследственные формы меланомы, синдрома диспластического невуса и атипичных родинок в ряде случаев вызываются терминальными мутациями гена-супрессора CDKN2A/p16. В семьях, имеющих мутацию в гене CDKN2A, кроме меланомы, обнаруживаются опухоли поджелудочной железы, головы и шеи. В то же время функциональная или структурная инактивация этого гена, обеспечивающего негативную регуляцию клеточного цикла путем ингибирования циклинзависимых киназ, обнаруживается как соматическое событие в различных типах опухолей, но преимущественно в мезотелиомах, спорадических меланомах и глиобластомах. Почти треть соматических мутаций гена представлена делециями, в то время как среди герминальных мутаций делеции и инсерции составляют не более 5% [2].

Синдром Горлина, или базально-клеточных невусов, - редкое аутосомно-доминантное заболевание (частота 1:57 000), проявляющееся множественными аномалиями развития, невусами и различными новообразованиями, наиболее частыми среди которых являются базально-клеточные карциномы, медулло-бластомы, астроцитомы, фибромы и карциномы яичников. Синдром возникает в результате мутаций в гене-супрессоре PTC1, представленных в 86% делециями и инсерциями и равномерно распределенных по длине гена. Во всех опухолях у синдромальных пациентов и в спорадических базально-клеточных карциномах обнаруживается ПГ по маркерам района хромосомы 9q22.3 [2].

Синдромы множественной эндокринной неоплазии I и II типов (МЭН1, МЭН2) возникают в результате мутаций в гене-супрессоре MEN1 и протоонкогене RET соответственно. В случае синдрома МЭН1 могут развиваться ангиофибромы лица, липомы, коллагеномы, гастриномы и инсулиномы, карциноидные опухоли. Определен спектр мутаций гена MEN1 и в семейных, и в спорадических случаях синдрома, причем показано, что преимущественного района повреждения и типа мутаций нет.

Герминальные миссенс-мутации RET выявлены у пациентов с синдромом МЭН 2A (медуллярный рак щитовидной железы, феохромоцитома, гиперплазия паращитовидных желез, ганглионейромы слизистой губ, щек и языка) и семейной формой медуллярного рака щитовидной железы, причем мутации в основном затрагивают пять цистеиновых кодонов в 10 и 11 экзонах и на них приходится 97 и 85% всех мутаций в этих экзонах соответственно. Спорадические мутации в тирозинкиназном домене гена более характерны для синдрома МЭН2В, отличающегося от типа 2А более агрессивным течением и отсутствием гиперплазии паращитовидных желез и ганглионейром, а точковая мутация в экзоне 16 (T918C) была идентифицирована в 93% случаев [2].

Туберозный склероз - достаточно частое заболевание (1:10 000), характеризующееся наличием гамартом, развивающихся в мозге, глазах, коже, почках, легких, сердце и костях. Анализ ПГ в этих опухолях показал, что теряются маркеры, расположенные в коротком плече хромосомы 16p13.3 (чаще) и в длинном плече хромосомы 9q34 (реже). В этих районах были идентифицированы два гена-супрессора опухолевого роста TSC2 и TSC1 соответственно. Продукты генов TSC1 и TSC2 - гамартин и туберин - являются элементами фосфоинозитид-3-киназной сигнальной системы. Они опосредованно ингибируют молекулу мишени для рапамицина у млекопитающих (mTOR - mammalian target of rapamycin). В свою очередь, mTOR регулирует синтез белка и клеточный рост в зависимости от уровня клеточной энергии, питательных веществ и гипоксии.

В зависимости от повреждаемого гена выделяют первый и второй типы заболевания. Мутации TSC1 встречаются в 20-30% наблюдений туберозного склероза, а TSC2 - в 70-80% наблюдений заболевания. Для генов TSC1 и TSC2 характерна высокая частота спонтанных мутаций.

Частым при туберозном склерозе является повреждение почек. Наиболее типичная форма патологии почек при этом заболевании - ангиомиолипомы и кисты, которые чаще всего бывают множественными и двусторонними.

Как правило, поражение почек при туберозном склерозе манифестирует во 2-3-й декадах жизни. Известно, что ангиомиолипома почки наиболее распространена среди женщин. Кроме того, зафиксированы случаи стремительного роста ангиомиолипом на фоне беременности. Это навело на мысль о возможной роли половых гормонов в патогенезе этих опухолей.

Ангиомиолипомы при туберозном склерозе являются одним из главных диагностических признаков при условии множественности, а также при двустороннем характере поражения, в то время как спорадические ангиомиолипомы, не связанные с туберозным склерозом, бывают единичными и односторонними.

Ангиомиолипомы считаются доброкачественными опухолями почки. Что же касается злокачественных опухолей почки, то примерно в 2% случаев они развиваются как часть клинической картины того или иного наследственного онкологического синдрома. Изучение семейных форм рака почки позволило идентифицировать ряд генов, вовлеченных в канцерогенез почечно-клеточных карцином и расширить возможности ДНК-диагностики этой формы рака. В настоящее время описано около 10 форм семейного рака почки. Из них наиболее полно охарактеризованы синдромы Хиппеля-Линдау, наследственная папиллярная карцинома 1-го типа, синдром Берта-Хогга-Дьюба.

Синдром Хиппеля-Линдау назван по именам немецкого офтальмолога Иогана фон Хиппеля и шведского патолога Арвида Линдау, которые в начале ХХ в. описали клиническую картину заболевания и установили его наследственный характер. Это аутосомно-доминантный онкологический синдром с частотой 1:36 000 новорожденных и пенетрантностью мутантного гена 80%. Опухоли могут развиваться в органах-мишенях в различном возрасте. Наиболее часто встречаются светло-клеточная карцинома почки, гемангиобластомы сетчатки и ЦНС, феохромоцитома надпочечника, гораздо реже - опухоли эндолимфатического протока внутреннего уха, аденомы поджелудочной железы. Средний возраст манифестации заболевания при наличии гемангиобластом сетчатки и ЦНС составляет 25-30 лет. Светлоклеточная карцинома почки представляет собой наиболее частое проявление синдрома, выявляемое у 50% пациентов в возрасте до 40 лет. Средняя продолжительность жизни больных синдромом Хиппеля-Линдау не превышает 50 лет. Причина смерти - осложнения и метастазы от почечноклеточных карцином и гемангиобластом ЦНС.

Синдром Хиппеля-Линдау обусловлен мутациями в одноименном гене VHL, который локализован в области 3р25, содержит 3 экзона и кодирует белок длиной 213 аминокислотных остатков. Ген супрессора опухолевого роста VHL инактивируется в опухоли в соответствии с двухударной моделью Кнадсена. Один из аллелей этого гена несет герминальную мутацию во всех клетках организма, тогда как второй аллель повреждается при канцерогенезе в результате соматической мутации, протяженной делеции или метилирования промоторной области. Почка больного с синдромом Хиппеля-Линдау может содержать до 600 микроскопических кист и очагов неопластического роста. В гене VHL выявлены мутации различных типов: миссенс, нонсенс, сдвига рамки считывания. Для синдрома Хиппеля-Линдау описаны гено-фенотипические корреляции. В зависимости от вовлечения в опухолевый процесс различных органов-мишеней и особенностей мутации синдром условно подразделяют на два типа: 1-го типа (без феохромоцитомы и с высоким риском светлоклеточного рака почки) и 2-го типа (с феохромоцитомой). В первом случае на генетическом уровне определяют мутации сдвига рамки считывания (делеции, инсерции, комплексные мутации), нонсенс-мутации, реже - миссенс-мутации, препятствующие формированию зрелого белка VHL. Для синдрома Хиппеля-Линдау 2-го типа, напротив, характерны точковые миссенс-мутации, кластеризующиеся в участках гена, кодирующих сайты связывания VHL с HIF-1 или элонгином С.

Анализ герминальных мутаций гена VHL позволяет, во-первых, выявить мутацию у пробанда и его родственников, что служит основным диагностическим тестом при медико-генетическом консультировании больного с подозрением на синдром Хиппеля-Линдау. Во-вторых, вследствие гено-фенотипических корреляций тип мутации указывает на органы-мишени, наиболее подверженные риску развития опухолей при этом синдроме.

Наследственная папиллярная карцинома почки 1-го типа - аутосом-но-доминантное заболевание, характеризующееся развитием мультифокальных папиллярных карцином 1-го типа, причем часто обнаруживают билатеральные опухоли. Причина этой формы наследственного рака почки - активирующие мутации в протоонкогене МЕТ. Ген МЕТ кодирует рецептор для фактора роста гепатоцитов (HGF), который, несмотря на данное ему название, действует на различные типы клеток. При связывании лиганда рецептор претерпевает конформационные изменения, приводящие к активации его цитоплазматического домена и передаче сигнала вторичным мессенджерам, что, в свою очередь, направлено на стимуляцию пролиферации клеток. Мутации гена МЕТ при папиллярной карциноме приводят к конститутивной активации цитоплазматического домена независимо от HGF и неконтролируемому размножению клеток. Прямая ДНК-диагностика при наследственной папиллярной карциноме 1-го типа заключается в идентификации мутаций в экзонах 15-21 гена МЕТ, кодирующих цитоплазматический домен рецептора.

Синдром Берта-Хогга-Дьюба обязан своим названием трем канадским врачам, охарактеризовавшим его как нозологическую единицу и описавшим тип наследования. Это аутосомно-доминантный онкологический синдром, связанный с развитием множественных гамартом волосяных фолликулов кожи (фиброфолликулом и триходиском), примерно у 30% больных развиваются легочные кисты и возникает риск спонтанного пневмоторакса, у 20% пациентов развиваются опухоли почки. Новообразования почки при этом синдроме часто мультифокальные, билатеральные, принадлежат к разным гистологическим типам: папиллярной карциноме, онкоцитоме, хромофобной карциноме. Все указанные признаки синдрома Берта-Хогга-Дьюба могут встречаться у одного пациента.

Синдром Берта-Хогга-Дьюба развивается вследствие терминальных мутаций в гене-супрессоре опухолевого роста FLCN (фолликулин), локализованном в области 17p11.2. Экспрессия гена FLCN в норме отмечена во многих типах тканей, особенно выражена в дистальных нефронах почки, коже и ее производных, пневмоцитах 1-го типа в легких. Указанные области повышенной экспрессии этого гена в норме в целом согласуются с очагами патологических изменений и локализацией новообразований при инактивации FLCN.

Выявленные при синдроме Берта-Хогга-Дьюба мутации в гене FLCN относятся к различным классам: инсерции, делеции, дупликации, комплексные мутации, нонсенс-мутации, мутации сайтов сплайсинга. Все они приводят к значительным изменениям кодирующей последовательности гена и, скорее всего, действуют как мутации «loss of function» (утрата функции). Интересно, что не было описано миссенс-мутаций или делеций/инсерций нескольких нуклеотидов, не меняющих рамку считывания. Ген FLCN содержит «горячую точку» мутагенеза - монону-клеотидный тракт С8, локализованный в экзоне 11. Более 50% семей несут герминальную мутацию в виде однонуклеотидной делеции/инсерции в этом тракте, возникшую, как предполагают, в соответствии с механизмами ошибок репликации простых тандемных повторов. Прямая ДНК-диагностика при подозрении на синдром Берта-Хогга-Дьюба заключается в идентификации мутации в гене FLCN, причем целесообразно проводить поиск мутаций, начиная с экзона 11.

Наследственный лейомиоматоз и почечно-клеточный рак проявляются в виде множественных кожных лейомиом, лейомиом матки (иногда - лейомио-сарком) и рака почки. Развитие этого наследственного онкозаболевания связано с мутациями в гене FH, кодирующем фумаратгидратазу - один из ферментов цикла Кребса. Патогенетический механизм действия мутаций в гене FH еще не установлен, хотя высказывают две гипотезы: 1) в митохондриальном матриксе увеличивается концентрация фумарата и его предшественника, сукцината, что может вызывать структурные и функциональные изменения митохондрий и блокировать митохондриальную ветвь апоптоза; 2) в клетке имитируются условия «псевдогипоксии», и энергетический обмен приобретает общие черты с аналогичными процессами в опухолевых клетках.

Среди других форм наследственного рака почки можно отметить гиперпаратиреоз-челюстной синдром, обусловленный мутациями в гене HRPT2. Это заболевание характеризуется ПР челюстей, опухолями паращитовидных желез и почки. Известны случаи семейной онкоцитомы, однако ген-кандидат для этого заболевания еще не картирован. Накапливаются данные о наследственной светлоклеточной карциноме, связанной не с нарушениями в гене VHL, а со сбалансированными транслокациями хромосомы 3. Точки разрыва при этом в части случаев затрагивают ген-супрессор FHIT, что позволяет считать его одним из генов-кандидатов, в других случаях точки разрыва не повреждают какой-либо из известных генов.

Нефробластома является генетически гетерогенным заболеванием, но около 30% случаев возникает в результате инактивации гена-супрессора WT1. Гемизиготные делеции хромосомного района 11p13 вызывают синдром WAGR, при котором, кроме опухоли Вильмса, обнаруживаются аномалии развития мочеполового тракта, аниридия и задержка физического и умственного развития. Точковые мутации в 7-10 экзонах, кодирующих мотив цинковых пальцев, определяются у больных с синдромом Дениса-Драша, для которого характерны прогрессирующая нефропатия, псевдогермафродитизм, нефро- и гонадобластомы. Соматические точковые и структурные мутации гена выявлены в мезо-телиомах, десмопластических мелкокруглоклеточных опухолях и при острой лейкемии.

Таким образом, к настоящему времени идентифицированы гены и мутации в них, ответственные за развитие ряда наследственных форм рака почки (VHL, MET, FLCN, FH, HRPT2), продолжаются исследования, направленные на поиск генов-кандидатов при семейном раке почки. Стала возможна прямая ДНК-диагностика синдромов Хиппеля-Линдау, Берта-Хогга-Дьюба, наследственной папиллярной карциномы 1-го типа и др. Установлены критерии, которые позволяют предположить наследственный рак почки у пациента: билатеральные и/или мультифокальные опухоли, семейная история заболевания, специфическое сочетание признаков известных онкологических синдромов. Особенно актуальна ДНК-диагностика наиболее частого наследственного рака почки - синдрома Хиппеля-Линдау, которая способствует дифференциальной диагностике наследственного и спорадического рака при билатеральных и/или мультифокальных светлоклеточных карциномах почки.

Целая группа синдромов (Коудена, Банаяна-Зонана, Банаяна-Райли-Рувалкаба) и часть случаев ювенильного полипоза характеризуются сходными фенотипическими аномалиями и предрасположенностью к злокачественным новообразованиям. Причиной всех перечисленных заболеваний является патология гена-супрессора PTEN. У больных наиболее часто встречаются РМЖ, предстательной железы, яичников, эндометрия, щитовидной железы. Мутации равномерно распределены по всему гену. Соматические делеции и мутации PTEN обнаружены в глиобластомах, при раке простаты, молочной железы и неходжкинских лимфомах.

Большинство раковых синдромов характеризуется более или менее строгой органоспецифичностью - присутствие мутации ассоциируется с повышением риска новообразований в отдельных органах. Причины подобной органоспецифичности остаются неясными - особенно с учетом того, что в основе заболевания лежат дефекты в генах «общего профиля», например, в системах репарации ДНК или контроля клеточного цикла. Одним из исключений из этой закономерности является синдром Ли-Фраумени, который вызывается мутациями в гене ТР53 и характеризуется многократным увеличением риска целого спектра опухолей. Синдром Ли-Фраумени - редкое наследственное заболевание, впервые описанное в 1969 г. Фредериком Ли и Йозефом Фраумени как семейный полиорганный раковый синдром. «Классическими» компонентами этого редкого синдрома являются мягкотканные саркомы, остеосаркомы, опухоли головного мозга - хориоидкарциномы, чаще глиобластомы, предменопаузальный РМЖ, острые лейкозы, адренокортикальный рак у членов родословной 1-й и 2-й степени родства. Одним из критериев синдрома является ранний возраст клинической манифестации злокачественных новообразований по сравнению с общей популяцией.

Чаще всего у пациентов с синдромом Ли-Фраумени обнаруживаются миссенс-мутации (до 78% случаев), затрагивающие 4-8-й экзоны гена ТР53, кодирующие центральный сайтспецифический ДНК-связывающий домен белка: в данном случае инактивация онкосупрессорной функции происходит, если мутация находится в гомозиготном или компаунд-гетерозиготном состоянии (согласно двухударной теории канцерогенеза Кнадсена). Протяженные внутригенные делеции (затрагивающие целые экзоны) отмечены в 7% случаев, что необходимо учитывать при медико-генетическом консультировании и выборе методов ДНК-диагностики.

Атаксия-телеангиэктазия - аутосомно-рецессивное заболевание, сопровождающееся ломкостью хромосом. При заболевании наиболее часто обнаруживаются Т-клеточные лейкемии, В-клеточные лимфомы, медуллобластомы и глиомы. Причиной являются гомозиготные мутации или делеции гена ATM, регулирующего клеточный цикл, причем делеции составляют основную долю случаев этой патологии. У гетерозиготных носителей герминальных мутаций часто возникают карциномы молочной железы. Основным типом являются мутации, приводящие к преждевременной терминации синтеза белка.

Недавно клонирован еще один ген, участвующий в репарации двуцепочечных разрывов ДНК. Герминальные мутации гена NBS1 приводят к синдрому Ниджмиген - очень редкому аутосомно-рецессивному заболеванию, основными признаками которого являются иммунодефицит, предрасположенность к возникновению опухолей (лимфома, лимфобластная лейкемия, гемобластома, нейробластома) и нестабильность хромосом, чувствительная к ионизирующему излучению. Наиболее характерными мутациями гена являются делеции и инсерции, преимущественно повреждающие 6 и 7 экзоны, а мутация 675del5 выявлена у 90% пациентов.

Классическим примером супрессора опухолевого роста, осуществляющего негативную регуляцию клеточного цикла, является белок RB1. Предрасположенность к возникновению РБ, злокачественной опухоли сетчатки глаза, обусловлена наличием герминальной мутации в одном из аллелей гена RB1, передающейся потомству аутосомно-доминантно с варьированием экспрессивности и неполной (90%) пенетрантностью мутантного гена. Опухоль развивается в результате инактивации неповрежденного аллеля гена, происходящей с высокой вероятностью в клетках сетчатки у детей в раннем возрасте или даже внутриутробно. Так как мишенью возникновения второй мутации могут быть и другие соматические клетки, то у пациентов, несущих герминальную мутацию в RB1, существует большой риск развития различных опухолей, таких как остеосаркома, лимфоклеточный лейкоз, мелкоклеточный рак легких, РМЖ, опухоли половых органов, поэтому за больными с наследственной формой заболевания необходимо регулярное наблюдение в онкологических диспансерах.

РБ - тяжелое онкологическое заболевание, приводящее к инвалидизации или к летальному исходу при поздней диагностике и отсутствии адекватного лечения. До недавнего времени для своевременной диагностики РБ был единственный путь: регулярное офтальмологическое обследование в первые годы жизни детей, в семьях которых встречались случаи заболевания. Ранняя диагностика РБ необходима для успешного органосберегающего лечения, что обусловило необходимость разработки молекулярно-генетических методов, позволяющих установить причины заболевания, подтвердить или исключить герминальный характер мутации и, возможно, прогнозировать течение заболевания. В случае выявления герминальной мутации у больного с РБ возможны точная оценка риска повторного возникновения опухоли в семье (исключение или подтверждение носительства мутации у близких родственников), ранняя диагностика и, соответственно, успешное лечение болезни на ранних этапах ее развития.

Значение ранней диагностики РБ возрастает в связи с успехами в терапии этого заболевания. Начальный очаг опухоли удается полностью разрушить путем фотодеструкции, криокоагуляции, локальной лучевой терапии, химиотерапии и/или при сочетании этих методов. На следующих, более поздних этапах развития РБ единственным методом лечения остается хирургическое вмешательство: энуклеация глаза с последующими курсами радио- и химиотерапии с перерывом 1-2 года между курсами.

В последние годы наблюдается рост частоты РБ в популяции, которая в настоящее время составляет 1:10 000-13 000 живых новорожденных, хотя еще 20-30 лет назад частота опухоли оценивалась как 1:30 000. Анализ родословных больных с РБ позволил выделить две формы заболевания: наследственную и спорадическую. Наследственная форма РБ представляет собой, как правило, мультифокальную опухоль, возникает в более раннем возрасте по сравнению со спорадической формой, может быть выявлена при рождении ребенка, но в основном возникает в возрасте до 1 года. При наследственной форме РБ поражение глаз в 2/3 случаев носит двусторонний характер (билатеральная форма заболевания) и в 1/3 - односторонний характер (унилатеральная форма).

Спорадическая форма РБ проявляется в основном как унилатеральная монофокальная опухоль и проявляется в более позднем возрасте по сравнению с врожденными случаями (после 2 лет). По эпидемиологическим данным, на нее приходится около 60% от всех случаев заболевания. Появление спорадической формы РБ обусловлено возникновением мутаций de novo в обоих аллелях гена RB1 только в клетках сетчатки. Иногда у больных со спорадической формой РБ наблюдается односторонняя мультифокальная или двусторонняя РБ (17-18% случаев). Этот факт может объясняться наличием мутации в ПК у родителей и передачей ее больному ребенку или возникновением мутации de novo на ранних стадиях эмбриогенеза. Таким образом, эти случаи должны быть отнесены к врожденной форме РБ. Кроме того, по данным разных авторов, существует риск возникновения опухоли у потомков больных с односторонней спорадической формой РБ, который оценивается от 2 до 15%. Такой разброс данных, по-видимому, связан с применением новых, более точных методов детекции мутаций в гене RB1.

Предрасположенность к возникновению опухоли обусловлена наличием герминальной мутации в одном из аллелей гена RB1, которая передается потомству по аутосомно-доминантному типу наследования с варьированием экспрессивности и неполной (90%) пенетрантностью. Опухоль развивается в результате инактивации второго аллеля гена RB1, что с высокой вероятностью происходит в недифференцированных клетках сетчатки. Таким образом, для возникновения опухоли необходимо два независимых мутационных события. Причиной инактивации гена RB1 может являться независимая соматическая мутация, примерно в 25% опухолей; гиперметилирование промоторной области (5-10% опухолей), и порядка в 70% случаев демонстрируют ПГ участка гена RB1 или большего фрагмента хромосомы 13q. Вероятность потери второго аллеля высока в молодых незрелых клетках сетчатки, что обеспечивает развитие РБ практически у 90% носителей герминальных мутаций.

Для врача-офтальмолога важно выявление наследственных форм заболевания, так как именно в этих случаях возникает необходимость обследования родственников ребенка для исключения носительства мутации. ДНК-диагностика, проведенная на ранних сроках беременности (ворсины хориона, клетки амниотической жидкости) в семьях высокого риска, позволяет эффективно проводить профилактику рождения детей с мутацией, которая неизбежно приведет к развитию опухоли, и предотвратить появление больного ребенка. В случае продолжения беременности и рождения ребенка с РБ он сразу направляется для обследования в специализированном учреждении, и при подтверждении диагноза терапия начинается на самых ранних стадиях заболевания, что позволяет провести органосберегающее лечение.

Лечение наследственных форм рака у детей проводится достаточно эффективно, что позволяет им достигать репродуктивного возраста и ставить вопрос о прогнозе потомства. Выявление генов, вовлеченных в развитие наследственных онкологических заболеваний, практически полностью изменило тактику медико-генетического консультирования. Нет необходимости рассчитывать риски возникновения опухоли у потомства, так как определение конкретной мутации конкретного гена в семье позволяет эффективно проводить ПД на ранних стадиях беременности. В случае отсутствия мутации - риск заболевания у ребенка общепопуляционный, а в случае наследования мутации существует возможность проведения профилактических мероприятий на различных этапах жизни в зависимости от характера заболевания (прерывание беременности, профилактическая хирургия, профилактическая терапия, диспансерное наблюдение пациента).

Медико-генетическое консультирование пациентов с наследственными формами рака имеет большое значение в структуре оказания медицинской помощи онкологическим пациентам. Итогом проведения медико-генетического консультирования должна быть разработка для пациента и членов его семьи индивидуальных рекомендаций по профилактике, ранней диагностике и лечению различных категорий наследственного рака.

В целом медико-генетическое консультирование при наследственных раковых синдромах проводится у двух групп лиц. В первую группу входят непосредственно онкологические больные. При установлении наследственного характера онкологического заболевания может измениться тактика его лечения (в частности, объем оперативного вмешательства и/или вид назначаемой химиотерапии). Вторую группу формируют здоровые родственники, у которых предполагается наличие генетической предрасположенности к развитию рака. При выявлении мутации в соответствующем гене необходимо организовать проведение комплекса мероприятий, направленных на профилактику и раннюю диагностику развития новообразований. Также важным является то, что медико-генетическое консультирование целесообразно проводить на всех этапах оказания медицинской помощи онкологическим пациентам, включая профилактический, диагностический и лечебный.

Например, традиционная модель медико-генетического консультирования пациентов с наследственным РМЖ и раком яичников с последующей молекулярно-генетической диагностикой состоит из нескольких этапов: 1) идентификация пациента; 2) консультирование; 3) лабораторные обследования; 4) консультирование по результатам лабораторных тестов; 5) разработка рекомендаций по профилактике рака. На первых этапах медико-генетического консультирования производится сбор индивидуального и семейного онкологического анамнеза, составляется и анализируется родословная пробанда, определяются соответствие критериям наследственного рака и показания для проведения молекулярно-генетической диагностики. В случае наличия очевидных клинических признаков наследственного рака направление на ДНК-тестирование может осуществлять непосредственно лечащий врач, при этом направление на первичную консультацию к медицинскому генетику не всегда является необходимым. Последующее лабораторное исследование необходимо для верификации молекулярно-генетического диагноза. В ходе медико-генетического консультирования врач-генетик обязан обеспечить пациента и его родственников адекватной и правдивой информацией относительно необходимости проведения и результатов молекулярно-генетической диагностики. После получения и обсуждения результатов ДНК-диагностики формируется и обсуждается программа динамического наблюдения за пациентом с целью профилактики и ранней диагностики опухолевых заболеваний. Также обсуждается необходимость информирования и обследования с той же целью родственников пациента.

Таргетная терапия злокачественных новообразований

Таргетная терапия - это терапия, направленная против обозначенных молекулярных мишеней, вовлеченных в процесс опухолевой трансформации. В настоящий момент таргетная терапия является основным направлением в развитии противоопухолевой индустрии и краеугольным камнем персонализированной медицины, где важным звеном в профилактике, диагностике и лечении является информация о генетическом и белковом профиле пациента.

В отличие от стандартной химиотерапии, которая действует на все нормальные быстроделящиеся и опухолевые клетки, таргетная терапия действует на специфические молекулярные мишени, находящиеся только в опухоли. Таргетные препараты обладают цитостатическим эффектом (способностью блокировать клеточную пролиферацию), тогда как химиотерапевтические средства имеют цитотоксический эффект (вызывают клеточную гибель). Как правило, белками-мишенями являются участники сигнальных путей, отвечающих, в частности, за деление клетки, ангиогенез, инвазию и метастазирование. В результате ингибирования мишени происходит блокада сигнального пути, и опухолевая клетка теряет способность к неконтролируемому росту.

На данный момент одобрено более 150 таргетных препаратов для лечения конкретных опухолевых нозологий. Однако еще большее количество находится на стадии клинических (исследования, связанные с пациентами) и доклинических испытаний (исследования на животных). С 1991 по 2000 гг. количество внедряемых таргетных противоопухолевых препаратов не отличалось от количества цито-токсических средств. Но начиная с 2000-х гг. количество эффективных разработок в направлении таргетных препаратов превысило количество остальных примерно в 5 раз (рис. 27-6, см. цв. вклейку).

Развитие таргетной терапии связано с идентификацией новых мишеней, которые играют ключевые роли в опухолевом росте и выживаемости. Одним из таких подходов является анализ белков в опухоли и нормальных клетках организма. Те белки, которые присутствуют в опухоли, но отсутствуют либо присутствуют в значительно меньшем количестве в нормальных тканях, могут быть потенциальными мишенями, если они связаны с ростом или жизнеспособностью клетки. Примером мишени с такой дифференциальной экспрессией является рецептор эпидермального фактора роста 2 (HER-2), который экспрессируется на поверхности некоторых опухолевых клеток на высоком уровне. Несколько таргетных препаратов к HER-2, например, трастузумаб, одобрены для лечения HER-2-положительных опухолей молочной железы и желудка.

Другой подход основан на определении таргетных мишеней, которые образуются в результате драйверных (пусковых) мутаций, необходимых для прогрессии опухолевой клетки. Например, белок BRAF присутствует в опухолях в мутантной форме примерно в 70% случаев меланомы. Молекула вемурафениба ингибирует мутантную форму белка и одобрена для лечения неоперабельных и метастатических меланом с мутацией p.V600 в гене BRAF.

Исследователи также изучают хромосомные аберрации, которые присутствуют в опухолевых клетках, но не находятся в нормальных. В ряде случаев такие хромосомные перестройки приводят к образованию химерных генов, продукты которых могут повышать опухолевый потенциал. Такие химерные белки также могут быть мишенями для таргетной терапии. Например, препарат иматиниб прицельно блокирует химерный белок BCR-ABL, который является ключевым патогенетическим фактором при миелолейкозе.

После того как мишень определена, следующим шагом является разработка способа воздействия на таргетный белок. Например, препарат может уменьшать активность белка или препятствовать его связыванию с активирующим рецептором. Таргетные препараты могут быть низкомолекулярными соединениями или моноклональными антителами. Низкомолекулярные соединения небольшого размера (около 500 Да) способны проникать через плазматическую мембрану в отличие от крупных антител (более 150 кДа), которые могут взаимодействовать с мишенью только на поверхности клетки (рис. 27-7, см. цв. вклейку).

Новые низкомолекулярные ингибиторы ищут с помощью метода высокопроизводительного скрининга, при котором тестируют тысячи соединений на предмет взаимодействия с таргетным белком. Соединения, показавшие свою эффективность (прототипы), модифицируют для получения разнообразных химических производных, которые также тестируют для определения наиболее эффективных в отношении мишени и минимально взаимодействующих с другими молекулами.

Моноклональные антитела получают путем введения таргетного белка животным (преимущественно мышам) с целью получения разнообразных антител, которые вырабатываются в ответ на иммунизацию. Эти антитела далее тестируют, чтобы определить те, которые связываются специфически только с мишенью. Далее антитела гуманизируют, т.е. замещают, насколько возможно, мышиные домены антитела человеческими. Это необходимо для того, чтобы иммунная система человека не воспринимала антитела как чужеродные и позволила взаимодействовать с мишенью.

Однако для некоторых мишеней подобрать агент известными способами является сложной задачей вследствие особенной структуры и/или способа его регуляции в клетке. Так, показано, что мутации семейства генов RAS встречаются в 25% случаев всех опухолей, а для рака поджелудочной железы частота мутаций KRAS достигает 90%. Как наиболее часто мутантная форма, белки RAS являются важной и перспективной мишенью, которая остается недосягаемой для всех существующих в настоящий момент терапевтических подходов. Благодаря отсутствию структурного кармана для лекарственной молекулы и чрезвычайно высокой аффинности между GTF и RAS, что делает все GTF конкурентные агонисты неэффективными, прямое воздействие на мишень RAS невозможно. Однако некоторые подходы, такие как вертикальное ингибирование целого каскада RAF-MEK-ERK, воздействие на RAS-эффекторы, синтетическая летальность в сочетании с уязвимыми местами RAS мутированных клеток, демонстрируют обнадеживающие результаты на стадиях доклинических испытаний.

Резистентность к таргетной противоопухолевой терапии

Несмотря на значительный прогресс в таргетном лечении, резистентность, как первичная, так и вторичная, является основным препятствием для достижения продолжительного терапевтического эффекта. Первичная резистентность встречается в менее 10% случаев и связана, как правило, с активированными альтернативными сигнальными путями. Вторичная резистентность появляется через 1-2 года и может быть обусловлена различными механизмами: 1) в результате мутации у белковой мишени меняется структура, и препарат более не может с ней взаимодействовать (вторичные мутации в тирозинкиназном домене EGFR), 2) реактивация того же сигнального пути посредством появления мутации в другом гене (мутация в гене MEK у пациентов с мутацией BRAF, леченых ингибиторами BRAF) и/ или 3) в опухоли появляется альтернативный путь стимуляции опухолевого роста, не зависящий от белка-мишени. Эпигенетические факторы также могут быть причиной возникновения резистентности, однако они изучены значительно меньше.

Примером появления резистентности по первому механизму является мутация T790M в гене EGFR, которую обнаруживают в 60% случаев вторичной резистентности при раке легкого к ингибиторам EGFR (гефитинибу, эрлотинибу). Таргетный препарат следующего поколения осимертиниб, эффективный в отношении вторичной мутации, демонстрирует 19-месячную безрецидивную выживаемость у пациентов с мутацией T790M.

Функциональная активация альтернативного пути RAS-RAF-MEK-ERK является одним из основных механизмов приобретенной резистентности к ALK-ингибиторам у пациентов с немелкоклеточным раком легкого.

По этим причинам таргетные препараты лучше работают в комбинации. Например, использование двух таргетных средств, которые воздействуют на различные этапы сигнального пути, замедляет развитие резистентности и опухолевой прогрессии. По результатам клинических испытаний для лечения метастатических меланом с мутацией V600 в гене BRAF одобрено три комбинации BRAF- и MEK-ингибиторов (дабрафениб + траметиниб, вемурафениб + кобиметиниб и энкорафенибρ + биниметибρ ) (рис. 27-8, см. цв. вклейку). Так, в группе пациентов, принимавших вемурафениб с кобиметинибомρ , медиана общей выживаемости составила 22,3 мес, а в группе пациентов, принимавших вемурафениб c плацебо, - 17,4 мес [10].

Другой способ улучшения отдаленных результатов состоит в использовании таргетной терапии в комбинации со стандартной химиотерапией. Например, таргетный препарат трастузумаб применяют в сочетании с доцетакселом, традиционным химиотерапевтическим агентом для лечения женщин с метастатическим HER2-положительным РМЖ.

Побочные эффекты таргетной терапии

Таргетная терапия ожидаемо менее токсична по сравнению с традиционной химиотерапией, однако имеет ряд побочных эффектов. Наиболее распространенные побочные эффекты - это диарея и гепатит. Другие побочные эффекты включают в себя кожную сыпь, нарушения свертываемости и ранозаживления, высокое давление.

Интересно, что некоторые побочные эффекты являются предиктивными маркерами ответа на лечение. Например, пациенты, получающие ингибиторы EGFR (гефитиниб, эрлотиниб), отвечают на лечение лучше, если у них наблюдают кожную сыпь (акнеподобные высыпания), чем пациенты, у которых сыпь не развивается. Похожим образом пациенты, у которых на фоне приема ингибитора ангиогенеза бевацизумаба наблюдается повышенное кровяное давление, имеют лучший прогноз.

Несмотря на большие успехи таргетной терапии в лечении ряда опухолей, говорить о ее широком применении в онкологии пока достаточно рано. Частота встречаемости молекулярных нарушений невысока и зависит от нозологии, популяции и вида мутации. Использование таргетных препаратов, нацеленных на единичные мишени, достаточно рано приводит к развитию резистентности. Также ограничивающими факторами являются токсичность и побочные эффекты. Перспективным направлением развития таргетной терапии является применение лекарственных комбинаций в отношении нескольких молекулярных мишеней, а также совместно с иммунотерапией. Безусловно, поиск новых маркеров и их внедрение существенно расширят возможности противоопухолевого лечения.

Список литературы

  1. Злокачественные новообразования в России в 2017 г. (заболеваемость и смертность) / Под ред. А.Д. Каприна, В.В. Старинского, Г.В. Петровой. М.: МНИОИ им. П.А. Герцена, 2018. 250 с.

  2. Системы генетических и эпигенетических маркеров в диагностике онкологических новообразований. Учебник / Под ред. акад. РАН и РАМН М.А. Пальцева и Д.В. Залетаева. М.: ОАО «Издательство "Медицина"», 2009. 384 с.

  3. Имянитов Е.Н., Калиновский В.П., Князев П.Г. Молекулярная генетика опухолей человека // Вопросы онкологии. 1997. Т. 43, № 1. С. 95-101.

  4. Стрельников В.В. Основные направления молекулярно-генетических исследований в онкологии // Медицинская генетика. 2012. № 10. С. 3-16.

  5. Stratton M.R. Exploring the Genomes of Cancer Cells: Progress and Promise // Science. 2011. Vol. 331. P. 1553-1558.

  6. Имянитов Е.Н., Хансон К.П. Молекулярная генетика в клинической онкологии // Сибирский онкологический журнал. 2004. № 2-3. С. 40-47.

  7. Имянитов Е.Н. Общие представления о наследственных опухолевых синдромах // Практическая онкология. 2014. Т. 15, № 3. С. 101-106.

  8. Снигирева Г.П., Румянцева В.А., Новикова Е.И. и др. Алгоритм молекулярно-генетического обследования для выявления наследственного BRCA-ассоциированного РМЖ // Альманах клинической медицины. 2019. Т. 47, № 1. С. 54-65.

  9. Цуканов А.С., Шелыгин Ю.А., Фролов С.А. и др. Рекомендации по отбору пациентов для молекулярно-генетической диагностики синдрома Линча. Методические рекомендации. М.: ГЭОТАР-Медиа, 2019.

  10. Ascierto P., McArthur G., Dreno B. et al. Cobimetinib combined with vemurafenib in advanced BRAF(V600)-mutant melanoma (coBRIM): updated efficacy results from a randomised, double-blind, phase 3 trial // Lancet Oncol. 2016. Vol. 17, N 9. P. 1248-1260.

ЧАСТЬ III. ЛЕЧЕНИЕ И ПРОФИЛАКТИКА НАСЛЕДСТВЕННЫХ БОЛЕЗНЕЙ

Глава 28. Лечение наследственных болезней обмена веществ

Введение

В последние десятилетия были достигнуты значительные успехи в лечении многих наследственных заболеваний: разработаны методы ферментной заместительной терапии (ФЗТ), усовершенствованы продукты лечебного питания, появился опыт в трансплантаций органов, клеток и тканей, а также свои первые шаги сделала генотерапия. Это связано с прогрессом в области изучения механизмов патогенеза наследственных болезней и развитием новых технологий получения лекарственных препаратов, в том числе и с помощью генной инженерии. Однако клинический полиморфизм, низкая частота отдельных нозологических форм не позволяют быстро и успешно разрабатывать новые методы терапии для наследственных заболеваний. Кроме того, стоимость уже созданных лекарственных препаратов для лечения некоторых наследственных заболеваний очень высока и требует особой государственной поддержки для того, чтобы пациенты имели возможность получать современное лечение, а фармакологические компании продолжали разработку препаратов для небольшой группы пациентов. Во многих странах Европы, США, Великобритании приняты законодательные акты и специальные программы, направленные на улучшение качества медицинской помощи больным с редкими заболеваниями. Статус «орфанных» был присвоен многим препаратам, направленным на лечение наследственных заболеваний, некоторые из них зарегистрированы и на территории Российской Федерации.

На сегодняшний день число форм, для которых разработаны (в разной степени эффективные) методы лечения, - около 200. Наибольшее число из них - заболевания, для которых разработаны диетотерапия или восполнение недостающего продукта.

Основные подходы к лечению наследственных заболеваний

Как и при терапии других болезней (например, инфекционных), можно выделить три подхода к лечению наследственных заболеваний: симптоматический, патогенетический, этиологический.

При симптоматическом и патогенетическом подходах используются все виды современного лечения (лекарственное, диетическое, рентгенорадиологическое, физиотерапевтическое и т.д.). Точный диагноз, клинические данные о состоянии больного и вся динамика болезни определяют тактику врача на протяжении всего периода лечения. При выборе метода лечения всегда необходимо взвесить риск и пользу от проводимой терапии.

Симптоматическое лечение

Для многих форм наследственной патологии симптоматическое лечение - единственно возможное, которое позволяет улучшить качество жизни пациентов. Примерами симптоматического лечения могут быть применение анальгетиков при наследственных формах мигрени, специфических транквилизаторов при психических проявлениях наследственных болезней, противосудорожных препаратов при эпилепсии и т.д. Успехи этого раздела терапии связаны с прогрессом фармакологии, обеспечивающим все более широкий выбор лекарств. Вместе с тем расшифровка патогенеза каждой болезни позволяет понять причину возникновения симптома, а на этой основе становится возможной более тонкая лекарственная коррекция симптомов в тех случаях, когда первичная патогенетическая терапия еще невозможна. В качестве примера можно привести симптоматическое лечение МПС (табл. 28-1). Эти наследственные заболевания связаны с нарушением расщепления ГАГ - важнейших компонентов экстраклеточного матрикса. Несмотря на то что для некоторых форм МПС уже созданы препараты для ФЗТ, их применение не приводит к полной фенотипической коррекции, и пациенты нуждаются в постоянном наблюдении врачей разных специальностей и разноплановой симптоматической терапии.

Таблица 28-1. Симптоматическое лечение при мукополисахаридозах

image

Окончание табл. 28.1

image

1 CPAP (англ. Constant Positive Airway Pressure) - аппарат для длительной вспомогательной вентиляции легких постоянным положительным давлением.

Патогенетическое лечение

Классом наследственных болезней, для которого были достигнуты наибольшие успехи в области лечения, безусловно, являются НБО. Подходы к лечению этих заболеваний направлены на восстановление нормального гомеостаза клетки. Несмотря на разнообразие механизмов патогенеза наследственных болезней, можно выделить несколько основных подходов к лечению (табл. 28-2). Диетотерапия применяется для большинства НБО, связанных с нарушениями обмена аминокислот и органических кислот, дефектов метаболизма углеводов. Современные методы ферментной заместительной и фермент-индуцирующей терапии позволяют добиться значительных успехов в коррекции некоторых ЛБН. Для некоторых форм НБО на ранней стадии болезни проводится трансплантация костного мозга, печени. Интересные подходы для лечения НБО разрабатываются с применением фармакологических шаперонов - молекул, способных стабилизировать измененные белки в клетке.

Таблица 28-2. Основные подходы к лечению наследственных заболеваний

image

Окончание табл. 28.2

image

Развитие новых подходов к лечению НБО вселяет оптимизм, однако большие проблемы существуют главным образом для заболеваний с преимущественным поражением нервной системы, мультисистемных заболеваний.

СНИЖЕНИЕ НАГРУЗКИ НА ПОРАЖЕННЫЙ МЕТАБОЛИЧЕСКИЙ ПУТЬ

Диетотерапия

Диетотерапия - один из основных эффективных методов лечения наследственных заболеваний, который заключается в ограничении поступления тех веществ, обмен которых нарушен в результате ферментативного блока. Эффективная диетотерапия разработана для нарушений обмена аминокислот, окисления жирных кислот, обмена углеводов. При этих заболеваниях можно ограничить поступление субстрата и контролировать его концентрацию. Кетогенная диета высокоэффективна при дефиците GLUT1, дефектах пируватде-гидрогеназного комплекса.

При нарушениях обмена амино- и органических кислот назначают низкобелковую диету или полусинтетические лечебные продукты, содержащие смеси незаменимых аминокислот для обеспечения возрастных потребностей пациента в основных пищевых веществах, энергии, витаминах и минералах. При наследственной непереносимости фруктозы исключают продукты, содержащие фруктозу и сахарозу.

Диетотерапия менее эффективна при тех нарушениях, когда субстрат не только поступает из пищевых источников, но и синтезируется de novo. Например, при галактоземии 1-го типа у многих пациентов, даже находящихся на строгой диете с ограничением поступления галактозы и лактозы, возникают неврологические (снижение интеллекта, нарушения речи) и эндокринные нарушения в связи с тем, что часть галактозы синтезируется в организме.

Хотя для ряда НБО разработана диетотерапия, ее эффект значительно ниже теоретически ожидаемого. Это касается Х-сцепленной адренолейкодистрофии (масло Лоренцио), синдрома Смита-Лемли-Опитца (высокохолестериновая диета) и многих других заболеваний (табл. 28-3).

image
Таблица 28-3. Диетотерапия при наследственных заболеваниях

Ограничение синтеза субстрата, или субстратредуцирующая терапия (substrate reduction therapy, SRT), - один из новых подходов к терапии ЛБН. Большинство известных на сегодняшний день групп ЛБН связано с нарушением определенных стадий катаболизма макромолекул (МПС, гликосфинголипидозы, гликопротеинозы и т.д.), и основные патогенетические механизмы обусловлены накоплением в клетках нерасщепленных субстратов. Цель данного лечения - снижение образования веществ, накапливающихся в организме при соответствующих лизосомных болезнях, с применением малых молекул.

Разработки этого подхода прежде всего касаются группы гликосфинголипидозов. Заболевания этой группы обусловлены нарушением различных реакций расщепления сложных молекул гликосфинголипидов. Известно, что синтезируются все гликосфинголипиды из общего предшественника - церамида, а пути их расщепления различаются. Принцип данной терапии заключается в следующем: обратимые ингибиторы ключевой стадии биосинтеза (превращения церамида в глюкозилцерамид) позволяют снизить биосинтез гликосфинголипидов до уровня, с которым может справиться мутантный фермент, отвечающий за определенную реакцию расщепления этих биомолекул. За счет этого достигается уменьшение количества накапливаемых гликосфинголипидов в лизосомах.

Ингибирование церамидглюкозилтрансферазы можно осуществить с помощью небольших молекул иминосахаров. Механизм их действия до конца не выяснен, однако наиболее хорошо объясняется структурной схожестью между иминосахарами и церамидом. Другой класс соединений, которые ингибируют эту же стадию биохимического пути биосинтеза, - морфолино- и пирролидиновые производные (PDMP series). Одно из этих соединений - N-butyldeoxynojirimycin (NB-DNJ, miglustat) - зарегистрировано как лекарственный препарат и уже применяется в клинической практике для лечения болезни Гоше 1-го типа и болезни Ниманна-Пика типа С.

Для лечения МПС осуществляются попытки применения генистеина. Генистеин - натуральный изофлавоноид, блокирующий сигнальный путь, опосредованный факторами роста семейства EGF (epidermal growth factor). Активация EGF-опосредованного сигнального пути приводит к экспрессии генов, кодирующих ферменты, ответственные за синтез ГАГ. Показано, что генистеин снижает уровень ГАГ в разных тканях, включая головной мозг, у мышей с МПС II и МПС ШВ, а также корректирует воспалительные реакции в нейронах, способствуя улучшению поведенческих реакций животных. В исследовании с участием 7 пациентов с МПС II генистеин хорошо переносился больными и улучшал мобильность суставов в течение 26 нед лечения. Необходимы дополнительные исследования, чтобы показать роль генистеина в субстратредуцирующей терапии МПС.

Существенным преимуществом этих препаратов является их возможность проникать через ГЭБ, что позволяет применять их для лечения неврологических форм заболеваний, однако данный подход применим только для случаев, когда сохраняется высокая остаточная активность фермента. Это наиболее характерно для поздних, более доброкачественных форм заболеваний. Работы в этом направлении продолжаются, и, возможно, будут созданы препараты для лечения и других форм ЛБН.

Ингибирование ферментов, находящихся выше метаболического блока

Использование NTBC[2-(2-nitro-4-trifluoromethylbenzoyl)-1,3-cyclohexanedione] для лечения тирозинемии 1-го типа - один из примеров эффективного применения этого подхода. NTBC ингибирует 4-гидроксифенилпируватдегидрогеназу - фермент, расположенный выше генетически обусловленного блока при тирозинемии 1-го типа (фумарилацетоацетазы), что предотвращает продукцию фумарилацетоацетата и сукцинилацетона - основных токсичных веществ, образующихся при этом заболевании (рис. 28-1).

КОРРЕКЦИЯ НЕДОСТАТКА ПРОДУКТА БЛОКИРОВАННОЙ РЕАКЦИИ

Если основные механизмы патогенеза заболевания связаны преимущественно с недостаточностью продукта блокированной ферментной реакции, то его восполнение крайне эффективно для купирования основных клинических симптомов болезни. Этот подход с успехом применяют для лечения гликогенозов, дефектов метаболизма креатинина, биоптерина и нарушений синтеза стероидных гормонов.

Наиболее яркий пример такого подхода - лечение недостаточности биотинидазы. При этом заболевании снижается активность фермента, который расщепляет биоцитин на свободный биотин (витамин Н) и лизин. Нарушение функции карбоксилаз, для которых биотин служит ковалентно связанным кофактором, приводит к накоплению субстратов, контролируемых карбоксилазами ферментных реакций. Эти субстраты и их производные (β-гидроксиизовалериановая, молочная, β-гидроксипропионовая, фумаровая, 2-оксиглутаровая и метиллимонная кислоты) оказывают токсическое действие на ЦНС и другие ткани, приводя к развитию метаболического ацидоза и вторичной гипераммониемии. Применение высоких доз биотина позволяет достичь стойкого клинического эффекта и приводит к полному купированию всех симптомов.

image
Рис. 28-1. Метаболизм тирозина, принцип лечения тирозинемии, тип 1: 1 - система гидроксили-рования фенилаланина; 2 - тирозинтрансаминаза; 3 - 4-гидроксифенилпируватдиоксигеназа; 4 - гомогентизатоксидаза; 5 - малеилацетоацетатизомераза; 6 - фумарилацетоацетаза

Увеличение поступления субстрата

Фармакологическое повышение концентрации субстрата может быть эффективным при нарушениях мембранных транспортных белков: например, при дефектах карнитинового транспортера применяют высокие концентрации карнитина, при ННН-синдроме (гипераммониемия, гиперорнитинемия, гомоцитрулинемия) - орнитин. Безусловно, такое лечение возможно только в тех случаях, когда субстрат в высоких концентрациях не токсичен.

Введение альтернативных субстратов

Компенсировать нарушение работы определенного метаболического пути можно за счет увеличения нагрузки на другие, сходные по своим конечным продуктам биохимические реакции. Например, при мутационном повреждении белка - переносчика GLUT1, который обеспечивает транспорт глюкозы через ГЭБ, возникает недостаток глюкозы в клетках ЦНС. Кетогенная диета при этом заболевании обеспечивает альтернативное «топливо» для нервной системы, что позволяет купировать эпилептические приступы, ведущие в клинической картине этого нарушения. Другими примерами такого лечения служит применение среднецепочечных триглицеридов при нарушениях β-окисления длинноцепочечных жирных кислот.

СНИЖЕНИЕ ТОКСИЧНОСТИ НАКАПЛИВАЕМЫХ ПРОДУКТОВ

Применение препаратов, связывающих и переводящих в нетоксичную форму различные метаболиты, широко используют в качестве самостоятельного лечения и в комбинации с другими видами терапии при НБО.

Выведение токсичных метаболитов

Левокарнитин (L-карнитин) образует с органическими кислотами ацилкарнитиновые эфиры, которые менее токсичны и лучше выводятся почками, что позволяет применять его при различных органических ацидуриях. Сходными свойствами обладает аминокислота глицин, которая образует глициновые конъюгаты с некоторыми из органических кислот (например, изовалериановой).

При дефектах цикла мочевины применяют натрия бензоат и натрия фенилбутиратρ , которые выводят избыток ионов аммония из организма.

Снижение токсичности метаболитов

Для лечения заболеваний, клинические признаки которых обусловлены действием избытка метаболитов на рецепторы, одним из возможных подходов считают блокаду агонистами накапливаемого метаболита. Например, применение кетамина - агониста N-метил-D-аспартатных рецепторов (NMDA-рецепторов) уменьшает возбуждающий эффект глицина на NMDA-рецептор при некетотической гиперглицинемии.

Интересный подход, разработанный для лечения ФКУ, - применение больших нейтральных L-аминокислот (LNAA), которые не позволяют фенилаланину проникать через ГЭБ. Известно, что LNAA и фенилаланин транспортируются через ГЭБ одним переносчиком, который имеет разное сродство к этим аминокислотам. В ряде работ было показано, что если в крови сохраняется высокая концентрация LNAA, то они преимущественно переносятся из крови через ГЭБ, а содержание фенилаланина в клетках нервной системы не повышается, хотя в крови остается высоким. Добавки LNAA в определенной концентрации позволяют пациентам с ФКУ не придерживаться очень строгой диеты.

Активация альтернативного метаболического пути

Оригинальный подход к лечению наследственных заболеваний - активация минорных метаболических путей, позволяющая переводить токсичные метаболиты в более безопасные соединения. Классический пример подобного подхода к лечению - применение бетаина при гомоцистинурии. Бетаин участвует в реакции метилирования гомоцистеина, катализируемой бетаингомоцистеинметилтрансферазой. В результате применения бетаина концентрация гомоцистеина снижается, что приводит к улучшению клинической симптоматики (рис. 28-2).

СТИМУЛЯЦИЯ РАБОТЫ ДЕФЕКТНОГО ФЕРМЕНТА

Поскольку многие ферменты нуждаются для проявления своей активности в наличии кофакторов, при мутационном повреждении белка возможно повышение его активности их добавлением в высокой концентрации.

image
Рис. 28-2. Метаболизм метионина, принцип лечения гомоцистинурии

В последние годы также было показано, что при многих миссенс-мутациях происходит нарушение фолдинга белка, что приводит к его быстрому разрушению в эндоплазматическом ретикулуме и не позволяет выполнять свои функции, а применение обратимых ингибиторов фермента и аналогов субстратов позволяет стабилизировать белки и дает им возможность проявлять свою активность в клетке.

Применение коферментов

Для многих болезней из группы органических ацидурий и аминоацидопатий описаны особые витаминчувствительные формы, которые хорошо поддаются лечению витаминами в больших дозах (В12 -зависимая метилмалоновая ацидурия, В6 -чувствительная гомоцистинурия; табл. 28-4). Следует отметить, что назначение коферментов позволяет стабилизировать фермент и повысить его остаточную активность даже при классических формах заболеваний. Примером этого служит применение тетрагидробиоптерина (ВН4 ) при классической ФКУ. В ряде работ было убедительно продемонстрировано, что некоторые мутации в гене фенила-ланингидроксилазы нарушают конформацию и стабильность фермента, а применение ВН4 позволяет достичь значительного повышения его активности, что дает возможность больным не придерживаться строгой диеты.

Таблица 28-4. Лечение заболеваний, для которых описаны кофакторзависимые формы

image

Окончание табл. 28.4

image

Фармакологические шапероны

Для лечения наследственных заболеваний, при которых наблюдаются нарушение сворачивания (фолдинга) белка и его доставка в определенный компартмент клетки, предложен особый подход - применение молекул - стабилизаторов белковой структуры.

Известно, что белок должен обладать определенной пространственной конфигурацией, чтобы стать узнаваемым для ферментов, белков-переносчиков и других молекул. Появление аномального по своей структуре белка запускает серию реакций по его утилизации, и белок разрушается при участии особой убиквитиновой системы клетки, даже не достигнув основного пункта своего назначения (например, лизосом).

Ряд мутаций в генах приводит к нарушениям фолдинга белка и вызывает либо его накопление, либо быстрое расщепление. Это, как правило, миссенс-мутации и небольшие делеции без сдвига рамки считывания, которые не затрагивают функционально значимые домены белка (такие как активные центры, рецепторсвязывающие сайты). Такие белки сохранили бы свою функциональную активность, если бы они достигли места своего назначения.

Некоторые ЛБН (болезнь Фабри, GMl-ганглиозидоз, болезнь Гоше) обусловлены мутациями, которые приводят к тому, что белки «застревают» на полпути и не транспортируется в лизосомы. В биохимии уже давно известно, что некоторые соединения могут служить стабилизаторами белков, помогают им образовывать более устойчивую конформацию. Эти вещества получили название химических шаперонов по аналогии с белками-шаперонами, принимающими участие в поддержании третичной структуры и доставке синтезированных белков в клетке. К простейшим химическим шаперонам относятся: глицерин, сахароза, галактоза и т.д. Химические шапероны неспецифичны, их применение в клинических целях ограничено, поскольку для достижения эффекта необходимы высокие концентрации, и поэтому возникает большое число побочных эффектов. Для прицельной стабилизации ферментов и других белков были предложены молекулы, которые назвали фармакологическими шаперонами. Это низкомолекулярные, обычно гидрофобные молекулы, которые являются аналогами субстратов, обратимых ингибиторов ферментов, кофакторов или агонистами рецепторов, и стабилизируют специфичные для них белки.

В ряде экспериментов in vitro было показано, что некоторые соединения, связываясь с каталитическим центром фермента, могут стабилизировать его конформацию. В работах на культуре клеток с мутациями в гене α-галактозидазы (болезнь Фабри) было выявлено, что добавление 1-deoxygalactonojirimycin в культуральную среду в концентрациях, близких к ингибиторным, может стабилизировать мутационно измененный фермент. Введение данного препарата трансгенным мышам, имеющим дефект гена α-галактозидазы, приводит к повышению активности фермента во многих тканях, прежде всего сердечной мышце, селезенке и почках. Это позволяет применять данный подход для большого числа заболеваний, обусловленных миссенс-мутациями. Показано, что N-(n nonyl)deoxynojirimycin (NN-DNJ) приводит к увеличению активности мутантного фермента в культуре кожных фибробластов при болезни Гоше (с мутацией p.N370S). В ряде работ показана эффективность применения данного метода для коррекции GMl-ганглиозидоза. Фармакологические шапероны для лечения ЛБН уже проходят завершающую стадию клинических испытаний.

Для других заболеваний, например, ФКУ, применение кофакторов позволяет стимулировать работу дефектного фермента.

ВОСПОЛНЕНИЕ НЕДОСТАЮЩЕГО ФЕРМЕНТА

Идея о возможности коррекции наследственных болезней путем введения недостающего фермента была впервые высказана еще первооткрывателем лизосом - Кристианом де Дюв (de Duve) в 1964. Однако до внедрения данного метода лечения в клиническую практику прошло еще около 25 лет.

Ферментная заместительная терапия

ФЗТ при заболеваниях, обусловленных недостаточностью определенного белка-фермента, - один из самых надежных и физиологичных методов лечения.

Важнейшей предпосылкой для разработки ФЗТ явилось открытие механизмов посттрансляционной модификации и транспорта лизосомных ферментов. В начале 1970-х гг. было показано, что на поверхности клеточных мембран находятся маннозо-6-фосфатные рецепторы, которые могут связывать и переносить фермент внутрь клетки.

В экспериментах на культуре клеток с низкой активностью лизосомных ферментов было выявлено, что внесенный в культуральную среду экзогенный фермент способен проникать в клетку и успешно катализировать накопленный внутриклеточный субстрат. При этом было показано, что даже поддержание 1-5% нормальной активности фермента достаточно для коррекции метаболического дефекта.

В начале 1970-х гг. пилотные клинические исследования проводились для коррекции следующих ЛБН: болезни Зандгоффа, болезни Помпе, болезни Фабри и болезни Гоше. В каждом случае очищенный человеческий фермент проявлял свою активность in vitrei, и накапливаемые метаболиты выводились из клеток. В клинических испытаниях было показано, что висцеральные органы хорошо отвечают на терапию, но при ЛБН с поражением ЦНС не удавалось восстановить неврологические нарушения, поскольку фермент не проникает через ГЭБ.

В начале 1990-х гг. были опубликованы данные о том, что ФЗТ высокими дозами модифицированного фермента глюкоцереброзидазы, выделенного из плаценты человека, приводит к значительным клиническим улучшениям у пациентов с болезнью Гоше 1-го типа.

Успех этого метода лечения стимулировал ученых к разработке ФЗТ для других форм ЛБН (табл. 28-5). На сегодняшний день препараты для ФЗТ получены для лечения болезни Гоше, болезни Помпе, МПС I типа, МПС II типа, МПС VI типа, болезни Фабри. В дальнейшем этому способствовало совершенствование генно-инженерных методов - создание эукариотических систем, способных экспрессировать большие количества рекомбинантного человеческого фермента, и линий нокаутных мышей, на которых возможно выполнять доклинические исследования для ФЗТ.

Таблица 28-5. Препараты, применяемые для ферментной заместительной терапии лизосомных болезней накопления

image

Продолжение табл. 28.5

image

Окончание табл. 28.5

image

В качестве первых систем для производства лизосомных ферментов человека были выбраны клетки яичников китайского хомячка. Эти клетки хорошо культивируются, и в них реализуется очень близкая к человеку система посттрансляционной модификации белков.

Другие системы, такие как культура человеческих фибробластов, трансгенные животные и даже растения, также применяются для наработки терапевтических ферментов.

Клинические испытания показали что ФЗТ безопасна, хорошо переносится, не вызывает выраженных побочных эффектов и приводит к выведению негидро-лизованного субстрата. Реакции на введение препарата связаны с образованием антител против введенного белка, но они непостоянны и могут быть купированы стандартными средствами.

Основное ограничение ФЗТ - неспособность рекомбинантного фермента проникать через ГЭБ, что не позволяет применять этот подход к лечению неврологических форм заболеваний. Одним из подходов к решению данной проблемы является интратекальное введение. В экспериментах, проведенных на моделях животных с МПС, было показано, что фермент может достигнуть нейронов и клеток глии, но данный метод введения препарата вряд ли получит широкое распространение.

Одним из успешных примеров применения такого подхода в последние годы является ФЗТ нейронального цероидного липофусциноза типа 2. При данном заболевании препарат вводится в желудочки головного мозга через резервуар Оммайя. При проведении клинических исследований было показано, что при начале терапии на ранней или доклинической стадии возможно предотвратить развитие тяжелых неврологических нарушений.

ФЗТ имеет ограничения, связанные не только с применением ее при неврологических формах, но и со снижением ее эффективности действия на экстраневральные осложнения. У многих пациентов с ЛБН на фоне ФЗТ появляются IgG-антитела к вводимому ферменту. Применение иммуномодуляторов может потенциально снижать иммунный ответ против вводимого фермента, но, по-видимому, эффективность ФЗТ со временем у пациентов с выраженным иммунным ответом на вводимый фермент со временем будет снижаться.

Поражение мышечной ткани при болезни Помпе прогрессирует, даже если ФЗТ начата рано. Низкая эффективность ФЗТ отчасти может быть связана с низким числом поверхностных маннозо-6-фосфатных рецепторов в мышце. Эту проблему отчасти можно решить, увеличив дозу и частоту введения фермента. В рамках клинических исследований также проводится изучение искусственного белка, который представляет собой α-глюкозидазу, соединенную с инсулиноподобным фактором роста 2, что повышает эффективность связывания фермента с маннозо-6-фосфатным рецептором. Из малых молекул изучают кленбутерол (Clenbuterol) и его аналоги, которые повышают экспрессию гена маннозо-6-фосфатного рецептора как при болезни Помпе, так и при других ЛБН.

Попытки решить задачу доставки фермента к клеткам соединительной ткани, что особенно актуально для лечения МПС (в частности МПС IV типа), предпринимаются рядом исследователей, но пока малоуспешны.

Препараты для ФЗТ вводятся внутривенно несколько раз в месяц. Поскольку такая терапия проводится пожизненно, неизбежно возникают трудности венозного доступа из-за изменений в стенках сосудов. На животных моделях сейчас разрабатываются и другие способы введения недостающего фермента. Один из них - микроинкапсулирование: генетически-модифицированные клетки, продуцирующие необходимый терапевтический белок, погружают в иммунозащитные микрокапсулы и имплантируют в организм пациента (подкожно или внутрибрюшинно). Такие «депо» долгое время могут вырабатывать недостающие организму ферменты.

Применение ФЗТ при большинстве ЛБН улучшает качество жизни и приводит к увеличению ее продолжительности. Она позволяет смягчить основные проявления болезни, замедлить прогрессирование, но не дать обратный ход патологическому процессу, восстановить нарушенные функции и предотвратить клеточную гибель.

Трансплантация органов и тканей

В настоящее время трансплантация печени применяется для некоторых НБО, включая нарушения цикла мочевины, органические ацидурии, гомозиготную семейную гиперхолестеринемию и тяжелые формы болезни накопления гликогена. Трансплантация гепатоцитов также является многообещающим подходом для лечения многих НБО. Гепатоциты вводятся внутрипортально в печень пациента, где часть клеток приживается и компенсирует недостаточную метаболическую функцию. Используются совместимые с группой крови гепатоциты, предпочтительно свежие клетки. Через портальную вену вводят до 109 клеток за обработку и повторяют, чтобы обеспечить приблизительно 10% общей массы печени. Преимущество трансплантации гепатоцитов состоит в том, что это менее инвазивная процедура, кроме того, клетки одного донора могут быть использованы для многих реципиентов, они менее иммуногенны и могут быть криоконсервированы. В некоторых обстоятельствах трансплантация гепатоцитов может использоваться для мостика пациента до тех пор, пока он не станет более подходящим для трансплантации целого органа.

Трансплантация гемопоэтических стволовых клеток

Методы ТГСК довольно широко применяются при наследственных заболеваниях - иммунодефицитах, наследственных анемиях, ЛБН, пероксисомных заболеваниях.

Патофизиологическая основа эффективности ТГСК при ЛБН сходная: донорские стволовые клетки проникают через ГЭБ и дают начало клеткам глии, способным вырабатывать недостающий фермент с последующим захватом его окружающими клетками. Однако кинетика миграции и дифференцировки клеточных элементов глии, секреции и распределения фермента могут различаться при разных ЛБН. Основа как клеточной, так и ФЗТ - явление «перекрестной коррекции», или «метаболической кооперации», что было обнаружено при совместном культивировании клеток от пациентов с разными типами МПС - когда нормальные ферменты, секретируемые одной клеткой, могли захватываться и устранять метаболический дефект в другой клетке, которая не имеет возможности синтезировать именно этот фермент.

Одно из первых заболеваний из группы ЛБН, для которого была проведена ТГСК, - это МПС I, синдром Гурлер. На сегодняшний день очевидно, что ТГСК при этом заболевании приводит к значительному улучшению состояния пациентов, хотя некоторые осложнения не поддаются полной коррекции. Кроме того, для предотвращения неврологических нарушений ТГСК должна быть проведена как можно раньше (идеально до 24 мес жизни). Высокий риск данной процедуры, трудности подбора донора, а также посттрансплантационные осложнения создают значительные проблемы в применении этого метода лечения. ТГСК при синдроме Гурлер на сегодняшний день является стандартом лечения данного заболевания. Проведение трансплантации в раннем возрасте приводит к полной коррекции висцеральных проблем (гепатоспленомегалии), кардиомиопатии, легочных нарушений, значительному улучшению неврологической симптоматики.

ТГСК довольно продолжительное время не рассматривалась в качестве возможного подхода для лечения других МПС. В первых исследованиях пациентам с МПС II типа ТГСК были проведены преимущественно в стадии развернутой клинической картины и в более старшем возрасте по сравнению с пациентами с МПС I типа, и улучшения состояния пациентов не наблюдалось. Несколько больших клинических исследований эффективности ТГСК проведено японскими учеными. Их позиция довольно однозначна: ТГСК показана пациентам с МПС II типа, так как позволяет стабилизировать неврологические симптомы, а в случае тяжелых форм - предотвратить развитие выраженных неврологических нарушений.

Пока не все эксперты готовы рекомендовать ТГСК больным с другими типами МПС (II, VI) в качестве первой линии терапии, как, например, при синдроме Гурлер. Однако, вполне вероятно, что для пациентов раннего возраста с МПС II типа с тяжелой мутацией, например с полной делецией гена, вопрос о ТГСК может быть решен положительно при условии предварительного обсуждения с родителями ребенка всех рисков и пользы.

Для лечения других ЛБН роль ТГСК менее ясна и, возможно, даже противопоказана пациентам с крайне тяжелыми нейродегенеративными формами, например, при МПС III типа (синдром Сан-Филиппо). На доклинической стадии ТГСК может быть эффективна для болезни Краббе, метахроматической лейкодистрофии.

Оптимальным аллогенным донором для ТГСК являются брат или сестра больного, имеющие идентичный человеческий лейкоцитарный антиген (HLA). Если среди членов семьи нет HLA-идентичного донора, то в некоторых случаях, главным образом у молодых пациентов, можно выполнить ТГСК с использованием костного мозга неродственного донора, совместимого по HLA. Однако полиморфность системы HLA настолько велика, что далеко не всегда удается найти подходящего донора. Результативность трансплантации зависит от генотипа, статуса донора (гетерозигота/здоровый донор), возраста пациента на момент выполнения трансплантации, степени выраженности органных поражений на момент проведения ТГСК, функционирования донорского органа и посттрансплантационной реабилитации.

Новой технологией является использование трансплантации пуповинной крови. Банк пуповинной крови от неродственных доноров легко доступен, и в мире было выполнено более 6000 трансплантаций пуповинной крови у детей и взрослых. Другие преимущества пуповинной крови, в дополнение к доступности и снижению вероятности реакции «трансплантат против хозяина», включают снижение вероятности передачи вирусных инфекций и возможность клеток пуповинной крови более легко трансдифференцироваться в другие клетки - остеобласты и астроциты.

Надо отметить, что протоколы проведения ТГСК претерпели значительные модификации в последние годы, при этом процедура стала более безопасной, а выживаемость пациентов с наследственными заболеваниями значительно выросла.

ГЕНОТЕРАПИЯ

НБО - уникальные заболевания, именно на их примере было реализовано множество подходов к биохимической коррекции фенотипа, и теперь наступило время применения и генотерапии.

Генотерапии посвящена отдельная глава в данном руководстве, поэтому приведем только два примера применения этой технологии в терапии НБО, которые войдут в историю медицинской генетики.

Редактирование генома при болезни Хантера

В ноябре 2017 г. редактирование генов впервые было применено при синдроме Хантера. Сорокачетырехлетнему пациенту, страдающему этим заболеванием, ввели терапевтическую вирусную конструкцию, содержащую ген идуронат-2-сульфатазы (IDS), мутации в котором являются причиной синдрома Хантера, и гены нуклеаз с доменами «цинковых пальцев». По этой технологии вирус проникает в клетки печени, затем при участии нуклеаз, узнающих с помощью цинковых пальцев высокоспецифичные последовательности, производится надрез, и ген IDS встраивается рядом с промотором гена альбумина. Промотор очень сильный, благодаря чему идуронат-2-сульфатаза активно синтезируется в клетках. Предполагают, что новый ген может работать в организме длительно, и пациент больше не будет нуждаться в проведении ФЗТ.

Индивидуальная генотерапия для нейронального цероидного липофусциноза типа 7

В январе 2018 г. FDA разрешило тестирование миласенаρ (препарата, представляющего антисмысловые олигонуклеотиды) в качестве нового ЛС для пациента с нейрональным цероидным липофусцинозом 7-го типа. Всего через 8 мес после установления молекулярно-генетического диагноза пациентка стала получать инновационное лечение. Каждые 2 нед ей вводили препарат интратекально. За полгода лечения состояние стабилизовалось, частота и продолжительность эпилептических приступов уменьшились. Такая быстрая разработка препарата под конкретного пациента стала возможной, поскольку был применен сходный с зарегистрированным ранее препаратом нусинерсен (для лечения СМА) принцип коррекции генетического дефекта.

Очевидно, что лечение генетических болезней уже не просто направлено на заболевание. Теперь оно глубоко персонализировано и относится к конкретному пациенту, конкретной мутации и биохимическому процессу, лежащему в основе патологического фенотипа. Не отдельные лекарства, а принципы терапии станут предметом патентования в скором будущем.

Заключение

Лечение наследственных болезней - необычайно трудная задача, не всегда эффективно решаемая. Крайне важными в их лечении считают постоянное наблюдение пациента многими специалистами и образование родителей, поскольку от того, как семья воспринимает процесс лечения, насколько родители понимают необходимость, например, диетотерапии и осведомлены о возможных побочных эффектах препаратов, зависит и результативность лечения. В ряде случаев семьям приходится принимать очень непростые решения, которые касаются таких процедур, сопряженных с высоким риском развития осложнений, как трансплантация органов и тканей. Нестойкость, а часто и недостаточная выраженность эффектов терапии не снимают вопроса о ее постоянном проведении не только с клинической точки зрения, но и по деонтологическим соображениям.

Глава 29. Генная и генно-клеточная терапия

ГЕННАЯ ТЕРАПИЯ

История

Генная терапия основана на возможности введения в клетки организма чужеродных нуклеиновых кислот (ДНК и РНК) в виде генно-инженерных конструкций, обеспечивающих исправление унаследованных или приобретенных дефектов структуры и функций генома. Нуклеиновые кислоты могут быть доставлены в клетки вирусным (трансдукция) или невирусным (трансфекция) методами.

Концепция генной терапии, контуры теоретических основ генной инженерии клеток человека, введение термина и собственно понятия «генная терапия» закладывались еще в 60-х годах ХХ в. Уже в 70-х годах ХХ в. идея о генной терапии была существенно подкреплена обнаружением фактов влияния вируса папилломы Шопа кроликов на концентрацию аргинина в крови людей, работающих с ними. В этот же период научное направление, занимающееся генной терапией, было значительно расширено обнаружением и изучением эндонуклеаз рестрикции. Исследования в области рекомбинантных ДНК и анализ вирусных генов (таких, например, как SV40) представили генную терапию в научных кругах уже как достижимую область. В 1977 г. с целью коррекции генетических дефектов был успешно осуществлен перенос генов (трансфекция) в клетки млекопитающих.

В 1983 г. M. Cline провел лечение пациентов с β-талассемией введением гена β-глобина. Эта попытка оказалась неэффективной с клинической точки зрения, а само исследование научная общественность оценила как эксперимент на людях, что вызвало серьезную дискуссию об этической стороне генной терапии. По этой причине работу M. Cline нельзя считать началом эры генотерапии.

Целенаправленное создание генно-инженерных конструкций с целью генотерапии было начато в начале 80-х годов XX в., когда была создана ретровирусная система переноса генов в клетки, а затем сконструированы системы с адено- и аденоассоциированными вирусами. Таким образом, были созданы предпосылки для формирования генетических конструкций, содержащих три основных элемента - вектор, целевой ген и промотор.

Об экспрессии трансдуцированных генов in vivo у млекопитающих было сообщено в 1985 г. В качестве модели использовали ретровирусный вектор, несущий ген резистентности к неомицину - neoR. Клинический протокол, демонстрирующий возможность использования вирусной трансфекции генов для генотерапии у человека, был выполнен в 1989 г. S.A. Rosenberg и соавт. использовали ретровирус-опосредованную конструкцию с геном, кодирующим резистентность к неомицину, введенную в лимфоциты, которые инфильтрировали опухоль.

Таким образом, в течение примерно 15 лет генная терапия шагнула от концепции до экспериментально обоснованной процедуры. Началом эры генотерапии в полном и точном понимании этого термина можно считать 14 сентября 1990 г., когда американские ученые (Anderson et al.) ввели девочке в возрасте 4 лет с тяжелой формой первичного наследственного иммунодефицита (четыре года жила в стерильном боксе) ее лимфоциты, культивированные in vitro и трансфицированные ретровирусной конструкцией с геном аденозиндезаминазы. С этого клинического протокола начаты широкие клинические проверки разных вариантов генной терапии, проводимые до настоящего времени.

Общие вопросы

Несмотря на то что убедительная клиническая эффективность в большинстве исследований не продемонстрирована (табл. 29-1), по состоянию на май 2020 г. FDA одобрило 6 препаратов, в основе которых лежит использование генной терапии (см. раздел «Генотерапия болезней на современном этапе»).

image
Таблица 29-1. Фазы клинических исследований по генной терапии (2020)

Как видно из табл. 29-1, лишь незначительная доля исследований достигает III фазы, т.е. проверяется в многоцентровых исследованиях на эффективность, после чего лекарственный препарат может получить одобрение на использование. Тем не менее часть препаратов генной терапии достигла IV фазы исследований, то есть для них проводят дополнительные исследования после одобрения препарата. Вместе с тем поиски эффективных подходов в генотерапии продолжаются, о чем свидетельствует большое количество проводимых сейчас исследований.

Наибольшее число клинических исследований зарегистрировано по лечению злокачественных новообразований, сердечно-сосудистых и моногенных болезней.

Принципы генной терапии

Генно-инженерные конструкции для генной терапии в большинстве случаев нужно доставлять в клетки. Для этого их можно ввести непосредственно в организм любым способом: внутриартериально, внутримышечно, внутривенно, интратекально, внутримиокардиально и др. Этот путь доставки называют генотерапией in vivo. Есть и другой путь - генотерапия ex vivo, при которой клетки берут из организма, зачастую их дополнительно размножают в лабораторных условиях, осуществляют доставку генно-инженерных конструкций, а затем возвращают уже модифицированные клетки в организм. Такой комбинированный подход называют генно-клеточной терапией, он будет подробно описан далее в одноименном разделе. Наконец, генотерапия in situ - введение генетической конструкции непосредственно в патологический очаг (опухоль, мозг при болезни Паркинсона, легкие при муковисцидозе).

Нуклеиновые кислоты с терапевтической целью вводят в клетку:

  1. для замещения неправильной копии гена. Например, мутация в каком-то гене приводит к полному отсутствию белка в клетке. В таком случае можно ввести правильную последовательность одноименного гена (в виде ДНК или РНК), который восполнит дефект. Такой подход называют оверэкспрессией гена. Терапевтические гены специфичны для моногенных болезней и очень разнообразны при разных многофакторных, онкологических и инфекционных заболеваниях. Они направлены на отдельные звенья патогенеза. Очень важно, чтобы терапевтические гены были подобраны с пониманием молекулярной патофизиологии болезни;

  2. подавления экспрессии гена. В случае высокой нежелательной экспрессии какого-то гена, к примеру, при онкологическом заболевании, можно ввести специфические малые интерферирующие РНК (миРНК), которые ускорят деградацию мРНК этого гена. Такой подход называют нокдауном гена;

  3. изменения сплайсинга гена. Часть моногенных заболеваний обусловлена мутациями, приводящими к сдвигу рамки считывания, в результате чего не синтезируется белок, кодируемый этим геном. В этом случае можно ввести короткие антисмысловые олигонуклеотиды, которые свяжутся с незрелой мРНК этого гена в специфической области, задействованной в сплайсинге, что приведет к изменению сплайсинга (включению или исключению экзонов) в мРНК. Таким образом можно восстановить рамку считывания и синтез белка;

  4. изменения последовательности гена. Появившиеся недавно методы геномного редактирования позволяют исправлять мутацию в гене (путем замещения правильным фрагментом последовательности) либо нарушать последовательность гена таким образом, чтобы прекратить его трансляцию. Последний подход называют нокаутом гена. Подробнее о геномном редактировании изложено в одноименном разделе ниже;

  5. модификации иммунного ответа. Появившиеся недавно методы создания CAR-T-клеток позволяют добавлять на поверхность Т-лимфоцитов химерные антигенные рецепторы, которые увеличивают специфичность Т-клеточного иммунного ответа к предварительно определенному антигену-мишени. Подробнее о CAR-T-технологии изложено в одноименном разделе ниже.

Проблема доставки

При разработке эффективного метода генной терапии зачастую камнем преткновения является эффективная доставка генно-инженерных конструкций в таргетные клетки. Особенно это актуально при лечении in vivo. Как было сказано ранее, существуют вирусные и невирусные методы доставки генетических конструкций. Для генотерапии in vivo наиболее эффективной является вирусная доставка.

Идеальный вектор должен обладать следующими свойствами: минимальная иммуногенность, нетоксичность, максимальная тропность к тканям-мишеням (клеткам), размер, достаточный для размещения в нем целевого (терапевтического) гена, устойчивость генетической конструкции и экспрессия трансгена (гена, который нужно доставить в клетку) в течение длительного времени. К сожалению, таких векторов, отвечающих всем обозначенным требованиям, в настоящее время нет. В табл. 29-2 представлены основные используемые сейчас вирусные векторы и дана их характеристика.

image
Таблица 29-2. Векторы генной терапии, используемые в клинических исследованиях

Пакующая емкость вирусного вектора определяет максимальный размер трансгена - чем она выше, тем больший по размеру трансген можно упаковать. Помимо размера, вирусные векторы отличаются типом клеток, которые могут трансдуцировать, и временем экспрессии доставляемого гена. Часть вирусных векторов имеет способность встраиваться в случайное место в геном клетки, часть - обладает выраженным иммунным ответом при введении в организм.

Аденоассоциированные вирусные векторы считаются наиболее эффективными и безопасными, так как имеют тропность к разным типам клеток, определяемую разными серотипами вируса, не встраиваются в геном, не вызывают нежелательных иммунных реакций даже при повторных введениях. Единственным недостатком этого вирусного вектора является низкая пакующая емкость, существенно ограничивающая его применение при доставке трансгенов большого размера.

С другой стороны, ретро- и лентивирусные векторы обеспечивают стабильность и длительное функционирование трансгена, достаточное для синтеза необходимого количества белка в органе-мишени.

К невирусным методам доставки относят доставку плазмидной ДНК в составе липосом. Этот метод (липофекция) считается относительно безопасным, но наименее эффективным, поскольку нативная ДНК разрушается в организме под влиянием ферментов в течение нескольких дней, а иногда и часов. Существуют и другие, менее распространенные невирусные методы доставки.

Геномное редактирование

Геномное редактирование - группа методов генной терапии, в основе которых лежит использование так называемых программируемых нуклеаз. Эти методы нацелены на создание ДЦР ДНК в определенном месте (например, в районе мутации, которую необходимо исправить), после чего созданный ДЦР репарируется одним из двух способов - негомологичным соединением концов (НГСК) или направленной гомологичной репарацией (НГР). При НГСК осуществляется сшивание двунитевого разрыва лигазой. При таком способе лишь небольшая часть разрывов репарируется безошибочно, тогда так в большинстве случаев образуются короткие инсерции и делеции (инделы). НГР - более точный метод репарации, основанный на рекомбинации с донорной молекулой ДНК, которая замещает собой поврежденный фрагмент ДНК.

Существует четыре метода геномного редактирования: мегануклеазы, нуклеазы ZFN, TALEN и метод CRISPR/Cas9. Последний метод получил самое широкое распространение. CRISPR/Cas9 расшифровывается как Clustered Regularly Interspaced Short Palindromic Repeats [Группа регулярно перемежающихся коротких палиндромных повторов и CRISPR-ассоциированный (Cas) белок 9]. Такое сложное название метод получил из-за того, что изначально CRISPR - это механизм противовирусной защиты бактерий, который функционирует благодаря определенному локусу в геноме бактерий и имеет особое строение, что и легло в основу его названия (Zhang F., 2014).

Достижения в молекулярной биологии и биоинженерии позволили использовать CRISPR/Cas9 для редактирования генома в эукариотической клетке. Система состоит из двух обязательных компонентов: нуклеазы, которая разрезает ДНК, и короткой направляющей РНК, которая «узнает» нужную последовательность в геноме. Если целью редактирования является исправление мутации, то добавляют третий компонент - донорную ДНК для рекомбинации. Схема работы CRISPR/Cas9 представлена на рис. 29-1 (см. цв. вклейку). Следует отметить основную характеристику методов геномного редактирования - необратимость образующихся изменений ДНК.

Как уже было сказано, образованные в результате нуклеазной активности ДЦР ДНК репарируются одним из двух способов - НГСК или НГР. В результате репарации НГСК в подавляющем большинстве случаев образуются инделы, приводящие к сдвигу рамки считывания в кодирующей области генома и нокауту гена. Это потенциально можно использовать и в терапевтических целях. Например, в случае некоторых мутаций можно нокаутировать мутантный аллель. В таком случае экспрессия белка с аллеля дикого типа будет происходить нормально, и белок будет функционировать правильно. Вторым потенциальным использованием нокаута гена с помощью геномного редактирования является нокаут генов, кодирующих различные рецепторы на поверхности клеток. К примеру, нокаут гена CCR5 приводит к отсутствию одноименного рецептора на поверхности Т-клетки, через взаимодействие с которым ВИЧ попадает в клетку. Таким образом, разрушается путь проникновения ВИЧ в Т-клетки. На этом основан современный метод лечения ВИЧ-инфекции, проходящий сейчас клинические исследования. Еще одним примером является нокаут гена PDCD1, который кодирует одноименный рецептор на поверхности Т-клетки. В норме этот рецептор связывается со своим лигандом PD-L1 опухолевой клетки, и таким образом опухолевая клетка избегает гибели. При нокауте PDCD1 взаимодействие опухолевой клетки с Т-клеткой переходит на маркеры главного комплекса гистосовместимости, и это позволяет Т-клетке распознавать опухолевую клетку как чужеродную и запускать противоклеточный иммунитет. На нокауте PDCD1 основаны современные методы лечения опухолей различной локализации, которые проходят сейчас клинические исследования.

При репарации путем НГР исследователь получает возможность исправить мутацию или встроить какой-то фрагмент ДНК в нужное место в геноме. В силу особенностей репарации в клетке исправление мутаций считается более сложной задачей, чем нокаут гена.

Помимо лечения заболеваний различной этиологии, геномное редактирование может быть использовано для создания моделей заболеваний - как клеточных, так и у животных. Эти модели могут быть с нокаутированным геном либо с введенной конкретной мутацией.

Технология CRISPR/Cas9 быстро развивается: практически каждый месяц появляются новые модификации метода, повышающие его специфичность, эффективность и расширяющие его использование. Постоянно открывают новые нуклеазы, которые увеличивают возможности по таргетному исправлению мутаций, а также имеют меньший размер, что упрощает их доставку в клетки. Недавно была описана нуклеаза Cas13a, способная редактировать РНК.

Известные нуклеазы модифицируют, присоединяя к ним разные молекулы, которые при нацеливании комплекса CRISPR/Cas9 на регуляторные области гена могут активировать или ингибировать экспрессию этого гена. Нельзя не упомянуть две такие модификации: редакторы оснований и праймированное редактирование. Первая модификация использует неактивную форму нуклеазы, к которой присоединен белок дезаминаза, способный конвертировать в месте работы комплекса CRISPR/Cas9 все цитозины на тимины или аденины на гуанины, позволяя таким образом исправлять точковые мутации без разрезания ДНК. Праймированное редактирование использует такую же неактивную нуклеазу, к которой присоединена обратная транскриптаза - белок, способный строить на основе направляющей РНК матрицу для репарации разрыва ДНК. Это позволяет практически одновременно разрезать ДНК и сразу встраивать правильную последовательность, которая тут же и синтезируется.

Пока такие модификации технологии CRISPR/Cas9 не получили широкого распространения для разработки методов лечения заболеваний. Однако можно надеяться, что в будущем какие-то из этих модификаций найдут свое место в терапии заболеваний человека.

Основным недостатком технологии CRISPR/Cas9 является ее высокая неспецифическая активность, под которой понимают внесение ДЦР за пределами таргет-ного локуса, что может вести к дополнительным мутациям в геноме. Ряд модификаций CRISPR/Cas9 направлен на снижение этих побочных эффектов.

По состоянию на май 2020 г. зарегистрировано 52 клинических исследования по лечению разных заболеваний (наследственных, онкологических и инфекционных) с помощью трех основных методов геномного редактирования - CRISPR/ Cas9, ZFNs и TALEN (табл. 29-3). Ни один из препаратов пока не одобрен FDA для лечения больных.

Таблица 29-3. Клинические исследования по геномному редактированию (2020)

image

Окончание табл. 29.3

image

Завершая раздел по геномному редактированию, нельзя не упомянуть редактирование генома эмбрионов. Так как большинство наследственных заболеваний являются системными, а также из-за низкой эффективности геномного редактирования in vivo, исследователями был предложен альтернативный способ коррекции мутаций - на уровне ПК или зиготы. В этом случае необходимо исправить мутацию лишь в одной клетке (можно отобрать редактированную клетку) и таким образом получить целый организм, во всех клетках которого будет отсутствовать мутация.

Результаты первых исследований показали, что эффективность исправления мутаций при таком подходе невелика - не превышает 10%, однако эмбрион с исправленной мутацией можно отобрать для дальнейшего переноса женщине. На этом этапе эмбриологи сталкиваются со второй проблемой - мозаицизмом эмбрионов. Генетический мозаицизм - естественное явление для преимплантационного развития человека, однако геномное редактирование вносит существенный вклад в увеличение его доли. Это возникает из-за того, что компоненты геномного редактирования находятся некоторое время (несколько дней) в зиготе и могут действовать не сразу после введения, а позже, когда зигота уже начинает делиться и в ней уже произошло удвоение ДНК. В этом случае часть аллелей может исправиться, а часть - нет, что и ведет к появлению мозаицизма. Сам по себе мозаицизм часто бывает не столь критичен, однако его наличие может исказить результаты преимплантационной генетической диагностики, давая ложноположительные и ложноотрицательные результаты. В связи с этим ряд исследователей предлагает проводить коррекцию мутации в ПК, однако таких исследований мало.

Наконец, еще одним ограничением использования редактирования эмбрионов сегодня является отсутствие достоверных методов анализа неспецифической активности CRISPR/Cas9. Существующие методы полногеномного секвенирова-ния не позволяют «прочитать» все нуклеотиды в геноме клетки, что связано с техническими особенностями метода. Кроме того, наших знаний о функциональной роли тех или иных изменений в геноме, особенно некодирующей его части, недостаточно для определения патогенности появляющихся после геномного редактирования генетических вариантов. Накопление в популяции таких вариантов может потенциально вести к увеличению мутационного груза.

Рождение в конце 2018 г. в Китае двух детей с нокаутом гена CCR5 с помощью CRISPR/Cas9 для невосприимчивости к ВИЧ-инфекции породило массовые запреты на использование технологии для редактирования наследуемого генома. Многие ученые, среди которых были и основоположники метода CRISPR/Cas9, призвали к наложению моратория на редактирование эмбрионов, что было поддержано органами здравоохранения и этическими комитетами многих стран.

Генотерапия болезней на современном этапе

ГЕНОТЕРАПИЯ ПРИ МОНОГЕННЫХ ЗАБОЛЕВАНИЯХ

Несмотря на все сложности, с которыми столкнулась генная терапия на разных этапах своего развития, сегодня можно с уверенностью говорить, что все усилия, которые были потрачены на создание новых методов лечения, начали давать свои плоды. По состоянию на май 2020 г. FDA одобрило 6 препаратов для генной терапии (табл. 29-4).

image
Таблица 29-4. Препараты для генной терапии моногенных заболеваний, одобренные Федеральным агентством США по контролю за продуктами и лекарственными препаратами (2020)

Частично сдерживают широкое внедрение генотерапии два обстоятельства:

  • дороговизна приготовления молекулярно-генетических конструкций;

  • генотерапия - дополнительный, а не основной метод лечения.

Стоимость генной терапии пока остается чрезвычайно высокой, поэтому для лечения пациентов необходима помощь государства. Так, например, разовая инфу-зия препарата Zolgensma составляет свыше 2 млн американских долларов.

Спинальная мышечная атрофия

Два из одобренных FDA препарата направлены на лечение СМА.

СМА - это аутосомно-рецессивное нервно-мышечное заболевание, обусловленное дегенерацией клеток переднего рога спинного мозга, приводящей к симметричной мышечной слабости и атрофии. Клинически различают четыре формы СМА, все они обусловлены мутациями в гене SMN1. В норме белок SMN1 участвует в процессинге мРНК, а также важен для формирования дендритов и аксонов. Из-за мутаций в гене SMN1 образующийся белок не обладает всеми необходимыми функциями.

Ген SMN1 имеет псевдоген SMN2, последовательность которого незначительно отличается. Основным отличием является полиморфизм первого нуклеотида экзона 7, который разрушает акцепторный сайт сплайсинга, что влечет за собой невключение экзона 7 в мРНК (рис. 29-2, см. цв. вклейку). Из-за этого практически все образующиеся молекулы белка SMN2 являются нестабильными и разрушаются.

Схожесть SMN1 и SMN2 определила подход к лечению больных со СМА, в основе которого лежит включение экзона 7 гена SMN2 в мРНК. Для этого решено было использовать антисмысловой олигонуклеотид, который связывается со специфической последовательностью незрелой мРНК гена SMN2, что приводит к включению экзона 7 в мРНК. Молекула SMN2 с 7 экзоном является стабильной и может практически в полном объеме выполнять функции SMN1. Препарат, получивший название нусинерсен (Спинраза ), был одобрен FDA 23 декабря 2016 г., а 16 августа 2019 г. зарегистрирован в России. В клиническом исследовании NURTURE показано, что при досимптоматической терапии СМА I типа (назначение препарата в первые 6 нед жизни ребенка) общая и бессобытийная выживаемость составляет 100% (наблюдение до 5 лет), показано развитие в соответствии с возрастом и достижение всех двигательных навыков большинством пациентов. Препарат назначают пожизненно и вводят интратекально по определенной схеме. Данный препарат подходит для лечения всех форм СМА.

Совсем недавно был одобрен еще один препарат для лечения СМА - онасемноген абепарвовекρ (золгенсмаρ ). Онасемноген абепарвовекρ содержит трансген, представляющий собой полную копию стабильного функционирующего гена SMN1 человека, который комбинируют с гибридным энхансером ЦМВ и промотором β-актина птиц (СВ), обеспечивающих непрерывную и стабильную экспрессию гена SMN1. Для доставки генной конструкции используют аденоассоциированный вирусный вектор серотип 9 (ААВ9), способный проникать через ГЭБ и обладающий тропизмом к нейронам. В мотонейроны попадает «здоровый» ген, который восполняет функцию мутантного. ААВ9 - нереплицирующийся вирус, поэтому он не интегрирует и не модифицирует ДНК пациента. Трансген не интегрируется с ДНК клеток хозяина. Попадая в ядро, трансген, сворачиваясь, образует кольцевую эписому.

Препарат вводится однократно внутривенно. В клиническом исследовании STR1VE, в которое включали детей со СМА I типа в возрасте до 6 мес, бессобытийная выживаемость составила 89,5% (vs 25%) среди пациентов, которым исполнилось 13,6 мес. Однократная инфузия препарата онасемноген абепарвовекρ оказывает терапевтический эффект, быстро улучшая двигательную функцию и увеличивая выживаемость пациентов со СМА1.

Миодистрофия Дюшенна

Самым первым одобренным FDA препаратом для генной терапии является эксондис 51ρ (этеплирсенρ ) для лечения миодистрофии Дюшенна. Мышечная дистрофия Дюшенна - X-сцепленное рецессивное заболевание, характеризующееся прогрессирующей слабостью проксимальных мышц, вызванной дегенерацией мышечных волокон. Причиной заболевания являются мутации в гене DMD, продукт которого (белок дистрофин) соединяет цитоскелет и внеклеточный матрикс в мышечном волокне и обеспечивает его стабильность при сокращении.

В спектре мутаций при миодистрофии Дюшенна преобладают делеции и дупликации со сдвигом рамки считывания, приводящие к образованию преждевременного стоп-кодона и отсутствию дистрофина. При этом у 13% пациентов эти мутации локализованы в экзоне 50. Основной стратегией генной терапии при таком типе мутаций является восстановление рамки считывания в результате пропуска экзона с мутацией и/или последующих. Для этого можно использовать антисмысловые олигонуклеотиды, которые связываются с акцепторным сайтом сплайсинга, что приводит к изменению сплайсинга и исключению экзона из мРНК. В случае делеции экзона 50 для восстановления рамки считывания необходимо исключить следующий, 51-й экзон, таким образом в итоге в мРНК будут отсутствовать два экзона, но рамка считывания восстановится, будет синтезироваться укороченный, но функционирующий дистрофин (рис. 29-3, см. цв. вклейку).

Результаты клинических исследований показывают, что через 48 нед после начала лечения этеплирсеномρ уровень экспрессии дистрофина повышается в 3 раза и в среднем составляет 0,44% нормы, через 180 нед - в почти 6 раз (0,93% нормы). Несмотря на столь невыразительный клинический эффект, препарат был одобрен для лечения пациентов. Основным его недостатком, помимо высокой стоимости, является необходимость еженедельных внутривенных инфузий из-за быстрого распада антисмысловых олигонуклеотидов.

Данный препарат подходит для лечения пациентов с миодистрофией Дюшенна, обусловленной только делециями 50-го экзона гена DMD.

Наследственный транстиретин-опосредованный амилоидоз

Наследственный транстиретин-опосредованный амилоидоз - аутосомно-доминантное заболевание, обусловленное мутациями в гене TTR. В норме транстиретин является переносчиком тироксина и ретинола, что отражено в его названии. В результате мутации происходит диссоциация транстиретина, и он начинает откладываться во внутренних органах, что приводит к полинейропатии, кардиомиопатии и желудочно-кишечным расстройствам. В 2018 г. было одобрено два препарата для лечения этого заболевания.

В основе терапии лежит использование двуцепочечных малых интерферирующих РНК (миРНК), которые приводят к деградации как нормальной, так и мутантной форм транстиретина. При этом онпаттроρ (патисиранρ ) вводят внутривенно каждые 3 нед, тогда как тегседиρ (инотерсенρ ) - подкожно 1 раз в неделю. Второй препарат обладает большей токсичностью и приводит к развитию тромбоцитопении и гломерулонефриту, что существенно ограничивает его использование. Эффективность препаратов немного отличается. Показано, что улучшение неврологической симптоматики наблюдается у 51% пациентов, получавших онпаттроρ , тогда как у пациентов, получавших тегседиρ , улучшение со стороны нервной системы регистрировали лишь в 36,5%.

Оба препарата подходят для лечения всех типов наследственного транстиретин-опосредованного амилоидоза.

Заболевания глаз, обусловленные мутациями RPE65

Мутации в гене RPE65 приводят к аутосомно-рецессивным заболеваниям: врожденному амаврозу Лебера 2 и врожденной дистрофии сетчатки. Белок RPE65 участвует в превращении транс-ретинилового эфира в 11-цисретинол в пигментном эпителии сетчатки. Ретиноидный цикл имеет решающее значение в фототрансдукции (процессе преобразования света в электрические сигналы в светочувствительных клетках). Препарат лукстурнаρ представляет собой правильную копию гена RPE65, которую доставляют аденоассоциированным вирусным вектором субретинально. Для лечения достаточно одной инъекции. Клинические исследования показали высокую эффективность препарата: 55% пациентов, получавших терапию, отмечали улучшение зрения минимум на 2 уровня яркости. Препарат показан всем пациентам, имеющим две мутации в гене RPE65, вне зависимости от нозологии.

Разработка препаратов, основанных на генной терапии, для лечения моногенных заболеваний продолжается. В настоящее время проводится порядка 700 различных клинических исследований, направленных на терапию наследственных болезней, включая:

  • анемию Фанкони;

  • β-талассемию;

  • болезнь Гоше;

  • болезнь Тея-Сакса;

  • гемофилию А;

  • гемофилию В;

  • дефицит α-1-антитрипсина;

  • миодистрофию Дюшенна;

  • МПС;

  • поясно-конечностные мышечные дистрофии;

  • серповидноклеточную анемию;

  • СМА;

  • ФКУ.

Ведутся разработки и генной терапии, основанной на методах геномного редактирования. Для наследственных заболеваний проводят клинические исследования генной терапии гемофилии В, МПС I и II типов и врожденного амавроза Лебера 10.

При гемофилии В используют подход in vivo - внутривенное введение правильной копии гена F9 вместе с ZFN в составе аденоассоциированного вирусного вектора, в результате чего трансген F9 встраивается в локус альбумина собственных гепатоцитов пациента.

Принцип лечения МПС похож на лечение гемофилии В. В тот же локус альбумина гепатоцитов встраивают правильную копию гена (IDUA для МПС I, IDS для МПС II) с помощью ZFN, которые доставляют с помощью аденоассоциированного вирусного вектора.

Еще одним подходом к лечению наследственных заболеваний является изменение экспрессии генов. Это направление генной терапии стало темой научных разработок в связи с прогрессом функциональной геномики, т.е. с увеличением объема знаний об основах нормальной и патологической экспрессии генов. Изменения последней можно достичь посредством фармакологической модуляции или РНК-интерференции. На сегодняшний день можно говорить о трех направлениях разработки методов лечения наследственных болезней путем изменения экспрессии генов:

  • повышение экспрессии гена, определяющего болезнь;

  • повышение экспрессии гена, не относящегося к болезни;

  • уменьшение экспрессии продукта аномального доминантного гена.

При наследственном ангионевротическом отеке (аутосомно-доминантное заболевание) у больных неожиданно развивается подслизистый и подкожный невротический отек, что обусловлено недостаточной выработкой ингибитора эстеразы компонента комплемента С1. В связи с частыми атаками отека профилактически назначают лечение синтетическими андрогенами (даназолом). Эти препараты значительно увеличивают количество мРНК ингибитора С1 (возможно, в нормальном и мутантном локусе). Частота серьезных приступов у больных резко уменьшается.

Лечение посредством фармакологической модуляции экспрессии гена может быть направлено на увеличение экспрессии нормального гена с целью компенсации эффекта мутации в другом гене. Гипометилирование ДНК увеличивает содержание фетального гемоглобина у взрослых. Пациентам с серповидноклеточной анемией рекомендовано увеличение концентрации HbF (α2 γ2 ), поскольку HbF - нормальный переносчик кислорода, препятствующий полимеризации гемоглобина S. Суть модуляции в следующем: метилирование промотора тормозит прием аналога цитидина децитабин (5-аза-2'-деоксицитидин), который включается вместо цитидина. Блокада метилирования приводит к увеличению экспрессии гена γ-глобина и концентрации HbF в крови. Такая комбинация, вероятно, окажется полезной и для лечения β-талассемии.

Генотерапия при онкологических заболеваниях

Необычайно быстрый прогресс в изучении генома человека и методов генной инженерии позволяет развивать генную терапию не только для моногенно наследуемых болезней, но и для таких МФЗ, как рак. Генная терапия злокачественных новообразований уже начата, хотя на ее пути много трудностей, обусловленных необходимостью обеспечения селективности, специфичности, чувствительности и безопасности переноса генов.

Злокачественные опухоли можно разделить на солидные (с четкими границами и определенной локализацией в организме) и гемопоэтические, поражающие в первую очередь клетки периферической крови. Подход к генной терапии этих двух типов опухолей различается. Гемопоэтические опухоли сейчас чаще всего лечат с помощью генно-клеточной терапии, при которой из периферической крови больного забирают пул Т4-клеток, их модифицируют и затем трансплантируют обратно пациенту. Этот подход будет рассмотрен дальше в разделе «Генно-клеточная терапия».

Солидные опухоли чаще всего удаляют хирургически, однако это не всегда возможно, поэтому продолжают разрабатывать новые методы лечения. В силу низкой эффективности генно-клеточной терапии при солидных опухолях для терапии таких заболеваний используют подходы классической генной терапии с доставкой тех или иных терапевтических генов непосредственно в опухоль.

Одним из таких примеров служит имлиджик (талимоджин лагерпарепвек) -препарат на основе генной терапии для лечения меланомы. Препарат был одобрен FDA в 2015 году и основан на использовании онколитического варианта вируса простого герпеса с геном гранулоцитарно-макрофагального колониестимулирующего фактора. Данный вирусный вектор содержит мутации в генах, отвечающих за репликацию вируса, поэтому попадая в опухолевые клетки, которые с избытком содержат необходимые для репликации белки, вирус размножается преимущественно в них, а выходя из клеток, разрушает их.

Сейчас проводится исследование (фаза 2) по разработке генной терапии для лечения аденокарциномы протоков поджелудочной железы. Длительное отсутствие симптомов приводит к поздней диагностике этого заболевания, когда иссечение опухоли уже невозможно. Даже несмотря на существование довольно эффективной патогенетической терапии, прогноз у таких пациентов остается плохим.

Лечение заключается во введении в опухолевые клетки чужеродной ДНК, несущей три гена в комплексе с синтетическим поликатионным носителем: мышиного рецептора к соматостатину подтипа 2 (Sst2), дезоксицитидинкиназы (DCK) и ури-динмонофосфаткиназы (UMK). Последние два белка необходимы для активации цитотоксического препарата гемцитабина, который также добавляют в рамках комплексного подхода к лечению. Экспрессия белка Sst2 может вызывать как антионкогенные, так и местные противоопухолевые эффекты. Потерю экспрессии гена SST2 часто обнаруживают при раке поджелудочной железы и колоректальном раке. Комбинированный эффект этих трех генов позволяет уменьшить дозу химиотерапии для лизиса опухолевых клеток.

Для лечения рака яичников и первичного перитонеального рака предложен подход по интраперитонеальной доставке гена p53 в составе аденовирусного вектора. Препарат вводят еженедельно на протяжении 3 нед, затем перерыв 2 нед и далее повторяют введение до остановки прогрессии или появления выраженных токсических эффектов.

Сквамозно-клеточную карциному головы и шеи можно лечить с помощью введения в опухоль генно-инженерной конструкции с геном IL-12, который усиливает противоопухолевый ответ за счет активации Т-клеток. Это довольно универсальный подход, с помощью которого можно лечить и другие типы опухолей, например, меланому и трижды негативный РМЖ.

Клинические исследования также проходят препараты для лечения глиобластомы. Глиобластома - чрезвычайно агрессивная опухоль мозга, средняя продолжительность жизни пациентов с этим заболеванием составляет 15-22 мес на фоне лучевой и химиотерапии. INO-5401 - это комплекс из трех плазмид, несущих гены теломеразы (hTERT), WT-1 и глутаматкарбоксипептидазы II (PSMA). Эти гены являются известными антигенами опухолей, которые мутируют при разных видах рака. INO-9012 кодирует ген IL-12. Препараты проходят клинические исследования в комбинации друг с другом и с цемиплимабомρ - ингибитором PD-1. Показано, что комбинированное лечение с помощью INO-5401, INO-9012 и цемиплимабомρ увеличивает выживаемость пациентов с глиобластомой. 85% пациентов, получавших лечение, живы спустя 12 мес. Препараты вводят внутримышечно, а затем с помощью специального прибора создают короткий электрический разряд в месте введения, что позволяет генно-инженерным конструкциям проникнуть в клетки. Препараты вводят еженедельно на протяжении 3 нед и затем каждые 9 нед.

Мы привели лишь несколько примеров использования генной терапии для лечения онкологических заболеваний, однако сейчас проводится очень много клинических исследований, что позволяет надеяться на то, что количество одобренных препаратов в скором времени увеличится.

Риски генной терапии

Как видно из приведенных выше примеров, эра генотерапии человека уже началась. Определены принципы и методические подходы генотерапии, отобраны болезни, потенциально подлежащие этому лечению, одобрено несколько препаратов. Работа продолжается одновременно в разных странах и в различных направлениях. Очевидно, что генотерапию в будущем будут применять для лечения не только наследственных заболеваний, но и злокачественных опухолей и хронических вирусных инфекций.

Необходимо отметить, что применять (не разрабатывать!) эти методы следует крайне осторожно. Это особенно важно при лечении (особенно расширенном) наследственных болезней. Необходимо внимательно наблюдать за отдельными результатами лечения и строго соблюдать этические и деонтологические принципы.

Основными ограничивающими факторами широкого внедрения генной терапии с точки зрения безопасности являются следующие.

  1. Инсерционный мутагенез - увеличение рисков развития злокачественных новообразований в результате встраивания вирусного вектора в случайное место в геноме. Существует вероятность того, что вирусный вектор может активизировать протоонкогены или нарушить экспрессию супрессоров опухолевого роста. У некоторых пациентов после генотерапии Х-сцепленного комбинированного иммунодефицитного состояния был обнаружен ранее непредвиденный механизм онкогенеза. Перенос гена у таких больных способствовал развитию лимфопролиферативных заболеваний.

  2. Неблагоприятный ответ на вектор или комбинацию вектор-болезнь. По крайней мере один пациент погиб из-за развития патологического иммунного ответа на введенный ген с аденовирусным вектором. Вывод из этого случая уже сделан: при выборе вектора следует учитывать патофизиологические характеристики наследственного заболевания.

  3. Отдаленные последствия присутствия экзогенных нуклеиновых кислот в клетках человека, а также их неспецифический эффект. Особенно опасны с этой точки зрения методы изменения экспрессии генов и геномное редактирование.

При правильной проверке методов на безопасность все типы рисков можно уменьшить до минимальных величин.

Генная терапия как научная дисциплина находится в активном поиске в разных направлениях: клиническом, молекулярно-биологическом, этическом и правовом. К очередным неотложным проблемам ее дальнейшего развития относят:

  • выбор оптимального для каждого заболевания терапевтического гена-кандидата, строго обоснованного с патофизиологической точки зрения;

  • совершенствование векторных систем генно-инженерных конструкций;

  • обеспечение адресной доставки конструкций в органы и клетки-мишени;

  • закономерности доза-эффект и время-эффект;

  • дальнейшую разработку методов регулируемой экспрессии генов.

ГЕННО-КЛЕТОЧНАЯ ТЕРАПИЯ

Общие сведения

Генно-клеточная терапия совмещает подходы генной и клеточной терапии и заключается в заборе клеток у пациента, их модификации с помощью технологий генной терапии, размножения и обратной трансплантации пациенту. Такая комбинация сочетает свойства клеточного вектора, генной функции и эффект клеточной терапии.

Трансгеноз (перенос генетического материала) ex vivo направлен на соматические клетки-мишени, заранее выделенные из организма (например, резецированная печень, культура лимфоцитов или фибробластов, костный мозг, опухолевые клетки). Для введения ДНК в клетки млекопитающих использованы многие подходы: химические (микропреципитаты фосфата кальция, DEAE-декстран, диметилсульфоксид), слияние клеток (микроклетки, протопласты), физические (микроинъекции, электропорация, лазерная микроинъекция) и вирусные (ретро-вирусы, аденовирусы, аденоассоциированные вирусы). Невирусные методы, за исключением электропорации и лазерной микроинъекции, малоэффективны.

Процедура трансгеноза клеток должна заканчиваться проверкой ее успешности и безопасности. Трансгеноз можно считать успешным, если не менее 5% всех обработанных клеток будут иметь введенный генетический материал. Существующие методы селекции позволяют отобрать только те клетки, в которых произошли необходимые изменения, размножить их до необходимого количества и затем трансплантировать пациенту.

Конечная процедура генной терапии через трансгеноз соматических клеток in vitro - реимплантация трансгенных клеток-мишеней. Она может быть органотропной (печеночные клетки вводят через воротную вену) или эктопической (клетки костного мозга вводят через периферическую вену).

Клеточно-генная терапия была внедрена в клиническую практику быстрее, чем можно было ожидать.

Car-t

Технология CAR-T относится к иммунотерапии онкологических заболеваний. Для создания специфического пула T-клеток для противоопухолевого иммунитета у пациента забирают периферическую кровь, из которой выделяют Т-клетки, вирусным или невирусным способом в них вводят генно-инженерные конструкции, несущие ген, кодирующий специфический химерный рецептор антигена (CAR). В результате этого клетки приобретают несвойственные им рецепторы к предварительно определенному антигену-мишени для связи с опухолевыми клетками. После этого клетки культивируют ex vivo и обратно вводят пациенту. Модифицированные Т-клетки приобретают способность распознавать определенный тип опухолевых клеток, стимулируя тем самым противоопухолевый иммунитет.

Технология впервые появилась в 2007 г. (Numbenjapon Т., 2007) и оказалась настолько эффективной, что к 2020 г. в мире зарегистрировано более 1000 клинических исследований, 215 из которых завершены (табл. 29-5).

image
Таблица 29-5. Фазы клинических исследований по CAR-T-терапии (2020)

Это направление генно-клеточной терапии сейчас, пожалуй, развивается наиболее быстро. CAR-Т-технология больше подходит для лечения гемопоэтических опухолей, чем солидных, однако клинические исследования проводят для всех видов рака. Перечень основных видов рака, для которых ведут такие исследования, включает лимфомы, лимфосаркомы, лейкозы, множественные миеломы, карциномы, неоплазии и опухоли различной локализации.

Проведенные исследования позволили FDA выдать разрешение на использование двух препаратов, в основе которых лежит использование CAR-Т-технологии (табл. 29-6). Оба препарата предназначены для аутологичной трансплантации Т-клеток, модифицированных с помощью генной терапии. То есть для каждого пациента создается индивидуальный препарат для однократного введения. Клинические исследования показали, что полной ремиссии при лечении обоими препаратами достигают 30-36% пациентов. Важно понимать, что CAR-T-технология не относится к первой линии терапии и в настоящее время используется для пациентов с неизлечимыми (рефрактерными) формами опухоли, вторыми и третьими рецидивами после пересадки костного мозга. Побочные реакции развиваются у большинства пациентов, получавших ескартаρ (Yescarta), и у 58% пролеченных кимрайаρ (Kymriah). Серьезные побочные реакции развивались у 13 и 23% пациентов соответственно и чаще всего представляли собой цитокиновый шторм.

image
Таблица 29-6. Препараты CAR-T-терапии, одобренные Федеральным агентством США по контролю за продуктами и лекарственными препаратами (2020)

Основными отличиями этих двух препаратов являются методы доставки генно-инженерных конструкций. В случае ескартаρ доставка осуществляется ретро-вирусным вектором, в случае кимрайаρ - лентивирусным. Кроме того, в разных препаратах использованы разные костимулирующие домены: в ескартаρ - CD28, в кимрайаρ - 4-1BB (CD137). Оба препарата несут CAR против CD19. Время создания препарата: ескартаρ - 17 дней, кимрайаρ - 22 дня.

Для создания препарата у пациента отбирают мононуклеары периферической крови, выделяют Т-клетки, их трансдуцируют специфическим вирусным вектором, несущим конструкцию CAR, дальше клетки размножают, отмывают, приготавливают клеточную суспензию и замораживают. Все манипуляции проводят в стерильных условиях. В препарате, помимо Т-клеток, могут присутствовать моноциты, NK-клетки и В-лимфоциты. Транспортируют препараты в замороженном состоянии. Непосредственно перед трансплантацией клеточную суспензию размораживают.

Средняя стоимость CAR-T-терапии высокая - около 400 000 американских долларов за курс лечения.

В Российской Федерации технология CAR-T внедрена для лечения пациентов с острым лимфобластным лейкозом и В-клеточной лимфомой в НМИЦ детской гематологии, онкологии и иммунологии им. Димы Рогачева. К январю 2020 г. технологию удалось применить для 46 пациентов.

Генно-клеточная терапия наследственных болезней

Варианты применения генно-клеточной терапии можно показать на нескольких примерах.

Недостаточность аденозиндезаминазы. Лимфоциты больной девочки в возрасте 4 лет (США), страдающей первичным иммунодефицитом, обусловленным мутацией в гене аденозиндезаминазы, были заранее отделены от остальных элементов крови, а Т-лимфоциты стимулированы к росту. Затем in vitro с помощью ретро-вирусного вектора в них был введен ген аденозиндезаминазы. Приготовленные таким образом генно-инженерные лимфоциты были возвращены в кровоток. Из протокола клинического испытания стало ясно, что, во-первых, лимфоциты пациентов с тяжелым иммунодефицитным состоянием могут быть изолированы и выращены в лабораторных условиях. В них можно ввести ген и возвратить в кровоток больного. Во-вторых, лечение больной было эффективным. Общее количество лимфоцитов увеличилось до нормального показателя, а активность аденозиндезаминазы в Т-лимфоцитах увеличилась до 25% нормы. Из стерильного бокса девочку перевезли домой (рис. 29-4). В-третьих, в течение 6 мес перед очередным курсом лечения число генно-инженерных лимфоцитов и активность фермента в клетках оставались постоянными.

Выбор болезни для первого генно-клеточного протокола терапии был хорошо продуман. Ген аденозиндезаминазы к этому времени был клонирован, имел средние размеры и хорошо встраивался в ретровирусные векторы. Ранее во время трансплантации костного мозга при недостаточности аденозиндезаминазы было показано, что ключевую роль в развитии заболевания играют Т-лимфоциты. Следовательно, генотерапия должна быть направлена на эти клетки-мишени. Важным моментом стало то, что функционирование иммунной системы возможно при активности фермента, составляющей 5-10% контрольного показателя. Наконец, генно-инженерные Т-лимфоциты имели селективное преимущество перед исходными дефектными клетками.

В настоящее время значительную часть детей с недостаточностью аденозиндезаминазы лечат с помощью генотерапии.

image
Рис. 29-4. Две девочки, получавшие генную терапию по поводу тяжелого комбинированного первичного иммунодефицитного состояния, обусловленного недостаточностью аденозиндезаминазы (примерно через 2,5 года после начала лечения)

Инсерция копии функционально активного гена при гемофилии, обусловленной дефицитом факторов свертываемости крови VIII (FVIII) или IX (FIX), является перспективным подходом для излечения заболевания. В фазах клинических исследований находятся генная терапия гемофилии in vivo с использованием вирусных векторов, а также ex vivo с использованием электропорации для генной модификации фибробластов с их последующей трансплантацией.

Активно ведутся разработки генно-клеточной технологии с использованием геномного редактирования. Терапия наследственных заболеваний крови проводится с использованием подхода ex vivo: забор собственных гемопоэтических стволовых клеток у пациента, их редактирование и трансплантация. В случае серповидноклеточной анемии и β-талассемии редактирование заключается в нокауте гена BCL11A, который в норме ингибирует экспрессию фетального гемоглобина, в связи с чем нокаут этого гена приводит к синтезу последнего. Таким образом, частично восстанавливается экспрессия фетального гемоглобина и уменьшаются симптомы основного заболевания.

В настоящее время находит распространение стратегия по редактированию генов гепатоцитов, полученных в результате биопсии печени, для лечения гемофилии. Высокая экспрессия генов факторов свертываемости VIII или IX была достигнута инсерцией кДНК этих генов в интрон 1 гена альбумина в культуре гепатоцитов с помощью системы ZFN редактирования генов. Высокий уровень экспрессии обеспечивался высокой активностью промотора гена альбумина. Такая же стратегия используется для разработки генно-клеточной терапии ЛБН, например - МПС.

Заключение

На протяжении последних 50 лет проведены многочисленные разносторонние экспериментальные исследования in vitro, ex vivo, in vivo и in situ (феноменология, «судьба» препаратов, эффекты) по проблемам лечения и профилактики заболеваний с помощью генных, клеточных и комбинированных технологий. Они создали предпосылки для проведения клинических исследований этих новых методов лечения.

Проведены тысячи клинических пилотных исследований по оценке безопасности и эффективности генно-инженерной и клеточной терапии в разных разделах медицины, хотя не все из них соответствовали критериям доказательной медицины. Установлено, что методы генной и клеточной терапии безопасны при строгой проверке на токсичность и присутствие инфекционных агентов.

Возможно предупреждение развития двух типов осложнений, возникающих при генотерапии (гипериммунная реакция и лейкозы). Несмотря на заключение о безопасности генной и клеточной терапии, следует иметь в виду онкологические, иммунологические, генетические и этические риски.

Риск развития опухолей (онкологический риск) присутствует у пациентов, которым вводят стволовые клетки. Интенсивно размножающиеся донорские стволовые клетки могут трансформироваться в злокачественные. Кроме того, при культивировании может произойти злокачественное перерождение одной или нескольких клеток, которые, достигнув благоприятной ниши в организме реципиента (пациента), способны быстро размножиться и привести к развитию онкологического заболевания.

Иммунологические риски могут возникать при аллогенных пересадках и неадекватной иммуносупрессивной терапии. Они могут выражаться не только в отторжении трансплантатов, но и в активации латентных инфекций и развитии аутоиммунных процессов.

Генетические риски представлены развитием приобретенных наследственных заболеваний у пациентов (реципиентов трансплантата). Это связано с теоретическим предположением о возможности пролиферации донорских клеток, которые несут патологическую генетическую комбинацию. Кроме того, пока неясен ответ на вопрос, не внедрится ли генетическая терапевтическая конструкция в зародышевые клетки пациента.

Следует отметить, что генная и клеточная терапия ставит ряд трудных этических вопросов (этические риски). Религиозные правила определенных групп населения могут вступать в противоречия с клиническими показаниями для лечения (введение чужеродного материала, разные представления о статусе эмбриона и плода и др.). О сложностях этического характера говорит тот факт, что законодательное регулирование клеточной терапии в разных странах существенно различается.

Некоторые генные, клеточные и генно-клеточные технологии уже вошли в широкую клиническую практику (одобренные препараты и клеточные и ген-но-клеточные продукты для лечения моногенных и онкологических заболеваний, для регенерации тканей). Тем не менее остаются нерешенными проблемы высокой стоимости лечения, а также ее эффективности и безопасности, поэтому эти виды лечения необходимо рассматривать как дополнительные, а не основные. Важное правило лечения - сочетание генной, клеточной и клеточно-генной терапии с медикаментозным лечением.

Дальнейший прогресс генной и клеточной терапии сталкивается с отсутствием четких представлений о механизмах действия генно-инженерных конструкций и клеточных трансплантатов. Только фундаментальные знания о закономерностях экспрессии трансгенов и биологии стволовых клеток позволят целенаправленно выбирать тип препаратов и алгоритм применения для лечения конкретного заболевания.

В заключение следует подчеркнуть, что интерес к генной и клеточной терапии в научных и врачебных кругах не снижается: организуются новые лаборатории и институты, занимающиеся стволовыми клетками, генной терапией и регенеративной медициной, издаются многочисленные журналы соответствующего профиля, из года в год увеличивается число публикаций. Кроме того, продолжается увеличение числа клинических протоколов.

Таким образом, генные и клеточные технологии вошли в медицинскую практику и заняли в ней свое место, став рутинными процедурами. Современные врачи должны ориентироваться в возможностях новых методов лечения так же свободно, как и в классических терапевтических и хирургических подходах.

Список литературы

  1. Бочков Н.П. Клеточная терапия в свете доказательной медицины // Клиническая медицина. 2006. № 10. С. 4-10.

  2. Бочков Н.П., Никитина В.А., Рослова Т.А. и др. Клеточная терапия наследственных болезней // Вестник РАМН. 2008. № 10. С. 20-28.

  3. Кочегура Т.Н., Ефименко А.Ю., Акопян Ж.А. и др. Клеточная терапия сердечной недостаточности: клинический опыт, проблемы и перспективы // Клеточная трансплантология и тканевая инженерия. 2010. № 2. С. 11-18.

  4. Ньюсбаум Р.Л., Мак-Иннес Р.Р., Виллард Х.Ф. Медицинская генетика. М.: ГЭОТАРМедиа, 2010. 620 с.

  5. Buzhor E., Leshansky L., Blumenthal J. et al. Cell-based therapy approaches: the hope for incurable diseases // Regen Med. 2014. Vol. 9, N 5. P. 649-672. doi: 10.2217/rme.14.35.

  6. Lundstrom K. Viral Vectors in Gene Therapy // Diseases. 2018. Vol. 6, N 2. P. 42. doi:10.3390/diseases6020042.

  7. Miliotou A.N., Papadopoulou L.C. CAR T-cell Therapy: A New Era in Cancer Immunotherapy // Curr Pharm Biotechnol. 2018. Vol. 19, N 1. P. 5-18. doi: 10.2174/13892 01019666180418095526.

  8. Numbenjapon T., Serrano L.M., Chang W.C. et al. Antigen-independent and antigen-dependent methods to numerically expand CD19-specific CD8+ T cells // Exp Hematol. 2007. Vol. 35, N 7. P. 1083-1090. doi: 10.1016/j.exphem.2007.04.007.

  9. Takahashi K., Yamanaka S. Induction of pluripotent stem cells from mouse embryonic and adult fibroblast cultures by defined factors // Cell. 2006. Vol. 126, N 4. P. 663-676. doi: 10.1016/j.cell.2006.07.024.

  10. Zhang F., Wen Y., Guo X. CRISPR/Cas9 for genome editing: progress, implications and challenges // Hum Mol Genet. 2014. Vol. 23, N 1. P. R40-R46. doi: 10.1093/hmg/ddu125.

Глава 30. Медико-генетическое консультирование: организационные принципы и методические основы

История становления медико-генетического консультирования

Институт медико-генетических консультаций начал формироваться во всех странах, в первую очередь в США и Великобритании, после Второй мировой войны, хотя его истоки относятся к более раннему времени. Одним из таких истоков в СССР была деятельность С.Н. Давиденкова, который еще в 1930-е годы впервые в мире не только теоретически сформулировал, но и реализовал на практике принципы организации медико-генетических консультаций как центров профилактики наследственных болезней и болезней с наследственной предрасположенностью. С.Н. Давиденков сформулировал основные направления в профилактике наследственной патологии: 1) борьба с возникновением новых мутаций; 2) медико-генетический совет в семье; 3) специальная охрана наследственно предрасположенных, которые сохраняют свою значимость до настоящего времени (Давиденков, 1934).

Первая в мире медико-генетическая консультация была организована С.Н. Давиденковым в 1929 г. при Институте нервно-психиатрической профилактики в Москве. Переехав в Ленинград, С.Н. Давиденков при кафедре нервных болезней ГИДУВ в 1932 г. организовал вторую медико-генетическую консультацию, которая просуществовала до печально известного для всех генетиков 1948 г. В этой консультации был широко представлен образовательный материал для населения в виде буклетов, памяток, плакатов и пр. В штате консультации работали так называемые сестры-обходительницы (от слова «обход»), так как они перед визитом в консультацию посещали семью на дому, собирали сведения о родословной и вообще подготавливали семью к визиту в консультацию. После получения заключения эти сестры помогали семье адаптироваться к семейной ситуации и принять решение относительно дальнейшего деторождения (личное сообщение чл.-корр. АМН СССР Е.Ф. Давиденковой).

Важной вехой в развитии практической генетики явилась I конференция медицинских генетиков, прошедшая в 1934 г. С докладами выступили Н.К. Кольцов, С.Н. Давиденков, С.Г. Левит, Г. Меллер и многие другие выдающиеся генетики. В резолюции конференции, помимо перспектив развития научных направлений, была отмечена необходимость организации кабинетов по медицинской генетике в крупных городах страны и четырех кафедр для подготовки врачей, специалистов в области медико-генетического консультирования в Москве, Ленинграде, Харькове и Казани. В этих городах существовали кадры, которые могли вести преподавание. К сожалению, в силу политических событий резолюция Конференции осталась нереализованной.

Более конкретно принципы медико-генетического консультирования были изложены в серии публикаций американского генетика Шелдона Рида. Он же предложил термин «генетическая консультация». Шелдон Рид сформулировал цели и задачи, содержание генетического консультирования и впервые определил его как социальную службу, направленную на помощь семье без относительного влияния на общество и политику. Он выдвинул три требования к генетическому консультированию: 1) знание врачами-консультантами формальных основ генетики человека; 2) уважение к проблемам и реакциям пациентов и 3) необходимость предоставления пациентам полной информации и обучение консультирующихся (Reed, 1955). Шелдон Рид в 1979 г. выпустил первую книгу, посвященную практике генетического консультирования. В том же году Kessler опубликовал статью, в которой он отстаивает необходимость смены «евгенического» курса в медико-генетическом консультировании на психосоциальный (Kessler, 1979). Практически во всех странах медико-генетическое консультирование рассматривается как один из видов специализированной помощи населению, становление которой напрямую связано с организацией системы подготовки кадров для этой службы.

В общем виде в истории генетического консультирования можно выделить четыре периода.

Первый из них можно назвать евгеническим, когда пока еще без достаточных научных обоснований предлагались и в некоторых случаях реализовывались мероприятия по улучшению генофонда популяции, например, стерилизация, которая проводилась в США и некоторых европейских странах. Трагической кульминацией этого этапа явилось использование евгеники фашистской Германией для обоснования генетической неполноценности и истребления на этом основании целых народов.

Второй период начинается после окончания Второй мировой войны и может быть назван профилактическим. В это время в США и Англии появляются специализированные генетические клиники, а основной целью в генетическом консультировании является предупреждение новых случаев наследственного заболевания в семье с помощью информирования семьи о риске повторения заболевания.

Третий период начинается с середины 60-х гг. прошлого века, когда происходит бурное развитие медицинской генетики, в результате чего у консультирующихся семей появляется возможность более эффективно использовать информацию о риске для того, чтобы избежать рождения больного ребенка. Успехи в области цитогенетики и молекулярной генетики, а также развитие методов ПД способствуют утверждению недирективного консультирования как основного направления работы консультанта. Из этого последовала разработка такой технологии консультирования, которая позволяла обеспечить автономию пациентам в принятии решения о своих дальнейших действиях в связи с риском возникновения или проявления заболевания у членов семьи. Третий период можно назвать периодом автономного принятия решения.

Четвертый период связан с широким использованием психологических подходов в генетическом консультировании, что позволяет выявить факторы, мешающие семье принять самостоятельное решение, и помочь преодолеть их. Можно сказать, что в генетическом консультировании все шире используется психотерапевтический подход, и это в первую очередь касается США.

По-видимому, мы стоим на пороге формирования нового периода в медико-генетическом консультировании, связанного с возможностью прочтения генома практически каждого человека. Теоретически это означает, что можно выявлять генотипы, предрасполагающие к возникновению разнообразной наследственной патологии. Но пока наших знаний об этиологии и патогенезе заболеваний человека недостаточно, чтобы можно было, зная характеристики индивидуального генома, разработать эффективные профилактические мероприятия. Вероятно, новый этап развития медико-генетического консультирования можно назвать геномным.

Выделенные периоды развития медико-генетического консультирования, конечно, являются условными, и каждый новый период включает лучшее из предыдущего периода.

В нашей стране медико-генетические консультации (сначала кабинеты) начали организовываться в самом конце 1960-х гг. (Гинтер, Козлова, 2011). Первые медико-генетические отделения в поликлиниках Москвы и Ленинграда были открыты еще в 1967 г. (Приказ МЗ СССР № 261 от 30 марта 1967 г. «Об организации медико-генетических отделений в некоторых поликлиниках г. Москвы и г. Ленинграда»). Уже через 2 года на основе анализа деятельности этих отделений Минздрав СССР издает приказ об организации 20 кабинетов по медицинской генетике при республиканских и некоторых областных больницах (Приказ МЗ СССР № 813 от 6 ноября 1969 г. «Об организации консультативных кабинетов по медицинской генетике в республиканских, краевых, областных больницах»). В кабинетах работали, помимо врача-консультанта, один цитогенетик, один биохимик и вспомогательный персонал. Следует подчеркнуть, что уже в этом Приказе обращается серьезное внимание на подготовку кадров по медицинской генетике. Также в этом Приказе содержатся указания на необходимость разработки научно обоснованных методических материалов по клинической и лабораторной диагностике наследственных болезней. Таким образом, создается основа медико-генетической службы страны.

К этому времени закончилась эра Т.Д. Лысенко, начали появляться условия для возрождения генетики в СССР. В 1969 г. создается Институт медицинской генетики АМН СССР, первым директором которого становится Н.П. Бочков. В Институте наряду с научной деятельностью уделяется большое внимание созданию медико-генетической службы в стране. Непосредственно в стенах Института создается медико-генетическая консультация, в которой ведут прием на общественных началах научные сотрудники Института, целью которой была разработка научных основ медико-генетической службы.

Этапным событием явился Приказ Министерства здравоохранения СССР № 1120 от 31 октября 1979 г. «О состоянии и мерах по дальнейшему улучшению профилактики, диагностики и лечения наследственных болезней». Увеличивается число кабинетов по медицинской генетике до 60, на Институт медицинской генетики АМН СССР возлагаются функции Центра по медико-генетическому консультированию. В Приказе также предусматривается пересмотр программы преподавания курса медицинской генетики в медицинских вузах страны.

Приказом Минздрава СССР от 13 мая 1988 г. № 374 «О внесении дополнений в номенклатуру врачебных специальностей и врачебных должностей» в номенклатуру врачебных специальностей впервые включается специальность: 65 - «Врач-генетик» и 66 - «Врач-лаборант-генетик», а также врачебные должности 93 - «Врач-генетик» и 94 - «Врач-лаборант-генетик». Следует заметить, что появление врачебных специальностей «врач-генетик» и «врач-лаборант-генетик» произошло раньше, чем в Европе и даже в Америке. Несомненно, это был важнейший этап в легализации медико-генетической службы как составной части советской медицины. Через 10 лет эти специальности были изменены: основная специальность - 040105 Генетика, специальность, требующая углубленной подготовки, - 040105.01 Лабораторная генетика (Приказ Минздрава РФ № 337 от 27.08.1999 г. «О номенклатуре специальностей в учреждениях здравоохранения РФ»). В Приказе сказано, что с 2000 г. подготовка врачей по основной специальности осуществляется через интернатуру (1 год), ординатуру (2 года), аспирантуру (3 года); по специальности, требующей углубленной подготовки, - через циклы профессиональной подготовки при наличии сертификата по основной специальности, а также через ординатуру, аспирантуру. Особую роль в функционировании медико-генетической службы в России сыграл Приказ МЗ РФ № 316 от 30.12.1993 г. «О дальнейшем развитии медико-генетической службы Министерства здравоохранения Российской Федерации». В этом Приказе содержится Положение о медико-генетической службе, регламентация работы учреждений, входящих в эту службу, и меры по дальнейшему ее совершенствованию.

В последующие годы Министерство здравоохранения и социального развития РФ уделяет внимание конкретным проблемам клинической и медицинской генетики с целью улучшения помощи населению (Приказ Минздрава РФ № 162 от 10.09.98 «О мониторинге врожденных пороков развития», Приказ Минздрава РФ № 457 от 28.12.2000 г. «О совершенствовании пренатальной диагностики в профилактике наследственных и врожденных заболеваний у детей», Приказ Минздравсоцразвития РФ № 185 от 22 марта 2006 «О массовом обследовании новорожденных детей на наследственные заболевания», по которому неонатальный скрининг расширился еще на три заболевания, и другие нормативные акты).

Таким образом, к настоящему времени в России полностью сформировалась медико-генетическая служба, основным звеном которой является медико-генетическое консультирование, и она стала такой же необходимой структурой для помощи семьям с наследственной патологией, как и другие службы (педиатрическая, акушерско-гинекологическая и др.).

Подготовка кадров практически по всем звеньям медико-генетической службы с начала ее становления и до настоящего времени проводится на трех кафедрах медицинской генетики в Москве, Санкт-Петербурге и Томске. Кафедра в Москве была организована в 1963 г. на медико-биологическом факультете ЦОЛИУВ (ныне РМАНПО) в соответствии с Постановлением Совета Министров № 67 «О мерах по дальнейшему развитию биологической науки и укреплению ее связи с практикой» от 20.04.63 г. и названа «кафедра биологии с основами генетики». С 1982 г. кафедра носит свое современное название - кафедра медицинской генетики - и является ведущей в стране для подготовки специалистов для медико-генетических консультаций и других учреждений генетического профиля. Две другие кафедры работают по аналогичной программе и принципам обучения.

Последипломная подготовка врачей по медицинской генетике в разных странах имеет свои особенности, проводится согласно имеющимся в них специальностям (Scirton, Cordier, Ingvoldstad at al., 2015). В Америке сертифицированные специальности появились в 1990 г.: медицинский генетик (MD), медицинский генетик (Ph. D) и генетик-консультант (GC). В Европе официально, как сообщает Европейское общество генетики человека (ESHG), врачебная специальность «клинический/ медицинский генетик» (Clinical/Medical Geneticist) появилась только в 2011 г. В настоящее время сертифицированных специалистов по медицинской генетике:

в России - примерно 700, в Америке - 4150, в Европе - 2500. В США количество генетиков-консультантов увеличилось на 400% по сравнению с 1992 г. (https://www.csustan.edu). Низкое число специалистов в России объясняется частично тем, что в многопрофильных больницах и других учреждениях здравоохранения нет должности врача-генетика, в то время как в Америке и Европе такие должности существуют уже десятки лет.

Показания для направления на медико-генетическую консультацию

Показания для направления на консультацию к врачу-генетику определяются теми задачами, которые решает медико-генетическая консультация. Эти задачи включены в определение генетического консультирования. Существует множество определений, самое распространенное из которых было предложено в 1975 г. Рабочим комитетом по генетическому консультированию Американского общества по генетике человека (American Society of Human Genetics Ad Hoc Committee on Genetic Counseling, 1975). Оно звучит следующим образом: «…​ медико-генетическое консультирование - это коммуникативный процесс, связанный с решением проблем, относящихся к появлению или риску появления наследственных болезней в семье. Этот процесс заключается в попытке одного или нескольких квалифицированных специалистов объяснить пациенту или семье диагноз, тип наследования, основные проявления, течение и доступное лечение наследственного заболевания; помочь семье принять определенное решение относительно репродуктивного поведения с учетом величины повторного риска и выбрать ряд действий в соответствии с этим решением, учитывая степень риска и семейные цели; помочь обратившимся лучше адаптироваться к наличию больного в семье и риску повторения этой болезни».

Из этого определения вытекают основные задачи медико-генетического консультирования:

  • 1) установление точного диагноза наследственного заболевания;

  • 2) определение типа наследования заболевания в данной семье;

  • 3) расчет риска повторения болезни в семье;

  • 4) определение наиболее эффективного способа профилактики в конкретной семье;

  • 5) объяснение обратившимся лицам смысла собранной и проанализированной информации в ходе консультирования, медико-генетического прогноза и методов профилактики, наиболее подходящих для конкретной ситуации;

  • 6) помощь семье в принятии решения относительно дальнейшего репродуктивного поведения или генетического тестирования.

Эти задачи в области медико-генетического консультирования в течение нескольких десятилетий решались и решаются во всем мире. В то же время в связи с развитием и совершенствованием медико-генетического консультирования, появлением новых методов и подходов к оказанию помощи семьям с наследственной и врожденной патологией в 2006 г. было принято новое определение Национальным обществом генетиков-консультантов Соединенных Штатов Америки: «Генетическое консультирование - это процесс помощи людям в понимании и адаптации к медицинским, психологическим и семейным особенностям болезни, обусловленной в большей или меньшей степени наследственными факторами». Это определение очерчивает основные проблемы, которые должны быть решены во время медико-генетического консультирования. В первую очередь это объяснение семье наследственной природы заболевания, риска его повторения, помощи в адаптации к возникшей семейной ситуации и в последующем принятии решения относительно дальнейшего поведения семьи, в том числе репродуктивного. Помощь в решении всех этих проблем требует высокой профессиональной компетенции врачей-генетиков, включая необходимость использования психологических знаний и инструментария.

Новое определение предполагает, что процесс медико-генетического консультирования включает в себя следующие элементы:

  • 1) интерпретацию семейной и медицинской истории для оценки шансов появления или повторения заболевания;

  • 2) обучение консультирующихся относительно принципов наследования, тестирования, помощи, профилактики, а также социальных ресурсов и исследований, в которых может принять участие консультирующийся для решения своих генетических проблем;

  • 3) консультирование с целью помочь сделать осознанный выбор на основе полученной информации и адаптироваться к риску и состоянию болезни.

К прежним функциям медико-генетических консультаций добавилась психологическая поддержка семьи на всех этапах консультирования. Эта последняя задача до недавнего времени не включалась в число обязательных и выполнялась врачами-генетиками в большей степени на интуитивном уровне.

Самой частой причиной обращения в медико-генетическую консультацию является рождение ребенка с наследственной болезнью или врожденным пороком развития у здоровых родителей. Родители хотят знать прогноз здоровья для следующего ребенка в этом или другом браке - это так называемое ретроспективное консультирование. На втором месте по частоте обращений стоят обращения в медико-генетическую консультацию для уточнения диагноза при подозрении на наследственную патологию у ребенка или у взрослого с целью выбора адекватного способа лечения или реабилитации. Третья группа консультирующихся состоит из здоровых людей, имеющих родственников с наследственным заболеванием и желающих знать прогноз здоровья для себя и своих детей, это так называемое проспективное консультирование. К проспективному консультированию относится также консультирование брачных пар, состоящих в кровном родстве, если в семье не было случаев наследственных заболеваний.

В последние годы довольно существенным потоком в медико-генетические консультации являются семьи с новорожденными детьми, у которых при неонатальном скрининге выявляются некоторые наследственные болезни обмена веществ. Еще более массивный поток образуют беременные и их семьи, у которых во время неинвазивной ПД выявлены измененные значения тестируемых характеристик при ультразвуковом или биохимическом скрининге, которые повышают риск рождения ребенка с некоторыми наследственными болезнями, в первую очередь с болезнью Дауна. На медико-генетическое консультирование направляются также семьи, у которых в ходе реализации программы мониторинга ВПР выявляются такие патологические состояния, которые требуют консультации врача-генетика.

В последнее время одним из поводов обращения в консультацию стало генетическое тестирование, в частности, при наследственных заболеваниях с поздним возрастом манифестации. К таким заболеваниям относятся хорея Гентингтона, некоторые формы рака, болезнь Альцгеймера. В руководствах Европейского общества генетики человека подчеркивается, что генетическое тестирование должно обязательно сопровождаться медико-генетическим консультированием, которое в этих случаях имеет определенные особенности, в том числе психологические, что широко обсуждается в научной литературе.

К показаниям для направления на медико-генетическую консультацию могут относиться скрининг на гетерозиготное носительство по генам наследственных заболеваний в некоторых этнических группах и преимплантационная генетическая диагностика при использовании ВРТ.

В некоторых случаях пациент и его семья в обязательном порядке должны быть направлены к генетику для оказания дальнейшей медико-генетической помощи для родственников, даже если диагноз наследственного заболевания, поставленный специалистом, не вызывает сомнения. Таким образом, объем помощи семье расширяется.

Если врач не может точно поставить диагноз, но по некоторым признакам предполагает, что у больного имеется наследственное заболевание, он также должен больного и его семью направить на медико-генетическую консультацию для уточнения диагноза и прогноза для жизни самого больного, его сибсов и его потомства. Ниже приводятся основные признаки, по которым можно заподозрить наличие у больного наследственной патологии (Козлова, 2012). Эти признаки базируются на некоторых общих моментах, характеризующих проявление генов вообще и мутантных генов в частности.

  1. Вовлеченность в патологический процесс нескольких органов (полисистемность поражения). Такая особенность клинической картины большинства, если не всех, наследственных болезней связана с независимым, автономным проявлением действия гена в различных тканях, т.е. плейотропным, или множественным, действием гена.

  2. Сегрегация симптомов заболевания в семье по определенным правилам. Обычно менделевскую сегрегацию обнаруживает комплекс симптомов (ядро признаков), входящих в синдром. В этом случае врач видит в семье несколько больных с аналогичной клинической картиной.

  3. Наличие у больного нескольких микропризнаков или нормальных вариантов фенотипа, которые имеют диагностическое значение, т.е. входят в минимальные диагностические признаки синдрома. Они могут обнаруживаться в различных органах, формирующихся из разных зародышевых листков. Диагностическая значимость микропризнаков увеличивается, если они выявляются в определенном сочетании друг с другом. Микропризнаки рассматриваются как маркеры наследственных и тератогенных синдромов.

  4. Недоразвитие или чрезмерное развитие отдельных частей тела. Это связано с нарушением взаимодействия между зачатками органов или клеточными слоями в онтогенезе и другими процессами, следствием чего является развитие более или менее специфических симптомов наследственной патологии, зависимой от времени проявления мутантного гена.

  5. Согласованность времени манифестации и характера нарушения с этапами онтогенеза. Разброс во времени начала заболевания при наследственной патологии значительно уже, чем при ненаследственной. Появление целого ряда симптомов наследственных болезней строго «привязано» к возрасту больного, и таким образом, время начала заболевания выступает в качестве дополнительного диагностического признака.

  6. Прогрессирование заболевания, отсутствие эффекта от лечения. Для наследственной патологии нетипично улучшение состояния больного при применении адекватной терапии. Редкими исключениями являются патогенетическая терапия и генотерапия.

Существует множество других показаний для направления на медико-генетическое консультирование. Они варьируют для разных возрастов, патологии разных органов, для разных популяций и т.д.

Знакомство с пациентом и его семьей и их интервьюирование как один из основных инструментов медико-генетического консультирования

Процесс медико-генетического консультирования обычно имеет определенную последовательность действий, соблюдение которой позволяет сделать этот процесс эффективным.

Знакомство с пациентами, с которого начинается сессия консультирования, задает тон последующей работе врача-генетика с семьей. Знакомство следует начать с взаимного представления и предложения удобно расположиться и чувствовать себя комфортно. При этом необходимо, чтобы врач-генетик выразил свою доброжелательность улыбкой или словами. Обстановка в кабинете врача-генетика должна располагать к установлению рабочего контакта. Врач-генетик не должен избегать контакта глазами с пациентами. Консультант не должен показывать, что он не доверяет словам пациента, даже если есть для этого основания, грубить пациентам, часто отлучаться во время сессии. В число обязательных приемов знакомства входит так называемый «small-talk», который должен быть сфокусирован на проблемах, близких к визиту (как долго пришлось добираться до консультации, ждать приема и т.д.). Консультант может использовать этот прием для того, чтобы лучше узнать клиента.

После знакомства врач предлагает обсудить с консультирующимися план проведения сессии, обратив внимание на ее продолжительность и этапы. Если у пациентов были собственные представления о плане и характере консультации, врачу следует это учесть и, возможно, что-то изменить в собственном плане. Следует подчеркнуть, что врач-генетик на любом этапе консультирования работает с семьей, даже если перед ним сидит один пациент. Уже на первой встрече обнаруживается важность компетентности врача-генетика в области психологических и социологических знаний.

Во время такой встречи врач-генетик использует интервьюирование консультирующегося и его семьи, чтобы собрать историю жизни, болезни, семейный анамнез, а также получить четкое представление о личности консультирующегося, его проблемах, запросах и т.д. Интервью - это одна из форм разговора, и врач-генетик должен уметь это делать профессионально. Инструменты для интервьюирования разнообразны. В любой профессиональной деятельности, где происходит взаимодействие между людьми, используются коммуникативные приемы, позволяющие побудить к диалогу, установить доверие, способствовать возникновению ощущения взаимопонимания, помочь справиться со сложными чувствами. Эти приемы универсальны и используются на любом этапе и вне зависимости от специфики консультации, ее структуры, содержания, цели и задач.

Основой устойчивости к эмоциональным событиям в процессе консультации, а также способности поддержать клиента является особая позиция консультанта, так называемая эмпатия - осознанное сопереживание текущему эмоциональному состоянию клиента, понимание его состояния и проявление этого понимания. Для выражения сопереживания клиенту используются приемы активного слушания, такие как перефразирование, отражение чувств клиента и т.д. Эти приемы необходимы в ситуации, когда обсуждаются сложные, эмоционально значимые темы.

Составление и анализ родословной

Составление родословной является важной составляющей процесса консультирования, так как она создает основу для диагностики заболевания, установления типа наследования, оценки генетического риска и необходимую базу для «обучения» пациента генетическим закономерностям (A Guide to Genetic Counseling, 1998). Установление типа наследования заболевания в семье складывается из составления (сбор сведений и их графическое изображение) и анализа родословной. Составлению родословной должно предшествовать краткое объяснение консультирующемуся, с какой целью собирается эта информация. Все это необходимо для того, чтобы получить точную, полную родословную в рамках отведенного для этого времени.

Американские генетики предпочитали использовать в родословных для обозначения индивидуумов мужского пола квадратики, а женского - кружки. Английские генетики для этого использовали символы Марса с копьем и Венеры с зеркалом. До относительно недавнего времени существовало значительное разнообразие в изображении одних и тех же символов в родословных. В 1991 г. была создана специальная группа экспертов Национальным обществом генетиков-консультантов (США) для стандартизации символов родословной. Эта группа подготовила рекомендации, которые после тщательного рецензирования были приняты как стандарт и опубликованы в двух журналах: American Journal Human Genetics и Journal of Genetic Counseling в 1995 г. С тех пор стандарты символов родословной получили мировое признание. В 2008 г. Bennet и соавт. проанализировали, как применяется стандартная номенклатура составления родословных 1995 г., используя для этого разные источники - литературу (книги и журналы), интервью с представителями обществ медицинских и клинических генетиков разных стран, и пришли к выводу, что эта номенклатура получила повсеместное распространение и практически не требует коррекции (Bennett et al., 2008).

«Пробанд» - это термин, который обозначает пораженного члена семьи (живого или умершего) или плод при пренатальном медико-генетическом консультировании, из-за которого возникла необходимость обращения к врачу-генетику. В специально разработанную генетическую карту, которая является аналогом обычной истории болезни, подробно записываются сведения о больном. В дальнейшем продолжают сбор данных о родственниках первой степени родства (дети, сибсы и родители); затем второй степени родства (полусибсы, тети и дяди, племянники и племянницы, деды и бабки, внуки); затем третьей степени родства (двоюродные сибсы). Врач должен собрать не только сведения, касающиеся конкретного патологического признака в семье, но и информацию о других серьезных заболеваниях и аномалиях, встречающихся среди членов семьи. Важно получить сведения о спонтанных абортах, мертворождениях и ранней детской смертности. Иногда они могут иметь прямое отношение к существу вопроса и сыграть важную роль при оценке как диагноза заболевания, так и прогноза, а также оценке риска. Например, множественные спонтанные аборты, особенно на раннем сроке беременности, позволяют предположить, что один из родителей является носителем сбалансированной хромосомной перестройки. Ранняя детская смертность, особенно сопровождающаяся рвотой, желтухой, судорогами и др., позволяет заподозрить наследственные болезни обмена веществ. Всегда нужно фиксировать основные медико-генетические данные с обеих сторон (по отцовской и материнской линии), даже если речь идет об аутосомно-доминантном заболевании, унаследованном от одного из родителей. На основании собранных сведений строят графическую схему родословной, используя специальные символы. Для этого могут быть применены заранее подготовленные шаблоны либо специальные пластиковые линейки для рисования, в которых есть кружки, квадраты, треугольники, стрелки разных размеров. Родословную сначала лучше рисовать карандашом, что позволяет вносить в нее изменения, о которых консультирующийся вспоминает позже. Затем такая родословная может быть обведена чернилами. В настоящее время существуют компьютерные программы для составления родословных.

Наиболее распространенные символы, используемые в родословных, представлены на рис. 30-1.

В родословной пробанд и консультирующийся отмечаются стрелками. Пробанд отличается от консультирующегося тем, что рядом со стрелкой ставится буква П. Чрезвычайно важно идентифицировать пробанда в родословной, так как он является наиболее важной фигурой в семейной ситуации.

image
Рис. 30-1. Символы, используемые при составлении родословных

Имеются четыре типа линий (рис. 30-2), позволяющих различать поколения в родословной. Линия взаимоотношений соединяет двух партнеров, причем мужчину рисуют слева. Если эта линия разрывается двумя косыми, то это указывает на то, что партнеры разведены. Линия потомков проходит вертикально и соединяет линию взаимоотношений с горизонтальной линией сибсов. Каждого сибса соединяют с линией сибсов отдельной индивидуальной линией. Для беременностей, которые не закончились родами, индивидуальная линия должна быть короче. У близнецов одна и та же линия потомков, но у каждого из них есть своя индивидуальная линия. У МБ над символами рисуется горизонтальная линия.

image
Рис. 30-2. Определение линий взаимоотношений в родословной

Если внутри символа помещается число, то оно указывает, сколько лиц мужского или женского пола составляет сибство. Например, кружочек, внутри которого написано 4, означает, что в сибстве четыре женщины. Текущая беременность обозначается кружочками или квадратиками, если пол плода известен, или ромбиком, если пол плода не известен, с буквой «Б» (беременность) внутри. Символы беременности, которые заканчиваются абортом, рисуются меньшего размера. Косая линия, которая перечеркивает символ, указывает на то, что этот человек умер. Приемный индивид в родословной отмечается квадратными скобками.

В последнее время все чаще беременность наступает с помощью ВРТ (рис. 30-3). Для таких случаев используется определенная символика. Некоторые общие правила включают обозначение буквой «Д» внутри соответствующего символа донора спермы или яйцеклеток. Буква «С» внутри женского символа обозначает суррогатную мать. Если женщина одновременно является и донором яйцеклетки, и суррогатной матерью, то внутри ее символа ставится только буква «Д», что оправдано с точки зрения генетики. В случае донорства и суррогатного материнства линия потомства начинается от женщины, которая реально имеет беременность.

Двойная горизонтальная линия взаимоотношений означает кровное родство родителей. Если степень родства не очевидна из родословной (родственники в 4-м или последующих поколениях), то эта степень указывается над линией взаимоотношений.

image
Рис. 30-3. Символы и определения для вспомогательных репродуктивных технологий

Закрашенные символы означают, что соответствующие индивидуумы страдают наследственным заболеванием. Если встречается больше чем одно наследственное заболевание, то это может быть показано делением символа на две или большее количество частей. Каждая часть закрашивается по-разному.

Все полученные данные о состоянии здоровья родственников, причинах и возрасте смерти записываются под родословной (легенда). Как говорилось выше, желательно получить надежные и достоверные сведения о родственниках (по возможности, в 3 поколениях). Необходимо указывать дату составления родословной. Целесообразно указывать девичьи фамилии женщин: это особенно важно для X-сцепленных заболеваний, поскольку паспортная фамилия членов родословной может меняться в каждом поколении. Полезно записывать фамилии и адреса некоторых членов семьи - это может оказать помощь в сборе дополнительной информации, а также при последующих контактах с родственниками. Поколения принято обозначать римскими цифрами сверху вниз (слева от родословной). Арабскими цифрами обозначается потомство одного поколения (весь ряд слева направо последовательно). Желательно, чтобы братья и сестры располагались в родословной по порядку рождения. Таким образом, каждый член родословной имеет свой уникальный номер, например I3 , II5 , Ш8 и т.д. Рекомендуется под символами или справа внизу размещать возраст или год рождения и год смерти.

Важно отметить в родословной лично обследованных на наличие заболевания (символ !). Врач должен стремиться к получению наиболее объективного первичного материала, который кладется в основу генетического анализа родословной.

Сбор родословной должен проходить в спокойной непринужденной обстановке, без посторонних людей. При составлении родословной консультанту предоставляется возможность узнать об особенностях взаимоотношений в семье. Сложные взаимоотношения, такие как браки между биологическими родственниками (кровное родство) или наличие множественных брачных партнеров, лучше выясняются при личном контакте. Можно собирать родословную по анкете, которую заполняет консультирующийся, иногда дома, но лучше - «лицом к лицу», т.е., когда врач-генетик собирает данные для родословной лично. Родословная, собранная с помощью анкеты, должна быть подтверждена консультирующимся во время сессии. Иногда эти способы комбинируются. Если консультирующиеся не могут сообщить достаточную информацию о родственниках, врач-генетик может попросить их получить необходимые сведения или медицинские документы от членов своей семьи. При составлении родословной врач-генетик должен уметь отличать степень достоверности той информации, которую ему предоставляют консультирующиеся. Например, дальние родственники с меньшей вероятностью будут представлять достоверную информацию.

При составлении родословной информацию о статусе пораженного, которая не документирована, следует отличать от информации, которая была установлена на основании специальных, в том числе лабораторных, данных или из медицинских документов. Диагноз, документированный специальными исследованиями, отмечается буквой «И» (исследование) или звездочкой (*). Если сделано больше, чем одно исследование, то это обозначается И1 , И2 и т.д. и должно быть отражено в легенде (рис. 30-4). Если результат исследования неизвестен, то ставится «?». В том случае, когда консультирующийся не имеет симптомов заболевания на момент составления родословной, но лабораторно установлено, что он является носителем мутантного гена, его символ перечеркивают толстой вертикальной линией, проходящей через центр. Облигатных бессимптомных носителей (например, женщин - носительниц мутаций в генах гемофилии или миопатии Дюшенна) обозначают точкой внутри символа.

image
Рис. 30-4. Символы генетического исследования/тестирования, показанные на родословной

При анализе сцепления гаплотип пишется под индивидуумом. Гаплотип, представляющий интерес, размещается слева от индивидуума и специально выделяется. Повторяющиеся последовательности, число тринуклеотидных повторов записываются с измененным аллелем первыми и заключаются в скобки, если известна мутация, то она тоже помещается в скобках.

Важно, чтобы родословная включала фамилию лица, составлявшего родословную, и фамилию лица, предоставляющего информацию. Следует иметь в виду, что вся информация в родословной является конфиденциальной, она может быть представлена третьей стороне только с разрешения консультирующихся.

Целью анализа родословной является установление генетических закономерностей передачи заболевания. Правильно собранная родословная нередко помогает ответить на следующие вопросы.

  1. Как наследуется заболевание в данной семье?

  2. Обнаружено ли в родословной другое заболевание, требующее независимого анализа?

  3. Достаточно ли полученных данных для установления типа наследования?

  4. Какие дополнительные мероприятия нужны для завершения полноценного клинико-генеалогического анализа?

  5. Какие взаимоотношения существуют в данной семье и как они могут сказаться на успешности консультирования?

Во многих случаях собранная родословная позволяет предположить, как наследуется заболевание в консультирующейся семье, а иногда заподозрить диагноз.

Процесс формирования диагноза в медико-генетическом консультировании

Точный диагноз заболевания у пробанда является необходимым условием для любой консультации, так как на его основе базируется генетический прогноз для больного и его семьи, а также обучение пациента относительно вопросов, касающихся его заболевания. В России, в отличие от США и некоторых других Западных стран, консультирование проводит врач-генетик, и он, в отличие от своих западных коллег, больше ориентирован на процесс диагностики.

Медико-генетическое исследование начинается со сбора семейного анамнеза и анамнеза заболевания, которые являются важнейшими инструментами в постановке диагноза. Источниками этой информации являются сам пациент, члены его семьи или врач, который направил семью на консультирование. Эту информацию заносят в медико-генетическую карту после паспортных данных консультирующегося, а если консультирующийся - ребенок, то в карту его родителей. В России нет стандартной утвержденной формы медико-генетической карты, несмотря на это, как свидетельствует наш собственный опыт, в большинстве медико-генетических консультаций эти карты организованы сходным образом. В ряде консультаций появились электронные формы медико-генетических карт. Электронные формы позволяют, используя различные словари для обозначения частей тела и симптомов заболеваний, стандартизовать клиническое описание больного и теоретически связать его с информационно-поисковыми базами данных, такими, например, как POSSUM.

Первой частью обследования является сбор основных жалоб пациента. Далее необходимо узнать и зарегистрировать текущее состояние больного, а также выяснить, что уже было сделано для постановки диагноза и какая помощь уже оказана больному. Особое значение имеют медицинские документы, которые представил пациент, включая данные лабораторных исследований. Из них врач-генетик может извлечь полезную информацию о течении беременности и родов, неонатальном развитии, обращая внимание, было ли это развитие прогрессирующим, или наблюдалась задержка (как при синдроме Дауна), или даже регресс (как при Х-сцепленной детской форме адренолейкодистрофии). Если у больного наблюдается задержка роста, желательно выяснить, произошла ли она в пренатальном или постнатальном периоде, что важно для диагностики заболевания. Врач должен зафиксировать время манифестации первых симптомов и характер прогрессирования заболевания. Требуется анализ всех документов родственников со сходным заболеванием. Например, для того, чтобы поставить диагноз синдрома Марфана, врачу-генетику необходимы заключения врачей разных специальностей - окулиста, ортопеда, кардиолога. Поэтому консультирующиеся должны иметь всю необходимую медицинскую документацию во время визита к врачу-генетику

Затем врач-генетик выполняет общее физическое обследование, которое рутинно используется всеми врачами. Сначала проводится необходимое антропометрическое исследование: рост, вес, окружность головы и груди, при необходимости размеры ушей, глазных щелей и др. Далее проводится тщательный внешний осмотр для выявления больших и малых аномалий развития, т.е. выполняется специализированное дисморфологическое исследование, так как наследственные болезни и синдромы в значительной части включают врожденные аномалии и ПР. Выполнение такого исследования предполагает знание врачом-генетиком классификации ВПР по механизмам их происхождения и в определенной мере - по их этиологии (Козлова, Беклемищева, 2012).

ВПР в узком смысле слова (в англоязычной литературе - congenital abnormalities) - это стойкие морфологические изменения органа или всего организма, выходящие за пределы вариаций их строения. Более полное определение звучит так: врожденный порок развития - это патологическое состояние, которое представляет собой стойкий структурный или морфологический дефект органа или его части, возникающий внутриутробно и нарушающий функцию пораженного органа. Различают несколько морфологических вариантов ПР (Spranger et al., 1982), определение которых и термины в настоящее время пересматриваются группой морфологов (Hennekam et al. 2013): мальформация (malformation) - морфологический дефект органа, части органа или большого участка тела в результате внутреннего нарушения процесса развития (часто генетические факторы). Примерами могут служить симптомы практически всех наследственных синдромов; дизрупция (disruption) - морфологический дефект органа, части органа или большого участка тела в результате внешнего препятствия или воздействия на изначально нормальный процесс развития. Дизрупции могут быть результатом нарушения имплантации, сосудистой недостаточности или действия тератогенных факторов; деформация (deformation) - нарушение формы, вида или положения части тела, обусловленное материнскими механическими воздействиями (маловодие, миома и др.). Они особенно часто встречаются во II триместре беременности, когда плод сдавливается амниотической оболочкой или маткой; дисплазия (displasia) - изменение фенотипа клеток или тканей. Термин часто используется для описания предракового состояния в различных тканях или дефектах соединительной ткани при некоторых наследственных синдромах.

Как следует из приведенных дефиниций ПР, некоторые из них преимущественно возникают в результате действия наследственных, а другие - средовых факторов. Если врачу-генетику удается установить тип порока, то это может помочь ему правильно поставить диагноз соответствующего состояния.

По времени возникновения ВПР различают: гаметопатии, когда происходит нарушение развития гамет с последующим нарушением дробления зиготы (если она образуется); бластопатии - поражение бластоцисты (зародыш на 15-й день после оплодотворения). Примерами бластопатий являются двойниковые пороки, сиреномелия, гибель зародыша и др.; эмбриопатии - поражение эмбриона от 16-го дня до конца 8-й недели. Подавляющее большинство ВПР, независимо от этиологии, образуется в этот период; фетопатии - повреждение плода в периоде от 9-й недели до окончания беременности. ВПР этой группы сравнительно редки: крипторхизм, тазовая почка, пороки в связи с сахарным диабетом матери и другие метаболические фетопатии.

Изучая ошибки морфогенеза, важно помнить о времени в эмбриональном и плодном развитии, когда формируются определенные органы и ткани. Это может помочь определить время возникновения и, возможно, этиологию определенных аномалий развития. Большинство внутренних органов образуются в первые 4-6 нед эмбрионального развития, пальцы и лицо - в течение первых 8 нед, развитие нервной системы наблюдается в течение всей беременности.

Типы связей между ВПР. Возникновение множественных ВПР у больного может быть обусловлено различными причинами. Они могут выражать этиологическую или патогенетическую связь, а могут представлять случайные сочетания. Исходя из уровня наших знаний о причинах и механизмах их возникновения, в настоящее время для выражения типа связи существуют следующие понятия: синдром - комплекс множественных пороков и аномалий развития, этиологически и патогенетически связанных между собой; это устойчивое сочетание двух и более не индуцированных друг другом ПР в разных системах органов. С точки зрения генетики, синдромы нередко являются проявлением первичного плейотропного действия гена. В этом случае ген проявляет свои эффекты в разных тканях, но в силу того, что в разных тканях могут быть активны разные наборы генов и их продуктов, эффекты одного гена проявляются в них по-разному и кажутся независимыми друг от друга; следствие (синонимы аномалад, вторичный порок) - комплекс ПР, возникающий вследствие действия одного врожденного порока или физического фактора, которое вызывает каскад вторичных нарушений, т.е. связь между пороками патогенетическая, а этиология их может быть различной; ассоциации - неслучайное сочетание нескольких пороков и аномалий развития, не известных как синдром или следствие. Тип связи в случае ассоциации - статистический, т.е. патогенетически эти пороки не связаны между собой. Причины возникновения таких комплексов неизвестны. По мере улучшений наших знаний относительно причин и механизмов взаимосвязи между симптомами, входящими в ассоциацию, некоторые ассоциации выделяются как синдромы.

Фенотипическое обследование пациента врачом-генетиком предполагает, что оно должно быть очень тщательным, и врач должен отмечать не только «большие» ПР, но и то, что называют микропризнаками или малыми аномалиями развития. Они не имеют серьезного медицинского или косметического значения, но нередко выступают как значащие симптомы наследственной патологии. Микропризнак - это стойкий морфологический вариант изменения строения органа, при котором не страдает его функция.

Диагностика многих наследственных синдромов основывается на так называемой «портретной диагностике», когда на основании тщательного внешнего осмотра больного возможна постановка диагноза (Козлова, Демикова, 2007).

Кроме того, медико-генетические консультации располагают арсеналом специфических методов, главные из которых - цитогенетический, специальные биохимические методы и методы ДНК-диагностики, позволяющие уточнить или даже поставить диагноз. В последние годы во многих городах страны появились коммерческие лаборатории, специализирующиеся на молекулярно-генетических исследованиях в области диагностики наследственной патологии. Достижения в генетике человека, особенно после завершения секвенирования генома человека, внесли заметный вклад в понимание этиологии и патогенеза заболеваний человека, в обнаружение тех или иных молекулярных механизмов, приводящих к появлению клинических симптомов заболевания. Поскольку в настоящее время гены многих наследственных болезней картированы и клонированы, диагностические возможности, включая пресимптоматическую, пренатальную и преимплантационную диагностику, значительно расширяются, а следовательно, увеличивается точность прогноза. Особенно это касается диагностики моногенных заболеваний и синдромов, связанных с хромосомными и микрохромосомными перестройками. В последние годы распространение получают методы диагностики наследственных болезней с использованием сравнительной геномной гибридизации с помощью микроматричного анализа изменений генома в виде микрохромосомных перестроек (делеций, дупликаций и других перестроек), а также новое поколение секвенирования генома, так называемые методы параллельного сиквенса, которые применяют, в том числе, для идентификации генов редких болезней, природа которых оставалась неизвестной. Молекулярно-генетические и молекулярно-цитогенетические методы, несомненно, облегчают постановку точного диагноза и проведение медико-генетического консультирования. Однако если происходит несовпадение между предполагаемым диагнозом врача-генетика и лабораторными результатами, то последнее слово остается за врачом.

Значительная часть наследственных синдромов требует дифференциальной диагностики с синдромами, вызванными тератогенными факторами. Действие тератогенных факторов может вызывать разные эффекты - от гибели зародыша до возникновения специфических тератогенных синдромов, проявляющихся, как правило, множественными врожденными пороками.

Для уточнения диагноза используются различные информационно-поисковые базы данных, такие как POSSUM, Oxford Medical Databases, «Синдиаг» (Беларусь) и др. В этих базах данных содержится огромный иллюстративный материал. Кроме того, во всех базах данных используются словари симптомов и признаков, организованные онтологически - от более общего описания к более частному.

Кроме компьютерных информационно-поисковых программ, большинство медико-генетических консультаций используют специальные атласы по редким наследственным заболеваниям и синдромам: Козлова С.И., Демикова Н.С. «Наследственные синдромы и медико-генетическое консультирование». М.: Товарищество научных изданий КМК. Авторская академия, 1987, 1997, 2007; Наследственные синдромы по Дэвиду Смиту. Атлас-справочник. М.: Практика, 2011; Gorlin’s syndromes of the head and neck. Oxford, 2010. Перечисленные источники, облегчающие врачу диагностику редкой наследственной патологии, должны быть обычным инструментом в работе каждой медико-генетической консультации.

После того, как диагноз наследственного заболевания установлен, врач-генетик должен сообщить его консультирующемуся и его семье. При этом он в доступной для семьи форме должен рассказать о природе заболевания, иллюстрируя это на рисунке, если в этом есть необходимость. Во время этого рассказа врач-генетик может показать семье фотографии больных с таким же диагнозом из упомянутых информационно-поисковых баз данных и атласов. Такой прием не только не подрывает доверие врача, но, напротив, поднимает его авторитет, как показывает зарубежный опыт. Желательно, чтобы врач мог также рассказать о том, как течет заболевание и в общих чертах как его лечат и каков прогноз. Для разных семей этот рассказ врача может строиться по-разному, что зависит от многих обстоятельств: длительности заболевания, трудностей в диагностике и ряда других причин, в том числе личностных характеристик консультирующихся.

Расчеты генетического риска

Генетический риск - это вероятность появления определенной наследственной патологии у лица, обратившегося за консультацией, или у его родственников. Получение точной оценки риска является одним из наиболее важных этапов в процессе медико-генетического консультирования. Оценка генетического риска остается необходимой, несмотря на стремительное развитие новых молекулярно-генетических технологий, которые во многих случаях позволяют получить не вероятностную, а однозначную диагностическую и прогностическую оценку. Исходя из точной оценки риска и определив соотношение риска с пользой (risk-benefit ratio), можно оценить целесообразность применения дорогостоящих молекулярно-генетических методов, особенно если речь идет об инвазивной ПД, которая сама по себе сопряжена с некоторым риском осложнений, вплоть до прерывания беременности. Возможность определения генетического риска во многом зависит от точности диагноза и полноты генеалогических данных. Правильный сбор и анализ родословной иногда позволяют оценить генетический риск даже в тех случаях, когда диагноз заболевания не установлен, но тип его наследования очевиден. Однако в таких случаях природа заболевания неизвестна, поэтому возможности профилактики, позволяющей избежать рождения больного ребенка (например, проведение дородовой диагностики), сведены к минимуму.

Риск как математическую величину можно выражать в виде простых и десятичных дробей, процентов или шансов. В практике медико-генетического консультирования при объяснении генетического риска пациентам чаще всего используют процентное обозначение величин риска, но в процессе вычислений удобнее пользоваться простыми дробями. Лишь немногие семьи, обращающиеся в генетические консультации, изначально имеют правильные представления о вероятностях. В большинстве случаев консультирующимся бывает трудно самостоятельно разобраться в том, насколько высок или низок уровень риска в их конкретном случае. Поэтому врач-генетик должен быть уверенным в том, что вычислил правильную оценку риска и надлежащим образом разъяснил эту информацию консультирующимся. Вопрос о том, в какой форме лучше доносить до семей значения генетического риска, может решаться в каждом случае индивидуально в зависимости от понимания и предпочтения консультирующихся.

Риск рассчитывают на основе генетических закономерностей либо оценивают исходя из эмпирических данных. Эти два подхода к оценке генетического риска принципиально различны: теоретические расчеты основаны на законах формальной генетики и принципах теории вероятностей, а эмпирические данные представляют собой полученные на практике статистические оценки частот конкретных заболеваний среди родственников разных степеней родства. Теоретические основы расчетов генетического риска достаточно четко разработаны для менделиру-ющих заболеваний. В таких случаях основная задача сводится к идентификации генотипа, лежащего в основе заболевания, и вероятностной оценке повторного риска в зависимости от генотипов родителей будущего ребенка.

Эмпирический подход к оценке риска чаще всего применим при хромосомных болезнях и сложно наследуемых, так называемых мультифакторных заболеваниях, когда в принципе невозможно установить специфические дискретные генотипы, ответственные за развитие болезни. В подобной ситуации формальный генетический анализ, направленный на более точное вероятностное прогнозирование в конкретной семье, связан с применением сложных генетических моделей и математических методов, требующих громоздких вычислений с использованием компьютерных программ.

Медико-генетическое консультирование при хромосомных аномалиях обычно не вызывает больших трудностей. Определение повторного риска проводится чаще всего в трех случаях:

  • 1) риск повторения анеуплоидии при нормальных кариотипах родителей;

  • 2) риск при обнаружении мозаицизма у одного из родителей;

  • 3) риск при семейных формах структурных аномалий хромосом.

Врач-генетик должен уделять самое серьезное внимание расчетам генетического риска, поскольку консультирующаяся семья, принимая решение о дальнейшем деторождении, будет учитывать величину риска как один из важнейших факторов. Риск до 5% расценивают как низкий и не считают противопоказанием к деторождению. Риск от 6 до 20% принято считать средним; в таких случаях планирование дальнейшего деторождения зависит не только от величины риска, но и от тяжести медицинских и социальных последствий конкретного наследственного заболевания, а также от возможности ПД. Если генетический риск превышает 20%, то он относится к категории высокого риска, и при невозможности дородовой диагностики заболевания решение о дальнейшем продолжении или прекращении деторождения в семье бывает трудным.

Учитывая целевую направленность этой публикации и ее лимитированный объем, целесообразно ограничиться принципами расчета риска при моногенных заболеваниях, наследование которых соответствует классическим законам Менделя.

Методы, используемые в расчетах риска

Для правильного вычисления риска в самых простых и наиболее частых ситуациях медико-генетического консультирования необходимо знать два основных правила (принципа) теории вероятностей. Они называются правилами умножения и сложения вероятностей - эти правила довольно просты.

ПРАВИЛО УМНОЖЕНИЯ

Правило умножения относится к независимым событиям. Если вероятность наступления одного из таких событий равна P1 , а вероятность другого события равна P2 , то вероятность совместного наступления первого и второго событий составит P1 x P2 . Здесь ключевой момент связан с независимым характером событий, а также со словом «оба» (совместно). Например, если муж и жена, которые являются гетерозиготными носителями одного и того же гена, вызывающего аутосомно-рецессивное заболевание, планируют родить двоих детей, то вероятность того, что это заболевание унаследуют оба ребенка, т.е. и первый, и второй, составит 1/4x1/4=1/16. От того, будет ли первый ребенок болен или здоров, никак не зависит, передастся ли то же самое наследственное заболевание второму ребенку: эти события независимы, поэтому вероятность передачи заболевания обоим детям является произведением, а не суммой двух индивидуальных вероятностей.

ПРАВИЛО СЛОЖЕНИЯ

Правило сложения вероятностей можно изложить следующим образом. Если два события (или более) являются взаимоисключающими, и если вероятность наступления первого события составляет P1 , а вероятность наступления второго события - P2 , то вероятность того, что произойдет или первое, или второе событие, будет равна P1 +P2 . Ключевой момент в этой формулировке связан с взаимоисключающим проявлением событий, т.е. со словом либо (или). Например, будущий ребенок может быть или мальчиком, или девочкой. Поскольку вероятность рождения мальчика равна 1/2, а вероятность рождения девочки также равна 1/2, то вероятность того, что будущий ребенок окажется или мальчиком, или девочкой составит 1/2+1/2=1.

Рассмотрим несколько примеров простейших задач по расчетам повторного риска, где генотипы консультирующихся в подавляющем большинстве случаев удается точно идентифицировать.

На рис. 30-5 показана родословная с полидактилией (аутосомно-доминантное наследование).

Прежде всего, необходимо определить генотипы консультирующихся.

  1. III-1 здоров, поэтому его генотип - аа.

  2. III-2 больна, и ее генотип - Аа, поскольку она получила мутантный аллель А от своего отца, а нормальный аллель а от своей здоровой матери, имеющей генотип аа.

Далее для расчета риска рождения больного ребенка удобно использовать так называемую решетку Пеннета, которая наглядно показывает распределение родительских гамет (материнских яйцеклеток и отцовских сперматозоидов) и образование зигот (клеток, из которых развивается организм будущего ребенка) (рис. 30-6).

image
Рис. 30-5. Родословная семьи с полидактилией
image
Рис. 30-6. Решетка Пеннета

Из этой решетки очевидно следует, что риск унаследования будущим ребенком материнской полидактилии составляет ½, или 50%.

Далее показана родословная с аутосомно-доминантной ахондроплазией, заболеванием, при котором из-за низкого роста и скелетных деформаций резко ограничены возможности выбора брачных партнеров, поэтому довольно распространены так называемые ассортативные (избирательные) браки между двумя лицами с одним и тем же заболеванием, как это бывает, например, при глухоте и слепоте (рис. 30-7).

В данном браке оба партнера имеют генотип Аа, поскольку каждый из них получил патологический аллель А от больного, а нормальный аллель а - от здорового родителя.

Из решетки Пеннета следует, что вероятность образования аномальных зигот, в которых присутствует хотя бы один патологический аллель А, составляет ¾, или 75%. Однако установлено, что гомозиготный генотип АА является летальным, т.е. приводит к спонтанному аборту или мертворождению (рис. 30-8).

Поэтому риск заболевания для жизнеспособных детей в данном браке (после исключения из решетки Пеннета летальной ячейки АА) составляет 2/3, или 66,6…​%.

На рис. 30-9 показана еще одна родословная с ахондроплазией.

В данном случае рождение больного ребенка у двух здоровых родителей можно объяснить новой мутацией. Такая ситуация при ахондроплазии довольно распространена, и, по статистическим данным, только 20% больных получают это заболевание по наследству от одного из больных родителей, а 80% таких больных являются обладателями новой мутации, возникшей в половой клетке отца или матери. В данном случае риск рождения еще одного ребенка с ахондроплазией у двух здоровых родителей соответствует пренебрежимо малой величине случайного возникновения новой мутации (приблизительно 1 шанс на миллион). Естественно, что у самого больного ребенка, имеющего генотип Аа, риск для его собственных детей составит 1/2 в браке со здоровым партнером и 2/3 в ассортативном браке с больным партнером, как это показано в предыдущем примере.

На рис. 30-10 показана типичная родословная, где ребенок в III поколении родословной болен ФКУ (аутосомно-рецессивное наследование).

При этом типе наследования больной ребенок должен иметь гомозиготный генотип аа, что означает унаследование мутантного аллеля а от каждого из двух здоровых родителей, которые являются так называемыми облигатными гетерозиготными носителями гена ФКУ. В отличие от предыдущего примера с аутосомно-доминантной ахондроплазией, случаи новой мутации в половой клетке хотя бы у одного из родителей при аутосомно-рецессивном наследовании практически исключены, поскольку их вероятность пренебрежимо мала (приблизительно 1 шанс на миллион).

image
Рис. 30-7. Родословная семьи с ахондроплазией
image
Рис. 30-8. Решетка Пеннета
image
Рис. 30-9. Родословная семьи с ахондроплазией
image
Рис. 30-10. Родословная семьи с фенилкетонурией

Из решетки Пеннета следует, что риск заболевания для сибсов больного ребенка равен И, или 25% (рис. 30-11, 30-12).

Эта семья отличается от предыдущей тем, что у двух здоровых родителей родились три больных ребенка подряд. Однако с генетической точки зрения обе семьи совершенно одинаковы, т.е. здоровые родители одного больного ребенка в первой семье и здоровые родители трех больных детей во второй семье являются гетерозиготными носителями гена ФКУ, имея генотип Аа. Это означает, что риск рождения следующего больного ребенка в любой семье, где родился хотя бы один ребенок с ФКУ, независимо от числа больных и здоровых сибсов (братьев и сестер) пробанда, составляет И, или 25%. По этому поводу можно вспомнить афоризм: «У монеты нет ни памяти, ни совести».

На следующем рисунке (рис. 30-13) представлена родословная с аутосомно-рецессивной глухотой, в которой больная женщина состоит в браке со здоровым мужчиной, причем его отец страдает той же формой глухоты. Чтобы эта ситуация не казалась Вам искусственной и надуманной, представьте себе, что, хотя супруги и не являются родственниками (или не знают о своем возможном родстве), они родились в одном и том же небольшом территориальном районе, где имеется много больных с данной формой глухоты.

Определение генотипов консультирующихся:

  1. генотип больной женщины II-3 - аа;

  2. генотип ее здорового мужа II-4 Аа, так как от своего больного отца он получил мутантный аллель а, а от здоровой матери унаследовал нормальный аллель А.

Из решетки Пеннета следует, что риск рождения ребенка с глухотой в данном браке составляет 50%, т.е. соответствует таковому при аутосомно-доминантном наследовании (рис. 30-14).

image
Рис. 30-11. Решетка Пеннета
image
Рис. 30-12. Еще одна родословная семьи с фенилкетонурией

Если в этом браке действительно родится ребенок с глухотой, то возникнет картина, напоминающая вертикальную передачу заболевания от родителей детям при аутосомно-доминантном наследовании. В старых руководствах по генетике такое наследование называли «псевдодоминантным». Данный пример также свидетельствует о том, что генетический риск при любом типе наследования может варьироваться в самом широком диапазоне (практически от 0 до 100%) в зависимости от структуры конкретной родословной (рис. 30-15).

В данном случае мы видим в одной родословной два ассортативных брака между партнерами с нарушением слуха, наследуемым по аутосомно-рецессивному типу, что представляет собой нередкое явление при глухоте. Итак, два родных брата, страдающие нарушением слуха, женаты на двух женщинах с нарушением слуха из других семей, т.е. супруги не состоят в кровном родстве между собой. Обратите внимание на то, что в одном браке между II-3 и II-4 родился мальчик с нарушением слуха а в другом браке между II-6 и II-7 родилась девочка с нормальным слухом (III-2). Обе семьи хотят узнать генетический прогноз для будущих детей. Такую ситуацию можно разъяснить следующим образом. Существует много форм наследственной глухоты, причиной которых являются мутации в разных генах (в настоящее время известно более 100 генов, мутации в которых приводят к нарушению слуха, причем большинство из этих мутаций являются аутосомно-рецессивными). Очевидно, что родные братья страдают одной и той же генетической формой глухоты, и мы можем присвоить им гомозиготный генотип аа. Поскольку в браке между II-3 и II-4 родился мальчик с нарушением слуха, скорее всего, II-3 страдает той же генетической формой глухоты, и ей также можно присвоить гомозиготный генотип аа. В таком случае у обоих гомозиготных партнеров с генотипом аа повторный риск для будущих детей составит 100%. Исходя из того, что в другом браке между II-6 и II-7 родилась девочка с нормальным слухом, следует считать, что II-7 страдает другой формой заболевания, т.е. ей можно присвоить альтернативный гомозиготный генотип, например, bb. Это означает, что их здоровая дочь является двойной гетерозиготой AaBb, а риск этого заболевания для следующих детей в данном браке близок к нулевому.

image
Рис. 30-13. Родословная семьи с наследственной глухотой
image
Рис. 30-14. Решетка Пеннета
image
Рис. 30-15. Еще одна родословная семьи с наследственной глухотой

Далее будут показаны два примера расчета генетического риска при заболеваниях с X-сцепленным рецессивным типом наследования. На рис. 30-16 показана родословная семьи с мышечной дистрофией Дюшенна.

В данном случае I-2, мать двух больных сыновей, является облигатной носительницей этого гена, т.е. гетерозиготой Xx. Если эта женщина, находясь в детородном возрасте, захочет продолжить деторождение, то риск для ее будущих детей мужского пола составит 50%. В отношении ее дочери (II-3) генетический прогноз более сложен. В отличие от своей матери она является не облигатной, а так называемой вероятной гетерозиготой по гену мышечной дистрофии Дюшенна, т.е. ее генотип нам неизвестен. Возможны два равновероятных варианта. В первом случае она унаследовала от матери нормальный аллель этого гена, т.е. является гомозиготой XX. Во втором случае она унаследовала от матери мутантный аллель этого гена, т.е. является гетерозиготой.

Таким образом, вероятность носительства аллеля мышечной дистрофии Дюшенна для II-3 составляет 1/2. Для вычисления вероятности рождения у нее больного сына мы должны, согласно правилу умножения вероятностей, умножить вероятность ее носительства (1/2) на вероятность передачи мутантного аллеля от матери-носительницы сыну (1/2). В результате этой несложной процедуры мы получаем оценку риска заболевания для ее сына 1/2×1/2=1/4, или 25%. Однако разница между матерью (I-2) и дочерью (II-3) заключается не только в величине риска, но и в том, что для матери, облигатной гетерозиготы, риск будет неизменным независимо от того, сколько больных или здоровых сыновей она сможет родить. А генотип дочери останется неизвестным до тех пор, пока у нее не родится больной сын. Это означает, что риск И, или 25%, действителен только для ее первого сына. Если первый или любой последующий сын II-3 окажется больным, это будет означать, что она унаследовала от матери патологический аллель, т.е. также является облигатной гетерозиготой Xx, а риск заболевания для ее последующих сыновей станет неизменным и достигнет 50%. Если же у нее будут рождаться только здоровые сыновья, мы по-прежнему не будем точно знать ее генотип, поскольку здоровые сыновья могут рождаться как у нормальной гомозиготы (со 100% вероятностью), так и у гетерозиготной носительницы в том случае, если она передаст своему сыну не мутантный, в нормальный аллель (каждый раз с вероятностью 50%). Таким образом, после рождения даже одного здорового сына немного снизится вероятность того, что его мать является носительницей гена этого заболевания. Чем больше здоровых сыновей подряд родится у II-3, тем меньше будет вероятность того, что она унаследовала от своей матери патологический, а не нормальный аллель, т.е. является носительницей гена заболевания, а не нормальной гомозиготой. Некий парадокс заключается в том, что уменьшение вероятности носительства для II-3 в зависимости от числа здоровых сыновей никогда не достигнет нулевого уровня. Сколько бы здоровых сыновей подряд ни родились у этой женщины и насколько бы ни снизилась для нее вероятность гетерозиготного носительства, проявление этого заболевания у любого по порядку рождения сына однозначно будет свидетельствовать о том, что она все-таки является облигатной гетерозиготной носительницей, а все предыдущие здоровые сыновья не унаследовали от нее патологический аллель в результате случайного «везения», т.е. риск для следующих сыновей останется неизменным (50%). Математический алгоритм для расчета риска в таких ситуациях известен под названием теоремы Байеса, которую можно считать третьим основным правилом (принципом) теории вероятностей. Расчеты генетического риска на основе теоремы Байеса при генетически неопределенных ситуациях иногда носят довольно сложный характер, поэтому они подробно описаны в специальной литературе для врачей-генетиков, указанной в последующих литературных ссылках.

image
Рис. 30-16. Родословная семьи с мышечной дистрофией Дюшенна

На рис. 30-17 показана родословная семьи с гемофилией.

В данном случае мужчина, страдающий гемофилией (III-2), женат на своей здоровой двоюродной сестре (III-3), и у них родился мальчик (IV-1), которому также был поставлен диагноз гемофилии. Поскольку ген гемофилии локализован в Х-хромосоме, мальчик мог унаследовать это заболевание только от матери, а не от отца, который передал ему Y-хромосому. Внимательный анализ родословной свидетельствует о том, что все женщины, связывающие родством трех больных мужского пола, являются облигатными носительницами гена гемофилии (Xx).

Из решетки Пеннета (рис. 30-18) следует, что в браке больного мужчины с генотипом xY и его двоюродной сестры, носительницы гена гемофилии с генотипом Xx, могут рождаться не только больные мальчики, но и больные девочки, гомозиготные по гену гемофилии (xx). В такой ситуации риск рождения ребенка с гемофилией составляет 50% независимо от пола.

Приведенные здесь несколько примеров расчета риска в простых ситуациях охватывают лишь небольшую часть таких задач при всех механизмах и типах наследования заболеваний генетического происхождения, что является специальным предметом изучения для профессиональных врачей-генетиков.

image
Рис. 30-17. Родословная семьи с гемофилией
image
Рис. 30-18. Решетка Пеннета

Сообщение генетического риска и помощь консультирующимся в принятии осознанного решения

Сообщение информации о генетическом риске - довольно сложный процесс, поскольку от его качества в значительной степени будет зависеть принятие пациентом адекватного решения относительно дальнейшего репродуктивного и иного поведения.

Имеется ряд подходов к консультированию. Один из них - сказать, чтобы сам врач делал на месте консультирующегося. Если выбор врача совпадает с намерением пациента, то последний начинает чувствовать себя более уверенным. Говоря о своем выборе, врач объясняет причины, технические, этические и психологические мотивы этого выбора. Эта информация крайне полезна для семьи, так как семья может принять более обдуманное и подходящее для нее решение, используя логику рассуждений консультанта.

Возможен другой подход, при котором консультант предлагает пациенту принять то или иное решение, а затем объясняет, какие последствия этого решения могут быть. Таким образом, они могут обыграть несколько вариантов действия, и консультирующийся может выбрать наиболее подходящее для него решение. Информацию лучше предоставлять пошагово. Каждый шаг должен содержать определенное количество материала, которое может быть воспринято и понято. После каждого шага желательно оставить паузу или задать вопросы, чтобы проверить, что было понято пациентом, в каком дополнительном разъяснении тот нуждается и каков его эмоциональный ответ.

Конечно, автономия пациента должна оставаться одним из главных этических принципов медико-генетического консультирования, однако это не значит, что автономия будет важнее других принципов. Первичность автономности должна быть замещена другим подходом к консультированию, который учитывает конкурирующие этические требования в конкретной ситуации и конкретной семье.

В том случае, когда решение принимается совместно, консультант и пациент свободно обсуждают, как они понимают, что является наилучшим решением или способом действия для пациента (Shiloh, 2006; McCarthy Veach et al., 2007; Whitney et al., 2008). Совместное принятие решения, как считает U.S. Preventive Services Task Force, предполагает, что пациент: 1) понимает риск или серьезность заболевания, которое необходимо предотвратить; 2) понимает принципы профилактики, включая риски, выигрыши, альтернативы и неопределенности; 3) взвешивает свои оценки, касающиеся потенциальных выгод и вреда и 4) вовлекается в процесс принятия решения на том уровне, который он считает для себя удобным.

Еще раз следует подчеркнуть, что главной целью совместного принятия решения является такое решение, которое и консультант, и пациент воспринимают как лучшее с точки зрения интересов пациента. Например, семья, имеющая двух детей, больных муковисцидозом, принимает решение о рождении третьего больного ребенка, диагноз которому поставлен пренатально. В этом случае врач-генетик должен продолжить обсуждение с семьей мотивов и причин такого решения. Важно провести беседу так, чтобы ее членам и самому врачу-генетику по возможности стало ясно, как и почему они пришли именно к этому решению, каковы следствия этого решения и что поможет им в адаптации к сложившейся ситуации. Но некоторые пациенты не хотят или не способны участвовать в совместном поиске решения вместе с консультантом. Такие ситуации требуют от консультанта умения использовать навыки консультирования, которые позволяют пациенту прийти к таким решениям, которые являются приемлемыми с медицинской и этической точки зрения.

В любом случае, когда врач-генетик использует подход, предусматривающий помощь в принятии решения, который может быть ближе к директивному или недирективному консультированию, основные его усилия должны быть направлены на доходчивое, доступное по стилю построение заключительной беседы с ориентацией на образовательный уровень, особенности личности консультирующихся. Генетический риск следует представлять таким образом, чтобы пациенты могли лучше понять его физический смысл и, соответственно, осознанно включить его как важный фактор в принятие решения о дальнейшем поведении. В последние годы появился термин «метадирективный подход к консультированию», как раз отражающий совместное обсуждение имеющейся информации. Принятие семьей решения по результатам консультации - это очень сложный процесс, включающий в себя размышления и переживания пациентов в связи с осуществлением выбора, который пациенты считают для себя наилучшим.

Список литературы

  1. Давиденков СН. Проблема полиморфизма наследственных болезней нервной системы. Клинико-генетическое исследование. Л.: Медгиз, 1934. 138 с.

  2. Гинтер Е.К., Козлова С.И. Организация медико-генетической службы в России // Вестник Российской АМН. 2011. № 9. С. 11-17.

  3. Новиков П.В. Наследственная патология в структуре болезней детского возраста и организация медико-генетической помощи в Российской Федерации // Медицинская генетика. 2008. № 12. С. 3-7.

  4. Широкова В.И., Ходунова А.А., Новиков П.В. Состояние и перспективы развития и совершенствования медико-генетической службы в Российской Федерации // Медицинская генетика. 2010 (приложение). С. 196-197.

  5. Козлова С.И. Медико-генетическое консультирование. Наследственные болезни. Национальное руководство. М.: Издательская группа «ГЭОТАР-Медиа», 2012. С. 777-797.

  6. Мерфи Э.А., Чейз Г.А. Основы медико-генетического консультирования. Пер. с англ. М.: Медицина, 1979.

  7. Прытков А.Н., Гинтер Е.К. Расчеты риска при медико-генетическом консультировании. Учебное пособие. М.: Издательство РМАНПО, 2017. 92 с.

  8. Современное медико-генетическое консультирование / Под редакцией Е.К. Гинтера, С.И. Козловой. М.: Издательство Авторская академия, 2016. 302 с.

  9. Стивенсон А., Дэвисон Б. Медико-генетическое консультирование. М.: Издательство Мир, 1972.

  10. Козлова С.И., Айвазян Е.Б., Киртоки А.Е., Гинтер Е.К. Психологические основы медико-генетического консультирования: учеб. пособие. М.: ГБОУ ДПО РМАПО, 2013. 68 с.

  11. Козлова С.И., Демикова Н.С. Наследственные синдромы и медико-генетическое консультирование. М.: Товарищество научных изданий КМК. Авторская академия, 2007. 448 с.

  12. Наследственные синдромы по Дэвиду Смиту. Атлас-справочник. М.: Практика, 2011. 1024 с.

  13. Gorlin’s syndromes of the head and neck. Oxford, 2010.

  14. Aiton P. Judment and decision making / In: Cognitive Psychology. Ed. by: Braisby N., Gellatly A. Oxford Univ. Press, 2005. P. 400-410.

  15. LeRoy B.S., McCarthy Veach P.M., Bartels D.M. Genetic Counseling Practice: Advanced Concepts and Skills. John Wiley andSons, Hoboken, New Jersey, 2010. 401 p.

  16. Reed S.C. A short history of human genetics in the USA // Am. J. Med. Genet. 1979. Vol. 3. P. 285-295.

  17. Harper P.S. Practical Genetic Counseling. 7th ed. New York: Oxford University Press, 2010.

  18. Young I. Introduction to Risk Calculation in Genetic Counseling. 3th Edition. Oxford University press, 2006.

  19. Scirton H., Patch C., Voelckel M-A. Using a community of practice to develop standards of practice and education for genetic counsellors in Europe // J. Community Genet. 2010. Vol. 1. P. 169-173.

  20. Scirton H., Cordier C., Ingvoldstad Ch. et al. The role of genetic counsellor: a systematic review of research evidence // European J. of Human Genet. 2015. Vol. 23. P. 452-458.

Глава 31. Пренатальная диагностика врожденной и наследственной патологии

ПД представляет собой комплекс мероприятий, позволяющих внутриутробно выявить ПР и наследственные болезни. Основная цель ПД - предоставить родителям информацию о состоянии плода, прогнозе для жизни и здоровья, возможностях лечения и коррекции патологии.

ПР и наследственные заболевания регистрируются у 3-5% новорожденных. ПР могут иметь различную этиологию: от мультифакторной и экзогенной до генетической. Для большого числа изолированных ПР возможна успешная постнатальная коррекция, а для некоторых разработаны методы фетальной хирургии. Те же ПР в составе генетических синдромов могут быть сопряжены с неблагоприятным прогнозом для жизни и здоровья и часто сопровождаются задержкой психомоторного развития. Этим обусловлена необходимость проведения инвазивной ПД с последующим применением генетических методов исследования в случаях диагностики ПР. Беременным, имеющим риск рождения ребенка с наследственными заболеваниями, не сопровождающимися ПР, также показано проведение инвазивной диагностики для получения материала плодного происхождения и молекулярно-генетического исследования. Для некоторых наследственных заболеваний существует возможность терапии, направленной на снижение выраженности симптомов и повышения качества жизни пациента. При этом своевременный пренатальный диагноз имеет важное значение для определения тактики ведения беременности, срока и метода родоразрешения, планирования помощи новорожденному, а также медико-генетического консультирования, включающего психологическую поддержку семьи.

Краткая история развития методов пренатальной диагностики

ПД является относительно молодой и стремительно развивающейся областью медицины, находящейся на стыке генетики и акушерства.

Первый этап развития ПД начался в 60-е гг. XX в., когда впервые были получены клетки фетального происхождения и разработана методика культивирования клеток амниотической жидкости с последующим определением хромосомного набора плода. Исследование проводилось беременным старшей возрастной группы.

В 1970-е гг. в распоряжении акушеров появился ультразвуковой метод исследования, обеспечивший возможность оценки фенотипа плода, разработки критериев диагностики ПР, а также новых методов получения клеток плодного и экстраэмбрионального происхождения. На данном этапе возможности ПД генетической патологии сводились в основном к цитогенетическому методу исследования, поэтому основное внимание уделялось разработке наиболее эффективной стратегии диагностики именно ХА.

Проведение инвазивной диагностики по «традиционным» показаниям (возраст беременной, рождение ребенка с ХА, родительское носительство сбалансированной хромосомной перестройки) не привело к снижению частоты рождения детей с трисомиями. Известно, что риск большинства ХА, в том числе трисомии хромосомы 21 (синдром Дауна), повышается с возрастом матери. Исключение составляют моносомия Х-хромосомы (СШТ), полиплоидия и (микро)структурные хромосомные перестройки. Однако большинство детей с болезнью Дауна (до 80%) рождаются у матерей моложе 35 лет, что обусловлено преобладанием этой возрастной группы среди беременных женщин. Таким образом, для эффективного выявления хромосомной патологии в популяции в целом необходимо обследование всех беременных.

В 1980-е гг. стали активно развиваться скрининговые подходы в ПД. Были обнаружены характерные для наиболее распространенных трисомий изменения уровней материнских сывороточных маркеров и предложены алгоритмы проведения биохимического скрининга.

В 1985 г. B. Benacerraf и соавт. при описании избыточной шейной складки у плодов с синдромом Дауна впервые употребили термин «маркер хромосомной патологии». В дальнейшем список ультразвуковых признаков, которые, не являясь ПР, встречаются чаще у плодов с ХА, чем у здоровых, расширялся. При этом большая часть маркеров ориентирована на выявление трисомии хромосомы 21, встречающейся у новорожденных наиболее часто и зачастую являющейся сложной для ультразвуковой диагностики, так как может не сопровождаться ПР, которые могут быть выявлены пренатально. Однако именно на долю синдрома Дауна приходится 76% всех ХА, зарегистрированных у пациентов с умственной отсталостью. Следующие по частоте встречаемости анеуплоидии (трисомия хромосом 18 и 13), как правило, сопровождаются характерными комплексами пороков и аномалий плода, которые могут быть успешно выявлены. Таким образом, УЗИ стали рекомендовать всем беременным в качестве скринингового.

Описание такого маркера I триместра беременности, как увеличенное воротниковое пространство (ВП), наряду с изучением изменений сывороточных материнских маркеров в ранние сроки беременности, положило начало комбинированному пренатальному скринингу ХА, проводимому в 11-14 нед беременности.

ПР плода и признаки, описанные в качестве маркеров ХА, не являются специфичными для данного вида патологии. Развитие и внедрение в клиническую практику технологий полногеномного анализа, таких как ХМА и высокопроизводительное секвенирование, привело к расширению спектра наследственных болезней, ПД которых стала возможной на основании ультразвуковых находок как во II, так и в I триместре беременности. На сегодняшний день термин «маркеры хромосомных аномалий», использующийся применительно к порокам, аномалиям и особенностям развития, рассматриваемым в качестве показания для проведения инвазивной пренатальной диагностики, теряет свою актуальность, так как определение кариотипа плода становится лишь первым этапом исследования генетического статуса плода. Описаны пренатальные фенотипы множества известных синдромов нехромосомной этиологии, регистрируются новые вариации количества копий ДНК и генные варианты, ассоциированные с комплексами пороков и аномалий развития плода, этиология которых ранее не была известна.

Совершенствование возможностей ультразвуковой диагностики позволяет уже в I триместре беременности выявить значительную часть ПР плода, в том числе пороков сердца. Этим фактом обусловлена современная тенденция перехода от акцента на выявлении ранних маркеров ХА к детальной оценке анатомических структур (рис. 31-1, 31-2 см. цв. вклейку).

Эпоха НИПТ, наступившая в 2014 г., привела к существенному снижению количества инвазивных процедур и потребовала разработки новых алгоритмов обследования беременных с учетом результатов и возможностей этого метода диагностики генетической патологии.

На сегодняшний день к пренатальному скринингу относят также и тестирование супругов на гетерозиготное носительство генных мутаций распространенных и этнически-ассоциированных моногенных болезней.

ПРЕНАТАЛЬНЫЙ СКРИНИНГ НА АНЕУПЛОИДИИ

Тактика современного пренатального скрининга с целью формирования группы риска по анеуплоидии у плода включает анализ определенных биохимических маркеров в сыворотке крови беременных и оценку анатомии плода при УЗИ. Эффективность скрининга определяется его чувствительностью (уровнем выявления патологии) и специфичностью (уровнем ложноположительных результатов). Чем выше чувствительность скрининга, тем меньше количество «пропущенных» случаев патологии. В связи с тем, что от уровня ложноположительных результатов скрининга зависит количество инвазивных процедур и, как следствие, возможных осложнений беременности после инвазивного вмешательства, показатель ложно-положительных результатов крайне важен при оценке качества скрининга.

По результатам скрининга среди беременных можно выделить две основные группы: 1) с положительным результатом скринингового теста, т.е. с высоким риском наличия у плода анеуплоидии и 2) с отрицательным результатом скринингового теста, т.е. с низкой вероятностью наличия у плода анеуплоидии. Скринингположительные (попадание в группу риска), как и скрининготрица-тельные (низкий риск анеуплоидии у плода) результаты вовсе не указывают на наличие или отсутствие трисомии у плода, а лишь классифицируют беременную как имеющую высокий или низкий, по сравнению с общепопуляционным, риск рождения ребенка с ХА. Пациентки из первой группы должны быть направлены на консультацию к генетику для решения вопроса о проведении инвазивной ПД.

В настоящее время существует несколько скрининговых стратегий, имеющих различные уровни точности и информативности.

Скрининг I триместра беременности

Комбинированный скрининг на сегодняшний день является наиболее распространенным, хорошо стандартизированным подходом определения риска ХА и проводится в сроке 11-14 нед, когда копчико-теменной размер плода составляет 45-84 мм. Индивидуальный риск трисомии (как правило, по хромосомам 13, 18 и 21) у плода рассчитывается с учетом таких показателей, как материнский возраст, данные анамнеза (повторные случаи анеуплоидии), вес женщины, количество плодов, а также данных УЗИ плода, включающих копчико-теменной размер и толщину ВП, и значений уровней белков материнской сыворотки [ассоциированного с беременностью плазменного протеина A (PAPP-A) и свободной β-субъединицы хорионического гонадотропина человека (β-ХГЧ)]. Анализ совокупности всех перечисленных данных повышает эффективность скрининга. Каждый фактор, включая биохимические маркеры и толщину воротниковой зоны, оценивается в MoM (Multiples of Median - кратность медиане). Автоматизированный расчет индивидуального риска трисомии у плода на основе совместной статистической обработки данных проводится с использованием специально разрабатываемых компьютерных программ. При проведении скрининга используется пороговое, пограничное значение риска (cut off), условно разделяющее скрининготрицательные и скринингположительные результаты.

Скрининг, основанный на анализе внеклеточной ДНК (НИПТ), является новой стратегией в пренатальной диагностике, успевшей продемонстрировать высокую эффективность в отношении выявления наиболее часто встречающихся анеуплоидий при снижении количества инвазивных процедур. Оценка результатов его применения и возможностей интеграции в существующую модель здравоохранения находится в фокусе внимания специалистов [5].

Скрининг II триместра беременности

При проведении скрининга II триместра беременности риск анеуплоидии у плода рассчитывается с учетом таких показателей, как материнский возраст, вес, наличие диабета и значения уровней белков материнской сыворотки - α-фетопротеина (АФП) и β-ХГЧ (двойной тест). К исследуемым биохимическим маркерам может быть добавлен неконъюгированный эстриол (НЭ) (тройной тест), а также ингибин А (четверной тест).

При использовании четверного теста чувствительность данного скрининга возрастает до 81%, тогда как тройной тест позволяет выявить 69% плодов с ХА.

К другим видам пренатального скрининга, сочетающим тесты I и II триместров беременности, относят следующие.

  • Интегрированный скрининг, который представляет собой комбинацию трех различных тестов: УЗИ в I триместре беременности с измерением ВП и определение уровня сывороточного материнского белка PAPP-A. Затем при повторном заборе образца венозной крови проводится скрининг II триместра беременности, по завершении которого выдается результат всего исследования. В рамках интегрированного скрининга можно выделить сывороточный интегрированный скрининг, проводимый в тех случаях, когда измерение ВП не было проведено в I триместре беременности в силу каких-либо причин.

  • Ступенчатый последовательный скрининг, в рамках которого у беременной женщины рассчитывают два независимых индивидуальных риска при скринингах I и II триместров беременности. При этом расчет риска во II триместре осуществляется независимо от значений, полученных в I триместре беременности. Тактика последующего ведения беременности основывается на результатах значений индивидуального риска при скрининге в I триместре. Беременным, попавшим в скринингположительную группу, проводится инвазивная диагностическая процедура с последующим кариотипированием плода. При низком риске беременная женщина информируется об отрицательных результатах теста, затем проводится дополнительный скрининг II триместра беременности.

  • Контингентный последовательный скрининг, разработанный после появления НИПТ и являющийся альтернативой интегрированному скринингу, заключается в оценке результатов индивидуального риска комбинированного скрининга I триместра беременности. Беременным группы высокого риска рекомендовано проведение инвазивной процедуры с последующим анализом кариотипа плода, тогда как в группе беременных с низким риском проведение дальнейших исследований не требуется. Пациенткам, которые в результате скрининга I триместра составили группу так называемого промежуточного риска (между границами низкого и высокого рисков), рекомендуется проведение НИПТ, по результатам которого принимается решение о целесообразности инвазивной диагностики, или это решение откладывается до получения результатов скрининга II триместра с расчетом комбинированного риска по результатам обоих скринингов. Проведение нескольких скрининговых тестов независимо друг от друга нежелательно, поскольку такая тактика может привести к высокой частоте ложноположительных результатов и неверной оценке риска [6].

Эффективность и преимущества различных видов неинвазивного пренатального скрининга на трисомию хромосомы 21 представлена в табл. 31-1.

image
Таблица 31-1. Характеристики скрининговых тестов на трисомию хромосомы 21 у плода

Примечание: 1 - сроки проведения варьируют в соответствии с местными нормативными документами и рекомендациями.

Следует отметить, что пренатальный скрининг эффективен не только для оценки риска трисомии хромосомы 21 у плода, но также и риска трисомий по хромосомам 13 и 18. Скрининг II триместра беременности при использовании тройного теста позволяет выявлять 60% беременностей плодом с трисомией по хромосоме 18 с очень высокой специфичностью - 0,2% ложноположительных результатов при границе риска ≥1:100, а при интегрированном скрининге чувствительность повышается до 90% с уровнем ложноположительных результатов 0,1%.

В Российской Федерации проведение пренатального скрининга регламентируется приказом МЗ РФ № 1130н от 20.10.2020 г. «О порядке оказания медицинской помощи по профилю «акушерство и гинекология». В сроке 11-14 недель всем беременным проводится УЗИ и определение материнских сывороточных маркеров (PAPP-A и свободной β-субъединицы хорионического гонадотропина) с последующим комплексным расчетом индивидуального риска рождения ребенка с ХА.

Скрининг второго триместра, включающий УЗИ и программный перерасчет риска с учетом его результатов, проводится в сроке беременности 19-21 неделя.

При установлении индивидуального риска 1/100 и более в I или II триместре, а также в случае выявления ПР плода, ассоциированных с ХА, пациентка направляется на медико-генетическое консультирование для решения вопроса о проведении инвазивных методов исследования и определения дальнейшей тактики ведения беременности.

Современные возможности молекулярно-цитогенетической и молекулярно-генетической диагностики вносят коррективы в медико-генетическое консультирование семьи при выявлении комплексов пороков и аномалий развития, не характерных для наиболее часто встречающихся ХА. Интегрирование новых методов исследования в систему ПД является актуальной задачей медицинского сообщества, с учетом как практических, так и исследовательских аспектов.

УЛЬТРАЗВУКОВОЙ СКРИНИНГ

I триместр беременности

В качестве основного ультразвукового скринингового подхода в I триместре беременности используется измерение толщины ВП. Под термином «воротниковое пространство» подразумевается толщина мягких тканей в области затылка и шеи плода. Увеличение толщины ВП является неспецифичным транзиторным феноменом, возникающим как за счет расширения лимфатических капилляров, так и вследствие скопления межклеточной жидкости. Подкожный отек на уровне шеи может быть следствием недостаточного лимфатического дренажа или компонентом сердечно-сосудистой патологии. У большинства плодов с расширенным ВП данный феномен не сопровождается общим отеком, характерным для СШТ. Среди анеуплоидий наиболее часто расширенное ВП наблюдается при трисомии хромосомы 21, однако может отмечаться и при трисомиях хромосом 13, 18, а также при триплоидии.

Стандартизация измерения ТВП чрезвычайно важна для оптимизации выявления плодов с аномальным кариотипом. Минимальный срок беременности, рекомендованный для измерения ТВП, - 11 нед при величине копчико-теменного размера не менее 45 мм, а максимальный - 13 нед и 6 дней при величине копчико-теменного размера не более 84 мм. Именно в этом сроке отмечается наибольшее скопление жидкости в воротниковой области, а возможность корректного измерения ТВП достигает 98-100%. В большинстве случаев ТВП может быть с одинаковым успехом измерена как при трансабдоминальном, так и при трансвагинальном сканировании.

В целом ряде исследований, посвященных диагностической ценности ТВП, в качестве порогового значения (cut off), то есть верхнего предела условной нормы, принималось значение, равное 3 мм. Условность понятия нормы в отношении ВП обусловлена тем, что данный признак не является диагностическим: среди плодов с незначительной ТВП есть плоды с ХА, а среди плодов с расширенным ВП есть значительный процент здоровых. Однако чем больше толщина ВП, тем выше частота хромосомной патологии. На сегодняшний день наиболее чувствительным и специфичным в отношении ХА считается метод оценки порогового значения толщины ВП с использованием 95-го центиля для соответствующего срока. Хорошие результаты продемонстрировал также метод оценки ТВП в МОМ. Такой подход позволяет снизить количество ложноположительных результатов при неизменном уровне выявляемости.

Увеличение ТВП является транзиторным феноменом и разрешается со временем как у здоровых плодов, так и у плодов с ХА. Нормализация ТВП не означает отсутствия патологии. Расширенное ВП является показанием к инвазивной диагностике, независимо от разрешения данного эхографического феномена. В случае его сохранения до II триместра беременности у плода отмечается увеличенная шейная складка. К 20-й неделе беременности толщина шейной складки, как правило, нормализуется у всех плодов, включая таковых с болезнью Дауна.

Расчет риска синдрома Дауна на основании оценки толщины ВП (95% центилей в качестве порогового значения) в сочетании с возрастом беременной позволяет повысить эффективность выявления синдрома Дауна до 91% при частоте ложноположительных результатов 4,9%, если в качестве показания для инвазивной ПД использовать риск 1:300 и более. Если же повысить пороговый риск до 1:100, выявляемость трисомии хромосомы 21 снизится до 82%, однако количество плодов, которые потребуют пренатального кариотипирования, снизится до 2,6%. На сегодняшний день наиболее эффективным является подход, при котором риск ХА рассчитывается с учетом толщины ВП в сочетании с возрастом матери и данными биохимического скрининга. При таком расчете выявляемость ХА в I триместре достигает 87% при частоте ложноположительных результатов равной 5,8%.

Кроме того, увеличение ТВП может отмечаться у плодов с изолированными пороками сердца, диафрагмальной грыжей, дефектами передней брюшной стенки, а также заболеваниями, сопровождающимися нарушением двигательной активности, такими как артрогрипоз, синдром множественных птеригиумов, нервно-мышечная патология и скелетные дисплазии. Данный признак часто отмечается при РАСопатиях и многих других генетических синдромах. Таким образом, выявление расширенного ВП у плода с нормальным кариотипом требует детальной оценки анатомических структур и использования молекулярно-цитогенетических и молекулярно-генетических методов исследования [7].

В качестве ранних маркеров ХА описаны также отсутствие эхографического изображения носовых костей плода, наличие трикуспидальной регургитации, реверсного кровотока в венозном протоке и ряд других.

Современные возможности пренатальной эхографии позволяют осуществить диагностику множества ПР уже в конце I триместра беременности. Наличие ПР и ранней задержки роста плода является показанием для проведения инвазивной диагностики.

ДРУГИЕ МАРКЕРЫ ХРОМОСОМНОЙ АНОМАЛИИ

Задержка роста плода

Параметры роста плода, в первую очередь оценка копчико-теменного размера, в ранние сроки беременности имеют важное значение для оценки риска ХА.

В меньшей степени это относится к трисомии хромосомы 21, при которой размеры плода, как правило, соответствуют норме, а также к числовым ХА с вовлечением половых хромосом. Исключение составляет моносомия Х: при данном виде патологии может отмечаться незначительное замедление роста в конце I триместра беременности. Для трисомии хромосомы 13 характерно умеренное отставание показателей роста, при трисомии хромосомы 18 и триплоидии ранняя задержка роста плода является характерным признаком.

Частота сердечных сокращений

Было показано, что у плодов с трисомией хромосомы 21 частота сердечных сокращений, как правило, выше, чем у здоровых, а при трисомии хромосомы 18 и триплоидии отмечается снижение частоты сердечных сокращений по сравнению с нормативными значениями. У плодов с трисомией хромосомы 13 и моносомией Х отмечается тахикардия. При этом частота сердечных сокращений является показателем, не зависящим от ТВП. Однако чувствительность частоты сердечных сокращений в отношении трисомии хромосомы 21 невелика и составляет примерно 20%.

Показатели кровотока в венозном протоке

До 80% плодов с синдромом Дауна и лишь 5% плодов с нормальным кариотипом демонстрируют патологическую форму кривой скорости кровотока в венозном протоке. На сегодняшний день данный маркер не входит в протокол скринингового УЗИ, но может применяться в специализированных центрах в ситуациях, требующих уточнения индивидуального риска.

Оценка трикуспидальной недостаточности

Исследования последних лет, направленные на поиск новых ранних маркеров трисомии хромосомы 21, продемонстрировали ассоциацию между наличием трикуспидальной регургитации у плода в сроках 11-13 нед 6 дней и хромосомными болезнями, в том числе трисомией 21. Данный признак может быть успешно оценен более чем у 90% плодов. Трикуспидальная регургитация была выявлена у 65% плодов с трисомией хромосомы 21, у 53% плодов с трисомией хромосом 13 и 18 и лишь у 8,5% плодов с нормальным кариотипом. Отмечена взаимосвязь между наличием трикуспидальной регургитации и ТВП. Регургитация чаще выявляется у плодов с пороками сердца и не коррелирует со значениями материнских сывороточных маркеров. Оценка трикуспидальной регургитации не входит в протокол скринингового исследования. Современные возможности непосредственной визуализации интракардиальных структур и ранней диагностики пороков сердца плода снижают актуальность оценки трикуспидальной регургитации.

Носовая кость

В сроки проведения скринингового исследования профиль успешно визуализируется более чем у 95% плодов. Кости носа не определяются у 69% плодов с трисомией хромосомы 21, у 50% плодов с трисомией 18 хромосомы и у 30% плодов с трисомией 13 хромосомы и лишь у 1,4% плодов с нормальным кариотипом. При учете визуализации костей носа при проведении комбинированного скрининга выявляемость синдрома Дауна повышается до 97% при частоте ложноположительных результатов 5%.

В качестве ультразвуковых маркеров ХА, в первую очередь синдрома Дауна, рассматриваются также размер верхней челюсти плода, который примерно у 50% плодов с трисомией 21 хромосомы меньше, чем у здоровых плодов с аналогичным значением копчико-теменного размера, а также лицевые углы (фронто-максиллярный и мандибуло-максиллярный).

Экстраэмбриональные структуры

Структура плаценты

Пожалуй, единственной особенностью строения плаценты, влияющей на оценку риска ХА, является наличие в ее структуре множественных жидкостных включений. Такая ультразвуковая картина (плацента «в виде швейцарского сыра») напоминает пузырный занос, обусловлена очаговой псевдокистозной дегенерацией ворсин хориона и характерна для диандрического типа триплоидии, а также некоторых генетических синдромов нехромосомной этиологии.

Кисты пуповины

Кисты пуповины часто сопутствуют трисомии хромосомы 18 и могут визуализироваться начиная с 9 нед беременности. Однако данный маркер редко выступает в качестве изолированного показания для проведения пренатального кариотипирования: проведение инвазивной диагностики не рекомендуется до 11 нед, а к этому сроку беременности у большинства плодов с синдромом Эдвардса уже выявляются другие маркеры хромосомной патологии.

Единственная артерия пуповины

Аплазия одной из артерий пуповины встречается у 1% новорожденных и может быть диагностирована уже в конце I триместра беременности. Как и во II триместре беременности, единственная артерия пуповины в изолированном виде не является показанием к определению хромосомного набора плода.

II триместр беременности

Некоторые пороки и аномалии развития плода, а также маркеры хромосомной патологии могут встречаться при различных видах ХА. Например, шейная лимфангиома, наиболее характерная для моносомии Х (СШТ), описана и при трисомии хромосом 21 и 18. Дефекты невральной трубки встречаются при трисомии хромосомы 18 и при триплоидии. Гипоплазия мозжечка может быть проявлением трисомии хромосом 21 и 18. Кроме того, большинство ПР, выявляемых у плодов с ХА, могут встречаться в изолированном виде, а также при синдромах нехромосомной этиологии.

Комплексы пороков и аномалий развития, характерные для наиболее распространенных ХА, являются на сегодняшний день наиболее изученными и во многих случаях узнаваемыми. Определение нормального кариотипа у плода с пороками и аномалиями развития требует использования молекулярно-цитогенетических и молекулярно-генетических методов исследования.

ТРИСОМИЯ ХРОМОСОМЫ 21

Пороки развития при трисомии хромосомы 21

Порок сердца выявляется у каждого третьего плода с болезнью Дауна. Наиболее часто встречаются дефекты межжелудочковой перегородки и атриовентрикулярная коммуникация (как полная, так и неполная формы).

Непроходимость двенадцатиперстной кишки выявляется у 6-7% новорожденных с болезнью Дауна и включает как случаи ее атрезии, так и непроходимость вследствие особенности строения поджелудочной железы (кольцевидная поджелудочная железа). Частота встречаемости ХА в случае пренатального выявления этого вида ПР достигает 50%, а при сочетании с другими пороками и маркерами ХА - 65%. Использование высокой кишечной непроходимости в качестве показания для инвазивной диагностики затруднено тем, что характерная эхографическая картина данного ПР обычно формируется после 20 нед беременности.

Вентрикуломегалия встречается примерно у 5% новорожденных с болезнью Дауна. Как правило, она не является выраженной. ХА выявляются у 13% плодов с вентрикуломегалией, в большинстве случаев - в сочетании в другими ПР и маркерами.

Существуют также «мягкие» маркеры трисомии 21 хромосомы.

Другие проявления трисомии хромосомы 21

Избыток мягких тканей в области задней поверхности шеи - признак, характерный для новорожденных с болезнью Дауна. Избыточная шейная складка определяется примерно у 40% плодов с трисомией хромосомы 21 в сроке беременности 15-19 нед. Использование в качестве порогового значения размера шейной складки 6 мм позволяет выявить 33% плодов с трисомией 21 при 0,1% ложноположитель-ных результатов, а снижение порогового значения до 5 мм позволяет достичь чувствительности 77,8% при частоте ложноположительных результатов, составляющей 2%.

Длина бедра

Несоответствие длины бедренной и плечевой костей другим фетометрическим параметрам сопряжено с повышением риска трисомии хромосомы 21. Длина бедренной кости входит в число обязательных измерений при скрининговом УЗИ во II триместре беременности, что делает этот маркер особенно ценным.

Длина плеча

Длина плеча при трисомии хромосомы 21 демонстрирует еще большую степень несоответствия, чем длина бедра, поскольку в меньшей степени подвержена изменениям при ранних проявлениях асимметричной формы задержки роста плода.

Пиелоэктазия

Расширение лоханок почек до 4 мм и более отмечается у каждого четвертого плода с синдромом Дауна. Изолированная пиелоэктазия во II триместре беременности, как правило, является транзиторной, наблюдается почти у 3% здоровых плодов и не рассматривается в качестве показания для пренатального кариотипирования.

Гиперэхогенный кишечник

Повышение эхогенности кишечника во II триместре беременности отмечается у 0,6% всех плодов и у 5% плодов с синдромом Дауна. В случае выявления маркера в изолированном виде проведение инвазивной диагностики не показано.

Интракардиальные эхогенные включения

Эхогенные включения в структуре папиллярных мышц отмечаются у 2% здоровых плодов. При трисомии хромосомы 21 данный признак присутствует в 16% случаев. Еще выше частота обнаружения интракардиальных эхогенных включений при трисомии хромосомы 13 (до 39%).

В случае выявления маркера в изолированном виде частота ХА практически не отличается от популяционной для соответствующей возрастной группы и не является показанием для проведения инвазивной диагностики.

Илиакальный угол

Ширина илиакального угла при синдроме Дауна выше, чем у здоровых детей. Этим обусловлены попытки использования этого признака в качестве маркера трисомии 21 хромосомы. Среднее значение илиакального угла для плодов с нормальным кариотипом составляет 63,1±20,3°, в то время как при трисомии хромосомы 21 - 80±19,7°.

Брахицефалическая форма черепа и размер лобных долей мозга

Переднезадний размер лобных долей мозга у детей с синдромом Дауна меньше, чем у здоровых. При проведении скринингового УЗИ чаще обращает на себя внимание форма головы, являющаяся следствием гипоплазии лобных долей мозга.

Макроглоссия

Макроглоссия часто наблюдается у новорожденных с синдромом Дауна. Во II триместре беременности данный признак отмечается у 10% плодов с трисомией хромосомы 21, но может отмечаться и при других генетических синдромах, например, при синдроме Видеманна-Беквита.

Вертикальный размер ушной раковины

Вертикальный размер ушных раковин у плодов с синдромом Дауна достоверно меньше, чем у здоровых. Несмотря на высокую чувствительность (70-80%) при частоте ложноположительных результатов 8%, размер ушной раковины на сегодняшний день не входит в число обязательных фетометрических измерений, однако имеет значение в комплексной оценке фенотипа плода при наличии других маркеров ХА.

Особенности строения кистей и стоп

Брахимезофалангия V пальца кисти и «сандалевидная щель» стопы часто отмечаются у плодов с синдромом Дауна во II триместре беременности. Данные признаки не имеют самостоятельного диагностического значения, но учитываются при подозрении на наличие трисомии хромосомы 21.

Ультразвуковые маркеры и риск трисомии хромосомы 21

Внимание к ультразвуковым маркерам существенно влияет на оценку генетического риска и тактику ведения беременности. Так, вероятность наличия трисомии хромосомы 21 у плода 35-летней пациентки составляет 5,5:1000. При отсутствии эхографических маркеров риск снижается до 1,5:1000. При отсутствии ПР, нормальной толщине шейной складки и нормальной длине плечевой кости риск трисомии хромосомы 21 для беременной 39 лет, имеющей возрастной риск 1:100, составляет 1:292. В обоих случаях риск оказывается ниже порогового (1:250), принятого в качестве показания для пренатального кариотипирования.

Современные ультразвуковые технологии существенно облегчают задачу оценки фенотипических особенностей: объемная реконструкция позволяет увидеть плод практически с той же степенью реальности, которая ранее была доступна только после рождения (рис. 31-3, см. цв. вклейку).

ТРИСОМИЯ ХРОМОСОМЫ 13

Трисомия хромосомы 13 (синдром Патау), как правило, сопровождается грубыми ПР, многие из которых могут быть диагностированы уже в конце I триместра беременности. Наиболее часто встречаются пороки голопрозэнцефалической группы, пороки сердца, мочевыделительной системы, постаксиальная полидактилия кистей и стоп.

Пороки развития головного мозга

При трисомии хромосомы 13 наиболее часто встречается голопрозэнцефалия. Частота обнаружения ХА в целом при голопрозэнцефалии составляет 33%, при этом в наблюдениях изолированного порока ХА встречаются значительно реже (4%). Трисомия хромосомы 13 может также сопровождаться затылочным энцефа-лоцеле, вентрикуломегалией и аномалиями задней черепной ямки.

Пороки развития лицевого черепа

Аномальное строение лицевых структур (срединные лицевые расщелины, аплазия костей носа, пробосцис, циклопия, микрофтальмия) часто присутствуют при трисомии хромосомы 13 в качестве пороков голопрозэнцефалической группы.

Пороки сердца

Пороки сердца наблюдаются более чем у 90% плодов с трисомией хромосомы 13. Наиболее часто встречаются дефекты перегородок, однако в большинстве случаев они являются компонентом сложных пороков с вовлечением магистральных сосудов. Пороки сердца при синдроме Патау крайне редко бывают единственной находкой при УЗИ во II триместре беременности.

Пороки опорно-двигательного аппарата

Для трисомии хромосомы 13 наиболее характерна полидактилия, как пост-, так и преаксиальная. Этот вид ПР наблюдается более чем у 90% плодов с синдромом Патау. Обычно полидактилия является двусторонней, чаще верхней, хотя может наблюдаться и на стопах плода.

Пороки мочевыделительной системы

ПР почек и мочеточников наблюдаются более чем у 60% плодов с трисомией хромосомы 13. Почки плода с синдромом Патау часто увеличены в размерах, эхогенность их повышена. Такие изменения обусловлены повышенной дольчатостью и наличием микрокист, отражающими гиперпластические и диспластические изменения, специфичные именно для трисомии хромосомы 13.

Задержка роста плода

Частота выявления ХА при задержке роста плода составляет 19%. При этом в случае выявления ПР плода она достигает 40%. Большинство новорожденных с трисомией хромосомы 13 имеют низкую массу тела при рождении. Задержка роста при данном виде ХА часто манифестирует уже в конце I триместра беременности. В этом случае плоды часто погибают внутриутробно.

ТРИСОМИЯ ХРОМОСОМЫ 18

Трисомия хромосомы 18 (синдром Эдвардса), как правило, сопровождается множественными ПР, большинство из которых могут быть выявлены во II, а некоторые - и в конце I триместра беременности. Наиболее часто отмечаются ПР задней черепной ямки, пороки сердца, атрезия пищевода, омфалоцеле и радиальные дефекты. У большинства плодов отмечается характерная установка пальцев кисти и особенность формы стоп.

Пороки и аномалии развития головного мозга

Аномалии задней черепной ямки

Аномалии задней черепной ямки являются наиболее часто диагностируемыми во II триместре беременности у плодов синдромом Эдвардса и встречаются при этом виде ХА примерно в 15% наблюдений. В основном они представлены гипоплазией мозжечка, гипоплазией/агенезией червя мозжечка, в ряде случаев сопровождающейся аномалией Денди-Уокера. Среди плодов, имеющих кисту задней черепной ямки, частота выявления ХА составляет примерно 44%.

Кисты сосудистых сплетений

Кисты сосудистых сплетений присутствуют у каждого третьего плода с трисо-мией хромосомы 18, однако в изолированном виде не являются показанием для инвазивной ПД, так как нередко встречаются у здоровых плодов.

Пороки развития лицевого черепа

Лицевые расщелины имеются лишь у каждого десятого плода с трисомией хромосомы 18 и представлены преимущественно расщелинами нёба, ультразвуковая диагностика которых представляется сложной задачей. Среди других аномалий следует отметить микрогению и микрогнатию, которые не являются специфичными для ХА и не имеют самостоятельного диагностического значения, однако могут быть учтены при комплексной оценке фенотипа плода с подозрением на трисомию хромосомы 18.

Пороки сердца

Пороки сердца наблюдаются более чем у 90% плодов с трисомией хромосомы 18. Наиболее часто встречаются дефекты межжелудочковой перегородки (до 80%). Высока частота клапанных пороков (до 25%). И те и другие в большинстве наблюдений являются компонентами сложных пороков сердца. Во II триместре беременности типичным для синдрома Эдвардса является двойное отхождение магистральных сосудов от правого желудочка сердца. Диагностика именно этого вида порока сердца при задержке роста плода зачастую позволяет заподозрить наличие у плода трисомии хромосомы 18.

Атрезия пищевода

Среди плодов, у которых при динамическом наблюдении отсутствует эхогра-фическое изображение желудка, ХА выявляются более чем в 80%. В большинстве случаев они представлены трисомией хромосомы 18. Атрезия пищевода, как правило, сопровождающаяся трахеопищеводным свищом, присутствует у 10% новорожденных с синдромом Эдвардса. Во II триместре беременности частота атрезии пищевода при трисомии 18 выше.

Диафрагмальная грыжа

Частота выявления ХА при диафрагмальной грыже составляет 18%. В случаях изолированной диафрагмальной грыжи вероятность обнаружения ХА невелика (2%), а витальный прогноз после успешной хирургической коррекции может быть благоприятным.

Омфалоцеле

Омфалоцеле относится к числу корригируемых ПР с благоприятным прогнозом, если не является проявлением хромосомной патологии или генетического синдрома нехромосомной этиологии. Частота выявления ХА при омфалоцеле составляет около 30%, повышаясь до 46% при сочетании данного вида ПР с другими эхографическими находками. Наиболее часто диагностируется трисомия хромосомы 18. При этом у плодов с ХА омфалоцеле имеет незначительный размер, а печень располагается интракорпорально, то есть не входит в состав грыжевого мешка.

Пороки мочевыделительной системы

ПР почек и мочеточников наблюдаются более чем у половины плодов с три-сомией 18, однако они не являются специфичными и представлены в основном подковообразной почкой и удвоением чашечно-лоханочной системы. В конце I и начале II триместра встречается инфравезикальная обструкция мочевыделитель-ной системы.

Пороки опорно-двигательного аппарата

Радиальный дефект

Аплазия и гипоплазия I пальца кисти, иногда сопровождающаяся аплазией или гипоплазией лучевой кости, встречается примерно у 14% новорожденных с трисомией хромосомы 18. Патология лучевой кости сопровождается формированием лучевой косорукости: флексорным положением кисти и ее медиальным отклонением.

Положение пальцев кисти

Наряду с флексорным положением кисти для трисомии хромосомы 18 характерно приведение II и V пальцев кисти, которые расположены поверх II и III и согнуты в I межфаланговом суставе. Данный признак присутствует практически у всех плодов с синдромом Эдвардса, а его выявление, как правило, не составляет труда и оказывается полезным при комплексной оценке фенотипа.

«Стопа-качалка»

Более 80% плодов с трисомией хромосомы 18 имеют характерную форму стопы с резко выступающей пяткой и провисающим сводом (так называемая «стопа-качалка»).

Задержка роста плода

Большинство новорожденных с трисомией хромосомы 18 имеют низкую массу при рождении. Задержка роста при данном виде ХА может наблюдаться уже в конце I триместра беременности и является облигатным проявлением синдрома Эдвардса во II и в III триместре даже при отсутствии грубых ПР.

Многоводие

Многоводие является следствием многих ПР плода, особенно тех, которые приводят к нарушению заглатывания жидкости. К их числу относятся лицевые расщелины и атрезия пищевода.

ТРИПЛОИДИЯ

Задержка роста плода

Ранняя асимметричная задержка роста является основным и облигатным признаком дигинического типа триплоидии и выявляется значительно раньше, чем ПР, также в большинстве наблюдений присутствующие при данной патологии. Для диандрического типа триплоидии характерны симметричная задержка роста плода и типичные изменения плаценты. Большинство плодов с триплоидией элиминируются в I и II триместрах беременности.

Неинвазивное пренатальное тестирование

НИПТ представляет собой исследование коротких фрагментов внеклеточной ДНК в плазме беременных женщин. Основным источником циркулирующей в материнской крови ДНК плода являются клетки ТБ, подвергающиеся апоптозу. Внеклеточная ДНК плода, с одной стороны, является достаточно стабильной, что позволяет выявлять ее в материнской плазме, а с другой- быстро элиминируется из крови женщины после родов, что делает ее специфичной только для данной беременности. Именно с выделением и анализом внеклеточной ДНК плода связаны развитие методов неинвазивной диагностики генетических заболеваний у плода и разработка новых подходов в скрининге на анеуплоидии.

Следует отметить, что диагностика анеуплоидий при анализе внеклеточной ДНК плода, в противоположность неинвазивной ПД моногенных заболеваний, пола и резус-статуса плода при беременности с высоким риском резус-иммунизации, основанной на различии геномов матери и плода, значительно осложняется тем фактом, что фрагменты ДНК-последовательностей хромосом плода неотличимы от материнских. Тем не менее было установлено, что в плазме женщин, беременных плодом с трисомией по хромосоме 21, отмечается более высокая концентрация ДНК-фрагментов хромосомы 21 по сравнению с таковой в плазме женщин, беременных нормальным, эуплоидным, плодом. Поэтому одним из подходов в НИПТ на анеуплоидии является определение количества фрагментов внеклеточной ДНК плода в общем пуле внеклеточной ДНК в материнской плазме. При таком количественном подходе внеклеточная ДНК, выделенная из плазмы беременной женщины, секвенируется, а затем определяется принадлежность каждой молекулы к той или иной хромосоме на основании сравнения с референсным геномом человека. При наличии у плода трисомии по какой-нибудь хромосоме количество молекул, полученных от этой хромосомы, является более высоким, чем в эуплоидном образце. Например, при беременности нормальным плодом и 10% концентрации внеклеточной ДНК плода в материнской плазме общий пул внеклеточной ДНК для каждой хромосомы будет содержать по 90% материнской и 10% плодной фракции. В случае беременности плодом с синдромом Дауна вклад внеклеточной ДНК плода от хромосомы 21 увеличится на 50%, т.е. составит 15%. Таким образом, концентрация общей внеклеточной ДНК увеличится до 105% за счет вклада внеклеточной ДНК из дополнительной копии хромосомы 21 (90% материнской и 15% плодной фракции).

Учитывая, что внеклеточная ДНК плода составляет в среднем всего лишь около 10% всей материнской внеклеточной ДНК, требуется высокая точность анализа, чтобы определить ее действительный избыток. Наиболее эффективными при таком количественном анализе являются технологии высокопроизводительного секвенирования, позволяющие идентифицировать и подсчитать несколько миллионов фрагментов ДНК от всех хромосом и обнаружить избыточную или недостаточную представленность любой хромосомы.

Независимые клинические исследования при использовании высокопроизводительного секвенирования в НИПТ, проведенные в группе беременных с высоким риском по трисомии хромосомы 21 у плода, продемонстрировали высокую чувствительность методов, близкую к 100%, при уровне ложноположительных результатов менее 1%. Однако этот подход оказался менее чувствительным для детекции трисомии хромосом 13 и 18 у плода.

Альтернативным подходом к анализу внеклеточной ДНК при НИПТ на анеуплоидию является исследование SNP, при котором определяют число копий хромосом путем поиска аллельных различий. По данным метаанализа, проведенного в 2014 г. Gil и соавт., в котором объединены результаты большого количества проведенных исследований, было установлено, что при НИПТ на трисомию хромосомы 21 чувствительность составляет 99%, специфичность - 99,92%, на трисомию хромосомы 18 - 96,8 и 99,85% и на трисомию хромосомы 13 - 92,1 и 99,8% соответственно. Следует отметить, что подавляющее большинство этих исследований проводились в группе беременных высокого риска по анеуплоидии у плода, чем, по-видимому, объясняется столь высокая эффективность данной технологии.

Несмотря на значительные успехи, достигнутые в НИПТ, связанные с внедрением высокотехнологичных методов исследования, широкое внедрение этой технологии ограничивается на сегодняшний день высокой стоимостью анализа. Кроме того, при количественном подходе к анализу внеклеточной ДНК большое значение имеет содержание ДНК плодного происхождения в материнской плазме, так называемая плодная фракция. Чем выше концентрация плодной фракции, тем более эффективным является НИПТ. Как уже упоминалось выше, в сроке беременности 11-13 нед средняя концентрация внеклеточной ДНК плодного происхождения в материнской плазме составляет около 10%. При более низкой концентрации плодной фракции высока вероятность получения ложноотрицательных результатов, например, при проведении НИПТ в ранние сроки беременности (до 10 нед беременности), когда плодная фракция в материнской плазме составляет менее 4%. Кроме того, на концентрацию внеклеточной ДНК плода в материнской плазме оказывает влияние масса тела беременной: повышение массы тела ассоциировано с уменьшением концентрации плодной фракции, вероятно, вследствие эффекта ее разбавления при увеличении объема циркулирующей крови, что также может приводить к ложноотрицательным результатам.

Недавние исследования показали, что низкая концентрация плодной фракции может быть предиктором наличия анеуплоидии у плода. Так, среди 80 из 1064 образцов материнской плазмы, проанализированных с использованием SNP-технологии, в которых невозможно было получить результат НИПТ из-за очень низкой концентрации плодной фракции, в 22% случаев у плода была анеуплоидия. Поэтому необходимо прицельное мониторирование всех случаев, когда результат НИПТ было невозможно получить из-за низкого содержания плодной фракции внеклеточной ДНК в материнской плазме. Как правило, таким беременным предлагается повторный тест или инвазивная диагностическая процедура. Однако следует помнить, что повторное проведение НИПТ может отсрочить проведение диагностической процедуры до срока беременности, когда ее выполнение уже будет нецелесообразно.

Причиной ложноположительных результатов могут быть ограниченный плацентой мозаицизм, резорбция двойни, наличие соматического хромосомного мозаицизма по половым хромосомам (45,X/46,XX, 47,XXX/46.XX) или онкологического заболевания у самой беременной. Все эти факторы необходимо учитывать для корректной интерпретации результатов количественного анализа при проведении НИПТ на анеуплоидию.

Концентрация плодной фракции также может увеличиваться при многоплодной беременности. Многоплодие как таковое затрудняет интерпретацию полученных при НИПТ данных, поскольку вклад ДНК каждого близнеца в общую плодную фракцию различен и не может быть четко оценен, что может приводить к ложноотрицательным результатам. Тем не менее использование НИПТ при многоплодной беременности возможно.

На сегодняшний день установлено, что НИПТ для наиболее частых анеуплоидий у плода имеет очень высокую чувствительность и специфичность (табл. 31-2).

image
Таблица 31-2. Чувствительность и специфичность неинвазивного пренатального тестирования для наиболее частых анеуплоидий

Однако эти данные получены на основании исследований в группе беременных с высоким риском анеуплоидии у плода. Более информативным, чем чувствительность и специфичность, показателем точности теста является прогностическая ценность положительного результата (ПЦПР) (positive predictive value - PPV), т.е. вероятность наличия анеуплоидии у плода беременной с положительным результатом НИПТ (группа высокого риска). Понятно, что такая вероятность не может быть одинаковой для беременных молодого (группа низкого риска) и старшего возраста (группа высокого риска) (табл. 31-3).

image
Таблица 31-3. Прогностическая ценность положительного результата НИПТ в зависимости от материнского возраста (адаптировано из [6])

ПЦПР ниже в общей группе беременных, так как вероятность наличия анеуплоидии у плода в этой группе соответственно также ниже, чем в группе высокого риска. Так, при риске трисомии 21 у плода 1:8 чувствительность и специфичность теста составляют 99,7 и 99,9% соответственно, при впечатляюще высокой ПЦПР - 97,94%. Но при риске 1:200-1000 ПЦПР снижается до 63%. Низкая популяционная частота трисомии по хромосомам 13 и 18 (1,4:10 000 и 2,3:10 000 соответственно) значительно снижает ПЦПР для этих анеуплоидий. Поэтому при результатах НИПТ, указывающих на высокий риск анеуплоидии у плода, решение о прерывании беременности ни в коем случае не должно основываться только на этих данных, и необходимо последующее проведение инвазивной ПД. Тем не менее, хотя использование НИПТ в когорте беременных с a priori низким риском по анеуплоидии у плода ассоциировано с более низкой ПЦПР по сравнению с группой беременных высокого риска и приводит к большей частоте ложноположительных результатов, скрининг на основе оценки внеклеточной ДНК плода превосходит по чувствительности и специфичности традиционный материнский сывороточный скрининг.

Современные тенденции в пренатальном скрининге

В настоящее время внедрение методов НИПТ позволяет существенно менять стратегию скрининга на анеуплоидию в целом. С развитием технологий НИПТ стратегия пренатального скрининга на анеуплоидию может осуществляться по трем основным сценариям.

  • Проведение неинвазивного тестирования в качестве второго скрининга после комбинированного скрининга I триместра беременности только женщинам, попавшим в группу риска по анеуплоидии у плода по его результатам, что позволит значительно уменьшить потребность в проведении инвазивных диагностических процедур. Однако такая стратегия не повысит значительно чувствительность скрининга, поскольку беременным из скрининготрицательной группы неинвазивное тестирование проводиться не будет.

  • Замещение комбинированного скрининга I триместра неинвазивным тестированием. По сравнению с вышеупомянутой, такая стратегия является более предпочтительной, поскольку позволит выявлять большее количество плодов с анеуплоидией в более ранние сроки беременности. Однако переход на данную стратегию в качестве национальной скрининговой программы требует дальнейшего исследования ее клинической и экономической обоснованности [8].

  • Проведение неинвазивного тестирования в группе беременных промежуточного риска в рамках контингентного скрининга. Беременным, которые в результате скрининга I триместра составили группу так называемого промежуточного риска, будет предложено НИПТ в качестве второго скринингового теста. Пациенткам, относящимся к группе высокого риска, целесообразно рекомендовать проведение инвазивной ПД, поскольку на сегодняшний день положительный результат НИПТ требует подтверждения цитогенетическим методом исследования. Предполагается, что такой подход приведет к повышению чувствительности и специфичности пренатального скрининга на анеуплоидии у плода.

Открытие факта присутствия внеклеточной ДНК плода в материнской плазме, развитие и широкое внедрение методов высокопроизводительного секвенирова-ния привели к тому, что многие беременные, попадающие в категорию промежуточного или низкого риска по результатам традиционного скрининга, для исключения наиболее частых анеуплоидий у плода выбирают НИПТ, обладающий более высокой чувствительностью и специфичностью. Возможность использования НИПТ в последние годы привела к существенному снижению количества инвазивных диагностических процедур. Негативным следствием подобной тенденции являются невыявленные случаи хромосомной патологии у плода, которые могут быть диагностированы только при стандартном кариотипировании или ХМА.

В дополнение к скринингу на наиболее частые анеуплоидии в некоторых лабораториях проводится НИПТ на трисомии по хромосомам 16 и 22, которые несовместимы с жизнеспособностью плода. Однако проведение такого тестирования не может быть рекомендовано, поскольку эффективность выявления и уровень ложноположительных результатов для данных трисомий в настоящее время не установлены [6].

Все более широкое распространение НИПТ потребовало уточнения роли ультразвуковой диагностики в выявлении ХА. УЗИ должно проводиться в установленные сроки независимо от результата НИПТ. Если у плода выявлены ПР, нормальный результат НИПТ не отменяет необходимость инвазивной диагностики. Наличие «мягких» маркеров ХА при отсутствии ПР не требует инвазивной диагностики при низком риске по результатам НИПТ [9].

В настоящее время ведется разработка протоколов НИПТ для отдельных микроделеционных и микродупликационных синдромов, приводящих к сегментному хромосомному дисбалансу. Хотя микроделеционные и микродупликационные синдромы сами по себе являются редкими ХА, суммарно они являются причиной довольно значительной группы хромосомных болезней, составляющей 1-2% среди всех новорожденных с множественными врожденными аномалиями развития. Так, например, синдромы делеции 22q11.2 регистрируются с частотой 1:1000-3000 новорожденных, что сопоставимо с частотой трисомии по хромосоме 21. Кроме того, в отличие от анеуплоидии, микроделеционные и микродупликационные синдромы не коррелируют с материнским возрастом. Расширение возможностей НИПТ, от детекции анеуплоидий до выявления субмикроскопических микроделеционных и микродупликационных синдромов, является перспективным направлением развития пренатального скрининга.

Существовали определенные опасения, что высокий уровень ложноположительных результатов НИПТ в выявлении микроделеций у плода будет противоречить основному достоинству такой технологии в контексте неинвазивного пренатального скрининга как снижение количества инвазивных процедур. Так, по результатам нескольких клинических исследований, расширенное НИПТ на синдромы делеции 22q11.2, Прадера-Вилли/Энжельмена, «кошачьего крика», микроделеции 1p36 продемонстрировало низкие или средние уровни ПЦПР.

Тем не менее, развитие технологий секвенирования и биоинформатического анализа позволило достичь высокой чувствительности и специфичности, например, для синдрома делеции 22q11.2, а также близкой к 100% чувствительности выявления субмикроскопических вариаций числа копий ДНК размером от 5 млн п.н. до 10 млн п.н. у плода.

В результате активных дебатов по поводу использования расширенного НИПТ в 2016 году было принято решение о том, что такой подход нецелесообразен до тех пор, пока не будет улучшены показатели чувствительности и специфичности при клинических исследованиях с участием большой когорты беременных женщин [10]. Эта концепция не изменилась и на сегодняшний день. Оптимальным подходом для выявления субмикроскопических вариаций числа копий участков ДНК у плода является инвазивная диагностика с использованием метода ХМА [6].

Расширенный скрининг на гетерозиготное носительство генных мутаций

В контексте пренатального скрининга наследственных заболеваний в настоящее время принято также рассматривать программы универсального скрининга будущих родителей на гетерозиготное носительство мутантных генов распространенных и этнически ассоциированных аутосомно-рецессивных заболеваний, что позволяет идентифицировать супружеские пары, имеющие высокую вероятность (25%) рождения больного ребенка. Такие пары впоследствии могут выбрать либо преимплантационную, либо пренатальную генетическую диагностику для предупреждения рождения ребенка с наследственным заболеванием. Профессиональные сообщества рекомендуют проведение такого репродуктивного скрининга только для ограниченного типа нозологических форм наследственной патологии, а именно или для заболеваний, распространенных в общей популяции (например, СМА, муковисцидоз и т.д.), или для этнически ассоциированных заболеваний (например, талассемия, серповидноклеточная анемия, болезни евреев ашкенази), исходя из степени тяжести клинического течения заболевания, возраста его манифестации и возможности проведения терапии или преимплантационной диагностики дибо ПД. Однако важным ограничением такой стратегии является основная ориентация генетического скрининга на тестирование наиболее распространенных заболеваний, что приведет к снижению активности в отношении выявления носительства мутантных генов более редких наследственных болезней. Чтобы преодолеть такие ограничения, развиваются новые высокопроизводительные методы, которые позволяют тестировать множество известных генов, ассоциированных с заболеваниями, в одном, расширенном тесте на носительство мутантных аллелей независимо от этнического происхождения партнеров. Различные коммерческие фирмы разрабатывают в настоящее время подобного рода расширенные «панэтнические» скрининговые панели, включающие также возможность оценки вариаций числа копий участков ДНК и скрининга женщин на носительство мутаций в генах, ассоциированных с X-сцепленными заболеваниями. Хотя преимущество таких панелей очевидно, существенным ограничением их применения является высокая стоимость. Кроме того, поскольку число генов, включенных в эти панели, значительно увеличено, и это с неизбежностью приведет к повышению частоты идентифицированных носителей мутантного гена в скринированной популяции, вероятность того, что оба репродуктивных партнера будут нести мутантный ген, крайне низка.

Инвазивные методы пренатальной диагностики

ХА, микроделеционные синдромы и моногенные заболевания могут быть диагностированы при исследовании тканей фетального или экстраэмбрионального происхождения, которые можно получить посредством проведения инвазивных процедур. Основными из них являются амниоцентез, аспирация ворсин хориона и кордоцентез. Все инвазивные процедуры проводятся под контролем УЗИ [11]. Выбор инвазивной диагностической процедуры определяется сроком беременности, видом необходимого исследования, а также возможностями лаборатории, в которой будет проводиться исследование, с учетом пожеланий семьи.

Амниоцентез

Амниоцентез является методом получения околоплодных вод и может быть осуществлен начиная с 15-й недели беременности. Процедура проводится трансабдоминальным доступом с использованием иглы 20-22 G и имеет минимальное количество осложнений (0,1%). При отсутствии иного доступа возможно проведение амниоцентеза трансплацентарно, однако желательно по возможности его избегать.

Аспирация ворсин хориона

Аспирация ворсин хориона является методом получения клеток ТБ и проводится после 10 нед беременности. Оптимальный срок проведения - 10-12 нед - обеспечивает возможность семье принять решение о прерывании беременности посредством артифициального аборта в случае выявления патологии с неблагоприятным прогнозом для жизни и здоровья. Может проводиться как трансабдоминально, так и трансцервикально, однако в последнее время чаще используется трансабдоминальный доступ, так как данный вид процедуры сопряжен с меньшим количеством осложнений (сопоставимым с таковым после амниоцентеза) и более комфортен для пациенток. Проведение аспирации ворсин хориона до 10 нед не рекомендуется, так как сопряжено с формированием редукционных пороков конечностей и оромандибулярной гипоплазии. Для трансабдоминальной аспирации ворсин хориона используется игла 17-20 G.

Кордоцентез

Кордоцентез - метод получения крови плода, являющейся уникальным материалом для пренатальных исследований. Культивирование лимфоцитов требует существенно меньше времени, чем культура клеток амниотической жидкости (АЖ), что является важным преимуществом данной процедуры во II триместре беременности. Кроме того, исследование образца крови позволяет определить ее групповую и резус-принадлежность, исключить наличие анемии, тромбоцитопении, гемоглобинопатий, коагулопатий, иммунодефицитных состояний, врожденных нарушений метаболизма, ряда внутриутробных инфекций.

Если отсутствует возможность трансамниального доступа, кордоцентез может проводиться трансплацентарно. Для проведения процедуры обычно используется игла 20-22 G. Риск осложнений после кордоцентеза не превышает 1-2%.

ИНВАЗИВНЫЕ ПРОЦЕДУРЫ ПРИ МНОГОПЛОДНОЙ БЕРЕМЕННОСТИ

Риск инвазивных процедур при многоплодной беременности оценивается как более высокий по сравнению с одноплодной (3-4%), а сами вмешательства требуют определенного навыка и аккуратности для обеспечения их эффективности и безопасности. Решение о проведении инвазивной диагностики при многоплодной беременности должно быть взвешенным. Ему предшествует медико-генетическое консультирование семьи, в ходе которого необходимо решить, насколько повлияют результаты генетического исследования плодов на тактику ведения беременности. В случае выявления ПР вообще и генетических заболеваний в частности у одного из плодов, семья может принять решение о консервативной тактике, когда беременность пролонгируется, несмотря на наличие патологии, либо о селективном прерывании беременности, которое может повысить риск потери обоих плодов. В случае диагностики патологии одного из плодов в конце I триместра беременности возможно осуществление редукции.

Полученные тем или иным образом ткани плода с целью ПД наследственных болезней могут быть проанализированы с использованием различных цитогенетических, молекулярно-цитогенетических и молекулярно-генетических методов исследования.

Пренатальная цитогенетическая диагностика

Основной задачей цитогенетической ПД является информирование будущих родителей о хромосомном статусе плода. Показаниями для инвазивной пренатальной цитогенетической диагностики являются:

  • высокий риск хромосомных заболеваний у будущего ребенка по результатам комбинированного пренатального скрининга I триместра беременности (комплексный расчет на основании базового риска с учетом возраста, срока беременности и анамнеза беременной, данных УЗИ плода и уровня сывороточных материнских маркеров);

  • высокий риск хромосомных заболеваний по данным УЗИ плода во II триместре беременности;

  • аномальный кариотип у родителей;

  • наличие ХА у предыдущего ребенка (плода) в семье.

После проведения инвазивной диагностической процедуры для последующего цитогенетического исследования могут быть получены различные образцы клеток плода. В зависимости от проведенной инвазивной процедуры для проведения цитогенетического исследования, как правило, требуется 15-30 мл АЖ (при этом до 2 мл жидкости, полученной в начале процедуры, не используется для культивирования во избежание контаминации материнскими клетками), 10-15 мг ткани ворсин хориона или плаценты, 0,8-1,0 мл пуповинной крови плода. С целью получения хромосомных препаратов из клеток плода и проведения стандартного цитогенетического исследования используются следующие методы.

  • Культивирование клеток АЖ, полученной после амниоцентеза. Время культивирования составляет обычно 10-12 дней.

  • Приготовление хромосомных препаратов из ворсин хориона или плаценты, полученных после аспирации ворсин хориона. Вне зависимости от сроков беременности, при которых осуществляется пренатальное цитогенетическое исследование с использованием ворсин, методы обработки ворсинчатой ткани и приготовления хромосомных препаратов идентичны и не требуют длительного культивирования клеток. При «прямом» получении хромосомных препаратов ворсины хориона/плаценты в силу высокой пролиферативной активности клеток цитотрофобласта обрабатываются непосредственно после взятия образца, что позволяет приготовить препарат с метафазными хромосомами в тот же день. «Полупрямой» метод подразумевает инкубацию ворсин в питательной среде в течение ночи и приготовление хромосомных препаратов на следующий после инвазивной процедуры день.

  • Культивирование лимфоцитов пуповинной крови, полученной после кордоцентеза.

Обязательным условием является тестирование взятого образца крови на принадлежность ее плоду. В качестве методов, позволяющих удостовериться в чистоте плодной крови, могут быть использованы любые методы, способные дифференцировать клетки крови плода от клеток крови матери (электрофорез на ацетат-целлюлозных фильтрах, гематологический анализ - тест Клейхауэра-Бетке и т.д.). Для последующего цитогенетического исследования используется только тестированная любым образом чистая кровь плода. Постановка культуры лимфоцитов плода, фиксация и приготовление хромосомных препаратов осуществляются по стандартному протоколу, и заключение о кариотипе плода может быть получено в течение 5-7 дней.

Анализ хромосом плода традиционно проводится с помощью световой микроскопии с использованием рутинного или дифференциального (GTG) окрашивания.

«Прямые» и «полупрямые» хромосомные препараты, получаемые из клеток цитотрофобласта ворсинчатой ткани, при ряде методических преимуществ (возможность исследования кариотипа плода уже в I триместре беременности, быстрота исследования, экономическая доступность) обладают и некоторыми недостатками. Главные из них - ограниченное количество метафазных пластинок, пригодных для исследования, не всегда достаточно хорошая морфология хромосом из-за технических особенностей приготовления препарата и, как правило, плохое окрашивание хромосом дифференциальными красителями. Кроме того, при анализе таких хромосомных препаратов можно столкнуться с проблемой мозаицизма, ограниченного плацентой. Клетки цитотрофобласта относятся к внезародышевым оболочкам и обособляются от эмбриобласта в процессе эмбриогенеза очень рано. В клетках, формирующих цитотрофобласт, могут быть ошибки деления либо вследствие нерасхождения хромосом в дисомной зиготе, приводящие к формированию клона с анеуплоидией, либо при коррекции трисомии в зиготе с формированием нормальной клеточной линии. В результате кариотип клеток цитотрофобласта может не всегда соответствовать истинному кариотипу плода. Мозаицизм, ограниченный плацентой, встречается в 1,1% случаев при анализе «прямых» и «полупрямых» препаратов и может привести к ошибочному диагнозу. Избежать этой проблемы возможно при культивировании ворсин в течение 7 дней и более с использованием специальных питательных сред и анализе хромосомных препаратов из клеток мезенхимального кора ворсины.

Основным недостатком препаратов из культуры клеток амниотической жидкости являются проблемы длительного культивирования клеток, возможная контаминация материнскими клетками, ограниченная диагностика истинного мозаицизма у плода из-за недостаточного количества метафазных пластинок и, в меньшей степени, мозаицизм, ограниченный клетками амниотической жидкости. Культивированные лимфоциты плода оптимальны для проведения стандартного цитогенетического исследования, поскольку клетки крови плода являются производными эмбриобласта и наиболее полно отражают генотип плода, однако из-за отчетливой тенденции проведения ПД как можно в более ранние сроки беременности в настоящее время, как уже упоминалось выше, кордоцентез с целью кариотипирования плода проводится не столь часто.

Следует отметить, что одним из важнейших факторов, влияющих на выбор ткани плода для конкретного пренатального цитогенетического исследования, является показание, по которому беременной женщине рекомендована пренатальная цитогенетическая диагностика.

При семейном носительстве структурных хромосомных перестроек, а также при наличии у плода во II триместре беременности маркеров ХА рекомендуется осуществление цитогенетического исследования клеток амниотической жидкости или лимфоцитов пуповинной крови плода, которое позволяет провести надежный анализ на большом количестве метафазных пластинок с применением дифференциальной окраски хромосом.

Использование хромосомных препаратов из ворсин хориона/плаценты может быть рекомендовано при прочих, так называемых «простых» показаниях, таких как рождение ребенка с анеуплоидией и положительный результат неинвазивно-го скрининга на анеуплоидию (высокий риск), т.е. при массовых пренатальных исследованиях в I триместре беременности.

Ускоренная детекция анеуплоидии у плода

Долгое время классическое цитогенетическое исследование являлось золотым стандартом в пренатальной цитогенетике, поскольку визуальный анализ всего хромосомного набора плода позволяет диагностировать не только числовые, но и структурные перестройки хромосом (несбалансированные и сбалансированные транслокации, инверсии, инсерции, сверхчисленные маркерные хромосомы и т.д.). Тем не менее в пренатальном кариотипировании существуют довольно серьезные проблемы: не всегда удовлетворительное качество хромосомных препаратов из ворсин хориона/плаценты, отсутствие или недостаточное количество метафазных хромосом вследствие низкой пролиферативной активности клеток ТБ, что требует проведения повторной инвазивной процедуры, усугубляющей риск прерывания беременности. Эти проблемы частично может решить проведение цитогенетического исследования культивированных клеток амниотической жидкости, однако заключение о кариотипе плода в этом случае возможно сделать не ранее, чем через 2 нед после проведения процедуры, что может неблагоприятно сказываться на психологическом состоянии беременной, являясь дополнительным стрессовым фактором, особенно при наличии риска по ХА у плода.

Все вышеперечисленные проблемы были решены при внедрении в пренатальное кариотипирование методов так называемой ускоренной, или быстрой, детекции анеуплоидии (БДА) у плода. Существует несколько молекулярных и молекулярно-цитогенетических подходов, позволяющих надежно и быстро (в течение 1-2 дней) детектировать наиболее частые анеуплоидии по хромосомам 13, 18, 21, X и Y, которые суммарно составляют около 80% всех ХА, выявляемых у пациентов с умственной отсталостью и множественными врожденными аномалиями развития.

Традиционно для БДА используются такие методы, как FISH и количественная флуоресцентная ПЦР. Показано, что чувствительность и специфичность обоих методов в пренатальной детекции наиболее частых анеуплоидий сопоставимы и близки к 100%. Каждый из них имеет определенные преимущества и недостатки. Количественная флуоресцентная ПЦР является более дешевым методом по сравнению с FISH, а также позволяет выявлять контаминацию полученного образца ткани плода женского пола материнскими клетками, которая может возникать при проведении инвазивной процедуры. Преимуществом FISH-метода является возможность диагностики истинного мозаицизма по исследуемым хромосомам у плода, даже низкоуровневого, при анализе большого количества интерфазных ядер, в то время как метод количественной флуоресцентной ПЦР позволяет выявлять мозаицизм при содержании аномального клона 15% и более.

Помимо традиционно используемых, для БДА у плода применяются и другие методы количественной оценки копий хромосом, такие как ПЦР в реальном времени (real-time PCR) и мультиплексная лигазная полимеразная цепная реакция (MLPA). При доказанной высокой эффективности как молекулярных, так и молекулярно-цитогенетических подходов к БДА предпочтительное использование каких-либо определенных методов не принципиально. Выбор метода БДА определяется исключительно техническими возможностями и оснащенностью каждой конкретной лаборатории.

Внедрение методов ускоренной детекции наиболее частых анеуплоидий у плода явилось значительным событием в неинвазивном пренатальном скрининге и поводом для широких дебатов об использовании такого подхода как самостоятельного, без стандартного кариотипирования, в пренатальной цитогенетической диагностике. Так, например, в Великобритании в программы скрининга на трисомию по хромосоме 21 у плода в настоящее время не включено исследование кариотипа плода и разрешено использование БДА в качестве самостоятельных диагностических методов, поскольку такой подход значительно снижает затраты на проведение ПД. В противоположность этому, в США при реализации скрининговых программ с использованием тестов на БДА у плода необходимо обязательное последующее кариотипирование, поскольку известно, что 15-30% ХА, диагностируемых при стандартном цитогенетическом исследовании, не могут быть выявлены при таргетной БДА. Однако следует помнить, что все возможно диагностируемые при стандартном пренатальном цитогенетическом исследовании ХА могут иметь различную клиническую значимость. Клинически значимыми являются ХА, сопровождающиеся МВПР, высокой перинатальной смертностью и глубокой инвалидизацией в постнатальном онтогенезе. К этой группе относятся анеуплоидии по аутосомам, триплоидии, тетраплоидии и несбалансированные структурные хромосомные перестройки. Отдельно выделяют группу потенциально клинически значимых ХА, при которых фенотипические проявления в постнатальном периоде могут варьировать от нормы до относительно мягких аномалий развития. К таким ХА относят анеуплоидии по половым хромосомам и их мозаичные варианты, структурные перестройки половых хромосом, сбалансированные структурные аутосомные перестройки, возникшие de novo. Нужно отметить, что медико-генетическое консультирование в случаях обнаружения такого рода ХА у плода является крайне затруднительным, поскольку невозможно однозначно оценить исход беременности, что, в свою очередь, ставит перед семьей дилемму в принятии решения о судьбе данной беременности.

Длительный, более чем 15-летний опыт использования БДА в мировой клинической практике показал, что такой подход позволяет выявлять по меньшей мере 95% случаев клинически значимых ХА (наиболее частые анеуплоидии, триплоидию, тетраплоидию) у плода, а также потенциально клинически значимые анеуплоидии по половым хромосомам. Также установлено, что частота клинически значимых несбалансированных ХА, которые не могут быть выявлены при БДА, составляет всего 1:1000-1:1659. Кроме того, в большинстве случаев структурный хромосомный дисбаланс ассоциирован с различными пороками и аномалиями развития плода, которые могут быть выявлены при УЗИ во II триместре беременности и сопровождаться проведением стандартного цитогенетического исследования. В любом случае при использовании в лабораторной практике методов БДА в качестве самостоятельных нужно четко понимать, что они должны проводиться только в рамках неинвазивного пренатального скрининга на анеуплоидию у плода с обязательным последующим УЗИ плода экспертного уровня.

Основные преимущества использования БДА определяются короткими сроками получения результата исследования. Проведение БДА особенно важно в тех случаях, когда при наличии высокого риска по частой анеуплоидии у плода срок беременности является пограничным для ее прерывания. Кроме того, снятие обеспокоенности, вызываемой длительным ожиданием результата при стандартном кариотипировании плода, значительно улучшает психологический и соматический статус беременной. Также отмечается, что БДА позволяет избежать излишней тревожности и обеспокоенности, которые могут возникнуть у беременной в ситуации, когда при стандартной цитогенетической диагностике у плода обнаруживают потенциально клинически значимые ХА с неоднозначным исходом беременности, например, сбалансированные хромосомные перестройки, возникшие de novo.

Расширение границ ускоренной детекции анеуплоидии у плода стало возможным с развитием технологии молекулярного кариотипирования Prenatal BACs-on-Beads(BoBs?), которая позволяет проводить мультиплексный анализ для выявления наиболее частых анеуплоидий, затрагивающих хромосомы 13, 18, 21, X и Y, а также девяти микроделеционных синдромов c доминантным типом наследования и полной пенетрантностью клинических признаков: синдромы делеции 22q11.2, ДиДжорджи II, Вильямса-Бойрена, Прадера-Вилли/ Энжельмена, Смит-Магенис, Вольфа-Хиршхорна, «кошачьего крика», Лангера-Гидеона, Миллера-Дикера. Окончательный результат может быть получен уже через 36 ч после взятия образца ткани плода. Разновидностью технологии BoBs? является KaryoLiteTM BACs-on-Beads?, включающая клонированную ДНК теломерных и прицентромерных районов каждой хромосомы, что позволяет выявлять также сегментную анеуплоидию (частичные трисомии и моносомии) у плода. Использование данной технологии позволяет повысить информативность и эффективность ускоренной детекции ХА у плода, однако существенным ее недостатком является невозможность детекции полиплоидии, в частности, триплоидии и полисомии по хромосоме X. Поэтому во всех случаях отсутствия хромосомного дисбаланса необходимо проведение таргетной FISH с любым ауто-сомным ДНК-зондом для установления плоидности.

Хромосомный микроматричный анализ в пренатальной диагностике

Метод ХМА широко используется в постнатальной диагностике хромосомных болезней, позволяя дополнительно, в 15-20% случаев, выявлять геномный дисбаланс размером менее 5-10 млн п.н. у пациентов с умственной отсталостью, множественными врожденными аномалиями развития, расстройствами аутистического спектра и нормальным кариотипом при стандартном цитогенетическом исследовании. Поэтому в настоящее время в алгоритме обследования таких пациентов ХМА является исследованием «первой линии».

Возможность применения ХМА в ПД долгое время являлась предметом для обсуждения. Главные аргументы против использования этого метода связаны с обнаружением у плода вариаций числа копий участков ДНК (CNV) неопределенной клинической значимости (variants of uncertain significance - VUS или VOUS) и CNV, ассоциированных с вариабельной экспрессивностью, неполной пенетрантностью и гетерогенностью клинических проявлений, особенно так называемых локусов предрасположенности (susceptibility loci-SL) к ней-ропсихическим расстройствам. Выявление геномного дисбаланса такого рода в пренатальном онтогенезе значительно затрудняет медико-генетическое консультирование семьи, поскольку в таких случаях сложно однозначно оценить последующие клинические проявления и прогнозировать исход беременности.

На сегодняшний день ХМА достаточно широко используется и в пренатальной практике. При этом большое внимание уделяется оценке разрешающего уровня метода, позволяющего достоверно выявлять патогенетические значимые CNV, определению показаний для проведения такого анализа, вопросам интерпретации результатов и проблемам медико-генетического консультирования.

Разрешающая способность ХМА определяется количеством (плотностью) олигонуклеотидов или фрагментов ДНК на микроматрице. В зависимости от геномной локализации и плотности проб ДНК на микроматрице выделяют таргетный и полногеномный ХМА. Чем больше таких проб, тем больше CNV может быть детектировано у плода. Полногеномный ХМА имеет высокую разрешающую способность. Так, при использовании высокоразрешающего ХМА VOUS диагностировали в 9,7% случаев у плодов с нормальным кариотипом и аномалиями развития и в 6,5% случаев - у плодов с нормальным кариотипом и без эхографических аномалий [12].

При таргетном ХМА используются микроматрицы, позволяющие выявлять только CNV, ассоциированные с известными синдромами. Однако эффективность диагностики при этом снижается, поскольку низкая разрешающая способность не позволяет выявлять другие клинически значимые CNV. В некоторых европейских странах и США при проведении ХМА в ПД руководствуются стандартами, определяющими его минимальную разрешающую способность от 400-600 т.п.н. [13].

ХМА позволяет исследовать SNP, что делает возможным не только выявление контаминации исследуемого пренатального образца материнскими клетками, но и диагностику триплоидии с дифференцировкой родительского происхождения дополнительного хромосомного набора (частичный или полный пузырный занос) и ОРД у плода. Показано, что при сравнительной геномной гибридизации без проведения SNP-анализа диагностическая эффективность метода снижается на 5%. Учитывая все возрастающую тенденцию к проведению ХМА в качестве исследования первой линии при пренатальной инвазивной диагностике, следует проводить оценку SNP, особенно при наличии аномалий развития у плода.

Наиболее эффективным является использование ХМА в случаях выявления при УЗИ аномалий и ПР у плода, т.е. при заведомо высокой вероятности наличия хромосомного дисбаланса. Показано, что использование такого подхода позволяет дополнительно выявлять патогенетически значимые субмикроскопические CNV в 3,1-7,9% случаев у плодов с ПР, в том числе изолированными, и нормальным кариотипом, установленным при стандартном цитогенетическом исследовании. ХМА может проводиться в качестве исследования первой линии, замещая стандартное кариотипирование, при наличии у плода пороков и аномалий развития, выявленных при УЗИ, независимо от возраста беременной. При этом если при УЗИ плода обнаруживается комплекс пороков или аномалий развития, характерных для частых анеуплоидий (например, непроходимость двенадцатиперстной кишки, дефекты межжелудочковой перегородки, атриовентрикулярная коммуникация и т.д.), сначала может быть проведено стандартное кариотипирование или БДА, а при получении нормальных результатов исследования - ХМА [12]. Однако, учитывая тот факт, что клинически значимые CNV выявляются в 1,7% случаев у плодов без эхографических аномалий с нормальным кариотипом, ХМА может быть методом выбора для ПД, независимо от возраста беременной и результатов УЗИ плода. Кроме того, ХМА рекомендован при анализе плодного материала при неразвивающейся беременности и внутриутробной гибели, поскольку для проведения исследования нет необходимости получения образца с активно делящимися клетками [14, 15].

Обязательным условием при проведении ХМА в ПД является необходимость медико-генетического консультирования до и после проведения исследования с разъяснением преимуществ и ограничений метода, а также интерпретацией полученных данных. Консультирование до проведения ХМА должно включать информацию о таких возможных результатах, как обнаружение у плода CNV неопределенной клинической значимости, CNV, ассоциированных с заболеваниями с поздней манифестацией (например, дупликация 17p12 при болезни Шарко-Мари-Тута IA типа), выявление ложного отцовства и кровного родства при использовании микроматриц с возможностью SNP-анализа. Особую сложность представляет интерпретация VOUS. Согласно классической догме клинической цитогенетики, обнаружение у плода такой же ХА, как у фенотипически нормальных родителей, служит «живым доказательством» того, что данная ХА непатогенна. Поэтому проведение ХМА будущим родителям при обнаружении VOUS у плода целесообразно для интерпретации результатов пренатального исследования, поскольку унаследованные от фенотипически нормальных родителей CNV с большей вероятностью могут интерпретироваться у плода как непатогенные, особенно при отсутствии пороков и аномалий развития. Однако факт вариабельности экспрессии и неполной пенетрантности отдельных генов, локализованных в CNV, определяет невозможность их достоверной интерпретации. Поэтому многие исследователи приходят к мнению о том, что нецелесообразно указывать VOUS в заключении о результатах пренатального ХМА.

Пренатальная диагностика моногенных заболеваний и мультифакторных пороков развития

Показаниями для инвазивной ПД моногенных болезней (молекулярно-генетическая диагностика) являются:

  • носительство в семье генного варианта, ответственного за патологический фенотип;

  • наличие у плода пороков и аномалий развития при нормальном кариотипе и отсутствии CNV при ХМА.

С учетом высокой информативности УЗИ, при невозможности проведения молекулярно-генетического исследования в отдельных случаях возможна клиническая диагностика моногенного синдрома:

  • обнаружение у плода фенотипических признаков заболевания с аутосомно-доминантным типом наследования, имеющегося у одного из родителей;

  • обнаружение у плода фенотипических признаков синдрома с аутосомно-рецессивным типом наследования, диагностированного у другого ребенка в семье;

  • обнаружение у плода признаков синдрома, имеющего патогномоничные признаки или характерные сочетания ПР.

Лишь некоторые из моногенных синдромов могут быть «узнаваемыми» и характеризуются специфичными сочетаниями пороков и аномалий развития плода или патогномоничными признаками, которые могут быть выявлены при УЗИ. К их числу относятся некоторые виды цилиопатий (синдромы Меккеля-Грубера, коротких ребер - полидактилии, тип Маевского), синдромы, сопровождающиеся краниосиностозом (Апера, Крузона), некоторые скелетные дисплазии (ахондрогенез 2-го типа, несовершенный остеогенез 1-го типа, диастрофическая дисплазия, танатофорная дисплазия 2-го типа, кампомелическая дисплазия), а также синдромы Беквита-Видеманна, EEC, TAR, туберозный склероз (при наличии соответствующих изменений головного мозга плода) и ряд других. ПД моногенных синдромов, отличающихся выраженным клиническим полиморфизмом и генетической гетерогенностью, невозможна без применения молекулярно-генетических методов исследования.

Диагностика ПР плода, относящихся к категории многофакторных, проводится в процессе скрининговых ультразвуковых исследований (УЗИ) в сроках беременности, регламентированных приказом МЗ РФ № 1130н от 20.10.2020 г. «О порядке оказания медицинской помощи по профилю «акушерство и гинекология», в 11-14 нед и 19-21 нед на основании выявления их эхографических признаков.

В каждом случае индивидуально рассматривается вопрос о проведении кариотипирования плода, а также молекулярно-цитогенетических и молекулярно-генетических исследований. Современные молекулярно-диагностические исследования в ряде наблюдений показывают ассоциацию некоторых мультифакторных ПР с определенным генными вариантами. Таким образом, традиционные представления об этиологической структуре ПР плода в ближайшие годы могут претерпеть существенные изменения.

Характеристика основных методов исследования, используемых в ПД наследственных болезней, представлена в табл. 31-4.

image
Таблица 31-4. Методы пренатальной диагностики наследственных болезней

Высокопроизводительное секвенирование в пренатальной диагностике

Традиционно используемые в ПД методы стандартного кариотипирования и FISH, а также ХМА суммарно позволяют диагностировать геномный дисбаланс у плода с аномалиями развития, выявленными при УЗИ, в 20-30% случаев. Поиск мутации в одном гене или использование панели генов, например, для диагностики синдрома Нунан при расширенном ВП у плода с нормальным кариотипом, также позволяют повысить эффективность ПД. Однако более чем в половине случаев причина аномального фенотипа у плода остается невыясненной. Использование методов высокопроизводительного секвенирования, таких как таргетное секвенирование с использованием различных генных панелей, полно-экзомное и полногеномное секвенирование, создает новые возможности не только для пренатального скрининга, но и для значительного повышения эффективности ПД наследственных болезней.

Полногеномное секвенирование (whole-genome sequencing - WGS) позволяет провести анализ всего генома, включая как кодирующие регионы (экзоны), так и некодирующие регионы (интроны). Однако проблемы интерпретации полученных результатов и высокая стоимость анализа значительно ограничивают использование этого метода в клинической практике.

Наибольшие надежды в ПД связывают с методами полноэкзомного секвенирования (whole-exome sequencing - WES) и таргетных генных панелей, поскольку они имеют меньшую стоимость по сравнению с полногеномным секвенированием и требуют меньшего количества ДНК плода при относительно большей скорости и глубине секвенирования. Кроме того, при WES анализируют белок-кодирующие регионы, составляющие всего 1-2% от всего генома, но содержащие более 85% генов, мутации в которых являются патогенными.

У новорожденных с предполагаемым наследственным заболеванием, но нормальными результатами стандартной молекулярной генетической диагностики полноэкзомное секвенирование позволяет в 25% случаев дополнительно выявлять патогенные структурные варианты генома. Данные по эффективности использования WES в ПД в настоящее время ограничены. Тем не менее исследования последних лет демонстрируют, что в среднем 20% плодов с пороками и аномалиями развития при нормальном кариотипе и отсутствии CNV имеют клинически значимые генные варианты.

Следует отметить, что диагностическая эффективность WES существенно возрастает при секвенировании образцов ДНК не только плода, но и будущих биологических родителей, так называемое секвенирование trio. Однако следует учитывать, что при таком подходе возможно получение непредсказуемых результатов, например, выявление ложного отцовства, кровного родства, генных мутаций у родителей, ассоциированных с онкологическими заболеваниями, и т.д., что значительно осложняет репродуктивный выбор.

Основными факторами, затрудняющими широкое использование этого метода в рутинной диагностике, являются сложности интерпретации вариантов неопределенной клинической значимости, неравномерность глубины секвенирования в отдельных районах генома, невозможность выявлять низкоуровневый мозаицизм, анеуплоидии и структурные хромосомные перестройки. Еще одной проблемой является длительность проведения анализа, что ограничивает принятие решения о репродуктивном выборе в случае выявленной патологии у плода. Автономное использование WES с целью рутинной ПД не может быть рекомендовано. Решение о его проведении у плодов с пороками и аномалиями развития после проведения цитогенетического исследования и/или ХМА принимается на основании консультации генетика [14].

В совместной позиции международного сообщества в области перинатальной медицины, опубликованной в 2018 году, отмечается, что применение пренатально-го высокопроизводительного секвенирования возможно в клинической практике при определенных показаниях к его проведению: наличие грубого изолированного или множественных пороков развития с подозрением на генетическую патологию плода при нормальном кариотипе и результате ХМА. Информировать будущих родителей рекомендуется только о патогенных или вероятно патогенных вариантах, имеющих отношение к фенотипу плода. Рутинное исследование образцов хориона, АЖ, крови плода, у которого не выявлено ПР, не показано. Клинический, научные, этические и социальные аспекты применения новых технологий в прена-тальной диагностике требуют дальнейшего исследования и обсуждения [16].

Заключение

ПД наследственной патологии сегодня - это мультидисциплинарная область медицины, использующая современный арсенал лабораторных, инструментальных и клинических методов оценки состояния здоровья плода. ПД позволяет выявить пороки и аномалии развития уже на ранних сроках беременности, обнаружить или с высокой долей вероятности исключить наследственный характер патологии.

С появлением высокотехнологических методов идентификации геномного дисбаланса и точковых мутаций, таких как ХМА, высокопроизводительное секвенирование, появилась возможность диагностики нескольких сотен наследственных заболеваний.

Идеальный метод ПД должен быть неинвазивным и комплексным, позволяющим одновременно диагностировать анеуплоидии, (микро)структурные хромосомные аномалии и генные мутации. Этим требованиям вполне отвечает НИПТ. Дальнейшее совершенствование этой технологии может в ближайшее время изменить существующую парадигму пренатального скрининга.

Развитие методов оценки фенотипа плода, в первую очередь ультразвуковой диагностики, позволяет увидеть такие особенности его развития, прогностическое значение которых на сегодняшний день не может быть оценено однозначно. Возможность проведения генетического исследования, включающего не только определение кариотипа плода, но и проведение ХМА, экзомного и полногеномного секвенирования с целью определения генеза патологии плода, в ближайшие годы позволит значительно повысить качество медико-генетического консультирования семей при беременности плодом с пороками и аномалиями развития.

Актуальной задачей является обсуждение этических вопросов, связанных с использованием новых технологий в ПД. Клиническая гетерогенность наследственных заболеваний, возможность неполной пенетрантности и вариабельной экспрессии при выявлении генных вариаций и числа копий участков ДНК, несоответствие фенотипа плода диагностированным патогенным вариантам, выявление находок с неизвестным клиническим значением определяют сложности при медико-генетическом консультировании семьи, от которого, в свою очередь, зависит решение о пролонгировании беременности.

Изучение клинической и экономической эффективности новых доступных методов исследования генетического статуса плода, а также интеграция их в существующую систему перинатальной помощи является приоритетной задачей медицинского сообщества.

Список литературы

  1. Benacerraf B.R., Barss V.A., Loboda L.A. A sonographic sign for the detection in the second trimester of the fetus with Down’s syndrome // Am. J Obstet Gynecol. 1985. Vol. 151. P. 1078-1079.

  2. Performance of the routine mid-trimester fetal ultrasound scan (practice guidelines) // Ultrasound Obstet Gynecol. 2011. Vol. 37. P. 116-126.

  3. Performance of first-trimester fetal ultrasound scan // Ultrasound Obstet Gynecol. 2013. Vol. 41. P. 102-113.

  4. Syngelaki A., Hammami A., Bower S. Diagnosis of fetal non-chromosomal abnormalities on routine ultrasound examination at 11-13 weeks gestation // Ultrasound Obstet Gynecol. 2019. Vol. 54. P. 468-476.

  5. Jones R, White K, Batey A, Kostenko E. Cell-free DNA testing for prenatal aneuploidy assessment: analysis of professional society statement. Ultrasound Obstet Gynecol. 2021:57; 840-848.

  6. The American College of Obstetricians and Gynecologists. Committee on Practice Bulletins-Obstetrics, Committee on Genetics Society for Maternal-Fetal Medicine. Practice Bulletin No. 226: Screening for fetal chromosomal abnormalities. Obstet Gynecol. 2020;136(4):e48-e69

  7. Sinajon P., Chitayat D., Roifman M. Microarray and RASopathy-disorder testing in fetuses with increased nuchal translucency // Ultrasound Obstet Gynecol. 2020. Vol. 55. P. 383-390.

  8. Le Bras A., Salomon L.J., Bussieres L. at al. Cost-effectiveness of five prenatal screening strategies for trisomies and other unbalanced chromosomal abnormalities: model-based analysis // Ultrasound Obstet Gynecol. 2020. Vol. 54. P. 596-603.

  9. ISUoG updated consensus statement on the impact of cfDNA aneuploidy testing on screening policies and prenatal ultrasound practice // Ultrasound Obstet Gynecol. 2017. Vol. 49. P. 815-816.

  10. Gregg A.R., Skotko B.G., Benkendorf J.L. et al. Noninvasive prenatal screening for fetal aneuploidy, 2016 update: a position statement of the American College of Medical Genetics and Genomics // Genet Med. 2016. Vol. 18. P. 1056-1065.

  11. ISUOG Practice Guidelines: invasive procedures for prenatal diagnosis // Ultrasound Obstet Gynecol. 2016. Vol. 48. P. 256-258.

  12. Wang J.C., Radcliff J., Coe S., Mahon L. Effect of platforms, size filters cutoffs and targeted regions of cytogenomic microarray on detection of copy number variants and uni-parental disomy in prenatal diagnosis: results from 5,026 pregnancies // Prenat Diagn. 2019. Vol. 39, N 3. P. 137-156. doi: 10.1002/pd.5375

  13. Silva M., de Leeuw N., Mann K. et al. European guidelines for constitutional cytoge-nomic analysis. Eur J Hum Genet. 2019;27:1-16.

  14. Committee Option no. 682: microarrays and next generation sequencing technology: the use of advanced genetic diagnostic tool // Obstet Gynecol. 2016. Vol. 128. P. 1462-1463.

  15. Wang Y., Li Y., Chen Y. at al. Systematic analysis of copy-number variations assotiated with early pregnancy loss // Ultrasound Obstet Gynecol. 2020. Vol. 55. P. 96-104.

  16. Joint Position Statement from the International Society for Prenatal Diagnosis (ISPD), the Society for Maternal Fetal Medicine (SMFM) and the Perinatal Quality Foundation (PQF) of the use of genome-wide sequencing for fetal diagnosis. Prenat Diagn. 2018;38:6-9

Глава 32. Преимплантационное генетическое тестирование

Введение

Преимплантационное генетическое заболевание (ПТГ) - это совокупность молекулярно-генетических и эмбриологических процедур, направленных на тестирование и отбор эмбрионов на преимплантационных этапах развития в рамках программ ВРТ с целью исключения передачи будущему ребенку наследственных заболеваний или хромосомных аномалий еще до наступления беременности. Появление методов ПГТ эмбрионов в начале 1990-х гг. явилось результатом объединения достижений в области эмбриологии, цитологии, молекулярной генетики и цитогенетики, не говоря уже о прогрессе основополагающих для ВРТ медицинских дисциплин (гинекологии, эндокринологии и ряда других). Со стороны эмбриологии ключевым моментом стало доказательство того, что биопсия одного или двух бластомеров на стадии 8-клеточной морулы на 3-й день после оплодотворения in vitro не сказывается на способности эмбриона человека успешно продолжить свое дальнейшее развитие. Последовавшее совершенствование микроманипуляционного оборудования и отработка метода биопсии полярных телец или бластомеров стали условием получения клеточного материала для генетического анализа.

За прошедшие три десятилетия методы ПГТ претерпели ряд существенных модификаций, каждая из которых предлагала новое решение для имеющихся в данной прогрессивно развивающейся области репродуктивной медицины клинических и технических проблем. За этот период не раз изменялось и само название этих технологий: вначале это была PGD, потом появился PGS, а начиная с 2017 г., согласно терминологии, предложенной Международным комитетом по мониторингу вспомогательных репродуктивных технологий, эту группу методов рекомендовано называть ПГТ. В настоящее время выделяют три основных группы методов, направленных на тестирование анеуплоидий (ПГТ-А), структурных хромосомных нарушений (Preimplantation Genetic Testing for chromosomal Structural Rearrangements, PGT-SR) и моногенных мутаций (ПГТ-М). Их интеграция в алгоритм искусственного оплодотворения продемонстрирована на рис. 32-1 (см. цв. вклейку). Генетическое тестирование может осуществляться на уровне первого и второго полярного тельца, исключая мутации материнского происхождения, на стадии 8-клеточной морулы (3 дня развития после оплодотворения) либо на более поздних этапах преимплантационного развития при биопсии клеток ТЭ 5-6-го дня развития.

Для решения тех или иных диагностических задач в каждом конкретном случае могут использоваться различные комбинации технологий ПГТ. Так, например, ПГТ на известное моногенное заболевание в семье может дополняться тестированием на анеуплоидию с целью исключения из переноса эмбрионов с числовыми хромосомными нарушениями (ПГТ-М + ПГТ-А). Тестированием на анеуплоидию может дополняться и обследование эмбрионов, у которых повышен риск возникновения несбалансированных структурных хромосомных перестроек вследствие наличия сбалансированной аберрации в кариотипе одного из супругов (PGT-SR + ПГТ-А). Круг задач, с которым можно столкнуться при тестировании генных мутаций, также отличается широким разнообразием и включает как выявление собственно моногенных наследственных мутаций, так и тестирование моногенных форм многофакторных болезней, в том числе онкологических (например, наследственные формы РМЖ, синдром Ли-Фраумени и др.), нейродегенеративных (наследственные формы болезни Альцгеймера с ранним проявлением) и кардиологических заболеваний (гипертрофическая кардиомиопатия, синдром удлиненного интервала Q-T), а также обнаружение мутаций в мтДНК. Наконец, еще одним направлением современного ПГТ является HLA-типирование, целью которого становится достижение беременности с эмбрионом, гистосовместимым с больным ребенком в семье, нуждающимся в трансплантации гематопоэтических стволовых клеток. Эти клетки выделяются из пуповинной крови новорожденного во время родов и могут быть использованы в терапевтических целях.

Таким образом, современные технологии ПГТ выходят далеко за рамки задач репродуктивной медицины, связанных с преодолением бесплодия или невынашивания беременности. Основываясь, тем не менее, на достижениях и методологии ВРТ, существующие методы стали способом исключения передачи патологических наследственных мутаций потомству, в том числе и тех, которые не влияют непосредственно на фертильность их носителей. Аналогичную задачу решают и альтернативные методы инвазивной ПД. Однако в случае обнаружения мутации у плода во время беременности семья встает перед непростым выбором относительно судьбы развивающегося ребенка с наследственным заболеванием. В настоящей главе рассмотрены возможности основных методов ПГТ, показания к применению, имеющиеся ограничения и перспективы их преодоления.

Преимплантационное генетическое тестирование анеуплоидий

Профилактика хромосомных болезней через ПГТ является востребованным направлением современной репродуктивной медицины и генетики. Скрининг эмбрионов в рамках циклов ЭКО позволяет исключить перенос анеуплоидных бластоцист, обеспечивая повышение вероятности наступления беременности и рождения здорового ребенка, особенно у женщин старших возрастных групп, а также снижая риски репродуктивных потерь вследствие хромосомной патологии у плода. Большая часть хромосомных мутаций, в том числе анеуплоидий, обусловливающих развитие хромосомных заболеваний, элиминируется еще во внутриутробном периоде онтогенеза. Эпидемиологические данные свидетельствуют, что вероятность зачатия, вынашивания беременности и рождения здорового ребенка среди женщин репродуктивного возраста составляет всего 25-30% в пределах одного менструального цикла. Около 15-20% клинически распознаваемых беременностей спонтанно прерываются в течение I триместра, при этом в среднем 50% потерь беременности сопровождаются числовыми хромосомными аномалиями, несовместимыми с нормальным течением эмбрионального развития. На преимплантационных этапах онтогенеза частота хромосомных мутаций еще выше, достигая 60-80%. При этом значительная часть эмбрионов имеют мозаичную хромосомную конституцию, отражающую высокую частоту постзиготических мутационных событий, влияющих на механизмы точного распределения хромосом между дочерними клетками при митотическом делении. Столь существенные показатели пренатального естественного отбора у человека наглядным образом демонстрируют патогенетическую значимость нарушений числа хромосом в кариотипе, проявляющихся проблемами репродукции, бесплодием или невынашиванием беременности. На решение этих проблем в значительной степени и направлены ВРТ, которые в сочетании с молекулярными методами генетического тестирования эмбрионов обеспечивают возможность переноса эмбрионов без хромосомной патологии, повышая тем самым вероятность наступления и вынашивания беременности.

Согласно рекомендациям Консорциума по преимплантационному генетическому тестированию Европейского общества репродукции человека и эмбриологии (ESHRE PGT Consortium, 2020), показаниями для ПГТ-А являются:

  • 1) возраст матери старше 35 лет;

  • 2) привычные неудачные имплантации, под которыми рассматриваются три неудачных попытки переноса эмбрионов и более в программах ВРТ, в том числе эмбрионов высокого качества;

  • 3) привычное невынашивание беременности, включающее два и более случаев потерь беременности в сроке до 24 нед;

  • 4) наличие мужского фактора (олигоспермия, астенозооспермия, тератозооспермия, азооспермия).

Стоит отметить, что перечень этих показаний не является устоявшимся. Он может варьировать в рекомендациях разных профессиональных сообществ, а также корректироваться со временем. Так, например, пары с привычным невынашиванием беременности все же имеют некоторые шансы наступления и вынашивания беременности в естественных циклах, в связи с чем им не рекомендуется проведение ПГТ-А, если на это нет видимой генетической причины. Изменчивость показаний для диагностики обусловлена главным образом накоплением данных в этой динамично развивающейся области репродуктивной генетики и медицины, в которой появляющиеся и применяемые на практике диагностические технологии часто опережают формирование фундаментальных знаний о биологических основах раннего развития человека. Более того, сами знания в этой области базируются, как правило, на результатах применения методов генетического тестирования эмбрионов в медицинских целях, дополняясь в некоторых случаях исследованиями на модельных организмах.

Как уже отмечалось, ключевым моментом в развитии технологий ПГТ стала разработка эффективных и безопасных методов биопсии единичных клеток эмбрионов человека. Что касается генетических технологий, то таким поворотным моментом стала успешная адаптация метода флуоресцентной in situ гибридизации (FISH) для анализа числа копий отдельных хромосом в интерфазных ядрах единичных бластомеров. Первоначально протокол такой гибридизации был опубликован Дарреном Гриффином и соавт. в 1991 г., и он касался гибридизации ДНК-зондов, специфичных к последовательностям половых хромосом, для исключения передачи потомству вовсе не хромосомных, а моногенных Х-сцепленных заболеваний. В дальнейшем сравнительно несложная процедура гибридизации приобрела популярность на фоне трудоемких попыток получения и дифференциального окрашивания метафазных пластинок из отдельных бластомеров методами индукции межвидовых гетерокарионов либо химическими модификациями хроматина. Несмотря на то что методы метафазного кариотипирования полярных телец и отдельных бластомеров, разработанные группой Юрия Семеновича Верлинского в Институте репродуктивной генетики в Чикаго, обеспечивали возможность визуализации и анализа всех хромосом кариотипа человека, что было особенно ценно для детекции структурных перестроек, трудоемкость получения хромосомных препаратов оказалась критическим моментом для их рутинного применения в целях ПГТ хромосомных заболеваний.

Первое десятилетие в истории ПГТ-А (90-е гг. прошлого столетия) прошло под эгидой FISH с использованием центромероспецифичных или локус-специфичных ДНК-зондов на 5 хромосом - 13, 18, 21, X и Y, анеуплоидия по которым имеет клинически значимый эффект, проявляясь рождением ребенка с классическими хромосомными заболеваниями - синдромами Патау, Эдвардса, Дауна, Шерешевского-Тернера, Кляйнфельтера, трипло-Х. При этом гибридизация проводилась либо на 1-2 бластомерах, получаемых из 8-клеточной морулы 3 дня развития, либо на полярных тельцах. В последнем случае генетическое тестирование позволяло исключить хромосомную анеуплоидию мейотического происхождения, возникшую в оогенезе, и не использовать в дальнейшем такие яйцеклетки для искусственного оплодотворения. Решенной задачей ПГТ эмбрионов в то время считалось исключение переноса анеуплоидных по небольшому набору исследованных хромосом бластоцист с целью профилактики распространенных хромосомных болезней у потомства.

Стоит отметить, что методика тестирования первоначально подразумевала один раунд гибридизации ДНК-зондов, маркированных 5 различными флуорохромами. Однако практически сразу встала задача расширить список тестируемых хромосом, включив в него дополнительно хромосомы, анеуплоидия по которым сопряжена с потерями беременности на ранних сроках. В связи с этим возникла дилемма относительно возможности одновременной детекции нескольких флуоресцентных сигналов с разными спектральными характеристиками в пределах одного интерфазного ядра. В некоторых случаях получалось расширить список одновременно детектируемых зондов до 7-9 хромосом, включая дополнительно в анализ хромосомы 8, 15, 16, 22, анеуплоидия по которым ведет к невынашиванию беременности. В некоторых исследованиях предлагались протоколы 2- или даже 3-раундовой гибридизации, когда после первой гибридизации с некоторым набором ДНК-зондов проводились денатурация ДНК и повторная гибридизация с набором других ДНК-зондов на том же самом бластомере. Однако такие подходы в целом оказались не очень эффективными, поскольку качество гибридизационных сигналов, как правило, снижалось при увеличении числа денатураций хроматина. Кроме того, удлинялась и продолжительность анализа, что при отсутствии эффективных протоколов криоконсервации оказывалось критичным для завершения диагностической процедуры в пределах ведущегося клинического цикла и своевременного переноса отобранного эмбриона для имплантации на 6-й день после оплодотворения.

Наконец, еще одной проблемой биологического характера явилась неожиданно высокая частота хромосомного мозаицизма, охватывающего в среднем около 60% зародышей на стадии 8-клеточной морулы. Стало очевидно, что цитогенетическое тестирование одного или двух бластомеров по ограниченному числу хромосом совершенно не способно дать достоверную информацию о кариотипе оставшихся клеток в составе морулы. Даже обнаружение нормального числа копий аутосом и половых хромосом в обследованных бластомерах не гарантировало отсутствие хромосомных мутаций в остальных клетках. Это ограничение, безусловно, внесло определенную роль лишь в незначительное увеличение показателей эффективности процедур ЭКО в тех циклах, где применялась преимплантационная генетическая диагностика методом FISH, по сравнению с циклами, где такое генетическое тестирование не проводилось. Впоследствии, с появлением технологий полнохромосомного преимплантационного скрининга, проблема недоступности информации о кариотипе всех клеток бластоцисты в условиях высокой частоты хромосомного мозаицизма не утратила своей актуальности и, более того, стала предметом острых дискуссий о целесообразности самой процедуры ПГТ. Поводом для таких дискуссий часто становились данные генетических регистров, не всегда демонстрирующие значимое увеличение частоты наступления беременности и снижение вероятности ее потери после применения ПГТ по сравнению с теми циклами, где такое тестирование не осуществлялось. Однако стоит отметить, что стратификация групп пациентов по возрасту не оставляет в данный момент сомнений в эффективности ПГТ в рамках программ ВРТ для женщин старше 35 лет.

В настоящее время метод FISH не рекомендуется для проведения ПГТ-А, во-первых, потому, что он имеет ограничения по числу одновременно тестируемых хромосом, а во-вторых, вследствие того, что появились методы полнохромосомного скрининга кариотипа - ХМА (aCGH) и NGS или MPS, ставшие на данный момент стандартом в проведении ПГТ-А.

Необходимость одновременного тестирования числа копий всех 24 хромосом стала очевидной вследствие того, что анеуплоидия по любой хромосоме набора является фактором риска невынашивания беременности или невозможности успешной имплантации бластоцисты. Кроме того, как уже было отмечено, стали накапливаться данные о высокой частоте хромосомного мозаицизма на стадии 8-клеточной морулы, распространенность которого оценивалась на уровне 60%. Соответственно, анализ 1-2 бластомеров по ограниченному числу хромосом с помощью интерфазной FISH оказывался явно недостаточным для характеристики хромосомной конституции клеток бластоцисты, планируемой для переноса. Так возникла необходимость поиска и внедрения технологий полнохромосомного скрининга. Исторически первой такой технологией стала сравнительная геномная гибридизация (Comparative Genomic Hybridization, CGH).

Первоначально CGH была разработана в онкоцитогенетике, где также имелась проблема получения качественных хромосомных препаратов для изучения кариотипа клеток солидных опухолей. Метод предполагал выделение геномной ДНК из опухолевой ткани, мечение ее определенным флуорохромом и гибридизацию на метафазных хромосомных пластинках здорового индивида совместно с контрольным образцом геномной ДНК из клеток с нормальным кариотипом, меченным другим красителем, и взятым в эквимолярном количестве. В случае изменения числа копий отдельных хромосом или даже отдельных хромосомных регионов в опухолевых клетках относительно референсного генома специальное программное обеспечение при анализе хромосомного препарата позволяло оценить возникающие изменения профилей флуоресцентной интенсивности обоих красителей, маркирующих тестируемый и контрольный образец ДНК. Таким образом, за один раунд гибридизации обеспечивалась возможность полного скрининга хромосомного набора на предмет всех числовых и несбалансированных хромосомных аномалий. При этом источником информации о кариотипе являлась геномная ДНК, а не метафазные хромосомы анализируемых клеток, а значит, метод CGH отвечал всем вызовам, возникшим в то время перед ПГТ-А. Однако до его первого применения в этих целях прошло 8 лет, что было связано с разработкой эффективных протоколов полногеномной амплификации ДНК единичной клетки. Действительно, существенным отличием и одновременно ограничением ПГТ от остальных появившихся сфер применения сравнительной геномной гибридизации (онкоцитогенетика, пренатальная и постнатальная молекулярно-цитогенетическая диагностика хромосомных заболеваний) стало минимально возможное стартовое количество генетического материала для исследования, фактически представленное единственной молекулой ДНК в одном бластомере или полярном тельце. Содержание ДНК в одном бластомере оценивается на уровне 6 пг, тогда как для эффективного проведения мечения и гибридизации в реакции CGH требуется не менее 1 нг ДНК.

Первое сообщение об успешном применении CGH для хромосомного анализа единичных бластомеров было опубликовано Дэгэном Уэллсом и Джой Делханти в 2000 г. С этого момента начался период полнохромосомного скрининга в ПГТ, фактически продолжающийся до настоящего времени. Результаты уже первых диагностических исследований, проведенных с помощью CGH, продемонстрировали практически двукратное повышение эффективности циклов «ЭКО+ПГТ-А» по сравнению с интерфазным FISH-анализом по таким показателям, как частота имплантации и частота наступления беременности на перенос. Кроме того, получаемые результаты расширили и представления о частоте и разнообразии хромосомных анеуплоидий на преимплантационных этапах развития in vitro. Так, были зарегистрированы анеуплоидии по всем хромосомным наборам, включая не только трисомии, характерные для спонтанных абортусов в I триместре беременности, но и моносомии, а также не описанные ранее у человека нуллисомии хромосом. Получил подтверждение факт высокой частоты хромосомного мозаицизма в 8-клеточных морулах, находившейся в диапазоне 40-60%. Наконец, впервые были описаны эмбрионы не просто с мозаичной, а с хаотичной хромосомной конституцией, когда в различных бластомерах выявлялся различный спектр хромосомных анеу-плоидий. Частота таких эмбрионов варьировала в пределах от 8 до 17%.

Доля эмбрионов, имевших сбалансированный хромосомный набор, по данным CGH составляла 25-43%. Очевидно, что такие эмбрионы имели наилучшие шансы имплантации и дальнейшего внутриутробного развития. Интересно отметить, что этот диапазон достаточно хорошо перекрывается с уже упомянутыми ранее показателями вероятности наступления и вынашивания беременности (25-30% на один менструальный цикл). Таким образом, результаты полнохромосомного ПГТ фактически подтвердили гипотезу о ведущей роли хромосомного дисбаланса в ранней элиминации эмбрионов человека.

Дальнейшим ключевым моментом развития технологии CGH стал ее переход с метафазного анализа на микрочиповый формат (array-CGH). Появление ХМА в середине 2000-х гг., пришедшего на смену классической CGH с относительно невысоким уровнем разрешения, произвело настоящую революцию в клинической цитогенетике: с этого момента методы диагностики хромосомных нарушений, и прежде всего микроделеционных и микродупликационных синдромов, одновременно стали технологиями описания новых хромосомных мутаций и синдромов. Кроме того, претерпела существенную реорганизацию и сама процедура исследования. Во-первых, получение цитогенетического результата стало автоматизированным процессом, выполняемым специализированным флуоресцентным сканером и программным обеспечением, не требующим от оператора работы с метафазными хромосомами. Во-вторых, сократилось время для проведения исследования с 72 ч (при классической метафазной CGH) до 24 ч (при ХМА). Последнее обстоятельство оказалось одним из решающих факторов, определивших востребованность aCGH в ПГТ, поскольку в таком формате метод обеспечивал проведение полнохромосомного скрининга эмбрионов в пределах длящегося клинического цикла. Первое сообщение об успешном применении технологии aCGH для ПГТ было опубликовано в 2006 г. группой исследователей из Университетской клиники г. Лёвена в Бельгии.

В дальнейшем совершенствование технологий криоконсервации эмбрионов и обнаружение факта их лучшей имплантации по сравнению с эмбрионами, переносившимися в продолжающихся циклах, позволили сделать следующий важный шаг в развитии методов ПГТ-А. А именно, в циклах с криоконсервацией бластоцист появилась возможность осуществить диагностику на максимально поздних этапах преимплантационного развития, на 5-6-й день после оплодотворения. Этот факт имел решающее значение для ПГТ, поскольку к этому времени происходила естественная элиминация большей части бластоцист с хромосомными нарушениями, в том числе находящихся в мозаичном состоянии. Кроме того, для тестирования становилась доступной чуть большая часть клеток ТЭ, обычно до 6-10 клеток, что повышало эффективность молекулярно-генетических протоколов и обеспечивало лучшие возможности в выявлении хромосомного мозаицизма. В случае обнаружения сбалансированного хромосомного набора в биоптате ТЭ криоконсервированные бластоцисты рекомендовались к переносу в следующем цикле. В таком виде технология ПГТ («aCGH в криоцикле») дошла до настоящего времени и продолжает использоваться во многих центрах в качестве ведущей диагностической процедуры. Единственной технической модификацией стало постепенное замещение ХМА, оказавшимися более чувствительными к низкоуровневому хромосомному мозаицизму и более масштабируемыми в исполнении технологиями MPS. Их успешная адаптация к задачам анализа кариотипа единичных клеток состоялась на рубеже 2013-2014 гг., предопределив формирование лидирующих позиций MPS на современном рынке услуг в области ПГТ-А.

Вместе с тем стоит отметить, что как aCGH, так и NGS обладают рядом ограничений:

  1. Оба метода не позволяют диагностировать гаплоидию и полиплоидию, за исключением несбалансированных по соотношению половых хромосом вариантов триплоидии 69,XXY и 69,XYY.

  2. Используемые в настоящее время микроматрицы для анализа ДНК единичных клеток после процедуры полногеномной амплификации имеют ограничение в 5-10 Мб, не позволяя диагностировать известные микроделеционные и микродупликационные синдромы (например, синдромы Вильямса-Бойрена, Прадера-Вилли, Энжельмена, Смит-Магенис, Ди Джорджи и ряд других). Однако это ограничение в большей степени затрагивает вопросы PGT-SR, которые будут освещены ниже.

  3. Несмотря на полнохромосомный характер ПГТ-А, биопсия участка ТЭ по-прежнему не обеспечивает возможности получения информации о кариотипе всех клеток бластоцисты и особенно ее внутренней клеточной массы, из которой впоследствии сформируется эмбрион. Важно подчеркнуть, что заключение о результатах ПГТ-А имеет отношение только к группе клеток, взятых для анализа, и не может быть экстраполировано на всю бластоцисту.

  4. Уровень мозаицизма, оцененный в биоптате ТЭ, также не может быть признан репрезентативным для целой бластоцисты. Современные модификации методов NGS и aCGH обеспечивают детекцию мозаичных анеуплоидных клеточных клонов на уровне 20-30%, при этом NGS оказывается более чувствительным методом для обнаружения мозаицизма низкого уровня (от 17% и выше). Поскольку число клеток в биоптате ТЭ трудно определить, точный уровень мозаицизма в образце также остается неопределенным.

  5. aCGH не позволяет проводить одновременное тестирование на анеупло-идию и моногенные дефекты, в то время как некоторые протоколы NGS позволяют реализовать такую задачу.

  6. aCGH не дает информации о мейотическом или митотическом происхождении хромосомной анеуплоидии, тогда как NGS позволяет ответить на этот вопрос при условии, если проводится гаплотипирование референсных родительских образцов.

  7. Все методы ПГТ-А - FISH, aCGH и NGS (без генотипирования и гаплотипирования) не позволяют диагностировать ОРД.

Преимплантационное генетическое тестирование структурных хромосомных перестроек

Структурные перестройки хромосом, благодаря своему разнообразию и возможности наследования от родителей, формируют одну из основных групп показаний для ПГТ. Эти перестройки включают различные типы аберраций, в том числе реципрокные и робертсоновские транслокации, инсерции, делеции, дупликации, инверсии, каждая из которых может возникать de novo либо являться результатом мейотической сегрегации сбалансированной хромосомной перестройки в кариотипе одного из супругов. Семейные случаи реципрокных и робертсоновских транслокаций составляют основную категорию показаний для PGT-SR. ПГТ в этом случае обеспечивает выявление несбалансированных хромосомных вариантов в кариотипе эмбрионов, унаследованных либо от матери, либо от отца. Если носителем аберрации оказывается мать, то становится возможным проведение преконцепционного генетического тестирования первого полярного тельца с дальнейшим использованием для оплодотворения только ооцитов без несбалансированных структурных дефектов хромосом. В некоторых случаях, с учетом кроссинговера, информативным может оказаться анализ обоих полярных телец, однако в этом случае необходимо проведение искусственного оплодотворения (поскольку мейоз II завершается в яйцеклетке уже после проникновения сперматозоида). Кроме того, PGT-SR может осуществляться как при биопсии единичного бластомера на этапе дробления (3-й день после оплодотворения), так и с использованием биоптата ТЭ на 5-7-й день развития, обеспечивая в этих случаях возможность выявления у эмбриона несбалансированных продуктов мейотической сегрегации сбалансированных хромосомных перестроек в кариотипе любого из супругов.

Спектр методов, которые могут быть использованы для решения той или иной диагностической задачи, также отличается разнообразием и включает FISH, aCGH, SNP-array или NGS. В отличие от современного этапа развития ПГТ-А, где ведущие позиции заняли технологии полнохромосомного скрининга, для PGT-SR метод FISH по-прежнему сохраняет свою актуальность. PGT-SR на его основе предполагает в основном исключение унаследованных форм хромосомных перестроек, появление которых у эмбрионов предсказуемо. В этом случае преимплантационному тестированию предшествует обязательный предварительный подготовительный этап, в ходе которого проводятся подбор ДНК-зондов на регион перестройки и их тестирование на метафазных и интерфазных клетках носителя хромосомной аберрации, а затем на единичных бластомерах. Кроме того, метод FISH оказывается информативным для тестирования несбалансированных транслокаций с вовлечением протяженных гетерохроматиновых районов хромосом, сателлитных повторов ДНК (например, на Y-хромосоме), как правило, не представленных на микроматрицах или не поддающихся прочтению при секвенировании нового поколения.

FISH позволяет оценить число флуоресцентных сигналов в пределах интерфазного ядра, соответствующих тому или иному хромосомному региону, вовлеченному в перестройку. Основываясь на подсчете числа сигналов, можно определить несбалансированные варианты сегрегации хромосомной перестройки и исключить такие эмбрионы из перестройки. В случае робертсоновских транслокаций возможно использование двух пар ДНК-зондов, комплементарных любому локусу в составе длинных плеч акроцентрических хромосом, вовлеченных в перестройку (рис. 32-2, см. цв. вклейку).

Для тестирования реципрокных транслокаций возможны две основные стратегии. В одном случае подбираются три ДНК-зонда - два на центромерные регионы хромосом, вовлеченных в транслокацию, и один на транслоцируемый регион одной из хромосом (рис. 32-3, а, см. цв. вклейку). Кроме того, возможна маркировка каждого из плеч негомологичных хромосом, вовлеченных в реципрокную транслокацию (рис. 32-4, см. цв. вклейку). В другом случае ДНК-зондами, меченными разными флуорохромами, маркируются хромосомы в известных регионах локализации точек разрыва (рис. 32-3, б, см. цв. вклейку). При наличии хромосомной транслокации происходит сближение гибридизационных сигналов, что может быть дополнительно детектировано изменением флуоресценции вследствие перекрывания сигналов с разными спектральными характеристиками.

Для тестирования перицентрических инверсий подбираются две пары локус-специфичных ДНК-зондов на короткое и длинное плечо соответствующей хромосомы, иногда дополняемые центромероспецифичной ДНК-пробой. Для детекции делеций, дупликаций или инсерций в интерфазном ядре рекомендуется использовать локус-специфичные ДНК-зонды на целевой регион, комбинируя их с контрольной пробой на центромерный или субтеломерный регион для разграничения между сегментной делецией/дупликацией или инсерцией и анеуплоидией по целой хромосоме.

Несмотря на сохраняющуюся актуальность, метод FISH все же имеет ряд ограничений. FISH не позволяет исключить присутствие сбалансированной хромосомной перестройки в интерфазном ядре, и, соответственно, существует вероятность переноса эмбриона со сбалансированной аберрацией, точно такой же, которая присутствует в кариотипе одного из родителей. Как правило, такие эмбрионы жизнеспособны, и при наступлении беременности, высоко вероятно, родится здоровый ребенок, который впоследствии, при вступлении в репродуктивный период, столкнется с такими же проблемами, как и его родители. Поскольку метод FISH основывается на визуальном определении флуоресцентных сигналов, он не лишен ошибок, вызванных изменениями интенсивности их флуоресценции или нарушениями целостности ДНК в интерфазном ядре, а также возможным перекрыванием гибридизационных сигналов. Кроме того, геномная информация оказывается ограниченной только используемыми для анализа ДНК-зондами и не содержит сведений о возможной сопутствующей анеуплоидии по другим хромосомам, не вовлеченным в структурную перестройку. Вместе с тем метод FISH обладает преимуществом в детекции субмикроскопических перестроек протяженностью менее 10 Mb, особенно в перицентромерных, субтеломерных и гетерохроматиновых регионах, часто недоступных для тестирования современными технологиями ХМА и массового параллельного секвенирования.

В свою очередь, ХМА (aCGH) имеет ряд других преимуществ для PGT-SR. Во-первых, он позволяет измерить число копий каждого транслоцированного фрагмента, вовлеченного в несбалансированную перестройку. Во-вторых, это более надежный по сравнению с FISH метод, поскольку анализ проводится по множеству точек хромосомной микроматрицы, маркирующей исследуемый регион. В-третьих, кроме детекции ожидаемой структурной аберрации, метод aCGH обеспечивает одновременный скрининг анеуплоидии по всем хромосомам набора (PGT-SR + ПГТ-А). Однако точно так же, как и FISH, aCGH не исключает вероятности переноса эмбриона со сбалансированной хромосомной перестройкой вследствие своего принципа, основанного на детекции исключительно количественных изменений в копийности участков ДНК.

Для PGT-SR рекомендуется использовать два типа хромосомных микроматриц. Во-первых, это собственно олигонуклеотидные ДНК-микрочипы, обеспечивающие после полногеномной амплификации ДНК единичной клетки уровень разрешения в пределах 10 Mb. Во-вторых, это SNP-чипы, представленные матрицами из однонуклеотидных полиморфных вариантов и основанные на анализе гаплотипов, что теоретически может обеспечить более высокий уровень разрешения в пределах 2,5-5 млн п.н. Среди ограничений aCGH и SNP-чипов следует отметить следующие:

  1. Возможность выявления транслоцированного хромосомного сегмента ограничена уровнем разрешения используемых микроматриц. Если размер более чем одного из четырех транслоцированных сегментов оказывается меньше уровня разрешения, то PGT-SR с применением aCGH или SNP-чипов становится невозможной.

  2. Детекция несбалансированных перестроек с точками разрывов в теломерных и субтеломерных регионах хромосом не всегда является возможной, поскольку покрытие этих регионов на хромосомных микроматрицах, как правило, очень низкое. В каждом конкретном диагностическом случае это ограничение должно быть учтено и протестировано на преклиническом этапе.

  3. PGT-SR методом aCGH не позволяет дифференцировать эмбрионы с нормальным кариотипом и со сбалансированной хромосомной перестройкой вследствие того, что aCGH обеспечивает регистрацию только несбалансированных изменений в числе копий.

  4. Метод aCGH не позволяет диагностировать ОРД, особенно по хромосомам 6, 7, 11, 14, 15 и 20, связанные с болезнями геномного импринтинга. Риск данной диагностической ошибки повышен для эмбрионов от носителей перестроек с участием перечисленных хромосом или робертсоновских транслокаций, вовлекающих хромосомы 14 или 15. В этом случае рекомендуется оценить и предусмотреть возможность проведения пренатальной цитогенетической диагностики при наступлении беременности.

  5. PGT-SR методом aCGH уступает в чувствительности по обнаружению мозаицизма по структурным хромосомным перестройкам и сегментным анеуплоидиям методу NGS.

  6. Для построения и анализа гаплотипов с использованием SNP-чипов необходимо включать в тестирование образец ДНК как минимум одного родственника первой степени для носителя структурной перестройки.

Наконец, еще одним методом PGT-SR является NGS. NGS, позволяя провести непосредственное прочтение последовательности ДНК, обеспечивает возможность одновременно определить и число ее копий в зависимости от глубины прочтения. С учетом этого показателя NGS находит самое широкое применение в практике современного ПГТ, от скрининга анеуплоидий по целым хромосомам до детекции среднего размера делеций или инсерций в хромосомах и поиска мутаций при моногенных заболеваниях. По сравнению с технологиями ХМА NGS имеет ряд преимуществ для решения задач PGT-SR. Во-первых, метод обладает большей разрешающей способностью для диагностики делеций и дупликаций участков хромосом. Во-вторых, он более чувствителен к выявлению мозаичных хромосомных нарушений, в том числе и по сегментному дисбалансу. В-третьих, автоматизация процедур подготовки ДНК-библиотек для секвенирования минимизирует ошибки, связанные с человеческим фактором. Наконец, масштабирование тестирования, обеспечиваемое принципом массового параллельного секвенирования, положительным образом сказывается на себестоимости процедуры и производительности анализа.

Несмотря на это, NGS все-таки имеет ряд ограничений для PGT-SR. Метод не позволяет обнаружить несбалансированные перестройки, протяженность которых меньше его уровня разрешения. После проведения процедуры полногеномной амплификации ДНК единичной клетки этот показатель оценивается в диапазоне 5-10 млн п.н. NGS, точно так же, как интерфазная FISH, aCGH или SNP-чипы, не позволяет детектировать сбалансированные варианты перестроек и полиплоидию. В сравнении с aCGH метод NGS имеет более высокую чувствительность к детекции мозаичных форм хромосомных аберраций, однако мозаицизм низкого уровня также остается за пределами его разрешения.

Возможности и ограничения всех трех основных технологий ПГТ эмбрионов человека на анеуплоидии и структурные перестройки хромосом обобщены в табл. 32-1.

Таблица 32-1. Сравнительный анализ возможностей и ограничений методов преимплантационного генетического тестирования на анеуплоидии и преимплантационного генетического тестирования структурных перестроек хромосом (согласно ESHRE PGT Consortium good practice recommendation for the detection of structural and numerical chromosomal aberrations, 2020)

image

Окончание табл. 32.1

image

Преимплантационное генетическое тестирование моногенных мутаций

Наконец, еще одним вариантом ПГТ является поиск моногенных мутаций. Этот вид тестирования включает идентификацию патогенетически значимых вариантов ДНК с аутосомно-доминантным, аутосомно-рецессивным и Х-сцепленным типом наследования в единичных клетках эмбрионов или в полярных тельцах. Кроме того, в категорию ПГТ-М входит ПГТ мутаций в митохондриальном геноме, а также HLA-типирование, сопровождаемое либо не дополняемое поиском моногенной мутации.

Как и для всех видов ПГТ, основным лимитирующим фактором для выявления генной мутации оказывается низкое стартовое количество ДНК, требующее использования чувствительных протоколов амплификации. Такими методами, как правило, являются технологии таргетной мультиплексной ПЦР или полногеномной амплификации, вслед за которыми проводятся дополнительные раунды амплификации целевых последовательностей (nested-PCR), гибридизация на SNP-чипах либо секвенирование. Каждый из этих методов имеет свои преимущества и ограничения, но большинство из современных технологий ПГТ-М строится на принципах гаплотипирования, т.е. определения группы аллелей, находящихся в генетическом сцеплении в некотором локусе и наследуемых совместно. Преимущество гаплотипирования заключается еще и в том, что оно минимизирует риск диагностических ошибок, связанных с нерепрезентативной амплификацией единичной (или единичных) молекулы ДНК. Такие ошибки проявляются в виде событий «выпадения аллеля» (Allele drop-out, ADO) или неспецифического «появления аллеля» (Allele drop-in, ADI), а также неудач амплификации. Для построения гаплотипов используются SNP- или STR-маркеры с высоким уровнем гетерозиготности, а их визуализация проводится с использованием фрагментного анализа, исследования рестрикционного полиморфизма, ПЦР в режиме реального времени или секвенирования.

Гаплотип, который характерен для членов родословной, имеющих в своем геноме патогенный вариант, принято называть гаплотипом высокого риска или мутантным, тогда как гаплотип, не включающий патогенный вариант, называется гаплотипом низкого риска или дикого типа. Как и в пре- и постнатальной молекулярной диагностике моногенных заболеваний, диагностический тест в ПГТ-М может быть прямым, когда прослеживается сегрегация мутантного варианта со сцепленными маркерами, либо косвенным, в случае если тестирование основывается исключительно на анализе гаплотипов. При проведении ПГТ-М необходимо учитывать вероятность кроссинговера, особенно при тестировании первого и второго полярного тельца, когда заключение о генотипе яйцеклетки делается на основе исключения генетических вариантов, оказавшихся в составе полярных телец (рис. 32-5, см. цв. вклейку).

Показанием для проведения ПГТ-М является высокий риск рождения ребенка с тяжелой формой моногенного заболевания при отсутствии медицинских противопоказаний для процедуры ЭКО. Список заболеваний, для которых в настоящее время доступно ПГТ, включает более 300 наследственных синдромов и постоянно расширяется. Задачами генетического тестирования становятся не только поиск мутаций в ядерных и митохондриальных генах классических наследственных болезней, но и исключение наследственных форм онкологических, нейродегенеративных, кардиологических и ряда других МФЗ. Отдельной, хотя еще во многом дискуссионной задачей является HLA-типирование, направленное на рождение ребенка в семьях, уже имеющих больного ребенка с неизлечимым наследственным или онкологическим заболеваниям, в целях трансплантации стволовых клеток пуповинной крови, получаемой во время родов. Среди проблем и ограничений, сохраняющихся перед ПГТ-М, следует отметить сложности в идентификации гонадного мозаицизма, в дифференциации мутаций мейотического и постзиготического происхождения у больного ребенка в семье при планировании следующей беременности с использованием ЭКО и ПГТ-М, а также проблемы в выявлении мутаций de novo. Тем не менее современное состояние ПГТ-М обеспечивает решение достаточно широкого спектра задач, многие из которых находятся за границами собственно проблем репродуктивной медицины, и дает возможность прерывания цепочки событий передачи мутантного аллеля в ряду поколений и рождения здорового ребенка в семье с высоким генетическим риском.

Дискуссионные вопросы преимплантационного генетического тестирования

Несмотря на прогресс в технологиях ПГТ, ряд проблем в этой области остается нерешенным либо находит совершенно неожиданное решение, как это случилось в ситуации с рекомендациями по переносу эмбрионов с мозаичными хромосомными нарушениями. В завершение настоящей главы остановимся на обзоре новых тенденций в данной сфере, направленных на преодоление существующих ограничений.

Как уже отмечалось, современным стандартом ПГТ-А является полнохромосомный скрининг клеток биоптата ТЭ (в среднем 6-10 клеток), предпочтительно в криоциклах, с использованием технологий микроматричной сравнительной геномной гибридизации (aCGH) или NGS. Такой подход обеспечивает эффективный скрининг бластоцист на предмет числовых хромосомных нарушений, в том числе в мозаичной форме. Тем не менее нельзя сказать, что подобное молекулярное кариотипирование решает все задачи, стоящие перед ПГТ, прежде всего связанные с наличием внутри- и межтканевого хромосомного мозаицизма на ранних этапах развития. Действительно, даже высокочувствительная детекция мозаичных анеуплоидий в биоптате ТЭ с помощью NGS не дает информации о кариотипе остальных клеток бластоцисты и прежде всего внутренней клеточной массы, из которой впоследствии сформируется сам эмбрион.

В 2013 г. итальянским эмбриологом Симоном Палини во внутриполостной жидкости бластоцист была обнаружена внеклеточная ДНК (внДНК), которую удалось амплифицировать и использовать для микроматричного хромосомного анализа, продемонстрировав присутствие анеуплоидий. Эта находка привлекла внимание исследователей по ряду причин. Если внДНК отражает хромосомную конституцию клеток бластоцисты, то с ее использованием можно разработать протокол малоинвазивной диагностики, минуя этап биопсии ТЭ. Более того, забор внутриполостной жидкости - стандартная процедура в некоторых протоколах криоконсервации бластоцист. Вместе с тем остается неясным, какие именно клетки и в какой пропорции являются источником внДНК. Происходят они из внутренней клеточной массы или ТЭ? Если из внутренней клеточной массы, то впервые появляется потенциальный источник информации о кариотипе клеток эмбриобласта. С другой стороны, если внДНК происходит из клеток бластоцисты, ушедших в апоптоз, то в какой степени молекулярное кариотипирование внДНК позволит получить информацию о хромосомном наборе клеток, оставшихся в составе бластоцисты? Очевидно, что поиск ответов на эти ключевые вопросы инициировал проведение специальных исследований. Однако их результаты на сегодняшний день остаются весьма противоречивыми. Ни одному авторскому коллективу не удалось продемонстрировать близкую к 100% конкордантность между результатами молекулярного кариотипирования внДНК и клеток бластоцисты. Одни авторы сообщили о сравнительно высокой степени конкордантности результатов кариотипирования внДНК, клеток ТЭ или отдельных бластомеров, достигающей порядка 90%. Тогда как другие, напротив, сопоставив молекулярные кариотипы внДНК и целой бластоцисты, доступной для научного исследования, сообщили, что степень их соответствия не превышает 40-50%. Не исключено, что присутствие в составе проанализированных бластоцист клеток эмбриобласта снижает соответствие результатов за счет повышенной элиминации клеток с хромосомными аномалиями из внутренней клеточной массы в полость бластоцисты. Однако экспериментальных доказательств в пользу такой селекции клеток или коррекции хромосомных нарушений в ходе преимплантационного развития человека в настоящей момент не представлено.

Так и или иначе, большинство исследователей сходятся во мнении, что использование внДНК в качестве единственного источника информации о кариотипе клеток бластоцисты вряд ли представляется возможным. Однако дополнение результатов ПГТ-А, полученных при биопсии ТЭ, информацией об исследовании внДНК может позволить уточнить возможность наличия в составе бластоцисты мозаичных клеточных клонов. Кроме того, такой источник ДНК может представлять несомненный интерес для тестирования моногенных мутаций.

Интерес к поиску дополнительных источников информации о кариотипе клеток бластоцисты в условиях высокой частоты хромосомного мозаицизма не ограничивается изучением только внДНК в ее полости. Оказалось, что внДНК присутствует и в среде, в которой проводится культивирование эмбрионов. Соответственно, перед исследователями впервые появился шанс разработать метод действительно неинвазивного тестирования эмбрионов (non-invasive preimplantation genetic testing, NI-PGT), в отличие от малоинвазивной процедуры бластоцентеза. Однако для этого тестирования возникла та же самая задача - определить источники внДНК в культуральной среде и установить степень соответствия результатов ее молекулярного кариотипирования с помощью aCGH или NGS хромосомному набору клеток бластоцисты, а еще лучше - внутренней клеточной массе. Точно так же, как и при анализе внДНК из полости бластоцисты, пока получены противоречивые результаты. Соответствие молекулярных кариотипов внДНК из культуральной среды и биоптатов ТЭ в различных исследованиях варьирует в широком диапазоне, от 27 до 85%. Интересно, что наибольшую степень соответствия, достигающую 95%, демонстрируют результаты тех работ, в которых для анализа использовалась внДНК как из полости бластоцисты, так и культуральной жидкости. На фоне этого NI-PGT начинает обсуждаться как новое перспективное направление преимплантационного тестирования, в том числе для выявления анеуплоидий и моногенных мутаций, включая мутации в мтДНК. Кроме того, предполагается, что неинвазивное тестирование позволит позитивно решить вопросы, связанные с недоступностью микроманипуляционного оборудования для ряда диагностических лабораторий, предоставляя шанс для проведения генетического исследования. Еще один круг вопросов связан с уровнем квалификации и опытом эмбриолога, способного эффективно и, главное, безопасно проводить процедуру биопсии.

Следует отметить, что проблема безопасности технологий ЭКО для развития эмбриона постоянно находится в фокусе внимания специалистов и связана далеко не только с вопросами квалификации эмбриолога или доступности определенного оборудования. На фоне попыток совершенствования технологий ПГТ и повышения его информативности самостоятельную фундаментальную проблему представляет вопрос о том, не является ли столь высокий уровень хромосомных аномалий и мозаицизма, регистрируемый в бластоцистах, полученных с помощью методов искусственного оплодотворения, следствием влияния условий культивирования гамет и эмбрионов на стабильность их хромосомного набора. Действительно, исследования на модельных животных показывают, что такой эффект может иметь место. Но для человека такие данные долгое время оставались недоступными. В 2018 г. на ежегодной конференции Европейского общества репродукции человека и эмбриологии (ESHRE) состоялся доклад научной группы под руководством Сантьяго Муннэ, в котором впервые были представлены предварительные результаты исследования по генетическому тестированию бластоцист, полученных in vivo. Изучить такой уникальный материал стало возможным с совершенствованием аппаратуры для получения бластоцист с помощью маточного лаважа. Дизайн проводимого исследования включал следующие основные этапы: 1) минимальная стимуляция овуляции; 2) внутриматочная инсеминация; 3) получение маточного лаважа на 5-й день после оплодотворения; 4) биопсия бластоцист с их последующей криоконсервацией; 5) ПГТ; 6) получение результата; 7) консультирование семьи и принятие решения о переносе эмбриона.

Предварительные результаты исследования оказались неожиданными. Доля бластоцист с эуплоидным кариотипом составила 36% и оказалась заметно ниже аналогичного показателя в группе бластоцист, культивированных in vitro (59%). Частота анеуплоидных бластоцист заметно не отличалась и составила 15 и 18% в группах бластоцист in vivo и in vitro соответственно. Примечательно, что среди бластоцист in vivo была отмечена заметно более высокая частота низкоуровневого хромосомного мозаицизма с частотой анеуплоидной клеточной линии ниже 40% (21 и 10% соответственно), при этом доля бластоцист с высоким уровнем мозаицизма (более 40% анеуплоидных клеток), была сопоставимой в обеих группах (8 и 6% соответственно). Еще одним неожиданным результатом оказалась заметно повышенная частота комплексных хромосомных аномалий в бластоцистах in vivo (20%) по сравнению с бластоцистами in vitro (7%).

Предварительный характер приведенных результатов не позволяет сделать строгих научных выводов. Тем не менее на две важные тенденции следует обратить внимание. Во-первых, в естественных циклах частота эуплоидных эмбрионов, по-видимому, не повышена относительно циклов ЭКО. Здесь, однако, нельзя полностью исключить эффектов гормональной гиперстимуляции яичников, присутствующих в обоих вариантах, на стабильность кариотипа. Во-вторых, бластоцисты, полученные in vivo, также характеризуются мозаичными хромосомными аномалиями, преимущественно в небольшом проценте клеток (низкоуровневый хромосомный мозаицизм). Не исключено, что процесс нормального преимплантационного развития эмбрионов человека в естественных циклах также сопровождается индукцией хромосомного мозаицизма. Очевидно, что биологическую значимость такого феномена еще только предстоит изучить. Однако уже сейчас этот факт становится одним из важных теоретических аргументов, позволяющих объяснить неожиданный успех еще одного недавно возникшего направления в ПГТ-А, связанного с рекомендациями к переносу мозаичных анеуплоидных бластоцист.

Как часто случалось в истории преимплантационного генетического тестирования, его технологии внедрялись в практику, не получив предварительного надежного теоретического обоснования. Так произошло и в случае с переносом мозаичных эмбрионов. Основанием же для решения о переносе бластоцист с мозаичным кариотипом стала развернувшаяся дискуссия о низкой эффективности ПГТ-А в сравнении с циклами ЭКО, где такого тестирования не проводилось вовсе.

Действительно, с накоплением данных об исходах циклов ЭКО стала появляться информация об эффективности циклов с ПГТ-А и без него. Как оказалось, результаты такого сравнения не являются столь однозначными. Так, в одном из эпидемиологических исследований, проведенном в 2011-2012 гг. в США, частота родов в расчете на один перенос в циклах без ПГТ-А (n=97 069) составила 46,2%, тогда как в циклах с ПГТ-А (n=5471) - только 39,3%, причем эти отличия оказались статистически значимыми (p <0,0001). Более того, проведение тестирования не влияло и на частоту спонтанных потерь беременности, составившую 13,7% в циклах с ПГТ-А и 13,9% без ПГТ-А (p=0,8507). Когда исследуемые группы стратифицировали по возрасту женщин, то оказалась, что выявленные тенденции справедливы только для женщин до 35 лет. Что же касается женщин старше 37 лет, то применение ПГТ-А действительно снижало вероятность потери беременности с 26 до 16,8% (p <0,0001) и повышало вероятность рождения здорового ребенка с 30,4 до 33,3% (p=0,02). Иными словами, эффективность ПГТ эмбрионов на предмет анеуплоидии в циклах ЭКО оказалась значимой только для женщин старшей возрастной группы. Для молодых женщин тестирование эмбрионов не увеличивало шансов на успех процедуры.

На фоне таких заключений об особенностях эффектов ПГТ в разных возрастных группах в литературе развернулась дискуссия о целесообразности использования ПГТ-А в циклах ЭКО, особенно если речь идет о молодых супружеских парах. Высказывались мнения, что биопсия ТЭ может все-таки иметь негативные последствия для дальнейшего развития эмбриона, при этом многое в исходе данной процедуры определяется опытом и компетенцией эмбриолога, проводящего микроманипуляции с бластоцистой. Кроме того, выявление хромосомного мозаицизма в биоптате ТЭ вовсе не исключает наличия нормального кариотипа в клетках эмбриобласта. Соответственно, существует некоторый риск исключения из переноса жизнеспособных эмбрионов с нормальным хромосомным набором.

На фоне таких дискуссий в 2015 г. появилось первое сенсационное сообщение итальянских врачей-репродуктологов о рождении здоровых детей с нормальным кариотипом после переноса мозаичных анеуплоидных эмбрионов. 6 из 18 перенесенных мозаичных бластоцист развились в нормальных эмбрионов, и все 6 беременностей благополучно завершились рождением здоровых девочек с кариотипом 46,XX. Примечательно, что все 6 бластоцист на момент переноса имели в своем составе мозаичные формы моносомий по хромосомам 2 (две бластоцисты) или 5, а также двойных моносомий по хромосомам 4 и 10; 6 и 15; 5 и 7 с частотой анеуплоидной клеточной линии от 35 до 50%. Сама по себе каждая из этих моносомий не совместима с нормальным течением эмбриогенеза и приводит к остановке развития уже на преимплантационных этапах. Однако в случае мозаичного кариотипа присутствие клеток с нормальным хромосомным набором может способствовать нормальному развитию, особенно если анеуплоидные клеточные линии остаются ограниченными ТЭ, не вносящей вклад в формирование собственно эмбриональных структур.

Позднее, в 2018 г., той же группой авторов было сообщено, что эффективность переноса мозаичных бластоцист с частотой анеуплоидных клеток менее 50% статистически значимо не отличается от переноса эуплоидных эмбрионов по таким показателям, как частота имплантации, частота успешных родов и частота потерь беременности. В то же время если доля анеуплоидных клеток составляет более 50%, то это ведет к резкому снижению частоты имплантации и частоты родов, однако по-прежнему не влияет на вероятность невынашивания беременности.

Дважды, в 2016 и в 2019 гг., Международное общество по преимплантационной генетической диагностике (PGDIS) опубликовало специальные рекомендации по генетическому тестированию и переносу мозаичных бластоцист. Они распространяются, как правило, на такие диагностические случаи, когда в результате ПГТ-А не выявляется эуплоидных бластоцист, рекомендованных для переноса, а проведение повторной процедуры ЭКО имеет медицинские противопоказания или ограничено возрастом пациентки. Согласно данным рекомендациям, приоритет для переноса могут представлять мозаичные формы аутосомных моносомий. Перенос мозаичных трисомий также допускается, за исключением трисомий, совместимых с живорождением (трисомии хромосом 13, 18 и 21), вызывающих задержку внутриутробного развития плода (трисомии 2, 7 и 16), а также приводящих, в случае коррекции, к формированию ОРД и известным болезням геномного импринтинга (трисомии 6, 7, 8, 11, 14, 15, 20). Кроме того, приоритет остается за мозаичными формами анеуплоидий по одной хромосоме. Рекомендации PGDIS 2019 г. ограничивают определение и уровень мозаицизма частотой анеуплоидной клеточной линии в диапазоне от 20 до 80%. При этом эмбрион считается эуплоидным, если частота анеуплоидной клеточной линии в биоптате ТЭ не превышает 20% и анеуплоидным - если этот показатель составляет более 80%. Соответственно, приоритет для переноса в данном случае имеют эмбрионы с мозаицизмом низкого уровня. Следует отметить, что установленные границы хромосомного мозаицизма носят исключительно технический, а не биологический характер и обусловлены разрешающей возможностью диагностических методов, прежде всего NGS, детектировать присутствие клеток с разными хромосомными наборами в биоптате участка ТЭ, представленного не более чем 6-10 клетками. Строго говоря, такая оценка не дает никакой информации о кариотипе соседних клеток ТЭ и клеток внутренней клеточной массы, а полученный уровень мозаицизма в биоптате ТЭ, конечно же, не может быть экстраполирован на всю бластоцисту.

Тем не менее перенос мозаичных эмбрионов, проводимый на фоне недостаточных фундаментальных знаний о механизмах индукции и эффектах хромосомного мозаицизма, становится востребованной процедурой. Проведенный в 2019 г. по всему миру опрос Центров ЭКО, предлагающих услуги ПГТ-А, показал, что 20% из них имеют в своей практике опыт переноса мозаичных эмбрионов. Лидерами по числу таких переносов являются Центры США и стран Азии. Однако перенос мозаичных бластоцист остается в настоящее время все же спорным и дискуссионным вопросом. С одной стороны, он дает шанс на рождение ребенка в ситуациях, когда в цикле ЭКО получено минимальное число бластоцист, среди которых нет ни одной с эуплоидным кариотипом, а для проведения повторной процедуры ЭК имеются противопоказания или ограничения. С другой стороны, поскольку еще недостаточно сведений о механизмах индукции хромосомного мозаицизма и элиминации анеуплоидных клеток в ходе развития, то перенос мозаичных эмбрионов может быть сопряжен с риском формирования ОРД и болезней геномного импринтинга у потомства с гомозиготизацией рецессивных мутаций в генах наследственных болезней, возникновением гонадного мозаицизма, нарушением равновероятной инактивации Х-хромосомы у плодов женского пола. Минимизировать эти риски можно, учитывая цитогенетические механизмы формирования хромосомного мозаицизма в раннем эмбриональном развитии. Так, наименьшее негативное влияние на ход эмбриогенеза оказывают мозаичные хромосомные аномалии, возникшие вследствие de novo митотической ошибки сегрегации хромосом на постзиготических этапах развития. Такая ошибка приведет к формированию трисомной и моносомной клетки (реципрокные анеуплоидии) в случае хромосомного нерасхождения (рис. 32-6, см. цв. вклейку) и затронет, как правило, небольшую популяцию клеток развивающегося эмбриона. В случае же хромосомного отставания возникнет моносомная клетка на фоне основной массы клеток с нормальным кариотипом. Вероятно, именно поэтому мозаичные формы аутосомных моносомий демонстрируют наилучшие показатели успеха циклов ЭКО при переносе мозаичных эмбрионов. В случае же коррекции трисомии мейотического происхождения могут возникнуть либо тетрасомная и дисомная клетка (при хромосомном нерасхождении), либо дисомная клетка (при хромосомном отставании). При этом и в том, и в другом случае существует риск формирования ОРД.

Кроме того, присутствие трисомии мейотического происхождения в зиготе само по себе нарушает запуск всей программы эмбрионального развития.

Соответственно, для снижения генетического риска при переносе мозаичных бластоцист важно знать происхождение хромосомного мозаицизма и самой ХА, представленной в мозаичном состоянии, - возникла ли она вследствие хромосомного нерасхождения в мейозе у одного из родителей либо сформировалась в результате постзиготической митотической ошибки. Как было отмечено выше, ни одна из технологий ПГТ-А, за исключением гаплотипирования методом NGS, не способна решить данную задачу. В данной ситуации выявление реципрокных анеуплоидий как маркеров постзиготического возникновения числового хромосомного нарушения может иметь определенную диагностическую ценность для принятия решения о переносе мозаичного эмбриона. Поскольку ни NGS, ни aCGH в силу своих методических ограничений неспособны детектировать одновременное присутствие трисомных и моносомных клеток в одном анализируемом образце, использование внДНК из полости бластоцисты или культуральной жидкости в качестве второго дополнительного источника информации о кариотипе эмбриона может способствовать решению данной задачи (рис. 32-7, см. цв. вклейку).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

На протяжении почти 30 лет своего существования ПГТ в рамках циклов ВРТ прошло путь от выявления изменений в числе копий отдельных хромосом в единичных бластомерах или генных мутаций до масштабного полнохромосомного скрининга, осуществляемого современными технологиями микроматричного анализа или массового параллельного секвенирования. Призванные решать задачи репродуктивной медицины и генетики, связанные с преодолением бесплодия и невынашивания беременности, методы ПГТ превратились в эффективный инструмент профилактики наследственных заболеваний. За прошедшие годы сформулированы показания для проведения генетического тестирования эмбрионов, равно как и обозначены те ситуации, в которых такое тестирование оказывается неэффективной процедурой и не ведет к существенному улучшению показателей эффективности циклов ЭКО. Следует отметить, что далеко не все методологические и теоретические вопросы в данной сфере медицинской генетики и репродуктивной медицины остаются решенными, но это стимулирует, в свою очередь, появление новых перспективных направлений. Среди таких направлений и перенос мозаичных эмбрионов, уже ставший реальностью, и технологии неинвазивного преимплантационного тестирования, которые, вероятно, смогут найти свою нишу в качестве дополнительного инструмента для тестирования хромосомных и моногенных мутаций. Альтернативой ПГТ МЗ становятся технологии митохондриального замещения, объединяющие в геноме потомка геномы трех биологических родителей - ядерного генома матери, являющейся носительницей мутации в мтДНК, митохондриального генома донора яйцеклетки и ядерного генома отца. Наконец, еще одной острой темой для дискуссий становятся перспективы применения методов геномного редактирования для решения задач репродуктивной медицины и профилактики рождения ребенка с наследственным заболеванием в рамках процедур ВРТ.

Список литературы

  1. Баранов В.С., Коган И.Ю., Кузнецова Т.В. Прогресс генетики эмбрионального развития человека и вспомогательные репродуктивные технологии // Генетика. 2019. Т. 55, № 10. P. 1109-1121.

  2. Лебедев И.Н. Преимплантационное генетическое тестирование анеуплоидий: современное состояние и перспективы развития // Медицинская генетика. 2019. Т. 18, № 3. С. 3-12.

  3. Соловьёва Е.В., Назаренко Л.П., Минайчева Л.И., Светлаков А.В. Преимплантационная генетическая диагностика (тестирование) моногенных болезней: показания и этические вопросы // Медицинская генетика. 2019. Т. 18, № 3. С. 13-25.

  4. Cimadomo D., Rienzi L., Capalbo A. et al. The dawn of the future: 30 years from the first biopsy of human embryo. The detailed history of ongoing revolution // Hum Reprod Update. 2020. Vol. 26, N 4. P. 453-473.

  5. Cram D.S., Leigh D., Handyside A. PGDIS Position Statement on the transfer of mosaic embryos 2019 // Reprod Biomed Online. 2019. Vol. 39, N 1. P. e1-e4.

  6. De Wert G., Heindryckx B., Pennings G. et al. Responsible innovation in human germ-line gene editing. Background document to the Recommendations of ESHG and ESHRE // Hum Reprod Open. 2018. Vol. 26, N 4. P. 450-470.

  7. Coonen E., Rubio C., Christopikou D. et al. ESHRE PGT Consortium good practice recommendations for the detection of structural and numerical chromosomal aberrations // Hum Reprod Open. 2020. Vol. 2020, N 3. doi: 10.1093/hropen/hoaa017.

  8. Carvalho F., Moutou C., Dimitriadou E. et al. ESHRE PGt Consortium good practice recommendations for the detection of monogenic disorders // Hum Reprod Open. 2020. Vol. 2020, N 3. doi: 10.1093/hropen/hoaa018.

  9. Harper J.C., Aittomki K., Borry P. et al. Recent developments in genetics and medically assisted reproduction: from research to clinical applications // Eur J Hum Genet. 2018. Vol. 26, N 1. P. 12-33.

  10. Kang E., Wu J., Gutierrez N.M. Mitochondrial replacement in human oocytes carrying pathogenic mitochondrial DNA mutations // Nature. 2016. Vol. 540, N 7632. P. 270-275.

  11. Leaver M., Wells D. Non-invasive Preimplantation Genetic Testing (niPGT): The next revolution in reproductive genetics? // Hum Reprod Update. 2020. Vol. 26. N 1. P. 16-42.

  12. Sciorio R, Dattilo M. PGT A preimplantation genetic testing for aneuploidies and embryo selection in routine ART cycles: Time to step back? // Clin Genet. 2020. Vol. 98, N 2. P. 107-115. doi: 10.1111/cge.13732.

  13. Viotti M. Preimplantation genetic testing for chromosomal abnormalities: aneuploidy, mosaicism, and structural rearrangements // Genes. 2020. Vol. 11, N 6. P. E602.

  14. Zegers-Hochschild F., Adamson G.D., Dyer S. et al. The international glossary on infertility and fertility care // Hum Reprod. 2017. Vol. 32, N 9. P. 1786-1801.

ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРА

  1. Жигалина Д.И. и др. Преимплантационная генетическая диагностика на основе бластоцентеза: проблемы и перспективы // Генетика. 2016. Т. 52, № 1. С. 5-13.

  2. Скрябин Н.А. и др. Молекулярное кариотипирование по внеклеточной ДНК бластоцеля как основа неинвазивного преимплантационного генетического скрининга анеуплоидий // Генетика. 2015. Т. 51, № 11. С. 1301-1307.

  3. Babariya D. et al. The incidence and origin of segmental aneuploidy in human oocytes and preimplantation embryos // Hum Reprod. 2017. Vol. 32, N 12. P. 2549-2560.

  4. Ben-Nagi J. et al. The first ongoing pregnancy following comprehensive aneuploidy assessment using a combined blastocentesis, cell free DNA and trophectoderm biopsy strategy // J Reprod Infertil. 2019. Vol. 20, N 1. P. 57-62.

  5. Bolton H. et al. Mouse model of chromosome mosaicism reveals lineage-specific depletion of aneuploid cells and normal developmental potential // Nat Commun. 2016. Vol. 7. P. 11165.

  6. Capalbo A. et al. Diagnostic efficacy of blastocoel fluid and spent media as sources of DNA for preimplantation genetic testing in standard clinical conditions // Fertil Steril. 2018 Vol. 110, N 5. P. 870-879.

  7. Capalbo A., Rienzi L., Ubaldi F.M. Diagnosis and clinical management of duplications and deletions // Fertil Steril. 2017. Vol. 107, N 1. P. 12-18.

  8. Farra C., Choucair F., Awwad J. Non-invasive pre-implantation genetic testing of human embryos: an emerging concept // Hum Reprod. 2018. Vol. 33, N 12. P. 2162-2167.

  9. Feichtinger M. et al. Non-invasive preimplantation genetic screening using array comparative genomic hybridization on spent culture media: a proof-of-concept pilot study // Reprod. Biomed. Online. 2017. Vol. 34, N 6. P. 583-539.

  10. Gianaroli L. et al. Blastocentesis: a source of DNA for preimplantation genetic testing. Results from a pilot study // Fertil Steril. 2014. Vol. 102, N 6. P. 1692-1696.

  11. Gleicher N., Orvieto R. Is the hypothesis of preimplantation genetic screening (PGS) still supportable? A review // J Ovarian Res. 2017. Vol. 10, N 1. P. 21.

  12. Gleicher N. et al. The 2019 PGDIS Position Statement on transfer mosaic embryos within a context of new information on PGT-A // Reprod Biol Endocrinol. 2020. Vol. 18, N 1. P. 57.

  13. Greco E., Minasi M.G., Fiorentino F. Heathy babies after intrauterine of mosaic aneu-ploid blastocysts // N Engl J Med. 2015. Vol. 373, N 21. P. 2089-2090.

  14. Griffin D.K. et al. Fluorescent in-situ hybridization to interphase nuclei of human preimplantation embryos with X and Y chromosome specific probes // Hum Reprod. 1991. Vol. 6, N 1. P. 101-105.

  15. Hardy K. et al. Human preimplantation development in vitro is not adversely affected by biopsy at the 8-cell stage // Hum Reprod. 1990. Vol. 5, N 6. P. 708-714.

  16. Kallioniemi A. et al. Comparative genomic hybridization for molecular cytogenetic analysis of solid tumors // Science. 1992. Vol. 258, N 5083. P. 818-821.

  17. Kuliev A. et al. Conversion and non-conversion approach to preimplantation diagnosis for chromosomal rearrangements in 475 cycles // Reprod Biomed Online. 2010. Vol. 21, N 1. P. 93-99.

  18. Kushnir V.A. et al. Effectiveness of in vitro fertilization with preimplantation genetic screening: a reanalysis of United States assisted reproductive technology data 2011-2012 // Fertil Steril. 2016. Vol. 106, N 1. P. 75-79.

  19. Kuznetsov V. et al. Evaluation of a novel non-invasive preimplantation genetic screening approach // PLoS ONE. 2018. Vol. 13, N 5. P. e0197262.

  20. Le Caignec С. et al. Single-cell chromosomal imbalances detection by array CGH // Nucleic Acids Res. 2006. Vol. 34, N 9. P. e68.

  21. Lebedev I. Mosaic aneuploidy in early fetal losses // Cytogenet Genome Res. 2011. Vol. 133, N 2-4. P. 169-183.

  22. Li P. et al. Preimplantation genetic screening with spent culture medium/blastocoel fluid for in vitro fertilization // Sci Rep. 2018. Vol. 8, N 1. P. 9275.

  23. Los F.J., Van Opstal D., van den Berg C. The development of cytogenetically normal, abnormal and mosaic embryos: a theoretical model // Hum Reprod Update. 2004. Vol. 10, N 1. P. 79-94.

  24. Magli M.C. et al. Preimplantation genetic testing: polar bodies, blastomeres, trophecto-derm cells, or blastocoelic fluid? // Fertil Steril. 2016. Vol. 105, N 3. P. 676-683.

  25. Malmgren H. et al. Single cell CGH analysis reveals a high degree of mosaicism in human embryos from patients with balanced structural chromosomal aberrations // Mol Hum Reprod. 2002. Vol. 8, N 5. P. 502-510.

  26. Munne S. et al. Detailed investigation into the cytogenetic constitution and pregnancy outcome of replacing mosaic blastocysts detected with the use of high-resolution next-generation sequencing // Fertil Steril. 2017. Vol. 108, N 1. P. 62-71.

  27. Munne S. et al. Pre-implantation genetic screening (PGS) of in vivo conceived and developed blastocysts recovered by lavage: Preliminary experience // Hum Reprod. 2018. Vol. 33, Suppl. P. i119.

  28. Munne S., Wells D. Detection of mosaicism at blastocyst stage with the use of high-resolution next-generation sequencing // Fertil Steril. 2017. Vol. 107, N 5. P. 1085-1091.

  29. Munne S. Status of preimplantation genetic testing and embryo selection // Reprod Biomed Online. 2018. Vol. 37, N 4. P. 393-396.

  30. Nikitina T.V. et al. Karyotype evaluation of repeated abortions in primary and secondary recurrent pregnancy loss // J Assist Reprod Genet. 2020. Vol. 37, N 3. P. 517-525.

  31. Palini S. et al. Genomic DNA in human blastocele fluid // Reprod Biomed Online. 2013. Vol. 26, N 6. P. 603-610.

  32. Paulson R.J. Preimplantation genetic screening: what is the clinical efficiency? // Fertil Steril. 2017. Vol. 108, N 2. P. 228-230.

  33. PGDIS position statement on chromosome mosaicism and preimplantation aneuploidy testing at the blastocysts stage. www.pgdis.org/docs/newsletter_071816.html

  34. Ren X.L. et al. Analysis of chromosome mosaicism in preimplantation embryos by using 2 sequential rounds of fluorescence in situ hybridization // Zhonghua Yi Xue Yi Chuan Xue Za Zhi. 2007. Vol. 24, N 6. P. 706-708.

  35. Screven P.N. Squaring the circle of recurrent pregnancy loss (RPL) // J Assist Reprod Genet. 2020. Vol. 37, N 5. P. 1067-1068.

  36. Shamonki M.I., Jin H., Haimowitz Z., Liu L. Proof of concept: preimplantation genetic screening without biopsy trough analysis of cell-free DNA in spent embryo culture media // Fertil Steril. 2016. Vol. 106, N 6. P. 1312-1318.

  37. Shkumatov A. et al. Obtaining metaphase spreads from single blastomeres for PGD of chromosomal rearrangements // Reprod Biomed Online. 2007. Vol. 14, N 4. P. 498-503.

  38. Spinella F. et al. Extent of chromosomal mosaicism influences the clinical outcome of in vitro fertilization treatments // Fertil Steril. 2018. Vol. 109, N 1. P. 77-83.

  39. Tobler K.J. et al. Blastocoel fluid from differentiated blastocysts harbors embryonic genomic material capable of a whole-genome deoxyribonucleic acid amplification and comprehensive chromosome microarray analysis // Fertil Steril. 2015. Vol. 104, N 2. P. 418-425.

  40. Trussler J.L., Pickering S.J., Oglivie C.M. Investigation of chromosomal imbalance in human embryos using comparative genomic hybridization // Reprod Biomed Online. 2004. Vol. 8, N 6. P. 701-711.

  41. Tsuiko O. et al. Genome stability of bovine in vivo-conceived cleavage-stage embryos is higher compared to in vitro-produced embryos // Hum Reprod. 2017. Vol. 32, N 11. P. 2348-2357.

  42. Tsuiko O. et al. Karyotype of the blastocoel fluid demonstrate low concordance with both trophectoderm and inner cell mass // Fertil Steril. 2018. Vol. 109, N 6. P. 1127-1134.

  43. Verlinsky Y., Kuliev A. Preimplantaion diagnosis for diseases with genetic predisposition and nondisease testing // Expert Rev Mol Diagn. 2002. Vol. 2, N 5. P. 509-513.

  44. Verlinsky Y. et al. Designer babies - are they a reality yet? Case report: simultaneous preimplantation genetic diagnosis for Fanconi anaemia and HLA typing for cord blood transplantation // Reprod Biomed Online. 2000. Vol. 1, N 2. P. 31.

  45. Verlinsky Y. et al. Nuclear transfer for full karyotyping and preimplantation diagnosis for translocations // Reprod Biomed Online. 2002. Vol. 5, N 3. P. 300-305.

  46. Verlinsky Y. et al. Preimplantation diagnosis for early-onset Alzheimer disease caused by V717L mutation // JAMA. 2002. Vol. 287, N 8. P. 1018-1021.

  47. Verlinsky Y. et al. Preimplantation diagnosis for p53 tumour suppressor gene mutations // Reprod Biomed Online. 2001. Vol. 2, N 2. P. 102-105.

  48. Voet T., Vermeesch J.R. Mutational processes shaping the genome in early human embryos // Cell. 2017. Vol. 168, N 5. P. 751-753.

  49. Verlinsky Y., Dozortsev D., Evsikov S. Visualization and cytogenetic analysis of second polar body chromosomes following its fusion with a one-cell mouse embryo // J Assist Reprod Genet. 1994. Vol. 11, N 3. P. 123-131.

  50. Voullaire L., Slater H., Williamson R., Wilton L. Chromosome analysis of blastomeres from human embryos by using comparative genomic hybridization // Hum Genet. 2000. Vol. 106, N 2. P. 210-217.

  51. Wei S. et al. Rapid preimplantation genetic screening using a handheld, nanopore-based DNA sequencer // Fertil Steril. 2018. Vol. 110, N 5. P. 910-916.

  52. Wells D. et al. Clinical utilization of a rapid low-pass whole genome sequencing technique for the diagnosis of aneuploidy in human embryos prior to implantation // J Med Genet. 2014. Vol. 51, N 8. P. 553-562.

  53. Wells D., Delhanty J.D.A. Comprehensive chromosomal analysis of human preim-plantation embryos using whole genome amplification and single cell comparative genomic hybridization // Mol Hum Reprod. 2000. Vol. 6, N 11. P. 1055-1062.

  54. Wilton L. et al. Preimplantation aneuploidy screening using comparative genomic hybridization or fluorescence in situ hybridization of embryos from patients with recurrent implantation failure // Fertil Steril. 2003. Vol. 80, N 4. P. 860-868.

  55. Xu J. et al. Noninvasive chromosome screening of human embryos by genome sequencing of embryo culture medium for in vitro fertilization // Proc Natl Acad Sci USA. 2016. Vol. 113, N 42. P. 11907-11912.

  56. Zhang C. et al. A single cell level based method for Copy Number Variation analysis by low coverage massively parallel sequencing // PLoS ONE. 2013. Vol. 8, N 1. P. e54236.

Глава 33. Массовый скрининг на наследственные болезни

Введение

В последние годы, прежде всего благодаря появлению новых технологий, появились возможности расширения неонатального скрининга на десятки различных заболеваний. В некоторых странах Европы и США программы обследования новорожденных включают от 10 до 40 заболеваний. В Российской Федерации вопрос о поэтапном расширении скрининга новорожденных вошел в перечень поручений Председателя Правительства РФ по итогам совещания о совершенствовании оказания медицинской помощи детям 1 июня 2021 года.

Массовый скрининг - комплекс мероприятий, которые затрагивают многие аспекты медико-генетической помощи населению - этические, экономические, медицинские и, конечно, организационные. Поэтому внесение дополнений в программы неонатального скрининга - сложная и многогранная задача. С одной стороны, очевидно, что развитие технологий тестирования, появление новых методов лечения позволяют увеличить число тестируемых болезней, что дает, несомненно, полезные результаты для выявленных при скрининге пациентов и их семей. С другой стороны, внедрение современных технологий массового тестирования нужно проводить с осторожностью, чтобы соблюдать баланс между пользой этих программ и их потенциальным риском как для отдельных индивидов, так и для общества.

Определение и критерии скрининга

Скрининг - одно из важнейших профилактических мероприятий в сфере здравоохранения. По одному из определений, «скрининг включает клинические и лабораторные обследования индивидуумов, у которых на момент обследования нет проблем со здоровьем, с целью выявления заболевания, предрасположенности к болезни или факторов риска, которые повышают риск развития заболевания». При этом во многих публикациях подчеркивается, что любые программы скрининга имеют определенные риски, и в ходе их реализации выявленным индивидуумам с повышенным риском заболевания с большей вероятностью должна быть оказана помощь, а не причинен вред дальнейшими тестами или лечением.

Скрининг на наследственные болезни проводится с применением биохимических и молекулярно-генетических методов и наиболее часто осуществляется в период новорожденности. Среди наследственных болезней, на которые проводится массовый скрининг, наиболее существенную долю составляют НБО, так как многие из них сопряжены с тяжелыми клиническими нарушениями, и для ряда из них разработаны эффективные методы лечения.

Программа неонатального скрининга обязательно включает в себя следующие этапы: 1) взятие биологического материала для исследования у всех новорожденных и доставка материала в диагностическую лабораторию; 2) лабораторная просеивающая диагностика; 3) уточняющая диагностика всех случаев с положительными результатами при просеивании; 4) лечение больных и их диспансеризация с контролем за ходом лечения; 5) медико-генетическое консультирование семьи.

Одним из наиболее важных вопросов при внедрении в здравоохранение программ скрининга является определение перечня болезней, на которые проводится массовое обследование.

В 1968 г. Уилсон и Джангнер (Wilson and Jungner) опубликовали монографию «Принципы и практика скрининга на выявление заболеваний». Этот труд остается важнейшей работой, посвященной скринингу. Критерии, предложенные Уилсоном и Джангнером, были впоследствии рассмотрены и дополнены многими экспертами и организациями, в том числе Советом Европы, и в настоящее время формулируются следующим образом.

  1. Заболевание, на которое нацелена программа скрининга, должно быть важной медико-социальной проблемой из-за повышенной смертности, страданий больного, экономических или социальных издержек.

  2. Естественное течение болезни должно быть хорошо известно, у заболевания должен быть начальный скрытый период, либо должны быть определены факторы риска, которые можно было бы выявить с использованием диагностических тестов. Тесты должны быть высокочувствительными и специфичными по отношению к данному заболеванию, а также приемлемыми для обследуемого индивидуума.

  3. Обязательным условием скрининга является возможность адекватного лечения или иного вмешательства. Адекватность лечения определяется доказанной клинической эффективностью, этической и правовой приемлемостью.

  4. Скрининг с последующим проведением медицинского вмешательства на ранней стадии болезни должен обеспечивать лучший прогноз для больного, чем его лечение при появлении симптомов болезни.

Сегодня идет бурная полемика относительно дополнений и изменений данных критериев. Новые технологии позволяют проводить в рамках одного теста обследование на множество болезней, в том числе выявлять заболевания, которые не поддаются лечению или встречаются с крайне низкой частотой, то есть не подходят под все критерии скрининга. Следует ли тестировать на заболевание, если для него нет лечения? Необходимо ли тестирование новорожденных на болезни, которые манифестируют в позднем возрасте? Чьи интересы являются приоритетными: семьи или ребенка? Если стоимость лечения заболевания высока, но оно позволяет спасти жизнь ребенка, стоит ли включать его в программы скрининга? Это далеко не полный перечень вопросов, которые задают эксперты, представители общественных организаций и организаторы здравоохранения, но однозначных ответов на них пока нет.

Каждая страна на основании возможностей системы здравоохранения, генетических особенностей популяции должна выделять перечень приоритетных для массового скрининга заболеваний.

Многочисленные исследования, проведенные в разных странах, показали, что по затратам на многие просеивающие программы и экономической эффективности от их применения (сохранение здоровья леченых индивидов) указанные программы дают государству 5-10-кратную экономическую выгоду.

НОВЫЕ ТЕХНОЛОГИИ МАССОВОГО СКРИНИРОВАНИЯ НОВОРОЖДЕННЫХ - ВОЗМОЖНОСТИ И ОГРАНИЧЕНИЯ

В последние десятилетия появились высокопроизводительные мультиплексные технологии, позволяющие в одном анализе определять маркеры множества заболеваний. Одна из них - тандемная масс-спектрометрия (MS/MS), которая позволяет измерять концентрации метаболитов и активность ферментов. Вторая технология - высокопроизводительное параллельное секвенирование (NGS), позволяющее исследовать последовательность множества генов одновременно.

Тандемная масс-спектрометрия

Новая веха в массовом скрининге новорожденных началась с применения технологии MS/MS. Этот метод, позволяющий с большой точностью в микроколичествах биоматериала определять концентрации сотен различных соединений, завоевал лидирующие позиции в диагностике многих НБО. Определяя уникальные для каждого соединения соотношения массы к заряду и сравнивая концентрации веществ с внутренними стандартами, технология дает точную количественную и качественную оценку соединений. Применение MS/MS в программах обследования новорожденных позволяет проводить скрининг более чем 40 форм НБО, относящихся к 3 группам (аминоацидопатии, органические ациду-рии и дефекты митохондриального β-окисления). В среднем суммарная частота НБО, выявляемых MS/MS, составляет 1:2000-1:5000 новорожденных (включая ФКУ), но в зависимости от генетических особенностей популяций она может различаться (табл. 33-1).

image
Таблица 33-1. Суммарная частота наследственных болезней обмена веществ, выявляемых методом MS/MS

Чувствительность и специфичность MS/MS не одинаковы для разных заболеваний. В частности, сложности возникают при диагностике некоторых нарушений обмена аминокислот (недостаточности орнитинтранскарбамилазы, гомоцистинурии) и органических ацидурий (недостаточности биотинидазы, метилмалоновой ацидурии), поскольку при этих болезнях не у всех пациентов в неонатальный период выявляются значимые изменения концентрации маркерных метаболитов, или маркер не является высокоспецифичным, и требуются тесты второй линии для повышения специфичности скрининга.

С ростом числа метаболических заболеваний, выявляемых MS/MS, повышается и сложность подтверждающей диагностики, которая может включать дополнительное измерение метаболитов, ферментный анализ или молекулярное тестирование.

С 2000-х гг. появилась еще одна область применения метода MS/MS - определение активности ферментов в пятнах высушенной крови путем измерения концентрации продуктов реакции после инкубации образца со специфическим для ферментов субстратом. Это дало возможность проводить селективный и массовый скрининг на ЛБН, для которых существуют методы патогенетического лечения. Активность ферментов в пятнах высушенной крови при массовом скрининге можно измерять как методом MS/MS, так и флюориметрическим методом. Массовый скрининг, проведенный в разных странах, позволил уточнить частоты этих болезней (табл. 33-2). Например, расчетная частота болезни Фабри, по результатам скрининга в Италии, составила 1:3100, что в 15-20 раз выше, чем предполагалось ранее по данным литературы. В штате Нью-Йорк в течение 3 лет проводили массовый скрининг на болезнь Краббе. До проведения скрининга расчетная частота болезни составляла 1:100 000 новорожденных. По результатам скрининга - 5:100 000.

image
Таблица 33-2. Частота лизосомных болезней накопления, выявляемых в пилотных программах массового скрининга

Эти пилотные проекты не только позволили уточнить частоту заболеваний и спектр мутаций, но и поставили ряд вопросов перед экспертами. Так, у большинства выявленных пациентов при скрининге на болезнь Фабри были выявлены мутации, которые приводят к поздней форме болезни (манифестация на 4-5-м десятилетии жизни) с преимущественным поражением сердечной мышцы. Из 25 детей с положительными результатами скрининга на болезнь Краббе только у 2 появились симптомы заболевания, остальные были бессимптомными. Эти примеры демонстрируют возможность выявлять пациентов со всеми формами болезни, в том числе и манифестирующими у взрослых.

Отсутствие достоверных данных об эффективности начала терапии в досимптоматический период, высокая стоимость лечения не позволяют дать однозначную оценку при принятии решения о массовом скрининге на ЛБН. С 2019 г. одобрен массовый скрининг на болезнь Помпе в некоторых штатах США.

Программы скрининга, осуществляемые в настоящее время в разных странах

В 2000 г. группа Американской академии педиатрии (AAP) по скринингу новорожденных опубликовала отчет, озаглавленный «Скрининг новорожденных: планы на будущее - необходимость определения государственных целей в отношении скрининговых программ». В этом объемном документе MS/MS была признана технологическим достижением, которое, вероятно, повлияет на чувствительность, специфичность и масштаб скрининга новорожденных. Однако в документе акцент был сделан не на ее преимуществах, а на опасениях, связанных со способностью метода «выявлять индивидов с метаболическими нарушениями, для которых на текущий момент не существует эффективных методов лечения». Сегодня ситуация кардинально изменилась - 98 и 83% новорожденных в США тестируются методом MS/MS на 20 и 30 нарушений соответственно. Вне всяких сомнений, столь быстрая эволюция объясняется рядом факторов, среди которых следует назвать усилия общественности, политические меры и повышение интереса средств массовой информации к расширенному скринингу новорожденных, хотя основной движущей причиной следует считать публикацию экспертных оценок. В частности, важную роль сыграл отчет экспертной группы ACMG, который был составлен по поручению Бюро по охране здоровья матери и ребенка для описания процесса определения перечня заболеваний с целью включения в универсальный и единый список программы скрининга новорожденных (табл. 33-3). Экспертная группа выделила 29 заболеваний - список, называемый «основной» панелью. В первую группу включены: 3 формы гемоглобинопатий, 6 аминоацидурий, 5 нарушений окисления жирных кислот, 9 органических ацидурий и еще 6 различных состояний: врожденный гипотиреоз, муковисцидоз, галактоземия, адреногенитальный синдром, дефицит биотинидазы и врожденная тугоухость. 20 из этих состояний выявляются MS/MS-анализом аминокислот и ацилкарнитинов (табл. 33-3). При рождении большинство новорожденных с этими НБО и другими наследственными болезнями не имеют клинических проявлений, и первые симптомы в зависимости от формы болезней появляются в возрасте от 14 дней до 1 года жизни. Применение для лечения этих болезней специализированного лечебного питания, патогенетических лекарственных препаратов и витаминов позволяет значительно снизить инвалидизацию и смертность больных.

Таблица 33-3. Рекомендации ACMG по программе расширения массового скрининга новорожденных

image

Окончание табл. 33.3

image

Еще 25 заболеваний, 22 из которых также выявляются MS/MS, были выделены экспертами в дополнительный перечень, поскольку их частота, течение, эффективность диагностики и лечения пока не определены, но они потенциально могут быть диагностированы методом MS/MS.

В последние годы число заболеваний, включенных в программы неонатального скрининга, в мире значительно увеличилось. Однако единого представления об их перечне нет не только в странах ЕС, где тестируют от 2-30 заболеваний, но и в отдельных штатах Америки и Канады.

Началу проведения скрининга в Российской Федерации в 1993 г. на федеральном уровне (ФКУ и врожденный гипотиреоз) послужила программа «Дети России». Новый этап развития диагностических обследований новорожденных в нашей стране начался в 2006 г., когда в рамках приоритетного национального проекта «Здоровье» программа неонатального скрининга была расширена до пяти заболеваний (галактоземия, муковисцидоз, адреногенитальный синдром, ФКУ и врожденный гипотиреоз).

Различия в количестве заболеваний, включенных в программы скрининга в странах, связаны как с особенностями системы здравоохранения, имеющимися финансовыми ресурсами, так и активностью профессионального сообщества и общества в целом. При этом следует отметить, что при принятии программ скрининга требуется соблюсти баланс между количественными показателями (число заболеваний) и его качеством (эффективность скрининга), чтобы польза перевешивала возможные негативные последствия.

ПИЛОТНЫЕ ПРОГРАММЫ И НОВЫЕ НАСЛЕДСТВЕННЫЕ ЗАБОЛЕВАНИЯ В ПРОГРАММАХ МАССОВОГО СКРИНИНГА

Применение технологий ДНК-анализа позволило обсуждать скрининг на наследственные заболевания, не имеющие биохимических маркеров. К таким заболеваниям относят первичные иммунодефициты, СМА. Также обсуждается и более широкий скрининг с применением таргетных панелей на курабельные наследственные болезни.

Первичные иммунодефициты

Известно около 250 нозологических форм первичных иммунодефицитов, связанных с мутациями в 270 разных генах. Лечение первичных иммунодефицитов зависит от формы заболевания и может быть достаточно простым - введение Ig или более сложным - проведение ТГСК и генотерапии. Первичные иммунодефициты характеризуются снижением количества наивных Т- и В-клеток в периферической крови, что коррелирует с количеством кольцевых ДНК-молекул - TREC (TCR rearrangement excision circles) и KREC (kappa-deleting recombination excision circle), образующихся в ходе реаранжировки генов Т- и В-клеточного рецептора. Измерение количества TREC методом количественной ПЦР позволяет выявить клетки, недавно вышедшие из тимуса, и таким образом оценить функциональную активность тимуса; KREC также может быть суррогатным маркером зрелых наивных В-лимфоцитов.

Первый в мире пилотный неонатальный скрининг на первичные иммуноде-фициты был запущен в 2008 г. в штате Висконсин (США). В 2019 г. все штаты проводят скрининг на первичные иммунодефициты. До внедрения первичных иммунодефицитов в систему неонатального скрининга США считалось, что риск приводящей к нему мутации в европеоидной популяции равен примерно 1:100 000 живых новорожденных. Однако нельзя забывать, что дети с первичным иммунодефицитом, у которых часто развиваются аутоиммунные заболевания, оппортунистические инфекции и прочие тяжелые состояния, погибают до того, как им поставят правильный диагноз. Теперь, когда исследование TREC и KREC стало доступным, а его эффективность продемонстрирована, внедрение анализа в национальные скрининговые программы всех стран происходит быстрыми темпами. В настоящий момент выявление первичных иммунодефицитных состояний у новорожденных методом анализа уровней TREC или TREC и KREC в сухих пятнах крови включено в национальные программы скрининга более чем в 30 государствах.

Спинальные мышечные атрофии

Наследственные СМА - группа заболеваний, характеризующихся прогрессирующей дегенерацией и гибелью двигательных нейронов передних рогов спинного мозга. Наличие мажорной мутации у 95% больных, представляющей собой делецию экзонов 7, 8 гена SMN1, позволяет весьма эффективно диагностировать СМА в большинстве случаев.

В связи с появлением новых эффективных методов лечения СМА массовый скрининг на это заболевание с 2018 г. был включен в программы нескольких штатов США. Включение таких дорогостоящих в отношении лечения заболеваний в программы массового скрининга подчеркивает, что экономическая эффективность не является основным критерием для введения заболеваний в массовый скрининг, и медицинская и гуманистическая направленность скрининга приобретает все большее значение.

Высокопроизводительное параллельное секвенирование

В последнее время начали обсуждать возможность применения технологии NGS для массового обследования новорожденных. Эти технологии значительно упростили ДНК-диагностику многих заболеваний, включая генетически гетерогенные состояния и крайне редкие болезни. Безусловно, увеличить число тестируемых заболеваний до нескольких тысяч при одной и той же стоимости теста привлекательно. В ближайшие годы следует ожидать активного внедрения этого метода в клиническую практику. Возможно, она заменит MS/MS в массовом скрининге новорожденных в будущем, но существует ряд объективных ограничений, которые не позволяют широко применять NGS уже сегодня. Высокая стоимость анализа, проблемы хранения и защиты генетических данных, сложности интерпретации новых генетических вариантов, отсутствие четких генофенотипических корреляций и выявление заболеваний, для которых нет лечения, - вот далеко не полный перечень этих ограничений.

Во-первых, следует отметить, что чувствительность NGS для конкретных болезней не всегда может быть точно определена, а также может быть ниже, чем существующие биохимические тесты, из-за особенностей спектра мутаций при конкретной патологии в конкретной популяции, поскольку далеко не все мутации одинаково эффективно выявляются этим методом.

Во-вторых, проблему представляет интерпретация результатов ДНК-анализа новорожденных. Генофенотипические корреляции для многих заболеваний точно не установлены. Даже при одном генотипе могут наблюдаться различные клинические фенотипы, что показано при ряде наследственных болезней. Также NGS позволяет выявлять не только больных, но и носителей болезней или комбинации вариантов последовательностей ДНК, которые не приводят к развитию серьезных нарушений. В этой ситуации детям, имеющим положительные результаты тестирования, будут проведены дополнительные исследования или даже лечение, в которых они не нуждаются, что может иметь негативные последствия для всей семьи, приводя к необоснованной стрессовой ситуации. Также следует учитывать сложности, возникающие при медико-генетическом консультировании семьи. Врачу-генетику будет довольно сложно интерпретировать и объяснить семье значение всех найденных вариантов последовательности ДНК.

В-третьих, проблему представляет хранение большого объема данных секвенирования. Необходимо предусматривать высокую степень их защиты и отработать механизмы доступа к этим данным различных категорий исследователей. Решение этой проблемы может значительно повлиять на стоимость программ массового тестирования с применением NGS.

Кроме того, ограничение применения метода в программах массового скрининга связано с тем, что, несмотря на наметившиеся тенденции по снижению стоимости NGS, эта технология все еще довольно дорогостоящая, особенно в сравнении с применяемыми биохимическими методами.

Несмотря на несомненную привлекательность таких мультиплексных технологий, как MS/MS и NGS, очевидно, что этими методами могут быть выявлены не все состояния. Методики диагностики методом MS/MS муковисцидоза, галактоземии и адреногенитального синдрома или не разработаны, или сложны, или имеют низкую чувствительность по сравнению с другими методами. Врожденный гипотиреоз не может быть диагностирован методом NGS, так как в большинстве случаев эта болезнь ненаследственная.

Возможно, комбинация биохимических и молекулярно-генетических методов для массового скрининга позволит сделать его наиболее эффективным в будущем.

Информация о неонатальном скрининге для семей и этические аспекты массового скрининга

Оценка соотношения «вред/польза» от внедрения программ массового обследования населения должна иметь первостепенное значение при его планировании. С одной стороны, преимущества скрининга очевидны: ранние диагностика и лечение заболевания улучшают прогноз жизни и здоровья пациента. В выигрыше оказывается и система здравоохранения из-за экономии ресурсов при лечении заболеваний на ранней стадии патологического процесса. С другой стороны, скрининг-тесты, несмотря на их высокую чувствительность и специфичность, не достигают абсолютной достоверности, поскольку не исключены технические и человеческие ошибки и существуют объективные ограничения применяемых методов тестирования. В этой связи скрининг может нанести определенный вред. Прежде всего речь идет о ложноположительных результатах скрининга, а расширение панели массового скрининга неизбежно приводит к увеличению количества таких результатов. Так, проведенная в США оценка расширения программы массового скрининга на несколько десятков заболеваний свидетельствует о ложно-положительных результатах более чем у 51 000 детей ежегодно даже при высокой специфичности теста (99,9%). К негативным последствиям эксперты относят и то, что индивидуумы с отрицательными результатами не будут обследоваться дальше на заболевания, включенные в скрининг, несмотря на то, что у некоторых из них могут быть ложноотрицательные результаты.

Этические проблемы генетического скрининга подробно рассмотрены в главе 34.

Скринингу должна предшествовать информация о его целях, задачах и возможных альтернативах для семьи. При неблагоприятных результатах тестов необходимо проводить медико-генетическое консультирование. Информация должна быть представлена семьям в доступной и понятной форме и описывать весь скрининговый процесс, включая последующие тесты, некоторые из которых могут носить инвазивный характер или требовать госпитализации в стационар (повторный забор крови для проведения подтверждающей диагностики, проведение нагрузочных тестов в условиях стационара и т.д.), а также некоторые аспекты последующей терапии, медико-генетические вопросы. По мнению экспертов, информация должна предоставляться не для того, чтобы способствовать участию пациента в программе скрининга, а чтобы пояснить значение этого тестирования и дать полную картину возможных последствий в случае отказа от скрининга и в случае его проведения. В результате должно быть подписано отдельное информированное согласие семьи участвовать в тестировании, что принято в большинстве стран Европы и штатов США. Во многих странах в информированном согласии упоминается возможность длительного хранения пятен высушенной крови и их использования в дальнейшем для научных исследований.

Следует отметить, что информационная компонента программы неонатального скрининга в РФ юридически (в форме приказов, рекомендательных писем и т.д.) не регламентирована. Это существенный пробел, который требует соответствующего оформления.

Аудит, оценка и контроль качества

Оценка, аудит и контроль качества должны быть составной частью любой программы скрининга. В странах ЕС лаборатории принимают участие в программе обеспечения качества ERNDIM (Европейская научно-исследовательская сеть по оценке и совершенствованию скрининга, диагностики и лечения наследственных болезней обмена). Для установления соответствующих возрасту референсных интервалов (диапазоны нормы) и отрезных точек для MS/MS-анализа в странах ЕС действуют программы анализа данных, полученных из разных лабораторий.

Программа обеспечения качества скрининга новорожденных действует уже более 35 лет в США [Screening Quality Assurance Program (NSQAP)]. Ее цель - минимизация числа ложноположительных результатов, сокращение сроков тестирования и повышение качества лабораторного этапа массового скрининга. В разных странах подготовлен ряд экспертных документов по обеспечению контроля качества скрининговых программ, которые описывают все стадии тестирования - от забора образцов до лечения и последующего наблюдения за пациентами.

В РФ эта важная составляющая программы массового скрининга практически не реализована. Участие лабораторий, проводящих скрининг во внешнем контроле качества, является исключительно добровольным, и далеко не все лаборатории выделяют дополнительные финансовые средства для его проведения. К сожалению, отсутствуют отечественные рекомендации по массовому скринингу новорожденных.

Заключение

Концепция скрининга в здравоохранении быстро распространилась в течение XX в. и в настоящее время широко принята в большинстве развитых стран. Среди наследственных заболеваний, которые включаются в программы скрининга, особенно важны НБО из-за достаточно высокой частоты, инвалидизации и ранней смертности больных при отсутствии своевременного лечения и, самое важное, новых терапевтических возможностей, что приводит к необходимости выявления больных на доклинической стадии при скрининге. Технологический прогресс и накопленный потенциал тестирования, особенно в области генетики, - огромны. Однако технические возможности скрининга не гарантируют его приемлемости для общества, поэтому важно не упускать ключевые принципы, в том числе этические, на которых должен основываться скрининг.

Опыт зарубежных стран свидетельствует о сложности организации системы скрининга, необходимости более тщательного рассмотрения вопросов его эффективности, усиления внимания к оценке процесса обследования, привлечения общественности к процессам принятия решения о проведении скрининга и предоставления ясной и доступной для понимания информации о его последствиях. Очевидно, что важно наличие национального центра неонатального скрининга, который несет ответственность за его организацию и проведение, обеспечивает непрерывный контроль и пересмотр существующих программ скрининга с учетом новейших научных и технологических достижений. Необходим также продуманный подход к постепенному расширению программ скрининга, чтобы обеспечить их эффективное функционирование и избежать перегрузки службы здравоохранения. С учетом популяционных особенностей распространения НБО необходимо определить панель скринируемых заболеваний, что давало бы всем гражданам страны равные возможности в их профилактике и лечении.

История скрининга новорожденных в мире насчитывает несколько десятилетий. За это время накоплен достаточный опыт и сформулированы основные принципы скринирующих программ, касающиеся выбора нозологий для исследования, требований к лабораторной диагностике (методам тестирования, системе контроля качества и т.д.), соблюдению этических норм и т.д. Вместе с тем следует подчеркнуть, что эти принципы по-разному реализуются в разных странах в зависимости от принятой системы организации медицинской помощи. Это требует разработки научных основ неонатального скрининга применительно к конкретным условиям с учетом основных принципов, принятых международным сообществом.

Список литературы

  1. Wilson J.M., Jungner Y.G. Principles and practice of mass screening for disease. Geneva: WHO, 1968.

  2. Наследственные болезни: национальное руководство / Под ред. акад. РАМН Н.П. Бочкова, акад. РАМН Е.К. Гинтера, акад. РАМН В.П. Пузырева. М.: ГЭОТАР-медиа, 2012. С. 888-927.

  3. Therrell B.L., Padilla C.D., Loeber J.G. et al. Current status of newborn screening. Worldwide // Semin Perinatol. 2015. Vol. 39, N 3. P. 171-187.

  4. Tarini B.A., Christakis D.A., Welch H.G. State Newborn Screening in the Tandem Mass Spectrometry Era: More Tests, More False-Positive Results // Pediatrics. 2006. Vol. 118, N 2. P. 448-456. doi: 10.1542/peds.2005-2026.

  5. Gelb M.H., Turecek F., Scott C.R. et al. Direct multiplex assay of enzymes in dried blood spots by tandem mass spectrometry for the newborn screening of lysosomal storage disorders // J Inherit Metab Dis. 2006. Vol. 29. P. 397-404.

  6. Matern D., Gavrilov D., Oglesbee D. et al. Newborn screening for lysosomal storage disorders // Semin Perinatol. 2015. Vol. 39, N 3. P. 206-216. doi: 10.1053/j.sem-peri.2015.03.005.

  7. Spada M., Pagliardini S., Yasuda M. et al. Incidence of later-onset Fabry disease revealed by newborn screening // Am J Hum Genet. 2006. Vol. 79, N 1. P. 31-40.

  8. Kwon J.M., Levy P.A., Miller-Horn J. et al. Newborn screening for Krabbe disease: the New York State model // Pediatr Neurol. 2009. Vol. 40, N 4. P. 245-252.

  9. Lisi E.C., McCandless S.E. Newborn screening for lysosomal storage disorders: Views of genetic healthcare providers // J Genet Couns. 2016. Vol. 25 P. 373-384.

  10. Chien Y.H., Lee N.C., Thurberg B.L. et al. Pompe disease in infants: improving the prognosis by newborn screening and early treatment // Pediatrics. 2009. Vol. 124. P. e1116- e1125.

  11. Hwu W.L., Chien Y.H., Lee N.C. et al. Newborn screening for Fabry disease in Taiwan reveals a high incidence of the later-onset GLA mutation // Hum Mut. 2009. Vol. 30. P. 1397-1405.

  12. Howard H.C., Knoppers B.M., Cornel M.C. et al. Whole-genome sequencing in newborn screening? A statement on the continued importance of targeted approaches in newborn screening programmes // European Journal of Human Genetics. 2015. Vol. 23, N 12. P. 1593-1600.

  13. Friedman J.M., Cornel M.C., Goldenberg A.J., Lister K.J., Sncal K., Vears D.F. Genomic newborn screening: public health policy considerations and recommendations // BMC Med Genomics. 2017. Vol. 10, N 1. P. 9. doi: 10.1186/s12920-017-0247-4.

Глава 34. Этические вопросы медицинской генетики

Общие положения

Этика - философская дисциплина, предметом которой являются мораль и нравственность, отношения между людьми с позиций добра и зла, должного и недолжного поведения. На основе этических ориентиров формируется кодекс практических действий, который большинству в обществе представляется разумным и приемлемым и часто служит основой для профессиональных руководств или норм. В генетике человека четко прослеживается непосредственная связь научных исследований с этическими вопросами, а также зависимость научных поисков от этического смысла их конечных результатов.

Биоэтика, один из разделов прикладной этики, возникла в конце 60-х - начале 70-х годов прошлого века как попытка разработать ориентиры, следуя которым можно было бы предотвратить негативные последствия развития медико-биологических наук, использования медицинских технологий во вред как отдельному человеку, так и человечеству в целом. Основная задача биоэтики - способствовать выявлению различных позиций по моральным проблемам, возникающим в результате прогресса биомедицинской науки и практики, и поиску морально обоснованных и социально приемлемых решений этих проблем. Большое внимание в биоэтике уделяется моральной ценности индивида как уникальной и неповторимой личности, и интересы пациента биоэтикой ставятся выше интересов общества.

Этические проблемы, возникающие в связи с практическим применением новых знаний о геноме человека, связаны с тем, что генетика изучает самые первичные свойства живой природы. Успехи генетики человека обеспечили технологии, которые позволяют реализовать вмешательство в геном человека; человек находится на пороге такой власти, которая позволит ему определять свою биологическую судьбу. При этом до сих пор остаются в памяти нарушения этических норм поборниками и проводниками евгенического движения (см. Введение), которые создавали и претворяли в жизнь законы о насильственной стерилизации и прочие действия, вплоть до геноцида.

В большинстве областей медицины традиционно центральной этической проблемой является регуляция взаимоотношений врача и больного, которая сводится к оценке того, что есть добро, а что есть зло в их решениях, действиях, взаимных требованиях и обязательствах. Своеобразный характер течения большинства наследственных болезней и особенно их свойство передаваться от поколения к поколению ставят перед врачами и обществом специфические этические вопросы. В этой связи в медицинской генетике между врачом и пациентом возникают более сложные взаимоотношения, чем в других областях медицины. Это обусловлено тем, что информация, получаемая врачом при генетических исследованиях, имеет отношение не только к конкретному человеку, но и ко всей его семье. Она позволяет с довольно высокой вероятностью предсказать будущее состояние здоровья человека, здорового на момент обследования, или членов его семьи, при этом потенциальное значение этой информации могло быть неизвестно во время получения биологических образцов. Кроме того, генетическая информация и выбор, сделанный на ее основе, могут повлиять на будущие поколения. Врачу-генетику часто приходится сталкиваться с ситуациями, когда человек с наследственным заболеванием в связи с возрастом или состоянием здоровья не может принимать самостоятельных решений. За него это делают родители, опекуны или другие юридические представители. Учитывая все изложенное, очевидно, что результаты генетического тестирования, получающего все большее распространение, можно использовать для ущемления прав человека и в качестве оснований для дискриминации при их использовании третьими сторонами.

Большинство этических вопросов современной медицинской генетики может быть решено в рамках принципов (уважение человеческого достоинства, «делай благо и не навреди», признание автономии личности и справедливость) и правил (правдивость, конфиденциальность, неприкосновенность частной жизни и добровольное информированное согласие) биоэтики. В этих принципах и правилах выражен моральный минимум отношения к пациенту как к личности.

Принцип уважения человеческого достоинства. Достоинство принадлежит индивиду по факту рождения человеком, оно неотчуждаемо, не зависит от расы, национальности, уровня развития, физического или социального состояния, в котором человек находится, и т.д. Если человек по состоянию здоровья или по возрасту не может в полной мере отвечать своему высокому статусу, его достоинство обязаны защищать опекуны (например, родители) или общество.

Этот принцип позволяет дать моральную оценку программам в области здравоохранения. Он лежит в основе идеи универсального права каждого человека на доступную медицинскую помощь. Морально несостоятельна политика, фактически ограничивающая сферу оказания медицинской помощи кругом тех людей, которые за нее могут заплатить. Унижением человеческого достоинства является также проведение экспериментов на людях без их согласия. Международное право и Конституция Российской Федерации категорически запрещают подобное отношение. Более того, конституционная норма приравнивает недобровольное экспериментирование к пыткам и другим формам насилия.

Принцип уважения человеческого достоинства относится не только к деятельности врача или ученого, но и является этическим требованием, обращенным к каждому человеку и обществу в целом.

Принцип «делай благо и не навреди» кажется самоочевидным. Однако понятия «благо» или «вред» могут иметь разное содержание в зависимости от того, о чьем благе или вреде идет речь, с чьей точки зрения они оцениваются и, наконец, от специфических черт конкретного заболевания.

В настоящее время этот принцип предполагает высший приоритет благополучия человека и осуществление только тех действий, которые полезны для его здоровья. Однако во имя блага науки или общества длительное время считалось правомерным жертвовать благом отдельных пациентов. Именно на этой основе возникли евгенические программы насильственной стерилизации пациентов с отклонениями в умственном и физическом развитии в США, Дании, Швеции, Германии и других странах. Главным обоснованием таких мероприятий был приоритет общего блага нации над индивидуальным.

Не во всех случаях легко определить, кому принадлежит право решать, что является благом для пациента, а что - благом для его семьи или общества. Сложность и многоаспектность понятия блага предопределяют необходимость равноправного диалога между врачами и пациентами как условия их успешного сотрудничества в борьбе с заболеванием. Пациент вместе с семьей принимает решение, а нормой работы врача-генетика считается недирективное консультирование.

Аналогично обстоит дело и с реализацией требования не причинять вред. Принимая решение о проведении лечебной, диагностической или профилактической процедуры, врач вынужден постоянно взвешивать выгоды и риски, связанные с конкретным вмешательством. Если есть альтернативные методы оказания помощи, необходимо избирать те, которые несут меньший риск. С принципом «не навреди» медики и биологи столкнулись при проведении клинических испытаний генной терапии и других методов лечения. При этом так же, как и в определении блага для данного пациента, в оценке опасности нанесения вреда и в принятии на этой основе решения о проведении того или иного медицинского вмешательства все большую роль начинает играть пациент. Ведь это его психологическим благополучием, здоровьем, а иногда и жизнью вынужден рисковать врач для достижения той или иной благой цели. Неслучайно законодательство закрепляет за врачом обязанность получения согласия у пациента на проведение любого медицинского вмешательства. Однако на стадии клинической апробации диагностических или лечебных процедур речь идет в большей степени о моральной ответственности врача, чем о правовой. На защите прав пациентов в таких случаях должны стоять этические комитеты в учреждениях, где проводятся исследования, призванные контролировать этические аспекты научных разработок и клинических испытаний новых методов диагностики и лечения.

Принцип признания автономии личности по сути дела конкретизирует качественно новую роль, которую начинают играть пациенты в современной медицине. Человек признается «автономной личностью» в том случае, если он действует свободно на основе рационального понимания собственного блага. Соблюдение автономии личности предполагает уважение самоопределения и выбора человека (право самому решать все вопросы, которые касаются его здоровья, психики, эмоционального статуса), а также защиту лиц с ограниченной автономией, например детей или недееспособных по состоянию здоровья. Пациенты уважаются как «собственники» своей жизни и здоровья. Никакие вмешательства не могут проводиться без их согласия. Этот принцип применительно к медицинской генетике может легко нарушаться врачом или исследователем при передаче образцов ДНК по запросу в другие лаборатории, сохранении и размножении клеток без согласия пациента и т. п.

Принцип справедливости. Уважать в конкретном человеке личность означает также относиться к нему справедливо. Принцип справедливости подразумевает равную доступность для всех членов общества ресурсов медицинской (медико-генетической помощи) через систему государственного здравоохранения, с одной стороны, и моральную оправданность неравенства ее уровня в частном секторе здравоохранения, обусловленную рыночными отношениями, - с другой. Справедливые отношения между людьми при распределении благ или тягот должны находить выражение в законах и других общепринятых в конкретном обществе нормах. В них закреплены права отдельных граждан и организаций на доступ к определенным и ограниченным общественным ресурсам (в нашем случае - ресурсам здравоохранения). Отсутствие равного доступа к генетической службе является неуважением прав граждан. Руководствуясь принципом справедливости, в конкретных ситуациях можно определять уместность и соразмерность применения нередко вступающих в конфликт друг с другом требований - равенства, учета индивидуальных потребностей или индивидуальных заслуг при распределении дефицитных ресурсов здравоохранения и возможных тягот.

Принцип справедливости относится и к распределению общественных ресурсов между поколениями уже живущих и будущих. С медико-генетической точки зрения общество должно обеспечить заботу о здоровье будущих поколений. Готово ли общество или семья за счет ограничения своих ресурсов вложить их в здоровье внуков, правнуков? Здесь возможен «поколенческий эгоизм», т.е. изъятие ресурсов у потомков. В то же время трудно предположить, что будет принят принцип безусловного приоритета прав и интересов будущего человека перед правами и интересами уже живущих людей.

Принцип справедливости должен лежать в основе моральной и правовой оценки патентования результатов генетических исследований, в частности патентования последовательностей ДНК. Кому должен принадлежать патент: индивиду, исследователю или обоим?

Четыре описанных принципа определяют самые общие условия отношения к пациенту как к личности. Известную помощь в их реализации оказывает соблюдение следующих четырех правил биоэтики.

Правило правдивости гласит: в общении с пациентами необходимо правдиво, в доступной форме и тактично информировать их о диагнозе и прогнозе болезни, доступных методах лечения, их возможном влиянии на образ и качество жизни пациента, о его правах. Выполнение этого правила необходимо для обеспечения автономии пациентов, возможности их выбора и осознанного распоряжения собственной жизнью.

Правило неприкосновенности частной жизни (приватности) предполагает, что без согласия пациента врач не должен собирать, накапливать и распространять (передавать или продавать) информацию, касающуюся его частной жизни. Элементами частной жизни являются факт обращения к врачу, информация о состоянии здоровья, биологических, психологических и иных характеристиках, о методах лечения, привычках, образе жизни и т.д. Это правило защищает частную жизнь граждан от несанкционированного ими вторжения чужих людей - в том числе врачей или ученых.

По правилу конфиденциальности (сохранения врачебной тайны), без разрешения пациента запрещено передавать «третьим лицам» информацию о состоянии его здоровья, образе жизни и личных особенностях, а также о факте обращения за медицинской помощью. Его можно считать составной частью правила неприкосновенности частной жизни.

Правило добровольного информированного согласия предписывает: любое медицинское вмешательство должно осуществляться с согласия пациента, полученного добровольно и на основе достаточной информированности о диагнозе и прогнозе развития болезни с учетом разных вариантов оказания медицинской помощи. Это правило принципиально важно при выполнении любого медицинского вмешательства. [Цит. по Биоэтика: вопросы и ответы. М.: ЮНЕСКО, 2005]

Проблемы защиты прав человека при использовании современных генетических технологий широко обсуждали различные международные организации (ЮНЕСКО, ВОЗ, Совет Европы). Результатом этих обсуждений стал ряд документов, положения которых приняты в законодательствах многих стран. Основная цель этих документов - выработка общих подходов, позволяющих, с одной стороны, защитить права человека, с другой - наиболее эффективно использовать достижения современной науки в здравоохранении. Все документы имеют общие положения, отражающие биоэтические принципы и правила:

  • недопущение дискриминации на основании генетических характеристик;

  • соблюдение правил информированного согласия и конфиденциальности при всех видах генетических исследований;

  • право пациента на самостоятельное решение о прохождении обследования, о том, быть или не быть проинформированным о его результатах;

  • защита лиц, неспособных дать согласие по возрасту или состоянию здоровья;

  • равная доступность бесплатных мероприятий по охране здоровья для всех членов общества;

  • соблюдение профессиональных стандартов в работе и организация контроля качества генетических исследований.

Общественные дискуссии и разработанные международные документы позволяют формировать национальные законодательные подходы к решению этих проблем, профессиональные рекомендации и этические кодексы.

В России формирование законодательной базы в области медицинской генетики, соответствующей современному развитию этой отрасли знания, в настоящий момент еще только начинается. Юридическое регулирование осуществляют общее и специальное законодательство и подзаконные акты. Многие вопросы, касающиеся соблюдения прав пациентов, регламентированы положениями Конституции РФ, соответствующими статьями конституций и уставов субъектов РФ, Федеральным законом № 323-ФЗ «Об охране здоровья граждан в Российской Федерации», положениями Уголовного, Гражданского, Семейного и некоторых других кодексов РФ, Федеральным законом РФ «Об информации, информатизации и защите информации» и др.

Согласно Кодексу врачебной этики, принятому Всероссийским Пироговским съездом врачей 7 июня 1997 г., действия врача, его морально-этическая ориентация при вмешательстве в геном человека, в репродуктивную функцию определяются законодательно-нормативными актами РФ, Всемирной медицинской ассоциации и ВОЗ.

Этические принципы медико-генетической службы

Основные этические принципы врача-генетика: уважение пациента, недирективность медико-генетического консультирования, добровольность и информированное согласие пациентов на все диагностические и лечебные процедуры, конфиденциальность информации о пациенте, полученной в процессе обследования, - отражают реализацию на практике биоэтических принципов и правил.

Для обеспечения равной доступности услуг медико-генетической службы всем нуждающимся гражданам необходимо справедливое распределение ресурсов, выделяемых обществом для диагностики, профилактики и лечения наследственных заболеваний и ВПР. Нуждающиеся в медико-генетической помощи люди имеют право на такую помощь в соответствии со стандартами, принятыми в стране, при этом приоритеты должны выстраиваться в зависимости от важности для общества решаемой медико-генетической проблемы и, следовательно, от потребностей большинства популяции. Цель генетической службы - помочь людям с генетическими нарушениями и их семьям жить и иметь детей настолько нормально, насколько это возможно в конкретной стране, сделать осознанный выбор относительно собственного здоровья и репродукции, получить доступ к диагностическим, лечебным, реабилитационным, профилактическим или социальным системам, создать условия для адаптации людей с наследственными заболеваниями и членов их семей, а также информировать их о новых возможностях и достижениях медицинской генетики.

Низкий уровень образованности населения и врачей общей практики в вопросах генетики в сочетании с традиционным «медицинским патернализмом» может приводить к нарушениям этических принципов. Культурные традиции в некоторых странах могут противоречить современным взглядам на клиническое применение геномных технологий. Тем не менее, несмотря на культурные, религиозные, социальные, экономические различия, сформулированы общие этические принципы деятельности медико-генетической службы для разных стран, основанные на принципах и правилах биоэтики. К ним относятся:

  • распределение общественных ресурсов в пользу наиболее нуждающихся;

  • обеспечение свободы выбора пациента (и его семьи) в решении генетических проблем;

  • приоритет женщин при принятии решения о репродуктивном выборе;

  • добровольность проведения медико-генетических процедур, включая все виды генетического тестирования;

  • отсутствие принуждения со стороны правительства, общества, работников здравоохранения и др.;

  • уважение различий мнений и взглядов людей, а также тех, чье мнение оказывается в меньшинстве;

  • уважение интеллекта человека, независимо от уровня его знаний в области генетики;

  • образование общества, медицинских работников, преподавателей в области медицинской генетики, религиозных деятелей в вопросах генетики;

  • тесное взаимодействие медико-генетической службы с пациентами, организациями пациентов и их родителей;

  • предупреждение дискриминации или предпочтений, основанных на генетической информации, при трудоустройстве, страховании, обучении;

  • взаимодействие с представителями других медицинских специальностей, привлечение в «команду» пациентов, членов их семей, если это возможно;

  • использование при общении с пациентами и их родственниками понятного языка;

  • своевременное предоставление необходимой медицинской помощи, регулярное проведение повторных контактов с семьями, осуществление поддерживающего лечения;

  • отказ от тестов и процедур без медицинских показаний;

  • постоянный контроль качества работы медико-генетической службы, включая качество лабораторных исследований.

В широком смысле наиболее этично обеспечить пациенту возможность самостоятельно сделать информированный выбор относительно здоровья, включая и репродуктивный выбор, что может быть существенно для сохранения целостности его личности и даже создавать у него ощущение физиологического благополучия. Выбор пациента должен быть подкреплен практической возможностью действовать по своему решению. Например, если аборт дорогой или нелегальный, женщина после дородовой диагностики может не иметь иного выбора, кроме как донашивать плод с наследственной или врожденной патологией. Если нет возможности адекватного лечения, медицинской и социальной поддержки детей-инвалидов, она может чувствовать, что у нее нет иного выбора, кроме аборта пораженного плода.

Генетическая служба, как и любая медицинская служба, наиболее эффективна, если работает в образованном обществе, способном осознать свои интересы и желающем добровольно действовать для их разумного удовлетворения. Поэтому важно обеспечить образование общества в области медицинской генетики для формирования у его членов потребности свободного выбора.

Медико-генетическое консультирование: этические принципы

С этической точки зрения важно подчеркнуть, что современное медико-генетическое консультирование основано на принципе недирективности и представляет собой процесс общения, посредством которого медико-генетические знания передаются от врача пациенту для облегчения осознанного личного выбора.

Уважение пациента и защита его семьи от возможного вреда, стигматизации и дискриминации - не только наиболее этичный, но и наиболее эффективный подход при медико-генетическом консультировании. Уважение пациента подразумевает использование эмпатии, понятных ему терминов, умение выслушать, назначение обследований, которые дадут наиболее важную для семьи медицинскую и генетическую информацию. Большинство людей, помимо информации, нуждаются в психологической и эмоциональной поддержке, и этот аспект медико-генетического консультирования так же важен, как информационный.

Врач-генетик должен думать об интересах семьи, даже если на консультацию придет только один из ее членов. При принятии решения важно сохранение доброжелательной обстановки и баланса отношений в семье.

Один из главных принципов медико-генетического консультирования, закрепленных во многих руководствах по медицинской генетике, - недирективность. Недирективность консультирования включает два основных элемента, предполагающих помощь людям в выработке их решения: предоставление точной, полной и непредвзятой информации, которую консультируемые могут использовать при принятии решения, и сочувственное отношение врача-генетика. Недирективность означает уверенность консультанта в своей собственной оценке и в то же время отсутствие явных и скрытых попыток ее навязывания пациенту и его семье. Консультирующиеся нередко спрашивают врача-генетика о его возможных действиях в сложившейся ситуации. Ответ на этот вопрос не всегда означает директивное консультирование. Если врач говорит им, что бы он сделал в подобных обстоятельствах, то должен объяснить, что в действительности не может оказаться точно в такой ситуации, так как обладает другим личным и социальным опытом. Он должен подчеркнуть, что его выбор может быть неприемлем в семейной ситуации пациента.

Медико-генетическое консультирование может стать директивным в случаях, когда взрослый, ребенок или плод нуждаются в применении какого-либо метода диагностики или лечения для сохранения здоровья. С разработкой доступных и эффективных методов лечения наследственных болезней и профилактических мероприятий, основанных на генетическом тестировании и позволяющих предупредить развитие нарушений, подход к медико-генетическому консультированию приблизится к таковому в общей практике, где врач может дать конкретные рекомендации пациенту. Тем не менее большинство экспертов считают, что медико-генетическое консультирование, связанное с репродуктивным выбором пациента, должно оставаться недирективным.

Возможное исключение из принципа недирективности связано с консультированием недееспособных или ограничено дееспособных больных. Прямые рекомендации родственникам недееспособных людей или собственно ограниченно дееспособным больным этически приемлемы в исключительных случаях при высокой вероятности нанесения вреда другим и предварительном информировании (в начале консультации) пациента или его законных представителей о том, что им может быть рекомендовано директивное консультирование.

В редких случаях дееспособные взрослые отказываются принять недирективное консультирование и требуют, чтобы врач-генетик принял за них решение. В этих случаях отношения «врач-пациент» следуют модели, основанной на доверии, когда человек добровольно передоверяет право решения эксперту. Такая модель должна использоваться как последнее средство и только, если индивид настаивает на ней, при этом решения должны приниматься исключительно в интересах пациента.

При консультировании детей врач должен помочь им понять информацию о заболевании и методах его лечения. Хотя решение о диагностических, лечебных и профилактических мерах в отношении ребенка принимают его родители или опекуны, некоторые аспекты заболевания и возможного лечения необходимо обсуждать с ними в присутствии больного ребенка. По мере взросления мнение последнего должно приобретать больший вес.

Если в браке больной или носитель мутации планирует рождение детей, медико-генетическую консультацию должны посетить оба партнера. Врач-генетик должен предложить каждому из них высказать свою точку зрения на семейную жизнь с больным ребенком в присутствии другого партнера. Часто супруги имеют разные точки зрения на различные аспекты ухода за будущим ребенком, и важно, чтобы их позиции были обсуждены как можно раньше, в идеале - до его зачатия.

Информированное согласие

Международные документы и действующее российское законодательство гарантируют право пациента на медицинскую и генетическую информацию о себе и на отказ от нее. Реализация этого права в контексте генетического консультирования и тестирования является гарантией свободного выбора пациентом методов обследования и репродуктивных планов. Кроме того, следует учитывать право родственников пациента на генетическую информацию для принятия собственного решения о необходимости тестирования.

Для реализации права пациента на информацию о себе генетическое тестирование должно сопровождаться предоставлением ключевых сведений и, при необходимости, проведением индивидуальных медико-генетических консультаций. В случаях, когда речь идет о высокой прогностической значимости тестов в отношении серьезных генетических заболеваний, такие консультации должны быть обязательными. Важный аспект консультирования при проведении генетического тестирования на доклинической стадии заболевания - оказание психологической поддержки пациентам при обнаружении у них носительства патологической мутации. В идеале людей нужно готовить к возможному положительному результату генетического теста до его проведения. Это позволяет минимизировать психологический шок и предупредить принятие поспешных решений.

Для получения генетических и протеомных данных человека или биологических образцов с использованием инвазивных или неинвазивных процедур требуется предварительное, свободное, информированное и ясно выраженное согласие без какого-либо побуждения в виде финансовых или других личных выгод. Предоставление или непредоставление пациентами информированного согласия является реализацией их права на свободное волеизъявление и защиту автономии личности. Получение такого согласия - один из механизмов защиты прав человека при генетическом тестировании.

Информированное согласие - процесс добровольного подтверждения пациентом его согласия участвовать в том или ином исследовании после ознакомления со всеми его аспектами. Информированное согласие документируется с помощью подписанной и датированной формы. Необходимо, чтобы врач или исследователь в процессе получения информированного согласия оценил, насколько пациент понял информацию, и принял все необходимые меры для гарантированного полного понимания рисков и выгод, связанных с исследованием.

Человек может отозвать свое согласие на исследование, и это не должно повлечь за собой неблагоприятных последствий или наказаний. Когда человек отзывает согласие, его генетические данные и биологические образцы в дальнейшем не следует использовать, образцы должны быть уничтожены, а данные исключены из материалов исследований и электронных баз данных.

После генетического обследования врач-генетик должен сообщить пациенту все результаты тестов, касающиеся его собственного здоровья или здоровья плода, даже если сам врач не считает выявленные изменения серьезными. Необходимо сообщать даже о сомнительных и противоречивых результатах тестов, а также о новых интерпретациях.

Хотя пациенты имеют право не знать свой генетический статус, предполагается, что они понимают, о чем предпочитают не знать. В будущем, когда люди больше узнают о генетике, они будут лучше подготовлены к неприятным для себя открытиям. Сообщение полной информации необходимо для достижения доверия, которое должно быть основой взаимоотношений врача-генетика и пациента.

В случаях, когда сообщение генетической информации способно нанести тяжелый психологический вред пациенту или его семье (например, XY-генотип у женщины), признается «терапевтическое преимущество» отложенного раскрытия информации. Ситуации, узаконивающие отсроченное раскрытие информации, включают возрастную или психологическую незрелость пациента и отсутствие у него необходимого образования.

Нормальные результаты генетических тестов также имеют большое значение для благополучия семьи, и о них следует своевременно сообщать пациентам.

От сообщения результатов теста, не имеющих прямого отношения к здоровью (например, неотцовство, пол плода в отсутствие Х-сцепленного заболевания), можно воздержаться, если возникла необходимость защиты более ранимой стороны. В некоторых странах правила предоставления результатов генетических тестов, не имеющих медицинского значения, регулируются национальным законодательством.

Право на получение генетической информации и защита конфиденциальности пациента

Этические проблемы генетического тестирования в основном касаются вопросов использования личной генетической информации. Сохранение конфиденциальности обычно предотвращает нанесение потенциального вреда пациенту (например, в виде дискриминации при трудоустройстве или страховании). Медицинская профессия во многих странах явно или неявно гарантирует пациенту конфиденциальность медицинской информации о нем.

Наиболее распространенная в клинической практике этическая проблема - необходимость раскрытия информации, полученной о пациенте в результате тестирования. Еще некоторое время назад она сводилась к сообщению или несообщению случайно обнаруженных при обследовании данных, например, о неотцовстве. Новое звучание этой проблемы возникло с внедрением доклинического генетического тестирования на заболевания с поздним началом, особенно в связи с расширяющимся использованием в клинической практике методов анализа генома/экзома (проблема вторичных находок). Полученная в результате такого тестирования информация может привести как к возможной дискриминации лиц с положительными результатами тестов, так и возможному негативному влиянию положительных результатов досимптоматического тестирования на психическое благополучие людей, здоровых на момент обследования.

Озабоченность общества, связанная с генетическим тестированием, в некоторой степени основана на опасениях, касающихся возможности злоупотребления генетическими данными из-за того, что к ним могут получить доступ неуполномоченные граждане или организации. Конфиденциальность всех личных медицинских данных, включая результаты генетического тестирования, относят к фундаментальным правам человека. Право человека определять границы личной конфиденциальности включает как доступ к личной информации и данным, так и доступ к образцам тканей как к носителям генетической информации. Возможность утраты пациентом контроля над образцами своего биологического материала, помещенными в биобанки или переданными для исследования в лаборатории, вызывает обеспокоенность экспертов.

Конфиденциальность информации, полученной о пациенте в ходе генетического обследования, обеспечивают, прежде всего, с помощью законодательно предусмотренного института врачебной, личной и семейной тайны.

Серьезные этические споры вызывает проблема распоряжения информацией о генетическом статусе пациента, когда в ней могут быть заинтересованы члены его семьи или будущий супруг. В процессе медико-генетического консультирования нередко необходимость сохранить конфиденциальность пациента вступает в противоречие с врачебным долгом предотвращения серьезного вреда для его родственников. В действующих российских нормативных документах не учтена заинтересованность в генетической информации кровных родственников больного, также являющихся ее «собственниками», и не регламентируются действия врача в случаях конфликта интересов пациента и его родственников. Ситуацию с информированием других родственников пациента, участвующего в генетическом обследовании, в настоящее время регулируют в общем порядке, который запрещает передачу информации о диагнозе родственникам без согласия пациента.

Следует признать, что рассматриваемый вопрос - один из наиболее острых и в то же время наиболее характерных при использовании генетических технологий в клинической практике. В медицинской генетике истинным консультирующимся может быть семья. Моральный долг членов семьи - поделиться генетической информацией друг с другом. Этот долг вытекает из родственных связей и этического принципа непричинения вреда, о чем врач-генетик должен сообщить пациенту. Уже первый контакт с пациентом должен включать обсуждение значения генетической информации для семьи и его ответственности за раскрытие возможных находок родственникам. Кроме того, в зависимости от степени и тяжести вреда, связанного с несообщением информации, врач-генетик должен с самого начала обсудить пределы конфиденциальности с пациентом. Обычно пациенты соглашаются сотрудничать, но в некоторых случаях, когда семейные отношения недоброжелательные, члены семьи могут использовать такую информацию для причинения вреда друг другу при заключении брака или устройстве на работу.

Генетическая информация уникальна в том смысле, что принадлежит конкретному индивидууму и одновременно его семье. Действующие законы большинства стран, включая Россию, касающиеся конфиденциальности, приватности и права на информацию в общем, не принимают во внимание эту необычную медицинскую ситуацию. Тем не менее врачи-генетики должны помнить два хорошо известных долга медицины, закрепленных законами многих стран: сохранение конфиденциальности в отношении состояния здоровья пациента и одновременно предупреждение возможного вреда для третьих лиц.

В некоторых странах, например в США, в случае стойкого отказа пациента сообщать информацию членам семьи, потенциально подверженным опасности заболевания, врачи, оказывающие медицинскую помощь, могут иметь право на разглашение сведений без его согласия. Решением комиссии, состоящей из экспертов по этике, врачей, юристов и генетиков, если таковое не запрещено законом, можно преодолеть конфиденциальность индивидуума при следующих условиях:

  • все попытки убедить пациента добровольно раскрыть родственникам генетическую информацию не увенчались успехом;

  • если информация не будет раскрыта, то существуют высокая вероятность вреда для родственников (включая будущих детей), и доказательства, что данные необходимы для его предупреждения;

  • предотвращаемый вред серьезен;

  • будет сообщена только информация, прямо относящаяся к медицинскому статусу родственника, а данные, касающиеся пациента, останутся конфиденциальными.

Генетикам разрешено, но не вменено в обязанность раскрывать информацию, если все четыре условия полностью выполнены. Во Франции обязанность сообщения генетической информации родственникам пациента, имеющим высокий риск унаследования мутации, законом возложена на самих пациентов.

В генетической информации могут нуждаться сибсы и дети больных аутосомно-доминантными, Х-сцепленными заболеваниями и болезнями экспансии нуклеотидных повторов, которые имеют высокий риск их возникновения. Преодоление конфиденциальности при аутосомно-рецессивных заболеваниях и спорадических состояниях незаконно и этически неоправданно.

Помимо кровных родственников пациента, право на генетическую информацию может иметь его супруг (партнер). Однако если носителем мутации, приводящей к аутосомно-доминантному, Х-сцепленному заболеванию или сбалансированной транслокации хромосом, является женщина, врач-генетик должен тщательно взвесить последствия сообщения такой информации ее супругу/партнеру и обсудить их с пациенткой.

Существует три типа ситуаций, в которых может возникнуть необходимость информирования партнера.

Если супружеская пара планирует иметь детей, то моральный долг пациента поделиться информацией со своим партнером, так как они оба должны осознавать потенциальный вред для будущего ребенка. Врач-генетик должен сообщить об этом пациенту. В редких случаях, когда не удается получить его согласие на раскрытие информации супругу, в некоторых странах врачу разрешено (но не вменено в обязанность) сообщить ее при соблюдении условий преодоления конфиденциальности, изложенных выше.

Когда семья не планирует рождение детей, семейный анамнез или результаты диагностического или доклинического тестирования могут иметь важные последствия для брака. Примером служит хорея Гентингтона, которая может потребовать от супруга многих лет постоянного ухода за больным партнером. Идеальное время для сообщения информации - период до заключения брака. После заключения брака следует иметь в виду, что сообщение такой информации может его расстроить. Информацию сообщают пациенту, и, если он пожелает поделиться ею с партнером, ему надо предоставить помощь в эмоциональном и этическом плане. Тем не менее, так как в такой ситуации нет прямого генетического или физического риска для супруга, у врача-генетика нет этических причин для нарушения конфиденциальности пациента без его согласия.

При случайном выявлении при генетическом тестировании неотцовства или отсутствия других видов родства также возникает проблема информирования супруга. В идеале врач может предотвратить такую ситуацию, сообщив женщине до тестирования, что тест может обнаружить это. В таком случае она может отказаться от его проведения. Генетик должен думать о благополучии семьи, помня при этом, что женщина более уязвима в физическом, социальном, психологическом и экономическом отношениях. Именно поэтому он не имеет права выносить ей моральный приговор за неотцовство. Решение, сказать или не сказать супругу, должна принять сама женщина после обсуждения физических, психологических, социальных и экономических последствий. Если она решила сказать партнеру, то консультант должен быть готов оказать ей психологическую поддержку.

Доступ третьих сторон к генетической информации вызывает большой общественный интерес. В соответствии с действующими международными нормами во избежание возможной дискриминации работодатели, страховые компании, школы и другие третьи лица не должны иметь доступ к результатам всех видов генетического тестирования пациента. Однако больные некоторыми наследственными заболеваниями на работе могут представлять общественную опасность. Это относится, например, к водителям, пилотам, врачам, лицам, связанным по работе с использованием оружия и др. Такие случаи могут быть исключением из правила непредоставления информации третьим сторонам, но генетический статус работника без клинических проявлений заболевания не должен быть причиной увольнения или ранней принудительной пенсии. Для защиты работника от дискриминации он должен периодически проходить полное обследование для как можно более раннего выявления симптомов болезни.

Этические аспекты генетического тестирования

После длительных дискуссий, посвященных этическим проблемам генетического тестирования, сформулированы условия его применения в клинической практике: тесты должны иметь научное и клиническое обоснование (scientific and clinical validity) и доказанную клиническую полезность (clinical utility), необходимо обеспечение гарантий и регулярного мониторинга качества тестирования и квалификации лабораторного персонала в соответствии с профессиональными стандартами.

Для установления клинической полезности теста - существенного критерия его применимости в медицинской практике - требуются определение ряда параметров, касающихся самого теста (чувствительность, специфичность, прогностическая значимость положительного и отрицательного результатов и др.), и оценка экономических, правовых, социальных и этических аспектов его использования.

Обоснованное медицинскими показаниями генетическое тестирование должно быть неотъемлемой частью спектра медицинских услуг для населения. Его нельзя навязывать, оно должно быть вопросом свободного личного выбора. Широкий круг известных и надежных источников, включая органы государственной власти, врачей и общественные группы пациентов, должен свободно распространять полную информацию о доступных генетических тестах. При этом национальные системы здравоохранения должны обеспечить равную доступность генетического тестирования всем, кто в нем нуждается.

Генетическому тестированию должно предшествовать предоставление пациенту полной информации о целях теста, возможных исходах и потенциальном выборе. Сообщение результатов теста должно сопровождаться генетической консультацией (особенно при обнаружении патогенных изменений последовательности ДНК или подтверждении диагноза наследственного заболевания).

Досимптоматическое тестирование на наследственные заболевания с поздним началом, даже при отсутствии эффективного лечения, должно быть доступно взрослым с высоким риском после соответствующего медико-генетического консультирования и получения информированного согласия, если:

  • полученная генетическая информация будет использована для предупреждения вреда самому обследуемому, его семье, будущим детям;

  • пациент полностью информирован об ограничениях теста, включая возможность получения неинформативных результатов и невозможность предсказания возраста начала заболевания и тяжести симптомов;

  • пациент способен воспринять информацию и на ее основе дать свое согласие на тестирование;

  • существуют доступные программы медико-генетического консультирования и психологической поддержки пациентов, прошедших досимптоматическое тестирование.

Генетическое тестирование несовершеннолетних или недееспособных в целях диагностики или оказания медицинской помощи этически приемлемо только при очевидной медицинской пользе непосредственно для обследуемых. Доклиническое и прогностическое генетическое тестирование на заболевания, манифестирующие в детстве, рекомендуется проводить несовершеннолетним только тогда, когда оно актуально для выбора клинической тактики. При этом стоит вопрос не о том, надо ли исследовать геном ребенка или нет, а о том, в какой момент времени должно быть проведено исследование.

Вопрос о прогностическом тестировании несовершеннолетних на заболевания, развивающиеся во взрослом возрасте, не раз поднимался во многих руководствах. По нему наблюдается единодушие исследователей и экспертов, а именно, такое исследование должно быть рекомендовано, только если есть эффективный способ лечения или профилактики (профилактическая операция или раннее терапевтическое вмешательство), который может предотвратить, отстрочить или облегчить начало заболевания или его последствия при применении до совершеннолетия. При этом подчеркивается, что прогностическое тестирование на заболевания с поздним началом, для которых нет методов профилактики или лечения, эффективных у несовершеннолетних, должно быть отложено до их совершеннолетия. Решение о генетическом тестировании на носительство должно быть сделано самим ребенком, когда он достигнет возраста юридического совершеннолетия.

Эта точка зрения основана на базовом этическом правиле информированного согласия, когда человек свободно и добровольно, без внешнего давления дает свое согласие на исследование после получения информации о преимуществах, рисках и технологических особенностях процедуры, а также другой информации, связанной с тестированием. Тестирование на носительство патогенных генетических вариантов, проводимое в детстве, влияет на будущее ребенка, а не его родителя или опекуна. Именно поэтому большинство исследователей полагает, что разумнее отложить тестирование до тех пор, когда ребенок сам сможет изъявить желание пройти генетический тест. Предложения по широкому использованию анализа генома/экзома новорожденных, детей и подростков усиливают актуальность этой проблемы и поднимают вопрос о сохранении открытого будущего каждого ребенка. Если взрослый человек может взвесить все за и против после получения информации о преимуществах и рисках генетического тестирования и дать свое информированное согласие на проведение исследования, то несовершеннолетние такой возможности лишены.

Однако многие родители выступают за тестирование своих детей на носитель-ство мутаций, приводящих к заболеваниям с поздним началом, в подростковом возрасте, а некоторые даже выступают за проведение теста в раннем детстве.

Основными аргументами родителей в пользу раннего тестирования являются возможность адаптироваться к статусу носительства, желание избежать обиды детей на своих родителей в будущем, а также убеждение, что родители имеют право и возможность принимать решения относительно здоровья своих детей.

Основное назначение генетического тестирования при широко распространенных заболеваниях - оценка риска развития заболевания и определение индивидуальных мер для его предупреждения у лиц с высоким риском. Изучение генов предрасположенности к МФЗ имеет несомненное научное значение, однако большая часть экспертов считает, что для большинства широко распространенных заболеваний пока эти тесты не дают достаточной информации для практической медицины. В результате дискуссий по этому вопросу эксперты пришли к заключению, что генетические тесты на предрасположенность к частым заболеваниям могут применяться в клинической практике при условии доказанной клинической полезности.

В последние годы значительно увеличились технические возможности генетического обследования, что обусловлено все более частым использованием в клинической практике полногеномного/полноэкзомного тестирования. Исследование последовательности всего генома или экзома для получения ответа на вопрос, касающийся здоровья пациента, дает значительно больше информации, чем это необходимо. Дополнительная информация о пациенте не имеет отношения к заболеванию, которое стало причиной назначения теста, ее получают ненамеренно, но она может иметь отношение к его будущему состоянию здоровья (вторичные или случайные находки). При назначении анализа генома или экзома врач-генетик должен обсудить с семьей особенности генетической информации, которая будет получена, и возможные варианты последующих действий. Когда врач и пациент (или родители пациента) рассматривают генетическое исследование для решения конкретной проблемы, такой как постановка диагноза ребенку с умственной отсталостью, ожидаемая ценность решения этого клинического вопроса заключается в максимальной пользе для пациента. Как только решение провести тестирование принято, возникает вопрос, следует ли также искать дополнительные клинически значимые изменения ДНК, не относящиеся к состоянию ребенка. Если решение о получении дополнительных данных принято родителями, возникают новые вопросы о том, как провести их интерпретацию и насколько полезны они для обследованного ребенка.

Трудности медико-генетического консультирования и получения информированного согласия в этом случае связаны с неопределенностью клинического значения большей части этой информации и вероятностью изменения оценки ее роли в здоровье пациента в будущем. Эксперты предлагают считать последовательность генома пациента пожизненным ресурсом. Для пользы пациента необходимо обеспечить долгосрочное хранение генетических данных, их защиту, а также проводить регулярные повторные интерпретации последовательности генома и, по его желанию, сообщать ему о клинически значимых новых интерпретациях данных.

В 2013 г. ACMG были обнародованы рекомендации по сообщению пациентам информации о случайных находках при полногеномном/полноэкзомном тестировании. Авторы руководства рекомендовали всем пациентам, которым проводилось исследование генома или экзома, проводить анализ 56 генов, не связанных с первоначальной целью тестирования, так называемый «оппортунистический скрининг». Оппортунистический скрининг заключается в поиске важной с медицинской точки зрения информации, которая может помочь предотвратить возникновение заболевания у пациента, дать возможность раннего и эффективного лечения или использовать полученную информацию при принятии репродуктивных решений. Рекомендации позже были обновлены, изменился список генов, о патогенных изменениях в которых рекомендовано сообщать пациенту. Обсуждение оппортунистического скрининга с этических позиций в основном касается проблем баланса пользы и вреда и соблюдения принципов защиты автономии пациента и справедливости, при этом подчеркивается, что любые преимущества и вред могут затронуть не только человека, данные генома которого анализируются, но и его кровных родственников.

Потенциальный вред оппортунистического скрининга может носить психологический, социальный и медицинский характер. Во многом он обусловлен недостатком знаний о клиническом значении выявляемых генетических вариантов (патогенности, пенетрантности и экспрессивности), потенциальным превращением каждого, кто проходит геномное тестирование, в «пациента в ожидании», и проблемами доступности психологической поддержки, профилактических или лечебных мероприятий в системе здравоохранения конкретной страны. Высказываются также опасения о возможной дискриминации носителей выявленных вариантов в сферах медицинского страхования и трудоустройства. Защита автономии пациента при оппортунистическом скрининге предполагает право пациента отказаться от его проведения, что должно обеспечиваться его информированным согласием на получение информации, не связанной с первоначальной целью геномного тестирования.

Хотя варианты оппортунистического скрининга были реализованы в некоторых европейских странах, включая Великобританию (проект 100 000 геномов) и Францию, европейские эксперты призывают к осторожности при его введении. Они подчеркивают, что в этой связи возникает проблема обеспечения доступности медико-генетического консультирования, психологической поддержки и медицинской помощи пациентам с выявленными при геномном анализе вторичными находками, которая должна обеспечиваться системой здравоохранения в целом.

Еще одна проблема последних лет связана с предложениями исследования геномов здоровым людям для выявления генетических вариантов, которые потенциально могут влиять на состояние здоровья их самих или их потомков. Специалисты в основном положительно относятся к перспективам анализа геномов здоровых людей, однако на сегодня точная доля людей, которые могут получить пользу от такого обследования для профилактики или ранней диагностики и лечения, все еще является неопределенной. Подобное прогностическое генетическое тестирование может иметь далеко идущие последствия не только для интересующегося своим здоровьем человека, но и для членов его семьи. Даже получение точного и благоприятного результата может повлиять на самооценку людей и внутрисемейные отношения. Для минимизации негативных последствий рекомендуется предлагать таким лицам пре- и посттестовое генетическое консультирование. Когда здоровые люди хотят пройти генетическое тестирование для получения рекомендаций по улучшению своего здоровья или коррекции образа жизни, отсутствует какой-либо конкретный клинический запрос и трудно четко сформулировать пользу от диагностики. Людей, ориентированных на геномный анализ, необходимо проинформировать о возможных рисках и преимуществах.

Этические проблемы программ генетического скрининга

Решения о проведении скрининга принимаются органами власти и основываются на тщательном рассмотрении рисков и преимуществ скрининговых тестов для всего населения, в идеале на основании существующих эмпирических и научных данных. Усилия системы здравоохранения при внедрении программ скрининга сосредоточены на максимальной доступности и широкой распространенности тестирования для всего населения и меньше фокусируются на рассмотрении баланса пользы и вреда для отдельно взятого индивида.

К возможным негативным последствиям генетического скрининга можно отнести психологический стресс у родителей, вызванный информацией о ребенке, которую нельзя использовать для определенного личного выбора или которую трудно понять и интерпретировать; чрезмерное давление на их личный выбор со стороны общества, врачей, членов семьи; социальную стигматизацию пар с повышенным генетическим риском или уклоняющихся от предлагаемого генетического скрининга; раскрытие генетической информации о других членах семьи; неправомерное использование информации и дискриминацию на основании результатов теста при использовании данных третьими сторонами. Экспертами обсуждаются следующие этические проблемы генетического скрининга: добровольность (обязательность), проблемы личного выбора и различных форм принуждения, защиты конфиденциальности полученных данных, дискриминации и стигматизации по генетическим признакам.

По мнению большинства экспертов, информирование обследуемых является одним из центральных элементов современной медицинской помощи вообще и скрининга в частности. Адекватная и своевременная информация является наиболее этичным подходом при внедрении программ массового обследования. Скринингу должна предшествовать информация о его целях, задачах и возможных альтернативах для семьи. При неблагоприятных результатах тестов необходимо проводить медико-генетическое консультирование. Результаты теста, в том числе обязательного скрининга, должны быть частью медицинской документации, и на них распространяется та же степень защиты конфиденциальности, как и на любые медицинские документы.

Введению генетического скрининга должно предшествовать создание соответствующей медицинской информационной службы и системы генетических консультаций для консультирования семей по результатам тестирования. Программу массового скрининга необходимо начинать после проведения пилотной фазы на части популяции с оценкой позитивных и негативных последствий. Результаты пилотной фазы являются основой для принятия окончательного решения о внедрении программы.

Скрининг новорожденных на поддающиеся лечению заболевания принят в качестве части рутинной медицинской помощи, и в большинстве стран не требует письменного согласия родителей. Его считают обязательным и проводят в интересах больных детей для своевременной диагностики и лечения. Родителей информируют о таких программах, но если они не согласны на обследование своего ребенка, то для защиты его интересов возможны правовые действия, предусмотренные законодательством.

Основная цель обязательного скрининга новорожденных - раннее лечение заболевания для пользы ребенка. Вводя скрининг новорожденных на определенные болезни, государство принимает на себя этический долг, состоящий в обеспечении доступного и своевременного лечения всех больных. В противном случае заболевание не должно включаться в обязательный скрининг. Скрининг новорожденных на курабельные заболевания может помочь определить носителей патологического гена в семье новорожденного. Если такая информация важна для состояния здоровья членов семьи или для принятия ими репродуктивных решений, то они должны быть проинформированы о ее значении и доступной медико-генетической помощи.

Использование для скрининга новорожденных метода тандемной масс-спектрометрии одновременно на большое число наследственных заболеваний поставило новые этические проблемы, так как при этом можно обнаружить состояния, для которых в настоящее время нет эффективных методов лечения. В информировании родителей о том, что их здоровый на момент обследования ребенок заболеет одним из таких заболеваний позднее, есть как польза, так и вред. Такое знание может сохранить недели и месяцы, которые были бы потрачены на установление диагноза у некоторых больных, позволит родителям подготовиться к принятию решения о тактике лечения ребенка, пройти медико-генетическое консультирование и планировать свою дальнейшую жизнь. Однако некоторые родители могут не захотеть знать о неизлечимой болезни ребенка, предпочитая не беспокоиться до возникновения симптомов. Тем не менее считается, что польза от варианта «родители знают» перевешивает вред от незнания. Родители, не желающие знать о некурабельном в настоящее время заболевании у своего ребенка, должны иметь возможность уклониться от получения этой информации.

В последнее время обсуждается возможность применения технологии массового параллельного секвенирования (как с использованием анализа панелей генов, так и полного экзома или генома) для массового обследования новорожденных. Безусловно, увеличить число тестируемых заболеваний до нескольких тысяч при одной и той же стоимости теста привлекательно. Высокая стоимость анализа, проблемы хранения и защиты генетических данных пациентов, сложности интерпретации новых генетических вариантов, отсутствие четких гено-фенотипических корреляций и выявление заболеваний, для которых нет лечения, - вот далеко не полный перечень обсуждаемых в этой связи вопросов. На данный момент неизвестно, будут ли преимущества скрининга путем анализа генома в общей популяции перевешивать его потенциальный вред. Прежде чем такое исследование с уверенностью можно рекомендовать для использования в общественном здравоохранении, необходимо разработать многофакторную систему, способную на основе стандартов доказательной медицины для широкого спектра генетических вариантов продемонстрировать доказательства того, что польза от таких скрининговых мероприятий будет значительно превышать потенциальный вред. До тех пор, пока эти доказательства не появятся, профессиональные и регулирующие органы, такие как ACMG и FDA, рекомендуют проявлять сдержанность в применении геномного скрининга в общественном здравоохранении и продолжать исследования по оценке рисков и преимуществ этой новой технологии.

Все виды скрининга, помимо неонатального, должны быть добровольными, и им должны предшествовать предоставление информации или медико-генетическая консультация и получение информированного согласия.

Скрининг носителей мутантного гена подразумевает добровольное генетическое тестирование молодых людей для последующего выявления среди них супругов/ партнеров, имеющих высокий риск рождения ребенка с аутосомно-рецессивным заболеванием. Информированное согласие и консультирование - существенная часть программ по скринингу носителей. Скринирование носителей нередко проводится по этническому признаку, и возрастает опасность стигматизации, дискриминации при страховании и трудоустройстве, так как статус носителя часто неправильно трактуется как наличие заболевания. Социальное принуждение к такому скринингу может проявляться в виде осуждения людей, не прошедших генетическое тестирование, а государственное - в отказе регистрации брака не прошедших обследование. Даже при существовании веских этических причин предотвращения рождения детей с серьезными генетическими заболеваниями, уважение прав человека на свободу репродуктивных предпочтений требует предоставления ему возможности свободного принятия информированных решений. Принуждение в вопросах репродуктивных предпочтений может быть неявным и зачастую в высшей степени трудно преодолимым. Борьба с ним требует как административных решений, так и долгосрочных усилий в сфере образования.

Скрининг носителей мутаций в генах в последние годы востребован в программах ВРТ. Американское общество репродуктивной медицины (ASRM) и Общество вспомогательных репродуктивных технологий (SART) рекомендуют скрининг доноров гамет на носительство мутаций, приводящих к наследственным заболеваниям, путем изучения семейного анамнеза и проведения генетического тестирования. Тестирование на носительство мутаций, приводящих к муковисцидозу, рекомендовано всем донорам, а тестирование на другие наследственные заболевания рекомендуется проводить соответственно этническому происхождению донора. Тестирование доноров ооцитов на синдром ломкой Х-хромосомы рекомендовано, но не является обязательным. В качестве варианта, направленного на максимально возможное предотвращение рождения больного потомства, предлагается обследование на носительство как доноров гамет, так и реципиентов с дальнейшим сопоставлением полученных результатов. Таким образом, исключается вероятность встречи двух носителей мутаций аутосомно-рецессивного заболевания. Недостатком данного подхода является высокая стоимость генетического тестирования донора и реципиента.

Обсуждаемый в последнее время расширенный скрининг на носительство рецессивных мутаций участников программ ЭКО можно рассматривать как часть процедуры отбора доноров гамет. Однако эту точку зрения поддерживают не все специалисты, предлагая воздерживаться от предложения необоснованных генетических услуг вроде пакета «расширенный скрининг носительства + преимплантационное генетическое тестирование», которые будут приносить пациентам необоснованные материальные затраты и волнения.

Целью пренатального скрининга хромосомных аномалий и ВПР является получение родителями и врачами информации о состоянии здоровья плода. При этом формируется группа беременных с повышенным риском патологии плода, которым необходима подтверждающая инвазивная диагностика. В связи с тем, что инвазивная процедура сама по себе несет риск прерывания беременности, исследование должно проводиться только на основании информированного согласия пациентки.

В последние годы все чаще в клинической практике для скрининга частых анеуплоидий используется НИПТ путем анализа внеклеточной ДНК плода, выделенной из сыворотки крови беременной. Оно позволяет сократить группу риска и тем самым количество женщин, имеющих риск прерывания беременности в результате инвазивной процедуры получения материала для генетического анализа. Развитие технологии предполагает ее использование для выявления более широкого спектра хромосомных аномалий и даже моногенных болезней. Однако «неинвазивность» тестирования не избавляет ее от этических проблем, присущих дородовой диагностике. Именно поэтому при использовании НИПТ следует уделять особое внимание претестовой медико-генетической консультации, включающей информацию обо всех ограничениях метода, информированному согласию и информированному выбору. Высказываются опасения, что благодаря использованию неинвазивных методов возможно увеличение использования ПД в немедицинских целях (например, для селекции по полу, определения отцовства и т.д.).

Генетическое тестирование в научных исследованиях. биологические банки

Большую часть исследований в области генетики человека и медицинской генетики проводят с использованием образцов тканей, генеалогических, популяционных, медицинских и персональных данных, а также на основе обмена ими между различными лабораториями. Это ставит во главу угла проблемы защиты автономии пациента и его конфиденциальности. Особую актуальность эта проблема приобретает в «геномную эру», так как только объединяя усилия отдельных научных коллективов из разных стран, обмениваясь результатами тестирования пациентов, создавая базы данных генетических вариантов, включающих описания фенотипов, можно получить новую информацию о клиническом значении вариантов последовательности ДНК. Но такое использование информации о результатах генетического тестирования дает возможность идентифицировать людей, являющихся источниками образцов и данных, и выводит на первый план проблему общественного доверия деятельности исследователей и биологических банков. Особенно это касается информированного согласия на исследования, хранения образцов, защиты данных, степени анонимности образцов, сообщения результатов исследования (индивидуальных тестов). Важнейшее требование для биобанков - необходимость защиты конфиденциальности, сравнимой по степени с защитой других медицинских данных.

Биологические образцы, а также связанную с ними или полученную на их основе генетическую или медицинскую информацию нельзя собирать, хранить или использовать без информированного согласия, полученного с соблюдением определенной процедуры. Независимо от цели сбора данных и степени анонимности для исследовательской работы и деятельности биобанков необходимо одобрение соответствующих контрольных органов и этических комитетов.

Общее правило предусматривает получение ясного и точного письменного согласия пациента на хранение и использование образцов, но оно не всегда выполнимо, поскольку в момент сбора биологического материала нельзя предусмотреть все способы будущего использования образца или связанных с ним данных. Поскольку заранее трудно определить, для каких научных работ в перспективе будет использован банк образцов, согласие на применение последних может быть получено в общей форме, без конкретизации целей исследования. В этом случае не требуется повторно связываться с людьми, которым принадлежат образцы, но контактные данные организаторов исследований должны быть доступны донорам биологического материала, если они выразят желание отказаться от дальнейших тестов. В некоторых случаях требуется повторное получение согласия донора биологического материала на новые исследования. Если это невозможно, то разрешение на использование образцов может дать соответствующий этический комитет с учетом наименьшего риска для донора. Архивные банки образцов следует расценивать как отказные и, следовательно, пригодные для новых исследований. Продолжительность их использования определяет этический комитет.

В отношении образцов биологического материала для генетических исследований и генетических данных умерших людей существуют разные точки зрения. Эксперты Европейской комиссии полагают, что в случае первостепенной заинтересованности со стороны одного или нескольких кровных родственников, даже при отсутствии согласия, данного перед смертью, использование таких образцов может быть законным. Более того, следует разрешить анонимное использование таких образцов для исследований, разработки генетических тестов и в учебных целях. Но в соответствии с Протоколом о генетическом тестировании для целей здравоохранения к Конвенции о правах человека и биомедицине генетический тест для пользы других членов семьи можно выполнить на прижизненных биологических образцах или образцах умершего человека, только если в соответствии с законом было получено его согласие или разрешение. Согласно рекомендациям ESHG, смерть человека, которому принадлежит образец, не может быть причиной неограниченного доступа к нему и использования на основании того, что для субъекта риск или вред более не существуют. Наложенное при жизни ограничение на использование образцов должно сохраняться и после смерти.

Использование образцов и относящихся к ним данных, полученных от несовершеннолетних или недееспособных, следует разрешить, если это служит их интересам.

Этические аспекты дородовой диагностики

Одно из направлений деятельности медико-генетической службы - дородовая диагностика наследственных болезней и ВПР. Этические проблемы клинического применения технологий дородовой диагностики связаны с глубокими расхождениями мнений в обществе относительно антропологического и морального статуса эмбрионов человека и, соответственно, с моральным оправданием или осуждением аборта или разрушения эмбрионов, если у них выявлены нарушения, свидетельствующие о наследственной или врожденной патологии.

Прерывание беременности пораженным плодом - одна из основных этических проблем ПД, хотя доля абортов по генетическим причинам не превышает 1% всех абортов. Их гораздо меньше, чем число абортов по социальным причинам, в связи с неудачной контрацепцией или по личным мотивам. Аборт считается этически приемлемым при риске возникновения тяжелого наследственного заболевания у плода, но эта точка зрения сформировалась, когда можно было диагностировать пренатально небольшое число тяжелых наследственных заболеваний.

Учитывая различия во взглядах людей на прерывание беременности, было бы невероятным ожидать универсального решения этических проблем ПД. На индивидуальный выбор пациентов могут влиять личное отношение к святости человеческой жизни, желание предотвратить страдания человека, социальные и экономические условия жизни, отсутствие или недоступность полноценного лечения или социальной поддержки инвалидов и хронически больных. Проблема выбора особенно сложна для тех, кто должен решить вопрос о приемлемости, например, преимплантационной диагностики или аборта при состояниях, которые не манифестируют в первом десятилетии жизни или протекают относительно нетяжело. Именно поэтому наиболее морально приемлем подход, основанный на принятии и уважении взглядов пациентов. Это значит, что процедура аборта после ПД должна быть доступной и бесплатной, и при этом ни одну женщину нельзя принуждать к аборту или донашиванию плода.

Существует точка зрения, что ПД может быть нравственно оправдана, если она нацелена на лечение заболеваний на более ранней стадии и подготовку родителей к рождению больного ребенка. По мере совершенствования лечения наследственных болезней может увеличиваться доля дородовых диагностических процедур для подготовки к рождению ребенка, нуждающегося в лечении. В некоторых случаях информация о состоянии плода может сделать роды более безопасными для матери и ребенка.

ПД должна быть доступна всем беременным с повышенным риском независимо от их взглядов на аборт и возможности оплатить ее проведение. Ограничение доступности дородовой диагностики не только несправедливо, но и может повлечь за собой социальное неравенство. Те, кто более образован, информирован и имеет экономические привилегии, используют систему медико-генетической помощи, включая дородовую диагностику, более эффективно. Более того, бремя ухода за больными детьми может в большей степени лечь на тех, кто менее всего может позволить себе это и имеет меньше возможностей для получения полноценного лечения и социальной поддержки.

ПД должна сопровождаться пре- и послетестовым медико-генетическим консультированием, проводимым в поддерживающей непринужденной атмосфере. Оно позволяет супругам сделать наилучший с точки зрения жизненных ценностей и родительских целей выбор. Для осуществления супругами полностью информированного выбора особенно важно консультирование до проведения процедуры. Оно облегчает проведение послетестовой консультации с теми, у кого плод поражен, так как в этом случае будущие родители лучше подготовлены к возможности такого исхода.

Принципы защиты автономии личности и непричинения вреда требуют, чтобы женщина знала цели теста до его начала. Женщина и ее семья до выполнения теста на сывороточные маркеры или неинвазивного пренатального теста должны знать, что он может быть первым шагом на пути к инвазивной диагностике и возможному решению об аборте. Она должна иметь право и возможность отказаться от теста, если не желает сталкиваться с необходимостью принятия такого решения. В идеале все решения о тестировании должны принимать супруги. Если они не могут прийти к согласию, то женщина должна принять окончательное решение, так как именно она подвергается инвазивной процедуре, и именно она будет осуществлять уход за больным ребенком.

Решение после получения результатов пренатального теста должна принять семья. Оценка родителями серьезности заболевания у будущего ребенка сильно различается. То, что приемлемо для одной пары, другая может счесть слишком серьезным в свете родительских ожиданий, культурных традиций, экономической ситуации и собственных жизненных целей. Как показали разные исследования, наиболее серьезными причинами абортов признаны тяжелая умственная отсталость, ранняя смерть или тяжелая физическая инвалидность будущего ребенка. Следуя принципу защиты автономии, врач должен уважать мнение полностью информированной и проконсультированной пары и позволить ей самой определить серьезность состояния своего будущего ребенка. Принятие решения лучше доверить тому, кто будет его растить. Врач не должен ставить предварительным условием диагностики желательность аборта пораженного плода, но он должен учитывать, что, независимо от первоначальных установок большинство пар, обращающихся за ПД, могут изменить свое решение после получения результата теста, указывающего на наличие у плода серьезного заболевания, приводящего к инвалидности.

Пренатальное тестирование на заболевания с поздним началом (например, хорея Гентингтона) вызывает трудные этические проблемы. Если родители твердо настроены против аборта, то информация от теста не принесет пользы ни им, ни ребенку, но может нанести существенный вред ребенку вследствие стигматизации в семье или обществе. Если после консультации родители продолжают отказываться от аборта, более этичным будет отказ от проведения пренатального теста. Обследование плода на заболевание с поздним началом становится в данном случае эквивалентным тестированию ребенка, которое профессиональными руководствами рекомендуется отложить до достижения совершеннолетия. Если родители готовы рассмотреть возможность аборта, то следует уважить их автономию и провести тест, имея в виду возможное изменение их позиции после получения результата.

Результаты, не относящиеся к здоровью (пол плода в отсутствие Х-сцепленного заболевания, нормальные характеристики фенотипа в отсутствие генетических синдромов), сообщать родителям в сроках беременности, когда возможен аборт, не следует. Эти данные не подпадают под законодательно закрепленное право на информацию о состоянии здоровья, но могут подтолкнуть некоторые семьи к выполнению аборта для селекции по нормальным признакам.

Все нормальные показатели необходимо своевременно сообщать для предупреждения излишнего беспокойства.

ПГТ некоторые семьи и общество воспринимают в качестве альтернативы ПД и аборту, хотя эта процедура дорогостоящая и может не привести к живорождению. Этические проблемы и консультирование при ПГТ аналогичны таковым для ПД, за исключением того, что беременность не наступает до успешной имплантации оплодотворенной яйцеклетки. Поскольку до сих пор нет единого мнения о том, когда начинается жизнь, нет согласия о моральном статусе эмбриона и о том, считать ли возможное разрушение эмбриона с изменениями ДНК, приводящими к наследственным заболеваниям, до имплантации эквивалентным аборту. В настоящее время морально приемлемым считается уничтожение аномальных эмбрионов в лаборатории эмбриологии с согласия пациента. Серьезные этические проблемы возникают, если речь идет об утилизации «избыточных» нормальных эмбрионов, на которой может настаивать пациент. Но поскольку некоторые семьи считают ПГТ наиболее приемлемым видом дородовой диагностики, несмотря на эти проблемы при достаточности ресурсов здравоохранения следует предоставить им такую возможность. Однако определение показаний для ПГТ имеет первостепенное значение для эффективного применения технологии, обеспечения ее диагностической ценности, а также для предотвращения ее немедицинского использования, например, селекции по полу в отсутствие Х-сцепленного заболевания.

Отбор по полу по желанию родителей поднимает две этические проблемы: могут ли супруги выбрать пол своего ребенка и служит ли аборт узаконенным следствием такого выбора. Прямое требование ПД для селекции по полу в западных странах возникает относительно редко из-за отсутствия четкого культурного предпочтения детей определенного пола и личного и культурного протеста против аборта в таких целях. Информацию о поле плода обычно сообщают по желанию родителей, однако некоторые страны приняли законы, запрещающие сообщение родителям пола плода в течение периода, когда аборт легален. Аргументы против всех типов отбора по полу основаны на том, что они помогают поддержанию гендерных стереотипов и сексизма. Селекция по полу нарушает принцип равенства полов, закрепленный в Декларации прав человека. Существует дополнительный аргумент против селекции по полу после зачатия. Дородовая диагностика в этих целях - злоупотребление дорогими и, в некоторых странах, ограниченными медицинскими ресурсами. Селекция по полу по желанию родителей подрывает основной моральный аргумент в защиту дородовой диагностики и селективного аборта (или разрушение эмбриона) - профилактику наследственных заболеваний и не имеет отношения к медицине. Законы, запрещающие селекцию по полу, не всегда могут прекратить ее. Лучший подход к решению проблемы - законодательная и образовательная деятельность в направлении установления реального равенства полов и против гендерных стереотипов, а также установление в обществе морального климата, осуждающего селекцию по полу.

В случаях сомнительного отцовства женщина или ее партнер могут требовать проведения пренатального тестирования. В международных документах по этике принято, что морально оправдано проведение дородовой диагностики отцовства, только если беременность наступила после изнасилования и инцеста. В случаях, когда она наступила после криминальных действий, особенно важно знать правду, чтобы женщина могла принять решение об аборте. В остальных случаях пренатальное тестирование отцовства признано этически неприемлемым, хотя в докладах экспертов ВОЗ последних лет высказано мнение, что пренатальное тестирование отцовства не имеет таких же неблагоприятных последствий для общества, как селекция пола. Поэтому предложено рассматривать каждую ситуацию в свете социальных, культурных и семейных норм.

Этические вопросы в свете принципов автономии и «блага» возникают в тех случаях, когда решения супружеской пары не несут пользы для самого эмбриона и будущего ребенка, например, в случае преимплантационного HLA-типирования или желания супружеской пары перенести аномальный эмбрион.

Иногда супружеские пары с тяжелобольным ребенком хотят знать, сможет ли плод, когда родится, стать донором для живущего ребенка. Пользу в данной ситуации ожидают не для плода, а для его родственника. Этической проблемой в такой ситуации является то, что ребенок, рожденный с применением такой технологии, ценен не сам по себе, а как донор тканей. Если такой запрос поступает при дородовой диагностике, то с целью предупреждения возможного вреда для плода рекомендуют подождать с типированием его тканей до рождения. В связи с большей моральной приемлемостью ПГТ в некоторых странах в настоящее время при проведении ЭКО разрешены генетическое тестирование и отбор эмбрионов, которые могут стать донорами для уже живущих больных сибсов. В этих странах при решении вопроса об HLA-типировании рекомендуется уделять внимание реальности помощи больному сибсу, поскольку для реализации программы ЭКО-ПГТ требуется длительное время. Если больному сибсу пересадка гемопоэтических стволовых клеток невозможна в связи с его состоянием, или прогнозы его продолжительности жизни чрезвычайно плохие, процедура не рекомендуется.

Считается, что цель ПГТ, как и других видов дородовой диагностики, - помощь семье в рождении здорового ребенка. Однако иногда дородовая диагностика может рассматриваться некоторыми пациентами как способ рождения больного ребенка. Такие случаи известны в семьях с глухотой, ахондроплазией. Проблему составляет и запрос пациентов на перенос аномальных эмбрионов в случаях, когда нет доступных для переноса нормальных эмбрионов, а попытка ЭКО-ПГТ была последним шансом семьи получить потомство. В этих ситуациях возникает конфликт долга врача предотвратить серьезный вред будущему ребенку и автономии супругов. Для разрешения подобных ситуаций эксперты рекомендуют выражать отношение к проблеме в профессиональных рекомендациях, обсуждать ее с семьями до проведения исследования и получать информированное согласие супругов на то, что они не будут настаивать на переносе эмбриона с аномальным генотипом.

Новые технологии анализа генома человека стали реалиями современной дородовой диагностики. Они позволяют одновременно проводить тестирование на десятки и сотни наследственных заболеваний. Современные технологии анализа генома позволяют выявить не только однозначно патогенные варианты генов, но и варианты, связь которых с патологией в настоящее время не доказана. В этой связи особое значение приобретают полнота, точность и непредвзятость информации, которую пациенты получают от врача. Последнее особенно важно, так как сами пациенты и, нередко, консультирующие их врачи из-за редкости патологии не имеют собственного опыта общения с больными наследственными заболеваниями, по поводу которых проводится консультирование, и основываются на описаниях в базах данных и литературных источниках. Возможные последствия их использования привели к новому этапу дискуссий об этических и социальных проблемах ПД. Обсуждаемые при этом вопросы (свобода репродуктивного решения, автономия личности и информированное согласие) трудно назвать новыми, но масштаб изменений в пренатальной генетической диагностике может иметь большие последствия. Ситуацию усугубляет коммерциализация ПГТ: многие тесты разработаны и применяются в коммерческих структурах и могут предоставляться пациенту без полноценного претестового консультирования. Клинические испытания, предшествующие их внедрению в практику, часто недостаточны. При этом новые генетические технологии создают впечатление, что селективный аборт или селекция эмбрионов при ПГТ становятся чем-то нормальным и банальным. Учащающиеся предложения тестирования геномов эмбрионов или плодов, а также предложения расширенного скрининга супружеских пар, участвующих в программах ЭКО, на носительство мутаций рецессивных заболеваний с последующей ПГТ дали основания некоторым экспертам утверждать о возрождении евгеники, так называемой «неоевгенике». При расширяющихся возможностях дородового тестирования на болезни с неполной пенетрантностью и варьирующей экспрессивностью, в том числе проявляющиеся у взрослых, а в перспективе - на определение генетических вариантов, определяющих нормальные признаки (цвет волос, глаз, рост и т.д.), возникает вопрос о границах автономии родителей в вопросах выбора ими эмбрионов с определенными генетическими вариантами.

В зарубежной литературе обсуждается еще один аспект ПД. Некоторые авторы считают, что ее все более активное использование отнимает социальные ресурсы у людей с недостатками, тогда как другие полагают, что это бездоказательное утверждение. Важно, чтобы доступность генетических тестов не привела к возникновению иллюзии (что неприемлемо для общества), что большинство случаев инвалидности устранимо с помощью генетического тестирования и ПД. Необходимо предотвратить любое принуждение в отношении проведения ПД. Гуманизация и образование общества - одни из способов решения этой проблемы.

Этические проблемы генотерапии и редактирования генома

Представленную картину об этических проблемах при диагностике тяжелого заболевания у плода несколько смягчают разработки методов терапии наследственных болезней, в том числе этиологических. При таком подходе лечение больного и репродуктивный выбор - взаимодополняющие, а не противоречащие друг другу аспекты медико-генетической помощи.

Генотерапия соматических клеток, включая редактирование их генома, не поднимает каких-либо существенно новых этических проблем, потому что, в принципе, она мало отличается от трансплантации органов или других видов лечения. Будучи нацеленной на борьбу с серьезными генетическими заболеваниями, при тщательном регламентировании она способна соответствовать разумному коэффициенту риска. Работа в этой области основана на этических принципах, приложимых к любой форме экспериментов или лечения человека. Этические проблемы, связанные с генной терапией соматических клеток, включают необходимость взвесить потенциальные пользу и вред, а также оценить безопасность и эффективность новых методов лечения. В генной терапии соматических клеток риски ограничиваются индивидом, испытывающим воздействие терапевтического вмешательства. С одной стороны, это ограничивает их потенциальные последствия, а с другой - дает возможность человеку принимать решение о необходимости подвергаться им. Важно оценить преимущество генной терапии по сравнению с существующими методами лечения и гарантировать, что на первом месте будут интересы пациента. Активные исследования с использованием технологий стволовых клеток и геномного редактирования уже привели к целому ряду успешных экспериментов, которые делают вполне реальными перспективы создания все более надежных и эффективных способов лечения заболеваний.

Генотерапия и редактирование генома зародышевых клеток человека в этом плане отличны, преимущественно потому, что в них заложен потенциал изменения генетической конституции будущих поколений, которые не принимали участия в принятии решения, и эти технологии могут оказать влияние на человеческий генофонд. Принято считать, что поскольку изменения генома передаются последующим поколениям, генная терапия ПК и редактирование генома зародышевых клеток не соответствуют требуемому коэффициенту риска, и поэтому их не рекомендуется развивать. Исследования по генотерапии ПК человека запрещены во многих странах, главным образом на том основании, что об опасностях этой процедуры известно слишком мало. Риски достаточно велики, чтобы разрешать продолжение таких исследований. Однако, помимо проблем безопасности, эффективности и клинической целесообразности вмешательства в геном зародышевых клеток, существуют биоэтические проблемы перспектив «дизайна младенцев», формирования новых форм социального неравенства и вмешательства в эволюцию человечества в целом. Взгляды европейских биоэтиков на этот вопрос выражены в положениях Конвенции Совета Европы о правах человека и биомедицине. В Конвенции допускается вмешательство в геном человека для его модификации только в профилактических, терапевтических или диагностических целях и только при условии, что подобное вмешательство не направлено на изменение генома наследников данного человека, и запрещается создание эмбрионов человека в исследовательских целях.

Большинство исследователей, поддерживая разработки в области редактирования генома соматических клеток, отмечают преждевременность клинических испытаний редактирования зародышевой линии. Однако подчеркивается необходимость продолжения исследований в этой области. На обеспечение устойчивого, открытого, этически и социально приемлемого развития исследований по редактированию генома человека направлены инициативы Консультативного комитета ВОЗ по разработке глобальных стандартов управления и надзора и созданию общедоступного реестра клинических исследований технологий геномного редактирования соматических клеток и ПК человека. Предполагается, что как только редактирование генома будет надежным и безопасным, вмешательство с целью предотвращения и лечения заболеваний может стать допустимым и морально обязательным. Однако использование технологии в целях улучшения каких-либо характеристик организма и свойств личности, повышения его функциональных возможностей рассматривается большинством специалистов как неприемлемое.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Использование новых знаний и возможностей генетики, а также меры, необходимые для предотвращения их неправильного или некорректного использования, в огромной степени зависят от культурной, политической и социально-экономической ситуации. Следует отметить, что там, где отсутствуют прочные культурные и правовые традиции уважительного отношения к свободе осуществления репродуктивной функции, возможность принудительного искажения репродуктивных предпочтений женщин по евгеническим или иным причинам возрастает многократно. Кроме того, низкий уровень образования населения и ограниченность представлений о генетической медицине или исследованиях создают дополнительные препятствия для действительно осознанного отношения людей к возможностям современной медицинской генетики.

Развитие генетики в некоторых случаях стало источником научных конфликтов биомедицинского происхождения. Именно поэтому научное сообщество стало создавать такие механизмы взаимодействия с обществом и государством, которые показывают всему обществу стремление ученых предвидеть и предотвращать неблагоприятные с точки зрения общества в целом последствия новых научных открытий и новых технологий, а также согласие ученых осуществлять социальное и этическое регулирование их деятельности. Исходя из этого, принципы этического регулирования научных исследований можно сформулировать таким образом: общество не должно ограничивать свободу науки, а научное сообщество должно обеспечивать защиту прав и интересов населения.

Таким образом, биоэтика в современной генетике - это не только моральные аспекты взаимодействия врача и пациента, но и моральные стороны замысла научных исследований, их целей, а также плана реализации научных достижений для блага общества в целом и каждого индивида в отдельности.

Список литературы

  1. Биоэтика: вопросы и ответы. М.: ЮНЕСКО, 2005.

  2. Биомедицинская этика. Вып. 1 / Под. ред. В.И. Покровского, Ю.М. Лопухина. М.: Медицина, 1997. 224 с.

  3. Биомедицинская этика. Вып. 2 / Под. ред. В.И. Покровского, Ю.М. Лопухина. М.: Медицина, 1999. 248 с.

  4. Биомедицинская этика. Вып. 3 / Под. ред. В.И. Покровского, Ю.М. Лопухина. М.: Медицина, 2002. 240 с.

  5. Биоэтика и биотехнологии: пределы улучшения человека. Сб. науч. статей. к 70-летию Павла Дмитриевича Тищенко / Под ред. Е.Г. Гребенщиковой, Б.Г. Юдина. М.: Издательство Московского гуманитарного университета, 2017. 240 с.

  6. Биоэтика и гуманитарная экспертиза: Пробл. геномики, психологии и виртуали-стики. М.: ИФ РАН, 2008. С. 78-95.

  7. Соловьёва Е.В., Назаренко Л.П., Минайчева Л.И., Светлаков А.В. Преимплант-ционная генетическая диагностика (тестирование) моногенных болезней: показания и этические вопросы // Медицинская генетика. 2019. Т. 18, № 3. С. 13-25.

  8. Этическая экспертиза биомедицинских исследований. Практические рекомендации. Второе издание (дополненное) / Под общей редакцией член-корр. РАМН, проф. Ю.Б. Белоусова. М., 2006. 194 с.

  9. ACMG Board of Directors. The use of ACMG secondary findings recommendations for general population screening: a policy statement of the American College of Medical Genetics and Genomics (ACMG) // Genet Med. 2019. Vol. 21. P. 1467-1468.

  10. Committee on Bioethics, Committee on Genetics, and the American College on Medical Genetics and Genomics Social, Ethical, and Legal Issues Committee. Ethical and policy issues in genetic testing and screening of children // Pediatrics. 2013. Vol. 131, N 3. P. 620-622.

  11. Council of Europe. Convention for the Protection of Human Rights and Dignity of Human Being with regard to the application of biology and medicine: Convention on Human Rights and Biomedicine. (April 1997, DIR/JUR 96,14).

  12. Council of Europe. Additional protocol to the Convention on human rights and bio-medicine concerning biomedical researches. Strasbourg, 2005. 14 p.

  13. Council of Europe. Additional Protocol to the Convention on Human Rights and Biomedicine, concerning Genetic Testing for Health Purposes. Strasbourg, 2008. 14 p.

  14. Danish Council of Ethics: Genetic Investigation of Healthy Subjects - Report on Presymptomatic Gene Diagnosis. http://www.etiskraad.dk/sw293.asp. 2001.

  15. Harton G., Braude P., Lashwood A. et al. ESHRE PGD consortium best practice guidelines for organization of a PGD centre for PGD/preimplantation genetic screening // Human Reproduction. 2011. Vol. 26, N 1. P. 14-24. doi: 10.1093/humrep/deq229.

  16. Kalia S.S., Adelman K., Bale S.J. et al. Recommendations for reporting of secondary findings in clinical exome and genome sequencing, 2016 update (ACMG SF v2.0): a policy statement of the American College of Medical Genetics and Genomics // Genet Med. 2017. Vol. 19. P. 249-255

  17. Proposed International Guidelines on Ethical issues in Medical Genetics and Genetic Services. Report of WHO Meeting on Ethical Issues in Medical Genetics. Geneva: World Health Organization. Human Genetics Programme. 1997. 15 p.

  18. Statement on genome editing technologies. Committee on bioethics of the Council of Europe (DH-BIO). Available from: https://rm.coe.int/CoERMPublicCommonSearchServices/DisplayDCTM Content?documentId=090000168049034a

  19. Matthijs G., Souche E., Alders M. et al Guidelines for diagnostic next-generation sequencing // European Journal of Human Genetics. 2016. Vol. 24. P. 2-5. doi:10.1038/ejhg.2015.226

  20. UNESCO. Universal Declaration on the Human Genome and Human Rights. Paris, 11 November 1997.

  21. UNESCO International Bioethics Committee. International Declaration on Human Genetic Data, Paris; 2003. 12 p.

  22. WHO. Review of ethical issues in medical genetics. Geneva: WHO, 2003.

  23. WHO launches global registry on human genome editing. Available from: https:// www.who.int/news-room/detail/29-08-2019-who-launches-global-registry-on-human-genome-editing

  24. World Medical Association. Declaration of Helsinki, Ethical Principles for Medical Research Involving Human Subjects. 2000.

Дополнительные иллюстрации

image
Рис. 1-1. Процентное содержание основных генетических элементов в геноме человека («Наследственные болезни. Национальное руководство». М.: ГЭОТАР-Медиа, 2012. - с. 936)
image
Рис. 2-1. Иллюстрация принципа современного определения понятия «ген»
image
Рис. 2-2. Структура белок-кодирующего гена
image
Рис. 2-3. Механизмы образования псевдогенов: А - дуплицированных; B - процессированных; С - единичных
image
Рис. 2-5. Биогенез коротких белок-некодирующих РНК и их механизм регуляции экспрессии генов - РНК-интерференции
image
Рис. 4-4. Идиограмма метафазных хромосом человека 400, 550 и 850 бэндов на гаплоидный комплект
image
Рис. 4-6. Схема укладки хроматина в хромосомах эукариот: от двойной спирали ДНК до метафазной хромосомы
image
Рис. 4-7. Схема организации центромерного района хромосом человека: а - отдельные сател-литные мономеры представлены маленькими цветными стрелками. Синие стрелки соответствуют району центромеры. В прицентромерных районах в блоки собраны комплекты повторов, представляющие члены разных семейств повторов более высокого ранга. Треугольники показывают места инсерций SINE-ов и LINE-ов; б - белки внутреннего домена кинетохора
image
Рис. 4-8. Схема организации теломер хромосом человека: а - открытая конфигурация; б Т-петля
image
Рис. 4-9. Локализация кластеров сегментных дупликаций в хромосомах человека
image
Рис. 4-10. Двушаговая модель формирования сегментных дупликаций (по материалам Horvath et al. Hun Mol Genet. 2001. Vol. 10. P. 2215-2223)
image
Рис. 4-11. Комплексный анализ хромосомы der(18), выявленной при остром миелоидном лейкозе: а - FISH микродиссекционной ДНК-пробы, полученной из der(18) с метафазными хромосомами пациента; б - FlSH микродиссекционной ДНК-пробы, полученной из der(18) с метафазными хромосомами здорового донора. Обозначены районы хромосом 2, 5, 8, 18, 20, входящие в состав der(18); в - многоцветный бэндинг хромосом 2, 5, 8, 18, 20 (верхний ряд) и der(18) (нижний ряд), проведенный для определения ориентации хромосомных районов в составе der(18); г - 24-цветная FISH, проведенная в варианте M-FlSH (слева) и SKY (справа), для определения последовательности расположения хромосомных районов в составе der(18). По результатам анализа der(18) описана как der(18)t(8;18;5;2;20)(8qter→q24.2::18p11.2.→q21.2::5q11.2→q21.2::2q37.2→ q12::20q13.2→qter)
image
Рис. 4-12. Интерфазные (а) и метафазные (б) хромосомы эмбриональной стволовой клетки человека (трехмерная реконструкция результатов 3D-FISH и лазерной сканирующей микроскопии): зеленый сигнал - С-негативные районы хромосом 9 и der(9); красный сигнал - С-позитивные районы хромосом 9 и der(9). Общая окраска ДНК красителем DAPI представлена серым цветом
image
Рис. 4-13. Распределение материала G-, R- и С-бэндов в метафазной хромосоме (а) и в интерфазном ядре (б)
image
Рис. 4-14. Схематическое изображение результатов эксперимента по анализу локализации ДНК хромосомы в интерфазном ядре, показывающих, что часть ДНК хромосомы находится за пределами хромосомной территории (по материалам статьи Mahy N.L., Perry P.E., Bickmore W.A. Gene density and transcription influence the localization of chromatin outside of chromosome territories detectable by FISH. J Cell Biol. 2002. Vol. 9, N 159(5). P. 753-63. doi: 10.1083/jcb.200207115). 3D-FISH ДНК-проб из клонированных фрагментов ДНК из разных бэндов и суббэндов короткого плеча хромосомы 11 (красный сигнал) и ДНК-пробы ее короткого плеча (зеленый сигнал) c ядрами фиксированных лимфобластов. Клонированные фрагменты из 11р13 (а), 11p15.3 (б), 11p15.4 (в), 11p15.5 (г) и 11pter (д) и ДНК-пробы 11p
image
Рис. 4-15. Гипотетическая модель организации комплекса когезина
image
Рис. 4-16. Две модели связи комплекса когезина с ДНК сестринских хроматид
image
Рис. 4-17. Роль когезина в контрольной точке клеточного цикла
image
Рис. 4-18. Модели организации конденсиновых комплексов и взаимодействия конденсина с ДНК: а - в состав конденсина I входят SMC2/SMC4 и CAP-D2, CAP-H, CAP-G, в состав конденсина II - SMC2/SMC4 и CAP-G-D3,CAP-H2, CAP-G2; б - модель внутримолекулярного кросслинкера; в - модель «ориентированной спирали» ; г - модель «фиксатора петли»
image
Рис. 4-19. Схемы хромосом 21 и 22 человека и обогащенность районов ГЦ-парами нуклеотидов. Пояснения в тексте
image
Рис. 5-1. Схематичное изображение строения синаптонемного комплекса
image
Рис. 5-2. Последовательные этапы оогенеза человека (Курило, 1983 г.)
image
Рис. 6-8. Молекулярные механизмы становления асимметрии тела (по [13])
image
Рис. 7-3. Гистоновый код: указаны наиболее функционально значимые модификации аминокислотных остатков N-концевой части коровых гистонов
image
Рис. 7-4. Модификации гистоновых белков, соответствующие гетерохроматину и эухроматину. Красные кружки - метилирование ДНК; зеленые кружки - отсутствие метилирования ДНК. М - метилирование и А - ацетилирование лизинов гистоновых белков
image
image
Рис. 7-6. В эмбриональных стволовых клетках хроматиновые метки, которые обычно ассоциированы с активно транскрибирующимися генами, имеют высокий уровень ацетилирования гистонов H3 и H4, а также ди- и триметилирования H3K4. Промоторы этих генов обогащены и репрессирующей транскрипцию меткой, представленной триметилированием H3K9 и Н3К27
image
Рис. 7-7. Процессинг и механизм действия miРНК (пояснения в тексте)
image
Рис. 7-8. Процессинг транспортной РНК. Пояснения в тексте
image
Рис. 7-10. Регуляторные элементы сплайсинга в пре-мРНК: Y - пиримидины (С/Т); ESE - экзонные энхансеры сплайсинга; ESS - экзонные сайленсеры сплайсинга; ISE - интронные энхансеры сплайсинга; ISS - интронные сайленсеры сплайсинга; U1 и U2 - малые ядерные рибонуклеопротеиновые частицы; Sr - серин/аргинин богатые белки; hnRNPs - гетерогенные ядерные рибонуклеопротеиновые частицы
image
Рис. 7-11. А. Консенсусные интронные cis-элементы. Б. Основные формы альтернативного сплайсинга: 1 - пропускание экзона составляет около 38%; 2 - альтернативные 3'- и 5'-сайты сплайсинга составляют 18 и 8%; 3 - взаимоисключение экзонов, альтернативные сайты старта транскрипции и множественные сайты полиаденилирования составляют 33%; 4 - сохранение интрона - менее 3%
image
Рис. 7-12. Межгенный сплайсинг, обусловленный транскрипцией
image
Рис. 8-1. Причины и следствия мутаций в соматических клетках (Источник: Vijg J., Dong X. Pathogenic mechanisms of somatic mutation and genome mosaicism in aging // Cell. 2020. Vol. 182, N 1. P. 12-23)
image
Рис. 8-2. Типы и происхождение генетических вариаций в соматических клетках человека. G - гонады; P - родители; F1, F2 - потомство. А - традиционное наследование: наследственные герминативные варианты, присутствующие у родителей, наследуются всеми соматическими и половыми клетками следующего поколения; Б - гонадный мозаицизм: мутации, возникшие в половой линии или ограниченные ею, наследуются всеми соматическими и половыми клетками следующего поколения; В - постзиготическая соматическая вариабельность, не затрагивающая гонады (соматический мозаицизм); Г - постзиготические флуктуации частоты мозаичного клеточного клона с CNV в лимфоцитах с возрастом; Д - микрохимеризм: во время беременности клетки матери попадают в организм плода, в свою очередь, клетки плода мужского пола также попадают через кровоток в организм матери и сохраняются в нем продолжительное время. В последующей беременности такие клетки через материнский кровоток могут попасть в развивающийся плод женского пола; Е - истинный химеризм: развитие единого организма из двух зигот (1 и 2) с разным генотипом или кариотипом (Источник: Forsberg L.A., Gisselsson D., Dumanski J.P. Mosaicism in health and disease - clones picking up speed // Nat Rev Genet. 2017. Vol. 18, N 2. P. 128-142)
image
Рис. 8-3. Патогенетические механизмы соматического мозаицизма в онтогенезе [Источник: Vijg J., Dong X. Pathogenic mechanisms of somatic mutation and genome mosaicism in aging // Cell. 2020. Vol. 182, N 1. P. 12-23]
image
Рис. 8-4. Клинические особенности пациентов с синдромом CLOVES (Источник: Kurek et al. Somatic mosaic activating mutations in PIK3CA cause CLOVES syndrome // Am J Hum Genet. 2012. Vol. 90. P.1108-1115)
image
Рис. 8-5. Вариабельность частоты соматических мутаций в клетках различных зародышевых листков у пациентов с синдромом CLOVES. Указано число проанализированных клеток (Источник: Kurek et al. Somatic mosaic activating mutations in PIK3CA cause CLOVES syndrome// Am J Hum Genet. 2012. Vol. 90. P. 1108-1115)
image
Рис. 8-6. Синдромы, ассоциированные с соматическими активирующими мутациями в гене PIK3CA (Источник: Madsen R.R., Vanhaesebroeck В., Semple R.K. Cancer-Associated PIK3CA Mutations in Overgrowth Disorders // Trends Mol Med. 2018. Vol. 24, N 10. P. 856-870)
image
Рис. 8-7. Механизм парадоминантного наследования: a - бессимптомное наследование гетерозиготной мутации в поколениях; б - летальное состояние для гомозиготной мутации; в - соматический мозаицизм по парадоминантной мутации
image
Рис. 8-8. Фенотипы, ассоциированные с парадоминантным наследованием
image
Рис. 9-2. Y-SNP скорости мутаций и их доверительные интервалы, полученные в разных работах. Голубым показаны значения и доверительные интервалы эволюционной скорости мутаций, зеленым - генеалогической скорости мутаций
image
Рис. 9-3. Первые этапы формирования разнообразия человечества по данным о митохондриальной ДНК (Behar et al., 2008): голубой фон - гаплогруппы, характерные для бушменских (кой-санских) популяций («Khoisan»); фиолетовый фон - гаплогруппы, характерные для остальных популяций Африки к югу от Сахары; темно-фиолетовый фон («Out-of-Africa») - гаплогруппы L3-M и L3-N, характерные для популяций остальных континентов и всего человечества
image
Рис. 9-4. Карта генетических расстояний от древнего неолитического генофонда Европы до современных популяций (Haak, Balanovsky et al., 2010): минимальные генетические расстояния (максимальное сходство с древним генофондом) - зеленый цвет, постепенный переход к желтым тонам - нарастание отличий от древнего генофонда, красные тона - максимальные отличия древнего генофонда от современного
image
Рис. 9-6. Карта гаплотипического (внутрипопуляционного) разнообразия митохондриальной ДНК в генофонде населения Восточной Европы
image
Рис. 12-1. Схема развития реакции отторжения трансплантата по прямому [представление анти-генпредставляющих клеток (АПК) донора] и непрямому (представление АПК реципиента) пути. В первом случае молекулы HLA класса I и HLA класса II представляют антиген соответственно CD8+ и CD4+ Т-лимфоцитам, запуская иммунный ответ по цитотоксическому и Т111-пути. Во втором случае молекулы HLA класса II представляют процессированный антиген CD4+ Т-лимфоцитам, запуская иммунный ответ по Т12-пути
image
Рис. 12-4. Современная структура комплекса генов HLA по данным сайта http://hla.alleles.org/
image
Рис. 14-5. Хроматограмма продуктов ферментной реакции и внутренних стандартов для 6 лизо-сомных ферментов
image
Рис. 15-1. Пример косвенной пренатальной ДНК-диагностики при спинальной мышечной амиотрофии методом анализа полиморфизма длин амплификационных фрагментов маркеров, лежащих в области гена SMN. На рисунке приведены схема диагностики и результаты анализа полиморфизма длин амплификационных фрагментов STR-маркеров D5S435 и D5S557, локализованных в регионе SMN. На электрофореграммах видно, что плод унаследовал от обоих родителей хромосомы 5, отличные от хромосом больного ребенка
image
Рис. 15-4. Принцип метода аллельспецифичной лигазазависимой амплификации проб (ЛПА, LPA). На рисунке представлена схема лигазной реакции для детекции аллелей G и T в последовательности ДНК. Зеленым цветом обозначены части проб, комплементарные областям, фланкирующим целевой аллель. Желтым и фиолетовым - вставки, обеспечивающие разницу длин ПЦР-продуктов, соответствующих детектируемым аллелям. Розовым цветом - последовательности, комплементарные последовательностям универсальных праймеров
image
Рис. 15-5. Детекция нуклеотидной замены методом прямого автоматического секвенирования по Сэнгеру. Представлена хроматограмма, полученная в результате проведения капиллярного электрофореза продукта сиквенсовой реакции. Пик каждого из цветов соответствует определенному основанию. Наложение двух пиков соответствует присутствию двух разных оснований в одной позиции (гетерозиготное состояние)
image
Рис. 16-1. Принцип флуоресцентной in situ гибридизации
image
Рис. 16-2. Флуоресцентная in situ гибридизация с использованием центромероспецифичных ДНК-зондов на половые хромосомы
image
Рис. 16-3. Диагностика микроделеции 17p11.2 при синдроме Смит-Магенис. Красным цветом обозначен флуоресцентный сигнал зонда, специфичного последовательности гена RAI1 в критическом регионе хромосомы 17, зеленым цветом - сигнал зонда, специфичного контрольному локусу 17q21.1 (RARA). Гомолог с микроделецией обозначен стрелкой
image
Рис. 16-4. Диагностика несбалансированной транслокации 46,XY,der(5)t(5;8)(p15.3;q24. 8q - зеленый флуоресцентный сигнал в субтеломерном регионе короткого плеча хромосомы 5; 8cen - красный флуоресцентный сигнал в центромерном регионе хромосомы 8
image
Рис. 16-5. Принцип супрессионной in situ гибридизации (CISS-метод)
image
Рис. 16-6. Интерфазная FISH-диагностика филадельфийской хромосомы - t(9;22) при хроническом миелоидном лейкозе
image
Рис. 16-7. Интерфазный FISH-анализ цитокинезблокированных двухъядерных клеток с использованием центромероспецифичных ДНК-зондов на хромосомы 2 (красный сигнал) и 8 (зеленый сигнал): а - нормальные двухъядерные клетки; б - нерасхождение по хромосоме 2; в - нукле-оплазменный мост с нерасхождением по хромосомам 2 и 8; г - центромеропозитивные (указаны белыми стрелками) и центромеронегативные (указаны желтыми стрелками) микроядра
image
Рис. 16-8. Регистрация кластогенных и анеугенных нарушений с помощью флуоресцентной гибридизации in situ с панцентромерными ДНК-зондами: а - гибридизация панцентромерных ДНК-зондов на метафазных хромосомах человека; б - двухъядерная клетка с двумя микроядрами, содержащими один и два флуоресцентных сигнала панцентромерных ДНК-зондов; в - двухъядерная клетка с микроядрами с различным количеством центромероспецифичных флуоресцентных сигналов; г - двухъядерная клетка с микроядром, содержащим более 4 центро-мероспецифичных флуоресцентных сигналов
image
Рис. 16-9. Принцип комбинаторного мечения хромосомоспецифичных ДНК-библиотек
image
Рис. 16-10. Мультицветный FISH-анализ хромосом человека
image
Рис. 16-11. Идентификация маркерной хромосомы с помощью спектрального кариотипирования
image
Рис. 16-12. Идентификация перицентрической инверсии хромосомы 1 с помощью Rx-FISH
image
Рис. 16-13. Многоцветное сегментирование хромосом человека (mBAND)
image
Рис. 16-14. Диагностика хромосомной перестройки с вовлечением хромосом 3 и 13 методомmBAND
image
Рис. 17-6. Молекулярная функция генов, вызывающих заболевания, представлена белыми столбиками, а для всех генов - черными столбиками. Модифицировано из Lopez-Bigas N. et al. Highly consistent pattern for inherited human diseases at the molecular level. Bioinformatics. 2006. Vol. 22, N 3. P. 269-277
image
Рис. 17-7. Участие генов, вызывающих моногенные наследственные болезни, в биологических процессах. Биологические процессы, нарушаемые при моногенных болезнях, представлены белыми столбиками, а для всех генов - черными столбиками. Модифицировано из Lopez-Bigas N. et al. Highly consistent pattern for inherited human diseases at the molecular level. Bioinformatics.2006. Vol. 22, N 3. P. 269-277
image
Рис. 19-1. Основные метаболические нарушения при наследственных болезнях обмена веществ: 1 - нарушения транспорта субстрата А; 2 - нарушения превращения вещества В в продукт С; 3 - увеличение концентрации D, связанное с накоплением B; 4 - нарушение взаимодействия между апоферментом и коферментом или другим регуляторным белком; 5 - снижение скорости реакции превращения A в B по механизму обратной связи (ингибирование продуктом реакции) в результате недостаточности C; 6 - вторичное ингибирование превращения E в F, связанное с накоплением D
image
Рис. 19-2. Факторы, влияющие на клинические проявления наследственных болезней обмена веществ
image
Рис. 20-1. Схема дыхательной цепи митохондрий. Процесс окислительного фосфорилирования протекает на внутренней мембране митохондрий, образующей множество складок. Субстраты для I, II комплексов дыхательной цепи синтезируются в цикле трикарбоновых кислот. Четыре белковых комплекса (I-IV) участвуют в передаче электрона и проталкивании протонов в межмембранное пространство митохондрий. Создающийся протонный градиент используется АТФ-синтазой для синтеза молекул аденозинтрифосфата (ATP). Адаптировано из Lehninger Principles of Biochemistry 5th (fifth) edition, 2008
image
Рис. 20-2. Строение мтДНК и разнообразие мутаций в ней, приводящих к развитию митохондриаль-ных заболеваний. Двуцепочечная кольцевая молекула мтДНК млекопитающих имеет длину 16 596 п.н и содержит одну некодирующую область, Д-петлю (D-loop), в которой находятся промоторы транскрипции обеих, тяжелой (HSP) и легкой (LSP), цепей и начало репликации лидирующей цепи (OH). Начало репликации ведомой, легкой цепи (Ol) расположено в кластере генов тРНК. Гены двух рибосомальных РНК (12s, 16S rRNA), 13 матричных РНК для белков субъединиц комплексов дыхательной цепи (ND1-6, ND4L, Cyt b, CO ATP6 и ATP8) и 22 тРНК (F, V, L1, I, M, W, D, K, G, R, H, S1, L2, T, P, E, S2, Y, C, N, A, и Q) отмечены на рисунке разными цветами. LHON - наследственная оптическая нейропатия Лебера; MELAS - митохондриальная энцефаломиопатия с лактат-ацидо-зом и инсультоподобными состояниями; с.Ли - синдром Ли; PEO - прогрессирующая наружная офтальмоплегия; MERRF - миоклонус-эпилепсия с рваными красными волокнами в биоптате мышц; NARP - нейропатия, атаксия и пигментная дегенерация сетчатки. Иллюстрация адаптирована из Park C.B., Larsson N.G. Mitochondrial DNA mutations in disease and aging // J Cell Biol. 2011 May 30. Vol. 193, N 5. P. 809-18. doi: 10.1083/jcb.201010024. Epub 2011 May 23. Художник Annika Rohl
image
Рис. 22-1. Динамика эпигенетических модификаций генома на ранних этапах эмбрионального развития: ПН - пронуклеус; ВКМ - внутренняя клеточная масса; ТЭ - трофэктодерма; ЭСК - эмбриональные стволовые клетки; ЭГК - эмбриональные терминальные клетки; ↑ - повышение; ↓ - снижение
image
Рис. 22-2. Схема функционирования центра импринтинга при синдромах Прадера-Вилли (СПВ) и Энжельмена (СЭ): ЦИ-СПВ и ЦИ-СЭ - центры импринтинга соответствующих синдромов. Цифры в кружках: 1 - SNuRF/SNRPN-транскрипт; 2 - IPW-транскрипт; 3 - snoРНК-транскрипты. Этот комплексный транскрипт подавляет экспрессию UBE3A и ATP10C на отцовской хромосоме
image
Рис. 22-3. Схема импринтированного района 15(q11.1-q13). Желтым прямоугольником обозначен наименьший район перекрывания всех выявленных микроделеций (обозначены красным цветом), которые сопровождаются классическим фенотипом синдрома Прадера-Вилли. Зеленым цветом обозначены делеции, которые не сопровождаются классическим фенотипом. Красной звездочкой обозначены мутации MAGEL2. Голубым цветом обозначены последовательности, которые экс-прессируются с отцовской хромосомы, розовым - с материнской; темный и светлый овалы - метилированный ЦИ-СЭ и неметилированный ЦИ-СПВ
image
Рис. 22-4. Наследование мутаций центра импринтинга, приводящих к невозможности переключения импринта в герминальных клетках: а - при синдроме Прадера-Вилли, если мутация возникает во втором поколении у женщины, то она фиксирует материнский импринт М (М), который передается без фенотипических последствий следующему поколению; у мужчины мутация блокирует стирание женского импринта, поэтому 50% его потомков будут страдать этим синдромом и иметь эпигенотип Р (М); б - при синдроме Энжельмена отцовский импринт Р (Р) фиксируется и может передаваться без аномалий фенотипа через мужчин, но в герминальных клетках женщины мутация не позволяет изменить эпигенотип М (Р), что в 50% случаев приводит к рождению больного ребенка. PWS - синдром Прадера-Вилли; AS - синдром Энжельмена; P - отцовская хромосома; M - материнская хромосома
image
Рис. 22-5. Молекулярная организация хромосомного района 11р15.5 и схема регуляции имприн-тированных генов: гены, имеющие материнскую экспрессию, обозначены фиолетовым цветом, отцовскую - оранжевым. ЦИ1 и 2 - центры импринтинга; ПИ - потеря импринтинга; ДМР - дифференциально метилированные районы; район ТР - район точек разрыва при транслокациях материнского происхождения; СБВ - синдром Беквита-Видеманна
image
Рис. 22-6. Структурно-функциональная организация центров импринтинга 1 и 2. Внутри тело-мерного домена энхансеры (зеленые овалы) стимулируют транскрипцию днРНК H19 и внутри-генной микроРНК miR-675 на материнской хромосоме (MAT; красная линия), а на отцовской хромосоме (PAT; синяя линия) стимулируют IGF2 и внутригенную miR-483. Центр импринтинга (ЦИ) теломерного домена (ЦИ1) содержит тандемные повторы (светло-красные и светло-синие прямоугольники), которые связывают факторы транскрипции (TФ) CTCF, P0U5F1 и S0X2 и поддерживают неметилированный статус материнского аллеля, тогда как ZFP57 поддерживает метилированный статус отцовского аллеля. ЦИ1 и ЦИ2 также характеризуются различными конфигурациями хроматина на родительских хромосомах, с репрессивными метками гистонов, такими как H3K9me2, H3K9me3 и H4K20me3 на метилированном аллеле, и активирующими метками H3K4me2 и H3K4me3 на неметилированном аллеле. Вторичные дифференциально метилированные районы (ДМР) [промотор H19 (пром), IGF2 ДМР0 и IGF2 ДМР2] метилированы на отцовской хромосоме. В ЦИ2 (KCNQ10T1) ДМР в сайте старта транскрипции метилирован на материнской хромосоме и определяет материнскую экспрессию KCNQ1 и CDKN1C. На отцовской хромосоме днРНК KCNQ10T1 транскрибируется (волнистые синие линии) и инактивирует in cis экспрессию кодирующих генов этого района. На материнской хромосоме метилирование ЦИ2 и промотора KCNQ10T1 поддерживается посредством ZFP57, в то же время еще неизвестный ТФ поддерживает транскрипцию KCNQ10T1 на отцовском аллеле. Активные аллели представлены красными (материнскими) и синими (отцовскими) прямоугольниками, а неактивные аллели - серыми
image
Рис. 22-7. Гено-фенотипические корреляции при различной патологии импринтированного района, вызывающей синдром Беквита-Видеманна
image
Рис. 22-9. Структурная организация импринтированного района хромосомы 14. Синим цветом обозначены последовательности, которые имеют отцовскую экспрессию, розовым - материнскую; темные и светлые овалы - дифференциально метилированные районы
image
Рис. 22-11. Структурная молекулярная патология, которая приводит к нарушению функционирования импринтированного локуса GNAS. Делеция 3 т.п.н. гена STX16 нарушает элемент, устанавливающий или поддерживающий метилирование ДМР А/В. Делеции дМр NESP55 повреждают элемент, контролирующий импринтинг всего локуса GNAS на материнской хромосоме. СН3 - наличие метилирования, - отсутствие метилирования
image
Рис. 22-12. Структура импринтированного района 6q24.2 и варианты экспрессии генов при тран-зиторном неонатальном сахарном диабете (ТНСД) (пояснения в тексте). Обозначения: розовые прямоугольники и стрелки - биаллельно экспрессирующиеся последовательности; зеленые стрелки - отцовская экспрессия; черные и белые кружки - метилированное и неметилирован-ное состояние центра импринтинга (ЦИ); П1-П4 - промоторные районы
image
Рис. 23-3. Кистозная трансформация ворсин хориона при пузырном заносе (Источник: Bestor T.H., Bourc’his D. Genetics and epigenetics of hydatidiform moles. Nat. Genet. 2006. Vol. 38, N 3. P. 274-276. Авторы данной публикации благодарят за предоставление фотографии Edward C. Klatt, Florida State University College of Medicine)
image
Рис. 23-4. Октаплоидное ядро (8n) клетки цитотрофобласта ворсин хориона. Флуоресцентная гибридизация in situ с центромероспецифичными ДНК-зондами D11Z1 (красные сигналы) и D17Z1 (зеленые сигналы). DAPI-окраска
image
Рис. 23-7. Гетеродисомный и изодисомный варианты однородительского наследования хромосом. Красным цветом обозначены хромосомы, наследуемые от матери, голубым - от отца. Буквами обозначены аллельные варианты условного гена, локализованного на хромосоме, вовлеченной в однородительскую дисомию
image
Рис. 23-8. Формирование однородительской дисомии хромосом через коррекцию трисомии
image
Рис. 23-9. Формирование однородительской дисомии хромосом через коррекцию моносомии
image
Рис. 23-10. Формирование однородительской дисомии через механизм гаметной комплементации
image
Рис. 23-11. Механизм возникновения компенсаторной однородительской дисомии
image
Рис. 23-12. Механизм формирования сегментной однородительской дисомии (ОРД) через митотический кроссинговер
image
Рис. 23-13. Модель патогенетических эффектов хромосомных перестроек на границах топологически ассоциированных доменов (TAD) хроматина на примере локуса 2q35, содержащего гены WNT6, IHH, EPHA4, PAX, ассоциированные с развитием F-синдрома, брахидактилии и полидактилии (Источник: Li R. et al. 3D genome and its disorganization in diseases. Cell Biol Toxicol. 2018. Vol. 34. P. 351-365)
image
Рис. 23-14. Хромосома с интерстициальной делецией в мейозе
image
Рис. 23-15. Хромосома с дупликацией в мейозе
image
Рис. 23-16. Хромосома с парацентрической инверсией в мейозе
image
Рис. 23-17. Хромосома с перицентрической инверсией в мейозе
image
Рис. 23-19. Сегрегация хромосом при сбалансированной транслокации
image
Рис. 23-19. Сегрегация хромосом при сбалансированной транслокации
image
Рис. 23-20. Возможные варианты гамет у носителя робертсоновской транслокации
image
Рис. 23-21. а - цитогенетический механизм формирования изодицентрической хромосомы 15. Квадратами обозначены блоки сегментных дупликаций. M1-4 - гены, расположенные между блоками; б - кариотип 47,ХХ+idic(15)^11.1) (Источник: Culic V. et al. A familial small supernumerary marker chromosome 15 associated with cryptic mosaicism with two different additional marker chromosomes derived de novo from chromosome 9: Detailed case study and implications for recurrent pregnancy loss. Cytogenet Genome Res. 2018. Vol. 156, N 4. P. 179-184)
image
Рис. 23-22. Тетрацентрическая кольцевая хромосома - r(9;9;9;9) (отмечена стрелкой). Флуоресцентная гибридизация in situ с центромероспецифичными ДНК-зондами на хромосомы 9 (красные сигналы) и 15 (зеленые сигналы) (Источник: Culic et al. A familial small supernumerary marker chromosome 15 associated with cryptic mosaicism with two different additional marker chromosomes derived de novo from chromosome 9: Detailed case study and implications for recurrent pregnancy loss. Cytogenet Genome Res. 2018. Vol. 156, N 4. P. 179-184)
image
Рис. 23-23. Кольцевая хромосома 8: а - кариотип 46,XY,r(8)(p23;q24.3). G-окраска; б - флуоресцентная гибридизация in situ с ДНК-зондами на последовательности тандемно расположенных генов UNC5D (зеленые сигналы) и TUSC3 (красные сигналы), демонстрирующая инвертированный характер дупликации; в - гибридизационный профиль хромосомы 8 по данным хромосомного микроматричного анализа (aCGH). Терминальная делеция 8p23.3-p23.1 и дупликация 8p21.3-p11.2, разделенные спейсером (отмечен стрелкой)
image
Рис. 23-26. Генетический континуум болезней человека (Источник: Lupski P. et al. Clan genomics and the complex architecture of human disease. Cell. 2011. Vol. 147, N 1. P. 32-43, с модификациями)
image
Рис. 23-51. Хромосомная карта микроделеционных и микродупликационных синдромов (Источник: Nevado et al. New microdeletion and microduplication syndromes: A comprehensive review // Genet Mol Biol. 2014. Vol. 37, Suppl. 1. P. 210-219)
image
Рис. 24-2. Схематичное изображение Y-хромосомы человека и ее локуса AZF, ее регионов и основных типов микроделеций длинного плеча Y-хромосомы
image
Рис. 27-3. Спектр мутаций в гене BRCA1 в европейских популяциях
image
Рис. 27-6. Количество противоопухолевых препаратов, одобренных Федеральным агентством США по контролю за продуктами и лекарственными препаратами с 1949 по 2014 гг. В таблице указаны количества препаратов за каждое десятилетие
image
Рис. 27-7. Механизмы действия и различия низкомолекулярных ингибиторов тирозинкиназ и моно-клональных антител: А - тирозинкиназа-зависимый и EGFR-зависимый пути реализации сигналов факторов роста (EGFR - рецептор эпидермального фактора роста); Б - низкомолекулярные ингибиторы тирозинкиназ (TKIs - tyrosine kinase inhibitors) конкурируют с аденозинтрифосфатом (АТФ) за связывание с каталитическим киназным доменом рецептора; В - терапевтические моно-клональные антитела связываются с эктодоменом рецептора, нарушая передачу сигналов роста
image
Рис. 27-8. Комбинации ингибиторов BRAF и MEK для лечения метастатических меланом с мутацией V600 в гене BRAF
image
Рис. 29-1. Метод CRISPR/Cas9 (Cribbs A.P., 2017). НГСК - негомологичное соединение концов; НГР - направленная гомологичная репарация
image
Рис. 29-2. Транскрипты SMN1 и SMN2. Объяснение в тексте. Адаптировано из Buthbach and Burghes (2004)
image
Рис. 29-3. Схема работы препарата эксондис 51
image
Рис. 31-1. Ультразвуковое исследование плода в 10-11 нед
image
Рис. 31-2. Ультразвуковое исследование плода в 12 нед, объемная реконструкция кровеносной системы
image
Рис. 31-3. Ультразвуковое исследование плода в 20 нед, объемная реконструкция лица плода с синдромом Дауна
image
Рис. 32-1. Преимплантационное генетическое тестирование в структуре программ экстракорпорального оплодотворения
image
Рис. 32-2. Преимплантационное генетическое тестирование методом флуоресцентной гибридизации in situ при робертсоновской транслокации в кариотипе супруга
image
Рис. 32-3. Стратегии подбора ДНК-зондов для преимплантационного генетического тестирования реципрокных транслокаций методом флуоресцентной гибридизации in situ: а - фланкирующие ДНК-зонды; б - ДНК-зонды на точки разрыва
image
Рис. 32-4. Преимплантационное генетическое тестирование методом флуоресцентной гибридизации in situ (FISH) при реципрокной транслокации в кариотипе супруга
image
Рис. 32-5. Принципы генетического анализа первого и второго полярного телец при преимплан-тационном генетическом тестировании на генные мутации. Примечание: PBI - первое полярное тельце; PBII - второе полярное тельце; MI - мейоз I; MII - мейоз II; N - аллель дикого типа; A - мутантный аллель
image
Рис. 32-6. Постзиготическое хромосомное нерасхождение как механизм формирования реципрокных трисомий и моносомий по одной паре гомологичных хромосом
image
Рис. 32-7. Детекция реципрокной трисомии и моносомии по хромосоме 9 методом молекулярного кариотипирования (NGS) трех компартментов бластоцисты: внДНК в полости бластоцисты (BF), клеток трофэктодермы (TE) и внутренней клеточной массы (ICM). Частота анеуплоидного клеточного клона указана в процентах. Источник информации: Tsuiko O. et al. Karyotype of the blastocoel fluid demonstrate low concordance with both trophectoderm and inner cell mass // Fertil Steril. 2018. Vol. 109, N 6. P. 1127-1134

1. ЛОР (от Larynx, Otos, Rhinos) - имеющий отношение к зеву/гортани, уху и носу.