image

Сахарный диабет 2 типа. Проблемы и решения : учебное пособие / Аметов А. С. - Москва : ГЭОТАР-Медиа, 2018. - 320 с. - ISBN 978-5-9704-4638-6.

Аннотация

В учебном пособии изложены самые современные и актуальные вопросы диабетологии, включая вклад научных исследований в перспективы эффективного и безопасного управления сахарным диабетом.

Книга содержит важные сведения по диабетической нефропатии, приведенные нашими зарубежными коллегами. Кроме того, в ней отражена информация об эффективности и безопасности применения инкретинов, препаратов сульфонилмочевины, а также гендерных различиях течения сахарного диабета 2-го типа и управления им. Несомненный интерес представляют материалы, касающиеся акромегалии и сахарного диабета 2-го типа, а также роли и места витамина D в общем комплексе лечебных мероприятий.

Особенное внимание привлекает раздел, посвященный фармакогенетике, которая является настоящим, а самое главное - будущим современной медицины в целом и диабетологии в частности. С внедрением фармакогенетических исследований появляется реальная возможность персонализации лечения.

Издание адресовано врачам-специалистам, занимающимся диагностикой и лечением сахарного диабета 2-го типа, а также врачам, обучающимся в системе последипломного медицинского образования.

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ

- торговое название лекарственного средства

ρ - лекарственное средство не зарегистрировано в Российской Федерации

¤ - лекарственное средство в Российской Федерации аннулировано или срок его регистрации истек

АМФ - аденозинмонофосфат

АПФ - ангиотензинпревращающий фермент

АС - аналоги соматостатина

БЖТ - бурая жировая ткань

БРА - блокаторы рецепторов ангиотензина II

ВОЗ - Всемирная организация здравоохранения

ГПП-1 - глюкагоноподобный пептид-1

ГР - гормон роста

ДНК - дезоксирибонуклеиновая кислота

ДПП-4 -дипептидилпептидаза-4

иНГЛТ - ингибиторы натрий-глюкозного котранспортера 2 типа

ИРФ - инсулиноподобный ростовой фактор

ИРФСБ - ИРФ-связывающие белки

МРТ - магнитно-резонансная томография

ПССП - пероральные сахароснижающие препараты

ПСМ - препараты сульфонилмочевины

ПТГ - паратиреоидный гормон

РАС - ренин-ангиотензиновая система

рГПП-1 - рецептор глюкагоноподобного пептида-1

СД - сахарный диабет

СД1 - сахарный диабет 1-го типа

СД2 - сахарный диабет 2-го типа

СКФ - скорость клубочковой фильтрации

ССР - соматостатиновый рецептор

СЭС - социально-экономический статус

ТГ - триглицериды

ТЗД - тиазолидиндионы

цАМФ - циклический аденозинмонофосфат

ЭКГ - электрокардиография

1,25(ОН)2D - кальцитриол

25(ОН)D - кальцидиол

EASD - Европейская ассоциация по изучению диабета

FDA (Food and Drug Administration) - Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов

IDF - Международная диабетическая федерация

HbA1c - гликозилированный гемоглобин VDR - рецептор витамина D

UAER - экскреция альбумина с мочой

К ЧИТАТЕЛЮ

Сахарный диабет - одно из наиболее распространенных заболеваний в промышленно развитых странах, где им больны до 4-5% всего населения, являющееся острейшей медико-социальной проблемой.

В Российской Федерации зарегистрировано более 6 млн человек, больных сахарным диабетом. Однако по результатам эпидемиологических исследований их количество достигает 12 млн человек.

Основной причиной ранней инвалидизации и летальности являются сердечно-сосудистые осложнения сахарного диабета. Среди больных сахарным диабетом смертность от болезней сердца и инсульта наблюдается в 2-3 раза чаще, слепота - в 10 раз.

Данное руководство предназначено для врачей-эндокринологов, диабетологов и терапевтов, занимающихся диагностикой и лечением пациентов, страдающих сахарным диабетом 2-го типа.

Считаю издание руководства актуальным, выполненным в рамках задач, обозначенных Министерством здравоохранения Российской Федерации и соответствующим требованиям отечественного здравоохранения к эффективному, безопасному и долгосрочному управлению сахарным диабетом.

В добрый путь!

Академик РАН,

член Президиума РАН, доктор медицинских наук, профессор, президент Российской ассоциации эндокринологов, главный внештатный специалист-эксперт эндокринолог Минздрава России, директор ФГБУ «Национальный медицинский исследовательский центр эндокринологии» Минздрава России

image

И.И. Дедов

СПЕЦИАЛЬНАЯ БЛАГОДАРНОСТЬ

Хочу выразить сердечную благодарность и признательность за активное и бескорыстное участие в разработке и создании данной книги профессорам Джанака Караллидди и Джанкарло Виберти (Великобритания). Предоставленные ими очень важные и ценные материалы, несомненно, украсили нашу книгу.

Также хочу высказать слова благодарности профессору Ю.Ш. Халимову за неоценимый вклад в создание данной книги.

Профессор Джанака Караллидди - старший преподаватель Королевского колледжа Лондона. Профессор работает врачом в Больнице Святого Томаса (Лондон) и активно консультирует пациентов с сахарным диабетом и хронической болезнью почек в клиниках Лондона. Он с отличием окончил медицинский факультет Лондонского университета и получил членство в Королевской коллегии врачей в 2001 г. Награжден Британским медицинским исследовательским советом по аспирантуре и докторантуре в Университете Лондона за исследования по патофизиологии и лечению сердечно-сосудистых заболеваний и почечной недостаточности при сахарном диабете.

image

Джанака Караллидди

Широко известен по публикациям по диабетической нефропатии и сердечно-сосудистым заболеваниям. Был удостоен научно-исследовательских грантов от Совета Великобритании по медицинским исследованиям по сахарному диабету, Европейского фонда по изучению диабета, Национального института исследований в области здравоохранения, промышленности и от Международной федерации диабета. Его лекции по проблеме осложнений при сахарном диабете можно услышать на крупнейших международных конгрессах, куда он был приглашен Американской ассоциацией диабета и Международной федерацией диабета. Он часто выступает в разных странах мира на национальных и международных встречах и является активным клиницистом и педагогом, активно занимается клиническими исследованиями. Его интерес в науке лежит в области изучения заболеваний почек и сердечно-сосудистых осложнений при сахарном диабете. Автор более 70 статей, обзоров, тезисов и глав книг.

Профессор Джанкарло Виберти - почетный профессор метаболической медицины и диабета Королевского колледжа Лондона. Профессор Виберти окончил университет в Милане, специализировался в области эндокринологии в Университете Турина в 1971 г. В 1975 г. он работал в отделении метаболических заболеваний больницы Гая Лондонского университета. В 1984 г. назначен старшим преподавателем и почетным консультантом в области медицины, в 1985 г. был удостоен членства в Королевском колледже врачей. Работает руководителем отделения метаболических заболеваний в Королевском колледже Лондона. Преподаватель Европейской ассоциации по изучению диабета, Диабетической ассоциации Великобритании и Европейской диабетической группы по изучению нефропатии. Выступает на национальных и международных конгрессах, активный исследователь, клиницист и преподаватель с интересами в изучении заболеваний почек и сосудистых осложнений при диабете.

image

Джанкарло Виберти

Профессор Юрий Шавкатович Халимов, д-р мед. наук, начальник кафедры военно-полевой терапии Военно-медицинской академии им. С.М. Кирова, главный эндокринолог Министерства обороны Российской Федерации, главный эндокринолог Комитета по здравоохранению Правительства Санкт-Петербурга.

image

Юрий Шавкатович Халимов

ВВЕДЕНИЕ

Уважаемые коллеги, дорогие друзья!

Вы держите в руках переработанное, дополненное и обновленное 3-е издание книги «Сахарный диабет 2 типа. Проблемы и решения». Данный проект посвящен моим учителям - профессору Екатерине Алексеевне Васюковой и профессору Юрию Николаевичу Касаткину, а том 9, в том числе, посвящается 85-летию нашей кафедры, старейшей в России, главной миссией которой является последипломная подготовка врачей-специалистов в области эндокринологии.

Главные научные исследования последних лет направлены на непрерывное совершенствование образования врачей эндокринологов и диабетологов, на изучение вопросов патогенеза и лечения сахарного диабета 2-го типа, метаболического синдрома, артериальной гипертензии при сахарном диабете, обоснования патогенетических методов терапии и профилактики, на изучение заболеваний щитовидной железы и других заболеваний эндокринной системы.

Кафедра эндокринологии расположена на базе трех великолепно оснащенных и организованных клинических центров - ГБУЗ «Центральная клиническая больница им. С.П. Боткина» Департамента здравоохранения г. Москвы, «Научный клинический центр» ОАО «РЖД» и ЦКБ гражданской авиации. Главный принцип взаимодействия с этими медицинскими центрами - взаимовыгодные партнерские отношения.

Мы очень гордимся признанием наших успехов не только в нашей стране, но и далеко за ее пределами. Результатом этого признания послужили организация и утверждение в 1992 г. на базе нашей кафедры Центра по обучению и информатике в области диабета, сотрудничающего с Всемирной организацией здравоохранения!

Под эгидой кафедры и при активном участии ее сотрудников в настоящее время издаются 2 журнала: «Эндокринология: новости, мнения, обучение» (относится к рейтинговым журналам) и «Диабет. Образ жизни», предназначенный для пациентов с сахарным диабетом. В 2017 г. совместно с компанией «Глобус-Телеком» была разработана электронная версия журнала «Диабет. Образ жизни» в виде приложения для планшетов и смартфонов. Электронный журнал выходит в свет ежемесячно, в отличие от бумажной версии издания, предусматривающей публикацию 6 номеров в год.

В течение последних 8 лет дважды в год проводятся междисциплинарные конференции на тему «Мультидисциплинарное и многофакторное управление сахарным диабетом 2 типа», а в течение последних 4 лет также проводятся конференции молодых ученых «Актуальные проблемы эндокринологии», в которых принимают участие аспиранты многих кафедр нашей академии и других медицинских учебных заведений.

Большое внимание кафедра уделяет подготовке молодых кадров. В настоящее время на кафедре эндокринологии обучаются 53 ординатора и 8 аспирантов. Организован кружок, в работе которого принимают участие студенты, ординаторы и аспиранты московских вузов и ординаторы-аспиранты ФГБОУ ДПО РМАНПО.

Сотрудники кафедры регулярно выступают с докладами на российских и международных конгрессах, конференциях и съездах.

С момента 2-го издания нашей книги, обобщившей многолетний международный и отечественный опыт в области диабетологии, в печати появилось много новых интересных и важных для науки и практики фактов! В связи с чем мы приняли решение подготовить и опубликовать 3-е, многотомное, издание. Всего запланировано 9 томов, и мы завершаем эту работу в 2018 г.

Принципиально важно, что издание получило высокие оценки рецензентов, что позволило Министерству образования и науки РФ рекомендовать данную книгу в качестве учебного пособия для использования в учебном процессе образовательных учреждений, реализующих основную профессиональную программу (ординатура, интернатура, аспирантура) и дополнительную профессиональную программу повышения квалификации по специальности «эндокринология» (ФГАУ «Федеральный институт развития образования»).

С уважением,

д-р мед. наук, профессор, заведующий кафедрой эндокринологии ФГБОУ ДПО «Российская медицинская академия непрерывного профессионального образования» Минздрава России, заслуженный деятель науки РФ,

image

А. С. Аметов

ПРЕДИСЛОВИЕ К 3-му ИЗДАНИЮ

Сахарный диабет является наиболее острым вызовом всему мировому сообществу и приоритетом первого порядка национальных систем здравоохранения всех стран мира.

По определению экспертов Всемирной организации здравоохранения: «Сахарный диабет является проблемой всех возрастов и всех стран». Поэтому решение многих вопросов, связанных с этим заболеванием, во многих странах мира поставлено на федеральный, государственный уровень.

Следует особо подчеркнуть, что в России относительно недавно завершилось исследование NATION, которое на самом деле является первым широкомасштабным эпидемиологическим исследованием распространенности сахарного диабета 2-го типа в России, проведенным в 8 федеральных округах Российской Федерации, 63 регионах, охватившим 26 620 жителей страны в возрасте 20-79 лет.

Целями и задачами исследования являлись изучение распространенности сахарного диабета 2-го типа среди городских и сельских жителей, оценка уровня его компенсации и связи диабета с различными факторами, такими как возраст, пол, индекс массы тела, курение, образ жизни, употребление алкоголя и др.

Несомненно, впечатляют результаты и выводы исследования NATION (Дедов И.И., Шестакова М.В., Галстян Г.Р.).

  • Распространенность заболеваемости сахарным диабетом 2-го типа - 5,4%, что примерно составляет около 6 млн населения в Российской Федерации в данной возрастной группе. При этом у каждого 5-го пациента в этой группе (19,2%) средний уровень гликированного гемоглобина составил >9%, что определяет высокий уровень декомпенсации заболевания и требует немедленного терапевтического вмешательства.

  • Более половины лиц, страдающих диабетом (54%), не знали о наличии у них этого заболевания. Важно отметить, что в данной группе средний уровень гликированного гемоглобина составил 7,9% и был статистически значимо выше по сравнению с группой пациентов, у которых сахарный диабет был выявлен ранее (7,4%).

  • У каждого 5-го жителя (19,3%) был выявлен предиабет.

  • Более высокая распространенность сахарного диабета ассоциировалась с более старшим возрастом и избыточной массой тела. Распространенность заболевания не зависела от таких факторов, как пол и проживание в городе или сельской местности.

  • Наибольший рост распространенности сахарного диабета 2-го типа был отмечен у лиц 45-64 лет - в работоспособной активной группе населения.

  • Почти у половины лиц (45%), страдающих ожирением (индекс массы тела >30), отмечался диабет (12%) или предиабет (33%).

Главный вывод исследования NATION, на наш взгляд, - это то, что в России появилась реальная возможность создания динамически функционирующего регистра не как суммы статистических показателей, фактически бесполезных, а как системы эффективного управления процессами.

Известно и признано, что сахарный диабет является тяжелым, хроническим заболеванием и, по мнению экспертов Всемирной организации здравоохранения, является великолепной моделью, иллюстрирующей отношение государства, общества к проблеме хронических заболеваний.

В этой связи следует особо отметить: несмотря на то что хронические заболевания не излечиваются полностью, важнейшей задачей системы здравоохранения является реализация возможности человека почувствовать себя более или менее здоровым.

Однако следует отметить, что в большинстве стран существующие системы здравоохранения ориентированы на лечение острых состояний, а доступ к ним лиц, страдающих хроническими болезнями, и организация соответствующих служб зачастую затруднены.

В этой связи чрезвычайно актуальной является возможность переориентации существующей системы оказания медицинской помощи, в основу которой должны быть положены следующие принципы.

  • Больные, страдающие хроническими заболеваниями, должны наблюдаться в течение длительного периода - в течение всей жизни, что фактически определяет долгосрочные перспективы в отношении исходов, ожиданий, затрат и осложнений.

  • Наличие хронического заболевания необходимо учитывать не только в системе оказания медицинской помощи, но и во всех сферах жизнедеятельности - в школе, на работе, дома, в отпуске и во время отдыха. Но так как система оказания медицинской помощи обладает научной базой, необходимой для лечения хронических болезней, она должна выполнять роль лидера по отношению к другим социальным системам в развитии и повышении эффективности лечения.

  • Так как лечение хронических заболеваний является не столько задачей системы оказания медицинской помощи, сколько функцией повседневной жизни пациента и его семьи, усилия, прилагаемые системой здравоохранения, должны соответствовать культурным традициям той среды, в которой существует человек.

  • Так как основные решения по лечению хронических заболеваний принимаются пациентом и его семьей, ответственность за процесс лечения и его последствия ложатся в основном на них. В этой связи особенно важно подчеркнуть необходимость специального образования и поддержки в принятии решений со стороны медицинского персонала.

  • Эффективное долгосрочное лечение хронических болезней требует сочетания разнообразных знаний и опыта и, следовательно, создания группы лиц - команды, которая может предоставить свой опыт и подготовлена для совместной работы. В то же время пациент и его семья являются полноправными членами этой команды.

  • Таким образом, разделение ответственности за эффект лечения, а также управление хроническим заболеванием между всеми членами команды диктует серьезную необходимость информирования и обучения пациентов относительно всех аспектов их состояния, а также воздействия болезни на их жизнь.

  • Пациент, страдающий хроническим заболеванием, и его семья должны пройти курс обучения, которое включает процесс приобретения знаний, мотивацию и поддержку, развитие усилий, навыков и понятийной структуры, облегчающей непрерывное применение вновь приобретенных знаний.

В этой связи возникает несколько принципиальных вопросов, на которые мы посчитали необходимым дать ответы:

Какова цель обучения больных сахарным диабетом?

Конечной целью является улучшение контроля диабета. Изменяющиеся знания людей не достигают поставленной цели, тогда как изменяющиеся отношение и поведение могут привести к достижению этой цели.

Чье отношение и поведение нужно изменить?

Как больных, так и врачей.

Где должно проводиться обучение?

На всех уровнях - обучение организованному и интегрированному управлению сахарным диабетом.

Когда должно проводиться обучение?

Обучение должно проводиться постоянно, обучение больных сахарным диабетом должно продолжаться в течение всей их жизни.

Таким образом, эффективное лечение хронических заболеваний требует большого числа специалистов, организованных в одну команду, объединенную общей философией, общим подходом, использующую наиболее эффективные технологии в соответствии с определенными критериями и нормами оказания медицинской помощи, команду, которая действует совместно с больным на основе общих целей и задач!

Глава 1. ПЕРСПЕКТИВЫ УПРАВЛЕНИЯ САХАРНЫМ ДИАБЕТОМ 2-го ТИПА

Аметов А.С.

В последнее время мы часто возвращаемся к масштабам проблемы сахарного диабета, называя ее «первой неинфекционной эпидемией нашего времени». Сейчас, по данным Всемирной диабетической федерации, в мире насчитывается около 415 млн пациентов с сахарным диабетом (СД)! В России, по данным РЭНЦа и проекта NATION, - около 6 млн человек, болеющих СД. Мы часто произносим эти цифры со всех трибун, забывая, однако, что цифры должны работать!

Цифра 6 млн пациентов говорит о том, что они должны гарантированно получать адекватную, эффективную и безопасную терапию, не слушая постоянные разговоры об отсутствии или нехватке лекарственных препаратов! Ключевое слово - гарантия общества (страны, государства), а не разговоры о региональных и федеральных льготниках, создание системы, при которой пациенты во всех регионах страны, имея один и тот же диагноз, должны и будут получать одинаковое лечение в соответствии с высокими национальными и международными стандартами!

Мы постоянно ведем разговоры о росте заболеваемости СД. Однако отмечается полное отсутствие программы, направленной на раннее выявление этого заболевания, в борьбе с которым мы опаздываем на 10-15 лет (!), обнаруживая его в тот момент, когда у пациента развились серьезные, тяжелые, поздние осложнения, грозящие ему ранней инвалидизацией и преждевременной смертью! Причем ранняя диагностика нарушений углеводного обмена с максимально ранним вмешательством должны стать действительно национальной федеральной программой.

Принципы управления нарушенным углеводным обменом на стадии предиабета достаточно просты и широко известны: контроль массы тела, адекватная физическая нагрузка (не менее 10 000 шагов в день), рациональное, но полноценное питание с ограничением легкоусвояемых углеводов, насыщенных жиров и увеличением количества растительной пищи наряду с приемом антидиабетических препаратов. Да, именно антидиабетических препаратов, а не сахароснижающих! Глюкоза является для нас важнейшим энергетическим субстратом, и следует максимально бережно именно управлять любыми колебаниями ее уровня (рис. 1-1, см. цв. вклейку). Тут нужно и вполне уместно привести аналогию с безопасным управлением транспортом!

В попытках дать объяснение, почему мы не так успешны в лечении сахарного диабета 2-го типа (СД2), несмотря на огромные усилия в достижении и поддержании оптимального гликемического контроля, ученые предложили концепцию «натурального» течения заболевания - мол, так и должно быть! На мой взгляд, ничего «натурального» в этой истории нет!

На самом деле, мы до сих пор боимся себе признаться, что система оказания помощи больным СД работает в замедленном темпе! В связи с чем лечение инициируется слишком поздно, когда феномен отрицательной метаболической памяти уже сформировался. Таким образом, даже снижая уровень гликемии, ориентируясь на «среднюю температуру по больнице»! - гликозилированный гемоглобин (HbA1c), мы уже мало что можем изменить в клиническом течении заболевания.

Мы до сих пор не осознали, что феномены «глюкозотоксичность» и «липотоксичность» начинают действовать достаточно рано, как только превышается порог физиологических значений, представляя реальную опасность практически для всех клеток, тканей, органов и систем!

Причем, когда мы с умным видом заявляем, что гликемический контроль может влиять на микрососудистые, но не влияет на макросо-судистые осложнения, на самом деле забываем (или не знаем) главного - что это звенья одной цепи или стадии одного и того же процесса! И время проявления эффектов клинической глюкозотоксичности имеет в этой истории решающее значение, что диктует необходимость реализации принципа «Новое чувство срочности!».

Вышесказанное никоим образом не опровергает необходимость достижения гликемического контроля, который мы вдруг (?) стали отождествлять с определением HbA1c и который стал главным в определении тактики и стратегии лечения наших пациентов. Мы с легкостью перенесли успех, достигнутый в исследовании DCCT [сахарный диабет 1-го типа (СД1)] на СД2, забывая, что в исследовании DCCT пациенту определяли уровень глюкозы от 3 до 7 раз в сутки, ежедневно, в течение 11 лет, реализуя таким образом главный принцип эффективного и безопасного управления СД1 - тщательный баланс между поступлением пищи, физической активностью и дозой инсулина! Другими словами, наряду с самоконтролем осуществляли самоуправление СД1 в связи с постоянно меняющимися условиями.

Интересно также напомнить, дорогие коллеги, что в исследовании UKPDS, которое мы так часто с вами вспоминаем, HbA1c вообще не определялся! А все то, что нам так убедительно демонстрируют, является ни чем иным, как расчетным, теоретически возможным уровнем HbA1 c, и снижение этого показателя на 1% с последующим снижением риска развития фатальных осложнений - это тоже теория!

Говоря о перспективах развития диабетологии, нельзя не упомянуть достижения в области метаболомики [1]. Следует особо подчеркнуть, что это научное направление используется для определения и оценки целого ряда метаболических характеристик, изменений и фенотипов в ответ на влияние таких факторов, как экология, питание, образ жизни и т.д. СД2 характеризуется целым комплексом различных взаимодействий между генетическими факторами и факторами окружающей среды (факторы-пертурбанты), вызывающими целый ряд изменений в организме человека, что дает возможность разработать потенциальные маркеры с целью ранней диагностики заболевания, а следовательно, раннего начала лечения! Совершенно очевидно, что необходимо найти новые пути для диагностики и оценки гликемического статуса с целью уменьшения осложнений диабета и улучшения качества жизни. Многие факторы, в том числе пептиды, белки, метаболиты, нуклеиновые кислоты и полиморфизм генов, уже были предложены в качестве потенциальных биомаркеров.

В связи с тем, что распространение СД2 достигает эпидемических масштабов, в настоящее время существует реальная необходимость понять механизмы, лежащие в основе заболевания. Главный интерес сфокусирован на понимании двух основных компонентов, необходимых для регулирования гомеостаза глюкозы:

  • адекватная секреция инсулина β-клетками;

  • способность периферических тканей адекватно реагировать на инсулин.

Следует вспомнить высказывание профессора Ральфа де Фронзо о том, что патофизиология СД2 является кульминацией двух одномоментно протекающих процессов: с одной стороны, инсулинорезистентность на уровне различных органов и тканей, с другой - относительная недостаточность в пластичности β-клеток при секреции инсулина.

Термин «пластичность» означает способность эндокринного аппарата поджелудочной железы реагировать на изменяющиеся потребности организма в инсулине. Причем речь идет об относительной недостаточности, имея в виду не количество инсулина, а сбой во времени секреции (секреция как бы достаточных количеств, но с опозданием!).

Важно отметить, что инсулинорезистентность и, как ее отражение, повышение концентрации инсулина, необходимого для поддержания гомеостаза глюкозы, уже являются первым этапом нарушенного метаболизма глюкозы.

На самом деле рассуждая на тему: это СД2, СД взрослых, - мы уже делаем стратегическую ошибку. Дело в том, что СД2 начинается очень рано, если сказать точнее - в утробе матери! В настоящее время накоплено много доказательств, свидетельствующих о том, что окружающая среда на ранних этапах жизни и особенно питание играют важную роль в развитии и прогрессировании заболеваний. Влияние различных пертурбаций во время критического периода развития, в самые ранние периоды жизни могут негативно влиять на развитие, организацию и рост ключевых тканей и органов. Плод целиком зависит от материнской поставки нутриентов, кислорода и эндокринных сигналов через адекватно функционирующую плаценту, для того чтобы развиваться и расти оптимальным образом, определяемым геномом. Эти события могут вызвать необратимые изменения структуры и функций органов с тяжелыми последствиями для здоровья в последующих, более поздних периодах жизни. Этот процесс получил название «Развитие или метаболическое программирование» нарушенной секреции инсулина (рис. 1-2, см. цв. вклейку).

В своей великолепной работе «Метаболическое программирование действия и секреции инсулина» (2012) M.S. Martin-Gronert и S.E. Ozamme [2] четко представили комплексные данные, свидетельствующие о влиянии ранней, внутриутробной окружающей среды на метаболизм глюкозы, на молекулярные механизмы, лежащие в основе взаимоотношений между субоптимальной внутриутробной окружающей средой и нарушением действия, а также секреции инсулина, развивающиеся на фоне эпигенетических модификаций генома плода, оксидативного стресса и митохондриальной дисфункции.

Вывод, который напрашивается из этой работы: начинать бороться с СД2, этим невидимым заболеванием, надо на этапе планирования семьи!

В настоящее время установлены многие клеточные биологические механизмы, которые могут играть центральную или поддерживающую роль в развитии дисфункции β-клеток поджелудочной железы. На самом деле любой из этих механизмов может быть специфичным для различных этапов развития. Вполне вероятно, что обратное развитие функционального дефицита секреции инсулина может оказать положительное влияние на клиническое течение заболевания. У нас попросту недостаточно данных, чтобы отличить β-клетки, находящиеся на грани апоптоза, от β-клеток, которые утратили «срок годности» (срок службы), так как достаточно много доказательств свидетельствует о том, что диабетические островки усеяны empty β-клетками («пустыми»). Кроме того, в настоящее время считается доказанным факт дедифференциации β-клеток и приобретения ими свойств α-клеток с возможностью производства и секреции глюкагона. Таким образом, функциональная активность β-клеток поджелудочной железы имеет решающее значение для поддержания гомеостаза глюкозы.

Исторически сложилось так, что среди многих белков, играющих важную роль в секреции инсулина и ее адаптации к изменяющимся условиям, большое внимание привлекают к себе поверхностные белки β-клетки поджелудочной железы. В связи с чем плазматическая мембрана β-клетки является крайне привлекательной для дальнейшего изучения и понимания того, как β-клетка распознает различные сигналы и реагирует на изменения окружающей среды, что важно для создания лекарственных препаратов или β-клеточных маркеров. Кроме того, ранняя пертурбация на поверхности клетки, предположительно, может быть вовлечена в развитие дисфункции β-клеток. Таким образом, качественная и количественная характеристика поверхностного протеома β-клетки может помочь нам понять эти процессы.

В целом следует особо подчеркнуть, что достижения современной диабетологии были бы немыслимы без упоминания об органокинах.

Органокины - это протеины, которые преимущественно продуцируются и секретируются определенной тканью или органом, являясь не только маркерами функциональной активности клетки-источника, но и обладателями эндокринных и паракринных функций. В первую очередь, применительно к СД2, нас интересуют адипокины, миокины, липокины и гепатокины.

Более 50 лет назад ученые предположили, что клетки скелетных мышц производят «гуморальные факторы», которые высвобождаются в ответ на увеличение захвата глюкозы в момент их сокращения. Эти факторы были названы «фактор работы» и «фактор упражнений». Сокращенная скелетная мышца связана с другими органами через миокины, которые секретируются в крови при физической нагрузке и могут непосредственно или опосредованно влиять на функции жировой ткани, печени, сердечно-сосудистой системы, головного мозга и, наконец, эндокринного аппарата поджелудочной железы.

В настоящее время установлено, что мышечные клетки обладают высокой секреторной способностью, дополняя концепцию эндокринной функции миоцитов. Считается, что мышечные клетки способны продуцировать несколько сотен секреторных факторов (рис. 1-3, см. цв. вклейку).

Таким образом, открытие секреторной функции у скелетных мышц создало новую парадигму - мышцы продуцируют и высвобождают миокины, обладающие гормоноподобными свойствами и специфическими эндокринными эффектами на органы и ткани. В то же время другие белки, вырабатываемые скелетными мышцами и не поступающие в кровоток, обладают ауто- и паракринными функциями и способствуют передаче сигналов в самих мышцах. Учитывая, что мышцы являются самым большим органом, в котором обнаружена способность к продукции и секреции биологически активных веществ, в настоящее время очень тщательно изучается то, каким образом осуществляется коммуникация мышц с другими органами и тканями. С другой стороны, принципиально важно понять роль мышечной ткани в возникновении целого ряда хронических заболеваний, таких как СД, остеопороз и сердечно-сосудистые заболевания (Pedersen и др., 2003).

Особый интерес вызывает первый выделенный миокин, который секретируется в кровоток в ответ на сокращение мышц - это интерлейкин-6. Этот миокин был открыт случайно - его уровень увеличивался пропорционально длительности упражнений и объему мышечной массы. Сегодня мышечные клетки известны как основной источник интерлейкина-6 во время физической нагрузки. Известно, что в эксперименте в отсутствие интерлейкина-6 развивается ожирение и нарушается толерантность к глюкозе.

Интересно отметить, что интерлейкин-6 - это миокин с важными биологическими функциями, способствующий продукции глюкозы печенью во время физической нагрузки. Хотя до сих пор механизмы, управляющие продукцией и клиренсом глюкозы печенью во время физической нагрузки, окончательно не выяснены. Таким образом, так или иначе продемонстрировано прямое взаимодействие мышц и печени.

Говоря об успехах в области эндокринологии, нельзя не сказать и о прогрессе, достигнутом в изучении метаболизма жировой ткани.

Так, в своей великолепной лекции имени Фредерика Бантинга (2012) «Транскрипционный контроль адипогенеза. На пути к новой генерации терапии заболеваний обмена веществ» доктор Брюс Шпигельман представил данные, касающиеся открытия нескольких транскрипционных компонентов, контролирующих развитие жировых клеток: PPAR-γ, PGC-1, PRDM16. Он также описал клонирование и дал подробную характеристику бежевых жировых клеток, так называемых «коричневоподобных» термогенных клеток, которые могут развиваться в специализированных депо белой жировой ткани. А Pillipe E. Scheror (Американская диабетическая ассоциация, 2016) назвал адипоцит, с которым мы собираемся бороться, измеряя результаты в килограммах, «профессиональной секреторной клеткой» (рис. 1-4, см. цв. вклейку).

Следует особо отметить, что в настоящее время активно обсуждается вновь открытый регуляторный гормон, который способствует превращению белого жира в более термогенный бежевый жир.

Иризин был назван в честь греческой богини Ирис, передававшей сообщения с Олимпа людям. Исследователи хотели подчеркнуть роль иризина в качестве посланника сигналов, которые исходят от скелетных мышц в другие части тела. Иризин представляет собой выделенный фрагмент (30-143) открытого недавно внутриклеточного белка FNDC5. Таким образом, FNDC5 является поверхностным мышечным белком и протеолизируется с образованием нового миокина - иризина. Этот 112-аминокислотный полипептидный гормон секретируется в кровь и действует на подкожные жировые клетки, вызывая реакцию «коричневения», защищающую организм человека от развития метаболических заболеваний.

Так, впервые была показана возможность трансформации одного типа жировой ткани в другой. Эти данные приводят нас непосредственно к решению вопроса о том, как мы могли бы использовать эти знания для разработки практических методов с целью увеличения объема коричневой или бежевой жировой ткани в организме человека. В настоящее время исследователи обнаружили удивительный факт, что физическая активность может стимулировать процесс «коричневения» белой жировой ткани.

Важно отметить также, что существуют два вида коричневой жировой ткани: классический коричневый жир и коричневые жировые клетки (бежевая жировая ткань), которые появляются в белой жировой ткани. Показано, что эти коричневые жировые клетки имеют различное происхождение. И, наконец, были разработаны две модели, в которых представлена возможная роль иризина в процессе «коричневения» белого жира. Первая модель предполагает, что иризин направляет преадипоциты по так называемому бежевому пути. Вторая модель обсуждает вариант, в котором иризин нужен для того, чтобы активизировать термогенную генетическую программу в жировых клетках, предетерминированных к бежевому фенотипу. Эти предположения подтверждают идею, что иризин работает на уровне бежевых клеток-предшественников, активируя программу термогенеза.

Вышесказанное свидетельствует: даже относительно короткий период физического бездействия ассоциирован с метаболическими изменениями, включающими снижение чувствительности к инсулину, развитие постпрандиальной гипергликемии, уменьшение мышечной массы и накопление висцерального жира. Данные метаболические нарушения, несомненно, подтверждают возможную связь между снижением физической активности и повышением риска прогрессирования хронических заболеваний и преждевременной смерти.

Говоря о роли жировой ткани в развитии СД2, наряду с феноменом липотоксичности, связанным с повышением уровня свободных жирных кислот, установлен также новый игрок - экстрацеллюлярный матрикс (ЭЦМ). Известно, что ЭЦМ окружает клетки всех тканей нашего организма и играет важную роль в развитии метаболического синдрома, инсулинорезистентности и, наконец, СД.

ЭЦМ должен разрешить (позволить) жировой клетке увеличиваться в размерах. Например, жировые клетки должны расширяться и сокращаться в объеме по отношению к приему пищи или голоданию. Этот феномен носит название «метаболическая гибкость». В том случае, когда жировые клетки увеличиваются в размерах больше, чем позволяет гибкость ЭЦМ, могут развиваться гипоксия и нарушения кровотока, что может привести к гибели части клеток. Важно подчеркнуть, что адипонектин является ключевым медиатором обеспечения и поддержания «метаболической гибкости».

Таким образом, ЭЦМ будет разрушен в результате увеличения объема жировых клеток, что будет способствовать развитию хронического системного воспаления с последующим развитием системной инсулинорезистентности и создания всех условий для реализации феномена липотоксичности (рис. 1-5, см. цв. вклейку). Следует подчеркнуть, что реализации феномена липотоксичности также будет способствовать длительно существующий избыток энергии внутри любой клетки! Это как раз и является проявлением нарушения пластичности, или метаболической гибкости (рис. 1-6)!

Обсуждая роль нарушения метаболизма жира в развитии СД2, нельзя не упомянуть данные, касающиеся роли транспортного белка GLUT-4, который осуществляет транспорт глюкозы в первую очередь на уровне жировой ткани. Кроме того, GLUT-4 несет ответственность за захват и перенос глюкозы внутрь клетки. Принципиально важно, что GLUT-4 регулирует внутри- и внеклеточные уровни глюкозы, наряду с другими факторами баланса глюкозы фактически обеспечивая и баланс энергии в организме человека (рис. 1-7, см. цв. вклейку)!

Рассказ был бы неполным, если не упомянуть также роль адипокина - ретинолсвязывающего протеина-4 (рис. 1-8, см. цв. вклейку). Современные исследования свидетельствуют о важной роли ретинол-связывающего протеина-4 в развитии инсулинорезистентности и других компонентов метаболического нездоровья (артериальная гипертензия, дислипидемия, ожирение, нарушение свертывающей системы крови и т.д.) (рис. 1-9, см. цв. вклейку).

image
Рис. 1-6. Основной причиной ожирения является длительно сохраняющийся положительный энергетический баланс

Уважаемые читатели, задумайтесь, насколько кардинально изменились вопросы и проблемы, которые мы с вами обсуждаем?! И в настоящее время абсолютно современно звучит высказывание: «Диабет - лишь верхушка айсберга».

Действительно, мы понимаем, что речь идет о сложном, постоянно прогрессирующем, комплексном, многофакторном метаболическом заболевании, в которое вовлечены практически все органы и системы, получившим название «кардиоренальный метаболический синдром» (рис. 1-10, см. цв. вклейку).

В этой связи в настоящее время особое внимание ученых и врачей привлекает новая концепция СД2, разработанная и представленная в 2016 г. и получившая название «Единая патофизиологическая конструкция СД и его осложнений» (Schwartz S.S., Epstein S., Corkey B., 2017) [4]. С учетом крайне важного значения данной публикации для будущего современной диабетологии мы решили буквально процитировать некоторые ее фрагменты.

Итак, важные определения:

  • β-Клеточно-ориентированная модель: модель, которая описывает, как вся стойкая дисгликемия возникает из конечного общего звена: поврежденных или дисфункциональных β-клеток. На генетически предрасположенные β-клетки влияют факторы, в том числе избыток питательных веществ и другие воздействия среды (включая биом кишечника), инсулинорезистентность, иммунная регуляция и воспаление, сопутствующие заболевания и избыток внутриклеточного топлива, обусловленный недостаточностью инсулина или его эффектами (глюколипотоксичность).

  • Общее происхождение диабета и его осложнений: общая патофизиология приводит к диабетическому состоянию на протяжении всей его естественной истории и разнообразным клиническим проявлениям. Через повторяющиеся пути все клетки, вовлеченные в диабет и связанные с диабетом осложнения, подвергаются тем же метаболическим изменениям, окислительному повреждению и порочным замкнутым циклам, которые усугубляют и усиливают дисфункцию и повреждение органа.

  • Вопиющие одиннадцать: 11 известных опосредованных путей гипергликемии: β-клетки, инкретиновые эффекты, дефекты α-клеток, жировая ткань, мышцы, печень, мозг, кишечник/биом, иммунная регуляция/воспаление, желудок/тонкий кишечник и почки (расширение того, что было широко известно как «зловещий октет»).

  • Глюколипотоксичность: кумулятивная дисфункция, вызванная повышенными уровнями глюкозы и жирных кислот на функции и выживаемость β-клеток поджелудочной железы.

  • Keen-модель осложнений СД: все осложнения, связанные с диабетом, являются результатом взаимодействия аномального метаболического состояния, вызванного β-клеточной дисфункцией, наличием (или отсутствием) некоторых других факторов: генетической предрасположенности к повреждениям, факторами окружающей среды и сопутствующими заболеваниями.

  • Макрососудистые заболевания: сердечно-сосудистые заболевания, такие как ишемическая болезнь сердца, заболевания периферических сосудов и цереброваскулярные заболевания, которые могут развиваться как осложнения, связанные с диабетом, и приводят к повреждению органов и тканей; наиболее частая причина смерти пациентов с диабетом.

  • Микрососудистые заболевания: ретинопатия, нефропатия и нейро-патия, которые могут развиваться как осложнения СД и приводят к повреждению органов и тканей.

  • Окислительный стресс: дисбаланс между системным проявлением активных форм кислорода и способностью биологической системы либо легко детоксифицировать активные промежуточные продукты (активные формы кислорода), либо восстанавливать возникающие повреждения.

  • Активные формы кислорода: химически активные соединения, содержащие кислород, например пероксиды, супероксид, гидроксильный радикал и синглетный кислород. Активные формы кислорода являются естественным побочным продуктом метаболизма кислорода. Они играют важную роль в клеточной передаче сигналов и гомеостазе. Однако в периоды воздействия окружающей среды повышенный уровень активных форм кислорода может вызвать значительное повреждение клеточных структур. В совокупности это называется окислительным стрессом.

  • Окислительно-восстановительный метаболом: предложен Barbara Corkey и Orian Shirihai в качестве главного регулятора тканевых реакций на изменения метаболизма. Он представляет собой сложную и обширную систему связи между ткань - тканью, организованную активными формами кислорода и родственными молекулами. Нарушение временного и пространственного окислительно-восстановительного метаболома при окислительном стрессе является центральным процессом отказа системы и заболеваниями.

  • Объединяющий механизм вызванного гипергликемией клеточного повреждения: предложен Michael Brownlee, чтобы подчеркнуть, что окислительный стресс и активные формы кислорода являются ключевыми арбитрами повреждения во всех органах, участвующих в осложнениях, связанных с диабетом. Общий механизм повреждения клеток при СД ставит под угрозу любые заблуждения о том, что «микрососудистые и макрососудистые заболевания являются отдельными заболеваниями».

Обратите внимание, цит. S.S. Schwartz и соавт. (2017) [4]: «β-Клеточно-ориентированная модель предполагает, что всякая стойкая дисгликемия возникает из конечного общего звена: поврежденных или дисфункциональных β-клеток. По-прежнему иногда полагают, что один из подтипов СД более связан с генетическими влияниями, в то время как другой более связан с образом жизни. В действительности все они возникают под влиянием одних и тех же процессов: генетически предрасположенных β-клеток, на которые влияют факторы, такие как избыток питательных веществ и другие воздействия окружающей среды (включая биом кишечника), инсулинорезистентность, иммунная дисрегуляция и воспаление, сопутствующие заболевания и избыток внутриклеточного топлива, обусловленный недостаточностью инсулина или его эффектами (глюколипотоксичность). Возникает порочный круг, который усугубляет и усиливает дисфункцию и повреждение (рис. 1-11).

image
Рис. 1-11. Генетические детерминанты влияют на инсулинорезистентность (ИР, т.е. неспособность клеток реагировать на инсулин, включая центральную индуцированную и периферическую инсулинорезистентность); и возможный вклад таких факторов, как стрессовые гормоны, кишечный биом, потеря функции и массы β-клеток, внешние триггеры (такие как вирусы, разрушающие эндокринную систему и пищевые конечные продукты гликозилирования), а также иммунная модуляция и воспаление. Отдельно или, чаще, в различных комбинациях эти факторы влияют на генетически предрасположенные β -клетки, изменяют их функцию и биологию и способствуют переходу от нормо- к гипергликемии. Учитывая, что этот процесс происходит независимо от подтипа сахарного диабета, дисфункциональная β-клетка является окончательным общим звеном при всех типах сахарного диабета

Цит.: «Ключи к истинной природе осложнений СД возникли почти два десятилетия назад и объяснили, почему некоторые пациенты с плохим гликемическим контролем имеют множество осложнений, в то время как другие - нет. Было показано, что все осложнения, связанные с диабетом, возникают посредством общего пути. Взаимодействие аномального метаболического состояния, вызванного β-клеточной дисфункцией с наличием (или отсутствием) некоторых других факторов (генетическая предрасположенность к повреждениям, внешние факторы и сопутствующие заболевания), является объединяющим механизмом повреждения клеток, индуцированного гипергликемией, и выдвигает на первый план окислительный стресс и активные формы кислорода в качестве основных арбитров [5]. Выяснения общего механизма повреждения клеток при СД развеяли любые заблуждения о том, что микро- и макрососудистые заболевания являются отдельными заболеваниями [6, 7] (рис. 1-12, см. цв. вклейку).

Активные формы кислорода вызывают разрывы нитей ядерной дезоксирибонуклеиновой кислоты (ДНК) и активируют нисходящие пути, которые приводят к повреждению клеток. Этот механизм действует в сосудистых эндотелиальных клетках так же, как и в почечных клубочках и сетчатке, например, а также в нейронах, которые являются бессосудистыми клетками [6] (рис. 1-13, см. цв. вклейку).

Вышеизложенное помогает нам осознать, что на сердечно-сосудистые исходы также оказывают влияние гипогликемии, увеличение массы тела и ятрогенная гиперинсулинемия (вызванная экзогенной инсулинотерапией).

Цит. Schwartz S.S. и соавт., 2017 [4]: «β-Клеточно-ориентированная модель показала, что специфические опосредованные пути гипергликемии при лечении у любого конкретного пациента являются мишенями для фармакотерапии. Большинство вопиющих одиннадцать можно лечить с помощью имеющихся доступных сахароснижающих препаратов. Цель состоит в том, чтобы использовать наименьшее количество препаратов, которые лечат наибольшее количество опосредованных путей гипергликемии.

Фармакотерапия для предупреждения и предотвращения осложнений должна получать такое же внимание, как и снижение уровня глюкозы. Выбор «сердечно-сосудистой благоприятной» терапии должен сильно влиять на решения в лечении и руководства в будущем. Следует избегать «сердечно-сосудистых неблагоприятных» препаратов по отношению к увеличению массы тела, гипогликемии и худшим исходам. Было доказано, что ряд препаратов улучшает исходы с удивительно скромными улучшениями контроля гликемии, в то время как другие методы лечения ухудшают исходы. Механизм действия препарата может прямо и/или косвенно затрагивать основные патофизиологические процессы, которые приводят к осложнениям, связанным с диабетом, или стимулируют их развитие».

Было показано, что традиционные сахароснижающие препараты, включая метформин и пиоглитазон, и новейшие препараты, такие как эмпаглифлозин (ингибитор SGLT2), лираглутид [агонист рецептора глюкагоноподобного пептида-1 (рГПП-1)] показали улучшение сердечно-сосудистых исходов и смертности в крупномасштабных клинических исследованиях! Впечатляющее преимущество было обнаружено у эмпаглифлозина, который продемонстрировал поразительное 30%-ное снижение сердечно-сосудистых событий и смертности у пациентов с установленными сердечно-сосудистыми заболеваниями в течение 3 лет [9]. Это значительное улучшение было достигнуто в условиях дополнительного снижения уровня глюкозы приблизительно лишь на 0,5%. Механизм действия эмпаглифлозина связан с увеличением экскреции глюкозы с мочой и приводит к потере массы тела и, как было показано, снижает окислительный стресс, артериальную жесткость, артериальное давление и эндотелиальную дисфункцию [9]. Дополнительный эффект лираглутида на уменьшении активных форм кислорода и обеспечение нейропротекции против индуцированного ишемией апоптоза [10] может помочь объяснить снижение частоты инсульта в исследовании лираглутида LEADER, хотя агонисты рГПП-1 влияют на широкий спектр центральных и системных регуляторов метаболизма. Исследование пиоглитазона IRIS показало, что он уменьшает частоту инсульта и инфаркта миокарда. Было обнаружено, что этот препарат улучшает инсулинорезистентность и эндотелиальную дисфункцию, уменьшает воспаление и иммунные факторы и модифицирует экспрессию генов ряда факторов роста, сосудистых и тканевых [11, 12]. В нескольких исследованиях по профилактике метформин продемонстрировал незначительное улучшение сердечно-сосудистых исходов и смертности, хотя механизм его действия остается неясным.

Комбинированные схемы и фармакологические подходы, направленные на устранение множественных дисфункций, могут эффективно контролировать исходы, а также гипергликемию.

Обсуждая перспективы управления СД2 и другими метаболическими нарушениями, следует упомянуть биоактивные липиды, которые имеют хорошую перспективу на будущее (Hotamisligil G.S., Simmons J.S., Американская диабетическая ассоциация, 2016)!

В прежние годы, произнеси слово «липиды» в связи с СД, - и большинство людей подумают о дислипидемии, гиперхолестеринемии или метаболическом синдроме. В последнее время их стали рассматривать в другом свете.

Биоактивные липиды или новые липиды - Novel lipids - активные сигнальные молекулы, которые могут модулировать захват глюкозы, чувствительность к инсулину и другие метаболические пути, играющие важную роль в развитии СД2. Молекулярные липиды осуществляют сигналирование между различными органами и имеют выраженный эффект на действие инсулина, гомеостаз глюкозы, метаболизм липидов и развитие целого ряда метаболических заболеваний. Было установлено, что некоторые из них имеют клинически важное значение в развитии СД2 и, что еще более впечатляюще, имеют очень интересные возможности для лечения СД2.

Важно отметить, что жировые клетки, так же как практически все клетки нашего тела, могут синтезировать молекулярные липиды. Большинство тканей производят молекулярные липиды в минимальных количествах, хотя несколько органов, таких как печень, производят их в больших количествах. Усиленный липогенез жировой ткани ассоциирован с усилением чувствительности к инсулину и другим патологическим эффектам.

Жировая ткань обычно рассматривается как место, где запасается жир. Однако при определенных условиях жировая ткань может создавать собственные липиды. Одним из таких продуктов липогенеза de novo является так называемый липидный гормон липокин - пальметолеат, открытый несколько лет тому назад. Пальметолеат секретируется адипоцитами при определенных, специальных условиях и сигнализирует печени о необходимости усилить чувствительность к инсулину и уменьшить собственные запасы липидов, таким образом предотвращая развитие жировой болезни печени. В результате этот простой липид может улучшить метаболизм глюкозы и защитить от развития неалкогольной жировой болезни печени и СД2. Одномоментно пальметолеат способствует утилизации глюкозы мышечной тканью.

В эксперименте (у мышей) новые липиды улучшают секрецию инсулина, толерантность к глюкозе, блокируют продукцию воспалительных цитокинов и снижают воспаление жировой ткани. У человека новые липиды также имеют положительные эффекты: усиление чувствительности к инсулину на уровне жировой ткани, одномоментно улучшая инсулинстимулированный захват глюкозы.

В отличие от традиционных лекарств или синтетических молекул, молекулярные липиды являются частью нашего тела, поэтому имеют крайне низкий риск развития побочных нежелательных явлений.

Подводя итоги и обсуждая перспективы, следует особо подчеркнуть, что мы находимся в начале очень интересного и увлекательного путешествия - путешествия в науку «диабетология»! Мы много сделали для понимания роли, места и необходимости достижения гликемического контроля. В настоящее время многие события и многие нарушения практически всех видов обмена мы начинаем обсуждать через призму нарушенного гомеостаза энергии. Один из таких примеров - глюкозо- и липотоксичность. Фактически чему и была посвящена эта глава.

В публикации, которую мы цитировали - «Единая патофизиологическая конструкция СД и его осложнений» Schwartz S.S. и соавт., 2017 [4], в заключение приведены вопросы, которые следует решить всем нам («Вместе мы сильнее!»). Мы решили представить их вашему вниманию.

  • Какие специфические гены, эпигенетические механизмы, регу-ляторные сети, антитела и молекулярные механизмы вовлечены в повреждение и гибель β-клеток и других клеток, подверженных повреждению при диабетическом процессе?

  • Какие факторы окружающей среды влияют на развитие и прогрессирование СД, в том числе менее затронутые факторы, такие как кишечный биом?

  • Каковы роли инсулинорезистентности и воспаления в процессе диабетического заболевания?

  • Каковы физиологические действия отдельных сахароснижающих препаратов и классов за пределами снижения уровня глюкозы?

  • Как мы можем более точно классифицировать различные фенотипы СД и делать это в удобном и адаптируемом контексте?

  • Каковы наиболее надежные и соответствующие факторы риска и ранняя диагностика развития СД?

  • Какие маркеры (геномные, протеомные или метаболические) индивидуальной предрасположенности могут быть разработаны для диабета и различных его осложнений?

  • Как мы можем включить более раннее и более агрессивное лечение дисгликемии в стандартную практику?

  • Какие препараты/схемы могут задерживать, замедлять или предотвращать развитие диабета, т.е. сохранять β-клетку?

Многое уже сделано, но мы видим, что главные свершения еще впереди. Желаю всем нам больших успехов!

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

  1. Aine M. McKillop, Peter P. Flatt // Diabetes Care.2011. Vol. 34. P. 2624-2631.

  2. Martin-Gronert M.S., Ozanne E.S. Diabetes // Obesity and Metabolism. 2012. Vol. 14. Suppl. B. P. 29-39.

  3. Pedersen B.K. // J. Exp. Biol. 2011. Vol. 214. P. 337-346.

  4. Schwartz S.S. et al. The time is right for a new classification system for diabetes: rationale and implications of the b-CellCentric Classification Schema // Diabetes Care. 2016. Vol. 39. P. 179-186.

  5. Keen H. Chronic complications of diabetes mellitus. In Chronic Complications of Diabetes Mellitus. Eli Lilly, 1998. P. 1-21.

  6. Brownlee M. Banting Lecture 2004, In: The Pathobiology of Diabetes Complications - Unifying Mechanism // Diabetes. 2005. Vol. 54. P. 1615-1625.

  7. Shah M.S., Brownlee M. // Circ. Res. 2016. Vol. 118. P. 1808-1829.

  8. Pasquier J. et al. Macrovascular complications in diabete // Curr. Diabetes Rep. 2015. Vol. 15. P. 108.

  9. Zinman B. et al. Empagliflozin, cardiovascular outcomes, and mortality in type 2 diabetes // N. Engl. J. Med. 2015. Vol. 373. P. 2117-2128.

  10. Marso S.P. et al. Design of the liraglutide effect and action in diabetes: evaluation of cardiovascular outcome results (LEADER) trial // Am. Heart J. 2013. Vol. 166. P. 823-830.

  11. Kernan W.N. et al. Pioglitazone after ischemic stroke or transient ischemic attack // N. Engl. J. Med. 2016. Vol. 374. P. 1321-1331.

  12. Radenkovic M. Pioglitazone and endothelial dysfunction: pleiotropic effects and possible therapeutic implications // Sci. Pharm. 2014. Vol. 82. P. 709-721.

Глава 2. К 85-ЛЕТИЮ КАФЕДРЫ ЭНДОКРИНОЛОГИИ ФЕДЕРАЛЬНОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО БЮДЖЕТНОГО ОБРАЗОВАТЕЛЬНОГО УЧРЕЖДЕНИЯ ДОПОЛНИТЕЛЬНОГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ «РОССИЙСКАЯ МЕДИЦИНСКАЯ АКАДЕМИЯ НЕПРЕРЫВНОГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ» МИНЗДРАВА РОССИИ

Аметов А.С., Кочергина И.И.

Охрана здоровья человека - одно из важнейших направлений деятельности любого государства. Особое значение в создании и успешной работе системы здравоохранения имеет подготовка высококвалифицированных врачей различных специальностей и их дальнейшее непрерывное усовершенствование.

1 декабря 1930 г., в соответствии с решением Правительства Российской Федерации, был открыт Центральный институт усовершенствования врачей. Первыми профессорами-преподавателями стали такие известные ученые, основатели будущих кафедр института, как профессор М.И. Авербах (кафедра глазных болезней), профессор М.П. Киреев (кафедра инфекционных болезней), профессор Р.А. Лурия (первая терапевтическая кафедра), профессор М.С. Маргулис (кафедра нервных болезней), профессор В.Н. Розанов (кафедра хирургии), профессор А.Н. Сысин (кафедра коммунальной гигиены), профессор В.Т. Талалаев (кафедра патологической анатомии) и другие. Кафедры института усовершенствования врачей работали на базе ведущих научно-исследовательских и клинических институтов. В течение первого года работы в институте было создано 25 кафедр.

Основатель кафедры эндокринологии - профессор Василий Дмитриевич Шервинский. В 1922 г. по его инициативе был организован Институт органопрепаратов и органотерапии, в котором были получены первые отечественные гормональные препараты и разработана методика производства инсулина. В 1925 г. институт был реорганизован в Государственный институт экспериментальной эндокринологии Наркомздрава РСФСР, и первым директором его стал Василий Дмитриевич. В 1924 г. благодаря его энергии и настойчивости было создано Российское общество эндокринологов, а в 1933 г. - курсы подготовки врачей-терапевтов по эндокринологии, которые стали основой для создания кафедры эндокринологии Центрального института усовершенствования врачей.

image

Василий Дмитриевич Шервинский

Первый заведующий кафедрой с 1933 г. и на протяжении последующих 20 лет - заслуженный деятель науки РСФСР, профессор Николай Адольфович Шерешевский. Выдающийся ученый Н.А. Шерешевский был автором более 100 научных работ, 3 учебников и 3 монографий, воспитал 40 кандидатов и 20 докторов наук.

image

Николай Адольфович Шерешевский

Вся жизнь Н.А. Шерешевского была посвящена пациентам: за 42 года работы огромное количество пациентов обязаны ему избавлением от болезней или облегчением страданий, а очень многие даже жизнью. В 1925 г. Н.А. Шерешевский дал первое описание новой болезни - синдрома моносомии по Х-хромосоме. Позднее, в 1938 г., аналогичный синдром описал Г. Тернер. По фамилиям этих ученых данное заболевание называется синдромом Шерешевского-Тернера.

С 1962 по 1981 г. кафедру эндокринологии ЦИУ (ЦОЛИУВ, в настоящее время ФГБОУ ДПО РМАНПО МЗ РФ) возглавляла ученица Н.А. Шерешевского - профессор Екатерина Алексеевна Васюкова.

После окончания Московского государственного университета Е.А. Васюкова с 1932 г. работала в Институте экспериментальной эндокринологии и химии гормонов АМН СССР научным сотрудником, заведующей терапевтическим отделением, заместителем директора по научной работе, а с 1952 по 1962 г. - директором этого института. На базе института была создана проблемная комиссия Союзного значения «Физиология и патология эндокринной системы», первым председателем которой была Е.А. Васюкова.

image

Екатерина Алексеевна Васюкова

С 1965 по 1981 г. Екатерина Алексеевна Васюкова руководила кафедрой эндокринологии Центрального института усовершенствования врачей Минздрава СССР. Е.А. Васюкова была талантливым организатором эндокринологической службы, много сил и внимания уделявшим подготовке научных и врачебных кадров.

Под руководством профессора Е.А. Васюковой впервые в стране были детально разработаны вопросы взаимоотношений гормонов при гипоталамо-гипофизарных заболеваниях, таких как болезнь Иценко- Кушинга и акромегалия. Ей принадлежит более 200 научных работ, в том числе 13 монографий, сборников и руководств по эндокринологии. Ее лекции и клинические разборы отличались яркостью формы и глубиной содержания. Под ее руководством защищено 16 докторских и 63 кандидатские диссертации.

Научные исследования кафедры были тесно связаны с дальнейшим развитием клинической эндокринологии. Под руководством Е.А. Васюковой проводились широкие международные исследования с различными странами, кафедра являлась не только кузницей отечественных научных кадров, она подготовила много специалистов высшей категории из других стран: Болгарии, Германии, Монголии, Доминиканской Республики, Боливии, Никарагуа, Венгрии, Польши и других стран.

Под руководством Е.А. Васюковой кафедра эндокринологии стала базой Фармкомитета, которой доверяли проведение клинических исследований по изучению и внедрению в клиническую практику новых лекарственных препаратов для лечения эндокринных заболеваний, разработанных ведущими учеными нашей страны и других стран. По результатам научных исследований кафедры регулярно проводились международные симпозиумы, посвященные современным вопросам патогенеза, диагностики и лечения эндокринных заболеваний.

Возглавляя кафедру эндокринологии, профессор Е.А. Васюкова вела большую общественную, научную и лечебную работу. С 1952 по 1970 г. Е.А. Васюкова была главным редактором газеты «Медицинский работник». С 1960 г. она - консультант 4-го Главного управления при Минздраве СССР. За большие заслуги перед страной награждена орденами Ленина, Октябрьской Революции, Дружбы народов, двумя орденами Трудового Красного Знамени, медалями Советского Союза.

image

Сотрудники кафедры эндокринологии: 1-й ряд слева направо: Н.С. Казей, В.Ф. Шахновская, А.М. Грановская-Цветкова, Е.А. Васюкова, Э.П. Касаткина, И.В. Писарская, А.Н. Матковская; 2-й ряд: вторая слева - Э.А. Войчик, 4-6: О.М. Смирнова, Г.С. Зефирова, Е. Гуляева

После Е.А. Васюковой обязанности заведующего кафедрой в течение нескольких последующих лет исполняли сначала профессор Э.П. Касаткина, а затем - доцент Г.С. Зефирова.

Профессор Эльвира Петровна Касаткина в 1955 г. окончила педиатрический факультет 2-го МОЛГМИ им. Н.И. Пирогова, в 1965 г. защитила кандидатскую диссертацию на тему «Врожденная дисфункция коры нaдпoчeчникoв у детей: клиникo-пaтoгeнeтическая характеристика, диагностика, лечение», с 1966 г. работала на кафедре эндокринологии ЦОЛИУВ/РМАНПО Минздрава Российской Федерации.

image

Эльвира Петровна Касаткина

В 1977 г. защитила докторскую диссертацию на тему «Дифференциальная диагностика и терапия гермафродитизма».

Эльвира Петровна Касаткина - ученица Е.А. Васюковой, всю свою жизнь посвятила проблемам детской эндокринологии и в 1990 г. организовала и возглавила в нашем институте кафедру эндокринологии детского и подросткового возраста, на которой успешно работает по настоящее время. Э.П. Касаткина первой предложила и добилась создания новой медицинской специальности - детская эндокринология (приказ Минздрава Российской Федерации № 364).

Профессор Э.П. Касаткина - блестящий клиницист, заслуженный врач Российской Федерации, прекрасный и требовательный педагог, автор первой в нашей стране монографии «Сахарный диабет у детей и подростков», которая многократно переиздавалась и до настоящего времени является настольной книгой как для врачей, так и для пациентов с СД. Профессор Э.П. Касаткина, будучи Главным детским эндокринологом Минздрава Российской Федерации, руководила кафедрой эндокринологии детского и подросткового возраста на протяжении 20 лет.

В 2007 г. за разработку и внедрение в практическое здравоохранение организационно-функциональной модели оказания помощи детям с заболеваниями органов репродуктивной системы Э.П. Касаткиной была присуждена премия г. Москвы в области здравоохранения.

Научные исследования в области нарушения полового развития, СД, патологии щитовидной железы широко известны, внедрены в практику, легли в основу около 300 научных статей, учебных лекций, учебных пособий и методических рекомендаций.

Профессор Э.П. Касаткина - член редколлегии журнала «Сахарный диабет», член Диссертационных советов ЭНЦ РАН и ФГБОУ ДПО РМАНПО Минздрава Российской Федерации по специальности «эндокринология».

Галли Сергеевна Зефирова окончила 1-й Московский медицинский институт им. И.М. Сеченова в 1948 г., по распределению была направлена в эндокринологическое отделение Клинической больницы им. С.П. Боткина, где училась у таких корифеев медицинской науки, как проф. Б.Е. Вотчал, проф. Н.А. Шерешевский и другие. С 1956 по 1995 г. Г.С. Зефирова работала на нашей кафедре, где прошла путь от ассистента до доцента и заведующей кафедрой. В 1962 г. защитила кандидатскую диссертацию на тему «Особенности клинического течения Аддисоновой болезни», по материалам которой в 1963 г. была опубликована монография.

image

Галли Сергеевна Зефирова

Блестящий клиницист, Галли Сергеевна прекрасно владела методами клинической, лабораторной и функциональной диагностики, всегда с любовью и вниманием относилась к своим пациентам. Обладая широчайшим научным кругозором, разрабатывала и внедряла в практику новые методы диагностики и лечения эндокринных заболеваний, ей принадлежат два изобретения: «Способ дифференциальной диагностики гипокортицизма» (1982) и «Способ диагностики диабета» (1983).

Галли Сергеевна занималась также научными исследованиями, она автор более 300 печатных работ, в том числе множества клинических лекций, учебных пособий и 6 монографий. Среди них такие как «Аддисонова болезнь» (1963), «Сахарный диабет» (1964), главы в руководстве для врачей «Клиническая эндокринология» (1991), «Заболевания щитовидной железы» (1999), «Неотложные состояния эндокринно-метаболической природы» (2003).

В 1995-2002 гг. Г.С. Зефирова работала эндокринологом-консультантом в отделении медицинской генетики ЦКБ МПС Российской Федерации - базовой клиники кафедры, была научным редактором журнала «Клиническая медицина». В течение ряда лет Г.С. Зефирова была членом Правления Всесоюзного, Всероссийского и Московского городского обществ эндокринологов, а также редактором Большой медицинской энциклопедии, ряда центральных медицинских журналов, а также первым редактором первого в нашей стране журнала для пациентов с СД - «Диабет. Образ жизни».

За 40 лет работы на кафедре эндокринологии Г.С. Зефирова обучила не одно поколение врачей-эндокринологов. Она была отличным воспитателем молодежи и подготовила целую плеяду кандидатов и докторов наук.

Первые преподаватели кафедры были цветом советской эндокринологии, у них учились врачи всей страны. Они создали традиции отечественной клинической эндокринологии и преподавания эндокринoлoгии в системе последипломного образования.

На кафедре работали такие прекрасные клиницисты, как доцент Лидия Николаевна Аносова, которая защитила в 1933 г. кандидатскую диссертацию на тему: «Основной обмен при эндокринных заболеваниях», опубликовала 10 статей и в 1964 г. монографию «Гипергликемический синдром».

image

Лидия Николаевна Аносова

Талантливая ученица профессора Е.А. Васюковой Александра Михайловна Грановская-Цветкова работала на кафедре эндокринологии ЦИУ с 1959 г. - сначала ординатор, затем аспирант, в 1965 г. защитила кандидатскую диссертацию на тему: «Функциональное состояние почек при сахарном диабете у детей», с 1965 г. - ассистент, с 1971 г. - доцент.

Прекрасный лектор, преподаватель, клиницист и ученый активно участвовала в разработке Унифицированных программ по эндокринологии и диабетологии, тестовых заданий, ситуационных задач, компьютерной программы для оценки знаний курсантов. По результатам научных исследований было опубликовано более 160 научных работ, в том числе более 20 лекций и учебных пособий, методических рекомендаций и 9 монографий.

image

Александра Михайловна Грановская-Цветкова

С 1970 г. успешно работала на кафедре эндокринологии Нонна Семеновна Казей - вначале ассистентом, с 1983 г. - доцентом. В 1970 г. Н.С. Казей защитила кандидатскую диссертацию на тему: «Некоторые вопросы распространения и клиники синдрома Клайнфельтера». В лекциях и практических занятиях Н.С. Казей детально рассматривала вопросы диагностики и лечения хромосомной патологии, нарушения половой системы, заболевания щитовидной железы, несахарный и сахарный диабет. По результатам научных исследований Нонна Семеновна опубликовала более 30 научных работ, из них 4 монографии, 14 лекций, учебных пособий и методических рекомендаций.

image

Нонна Семеновна Казей

Ассистент кафедры Вера Фоковна Шахновская специализировалась на эндокринной гинекологии, выступала с лекциями и проводила практические занятия, а также опубликовала лекции «Предменструальный синдром», «Виральный синдром овариального генеза» и другие, а также 30 научных статей.

Профессор Роза Анастасьевна Манушарова - врач гинеколог-эндокринолог. В 1972 г. защитила кандидатскую диссертацию в НИИ экспериментальной эндокринологии и химии гормонов АМН СССР на тему: «Функциональное состояние инсулярного аппарата поджелудочной железы у больных инсулиномами до операции и в отдаленные сроки после удаления опухоли». В 1988 г. защитила докторскую диссертацию на тему: «Функциональное состояние репродуктивной системы у женщин в различные периоды активности болезни Иценко-Кушинга».

image

Вера Фоковна Шахновская

image

Роза Анастасьевна Манушарова

В 2001 г. ей присвоено звание профессора. С 2001 г. работала профессором на кафедре эндокринологии РМАПО. Читала лекции по эндокринной гинекологии. Подготовила 10 аспирантов. С 1997 г. была членом Специализированного Ученого совета РМАПО по защите кандидатских докторских диссертаций. Опубликовала более 260 научных работ, 9 методических рекомендаций и учебно-методических пособий для врачей и студентов медицинских институтов. Участвовала в работе российских и международных конгрессов.

Доцент Ирина Викторовна Писарская занималась на кафедре изучением системы свертывания крови. В 1969 г. защитила кандидатскую диссертацию на тему «Система свертывания крови при болезни Ицен-ко-Кушинга и изменение ее под влиянием терапии». В центре научных интересов И.В. Писарской были заболевания щитовидной железы и гипоталамо-гипофизар-ной системы, ею опубликованы 5 учебных лекций: «Лечение акромегалии», «Применение бромэргокриптина (парлодела) в терапии эндокринных заболеваний», «Пролактин и его клиническое значение», «Синдром персистирующей галактореи-аменореи», «Эндемический зоб».

image

Ирина Викторовна Писарская

Профессор кафедры Ирина Владимировна Гурьева. После окончания 1-го Московского медицинского института им. И.М. Сеченова И.В. Гурьева обучалась в клинической ординатуре на нашей кафедре, в 1988 г. под руководством доцента Г.С. Зефировой защитила кандидатскую диссертацию, в 2001 г. защитила докторскую диссертацию на тему «Синдром диабетической стопы: клинико-диагностические аспекты, медико-социальная экспертиза, реабилитация и организация междисциплинарной помощи» (научный консультант - профессор А.С. Аметов). В 1992 г. в рамках Международной программы «Диабет» был создан Центр «Диабетическая стопа», директором которого является воспитанница кафедры эндокринологии И.В. Гурьева.

image

Ирина Владимировна Гурьева

Центр «Диабетическая стопа» работает на базе Федерального бюро медико-социальной экспертизы (ФБ МСЭ) Министерства труда и социальной защиты России. С момента организации центра работа по диагностике и лечению синдрома диабетической стопы ведется на самом высоком уровне. Директор центра профессор И.В. Гурьева прошла стажировку в ряде зарубежных клиник: в университетской клинике г. Женевы и Королевской клинике г. Манчестера по подготовке оказания помощи больным с диабетической стопой; университете штата Вирджиния по реабилитационной диагностике и техническим средствам реабилитации инвалидов.

За прошедшие 25 лет сотрудники Центра участвовали в разработке основ профилактической, лечебной и реабилитационной помощи больным с синдромом диабетической стопы в России.

С 1996 г. И.В. Гурьева работает на кафедре эндокринологии РМАНПО доцентом, с 2003 г. - профессором. Разработала и подготовила новый лекционный цикл по проблемам СД и его поздних осложнений, синдрома диабетической стопы, медико-социальной экспертизы. На кафедре проводит с курсантами и ординаторами практические семинары. Активно выступает с лекциями на российских и международных конференциях и конгрессах.

Педагогическую работу профессор И.В. Гурьева сочетает с научными исследованиями. Автор более 200 печатных работ по проблемам эндокринологии, диабетологии, медико-социальной экспертизе, в том числе учебных пособий, глав в монографиях и учебниках по эндокринологии. Руководитель 1 докторской и 11 кандидатских диссертаций. Член Диссертационного совета РМАНПО.

Профессор И.В. Гурьева - заведующая сектором медико-социальной экспертизы и реабилитации при эндокринных заболеваниях ФГБУ ФБ МСЭ Минтруда России, директор Центра «Диабетическая стопа» Международной программы «Диабет», представитель России в Международной рабочей группе по диабетической стопе (IDFDFP/ IWGDF), член Совета Европейской ассоциации по изучению диабета (EASD), сопредседатель курсов последипломного образования врачей России от EASD, член Международного общества по изучению вопросов старения мужчин (ISSАM), член редакционной коллегии журнала «Эндокринология: новости, мнения, обучение».

Профессор Татьяна Юльевна Демидова - на кафедре с 1992 г. Окончила ММА им. И.М. Сеченова по специальности «лечебное дело», обучалась в ординатуре, аспирантуре на кафедре эндокринологии. В 1997 г. защитила кандидатскую диссертацию, в 2005 г. - докторскую диссертацию на тему: «Многофакторное управление метаболическими и сосудистыми нарушениями при СД2 в сочетании с ожирением и артериальной гипертензией», в 2007 г. ей присвоено ученое звание профессора.

image

Татьяна Юльевна Демидова

Основную область профессиональной деятельности профессора Т.Ю. Демидовой составляет изучение особенностей патогенеза и лечения СД2, а также развития сердечно-сосудистых заболеваний и микрососудистых диабетических осложнений. Ключевым направлением научно-практического интереса является оценка патогенетической роли и возможнocтeй управления такими факторами, как ожирение, инсулинорезистентность, гипергликемия и артериальная гипертензия.

Под руководством профессора Т.Ю. Демидовой защищены 4 кандидатские диссертации. Опубликовано более 400 печатных работ, среди них 12 монографий, глав в учебниках по эндокринологии, 7 учебных пособий, в том числе утвержденных в Минздраве Российской Федерации. Член Диссертационного совета РМАПО.

Профессор Т.Ю. Демидова - член Всероссийского общества эндокринологов, председатель секции по ожирению и метаболическому синдрому Российской ассоциации эндокринологов, член Европейской ассоциации по изучению диабета, член Всемирной федерации диабета, член Президиума Российского медицинского научного общества терапевтов (РМНОТ), член редколлегии журналов «Терапия», «Проблемы женского здоровья».

В мае 2017 г. профессор Т.Ю. Демидова возглавила кафедру эндокринологии Российского национального исследовательского медицинского университета им. Н.И. Пирогова.

Доцент Лариса Васильевна Кондратьева в 1973 г. окончила 2-й МОЛГМИ им. Н.И. Пирогова по специальности «педиатрия». С 1973 г. - клинический ординатор, затем - аспирант кафедры.

image

Лариса Васильевна Кондратьева

В 1980 г. успешно защитила кандидатскую диссертацию на тему: «Синдром aнopxизмa». С 1986 г. по 1994 г. работала в научной группе ЦНИЛ при кафедре эндокринологии. С 1994 г. по настоящее время - доцент кафедры эндокринологии РМАНПО Минздрава Российской Федерации. Прекрасный лектор и педагог - читает лекции по разным разделам эндокринологии: сахарному диабету, заболеваниям щитовидной железы, гипоталамо-гипофизарной системы, половой патологии - для эндокринологов, терапевтов и врачей других специальностей. Врач высшей категории, постоянный участник клинических исследований, регулярно консультирует пациентов с разными заболеваниями эндокринной системы.

Автор более 200 печатных работ по проблемам клинической эндокринологии и диабетологии, в том числе учебных пособий, глав в монографиях и сборниках лекций. Постоянно участвует в Российских научных конференциях, съездах, международных конгрессах. Член Российской ассоциации эндокринологов, член Европейской диабетической ассоциации. Наставник молодых специалистов.

Доцент Ирина Ивановна Кочергина в 1964 г. окончила 2-й МОЛГМИ им. Н.И. Пирогова по специальности «лечебное дело». Впервые пришла на кафедру эндокринологии ЦОЛИУВ/РМАПО на цикл усовершенствования по эндокринологии в 1965 г.

В 1967-1969 гг. обучалась в клинической ординатуре, во время которой подготовила и в 1971 г. защитила кандидатскую диссертацию на тему «Тиреокальцитонин и светлые клетки щитовидной железы при эутиреоидном и токсическом зобе».

Работает в ЦОЛИУВ/РМАНПО с 1974 г. по настоящее время. В 1998 г. ей присвоено ученое звание доцента. Врач-эндокринолог высшей категории, участник клинических исследований. Прекрасный педагог, читает лекции по диагностике и лечению коматозных состояний при СД, по несахарному диабету, заболеваниям щитовидной железы. Имеет более 200 публикаций, в том числе 12 зарубежных. Автор/соавтор 4 монографий, 10 способов диагностики и лечения эндокринных заболеваний, из них 1 изобретение «Способ лечения больных сахарным диабетом» (1998 г.) и 9 методов диагностики и лечения эндокринных заболеваний, защищенных рационализаторскими предложениями, из них 2 - отраслевого значения МЗ РСФСР.

image

Ирина Ивановна Кочергина

Член Всероссийского общества эндокринологов, Европейской ассоциации по изучению диабета, Европейской тиреоидологической ассоциации. Активно участвует в работе научных конгрессов, конференций и симпозиумов в России и за рубежом.

Доцент Елена Валерьевна Доскина - член Комитета по этике научных исследований РМАНПО. Окончила ММА им. И.М. Сеченова по специальности «лечебное дело», обучалась в клинической ординатуре по кардиологии, с 1996 г. обучалась в аспирантуре на кафедре эндокринологии. В 1999 г. защитила кандидатскую диссертацию на тему: «Диагностика и лечение кapдиaльныx осложнений у жeнщин в период климактерия». С 1999 г. - ассистент, с 2007 г. по настоящее время - доцент кафедры эндокринологии РМАНПО Минздрава Российской Федерации. Читает лекции по диагностике и лечению климактерического синдрома, остеопороза и акромегалии. Врач высшей категории, активный участник клинических исследований. Автор более 200 статей и тезисов, соавтор 8 монографий и учебных лекций.

image

Елена Валерьевна Доскина

Постоянно участвует в работе научных конгрессов, конференций и симпозиумов в России и за рубежом как в качестве слушателя, так и докладчика.

Доцент Людмила Павловна Иванова - заведующая учебной частью кафедры, окончила Витебский государственный медицинский институт в 1983 г. по специальности «лечебное дело».

image

Людмила Павловна Иванова

Обучалась в клинической ординатуре и аспирантуре на кафедре эндокринологии ЦОЛИУВ. В 1994 г. защитила кандидатскую диссертацию на тему «Роль и место инсулинотерапии в оптимизации лечения инсулиннезависимого сахарного диабета».

Работает на кафедре с 1994 г. Была старшим научным сотрудником научной группы ЦНИЛ при кафедре эндокринологии, затем ассистентом, в настоящее время - доцент кафедры. С 2000 г. выполняет обязанности заведующей учебной частью. В сфере научных и практических интересов - проблемы СД, заболеваний щитовидной железы, общей терапевтической практики. Врач высшей квалификационной категории. Имеет более 80 печатных работ, в том числе учебно-методических разработок, образовательных программ послевузовского и дополнительного профессионального образования по эндокринологии и диабетологии.

Доцент Наталья Альбертовна Черникова - на кафедре с 1995 г., окончила РГМУ по специальности «лечебное дело», обучалась на кафедре эндокринологии в ординатуре, аспирантуре. В 2000 г. защитила кандидатскую диссертацию на тему: «Оценка качества жизни у больных сахарным диабетом 2 типа в сочетании с артериальной гипертензией». C 2000 г. - ассистент, с 2010 г. - доцент кафедры эндокринологии.

image

Наталья Альбертовна Черникова

Работает на базе Центральной клинической больницы гражданской авиации (ЦКБ ГА). Наставник молодежи: ежегодно занимается с 10-15 ординаторами. Врач высшей категории, участвует в клинических исследованиях, консультирует больных с эндокринными заболеваниями в других отделениях ЦКБ ГА. Читает лекции по диагностике и лечению болезни Иценко- Кушинга, лечению СД. Ответственная за разработку новых технологий в диагностике и лечении СД на кафедре. Директор Центра обучения больных СД Международной программы «Диабет». С 2003 г. ведет направление на кафедре по обучению врачей и пациентов новым технологиям в диагностике и лечении СД [методы непрерывного мониторирования гликемии (СGMS), помповой инсулиноте-рапии, глюкокардиомониторированию].

Автор более 100 печатных работ, в том числе 5 монографий по проблемам эндокринологии и диабетологии в российской и зарубежной печати. Автор учебно-методических пособий по новым технологиям в диагностике и лечении СД, учебных материалов для обучения больных СД. Ведущий сотрудник по разработке новых технологий в диагностике и лечении СД на кафедре. Директор Центра обучения больных СД Международной программы «Диабет». Участвует в работе научных конгрессов, конференций и симпозиумов в России и за рубежом, как в качестве слушателя, так и докладчика.

Член Всероссийского общества эндокринологов, член Европейской ассоциации по изучению диабета, член Американской диабетической ассоциации, стипендиат Конкурса молодых ученых им. Дональда Этцвайлера, США.

Доцент Ольга Павловна Пьяных oкoнчила РГМУ по специальности «лечебное дело» в 2001 г., клиническую ординатуру и аспирантуру по эндокринологии в РМАПО, в 2011 г. защитила кандидатскую диссертацию на тему «Клиническое значение синхронного мониторирования гликемии и электрокардиографии у больных с ишемической болезнью сердца и сахарным диабетом 2 типа». Имеет сертификаты специалиста по эндокринологии и диабетологии. С 2012 г. - ассистент, с 2016 г. - доцент кафедры эндокринологии РМАНПО Минздрава России. Имеет более 50 печатных работ по проблемам СД, диетологии.

image

Ольга Павловна Пьяных

Профессор Михаил Борисович Анциферов - заслуженный врач РФ, главный врач ГБУЗ «Эндокринологический диспансер ДЗМ», Главный эндокринолог Департамента здравоохранения г. Москвы.

После окончания Первого Московского медицинского института им. И.М. Сеченова в 1979 г. всю свою профессиональную деятельность посвятил эндокринологии. В настоящее время работает главным врачом Эндокринологического диспансера Департамента здравоохранения г. Москвы. На протяжении последних 20 лет руководит эндокринологической службой Москвы в должности Главного эндокринолога Департамента здравоохранения г. Москвы. При активном личном участии М.Б. Анциферова создавалась система специализированной медицинской помощи пациентам с эндокринными заболеваниями в медицинских организациях Департамента здравоохранения г. Москвы: окружные эндокринологические отделения, кабинеты диабетической стопы, школы для больных СД.

image

Михаил Борисович Анциферов

Михаил Борисович - член Президиумов Российской и Московской ассоциаций эндокринологов, член EASD, член редколлегии журналов «Проблемы эндокринологии», «Сахарный диабет», «Фарматека», «Эндокринология: новости, мнения, обучение» и др., эксперт Российской Федерации по специальности «эндокринология».

Под руководством М.Б. Анциферова защищено 16 кандидатских диссертаций. В течение многих лет, до прихода на нашу кафедру, преподавал на кафедре детской эндокринологии ФППО Первого МГМУ им. И.М. Сеченова. Автор более 400 научных работ, из них около 100 издано за рубежом, 5 монографий и ряда клинических руководств.

Профессор Вячеслав Сергеевич Пронин - доктор медицинских наук, заслуженный врач Российской Федерации. В 1976 г. окончил Первый Московский медицинский институт им. И.М. Сеченова по специальности «лечебное дело». Учился в клинической ординатуре и аспирантуре в Институте экспериментальной эндокринологии и химии гормонов (ИЭЭ и ХГ) АМН по специальности «эндокринология». В 1983 г. защитил кандидатскую диссертацию на тему «Клинико-патогенетическая характеристика различных клинических форм акромегалии». С 1981 по 1991 г. работал научным сотрудником в клинических подразделениях Эндокринологического научного центра РАН.

image

Вячеслав Сергеевич Пронин

С 1991 г. - ассистент, доцент, профессор кафедры эндокринологии Московской медицинской академии им. И.М. Сеченова.

В 2003 г. ему было присвоено ученое звание доцента, в 2008 г. - почетное звание «Заслуженный врач Российской Федерации». С 1995 по 2010 г. - главный врач клиники эндокринологии. В 2012 г. защитил докторскую диссертацию на тему: «Диагностические и прогностические факторы, определяющие особенности клинического течения и тактику лечения акромегалии». С 2016 г. - профессор кафедры эндокринологии ФГБОУ ДПО РМАНПО Минздрава России.

Основная сфера научных интересов В.С. Пронина - заболевания гипоталамо-гипофизарной системы. Он принимал активное участие в создании и поддержании московского регистра больных акромегалией, участвовал в разработке алгоритмов медикаментозной и комбинированной терапии акромегалии с учетом клинико-морфологиче-ских особенностей опухолевой ткани. В 2011 г. получил 1-ю премию на международном нейроэндокринологическом конгрессе в Мюнхене за доклад по агрессивным опухолям гипофиза. Автор 210 научных работ, включая монографии, научно-методические пособия, главы в клинических руководствах, патенты на изобретения.

Профессор Татьяна Игоревна Дэпюи работает на кафедре с 2015 г. В 1990 г. окончила Первый Московский медицинский институт им. И.М. Сеченова по специальности «лечебное дело», клиническую ординатуру и аспирантуру по эндокринологии в РМАПО. В 1996 г. защитила кандидатскую диссертацию на тему: «Диагностика и лечение гипотиреоза у больных, оперированных по поводу диффузного токсического зоба», в 2003 г. защитила докторскую диссертацию на тему: «Объемные образования надпочечников: клинико-морфологические варианты, диагностика и лечение». Имеет сертификаты специалиста по эндокринологии, ультразвуковой диагностике, организации здравоохранения. Заслуженный врач Российской Федерации.

image

Татьяна Игоревна Дэпюи

Автор более 80 научных работ, включая статьи, монографии и руководства в российских и зарубежных изданиях. Автор 2 изобретений по диагностике и лечению эндокринных заболеваний. Т.И. Дэпюи неоднократно принимала участие в международных конференциях и симпозиумах в России, Германии, Японии, Италии, Аргентине, Латвии и выступала с докладами по вопросам эндокринологии, диабетологии, тиреоидологии, репродуктивного здоровья.

Профессор Владимир Олегович Бондаренко. Заслуженный врач Российской Федерации, окончил Львовский государственный медицинский институт по специальности «лечебное дело», клиническую ординатуру и аспирантуру по хирургии. Защитил кандидатскую и докторскую диссертации по специальностям «Хирургия» и «Эндокринология». Имеет сертификаты специалиста по хирургии, онкологии, лучевой диагностике, эндокринологии. Врач-хирург высшей категории. Автор 12 изобретений, более 170 печатных работ, в том числе 9 монографий. Руководитель 2 докторских и 7 кандидатских диссертаций. Лауреат серебряной медали ВДНХ СССР, поощрений Правительства Москвы и Торговой палаты Российской Федерации в области диагностики и лечения заболеваний щитовидной железы.

image

Владимир Олегович Бондаренко

Член редколлегии журналов «Московский хирургический вестник», «Ультразвуковая диагностика», «Эндокринная хирургия».

Доцент Евгения Юрьевна Пашкова окончила с отличием Первый МГМУ им. И.М. Сеченова в 2001 г., затем клиническую ординатуру и аспирантуру по специальности «эндокринология», ею опубликовано более 40 печатных работ. Кандидат медицинских наук по специальности «эндокринология», гинеколог-эндокринолог.

image

Евгения Юрьевна Пашкова

После окончания клинической интернатуры по специальности «акушерство и гинекология» в РГМУ им. Н.И. Пирогова работала в Научном центре акушерства, гинекологии и перинатологии им. В.И. Кулакова, а затем в МОНИКИ им. М.Ф. Владимирского. Имеет большой опыт ведения беременных с различными эндокринными заболеваниями, лечения пациентов с нарушениями функции щитовидной железы, а также по ведению пациентов с метаболическим синдромом, ожирением, СД и другими эндокринологическими нарушениями. Является заведующей отделением эндокринологии ГБУЗ г. Москвы «Городская клиническая больница им. С.П. Боткина» Департамента здравоохранения г. Москвы.

Старший лаборант кафедры Наталья Николаевна Зубович пришла в лабораторию кафедры эндокринологии в 1979 г. сразу после окончания школы. После окончания медучилища № 18 Мосгорисполкома, с 1983 г. по настоящее время - наш неизменный помощник в проведении клинических исследований.

image

Наталья Николаевна Зубович

Старший лаборант Ирина Владимировна Галенина работает на кафедре с 2003 г. В 1982 г. окончила Московский институт инженеров водного транспорта по специальности «экономист». С 2011 г. является редактором журнала «Диабет. Образ жизни», с 2016 г. - ответственным секретарем журнала «Эндокринология: новости, мнения, обучение». Кроме того, на нее возложены обязанности секретаря кафедры и координатора клинических исследований кафедpы. С 1992 г. по настоящее время пapaллельно работает референтом правления МОО «Международная программа Диабет».

image

Ирина Владимировна Галенина

В разные годы за эти 85 лет на кафедре работали талантливые, перспективные ученые-врачи - И.И. Дорохова, Е.И. Исаченко, А.Н. Матковская, М.Н. Конарева, Т.И. Волкова, Е.Н. Гуляева, которые внесли существенный вклад в развитие нашей специальности.

С 1988 г. по настоящее время кафедрой руководит заслуженный деятель науки Российской Федерации, профессор Александр Сергеевич Аметов, один из ведущих ученых и специалистов-эндокринологов нашей страны, ученик и последователь Екатерины Алексеевны Васюковой. Профессор А.С. Аметов вырос и сформировался как ученый в ЦОЛИУВ (РМАНПО).

image

Александр Сергеевич Аметов

После окончания аспирантуры на кафедре эндокринологии успешно защитил кандидатскую диссертацию на тему: «Гормон роста и тиреоидные гормоны при акромегалии». В 1980 г. защитил докторскую диссертацию на тему: «Клиническое значение радиоизотопных методов исследования в диагностике заболеваний системы гипоталамус-гипофиз-кора надпочечников». С 1980 г. - доктор медицинских наук по специальностям «эндокринология» и «радиология», а в 1983 г. ему присвоено ученое звание профессора.

Основные научные исследования профессора А.С. Аметова в эти годы были посвящены изучению функциональных взаимоотношений между гормонами при болезни Иценко-Кушинга, акромегалии и диффузном токсическом зобе. На основании установленных физиологических закономерностей им разработаны комплексная программа и алгоритм дифференциальной диагностики заболеваний системы гипоталамус-гипофиз-кора надпочечников: первичного и вторичного гиперкорти-цизма, первичного и вторичного гиперальдостеронизма; диффузного токсического зоба, а также первичного и вторичного гиперпаратиреоза.

Профессор А.С. Аметов - автор 14 изобретений и патентов, в том числе 5 международных, лауреат Государственной премии БССР за разработку и внедрение радиоиммунологических наборов для определения ряда гормонов и онкомаркеров.

Главные научные исследования последних лет направлены на изучение вопросов патогенеза, патогенетических методов терапии и профилактики СД2, метаболического синдрома, артериальной гипертензии при СД, современных методов лечения ожирения.

Профессор А.С. Аметов фактически основал в нашей стране новую медицинскую специальность - диабетологию. В 1991 г. профессор А.С. Аметов создал и стал первым и единственным директором Центра Всемирной организации здравоохранения по обучению и информатике в области диабета.

Профессор А.С. Аметов ведет огромную научную, научно-педагогическую и общественную деятельность - он автор около 900 печатных работ, среди которых более 90 зарубежных, ряда монографий, более 50 учебных лекций, учебных пособий и методических рекомендаций, многие из которых утверждены Министерством здравоохранения Российской Федерации.

Под руководством проф. А.С. Аметова защищены 130 диссертаций, из них 118 кандидатских и 12 докторских. Профессор А.С. Аметов ведет большую общественную, научную и лечебную работу: является председателем специализированного Диссертационного совета РМАНПО «Хирургия. Эндокринология. Лучевая диагностика» (Д 208.071.05), членом Совета экспертов Аналитического центра при Правительстве Российской Федерации, президентом «Международной программы Диабет», членом Президиума Всероссийского общества эндокринологов, EASD, Всемирной федерации диабета (MDF), главным редактором трех журналов: «Эндокринология: новости, мнения, обучение», «Диабетография» и «Диабет. Образ жизни», членом редколлегий и ред-советов журналов «Остеопороз и остеопатия», «Consilium Medicum», «Сахарный диабет», «Клиническая тиреоидология», «Русский медицинский журнал», «Ожирение и метаболический синдром».

Светлая память всем, кого уже нет с нами, и долгие годы жизни всем, кто работает в настоящее время!

На протяжении 85 лет главной задачей кафедры эндокринологии ФГБОУ ДПО РМАНПО Минздрава Российской Федерации является последипломное обучение и повышение квалификации врачей-специалистов в области эндокринологии.

За длительную историю кафедры эндокринологии разработаны цели и задачи непрерывного медицинского образования в области эндокринологии и диабетологии. И, наконец, впервые в нашей стране была создана и утверждена Министерством здравоохранения Российской Федерации Унифицированная программа подготовки врача-специалиста в области эндокринологии.

Ежегодно на кафедре эндокринологии обучаются 20-30 преподавателей медицинских университетов и 350-400 практических врачей на циклах усовершенствования, 20-40 ординаторов и аспирантов.

Подготовка проводится по разработанной сотрудниками кафедры Унифицированной программе и включает следующие разделы:

  • основы социальной гигиены и организации лечебно-профилактической службы по эндокринологии;

  • теоретические основы эндокринологии и диабетологии;

  • методы исследования эндокринных желёз в клинике;

  • заболевания гипоталамо-гипофизарной системы;

  • патология надпочечников;

  • заболевания островкового аппарата поджелудочной железы;

  • заболевания щитовидной железы;

  • заболевания околощитовидных желёз;

  • ожирение;

  • эндокринные аспекты патологии половых желёз;

  • эндокринные синдромы, обусловленные патологией эпифиза;

  • оценка иммунного статуса при эндокринных заболеваниях;

  • эндокринные аспекты патологии костной ткани.

Продолжение непрерывного медицинского образования включает регулярное (не реже одного раза в 5 лет) повышение квалификации врачей-эндокринологов со сдачей сертификационного экзамена и подтверждением Сертификата специалиста-эндокринолога.

Для получения или подтверждения квалификационной категории врача первой, второй или высшей квалификации по специальности «эндокринология» врач сдает квалификационный экзамен. Непрерывная система образования позволяет врачу-специалисту эндокринологу постоянно получать новые знания и применять в своей работе новые методы диагностики и лечения эндокринных заболеваний.

Традиционно в программе усовершенствования используются такие мероприятия, как лекции, практические занятия, семинары и клинические разборы, а также в процесс обучения включены работа с компьютерными программами и решение ситуационных задач. Внедряются симуляционные практические занятия, позволяющие имитировать ряд клинических ситуаций, особенно неотложных состояний, для отработки практических навыков.

Немаловажным является тот факт, что большинство врачей, прошедших первичную подготовку на кафедре, остаются верными своей Alma mater, ощущают потребность в продолжении обучения и многократно повторно возвращаются на кафедру для дальнейшего совершенствования знаний, умений и навыков на циклы усовершенствования, в клиническую ординатуру по эндокринологии, в очную или заочную аспирантуру.

Немаловажным является обучение врачей на местах, т.е. проведение выездных циклов. Это позволяет охватить больший контингент обучаемых врачей, сэкономить бюджетные средства краевым и/или областным отделам здравоохранения. Ежегодно сотрудники кафедры эндокринологии осуществляют 1-2 выездных цикла в различные регионы Российской Федерации. В ряде случаев проводятся совместные циклы усовершенствования с базовыми медицинскими вузами.

Очень важным является тот факт, что в число курсантов - не только первичных, но и постоянно повышающих свои знания, входят представители ближнего зарубежья из Казахстана, Узбекистана, Белоруссии, Армении, Молдовы и др.

На кафедре эндокринологии осуществляется подготовка научных кадров в клинической ординатуре, аспирантуре и докторантуре. Аспиранты и докторанты кафедры активнейшим образом участвуют в научно-исследовательской и преподавательской деятельности кафедры эндокринологии.

В настоящее время на кафедре эндокринологии ведется активная научно-исследовательская работа. Сотрудники кафедры принимают участие в работе по трем инициативным программам.

  1. Отраслевой научно-исследовательской программе «Последипломное образование медицинских кадров».

  2. «Оптимизация диагностики и терапии заболеваний щитовидной железы».
    Основными целями и задачами данного направления исследования являются:

    • анализ клинико-морфологических и лабораторных особенностей заболеваний щитовидной железы и разработка методов лечения пациентов данных групп с использованием различных современных медикаментозных средств;

    • оценка эффективности новых лекарственных препаратов как в комплексном лечении, так и в виде монотерапии различных заболеваний щитовидной железы (диффузного токсического зоба, узлового зоба и др.), а также их осложнений.

  • Широкая распространенность заболеваний, протекающих с тиреотоксическим синдромом, состояниями гипо- и гипертиреоза и их осложнениями, а также значительная частота послеоперационных рецидивов узловых образований в щитовидной железе определили актуальность данного исследования.

  • Для обследования пациентов используются как традиционные, так и самые современные методы исследования: иммуноферментные методы определения уровней гормонов в венозной крови, ультразвуковое исследование (УЗИ) щитовидной железы с исследованием кровотока, компьютерная томография орбит, магнитно-резонансная томография (МРТ), эхокардиография электрокардиография (ЭКГ), биохимическое и общеклиническое исследование крови, тонкоигольная аспирационная биопсия, данные цитоморфологических исследований и др.

  1. «Разработка новых подходов к диагностике и терапии СД, метаболического синдрома и их осложнений».

    • Основными целями и задачами данного направления исследования являются разработка алгоритмов диагностики и оптимальной терапевтической тактики ведения пациентов с СД и метаболическим синдромом, а также лечение их осложнений.

    • Разработка и оптимизация лечения СД2 на основе новейших фармакологических разработок, в том числе с использованием новейших и наиболее перспективных классов противодиабетических препаратов, как агонисты ГПП-1, ингибиторы дипепти-дилпептидазы-4 (ДПП-4) и CGLT-2, а также различных комбинированных и пролонгированных препаратов, некоторые из них можно вводить 1 раз в неделю.

    • Разрабатываются и внедряются новые методы диагностики и лечения пациентов с СД и его осложнениями - диабетической периферической нейропатией, нефропатией, дислипидемией, остеопорозом, а также с сочетанием СД1 и СД2 и различных соматических заболеваний (артериальной гипертензии, ишемической болезни сердца, остеопороза и др.).

    • Проводится оценка эффективности новых методов лечения и профилактики СД1 и СД2, метаболического синдрома и других эндокринных заболеваний.

    • Оценка влияния на развитие как ранних, так и поздних осложнений СД и метаболического синдрома обучения в специализированных школах для больных СД.

Результаты и достижения современной эндокринологии, полученные методами доказательной медицины, находят свое отражение и в преподавательской деятельности. Они включаются в лекционный материал или обсуждаются на семинарских и практических занятиях. Концептуальной основой академической работы кафедры эндокринологии стали разработка и непрерывное и постоянное внедрение в клиническую практику и учебный процесс новейших научных разработок.

По результатам научных исследований сотрудники кафедры регулярно участвуют в международных симпозиумах и конференциях, выступают с докладами, посвященными самым современным вопросам патогенеза, диагностики и лечения эндокринных заболеваний. Ежегодно кафедра эндокринологии принимает активнейшее участие в работе Российского национального конгресса «Человек и лекарство». Результаты научной работы кафедры публикуются как в отечественных, так и в зарубежных научных медицинских периодических изданиях, монографиях, учебных пособиях, тезисах, учебных лекциях, методических рекомендациях и т.д.

Мы очень гордимся, что кафедра впервые в нашей стране разработала и заложила основы терапевтического обучения - обучения пациентов, страдающих хроническими, неизлечимыми заболеваниями на примере СД. Для этого на базе кафедры был создан Центр Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ) по подготовке и информатике в области диабета. Главной идеей создания центра был основной тезис о том, что терапевтическое обучение больных дает возможность людям с хроническими заболеваниями управлять своей болезнью и добиваться успеха как с лечебной, так и с финансовой точки зрения.

В этой связи очень своевременным и важным было подписание договора о сотрудничестве между ЦОЛИУв (проректор - проф. Ф.Е. Вартанян) и Международным центром диабета (Миннеаполис, США, профессор Доннелл Этцвайлер). В рамках договора была проведена первая акция - совместный цикл, посвященный эффективному и безопасному управлению СД. В учебной программе цикла ведущее место занимали:

  • бригадный подход в управлении;

  • роль терапевтического обучения в эффективном и безопасном управлении СД.

image

Открытие первого совместного СССР и США цикла усовершенствования врачей по терапевтическому обучению больных сахарным диабетом

В работе международного цикла приняли участие 59 ведущих ученых, заведующих кафедрами и курсами эндокринологии нашей страны и 14 ученых-специалистов в области диабетологии из США. Главным результатом этого мероприятия стало создание в нашей стране принципиально новой структуры - Международной общественной организации «Международная программа Диабет» - первой в России общественной организации, деятельность которой непосредственно связана с координацией и проведением социальных и культурных мероприятий, направленных на улучшение качества профилактики и лечения диабета, улучшение качества жизни, защиту прав и интересов детей и взрослых, страдающих СД.

Под эгидой кафедры эндокринологии и Международной общественной организации «Международная программа Диабет» была создана целая сеть учебно-консультативных центров для больных СД в регионах Российской Федерации: Москве, Калининграде, Архангельске, Новосибирске, Кирове, Иркутске, Красноярске, Владивостоке, Нижнем Новгороде, Самаре, Саратове, Ижевске, Омске, Ростове-на-Дону, Владикавказе, Ставрополе, Уфе и других, а также в ближнем зарубежье:

  • Грузии (Тбилиси), Харькове (Украина), Бишкеке (Киргизия). К началу 2000 г. их начитывалось уже 42 - более чем в половине субъектов Российской Федерации работали наши Школы для больных диабетом, куда направлялись и команды специалистов, и учебная литература, и оборудование для учебных классов, включая компьютеры, оргтехнику, демонстрационные материалы и т.п. Это было, без преувеличения, революционное событие в отечественной диабетологии.

Центр «Диабетическая стопа» был создан Международной общественной организацией «Международная программа Диабет» в 1992 г., он и по сей день является крупнейшим центром такого профиля в России, в котором проходят обучение врачи и средний медицинский персонал для организации подиатрической службы в регионах России. Служба «Диабетическая стопа» успешно работает в половине регионов Российской Федерации.

Международная общественная организация «Международная программа Диабет» является членом Российской диабетической федерации. Российская диабетическая федерация в 2000 г. принята в члены Международной Диабетической Федерации (IDF) и участвует во всех программах, проводимых этой международной организацией в сфере лечения и профилактики СД, популяризации знаний об управлении СД, правах и льготах для пациентов с СД.

Следует особо отметить, что, начиная с 1991 г. и по настоящее время кафедра, Центр ВОЗ и Международная общественная организация «Международная программа Диабет» в сотрудничестве с учеными из более чем 20 стран издает журнал «Диабет. Образ жизни», в котором полностью реализованы принципы «терапевтического обучения» для больных СД. На протяжении 26 лет журнал занимает первое место в рейтинге изданий для больных СД, пользуется популярностью не только среди пациентов с диабетом, но и среди врачей-эндокринологов (главный редактор - профессор А.С. Аметов, редакторы - в разные годы - Г.С. Зефирова, Е.И. Исаченко, Е.А. Одуд, в настоящее время - И.В. Галенина).

Журнал издается с периодичностью 6 номеров в год. Особое внимание в издании уделяется современным методам и возможностям лечения СД и мерам по профилактике его осложнений, в нем отражаются современные разработки медикаментозных средств. В работе над журналом принимают активное участие и читатели - пациенты с СД или родственники, в чьих семьях есть больные этим недугом.

С 1995 г. на кафедре издается международный журнал для врачей «Диабетография», в котором публикуются передовые статьи отечественных и зарубежных ученых, разборы клинических случаев и ситуационные задачи.

С 2012 г. начат выпуск нового журнала «Эндокринология: новости, мнения, обучение» для непрерывного медицинского образования врачей, который включен в перечень журналов ВАК.

Немаловажным аспектом деятельности преподавателей кафедры эндокринологии является обучение самих пациентов. С этой целью на базе кафедры активно работает Международная программа Диабет, был создан центр ВОЗ по подготовке и информатике в области диабета и издается специализированный журнал для больных СД - «Диабет. Образ жизни».

Помимо этого, в базовых клиниках в эндокринологических отделениях Научного клинического центра, Центральной клинической больницы № 1 НУЗ ОАО «РЖД», эндокринологическом отделении Центральной клинической больницы Гражданской авиации и в эндокринологическом отделении больницы им С.П. Боткина созданы и активно работают Школы для больных сахарным диабетом, занятия в которых проводят сотрудники кафедры, а также ординаторы и аспиранты, обучающиеся на кафедре. Все пациенты с СД, находящиеся на стационарном лечении в базовых отделениях, в обязательном порядке проходят обучение в Школе для больных СД. В связи с тем, что в многочисленных исследованиях было доказано, что для достижения наилучшей компенсации СД недостаточно правильных назначений лечащего врача, а очень важны мотивация и знания самого пациента, так как на 95% успех лечения зависит от его участия в лечении, в программы циклов усовершенствования врачей эндокринологов в обязательном порядке были введены занятия по обучению врачей методологии преподавания в специализированных школах для больных.

Школа для больных ожирением рассчитана на посещение как стационарных, так и амбулаторных больных. Кафедра эндокринологии стала пионером в организации школ для больных, когда пациент мотивируется и активно привлекается к участию в лечении хронического заболевания. В настоящее время организуются Школы для лечения больных гипертонической болезнью, ишемической болезнью сердца и другими хроническими заболеваниями.

Аспиранты и ученики кафедры эндокринологии ФГБОУ ДПО РМАНПО Минздрава Российской Федерации, понимая всю важность и необходимость просветительской деятельности и обучения пациентов с различной эндокринной патологией, на своих рабочих местах продолжают традиции кафедры.

Созданы Школы для больных с постменопаузальным остеопорозом, тирошкола для больных с заболеваниями щитовидной железы и др.

Практика подтвердила состоятельность и высокую эффективность разработанной на кафедре эндокринологии модели триединства:

  • следование историческим традициям;

  • применение новейших технологий в обучении врачей;

  • обучение пациентов.

Выдающиеся успехи кафедры эндокринологии тесно связаны с плодотворным сотрудничеством и многолетними партнерскими отношениями с клиническими базами. На протяжении многих лет (с 1965 г.) кафедра эндокринологии сотрудничает с железнодорожной медициной, используя в качестве клинических баз Центральные клинические больницы № 3 и № 1, в настоящее время объединенные в Негосударственное учреждение здравоохранения «Научный клинический центр ОАО «Российские железные дороги»» (НУЗ НКЦ ОАО «РЖД», директор - д-р мед. наук С.Ю. Шеховцов, зав. эндокринологическим отделением - Л.А. Рогова).

НУЗ НКЦ ОАО «РЖД» - медицинское учреждение федерального железнодорожного транспорта, имеющее статус научно-практического и образовательного медицинского центра. В стенах медицинского центра постоянно разрабатываются и внедряются в практику новейшие высокотехнологичные методики, позволяющие быстро и наиболее эффективно диагностировать и лечить многие заболевания, включая тяжелую и сочетанную патологию. Здесь обучаются наши клинические ординаторы, слушатели циклов профессиональной переподготовки, ведут лечебную работу сотрудники кафедры.

image

ГКБ им. С.П. Боткина (10 коек)

После капитального ремонта значительно улучшились условия работы сотрудников кафедры на базе НУЗ НКЦ ОАО «РЖД». Удобные и просторные кабинеты, прекрасные аудитории, оборудованные по последнему слову науки и техники, позволяют вести преподавание, проводить научные и научно-практические конференции на самом высоком современном уровне, используя, в том числе, и широчайшие возможности телемедицины.

image

НКЦ ОАО «РЖД», ЦКБ № 1 ОАО «РЖД», Волоколамское шоссе, 84 (30 коек)

image

ЦКБ гражданской авиации, Иваньковское шоссе, 7 (40 коек)

С 1995 г. клинической базой кафедры эндокринологии РМАПО/ РМАНПО является Федеральное бюджетное учреждение «Центральная клиническая больница гражданской авиации» (ЦКБ ГА, главный врач - Н.Б. Забродина). ЦКБ ГА - многопрофильное лечебное учреждение, в котором оказывается в первичном, специализированном и высокотехнологичном объеме медицинская помощь при заболеваниях терапевтического и хирургического профиля. В составе больницы - поликлиника, диагностические отделения, оснащенные самой современной аппаратурой, многопрофильный стационар. Эндокринологическое отделение на 40 коек является базой кафедры. Руководит отделением эндокринологии воспитанница Е.А. Васюковой, заслуженный врач Российской Федерации, врач высшей категории, канд. мед. наук Мария Борисовна Хайкина. Здесь ежегодно обучаются 15-20 клинических ординаторов и аспирантов, ведут лечебную работу сотрудники кафедры, проходят клинические исследования, работает школа обучения здоровому образу жизни.

image

Мария Борисовна Хайкина

Совместно проводится работа по решению важнейшей проблемы авиационной медицины - медицинское обеспечение безопасности полетов, продление летного долголетия. Профилактика эндокринной патологии - основа здорового образа жизни работников летных профессий. Сотрудники кафедры активно помогают в решении вопросов врачебно-летной экспертизы.

В сентябре 2016 г. в ГКБ им. С.П. Боткина открыто отделение эндокринологии. Научный руководитель отделения - профессор А.С. Аметов, заведует отделением доцент нашей кафедры, канд. мед. наук Е.Ю. Пашкова. В отделении внедрены новейшие методики диагностики и лечения эндокринных заболеваний, позволяющие оказать помощь пациентам с тяжелой декомпенсацией заболеваний и сократить сроки госпитализации. Благодаря междисциплинарному подходу, доступному в многопрофильном стационаре, за год в отделении успешно пролечены более 600 пациентов с различной эндокринной патологией. Помимо этого, с августа 2017 г. появилась возможность установки инсулиновых помп пациентам с осложненным течением СД1 и СД2, за 5 мес помощь оказана 16 пациентам.

Совместно с кафедрой хирургии РМАНПО внедрена методика мало-инвазивного варианта бариатрической хирургии - эмболизации левой желудочной артерии для лечения пациентов с морбидным ожирением.

По инициативе кафедры была разработана специальная программа для подготовки врачей «скорой медицинской помощи» и специалистов-эндокринологов «Неотложные состояния в эндокринологии», рассчитанная на 3 дня обучения. Начиная с октября 2017 г. занятия проводятся в симуляционном центре ГКБ им. С.П. Боткина на регулярной основе.

Первый день посвящен теоретической части в виде лекций по основным острым состояниям, встречающимся в повседневной практике: острые осложнения СД (гипогликемия, диабетический кетоацидоз, гиперосмолярность, лактат-ацидоз), декомпенсация первичной и вторичной надпочечниковой недостаточности, синдром гипокальциемии, тиреотоксикоз и его осложнения. Второй и третий день посвящены отработке практических навыков при помощи специально обученного актера. Курсанты самостоятельно, на основании клинической картины и данных лабораторных исследований ставят диагноз и назначают лечение.

В соответствии с Постановлением Правительства от 04.08.2017 г. № 513-ПП «О мерах, направленных на реализацию государственной программы города Москвы "Развитие здравоохранения г. Москвы (столичное здравоохранение)"», в 2017 г. был дан старт масштабному проекту Департамента здравоохранения г. Москвы «Московский врач» по выявлению лучших профессионалов среди медицинского сообщества, доказавших, что их опыт и уровень квалификации соответствуют высоким профессиональным стандартам и значительно выше базовых требований.

Статус «Московский врач» - это результат признания со стороны медицинского сообщества профессиональных компетенций специалиста, в том числе с учетом особенностей московского здравоохранения, утвержденный отраслевым органом исполнительной власти города Москвы, осуществляющим функции по реализации государственной политики в сфере здравоохранения, после успешного прохождения специалистами добровольных оценочных процедур по присвоению статуса «Московский врач».

ФГБОУ ДПО РМАНПО Минздрава России организует проведение добровольных оценочных процедур по присвоению статуса «Московский врач» по специальностям «хирургия», «травматология и ортопедия» и «эндокринология». Для реализации программы по добровольной аттестации специалистов сотрудниками кафедры эндокринологии РМАНПО были подготовлены необходимые методические материалы по объективной оценке профессионального уровня врачей-эндокринологов. Разработано 3000 заданий с компьютерным тестированием знаний, 500 клинических задач, 300 практических навыков, охватывающих все известные эндокринологические нозологии. Второй и третий этапы экзамена по программе «Московский врач» проводятся на базе Симуляционного центра ГКБ им. С.П. Боткина.

Кафедра эндокринологии РМАНПО Минздрава России поистине является кузницей врачебных и научных кадров. В течение последних лет кафедра эндокринологии РМАНПО Минздрава России достигла высоких научных и производственных результатов.

В течение последних 10 лет кафедра 2 раза в год совместно с Некоммерческим партнерством «Сахарный диабет и ожирение» проводит научные конференции «Мультидисциплинарное и многофакторное управление сахарным диабетом 2-го типа». С целью внедрения современных знаний в практическое здравоохранение кафедра ежегодно проводит в различных регионах нашей страны (Белгород, Краснодар, Кисловодск, Барнаул) аналогичные научные форумы, пользующиеся огромной популярностью.

Следует особо отметить, что сотрудники кафедры ежегодно докладывают результаты научных исследований на таких медицинских форумах, как «Человек и лекарство», Всероссийский конгресс эндокринологов, Московский форум врачей-эндокринологов и подобных., а также участвуют в работе международных форумов - European Association for the Study of Diabetes (EASD), American Diabetes Association (ADA) и др. За последние 10 лет сотрудниками кафедры сделано 185 докладов на российских конгрессах и конференциях и 20 - на зарубежных форумах.

В 2016 г. на базе кафедры эндокринологии РМАНПО создана научно-практическая Школа молодых эндокринологов. Работа школы в первую очередь направлена на формирование научно-ориентированного мышления у молодых врачей. В рамках встреч школы участники учатся писать научные работы, готовить и представлять постерные и устные доклады для выступлений на отечественных и зарубежных конференциях. На заседаниях школы обсуждаются наиболее актуальные вопросы современной медицины через призму эндокринологии: персонализированная сахароснижающая терапия, высокие технологии и междисциплинарный подход при ведении эндокринологических пациентов, профилактическая направленность в работе эндокринолога.

image

Проф. А.С. Аметов, доценты Н.А. Черникова и И.И. Кочергина с врачами-ординаторами кафедры после заседания Школы молодых эндокринологов

Собрания школы активно посещают ординаторы и аспиранты кафедры, а также студенты московских медицинских вузов. За год существования школы проведено 8 заседаний, на которых участниками были представлены доклады, посвященные проблемам диабетологии, тиреоидологии, нарушений фосфорно-кальциевого обмена, нейроэндокринологии, заболеваниям надпочечников и другим проблемам, лежащим на стыке эндокринологии и других дисциплин. В рамках конференции «Актуальные вопросы эндокринологии» выступили 8 участников школы; важно, что тезисы представленных докладов были опубликованы в журнале «Эндокринология: новости, мнения, обучение». Кроме того, в российских изданиях молодыми авторами было опубликовано несколько клинических случаев.

Принципиально важно отметить, что на протяжении ряда лет кафедра эндокринологии РМАНПО является организатором и участником Международных курсов повышения квалификации EASD. Членами оргкомитета со стороны России, благодаря которым курсы состоялись, были профессор А.С. Аметов и директор центра «Диабетическая стопа» профессор И.В. Гурьева. Лучшие представители EASD не только читают лекции, но и проводят семинарские занятия по практическим вопросам ведения больных, а также СД1 и СД2, ожирение, диабетическая стопа, диабетическая нейропатия, современные технологии лечения и профилактики диабета и его осложнений.

Участники международных курсов единодушно отмечают, что их уровень соответствует мировым стандартам доказательной медицины, а эффективность бесспорна, особенно для молодых специалистов, которые стремятся совершенствовать качество медицинской помощи и профилактики.

Предметом нашей гордости являются несколько международных проектов, в которых сотрудники кафедры приняли самое активное участие:

  • сотрудничество со всемирно известным медицинским центром «Мэйо» (США) в области изучения патогенетически обоснованной терапии диабетической нейропатии;

  • сотрудничество с Центром IDC (Миннеаполис, США) в области изучения эффективности и безопасности поэтапного управления СД (Stage Diabetes Management). Проект был реализован в 5 городах нашей страны (Москве, Ставрополе, Ростове-на-Дону, Краснодаре, Перми).

Предметом не меньшей нашей гордости является наша издательская, просветительская активность. За последнее время были изданы следующие книги:

  • «Избранные лекции по эндокринологии», книга была дополнена и переиздана 3 раза;

  • учебник «Эндокринология», издан совместно с учеными Санкт-Петербургской военно-медицинской академии им. С.М. Кирова;

  • книга «Сахарный диабет 2 типа: проблемы и решения». Дополнена и переиздана 3 раза. Последнее издание (9 томов), так же как и предыдущие, получило регистрационный индекс ФИРО № 389 от 19.09.2013. Проект завершается в 2018 г., а последний в этой серии, 9-й, том посвящен 85-летию нашей кафедры;

image

Книги

  • образовательный проект совместно с ООО «ГЛОБУС-ТЕЛЕКОМ». В мае 2017 г. начало работу мобильное приложение «Диабет. Образ жизни» - электронный журнал, который можно скачать на любой смартфон или планшет. За 2017 г. в электронной версии вышли 1-6-й номера издания, а также 3 отдельных тематических выпуска по различным аспектам СД и здоровому образу жизни. Ежедневно в электронном журнале обновляются новости, публикуется информация о новейших исследованиях и достижениях мировой науки в области профилактики и лечения СД и здорового образа жизни в целом. Со времени основания и по сей день на кафедре эндокринологии прекрасный микроклимат, теплые дружеские отношения между сотрудниками; мы все и всегда готовы прийти на помощь друг другу в трудную минуту. Под руководством профессора А.С. Аметова коллектив кафедры пришел к 85-летнему юбилею кафедры с хорошими достижениями, он полон новых творческих планов для дальнейшей плодотворной работы на благо медицинской науки, образования и отечественного здравоохранения.

image

Коллектив кафедры

Глава 3. ДИАБЕТИЧЕСКАЯ НЕФРОПАТИЯ

Виберти Джанкарло, Караллидди Джанака

3.1. ВВЕДЕНИЕ

Клиническая диабетическая нефропатия классически определяется как повышение уровня экскреции альбумина (UAER) с мочой, часто в сочетании с повышением артериального давления, у пациентов с СД и сопутствующей ретинопатией, с отсутствием признаков других причин заболевания почек [1]. Она характеризуется прогрессирующим снижением скорости клубочковой фильтрации (СКФ), что в конечном итоге приводит к терминальной стадии почечной недостаточности. Диабетическая нефропатия развивается примерно у 30-35% пациентов с СД1 и СД2 и имеет тенденцию к кластеризации в семьях. Кроме того, такие семьи проявляют предрасположенность к сердечно-сосудистым заболеваниям и артериальной гипертонии, а также уже имеют артериальную гипертонию или предрасположенность к ней, которая является основным фактором, определяющим диабетическую болезнь почек. Эти данные ясно свидетельствуют об индивидуальной восприимчивости к этому осложнению.

Фазы диабетической нефропатии, основанные на уровне экскреции альбумина с мочой и СКФ, показаны в табл. 3-1 [2]. Гистологические изменения диабетической гломерулопатии наблюдаются у более чем 95% пациентов с СД1 и альбуминурией (UAER >300 мг/сут) и примерно у 85% пациентов с СД2, у которых развивается альбуминурия с сопутствующей диабетической ретинопатией [1, 2]. При отсутствии диабетической ретинопатии почти у 30% пациентов с СД2 и протеинурией отсутствуют диабетические поражения почек [1].

Смертность от всех причин у пациентов с диабетической нефропатией почти в 20-40 раз выше, чем у пациентов без нефропатии. В последние годы стало очевидным, что заболевания почек и сердечно-сосудистые заболевания тесно связаны, и диабетическая нефропатия в настоящее время признается независимым и мощным фактором риска сердечно-сосудистых заболеваний [3]. Многие пациенты с СД, в частности СД2, и почечной недостаточностью умирают от сердечнососудистых заболеваний задолго до того, как они достигнут терминальной стадии почечной недостаточности. Отсутствие противодействия диабетической нефропатии является наиболее распространенной причиной терминальной стадии почечной недостаточности во всем мире, а диабетические пациенты, в основном с СД2, составляют около 30-40% всех пациентов, получающих заместительную почечную терапию в западном мире.

Таблица 3-1. Фазы диабетической нефропатии

Фаза прогрессирования заболевания

Уровень альбумина в моче

Скорость клубочковой фильтрации

Артериальное давление

экскреция альбумина (сбор по времени), мкг/мин

отношение альбумин/ креатинин (разовый сбор), мг/ммоль

Нормоальбуминурия

<20

<2,5 у мужчин <3,5 у женщин

Норма или высокая

Повышение

Микроальбуминурия

20-200

2,5-30 у мужчин 3,5-30 у женщин

Норма или высокая

Дальнейшее повышение

Макроальбуминурия (клиническая альбуминурия)

≥200

≥30

Снижение

Высокое

Почечная недостаточность

≥200

≥30

Низкая

Высокое

3.2. ЕСТЕСТВЕННАЯ ИСТОРИЯ И КЛИНИЧЕСКОЕ ТЕЧЕНИЕ ДИАБЕТИЧЕСКОЙ НЕФРОПАТИИ У ПАЦИЕНТОВ С САХАРНЫМ ДИАБЕТОМ 1-го ТИПА

Самым ранним проявлением диабетического повреждения почек является обнаружение небольших количеств альбумина в моче (микроальбуминурия) с помощью чувствительных методов [3-5]. Микроальбуминурия является ранним признаком почечных микрососудистых заболеваний и служит суррогатным биомаркером сосудистого повреждения при СД, являющимся мощным предиктором сердечно-сосудистых заболеваний и ранней смертности [3]. Хотя термины нормоальбуминурия, микроальбуминурия и макроальбуминурия (клиническая альбуминурия) описывают разные категории UAER, важно помнить, что они являются частью континуума во взаимосвязи экскреции альбумина и кардиоренального риска [3, 5]. Недавние исследования подчеркнули, что независимо от наличия СД и/или артериальной гипертонии UAER в целом у здоровой популяции экспоненциально связана с сердечно-сосудистым риском без каких-либо признаков пороговых значений [3, 6].

Эволюция диабетической нефропатии протекает через несколько отдельных, но взаимосвязанных фаз: раннюю фазу физиологических нарушений функции почек, фазу микроальбуминурии и клиническую фазу стойкой клинической альбуминурии с прогрессирующим снижением СКФ, в конечном итоге приводящую к терминальной стадии почечной недостаточности (см. табл. 3-1).

3.2.1. РАННЕЕ ПОРАЖЕНИЕ ПОЧЕК

Вскоре после постановки диагноза СД1 могут наблюдаться некоторые почечные нарушения. Более высокие значения почечного кровотока и клубочковой гиперфильтрации (СКФ >135 мл/мин/м2 ) обнаружены у 20-40% пациентов [7]. Эта гиперфильтрация частично связана с плохим метаболическим контролем, а интенсификация гликемического контроля снижает СКФ до нормального уровня. Увеличение размера почек (нефромегалия) является предпосылкой для гиперфильтрации, но ее прогностическая значимость остается неясной. Увеличение СКФ обусловлено повышением почечного кровотока, что составляет примерно 60%, а также повышением внутригломерулярного давления. Именно гломерулярная гипертензия, по-видимому, ответственна за прогрессирующее повреждение клубочков, что в конечном итоге приводит к снижению СКФ. Гломерулярная гиперфильтрация, вероятно, повышает риск развития диабетической нефропатии по данным метаанализа, однако неопределенность ее клинической значимости сохраняется [8].

3.2.2. МИКРОАЛЬБУМИНУРИЯ

Примерно 97% альбумина, отфильтрованного в клубочках, реабсорбируется в проксимальных канальцах почки. Этот реабсорбционный процесс находится на максимальной мощности, так что умеренное увеличение отфильтрованного альбумина приводит к увеличению экскреции альбумина с мочой. Реабсорбционный процесс пропорционален отфильтрованной нагрузке альбумином, и, следовательно, экскреция с мочой будет меняться пропорционально отфильтрованному количеству альбумина. С прогрессированием микроальбуминурии увеличивается доля экскретируемого альбумина. Таким образом, у пациентов с клинической альбуминурией альбумин составляет около 50% общего белка мочи. У большинства пациентов проявляется микроальбуминурия (т.е. UAER в диапазоне 20-200 мкг/мин) задолго до начала явной клинической альбуминурии (см. табл. 3-1). Общепризнано, что повышение уровня UAER у пациентов с микроальбуминурией отражает увеличение трансгломерулярного потока альбумина в результате увеличения градиента трансгломерулярного давления и, возможно, потери фиксированного отрицательного заряда на клубочковой базальной мембране. По мере прогрессирования заболевания увеличивается размер пор клубочковой мембраны, что также способствует альбуминурии. Эта парадигма в последнее время была оспорена предположением о том, что клубочек физиологически значительно меньше ограничивает фильтрацию плазменного альбумина и тубулярное повреждение в значительной степени объясняет увеличение содержания альбумина в моче [9]. Хотя споры до сих пор ведутся, большинство рассматривают стенку клубочков как основной фильтрационный барьер для альбумина. Гломерулярная капиллярная стенка представляет собой сложную структуру, состоящую из фенестрированных клубочковых эндотелиальных клеток, гломеру-лярной базальной мембраны и гломерулярных эпителиальных клеток или подоцитов. Все слои участвуют в ограничении фильтрации альбумина, но в последние годы подоциты получили особое внимание, играя важную роль в развитии и прогрессировании альбуминурии [10]. Зрелый подоцит через свои взаимодействующие ножки обеспечивает структурную поддержку клубочковых капилляров и является последним барьером для прохождения белков через клубочек в мочевыводящую систему. При СД у человека и экспериментальном СД морфология подоцитов аномальна - с расширением и сглаживанием ножек. Неинвазивная щелевая диафрагма, которая соединяет пространство между ножками, необходима для предотвращения потери альбумина и других белков в пространстве Боумана. Открытие нефрина, белка щелевой диафрагмы подоцита, отсутствие которого приводит к глубокой протеинурии, еще раз подчеркнуло важность этой клетки [11]. Патофизиология альбуминурии сложна и может быть гетерогенной даже в пределах одного заболевания, такого как СД с различными типами клеток в клубочках и, возможно, в канальцах, способствуя в разной степени и на разных стадиях заболевания утечке альбумина.

Продольные исследования при СД1 продемонстрировали, что микроальбуминурия ассоциируется с 20-кратным риском развития заболевания почек по сравнению с пациентами с нормоальбуминури-ей [11]. Без вмешательства и коррекции микроальбуминурия прогрессирует до клинической альбуминурии в течение примерно 10-15 лет. У здоровых взрослых нормальный уровень UAER колеблется в пределах 1,5-20 мкг/мин с медианой около 6,5 мкг/мин [3]. Средняя дневная вариабельность UAER составляет около 40% и аналогична у пациентов с СД и без СД. Ввиду такой высокой биологической изменчивости диагностику микроальбуминурии в идеале следует проводить на основе расчета медианного значения не менее трех разовых порций мочи в течение недели. В условиях клиники расчет соотношения альбумина и креатинина в ранней утренней порции мочи фактически заменил измерение альбумина в своевременном сборе мочи и доказал приемлемую точность [3]. Соотношение альбумина и креатинина тесно коррелирует с UAER, и относительное постоянство экскреции креатинина с мочой в определенной степени коррелирует с изменчивостью альбумина в моче [3].

На рис. 3-1 показана стратегия скрининга и мониторинга микроальбуминурии у пациентов с СД. У пациентов с СД1 стойкая микроальбуминурия может быть обнаружена после одного года заболевания, а у пациентов с СД2 часто может присутствовать при постановке диагноза. Точное значение микроальбуминурии у пациентов с небольшой длительностью СД неясно; однако у пациентов с длительностью СД 5 лет или более наличие микроальбуминурии указывает на определенные, хотя и ранние, почечные повреждения. Распространенность микроальбуминурии колеблется от 6-19% в течение 1-5 лет при СД1 до 40-50% при длительности СД более 30 лет, однако, согласно последним сообщениям, данный показатель снижается [11, 12]. При продолжительности СД 25-30 лет общая заболеваемость микроальбуминурией составляет около 30% [12].

Приблизительно у 1,5-2,5% пациентов с СД1 и нормоальбуминурией в год развивается микроальбуминурия с исходным UAER, плохим гликемическим контролем, артериальным давлением, особенно с повышением систолического артериального давления во время сна, наличием ретинопатии, курением и дислипидемией, которые влияют на это прогрессирование [11, 12].

Морфологические исследования ясно показали, что структурные аномалии и поражения, такие как увеличение объема мезоангиальных фракций и уменьшение площади поверхности фильтрации, более выражены и развиваются у пациентов с микроальбуминурией. Как только микроальбуминурия установлена, UAER со временем имеет тенденцию к увеличению. В ранних исследованиях, которые наблюдали за пациентами с конца 1960-х по начало 1980-х гг., темпы роста составляли около 14% в год, и примерно у 80% пациентов с СД1 и микроальбуминурией развивалась явная клиническая альбуминурия. Однако более поздние исследования показывают, что примерно у 30% пациентов UAER возвращается к нормальному диапазону (<30 мкг/мин), в 50% остается в микроальбуминурическом диапазоне и примерно у 20% микроальбуминурия прогрессирует в альбуминурию в течение 5-9 лет [11, 12]. Это изменение в естественной истории развития микроальбуминурии, скорее всего, отражает изменения и достижения в области медицинской помощи с все более строгим контролем гликемии, липидов и артериального давления, а также широкое применение в последние годы таких препаратов, как ингибиторы ангиотензинпревращающего фермента (АПФ) и блокаторы рецепторов ангиотензина II (БРА). У пациентов, у которых никогда не развивается диабетическая нефропатия, UAER остается нормальной, за исключением, возможно, периодов плохого гликемического контроля и интеркуррентных заболеваний, когда может наблюдаться кратковременное увеличение UAER. В табл. 3-2 приведен перечень условий, которые могут повлиять на интерпретацию результатов UAER, и их следует учитывать у пациентов при первом появлении аномального UAER.

image
Рис. 3-1. Стратегия скрининга и программа мониторинга микроальбуминурии [5]
Таблица 3-2. Микроальбуминурия: нормальные физиологические и возможные изменения [5]
Параметры, влияющие на UAER и соотношение альбумина и креатинина Влияние на UAER и соотношение альбумина и креатинина

Вертикальное положение

Физическая нагрузка

Увеличение диуреза

Белковое питание

Время суток

Этническая принадлежность

Индекс массы тела

Пол

Ингибиторы АПФ, нестероидные противовоспалительные препараты

Застойная сердечная недостаточность

Лихорадка

Инфекции мочевыводящих путей

Влагалищные выделения

Острый плохой метаболический контроль

Увеличение (у детей выше, чем у взрослых)

Увеличение

Увеличение (транзиторное)

Увеличение (транзиторное)

Выше днем, чем ночью

Выше у афрокарибских и азиатских народов

Может увеличиваться при ожирении

У мужчин, возможно, выше UAER или соотношение альбумина и креатинина

Снижение

Увеличение

Увеличение

Может увеличиться

Увеличение

Увеличение

Сокращения: UAER - экскреция альбумина с мочой.

Наличие микроальбуминурии связано с повышением артериального давления независимо от возраста, продолжительности СД, пола или индекса массы тела, и такое увеличение давления, которое примерно на 10-15% выше, чем у пациентов с нормоальбуминурией, изначально происходит в пределах так называемого нормального диапазона артериального давления. Переход от нормо- к микроальбуминурии сопровождается повышением артериального давления. Более высокие значения артериального давления действительно могут предшествовать и прогнозировать развитие микроальбуминурии, предполагая, что повышение артериального давления и UAER изначально через нормальный диапазон значений может представлять собой сопутствующие проявления общего процесса, приводящего к почечным повреждениям. После развития микроальбуминурия не только обозначает почечное капиллярное повреждение, но также повышает риск сосудистых заболеваний и предупреждает врача о других модифицируемых факторах риска. В табл. 3-3 показаны связи микроальбуминурии с другими сердечно-сосудистыми факторами риска.

Таблица 3-3. Ассоциация микроальбуминурии с факторами риска сердечно-сосудистых заболеваний [3]

Традиционные факторы риска сердечно-сосудистых заболеваний

Артериальная гипертония

Аномальный липидный профиль

Центральное ожирение

Курение

Гипертрофия/дисфункция левого желудочка

Коронарная ишемия

Нетрадиционные факторы риска сердечно-сосудистых заболеваний

Повышение фактора Виллебранда

Повышение PAI-1

Повышение тромбомодулина

Повышение гомоцистеина

Повышение СРБ

Повышение IL-6

Отсутствие ночного снижения артериального давления

Инсулинорезистентность

Увеличение количества лейкоцитов

Длительный интервал QTc

Липопротеин (а)

Сокращения: СРБ - C-реактивный белок; IL-6 - интерлейкин-6; PAI-1 - ингибитор активатора плазминогена-1.

3.2.3. ЯВНАЯ НЕФРОПАТИЯ

У пациентов, у которых развивается клиническая альбуминурия (UAER >300 мг/сут), СКФ постепенно линейно снижается с переменной скоростью (в среднем 4,5 мл/мин/год) в зависимости от контроля активаторов прогрессирования, таких как артериальная гипертония и степень альбуминурии, и от индивидуальной реакции на лечение [11-13]. Хотя вариабельность снижения СКФ индивидуальна и различается у пациентов, темпы снижения остаются относительно постоянными для каждого отдельного пациента. С появлением раннего и интенсивного лечения артериальной гипертонии время с момента наступления клинической альбуминурии до смерти увеличилось практически в 3 раза - с 7 лет до 21 года [14].

Повышенное артериальное давление является особенностью практически всех пациентов, у которых развивается альбуминурия, и оно, как правило, увеличивается на 7% в год параллельно с прогрессированием почечной недостаточности. Диабетическая ретинопатия и дислипидемия также присутствуют у большинства пациентов с альбуминурией. На этом этапе развитие почечной недостаточности, по-видимому, необратимо, однако доступные методы лечения могут существенно замедлить темпы снижения функции почек и отсрочить потребность в заместительной почечной терапии.

3.3. НЕФРОПАТИЯ ПРИ САХАРНОМ ДИАБЕТЕ 2-го ТИПА

Развитие диабетической нефропатии при СД2 в целом очень похоже на развитие при СД1, хотя есть некоторые важные различия. Микроальбуминурия, а порой и клиническая альбуминурия, может проявляться на этапе постановки диагноза СД2, что, вероятно, отражает длительную продолжительность СД и часто сопутствующую артериальную гипертензию, приводящие к повреждению почек до официальной постановки диагноза СД. Распространенность микроальбуминурии при СД2 колеблется от 10 до 40% и зависит от выбранной популяции и этнической принадлежности с самыми высокими показателями среди южноазиатов, азиатов из Великобритании, афрокарибов, жителей островов Маори и Тихого океана и индейцев Пима [5, 11].

При СД2 темпы прогрессирования нормоальбуминурии до микроальбуминурии, а затем до клинической альбуминурии колеблются от 2 до 3% в год и зависят от активаторов прогрессирования, таких как исходный уровень UAER, гликемический контроль, артериальное давление и дислипидемия [11, 15-16]. После 20 лет продолжительности СД общая заболеваемость протеинурией составляет 20-50%, аналогично, как и при СД1, но с более высокой заболеваемостью в некоторых этнических группах. При постановке диагноза СД2 СКФ может быть нормальной или высокой и, реже, даже сниженной. Эта значительная изменчивость СКФ отчасти объясняется диапазоном от начала заболевания до времени постановки диагноза, а также наличием сопутствующей артериальной гипертонии и недиабетических заболеваний почек. Значительная часть пациентов с СД2 и повышенным уровнем UAER не имеют классических гистологических изменений диабетического гломерулосклероза. У пациентов с СД2 и повышенным уровнем UAER, но без диабетической ретинопатии, исследования биопсии показали распространенность недиабетических заболеваний почек и, в некоторых случаях, нормальную гломерулярную структуру около 30% [17]. Сопутствующая диабетическая ретинопатия снижает распространенность недиабетических заболеваний почек до 16%. При СД2 чаще, чем при СД1, диабетические и недиабетические поражения почек сосуществуют. В некоторых популяциях, таких как индейцы Пима, СКФ повышена уже на стадии нарушения толерантности к глюкозе у лиц, у которых позже развивается СД2. СКФ остается высокой при микроальбуминурии и только после развития клинической альбуминурии начинает снижаться. Темпы снижения и вариабельность падения СКФ у пациентов с СД2 с альбуминурией аналогичны темпам снижения при СД1. Как и при СД1, повышение артериального давления является ранним признаком снижения СКФ при СД2. Однако связь между артериальной гипертензией и диабетической нефропатией часто сложнее проанализировать из-за высокой распространенности артериальной гипертензии, особенно систолической, при СД2. Существует значительная этническая вариабельность прогрессирования диабетической нефропатии, по данным одного исследования из США, показывающего, что для эквивалентного контроля артериального давления афроамериканцы имели в 7 раз большее снижение функции почек по сравнению с белыми пациентами [18].

При СД2 микроальбуминурия и клиническая альбуминурия также являются сильными предикторами сердечно-сосудистых заболеваний и связаны с повышенным риском развития ишемической болезни сердца, сердечной недостаточности и цереброваскулярных заболеваний, возможно, больше, чем при СД1, но эта более сильная ассоциация может быть обусловлена популяцией более старшего возраста при СД2. Предложен ряд механизмов связи альбуминурии с сердечно-сосудистым риском [3, 19].

3.4. ПАТОГЕНЕЗ ДИАБЕТИЧЕСКОЙ БОЛЕЗНИ ПОЧЕК

Для развития диабетического поражения клубочков требуется диабетическая среда. Клинические исследования при обоих типах СД [Исследование по контролю диабета и его осложнений (DCCT)] и при СД2 [Британское проспективное исследование диабета (UKPDS)] установили, что скорость развития и прогрессирования диабетической нефропатии тесно связана с гликемическим контролем [20, 21]. Тем не менее у многих пациентов с СД, несмотря на плохой гликемический контроль, диабетическая нефропатия, которая оценивается повышением уровня UAER или снижением СКФ, не развивается. Поэтому у людей гипергликемия оказывается необходимой, но недостаточной, чтобы вызвать почечные повреждения, и для клинического проявления этого осложнения необходимы другие факторы.

3.4.1. АРТЕРИАЛЬНАЯ ГИПЕРТЕНЗИЯ

Артериальная гипертензия играет решающую роль в инициировании и прогрессировании диабетической нефропатии. Действительно, развитие альбуминурии в большинстве случаев сопровождается постепенным повышением системного артериального давления, а уровень артериального давления тесно связан с темпами снижения СКФ. Снижение артериального давления с помощью антигипертензивной терапии оказывает значительное ренопротективное и антиальбуминурическое действие. На ранней стадии микроальбуминурии различия в уровнях артериального давления между диабетическими пациентами, у которых будут развиваться почечные осложнения, и теми, у кого не будут, численно небольшие, но биологически значимые для почек при СД.

В физиологических недиабетических условиях внутригломеруляр-ное капиллярное давление жестко регулируется путем точной корректировки афферентной и эфферентной артериолярной резистентности. Гипергликемия вызывает вазодилатацию с выраженным снижением афферентной и меньшим снижением эфферентной артериолярной резистентности. Это приводит к повышению уровня гломерулярного капиллярного давления и позволяет полностью передать любое повышение системного артериального давления в клубочковом капиллярном кровотоке [22]. Некоторые наблюдения подтверждают мнение о том, что гломерулярная капиллярная гипертензия связана с гломерулярным повреждением и диабетическим гломерулосклерозом. Условия, повышающие давление в клубочковых капиллярах, такие как уменьшение почечной массы или присоединение СД к генетической модели гипертонии, значительно увеличивают повреждение клубочков. Мероприятия, которые снижают гломерулярную гипертензию, такие как использование ингибиторов ренин-ангиотензиновой системы (РАС) и низкобелковой диеты, значительно замедляют темпы прогрессирования гломерулярных повреждений. В соответствии с этими данными исследования аутопсии у пациентов с СД с односторонним стенозом почечной артерии показывают, что гломерулосклеротические поражения ограничиваются почками с помощью патентной почечной артерии. Повышенные внутригломерулярные механические силы, по-видимому, повреждают и нарушают нормальную структуру многослойного клубочкового барьера, что в конечном итоге приводит к гистологическим изменениям диабетической гломерулопатии.

3.4.2. МОЛЕКУЛЯРНЫЕ МЕХАНИЗМЫ ПОВРЕЖДЕНИЯ КЛУБОЧКОВ

Молекулярные механизмы микрососудистого повреждения при СД подробно рассмотрены в Патогенезе микрососудистых заболеваний. Однако важно отметить, что патогенез микрососудистых заболеваний разнообразен и зависит от микрососудистого слоя. Кроме того, имеются значительные данные, свидетельствующие о том, что диабетическое повреждение капиллярной системы клубочков отличается от других микрососудистых слоев и что несколько предложенных общих механизмов микрососудистого повреждения при СД не полностью объясняют патогенез диабетического гломерулярного повреждения. Как метаболические, так и гемодинамические нарушения вызывают молекулярные пути, которые способствуют повреждению клубочков, и существует гемодинамически-метаболическое связывание, которое усугубляет любой уровень преобладающей гликемии, внутриклеточный метаболизм глюкозы, тем самым увеличивая негативное влияние гипергликемии на клетки клубочков [22]. Недавно был подробно рассмотрен патогенез повреждения клубочков при СД [22, 23].

3.4.3. ПРОТЕИНУРИЯ

Как метаболические, так и гемодинамические факторы вызывают с помощью нескольких молекулярных медиаторов нарушение функции структур стенок клубочковых капилляров (эндотелиальных клеток, клубочковой базальной мембраны и эпителиальных клеток), ограничивающее фильтрацию белков плазмы. Это приводит к увеличению утечки альбумина. Избыточная клубочковая фильтрация альбумина приводит к увеличению канальцевой реабсорбции белка и накоплению белка в тубулярных эпителиальных клетках, которые реагируют выделением вазоактивных и воспалительных медиаторов, способствующих инфильтрации мононуклеарных клеток. Этот процесс вызывает тубуло-интерстициальное повреждение, сморщивание почек и прогрессирование заболевания [15]. Потеря функционирующих нефронов усугубляет гемодинамическое давление в сохранившихся нефронах, вызывая дальнейшее повреждение гломерулярного барьера и альбуминурию, тем самым закрепляя механизм как клубочкового, так и канальцевого сморщивания. Это приводит к прогрессирующему нарушению функции почек. Фактически ограничение альбуминурии оказывает ренопротективное действие [15].

3.5. ПАТОГЕНЕЗ ДИАБЕТИЧЕСКОЙ НЕФРОПАТИИ

Гистологические изменения происходят в начале диабетического повреждения клубочка. В течение нескольких лет заболевания толщина клубочковой капиллярной базальной мембраны увеличивается примерно на 30% недиабетической ширины между 250 и 450 нм, и это еще более усугубляется по мере того, как альбуминурия становится тяжелее. Мезангиум претерпевает изменения с гипертрофией мезангиальных клеток и гиперплазией и накоплением внеклеточного матрикса. Относительный объем мезангиума, т.е. часть клубочка, занятого мезангиумом, увеличивается с прогрессированием альбуминурии, захватывая клубочковые структуры, и уменьшается площадь клубочковой фильтрации, что в конечном итоге приводит к окклюзии клубочков. Эти процессы сочетаются с гиалинозом клубочковых афферентных и эфферентных артериол. Отложения эозинофильного материала накапливаются в стенке артериол рано, в течение 4-5 лет и способствуют снижению кровотока в клубочковых капиллярах, вызывая ишемию. Количество гломерулярных эпителиальных клеток (подоцитов) снижается (подоцитопения), и они отделяются от клубочковой базальной мембраны, что приводит к стиранию и слиянию ножек. Со временем участки базальной мембраны могут стать обнажены подоцитами. Если болезнь прогрессирует, появляются классические световые микроскопические признаки установленной диабетической нефропатии. Их можно разделить на четыре категории.

  • Диффузные гломерулосклеротические поражения, наиболее часто встречающиеся и генерализованные, затрагивающие все клубочки.

  • Узелковые поражения, классически описанные Kimmelstiel и Wilson, представляют собой хорошо демаркированные твердые массы, эозинофильные и PAS-положительные. Эти поражения неравномерны по размерам и расположены в центральных областях периферических клубочковых долек. Они наблюдаются реже, чем диффузные поражения и, как правило, при более прогрессирующем гломерулосклерозе.

  • Фибриноидный колпачок представляет собой высокоэозинофиль-ное поражение с округлыми однородными структурами внутри периферической капиллярной стенки. Он относительно редкий.

  • Капсулярная капля представляет собой редкое экссудативное поражение, подобное фибриноидному колпачку, может встречаться на клубочковой стороне капсулы Боумана. Оно названо так из-за своей формы.

Позднее гистологическое изменение в клубочках неизменно связано с канальцевым и интерстициальным склерозом. Действительно, степень этих склеротических изменений более тесно связана с потерей функции почек и снижением СКФ. Однако канальцевые поражения также могут возникать ранее в виде канальцевых расширений, атрофии канальцев, нарушений гломерулотубулярного соединения и атубуляр-ных клубочков [22, 24].

3.5.1. СЕМЕЙНЫЕ И ГЕНЕТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ВОСПРИИМЧИВОСТИ К НЕФРОПАТИИ

Имеются убедительные доказательства семейной кластеризации диабетической нефропатии. В кросс-секционных исследованиях у братьев и сестер с диабетом пробандов с СД1 и диабетической нефропатией распространенность диабетической нефропатии варьируется от 33 до 83% по сравнению с распространенностью от 10 до 19% у братьев и сестер пробандов без диабетической нефропатии [1, 11, 25]. Общая заболеваемость диабетической нефропатией у братьев и сестер с СД1 пробанда с СД1 и диабетической нефропатией составляет 71,5% по сравнению с 25,4% у диабетических братьев и сестер пробандов, не затронутых диабетической нефропатией, что примерно в 3 раза повышает риск возникновения нефропатии у родственников с семейным анамнезом осложнений. Семейный анамнез артериальной гипертензии также играет важную роль в предрасположенности к диабетической нефропатии. Отмечаются повышенная заболеваемость артериальной гипертонией и сердечно-сосудистыми заболеваниями, а также снижение чувствительности к инсулину и гиперлипидемия у родственников пациентов с СД с диабетической нефропатией по сравнению с пациентами без нее. При СД2 семейная агрегация диабетической нефропатии наблюдается у индейцев Пима, а у белых пациентов продемонстрирована наследуемость UAER, при этом сходство между матерями и сыновьями было сильнее. Кроме того, у кавказских пациентов с протеинурией описана семейная агрегация артериальной гипертонии и сердечно-сосудистых заболеваний. Эти наблюдения показывают, что диабетическая нефропатия может оказать большую предрасположенность к сердечно-сосудистым заболеваниям, когда генетическая предрасположенность может взаимодействовать с детерминантами окружающей среды. Однако характер генетической восприимчивости остается в значительной степени неизвестным. В недавнем обзоре перечислены и подробно описаны гены, которые были задействованы [25]. Однако многие из этих наблюдений остаются неподтвержденными или спорными. Представившаяся картина, по-видимому, свидетельствует о сложном взаимодействии между эффектами нескольких генов и множеством факторов окружающей среды.

3.5.2. ПРОМЕЖУТОЧНЫЕ ФЕНОТИПЫ ДИАБЕТИЧЕСКОЙ НЕФРОПАТИИ

Эссенциальная гипертония неизменно ассоциируется с повышенной активностью транспортной системы катиона клеточной мембраны, литиевого натриевого котранспорта в эритроцитах. Эта система гипер-активна как у пациентов с СД1, так и с СД2 с повышенным уровнем UAER [26]. Существует значительная корреляция в активности этой транспортной системы между пробандами с СД с нефропатией и их родителями и у однояйцевых близнецов с СД. Это указывает на наследуемость повышенной активности этой системы при диабетической нефропатии, но ее физиологическая значимость остается неясной. Это может быть связано с канальцевой реабсорбцией натрия, и в этом отношении актуальны исследования, которые продемонстрировали повышение активности антипорта Na+ /H+ при диабетической нефропатии. Этот повсеместный мембранный белок участвует в важных клеточных функциях, таких как внутриклеточный контроль рН, контроль объема клеток, связь стимул-реакция и клеточная пролиферация. Активность антипортов Na+ /H+ увеличивается в лейкоцитах и эритроцитах пациентов с СД1 и нефропатией. Этот аномальный фенотип сохраняется в культивируемых фибробластах кожи и лимфобластах, указывая, что активность антипорта определяется внутренне. Кроме того, культивированные фибробласты кожи у пациентов с диабетической нефропатией демонстрируют нарушение антиоксидативного ответа на высокий уровень глюкозы по сравнению с диабетическими пациентами без нефропатии и недиабетическими пациентами с нефропатией [22]. Эти различные данные свидетельствуют о том, что повышенная восприимчивость к диабетической нефропатии обусловлена реакцией принимающей клетки на метаболические нарушения при СД.

3.6. СКРИНИНГ И МОНИТОРИНГ ДИАБЕТИЧЕСКОЙ НЕФРОПАТИИ

Большинство авторитетных органов в настоящее время признают важность и необходимость скрининга микроальбуминурии у пациентов с СД. Для этой цели обычно используется расчет ACR в ранней утренней порции мочи. Перед постановкой диагноза следует подтвердить положительный результат. Скрининг рекомендуется проводить после наступления полового созревания и на ежегодной основе. Обнаружение микроальбуминурии указывает на повышенный риск сердечно-почечных заболеваний и требует интенсификации лечения модифицируемых факторов риска [27-29].

Для оценки прогрессирования заболевания почек рекомендуется проводить тестирование почечной функции не реже одного раза в год. Появление формул, которые оценивают СКФ (рСКФ) по уровню креатинина сыворотки, облегчило это исследование. Эти формулы учитывают влияние возраста, пола, массы тела и этнической принадлежности и помогают в определении стадии хронической болезни почек (табл. 3-4, рис. 3-2, см. цв. вклейку). Следует, однако, отметить, что формулы точны только в диапазоне СКФ <60 мл/мин. Существует значительная недооценка более высоких значений СКФ. Как правило, все пациенты с хронической болезнью почек 4-й и 5-й стадий должны направляться на консультацию к нефрологу, если это показано. Пациенты с 3-й стадией заболевания должны быть направлены к нефрологу, если происходит неожиданное и прогрессирующее снижение СКФ >5 мл/мин/год, определяется стойкая протеинурия, микроили макроскопическая гематурия, необъяснимая анемия или метаболические нарушения уровня калия, кальция или фосфора и плохо контролируемая артериальная гипертония [29]. При хронической болезни почек 3, 4 или 5-й стадий частота мониторинга функции почек и СКФ должна определяться клинической ситуацией [29].

3.7. ПРОФИЛАКТИКА И ЛЕЧЕНИЕ ДИАБЕТИЧЕСКОЙ НЕФРОПАТИИ

3.7.1. ПЕРВИЧНАЯ ПРОФИЛАКТИКА - ИССЛЕДОВАНИЯ ПАЦИЕНТОВ С САХАРНЫМ ДИАБЕТОМ С НОРМОАЛЬБУМИНУРИЕЙ

Контроль гипергликемии

Исследования как СД1, так и СД2 продемонстрировали преимущества интенсивного гликемического контроля в снижении риска возникновения новых случаев микроальбуминурии или клинической альбуминурии. В исследовании DCCT интенсивный гликемический контроль со средним уровнем (HbA1c) 7% снижал на 39% риски развития новых случаев микроальбуминурии по сравнению с обычным контролем со средним уровнем HbA1c 9,1% при СД1 [20]. Аналогично в исследовании UKPDS достижение уровня HbA1c 7% в группе интенсивного контроля по сравнению с 7,9% в традиционной контрольной группе было связано с относительным снижением риска развития микроальбуминурии почти на 30% после 9-12 лет наблюдения у пациентов с СД2 [21]. В Контролируемом исследовании по диабету и сосудистой патологии (ADVANCE) у пациентов с СД2 на интенсивном гликемическом контроле с целевым уровнем HbA1c 6,5% наблюдалось 9% относительное снижение риска возникновения новых случаев микроальбуминурии по сравнению с пациентами со стандартным контролем с уровнем HbA1c 7,3% [30]. В этих исследованиях не обнаружено порогового уровня HbA1c, при котором диабетическая нефропатия не будет возникать, предполагая, чем ниже уровень HbA1c, тем ниже риск развития нефропатии. В исследовании DCCT «Эпидемиология диабетических вмешательств и осложнений» (DCCT-EDIC) уровень заболеваемости микроальбуминурией и клинической альбуминурией оставался ниже в группе, которая изначально была на жестком гликемическом контроле [31]. Последующие данные исследования UKPDS продемонстрировали, что снижение микрососудистых осложнений, которые включают болезнь почек, также сохранялось в интенсивной контрольной группе, получавшей инсулин и производные сульфонилмочевины [32]. Данные результаты были получены, несмотря на облитерацию разницы в гликемическом контроле между группами терапии. Важно отметить, что эти полезные «наследственные» эффекты распространяются на сердечно-сосудистые заболевания.

Таблица 3-4. Стадии хронической болезни почек [29]
Стадия СКФ (мл/мин/1,73 м2) Описание

G1

≥90

Норма или повышение СКФ с другими признаками повреждения почек

G2

60-89

Небольшое снижение СКФ с другими признаками повреждения почек

G3a

45-59

Умеренное снижение СКФ с другими признаками повреждения почек или без них

G3b

30-44

G4

15-29

Значительное снижение СКФ с другими признаками повреждения почек или без них

G5

<15

Установленная почечная недостаточность

Признаки заболевания/повреждения почек - протеинурия или гематурия, генетическая диагностика заболевания почек или признаки структурной патологии почек

Контроль артериальной гипертонии

В исследовании UKPDS лучший контроль артериального давления (достигнутое среднее артериальное давление 144/82 мм рт.ст.) по сравнению с обычным контролем (среднее артериальное давление 154/87 мм рт.ст.) привел к снижению риска развития микроальбуминурии на 29% в течение 6 лет. Терапия ингибиторами АПФ (каптоприл) и терапия β-блокаторами (атенолол) были одинаково эффективны, но исследование не проводило оценку для выявления различий между препаратами [21]. Продолжение хорошего контроля артериального давления имеет решающее значение, поскольку в отличие от гликемического контроля, в исследовании UKPDS не наблюдалось эффекта наследия повторения сосудистых осложнений при ухудшении контроля артериального давления [33]. В ходе нефрологического исследования осложнений диабета Бергамо (BENEDICT) было установлено, что риск развития микроальбуминурии был снижен примерно на 50% благодаря использованию ингибитора АПФ - трандолаприла, а не блокатора кальциевых каналов верапамила для эквивалентного снижения артериального давления у пациентов с СД2 и нормоальбуминурией [34]. Исследование ADVANCE при артериальном давлении показало, что у пациентов с СД2 на терапии периндо-прилом, ингибитором АПФ и индапамидом, тиазидным диуретиком, наблюдается снижение почечных событий (преимущественно появление микроальбуминурии) почти на 21% по сравнению с обычной антигипертензивной терапией. Достигнутое артериальное давление было ниже в группе периндоприл/индапамид [35]. В отличие от этих исследований, исследование кандесартана при диабетической ретинопатии (DIRECT) не смогло продемонстрировать в постанализе никакого влияния БРА кандесартана на развитие микроальбуминурии у пациентов с СД1 и СД2 [36]. Эти данные были получены, несмотря на более низкие уровни артериального давления в группе, получавшей кандесартан. Поэтому вопрос, существуют ли специфические эффекты препарата, помимо эффекта снижения артериального давления, в предотвращении и профилактике микроальбуминурии при СД, остается в настоящее время нерешенным.

3.7.2. ВТОРИЧНАЯ ПРОФИЛАКТИКА - ИССЛЕДОВАНИЯ ПАЦИЕНТОВ С САХАРНЫМ ДИАБЕТОМ И МИКРОАЛЬБУМИНУРИЕЙ

Контроль гипергликемии

При СД1 контроль гипергликемии, скорее всего, может способствовать обратному возвращению к нормоальбуминурии или замедлению прогрессирования клинической альбуминурии, но не все исследования согласуются с этими данными. В раннем исследовании показано, что интенсивная помповая инсулинотерапия с контролем гликемии вблизи нормогликемии связана со значительным и устойчивым снижением уровня UAER [37], а метаанализ 16 рандомизированных исследований показал, что риск прогрессирования нефропатии значительно снижался благодаря интенсивному гликемическому контролю у пациентов с микроальбуминурией (а также нормоальбуминурией) [38]. Однако совместное исследование микроальбуминурии, небольшое 5-летнее рандомизированное контролируемое исследование, не продемонстрировало влияния интенсивного гликемического контроля на прогрессирование микроальбуминурии. Одним из важных ограничений этого исследования было то, что разделение гликемического контроля между интенсивной и контрольной группами лечения не сохранялось в течение 3 лет [39].

При СД2 исследование ADVANCE продемонстрировало значительное снижение частоты клинической альбуминурии путем интенсификации гликемического контроля у пациентов с микроальбуминурией [30]. Величина этого эффекта была выше, что достигается путем строгого контроля в снижении скорости перехода от нормоальбуминурии к микроальбуминурии.

Контроль артериальной гипертонии

При СД1 несколько ранних исследований продемонстрировали преимущества антигипертензивной терапии в замедлении прогрессирования, а в некоторых случаях - в индуцировании реверсирования микроальбуминурии путем терапии, включающей блокаторы кальциевых каналов, β-блокаторы и препараты, влияющие на РАС. Метаанализ всех исследований с ингибиторами АПФ подтвердил эффективность данного класса препаратов, предположил, что эффект может быть независимым от снижения артериального давления и показал, что чем выше базовый уровень UAER, тем выше реакция на терапию [40]. Степень уменьшения микроальбуминурии, по-видимому, ослабевает через 4 года, повышая вероятность того, что ингибиторы АПФ задерживают, а не полностью предотвращают прогрессирование в направлении клинической альбуминурии.

При СД2 прогрессирование микроальбуминурии снижается при лечении БРА, а регрессия к нормоальбуминурии повышается [исследование ирбесартана у пациентов с СД2 и микроальбуминурией (IRMA) и исследование уменьшения микроальбуминурии с валсартаном (MARVAL)] [41]. Эти эффекты появляются независимо от снижения артериального давления в той же степени, что и снижение артериального давления на терапии амлодипином, блокатором кальциевых каналов дигидропиридином, оказывают очень умеренное влияние на микроальбуминурию. Однако в исследовании ADVANCE использование периндоприла и индапамида привело к незначительному 18% снижению прогрессирования микроальбуминурии до конечной композиционной точки нефропатии клинической альбуминурии, удвоению уровня креатинина в сыворотке крови, необходимости в почечной заместительной терапии или почечной смертности, которые не достигли обычной статистической значимости [35].

В отличие от специфических антигипертензивных методов лечения в исследовании Steno-2 применялся многофакторный интенсивный подход к лечению по сравнению с традиционной терапией у пациентов с СД2 с микроальбуминурией. Интенсивное многофакторное лечение значительно снизило прогрессирование клинической альбуминурии и явной нефропатии через 4 года [42]. Интенсивное многофакторное вмешательство включало контроль гипергликемии, гипертонии (главным образом ингибиторами АПФ или БРА), дислипидемии, использование ацетилсалициловой кислоты (Аспирина ) и модификацию образа жизни, и в первую очередь это связано с более низкой частотой снижения СКФ [43].

Большой процент пациентов в группе интенсивного лечения достигли целевого уровня артериального давления <130/80 мм рт.ст. и целевого уровня общего холестерина <4,5 ммоль/л. Однако менее 20% пациентов достигли целевого уровня HbA1c <6,5%. В конце данного 8-летнего исследования пациенты в группе интенсивного многофакторного подхода также имели значительное снижение сердечно-сосудистых событий. Положительный сердечно-сосудистый эффект, а также снижение общей смертности сохранялись в течение следующих 5 лет наблюдения, когда всем пациентам была рекомендована интенсификация терапии [44].

3.7.3. ТРЕТИЧНАЯ ПРОФИЛАКТИКА - ИССЛЕДОВАНИЯ ПАЦИЕНТОВ С САХАРНЫМ ДИАБЕТОМ И КЛИНИЧЕСКОЙ АЛЬБУМИНУРИЕЙ С ПОЧЕЧНОЙ НЕДОСТАТОЧНОСТЬЮ ИЛИ БЕЗ НЕЕ

Контроль гипергликемии

Наблюдательные исследования выявили связь между уровнем HbA1c и потерей функции почек у пациентов с СД с клинической альбуминурией. Однако эти исследования не доказывают причинно-следственных связей, и ни одно крупное контролируемое клиническое исследование не рассматривало этот вопрос. Малые контролируемые исследования СД1 не показали положительного эффекта интенсивного гликемического контроля на темпы снижения СКФ [45]. Таким образом, вопрос о том, является ли усиление гликемического контроля у пациентов с клинической альбуминурией мерой воздействия на прогрессирование снижения СКФ, остается открытым.

Контроль артериальной гипертонии

При лечении СД1 с помощью ингибитора АПФ каптоприла по сравнению с обычной антигипертензивной терапией значительно замедлился темп потери функции почек примерно на 50%, измеряемый как риск удвоения уровня креатинина в сыворотке крови, необходимость заместительной почечной терапии или смерти. Эти эффекты, по-видимому, были специфичны для ингибиторов АПФ, поскольку они сохранялись после коррекции разницы в среднем артериальном давлении [46, 47].

При СД2 с явной нефропатией использование БРА приводило к аналогичным эффектам, хотя величина снижения риска прогрессирования почечной недостаточности была меньше на 25-30% [11, 41]. Во всех этих исследованиях степень снижения клинической альбуминурии в первые 6 мес лечения линейно связана со степенью сохранения функции почек, что убедительно свидетельствует о том, что снижение альбуминурии непосредственно связано с ренопротекцией.

Поэтому новые методы лечения нацелены на альбуминурию как модифицируемый фактор риска развития и прогрессирования заболеваний почек. Недавние исследования с использованием ингибиторов натрий-глюкозных ко-транспортеров 2 типа (SGLT-2) и агонистов рГПП-1 продемонстрировали значительное снижение альбуминурии [48]. Длительные контролируемые клинические исследования в настоящее время изучают влияние этих препаратов на клинические почечные исходы при СД2.

3.8. ВТОРИЧНЫЕ ПОЧЕЧНЫЕ ИСХОДЫ В КРУПНЫХ ИССЛЕДОВАНИЯХ ПАЦИЕНТОВ С ВЫСОКИМ СЕРДЕЧНО-СОСУДИСТЫМ РИСКОМ СУБПОПУЛЯЦИИ ПАЦИЕНТОВ С САХАРНЫМ ДИАБЕТОМ 2-го ТИПА

В нескольких крупных клинических исследованиях с первичными сердечно-сосудистыми исходами изучался эффект терапии на почечные исходы у пациентов с СД2. Эти исследования не были разработаны для пациентов с СД на основе заранее определенных почечных характеристик и результатов, и все анализы проводились после. Тем не менее все исследования показали, что у пациентов с СД2 и высоким сердечно-сосудистым риском терапия ингибиторами РАС приводила к более низкой заболеваемости явной нефропатией по сравнению с традиционным лечением [41]. Следует избегать сочетания ингибиторов АПФ и БРА, по данным недавнего крупного рандомизированного клинического исследования, однако следует предположить, что этот подход не приводит к снижению сердечно-сосудистых или почечных событий и может потенциально отрицательно влиять на функцию почек [49, 50].

3.9. РЕНИН-АНГИОТЕНЗИНОВАЯ СИСТЕМА КАК ТЕРАПЕВТИЧЕСКАЯ МИШЕНЬ

Множество данных из всех крупных исследований привело к разработке руководств, которые рекомендуют применение ингибиторов АПФ или БРА в качестве первой линии антигипертензивной терапии для пациентов с СД [25-27]. Их ренопротективные эффекты, по крайней мере частично, не зависят от снижения артериального давления. Хотя данные исследования подтверждают использование ингибиторов АПФ при диабетической нефропатии при СД1 и БРА при диабетической нефропатии при СД2, отсутствие сравнительных исследований не позволяет решить, могут ли ингибиторы АПФ и БРА быть взаимозаменяемы у пациентов с СД1 или СД2 [41]. В одном исследовании у пациентов с СД2 (большинство с микроальбуминурией) не обнаружено различий между ингибитором АПФ эналаприлом и БРА телми-сартаном в изменении СКФ [41]. Некоторые действующие гайдлайны рекомендуют поддерживать целевые показатели контроля артериального давления ≤125/75 мм рт.ст. у пациентов с диабетической почечной недостаточностью и протеинурией >1 г/сут. Однако вопрос о том, снижает ли такой агрессивный контроль артериального давления риск развития терминальной стадии почечной недостаточности при диабетической нефропатии, не подвергался исследованию.

3.10. ДИЕТА

Диета с низким содержанием белка уменьшает клиническую альбуминурию у пациентов с диабетической болезнью почек. Однако долгосрочное влияние такой диеты на почечные конечные точки остается неясным с противоречивыми доказательствами. Большинство исследований в этой области небольшие и кратковременные. В раннем исследовании 19 пациентов с СД1 и средним уровнем СКФ 60 мл/мин Walker и соавт. продемонстрировали сокращение темпов снижения СКФ с 0,61 до 0,14 мл/мин/мес при уменьшении потребления белка с 1,13 г/кг массы тела до 0,67 г/кг массы тела в сутки [51]. Этот эффект, сопровождавшийся значительным снижением альбуминурии, не зависим от какого-либо системного эффекта артериального давления. Индивидуальные реакции на диету с низким содержанием белка были, однако, неоднородны, но причина этой вариабельности неясна. Систематический обзор и метаанализ исследований в этой области пришли к противоречивым выводам, начиная от отсутствия каких-либо доказательств эффекта до снижения потребности в заместительной почечной терапии на фоне диеты с низким содержанием белка [51-53]. Неясно, влияет ли диета с низким содержанием белка на прогрессирование заболевания, но она позволяет инициировать заместительную почечную терапию при более низком уровне СКФ. Переносимость и вкусовые качества диеты с низким содержанием белка также являются важными факторами долгосрочного соблюдения такого терапевтического подхода. Также были высказаны опасения по поводу недоедания при значительном сокращении потребления белка. Тем не менее у азотемических (уремических) пациентов ограничение белка уменьшает признаки и симптомы уремии и улучшает неблагоприятный метаболический профиль на преддиализной стадии [52]. В заключение надо отметить, что низкобелковая диета может быть полезна для пациентов с СД с выраженной почечной недостаточностью (СКФ <20 мл/мин), но ее значение у пациентов с лучшей функцией почек неизвестно.

3.11. НОВЫЕ ПЕРСПЕКТИВНЫЕ МЕТОДЫ ЛЕЧЕНИЯ

Современные методы лечения диабетической болезни почек эффективны в замедлении прогрессирования заболевания, но не позволяют добиться ремиссии или регрессии. Чтобы устранить эту неудовлетворенную потребность, в последние годы в клинических исследованиях были протестированы новые методы лечения, направленные на достижение новых молекулярных мишеней в патогенезе диабетической нефропатии. За последние 2 года появились новые данные о том, что ингибиторы SGLT-2 могут оказывать ренопротективное действие посредством нескольких механизмов и стать новой стратегией для замедления прогрессирования ДПН [48]. Агонисты рГПП-1 также демонстрируют ренопротективные эффекты в недавних исследованиях [48].

Исследования лечения, которое нацелено на эндотелиальную систему и воспалительные медиаторы, продемонстрировали в краткосрочной перспективе многообещающие результаты. В настоящее время ведутся крупные рандомизированные контролируемые исследования, оценивающие, могут ли эти новые препараты обеспечить ренопротекцию при СД и появятся в качестве новых методов лечения для снижения заболеваемости диабетической нефропатией.

3.12. ТЕРМИНАЛЬНАЯ СТАДИЯ ПОЧЕЧНОЙ НЕДОСТАТОЧНОСТИ И ЗАМЕСТИТЕЛЬНАЯ ПОЧЕЧНАЯ ТЕРАПИЯ

Общее управление пациентом с СД и терминальной стадией почечной недостаточности требует мультидисциплинарного подхода. Поскольку сопутствующий риск сердечно-сосудистых заболеваний обусловливает высокую оптимизацию лечения, необходим регулярный пересмотр лекарственных средств наряду с беспрепятственным доступом к полному кардиологическому (неинвазивному и инвазивному) исследованию. Последние рекомендации общественного здравоохранения Великобритании советуют проводить скрининг гепатита и вакцинацию против гепатита В, если ожидается заместительная почечная терапия. После определения снижения СКФ ниже 30 мл/мин и/или повышения креатинина сыворотки выше 150 мкмоль/л, использование метформина, как правило, прекращается, а производные сульфонил-мочевины или инсулин короткого действия используются в качестве сахароснижающей терапии. Поскольку СКФ в дальнейшем еще более снижается, часто возникает потребность в уменьшении дозы инсулина и дозы препаратов сульфонилмочевины (ПСМ). На 4-й стадии хронической болезни почек рекомендуется направление в нефрологическое отделение или комбинированное отделение лечения СД/заболеваний почек, поскольку раннее направление позволяет оптимизировать терапию, а также провести психологическую и физическую подготовку к заместительной почечной терапии.

Трансплантация почек должна быть целью для всех пациентов, поскольку выживаемость пациентов и трансплантатов лучше после трансплантации по сравнению с диализом. Реабилитация также проходит легче и с лучшими результатами. Трансплантации должны предшествовать комплексное кардиоваскулярное исследование и лечение, если показано. Трансплантация должна рассматриваться у всех пациентов с СД и терминальной стадией почечной недостаточности, однако ее широкое распространение ограничено низкой доступностью донорских органов. В идеале трансплантация должна выполняться до того, как потребуется диализ, но это часто невозможно. Одновременная трансплантация почек и поджелудочной железы - это лечение выбора при СД1 с терминальной стадией почечной недостаточности. Десятилетняя выживаемость пациентов и трансплантата после комбинированной трансплантации может быть почти на 20% выше, чем трансплантация только почек от трупного донора, что показано в некоторых исследованиях, но не выше, чем после трансплантации почки живого донора [55, 56]. Однако исследования свидетельствуют об улучшении физического здоровья и качества жизни при одновременной трансплантации почек и поджелудочной железы, и имеются некоторые доказательства того, что трансплантация поджелудочной железы может ограничивать диабетические микрососудистые осложнения [54]. Несмотря на явные преимущества трансплантации, большинство пациентов с СД и терминальной стадией почечной недостаточности проходят лечение гемодиализом. У этих пациентов доступ к сосудам может быть более технически затруднен, и наблюдается более высокая вероятность преждевременного отказа артериовенозной фистулы по сравнению с пациентами, не страдающими СД. Также часто бывает трудно оптимизировать метаболический контроль во время диализа с переменными дозами инсулина. Требуется осознание рисков изменения артериального давления после диализа. Непрерывный амбулаторный перитонеальный диализ может использоваться у пациентов с СД и теоретически имеет преимущества из-за более легкого контроля артериального давления и объема и отсутствия необходимости в доступе к сосудам. Однако более высокие показатели перитонита ограничивают его широкое применение у пациентов с СД.

3.13. ВЫВОДЫ

В настоящее время диабетическая нефропатия является наиболее распространенной причиной необходимости заместительной почечной терапии во всем мире. С ростом заболеваемости СД2 число пациентов, у которых развивается заболевание почек, возрастает. Пациенты с диабетической нефропатией также подвержены повышенному риску сердечно-сосудистых заболеваний, и увеличение экскреции альбумина остается лучшим маркером для прогнозирования риска как почечных, так и сердечно-сосудистых заболеваний. Имеются четкие доказательства того, что улучшение гликемического контроля и снижение повышенного системного артериального давления предотвращают/ снижают риск диабетической нефропатии. Из антигипертензивных препаратов, которые влияют на РАС, особенно эффективны в замедлении прогрессирования терминальной стадии почечной недостаточности. Крайне важно применение многофакторного подхода к лечению с целью предотвращения и задержки прогрессирования как сердечнососудистых заболеваний, так и заболеваний почек у данной популяции высокого риска.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

  1. Trevisan R., Walker J.D., Viberti G.C. Diabetic nephropathy / In: Rex Jamison, Robert Wilkinson, eds. Nephrology, 2nd edn. London: Chapman and Hall, 1997. P. 551-574.

  2. Mogensen C.E. Definition of diabetic renal disease in insulin dependent diabetes mellitus based on renal function tests / In Mogensen CE, ed. The Kidney and Hypertension in Diabetes Mellitus, 4th Edition.Kluwer academic publishers. Boston, Dordrecht, London, 1998. P. 17-30.

  3. Karalliedde J., Viberti G. Microalbuminuria and cardiovascular risk // Am. J. Hypertens. 2004. Vol. 17. P. 986-993.

  4. Viberti G.C., Hill R.D., Jarrett R.J. et al. Microalbuminuria as a predictor clinical nephropathy in insulin dependent diabetes mellitus // Lancet. 1982. Vol. 26. P. 1430-1432.

  5. Karalliedde J.L., Viberti G.C. Microalbuminuria: concepts, definition and monitoring / In: C.E. Mogensen, Editor, Microalbuminuria: a marker for end organ damage. London: Science Press, 2004. P. 1-10.

  6. Gerstein H.C., Mann J.F., Yi Q., Zinman B. et al. HOPE Study Investigators. Albuminuria and risk of cardiovascular events, death and heart failure in diabetic and nondiabetic individuals // JAMA. 2001. Vol. 286. P. 421-426.

  7. Mogensen C.E. Glomerular hyperfiltration in human diabetes // Diabetes Care. 1994. Vol. 17. P. 770-775.

  8. Magee G.M., Bilous R.W., Cardwell C.R. et al. Is hyperfiltration associated with the future risk of developing diabetic nephropathy? A meta-analysis // Diabetologia. 2009. Vol. 52. P. 691-697.

  9. Singh D.K., Winocour P., Farrington K. Mechanisms of disease: the hypoxic tubular hypothesis of diabetic nephropathy // Nat. Clin. Pract. Nephrol. 2008. Vol. 4. P. 216-226.

  10. Marshall S.M. The podocyte: a major player in the development of diabetic nephropathy? // Horm. Metab. Res. 2005. Vol. 37, N. 1. P. 9-16.

  11. Marshall S.M. Clinical features and management of diabetic nephropathy / In: Pickup, Willams G, editors. Text book of diabetes. 3rd Edition. Blackwell publishing, 2003. P. 53.01-53.22.

  12. Hovind P., Tarnow L., Rossing P. et al. Predictors for the development of microalbuminuria and macroalbuminuria in patients with type 1 diabetes: Inception cohort study // BMJ. 2004. Vol. 328. P. 1105-1110.

  13. Ruggenenti P., Bettinaglio P., Pinares F., Remuzzi G. Angiotensin converting enzyme insertion/deletion polymorphism and renoprotection in diabetic and nondiabetic nephropathies // Clin. J. Am Soc. Nephrol. 2008. Vol. 3. P. 1511-1525.

  14. Astrup A.S., Tarnow L., Rossing P. et al. Improved prognosis in type 1 diabetic patients with nephropathy: a prospective follow-up study // Kidney Int. 2005. Vol. 68. P. 250-257.

  15. Remuzzi G., Benigni A., Remuzzi A. Mechanisms of progression and regression of renal lesions of chronic nephropathies and diabetes // J. Clin. Invest. 2006. Vol. 116. P. 288-296.

  16. Wolf G., Ritz E. Diabetic nephropathy in type 2 diabetes prevention and patient management // J. Am. Soc. Nephrol. 2003. Vol. 14. P. 1396-1405.

  17. Christensen P.K., Larsen S., Horn T., Olsen S., Parving H.H. Causes of albuminuria in patients with type 2 diabetes without diabetic retinopathy // Kidney Int. 2000. Vol. 58, N. 4. P. 1719-1731.

  18. Foley R.N., Collins A.J. End-Stage Renal Disease in the United States: An Update from the United States Renal Data System // J. Am. Soc. Nephrol. 2007. Vol. 18. P. 2644-2648.

  19. Amann K., Wanner C., Ritz E. Cross-talkbetween the kidney and the cardiovascular system // J. Am. Soc. Nephrol. 2006. Vol. 17, N. 8. P. 2112-2119.

  20. Diabetes Control and Complications Trial (DCCT) Research Group. Effect of intensive therapy on the development of and progression of diabetic nephropathy in the Diabetes Control and Complications Trial // Kidney Int. 1995. Vol. 47. P. 1703-1720.

  21. Bilous R. Microvascular disease: what does the UKPDS tell us about diabetic nephropathy? // Diabet Med. 2008. Vol. 25, N. 2. P. 25-29.

  22. Gnudi L., Gruden G., Viberti G.C. Pathogenesis of diabetic nephropathy / In: Pickup JC, Williams G, eds. Textbook of diabetes. 3rd Ed. Oxford: Blackwell Science Ltd, 2003. Vol. 52. P. 1-22.

  23. Forbes J.M., Fukami K., Cooper M.E. Diabetic nephropathy:where hemodynamics meets metabolism // Exp. Clin. Endocrinol. Diabetes. 2007. Vol. 115. P. 69-84.

  24. Mauer S.M., Steffes M.W., Ellis E.N. et al. Structural-functional relationships in diabetic nephropathy // J. Clin. Invest. 1984. Vol. 74. P. 1143-1155.

  25. Freedman B.I., Bostrom M., Daeihagh P., Bowden D.W. Genetic factors in diabetic nephropathy // Clin. J. Am Soc. Nephrol. 2007. Vol. 2. P. 1306-1316.

  26. Trevisan R., Viberti G. Sodium-hydrogen antiporter: its possible role in the genesis of diabetic nephropathy // Nephrol. Dial Transplant. 1997. Vol. 12. P. 643-645.

  27. National Institute for Clinical Excellence (NICE) February 2002. Management of type 2 diabetes - renal disease, prevention and early management and NICE Guidelines for the management of type 2 diabetes (http://www.nice.org.uk/ Guidance/CG66) May 2008.

  28. American diabetes Association Standards of medical care in diabetes // Diabetes Care. 2007. Vol. 30. P S4-S41.

  29. National Institute for Clinical Excellence (NICE) September 2008. Early identification and management of chronic kidney disease in adults in primary and secondary care.

  30. The Action in Diabetes and Vascular Disease: Preterax and Diamicron Modified Release Controlled Evaluation (ADVANCE) Collaborative Group. Intensive blood glucose control and vascular outcomes in patients with type 2 diabetes // N. Engl. J. Med. 2008. Vol. 358. P. 2560-272.

  31. Sustained effect of intensive treatment of type 1 diabetes mellitus on development and progression of diabetic nephropathy: the Epidemiology of Diabetes Interventions and Complications (EDIC) study // JAMA. 2003. Vol. 290. P. 2159-2167.

  32. Holman R.R., Paul S.K., Bethel M.A. et al. 10-Year follow-up of intensive glucose control in type 2 diabetes // N. Engl. J. Med. 2008. Vol. 359. P. 1577-1589.

  33. Holman R.R., Paul S.K., Bethel M.A. et al. Long-term follow-up after tight control of blood pressure in type 2 diabetes // N. Engl. J. Med. 2008. Vol. 359. P. 1565-1576.

  34. Ruggenenti P., Fassi A., Ilieva A.P. et al. Preventing microalbuminuria in type 2 diabetes // N. Engl. J. Med. 2004. Vol. 351. P. 1941-1951.

  35. ADVANCE Collaborative Group. Effects of a fixed combination of perindopril and indapamide on macrovascular and microvascular outcomes in patients with type 2 diabetes mellitus (the ADVANCE trial): a randomised controlled trial // Lancet. 2007. Vol. 370. P. 829-840.

  36. Bilous R., Chaturvedi N., Sjølie A.K. et al. Effect of Candesartan on Micro-albuminuria and Albumin Excretion Rate in Diabetes: Three Randomized Trials // Ann Intern Med. 2009. Vol. 151. P. 11-20.

  37. Bilous R., Parving H.H., Chaturvedi N. DIRECT-Renal. The effect of angiotensin type 1 receptor blocker Candesartan on the development of microalbuminuria in type 1 and type 2 diabetes. LB003 Abstract American Society of Nephrology Philadelphia PA 2008.

  38. Bending J.J., Viberti G.C., Bilous R.W., Keen H. Eight-month correction of hyperglycemia in insulin-dependent diabetes mellitus is associated with a significant and sustained reduction of urinary albumin excretion rates in patients with microalbuminuria // Diabetes. 1985. Vol. 34, N. 3. P. 69-73.

  39. Wang P.H., Lau J., Chalmers T.C. Meta-analysis of effects of intensive blood-glucose control on late complications of type I diabetes // Lancet. 1993. Vol. 341. P. 1306-1309.

  40. Microalbuminuria Collaborative Study Group Intensive therapy and progression to clinical albuminuria in patients with insulin dependent diabetes mellitus and microalbuminuria. Microalbuminuria Collaborative Study Group, United Kingdom // BMJ. 1995. Vol. 311. P. 973-977.

  41. ACE Inhibitors in Diabetic Nephropathy Trialist Group. Should all patients with type 1 diabetes mellitus and microalbuminuria receive angiotensin-converting enzyme inhibitors? A meta-analysis of individual patient data // Ann. Intern. Med. 2001. Vol. 134. P. 370-379.

  42. Karalliedde J., Viberti G. Evidence for renoprotection by blockade of the renin-angiotensin-aldosterone system in hypertension and diabetes // J. Hum Hypertension. 2006. Vol. 20.P. 239-253.

  43. Gæde P., Vedel P., Parving H.H., Pedersen O. Intensified multifactorial intervention in patients with type 2 diabetes mellitus and microalbuminuria: the Steno type 2 randomised study // Lancet. 1999. Vol. 353. P. 617-622.

  44. Gaede P., Tarnow L., Vedel P., Parving H.H., Pedersen O. Remission to normo-albuminuria during multifactorial treatment preserves kidney function in patients with type 2 diabetes and microalbuminuria // Nephrol. Dial Transplant. 2004. Vol. 19. P. 2784-2788.

  45. Gaede P., Lund-Andersen H., Parving H.H., Pedersen O. Effect of a multifactorial intervention on mortality in type 2 diabetes // N. Engl. J. Med. 2008. Vol. 358. P. 580-591.

  46. Bending J.J., Viberti G.C., Watkins P.J., Keen H. Intermittent clinical proteinuria and renal function in diabetes: evolution and the effect of glycaemic control // Br. Med. J. 1986. Vol. 292. P. 83-86.

  47. Lewis E.J., Hunsicker L.G., Bain R.P., Rohde R.D. The effect of angiotensin-converting-enzyme inhibition on diabetic nephropathy. The Collaborative Study Group // N. Engl. J. Med. 1993. Vol. 329. P. 1456-1462.

  48. Breyer M.D., Kretzler M. Novel avenues for drug discovery in diabetic kidney disease // Expert Opinion on Drug Discovery. 2018. Vol. 1. P. 65-74.

  49. Mann J.F. et al. for ONTARRGET Investigators. Renal outcomes with telmisartan, ramipril, or both, in people at high vascular risk (the ONTARGET study): a multicentre, randomised, double-blind, controlled trial // Lancet. 2008. Vol. 372. P. 547-553.

  50. Messerli F.H., Staessen J.A., Zannad F. Of fads, fashion, surrogate endpoints and dual RAS blockade // Eur. Heart J. 2010. Vol. 31. P. 2205-2208.

  51. Walker J.D., Bending J.J., Dodds R.A. et al. Restriction of dietary protein and progression of renal failure in diabetic nephropathy // Lancet. 1989. Vol. 16, N. 2. P. 411-415.

  52. Robertson L., Waugh N., Robertson A. Protein restriction for diabetic renal disease // Cochrane Database Syst. Rev. 2007. Vol. 17. CD002181.

  53. Pedrini M.T., Levey A.S., Lau J. et al. The effect of dietary protein restriction on the progression of diabetic and nondiabetic renal diseases: a meta-analysis // Ann. Intern. Med. 1996. Vol. 124. P. 627-632.

  54. Mitch W.E., Walser M. Nutritional therapy of the uremic patient, Chapter 55, in The Kidney, 7th ed. edited by Brenner B.M. Philadelphia: W.B. Saunders, 2004. P. 2491-2534.

  55. Morath C., Zeir M. Transplantation in Type 1 Diabetes // Nephrol. Dial. Transplant. 2009. April 21. [Epub ahead of print].

  56. Robertson P., Davis C., Larsen J. et al. American Diabetes Association. Position statement on Pancreas transplantation in type 1 diabetes // Diabetes Care. 2004. Vol. 27. Suppl. 1. S105.

Глава 4. ДИАБЕТИЧЕСКАЯ ЭНЦЕФАЛОПАТИЯ

Строков И.А., Захаров В.В., Строков К.И.

Кафедра нервных болезней Первого МГМУ им. И.М. Сеченова, НУ3 «Научный клинический центр» ОАО «РЖД», Москва

К 2005 г. в мире насчитывалось более 24 млн человек, страдающих от деменции, каждые 20 лет их число удваивается и, по прогнозу, к 2040 г. составит 81 млн случаев [1]. СД является одним из главных факторов риска развития всех типов деменции [2]. Тяжесть СД и его прогрессирование являются факторами риска развития деменции [3]. В этой связи представляет интерес рассмотрение вопроса о взаимосвязи СД и поражения мозга, особенно развития деменции. При СД в результате нарушения метаболических процессов, обусловленного гипергликемией, у больных формируются разнообразные поражения большинства органов и систем организма. К классическим поздним осложнениям СД относятся нефропатия, ретинопатия и периферическая невропатия. В последние годы все большее внимание у таких больных уделяется поражению центральной нервной системы - диабетической энцефалопатии, которую рассматривают как типичное осложнение нарушений метаболизма нейронов и проводников центральной нервной системы в результате гипергликемии. Результаты экспериментальных исследований и клинические данные доказывают, что при СД наблюдаются изменения структуры и функции различных отделов головного мозга. Механизмы формирования поражения головного мозга при СД, несмотря на множество посвященных этому исследований, остаются неясными. Клинические проявления и патогенез поражения центральной нервной системы при СД остаются предметом дискуссий и исследований. К диабетической энцефалопатии не относятся острые нарушения функции структур центральной нервной системы, возникающие при инсультах у больных СД, а также отек головного мозга, развивающийся при кетоацидозе или гипогликемии. Эпидемиологические исследования показывают, что у больных СД имеется повышенный риск развития инсульта [4], что может приводить к развитию сосудистых когнитивных нарушений, которые также не относятся к диабетической энцефалопатии. Цереброваскулярные заболевания, обусловленные атеросклеротическим процессом и артериальной гипертензией, у больных СД2 и пожилых больных СД1, видимо, имеют хотя и важное, но второстепенное значение. Диабетическая энцефалопатия развивается медленно, обычно ее клинические признаки замечают врачи и больные уже на достаточно поздних стадиях развития поражения центральной нервной системы. Основными проявлениями диабетической энцефалопатии считаются когнитивное снижение и изменения вещества головного мозга, выявляемые при МРТ. Клинически значимая когнитивная дисфункция приводит к нарушению трудовой и социальной адаптации и ухудшению качества жизни больных СД, особенно если она достигает стадии деменции. Когнитивные нарушения снижают способность больных СД к адекватному контролю гипергликемии и увеличивают риск развития типичных осложнений, приводящих к инвалидизации и угрожающих жизни [5]. Больные забывают вовремя сделать инъекцию инсулина или принять сахароснижающий препарат, не могут рассчитать дозу инсулина, утрачивают контроль за питанием. Именно поэтому у пожилых больных СД2 наличие когнитивной дисфункции увеличивает риск смерти на 20% за 2 года [6].

В настоящее время точное общепринятое определение диабетической энцефалопатии не сформулировано. Более того, в литературе существует еще один термин для обозначения страдания структур головного мозга при СД - центральная диабетическая невропатия, хотя пока не приведено убедительных данных об идентичности механизмов метаболического поражения церебральных и периферических нервных структур. Кроме того, выраженность метаболических нарушений в тканях головного мозга существенно меньше, чем в периферической нервной системе [7].

Результаты исследований, в которых изучали взаимосвязь центральных и периферических нарушений у больных СД, не дали однозначного ответа. У больных СД1 клиническая выраженность периферической полинейропатии не определяет степень когнитивных нарушений (рис. 4-1), однако обнаружено, что уменьшение скорости проведения возбуждения по периферическим нервам прямо коррелирует с выраженностью когнитивного снижения. Существует мнение, что периферическая полинейропатия предшествует замедлению психомоторной активности и является фактором риска развития диабетической энцефалопатии [8]. В исследовании 122 больных СД2 и 56 лиц контрольной группы без СД проведено сопоставление проявлений периферической невропатии, оцененных с помощью шкалы сенсорного и общего невропатического дефицита, порога вибрационной чувствительности, результатов нейропсихологического обследования и данных МРТ. У больных СД обнаружены более выраженные, чем в контрольной группе, снижение когнитивных функций, поражение белого вещества и атрофия мозга. Связи когнитивной дисфункции и изменений MРТ с показателями вовлечения в процесс периферических нервов не выявлено. Высказано предположение, что поражения центральной нервной системы и периферической нервной системы могут иметь различные механизмы [9]. У 68 пациентов с СД2 исследовали когнитивные функции и данные МРТ (объем головного мозга, боковых желудочков и гиперинтенсивность белого вещества) с 4-летним интервалом. Показано, что диабетическая полинейропатия не влияла на когнитивную дисфункцию и состояние структур головного мозга по данным нейровизуализации [10]. В то же время, по данным В.Б. Сосиной и соавт., установлено, что наличие диабетической полинейропатии является предиктором развития когнитивных нарушений лобного характера при СД [11]. Таким образом, вопрос о том, насколько когнитивную дисфункцию и структурные изменения головного мозга у больных СД можно считать аналогом периферической диабетической невропатии, остается открытым. Во всяком случае, известно, что СД1 является фактором риска развития диабетической полинейропатии, но не диабетической энцефалопатии, в то время как СД2, вероятно, способствует развитию когнитивных нарушений.

С точки зрения авторов, диабетическая энцефалопатия - доказуемое поражение головного мозга при СД дисметаболического характера, которое развивается в результате длительной гипергликемии и проявляется преимущественно нарушением когнитивных функций.

image
Рис. 4-1. Стадии диабетической полинейропатии и баллы Mini Mental State Examination у больных сахарным диабетом 1-го типа

Хотя в последние годы проведено большое количество исследований нарушений когнитивных функций и деменции у больных СД, эпидемиологических данных о диабетической энцефалопатии явно недостаточно. Во многом, особенно при СД2, это связано с тем, что у таких больных часто возникают сосудистая деменция, болезнь Альцгеймера, смешанные формы деменции. Существуют многочисленные независимые факторы риска развития когнитивной дисфункции у пациентов с СД2 и пожилых больных СД1: гиперлипидемия, атеросклеротическое поражение сосудов головного мозга, артериальная гипертензия, - и четко выделить в этой ситуации диабетическую энцефалопатию трудно [12]. Если при рандомизации исключаются больные с предполагаемой болезнью Альцгеймера, инсультом в анамнезе, тяжелой или нестабильной соматической патологией, частота выявления когнитивных нарушений и деменции уменьшается.

При обследовании лиц пожилого и старческого возраста с СД2 в «Fremantle Cognition in Diabetes Study» выявлено, что только 36% пациентов не имеют когнитивных и/или эмоциональных нарушений [13]. В США при тестировании больных СД2 в возрасте 60 лет и старше показано наличие умеренных когнитивных расстройств у 20% мужчин и 18% женщин, что превышает распространенность умеренных когнитивных расстройств в популяции [14]. Эпидемиологические исследования выявили ассоциацию между СД и деменцией [15]. Так, при обследовании больных СД пожилого возраста отмечена высокая частота болезни Альцгеймера и сосудистой деменции [16]. Дальнейшее наблюдение за этими больными в течение 2 лет показало, что новые случаи деменции возникали чаще у больных СД2 [17]. Вместе с тем несмотря на то что умеренные когнитивные расстройства при СД2 могут быть выявлены в популяционных исследованиях с помощью скринингового теста MMSE (Mini Mental State Examination), в ряде исследований даже при применении большого числа специальных тестов патологии высших мозговых функций не обнаружено. При использовании 12 нейропсихологических тестов у 1509 больных старше 55 лет с СД2 не выявлено достоверной разницы по сравнению с контрольной группой [18]. В другом когортном исследовании у 188 пациентов старшей возрастной группы (>65 лет) с СД2 также не отмечено изменения когнитивных функций по сравнению с контролем [19].

Возраст обследованных - важный фактор риска развития когнитивных нарушений, так как при большинстве клинических форм деменций, не связанных с нарушением углеводного обмена, именно возраст считается одним из ведущих предикторов развития когнитивных расстройств (рис. 4-2). Не выявлено достоверно значимых когнитивных нарушений у больных СД2, возраст которых составлял в среднем 57 лет [20], а у больных СД2 старше 60 лет когнитивная дисфункция отмечается часто [13, 14]. Относительно небольшое значение возраста у больных СД можно трактовать как преимущественную зависимость когнитивных расстройств от метаболических нарушений, а не от сопутствующих пожилому и старческому возрасту других факторов риска (атеросклероз сосудов головного мозга, артериальная гипертензия, нарушения липидного обмена, атрофия мозга, перенесенные инсульты). В определенной мере это подтверждают исследования, в которые включали больных пожилого возраста без других явных факторов риска, кроме СД2, у которых выявлялись когнитивные нарушения различной степени выраженности, включая деменцию [17]. Показано, что у больных СД без нарушений жирового обмена и артериальной гипертензии на момент обследования могут определяться когнитивные нарушения и изменения вещества головного мозга [18].

image
Рис. 4-2. Увеличение частоты деменции с увеличением возраста

Длительность СД, видимо, имеет большое значение для развития когнитивной дисфункции. У больных СД1 важным фактором риска развития когнитивной недостаточности являются не только длительность СД (>6 лет), но и ранний дебют (до 5 лет) [18]. При СД1 важную роль в развитии когнитивных нарушений играет не только гипергликемия, но и возникающие гипогликемии, причем характер когнитивных нарушений в этих случаях может отличаться, что заставляет предполагать различие механизмов формирования поражения мозга при гипергликемии и при гипогликемии [23].

В долговременном исследовании показано, что длительность СД2 более 15 лет на 57-114% увеличивает риск когнитивных нарушений [24]. В исследовании, в котором не выявлено связи СД2 и деменции, рандомизация больных по длительности СД показала наличие деменции у пациентов, которым диагноз СД был установлен более чем за 15 лет до включения в исследование [25]. В сравнительном когортном исследовании больных старческого возраста (старше 70 лет), проведенном в клинике Мейо, использовали другой подход. Изучена распространенность СД2 среди 329 пациентов с умеренными когнитивными расстройствами и 1640 больных без когнитивных нарушений. Обнаружено, что частота СД у пациентов обеих групп достоверно не отличалась. Вместе с тем выявлено, что наличие умеренных когнитивных расстройств достоверно коррелирует с дебютом СД до 65 лет, длительностью болезни более 10 лет, наличием диабетических осложнений и необходимостью использования инсулина [14]. Потребность лечения инсулином свидетельствует о выраженности поражения инсу-лярного аппарата поджелудочной железы, что при СД2 зависит от давности заболевания. Обнаружено, что СД2 длительностью более 17 лет, требующий инсулинотерапии, приводит к значимой когнитивной недостаточности. Если для компенсации СД инсулин не требовался, а длительность болезни не превышала 6 лет, отчетливой когнитивной дисфункции не наблюдалось [26]. Необходимо, однако, учитывать, что когнитивные нарушения могут быть выраженными у пожилых больных с недавно установленным СД, а также у больных с нарушением толерантности к глюкозе и/или гиперинсулинемией [27].

Эпидемиологические исследования большой выборки пациентов позволяют оценить вклад таких типичных для СД дополнительных факторов риска возникновения когнитивных нарушений, как артериальная гипертензия, атеросклеротические изменения сосудов и дислипидемия. На основании результатов таких исследований сформировалась точка зрения, что СД1 и СД2 являются независимыми факторами риска развития когнитивной дисфункции, а сопутствующие сосудистые нарушения ее усугубляют [28].

Согласно результатам длительного исследования, риск развития деменции выше у пациентов с сочетанием СД2 и артериальной гипертензии, чем с изолированными СД или артериальной гипертензией [29]. В исследовании NHANES III оценивали когнитивные функции у 3385 пациентов среднего возраста (30-59 лет) и пришли к выводу, что самостоятельного влияния на когнитивный профиль СД и артериальная гипертензия не имеют, но их сочетание вызывает достоверное снижение когнитивных возможностей [7]. В 7-летнем когортном исследовании, в котором участвовало 1259 пациентов, показано, что сочетание СД с высоким артериальным давлением увеличивает риск развития сосудистой деменции в 6 раз [30].

Наличие депрессии может отрицательно влиять на когнитивные функции. Известно, что распространенность депрессии и тревоги увеличивается при СД1 и СД2 [31, 32]. Проведен метаанализ 42 исследований (21351 пациента), в которых изучали распространенность депрессии у больных СД1 и СД2. Обнаружено, что наличие СД удваивает риск развития депрессии, а симптомы тревоги присутствуют у 40% пациентов [33]. Наличие депрессии и тревоги необходимо учитывать при оценке когнитивной дисфункции у больных СД [34]. Известно, что при депрессии когнитивные расстройства выявляются только при значительной выраженности эмоциональных нарушений.

К высшим психическим (когнитивным) функциям относятся гнозис (способность воспринимать и распознавать информацию от органов чувств и создавать целостные образы), память, интеллект (способность к анализу информации, логическим умозаключениям), речь, прак-сис (способность приобретать и использовать двигательные навыки), внимание (поддержание необходимой для умственной деятельности психической активности) (рис. 4-3). Под когнитивными нарушениями понимают субъективное и/или объективно выявляемое ухудшение когнитивных функций по сравнению с исходным индивидуальным и/или средним возрастным и образовательным уровнем вследствие органической патологии головного мозга и нарушения его функции различной этиологии, влияющее на эффективность обучения, профессиональной, социальной и бытовой деятельности [35].

image
Рис. 4-3. Когнитивные функции

По тяжести когнитивные нарушения можно разделить на тяжелые, умеренные и легкие [35]. К тяжелым когнитивным расстройствам относятся изменения, которые нарушают бытовую, профессиональную и социальную деятельность. Это деменция, при которой пациент частично или полностью утрачивает самостоятельность, часто нуждается в повседневном уходе. Больные с деменцией часто не предъявляют жалоб, и на прием к врачу их приводят родственники или близкие знакомые.

Умеренные когнитивные расстройства - нарушения в одной или нескольких когнитивных сферах, выходящие за рамки возрастной нормы, но не приводящие к утрате самостоятельности в повседневной жизни, хотя и вызывающие затруднения при осуществлении сложных видов деятельности, приобретении новых навыков и обучении [36]. Больные с умеренными когнитивными расстройствами обычно самостоятельно обращаются за помощью к врачу, жалуясь на нарушения памяти, трудности при обучении, забывчивость, затруднения при ориентации в незнакомой местности, при устном счете и нарушения сосредоточения при выполнении какой-либо конкретной деятельности.

В последнее время выделяют еще более раннюю форму когнитивных нарушений - легкие когнитивные расстройства [35-38]. Синдром легких когнитивных расстройств чаще всего характеризуется нейро-динамическими когнитивными нарушениями: ухудшается скорость реакции, что приводит к замедлению мнестико-интеллектуальной деятельности, концентрации внимания, затрудняется получение новых знаний, возможны легкие нарушения памяти. О легких когнитивных расстройствах можно говорить, если имеется когнитивное снижение по сравнению с исходной индивидуальной нормой, даже не выходящее за возрастную норму, однако сам больной его отмечает [35].

Большинство исследований когнитивных функций показало, что СД1 и СД2 приводит преимущественно к легким или умеренным когнитивным расстройствам с ограниченным влиянием на каждодневную деятельность, в то время как деменция выявляется относительно редко. У взрослых пациентов с СД1 преимущественно наблюдаются легкие и умеренные когнитивные расстройства с замедлением мыслительных и двигательных процессов, изменением памяти, трудностями обучения и принятия решений [39]. При СД2 в большинстве нейро-психологических исследований показано достоверное наличие изменений когнитивных функций. Сообщается о выраженных когнитивных нарушениях, особенно при выполнении заданий на вербальную память или комплексные информационные процессы. Задания, оценивающие основные процессы внимания, время двигательных реакций и оперативную память, выполняются хорошо [40]. В большинстве исследований основными проявлениями когнитивных нарушений при СД2 являются снижение слухоречевой и зрительной памяти, ухудшение интеллектуальных способностей, внимания, замедление мышления и обработки информации [41, 42]. По данным разных авторов, СД2 ассоциируется со снижением скорости психомоторных реакций, нарушением регуляторных (лобных) функций, слухоречевой, оперативной и долговременной памяти, снижением беглости речи, расстройством зрительного гнозиса, внимания. С 1980 по 1995 г. проведено 19 профильных исследований когнитивных функций у больных СД2, включавших от 19 до 140 пациентов в возрасте от 53 до 80 лет. Более 70 различных тестов использовалось для оценки когнитивной сферы. Показано, что когнитивный дефицит при СД в основном представлен легкими когнитивными расстройствами и умеренными когнитивными расстройствами [41, 42]. СД2 характеризуется клинически значимым нарушением слухоречевой памяти. В отношении других когнитивных процессов (психомоторная активность, регуляторные функции) данные исследователей противоречивы и не позволяют сделать однозначные выводы. Спектр когнитивных нарушений при СД2, по мнению большинства исследователей, имеет сходство с начальной стадией болезнью Альцгеймера. В более поздних работах, начиная с 2000 г., показано преобладание нарушений в сфере сложных интегративных процессов, связанных с изменением нейродинамической составляющей когнитивной деятельности у больных СД2. Такой характер когнитивной дисфункции наблюдается также при естественном старении. СД в этом случае выступает в роли акселератора процесса старения в головном мозге. Так, C.M. Ryan и M.O. Gekle [8] полагают, что до 60 лет у больных СД снижается лишь психомоторная активность, тогда как память и способность к обучению остаются сохранными, а после 60-65 лет присоединяются мнестические нарушения и ухудшается способность к обучению.

В США в 2004 г. проведено проспективное исследование когнитивных функций у 882 пожилых пациентов (Rush Memory and Aging Project) [43]. Длительность наблюдения составила 8 лет, средний возраст испытуемых на момент включения - 80,5 ± 6,9 года, деменция была критерием исключения, 116 обследованных (13%) страдали СД2. Когнитивный профиль оценивался с помощью 19 тестов. Обнаружено, что СД соотносится со снижением семантической памяти (р <0,001) и скорости восприятия = 0,005), тогда как с нарушениями эпизодической и оперативной памяти, а также зрительно-пространственных способностей такой связи не отмечено. Указанный когнитивный профиль более характерен для сосудистого процесса, чем для болезни Альцгеймера. Однако наличие инсульта и инфаркта в анамнезе у пациентов с СД не связано с выраженностью когнитивных нарушений [38]. По данным популяционного исследования [42], у 163 из 1917 пожилых людей был диагностирован СД2, еще у 55 - диагноз СД не верифицирован на момент включения, средний возраст пациентов составил 76 лет, деменция, как и в предыдущем исследовании, была критерием исключения. Подробный анализ когнитивного профиля пациентов показал, что у больных с установленным диагнозом СД2 преобладали психомоторные нарушения, СД длительностью более 15 лет коррелировал с достоверно более низкими показателями в тестах на регуляторные функции и время реакции. У пациентов с невыявленным СД отмечались также психомоторные нарушения и снижение памяти [44]. Результаты последних исследований свидетельствуют о том, что именно нарушения памяти напрямую связаны с СД2, а нейродинамическая недостаточность вторична по отношению к цереброваскулярной. В исследовании, проведенном в медицинском центре Колумбийского университета (США), СД2 соотносился с высоким риском умеренных когнитивных расстройств амнестического типа, при этом инсульт и сосудистые факторы риска не влияли на эту связь [45]. Напротив, связь СД и умеренных когнитивных расстройств с преобладающими нарушениями в других сферах, кроме памяти, становилась незначимой после коррекции с учетом сосудистых факторов и перенесенных инсультов. Однако подобные исследования немногочисленны, и их результаты требуют дальнейшего уточнения. В целом указанные нарушения достаточно характерны для когнитивных расстройств «лобно-подкорковой природы», описываемых при подкорковой артериосклеротической энцефалопатии, дегенеративных заболеваниях с преимущественным поражением базальных ганглиев и других патологических состояниях с вовлечением глубинных отделов серого и белого вещества головного мозга [35, 36, 38].

Неврологическая симптоматика, указывающая на очаговое поражение головного мозга, нехарактерна для диабетической энцефалопатии. Вместе с тем в Чикагском центре исследования болезни Альцгеймера (Rush Alzgheimer’s Disease Center) проведено динамическое наблюдение за группой из 694 пожилых пациентов без СД (средний возраст - 75,1 года) и 128 больными СД2 (средний возраст - 74,2 года), причем все обследованные не имели болезни Паркинсона или деменции. Выявлено, что СД приводит к достоверно более частому появлению и быстрому прогрессированию ригидности, изменений походки и брадикинезии (паркинсоноподобные симптомы), не связанных с перенесенным инсультом [43].

В отличие от больных СД1, у пациентов с СД2 эпидемиологические проспективные исследования подтвердили связь между СД и деменцией сосудистого и дегенеративного характера. Наблюдение в течение 2 лет за 6370 пациентами (возраст 55-99 лет) показало, что при СД2 отмечается почти в 2 раза больший риск развития деменции и болезни Альцгеймера, чем в популяции [16].

Неврологические проявления СД затрагивают не только периферические нервы, но и центральную нервную систему, что было известно уже в начале прошлого века. Первоначально основное внимание уделялось ассоциации СД с острыми нарушениями мозгового кровообращения, но еще в 1922 г. появилась первая клиническая работа, в которой было показано наличие у больных нейропсихологических нарушений (когнитивной дисфункции) [46]. Возможность поражения головного мозга в результате метаболических и сосудистых изменений (гипер-, гипогликемия, атеросклероз магистральных сосудов и изменения сосудов микроциркуляторного русла) подробно изучалась в 1990-е гг. В это же время более детально стали исследовать когнитивные функции при СД1 и СД2. Первоначально когнитивный дефицит при СД обоих типов рассматривался как легкие или умеренные когнитивные расстройства, незначительно ограничивающие повседневную жизнь больных. Интерес к проблеме когнитивных нарушений возрос в последние годы, когда стало ясно, что церебральные осложнения СД могут приводить к клинически значимым изменениям, особенно у пожилых пациентов с СД2. В настоящий момент не вызывает сомнений, что гипергликемия и связанная с ней патология эндотелия и стенок микроциркуляторных сосудов могут играть важную роль в формировании заболеваний головного мозга. Впервые термин «диабетическая энцефалопатия» был предложен в 1965 г. в исследовании, посвященном состоянию церебральных структур у больных, длительно страдающих СД1 [47]. С тех пор появилось немало работ, посвященных этой проблеме, однако остается много открытых вопросов, связанных с феноменологией, патогенезом, диагностикой и лечением когнитивных нарушений при СД. К сожалению, большинство исследований проводится у больных СД2, тогда как более четкой моделью диабетической энцефалопатии, безусловно, является СД1, поскольку у таких больных могут отсутствовать многочисленные факторы риска развития когнитивной дисфункции, типичные для СД2.

Одним из наиболее актуальных аспектов нарушения когнитивных функций при СД, изучаемым в последние годы, является взаимосвязь СД с болезнью Альцгеймера, так как показано, что инсулин влияет на образование β-амилоида и фосфорилирование т-протеина, играющих важную роль в формировании процессов нейродегенерации при болезни Альцгеймера. Биохимические и молекулярные механизмы, приводящие к патологии клеток, достаточно хорошо изучены, и имеется стройная теория, объясняющая причину их повреждения при СД в первую очередь оксидативным стрессом [48]. Считается, что оксидативный стресс нарушает структуру митохондриальной ДНК, активируя регенеративные полимеразы, которые блокируют основной механизм утилизации глюкозы в клетках с накоплением промежуточных продуктов обмена. Именно промежуточные продукты обмена запускают основные механизмы клеточной патологии. К ним относятся активизация полиолового пути обмена глюкозы, протеинкиназы С, образование большого количества конечных продуктов избыточного гликирования (AGEs - Advanced Glicated End Products), образующих связи с рецепторными белками (Receptor Agglutinat Glucosulation - RAGEs), нарушающих функции клеток, активизацию ядерного фактора кaппa B (NF-к В), приводящую к изменению реологии крови. Показано, что при СД в периферической нервной ткани снижается активность антиоксидантных ферментов, поражается (утолщается) стенка сосудов микроциркуляторного русла и ухудшаются реологические свойства крови.

Оксидативный стресс присутствует при СД и в клеточных структурах головного мозга. В эксперименте на стрептозотоциновых крысах показано, что гипергликемия вызывает оксидативный стресс и снижение активности антиоксидантных ферментов (глютатиона и Mn-супероксиддисмутазы) в корковых и гиппокампальных митохондриях, а также каталазы [49, 50]. Экспериментальные данные свидетельствуют о том, что метаболические нарушения в головном мозге при СД включают активизацию полиолового пути, проявления оксидативного стресса и усиленное гликирование нейрональных протеинов [51]. Выявлено увеличение экспрессии RAGEs в нейронах и глиальных клетках, а также повреждение миелина белого вещества мозга у мышей с индуцированным СД и значимым снижением когнитивных функций [52]. В клетках гиппокампа также отмечено изменение активности NF-к В и протеина S-100 (маркер нейронального повреждения). Эти данные свидетельствуют о том, что оксидативный стресс может запускать каскад процессов, приводящих к нарушению кровотока и нейрональному повреждению.

В церебральных сосудах системы микроциркуляции отмечено утолщение базальной мембраны капилляров, выявлено региональное изменение церебрального кровотока [53]. Микроскопия биоптатов головного мозга больных СД выявляет диффузную диабетическую ангиопатию (утолщение базальной мембраны капилляров), МРТ - атрофические изменения и очаги ишемического размягчения мозговой ткани [15, 54]. Хроническая гипергликемия сопровождается реологическими нарушениями из-за активизации протеинкиназы С и транскрипции NF-к B.

Существует предположение, что плохой метаболический контроль СД может нарушать функцию нейротрансмиттеров в головном мозге [55]. Результаты некоторых исследований подтверждают такую возможность. В эксперименте показано изменение синаптической пластичности в нейронах, богатых рецепторами к N-метил-D-аспартату (NMDA), что может обусловить нарушение обучения при СД [56]. Также выявлены следующие нейрохимические изменения в ткани мозга экспериментальных животных c СД: снижение уровня ацетилхо-лина, нарушение обмена серотонина, уменьшение активности дофамина, повышение концентрации норадреналина [57].

Дефицит инсулина и инсулинорезистентность могут играть непосредственную роль в развитии поражения тканей головного мозга. Известно, что на мембранах нейронов гипоталамической области и лимбической системы, включая гиппокамп, имеются рецепторы к инсулину. Инсулин может поступать в структуры головного мозга путем активного транспорта через гематоэнцефалический барьер и синтезироваться локально в тканях церебральных структур [58]. Инсулин не только регулирует метаболизм глюкозы в нейронах головного мозга, но и является медиатором нейротрофических эффектов, усиливает обмен моноаминов и снижает холинергическую активность в нейронах стриатума [59]. Возможно, инсулин напрямую влияет на когнитивную функцию. Полагают, что инсулин необходим в процессе консолидации информации, так как в гиппокампе глюкоза проникает в клетку активно (инсулинозависимо), что повышает энергетический потенциал нейронов [60]. В эксперименте показано, что в процессе обучения повышается содержание рибонуклеиновой кислоты инсулиновых рецепторов в головном мозге [61]. Обращает на себя внимание различие в поступлении инсулина в центральную нервную систему при СД1 и СД2. Транспорт инсулина через гематоэнцефалический барьер повышен при СД1 и снижен при СД2. Связь инсулина с инсулиновыми рецепторами не нарушена при СД1 и страдает при СД2 (инсулинорезистентность).

Определенную роль в патогенезе когнитивной дисфункции при СД играют сосудистые изменения, связанные с нарушением метаболизма глюкозы. У больных СД часто возникают лакунарные инфаркты вследствие поражения мелких церебральных артерий, в основном клинически немые, чаще подкорковой локализации [59]. Клинически немые инфаркты при СД по мере увеличения их числа проявляются когнитивными нарушениями дизрегуляторного характера, связанными с разобщением коры лобных долей и подкорковых структур головного мозга. Провести грань между дисметаболическими и сосудистыми нарушениями при диабетической энцефалопатии в этой ситуации бывает крайне сложно.

Рассматривая представленные в литературе результаты экспериментальных и клинических исследований, можно сделать выводы об основных патогенетических механизмах формирования диабетической энцефалопатии. Во-первых, гипергликемия приводит к метаболическим нарушениям, связанным с оксидативным стрессом, в нейронах головного мозга [62]. Во-вторых, при СД играют роль недостаток инсулина и инсулинорезистентность в мозговой ткани. В-третьих, патология мозговой ткани дополнительно возникает в результате поражения сосудов микроциркуляторного русла и нарушения реологии крови [63].

Считается, что структурно-функциональное состояние головного мозга при СД отражает изменения, происходящие в мозге в процессе нормального старения, и диабетическую энцефалопатию следует рассматривать как «ускоренное старение мозга». Действительно церебральная атрофия, диагностируемая на основании расширения борозд и/или увеличения боковых желудочков, типична для больных СД, что позволяет предполагать более быстрое «старение мозга» при СД [19, 64]. Действие СД на головной мозг более выражено в пожилом возрасте, когнитивный дефект, данные нейровизуализации при СД похожи на таковые при старении мозга, это позволяет предположить, что биохимия старения мозга и CД могут быть связаны. Действительно, некоторые патологические механизмы, которые вовлечены в патогенез диабетической энцефалопатии (оксидативный стресс, неферментативное гликирование белков, ишемия), играют определенную роль в старении мозга. Во всяком случае в клетках периферической крови у больных СД2 обнаружены мутации митохондриальной ДНК, которые могут аккумулировать процессы старения [60]. Согласно другому предположению, СД способствует развитию нейродегенеративного процесса, характерного для болезни Альцгеймера, пусковым механизмом которого является нарушение метаболизма инсулина в головном мозге [50].

В 1965 г. E. Reske-Nielsen и соавт. сообщили о нейропатологических находках при посмертном исследовании 16 молодых пациентов, длительно страдавших СД1. Они выявили фиброз оболочек, ангиопатию, псевдокальцинозы и выраженную диффузную дегенерацию белого и серого вещества и сделали заключение, что эти патологические изменения - результат СД и могут быть обозначены как диабетическая энцефалопатия. Необходимо отметить, что из 16 пациентов, отобранных для этого исследования, 14 имели симптомы неврологических заболеваний, а 6 - нарушения памяти, что ставит под сомнение связь выявленных изменений исключительно с нарушением метаболизма или поражением исключительно сосудов микроциркуляторного русла. При исследовании 7579 аутопсий найдено, что СД ассоциирован со значительной распространенностью инфарктов мозга во всех возрастных группах [66].

В исследовании Утрехтской группы по изучению диабетической энцефалопатии проведено сопоставление когнитивных функций и данных МРТ головного мозга у 113 пациентов с СД2 и 51 здорового [54]. Показано, что имеется обратная корреляция между когнитивными функциями и плотностью белого вещества мозга, атрофией мозга и наличием очагов в веществе мозга, строго ассоциированная с уровнем HbA1c и длительностью СД.

При магнитно-резонансной компьютерной морфометрии у больных СД1 выявлено снижение плотности серого вещества в лобных и теменных долях, что сочеталось с наличием у больных пролиферативной ретинопатии. Таким образом, при СД1 возникает не только поражение проводников головного мозга, но и корковая атрофия [67].

Измерение латенции вызванных потенциалов ранее широко использовалось для тестирования функциональной сохранности центральной нервной системы у больных СД. Увеличение латенции вызванных потенциалов указывает на нарушение проведения возбуждения в центральную нервную систему. Вместе с тем наличие диабетической полинейропатии снижает возможность однозначной трактовки полученных результатов и может объяснить существенную вариабельность результатов различных исследований, так как в большинстве исследований находят значительную задержку проведения в периферическом звене соматосенсорного пути [68]. При изучении слуховых и зрительных вызванных потенциалов головного мозга возникают аналогичные сомнения.

С помощью исследования когнитивных вызванных потенциалов можно получить представление об электрической активности головного мозга при выполнении умственной работы. Во время тестирования больному предлагается опознать слуховой или, реже, зрительный сигнал и нажать на кнопку. Исследуют поздние компоненты возникающих в мозге сигналов (латенция волны Р300), которые, как считается, отражают скорость нейрональной активности, поддерживающей информационные процессы. В наибольшей степени этот потенциал отражает состояние внимания пациента, что является одним из показателей когнитивных функций. Показано увеличение латенции потенциала Р300 у пациентов при СД1 и СД2, что может быть нейрофизиологическим эквивалентом поражения высших мозговых функций [69].

Нарушения метаболизма инсулина в мозге при СД2 и болезни Альцгеймера имеют много общего, в то же время при СД1 такого сходства не наблюдается. Роль инсулина в патогенезе болезни Альцгеймера активно изучается. Так, рецепторы инсулина через систему вторичных мессенджеров связаны с нейронами, регулирующими фосфорилирование т-белка, который ассоциирован с микротрубочками, влияющими на продукцию нейрофибриллярных клубочков. Считается, что в процессе нормального старения количество инсулиновых рецепторов уменьшается, однако их плотность оказывается выше у больных болезнью Альцгеймера, чем у пациентов контрольной группы аналогичного возраста. Вероятно, это свидетельствует о компенсаторной продукции рецепторов к инсулину в ответ на растущую с течением болезни инсулинорезистентность [70]. Концентрация инсулина в цереброспинальной жидкости у пациентов с болезнью Альцгеймера снижена по сравнению с таковой у здоровых, а в крови, наоборот, несколько повышена [71]. Активность инсулинразрушающего фермента в ткани мозга также снижена у больных болезнью Альцгеймера, особенно у носителей патологического гена АРОЕ-4. Этот фермент также участвует в метаболизме внутри- и внеклеточного β-амилоида [72]. Некоторые авторы рассматривают болезнь Альцгеймера как инсулинорезистентное состояние головного мозга [73, 74], другие и вовсе предлагают отнести болезнь Альцгеймера к СД 3-го типа, при котором инсулинорезистентность реализуется на уровне головного мозга и клинически проявляется деменцией. L.S. Honig и R. Mayeux, изучая взаимосвязи сердечно-сосудистых факторов риска с частотой БА, проводили стратификацию по каждому из следующих факторов: артериальная гипертензия, СД2 и заболевания сердца. При этом только CД оказался независимым фактором, влияющим на возникновение болезни Альцгеймера при отсутствии инсульта. Еще одно крупное исследование, проведенное в Швеции E. Rönnemaa и соавт. (2008), подтвердило наличие связи между болезнью Альцгеймера и СД. В исследование было включено 2269 человек. В возрасте 50 лет они прошли скрининг на СД2, при этом наряду с оценкой гликемии оценивали уровень инсулина в крови. Средняя продолжительность наблюдения - 32 года. В результате в 102 случаях диагностирована болезнь Альцгеймера, в 57 - сосудистая деменция и в 235 - когнитивные нарушения различной степени выраженности.

Обнаружено, что у пациентов, у которых определялся низкий уровень секреции инсулина, риск развития болезни Альцгеймера был в полтора раза выше, чем у тех, кто не имел нарушений инсулинового обмена. Более того, корреляция между болезнью Альцгеймера и СД была сильнее, если ген АРОЕ-4 отсутствовал. Продолжительная гипергликемия является этиологическим фактором для сосудистых диабетических осложнений, и это увеличивает генерацию AGEs, которые также вовлечены в патогенез болезни Альцгеймера. Имеются данные о взаимодействии AGEs, возникающих из глицеральдегида (Glycer-AGE), которые являются основными составляющими токсических AGEs, с рецепторами AGEs, возникающими при генерации оксидативного стресса в различных типах клеток, которые определяют патологические изменения при сосудистых диабетических осложнениях и болезни Альцгеймера. Недавно показано, что Glycer-AGE вызывают апоптозную гибель клеток в культуре кортикальных нейронов. Кроме того, нейротоксическое действие диабетической плазмы на нейрональные клетки блокируется нейтрализующими антителами направленных против эпитопов Glycer-AGE. В мозге больного с болезнью Альцгеймера Glycer-AGE находятся в цитозоле нейронов гиппокампа, что позволяет предположить, что Glycer-AGE вовлечены в патогенез болезни Альцгеймера [76]. Депозиты амилоидных агрегатов и гиперфосфорилированного т-протеина, которые являются маркерами болезни Альцгеймера, обнаружены в дегенерирующих β-клетках островков поджелудочной железы у пациентов с СД2, что может играть ключевую роль в патогенезе этих двух заболеваний. Считается, что это может быть связано с так называемым островково-мозговым протеином 1 (islet brain protein 1 - IB1), который преимущественно экспрессируется в головного мозге и островковом аппарате поджелудочной железы и регулирует активность c-Jun NH(2)-terminal киназы (JNK). Активность JNK повышена в сплетениях нейрофибрилл мозговых клеток при болезни Альцгеймера и β-клеток при СД2, что приводит к ускорению апоптоза в этих клеточных структурах, возможно, определяя общие молекулярные механизмы развития болезни Альцгеймера и СД2 [77].

Следует отметить, что некоторые современные исследования не подтвердили связь СД с болезнью Альцгеймера [81, 82], поэтому необходим дальнейший анализ взаимосвязи СД с болезнью Альцгеймера.

Возможно, СД влияет на энзимные системы, обеспечивающие освобождение клеток мозговых структур и эндотелия мозговых сосудов от амилоидного β-протеина (Aβ), снижая их активность и приводя к развитию болезни Альцгеймера и церебральной амилоидной ангиопатии. Высокий уровень Aβ был найден в головном мозге больных СД и животных с индуцированным СД, в то же время активность Aβ-деградирующих энзимов (неприлизина, эндотелин-конвертирующего и инсулин-деградирующего) в головном мозге крыс со стрептозотоциновым СД была снижена [83]. В другом крупном исследовании, проведенном в Канаде (McKnight С. и др.), напротив, обнаружена высокодостоверная связь СД2 с риском развития сосудистой деменции, но не с болезнью Альцгеймера или деменцией смешанного характера. В течение 5 лет проводилось наблюдение за 5574 пожилыми канадцами (Canadian Study of Health and Aging, 1991-1996 гг.), у которых отсутствовали когнитивные нарушения к моменту начала исследования. Была выявлена связь между СД и сосудистой деменцией (относительный риск 2,03; 95% доверительный интервал 1,15-3,57), а также между СД и сосудистыми когнитивными расстройствами, не достигающими степени деменции (относительный риск 1,68; 95% доверительный интервал 1,01-2,78). Сходный результат получила другая группа ученых: СД в 2 раза увеличивает риск сосудистой деменции и не влияет на вероятность развития болезни Альцгеймера. Еще в одном исследовании, в котором участвовали более 1700 человек старше 60 лет, выявлено, что сочетание СД2 и инсульта увеличивает риск сосудистой деменции в 8 раз [84].

Общий уровень церебрального кровотока, измеренный с помощью ксенона, снижен у пациентов с СД. Интересно, что уровень церебрального кровотока у пациентов с СД и болезнью Альцгеймера имеет схожие параметры на стадии клинически выраженной деменции. Пациенты с СД имеют в 4 раза больший риск ишемического инсульта, чем в популяции. Как правило, инсульт у пациентов с СД возникает в более раннем возрасте, имеет более серьезный прогноз и сопряжен с высокой летальностью и большим процентом инвалидизации. Так, в крупном исследовании, проведенном в США, из 3050 пациентов старше 65 лет 690 человек страдали СД и имели большую частоту ишемического инсульта и большую смертность от этого заболевания, чем пациенты без СД. Предикторами инсульта в группе больных СД были высокое артериальное давление, фибрилляция предсердий, каротидный стеноз, низкий уровень метаболического контроля и предшествующие инсульты. В исследовании PROGRESS (Perindopril Protection Against Recurrent Stroke Study, 1997) показано, что риск ишемического инсульта на 35% выше у больных СД. Частота инвалидизации через 3 мес после инсульта также была значительно выше у пациентов с СД. Исход инсульта в некоторой степени определяется уровнем гликемии на момент сосудистой катастрофы. Так, даже незначительное повышение уровня глюкозы (>8,6 ммоль/л) влияет на степень восстановления. Одним из потенциальных механизмов, посредством которого гипергликемия может усугублять ишемическое повреждение, является накопление лактата, приводящее к развитию внутриклеточного ацидоза. Другим механизмом является накопление глутамата - возбуждающего нейротрансмиттера, приводящего к нейрональному повреждению. СД ассоциируется с увеличением распространенности артериальной гипертензии и цереброваскулярных заболеваний. Артериальная гипертензия вызывает нарушение когнитивных функций у пациентов старшего возраста как при СД, так и без него. При СД гемодинамические нарушения включают региональные нарушения в церебральном кровотоке и нарушения мозговой вазореактивности. Церебральная вазореактивность и сопутствующие изменения кровотока - важные компенсаторные механизмы во время таких состояний, как гипогликемия, низкое артериальное давление, гипоксия и гиперкапния. Потеря этих компенсаторных механизмов может оказать вредное действие на мозг. Перенесенные инсульты затрудняют диагностику диабетической энцефалопатии, поскольку в этом случае в клинике доминирует очаговое поражение мозга.

Развитие гипогликемических эпизодов более характерно для больных СД1, однако зачастую встречается и у пациентов с СД2, особенно у тех, кто получает инсулин. Легкая гипогликемия характеризуется главным образом вегетативными симптомами, такими как ощущение голода, озноб, тремор, диффузный гипергидроз. При более тяжелой гипогликемии развивается выраженный электролитный дисбаланс, который может вызывать нарушение сознания, эпилептические припадки и др. Выраженная гипогликемия требует неотложной помощи в условиях реанимационного отделения. Можно предположить, что эпизоды продолжительной и выраженной гипогликемии могут негативно влиять на когнитивные функции. Однако данные большинства исследователей не подтверждают этого предположения. Так, известно, что активная инсулинотерапия в 3 раза повышает риск развития гипогликемических состояний. В 1996 г. в исследовании DСCT (Diabetes Control and Complications Trial) проведено когортное долговременное наблюдение (на протяжении 6,5 лет) за 1441 пациентом, страдающим СД1, целью которого было оценить влияние интенсивной гипогликемической терапии на развитие микроваскулярных осложнений. Не обнаружено отчетливой связи между эпизодами гипогликемии и когнитивными нарушениями. Сходные результаты получены в исследовании SDIS (Stockholm Diabetes Intervention Study). Показано, что даже несколько эпизодов тяжелой гипогликемии, требующих активного лечения, не утяжеляют когнитивный дефицит [85]. Считается, что головной мозг защищен от гипогликемии следующим механизмом: как только уровень гликемии становится ниже предельно допустимого, изменяются местный кровоток и метаболизм, в качестве источника энергии используются аминокислоты и кетоновые тела [86].

Таким образом, в настоящее время, несмотря на растущую актуальность проблемы поздних диабетических осложнений, в частности диабетической энцефалопатии, связанной с эпидемическим ростом заболеваемости СД, остается большое число вопросов, требующих уточнения. До сих пор нет однозначного вывода относительно семиотики когнитивных нарушений при СД, недостаточно данных о распространенности и степени тяжести когнитивных расстройств. Знание механизмов формирования когнитивных расстройств при СД, роли клинических и социальных факторов в генезе этих нарушений позволит разработать стратегию их профилактики и патогенетического лечения у больных СД.

Гликемический контроль, возможно, играет двойную роль в предотвращении церебральных осложнений при СД1. Обнаружено, что плохой гликемический контроль, приводящий к увеличению значений HbA1c, ассоциирован с когнитивной дисфункцией. В то же время интенсивная инсулинотерапия ассоциирована с увеличением частоты гипогликемий и может оказывать нежелательное побочное действие на мозг. Действительно, показано, что частота тяжелых гипогликеми-ческих эпизодов имеет обратную корреляцию с выполнением когнитивных тестов, но такая корреляция не выявляется постоянно. Так как хроническая гипергликемия и острая гипогликемия поражают мозг посредством различных механизмов, комбинация этих двух метаболических нарушений может быть другим источником изменчивости природы и тяжести когнитивных нарушений.

Интенсивная инсулинотерпия при СД1 с достижением нормоглике-мии уменьшает риск развития поздних осложнений (полинейропатии, нефропатии, ретинопатии). Возникает вопрос - как хороший гликемический контроль влияет на когнитивные функции? В долгосрочных международных исследованиях DCCT (10 лет) и EDIC (Epidemiology of Diabetes Interventions and Complications, 11 лет) не получено доказательств развития серьезных когнитивных нарушений у больных СД по сравнению с нормой. Важно также то, что не найдено различий в когнитивных функциях между группами больных, получавших интенсивную и традиционную инсулинотерапию. У больных, получавших интенсивную инсулинотерапию, чаще наблюдалась тяжелая гипогликемии (896 случаев у 262 больных в группе интенсивной инсулинотерапии против 459 эпизодов у 191 больного в группе с традиционной инсу-линотерапией), что, однако, не повлияло на когнитивные функции.

Вместе с тем было показано, что более высокие значения HbA1c связаны со снижением психомоторной продуктивности и двигательной скорости (p <0,001). Результаты исследования подчеркнули значение депрессии для выявления когнитивных нарушений: более выраженная депрессия коррелировала с нарушениями при выполнении тестов на обучение, кратковременную память и психомоторную продуктивность [87].

Гипергликемия, как известно, способствует развитию когнитивной дисфункции. Однако нет однозначного мнения, приводит ли коррекция показателей гликемии к улучшению когнитивных функций. Ряд исследователей выявляют позитивную связь между уровнем метаболического контроля и когнитивным статусом, в других работах такой связи не обнаружено. В исследовании T.J. Gradman и соавт. (1993) показано, что коррекция показателей базальной гликемии и HbA1c c помощью интенсивной терапии в течение минимум 6 нед приводит к улучшению слухоречевой памяти и способности к обучению, тогда как показатели внимания и скорости восприятия значимо не изменяются. Влияние интенсивной терапии СД2 на слухоречевую память подтверждено и рядом других исследований. Согласно экспериментальным данным, уровень гипергликемии соотносится с гибелью кортикальных нейронов и нейронов гиппокампа, а также уменьшением количества синтезируемого ацетилхолина. Итоги многоцентрового проспективного исследования, проведенного в Великобритании - UKPDS (United Kingdom Prospective Diabetes Study, 1997), длительностью около 20 лет, в котором участвовали более 5000 больных СД2, свидетельствуют о том, что снижение уровня HbA1c на 1% позволяет уменьшить на 21% все осложнения СД, на 35% - микрососудистые осложнения, на 18% - инфаркт миокарда, на 15% - инсульт и на 25% - смертность, связанную с СД [88-90].

Первостепенной задачей профилактики когнитивных расстройств у больных СД2 является раннее выявление СД и его осложнений, поскольку в подавляющем большинстве исследований определялась позитивная связь между когнитивными нарушениями и длительностью СД, а также уровнем метаболического контроля. Следует учитывать, что регресс микроваскулярных осложнений при СД2 после достижения адекватного метаболического контроля происходит спустя 8 лет, тогда как при дислипидемии и артериальной гипертензии - спустя 2-3 года. Сосудистая дисфункция, возможно, играет важную роль в развитии диабетической энцефалопатии. В эксперименте показано достоверное уменьшение церебрального кровотока и перфузии в гиппокампе и таламусе при использовании блокатора АПФ эналаприла. Это предполагает определенную роль нарушений циркуляции крови в развитии патологии мозговых структур и позволяет наметить возможные пути их коррекции [91]. Лечение когнитивных расстройств при СД определяется их степенью и проводится в соответствии с основными принципами терапии когнитивных нарушений. Применяют препараты нейрометаболического, сосудистого и антиоксидантного действия, а также нейротрансмиттерные средства, действующие на ацетилхолинергическую и глутаматергическую системы.

В настоящее время исследуется эффективность применения метаболитов инсулина при когнитивной дисфункции. Введение предшественника инсулина С-пептида в эксперименте достоверно уменьшает дефицит памяти и гибель клеток в гиппокампе. Доказано участие С-пептида в клеточной пролиферации и механизмах антиапоптоза. Обсуждается возможность применения С-пептида в качестве потенциально эффективной терапии когнитивных нарушений при СД1 [92]. Еще один гормон в мозге обладает нейропротективным эффектом - это ГПП-1. ГПП-1 продуцируется нейронами, а также попадает с кровью через гематоэнцефалический барьер. Рецепторы к ГПП-1 обнаружены в гипоталамических ядрах, таламусе, стволе, подкорковых ядрах. Не ясно, что является стимулом для активизации ГПП-1, но доказан факт его участия в реализации пищевого поведения, подобно инсулину, в процессах деления, роста и дифференциации клеток. Обнаружено, что антидиабетический препарат - агонист ГПП-1 способен уменьшать риск развития деменции, в том числе болезни Альцгеймера [93, 94].

В эксперименте показано положительное влияние на мнестические функции глитазона, который является агонистом рецепторов, активируемых пролифератором пероксисом (PPAR-γ и PPAR-α). Активация ядерных рецепторов PPAR модулирует транскрипцию ряда генов, чувствительных к инсулину и контролирующих уровень глюкозы. При этом препарат способен проникать через гематоэнцефалический барьер и действовать на рецепторы головного мозга. Глитазон - аналог препаратов, применяемых для лечения СД [росиглитазона (Авандии ) и пиоглитазона (Актоса♠¤ )], однако они действуют только на PRAR-γ-рецепторы. Наибольший эффект в отношении когнитивных функций ожидается у препарата, стимулирующего PPAR-δ-рецепторы. Таким образом, вероятно, в будущем можно ожидать появления новой патогенетической терапии когнитивных нарушений при СД2.

Экспериментальные данные свидетельствуют о возможности использования ацетилцистеина (N-ацетилцистеина ) для коррекции патологии митохондриального аппарата в нейронах головного мозга, обусловленной оксидативным стрессом [95]. Необходимо также оценивать эмоциональный статус пациентов. Доказано, что лечение депрессии улучшает функциональный статус пациентов, даже несмотря на устойчивые показатели HbA1c.

image
Рис. 4-4. Актовегин в лечении диабетической энцефалопатии

В литературе имеются данные о возможном влиянии на когнитивные функции гормона поджелудочной железы амилина, однако требуются не только экспериментальные, но и клинические исследования для того, чтобы сфокусировать научный поиск в этом направлении [96].

Наиболее перспективным для лечения больных СД с поражением нервной системы является депротеинизированный гемодериват крови телят (Актовегин ) - препарат с метаболическим (антиоксидантное и антигипоксантное) действиями. Лечение инфузиями Актовегина и таблетированным Актовегином оказывало положительное влияние на функциональное состояние периферических нервов и на когнитивные функции у больных СД с легкими и умеренными когнитивными расстройствами (рис. 4-4), улучшало общую психическую активность, концентрацию внимания, интеллектуальную гибкость, устойчивость запоминания, воспроизведение информации и регуляцию психической деятельности [97, 98].

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

  1. Ferry C.P., Prince M., Brayne C. at al. Global prevalence of dementia: a Delphi consensus study // Lancet. 2005. Vol. 36. P. 2112-2117.

  2. Cheng G., Huang C., Deng H. et al. Diabetes as a risk factor for dementia and mild cognitive impairment: a meta-analysis of longitudinal studies // Intern. Med. J. 2012. Vol. 42, N. 5. P. 484-491.

  3. Chiu W.C., Ho W.C., Liao D.L. et al. Progress of diabetic severity and risk of dementia // J. Clin. Endocrinol. Metab. 2015. Vol. 100, N. 8. P. 2899-2908.

  4. Peters S.A., Huxley R.R., Woodward M. Diabetes as a risk factor for stroke in women compared with men: a systematic review and meta-analysis of 64 cohorts, including 775,385 individuals and 12,539 strokes // Lancet. 2014. Vol. 383. P. 1973-1980.

  5. Чугунов П.А., Семенова И.В. Сахарный диабет и когнитивные нарушения // Сахарный диабет. 2008. Т. 1. С. 61-68.

  6. McGuire L.C., Ford E.S., Ajani U.A. The impact of cognitive functioning on mortality and the development of functional disability in older adults with diabetes: the second longitudinal study on aging // BMC Geriatrics. 2006. Vol. 6, N. 8. P. 58-62.

  7. Biessels G.J. Cerebral complications of diabetes: clinical findings and pathogenetic mechanisms // Neth J. Med. 1999. Vol. 54. P. 35-45.

  8. Ryan C.M., Geckle M.O. Circumscribed cognitive dysfunction in middle-aged adults with type 2 diabetes // Diabetes Care. 2000. Vol. 23. P. 1486-1493.

  9. Manschot S.M., Biessels G.J., de Valk H. et al. Metabolic and vascular determinations of impaired cognitive performance and abnormalities of brain magnetic resonance imaging in patients with type 2 diabetes // Diabetologia. 2007. Vol. 50, N. 11. P. 2388-2397.

  10. De Bresser J., Reijmer Y.D., van der Berg E. et al. Microvascular determinants of cognitive decline and brain volume change in elderly patients with type 2 diabetes // Dement. Geriatr. Dis. 2010. Vol. 30, N. 5. P. 381-386.

  11. Сосина В.Б., Захаров В.В., Яхно Н.Н. Недементные когнитивные нарушения у больных сахарным диабетом 2 типа // Неврологический журнал. 2010. № 4.

  12. Захаров В.В., Сосина В.Б. Когнитивные нарушения у больных сахарным диабетом // Неврологический журнал. 2009. № 4. С. 54-58.

  13. Bruce D.G., Casey G.P., Drange V. et al. Cognitive impairment, physical disability and depressive symptoms in older diabetic patients: the Fremantle Cognition in Diabetes Study // Diab. Res. Clin. Pract. 2003. Vol. 61. P. 59-67.

  14. Gregg W.E., Brown A.A. Cognitive and Physical Disabilities and Aging-Related Complications of Diabetes // Clin. Diab. 2003. Vol. 21. P. 113-118.

  15. Biessels G.J., van der Heide L.P., Kamal A. et al. Ageing and diabetes: implications for brain function // Eur. J. Pharmacol. 2002. Vol. 441. P. 1-14.

  16. Ott A., Stolk R.P., Hofman A. et al. Association of diabetes mellitus and dementia: the Rotterdam Study // Diabetologia. 1996. Vol. 39. P. 1392-1397.

  17. Leibson C.L., Rocca W.A., Hanson V.A. et al. Risk of dementia among persons with diabetes mellitus: a population-based cohort study // Am. J. Epidemiol. 1997. Vol. 145. P. 301-308.

  18. Scott R.D., Kritz-Silverstein D., Barrett-Connor E. et al. The association of non-insulin-dependent diabetes mellitus and cognitive function in an older cohort // J. Am. Geriatr. Soc. 1998. Vol. 46. P. 1217-1222.

  19. Lindeman R.D., Romero L.J., LaRue A. et al. A biethnic community survey of cognition in participants with type 2 diabetes, impaired glucose tolerance, and normal glucose tolerance: the New Mexico Elder Health Survey // Diab. Care. 2001. Vol. 24. P. 1567-1572.

  20. Cosway R., Strachan M.W., Dougall A. et al. Cognitive function and information processing in type 2 diabetes // Diab. Med. 2001. Vol. 18. P. 803-810.

  21. Строков И.А., Моргоева Ф.Э., Строков К.И. и др. Терапевтическая коррекция диабетической полиневропатии и энцефалопатии Актовегином // РМЖ. 2006. № 9. С. 698-703.

  22. Augustina M.A., Brands A.M. et al. Cerebral dysfunction in type 1 diabetes: effects of insulin, vascular risk factors and blood-glucose levels // Eur. J. Pharmacol. 2004. Vol. 490. P. 159-168.

  23. White N.H. Long-term outcomes in youth with diabetes mellitus // Pediatr. Clin. Noth Am. 2015. Vol. 62, N. 4. P. 889-909.

  24. Grodstein F., Chen J., Wilson R.S. et.al. Type 2 Diabetes and Cognitive Function in Community-Dwelling Elderly Women // Diab. Care. 2001. Vol. 24. P. 1060-1065.

  25. Curb J.D., Rodriguez B.L., Abbott R.D. et al. Longitudinal association of vascular and Alzheimer?s dementias, diabetes, and glucose tolerance // Neurology. 1999. Vol. 52. P. 971-975.

  26. Kanaya A.M., Barrett-Connor E., Gildengorin G. et al. Change in cognitive function by glucose tolerance status in older adults: a 4-year prospective study of the Rancho Bernardo study cohort // Arch. Int. Med. 2004. Vol. 164. P. 1327-1333.

  27. Kalmijn S., Feskens E.J.M., Launer L.J. et al. Glucose intolerance, hyper-insulinaemia and cognitive function in a general population of elderly men // Diabetologia. 1995. Vol. 38. P. 1096-1102.

  28. Asimakopoulou K., Hampson S.E. Cognitive Functioning and Self-Management in Older People With Diabetes // Diab. Spectr. 2002. Vol. 15. P. 116-121.

  29. Hassing L.B., Hofer S.M., Nilsson S.E.et al. Comorbid type 2 diabetes mellitus and hypertension exacerbates cognitive decline: evidence from a longitudinal study // Age and Ageing. 2004. Vol. 33. P. 355-361.

  30. Posner H.B., Tang M.-X., Luchsinger J. The relationship of hypertension in the elderly to AD, vascular dementia, and cognitive function // Neurology. 2002. Vol. 58. P. 1175-1181.

  31. Елфимова Е.В., Коркина М.В. Сахарный диабет и депрессия // Журнал неврологии и психиатрии. 2003. № 12. С. 66-70.

  32. Peyrot M., Rubin R.R. Levels and risks of depression and anxiety symptomatology among diabetic adults // Diab. Care. 1997. Vol. 20. P. 585-590.

  33. Anderson R.J., Freedland K.E. The prevalence of comorbid depression in adults with diabetes: a meta-analysis // Diab. Care. 2001. Vol. 24, N. 6. P. 1069-1078.

  34. Котов С.В., Рудакова И.Г., Исакова Е.В. Энцефалопатия у больных сахарным диабетом II типа. Клиника и лечение // Неврологический журнал. 2001. № 3. С. 35-37.

  35. Яхно Н.Н. Когнитивные расстройства в неврологической клинике // Неврологический журнал. 2006. Т. 11. Прил. 1. С. 4-12.

  36. Яхно Н.Н., Захаров В.В., Локшина А.Б. и др. Деменции. Рук-во для врачей. М.: Медпресс-информ, 2011. 264 с.

  37. Захаров В.В., Яхно Н.Н. Когнитивные расстройства в пожилом и старческом возрасте. Методическое пособие для врачей. М., 2005. 71 с.

  38. Локшина А.Б., Захаров В.В. Легкие и умеренные когнитивные расстройства при дисциркуляторной энцефалопатии // Неврологический журнал. 2006. Т. 11. Прил. 1. С. 57-64.

  39. Ryan C.M., Williams T.M. Effects of insulin-dependent diabetes on learning and memory efficiency in adults // J. Clin. Exp. Neuropsychol. 1993. Т. 15. С. 685-700.

  40. Strachan M.W.J., Deary I.J., Ewing R.M.E. et al. Is type II diabetes associated with an increased risk of cognitive dysfunction? A critical review of published studies // Diab. Care. 1997. Т. 20. С. 438-445.

  41. Kold C.T., Seaquist E.R. Cognitive Dysfunction and Diabetes Mellitus // Endocrin. Rev. 2008. Vol. 29, N. 4. P. 494-511.

  42. Gregg E.W., Engelgau M.E., Narayan K.M.V. Cognitive decline, physical disability, and other unappreciated outcomes of diabetes and aging // BMJ. 2002. Vol. 325. P. 916-917.

  43. Arvanitakis Z., Wilson R.S., Schneider J.A. et al. Diabetes mellitus and progression of rigidity and gait disturbance in older persons // Neurology. 2004. Vol. 63, N. 6. P. 996-1001.

  44. Tamara B., Harris L., Lenore J. et al. Age, Gene/Environment Susceptibility-Reykjavik Study: Multidisciplinary Applied Phenomics // Am. J. Epidemiol. 2007. Vol. 165, N. 9. P. 1076-1087.

  45. Luchsinger J.A., Tang M.X., Stern Y. et. al. Diabetes mellitus and risk of Alzheimer’s disease and dementia with stroke in a multiethnic cohort // Am. J. Epidemiol. 2001. Vol. 154. P. 635-641.

  46. Miles W.R., Root H.F. Psychologic tests applied in diabetic patients // Arch. Int. Med. 1922. Vol. 30. P. 767-777.

  47. Reske-Nielsen E., Lundbaek K., Rafeisen Q.J. Pathological changes in the cerebral and peripheral nervous system of young long-term diabetics. Diabetic encephalopathy // Diabetologia. 1965. Vol. 1. P. 233-241.

  48. Brownly M. Biochemistry and molecular cell biology of diabetic complications // Nature. 2001. Vol. 414. P. 813-820.

  49. Cardoso S., Santos M.S., Seiça R. et al. Cortical and hippocampal mitochondria bioenergetics and oxidative stutus during hyperglicemia and/or insulin-induced hypoglycemia // Biochim. Biol. Acta. 2010. Vol. 1802. P. 942-951.

  50. Makar T.K., Rimpel-Lamhaouar K., Abraham D.G. et al. Antioxidant defence systems in the brains of type II diabetic mice // J. Neurochem. 1995. Vol. 65. P. 287-291.

  51. Ryle C., Leow C.K., Donaghy M. Nonenzymatic glycation of peripheral and central nervous system proteins in experimental diabetes mellitus // Muscle Nerve. 1997. Vol. 20. P. 577-584.

  52. Toth C., Schmidt A.M., Tuor U.I. et al. Diabetes, leukoencephalopathy and rage // Neurobiol. Dis. 2006. Vol. 23. P. 445-461.

  53. Mankovsky B.N., Metzger B.E., Molitch M.E. et al. Cerebrovascular disorders in patients with diabetes mellitus // J. Diab. Compl. 1997. Vol. 10. P. 228-242.

  54. Manschot S.M., Augustina M.A., Brands A. et al. Brain Magnetic Resonance Imaging Correlates of Impaired Cognition in Patients With Type 2 Diabetes // Diab. Care. 2006. Vol. 55. P. 1106-1113.

  55. Biessels G.J., Kappelle A.C., Bravenboer B. et al. Cerebral function in diabetes mellitus // Diabetologia. 1994. Vol. 37. P. 643-650.

  56. Kamal A., Biessels G.J., Urban I.J. et al. Hippocampal synaptic plasticity in streptozotocin-diabetic rats: impairment of long-term potentiation and facilitation of long-term depression // Neurosci. 1999. Vol. 90. P. 737-745.

  57. Welsh B., Wecker L. Effects of streptozotocin-induced diabetes on acetylcholine metabolism in rat brain // Neurochem. Res. 1991. Vol. 16. P. 453-460.

  58. Seaquist E.R., Damberg G.S. et al. The effect of insulin on in vivo cerebral glucose concentrations and rates of glucose transport/metabolism in humans // Diabetes. 2001. Vol. 50. P. 2203-2209.

  59. Bingham E.M., Hopkins D., Smith D. et al. The role of insulin in human brain glucose metabolism: an 18-fluoro-deoxyglucose positron emission tomography study // Diabetes. 2001. Vol. 51. P. 3384-3390.

  60. Freychet P. Insulin receptors and insulin actions in the nervous system // Diab. Metab. Res. Rev. 2000. Vol. 16, N. 6. P. 390-392.

  61. Gispen W.H., Biessels G.J. Cognition and synaptic plasticity in diabetes mellitus // Eur. J. Pharmacol. 2000. Vol. 223. P. 656-658.

  62. Niiya Y., Abumiya T., Shichinohe H. et al. Susceptibility of brain microvascular endothelial cells to advanced glycation end products-induced tissue factor upregulation is associated with intracellular reactive oxygen species // Brain Res. 2006. Vol. 1108. P. 179-187.

  63. Kold C.T., Seaquist E.R. Cognitive Dysfunction and Diabetes Mellitus // Endocrine Rev. 2008. Vol. 29, N. 4. P. 494-511.

  64. Araki Y., Nomura M., Tanaka H. et al. MRI of the brain in diabetes mellitus // Neuroradiol. 1994. Vol. 36. P. 101-103.

  65. Nomiyama T., Tanaka Y., Hattori N. et al. Accumulation of somatic mutation in mitochondrial DNA extracted from peripheral blood cells in diabetic patients // Diabetologia. 2002. Vol. 45, N. 11. P. 1577-183.

  66. Niiya Y., Abumiya T., Shichinohe H. et al. Susceptibility of brain microvascular endothelial cells to advanced glycation end products-induced tissue factor upregulation is associated with intracellular reactive oxygen species // Brain Res. 2006. Vol. 1108. P. 179-187.

  67. Kold C.T., Seaquist E.R. Cognitive Dysfunction and Diabetes Mellitus // Endocrine Rev. 2008. Vol. 29, N. 4. P. 494-511.

  68. Araki Y., Nomura M., Tanaka H. et al. MRI of the brain in diabetes mellitus // Neuroradiol. 1994. Vol. 36. P. 101-103.

  69. Nomiyama T., Tanaka Y., Hattori N. et al. Accumulation of somatic mutation in mitochondrial DNA extracted from peripheral blood cells in diabetic patients // Diabetologia. 2002. Vol. 45. N. 11. P. 1577-1583.

  70. Peress N.S., Kane W.C., Aronson S.M. Central nervous system findings in a tenth decade autopsy population // Progr. Brain Res. 1973. Vol. 40. P. 473-483.

  71. Wessels A.M., Simsek S., Remijnse P.L. et al. Voxel-based morphometry demonstrates reduced gray matter density on brain MRI in patients with diabetic retinopathy // Diabetologia. 2006. Vol. 49. N. 10. P. 2474-2480.

  72. Ziegler D., Muhlen H., Dannehl K. et al. Tibial nerve somatosensory evoked potentials at various stages of peripheral neuropathy in type 1 diabetic patients // J. Neurol. Neurosurg. Psychiatr. 1993. Vol. 56. P. 58-64.

  73. Pozzessere G., Valle E., de Crignis S. et al. Abnormalities of cognitive functions in IDDM relealed by P300 event-related potential analysis // Diabetes. 1991. Vol. 40. P. 952-958.

  74. Watson G.S., Craft S. The role ofinsulin resistance in the pathogenesis ofAlzheimer?s disease: implications for treatment // CNS Drugs. 2003. Vol. 17. P. 27-32.

  75. Arvanitakis Z., Wilson R.S., Bienias J.L. et al. Diabetes mellitus and risk of Alzheimer disease and decline in cognitive function // Arch. Neurol. 2004. Vol. 61. P. 661-666.

  76. Cassels C., Vega C. Chronically high blood glucose linked with cognitive impairment risk // J. Nutr. Health Aging. 2006. Vol. 10. P 293-295.

  77. Hoyer S. Is sporadic Alzheimer’s disease the brain type of non-insulin dependent diabetes mellitus? A challenging hypothesis // J. Neural Trans. 1998. Vol. 105. P. 415-422.

  78. Hoyer S. The aging brain. Changes in the neuronal insulin/insulin receptor signal transduction cascade trigger late-onset sporadic Alzheimer disease (SAD) // J. Neural. Trans. 2002. Vol. 109, N. 7. P. 991-1002.

  79. Takeuchi M., Yamagishi S. Involvement oftoxic AGEs (TAGE) in the pathogenesis of diabetic vascular complications and Alzheimer’s disease // J. Alzheim. Dis. 2009. Vol. 16, N. 4. P. 845-858.

  80. Beeler N., Riederer B.M., Waeber G. et al. Role of the JNK-interacting protein 1/islet brain 1 in cell degeneration in Alzheimer disease and diabetes // Brain Res. Bull. 2009. Vol. 80. P. 274-281.

  81. Sherzai D., Sherzai A., Lui K. et al. The association between diabetes and dementia among elderly individuals: a nation wide in patients sample analysis // J. Geriatr. Psychiatry Neurol. 2016. Vol. 29, N. 3. P. 120-125.

  82. Walters S., Marden J.R., Kubzansky L.D. et al. Diabetic phenotypes and late dementia risk: a mechanism-specific Mendelian Randomization Study // Alzheimer Dis. Assoc. Disord. 2016. Vol. 30, N. 1. P. 15-20.

  83. Liu Y.W., Liu L., Lu S.S. et al. Impaired amiloid beta-degrading enzymes in brain of streptozotocin-induced diabetic rats // J. Endocrin. Invest. 2010. PubMed, PMID20414044.

  84. Haan M., Mungas D.M., Gonzalez H.M. Prevalence dementia in older latinos: the influence of diabetes mellitus, stroke and genetic factors // J. Am Geriatr. Soc. 2003. Vol. 51. P. 169-177.

  85. Reichard P., Britz A., Cars I. et al. The Stockholm Diabetes Intervention Study (SDIS): 18 months' results // Acta Med. Scand. 1988. Vol. 224, N. 2. P. 115-122.

  86. Nathan D.M., Cleary P.A., Backlund J.Y. et. al. 2005 Intensive diabetes treatment and cardiovascular disease in patients with type 1 diabetes // N. Engl. J. Med. 2005. Vol. 353. P. 2643-2653.

  87. The DCCT/EDIC study research groop. Long-term effect of diabetes and its treatment on cognitive function // N. Engl. J. Med. 2007. Vol. 356. P. 1842-1852.

  88. UK Prospective Diabetes Study Group. Tight blood pressure control and risk of macrovascular and microvascular complications in type 2 diabetes: UKPDS // Br. Med. J. 1998. Vol. 317. P. 703-713.

  89. UK Prospective Diabetes Study Group: Effect of intensive blood-glucose control with metformin on complications in overweight patients with type 2 diabetes (UKPDS34) // Lancet. 1998. Vol. 352. P. 854-865.

  90. UK Prospective Diabetes Study Group: Intensive blood-glucose control with sulphonylureas or insulin compared with conventional treatment and risk of complications in patients with type 2 diabetes (UKPDS33) // Lancet. 1998. Vol. 352. P. 837-853.

  91. Manschot S.M., Biessels G.J., Cameron N.E. et al. Angiotensin converting enzyme inhibition partially prevents deficits in water maze performance, hippocampal synaptic plasticity and cere, hfk blood flow in streptozotocin-diabetic rat // Brain Res. 2003. Vol. 966, N. 2. P. 274-282.

  92. Sima A.A., Li Z.G. The Effect of C-Peptide on Cognitive Dysfunction and Hippocampal Apoptosis in Type 1 Diabetic Rats // Diabetes. 2005. Vol. 54. P. 1497-1505.

  93. Butterfield D.A., Di Dominico F., Barone E. Elevated risk of type 2 diabetes for development of Alzheimer disease: a key role for oxidative stress in brain // Biochim Biophys Acta. 2014. Vol. 1842, N. 9. P. 1693-1706.

  94. Sebastião I., Candeias E., Santos M.S. et al. Insulin as a bridge between type 2 diabetes and Alzheimer disease - how anti-diabetics could be a solution for dementia // Front Endocrinol (Lausanne). 2014. Vol. 5. P. 110-115.

  95. Kamboj S.S., Sandhir R. Protective effect of N-acetylcysteine supplementation on mitochondrial oxidative stress and mitochonrial enzymes in cerebral cortex of streptozotocin-treated diabetic rats // Mitochondron. 2011. Vol. 11, N. 1. P. 214-222.

  96. Ly H., Despa F. Hyperamylinemia as a risk factor for accelerated cognitive decline in diabetes // Expert Rev. Proteomics. 2015. Vol. 12, N. 6. P. 575-577.

  97. Захаров В.В., Сосина В.Б. Применение антигипоксантов в лечении когнитивных нарушений у больных сахарным диабетом // Неврологический журнал. 2008. Т. 5. С. 39-43.

  98. Ziegler D., Movsesyan L., Mancovsky B. et al. Treatment of symptomatic polyneuropathy with Actovegin in type 2 diabetic patients // Diabetes Care. 2009. Vol. 32. P. 1479-1484.

Глава 5. ИНКРЕТИНОНАПРАВЛЕННАЯ ТЕРАПИЯ И СЕРДЕЧНО-СОСУДИСТАЯ СИСТЕМА: ЧТО МЫ ЗНАЕМ СЕГОДНЯ?

Аметов А.С., Кулиджанян Н.К.

Странно, как много надо узнать, прежде чем узнаешь, как мало знаешь.

Арабская мудрость

Инкретинонаправленная терапия, включающая агонисты ГПП-1 и ингибиторы ДПП-4, активно внедрена в клиническую практику для лечения больных СД2. Несмотря на их длительное и успешное применение в диабетологии, до сих пор повышен интерес к безопасности и потенциальным кардиопротективным возможностям данного класса у больных СД2. В данной главе мы попытаемся обобщить последние литературные данные, в первую очередь в клинической практике, в отношении прямых и непрямых эффектов инкретинов, представим данные о механизмах влияния естественного ГПП-1, аго-нистов рГПП-1 и ингибиторов ДПП-4 на сердце и сосудистую систему, оказывающих разнонаправленное, но зачастую перекрестное воздействие, независимо от колебаний концентрации глюкозы в крови [1, 2]. Обсудим действие инкретинов в контексте результатов долгосрочных исследований по сердечно-сосудистой безопасности, особенно через призму влияния на сердечную недостаточность.

Известны два гормона семейства инкретинов с глюкозозависимым сахароснижающим действием, к которым относится глюкозозависимый инсулинотропный полипептид и ГПП-1. Основное биологическое действие ГПП-1 обусловлено 30 аминокислотным метаболитом ГПП-1 (7-36), который опосредует свои эффекты, воздействуя на классические рГПП-1 [3]. Далее ГПП-1 быстро расщепляется под действием

ДПП-4 до ГПП-1 (9-36) и ГПП-1 (28-36), которые могут обладать собственной биологической активностью, вероятно, напрямую воздействуя на митохондрии или за счет неуточненных механизмов передачи сигнала [4], возможно, тем самым реализуя внепанкреатическое действие.

В отличие от них, агонисты рГПП-1, применяемые в клинической практике, являются резистентными к ДПП-4 и не расщепляются до ГПП-1 (9-36), но осуществляют свое действие через классические рГПП-1. Принимая во внимание этот факт, трудно корректно интерпретировать данные влияния на сердечно-сосудистую систему использования естественного ГПП-1 и агонистов рГПП-1.

5.1. РЕЦЕПТОРЫ ГЛЮКАГОНОПОДОБНОГО ПЕПТИДА-1 И СЕРДЕЧНО-СОСУДИСТАЯ СИСТЕМА: ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ

В настоящее время известно, что рГПП-1 экспрессируются в различных структурах и разных типах клеток сердечно-сосудистой системы на уровнях информационной рибонуклеиновой кислоты и белков. Доказано, что нативный ГПП-1 улучшает эндотелиальную функцию, усиливает сократительную способность желудочков миокарда, усиливает поглощение глюкозы кардиомиоцитами, оказывает кардиопротективное действие на уровне кардиомиоцитов и улучшает метаболические процессы в кровеносных сосудах. Причем экспрессия рГПП-1, чувствительных к ГПП-1 или агонистам рГГП-1, в этих типах клеток существенно мала.

В настоящее время актуален вопрос - каким же образом реализуется их влияние на сердце и сосуды? Уже известно, что рГПП-1 как у грызунов, так и у людей экспрессируются в гладкомышечных клетках коронарных сосудов, эндотелии сосудов, эндокарде и кардиомиоцитах предсердий, преимущественно в области синоартериального узла [5], что поднимает важный вопрос относительно механизмов, связывающих активацию сигнального пути рГПП-1 сердца и кардиопротекцию желудочков [6-8].

Многочисленные исследования продемонстрировали, что естественный ГПП-1 [т.е. ГПП-1 (7-36)] [9, 10] оказывает влияние на сердечно-сосудистую систему путем активации классических рГПП-1, или с помощью ГПП-1 (9-36), который представляет собой кардио-активный метаболит, образующийся при опосредованном разложении ферментом ДПП-4. Исходно полагали, что ГПП-1 (9-36) является неактивным метаболитом в связи с его более низкой аффинностью к рГГП-1 (в 1000 раз), тем не менее, он способен оказывать значимое влияние на сердечно-сосудистую систему аналогично ГПП-1 (7-36).

Аналогичного мнения придерживались в отношении ГПП-1 (28-36), так как не были идентифицированы рецепторы к метаболиту. Тем не менее, в экспериментальных работах продемонстрирована способность ГПП-1 (28-36) непосредственно активировать протеинкиназу в ишемизированных кардиомицитах мыши или сосудистых клетках через повышение аденилатциклазы и циклического аденозинмонофосфата (цАМФ), тем самым усиливая кислородное питание кардиомиоцита [11].

Необходимо отметить, что формирование ГПП-1 (9-36) в естественных условиях может оказывать непосредственное воздействие на эндотелий сосудов, способствуя усилению кровотока [12-14], в отличие от агонистов рГПП-1, резистентных к ДПП-4, которые не расщепляются до активных метаболитов [ГПП-1 (9-36) и (28-36)]. Это, в свою очередь, затрудняет интерпретацию результатов сравнительных исследований доклинических и клинических исследований.

Считается, что все рГПП-1-опосредованные воздействия на миокард желудочков практически всегда являются непрямыми. Соединение ГПП-1 с рГПП-1 вызывает конформационные изменения в молекуле рецептора, при этом активируется специфический G-белок, способствуя увеличению уровня цАМФ, активации протеинкиназы, что приводит к увеличению потребления глюкозы кардиомиоцитами и усилению контрактильности миокарда [5, 16-18].

Кроме этого, есть предположение, что ГПП-1 способствует увеличению потребления глюкозы кардиомиоцитами независимо от влияния инсулина. Этот эффект связывают с комбинированным воздействием ГПП-1 на рГПП-1, локализующиеся на гладкомышечных клетках коронарных сосудов коронарных артерий, и экспрессией ДПП-4 на эндотелиальных клетках коронарных сосудов, что приводит к ГПП-1-опосредованному увеличению коронарного кровотока, сопровождающемуся увеличением потребления глюкозы миокардом (табл. 5-1) [14].

Данные относительно механизмов влияния инкретинов весьма противоречивы, их действие не всегда удается воспроизвести в различных лабораториях, что может быть следствием различных экспериментальных моделей и техник. Тем не менее имеются доказательства, что естественный ГПП-1 и агонисты рГПП-1, устойчивые к расщеплению, оказывают прямое кардиопротективное действие на культуру кардиомиоцитов [14, 19], и эффект реализуется, по всей вероятности, через механизмы активации рГПП-1 в предсердиях [6] или в сосудах [8], и через неклассический путь - активации цАМФ. Данный аспект продолжает изучаться, и надеемся, в ближайшем будущем мы получим на него исчерпывающие ответы.

Таблица 5-1. Влияние глюкaгoнoпoдoбнoгo пептида 1, aгoниcтoв рецепторов глюкaгoнoпoдoбнoгo пептида 1 и ингибиторов дипeптидилпeптидaзы-4 на сердечно-сосудистую систему (обобщенные данные)
Орган Эффект(ы) ГПП-1 [7-36 Амид] или [7-37] Агонисты pΓΠΠ-1 Ингибиторы ДΠΠ-4

Сердце

Потребление глюкозы кapдиoмиoцитaми

Внутривенно ГПП-1, фармакологическая доза ≈ [39]

Экceнaтид (внутривенно, фармакологическая доза, CД2, без ишемической болезни сердца) ≈ [40]

Cитaглиптин (пациенты без СД, с неишемической кapдиoмиoпaтиeй) ↑ [85]

Функция левого желудочка

Внутривенно ГПП-1 (фармакологическая доза, 5 нед): общая фракция выброса левого желудочка ↑, V02 max ↑, 6 мин ходьбы, дистанция ↑ [34]. Улучшенная общая фракция выброса левого желудочка не подтверждена при низкой дозе ГПП-1 [35]

Экceнaтид: in vitro.

В пробирке ↑ сократительную способность миокарда предсердий, но не желудочков [86]; внутривенно: сердечный индекс ↑, давление заклинивания в легочных капиллярах ↑, и пpeдcepдный нaтpий- ypeтичecкий пептид ↓ [87]. Aлбиглyтид: без значимого эффекта [36].

Лиpaглyтид: тенденция к снижению частоты госпитализаций по поводу застойной XCH (LEADER) [72]; у пациентов со стабильным течением сердечной недостаточности и сниженной функцией левого желудочка, а также у госпитализированных пациентов с сердечной недостаточностью и сниженной фракцией выброса левого желудочка лиpaглyтид не способствует улучшению выраженности клинических признаков сердечной недостаточности [37, 88]

Cитaглиптин (XCH): диacтoличecкaя функция левого желудочка ↑ [38]. Частота госпитализации по поводу XCH ≈ (TECOS) [46].

Caкcaглиптин: частота госпитализации по поводу XCH (достоверно) SAVOR-TIMI 53 [44, 89]. Aлoглиптин: частота госпитализаций по поводу застойной сердечной недостаточности ↑ (не достоверно) EXAMINE [45, 48]. Bилдaглиптин: тенденция к ухудшению функции левого желудочка (VIVIDD, неопубликованные результаты)

Kapдиoпpoтeкция повторной ишeмии/cтaннинг-cиндpoм (оглушенный миокард)

Внутривенно ГПП-1 (фармакологическая доза, дoбyтaмининдyциpoвaнный стресс): общая фракция выброса левого желудочка ↑, локальная сократимость ↑ [90, 91] Баллонная окклюзия коронарной артерии: сохранение функции левого желудочка [78, 90]

72 ч после острого инфаркта миокарда; общая фракция выброса левого желудочка ↑, локальная кинетика т [76]

Инфаркт миокарда с подъемом ST сегмента: внутривенно экceнaтид: Индекс повреждения (доля неповрежденной области) ↑ [80] Подкожно экceнaтид: зона инфаркта ↓ [92] Лиpaглyтид: сохранение общей фракции выброса левого желудочка после 4KB [93] Инфаркт миокарда без подъема ST сегмента. Лиpaглyтид: сохранение общей фракции выброса левого желудочка после 4KB [94]

Cитaглиптин (дoбyтa-мининдyциpoвaнный стресс): общая фракция выброса левого желудочка ↑, локальная сократимость ↑ [53, 95]

Частота сердечных сокращений

Внутривенно ГПП-1:

↑ незначимо, не снижается при вaгycнoй пробе [96]

↑ на 2-3 сокращения в минуту [58, 97]. Экceнaтид: симпатическая активация ? [98]

Не сообщается в исследовании, демонстрирующем снижение на 2 сокращения [99]

Периферические артерии

Aнгиoгeнeз, пролиферация эндoтeлиaльныx клеток

Улучшение образования новых сосудов из человеческих эндoтeлиaльныx клеток высокими дозами ГПП-1 [100]

Экceнaтид: стимуляция пролиферации человеческих коронарных эндoтeлиaльныx клеток [101]

Не peпopтиpoвaнo

Эндoтeлий-accoцииpyeмaя вaзoдилaтaция (синтез оксида азота)

синтез оксида азота ↑ в эндoтeлиaльныx клетках пупочной вены человека [102].

Внутривенно ГПП-1 (фармакологические дозы). Aцeтилxoлининдyциpoвaннaя вaзoдилaтaция т у здоровых [103] и у пациентов с CД2 и стабильной ишeми- чecкoй болезнью сердца [59]

Экceнaтид: синтез оксида азота ↑ в эндoтeлиaльныx клетках пупочной вены человека ↑ [104]; пocтпpaндиaльнaя эндoтeлиaльнaя функция ↑ [105]. Лиpaглyтид:

Фактор некроза опухоли α-индyциpoвaнный oкcидaтивный стресс ↓ ↓ воспаление в эндoтeлиaльныx клетках пупочной вены человека [106]; ↑ синтеза оксида азота в эндoтeлиaльныx клетках, выраженное ↓ эндoтeлинa-1 [107].

Лиpaглyтид: aцeтилxoлин-oпocpeдoвaнный кровоток предплечья (↑) [108]

Cитaглиптин: кровоток-зависимая вaзoдилaтaция (CД2) ↑ [109], эффект ингибиторов ДΠΠ-4 на функцию эндотелия не подтвержден в других исследованиях [110, 111]

Эндотелий-зависимая вaзoдилaтaция

Hитpoпpyccид нaтpийиндy-циpoвaннaя вaзoдилaтaция предплечья не увеличивается при внутривенном введении ГПП-1 (фармакологическая доза) [103]

Нет информации

Cитaглиптин не изменяет нитроглицерин-связанную дилaтaцию [109]

Aнтиaтepocклepoтичecкoe действие

Нет эффекта

Лиpaглyтид: толщина интимы-мeдиa ↓ при использовании более 8 мec [65]

Cитaглиптин, [112] Линaглиптин [113]: увеличение толщины интима-медиа ↓

Артериальное давление

Систолическое

Физиологические дозы ≈ [115]

↓ на 2-3 мм рт.ст. [58, 97]

Периодические отчеты о снижении систолического артериального давления у больных артериальной гипepтeнзиeй [99]

Haтpийypeтичecкий пептид

HУΠ≈ [114,116]

Лиpaглyтид:

ΠpoHУΠ ↓, [72], но HУΠ и мозговой HУΠ ≈ [117, 118]; peпopтиpoвaнo, что HУΠ ↑ и мозговой HУΠ ↑ [119]

Не peпopтиpoвaнo

Сокращения: OΦB ЛЖ - общая фракция выброса левого желудочка; ЧKB - чpecкoжнoe вмешательство; HУΠ - нaтpий- ypeтичecкий пептид

5.2. ДИПЕПТИДИЛПЕПТИДАЗА-4 И СЕРДЕЧНО-СОСУДИСТАЯ СИСТЕМА: ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ

Биология ДПП-4 довольно сложна и включает в себя трансмембранный белок и растворимую циркулирующую форму, которые обладают биологической активностью, не зависящей от каталитической активности самого фермента [20].

ДПП-4 широко экспрессируется в большинстве клеток и тканей организма, включая почки, легкие, печень, кишечник, селезенку, поджелудочную железу, надпочечники, центральную нервную систему, и проявляет свою ферментативную активность в отношении десятка цитокинов и пептидных гормонов, влияющих на воспаление, сосудистый тонус и выживаемость клеток [21].

Несмотря на то что фермент ДПП-4, независимо от его биологической активности, оказывает сосудистое, противовоспалительное и иммунное действие, в экспериментальных работах также изучалась важность ДПП-опосредованного расщепления пептидов в патогенезе и лечении сердечно-сосудистых заболеваний. Однако изучение данного вопроса весьма затруднительно по ряду причин. Во-первых, ДПП-4 расщепляет одновременно множество (десятки) субстратов, инициируя комплексные изменения в нескольких сигнальных путях [2, 22].

Во-вторых, в большинстве случаев ДПП-4 циркулирует в небольшом количестве, что затрудняет его количественное определение. В-третьих, внедрение высокочувствительных и специфических методик определения смеси деградированных и нерасщепленных субстратов ДПП-4 экономически не выгодно. В-четвертых, многие из ДПП-4-опосредованного расщепления пептидов сохраняют свою биологическую активность в сердечно-сосудистой системе, реализуя свое действие через различные рецепторы и сигнальные пути. Следовательно, ДПП-4 одновременно инактивирует и потенцирует активность многочисленных кардиоактивных субстратов, что, конечно, ставит перед нами новые вопросы для дальнейшего изучения [2, 21].

5.3. КЛАСС-ЭФФЕКТ ИНКРЕТИНОВ И ИШЕМИЧЕСКАЯ ДИСФУНКЦИЯ МИОКАРДА: ДОКЛИНИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ

Проведенные экспериментальные исследования позволили подтвердить кардиопротективное прямое влияние ГПП-1 (через рГПП-1) на миокард в состоянии ишемии опосредованно через взаимодействие с классическими рГПП-1 [16]. Было показано, что введение нативного ГПП-1, агонистов ГПП-1 (например, эксенатида, лираглутида) и ингибиторов ДПП-4 (например, ситаглиптина, вилдаглиптина, алоглиптина) способствовало уменьшению зоны ишемии и инфаркта миокарда. Аналогичные результаты были воспроизведены in vivo и ex vivo (изолированное сердце в состоянии ишемии), в исследованиях у грызунов и крупных млекопитающих, при введении различных фармакологических субстанций [ГПП-1 (7-36 амид), агонисты ГПП-1 и ингибиторы ДПП-4]. Хотя в некоторых работах не наблюдалось уменьшения зоны инфаркта миокарда [например, с лираглутидом у свиней [23], нативным ГПП-1 у грызунов [24]], в большинстве экспериментов были получены положительные кардиопротективные результаты. Также опубликованы положительные результаты доклинических исследований с применением агонистов рГПП-1 эксенатида [25], ликсисенатида [26], албиглутида [27] и ингибиторов ДПП-4 ситаглиптина [28] и линаглиптина [29].

Необходимо отметить, что в недавних экспериментальных исследованиях было показано влияние ГПП-1 на ишемическую дисфункцию миокарда при СД. Так, назначение мышам с СД аналога ГПП-1 лираглутида в течение 7 дней сопровождалось значительным уменьшением размера инфаркта и частоты разрыва сердца после инфаркта миокарда [17].

5.4. СЕРДЕЧНАЯ НЕДОСТАТОЧНОСТЬ И ИНКРЕТИНЫ

В настоящее время развитие или утяжеление хронической сердечной недостаточности (ХСН) стало камнем преткновения при назначении инкретинонаправленной терапии. В этом разделе попытаемся обобщить известные результаты исследований. Многочисленные экспериментальные и клинические работы показали благоприятное влияние ГПП-1 на сердце при ХСН, несмотря на то, что эти данные также ограничены невозможностью дифференцировать между прямым и непрямым влиянием на сердце, опосредованно или независимо от классических рГПП-1.

Краткосрочное введение рекомбинантного ГПП-1 в течение 48 ч собакам с дилатационной кардиомиопатией значительно улучшало систолическую и диастолическую функцию миокарда и повышало чувствительность к инсулину и утилизацию глюкозы [30]. Необходимо отметить, что в эксперименте неактивная форма ГПП-1 (9-36) амид оказывала такой же эффект, как и нативный ГПП-1 [13], дополнительно подтверждая предположение, что метаболически неактивные формы ГПП-1 могут играть активную роль в защите сердечно-сосудистой системы. Кроме того, у крыс с ХСН (в сочетании с ожирением, инсулинорезистентностью, гипертонией и дилатационной кардиомиопатией) длительное введение ГПП-1 с 9-месячного возраста (когда начинался процесс прогрессирования сердечной недостаточности с последующей смертью крыс) приводило к сохранению сократительной функции миокарда, увеличению потребления глюкозы миокардом, повышению выживаемости и значительному снижению апоптоза кардиомиоцитов [31].

Нормализация функции желудочков под влиянием лираглутида, наблюдаемая у мышей, может происходить с участием 5АМФ-активизируемой протеинкиназы [17]. Так, введение лираглутида в течение 1 нед (30 мкг/кг интраперитонеально два раза в день) увеличивало фосфорилирование 5’АМФ-активизируемой протеинкиназы, улучшало систолическую функцию левого желудочка у мышей с кардиомиопатией, связанной с ожирением, все эти изменения были обратимыми при введении антагониста 5АМФ-активизируемой протеинкиназы (в течение 1 нед) [32].

Важно отметить, что эти экспериментальные данные подтверждены предварительными клиническими исследованиями, указывающими, что ГПП-1 может также улучшать сократительную функцию левого желудочка у пациентов с ХСН. Так, при краткосрочном введении рекомбинантного ГПП-1 в течение 3 дней пациентам с СД2 в сочетании с ХСН наметилась тенденция к улучшению как систолической, так и диастолической функции миокарда, хотя эти изменения не достигли статистической значимости [33]. А длительное применение (5 нед) ГПП-1 как у больных СД2, так и без него с ХСН III и IV функционального класса (по Нью-Йоркской Ассоциации Кардиологов), способствовало значимому повышению фракции выброса левого желудочка, потребности миокарда в кислороде и функциональному состоянию миокарда, а также сопровождалось улучшением качества жизни пациентов по данным опросника Minnesota Living with Heart Failure Quality of Life (MNQOL), причем данные эффекты не наблюдались у пациентов с сохранной сократительной функцией миокарда [34]. Авторы пришли к выводу, что постоянная инфузия ГПП-1 значительно улучшает функцию левого желудочка, функциональный статус и качество жизни пациентов с тяжелой сердечной недостаточностью. ГПП-1, вероятно, оказывает физиологические эффекты на сердце, механизм действия которых еще предстоит изучить. Однако это исследование было одно-центровым и нерандомизированным, и его результаты до настоящего времени не воспроизведены на более обширной группе.

В противовес сказанному, в другой работе были получены противоположные данные, где внутривенное введение ГПП-1 (0,7 ммоль/кг/мин) в течение 48 ч 15 пациентам с перенесенным инфарктом миокарда в анамнезе и ХСН II и III функционального класса (по Нью-Йоркской Ассоциации Кардиологов) не влияло на показатели фракции выброса и ударного объема, при этом наблюдались тахикардия и повышение среднего уровня диастолического артериального давления [35].

Ранее проведенные рандомизированные исследования по применению албиглутида и лираглутида у пациентов с застойной сердечной недостаточностью II/III класса (по классификации Нью-Йоркской ассоциации кардиологов) и низкой фракцией выброса также не показало положительного влияния на выраженность сердечной недостаточности, независимо от наличия или отсутствия СД. Так, в группе лираглутида у пациентов с ХСН не наблюдалось улучшения сердечно-сосудистых исходов по конечным и комбинированным точкам. Отмечалось незначительное, однако статистически значимое увеличение смертности и частоты госпитализации от сердечной недостаточности. Возможно, это было связано с увеличением частоты сердечных сокращений или развитием аритмий, так как нарушений коронарного кровотока не зафиксировано [36, 37].

Напротив, в небольшом пилотном исследовании, включавшем 18 пациентов с СД2, назначение ситаглиптина способствовало улучшению только диастолической функции миокарда [38]. Внутривенное введение ГПП-1 и агониста рГГП-1 - эксенатида не влияло на утилизацию глюкозы кардиомиоцитами [39, 40], тогда как применение ситаглиптина усиливало потребление глюкозы (у лиц без СД и ишеми-ческой дисфункции), тем самым улучшая контрактильную функцию миокарда [38].

Предварительные клинические исследования в большинстве случаев доказывают положительное влияние ГПП-1 на сердце в условиях сердечной недостаточности, за исключением пациентов с прогрессирующей сердечной недостаточностью, что дает некий стимул для его использования в лечении ХСН. Уже ясно, что естественный ГПП-1 действует через свой метаболит ГПП-1 (9-36), способствуя улучшению коронарного кровотока. Однако достоверно не установлено, реализуются ли полученные эффекты через стимуляцию рГПП-1 в гладко-мышечных клетках коронарных сосудов или в предсердиях, и каковы будут последствия длительного воздействия на миокард ГПП-1 в условиях сердечной недостаточности. Однако некоторые противоречивые данные и неблагополучные результаты рандомизированного исследования по применению саксаглиптина [44], увеличивающему частоту госпитализации при ХСН, требуют дополнительного изучения данного аспекта, чтобы сделать четкие выводы о потенциальных преимуществах и рисках естественного ГПП-1, агонистов рГПП-1 и ингибиторов ДПП-4 у лиц с сердечной недостаточностью.

5.4.1. ВЛИЯНИЕ ИНГИБИТОРОВ ДИПЕПТИДИЛПЕПТИДАЗЫ-4 НА ЗНАЧИМЫЕ ФАКТОРЫ РИСКА СЕРДЕЧНО-СОСУДИСТЫХ ЗАБОЛЕВАНИЙ

Обобщая известные данные, можно точно утверждать, что влияние ингибиторов ДПП-4 на сердечно-сосудистую систему реализуется как через инкретинзависимые механизмы (путем повышения уровня ГПП-1), так и через пути, не связанные с инкретинами [50] (рис. 5-1).

image
Рис. 5-1. Потенциальное влияние ингибиторов дипептидилпептидазы-4 на сердечно-сосудистую систему. Адаптировано согласно Fadini G.P., Avogaro A., 2011 [83]. Сокращения: эNO - эндотелиальная NO-синтаза; ИЛ-6 - интерлейкин-6; ФНО-α - фактор некроза опухоли альфа; НУП тип В - натрийуретический пептид тип В; СКФ-1α - стромальный клеточный фактор-1 альфа; ПЭК - предшественник эндотелиальной клетки

В многочисленных исследованиях продемонстрирована способность ингибиторов ДПП-4 влиять на сосудистую систему посредством моделирования оксида азота, увеличения клеток - предшественников эндотелия и развития ангиогенеза. Ингибиторы ДПП-4 также экспрессируются на воспалительных клетках и активизируют Т-клеточный иммунитет [51, 52]. Кроме этого, показано их косвенное влияние на кардиометаболические процессы, что в контексте развития сердечно-сосудистого заболевания является крайне актуальным с позиции дополнительной профилактики осложнений, помимо хорошего гликемического контроля [52]. Так, в исследовании SPEADA (The Study of Preventive Effects of Alogliptin on Diabetic Atherosclerosis) назначение алоглиптина предотвращало прогрессирование утолщения комплекса интима-медиа у больных СД2 без сердечно-сосудистого заболевания [52]. Ситаглиптин также продемонстрировал положительное влияние на сократительную способность миокарда и улучшение его перфузии [53].

В некоторых исследованиях не было получено прямой корреляции между улучшением уровня гликемии и липидов, что наводит еще раз на мысль о способности ингибиторов ДПП-4 влиять на дислипидемию независимо от степени компенсации углеводного обмена [54].

Кроме этого, некоторые предварительные данные свидетельствуют о способности ингибиторов снижать риск развития микроангиопатий, однако для более достоверной оценки необходимо провести более длительные исследования, чтобы определить, не зависит ли это от уровня гликемии [55].

5.4.2. ВЛИЯНИЕ ГЛЮКАГОНОПОДОБНОГО ПЕПТИДА 1 НА ОСНОВНЫЕ СЕРДЕЧНО-СОСУДИСТЫЕ ФАКТОРЫ РИСКА И СУРРОГАТНЫЕ МАРКЕРЫ

Ряд исследований демонстрирует положительное влияние агонистов ГПП-1 и нативного ГПП-1 на основные факторы риска сердечнососудистых заболеваний. Имеются данные о снижении уровня липидов крови и артериального давления. Так, применение лираглутида у больных СД2 (LEAD1-5) способствовало снижению систолического артериального давления от 3,6 до 6,7 мм рт.ст. [56]. В исследовании DURATION-1 продемонстрировано, что у пациентов с СД, которым проводилась непрерывная инфузия эксенатида на протяжении 1 года, наблюдалось значительное уменьшение систолического артериального давления (на 3,8-6,2 мм рт.ст.) [57].

По данным метаанализа, оценивающего влияние агонистов ГПП-1 (эксенатида, лираглутида, дулаглутида, албиглутида) на артериальное давление (диастолическое или систолическое), частоту сердечных сокращений и уровень артериального давления у больных СД2, наблюдалось статистически не значимое изменение параметров, по всей вероятности, в связи с частыми гипертоническими кризами [58]. Преимущественная локализация экспрессии рГПП-1 в предсердиях и гладкомышечных клетках коронарных сосудов указывает на потенциальные места воздействия. Поэтому предполагается, что эффективное снижение артериального давления у больных СД2 может быть обусловлено сосудорасширяющим [5, 59] и натрийуретическим действием ГПП-1 [31].

Важно отметить, что агонисты рГПП-1 не снижают артериальное давление у лиц с отсутствием артериальной гипертензии, и в клинических исследованиях не отмечалось случаев гипотензии на фоне приема агонистов рГПП-1. То, почему механизмы активации сигнального пути рГПП-1, связанные со снижением артериального давления, ограничиваются или не действуют у лиц с нормальным артериальным давлением, является важным предметом для дальнейших исследований.

Что касается дислипидемии, данные показали, что инфузия агонистов ГПП-1 лираглутида и эксенатида снижает уровень тощакового и постпрандиального уровня липидов крови преимущественно за счет снижения триглицеридов (ТГ) в постпрандиальном периоде и липопротеинов очень низкой плотности и увеличения размеров частиц липопротеинов низкой плотности, что, несомненно, способствует снижению риска сердечно-сосудистого заболевания [60-63].

Агонисты ГПП-1 также способствуют снижению массы тела за счет снижения аппетита и повышения насыщаемости и энергозатрат [64].

В результате снижения выраженности гипергликемического окислительного стресса наблюдается положительное влияние на провоспалительные маркеры, такие как фактор некроза опухоли-α, С-реактивный белок и ингибитор активатора плазминогена типа-1, что приводит к улучшению функции эндотелия [65]. Кроме того, ГПП-1 увеличивает выработку оксида азота, снижает выраженность окислительного стресса, увеличивает потребление глюкозы кардиомиоцитами и улучшает сократительную функцию миокарда [22, 66-68]. Во многих работах продемонстрирована способность агонистов ГПП-1 уменьшать гиперплазию интимы-медиа сонных артерий [65, 69].

Резюмируя вышесказанное, уже понятно, что гликемические и негликемические эффекты агонистов ГПП-1 могут протективно влиять на сердечно-сосудистую тему (рис. 5-2, см. цв. вклейку).

5.5. ИНКРЕТИНОНАПРАВЛЕННАЯ ТЕРАПИЯ И СЕРДЕЧНО-СОСУДИСТЫЙ ПРОФИЛЬ БЕЗОПАСНОСТИ

Повышенное беспокойство в отношении развития сердечно-сосудистых осложнений при применении сахароснижающих препаратов, особенно после данных метаанализа использования тиазолидиндионов, где было продемонстрировано увеличение риска инфаркта миокарда на 43% и смертности от сердечно-сосудистых заболеваний на 64% [41], предопределило дальнейший ход событий. Вследствие этого в 2008 г. были введены новые требования Управления по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов (Food and Drug Administration, FDA) к регистрируемым сахароснижающим препаратам, требующего проведения дополнительных исследований с целью подтверждения сердечно-сосудистой безопасности в сравнении с группой плацебо [42].

Инкретинонаправленная терапия, по сути, стала первой, которая по рекомендациям FDA (2008) должна была продемонстрировать сердечно-сосудистую безопасность у больных СД2 в долгосрочных исследованиях. Этому также послужили противоречивые данные в отношении кардиоваскулярных рисков, причем проведенные ранее рандомизированные исследования были краткосрочными (не более 1 года), популяция пациентов была неоднородной и отличалась по метаболическим характеристикам и наличию сопутствующих патологий, что определило высокую гетерогенность при проведении метаанализов.

С этой целью были инициированы постмаркетинговые длительные исследования, включавшие пациентов с высоким риском сердечнососудистых осложнений.

5.5.1. СЕРДЕЧНО-СОСУДИСТАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ ПРИ ПРИМЕНЕНИИ ИНГИБИТОРОВ ДИПЕПТИДИЛПЕПТИДАЗЫ-4

В опубликованном большом метаанализе 18 рандомизированных контролируемых исследований было показано, что применение ингибиторов ДПП-4 (ситаглиптина, вилдаглиптина, саксаглиптина, алоглиптина) не увеличивало, а даже, возможно, уменьшало риск развития сердечно-сосудистых событий (р = 0,001), а также не влияло на частоту нефатального инфаркта и острого коронарного синдрома (р = 0,02) по сравнению с другими сахароснижающими препаратами [43]. Однако разный дизайн исследований, различные комбинации сахароснижающих препаратов, неоднородность выборки пациентов в отношении наличия или отсутствия сердечно-сосудистого заболевания не позволили достоверно сделать вывод: различия между результатами обусловлены уменьшением риска сердечно-сосудистых событий из-за применения ингибиторов ДПП-4 или связаны с повышением риска кардиоваскулярных заболеваний при назначении других гипогликемических препаратов (сульфонилмочевинаρ , тиазолидиндионы, метформин). Это потребовало более детального изучения в других крупных исследованиях.

В настоящее время получены результаты исследований по сердечно-сосудистой безопасности применения ингибиторов ДПП-4 у лиц с высоким риском сердечно-сосудистых осложнений: SAVOR-TIMI 53 (саксаглиптин - 16 492 пациента с высоким риском сердечно-сосудистого заболевания или подтвержденной ишемической болезнью сердца) [44], EXAMINE (алоглиптин - 5380 пациентов) [45] и TECOS (ситаглиптин - 14 731 пациент) (табл. 5-2) [46].

Исследование TECOS (Trial Evaluating Cardiovascular Outcomes with Sitagliptin) [46] - двойное слепое рандомизированное плацебо-контролируемое клиническое исследование. В нем принимали участие 14 671 пациент с СД2, которые получали или ситаглиптин в дозе 100 мг/сут, или плацебо при добавлении к используемой в течение ≥3 мес схеме сахароснижающей терапии (ПССП ± инсулинотерапия). Медиана длительности терапии в исследовании составила 3 года. Качество гликемического контроля при включении в исследование соответствовало уровню HbA1 c 6,5-8,0%. В исследовании могли принять участие пациенты в возрасте старше 50 лет с подтвержденными в анамнезе сердечно-сосудистыми заболеваниями.

В качестве первичной комбинированной сердечно-сосудистой конечной точки рассматривалось время до наступления сердечно-сосудистого события - сердечно-сосудистой смерти, нефатального инфаркта миокарда, нефатального инсульта или госпитализации по поводу нестабильной стенокардии. Установлено, что частота развития данных событий оказалась сопоставимой как в группе ситаглиптина (11,4%), так и в контрольной группе плацебо (11,6%).

Кроме того, в группе ситаглиптина и плацебо оказалось сопоставимым время до развития какой-либо составляющей комбинированной вторичной сердечно-сосудистой точки. Терапия ситаглиптином не увеличивала частоту развития событий, рассматриваемых в качестве дополнительных вторичных сердечно-сосудистых исходов, - общей смертности, сердечно-сосудистой смерти и смерти, не связанной с развитием сердечно-сосудистых событий. Также были получены результаты о сопоставимой частоте госпитализаций по поводу ХСН в группе ситаглиптина и плацебо (3,1% против 3,1%, р = 0,98).

Таблица 5-2. Завершенные долгосрочные исследования по оценке безопасности применения ингибиторов дипeптидилпeптидaзы-4 и aгoниcтoв рецепторов глюкaгoнoпoдoбнoгo пептида 1
n Критерии включения Критерии исключения Первичная конечная точка Среднее время наблюдения События, %: препарат против плацебо Число событий/ 100 пaциeнтo-лeт: препарат против плацебо

Ингибиторы ДΠΠ-4

Caкcaглиптин: SAVOR-TIMI 53 [44]

16 492

Возраст ≥40 лет с подтвержденными CCЗ, или ≥55 лет (мужчины) или ≥60 лет (женщины) и ≥1 фактора риска CCЗ; HbA1с 6,5-12,0%

Ингибитор ДΠΠ-4 или aгoниcт pΠΠ-1 в течение 6 мес; кpeaтинин сыворотки >6,0 мг/дл

БCCC по 3 точкам: сердечно-сосудистая смерть, нефатальный инфаркт миокарда и инсульт

2,1 года

7,3 против 7,2

3,7 против 3,7

Aлoглиптин EXAMINE [45]

5380

OKC в течение 15-90 дней до рандомизации; HbA1с 6,5-11,0%

Нестабильная стенокардия; диализ в течение 14 дней до скрининга; использование ингибиторов ДΠΠ-4 или aгoниcтoв pΓΠΠ-1

БCCC по 3 точкам: сердечно-сосудистая смерть, нефатальный инфаркт миокарда и инсульт

533 дня

11,3 против 11,8

Cитaглиптин: TECOS [46]

14 671

≥50 лет с подтвержденными сердечнососудистыми заболеваниями (ишемическая болезнь сердца, цepeбpoвacкyляpныe заболевания или атеросклероз периферических сосудов); HbA1с 6,5-8,0%

Использование ингибиторов ДПП-4 или aгoниcтoв рГПП-1 или тиaзoлидин-диoнoв в течение 3 мec; ≥2 тяжелых гипогликемии за последние 12 мec; СКФ <30 мл/мин

БCCC по 4 точкам: сердечно-сосудистая смерть, нефатальный инфаркт миокарда и инсульт или госпитализация по поводу нестабильной стенокардии

3,0 года

11,4 против 11,6

4,06 против 4,17

Aгoниcты рГПП -1

Ликcиceнaтид ELIXA [71 ]

6068

OKC в течение 180 дней до скрининга

Возраст <30 лет; 4KB в течение 15 дней; AKШ в анамнезе или планируемое AKШ в течение 90 дней; СКФ <30; HbA1с <5,5 или >11,0%

БCCC по 4 точкам: CC смерть, нефатальный ИМ и инсульт или госпитализация по поводу нестабильной стенокардии

25 мec

13,4 против 13,2

6,4 против 6,3

Лиpaглyтид LEADER [37, 72]

9340

Возраст ≥50 лет и ≥1 критерий (CCЗ, цepeбpoвacкyляpнaя болезнь, заболевание периферических сосудов, XБΠ III стадии +, XCH II или III стадии по NYHA) или возраст ≥60 лет и ≥1 фактор сердечно-сосудистого риска; HbA1с ≥7,0%

Ингибиторы ДΠΠ-4, агонисты pΓΠΠ-1, инсулин короткого и пролонгированного действия; OKC или цepeбpoвacкyляpныe событие в течение 14 дней

БCCC по 3 точкам: сердечнососудистая смерть, нефатальный инфаркт миокарда и инсульт

3,5 года

13,0 против 14,9

3,4 против 3,9

Ceмaглyтид SUSTAII\l-6 [120]

3297

Возраст ≥50 лет и ≥1 критерий (ИБС, цepeбpoвacкyляpнaя болезнь или заболевания периферических сосудов, хроническая болезнь почек III стадии +, XCH II или III cтaди и по NYHA) или возраст ≥60 лет и ≥1 фактор сердечно-сосудистого риска; HbA1с ≥7,0%

Ингибиторы ДΠΠ-4 в течение 30 дней; агонисты pΓΠΠ-1 или бaзaльный и короткий инсулин в течение 90 дней; OKC или цepeбpoвacкyляpнoe событие в течение 90 дней; запланированная операция на сосудах; длительный анамнез диализа

БCCC по 3 точкам: сердечнососудистая смерть, нефатальный инфаркт миокарда и инсульт

2,1 года

6,6 против 8,9

3,24 против 4,44

Сокращения: БCCC - большие неблагоприятные сердечно-сосудистые события; HbA1с - гликoзилиpoвaнный гемоглобин; OKC - острый коронарный синдром; CKΦ - скорость клyбoчкoвoй фильтрации; AKШ - aopтoкopoнapнoe шунтирование; ЧKB - чpecкoжнoe вмешательство; CCЗ - сердечно-сосудистые заболевания.

В исследовании SAVOR (Saxagliptin Assessment of Vascular Outcomes Recorded in Patients with Diabetes Mellitus Trial) [44] приняли участие 16 492 пациента с СД2 старше 40 лет, имевшие подтвержденные сердечно-сосудистые заболевания в анамнезе (около 80% всех участников исследования) либо множественные факторы сердечно-сосудистого риска. Пациенты были рандомизированы в две группы: группа, в которой к базовой терапии добавлялось плацебо, либо группа, которая получала 5 мг саксаглиптина в сутки в дополнение к стандартной терапии. Первичные конечные точки включали в себя: смерть от сердечнососудистых заболеваний, инфаркт миокарда, ишемический инсульт. Вторичные конечные точки: госпитализация по причине сердечной недостаточности, нестабильной стенокардии либо госпитализация для проведения коронарной реваскуляризации.

Риск смерти от сердечно-сосудистых заболеваний составил 7,3% в группе саксаглиптина и 7,2% в группе плацебо; риск всех нефатальных сердечно-сосудистых событий - 12,8% в группе саксаглиптина и 12,4% - в группе плацебо. При раздельном анализе для каждой конечной точки значимой разницы с плацебо также не выявлено, за исключением процента госпитализаций по поводу сердечной недостаточности, риск которой был значимо выше в группе саксаглиптина (3,5% за два года) по сравнению с плацебо (2,8% за 2 года, p = 0,007). Причем частота госпитализаций больше всего наблюдалась среди пациентов с заведомо отягощенным сердечно-сосудистым анамнезом.

В 2013 г. было завершено исследование EXAMINE (Cardiovascular Outcomes Study of Alogliptin in Subjects With Type 2 Diabetes and Acute Coronary Syndrome) [45], изучавшее влияние алоглиптина на сердечнососудистые исходы у больных СД2, перенесших острый коронарный синдром (инфаркт миокарда или госпитализацию по поводу нестабильной стенокардии) в течение 90 дней до рандомизации. В исследовании приняли участие 5380 человек, длительность наблюдения достигала 40 мес. К стандартной сахароснижающей и сердечно-сосудистой терапии добавлялся алоглиптин или плацебо. Оценивались аналогичные первичные и конечные точки. Результаты EXAMINE показали кардиоваскулярную безопасность препарата: частота развития событий первичной конечной точки в группе алоглиптина составила 305 эпизодов и была сопоставима с группой плацебо - 316 эпизодов (11,3% против 11,8% соответственно, р <0,001).

Таким образом, завершенные исследования не выявили никакого влияния на риск развития фатальных или нефатальных кардиоваску-лярных событий, однако в совокупности результаты считаются неутешительными, так как не были продемонстрированы кардиопротективныe эффекты ингибиторов ДΠΠ-4. Это может быть объяснено несколькими возможными причинами. Во-первых, период наблюдения был слишком коротким, так как известно, что для того, чтобы оценить влияние на макрососудистые осложнения у пациентов с СД2, требуется более 10 лет. Во-вторых, относительно небольшое снижение HbA1 c в группах саксаглиптина и алоглиптина (0,3 и 0,4% соответственно) также может повлиять на окончательные результаты.

Однако неожиданно выявленное увеличение частоты госпитализаций по поводу ХСН среди пациентов, принимавших саксаглиптин, требует детального анализа и дальнейшего исследования. Недавно FDA рекомендовала рассмотреть вопрос об осторожном назначении саксаглиптина и предупреждение в отношении алоглиптина пациентам с повышенным риском сердечной недостаточности [47].

Кроме этого, опубликованные данные метаанализа также показали небольшое, однако статистически значимое увеличение риска госпитализаций при применении саксаглиптина [49].

Нейтральное влияние ситаглиптина на тяжесть сердечной недостаточности, по сравнению с саксаглиптином и алоглиптином, в настоящее время до конца не объяснено, однако, возможно, связано с особенностями молекулы ситаглиптина или различиями в дизайне исследований и неоднородностью выбранной популяции пациентов и не должно расцениваться как «класс-эффект». Этот вопрос интересует весь научный мир, что должно отразиться в поставленных вопросах будущим долгосрочным исследованиям.

А теперь хотелось бы напомнить о результатах применения вилдаглиптина в реальной клинической практике. Еще на этапе внедрения в клиническую практику ингибиторов ДΠΠ-4 на кафедре эндокринологии и диабетологии Российской медицинской академии последипломного образования было проведено пилотное исследование, основной целью которого явилось изучение влияния 24-недельной терапии вилдаглиптином на сократительную функцию миокарда и его перфузию, развитие сердечной недостаточности у больных СД2 в сочетании с ишемической болезнью сердца [82]. В исследование вошли 60 пациентов, которые были рандомизированы на 3 группы, в зависимости от выбранной сахароснижающей терапии: группа 1 - вилдаглиптин (n = 20); группа 2 - вилдаглиптин + метформин (n = 20); группа 3 - метформин (n = 20). Было показано, что на фоне достижения гликемического контроля назначение вилдаглиптина в монотерапии и в комбинации с метформином способствовало уменьшению продолжительности эпизодов болевой и безболевой ишемии миокарда, повышению толерантности к физической нагрузке и его пороговой мощности за счет улучшения энергометаболизма кардиомиоцитов. По данным однофотонной эмиссионной компьютерной томографии миокарда с изотопом технеция, вилдаглиптин не приводил к ухудшению перфузии миокарда, и при отсутствии трансмуральных рубцовых изменений отмечалась тенденция к уменьшению площади и выраженности перфузионных нарушений. Дополнительно хотелось отметить, что в исследовании на фоне терапии вилдаглиптином как в монотерапии, так и в комбинации с метформином не наблюдалось развития или прогрессирования сердечной недостаточности у тяжелой когорты больных с сердечно-сосудистыми заболеваниями (коррекции сопутствующей терапии не проводилась). В настоящее время эта информация крайне важна, особенно после получения долгосрочных исследований с саксаглиптином и алоглиптином. В подтверждение хотелось бы продемонстрировать несколько клинических примеров.

Клинический пример 1

Больная Д., 70 лет. Страдает СД2 с 2009 г., по поводу чего принимала метформин в среднесуточной дозе 2,0 г/сут. При очередном обследовании выявлена гипергликемия натощак 8,3 ммоль/л, постпрандиальная гликемия 8,9 ммоль/л, уровень HbA1 c составил 8,1%. Самоконтроль гликемии проводит редко, придерживается основных принципов рационального питания при СД2. В 2006 г. перенесла Q -инфаркт миокарда переднеперегородочной области левого желудочка. Постинфарктный период осложнился развитием аневризмы перегородочноверхушечной области. Повышение артериального давления более 20 лет, по поводу чего гипотензивные и антиангинальные препараты принимала нерегулярно. В настоящее время получает метопролол (Беталок Зок ) 50 мг/сут, индапамид + периндоприл (Нолипрел форте ) 1 таблетка/сут, ацетилсалициловую кислоту (Тромбо Асс ) 100 мг/сут, в качестве гипо-липидемической терапии - симвастатин (Вазилип ) 10 мг/сут.

Для детальной оценки функционального состояния миокарда было проведено инструментальное обследование. На ЭКГ (исходно): синусовый ритм, рубцовые изменения миокарда в переднеперегородочной области. ЭКГ-картина аневризмы левого желудочка.

Эхокардиография исходно: постинфарктная аневризма перегородочноверхушечной области левого желудочка. Сократительная способность миокарда левого желудочка умеренно снижена, фракция выброса 50% (по Simpson). Левые камеры сердца дилатированы. Конечно-диастолический размер - 53 мм, конечно-систолический размер - 34 мм, конечно-диастолический объем - 153 мл, конечно-систолический объем - 76 мл. Недостаточность митрального клапана 1,5 степени. Πроба с физической нагрузкой или медикаментозная проба не проводилась (по настоянию пациента). Суточное мониторирование ЭКГ: ишемическая депрессия и жизнеугрожающие аритмии не выявлены.

Πосле полного лабораторного и инструментального обследования с целью достижения компенсации углеводного обмена был назначен вилдаглиптин + метформин 50/1000 мг 2 таблетки/сут (Галвус Мет ). Сопутствующая терапия не корректировалась в течение периода наблюдения (6 мес).

Через 24 нед сахароснижающей терапии гликемия натощак составила 7,1 ммоль/л, постпрандиальная гликемия - 6,9 ммоль/л, HbA1c - 7,4%.

Πри контрольной эхокардиографии сохранялась картина постинфарктной аневризмы перегородочноверхушечной области левого желудочка. Отмечается незначительное повышение сократительной способности миокарда левого желудочка, фракция выброса 52% (по Simpson). Размеры камер сердца существенно не изменились: конечный диастолический размер - 50 мм, конечный систолический размер - 30 мм, конечный диастолический объем - 146 мл, конечный систолический объем - 69 мл. Суточное мониторирование ЭКГ: ишемической депрессии и жизнеугрожающих аритмий не выявлено.

Для выявления зон жизнеспособного миокарда на фоне проводимой сахароснижающей терапии пациентке проводилась однофотонная эмиссионная компьютерная томография миокарда в покое.

Исходно на сцинтиграфических срезах определялись признаки глубоких рубцовых изменений в области верхушечных сегментов передней стенки и передней межжелудочковой перегородки с распространением рубцовых изменений с жизнеспособным миокардом в области верхушки. Общая площадь рубцовой зоны составила 21-23%. Фракция выброса левого желудочка в покое - 43%.

Через 24 нед терапии также наблюдались сцинтиграфические признаки глубоких рубцовых изменений в области передней межжелудочковой перегородки (верхушечные сегменты) с частичным захватом прилегающих отделов верхушки миокарда левого желудочка.

Πри сравнении с исходными данными отмечается уменьшение выраженности перфузионных нарушений и площади рубцового поражения с 21-23% до 15-17% за счет зон жизнеспособного миокарда, повышение фракции выброса с 43% до 48% (рис. 5-3, см. цв. вклейку).

Таким образом, данный клинический пример демонстрирует, что назначение вилдаглиптина пациенту с аневризмой левого желудочка, низкой фракцией выброса способствует улучшению перфузионных нарушений миокарда и уменьшению площади дефекта перфузии за счет зон жизнеспособного миокарда, что, несомненно, влияет на качество жизни больного.

Клинический пример 2

Пациентка Г., 63 года. Страдает СД2 с 2008 г. С момента верификации СД2 принимала метформин в дозе 2,0 г/сут. В 2001 г. перенесла инфаркт миокарда задней стенки левого желудочка. Тогда же выполнена чрескожная транслюминальная коронарная ангиопластика со стентированием 3 коронарных сосудов. Страдает гипертонической болезнью более 17 лет с повышением артериального давления до 180/100 мм рт.ст., по поводу чего наблюдалась кардиологом и принимала гипотензивные препараты. Πароксизмальная форма фибрилляций предсердий развилась после острого инфаркта миокарда. В настоящее время получает индапамид + эналаприл (Энзикс дуо ) 1 таблетка/сут, амлодипин (Амлотоп ) 10 мг 1 таблетка/сут, ацетилсалициловую кислоту (Тромбо Асс ) 100 мг/сут, дигоксин 0,25 мг 1 таблетка/день (5 дней/нед).

Πри очередном визите выявлена гипергликемия натощак 7,1 ммоль/л, постпрандиальная гликемия 7,9 ммоль/л, уровень HbA1 c составил 7,3%. При исходном анализе липидного профиля отмечалось повышение показателей общего холестерина, ТГ и липопротеинов низкой плотности.

На этапе включения в исследование была проведена оценка функционального состояния миокарда. Эхокардиография исходно: состояние после чрескожной транслюминальной коронарной ангиопластики со стентированием передней межжелудочковой ветви, передней коронарной артерии, огибающей ветви в 2001 г. Недостаточность митрального клапана 2-й степени, трикуспидального клапана 1,5 степени. Πризнаки легочной гипертензии. Πостинфарктные рубцовые изменения задней стенки левого желудочка (гипокинез задней стенки на базальном и среднем уровнях). Сократительная способность миокарда левого желудочка умеренно снижена, фракция выброса 52% (по Simpson). Суточное мониторирование ЭКГ: ишемической депрессии не выявлено.

Учитывая субкомпенсацию углеводного обмена, пациентке был назначен вилдаглиптин+метформин (ГалвусМет ) 50/1000 мг 2 р/сут. Сопутствующая терапия не корректировалась в течение периода наблюдения (6 мес).

Через 24 нед сахароснижающей терапии гликемия натощак составила 5,4 ммоль/л, постпрандиальная гликемия - 6,1 ммоль/л, HbA1 c - 6,2%. Наблюдалось снижение уровня липопротеинов низкой плотности при относительно повышенном уровне общего холестерина и ТГ.

Πри контрольной эхокардиографии наметилась тенденция к уменьшению объемов левого желудочка. Отмечалось повышение фракции выброса - с 52 до 58% (по Simpson). В остальном без изменений. Суточное мониторирование ЭКГ: ишемической депрессии не выявлено.

С целью оценки степени перфузионных нарушений была проведена однофотонная эмиссионная компьютерная томография миокарда в покое и на пике физической нагрузки исходно и по окончанию периода наблюдения (рис. 5-4, см. цв. вклейку). Исходно отмечались признаки сниженной перфузии миокарда передней и переднеперегородочной стенок как в покое, так и на пике нагрузки. Через 6 мес терапии вилдаглиптином наблюдалась практически полная нормализация миокардиального кровотока в покое (площадь дефекта перфузии уменьшилась с 7 до 2%), и на фоне нагрузки произошло уменьшение площади перфузионных нарушений с 11 до 6% площади левого желудочка.

Таким образом, назначение вилдаглиптина пациентке с исходно минимальными отклонениями от нормы по данным однофотонной эмиссионной компьютерной томографии привело к практически полной нормализации миокардиального кровотока как в покое, так и на нагрузке.

Клинический пример 3

Пациентка Н., 68 лет. Ранее у эндокринолога не наблюдалась. При обследовании верифицирован впервые выявленный СД2. Исходно глюкоза - 6,5 ммоль/л, постпрандиальная гликемия - 8,0 ммоль/л, HbA1с составил 7,2%. Из анамнеза: страдает гипертонической болезнью более 15 лет, гипотензивные препараты регулярно принимала. Острый инфаркт миокарда перенесла в 1999, 2000, 2003 и 2004 гг. Острое нарушение мозгового кровообращения в 2008 г. В настоящее время принимает: лозартан (Лозап ) 50 мг/сут, нифедипин (Осмоадалат ) 1 таблетка/сут, метопролол (Эгилок ) 25 мг/сут, ацетилсалициловую кислоту + магния гидроксид (Кардиомагнил ) 75 мг/сут, аторвастатин (Торвакард ) 10 мг/сут.

До включения в наблюдательную программу было проведено клинико-инструментальное обследование сердечно-сосудистой системы. Исходно на ЭКГ имелись ЭКГ-признаки рубцовых изменений задне-боковой области гипертрофированного миокарда левого желудочка.

ЭхоКГ: постинфарктная аневризма задней стенки левого желудочка (площадь аневризмы 3,2 см2 , истончение стенки до 6 мм). Трансмуральные рубцовые изменения задней и боковой стенок левого желудочка. Недостаточность митрального клапана 2-3-й степени. Признаки начальной легочной гипертензии. Сократительная способность миокарда снижена, фракция выброса составила 45% (по методу Simpson).

По данным суточного мониторирования по методу Холтер были выявлены эпизоды болевой ишемии суммарной продолжительностью 1 мин 23 с/сут.

С целью достижения гликемического контроля больной был назначен вилдаглиптин (Галвус ) 50 мг 2 р/сут. Сопутствующая терапия в ходе исследования не менялась.

Через 24 нед терапии ингибитором ДПП-4 была достигнута компенсация углеводного обмена (HbA1с составил 6,6%), однако изменений по данным ЭКГ и эхокардиографии не наблюдалось, фракция выброса не изменилась. По данным холтеровского мониторирования ЭКГ наблюдалось уменьшение суммарной продолжительности эпизодов ишемии до 48 с/сут.

Но наиболее показательным стало проведение однофотонной эмиссионной компьютерной томографии миокарда, позволившей оценить особенности перфузии. Исходно определялось рубцовое изменение миокарда заднебоковой стенки трансмурального характера. Фракция выброса в покое составила 33%, на пике нагрузки - 37%. Через 6 мес наблюдения отмечалось улучшение показателей перфузии миокарда в перирубцовой зоне в покое, при этом фракция выброса возросла: в покое - 41%, на пике нагрузки - 42% (рис. 5-5, см. цв. вклейку).

Данный клинический пример демонстрирует нам, что даже у пациента с преходящей ишемией миокарда, большой площадью рубцового поражения миокарда, аневризмой левого желудочка, низкой фракцией выброса назначение вилдаглиптина не ухудшало перфузионные показатели и, что немаловажно, способствовало уменьшению продолжительности эпизодов ишемии, что нашло свое отражение при оценке качества жизни пациента.

5.5.2. СЕРДЕЧНО-СОСУДИСТАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ ПРИ ПРИМЕНЕНИИ АГОНИСТОВ РЕЦЕПТОРОВ ГЛЮКАГОНОПОДОБНОГО ПЕПТИДА 1

Проведенный метаанализ 37 исследований не выявил существенной разницы между группами получавших агонисты рГПП-1 (эксенатид, эксенатид длительного действия, лираглутид, албиглутид и таспоглутид) и группами сравнения по конечным комбинированным точкам, включавшим большие сердечно-сосудистые инциденты (р = 0,18) [70]. При этом наблюдалось достоверное снижение риска развития сердечнососудистых заболеваний в группе агонистов рГПП-1 по сравнению с плацебо-контролируемой группой [70]. В связи с тем, что в метаанализ были включены относительно короткие исследования, мы не можем считать эту информацией аксиомой, и это потребовало проведения долгосрочных, правильно спланированных исследований для доказательства сердечно-сосудистой безопасности у больных СД2 (табл. 5-2).

Сердечно-сосудистая безопасность применения аналогов ГПП-1 была продемонстрирована в нескольких рандомизированных исследованиях. В первое исследование с участием агониста ГПП-1 лик-сисенатида (ELIXA - Evaluation of Lixisenatide in Acute Coronary Syndrome) были включены 6068 пациентов с СД2 и высоким риском сердечно-сосудистых событий. В анамнезе у участников - перенесенный инфаркт миокарда (83% случаев) и нестабильная стенокардия (17% случаев). Так, назначение ликсисенатида не привело к увеличению рисков сердечно-сосудистых осложнений и не отличалось от плацебо-контролируемой группы (13,4% против 13,2% соответственно). Анализ данных не выявил существенных отличий в частоте госпитализаций по поводу сердечной недостаточности в группе ликсисенатида (4,0% против 4,2%) [71].

Наоборот, назначение агонистов рецепторов ГПП-1 длительного действия лираглутида и семаглутида способствовало достоверному уменьшению частоты неблагоприятных сердечно-сосудистых исходов. В исследовании LEADER (Liraglutide Effect and Action in Diabetes: Evaluation of Cardiovascular Outcome Results) (9340 пациентов с высоким риском развития сердечно-сосудистых заболеваний, из них 81% с подтвержденной сердечно-сосудистой патологией) применение лираглути-да снизило риск развития нефатального инфаркта миокарда, инсульта, реваскуляризации миокарда и смертности от сердечно-сосудистых заболеваний на 13%, частота госпитализаций по поводу сердечной недостаточности и острого коронарного синдрома достоверно не отличалась от плацебо. Более прицельный анализ результатов показал, что более значимое влияние использования лираглутида на конечные первичные конечные точки наблюдалось у пациентов в возрасте 50 лет и старше с подтвержденными сердечно-сосудистыми заболеваниями, по сравнению с лицами старше 60 лет и высоким риском сердечнососудистых заболеваний [37, 72, 73].

В рандомизированном плацебо-контролируемом исследовании (SUSTAIN-6 - Trial to Evaluate Cardiovascular and Other Long-term Outcomes With Semaglutide in Subjects With Type 2 Diabetes) назначение семаглутида [1] 3297 пациентам с СД2 50 лет и старше с сердечно-сосудистыми заболеваниями, ХСН или хронической болезнью почек (причем 72,2% пациентов имели подтвержденные сердечно-сосудистые заболевания и 17% были старше в возрасте 60 лет и имели высокий риск сердечно-сосудистых заболеваний) наблюдалось статистически значимое снижение частоты развития больших неблагоприятных сердечнососудистых событий по сравнению с группой плацебо (на 26%; частота 6,6% против 8,9%, р <0,001 для анализа сопоставимости (noninferiority) и р = 0,02 для анализа превосходства). Это снижение главным образом было обусловлено значимым уменьшением частоты развития нефатального инсульта (на 39%; частота 1,6% против 2,7%, р = 0,04). При анализе конечных результатов по основным точкам (нефатальный инфаркт и инсульт, смерть от сердечно-сосудистых заболеваний, реваскуляризация сосудов сердца, госпитализация по поводу острого инфаркта миокарда и сердечной недостаточности) в группе семаглути-да по сравнению с группой плацебо наблюдалось достоверное снижение частоты данных событий = 0,002) [120].

Обобщая эти данные, можно сказать, что назначение рГПП-1 не связано с повышением риска развития основных сердечно-сосудистых исходов, наоборот, лираглутид способствует снижению развития первичных конечных точек у пациентов с СД2 и высоким риском сердечно-сосудистых заболеваний.

5.6. ВЫВОДЫ

И в заключение хочется сказать, что стремительно расширяется наше понимание роли инкретинотерапии при СД2. Однако остается много открытых вопросов в отношении негликемических эффектов данного класса. Уже известно, что инкретинотерапия положительно влияет как на основные факторы риска сердечно-сосудистых заболеваний (артериальная гипертензия, липиды крови), так и на суррогатные маркеры [74]. В доклинических моделях на животных доказано наличие кардиопротективного действия ингибиторов ДПП-4 и агони-стов рГПП-1 при ишемическом повреждении миокарда и сердечной недостаточности. Однако это сильно разнится с полученными, часто неоднозначными, результатами в ходе долгосрочных исследований в популяции пациентов. До сих пор не поставлена точка в споре: положительное или нейтральное влияние на конечные сердечно-сосудистые события связано с улучшением гликемического контроля или «класс-эффектом» инкретинов, так как даже проведенные рандомизированные исследования по сердечно-сосудистой безопасности не преследовали цель оценки степени улучшения гликемического контроля.

На сегодняшний день проведенные долгосрочные исследования по безопасности применения ингибиторов ДПП-4 и агонистов рГГП-1 у больных СД2 полностью соответствуют критериям и требованиям FDA. Тем не менее, различия в дизайне исследований, в выборке пациентов как по степени компенсации углеводного обмена, так и по сочетанию сердечно-сосудистых заболеваний затрудняют адекватное их сравнение.

Камнем преткновения инкретинонаправленной терапии стала сердечная недостаточность. В случае ингибиторов ДПП-4 риск госпитализаций от сердечной недостаточности увеличивался в группах саксаглиптина и не наблюдался при применении алоглиптина или ситаглиптина, хотя эти данные не нашли своего подтверждения в исследованиях реальной клинической практики (в отношении саксаглиптина) [75]. Тем не менее, FDA выпустила предупредительное письмо о мерах осторожности при использовании саксаглиптина и алоглиптина [47].

Что же касается агонистов рГГП-1, то долгосрочные исследования не выявили негативного влияния на сердечную недостаточность, что позволяет нам в настоящее время спокойно назначать их пациентам с сердечно-сосудистыми заболеваниями или факторами риска сердечно-сосудистых заболеваний при СД2.

Кардиопротективное воздействие терапии инкретинами было зафиксировано не только у пациентов с СД2, но и в популяции без диабета [76-80]. Данная информация обретает особый практический смысл, если это можно рассматривать как возможность использования инкретинотерапии в более широкой клинической практике. Многие ученые возлагают большие надежды на современные сахароснижающие препараты, и недавно высказано предположение о возможном расширении их использования в будущем не только при нарушении толерантности к глюкозе, неалкогольной жировой болезни печени, синдроме поликистозных яичников, нейродегенеративных заболеваниях и ишемической болезни сердца [81]. Мечта ли это или ближайшее наше будущее?

Тем не менее, анализируя данные исследований, у нас все чаще возникают новые вопросы, и они по-прежнему остаются открытыми. Несмотря на то что мы уже много знаем и имеем ответы на поставленные вопросы, у нас до сих пор возникают сомнения, что не позволяет нам назначать препараты без боязни. Среди них следующие.

  1. Где именно экспрессируются рГПП-1: во всех коронарных артериях или в изолированных сегментах, в предсердиях сердца или в других отделах, вегетативной и центральной нервной системах?

  2. Через какие механизмы осуществляется кардиопротективный эффект метаболитов ГПП-1 (9-36) и ГПП-1 (7-36): через регуляцию путей передачи сигналов на уровне митохондрий? имеется второй рецептор? или они оказывают рецептор-несвязанное влияние через аденилатциклазу? Имеются другие механизмы?

  3. Почему ингибиторы ДПП-4 демонстрируют положительное влияние на большие и малые сердечно-сосудистые события в экспериментальных и краткосрочных исследованиях, а в долгосрочных этого не наблюдается?

  4. Влияет ли патология сердечно-сосудистой системы на функцию или экспрессию рГГП-1 (потенциально способствуя или ухудшая при определенных условиях)?

  5. Через какие основные механизмы реализуются кардиопротек-тивные свойства данного класса сахароснижающих препаратов: являются ли они глюкозозависимыми и/или связаны с активацией рГПП-1 как активными, так и неактивными метаболитами ГПП-1?

  6. Возможно ли использование инкретинов в другой когорте пациентов, например, у больных СД2 без факторов риска сердечнососудистых заболеваний, с ожирением, без СД и ожирения?

  7. Существует ли прямая зависимость между дозой агонистов рГГП-1 и выраженностью кардиопротекции у пациентов с СД2?

  8. Учитывая способность агонистов ГПП-1 снижать частоту сердечно-сосудистых событий, возможно ли их использование при терапии таких состояний как острый коронарный синдром?

  9. Почему и как некоторые (но не все) ингибиторы ДПП-4 увеличивают частоту госпитализаций при сердечной недостаточности?

  10. Какие свойства агонистов рГГП-1 имеют первостепенное значение, индуцируя сердечно-сосудистую протекцию при использовании лираглутида и семаглутида, в отличие от ликсисенатида?

Поэтому в качестве следующего шага мы должны дождаться окончания продолжающихся в настоящее время широкомасштабных исследований в популяции больных СД2 в соответствии с рекомендациями FDA (табл. 5-3), которые позволят ответить на имеющиеся многочисленные вопросы и получить дополнительную информацию о безопасности инкретинонаправленной терапии, особенно в отношении сердечной недостаточности, что, возможно, подтолкнет нас к изменению подхода в терапии СД2 в сочетании с сердечно-сосудистыми заболеваниями, расширит рамки их использования. Надеемся, что мы вступаем в новую эру в области диабетологии, и надежды, которые возлагаем на новейшие сахароснижающие препараты, оправдаются.

Таблица 5-3. Отдаленные сердечно-сосудистые исходы при инкретинонаправленной терапии, незавершенные исследования
Название исследования Описание исследования

CAROLINA (линаглиnтин)

Безопасность линаглиптина у больных СД2. Начало - ноябрь 2010 г. - сентябрь 2018 г. (6000 пациентов с СД2 с высоким сердечно-сосудистым риском), рандомизированное, в параллельных группах (глимепирид), двойное слепое исследование у больных старше 70 лет

CARMELINA (линаглиnтин)

Линаглиптин у больных СД2 (8000 пациентов с высоким сердечнососудистым риском в сочетании с микро- или макроальбуминурией), рандомизированное двойное слепое, плацебо-контролируемое, 46 мес, окончание в 2018 г.

EXSCEL (эксенатид 1 р/нед)

Снижение сердечно-сосудистого риска при применении эксенатида. Июнь 2010-2018 гг. (14000 больных СД2; 7,5 лет). Крупномасштабное плацебо-контролируемое исследование

REWIND (дулаглутид)

Оценка сердечно-сосудистой безопасности при применении инкрети-на (1 р/нед) у больных СД2. Июль 2011 - апрель 2019 гг. (9600 пациентов с СД2 с высоким сердечно-сосудистым риском), плацебо-контролируемое исследование

HARMONY (албиглутид)

Оценка сердечно-сосудистой безопасности у пациентов с цереброваскулярными заболеваниями, ишемической болезнью сердца, заболеваниями периферических сосудов (9400 пациентов). Рандомизированное плацебо-контролируемое исследование, продолжительность 3-5 лет, окончание в 2019 г.

ELIXA (ликсисенатид)

Оценка сердечно-сосудистых исходов у больных СД2 после острого коронарного синдрома. Июнь 2010 г. - октябрь 2018 г. (>6000 пациентов с СД2 в сочетании с острым инфарктом миокарда), плацебо-контролируемое исследование

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

  1. Sivertsen J., Rosenmeier J., Holst J.J., Vilsboll T. The effect of glucagon-like peptide 1 on cardiovascular risk // Nat. Rev. Cardiol. 2012. Vol. 9. P. 209-222.

  2. Ussher J.R., Drucker D.J. Cardiovascular biology of the incretin system // Endocr. Rev. 2012. Vol. 33. P. 187-215.

  3. Thorens B. Expression cloning of the pancreatic beta cell receptor for the gluco-incretin hormone glucagon-like peptide 1. // Proc. Natl. Acad. Sci. USA. 1992. Vol. 89. P. 8641-8645.

  4. Hupe-Sodmann K., McGregor G.P., Bridenbaugh R. et al. Characterisation of the processing by human neutral endopeptidase 24.11 of glp-1(7-36) amide and comparison of the substrate specificity of the enzyme for other glucagon-like peptides // Regul. Pept. 1995. Vol. 58.P. 149-156.

  5. Ban K., Noyan-Ashraf M.H., Hoefer J. et al. Cardioprotective and vasodilatory actions of glucagon-like peptide 1 receptor are mediated through both glucagon-like peptide 1 receptor-dependent and -independent pathways // Circulation. 2008. Vol. 117, N. 18. P. 2340-2350.

  6. Kim M., Platt M.J., Shibasaki T. et al. GLP-1 receptor activation and Epac2 link atrial natriuretic peptide secretion to control of blood pressure // Nat Med. 2013. Vol. 19. P. 567-575.

  7. Pyke C., Knudsen L.B. The glucagon-like peptide-1 receptor-or not? // Endocrinology. 2013. Vol. 154. P. 4-8.

  8. Richards P., Parker H.E., Adriaenssens A.E. et al. Identification and characterisation of glucagon-like peptide-1 receptor expressing cells using a new transgenic mouse model // Diabetes. 2014. Vol. 63. P. 1224-1233.

  9. Pujadas G., Drucker D.J. Vascular biology of glucagon receptor superfamily peptides: complexity, controversy, and clinical relevance // Endocr. Rev. 2016. er20161078.

  10. Giacco F., Du X., Carratú A. et al. GLP-1 cleavage product reverses persistent ROS generation after transient hyperglycemiaby disrupting an ROS-generating feedback loop // Diabetes. 2015. Vol. 64. P. 3273-3284.

  11. Mundil D., Beca S., Cameron-Vendriug A. et al. GLP-1 [28-36] exerts direct cardioprotective effects, activatingpro-survival kinases and soluble adenylyl cyclase (abstract 13657) // Circulation. 2012. Vol. 126, Suppl. 21. A13657.

  12. Ban K., Hui S., Drucker D.J., Husain M. Cardiovascular consequences of drugs used for the treatment of diabetes: potential promise of incretin-based therapies // Journal of the American Society of Hypertension. 2009. Vol. 3, N. 4. P. 245-259.

  13. Nikolaidis L.A., Elahi D., Shen Y.T., Shannon R.P. Active metabolite of GLP-1 mediates myocardial glucose uptake and improves left ventricular performance in conscious dogs with dilated cardiomyopathy // Am. J. Physiol. Heart Circ. Physiol. 2005. Vol. 289. P. H2401-H2408.

  14. Ban K., Kim H., Cho J. et al. Glp-1(9-36) protects cardiomyocytes and endothelial cells from ischemia-reperfusion injury via cytoprotective pathways independent of the glp-1 receptor // Endocrinology. 2010. Vol. 151. P. 1520-1531.

  15. Bose A., Mocanu M., Carr R., Yellon D. Myocardial ischaemia-reperfUsion injury is attenuated by intact glucagon like peptide-1 (GLP-1) in the in vitro rat heart and may involve the p70s6K pathway // Cardiovasc. Drugs Ther. 2007. Vol. 21. P. 253-256.

  16. Bose A.K., Mocanu M.M., Carr R.D. et al. Glucagon-like peptide 1 can directly protect the heart against ischemia/reperfusion injury // Diabetes. 2005. Vol. 54. P. 146-151.

  17. Noyan-Ashraf M.H., Momen M.A., Ban K. et al. GLP-1R agonist liraglutide activates cytoprotective pathways and improves outcomes after experimental myocardial infarction in mice // Diabetes. 2009. Vol. 58. P. 975-983.

  18. Xie Y., Wang S.X., Sha W.W. et al. Effects and mechanism of glucagon-likepeptide-1 on injury of rats cardiomyocytes induced by hypoxia-reoxygenation // Chin Med J. 2008. Vol. 121. P. 2134-2138.

  19. Younce C.W., Burmeister M.A., Ayala J.E. Exendin-4 attenuates high glu-cose-induced cardiomyocyte apoptosis via inhibition of endoplasmic re-ticulum stress and activation of SERCA2a // Am. J. Physiol. Cell Physiol. 2013. Vol. 304. P. 508-518.

  20. Drucker D.J. Dipeptidyl peptidase-4 inhibition and the treatment of type 2 diabetes: preclinical biology and mechanisms of action // Diabetes Care. 2007. Vol. 30. P. 1335-1343.

  21. Mulvihill E.E., Drucker D.J. Pharmacology, physiology, and mechanisms of action of dipeptidyl peptidase-4 inhibitors // Endocr Rev. 2014. Vol. 35. P. 992- 1019. doi: 10.1210/er.2014-1035.

  22. Ussher J.R., Drucker D.J. Cardiovascular actions of incretin-based therapies // Circ. Res. 2014.Vol. 114. P. 1788-1803. doi: 10.1161/CIRCRESAHA.114.301958.

  23. Kristensen J., Mortensen U.M., Schmidt M. et al. Lack of cardioprotection from subcutaneously and preischemic administered liraglutide in a closed chest porcine ischemia reperfusion model // BMC Cardiovasc. Disord. 2009. Vol. 9. P. 31.

  24. Kavianipour M., Ehlers M.R., Malmberg K. et al. Glucagon-like peptide-1(7-36) amide prevents the accumulation of pyruvate and lactate in the ischemic and non-ischemic porcine myocardium // Peptides. 2003. Vol. 24. P. 569-578.

  25. DeNicola M., Du J., Wang Z. et al. Stimulation of glucagon-like peptide-1 receptor through exendin-4 preserves myocardial performance and prevents cardiac remodelingin infarcted myocardium // Am. J. Physiol. Endocrinol. Metab. 2014. Vol. 307. P. E630-E643. doi: 10.1152/ajpendo.00109.2014.

  26. Wohlfart P., Linz W., Hübschle T. et al. Cardioprotective effects of lixisenatide in rat myocardial ischemia-reperfusion injury studies // J. Transl. Med. 2013. Vol. 11. P. 84. doi:10.1186/1479-5876-11-84.

  27. Bao W., Aravindhan K., Alsaid H. et al. Albiglutide, a long lasting glucagon-like peptide-1 analog, protects the rat heart against ischemia/reperfusion injury: evidence for improving cardiac metabolic efficiency // PLoS One. 2011. Vol. 6. e23570. doi: 10.1371/journal.pone.0023570.

  28. Chua S., Lee F.Y., Tsai T.H. et al. Inhibition of dipeptidyl peptidase-IV enzyme activity protects against myocardial ischemia-reperfusion injury in rats // J. Transl. Med. 2014. Vol. 12. P. 357. doi: 10.1186/s12967-014-0357-0.

  29. Hocher B., Sharkovska Y., Mark M. et al. The novel DPP-4 inhibitors linagliptin and BI 14361 reduce infarct size after myocardial ischemia/ reperfusion in rats // Int. J. Cardiol. 2013. Vol. 167. P. 87-93. doi: 10.1016/j.ijcard.2011.12.007.

  30. Nikolaidis L.A., Elahi D., Hentosz T. et al. Recombinant glucagon-like peptide-1 increases myocardial glucose uptake and improves left ventricular performance in conscious dogs with pacing-induced dilated cardiomyopathy // Circulation. 2004. Vol. 110. P. 955-961.

  31. Gutzwiller J.P., Tschopp S., Bock A. et al. Glucagon-like peptide 1 induces natriuresis in healthy subjects and in insulin-resistant obese men // J. Clin. Endocrinol Metab. 2004. Vol. 89. P. 3055-3061.

  32. Noyan-Ashraf M.H., Shikatani E.A., Schuiki I. et al. A glucagon-like peptide-1 analog reverses the molecular pathology and cardiac dys-function of a mouse model of obesity // Circulation. 2013. Vol. 127. P. 74-85.

  33. Thrainsdottir I., Malmberg K., Olsson A. et al. Initial experience with GLP-1 treatment on metabolic control and myocardial function in patients with type 2 diabetes mellitus and heart failure // Diab. Vasc. Dis. Res. 2004. Vol. 1. P. 40-43.

  34. Sokos G.G., Nikolaidis L.A., Mankad S., Elahi D., Shannon R.P. Glucagon-like peptide-1 infusion improves left ventricular ejection fraction and functional status in patients with chronic heart failure // Journal of Cardiac Failure. 2006. Vol. 12, N. 9. P. 694-699.

  35. Halbirk M., Nоrrelund H., Moller N. et al. Cardiovascular and metabolic effects of 48-h glucagon-like peptide-1 infusion in compensated chronic patients with heart failure // Am. J. Physiol. Heart Circ. Physiol. 2010. Vol. 298. P. H1096-H1102.

  36. Lepore J.J., Olson E., Demopoulos L. et al. Effects ofthe novel long-acting GLP-1 agonist, albiglutide, on cardiac function, cardiac metabolism, and exercise capacity in patients with chronic heart failure and reduced ejection fraction // JAMA Heart Fail. 2016. Vol. 4. P. 559-566. doi: 10.1016/j. jchf.2016.01.008.

  37. Margulies K.B., Hernandez A.F., Redfield M.M. et al. NHLBI Heart Failure Clinical Research Network. Effects of liraglutide on clinical stability among patients with advanced heart failure and reduced ejection fraction: a randomized clinical trial // JAMA. 2016. Vol. 316. P. 500-508. doi: 10.1001/jama.2016.10260.

  38. Nogueira K.C., Furtado M., Fukui R.T. et al. Left ventricular diastolic function in patients with type 2 diabetes treated with a dipeptidyl peptidase-4 inhibitor-a pilot study // Diabetol. Metab. Syndr. 2014. Vol. 6. P. 103. doi: 10.1186/1758-5996-6-103.

  39. Gejl M., Lerche S., Mengel A. et al. Influence of GLP-1 on myocardial glucose metabolism in healthy men during normo-or hypoglycemia // PLoS One. 2014. Vol. 9. P. e83758. doi: 10.1371/journal.pone.0083758.

  40. Gejl M., Sondergaard H.M., Stecher C. et al. Exenatide alters myocardial glucose transport and uptake depending on insulin resistance and increases myocardial blood flow in patients with type 2 diabetes // J. Clin. Endocrinol. Metab. 2012. Vol. 97. P. E1165-E1169. doi: 10.1210/jc.2011-3456.

  41. Hiatt W.R., Kaul S., Smith R.J. The cardiovascular safety of diabetes drugs insights from the rosiglitazone experience // N. Engl. J. Med. 2013. Vol. 369. P. 1285-1287.

  42. Food and Drug Administration (Center for Drug Evaluation and Research). Guidance for industry: diabetes mellitus - evaluating cardiovascular risk in new antidiabetic therapies to treat type 2 diabetes, http://www.fda.gov/downloads/Drugs/GuidanceComplianceRegulatoryInformation/Guidances/ucm071627.pdf (2008).

  43. Patil H.R., Al Badarin F.J., Al Shami H.A. et al. Meta-analysis of effect of dipeptidyl peptidase-4 inhibitors on cardiovascular risk in type 2 diabetes mellitus // Am. J. Cardiol. 2012. Vol. 110. P. 826-833.

  44. Scirica B.M., Bhatt D.L., Braunwald E. et al. SAVOR-TIMI 53 Steering Committee and Investigators. Saxagliptin and cardiovascular outcomes in patients with type 2 diabetes mellitus // N. Engl. J. Med. 2013. Vol. 369. P. 1317-1326.

  45. White W.B., Cannon C.P., Heller S.R. et al. EXAMINE Investigators. Alogliptin after acute coronary syndrome in patients with type 2 diabetes // N. Engl. J. Med. 2013. Vol. 369. P. 1327-1335.

  46. Bethel M.A., Green J., Califf R.M., Holman R.R. Rationale and design of the trial evaluating cardiovascular outcomes with sitagliptin (TECOS) // Diabetes. 2009. Vol. 58, N. 1. P. A555.

  47. FDA. Diabetes Medications Containing Saxagliptin and Alogliptin: Drug Safety Communication - Risk of Heart Failure. Available at: http://www.fda.gov/ Safety/MedWatch/SafetyInformation/SafetyAlertsforHumanMedicalProducts/ ucm494252.htm. Accessed November 11, 2016.

  48. Zannad F., Cannon C.P., Cushman W.C. et al. EXAMINE Investigators.Heart failure and mortality outcomes in patients with type 2 diabetestaking alogliptin versus placebo in EXAMINE: a multicentre, randomised, double-blind trial // Lancet. 2015. Vol. 385. P. 2067-2076. doi: 10.1016/S0140-6736(14)62225-X.

  49. McGuire D.K., Van de Werf F., Armstrong P.W. et al. Trial Evaluating Cardiovascular Outcomes With Sitagliptin Study Group. Association between sitagliptin use and heart failure hospitalization and related outcomes in type 2 diabetes mellitus: secondary analysis of a randomized clinical trial // JAMA Cardiol. 2016. Vol. 1. P. 126-135.

  50. Fadini G.P., Avogaro A. Cardiovascular effects of DPP-4 inhibition: beyond GLP-1 // Vascul. Pharmacol. 2011. Vol. 55. P. 10-16.

  51. Gong Q., Rajagopalan S., Zhong J. Dpp4 inhibition as a therapeutic strategy in cardiometabolic disease: Incretin-dependent and independent function // Int. J. Cardiol. 2015. Vol. 197 P. 170-179.

  52. Mita T., Katakami N., Yoshii H. et al. Alogliptin, a dipeptidyl peptidase 4 inhibitor, prevents the progression of carotid atherosclerosis in patients with type 2 diabetes: The Study of Preventive Effects of Alogliptin on Diabetic Atherosclerosis (SPEADA) // Diabetes Care. 2016. Vol. 39. P. 139-148.

  53. Read P.A., Khan F.Z., Heck P.M. et al. DPP-4 inhibition by sitagliptin improves the myocardial response to dobutamine stress and mitigates stunning in a pilot study of patients with coronary artery disease // Circ. Cardiovasc. Imaging. 2010. Vol. 3. P. 195-201.

  54. Choe E.Y., Cho Y., Choi Y. et al. The effect of DPP-4 inhibitors on metabolic parameters in patients with type 2 diabetes // Diabetes Metab. J. 2014. Vol. 38. P. 211-219.

  55. Avogaro A., Fadini G.P. The effects of dipeptidyl peptidase-4 inhibition on microvascular diabetes complications // Diabetes Care. 2014. Vol. 37. P. 2884-2894.

  56. Blonde L., Russell-Jones D. The safety and efficacy of liraglutide with or without oral antidiabetic drug therapy in type 2 diabetes: an overview of the LEAD1-5studies // Diabetes Obes. Metab. 2009. Vol. 11. Suppl. 3. P. 26-34.

  57. Buse J.B., Drucker D.J., Taylor K.L. et al. DURATION-1 Study Group. DURATION-1: exenatide once weekly produces sustained gly-cemic control and weight loss over 52 weeks // Diabetes Care. 2010. Vol. 33. P. 1255-1261.

  58. Sun F., Wu S., Guo S. et al. Impact of GLP-1 receptor agonists on blood pressure, heart rate and hypertension among patients with type 2 diabetes: A systematic review and network meta-analysis // Diabetes Res. Clin. Pract. 2015. Vol. 110. P. 26-37.

  59. Nystrom T., Gutniak M.K., Zhang Q. et al. Effects of glucagon-like peptide-1 on endothelial function in type 2 diabetes patients with stable coronary artery disease // Am J. Physiol Endocrinol. Metab. 2004. Vol. 287. P. E1209-1215.

  60. Oyama J., Higashi Y., Node K. Do Incretins Improve Endothelial Function? // Cardiovasc. Diabetol. 2014. Vol. 13, N. 21. ISSN: 1475-2840.

  61. Meier J.J., Gethmann A., Götze O. et al. Glucagon-like peptide 1 abolishes the postprandial rise in triglyceride concentrations and lowers levels of non-esterified fatty acids in humans // Diabetologia. 2006. Vol. 49. P. 452-458.

  62. Plutzky J., Garber A., Falahati A. et al. Meta-analysis demonstrates that liraglutide, a once-daily human GLP-1 analogue, significantly reduces lipids and other markers of cardiovascular risk in T2D // Diabetologia. 2009. Vol. 52, Suppl. 1. P. A762-P.

  63. Juntti-Berggren L., Pigon J., Karpe F. et al. The antidiabetogenic effect of GLP-1 is maintained during a 7-day treatment period and improves diabetic dyslipoproteinemia in NIDDM patients // Diabetes Care. 1996. Vol. 19. P. 1200-1206.

  64. Schwartz E.A., Koska J., Mullin M.P. et al. Exenatide suppresses postprandial elevations in lipids and lipoproteins in individuals with impaired glucose tolerance and recent onset type 2 diabetes mellitus // Atherosclerosis. 2010. Vol. 212. P. 217-222.

  65. Holst J.J. The physiology of glucagon-like peptide 1 // Physiol. Rev. 2007. Vol. 87. P. 1409-1439.

  66. Rizzo M., Chandalia M., Patti A.M. et al. Liraglutide decreases carotid intima-media thickness in patients with type 2 diabetes: 8-month prospective pilot study // Cardiovasc. Diabetol. 2014. Vol. 13. P. 49.

  67. Saraiva F.K., Sposito A.C. Cardiovascular effects of glucagon-like peptide 1 (GLP-1) receptor agonists // Cardiovasc. Diabetol. 2014. Vol. 13. P. 142.

  68. Ceriello A., Esposito K., Testa R. et al. The possible protective role of glucagon-like peptide 1 on endothelium during the meal and evidence for an "endothelial resistance" to glucagon-like peptide 1 in diabetes // Diabetes Care. 2011. Vol. 34. P. 697-702.

  69. Nikolaidis L.A., Mankad S., Sokos G.G. et al. Effects of glucagon-like peptide-1 in patients with acute myocardial infarction and left ventricular dysfunction after successful reperfusion // Circulation. 2004. Vol. 8. P. 962-965. (10, 46-48).

  70. Goto H., Nomiyama T., Mita T. et al. Exendin-4, a glucagon-like peptide-1 receptor agonist, reduces intimal thickening after vascular injury // Biochem. Biophys. Res. Commun. 2011. Vol. 405. P. 79-84.

  71. Monami M., Dicembrini I., Nardini C., Fiordelli I., Mannucci E. Effects of glucagon-like peptide-1 receptor agonists on cardiovascular risk: a meta-analysis of randomized clinical trials // Diabetes Obes. Metab. 2014. Vol. 16. P. 38-47.

  72. Pfeffer M.A., Claggett B., Diaz R. et al. ELIXA Investigators. Lixisenatide in patients with type 2 diabetes and acute coronary syndrome // N. Engl. J. Med. 2015. Vol. 373. P. 2247-2257. doi: 10.1056/NEJMoa1509225.

  73. Marso S.P., Daniels G.H., Brown-Frandsen K. et al. Liraglutide and cardiovascular outcomes in type 2 diabetes // N. Engl. J. Med. 2016. Vol. 375. P. 311-322.

  74. Margulies K.B., Anstrom K.J., Hernandez A.F. et al. Heart Failure Clinical Research Network. GLP-1 agonist therapy for advanced heart failure with reduced ejection fraction: design and rationale for the functional impact of GLP-1 for heart failure treatment study // Circ. Heart Fail. 2014. Vol. 7. P. 673-679. doi: 10.1161/CIRCHEARTFAILURE.114.000346.

  75. Fineman M.S., Cirincione B.B., Maggs D., Diamant M. GLP-1 based therapies: differential effects on fasting and postprandial glucose // Diabetes Obes. Metab. 2012. Vol. 14. P. 675-688.

  76. мFu A.Z., Johnston S., Sheenen J. et al. Risk of hospitalization for heart failure with dipeptidyl peptidase-4 inhibitors vs. sulfonylureas and with saxagliptin vs. sitagliptin in a U.S. claims database // Diabetes. 2015. Vol. 64. Suppl. 1A. LB42.

  77. Nikolaidis L.A., Mankad S., Sokos G.G., et al. Effects of glucagon-like peptide-1 in patients with acute myocardial infarction and left ventricular dysfunction after successful reperfusion // Circulation. 2004. Vol. 109, N. 8. P. 962-965.

  78. Read P.A., Khan F.Z., Dutka D.P. Cardioprotection against ischaemia induced by dobutamine stress using glucagon-like peptide-1 in patients with coronary artery disease // Heart 2012. Vol. 98. P. 408-413.

  79. Read P.A., Hoole S.P., White P.A. et al. A pilot study to assess whether glucagon-like peptide-1 protects the heart from ischemic dysfunction and attenuates stunning after coronary balloon occlusion in humans // Circ. Cardiovasc. Interv. 2011. Vol. 4. P. 266-272.

  80. Sokos G.G., Bolukoglu H., German J. et al. Effect of glucagon-like peptide-1 (GLP-1) on glycemic control and left ventricular function in patients undergoing coronary artery bypass grafting // Am. J. Cardiol. 2007. Vol. 100. P. 824-829.

  81. Lonborg J., Vejlstrup N., Kelbk H. et al. Exenatide reduces reperfusion injury in patients with ST-segment elevation myocardial infarction // Eur. Heart J. 2012. Vol. 33, N. 12. P. 1491-1499.

  82. Meier J.J., Nauck M.A. Incretin-based therapies: where will we be 50 years from now? // Diabetologia. 2015. Vol. 58. P. 1745-1750.

  83. Аметов А.С., Кулиджанян Н.К., Шурупова И.В., Трифонова Т.А., Анциферов М.Б. Влияние ингибиторов дипептидилпептидазы 4 на функциональное состояние миокарда у больных сахарным диабетом 2 типа // Фарматека. 2012. № 10. С. 79-86.

  84. Fadini G.P., Avogaro A. Cardiovascular effects of DPP-4 inhibition: beyond GLP-1 // Vascul. Pharmacol. 2011. Vol. 55. P. 10-16.

  85. Nauck M.A., Meier J.J., Cavender M.A. et al. Cardiovascular Actions and Clinical Outcomes With Glucagon-Like Peptide-1 Receptor Agonists and Dipeptidyl Peptidase-4 Inhibitors.

  86. Witteles R.M., Keu K.V., Quon A., Tavana H., Fowler M.B. Dipeptidyl peptidase4 inhibition increases myocardial glucose uptake in nonischemic cardiomyo-pathy//J. Card. Fail. 2012.Vol. 18. P. 804-809.doi: 10.1016/j.cardfail.2012.07.009.

  87. Wallner M., Kolesnik E., Ablasser K. et al. Exenatide exerts a PKA-dependent positive inotropic effect in human atrial myocardium: GLP-1R mediated effects in human myocardium // J. Mol. Cell Cardiol. 2015. Vol. 89 (Pt B). P. 365- 375. doi: 10.1016/j.yjmcc.2015.09.018.

  88. Nathanson D., Frick M., Ullman B., Nyström T. Exenatide infusion decreases atrial natriuretic peptide levels by reducing cardiac filling pressures in type 2 diabetes patients with decompensated congestive heart failure // Diabetol. Metab. Syndr. 2016. Vol. 8. P. 5. doi: 10.1186/s13098-015-0116-2.

  89. Jorsal A., Kistorp C., Holmager P. et al. Effect of liraglutide, a glucagon-like peptide-1 analogue, on left ventricular function in stable chronic heart failure patients with and without diabetes (LIVE): a multicentre, double-blind, randomised, placebo-controlled trial // Eur. J. Heart Fail. 2017. Vol. 19. P. 69-77. doi: 10.1002/ejhf.657.

  90. Scirica B.M., Braunwald E., Raz I. et al. SAVORTIMI 53 Steering Committee and Investigators. Heart failure, saxagliptin, and diabetes mellitus: observations from the SAVOR-TIMI 53 randomized trial // Circulation. 2014. Vol. 130. P. 1579- 1588. doi: 10.1161/CIRCULATIONAHA. 114.010389.

  91. McCormick L.M., Hoole S.P., White P.A. et al. Pre-treatment with glucagon-like Peptide-1 protects against ischemic left ventricular dysfunction and stunning without a detected difference in myocardial substrate utilization // JACC Cardiovasc. Interv. 2015. Vol. 8. P. 292-301. doi: 10.1016/j.jcin.2014.09.014.

  92. Read P.A., Khan F.Z., Dutka D.P. Cardioprotection against ischaemia induced by dobutamine stress using glucagon-like peptide-1 in patients with coronary artery disease // Heart. 2012. Vol. 98. P. 408-413. doi: 10.1136/ hrt.2010.219345.

  93. Woo J.S., Kim W., Ha S.J. et al. Cardioprotective effects of exenatide in patients with ST-segment-elevation myocardial infarction undergoing primary percutaneous coronary intervention: results of exenatide myocardial protection in revascularization study // Arterioscler. Thromb. Vasc. Biol. 2013.Vol. 33. P. 2252- 2260. doi: 10.1161/ATVBAHA.113.301586.

  94. Chen W.R., Hu S.Y., Chen Y.D. et al. Effects of liraglutide on left ventricular function in patients with ST-segment elevation myocardial infarction undergoing primary percutaneous coronary intervention // Am. Heart J. 2015. Vol. 170. P. 845-854. doi: 10.1016/j.ahj.2015.07.014.

  95. Chen W.R., Shen X.Q., Zhang Y. et al. Effects of liraglutide on left ventricular function in patients with non-ST-segment elevation myocardial infarction // Endocrine. 2016. Vol. 52. P. 516-526. doi: 10.1007/s12020-015-0798-0.

  96. McCormick L.M., Kydd A.C., Read P.A. et al. Chronic dipeptidyl peptidase-4 inhibition with sitagliptin is associated with sustained protection against ischemic left ventricular dysfunction in a pilot study of patients with type 2 diabetes mellitus and coronary artery disease // Circ. Cardiovasc. Imaging. 2014. Vol. 7. P. 274- 281. doi: 10.1161/CIRCIMAGING.113.000785.

  97. Berkelaar M., Eekhoff E.M., Simonis-Bik A.M. et al. Effects of induced hyperinsulinaemia with and without hyperglycaemia on measures of cardiac vagal control // Diabetologia. 2013. Vol. 56. P. 1436-1443. doi: 10.1007/s00125-013-2848-6.

  98. Robinson L.E., Holt T.A., Rees K. et al. Effects of exenatide and liraglutide on heart rate, blood pressure and body weight: systematic review and meta-analysis // BMJ Open. 2013. Vol. 3.

  99. Smits M.M., Muskiet M.H., Tonneijck L. et al. Exenatide acutely increases heart rate in parallel with augmented sympathetic nervous system activation in healthy overweight males // Br. J. Clin. Pharmacol. 2016. Vol. 81. P. 613-620. doi: 10.1111/bcp.12843.

  100. Mistry G.C., Maes A.L., Lasseter K.C. et al. Effect of sitagliptin, a dipeptidyl peptidase-4 inhibitor, on blood pressure in nondiabetic patients with mild to moderate hypertension // J. Clin. Pharmacol. 2008. Vol. 48. P. 592-598. doi: 10.1177/0091270008316885.

  101. Aronis K.N., Chamberland J.P., Mantzoros C.S. GLP-1 promotes angiogenesis in human endothelial cells in a dose-dependent manner, through the Akt, Src and PKC pathways // Metabolism. 2013. Vol. 62. P. 1279-1286. doi: 10.1016/ j.metabol.2013.04.010.

  102. Erdogdu O., Nathanson D., Sjöholm A. et al. Exendin-4 stimulates proliferation of human coronary artery endothelial cells through eNOS-, PKAand PI3K/ Akt-dependent pathways and requires GLP-1 receptor // Mol. Cell Endocrinol. 2010. Vol. 325. P. 26-35. doi: 10.1016/j. mce.2010.04.022.

  103. Ding L., Zhang J. Glucagon-like peptide-1 activates endothelial nitric oxide synthase in human umbilical vein endothelial cells // Acta Pharmacol Sin. 2012. Vol. 33. P. 75-81. doi: 10.1038/aps.2011.149.

  104. Basu A., Charkoudian N., Schrage W. et al. Beneficial effects of GLP-1 on endothelial function in humans: dampening by glyburide but not by glimepiride // Am J. Physiol. Endocrinol. Metab. 2007.Vol. 293. P. E1289-E1295. doi: 10.1152/ajpendo.00373.2007.

  105. Wei R., Ma S., Wang C. et al. Exenatide exerts direct protective effects on endothelial cells through the AMPK/Akt/eNOS pathway in a GLP-1 receptor-dependent manner // Am. J. Physiol. Endocrinol. Metab. 2016. Vol. 310. P. E947-E957. doi: 10.1152/ajpendo.00400.2015.

  106. Koska J., Sands M., Burciu C. et al. Exenatide protects against glucoseand lipid-induced endothelial dysfunction: evidence for direct vasodilation effect of GLP-1 receptor agonists in humans // Diabetes. 2015. Vol. 64. P. 2624-2635. doi: 10.2337/db14-0976.

  107. Shiraki A., Oyama J., Komoda H., Asaka M. et al. The glucagon-like peptide 1 analog liraglutide reduces TNF-α-induced oxidative stress and inflammation in endothelial cells // Atherosclerosis. 2012. Vol. 221. P. 375-382. doi: 10.1016/j. atherosclerosis.2011.12.039.

  108. Dai Y., Mehta J.L., Chen M. Glucagon-like peptide-1 receptor agonist liraglutide inhibits endothelin-1 in endothelial cell by repressing nuclear factor-kappa B activation // Cardiovasc. Drugs Ther. 2013. Vol. 27. P. 371-380. doi:10.1007/ s10557-013-6463-z.

  109. Nandy. D, Johnson.C, Basu R. et al. The effect of liraglutide on endothelial function in patients with type 2 diabetes // Diab. Vasc. Dis. Res. 2014. Vol. 11. P. 419-430. doi: 10.1177/1479164114547358.

  110. Kubota Y., Miyamoto M., Takagi G. et al. The dipeptidyl peptidase-4 inhibitor sitagliptin improves vascular endothelial function in type 2 diabetes // J. Korean Med. Sci. 2012. Vol. 27. P. 1364-1370. doi: 10.3346/jkms.2012.27. 11.1364.

  111. Hage C., Brismar K., Lundman P. et al. The DPP-4 inhibitor sitagliptin and endothelial function in patients with acute coronary syndromes and newly detected glucose perturbations: a report from the BEGAMI study // Diab. Vasc. Dis. Res. 2014. Vol. 11. P. 290-293. doi: 10.1177/1479164114533355.

  112. Ayaori M., Iwakami N., Uto-Kondo H. et al. Dipeptidyl peptidase-4 inhibitors attenuate endothelial function as evaluated by flow-mediated vasodilatation in type 2 diabetic patients // J. Am. Heart Assoc. 2013. Vol. 2. P. e003277. doi: 10.1161/ JAHA.112.003277.

  113. Ishikawa S., Shimano M., Watarai M. et al. Impact of sitagliptin on carotid intima-media thickness in patients with coronary artery disease and impaired glucose tolerance or mild diabetes mellitus // Am. J. Cardiol. 2014. Vol. 114. P. 384-388. doi: 10.1016/j.amjcard.2014.04.050.

  114. Mita T., Katakami N., Yoshii H. et al. Collaborators on the Study of Preventive Effects of Alogliptin on Diabetic Atherosclerosis (SPEAD-A) Trial. Alogliptin, a dipeptidyl peptidase 4 inhibitor, prevents the progression of carotid atherosclerosis in patients with type 2 diabetes: the Study of Preventive Effects of Alogliptin on Diabetic Atherosclerosis (SPEAD-A) // Diabetes Care. 2016. Vol. 39. P. 139-148. doi: 10.2337/dc15-0781.

  115. Asmar A., Simonsen L., Asmar M. et al. Renal extraction and acute effects of glucagonlike peptide-1 on central and renal hemodynamics in healthy men // Am. J. Physiol. Endocrinol. Metab. 2015. Vol. 308. P. E641-E649. doi: 10.1152/ ajpendo. 00429.2014.

  116. Karstoft K., Mortensen S.P., Knudsen S.H., Solomon T.P. Direct effect of incretin hormones on glucose and glycerol metabolism and hemodynamics // Am J. Physiol. Endocrinol. Metab. 2015. Vol. 308. P. E426-E433. doi: 10.1152/ ajpendo.00520.2014.

  117. Skov J., Holst J.J., Gotze J.P. et al. Glucagon-like peptide-1: effect on pro-atrial natriuretic peptide in healthy males // Endocr. Connect. 2014. Vol. 3.P. 11-16. doi: 10.1530/EC-13-0087.

  118. Skov J., Pedersen M., Holst J.J. et al. Short-term effects of liraglutide on kidney function and vasoactive hormones in type 2 diabetes: a randomized clinical trial // Diabetes Obes. Metab. 2016. Vol. 18. P. 581-589. doi: 10.1111/ dom.12651.

  119. Lovshin J.A., Barnie A., DeAlmeida A. et al. Liraglutide promotes natriuresis but does not increase circulating levels of atrial natriuretic peptide in hypertensive subjects with type 2 diabetes // Diabetes Care. 2015. Vol. 38. P. 132-139. doi: 10.2337/dc14-1958.

  120. Li C.J., Yu Q., Yu P. et al. Changes in liraglutide induced body composition are related to modifications in plasma cardiac natriuretic peptides levels in obese type 2 diabetic patients // Cardiovasc. Diabetol. 2014. Vol. 13. P. 36. doi: 10.1186/1475-2840-13-36.

  121. Marso S.P., Bain S.C., Consoli A. et al. Semaglutide and cardiovascular outcomes in patients with type 2 diabetes // N. Engl. J. Med. 2016. Vol. 375. P. 1834-144.

Глава 6. ИЗУЧЕНИЕ ВЛИЯНИЯ ПОЛИМОРФИЗМА CYP2C9 НА РАЗВИТИЕ И ТЕЧЕНИЕ САХАРНОГО ДИАБЕТА 2-го ТИПА У ПАЦИЕНТОВ, ПОЛУЧАЮЩИХ ПРОИЗВОДНЫЕ СУЛЬФОНИЛМОЧЕВИНЫ

Аметов А.С., Черникова Н.А., Сычев Д.А., Гришина Е.А.

ВВЕДЕНИЕ

По данным на конец 2017 г. 425 млн человек в мире больны СД; к 2045 г. ожидается увеличение числа заболевших до 629 млн [1]. Во всех странах возрастает число больных СД2.

С точки зрения патофизиологии, СД2 характеризуется сниженной секрецией инсулина β-клетками островков Лангерганса поджелудочной железы и увеличением резистентности тканей к инсулину (снижается способность тканей адекватно «отвечать» на стимуляцию инсулином). В результате развивается хроническая гипергликемия. Считается, что патогенетическая цепочка, приводящая к хронической гипергликемии, запускается при наличии генетической предрасположенности под воздействием средовых факторов. В настоящее время имеются данные о наличии значимой связи между развитием СД и следующими генами: TCF7L2, PPARG, FTO, KCNJ11, NOTCH2, WFS1, CDKAL1, IGF2BP2, SLC30A8, JAZF1 и HHEX. Внешние факторы, предрасполагающие к развитию СД, также хорошо известны: нерациональное питание (так называемая западная диета), гиподинамия, курение, употребление алкоголя [4, 5].

Хроническая гипергликемия с течением времени приводит к развитию осложнений. Развиваются воспаление и эндотелиальная дисфункция, результатом которых являются микро- и макроангиопатии. Микроангиопатия является причиной ретинопатии, нефро- и нейропатии; макроангиопатии повышают риск развития инфаркта миокарда, инсульта и диабетической стопы.

Современное развитие фармакогенетики позволяет в клинической практике оценить сопряженный с СД2 генетический риск - в зависимости от носительства однонуклеотидных полиморфизмов (SNP - single nucleotide polymorfism) генов, опосредующих развитие разнообразных метаболических нарушений. Аллельный вариант может рассматриваться как однонуклеотидный полиморфизм в том случае, если носительство минорного аллеля в популяции превышает 1%. Разнообразные исследования, направленные на клиническую оценку носительства полиморфизмов генов-кандидатов, позволяют оценить взаимосвязь ассоциированного генотипа с клинико-лабораторными, антропометрическими параметрами, более неблагоприятным течением заболевания, развитием поздних осложнений СД [2]. Вариабельность фармакологического ответа определяется наследованием однонуклеотидных полиморфизмов генов белков, ответственных за фармакокинетику и фармакодинамику лекарственного средства. В исследовании GoDART (Genetics of Diabetes Audit and Research Tayside) в генетических ветвях исследований UCPDS и Diabetes Prevention Program продемонстрировано снижение эффективности ПССП у носителей аллелей.

ПСМ широко назначаются во всем мире и включают в себя несколько поколений. Первое - наиболее старые препараты: толбутамид, хлорпропамид, карбутамид, толазамид, ацетогексамидρ ; ко второму поколению относятся глибенкламид, глизоксепид, глиборнурил, гликвидон, гликлазид, глипизид; к третьему поколению принадлежит глимепирид. Все эти препараты имеют одинаковый механизм действия и метаболизируются в печени цитохромом p450 (CYP) изоформы 2C9.

6.1. ПОЛИМОРФИЗМ CYP2C9 И ЕГО ВЛИЯНИЕ НА АКТИВНОСТЬ ФЕРМЕНТА ЦИТОХРОМА Р450

CYP2C9 получает электроны от Р450 оксидоредуктазы (POR). CYP2C9 обладает значительным полиморфизмом и определяет скорость метаболизма ПСМ. В связи с тем, что у людей с различными вариантами CYP2C9 скорости биотрансформации препаратов данной группы сильно различаются, это может влиять на величину разовой и суточной дозы препарата, а также на частоту возникновения побочных эффектов в виде гипогликемии различной степени тяжести. Таким образом, индивидуальный ответ на терапию ПСМ зависит как от возраста, пола, длительности СД, образа питания, так и от генетических факторов [3].

В многочисленных работах показано, что CYP2C9 обладает значительным полиморфизмом: на данный момент известно о 58 его аллелях [6]. Чаще всего в популяции встречается дикая аллель CYP2C9*1, соответствующая нормальной функциональной активности фермента [7, 8]. Его наиболее изученные варианты *2 и *3 встречаются примерно у 20% людей белой расы [9], в 8-19% и 3-16% соответственно; в то же время у народов Африки и Азии частота встречаемости данной аллели достоверно ниже [10-13]. Показано, что аллели *2 и *3 соответствуют сниженной активности фермента, что влияет на скорость биотрансформации примерно 10-15% известных лекарственных средств [9, 14-16], в том числе пероральных гипогликемических препаратов ПСМ. Снижение скорости их метаболизма приводит к возрастанию концентрации в сыворотке крови и периода полувыведения, что ведет к пролонгированию сахароснижающего действия [14, 15]. Доказано, что у людей, имеющих хотя бы одну аллель CYP2C9*2 или CYP2C9*3, активность фермента P450 снижается [14, 17]. У гомозигот по аллели *2 или *3 клиренс толбутамида снижается на 25% и 84% по сравнению с «дикой» формой CYP2C9 соответственно; у гетерозигот клиренс снижался на 20-50% [18].

Необходимо отметить, что частота встречаемости вариантов CYP2C9 в различных этнических группах неодинакова [7, 8, 12, 13, 18-20]. Данный факт свидетельствует о том, что у представителей разных народов реакция на терапию ПСМ может значительно различаться [19].

6.2. ВЛИЯНИЕ ПОЛИМОРФИЗМА CYP2C9 НА РИСК ВОЗНИКНОВЕНИЯ ГИПОГЛИКЕМИИ РАЗЛИЧНОЙ СТЕПЕНИ ТЯЖЕСТИ У БОЛЬНЫХ САХАРНЫМ ДИАБЕТОМ 2-го ТИПА, ПОЛУЧАЮЩИХ ПРОИЗВОДНЫЕ СУЛЬФОНИЛМОЧЕВИНЫ

В связи с тем, что носители вариантов CYP2C9*2 и CYP2C9*3 как в гомозиготном, так и в гетерозиготном состоянии являются «медленными метаболизаторами», лекарственные препараты могут накапливаться в их организме, вызывая нежелательные лекарственные реакции вплоть до интоксикации [27]. Одним из побочных эффектов ПСМ является гипогликемия. Установленными рисками гипогликемии являются низкие значения HbA1c, возраст, длительно протекающий СД, сопутствующие заболевания, почечная недостаточность, использование длительно действующих препаратов вместо короткодействующих [21, 22].

Частота возникновения гипогликемии на фоне приема ПСМ колеблется от 1,8% до 59%, при этом тяжелая гипогликемия возникает в 1,4-10% [10, 16]. Так, J.E. Schopman и соавт. сообщили, что умеренную гипогликемию (гликемия <3,89 ммоль/л) испытывали 10,1% пациентов, чья терапия включала ПСМ; тяжелую гипогликемию с уровнем гликемии менее 2,8 ммоль/л испытывали 5,9% пациентов [23].

Умеренной гипогликемии больше всего подвержены гомо- и гетерозиготные носители «медленных» аллелей *2 и *3 [24].

Тяжелой гипогликемии наиболее подвержены носители генотипов CYP2C9*3/*3 и CYP2C9*2/*3 [27]. Показано, что носители данных генотипов, не имевших в анамнезе приступов тяжелой гипогликемии, получали достоверно более низкую дозу ПСМ по сравнению с теми, у кого эпизоды тяжелой гипогликемии в анамнезе присутствовали [25].

Особое внимание следует уделить межлекарственным взаимодействиям как возможной причине гипогликемии. С осторожностью необходимо назначать препараты, которые ингибируют CYP2C9, такие как амиодарон. Также больным СД, получающим ПСМ, с осторожностью необходимо назначать такие препараты, как β-блокаторы, ингибиторы АПФ и диуретические средства, которые могут снижать скорость биотрансформации ПСМ, что особенно важно для носителей «медленных» аллельных вариантов CYP2C9 [26].

Таким образом, CYP2C9 играет значительную роль в метаболизме ПСМ. Его самые часто встречающиеся варианты CYP2C9*2 и CYP2C9*3 являются причиной сниженной функциональной активности фермента. В результате при приеме ГПП возникает пролонгирование их саха-роснижающего действия. К гипогликемии на фоне терапии ПСМ более склонны носители «медленных» вариантов *2 и *3. При этом носители генотипов *1/*2 и *1/*3, как правило, испытывают умеренную гипогликемию, в то время как гомо- и гетерозиготы по «медленным» вариантам CYP2C9 более подвержены риску возникновения у них тяжелой гипогликемии.

6.2.1. СОБСТВЕННЫЙ ОПЫТ

Нами было проведено 2 исследования, в которые были включены 132 и 112 участников.

В первое исследование были включены 72 пациента (40-80 лет), средний возраст 64,2 ± 8,95 лет, страдающих СД2, и 67 здоровых добровольцев (45-75 лет), средний возраст 59,6 ± 6,9 лет. Целями данного исследования явились определение и сопоставление частоты встречаемости аллелей и генов по CYP2C9*3(1075 A>C, ILE359LEU) у пациентов с СД2 и здоровых лиц. Всем пациентам определяли частоту встречаемости аллелей и генов по CYP2C9*3 (1075 A>C, ILE359LEU) методом ПЦР-ПДРФ. Статистическая обработка результатов проводилась с использованием программы SPSS17.0.

Основные результаты. Распределение CYP2C9*3 генотипа как в выборке больных СД2 (χ2 = 0,94, p = 0,33), так и здоровых лиц (χ2 = 2,74, p = 0,10) соответствует закону Харди-Вайнберга, что свидетельствует об отсутствии ошибок в формировании выборки. В группе пациентов, страдающих СД2, из 82 человек генотип АА выявлен у 62 (86,1%) обследованных, АС - у 9 (12,5%), СС - у 1 (1,4%). В выборке здоровых добровольцев, в которую входили 67 человек, генотип AA был обнаружен у 55 (82,1%) обследованных, AC - у 10 (14,9%), CC - у 2 (3,0%). При этом аллель A встречалась у пациентов с СД2 в 92,4% случаев, а у здоровых - в 89,6%, распространенность аллели C составила соответственно 10,5% у лиц с СД2 и 7,6% у здоровых добровольцев. Для определения возможной роли полиморфизма CYP2C9*3 в развитии СД был проведен раздельный анализ встречаемости генотипов и аллелей по CYP2C9*3 (1075 A >C, ILE359LEU) у больных СД2 и здоровых лиц, который показал отсутствие статистически значимых различий в частоте встречаемости аллелей в двух указанных группах (p = 0,72). Статистически значимыми считали изменения при p <0,05 по точному критерию Фишера.

Выводы. С учетом анализа полученных результатов не выявлена ассоциация между носительством полиморфного варианта гена CYP2C9*3 (1075A >C, ILE359LEU) и развитием СД2 [28].

Во второе исследование были включеныо 112 пациентов с СД2, получающих ПСМ, с генетическими полиморфизмами CYP2C9*2 Arg144Cys (C >T) и CYP2C9*3 Ile359Leu (A >C ). Его целью было изучение взаимосвязи полиморфизмов CYP2C9*2 и CYP2C9*3 у пациентов с СД2 и поздних осложнений СД2.

В табл. 6-1 представлена общая характеристика пациентов.

Таблица 6-1. Общая характеристика пациентов (n = 112) с генетическими полиморфизмами СYP2C9 при сахарном диабете 2-го типа

Показатель

Пол

Уровень р

женщины (n = 74)

мужчины (n = 38)

Возраст, лет

65,4 ± 9,3

62,0 ± 7,3

>0,1

Рост, см

160,6 ± 7,0

174,8 ± 7,4

<0,001*

Масса тела, кг

85,9 ± 15,7

93,7 ± 14,1

<0,05*

Индекс массы тела

33,2±5,8

30,6±4,1

<0,025*

*Различия между женщинами и мужчинами статистически значимы при p <0,05 (критерий Колмогорова-Смирнова).

Набор группы пациентов формировался из пациентов с СД2, получающих терапию ПСМ в качестве монотерапии либо в комбинации с другими сахароснижающими агентами. Основным условием включения пациентов было наличие однонуклеотидных генетических полиморфизмов CYP2C9*2 и CYP2C9*3.

Для определения однонуклеотидных генетических полиморфизмов CYP2C9*2 Arg144Cys (C > T) и CYP2C9*3 Ile359Leu (A > C ) использовался метод полимеразной цепной реакции в реальном времени на ДНК-амплификаторах «Dtlite» компании «ДНК-Технология» (Россия) и CFX96 Touch Real Time System с программным обеспечением CFX Manager компании BioRad (США) и наборы «SNP-Скрин» ЗАО «Синтол» (Россия) и «ДНК-Технология» (Россия). Геномную ДНК выделяли из цельной крови больных СД2 сорбентным методом (реактивы ЗАО «Синтол», Москва, Россия). Количество и качество экстрагированной ДНК определялось с помощью спектрофотометра для микрообъемов NanoDrop 2000 (Thermo Fisher Scientific, NY, USA). Образцы ДНК хранились в элюирующем буфере при температуре -80 °C. С выделенной геномной ДНК проводилась аллель-специфичная полимеразная цепная реакция, использовали реакции амплификации с двумя аллель-специфичными зондами. Для исследования отбирались пациенты с однонуклеотидными генетическими полиморфизмами CYP2C9*2 и CYP2C9*3: 1) нормальная гомозигота с генотипом Х/Х (СС для CYP2C9*2 и АА для CYP2C9*3 ); 2) гетерозигота с генотипом Х/Y(СТ для CYP2C9*2 и АС для CYP2C9*3 ); 3) мутантная гомозигота с генотипом Y/Y (ТТ для CYP2C9*2 и СС для CYP2C9*3 ).

Для характеристики углеводного, липидного, белкового обмена, а также работы сердца, печени и почек определялись следующие показатели: гликемия натощак (ммоль/л), постпрандиальная гликемия (ммоль/л); HbA1c (%), холестерин (ммоль/л), триглицериды (ммоль/л), липопротеины низкой плотности (ммоль/л), липопротеиды высокой плотности (ммоль/л), альбумин (г/л), креатинин (мкмоль/л), СКФ (мл/мин), альбуминурия (мг/л). Вариабельность гликемии и сердечно-сосудистые параметры изучали в режиме непрерывного мониторирования гликемии и ЭКГ (глюкокардиомониторирование) с оценкой средней гликемии (ммоль/л), максимальной гликемии (ммоль/л), минимальной гликемии (ммоль/л), оценивались время нормогликемии (%), гипергликемии (%), гипогликемии (%), а также частота сердечных сокращений (мин), артериальное давление систолическое (мм рт.ст.), артериальное давление диастолическое (мм рт.ст.), QTс (мс). Анализы проводились по современным стандартам [8].

Статистический анализ проводился с использованием программ STATISTICA 8.0 и SPSS16.0.

Основные результаты

В результате проведенного фармакогенетического исследования нами были получены следующие варианты сочетаний гомо- и гетерозиготных комбинаций нуклеотидов у пациентов (n = 112), имеющих маркеры полиморфизма CYP2C9*2 и CYP2C9*3 (табл. 6-2).

Таблица 6-2
Аллели Содержание, %

СС-АА

57,1 (95% доверительный интервал 46,8-67,0%)

ТТ-АА

14,3 (95% доверительный интервал 8,1-22,7%)

СТ-АА

12,5 (95% доверительный интервал 6,7-20,6%)

СС-АС

16,1 (95% доверительный интервал 9,5-24,8%)

У участников исследования были выявлены поздние осложнения СД2: у 6,4% пациентов - диабетическая нефропатия, у 63,3% - ретинопатия, а у 96,3% - полинейропатия.

С помощью соответствующего корреляционного анализа (по Спир-мену, Гамма и Кендалл) удалось показать, что диабетические осложнения подобного типа статистически значимо связаны с большим количеством независимых переменных. Структура корреляционных связей при полинейро-, ретино- и нефропатии различалась. Однако во всех случаях наличие этих проявлений СД2 было связано с альбуминурией. Существенно то, что была выявлена связь полиморфизма СYP2C9*2 (СYP2C9*3 подобных связей не имел) с наличием нефропатии. Полинейро- и ретинопатия не связаны с нуклеотидным составом данного полиморфного гена (табл. 6-3).

Так, диабетическая полинейропатия была достоверно взаимосвязана с полом, ростом, альбуминурией, уровнем креатинина, систолическим и диастолическим артериальным давлением, средней и максимальной гликемией, вариабельностью гликемии, экстрасистолией; диабетическая ретинопатия - с уровнем холестерина, альбуминурией, интервалом QTc; диабетическая нефропатия - с полиморфизмом СYP2C9*2, НbА1 с, альбуминурией.

Кластерный анализ, проведенный на основе корреляционных матриц, позволил наглядно увидеть внутренние связи между изученными параметрами, характеризующими СД2 при полиморфизме гена CYP2C9 (рис. 6-1, А и 6-2, А, см. цв. вклейку).

Таблица 6-3. Результаты корреляционного анализа связей поздних осложнений сахарного диабета с лабораторными показателями и полиморфизмом CYP2C9*2

Независимые переменные

Осложнения

полинейропатия

ретинопатия

нефропатия

Спирмен корреляция, r

Пол

0,28*

0,13

0,15

СYP2C9*2

0,06

-0,07

0,48*

HbA1c

0,14

0,06

0,24*

Холестерин

-0,15

-0,25*

0,02

Альбуминурия

0,26*

0,30*

0,38*

Артериальное давление систолическое

-0,23*

-0,14

0,14

Экстрасистолы

0,35*

0,06

0,07

QTс

0,04

0,23*

0,13

Гамма корреляция =

СYP2C9*2

0,27

-0,14

0,95*

Рост

0,61*

0,09

0,35

HbA1c

0,42

0,08

0,57*

Холестерин

-0,45

-0,30*

0,06

Креатинин

0,61*

-0,03

0,06

Альбуминурия

0,77*

0,38*

0,88*

Средняя гликемия

0,62*

-0,08

0,39

Mах гликемия

0,60*

-0,04

0,27

Артериальное давление систолическое

-0,78*

-0,18

0,36

Артериальное давление диастолическое

-0,79*

0,07

0,15

Экстрасистолы

0,90*

0,18

0,34

QTс

0,11

0,29*

0,32

Кендалл корреляция

Пол

0,28*

0,13

0,15

СYP2C9*2

0,06

-0,07

0,46*

Рост

0,17*

0,06

0,12

HbA1c

0,11

0,05

0,20*

Холестерин

-0,12

-0,20

0,02

Креатинин

0,18*

-0,02

0,02

Альбуминурия

0,22*

0,25*

0,32*

Средняя гликемия

0,17*

-0,05

0,14

Mах гликемия

0,17*

-0,03

0,10

Вариабельность гликемии (mаx-min)

0,16*

-0,04

0,12

Артериальное давление систолическое

-0,20*

-0,12

0,12

Артериальное давление диастолическое

-0,19*

0,04

0,05

Экстрасистолы

0,35*

0,06

0,07

QTс

0,03

0,20

0,11

*Статистически значимые корреляционные связи (p <0,05) между наличием диабетических нейро-, ретино-, нефропатий и независимыми переменными.

В первом варианте (при включении всех переменных) выявлено три отчетливых кластера переменных:

  • 1) артериальное давление систолическое, артериальное давление диастолическое и холестерин;

  • 2) экстрасистолы, максимальная гликемия, средняя гликемия, HbA1c;

  • 3) альбуминурия, нефропатия и организация генотипа CYP2C9*2.

Во втором варианте - два кластера:

  • 1) липопротеиды высокой плотности, максимальная гликемия, CYP2C9*3 и СКФ;

  • 2) CYP2C9*2, креатинин, ТГ и наличие нефропатии.

Таким образом, в ходе исследования выявлены следующие кластеры тесно взаимодействующих переменных:

  • 1) артериальное давление систолическое, артериальное давление диастолическое и холестерин;

  • 2) экстрасистолы, максимальная гликемия, средняя гликемия, HbA1c;

  • 3) альбуминурия, нефропатия и генотип CYP2C9*2;

  • 4) липопротеиды высокой плотности, максимальная гликемия, CYP2C9*3 и СКФ;

  • 5) CYP2C9*2, креатинин, ТГ и наличие нефропатии.

Показано наличие статистически значимых связей генотипов CYP2C9*2 и CYP2C9*3 со структурой системных взаимоотношений показателей углеводного, липидного обмена, работы сердца, почек и печени.

С помощью множественного корреляционного анализа выявлено, что наибольшим каноническим весом с стороны углеводного обмена обладали переменные постпрандиальная гликемия, HbA1c и средняя гликемия, а со стороны липидного обмена - ТГ, ЛПНП и липопротеиды высокой плотности. Это позволило утверждать, что статистически значимо связаны не только отдельные переменные липидного и углеводного обмена, выявленные при парном корреляционном анализе, но и системы обмена в целом.

С помощью ROC-анализа установлено, что наибольшее количество возможных предикторов характерно для прогноза и диагностики нефропатии (альбуминурия, средняя гликемия, минимальная гликемия, артериальное давление систолическое, QTс , гликемия натощак, HbA1c и ТГ ). Метод многомерного шкалирования полностью подтвердил результаты кластерного анализа, выявлены группы переменных с наименьшими расстояниями (рис. 6-1, Б и 6-2, Б), соответствующие ранее представленным кластерам. Полученные результаты подтверждены с помощью построения диаграммы Шепарда.

Диаграмма рассеяния Шепарда является графиком зависимости воспроизведенных расстояний матрицы от исходных расстояний между признаками. Если большинство точек располагается сгруппированно вблизи ступенчатой линии, то это свидетельствует о том, что найденная при многомерном шкалировании двумерная конфигурация признаков была вполне адекватна исходным данным (рис. 6-3, см. цв. вклейку).

В нашем исследовании диаграммы рассеяния Шепарда свидетельствовали о том, что найденная при многомерном шкалировании двумерная конфигурация была адекватна исходным данным, а следовательно, точно отражала истинное пространственное соотношение переменных и показывала их реальные внутренние связи.

С помощью ROC-анализа были выявлены независимые переменные, которые обладали статистически значимой прогностической силой в отношении наличия диабетической полинейропатии, ретинопатии, нефропатии (табл. 6-4).

Таблица 6-4. Статистически значимые предикторы диабетической нейропатии, нефропатии, ретинопатии у пациентов с сахарным диабетом 2-го типа и полиморфизмом гена СYP2C9*2
Тестированные переменные Площадь под кривой (AUC)

Нейропатия

Частота сердечных сокращений

0,64 (0,24-1,0)

Артериальное давление систолическое

0,85 (0,69-1,0)

Артериальное давление диастолическое

0,78 0,53-1,0

Нефропатия

Альбуминурия

0,87 (0,63-1,0)

Средняя гликемия

0,70 (0,54-0,85)

Min гликемия

0,67 (0,51-0,83)

Артериальное давление систолическое

0,66 (0,49-0,83)

QTс

0,66 (0,38-0,93)

Гликемия натощак

0,66 (0,36-0,96)

HbA1c

0,78 (0,57-0,99)

Триглицериды

0,70 (0,41-0,99)

Ретинопатия

Холестерин

0,65 (0,52-0,79)

ROC-кривые для всех переменных, приведенных в табл. 6-4, представлены на рис. 6-4 (см. цв. вклейку).

Перечисленные в табл. 6-4 переменные являются предикторами изученных патологических проявлений и поздних осложнений у пациентов с СД2. Прогностическую силу переменных по значениям площади под кривой от 0,65 до 0,87 можно оценить как хорошую. На основании выбранных предикторов с помощью бинарной логистической регрессии удалось получить несколько моделей прогноза. Точность исполнения прогноза (диагноза) нейропатии составила 96,2%, нефропатии - 100%, ретинопатии - 60,5%.

Результаты исследования позволили оценить совокупности взаимосвязей показателей углеводного, липидного обмена, работы сердца, почек и печени у пациентов с генетическим полиморфизмом CYP2C9 при СД2. Полученные данные также могут быть использованы для прогноза появления осложнений данного заболевания.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

  1. DF Diabetes Atlas 2017 Update.

  2. Аметов А.С., Камынина Л.Л., Ахмедова З.Г. Клинические аспекты генетики, нутриогенетики и фармакогенетики сахарного диабета 2-го типа // Терапевтический Архив. 2015. Т. 8. С. 124-131.

  3. Krentz A.J., Bailey C.J. Oral antidiabetic agents: current role in type 2 diabetes mellitus // Drugs. 2005. Vol. 65, N. 3. P. 385-411.

  4. Chu H., Wang M., Zhong D., Shi D. et al. Ma AdipoQ polymorphisms are associated with type 2 diabetes mellitus: a meta-analysis study // Diabetes Metab. Res. Rev. 2013. Vol. 29, N. 7. P. 532545.

  5. do Carmo J.M., da Silva A.A., Dubinion J. et al. Control of metabolic and cardiovascular function by the leptin-brain melanocortin pathway // IUBMB Life. 2013. Vol. 65, N. 8. P. 692-698. doi:10.1002/iub.1187.

  6. Human CYP Allele Nomenclature Committee website (http://www.cypalleles.ki.se/cyp2c9.htm).

  7. Kurose K., Sugiyama E., Saito Y. Population differences in major functional polymorphisms of pharmacokinetics/pharmacodynamics - related genes in Eastern Asians and Europeans: implications in the clinical trials for novel drug development // Drug Metab. Pharmacokinet. 2012. Vol. 27. P. 9-54.

  8. Vargens D.D., Petzl-Erler M.L., Suarez-Kurtz G. Distribution of CYP2C polymorphisms in an Amerindian population of Brazil // Basic Clin. Pharmacol. Toxicol. 2012. Vol. 110. P. 396-400.

  9. Subramanian M., Agrawal V., Sandee D. et al. Effect of P450 oxidoreductase variants on the metabolism of model substrates mediated by CYP2C9.1, CYP2C9.2, and CYP2C9.3 // Pharmacogenet. Genomics. 2012 Aug. Vol. 22, N. 8. P. 590-597.

  10. Zhou K., Donnelly L., Burch L. et al. Loss-of-Function CYP2C9 Variants Improve Therapeutic Response to Sulfonylureas in Type 2 Diabetes: A Go-DARTS Study.

  11. Xu H., Murray M., McLachlan A.J. Influence of genetic polymorphisms on the pharmacokinetics and pharmaco-dynamics of sulfonylurea drugs // Curr. Drug Metab. 2009. Vol. 10. P. 643-658.

  12. Xie H.G., Prasad H.C., Kim R.B., Stein C.M. CYP2C9 allelic variants: ethnic distribution and functional significance // Adv. Drug Deliv. Rev. 2002. Vol. 54. P. 1257-1270.

  13. Schwarz U.I. Clinical relevance of genetic polymorphisms in thehuman CYP2C9 gene // Eur. J. Clin. Investig. 2003. Vol. 33, Suppl 2. P. 23-30.

  14. Wang B., Wang J., Huang S.Q. et al. Genetic polymorphism of the human cytochrome P450 2C9 gene and its clinical significance // Curr. Drug Metab. 2009. Vol. 10. P. 781-834.

  15. Ingelman-Sundberg M., Sim S.C., Gomez A., Rodriguez-Antona C. Influence of cytochrome P450 polymorphisms on drug therapies: Pharmacogenetic, pharmacoepigenetic and clinical aspects // Pharmacology & Therapeutics. 2007. Vol. 116. P. 496-526.

  16. Osman Gökalp, Arzu Gunes, Hakan Çam, Erkan Cure, Osman Aydın, Mehmet Numan Tamer, Maria Gabriella Scordo, Marja-Liisa Dahl. Mild hypoglycaemic attacks induced by sulphonylureas related to CYP2C9, CYP2C19 and CYP2C8 polymorphisms in routine clinical setting.

  17. Wang B., Wang J., Huang S.Q., Su H.H., Zhou S.F. Genetic polymorphism of the human cytochrome P450 2C9 gene and its clinical significance // Curr. Drug Metab. 2009. Vol. 10. P. 781-834.

  18. Kirchheiner J., Bauer S., Meineke I. et al. Impact of CYP2C9 and CYP2C19 polymorphisms on tolbutamide kinetics and on the insulin and glucose response in healthy volunteers // Pharmacogenetics. 2002. Vol. 12. P. 101-109.

  19. Батурин В.А., Царукян А.А., Колодийчук Е.В. Исследование полиморфизма гена CYP2C9 в этнических группах населения Ставропольского края // Медицинский вестник Северного Кавказа. 2014. Т. 9, № 1. С. 46-48.

  20. Сычев Д.А., Игнатьев И.В., Гасанов Н.А., Кукес В.Г. Клиническая фарма-когенетика системы биотрансформации и транспортеров лекарственных средств: дань моде или прикладное направление? // Pacific Medical Journal. 2006. Т. 4. С. 21-26.

  21. Amiel S.A., Dixon T., Mann R. et al. Hypoglycaemia in type 2 diabetes // Diab. Med. 2008. Vol. 25. P. 245-254.

  22. Holstein A., Hammer C., Hahn M. et al. Severe sulphonylurea-induced hypoglycaemia - a problem of uncritical prescription and deficiencies of diabetes care in geriatric patients // Expert. Opin. Drug Saf. 2010. Vol. 9. P. 675-681.

  23. Schopman J.E., Simon A.C., Hoefnagel S.J. et al. The incidence of mild and severe hypoglycaemia in patients with type 2 diabetes mellitus treated with sulfonylureas: a systematic review and meta-analysis // Diabetes Metab. Res. Rev. 2014 Jan. Vol. 30, N. 1. P. 11-22.

  24. Holstein A., Plaschke A., Ptak M. et al. Association between CYP2C9 slow meta-bolizer genotypes and severe hypoglycaemia on medication with sulphonylurea hypoglycaemic agents // Br. J. Clin. Pharmacol. 2005. Vol. 60. P. 103-106.

  25. Andreas Holstein, Michael Hahn, Olaf Patzer, Angela Seeringer, Peter Kovacs, Julia Stingl Impact of clinical factors and CYP2C9 variants for the risk of severe sulfonylurea-induced hypoglycemia.

  26. Ragia G., Petridis I., Tavridou A., Christakidis D., Manolopoulos V.G. Presence of CYP2C9*3 allele increases risk for hypoglycemia in Type 2 diabetic patients treated with sulfonylureas // Pharmacogenomics. 2009. Vol. 10, N. 11. P. 1781-1787.

  27. Аметов А.С., Сычев Д.А., Черникова Н.А., Коклина А.В. Фармакогенетика и управление сахарным диабетом 2-го типа» Сахарный диабет 2 типа // Проблемы и решения. 2017. Т. 8. 3-е издание. С. 38-62.

  28. Нестеренко З.А. VII Конференция молодых ученых РМАПО с международным участием «ШАГ В ЗАВТРА» Материалы конференции. 2016. Т. II. С. 73.

Глава 7. ГЕНДЕРНЫЕ ОСОБЕННОСТИ ЭПИДЕМИОЛОГИИ, ПАТОФИЗИОЛОГИИ, КЛИНИЧЕСКОГО ТЕЧЕНИЯ И ТЕРАПИИ САХАРНОГО ДИАБЕТА 2-го ТИПА

Халимов Ю.Ш., Агафонов П.В.

7.1. ГЕНДЕРНЫЕ ОСОБЕННОСТИ ЭПИДЕМИОЛОГИИ САХАРНОГО ДИАБЕТА 2-го ТИПА

В последнее время в научной литературе появляется все больше свидетельств о роли половых различий в эпидемиологии, патофизиологии, лечении и исходах множества неинфекционных заболеваний, в том числе СД2. Гендерный фактор через особенности генетического фона, образа жизни и факторы окружающей среды играет важную роль в развитии пандемии СД2 и связанных с ним осложнений (рис. 7-1, см. цв. вклейку), что является серьезным вызовом для систем здравоохранения многих стран мира [1].

Преимущественное влияние психосоциальных факторов риска по сравнению с биологическими факторами нашло свое отражение в существенных региональных различиях показателей распространенности СД2 у взрослых мужчин и женщин в мире (рис. 7-2, см. цв. вклейку).

В целом зависимость распространенности СД2 от возраста отмечалась у пациентов обоих полов. В 2013 г. доля женщин с избыточной массой тела увеличилась до 38%, что оказалось очень сходным с показателями в мужской популяции (рост на 37%). Однако, по данным систематического анализа, у женщин отмечалась тенденция к большей распространенности ожирения, чем у мужчин [1]. Кроме того, избыточная масса тела и ожирение у женщин преимущественно встречались в возрасте старше 45 лет, тогда как у мужчин избыточная масса тела отмечалась в более молодом возрасте (рис. 7-2, В, см. цв. вклейку). Более выраженные половые различия частоты ожирения регистрировались в странах с большим показателем гендерного неравенства, который в международных экологических исследованиях количественно оценивался индексом гендерного разрыва и индексом гендерного неравенства. Более высокие показатели ожирения у женщин отмечались в странах с гендерным неравенством, определяемым социальными и экономическими факторами [3].

Примечательно, что частота ожирения и смертности от СД2 у представителей обоих полов в развитых странах была связана с материальным неравенством, причем более выраженный эффект различий в материальном благополучии отмечался у женщин, независимо от среднего суточного потребления калорий. Поскольку ожирение является главным фактором риска развития нарушений углеводного обмена независимо от гендерной принадлежности, показатели распространенности СД2 в различных регионах в целом соответствуют таковым показателям для ожирения [4].

Вместе с тем количество мужчин с диагностированным СД2 в мире превышает аналогичный показатель у женщин. Так, в 2013 г. количество зарегистрированных случаев СД2 у мужчин оказалось на 14 млн выше, чем у женщин [5]. Более половины пациентов с СД2 относятся к среднему возрасту. Установлено, что с возрастом заболеваемость повышается у представителей обоих полов, достигая максимальных значений у лиц пожилого возраста, особенно в женской популяции (рис. 7-2, Б, см. цв. вклейку). Кроме того, нарушенная толерантность к глюкозе независимо от возраста чаще встречается у женщин, чем у мужчин (рис. 7-2, Б, см. цв. вклейку).

Следует отметить, что большинство пациентов с СД2 проживают в странах с низким и средним доходом, однако распространенность данного заболевания выше в странах с высоким доходом.

В последние три десятилетия отмечено появление существенных половых и региональных различий в распространенности СД2, связанного с ожирением, что отражает сложные взаимосвязи различий в этническом происхождении, миграционных процессах, культурной среде, образе жизни, взаимодействии генетических факторов и окружающей среды, социально-экономическом статусе и социальной роли пациентов. В целом наибольший рост распространенности СД2 у представителей обоих полов был отмечен в странах Океании, преимущественно среди женщин - в странах Южной и Центральной Азии, Ближнего Востока и Северной Африки, а среди мужчин - в странах Азиатско-Тихоокеанского региона и западных странах с высоким доходом [6].

Сведения о распространенности СД2 в России были получены в результате крупномасштабного эпидемиологического исследования NATION, которое также оценивало связь заболевания с полом и возрастом. По результатам данного исследования СД2 был диагностирован у 5,4% представителей российской популяции (1449/26 620; 95% доверительный интервал 5,1-5,7%). Процент участников с ранее не диагностированным СД2 составил 54%. Общая распространенность СД2 (независимо от возраста) была статистически значимо выше у женщин, чем у мужчин (884/14611 [6,1%; 95% доверительный интервал 5,7-6,5%] по сравнению с 565/12009 [4,7%; 95% доверительный интервал 4,3-5,1%] соответственно, p <0,001). Среди пациентов с СД2 средний возраст был значимо выше у женщин, чем у мужчин (60,1 и 54,8 лет соответственно, p <0,001). После поправки на возраст достоверных различий по распространенности СД2 у мужчин и женщин в целом не отмечалось, и эти показатели составили 5,6% и 5,1% соответственно [98].

7.2. ГЕНДЕРНЫЕ ОСОБЕННОСТИ ПАТОФИЗИОЛОГИИ САХАРНОГО ДИАБЕТА 2-го ТИПА

Гендерные особенности патофизиологии СД2 включают биологические факторы риска, психологические факторы риска, а также отношение человека к своему здоровью.

При анализе биологических факторов риска, определяющих гендерные особенности патофизиологии СД2, следует выделить различия в индексе массы тела, распределении жировой ткани в организме, в том числе бурой жировой ткани (БЖТ), а также в уровнях адипокинов и половых гормонов.

Показано, что диагноз СД2 у европейских мужчин устанавливают в более раннем возрасте (рис. 7-2, Б, см. цв. вклейку) и при более низком индексе массы тела по сравнению с женщинами, причем самые выраженные половые различия отмечались в молодом возрасте. Проведенный в Швеции анализ показал, что в 1940 г. соотношение страдающих СД2 мужчин и женщин в возрасте от 10 до 55 лет составляло 1,4, однако к настоящему времени данное соотношение значительно увеличилось, достигнув для пациентов возрастной группы 45-65 лет значения 2 [7]. У мужчин диагноз СД2 устанавливают на 3-4 года ранее, а значения индекса массы тела в мужской популяции обычно на 1-3 кг/м2 ниже, чем в женской. Данная тенденция частично объяснялась увеличением автоматизации труда и уменьшением объема физической работы, особенно у мужчин. С другой стороны, по данным большинства исследований, женщины с СД2 чаще страдают ожирением: для них показана более тесная связь между увеличением индекса массы тела и риском развития СД2 [8]. Вместе с тем следует помнить, что исследование индекса массы тела обычно приводит к переоценке жировой массы у мужчин, организм которых содержит большее количество мышечной ткани по сравнению с женщинами.

Помимо индекса массы тела, большое значение для объяснения тендерных особенностей патофизиологии СД2 имеет распределение жировой ткани в организме. Половые различия распределения жира четко способствуют развитию связанного с полом диморфного риска СД2. Во время полового созревания повышенное накопление жира в области ягодиц и бедер, вызванное воздействием эстрогенов, приводит к развитию «гиноидной фигуры» женщин, сохраняющейся до периода менопаузы. Для мужчин характерно более выраженное накопление жира в области туловища, верхних конечностей, а также эктопического жира (в печени, поджелудочной железе, почках, сердце) по сравнению с женщинами аналогичного возраста и индексом массы тела [9]. Вместе с тем отмечается, что у мужчин и женщин со сходной степенью инсули-норезистентности имеется сравнимое накопление интраабдоминального жира и жира в печени [10].

В азиатской популяции у женщин с нормальной окружностью талии и нормальным индексом массы тела по данным компьютерной томографии диагностировали висцеральное ожирение, которое характеризовалось более высоким кардиометаболическим риском по сравнению с мужчинами [11].

Показано, что висцеральный жир и возраст являются независимыми предикторами более высокого кардиометаболического риска у мужчин, тогда как для женщин таким независимым предиктором является соотношение жировой ткани и подкожного жира. В целом мужчины характеризуются не только более значительным содержанием висцерального жира при любой степени ожирения, но также и более высокой скоростью процессов липолиза и липогенеза в висцеральном жире по сравнению с женщинами. Вместе с тем у женщин наблюдается более высокая скорость захвата жирных кислот в жировой ткани нижних конечностей, а также меньшая скорость высвобождения жирных кислот в области ягодиц и бедер.

Показано, что повышенное отложение жировой ткани в нижних конечностях связано с более низким кардиометаболическим риском, особенно у женщин, тогда как более активное отложение жира в области туловища обычно связано с сочетанием факторов риска, по данным перекрестных популяционных исследований [13].

Старение женщин и особенно достижение ими периода менопаузы со снижением секреции эстрогенов сопровождается изменением формы тела с преимущественным накоплением абдоминального жира и развитием андроидного ожирения. По этой причине по мере увеличения возраста у женщин происходит более выраженное увеличение окружности талии, чем у мужчин. Взаимосвязь между окружностью талии и массой интраабдоминального жира является более отчетливой для молодых женщин, чем для мужчин, тогда как в пожилом возрасте, по данным перекрестного анализа, указанные различия между мужчинами и женщинами практически исчезают [14]. В британской популяции пожилых людей окружность талии была наилучшим предиктором СД2 для женщин, тогда как у мужчин прогностическая ценность измерения окружности талии и индекса массы тела оказалась сравнимой [15]. Эти результаты подтверждаются данными изучения популяций и в других странах мира. По данным обобщенного анализа двух проспективных популяционных когортных исследований в Германии, увеличение окружности талии у женщин на 1 см приводило к повышению риска развития СД2 на 31% в год, тогда как увеличение массы тела на 1 кг сопровождалось повышением данного риска на 28%. Для мужчин аналогичные показатели составили 29% и 34% соответственно [16].

Наряду с распределением жировой ткани в организме определяющее значение для развития СД2 имеет количество БЖТ. У взрослых людей описаны четкие половые различия количества и активности БЖТ. Считается, что данный фактор оказывает существенное влияние на гомеостаз энергии в организме мужчин и женщин, а также на развитие инсулинорезистентности и связанного с ожирением СД2 [17].

У женщин отмечается большая распространенность и активность БЖТ. По данным крупного популяционного исследования, распространенность и активность БЖТ показали независимую обратную взаимосвязь с возрастом у представителей обоих полов, а также независимую обратную взаимосвязь со значениями индекса массы тела у мужчин и с количеством висцерального жира у женщин. По данным экспериментальных исследований, трансплантация БЖТ лабораторным животным сопровождалась снижением выраженности ожирения, инсулинорезистентности, стеатоза печени, а также повышением уровня адипонектина в крови [18]. Таким образом, общее более выраженное влияние БЖТ на метаболизм у женщин может способствовать более низкому риску развития у них СД2.

Анализ сочетания традиционных метаболических факторов риска, связанных с инсулинорезистентностью (названных метаболическим синдромом), позволил сделать следующие выводы с точки зрения гендерных различий. По данным совместного анализа 10 крупных когортных исследований, у женщин чаще регистрируется метаболически здоровый фенотип ожирения с нормогликемией, а также без дислипидемии и гипертензии (7-28%) по сравнению с мужчинами (2-19%) [19]. Как отмечено в недавно проведенном метаанализе проспективных когортных исследований, у мужчин и женщин с ожирением и отсутствием факторов кардиометаболического риска отмечалось четырехкратное повышение относительного риска развития СД2, хотя этот риск оказался вдвое ниже по сравнению с пациентами с метаболически нездоровым ожирением [20].

Половой диморфизм также проявляется экспрессией и прогностической ценностью некоторых связанных с жировой тканью биомаркеров (адипоцитокинов), наиболее изученными из которых являются лептин и адипонектин. Лептин - это нейрогормональный медиатор, по структуре подобный цитокинам. Действие лептина проявляется на уровне гипоталамуса, где он подавляет секрецию нейропептида Y, стимулирующего чувство голода. Лептин служит метаболическим сигналом, свидетельствующим о достаточности энергетических ресурсов. Важнейшим свойством лептина является его антистеатогенный эффект, препятствующий эктопическому накоплению липидов, индуцирующих инсулинорезистентность. Адипонектин представляет собой комплементподобный протеин, который также принимает участие в регуляции энергетического гомеостаза организма. Плазменные концентрации адипонектина обратно коррелируют с индексом массы тела при ожирении. Уровень этого гормона значительно повышается при голодании и снижении массы на фоне гипокалорийной диеты у больных ожирением. Адипонектин уменьшает инсулинорезистентность за счет стимуляции фосфорилирования инсулиновых рецепторов, а также снижения поступления жирных кислот в печень и стимулирования их окисления путем активации протеинкиназы [21].

У женщин отмечается активация экспрессии адипонектина и его рецепторов в абдоминальной жировой ткани, что может способствовать более низкому кардиометаболическому риску. Метаанализ проведенных исследований показал более высокие уровни лептина и адипонектина у женщин по сравнению с мужчинами со сходными возрастом и индексом массы тела, что может объясняться эффектами половых гормонов [22]. В нескольких продолжительных исследованиях повышенный плазменный уровень лептина характеризовался повышенным риском развития СД2 у мужчин [23]. С другой стороны, у пациентов с ожирением и СД2 отмечалась обратная корреляционная связь между плазменными уровнями адипонектина и чувствительностью к инсулину, причем наибольшая выраженность такой связи наблюдалась у женщин [22]. Вместе с тем до сих пор неясно, чем является гипо-адипонектинемия: причиной или следствием инсулинорезистентности и гиперинсулинемии [23].

Определенное значение в развитии СД2 играет и дисбаланс половых гормонов. Сбалансированное соотношение эстрогенов и андрогенов играет важную роль в поддержании обмена энергии, состава тела и половой функции. Двунаправленная модуляция гомеостаза глюкозы и липидов под действием половых гормонов, а также активация их рецепторов в центральных и периферических органах-мишенях у представителей обоих полов зависит от уровня эстрогенов и андро-генов [24]. Роль эстрогенов в метаболизме глюкозы схематично представлена на рис. 7-3.

image
Рис. 7-3. Схематичное обозначение некоторых эффектов эстрогенов в отношении метаболизма глюкозы. В клетках печени эстрогены под действием рецепторов ERα увеличивают чувствительность к инсулину и угнетают липогенез. В β-клетках поджелудочной железы эстрогены под действием ERα, ERβ и эстрогенных мембранных рецепторов (GPER) увеличивают выработку инсулина, глюкозозависимую секрецию инсулина (GSIS) и выживаемость клеток, а также угнетают апоптоз. В различных клетках эстрогены под действием ERα опосредуют увеличение транскрипции GLUT-4 и торможение факторов подавления экспрессии GLUT-4, тогда как рецепторы ERβ обладают противоположными эффектами [63]

С точки зрения влияния андрогенов на метаболизм жира показано, что более высокие уровни андрогенов у женщин ведут к увеличению массы тела и висцерального жира. Вместе с тем у мужчин с дефицитом андрогенов отмечается аналогичный кардиометаболический риск, что и у женщин с избытком андрогенов. Таким образом, относительно более высокий уровень тестостерона у женщин и более низкий уровень тестостерона у мужчин связан с развитием СД2 [25].

При описании психологических факторов риска развития СД2 следует отметить, что такие модифицируемые социальные факторы риска, как низкий уровень образования, профессия и доход, в значительной степени способствуют развитию вредных привычек и социальной неоднородности, что сопровождается более высоким риском развития ожирения и СД2, особенно у женщин [26]. Психологические факторы риска, определяющие гендерные особенности патофизиологии СД2, включают социально-экономический статус (СЭС) пациента, воздействие психосоциального стресса, а также депривацию сна и рабочую нагрузку.

СЭС, оцениваемый уровнем образования, профессией и доходом, обратно пропорционален распространенности ожирения и СД2 в развитых странах. По данным национального популяционного исследования здоровья в Канаде, такая зависимость оказалась более выраженной у женщин [27]. Это исследование показало устойчивую связь между низким образованием и низким доходом и частотой развития СД2 у женщин после учета таких факторов, как ожирение и физическая активность. Аналогичным образом, популяционное европейское исследование KORA показало выраженную связь между индикаторами СЭС, абдоминальным ожирением и физической активностью у женщин. Кроме того, только у женщин отмечена сильная обратная связь между профессией и случаями впервые диагностированного СД2 [28]. С другой стороны, низкий СЭС, оцениваемый по профессии, связан с риском развития нарушения толерантности к глюкозе у мужчин, независимо от других сопутствующих факторов. По данным метаанализа исследований «случай-контроль» и когортных исследований, низкий СЭС является важным фактором риска развития СД2 у представителей обоих полов во всем мире [29]. Использование утвержденного алгоритма прогнозирования риска СД2 в национальном перекрестном исследовании в Канаде показало, что отдельные показатели уровня СЭС (такие как низкий доход домохозяйства и недостаток продовольствия) позволяют прогнозировать более высокий риск СД2 у женщин, но не мужчин [29]. В продолжительном популяционном исследовании СЭС детей, оцениваемого по профессии и образованию отца, показано, что СЭС является устойчивым прогностическим фактором частоты развития СД2, особенно среди женщин [30]. У женщин с низким СЭС высокая частота встречаемости недостаточной физической активности, переедания, курения и воздействия стрессовых факторов усиливает нейроэндокринные нарушения по сравнению с мужчинами. Таким образом, в перечисленных исследованиях было заявлено, что женщины характеризуются более высокой зависимостью от таких социальных прогностических факторов, как образование, доход и профессия с точки зрения будущего развития СД2. Это может объясняться множеством механизмов воздействия окружающей среды и поведения, однако для изучения данного сложного вопроса требуется проведение дальнейших исследований.

Помимо СЭС, женщины более чувствительны к негативным кардио-метаболическим эффектам психологического стресса, профессионального стресса и нарушений сна, а также вредных привычек [31]. Однако при совместном рассмотрении результатов проведенных исследований отмечаются некоторые противоречия. Так, более значительное количество неоплачиваемой работы по дому и более значительный объем обязанностей в семье могут способствовать развитию у женщины стойкого уровня стресса даже в группах высокообразованных сотрудников [32]. Дискриминация и гендерные роли могут дополнительно усиливать психосоциальный стресс и соответствующую ответную реакцию. В этом вопросе отмечаются существенные географические различия, зависящие от популяционной культуры и принципа равенства полов. Так называемая аллостатическая нагрузка, т.е. дисбаланс между способностью адаптироваться к потребностям окружающей среды и чрезмерным воздействием стресса со стороны окружающей среды, увеличивает риск кардиометаболических заболеваний за счет нейроэндокринных, вегетативных и иммунных медиаторов [33].

Одним из важных факторов, определяющих гендерное различие патофизиологии СД2, является сон. При анализе влияния сна на риск развития СД2 было показано, что дискриминация и стрессовое расстройство оказывают более выраженное отрицательное влияние на сон у женщин, чем у мужчин. В специализированном гендерном метаана-лизе эпидемиологических исследований у женщин всех возрастов было показано, что риск развития бессонницы у женщин оказался на 40% выше, чем у мужчин [34]. В свою очередь, расстройства сна, короткая продолжительность и низкое качество сна находятся в прямой корреляционной связи с развитием ожирения и инсулинорезистентности. В исследовании здоровья медсестер у молодых женщин отмечалась тесная связь между сном менее 5 ч в сутки и частотой развития артериальной гипертензии [35]. По данным проведенного метаанализа, короткая продолжительность сна (<5 ч), а также затруднения засыпания и прерывистый сон были связаны с более высоким риском развития СД2. Вместе с тем после стратификации по полу у представителей обоих полов отмечалась сходная степень влияния нарушений сна на риск развития СД2 [36].

В одном из проспективных исследований, посвященном оценке роли половых различий в развитии негативных последствий депривации сна, показано, что данный фактор приводил к увеличению потребления пищи, в том числе жирной, однако мужчины оказались более восприимчивыми к набору массы тела при возрастании количества потребляемых калорий, особенно в ночное время [37].

Результаты метаанализа ряда наблюдательных исследований с проведением субанализа в зависимости от пола показали, что нарушения сна вследствие сменной работы связаны с более высоким риском развития СД2 у мужчин. Одним из объяснений негативного влияния данных факторов стало изменение секреции тестостерона с точки зрения системы циркадных ритмов. В популяционном когортном исследовании и профессиональных когортных исследованиях показано, что производственная нагрузка в целом определяла более высокий риск развития СД2 у женщин, особенно в условиях дефицита рабочих мест [38]. В немецком популяционном исследовании у мужчин и женщин с высокой производственной нагрузкой риск развития СД2 увеличивался на 45%, независимо от традиционных факторов риска и без существенных половых различий [39]. При анализе полученных данных следует подчеркнуть, что для более четкого изучения диморфных половых связей между сном, профессиональным стрессом и развитием СД2 требуется проведение дополнительных проспективных продолжительных исследований. Они позволят сформировать программы профилактики развития СД2 в особых группах работников для мужчин и женщин.

При анализе гендерного влияния образа жизни на развитие СД2 следует отразить четкие половые различия отношения к здоровью, питанию и физической активности, которые тесно связаны с риском развития СД2. В соответствии с научными данными по исследованию здоровья, стратифицированными по полу, физическая активность женщин в целом является более низкой, однако женщины употребляют более здоровую пищу, в том числе больше овощей и фруктов и меньше мяса [40]. Вместе с тем проспективное когортное гендерное исследование показало, что у женщин отмечается к тенденция к потреблению большего количества сахара, а диета с высоким гликемическим индексом увеличивает количество абдоминального жира, особенно у женщин с малоподвижным образом жизни по сравнению с соответствующими мужчинами. По данным метаанализа, включающего преимущественно женщин из наблюдательных исследований, использование диеты с высоким гликемическим индексом связано с повышенным риском развития СД2 [41].

Одним из важных факторов уменьшения гликемического индекса диеты является ограничение употребления напитков, содержащих сахар. По данным метаанализа проспективных когортных исследований, у мужчин и женщин из максимального квантиля употребления сахаросодержащих напитков риск развития СД2 оказался на 26% выше по сравнению с представителями наименьшего квантиля употребления таких напитков [42]. Предполагается, что значительная доля этих эффектов вызвана увеличением массы тела у женщин.

Не менее важным фактором здорового питания является количество потребляемого алкоголя. В нескольких наблюдательных исследованиях было показано, что умеренное употребление алкоголя связано с более низким риском развития СД2. Систематический обзор и метаанализ наблюдательных исследований показали, что по сравнению с лицами, не употребляющими алкоголь, при всех уровнях потребления алкоголя менее 63 г/сут отмечалось снижение риска развития СД2. Превышение данного порогового значения сопровождалось увеличением риска с четкими признаками взаимодействия с полом [43]. Анализ данных со стратификацией по полу и этническому происхождению показал, что снижение риска развития СД2 отмечалось только у женщин из неазиатской популяции. Возможным объяснением выявленного полового диморфизма является тот факт, что мужчины чаще допускают эпизоды чрезмерного употребления алкоголя, а также тот факт, что алкоголь реализует влияние гендерного фактора на метаболизм глюкозы. Действительно, другой метаанализ на основе интервенционных исследований показал, что умеренное употребление алкоголя улучшало показатели гликированного гемоглобина у представителей обоих полов, однако сопровождалось тенденцией к увеличению чувствительности к инсулину только у женщин. Перекрестный анализ исследования здоровья медсестер показал, что частое употребление алкоголя было независимо ассоциировано с более высоким уровнем эндогенного эстрадиола, который опосредует протективный эффект алкоголя в отношении риска развития СД2 у женщин в постменопаузе [44].

При анализе вредных привычек и их роли в развитии СД2 следует учесть и курение. На основании проведенного метаанализа когортных исследований с анализом в гендерных подгруппах было показано, что активное и пассивное курение связано с более высоким риском развития СД2 у мужчин и женщин без четких половых различий [45]. В проспективном европейском исследовании «случай-контроль» со стратификацией по полу негативные эффекты курения оказались более выраженными у мужчин. Коррекция таких сопутствующих факторов, как ожирение, физическая активность и уровень образования, ослабляла выраженность взаимосвязи для мужчин, но увеличивала выраженность такой ассоциации для женщин [46]. На основании анализа полового фактора, проведенного в ходе недавнего метаанализа, было показано, что курение стало причиной 11,7% случаев СД2 у мужчин и 2,4% случаев у женщин во всем мире [47]. Однако распространенность курения у мужчин и женщин значительно меняется. В последнее десятилетие распространенность курения существенно увеличилась среди молодых женщин, что может привести к большему числу случаев связанного с курением СД2 в будущем. Кроме того, недавно проведенный метаанализ показал, что относительный риск инфаркта миокарда, важного и частого осложнения СД2 на фоне курения, у женщин оказался на 25% выше по сравнению с мужчинами [48].

Таким образом, гендерные различия патофизиологии СД2 определяются множеством биологических, психологических факторов риска, а также отношением людей к своему здоровью. Особенности индекса массы тела, распределения жировой ткани в организме, уровня адипокинов и половых гормонов, ответной реакции на стрессы, а также различные пищевые пристрастия и основные аддикции обеспечивают существенный вклад в патогенез СД2 у мужчин и женщин, который модулируется гендерной принадлежностью пациентов.

7.3. ГЕНДЕРНЫЕ ОСОБЕННОСТИ КЛИНИЧЕСКОГО ТЕЧЕНИЯ САХАРНОГО ДИАБЕТА 2-го ТИПА И ЕГО ОСЛОЖНЕНИЙ

При описании гендерных особенностей клинического течения СД2 важно отметить, что начальные этапы развития СД2 у мужчин и женщин проявляются по-разному. Так, нарушенная гликемия натощак чаще встречается у мужчин, тогда как нарушение толерантности к глюкозе - у женщин, независимо от их этнического происхождения. Нарушенная гликемия натощак характеризуется увеличением высвобождения глюкозы печенью и преимущественно связана с периферической инсулинорезистентностью, тогда как нарушение толерантности к глюкозе обусловлено нарушением ранней фазы секреции инсулина. В целом нормальная толерантность к глюкозе сохраняется в том случае, если повышенная секреция инсулина способна компенсировать снижение чувствительности к инсулину, наблюдаемое, например, при увеличении индекса массы тела или при старении [49]. На рис. 7-4 (см. цв. вклейку) представлен этот феномен классической гиперболической парадигмы, то есть нелинейной обратной взаимосвязи между двумя процессами. До тех пор, пока организм пациента позволяет поддерживать баланс между двумя этими процессами, он остается в диапазоне нормальной кривой. Когда баланс чувствительности к инсулину/его секреции нарушается в связи с ухудшением одного или обоих параметров, такой пациент перемещается к нижней части графика, то есть «плохой» зоне, характерной для предиабета/нарушенного метаболизма глюкозы, а иногда и явно выраженного СД2. Данная концепция использовалась в крупной европейской популяции для изучения возможных половых различий параметров метаболизма при различных категориях толерантности к глюкозе [49].

Говоря об особенностях течения СД2 у представителей обоих полов, следует особо отметить клиническое значение влияния гендерного фактора на сосудистые осложнения диабета. Диабетические микро- и макроангиопатии являются ведущей причиной инвалидизации и смертности как у мужчин, так и у женщин с СД1 и СД2, однако их распространенность, прогрессирование и патофизиология у представителей обоих полов различаются. В целом у мужчин отмечается более высокий риск диабетических микрососудистых осложнений, тогда как последствия макрососудистых осложнений могут быть более выраженными у женщин.

Примечательно, что при отсутствии СД2 у женщин отмечается более низкий риск микро- и макрососудистых осложнений по сравнению с мужчинами на протяжении большей части жизни. Таким образом, развитие диабета обусловливает более значимое увеличение риска сосудистых осложнений у женщин по сравнению с мужчинами.

В популяции людей без СД2 риск развития ишемической болезни сердца у мужчин в 3-5 раз выше по сравнению с женщинами в пременопаузе [51]. Полагают, что это связано с лучшим профилем некоторых ведущих факторов риска развития ишемической болезни сердца у женщин, включая уровень липидов, курение и артериальное давление (в возрасте младше 55 лет). Кроме того, ишемическая болезнь сердца обычно развивается у женщин примерно на 10 лет позже, чем у мужчин [52], что позволяет предположить кардиопротективный эффект эстрогенов.

Однако при наличии СД2 протективный эффект женского пола в отношении риска развития ишемической болезни сердца исчезает, а большинство современных исследований свидетельствуют о том, что диабет обеспечивает больший риск смертельного исхода в результате ишемической болезни сердца у женщин по сравнению с мужчинами [53]. Показано, что наличие СД2 резко сокращает разрыв в показателях сердечно-сосудистой заболеваемости между мужчинами и женщинами (рис. 7-5).

Причины утраты протективного эффекта женского пола после развития СД2 окончательно не ясны, хотя важное значение может играть дисбаланс половых гормонов. Несколько ранних и более современных исследований свидетельствуют о том, что риск ишемической болезни сердца при СД2 увеличивается в 2-5 раз у женщин и примерно в 1-3 раза у мужчин. Таким образом, у женщин отмечается более чем двукратное увеличение риска по сравнению с мужчинами [54]. В качестве возможных объяснений данного факта приводят менее благоприятный характер известных рисков ишемической болезни сердца у женщин с СД2, включая гиперлипидемию, центральное ожирение, гипертензию, физическую активность, курение и семейный анамнез [55]. Но поскольку эти риски часто встречаются и у мужчин с СД2, вероятно, специфичные для женского пола факторы риска (например, наличие синдрома поликистозных яичников, преждевременная менопауза, данные анамнеза о преэклампсии и наличие диабета беременных) также могут способствовать повышению риска ишемической болезни сердца у женщин [56]. Кроме того, обычно мужчины с СД2 получают более полноценную терапию ишемической болезни сердца с использованием ингибиторов АПФ, блокаторов кальциевых каналов и статинов, что также может способствовать более низкой частоте развития осложнений ишемической болезни сердца у мужчин с СД2 по сравнению с женщинами [57].

image
Рис. 7-5. Сердечно-сосудистая заболеваемость у мужчин и женщин в зависимости от факторов риска [54]

Примечательно, что опубликованный около 10 лет назад метаанализ подверг сомнению предположение о том, что СД2 - это более значительный фактор риска ишемической болезни сердца для женщин, чем для мужчин, так как продемонстрировал отсутствие коррекции результатов большинства исследований с учетом классических факторов риска ишемической болезни сердца, включая возраст, гипер-тензию, уровень общего холестерина и курение. Этот метаанализ 232 клинических исследований сравнивал отношение рисков смертности от ишемической болезни сердца и абсолютной частоты смертности от ишемической болезни сердца у мужчин и женщин с диабетом. Исследование показало, что относительный риск смертности от ишемической болезни сердца у женщин с СД2 по сравнению с мужчинами в значительной степени нивелируется после коррекции классических факторов риска ишемической болезни сердца. Кроме того, количество смертей от ишемической болезни сердца в связи с СД2 у мужчин всех возрастов оказалось выше, чем у женщин, за исключением пациентов старше 85 лет [58]. Эти наблюдения показали, что большая часть отмеченных различий в риске смертности от ишемической болезни сердца у мужчин и женщин с СД2 опосредуется традиционными модифицируемыми кардиологическими факторами риска. Однако более поздние исследования обосновали прежнюю теорию о более выраженном влиянии СД2 на риск ишемической болезни сердца у женщин по сравнению с мужчинами. В частности, исследование на финской популяции с участием более 1000 пациентов с СД2 в возрасте 45-64 лет показало значительно более высокий связанный с диабетом относительный риск больших явлений ишемической болезни сердца у женщин с СД2 (относительный риск 14,7) по сравнению с мужчинами (относительный риск 3,8) даже после коррекции факторов кардиоваскулярного риска [59]. В исследовании сделали вывод, что связанный с СД2 риск ишемической болезни сердца у женщин в большей степени объяснялся факторами кардиоваскулярного риска, обусловленными инсулинорезистентностью (ожирение, повышение артериального давления, низкий уровень холестерина липопротеидов высокой плотности, высокий уровень ТГ) по сравнению с мужчинами. Таким образом, подтверждено мнение о том, что СД2 действительно оказывает более выраженное влияние на риск ишемической болезни сердца у женщин по сравнению с мужчинами.

Одним из других важных макрососудистых осложнений диабета, определяющих прогноз и смертность, является инсульт. Хотя диабет является серьезным фактором риска для развития инсульта у женщин и мужчин [60], имеются противоречивые данные о частоте развития инсульта на фоне СД2 в зависимости от пола. Проведенные исследования показали, что у женщин с СД2 может быть более высокий, сходный или более низкий риск инсульта [61] по сравнению с мужчинами сравнимого возраста с СД2. Самым вероятным объяснением столь противоречивых данных являются различия изученных популяций (географическая разнородность, возраст, длительность течения диабета, индекс массы тела и т.д.), типа диабета, а также использованных методик. Самые последние сообщения, включая метаанализ 64 когорт, а также Указания по профилактике инсульта у женщин Американской ассоциации сердца (AHA), показали, что СД2 является более значимым фактором риска для женщин по сравнению с мужчинами [62]. В частности, метаанализ с участием 775 385 пациентов и регистрацией 12 539 случаев инсульта показал, что относительный риск инсульта в связи с СД2 составил 2,28 (95% доверительный интервал 1,93-2,69) у женщин и 1,83 (95% доверительный интервал 1,60-2,08) у мужчин [51]. Помимо риска инсульта, у пациентов с СД отмечалось снижение долговременной выживаемости после первого инсульта, что было более выражено у женщин, особенно в более молодом возрасте [62].

При анализе поражения периферических сосудов следует отметить, что язвы стоп, гангрена и ампутация нижних конечностей чаще встречаются у мужчин с СД2, чем у женщин [64]. В одном исследовании у мужчин с установленным диагнозом СД2 в возрасте до 65 лет отмечался особенно высокий риск развития язвы стопы и ампутации, тогда как у женщин риск ампутации увеличивался с возрастом [65]. Вместе с тем риск смертельных исходов в связи с ампутацией нижних конечностей у женщин может быть выше [64].

Самым частым микрососудистым осложнением диабета является нейропатия: более чем у 50% пациентов первые признаки нейропатии развиваются уже через 10-15 лет после постановки диагноза СД [66]. Вегетативная форма нейропатии связана с сердечно-сосудистой смертностью, а сенсорная нейропатия - с диабетической стопой. Несмотря на высокую распространенность диабетической нейропатии, лишь несколько исследований оценивали ее связь с полом. В исследовании BARI-2D распространенность диабетической периферической нейропатии на исходном уровне среди 2368 белых пациентов (треть из которых была женщинами) составила 46,2% у женщин и 52,6% у мужчин [67]. И напротив, в исследовании азиатской популяции наибольшая распространенность диабетической нейропатии отмечалась у женщин [68], что может объясняться генетическими факторами и/или факторами внешней среды, влияющими на половое различие распространенности данного осложнения.

Диабетическая ретинопатия - это второе по частоте микрососудистое осложнение диабета, которое развивается у 34,6% пациентов и более распространено при СД1, чем при СД2. Поздняя форма диабетической ретинопатии, то есть пролиферативная диабетическая ретинопатия, - это ведущая причина потери зрения и слепоты во всем мире [69]. Некоторые исследования сообщали, что женский пол предрасполагает к развитию диабетической ретинопатии, что может объясняться уровнем отдельных цитокинов [70]. Другие исследования не выявили различий частоты и тяжести диабетической ретинопатии у представителей различных полов либо наличия повышенного риска у мужчин [71]. Пролиферативная диабетическая ретинопатия является фактором риска для развития сердечно-сосудистых заболеваний у представителей обоих полов, но некоторые исследования показали преимущественное значение данного фактора риска у женщин [71].

Диабетическая нефропатия - ведущая причина терминальной почечной недостаточности в западных странах, которая развивается примерно у 30% пациентов с СД2. Диабетическая нефропатия сопряжена со значительными сердечно-сосудистыми осложнениями и смертностью [72]. Доклинические данные показали защитные эффекты эстрогенов в отношении нефропатии за счет ингибирования РАС. Эстрогены также повышают синтез оксида азота (маркера эндотели-альной дисфункции) и снижают синтез коллагена клетками мезангия почек. У мужчин чаще встречается нефропатия почти любой степени тяжести, за исключением хронической болезни почек 5-й степени. Одно исследование показало, что альбуминурия является более значимым фактором риска для развития сердечно-сосудистых заболеваний среди мужчин с СД2, чем у женщин [73]. Эти различия могут объясняться половыми различиями других факторов, например, гипертензии. Кроме того, у мужчин отмечаются быстрое прогрессирование диабетической нефропатии и большая вероятность использования диализной терапии [74]. Вместе с тем у женщин с СД2 риск смертельных исходов во время хронической диализной терапии оказался выше, чем у мужчин [75]. Недавно проведенное наблюдательное исследование по изучению половых различий поражения органов-мишеней у пациентов с инсулинорезистентностью показало более выраженное повреждение сосудов и почек у женщин с увеличением толщины комплекса «интима-медиа», большее количество сосудистых бляшек, а также снижение скорости пульсовой волны по сравнению с мужчинами [76]. Данные из Австралии и Новой Зеландии подтвердили более высокий риск смертельных исходов у женщин с СД2 старше 60 лет после первой проведенной заместительной терапии функции почек. Это отличие не наблюдалось в популяции более молодых пациентов. Повышенная смертность у женщин с СД2 и терминальной стадией патологии почек на протяжении первых 4 лет после диализа была подтверждена во французской популяции [77]. И также более выраженное поражение отмечалось у женщин старшего возраста. Однако реальные данные из Шведского национального регистра СД показали более высокую смертность у женщин младше 55 лет с поздней стадией поражения почек в сравнении с мужчинами [78]. Частичное объяснение высокой смертности у женщин с СД и терминальной стадией поражения почек связано с более выраженными воспалением и активностью оксидативного стресса, а также с модифицируемыми половыми различиями и вариантами используемого лечения [76]. Половые гормоны могут играть ключевую роль в объяснении выявленных различий у мужчин и женщин. Предполагается, что эстрогены защищают женщин, замедляя прогрессирование недиабетического поражения почек по крайней мере до менопаузы. Однако у женщин с диабетом эта защитная функция половых гормонов ослаблена. И напротив, тестостерон ускоряет развитие недиабетического хронического поражения почек, а снижение уровня тестостерона у лабораторных животных с диабетом сопровождалось усилением развития диабетической нефропатии. Эти факты подтверждают важность андрогенов и эстрогенов в патофизиологических механизмах развития диабетической нефропатии [79].

Представляют большой интерес данные Британского проспективного исследования СД2 (UKPDS), в котором была проведена комплексная оценка сердечно-сосудистых событий у пациентов с СД2 в зависимости от гендерной принадлежности (рис. 7-6). Показано, что риск сердечно-сосудистых событий у женщин, включая ишемическую болезнь сердца, сердечную недостаточность и перемежающуюся хромоту, оказался более высоким, за исключением частоты развития инсульта, который с большей частотой наблюдался в мужской когорте.

image
Рис. 7-6. Риск сердечно-сосудистых событий у пациентов с сахарным диабетом 2-го типа в зависимости от гендерной принадлежности [54]

Итак, гендерные особенности течения СД2 проявляются уже на ранней стадии заболевания и полностью реализуются на этапе развития макро- и микрососудистых осложнений. При этом женщины с СД2 оказались более уязвимыми с точки зрения развития осложнений, что проявлялось большей частотой развития сердечно-сосудистых заболеваний в целом, а также ишемической болезни сердца, сердечной недостаточности и перемежающейся хромоты по сравнению с мужчинами.

7.4. ГЕНДЕРНЫЙ ФАКТОР И ТЕРАПИЯ САХАРНОГО ДИАБЕТА 2-го ТИПА

Установленные гендерные особенности патофизиологии и клинического течения СД2 определяют необходимость разработки дифференцированного подхода к лечению этого заболевания у мужчин и у женщин. В исследованиях эффективности и безопасности препаратов для лечения СД2, как правило, участвуют пациенты обоих полов, однако дизайн таких исследований редко предполагает специальную оценку изучаемых показателей в зависимости от гендерного фактора. Некоторые из ключевых исследований по лечению СД2 (ACCORD, ADVANCE) оценивали влияние пола на исход заболевания, тогда как в большинстве других крупных рандомизированных клинических исследований (UKPDS, ADOPT и др.) такой оценки не проводилось.

По данным метаанализа, оценивающего влияние пола на исход лечения СД2, было показано, что различные используемые варианты лечения (изменение образа жизни, пероральные противодиабетические препараты, инсулинотерапия) у женщин оказывали меньшее влияние на уровень HbA1c по сравнению с мужчинами [80].

В ряде исследований сравнивались эффективность увеличения физической нагрузки, а также польза от различных типов упражнений у мужчин и женщин. Так, по данным программы профилактики диабета, активное изменение образа жизни позволяло с равной эффективностью предотвращать развитие СД2 у мужчин и женщин, однако снижение массы тела ≥3% позволяло более эффективно предотвратить развитие СД2 у мужчин, чем у женщин. Вместе с тем у пациентов женского пола с СД2 отмечалось более эффективное снижение массы тела на фоне начала сахароснижающей терапии [81].

И хотя некоторые исследования показали, что повышенная физическая активность приводит к более активному снижению риска ангиопатий и сердечно-сосудистых осложнений, а также уровня С-реактивного белка в крови у женщин, положительные эффекты изменения образа жизни в отношении факторов риска сердечно-сосудистых заболеваний также отмечались и у мужчин. Таким образом, физические нагрузки - важный фактор снижения числа осложнений и смертельных исходов у пациентов с СД2 независимо от пола [82].

При анализе гендерных особенностей сахароснижающей терапии у пациентов с СД2 следует отметить, что, по данным исследования итальянской популяции, женщины чаще получали лечение метформином, тиазолидиндионами (ТЗД) или инсулином, а также комбинированную терапию [83]. В другом исследовании на европейской популяции отмечалось применение менее интенсивной фармакотерапии СД2 у мужчин, а также их менее активное взаимодействие с врачами по сравнению с женщинами [84]. Вместе с тем результаты некоторых исследований продемонстрировали обратное, когда мужчины получали более интенсивную сахароснижающую терапию [85], поэтому гендерные особенности интенсивности фармакотерапии пока неоднозначны.

Фармакодинамика метформина у здоровых молодых людей не зависела от пола. Показано, что метформин оказывал более выраженное положительное влияние на метаболизм жирных кислот в миокарде и метаболизм глюкозы у мужчин, чем у женщин [86]. У женщин, получавших метформин для профилактики СД2 в рамках программы профилактики диабета, отмечались большее количество нежелательных явлений, чем у мужчин (15% против 10%), а также меньшая приверженность лечению [87]. У мужчин, госпитализированных в отделение интенсивной терапии по поводу лактат-ацидоза на фоне терапии метформином, риск летальности оказался выше, чем у женщин [88], хотя в другом исследовании показано, что использование метформина, несмотря на наличие противопоказаний к такому лечению, было сопряжено у женщин с более высокой частотой госпитализаций и смертельных исходов [89]. Таким образом, убедительных данных о зависимости эффективности и побочных эффектов метформина от пола в настоящее время не получено.

ТЗД являются агонистами рецепторов PPAR-γ, механизм действия которых связан с сенситизацией инсулиновых рецепторов, прежде всего в мышцах и жировой ткани. И хотя некоторые исследования показали, что ТЗД могут быть более эффективными у женщин по сравнению с мужчинами [91], большинство крупных исследований не выявили половых различий [90]. По данным некоторых исследований, возможны половые различия фармакокинетики ТЗД, приводящие к достижению более высоких уровней данных препаратов у женщин. ТЗД более активно снижают уровни С-реактивного белка и лептина у женщин, чем у мужчин [92]. Вместе с тем женщины могут быть более восприимчивы к развитию побочных эффектов. Гипогликемия и переломы костей на фоне лечения ТЗД также чаще встречались у женщин. У женщин, получавших лечение росиглитазоном, уровень смертности был больше, чем у мужчин, хотя подобных различий для других групп препаратов (например, метформина) не отмечалось. Кроме того, показано, что пиоглитазон увеличивает базальный уровень сывороточного кортизола у женщин, однако клиническое значение данного факта пока неясно [93].

Влияние гендерного фактора на эффективность и безопасность лечения ПСМ и глифлозинами до настоящего времени не обнаружено [97].

Что касается сведений о гендерных различиях эффективности и безопасности инсулинотерапии, то, по данным проведенного метаанализа, мужчины, получавшие инсулин гларгин или инсулин NPH, чаще достигали целевых уровней HbA1c, хотя у женщин отмечалось более выраженное снижение уровня глюкозы плазмы натощак, а также применение более высоких доз инсулина, скорректированных по массе тела. Явления гипогликемии на фоне инсулинотерапии у женщин встречались чаще и были более тяжелыми. Это может частично объясняться тем фактом, что у женщин менее выражены механизмы регуляторных ответов на гипогликемию [95].

Результаты завершившихся крупных рандомизированных исследований по изучению сердечно-сосудистой безопасности различных препаратов класса агонистов рГПП-1 (LEADER, SUSTAIN-6, ELIXA, EXSEL) показали, что пол не оказывал существенного влияния на их фармакокинетику, эффективность, безопасность и переносимость. Лишь по данным одного небольшого исследования, у женщин, получавших ситаглиптин или алоглиптин, частота развития гипогликемии была выше, чем у мужчин [96].

С 2006 г. в клинической практике стали широко использоваться сахароснижающие препараты класса ингибиторов ДПП-4. Механизм действия ингибиторов ДПП-4 связан с угнетением функциональной способности ДПП-4 - фермента, отвечающего за расщепление ГПП-1. Это позволяет восстановить нарушенный инкретиновый эффект, заключающийся в увеличении концентрации инсулина в ответ на пищевые стимулы. Одним из крупных исследований ингибиторов ДПП-4 стало многолетнее рандомизированное исследование сердечно-сосудистой безопасности ситаглиптина TECOS, в которое были включены более 14 000 пациентов с СД2 и имеющимся заболеванием сердечно-сосудистой системы. Данные пациенты получали ситаглиптин в дозе 100 мг/сут или плацебо при добавлении к используемой в течение 3 мес и более схеме сахароснижающей терапии (ПССП ± инсулинотерапия). Что касается гендерного состава участников, то всего в исследование были включены 4297 женщин и 10 374 мужчин, которые наблюдались в течение 3 лет. Сравнение характеристик исходного уровня показало, что женщины в исследовании TECOS были несколько старше мужчин (66 против 65 лет), характеризовались более высокими индексом массы тела (30,5 кг/м2 против 29,2 кг/м2 ), систолическим артериальным давлением (135 мм рт.ст. против 132 мм рт.ст.), уровнем холестерина липопротеинов низкой плотности (92 мг/дл против 81 мг/дл), а также более низкой СКФ (68 мл/мин/1,73 м2 против 74 мл/мин/1,73 м2 ). Доли представителей каждого пола с предшествующим использованием таких сахароснижающих препаратов, как метформин, ПСМ, инсулин или ТЗД, оказались сходными [97].

Согласно основным результатам исследования TECOS, ситаглиптин продемонстрировал сердечно-сосудистую безопасность как у мужчин, так и у женщин, страдающих СД2. Вместе с тем гендерный анализ пациентов, принимавших участие в исследовании TECOS, показал, что у женщин отмечался более низкий риск достижения первичных составных сердечно-сосудистых конечных точек (рис. 7-7). Так, частота развития сердечно-сосудистой смерти, инфаркта миокарда, инсульта или госпитализаций по поводу нестабильной стенокардии у женщин в среднем составила 3,48 событий на 100 пациенто-лет, тогда как у мужчин данный показатель достигал 4,38 явлений на 100 пациенто-лет (p <0,0001). Кроме того, у женщин отмечался более низкий риск достижения вторичных комбинированных сердечно-сосудистых конечных точек (сердечно-сосудистая смерть, инфаркт миокарда или инсульт): 3,06 событий на 100 пациенто-лет по сравнению с 3,82 событий на 100 пациенто-лет среди мужчин (p <0,0001), а также более низкий риск индивидуальных исходов - сердечно-сосудистой смертности (1,55 против 1,76 событий, p <0,0001), инфаркта миокарда (1,11 против 1,61, p = 0,0023), инсульта (0,78 против 0,88, p <0,0001), смерти по любой причине (2,17 против 2,58 событий, p <0,0001) или госпитализаций по поводу сердечной недостаточности (0,93 против 1,14 событий, p = 0,0189).

При анализе показателей смертности у представителей обоих полов в исследовании TECOS было показано, что кумулятивная частота летальности от всех причин была на 20% ниже у женщин, чем у мужчин (относительный риск 0,80; 95% доверительный интервал 0,69-0,91; р = 0,001) [97].

image
Рис. 7-7. Частота сердечно-сосудистых событий в зависимости от пола, по данным исследования TECOS [97]

Особое внимание в ходе исследования TECOS уделяли безопасности проводимой фармакотерапии в зависимости от гендерной принадлежости пациентов. Показано, что среди нежелательных явлений, представляющих особый интерес, у участников женского пола частота тяжелых гликемий оказалась несколько более высокой, чем у мужчин (0,92 события на 100 пациенто-лет по сравнению с 0,66 событиями на 100 пациенто-лет; р = 0,0096), тогда как частота случаев рака (0,96 против 1,45 событий на 100 пациенто-лет; р = 0,0104) и почечной недостаточности (0,36 против 0,53 событий на 100 пациенто-лет; р = 0,0003) оказалась выше среди мужчин [97].

Таким образом, результаты исследования TECOS показали не только кардиоваскулярную безопасность ситаглиптина, которая не зависела от пола пациентов, но и подтвердили наличие гендерных различий в частоте развития сердечно-сосудистых осложнений у пациентов с СД2 с имеющимися сердечно-сосудистыми заболеваниями и/или множественными факторами риска при длительном наблюдении, что необходимо учитывать в клинической практике.

Итак, проведенный анализ гендерных особенностей терапии СД2 показал, что применение ситаглиптина у женщин с имеющимися сердечно-сосудистыми заболеваниями и/или множественными факторами риска развития сердечно-сосудистых осложнений является более предпочтительным, поскольку сопровождается меньшей частотой развития сердечно-сосудистых осложнений. Отсутствие информации по гендерным особенностям лечения СД2 препаратами других фармакологических групп может объясняться недостатком специализированных клинических исследований, что определяет дальнейшие перспективы исследований данной проблемы.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

  1. Ng M., Fleming T., Robinson M. et al. Global, regional, and national prevalence of overweight and obesity in children and adults during 1980-2013: a systematic analysis for the Global Burden of Disease Study 2013 // Lancet. 2014. Vol. 384. Р. 766-781.

  2. Regitz-Zagrosek V., Oertelt-Prigione S., Prescott E. et al. Gender in cardiovascular diseases: impact on clinical manifestations, management, and outcomes // Eur. Heart J. 2016. Vol. 37. Р. 24-34.

  3. Wells J.C., Marphatia A.A., Cole T.J., McCoy D. Associations of economic and gender inequality with global obesity prevalence: understanding the female excess // Soc. Sci. Med. 2012. Vol. 75. Р. 482-490.

  4. Pickett K.E., Kelly S., Brunner E., Lobstein T., Wilkinson R.G. Wider income gaps, wider waistbands? An ecological study of obesity and income inequality // J. Epidemiol Community Health. 2005. Vol. 59. Р. 670-674.

  5. International Diabetes Federation. IDF Diabetes Atlas. 6th ed. Brussels, Belgium: International Diabetes Federation; 2013.

  6. Tobias M. Global control of diabetes: information for action // Lancet. 2011. Vol. 378. Р. 3-4.

  7. Wandell P.E., Carlsson A.C. Gender differences and time trends in incidence and prevalence oftype 2 diabetes in Sweden-a model explaining the diabetes epidemic worldwide today? // Diabetes Res. Clin. Pract. 2014. Vol. 106. Р. e90-e92.

  8. Bray G.A. Medical consequences of obesity // J. Clin. Endocrinol. Metab. 2004. Vol. 89. Р. 2583-2589.

  9. Power M.L., Schulkin J. Sex differences in fat storage, fat metabolism, and the health risks from obesity: possible evolutionary origins // Br. J. Nutr. 2008. Vol. 99. Р. 931-940.

  10. Westerbacka J., Corner A., Tiikkainen M. et al. Women and men have similar amounts of liver and intra-abdominal fat, despite more subcutaneous fat in women: implications for sex differences in markers of cardiovascular risk // Diabetologia. 2004. Vol. 47. Р. 1360-1369.

  11. He H., Ni Y., Chen J. et al. Sex difference in cardiometabolic risk profile and adiponectin expression in subjects with visceral fat obesity // Transl. Res. 2010. Vol. 155. Р. 71-77.

  12. Williams C.M. Lipid metabolism in women // Proc. Nutr. Soc. 2004. Vol. 63. Р. 153-160.

  13. Goodpaster B.H., Krishnaswami S., Harris T.B. et al. Obesity, regional body fat distribution, and the metabolic syndrome in older men and women // Arch. Intern. Med. 2005. Vol. 165. Р. 777-783.

  14. Kuk J.L., Lee S., Heymsfield S.B., Ross R. Waist circumference and abdominal adipose tissue distribution: influence of age and sex // Am. J. Clin. Nutr. 2005. Vol. 81. Р. 1330-1334.

  15. Wannamethee S.G., Papacosta O., Whincup P.H. et al. Assessing prediction of diabetes in older adults using different adiposity measures: a 7 year prospective study in 6923 older men and women // Diabetologia. 2010. Vol. 53. Р. 890-898.

  16. Hartwig S., Greiser K.H., Medenwald D. et al. Association of change of anthropometric measurements with incident type 2 diabetes mellitus: a pooled analysis of the prospective population-based CARLA and SHIP cohort studies // Medicine (Baltimore). 2015. Vol. 94. P. e1394.

  17. Schulze M.B., Heidemann C., Schienkiewitz A., Bergmann M.M. et al. Comparison of anthropometric characteristics in predicting the incidence of type 2 diabetes in the EPIC-Potsdam study // Diabetes Care. 2006. Vol. 29. Р. 1921-1923.

  18. Liu X., Wang S., You Y. et al. Brown adipose tissue transplantation reverses obesity in ob/ob mice // Endocrinology. 2015. Vol. 156. Р. 2461-2469.

  19. van Vliet-Ostaptchouk J.V., Nuotio M.L., Slagter S.N. et al. The prevalence of metabolic syndrome and metabolically healthy obesity in Europe: a collaborative analysis of ten large cohort studies // BMC Endocr. Disord. 2014. Vol. 14. Р. 9.

  20. Bell J.A., Kivimaki M., Hamer M. Metabolically healthy obesity and risk of incident type 2 diabetes: a meta-analysis of prospective cohort studies // Obes. Rev. 2014. Vol. 15. Р. 504-515.

  21. Kadowaki T., Yamauchi T. Adiponectin and adiponectin receptors // Endocr. Rev. 2005. Vol. 26. Р. 439-451.

  22. Li S., Shin H.J., Ding E.L., van Dam R.M. Adiponectin levels and risk of type 2 diabetes: a systematic review and metaanalysis // JAMA. 2009. Vol. 302. Р. 179-188.

  23. Sattar N. Gender aspects in type 2 diabetes mellitus and cardiometabolic risk // Best Pract. Res. Clin. Endocrinol. Metab. 2013. Vol. 27. Р. 501-507.

  24. Navarro G., Allard C., Xu W., Mauvais-Jarvis F. The role of androgens in metabolism, obesity, and diabetes in males and females // Obesity (Silver Spring). 2015. Vol. 23. Р. 713-719.

  25. Ding E.L., Song Y., Malik V.S., Liu S. Sex differences of endogenous sex hormones and risk of type 2 diabetes: a systematic review and meta-analysis // JAMA. 2006. Vol. 295. Р. 1288-1299.

  26. Kautzky-Willer A., Dorner T., Jensby A., Rieder A. Women show a closer association between educational level and hypertension or diabetes mellitus than males: a secondary analysis from the Austrian HIS // BMC Public Health. 2012. Vol. 12. Р. 392.

  27. Tang M., Chen Y., Krewski D. Gender-related differences in the association between socioeconomic status and self-reported diabetes // Int. J. Epidemiol. 2003. Vol. 32. Р. 381-385.

  28. Rathmann W., Haastert B., Icks A. et al. Sex differences in the associations of socioeconomic status with undiagnosed diabetes mellitus and impaired glucose tolerance in the elderly population: the KORA Survey 2000 // Eur. J. Public Health. 2005. Vol. 15. Р. 627-633.

  29. Rivera L.A., Lebenbaum M., Rosella L.C. The influence of socioeconomic status on future risk for developing type 2 diabetes in the Canadian population between 2011 and 2022: differential associations by sex // Int. J. Equity Health. 2015. Vol. 14. Р. 101.

  30. Maty S.C., Lynch J.W., Raghunathan T.E., Kaplan G.A. Childhood socio-economic position, gender, adult body mass index, and incidence of type 2 diabetes mellitus over 34 years in the Alameda County Study // Am. J. Public Health. 2008. Vol. 98. Р. 1486-1494.

  31. Silva-Costa A., Rotenberg L., Nobre A.A., Schmidt M.I. Gender-specific association between night - work exposure and type-2 diabetes: results from longitudinal study of adult health, ELSA-Brasil // Scand. J. Work Environ. Health. 2015. Vol. 41. Р. 568-578.

  32. Berntsson L., Lundberg U., Krantz G. Gender differences in work-home interplay and symptom perception among Swedish white-collar employees // J. Epidemiol. Community Health. 2006. Vol. 60. Р. 1070-1076.

  33. McEwen B.S., Gray J.D., Nasca C. 60 years of neuroendocrinology: redefining neuroendocrinology: stress, sex and cognitive and emotional regulation // J. Endocrinol. 2015. Vol. 226. P. T67-T83.

  34. Zhang B., Wing Y.K. Sex differences in insomnia: a metaanalysis // Sleep. 2006. Vol. 29. Р. 85-93.

  35. Gangwisch J.E., Feskanich D., Malaspina D., Shen S., Forman J.P. Sleep duration and risk for hypertension in women: results from the nurses' health study // Am. J. Hypertens. 2013. Vol. 26. Р. 903-911.

  36. Cappuccio F.P., D’Elia L., Strazzullo P., Miller M.A. Quantity and quality of sleep and incidence of type 2 diabetes: a systematic review and meta-analysis // Diabetes Care. 2010. Vol. 33. Р. 414-420.

  37. Spaeth A.M., Dinges D.F., Goel N. Sex and race differences in caloric intake during sleep restriction in healthy adults // Am. J. Clin. Nutr. 2014. Vol. 100. Р. 559-566.

  38. Gan Y., Yang C., Tong X. et al. Shift work and diabetes mellitus: a meta-analysis of observational studies // Occup. Environ. Med. 2015. Vol. 72. Р. 72-78.

  39. Huth C., Thorand B., Baumert J. et al. Job strain as a risk factor for the onset of type 2 diabetes mellitus: findings from the MONICA/KORA Augsburg cohort study // Psychosom. Med. 2014. Vol. 76. Р. 562-568.

  40. Ladabaum U., Mannalithara A., Myer P.A., Singh G. Obesity, abdominal obesity, physical activity, and caloric intake in US adults: 1988 to 2010 // Am. J. Med. 2014. Vol. 127. Р. 717-727.

  41. Barclay A.W., Petocz P., McMillan-Price J. et al. Glycemic index, glycemic load, and chronic disease risk-a metaanalysis of observational studies // Am. J. Clin. Nutr. 2008. Vol. 87. Р. 627-637.

  42. Malik V.S., Popkin B.M., Bray G.A. et al. Sugar-sweetened beverages and risk of metabolic syndrome and type 2 diabetes: a meta-analysis // Diabetes Care. 2010. Vol. 33. Р. 2477-2483.

  43. Knott C., Bell S., Britton A. Alcohol consumption and the risk of type 2 diabetes: a systematic review and dose-response meta-analysis of more than 1.9 million individuals from 38 observational studies // Diabetes Care. 2015. Vol. 38. Р. 1804-1812.

  44. Rohwer R.D., Liu S., You N.C., Buring J.E. Interrelationship between alcohol intake and endogenous sex-steroid hormones on diabetes risk in postmenopausal women // J. Am. Coll. Nutr. 2015. Vol. 34. Р. 273-280.

  45. Willi C., Bodenmann P., Ghali W.A., Faris P.D., Cornuz J. Active smoking and the risk of type 2 diabetes: a systematic review and meta-analysis // JAMA. 2007. Vol. 298. Р. 2654-2664.

  46. InterAct Consortium, Spijkerman A.M., van der Adl et. al. Smoking and long-term risk of type 2 diabetes: the EPIC-InterAct study in European populations // Diabetes Care. 2014. Vol. 37. Р. 3164-3171.

  47. Pan A., Wang Y., Talaei M., Hu F.B. Relation of active, passive, and quitting smoking with incident type 2 diabetes: a systematic review and meta-analysis // Lancet Diabetes Endocrinol. 2015. Vol. 3. Р. 958-967.

  48. Huxley R.R., Woodward M. Cigarette smoking as a risk factor for coronary heart disease in women compared with men: a systematic review and meta-analysis of prospective cohort studies // Lancet. 2011. Vol. 378. Р. 1297-1305.

  49. Ahren B., Pacini G. Importance of quantifying insulin secretion in relation to insulin sensitivity to accurately assess β cell function in clinical studies // Eur. J. Endocrinol. 2004. Vol. 150. Р. 97-104.

  50. Kautzky-Willer A., Brazzale A.R., Moro E. et al. Influence of increasing BMI on insulin sensitivity and secretion in normotolerant men and women of a wide age span // Obesity (Silver Spring). 2012. Vol. 20. Р. 1966-1973.

  51. Colhoun H. Coronary heart disease in women: why the disproportionate risk? // Curr. Diab. Rep. 2006. Vol. 6. Р. 22-28.

  52. Anand S.S., Islam S., Rosengren A., Franzosi M.G. Risk factors for myocardial infarction in women and men: insights from the INTERHEART study // Eur. Heart J. 2008. Vol. 29. Р. 932-940.

  53. Peters S.A., Huxley R.R., Sattar N., Woodward M. Sex differences in the excess risk of cardiovascular diseases associated with Type 2 diabetes: potential explanations and clinical implications // Curr. Cardiovasc. 2015. Risk Rep. Vol. 9. Р. 36.

  54. Barrett-Connor Giardina E.G., Gitt A.K., Gudat U. Women and heart disease: the role ofdiabetes and hyperglycemia // Arch. Intern. Med. 2004.Vol. 164. Р. 934-942.

  55. Lamon-Fava S., Barnett J.B., Woods M.N., McCormack C. Differences in serum sex hormone and plasma lipid levels in Caucasian and African- American premenopausal women // J. Clin. Endocrinol. Metab. 2005. Vol. 90. Р. 4516-4520.

  56. Carpenter M.W. Gestational diabetes, pregnancy hypertension, and late vascular disease // Diabetes Care. 2007. Vol. 30, Suppl. 2. Р. 246-250.

  57. Kramer H.U., Raum E., Ruter G., Schottker B. Gender disparities in diabetes and coronary heart disease medication among patients with type 2 diabetes: results from the DIANA study // Cardiovasc. Diabetol. 2012. Vol. 11. Р. 88.

  58. Kanaya A.M., Grady D., Barrett-Connor E. Explaining the sex difference in coronary heart disease mortality among patients with type 2 diabetes mellitus: a meta-analysis // Arch. Intern. Med. 2002. Vol. 162. Р. 1737-1745.

  59. Juutilainen A., Kortelainen S., Lehto S., Ronnemaa T. Gender difference in the impact of type 2 diabetes on coronary heart disease risk // Diabetes Care. 2004. Vol. 27. Р. 2898-2904.

  60. O’Donnell M.J., Xavier D., Liu L., Zhang H., Chin S.L. Risk factors for ischaemic and intracerebral haemorrhagic stroke in 22 countries (the INTERSTROKE study): a case-control study // Lancet. 2010. Vol. 376. Р. 112-123.

  61. Hyvarinen M., Tuomilehto J., Laatikainen T. et al. The impact of diabetes on coronary heart disease differs from that on ischaemic stroke with regard to the gender // Cardiovasc. Diabetol. 2009. Vol. 8. Р. 17.

  62. Bushnell C., McCullough L.D., Awad I.A., Chireau M.V. Guidelines for the prevention of stroke in women: a statement for healthcare professionals from the American Heart Association/American Stroke Association // Stroke. 2014. Vol. 45. Р. 1545-1588.

  63. Franconi F., Campesi I., Occhioni S., Tonolo G. Sex-Gender Differences in Diabetes Vascular Complications and Treatment Endocrine, Metabolic & Immune Disorders // Drug Targets. 2012. Vol. 12. Р. 179-196.

  64. Peek M.E. Gender differences in diabetes-related lower extremity amputations // Clin. Orthop. Relat. Res. 2011. Vol. 469, N. 7. Р. 1951-1955.

  65. Bruun C., Siersma V., Guassora A.D., Holstein P. Amputations and foot ulcers in patients newly diagnosed with type 2 diabetes mellitus and observed for 19 years. The role of age, gender and co-morbidity // Diabet. Med. 2013. Vol. 30, N. 8. Р. 964-972.

  66. Hussain N., Adrian T.E. Diabetic neuropathy: update on pathophysiological mechanism and the possible involvement of glutamate pathways // Curr. Diabetes Rev. 2017. Vol. 13, N. 5. Р. 488-497.

  67. Pop-Busui R., Lu J., Lopes N., Jones T.L. Prevalence of diabetic peripheral neuropathy and relation to glycemic control therapies at baseline in the BARI 2D cohort // J. Peripher. Nerv. Syst. 2009. Vol. 14. Р. 1-13.

  68. Liu Z., Fu C., Wang W., Xu B. Prevalence of chronic complications of type 2 diabetes mellitus in outpatients - a cross-sectional hospital based survey in urban China // Health Qual. Life Outcomes. 2010. Vol. 8. P. 62.

  69. Yau J.W., Rogers S.L., Kawasaki R., Lamoureux E.L. Global prevalence and major risk factors of diabetic retinopathy // Diabetes Care. 2012. Vol. 35. P. 556-564.

  70. Afzal N., Zaman S., Asghar A. et al. Negative Association of Serum IL-6 and IL-17 with Type-II Diabetes Retinopathy // Iran J. Immunol. 2014. Vol. 11, N. 1. P. 40-48.

  71. Liu J.H., Tung T.H., Tsai S.T. et al. A community-based epidemiologic study of gender differences in the relationship between insulin resistance/beta-cell dysfunction and diabetic retinopathy among type 2 diabetic patients in Kinmen, Taiwan // Ophthalmologica. 2006. Vol. 220, N. 4. P. 252-258.

  72. Gnudi L., Coward R.J. and Long D.A. Diabetic nephropathy: perspective on novel molecular mechanisms // Trends Endocrinol. Metab. 2016. Vol. 27. P. 820-830.

  73. Nakhjavani M., Morteza A., Jenab Y. et al. Gender difference in albuminuria and ischemic heart disease in type 2 diabetes // Clin. Med. Res. 2012. Vol. 10, N. 2. P. 51-56.

  74. de Hauteclocque A., Ragot S., Slaoui Y. et al. The influence of sex on renal function decline in people with Type 2 diabetes // Diabet. Med. 2014.Vol. 31. P. 1121-1128.

  75. Hecking M., Bieber B.A., Ethier J. et al. Sex-specific differences in hemo-dialysis prevalence and practices and the male-to-female mortality rate: the dialysis outcomes and practice patterns study (DOPPS) // PLoS Med. 2014. Vol. 11. P. e1001750.

  76. Gomez-Marcos M.A., Recio-Rodriguez J.I., Gomez-Sanchez L. et al. Gender differences in the progression of target organ damage in patients with increased insulin resistance: the LOD-DIABETES study // Cardiovasc. Diabetol. 2015. Vol. 14. P. 132.

  77. Villar E., Remontet L., Labeeuw M., Ecochard R. Effect of age, gender, and diabetes on excess death in end-stage renal failure // J. Am. Soc. Nephrol. 2007. Vol. 18. P. 2125-2134.

  78. Tancredi M., Rosengren A., Svensson A.M. et al. Excess mortality among persons with type 2 diabetes // N. Engl. J. Med. 2015. Vol. 373. P. 1720-1732.

  79. Xu Q., Wells C.C., Garman J.H., Asico L. Imbalance in sex hormone levels exacerbates diabetic renal disease // Hypertension. 2008. Vol. 51. P. 1218-1224.

  80. McGill J.B., Vlajnic A., Knutsen P.G., Recklein C. Effect of gender on treatment outcomes in type 2 diabetes mellitus // Diabetes Res. Clin. Pract. 2013. Vol. 102, N. 3. P. 167-174.

  81. Tuthill A., McKenna M.J., O’Shea D., McKenna T.J. Weight changes in type 2 diabetes and the impact of gender // Diabetes Obes. Metab. 2008. Vol. 10, N. 9. P. 726-732.

  82. Hu F.B., Stampfer M.J., Solomon C. et al. Physical activity and risk for cardiovascular events in diabetic women // Ann. Intern. Med. 2001. Vol. 134, N. 2. P. 96-105.

  83. Penno G., Solini A., Bonora E. et al. Gender differences in cardiovascular disease risk factors, treatments and complications in patients with type 2 diabetes: the RIACE Italian multicentre study // J. Intern. Med. 2013. Vol. 274, N. 2. P. 176-191.

  84. Kramer H.U., Ruter G., Schottker B. et al. Gender differences in healthcare utilization of patients with diabetes // Am. J. Manag. Care. 2012. Vol. 18, N. 7. P. 362-369.

  85. Kramer H.U., Raum E., Ruter G. et al. Gender disparities in diabetes and coronary heart disease medication among patients with type 2 diabetes: results from the DIANA study // Cardiovasc. Diabetol. 2012. Vol. 11. P. 88.

  86. Lyons M.R., Peterson L.R., McGill J.B. et al. Impact of sex on the heart’s metabolic and functional responses to diabetic therapies // Am. J. Physiol. Heart. Circ. Physiol. 2013. Vol. 305, N. 11. P. H1584-H1591.

  87. Walker E.A., Molitch M., Kramer M.K. et al. Adherence to preventive medications: predictors and outcomes in the Diabetes Prevention Program // Diabetes Care. 2006. Vol. 29, N. 9. P. 1997-2002.

  88. Biradar V., Moran J.L., Peake S.L., Peter J.V. Metformin-associated lactic acidosis (MALA): clinical profile and outcomes in patients admitted to the intensive care unit // Crit. Care Resusc. 2010. Vol. 12, N. 3. P. 191-195.

  89. Pongwecharak J., Tengmeesri N., Malanusorn N., Panthong M. Prescribing metformin in type 2 diabetes with a contraindication: prevalence and outcome // Pharm. World Sci. 2009. Vol. 31, N. 4. P. 481-486.

  90. Benz V., Kintscher U., Foryst-Ludwig A. Sex-specific differences in Type 2 Diabetes Mellitus and dyslipidemia therapy: PPAR agonists // Handb. Exp. Pharmacol. 2012. Vol. 214. P. 387-410.

  91. Dorkhan M., Magnusson M., Frid A., Grubb A. Glycaemic and nonglycaemic effects of pioglitazone in triple oral therapy of patients with type 2 diabetes // J. Intern Med. 2006. Vol. 260, N. 2. P. 125-133.

  92. Esteghamati A., Noshad S., Rabizadeh S., Ghavami M. Comparative effects of metformin and pioglitazone on omentin and leptin concentrations in patients with newly diagnosed diabetes: a randomized clinical trial // Regul. Pept. 2013. Vol. 182. P. 1-6.

  93. Wheeler S., Moore K., Forsberg C.W. et al. Mortality among veterans with type 2 diabetes initiating metformin, sulfonylurea or rosiglitazone monotherapy // Diabetologia. Epub. 2013 June. Vol. 25.

  94. Kasichayanula S., Liu X., Lacreta F., Griffen S.C. Clinical pharmacokinetics and pharmacodynamics of dapagliflozin, a selective inhibitor of sodium-glucose co-transporter type 2 // Clin. Pharmacokinet. 2014. Vol. 53, N. 1. P. 17-27.

  95. Diamond M.P., Jones T., Caprio S. et al. Gender influences counterregulatory hormone responses to hypoglycemia // Metabolism. 1993. Vol. 42, N. 12. P. 1568-1572.

  96. Kajiwara A., Saruwatari J., Sakata M. et al. Risk factors for adverse symptoms during dipeptidyl peptidase-IV inhibitor therapy: a questionnaire-based study carried out by the Japan Pharmaceutical Association Drug Event Monitoring project in Kumamoto Prefecture // Drug Saf. 2013. Vol. 36, N. 10. P. 981-987.

  97. Green J.B. et al. Sex differences in the Trial Evaluating Cardiovascular Outcomes with Sitagliptin (TECOS). Presented at the 2016 European Association for the Study of Diabetes. September 12-16, 2016. Munich, Germany.

Глава 8. НАРУШЕНИЯ УГЛЕВОДНОГО ОБМЕНА ПРИ АКРОМЕГАЛИИ

Аметов А.С., Пронин В.С., Доскина Е.В.

В процессе эволюционного развития многоклеточных животных и естественного отбора происходило постоянное совершенствование механизмов взаимовыгодного межклеточного взаимодействия, направленного на повышение интенсивности метаболических и митотических процессов в различных клеточных системах организма, с постепенным переходом от простого ауто- и паракринного уровней коррекции до более сложной многоуровневой системы нейроэндокринного и гуморального регулирования. В полной мере это относится к формированию многокомпонентной системы соматотропной функции, регулирующей все, без исключения, процессы жизнедеятельности высокоразвитых животных и человека и обеспечивающей гомеостатирование полифункциональной клеточной популяции. К непосредственным гормональным носителям соматотропной функции, прежде всего, следует отнести гормон роста (ГР) (соматотропный гормон, СТГ) и инсулиноподобные ростовые факторы (ИРФ) - ИРФ-I и ИРФ-II, гипоталамические регу-ляторные пептиды, которые вместе с соответствующим рецепторным аппаратом и комплексом связующих белков составляют уникальную морфофункциональную ось, принимающую непосредственное участие в интеграции разнонаправленных метаболических процессов.

К гормонам-посредникам в первую очередь относятся ИРФ (ИРФ-I и ИРФ-II), главная функция которых заключается в стимулирующем воздействии на функциональную и митотическую деятельность клеток, что обеспечивает поддержание необходимого баланса клеточной массы органов и тканей и своевременную возобновляемость распадающихся внутри- и внеклеточных структур в процессе жизнедеятельности организма.

ГР человека принадлежит к семейству цитокиновых пептидов и состоит из 191 аминокислотного остатка с фенилаланином на обоих концах и двумя дисульфидными мостиками между цистеиновыми остатками в положениях 53-165 и 182-189. Молекула гормона имеет устойчивую третичную структуру, сохранение которой является необходимым условием для проявления его биологических и иммунологических свойств. Синтез, хранение и секрецию ГР осуществляют ацидофильные (эозинофильные) клетки передней доли гипофиза - соматотрофы, на долю которых приходится, по различным литературным данным, от 35 до 50% всей клеточной массы гипофиза. Ацидофильные клетки располагаются преимущественно в латеральных отделах аденогипофиза и характеризуются множественными округлыми секреторными гранулами размерами от 300 до 700 нм в диаметре, содержащими ГР в виде высокомолекулярных полимеров. Общее количество ГР в аденогипофизе - 5-15 мг, что примерно составляет 5-10% его сухого веса. В течение суток в гипофизе синтезируется 500-800 мкг ГР.

Наиболее представленной формой гипофизарного ГР, составляющей около 75% общего числа гомологичных полимеров, является биологически активный мономер, имеющий молекулярную массу 22 кДа и состоящий из 191 аминокислотного остатка. Другой альтернативной сплайсинговой формой гипофизарного ГР, составляющего около 10% общего пула, является одноцепочечный полипептид с молекулярной массой 20 кДа, состоящий из 176 аминокислотных остатков (little-ГР). От нативного гормона little-ГР отличается отсутствием участка полипептидной цепи, состоящего из 15 аминокислот в положении 32-46, что отражается в относительном снижении его ростовой и иммунологической активности. Важным показателем функциональной активности соматотрофов является скорость секреции ГР, которая в препубертатном возрасте составляет 29, в раннем пубертате - 20, в позднем пубертате - 60, постпубертатном периоде - 19 и во взрослом состоянии - 17 мкг/кг/ сут. Время полужизни ГР человека в циркуляции колеблется от 15 до 45 мин, а скорость метаболического клиренса (СМК) - от 90 до 160 мл/мин/м2 .

Основное биологическое действие ГР осуществляется благодаря посреднической деятельности ИРФ. ИРФ-1 и ИРФ-II представляют собой структурно близкие к инсулину белки, состоящие из 70 и 67 аминокислот и имеющие молекулярную массу 7,6 и 7,5 кДа соответственно. Аминокислотная последовательность обоих соединений приблизительно на 50% гомологична таковой проинсулина. Примерно 75-85% общего количества ИРФ-1 продуцируется клетками печени. Остальная часть тканевой продукции приходится на клетки почек, сердца, гипофиза, головного мозга, желудочно-кишечного тракта, селезенки, надпочечников, кожи, мышц и хрящевой ткани [1, 2].

В целом концентрация ИРФ-I объективно отражает степень секреторной активности ГР и напрямую коррелирует с его содержанием в крови. При значительном повышении уровня ГР в сыворотке крови (более 20 нг/мл) содержание ИРФ-I выходит на плато в диапазоне 600-800 нг/мл. Чувствительность метода определения ИРФ-I при диагностике акромегалии составляет 100%, специфичность - 97% [3].

Преимущество определения ИРФ-I перед ГР заключается не только в большей достоверности диагностики соматотропной функции и воспроизводимости ее измерений. Если по содержанию соматотропина в сыворотке крови можно судить исключительно об интенсивности его гипофизарной секреции, то на основании одновременно полученных данных об уровне ИРФ-I можно сделать дополнительное заключение и о степени чувствительности периферических тканей к ГР. Поэтому для биохимического подтверждения диагноза соматотропной гиперили гипофункции желательно исследовать у пациента оба эти параметра. Кроме того, определение концентрации ИРФ-I является необходимым для оценки эффективности заместительной терапии ГР у больных с задержкой роста и для установления адекватности проведенного ранее оперативного или консервативного лечения больных акромегалией [4].

Как установлено, ГР стимулирует образование не только ИРФ, но и специфических ИРФ-связывающих белков (ИРФСБ), семейство которых к настоящему времени насчитывает 6 разновидностей белковых молекул, обладающих сходной структурой и имеющих молекулярную массу от 24 до 31 кДа. ИРФСБ принимают непосредственное участие в регуляции функциональной активности ИРФ, обеспечивая: а) их внутрисосудистое резервирование; б) пролонгацию периода полувыведения; в) внутри- и внесосудистый транспорт; г) защиту от ИРФ-вызванной гипогликемии; д) ограничение биодоступности свободной фракции ИРФ в тканях; е) модулирующее взаимодействие ИРФ со специфическими рецепторами. В свободной форме находится лишь 1% общего пула ИРФ. Основная часть ИРФ в крови присутствует в «тройственном союзе» с ИРФСБ и кислотно-лабильной субъединицей. Такое объединение способствует защите ИРФ от протеолиза и увеличению периода их полужизни до 15-20 ч, что значительно превышает период полужизни нативного ГР, обеспечивая таким образом более воспроизводимые результаты гормонального анализа [5, 6].

В 1985 г. H. Green и соавт. предложили гипотезу двойного эффекта действия ГР и ИРФ-I на клетки организма. Согласно этой гипотезе, ГР первоначально напрямую инициирует дифференцировку клеток-предшественников, после чего ИРФ-I положительно воздействует на поступательный рост клона этих клеток. Это регуляторное воздействие распространяется и на хондроциты ростовой пластинки. Введение подопытным животным ИРФ-I способствовало ускорению как роста, так и скорости ремоделирования костной ткани, что подтверждает факт прямого стимулирующего воздействия ИРФ-I на пролиферативную деятельность остеобластов и хондроцитов [7] (рис. 8.1, см. цв. вклейку).

Биологическое действие ИРФ заключается в передаче стимулирующего воздействия ГР на различные ткани, проявляющегося активизацией функциональной, митотической и репаративной клеточной деятельности. Результатом является постоянство притока клеточной массы, поддержание видовой специализации тканей и оперативное воспроизводство постоянно распадающихся внутри- и внеклеточных структур.

Среди известных регуляторов соматотропной функции прежде всего выделяют гипоталамические рилизинг-факторы (соматолиберин и соматостатин), модулирующие синтез и секрецию ГР, а также недавно открытый класс нейропептидов-секретагогов, способных стимулировать продукцию ГР путем воздействия на гипоталамические ядра или непосредственно на гипофиз.

Соматолиберин осуществляет первичный контроль соматотропной функции путем повышения генной транскрипции, биосинтеза и секреции ГР, а также скорости пролиферации соматотрофов. Основными внутриклеточными посредниками стимулирующего действия соматолиберина являются аденилатциклаза-сАМФ-протеинкиназа А, Са2+ -кальмодулин, инозитол фосфат-диацилглицерол-протеинкиназа С, арахи-доновая кислота, активизация которых происходит после соединения ГР-рилизинг-гормона с рецептором. Отмечено, что соматолиберин необходим для обеспечения эндогенной ритмической секреции ГР и оптимального роста организма. Показано, что высвобождение ГР под влиянием ГР-рилизинг-гормона ассоциируется с дозозависимой стимуляцией аденилатциклазной активности и аккумуляции цАМФ в соматотрофах. Рецептор соматолиберина относится к семейству мембранных рецепторов, ассоциированных с G-белком, поэтому его структура типична для рецепторов подобного типа: одиночная полипептидная цепь, состоящая из 423 аминокислот и формирующая 7 трансмембранных α-спиралей (доменов). Взаимодействие ГР-рилизинг-гормона с Gs-ассоциированным рецептором соматотрофов сопровождается активацией аденилатциклазы, цАМФ и протеинкиназы А, что способствует ускорению транскрипции гена GH1 и повышению внутриклеточной концентрации ионов кальция, благодаря чему происходит стимуляция синтеза и секреции ГР.

Другим гипоталамическим фактором, влияющим на продукцию ГР, является ГР-ингибирующий гормон (соматостатин), который был изолирован в 1973 г. В отличие от соматолиберина, соматостатин ингибирует секрецию ГР, блокируя таким образом реализацию соматотропной функции. В процессе дальнейшего изучения было установлено, что соматостатин является физиологическим ингибитором секреции не только ГР, но и тиреотропного гормона, а также обладает способностью блокировать эндокринную и экзокринную секрецию поджелудочной железы [8].

В настоящее время выделены две основные структурные изоформы соматостатина, отличающиеся между собой по числу аминокислотных остатков, составляя соответственно 14 и 28 аминокислот. Оба пептида образуются путем протеолиза молекулы пропептида, состоящей из 92 аминокислот. Первая форма, состоящая из 14 аминокислот, вырабатывается преимущественно в головном мозге (в том числе в гипоталамусе), тогда как вторая - клетками желудочно-кишечного тракта. В гипоталамусе соматостатин локализуется в нейронах перивентрикулярного сплетения, паравентрикулярного, супрахиазматического, аркуатного и вентромедиального ядер. Доминирующей формой является соматостатин, состоящий из 14 аминокислот, присутствие которого в гипоталамусе составляет 4 : 1.

Биологический эффект соматостатина реализуется через специфические рецепторы, относящиеся к семейству рецепторов, ассоциированных с нуклеотидрегуляторным Gi-белком. Мембранные рецепторы соматостатина выявляются практически во всех тканях организма и отличаются устойчивостью к деградации. К настоящему времени выявлено 5 подтипов соматостатиновых рецепторов (ССР), которые экспрессированы в различных органах и тканях, причем подтип 2 имеет 2 сплайсинговых варианта (2а и 2b), различающихся по длине цитоплазматического окончания СООН. В гипофизе преимущественно представлены 2-й и 5-й подтипы, в меньшей степени - 1-й, 3-й и 4-й подтипы соматостатиновых рецепторов. Изоформа соматоста-тина, состоящая из 28 аминокислотных остатков, преимущественно связывается с рецепторами 5-го подтипа [9].

В результате образования комплекса соматостатина с внеклеточным доменом специфического рецептора его трансмембранные и внутриклеточные домены меняют свою конфигурацию, приобретая таким образом способность взаимодействовать с ингибирующим нуклеотидрегуляторным Gi-белком, тормозящим превращение гуанозин-трифосфата в гуанозиндифосфат. В дальнейшем происходит диссоциация комплекса, приводящая к ингибированию каталитической субъединицы рецептора. Блокирование активности аденилатциклазы приводит к «открытию» калиевых каналов, что способствует повышению концентрации ионов калия в цитоплазме, поляризации клеточной мембраны и блокированию внутриклеточного доступа ионов кальция. Результатом такого взаимодействия является уменьшение внутриклеточного содержания цАМФ и концентрации Ca2+ , что в итоге приводит к снижению скорости секреции ГР [10].

При анализе рецепторных особенностей секретирующих и несекретирующих опухолей гипофиза моноклонального происхождения было отмечено, что наиболее часто в опухолевых клетках присутствуют 2-й и 5-й подтипы ССР, тогда как 3-й и 4-й подтипы встречаются крайне редко. Поскольку ССР 1-4-го подтипов выявляются в клетках большинства панкреатических, интестинальных и солидных опухолей, то существует возможность использовать препараты аналогов соматостатина (АС) как для топической диагностики опухолей и их метастазов, так и для ингибирования их секреторной активности. Помимо влияния на продукцию ГР, соматостатин прямо или опосредованно (через снижение гипоталамической продукции тиролиберина) может блокировать продукцию тиреотропного гормона [11]. Общая схема регуляции соматотропной функции представлена на рис. 8-2.

Конечный рост человека является результатом функционального единства воздействия наследственных, гормональных и гуморальных факторов, на степень участия которых непосредственное влияние оказывают факторы внешней среды. Важную роль в этом процессе играют физиологическая секреция различных ростстимулирующих гормонов и сохранность тканевой чувствительности к гормональному воздействию. Среди главных участников ростстимулирующей системы следует выделить ГР и висцеральные ростовые факторы, которые активизируют в клетках утилизацию субстратов, синтез гликогена, нуклеиновых кислот и белковых молекул, обеспечивая таким образом поддержание в тканях синтетических и репаративных процессов. Однако не следует забывать, что различные неблагоприятные факторы, например такие как недостаточное питание, тяжелые хронические заболевания, дефицит инсоляции, авитаминоз, могут существенно замедлять митогенную активность и скорость физиологического роста особи.

С другой стороны, в случае, если клеточная масса организма будет патологически умножаться и после завершения пубертата, то неминуемым следствием такой избыточной клеточной пролиферации явится прогрессирующее снижение гормонального участия в поддержании видовой специализации тканей и накопление пула низкодифференцированных клеток с признаками инволюционных изменений.

image
Рис. 8-2. Регуляция соматотропной функции

На макроуровне это проявится множественными органными морфо-функциональными и обменными нарушениями, полигормональной тканевой резистентностью, а также склонностью к доброкачественным и злокачественным пролиферативным процессам. Все это вместе взятое является предпосылкой для развития полипатий, ранней инвалидизации и преждевременной смерти, что, собственно, и составляет итоговую суть заболеваний, связанных с избыточной продукцией ГР (гигантизма и акромегалии).

Акромегалия - нейроэндокринное заболевание, вызванное хронической избыточной секрецией ГР у лиц с законченным физиологическим ростом и характеризующееся патологическим диспропорциональным периостальным ростом костей, увеличением размеров мягких тканей и внутренних органов, а также сочетанными системными и обменными нарушениями. Первое академическое описание заболевания было сделано французским невропатологом Пьером Мари в 1886 г., который предложил именовать данную патологию акромегалия [akron - конечность, megalos - большой (греч.)]. В России это заболевание впервые было описано в 1889 г. Б.М. Шапошниковым [12, 13] (рис. 8-3).

image
Рис. 8-3. Больной акромегалией

Доминирующей причиной заболевания является спорадическое или генетически детерминированное развитие СТГ-продуцирующей опухоли гипофиза, вызывающей локальное (масс-эффект) и системное плейотропное негативное действие избытка ГР на все сферы жизнедеятельности организма, вызывая повышенную инвалидизацию и смертность. Как показали последующие исследования, акромегалия не является монозаболеванием с единой патогенетической историей, а представляет собой клинический синдром, объединяющий различные по гистологическому составу и первичной локализации гормональноактивные образования, способствующие нефизиологической активизации соматотропной функции, реализующейся в поступательном умножении клеточной массы органов и развитии множественных системных и обменных нарушений, фатально снижающих качество и продолжительность жизни.

Более чем в 95% случаев причиной акромегалии является доброкачественная моноклональная ГР-секретирующая опухоль аденогипофиза (соматотропинома), вызывающая активизацию ГР/ИРФ-I оси и генерализованное ускорение пролиферативной и секреторной клеточной активности. Это способствует образованию в организме характерного полиорганного симптомокомплекса, фенотипически проявляющегося гипофизарным гигантизмом или акромегалией, в зависимости от того, когда - до или после завершения пубертата болезнь манифестирует. В редких случаях (менее 2%) причиной акромегалии является эктопическая опухоль, состоящая из клеток APUD-системы и имеющая эндокра-ниальное (опухоль глоточного и сфеноидального синуса) или экстракраниальное (опухолевые процессы в легких, средостении, поджелудочной железе, гонадах, кишечнике) расположение. При этом опухолевые клетки продуцируют либо ГР, либо соматолиберин (рис. 8-4, см. цв. вклейку).

К известным генетическим аномалиям, которые встречаются примерно в 3-5% случаев, относятся: синдром Мак-Кьюн-Олбрайта, синдром Вермера (синдром МЭН-1), комплекс Карни, изолированные семейные формы гипофизарного гигантизма и акромегалии, Х-сцепленный акрогигантизм.

В основе синдрома Мак-Кьюн-Олбрайта лежит соматическая мутация гена GNAS1, локализованного на хромосоме 20q13.2, которая способствует активизации α-субъединицы Gs белка. Примерно у 20% больных с этим синдромом наблюдается избыточная продукция ГР, из них у 1/3 пациентов обнаруживается опухоль гипофиза.

При синдроме Вермера (МЭН-1) неопластическое перерождение клеток нейроэндокринной системы происходит в результате наследственно обусловленного поражения гена-супрессора опухолевого роста и/или мутации протоонкогена, возникших задолго до миграции эктодермальных клеток в соответствующие ткани. Генетический дефект (отсутствие или повреждение аллеля) расположен в перицентрической области длинного плеча хромосомы 11q13. Полагают, что этот локус кодирует образование ключевого энзима - фосфолипида Cb 3 (PLCb 33), являющегося переносчиком сигнала на медиаторный G-протеин мембраны нейроэндокринной клетки. Этот участок называют MEN-I геном. Снижение экспрессии или исчезновение супрессорного PLCb 33 гена приводит к нарушению контролируемого деления нейроэндокринных клеток, высокому коэффициенту пролиферации и агрессивному росту опухоли.

Описаны случаи наследуемой формы акромегалии, являющиеся составным элементом комплекса Карни - аутосомно-доминантного заболевания с мультицентричным ростом опухолей. Это достаточно редкое состояние в 70% случаев имеет семейную предрасположенность и возникает в результате мутации гена Iа регуляторной субъединицы протеинкиназы А типа I (PRKAR1A), локус которого располагается на хромосомах 17q22-24 и 2p16. Как и при синдроме МЭН-1, мутации гена PRKAR1A не ассоциированы со спорадическим развитием аденом гипофиза. Аденомы гипофиза (как правило, соматотропиномы) при комплексе Карни развиваются примерно в 10-20% случаев и могут проявляться как гигантизмом, так и акромегалией.

Изолированные семейные формы гипофизарного гигантизма и акромегалии регистрируются при выявлении в семье 2 или более случаев акромегалии или гигантизма при отсутствии признаков МЭН-1 или комплекса Карни. Причиной высокого риска развития аденом гипофиза является наличие врожденных мутаций одного из взаимодействующих с рецептором белков -arylhydrocarbonreceptor-interactingprotein (AIP). В отличие от случаев спорадической акромегалии, семейная форма акромегалии отличается молодым возрастом дебюта (у 50% больных заболевание регистрируется в детском и юношеском возрасте), доминирующим проявлением у мужчин и ускоренным ростом аденомы. Практически у всех пациентов при диагностике заболевания регистрировались макроили гигантская аденомы гипофиза с экстраселлярным распространением. В 80% случаев выявляются «чистые» соматотропиномы. Характерными являются экстраселлярный инвазивный рост, наклонность к рецидивированию и резистентность к лечению.

X-LAG синдром (Х-сцепленный акрогигантизм). В дополнение к мутациям и делециям, бесконтрольная дупликация GPR101 локуса может приводить к развитию смешанных ГР, пролактинсекретирующих аденом с развитием Х-сцепленного акрогигантизма (X-LAG синдром) [14-18].

Все вышеперечисленное подтверждает синдромальный характер акромегалии и, следовательно, необходимость проведения дифференциально-диагностического поиска (с подключением генетического обследования) и дифференцированного медицинского пособия. Конкретный сценарий заболевания определяется спецификой генетических нарушений, особенностями патоморфологического строения и пролиферативной активности опухолевой ткани, возрастом дебюта, выраженностью гормональной секреции, длительностью и распространенностью полиорганной патологии.

Согласно современным эпидемиологическим данным, заболеваемость акромегалией составляет 3-4 новых случая на 1 млн жителей в год, тогда как распространенность по обращаемости колеблется от 40 до 125 пациентов на 1 млн жителей. Эти показатели существенно повышаются с возрастом, составляя в старшей возрастной группе 11 новых случаев на 1 млн и 182 случая на 1 млн соответственно. Однако регистрация пациентов по обращаемости не соответствует реальной эпидемиологической ситуации. Согласно результатам направленного массового или селективного скрининга, реальная распространенность акромегалии колеблется от 480 до 1034 больных на 1 млн, свидетельствуя о том, что значительная масса еще недиагностированных пациентов остается лишенной специализированной помощи [19-23].

Как правило, дебют заболевания приходится на 4-5 декады жизни, когда, с одной стороны, в клетках накапливается патогенный пул спонтанных и наведенных мутаций, а с другой - в организме начинают преобладать инволюционные изменения, приводящие к развитию полиорганных дистрофических и неопластических процессов. Дополнительный вклад в этиопатогенез акромегалии привносят плохие экологические условия проживания. В среднем акромегалия диагностируется довольно поздно, спустя 7-10 лет от начала заболевания, когда у пациентов уже присутствуют характерные системные или обменные нарушения. При отсутствии адекватного лечения и развитии осложнений смертность в 2,5-3 раза превышает популяционные значения, что подчеркивает остроту существующей проблемы [24].

Согласно классификации ВОЗ от 2004 г., гипофизарные аденомы подразделяются на типичные, атипичные и гипофизарные карциномы. Атипичные аденомы отличаются высоким пролифератив-ным индексом Ki-67 более 3%, повышенным содержанием белка р53. Гипофизарная карцинома характеризуется быстрым развитием масс-эффекта, интракраниальной компрессией, наличием цереброспинальных и/или системных метастазов [25].

В настоящее время выделены различные клинико-патоморфологические варианты соматотропином, что объясняется особенностями эмбрионального становления соматотрофов, проявляющимися множественностью промежуточных стадий клеточного развития с повышенным риском возникновения генетической или гуморальной аномалии (табл. 8-1).

Соматотропиномы, состоящие из густо гранулированных эозинофильных клеток, обладают дифференцированной цитоархитектоникой, сохранившей свою видовую специализацию. Они составляют примерно 40-50% всех ГР-секретирующих опухолей. Причиной их образования является точечная мутация гена, кодирующего синтез α-субъединицы рецепторного G-белка с образованием gsp-онкогена, под воздействием которого происходит патологическое замещение аминокислотных остатков в 20-м или 227-м положении белковой молекулы. Следствием экспрессии онкогена gsp является стабилизация активной конформации G-белка аденилатциклазы с последующим усилением внутриклеточной продукции цАМФ и соответствующим увеличением гормональной и пролиферативной активности. Итогом активизирующей мутации является формирование моноклональной опухоли, состоящей из густо гранулированных клеток с хорошо развитым секреторным аппаратом. Митозы выявляются очень редко, пролиферативный индекс составляет <3%. Согласно клиническим наблюдениям, gsp -экспрессирующие аденомы, как правило, небольшого размера, отличаются медленным неинзвазивным ростом, обладают чувствительностью к тиролиберину, соматостатину и дофамину. При иммуногистохимическом исследовании в аденоматозных клетках отмечается экспрессия 2-го подтипа ССР.

Таблица 8-1. Клинико-патоморфологическая классификация соматотропином
Варианты морфологического строения Процент встречаемости Клинические проявления

Соматотропиномы, состоящие из густо гранулированных эозинофильных клеток

40-50

Отличаются доброкачественным течением. Манифестируют у лиц старше 50 лет

Соматотропиномы, состоящие из слабо гранулированных хромофобных клеток

20-30

Возникают в молодом возрасте, отличаются высокой гормональной и пролиферативной активностью, склонностью к инвазии и резистентностью к проводимому лечению

Смешанные опухоли (сомато-пролактиномы, маммосомато-тропиномы)

15-20

Отличаются ускоренным и инвазивным ростом с развитием признаков интракраниальной компрессии

Опухоли из ацидофильных стволовых клеток

2-5

Агрессивное течение, инвазивный рост. Возникают в юношеском возрасте. Проявляются гигантизмом

Плюригормональные аденомы I и II типа

2-5

Характеризуются инфильтративным ростом и рецидивирующим течением

Атипичные аденомы, гипофизарные карциномы

1,5-3

Отличаются высокой инвазивностью и быстрым ростом

Соматотропиномы, состоящие из слабо гранулированных хромофобных клеток, также относятся к чистым соматотропиномам. Они обладают скудной цитоплазмой с небольшим количеством электронно-плотных гранул диаметром 80-200 нм и перигранулярной ареолой. Ядра часто плеоморфные и богаты хроматином. В цитоплазме содержатся фиброзные тела - парануклеарные сферические зоны с выраженной экспрессией кератина. Обычно такие опухоли возникают в юном и молодом возрасте, диагностируются уже на стадии макроаденомы, отличаются повышенной суммарной гормональной секрецией, пролиферацией, инвазивным и рецидивирующим течением, а также резистентностью к лечению. Опухоли проявляют низкую чувствительность к октреотиду, что связано с отсутствием экспрессии 2-го подтипа ССР в аденоматозных клетках.

Примерно 25% ГР-секретирующих опухолей обладает способностью параллельно продуцировать и пролактин. К таким смешанным опухолям относятся соматопролактиномы и маммосоматотропиномы.

Соматопролактиномы - биморфные, бигормональные ГР/пролактин-секретирующие аденомы, состоящие из сомато- и пролактотрофов, способных к сочетанной секреции ГР и пролактина.

Маммосоматотропиномы. В отличие от биморфных опухолей, мономорфные ГР/пролактин-секретирующие опухоли состоят из ацидофильных клеток среднего или большого размера, похожих на клетки густо гранулированной аденомы. Опухоль образуется из маммосоматотропных клеток, возникших на более ранней эволюционной стадии и способных одновременно продуцировать оба гормона. Клетки опухоли отличаются выраженной иммунореактивностью ГР и слабой - пролактина. Ультраструктура клеток очень схожа с густо гранулированными клетками, хотя размеры секреторных гранул больше. Клинически ГР/пролактин-секретирующие аденомы проявляются акромегалией или гигантизмом, а также симптомами гиперпролактинемического гипогонадизма. Смешанные аденомы отличаются инвазивным ростом и резистентностью к лечению.

Маркеры агрессивного опухолевого роста подразделяются на клинические, клеточноспецифичные маркеры и стромальные структуры. К клиническим прогностическим факторам наличия агрессивно развивающейся опухоли относятся: большой размер аденомы, наличие инвазии в периселлярные структуры, молодой возраст дебюта заболевания, высокое содержание ГР и ИРФ-I в крови, а также низкая чувствительность к октреотиду. При этом отмечается слабая эффективность всех видов монотерапии и склонность к продолженному росту.

В группу клеточноспецифических маркеров входят такие показатели, как клеточный тип аденомы, склонность к инвазии, представленность маркеров клеточной пролиферации (наличие клеточной атипии, митотическая активность, содержание Ki-67 и топоизомеразы IIa), белки р27 и р53, белок, ингибирующий активность RAF-киназы, выраженность апоптоза, уровень фракции S-фазы, тип представленных в клетках соматостатиновых рецепторов, а также специфика хромосомных аберраций.

Среди стромальных предикторов инвазивного роста опухолевой ткани выделяют: активность тканевого ангиогенеза, содержание фактора роста эндотелия сосудов, металлопротеаз и мукосубстанций. Основным индуктором ангиогенного роста является фактор роста эндотелия сосудов, экспрессия которого положительно коррелирует с выраженностью клеточной пролиферации. У молодых пациентов экспрессия фактора роста эндотелия сосудов в опухолевой ткани намного выше, чем в опухолях больных пожилого возраста [25].

В группе больных с СТГ-секретирующими опухолями аденогипофи-за можно выделить несколько морфоклинических вариантов течения заболевания, зависящих от степени дифференцировки аденоматозных клеток, которые можно условно обозначить как агрессивная и мягкая формы заболевания.

Агрессивная форма заболевания наблюдается при соматотропино-мах, состоящих из редко гранулированных клеток, смешанных и атипичных опухолях. Дебют возникает ранее 35 лет, прослеживается связь с генетическими нарушениями. Отмечаются быстрое развитие клинической картины и выраженные соматические изменения. Опухоль отличается ускоренным ростом с быстрым выходом за пределы турецкого седла и развитием интраселлярной и интракраниальной компрессии. Характерен инвазивный рост и склонность к рецидивированию. Низкая экспрессия 2-го подтипа ССР отражается в слабой чувствительности к синтетическим АС (октреотиду и ланреотиду). Сочетанное повышение уровня пролактина указывает на наличие смешанной (ГР-пролактинсекретирующей) опухоли. Лечение, как правило, оперативное. При нерадикальной аденомэктомии или при отсутствии хирургической перспективы обсуждается возможность использования медикаментозной (пасиреотид, каберголин, пегвисомантρ , эверолимус, темозоломид) или лучевой терапии. Стратегия вторичной терапии определяется на основании данных электронно-микроскопического и иммуногистохимического исследований удаленного материала [26-30].

Как показывает клиническая практика, только 35% пациентов с акромегалией имеют характерные изменения лицевого скелета, увеличение размеров мягких тканей, кистей, стоп. Хотя клинические осложнения и проявления акромегалии отличаются многообразием (рис. 8-5), чаще врачам приходится сталкиваться с мягкой формой акромегалии (микромегалией), которая наблюдается при дифференцированных соматотропиномах, состоящих из густо гранулированных клеток. Она отличается поздним возрастом дебюта (>45 лет), меньшей гормональной и пролиферативной активностью и незначительными орофациальными и акральными изменениями. По данным L.B. Butz, у 47% больных акромегалией отмечался близкий к нормальному уровень ГР при достоверном повышении концентрации ИРФ-I и наличии соматотропиномы. Опухоль отличается медленным интраселлярным ростом без признаков инвазии и наклонности к рецидивированию. Характерной особенностью является хорошая чувствительность к АС 1-й генерации. В связи со слабо выраженными внешними проявлениями данная форма характеризуется запоздалой диагностикой, наличием полиорганных и обменных осложнений, множественных доброкачественных и злокачественных неопластических процессов. Результатом являются снижение качества жизни, высокая инвалидизация и низкая выживаемость [31].

image
Рис. 8-5. Клинические проявления и осложнения акромегалии

В настоящее время повсеместно внедрены современные методы определения концентрации ГР и гормона посредника - ИРФ-1, содержание которого отражает суточный соматотропиновый секреторный статус и является базовым показателем для диагностики акромегалии, а также оценки соматотропной функции после хирургического вмешательства, радиотерапии или на фоне медикаментозного лечения. Согласно рекомендациям международного консенсуса, определение содержания ИРФ-I, а также величины ГР-надира [наименьшего содержания ГР в пробах крови, взятых с 30 мин интервалами в течение 2 ч после приема 75 г декстрозы (Глюкозы )] является достаточно информативным показателем для подтверждения (или исключения) активной стадии акромегалии, а также оценки эффективности проводимого лечения. Величина ГР-надира более 1 нг/мл [радиоиммунологический метод) и более 0,4 нг/мл (при использовании высокочувствительного (иммунолюминометрического) метода] указывает на секреторную автономность опухоли. Физиологическое увеличение уровня ИРФ-1 (превышающее возрастную норму) наблюдается во время беременности и отсроченном пубертатном развитии. Патологическое снижение отмечается при плохо контролируемом СД, недостаточном питании, заболеваниях печени и почек. С помощью этих показателей определяется степень биохимической активности акромегалии. Выделяют активную стадию и стадию контроля, под которой понимается стойкая нормализация секреции ГР, обусловленная хирургическим, фармакологическим, лучевым или комбинированным лечебным пособием [32] (табл. 8-2).

Таблица 8-2. Консенсусные критерии активности акромегалии
Стадии Критерии стадий Рекомендуемое пособие

Активная стадия

Спорадический уровень ГР >1 нг/мл.

Надир ГР при ОГТТ >0,4 нг/мл.

Повышенное содержание ИРФ-I.

Клиническая активность заболевания

Более активное лечение или смена терапии.

Мониторирование и активное лечение осложнений.

Ежегодный контроль МРТ

Стадия контроля акромегалии

Спорадический уровень ГР <1 нг/мл.

Надир ГР при ОГТТ <0,4 нг/мл.

Уровень ИРФ-I соответствует возрастно-половой норме

Продолжение лечения, обсуждение возможности снижения дозы АС.

Периодическое, но менее частое проведение МРТ (каждые 2-3 года)

8.1. ИНСТРУМЕНТАЛЬНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ

Для выявления аденом гипофиза и определения особенностей их распространения показано проведение МРТ головного мозга с гипофизом. Обязательным является контрастное усиление с введением парамагнитных контрастирующих веществ (гадопентетовая кислота, гадодиамид), которые с разной скоростью накапливаются в здоровой и опухолево-измененной ткани. Рекомендованная напряженность магнитного поля МР-томографа более 1,5 Тл. Толщина среза в 2 мм является оптимальной для визуализации различных структур гипоталамо-гипофизарной области, позволяя обнаружить микроаденомы размером 2-3 мм. Как правило, соматотропиномы локализуются в латеральных отделах аденогипофиза. Чаще всего аденомы выглядят гипоили гиперинтенсивными образованиями по отношению к ткани гипофиза на Т1- или Т2-взвешенных изображениях соответственно. По максимальному диаметру выделяют микроаденомы (<10 мм), макроаденомы (диаметром 11-39 мм) и гигантские аденомы (>40 мм) (рис. 8-6, 8-7).

image
Рис. 8-6. Макроаденома гипофиза

В последнее время появилась возможность с помощью МРТ косвенно судить о патоморфологическом строении опухолевой ткани. Результаты проспективного клинико-инструментального исследования показали, что гипоинтенсивные аденомы на Т2-взвешенных изображениях характеризуются хорошей чувствительностью к антисекреторному и антипролиферативному действию АС 1-й генерации, что характерно для густо гранулированных аденом. Напротив, изоили гиперинтенсивные опухоли на Т2-взвешенных изображениях отличались резистентностью к действию АС 1-й генерации, что характерно для слабо гранулированных соматотропином [33].

image
Рис. 8-7. Гипо- и гиперинтенсивные образования на Т1- и Т2-взвешенных изображения

Кумулятивное плейотропное патологическое воздействие автономной гиперпродукции ГР на организм приводит к развитию множественных морфофункциональных изменений, способствующих ранней инвалидизации и преждевременной смерти больных акромегалией. Из этого следует, что ранняя диагностика и адекватное лечение заболевания, тщательный мониторинг возможных осложнений играют важнейшую роль в оптимальном ведении таких пациентов.

8.2. ВТОРИЧНЫЙ САХАРНЫЙ ДИАБЕТ

Еще в 1994 г. при оценке выживаемости больных акромегалий было обнаружено, что наличие СД снижает продолжительность жизни данной категории больных. Можно выделить два класса факторов риска развития СД при акромегалии: общепопуляционные (возраст, женский пол, наличие артериальной гипертензии, отягощенный анамнез по СД2 и т.п.) и специфические для акромегалии (длительность и активность заболевания, проводимое лечение и т.п.).

В углеводном обмене возможны следующие изменения - диабет отмечается в 25%, характерным отличительным признаком от «истинного СД» является его резистентность к традиционным сахароснижа-ющим препаратам, в частности к инсулину. Около 50-60% пациентов страдают нарушением толерантности к глюкозе.

В 1967 г. P.H. Sonksen и соавт. обнаружили наличие гиперинсулине-мии у большинства больных акромегалией. Они выделили три стадии развития СД:

  • первую, «гиперинсулинемическую» стадию, характеризующуюся нормальной или пограничной толерантностью к глюкозе в сочетании с тощаковой гиперинсулинемией и высоким пиком инсулинемии после введения декстрозы (Глюкозы );

  • вторую стадию, «задержки инсулинового ответа» в присутствии нормальной или нарушенной толерантности к глюкозе, которая восстанавливается после адекватного лечения;

  • третью стадию, характеризующуюся максимальной инсулинемией в тощаковом состоянии и отсутствием постпрандиальной стимуляции секреции инсулина, которая не восстанавливается после лечения.

Помимо скелетных изменений и масс-эффекта, наиболее распространенными клиническими проявлениями акромегалии являются: артериальная гипертензия, кардиомиопатия, проявляющаяся концентрической гипертрофией миокарда с развитием диастолической дисфункции, клапанной недостаточности и кардиальной несостоятельности, респираторная недостаточность, обусловленная обструктивной формой апноэ сна, эмфиземой легких и пневмосклерозом, узловой (смешанный) зоб, полипоз и дивертикулез кишечника. Ведущей проблемой при акромегалии является нарушение углеводного обмена, распространенность которого в старшей возрастной группе достигает 50-80%. Превалирование СД, узлового зоба, артериальной гипертен-зии, кардиомиопатии коррелирует с длительностью активной стадии акромегалии. По данным F. Golkowski и соавт., уже через 3 года после дебюта акромегалии выявляется одно из вышеперечисленных осложнений [34-37].

Кроме того, пациенты с акромегалией имеют в 3,4 раза больший риск развития злокачественных новообразований по сравнению с общей популяцией. Доказана высокая заболеваемость колоректальным раком, раком молочной и щитовидной желез. Нередко у больных наблюдаются первично множественные опухоли различных тканей. При этом отмечено, что наибольшее число экстрагипофизарных неоплазий при акромегалии наблюдается на фоне симптоматического СД, основные патогенетические звенья которого (гиперинсулинемия и инсулинорезистентность) повышают показатель общей и онкологической смертности. Результаты мультицентрического исследования свидетельствуют, что при акромегалии, осложненной вторичным СД, экстрагипофизарные неоплазии наблюдаются в 2 раза, а злокачественные опухоли - в 3 раза чаще, чем у больных акромегалией без СД. При этом наибольший риск развития экстрагипофизарных и злокачественных опухолей наблюдается у пациентов старшего возраста [38-41].

Наиболее распространенным осложнением акромегалии с частотой встречаемости до 70% случаев является нарушение жирового и углеводного обмена, механизм развития которого органично следует из специфики биологического действия ГР на метаболические процессы. Вторичный СД представляет собой наиболее распространенную патологию из общего списка поздних осложнений акромегалии. По данным разных авторов, риск развития СД при акромегалии в 3,5-4 раза выше, чем в общей популяции. Сочетание инсулинорезистентности, гиперинсулинемии и ускоренного глюконеогенеза способствует развитию СД у пациентов с нормальной или слегка избыточной массой тела (средний показатель индекса массы тела 26,5 кг/м2 ) [42-44].

Влияние ГР на жировой обмен проявляется усилением липолитической активности в жировой ткани. Этот метаболический эффект ГР впервые был описан M. Raben в 1959 г. У больных акромегалией количество жировой ткани обратно пропорционально концентрации ГР, что говорит о дозовой зависимости липолитического эффекта ГР. Липолитическое действие осуществляется благодаря присутствию в молекуле ГР жиромобилизующего пептида 31-44 с молекулярной массой 5 кДа. Показательно, что липолитический ответ на введение ГР как у здоровых лиц, так и у больных, перенесших гипофизэктомию, носит отсроченный характер, которому предшествует первоначальное снижение концентрации свободных жирных кислот, продолжающееся в течение 2 ч. Выше упоминалось об этом кратковременном транзиторном инсулиноподобном действии ГР, которое в последующем сменяется стойким повышением уровня свободных жирных кислот в крови [45].

Отмечено, что физиологическое увеличение уровня ГР во время сна в ночное время вызывает мобилизацию жирных кислот у здоровых лиц. При введении ГР добровольцам с фармакологически индуцированной недостаточностью ГР по схеме, имитирующей его максимальную секрецию в ночные часы, наблюдалось достоверное увеличение концентрации пальмитиновой кислоты в крови. Уже через 2 ч после введения ГР в сыворотке крови повышается концентрация свободных жирных кислот.

Схема жиромобилизующего действия ГР достаточно традицион-на и заключается в первичной активизации гормон-рецепторным комплексом аденилатциклазы, стимулирующей образование цАМФ, который, переходя в цитоплазму, взаимодействует с ферментом протеинкиназой. Далее протеинкиназа переводит неактивную триглицеридную липазу в активную форму, которая катализирует расщепление ТГ жировой ткани на диглицериды и свободные жирные кислоты.

Мобилизация свободных жирных кислот приводит к ускорению образования кетоновых тел, повышению концентрации в крови ТГ и пре-β-липопротеидов. В печени увеличивается количество жира и уменьшается содержание гликогена. Повышение активности окислительных ферментов под влиянием ГР является не только отражением стимуляции цепи процессов, ответственных за усиление катаболизма жировых депо, но и возможного увеличения синтеза необходимых ферментов в результате анаболического действия.

Адипокинетический эффект ГР зависит и от локализации жировой ткани. Так, продолжительное введение гормона больным с гипофизарной недостаточностью приводит к анатомическому перераспределению жировых депо из интраабдоминальной области на периферию, то есть с андроидной локализации на гиноидную. Кроме того, показано, что продолжительное избыточное воздействие ГР способствует уменьшению размеров зрелых адипоцитов и снижению интенсивности липо-генеза, что в конечном итоге приводит к снижению объема жировой ткани [46].

Воздействие ГР на углеводный обмен является комплексным, поскольку описано как инсулиноподобное, так и контринсулярное действия гормона. Первое из них выражается в стимуляции внутриклеточного транспорта глюкозы и аминокислот, активизации липогенеза и белкового синтеза. В течение первых 30 мин после введения ГР отмечается небольшое и кратковременное (в течение 2 ч) снижение уровня гликемии. Чаще всего описанные эффекты наблюдаются в опытах in vitro и не являются физиологически значимыми, поскольку препараты из свежеприготовленных тканей не проявляют данной активности. Аналогичным образом ведут себя ткани, к которым в течение продолжительного периода добавляли ГР. Однако, как оказалось, для реализации этого эффекта требуются не физиологические, а фармакологические дозы ГР [47].

Полагают, что ГР и инсулин способны активизировать общие сигнальные пути. Показано, что ГР через активизацию JAK2 киназы стимулирует фосфорилирование инсулинрецепторных субъединиц 1, 2 и 3 (ИРС-1, -2 и -3), которые, в свою очередь, повышают активность PΙ3'-киназы, регулирующей утилизацию глюкозы. Среди других механизмов, способствующих инсулиноподобному действию ГР, описаны подавление печеночной продукции глюкозы и ослабление клиренса инсулина [48].

Напротив, отсроченный эффект от введения ГР, продолжающийся более 3 ч, характеризуется контринсулярным действием как на органном, так и тканевом уровнях, которое проявляется повышением липолиза, замедлением периферической утилизации глюкозы и активизацией печеночной продукции глюкозы в кровь.

Направленное липолитическое действие ГР способствует повышению мобилизации жира из депо, усилению транспорта свободных жирных кислот в печень, увеличению скорости их окисления, что проявляется снижением дыхательного коэффициента и усилением процессов образования кетоновых тел. Ускорение окисления жирных кислот не только повышает скорость основного обмена, но и предотвращает метаболизм аминокислот и глюкозы, способствуя сохранению этих субстратов для поддержания тощей массы организма и адаптивной деятельности центральной нервной системы.

Механизм влияния свободных жирных кислот на внутриклеточную утилизацию глюкозы был описан в 1963 г. Ph. Randle. Согласно его гипотезе о существовании в клетках глюкозо-жирнокислотного цикла, регулирующего участие энергоемких субстратов в энергопродукции, окисление жирных кислот инициирует цепь реакций, направленных на ингибирование гликолитических ферментов, что приводит к снижению тканевой утилизации глюкозы, повышению уровня гликемии и инсулиновой секреции. Следовательно, избыток свободных жирных кислот в крови, возникающий вследствие липолитического действия ГР, блокирует внутриклеточное окисление глюкозы, что способствует развитию инсулинорезистентности и является патогенетическим механизмом развития вторичного СД. Этот вывод подтверждается экспериментальными работами, в которых 2-недельное введение ГР в супрафизиоло-гических дозах вызывает характерные для акромегалии нарушения субстратного метаболизма с повышением секреции инсулина.

Длительное воздействие высоких доз ГР приводит к развитию стойкой инсулинорезистентности, сочетающейся с гиперинсулинемией и снижением инсулинозависимого синтеза гликогена в мышцах. Неслучайно инсулинорезистентность является одним из типичных клинических проявлений акромегалии. Следует отметить, что именно мобилизация жирных кислот под воздействием ГР является ключевым этапом в развитии инсулинорезистентности и гиперинсулинемии. Данное положение подтверждается клиническими исследованиями, показывающими, что совместное введение ГР и антилиполитических препаратов предупреждает развитие вызываемой введением ГР инсулинорезистентности. Сходные результаты по восстановлению инсулиночувствительности были получены при введении пациентам с гипофизарным нанизмом препаратов ГР в сочетании с препаратами никотиновой кислоты [46].

Таким образом, при длительной избыточной секреции ГР (как это имеет место при акромегалии) отмечается полная реализация диабетогенных свойств молекулы соматотропного гормона, обладающего выраженным жиромобилизирующим действием. Повышенная концентрация свободных жирных кислот вследствие активации липолиза угнетает активность внутриклеточных гликолитических ферментов и затрудняет утилизацию глюкозы периферическими тканями, способствуя развитию печеночной и мышечной инсулинорезистентности, проявляющейся поступательным повышением уровня гликемии на фоне компенсаторной гиперинсулинемии.

Что же касается участия ИРФ-1, то его биологическое действие в физиологических условиях способствует повышению чувствительности периферических тканей к инсулину, стимуляции транспорта и окисления глюкозы, активизации гликогенеза и супрессии глюконеогенеза. Однако предсуществующее инсулинотропное действие ИРФ-1 не может противостоять инсулинорезистентности, вызванной избыточной секрецией ГР. При акромегалии контринсулярное действие ГР на липидный и углеводный метаболизм способствует развитию нарушенной толерантности к глюкозе и вторичного СД. У большинства больных акромегалией выявляются, с одной стороны, повышение скорости гликонеогенеза, гликогенолиза и печеночной продукции глюкозы, тогда как с другой - снижение инсулинозависимого синтеза гликогена в мышцах, подтверждая, что ГР ингибирует биологическое действие инсулина. Одновременно ГР стимулирует выработку глюкагона клетками островков поджелудочной железы, активизирует инсулиназную активность печени, повышает выработку В-липопротеидного антагониста инсулина. Ожидаемым исходом компенсаторной гиперинсулинемии является вторичное истощение секреторной активности β-клеток инсулярного аппарата с развитием последовательных стадий интолерантности к глюкозе [49-51].

По результатам орального глюкозотолерантного теста выделяют три стадии развития вторичного СД при акромегалии в зависимости от длительности заболевания. Первая, гиперинсулинемическая стадия проявляется тощаковой гиперинсулинемией с высоким ранним пиком выброса ИРИ (на 30-й минуте) и плоской глюкозной кривой. Вторая стадия характеризуется «задержкой инсулинового ответа» в присутствии нормальной или нарушенной толерантности к глюкозе, которая восстанавливается после адекватного лечения. Третья стадия отличается необратимыми изменениями: отсутствием постпрандиальной стимуляции секреции инсулина и сохранением диабетического характера сахарной кривой [43, 52].

Как показали клинические исследования, выраженность нарушений углеводного обмена при акромегалии напрямую коррелирует с уровнем ГР и ИРФ-1, пожилым возрастом пациентов, индексом массы тела, длительностью активной стадии заболевания. Мультивариантный логистический анализ показал, что уровень ИРФ-1 является статистически значимым фактором риска инсулинорезистентности и нарушенной толерантности к глюкозе после паспортного возраста, пола, индекс массы тела и длительности акромегалии. Большинство метаболических нарушений при акромегалии имеет гендерные особенности. Активная акромегалия у женщин имеет сильную ассоциацию с висцеральной жировой дисфункцией, инсулинорезистентностью и метаболическим синдромом. Авторы подтверждают наличие более выраженных метаболических нарушений при акромегалии у женщин постменопаузального возраста. Сравнительное исследование соматических нарушений между больными с гипофизарным гигантизмом и акромегалией показало, что нарушение углеводного обмена различной степени выраженности чаще всего является уделом лиц среднего и пожилого возраста, страдающих акромегалией [53-56].

К факторам риска вторичного СД причисляют отягощенную по СД наследственность, а также наличие артериальной гипертензии [57, 58]. Как правило, нарушение углеводного обмена при акромегалии развивается постепенно и проходит все вышеописанные стадии. Тем не менее, в литературе описаны клинические наблюдения, когда заболевание впервые манифестирует развитием диабетического кетоацидо-за [59, 60].

Продолжая тему вторичного СД, хотелось бы специально отметить, что наличие данного осложнения при акромегалии является серьезным фактором риска общей и онкологической смертности пациентов. Еще в 1994 г. при оценке выживаемости больных акромегалий было обнаружено, что наличие СД снижает продолжительность жизни данной категории больных. Известно, что СД2, ожирение, избыточная масса тела ассоциируются с повышением риска злокачественных новообразований. При проведении ретроспективного (с 1978 по 2012 г.) анализа 285 пациентов с активной акромегалией были выявлены 106 (37,2%) случаев СД и 21 эпизод злокачественной неоплазии. СД чаще регистрировался в старшей возрастной группе и не имел гендерных предпочтений. При СД2 отмечался более высокий уровень инсулина. Было показано, что у больных акромегалией с СД отмечался более высокий процент злокачественных заболеваний (13,2% против 3,8%; р <0,01). Наиболее часто отмечались злокачественные неоплазии толстого кишечника и щитовидной железы. При этом 5-, 10- и 20-летняя выживаемость составили 93,1%, 86,9% и 84,7% против 96,5%, 96,5%, и 96,5% для больных акромегалией без СД [61-63]. Таким образом, развитие СД и злокачественных неоплазий у больных акромегалией оказывает негативное влияние на срок дожития.

8.3. СТРАТЕГИИ ЛЕЧЕНИЯ АКРОМЕГАЛИИ

Медицинское пособие при акромегалии является комплексным и включает лечение как основного заболевания, так и имеющихся осложнений. Сам факт наличия СД требует учета этого обстоятельства при проведении тех или иных лечебных мероприятий. Терапия АС обеспечивает контроль уровней ГР и ИРФ-1 у большинства пациентов, однако ингибирующее действие препаратов на панкреатическую секрецию инсулина может вызвать негативные последствия с развитием и/или усугублением нарушений углеводного обмена.

На сегодняшний день оперативное вмешательство является приоритетным методом лечения акромегалии. Средством выбора при удалении интраселлярных микроаденом и неинвазивных макроаденом является эндоскопическая селективная аденомэктомия трансназальным транссфеноидальным доступом (рис. 8-8).

В случае радикального удаления опухоли у больных акромегалией очень быстро наступает нормализация уровней ГР и ИРФ-Ι, что сопровождается существенным улучшением их самочувствия и регрессом клинических проявлений заболевания. При оперативном удалении микроаденомы полная биохимическая ремиссия наблюдается в 75-80% случаев, тогда как радикальное удаление неинвазивной макроаденомы достигается лишь у 40-60% пациентов. К прогностическим факторам неэффективного хирургического пособия относятся: значительные размеры опухоли, ее распространенность в кавернозные синусы и содержание ГР более 50 нг/мл [64, 65].

Понятно, что наличие вторичного СД требует определенной настороженности в плане профилактики нежелательных гипогликемических реакций. У больных акромегалией, получающих до проведения хирургического лечения сахароснижающую терапию, необходимо контролировать уровень гликемии в связи с возможностью развития гипогликемии, связанной как с усилением сахароснижающего действия препаратов (в связи с уменьшением инсулинорезистентности), так и с возможным развитием послеоперационной надпочечниковой и/или соматотропной недостаточности.

image
Рис. 8-8. Трансназальный транссфеноидальный доступ

Медикаментозная терапия. В настоящее время в арсенале эндокринологов имеются лекарственные препараты, обладающие избирательным антисекреторным и антипролиферативным действием на опухолевые клетки. Среди них агонисты дофамина, АС и блокаторы рецепторов ГР. Все эти соединения имеют свои терапевтические ниши и используются в качестве моноили комбинированной терапии [66].

Из группы агонистов дофамина наиболее эффективным является селективный стимулятор Д2-дофаминовых рецепторов - каберголин, обладающий продолжительным периодом действия (до 72 ч) и значительно меньшим количеством побочных эффектов. При назначении препарата в дозе от 1 до 3,5 мг в неделю у 60-70% больных наблюдаются достоверное снижение уровня ИРФ-I, а в 30-50% случаев - его полная нормализация. Наибольшая эффективность препарата наблюдается при наличии смешанных аденом гипофиза (соматопролактином, маммосоматотропином), а также в комбинации с АС [67, 68].

С 1973 г. в клинической практике при лечении больных акромегалией стали активно использоваться синтетические АС - октреотид и ланреотид, которые, в отличие от нативного соматостатина, избирательно связываются со 2-м и 5-м подтипами ССР, контролирующими секрецию ГР. Причем их аффинитет ко 2-му лиганду в 10 раз выше, чем к 5-му подтипу ССР. Клетки ГР-секретирующих аденом гипофиза также преимущественно экспрессируют 2-й и 5-й подтипы ССР, аффинность к которым может отличаться в различных морфологических типах опухолей. АС обладают выраженным антисекреторным и антипролиферативным действиями, способствуя у чувствительных к препарату больных скорому достижению клинико-биохимической ремиссии и уменьшению объема опухолевой ткани [69].

Выделяют 2 генерации АС: первая (АС1) включает октреотид и лан-реотид, преимущественно влияющие на 2-й подтип ССР, а вторая (АС2) - пасиреотид, проявляющий наибольшее сродство к 5-му подтипу ССР.

К настоящему времени в России зарегистрированы следующие препараты из группы АС 1-й генерации.

  • Октреотидсодержащие.

    • Препараты короткого действия для подкожного введения - Сандостатин Новартис Фарма, Швейцария), октреотид (ЗАО «Фармсинтез», Россия) ампулы по 50 и 100 мкг, октреотид (ЗАО «Натива», Россия) ампулы по 50, 100, 300 мкг.

    • Препараты продленного действия для внутримышечного введения - Сандостатин ЛАР (Новартис Фарма, Швейцария), Октреотид-Депо (ЗАО «Фармсинтез», Россия), Октреотид-Лонг ФС (ЗАО «НАТИВА», Россия) в дозировках 10, 20 и 30 мг/28 дней.

  • Ланреотидсодержащие препараты.

    • Соматулин Аутожель (IpsenBiotech, Франция) 120 мг/4-8 нед, подкожно.

Пролонгированное действие октреотидсодержащих препаратов (Сандостатин ЛАР , Октреотид-Депо , Октреотид-Лонг ) достигается путем включения активного вещества (октреотида) в микросферы (лиофилизированные гранулы), состоящие из особого поли-DL-лактид-когликолид-глюкозного полимера, обеспечивающего постепенное высвобождение препарата из внутримышечного депо. В последующем введенные микросферы подвергаются биодеградации путем гидролиза. Октреотид длительного высвобождения назначают внутримышечно в начальной дозе 20 мг/28 дней. При необходимости дозу увеличивают до 30 мг или уменьшают до 10 мг с прежней частотой введения.

Ланреотид (Соматулин Аутожель ) 120 мг представляет собой перенасыщенный водный раствор ланреотида и молекул воды с образованием геля. К достоинствам препарата относятся: отсутствие фармакологического носителя, большая длительностью действия (до 56 дней) за счет медленной диффузии кристаллов из подкожного депо, равномерность фармакокинетического профиля с отсутствием первоначальных пиков гиперконцентрации, наличие готовой лекарственной формы, малый объем вводимого вещества и подкожный способ введения.

В настоящий момент убедительно доказано, что использование АС в качестве первичной или вторичной медикаментозной терапии способствует нормализации содержания ИРФ-I у 67-75% больных, а также статистически значимому уменьшению размеров аденомы гипофиза примерно у 75% больных после годичного курса лечения. К сожалению, 35-40% больных являются резистентными к этим препаратам, что требует использования иных схем лечения [70-72].

Среди перспективных направлений медикаментозной терапии следует упомянуть внедрение в клиническую практику пасиреотида - АС 2-й генерации, обладающего более широким воздействием на ССР. Пасиреотид (SOM230) является мультирецепторным АС путем инкорпорации 4 синтетических и 2 нативных аминокислот в оригинальную циклогексапептидную структуру. Препарат связывается с 1, 2, 3 и 5-м подтипами ССР. При сравнении с октреотидом пасиреотид обладает в 40, 30 и 5 раз более высокой связывающей способностью с 5-м, 1-м и 3-м подтипами и в 2,5 раза меньшей со 2-м подтипом ССР. Благодаря этому пасиреотид оказывает значимое антисекреторное и антипролиферативное воздействие у октреотид-резистентных больных. Отмечено, что использование пасиреотида ЛАРρ в дозе 40-60 мг/28 дней в течение года способствовало достижению биохимического контроля у больных из группы ранее плохо компенсированных пациентов при приеме максимальных доз октреотида (Сандостатина ЛАР ) (30 мг/28 дней) [73]. На рис. 8.9 представлены результаты клинического исследования PAOLA, свидетельствующие об эффективности использования пасиреотида ЛАРρ у больных с резистентностью к АС 1-й генерации [74].

В настоящее время проходят клинические испытания новых АС: Допастатинаρ (лекарственное вещество, одновременно влияющее на 2-й подтип ССР и Д2-рецепторы дофамина), Октреолинаρ (оральная форма АС), Соматопримаρ (мультирецепторный АС, связывающийся с 2-м, 4-м и 5-м ССР), имплантов с октреотидом (длительно действующие лекарственные формы).

8.3.1. МЕХАНИЗМ ДЕЙСТВИЯ АНАЛОГОВ СОМАТОСТАТИНА НА ОСТРОВКОВЫЙ АППАРАТ ПОДЖЕЛУДОЧНОЙ ЖЕЛЕЗЫ

Распространенность СД у больных, получающих АС, существенно выше по сравнению с долечебным периодом, что объясняется потенциальным риском проводимого пособия, блокирующим секрецию инсулина. В результате проведенного метаанализа, объединяющего 31 клиническое исследование (общее число больных 690), было показано, что использование АС 1-й генерации (октреотида, ланреотида) сопровождалось снижением секреции инсулина без достоверного повышения уровней глюкозы натощак и НbА1 с [75].

image
Рис. 8-9. Динамика содержания ИРФ-1 на фоне лечения пасиреотида

Напротив, использование пасиреотида вызывает гипергликемию примерно у 29-61% пациентов, которая обычно регистрируется уже в первые 3 мес от начала лечения и возникает вследствие снижения инсулиновой секреции, вызванной подавлением активности ГПП-1 и глюкозозависимого инсулинотропного пептида, а также прямого ингибирующего эффекта пасиреотида на β-клетки. Как показали результаты иммуногистохимических исследований, β-клетки экспрессируют 2-й и 5-й подтипы ССР, тогда как α-клетки - только 2-й подтип ССР. Действие АС 1-й генерации на 2-й и 5-й подтипы ССР β-клеток ведет к снижению секреции как инсулина, так и глюкагона, тогда как влияние пасиреотида ограничивается только супрессией высвобождения инсулина.

Таким образом, наблюдаемое на фоне приема пасиреотида повышение уровня сахара крови обусловлено медикаментозным снижением секреции инсулина с сохранением глюкозомобилизующего действия глюкагона. Отсюда становится понятным парадоксально высокий процент развития манифестного СД у пациентов, получающих пасиреотид по сравнению с октреотидом и ланреотидом. Это обстоятельство существенно ограничивает востребованность данного препарата, несмотря на уникальные возможности его использования при первичной резистентности опухолевых клеток к АС 1-й генерации. С учетом данного механизма ятрогенной гипергликемии для коррекции нежелательных побочных действий от пасиреотида наиболее оптимальными будут сахароснижающие препараты, обладающие гликогенсупрессирующим действием (ингибиторы ДПП-4 или агонисты ГПП-1) [76-78].

Однако причины развития интолерантности к глюкозе не ограничиваются супрессивным действием АС на секрецию и инсулина. Ожидаемым эффектом лечения является снижение уровней ГР и ИРФ-1 как основного условия для профилактики характерных для заболевания системных и обменных нарушений. При чрезмерном снижении этих параметров возникает опасность развития ятрогенной соматотропной недостаточности, чреватой новыми проблемами. Как известно, поддержание физиологического уровня ИРФ-1 в крови является крайне важным для сохранения тканевой чувствительности к инсулину. Проведенные экспериментальные и клинические исследования позволили установить, что недостаточная печеночная секреция ИРФ-1 является отдельным патогенетическим фактором последующего развития нарушенной толерантности к глюкозе, СД и кардиоваску-лярной патологии, что обусловлено как снижением периферической чувствительности к инсулину, так и уменьшением массы β-клеток. Принимая во внимание практически пожизненный характер первичной или вторичной медикаментозной терапии, рекомендуется регулярный контроль содержания ИРФ-1 на фоне лечения, избегая в том числе и передозировки лекарственных препаратов.

Продолжая данную тему, хотелось бы отметить, что запоздалая диагностика и продолжительная стадия активной акромегалии, к сожалению, снижают прогноз полного системного выздоровления после проведенного адекватного лечения, что особенно показательно проявляется в отношении патологии углеводного обмена. В работе Rochette и соавт. было обращено внимание на то обстоятельство, что заболеваемость СД среди больных акромегалией, находящихся в стадии ремиссии, значительно превышает показатели заболеваемости в общей популяции (21,6% против 6,9% соответственно). Причем метод проведенного лечения (медикаментозный или хирургический) принципиального значения не имел. Причиной, объясняющей риск развития СД на фоне сохраняющейся в течение нескольких лет ремиссии акромегалии, по мнению авторов, является необратимость морфофункциональных нарушений деятельности островкового аппарата поджелудочной железы, возникших в период продолжительной активной стадии заболевания. Следует также отметить, что примерно у 1/4 - 1/3 больных с контролируемой акромегалией, помимо измененного гликемического статуса, сохраняются гиперхолестеринемия, гипертриглицеридемия и артериальная гипертензия, что в совокупности указывает на наличие высокого кардиоваскулярного риска [79, 80].

Согласно данным французского клинического мультицентрового исследования ACROSPECT 2009-2010 гг., при контрольном обследовании 2392 пациентов с акромегалией оказалось, что примерно 512 больных (21%) выпали из диспансерного контроля. Из этого числа 33% больных были не компенсированы, 53% имели остаточную ткань и продолженный рост аденомы гипофиза, 62 пациента умерли. Авторы приходят к выводу о нежелательности скорого снятия диспансерного наблюдения с больных акромегалией и необходимости информировать пациентов о целесообразности длительного мониторирования метаболических параметров у больных, пребывающих в ремиссии по основному заболеванию с целью своевременного подключения корригирующих мероприятий [81].

С 2000 г. линейка лекарственных препаратов была дополнена новым препаратом - пегвисомантомρ (Сомавертρ ), который является генно-инженерным аналогом эндогенного ГР с 9 мутациями. Благодаря произведенным аминокислотным заменам препарат путем конкурентного ингибирования блокирует биологическое действие нативного ГР в периферических тканях и органах, способствуя терапевтическому снижению уровня ИРФ-I в крови и профилактике осложнений. В результате проведенных клинических исследований (ACROSTADY и GPOS) было отмечено, что использование пегвисомантаρ в течение 12 мес обеспечивало нормализацию уровня ИРФ-I у 97% больных и регресс многих клинических симптомов. Отмечены положительные результаты совместного использования АС (или каберголина) и пегвисомантаρ , позволяющие повысить чувствительность к АС и уменьшить терапевтическую дозу обоих препаратов. Начальная доза препарата составляет 10 мг/сут подкожно, максимальная суточная доза - 30 мг/сут. В настоящее время разработана пролонгированная форма препарата с частотой введения 80 мг внутримышечно 1 р/нед [82].

Что же касается динамики показателей углеводного обмена, то клиническое использование пегвисомантаρ способствует нормализации гликемии благодаря снижению биологического действия ГР, уменьшению глюконеогенеза и инсулинорезистентности.

При агрессивных и рецидивирующих вариантах опухолевого развития (при неэффективности хирургического или фармакологического контроля) используются цитостатики (темозоломид, эверолимус, препараты интерферона) [83].

Ниже представлен международный алгоритм лечебного пособия при акромегалии (рис. 8-10) [84].

image
Рис. 8-10. Лечебный алгоритм при акромегалии

В заключение хотелось бы отметить, что вторичный СД, наиболее часто встречающийся при акромегалии, знаменует собой не просто специфику метаболических нарушений и тяжесть течения заболевания, но и является биологическим маркером, указывающим на высокий риск наличия сочетанных сердечно-сосудистых, респираторных и неопластических процессов, негативно влияющих на качество и продолжительность жизни пациентов. Поскольку ведущей причиной развития необратимых системных нарушений при акромегалии на сегодняшний день является запоздалая диагностика заболевания, то наиболее актуальным мировым трендом является совершенствование диагностического поиска с использованием различных форм массового и селективного скрининга.

Как показали результаты завершенных пилотных проектов, одним из наиболее знаковых метаболических признаков, ассоциированных с акромегалией, является нарушение углеводного обмена. В частности популяционное исследование ACROSCORE (2016) выявило сильную ассоциацию объективных маркеров, указывающую на наибольшую вероятность акромегалии при наличии СД2, гипергидроза, диффузного (узлового) зоба, колоректальных полипов, диастемы, карпального туннельного синдрома. Итогом проведенных скрининговых исследований является существенная коррекция эпидемиологической ситуации в отношении акромегалии с повышением показателя распространенности с 70-125 случаев на 1 млн (по данным национальных регистров) до 480-1035 случаев на 1 млн жителей [22, 23, 85, 86]. Это показывает, что акромегалия не относится к числу орфанных заболеваний и что значительная часть потенциальных больных акромегалией находятся вне зоны медицинского контроля и, вследствие этого, лишены своевременной специализированной лечебной помощи. В связи с этим от органов здравоохранения требуются дополнительные усилия, направленные на более раннюю диагностику заболевания и профилактику системных и обменных нарушений, включая вторичный СД.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

  1. Cooke N.E., Ray J., Watson M.A. et al. Human growth hormone gene and the highly homologous growth hormone variant gene display different splicing patterns // J. Clin. Invest. 1998. Vol. 82. P. 270-275.

  2. DeVos A.M., Ultsch M., Kossiakoff A.A. Human Growth hormone and the cellular domain of tissue plasminogen activator at 24-A resolution // Science. 1992. Vol. 255. P. 306-312.

  3. Brabant G., von zur Muhlen A., Wuster C. et al. Serum insulin-like growth factor I reference values for an automated chemiluminescence immunoassay system: Results from a multicenter study // Horm. Res. 2003. Vol. 60. P. 53-60.

  4. Rees A, Scanlon M. The physiology of the growth hormone/insulin-like growth factor axis / In: Growth Hormone Deficiency in Adults, 2003. P. 15-28.

  5. Jones J.I., Clemmons D.R. Insulin-like growth factors and their binding proteins: biological actions // Endocr. Rev. 1995. Vol. 16. P. 3-34.

  6. Mohan S., Baylink D.J. IGF-binding proteins are multifunctional and act via IGF-dependent and independent mechanisms // J. Endocrinol. 2002. Vol. 175. P. 19-31.

  7. Green H., Morikawa M., Nixon T. A dual effector theory of growth hormone action // Differentiation. 1985. Vol. 29. P. 195-198.

  8. Reichlin S. Somatostatin. In: Brain Peptides / edited by D.T. Krieger, M.O. Brown-stein, and J.B. Martin. New York: Wiley, 1983. P. 711-742.

  9. Patel Y.C. Molecular pharmacology of somatostatin receptor subtypes // J. Endocr. Invest. 1997. Vol. 20. P. 348-367.

  10. Meriney S.D., Gray D.B., Pilar G.R. Somatostatin-induced inhibition of neuronal Ca2 + current modulated by cGMP-dependent protein kinase // Nature. 1994. Vol. 369. P. 336-339.

  11. Hofland L.J., Van Koetsveld P.M., Vanjers M. et al. Internalization of the radioiodinated somatostatin analogue [125 I-Tyr3]octreotide by mouse and human pituitary tumor cells: increase by octreotide // Endocrinology. 1995. Vol. 136. P. 3698-3706.

  12. Marie P. Sur deux cas d’acromegalie: hypertrophie singuliere, non congenitale, des extremites superieures, inferieures et cephaliqies // Revue Medicale de Liege. 1886. Vol. 6. P. 297-333.

  13. de Herder W.W. The Hystory of Acromegaly // Neuroendocrinology. 2016. Vol. 103, N. 1. P. 7-17.

  14. Dineen R., Stewart P.M., Sherlock M. Acromegaly // QJM. 2016 Feb. Vol. 12.

  15. Rostomyan L., Beckers A. Screening for genetic causes of growth hormone hypersecretion // Growth Horm IGF Res. 2016. Vol. 30-31. P. 52-57.

  16. Matsumoto R., Izawa M., Fukuoka H. et al. Genetic and clinical characteristics of Japanese patients with sporadic somatotropinoma // Endocr. J. 2016. Vol. 63, N. 11. P. 953-963.

  17. Hannah-Shmouni F., Trivellin G., Stratakis C.A. Genetics of gigantism and acromegaly // Growth Horm. IGF Res. 2016. Vol. 30-31. P. 37-41.

  18. Beckers A., Lodish M.B., Trivellin G. et al. X-linked acrogigantism syndrome: clinical profile and therapeutic responses // Endocr. Relat. Cancer. 2015. Vol. 22, N. 3. P. 353-367.

  19. Lavrentaki A., Paluzzi A., Wass J.A. et al. Epidemiology of acromegaly: review of population studies // Pituitary. 2017. Vol. 20, N. 1. P. 4-9.

  20. Burton T., Le Nestour E., Neary M. et al. Incidence and prevalence of acromegaly in a large US health plan database // Pituitary. 2016. Vol. 19, N. 3. P. 262-267.

  21. Cannavo S., Ferrau F., Ragonese V. et al. Increased prevalence of acromegaly in a highly polluted area // Eur. J. Endocrinol. 2010. Vol. 163, N. 4. P. 509-513.

  22. Rosario P.W. Frequency ofacromegaly in adults with diabetes or glucose intolerance and estimated prevalence in the general population // Pituitary. 2011. Vol. 14. P. 217-221.

  23. Schneider H.J., Sievers C., Saller B. et al. High prevalence ofbiochemical acromegaly in primary care patients with elevated IGF-1 levels // Clin. Endocrinol (Oxf). 2008. Vol. 69, N. 3. P. 432-435.

  24. Dekkers O.M., Biermasz N.R., Pereira A.M. et al. Mortality in acromegaly: a metaanalysis // J. Clin. Endocrinol. Metab. 2008. Vol. 93. P. 61-67.

  25. Varadhan L., Reulen R.C., Brown M. The role of cumulative growth hormone exposure in determining mortality and morbidity in acromegaly: a single centre study // Pituitary. 2016. Vol. 19, N. 3. P. 251-261.

  26. Syro L.V., Rotondo F., Serna C.A. et al. Pathology of GH-producing pituitary adenomas and GH cell hyperplasia of the pituitary // Pituitary. 2016 Sep. Vol. 1.

  27. Dineen R., Stewart P.M., Sherlock M. Acromegaly // QJM. 2016 Feb. Vol. 12.

  28. Sarkar S., Chacko A.G., Chacko G. An analysis of granulation patterns, MIB-1 proliferation indices and p53 expression in 101 patients with acromegaly // Acta Neurochir (Wien). 2014. Vol. 156, N. 12. P. 2221-2230.

  29. Donoho D.A., Bose N., Zada G., Carmichael J.D. Management of aggressive growth hormone secreting pituitary adenomas // Pituitary. 2016 Dec. Vol. 16.

  30. Matsumoto R., Izawa M., Fukuoka H. et al. Genetic and clinical characteristics of Japanese patients with sporadic somatotropinoma // Endocr J. 2016. Vol. 63, N. 11. P. 953-963.

  31. Butz L.B., Sullivan S.E., Chandler W.F., Barcan A.L. «Micromegaly»: an update on the prevalence of acromegaly with apparently normal GH secretion in the modern era // Pituitary. 2016. Vol. 19, N. 6. P. 547-551.

  32. Christofides E.A. Clinical importance of achieving biochemical control with medical therapy in adult patients with acromegaly // Patient Prefer Adherence. 2016. Vol. 13, N. 10. P. 1217-1225.

  33. Potorac I., Petrossians P., Daly A.F. T2-weighted MRI signal predicts hormone and tumor responses to somatostatin analogs in acromegaly // Endocr. Relat. Cancer. 2016. Vol. 23, N. 11. P. 871-881.

  34. Frara S., Maffezzoni F., Mazzioti G., Giustina A. Criteria for Medical Management of Acromegaly // Prog. Mol. Diol. Transl. Sci. 2016. Vol. 138. P. 63-83.

  35. Melmed S. et al. Guidelines for acromegaly management: an update // J. Clin. Endocrinol. Metab. 2009. Vol. 94. P. 1509-1517.

  36. Christofides E.A. Clinical importance of achieving biochemical control with medical therapy in adult patients with acromegaly // Patient Prefer Adherence. 2016. Vol. 13, N. 10. P. 1217-1225.

  37. Golkowski F. et al. Goiter, cardiovascular and metabolic disorders in patients with acromegaly // Endocr. Regul. 2011. Vol. 45, N. 4. P. 191-197.

  38. Jayasena C.N., Comninos A.N., Clarke H. et al. The effects of long-term growth hormone and insulin-like growth factor-1 exposure on the development of cardiovascular, cerebrovascular and metabolic co-morbidities in treated patients with acromegaly // Clin. Endocrinol. (Oxf). 2011 Aug. Vol. 75, N. 2. P. 220-225.

  39. Wasada T., Aoki K., Sato A. et al. Assessment of Insulin Resistance in Acromegaly Associated with Diabetes Mellitus before and after Transsphenoidal Adenomectomy // Endocrine Journal. 1997. Vol. 44, N. 4. P. 617-620.

  40. Cheng S., Gomez K., Serri O. et al. The role of diabetes in acromegaly associated neoplasia // PloS One. 2015 May. Vol. 10, N. 5.

  41. Alexopoulou O., Bex M., Kamenicky P. et al. Prevalence and risk factors of impaired glucose tolerance and diabetes mellitus at diagnosis of acromegaly: a study in 148 patients // Pituitary. 2014. Vol. 17, N. 1. P. 81-89.

  42. Hannon A.M., Thompson C.J., Sherlock M. Diabetes in patients with acromegaly // Curr. Diab. Rep. 2017. Vol. 17, N. 2. P. 8.

  43. Dreval A.V., Trigolosova I.V., Misnikova I.V. et al. Prevalence of diabetes mellitus in patients with acromegaly // Endocr. Connect. 2014. Vol. 3, N. 2. P. 93-98.

  44. Dal J., Feldt-Rasmussen U., Andersen M. et al. Acromegaly incidence, prevalence, complications and long-term prognosis: a nationwide cohort study // Eur. J. Endocrinol. 2016. Vol. 175, N. 3. P 181-190.

  45. Møller N., Jørgensen J.O. Effects of growth hormone on glucose, lipid, and protein metabolism in human subjects // Endocr. Rev. 2009. Vol. 30, N. 2. P. 152-177.

  46. Ho K.K., O’Sillivan A., Hoffman D., Leung K.-C. Growth hormone action in man: physiology and pathology. 2001. In Targets for Growth Hormone and IGF-I Action // HypoCCS Series. Vol. 5. P. 1-11.

  47. Muggeo M., Bar R.S., Roth J. et al. The insulin resistance of acromegaly: evidence for two alterations in the insulin receptor on circulating monocytes // J. Clin. Endocrinol. Metab. 1979. Vol. 48. P. 17-25.

  48. Bichell D.P., Kikuchi K., Rotwein P. Growth hormone rapidly activates insulin-like growth factor I gene transcription in vivo // Mol. Endocrinol. 1992. Vol. 6. P. 1899-1908.

  49. Niculescu D., Purice M., Coculesku M. Insulin-like growth factor-I correlates more closely than growth hormone with insulin resistance and glucose intolerance in patients with acromegaly // Pituitary. 2013. Jun. Vol. 16, N. 2. P. 168-174.

  50. Yakar S., Liu J.L., Fernandez A.M. et al. Liver-specific IGF-I gene deletion leads to muscle insulin insensitivity // Diabetes. 2001. Vol. 50. P. 1110-1118.

  51. Resmini E., Minuto F., Colao A., Ferone D. Secondary diabetes associated with principal endocrinopathies: the impact of new treatment modalities // Acta Diabetol. 2009. Jun. Vol. 46, N. 2. P. 85-95.

  52. Marek J., Pav J., Sramkova J. Insulin secretion and glucose tolerance in acromegaly // Endocrinologie. 1976. Vol. 68, N. 3. P. 300-308.

  53. Zachman M., Fernandes F., Tassinary D. et al. Anthropometric measurements in patients with growth hormone deficiency before treatment with human growth hormone // Eur. J. Pediatr. 1980. Vol. 133. P. 277-282.

  54. Bondanelli M., Bonadonna S., Ambrosio M.R. et al. Cardiac and metabolic effects of chronic growth hormone and insulin-like growth factor I excess in young adults with pituitary gigantism // Metabolism. 2005 Sep. Vol. 54, N. 9. P. 1174-1180.

  55. Stelmachowska-Banaś M., Zdunowski P., Zgliczyński W. Abnormalities in glucose homeostasis in acromegaly. Does the prevalence of glucose intolerance depend on the level of activity of the disease and the duration of the symptoms? // Endokrynol. Pol. 2009. Vol. 60, N. 1. P. 20-24.

  56. Ciresi A., Amato M.C., Pivonello R. et al. The metabolic profile in active acromegaly is gender-specific // J. Clin. Endocrinol. Metab. 2013 Jan. Vol. 98, N. 1. P. E51-9.

  57. Espinosa-de-los-Monteros A., Gonzalez B., Vargas G., Sosa E., Mercado M. Clinical and biochemical characteristics of acromegalic patients with different abnor-malities in glucose metabolism // Pituitary. 2011. Vol. 14. P. 231-235.

  58. Sonksen P.H., Greenwood F.C., Ellis J.P., Nabarro J.D. et al. Changes of carbohydrate tolerance in acromegaly with progress of the disease and in response to treatment // J. Clin. Endocrinol. Metab. 1967. Vol. 27. P. 1418-1430.

  59. Weiss J., Wood A.J., Zajac J.D. et al. Diabetic ketoacidosis in acromegaly; a rare complication precipitated by corticosteroid use // Diabetes Res. Clin. Pract. 2017 Dec. Vol. 134. P. 29-37.

  60. Dosi R.V., Patell R.D., Shah P.J., Joshi N.K. Diabetic ketoacidosis: an unusual presentation of acromegaly // BMJ Case Rep. 2013 Jun 11.

  61. Rajasoorya C., Holdaway M.P., Scott D.J., Ibbertson H.K. Determinants of clinical outcome and survival in acromegaly // Clinical Endocrinology. 1994. Vol. 41. P. 95-102.

  62. Wen-Ko C., Szu-Tah C., Feng-Hsuan L. et al. The impact of diabetes mellitus on the survival of patients with acromegaly // Endocrinol. Pol. 2016. Vol. 67, N. 5. P. 501-506.

  63. Colao A., Baldelli R., Marzullo P. et al. Systemic hypertension and impaired glucose tolerance are independently correlated to the severity of the acromegalic cardiomyopathy // J. Clin. Endocrinol. Metab. 2000. Vol. 85, N. 1. P. 193-199. [PubMed].

  64. Phan K., Xu J., Reddy R. et al. Endoscopic endonasal versus microsurgical transphenoidal approach for growth hormone-secreting pituitary adenomas - systematic review and meta-analysis // Word Neurosurg. 2016. Vol. S. P. 1878-1887.

  65. Starnoni D., Daniel R.T., Marino L. et al. Surgical treatment of acromegaly according to the 2010 remission criteria: systematic review and meta-analysis // Acta Neurochir (Wien). 2016. Vol. 158, N. 11. P. 2109-2121.

  66. Maffezzoni F., Formenti A.M., Mazziotti G. et al. Current and future medical treatments for patients with acromegaly // Expert Opin. Pharmacother. 2016. Vol. 12. P. 1631-1642.

  67. Marazuela M., Ramos-Levi A., Sampedro-Nunez M., Bernabeu I. Cabergoline treatment in acromegaly // Endocrine. 2014.

  68. Vilar L., Czepielewsk M.A., Naves L.A. et al. Substantial shrinkage of adenomas cosecreting growth hormone and prolactin with use of cabergoline therapy // Endocr. Pract. 2007. Vol. 13, N. 4. P. 396-402.

  69. Casarini A.P., Jallad R.S., Pinto E.M. et al. Acromegaly: correlation between expression of somatostatin receptorsubtypes and response to octreotide lar treatment // Pituitary. 2009. Vol. 12, N. 4. P. 297-303.

  70. Broder M.S., Chang E., Ludlam W.H. et al. Patterns of pharmacologic treatment in US patients with acromegaly // Curr. Med. Res. Opin. 2016. Vol. 32, N. 5. P. 799-805.

  71. Christofides E.A. Clinical importance of achieving biochemical control with medical therapy in adult patients with acromegaly // Patient Prefer Adherence. 2016. Vol. 13, N. 10. P. 1217-1225.

  72. Paragliola R.M., Corsello S.M., Salvatori R. Somatostatin receptor ligands in acromegaly: clinical response and factors predicting resistance // Pituitary. 2016. Oct. 24.

  73. Cuevas-Ramos D., Fleseriu M. Pasireotide: a novel treatment for patients with acromegaly // Drug Des. Devel. Ther. 2016. Vol. 10. P. 227-239.

  74. Gadella M., Bronstein M.D., Brue T. et al. Pasireotide versus continued treatment with octreotide or lanreotide in patients with inadequately controlled acromegaly (PAOLA): a randomised, phase 3 trial // The Lancet Diabetes and Endocrinology. 2014. Vol. 2, N. 1. P. 875-884.

  75. Mazziotti G., Floriani I., Bonadonna S., Giustina A. et al. Effects of somatostatin analogs on glucose homeostasis: a meta-analysis of acromegaly studies // J. Clin. Endocrinol. Metab. 2009. Vol. 94. P. 1500-1508.

  76. Verges B. Effects of anti-somatostatin agents on glucose metabolism // Diabetes Metab. 2017 Oct. Vol. 43, N. 5. P. 411-415.

  77. Valea A., Carsote M., Ghervan C., Georgesku C. Glycemic profile in patients with acromegaly treated with somatostatin analogue // J. Med. Life. 2015. Vol. 8, Spec. Issue. P. 82-86.

  78. Frara S., Maffezzoni F., Mazziotti G., Giustina A. Current and Emerging Aspects of Diabetes Mellitus in Acromegaly // Trends Endocrinol. Metab. 2016 Jul. Vol. 27, N. 7. P. 470-483.

  79. Lariani B., Nakhjavani M., Baradar-Jalili R. et al. Diabetes mellitus following pituitary adenomectomy in euglycemic patients with acromegaly // J. Coll. Phsicians. Surg. Pak. 2005 Jul. Vol. 15, N. 7. P. 430-432.

  80. Rochette C., Graillon T., Albarel F. et al. Increased Risk of Persistent Glucose Disorders After Control of Acromegaly // J. Endocr. Soc. 2017 Nov. 24. Vol. 1, N. 12. P. 1531-1539.

  81. Delemer B., Chanson P., Foubert L. et al. Patients lost to follow-up in acromegaly: results of the ACROSPECT study // Eur. Endocrinol. 2014 Apr. 19. Vol. 170, N. 5. P. 791-797.

  82. Tritos N.A., Chanson P., Jimenez C. et al. Effectiveness of first-line pegvisomant monotherapy in acromegaly: an ACROSTUDY analysis // Eur. J. Endocrinol. 2017. Vol. 176, N. 2. P. 213-220.

  83. Shanik M.H. Limitation of current approaches for the treatment of acromegaly // Endocr. Pract. 2016. Vol. 22, N. 2. P. 210-219.

  84. Katznelson L., Laws E.R. Jr., Melmed S. et al. Acromegaly: an endocrine society clinical practice guideline // J. Clin. Endocrinol. Metab. 2014. Vol. 99, N. 11. P. 3933-3951.

  85. Suda K., Matsumoto R., Fukuoka H. et al. The influence of type 2 diabetes on serum GH and IGF-I levels in hospitalized Japanese patients // Growth Horm. Res. 2016 Aug. Vol. 29. P. 4-10.

  86. Prencipe N., Floriani I., Guaraldi F. et al. ACROSCORE: a new and simple tool for the diagnosis of acromegaly, a rare and underdiagnosed disease // Clin. Endocrinol. (Oxf). 2016 Vol. 84, N. 3. P. 380-385.

Глава 9. ЕСТЬ ЛИ У ПРЕПАРАТОВ СУЛЬФОНИЛМОЧЕВИНЫ БУДУЩЕЕ?

Аметов А.С., Кондратьева Л.В., Бова Е.В.

СД - по-прежнему чрезвычайно важная и до настоящего времени практически непобедимая проблема современной медицины. Из года в год увеличиваются распространенность и численность вновь заболевших людей, что во многом связано с изменением характера питания, низкой физической активностью, приводящими к увеличению лиц с избыточной массой тела и ожирением. По данным IDF, сегодня в мире насчитывается 425 млн пациентов (20-79 лет) с установленным диагнозом СД [1]. Как ожидается, к 2045 г. численность пациентов с СД возрастет до 629 млн человек (20-79 лет), но это лишь предполагаемые показатели проспективных исследований. На самом деле эта цифра может оказаться значительно выше. Основную численность, как и прежде, составляют пациенты с СД2 - 90-95%.

В Российской Федерации, как и во многих странах мира, также отмечается значительный рост распространенности СД. По данным федерального регистра СД, на окончание 2016 г. на диспансерном учете состояли 4,35 млн человек (3,0% населения), из них 92% (4 млн) - с СД2, 6% (255 тыс.) - с СД1 и 2% (75 тыс.) - с другими типами СД. Между тем результаты первого масштабного исследования NATION подтвердили, что диагностируется лишь 50% случаев СД2 [2]. Таким образом, реальная численность больных СД в нашей стране составляет не менее 8-9 млн человек (около 6% населения), что, бесспорно, представляет большую угрозу для долгосрочной перспективы, поскольку у значительной части пациентов диабет остается недиагностированным, а следовательно, они не получают необходимого лечения и имеют высокий риск развития сосудистых осложнений.

Несмотря на достигнутые успехи в области диабетологии - это касается методов диагностики СД, совершенствования традиционных методов лечения, создания разных классов инновационных гипогликемизирующих средств, персонифицированного подхода к терапии, динамично совершенствующихся алгоритмов специализированной медицинской помощи пациентам с СД, модернизации методов самоконтроля, а также обучения в школах по управлению СД - достижение целевого гликемического контроля, равно как и других обменных процессов у пациентов с СД оставляет желать лучшего. По информации, предоставленной IDF в диабетическом атласе 8-го пересмотра (2018 г.), всего лишь 14% пациентов достигают целевых показателей НbА1c, артериального давления, уровня липидов и не курят, большая же часть пациентов (33-49%) по-прежнему не достигают этих параметров.

Безусловно, все это в совокупности неизбежно влечет за собой формирование специфических сосудистых осложнений (микроангиопатий), а также быстрое развитие и прогрессирование атеросклероза. Как известно, основной причиной летальных исходов у большинства пациентов с СД2 являются атеросклеротические поражения коронарных, церебральных и периферических сосудов [3-6]. И сегодня мы хорошо знаем о том, что именно гипергликемия в сочетании с повышенным уровнем холестерина и артериальным давлением являются факторами риска кардиоваскулярной летальности, которая в 4-5 раз выше, нежели в общей популяции [7]. Согласно данным IDF, в мире каждые 8 с умирает один пациент с СД. За период 2017 г. летальность пациентов с СД составила 4 млн, что на 1 млн пациентов меньше по сравнению с 2015 г., однако она по-прежнему превышает суммарную летальность от таких заболеваний, как малярия, туберкулез, синдром приобретенного иммунодефицита.

СД2 - гетерогенное заболевание с множеством патогенетических механизмов, которые посредством хронической гипергликемии приводят к необратимым поражениям всех органов и систем. В настоящее время рассматриваются уже 11 патогенетических звеньев СД2, но вместе с этим ведущими и общепризнанными патофизиологическими характеристиками служат различной степени выраженности инсулинорезистентность и дисфункция β-клеток, проявляющиеся на самых ранних стадиях развития СД2 (рис. 9-1). Сочетание этих двух феноменов у каждого конкретного пациента с СД2 индивидуально, поэтому неслучайно мы говорим именно о пациентоориентированном подходе к назначению терапии, при этом учитывая такие факторы, как возраст, ожидаемая продолжительность жизни, сопутствующие заболевания [8-9]. Последние несколько лет в нашей стране, так же как и в других странах мира, активно используется термин «управление хроническим заболеванием», в частности СД, и это вполне обоснованно, поскольку вылечить пациента с СД2 в настоящее время не представляется возможным. Но при этом вполне осуществимо эффективное и безопасное управление хроническим заболеванием с помощью патогенетически обоснованной терапии. Основными целями проводимой терапии являются максимальное приближение к физиологическим параметрам регулирования гомеостаза глюкозы, а также достижение других целевых параметров, в частности уровня липидов, артериального давления (рис. 9-2, см. цв. вклейку) [10-11]. Стратегия управления заболеванием должна быть направлена на как можно более раннюю и активную медикаментозную коррекцию гипергликемии, буквально с первых дней установления диагноза СД2 и, если это возможно, на стадии нарушенной толерантности глюкозы (предиабета). Это требует особого внимания и знания потенциальных факторов риска развития нарушений углеводного обмена не только врачом-эндокринологом, но и врачами других специальностей. Ранние устранения гипергликемии позволяют обеспечить отсроченную пользу органам-мишеням вне зависимости от гликемического контроля за счет так называемого эффекта метаболической памяти.

image
Рис. 9-1. Патогенетические звенья гипергликемии (адаптировано из Schwartz S.S. Diabetes Care, 2016 Feb. 19(2))

Фармацевтический рынок из года в год пополняется новыми инновационными классами сахароснижающих препаратов, некоторые их которых с позиции доказательной базы продемонстрировали свои достоинства в отношении сердечно-сосудистой безопасности. В соответствии с этим Американская диабетическая ассоциация (2018) рекомендует на этапе монотерапии (при противопоказаниях к назначению метформина) и двухкомпонентной терапии руководствоваться прежде всего наличием в анамнезе пациента сердечно-сосудистого заболевания с целью подключения сахароснижающего препарата, снижающего большие сердечнососудистые осложнения и сердечно-сосудистую смертность (табл. 9-1). У пациентов с СД2 и установленными АС сердечно-сосудистых заболеваний следует начать антигипергликемическую терапию с изменениями образа жизни и метформином и последующим добавлением препарата с доказанным эффектом снижения основных сердечно-сосудистых событий и сердечно-сосудистой смертности (в настоящее время эмпа-глифлозин и лираглутид), после учета препарат-специфичных факторов и факторов, связанных с пациентом (А).

У пациентов с СД2 и установленными АС сердечно-сосудистых заболеваний, после изменений образа жизни и назначения метформина, антигипергликемический препарат канаглифлозин можно рассмотреть для снижения риска основных сердечно-сосудистых событий, с учетом препарат-специфичных факторов и факторов, связанных с пациентом (С).

Впервые в рекомендациях учитываются влияние сахароснижающих препаратов на функцию почек - предупреждение о возможном прогрессировании хронической болезни почек при использовании сахароснижающих препаратов из представленных классов, а также необходимость коррекции дозы препарата в зависимости от стадии хронической болезни почек и СКФ.

В 2015 г. класс ингибиторов натрий-глюкозного котранспортера 2 типа (иНГЛТ-2) вошел в Российские алгоритмы специализированной медицинской помощи больным СД. В 2017 г. в рамках 8 пересмотра данных алгоритмов изменилось положение иНГЛТ-2 в стратификации лечебной тактики в зависимости от уровня HbA1 c в дебюте, отмечено выделение эмпаглифлозина, как единственного одобренного представителя иНГЛТ-2 с доказанным снижением общей и сердечно-сосудистой смертности, частоты госпитализаций по поводу ХСН у лиц с подтвержденными сердечно-сосудистыми заболеваниями, отмечается роль персонализации выбора пероральных гипогликемических препаратов в зависимости от доминирующей клинической проблемы. Таким образом целесообразно включать эмпаглифлозин в схему терапии больных с СД2 для снижения риска сердечно-сосудистых осложнений. При сочетании СД2 с сердечно-сосудистыми заболеваниями, а, особенно, с недостаточностью кровообращения, назначение эмпаглифлозина относится к первой линии терапии.

image
Таблица 9-1. Рекомендации Американской Диабетической Ассоциации, 2018

Следует также не забывать о том, что практически все сахароснижа-ющие препараты, помимо тех или иных преференций, имеют определенные недостатки, которые необходимо учитывать при их назначении (табл. 9-2).

ПСМ начали применять в клинической практике с середины 1960-х гг., и сегодня они по-прежнему занимают нишу в стандартах медицинской помощи пациентам с СД2. ПСМ широко применяются во всех странах мира, равно как и препарат метформин, однако их позиция несколько изменилась. Мы хорошо помним о том, что еще несколько лет назад ПСМ активно назначали пациентам с впервые установленным диагнозом СД2, что неминуемо приводило к гиперстимуляции секреции инсулина β-клетками, соответственно, к гиперин-сулинемии, и, как результат, к более частому развитию гипогликемических состояний и более быстрому истощению инсулярного аппарата. В настоящее время ПСМ на стадии установления диагноза применяются редко, а вот на этапах интенсификации в составе комбинированной терапии остаются широко используемыми, о чем свидетельствуют современные алгоритмы ведения этих пациентов [12]. Группу ПСМ для лечения пациентов с СД2 традиционно составляют глибенкламид, глипизид, гликлазид (Гликлазид МВ ), глимепирид и гликвидон. ПСМ подразделяются на препараты первой и второй генерации. Последние несколько лет в клинической практике применяют препараты второй генерации, которые по-своему сахароснижающему эффекту более чем в 50 000 раз превосходят препараты первой генерации, в связи с чем применяются в значительно меньших дозах, и, соответственно, риск побочных эффектов у препаратов второй генерации ниже, чем у первой. Все ПСМ в основном имеют сходную структуру, и их фармакологический эффект опосредуется через единый механизм. Но некоторые различия в химической структуре приводят к тому, что каждый из них имеет свои особенности действия, которые позволяют оптимально использовать их в тех или других ситуациях.

К наиболее широко применяемым среди всех доступных пероральных сахароснижающих препаратов (ПССП), обладающих высокой эффективностью, хорошей переносимостью, экономической доступностью, а главное, проверенных временем, относятся метформин и глибенкламид, как в варианте моно-, так и комбинированной терапии. Глибенкламид представляет собой препарат второго поколения ПСМ и является одним из самых популярных и изученных сахароснижающих препаратов, который более 60 лет используется во многих странах как надежное и проверенное временем средство терапии СД2. В экспериментальных и клинических исследованиях глибeнклaмид не только является эталоном для оценки эффективности новых сaхaроснижaющих препаратов и терапевтических подходов, но и демонстрирует потенциально полезные дополнительные свойства [13]. Препарат имеет самую высокую степень аффинности к рецепторам β-клеток по сравнению с другими ПСМ, в связи с чем оказывает мощный сахароснижающий эффект. Основной механизм действия глибенкламида, как и других ПСМ, хорошо изучен на молекулярно-рецепторном уровне. ПСМ относятся к классу секретагогов, и механизм их стимулирующего влияния на секрецию инсулина β-клетками поджелудочной железы включает взаимодействие или комплексирование со специфическими рецепторами, локализованными на плазматических мембранах β-клеток, интегрированных в структуру АТФ-зависимых К+ -каналов [14]. При поступлении глюкозы в β-клетку повышается внутриклеточная концентрация АТФ, в результате меняется активность К+ -АТФазы, что способствует закрытию АТФ-зависимых К+ -каналов, приводя к деполяризации мембраны и открытию вольтажзависимых Са2+ -каналов с последующим проникновением ионов Са2+ в клетку. Вследствие повышения внутриклеточной концентрации ионов Са2+ происходят сокращение внутриклеточных миофибрилл и секреция инсулина, ранее синтезированного и накопленного в β-клетке. Последний этап секреции инсулина находится под контролем кальций/кальмодулинзависимой протеинкиназы II. Мишенью действия ПСМ являются АТФ-чувствительные калиевые каналы, являющиеся октамерами и состоящие из 4 SUR (белок с молекулярной массой 140 кDa) и KIR6.2. Рецепторы к ПСМ являются неотъемлемым компонентом АТФ-зависимых калиевых каналов. Каждый канал состоит из 4 белков Kir 6.2, формирующих центральную пору, и 4 регуляторных SUR-рецепторов, имеющих видовые отличия в разных тканях. Так, рецептор SUR-1 расположен в β-клетке, рецептор SUR-2A - в кардиомиоците, рецептор SUR-2B - в гладкомышечных клетках. Селективность действия различных препаратов из группы сульфонилмочевины определяется аффинностью к данным рецепторам. Чем выше сродство препарата к рецептору, тем дольше его ингибирующее влияние на АТФ-зависимый калиевый канал и тем сильнее стимуляция секреции инсулина за счет поступления в β-клетки ионов Са2+ . ПСМ связываются с рецепторами АТФ-зависимых калиевых каналов по-разному, это зависит от наличия или отсутствия в химической структуре сульфамидных и бензамидных групп. В частности, глибенкламид в своей структуре содержит не только сульфонилмочевинную, но и бензамидную, проявляя, таким образом, самую выраженную сахароснижающую активность среди всех ПСМ. Взаимодействуя с двумя связывающими местами рецепторов β-клетки поджелудочной железы, препарат наиболее быстро и активно способствует закрытию АТФ-зависимых К+-каналов, стимулируя деполяризацию мембраны, повышение концентрации внутриклеточного Са2+ и секреции инсулина. Более того, микронизация частиц глибенкламида позволила увеличить площадь всасывания, степень проникновения препарата в сосудистое русло в десятки раз. По результатам научных исследований, разница в площади всасывания между обычным и микронизиро-ванным веществом может составлять 56 раз [15]. Микронизированная форма глибенкламида обеспечивает полное высвобождение действующего вещества в течение 5 мин после растворения и быстрое всасывание, в связи с чем может быть сокращен интервал между приемом препарата и пищи. Эффект стимуляции секреции инсулина напрямую зависит от принятой дозы глибенкламида и может проявляться как в условиях гипергликемии, так и при нормальном и сниженном уровне глюкозы крови [16].

Таблица 9-2. Риск и польза caxapocнижaющиx препаратов в управлении сахарным диабетом 2-го типа (адаптировано из Международной диабетической федерации, 2017)

Эффективность

Гипогликемия

Масса тела

Kapдиoвacкyляpныe эффекты

Цена

Влияние на почки

Дополнительно учитывать

CCЗ

CH

Πpoгpeccиpoвaниe XБΠ

Доза препарата

Meтфopмин

Высокая

Нет

Нейтральное или ↓

Польза

Нейтральный

Низкая

Нейтральной

↓ Дозы - За стадия

Противопоказан - 36 стадия XБΠ

HЯ со стороны ЖKT. В12 нeдocтaтoчнocть

иHΓЛT 2 типа

Средняя

Нет

Польза (кaнaглифлoзин, эмпaглифлoзин*)

Польза (кaнaглифлoзин, эмпaглифлoзин)

Высокая

Польза (кaнaглифлoзин, эмпaглифлoзин)

Kaнaглифлoзин ― CKΦ <45; дaпaглифлoзин ― CKΦ <60; эмпaглифлoзин ― CKΦ <30 (мл/мин)

FDA черный ящик: риск ампутации, риск переломов (кaнaглифлoзин), кeтoaцидoз, ypoгeнитaльнaя инфекция, ↓ АД, ↑ ЛHΠ

Агонисты pΓΠΠ

Высокая

Нет

Нейтральный (ликcиceн-aтид, экceнaтид лонг). Польза (лиpaглyтид)

Нейтральный

Высокая

Польза - лиpaглy-тид

Экзeнaтид - CKФ<30 Ликcиceнaтид― CKΦ<30

FDA черный ящик: C-клeтoчныe опухоли ЩЖ. HЯ-ЖKT, острый панкреатит?

пДΠΠ-4

Средняя

Нет

Нейтральное

Нейтральный

Потенциальный риск 9 caкcaглип-тин, aлoглиптин)

Высокая

Нейтральное

Линaглиптин 1-5 стадии. Остальные глиптины - кoppeкия дозы при Зб-5 стадиях

Острый панкреатит?

Tиoзoлидиндиoны

Высокая

Нет

Потенциальная польза (пиoглитaзoн)

↑ Риск

Низкая

Нейтральное

Не рекомендуется задержка жидкости

ХCH (пиoглитaзoн, pocиглитaзoн). Отеки, риск переломов, ↑ ЛΠHΠ, рак мочевого пузыря

ПСМ

Высокая

Да

Нейтральный

Нейтральный

Низкая

Нейтральное

Γлибypид - не показан. Γлибeнклaмид микрон. Стадия 1-2 (гликлaзид, глимeпиpид, гликвидoн, глипизид) 1-4 стадии

FDA:↑

CCcмepтнocти (тoлбyтaмид)

Традиционные инcyлины

Очень высокая

Да

Нейтральный

Нейтральный

Низкая

Нейтральное

При снижении СКФ - доза ↓, титровать по клинике

Инъекционная реакция, гипогликемия на инcyлинax человеческих

Аналоги

Высокая

*Одобрены FDA для сердечно-сосудистой пользы.

Глипизид в настоящее время представлен двумя основными формами: традиционной и ретардной - ГИТС. Главное отличие ретардной формы от традиционной заключается в наличии осмотически активного ядра препарата, который окружен полупроницаемой для воды мембраной. Ядро разделено на два слоя: активный, содержащий препарат, и слой, содержащий инертные компоненты, однако обладающие осмолярной активностью. Вода из кишечного тракта, поступая в таблетку, увеличивает давление в осмотическом слое, которое выдавливает активную часть препарата из центральной зоны. Это ведет к выходу препарата через мельчайшие образованные лазером отверстия в наружной мембране таблетки. Таким образом, поступление препарата из таблетки в желудочно-кишечный тракт осуществляется постоянно и постепенно, до тех пор, пока не изменяется осмотический градиент. После приема препарата пролонгированного действия концентрация его в плазме повышается постепенно, достигая максимума через 6-12 ч. Терапевтическая концентрация в крови поддерживается в течение 24 ч, что позволяет принимать препарат 1 р/сут. Это более удобно и повышает приверженность пациента лечению. ГИТС-форма достаточно безопасна в плане гипогликемических реакций, и это, безусловно, очень ценно для пациентов старше 65 лет, риск развития гипогликемий у которых выше.

Гликлазид (Гликлазид МВ ) более избирательно взаимодействует с SUR-1-рецепторами (β-клетки). Его сродство с SUR-1-рецепторами превышает сродство с SUR-2-рецепторами в 16 000 раз [17]. Препарат не имеет в своей химической структуре бензамидного фрагмента и связывается только с сульфамидным компонентом клетки. Именно этим объясняется высокая селективность действия гликлазида на β-клетки. Эффективность и безопасность гликлазида продемонстрированы в крупном исследовании ADVANCE (Action in Diabetes and VAscular disease - preterax and Diamicron MR Controlled Evaluation), посвященном изучению влияния на риск развития сердечно-сосудистых осложнений у больных СД2 интенсивных режимов сахароснижающей терапии, а также гипотензивной терапии (препарат Нолипрел - фиксированная комбинация периндоприла и индапамида). В исследовании принимали участие 11 140 больных СД2. Продолжительность наблюдения составила 5 лет. В исследовании ADVANCE показано, что длительное применение гликлазида (Гликлазида МВ ) улучшает отдаленные исходы заболевания. Так, риск развития микро- и макро-сосудистых осложнений снизился на 10% (р <0,013), нефропатии - на 21% <0,006), макроальбуминурии - на 30% <0,001). Кроме того, уменьшился риск сердечно-сосудистой смерти на 12% <0,12) и общей - на 7% <0,28) [18]. В химической структуре гликлазида (Гликлазида МВ ) присутствует азобициклооктановая группа. Это объясняет его антиоксидантный и вазопротективный эффекты, не зависящие от сахароснижающего эффекта [19]. Гликлазид (Гликлазид МВ ) воздействует на патогенетические механизмы сосудистых осложнений: уменьшает выраженность окислительного стресса и агрегацию тромбоцитов. В терапевтических концентрациях гликлазид (Гликлазид МВ ) увеличивает время между воздействием прооксидантов на липопро-теины низкой плотности и началом окисления, то есть препятствует окислению липидов. Ангиопротективные механизмы у других препаратов этого класса не наблюдаются. Указанные свойства имеют большое значение для больных СД с сердечно-сосудистыми заболеваниями, перенесших сердечно-сосудистое событие, а также с факторами риска развития сердечно-сосудистых осложнений. В последующем наблюдательное исследование ADVANCE-ON, включающее 8494 пациентов и продолжающееся на протяжении 5 лет после окончания исследования ADVANCE, показало, что гликлазид (Гликлазид МВ ) обладает высоким профилем сердечно-сосудистой безопасности и нефропро-тективным действием у пациентов, в течение десяти лет получавших такую терапию. Частота достижения терминальной стадии хронической почечной недостаточности (диализ или трансплантация почки) у них оказалась на 46% ниже, чем в группе контроля. Полученные результаты в рамках исследования ADVANCE-ON свидетельствуют о том, что интенсивный контроль гликемии на основе гликлазида (Гликлазида МВ ) в долгосрочной перспективе не снижает и не увеличивает частоту летальных исходов от любых причин, а также не влияет на мaкpococyдиcтыe осложнения [20].

Исследование STENO-2 со сроком наблюдения более 13 лет показало, что интенсивная терапия на основе гликлазида (Гликлазида МВ ) не только обеспечивает жесткий контроль гликемии, но и достоверно (на 59%) уменьшает риск развития сердечно-сосудистых осложнений. При этом риск смерти от всех причин снижается на 46%, от сердечнососудистых событий - на 57% [21].

Гликвидон отчетливо выделяется среди ПСМ второй генерации благодаря ряду фармакологических особенностей и прежде всего таких, как кратковременность действия и минимальное выведение через почки. Согласно результатам клинических исследований, эффективность терапии гликвидоном сравнима с некоторыми другими ПСМ. Гликвидон полностью метаболизируется печенью, при этом его метаболиты не имеют или имеют слабо выраженную фармакологическую активность по сравнению с исходным препаратом. Как известно, примерно у трети больных СД2 может со временем развиться хроническая болезнь почек, риск развития которой в 2,6 раз выше при диабете. Нарушение почечной функции накладывает ограничения на выбор сахароснижающего средства. Отличительная особенность препарата заключается в том, что он на 95% выводится из организма через желудочно-кишечный тракт, практически минуя почки (только около 5% с мочой). Применение глик-видона безопасно при нарушении функции почек, при этом не требуется коррекция его дозы. Клинические наблюдения демонстрируют, что у пациентов с нарушением функции почек препарат не накапливается. Также важно, что у пожилых пациентов и пациентов среднего возраста фармакокинетические показатели гликвидона аналогичны [22]. Есть данные о том, что метаболизм гликвидона не изменяется у пациентов с печеночной недостаточностью. В клинических исследованиях у пациентов с СД и нарушениями функции печени разной степени тяжести (включая острый цирроз печени с портальной гипертензией) гликвидон не вызывал дальнейшего ухудшения функции печени, частота побочных эффектов не увеличивалась, гипогликемические реакции не выявлялись [23]. R. Yanardag и соавт. в эксперименте на крысах со стрептозото-цининдуцированным СД показали, что на фоне введения гликвидона (10 мг/кг) уменьшалось повреждение клеток печени [24].

Глимепирид вошел в клиническую практику в 1995 г. как ПСМ 3-го поколения. Основанием для выделения глимепирида в 3-е поколение послужили особенности его фармакокинетики. Глимепирид обладает уникальной способностью связываться с особой субъединицей SUR-X (молекулярная масса - 65 кДа), тогда как другие ПСМ связываются с субъединицей SUR-1 с молекулярной массой 140 kDa [25]. Принципиальные отличия глимепирида от других представителей класса ПСМ: низкая аффинность к SUR (в 2-3 раза меньшая, чем у глибенкламида) и высокие константы ассоциации и диссоциации (соответственно в 2,5-3 и 8-9 раз большие, чем у глибенкламида) при рецепторном взаимодействии [26]. Указанные особенности обусловливают более быстрый и короткий стимулирующий эффект препарата на секрецию инсулина, менее прочное взаимодействие с SUR и, как следствие, гораздо более низкий риск гипогликемий. Преимуществами глимепирида являются и высокая биодоступность, практически не зависящая от приема пищи [27], а также большой период полувыведения, позволяющий принимать полную дозу препарата 1 р/сут [28]. Печеночный метаболизм глимепирида исходно предполагал возможность его использования у пациентов со снижением функции почек. Глимепирид обладает плейотропными эффектами: антиатерогенными, способностью влиять на дисфункцию эндотелия и коагуляционный статус, отсутствием угнетения процесса ишемического прекондици-онирования. Эти свойства, безусловно, позволяют рассматривать его как препарат выбора среди других ПСМ в управлении СД2, особенно у пациентов с установленной ишемической болезнью сердца.

Все ПСМ в той или иной степени оказывают внепанкреатические эффекты, которые заключаются в повышении чувствительности периферических тканей, в первую очередь жировой и мышечной, к действию инсулина и улучшении усвоения глюкозы клетками [29]. Увеличение чувствительности тканей к инсулину под действием глибенкламида не зависит от уровней гликемии и инсулинемии, а реализуется посредством активации рецепторной тирозинкиназы, которая стимулирует синтез гликогена в мышечной ткани. Установлено, что глибенкламид повышает коэффициент активности гликогенсинтетазы до 45-50% максимального эффекта инсулина, а глицерин-3-фосфат-ацилтрансферазы - до 35-40% [30]. Внепанкреатический механизм действия глибенкламида способствует утилизации дополнительного количества глюкозы и снижению уровня гликемии [31, 32]. Таким образом, восстанавливая адекватную секрецию инсулина и повышая чувствительность к инсулину периферических тканей, глибенкламид влияет на ключевые звенья патогенеза СД2. Научные исследования также позволили уточнить механизм экстрапанкретического действия глимепирида: снижение инсулинорезистентности за счет активации и индукции транслокации глюкозного транспортера GLUT-4. Глимепирид, как было показано, активирует ключевые ферменты - гликогенсинтазу и глицерол-3-фосфат-ацилтрансферазу [33].

Практически все ПСМ имеют определенные недостатки, поэтому в ряде случаев с помощью терапии препаратами этого класса не удается добиться стойкой компенсации СД и достижения целевого гликемического контроля. Нельзя обойти стороной вопрос, касающийся развития гипогликемических реакций на фоне приема ПСМ. В частности, глибенкламид, обладая наибольшей аффинностью к АТФ-зависимым К+ -каналам β-клеток поджелудочной железы, оказывает значительный сахароснижающий эффект, что нередко служит причиной развития гипогликемических состояний. Однако нужно помнить и о том, что приверженность пациентов с СД2 к выполнению рекомендаций врача, как известно, не столь высока, и это тоже может стать одной из возможных причин повышенного риска развития гипогликемии (нарушение режима питания, неадекватные физические нагрузки). С другой стороны, возможны также неправильное титрование дозы и отсутствие информированности пациентов о необходимости приема пищи после приема препарата. Когда мы говорим о гипогликемии на фоне приема глибенкламида, то речь идет главным образом о немикронизированных формах. Для традиционных препаратов глибенкламида характерными являются медленно и постепенно нарастающее наступление гипогликемизирующего эффекта, а также низкая биодоступность препарата. Пик действия препарата и постабсорбционное повышение уровня гликемии не совпадают по времени. Это приводит, с одной стороны, к недостаточному снижению уровня глюкозы в крови, с другой - к развитию гипогликемии в следующие после приема пищи часы, вместе с тем еще раз следует заметить, что частота и выраженность гипогликемических состояний во многом определяются приемом конкретного препарата.

Микронизированные формы глибенкламида имеют почти 100% биодоступность и практически совпадающий с постабсорбционной гипергликемией пик сахароснижающего эффекта, что, без сомнения, способствует снижению риска развития гипогликемических реакций между приемами пищи. Микронизация препарата увеличивает степень его растворимости и площади всасывания в желудочно-кишечном тракте. При сравнении частоты развития гипогликемических состояний в группах пациентов, одна из которых принимала микронизированную форму глибенкламида, другая - препарат репаглинид, относительный риск гипогликемий оказался сопоставимым [34]. Мы акцентируем внимание на гипогликемических состояниях еще и потому, что ПСМ принимают в том числе лица пожилого возраста. Такой категории пациентов назначать препараты необходимо с чрезвычайной осторожностью, медленно титруя дозу назначаемого препарата. Результаты одного из проспективных популяционных исследований по оценке частоты возникновения эпизодов тяжелых гипогликемий у пациентов с СД2 пожилого возраста, полученных в период наблюдения на протяжении 4 лет, показали, что тяжелые гипогликемии были зарегистрированы у 145 из 30768 пациентов с СД2. Среди 145 пациентов 45 человек получали препараты ПСМ. Из 45 пациентов 4 получали монотерапию глимепиридом, 28 - монотерапию глибенкламидом, 7 - глибенкламидом и метформином, 2 - глимепиридом и метформином, один пациент получал глимепирид и глибенкламид. Практически все 45 пациентов имели тяжелые сопутствующие заболевания: хроническую почечную недостаточность, сердечную недостаточность, злокачественные новообразования и деменцию. Уровень гликированного гемоглобина в данной группе составил 5,4%, что свидетельствует о хорошей компенсации заболевания у большинства пациентов. Частота тяжелых гипогликемий на фоне терапии глимепиридом составила 0,86/1000 человеко-лет, на терапии глибенкламидом - 5,6/1000 человеко-лет. Эта работа продемонстрировала, как считают авторы, тот факт, что возраст более 60-70 лет в сочетании, в частности, с хронической почечной недостаточностью и когнитивными нарушениями уже сами по себе являются факторами риска развития гипогликемий и не требуют жесткого подхода к достижению целевых показателей гликемического контроля. В то же время на основании полученных результатов авторы сделали вывод о меньшей частоте возникновения тяжелых гипогликемий на фоне монотерапии глимепиридом по сравнению с глибенкламидом [35-37]. Минимизировать риск развития гипогликемических состояний возможно посредством определения индивидуальных целевых значений гликемического контроля, правильного дробного питания, рассчитанного под конкретного пациента, дозированной физической активности, необходимости проведения самоконтроля, а главное - мотивации пациента на выполнение всех этих рекомендаций. Безусловно, необходимо также учитывать сопутствующие заболевания. Для снижения риска возможного развития гипогликемических состояний целесообразно использование микронизированных форм глибенкламида с индивидуальным подбором дозы [38].

Одним из недостатков в терапии ПСМ, особенно при их длительном применении, является, как известно, увеличение массы тела. В этом отношении они, конечно, несколько проигрывают современным инновационным препаратам, многие из которых либо не влияют на массу тела, либо способствуют ее снижению. И это, безусловно, имеет существенное значение в терапии пациентов с СД. К настоящему времени уже накоплено немало доказательств того, что снижение массы тела у пациентов с СД2 улучшает гликемический контроль, метаболические процессы, замедляет в конечном итоге прогрессирование СД2 и уменьшает риск развития сердечно-сосудистых осложнений.

До настоящего времени вопросы, связанные с кардиоваскулярной безопасностью сахароснижающих средств и возможностями снижения сердечно-сосудистого риска путем оптимизации терапии СД, остаются актуальными и требуют дальнейших научных изысканий. Проведено немало научных исследований, посвященных оценке сердечно-сосудистых исходов на фоне лечения СД2 различными ПСМ, однако кардио-токсичность этого класса препаратов или отдельных его представителей не подтверждается. По проблеме долгосрочных сердечно-сосудистых исходов пероральной сахароснижающей терапии в 2008 г. проанализировано 40 контролируемых исследований, в которых регистрировались кардиоваскулярные события (в основном инфаркт миокарда и инсульты) у пациентов с СД2, получающих ПСМ второй генерации, бигуаниды, тиазолидиндионы или меглитиниды. При этом статистический анализ не выявил какой-либо ассоциации приема сахароснижающих препаратов с повышением частоты фатальных и нефатальных сердечно-сосудистых событий, а также общей смертности [39]. Уточнение механизмов влияния ПСМ на сердце и сосуды становилось возможным по мере совершенствования методов изучения молекулярно-рецепторных взаимодействий препаратов. В середине 1990-х гг. в экспериментах in vitro было показано, что глибенкламид способен блокировать АТФ-зависимые К+-каналы не только на мембранах β-клеток поджелудочной железы, но и в кардиомиоцитах. Длительная блокада К+-АТФ-каналов кардиомиоцитов большими дозами ПСМ в условиях эксперимента с моделированием ишемии миокарда усугубляла нарушения обмена калия в кардиомиоцитах, что теоретически могло бы оказывать неблагоприятное влияние на исходы инфаркта миокарда у больных СД2 [40, 41]. Однако кардиотропность глибенкламида не подтвердилась in vivo: установлено, что кардиомиоцит имеет существенно более низкую чувствительность к ПСМ, чем β-клетка [42-44]. В другом проспективном исследовании LAMBDA (The LAngendreer Myocardial infarction and Blood glucose in Diabetic patients Assessment - Лангендрерское исследование острого инфаркта миокарда и уровня глюкозы крови у пациентов с СД) на протяжении более 3 лет оценивали выживаемость 562 пациентов, поступивших в реанимацию с диагнозом острого инфаркта миокарда. На момент госпитализации пациенты были распределены на несколько групп: группу А - 324 пациента без СД, группу Б - 86 пациентов с впервые выявленным СД2; группу В - 75 пациентов с СД2, получающих любые ПСМ, кроме глибенкламида, и группу Д - 77 пациентов с СД2, получающих терапию только глибенкламидом до развития острого инфаркта миокарда. Выживание пациентов оценивали по методу Каплана-Мейера. Убедительно показано, что долгосрочная выживаемость значительно короче у больных СД2 по сравнению с пациентами без СД2 <0,0001). Однако не выявлено никаких существенных различий между пациентами с СД2, получающими лечение глибенкламидом до развития острого инфаркта миокарда, и теми, кто получал другие ПСМ (р = 0,53). Таким образом, авторами сделано заключение о том, что предшествующий прием глибенкламида, как и других ПСМ, не оказывает отрицательного влияния на уровень выживаемости больных СД2 после перенесенного острого инфаркта миокарда [45]. В другом исследовании ретроспективно оценивали летальность 409 пациентов с СД2, умерших от острого инфаркта миокарда. До развития острого инфаркта миокарда все пациенты принимали ПСМ. После исключения пациентов, которые принимали ПСМ 1-го поколения, или бигуаниды или тиазолидиндионы, далее летальность анализировали ретроспективно у оставшихся 386 пациентов, которые до острого инфаркта миокарда получали монотерапию ПСМ 2-го поколения (n = 120), инсулинотерапию (n = 180) или немедикаментозное лечение диабета (n = 86). В последующем, после статистического исключения таких факторов, как возраст, пол, сердечная недостаточность, длительность СД, почечная дисфункция, проведение реперфузии или реваскуляризации миокарда, оказалось, что на фоне приема монотерапии ПСМ летальность от острого инфаркта миокарда была достоверно меньшей, чем в группе инсулинотерапии (относительный риск 0,41; 95% доверительный интервал 0,21-0,80; р = 0,009) [46].

В рамках исследования UKPDS, ставшего классикой, со средним сроком наблюдения 10 лет интенсивная терапия ПСМ (пациенты принимали хлорпропамид, глибенкламид или глипизид) или инсулином позволила снизить риск развития всех микрососудистых осложнений на 25% (p = 0,0099) в сравнении с группой немедикаментозного ведения больных. За счет выраженного снижения частоты микрососудистых осложнений отмечалось статистически достоверное влияние интенсивной гипогликемизирующей терапии на комбинированную конечную точку исследования (-12%; р = 0,029), которая включала любые осложнения СД (внезапная смерть, смерть от гиперили гипогликемии, фатальный или нефатальный инфаркт миокарда, развитие стенокардии, сердечной недостаточности, инсульта, почечной недостаточности, ампутация конечностей, кровоизлияние в стекловидное тело, ретинопатия, требующая фотокоагуляции, слепота, удаление катаракты). При этом влияние на все конечные точки оказалось сопоставимым для хлорпропамида, глибенкламида и инсулинотерапии.

В группах лечения ПСМ у пациентов реже развивались гипогликемические состояния и отмечался меньший прирост массы тела по сравнению с группой инсулинотерапии [47]. По завершении исследования UKPDS часть пациентов была включена в дальнейшее наблюдение длительностью 10 лет. К моменту окончания периода наблюдения в группе приема ПСМ или инсулинотерапии наблюдалось дальнейшее снижение частоты микрососудистых осложнений диабета на 24%, частота же инфаркта миокарда уменьшилась на 15%, смертность от других причин - на 13% [48].

Отсутствие опасений негативного воздействия ПСМ на сердце продемонстрировано в исследовании DIGAMI-2 (Diabetes mellitus Insulin - Glucose infusion in Acute Myocardial Infarction), в котором не доказана эффективность инсулинотерапии при развитии острого инфаркта миокарда. Более того, полученные результаты достоверно свидетельствуют о снижении госпитальной летальности и осложнений инфаркта миокарда при неиспользовании инсулина по сравнению с его использованием только в остром и подостром периодах.

Если посмотреть с другой стороны на механизм взаимодействия, в частности, глибенкламида с АТФ-зависимыми К+ -каналами карди-омиоцитов, то его можно оценивать как вполне позитивный. Это связано с антиаритмическим действием препарата при остром инфаркте миокарда. Антиаритмический эффект препарата ассоциирован с его свойством закрывать АТФ-зависимые К+ -каналы (блокируется порядка 10% каналов) и предотвращать чрезмерную потерю ионов К+ клетками миокарда при выраженной ишемии. В некоторых клинических исследованиях получены доказательства того, что у пациентов с СД2, принимавших глибенкламид, в условиях развившейся ишемии снижалась вероятность развития желудочковой аритмии и фибрилляции, являющихся одними из наиболее частых причин летальности пациентов в остром периоде инфаркта миокарда [49]. Одним из примеров, подтверждающих антиаритмическое действие глибенкламида, может служить исследование, в котором регистрировали осложнения у пациентов в остром периоде инфаркта миокарда, связанные с нарушением сердечного ритма. Среди 232 пациентов с СД2 106 из них получали глибенкламид, 126 - другие сахароснижающие препараты или не получали медикаментозную терапию. Сравнительный анализ проводился с контрольной группой, составившей 830 пациентов с инфарктом миокарда, но без СД. Следует подчеркнуть, что фибрилляция желудочков достоверно реже возникала у пациентов, получавших глибенкламид (1,9%), по сравнению с пациентами на других сахароснижающих препаратах (7,9%) и контролем (9,9%) [50]. Таким образом, с позиции доказательной базы, накопленной к настоящему времени, можно смело утверждать, что глибенкламид и другие ПСМ не повышают кардиоваскулярный риск. Наличие у пациента ишемической болезни сердца никоим образом не должно отражаться на выборе сахароснижающего препарата из данной группы. Кроме того, результаты ряда клинических исследований указывают на наличие у глибенкламида опосредованного антиаритмического эффекта, который проявляется на фоне критической ишемии миокарда и, по всей видимости, обусловлен блокированием АТФ-зависимых К+ -каналов кардиомиоцитов. Сегодня изучение кардиоваскулярной безопасности, согласно FDA, является обязательной дорегистрационной опцией клинического исследования любого вновь созданного сахароснижающего препарата.

Как известно, гестационный сахарный диабет является одним из частых осложнений беременности. Стандартная терапия этого состояния включает применение инсулина, однако в последнее время наблюдается повышенный интерес к ПССП, таким как глибенкламид и метформин. Несмотря на то что эти препараты не одобрены Управлением по контролю за качеством пищевых продуктов и лекарственных препаратов (FDA) при гестационном сахарном диабете, в некоторых руководствах, тем не менее, они рекомендованы к применению в качестве дополнительной терапии. Например, рекомендации ВОЗ, Австралийского общества акушеров-гинекологов (2014), рекомендации IDF (2009) и Канадские рекомендации (2013) разрешают ограниченное применение метформина только в случаях, когда назначение инсулина сопряжено с некими трудностями или при отказе пациентки от его применения, в качестве второй линии [51]. Национальный институт качества медицинской помощи Великобритании (National Institute for Health and Clinical Excellence) рекомендует для контроля гликемии при гестационном сахарном диабете применять человеческие инсули-ны короткого действия, аналоги инсулина и/или ПССП - метформин и глибенкламид. Подобные рекомендации присутствуют в практическом бюллетене Американского сообщества акушеров и гинекологов (American College of Obstetricians and Gynecologists). Вместе с тем Российские рекомендации, Немецкое диабетологическое сообщество и Немецкое сообщество акушеров-гинекологов запрещают применение всех ПССП во время беременности [52, 53].

Повышенный интерес к использованию ПССП при гестационном сахарном диабете возник не случайно. Вне сомнения, это связано с более удобным применением, меньшей стоимостью и более высоким комплаенсом. Применение ПССП при гестационном сахарном диабете, по крайней мере в США, становится все более распространенным.

Так, по данным масштабного ретроспективного исследования, проведенного в Северной Америке в 2000 г., только 7,4% беременных с гестационным сахарным диабетом принимали глибенкламид, а уже к 2011 г. эта цифра увеличилась до 64,5%. По данным систематического обзора с метаанализом, опубликованного в «British Medical Journal», показано, что глибенкламид несколько уступает метформину и инсулину по ряду исходов. Это заключение основано на анализе результатов 15 рандомизированных контролируемых клинических исследований. При этом оценивались как материнские, так и фетальные исходы. Первые включали уровень HbA1c (III триместр), тяжелую гипогликемию, преэклампсию, увеличение массы тела в период беременности, кесарево сечение и неуспешность лечения. Изучаемые исходы в отношении плода включали гестационный возраст на момент родов, преждевременные роды, массу тела при рождении, макросомию (≥4000 г), плод с избыточной (или недостаточной) массой тела для данного срока беременности, неонатальную гипогликемию и перинатальную смертность. Также оценивали ряд вторичных конечных точек. Результаты исследования показали, что применение глибенкламида по сравнению с инсулином достоверно ассоциировалось с большей массой тела при рождении, повышением риска макросомии и неонатальной гипогликемией. Метформин в сравнении с инсулином достоверно уменьшал набор массы тела в период беременности, но повышал риск преждевременных родов. При сравнении метформина и глибенкламида обращало внимание достоверно большее снижение массы тела беременных, массы тела при рождении, снижение риска макросомии при приеме метформина. Таким образом, несмотря на большие удобства в применении таблетированных препаратов, они, тем не менее, обладают существенными недостатками. В частности, глибенкламид повышает риск макросомии и неонатальной гипогликемии. Метформин, в свою очередь, обладает преимуществами в отношении материнских исходов, но существенно повышает риск преждевременных родов. Не изучена также безопасность при длительном применении. Для лечения СД2 у беременных ПСМ, как и прежде, противопоказаны [54-58].

Пациенты с СД2 относятся к категории высокой степени риска развития нарушений мозгового кровообращения, что определенно требует проведения профилактических мероприятий, направленных на здоровый образ жизни (отказ от курения, регулярная индивидуальная физическая активность), снижение массы тела, коррекцию артериального давления, достижение индивидуального гликемического контроля, а также целевых параметров липидов, предупреждение развития гиперкоагуляции и тромбоза (табл. 9-3).

Таблица 9-3. Факторы риска нарушения мозгового кровообращения
Немодифицируемые Модифицируемые

Пожилой и старческий возраст

Артериальная гиnертензия

СД

Пол

Курение

Злоупотребление алкоголем

Семейный анамнез

Фибрилляция предсердий

Употребление наркотических и психотропных средств

Прием пероральных контрацептивов

Гипергомоцистеинемия

Мигрень

Гиперхолестеринемия

В последние годы появились публикации о нейропротективном эффекте глибенкламида у пациентов с острым нарушением мозгового кровообращения. В экспериментальных работах, проведенных в период с 2001 по 2006 г., показано, что ишемия клеток головного мозга стимулирует экспрессию на мембранах нейронов неселективных Са2+ -и АТФ-зависимых катионных каналов особого типа (NCCa-ATP). При истощении запасов АТФ повышается проницаемость этих каналов для ионов натрия и молекул воды, что может играть роль в развитии отека мозга и повышении летальности [59, 60]. Оказалось, что проницаемость NCCa-ATP регулируется рецепторами к сульфонилмочевине 1-го типа (SUR-1) подобно калиевым АТФ-зависимым каналам β-клеток поджелудочной железы. Теоретически этот механизм можно заблокировать препаратами класса ПСМ. И действительно, на модели ишемического инсульта у грызунов показано, что инфузии глибенкламида предотвращали расширение зоны инфаркта мозга и снижали смертность в 2 раза [61]. Ретроспективный анализ 33 пациентов с СД2 и ишемическим инсультом, получавших препараты группы ПСМ (глибенкламид, глимепирид или глибурид) до и во время госпитализации, показал достоверно лучшие неврологические исходы инсульта на момент выписки по сравнению с 28 пациентами контрольной группой, которые не принимали ПСМ и которым не была подключена инсулинотерапия, - улучшение по шкале NIHSS более чем на 4 балла или нулевую оценку; р = 0,007. Пациенты были функционально более независимыми (оценка проводилась по модифицированной шкале Ренкина, ≤2 балла; р = 0,035). Динамика гликемии в период стационарного лечения не оказывала влияния на исходы инсульта. Прогноз зависел от подтипа инсульта: наилучшие результаты лечения отмечались у пациентов с атеросклеротической окклюзией крупных мозговых артерий или кардиоэмболическим инсультом, в то время как на течение мелкоочаговых инсультов прием ПСМ после исключения всех остальных факторов практически не влиял. К сожалению, малая выборка не позволяет сделать значимых выводов, но вместе с тем полученный авторами положительный результат по применению ПСМ до и во время острой фазы ишемического инсульта у пациентов с СД2 дает импульс для проведения дальнейших исследований с целью окончательного ответа на вопрос о наличии у ПСМ нейропротективного эффекта. И в настоящее время, как сообщается на ленте медицинских новостей, проходит этап клинических исследований III фазы препарата глибурид для внутривенного введения. Препарат назначается пациентам с более поздней стадией ишемического инсульта с целью улучшения исхода заболевания.

Особо хотелось бы отметить номинацию препарата глибенкламид, в частности его микронизированной формы, на премию Ганса Герхарда Крейцфельда (H.G. Creutzfeldt Drug Prize). Премия присуждается за достижения в области фармакологии, которой и был удостоен препарат в 2010 г.

Основные критерии, необходимые для присуждения премии.

  1. Эффективность, подтвержденная многолетней клинической практикой.
    Более 60 лет глибенкламид применяется в клинической практике. Его выраженный сахароснижающий эффект доказан в многочисленных клинических исследованиях и в повседневной практике. Монотерапия у пациентов с СД2 способствует снижению уровня HbA1 c на 1,2-1,9% в зависимости от исходного уровня.

  2. Препарат предотвращает отдаленные последствия заболевания. Согласно результатам исследования UKPDS, снижение HbA1 c на 1% уменьшает относительный риск развития микрососудистых осложнений на 37%, а инфаркта миокарда - на 14%. Показанием к монотерапии глибенкламидом в сочетании с немедикаментозными методами лечения СД2 служит непереносимость метформина или наличие противопоказаний к его назначению. Исследование ADOPT (A Diabetes Outcome Progression Trial) продемонстрировало сахароснижающую активность глибенкламида в течение 1-го года терапии и наиболее значимое снижение риска сердечно-сосудистых осложнений [62].

  3. Эффективность и безопасность подтверждены в долгосрочных клинических исследованиях.
    Эффективность и безопасность демонстрируют многочисленные клинические исследования, в частности UKPDS - 10-летний период наблюдения, ADOPT, LAMBDA и другие. Индивидуальный подбор дозы облегчается благодаря наличию нескольких дозировок глибенкла-мида, в частности 1,75, 3,5 и 5 мг.

  4. Препарат легко комбинируется с другими лекарственными средствами.
    Помимо высокой эффективности и хорошей переносимости, большим преимуществом глибенкламида является его совместимость с другими противодиабетическими препаратами. Показано, что комбинация глибенкламида с метформином приводит к дополнительному улучшению метаболического контроля [63]. Если монотерапия глибенкламидом не обеспечивает должного эффекта, к нему также можно добавить ингибитор α-гликозидазы или агонист рецепторов PPAR-γ (при непереносимости метформина или наличии противопоказаний), также возможна трехкомпонентная комбинация. Препарат можно комбинировать с любыми сахароснижающими препаратами, известными на сегодняшний день, за исключением секретагогов и прандиального инсулина.

  5. Возможность применения у пожилых пациентов и больных с множественной коморбидностью.
    Преимущества глибенкламида у пациентов старших возрастных групп убедительно показаны как в режиме монотерапии, так и в комбинации с другими сахароснижающими препаратами [64, 65]. Глибенкламид также можно назначать больным с множественными сопутствующими заболеваниями и факторами риска дополнительно к другим лекарственным средствам с учетом противопоказаний.

  6. Наличие в списке основных лекарственных средств ВОЗ. Глибенкламид включен в перечень основных лекарственных средств ВОЗ 16-го пересмотра (март 2010 г.). Как известно, перечень содержит наиболее эффективные, безопасные, экономически доступные средства для лечения социально значимых заболеваний.
    Таким образом, еще раз хочется подчеркнуть, что и сегодня ПСМ прочно сохраняют свои позиции в управлении СД2, главным образом в варианте сочетанной терапии в дополнение к метформину или другим ПССП, обеспечивая продолжительное достижение гликемического контроля при минимальных неблагоприятных рисках для пациента. И на вопрос «Есть ли будущее у ПСМ?» - можно с полной уверенностью ответить - «Да, есть!»

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

  1. International Diabetes Federation// Diabetes Atlas. 8th Edition, 2018.

  2. Дедов И.И., Шестакова М.В., Галстян Г.Р. Распространенность сахарного диабета 2 типа у взрослого населения России (исследование NATION) // Сахарный диабет. 2016. Т. 19, № 2. С. 104-112. DOI:10.14341/DM 20041 16-17.

  3. Reaven G.M. The role of insulin resistance and hyperinsulinemia in coronary heart disease // Metabolism. 1992. Vol. 41, N. 5. Suppl. 1. P. 16-19.

  4. Hsueh W.A., Law R.E. Cardiovascular risk continuum: implications of insulin resistance and diabetes // Am. J. Med. 1998. Vol. 105, N. 1A. P. 4S-14S.

  5. Morrish N.J., Wang S.L., Stevens L.K., Fuller J.H. et al. Mortality and causes of death in the WHO Multinational Study of Vascular Disease in Diabetes // Diabetologia. 2001. Vol. 44, Suppl. 2. P. S14-S21.

  6. Budoff M.J. Not all diabetics are created equal (in cardiovascular risk) // Eur. Heart J. 2008. Vol. 29, N. 18. P. 2193-2194.

  7. Coutinho M., Gerstein H.C., Wang Y. et al. The relationship between glucose and incident cardiovascular events. A metaregression analysis of published data from 20 studies of 95,783 individuals followed for 12.4 years // Diabetes Care. 1999. Vol. 22, N. 2. P. 233-240.

  8. Дедов И.И., Шестакова М.В., Александров А.А. и др. Алгоритмы специализированной медицинской помощи больным сахарным диабетом (5-й выпуск) // Сахарный диабет. Приложение. 2011. № 3.

  9. Дедов И.И., Шестакова М.В., Майоров А. Алгоритмы специализированной медицинской помощи больным сахарным диабетом. 8-й выпуск // Сахарный диабет. 2017. С. 1-112. DOI:1014341/DM20171S8

  10. Аметов А.С. Сахарный диабет 2 типа. Проблемы и решения / Учебное пособие. 3-е издание, переработанное и дополненное. 2017. Т. 6. С. 13-19.

  11. Аметов А.С. Сахарный диабет 2 типа. Проблемы и решения. Учебное пособие. 2-е издание, переработанное и дополненное / под. ред. А.С. Аме-това. М.: ГЭОТАР-Медиа, 2014. Т. 2. С. 273-257.

  12. American Diabetes Association Standards of Medical Care in Diabetes // Diabetes Care. 2018. Vol. 41. Suppl. 1. P. 1-155. https://doi.org/10.2337/dc18-Sint01.

  13. Kahn S.E., Haffner S.M., Heise M.A. et al. Glycemic durability of rosiglitazone, metformin, or glyburide monotherapy // N. Engl. J. Med. 2006. Vol. 355, N. 23. P. 2427-2443.

  14. Балаболкин М.И., Клебанова Е.М. Применение глибенкламида и метформина в виде препарата комбинированного действия в лечении сахарного диабета 2 типа // РМЖ. 2006. № 13. С. 977.

  15. Rogers T.L., Nelsen A.C., Hu et al. A novel particle engineering technology to enhance dissolution of poorly water-soluble drugs: spray-freezing into liquid // Eur. J. Pharm. Biopharmac. 2002. Vol. 54. P. 271-280.

  16. Groop L., Barzilai N., Ratheiser K. et al. Dose-dependent effects of glyburide on insulin secretion and glucose uptake in humans // Diabetes Care. 1991. Vol. 14. P. 724-727.

  17. Inoue H., Ferrer J., Welling C.M. et al. Sequence variants in the sulfonylurea receptor (SUR) gene are associated with NIDDM in Caucasians // Diabetes. 1996. Vol. 45, N. 6. P. 825-831.

  18. ADVANCE Collaborative Group, Patel A., MacMahon S.N. et al. Intensive blood glucose control and vascular outcomes in patients with type 2 diabetes // Engl. J. Med. 2008. Vol. 358, N. 24. P. 2560-2572.

  19. Maddock H.L., Siedlecka S.M., Yellon D.M. Myocardial protection from either ischaemic preconditioning or nicorandil is not blocked by gliclazide // Cardiovasc. Drugs Ther. 2004. Vol. 18, N. 2. P. 113-119.

  20. Holman R.R., Paul S.K., Bethel M.A. et al. 10-year follow-up of intensive glucose control in type 2 diabetes // N. Engl. J. Med. 2008. Vol. 359, N. 15. P. 1577-1589.

  21. Oellgaard J., Gæde P., Rossing P. et al. Intensified multifactorial intervention in type 2 diabetics with microalbuminuria leads to long-term renal benefits // Kidney Int. 2017. Vol. 91, N. 4. P. 982-988.

  22. Чугунова Л.А., Шамхалова М.Ш., Шестакова М.В. Глюренорм: опыт применения в амбулаторной практике у больных сахарным диабетом 2 типа с различными стадиями диабетической нефропатии // РМЖ. 2003. Vol. 11, N. 12. P. 749-752.

  23. von Nicolai H., Brickl R., Eschey H. et al. Duration ofaction and pharmacokinetics of the oral antidiabetic drug gliquidone in patients with non-insulin-dependent (type 2) diabetes mellitus // Arzneimittelforschung. 1997. Vol. 47, N. 3. P. 247-252.

  24. Yanardag R., Ozsoy-Sacan O., Orak H., Ozgey Y. Protective еffects of glurenorm (gliquidone) treatment on the liver injury of experimental diabetes drug and chemical toxicology // Drug Chem. Toxicol. 2005. Vol. 28, N. 4. P. 483-497.

  25. Müller G. The molecular mechanism of the insulin-mimetic/sensitizing activity of the antidiabetic sulfonylurea drug Amaryl // Mol Med. 2000. Vol. 6, N. 11. P. 907-933.

  26. Müller G., Hartz D., Pünter J., Okonomopulos R., Kramer W. Differential interaction of glimepiride and glibenclamide with the beta-cell sulfonylurea receptor. I. Binding characteristics // Biochim. Biophys Acta. 1994. Vol. 119, N. 2. P. 267-277.

  27. Shukla U.A., Chi E.M., Lehr K.H. Glimepiride pharmacokinetics in obese versus non-obese diabetic patients // Ann Pharmacother. 2004. Vol. 38, N. 1. P. 30-35.

  28. Waramoto K., Shigetoh M., Kawasaki F., Kotani K., Kaku K. Pharmacokinetics and pharmacody-namics of glimepiride in type 2 diabetic patients: compared effects of onceversus twice-daily dosing // Endocr. J. 2007. Vol. 54, N. 4. P. 571-576.

  29. Groop L., Luzi L., Melanger A. et al. Different effects of glyburide and glipizide on insulin secretion and hepatic glucose production in normal and NIDDM subjects // Diabetes. 1987. Vol. 36. P. 1320-1328.

  30. DeFronzo R.A., Simonson D.C. Oral sulfonylurea agents suppress hepatic glucose production in non-insulin-dependent diabetic individuals // Diabetes Care. 1984. Vol. 7, Suppl. 1. P. 72-80.

  31. Simonson D.C., Ferrannini E., Bevilacqua S.et al. Mechanism of improvement in glucose metabolism after chronic glyburide therapy // Diabetes. 1984. Vol. 33. P. 838-845.

  32. Wolfenbüttel B.H., Landgraf R. A 1-year multicenter randomized double-blind comparison of repaglinide and glyburide for the treatment of type 2 diabetes. Dutch and German Repaglinide Study Group // Diabetes Care. 1999. Vol. 22, N. 3. P. 463-467.

  33. Müller G. The molecular mechanism of the insulin-mimetic/sensitizing activity of the antidiabetic sulfonylurea drug Amaryl // Mol. Med. 2000. Vol. 6, N. 11. P. 907-933.

  34. Fowler M.J. Diabetes treatment, part 2: oral agents for glycemic management // Clinical Diabetes. 2007. Vol. 25, N. 4б. P. 131-134.

  35. Holstein A., Plaschke A., Egberts E.H. Lower incidence of severe hypoglycaemia in patients with type 2 diabetes treated with glimepiride versus glibenclamide // Diabetes Metab Res Rev. 2001. Vol. 17, N. 6. P. 467-473.

  36. UK Hypoglycaemia Study Group. Examining hypoglycaemic risk in diabetes: effect of treatment and type of diabetes // Diabetologia. 2007. Vol. 50. P. 1140-1147.

  37. Selvin E., Bolen S., Yeh H.-C. et al. Cardiovascular outcomes in trials of oral diabetes medications: a systematic review // Arch. Intern. Med. 2008. Vol. 168, N. 19. P. 2070-2080.

  38. Draeger K., Wernicke-Panten K. et al. Long-term treatment of type 2 diabetic patients with the new oral antidiabetic agent glimepiride (Amaryl): a doubleblind comparison with glibenclamide // Horm. Metab Res. 1996. Vol. 28, N. 9. P. 419-425.

  39. Selvin E., Bolen S., Yeh H.-C. et al. Cardiovascular outcomes in trials of oral diabetes medications: a systematic review // Arch. Intern Med. 2008. Vol. 168, N. 19. P. 2070-2080.

  40. Ghosh S., Standen N., Galinanes M. Evidence for mitochondrial KATP channels as effect of myocardial preconditioning // Cardiovasc. Res. 2000. Vol. 45, N. 4. P. 934-940.

  41. Tomai F., Crea F., Gaspardone A. et al. Ischemic preconditioning during coronary angioplasty is prevented by glibenclamide, a selective ATP-sensitive K+ -channel blocker // Circulation. 1994. Vol. 90. P. 700-705.

  42. Gribble F.M., Tucker S.J., Seino S., Ashcroft F.M. Tissue specificity of sulfonylureas: studies on cloned cardiac and (3-cell KATP channels) // Diabetes. 1998. Vol. 47. P. 1412-1418.

  43. Murray C., Jennings R., Reimer K. Preconditioning with ischemia: a delay of lethal cell injury in ischemic myocardium // Circulation. 1986. Vol. 74. P. 1124-1136.

  44. Fralix T.A., Steenbergen C., London R.E. et al. Glibenclamide does not abolish the protective effect of preconditioning on stunning in the isolated perfused rat heart // Cardiovasc. Res. 1993. Vol. 27. P. 630-637.

  45. Meier J.J., Deifuss S., Klamann A. et al. Influence of an antidiabetic treatment with sulfonylurea drugs on long-term survival after acute myocardial infarction in patients with type 2 diabetes. The LAngendreer Myocardial infarction and Blood glucose in Diabetic patients Assessment (LAMBDA) // Exp. Clin. Endocrinol. Diabetes. 2003. Vol. 111, N. 6. P. 344-350.

  46. Adelaide M. Arruda-Olson Effect of Second-Generation Sulfonylureas on Survival in Patients with Diabetes Mellitus After Myocardial Infarction // Mayo Clin. Proc. 2009. Vol. 84, N. 1. P. 28-33.

  47. Intensive blood-glucose control with sulphonylureas or insulin compared with conventional treatment and risk of complications in patients with type 2 diabetes (UKPDS33). UK Prospective Diabetes Study (UKPDS) Group // Lancet. 1998. Vol. 352. P. 837-853.

  48. Holman R.R., Paul S.K., Bethel M.A., Matthews D.R., Neil H.A. 10-year follow-up of intensive glucose control in type 2 diabetes // N. Engl. J. Med. 2008. Vol. 359, N. 15. P. 1577-1589.

  49. Koltai M.Z., Aranyi Z., Ballagi-Podány G., Pogátsa G. The role of hypo-glycemic sulphonylureas in arrhythmias contributing to the mortality in acute myocardial ischemia // Acta Physiol. Hung. 1990. Suppl. 75. P. 175-176.

  50. Lomuscio A. Effects of glibenclamide on ventricular fibrillation in non-insulin-dependent diabetics with acute myocardial infarction // Coronary Artery Disease. 1994. Vol. 5. P. 767-771.

  51. Singh A.K., Singh R. Metformin in gestational diabetes: An emerging contender // Indian J. Endocrinol. Metab. 2015. Vol. 19, N. 2. P. 236-244. doi: 10.4103/22308210.149317.

  52. Дедов И.И., Краснопольский В.И., Сухих Г.Т. Российский национальный 14-й консенсус гестационный сахарный диабет: диагностика, лечение, послеродовое наблюдение // Сахарный диабет. 2012. Т. 15.

  53. Kleinwechter H., Schafer-Graf U., Buhrer C. et al. Gestational diabetes mellitus (GDM) diagnosis, therapy and follow-up care: Practice Guideline of the German Diabetes Association(DDG) and the German Association for Gynaecology and Obstetrics (DGGG) // Exp Clin Endocrinol Diabetes. 2014. Vol. 122, N. 7. P. 395-405. doi: 10.1055/s-0034-1366412.

  54. Balsells M., Garcia-Patterson A., Sola I. et al. Glibenclamide, metformin, and insulin for the treatment of gestational diabetes: a systematic review and meta-analysis // BMJ. 2015. Vol. 350. h102pmid:25609400.

  55. Buschur E., Brown F., Wyckoff J. Using oral agents to manage gestational diabetes: what have we learned? // Current diabetes reports. 2015. Vol. 15, N. 2. P. 1-8.

  56. Tura A., Göbl C., Pacini G. Effects of antidiabetic agents on pancreatic beta-cell function in gestational diabetes: is there enough evidence? // Expert opinion on drug metabolism & toxicology. 2016. Vol. 12, N. 2. P. 129-133.

  57. Simmons D. Safety considerations with pharmacological treatment of gestational diabetes mellitus // Drug safety. 2015. Vol. 38, N. 1. P. 65-78.

  58. Badakhsh M., Balouch A., Amirshahi M., Hashemi Z. Gestational diabetes and its maternal and neonatal complications: a review article // IJPT. 2016. Vol. 8, N. 3. P. 18868-18878.

  59. Chen M., Simard J.M. Cell swelling and a nonselective cation channel regulated by internal Ca2 and ATP in native reactive astrocytes from adult rat brain // J. Neurosci. 2001. Vol. 21. P. 6512-6521.

  60. Chen M., Dong Y., Simard J.M. Functional coupling between sulfonylurea receptor type 1 and a nonselective cation channel in reactive astrocytes from adult rat brain // J. Neurosci. 2003. Vol. 23. P. 8568-8577.

  61. Simard J.M., Chen M., Tarasov K.V. et al. Newly expressed SUR1-regulated NC(Ca-ATP) channel mediates cerebral edema after ischemic stroke // Nat. Med. 2006. Vol. 12. P. 433-440.

  62. Kahn S.E., Zinman B., Lachin J.M. et al. Rosiglitazone-associated fractures in type 2 diabetes: an Analysis from A Diabetes Outcome Progression Trial (ADOPT) // Diabetes Care. 2008. Vol. 31, N. 5. P. 845-851.

  63. Effect of intensive blood-glucose control with metformin on complications in overweight patients with type 2 diabetes (UKPDS34) // Lancet. 1998. Vol. 352. P. 854-865.

  64. Olsson J., Lindberg G., Gottsater M. et al. Increased mortality in type 2 diabetic patients using sulfonylurea and metformin in combination: a population-based observational study // Diabetologia. 2000. Vol. 43, N. 5. P. 558-560.

  65. Reaven G.M., Johnston P., Hollenbeck C.B. et al. Combined metformin-sulfonylurea treatment of patients with non-insulin dependent diabetes in fair to poor glycemic control // J. Clin. Endocrinol. Metab. 1992. Vol. 74. P. 1020-1026.

Глава 10. РОЛЬ ВИТАМИНА D В ОРГАНИЗМЕ ЧЕЛОВЕКА. ВИТАМИН D И САХАРНЫЙ ДИАБЕТ

Пьяных О.П.

В настоящее время проблема дефицита витамина D сохраняет свою актуальность, несмотря на огромное количество полученных данных о необходимости обеспечения физиологической концентрации этого важного витамина. По последним данным, во всем мире насчитывается около половины людей, имеющих недостаточность или дефицит витамина D [1]. Хорошо известно, что уровень обеспеченности витамином D зависит от многих факторов, таких как регион проживания, интенсивность инсоляции, особенности питания, расовая принадлежность, наличие заболеваний, влияющих на синтез и метаболизм витамина D, генетические детерминанты, а также прием некоторых препаратов [2].

Данные о распространенности дефицита витамина D в России варьируют от 40 до 90%, что обусловлено использованием различных международных критериев для ее оценки, а также изучением данной проблемы у разнородных групп населения: дети и подростки, взрослые, пожилые люди, беременные и кормящие женщины, женщины в менопаузе [3-6].

Доказано, что значение витамина D для организма человека заключается не только в его влиянии на процессы формирования костной системы, но и во многих внекостных эффектах. Согласно современным представлениям, дефицит витамина D связан с повышенным риском развития многих социально-значимых заболеваний: ожирение, СД1 и СД2, остеопороз, артериальная гипертензия, дислипидемия, сердечно-сосудистые заболевания, инфаркт миокарда, бронхиальная астма, аллергические заболевания (атопический дерматит, крапивница), инфекционные заболевания (туберкулез), аутоиммунные и воспалительные заболевания, нейро-когнитивные расстройства, депрессивные состояния, некоторые злокачественные новообразования (простаты, молочной железы, кишечника и др.), нарушения функций иммунной и репродуктивной систем, а также повышение уровня смертности [7]. Дефицит витамина D у беременных женщин может привести к целому ряду нежелательных последствий как у самой женщины, так и у ребенка, среди которых недоношенность, преждевременные роды, развитие гестационного сахарного диабета, рахит, повышенная восприимчивость к инфекциям, бактериальный вагиноз, повышенный риск родоразрешения путем операции кесарева сечения, синдром задержки роста плода, преэклампсия [8]. Дефицит витамина D у детей приводит к дисбалансу психоэмоционального фона, когнитивным нарушениям, снижению памяти и беглости речи - важнейшим компонентам успешного обучения [9].

Именно поэтому растет интерес к количественной оценке и пониманию механизмов обмена витамина D в организме человека [10].

10.1. ИСТОРИЯ ОТКРЫТИЯ

Открытие витамина D произошло в связи с изучением рахита у детей, который до начала XX в. представлял острую проблему для медицины. Это заболевание было известно с глубокой древности, а детально стало изучаться с середины XVII в. В 1914 г. американец Элмер Макколум обнаружил в рыбьем жире витамин А. Впоследствии английский ветеринар Эдвард Мелленби сделал наблюдение, что от рахита не страдают те собаки, которых кормят рыбьим жиром. Он провел ряд опытов над собаками и подтвердил положительное действие рыбьего жира - после его употребления симптомы рахита у собак регрессировали. Это наблюдение привело его к выводу, что рахит предотвращает именно витамин A или какое-то связанное с ним вещество.

Любая гипотеза в науке требует изучения. Чтобы ее подтвердить или опровергнуть, Макколум в 1922 г. поставил эксперимент с порцией рыбьего жира, где витамин A был нейтрализован. Собакам, больным рахитом, стали давать рыбий жир без витамина А. Ожидалось, что на этот раз продукт не принесет пользы. Но, вопреки ожиданиям, рыбий жир при рахите не потерял свои целебные свойства. Следовательно, дело вовсе не в витамине А, а совсем в другом соединении.

Так было доказано, что за излечение от рахита отвечает не витамин A, а другой, неизвестный к тому времени витамин. Поскольку это был четвертый по счету витамин, открытый наукой, его назвали четвертой буквой латинского алфавита - D.

В 1923 г. американский биохимик Гарри Стенбок продемонстрировал, что облучение пищи ультрафиолетом увеличивает содержание в ней витамина D. После такого облучения стандартная пища позволила крысам, на которых ставили опыт, излечиться от рахита. Примерно тогда же А.Ф. Гесс доказал, что человек может получать витамин D из солнечного света.

В 1932 г. учеными Виндаусом и Аскью был получен витамин D в неочищенном виде. Затем немного позже был получен витамин D2 (эргокальциферол), а в 1936 г. из печени тунца выделили витамин D3 (колекальциферол).

10.2. БИОСИНТЕЗ И МЕТАБОЛИЗМ ВИТАМИНА D

Витамин D относится к группе жирорастворимых витаминов. Во время пребывания на солнце под действием коротковолнового ультрафиолетового облучения 7-дегидрохолестерол в коже человека превращается в провитамин D3 . В результате теплового воздействия провитамин преобразуется в витамин D3 (колекальциферол), который составляет 90% витамина D. Интенсивность образования колекальци-ферола зависит от ряда факторов:

  • возраста. Количество синтезируемого колекальциферола уменьшается пропорционально старению организма;

  • цвета кожи. Чем светлее кожа, тем быстрее и больше витамина получит человек под солнечными лучами;

  • экологической ситуации. Сквозь загрязненный воздух пробивается меньше лучей, необходимых для синтеза;

  • длины солнечных волн. Оптимальная длина волны 290-315 нм. Витамин D, поступивший в организм с едой, составляет лишь 10% (табл. 10-1). Витамин D2 (эргокальциферол) поступает в организм с растительной пищей [11].

Колекальциферол может поступать с продуктами животного происхождения или если он входит в состав биологически активных пищевых добавок. Оба витамина (D3 и D2 ) незначительно отличаются по химической структуре и имеют сходные этапы метаболизма.

Образовавшийся в коже и поступивший с хиломикронами лимфы из кишечника колекальциферол связывается со специфическим витамин-D-связывающим белком, осуществляющим его транспортировку к местам дальнейшего метаболизма (рис. 10-1, см. цв. вклейку).

Витамин D переносится в печень, где происходит первый этап трансформации - гидроксилирование с образованием кальцидиола (25(ОН)D), который представляет собой основную форму циркулирующего в крови витамина D [12]. Образование кальцидиола катализирует фермент 25-гидроксилаза, содержащийся на внутренней мембране митохондрий печени.

Таблица 10-1. Источники витамина D в продуктах
Продукт Витамин D, мкг (МЕ)/100 г

Печень трески

375 (15 000)

Рыбий жир

230 (9200)

Печень палтуса

2500 (100 000)

Сельдь атлантическая

14 (560)

Лосось

7 (280)

Карп

25 (1000)

Угорь

23 (920)

Кета

16 (640)

Форель

16 (640)

Скумбрия

15 (600)

Горбуша

10 (400)

Яичный желток

7 (280)

Масло сливочное

1,5 (60)

Сыр «Чеддер»

1 (40)

Сметана

1,25 (50)

Молоко

0,05 (2)

Лесные грибы

8 (320)

Петрушка, укроп, пшеница

0,1 (4)

Часть кальцидиола транспортируется в жировую и мышечную ткани, где он фиксируется, представляя собой резервную форму. Избыток жировой ткани при ожирении и СД2 может приводить к увеличению объема депо витамина D и способствовать уменьшению концентрации циркулирующего кальцидиола в крови [13, 14].

Основная часть образовавшегося в печени 25(ОН)D переносится с помощью витамин-D-связывающего белка в почки, где в проксимальных извитых канальцах осуществляется второй этап его трансформации, приводящий к образованию гормонально активной формы витамина D кальцитриола (1,25(ОН)2 D) или альтернативного метаболита 24,25(ОН)2 D [15]. В условиях дефицита кальция в организме метаболизм 25(ОН)D идет по пути образования 1,25(ОН)2 D, основной эффект которого направлен на повышение сывороточной концентрации кальция путем усиления его всасывания из кишечника и реабсорбции в почках.

Процесс образования l,25(OH)2 D катализируется ферментом 1-α-гидроксилазой, присутствующим в митохондриях клеток почечных канальцев. При нормальной или повышенной концентрации кальция в сыворотке крови нарастает активность фермента 24-гидроксилазы, под действием которого образуется альтернативный метаболит 25(ОН)D - 24,25(ОН)2 D, обеспечивающий фиксацию кальция и фосфора в костной ткани [16].

Именно l,25(OH)2 D является активной гормональной формой витамина D, которая связывается со специфическими ядерными рецепторами и осуществляет свои биологические эффекты [17]. Очень интересным открытием было обнаружение наличия фермента 1-α-гидроксилазы не только в почках, но и во многих других периферических тканях [18-20]. В связи с этим была доказана возможность экстраренального синтеза l,25(OH)2 D с локальным внутриклеточным повышением его концентрации и отсутствием увеличения его уровня в общем кровотоке [21].

Завершение метаболизма витамина D осуществляется под влиянием фермента 5(OH)D-24-гидроксилазы, катализирующего процесс перехода l,25(OH)2 D в водорастворимую биологически неактивную кальцитроевую кислоту, экскретирующуюся с желчью.

10.3. БИОЛОГИЧЕСКИЕ ЭФФЕКТЫ ВИТАМИНА D

В последнее время многие авторы разделяют биологические эффекты 1,25(OH)2 D на классические и неклассические. К классическим эффектам относят регуляцию фосфорно-кальциевого обмена в организме, а к неклассическим - те эффекты, которые не связаны с метаболизмом кальция [22]. Основной эффект витамина D заключается в его влиянии на баланс кальция и фосфатов в крови. Это имеет очень важное значение для нормальной минерализации костной ткани, осуществления нервной проводимости, сокращения мышечной ткани и многих других функций. Наряду с активным метаболитом витамина D главными регуляторами фосфорно-кальциевого обмена являются паратиреоидный гормон (ПТГ), синтезирующийся в паращитовидных железах, и кальцитонин, образующийся в С-клетках щитовидной железы (рис. 10-2, см. цв. вклейку).

Снижение содержания витамина D в сыворотке крови приводит к уменьшению кишечной абсорбции кальция. На этом фоне временно снижается концентрация ионизированного кальция в крови, что является стимулом для увеличения секреции ПТГ. ПТГ регулирует метаболизм кальция за счет канальцевой реабсорбции кальция в почках, увеличения мобилизации кальция из костей скелета и увеличения почечного производства l,25(OH)2 D. ПТГ оказывает обратное действие на содержание фосфатов в крови: подавляя канальцевую реабсорбцию, он увеличивает экскрецию фосфатов с мочой, тем самым приводя к снижению их концентрации в крови.

Следует отметить, что ПТГ обеспечивает быструю (экстренную) регуляцию гомеостаза кальция, в то время как постоянная регуляция происходит при помощи l,25(OH)2 D.

Антагонистом ПТГ является кальцитонин, под влиянием которого происходит снижение реабсорбции кальция в почечных канальцах и усиливаются процессы минерализации костной ткани. Значение кальцитонина резко возрастает в периоды повышенной потребности в кальции (во время интенсивного роста, беременности, лактации), когда он в значительной мере тормозит костную резорбцию [23].

Было доказано, что не только ПТГ, но и ГР, андрогены, эстрогены и пролактин обладают стимулирующим влиянием на содержание l,25(OH)2 D в крови. Стоит отметить, что известны и ингибиторы l,25(OH)2 D. К ним относятся кортикостероиды, синтетические аналоги l,25(OH)2 D, некоторые ростовые факторы (например, фактор роста фибробластов FGF23) и лекарственные средства (глюкокортикоиды, противосудорожные средства и др.) [24].

Изучив классические эффекты витамина D, становится очевидным, что достаточный уровень витамина D предотвращает развитие рахита у детей и остеомаляции у взрослых. Дополнительный прием витамина D вместе с препаратами кальция также применяется для профилактики и в составе комплексного лечения остеопороза.

Как уже было сказано, l,25(OH)2 D оказывает в организме и неклассические биологические эффекты. К неклассическим эффектам D-гормона относят торможение клеточной пролиферации и ангиогенеза, стимуляцию продукции инсулина и кателицидинов (противомикробных пептидов), ингибирование продукции ренина, противовоспалительный, антибактериальный, противораковый, антигипертензивный и целый ряд других эффектов [25].

10.3.1. КОЖА И ВОЛОСЯНЫЕ ФОЛЛИКУЛЫ

Чтобы получить суточную дозу витамина D, нужно проводить под ярким солнцем не менее 3 ч в день (при условии ношения открытой одежды). Если принимать солнечные ванны в купальнике и без нанесения солнцезащитных кремов, достаточно 30 мин. Но стоит отметить, что даже 6 ч прогулки в облачный день не помогут компенсировать имеющийся дефицит. Хорошо известно, что ультрафиолет представляет опасность, повышая риски развития меланомы, - и этот риск существенен, если имеется дефицит витамина D, особенно при злоупотреблении загаром и появлении солнечных ожогов. По данным исследований выявлено, что D-гормон обладает антипролиферативным эффектом на кератиноциты. Поэтому при отсутствии его дефицита и грамотном нахождении на открытом солнце риски ультрафиолета значительно снижаются и начинают преобладать положительные его эффекты для здоровья [26]. Стоит отметить, что применение больших доз витамина D входит в алгоритм лечения некоторых заболеваний кожи, например псориаза, витилиго.

Витамин D влияет и на состояние волос. Волосяные фолликулы имеют рецепторы к витамину D. При его дефиците повышается риск развития алопеции, что было показало в исследовании J. Kong и соавт. D-дефицит может усиливать диффузное выпадение волос, особенно у женщин, и оказывать влияние на развитие рубцовой алопеции. Витамин D может быть фактором защиты, в том числе и от гнездной алопеции [27].

10.3.2. ИММУННАЯ СИСТЕМА

l,25(OH)2 D модулирует пролиферацию Т-клеток и продукцию цито-кинов, снижает развитие Т-хелперов 1-го типа и TH17, ингибирует и увеличивает количество Т-хелперов 2-го типа и Т-регуляторных клеток [28]. Снижение витамина D отмечается у больных активным туберкулезом, инфекцией верхних дыхательных путей [29]. Дефицит витамина D снижает антимикробный барьер кишечника, легких, кожи, плаценты [30]. Наличие рецепторов к витамину D (VDR) в антигенпредставляющих клетках и в активированных Т-лимфоцитах доказывает значение витамина D как иммуномодулятора [31]. Таким образом, витамин D, регулируя как врожденный, так и адаптивный иммунитет, поддерживает воспалительную реакцию в физиологических границах [32].

10.3.3. РЕПРОДУКТИВНАЯ СИСТЕМА

Роль витамина D в репродуктивной функции подтверждается экспрессией его рецептора в яичниках, эндометрии, плаценте, яичках, сперматозоидах и гипофизе. Дефицит витамина D связан с риском развития синдрома поликистозных яичников, снижением эффективности кломифена цитрата, снижением количественных и качественных характеристик спермы. Применение витамина D у мужчин связано с повышением уровней тестостерона крови. Требуются дальнейшие исследования для детализации механизмов влияния витамина D на репродуктивную систему [65].

10.3.4. СЕРДЕЧНО-СОСУДИСТЫЕ ЗАБОЛЕВАНИЯ

Последние эпидемиологические исследования показывают, что низкий уровень витамина D сопряжен с ростом сердечно-сосудистых заболеваний, терминальной стадией почечной недостаточности и риском смерти [33-35]. Механизмы влияния гиповитаминоза D на развитие сердечно-сосудистых заболеваний можно разделить на четыре группы:

  • непосредственные метаболические эффекты витамина D, обусловленные рецептором к витамину D зависимыми генами;

  • влияние на иммунную и противовоспалительную защиту эндотелия;

  • увеличение частоты метаболических факторов риска сердечнососудистых заболеваний;

  • нарушение гомеостаза кальция, ассоциированного с дефицитом витамина D.

Взаимодействие кальцитриола с внутриклеточным рецептором к витамину D через экспрессию зависимых генов регулирует такие процессы, как агрегация тромбоцитов, тромбообразование, пролиферация гладкомышечных клеток, выработка ренина, пролиферация кардиоцитов, кальцификация сосудов, пролиферация и фиброз миокарда, апоптоз миокарда, окислительный стресс [36-37].

Несмотря на убедительные сведения о роли витамина D в регуляции деятельности сердечно-сосудистой системы, данные о применении витамина D для первичной и вторичной профилактики сердечно-сосудистых заболеваний несколько противоречивы и не позволяют с уверенностью судить о положительном влиянии витамина D на риск возникновения и течение сердечно-сосудистых болезней. В связи с этим проведение дальнейших исследований в этой области является весьма перспективным.

10.3.5. ЗЛОКАЧЕСТВЕННЫЕ НОВООБРАЗОВАНИЯ

Взаимосвязь солнечного излучения и частоты рака была описана еще в первой половине XX в. C. Garland, F. Garland были первым, кто предположили взаимосвязь между раком толстой кишки и витамином D [38]. Увеличение частоты рака при снижении солнечного излучения было в последующем описано и для других локализаций рака (молочной железы, яичников, предстательной железы, желудка, мочевого пузыря, пищевода, почек, легких, поджелудочной железы и матки, неходжкинской лимфомы и множественной миеломы) [39]. В дальнейшем была доказана взаимосвязь рака и уровня витамина D в крови. По данным крупного исследования, проведенного в Германии среди почти 10 тыс. мужчин и женщин в возрасте от 50 до 70 лет, в течение 8 лет наблюдения новообразования были обнаружены у 873 человек. При анализе частоты новообразований в зависимости от уровня витамина D был отмечен риск развития новообразований во всей группе больных с низким уровнем витамина D и установлена обратная корреляционная зависимость между уровнем 25(OH) и относительным риском новообразования у мужчин [40]. Основным фактором патогенеза, связывающего витамин D с развитием злокачественных новообразований, является контроль за пролиферацией клетки, через VDR ассоциированные гены. Также снижение 25(OH)D в крови может быть обусловлено повышенным его потреблением для синтеза кальцитриола непосредственно в клетках новообразований. Роль дефицита витамина D в возникновении новообразований и возможность профилактики рака препаратами витамина D нуждается в дальнейшем изучении [32].

Как и многие другие стероидные гормоны, D-гормон осуществляет клеточные эффекты через свои специфические рецепторы, относящиеся к хромосомным белкам, при взаимодействии с которыми он выполняет роль нуклеарного транскрипционного фактора [41]. В последние годы получены данные о наличии VDR более чем в 40 тканях, при взаимодействии с которыми осуществляется контроль над 10% генома человека. Взаимодействуя со своими рецепторами в периферических тканях, витамин D контролирует экспрессию генов, кодирующих белки клеточной дифференцировки, процессы апоптоза, иммунной регуляции, углеводного и липидного обмена, выполняя роль защитного фактора в развитии аутоиммунных, кардиоваскулярных, онкологических и других заболеваний [42-47]. Особенный интерес для врачей-эндокринологов представляют неклассические эффекты витамина D, связанные с ожирением, метаболическим синдромом и СД. Ниже мы подробно остановимся на этой теме.

10.4. НЕДОСТАТОЧНОСТЬ И ДЕФИЦИТ ВИТАМИНА D

В качестве показателя обеспеченности организма витамином D принято определять концентрацию циркулирующего 25(ОН)D в сыворотке крови, поскольку он является индикатором суммарного количества витамина D, синтезируемого в коже и получаемого из продуктов питания и биологических активных пищевых добавок, и имеет довольно продолжительный период полураспада в крови - около 15 дней [48]. В отличие от 25(OH)D, активная форма витамина D, 25(OH)D, не отражает запасы витамина D, поскольку имеет короткий период полураспада (менее 4 ч) и строго регулируется паратгормоном, FGF23, в зависимости от содержания кальция и фосфора. Снижение концентрации 1,25(OH)2 D в сыворотке крови происходит только тогда, когда дефицит витамина D достигает критических значений [49].

Согласно рекомендациям экспертов Международного эндокринологического общества, уровень 25(OH)D <20 нг/мл (50 нмоль/л) соответствует дефициту витамина, диапазон 20-29 нг/мл (50-74 нмоль/л) свидетельствует о недостаточной обеспеченности организма витамином. При адекватной обеспеченности организма концентрация находится в диапазоне 30-100 нг/мл (75-250 нмоль/л), при глубоком дефиците концентрация снижается до уровня менее 10 нг/мл (25 нмоль/л) [50, 51]. Избыточной считается концентрация витамина D в крови выше 150-200 нг/мл (375- 500 нмоль/л). Интоксикация характеризуется развитием гиперкальциемии, гиперкальциурии, гиперфосфатемии, нефрокальциноза [52].

В клинической практике выделяют лабораторные стадии развития дефицита витамина D:

  • I стадия:

    • происходит снижение уровня 25(OH)D, что приводит к развитию гипокальциемии и эуфосфатемии;

    • уровень 1,25(OH)2 D может увеличиваться или оставаться неизменным;

  • II стадия:

    • продолжение снижения уровня 25(OH)D;

    • для нормализации уровня кальция в крови повышается уровень ПТГ и запускается процесс деминерализации костей;

    • возникают эукальциемия и гипофосфатемия, незначительно возрастает уровень костной фракции щелочной фосфатазы;

  • III стадия:

    • развитие тяжелого дефицита 25(OH)D сопровождается гипо-кальциемией, гипофосфатемией и повышением уровня щелочной фосфатазы.

10.5. ЭПИДЕМИОЛОГИЧЕСКИЕ ДАННЫЕ ОБЕСПЕЧЕННОСТИ ВИТАМИНОМ D

По данным многочисленных исследований, во всем мире насчитывается около половины людей, имеющих недостаточность или дефицит витамина D [1]. Результаты популяционного исследования NHANES (National Health and Nutrition Examination Survey), включавшего определение уровня 25(OH)D в сыворотке крови у жителей Северной Америки в период 2002-2004 гг., показали, что недостаток и дефицит витамина D (уровень 25(OH)D ниже 30 нг/мл) имели 50% (56%), 73% и 78% (77%) мужчин (и женщин) возрасте 1-5, 20-49 и старше 70 лет соответственно [53]. Исследование обеспеченности витамином D у женщин в постменопаузе выявило недостаточность 25(OH)D у 75% женщин в США, 74-83,2% в России, 90% в Японии и Южной Корее [54-56]. Интересные данные были получены при обследовании подростков в Греции. В исследовании было выявлено, что, несмотря на проживание в регионе с высокой инсоляцией, у 47% испытуемых в возрасте 15-18 лет отмечался уровень 25(OH)D <10 нг/мл в зимний период [57]. По результатам обследования 129 детей и подростков с СД1, проведенного в Швейцарии, у 87% из них уровень 25(ОН)D был ниже 30 нг/мл, а у 60,5% он оказался ниже 20 нг/мл [58]. Распространенность дефицита витамина D у детей и подростков с СД1, по результатам исследований, выполненных в различных странах, составила: 43% в Австралии [59], около 25% в Италии [60], 15-25% в США [61]. Хорошо известно, что с увеличением возраста вследствие дефицита 7-дегидрохолекальциферола уменьшается синтез колекальциферола в коже, снижается абсорбция витамина D в желудочно-кишечном тракте, а также уменьшаются активность печеночных и ренальных ферментов и уровень белка, связывающего витамин D. Доказательством этого могут служить результаты исследования, проведенного в Испании, которые продемонстрировали наименьший уровень 25(OH)D в сыворотке крови у лиц пожилого возраста [62].

В Российской Федерации недостаточность витамина D характерна для всех возрастных групп (табл. 10-2) по данным различных исследований, проведенных в стране [8].

При обследовании детей и подростков в Москве и Санкт-Петербурге оказалось, что у 60% и 43% (соответственно) уровень 25(OH)D в сыворотке крови был ниже 30 нг/мл и соответствовал его недостатку или дефициту [63]. Дефицит витамина D широко распространен и в южных регионах нашей страны. Высокая встречаемость дефицита была продемонстрирована в республике Башкортостан в исследовании, проведенном в 2012 г. [64].

Частота обнаружения недостаточности витамина D у пациентов с различными заболеваниями встречается еще чаще, чем у здорового населения (табл. 10-3) [8].

Таким образом, результаты проведенных исследований показали, что распространенность недостаточности и дефицита витамина D широко представлена в различных странах и зависит от географического региона проживания, возраста, цвета кожи, использования солнцезащитных кремов, особенностей питания, распространенности ожирения и других заболеваний (СД, синдром мальабсорбции, в том числе у пациентов после бариатрических операций, нефротический синдром, рахит, остеомаляция, остеопороз, гиперпаратиреоз, гранулематозные заболевания), приема лекарственных препаратов (глюкокортикоиды, антиретровирусные препараты, противогрибковые препараты, холестираминρ , противоэпилептические препараты) [65].

Таблица 10-2. Частота обнаружения недостаточности витамина D у детского и взрослого населения РФ (по концентрации 25(OH)-D в сыворотке крови)
Группа обследованных лиц Регион, год Доля лиц с дефицитом (недостаточностью), %

Дети 7 до 14 лет (n = 790)

Центральный и Северо-Западный регион РФ

90 [5]

Дети 10-17 лет (n = 360)

г. Москва

92,3 [6]

Здоровые дети и подростки (n = 140)

Средняя полоса России, 2010 г.

(38,6) [7]

Студенты медицинского вуза (n = 58)

г. Архангельск, 2015 г.

(75,6) [8]

Студенты (n = 168)

Чувашия, 2012 г.

(93,6) [9]

Работники ТЭЦ (n = 58)

г. Самара, 2015 г.

60 [10]

Беременные женщины (n = 100)

г. Москва, 2015 г.

60 [11]

Женщины с физиологически протекающей беременностью (n = 800)

г. Санкт-Петербург и область, 2013-2015 гг.

(18,5) [12]

Лица старше 50 лет (n = 175)

г. Уфа и область

(62) [13, 14]

Жители Северо-Западного региона РФ (взрослые)

г. Санкт-Петербург и г. Петрозаводск, 2013 г.

83,2 [15]

Жители Арктической зоны (взрослые) (n = 174)

Ямало-Ненецкий авт. округ, 2016 г.

69,0 [8]

Спортсмены-атлеты (n = 119)

г. Санкт-Петербург

86,6 (51,3) [16]

Пожилые лица старше 65 лет (n = 490)

г. Санкт-Петербург

(86) [17]

Мужчины и женщины

г. Омск

(70,6) [18]

Таблица 10-3. Частота обнаружения недостаточности витамина D у пациентов с различными заболеваниями (по концентрации 25(OH)-D в сыворотке крови)
Пациенты Регион, год Доля лиц с дефицитом (недостаточностью), %

Молодые с депрессиями (n = 41)

г. Санкт-Петербург

29 (62) [19]

Пожилые с хронической сердечной недостаточностью (n = 209)

г. Санкт-Петербург

(>75) [20]

С рассеянным склерозом (n = 33)

г. Санкт-Петербург

81 (15) [21]

С псориазом и псориатическим артритом (n = 123)

г. Иркутск

(73,2) [22]

Пациенты областного консультативно-диагностического центра (n = 5335)

г. Ростов-на-Дону, 2013-2015 гг.

43,3 (82,1) [23]

С ожирением и артериальной гипертензией (n = 93)

г. Москва, 2015 г.

51 [24]

Пациенты противотуберкулезного диспансера (n = 48)

г. Казань, 2015-2016 гг.

77 [25]

С воспалительными заболеваниями пародонта (n = 58)

г. Архангельск

98,3 [26]

Пациентки с сахарным диабетом 2 типа в период постменопаузы (n = 15)

Сердловская обл., 2015 г.

(93,3) [27]

10.6. УРОВЕНЬ ОБЕСПЕЧЕННОСТИ ВИТАМИНОМ D И ОЖИРЕНИЕ

Хорошо известно, что ожирение является глобальной эпидемией и ассоциируется с коморбидными состояниями, включая инсулинорезистентность, артериальную гипертензию и другие компоненты метаболического синдрома, что существенно ухудшает прогноз [66]. Распространенность ожирения у больных СД2 составляет около 90%. В последние годы были проведены многочисленные исследования, в ходе которых была выявлена взаимосвязь между ожирением и дефицитом витамина D.

Патогенетическая взаимосвязь ожирения и дефицита витамина D, по-видимому, обусловлена несколькими механизмами. Во-первых, при ожирении витамин D, являющийся жирорастворимым, распределяется в большом объеме жировой ткани, что приводит к снижению его концентрации в плазме крови. Подтверждением этой гипотезы являются и результаты исследования, проведенного S. Arunabh и соавт. В этой работе была изучена взаимосвязь между уровнем 25(ОН)D и массовой долей жировой ткани у здоровых женщин. В результате обследования 410 женщин с индексом массы тела от 17 до 30 была установлена обратная корреляция между процентом жировой ткани и уровнем 25(ОН)D [67, 68]. Во-вторых, малоактивный образ жизни больных ожирением и ношение более закрытой одежды приводит к уменьшению времени инсоляции и снижению образования колекальциферола в коже по сравнению с лицами, имеющими нормальную массу тела [69]. В-третьих, в условиях избыточной массы тела при участии фермента 24-гидроксилазы увеличивается катаболизм витамина D в жировой ткани с образованием его неактивной формы 24,25-дигидроксивитамина [12]. В-четвертых, висцеральное ожирение сопровождается развитием неалкогольной болезни печени, приводящей к снижению скорости синтеза 25(OH)D в гепатоцитах [70]. В-пятых, на метаболизм витамина D оказывает влияние гормон лептин. Хорошо известно, что висцеральная жировая ткань является активным эндокринным органом, в котором образуются ряд адипоцитокинов, в частности лептин. В ходе ряда исследований установлено, что лептин является одним из факторов, оказывающих отрицательное влияние на активность фермента 1α-гидроксилазы в почках и периферических тканях, в том числе и в жировой, что может уменьшать концентрацию активного метаболита - 25(OH)D [66, 71, 72].

Из вышеописанного следует, что на сегодняшний момент мы располагаем данными, свидетельствующими о том, что ожирение может способствовать снижению образования витамина D, его депонированию и ускоренному разрушению в адипоцитах. Избыток жировой ткани также приводит к снижению биодоступности D-гормона, что в конечном итоге характеризуется развитием недостаточности и дефицита витамина D.

Более того, существуют данные, согласно которым, низкий уровень витамин D способствует развитию ожирения и/или препятствует снижению массы тела [73]. Это обусловлено сложными механизмами влияния l,25(OH)2 D на липопротеинлипазу, активность рецепторов PPAR-γ, экспрессию гена синтетазы свободных жирных кислот [74].

10.7. ВИТАМИН D И САХАРНЫЙ ДИАБЕТ

Открытие VDR в β-клетках поджелудочной железы послужило предпосылкой к изучению его влияния на метаболизм глюкозы [75]. В настоящее время можно выделить несколько возможных механизмов влияния витамина D на патогенез СД2.

Влияние витамина D на β-клетки и секрецию инсулина.

Влияние витамина D на β-клетки поджелудочной железы может быть опосредовано, с одной стороны, взаимодействием со специфическими рецепторами и контролем над экспрессией ряда факторов, с другой - вызвано прямой регуляцией концентрации внутриклеточного кальция и, соответственно, контролем над синтезом и секрецией инсулина [76]. В исследовании J.A. Sugden было установлено, что при использовании высоких доз витамина D повышение концентрации глюкозы стимулирует синтез и секрецию инсулина, в то время как в условиях недостатка и дефицита витамина D продукция инсулина оказывается более низкой [77]. Таким образом, изменение активности рецептора к витамину D или изменение концентрации вне- и внутриклеточного кальция в условиях дефицита витамина D могут оказывать неблагоприятное воздействие на функциональное состояние β-клеток поджелудочной железы и приводить к уменьшению синтеза и продукции инсулина [66].

Влияние витамина D на чувствительность тканей к инсулину.

В ходе научных исследований были получены данные, свидетельствующие о возможной роли дефицита витамина D в развитии инсулинорезистентности. Установлено, что кальцитриол стимулирует экспрессию гена рецептора инсулина и таким образом участвует в трансмембранном транспорте глюкозы. В дополнение к этому было обнаружено, что нормальный уровень витамина D обеспечивает поддержание концентрации внутриклеточного кальция в узком диапазоне, и изменение его уровня, наблюдающееся в условиях дефицита витамина D, негативно сказывается на активности внутриклеточных транспортеров глюкозы-4 (GLUT-4) и приводит к развитию инсулинорезистентности в периферических тканях [66]. Стоит также отметить, что 1,25(ОН)2 D находится в тесной взаимосвязи с половыми стероидами, которые также влияют на экспрессию генов инсулинового рецептора и его чувствительность. Половые гормоны являются важнейшими активаторами гена инсулинового рецептора, а тестостерон влияет на метаболизм мышечной ткани - основного места утилизации глюкозы в организме [78]. Ранее упоминалось, что выявлена взаимосвязь между ожирением и дефицитом витамина D. В настоящее время существуют доказательства того, что низкий уровень 25(OH)D в крови может рассматриваться как независимый предиктор формирования и прогрессирования ожирения, ведущего к инсулинорезистентности и СД2.

Влияние витамина D на воспаление.

Нельзя недооценивать роль воспаления в нарушении секреции инсулина за счет повреждения и преждевременного апоптоза β-клеток, с одной стороны, и развития инсулинорезистентности - с другой.

Помимо рецепторов к 1,25(ОН)2 D, в β-клетках поджелудочной железы был также обнаружен кальцийсвязывающий белок кальбиндин, одновременно играющий важную роль в защите клеток различных тканей от патологического апоптоза. Кальбиндин также способствует защите β-клеток поджелудочной железы, что подтверждается данными экспериментальных исследований [79]. Более того, кальцитриол влияет на синтез некоторых воспалительных цитокинов, препятствуя транскрипции ряда генов цитокинов или подавляя факторы транскрипции, участвующие в генерации цитокинов. Из этого следует, что витамин D оказывает сильное модулирующее действие на иммунную систему, а дефицит витамина D может вызывать системный воспалительный ответ, который способен индуцировать инсулинорезистентность.

По оценкам ряда исследователей из разных стран, риск развития СД2 снижается на 4% на каждые 10 нмоль/л прироста 25(OH)D. Такая ассоциация сохранялась независимо от пола, срока наблюдения, размера выборки исследования, диагностических критериев СД или метода анализа 25(OH)D.

В рамках крупномасштабного «Исследования здоровья медсестер» (Nurses' Health Study, США) было проведено сравнение группы из 608 женщин с впервые выявленным СД2 и контрольной группы из 559 женщин без диабета. После корректировки на другие факторы риска более высокие уровни 25(OH)D в плазме крови были ассоциированы с более низким риском СД2. При сравнении подгруппы с самыми высокими уровнями 25(OH)D (более 33 нг/мл) с подгруппой с самыми низкими уровнями 25(OH)D (менее 14 нг/мл) риск развития СД2 снижался почти в 2 раза (относительный риск 0,52; 95% доверительный интервал 0,33-0,83) [80].

При исследовании популяционной когорты 2465 европейцев выявлены низкие уровни 25(OH)D в сыворотке (<50 нмоль/л) у 29% и очень низкие (<37 нмоль/л) - у 11% обследованных. После внесения поправок на пол, возраст, географический регион проживания, курение, индекс массы тела, физическую активность, общую калорийность питания риск СД был значимо связан с более низкими уровнями 25(OH)D в плазме крови. Участники с уровнями 25(OH)D более 80 нмоль/л в 2 раза реже страдали СД (относительный риск 0,5; 95% доверительный интервал 0,3-0,9) по сравнению с участниками, имевшими низкие уровни 25(OH)D (менее 37 нмоль/л) [81].

Результаты популяционного исследования NHAHES III продемонстрировали существование обратной корреляционной зависимости между уровнем обеспеченности витамином D и риском развития СД2 [82].

По данным нескольких исследований, больные СД2 имеют более низкий уровень 25(OH)D в сыворотке крови, чем лица с нормальным уровнем глюкозы плазмы [33, 83]. Также установлено, что для больных СД2 характерны сезонные колебания гликемии плазмы натощак и концентрации HbA1c. Наибольшие изменения показателей, выявленные в зимний период времени года, позволили авторам высказать предположение о наличии связи между параметрами метаболизма глюкозы и сезонными изменениями концентрации 25(OH)D в сыворотке крови [66].

Существуют данные о положительном влиянии коррекции уровня витамина D на компенсацию СД2. Изучение данного влияния на женщинах с СД2 показало усиление первой фазы секреции инсулина при проведении внутривенного глюкозотолерантного теста и снижение индекса инсулинорезистентности через 1 мес на фоне терапии коле-кальциферолом в дозе 1332 ME/сут [83]. В другом исследовании было продемонстрировано, что чувствительность тканей к инсулину на фоне терапии витамином D была даже лучше, чем на фоне приема препаратов из группы глитазонов и бигуанидов [84].

Интересные данные были получены при изучении влияния долгосрочного приема витамина D на состояние метаболизма у пациентов с СД2 и ишемической болезнью сердца. Больные были рандомизиро-ваны на 2 группы. Первая группа принимала 50 000 МЕ витамина D, вторая - плацебо каждые 2 нед в течение 6 мес. Изучались такие параметры углеводного обмена, как глюкоза плазмы натощак, концентрация инсулина, индекс НОМА-IR. Также были изучены маркеры воспаления и окислительного стресса: концентрация высокочувствительного С-реактивного белка, оксида азота, глутатиона и малонового диальдегида. По сравнению с плацебо прием добавок с витамином D способствовал значительному снижению глюкозы в плазме крови натощак - 14,9 ± 7,1 по сравнению с +19,3 ± 7,1 мг/дл; р = 0,001, инсулина в сыворотке крови - - 2,7 ± 1,1 по сравнению с +1,8 ± 1,1 мМе/мл; р = 0,006, индекса НОМА-IR - - 0,7±0,3 по сравнению с +0,5 ± 0,3; р = 0,01. Кроме того, изменения в сыворотке крови высокочувствительного С-реактивного белка (ВЧ-СРБ) - - 1,0 ± 0,5 по сравнению с +0,6 ± 0,5 мкг/мл; р = 0,02, оксида азота (NО) - +7,0 ± 2,0 по сравнению с -4,6 ± 2,0 мкмоль/л; р<0,001, глутатиона - +104 ± 16,4 по сравнению с +24,8 ± 16,4 мкмоль/л; р = 0,001, малонового диальдегида - -0,2 ± 0,1 по сравнению с +0,2 ± 0,1 мкмоль/л; р <0,001 в группе приема витамина D значительно отличались от изменения этих показателей в группе плацебо. В связи с этим были сделаны выводы, что витамин D может быть полезен больным СД с ишемической болезнью сердца благодаря своему благоприятному влиянию на метаболические профили и биомаркеры воспаления и окислительного стресса [85].

Положительное влияние приема витамина D на уровень гликированного гемоглобина и глюкозы в плазме у больных СД2 и гипертонической болезнью было продемонстрировано в исследовании M.R. Grübler, проведенном с 2011 по 2014 г. в медицинском университете Граца, Австрия. Участники исследования были рандомизированы для получения либо 2800 МЕ витамина D, либо плацебо в день в течение 8 нед. В результате было выявлено снижение уровня НbА1 с в группе приема добавок с содержанием витамина D [86].

Хорошо известно, что диабетическая нефропатия является серьезным осложнением СД. Важным аспектом плейотропного действия витамина D является взаимодействие с компонентами РАС. Проведенные исследования по комбинации блокаторов ангиотензиновых рецепторов 1-го типа и аналогов витамина D демонстрируют нивелирование молекулярных и клинических маркеров диабетической нефропатии, снижение протеинурии, высокого артериального давления, воспаления и фиброза. Витамин D представляет собой мощный отрицательный эндокринный регулятор экспрессии ренина. Многими работами было показано, что дефицит витамина D - это новый фактор риска прогрес-сирования болезни почек, но пока еще убедительно не продемонстрировано, что он способен продлить время до наступления терминальной почечной недостаточности. Этот вопрос остается открытым до получения результатов контролируемых клинических исследований [65].

Стоит отметить, что положительное влияние приема витамина D на показатели углеводного обмена прослеживается далеко не всегда. Так, результаты многоцентрового исследования Rosiglitazone for Cardiac Outcomes and Regulation of Glycaemia in Diabetes (RECORD) не выявили зависимости между показателями углеводного обмена у больных СД2, получавших витамин D в дозе 800 ME/сут или его комбинацию с препаратами кальция карбоната в дозе 1000 мг/сут. Следует сказать, что оценка параметров метаболизма глюкозы на фоне дополнительного приема препаратов витамина D не входила в основные задачи данного исследования, и дозы витамина D (800 ME/сут) были выбраны с целью профилактики переломов у больных СД2, а не лечения дефицита витамина D, что в конечном итоге не привело к значимому повышению уровня 25(OH)D и отразилось на полученных результатах [66, 87].

Противоречивость данных, полученных в клинических исследованиях, как правило, связана с дозой и режимом приема витамина D, что диктует необходимость исследовать возможность применения не только более высоких доз, но и различных способов введения препаратов витамина D для изучения его влияния на различные показатели у пациентов с СД.

Подводя итоги, стоит отметить, что витамин D может участвовать в регуляции синтеза и секреции инсулина в поджелудочной железе, а также контролировать чувствительность тканей к инсулину. Все это позволяет рассматривать дефицит витамина D как дополнительный фактор риска развития СД2. В связи с этим можно предположить, что улучшение уровня обеспеченности витамином D, возможно, положительно скажется на параметрах метаболизма глюкозы и риске развития СД в целом.

10.8. ОСНОВНЫЕ ПРИНЦИПЫ ЛЕЧЕНИЯ И ПРОФИЛАКТИКИ ДЕФИЦИТА ВИТАМИНА D

Не остается сомнений в том, что, проживая на территории Российской Федерации, достичь желаемого уровня 25(ОН)D в крови естественным путем (солнечный свет или пища) невозможно ввиду нехватки солнечных дней и очень низкого его содержания в пище, тем более выращенной искусственно.

Согласно клиническим рекомендациям «Дефицит витамина D у взрослых: диагностика, лечение и профилактика», разработанным Эндокринологическим научным центром Минздрава России и Российской ассоциацией эндокринологов в 2015 г., перед назначением лечебной или профилактической дозы витамина D наряду с определением 25(OH)D в крови целесообразна также оценка основных параметров фосфорно-кальциевого обмена исходно и после коррекции его уровня в крови: кальций общий, кальций ионизированный, фосфор, ПТГ в крови, кальций и креатинин в суточной моче. Также рекомендуется определение креатинина для расчета СКФ [65].

Рекомендуемым препаратом для профилактики дефицита витамина D является колекальциферол (D3 ). Он не обладает исходной активностью, с чем и связаны его низкая токсичность, широкий терапевтический диапазон и возможность применения в высоких дозах. Липофильность молекул делает возможными кумуляцию в жировой ткани и таким образом создание депо, которое может поддерживать уровни витамина D длительное время при отсутствии его синтеза в коже или поступления с пищей. Нативный витамин D может применяться с едой или натощак, не требует дополнительного содержания в пище жиров для абсорбции.

Повышение уровня 25(OH)D при приеме витамина D достаточно индивидуально, но исследования по оценке доза-эффект в целом свидетельствуют, что прием 100 МЕ лицами без избыточной массы тела приводиткповышениюуровня25(OH)Dна<1 нг/мл-0,4нг/мл/мкг/сут, поэтому при выявлении недостаточности (20-29 нг/мл) или дефицита (<20 нг/мл) витамина D в крови рекомендуется применение лечебных доз препарата с последующим переходом на поддерживающие [65].

Согласно современным рекомендациям, лицам в возрасте 18-50 лет для профилактики дефицита витамина D рекомендуется получать не менее 600-800 МЕ витамина D в сутки. Лицам старше 50 лет для профилактики дефицита витамина D рекомендуется получать не менее 800-1000 МЕ витамина D в сутки. Однако, учитывая распространенность недостаточности и дефицита витамина D с возрастом в связи со снижением его выработки в коже и всасывания в кишечнике, распространенность субоптимальной концентрации 25(OH)D у жителей России настолько велика, что необходим прием лечебной дозы колекальциферола с последующим переходом на поддерживающую. Как правило, для поддержания уровня 25(ОН)D >30 нг/мл необходима доза 1500-4000 МЕ в сутки [9, 24, 65, 88]. Причем эта доза рекомендована лицам без избыточной массы тела. При наличии избыточной массы тела и ожирения, а также нарушения метаболизма витамина D для поддержания физиологической концентрации 25(ОН)D рекомендован прием колекальциферола в дозе более 6000-8000 МЕ в сутки [9, 24, 53, 65].

На фоне приема профилактических и поддерживающих доз витамина D контроль 25(OH)D в крови целесообразно проводить каждые 6-12 мес, что связано, прежде всего, с опасениями снижения его уровня ниже целевых значений, чем повышения выше рекомендуемых.

В клинической практике часто можно встретить опасения, связанные с приемом больших доз витамина D. Согласно клиническим рекомендациям, без медицинского наблюдения и контроля 25(ОН)D в крови не рекомендуется назначение доз витамина D более 10 000 МЕ в сутки на длительный период (>6 мес). Однако длительный прием колекальциферола в дозе 10 000 МЕ не приводит к супрафизиологическому уровню 25(ОН)D (рис. 10-3).

Большинство экспертов считают, что развитие токсических проявлений витамина D является очень редким явлением и связано лишь с непреднамеренным приемом внутрь очень высоких доз витамина, в сотни и тысячи раз превышающих максимально допустимые в течение продолжительного периода времени [65].

В лечении недостаточности и дефицита витамина D существует две схемы: традиционная и персонализированная. Согласно традиционной схеме, лечение дефицита витамина D (уровень 25(ОН)D в сыворотке крови <20 нг/мл) у взрослых рекомендуется начинать с суммарной насыщающей дозы колекальциферола 400 000 МЕ с использованием одной из предлагаемых схем с дальнейшим переходом на поддерживающие дозы [65].

image
Рис. 10-3. Безопасность различных доз колекальциферола при длительном приеме [http://www.vitamindsociety.org/benefits.php]

Коррекция дефицита витамина D (при уровне 25(OH)D менее 20 нг/мл)

  • Доза колекальциферола 7000 МЕ каждый день в течение 8 нед внутрь, далее 1000-2000 МЕ ежедневно внутрь или 7000-14 000 МЕ 1 р/нед.

  • Доза колекальциферола 50 000 МЕ еженедельно (25 000 МЕ 2 р/нед или 50 000 МЕ 1 р/нед) в течение 8 нед внутрь, далее 1000-2000 МЕ ежедневно внутрь или 7000-14 000 МЕ 1 р/нед.

  • Доза колекальциферола 200 000 МЕ ежемесячно в течение 2 мес внутрь, далее 1000-2000 МЕ ежедневно внутрь или 7000-14 000 МЕ 1 р/нед.

  • Доза колекальциферола 150 000 МЕ ежемесячно в течение 3 мес внутрь, далее 1000-2000 МЕ ежедневно внутрь или 7000-14 000 МЕ 1 р/нед.

Коррекция недостаточности витамина D (при уровне 25(OH)D 20-29 нг/мл)

  • Доза колекальциферола 7000 МЕ каждый день в течение 4 нед внутрь, далее 1000-2000 МЕ ежедневно внутрь или 7000-14 000 МЕ 1 р/нед.

  • Доза колекальциферола 50 000 МЕ еженедельно (25000 МЕ 2 р/нед или 50 000 МЕ 1 р/нед) в течение 4 нед внутрь, далее 1000-2000 МЕ ежедневно внутрь или 7000-14 000 МЕ 1 р/нед.

  • Доза колекальциферола 200 000 МЕ однократно внутрь, далее через 4 нед 1000-2000 МЕ ежедневно внутрь или 7000-14 000 МЕ 1 р/нед.

  • Доза колекальциферола 150 000 МЕ однократно внутрь, далее через 3 нед 1000-2000 МЕ ежедневно внутрь или 7000-14 000 МЕ 1 р/нед.

Персонализированный подход к коррекции дефицита витамина D основан на подборе индивидуальной дозы колекальциферола исходя из уровня 25(ОН)D в крови конкретного пациента (рис. 10-4).

image
Рис. 10-4. Алгоритм подбора оптимальной дозы витамина D

И в заключение хотелось бы отметить, что в настоящее время уже не вызывает сомнений необходимость коррекции дефицита и недостаточности витамина D. Множество заболеваний и патологических состояний всех возрастов достоверно ассоциировано с нарушениями обмена витамина D в организме. Многочисленные исследования подтверждают колоссальное влияние витамина D практически на все аспекты здоровья населения, включая онкологические заболевания, ожирение, СД2, метаболический синдром, остеопороз, сердечно-сосудистые, инфекционные, аутоиммунные и целый ряд других заболеваний. В связи с этим крайне важны максимально ранняя диагностика и наиболее эффективная патогенетическая коррекция дефицита витамина D.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

  1. Adams J.S. Update in vitamin D // J. Clin.Endocrinol. Metab. 2010. Vol. 95, N. 2. P. 471-478.

  2. Ovesen L. Geographical differences in vitamin D status, with particular reference to European countries // Proc. Nutr. Soc. 2003. Vol. 62, N. 4. P. 813-821.

  3. Бахтиярова С.А. и др. Распространенность дефицита витамина D у пожилых людей города Екатеринбурга // Научно-практическая ревматология. 2004. № 2. С. 219.

  4. Ивашкина Т.М. и др. Выявление дефицита витамина D3 у школьников Москвы и Санкт-Петербурга // Клиническая лабораторная диагностика. 2011. № 11. С. 22-24.

  5. Судаков Д.С. Особенности костного обмена при беременности и лактации // Журнал акушерства и женских болезней. 2010. Т. LIX. № 1. С. 57-65.

  6. Торопцева Н.В. Потребление кальция и уровень витамина D в сыворотке крови у женщин в постменопаузе // Научно-практическая ревматология. 2006. № 2. С. 115.-115.

  7. Захарова И.Н., Яблочкова С.В., Дмитриева Ю.А. Известные и неизвестные эффекты витамина D // Вопросы современной педиатрии. 2013. Т. 12. № 2. С. 20-25.

  8. Коденцова В.М., Рисник Д.В. Витамин D: медицинские и социально-экономические аспекты // Вопросы диетологии. 2017. Т. 7. № 2. С. 33-40.

  9. Громова О.А., Пронин А.В., Торшин И.Ю. и др. Развитие мозга и когнитивный потенциал витамина D // Фарматека. 2016. Т. 1. С. 27-36.

  10. Holick M.F. Vitamin D deficiency // N. Engl. J. Med. 2007. Vol. 357. P. 266-281.

  11. Somjen D. et al. 25-hydroxyvitamin D3-l-alpha-hydroxylase is expressed in human vascular smooth muscle cells and is upregulated by parathyroid hormone and estrogenic compounds // Circulation. 2005. Vol. 111, Iss. 11. P. 1666-1671.

  12. Jones G. Vitamin D analog. In: Vitamin D for Endocrinology and Metabolism // Endocrinol. Metab. Clin. North. Am. 2010. Vol. 39, № 2. P. 447-472.

  13. Blum M. et al. Vitamin D(3) in fat tissue // Endocrine. 2008. Vol. 33. P. 90-94.

  14. Li J. et al. lAlpha,25-Dihydroxyvitamin D hydroxylase in adipocytes // J. Steroid. Biochem. Mol. Biol. 2008. Vol. 112, № l. P. 122-126.

  15. Institute of Medicine, Food and Nutrition Board. Dietary Reference Intakes for Calcium and Vitamin D. Washington, DC: National Academy Press, 2010.

  16. Holick M F. Vitamin D status: measurement, interpretation and clinical application // Ann. Epidemiol. 2009. Vol. 19, N. 2. P. 73-78.

  17. Miller W.L. Vitamin D1 cc-hydroxylase // Trends, Endocrinol. Metab. 2000. Vol. 11, N. 8. P. 315-319.

  18. Adams J.S. Update in vitamin D // J. Clin.Endocrinol. Metab. 2010. Vol. 95, N. 2. P. 471-478.

  19. Bartik L. Curcumin: a novel nutritionally derived ligand of the vitamin D receptor with implications for colon cancer chemoprevention // J. Nutr. Biochem. 2010. Vol. 21, N. 12. P. 1153-1161.

  20. Zehnder D. Extrarenal expression of 25-hydroxyvitamin D3-la-hydroxylase // J. Endocr. Metab. 2001. Vol. 86, N. 2. P. 888-894.

  21. Jones H. Contemporary diagnosis and treatment of vitamin D-related disorders // J. Bone Miner. Res. 2007. Vol. 11, Is. 22. P. 15.

  22. Holick M.F. Sunlight and vitamin D for bone health and prevention of autoimmune diseases, cancers and cardiovascular disease // Am J. Clin. Nutr. 2004. Vol. 80. P. 1678-1688.

  23. Захарова И.Н., Коровина Н.А., Боровик Т.Э., Дмитриева Ю.А. Рахит и гиповитаминоз D - новый взгляд на давно существующую проблему / Пос. для врачей. М., 2010. 96 с.

  24. Holick M.F. Evaluation, Treatment, and Prevention of Vitamin D deficiency: an Endocrine society clinical practice guideline // J. Clin. Metab. 2011. Vol. 9. P. 1911-1930.

  25. Жиленко М.И., Гусакова Д.А., Тюзиков И.А. Распространенность дефицита (недостаточности) витамина D в рутинной клинической практике // Вопросы диетологии. 2017. Т. 7, № 1. С. 11-15.

  26. Bikle D. Protective actions of vitamin D in UVB induced skin cancer. Photochem Photobiol Sci. 2012 Sep 18. Departments of Medicine and Dermatology, San Francisco VA Medical Center and University of California, San Francisco, CA, USA

  27. Malloy P.J., Feldman D. The Role ofVitamin D Receptor Mutations in the Development of Alopecia // Mol. Cell. Endocrinol. 2011 Dec. 5. Vol. 347, N. 1-2. P. 90-96. doi: 10.1016/ j.mce. 2011.05.045.

  28. Sterling K.A., Eft ekhari P., Girndt M., Kimmel P.L., Raj D.S. The immuno-regulatory function of vitamin D: Implications in chronic kidney disease // Nature Reviews Nephrology. 2012. Vol. 8, N. 7. P. 403-412.

  29. Ginde A.A., Mansbach J.M., Camargo Jr. C.A. Association between serum 25-hydroxyvitamin D level and upper respiratory tract infection in the Third National Health and Nutrition Examination Survey // Arch. Intern. Med. 2009. Vol. 169. P. 384-390.

  30. Liu N., Nguyen L., Chun R.F. et al. Altered endocrine and autocrine metabolism of vitamin D in a mouse model of gastrointestinal inflammation // Endocrinology. 2008. Vol. 149. P. 4799-4808.

  31. Mathieu C., Adorini L. The coming of age of 1,25-dihydroxyvitamin D3 analogs as immunomodulatory agents // Trends in Molecular Medicine. 2002. Vol. 8, N. 4. P. 174-179.

  32. Дроздов В.Н. Дефицит витамина D как фактор полиморбидности // Экспериментальная и клиническая гастроэнтерология. 2015. Т. 118, № 6. С. 82-88.

  33. Wang T.J., Pencina M.J., Booth S.L. et al. Vitamin D deficiency and risk of cardio-vascular disease // Circulation. 2008 Jan. 29. Vol. 117, N. 4. P. 503-511.

  34. Ginde A.A., Liu M.C., Camargo C.A. Jr. Demographic differences and trends of vitamin D insufficiency in the U.S population, 1988-2004 // Arch. Intern. Med. 2009. Vol. 169, N. 6. P. 626-632.

  35. Giovannucci E., Liu Y., Hollis B.W. et al. 25-hydroxyvitamin D and risk of myocardial infarction in men // Arch. Intern. Med. 2008 Jun. Vol. 168, N. 11. P. 1174-1180.

  36. Aihara K., Azuma H., Akaike M. et al. Disruption of nuclear vitamin D receptor gene causes enhanced thrombogenicity in mice // J. Biol. Chem. 2004. Vol. 279, N. 35. P. 798-802.

  37. Artaza J.N., Sirad F., Ferrini M.G. et al. 1,25-(OH) 2Vitamin D3 inhibits cell proliferation by promoting cell cycle arrest without inducing apoptosis and modifies cell morphology of mesenchymal multipotent cells // J. Steroid. Biochem. Mol. Biol. 2010. Vol. 119, N. 1-2. P. 73-83.

  38. Garland C., Garland F. Do sunlight and vitamin D reduce the likelihood of colon cancer? // Int. J. Epidemiol. 1980. Vol. 9. P. 227-231.

  39. Grant W. A multicounty ecologic study of risk and risk reduction factors for prostate cancer mortality // Eur. Urology. 2004. Vol. 45. P. 271-279.

  40. Ordóñez-Mena J.M., Schöttker B., Haug U. et al. Serum 25-Hydroxyvitamin D and Cancer Risk in Older Adults: Results from a Large German Prospective Cohort Study // Cancer Epidemiol. Biomarkers Prev. 2013 May. Vol. 22, N. 5. P. 905-916. doi:10.1158/1055-9965.EPI-12-1332.

  41. Bikle D. Vitamin D: Production, metabolism, and mechanisms of action // American Society for Bone and Mineral Research. 2009. Chapter 28. P. 141-149.

  42. Hossein-nezhad A., Holick M.F. Vitamin D for Health: A Global Perspective // Mayo Clin. Proc. 2013. Vol. 88, N. 7. P. 720-755.

  43. Carlberg С. A genomic perspective on vitamin D signaling // Anticancer Research. 2009. Vol. 29, N. 9. P. 3485-3494.

  44. Kuningas M. et al. VDR gene variants associate with cognitive function and depressive symptoms in old age // Neurobiol. Aging. 2009. Vol. 30, N. 3. P. 466-473.

  45. Pilz S. et al. Association of Vitamin D Deficiency with Heart Failure and Sudden Cardiac Death in a Large Cross-Sectional Study of Patients Referred for Coronary Angiography // J. Clin. Endocrinol. Metab. 2008. Vol. 93, N. 10. P. 3927-3935.

  46. Pittas A.G. The role ofvitamin D and calcium in type 2 diabetes. A systematic review and meta-analysis // J. Clin. Endocrinol. Metab. 2007. Vol. 92, N. 6. P. 20172029.

  47. Пигарова Е.А., Плещева А.В., Дзеранова Л.К. Влияние витамина D на иммунную систему // Иммунология. 2015. Т. 36, № 1. С. 62-66.

  48. Pludowski P., Holick M.F., Pilz S. et al. Vitamin D effects on musculoskeletal health, immunity, autoimmunity, cardiovascular disease, cancer, fertility, pregnancy, dementia and mortality - a review of recent evidence // Autoimmun Rev. 2013 Aug. Vol. 12, N. 10. P. 976-989. doi: 10.1016/j.autrev.2013.02.004. Epub 2013 Mar 28.

  49. Cranney C., Horsely T., O’Donnell S. et al. Effectiveness and safety of vitamin D. Evidence Report/Technology Assessment No. 158 prepared by the University of Ottawa Evidence-based Practice Center under Contract No. 290-02.0021. AHRQ Publication No. 07-E013. Rockville, MD: Agency for Healthcare Research and Quality, 2007.

  50. Dawson-Hughes B., Mithal A., Bonjour J.P. et al. IOF position statement: vitamin D recommendations for older adults // Osteoporos Int. 2010. Vol. 21, N. 7. P. 1151-1154.

  51. Bischoff-Ferrari H.A., Giovannucci E., Willett W.C., Dietrich T., Dawson- Hughes B. Estimation of optimal serum concentrations of 25-hydroxyvitamin D for multiple health outcomes // Am. J. Clin. Nutr. 2006. Vol. 84. P. 18-28.

  52. Vieth R., Bischoff-Ferrari H., Boucher B.J. et al. The urgent need to recommend an intake of vitamin D that is effective // Am. J. Clin. Nutr. 2007. Vol. 85. P. 649-650.

  53. Looker F.С. et al. Serum 25-hydroxyvitamin D status of the US population: 1988-1994 compared with 2000-2004 // Am. J. Clin. Nutr. 2008. Vol. 88, N. 6. P. 1519-1527.

  54. Каронова Т.Л., Гринева Е.Н., Никитина И.Л. и др. Распространенность дефицита витамина D в Северо-Западном регионе РФ среди жителей г. Санкт-Петербурга и г. Петрозаводска // Остеопороз и остеопатии. 2013. № 3. С. 3-7.

  55. Mithal A. Treatment of vitamin D deficiency. Endocrine case management ICE/ENDO 2014 Meet-thprofessor // Endocrine society. 2014. P. 37-39.

  56. Mithal A., Wahl D.A., Bonjour J.P. et al. Global vitamin D status and determinants of hypovitaminosis D // Osteoporos Int. 2009. Vol. 20 P. 1807-1182.

  57. Lapatsanis D. et al. Vitamin D: a necessity for children and adolescents in Greece // Calcif. Tissue Int. 2005. Vol. 77, № 6. P. 348-355.

  58. Janner M., Ballinari P., Mullis P.E., Fluck Ch.E. High prevalence of vitamin D deficiency in children and adolescents with type 1 diabetes // Swiss Med. Wkly. 2010. Vol. 140. P. 13091.

  59. Greer R.M., Rogers M.A., Bowling F.G. et al. Australian children and adolescents with type 1 diabetes have low vitamin D levels // Med. J. Aust. 2007. Vol. 187. P. 59-60.

  60. Pozzilli P., Manfrini S., Crino A. et al. IMDIAB group. Low levels of 25-hydroxy-vitamin D3 and 1,25-dihydroxyvitamin D3 in patients with newly diagnosed type 1 diabetes // Horm. Metab. Res. 2005. Vol. 37. P 680-683.

  61. Svoren B.M., Volkening L.K., Wood J.R., Laffel L.M. Significant vitamin D deficiency in youth with type 1 diabetes mellitus // J. Pediatr. 2009. Vol. 154. P. 132-134.

  62. Quesada J.M. et al. Vitamin D status of eldery people in Spain // Age and Aging. 1989. Vol. 18. № 6. P. 392-397.

  63. Ивашкина Т.М. и др. Выявление дефицита витамина D3 у школьников Москвы и Санкт-Петербурга // Клиническая лабораторная диагностика. 2011. № 11. С. 22-24.

  64. Нурлыгаянов Р.3. Распространенность дефицита витамина D у лиц старше 50 лет, постоянно проживающих в республике Башкортостан, в период минимальной инсоляции // Остеопороз и остеопатии. 2012. № 3. С. 7-9.

  65. Дедов И.И., Мельниченко Г.А. Клинические рекомендации «Дефицит витамина D у взрослых: диагностика, лечение и профилактика», 2015.

  66. Каронова Т.Л. Метаболические и молекулярно-генетические аспекты обмена витамина D и риск сердечно-сосудистых заболеваний у женщин. Дис. …​ докт.мед. наук. СПб., 2014. 338 с.

  67. Дедов И.И., Мазурина Н.В., Огнева Н.А., Трошина Е.А., Рожинская Л.Я., Яшков Ю.И. Нарушения метаболизма витамина D при ожирении // Ожирение и метаболизм. 2011. № 2. С. 3-10.

  68. Arunabh S., Pollak S., Yeh J. et al. Body fat content and 25-hydroxyvitamin D levels in healthy women // J Clin Endocrinol Metab. 2003. N. 88. Р. 157-161.

  69. Kull M. Body mass index determines sunbathing habits: implications on vitamin d levels // Intern. Med. J. 2009. Vol. 39, N. 4. P. 256-258.

  70. Fisher L. Vitamin D and parathyroid hormone in outpatients with noncholestatic chronic liver disease // Clin. Gastroenterol. Hepatol. 2007. Vol. 5, N. 4. P. 513-520.

  71. De Paula F.J.A. Vitamin D and fat. 3rd ed. Academic Press, 2011. P. 769-776.

  72. Matsunuma A. Leptin attenuates gene expression for renal 25-hydroxyvitamin D(3)-1 alpha-hydroxylase in mice via the long form of the leptin receptor // Arch. Biochem. Biophys. 2007. Vol. 463, N. 1. P. 118-127.

  73. Shi H. la,25-Dihydroxy-vitamin D3 modulates human adipocyte metabolism via nongenomic action // FASEB J. 2000. Vol. 15, N. 14. P. 2751-2753.

  74. Kong J. Molecular mechanism of 1,25-dihydroxyvitamin D3 inhibitionof adipogenesis in 3T3-L1 cells // Am. J. Physiol. Endocrinol. Metab. 2006. Vol. 290. P. 916-924.

  75. Johnson J.A. et al. Immunohistochemical localization of the l,25(OH)2D3 receptor and calbidin D28k in human and rat pancreas // Am. J. Physiol. 1994. Vol. 267. P. 356-360.

  76. Bland R. et al. Expression of 25-hydroxyvitamin D3-1-alpha-hydroxylase in pancreatic islets // J. Steroid. Biochem. Mol. Biol. 2004. Vol. 89-90. P. 121-125.

  77. Sugden J.A. et al. Vitamin D improves endothelial function in patients with type 2 diabetes mellitus and low vitamin D levels // Diabet. Med. 2008. Vol. 25, Iss. 3. P. 320-325.

  78. Nimptsch K., Platz E.A., Willett W.C., Giovannucci E. Association between plasma 25-OH vitamin D and testosterone levels in men // Clin. Endocrinol. (Oxf). 2012. Vol. 77, N. 1. P. 106-112.

  79. Gysemans C.A., Cardozo A.K., Callewaert H. et al. 1,25-Dihydroxyvitamin D3 modulates expression of chemokines and cytokines in pancreatic islets: implications for prevention of diabetes in non-obese diabetic mice // Endocrinology. 2005. Vol. 146, N. 4. P. 1956-1964.

  80. Pittas A.G., Sun Q., Manson J.E. Plasma 25-hydroxyvitamin D concentration and risk of incident type 2 diabetes in women // Diabetes Care. 2010. Vol. 33, N. 9. P. 2021-2023.

  81. Brock K.E., Huang W.Y. Diabetes prevalence is associatedwith serum 25-hydroxyvitamin D and 1,25-dihydroxyvitamin D in US middle-aged Caucasian men and women: a cross-sectional analysis within the Prostate, Lung, Colorectal and Ovarian Cancer Screening Trial // Br. J. Nutr. 2011. Vol. 106, N. 3. P. 339-344.

  82. Scragg R. Serum 25-hydroxyvitamin D, diabetes, and ethnicity in the third national health and nutrition examination survey // Diabetes Care. 2004. Vol. 27, N. 12. P. 2813-2818.

  83. Borissova A.M. et al. The effect of vitamin D3 on insulin secretion and peripheral sensitivity in type 2 diabetic patients // Int. J. Clin. Pract. 2003. Vol. 57, N. 4. P. 258-261.

  84. Chiu К.C. et al. Hypovitaminosis D is associated with insulin resistance and В cell dysfunction // Am. J. Clin. Nutr. 2004. Vol. 79, N. 5. P. 820-825.

  85. Farrokhian A., Raygan F., Bahmani F. et al. Long-Term Vitamin D Supplementation Affects Metabolic Status in Vitamin D-Deficient Type 2 Diabetic Patients with Coronary Artery Disease // J. Nutr. 2017 Mar. Vol. 147, N. 3. P. 384-389.

  86. Grübler M.R., Gaksch M., Kienreich K. et al. Effects ofvitamin D supplementation on glycated haemoglobin and fasting glucose levels in hypertensive patients: a randomized controlled trial // Diabetes Obes. Metab. 2016 Oct. Vol. 18, N. 10. P. 1006-1012.

  87. Avenell A.A. et al. Vitamin D supplementation and type 2 diabetes: a substudy of a randomized placebo-controlled trial in older people (RECORD trial, ISRCTN5167438) // Age Agening. 2009. Vol. 38. P. 606-609.

  88. Bischoff-Ferrari H.A., Shao A., Dawson-Hughes B. et al. Benefit-risk assessment of vitamin D supplementation // Osteoporos Int. 2010. Vol. 21, N. 7. P. 1121-1132.

БЛАГОДАРНОСТЬ

Завершая наш проект «Сахарный диабет 2-го типа: проблемы и решения», хочу выразить огромную благодарность моим соавторам, чей неоценимый труд внес существенный вклад в успех книги. Наличие грифа ФИРО свидетельствует о признании нашей работы в стране, а отсутствие книги в магазинах - о ее востребованности у наших читателей. И первое, и второе чрезвычайно важно для нас.

Вот имена моих соавторов:

Абдулкадирова Ф.Р. - канд. мед. наук

Авогаро Анжело - проф. эндокринологии и обмена веществ, Паду-анский университет, Падуя, Италия

Агафонов П.В. - канд. мед. наук, преподаватель кафедры военно-полевой терапии ФГБОУ ВО «Военно-медицинская академия им. С.М. Кирова» Минобороны России

Акимов А.Γ. - д-р мед. наук, проф. кафедры военно-полевой терапии ФГБОУ ВО «Военно-медицинская академия им. С.М. Кирова» Минобороны России

Бергеншталь Ричард - проф., вице-президент Международного центра диабета, Миннеаполис, Миннесота, США

Бова Е.В. - канд. мед. наук, доцент ФГБОУ ВО «Ростовский государственный медицинский университет» Минздрава России, главный внештатный эндокринолог Минздрава Ростовской области

Бутаева С.В. - зав. эндокринологическим отделением ГБУЗ «Краевая больница № 1 им. проф. С.В. Очаповского» Минздрава Краснодарского края

Валитов Б.И. - канд. мед. наук, врач-эндокринолог, ФБУ «Центральная клиническая больница гражданской авиации»

Виберти Джанкарло - почетный проф. метаболической медицины и диабета Королевского колледжа Лондона, Великобритания

Гришина Е.А. - канд. биол. наук, доцент, ведущий научный сотрудник отдела молекулярно-биологических исследований НИЦ ФГБОУ ДПО «Российская медицинская академия непрерывного профессионального образования» (РМАНПО) Минздрава России

Гурьева И.В. - д-р мед. наук, проф. кафедры эндокринологии ФГБОУ ДПО РМАНПО Минздрава России

Гусенбекова Д.Г. - канд. мед. наук

Демидова Т.Ю. - зав. кафедрой эндокринологии ФГБОУ ВО «Российский национальный исследовательский универститет им. Н.И. Пи-рогова» Минздрава России

Джусоева М.А. - аспирант кафедры эндокринологии ФГБОУ ДПО РМАНПО Минздрава России

Доскина Е.В. - канд. мед. наук, доцент кафедры эндокринологии ФГБОУ ДПО РМАНПО Минздрава России

Захаров В.В. - д-р мед. наук, проф. кафедры нервных болезней ФГАОУ ВО «Первый Московский государственный медицинский университет им. И.М. Сеченова» Минздрава России (Сеченовский Университет)

Иванова Е.В. - канд. мед. наук, врач

Исаева С.Е. - аспирант кафедры эндокринологии ФГБОУ ДПО РМАНПО Минздрава России

Камынина Л.Л. - канд. мед. наук, семейная медицинская клиника «Трейд-Медикал»

Караллидди Джанака - проф., старший преподаватель Королевского колледжа Лондона, Великобритания

Карпова Е.В. - канд. мед. наук, кафедра эндокринологии ФГБОУ ДПО РМАНПО Минздрава России

Коклина А.В. - ординатор кафедры эндокринологии ФГБОУ ДПО РМАНПО Минздрава России

Кондратьева Л.В. - канд. мед. наук, доцент кафедры эндокринологии ФГБОУ ДПО РМАНПО Минздрава России

Кочергина И.И. - канд. мед. наук, доцент кафедры эндокринологии ФГБОУ ДПО РМАНПО Минздрава России

Кривошеева А.А. - аспирант кафедры эндокринологии ФГБОУ ДПО РМАНПО Минздрава России

Кулиджанян Н.К. - канд. мед. наук, врач-эндокринолог, ФГБОУ «Национальный медицинский исследовательский центр гематологии» Минздрава России

Литвиненко В.М. - врач-эндокринолог высшей категории, санаторий «Заполярье», Сочи

Маззи Роджер - Международный центр диабета, Миннеаполис, Миннесота, США

Нажмутдинова П.К. - аспирант кафедры эндокринологии ФГБОУ ДПО РМАНПО Минздрава России

Насибуллина Γ.М. - врач-эндокринолог, НУЗ «Научный клинический центр» ОАО «РЖД», Москва

Парнес Е.Я. - д-р мед. наук, проф. кафедры внутренних болезней ФГБОУ ВО «Московский государственный медико-стоматологический университет» Минздрава России, член правления московского отделения Общества специалистов доказательной медицины

Пашкова Е.Ю. - канд. мед. наук, доцент кафедры эндокринологии ФГБОУ ДПО РМАНПО Минздрава России

Плотникова О.А. - канд. мед. наук, терапевт, диетолог, клиника ФГБУН «ФИЦ питания, биотехнологии и безопасности пищи

Пришл Фредерик - проф. нефрологии, клиника Вельс-Грискирхен, Вена, Австрия

Пронин В.С. - д-р мед. наук, проф. кафедры эндокринологии ФГБОУ ДПО РМАНПО Минздрава России

Прудникова М.А. - канд. мед. наук

Пуговкина Я.В. - аспирант кафедры эндокринологии ФГБОУ ДПО РМАНПО Минздрава России

Пьяных О.П. - канд. мед. наук, доцент кафедры эндокринологии ФГБОУ ДПО РМАНПО Минздрава России

Рождественская О.А. - аспирант кафедры эндокринологии ФГБОУ ДПО РМАНПО Минздрава России

Светлова О.В. - канд. мед. наук, старший научный сотрудник сектора медико-социальной экспертизы и реабилитации при эндокринных заболеваниях ФГБУ «Федеральное бюро медико-социальной экспертизы» Минтруда России

Симонсон Грегг - Международный центр диабета, Миннеаполис, Миннесота, США

Славицкая Е.С. - канд. мед. наук, главный врач ГБУЗ СК «Краевой эндокринологический диспансер», главный внештатный эндокринолог Минздрава Ставропольского края

Сокарева Е.В. - канд. мед. наук

Соловьева О.Л. - аспирант кафедры эндокринологии ФГБОУ ДПО РМАНПО Минздрава России

Стельмах М.В. - аспирант кафедры эндокринологии ФГБОУ ДПО РМАНПО Минздрава России

Строков И.А. - кканд. мед. наук, доцент кафедры нервных болезней ФГАОУ ВО «Первый Московский государственный медицинский университет им. И.М. Сеченова» Минздрава России (Сеченовский Университет)

Строков К.И. - врач-эндокринолог, эндокринологическое отделение НУЗ «Научный клинический центр» ОАО «РЖД», Москва Тертычная Е.А. - канд. мед. наук

Трахтенберг Ю.А. - канд. мед. наук

Фирсова Е.П. - главный внештатный эндокринолог Пермского края Халимов Ю.Ш. - д-р мед. наук, проф., начальник кафедры военно-полевой терапии ФГБОУ ВО «Военно-медицинская академия им. С.М. Кирова» Минобороны России, главный эндокринолог Санкт-Петербурга

Черникова Н.А. - канд. мед. наук, доцент кафедры эндокринологии ФГБОУ ДПО РМАНПО Минздрава России

Шарафетдинов Х.Х. - д-р мед. наук, зав. отделением болезней обмена веществ ФГБУН «ФИЦ питания, биотехнологии и безопасности пищи», проф. кафедры диетологии и нутрициологии ФГБОУ ДПО РМАНПО Минздрава России, главный внештатный специалист-диетолог Минздрава России в ЦФО

Шернтанер Гюнтрам - проф. эндокринологии, директор госпиталя Рудольфштифтунг, Вена, Австрия

Яшков Ю.И. - д-р мед. наук, проф., Центр эндохирургии и литотрипсии

Хочу также выразить отдельную благодарность М.Б. Анциферову, Ю.Ш. Халимову и С.Б. Шустову за их труд по рецензированию книги и в целом ее положительную оценку. Без их внимательных и дельных замечаний успех нашего проекта был бы невозможен.

Огромная благодарность Ирине Владимировне Галениной - редактору и координатору данного проекта со стороны кафедры - за ее внимательное, дружественное и профессиональное отношение.

С уважением,

д-р мед. наук, профессор, заведующий кафедрой эндокринологии ФГБОУ ДПО «Российская медицинская академия непрерывного профессионального образования» Минздрава России, заслуженный деятель науки РФ,

image

А. С. Аметов

Дополнительные иллюстрации

image
Рис. 1-1. Управление любыми колебаниями глюкозы
image
Рис. 1-2. Метаболическое программирование
image
Рис. 1-3. Мышцы как секреторный орган
image
Рис. 1-4. Адиnоцит: профессиональная секреторная клетка
image
Рис. 1-5. Ремоделирование экстрацеллюлярного матрикса жировой ткани необходимо для большинства физиологических адаптивных ответов жировой ткани
image
Рис. 1-7. Белая жировая ткань регулирует метаболизм всего организма
image
Рис. 1-8. Ретинолсвязывающий протеин-4 индуцирует продукцию цитокинов в жировой ткани, что нарушает сигнал и увеличивает риск диабета
image
Рис. 1-9. Блокирование презентации антигена уменьшает воспаление, индуцированное ретинолсвязывающим протеином-4, и восстанавливает чувствительность к инсулину
image
Рис. 1-10. Основные компоненты кapдиopeнaльнoгo метаболического синдрома
image
Рис. 1-12. Цит. по Schwartz S.S. et al., 2017 [4]: «Диабет и его осложнения возникают в результате общей этиoпaтoфизиoлoгии. Основным посредником осложнений сахарного диабета является повреждение, вызванное гипергликемией и другими избытками топлива, вызванными снижением секреции инсулина или снижением действия инсулина вследствие нарушения функции ß-клeтoк. Развитие и пpoгpeccиpoвaниe любого осложнения зависит от взаимодействия генетической предрасположенности, внешних факторов, инcyлинopeзиcтeнтнocти, иммунной диcpeгyляции и воспаления, избытка внутриклеточного топлива и сопутствующих заболеваний (таких как артериальная гипертония и гипepлипидeмия)». Сокращения: ИР - инcyлинopeзиcтeнтнocть; LP - лaктaт/пиpyвaт; ß/A - ß-гидpoкcибyтиpaт/aцeтoaцeтaт; SH/SS - восстановленный тиoл циcтeинa/окисленный тиoл циcтeинa; ROS - активные формы кислорода
image
Рис. 1-13. Цит. по Schwartz S.S. et al., 2017 [4]: «Общие процессы, происходящие во всех уязвимых клетках, связанных с диабетом. Хроническое воздействие гипергликемии и глюкoлипoтoкcичнocти вследствие избытка топлива приводит к высвобождению активных форм кислорода (ROS). Это активирует пути, в том числе пoлиoлoвый цикл, усиленное образование конечных продуктов гликиpoвaния (AGE), активацию пpoтeинкинaзы С (PKC) и цикла гeкcoзaминa, что приводит к воспалению. Транскрипция генов способствует гипертрофии клеток, пролиферации, peмoдeлиpoвaнию и aпoптoтичecкoй передаче сигналов, которые физиологически проявляются как ишeмичecкaя болезнь сердца, заболевания периферических артерий (PAD), peтинoпaтия, нeйpoпaтия и почечная недостаточность (обзор в [8]). Системные эффекты включают в себя усугубление диабетического состояния, особенно в том случае, когда секреция инсулина в ß-клeткax снижается и сердечно-сосудистая функция нарушена»
image
Рис. 3-2. Стадии хронической болезни почек и категорий альбуминурии
image
Рис. 5-2. Потенциальные механизмы влияния aгoниcтoв рецепторов глюкaгoнoпoдoбнoгo пептида 1 на сердечно-сосудистую систему. Адаптировано согласно M.A. Nauck, M.D. Juris [84]
image
Рис. 5-3. Данные однофотонной эмиссионной компьютерной томографии миокарда пациента Д.: А - стрелкой указаны зоны дефекта перфузии в бассейне передней межжелудочковой ветви и огибающей ветви левой коронарной артерии; Б - стрелкой указано улучшение включения радиофармацевтического препарата после лечения в покое в бассейне огибающей ветви левой коронарной артерии
image
Рис. 5-4. Улучшение перфузии миокарда левого желудочка пациентки Г. по данным однофотонной эмиссионной компьютерной томографии с 99mТс-технетрилом после лечения. Стрелкой указаны зоны сниженной перфузии в бассейне передней межжелудочковой ветви левой коронарной артерии. Отмечается более высокий уровень включения радиофармацевтического препарата после лечения как на нагрузке, так и в покое в соответствующие сегменты миокарда левого желудочка
image
Рис. 5-5. Улучшение перфузии миокарда левого желудочка пациента Н. по данным однофотонной эмиссионной компьютерной томографии с 99mТс-технетрилом после лечения. Стрелкой указана область трансмурального поражения задней, заднебоковой области левого желудочка с признаками жизнеспособного миокарда в перирубцовой зоне. В динамике отмечается улучшение показателей перфузии миокарда в покое в перирубцовой зоне
image
Рис. 6-1. Результаты иерархического кластер-анализа (А) и многомерного шкалирования (Б) при включении всех переменных
image
Рис. 6-2. Результаты иерархического кластер-анализа (А) и многомерного шкалирования (Б) при включении переменных, характеризующих структуру аллелей полиморфного гена, липидный и углеводный обмен
image
Рис. 6-3. Графики зависимости воспроизведенных расстояний от исходных расстояний в первом и втором варианте набора переменных при многомерном шкалировании
image
Рис. 6-4. ROC-кривые при анализе предикторов нейропатии, ретинопатии, нефропатии
image
Рис. 7-1. Схема влияния пола на развитие и исходы сахарного диабета 2-го типа на протяжении всей жизни пациента: социальные условия (верхняя часть схемы) и биологические факторы (нижняя часть схемы) влияют на развитие стволовых клеток, программирование плода, новорожденного, подростка, пациента репродуктивного возраста, процесс старения, а также на проявления и осложнения сахарного диабета 2-го типа у мужчин и женщин [2]
image
Рис. 7-2. Распространенность пpeдиaбeтa, сахарного диабета 2-го типа и избыточной массы тела/ожирения у мужчин и женщин [1]: А - процент женщин (обозначено розовым цветом) и мужчин (обозначено синим цветом) в возрасте старше 25 лет с уровнем гликемии натощак ≥7,0 ммоль/л или с использованием caxapocнижaющиx препаратов (стандартизированные по возрасту показатели) в 2014 г.; Б - распространенность нарушения толерантности к глюкозе и сахарного диабета 2-го типа в зависимости от возраста и пола в 2013 г.; В - распространенность избыточной массы тела/ожирения в зависимости от возраста и пола в 2013 г. HTΓ - нарушенная толерантность к глюкозе; ИMT - индекс массы тела; CД2 - сахарный диабет 2-го типа
image
Рис. 7-4. Секреция и чувствительность инсулина у мужчин и женщин с нормальной толерантностью к глюкозе, нарушенным метаболизмом глюкозы (нарушенная толерантность к глюкозе и/или нарушение гликемии натощак) и клинически выраженным сахарным диабетом 2-го типа: взаимосвязь между чувствительностью к инсулину (м-2 × мл/мин) и секрецией инсулина (показатель AUC инсулина, выраженный в мин × Ед/л) после перорального теста на толерантность к глюкозе. Непрерывные линии обозначают нормальное метаболическое состояние у мужчин и женщин с/без ожирения, т.е. в случае снижения чувствительности к инсулину происходит компенсаторное увеличение секреции инсулина [50]. NGT - нормальная толерантность к глюкозе; IGM - нарушенный метаболизм глюкозы; Т2DM - сахарный диабет 2-го типа
image
Рис. 8-1. Соматомединовые гипотезы
image
Рис. 8-4. Этиология акромегалии
image
Рис. 9-2. Регуляция уровня глюкозы посредством гормонов островков Лангерганса у здорового человека (адаптировано из Wardlaw G.M., Hampl J.S. Perspectives in Nutrition, 7. New York, 2007)
image
Рис. 10-1. Синтез и метаболизм витамина D в организме
image
Рис. 10-2. Регуляция фосфорно-кальциевого обмена

1. В настоящее время семаглутид не зарегистрирован в РФ.