avatar

Хирургические болезни недоношенных детей : национальное руководство

Хирургические болезни недоношенных детей : национальное руководство / под ред. Ю. А. Козлова, В. А. Новожилова, А. Ю. Разумовского. - Москва : ГЭОТАР-Медиа, 2019. - 592 с. - ISBN 978-5-9704-5072-7

Аннотация

Руководство является первым изданием в нашей стране, посвященным лечению специфических хирургических заболеваний, свойственных недоношенным детям. Необходимость появления этого руководства состоит в том, что в последние несколько десятилетий увеличилось число младенцев, появившихся на свет раньше срока и имеющих чрезвычайно низкую массу тела при рождении. Их жизни сохраняются благодаря достижениям в акушерстве и интенсивной терапии новорожденных. Повышенная выживаемость таких новорожденных привела к формированию популяции младенцев, восприимчивых ко многим редким хирургическим заболеваниям. Оказалось, что потребность в хирургии, кажущаяся не такой значительной у недоношенных младенцев, превышает потребность в операциях у доношенных новорожденных. Это может касаться лигирования открытого артериального протока, некротизирующего энтероколита, изолированной перфорации желудка и кишечника, ретинопатии, постгеморрагической гидроцефалии, паховых грыж и прочих, более редких патологических состояний. На осно вании собственного опыта авторов и данных современных исследований освещены вопросы эпидемиологии, этиологии, патогенеза, диагностики и лечения хирургических заболеваний у недоношенных детей. Основное место отведено обсуждению современ ных лечебных стратегий, обеспечивающих наибольший эффект выздоровления.

Издание предназначено неонатологам, детским хирургам, акушерам, гастроэнтерологам, педиатрам, хирургам общей практики, пульмонологам, офтальмологам, нейрохирургам.

Редакторы руководства

image1

Козлов Юрий Андреевич - доктор медицинских наук, профессор кафедры детской хирургии Иркутского государственного медицинского университета, профессор кафедры детской хирургии Иркутской государственной академии последипломного образования - филиала Российской медицинской академии непрерывного профессионального образования, руководитель Центра хирургии новорожденных Ивано-Матрёнинской детской клинической больницы, Иркутск, Россия

image2

Новожилов Владимир Александрович - доктор медицинских наук, заведующий кафедрой детской хирургии Иркутского государственного медицинского университета, профессор кафедры детской хирургии Иркутской государственной академии последипломного образования - филиала Российской медицинской академии непрерывного профессионального образования, главный врач Ивано-Матрёнинской детской клинической больницы, Иркутск, Россия

image3

Разумовский Александр Юрьевич - доктор медицинских наук, профессор, член-корреспондент РАН, заведующий кафедрой детской хирургии Российского национального исследовательского медицинского университета им. Н.И. Пирогова, Москва, Россия

EDITORS OF THE TEXTBOOK

Kozlov Yury MD, PhD - Head of the Center of Neonatal Surgery at Ivano-Matreninsky Pediatric Clinical Hospital, Professor of the Department of Pediatric Surgery at Irkutsk State Medical University, Professor of Department of Pediatric Surgery at Irkutsk State Medical Academy of Postgraduate Education, Irkutsk, Russia

Novozhilov Vladimir MD, PhD - Head of the Department of Pediatric Surgery at Irkutsk State Medical University, Chief of Ivano-Matreninsky Pediatric Clinical Hospital, Professor of Department of Pediatric Surgery at Irkutsk State Medical Academy of Postgraduate Education, Irkutsk, Russia

Razumovsky Alexander MD, PhD - Correspondent Member of Russian Scientific Academy, Professor, Head of the Department of Pediatric Surgery at Pirogov Russian National Research Medical University, Moscow, Russia

Коллектив авторов

Авраменко Василиса Юрьевна - аспирант кафедры неонатологии факультета дополнительного профессионального образования Российского национального исследовательского медицинского университета им. Н.И. Пирогова, Москва, Россия

Антошкина Екатерина Петровна - заведующая отделением патологической анатомии Ивано-Матрёнинской детской клинической больницы, Иркутск, Россия

Афуков Иван Игоревич - кандидат медицинских наук, доцент кафедры детской хирургии Российского национального исследовательского медицинского университета им. Н.И. Пирогова, заместитель главного врача по медицинской части, руководитель детского центра анестезиологии-реанимации, интенсивной терапии с экстракорпоральной поддержкой жизни Детской городской клинической больницы № 13 им. Н.Ф. Филатова, Москва, Россия

Барадиева Полина Жамцарановна - врач-хирург отделения хирургии новорожденных Ивано-Матрёнинской детской клинической больницы, Иркутск, Россия

Бочкарева Алла Константиновна - кандидат медицинских наук, врач отделения патологической анатомии Ивано-Матрёнинской детской клинической больницы, Иркутск, Россия

Гармашов Юрий Анатольевич - доктор медицинских наук, профессор кафедры детской невропатологии и нейрохирургии, ведущий научный сотрудник научно-исследовательской лаборатории «Инновационные технологии медицинской навигации» Северо-Западного государственного медицинского университета им. И.И. Мечникова, Санкт-Петербург, Россия

Дегтярева Марина Васильевна - доктор медицинских наук, профессор, заведующая кафедрой неонатологии ФУВ Российского национального исследовательского медицинского университета им. Н.И. Пирогова, Москва, Россия

Звонков Денис Андреевич - врач-хирург отделения детской хирургии Ивано-Матрёнинской детской клинической больницы, Иркутск, Россия

Иова Александр Сергеевич - доктор медицинских наук, профессор, заведующий научно-исследовательской лабораторией «Инновационные технологии медицинской навигации», профессор кафедры детской невропатологии и нейрохирургии Северо-Западного государственного медицинского университета им. И.И. Мечникова, руководитель нейрохирургической службы детской городской больницы № 1, Санкт-Петербург, Россия

Ионушене Светлана Владимировна - кандидат медицинских наук, врач анестезиолог-реаниматолог, ассистент кафедры неотложной педиатрии Иркутской государственной академии последипломного образования - филиала Российской медицинской академии непрерывного профессионального образования, Иркутск, Россия

Караваева Светлана Александровна - доктор медицинских наук, заведующая кафедрой детской хирургии Северо-Западного государственного медицинского университета им. И.И. Мечникова, профессор кафедры детской хирургии Первого Санкт-Петербургского государственного медицинского университета им. акад. И.П. Павлова, руководитель хирургической группы Центра патологии новорожденных Детской городской больницы № 1, Санкт-Петербург, Россия

Козлов Юрий Андреевич - доктор медицинских наук, профессор кафедры детской хирургии Иркутского государственного медицинского университета, профессор кафедры детской хирургии Иркутской государственной академии последипломного образования - филиала Российской медицинской академии непрерывного профессионального образования, руководитель Центра хирургии новорожденных Ивано-Матрёнинской детской клинической больницы, Иркутск, Россия

Ковальков Константин Анатольевич - детский хирург, заместитель главного врача по хирургической службе Областной детской клинической больницы, Кемерово, Россия

Краснов Павел Анатольевич - врач-хирург отделения хирургии новорожденных Ивано-Матрёнинской детской клинической больницы, Иркутск, Россия

Крюков Евгений Юрьевич - доктор медицинских наук, заведующий кафедрой детской невропатологии и нейрохирургии, ведущий научный сотрудник научно-исследовательской лаборатории «Инновационные технологии медицинской навигации» Северо-Западного государственного медицинского университета им. И.И. Мечникова, Санкт-Петербург, Россия

Крюкова Ирина Александровна - кандидат медицинских наук, доцент кафедры детской травматологии, ортопедии и хирургии Северо-Западного государственного медицинского университета им. И.И. Мечникова, Санкт-Петербург, Россия

Мокрушина Ольга Геннадьевна - доктор медицинских наук, профессор кафедры детской хирургии Российского национального исследовательского медицинского университета им. Н.И. Пирогова, врач детский хирург отделения хирургии новорожденных и недоношенных детей Детской городской клинической больницы № 13 им. Н.Ф. Филатова, Москва, Россия

Новожилов Владимир Александрович - доктор медицинских наук, заведующий кафедрой детской хирургии Иркутского государственного медицинского университета, профессор кафедры детской хирургии Иркутской государственной академии последипломного образования - филиала Российской медицинской академии непрерывного профессионального образования, главный врач Ивано-Матрёнинской детской клинической больницы, Иркутск, Россия

Очиров Чимит Баторович - врач-хирург отделения хирургии новорожденных Ивано-Матрёнинской детской клинической больницы, Иркутск, Россия

Поваринцев Константин Олегович - врач анестезиолог-реаниматолог отделения анестезиологии, реаниматологии и интенсивной терапии Ивано-Матрёнинской детской клинической больницы, Иркутск, Россия

Подкаменев Владимир Владимирович - доктор медицинских наук, профессор, заведующий курсом детской хирургии Иркутского государственного медицинского университета, заслуженный врач РФ, Иркутск, Россия

Разумовский Александр Юрьевич - доктор медицинских наук, профессор, член-корреспондент РАН, заведующий кафедрой детской хирургии Российского национального исследовательского медицинского университета им. Н.И. Пирогова, Москва, Россия

Распутин Андрей Александрович - врач-хирург отделения хирургии новорожденных Ивано-Матрёнинской детской клинической больницы, Иркутск, Россия

Рогаткин Сергей Олегович - доктор медицинских наук, профессор кафедры неонатологии ФДПО Российского национального исследовательского медицинского университета им. Н.И. Пирогова, Москва, Россия

Сайдашева Эльвира Ирековна - доктор медицинских наук, профессор кафедры офтальмологии Северо-Западного государственного медицинского университета им. И.И. Мечникова, руководитель офтальмологической службы Детской городской больницы № 1, Санкт-Петербург, Россия

Сафина Асия Ильдусовна - доктор медицинских наук, профессор, заведующая кафедрой педиатрии и неонатологии Казанской государственной медицинской академии - филиала Российской медицинской академии непрерывного профессионального образования Минздрава России, Казань, Россия

Степаненко Сергей Михайлович - доктор медицинских наук, профессор кафедры детской хирургии Российского национального исследовательского медицинского университета им. Н.И. Пирогова, Москва, Россия

Сыркин Николай Васильевич - врач анестезиолог-реаниматолог отделения анестезиологии, реаниматологии и интенсивной терапии Ивано-Матрёнинской детской клинической больницы, Иркутск, Россия

Тимофеев Дмитрий Владимирович - врач-хирург отделения детской урологии Ивано-Матрёнинской детской клинической больницы, Иркутск, Россия

Цой Елена Глебовна - кандидат медицинских наук, доцент кафедры педиатрии и неонатологии Кемеровского государственного медицинского университета, Кемерово, Россия

Чубко Давид Марленович - заведующий отделением детской хирургии Красноярского краевого клинического центра охраны материнства и детства, Красноярск, Россия

Приглашенные иностранные авторы

Алекси-Месхишвили Владимир Владимирович - доктор медицинских наук, профессор, заведующий первого в СССР отделения экстренной хирургии и интенсивной терапии детей первого года жизни Института сердечно-сосудистой хирургии им. А.Н. Бакулева (1972-1989). С 1989 по 2014 г. - приглашенный профессор и ведущий детский хирург Немецкого сердечного центра в Берлине. Лауреат Государственной премии СССР (1986), премий им. Е.Н. Мешалкина и А.Н. Бакулева (2011). Почетный профессор Пермского государственного медицинского университета. Берлин, Германия

Гуревич Полина - ординатор отделения интенсивной терапии новорожденных Медицинского центра «Зив», Цфат, Израиль

Капуллер Вадим Михайлович - старший хирург отделения детской хирур гии, Университетский медицинский центр, Еврейский университет, Иерусалим, Израиль

Мосс Лоуренс - главный хирург Национального детского госпиталя, профессор хирургии, Университет штата Огайо, медицинский колледж, Коламбус, Огайо, США

Партридж Эмили - сотрудник Центра фетальной диагностики и терапии, отделение общей, торакальной и фетальной хирургии, Детский госпиталь Филадельфии, Филадельфия, США

Портнов Игорь - заведующий отделением новорожденных Медицинского центра «Зив», Цфат, Израиль

Фишер Джереми - детский хирург Национального детского госпиталя, Коламбус, Огайо, США

Флэйк Алан - профессор хирургии, акушерства и гинекологии Медицинской школы Перельмана, Университет штата Пенсильвания, руководитель отделения детской хирургии Детского госпиталя Филадельфии; директор Центра исследований плода, Филадельфия, США

Шинваль Эрик - профессор, заведующий отделением интенсивной терапии новорожденных Медицинского центра «Зив», декан медицинского факультета Азриэль Университета Бар-Илан, Цфат, Израиль

AUTHORS

Antoshkina Ekaterina - Head of the Department of Pathological Anatomy, Ivano-Matreninsky Pediatric Clinical Hospital, Irkutsk

Avramenko Vasilisa - graduate of the Department of Neonatology, Russian National Research Medical University named after N.I. Pirogov, Moscow, Russia

Afukov Ivan MD - Associative Professor of Department of Pediatric Surgery at Russian National Research Medical University named after N.I. Pirogov, Deputy Chief Physician, Head of the Children’s Center of Anesthesiology and Intensive Therapy with Extracorporeal Life Support, State Budgetary Public Health Institution «N.F. Filatov Children’s City Hospital of Moscow Healthcare Ministry», Moscow, Russia

Baradieva Polina - Pediatric surgeon, Department of Neonatal Surgery, Ivano-Matreninsky Pediatric Clinical Hospital, Irkutsk, Russia

Bochkareva Alla MD - Doctor of the Department of Pathological Anatomy, Ivano-Matreninsky Pediatric Clinical Hospital, Irkutsk, Russia

Chubko David - Head of the Department of Pediatric Surgery, Krasnoyarsk Regional Clinical Center of Maternity and Childhood, Krasnoyarsk, Russia

Degtyareva Marina MD, PhD - Professor, Head of the Department of Neonatology, Russian National Research Medical University named after N.I. Pirogov, Moscow, Russia

Garmashov Yury MD, PhD - Professor of the Department of Pediatric Neurology and Neurosurgery, Leading Researcher of the Laboratory «Innovative Technologies of Medical Navigations*, North-Western State Medical University named after I.I. Mechnikov, St. Petersburg, Russia

Ionushene Svetlana MD - Assistant of the Department of Emergency Pediatrics, Irkutsk State Academy for Postgraduate Medical Education, The Branch of Russian Medical Academy of Continous Postgraduate Education of Public Health Ministry of Russian Federation, Irkutsk, Russia

Iova Аlexandеr MD, PhD - Professor of the Department ofPediatric Neurology and Neurosurgery, of the Laboratory «Innovative Technologies of Medical Navigation», North-Western State Medical University named after I.I. Mechnikov, Head of Neurosurgical Service, Children’s City Hospital №1, St. Petersburg, Russia

Karavaeva Svetlana MD, PhD - Head of the Department of Pediatric Surgery at Federal State Budgetary Educational Institution North-West State Medical University named after I.I. Mechnikov, Professor of Department of Pediatric Surgery at First State Medical University, Head of the Surgical Group in Center of Neonatal Pathology of the Children’s city hospital № 1, St. Petersburg, Russia

Kozlov Yury MD, PhD - Head of the Center of Neonatal Surgery at Ivano-Matreninsky Pediatric Clinical Hospital, Professor of the Department of Pediatric Surgery at Irkutsk State Medical University, Professor of Department of Pediatric Surgery at Irkutsk State Medical Academy of Postgraduate Education, Irkutsk, Russia Kovalkov Konstantin - Surgeon-in-Chief and Deputy Director of the Regional Children’s Hospital, Kemerovo, Russia

Krasnov Pavel - Pediatric Surgeon, Department of Neonatal Surgery, Ivano-Matreninsky Pediatric Clinical Hospital, Irkutsk

Kryukov Evgeniy MD, PhD - Head of the Department of Pediatric Neurology and Neurosurgery, Leading Researcher of the Laboratory «Innovative Technologies of Medical Navigation», North-Western State Medical University named after I.I. Mechnikov, St. Petersburg, Russia

Kryukova Irina MD - Associate Professor of the Department of Pediatric Traumatology and Orthopedics, North-Western State Medical University named after I.I. Mechnikov, St. Petersburg, Russia

Mokrushina Olga MD, PhD - Professor of the Department of Pediatric Surgery at Russian National Research Medical University named after N.I. Pirogov, Pediatric surgeon in the Department of Neonatal Surgery at State Budgetary Public Health Institution «N.F. Filatov Children’s City Hospital of Moscow Healthcare Ministry», Moscow, Russia

Novozhilov Vladimir MD, PhD - Head of the Department of Pediatric Surgery at Irkutsk State Medical University, Chief of Ivano-Matreninsky Pediatric Clinical Hospital, Professor of Department of Pediatric Surgery at Irkutsk State Medical Academy of Postgraduate Education, Irkutsk, Russia

Ochirov Chimit - Pediatric Surgeon, Department of Neonatal Surgery, Ivano-Matreninsky Pediatric Clinical Hospital, Irkutsk, Russia

Podkamenev Vladimir MD, PhD - Professor, Head of Course of Pediatric Surgery of Faculty Postgraduate Education at Irkutsk State Medical University; Honored Doctor of Russia, Irkutsk, Russia

Povarintcev Konstantin - Doctor, Department of Anesthesiology and Neonatal Intensive Care, Ivano-Matreninsky Pediatric Clinical Hospital, Irkutsk, Russia

Razumovsky Alexander MD, PhD - Correspondent Member of Russian Scientific Academy, Professor, Head of the Department of Pediatric Surgery at Russian National Research Medical University named after N.I. Pirogov, Moscow, Russia

Rasputin Andrey - Pediatric Surgeon, Department of Neonatal Surgery, Ivano-Matreninsky Pediatric Clinical Hospital, Irkutsk, Russia

Rogatkin Sergei MD, PhD - Professor of the Department of Neonatology, Russian National Research Medical University named after N.I. Pirogov, Moscow, Russia

Saidasheva Elvira MD, PhD - Head of the Department of Ophthalmology at Children’s hospital № 1, Professor of the Department of Ophthalmology NorthWestern State Medical University named after I.I. Mechnikov, Chief Pediatric Ophthalmologist of Saint Petersburg and North-Western Russian Federation, St. Petersburg, Russia

Safina Asiya PhD, MD - Professor, Head of the Department of Pediatrics and Neonatology, Kazan State Medical Academy - branch of the Russian Medical Academy of Continuing Professional Education of the Ministry of Health of the Russian Federation, Kazan, Russia

Stepanenko Sergei MD, PhD - Professor, Department of Pediatric Surgery at Russian National Research Medical University named after N.I. Pirogov, Moscow, Russia

Syrkin Nikolay - Doctor, Department of Anesthesiology and Neonatal Intensive Care, Ivano-Matreninsky Pediatric Clinical Hospital, Irkutsk, Russia

Timofeev Dmitriy MD - Pediatric Surgeon, Department of Pediatric Urology, Ivano-Matreninsky Pediatric Clinical Hospital, Irkutsk, Russia

Tsoy Elena MD - Associate Professor, Department of Pediatrics and Neonatology, Kemerovo State Medical University, Kemerovo, Russia

Zvonkov Denis - Pediatric Surgeon, Department of Pediatric Surgery, Ivano-Matreninsky Pediatric Clinical Hospital, Irkutsk

Invited foreign authors

Alexi-Meskhishvili Vladimir MD, PhD Dhc. - Chairman of the Department of Emergency Cardiac Surgery and Intensive Care for Infants at the Bakulev Institute of Cardiovascular Surgery (1972-1989). Senior Pediatric Cardiac Surgeon and Visiting Professor in German Heart Institute Berlin (1989-2014). Awarded with State Scientific Prize in Medicine for organizing and developing Infant Cardiac Surgery and Intensive Care (1986) and the A.N. Bakulev and E.N. Meshalkin Prizes for Achievements in Cardiac Surgery (2011). Honorary Professor of Perm State Medical University, Berlin, Germany

Fisher Jeremy G. MD - Pediatric Surgery Fellow, Nationwide Children’s Hospital, Columbus, OH, USA

Gurevich Polina - Fellow in Neonatology, Ziv Medical Center, Tsfat, Israel Kapuller Vadim MD - Hadassah University Medical Center, Hebrew University, Jerusalem, Israel

Moss Lawrence R. MD - Surgeon-in-Chief, Nationwide Children’s Hospital, E. Thomas Boles Jr. Professor of Surgery, The Ohio State University, College of Medicine, Columbus, OH, USA

Partridge Emily A. MD, PhD - Center for Fetal Diagnosis and Treatment, Division of General, Thoracic and Fetal Surgery, Children’s Hospital of Philadelphia, Philadelphia, USA

Portnov Igor - Director of Newborn Nursery, Ziv Medical Center, Tsfat, Israel Flake Alan - Professor of Surgery and Obstetrics and Gynecology at the Perelman School of Medicine at the University of Pennsylvania, Chair in Pediatric Surgery at The Children’s Hospital of Philadelphia (CHOP), Director of CHOP’s Center for Fetal Research, Philadelphia, USA

Shinwell Eric S. - Professor, Director of Neonatology, Ziv Medical Center, Tsfat, Dean of Medical Education, Azrieli Faculty of Medicine, Bar-Ilan University, Tsfat, Israel

Список сокращений и условных обозначений

♠ - торговое название лекарственного средства

ρ - лекарственное средство не зарегистрировано в Российской Федерации

¤ - лекарственное средство аннулировано в Российской Федерации

АД - артериальное давление

АП - атрезия пищевода

БИК - ближняя инфракрасная область

БЛД - бронхолегочная дисплазия

ВЖК - внутрижелудочковое кровоизлияние

ВК - вентрикулярный катетер

ВМ - вентрикуломегалия

ВП - вентрикулярная пункция

ВПШ - вентрикулоперитонеальное шунтирование

ВСД - вентрикулосубгалеальное дренирование

ВЧ - высокочастотный

ГЗ - гемодинамически значимый

ГМ - терминальный матрикс

ГЦС - гидроцефальный синдром

ЖКТ - желудочно-кишечный тракт

ЗАРН - задняя агрессивная ретинопатия недоношенных

ИВЛ - искусственная вентиляция легких

КТ - компьютерная томография

ЛКС - лазерная коагуляция сетчатки

ЛП - левое предсердие

МИН - мекониевый илеус недоношенных

МКБ-10 - Международная классификация болезней 10-го пересмотра

МРТ - магнитно-резонансная томография

НПВС - нестероидное противовоспалительное средство

НЭК - некротизирующий энтероколит

ОАП - открытый артериальный проток

ОНМТ - очень низкая масса тела

ПВЛ - перивентрикулярная лейкомаляция

ПГГ - постгеморрагическая гидроцефалия

ПИТН - палата интенсивной терапии новорожденных

ПКВ - постконцептуальный возраст

ПЛГ - персистирующая легочная гипертензия

ППГ - прогрессирующая постгеморрагическая гидроцефалия

ППД - первичный перитонеальный дренаж

ПТГ - паратиреоидный гормон

РДС - респираторный дистресс-синдром

РН - ретинопатия недоношенных

СПК - спонтанная перфорация кишечника

СУВ - синдром утечки воздуха

УЗИ - ультразвуковое исследование

УС - ультрасонография

ФАГ - флюоресцентная ангиография

ЦНС - центральная нервная система

ЦОГ - циклооксигеназа

ЦСЖ - цереброспинальная жидкость

ЩФ - щелочная фосфатаза

ЭКМО - экстракорпоральная мембранная оксигенация

ЭНМТ - экстремально низкая масса тела

ЭхоКГ - эхокардиография

CPAP - постоянное положительное давление в дыхательных путях (Constant Positive Airway Pressure)

EGF - эпидермальный фактор роста (Epidermal Growth Factor)

IL - интерлейкин (Interleukin)

NIPPV - назальная прерывистая вентиляция с положительным давлением (Nasal Intermittent Positive Pressure Ventilation)

Введение

В самом начале руководства на фронтисписе книги мы разместили знакомый миллионам взрослых и детей рисунок, являющийся кадром лучшего мультипликационного фильма всех времен «Сказка сказок» всемирно известного мастера Юрия Борисовича Норштейна, который он, не размышляя, любезно предоставил нам, когда узнал о предназначении этого руководства. Мы с благодарностью приняли драгоценный дар, потому что этот рисунок как нельзя лучше передает хрупкость и беззащитность родившегося раньше срока младенца перед теми опасностями, которые ожидают его впереди в нелегкой схватке за жизнь, где знания, опыт и технологии, находящиеся в руках взрослых людей, могут решить исход противостояния.

Преждевременные роды являются главной причиной смертности и заболеваемости у маленьких детей, составляя 1/3 всех летальных случаев в детском возрасте и являясь основной причиной возникновения детского церебрального паралича у половины больных. Достижения в интенсивной терапии улучшили показатели выживаемости и раздвинули границы жизнеспособности недоношенных детей до 22-23 нед гестации. Однако выживание таких младенцев сопровождается высокими показателями осложнений со стороны незрелых органов, особенно у новорожденных, которые появились на свет до 28-й недели гестации. На самом деле, раздвигая пределы и лимиты жизнеспособности, мы получаем все больше пациентов с серьезными осложнениями, чем, например, десятилетие назад. Лишившись внутриутробной защиты матери, которая избавляет ребенка от необходимости самостоятельного дыхания и питания, создает звуковые, зрительные и тактильные барьеры, младенец вынужден так или иначе приспосабливаться к новой агрессивной среде обитания. Нарушения дыхания и кровообращения у недоношенного ребенка представляют наиболее распространенную и сложную проблему и обусловлены структурной и функциональной незрелостью легких, а также наличием фетальных сосудистых коммуникаций. Эти состояния, известные как респираторный дистресс-синдром, открытый артериальный проток и бронхолегочная дисплазия, связаны с резким прерыванием развития легкого и переходом от жидкостной экстракорпоральной к газовой интракорпоральной легочной вентиляции. Расстройства газообмена и кровообращения неминуемо передаются на другие органы, которые также досрочно приостановили свое развитие. Неизбежное ятрогенное влияние на незрелые органы, связанное с необходимостью поддержания витальных функций, грубо воздействует на несовершенный организм недоношенного ребенка и потенцирует эффекты гипоксии и недостаточности кровообращения, приводя к повреждениям легочной паренхимы, головного мозга, различных отделов кишечной трубки и глаз, которые достаточно часто требуют неотложных операций.

Попытки представить систематизированный обзор хирургических заболеваний у недоношенных детей предпринимались и раньше. Отдавая дань уважения гениальному советскому детскому хирургу Г.А. Баирову, который в 1977 г. опубликовал книгу «Хирургия недоношенных детей» и продемонстрировал особенности лечения тех же самых врожденных и приобретенных заболеваний, которые наблюдаются у доношенных новорожденных, рассматривая их с позиций малой массы тела и гестационного возраста, мы решили изменить подход к написанию собственного руководства и представили подробное описание только тех заболеваний, для которых недоношенность (малый гестационный возраст или низкая масса при рождении), по-видимому, является единственной причинно-следственной связью. Эти болезни свойственны родившимся раньше срока детям и были мало известны в XX в. из-за отсутствия специальных знаний, особых лечебных подходов и инновационных технологий выхаживания.

В последние несколько десятилетий увеличилось число детей, появившихся на свет раньше срока и имеющих чрезвычайно низкую массу тела при рождении. Их жизни сохраняются благодаря достижениям в акушерстве и интенсивной терапии новорожденных. Повышенная выживаемость таких новорожденных привела к формированию популяции младенцев, восприимчивых ко многим уникальным хирургическим заболеваниям. Оказалось, что потребность в хирургии, кажущаяся не такой значительной у недоношенных младенцев, превышает потребность в операциях у доношенных новорожденных. Это может касаться лигирования открытого артериального протока, некротизирующего энтероколита, изолированной перфорации желудка и кишечника, ретинопатии, постгеморрагической гидроцефалии, паховых грыж и прочих, более редких патологических состояний.

Настоящий научный труд состоит из двух частей, одна из которых будет в известной мере полезна детским хирургам, другая - неонатологам, позволяя сблизить эти две специальности с целью получения максимального лечебного эффекта, который возникает обычно на стыке двух профессий. Первая часть руководства освещает вопросы физиологии и анатомии недоношенного ребенка и демонстрирует причинно-следственные связи, которые приводят к заболеваниям. Во второй части описываются заболевания, характерные исключительно для недоношенных детей. В основу настоящего руководства для врачей легли данные современных международных исследований, представляющих наибольший интерес для читателя. Наши зарубежные коллеги В.В. Алекси-Месхишвили, Л. Мосс, Э. Шинваль продемонстрировали свой научный взгляд на наиболее обсуждаемые проблемы лечения недоношенных детей с некротизирующим энтероколитом, открытым артериальным протоком и представили основы лечения недоношенных младенцев.

В заключительном разделе руководства представлено описание технологии EXTEND, основанной на результатах успешных экспериментов Алана Флэйка в области создания искусственной матки. Длительное жизнеобеспечение эмбриона, находящегося в жидкой среде, позволяет создать условия для предотвращения преждевременных родов и «пережить» период внутриутробного развития, наиболее уязвимый для плода 22-24-й недели гестации, когда возникает большинство болезней, свойственных недоношенным детям.

Авторы выражают искреннюю благодарность всем сотрудникам Ивано-Матрёнинской детской клинической больницы Иркутска, Детской областной клинической больницы Кемерово, Детской городской клинической больницы им. Н.Ф. Филатова Москвы, Детской городской больницы № 1 Санкт-Петербурга, Детской городской больницы № 1 Казани, Красноярского краевого клинического центра охраны материнства и детства, Немецкого сердечного центра (Берлин, Германия), Детского госпиталя Филадельфии (США), Детского госпиталя штата Айова (США), а также нашим друзьям и коллегам из других научных центров, принимавшим участие в этой работе и любезно предоставившим для широкого обозрения результаты своих собственных исследований. От имени соавторов мы приносим дань уважения Полине Жамцарановне Барадиевой - неонаталь-ному хирургу, талант художника которой вместе с прекрасными знаниями анатомии младенцев украсил это научное руководство, а также Анне Николаевне Шапкиной, чье знание английского языка помогло нам адаптировать научные тексты американских авторов для российского читателя.

Козлов Юрий Андреевич, доктор медицинских наук, руководитель Центра хирургии новорожденных Ивано-Матрёнинской детской клинической больницы, Иркутск

вступление

Прошло более четырех десятилетий после выхода в свет книги Г.А. Баирова и Н.С. Манкиной «Хирургия недоношенных детей» (Л., 1977). В то далекое время эта книга сыграла огромную роль. Однако можно смело сказать, что нет в детской хирургии такого раздела, в котором за этот долгий период произошли столь большие и радикальные изменения, как в хирургии недоношенных детей. В те времена считалось, что недоношенность - это противопоказание к операциям, не требующим экстренного вмешательства. В тех случаях, когда требовалось ургентное вмешательство, как правило, оно ограничивалось паллиативной операцией. Множественные пороки развития, особенно сочетание каких-либо аномалий с пороками сердца, воспринимались как приговор.

Стремительное развитие анестезиологии и особенно неонатальной интенсивной терапии не только способствовало успехам в хирургии новорожденных, но и привело к появлению новых видов патологии, так называемых болезней выживших недоношенных детей, ярким примером которых является некро-тизирующий энтероколит.

Еще одно событие существенно изменило подход к лечению недоношенных детей - это внедрение в детскую хирургию современных минимально инвазивных методов лечения - торакоскопии и лапароскопии. Если прежде детские хирурги воспитывались на одном из важнейших законов педиатрии, который гласит, что «ребенок - это не взрослый в миниатюре», то сейчас считается, что недоношенный ребенок - это не просто новорожденный в миниатюре. В настоящее время нет необходимости доказывать, что хирургия недоношенных детей обладает особой специфичностью, которая требует особого подхода к диагностике и лечению хирургической патологии у этой категории детишек.

Все перечисленное определило назревшую и острую необходимость специального руководства по хирургии недоношенных детей. С этой точки зрения значимость выхода в свет этой книги трудно переоценить. Основное преимущество руководства - современный уровень. Не вызывает сомнений, что авторы не только обладают персональными компетенциями в неонатальной хирургии, но и прекрасно знакомы с мировым опытом (а соответственно, с литературой) в этой области.

Нельзя не подчеркнуть еще одно чрезвычайно важное достоинство книги - участие в совместной работе большой группы авторов, специалистов в разных разделах неонатальной хирургии. Это очень важно, поскольку одной из важных особенностей, свойственных именно недоношенным детям, является сочетание различных видов патологии, требующих участия в диагностике и лечении мультидисциплинарной команды специалистов, включающей реаниматологов, анестезиологов, невропатологов, нейрохирургов, кардиохирургов, офтальмологов, ортопедов. Только такой комплексный подход может обеспечить благоприятные результаты лечения недоношенных детей.

Все сказанное позволяет с уверенностью говорить о том, что данное руководство, несомненно, станет настольной книгой детских хирургов и всех других специалистов, занимающихся лечением недоношенных детей с хирургической патологией, и что выход этого руководства является очень большим событием для отечественной детской хирургии.

Немилова Татьяна Константиновна, доктор медицинских наук, профессор кафедры детской хирургии с курсом анестезиологии и реанимации Первого Санкт-Петербургского государственного медицинского университета им. акад. И.П. Павлова, Санкт-Петербург, Россия

Nemilova Tatyana MD, PhD - Professor, Department of Pediatric Surgery at Pavlov First Saint Petersburg State Medical University, St. Petersburg, Russia

Часть I ОБЩАЯ ЧАСТЬ

Глава 1. Недоношенный ребенок как объект операции

М.В. Дегтярева, Е.Г. Цой, С.О. Рогаткин, В.Ю. Авраменко, Ю.А. Козлов

НЕДОНОШЕННОСТЬ: СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНИЕ ПРОБЛЕМЫ

Понятие «недоношенный ребенок»

Преждевременно рожденный (недоношенный) ребенок - это младенец, родившийся на сроке гестации менее 37 нед. Преждевременные роды являются ведущей причиной неона-тальной заболеваемости и смертности, долгосрочной инва-лидизации детей и наиболее частой причиной дородовой госпитализации беременных (Американская коллегия акушеров и гинекологов, 2016). Поскольку показатели отчетности сильно различаются между странами и внутри стран, точные данные о преждевременной рождаемости трудно анализировать (Alexander G.R., 1985; Segal S., 1996; Blencowe H., 2012; Lawn J.E., 2014; Calderon-Margalit R., 2015). По данным Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), ежегодно в мире преждевременно рождаются примерно 14,9 млн детей, то есть каждый десятый младенец появляется на свет раньше срока, и количество преждевременных родов в мире возрастает год от года. В разных странах мира доля преждевременных родов составляет в среднем 11,1% и варьирует от 5% в некоторых странах Европы до 18% в ряде стран Африки (ВОЗ, 2019). В США около 12% всех живорожденных детей появляются на свет раньше срока. Последствия преждевременных родов лежат в основе 70% летальных исходов в структуре смертности в неонатальном периоде, 36% летальных исходов на первом году жизни и обусловливают 25-50% долгосрочной неврологической инвалидизации детей. Осложнения и последствия преждевременных родов являются одной из ведущих причин смертности детей в возрасте до 5 лет, что в 2015 г. составило около 1 млн летальных исходов (Liu L., 2016). Многие выжившие недоношенные дети становятся инвалидами с детства, они сталкиваются с трудностями в обучении, имеют проблемы со зрением и слухом. В отчете Института медицины США (Institute of Medicine) в 2007 г. указано, что ежегодные расходы на преждевременные роды и их последствия составляют 26,2 млрд долл. США, или более 51 тыс. долл. США на одного недоношенного ребенка в год.

Классификация недоношенности

Наиболее распространенной классификацией недоношенности по срокам гестации является классификация ВОЗ, которая подразделяет недоношенных детей по сроку гестации при рождении на следующие подгруппы (данные 2018 г.):

  • крайне или экстремально недоношенные (менее 28 нед), их доля в количестве всех преждевременных родов в мире равна 5,2%;

  • глубоко недоношенные (от 28 до 32 нед), их доля в количестве всех преждевременных родов в мире равна 10,4%;

  • умеренно недоношенные (от 32 до 37 нед), их доля в количестве всех преждевременных родов в мире равна 84,3%. Этих детей дополнительно разделяют на подгруппы умеренно недоношенных (от 32 нед до 33 нед 6 дней) и поздних недоношенных детей (от 34 нед до 36 нед 6 дней) (Blencowe Н., 2012).

Существующая классификация новорожденных по массе тела при рождении не во всех случаях коррелирует со сроком гестации, и доношенные дети могут быть малыми к сроку рождения по своим антропометрическим показателям. В зависимости от массы тела ребенка при рождении различают новорожденных:

  1. с нормальной массой тела 2500-3999 г;

  2. с низкой массой тела (НМТ) <2500 г;

  3. с очень низкой массой тела (ОНМТ) <1500 г;

  4. с экстремально низкой массой тела (ЭНМТ) <1000 г.

Определение срока гестации

Определение гестационного возраста базируется на акушерской информации и проводится несколькими способами. Основным в акушерской практике является расчет срока гестации по первому дню последней менструации, он проводится по специальным акушерским таблицам и календарям. С помощью акушерского календаря можно оценить срок гестации и при использовании вспомогательных репродуктивных технологий, в этом случае учитывают дату переноса эмбриона. На основании данных ультразвукового исследования (УЗИ) проводят уточнение срока гестации при нерегулярном менструальном цикле, дисфункции яичников, при беременности, наступившей на фоне лактации. Для этого используют крестцово-копчиковый размер плода, измеренный при проведении первого пренатального скрининга (11-13 нед). Аппарат ультразвуковой диагностики автоматически определяет соответствие крестцово-копчикового размера плода сроку гестации. Полученные данные сравнивают. При совпадении рассчитанных сроков в дальнейшем опираются на расчет по первому дню последней менструации. При выявлении значимой разницы в полученных сроках (неделя и более) верным считают тот, которому соответствует крестцово-копчиковый размер плода.

Определение срока гестации с помощью УЗИ в I триместре беременности имеет точность в пределах 7 дней. Ультразвуковое определение срока гестации во II триместре имеет ошибку от 11 до 14 дней, а в III триместре - 21 день.

Существуют и другие способы определения срока беременности: по дате зачатия, дате овуляции, высоте стояния дна матки над лоном, дате первых шевелений. Они менее точны и используются реже.

После рождения ребенка в дополнение к акушерским данным для определения гестационного возраста используют оценку физической и нервно-мышечной зрелости (постурального тонуса) по шкале Баллард (Ballard J., 1979, 1991), которая позволяет определить соответствие ребенка гестационному возрасту в интервале от 20 до 44 нед. Для определении зрелости рассчитывают сумму баллов оцениваемых признаков. При оценке, соответствующей меньшему на 2 нед и более сроку гестации, чем фактический (если известен акушерский анамнез), выставляется диагноз «морфофункциональная незрелость». Ее причиной могут быть неблагоприятные факторы внешней среды, влиявшие на плод во время беременности. Этот метод оценки мышечно-постурального тонуса имеет ограничения, связанные с трудностью адекватной оценки нервно-мышечного компонента у больных новорожденных. Дополнительным методом для установления гестационного возраста новорожденного является прямая офтальмоскопия, которая основана на определении степени васкуляри-зации хрусталика и его капсулы.

Срок гестации во многом определяет исходы у недоношенных детей. Чем меньше срок гестации, тем меньше степень морфофункциональной зрелости всех органов и систем, что снижает показатель выживаемости и увеличивает заболеваемость и инвалидизацию выживших недоношенных детей.

По данным систематизированного обзора H. Myrhaug (2019), в странах с высоким уровнем социально-экономического развития (World Bank) показатель выживаемости среди всех живорожденных при сроке гестации 22 нед составляет 7,3%, при сроке гестации 23 нед - 25,7, в 24 нед - 53,9, в 25 нед - 74,0, в 27 нед - 90,1%.

Кроме того, было установлено (Myrhaug Н.Т., 2019), что в странах с высоким уровнем социально-экономического развития шанс выжить без тяжелой инвалидизации детей, родившихся живыми, при сроке гестации 22 нед составляет 1,2% [95% доверительный интервал (ДИ) 0,4-3,7], при сроке гестации 23 нед - 4,5% (95% ДИ 2,1-9,6), в 24 нед - 9,3% (95% ДИ 3,5-22,7), в 25 нед - 40,6% (95% ДИ 31,6-50,3), в 26 нед - 52,6% (95% ДИ 35,7-68,9), в 27 нед - 64,2% (95% ДИ 49,8-76,9).

Среди недоношенных детей с ЭНМТ (менее 1000 г) тремя основными причинами летальных исходов являются дыхательная недостаточность, инфекции и врожденные пороки развития.

Учитывая тяжелые последствия, связанные с недоношенностью, в акушерской практике индукцию родов или кесарево сечение не рекомендуется планировать до полных 39 нед гестации, за исключением тех случаев, когда имеются медицинские показания.

В Российской Федерации, согласно приказу Министерства здравоохранения и социального развития Российской Федерации (Минздравсоцразвития России) от 27 декабря 2011 г. № 1687н «О медицинских критериях рождения, форме документа о рождении и порядке его выдачи», медицинскими критериями рождения являются:

  1. срок беременности 22 нед и более;

  2. масса тела ребенка при рождении 500 г и более (или менее 500 г при многоплодных родах);

  3. длина тела ребенка при рождении 25 см и более (в случае если масса тела ребенка при рождении неизвестна).

Таким образом, в Российской Федерации все дети, родившиеся живыми на сроке гестации от 22 нед, должны быть обеспечены полным объемом медицинской помощи в соответствии с их состоянием. В различных регионах Российской Федерации доля детей, родившихся раньше срока, составляет от 3 до 16% среди всех рожденных живыми.

Терминология при определении возраста у недоношенных детей

Гестационный возраст - количество полных недель или дней, прошедших между первым днем последней менструации (а не предполагаемым днем зачатия) и датой родов, независимо от того, чем закончилась беременность - рождением живого ребенка или мертворождением.

Паспортный возраст - календарный возраст (точное количество месяцев и дней от момента рождения).

Постконцептуальный возраст (ПКВ) - полный возраст ребенка в неделях с начала последнего менструального цикла матери, то есть гестационный + постнатальный возраст в неделях и днях.

Биологический возраст - это совокупность признаков биологического созревания (морфологических, функциональных, биохимических и др.), отражающих уровень достигнутого развития организма в целом и его систем на данном возрастном этапе. Чаще всего биологический возраст соответствует паспортному, однако часть детей может иметь отставание (ретардацию) в развитии или опережение (акселерацию). В таком случае говорят о гетерохронии (дисгармоничности) развития.

Зрелость плода - характеристика готовности органов и систем к обеспечению его внутриутробной жизни при рациональной организации питания и окружающей среды. Зрелость новорожденного определяется по морфологическим и функциональным признакам.

Скорректированный возраст - ПКВ ребенка в неделях минус 40 нед (каким на момент осмотра был бы паспортный возраст ребенка, если бы он родился в срок) (Володин Н.Н., 2013).

Причины преждевременных родов и недоношенности

Преждевременные роды могут быть спонтанными или плановыми (индуцированными). Их причины могут появляться как со стороны плода, так и со стороны матери. Так или иначе в широком смысле причиной является неблагоприятное течение внутриутробного периода. Преждевременные роды - это синдром, который может развиваться при различных заболеваниях и патологических состояниях. Точные причины преждевременных родов бывает сложно установить. Однако доказана ассоциация между наступлением преждевременных родов и такими факторами, как:

  • низкий социально-экономический статус (измеряемый по уровням дохода и образования в семье, географической зоне, социальному классу, роду деятельности) (Simmons L.E., 2010; Wijnans L., 2011);

  • генетические факторы, национальные особенности;

  • возраст матери менее 16 и более 35 лет;

  • степень физической активности и физического стресса у матери;

  • многоплодная беременность (Blondel В., 2002; Crider K.S., 2005);

  • неблагоприятный исход предшествующей беременности, отягощенный соматический и акушерско-гинекологический анамнез матери, предле-жание плаценты, преждевременная отслойка плаценты, травма матки; преждевременный разрыв околоплодных оболочек;

  • острые инфекционные заболевания или обострение хронических очагов инфекции у женщины во время беременности, хориоамнионит (Wijnans L., 2011; Villar J., 2012);

  • хронические соматические, неврологические, эндокринные заболевания у женщины;

  • патологические состояния и заболевания плода.

Чаще всего в основе патогенеза преждевременных родов лежит развитие текущей латентной или манифестной воспалительной реакции, сопровождающейся повышением концентрации провоспалительных цитокинов (в частности, IL-8, IL-6, фактора некроза опухоли-α) в тканях плаценты или околоплодных водах.

Акушерская тактика при угрозе преждевременных родов

Наилучшими способами профилактики преждевременных родов являются охрана здоровья девочек и адекватная прегравидарная подготовка, приверженность здоровому образу жизни, питания, двигательной активности, укрепление здоровья и профилактика заболеваний у женщин детородного возраста.

В случае возникновения угрозы преждевременных родов показан комплекс мероприятий, направленных на сохранение данной беременности. Главными составляющими акушерского протокола по тактике ведения преждевременных родов являются:

  • маршрутизация (транспортировка беременной в родовспомогательное учреждение 3-го уровня - перинатальный центр, имеющий оснащение, лекарственное обеспечение, кадровый состав и многопрофильную структуру, позволяющую оказывать всестороннюю помощь недоношенным детям в критическом состоянии, в том числе и неотложную или плановую хирургическую помощь);

  • токолитическая терапия (направлена на снижение сократительной активности миометрия, подавление родовой деятельности и сохранение беременности);

  • антенатальная глюкокортикоидная терапия (направлена на ускорение созревания легких плода, подготовку легких к самостоятельному вне-утробному дыханию и синтезу эндогенного сурфактанта, проводится препаратами дексаметазона или бетаметазона). При этом важно документировать, получила женщина до преждевременных родов полный курс антенатальной профилактики респираторного дистресс-синдрома (РДС) или только первую инъекцию и в какие сроки;

  • антибактериальная терапия в случае преждевременного разрыва околоплодных оболочек, лихорадки у матери в родах, других признаков развития хориоамнионита;

  • в ряде случаев проводят антенатальную нейропротективную терапию с введением препаратов магнезии.

Физическое развитие недоношенного ребенка

Физическое развитие - комплекс морфофункциональных признаков организма, который определяет его физическую дееспособность.

На реализацию генетически детерминированного темпа роста могут влиять как внешние факторы (питание, режим дня, климатические, социально-экономические условия), так и внутренние факторы (хронические и тяжелые острые заболевания). Очень часто в преморбидном фоне недоношенного ребенка - пациента отделения хирургии новорожденных - имеется большое количество внутренних факторов, связанных с поражением нескольких органов или систем.

С точки зрения оценки состояния ребенка до операции важно оценить его физическое развитие (соответствие массы росту и ПКВ), в послеоперационном периоде также очень важно определить динамику темпа роста и прибавки массы тела ребенком.

В силу отличающихся темпов роста и прибавки массы тела у недоношенных детей по сравнению с доношенными в неонатологии принято использовать для оценки соотношения роста, массы тела, ПКВ у недоношенных детей центильные кривые Фентона, в которых отражены соотношения роста (длины тела), массы, окружности головы и ПКВ.

Из-за быстрых темпов роста недоношенного ребенка принято оценивать его физическое развитие каждую неделю.

Реанимационная помощь недоношенным детям в родильном зале

Адекватная реанимационная помощь недоношенному новорожденному в родильном зале, в соответствии с современными протоколами, включает следующие мероприятия:

  • обеспечение температурного режима и теплового баланса (температура воздуха в родильном блоке не ниже 26 °С, отсутствие сквозняков, помещение глубоко недоношенного ребенка сразу после рождения под источник лучистого тепла и в пластиковый теплосберегающий пакет без обтирания до момента перевода его в отделение реанимации и интенсивной терапии новорожденных), профилактика перегрева;

  • отсроченное пережатие пуповины или сцеживание пуповинной крови от плаценты к организму новорожденного с целью увеличения объема циркулирующей крови, концентрации гемоглобина и величины гемато-крита за счет собственной крови, что способствует профилактике развития тяжелых форм ранней анемии недоношенных детей, стабилизации системного артериального давления (АД), профилактике внутрижелу-дочковых кровоизлияний (ВЖК);

  • респираторная поддержка с преимущественным использованием неин-вазивных методик в зависимости от состояния младенца. При наличии у недоношенного ребенка самостоятельного дыхания респираторная поддержка направлена на создание постоянного положительного давления в дыхательных путях (CPAP) (5-8 см вод.ст.) для предотвращения слипания альвеол на выдохе, обеспечения резорбции фетальной легочной жидкости и адекватного газообмена. Обеспечение CPAP возможно с помощью разных устройств и аппаратов через различные интерфейсы (лицевая маска, назальная маска, мононазальная канюля, биназальные канюли и пр.);

  • использование воздуха (содержит 21% кислорода) для стартовых реанимационных мероприятий у детей со сроком гестации более 28 нед, за исключением случаев брадикардии, повышение стартовой концентрации кислорода во вдыхаемой смеси до 30-40% у детей со сроком гестации менее 28 нед;

  • обязательный подбор параметров респираторной поддержки на основании данных пульсоксиметрии, ужесточение параметров искусственной вентиляции легких (ИВЛ), в том числе повышение концентрации кислорода во вдыхаемой смеси, ровно настолько, чтобы достичь целевого диапазона сатурации;

  • обязательный учет срока гестации и массы тела ребенка при определении размера и глубины введения интубационной трубки, при подборе режимов ИВЛ, пикового давления на вдохе и положительного давления в конце выдоха;

  • согревание и увлажнение дыхательной смеси;

  • заместительная терапия натуральными препаратами сурфактанта как через интубационную трубку, так и малоинвазивными способами (LISA less invasive surfactant administration, MIST - minimal invasive surfactant therapy);

  • щадящая транспортировка ребенка (как внутрибольничная, так и в другие учреждения) из родильного зала в отделение реанимации и интенсивной терапии новорожденных в согретом транспортном кювезе при стабильной респираторной поддержке, предотвращающей баротравму и волюмотравму незрелых легких;

  • раннее трофическое энтеральное питание нативным молозивом и грудным молоком, введение первых капель молозива в полость рта ребенка как можно раньше, не позднее чем в первые 6 ч жизни.

АНАТОМО-ФИЗИОЛОГИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ НЕДОНОШЕННЫХ ДЕТЕЙ

Система кровообращения - персистирующий фетальный кровоток

Рождение недоношенного ребенка создает особые условия, которые могут оказывать влияние на сердечно-сосудистую систему младенца и приводить к нарушениям его гемодинамики. Сердечно-сосудистая система плода приспособлена к условиям жизни in utero. Такие показатели, определяющие сердечный выброс, как преднагрузка и постнагрузка, поддерживают устойчивое равновесие в организме плода, пока нет воздействия внешних факторов, которые начинают оказывать свое влияние на ребенка, родившегося недоношенным. Перечень факторов, воздействующих на работу сердечно-сосудистой системы недоношенных детей, включает перинатальную асфиксию, респираторную поддержку с положительным давлением, влияющую на преднагрузку, а также изменения постнагрузки, происходящие в результате быстрого перехода от фетального кровообращения, характеризующегося низким системным сосудистым сопротивлением, к внеутробному кровообращению с высоким сосудистым периферическим сосудистым сопротивлением. Такие изменения гемодинамики в переходный период от внутриутробной к внеутробной жизни в совокупности с шунтированием крови из системного кровотока в систему легочной артерии через персистирующие фетальные коммуникации на уровне предсердий и артериального протока могут в дальнейшем снизить системный кровоток.

В фетальном кровообращении участвуют три уникальные структуры: артериальный проток, который соединяет легочную артерию и аорту; овальное окно, которое соединяет правое предсердие и левое предсердие (ЛП); венозный проток, который соединяет пупочную вену и нижнюю полую вену (рис. 1-1). Правый и левый желудочки плода пренатально выполняют в основном те же задачи, что и после рождения, - правый желудочек направляет большую часть сердечного выброса в орган газообмена, то есть в плаценту, а постнатально - в легкие; левый желудочек направляет большую часть сердечного выброса в сердце, мозг и верхнюю часть тела.

Информация о фетальном кровообращении у человека основана главным образом на исследованиях плодов экспериментальных животных. Оксигенированная кровь покидает плаценту через пупочную вену с paO2 30-40 мм рт.ст. и сатурацией кислорода примерно 80% (Rudolph A.M., 1985). Поток венозной крови из пупочной вены разделяется в печени, при этом чуть больше 50% проходит через венозный проток в нижнюю полую вену, которая собирает кровь из нижней части тела. Остальная часть крови осуществляет перфузию печени и возвращается в нижнюю полую вену через печеночные вены (см. рис. 1-1).

image1 1
Рис.1-1. Фетальное кровообращение

В месте соединения с предсердием первичная межпредсердная перегородка (septum primum) и евстахиев клапан (заслонка нижней полой вены, известная также как crista dividens) разделяют поток из нижней полой вены таким образом, что 2/3 потока направляется через овальное окно в ЛП, а оставшаяся l/3 смешивается с десатурированной кровью из верхней полой вены и поступает в правый желудочек. Считается, что величина шунта из правого предсердия в ЛП является определяющей для правильного развития ЛП и левого желудочка (Rudolph A.M., 1970). Было высказано предположение, что преждевременное уменьшение этого шунта может способствовать развитию синдрома гипоплазии левых отделов сердца (Fishman N.H., 1978).

Кровь из ЛП поступает в левый желудочек и перекачивается преимущественно к голове и верхним конечностям. Таким образом, в крови, выбрасываемой из левого желудочка, кислорода содержится больше, чем в крови правого желудочка, в результате в мозг поступает кровь, обогащенная кислородом. Кровь из правого желудочка также нагнетается в легочную артерию. Примерно 90% выброса из правого желудочка направляется через артериальный проток в системную циркуляцию. Оставшиеся 10% через легочную артерию перфузируют легкие (Rudolph A.M., 1977). Это соотношение потоков поддерживается у плода как высоким периферическим легочным сосудистым сопротивлением, так и низким системным сосудистым сопротивлением, что приписывается наличию плаценты, имеющей низкое сопротивление. Кровь из аорты возвращается к плаценте через артерии пуповины, где paO2 составляет 15-25 мм рт.ст., сатурация - 50-60%. Плацента получает примерно 40% общего сердечного выброса (Rudolph A.M., 1985).

Легочный кровоток плода находится в состоянии физиологической гипер-тензии (Lakshminrusimha S., 2016). Сжатие легочных кровеносных сосудов заполненными жидкостью альвеолами, отсутствие ритмического растяжения легких и сужение просвета сосудов эндотелиальными клетками кубовидной конфигурации играют определенную роль в поддержании повышенного легочного сосудистого сопротивления у плода. Легочная вазоконстрикция поддерживается также из-за низкого альвеолярного напряжения кислорода в нефункционирующих артериолах. Направление тока крови по артериальному протоку определяется высоким сопротивлением сосудов легких и низким сопротивлением сосудов плаценты. Кровь направляется справа налево - из легочной артерии в аорту (Буров А.А., 2016; Бокерия Е.Л., 2017). Вследствие этого выброс из правого желудочка вносит значительный вклад в системный кровоток (примерно в 2 раза превышает выброс из левого желудочка) (Clyman R., 1999). На фоне этих процессов легочный кровоток резко снижен. Это важно, так как повышение легочного кровотока, связанное с преждевременным закрытием артериального протока in utero, приводит к изменению легочного сосудистого русла и развитию после рождения легочной гипертензии. Клинические и лабораторные исследования при преждевременном закрытии открытого артериального протока (ОАП) in utero выявили наличие гипертрофии и повышенной реактивности мышечного слоя сосудов легких (Levin D.L., 1979; Alano M.A., 2001). Таким образом, ОАП действует как предохранительный клапан, уменьшающий постнагрузку правого желудочка, которая высока вследствие повышенного легочного сосудистого сопротивления во внутриутробном периоде. Становится ясным, почему при досрочном закрытии ОАП развивается право-желудочковая недостаточность и снижается системный кровоток, которые приводят к водянке плода и его гибели.

У здорового плода человека газовый состав крови в пупочной артерии обычно таков: pH 7,33; pCO2 42 мм рт.ст. и paO2 34 мм рт.ст. Эти значения были получены во время выполнения кордоцентеза, проведенного во II триместре беременности (Soothill P.W., 1986). Средние значения газового состава крови в пупочной вене: pH 7,35; pCO2 37 мм рт.ст. и paO2 55 мм рт.ст. Низкое paO2 и относительно сниженный pH являются для плода физиологически приемлемыми, поскольку помогают поддерживать высокое легочное сосудистое сопротивление и проходимость артериального протока, способствуя тем самым уникальной конфигурации фетального кровообращения. Несмотря на относительную гипоксемию, плод не находится в состоянии гипоксии, а это означает, что существует адекватная для роста и развития в этой среде доставка кислорода к тканям плода.

Физиология переходного периода касается процесса приспособления системы кровообращения новорожденного к внеутробному существованию, который длится от первых минут до нескольких часов после рождения. По-видимому, в физиологии человека данное событие является наиболее значимым. Этот процесс представляет собой преобразование высокого легочного сосудистого сопротивления плода в низкое легочное сосудистое сопротивление новорожденного, что сопровождается увеличением легочного кровотока в несколько раз. Это очень важно для легких новорожденного, которые принимают на себя функцию газообмена и отвечают за выживание ребенка после рождения.

С первым вдохом в момент рождения легочное сосудистое сопротивление значительно снижается, а следующее за этим повышение давления кислорода уменьшает легочное сосудистое сопротивление еще значительнее. Снижение легочного сосудистого сопротивления в постнатальном периоде изменяет направление потока через артериальный проток с направления справа налево in utero на движение в двух направлениях в переходный период и в дальнейшем только слева направо (рис. 1-2).

Исключение из кровообращения плаценты, имеющей низкое сопротивление, - еще одно серьезное механическое событие, происходящее при рождении. Этот важный процесс значительно повышает системное сопротивление (Iwamoto H.S., 1987; Teitel D.F., 1987). С перевязкой пуповины приток крови к нижней части тела увеличивается из-за ликвидации притока крови к плаценте. В своем исследовании D. Teitel определил, что с началом дыхания давление в ЛП возрастает примерно с 3 до 7 мм рт.ст., среднее системное АД сначала падает, затем, после пережатия пуповины, немного повышается, а с повышением оксигенации и началом дыхания давление в легочной артерии падает с 53 до 47 мм рт.ст. (Teitel D.F., 1987).

В ранний постнатальный период за счет того, что часть крови поступает из системного кровотока в легочный, объем последнего увеличивается. Таким образом, в первые несколько часов жизни легочный кровоток может стать больше системного в 2 раза (Kluckow M., 2001). Увеличение легочного кровотока может быть достаточным для того, чтобы вызвать такие клинические проявления, как снижение системного давления, появление необходимости в ИВЛ и даже развитие геморрагического отека легких. Вентиляция легких создает разделительную поверхность между газом и жидкостью и стимулирует рецепторы легочного растяжения к рефлекторному ответу в виде расширения периферического легочного сосудистого русла (Haddad Grellins R.B., 1977). У животных ИВЛ газовой смесью, не содержащей кислорода, повышает легочный кровоток с 8% до 31% общего сердечного выброса (Teitel D.F., 1990). Подобным образом возрастает и венозный возраст из легких. Легочный кровоток и легочный венозный возрат увеличивается, происходит дальнейшее повышение давления в ЛП и функциональное закрытие овального окна. Увеличение легочного кровотока происходит за счет инверсии потока через артериальный проток. Этот поток крови слева направо через артериальный проток «обкрадывает» кровоснабжение нижней части тела.

image1 2
Рис.1-2. Схема фетальной и неонатальной циркуляции крови: а-кровообращение плода; б-переходное кровообращение в возрасте младше одного дня; в-кровообращение новорожденных в возрасте нескольких дней. Обозначения: круговые значения - насыщенные крови кислородов; дробные значения - показатели давления (систолического, диастолического и среднего) в камерах и сосудах сердсва; Ао - аорта; НПВ - нижняя полая вена; ЛП - левое предсердие; ЛЖ - левый желудочек; ЛА - легочная артерия; ЛВ - легочные вены; ПП - правое предсердвие; ПЖ - правый желудочек; ВПВ - верхняя половая вена

ОАП является одним из наиболее частых патологических состояний неонатального периода, усугубляющих тяжесть состояния недоношенного младенца (Александрович Ю.С., 2016). Длительно функционирующий ОАП у недоношенного ребенка, как правило, считается признаком морфофунк-циональной незрелости сердечно-сосудистой системы (Буров А.А., 2016). Существует ряд механизмов закрытия ОАП, к которым относятся утолщение интимы и спазм сосуда. В связи с прекращением тока крови по артериальному протоку запустевают сосуды, кровоснабжающие его мышечную стенку. Ишемия приводит к апоптозу клеток гладкомышечной оболочки сосуда и полному анатомическому закрытию ОАП. Процесс анатомического закрытия и превращения протока в артериальную связку занимает несколько месяцев (Буров А.А., 2016). Актуальность проблемы постнатального функционирования ОАП у недоношенных новорожденных обусловлена тем, что шунтирование крови через ОАП из аорты в легочную артерию, сопровождающееся переполнением сосудов малого круга кровообращения и обеднением большого круга, может привести к целому ряду гемодинамических нарушений и тяжелых патологических состояний, наиболее частыми из которых являются ВЖК, перивентрикулярная лейкомаляция (ПВЛ), бронхолегочная дисплазия (БЛД), некротизирующий энтероколит (НЭК), ретинопатия, что требует особых условий выхаживания и коррекции данной фетальной коммуникации (Спивак Е.М., 2016).

Шунтирование крови из системного кровотока в легочный может наблюдаться уже в первые часы жизни, при этом более 50% сердечного выброса будет возвращено в легочный кровоток (Evans N., 1994). Миокард пытается компенсировать это путем увеличения сердечного выброса. Через час после рождения выброс из левого желудочка может увеличиться в 2 раза преимущественно за счет увеличения ударного объема, а не частоты сердечных сокращений (Agata Y., 1991). Однако миокард недоношенных детей недостаточно зрелый. Он имеет меньшее количество митохондрий и меньший запас энергии (Teitel D.F., 1998). В результате миокард недоношенных детей, как и миокард плода, вероятно, будет меньше реагировать на повышенное периферическое сосудистое сопротивление, приводящее к повышению постнагрузки.

У недоношенных младенцев в первые 24-48 ч жизни отмечается слабая связь между средним АД и сердечным выбросом (Kluckow М., 1996). Полагаясь только на уровень АД, можно сделать неверный вывод о механизмах, лежащих в основе физиологии сердечно-сосудистой системы, особенно в ранний переходный период, когда фетальные коммуникации открыты. Действительно, у многих недоношенных детей с артериальной гипотен-зией наблюдается нормальный или высокий выброс из левого желудочка (Kluckow М., 1996; Lopez S.L., 1997; Pladys P., 1999). Одним из объяснений этого очевидного парадокса является наличие гемодинамически значимого (ГЗ) артериального протока, который служит причиной повышения выброса из левого желудочка. То обстоятельство, что происходящие в норме во время переходного периода изменения не осуществляются своевременно, может вызвать у недоношенных детей нарушение функции сердца, снижение сердечного выброса и артериальную гипотензию. Поскольку доставка кислорода главным образом связана с содержанием его в крови и объемом кровотока в органах (Weindling A.M., 2001), при наличии нарушений сердечно-сосудистой системы оксигенация жизненно важным органам может быть нарушена. В связи с этим своевременное распознавание и соответствующее лечение низкого сердечного выброса и артериальной гипотензии - жизненно важная задача в лечении детей с ОНМТ и ЭНМТ.

Система дыхания

Развитие легких

Правильное развитие легких имеет решающее значение не только для успешной адаптации недоношенного ребенка после рождения, но и для обеспечения его непрерывного роста в постнатальном периоде. Для того чтобы легкие могли успешно обеспечивать нормальный газообмен, необходима сложная система дыхательных путей и кровеносных сосудов, содержащая обширные поверхности раздела между кровью и газом. Понимание сути основных механизмов, которые регулируют рост и созревание легких, позволяет по-новому осмыслить развитие легочных заболеваний и их лечение у недоношенных младенцев. Новейшие исследования наводят на мысль, что отклонения в развитии легочного кровообращения вносят свой вклад в патофизиологию различных заболеваний, включая персистирующую легочную гипертензию (ПЛГ) новорожденных, гипоплазию легких, врожденную диа-фрагмальную грыжу, врожденные пороки сердца.

Процесс развития легких классически делят на пять последовательных стадий (Burri P.H., 1999; Copland I., 2004). Изменения в структуре легкого в течение этих стадий имеют четкую стереотипную последовательность (табл. 1-1).

image4
Таблица.1-1. Стадии формирования легких

Недоношенные дети с ЭНМТ и ОНМТ появляются на свет с легкими, которые не завершили свое развитие и находятся на каналикулярной, сак-кулярной или альвеолярной стадии развития. Каналикулярная стадия (17-24 нед) - это период экспансивного роста и дифференцировки эпителия в пневмоциты II типа (продуцирующие сурфактант) и клетки I типа (необходимые для образования барьера между кровью и воздухом). Дифференцировка пневмоцитов на I и II типы обеспечивает возможность газообмена начиная с 22-й недели гестации. Ha каналикулярной стадии завершается раннее развитие легочной паренхимы, и число легочных капилляров в незрелой мезенхиме заметно увеличивается, легкие выглядят «канализированными», так как капилляры начинают образовываться вокруг воздушных пространств и вступают в тесный контакт с вышележащим дыхательным эпителием. В местах контактов происходит истончение эпителия, создающее первые участки будущего барьера между кровью и воздухом.

В течение четвертой стадии, саккулярной (с 25 до 36 нед гестации), происходит разделение дыхательных бронхиол на терминальные мешочки (примитивные альвеолы), к которым капилляры подходят так близко, что между этими двумя структурами остается только разделяющая их базальная мембрана. На этой стадии капилляры формируют в относительно широкой и ячеистой перегородке мешочков два слоя - так называемую двойную капиллярную сеть. Интерстиций между воздушными пространствами содержит капиллярную сеть и многочисленные интерстициальные клетки, a также тонкую сеть волокон коллагена. В течение этой стадии в интерстиции откладываются эластические волокна, слои которых закладывают основание для последующего формирования альвеол.

В итоге созревания примитивных альвеол (утончение плоскоклеточной эпителиальной выстилки мешочков и формирование перегородок) начинается пятая, альвеолярная стадия (с 37 нед гестации до рождения). Альвеолярная стадия представляет собой значительную часть постнаталь-ного периода, так как более 90% всех альвеол формируется после рождения с максимальной степенью развития в период от рождения до 6 мес. На этой стадии происходит окончательное созревание микрососудов (Burri P.H., 1999). Формирование альвеол идет путем разрастания вторичных пepeгoродоκ, которые разделяют терминальные мешочки на анатомические альвеолы. В период альвеоляризации (увеличения числа альвеол) толстые межальвеолярные перегородки начинают истончаться, a двойной слой капилляров, характерный для этой стадии, начинает сливаться в одинарный слой, приобретая форму, присущую взрослым людям. Вторичные перегородки первоначально образуют низкие гребни, которые выступают в первичные воздушные пространства, увеличивая площадь их поверхности. От рождения до окончания роста органов площадь поверхности альвеол и капилляров увеличивается в 20 раз, a объем капилляров - в 35 раз.

Ha основе данных, полученных из экспериментальных исследований, был сделан вывод о потенциальной роли нарушения ангиогенеза при легочных заболеваниях (например, БЛД), которые характеризуются прекращением роста альвеол. Прогресс в области биологии стволовых клеток позволяет предположить потенциальную роль эндотелиальных клеток-предшественников в патогенезе и лечении сосудистых заболеваний легких. Формирование системы легочного кровообращения зависит от двух основных процессов - васкулогенеза и ангиогенеза в результате ряда дискретных событий, которые происходят непрерывно и регулируются специальными сигнальными путями при помощи находящихся в растворенном виде эффекторов, цитокинов и их рецепторов, протеаз и компонентов внеклеточного матрикса. Васкулогенез - это формирование новых кровеносных сосудов in situ из ангиобластов или эндотелиальных клеток-предшественников, которые мигрируют и дифференцируются, реагируя на локальные стимулы (например, различные факторы роста и внутриклеточный матрикс) формированием сосудистых трубок. Ангиогенез - это образование новых кровеносных сосудов из ранее существовавших. Считается, что сосудистая сеть формируется путем дистального ангиогенеза - процесса, при котором образование новых капилляров из уже существующих сосудов происходит нa периферии легких (Parera M.C., 2005). B данной модели, чтобы индуцировать ангиогенез и координировать развитие сосудистой системы по мере ветвления легких, необходимы эпителиально-эндотелиальные взаимодействия. Исследования легких человеческого эмбриона позволяют предположить, что дыхательные пути выступают в качестве шаблона или матрицы для развития легочных артерий. Эндотелиальные трубки формируются вокруг терминальных зачатков дыхательных путей, что свидетельствует о возможном индуктивном эффекте респираторного эпителия (Shannon J.M., 1997).

Эпителий дыхательных путей плода принимает активное участие в транспорте легочной жидкости. Достигается это путем динамического баланса между секрецией ионов Cl- и абсорбцией ионов Na+ на уровне эпителиальных клеток. Пренатально преобладает секреция жидкости, вызванная Cl-, которая создает положительный баланс жидкости и обеспечивает расширяющее давление, растягивающее легкие и стимулирующее их рост. Ближе к моменту родов в легких плода происходит преимущественно абсорбция жидкости, вызванная Na+, что приводит к уменьшению объема легочной жидкости и обеспечивает после рождения адекватный газообмен. В постна-тальном периоде клетки эпителия дыхательных путей имеют абсорбционный фенотип (Olver R.E., 2004). Механизм образования легочной жидкости и регуляции ее объема до конца не ясен. Наличие большого количества легочной жидкости после рождения приводит к дыхательной недостаточности, что служит отличительным признаком так называемого транзиторного тахипноэ новорожденного. После рождения точное регулирование жидкости, находящейся в легких, обеспечивает адекватную диффузию газа через альвеолы, сохраняя его на минимуме в крупных дыхательных путях, что позволяет поддерживать надлежащую цилиарную активность, а также удалять инородные вещества и патогены. Объем выстилающей легкие жидкости на уровне альвеол весьма незначителен и увеличивается по направлению к крупным дыхательным путям (Walters D.V., 2002). Жидкость, выстилающая эпителий, служит первым барьером для токсичных газов и других вредных веществ, загрязняющих воздух, выполняя функцию фильтра.

Сурфактант

Процесс первичного ветвления и формирования бинарных ответвлений дыхательных путей в легких плода человека продолжается до 20-й недели гестации (Burri P.W., 1985). Дистальные ветви дыхательных путей становятся мешочками, которые разделяются и обрастают сосудами на сроке между 22-й и 36-й неделей гестации. Вторичное ветвление (образование альвеол) обычно начинается на 32-34-й неделе (Hislop A.A., 1986). Несмотря на незрелую структуру легких, пневмоциты II типа могут производить и секретировать сурфактант примерно с 22-й недели гестации, обеспечивая выживание недоношенных младенцев.

Сурфактант - это сложная совокупность фосфолипидов и специфических протеинов, различающихся по своему составу или биофизическим функциям. Липидные и протеиновые компоненты сурфактанта представлены в различных видах. Основным биофизически активным липидным компонентом сурфактанта является насыщенный фосфатидилхолин. Другими компонентами, обеспечивающими уникальную способность сурфактанта уменьшать поверхностное натяжение на границе раздела воздух-вода до очень низких значений, являются разновидности насыщенного фосфати-дилхолина, сурфактантные протеины В и С.

Отношение лецитина к сфингомиелину используют для клинической оценки зрелости легких (Kulovich M.V., 1979; Pryhuber G.S., 1991). Созревание легких обычно обеспечивается только при отношении лецитина к сфинго-миелину >2 и присутствии в амниотической жидкости фосфатидилглицеро-ла. В норме секреция в легких плода сурфактанта в количестве, достаточном для предотвращения РДС, начинается примерно с 35-й недели гестации (Gluck L., 1971). Недоношенные дети с РДС имеют малый объем сурфактанта с более низкими процентами насыщенного фосфатидилхолина, фосфати-дилглицерола и сурфактантных протеинов, чем в сурфактанте зрелых легких (Ballard P.L., 2006). Сурфактант у недоношенных, в сущности, является «незрелым» по составу и биофизическим функциям (Ueda T., 1994).

Липиды и протеины сурфактанта синтезируются в пневмоцитах II типа (Whitsett J.A., 2002). Компоненты сурфактанта «упакованы» в пластинчатые тельца и предназначены для базисной секреции или секреции в ответ на стимуляторы, такие как пуринергические агонисты или растяжение легких. Выделение сурфактанта из пластинчатых телец приводит к тому, что он выстилает альвеолы и дистальные дыхательные пути легких недоношенных, обеспечивая низкое поверхностное натяжение, и не позволяет им спадаться. Компоненты сурфактанта повторно утилизируются из воздушного пространства обратно в пневмоциты II типа, где часть липидов направляется в пластинчатые тельца для повторной секреции. Эндогенный и экзогенный компоненты сурфактанта имеют длительный период полувыведения в воздушном пространстве (около 3 дней у детей с РДС). Липиды также остаются в легких (в воздушных пространствах, пневмоцитах II типа, легочной ткани) на протяжении многих дней. Таким образом, сурфактант - это многокомпонентная совокупность липи-дов и протеинов, обладающая поразительными биофизическими свойствами на границе раздела воздух-вода и имеющая сложный метаболизм.

На основании многочисленных исследований было установлено, что синтез липидов и протеинов сурфактанта из их предшественников происходит в клетках II типа очень быстро. Однако обработка сурфактанта для хранения в пластинчатых тельцах и последующая секреция в воздушные пространства происходит в течение многих часов. У недоношенных детей с РДС время от начала синтеза сурфактанта до достижения его максимальной концентрации в образцах, взятых из дыхательных путей, составляет около 3 дней (Bunt J.E., 1998; Torresin M., 2000). Из этого следует, что организму ребенка с РДС понадобится несколько дней, чтобы увеличить пул сурфактанта путем эндогенного синтеза и секреции. В целом утилизация сурфактанта более эффективна в легких недоношенных детей, чем в легких доношенных младенцев, и при измерении показатель рециркуляции составляет 80-90%. Очень долгий период биологического полувыведения сурфактанта в воздушном пространстве объясняется постоянным обратным захватом и повторной секрецией сурфактанта. Терапия сурфактантом приводит к тому, что экзогенный сурфактант становится частью метаболизма эндогенного (Ikegami M., 1989), являясь субстратом для метаболизма последнего.

Респираторный дистресс-синдром

Респираторный дистресс-синдром (РДС), также известный как болезнь гиалиновых мембран, является самой распространенной причиной респираторных заболеваний у недоношенных детей. РДС также наблюдается у младенцев, чьи матери страдают диабетом во время беременности. РДС вызван дефицитом альвеолярного сурфактанта, который увеличивает поверхностное натяжение в альвеолах, что приводит к микроателектазам и снижению объема легких. Легочный отек играет центральную роль в патогенезе РДС. Избыточное скопление жидкости в легких объясняется повреждением дыхательного эпителия, уменьшением концентрации поглощающих натрий каналов в эпителии дыхательных путей легких и относительной олигурией в первые 3-4 дня после рождения у недоношенных детей (Helve O., 2004).

Легкие случаи РДС могут реагировать на поддерживающее CPAP, но более тяжелые случаи требуют эндотрахеальной интубации и введения экзогенного сурфактанта в легкие. В настоящее время нет универсальных руководящих принципов, которые диктуют, когда и где вводить экзогенный сурфактант. Некоторые учреждения выступают за профилактическое назначение сурфактанта в первые 2 ч жизни у всех недоношенных детей, чей возраст младше 30 нед беременности. Другие начинают с неинвазивной вентиляции (CPAP), оставляя в резерве интубацию и введение сурфактан-та только для младенцев, которым требуется концентрация кислорода от 35 до 45% для поддержания артериального paO2, превышающего 50 мм рт.ст. (Lista G., 2013). Течение РДС в большинстве случаев является самоограниченным и обычно улучшается в возрасте от 3 до 4 дней по мере того, как младенец начинает продуцировать эндогенный сурфактант (Weisman L.E., 2003). Использование механической вентиляции легких является вспомогательным, и следует проявлять осторожность, чтобы избежать травмы легких, вызванной вентилятором. Младенцы, состояние которых не улучшается при применении сурфактанта, должны оцениваться на наличие артериального протока или других врожденных пороков сердца. Состояние недоношенного, изначально улучшающееся при введении сурфактанта и впоследствии ухудшающееся, также следует оценивать как проявление нозокомиальной пневмонии (Weisman L.E., 2003). Предотвращение преждевременных родов снижает заболеваемость РДС (Reuter S., 2014). В интересах тех младенцев, которые могут досрочно родиться, несколько рандомизированных клинических испытаний решительно поддерживают использование антенатальных глюкокортикоидов у матерей. Две дозы бетаметазона значительно снижают заболеваемость РДС, ВЖК и смертность у детей в возрасте от 23 до 29 нед (Hayes E.J., 2008; Abbasi S., 2010; Carlo W.A., 2011).

Бронхолегочная дисплазия

Бронхолегочная дисплазия (БЛД) была первоначально описана почти 50 лет назад как хроническое заболевание легких, которое развивается в результате ИВЛ с положительным давлением и кислородной терапии, которые используются для лечения РДС у недоношенных детей (Northway W.H., 1967). Патогенез БЛД зависит от множества факторов. Характерные патогенетические факторы БЛД были описаны W. Northway в 1967 г.: респираторный дистресс или дыхательная недостаточность; недоношенность; оксигенотера-пия; ИВЛ с постоянным положительным давлением (Northway W.H., 1967). Важно отметить, что при росте выживаемости распространенность БЛД увеличилась (Ali Z., 2013). Эта форма послеродового повреждения легких характеризуется диффузным воспалением, гетерогенным повреждением паренхимы легких с участками выраженной гиперинфляции, чередующимися с фиброзом и ателектазом, гипертрофией гладких мышц дыхательных путей, отеком и гипертоническим сосудистым ремоделированием (Chambers H.M., 1989; Hislop A.A., 1990). У детей с БЛД определяется индуцированная гипоксией вазоконстрикция, которая вызывает повышение легочного сосудистого сопротивления, что приводит к ремоделированию сосудов, легочной гипертензии (Mourani P.M., 2013). Фактор роста эндотелия сосудов, который является мощным ангиогенным фактором, снижается в легких недоношенных новорожденных с БЛД (Bhatt A.J., 2000) и приводит к замедлению или остановке роста сосудов легкого (Jakkula M., 2000; Thebaud B., 2005; Ding B.S., 2011). Прекращение роста легкого преждевременно рожденных детей приводит к уменьшению плотности капилляров и площади поперечного сечения кровотока, что приводит к сокращению площади поверхности для газообмена (Bhatt A.J., 2001). Однако основные механизмы, влияющие на рост легочного сосуда, остаются предметом продолжающихся исследований. В развивающихся легких рост сосудов происходит за счет двух различных процессов: образования новых капилляров из уже существующих сосудов (ангиогенез) и дифференциации примитивных ангиобластов и гемангиобластов в новые сосудистые структуры (васкулогенез) (Flamme I., 1992; Risau W., 1997).

В настоящее время БЛД редко развивается у детей, родившихся на сроке гестации, превышающем 32 нед. Частота БЛД у недоношенных детей, нуждающихся в ИВЛ, обратно пропорциональна гестационному возрасту и массе тела при рождении (Bancalari Е., 2003). Возможным объяснением повышенной уязвимости ребенка с крайней степенью недоношенности может быть незрелое состояние легких. Например, в 24 нед гестации легкие находятся на каналикулярной стадии развития, которая переходит в саккулярную к 28-й неделе. Следовательно, крайне незрелые легкие родившихся в это время детей могут быть легко повреждены такими вмешательствами, как ИВЛ и оксигенотерапия, которые способны нарушить нормальное формирование архитектуры легких, развитие альвеол и легочных сосудов. Эта дисрегуляция морфологического созревания легких объясняет некоторые из описанных патологических изменений при новой БЛД, включая торможение развития ацинусов и сокращение числа альвеол и капилляров с уменьшением площади газообмена, и способна вызывать значительные долгосрочные последствия (Husain A.N., 1998; Coalson J.J., 2003). С. De Felice описывает нарушение васкуляризации слизистой оболочки рта у детей с формирующейся БЛД, которое может служить ранним маркером БЛД и согласуется с гипотезой о важной роли ранних сосудистых аномалий в патогенезе развития БЛД (De Felice C., 2004). Известны другие данные в отношении патогенеза БЛД, например изучение роли воспаления, отека легких в результате ОАП или введения избыточного количества жидкости, недостатка питания, предрасположенности к гиперреактивности дыхательных путей и ранней надпочечниковой недостаточности (Bancalari Е., 2003)

В настоящее время есть весомые доказательства того, что легочное воспаление - основной фактор риска развития БЛД, но пока неясно, какие обстоятельства вызывают и поддерживают связанные с БЛД воспалительные реакции. Хотя инфекция является основополагающим инициатором воспаления, необходимо отметить, что этот процесс может быть вызван и другими, не связанными с инфекцией факторами, в число которых входят свободные радикалы кислорода, ИВЛ с положительным давлением, особенно с высоким дыхательным объемом, и повышенный легочный кровоток, вызванный ОАП (Pierce M.R., 1995). Все эти факторы либо непосредственно, либо через воспалительную реакцию вовлечены в патогенез БЛД.

Удивительно, что недоношенные дети, родившиеся у женщин с хорио-амнионитом, имеют изначально более зрелые легкие и сниженную частоту развития РДС новорожденных, но парадоксально высокую частоту повреждения легких в результате БЛД. К. Watterberg сообщил, что только у 33% детей, рожденных матерями с гистологически подтвержденным хориоам-нионитом, развивается РДС новорожденных, тогда как БЛД впоследствии возникла у 67% этих младенцев (Watterberg K.L., 1996). Было установлено, что увеличение количества провоспалительных факторов (IL-6, фактора некроза опухоли-α, IL-1β и IL-8) в амниотической жидкости, взятой за 5 дней до преждевременных родов, коррелирует в будущем с развитием БЛД, а также ПВЛ и детского церебрального паралича (Yoon B.H., 1997).

Инфекция (антенатальная или постнатальная) сама по себе, скорее всего, служит основным толчком к возникновению воспалительного процесса в легких, играющего определенную роль в развитии БЛД. Одним из дородовых инфекционных агентов, который может вызвать внутриутробное воспаление, является микроорганизм Ureaplasma urealyticum, относящийся к микоплазмам. Он был выделен из легких детей с БЛД (Van Waarde W.M., 1997; Lyon A.J., 1998; Kotecha S., 2004). Результаты других исследований наводят на мысль, что дородовая инфекция может быть связана с патогенезом БЛД, о чем свидетельствует повышение уровня IgM к вирусам, таким как аденовирусы, в пуповинной крови детей, у которых впоследствии развивалась БЛД (Couroucli X.I., 2000). Существуют также и косвенные доказательства того, что послеродовая инфекция является фактором риска развития БЛД. Наличие внутрибольничной инфекции на протяжении первого месяца жизни увеличивает риск развития БЛД у недоношенных детей, нуждающихся в длительной ИВЛ (Gonzalez A., 1996).

Недоношенные дети с избыточным количеством внутрисосудистой жидкости из-за введения чрезмерно большого ее объема или снижения диуреза в первые дни жизни также подвергаются повышенному риску развития БЛД. Первоначально об этом сообщалось несколько десятилетий назад (Brown E.R., 1978), но этот факт был подтвержден в ретроспективном анализе научно-исследовательской сети National Institute of Child Health and Human Development на основании данных изучения более 1000 новорожденных с ЭНМТ при рождении (400-1000 г). В этом анализе указано, что среди детей, которые получали больший объем жидкости либо имели меньшую потерю массы тела в первые 10 дней жизни, наблюдались более высокая частота возникновения ОАП и повышенный риск развития БЛД (Oh W., 2005).

В нескольких исследованиях было показано, что дефицит витамина А может играть определенную роль в развитии БЛД. Результаты научных работ свидетельствуют о том, что дети с низким уровнем витамина А в первые недели жизни подвержены повышенному риску развития БЛД по сравнению с теми, кто имеет нормальный уровень этого витамина (Shenai J.P., 1985). Данный факт в дальнейшем подтвердился сходством изменений эпителия дыхательных путей, наблюдаемых при БЛД и дефиците витамина А (Takahashi Y., 1993), а также явным защитным эффектом введения ретинола в первый месяц жизни против развития БЛД (Tyson J.E., 1999). Известно, что ~80% магния накапливается в III триместре беременности, дефицит магния повышает чувствительность клеток к пероксидации и ухудшает течение воспалительных реакций. J. Caddell (1996) высказал предположение о возможной роли дефицита магния в патогенезе БЛД.

Поскольку у детей с развивающейся БЛД повышено легочное сопротивление уже в первую неделю жизни, вполне вероятно, что патогенетическим фактором в развитии БЛД может служить обструкция дыхательных путей (Goldman S.L., 1983). Обструкция может быть обусловлена гиперплазией и метаплазией эпителия бронхов, отеком слизистой оболочки. Кроме того, возможна взаимосвязь с отеком легких, вызванным ОАП или избыточным введением жидкости, а также связь между увеличением сопротивления дыхательных путей или гиперреактивностью и дефицитом витамина А, что было описано в экспериментах на животных (McGowan S.E., 2004). В увеличении сопротивления дыхательных путей или их гиперреактивности при БЛД также могут играть роль воспаление и его медиаторы - в дыхательных путях детей с БЛД было обнаружено повышенное содержание лейкотриенов и фактора активации тромбоцитов (Groneck P., 1994).

В некоторых работах была показана взаимосвязь ранних трансфузий эрит-роцитарной массы и риска развития БЛД. К. Silvers, используя логистический регрессионный анализ, обнаружил, что чем больше ребенку проводили трансфузий во время пребывания в отделении интенсивной терапии новорожденных, тем выше был риск развития БЛД (Silvers K.M., 1998). Уровень малонового диальдегида (биохимического маркера перекисного окисления липидов), измеренный в жидкости бронхоальвеолярного лаважа у недоношенных новорожденных, находящихся на ИВЛ, после гемотрансфузии был повышен, из чего и появилось предположение, что переливание крови может быть источником легочного оксидантного стресса, увеличивающего риск развития БЛД (Collard K.J., 2005). И наоборот, использование эритропоэтина у экспериментальных животных, подвергавшихся воздействию гипероксии, оказывает защитное действие в отношении повреждения легких вследствие гипероксии, улучшая структуру альвеол, рост кровеносных сосудов и уменьшая фиброз (Ozer E.A., 2005).

Наконец, в аномальной реактивности дыхательных путей, связанной с БЛД, могут участвовать неизвестные в настоящее временя генетические факторы (Nickerson B.G., 1980). М. Маnаr сообщает о связи между БЛД и полиморфизмом гена глютатион-S-трансферазы Р1, который приводит к снижению способности ребенка переносить оксидантный стресс и тем самым повышает его восприимчивость к оксидантным повреждениям легких (Manar M.H., 2004). Однако, по мнению C. McEvoy, определение факторов БЛД, как и первичная профилактика этого заболевания у недоношенных новорожденных, оказалось неуловимым (McEvoy C.T., 2014).

Персистирующая легочная гипертензия

Персистирующая легочная гипертензия (ПЛГ) у недоношенных является синдромом неудачной адаптации кровообращения при рождении вследствие задержки или ухудшения нормального падения сопротивления сосудов легких, которое возникает после рождения (Nair J., 2014). Как известно, плод находится в состоянии физиологической легочной гипертензии. Внутриутробно он получает кислородсодержащую кровь из плаценты через пупочную вену. При рождении после начала дыхания происходит внезапное резкое падение легочного сосудистого сопротивления и увеличение системного сосудистого сопротивления из-за удаления плаценты из кровообращения. Наблюдается резкое увеличение легочного кровотока с уменьшением и последующим изменением шунтов через овальное отверстие и артериальный проток. Нарушение этого нормального физиологического легочного перехода приводит к синдрому ПЛГ. ПЛГ представляет собой особую форму гипоксемической респираторной недостаточности. Выживание младенцев с ПЛГ значительно улучшилось с использованием щадящей вентиляции, сурфактанта и ингаляции оксида азота. ПЛГ ассоциируется со значительной смертностью и заболеваемостью среди выживших. Частота ПЛГ составляет от 1,8 до 2 на 1000 родов (Walsh-Sukys M.C., 2000; Steurer M.A., 2017) и встречается у 2% недоношенных детей с РДС.

Основываясь на этиологии, ПЛГ у недоношенных можно разделить на несколько групп (Chandrasekharan P., 2016; Mathew B., 2017) (рис. 1-3).

image1 3
Рис.1-3. Причины персистирующей легочной гипертензии у новорожденных. ВДГ - врожденная диафрагмальная грыжа, МАС - синдром аспирации мекония, ПЛГ - персистирующая легочная гипертензия, ЛЖ - левый желудочек
  • Идиопатическая ПЛГ - нет заболевания легких, и Qp (легочный кровоток) снижается из-за аномального сосудистого ремоделирования, приводящего к вазоконстрикции сосудов легких.

  • Аномальная адаптация легких при рождении как результат родовой перинатальной асфиксии, РДС и транзиторного тахипноэ новорожденного, приводящая к нарушению вазодилатации сосудов легких при рождении.

  • Паренхиматозные расстройства (также известные как «вторичная ПЛГ») - например, из-за синдрома аспирации мекония и пневмонии.

  • Аномальное развитие легких - легочная гипоплазия из-за олигоги-драмниона, или дородовое излитие околоплодных вод, врожденная диа-фрагмальная грыжа и другие пороки развития легких.

  • Внутрисосудистая обструкция вследствие повышенной вязкости крови - полицитемии.

  • Легочная гипертензия у недоношенных новорожденных в начальной фазе РДС.

  • Легочная венозная гипертензия.

Идиопатическая ПЛГ вызвана нарушением расслабления легочной сосудистой системы, которое возникает после рождения в отсутствие паренхиматозной болезни легких. Гистопатологические изменения включают увеличение пролиферации гладких мышц сосудов в легочных кровеносных сосудах, которые распространяются на внутренние ацинарные артерии. Один из механизмов идиопатической ПЛГ связан с преждевременным закрытием артериального протока в матке, который заставляет кровь проходить через суженную сосудистую васкулярную систему, что приводит к усилению стресса и ее ремоделированию. Нестероидные противовоспалительные средства (НПВС) (Alano M.A., 2001) и селективные ингибиторы обратного захвата серотонина, которые принимались во время беременности (Chambers C.D., 2006), были связаны с развитием ПЛГ у потомства. Снижение эндогенного синтеза оксида азота (Pearson D.L., 2001) также может играть роль в этиопатогенезе этого состояния.

Аномальная адаптация легких при рождении, обусловленная, например, перинатальной асфиксией, может приводить к гипоксемии, гиперкарбии и метаболическому ацидозу, которые вызывают вазоконстрикцию сосудов легких и усиление внутри- и внелегочного шунтирования. Уменьшение альвеолярного наполнения и объема легких может вызвать сужение внутрилегоч-ных кровеносных сосудов, что еще больше затрудняет легочный кровоток. Увеличение наполнения легких и эффективная вентиляция часто приводят к отмене патофизиологического процесса, связанного с этими состояниями. У недоношенных новорожденных с тяжелым РДС и родившихся в результате кесарева сечения без родовой деятельности наблюдается более медленное снижение легочного сосудистого сопротивления по сравнению с младенцами, рожденными влагалищным способом (Mathew B., 2017).

Сепсис, пневмония и синдром аспирации мекония вызывают паренхиматозную болезнь легких с различными степенями химического пневмонита, инактивацию сурфактанта и высвобождение провоспалительных медиаторов, таких как эндотелин и тромбоксан, которые повышают степень вазоконстрикции. Несоответствие вентиляции и перфузии вызывает гипоксемию и еще больше усиливает легочную вазоконстрикцию.

Легочная гипоплазия, вторичная к врожденной диафрагмальной грыже, кистозным порокам легких, торакальной дистрофии или длительному олигогидрамниону (в результате дисплазии почек или преждевременного разрыва плодных оболочек), приводит к нарушению развития паренхимы и легочных сосудов. Кроме того, врожденная диафрагмальная грыжа часто ассоциируется с аномалиями развития и функции сердца. Дисфункция левого желудочка и легочная венозная гипертензия нередко осложняют клиническое течение у детей с врожденной диафрагмальной грыжей (Kinsella J.P., 2005; Chandrasekharan P.K., 2017).

Недоношенные дети также подвергаются риску возникновения легочной гипертензии в первые несколько дней послеродовой жизни. Фетальное легочное сосудистое сопротивление, высокое во время каналикулярной стадии, вторичное по отношению к незрелому легочному сосудистому руслу, также приводит к повышению давления в легочных сосудах. Сосудистая система в середине беременности менее чувствительна к кис-лородоопосредованной легочной вазодилатации. Эти младенцы обычно плохо реагируют на ингаляционные легочные вазодилататоры, такие как NO (Kumar V.H., 2007).

Нервная система

Особенности формирования центральной нервной системы (ЦНС), касающиеся в первую очередь фетального мозгового кровотока и продукции-циркуляции ликвора, обусловлены ее приоритетным значением в регуляции всех видов жизнедеятельности организма (Милованова А.П., 2006; Агеева М.И., 2008). Особенности онтогенеза ЦНС лежат в основе различий в механизмах повреждения ЦНС не только между доношенными и недоношенными детьми, но и между недоношенными, рожденными на разных сроках гестации (рис. 1-4).

Выявление морфологических закономерностей формирования коры полушарий в пренатальном онтогенезе при физиологически протекающей беременности является необходимым звеном для понимания природы сложных структурных перестроек при различных нарушениях, приводящих к изменению афферентации вследствие дизонтогенеза головного мозга (Бадалян Л.О., 1983; Адрианов О.С., 1993; De Azevedo L.C., 2003; Levene M.I., 2009; Volpe J.J., 2009).

Установлено, что неокортекс человека проходит в своем развитии две основные фазы. На протяжении первой фазы происходят формирование нейронов неокортекса, интенсивная миграция стволовых клеток - нейро-бластов и глиобластов из субэпендимальной зоны перивентрикулярного пространства в корковую пластинку и организация из них многослойной ламинарной структуры - коры головного мозга. Этот процесс, с одной стороны, генетически детерминирован, но при этом регулируется сложными физико-химическими и пептидергическими взаимодействиями с помощью сигнальных низкомолекулярных белков.

image1 4
Рис.1-4. Основные этапы развития центральной нервной системы

Начавшись на 10-й неделе внутриутробного развития, процесс дорсальной миграции не прекращается вплоть до 36-40-й недели гестации, то есть подавляющее число нейробластов мигрирует в направлении коры головного мозга, они достигают своего дефинитивного (окончательного) месторасположения уже в пренатальном периоде. Вторая фаза характеризуется образованием межнейрональных связей, включающим рост аксонов, арборизацию (удлинение и ветвление) дендритов и установление синаптических контактов между дифференцированными нейронами. Данная фаза начинается во II триместре беременности и еще более активно продолжается после рождения ребенка (Гомазков О.А., 2006; Gotz M., 2000; Verkhratsky A., 2008; Vannucci R.C., 2010).

Множество аксоно-дендритных синаптических контактов, устанавливаемых растущим аксоном, является в большой мере случайным процессом, и при дальнейшем росте и развитии многие из уже установленных синаптических контактов элиминируются в силу их невостребованности.

В экспериментальных исследованиях доказано, что в растущем мозге параллельно идут два взаимосвязанных процесса - избирательная элиминация части синапсов и стабилизация активно работающих синаптических контактов (Pruning - оптимизация). Этот процесс регулируется интенсивностью биоэлектрической импульсации, проходящей через конкретные синаптические контакты, а реализуется клетками астроцитарной глии (Адрианов О.С., 1993; Николлс Дж.Г., 2008; Lagercrantz H., 2002; Verkhratsky A., 2008).

При гистологическом исследовании моторной зоны коры головного мозга плодов и преждевременно родившихся новорожденных (20-27 нед гестации) во II триместре физиологически протекающей беременности было выделено два этапа ее преобразования: периоды с 20-й по 23-ю и с 24-й по 27-ю неделю гестации (Адрианов О.С., 1993; Николлс Дж.Г., 2008; Volpe J.J., 2008). Первый этап характеризуется морфофизиологи-ческой незрелостью слоев коры: гистологической незавершенностью формирования ядер дифференцирующихся нейронов. Только после 24-й недели внутриутробного развития в коре происходит усложнение гистологической структуры, завершается дифференцировка ядер значительного числа нейронов. В V цитоархитектоническом слое формируются скопления из клеток Беца. В IV и VI полях моторной зоны происходит достоверное увеличение толщины коры и объемных параметров ядер нейронов по сравнению с таковыми у детей на 21-й неделе гестации.

У новорожденных, рожденных до срока, процесс созревания моторной зоны неокортекса значительно растягивается во времени и происходит в условиях, совершенно отличных от физиологических. Остаются недифференцированными нижние слои корковой пластинки (III-IV), их рост и увеличение объемных параметров начинаются значительно позднее (с 26-27-й недели) и происходят гораздо медленней. Достоверное увеличение толщины и объема коры мозга за счет ее цитоархитектонических слоев и объемных параметров нейронов отмечается только после 24-й недели гестации, причем с тенденцией к уменьшению абсолютных значений рассматриваемых показателей по сравнению с таковыми при физиологически протекающей беременности. Целый ряд исследований позволил выяснить, что в коре головного мозга преждевременно рожденных детей с ЭНМТ при рождении отмечается замедление дифференцировки III-VI цитоархитектонических слоев неокор-текса с 3-4-недельной задержкой созревания нейронов, замедлением их роста и дифференцировки, аномальным формированием микрососудов и обеднением состава и количества макроглиальных клеток (астроцитов, олигодендроглиоцитов) и их предшественников. Вышеописанные особенности морфогенеза лежат в основе своеобразия функциональной организации коры головного мозга глубоко недоношенных детей (Адрианов О.С., 1993; Lagercrantz H., 2002; Volpe J.J., 2005; Verkhratsky A., 2007).

Нейроглиальные клетки, так же как и будущие нейроны, развиваются из клеток субэпендимального слоя нервной трубки (герминального матрик-са - ГМ). Эти первичные, или прогениторные, или стволовые клетки, являющиеся бипотентными, называются спонгиобластами. В процессе развития нейроглиальных клеток можно условно выделить два периода. Первый связан с формированием радиальной глии, он соответствует 2-4-му месяцу гестации. Второй период начинается с 5-го месяца внутриутробного развития и активно продолжается на протяжении первого года жизни; он связан с интенсивной пролиферацией нейроглиальных элементов. Этот процесс не заканчивается в дальнейшем, но протекает уже значительно менее интенсивно. На основании совокупности морфологических, функциональных и биохимических признаков все нейроглиальные клетки принято делить на макроглию (астроциты, олигодендроглиоциты, клетки радиальной глии, эпендимальные клетки) и микроглию (микроглиоциты) (Николлс Дж. Г., 2000; Gotz M., 2005; Verkhratsky A., 2007).

Биологическая роль нейроглиальных клеток в развитии и правильном функционировании головного мозга не менее значима, чем самих нейронов. Ранее считалось, что клетки нейроглии выполняют только защитные и трофические функции. Однако многочисленные исследования, наибольшая активность которых пришлась на 80-90-е годы ХХ в., показали, что, например, клетки астроцитарной глии активно регулируют процессы нейрональ-ной миграции, дифференцировку нейронов, интенсивность и избирательность формирования синаптических контактов, организации нейронных сетей, участвуют в продукции регуляторных пептидов (сигнальных белков), контролируют и модулируют работу синапсов, опосредованно участвуют в регулировании активности процессов апоптоза (Гомазков О.А., 2006; Николлс Дж.Г., 2008; Gotz M., 2005; El-Khoury N., 2006; Verkhratsky A., 2007).

С помощью современных методов сканирующей электронной микроскопии показано, что зрелые астроциты с помощью своих отростков создают своеобразное микроокружение вокруг каждого нейрона со своей микросредой, где поддерживается совершенно уникальный электролитный, пептидный и кислотно-основной баланс, сохраняется на необходимом уровне концентрация глюкозы, липидов, аминокислот, нейротрансмиттеров, сигнальных белков и факторов роста (Николлс Дж.Г., 2008; Gotz M., 2005; Verkhratsky A., 2007). В клетках астро-цитарной глии синтезируется фактор роста нервов, один из наиболее изученных пептидных факторов, регулирующих клеточную пролиферацию и рост аксонов нервных клеток. Интенсивность его синтеза нарастает в раннем постнатальном периоде, когда идет бурный процесс образования межнейрональных связей (Гомазков О.А., 2006; Николлс Дж.Г., 2008; Verkhratsky A., 2007). Установлено, что избыток фактора роста нервов предотвращает гибель нейронов, а блокирование его антителами вызывает необратимые деструктивные явления в клетках нервной ткани и приводит к апоптозу (Гомазков О.А., 2006; Николлс Дж.Г., 2008; Verkhratsky A., 2007; Volpe J.J., 2008).

Миграция нейронов из перивентрикулярного ГМ, которая осуществляется по волокнам радиальной глии, запускается с началом продукции эпидермального фактора роста (EGF). Этот процесс становится возможным после прекращения митозов среди нейробластов и утраты способности их к дальнейшей репликации ДНК. Завершение процессов миграции и начало активного аксо-дендритного спраутинга (процесс разрастания аксона) происходит на 35-36-й неделе гестации. Белки, вырабатываемые клетками глии, образуют комплекс с рецепторными молекулами клеточной адгезии, что способствует координации направленного роста аксона (Гомазков О.А., 2006; Николлс Дж.Г., 2008; De Azevedo L.C., 2003, Gotz M., 2005; Verkhratsky A., 2007).

Защитный футляр из отростков астроцитарных клеток, образующийся вокруг капилляров мозга (около 85% их поверхности), является одним из важнейших компонентов особого барьера на пути обмена веществ между кровью и нервными клетками, получившим название гематоэнцефалического барьера (Жукова Т.П., 1972; Николлс Дж.Г., 2008, Gotz M., 2005).

Наиболее интенсивное созревание сложной системы, именуемой гемато-энцефалическим барьером, начинается после 20-й недели гестации по мере миграции спонгиобластов и установления специфических взаимоотношений капилляров, глии с нейронами (Николлс Дж.Г., 2008; Gotz M., 2005; Verkhratsky A., 2007). Проблема состоит в том, что нейроны не могут получать белки, жиры и углеводы непосредственно из капилляров. Необходимо передаточное звено в виде глиальных клеток (астроцитов), выполняющих трофическую функцию. Практически все сложно организованные липо-протеиды, белки, фосфолипиды, полисахариды, ферменты синтезируются непосредственно в глиальных клетках и нейроцитах de novo, а наличие гематоэнцефалического барьера блокирует их контакт с иммунной системой развивающегося плода. Защита от контроля иммунной системой проли-ферирующих, растущих и дифференцирующихся клеток головного мозга посредством формирующегося гематоэнцефалического барьера приводит к тому, что на протяжении всей дальнейшей жизни начиная с 20-й недели внутриутробного развития все клеточные структуры головного мозга воспринимаются иммунной системой как аутоантигены. В связи с этим любое значимое повреждение целостности гематоэнцефалического барьера приводит к образованию противомозговых аутоантител (Чехонин В.П., 2000; Николлс Дж.Г., 2008; Melse J., 1983; Garel С., 2004; Volpe J.J., 2008).

При описании системы капилляр-глия-нейрон в контексте рассмотрения функциональной организации гематоэнцефалического барьера нельзя обойти вниманием функцию цереброспинальной жидкости (ЦСЖ) или ликвора. Тесный контакт между ЦСЖ и многими клеточными структурами нервной системы указывает на то, что эта жидкость выполняет роль не только гидростатического буфера. Отсутствие в ЦНС лимфатических сосудов, наряду с целым рядом физиологических доказательств «дренирующей функции» ЦСЖ, позволяет считать, что она представляет собой средство удаления из системы, именуемой гематоэнцефалическим барьером, различных полярных веществ, обладающих средней или большой молекулярной массой. Кроме того, ликвор осуществляет не только транспортировку различных метаболитов, но и сигнальных, трофических, регуляторных пептидов, экспрессируемых как нейронами, так и нейроглиальными клетками (Гомазков О.А., 2006; Николлс Дж.Г., 2008; Deber C.M., 1991; Verkhratsky A., 2007; Volpe J.J., 2008; Levene M.I., 2009).

Примерно 2/3 спинномозговой жидкости (ликвора) вырабатывается сосудистыми сплетениями желудочков мозга путем сложного процесса ультрафильтрации крови. Сосудистые сплетения располагаются в желудочках мозга (рис. 1-5), куда и поступает продуцируемая ими жидкость (ликвор). Кроме того, примерно 1/5 всего объема циркулирующего ликвора составляет интерстициальная (внеклеточная) жидкость, образующаяся в результате клеточного метаболизма. Наибольшую часть этой внеклеточной жидкости составляет вода - конечный продукт окисления глюкозы. В этой воде растворены электролиты, продукты клеточного метаболизма, сигнальные пептиды, гормоны, ростовые факторы и другие компоненты межклеточного взаимодействия. Таким образом, ликвор состоит из двух основных компонентов - ультрафильтрата крови и интерстициальной (межклеточной) жидкости. Как правило, продукция ЦСЖ и ее резорбция в норме достаточно сбалансированы, что способствует поддержанию относительного постоянства объема ЦСЖ в ликворных путях.

image1 5
Рис.1-5. Ликворная система головного мозга новорожденного

Сквозь отверстия Лушки и Мажанди ликвор поступает из желудочковой системы головного мозга в субарахноидальные и субдуральные пространства спинного и головного мозга. Незначительная часть ликвора всасывается мягкими мозговыми оболочками спинного мозга. Большая часть ликвора (90-95% всего объема) резорбируется мягкими мозговыми оболочками головного мозга и поступает в поверхностные вены коры и синусы твердой мозговой оболочки и далее в венозное русло. Минимальный объем спинномозговой жидкости (5-10%) всасывается в периневральных пространствах черепных и спинномозговых нервов в зонах выхода нервов из ствола мозга и спинного мозга, а также через эпендиму, выстилающую ликворопроводя-щую систему.

Изменение градиента давления в синусах твердой мозговой оболочки, магистральных венах мозга и поверхностных венах скальпа и лица тесно связано с дыхательными циклами. Решающим фактором успешности оттока венозной крови из полости черепа является цикличное падение давления в верхней полой вене на высоте вдоха. Именно это обеспечивает присасывание венозной крови из внутренних и наружных яремных вен, которые выполняют роль основных коллекторов для венозного оттока из полости черепа. Поэтому любые значительные события (РДС, ИВЛ, крик, кашель, чихание, пневмоторакс, апноэ), приводящие к значительному повышению давления в верхней полой вене, сопровождаются нарушением венозного оттока и всасывания ликвора. Многочисленные ворсинчатые грануляции паутинной оболочки (пахионовы грануляции), размещенные в верхнем сагиттальном синусе и диплоических венах черепа у новорожденных, особенно недоношенных детей, начинают активно функционировать только к 10-12-му месяцу постнатальной жизни (Жукова Т.П., 1972; Крыжановский Г.Н., 1997; Чехонин В.П., 2000; Гомазков О.А., 2006; Николлс Дж.Г., 2008; Melse J., 1983; Verkhratsky A., 2007). В норме общий объем ЦСЖ в полости черепа и позвоночного канала у новорожденного составляет 15-60 мл, у годовалого ребенка - 35-70 мл. При клинико-лабораторном исследовании ликвора недоношенных новорожденных в среднем обнаруживаются более высокие показатели общего белка - от 0,65-1,15 г/л, ксантохромия в первую неделю жизни, количество клеток в 1 мм3 колеблется от 8 до 30 (преимущественно лимфоциты - 80-90%), нейтрофилы не превышают 60%, содержание глюкозы - 2,22-3,88 ммоль/л (коэффициент ликвор/кровь 55-105%), осмоляр-ность - 270-290 мОсм/л. Гиперпродукция ЦСЖ сосудистыми сплетениями в подавляющем большинстве случаев обусловлена различными патологическими состояниями и носит защитный характер. Наличие в плазме крови различных вирусных или бактериальных агентов, или их токсинов практически всегда сопровождается активацией ликворопродукции. Кроме того, при проникновении через гематоэнцефалический барьер различных экзогенных веществ, вирусных или бактериальных антигенов, появлении в лик-воре продуктов распада клеток крови или нервной ткани продукция ЦСЖ сосудистыми сплетениями значительно увеличивается, что сопровождается повышением внутричерепного давления. У недоношенных новорожденных с ЭНМТ и ОНМТ данные защитные механизмы уже функционируют, однако их реализация растянута во времени и не столь очевидна клинически по сравнению с доношенными новорожденными (Lagercrantz H., 2002; Volpe J.J., 2008; Levene M.I., 2009).

Созревание другого большого пула макроглиальных клеток - олигоден-дроглии начинается с пролиферации спонгиобластов (стволовых клеток). Они способны трансформироваться как в астроглиобласты, дифференци-ровка которых начинается несколько раньше, так и в олигодендроглиобла-сты (Verkhratsky A., 2007). Олигодендроглиобласты в результате последнего митотического деления образуют «светлые олигодендроглиоциты». Эти клетки получили свое название по степени окрашивания в препаратах. Они являются незрелыми, срок их жизни мал (около 2 нед). В дальнейшем они превращаются в промежуточные (по степени окрашивания и электронной плотности) олигодендроглиоциты. И только последние дают начало зрелым олигодендроглиоцитам (Николлс Дж.Г., 2008; Verkhratsky A., 2007). В участках активной миелинизации отмечают наличие большого количества светлых олигодендроглиоцитов, поэтому принято считать, что именно они играют основную роль в процессе миелинизации, завершая его к моменту достижения стадии промежуточной зрелости. На конечной стадии формирования темных клеток их тонкие отростки остаются соединенными с миели-новыми оболочками, участвуя в поддержании целостности последних.

Исследования олигодендроглиобластов, проведенные с использованием тимидина, меченного тритием (Verkhratsky A., 2007), показали, что эти клетки (иногда даже после завершения роста) способны митотически делиться, приводя к образованию светлых клеток, которые в дальнейшем проходят все стадии созревания. И поскольку этот феномен повторяется на протяжении всей жизни, можно предполагать, что популяции олигодендроглиоцитов обладают способностью к самообновлению. Пролиферация миелин-образующих клеток происходит неравномерно в течение постнатального развития. Около половины из их популяции подвергается запрограммированному апоптозу. Достигая мест своего окончательного расположения, олигоден-дроглиобласты утрачивают способность к пролиферации и приобретают свои типичные характеристики, к которым относится реактивность по отношению к специфическим маркерам (Николлс Дж.Г., 2008; Deber C.M., 1991; Zecevic N., 1998; Deanna L., 1999; Gotz M., 2005; Verkhratsky A., 2007; Armati Patricia, 2010).

Каждый олигодендроглиоцит, принимающий участие в миелинизации нервных проводников в ЦНС, может образовывать сегменты миелино-вой оболочки 40 рядом лежащих аксонов и более (Николлс Дж.Г., 2008; Deber C.M., 1991; Gotz M., 2005; Armati Patricia, 2010). Сегменты миелиновых оболочек прерываются на всем протяжении аксона перехватами Ранвье, в области которых происходит непосредственное соприкосновение аксолем-мы нервного волокна с внеклеточным пространством. Основной функцией миелина является обеспечение быстрого проведения нервного импульса по тем аксонам, которые он окружает. Многослойные липидные мембраны, формирующие миелиновые оболочки нервных проводников, плотно соприкасаются, что создает высокое сопротивление и малую электрическую емкость, обеспечивая, таким образом, эффективную изоляцию аксона, предотвращая затухание или рассеивание проходящего по нему электрического импульса. В связи с тем, что ионные токи не могут проходить сквозь миелин, вход и выход ионов осуществляется лишь в области перехватов Ранвье, где расположены кальциевые каналы. Это ведет к значительному увеличению скорости проведения нервного импульса. В целом по миелинизированным волокнам импульс проводится приблизительно в 50 раз быстрее, чем по немиелинизированным, а энергетические затраты для генерации и проведения биоэлектрических сигналов по миелинизированным волокнам снижаются более чем в 10 раз. Появление миелиновой оболочки вокруг нервного волокна знаменует собой возникновение соответствующей функции проводящего пути. Различные проводящие пути миелинизируются на разных стадиях развития. Известно, что нижележащие уровни мозга миелинизируются раньше, чем его вышележащие отделы (Николлс Дж.Г., 2008; Deber C.M., 1991; Cuzner M.L., 1996; Volpe J.J., 2008; Armati Patricia, 2010). Очевидно, что у недоношенных новорожденных с малым сроком гестации суммарный объем миелинизированных нервных проводников еще крайне мал, в связи с тем что активная внутримозговая миелинизация начинается только на 28-30-й неделе гестации. В связи с этим нервная ткань головного мозга у недоношенных детей малого срока гестации в целом более гидрофильная и более рыхлая, что обусловливает ее склонность к развитию отека при незначительных нарушениях гидроионного равновесия вследствие гипоосмоляльности плазмы (гипонатриемия) или снижении онкотического давления (гипоальбуминемия). Преобладающий характер метаболизма в нервной ткани недоношенного ребенка - анаэробный. Этот факт лежит в основе гораздо более низкой энергообеспеченности клеток нервной ткани и неспособности эффективно поддерживать гомеостаз и адаптироваться к быстрым изменениям в экстрацеллюлярной среде. В период между 40-й неделей гестации и 6 мес постнатальной жизни содержание общей ДНК в переднем мозге возрастает вдвое; далее, от 6 мес до 2 лет постнатальной жизни, уровень ДНК в миелин-образующих клетках ЦНС повышается еще на 50%, после чего биосинтез ДНК в нейроглиальных клетках происходит уже относительно равномерно (Николлс Дж.Г., 2008; Lagercrantz H., 2002; Kendal S.D., 2003; Gotz M., 2005; Verkhratsky A., 2007).

Еще одной важной составляющей процесса созревания ЦНС в онтогенезе является формирование системы васкуляризации и ауторегуляции мозгового кровотока. Известно, что кровеносная система зародыша закладывается одновременно с появлением зачатка нервной системы. На ранних стадиях эмбрионального развития мозг полностью снабжается кровью с помощью внутренних сонных артерий, которые делятся на краниальную и каудальную ветви. Краниальная часть образует сплетение на поверхности переднего мозга, а каудальная снабжает сплетение в области среднего мозга (Жукова Т.П., 1972; Николлс Дж.Г., 2008; Volpe J.J. 2008). К этому же времени формируются базилярные и вертебральные артерии, снабжающие частично ствол мозга, продолговатый и спинной мозг. Таким образом, дефинитивные главные ветви подводящих стволов в артериальной системе организуются очень рано из элементов первичной капиллярной сети, расположенной на латеральной и базальной поверхности мозговых пузырей. Впоследствии независимо от роста мозга основная схема распределения главных магистралей и, соответственно, направление кровотока сохраняются. Все последующие преобразования в артериальной системе происходят главным образом на периферическом уровне в артериальных ветвях 3-4-го порядка, артерио-лах и капиллярах (Жукова Т.П., 1972). На протяжении всего внутриутробного периода артерии головного мозга в основном являются конечными. Лишь в последнем триместре беременности между соседними артериями, формирующими пограничные, или функциональные, зоны коллатерального кровоснабжения, различными сосудистыми бассейнами на поверхности и в веществе мозга образуются артериальные анастомозы. В отличие от всех других органов, в головном мозге полностью отсутствуют артериовенозные анастомозы, в результате чего вся притекающая по артериальным сосудам кровь проходит через мозговые капилляры, прежде чем попадает в венозные сосуды.

Венозная дренажная система головного мозга подразделяется на хорошо выраженную систему поверхностных вен и самостоятельную глубокую систему большой мозговой вены. В отличие от артериальной, в венозной части сосудистого русла существует хорошо развитая система коммуникационных каналов, объединяющих оба пути оттока. Обе венозные системы не могут рассматриваться как независимые, так как изменения во взаимоотношениях между перфузионным давлением и кровотоком в одной системе будут легко передаваться в другую (Жукова Т.П., 1972). Это обстоятельство имеет существенное значение в патогенезе различных церебральных повреждений (Volpe J.J., 2008).

В настоящее время установлено, что закладка и все последующее развитие сосудов мозга происходят путем преобразования и «размножения» ангиобла-стических элементов первичной капиллярной сети, которая локализуется на поверхности мозговых пузырей и в перивентрикулярной области вещества головного мозга. Оба сплетения, поверхностное и перивентрикулярное, представляют собой сосудистый матрикс или источник ангиобластических, нейро-бластических и глиобластических элементов - стволовых клеток (Жукова Т.П., 1972, Гомазков О.А., 2006; Николлс Дж.Г., 2008; Greisen G., 2005; Casper K.B., 2006; Verkhratsky A., 2007). Именно этот сравнительно небольшой участок является основным местом внутримозговых кровоизлияний и ВЖК и ишемических повреждений мозга у недоношенных детей (Ватолин К.В., 1997; Барашнев Ю.И., 2001; Володин Н.Н., 2007; Fukui K., 2001; Elchalal U., 2005; Horsch S., 2010). Капиллярная сеть в этой области представлена конгломератом тонкостенных лакунарных сосудов. В стенке этих сосудов нет развитой системы соединительнотканных волокон, в отличие от первичной капиллярной сети на поверхности мозга. Кроме того, богатый недифференцированными клеточными элементами ГМ отличается высокой активностью протеолитических и фибринолитических ферментов, что делает эту зону особенно благоприятной для возникновения и распространения кровоизлияний (Жукова Т.П., 1972; Володин Н.Н. 2007; Kendal S.D., 2003; Avery B.G., 2005; Volpe J.J., 2008).

По мере роста и развития собственной внутримозговой капиллярной сети первичная капиллярная сеть постепенно утрачивает свои функции и на завершающих этапах внутриутробного развития остается связанной только с венозной частью сосудистого русла, формируя венозные анастомозы и прямые пути оттока из отдельных участков мозгового вещества. Процесс исчезновения первичной капиллярной сети на поверхности мозга завершается после рождения, а в перивентрикулярной области - к 35-36-й неделе гестации вместе с запустеванием зоны ГМ (Жукова Т.П., 1972; Гомазков О.А., 2006; Николлс Дж.Г., 2008; Greisen G., 2005; Casper K.B., 2006; Verkhratsky A., 2007; Volpe J.J. 2008; Horsch S., 2010).

Перестройка артериального кровоснабжения в пределах больших полушарий головного мозга плода, протекающая в последнем триместре беременности, обусловлена развитием коры и организацией ее кровоснабжения за счет формирования системы корковых артерий и перестройки артериальной сети на поверхности мозга; одновременно идет образование специфической артериальной системы для снабжения базальных ганглиев и зрительного бугра и редукция сосудистой сети в перивентрикулярной области (Жукова Т.П., 1972; Verkhratsky A., 2007; Levene M.I., 2009). С появлением корковых артерий и обособлением кровоснабжения белого вещества усиливается отток в глубокую венозную систему, особенно в таламостриарные вены, размеры которых возрастают к 36-й неделе гестации. Это, в свою очередь, ведет к увеличению нагрузки на систему большой мозговой вены (Vena Galena), что является одним из факторов, предрасполагающих к кровоизлияниям в перивентрикулярное белое вещество (Жукова Т.П., 1972; Alvarez-Buylla A., 2002; Kendal S.D., 2003). Поэтому в зависимости от степени зрелости ребенка локализация первичного очага кровоизлияния может быть разной. У большинства детей, родившихся более чем на 8 нед раньше срока, первичный очаг наиболее часто располагается в зоне ГМ над головкой хвостатого ядра. В тех случаях, когда антенатальный период был более длительным, очаг локализуется над хвостом или телом хвостатого ядра (Alvarez-Buylla A., 2002; De Groot J.C., 2002; Kendal S.D., 2003; Avery B.G., 2005; Volpe J.J. 2008; Levene M.I., 2009).

Общеизвестно, что капилляры ЦНС относятся к капиллярам с непрерывной базальной мембраной, лишенной фенестраций и пор. Исключение составляют капилляры нейрогипофиза, эпифиза, area postrema, межножко-вого бугорка, сосудистых сплетений. Эндотелий этих отделов сосудистой сети имеет поры и отличается высокой проницаемостью (Жукова Т.П., 1972; Николлс Дж.Г., 2008; Чехонин В.П., 2000; Levene M.I., 2009). К органотипическим признакам капилляров мозга также принято относить почти полное отсутствие перикапиллярного пространства и перикапиллярной соединительной ткани, тесный контакт или полное окружение поверхности капилляра отростками астроцитов, играющими роль промежуточного звена между кровью и нервной клеткой. Функциональные исследования особенностей патофизиологии мозгового кровообращения у новорожденных с перивен-трикулярно-интравентрикулярными кровоизлияниями свидетельствуют, что последние в значительной степени обусловлены разрывом капилляров в месте их перехода в венулы (Fukui K., 2001; Kendal S.D., 2003; Perlman J.M., 2008; Volpe J.J., 2008).

На протяжении последних двух десятилетий развитие представлений о патогенезе гипоксически-ишемического повреждения мозга плода и новорожденного было связано как с клиническими, так и экспериментальными исследованиями (Vannucci R.C., 1990; Johnston M., 2000). Ограничение поступления кислорода к головному мозгу, связанное как со снижением содержания кислорода в артериальной крови (гипоксемией), так и с уменьшением величины мозгового кровотока (ишемией), вызывают разнообразные физиологические и патологические изменения в головном мозге новорожденного. При этом реакции нервной ткани на повреждающее воздействие гипоксии-ишемии у недоношенного новорожденного существенно различаются не только по сравнению со взрослыми людьми, но даже с доношенными новорожденными, что связано с незрелостью развивающегося мозга, особенностями метаболизма нервной ткани, незавершенной организацией межней-рональных связей и миелинизацией проводящих путей, незрелостью многих рецепторных систем (Johnston M., 2000; Lagercrantz H., 2002; Kendal S.D., 2003; Avery B.G., 2005; Perlman J.M., 2008; Volpe J.J., 2008).

Как универсальные повреждающие факторы, ишемия и сопутствующая ей клеточная гипоксия приводят в действие ряд эндогенных механизмов, в основе которых лежит дефицит энергетических ресурсов, необходимых для нормального функционирования как нейрональных, так и глиальных клеток. В настоящее время принято считать, что перинатальное постгипоксическое церебральное поражение вследствие перенесенной асфиксии обусловлено сочетанием двух базовых механизмов клеточной гибели. Первый проявляется быстрым нарушением деятельности митохондрий, резким снижением внутриклеточного синтеза аденозинтрифосфата, креатинфосфата и других макроэргов, что приводит к внутри- и внеклеточному электролитному и осмотическому дисбалансу, активации реакций свободно-радикального окисления, деструкции клеточных мембран и гибели клеток (что гистологически проявляется некрозом). Второй механизм носит название апоптоза. Он сопряжен с запуском сложного каскада биохимических реакций и является пролонгированным во времени процессом. Механизмы апоптоза включаются позже быстрых реакций некротических каскадов и принимают участие в «доформировании» очагов повреждения (Крыжановский Г.Н., 1997; Пальчик А.Б., 2000; Барашнев Ю.И., 2001; Гомазков О.А., 2006; Kendal S.D., 2003; Perlman J.M., 2008).

Сложная цепочка патохимических и гистопатологических процессов, инициированных гипоксией-ишемией, развивается в течение первых 2-48 ч и продолжается до нескольких недель и даже месяцев. Знание этого факта позволило сформировать концепцию «терапевтического окна» для возможного вмешательства в патогенез данного состояния с целью уменьшения или полног о устранения последствий гипоксического воздействия (Скворцова В.И., 2006; Vannucci R.C., 2000; Gluckman P.D., 2001; Johnston M.V., 2001; Peeters C., 2001; Lagercrantz H., 2002; Kendal S.D., 2003; Garel C., 2004; Perlman J.M., 2006; Stola A., 2008; Volpe J.J., 2008). Многочисленные экспериментальные и клинические данные, накопленные за последние 30 лет, указывают на то, что незрелые нейрональные и глиальные клетки развивающегося головного мозга гораздо более устойчивы к гипоксическому воздействию по сравнению с дифференцированными активно функционирующими нейронами. Этот феномен обусловлен преобладанием анаэробных путей (анаэробный гликолиз) получения энергии для обеспечения пластических и гомеостатических нужд малодифференцированных нейро- и глиобластов в мозгу недоношенных и в меньшей степени доношенных новорожденных. Более высокая толерантность (устойчивость) незрелого мозга недоношенных новорожденных к гипоксии-ишемии характерна преимущественно для тех его отделов, в которых активно идут процессы пролиферации, клеточной миграции и межнейронального спраутинга. К ним относятся кора головного мозга и субкортикальное белое вещество. Пристальное внимание исследователей к механизмам отсроченной - апоптотической гибели нервных клеток связано с имеющимися экспериментальными данными о преобладании именно такого механизма гибели клеток коры, базальных ганглиев, мозжечка, гиппокампа и других отделов незрелого мозга после перенесенной гипоксии-ишемии. Оказалось, что эксайтотоксичность (патологический процесс, ведущий к повреждению и гибели нервных клеток под воздействием нейромедиаторов) и обусловленная ей активация апоптотических механизмов в развивающемся мозге имеют гораздо большее значение в патогенезе повреждений и/или гибели клеток, нежели у взрослых. Изучение этого механизма в последние годы существенно изменило представления о процессах, лежащих в основе избирательности повреждения структур развивающегося мозга и формирования определенных морфологических форм поражения у детей различного срока гестации (Chamnanvanakij S., 2002; Kendal S.D., 2003; Avery B.G., 2005; Volpe J.J., 2005; Perlman J.M., 2006; Shouman В., 2006; Edgin J.O., 2008; Volpe J.J., 2008). Ключевыми звеньями эффекторной фазы апоптоза являются цистеиновые протеазы (каспазы). Одновременно с активацией каспазного каскада индуцируются образование и экспрессия эндогенных регуляторных пептидов - «факторов роста», обладающих нейро-протекторными свойствами, и запускаются восстановительные механизмы (Уманский С.Р., 1996; Gluckman P.D., 1998; Deanna L., 1999; Johnston M.V., 2001; Gotz M., 2005).

Для доношенных новорожденных характерны следующие формы повреждений головного мозга: селективный нейрональный некроз, status marmoratus; парасагиттальный некроз. Для недоношенных - повреждения перивентри-кулярного белого вещества, в том числе ПВЛ; пери- и интравентрикулярные кровоизлияния; селективный нейрональный некроз (с другой топикой поражений нейронов, чем у доношенных новорожденных) (Volpe J.J., 2005).

В частности, селективное повреждение скорлупы, таламуса (status marmoratus) и коры у доношенных детей при тяжелой ишемии может быть связано с избыточной активацией NMDA- и AMPA-типов глутаматных рецепторов, тогда как повреждение ствола головного мозга первично связано со стимуляцией нейрональных AMPA-каинатных рецепторов. Для данного повреждения характерны нейрональная гибель, глиоз и гипермиелини-зация, которой подвергаются аксоны нейронов и отростки астроцитов. Гипермиелинизация становится очевидной к 8 мес жизни, обусловливая специфический «мраморный» рисунок базальных ганглиев (Kendal S.D., 2003; Volpe J.J., 2005).

Парасагиттальный некроз - ишемический инсульт коры головного мозга и подлежащего белого вещества, расположенный по парасагиттальной и супрамедиальной поверхности мозга. Данный вид повреждения типичен для доношенных новорожденных и обусловлен недостаточно развитой системой коллатерального кровоснабжения этих регионов и несовершенством ауто-регуляции мозгового кровообращения (Mc Quillen P.S., 2003; Volpe J.J., 2005; Levene M.I., 2009).

Селективный нейрональный некроз - наиболее трудно диагностируемый вариант гипоксически-ишемического церебрального повреждения, встречается у новорожденных старше 30-32 нед гестации при наиболее тяжелых случаях церебральной ишемии. Вследствие отсутствия достоверных методов его ранней диагностики in vivo обнаруживается преимущественно на аутопсии, и частота его возникновения у выживших детей достоверно неизвестна. Для доношенных характерен селективный нейрональный некроз в области гиппокампа (subiculum), клеток таламуса, ствола, внутренних зернистых клеток мозжечка. Для недоношенных новорожденных наиболее характерно поражение гиппокампа в области сектора Соммера, более глубоких слоев коры, клеток Пуркинье и мозжечка. Клетки базальных ганглиев поражаются с одинаковой частотой у детей различных сроков гестации (Volpe J.J., 2005).

Одна из форм селективного нейронального некроза - понтосубикулярный некроз. Понтосубикулярный некроз может встречаться у детей различного гестационного возраста, но чаще встречается у недоношенных детей. Основным механизмом гибели клеток при данной форме поражения является апоптоз (Vannucci R.C., 2000; Volpe J.J., 2005; Perlman J.M., 2008).

ПВЛ - инсульт белого вещества, расположенного в непосредственной близости от боковых желудочков. Ее развитие у недоношенных детей связывают с широко представленной экспрессией AMPA-каинатных рецепторов на незрелых олигодендроглиоцитах при сроках гестации 23-32 нед (Kendal S.D., 2003; Mc Quillen P.S., 2003; Perlman J.M., 2008; Spittle A.J., 2008; Volpe J.J., 2008). Экспериментально показано, что блокада AMPA-каинатного типа глутаматных рецепторов предотвращает повреждение перивентрикулярного белого вещества и развитие ПВЛ. Экспериментальные исследования свидетельствуют, что зависимая от возраста представленность AMPA-рецепторов на олигодендроглиоцитах в белом веществе, нейронах коры и гиппокампа не только отвечает за селективность повреждения, но и потенциально играет роль в нормальном созревании и механизмах пластичности, изучение которых является перспективным направлением исследований. Дальнейшее изучение различий в возрастной представленности этих рецепторов может помочь в выборе терапевтических стратегий у детей различного гестацион-ного возраста (Deanna L., 1999; Kendal S.D., 2003; Avery B.G., 2005; Volpe J.J., 2005; Perlman J.M., 2008).

В последнее время в литературе вместо термина «перивентрикулярная лейкомаляция, ПВЛ» применяют термин «повреждение перивентрикулярного белого вещества», так как доказано, что кистозные формы лейкомаляций - серьезный, но не обязательный признак повреждения белого вещества. Современное понятие повреждения перивентрикулярного белого вещества включает как псевдокистозные некротические повреждения, так и диффузные нарушения миелинизации, выявляемые только с помощью специальных режимов выполнения магнитно-резонансной томографии (МРТ) (Kendal S.D., 2003; Perlman J.M., 2008; Spittle A.J., 2008; Volpe J.J., 2008). Существенными факторами риска возникновения повреждения перивен-трикулярного белого вещества являются, так же как и при ПВЛ, системная артериальная гипотензия, гипогликемия, полицитемия, нарушения венозного оттока по микровенулам перивентрикулярных областей (Kehrer M., 2005; Kendall G., 2005; Weindling A.M., 2007). Кроме того, доказанным фактом является участие в патогенезе данного повреждения бактериальных антигенов - специфических мукополисахаридов, которые, проникая через хорио-амниотический барьер, могут попадать в кровоток плода и повреждать как микрососуды, так и непосредственно нейроглиальные клетки-предшественники в перивентрикулярных зонах (олигодендроглиобласты) (Leviton A., 1999; Lagercrantz H., 2002; Bashiri A., 2006; Levene M.I., 2009). Данные, полученные в последние годы, свидетельствуют о значительной роли в повреждении белого вещества цитокинов, таких как IL-1, IL-6, фактор некроза опухоли-α (Уманский С.Р., 1996; Гомазков О.А., 2006; Johnston M.V., 2001; Chamnanvanakij S., 2002; Haynes R.L., 2003; Kendall G., 2005). Пренатальные циркуляторные нарушения и различные инфекции могут привести к развитию ПВЛ еще in utero, то есть антенатально (при шоке у матери, хориоам-нионите, отслойке плаценты, выпадении петель пуповины, многоплодной беременности, кардиальной аритмии у плода и т.п.) (Володин Н.Н., 2007; Leviton A., 1999; Gluckman P.D., 2001; Avery B.G., 2005; Fatemi A., 2009).

При повреждениях перивентрикулярного белого вещества наиболее значимым нейропатологическим нарушением является гибель аксонов основных проводников двигательных путей, которая сопровождается избыточным выбросом глутамата и IL, что, в свою очередь, активизирует псевдовоспалительные реакции в микроглии (Deber C.M., 1991). Получены данные, что выявление псевдокистозных форм ПВЛ в первые 3 нед жизни в 85-90% случаев сопряжено с последующим формированием спастической диплегии (Ancel P.Y., 2006). Однако отсутствие кистозных изменений в перивентри-кулярных зонах у недоношенных с церебральными поражениями средней и тяжелой степени не исключает формирования детского церебрального паралича, отмеченного у 13,6% детей при катамнестическом наблюдении (Дегтярева М.Г., 2009). Нарушение онтогенетически правильного процесса миелинизации является одним из ключевых механизмов нарушения формирования связей между корой и подкорковыми структурами и развитием в последующем когнитивных и двигательных нарушений (De Groot J.C., 2002). В частности, экспериментально показано, что в процессе нормального развития головного мозга важную роль играют нейроны подкорковых ганглиев. Эти структурные образования, располагающиеся под кортикальной пластинкой, достигают пика своего развития между 22-й и 36-й неделей беременности. Они вступают во взаимодействия, позволяющие развивающимся аксонам таламуса и других отдаленных областей остановить свой рост в пределах подкорковой зоны. В эксперименте при разрушении специфичных подкорковых нейронов каиновой кислотой (нейротоксичный медиатор) происходит нарушение образования таламокортикальных связей, и волокна не достигают специфичных корковых центров, а продолжают беспорядочно расти в области подкорки, что в конечном итоге приводит к нарушениям организации и формирования корково-подкорковых связей (Edgin J.O., 2008).

Другим анатомическим образованием, особенно чувствительным к гипоксии, является гиппокамп - структура, отвечающая за память и способность к обучению. В работах последних лет отмечают избирательную уязвимость нейронов гиппокампа при гипоксии у детей с низкой массой тела. В частности, в работах J. Perlman (2006, 2008) приводятся данные обследования, включающего МРТ и нейрофизиологическое тестирование в пубертатном периоде детей, рожденных на сроке менее 30 нед. При соответствии возрасту показателей окружности головы и результатов тестирования были выявлены нарушения памяти и проблемы с обучением математике по сравнению с детьми, рожденными в срок (Perlman J.M., 2008).

Восстановление системного кровообращения после периода гипоксии-ишемии сопровождается восстановлением кровотока в ишемизирован-ных зонах. При этом церебральная перфузия в отдельных регионах может превышать фоновую до начала патологического воздействия. Наступает фаза реоксигенации-реперфузии. При этом может возникать парадоксальный эффект: усиление деструктивных процессов в нейронах и глиальных клетках. Активность переживших воздействие гипоксии-ишемии нейронов остается пониженной еще несколько часов. Это период пролонгированной нейрональной депрессии (вследствие высвобождения тормозных медиаторов - аденозина, опиатов, гамма-аминомасляной кислоты и истощения внутриклеточных энергетических ресурсов), продолжительность которого коррелирует с тяжестью перенесенной асфиксии и объемом конечных нейрональных потерь (Deanna L., 1999; Johnston M.V., 2001; Haynes R.L., 2003; Volpe J.J., 2008). Эффект продолжающейся гибели нейронов в фазу реперфузии объясняется усилением перекисного окисления липидов под действием поступающего в клетки синглетного кислорода О+ и лавинообразного нарастания количества свободнорадикальных и гидропероксидных молекул (Deanna L., 1999; Johnston M.V., 2001; Peeters C., 2001; Haynes R.L., 2003). Токсическое действие продуктов свободного радикального окисления на клеточные структуры, белки, нуклеиновые кислоты и фосфолипиды клеточных мембран приводит к образованию множественных микродефектов. Кроме того, эти процессы лежат в основе формирования отдельных групп нейронов, представляющих собой генераторы патологически усиленного возбуждения или очаги судорожной активности (Пальчик А.Б., 2000; Семьянов А.В., 2004; Дегтярева М.Г., 2009; Kendal S.D., 2003). Фаза нейрональной гипервозбудимости клинически сопровождается не только выраженной гиперестезией и рефлекторной гипервозбудимостью, но и развитием неонатальных судорог. В эту фазу на фоне вторичных, более значительных нарушений церебрального энергетического метаболизма отмечается вторая, наиболее значимая волна потери нейронов. Нейрональная гипервозбудимость значительно повышает энергетические траты в пострадавших областях мозга, и вторичная потеря нейронов происходит как при наличии клинически выраженных судорог, так и при видимом их отсутствии, что характерно для недоношенных с ЭНМТ и ОНМТ (Уманский С.Р., 1996; Deanna L., 1999; Chamnanvanakjj S., 2002; Haynes R.L., 2003).

Экспериментальное моделирование гипоксически-ишемического церебрального повреждения у незрелых животных позволило предположить, что при нейронально-синаптической реорганизации в поврежденных областях гиппокампа возникает «реккурентная циркуляция» патологического возбуждения, предрасполагающая к аномальной электрофизиологической активности. Впоследствии этот процесс приводил к возникновению эпилепсии со спонтанными моторными приступами (Kendall G., 2005; Lombroso C.T., 2007).

Наиболее распространенной формой постгипоксического поражения головного мозга у недоношенных новорожденных являются пери- и интра-вентрикулярные кровоизлияния. В конце 1970-х - начале 1980-х годов после внедрения в повседневную практику обследования новорожденных компьютерной томографии (КТ), а затем и нейросонографического исследования частота диагностируемых внутрижелудочковых геморрагий у недоношенных, по данным зарубежной литературы, составляла приблизительно от 35 до 70%, после чего произошло некоторое снижение частоты их выявления за счет улучшения качества оказываемой реанимационной помощи недоношенным младенцам в палатах интенсивной терапии (Ватолин К.В., 1997; Володин Н.Н., 2007; Stola A., 2008; Volpe J.J., 2008). В частности, в настоящее время, по зарубежным данным, у недоношенных новорожденных с массой менее 1500 г перивентрикулярно-интравентрикулярные кровоизлияния встречаются в 20-40% наблюдений (Perlman J.M., 2008) По данным отечественной литературы, частота выявления пери- и интравентрику-лярных кровоизлияний на секционном материале колеблется от 25 до 44% (Ватолин К.В., 1997; Барашнев Ю.И., 2001; Володин Н.Н., 2001; 2006; 2010).

Перивентрикулярно-интравентрикулярные кровоизлияния чаще развиваются в первые трое суток жизни, реже - к концу первой недели после рождения. Основным фактором риска их возникновения является нестабильность системного кровообращения, сопровождающаяся колебаниями артериального и венозного давления (Perlman J.M., 2008; Volpe J.J., 2008; Horsch S., 2010). Известно, что изменения объемной скорости мозгового кровотока у детей различного гестационного возраста во время родов и сразу после рождения имеют первостепенное значение для понимания патогенеза пери- и интравентрикулярных кровоизлияний и церебральной ишемии головного мозга. Сразу после рождения кровообращение претерпевает такие большие изменения, как ни в какой другой период жизни. Рост системного сосудистого сопротивления, вызванный исчезновением плацентарного русла, падение сосудистого сопротивления в легочных капиллярах, которое следует за началом самостоятельного дыхания, и закрытие артериального протока характеризуют смену фетального кровообращения на внеутробное. Эти перестройки системной гемодинамики, наряду с изменениями газового и электролитного состава и кислотно-щелочного состояния крови, содержания катехоламинов и глюкокортикоидов, активности вегетативной нервной системы и ЦНС, прямо или косвенно влияют на состояние мозгового кровотока. У недоношенных детей в силу неготовности кардиореспираторных систем жизнеобеспечения к постнатальным перестройкам на фоне несовершенной ауторегуляции мозгового кровотока возникает неравномерная церебральная перфузия в раннем неонатальном периоде (Зубарева Е.А., 2002; Володин Н.Н., 2007; Kendal S.D., 2003; Seri I., 2004; Elchalal U., 2005; Greisen G., 2005; Weindling A.M., 2007; Perlman J.M., 2008; Horsch S., 2010).

Следствием неравномерной церебральной перфузии являются перивентри-кулярно-интравентрикулярные кровоизлияния, возникающие в субэпенди-мальной (зародышевой) зоне или в ГМ - области, содержащей очень большое количество полипотентных (стволовых) клеток - источников будущих нейронов, астроцитов, олигодендроглиоцитов, расположенной вентролате-рально по отношению к боковым желудочкам. Особенностью васкуляриза-ции ГМ является сохранение значительного числа примитивных зародышевых капилляров в сочетании с высокой активностью протеолитических и фибринолитических ферментов в этой зоне.

Значимые колебания системного АД отмечаются у всех детей, которым проводится ИВЛ. Колебания системного АД, вызванные использованием кардиотоников, стероидов, мидриатиков, миорелаксантов, отсасыванием содержимого трахеи, пневмотораксом, операцией заменного переливания крови, быстрой инфузией коллоидных и осмотически активных растворов, несвоевременным введением сурфактанта, судорогами, лигировани-ем ОАП, болевым стрессом и гиперкарбией, также могут стать причиной развития перивентрикулярно-интравентрикулярных кровоизлияний. Эти факторы могут приводить к разрыву стенки сосудов ГМ (Барашнев Ю.И., 2001; Володин Н.Н., 2007; Seri I., 2004; Kaiser J.R., 2005; Perlman J.M., 2008; Levene M.I., 2009; Horsch S., 2010).

Тяжесть пери- и интравентрикулярных кровоизлияний может варьировать от изолированных незначительных по размеру субэпендимальных гематом (пери- и интравентрикулярные кровоизлияния I) до обширных геморрагий в полость желудочков с распространением на паренхиму мозга (перивентри-кулярно-интравентрикулярные кровоизлияния III-IV). Предложено большое количество классификаций перивентрикулярно-интравентрикулярных кровоизлияний, однако в зарубежной и отечественной литературе наибольшее распространение получила классификация L. Papile (1978): I степень - изолированное субэпендимальное кровоизлияние (одноили двустороннее); II степень - прорыв ВЖК в полость желудочка без его расширения; III степень - ВЖК с расширением желудочковой системы; IV степень - распространение кровоизлияния на перивентрикулярную паренхиму мозга (Барашнев Ю.И., 2001; Володин Н.Н., 2007; Levene M.I., 2009; Volpe J.J., 2008).

Анатомо-физиологические особенности строения головного мозга и системные цереброваскулярные факторы играют важную роль в начальной фазе гипоксически-ишемических повреждений мозга, однако конечную картину повреждения и функциональной дезинтеграции нейронально-глиальных взаимодействий в конечном итоге определяет специфическая уязвимость отдельных клеточных популяций. При этом динамические изменения клинических синдромов неврологической недостаточности имеют вполне определенную патофизиологическую основу.

Таким образом, проблема изучения перинатальных поражений головного мозга у новорожденных различного гестационного возраста тесным образом связана множеством сложноорганизованных систем, обеспечивающих гомеостазис в пределах ЦНС и находящихся в процессе роста и созревания. Особенности миграции и дифференцировки клеточных элементов, синапто-генеза и миелинизации, сосудистой архитектоники и регуляции мозгового кровотока на различных этапах развития имеют первостепенное значение в случае воздействия повреждающих факторов, определяя своеобразие морфологических особенностей повреждения ЦНС у новорожденных различного гестационного возраста (Kendal S.D., 2003; Perlman J.M., 2008; Levene M.I., 2009).

Система пищеварения

Нормальный рост и развитие желудочно-кишечного тракта (ЖКТ) во внутриутробном периоде имеют решающее значение для успешной адаптации ребенка при переходе от нутритивной поддержки через пупочную вену к поступлению грудного молока энтерально. Имеется ряд ключевых факторов окружающей среды, влияющих на адаптивные изменения функции ЖКТ для облегчения выживания после отлучения от груди матери. В ходе этих процессов такие внеклеточные сигналы, как пептидные факторы роста, оказываются основными трофическими факторами, влияющими на рост ЖКТ. Клетки ЖКТ плода и новорожденного находятся под влиянием внеклеточных сигналов от нескольких источников, в том числе факторов, циркулирующих в крови, например гормонов, которые действуют через эндокринные механизмы (Hooper L.V., 2001); факторов в просвете кишечника, поступающих из амниотической жидкости и секре-тируемых молочными железами или микроорганизмами (Caicedo R.A., 2005); местных факторов, секретируемых через аутокринные или пара-кринные механизмы из окружающих клеток (Montgomery R.K., 1999). Микробная колонизация кишечника может активировать развитие лим-фоидных клеток кишечника для нормального функционирования иммунитета (Mackie R.I., 1999; Brandtzaeg P.E., 2002). Преждевременное рождение ребенка создает серьезные проблемы для его адаптации к приему пищи через рот и энтерального питания.

Переход от состояния стерильного органа, лишенного пищеварения и действия продуктов метаболизма, к состоянию «биореактора» становится возможным благодаря трем составляющим: структурным барьерам, факторам биохимической защиты и индуцируемому воспалительному ответу.

Эпителий пищеварительного тракта плода в основном формируется в течение I триместра беременности (Rumbo M., 2005). Первые энтероциты и бокаловидные клетки появляются на 8-й неделе гестации, а уже в 12 нед выявляется особая архитектура слизистой оболочки кишки в виде крипт и ворсин. Плотные контакты формируются на 10-й неделе, и кишечник плода уже может регулировать организацию плотных контактов (Polak-Charcon S., 1980). Таким образом, примитивный эпителиальный барьер кишечника формируется на ранних сроках внутриутробного развития. Однако механизм, обеспечивающий секрецию и абсорбцию, у плода сформирован не до конца. Этот механизм постепенно созревает под влиянием амниотической жидкости в период с 26-й недели гестации до полного срока доношенной беременности (Lebenthal A., 1999). Однослойный эпителий обновляется каждые 5 дней. В этом процессе участвует пул стволовых клеток кишечных крипт. Для поддержки существования этого эпителиального слоя необходима тщательная регуляция пролиферации и дифференцировки клеток. Классический путь WNT с посредником β-катенином является преобладающим сигнальным путем, ответственным за данную регуляцию (Logan C.Y., 2004; Moon R.T., 2004; Pinto D., 2005; Reya T., 2005). Нарушение развития этого пути может привести к незрелости важных защитных барьеров, обусловливая больший риск перфорации и/или развития НЭК у новорожденного ребенка. Пищеварительная система имеет антимикробные пептиды в качестве факторов химической защиты. Клетки Панета (специфические секреторные энтероциты, расположенные в основании мелких кишечных крипт) секре-тируют лизоцим, фосфолипазу А2 и малые антимикробные пептиды (также секретируемые энтероцитами), которые способны регулировать состав и распределение популяции бактерий (Scott M.G., 2000; Otte J.M., 2003). К двум основным семействам вырабатываемых кишечником антимикробных пептидов относят дефензины (α и β) и кателицидины (Girardin S.E., 2001; Otte J.M., 2003). В кишечнике недоношенного ребенка количество клеток Панета и экспрессия α-дефензина значительно снижены по сравнению с обычными новорожденными (Salzman N.H., 1998). Кажется правдоподобным то, что нарушения трансляции α-дефензина могут обусловливать низкий уровень пептидов, а это повышает предрасположенность к НЭК у данной категории пациентов.

Результаты проведенного исследования культуры клеток кишечного эпителия показывают, что незрелые клетки кишечника могут иметь предрасположенность к чрезмерному воспалительному ответу (оцениваемому по секреции IL-8) на патогенные стимулы (Nanthakumar N.N., 2000; Claud E.C., 2004). Авторы указанных работ предполагают, что в период развития недостаточная экспрессия ингибитора фактора «каппа-би» (IϰB) может способствовать усиленной активности ядерного фактора «каппа-би» (NFϰB). В этих условиях чрезмерный воспалительный ответ будет приводить к выраженному клеточному воспалению и неконтролируемому повреждению тканей. Таким образом, воспалительный ответ, подобно многим другим иммунным реакциям, имеет свои плюсы и минусы. Воспаление ведет к одновременному повреждению тканей, в основном за счет высвобождения оксидантов и протеаз - производных нейтрофилов. Это приводит к нарушению защитного эпителиального барьера и инвазии тех микроорганизмов, которые при нормальных условиях не способны проникать через него, стимулируя развитие порочного круга провоспалительной активации и повреждения тканей. Однако возможен альтернативный сценарий - уменьшенный воспалительный сигнал может привести к избыточному росту бактерий или снизить индукцию антиапоптозных, цитопротективных факторов. Таким образом, незрелость воспалительного ответа делает кишечник недоношенного ребенка уязвимым для апоптоза, возникающего вследствие действия стрессорных факторов внешней среды, избыточного роста микроорганизмов или гипоксии. Выраженное воспаление или его дефицит может иметь значение для различных клинических ситуаций либо определенных стадий патогенеза, что может приводить к патологическим повреждениям кишечника, поскольку уже начался и прогрессирует процесс разрушения эпителия (как, например, при НЭК).

Питание оказывает важное влияние на дифференцировку и развитие кишечника, которое становится заметным с момента заглатывания плодом амниотической жидкости, начиная с 16-й недели гестации. Содержащиеся в ней EGF и полиамины стимулируют рост эпителия кишечника (Pacha J., 2000; Rumbo M., 2005). В клинической практике очень часто возникает вопрос о пользе и риске раннего энтерального кормления. Разумным подходом может быть применение трофического питания. Действительно, у недоношенных детей трофическое питание улучшает активность некоторых пищеварительных ферментов, усиливает выброс пищеварительных гормонов, улучшает кровоток в кишке и его перистальтику (Newell S.J., 2000; McClure R.J., 2001).

Исследования подтверждают, что кишечная микрофлора играет определенную роль в поддержании сохранности, обновлении и стимуляции нормальной пролиферации кишечного эпителия (Falk P.G., 1998). Поскольку в постнатальном периоде колонизация кишечника зависит от характера питания, заселение определенными бактериями может иметь большое значение для постнатального созревания иммунной системы кишечника (McCracken V.J., 2001; Poindexter B., 2014). Недоношенные дети составляют группу особого риска по колонизации кишечника патологическими бактериями из-за постоянного контакта с нозокомиальной микрофлорой и практически повсеместного использования антибиотиков у этих пациентов в палатах интенсивной терапии новорожденных (ПИТН). Было показано, что наличие Clostridium perfringens коррелирует с развитием НЭК (Hoy C.M., 2000; De la Cochetiere M.F., 2004). Таким образом, недоношенные дети могут быть особенно предрасположены к НЭК из-за роста патологических бактерий на фоне подавления нормальной микрофлоры. Очевидно, что комменсальная микрофлора играет также важную роль в развитии кишечника. Бактерии-комменсалы индуцируют гены, ответственные за барьерную функцию, пищеварение, ксенобиотические процессы, ангиогенез и иммунную функцию (Hooper L.V., 2001, 2004; Karlsson H., 2004).

С учетом той роли, которую играет бактериальная колонизация при многих кишечных заболеваниях, применение пробиотиков представляется довольно перспективным направлением (Bourlioux P., 2003). Рандомизированное контролируемое исследование показало значительное снижение частоты возникновения НЭК у детей с ОНМТ, получавших грудное молоко вместе с пробиотиками (лактобактериями, бифидобактериями), по сравнению с младенцами, вскармливаемыми только грудным молоком (Lin H.C., 2005). Очевидно, что эти исследования, кроме доказательства пользы пробиотиков, должны также ответить на вопрос о безопасности их применения, так как существуют сообщения о случаях инвазивных заболеваний у детей (Kliegman R.M., 2005; AlFaleh K., 2014; Aceti A., 2018).

Мезентериальный кровоток у недоношенного ребенка имеет существенное значение, определяя возможность абсорбции и транспорта кислорода, воды, питательных веществ, электролитов и гормонов (Агаджанян Н.А., 2001; Шабалов Н.П., 2016). После поступления энтерального субстрата в просвет ЖКТ происходит физиологическое расширение верхней брыжеечной артерии, что способствует увеличению кровотока в кишечнике и помогает всасыванию питательных веществ. У доношенных новорожденных и недоношенных детей, рожденных более 35-й недели гестации, ответная реакция сосуда на поступление энтерального субстрата немедленная как показатель зрелости сосудов, тогда как у детей гестационного возраста менее 34 нед наблюдается отсроченное и замедленное реагирование сосуда на поступление энтерального субстрата (Гаджиева Х.Х., 2012). Это, возможно, объясняет низкую толерантность к энтеральному питанию у детей данной группы и диктует необходимость определенного временного интервала для восстановления кровотока до исходного состояния. Исследования позволили установить диапазон и допустимые значения индекса сосудистого сопротивления, пульсационного индекса, конечной диастолической скорости в бассейне верхней брыжеечной артерии у новорожденных недоношенных различного гестационного возраста в неонатальном периоде (пульсаци-онный индекс <1,62 или >1,30; индекс сосудистого сопротивления <0,81 или >0,69; конечная диастолическая скорость в бассейне верхней брыжеечной артерии <34 или >23 см/с) (Гаджиева Х.Х., 2012).

Вся кровь, доставляемая к ЖКТ, распределяется по разным отделам неравномерно. Тонкая кишка на единицу массы получает приблизительно в 1,5-2 раза крови больше, чем толстая кишка или желудок. Приблизительно 70% крови участвует в кровоснабжении слизистой оболочки и подслизистого слоя кишки. В слизистой оболочке примерно 50% всего кровотока приходится на ее поверхностную (ворсинчатую) область - основное место, где происходят процессы всасывания (Андрианов В.В., 1999; Григорьев П.Я., 2004). В тех случаях, когда кровоток в тонкой кишке уменьшается внезапно, различные слои кишечной стенки страдают по-разному. Острое снижение перфузионного давления компенсируется местными регуляторными механизмами, которые в определенной степени уменьшают эффекты гипотен-зии в основном за счет снижения периферического сопротивления. Этот защитный саморегулирующийся механизм приводит к тому, что при умеренном снижении кровяного давления в сосудах брыжейки кровообращение и обменные процессы в слизистой оболочке кишки страдают незначительно. При прогрессе ишемии происходит перераспределение кровотока в стенке кишки в сторону максимально возможного обеспечения кровью слизистой оболочки, в частности, что наиболее важно, ворсинчатого ее слоя. С точки зрения физиологии в таком перераспределении кровотока в стенке кишки имеется глубокий смысл, поскольку именно слизистая оболочка кишки является тем самым барьером, который расположен между гигантским количеством бактерий кишечного содержимого и кровью системы воротной вены (Зайчик А.Ш., 1999; Баранская Е.К., 2000; Знаменская Т.К., 2006; Reber K.M., 2002).

Органы чувств: зрение

Зрительные функции у недоношенных детей развиваются гораздо медленнее, чем у доношенных. Орган зрения недоношенного ребенка имеет ряд особенностей, знание которых необходимо для правильной трактовки офтальмологических исследований и своевременной диагностики патологии, среди которой наиболее тяжелой является ретинопатия недоношенных (РН).

Структуры глаза у недоношенного ребенка морфологически незрелы. Чувствительность роговицы и мигательный рефлекс у недоношенных детей при рождении и в первые дни жизни полностью отсутствуют. У всех детей с гестационным возрастом до 28 нед наблюдается сильная опалесценция роговицы, которая обусловлена преобладанием кератоцитов над эпителио-цитами, высокой гидрофильностью межуточного вещества (Сидоренко Е.И., 2007). Склера у недоношенного новорожденного тонкая, в 84,0% случаев с голубоватым оттенком. На гистологических срезах глаз в 24 нед гестации угол передней камеры очень узкий, трабекула имеет компактный вид, вместо пластин - конгломерат ткани без пространств. Шлеммов канал недиффе-ренцирован и начинает раскрываться с 26-й недели гестации. Полностью формируется дренажный комплекс к 38 нед гестации. У новорожденных (недоношенных и доношенных) в возрасте до 4 нед жизни истинное внутриглазное давление, измеренное микроконтактным способом, составляет в среднем 6,3 мм рт.ст. Средние значения истинного внутриглазного давления у недоношенных детей не зависят от гестации, массы тела, пола, но зависят от ПКВ и составляют 8,7 мм рт.ст. у детей до 50 нед постконцептульного возраста и практически приближаются к показателям взрослых после 50 нед ПКВ, составляя в среднем 11,6 мм рт.ст. (Сидоренко Е.И., 2009). В большинстве случаев (55,5%) реакция зрачков на свет у детей первых дней жизни (прямая и содружественная) отсутствует. Явная реакция зрачков на свет появляется не ранее 31-33-й недели гестации. В возрасте до 25 нед пупиллярная мембрана занимает почти все пространство зрачка, в 29-30 нед - до 2/3 зрачка, в 31-32 нед - до 1/2, а в возрасте 33-34 нед - не более 1/3 пространства зрачка. По мере роста ребенка происходит запустевание и исчезновение сосудов передней капсулы хрусталика в направлении от центральных отделов к периферии (Hittner H.M., 1977). В большинстве случаев (42,5%) у глубоко недоношенных детей (до 25 нед) наблюдается серо-желтый фон глазного дна. По мере увеличения гестационного возраста фон глазного дна приобретает сначала желтовато-розовую, а затем бледно-розовую окраску, как и у доношенных детей. У детей в возрасте 35-36 нед фон глазного дна в большинстве случаев (70,6%) имеет желтовато-розовую окраску и в 17,6% - бледно-розовую. У 11,6% детей наблюдается распространенный отек сетчатки. Чем меньше срок гестации ребенка, тем больше вероятность появления у него отека сетчатки (в 57,2% случаев у глубоко недоношенных и в 11,1% случаев у детей с гестационным возрастом 35-36 нед). Сосуды глазного дна также имеют свои особенности у недоношенных детей - границы их недостаточно четко очерчены, световой рефлекс на сосудах отсутствует. У края диска зрительного нерва сосуды сетчатки не имеют постоянного диаметра, поэтому их сравнение проводят на некотором отстоянии от края диска. Соотношение калибра артерий и вен сетчатки у недоношенных при рождении составляет в среднем 1:2-2,5. В среднем калибр сосудов в центральных отделах глазного дна при рождении составляет у глубоко недоношенных детей 1/3-1/4 калибра доношенных. На периферии сосуды у глубо конедоношенных имеют свои особенности. Эти сосуды, так же как центральные, сужены. Артерии и вены дихотомически ветвятся, при этом концевые ветви не доходят до периферии сетчатки. Между окончаниями сосудов и зубчатым краем (ora serata) образуется аваскулярная зона. Чем более глубоко недоношен ребенок, тем эта зона шире. Аваскулярная зона по цвету отличается от центра сетчатки (имеет более серый оттенок, чем в центральных отделах глазного дна). По мере роста ребенка эта зона постепенно розовеет, уменьшается в размерах и сравнивается по цвету с остальной сетчаткой. При этом сосуды «дорастают» до периферии сетчатки, не нарушая своего дихотомического деления (Аксенова И.И., 2013). Васкуляризация сетчатки начинается на 16-й неделе гестации - в зрительный нерв начинают врастать сосуды, постепенно доходя до периферии сетчатки к 40-й неделе. После рождения (в том числе преждевременного) попадающий на сетчатку свет является стимулом к прекращению васкулогенеза.

Одним из важнейших механизмов поддержания гомеостаза органа зрения у недоношенных детей является биохимическая ауторегуля-ция кровотока, представленная гипоксическим и гиперкапническим драйвами (Сидоренко Е.И., 1995, 2007). Гипоксический драйв регулирует уровень кислорода и направлен на снижение его токсического действия. Гиперкапнический драйв регулирует уровень углекислого газа в тканях и органах. Механизм ауторегуляции обеспечивает устойчивость обменных процессов, уровень кислородного обеспечения тканей, состояние трофики, то есть гомеостаз тканей глаза. Доказана четкая зависимость гемодинамики глаза от концентрации кислорода и углекислого газа во вдыхаемой смеси, что подтверждает наличие в сосудах глаза биохимических механизмов ауторегу-ляции кровотока (Бунин А.Я., 1971; Бирич Т.В., 1972; Сидоренко Е.И., 1995, 2007; Николаева Г.В., 2013).

У детей, склонных к развитию РН, отмечаются незрелость гиперкапниче-ского драйва и низкая его чувствительность. Это определяет неадекватную реакцию сосудов на кислород, развитие ангиоспазма даже при относительно небольшом уровне кислорода в крови и развитие циркуляторной гипоксии. У недоношенных детей целесообразно контролировать не только парциальное напряжение кислорода, но обязательно и pCO2. Ауторегуляция на гипероксию у детей формируется с 30-й недели гестационного возраста. Достоверная гипероксическая реакция выявляется с 32-й недели гестации. РН развивается на фоне несостоятельной ауторегуляции ретинарного кровотока (Николаева Г.В., 2013). В последнее время получила широкое признание двухфазная теория патогенеза РН (Saugstad O.D., 2006), в соответствии с которой после рождения недоношенный ребенок попадает во внешнюю среду, которая является для него гипероксичной. Это может быть и абсолютная гипероксия (в случае если он находится на ИВЛ), и относительная, поскольку после перенесенной внутриутробной гипоксии даже обычная воздушная среда может оказаться гипероксичной. Эта гипероксическая фаза длится примерно до 32-й недели ПКВ, в течение которой уменьшается продукция сосудистых факторов роста (фактора роста эндотелия сосудов, фибробластов, инсулиноподобного фактора роста).

После 32-й недели начинается гипоксическая фаза, при которой фактором, провоцирующим развитие РН, является гипоксия. К этому возрасту состояние большинства детей стабилизируется, они начинают самостоятельно дышать и питаться, вследствие чего зачастую у них прекращают мониторинг сатурации. Однако сетчатка все еще остается аваскулярной, ишемичные участки сетчатки выделяют сосудистые медиаторы, что приводит к ретинальной неоваскуляризации. В достаточно большом проценте случаев возможен благоприятный исход - завершение васкуляризации сетчатки и регресс заболевания. В случае наличия обширных аваскулярных зон и выраженной активности процесса идет дальнейший процесс неоваскуляризации, в результате которого образуется множество новообразованных сосудов с дефектным эндотелием, пропускающим жидкость, а иногда - и форменные элементы. На границе васкуляризованной и аваскулярной сетчатки «выстраиваются» веретенообразные клетки (предшественники эндотелиального слоя), формируя демаркационную линию. При более выраженном процессе демаркационная линия расширяется, приподнимается над плоскостью сетчатки, формируется вал. Дальнейшее прогрессирование заболевания приводит к экстраретинальной пролиферации: прорастанию новообразованных сосудов в стекловидное тело. Этот процесс сопровождается фиброзом и формированием вала с экстраретинальной фиброваску-лярной пролиферацией. При дальнейшем прогрессировании происходит отслойка сетчатки с последующим формированием грубого витреорети-нального рубца.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Заканчивая обсуждение особенностей детей, появившихся на свет преждевременно, необходимо отметить, что хирургия недоношенных младенцев является новым направлением в медицине, под которым понимается система специальных знаний, инновационных методов лечения и особых практических навыков, направленных на восстановление анатомии и функции незрелых органов путем применения хирургических технологий, свойственных только этой возрастной категории пациентов. Социальное значение такого направления заключается в реализации этических принципов детской хирургии, ориентированных на предоставление новорожденным и младенцам наименее травматичной хирургической помощи, которая обеспечит им поддержание оптимального качества жизни.

Более трех четвертей недоношенных детей можно спасти благодаря таким мероприятиям, как:

  • неотложная реанимационная помощь во время рождения ребенка и в послеродовом периоде для каждого ребенка и матери;

  • назначение антенатальных инъекций стероидов беременным, которым грозят преждевременные роды, для укрепления легких младенцев;

  • развивающий уход с учетом анатомо-физиологических особенностей недоношенных детей;

  • назначение антибактериальных препаратов, предназначенных для лечения инфекций новорожденных;

  • моделирование условий, приближенных к внутриутробному существованию.

Цель этих действий заключается в минимизации ближайших и отдаленных последствий таких патологических состояний, возникающих у недоношенных детей, как ОАП, НЭК, изолированная перфорация желудка и кишечника, ретинопатия, постгеморрагическая гидроцефалия (ПГГ), паховая грыжа, и прочих более редких патологических состояний. Важной основой опережающего развития этого направления являются уникальные, используемые только в этой возрастной группе хирургические операции, усовершенствованные или разработанные вновь, чтобы быть адаптированными для применения у недоношенных детей. Они будут обсуждаться в следующих главах руководства.

список литературы

  1. Агаджанян Н.А., Власова И.Г., Ермакова Н.В., Трошин В.И. Основы физиологии человека : учебник. М., 2001. 408 с.

  2. Адрианов О.С., Кесарев В.С., Борисенко О.В. Структурные преобразования коры большого мозга человека в пренатальном и раннем постнаталь-ном онтогенезе // Мозг и поведение младенца / под ред. О.С. Адрианова. М. : Изд-во Института психологии РАН, 1993. С. 30-57.

  3. Аксенова И.И. Особенности глаз недоношенных детей // Рос. детская офтальмология. 2013. № 1. С. 17.

  4. Александрович Ю.С., Хубулава Г.Г., Чупаева О.Ю., Наумов А.Б. и др. Применение ацетаминофена для облитерации гемодинамически значимого открытого артериального протока у новорожденных с очень низкой массой тела при рождении // Анест. и реаниматол. 2016. № 6. С. 438-442.

  5. Андрианов В.В. Нормальная физиология: курс физиологии функциональных систем. М. : МИА, 1999. С. 98-104.

  6. Бадалян Л.О. Актуальные проблемы эволюционной неврологии и развитие мозга ребенка. Методологические аспекты науки о мозге / под ред. О.С. Адрианова, Г.Х. Шингарова. М. : Медицина, 1983. С. 210-218.

  7. Баранская Е.К. Синдром разраженного кишечника: диагностика и лечение // Consilium Medicum. 2000. № 7. С. 292-295.

  8. Барашнев Ю.И. Перинатальная неврология. М. : Триада-Х, 2001. 638 с.

  9. Бирич Т.В. Оксигенотерапия в офтальмологии. Минск, 1972. 189 с.

  10. Бокерия Е.Л., Дегтярева Е.А. Открытый артериальный проток - «Добро и Зло в одном сосуде» // Вестн. Рос. ун-та дружбы народов. Сер.: Медицина. 2017. № 21. С. 163-170.

  11. Бунин А.Я. Гемодинамика глаза и методы ее исследования. М. : Медицина, 1971. 196 с.

  12. Буров А.А., Дегтярев Д.Н., Ионов О.В. Открытый артериальный проток у недоношенных детей // Неонатология: новости, мнения, обучение. 2016. № 4. С. 120-128.

  13. Ватолин К.В. Ультразвуковая диагностика ВЖК у новорожденных // Ультразвуковая диагностика. 1997. № 3. С. 88-95.

  14. Володин Н.Н. Перинатология. Исторические вехи. Перспективы развития. Актовая речь в РГМУ. М. : ГЭОТАР-Медиа, 2006. 48 с.

  15. Володин Н.Н., Медведев М.И., Горбунов А.В., Дегтярева М.Г. и др. Ранняя диагностика неблагоприятных последствий перинатальных гипок-сически-ишемических поражений головного мозга у недоношенных детей и оптимизация их лечения // Педиатрия. 2010. № 2. С. 101-106.

  16. Володин Н.Н., Рогаткин С.О., Медведев М.И. Актуальные проблемы перинатальной неврологии на современном этапе // Журн. неврол. и психиатр. 2001. № 7. С. 4-9.

  17. Гаджиева Х.Х., Пыков М.И., Кешишян Е.С. Нормативы допплерогра-фических показателей кровотока в верхней брыжеечной артерии у новорожденных различного гестационного возраста // Ультразвуковая и функциональная диагностика. 2012. № 3. С. 52-57.

  18. Гомазков О.А. Нейротрофическая регуляция и стволовые клетки мозга. М. : ИКАР, 2006. 332 с.

  19. Григорьев П.Я., Яковенко А.В. Клиническая гастроэнтерология. М. : МИА, 2004. 768 с.

  20. Дегтярева М.Г. Нейрофизиологические аспекты оценки степени тяжести и прогнозирования исходов перинатальных постгипоксических поражений головного мозга у детей различного гестационного возраста при лонги-тудинальном наблюдении : дис. …​ д-ра мед. наук. М., 2009. 281 с.

  21. Жукова Т.П. Развитие сосудистой системы мозга и патогенез отдаленных последствий гипоксического поражения мозга во внутриутробном периоде : автореф. дис. . д-ра мед. наук. М., 1972. 29 с.

  22. Зайчик А.Ш., Чурилов Л.П. Основы общей патофизиологии. СПб. : Элби-СПб., 1999. 618 с.

  23. Знаменская Т.К., Шевченко Л.И., Розова Е.В. Влияние гипоксии на развитие плода и новорожденного // Перинатология и педиатрия. 2006. № 2. С. 105-108.

  24. Зубарева Е.А., Лобанова Л.В. Оценка артериального кровотока в остром периоде перинатальных поражений головного мозга: диагностическое и прогностическое значение метода // Ультразвуковая и функциональная диагностика. 2002. № 3. С. 41-49.

  25. Крыжановский Г.Н. Общая патофизиология нервной системы. М. : Медицина, 1997. 352 с.

  26. Милованова А.П. Внутриутробное развитие человека. М., 2006. 384 с.

  27. Неонатология : национальное руководство. Краткое издание / под ред. Н.Н. Володина. М. : ГЭОТАР-Медиа, 2019. 896 с.

  28. Неонатология : национальное руководство / под ред. Н.Н. Володина. М. : ГЭОТАР-Медиа, 2007. 848 с.

  29. Николаева Г.В. Формирование ауторегуляции кровотока сетчатки у недоношенных новорожденных // Рос. педиатр. офтальмология. 2013. № 1. С. 13-16.

  30. Николлс Дж.Г., Мартин А.Р.; Валлас Б.Дж. и др. От нейрона к мозгу. 2-е изд. М.: ЛКИ, 2008. 672 с.

  31. Пальчик А.Б., Шабалов Н.П. Гипоксически-ишемическая энцефалопатия новорожденных. СПб. : Питер, 2000. 224 с.

  32. Семьянов А.В. Диффузная внесинаптическая нейропередача посредством глутамата и ГАМК // Журн. высш. нервн. деят. 2004. № 54. С. 68-84.

  33. Сидоренко Е.И. Оксигенотерапия в офтальмологии. М., 1995. 131 с.

  34. Сидоренко Е.И., Бондарь Н.О. Гистологические исследования дренажной зоны глаза недоношенного ребенка // Рос. педиатр. офтальмология. 2007. № 4. С. 42-44.

  35. Сидоренко Е.И., Бондарь Н.О. Проблемы тонометрии в неонатальной офтальмологии // Рос. педиатр. офтальмология. 2009. № 2. С. 46-49.

  36. Скворцова В.И. Механизмы повреждающего воздействия ишемии // Избранные лекции по неврологии / под ред. В.Л. Голубева. М. : Эй-дос-Медиа, 2006. С. 569-589.

  37. Спивак Е.М., Николаева Т.Н., Климачев А.М. Особенности клинических проявлений открытого артериального протока у глубоко недоношенных новорожденных детей // Рос. вестн. перинатальной педиатрии. 2016. № 1. С. 51-55.

  38. Уманский С.Р. Апоптоз - молекулярные и клеточные механизмы // Молекул. биол. 1996. № 30. С. 487-502.

  39. Чехонин В.П., Дмитриева Т.Б., Жирков Ю.А. Иммунохимический анализ нейроспецифических антигенов. М. : Медицина, 2000. 415 с.

  40. Шабалов Н.П. Неонатология : учебное пособие. М. : ГЭОТАР-Медиа, 2016. 704 с.

  41. Aceti A., Beghetti I., Maggio L., Martini S. et al. Filling the gaps: current research directions for a rational use of probiotics in preterm infants // Nutrients. 2018. Vol. 10. P. 1472.

  42. Abbasi S., Oxford C., Gerdes J., Sehdev H. et al. Antenatal corticosteroids prior to 24 weeks' gestation and neonatal outcome of extremely low birth weight infants // Am. J. Perinatol. 2010. Vol. 27. P. 61-66.

  43. Agata Y., Hiraishi S., Oguchi K., Misawa H. et al. Changes in left ventricular output from fetal to early neonatal life // J. Pediatr. 1991. Vol. 119. P. 441-445.

  44. Alano M.A., Ngougmna E., Ostrea E.M. Jr, Konduri G.G. Analysis of nonsteroidal antiinflammatory drugs in meconium and its relation to persistent pulmonary hypertension of the newborn // Pediatrics. 2001. Vol. 107. P. 519-523.

  45. Alexander G.R., Tompkins M.E., Altekruse J.M., Hornung C.A. Racial differences in the relation of birth weight and gestational age to neonatal mortality // Public Health Rep. 1985. Vol. 100. P. 539-547.

  46. AlFaleh K., Anabrees J. Probiotics for prevention of necrotizing enterocolitis in preterm infants // Evid. Based Child Health. 2014. Vol. 9. P. 584-671.

  47. Ali Z., Schmidt P., Dodd J., Jeppesen D.L. Bronchopulmonary dysplasia: a review // Arch. Gynecol. Obstet. 2013. Vol. 288. P. 325-333.

  48. Alvarez-Buylla A., Garcia-Verdugo J.M. Neurogenesis in adult subventricular zone // J. Neurosci. 2002. Vol. 22. P. 629-634.

  49. Ancel P.Y., Livinec F., Larroque B., Marret S. et al.; EPIPAGE Study Group. Cerebral palsy among very preterm children in relation to gestational age and neonatal ultrasound abnormalities: the EPIPAGE cohort study // Pediatrics. 2006. Vol. 117. P. 828-835.

  50. Armati Patricia, Mathey Emily. The Biology of Oligodendrocytes. Cambridge : Cambridge University Press, 2010. 304 p.

  51. Avery B.G., MacDonald G.M., Martha D.M., Mary M.S. Avery’s Neonatology: Pathophysiology and Management of the Newborn. Philadelphia : Lippincott Williams and Wilkins, 2005. 1504 p.

  52. Ballard J., Khoury J.C., Wedig K., Wang L. et al. New Ballard Score, expanded to include extremely premature infants // J. Pediatr. 1991. Vol. 119. P. 417-423.

  53. Ballard P.L., Gonzales L.W., Godinez R.I., Godinez M.H. et al. Surfactant composition and function in a primate model of infant chronic lung disease: effects of inhaled nitric oxide // Pediatr. Res. 2006. Vol. 59. P. 157-162.

  54. Bancalari Е., Claure N., Sosenko I.R.S. Bronchopulmonary dysplasia: changes in pathogenesis, epidemiology and definition // Semin. Neonatol. 2003. Vol. 8. P. 63-71.

  55. Bashiri A., Burstein E., Mazor M. Cerebral palsy and fetal inflammatory response syndrome: a review // J. Perinat. Med. 2006. Vol. 34. P. 5-12.

  56. Bhatt A.J., Pryhuber G.S., Huyck H., Watkins R.H. et al. Disrupted pulmonary vasculature and decreased vascular endothelial growth factor, flt-1, and tie-2 in human infants dying with bronchopulmonary dysplasia // Am. J. Respir. Crit. Care Med. 2001. Vol. 164. P. 1971-1980.

  57. Bhatt A.J., Amin S.B., Chess P.R., Watkins R.H. et al. Expression of vascular endothelial growth factor and flk-1 in developing and glucocorticoid-treated mouse lung // Pediatr. Res. 2000. Vol. 47. P. 606-613.

  58. Blencowe H., Cousens S., Oestergaard M.Z., Chou D. et al. National, regional, and worldwide estimates of preterm birth rates in the year 2010 with time trends since 1990 for selected countries: a systematic analysis and implications // Lancet. 2012. Vol. 379. P. 2162-2172.

  59. Blondel B., Kogan M.D., Alexander G.R., Dattani N. et al. The impact of the increasing number of multiple births on the rates of preterm birth and low birthweight: an international study // Am. J. Public Health. 2002. Vol. 92. P. 1323-1330.

  60. Bourlioux P., Koletzko B., Guarner F., Braesco V. The intestine and its microflora are partners for the protection of the host // Am. J. Clin. Nutr. 2003. Vol. 78. P. 675-683.

  61. Brandtzaeg P.E. Current understanding of gastrointestinal immunoregulation and its relation to food allergy // Ann. N.Y. Acad. Sci. 2002. Vol. 964. P. 13-45.

  62. Brown E.R., Stark A., Sosenko I. Bronchopulmonary dysplasia: possible relationship to pulmonary edema // J. Pediatr. 1978. Vol. 92. P. 982-984.

  63. Bunt J.E., Zimmerman L.J., Wattimena J.L., van Beek R.H. et al. Endogenous surfactant turnover in preterm infants measured with stable isotope // Am. J. Respir. Crit. Care Med. 1998. Vol. 157. P. 810-814.

  64. Burri P.H. Lung development and pulmonary angiogenesis // Lung Development. New York : Oxford University Press, 1999. P. 122-151.

  65. Burri P.W. Development and growth of the human lung // Handbook of Physiology: the Respiratory System. Bethesda, MD : American Physiological Society, 1985. P. 1-46.

  66. Caddell J.L. Evidence for magnesium deficiency in the pathogenesis of bronchopulmonary dysplasia // Magnes. Res. 1996. Vol. 9. P. 205-216.

  67. Calderon-Margalit R., Sherman D., Manor O., Kurzweil Y. Adverse perinatal outcomes among immigrant women from Ethiopia in Israel // Birth. 2015. Vol. 42. P. 125-131.

  68. Caicedo R.A., Schanler R.J., Li N., Neu J. The developing intestinal ecosystem: Implications for the neonate // Pediatr. Res. 2005. Vol. 58. P. 625-628.

  69. Carlo W.A., McDonald S.A., Fanaroff A.A., Vohr B.R. et al.; Eunice Kennedy Shriver National Institute of Child Health and Human Development Neonatal Research Network. Association of antenatal corticosteroids with mortality and neurodevelopmental outcomes among infants born at 22 to 25 weeks' gestation // JAMA. 2011. Vol. 306. P. 2348-2358.

  70. Casper K.B., McCarthy K.D. GFAP-positive progenitor cells produce neurons and oligodendrocytes throughout the CNS // Mol. Cell. Neurosci. 2006. Vol. 31. P. 676-684.

  71. Chamnanvanakij S., Margraf L.R., Burns D., Perelman J.M. Apoptosis and white matter injury in preterm infants // Pediatr. Dev. Pathol. 2002. Vol. 5. P. 184-189.

  72. Chambers C.D., Hernandez-Diaz S., Van Marter L.J., Werler M.M. et al. Selective serotonin-reuptake inhibitors and risk of persistent pulmonary hypertension of the newborn // N. Engl. J. Med. 2006. Vol. 354. P. 579-587.

  73. Chambers H.M., van Velzen D. Ventilator-related pathology in the extremely immature lung // Pathology. 1989. Vol. 21. P. 79-83.

  74. Chandrasekharan P.K., Rawat M., Madappa R., Rothstein D.H. et al. Congenital diaphragmatic hernia - a review // Matern. Health Neonatol. Perinatol. 2017. Vol. 3. P. 6.

  75. Chandrasekharan P., Kozielski R., Kumar V.H., Rawat M. et al. Early use of inhaled nitric oxide in preterm infants: Is there a rationale for selective approach? // Am. J. Perinatol. 2016. Vol. 34. P. 428-440.

  76. Claud E.C., Lu L., Anton P.M., Savidge T. et al. Developmentally regulated IkappaB expression in intestinal epithelium and susceptibility to flagellin-induced inflammation // Proc. Natl Acad. Sci. USA. 2004. Vol. 101. P. 7404-7408.

  77. Clyman R.I. et al. (eds). Maternal-Fetal Medicine. Philadelphia : W.B. Saunders, 1999. 249 p.

  78. Coalson J.J. Pathology of chronic lung disease of early infancy // Chronic Lung Disease in Early Infancy. New York : Marcel Dekker, 2003. P. 85-124.

  79. Collard K.J., Godeck S., Holley J.E. Blood transfusion and pulmonary lipid peroxidation in ventilated premature babies // Pediatr. Pulmonol. 2005. Vol. 39. P. 257-261.

  80. Copland I., Post M. Lung development and fetal lung growth // Paediatr. Respir. Rev. 2004. Vol. 5. P. 259-264.

  81. Couroucli X.I., Welty S.E., Ramsay P.L., Wearden M.E. et al. Detection of microorganisms in the tracheal aspirates of preterm infants by polymerase chain reaction: association of adenovirus infection with bronchopulmonary dysplasia // Pediatr. Res. 2000. Vol. 47. P. 225-232.

  82. Crider K.S., Whitehead N., Buus R.M. Genetic variation associated with preterm birth: a HuGE review // Genet. Med. 2005. Vol. 7. P. 593-604.

  83. Cuzner M.L., Norton W.T. Biochemistry of demyelination // Brain Pathol. 1996. Vol. 6. P. 231-242.

  84. Ding B.S., Nolan D.J., Guo P., Babazadeh A.O. et al. Endothelial-derived angiocrine signals induce and sustain regenerative lung alveolarization // Cell. 2011. Vol. 147. P. 539-553.

  85. De Felice C., Latini G. Parrini S., Bianciardi G. et al. Oral mucosal microvascular abnormalities: an early marker of bronchopulmonary dysplasia // Pediatr. Res. 2004. Vol. 56. P. 927-931.

  86. De Azevedo L.C., Fallet C., Moura-Neto V., Daumas-Duport C. et al. Cortical radial glial cells in human fetuses: depth-correlated transformation into astrocytes // J. Neurobiol. 2003. Vol. 55. P. 288-298.

  87. De Groot J.C., De Leeuw F.E., Oudkerk M., Van Gijn J. et al. Periventricular cerebral white matter lesions predict rate of cognitive decline // Ann. Neurol. 2002. Vol. 52. P. 335-341.

  88. De la Cochetiere M.F., Piloquet H., des Robert C., Darmaun D. et al. Early intestinal bacterial colonization and necrotizing enterocolitis in premature infants: the putative role of Clostridium // Pediatr. Res. 2004. Vol. 56. P. 366-370.

  89. Deanna L. Taylor, Edwards A.D., Mehmet H. Oxidative metabolism, apoptosis and perinatal brain injury // Brain Pathol. 1999. Vol. 9. P. 93-117.

  90. Deber C.M., Reynolds S.J. Central nervous system myelin: structure, function, and pathology // Clin. Biochem. 1991. Vol. 24. P. 113-134.

  91. Edgin J.O., Inder T.E., Anderson P.J., Hood K.M. et al. Executive functioning in preschool children born very preterm: relation-ship with early white matter pathology // J. Int. Neuropsychol. Soc. 2008. Vol. 14. P. 90-101.

  92. Elchalal U., Yagel S., Gomori J.M., Porat S. et al. Fetal intracranial hemorrhage: does grade matter? // Ultrasound Obstet. Gynecol. 2005. Vol. 26. P. 233-243.

  93. El-Khoury N., Braun A., Hu F., Pandey M. et al. Astrocyte end-feet in germinal matrix, cerebral cortex, and white matter in developing infants // Pediatr. Res. 2006. Vol. 59. P. 673-679.

  94. Evans N., Lyer P. Assesment of ductus arteriosus shunt in preterm infants supported by mechanical ventilation: effects of interatrial shunting // J. Pediatr. 1994. Vol. 125. P. 778-785.

  95. Falk P.G., Hooper L.V., Midtvedt T., Gordon J.I. Creating and maintaining the gastrointestinal ecosystem: what we know and need to know from gnotobiology // Microbiol. Mol. Biol. Rev. 1998. Vol. 62. P. 1157-1170.

  96. Fatemi A., Wilson MA., Johnston M.V. Hypoxic-ischemic encephalopathy in the term infant // Clin. Perinatol. 2009. Vol. 36. P. 835-858.

  97. Fishman N.H., Hof R.B., Rudolph A.M., Heymann M. Models of congenital heart disease in fetal lambs // Circulation. 1978. Vol. 58. P. 354-364.

  98. Flamme I., Breier G., Risau W. VEGF and VEGF receptor 2 are expressed during vasculogenesis and vascular differentiation in the quail embryo // Dev. Biol. 1995. Vol. 169. P. 699-712.

  99. Fukui K., Morioka T., Nishio S., Mihara F. et al. Fetal germinal matrix and intraventricular haemorrhage diagnosed by MRI // Neuroradiology. 2001. Vol. 43. P. 68-72.

  100. Garel C. MRI of the Fetal Brain. Normal Development and Cerebral Pathologies. Berlin : Springer-Verlag, 2004.

  101. Girardin S.E., Tournebize R., Mavris M., Page A.L. et al. CARD4/ Nod1 mediates NF-kappaB and JNK activation by invasive Shigella flexneri // EMBO Rep. 2001. Vol. 2. P. 736-742.

  102. Gluck L., Kulovich M., Borer R.C., Brenner P.H. et al. Diagnosis of the respiratory distress syndrome by amniocentesis // Am. J. Obstet. Gynecol. 1971. Vol. 109. P. 440-445.

  103. Gluckman P.D., Guan J., Williams C., Scheepens A. et al. Asphyxial brain injury - the role of the IGF system // Mol. Cell. Endocrinol. 1998. Vol. 25. P. 95-99.

  104. Gluckman P.D., Pinal C.S., Gunn A.J. Hypoxic-ischemic brain injury in the newborn: pathophysiology and potential strategies for intervention // Semin. Neonatol. 2001. Vol. 6. P. 109-120.

  105. Goldman S.L., Gerhardt Т., Sonni R. Early prediction of chronic lung disease by pulmonary function testing // J. Pediatr. 1983. Vol. 102. P. 613-617.

  106. Gonzalez A., Sosenko I.R.S., Chandar J., Hummler H. et al. Influence of infection on patent ductus arteriosus and chronic lung disease in premature infants weighing 1000 grams or less // J. Pediatr. 1996. Vol. 128. P. 470-478.

  107. G^z M., Huttner W.B. The cell biology of neurogenesis // Nat. Rev. Mol. Cell Biol. 2005. Vol. 6. P. 777-788.

  108. Greisen G. Autoregulation of cerebral blood flow in newborn babies // Early Hum. Dev. 2005. Vol. 81. P. 423-428.

  109. Groneck P., Gotze-Speer В., Oppermann M. Association of pulmonary inflammation and increased microvascular permeability during the development of bronchopulmonary dysplasia: a sequential analysis of inflammatory mediators in respiratory fluids of high-risk preterm neonates // Pediatrics. 1994. Vol. 93. P. 712- 718.

  110. Haddad Grellins R.B. The role of airway receptors in the control of respiration in infants: a review // J. Pediatr. 1977. Vol. 91. P. 281-286.

  111. Hayes E.J., Paul D.A, Stahl G.E., Seibel-Seamon J. et al. Effect of antenatal corticosteroids on survival for neonates born at 23 weeks of gestation // Obstet. Gynecol. 2008. Vol. 111. P. 921-926.

  112. Haynes R.L., Folkerth R.D., Keefe R.J., Sung I. et al. Nitrosative and oxidative injury to premyelinating oligodendrocytes in periventricular leukomalacia // J. Neuropathol. Exp. Neurol. 2003. Vol. 62. P. 441-450.

  113. Helve O., Pit^nen O.M., Andersson S., O’Brodovich H. et al. Low expression of human epithelial sodium channel in airway epithelium of preterm infants with respiratory distress // Pediatrics. 2004. Vol. 113. P. 1267-1272.

  114. Hislop A.A., Haworth S.G. Pulmonary vascular damage and the development of cor pulmonale following hyaline membrane disease // Pediatr. Pulmonol. 1990. Vol. 9. P. 152-161.

  115. Hislop A.A., Wigglesworth J.S., Desai R. Alveolar development in the human fetus and infant // Early Hum. Dev. 1986. Vol. 13. P. 1-11.

  116. Hittner H.M., Hirsch N.J., Rudolph A.J. Assessment of gestational age by examination of the anterior vascular capsule of the lens // J. Pediatr. 1977. Vol. 91. P. 455-458.

  117. Hooper L.V. Bacterial contributions to mammalian gut development // Trends Microbiol. 2004. Vol. 12. P. 129-134.

  118. Hooper L.V., Wong M.H., Thelin A., Hansson L. et al. Molecular analysis of commensal host-microbial relationships in the intestine // Science. 2001. Vol. 291. P. 881-884.

  119. Horsch S., Kutz P., Roll C. Late germinal matrix hemorrhage-like lesions in very preterm infants // J. Child Neurol. 2010. Vol. 25. P. 809-814.

  120. Hoy C.M., Wood C.M., Hawkey P.M., Puntis J.W. Duodenal microflora in very-low-birthweight neonates and relation to necrotizing enterocolitis // J. Clin. Microbiol. 2000. Vol. 38. P. 4539-4547.

  121. Husain A.N., Siddiqui N.H., Stocker J.T. Pathology of arrested acinar development in postsurfactant bronchopulmonary dysplasia // Hum. Pathol. 1998. Vol. 29. P. 710-717.

  122. Ikegami M., Jobe A., Yamada T., Priestly A. et al. Surfactant metabolism in surfactant-treated preterm ventilated lambs // Appl. Physiol. 1989. Vol. 67. P. 429- 437.

  123. Iwamoto H.S., Teitel D., Rudolph A.M. Effects of birth-related events on blood flow distribution // Pediatr. Res. 1987. Vol. 22. P. 634-640.

  124. Jakkula M., Le Cras T.D., Gebb S., Hirth K.P. et al. Inhibition of angiogenesis decreases alveolarization in the developing rat lung // Am. J. Physiol. Lung Cell. Mol. Physiol. 2000. Vol. 279. P. 600-607.

  125. Johnston M.V., Trescher W.H., Ishida A., Nakajima W. Neurobiology of hypoxic ischemic injury in the developing brain // Pediatr. Res. 2001. Vol. 49. P. 735-741.

  126. Kaiser J.R., Gauss C.H., Williams D.K. The effects of hypercapnia on cerebral autoregulation in ventilated very low birth weight infants // Pediatr. Res. 2005. Vol. 58. P. 931-935.

  127. Karlsson H., Larsson P., Wold A.E., Rudin A. Pattern of cytokine responses to grampositive and gram-negative commensal bacteria is profoundly changed when monocytes differentiate into dendritic cells // Infect. Immun. 2004. Vol. 72. P. 2671-2678.

  128. Kehrer M., Blumenstock G., Ehehalt S., Goelz R. et al. Development of cerebral blood flow volume in preterm neonates during the first two weeks of life // Pediatr. Res. 2005. Vol. 58. P. 927-930.

  129. Kendall G., Peebles D. Acute fetal hypoxia: the modulating effect of infection // Early Hum. Dev. 2005. Vol. 81. P. 27-34.

  130. Kendal S.D., Benitz W. E. Fetal and Neonatal Brain Injury: Mechanisms, Management, and the Risks of Practice. Cambridge : Cambridge University Press, 2003. 907 p.

  131. Kinsella J.P., Ivy D.D., Abman S.H. Pulmonary vasodilator therapy in congenital diaphragmatic hernia: Acute, late, and chronic pulmonary hypertension // Semin. Perinatol. 2005. Vol. 29. P. 123-128.

  132. Kliegman R.M., Willoughby R.E. Prevention of necrotizing enterocolitis with probiotics // Pediatrics. 2005. Vol. 115. P. 171-172.

  133. Kluckow M., Evans N. Low systemic blood flow in the preterm infant // Semin. Neonatol. 2001. Vol. 6. P. 75-84.

  134. Kluckow М., Evans N. Relationship between blood pressure and cardiac output in preterm infants requiring mechanical ventilation // J. Pediatr. 1996. Vol. 129. P. 506-512.

  135. Kotecha S., Hodge R., Schraber J.A. Pulmonary ureaplasma urealyticum is associated with the development of acute lung inflammation and chronic lung disease in preterm infants // Pediatr. Res. 2004. Vol. 55. P. 61-68.

  136. Kulovich M.V., Hallman M., Gluck L. The lung profile: normal pregnancy // Am. J. Obstet. Gynecol. 1979. Vol. 135. P. 57-63.

  137. Kumar V.H., Hutchison A.A., Lakshminrusimha S., Morin F.C. 3rd et al. Characteristics of pulmonary hypertension in preterm neonates // J. Perinatol. 2007. Vol. 27. P. 214-219.

  138. Lakshminrusimha S., Saugstad O.D. The fetal circulation, pathophysiology of hypoxemic respiratory failure and pulmonary hypertension in neonates, and the role of oxygen therapy // J. Perinatol. 2016. Vol. 36. P. 3-11.

  139. Lagercrantz H., Hanson M., Evrard P., Rodeck C. The newborn brain: neuroscience and clinical applications. Cambridge : Cambridge University Press, 2002. 538 p.

  140. Lawn J.E., McClure E.M., Blencowe H. Birth outcomes: a global perspective // Jekel’s Epidemiology, Biostatistics, Preventive Medicine, and Public Health. Philadelphia : Elsevier, 2014. P. 272-287.

  141. Lebenthal A., Lebenthal E. The ontogeny of the small intestinal epithelium // JPEN J. Parenter. Enteral Nutr. 1999. Vol. 23. P. 3-6.

  142. Levene M.I., Chervenak F.A. Fetal and Neonatal Neurology and Neurosurgery. Edinburgh : Elsevier Health Sciences, 2009. 921 p.

  143. Levin D.L., Mills L.J., Weinberg A.G. Hemodynamic, pulmonary vascular, and myocardial abnormalities secondary to pharmacologic constrrictionof the fetal ductus arteriosus // Circulation. 1979. Vol. 60. P. 360-364.

  144. Leviton A., Paneth N., Reuss M.L., Susser M. et al. Maternal infection, fetal inflammatory response, and brain damage in very low birth weight infants. Developmental Epidemiology Network Investigators // Pediatr. Res. 1999. Vol. 46. P. 566-575.

  145. Lin H.C., Su B.H., Chen A.C., Lin T.W. et al. Oral probiotics reduce the incidence and severity of necrotizing enterocolitis in very low birth weight infants // Pediatrics. 2005. Vol. 115. P. 1-4.

  146. Lista G., Castoldi F. Which clinical markers for appropriate timing of surfactant therapy? // Acta Biomed. 2013. Vol. 84. P. 15-17.

  147. Liu L., Oza S., Hogan D., Chu Y. et al. Global, regional, and national causes of under-5 mortality in 2000-15: an updated systematic analysis with implications for the Sustainable Development Goals // Lancet. 2016. Vol. 388. P. 3027-3035.

  148. Logan C.Y., Nusse R. The Wnt signaling pathway in development and disease // Annu. Rev. Cell. Dev. Biol. 2004. Vol. 20. P. 781-810.

  149. Lombroso C.T. Neonatal seizures: gaps between the laboratory and the clinic // Epilepsia. 2007. Vol. 2. P. 83-106.

  150. Lopez S.L., Leighton J.O., Walther F.J. Supranormal cardiac output in the dopamineand dobutamine-dependent preterm infant // Pediatr. Cardiol. 1997. Vol. 18. P. 292-296.

  151. Lyon A.J., McColm J., Middlemist L., Fergusson S. et al. Randomised trial of erythromycin on the development of chronic lung disease in preterm infants // Arch. Dis. Child. Fetal Neonatal Ed. 1998. Vol. 78. P. 10-14.

  152. Mackie R.I., Sghir A., Gaskins H.R. Developmental microbial ecology of the neonatal gastrointestinal tract // Am. J. Clin. Nutr. 1999. Vol. 69. P. 1035-1045.

  153. Manar M.H., Brown M.R., Gauthier T.W., Brown L.A. Association of glutathione-S-transferase-P1 (GST-P1) polymorphisms with bronchopulmonary dysplasia // J. Perinatol. 2004. Vol. 24. P. 30-35.

  154. Mathew B., Lakshminrusimha S. Persistent pulmonary hypertension in the newborn // Children. 2017. Vol. 4. P. 63.

  155. McCracken V.J., Lorenz R.G. The gastrointestinal ecosystem: a precarious alliance among epithelium, immunity and microbiota // Cell. Microbiol. 2001. Vol. 3. P. 1-11.

  156. McClure R.J. Trophic feeding of the preterm infant // Acta Paediatr. Suppl. 2001. Vol. 90. P. 19-21.

  157. McEvoy C.T., Jain L., Schmidt B., Abman S. et al. Bronchopulmonary dysplasia: NHLBI workshop on the primary prevention of chronic lung diseases // Ann. Am. Thorac. Soc. 2014. Vol. 11. P. 146-153.

  158. McGowan S.E., Holmes A.J., Smith J. Retinoic acid reverses the airway hyperrespon siveness but not the parenchymal defect that is associated with vitamin A deficiency // Am. Physiol. Lung Cell. Mol. Physiol. 2004. Vol. 286. P. 437-444.

  159. Mc Quillen P.S., Sheldon R.A., Shatz C.J., Ferriero D.M. Selective vulnerability of subplate neurons after early neonatal hypoxia-ischemia // J. Neurosci. 2003. Vol. 23. P. 3308-3315.

  160. Melse J., Noppe M., Crols R. Autoantibodies to brain specific proteins in human serum from normal and several pathological conditions // Acta Neurol. Belg. 1983. Vol. 83. P. 17-22.

  161. Montgomery R.K., Mulberg A.E., Grand R.J. Development of the human gastrointestinal tract: twenty years of progress // Gastroenterology. 1999. Vol. 116. P. 702-731.

  162. Moon R.T., Kohn A.D., De Ferrari G.V., Kaykas A. WNT and beta-catenin signalling: diseases and therapies // Nat. Rev. Genet. 2004. Vol. 5. P. 691-701.

  163. Mourani P.M., Abman S.H. Pulmonary vascular disease in bronchopulmonary dysplasia: pulmonary hypertension and beyond // Curr. Opin. Pediatr. 2013. Vol. 25. P. 329-337.

  164. Myrhaug H.T., Brurberg K.G., Hov L., Markestad T. Survival and impairment of extremely premature infants: a meta-analysis // Pediatrics. 2019. Vol. 143. Article ID e20180933.

  165. Nair J., Lakshminrusimha S. Update on PPHN: mechanisms and treatment // Semin. Perinatol. 2014. Vol. 38. P. 78-91.

  166. Nanthakumar N.N., Fusunyan R.D., Sanderson I., WalkerW.A. Inflammation in the developing human intestine: A possible pathophysiologic contribution to necrotizing enterocolitis // Proc. Natl Acad. Sci. USA. 2000. Vol. 97. P. 6043-6048.

  167. Newell S.J. Enteral feeding of the micropremie // Clin. Perinatol. 2000. Vol. 27. P. 221-234.

  168. Nickerson B.G., Taussig L.M. Family history of asthma in infants with bronchopulmonary dysplasia // Pediatrics. 1980. Vol. 65. P. 1140-1144.

  169. Northway W.H., Rosan R.C., Porter D.Y. Pulmonary disease following respirator therapy of hyaline-membrane disease. Bronchopulmonary dysplasia // N. Engl. J. Med. 1967. Vol. 276. P. 357-368.

  170. Oh W., Poindexter B.B., Perritt R., Lemons J.A. et al. Association between fluid intake and weight loss during the first ten days of life and risk of bronchopulmonary dysplasia in extremely low birth weight infants // J. Pediatr. 2005. Vol. 147. P. 786-790.

  171. Olver R.E., Walters D.V., M Wilson S. Developmental regulation of lung liquid transport // Annu. Rev. Physiol. 2004. Vol. 66. P. 77-101.

  172. Otte J.M., Kiehne K. Herzig K.H. Antimicrobial peptides in innate immunity of the human intestine // J. Gastroenterol. 2003. Vol. 38. P. 717-726.

  173. Ozer E.A., Kumral A., Ozer E., Yilmaz O. et al. Effects of erythropoietin on hyperoxic lung injury in neonatal rats // Pediatr. Res. 2005. Vol. 58. P. 38-41.

  174. Pacha J. Development of intestinal transport function in mammals // Physiol. Rev. 2000. Vol. 80. P. 1633-1667.

  175. Parera M.C., Van Dooren M., Van Kempen M., de Kri ger R. et al. Distal angiogenesis: a new concept for lung vasculogenesis // Am. Physiol. Lung. 2005. Vol. 288. P. 141-146.

  176. Pearson D.L., Dawling S., Walsh W.F., Haines J.L. et al. Neonatal pulmonary hypertension—​urea-cycle intermediates, nitric oxide production, and carbamoyl- phosphate synthetase function // N. Engl. J. Med. 2001. Vol. 344. P. 1832-1838.

  177. Peeters C., van Bel F. Pharmacotherapeutical reduction of post-hypoxic-ischemic brain injury in the newborn // Biol. Neonate. 2001. Vol. 79. P. 274-280.

  178. Perlman J.M. Intervention strategies for neonatal hypoxic-ischemic cerebral injury // Clin. Ther. 2006. Vol. 28. P. 1353-1365.

  179. Perlman J.M. Neurology: Neonatology Questions and Controversies. Philadelphia : Saunders; Elsevier, 2008. 288 p.

  180. Pierce M.R., Bancalari E. The role of inflammation in the pathogenesis of bronchopulmonary dysplasia // Pediatr. Pulmonol. 1995. Vol. 19. P. 371-378.

  181. Pinto D., Clevers H. Wnt control of stem cells and differentiation in the intestinal epithelium // Exp. Cell Res. 2005. Vol. 306. P. 357-363.

  182. Pladys P., Wodey E., Beuchee A., Branger B. et al. Left ventricle output and mean arterial blood pressure in preterm infants during the 1st day of life // Eur. J. Pediatr. 1999. Vol. 158. P. 817-824.

  183. Poindexter B., Karpen H. Current Concepts in Neonatal Nutrition. Issue of Clinics in Perinatology. 1st ed. Elsevier Health Sciences, 2014. 217 p.

  184. Polak-Charcon S., Shoham J., Ben-Shaul Y. Tight junctions in epithelial cells of human fetal hindgut, normal colon, and colon adenocarcinoma // J. Natl Cancer Inst. 1980. Vol. 65. P. 53-62.

  185. Pryhuber G.S., Hull W.M., Fink I., McMahan M.J. et al. Ontogeny of surfactant protein-A and protein-B in human amniotic fluid as indices of fetal lung maturity // Pediatr. Res. 1991. Vol. 30. P. 597-605.

  186. Reber K.M., Nankervis C.A., Nowicki P.T. New born intestinal circulation. Physiology and pathophysiology // Clin. Perinatol. 2002. Vol. 29. P. 23-39.

  187. Reuter S., Moser C., Baack M. Respiratory distress in the newborn // Pediatr. Rev. 2014. Vol. 35. P. 417-428.

  188. Reya T., Clevers H. Wnt signalling in stem cells and cancer // Nature. 2005. Vol. 434. P. 843-850.

  189. Risau W. Mechanisms of angiogenesis // Nature. 1997. Vol. 386. P. 671-674.

  190. Rudolph A.M., Heymann M.A. Circulatory changes during growth in the fetal lamb // Circ. Res. 1970. Vol. 26. P. 289.

  191. Rudolph A.M. Fetal and neonatal pulmonary circulation // Am. Rev. Respir. Dis. 1977. Vol. 115. P. 11-18.

  192. Rudolph A.M. Distribution and regulation of blood flow in the fetal and neonatal lamb // Circ. Res. 1985. Vol. 57. P. 811.

  193. Rumbo M., Schiffrin E.J. Ontogeny of intestinal epithelium immune functions: developmental and environmental regulation // Cell. Mol. Life Sci. 2005. Vol. 62. P. 1288-1296.

  194. Salzman N.H., Polin R.A., Harris M.C., Ruchelli E. et al. Enteric defensin expression in necrotizing enterocolitis // Pediatr. Res. 1998. Vol. 44. P. 20-26.

  195. Saugstad O.D. Oxygen and retinopathy of prematurity // J. Perinatol. 2006. Vol. 26. P. 46-50.

  196. Scott M.G., Hancock R.E. Cationic antimicrobial peptides and their multifunctional role in the immune system // Crit. Rev. Immunol. 20. Vol. 2000. P. 407-431.

  197. Segal S., Gemer O., Yaniv M. The outcome of pregnancy in an immigrant Ethiopian population in Israel // Arch. Gynecol. Obstet. 1996. Vol. 258. P. 43-46.

  198. Seri I. Hemodynamics during the first two postnatal days and neurodevelopment in preterm neonates // J. Pediatr. 2004. Vol. 145. P. 573-575.

  199. Shannon J.M., Deterding R.M. Epithelial-mesenchymal interactions in lung development // Lung Growth and Development. N.Y. : Decker, 1997. P. 81-118.

  200. Shenai J.P., Chytil F., Stahlman M.T. Vitamin A status of neonates with bronchopulmonary dysplasia // Pediatr. Res. 1985. Vol. 19. P. 185-189.

  201. Silvers K.M., Gibson A.T., Russell J.M., Powers H.J. Antioxidant activity, packed cell transfusions and outcome in premature infants // Arch. Dis. Child. Fetal Neonatal Ed. 1998. Vol. 78. P. 214-219.

  202. Simmons L.E., Rubens C.E., Darmstadt G.L., Gravett M.G. Preventing preterm birth and neonatal mortality: exploring the epidemiology, causes, and interventions // Semin. Perinatol. 2010. Vol. 34. P. 408-415.

  203. Soothill P.W., Nicolaides K.H., Rodeck C.H., Gamsu H. Blood gases and acid-base status of the human second-trimester fetus // Obstet. Gynecol. 1986. Vol. 68. P. 173-176.

  204. Spittle A.J., Brown N.C., Doyle L.W., Boyd R.N. et al. Quality of general movements is related to white matter pathology in very preterm infants // Pediatrics. 2008. Vol. 121. P. 1184-1189.

  205. Steurer M.A., Jelliffe-Pawlowski L.L., Baer R.J., Partridge J.C. et al. Persistent pulmonary hypertension of the newborn in late preterm and term infants in California // Pediatrics. 2017. Vol. 139, N 1.

  206. Stola A., Perlman J. Post-resuscitation strategies to avoidongoing injury following intrapartum hypoxia-ischemia // Semin. Fetal Neonatal Med. 2008. Vol. 13. P. 424-431.

  207. Takahashi Y., Miura T., Takahashi K. Vitamin A is involved in maintenance of epithelial cells on the bronchioles and cells in the alveoli of rats // J. Nutr. 1993. Vol. 123. P. 634-641.

  208. Teitel D.F. Physiologic development of the cardiovascular system in the fetus // Fetal and Neonatal Physiology. Philadelphia. W.B. Saunders, 1998. P. 827- 836.

  209. Teitel D.F., Iwamoto H.S., Rudolph A.M. Changes in the pulmonary circulation during birth-related events // Pediatr. Res. 1990. Vol. 27. P. 372.

  210. Teitel D.F., Iwamoto H.S., Rudolph A.M. Effects of birth-related events on central blood flow patterns // Pediatr. Res. 1987. Vol. 22. P. 557.

  211. Thfibaud B., Ladha F., Michelakis E.D., Sawicka M. et al. Vascular endothelial growth factor gene therapy increases survival, promotes lung angiogenesis, and prevents alveolar damage in hyperoxia-induced lung injury: evidence that angiogenesis participates in alveolarization // Circulation. 2005. Vol. 112. P. 2477-2486.

  212. Torresin M., Zimmermann L.J., Cogo P.E., Cavicchioli P. et al. Exogenous surfactant kinetics in infant respiratory distress syndrome: A novel method with stable isotopes // Am. J. Respir. Crit. Care Med. 2000. Vol. 161. P. 1584-1589.

  213. Tyson J.E., Wright L.L. Oh W., Kennedy K.A. et al. Vitamin A supplementation for extremely low birth weight infants // N. Engl. J. Med. 1999. Vol. 340. P. 1962-1968.

  214. Ueda T., Ikegami M., Jobe A.H. Developmental changes of sheep surfactant: in vivo function and in vitro subtype conversion // J. Appl. Physiol. 1994. Vol. 76. P. 2701-2706.

  215. Van Waarde W.M., Brus F., Okken A., Kimpen J.L. Ureaplasma urealyticum colonization, prematurity and bronchopulmonary dysplasia // Eur. Respir. J. 1997. Vol. 10. P. 886-890.

  216. Vannucci R.C. Hypoxic-ischemic encephalopathy // Am. J. Perinatol. 2000. Vol. 17. P. 113-200.

  217. Verkhratsky A., Butt A. Glial Neurobiology: a Textbook. Chichester : John Wiley and Sons, 2007. 209 p.

  218. Villar J., Papageorghiou A.T., Knight H.E., Gravett M.G. et al. The preterm birth syndrome: a prototype phenotypic classification // Am. J. Obstet. Gynecol. 2012. Vol. 206. P. 119-123.

  219. Volpe J.J. Neurology of the Newborn. 5th ed. Philadelphia : Saunders; Elsevier, 2008. 1042 p.

  220. Volpe J.J. Encephalopathy of prematurity includes neuronal abnormalities // Pediatrics. 2005. Vol. 116. P. 221-225.

  221. Yoon B.H., Romero, Kim C.J., Koo J.N. et al. High expression of tumor necrosis factor-a and intereukin-6 in periventricular leukomalacia // Am. J. Obstet. Gynecol. 1997. Vol. 177. P. 406-411.

  222. Walsh-Sukys M.C., Tyson J.E., Wright L.L., Bauer C.R. et al. Persistent pulmonary hypertension of the newborn in the era before nitric oxide: Practice variation and outcomes // Pediatrics. 2000. Vol. 105. P. 14-20.

  223. Watterberg K.L., Demers S.M., Scott S.M., Murphy S. Chorioamnionitis and early lung inflammation in infants in whom bronchopulmonary dysplasia develops // Pediatrics. 1996. Vol. 97. P. 210-215.

  224. Weindling A.M., Kissack C.M. Blood pressure and tissue oxygenation in the newborn baby at risk of brain damage // Biol. Neonate. 2001. Vol. 79. P. 241-245.

  225. Weindling A.M., Victor N.M. Definition of hypotension in very low birth weight infants during the immediate neonatal period // NeoReviews. 2007. Vol. 8. P. 32-43.

  226. Weisman L.E., Hansen T.N. Contemporary Diagnosis and Management of Neonatal Respiratory Diseases. Newton, PA : Handbooks in Health Care Co, 2003.

  227. Whitsett J.A., Weaver Т.Е. Hydrophobic surfactant proteins in lung function and disease // N. Engl. J. Med. 2002. Vol. 347. P. 2141-2148.

  228. Wij nans L., de Bie S., Dieleman J., Bonhoeffer J. et al. Safety of pandemic H1N1 vaccines in children and adolescents // Vaccine. 2011. Vol. 29. P. 7559-7571.

  229. Zecevic N., Andjelkovic A., Matthieu J. Myelin basic protein immunoreactivity in the human embryonic CNS // Brain Res. Dev. Brain Res. 1998. Vol. 105. P. 97-108.

Глава 2. Основы лечения недоношенных детей

И. Портнов, П. Гуревич, Э. Шинваль, Ю.А. Козлов

ТЕРМОРЕГУЛЯЦИЯ У НЕДОНОШЕННЫХ ДЕТЕЙ

Поддержание температуры тела в безопасном диапазоне является значимой проблемой для недоношенных детей. Человеческий организм является гомойотермным. Это означает, что существуют механизмы, которые поддерживают относительно стабильную температуру тела, даже когда он сталкивается с сильно изменяющейся температурой окружающей среды. Недоношенные новорожденные реагируют адаптивно на изменения температуры окружающей среды, хотя эти реакции могут быть неадекватными по целому ряду причин, подвергая недоношенных детей риску холодового стресса. Более 50 лет назад W. Silverman продемонстрировал четкую связь между температурой тела ниже 36 °С и повышенным уровнем заболеваемости и смертности среди новорожденных (Silverman W.A., 1958). В последнее время, в эпоху современных методов терапии детей с ЭНМТ, чья масса тела составляет менее 1000 г при рождении, получила дальнейшее подтверждение взаимная связь между смертностью и заболеваемостью, с одной стороны, и температурой тела ребенка на момент поступления в блок интенсивной терапии, с другой стороны (Costeloe K., 2000). В ходе исследований, проведенных в 29 неонатальных реанимационных центрах Канады, была изучена зависимость между исходом лечения и температурой тела младенцев, рожденных ранее 26-й недели гестации. Авторы использовали комплексную оценку результата на основе изучения индивидуальных исходов, которая включала регистрацию летальности и заболеваемости новорожденных, таких как повреждение ЦНС, РН, НЭК, БЛД или нозокомиальная инфекция. Выяснилось, что общие и индивидуальные исходы укладываются в U-образный график, согласно которому наименьшая вероятность неблагоприятного исхода наблюдается при температуре тела, составляющей 36,8 °С на момент госпитализации. Показатели ниже или выше этой температуры ухудшали исход заболевания. Понятно, что пониженная температура тела проявляет себя эффектом холодового стресса. Однако следует отметить, что низкая температура на момент госпитализации может быть также следствием необходимости интенсивных реанимационных мероприятий после родов, и, следовательно, факторы, которые явились причиной реанимации, также могут влиять на риск холодового стресса. Высокая температура тела на момент госпитализации, возможно, указывает на инфекцию у матери, которая затем может стать причиной раннего неона-тального сепсиса - фактора риска как смертности, так и заболеваемости.

Чтобы обеспечить надлежащий уход, который минимизирует воздействие гипотермии или гипертермии на недоношенного младенца, важно понять основную физиологию теплообмена. Температура тела определяется балансом между выделением тепла и его потерей. Геометрическая характеристика относительной площади поверхности тела недоношенного ребенка значительно больше площади поверхности тела взрослого человека, как следствие - степень рассеивания тепла у ребенка в 5-6 раз выше, чем у взрослого. Кроме того, слабо кератинизированная кожа недоношенного ребенка и тонкая подкожная фасция не обеспечивают теплоизоляцию для тепла, производимого телом, и способствуют повышенному выделению тепла при испарении воды с поверхности тела. Несколько других предпосылок способствует быстрому охлаждению у недоношенных. Производство тепла у младенцев с низкой массой тела ограниченно, особенно в ответ на холодовой стресс. Низкий уровень бурого жира также слабо обеспечивает связанный и не связанный с ознобом термогенез.

Физиология продукции тепла

Термогенез может происходить в большинстве тканей организма недоношенного ребенка, поскольку выработка тепла является побочным продуктом синтеза митохондриального аденозинтрифосфата и его расходования. Однако это относительно малоэффективный процесс, поскольку только от 10 до 25% энергии, выделяемой во время метаболизма, доступно в виде тепла, которое может использоваться в зависимости от потребностей организма. Скорость обмена веществ в состоянии покоя, по которой оценивается выработка тепла (обычно измеряемая косвенно, как потребление кислорода в состоянии покоя), описывает метаболизм ребенка, находящегося в неподвижном положении или состоянии сна более чем через час после предшествующего кормления и в обычных (нейтральных) тепловых условиях. Было установлено, что доношенный новорожденный вырабатывает одинаковое со взрослым человеком количество тепла в расчете на единицу массы, но почти в два раза выше, чем взрослый человек, в расчете на единицу площади поверхности тела, что отражено в табл. 2-1. Скорость метаболизма в состоянии покоя аналогична у доношенных и недоношенных новорожденных в расчете на единицу массы тела, но у недоношенных новорожденных она значительно ниже при выражении на единицу площади поверхности тела. Таким образом, недоношенные новорожденные требуют более высоких температур окружающей среды, чем доношенные младенцы (Hey E.N., 1970).

image5
Таблица.2-1. Соотношение поверхности тела к массе тела

Физиология теплообмена

Прямой теплообмен между младенцем и окружающей его средой происходит в основном через кожу и дыхательные пути. Существует четыре режима теплообмена, влияющих на тепловой баланс. Это конвекция, радиация (теплоизлучение), испарение и кондукция.

Конвекция

Конвективные потери тепла у новорожденных происходят, когда температура окружающего воздуха меньше, чем температура кожи ребенка. Конвективные потери тепла включают естественную передачу тепла от кожи к окружающему неподвижному воздуху, в то время как принудительная конвекция обусловлена потоком воздуха, при котором его массовое движение над младенцем забирает тепло от кожи. Это может произойти, если дверцы инкубатора открыты или младенец выхаживается в открытой реанимационной системе. Количество потерянного тепла пропорционально разнице между температурой воздуха и кожи, а также скорости движения воздуха. Эффект принудительной конвекции почти не берется в расчет, поскольку нарушения естественного микроклимата (теплого и влажного воздуха вокруг кожи младенца в палате новорожденных) и теплопотери вследствие сквозняков и воздушной турбулентности мало влияют на теплообмен в относительно защищенной среде инкубатора.

Излучение

Тепло теряется с открытых участков кожи ребенка посредством теплового излучения (радиации) на окружающие поверхности. Эта потеря пропорциональна разнице между температурами поверхностей, но не зависит от температуры и скорости окружающего воздуха. Таким образом, положение младенца также может влиять на радиационные потери тепла посредством увеличения или уменьшения площади открытых участков кожи.

Испарение

Пассивное трансэпидермальное испарение воды с кожных покровов новорожденного, определяемое как нечувствительная потеря воды, приводит к потере 0,56 ккал/мл теплоты, то есть с каждым миллилитром испарившейся воды теряется 560 калорий тепла. В нормальных условиях у доношенных детей потери тепла на испарение составляют около четверти выработанного тепла (Hey E.N., 1969). Около четверти этих потерь - испарения воды из дыхательных путей. Потери тепла в результате испарения не являются основным источником потерь тепла у доношенных младенцев, за исключением момента рождения, когда кожа влажная за счет амниотической жидкости.

Тем не менее у недоношенных детей потери тепла посредством испарения являются более высокими по сравнению с доношенными младенцами (Fanaroff A.A., 1972). Трансэпидермальная потеря воды может быть в шесть раз выше на единицу площади поверхности у недоношенного, рожденного в сроке 26 нед беременности, чем у доношенного ребенка (Hammarlund K., 1979).

Самый маленький недоношенный младенец, который в наименьшей степени способен переносить холодовой стресс, может терять тепло в виде испарения свыше 4 ккал/кг в час или потерю воды приблизительно 7 мл/кг в час. Испарение усиливается низким давлением паров (на фоне высокой температуры воздуха и низкой относительной влажности) и воздушной турбулентностью. Самые высокие потери при испарении происходят в первый день жизни и затем уменьшаются, когда кожа утолщается и начинает развиваться ее ороговение. В течение первой недели жизни у младенцев, родившихся на 25-27-й неделе беременности, потери тепла от испарения могут быть выше, чем радиационные потери (Hammarlund K., 1986).

Кондукция

Этот тип теплообмена включает передачу тепла к объектам, которые находятся в физическом контакте с телом младенца, например через постельное белье, подгузники, матрас или весы, на которых находится младенец. Проводящие потери тепла можно свести к минимуму за счет изоляции, телесного контакта с телом матери и выбора теплоизоляционных материалов для белья и матрасов.

Физиология реакции на холод (тепловой отклик) и холодовая травма

Температурная реакция у новорожденных может быть вызвана рядом факторов, включающих воздействие холода (сравнимое с выходом взрослого человека из душа без полотенца) и наложение зажима на пуповину, а также, возможно, стрессом, связанным с самим процессом рождения. Эта реакция является частью гомеостатической системы, направленной на поддержание температуры тела в узком диапазоне.

Ребенок, подвергшийся воздействию холода, будет полностью зависеть от химического термогенеза, позволяющего избежать переохлаждения (Bruck K., 1992). Влияние холода способствует выбросу симпатомиметиков, которые воздействуют на рецепторы отложений бурого жира, расположенного главным образом в межлопаточных, параспинальных и околопочечных областях, и стимулирует липолиз. Присутствие в буром жире белка термогенина переключает процесс β-окисления, который заключается в ускоренном метаболическом выделении тепла взамен выработки аденозинтрифосфата. При максимальной стимуляции холодом скорость метаболизма у новорожденного может возрастать в три раза. Тем не менее у недоношенных детей запасы бурого жира ограниченны, лимитируя тем самым способность организма вырабатывать тепло.

Таким образом, цена термогенеза является важным фактором в заболеваемости и смертности среди новорожденных. Даже незначительное долгосрочное воздействие холода будет усиливать теплообразование и приводить к расходу кислорода, снижению запасов питательных субстратов и отрицательно влиять на развитие и рост.

Гипертермия

Существует только два объяснения повышенной температуры у недоношенных. Причинами гипертермии могут быть расстройства центральной регуляции, например, при инфекции или перегревание ребенка. Исследования показали, что из большого числа доношенных детей в раннем неонатальном периоде повышенная температура тела была обнаружена в 1% случаев (Voora S., 1982). Из них 10% имели бактериальную инфекцию и 90% были перегреты. Из 371 младенца в возрасте до 30 дней серьезная бактериальная инфекция встречалась:

  • у 4,4% пациентов с ректальной температурой 38,1-39,0 °С;

  • у 7,6% младенцев с диапазоном температуры 39,1-39,9 °С;

  • у 18% больных с температурой выше 39,9 °С.

И только 6% пациентов с генерализованной бактериальной инфекцией имели более высокую температуру (Bonadio W.A., 1990).

Гораздо реже наблюдается повышение температуры у младенцев с серьезными врожденными и приобретенными повреждениями мозга, такими как гидроанэнцефалия, энцефалоцеле, голопрозэнцефалия, трисомия 13, тяжелая асфиксия. Такие дети часто имеют нестабильность терморегуляции из-за повреждения гипоталамуса (Cross K.W., 1971).

Гиперпирексия (перегревание организма) редко встречается у младенцев и обычно возникает из-за механических или электрических проблем работы нагревательного устройства. Перегрев может произойти, если серводатчик отсоединяется от ребенка, находящегося под инфракрасным обогревателем или в инкубаторе. Гипертермия также может быть связана с возникновением апноэ недоношенных (Belgaumkar T.K., 1975).

Лабораторное исследование модели постгипоксической ишемии на животных показало, что повышение температуры тела всего на 1-2 °С увеличивает вероятность развития серьезных церебральных нарушений (Gunn A.J., 2001). Так, после перенесенной гипертермии у поросят наблюдались неудовлетворительные неврологические и поведенческие реакции, а бабуины, рожденные от гипертермичных матерей, имели глубокий ацидоз и гипоксию (Gunn A.J., 2001). В свете рисков, которые несет гипертермия, новые рекомендации Международного комитета по взаимодействию в области реанимации (ILCOR, 2006) выступают за предотвращение ятрогенной гипертермии.

Термонейтральный диапазон

Данное понятие определяется как диапазон температур окружающей среды, при которых у ребенка существуют минимальное производство тепла и потребление кислорода.

В «термонейтральной зоне» младенцы могут поддерживать нормальную температуру тела при минимальной скорости метаболизма только с использованием непарообразующих процессов (вазоконстрикция, вазо-дилатация и/или изменение положения тела). Размер тела оказывает большое влияние на диапазон, в котором младенцы могут поддерживать температуру тела. У доношенных младенцев диапазон шире по сравнению с узким диапазоном у недоношенных детей. E. Hey (1970) изучил 123 здоровых новорожденных массой от 960 до 4760 г, находящихся в обнаженном виде в инкубаторе в условиях 50% относительной влажности и температуры 30-35 °С. Термонейтральный диапазон для младенцев массой 2000 г при рождении и в возрасте 10 дней составлял 32,8-33,8 и 31-33,2 °С соответственно. Для сравнения: термочувствительная зона для новорожденных с массой тела около 1000 г составляет 34-35,4 °С при рождении и 33-34 °С в возрасте 10 дней.

Для младенцев, находящихся под постельным бельем в колыбели, для соблюдения термонейтральности достаточна температура окружающей среды 23-27 °С для доношенных младенцев и температура окружающей среды 29 °С для тех, у кого масса тела при рождении не превышает 1,5 кг (Hey E.N., 1970).

Управление тепловой средой

В родильном зале

Обтирание младенца сразу после рождения в родильном зале уменьшает потери тепла на испарение. После чего предпочтительно поместить доношенного младенца к груди матери и накрыть его сухим одеялом, чтобы обеспечить передачу материнского тепла ребенку и минимизацию у него любых других потерь тепла.

Идеальная температура в родильном зале или в операционной должна быть около 25 °С, комфортная для матери, обслуживающего персонала и самого новорожденного (ВОЗ, 1997).

Недоношенные дети с гестационным возрастом менее 32 нед могут быть помещены в полиэтиленовую пленку или полиэтиленовый пакет сразу после родов без предварительного обтирания. Установлено, что такие действия - наиболее эффективный способ избежать падения ректальной температуры непосредственно в постнатальный период (Cramer K., 2005).

Чтобы свести к минимуму скорость метаболизма недоношенных и маленьких детей, большинство современных ПИТН используют двуконтурные инкубаторы, у которых температура внутренней стенки не зависит от более прохладной температуры помещения. Теплый воздух направляется таким образом, чтобы стенки инкубатора оставались теплыми. При низкой скорости движения воздушного потока (≤0,1 м/с) теплопередача путем конвекции будет зависеть от разницы между температурой кожи ребенка и температурой воздуха. Показатель влажности поддерживается близким к показателю испарения на поверхности кожи младенца, препятствуя тепловой потере посредством испарения влаги с кожных покровов. Конструктивная особенность двуслойных стенок инкубатора, в свою очередь, уменьшает радиационные потери тепла в пределах внутренних стенок инкубатора. Работа инкубатора осуществляется термостатически на основе контроля температуры воздуха или измерения температуры младенца. Оба режима способны обеспечить стабильную термонейтральную среду. Сервоконтроль на основе показателей температуры кожи младенца обладает преимуществом, поскольку обеспечивает более стабильную температуру тела. Однако существует риск отсоединения термодатчика от тела новорожденного, что ведет обычно к некритичному перегреву.

Сервоконтроль на основе показателей температуры воздуха, как правило, обеспечивает более стабильную среду вокруг новорожденного, но приводит к необходимости часто измерять температуру младенца, увеличивая нагрузку обслуживающего персонала и принося лишнее беспокойство новорожденному. Режим контроля температуры воздуха больше подходит для крупных младенцев с более толстой кожей, для которых не требуется тонкая настройка сервоконтроля. Для обоих режимов очень важно, чтобы такие процедуры, как установка внутривенных линий и интубация, выполнялись через специальные иллюминаторы, а не через большую панель доступа, расположенную в передней части инкубатора. Поскольку потери от испарения связаны с относительной влажностью окружающей среды, увлажнение воздуха в инкубаторе уменьшает потери тепла, так как чем выше влажность, тем ниже испарение. В последнее время стали доступны инкубаторы, которые можно взаимозаменяемо использовать как в качестве инфракрасных нагревателей, так и в качестве собственно инкубаторов, что добавило гибкости в их использовании и улучшило температурный менеджмент (регулировку температуры) для глубоко недоношенных детей. У недоношенных младенцев в первые послеродовые недели существуют высокие потери воды из-за испарения с поверхности кожи, которые усложняют задачу управления жидкостью, требуя максимально высокого уровня влажности окружающей среды (60-90%). Использование увлажнения среды инкубатора (Harpin V.A., 1985) выявило повышенный риск возникновения синегнойных инфекций по причине конденсации пара на внутренних стенках инкубатора, что недопустимо и чего следует избегать.

Альтернативой обогреву новорожденных в кувезе является использование инфракрасных нагревателей. В этом случае ребенок лежит в открытой колыбели под источником тепла, излучающим согревающую энергию. Нагреватель размещается примерно на расстоянии 90 см от поверхности кожи. Максимальная мощность не превышает 500 Вт/м. Такая тепловая среда, очевидно, отличается от среды, создаваемой инкубатором. Ребенок подвергается воздействию прохладного, сухого воздуха, к тому же со сквозняком. При этом конвекционные потери тепла высоки, но они компенсируются за счет инфракрасного излучения. Некоторые исследования показали, что новорожденные, находящиеся под инфракрасными обогревателями, потребляют больше кислорода, чем новорожденные, которые содержатся в инкубаторах, хотя это увеличение уровня кислорода оказалось незначительным (Flenady V.J., 2003).

Водяной или гелевый матрас с подогревом

Матрасы с подогревом являются еще одним методом поддержания тепла у младенцев. По сравнению с инкубатором или радиатором этот метод дешев, прост и не зависит от непрерывного электрического питания. Водяной матрас - это синтетический мешок, наполненный водой. Гелевый матрас заполняется гелем. Оба устройства нагреваются с помощью нагревательного элемента в виде фольги. Они имеют высокую теплоемкость и продолжают обеспечивать ребенка теплом, даже если источник питания выходит из строя. Температура воды контролируется термостатом и регулируется между 35 и 38 °С. Контроль температуры, скорость метаболизма и набор массы тела младенцев при данном методе сравнимы и аналогичны с младенцами, уход за которыми осуществляется в инкубаторах. Таким образом, водный матрас с подогревом является прекрасным методом для восстановления тепла у гипотермических детей, более безопасным и превосходящим инкубатор (Sarman I., 1989). Недоношенные младенцы, уход за которыми осуществляется при помощи водяного матраса с подогревом, в меньшей степени подвержены холодовому стрессу и могут расти лучше, чем те, которые содержатся в теплой комнате (Greenabate C., 1994).

Пластиковые одеяла/обертывание

Тонкая гибкая пластиковая обертка или полиэтиленовое пластиковое «одеяло» применяется для укрытия младенцев, находящихся под инфракрасными обогревателями. Такое одеяло предотвращает конвективные потери тепла, оно достаточно тонкое, чтобы пропускать почти все тепло от инфракрасного обогревателя. Гибкая пластиковая форма, сформированная вокруг тела младенца (с осторожностью, не допуская прилипания к коже), консервирует испарение и образует микроклимат. Пластик действует как механический барьер для конвективной турбулентности, сохраняя этот микроклимат. Под инфракрасными обогревателями неощутимые потери воды (а также испаряемого тепла) снижаются на две трети, что приводит к меньшей потребности использования инфракрасного излучения, необходимого для поддержания температуры тела даже у самых маленьких детей. С уменьшением потерь тепла снижается потребление кислорода примерно на 10%. К рискам использования пластиковых одеял относят прилипание к незрелой коже, которое вызывает мацерацию и случайную обструкцию дыхательных путей у пациентов, находящихся без интубации трахеи. В редких случаях частичное отсоединение температурного датчика кожи может привести к угрожающей жизни гипертермии. Риск аномальной колонизации бактерий при использовании барьерных пленок и одеял не оценивался.

Хирургия

Недоношенные новорожденные, нуждающиеся в хирургическом вмешательстве, подвергаются особому риску холодового стресса. Температура воздуха и стен в операционной зачастую пониженная, а комната может быть подвержена сквознякам. Предоперационное голодание и седативные препараты также затушевывают реакцию на холодовой стресс. Кроме того, при лапаротомии внутренние органы, такие как временно выведенный на поверхность тела кишечник, теряют воду и, как следствие испарения, - тепло.

Холодовой стресс можно свести к минимуму с помощью следующих мер.

  • Повысить температуру воздуха в операционной до максимально допустимой для персонала, что может составлять 28-30 °С.

  • Обеспечить термоизоляцию ребенка перед транспортировкой в комнату, где будет проходить операция, с помощью обертывания конечностей, туловища и головы ватным/шерстяным материалом.

  • Свести к минимуму площадь тела ребенка, открытую для выполнения хирургического вмешательства.

  • Если возможно, операция должна выполняться с использованием верхнего и нижнего обогрева младенца. Наиболее часто используются фены, нагнетающие подогретый воздух в обогреваемые одеяла, такие как, например, Bear Hugger. Эти меры вместе с использованием инфракрасного обогревателя либо инкубатора типа Giraffe обеспечивают достаточный нагрев недоношенного ребенка для предотвращения холодового стресса на всех этапах операции.

ВОДА, жидкости и электролиты

Водный баланс

Для обеспечения здоровья недоношенного ребенка необходимо поддерживать водно-солевой баланс. Патологические состояния у новорожденных зачастую разрушают сложные регуляторные механизмы гомеостаза жидкости и электролитов.

Общее количество воды в организме состоит из внеклеточной (интер-стициальная жидкость и плазма) и внутриклеточной воды. На начальном этапе развития плода общее количество воды составляет почти 95% общей массы тела. По мере роста плода происходит уменьшение доли воды в теле. Внеклеточное пространство составляет около 65% массы тела плода на 26-й неделе беременности, уменьшаясь до 40% на момент своевременных родов и 20% к возрасту 10 лет.

Вскоре после рождения внеклеточное количество воды заметно сокращается из-за потери интерстициального жидкостного компонента экс-трацеллюлярной жидкости, что связано с сердечно-легочной адаптацией к внематочной жизни. В период первых 24-48 ч после рождения у младенцев отмечается снижение продукции мочи, которое затем переходит в диуретическую фазу с потерей воды и натрия с мочой в первую неделю жизни, что в результате приводит к потере массы тела. Физиологическая потеря массы в первые несколько дней жизни у доношенных и недоношенных новорожденных представляет собой изотоническое сокращение биологических жидкостей, хотя точные механизмы этого процесса до настоящего времени не ясны. Максимальная послеродовая потеря массы обычно составляет до 10% у доношенных младенцев и 15% - у недоношенных. В одном из исследований выдвинуто предположение, что механизм сокращения экстрацеллюляр-ной жидкости инициируется предсердным натрийуретическим пептидом, высвобождаемым в ответ на увеличение растяжения предсердия, в результате чего давление в легочных сосудах падает, а венозный возврат в ЛП увеличивается (Betremieux P., 1995).

Хотя клетки человека могут контролировать свой внутриклеточный состав, конечная регуляция внутриклеточного объема и осмолярности зависит прежде всего от контроля экстрацеллюлярного пространства. Поэтому человеческий организм должен иметь возможность контролировать объем и осмолярность экстраклеточного пространства и исправлять нарушения, возникающие в результате взаимодействия организма с окружающей средой.

Основу внутриклеточных растворов составляют клеточные белки (необходимые для функционирования клеток), органические фосфаты, связанные с производством и хранением клеточной энергии, и катионы, уравновешивающие анионы фосфата и протеина. Калий является основным внутриклеточным катионом, а натрий - основным экстраклеточным катионом. Энергия, полученная в результате разной концентрации натрия и калия между внутриклеточным и экстрацеллюлярным пространствами, используется для работы клеток. Быстрые изменения сывороточной концентрации натрия, а следовательно, быстрые изменения экстрацеллюлярной осмоляр-ности непосредственно влияют на осмолярность и размер внутриклеточного пространства и могут приводить к необратимому повреждению клеток, особенно в ЦНС.

Натрий является основным компонентом, обсепечивающим объемы экс-трацеллюлярной жидкости и плазмы. Почечный метаболизм натрия имеет решающее значение для поддержания баланса натрия и защиты от истощения или перегрузки. Натрий свободно фильтруется почечными клубочками, и основная часть фильтрованного натрия повторно абсорбируется в проксимальных почечных канальцах.

В организме здорового доношенного новорожденного основной обмен натрия аналогичен обмену у взрослого человека - индекс экскреции натрия (от англ. fractional excretion Na) составляет менее 1%, хотя его временное увеличение происходит во время диуретической фазы на второй и третий дни жизни. Однако у недоношенных детей почечные потери натрия обратно пропорциональны гестационному возрасту, при этом индекс экскреции натрия составляет 5-6% у младенцев, родившихся на 28-й неделе беременности. В результате недоношенные новорожденные могут показывать отрицательный баланс натрия и гипонатриемию в течение первых 2-3 нед жизни из-за высоких почечных потерь и неэффективной абсорбции натрия в стенке кишечника. Механизмы, ответственные за увеличение потерь натрия в моче у недоношенных новорожденных, являются многофакторными. Незрелая почка сопровождается гломерулотубулярным дисбалансом - физиологическим состоянием, которое возникает, когда скорость клубочковой фильтрации превышает реабсорбционную способность почечных канальцев. Снижение чувствительности к альдостерону также характерно для феталь-ной и постнатальной почки. Мочевые потери натрия у недоношенных и доношенных новорожденных могут увеличиваться при определенных условиях, таких как гипоксия, респираторный дистресс, гипербилирубинемия, острый тубулярный почечный некроз и полицитемия. Пренатальная стероидная терапия ассоциируется с уменьшением неощутимых потерь воды, снижением частоты гипернатриемии и более ранним диурезом и натрийурезом (Omar S.A., 1999).

Водный баланс контролируется в первую очередь антидиуретическим гормоном, который контролирует поглощение воды в собирательных трубочках. Секреция антидиуретического гормона регулируется гипоталами-ческими осморецепторами, которые контролируют осмолярность серозной жидкости, и барорецепторами каротидного синуса и ЛП, которые, в свою очередь, контролируют объем внутрисосудистой крови.

Максимальные значения концентрации и растворения электролитов и жидкости в почках требуют их структурной зрелости. Концентрационная способность почек у новорожденных снижена, особенно у недоношенных детей. При обследовании доношенных новорожденных было установлено, что они способны концентрировать мочу до осмолярности 800 мОсм/кг, а недоношенные новорожденные могут концентрировать мочу всего до осмолярности 600 мОсм/кг (Calcagno P.L., 1954).

Возможности разбавления мочи могут быть нормальными у доношенных новорожденных, но уменьшаются у недоношенных. Водная нагрузка на организм может способствовать выделению разбавленной мочи осмолярностью 50 мОсм/кг у доношенных младенцев, то есть иметь значения, близкие к тем, которые наблюдаются у детей старшего возраста или взрослых. Однако почки недоношенных новорожденных способны разбавлять мочу до осмо-лярности всего лишь 70 мОсм/кг (Rodriguez-Soriano J., 1981).

Уменьшение способности организма к разбавлению и концентрации мочи у новорожденных имеет важные последствия. Чрезмерное ограничение жидкости подвергает новорожденного, особенно недоношенного, риску дегидратации и гипернатриемии. И наоборот, высокое потребление жидкости представляет риск внутрисосудистой объемной перегрузки или гипонатриемии или риску того и другого явлений, вместе взятых. Высокое потребление жидкости также ассоциируется с повышенным риском ГЗ ОАП (Bell E.F., 1980) и НЭК (Bell E.F., 1979).

Расчет потребностей в жидкости и электролитах у новорожденных основывается на основных потребностях, дефиците и текущих потерях (табл. 2-2). К решающим факторам, которые влияют на эти потребности, относятся гестационный возраст, почечная функция, температура и влажность окружающего воздуха, зависимость пациента от вентилятора, наличие дренажных трубок и желудочно-кишечные потери (Bhatia J. 2006). В табл. 2-3 обобщены нормы объемов потребления жидкости в течение первого месяца жизни для доношенных и недоношенных младенцев.

image6
Таблица .2-2. Расчет потребностей исходной жидкости, исходя из естественных потерь
image7
Таблица .2-3. Физиологические потребности в жидкости в течение первого месяца жизни

ПОДДЕРЖАНИЕ БАЛАНСА ЖИДКОСТИ И ЭЛЕКТРОЛИТОВ

Незначительная потеря воды происходит через кожу, дыхательные пути и с испражнениями. Потери воды в стуле обычно небольшие и составляют менее 5 мл/кг в сутки в первые дни после рождения. Верхние отделы дыхательного тракта нагревают и увлажняют вдыхаемые газы, однако полный нагрев и увлажнение достигаются только в средней части трахеи. Если верхние дыхательные пути обходят эндотрахеальной трубкой, то потери воды при дыхании должны быть уменьшены путем адекватного увлажнения вдыхаемых газов. Увлажнение также рекомендуется при использовании низкопоточного кислорода и в случае применения CPAP.

Кожа является важным регулятором водного баланса у глубоко недоношенных детей. Трансэпидермальная потеря воды отражает незрелость кожи и может быть значительной, превышая даже объем мочи. Роговой слой кожи состоит из перекрывающих друг друга омертвевших эпидермальных клеток, заполненных кератином, которые образуют барьер для потери воды. Кератинизация начинается примерно на 18-й неделе беременности, но эмбриональный эпидермис все еще очень тонкий в возрасте 26 нед, а роговой слой едва заметен. В течение последнего триместра эпидермис и роговой слой утолщаются и кератинизация становится более выраженной (Evans N.J., 1985). Созревание кожи, в отличие от созревания функции почек, значительно ускоряется с рождением ребенка и не имеет связи с дородовой стероидной терапией (Jain A., 2000). Температура окружающей среды и относительная влажность оказывают значительное влияние на трансэпидермальную потерю воды. Снижение влажности с 60 до 20% приводит к увеличению потери воды на 100% у детей младше 26 нед (Agren J., 1998).

Увеличение свободных потерь воды через незрелую кожу новорожденного с ЭНМТ может привести к ранней послеродовой гипертонической дегидратации с быстрыми изменениями внутриклеточного объема и осмолярности. Во многих органах, особенно в головном мозге, резкие изменения внутриклеточного объема и осмолярности могут приводить к клеточной дисфункции и в конечном счете к гибели клеток. Факторы, влияющие на неощутимую потерю воды у новорожденных, приведены в табл. 2-4.

image8
Таблица.2-4. Факторы, влияющие на нечувствительную потерю воды у новорожденных

ТРЕБОВАНИЯ К ЭЛЕКТРОЛИТАМ

В течение первых 1-2 дней жизни назначение жидкости направлено на то, чтобы разрешить изотоническое сокращение экстрацеллюлярного пространства и сделать стабильным короткий период отрицательного баланса натрия и воды. Таким образом, назначение натрия и хлорида обычно не практикуется в 1-й и 2-й день жизни.

Уход от назначения натрия особенно важен глубоко недоношенным детям с повышенными потерями воды, для которых раннее введение дополнительного натрия связано с повышенным риском гипернатриемии (Shaffer S.G., 1989).

Добавление натрия с 4-го по 14-й день жизни у недоношенных детей сопровождалось улучшенными результатами развития в возрасте от 10 до 13 лет по сравнению с группой недоношенных детей, которые не получали добавок (Al-Dahhan J., 2002).

Назначение после рождения поддерживающих доз натрия в парентеральную жидкость является необоснованным и отрицательно влияет на функцию дыхания в перспективе. Натриевая добавка приводит к положительному балансу натрия и значительно более высокой заболеваемости БЛД (Costarino Jr. A.T., 1992). Калий не добавляют в парентеральную жидкость до тех пор, пока не будет восстановлен адекватный диурез и обеспечена нормальная почечная функция. С 3-го по 7-й день постнатальной жизни потребности в натрии, калии и хлориде составляют приблизительно 1-2 мэкв/кг в день. После первой недели в день требуется 2-3 мэкв/кг натрия и хлорида или более для поддержания положительного электролитного баланса, необходимого для роста. Из-за высоких потерь натрия с мочой недоношенным детям может потребоваться 4 или 5 мэкв/кг натрия в сутки в течение первых нескольких недель жизни.

Гипонатриемия

Гипонатриемия распространена у недоношенных детей. Определяемое как уровень сывороточного натрия менее 130 ммоль/л, это состояние встречается у 30% детей с ЭНМТ при рождении в течение первой недели жизни и от 25 до 65% младенцев после первой недели жизни (Baraton L., 2009).

Гипонатриемия вызвана одним из трех общих механизмов, таких как неспособность организма выделять воду, чрезмерные потери или недостаточное потребление натрия. Чаще всего больным новорожденным не удается выделить из организма избыточную воду из-за снижения эффективного объема артериальной крови, предотвращающего подавление секреции антидиуретического гормона. Гипонатриемия может также возникать из-за уменьшения доставки жидкости в дистальные отделы нефрона, ответственные за разбавление мочи. Существует две распространенные причины этой сниженной доставки:

  1. снижение скорости клубочковой фильтрации, вызванное острым повреждением почек;

  2. увеличение реабсорбции жидкости и натрия в проксимальных канальцах, связанное со снижением объема циркулирующей крови.

Снижение переноса натрия хлорида в кортикальном и медулярном восходящем колене петли Генле, которое необходимо с целью создания осмотического градиента для дистального поглощения воды, также ограничивает разжижающую способность нефрона.

Лечение гипонатриемии варьирует в зависимости от этиологии. Наиболее распространенной причиной гипонатриемии у больного новорожденного является чрезмерное потребление или задержка выведения жидкости. В этих ситуациях общее содержание натрия в организме является нормальным, и соответствующее лечение представляет собой ограничение свободного потребления воды и введения натрия. В условиях истинного дефицита натрия дефицит можно оценить, предположив, что 70% общей массы тела представляет собой пространство, в котором распределен натрий.

Формула расчета дефицита натрия:

image9

В большинстве случаев гипонатриемии дефицит натрия следует восполнять по графику, который обеспечивает замену двух третей натрия в первые 24 ч, а оставшуюся часть в течение следующих 24 ч, хотя такие показания могут уточняться и регулироваться индивидуально на основе данных регулярного мониторинга уровня натрия в сыворотке крови.

При острой тяжелой гипонатриемии (уровень сывороточного натрия ≤120 ммоль/л), особенно если это связано с неврологическими симптомами, необходимо внутривенное введение 3% натрия хлорида. Скорость введения не должна превышать 1 ммоль/л в час, а внутривенное введение 3% натрия хлорида должно быть остановлено до достижения нормального уровня натрия в сыворотке. Поскольку 3% раствор натрия хлорида содержит приблизительно 0,5 ммоль/мл натрия, внутривенное введение 1 мл/кг повысит содержание натрия в сыворотке на 1 ммоль/л. Следовательно, скорость внутривенного введения 3% натрия хлорида никогда не должна превышать 1 мл/кг в час. Рекомендуется остановить введение 3% натрия хлорида при уровне сывороточного натрия выше 120 ммоль/л и отсутствии аномальных неврологических проявлений.

Гипонатриемия может влиять на возникновение поздних неврологических нарушений у младенцев с массой при рождении менее 1000 г (Bhatty S.B., 1997). Последующее наблюдение за такими новорожденными в раннем детстве (Bhatty S.B., 1997) установило (на основании сообщений родителей), что у тех детей, у которых развилась гипонатриемия, были найдены:

  • более частые проявления спастического церебрального паралича;

  • повышенное количество случаев нейросенсорной потери слуха;

  • поведенческие проблемы.

Используя регрессионный анализ, авторы установили конкретную связь между перенесенной гипонатриемией и неврологическими проблемами, которые впоследствии развиваются в популяции младенцев с ЭНМТ. При оценке степени гипонатриемии в момент ее появления, значения (наименьшая концентрация натрия в сыворотке) и продолжительности гипонатрие-мии они не обнаружили взаимосвязи названных показателей с последующими результатами нейродефицита. Напротив, если рассматривать скорость восстановления от гипонатриемии, 11 младенцев после быстрой коррекции концентрации натрия в сыворотке (более чем на 10 мэкв/л в течение 24 ч) в отдаленном периоде наблюдений испытывали худшие результаты развития нервной системы. Авторы пришли к выводу, что быстрая коррекция гипонатриемии, особенно в первые 24 ч после первичной концентрации натрия в сыворотке ниже 125 мэкв/л, может быть связана с неблагоприятными неврологическими осложнениями и расчетная скорость коррекции натрия должна обеспечивать скорость не более 0,4 мэкв/л в час или не более 10 мэкв/л в сутки.

Гипернатриемия

Гипернатриемия (сывороточный натрий >145 мэкв/л) отражает дефицит воды по отношению к общему натрию и является чаще всего расстройством гомеостаза воды, а не гомеостаза натрия. Гипернатриемия не отражает общую концентрацию натрия в организме, которая может быть высокой, нормальной или низкой в зависимости от причины заболевания, она может также ассоциироваться с гипо-, нормоили гиперволемией.

Гипернатриемия возникает в результате увеличения потери воды, недостаточного ее потребления или избыточного приема натрия. Гипернатриемия, возникающая на первой неделе жизни, как правило, вызвана увеличением неощутимых потерь воды. Кроме того, многие медикаменты могут способствовать крупным «непреднамеренным» натриевым нагрузкам, особенно у недоношенных детей, включая натрия гидрокарбонат (Натрия бикарбонат), кальция глюконат, гентамицин, допамин, добутамин, гепарин натрия и внутривенные добавки, используемые для поддержания заполнения артериальных или венозных сосудистых линий (Bhatia J., 2006).

Появление гипернатриемии в первый месяц жизни обычно связано либо с избыточными натриевыми добавками, либо с недостаточным потреблением свободной воды.

Умеренное гипернатриемическое обезвоживание может быть исправлено путем энтерального питания. Если необходима внутривенная регидратация, то не следует использовать жидкости с гипоосмолярным составом, а стоит применять 0,9% изотонический раствор натрия хлорида с содержанием декстрозы (Глюкозы) 5 или 10%, а затем 0,45% раствор натрия хлорида с содержанием декстрозы (Глюкозы) 5 или 10% (Laing I.A., 2002). Кормление молоком следует продолжать, за исключением случаев, когда существуют конкретные противопоказания.

Если имеются признаки циркуляторной недостаточности, лечение обычно делится на две фазы: неотложную, в ходе которой восстанавливается внутрисосудистый объем, обычно путем введения 10-20 мл/кг изотонического солевого раствора, и фазу регидратации, где объем вводимой жидкости расчитывается как сумма остаточного дефицита свободной воды и норма потребности, которую вводят равными частями в течение как минимум 48 ч.

Дефицит свободной воды можно рассчитать как:

image10

В этой формуле (0,7 × масса организма) оценивается уровень общей воды организма.

Важно отметить, что количество свободной воды, необходимое для снижения сывороточного натрия на 1 мэкв/л, составляет 4 мл/кг при умеренной гипернатриемии, но только 3 мл/кг, когда уровень гипернатриемии достигает 195 мэкв/л.

Лечение должно быть направлено на снижение уровня натрия в сыворотке со скоростью, не превышающей 12 ммоль/л в день. Слишком быстрая коррекция гипернатриемии может стать причиной отека головного мозга, повреждения его паренхимы и судорог.

Восполнение потерь патологической жидкости

Следует тщательно контролировать баланс жидкости. Неспособность обнаружить проблему на ранних стадиях может привести к необратимости потенциально обратимой ситуации. Если ребенок чувствует себя плохо, нуждается в интенсивной терапии или в значительной степени зависит от введения внутривенной жидкости, следует тщательно контролировать содержание натрия, калия, креатинина, массу тела и выделение мочи.

В течение первых нескольких дней жизни соответствующий водно-солевой гомеостаз (баланс) отражается в объеме мочеиспускания, который составляет приблизительно от 1 до 3 мл/кг в час, удельном весе мочи от 1,008 до 1,012 и потере массы на 5% у доношенных и 10-15% у недоношенных новорожденных (Shaffer S.G., 1987). Многие клинические случаи требуют тщательной оценки текущих патологических потерь и замещения их дефицита. Такими ситуациями могут являться: диарея с дегидратацией, потери по дренажу из грудной клетки, поступление экссудата из хирургического дренажа раны и чрезмерные потери мочи в результате осмотического диуреза. Важным руководящим принципом в лечении пациентов в таких ситуациях является точное измерение объема и состава патологических потерь. Потери электролитов могут быть рассчитаны путем умножения объема потери жидкой среды на содержание электролита в соответствующих жидкостях тела.

Оценка потерь электролитов в патологической жидкости может быть затруднена, особенно у младенцев, которые накапливают жидкость и электролиты в статичных жидкостных отделах, которые обычно называют «третьим пространством». Это явление встречается в следующих случаях: сепсис, фетальная водянка плода, гипоальбуминемия, абдоминальная инфекция, операции на сердце и органах брюшной полости. Младенец с НЭК часто накапливает жидкость в слизистых и подслизистых тканях тонкой и толстой кишки, а также в брюшной полости. В этих условиях большое количество жидкости, электролитов и белка, перемещающихся в интерстициальную ткань, не может быть точно количественно измерено. Поскольку жидкость, депонированная у пациентов в тканевых пространствах, не способствует эффективному объему артериальной крови и балансу кровообращения, она обнаруживается в виде отечности, даже если внутрисосудистый объем уменьшается. Наиболее верным стратегическим подходом в лечении таких новорожденных является восполнение экстрацеллюлярного жидкостного пространства коллоидами и кристаллоидами в соответствии с установленными требованиями.

ПИТАНИЕ И НУТРИТИВНАЯ ПОДДЕРЖКА

Рост организма и развитие нервной системы

Цель нутритивной поддержки у младенцев группы высокого риска состоит в том, чтобы после рождения обеспечить им достаточное количество питательных веществ для продолжения роста в темпах, аналогичных росту плода в матке. Недоношенный младенец представляет собой особую проблему, заключающуюся в том, что потребление пищи должно быть достаточным для восстановления тканей и обеспечения аккреции (синтеза) белка, чтобы предотвратить как краткосрочные, так и долгосрочные неблагоприятные последствия.

У недоношенных детей раннее питание может снизить риск опасных для жизни состояний, таких как НЭК и сепсис (Agostoni C., 2010). В долгосрочной перспективе факторы питания оказывают большое влияние на когнитивные функции и риск развития заболеваний в поздней жизни, что особенно касается сердечно-сосудистых болезней (Denne S.C., 1996; Alwayn I.P., 2005; Domellof M., 2007). Кроме того, отдаленные эффекты были описаны как расстройства метаболизма, эндокринной и кишечной функции, размера и темпа роста тела, АД, резистентности к инсулину, липидного состава крови, обучения, поведения и продолжительности жизни.

На момент рождения приблизительно 20% младенцев из числа новорожденных с ЭНМТ малы для своего гестационного возраста (определяется как масса менее 10-го перцентиля на графиках внутриутробного роста) (Embleton N.E., 2001). Даже после пребывания в ПИТН подавляющее большинство этих младенцев будут показывать плохие темпы роста и иметь массу менее 10-го перцентиля при достижении 36 нед гестационного возраста.

Раннее использование парентерального питания в сочетании с ранним энтеральным питанием снижает задержку роста, минимизирует потери белка без увеличения частоты неблагоприятных клинических последствий или метаболических расстройств. В дополнение к улучшенному росту была обнаружена связь между увеличением потребления белка и энергии на 1-й неделе жизни и более высокими показателями индекса умственного развития Bayley в возрасте 18 мес (Hertz D.E., 1993). Сообщается также о снижении частоты случаев задержки роста среди новорожденных с ЭНМТ (Fanaroff A.A., 2007) как возможном следствии широкого использования раннего парентерального питания в большинстве отделений неонатальной интенсивной терапии, а также сокращении использования или полном отказе от постнатальных глюкокортикоидов.

Среди потенциальных причин послеродовой задержки роста - значительный дефицит белка и энергии, который возникает в раннем неонатальном периоде и который трудно восполнить у глубоко недоношенных детей (Heubi J.E., 2002). Ранний дефицит белка является особенно важным фактором для плохих результатов роста, наблюдаемых в этой популяции новорожденных (Leaf A., 2012).

Потребности в белке

Нормальное развитие человеческого плода характеризуется быстрыми темпами роста и аккреции белка. Фактически наибольшая скорость протекания аккреции на протяжении всей жизни происходит до рождения. На 26-й неделе беременности эмбрион человека прибавляет приблизительно 1,8-2,2 г белка в день, причем плацента обеспечивает развивающемуся плоду около 3,5 г/кг аминокислот в день. Плацентарное снабжение аминокислотами для плода превышает количество, необходимое для аккреции белка. Часть аминокислот окисляется плодом и вносит значительный вклад в процессы образования энергии.

Целью обеспечения новорожденного белком является достижение и удержание азота на уровне, близком к внутриутробному, избегая при этом возникновения метаболических нарушений.

У всех новорожденных прекращение потребления аминокислот приводит к значимой потере белков, и наиболее высокие потери обнаруживаются у незрелых новорожденных. Недоношенные младенцы могут потерять до 1% общего запаса протеинов, если они получают жидкости, не содержащие белок (Lucas A., 1994). Уже через 3 дня отсутствия в рационе белка развивается 10% дефицит, что в два раза выше по сравнению с доношенными младенцами (Лукас А., 1990). Сегодня признано, что раннее введение в организм аминокислот в избыточной концентрации улучшает удерживание азота без какого-либо неблагоприятного эффекта.

Европейское общество педиатрической гастроэнтерологии и питания (ESPGHAN) рекомендует для младенцев массой до 1000 г вводить белок в дозе от 4,0 до 4,5 г/кг в день и в дозе от 3,5 до 4,0 г/кг в день для младенцев массой от 1000 до 1800 г (Lucas A., 1998). Внутривенное назначение аминокислот теперь обычно начинают в первый день жизни, чтобы обеспечить достаточный рацион белка. Для эффективной утилизации аминокислот необходимо обеспечить достаточное количество энергии, не связанной с метаболизмом азота. Для оптимальной утилизации аминокислот требуется поступление энергии не менее 40-50 ккал/кг в день, потому что при меньшем уровне поступающей энергии большая часть введенных аминокислот окисляется для удовлетворения эндогенных энергетических потребностей и в меньшей мере участвует в синтезе тканей.

Энергетические затраты

У недоношенных детей существуют очень низкие энергетические резервы из-за ограниченных запасов жира в организме и гликогена в печени. Положительный энергетический баланс достигается, когда потребление экзогенной метаболизируемой энергии превышает энергетические затраты. Предполагается, что расход энергии у недоношенных детей составляет от 50 до 60 ккал/кг в день, но следует отметить, что для младенцев с ЭНМТ и детей, находящихся на ИВЛ, данные об энергетических расходах ограниченны. Термический стресс может существенно увеличить энергетические затраты, в то время как активность младенцев незначительно влияет на расход энергии у недоношенных детей. Энергетические затраты для роста этих младенцев примерно оцениваются в 5 ккал/г. Для достижения эквивалентного роста, определяемого по темпам увеличения массы матки 14-18 г/кг в день в III триместре, теоретически требуется дополнительное потребление энергии около 70 ккал/кг в день.

Для поддержания нормальных темпов роста должен быть достигнут положительный энергетический баланс от 20 до 25 ккал/кг в день. Таким образом, для обеспечения нормальной жизнедеятельности и роста недоношенного ребенка потребуется от 90 до 100 ккал/кг в день для недоношенных новорожденных с ОНМТ и от 100 до 110 ккал/кг в день для детей с ЭНМТ (табл. 2-5).

image11
Таблица.2-5. Рекомендуемое суточное обеспечение энергии для младенцев с экстремально низкой массой тела и очень ниизкой массой тела

Гомеостаз глюкозы

Целями обеспечения углеводами организма новорожденных являются поддержание эугликемии, предоставление энергетического субстрата для питания мозга и содействие оптимальному росту организма. Общепринятой клинической целью для недоношенных младенцев является поддержание концентрации глюкозы выше 40 и ниже 150 мг/дл. В то время как у доношенных новорожденных скорость продукции глюкозы составляет приблизительно 3-5 мг/кг в минуту, у крайне недоношенных детей данная скорость еще выше и составляет приблизительно от 8 до 9 мг/кг в минуту (Lucas A., 1992). Гипогликемии можно избежать у недоношенных новорожденных, поддерживая постоянную внутривенную инфузию декстрозы (Глюкозы*), но гипергликемия более проблематична, особенно сразу после рождения у детей с ЭНМТ. У данной группы гипергликемия очень часто встречается в раннем послеродовом периоде, причем у большинства детей с ЭНМТ уровень глюкозы превышает 150 мг/дл, а у некоторых - 180 мг/дл. Непереносимость глюкозы у младенцев с ЭНМТ при рождении объясняется стойкой эндогенной выработкой глюкозы в печени на фоне ее усиленного экзогенного восполнения, недостаточной выработкой инсулина или нечувствительностью к инсулину. Тем не менее дети с ЭНМТ способны подавлять эндогенную продукцию глюкозы при ее приеме парентерально (Lucas A., 1992).

Скорость инфузии декстрозы (Глюкозы*) от 4 до 7 мг/кг в минуту является подходящей отправной точкой для большинства младенцев, для детей с ЭНМТ требуется скорость от 8 до 10 мг/кг в минуту, чтобы соответствовать эндогенной продукции глюкозы. Постепенное увеличение ежедневного приема глюкозы в течение первых 2-7 дней жизни, до 13-17 г/кг в день обычно допускается, если глюкоза сочетается с приемом аминокислот. Максимальная рекомендуемая скорость инфузии для внутривенной доставки глюкозы составляет 18 г/кг в день, потому что большая скорость предположительно превысит окислительную способность глюкозы. Некоторые дети с ЭНМТ трудно переносят даже умеренную скорость введения декстрозы (Глюкозы*). Эта проблема обычно преодолевается путем временного снижения скорости инфузии декстрозы (Глюкозы*). Применение инсулина в этой ситуации является спорной практикой (McCance R., 1962), хотя инсулин может привести к снижению уровня глюкозы в сыворотке крови и уменьшить глюкозурия-ассоциированную полиурию. Поддержание стабильных уровней глюкозы является сложным процессом, поэтому не стоит пренебрегать рисками развития гипогликемии либо крайней гипергликемии.

Потребности в жирах

Дефицит незаменимых жирных кислот (линолевых и линоленовых), которые нельзя синтезировать эндогенно, может развиваться у недоношенных детей в течение первых 72 ч жизни. Их недостаток можно предотвратить посредством внутривенного введения липидов минимальным объемом 0,5-1,0 г/кг в день.

Жир является основным источником энергии для роста недоношенных новорожденных. Он предотвращает катаболизм и экономит запасы азота. Внутривенные липиды можно вводить больным недоношенным новорожденным на раннем постнатальном этапе, не вызывая значительных метаболических нарушений (Morgan J., 2015). В настоящее время липиды вводятся с первого дня полного парентерального питания, начиная с дозы 3 г/кг в день. Скорость липидной инфузии свыше 0,25 г/кг в час может быть связана с уменьшением оксигенации, хотя этот вопрос остается спорным.

Жировая эмульсия (Intralipid® 20%) для парентерального питания, полученная из соевого масла, являлась «золотым стандартом» в течение многих лет, хотя баланс жирных кислот ω-3 и ω-6, содержащихся в ней, вероятно, не идеален для недоношенных детей. Линолевая кислота (ω-6 полиненасыщенная жирная кислота) является доминирующей жирной кислотой в эмульсиях на основе сои. Однако существует опасение, что ее избыток может ингибировать образование ω-3 полиненасыщенных жирных кислот, таких как докозагексаеновая кислота, которая необходима для развития сетчатки глаза и головного мозга. Поскольку метаболиты жирных кислот ω-3 и ω-6 являются противовоспалительными и провоспалительными факторами соответственно, их дисбаланс может влиять на иммунный ответ младенца. Эмульсии на основе оливкового масла содержат олеиновую кислоту (ω-9 длинноцепочечная мононенасыщенная жирная кислота) в качестве основной жирной кислоты и, следовательно, могут обеспечить более подходящий баланс между ω-6 и ω-3 жирными кислотами. Однако исследования пока не показали клинически значимого эффекта после их применения (Neu J., 2007).

Считается, что фитостеролы (фитостерины), обнаруженные в соевых маслах, способствуют развитию заболеваний печени, связанных с полным парентеральным питанием. В последнее время использование в качестве основы лечения в ПИТН липидных эмульсий, изготовленных на основе сои, уменьшилось. Недавний опыт показал, что монотерапия жировыми эмульсиями на основе рыбьего жира оказывает потенциально благоприятный эффект на младенцев с заболеванием печени, связанным с полным парентеральным питанием (Olsen I.E., 2002). Рыбий жир имеет высокую концентрацию эйкозоапентаеновой кислоты, докозагексаеновой кислоты и ω-3 жирных кислот. Разработка липидных эмульсий, объединяющих соевые, оливковые и рыбные масла и среднецепочечные триглицериды, возможно, даст потенциально полезный продукт, который в настоящее время оценивается в когорте недоношенных пациентов.

Парентеральное питание

При рождении младенцы с ОНМТ не способны должным образом усваивать полное энтеральное питание. Это значит, что первой необходимостью для них является раннее парентеральное питание до тех пор, пока не будет достигнуто полное энтеральное питание.

Хотя парентеральное питание предотвращает постнатальный сбой в росте, оно является дорогим и потенциально опасным вмешательством (табл. 2-6).

image12
Таблица.2-6. Риски, связанные с полным парентальным питанием

Начало энтерального питания и его расширение

Исследования на животных показали, что задержка в раннем энтераль-ном питании может привести к атрофии ворсинок слизистой кишечника, снижению массы кишечника и слизистой оболочки, белка и ДНК в организме, активности дисахаридов, а также препятствует росту слизистой и способствует возникновению бактериальной транслокации (Park H.W., 2015).

Начало энтерального питания часто задерживается у недоношенных детей с внутриутробным ограничением роста из-за беспокойства, что у этих младенцев повышен риск развития НЭК. Однако рандомизированное исследование, сравнивающее раннее энтеральное питание с задержкой начала энтерального питания у недоношенных детей с ограниченным ростом, не обнаружило каких-либо признаков разницы в частоте появления НЭК между этими двумя группами (Pereira G., 1981).

Скорость, с которой должно расширяться энтеральное кормление у недоношенных новорожденных, также стала предметом многочисленных дискуссий. Имеющиеся данные позволяют предположить, что увеличение объема энтерального питания при ежедневном увеличении темпа приема пищи от 30 до 40 мл/кг (по сравнению с 15-24 мл/кг) не увеличивает риск развития НЭК или смерти новорожденных с ОНМТ. Увеличение объема энтерального кормления медленными темпами приводит к задержке на несколько дней достижения полного энтерального питания и увеличивает риск инвазивной инфекции (Rivera Jr. A., 1993).

Кормление грудным молоком

Человеческое молоко является предпочтительным источником энтераль-ного питания для всех младенцев и в особенности для недоношенных детей. Самым убедительным доказательством пользы грудного молока для недоношенных новорожденных является снижение частоты НЭК. Материнское молоко также улучшает результаты развития ЦНС у младенцев с ЭНМТ. Однако, чтобы удовлетворить потребности в питательных веществах и поддерживать оптимальные темпы роста и минерализации костей, рекомендуется обогащение грудного молока.

В первые несколько недель после рождения содержание белка в молоке у матерей, родивших недоношенных младенцев («недоношенное» молоко), больше, чем в молоке матерей, родивших доношенных детей («доношенное» молоко). С течением времени содержание белка снижается как в «доношенном», так и в «недоношенном» молоке (от 1,9 г/дл в возрасте 7 дней до 1,2 г/дл к 30-му дню), так что после 2 нед оно выравнивается до уровня зрелого молока.

Добавка для недоношенных детей обогатителя (фортифайера) к молоку матери приводит к увеличению содержания белка в «недоношенном» молоке в 1-месячном послеродовом возрасте около 2,14 г/дл. Чтобы соответствовать рекомендуемому потреблению энтерального белка, формула «недоношенного» молока должна обеспечивать 3,2-4,1 г белка на 100 ккал. Нельзя ограничивать добавление обогатителя молока (Milk Fortifier) в материнское молоко до тех пор, пока не будет достигнуто полное энтеральное питание.

В целях оптимизации роста некоторые исследователи выступают за введение обогатителя для молока уже в тот момент, когда энтеральное потребление превышает 50 мл/кг в день (Senterre T., 2011). Важно отметить, что увеличение калорийности питания за счет только углеводов и жиров (например, с добавлением глюкозного полимера или липидов со среднецепочечными триглицеридами) приводит к поступлению белка в количестве, которое значительно меньше количества, необходимого для глубоко недоношенных новорожденных. Качественный состав белка (соотношение между сывороткой и казеином), который определяется в материнском молоке, особенно подходит для недоношенного младенца. Человеческое молоко содержит 70% сывороточного белка и 30% казеина, тогда как молоко крупного рогатого скота содержит 18% сывороточного белка и 82% казеина. Сывороточная фракция молока состоит из растворимых белков, которые легче усваиваются. Состав белковых фракций большинства молочных смесей близок к коровьему молоку, то есть содержит значительное количество казеина.

Наиболее разнообразным питательным компонентом в материнском молоке является жир - основной источник энергии, дающий почти 50% калорий. В материнском молоке насыщенные жирные кислоты, особенно пальмитиновая кислота, эстерифицируются в молекулы триглицеридов, которые утилизируются гораздо лучше, чем свободные жирные кислоты.

Питательные смеси для вскармливания недоношенных

Питательные смеси, предназначенные для искусственного вскармливания недоношенных новорожденных, были разработаны, чтобы удовлетворить особенные потребности роста. Формула (диета) для недоношенных детей содержит уменьшенное количество лактозы (40-50%) по причине низкой активности лактазы в кишечнике. Углеводы присутствуют в форме глюкозных полимеров, что поддерживает низкую осмолярность формулы. Жиры в питательных смесях представлены среднецепочечными триглицеридами в диапазоне от 20 до 50%, предназначенными для компенсации низкой активности кишечной липазы и желчных солей. Питательные формулы для недоношенных содержат больше белка, чем для доношенных новорожденных. Стандартные смеси для новорожденных содержат 3 г/100 ккал, «высокопротеиновые» смеси, предназначенные для недоношенных, - 3,3-3,6 г/100 ккал. Однако они все равно содержат меньше белка, чем его рекомендуемое потребление для младенцев массой менее 1 кг (от 4,0 до 4,5 г/кг в день).

В диетах для недоношенных преобладает сыворотка, что снижает риск образования лактобезоара и может обеспечить более оптимальное потребление аминокислот. Содержание кальция и фосфора также выше в этих диетах, что приводит к сохранению минералов и улучшению минерального состава костей.

Потребности в железе

У недоношенных детей существует повышенный риск развития дефицита железа, который может оказывать неблагоприятное воздействие на развитие мозга. Факторы, такие как время пережатия пуповины, частые взятия проб крови и лечение эритропоэтином, могут влиять на потребность в железе. И наоборот, избыточное поступление железа может способствовать увеличению риска сепсиса и медленного роста младенца (Sinclair J.C., 2011). Рекомендуемое потребление железа для недоношенных новорожденных, находящихся на энтеральном питании, составляет от 2 до 3 мг/кг в день.

Эритропоэтин может увеличить потребность в железе. Младенцы, прошедшие недавно процедуру переливания крови, могут иметь повышенную концентрацию ферритина в сыворотке. Если обнаружена высокая концентрация ферритина, то железо не следует добавлять до тех пор, пока ферритин не нормализуется.

Заболевания печени, связанные с парентеральным питанием (от англ. Parenteral Nutrition-Associated Liver Disease)

Этиология холестаза печени, связанного с парентеральным питанием, неизвестна и, скорее всего, является многофакторной. Первоначальное поражение желчных протоков - холестаз, как внутриклеточный, так и вну-трипротоковый. После нескольких недель парентерального питания возникают воспаление портальных трактов и пролиферация эндотелия желчных протоков. Пациенты с наибольшим риском заболеваний печени, связанных с парентеральным питанием, - это тяжелобольные недоношенные дети, подверженные множественным патологическим состояниям, таким как гипоксия, гемодинамическая нестабильность и сепсис. Наиболее часто выявляемыми факторами риска холестаза, связанного с парентеральным питанием, являются продолжительность парентерального питания, степень незрелости новорожденного, задержка начала энтерального питания и малая масса для гестационного возраста. У младенцев, страдающих холестазом, чаще выявляется сепсис (Singhal A., 2004). Раннее энтеральное питание может снизить частоту холестаза. Некоторые исследователи предположили, что липидные эмульсии, содержащие рыбий жир, предотвращают стеатоз, возможно, благодаря улучшенному клиренсу триглицеридов и своим противовоспалительным свойствам (Stephens B.E., 2009). Метаанализ исследований, посвященных влиянию рыбьего жира, который содержится в липидных эмульсиях, на профилактику и реверсивность холестаза, ассоциированного с парентеральным питанием, показывает эффективность такого лечения у взрослых, но не у младенцев, которым требуется длительное полное парентеральное питание (Stoll B.J., 2010). Необходимы данные рандомизированных клинических испытаний, прежде чем рекомендовать изменения в клинической практике по включению жировых эмульсий, содержащих рыбий жир, для лечения заболеваний печени, связанных с парентеральным питанием.

Некоторые младенцы с холестазом нуждаются в длительном парентеральном питании. У этих младенцев использование минимального энтерального питания в сочетании с парентеральным может стабилизировать или улучшить функцию печени. Было показано, что использование фенобарбитала и урсодезоксихолевой кислоты было полезно у детей старшего возраста и взрослых. Однако исследование, выполненное у недоношенных новорожденных, продемонстрировало, что тауроурсодезоксихолевая кислота не предотвращает развитие холестаза, ассоциированного с парентеральным питанием, и ее назначение неэффективно в лечении холестаза (Webb AN, 2008). В настоящее время рутинное использование урсодезоксихолевой кислоты или фенобарбитала при холестазе, ассоциированном с парентеральным питанием, не рекомендуется.

Респираторная терапия

Оксигенотерапия

Кислород наиболее часто используется для респираторной терапии у новорожденных. Целью кислородной терапии является достижение адекватной доставки кислорода в ткани без образования токсичных соединений и инициации окислительного стресса. Кислородная терапия имеет решающее значение для выживания многих младенцев.

Гипероксия сетчатки глаза, возникающая в результате кислородной терапии в первые дни жизни, может повредить этот незрелый орган (Patz A., 1952). Более того, токсическое воздействие кислорода на организм ребенка не ограничивается сетчаткой. Влияние кислорода на головной мозг может вызывать те же патофизиологические процессы. Было высказано предположение, что повреждение головного мозга и повреждение сетчатки имеют общее происхождение (Fledelius H.C., 1996).

Описаны различные факторы и механизмы, которые влияют на повреждение организма новорожденного кислородными радикалами и включают низкий уровень антиоксидантов, а также нарушение метаболизма глутати-она, железа и оксида азота. В дополнение к окислению липидов и белков кислородные радикалы могут также индуцировать повреждение нейронов через повышение митохондриальной проницаемости и увеличение притока ионов кальция в митохондрии, что приводит к некрозу или апоптозу клеток (Рыбникова Е., 2000).

Глутатион является самым распространенным антиоксидантом, который может регенерировать другие антиоксиданты. Он также участвует в восстановлении окисленного аскорбата и токоферола, которые напрямую связаны с выживанием недоношенных новорожденных. У недоношенных детей запасы глутатиона и других антиоксидантов ограниченны, что снижает их способность к детоксикации.

ПВЛ или повреждение белого вещества головного мозга также коррелирует с длительной гипероксией (Grunnet M.L., 1979). В долгосрочной перспективе было установлено, что церебральный паралич встречается в два раза чаще у лиц, подвергшихся воздействию гипероксии, хотя неясно, является это причинно-следственной связью или связано с наличием общих факторов риска. Установлено восьмикратное увеличение риска развития церебрального паралича у пациентов, которые длительно получали высокие дозы кислорода (Collins M.P., 2001).

Легкие младенца также чувствительны к токсическому воздействию кислорода. Кислород может привести к фатальному повреждению ранее нормального легкого, о чем свидетельствует эксперимент с 18-недельными ягнятами, которые находились на механической вентиляции легких (De Lemos R., 1969).

У недоношенных детей высокая концентрация кислорода во вдыхаемой смеси является важной причиной развития БЛД. Кислород может повредить бронхиальный и альвеолярный эпителий, а также эндотелий легочных капилляров, что приводит к альвеолярному отеку, инфильтрации нейтрофи-лов, пролиферации альвеолярных клеток и фиброзу легкого (Weingerger В., 2002). Высокие уровни биохимических маркеров окислительного стресса в первые несколько дней жизни выявлены в лаважной жидкости у недоношенных детей, у которых позднее сформировалась БЛД (Saugstad O.D., 2003). Кислородные свободные радикалы могут повредить различные органы, но степень повреждения зависит от того, какой орган наиболее уязвим (Saugstad O.D., 2005).

В то время как избыток кислорода приводит к описанным выше последствиям, гипоксия увеличивает риск заболеваемости и смертности недоношенных. Соответственно, в последние годы большое количество исследований и дискуссий было сфокусировано на вопросе о самых безопасных средних значениях сатурации кислорода, которые минимизируют воздействие как гипероксии, так и гипоксии.

В метаанализе (Askie L.M., 2017), включающем пять исследований, в которых участвовали 4965 недоношенных новорожденных, родившихся на сроке гестации менее 28 нед, проведено сравнение двух групп с уровнем SpO2 85-90% (группа с «низкой сатурацией») и 91-95% (группа с «высокой сатурацией»). Одно из условий состояло в том, чтобы поддерживать такой уровень сатурации как минимум в течение первых двух недель жизни. Не было выявлено существенной разницы в первичном исходе, летальности или инвалидности у глубоко недоношенных младенцев, между группой с «низкой сатурацией» (SpO2 85-90%) и «высокой сатурацией» (SpO2 91-95%). Однако по сравнению с высоким более низкий уровень сатурации значительно увеличил смертность в возрасте от 18 до 24 мес и развитие НЭК. Ориентация на более низкую сатурацию значительно снизила частоту ретинопатии недоношенных (РН), требующей лечения. Авторы пришли к выводу, что у недоношенных новорожденных с ЭНМТ из группы «низкой сатурации» (85-89%) по сравнению с более высокими значениями SpO2 (91-95%) не выявлено существенного влияния на общие причины смертности или инвалидизации, в том числе и на слепоту, но обнаружено увеличение средних значений летальности, достигающей 28 на 1000 детей. Соответственно, лучшей рекомендацией является поддержание сатурации на уровне 90-95% у всех глубоко недоношенных детей.

постоянное положительное давление в дыхательных путях

CPAP представляет собой форму респираторной поддержки, которая обеспечивает постоянное давление в дыхательных путях и используется у самостоятельно дышащих младенцев (табл. 2-7). Постоянное давление помогает поддерживать функциональную остаточную емкость легких и облегчает газообмен.

image13
Таблица.2-7. Клинические показания для постоянного положительного давления в дыхательныхпутях у новорожденных

В то же время поддержание отрытыми верхних дыхательных путей требует активного контроля над глоточными мышцами для предотвращения окклюзии во время дыхательного цикла. Недоношенные младенцы часто страдают обструктивными расстройствами верхних дыхательных путей в результате дисфункции глоточного тонуса. Наиболее распространенной терапией обструктивного апноэ, направленной на улучшение проходимости верхних дыхательных путей, является использование назального CPAP. Уровень давления при использовании назального CPAP между 4 и 6 см H2O традиционно успешен при лечении обструктивного апноэ (Miller M.J., 1985), хотя в некоторых случаях может применяться давление 8 см H2O или выше.

CPAP поддерживает дыхание недоношенных детей различными способами, в том числе уменьшает сопротивление верхних дыхательных путей, повышает тонус диафрагмы, улучшает растяжимость легкого (легочный комплайенс) и уменьшает резистентность нижних дыхательных путей, увеличивает объем вдыхаемого воздуха путем повышения растяжимости легочной ткани, сохраняет сурфактант и уменьшает альвеолярный отек.

Назальный CPAP может быть обеспечен различными методами, включая двусторонние короткие или длинные носовые канюли, носовую маску или специальную носовую канюлю (канюлю Ram). Несмотря на некоторые различия в предоставляемом давлении и уровне комфорта при использовании различных методов, решение о том, какой способ использовать, основывается на собственном опыте. Газы для назального CPAP должны быть нагреты и увлажнены специальным оборудованием.

Чрезмерное давление при проведении CPAP может способствовать перерастяжению легких и повышать риск баротравмы с развитием утечки воздуха. Оно может увеличить внутригрудное давление и уменьшить венозный возврат, а также сердечный выброс. Если установлены слишком высокие значения давления, CPAP может привести к накоплению углекислого газа и ухудшению газообмена. Растяжение желудка воздухом также является нередко встречающейся проблемой, которая может быть решена путем частого удаления воздуха из желудка через орогастральную трубку.

Повреждения мягких тканей, особенно слизистой оболочки носа, носовой перегородки и продольного желобка между носом и верхней губой (philtrum), из-за применения назальных CPAP-устройств также нередки. Осложнения в виде повреждения кожи могут быть связаны с устройствами, фиксирующими CPAP-устройства.

Для предотвращения травм носа во время респираторной поддержки в режиме CPAP необходимо выбрать подходящие носовые канюли, тщательно следить за их правильным положением и быть внимательным при уходе за ребенком. В серии наблюдений выявлены существенные осложнения со стороны носа у 13,2% младенцев начиная с 7-го дня использования назального CPAP (Osman M., 2015), хотя хорошие результаты, безусловно, могут быть достигнуты благодаря правильному уходу. Таким образом, успех в использовании CPAP зависит от хорошего ухода и четких протоколов, направленных на снятие или усиление респираторной поддержки.

Высокопоточные назальные канюли

Альтернативой довольно сложной методике носового CPAP являются высокопоточные канюли с инфляцией в легкие увлаженного и нагретого кислорода - перспективное средство для выхаживания недоношенных новорожденных. В дополнение к имеющимся доказательствам эффективности и безопасности высокопоточных канюль для лечения недоношенных новорожденных широкое использование этого метода связано с другими предполагаемыми преимуществами в сравнении с назальным CPAP. К ним относятся более легкий интерфейс, который проще, чем CPAP, и более удобен для применения родителями и медицинскими сестрами (Osman M., 2015).

Физиологические механизмы использования высокопоточных канюль включают вентиляцию мертвого носоглоточного пространства, что приводит к улучшению клиренса СО2 и увеличению FiO2 в альвеолярных областях легких, снижению резистентности на вдохе, улучшению растяжения легкого согретым и увлажненным газом, снижению метаболических затрат на кондиционирование и обеспечение растягивающего давления.

Хотя поток газа, превышающий 2 л/мин через небольшую носовую канюлю, создает некоторую степень CPAP, давление обычно не поддается измерению в клинической практике и, как было показано, сильно варьирует в зависимости от утечки в области носа или рта (Jatana K.R., 2010).

Метаанализ, базирующийся на четырех исследованиях (Wilkinson D., 2016), сравнил использование высокопоточных назальных канюль и CPAP в качестве первичной формы респираторной поддержки. Статистических значимых различий в возникновении осложнений между высокопоточными канюлями и CPAP в целом не было отмечено. В настоящее время недостаточно данных, подтверждающих использование высокопоточных носовых канюль в качестве первичной респираторной поддержки недоношенных новорожденных.

Высокопоточные канюли в основном используются в качестве метода респираторной поддержки, помогающей отлучить ребенка от CPAP. Существует три рандомизированных исследования, касающихся использования высокопоточных канюль для отлучения недоношенных новорожденных от CPAP, с противоречивыми результатами (Abdel-Hady H., 2011; Badiee Z., 2015; Soonsawad S., 2016).

Метаанализ результатов неудавшейся экстубации и реинтубации в течение 7 дней, сравнивающий использование высокопоточных назальных канюль с CPAP, не выявил статистически значимых различий между двумя этими методами (Wilkinson D., 2016). Таким образом, как назальные высокопоточные канюли, так и CPAP могут использоваться в равной мере при обычном отлучении недоношенного ребенка от вентилятора.

Назальная прерывистая вентиляция с положительным давлением (от англ. Nasal intermittent positive pressure ventilation)

Хотя CPAP стабилизирует объем легких и уменьшает количество апноэ и обструкцию верхних дыхательных путей, он недостаточно улучшает вентиляцию у детей со слабым дыхательным усилием. Неудачи при использовании CPAP происходят у 50% детей с крайне низкой массой тела при рождении в основном из-за апноэ недоношенных и прогрессирующего респираторного ацидоза. Цель назальной прерывистой вентиляции с положительным давлением (NIPPV) - избежать интубации трахеи и инвазивной вентиляции. Устройства, используемые для этой цели, можно разделить на две категории, которые используют двухуровневое положительное давление в дыхательных путях (bilevel NIPPV) и обычную механическую принудительную вентиляцию (NIPPV).

NIPPV как способ неинвазивной вентиляции был предложен, чтобы избежать инвазивной механической вентиляции и стабилизировать дыхание у недоношенных детей. У новорожденных поросят с дефицитом сурфактанта NIPPV уменьшала легочный воспалительный ответ по сравнению с инвазив-ной вентиляцией (Lampland A.L., 2008). NIPPV, особенно при использовании в синхронизированном режиме, снижала работу дыхания, компенсировала деформации грудной клетки и улучшала газообмен. Предполагается, что прерывистое растягивающее давление выше положительного в конце выдоха увеличивает среднее давление в дыхательных путях, которое более эффективно включает легкие в работу и улучшает функциональную остаточную емкость (Jackson J.K., 2003).

NIPPV может использоваться в качестве первичного режима неинвазив-ной респираторной поддержки сразу после рождения как для лечения респираторного дистресса, так и для терапии апноэ недоношенных.

Однако в рандомизированном контролируемом исследовании было установлено, что использование NIPPV не снижало смертность или развитие БЛД у детей с крайне низкой массой тела при рождении по сравнению с CPAP (Kirpalani H., 2013).

Типы механических вентиляторов

Несмотря на продолжающуюся тенденцию к сокращению использования механической вентиляции, многие недоношенные новорожденные требуют интубации и механической вентиляции легких. Тем не менее механическая вентиляция сопровождается повышенным риском развития у недоношенных детей острого и хронического повреждения легких и других связанных с этим заболеваний.

Ранее взаимосвязь механической вентиляции с риском повреждения легких в основном считалась результатом агрессивного использования вентилятора, который вызывал опасное растяжение легких. С тех пор развитие неонатальной вентиляторной поддержки дыхания направлено на более мягкие стратегии вентиляции для снижения легочной травмы. Эти стратегии включают минимизацию искусственной респираторной поддержки, чтобы избежать повреждения легочной ткани и сократить продолжительность применения механической вентиляции. В результате вентиляторная поддержка, оказываемая недоношенному ребенку при респираторной недостаточности, изменилась со стратегии, направленной на полное управление вентиляцией, с целью достижения нормальных значений содержания газов в крови до менее инвазивного подхода, при котором вентилятор используется в качестве дополнительного инструмента, способствующего восстановлению спонтанного дыхательного усилия.

Включение в мониторинг датчиков и микропроцессоров позволило создать вентиляторы, которые отвечают требованиям даже самых маленьких недоношенных детей. В настоящее время широко доступны методы вентиляции, в которых цикл вентилятора синхронизирован со спонтанным дыханием младенца.

Основная цель синхронной вентиляции - избегать или минимизировать нежелательные эффекты, развивающиеся в случае появления асинхронно-сти между спонтанным дыханием младенца и вентилятором.

Основной задачей вспомогательной вентиляции является поддержание газообмена при дыхательной недостаточности до тех пор, пока собственные «вентиляторные» усилия пациента не станут достаточными. Причины респираторной недостаточности могут быть легочными (РДС или синдром аспирации мекония), внелегочными (обструкция или сжатие легочной паренхимы) либо неврологическими (центральное апноэ или нервно-мышечное заболевание). Дыхательная недостаточность также может сопровождать нарушения деятельности других систем, включая сепсис или шок.

Показания для вспомогательной вентиляции бывают абсолютными и относительными. Абсолютные показания включают сложности, возникающие в родильном зале: неспособность обеспечить спонтанное дыхание, несмотря на использование вентиляционной маски; стойкую брадикардию, несмотря на вентиляцию через маску с положительным давлением; наличие серьезных аномалий, таких как диафрагмальная грыжа или тяжелая водянка плода, при которых существует высокая вероятность внезапной дыхательной недостаточности. Относительные показания могут основываться на клинических оценках, таких как интубация глубоко недоношенных детей для раннего введения поверхностно-активного вещества - сурфактанта, или на объективной оценке нарушения газообмена, подтвержденного аномальными газами в крови.

Обычные механические вентиляторы создают поток газа в легких посредством достижения градиента давления между воздушными путями и легкими. Обычно он создается путем периодического наращивания положительного давления в проксимальных дыхательных путях. Вентиляторы для младенцев, как правило, относятся к одному из следующих типов.

  1. Вентиляторы, регулируемые по давлению. Эти аппараты создают заданное пиковое давление вдоха, обеспечивая тем самым переменный дыхательный объем, в значительной степени зависящий от растяжимости (пластичности) легких. Через вентилятор проходит постоянный поток газа. Вентиляция, управляемая давлением, в основном используется с синхронной прерывистой принудительной вентиляцией, которая позволяет самопроизвольно дышать между циклами «дыхания» вентилятора.

  2. Вентиляторы, регулируемые по объему поступающего воздуха. Эти вентиляторы обеспечивают заданный дыхательный объем с переменным пиковым давлением вдоха в зависимости от растяжимости (пластичности) легких.

Вентиляторы, регулируемые по давлению, стандартно используются у новорожденных, но все чаще используются неонатальные вентиляторы с регулировкой объема, поскольку последние данные свидетельствуют о том, что объемная травма является наиболее вероятной причиной повреждения легких. Теоретические преимущества объемной вентиляции включают доставку в легкие необходимого дыхательного объема, способность предотвращать чрезмерную доставку дыхательного объема и автоматическое снижение давления при улучшении растяжимости легких. Объемная вентиляция может привести к сокращению продолжительности искусственной вентиляции, рисков развития пневмоторакса, внутричерепного кровоизлияния и БЛД.

Режимы вентиляции

Технологические достижения, такие как совершенствование систем доставки потока воздуха, критерии устойчивости дыхания, гарантированная подача дыхательных объемов, стабильность положительного давления в конце выдоха, компенсация утечки воздуха, предотвращение нарушения регулировки давления, мониторинг легочной функции, привели к появлению значительно более мягких методов ИВЛ.

Пациент-триггерная вентиляция/синхронизированная прерывистая принудительная вентиляция (от англ. Patient-triggered ventilation/synchronized intermittent mandatory ventilation). Вентиляция с системой триггерного управления использует спонтанные дыхательные усилия пациента для запуска вентилятора. В качестве методов запуска применяются изменения воздушного потока, движения грудной клетки, давление воздуха, давление в пищеводе или электрическая активность диафрагмы. Синхронизированная прерывистая принудительная вентиляция обеспечивает приемлемую степень синхронности между дыханиями пациента и вентилятора.

Пропорциональная поддерживающая вентиляция (от англ. Proportional assist ventilation). Пропорциональная вспомогательная вентиляция соответствует началу и продолжительности как вдоха, так и выдоха и обеспечивает вентиляцию аналогично объему или потоку спонтанного дыхания. Таким образом, вентилятор может избирательно уменьшать резистивную и эластичную работу дыхания. Величина поддержки может регулироваться в зависимости от потребностей пациента. Основным ограничением этого способа является необходимость понимания легочной физиологии специалистами, которые занимаются реализацией этого метода.

Комбинированные режимы. Многие вентиляторы нового поколения предлагают комбинированную вентиляцию с режимами регуляции объема и давления. Зачастую эти режимы используют давление воздуха с гарантией определенного объема. Однако на сегодняшний день решение о том, какой вентилятор и какой метод использовать, как и прежде, основывается на опыте специалиста, обеспечивающего респираторную поддержку, и доступности вентилятора.

Высокочастотная искусственная вентиляция легких

Высокочастотная (ВЧ) ИВЛ использует небольшие объемы дыхания и чрезвычайно высокую частоту работы вентилятора. Во время ВЧ ИВЛ происходит более интенсивное удаление двуокиси углерода, которое пропорционально частоте и квадрату дыхательного объема. В результате используется меньшее давление, необходимое для установки амплитуды движений грудной клетки, которое может быть значительно ниже, чем при обычной механической принудительной вентиляции легких. Кроме того, так как время вдоха намного короче, а длительность положительного давления меньше, риск повреждения альвеол в результате баротравмы значительно снижен. Так как удаление углекислого газа может быть достигнуто при более низких амплитудах по сравнению с обычной вентиляцией, ВЧ ИВЛ позволяет клиницисту использовать более высокое положительное давление в конце выдоха с более высокой степенью безопасности. ВЧ ИВЛ не пытается имитировать нормальное спонтанное дыхание, в силу своих уникальных характеристик потока она обеспечивает отличную картину распределения газа в легких, согласно которой именно сопротивление дыхательных путей, а не эластичность (растяжимость), является основным фактором, определяющим распределение газа. ВЧ-вентиляция используется для лечения заболеваний легких, при которых механическая принудительная вентиляция неэффективна, включая утечку воздуха, рефрактерную гипоксемию и дыхательную недостаточность после кардиохирургических операций. ВЧ ИВЛ обеспечивает лучшую связь между оксигенацией и вентиляцией. Во время проведения механической принудительной вентиляции легких корректировки, сделанные для улучшения насыщения крови кислородом, часто отрицательно влияют на вентиляцию, и наоборот. Это явление гораздо менее очевидно во время проведения ВЧ ИВЛ, особенно при осцилляторной вентиляции.

Двумя наиболее часто используемыми формами ВЧ ИВЛ (табл. 2-8) являются струйная ВЧ ИВЛ и ВЧ-осцилляторная ИВЛ.

image14
Таблица.2-8. Характеристики типов высококачественной искусственной вентиляции

Основной отличительной особенностью ВЧ-осцилляторной ИВЛ является добавление активного выдоха, при котором удаление выдыхаемого газа облегчается отрицательным давлением, создаваемым во время выдоха. ВЧ-осцилляторная вентиляция используется как первоочередной способ для начального лечения остановки дыхания, так и в качестве стратегии спасения младенцев, которые не реагируют на механическую принудительную вентиляцию легких.

Проводились исследования по сравнению ВЧ ИВЛ с обычной ИВЛ в качестве основного режима вентиляции у интубированных новорожденных. Убедительных доказательств того, что предпочтительнее какой-либо из изученных методов, получено не было.

Мониторинг младенцев, находящихся на искусственной вентиляции легких

Для новорожденных, нуждающихся во вспомогательной вентиляции легких, требуется тщательное наблюдение для оценки патологии легких, реакции на лечение и связанных с этим осложнений. Мониторинг включает клиническую оценку, оценку газообмена, рентгенографию грудной клетки, тестирование функции легких и внелегочный мониторинг, такой как эхокардиография (ЭхоКГ), и другие виды обычных процедур.

Осложнения вспомогательной вентиляции

Несмотря на значительные достижения, лечение очень маленьких новорожденных, находящихся в крайне тяжелом состоянии, может по-прежнему приводить к неблагоприятным последствиям (табл. 2-9). Одно из наиболее распространенных осложнений ИВЛ - утечка воздуха (пневмоторакс) в результате баротравмы легкого, встречается примерно у 5-10% вентилируемых пациентов. Обычное просвечивание грудной клетки (диафаноскопия) чрезвычайно полезно для немедленной диагностики, но рентгенологическое подтверждение должно быть получено, если пациент находится в состоянии, не опасном для жизни.

image15
Таблица.2-9. Осложнения вспомогателной вентиляции легких

Легочная интерстициальная эмфизема является обычно вторичной и возникает при использовании высокого давления в дыхательных путях. В результате скопления в интерстиции внелегочного газа происходит ухудшение газообмена.

БЛД, форма хронической болезни легких у недоношенных новорожденных, является одним из наиболее существенных осложнений, связанных с длительной вспомогательной ИВЛ.

КАРДИОВАСКУЛЯРНАЯ ПОДДЕРЖКА

Неонатальный шок

Шок - это состояние клеточной энергетической недостаточности, вызванное неспособностью доставки кислорода в ткани для удовлетворения их потребности в нем (Singer M., 2008). При наличии адекватного легочного газообмена причинами шока являются гиповолемия, сердечная или вазо-регуляторная недостаточность либо комбинация вышеназванных причин. Соответственно, когда поступающий кислород не в состоянии удовлетворить потребность в нем организма, в органах возникает кислородная недостаточность. Если не исправить возникшую ситуацию, то она приведет к необратимым последствиям и в конечном счете к смерти. Доставка кислорода к органам зависит от многих факторов, главные из которых - содержание кислорода в крови и объем крови, поступающий к органам. Содержание кислорода определяется прежде всего концентрацией гемоглобина и насыщением кислородом, что относительно легко оценивают и контролируют в ПИТН с помощью пульсоксиметрии или чрескожного газового мониторинга. Однако на практике надежная оценка системного кровообращения, органного кровотока и поступления кислорода в ткани у постели больного выглядит гораздо сложнее. В настоящее время в клинической практике перфузию тканей обычно оценивают путем мониторинга частоты сердечных сокращений, АД, времени наполнения капилляров, кислотно-основного состояния, уровня лактата в сыворотке и выделения мочи. Кроме того, доп-плеровская ультразвуковая оценка кровообращения органов (сердце, мозг, кишечник) и оценка оксигенации тканей с помощью инфракрасной спектроскопии в ближней инфракрасной области (БИК) (БИК-спектроскопия) могут предоставить полезную дополнительную информацию.

Диагностика нарушений кровообращения

Доставка кислорода (DO2) может быть выражена как:

image16

Ударный объем сердца является результатом сложного взаимодействия преднагрузки сердца (preload), постнагрузки сердца (afterload) с сердечной сократимостью. Все три составляющих в настоящее время надежно и непрерывно в режиме реального времени у постели больного контролироваться не могут.

Преднагрузка - это конечный диастолический объем желудочка, и в определенной степени чем выше преднагрузка, тем больше ударный объем (закон Фрэнка-Старлинга). Постнагрузка - сила, которую должен вырабатывать желудочек против системного или легочного сосудистого сопротивления.

Для обеспечения необходимого перфузионного давления необходимы низкая постнагрузка и хороший сердечный выброс. В настоящее время большинство показателей сократимости сердца зависят как от пред-, так и постнагрузки. Следовательно, сократимость не является поистине независимой переменной.

Низкие сердечный выброс и системный кровоток являются результатом различных комбинаций трех факторов, определяющих сердечный выброс: малая преднагрузка сердца, плохая (недостаточная) сократимость миокарда или высокая сердечная постнагрузка. Уменьшение преднагрузки приводит к уменьшению ударного объема и сердечного выброса, и чаще всего это вызывается низким эффективным объемом циркулирующей крови. Это явление может быть связано с потерей объема циркулирующей крови после кровоизлияния (абсолютная гиповолемия), или циркулирующий объем может быть недостаточным для сосудистого пространства.

Сердечный выброс у новорожденных считается зависимым от частоты сердечных сокращений, поскольку по сравнению со старшими детьми у новорожденного ограничена способность увеличивать ударный объем. Таким образом, когда CaO2 снижается из-за снижения показателя НЬ либо показателя SaO2 или обоих показателей, сердечный выброс возрастает в ответ на поддержание DO2.

Потребление кислорода (VO2) выражается как:

image17

где CvO2 представляет собой смешанное содержание кислорода в венозной крови.

Обычно DO2 и VO2 хорошо согласованы и экстракция O2 составляет приблизительно 25%. Если SaO2 составляет 100%, ожидается, что SvO2 составит 75%. По мере того как поступление кислорода уменьшается ниже нормального диапазона, из-за активации местных компенсационных механизмов, таких как феномен открытия капилляров и повышенная экстракция кислорода, еще некоторое время само потребление кислорода в тканях сохраняется в нормальном диапазоне. Однако, когда поступление кислорода продолжает уменьшаться, компенсационные механизмы могут быть недостаточными для поддержания потребности в нем тканей, что приводит к анаэробному метаболизму, снижению аденозинтрифосфата и увеличению производства лактата. Если накопленный дефицит кислорода не обратить вспять, возникает недостаточность органа и его смерть.

Центральное венозное насыщение кислородом (ScvO2) измеряется катетером, расположенным на границе соединения верхней полой вены и правого предсердия как у детей, так и взрослых. Однако в отделениях интенсивной терапии новорожденных измерение ScvO2 у младенцев на регулярной основе не выполняется из-за существующих внутрисердечных и магистральных шунтов (открытое овальное окно, открытый артериальный проток - ОАП) и технических трудностей.

Фазы неонатального шока

Различают три фазы шока, характеризующие его тяжесть: компенсированную, декомпенсированную и необратимую. В компенсированной фазе сложные нейроэндокринные и автономные компенсаторные механизмы поддерживают перфузию и доставку кислорода в нормальном диапазоне к жизненно важным органам (мозгу, сердцу, почкам и надпочечникам) за счет снижения перфузии в другие менее жизненно важные органы. Это достигается путем баланса процессов вазодилатации и вазоконстрикции сосудов в жизненно важных и нежизненно важных органах соответственно в ответ на падение перфузионного давления или снижение доставки кислорода. Кровяное давление сохраняется в нормальном диапазоне, в то время как частота сердечных сокращений увеличивается. Поскольку вазоконстрикция приводит к снижению перфузии органов, можно определить клинические признаки ухудшения гемодинамики, выраженные в снижении выделения мочи. Плохая периферическая перфузия проявляется в холодных конечностях и длительном времени заполнения капилляров. В отсутствие коррекции гипотензия приведет к отказу компенсаторных механизмов, и шок перейдет в декомпенсированную фазу. Системная перфузия будет уменьшаться, перфузия всех органов, включая жизненно важные, становится недостаточной, и развивается молочнокислый ацидоз. Если лечение неэффективно в декомпенсированной фазе шока, развивается мультиорганная недостаточность и возникает необратимый шок, когда наступают необратимые повреждения различных органов, и дальнейшее медицинское вмешательство по изменению состояния пациента будет неэффективным.

На функцию кровообращения недоношенного новорожденного влияют множественные постнатальные факторы, к которым относятся:

  • перинатальная асфиксия;

  • респираторная поддержка с положительным давлением;

  • изменения постнагрузки, возникающие непосредственно в переходный период при быстром переходе от фетального кровообращения (характеризующегося низкой системной сосудистой резистентностью) к неонатальной циркуляции с более высоким периферическим сосудистым сопротивлением.

Такие изменения в кровообращении переходного периода, в совокупности с шунтированием крови через фетальные коммуникации (открытое овальное окно, ОАП), дополнительно снижают потенциальный системный кровоток.

Частота сердечных сокращений и артериальное давление

В отсутствие простых методов измерения сердечного выброса и системного сосудистого сопротивления клиницисты часто полагаются на кровяное давление в качестве основного индикатора нарушения кровообращения. Однако у новорожденных с ЭНМТ и ОАП в первые дни после рождения наблюдается слабая связь между средним АД и сердечным выбросом. Многие недоношенные новорожденные с артериальной гипотензией потенциально имеют нормальный или высокий выброс левого желудочка. Одна из причин этого очевидного парадокса связана с наличием гемодинамически значимого артериального протока, который вызывает увеличение выброса левого желудочка, с одной стороны, и, с другой стороны, приводит к снижению общего системного сосудистого сопротивления. Изменения периферического сосудистого сопротивления могут вызывать изменения основного сердечного выброса, которые не влияют на кровяное давление.

Поскольку преждевременное рождение ребенка определено как «патологическое состояние», а на кровяное давление влияет множество клинических состояний, то «нормальный диапазон» АД у недоношенных новорожденных неизвестен. В качестве простого, но условнопринятого компромисса многие врачи используют определение ранней гипотензии как среднего АД, которое меньше, чем гестационный недельный возраст в первые послеродовые дни. Названное правило наиболее актуально в течение первых 24-48 ч жизни. После этого происходит постепенное увеличение среднего кровяного давления.

Гипотензия наблюдается у почти 30% младенцев с ОНМТ (≤1500 г), из них от 16 до 52% детей получают лечение, предназначенное для увеличения объема крови (болюсное введение жидкости), и 39% младенцев назначают вазо-прессоры (Al Aweel I., 2001). В более поздних исследованиях, проведенных у детей с ЭНМТ, было продемонстрировано, что лечение гипотензии (болюс-ное введение жидкости или назначение сосудосуживающих препаратов) осуществлялось у 93% младенцев при гестационном возрасте 23 нед и у 73% младенцев, рожденных на 27-й неделе гестационного возраста (Laughon M., 2007). Лечение в большинстве случаев было начато в первые 24 ч после рождения.

Ауторегуляция церебрального кровотока как функция поддержания среднего АД является критическим механизмом поддержания постоянного кровотока в головном мозге. У недоношенных новорожденных этот физиологический механизм ограничен или отсутствует, что приводит к заметным колебаниям мозгового кровообращения при изменении АД. Диапазон ауторегуляции АД у новорожденных с ОНМТ является узким, и «нормальное» АД очень близко к нижней части диапазона, доступного ауторегуляции (Greisen G., 2005; O’Leary H., 2009). Факторы, которые нарушают ауторегу-ляцию мозгового кровотока и кровотока в других органах, включают асфиксию при родах, ацидоз, инфекцию, гипогликемию, тканевые гипоксию и ишемию и внезапные изменения артериального напряжения углекислого газа (paCO2). Отсутствие или ограниченная ауторегуляция способствует развитию ВЖК.

Оценка периферической перфузии

Время капиллярного наполнения (от англ. сapillary refill time) является широко используемым фактором определения как сердечного выброса, так и периферического капиллярного сопротивления у новорожденных, и для этой группы младенцев были зарегистрированы нормальные значения (Strozik K., 1997). Однако недавние исследования, изучающие взаимосвязь измерения системного кровотока (поток крови в верхней полой вены) и времени капиллярного наполнения у младенцев с ОНМТ, показали, что время капиллярного наполнения ≥3 с имело только 55% чувствительность и 81% специфичность для прогнозирования недостаточности системного кровообращения. Однако значительное увеличение времени капиллярного наполнения >4 с более тесно коррелировало с недостаточностью кровообращения (Osborn D.A., 2004).

Выделение мочи является широко используемым методом оценки перфузии, хотя незрелость почечных канальцев ограничивает точность этого способа (Linshaw M.A., 1998).

Лактат сыворотки крови является полезным показателем тканевой гипоксии и анаэробного метаболизма. Высокое значение лактата вместе с длительным временем наполнения капилляров более 4 с предсказывает низкий поток крови в верхней полой вене с 97% точностью (Miletin J., 2009). Высокий уровень лактата в сыворотке соотносится с тяжестью заболевания и смертностью у новорожденных с РДС, находящихся на ИВЛ (Deshpande S.A., 1997).

Спектроскопия в ближней инфракрасной области

Спектроскопия в ближней инфракрасной области (БИК-спектроскопия) предлагает потенциал непрерывной оценки мозговой, почечной, мезентери-альной и мышечной оксигенации у критически больного новорожденного. Установлена взаимосвязь церебральной оксигенации, измеренной с помощью БИК-спектроскопии, с кислородной сатурацией, которая определялась с помощью пульсоксиметрии (Brazy J.E., 1991). Эта корреляция изменяется в различных условиях, в частности при гипотензии или респираторных расстройствах. На сегодняшний день клинические исследования показали, что непрерывный мониторинг и реакция клинической команды на основе заранее определенных протоколов могут снизить неонатальные осложнения и смертность.

Лечение нарушений кровообращения

Выбор наиболее подходящей стратегии лечения требует идентификации патогенеза неонатальных нарушений кровообращения. Наиболее частыми этиологическими факторами, ответственными за кардиоваскулярные нарушения у новорожденных, являются неадекватная периферическая вазорегуляция, приводящая к вазодилатации или вазоконстрикции, и дисфункции незрелого миокарда. Абсолютная гиповолемия является гораздо менее частой первичной причиной неонатальной гипотензии, особенно у недоношенных новорожденных в ближайшем послеродовом периоде (Wright I.M., 1994).

Низкое кровяное давление у недоношенных новорожденных часто ассоциируется с нормальным или даже высоким желудочковым выбросом и низким уровнем периферического сопротивления (Pladys P., 1999), и поэтому допамин (Дофамин) обычно более эффективен для нормализации АД, чем увеличение объема крови (Lundstrom K., 2000). Соответственно, у недоношенных новорожденных в течение ближайшего послеродового периода жидкостная (инфузионная) реанимация должна быть минимизирована, за исключением младенцев, родившихся после значительного дородового и родового кровотечения. Кроме того, поскольку дисфункция миокарда часто способствует развитию неонатальной гипотензии у такой категории пациентов, она увеличивает осложнения и смертность в результате легочных, сердечно-сосудистых, желудочно-кишечных проблем и нарушений в деятельности ЦНС (Kavvadia V., 2000).

Однако абсолютная гиповолемия по-прежнему является основным этиологическим фактором неонатального шока, связанного с сепсисом и хирургическим вмешательством. Действительно, ранняя и агрессивная реанимация детей и новорожденных с сепсисом снижает смертность (Brierley J., 2009). Поддержание объема крови у недоношенных и доношенных новорожденных с артериальной гипотензией осуществляется в виде инфузии 10-20 мл/кг изотонического раствора натрия хлорида в течение 30-60 мин. В экстремальных обстоятельствах этот болюс жидкости можно вводить быстрее.

Использование 5% альбумина связано с повышенной заболеваемостью. Коллоидные растворы стоят дороже обычного изотонического раствора натрия хлорида, производятся из донорской крови и ассоциируются с риском инфекции. У новорожденного с ОНМТ повышенная проницаемость капилляров может способствовать утечке альбумина во внесосудистый сектор, увеличивая тканевое онкотическое давление и приводя к задержке тканевой жидкости, нарушению газообмена в легких и потенциальному причинению вреда головному мозгу. В силу вышеуказанных причин трансфузия альбумина не рекомендуется.

Если идентифицирован вид потери объема жидкости, он должен быть восполнен. В случае кровопотери может быть использовано переливание эритроцитарной массы или восстановленной крови (эритроцитная масса в свежезамороженной плазме с гематокритом около 55%). В случаях увеличения трансэпидермальных потерь воды указывается более высокое введение свободной воды без увеличения количества натрия. Когда присутствует полиурия, состав и объем замещающей жидкости могут быть скорректированы с учетом потерь воды в моче и свободной воде. Тем не менее замены половины избыточной потери мочи на 0,45% изотонического раствора натрия хлорида обычно будет достаточно.

Следует проявлять осторожность при переливании большого количества жидкостей в течение короткого периода времени, так как это может ухудшить уже существующий метаболический ацидоз. Если нормализация кровяного давления не достигается при однократном болюсном введении жидкости, то следующим шагом является введение инотропного и/или вазопрессорного препарата. Вазопрессоры-инотропы, такие как допамин и эпинефрин (Адреналин), увеличивают как миокардиальную сократимость, так и системное сосудистое сопротивление. Инотропы, такие как добутамин, увеличивают сократительную способность миокарда и оказывают вариабельное сосудорасширяющее действие на периферию, а люситропы (препараты, улучщающие функцию диастолического расслабления миокарда), такие как милринонρ, усиливают релаксацию миокарда и работают в основном в качестве периферических вазодилататоров с переменной степенью инотропии или без инотропного эффекта (табл. 2-10).

image18
Таблица.2-10. Воздействие инотропных препаратов на миокард и гладкие мышцы сосудов путем стимуляции различных рецепторов

Допамин

Допамин является наиболее часто используемым симпатомиметическим амином для лечения гипотензии у новорожденных с ОНМТ. Это природный катехоламин и предшественник адреналина и норадреналина, стимулирующий сердечно-сосудистые альфа- и бета-адренергические и допаминергические рецепторы дозозависимым образом. Потенциальные сердечно-сосудистые и почечные побочные эффекты введения допамина включают тахикардию, гипертензию и/или снижение системной перфузии (при высоких дозах), увеличение количества натрия в моче, фосфора, свободной воды и потерю бикарбоната. При низких дозах допамин увеличивает сократительную способность миокарда, тогда как при более высоких дозах (>10 мкг/кг в минуту) становятся выраженными периферическая вазокон-стрикция и повышенная постнагрузка желудочков сердца. Именно увеличение постнагрузки может также влиять на сердечную функцию, особенно у глубоко недоношенных детей, у которых незрелый миокард может быть неспособным поддерживать сердечный выброс с увеличением периферического сосудистого сопротивления. В зависимости от гестационного возраста и тяжести заболевания реакция организма на дозу допамина у разных младенцев будет иметь значительную вариабельность. У новорожденных с ОНМТ допамин следует начинать с низкой и средней доз (2-5 мкг/кг в минуту) и увеличивать дозы в зависимости от ответа АД на его введение.

Добутамин

Добутамин представляет собой инотропный синтетический симпато-миметический амин, который увеличивает миокардиальную сократимость посредством стимуляции адренергических рецепторов миокарда. Кроме того, он оказывает различный периферический вазодилатационный эффект посредством стимуляции периферических сердечно-сосудистых бета-адре-нергических рецепторов. Таким образом, добутамин особенно полезен для младенцев с гипотензией, связанной с дисфункцией миокарда и низким сердечным выбросом. Сердечно-сосудистые побочные эффекты введения добутамина включают тахикардию, нежелательное снижение АД из-за потенциального периферического сосудорасширяющего эффекта препарата, а в более высоких дозах он может ухудшать диастолические показатели и, таким образом, нарушать преднагрузку. У младенцев, получивших добута-мин в качестве лечения гипотензии, существует большая вероятность увеличения сердечного выброса, чем у младенцев, которые получали допамин, тогда как последний является более эффективным препаратом, предназначенным для повышения кровяного давления (Roze J.C., 1993).

Эпинефрин

Эпинефрин (Адреналин) представляет собой эндогенный катехоламин, высвобождаемый из мозгового вещества надпочечников в ответ на стресс. При низких дозах он повышает кровяное давление, усиливая сократительную способность миокарда и увеличивая системную сосудистую резистентность благодаря его бета-адренергическим эффектам. В более высоких дозах существует значительный альфа-адренергический эффект, вызывающий периферическую вазоконстрикцию и повышенную постнагрузку желудочков сердца. Сердечно-сосудистые побочные эффекты адреналина включают тахикардию, системную гипертензию, которая может быть тяжелой и снижать системную перфузию при средних и высоких дозах, а также лактат-ацидоз из-за сильного метаболического воздействия препарата. Поскольку быстрые изменения АД, особенно у новорожденных с ОНМТ, могут приводить к внутричерепному кровоизлиянию или повреждению белого вещества головного мозга, необходимо соблюдать осторожность при назначении эпинефрина (Адреналина) и тщательно контролировать кровяное давление. Кроме того, вызванное лекарством увеличение лактат-ацидоза затрудняет оценку улучшения гемодинамического статуса недоношенного новорожденного с гипотензией и может привести к неправильному введению объема жидкости, увеличению дозы эпинефрина (Адреналина) или тому и другому.

Стероиды

В ситуациях, когда гипотония сохраняется, несмотря на увеличение объема крови и соответствующее использование инотропов, можно использовать стероиды, такие как гидрокортизон. Противоречивые результаты были получены в различных исследованиях - одни свидетельствовали об уменьшении потребностей в введении инотропных препаратов, другие не смогли продемонстрировать такой эффект (Bourchier D., 1997; Krediet T., 1998; Gaissmaier R.E., 1999; Osiovich H., 2000). Не являются редкостью побочные эффекты применения стероидов, такие как гипергликемия, требующая инфузии инсулина, и перфорации различных отделов ЖКТ. Таким образом, стероидная терапия применяется в критических случаях и обычно является резервным средством, чаще применяемым из соображений гуманности.

АНТИБАКТЕРИАЛЬНАЯ ТЕРАПИЯ

Подозреваемый сепсис является наиболее распространенным диагнозом перевода пациентов в отделения интенсивной терапии новорожденных и ПИТН (Spitzer A.R., 2005). Симптомы неонатального сепсиса варьируют от едва различимых до тяжелых, они часто неспецифичны и могут напоминать многие неинфекционные состояния. Учитывая высокий риск заболеваемости и смертности вместе с плохим положительным прогностическим значением вспомогательных лабораторных тестов (Benitz W.E., 1998; Newman T.B., 2010), эмпирическое лечение антибиотиками инициируется на основании клинической ситуации и нацелено на наиболее вероятные микроорганизмы. У многих младенцев, получающих антибиотики, на самом деле сепсис не подтверждается. Эта неопределенность приводит среди прочего к широким различиям в использовании антибиотиков в разных учреждениях. Ретроспективное когортное исследование, проведенное в 2013 г. в Калифорнии у более чем 50 000 детей из 127 отделений интенсивной терапии новорожденных, показало, что использование антибиотиков у пациентов варьирует в 40 раз - от 2,4 до 97,1% (Schulman J., 2015).

Клиническая презентация неонатального сепсиса

Неонатальный сепсис классифицируется в зависимости от постнатального возраста младенца на момент возникновения болезни. Сепсис с ранним началом (ранний неонатальный) - это то состояние, которое возникает в момент рождения или в первые 72 ч жизни. Сепсис с поздним началом (поздний неонатальный сепсис) возникает, соответственно, за рамками 72 ч. Сепсис с ранним началом (ранний неонатальный) (от англ. early-onset sepsis) в основном происходит при вертикальной передаче инфекции из родовых путей, в то время как поздний неонатальный сепсис (от англ. late-onset sepsis) обычно носит нозокомиальный характер. Клиническая презентация сепсиса не является специфичной. Признаки могут быть наводящими на различные размышления, включая гипер/гипотермию, гемодинамическую нестабильность и летаргию, или быть более тонкими, такими как тахипноэ, снижение активности или плохое питание. Более специфические признаки, как, например, кровавый стул и вздутие живота, можно увидеть при НЭК.

Большинство младенцев с подозрением на сепсис выздоравливают вместе с началом поддерживающей терапии (с или без назначения антимикробной терапии). Перед клиницистом обычно стоит многосторонняя задача: выявление новорожденных с высокой вероятностью сепсиса, которые требуют антимикробной терапии (Spitzer A.R., 2005); выявление здоровых младенцев из группы риска или младенцев с клиническими признаками, которые не требуют антимикробного лечения (Newman T.B., 2010); прекращение антимикробной терапии, когда сепсис считается маловероятным (Benitz W.E., 1998; Shane A.L., 2013).

Наиболее частыми причинными бактериями раннего неонатального сепсиса являются Streptococcus группы В и Escherichia coli. Их относительные пропорции варьируют в разных странах (Stoll B.J., 2011). Другие бактерии, которые встречаются реже, включают грамотрицательные организмы, такие как Klebsiella, Enterobacter, Citrobacter, Acinetobacter, Pseudomonas и реже Staphylococcus aureus, Streptococcus viridans, Enterococci, Listeria monocytogenes, Hemophilus influenza. Несмотря на то что скрининг на колонизацию материнского Streptococcus группы В на 35-37-й неделе беременности и предродовое профилактическое назначение антибиотика заметно снизили частоту инфекции стрептококками этой группы, однако он не уменьшил частоту возникновения позднего начала этого заболевания как у доношенных, так и у недоношенных детей (Didier C., 2012).

Поздний неонатальный сепсис в основном обусловлен нозокомиальной инфекцией. Общими причинами позднего заражения на момент рождения у недоношенных новорожденных являются коагулазонегативные стафилококки, Streptococcus группы В, грамотрицательные организмы и Staphylococcus aureus, а также инвазивная кандидозная инфекция.

Частные вопросы антибиотикотерапии

Эмпирическая терапия раннего неонатального сепсиса включает ампициллин и аминогликозиды, обычно гентамицин или амикацин, поскольку эта комбинация обеспечивает покрытие наиболее распространенных возбудителей. Использование цефалоспоринов III поколения не рекомендуется с учетом повышенного риска развития резистентности и инвазивного кандидоза при длительном введении. При подозрении на грамотрицательный менингит добавляется цефотаксим, поскольку он очень хорошо проникает в ЦНС. Цефтриаксон противопоказан новорожденным, поскольку он вытесняет билирубин из альбумина, повышая риск билирубиновой энцефалопатии. Продолжительность антибактериальной терапии обычно составляет 10 дней для бактериемии без идентифицируемого очага инфекции, 14 дней для менингита, вызванного Streptococcus группы В, и дольше для очаговых инфекций, таких как остеомиелит или эндокардит. Грамотрицательный менингит обычно лечат в течение минимум 21 дня (Nizet V., 2010).

Поздний неонатальный сепсис начинают обычно лечить назначением комбинации ванкомицина и аминогликозидов. Карбапенемы являются резервными антибиотиками, предназначенными для использования в критических ситуациях или предполагаемой резистентности микроорганизмов. Также важно учитывать эмпирическое назначение противогрибковых препаратов, активных в отношении инвазивного кандидоза.

Часто бывает трудно определить подходящую продолжительность антибактериальной терапии при подозрении на сепсис, особенно когда культуры отрицательны. У новорожденных без остаточных клинических или гематологических признаков инфекции стандартная практика заключается в прекращении антибиотиков через 48 ч, если культуры были отрицательными, поскольку более чем 99% соответствующих патогенов будут расти в культуре менее чем 2 дня. Тем не менее мало данных, исходящих из рандомизированных контролируемых исследований, об оптимальной продолжительности лечения лабораторно подтвержденного сепсиса, особенно у недоношенных и детей с низкой массой тела при рождении. Разумно предположить, что недоношенные новорожденные ≤32-недельного гестационного возраста могут потребовать более длительных курсов лечения на протяжении 10-14 дней (Sivanandan S., 2011).

Антибиотикотерапия должна быть прекращена, как только позволят это сделать клинические и бактериологические соображения. Ненужное продление антибиотикотерапии у новорожденных связано с появлением полирезистентных организмов, увеличением частоты инвазивного канди-доза, НЭК, позднего неонатального сепсиса и летальности (Kumar Y., 2001; Singh N., 2002; Kuppala V., 2011).

Воздействие назначения антибиотиков на неонатальный микробиом является предметом интенсивного изучения, хотя на сегодняшний день его значение остается до конца неясным.

Новые достижения в лечении новорожденных, подверженных риску возникновения сепсиса

Центры по контролю за заболеваниями (от англ. The Centers for Disease Control) в 2010 г. выпустили обновленные рекомендации по профилактике перинатальной стрептококковой инфекции группы B. В этом руководстве было рассмотрено лечение младенцев с установленными факторами риска развития сепсиса, включая передачу от матери стрептококков группы B, длительный по времени разрыв плодных оболочек и материнский хорио-амнионит. Алгоритм ухода за новорожденным включал начальную клини-ко-лабораторную оценку пациента и внутривенное введение антибиотиков. Выпущенное руководство способствовало значительному увеличению назначения антибиотиков у многих бессимптомных новорожденных при отсутствии инфекции. Более поздние данные свидетельствуют о том, что можно было избежать лечения антибиотиками у многих «хорошо выглядевших» новорожденных из группы риска, оценив их индивидуальный риск сепсиса на основе объективных перинатально-неонатальных параметров.

Был также разработан калькулятор раннего неонатального сепсиса для определения у детей индивидуального риска сепсиса. Калькулятор оценивает риск младенца, основанный на гестационном возрасте, максимальной температуре матери, статусе Streptococcus группы В и антибиотикотерапии во время родов. Когда перинатальная информация вводится в калькулятор, рассчитывается риск сепсиса у младенца, далее он делится (стратифицируется) на категории, основанные на клинических проявлениях заболевания (хороший внешний вид, неспецифические симптомы и больной ребенок), а рекомендации по лечению ребенка варьируют в зависимости от результатов клинической оценки ребенка. С помощью использования калькулятора возможно уменьшить ненужное назначение антибиотиков новорожденным. В исследованиях младенцев с гестационным возрастом >34 нед, которые получали антибиотики при рождении, были сопоставлены рекомендации руководства Центра по контролю за заболеваниями и калькулятора сепсиса. Калькулятор сепсиса с ранним началом рекомендовал эмпирические антибиотики для 23% тех, кто получал терапию, по сравнению с 92% по рекомендации Центра по контролю за заболеваниями (р ≤0,001). Таким образом, использование неонатального калькулятора сепсиса с ранним началом может значительно сократить количество назначения антибиотиков при рождении, что приведет к уменьшению потребности в лабораторном мониторинге, улучшению антимикробного управления, меньшей потребности в болезненных процедурах, сокращению расходов на здравоохранение и способствовать грудному вскармливанию путем уменьшения ненужного разделения матери и младенца (Freeman E., 2017; Warren S., 2017).

Инфекция костей и суставов у новорожденных

Септический артрит и остеомиелит редки у новорожденных, хотя были зарегистрированы уровни заболевания, составляющие до 9,6 случая на 1000 пациентов, поступивших в отделения интенсивной терапии новорожденных (Isaacs D., 1996). Наиболее распространенными возбудителями являются Staphylococcus aureus и другие более редкие микрорганизмы, такие как Hemophilus influenzae, Ureaplasma urealyticum, Candida, Neisseria gonorrhoeae, Neisseria meningitides и Streptococcus pneumonia.

Самыми распространенными очагами косто-суставной инфекции являются таз, бедро, колено и плечевая кость. Остеомиелит костей черепа может наблюдаться после инфицирования кефалогематомы или после установки внутричерепных датчиков давления, а инфекция пяточной кости может появиться вслед за пяточной пункцией, предназначенной для взятия крови.

Клинические проявления могут включать псевдопаралич конечности и местный отек или эритему. Воспалительные изменения костей или суставов бывают обнаружены случайно на рентгеновском снимке во время лечения мультисистемного заболевании или при подозрении на сепсис. Полная оценка сепсиса предполагает получение культуры из зараженного участка. Первоначальное лечение обычно включает назначение ванкомицина и цефалоспорина III поколения с коррекцией лечения после получения результатов анализа крови или культуры ткани. Антибиотики вводят внутривенно в течение не менее 4-6 нед. Хирургический дренаж кости или сустава следует рассматривать как одну из опций лечения.

Инфекция мочевыводящих путей

Инфекция мочевыводящих путей у новорожденных бывает следствием гематогенного распространения либо восходящего пути распространения микрорганизмов, особенно когда она связана с аномалиями мочевыводящих путей.

Наиболее распространенным возбудителем неонатальной инфекции мочевыводящих путей является E. coli, которая встречается в 80% случаев (Honkinen O., 1999). Признаки неонатальной инфекции мочевыводящих путей неспецифичны и могут включать лихорадку, летаргию, отсутствие или замедление роста, плохое питание, вздутие живота, рвоту, тахипноэ, цианоз и апноэ у недоношенных детей. Окончательный диагноз требует культивирования мочи путем надлобковой пункции или катетеризации мочевого пузыря. Эмпирическое лечение антибиотиками при неонатальной инфекции мочевыводящих путей соответствует лечению сепсиса с внесением изменений по результатам анализа культуры инфекции.

Пневмония

Неонатальная пневмония может быть изолированной очаговой инфекцией, но также бывает частью генерализованного сепсиса. Клинические особенности включают тахипноэ, апноэ и респираторный дистресс. Рентгенологические данные могут быть похожи на РДС или быть очаговыми. Антибиотикотерапия - как при сепсисе, но может быть направлена на микроогранизмы, выделенные при аспирации секрета трахеи.

Менингит

Наиболее распространенными патогенами, вызывающими неонатальный бактериальный менингит, являются Streptococcus группы В и E. coli, иногда нетипичный Hemophilus inflluenza (Doctor B.A., 2001). Энцефалит, вызванный Herpes simplex, также может входить в число случаев нейроин-фекции и представляет собой важный повод для дифференциального диагноза. Ранние признаки неонатального менингита бывают минимальными и неспецифическими. Поздние признаки включают выбухающий родничок, громкий крик, измененное сознание или судороги. Люмбальная пункция для исследования спинномозговой жидкости имеет важное значение во всех случаях подозрения на менингит, хотя иногда ребенок может быть слишком нестабильным, чтобы хорошо перенести эту процедуру. Лечение антибиотиками включает добавление цефотаксима к рутинному лечению из-за его улучшенного проникновения в спинномозговую жидкость. Ацикловир может быть добавлен при обнаружении находки эритроцитов в спинномозговой жидкости. Абсцесс головного мозга является серьезным осложнением менингита. Решение о дренировании гнойных очагов затруднено, поскольку некоторые абсцессы могут разрешиться в результате длительной интенсивной терапии антибиотиками, хотя в большинстве случаев в конечном итоге требуется дренаж.

Внутрисосудистые катетер-ассоциированные инфекции

Коагулазоотрицательные стафилококки, такие как Staphylococcus epidermi-dis, являются наиболее распространенными патогенами в развитии инфекции кровотока, ассоциированной с центральным катетером (от англ. Central Line Associated Blood Stream Infection).

Определение точного диагноза коагулазонегативной стафилококковой инфекции, связанной с катетером, остается проблемой из-за трудности дифференциации истинных инфекций и зависит от клинического статуса пациента и выделения идентичных штаммов из повторяющихся культур. Продолжительность антимикробной терапии для неосложненных коагула-зонегативных стафилококковых инфекций, связанных с катетером, зависит от того, удаляется или сохраняется катетер. Сложные инфекции, связанные с катетером, в том числе с инфекциями катетерных туннелей, абсцессами в месте стояния портов, септическим тромбозом, эндокардитом и остеомиелитом, - показания к удалению катетера. Ванкомицин является препаратом выбора для большинства коагулазонегативных стафилококковых инфекций из-за высокой распространенности устойчивости к метициллину, особенно среди нозокомиальных штаммов (Pickering L.K., 2006).

список литературы

  1. Abdel-Hady H., Shouman B., Aly H. Early weaning from CPAP to high flow nasal cannula in preterm infants is associated with prolonged oxygen requirement: a randomized controlled trial // Early Hum. Dev. 2011. Vol. 87. P. 205-208.

  2. Agostoni C., Buonocore G., Carnielli V.P. et al. Enteral nutrient supply for preterm infants: commentary from the European Society of Paediatric Gastroenterology, Hepatology and Nutrition Committee on Nutrition // J. Pediatr. Gastroenterol. Nutr. 2010. Vol. 50, N 1. P. 85-91.

  3. Agren J., Sjors G., Sedin G. Trans-epidermal water loss in infants born at 24 and 25 weeks of gestation // Acta Paediatr. 1998. Vol. 87. P. 1185-1190.

  4. Al Aweel I., Pursley D.M., Rubin L.P. et al. Variations in prevalence of hypotension, hypertension, and vasopressor use in NICUs // J. Perinatol. 2001. Vol. 21. P. 272-278.

  5. Al-Dahhan J., Jannoun L., Haycock G.B. Effect of salt supplementation of newborn premature infants on neurodevelopmental outcome at 10-13 years of age // Arch. Dis. Child. Fetal Neonatal Ed. 2002. Vol. 86. P. F120-F123.

  6. Alwayn I.P., Gura K., Nose V. et al. Omega-3 fatty acid supplementation prevents hepatic steatosis in a murine model of nonalcoholic fatty liver disease // Pediatr. Res. 2005. Vol. 57, N 3. P. 445-452.

  7. Askie L.M., Darlow B.A., Davis P.G., Finer N. et al. Effects of targeting lower versus higher arterial oxygen saturations on death or disability in preterm infants // Cochrane Database Syst. Rev. 2017. Vol. 4. CD011190.

  8. Badiee Z., Eshghi A., Mohammadizadeh M. High flow nasal cannula as a method for rapid weaning from nasal continuous positive airway pressure // Int. J. Prev. Med. 2015. Vol. 6. P. 33.

  9. Baraton L., Ancel P.Y., Flamant C. et al. Impact of changes in serum sodium levels on 2-year neurologic outcomes for very preterm neonates // Pediatrics. 2009. Vol. 124. P. e655-e661.

  10. Belgaumkar T.K., Scott K.E. Effects of low humidity on small premature infants in servo-control incubators. II. Increased severity of apnoea // Biol. Neonate. 1975. Vol. 26. P. 348-352.

  11. Bell E.F., Warburton D., Stonestreet B.S. et al. Effect of fluid administration on the development of symptomatic patent ductus arteriosus and congestive heart failure in premature infants // N. Engl. J. Med. 1980. Vol. 302. P. 598-604.

  12. Bell E.F., Warburton D., Stonestreet B.S. et al. High-volume fluid intake predisposes premature infants to necrotising enterocolitis // Lancet. 1979. Vol. 2. P. 90.

  13. Benitz W.E., Han M.Y., Madan A., Ramachandra P. Serial serum C-reactive protein levels in the diagnosis of neonatal infection // Pediatrics. 1998. Vol. 102. P. E41.

  14. BMramieux P., Modi N., Hartnoll G. et al. Longitudinal changes in extracellular fluid volume, sodium excretion and atrial natriuretic peptide, in preterm neonates with hyaline membrane disease // Early Hum. Dev. 1995. Vol. 41. P. 221- 222.

  15. Bhatia J. Fluid and electrolyte management in the very low birth weight neonate // J. Perinatol. 2006. Vol. 26, suppl. 1. P. S19-S21.

  16. Bhatty S.B., Tsirka A., Quinn P.B. et al. Rapid correction of hyponatremia in extremely low birth weight (ELBW) premature neonates is associated with long term developmental delay // Pediatr. Res. 1997. Vol. 41. P. 140A.

  17. Bonadio W.A., Romine K., Gyuro J. Relationship of fever magnitude to rate of serious bacterial infections in neonates // J. Pediatr. 1990. Vol. 116. P. 733-735.

  18. Bourchier D., and Weston P.J. Randomized trial of dopamine compared with hydrocortisone for the treatment of hypotensive very low birth weight infants // Arch. Dis. Child. Fetal Neonatal Ed. 1997. Vol. 76. P. F174-F178.

  19. Brazy J.E. Cerebral oxygen monitoring with near infrared spectroscopy: clinical application to neonates // J. Clin. Monitor. 1991. Vol. 7. P. 325-334.

  20. Brierley J. et al. Clinical practice parameters for hemodynamic support of pediatric and neonatal septic shock: 2007 update from the American College of Critical Care Medicine // Crit. Care Med. 2009. Vol. 37, N 2. P. 666-688.

  21. Bruck K. Neonatal thermal regulation // Fetal and Neonatal Physiology / eds R.A. Polin, W.W. Fox. Philadelphia : Saunders, 1992. P. 676-700.

  22. Calcagno P.L., Rubin M.I., Weintraub D.H. Studies on the renal concentrating and diluting mechanisms in the premature infant // J. Clin. Invest. 1954. Vol. 33. P. 91-96.

  23. Collins M.P., Lorenz J.M., Jetton J.R. et al. Hypocapnia and other ventilation related risk factors for cerebral palsy in low birth weight infants // Pediatr. Res. 2001. Vol. 50. P. 712-719.

  24. Costarino Jr A.T., Gruskay J.A., Corcoran L. et al. Sodium restriction versus daily maintenance replacement in very low birth weight premature neonates: a randomized, blind therapeutic trial // J. Pediatr. 1992. Vol. 120. P. 99-106.

  25. Costeloe K., Hennessy E., Gibson A.T. et al. The EPICure study: outcomes to discharge from hospital for infants born at the threshold of viability // Pediatrics. 2000. Vol. 106. P. 659-671.

  26. Cramer K., Wiebe N., Hartling L. et al. Heat loss prevention: A systematic review of occlusive skin wrap for premature neonates // J. Perinatol. 2005. Vol. 25. P. 763-769.

  27. Cross K.W., Hey E.N., Kennaird D.L. et al. 1971. Lack of temperature control in infants with abnormalities of the central nervous system // Arch. Dis. Child. 1971. Vol. 46. P. 437-443.

  28. deLemos R., Wolfsdorf J., Nachman R. et al. Lung injury from oxygen in lambs. The role of artificial ventilation // Anesthesiology. 1969. Vol. 30. P. 609-618.

  29. Denne S.C., Karn C.A., Ahlrichs J.A. et al. Proteolysis and phenylalanine hydroxylation in response to parenteral nutrition in extremely premature and normal newborns // J. Clin. Invest. 1996. Vol. 97, N 3. P. 746-754.

  30. Deshpande S.A., Platt M.P. Association between blood lactate and acid-base status and mortality in ventilated babies // Arch. Dis. Child. Fetal Neonatal Ed. 1997. Vol. 76. P. F15-F20.

  31. Didier C., Streicher M.P., Chognot D. et al. Late-onset neonatal infections: incidences and pathogens in the era of antenatal antibiotics // Eur. J. Pediatr. 2012. Vol. 171. P. 681-687.

  32. Doctor B.A., Newman N., Minich N.M. et al. Clinical outcomes of neonatal meningitis in very-low birth-weight infants // Clin. Pediatr. (Phila.). 2001. Vol. 40. P. 473-480.

  33. Domellцf M. Iron requirements, absorption and metabolism in infancy and childhood // Curr. Opin. Clin. Nutr. Metab. Care. 2007. Vol. 10. P. 329-335.

  34. Embleton N.E., Pang N., Cooke R.J. Postnatal malnutrition and growth retardation: an inevitable consequence of current recommendations in preterm infants? // Pediatrics. 2001. Vol. 107, N 2. P. 270-273.

  35. Evans N.J., Rutter N. Development of the epidermis in the newborn // Biol. Neonate. 1985. Vol. 49. P. 74-80.

  36. Fanaroff A.A., Wald M., Gruber H.S. et al. Insensible water loss in low birth weight infants // Pediatrics. 1972. Vol. 50. P. 236-245.

  37. Fanaroff A.A., Stoll B.J., Wright L.L. et al. Trends in neonatal morbidity and mortality for very low birthweight infants // Am. J. Obstet. Gynecol. 2007. Vol. 196, N 2. P. 147.

  38. Fledelius H.C. Central nervous system damage and retinopathy of prematurity: an ophthalmic follow-up of prematures born in 1982-84 // Acta Paediatr. 1996. Vol. 85. P. 1186-1191.

  39. Flenady V.J., Woodgate P.G. Radiant warmers versus incubators for regulating body temperature in newborn infants // Cochrane Database Syst. Rev. 2003. Vol. 4. CD000435.

  40. Freeman E., Seashore C. Implementation of new tools in the evaluation and management of newborns at risk for sepsis // J. Pediart. Health Care. 2017. Vol. 31, N 4. P. 431-431.

  41. Gaissmaier R.E., Pohlandt F. Single-dose dexamethasone treatment of hypotension in preterm infants // J. Pediatr. 1999. Vol. 134. P. 701-705.

  42. Greenabate C., Tafari N., Rao M.R. et al. Comparison of heated water-filled mattress and space-heated room with infant incubator in providing warmth to low birthweight newborns // Int. J. Epidemiol. 1994. Vol. 23. P. 1226-1233.

  43. Greisen G. Autoregulation of cerebral blood flow in newborn babies // Early Hum. Dev. 2005. Vol. 81, N 5. P. 423-428.

  44. Grunnet M.L. Periventricular leukomalacia complex // Arch. Pathol. Lab. Med. 1979. Vol. 103. P. 6-10.

  45. Gunn A.J., Bennett L. Is temperature important in delivery room resuscitation? // Semin. Neonatol. 2001. Vol. 6. P. 241-249.

  46. Hammarlund K., Sedin G. Trans-epidermal water loss in newborn infants. III. Relation to gestational age // Acta Paediatr. Scand. 1979. Vol. 68. P. 795-801.

  47. Hammarlund K., Stromberg B., Sedin G. Heat loss from the skin of preterm and full term newborn infants during the first weeks after birth // Biol. Neonate. 1986. Vol. 50. P. 1-10.

  48. Harpin V.A., Rutter N. Humidification of incubators // Arch. Dis. Child. 1985. Vol. 60, N 3. P. 219-224.

  49. Hertz D.E., Karn C.A., Liu Y.M. et al. Intravenous glucose suppresses glucose production but not proteolysis in extremely premature newborns // J. Clin. Invest. 1993. Vol. 92, N 4. P. 1752-1758.

  50. Heubi J.E., Wiechmann D.A., Creutzinger V., Setchell K.D. et al. Tauroursodeoxycholic acid (TUDCA) in the prevention of total parenteral nutrition-associated liver disease // J. Pediatr. 2002. Vol. 141, N 2. P. 237-242.

  51. Hey E.N., Katz G. Evaporative water loss in the new-born baby // J. Physiol. 1969. Vol. 200. P. 605-619.

  52. Hey E.N., Katz G. The optimum thermal environment for naked babies // Arch. Dis. Child. 1970. Vol. 45. P. 328-334.

  53. Hey E.N., O’Connell B. Oxygen consumption and heat balance in the cot- nursed baby // Arch. Dis. Child. 1970. Vol. 45. P. 335-343.

  54. Honkinen O., Lehtonen O.-P., Ruuskanen O. et al. Cohort study of bacterial species causing urinary tract infection and urinary tract abnormalities in children // Br. Med. J. 1999. Vol. 318. P. 770-771.

  55. International Liaison Committee on Resuscitation. The International Liaison Committee on Resuscitation (ILCOR) consensus on science with treatment recommendations for pediatric and neonatal patients: neonatal resuscitation // Pediatrics. 2006. Vol. 117. P. e978-e988.

  56. Isaacs D., Barfield C., Clothier T. et al. Late-onset infections of infants in neonatal units // J. Paediatr. Child Health. 1996. Vol. 32. P. 158-161.

  57. Jackson J.K., Vellucci J., Johnson P. et al. Evidence-based approach to change in clinical practice: introduction of expanded nasal continuous positive airway pressure use in an intensive care nursery // Pediatrics. 2003. Vol. 111. P. 542-547.

  58. Jain A., Rutter N., Cartlidge P.H. Influence of antenatal steroids and sex on maturation of the epidermal barrier in the preterm infant // Arch. Dis. Child. Fetal Neonatal Ed. 2000. Vol. 83. P. F112-F116.

  59. Jatana K.R., Oplatek A., Stein M. et al. Effects of nasal continuous positive airway pressure and cannula use in the neonatal intensive care unit setting // Arch. Otolaryngol. Head Neck Surg. 2010. Vol. 136. P. 287-291.

  60. Kirpalani H., Millar D., Lemyre B. et al. A trial comparing noninvasive ventilation strategies in preterm infants // N. Engl. J. Med. 2013. Vol. 369. P. 611-620.

  61. Kavvadia V., Greenough A., Dimitriou G., Forsling M.L. Randomized trial of two levels of fluid input in the perinatal period—​effect on fluid balance, electrolyte and metabolic disturbances in ventilated VLBW infants // Acta Paediatr. 2000. Vol. 89, N 2. P. 237-241.

  62. Krediet T., van der Ent K. Rapid increase of blood pressure after low dose hydrocortisone in low birth weight neonates with hypotension refractory to high doses of cardiac inotropes // Pediatr. Res. 1998. Vol. 38.

  63. Kumar Y., Quinibi M., Neal T.J., Yoxall C.W. Time to positivity of neonatal blood cultures // Arch. Dis. Child. Fetal Neonatal Ed. 2001. Vol. 85. P. F182-F186.

  64. Kuppala V.S., Meinzen-Derr J., Morrow A.L., Schibler K.R. Prolonged initial empirical antibiotic treatment is associated with adverse outcomes in premature infants // J. Pediatr. 2011. Vol. 159, N 5. P. 720-725.

  65. Laing IA., Wong C.M. Hypernatremia in the first few days: is the incidence rising? // Arch. Dis. Child. Fetal Neonatal Ed. 2002. Vol. 87. P. F158-F162.

  66. Lampland A.L., Meyers P.A., Worwa C.T. et al. Gas exchange and lung inflammation using nasal intermittent positive-pressure ventilation versus synchronized intermittent mandatory ventilation in piglets with saline lavage-induced lung injury: an observational study // Crit. Care Med. 2008. Vol. 36. P. 183-187.

  67. Laughon M., Bose C., Allred E. et al. Factors associated with treatment for hypotension in extremely low gestational age newborns during the first postnatal week // Pediatrics. 2007. Vol. 119. P. 273-280.

  68. Leaf A., Dorling J., Kempley S. et al.; and on behalf of the Abnormal Doppler Enteral Prescription Trial Collaborative Group. Early or delayed enteral feeding for preterm growth-restricted infants: a randomized trial // Pediatrics. 2012. Vol. 129. P. e1260.

  69. Linshaw M.A. Concentration of the urine // Fetal and Neonatal Physiology / eds R.A. Polin, W.W. Fox. Philadelphia : W.B. Saunders, 1998. P. 1634-1653.

  70. Lucas A., Cole T.J. Breast milk and neonatal necrotizing enterocolitis // Lancet. 1990. Vol. 336. P. 1519-1523.

  71. Lucas A., Morley R., Cole T.J. et al. Breast milk and subsequent intelligence quotient in children born preterm // Lancet. 1992. Vol. 339. P. 261-264.

  72. Lucas A. Role of nutritional programming in determining adult morbidity // Arch. Dis. Child. 1994. Vol. 71. P. 288-290.

  73. Lucas A., Morley R., Cole T.J. Randomized trial of early diet in preterm babies and later intelligence quotient // Br. Med. J. 1998. Vol. 317. P. 1481-1487.

  74. Lundstrinm K., Pryds O., Greisen G. The hemodynamic effects of dopamine and volume expansion in sick preterm infants // Early Hum. Dev. 2000. Vol. 57, N 2. P. 157-163.

  75. McCance R. Food, growth, and time // Lancet. 1962. Vol. 2. P. 271-272.

  76. Miletin J., Pichova K., Dempsey E.M. Bedside detection of low systemic flow in the very low birth weight infant on day 1 of life // Eur. J. Pediatr. 2009. Vol. 168. P. 809-813.

  77. Miller M.J., Carlo W.A., Martin R.J. Continuous positive airway pressure selectively reduces obstructive apnea in preterm infants // J. Pediatr. 1985. Vol. 106. P. 91-94.

  78. Morgan J., Young L., McGuire W. Slow advancement of enteral feed volumes to prevent necrotizing enterocolitis in very low birthweight infants // Cochrane Database Syst. Rev. 2015. Vol. 10. CD001241.

  79. Neu J. Gastrointestinal development and meeting the nutritional needs of premature infants // Am. J. Clin. Nutr. 2007. Vol. 85, N 2. P. 629S-634S.

  80. Newman T.B., Puopolo K.M., Wi S., Draper D. et al. Interpreting complete blood counts soon after birth in newborns at risk for sepsis // Pediatrics. 2010. Vol. 126. P. 903-909.

  81. Nizet V., Klein J.O. Bacterial sepsis and meningitis // Infectious Diseases of the Fetus and Newborn Infant. 7th ed. / eds J.S. Remington, J.O. Klein, B. Wilson Christopher, V. Nizet. Philadelphia, PA : Saunders, 2010. P. 222-275.

  82. O’Leary H., Gregas M.C., Limperopoulos C., Zaretskaya I. et al. Elevated cerebral pressure passivity is associated with prematurity-related intracranial hemorrhage // Pediatrics. 2009. Vol. 124, N 1. P. 302-309.

  83. Olsen I.E., Richardson D.K., Schmid C.H. et al. Intersite differences in weight growth velocity of extremely premature infants // Pediatrics 2002. Vol. 110, N 6. P. 1125-1132.

  84. Omar S.A., DeCristofaro J.D., Agarwal B.I. et al. Effects of prenatal steroids on water and sodium homeostasis in extremely low birth weight neonates // Pediatrics. 1999. Vol. 104. P. 482-488.

  85. Osborn D.A., Evans N., Kluckow M. Clinical detection of low upper body blood flow in very premature infants using blood pressure, capillary refill time, and central-peripheral temperature difference // Arch. Dis. Child. Fetal Neonatal Ed. 2004. Vol. 89. P. F168-F173.

  86. Osiovich H.P.E., Lemke P. A short course of hydrocortisone in hypotensive neonates: a randomized double blind control trial // Pediatr. Res. 2000. Vol. 43. P. A422.

  87. Osman M., Elsharkawy A., Abdel-Hady H. Assessment of pain during application of nasal-continuous positive airway pressure and heated, humidified high-flow nasal cannulae in preterm infants // J. Perinatol. 2015. Vol. 35. P. 263-267.

  88. Park H.W., Lee N.M., Kim J.H., Kim K.S. et al. Parenteral fish oil-containing lipid emulsions may reverse parenteral nutrition-associated cholestasis in neonates: a systematic review and meta-analysis // J. Nutr. 2015. Vol. 145, N 2. P. 277-283.

  89. Patz A., Hoeck L.E., de la Cruz E. Studies on the effect of high oxygen administration in retrolental fibroplasia. 1. Nursery observations // Am. J. Ophthalmol. 1952. Vol. 35. P. 1248-1253.

  90. Pereira G.R., Sherman M.S., DiGiacomo J. et al. Hyperalimentation-induced cholestasis. Increased incidence and severity in premature infants // Am. J. Dis. Child. 1981. Vol. 135, N 9. P. 842-845.

  91. Pickering L.K., Baker C.J., Long S.S., McMillan J.A. (eds). Red Book: 2006 Report of the Committee on Infectious Diseases, 27th ed. Elk Grove Village, Ill : American Academy of Pediatrics, 2006. P. 829-836.

  92. Pladys P., Wodey E., Beuclme A., Branger B. et al. Left ventricle output and mean arterial blood pressure in preterm infants during the 1st day of life // Eur. J. Pediatr. 1999. Vol. 158, N 10. P. 817-824.

  93. Rivera A. Jr, Bell E.F., Bier D.M. Effect of intravenous amino acids on protein metabolism of preterm infants during the first three days of life // Pediatr. Res 1993. Vol. 33. P. 106-111.

  94. Rodriguez-Soriano J., Vallo A., Castillo G. et al. Renal handling of water and sodium in infancy and childhood: a study using clearance methods during hypotonic saline diuresis // Kidney Int. 1981. Vol. 20. P. 700-704.

  95. Roze JC., Tohier C., Maingueneau C. et al. Response to dobutamine and dopamine in the hypotensive very preterm infant // Arch. Dis. Child. 1993. Vol. 69. P. 59-63.

  96. Rybnikova E., Damdimopoulos A.E., Gustafsson J.A. et al. Expression of novel antioxidant thioredoxin-2 in the rat brain // Eur. J. Neurosci. 2000. Vol. 12. P. 1669-1678.

  97. Sarman I., Can G., Tunell R. Rewarming preterm infants on a heated, water filled mattress // Arch. Dis. Child. 1989. Vol. 64. P. 687-692.

  98. Saugstad O.D. Bronchopulmonary dysplasia: oxidative stress and oxidants // Semin. Neonatol. 2003. Vol. 8. P. 39-49.

  99. Saugstad O.D. Oxidative stress in newborn: a 30-year perspective // Biol. Neonate. 2005. Vol. 88. P. 228-236.

  100. Schulman J., Dimand R.J., Lee H.C. et al. Neonatal intensive care unit antibiotic use // Pediatrics. 2015. Vol. 135. P. 826-833.

  101. Senterre T., Rigo J. Optimizing early nutritional support based on recent recommendations in VLBW infants and postnatal growth restriction // J. Pediatr. Gastroenterol. Nutr. 2011. Vol. 53, N 5. P. 536-542.

  102. Shaffer S.G., Quimiro C.L., Anderson J.V. et al. Postnatal weight changes in low birth weight infants // Pediatrics. 1987. Vol. 79. P. 702-705.

  103. Shaffer S.G., Meade V.M. Sodium balance and extracellular volume regulation in very low birth weight infants // J. Pediatr. 1989. Vol. 115. P. 285-290.

  104. Shane A.L., Stoll B.J. Recent developments and current issues in the epidemiology, diagnosis, and management of bacterial and fungal neonatal sepsis // Am. J. Perinatol. 2013. Vol. 30. P. 131-142.

  105. Silverman W.A., Fertig J.W., Berger A.P. The influence of the thermal environment upon the survival of newly born premature infants // Pediatrics. 1958. Vol. 22. P. 876-886.

  106. Sinclair J.C., Bottino M., Cowett R.M. Interventions for prevention of neonatal hyperglycemia in very low birth weight infants // Cochrane Database Syst. Rev. 2011. Vol. 10. CD007615.

  107. Singer M. Cellular dysfunction in sepsis // Clin. Chest Med. 2008. Vol. 29. P. 655-660.

  108. Singh N., Patel K.M., Lfiger M.M. et al. Risk of resistant infections with Enterobacteriaceae in hospitalized neonates // Pediatr. Infect. Dis. J. 2002. Vol. 21, N 11. P. 1029-1033.

  109. Singhal A., Lucas A. Early origins of cardiovascular disease: is there a unifying hypothesis? // Lancet. 2004. Vol. 363. P. 1642-1645.

  110. Sivanandan S., Soraisham A.S., Swarnam K. Choice and duration of antimicrobial therapy for neonatal sepsis and meningitis // Int. J. Pediatr. 2011. Vol. 2011. Article ID 712150.

  111. Soonsawad S., Tongsawang N., Nuntnarumit P. Heated humidified high-flow nasal cannula for weaning from continuous positive airway pressure in preterm infants: a randomized controlled trial // Neonatology. 2016. Vol. 110, N 3. P. 204-209.

  112. Spitzer A.R., Kirkby S., Kornhauser M. Practice variation in suspected neonatal sepsis: a costly problem in neonatal intensive care // J. Perinatol. 2005. Vol. 25. P. 265-269.

  113. Stephens B.E., Walden R.V., Gargus R.A. et al. First-week protein and energy intakes are associated with 18-month developmental outcomes in extremely low birth weight infants // Pediatrics. 2009. Vol. 123, N 5. P. 1337-1343.

  114. Stoll B.J., Hansen N.I., Bell E.F. et al. Neonatal outcomes of extremely preterm infants from the NICHD Neonatal Research Network // Pediatrics. 2010. Vol. 126, N 3. P. 443-456.

  115. Stoll B.J., Hansen N.I., S6nchez P.J. et al.; for the Eunice Kennedy Shriver National Institute of Child Health and Human Development Neonatal Research Network. Early onset neonatal sepsis: the burden of group B Streptococcal disease // Pediatrics. 2011. Vol. 127. P. 817-826.

  116. Strozik K.S., Pieper C.H., Roller J. Capillary refilling time in newborn babies: normal values // Arch. Dis. Child. Fetal Neonatal Ed. 1997. Vol. 76. P. F193-F196.

  117. Voora S., Srinivasan G., Lilien L.D. et al. Fever in full-term newborns in the first four days of life // Pediatrics. 1982. Vol. 69. P. 40-44.

  118. Warren S., Garcia M., Hankins C. Impact of neonatal early-onset sepsis calculator on antibiotic use within two tertiary healthcare centers // J. Perinatol. 2017. Vol. 37, N 4. P. 394-397.

  119. Webb A.N., Hardy P., Peterkin M. et al. Tolerability and safety of olive oil-based lipid emulsion in critically ill neonates: a blinded randomized trial // Nutrition. 2008. Vol. 24. P. 1057-1064.

  120. Weingerger B., Laskin D.L., Heck D.E. et al. Oxygen toxicity in premature infants // Toxicol. Appl. Pharmacol. 2002. Vol. 181. P. 60-67.

  121. WHO, 1997. Thermal Protection of the Newborn. Geneva : World Health Organization, 1997.

  122. Wilkinson D., Andersen C., O’Donnell C.P.F. et al. High flow nasal cannula for respiratory support in preterm infants // Cochrane Database Syst. Rev. 2016. Vol. 2. CD006405.

  123. Wright I.M., Goodall SR. Blood pressure and blood volume in preterm infants // Arch. Dis. Child. Fetal Neonatal Ed. 1994. Vol. 70, N 3. P. F230-F231.

  124. What are the chances that my baby will survive? URL: http: //www.who.int/ news-room/fact-sheets/detail/preterm-birth.

Глава 3. Анестезия у недоношенных детей

И.И. Афуков, С.М. Степаненко, К.О. Поваринцев

ВВЕДЕНИЕ

Недоношенный ребенок имеет уникальную физиологию, анатомию и патологию и требует специальных стратегий для обеспечения анестезии, так как большинство важных органов у этих детей все еще находятся в процессе развития и созревания.

Анестезия обеспечивает отсутствие чувствительности к боли во время хирургических процедур. Наиболее часто используемый вид анестезии у недоношенных детей - это общее обезболивание, которое возможно с использованием ингаляционных и внутривенных наркотических препаратов. Однако регионарная аналгезия также возможна в этой когорте пациентов и в элективных случаях сопровождается результатами, превосходящими итоги общей анестезии. В этой главе мы сосредоточимся на обсуждении особенностей анестезиологической помощи недоношенным младенцам, обусловленных неповторимой физиологией детей с малой массой тела и ЭНМТ, которые включают вопросы подготовки младенцев перед операцией, периоперативного мониторинга, вводной анестезии, ее поддержания и выхода из наркоза.

Долгое время проблемы, связанные с болью у новорожденных, игнорировались. Неверные представления о неонатальной боли существуют до настоящего времени. Во-первых, традиционно полагают, что новорожденные не имеют неврологической основы для восприятия боли и поэтому не чувствуют или менее чувствительны к ней. Во-вторых, новорожденные не помнят перенесенную боль, и она не имеет никаких неблагоприятных последствий. В-третьих, новорожденным слишком опасно назначать анальгетики из-за высокого риска побочных эффектов. К настоящему времени многочисленными исследованиями в области анатомии и нейрофизиологии доказано, что ноцицептивная система при рождении анатомически и функционально хорошо подготовлена для восприятия боли, даже у недоношенных (Жиркова Ю.В., 2012). Исследования показали, что уже с 13-й по 20-ю неделю беременности у плода существует восприятие боли (Anand K.J., 2007). Ее особенности - низкий порог боли, длительная реакция на боль, перехлест рецепторных полей, более широкие рецепторные поля, незрелая система нисходящего контроля боли - обусловливают более высокую чувствительность к болевым воздействиям в этом возрасте (Anand K.J., 2007). Болезненные процедуры у новорожденных изменяют ответы на боль в младенчестве и детстве, зависят от степени развития младенца (доношенный/недоношенный) и его совокупного опыта встречи с болью. Вследствие болезненных процедур доношенные новорожденные реагируют повышенным поведенческим ответом, тогда как недоношенные реагируют затухающим ответом. В случае введения анальгетиков (местных анестетиков или опиоидов) перед болезненными процедурами младенцы демонстрируют менее выраженную реакцию на болевые процедуры, и у них снижается величина отдаленных изменений болевого поведения. Знания об особенностях восприятия боли в неонатальном периоде очень важны, так как именно они во многом определяют лечебную тактику при болевом синдроме у новорожденных. У недоношенных новорожденных, подвергшихся хирургическому вмешательству, обычная минимальная анестезия провоцирует более сильные стрессовые реакции, определяемые как возрастание концентрации катехоламинов, гормона роста, глюкагона, глюкокортикои-дов. В результате наблюдается появление послеоперационных осложнений, увеличиваются длительность госпитализации и смертность по сравнению с новорожденными, получившими полную анестезию (Бунятян А.А., 2011).

В последние десятилетия появилась возможность оценивать реакцию мозга младенца на боль. Британские медики определяли мозговую деятельность недоношенного ребенка во время забора крови из пятки и после него. Специальным образом обработанные снимки фиксировали характерное изменение кровоснабжения коры в этот момент. Это означает, что болевой сигнал доходит до мозга даже у недоношенного ребенка. Возросший интерес к проблеме боли у детей объясняется тяжелыми последствиями неконтролируемой боли, перенесенной в период новорожденности. Известны такие последствия неконтролируемой боли, как ВЖК, ПВЛ, ишемия мозга, сепсис. Дальнейшие исследования российских и зарубежных авторов (Ахмадеева Э.Н., 2011; Grunau R.E., 2005; Anand K.J., 2007; Slater R., 2010) выявили большой перечень возможных последствий некомпенсированного болевого синдрома у новорожденных, в том числе недоношенных детей: гемодинамическая нестабильность, гипоксемия, развитие гипералгезии на весь последующий период развития в результате чрезмерной ноцицептивной стимуляции, изменения нервно-психического развития и социального поведения, поздние нарушения становления внимания и способности к обучению.

ПОДГОТОВКА ПАЦИЕНТОВ ПЕРЕД ОПЕРАЦИЕЙ

Предоперационная подготовка фокусируется на оптимизации сердечного и дыхательного статуса и лечении сопутствующих состояний - анемии, электролитных расстройств, метаболического ацидоза и коагулопатии. Для большинства хирургических процедур с целью оптимизации анестезии предоперационная оценка состояния ребенка происходит задолго до операции. Связь между анестезиологом, хирургом и неонатологом до и после операции имеет жизненно важное значение для безопасного лечения хирургических заболеваний у недоношенных.

Новорожденные, особенно недоношенные с нарушениями кровообращения, газообмена и метаболизма, для проведения предоперационной подготовки должны находиться в ПИТН. Они помещаются в кувез-инкубатор, где создается определенный микроклимат с оптимальной температурой, влажностью и концентрацией кислорода. Осмотр и необходимые манипуляции (пункция или катетеризация вены, постановка зонда в желудок или мочевой пузырь) необходимо проводить непосредственно в инкубаторе при идеальных условиях для недоношенного ребенка. Основными целями предоперационной подготовки являются: уточнение основного хирургического диагноза, выявление сопутствующих нарушений функционирования других органов и систем, лечебные мероприятия по коррекции этих нарушений. За исключением заворота кишечника и массивного кровотечения, проведение хирургической операции у всех остальных пациентов можно отложить до стабилизации общего состояния. Сроки проведения хирургического вмешательства при различных заболеваниях определены, однако следует помнить, что если операцию проводят при декомпенсированных значениях гемодинамики и дыхания, то вероятность возникновения осложнений во время анестезии и в послеоперационном периоде становится выше, а исходы - существенно хуже.

Предоперационная подготовка включает несколько этапов - анамнестический, диагностический, лечебный.

Изучение анамнеза

Изучение анамнеза является первым важным шагом в предоперационной оценке недоношенного ребенка. Следует обратить внимание на целый ряд параметров, которые влияют на состояние ребенка и, следовательно, лечебную тактику.

Гестационный возраст - один из самых важных факторов, которые определяют выживаемость младенцев. Чем меньше гестационный возраст ребенка, тем выше вероятность осложнений, связанных с недоношенностью: ВЖК, РДС, апноэ или брадикардия, БЛД, персистирующее фетальное кровообращение, нестабильность уровня глюкозы и электролитов, гипербили-рубинемия, гипотермия и сепсис.

Количество околоплодной жидкости. Многоводие может указывать как на хирургические заболевания у плода (высокая кишечная непроходимость, врожденная диафрагмальная грыжа, порок развития легких), так и на другие патологические состояния (иммунная или неиммунная водянка плода). Олигогидроамнион может быть вызван замедлением развития плода и серьезными пороками развития почек и мочевыделительной системы (аге-незия или поликистоз почек, агенезия уретры, синдром Поттера).

Способ родоразрешения. На состояние ребенка может оказывать влияние целый ряд факторов, связанных с особенностью родов: влагалищное родо-разрешение или кесарево сечение, экстренное кесарево сечение, использование щипцов, характер околоплодных вод, особенности сердцебиения плода во время родов. Оценку состояния новорожденного проводят по шкале Апгар на 1-й и 5-й минутах жизни и далее - каждые 5 мин, если выполняют реанимационные мероприятия. Оценка ниже 7 баллов сопровождается асфиксией и определяет объем необходимых реанимационных мероприятий. Также следует ознакомиться с лечением, которое проводилось в родильном зале: интубация трахеи, параметры ИВЛ, неинвазивная ИВЛ, использование сурфактанта и других препаратов.

Пренатальная диагностика. В последние годы широкое распространение получила пренатальная диагностика, благодаря которой заблаговременно обнаруживаются различные пороки развития. Полученная информация определяет правильную маршрутизацию беременных, связанную с их транспортировкой в родильный дом, специализирующийся на лечении новорожденных с пороками развития. При наличии пренатальной диагностики в большинстве случаев врачебный персонал готов к обеспечению оптимального вида медицинской помощи для каждого конкретного пациента.

Основные диагностические мероприятия в предоперационном периоде

  1. Оценка общего состояния ребенка.

  2. Диагностика хирургического заболевания.

  3. Выявление сочетанных пороков развития.

  4. Выявление сопутствующих соматических заболеваний.

  5. Инструментальные исследования: УЗИ, рентген, электрокардиография, ЭхоКГ.

  6. Лабораторные исследования: определение группы крови и резус-фактора, уровня гемоглобина и гематокрита, кислотно-основного состояния.

  7. Клинический анализ крови, общий анализ мочи, биохимическое исследование крови, коагулограмма.

  8. Анализ крови на ВИЧ (при наличии письменного согласия родителей или законных представителей) и HBS-антиген.

Таким образом, до операции, помимо клинической оценки, необходимо провести электрокардиографию, рентгенографию органов грудной клетки, ЭхоКГ. Для исключения других сочетанных пороков развития показаны рентгенологическое исследование органов грудной и брюшной полостей, включая мультиспиральную КТ, а также УЗИ внутренних органов и ЦНС (нейросонография). Перед операцией необходимо определить группу крови и резус-фактор, провести исследование электролитного и биохимического состава плазмы крови, клинического анализа крови, свертывающей системы, концентрации лактата, кислотно-основного состояния и газового состава крови. Электролитные нарушения характерны как для периода адаптации (гипокальциемия и гипокалиемия), так и для целого ряда хирургических заболеваний, сопровождающихся патологическими потерями из ЖКТ. У детей с тяжелым течением хирургического заболевания риск кровотечения и развития синдрома диссеминированного внутрисосудистого свертывания очень высок. Первыми признаками развития синдрома диссеминированного внутрисосудистого свертывания являются петехии, экхимозы, кровотечения из мест инъекций. Если у новорожденного выявлены другие пороки развития или неврологическая симптоматика, необходимо провести консультацию профильных специалистов.

Мониторинг в предоперационном периоде

Объем мониторинга зависит от заболевания и тяжести общего состояния ребенка. При заболеваниях, затрагивающих гемодинамику и дыхание, сопровождающихся нестабильным состоянием, необходимо проводить мониторинг частоты сердечных сокращений, неинвазивного АД, насыщения гемоглобина крови кислородом (SpO2) и температуры. Инвазивный контроль центрального венозного давления и АД используют у недоношенных новорожденных, находящихся в критическом состоянии, когда необходимы его непрерывный мониторинг, измерение газового состава артериальной крови и оценка водного статуса ребенка. Также до операции следует учитывать количество теряемой жидкости по желудочному зонду, через раневые поверхности, дренажи, кишечные свищи. Обязателен учет диуреза.

Основные лечебные мероприятия в предоперационном периоде

  1. Стабилизация функций жизненно важных систем.

  2. Инфузионная терапия, ИВЛ, инотропные препараты.

  3. Антибактериальная терапия.

  4. Обезболивание.

  5. Гемостатическая терапия.

При лечении недоношенных новорожденных и детей с низкой массой тела вне зависимости от вида хирургического заболевания перед операцией необходимо проводить профилактику нарушений адаптации, сушествующих в раннем неонатальном периоде. Для этого необходимо:

  1. создание оптимального температурного режима после рождения ребенка - немедленное осушивание кожи и помещение младенца под источник лучистого тепла или в кувез;

  2. обеспечение оптимальной оксигенации крови, не допуская ни гипоксии, ни гипероксии;

  3. обеспечение достаточного поступления питательных веществ энте-ральным или парентеральным путем;

  4. тщательное наблюдение за содержанием билирубина и при необходимости осуществление соответствующих лечебных воздействий;

  5. восполнение потребности в жидкости с учетом расстройств водно-электролитного обмена;

  6. профилактика, своевременное выявление и коррекция гипогликемии;

  7. снижение воздействия негативных сенсорных раздражителей на недоношенного ребенка.

Говоря о лечебных мероприятиях в предоперационном и послеоперационном периодах ведения пациентов, всегда подразумевается использование различных медикаментозных препаратов. Необходимо отметить, что большинство препаратов либо запрещены к применению у новорожденных, либо их надо применять с осторожностью. Для применения препаратов, относящихся к группе так называемых препаратов of label (не по одобренным показаниям при назначении лекарств, с нарушением инструкции по применению. - Примеч. ред.), требуются информированное согласие родителей и резолюция локального этического комитета.

Лечебные мероприятия до операции строятся на основании принципов интенсивной терапии у недоношенных новорожденных детей с учетом хирургического заболевания, сочетанных пороков развития и соматического статуса, состояния дыхательной и сердечно-сосудистой систем. При невозможности кормления [кишечная непроходимость, атрезия пищевода (АП), тяжелые нарушения дыхания и гемодинамики] ребенку назначают инфузи-онную терапию с целью коррекции грубых нарушений кислотно-основного состояния, волемического и водно-электролитного статусов. Респираторная терапия включает: ингаляцию дополнительного кислорода, вспомогательную вентиляцию под положительным давлением (CPAP), ИВЛ, аэрозольную терапию (ингаляция оксидом азота). Основной целью респираторной терапии перед операцией является нормализация газового состава крови - одного из важнейших критериев возможности проведения операции. При нарушениях гемодинамики в ряде случаев показаны кардиотонические препараты (допамин, добутамин), адреномиметики [эпинефрин (Адреналин), норэпинефрин (Норадреналин)], периферические вазодилататоры или диуретики. До операции всем недоношенным новорожденным с целью профилактики геморрагического синдрома показано внутримышечное введение витамина K [1% раствор менадиона натрия бисульфита (Викасола)], доношенным - 1 мг, недоношенным с массой тела менее 1000 г - 0,3 мг, более 1000 г - 0,5 мг. Клинический эффект препарата проявляется через 4 ч. При плановых операциях, стабильном состоянии ребенка антибактериальную терапию назначают за несколько часов до операции, вместе с премедика-цией или индукцией. При экстренных и срочных операциях антибиотики необходимо вводить во время предоперационной подготовки, особенно если используются инвазивные методики лечения и диагностики (интубация трахеи, катетеризация вены). В этом случае выбор антибиотика зависит от многих факторов. При высоком риске инфекционных осложнений необходимо рассмотреть возможность назначения иммуноглобулинов до операции. Если перед операцией необходимо провести болезненные манипуляции или болевой синдром возникает в связи с основным заболеванием, ребенку требуется начать терапию боли.

Нефармакологические методы борьбы с болью

  • Совместное пребывание новорожденного с матерью, контакт «кожа к коже», ношение на руках, поглаживание, ласковый разговор и взгляд.

  • Предохранение ребенка от избыточного шума и чрезмерного освещения.

  • Сокращение частых рутинных осмотров и процедур.

  • Осуществление инвазивных процедур только подготовленным персоналом.

  • Увеличение периодов отдыха между болезненными процедурами.

  • Своевременный туалет ребенка, смена мокрых и грязных пеленок.

  • При инъекциях отвлекать ребенка выпаиванием раствора, содержащего сахарозу. У недоношенных (30-36 нед гестации) рекомендуемые дозы составляют 0,024-0,12 г или 0,1-0,5 мл 24% раствора сахарозы. Сахарозу лучше вводить через соску и/или сочетать с другими методами, например мультисенсорным воздействием, тогда обезболивающий эффект будет выше. Однако частое использование сахарозы у недоношенных детей, чей гестационный возраст менее 31 нед, на первой неделе жизни может привести к неблагоприятным неврологическим и физиологическим последствиям (Жиркова Ю.В., 2012).

Фармакологические методы борьбы с болью

При пункции вены, люмбальной пункции, установке периферического венозного катетера можно выполнить аппликацию 5% крема Эмла (смесь лидокаина и прилокаина в соотношении 1:1) за 30-40 мин до предполагаемой пункции. Вместе с тем этот препарат необходимо с осторожностью использовать у новорожденных ввиду риска развития метгемоглобинемии. У недоношенных новорожденных со сроком гестации менее 37 нед противопоказано применение лидокаина + прилокаина (Эмла крема). У новорожденных с риском развития идиопатического апноэ после операции рекомендуется в премедикации ввести кофеин 10 мг/кг или теофиллин 6 мг/кг.

При некоторых особенно болезненных манипуляциях (например, установка плеврального дренажа) для инфильтрационной анестезии чаще всего используют 0,5% лидокаин. Максимально возможная доза лидокаина - 5 мг/кг. Нужно избегать применения лидокаина с эпинефрином (Адрена-лином), чтобы свести к минимуму риск развития аритмии и некроза тканей в области введения.

Парацетамол (Ацетаминофен♠¤) используют в послеоперационном периоде чаще как дополнение к регионарной аналгезии или опиоидным анальгетикам. Режим дозирования у недоношенных: 30 нед - 10 мг/кг каждые 12 ч; старше 30 нед - 10-15 мг/кг каждые 8 ч. Фармакокинетика парацетамола (Ацетаминофена♠¤) у детей с гестационным возрастом 28 нед непредсказуема (Иванов Д.О., 2015).

В отечественной практике только метамизол натрия разрешен для применения у новорожденных. Его используют для послеоперационной аналгезии или лечения острой боли другой этиологии, например при родовой травме. Терапия метамизолом натрия должна проводиться коротким курсом под контролем формулы крови.

выбор места операции

Что является лучшим местом для хирургического вмешательства у глубоко недоношенных детей - детская больница со своей высокооснащенной операционной или отделение интенсивной терапии новорожденных этой же больницы либо перинатальный центр, находящийся на расстоянии? Анестезиологам и хирургам более удобен операционный зал детского госпиталя, который позволяет им работать в знакомом месте с доступом к современному специализированному оборудованию, а также предоставляет своевременную помощь других высококвалифицированных коллег и сестринского персонала. С другой стороны, выполнение операции в ПИТН позволяет избежать трансфера младенца, который может сопровождаться значительными рисками у критически больных детей. Однозначного ответа на этот вопрос не существует. Решение должно быть принято на основании оценки условий операции в каждом отдельном случае, обеспечивающем минимальный риск транспортировки и предоставления оптимальных хирургических условий (освещение, стерильные условия и контролируемая комнатная температура).

премедикация

Премедикацию перед операцией у новорожденных и недоношенных проводят значительно реже, чем в других возрастных группах. Новорожденный явно не осознает, что ему предстоит, поэтому введение седативных препаратов нецелесообразно. Кроме того, при их использовании высок риск угнетения гемодинамики и дыхания. Седативные препараты и опиоиды следует использовать у новорожденных с диафрагмальной грыжей или врожденными пороками сердца, которые сопровождаются легочной гипертензией, для того чтобы предотвратить возникновение нарушений гемодинамики и дыхания во время транспортировки в операционную. Как правило, эти дети до операции уже находятся на ИВЛ. Седативные препараты показаны также детям с другими заболеваниями, которые до операции находятся на ИВЛ (адаптация к аппарату, исключение «борьбы» ребенка с аппаратом во время транспортировки). Для снижения секреции слюны и мокроты иногда назначают атропин из расчета 0,01-0,02 мг/кг. Этот препарат также показан детям со склонностью к брадикардии. Чаще атропин вводят внутривенно непосредственно перед вводной анестезией, реже через рот или внутримышечно. Однако следует помнить о негативных реакциях холинолитиков - тахикардии, сгущении мокроты и возникновении гиповентиляции.

предоперационное голодание

Большая часть недоношенных новорожденных с пороками развития органов брюшной полости и грудной клетки не получают энтеральное питание до операции (иногда с момента рождения) вследствие невозможности транзита пищи по ЖКТ. В этом случае до операции проводят инфузионную терапию и полное парентеральное питание. Этим детям в процессе предоперационной подготовки устанавливают желудочный зонд для учета патологического отделяемого из желудка. При некоторых заболеваниях кормление не запрещают, например при пороках развития почек, объемных образованиях различной локализации, паховых грыжах. До операции у этих детей должен соблюдаться статус NPO (nothing per os - ничего через рот). В этих случаях следует придерживаться рекомендаций, приведенных в табл. 3-1. Длительное голодание не гарантирует опорожнения желудка, не уменьшает риск аспирации, и ребенок это плохо переносит (обезвоживание, гипогликемия). В ряде исследований показано, что выпаивание прозрачных напитков [вода, раствор декстрозы (Глюкозы)] за несколько часов до операции значительно уменьшает остаточный объем желудка и повышает pH (Дж. Эдвард Морган-мл., 2003).

image19
Таблица.3-1. Рекомендации по предоперационному голоданию у новорожденных

ТРАНСПОРТИРОВКА В ОПЕРАЦИОННУЮ

Транспортировка недоношенного младенца в операционную сопряжена с таким же высоким риском, как и сама операция. Транспортировать необходимо в теплом инкубаторе, который оснащен транспортным аппаратом для ИВЛ, монитором жизненно важных функций, помпой для инфузионной терапии и набором для проведения сердечно-легочной реанимации. Если транспортный кувез отсутствует, необходимо использовать открытую реанимационную систему с лучистым теплом и согревающим матрасом. Во время транспортировки лучше применять аппаратную ИВЛ, однако возможно использование ручной ИВЛ с ограничением инспираторного давления и фракции кислорода во вдыхаемой смеси.

ИНТРАОПЕРАЦИОННЫЙ МОНИТОРИНГ

Мониторинг начинают перед вводной анестезией и продолжают до момента перевода пациента в палату интенсивной терапии. Во время операции контролируют цвет кожных покровов, состояние большого родничка, диурез. Для аускультации сердца и легких можно пользоваться обычным стетоскопом. Аускультация позволяет оценить частоту сердечных сокращений, ритм, тоны, появление шума, вентиляцию и выявить бронхоспазм.

Инструментальный мониторинг во время операции проводят с помощью мониторов жизненно важных функций, в «меню» которых заложен неонатальный режим. Мониторинг электрокардиографии позволяет оценить частоту сердечных сокращений, ритм и форму комплексов QRS. У недоношенных детей электроды лучше накладывать на конечности, а не на грудную клетку. Пульсоксиметрия позволяет выявить гипоксемию. У многих недоношенных новорожденных функционирует артериальный проток, поэтому для измерения SpO2 необходимы два датчика сатурации: на правой руке (предуктальная сатурация) и на нижней конечности (постдуктальная сатурация). При операциях, сопровождающихся повышением внутрибрюшного давления (гастрошизис, омфалоцеле, диафрагмальная грыжа), следует использовать два датчика не только для контроля шунтирования крови через ОАП, но и для определения возможности первичной пластики врожденных абдоминальных дефектов при погружении органов в брюшную полость. У недоношенных предуктальную SpO2 следует поддерживать на уровне 88-95%, а при гестационном возрасте менее 29 нед - 85-92%. Неинвазивное измерение АД во время операции проводят каждые 2-5 мин. Ширина манжеты должна составлять 40% длины окружности руки в области плеча. Если манжета мала, давление будет завышено, а если велика - занижено. В табл. 3-2 приведены возрастные нормы АД у недоношенных новорожденных.

image20
Таблица.3-2. Возрастные нормы среднего артериального давления у недоношенных новорожденных (Klaus M.II, 1993; Исаков Ю.Ф.,2011)

Во время операции измеряют центральную и периферическую температуру в двух точках: периферическую температуру чаще измеряют на большом пальце стопы, центральную - используя ректальный или пищеводный (если у пациента атрезия ануса) датчик. Кожно-ректальный градиент не должен превышать 3 °С. Уменьшение температурного градиента свидетельствует о формировании выраженной периферической вазодилатации, а увеличение - о централизации кровообращения и уменьшении сердечного выброса.

Для определения концентрации СО2 в конце выдоха (EtCО2) у детей используют капнографы бокового потока. ЕtCО2 предоставляет информацию о гипоили гипервентиляции, легочном кровотоке, проходимости дыхательных путей, глубине нервно-мышечной блокады и попытке самостоятельного вдоха. Разница с pаСО2 (парциальное давление углекислого газа в артериальной крови) может составлять 5-10 мм рт.ст. На точность показаний влияют высокий объем потока свежего газа, маленький дыхательный объем, высокая частота дыхания, утечка газовой смеси и врожденные пороки сердца, сопровождающиеся цианозом («синие» пороки). В современных мониторах одновременно с EtCO2 измеряют концентрацию CO2 на вдохе, ингаляционного анестетика и кислорода на вдохе и выдохе. При проведении ИВЛ необходимо контролировать давление в дыхательных путях на вдохе и выдохе, среднее давление, податливость легких, частоту дыханий, время вдоха, температуру вдыхаемых газов.

Инвазивный мониторинг АД позволяет оценить состояние сердечнососудистой системы. Для этого катетеризируют лучевую или пупочную артерию. Установка катетера часто затруднена. Иногда приходится прибегать к оперативному вмешательству. Необходимо оценить риски возникновения тромбоза артерии с последующей ишемией конечности и необходимость получения информации с помощью этого метода. Oсложнения катетеризации сосудов включают окклюзию или тромбоз артерии с ишемией тканей, инфекцию, гематому, эмболию сосудов, НЭК при катетеризации пупочной артерии. Мониторинг центрального венозного давления полезен в оценке водного статуса новорожденного. Центральное венозное давление примерно соответствует давлению в правом предсердии и отражает соотношение между наполнением полостей сердца и насосной функцией правых отделов сердца, а также общее периферическое сосудистое сопротивление. Центральное венозное давление от 4 до 8 мм рт.ст. обычно говорит о хорошем сердечном выбросе. Во время операции важнее не абсолютное измерение центрального венозного давления, а его динамика при быстром введении жидкости.

При использовании миорелаксантов необходимо оценивать глубину нервно-мышечной блокады путем стимуляции периферического нерва. Oбычно стимулируют локтевой нерв с медиальной стороны запястья или в локтевом канале на уровне локтевого сгиба.

Oдной из важнейших проблем современной анестезиологии является оценка функционального состояния головного мозга, и в частности его кислородного статуса во время общей анестезии. Различные неврологические расстройства, вплоть до фатальных, занимают одно из лидирующих мест в статистике анестезиологических осложнений. Oсновными причинами этих осложнений являются гипоксические состояния головного мозга, вызванные либо нарушением церебральной перфузии, либо гипоксемией различного генеза. При наличии достаточно большого количества методов оценки церебральной гемодинамики и метаболизма и высокой активности исследований в этой области в современной литературе содержатся весьма ограниченные и неоднозначные сведения о динамике кислородного статуса головного мозга во время общей анестезии, особенно у недоношенных и глубоко недоношенных детей. Большинство публикаций содержат данные, полученные при исследованиях на животных, и лишь в небольшом количестве приводятся данные изменений, происходящих в головном мозге у маленьких детей (Щукин В.В., 2002; Velayudha S., 2012). Подобное положение объясняется рядом причин. Регуляция кислородного статуса головного мозга младенца является чрезвычайно сложным и многокомпонентным процессом. На доставку кислорода в ткани головного мозга у человека оказывают влияние такие факторы, как системная и регионарная гемодинамика, кислородная емкость крови и метаболические потребности клетки.

Наиболее информативный метод исследования кислородного статуса головного мозга - церебральная оксиметрия. Этот способ также является безопасным при использовании у недоношенных детей. Принцип метода основан на технологии инфракрасной спектроскопии (БИК-спектроскопии) и позволяет получить достоверную информацию о насыщении церебральной ткани кислородом при различных патологических состояниях. В настоящее время данный метод широко применяется в неонатальной и педиатрической практике для выявления ишемии головного мозга при состояниях, сопровождающихся снижением сердечного выброса, тяжелых легочных и сосудистых заболеваниях, оценки и мониторинга внутримозговой гемодинамики. Использование метода оправдано у новорожденных, нуждающихся в респираторной терапии с использованием повышенных концентраций кислорода. Применение церебральной оксиметрии позволяет предотвратить эпизоды гипоксемии и гипероксии, что приводит к снижению осложнений, связанных с токсическими эффектами кислорода на организм новорожденного. Изучение оксигенации мозга после рождения у доношенных детей показало, что она достигает 76-83% уже к 7-й минуте жизни независимо от способа рождения и далее остается на том же уровне или снижается (Евсюкова И.И., 2017). У детей с ОНМТ уже к 7-й минуте жизни насыщение кислородом ткани мозга составляет 61-84%. Было установлено, что снижение насыщения ткани головного мозга кислородом привело к развитию ВЖК у 43% детей, имевших гестационный возраст менее 30 нед (Евсюкова И.И., 2017). Было также показано, что у 53% глубоко недоношенных детей наблюдается пассивная церебральная перфузия, соответствующая изменениям АД, что лежит в основе развития ПВЛ (Евсюкова И.И., 2017).

В настоящее время сообщения об интраоперационном применении метода церебральной оксиметрии достаточно многочисленны. Почти все из них относятся к хирургии сердца и ЦНС у взрослых пациентов. В исследовани Т.В. Линьковой (2010) изучалось влияние севофлурана на церебральную оксигенацию и гемодинамику у педиатрических пациентов. Было выявлено, что кислородный статус и кровенаполнение головного мозга у детей при быстрой индукции анестезии севофлураном характеризуются достоверным повышением регионарной сатурации в среднем на 3% за счет уменьшения дезоксигемоглобина на 12% и повышения оксигемоглобина на 5,4%.

Другими авторами с помощью метода церебральной оксиметрии исследовалась адекватность аналгезии при использовании галотана и динитрогена оксида (Азота закиси), а также ее комбинации с каудальной аналгезией или внутривенным введением фентанила (Щукин В.В., 2002). Было показано, что ингаляционная анестезия галотаном и динитрогена оксидом (Азота закисью), по данным церебральной оксиметрии, не способна предотвратить увеличение регионарного мозгового кровенаполнения в ответ на воздействие ноцицептив-ного фактора. Применение ингаляционной анестезии в комбинации с внутривенным введением наркотического анальгетика или с регионарной блокадой предупреждает увеличение регионарного мозгового кровенаполнения, связанного с ноцицептивным раздражением (Щукин В.В., 2005).

ГИПОТЕРМИЯ И ЕЕ ПРОФИЛАКТИКА

Температура в операционной должна быть выше 25 °C. Oднако создать нейтральную тепловую среду для ребенка в операционной, как правило, не удается, так как она существенно сказывается на работоспособности персонала. В связи с этим необходимо предпринимать дополнительные меры для поддержания терморежима новорожденного во время операции. Активное внешнее согревание, например, с помощью лучистого тепла особенно важно на этапе вводной анестезии и выполнения манипуляций, пока ребенок не будет укрыт операционным бельем. В идеальном варианте оно должно быть возобновлено сразу после окончания операции. Для снижения потерь путем кондукции из-за соприкосновения с холодным операционным столом используют согревающий матрас (электрический, водяной или воздушный), который укладывают на операционный стол. В некоторых случаях, если это не мешает операции, ребенка накрывают специальным матрасом с циркулирующим теплым воздухом. Для уменьшения потерь через радиацию и конвекцию закутывают открытые участки тела ребенка термоизолирующей пленкой или фольгой, надевают подогретые носки и шапочку. Oчень важно укрыть максимально большую поверхность тела младенца. Cледует также помнить, что у новорожденных относительно крупная голова и большая потеря тепла происходит с ее поверхности. Непромокаемое хирургическое белье предотвращает намокание ребенка в процессе операции и также сохраняет тепло. Уменьшению потерь тепла способствует целый комплекс мероприятий: подогрев и увлажнение дыхательной смеси газов, подогрев растворов для промывания полостей, операционного стола и инфузионных сред. Вместе с тем необходимо обратить особое внимание на профилактику непреднамеренных ожогов кожи при неправильном и чрезмерном использовании согревающих приспособлений.

ОБЕСПЕЧЕНИЕ ПРОХОДИМОСТИ ДЫХАТЕЛЬНЫХ ПУТЕЙ

Гипоксия в результате неадекватной вентиляции является основной причиной интраоперационных осложнений и летальности у новорожденных. Поддержание свободной проходимости дыхательных путей - одна из наиболее важных задач для анестезиолога. Анатомо-физиологические особенности недоношенного ребенка являются предрасполагающими факторами для возникновения апноэ и быстрой декомпенсации, а также создают трудности в обеспечении проходимости дыхательных путей во время операции:

  • дыхательные пути малы и узки при относительно большом языке, в связи с этим трудно поддерживать свободную проходимость дыхательных путей без интубации трахеи, так как легко возникает их обструкция из-за потери мышечного тонуса или скопления мокроты;

  • самая узкая часть гортани у недоношенных - перстневидный хрящ, поэтому подсвязочный отек после интубации трахеи возникает чаще;

  • низкая функциональная остаточная емкость легких ограничивает кислородный резерв во время интубации трахеи и увеличивает риск образования ателектазов;

  • высокий уровень потребления кислорода у недоношенных при апноэ быстро снижает SpO2;

  • ингаляционные анестетики вызывают выраженную депрессию дыхания и гемодинамики и повышают вероятность развития гипоксии;

  • при вентиляции под положительным давлением маской часто происходит расширение желудка;

  • гипоксия и гиперкапния приводят к угнетению дыхания.

Лицевая маска должна быть изготовлена из прозрачного пластика с мягким атравматичным ободом, плотно прилегать к лицу ребенка и иметь маленькое «мертвое» пространство. Воздуховод вводят после того, как ребенок глубоко уснул. У недоношенных новорожденных используют воздуховоды размером 000 или 00, у доношенных - 0. При правильно подобранном воздуховоде его длина должна соответствовать расстоянию от угла рта до угла нижней челюсти.

Большинство операций у недоношенных детей проходит с выполнением интубации трахеи и ИВЛ. Если ребенок не был интубирован в отделении реанимации и интенсивной терапии, то интубацию выполняют после вводной анестезии и проведения преоксигенации. Интубацию ребенка в сознании применяют редко, поскольку она является серьезным стрессом для младенца и причиной выраженной гипоксии из-за задержки дыхания и повышения внутричерепного давления в результате напряжения и крика, сопровождаясь риском развития ВЖК. Экстубацию проводят только после появления признаков пробуждения и реакции на интубационную трубку. Для интубации у новорожденных, как правило, используют прямой клинок Miller: при массе тела менее 1000 г - № 00; массе 1000-2000 г - № 0; более 2000 г - № 1. Если ожидается трудная интубация, необходимо иметь под рукой изогнутые клинки. Интубацию трахеи у новорожденного легче осуществлять в немного согнутом или нейтральном положении головы, чем с откинутой назад головой. После интубации состояние ребенка должно быть стабильным, экскурсия грудной клетки - симметрична, а дыхательные шумы при аускультации должны равномерно выслушиваться с обеих сторон. На рентгеновском снимке конец трубки должен быть расположен на уровне ThII-ThIII

Дыхательный контур для новорожденных должен иметь низкое сопротивление, маленькое «мертвое» пространство, возможность создания положительного давления в конце выдоха, и в нем не должно быть клапанов. Скорость потока дыхательной смеси рекомендуется поддерживать достаточно высокой, чтобы предотвратить рециркуляцию дыхательной смеси как при самостоятельном дыхании, так и при ИВЛ. Обычно она составляет 1,5-2-минутную вентиляцию легких. Капнография позволяет подобрать скорость потока дыхательной смеси, опираясь на значения ЕtCО2. Небольшая рециркуляция в контуре признается полезной, поскольку в контур будет поступать согретая и увлажненная газовая смесь. Также рециркуляция способствует сокращению расхода анестетиков, уменьшает стоимость анестезии и загрязненность окружающей среды. Широкое распространение получил реверсивный контур, в состав которого входит поглотитель углекислого газа натронная известь. Ее преимущества: снижение расхода ингаляционных анестетиков; уменьшение загрязнения окружающей среды; сохранение тепла и влажности. Недостатки: высокое сопротивление, что нежелательно при самостоятельном дыхании; возможность залипания клапанов и необходимость дополнительных затрат на натронную известь.

ИСКУССТВЕННАЯ ВЕНТИЛЯЦИЯ ЛЕГКИХ ВО ВРЕМЯ ОПЕРАЦИИ

Аппарат для проведения ИВЛ во время операции у недоношенных детей должен быть простым в обращении, иметь возможность проведения вентиляции с управляемым давлением, с положительным давлением в конце выдоха, режим перехода на ручную ИВЛ, возможность регулировать время вдоха и выдоха, изменять концентрацию кислорода во вдыхаемой смеси. Рекомендуется встроенный дыхательный мониторинг для определения пикового давления вдоха (peak inspiratory pressure), фракции кислорода во вдыхаемом воздухе (FiO2), дыхательного объема, минутной вентиляции легких, среднего давления в дыхательных путях (mean airway pressure). У недоношенных новорожденных чаще применяют ИВЛ с управлением по давлению, что позволяет компенсировать утечку вокруг эндотрахеальной трубки и снижает риск баротравмы.

Анестетики являются респираторными депрессантами. По сравнению с детьми старшего возраста и взрослыми у новорожденных и недоношенных объем легких и функциональная остаточная емкость в процентах размера тела намного меньше. Альвеолярная вентиляция на единицу объема легких очень высокая, так как скорость метаболизма у новорожденного примерно вдвое превышает скорость обмена веществ у взрослого человека. Большая часть этой альвеолярной вентиляции обеспечивается частотой дыхания (от 35 до 40 в минуту). Одним из последствий снижения функциональной остаточной емкости и высокой скорости метаболизма у новорожденного является уменьшение кислородного запаса. Изменения фракции вдыхаемого кислорода (FiO2) непосредственно влияют на изменение paO2. Вследствие этого быстро уменьшается насыщение кислородом, если возникают проблемы с вентиляцией. Такая ситуация ограничивает время для интубации и обеспечения проходимости дыхательных путей. Высокая альвеолярная вентиляция также обусловливает очень быстрое поглощение ингаляционных анестетиков, особенно у недоношенных детей, что может сопровождаться быстрой их передозировкой. Снижение функциональной остаточной емкости сопровождается спадением альвеол в конце выдоха, в результате чего возникают ателектаз, нарушение вентиляционно-перфузи-онных отношений и внутрилегочное шунтирование крови. Для поддержания функциональной остаточной емкости у новорожденных создается собственное положительное давление за счет особенностей строения гортани, но во время анестезии этот эффект отсутствует. У недоношенного новорожденного альвеолы незрелые, толстостенные и мешковидные. Из-за дефицита сурфактанта, особенно у глубоко недоношенных детей, альвеолы нередко находятся в спавшемся состоянии. Это способствует увеличению работы дыхания.

Если до операции ребенок уже находился на ИВЛ (традиционная или ВЧ), то необходимо оставить начальные параметры. Если интубация трахеи и ИВЛ проведены в операционной после вводной анестезии, как правило, у детей с изначально интактными легкими, то рекомендуемые стартовые параметры ИВЛ должны быть следующими: частота дыханий - 35-40 в минуту; пиковое давление вдоха - 18-20 см вод.ст.; FiO2 - 30-40%; время вдоха (Тт) - 0,28-0,35 с; давление выдоха (положительное давление в конце выдоха) - 3-5 см вод.ст. После подключения ребенка к респиратору оценивают экскурсию грудной клетки, цвет кожных покровов, проводят аускультацию, оценивают SpO2 и ЕtCО2. Далее, основываясь на данных газового состава крови, проводят коррекцию параметров ИВЛ. Основная задача - подобрать параметры вентиляции таким образом, чтобы поддерживать парциальное давление кислорода (paO2) и углекислого газа (paCO2) в артериальной крови на приемлемом уровне (табл. 3-3). Для адекватной доставки кислорода к тканям необходимо удерживать paO2 на уровне 50-70 мм рт.ст. или SpO2, равное 88-95%, а у младенцев с гестационным возрастом менее 29 нед - 85-92%. При SpO2 более 95% paO2 может быть выше 100 мм рт.ст. У новорожденных, как доношенных, так и недоношенных, следует избегать гипероксии. Использование дыхательной смеси с высокой FiO2 может вызвать у недоношенных новорожденных БЛД и ретинопатию. Вероятность развития ретинопатии обратно пропорциональна массе при рождении, хотя индивидуальный риск оценить сложно. Во время проведения ИВЛ у новорожденных pа2 необходимо поддерживать в нормальных пределах. Гипокапния недопустима из-за риска ишемии головного мозга, особенно у недоношенных детей. При тяжелых заболеваниях легких, например БЛД, допустимо повышение pа2 до 50-65 мм рт.ст., при условии компенсированных значений pH крови.

image21
Таблица.3-3. Показатели газового состава крови у новорожденных (Исаков Ю.Ф., 2011)

АНЕСТЕЗИЯ

Возможности проведения оперативного вмешательства у детей с ОНМТ и ЭНМТ возрастают. Накапливаются доказательства того, что недоношенные дети так же чувствительны к боли и стрессу, как и доношенные новорожденные. Фармакокинетика препаратов у недоношенных детей до конца непонятна, но уже становится ясным, что требуются меньшие дозы анестетиков по сравнению с доношенными новорожденными и детьми грудного возраста. Длительность их действия дольше из-за низких показателей клиренса и более длительного периода полураспада и выведения препаратов. Ключевые анестезиологические моменты состоят в том, что концентрация кислорода должна быть такой низкой, насколько она возможна для поддержания нормальной оксигенации, не позволяющей развиться гипероксии, стабильной гемодинамики без резких колебаний АД, профилактики гипотермии с помощью адекватных мер, поддерживающих необходимый температурный режим. Эти меры предосторожности должны быть непрерывны в процессе операции и транспортировки из операционной.

Современное анестезиологическое обеспечение состоит из целого ряда компонентов: выключение сознания, аналгезия, миорелаксация, нейрове-гетативная защита, амнезия, поддержание адекватного газообмена, кровообращения и метаболизма - и основано на принципах многокомпонент-ности и сбалансированности. В прошлом от анестезии во время операций у недоношенных и доношенных детей часто отказывались из-за ложного представления, что в этом возрасте ребенок не может ощущать боль. В настоящее время многочисленными исследованиями показано, что начиная с 8-10-й недели беременности плод реагирует на повреждающие воздействия напряжением и повышением уровня катехоламинов (Исаков Ю.Ф., 2011).

На выбор анестезиологического обеспечения у недоношенных влияют следующие факторы: характер операции, состояние ребенка, его гестационный возраст, сопутствующие заболевания и необходимость продленной ИВЛ после операции. При выборе препаратов для анестезии у новорожденных следует учитывать возможность их применения в неонатальном периоде, влияние на дыхание, гемодинамику и внутричерепное давление, что особенно важно у недоношенных новорожденных.

Особые интраоперационные условия для крайне недоношенных новорожденных включают обеспечение нормальной температуры тела, сбалансированного использования внутривенных жидкостей и эффективного увлажнения ингаляционных газов для содействия эффективной легочной вентиляции. Недоношенные дети имеют большое соотношение площади тела к его массе и легко теряют тепло тела через кожу. Для младенцев младше 6 мес операционная комната должна быть предварительно подогрета для предотвращения потери лучистого тепла во время подготовки к операции до того, как маленький пациент будет укрыт стерильными простынями. Согревающий матрас, нагретый и увлажненный дыхательный контур и нагревание внутривенно вводимых жидкостей дополнительно помогают предотвратить потерю тепла.

Вводная анестезия

Выбор между ингаляционным или внутривенным вводным наркозом зависит от клинической ситуации и от того, имеется ли венозный доступ у ребенка до операции. Большинство недоношенных детей уже имеют сосудистый доступ к моменту операции. Для определенных процедур ингаляционная индукция анестезии является предпочтительной, поскольку венозный доступ может быть затруднен после длительного пребывания недоношенных в условиях ПИТН. Подкожная вена бедра, наружная яремная вена и вены скальпа наиболее предпочтительны для их пункции, когда невозможно установить катетер в подкожные вены ручки или ножки младенца. Наиболее популярным препаратом для ингаляционной индукции является севофлуран. Для внутривенной вводной анестезии применяют пропофол (у новорожденных старше одного месяца). Если планируется провести интубацию трахеи, то необходимо ввести миорелаксанты. Размер выбранной эндотрахеальной трубки определяется возрастом младенца и потребностью в длительной ИВЛ (более одного месяца). Если младенцу предстоит длительный период интубации трахеи, диаметр эндотрахеальной трубки должен быть на 0,5 мм меньше, чем трубка, обычно выбираемая для ребенка этого возраста. Анестезиолог должен обеспечить достаточную утечку воздуха вокруг эндотрахеальной трубки во время вентиляции с принудительным давлением, чтобы предотвратить отек трахеи и обструкцию дыхательных путей после операции. После интубации пациента переводят на аппаратную ИВЛ, подавая дыхательную смесь, в которой кислород обязательно сочетают с воздухом, подбирая ту концентрацию кислорода, которая необходима ребенку. При некоторых операциях следует рассмотреть возможность применения регионарной анестезии. У новорожденных с полным желудком, наличием патологии органов брюшной полости с явлениями кишечной непроходимости может быть использована быстрая последовательная индукция с преоксигенацией 100% кислородом, внутривенным введением тиопентала натрия и мышечных релаксантов и последующей интубацией. Так как существует необходимость применения 100% кислорода, этот метод может иметь ограничения у недоношенных детей.

Ингаляционные анестетики

Ингаляционные анестетики во время индукции и при поддержании анестезии у детей, включая недоношенных новорожденных, используют чаще, чем у взрослых. Минимальная альвеолярная концентрация большинства ингаляционных анестетиков у новорожденных выше, чем у взрослых, но ниже, чем у детей 1-6 мес жизни. Отмечено также более быстрое потребление и распределение ингаляционного анестетика по сравнению со взрослыми. У новорожденных вводный наркоз при использовании ингаляционных анестетиков протекает быстрее, и столь же быстро по сравнению с взрослыми происходит пробуждение пациентов после отключения подачи анестетика. Эти особенности обусловлены целым рядом факторов. Высокая альвеолярная вентиляция по сравнению с относительно низкой функциональной остаточной емкостью легких является причиной быстрого прироста альвеолярной концентрации анестетика у новорожденных. У них быстрее наступает равновесие концентраций ингаляционных анестетиков между альвеолярным и вдыхаемым газами благодаря высокому сердечному выбросу и сниженной растворимости препаратов в крови и тканях. Этому процессу также способствуют высокое содержание воды и жировой ткани в организме и альбумина в сыворотке, более быстрое распределение препаратов, особенно в интенсивно кровоснабжаемых органах (мозг, сердце). Более того, коэффициенты распределения «кровь-газ» для изофлурана и галотана у новорожденных ниже, чем у взрослых. Вместе с тем возможно и очень быстрое развитие, особенно у недоношенных новорожденных, кардиодепрессивного эффекта при использовании ингаляционных анестетиков. Вероятно, в результате незрелых компенсаторных механизмов в этом возрасте возможно более выраженное снижение АД и депрессии миокарда. Для новорожденных очень важно влияние препарата на мозговой кровоток, учитывая высокий риск развития внутричерепных кровоизлияний. Ингаляционные анестетики снижают метаболизм головного мозга, вызывают дилатацию церебральных сосудов, повышают давление спинномозговой жидкости и церебральный объем крови.

Достаточно высокая аналгетическая активность динитрогена оксида (Азота закиси) позволяет существенно снизить дозу других анестетиков и анальгетиков, используемых во время анестезии. Применение динитрогена оксида (Азота закиси) исключено при диафрагмальной грыже, гастроши-зисе, омфалоцеле, низкой кишечной непроходимости из-за опасности проникновения анестетика в закрытые пространства (кишечник, плевральная полость, воздушные кисты). В связи с высокой растворимостью динитрогена оксида (Азота закиси) по сравнению с азотом воздуха у новорожденных и недоношенных детей может происходить быстрое и опасное расширение кишечника при НЭК, а также острое повреждение легкого. Другим отрицательным моментом является необходимость проведения вентиляции 100% кислородом по окончании общей анестезии для предотвращения развития диффузионной гипоксии из-за проникновения динитрогена оксида (Азота закиси) из крови в альвеолы, что неприемлемо, особенно у недоношенных детей. Динитрогена оксид (Азота закись) умеренно увеличивает общий и регионарный мозговой кровоток, поэтому значительного повышения внутричерепного давления не происходит.

Галотан является одним из наиболее распространенных ингаляционных анестетиков из-за его безопасности и дешевизны. Галотан хорошо угнетает ларингеальные рефлексы, тем самым идеально подходит для ларингоскопии и в случаях трудной интубации. Однако анестетик отрицательно действует на гемодинамику - уменьшает сердечный выброс вследствие прямого отрицательного инотропного действия, вызывает брадикардию и артериальную гипотензию. Анестезию с использованием галотана часто сопровождают предсердные и желудочковые аритмии. Недоношенные более чувствительны к угнетению гемодинамики под воздействием галотана. Галотан вызывает дозозависимое увеличение мозгового кровотока и внутричерепного давления, снижает темп продукции спинномозговой жидкости, но повышает резистентность к реабсорбции. При использовании галотана происходит существенное подавление вентиляции легких, особенно у новорожденных, в связи с чем необходим тщательный контроль дыхания. Галотан подвергается метаболизму в печени на 20%; при его применении возможно развитие острого токсического гепатита. Также существует риск провоцирования злокачественной гипертермии.

Севофлуран - анестетик, ставший одним из основных препаратов для вводной анестезии у детей, включая новорожденных и недоношенных детей. Влияние на гемодинамику у севофлурана выражено менее, чем у галотана. Он вызывает снижение пульса и АД, однако наибольший гипотензивный эффект наблюдается у новорожденных. Препарат также вызывает угнетение дыхания. Осложнения при вводной анестезии и пробуждении те же, что у галотана: кашель, ларингоспазм, снижение SpO2, слюнотечение и усиление секреции мокроты. При пробуждении может развиться делирий, частота этого осложнения достигает 30%, его возникновение связывают с недостаточной аналгезией. Севофлуран на 2-5% метаболизируется в печени микро-сомальными ферментами. Основным метаболитом севофлурана является неорганический фтор, его концентрация в плазме свыше 50 ммоль/л токсична для взрослых, но у детей такое количество фтора не образуется вследствие ферментативной недостаточности.

Изофлуран обладает более резким запахом, чем галотан, и сильнее раздражает дыхательные пути при вводной анестезии и при пробуждении (кашель, ларингоспазм), поэтому его используют преимущественно для поддержания анестезии. Влияние изофлурана на сердечно-сосудистую и дыхательную системы выражено слабо - может незначительно повыситься частота сердечных сокращений и снизиться АД. В дозе до одной минимальной альвеолярной концентрации влияние на сердечно-сосудистую систему отсутствует. Препарат мало воздействует на мозговой кровоток, практически не влияет на продукцию и реабсорбцию спинномозговой жидкости. В печени метаболи-зируется около 0,2% изофлурана.

Десфлуран является самым дорогим препаратом из летучих ингаляционных анестетиков. При его применении наблюдаются наиболее быстрые индукция и выход из анестезии. Препарат мало влияет на мозговой кровоток. Десфлуран снижает АД главным образом за счет уменьшения общего периферического сопротивления. Препарат наименее токсичен для печени, так как метаболизируется только 0,02% этого препарата.

Неингаляционные анестетики

Тотальную внутривенную анестезию редко используют у новорожденных. Обычно неингаляционные анестетики комбинируют с ингаляционными. Среди неингаляционных анестетиков выделяют гипнотики, барбитураты, бензодиазепины и препараты с выраженными аналгетическими свойствами (кетамин). Тиопентал натрия, кетамин и мидазолам не имеют возрастных ограничений, однако их применение у новорожденных требует осторожности. Пропофол разрешен к применению у пациентов старше одного месяца.

Пропофол применяется для индукции и поддержания анестезии. Он обладает меньшим отрицательным инотропным действием по сравнению с тио-пенталом натрия, но является мощным периферическим вазодилататором и приводит к развитию гипотензии. Препарат разработан как полный анестетик, однако он не обладает мощным обезболивающим действием, то есть его необходимо применять с наркотическими анальгетиками. Опыт применения препарата у недоношенных детей практически отсутствует.

Кетамин - препарат, по-прежнему широко применяемый в анестезиологии, особенно при кратковременных оперативных вмешательствах и исследованиях. Помимо выключения сознания, кетамин оказывает и обезболивающий эффект. Угнетение дыхания при его использовании выражено меньше, чем у других анестетиков, при этом сохраняются ларингеальные рефлексы. Кетамин не снижает АД, поэтому является препаратом выбора у новорожденных с нестабильной гемодинамикой или предполагаемой гиповолемией (1-2 мг/кг внутривенно для индукции). Его можно вводить внутривенно, внутримышечно и внутрь. У новорожденных элиминация препарата замедлена вследствие незрелости процессов метаболизма в печени. Побочные эффекты при введении кетамина - делирий с устрашающими сновидениями и дезориентацией, поэтому требуется одновременное назначение бензодиазепинов. Частоту этого осложнения у новорожденных оцепить трудно, однако следует учитывать его негативное влияние на активно развивающуюся нервную систему недоношенных. Также следует учитывать, что кетамин повышает внутричерепное давление, а это нежелательно у детей, появившихся на свет на ранних сроках гестации.

Барбитураты назначают для премедикации, вводной анестезии, а также для устранения судорог. Токсичность барбитуратов у новорожденных выше в связи с более высокой проницаемостью гематоэнцефалического барьера, незрелыми механизмами биодеградации и повышенной чувствительностью дыхательного центра. При рождении связывание тиопентала натрия плазменными белками снижено, поэтому фракция несвязанного препарата вдвое превышает таковую у взрослых. Тиопентал натрия у новорожденных действует дольше - время его элиминации более чем в три раза превышает этот показатель у взрослых. Тиопентал натрия вызывает депрессию дыхания, угнетает гемодинамику (снижает АД) и снижает внутричерепное давление. Средняя эффективная индукционная доза тиопентала натрия у новорожденных составляет 4-5 мг/кг.

Мидазолам вызывает дозозависимую депрессию дыхания и гемодинамики и снижает внутричерепное давление. У новорожденных препарат выводится гораздо медленнее, чем у взрослых. Имеются данные о неблагоприятных неврологических последствиях при применении мидазолама у недоношенных новорожденных, что увеличивает длительность их пребывания в отделении интенсивной терапии. Применяют мидазолам в дозе 0,1-0,2 мг/кг. Имеется антагонист этого препарата - флумазенил.

Поддержание анестезии

Для поддержания анестезии применяют небольшие дозы ингаляционных анестетиков - севофлуран, изофлуран или десфлуран. При необходимости дополнительно вводят недеполяризующие миорелаксанты. Если регионарная анестезия не применялась, то в ходе операции добавляют наркотические анальгетики. Оперативное вмешательство при недостаточно глубокой анестезии (или недостаточном обезболивании) вызывает у новорожденных выраженные гормональные изменения и повышает вероятность осложнений и гибели ребенка после операции (Бунятян А.А., 2011). Если планируется экстубация ребенка в конце операции, следует рассчитать анестезию таким образом, чтобы обеспечить минимальное остаточное действие ингаляционных анестетиков и миорелаксантов.

Опиоидные анальгетики

Использование этих препаратов длительное время было исключено у новорожденных из-за повышенного риска дыхательной депрессии, которую связывают с массивным проникновением опиатов через гематоэнцефалический барьер и замедленной их элиминацией. Однако затем было показано, что опиоиды существенно снижают стрессовую реакцию новорожденных на хирургическую травму и в послеоперационном периоде (Исаков Ю.Ф., 2011). С 1998 г. решением Фармкомитета России от 09.06.1998 (протокол № 8) разрешено применение морфина, тримеперидина (Промедола) и фентанила начиная с периода новорожденности.

Морфин чаще используют в послеоперационном периоде или при обезболивании кратковременных, но болезненных операций. Морфин у новорожденных обладает более длительным и мощным эффектом. Это объясняется незрелостью гематоэнцефалического барьера новорожденных. Так как свободная фракция морфина у новорожденных составляет 80% (у взрослых 60%), то в их мозг проникает большее количество препарата. Скорость элиминации морфина у новорожденных снижена и непостоянна. Характерно накопление активных метаболитов морфина вследствие медленного созревания ферментных систем печени, обеспечивающих связывание с глюкуроновой кислотой. У новорожденных морфин чаще вызывает угнетение дыхания и сонливость. Используют препарат в разовой дозе из расчета 0,05-0,2 мг/кг.

Ранее тримеперидин (Промедол) широко применяли во время операций у новорожденных в дозе от 0,5 до 2 мг/кг, однако в последнее время предпочтение отдают опиоидам с более выраженным аналгетическим эффектом (фентанил, ремифентанил).

Фентанил - наиболее часто используемый наркотический анальгетик у новорожденных во время анестезии. Растворимость в жирах у фентанила в 600 раз выше, чем у морфина, что повышает скорость и мощность действия. Из-за хорошей растворимости в жирах фентанил имеет большой объем распределения. Клиренс фентанила снижается при вмешательствах, сопровождающихся нарушением печеночного кровотока, например при повышении внутрибрюшного давления. У недоношенных и новорожденных фентанил действует длительно и непредсказуемо. Во время анестезии, как правило, вводят болюсно по 3-5 мкг/кг. Во время особо травматичных этапов операции дозу увеличивают до 10-15 мкг/кг, повторяя ее каждые 20-30 мин. При введении больших доз фентанила (до 20-30 мкг/кг) у недоношенных отмечен минимальный гемодинамический эффект, однако в этих случаях после операции может потребоваться продленная ИВЛ.

Среди других опиоидных анальгетиков особое внимание привлекает ремифентанил, так как он разрушается с участием эстераз плазмы и не дает осложнений, обусловленных функциональной незрелостью печени или почек. Ремифентанил отличается короткой и стабильной продолжительностью действия, что обусловливает лучшую управляемость анестезии. Однако еще недостаточно данных о применении этого препарата в периоде новорож-денности. Все наркотические анальгетики обладают седативным эффектом, могут вызвать дозозависимую брадикардию и снижение АД. При использовании фентанила возможна ригидность грудной клетки.

Налоксон - чистый опиоидный антагонист; его применяют при опио-идной депрессии дыхания. Дозу 5-10 мкг/кг можно вводить повторно из-за короткой длительности действия (30-45 мин) препарата. В некоторых случаях применяют инфузию налоксона.

Мышечные релаксанты

До недавнего времени вопрос о целесообразности применения мышечных релаксантов во время анестезиологического обеспечения операций у недоношенных младенцев оставался открытым. Меньшую потребность в мышечных релаксантах у новорожденных во время анестезии и при манипуляциях (интубация трахеи), а в некоторых случаях и полный отказ от их введения объясняют малой мышечной массой у новорожденных по сравнению со взрослыми (20 и 50% соответственно), отсутствием зубов (что облегчает интубацию) и быстрым наступлением мышечной релаксации (особенно при введении других анестетиков). Этому способствовало появление менее токсичных, короткодействующих анестетиков и опиоидных анальгетиков (пропофол, севофлуран, ремифентанил), которые можно использовать при кратковременных вмешательствах без проведения интубации трахеи, а также внедрение в анестезиологическую практику ларингеальной маски как альтернативы интубации трахеи.

Тем не менее интубацию трахеи, по мнению большинства авторов, необходимо проводить с обязательным применением релаксантов. Неадекватный нервно-мышечный блок во время интубации повышает риск аспирации желудочного содержимого. Применение миорелаксантов снижает дозу вводимых анестетиков и анальгетиков, тем самым уменьшая их отрицательные эффекты. Предпочтение отдают современным недеполяризующим мышечным релаксантам с минимальными побочными эффектами. Для недоношенных новорожденных также характерна неполная миелинизация нервных волокон. Число аксонов в нерве с возрастом остается постоянным, однако в результате их созревания возбудимость, скорость проведения возбуждения и лабильность увеличиваются. Скорость распространения возбуждения по нервным волокнам у детей достигает уровня взрослых к 5-9 годам. Это связано с завершением процессов миелинизации различных волокон в разные сроки и увеличением диаметров осевых цилиндров. Действие недеполяризу-ющих миорелаксантов сохраняется дольше, вероятно, вследствие незрелости мышечных волокон и рецепторов, которые начинают функционировать в полную силу только в возрасте 3 мес. Незрелость нервно-мышечных синапсов, особенно у недоношенных детей, повышает чувствительность к препаратам, в то время как непропорционально большой объем внеклеточной жидкости увеличивает объем распределения. У новорожденных продолжительность действия миорелаксантов увеличивается, если метаболическая деградация препарата осуществляется в печени векурония бромид). Напротив, у атракурия безилата внепеченочный метаболизм и продолжительность его действия невелики. Следует помнить о факторах, влияющих на продолжительность нервно-мышечного блока при применении недеполяризирующих миорелаксантов. Гипотермия, гипернатриемия, гиперкалиемия, гиперкаль-циемия сокращают его, а гипертермия, дегидратация, ацидоз, гиперкапния, гипопротеинемия (исключая атракурия безилат и цисатракурия безилат), почечная (исключая цисатракурия безилат) и печеночная (исключая атраку-рия безилат и цисатракурия безилат) недостаточность - удлиняют. Важной особенностью, которую следует учитывать при выборе мышечных релаксантов, являются возрастные ограничения их применения. С осторожностью в периоде новорожденности можно использовать суксаметония хлорид, векурония бромид, пипекурония бромид, атракурия безилат и мивакурия хлорид. Остальные мышечные релаксанты имеют в своей инструкции противопоказания к применению в неонатальном периоде цисатракурия безилат, року-рония бромид) или ограничения (панкурония бромид). Однако в практической деятельности следует руководствоваться инструкцией производителя по применению конкретного препарата, так как они могут существенно отличаться от общедоступных источников в сторону более жестких ограничений.

особенности клинической фармакологии препаратов для анестезии у недоношенных младенцев

Особенности действия лекарственных средств у недоношенных детей обусловлены существенными отличиями процессов фармакокинетики (поступление, всасывание, распределение, связывание, биотрансформация и выведение) и фармакодинамики (воздействие на мембраны клеток, активность ферментов, рецепторы и цитотоксическое действие).

Основным фактором, влияющим на фармакокинетику лекарств у детей, преждевременно появившихся на свет, является более высокое содержание воды в теле, чем содержание жира, что приводит к более высокому распределению объема и, следовательно, потребности в высоких нагрузочных дозах анестетиков. Уменьшение концентрации альбумина и кислого α1-гликопротеина приводит к увеличению концентрации лекарственного средства. У недоношенных биотрансформация лекарств с помощью печеночных ферментных систем происходит медленнее из-за незрелости этих систем. Почечная экскреция лекарств становится также медленной или нарушается вообще из-за низкого почечного кровотока и низкой скорости клубочковой фильтрации. Минимальная альвеолярная концентрация ингаляционных анестетиков также ниже у недоношенных по сравнению с доношенными новорожденными (LeDez K., 1987).

Абсорбция - всасывание препарата из места введения в кровоток. Большинство препаратов для анестезии вводят внутривенно, поэтому перемещение препарата из места его введения в системный кровоток происходит быстро и полно. При внутримышечном введении всасывание может снижаться у недоношенных и тяжелобольных новорожденных из-за нарушения кровообращения в месте инъекции в результате относительной неподвижности, сердечно-сосудистой недостаточности, снижения микроциркуляции или при гипотермии.

Распределение препарата из крови в различные пространства организма

У новорожденных сердечный выброс равен 200 мл/кг в минуту, что примерно в два раза больше, чем у взрослых, поэтому распределение препаратов происходит быстрее. Головной мозг получает гораздо больше крови - приблизительно 25% сердечного выброса, поэтому неингаляционные анестетики также действуют на новорожденных быстрее. Плазменные белки связывают лекарственные препараты и ограничивают их количество, которое способно диффундировать в интерстициальное пространство и взаимодействовать с тканевыми рецепторами. Барбитураты связываются преимущественно с альбумином, а морфин и диазепам - с глобулинами, липопротеинами и глипо-протеинами. Существует несколько факторов, которые снижают связывание препаратов с белками у недоношенных детей:

  • преобладание фетального альбумина, который имеет более низкую тропность к лекарственным средствам;

  • низкая концентрация плазменных белков, в частности альбуминов;

  • низкая концентрация кислого альфа-1-гликопротеина, необходимого для связывания местных анестетиков;

  • повышенное содержание некоторых веществ (неконъюгированный билирубин), которые конкурируют с препаратами за точки связывания;

  • склонность к ацидозу, который изменяет степень ионизации и способность плазменных белков связываться с препаратами.

Вследствие меньшего связывания с белками увеличивается количество свободного препарата, что делает необходимым коррекцию дозы лекарственного средства. Например, лидокаин у новорожденных связывается с белками вдвое хуже, чем у взрослых, поэтому дозу необходимо снижать во избежание повышения концентрации анестетика в крови до токсической. Общая вода тела при рождении составляет 80%, что на 20-30% больше, чем у детей старшего возраста и взрослых. Это происходит главным образом за счет большего количества внеклеточной жидкости. Этот факт играет важную роль в процессе распределения большинства лекарственных препаратов, которые проникают только во внеклеточную жидкость (мышечные релаксанты). Проницаемость гематоэнцефалического барьера для лекарственных препаратов у новорожденных и недоношенных выше, чем у взрослых. Гематоэнцефалический барьер менее развит и начинает полноценно функционировать только через несколько месяцев после рождения, в результате чего происходит большее потребление ЦНС частично ионизированных препаратов, таких как морфин.

Элиминация - выведение препаратов из организма, включает процессы биотрансформации и экскреции. Созревание ферментных систем, особенно в почках, печени и иммунной системе, происходит с разной скоростью и часто непредсказуемо. У недоношенных младенцев количество и активность микросомальных ферментов печени, ответственных за биотрансформацию препаратов, снижены. Так, активность оксидазной и цитохромной (Р450) систем в первые дни после рождения составляет лишь половину от уровня взрослых. В результате метаболизм целого ряда препаратов (диазепам, барбитураты, наркотические анальгетики) снижен. Биотрансформация морфина достигает уровня взрослых лишь к 6 мес жизни, а у недоношенных - еще позже ввиду низкой активности глюкуронилтрансферазы и уридиндифос-фат-глюкозодегидрогеназы.

Нарушения кровообращения при некоторых заболеваниях, сопровождающихся снижением печеночного кровотока, влияют на фармакокинетику тех препаратов, метаболизм и элиминация которых зависят от функции печени. После созревания ферментных систем метаболизм лекарственных средств может протекать быстрее, чем у взрослых, благодаря интенсивному обмену веществ и хорошей перфузии тканей. Биотрансформация некоторых препаратов проходит внепеченочно. Сниженная активность плазменной холинэстеразы не влияет на длительность действия сукцинилхолина у новорожденных, что, возможно, обусловлено быстрым перераспределением препарата.

Большинство препаратов и их метаболитов выводится главным образом почками путем клубочковой фильтрации и канальцевой секреции. Элиминация у недоношенных новорожденных значительно снижена, что обусловливает повышенный риск передозировки препаратов и развития тяжелых побочных эффектов, поэтому необходимо корректировать дозы и частоту введения лекарств. Особую трудность представляет ведение недоношенных детей. Нередко им необходимо назначать много препаратов, но из-за низкой активности метаболизма вероятность развития побочных эффектов очень велика.

РЕГИОНАРНАЯ АНЕСТЕЗИЯ

Существует все больше доказательств того, что регионарная анестезия выгодна при использовании в качестве единственного метода анестезии или в сочетании с общей анестезией у недоношенных новорожденных с ОНМТ и ЭНМТ. Эпидуральная анестезия, как было показано, уменьшает потребность в послеоперационной респираторной поддержке у младенцев после сложных операций (Bosenberg A., 1998). Было также продемонстрировано (Huang J., 2001), что регионарная анестезия сокращает применение послеоперационной ИВЛ при лечении паховой грыжи. Частота послеоперационного апноэ при использовании общей анестезии составляет 11-37%, тогда как риск послеоперационного апноэ после спинальной анестезии близок к 0% (Welborn L., 1990; Veverka T., 1991). Риск апноэ, десатурации и брадикардии исчезает не полностью при применении регионарной анестезии, поскольку иногда возникает необходимость в введении внутривенных или ингаляционных анестетиков. Реконструкция паховой грыжи является наиболее распространенным хирургическим показанием для регионарной анестезии у глубоко недоношенных детей. Эта операция достаточно часто производится под спинномозговым (Krane E., 1995) или каудальным блоком.

Сообщается, что после использования регионарной анестезии (Walther-Larsen S., 2006; Hoelzle M., 2010) отмечается меньше эпизодов апноэ, гипок-семии и брадикардии, чем у младенцев, получающих общую анестезию (Steward D., 1982). Основное ограничение регионарной анестезии представляет собой ограниченное действие местных анестетиков. Продолжительность действия на 80% короче у маленьких детей по сравнению со взрослыми пациентами. Максимальная продолжительность спинальной анестезии составляет около 90 мин, даже если местные анестетики длительного действия вводят в относительно больших дозах.

У новорожденных местные анестетики быстро всасываются вследствие интенсивного кровоснабжения тканей и высокого сердечного выброса. Основной механизм элиминации эфирных местных анестетиков - гидролиз плазменной холинэстеразой, концентрация которой у новорожденных низка. Метаболизм амидных местных анестетиков происходит в печени и снижен из-за незрелости ферментных систем. Объем распределения местных анестетиков у новорожденных больше, что снижает их пиковый уровень в плазме и тем самым токсичность, но увеличивает риск кумуляции при повторных введениях или при постоянной инфузии. Связывание с белками амидных местных анестетиков снижено из-за низкого уровня белка, особенно альбумина и альфа-1-гликопротеида, из-за чего возможно значительное повышение свободной фракции препарата в плазме (например, бупивакаина), что увеличивает риск побочных эффектов и токсичности. В связи с замедленным выведением местных анестетиков из организма новорожденного эти препараты используют с большими интервалами или с меньшей скоростью при постоянной инфузии. У новорожденных вводят более низкие дозы местных анестетиков не только по перечисленным выше причинам, но и из-за уже упоминавшейся ранее неполной миелинизации нервных стволов. В периоде новорожденности не имеют возрастных ограничений прокаин (Новокаин) и лидокаин. Лидокаин 0,5-2% в максимальной дозе 5 мг/кг используют для инфиль-трационной анестезии, реже - для эпидуральной. При его введении у новорожденных могут наблюдаться нарушения ритма сердца.

Абсолютные противопоказания для проведения регионарной анестезии включают:

  1. отказ родителей;

  2. инфекцию в месте пункции, то есть кожную инфекцию, но также септицемию (при выполнении центральных или периферических блокад) и менингиты (центральные нейрональные блокады);

  3. коагулопатию (повышенная кровоточивость);

  4. истинную аллергию на местные анестетики (чрезвычайно редкое состояние у недоношенных детей);

  5. некорригированную гиповолемию (противопоказание для центральных блокад);

  6. активные прогрессирующие неврологические заболевания, протекающие, в частности, с дегенерацией аксонов спинного мозга, нервных сплетений или блокируемых нервов.

Относительные противопоказания к проведению регионарных блокад можно разделить на две категории.

Со стороны врача:

  1. недостаточный опыт для точного технического исполнения регионарной анестезии;

  2. отсутствие квалифицированного персонала, способного лечить любые осложнения регионарных блокад (особенно при использовании опиоидных анальгетиков для центральных нейрональных блокад).

Со стороны пациента:

  1. невозможность придать ему нужное положение;

  2. судороги, не поддающиеся полноценной фармакологической коррекции;

  3. высокий риск нарушения проходимости дыхательных путей;

  4. анатомические аномалии (врожденные или приобретенные), делающие невозможным выполнение блокад. Например, дефекты позвоночника, включая spina bifida и аномалии межпозвонковых сочленений.

Преимущества регионарной анестезии заключаются в снижении болевого ответа на хирургическую травму; уменьшении количества других вводимых анальгетиков; более адекватном выходе из анестезии; возможности ранней активизации ребенка и обеспечении длительной аналгезии после операции. Недостатки связаны с риском повреждения нервных стволов и токсических реакций. Большая популярность регионарной анестезии обусловлена появлением в последнее время новых препаратов с улучшенными свойствами. Сочетание регионарной и поверхностной общей анестезии приводит к адекватной послеоперационной аналгезии, позволяющей снизить дозу или полностью исключить опиоиды и ИВЛ после операции. Однако регионарную анестезию могут проводить только врачи с высоким уровнем технических умений, хорошо знающие анатомию, физиологию и фармакологию новорожденных. Большой вклад в развитие эпидуральной аналгезии у новорожденных принадлежит А. Безенбергу (Сичкарь С.Ю., 2015), представившему опыт использования этой аналгезии у 240 новорожденных с массой тела от 900 г до 5 кг в возрасте от нескольких часов жизни до одного месяца с АП и атрезией тонкой кишки, трахеопище-водным свищом, омфалоцеле и гастрошизисом, диафрагмальной грыжей и врожденными пороками сердца. Механизм действия анестетика при эпидуральной аналгезии связан преимущественно с проникновением препарата через дуральные муфты в субарахноидальное пространство и последующей блокадой прохождения нервных импульсов (в том числе болевых) по корешковым нервам в спинной мозг. Эпидуральная аналгезия является альтернативой многим видам обезболивания именно у новорожденных и недоношенных детей ввиду своих существенных преимуществ. Основным преимуществом данного вида аналгезии является отсутствие депрессии дыхания, что позволяет быстро восстанавливать спонтанное дыхание после оперативного вмешательства и создает условия для экстубации ребенка непосредственно в операционной. К тому же местный анестетик не подавляет кашлевой рефлекс, что положительно сказывается на респираторном статусе пациента. Артериальная гипотензия (результат симпатической блокады) после технически правильно выполненного центрального регионарного блока относится к очень редким осложнениям у новорожденных (каудальная, люмбальная и нижнеторакальная эпидуральные блокады не требуют предварительного увеличения преднагрузки с помощью инфу-зионной терапии). К числу факторов, объясняющих высокую гемодина-мическую стабильность, относят незрелость автономной симпатической системы, более низкий уровень периферического сосудистого сопротивления и меньшую фракцию от общего объема крови, секвестрирующуюся в нижних конечностях, так как объем нижних конечностей у младенцев по отношению к верхней половине туловища меньше. Эпидуральная анал-гезия улучшает моторику ЖКТ за счет угнетения симпатической нервной системы и нормализует периферическое кровообращение, отмечаются более гладкие эндокринный и метаболический ответы на операционный стресс. Немаловажным положительным моментом является отсутствие длительного заполнения большого количества официальных документов для назначения обезболивания. Эпидуральная аналгезия у новорожденных и недоношенных может применяться:

  1. при оперативных вмешательствах на органах грудной клетки, брюшной полости, при урологических и проктологических вмешательствах;

  2. как компонент мультимодального обезболивания;

  3. для монотерапии послеоперационного обезболивания.

При проведении эпидуральной аналгезии следует быть готовыми к устранению возможных осложнений: перегибу или миграции эпидурального катетера, проявлению токсических свойств препарата (судороги, нейропатия и нарушение функции спинного мозга), полному спинальному блоку, нарушению мочеиспускания, парестезии. Острые системные токсические реакции (снижение АД, брадикардия, аритмия, остановка дыхания и сердечной деятельности) могут проявляться при использовании высоких доз местного анестетика (особенно в условиях относительной гиповолемии), при быстром повышении концентрации препарата в крови, но в основном при случайном внутрисосудистом введении. Могут встречаться и технические сложности: непреднамеренная пункция твердой мозговой оболочки, внутрисосудистое введение препарата, инфекционные проявления (гнойный эпидурит, менингит, абсцесс). Артериальная гипотензия как результат симпатической блокады после технически правильно выполненного центрального регионарного блока относится к очень редким осложнениям.

В нашей стране для применения у новорожденных и недоношенных детей при проведении эпидуральной аналгезии во время хирургических вмешательств разрешен 0,2% раствор ропивакаина (Наропин, 2 мг/кг). В послеоперационном периоде продленная эпидуральная инфузия у детей в возрасте от 0 до 6 мес рекомендуется в виде болюса - 0,5-1 мл/кг (объем раствора), доза 1-2 мг/кг и последующей инфузии до 72 ч - 0,1 мл/кг в час (объем раствора), доза 0,2 мг/кг в час. Ропивакаин относится к группе местных анестетиков амидного типа действия. Высокие дозы препарата применяются для местной анестезии при хирургических вмешательствах, низкие дозы препарата обеспечивают аналгезию (сенсорный блок) с минимальным и непрогрессирующим моторным блоком. Обратимо блокируя вольтаж-зависимые натриевые каналы, ропивакаин препятствует генерации импульсов в окончаниях чувствительных нервов и их проведению по нервным волокнам. Ропивакаин может оказывать влияние на другие возбудимые клеточные мембраны (в головном мозге и миокарде). Если избыточное количество местного анестетика достигает системного кровотока за короткий промежуток времени, могут проявляться признаки системной токсичности со стороны ЦНС, которые предшествуют признакам токсичности со стороны сердечнососудистой системы, так как они наблюдаются при более низких концентрациях препарата в плазме крови. Ропивакаин обладает менее выраженным кардиодепрессивным эффектом. Блокада натриевых канальцев может нарушать проведение сердечного импульса и вызывать сердечные аритмии. В исследованиях прямой кардиотоксичности доказано, что изомеры ропива-каина меньше влияют на атриовентрикулярную проводимость (не удлиняют ее) по сравнению с другими местными анестетиками и его кумулятивная доза, необходимая для провокации сердечного коллапса, значительно больше (Сичкарь С.Ю., 2015). Кардиотоксичности местных анестетиков также способствует их способность вмешиваться в митохондриальное дыхание. Здесь ропивакаин проявил себя с лучшей стороны - он в меньшей степени влияет на эти процессы. И восстановление сердца после интоксикации ропивакаином протекает легче. Все это свидетельствует о том, что применение ропивакаина безопасно и не менее эффективно по сравнению с другими местными анестетиками.

Следует отметить, что комбинация местных анестетиков и наркотических анальгетиков при эпидуральной аналгезии значительно повышает качество анестезии во время операции и в послеоперационном периоде. В настоящее время введение в эпидуральное пространство наркотических анальгетиков в сочетании с местным анестетиком у новорожденных применяется очень широко, спектр препаратов, разрешенных к применению у данной группы больных в нашей стране, включает фентанил, морфин и тримеперидин (Промедол). Морфин применяется в дозах до 0,1 мг/кг, при этом продолжительность действия обезболивания удлиняется до 24 ч, тримеперидин (Промедол) - в дозе до 0,2 мг/кг с продолжительностью действия до 12 ч, фентанил - в дозе до 1-2 мкг/кг с продолжительностью действия до 2-3 ч. Наркотические анальгетики, введенные в эпидуральное пространство, быстро адсорбируются венозными сплетениями, а оставшаяся часть через твердую мозговую оболочку достаточно медленно проникает в спинномозговую жидкость. Пик концентрации морфина в ликворе достигается через 20-120 мин, причем его концентрация в спинномозговой жидкости в 25 раз превышает концентрацию в плазме крови. Наркотические анальгетики диффузно проникают в желатинозную субстанцию задних рогов спинного мозга, где связываются с опиатными рецепторами и вызывают блокаду болевой чувствительности. Время наступления и продолжительность аналгезии зависят от сродства наркотического анальгетика к опиатным рецепторам спинного мозга и дозы используемого препарата. Побочные эффекты эпи-дурального введения опиатов (тошнота, рвота, кожный зуд и задержка мочи) у новорожденных и грудных детей встречаются намного реже, чем у взрослых и детей старшего возраста.

Для поддержания анестезии наиболее часто используется севофлуран. Наркотические анальгетики и миорелаксанты вводятся только перед интубацией, в дальнейшем устанавливается эпидуральный катетер и вводится 0,2% раствор ропивакаина в дозировке 2 мг/кг. Это обеспечивает достаточный уровень аналгезии на протяжении всего времени операции. Если операция продолжается более 6 ч, при необходимости в эпидуральный катетер вводят дополнительный болюс - до 1 мг/кг ропивакаина, что пролонгирует аналгезию. Большинство детей после окончания операции и отключения ингаляционного анестетика при применении эпидуральной аналгезии быстро восстанавливают адекватное самостоятельное дыхание и могут быть экстубированы уже в условиях операционной. Мониторинг, необходимый при применении эпидуральной аналгезии в условиях операционной или в реанимационном отделении, включает контроль неинвазивного систолического, среднего и диастолического давления, частоты сердечных сокращений, сатурации кислорода, лабораторные исследования (показатели напряжения кислорода и углекислого газа в крови).

Нельзя забывать, что у новорожденных и недоношенных детей существуют определенные анатомические особенности, которые необходимо учитывать при выполнении эпидуральной аналгезии. При рождении позвоночник представляет собой длинную трубку, обращенную вогнутой поверхностью кпереди, поэтому остистые позвонки расположены под меньшим углом по отношению друг к другу, что облегчает пункцию эпидурального пространства на всех уровнях. Длина позвоночного канала составляет около 20 см. Форма крестцовой кости у новорожденного более узкая и плоская, чем у взрослых. Доступ к субарахноидальному пространству из каудального эпи-дурального пространства канала более прямой. Нижний край дурального мешка проецируется на уровень S3-S4. Эпидуральное пространство выглядит относительно большим благодаря меньшему количеству жировой ткани, расстояние от поверхности кожи до эпидурального пространства - от 3 до 10 мм и зависит от массы тела ребенка. Дужки позвонков в этом возрасте состоят из хрящевой ткани, вены эпидурального пространства не имеют клапанной системы. Таким образом, случайная инъекция раствора анестетика в вены эпидурального пространства приводит почти к мгновенному развитию системных токсических реакций. Ширина эпидурального пространства - от 1,2 до 2 мм (в среднем 1,5 мм). Эпидуральное пространство у новорожденных заполнено жировой клетчаткой, имеющей желатинозную консистенцию и губчатую структуру, и содержит меньше кровеносных сосудов и жировой ткани. Разница в строении определяет лучшее ростральное распределение местного анестетика и возможность проведения катетера на большие расстояния. Отмечают и лучшее распределение местного анестетика вдоль корешков. У новорожденных и младенцев спинной мозг (conus medullaris) заканчивается на более низком уровне (L3) и достигает уровня взрослого человека (L1) приблизительно к концу первого года жизни. Таким образом, люмбальная пункция для субарахноидального блока у новорожденных и младенцев должна выполняться только на уровне L4-L5 или L5-S1 межпозвонковых пространств. Эти факторы, а также крайне малое расстояние от поверхности кожи до эпидурального и субарахноидального пространства у недоношенных (10 мм и менее), доношенных новорожденных (10-15 мм) и грудных младенцев (от 15 до 20 мм) вынуждают уделять самое пристальное внимание техническим и методическим деталям при выполнении спинальной и эпидуральной анестезии у младенцев.

Каудальная эпидуральная аналгезия часто используется в комбинации с общей анестезией. Эта методика обеспечивает эффективную интра-и послеоперационную аналгезию для всех типов операций на нижних конечностях, промежности, органах малого таза и нижней поверхности живота у детей всех возрастных групп (например, пороки развития уретры, паховые грыжи, крипторхизм, перекрут яичка, водянка, парафимоз и фимоз, ретроперитониальные опухоли, аноректальные операции, травмы и ортопедические операции на нижней конечности). Данная методика является альтернативой спинальной анестезии у новорожденных высокого риска (недоношенных). При каудальной анестезии доступ в эпидуральное пространство осуществляют ниже границы твердой мозговой оболочки, где перидуральное пространство свободно от нервных корешков, через сакральное отверстие (hiatus sacralis). Расстояние между hiatus sacralis и твердой мозговой оболочкой составляет около 10 мм.

Спинальную анестезию используют при операции по поводу паховой грыжи, при различных абдоминальных и торакальных вмешательствах. Показания к проведению спинальной анестезии: высокий риск развития апноэ, брадикардии и артериальной гипотензии во время и после общей анестезии; недоношенность; пациенты, выздоравливающие после РДС; новорожденные с пороками и аномалиями развития, повышающими риск общей анестезии (ларинго- и трахеомаляция, артрогрипоз, гипотрофия, макроглоссия, синдром Пьера Робена, врожденные пороки сердца). Используют изобарический 0,5% раствор бупивакаина в дозе 0,5-0,6 мг/кг, что обеспечивает длительность анестезии около 60-90 мин. Эффективность анестезии высокая и составляет до 92,8%. При проведении спинальной анестезии для новорожденных характерна стабильная деятельность сердечно-сосудистой системы. Однако были отмечены случаи критического падения АД при высоких спинальных блокадах, при голодании более 4 ч (Ражев С.В., 1998, 2001; Хмызов А.А., 2016). Повышение дозы влечет риск высокого спинального блока с гемодинамическими нарушениями и дыхательными расстройствами. Наблюдение за новорожденными, оперированными с применением спинальной анестезии, должно продолжаться не менее 24 ч. Эпинефрин (Адреналин) строго противопоказан, так как может вызвать ишемию.

ВЫВЕДЕНИЕ ИЗ ОБЩЕЙ АНЕСТЕЗИИ

После длительных, больших и травматичных вмешательств недоношенного новорожденного следует транспортировать в отделение интенсивной терапии на ИВЛ и вопрос об экстубации решать уже после транспортировки. Кроме того, пациентов не нужно экстубировать в операционной сразу после хирургического вмешательства, даже если младенец не находился на вентиляторе перед операцией, а сама операция не представляла сложностей. Экстубация трахеи может быть осуществлена позже в ПИТН, когда произойдет полное восстановление пациентов от эффектов анестетиков.

Недоношенные младенцы, как правило, имеют апноэ после операции. Общепринято учитывать такой риск у всех младенцев, чей ПКВ не превышает 44-46 нед. У пациентов на протяжении 48 ч после операции необходимо применять мониторинг витальных функций.

После экстубации показаны наблюдение анестезиолога, ингаляция кислорода через маску, положение на боку, если оно допустимо, мониторинг частоты дыхания, АД, частоты сердечных сокращений, SpO2, температуры тела, уровня боли. У недоношенных детей после операции возможны апноэ и брадикардия, поэтому необходим мониторинг дыхания и гемодинамики, по крайней мере в первые послеоперационные сутки. Детей из группы риска обязательно переводят в отделение интенсивной терапии для наблюдения.

Если была использована ларингеальная маска, то при пробуждении ребенка она может спровоцировать кашель и ларингоспазм. Поэтому рекомендуется извлекать ларингеальную маску на фоне достаточно глубокой ингаляционной анестезии.

Осложнения анестезии в ближайшем послеоперационном периоде могут продлить пребывание в стационаре или стать причиной экстренной госпитализации. Возможные осложнения: снижение SpO2, ларингоспазм, стри-дор, обструкция дыхательных путей, изменения АД и частоты сердечных сокращений, кровотечение и хирургические осложнения. Делирий при выходе из анестезии возникает в ряде случаев при использовании мидазола-ма и севофлурана; возможны также заторможенность и сонливость.

ВОЗДЕЙСТВИЕ АНЕСТЕЗИИ НА РАЗВИТИЕ МОЗГА НЕДОНОШЕННОГО РЕБЕНКА

Результаты исследований, выполненных на новорожденных детенышах экспериментальных животных, показали, что все широко используемые анестетики и седативные средства индуцируют гибель нейронов в нескольких отделах развивающегося мозга (Loepke A., 2008, 2010).

Однако обнаруженные дегенеративные изменения в нейронах могут быть следствием не только воздействия анестетика, но и запрограммированной гибели клеток у интенсивно растущих младенцев, называемой апоптозом (Loepke A., 2009). Тем не менее эти тревожные результаты, полученные в результате исследований у животных, подняли существенные проблемы безопасности в отношении воздействия анестетиков на недоношенных (Jevtovic-Todorovic V., 2008). Объяснения результатов исследований у людей по-прежнему противоречивы. В то время как в некоторых исследованиях была прослежена связь между воздействием анестетика на ранней стадии жизни и последующими расстройствами обучения или поведения (DiMaggio C., 2009; Wilder R., 2009), в других исследованиях эта ассоциация не была обнаружена (Sprung J., 2009; Bartels M., 2009). Механизм нейротоксичного эффекта анестезии, по-видимому, связан с нейротрансмиттерами глутаматом и γ-аминомасляной кислотой, которые выступают как трофические факторы развивающегося мозга (Ikonomidou C., 2001). В незрелом мозге эти факторы способствуют росту синапсов и необходимы для выживания нейронов.

Ингаляционные анестетики кетамин, динитрогена оксид (Азота закись) и мидазолам оказывают анестетические эффекты путем изменения синапти-ческой передачи через блокаду глутамата и рецепторов γ-аминомасляной кислоты. В незрелом мозге эта блокада также ускоряет гибель нейрональных клеток путем апоптоза (Ikonomidou C., 1999). Однако известно, что недоношенные младенцы, которые получают общую анестезию и седацию при болезненных процедурах, проявляют меньшую заболеваемость, чем те, кому эти мероприятия не проводятся (Anand K., 1993, 2000). Основываясь на моделях животных, было установлено, что недоношенные младенцы, подвергшиеся воздействию высокой концентрации ингаляционных анестетиков на протяжении нескольких часов, потенциально подвержены риску, как и недоношенные, подвергшиеся хирургическому вмешательству с недостаточной анестезией.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Недоношенные младенцы представляют значительную проблему для анестезиолога. Эти пациенты подвержены болезням, связанным с преждевременным появлением на свет. При проведении хирургических операций у таких младенцев следует принять меры предосторожности для обеспечения безопасной анестезии.

Следует обратить внимание на концентрацию кислорода во вдыхаемой газовой смеси, чтобы избежать гипероксии, что является основным фактором, способствующим развитию ретинопатии и болезней легких. Гемодинамические параметры должны быть стабильными, чтобы избежать ВЖК и церебральной ишемии. Также необходимо предотвращение гипотермии и гипогликемии.

Основные требования, которых необходимо придерживаться у недоношенных детей в пери- и интраоперационном периоде, состоят в следующем.

  1. Оптимальное насыщение крови кислородом (минимизация риска ретинопатии).

  2. Предотвращение колебания АД (снижение риска повреждения головного мозга).

  3. Использование кофеина и тщательный баланс жидкости (минимизация риска повреждения легких).

  4. «Нежная» вентиляции и предотвращение чрезмерного растяжения легочной паренхимы (минимизация баротравмы).

  5. Качественная нутритивная поддержка в периоперационном периоде.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

  1. Ахмадеева Э.Н., Thor Willy Ruud Hansen. Боль у новорожденных, оценка и снятие болей // Мед. вестн. Башкорстостана. 2011. № 6. С. 1-10.

  2. Бунятян A.A., Мизиков В.М. Анестезиология : национальное руководство. М. : ГЭОТАР-Медиа, 2011. 1104 с.

  3. Морган-мл. Дж. Эдвард., Мэгид С. Михаил. Клиническая анестезиология. Книга третья / пер. с англ. ; под ред. А.А. Бунятяна, А.М. Цейтлина. М. : БИНОМ, 2003. 304 с.

  4. Евсюкова И.И. Церебральная оксиметрия в неонатологии // Педиатрия. 2017. № 4. С. 86-91.

  5. Жиркова Ю.В., Кучеров Ю.И., Степаненко С.М. Боль у новорожденных: распространенность, диагностика, профилактика и лечение // Педиатр. фармакология. 2012. № 9. С. 37-40.

  6. Иванов Д.О. Руководство по перинатологии. СПб. : Информ-Навигатор, 2015. 1216 с.

  7. Исаков Ю.Ф., Володин Н.Н., Гераськин А.В. Неонатальная хирургия. М. : Династия, 2011. 687 с.

  8. Линькова Т.В. Введение в наркоз севофлураном у детей : дис. …​ канд. мед. наук. М., 2010. 108 с.

  9. Приказ Министерства здравоохранения и социального развития РФ от 27 декабря 2011 г. № 1687н «О медицинских критериях рождения, форме документа о рождении и порядке ее выдачи».

  10. Ражев С.В., Степаненко С.М., Сидоров В.А., Лешкевич А.И. и др. Этюды регионарной анестезии у детей. М., 2001. 192 с.

  11. Ражев С.В. Особенности спинальной анестезии у детей. М., 1998.

  12. Ражев С.В., Михельсон В.А., Степаненко С.М., Геодакян О.С. Регионарная анестезия у детей. М., 1998.

  13. Сичкарь С.Ю., Афуков И.И. Эпидуральная анестезия у новорожденных и грудных детей с хирургическими заболеваниями // Рос. вестн. дет. хир., анестезиол. и реаниматол. 2015. № 2. С. 47-54.

  14. Хмызов А.А. Спинальная анестезия у детей (обзор литературы) // Медицина неотложных состояний. 2016. № 2. С. 64-73.

  15. Щукин В.В. Влияние болевого фактора на кислородный статус головного мозга у детей в условиях анестезии. М., 2005.

  16. Щукин В.В., Цыпин Л.Е., Прокопьев Г.Г., Лазарев В.В. и др. Оценка влияния болевого фактора на кислородный статус головного мозга у детей во время анестезии // Вестн. интенсивной тер. 2002. № 4. С. 57-60.

  17. Anand K. Pain, plasticity, and premature birth: a prescription for permanent suffering? // Nat. Med. 2000. Vol. 6. P. 971-973.

  18. Anand K. Relationships between stress responses and clinical outcome in newborns, infants, and children // Crit. Care Med. 1993. Vol. 21. P. 358-359.

  19. Anand K.J., Stevens B.J., McGrath P.J. Pain in Neonates and Infants. 3rd ed. Elsevier, 2007. 329 p. (Series: Pain Research and Clinical Management)

  20. Bartels M., Althoff R.R., Boomsma D.I. Anesthesia and cognitive performance in children: no evidence for a causal relationship // Twin Res. Hum. Genet. 2009. Vol. 12. P. 246-253.

  21. Bosenberg A. Epidural analgesia for major neonatal surgery // Paediatr. Anaesth. 1998. Vol. 8. P. 479-483.

  22. DiMaggio C., Sun L.S., Kakavouli A., Byrne M.W. et al. A retrospective cohort study of the association of anesthesia and hernia repair surgery with behavioral and developmental disorders in young children // J. Neurosurg. Anesthesiol. 2009. Vol. 21. P. 286-291.

  23. Grunau R.E., Holsti L, Haley D.W., Oberlander T. et al. Neonatal procedural pain exposure predicts lower cortisol and behavioral reactivity in preterm infants in the NICU // Pain. 2005. Vol. 113. P. 293-300.

  24. Hoelzle M., Weiss M., Dillier C., Gerber A. Comparison of awake spinal with awake caudal anesthesia in preterm and ex-preterm infants for herniotomy // Paediatr. Anaesth. 2010. Vol. 20. P. 620-624.

  25. Huang J.J., Hirshberg G. Regional anaesthesia decreases the need for postoperative mechanical ventilation in very low birth weight infants undergoing herniorrhaphy // Paediatr. Anaesth. 2001. Vol. 11. P. 705-709.

  26. Jevtovic-Todorovic V., Olney J.W. PRO: anesthesia-induced developmental neuroapoptosis: status of the evidence // Anesth. Analg. 2008. Vol. 106. P. 1659-1663.

  27. Ikonomidou C., Bittigau P., Koch C., Genz K. et al. Neurotransmitters and apoptosis in the developing brain // Biochem. Pharmacol. 2001. Vol. 62. P. 401-405.

  28. Ikonomidou C., Bosch F., Miksa M., Bittigau P. et al. Blockade of NMDA receptors and apoptotic neurodegeneration in the developing brain // Science. 1999. Vol. 283. P. 70-74.

  29. Krane E., Haberkern C., Jacobson L. Postoperative apnea, bradycardia, and oxygen desaturation in formerly premature infants: prospective comparison of spinal and general anesthesia // Anesth. Analg. 1995. Vol. 80. P. 7-13.

  30. Loepke A.W, McGowan F.X. Jr., Soriano S.G. CON: the toxic effects of anesthetics in the developing brain: the clinical perspective // Anesth. Analg. 2008. Vol. 106. P. 1664-1669.

  31. LeDez K.M, Lerman J. The minimum alveolar concentration (MAC) of isoflurane in preterm neonates // Anesthesiology. 1987. Vol. 67. P. 301-307.

  32. Loepke A.W. Developmental neurotoxicity of sedatives and anesthetics: a concern for neonatal and pediatric critical care medicine? // Pediatr. Crit. Care Med. 2010. Vol. 11. P. 217-226.

  33. Loepke A.W. The effects of neonatal isoflurane exposure in mice on brain cell viability, adult behavior, learning, and memory // Anesth. Analg. 2009. Vol. 108. P. 90-104.

  34. Velayudha R. Effect of general anesthetics on the developing brain // J. Anaesthesiol. Clin. Pharmacol. 2012. Vol. 28. P. 6-10.

  35. Slater R., Cornelissen L., Fabrizi L., Patten D. et al. Oral sucrose as an analgesic drug for procedural pain in newborn infants: a randomised controlled trial // Lancet. 2010. Vol. 376. P. 1225-1232.

  36. Sprung J., Flick R.P., Wilder R.T., Katusic S.K. et al. Anesthesia for cesarean delivery and learning disabilities in a population-based birth cohort // Anesthesiology. 2009. Vol. 111. P. 302-310.

  37. Steward D. Preterm infants are more prone to complications following minor surgery than are term infants // Anesthesiology. 1982. Vol. 56. P. 304-306.

  38. Veverka T., Henry D.N., Milroy M.J., Snyder M.E. et al. Spinal anesthesia reduces the hazard of apnea in high-risk infants // Am. Surg. 1991. Vol. 57. P. 531-535.

  39. Walther-Larsen S., Rasmussen L. The former preterm infant and risk of postoperative apnoea: recommendations for management // Acta Anaesthesiol. Scand. 2006. Vol. 50. P. 888-893.

  40. Welborn L., Hannallah R.S., Higgins T., Fink R. et al. Postoperative apnoea in former preterm infants: does anaemia increase the risk? // Can. J. Anaesth. 1990. Vol. 37. P. 92.

  41. Wilder R.T., Flick R.P., Sprung J., Katusic S.K. et al. Early exposure to anesthesia and learning disabilities in a population-based birth cohort // Anesthesiology. 2009. Vol. 110. P. 796-804.

Глава 4. Хирургические операции у недоношенных детей в условиях палаты интенсивной терапии

Ю.А. Козлов, А.А. Распутин, П.Ж. Барадиева, Н.В. Сыркин, К.А. Ковальков, В.М. Капуллер

Многие недоношенные дети вскоре после рождения нуждаются в экстренной хирургической помощи, которая необходима для коррекции как приобретенных состояний, связанных с преждевременными родами и недоношенностью (ГЗ ОАП, НЭК, ПГГ), так и врожденных аномалий (гастро-шизис, врожденная диафрагмальная грыжа, АП, паховая грыжа). Число недоношенных младенцев, которым необходимы экстренные операции, неуклонно увеличивается вместе с прогрессом неонатальной интенсивной терапии, отмеченным в последние десятилетия.

Традиционно ургентные хирургические вмешательства производятся в условиях операционной. Недоношенный ребенок, нуждающийся в операции, перемещается из ПИТН до операционной, где выполняется хирургическая процедура, и возвращается назад в ПИТН. Транспортировка любого младенца представляет угрозы, особенно если пациент находится в критическом состоянии (Harding J., 1993; Leslie A., 1994; Moss S., 2005). Эти риски могут быть связаны с факторами окружающей среды (гипотермия) или обусловлены нарушениями в процессе перемещения больного (например, смещение эндотрахеальной трубки, потеря внутривенного доступа, прекращение инотропной поддержки). Младенцы, находящиеся в ПИТН, часто требуют инфузии инотропов и ИВЛ для кардиореспираторной поддержки. Эти дети иногда настолько нестабильны, что не могут быть безопасно транспортированы, особенно если специализированная операционная находится на расстоянии нескольких этажей в одном лечебном учреждении или в удаленных друг от друга лечебных учреждениях (Finer N., 1993; Gavilanes A., 1997; Frawley G., 1999; Mallick M., 2008).

Чтобы снизить клинический риск, который может быть связан с транспортировкой младенцев от ПИТН до операционной, в недалеком прошлом была разработана стратегия выполнения хирургических операций прямо в палате интенсивной терапии, также известная как «хирургия на месте» (от англ. surgery in-situ) (Fanning N., 1998; Ghallab A., 2013) или «хирургия у постели больного» (от англ. bedside surgery) (John T., 2007; Arbell D., 2007).

Хирургическая помощь недоношенным детям, находящимся в критическом состоянии, развивалась в нескольких направлениях и привела к спорам в отношении места проведения этих операций. Это потребовало поиска новых тактических подходов. Операции у нестабильных младенцев традиционно выполняются в детских больницах после их транспортировки из родильного дома или перинатального центра. До недавнего времени исключением из этого правила было клипирование ОАП, которое производилось у пациентов с ЭНМТ, находящихся в нестабильном состоянии, фактически не позволявшем транспортировать их в детский госпиталь. Причина того, что другие ургентные хирургические вмешательства на органах грудной клетки, брюшной полости и нервной системе до недавнего времени не выполнялись в условиях ПИТН, объяснялась нежеланием специалистов перинатальных центров воздействовать на таких пациентов на своей территории. Постепенно скепсис коллег был сломлен и представлены преимущества нового лечебного подхода. Стало очевидно, что транспорт новорожденных, находящихся в критическом состоянии, отнимает много времени, использует значительные затраты рабочей силы и требует подходящего транспортного инкубатора и следящего оборудования. В отличие от этого, «хирургия на месте» позволяет избежать материальных затрат, а также предупреждает гипотермию и общую декомпенсацию витальных систем организма пациента, находящегося в критическом состоянии (Hubbard C., 1986; Taylor R., 1986; Coster D., 1989).

СЕЛЕКЦИЯ ПАЦИЕНТОВ ДЛЯ ВЫПОЛНЕНИЯ ОПЕРАЦИЙ В УСЛОВИЯХ ПАЛАТЫ ИНТЕНСИВНОЙ ТЕРАПИИ

Измененная стратегия работы хирурга в условиях палат интенсивной терапии перинатальных центров и детских больниц с критически больными недоношенными детьми, страдающими неотложными хирургическими заболеваниями, требует уточнений, связанных с отбором пациентов, которым не показана транспортировка в хирургический центр.

Существует два условия, которые диктуют необходимость выполнения операций у недоношенных детей в условиях ПИТН:

  1. транспортировка в специализированный хирургический центр невозможна из-за их критического состояния;

  2. транспортировка приведет к потере времени, необходимого для выполнения экстренной операции, и необратимой катастрофе в организме ребенка.

Критические состояния недоношенных могут быть обусловлены различными врожденными и приобретенными заболеваниями. Критерии «критического состояния» определяются чаще всего как гемодинамическая и респираторная нестабильность пациента. Оба эти состояния требуют искусственного замещения или поддержания функции дыхания и газообмена путем проведения ИВЛ и непрерывной инфузии инотропных препаратов. Отсоединение инфузионных линий и эндотрахеальной трубки неминуемо приведет к дальнейшей дестабилизации состояния недоношенного ребенка.

Ингаляция оксида азота, ВЧ ИВЛ, экстракорпоральная мембранная оксигенация (ЭКМО) являются абсолютными поводами для выполнения операций в условиях ПИТН, так как отсоединение от устройств, обеспечивающих эти технологии, неминуемо приведет к гибели больного.

Для оценки тяжести пациента можно использовать шкалу NEOMOD (Шкала оценки неонатальной мультиорганной дисфукции), где показатели >9 баллов ассоциируются со 100% смертностью пациента (Janota J., 2001) (табл. 4-1).

image22
Таблица.4-1. Шкала определения тяжести состояния новорожденных с полиорганными расстройствами "NEOnatal Multiple Organ Dysfunction score" (NEOMOD)

Также существует модифицированная шкала тяжести пациентов Modified NEOMOD (Cetinkaya M.,2012) (табл. 4-2 и шкала SOFA, адаптированная для новорожденных и младенцев (Шмаков А.Н., Кохно В.Н., 2007) (табл. 4-3

image23
Таблица.4-2. Модифицированная шкала определения тяжести состояния новорожденных с полиорганными расстройствами "Modified NEOnatal Multiple Irgan Dysfunction score" (Modified NEOMOD)
image24
Таблица.4-3. Шкала SOFA, адаптированная к периоду новорожденности (Шмаков А.Н., Кохно В.Н.,2007)

Некоторые заболевания (НЭК, спонтанная интестинальная перфорация, перфорация желудка, АП и РДС) протекают настолько быстро, что принятие решения о транспорте недоношенного ребенка в хирургический центр приведет к глубокому и необратимому повреждению тканей и органов пациента в результате потери времени, необходимого для своевременного выполнения хирургического вмешательства. Максимально быстрые и простые операции, не ставящие перед собой цели окончательной органной реконструкции, способны увеличить выживаемость больных с этими состояниями.

Риск возникновения повторных внутрижелудочковых геморрагий в результате транспортировки на фоне полиорганных расстройств также оправдывает выполнение вентрикулосубгалеального шунтирования как этап лечения недоношенных детей в условиях ПИТН.

ОБЗОР хирургических процедур, выполняемых В УСЛОВИЯХ палаты интенсивной терапии

Существует довольно небольшое количество научных сообщений об операциях, выполняемых в условиях отделений интенсивной терапии новорожденных и ПИТН. Наиболее распространенное хирургическое вмешательство, производящееся в ПИТН, - лигирование (клипирование) ГЗ ОАП. Выполнение других видов операций в условиях палаты интенсивной терапии менее распространено. R. Taylor (1986) первый предположил выполнимость проведения в палатах реанимации расширенного спектра хирургических вмешательств, кроме наложения клипсы или лигатуры вокруг ОАП. Немногочисленные научные работы сообщают о лапаротомии при патологии кишечника, такой как НЭК у глубоко недоношенных младенцев (Frawley G., 1999). Несколько других обзоров сообщают о более широком диапазоне операций у недоношенных в условиях ПИТН (Lally K., 1987; Finner N., 1993; Gavilanes A., 1997; Fanning N., 1998). Далее необходимо сосредоточиться на тех описаниях использования нового лечебного подхода, которые представлены на сегодняшний день в литературе.

Лигирование открытого артериального протока

ОАП остается главным источником заболеваемости у недоношенных младенцев, находящихся в ПИТН. Закрытие ОАП осуществляется обычно через разрез в левой половине грудной клетки. Начиная с 1986 г. появились первые сообщения об успешности хирургического лечения ОАП у недоношенных детей, находящихся в ПИТН (Taylor R., 1986; Shenassa H., 1986). На сегодняшний день это известная и принятая во всем мире практика (Eggert L., 1982; Hubbard C., 1986; Kuster A., 2003; John T., 2007). Новый подход получил распространение и широко используется в настоящее время в различных центрах. Существует сообщение о том, что одна хирургическая бригада выполняла лигирование ОАП, перемещаясь между ПИТН различных родильных домов (Gould D., 2003).

Некротизирующий энтероколит

Младенцы с НЭК остаются источником противоречий и споров, касающихся места и способа хирургического вмешательства (Bell M., 1978; Rowe M., 1994; Kim S., 2006; Lin P., 2006). В настоящее время хирургические вмешательства, предназначенные для лечения НЭК, включают перитонеальный дренаж или лапаротомию, сопровождающуюся резекцией пораженного сегмента кишечника с выведением энтеростомы или анастомозом. Традиционно пери-тонеальный дренаж, установленный в условиях ПИТН, считался необходимым у нестабильных новорожденных, чтобы временно улучшить их карди-ореспираторный статус (Ein S., 1977, 1990). Однако одно рандомизированное исследование не показало преимуществ такого способа лечения по сравнению с лапаротомией (Rees C., 2010). Сторонники необходимости производства лапаротомии в условиях ПИТН утверждают, что новорожденный, находящийся в критическом состоянии, может быть подвергнут значительным физическим и физиологическим рискам, связанным с трансфером в операционную (Frawley G., 1999; Hall N., 2012; Wright N., 2014). Такие риски включают манипуляции с оборудованием в момент трансфера, воздействие изменения температуры окружающей среды, смещение жизненно важных магистралей и трубок или клиническое ухудшение в ходе трансфера в связи с прекращением действия инотропных препаратов. Особенно это касается младенцев с мгновенными формами НЭК, которые не предоставляют хирургу достаточно времени, чтобы позволить безопасную транспортировку в операционную для выполнения лапаротомии (Pierro A., 2005). Ранее утверждалось, что хирургия НЭК в ПИТН увеличивает риск развития инфекции (Taylor R., 1986; Calisti A., 2004; Lago P., 2005). Однако последующие исследования не обнаружили такой связи (Lally K., 1987; Finer N., 1993; Gavilanes A., 1997; Mallick M., 2008; Hall N., 2012).

Изолированная перфорация желудка и подвздошной кишки

Острая перфорация желудка или подвздошной кишки - превосходный пример ситуации, которая требует экстренного хирургического вмешательства в условиях ПИТН. Это состояние - стремительная болезнь, прежде всего поражающая недоношенного ребенка, связанная со значительной летальностью. Транспортировка нестабильного пациента делает эту ситуацию опасной для жизни. Поэтому операция «на месте» часто становится безальтернативной. Ряд исследователей пришли к заключению, что перитонеальный дренаж, неприменим как окончательный метод лечения острой перфорации, и лапаротомия должна стать первой линией хирургического лечения (Rees C., 2008). Всего несколько научных работ сообщили о возможности лапаротомии у новорожденных в связи с перфорацией желудка и подвздошной кишки в условиях ПИТН (Finer N., 1993; Hall N., 2012).

Постгеморрагическая гидроцефалия

Метод установки вентрикулосубгалеального шунта у недоношенных новорожденных достаточно хорошо известен (Fulmer B.B., 2000; Shooman D., 2009). Однако ни в одной из доступной публикаций не сообщается о проведении ранних ликвородренирующих операций у недоношенных пациентов с ПГГ в условиях ПИТН.

Атрезия пищевода и респираторный дистресс-синдром

РДС значительно ухудшает состояние недоношенных младенцев с АП и дистальной трахеопищеводной фистулой в результате респираторных расстройств, которые появляются в результате высокого легочного комплайнса на фоне незрелых легких и нарастают в результате аспирации слюны и обратного заброса желудочного содержимого в трахею и бронхи (Pinheiro P.F., 2012; Bouguermouh D., 2015). Плохая растяжимость ригидной легочной ткани и наличие трахеопищеводной фистулы приводят к тому, что значительная часть газовоздушной смеси попадает в желудок, вызывая синдром «обкрадывания» легких (Козлов Ю.А., 2015). Выполнение гастростомии обычно приводит к потере эффективного давления на вдохе и не сопровождается нормализацией функции газообмена (DeBoer E.M., 2016). Улучшение состояния таких младенцев возможно с помощью экстренной окклюзии трахеопищеводного свища (Sadreameli S.C., 2016). Оптимальным решением также является выполнение этой операции в условиях ПИТН. Эта стратегия предоставляет больше шансов для повышения выживаемости недоношенных пациентов с АП и РДС (Козлов Ю.А., 2015).

Гастрошизис

Гастрошизис - классическая ургентная хирургическая ситуация, которая ранее требовала перевода пациента в операционную для закрытия передней брюшной стенки. Некоторые авторов ввели понятие «прикроватное лечение», чтобы минимизировать периоперативные проблемы, связанные с охлаждением и болью пациента (Minkes R., 2000; Kidd J., 2001; Bianchi A., 2002). В отсутствие заворота или атрезии кишечника производится медленное погружение кишечных петель в брюшную полость. Репозиция тонкой и толстой кишки у кровати больного не требует интубации пациента и использования опиатных анальгетиков (Bianchi A., 2002). При выраженном висцеро-абдоминальном несоответствии бывает необходима интеграция силастикового протеза (Fisher J., 1995). Репозиция кишечника в этом случае может занять несколько дней. Когда погружение осуществлено полностью, дефект апоневроза и кожи ушивается в условиях «импровизированной» операционной ПИТН.

Экстракорпоральная мембранная оксигенация легких

Фактически все младенцы, которые являются кандидатами на ЭКМО (синдром аспирации мекония, ПЛГ, врожденная диафрагмальная грыжа), находятся в критическом состоянии в условиях ПИТН родильных домов или детских больниц. Независимо от других существующих предпочтений центры, которые предлагают ЭКМО как дополнительную опцию лечения, выполняют катетеризацию и деканюляцию магистральных сосудов непосредственно у кровати пациентов (Kugelman A., 2003; Davenport M., 2015).

технологические аспекты выполнения операций в условиях палаты интенсивной терапии

Определение места проведения операции, движение персонала в момент производства операции, создание стерильных условий, наличие специального оборудования являются главными вопросами, которые должны быть решены, прежде чем начать оперировать недоношенных детей в условиях ПИТН (Козлов Ю.А., 2014, Kee M., 2004). Организация пространства для выполнения хирургического вмешательства создается простой изоляцией рабочей зоны внутри ПИТН от движения медицинского персонала, обслуживающего других пациентов (рис. 4-1, 4-2).

Очевидно, что существует проблема инфекционного контроля в помещении, где проводится операция. Это имеет, вероятно, больше теоретическое, чем практическое значение. Нет никаких опубликованных данных, чтобы поддержать так или иначе это утверждение. Конечно, у младенцев, подвергающихся лапаротомии по поводу энтероколита, существует опасность бактериальной контаминации брюшной полости и раны. Несмотря на это, риски возникновения внутрибрюшных инфекций после хирургии остаются несущественными. Другой довод в пользу проведения операций в условиях ПИТН заключается в том, что уровень стерильности и мероприятия по соблюдению санитарно-эпидемиологического режима в ПИТН и операционной практически идентичны. Успешное развитие хирургии в пределах ПИТН требует соответствующего планирования и кооперации между хирургическим вмешательством и текущим уходом за другими младенцами, находящимися в палате. Медсестры отделения интенсивной терапии должны продолжать свою нормальную заботу о других пациентах, в то время как операционные медсестры должны абстрагироваться и осуществлять свои обязанности в пределах места, отведенного для проведения операции. Все медицинские работники, находящиеся в непосредственной близости от зоны операции, должны надевать соответствующее защитное снаряжение, включая колпаки и маски.

image4 1
Рис.4-1. Организация рабочего пространства для выполнения операции в условиях палаты интенсивной терапии новорожденных перинатального центра
image4 2
Рис.4-2. Организация рабочего пространства для выполнения операции в условиях палаты интенсивной терапии новорожденных детского госпиталя

Когда все необходимые компоненты, необходимые для операции, доставлены к больному, должно быть организовано место у его кровати, чтобы собрать вокруг недоношенного ребенка весь необходимый персонал и оснащение. Соответствующее пространство предоставляется в изголовье реанимационной системы персоналу анестезиологической бригады (рис. 4-3).

Это пространство должно быть организовано так, чтобы можно было быстро и беспрепятственно получить доступ к интубационной трубке и инфузионным линиям пациента. Аппарат ИВЛ также располагается в изголовье кровати. При необходимости рядом размещаются аппараты для ингаляции оксида азота и ВЧ вентиляции легких (рис. 4-4).

Обеспечение соответствующей анестезии и адекватного послеоперационного обезболивания является задачей первостепенной важности. Чаще всего используют внутривенные анестетики, поскольку наркозные системы для ингаляции анестезирующих средств нередко недоступны в ПИТН. Опиатные анальгетики комбинируются с недеполяризующими миорелак-сантами [панкуронием (Панкурония бромид) или векуронием (Векурония бромид)]. В исследовании S. Shew (2000) была продемонстрирована абсолютная безопасность фентанила в качестве анестезирующего вещества, предназначенного для выполнения операций лигирования ОАП в условиях ПИТН.

image4 3
Рис.4-3. Рабочее пространство персонала анестезиологической бригады
image4 4
Рис.4-4. Размещение аппаратов для ингаляции оксида азота и высокочастотной вентиляции легких в условиях палаты интенсивной терапии новорожденных

Как правило, требуется стандартный набор инструментов для производства операций у новорожденных. Всегда необходим электрокоагулятор, который размещается на собственной тележке или на консолях реанимационной системы (рис. 4-5).

image4 5
Рис.4-5. Электрокоагулятор ERBE VIO 3 на мобильнойтележке

Недостаточное освещение и видимость операционного поля преодолеваются путем использования налобных осветителей и увеличительных луп (рис 4-6

image4 6
Рис.4-6. Экипировка хирурга для выполнения операций в условиях палаты интенсивной терапии новорожденных

После окончания операции младенец вновь находится в нормальной для себя среде и подвергается обычному послеоперационному мониторингу без смены контролирующих устройств.

ПРЕИМУЩЕСТВА И НЕДОСТАТКИ ВЫПОЛНЕНИЯ ОПЕРАЦИЙ У НЕДОНОШЕННЫХ ДЕТЕЙ В УСЛОВИЯХ ПАЛАТЫ ИНТЕНСИВНОЙ ТЕРАПИИ

В настоящее время отсутствуют рандомизированные исследования, которые сравнивают итоги операций у нестабильных новорожденных, выполненные в операционной или ПИТН. Научная работа N. Finer (1993), признавая уязвимость условий стерильности в ПИТН, не выявила каких-либо различий летальности в сравниваемых группах. Другие научные отчеты подтвердили эти наблюдения и безопасность работы в условиях ПИТН (Mortier E., 1996; Gavilanes A., 1997). G. Frawley (1999) провел сравнение физиологических параметров критически больных новорожденных и обнаружил, что у младенцев, которые транспортировались в операционную, существовали достоверные изменения в температурном балансе, насыщении крови кислородом и количестве тромбоцитов. Зависимость между неконтролируемой гипотермией и неблагоприятным результатом у недоношенных детей хорошо установлена в других научных работах (Costeloe K., 2000; Mance M., 2008).

Главные доводы скептиков, которые не поддерживают работу детского хирурга в ПИТН, основываются на предположении повышенного риска послеоперационных инфекций, отсутствия соответствующего пространства и оборудования для производства «хирургии на месте». Несколько исследований не выявили повышенного риска возникновения инфекционных осложнений в виде раневой инфекции (Finner N., 1993; Fanning N., 1998; Blakely M., 2005) или выделения положительных гемокультур (Lally K., 1987; Finner N., 1993; Gavilanes A., 1997) в результате работы хирурга в ПИТН. L. Eggert (1982) и R. Taylor (1986) на примере 79 и 52 операций лигирования ОАП вовсе не регистрировали раневых инфекций. В другом обширном исследовании на примере 543 пациентов уровень местных инфекционных осложнений не превышал 1% (Ghallab A., 2012).

Вместе с тем необходимо согласиться, что более сложные случаи у критически больных и стабильных пациентов, требующие технологически непростых реконструкций, связанных с продолжительным временем операции и привлечением продвинутых инновационных способов лечения, должны производиться в операционных залах детских больниц. К таким состояниям относятся АП, бронхолегочные пороки, атрезии кишечника и прочие заболевания (Zani A., 2015). Однако для менее сложных процедур «хирургия на месте» у младенцев, находящихся в критическом состоянии, является методом выбора.

РЕЗУЛЬТАТЫ СОБСТВЕННЫХ НАБЛЮДЕНИЙ ХИРУРГИЧЕСКОГО ЛЕЧЕНИЯ НЕДОНОШЕННЫХ ДЕТЕЙ В УСЛОВИЯХ ПАЛАТЫ ИНТЕНСИВНОЙ ТЕРАПИИ

image25
Таблица.4-6. Данные пациентов, которым выполннены хирургические вмешательства в условиях интенсивной терапии для новорожденных

За весь период наблюдений было выполнено 447 хирургических процедур, произведенных у недоношенных детей в условиях палаты интенсивной терапии. Все новорожденные находились в критическом состоянии. В общей сложности 63,98% из них получали инотропную поддержку и 96,86% находились на ИВЛ (9,17% получали ВЧ ИВЛ).

Все случаи были сгруппированы соответственно типу операции. Доминирующее число хирургических вмешательств, произведенных в условиях ПИТН, составили операции клипирования ОАП - 285 пациентов, установка вентрикулосубгалеального шунта - 59 больных, лапаротомия в связи с НЭК, изолированной перфорацией подвздошной кишки и желудка - 63 пациента. Затем по мере уменьшения количества наблюдений расположились операции по поводу закрытия дефекта брюшной стенки при гастрошизисе - 23 больных, лигирования трахеопищеводной фистулы у пациентов с АП - 6 больных, реконструкции врожденной диафрагмальной грыжи - 4 больных.

Средняя масса тела младенцев при рождении составлял 1284,2±594 г, гестационный возраст - 28,06±3,68 нед и возраст в день операции - 13,05± 6,96 дня. Гендерный состав представлен 233 мальчиками и 214 девочками.

Общая летальность составила 5,14% (и=23). У 9 пациентов (2,01%) смертность была обусловлена сепсисом на фоне течения НЭК. Другие факторы, способствовавшие летальности, включали БЛД, ВЖК, РДС, ретинопатию. Эти патологические состояния регистрировались у 220 (49,22%) пациентов. Необходимо отметить, что ни один летальный случай не был связан с операцией. Смертность больных может быть объяснена незрелостью организма и связанными с ней опасными для жизни заболеваниями. Сравнивая текущую летальность, которая существовала у новорожденных после операций, выполненных в региональном детском госпитале за тот же период времени (5,95%), мы обнаружили почти сопоставимые показатели смертности больных.

Ожидаемого увеличения количества раневых инфекций из-за отсутствия в отделениях интенсивной терапии новорожденных условий, существующих в операционных залах, не произошло. В ходе исследования зарегистрировано только 7 случаев (1,57%) инфекций раны, которые были успешно пролечены антибиотиками.

Предварительный опыт показал, что большинство экстренных операций у недоношенных детей, находящихся в критическом состоянии, может относительно безопасно выполнено в условиях ПИТН. Было установлено, что пациенты могут подвергаться хирургическим операциям там, где они лежат, то есть «на месте» (in situ), без дополнительных рисков развития неблагоприятных послеоперационных результатов, таких как летальность и раневая инфекция.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В этой главе представлен материал, свидетельствующий о том, что широкий спектр относящихся к недоношенным детям операций может быть выполнен на базе отделений интенсивной терапии перинатальных центров и детских больниц. Мы полагаем, что работа хирурга в условиях ПИТН минимизирует риски, существующие при транспортировке младенца до операционной, и снижает физиологическую нестабильность его организма в результате этого воздействия. Конечно, устройство внутренней среды специализированной операционной предназначено, чтобы обеспечить все потребности специалистов в оборудовании при проведении хирургических вмешательств у маленьких детей. Однако со временем усилиями хирурга и анестезиолога ПИТН может быть адаптирована для производства операций, чтобы удовлетворить эти требования на благо ребенка.

Таким образом, хирургические процедуры, выполненные в условиях ПИТН, позволяют избежать транспортировки нестабильного пациента и предупредить процесс, который может дестабилизировать клинический статус уже находящегося в критическом состоянии больного. Очевидно, что набор операций, которые могут производиться в ПИТН, может быть расширен до известного предела, который будет требовать уже резервной копии полностью укомплектованной и оборудованной педиатрической операционной, чтобы удовлетворить значительные и часто непредвиденные требования хирургии.

Мы убеждаем наших коллег действовать в этом направлении и склоняем неонатологов к необходимости принятия нового лечебного подхода. Учитывая увеличивающееся количество рождений недоношенных младенцев, нуждающихся в неотложных операциях, мы полагаем, что этот выбор будет достоин большего внимания.

список литературы

  1. Атрезия пищевода / под ред. Ю.А. Козлова., В.В. Подкаменева., В.А. Новожилова. М., 2015.

  2. Шмаков А.Н., Кохно В.Н. Критические состояния новорожденных (технологии дистанционного консультирования и эвакуации). Новосибирск, 2007.

  3. Козлов Ю.А., Новожилов В.А., Распутин А.А., Краснов П.А. и др. Хирургические операции у новорожденных в условиях палаты интенсивной терапии // Детская хир. 2016. Т. 20, № 2. С. 77-82.

  4. Arbell D., Gross E., Preminger A., Naveh Y. et al. Bedside laparotomy in the extremely low birth weight baby: a plea to bring the surgeon to the baby // Isr. Med. Assoc. J. 2007. Vol. 9. P. 851-852.

  5. Bell M.J., Ternberg J.L., Feigin R.D. et al. Neonatal necrotizing enterocolitis. Therapeutic decisions based upon clinical staging // Ann. Surg. 1978. Vol. 187. P. 1-7.

  6. Bianchi A., Dickson A.P., Alizai N.K. Elective delayed midgut reduction - no anesthesia for gastroschisis: selection criteria // J. Pediatr. Surg. 2002. Vol. 37. P. 1334-1336.

  7. Blakely M.L., Lally K.P., McDonald S. et al. Outcomes of extremely low birth-weight infants with necrotizing enterocolitis or isolated intestinal perforation: a prospective cohort study by the NICHD Neonatal Research Network // Ann. Surg. 2005. Vol. 241. P. 984-989.

  8. Bouguermouh D., Salem A. Esophageal atresia: a critical review of management at a single center in Algeria // Dis. Esophagus. 2015. Vol. 28, N 3. P. 205-210.

  9. Calisti A., Perrelli L., Nanni L. et al. Surgical approach to neonatal intestinal perforation. An analysis on 85 cases (1991-2001) // Minerva Pediatr. 2004. Vol. 56. P. 335-339.

  10. Cetinkaya M., ^ksal N., nzkan H. A new scoring system for evaluation of multiple organ dysfunction syndrome in premature infants // Am. J. Crit. Care. 2012. Vol. 21, N 5. P. 328-337.

  11. Costeloe K., Hennessy E., Gibson A.T., Marlow N. et al. The EPICure study: outcomes to discharge from hospital for infants born at the threshold of viability // Pediatrics. 2000. Vol. 106. P. 659-671.

  12. Coster D.D., Gorton M.E., Grooters R.K., Thieman K.C. et al. Surgical closure of the patent ductus arteriosus in the neonatal intensive care unit // Ann. Thorac. Surg. 1989. Vol. 48. P. 386-389.

  13. Davenport M., Rothenberg S.S., Crabbe D.C., Wulkan M.L. The great debate: open or thoracoscopic repair for oesophageal atresia or diaphragmatic hernia // J. Pediatr. Surg. 2015. Vol. 50, N 2. P. 240-246.

  14. DeBoer E.M., Prager J.D., Ruiz A.G., Jensen E.L. et al. Multidisciplinary care of children with repaired esophageal atresia and tracheoesophageal fistula // Pediatr. Pulmonol. 2016. Vol. 51, N 6. P. 576-581.

  15. Eggert L.D., Jung A.J., McGough E.C., Ruttenberg H.D. Surgical treatment of patent ductus arteriosus in preterm infants. Four-year experience with ligation in the newborn intensive care unit // Pediatr. Cardiol. 1982. Vol. 2. P. 15-18.

  16. Ein S.H., Marshall D.G., Girvan D. et al. Peritoneal drainage under local anesthesia for perforations from necrotizing enterocolitis // J. Pediatr. Surg. 1977. Vol. 12. P. 963-967.

  17. Ein S.H., Shandling B., Wesson D. et al. A 13-year experience with peritoneal drainage under local anesthesia for necrotizing enterocolitis perforation // J. Pediatr. Surg. 1990. Vol. 25. P. 1034-1036.

  18. Fanning N.F., Casey W., Corbally M.T. In-situ emergency paediatric surgery in the intensive care unit // Pediatr. Surg. Int. 1998. Vol. 13. P. 587-589.

  19. Finer N.N., Woo B.C., Hayashi A., Hayes B. Neonatal surgery: intensive care unit versus operating room // J. Pediatr. Surg. 1993. Vol. 28. P. 645-649.

  20. Fischer J.D., Chun K., Moores D.C. et al. Gastroschisis: A simple technique for staged silo closure // J. Pediatr. Surg. 1995. Vol. 30. P. 1169-1171.

  21. Frawley G., Bayley G., Chondros P. Laparotomy for necrotizing enterocolitis: intensive care nursery compared with operating theatre // J. Paediatr. Child Health. 1999. Vol. 35. P. 291-295.

  22. Fulmer B.B., Grabb P.A., Oakes W.J., Mapstone T.B. Neonatal ventriculosubgaleal shunts // Neurosurgery. 2000. Vol. 47. P. 80-83.

  23. Gavilanes A.W., Heineman E., Herpers M.J., Blanco C.E. Use of neonatal intensive care unit as a safe place for neonatal surgery // Arch. Dis. Child. Fetal Neonatal Ed. 1997. Vol. 76. P. 51-53.

  24. Ghallab A., El-Gohary Y., Redmond M., Corbally M. In-situ emergency pediatric surgery in the intensive care unit // Ir. J. Med. Sci. 2013. Vol. 182. P. 33-36.

  25. Gould D.S., Montenegro L.M., Gaynor J.W. et al. A comparison of on-site and off-site patent ductus arteriosus ligation in premature infants // Pediatrics. 2003. Vol. 112. P. 1298-1301.

  26. Hall N.J., Stanton M.P., Kitteringham LJ. et al. Scope and feasibility of operating on the neonatal intensive care unit: 312 cases in 10 years // Pediatr. Surg. Int. 2012. Vol. 28. P. 1001-1005.

  27. Harding J.E., Morton S.M. Adverse effects of neonatal transport between level III centres // J. Paediatr. Child Health. 1993. Vol. 29. P. 146-149.

  28. Hubbard C., Rucker R.W., Realyvasquez F. et al. Ligation of the patent ductus arteriosus in newborn respiratory failure // J. Pediatr. Surg. 1986. Vol. 21. P. 3-5.

  29. Janota J., Stranak Z., Statecna B., Dohnalova A. et al. Characterization of multiple organ dysfunction syndrome in very low birthweight infants: a new sequential scoring system // Shock. 2001. Vol. 15. P. 348-352.

  30. John T., Colvin R., Ferrall B. Improving the management and delivery of bedside patent ductus arteriosus ligation // AORN J. 2007. Vol. 86. P. 231-238.

  31. Kee M. Operating on critically ill neonates: the OR or the NICU // Semin. Perinatol. 2004. Vol. 28. P. 234-239.

  32. Kidd J.N., Levy M.S., Wagner C.W. Staged reduction of gastroschisis: a simple method // Pediatr. Surg. Int. 2001. Vol. 17. P. 242-244.

  33. Kim S.S., Albanese G.T. Necrotizing enterocolitis // Pediatric Surgery. 2nd ed. / eds J.L. Grosfeld, J.A. O’Neill, A.G. Coran et al. Philadelphia, PA : Mosby, 2006. P. 1427-1452.

  34. Kugelman A., Gangitano E., Pincros J. et al. Venovenous versus venoarterial extracorporeal membrane oxygenation in congenital diaphragmatic hernia // J. Pediatr. Surg. 2003. Vol. 38. P. 1131-1136.

  35. Kuster A., Jouvet P., Bonnet D., Flandin C. et al. Feasibility of surgery for patent ductus arteriosus of premature babies in a neonatal intensive care unit // Eur. J. Pediatr. Surg. 2003. Vol. 13. P. 294-297.

  36. Lago P., Meneghini L., Chiandetti L. et al. Congenital diaphragmatic hernia: intensive care unit or operating room? // Am. J. Perinatol. 2005. Vol. 22. P. 189-197.

  37. Lally K.P., Hardin W.D. Jr, Boettcher M. et al. Broviac catheter insertion: operating room or neonatal intensive care unit // J. Pediatr. Surg. 1987. Vol. 22. P. 823-824.

  38. Leslie A.J., Stephenson T.J. Audit of neonatal intensive care transport // Arch. Dis. Child. Fetal Neonatal Ed. 1994. Vol. 71. P. 61-66.

  39. Lin P.W., Stoll B.J. Necrotising enterocolitis // Lancet. 2006. Vol. 368. P. 1271-1283.

  40. Mallick M.S., Jado A.M., Al-Bassam A.R. Surgical procedures performed in the neonatal intensive care unit on critically ill neonates: feasibility and safety // Ann. Saudi Med. 2008. Vol. 28. P. 105-108.

  41. Mance M.J. Keeping infants warm: challenges of hypothermia // Adv. Neonatal Care. 2008. Vol. 8. P. 6-12.

  42. Minkes R.K., Langer J.C., Mazziotti et al. Routine insertion of a silasic spring-loaded silo for infants with gastroschisis // J. Pediatr. Surg. 2000. Vol. 35. P. 843-846.

  43. Mortier E., Ongenae M., Vermassen F. et al. Operative closure of patent ductus arteriosus in the neonatal intensive care unit // Acta Chir. Belg. 1996. Vol. 96. P. 266-268.

  44. Moss S.J., Embleton N.D., Fenton A.C. Towards safer neonatal transfer: the importance of critical incident review // Arch. Dis. Child. 2005. Vol. 90. P. 729-732.

  45. Pierro A. The surgical management of necrotising enterocolitis // Early Hum. Dev. 2005. Vol. 81. P. 79-85.

  46. Pinheiro P.F., Singes e Silva A.C., Pereira R.M. Current knowledge on esophageal atresia // World J. Gastroenterol. 2012. Vol. 18, N 28. P. 3662-3672.

  47. Rees C.M., Eaton S., Khoo A.K. et al. Peritoneal drainage does not stabilize extremely low birth weight infants with perforated bowel: data from the NET Trial // J. Pediatr. Surg. 2010. Vol. 45. P. 324-328.

  48. Rees C.M., Eaton S., Kiely E.M. et al. Peritoneal drainage or laparotomy for neonatal bowel perforation? A randomized controlled trial // Ann. Surg. 2008. Vol. 248. P. 44-51.

  49. Rees C.M., Eaton S., Pierro A. National prospective surveillance study of necrotizing enterocolitis in neonatal intensive care units // J. Pediatr. Surg. 2010. Vol. 45. P. 1391-1397.

  50. Rees C.M., Hall N.J., Eaton S et al. Surgical strategies for necrotising enterocolitis: a survey of practice in the United Kingdom // Arch. Dis. Child. Fetal Neonatal Ed. 2005. Vol. 90. P. 152-155.

  51. Rowe M.I., Reblock K.K., Kurkchubasche A.G. et al. Necrotizing enterocolitis in the extremely low birth weight infant // J. Pediatr. Surg. 1994. Vol. 29. P. 987-90.

  52. Sadreameli S.C., McGrath-Morrow S.A. Respiratory care of infants and children with congenital tracheo-oesophageal fistula and oesophageal atresia // Paediatr. Respir. Rev. 2016. Vol. 17. P. 16-23.

  53. Shenassa H., Sankaran K., Duncan W. et al. Surgical ligation of patent ductus arteriosus in a neonatal intensive care unit is safe and cost effective // Can. J. Cardiol. 1986. Vol. 2. P. 353-355.

  54. Shew S., Keshen T., Glass N., Jahoor F. et al. Ligation of a patent ductus arteriosus under fentanyl anesthesia improves protein metabolism in premature neonates // J. Pediatr. Surg. 2000. Vol. 35. P. 1277-1281.

  55. Shooman D., Portess H., Sparrow O. A review of the current treatment methods for posthaemorrhagic hydrocephalus of infants // Cerebrospinal Fluid Res. 2009. Vol. 30. P. 1-15.

  56. Taylor R.L., Grover F.L., Harman P.K. et al. Operative closure of patent ductus arteriosus in premature infants in the neonatal intensive care unit // Am. J. Surg. 1986. Vol. 152. P. 704-708.

  57. Wright N., Thyoka M., Kiely E., Agostino Pierro A. et al. The outcome of critically ill neonates undergoing laparotomy for necrotising enterocolitis on the neonatal intensive care unit: a 10-year review // J. Pediatr. Surg. 2014. Vol. 49. P. 1210-1214.

  58. Zani A., Wolinska J., Cobellis G., Chiu P.P. et al. Outcome of esophageal atresia/ tracheoesophageal fistula in extremely low birth weight neonates (≤1000 grams) // Pediatr. Surg. Int. 2016. Vol. 32, N 1. P. 83-88.

Часть II СПЕЦИАЛЬНАЯ ЧАСТЬ

Глава 5. Открытый артериальный проток

В.В. Алекси-Месхишвили

Код по Международной классификации болезней 10-го пересмотра

Q25.0. Открытый артериальный проток.

ВВЕДЕНИЕ

Под открытым артериальным протоком (ОАП) подразумевают сохранение его проходимости в постнатальном периоде в течение 48-72 ч после рождения. ОАП у недоношенных новорожденных имеет особое значение и часто определяет их выживаемость. Недоношенность - самая главная причина смертности в течение первого месяца жизни и вторая по частоте у детей младше 5 лет (Glass Р., 2015). В 2015 г., согласно данным ВОЗ, недоношенность была причиной смерти в 1 млн случаев (World Health Organization. Preterm birth fact sheet. No 363. 2017). Выживаемость недоношенного новорожденного непосредственно зависит от экономической ситуации в стране рождения. Около 90% глубоко недоношенных новорожденных умирают в течение первых дней жизни в странах с низким доходом населения, и только 10% в странах с высоким доходом. Из развитых стран самая высокая частота недоношенности наблюдается в Соединенных Штатах Америки (Blencowe H., 2012). Недоношенность является глобальной медицинской и экономической проблемой: она сопровождается нарушениями моторики и трудностями в учебе, нарушениями слуха и зрения; около 50% недоношенных - дети с ограниченными возможностями (Glass H., 2015). По мнению экспертов ВОЗ, 39 стран с самым высоким уровнем доходов в мире могут сократить число детей, рожденных преждевременно, на 58 тыс. случаев в год только за счет проведения мероприятий по предотвращению преждевременных родов, что поможет сэкономить около 3 млрд долларов США (Born Too Soon The Global Action Report on Preterm Birth World Health Organization 2012).

Наличие ОАП значительно снижает шансы недоношенных детей на выздоровление, так как он способствует возникновению и усугублению таких заболеваний, как НЭК, БЛД, нарушение функции почек, ВЖК, церебральный паралич и нередко смерть новорожденного. Отсюда исходит важность диагностики и лечения ОАП у недоношенных новорожденных для улучшения прогноза жизни у этой категории больных.

история

До сих пор распространено мнение, что приоритет первого описания ОАП принадлежит итальянскому анатому и хирургу Леонардо Боталло (Leonardus Botallus, 1530-1571). Вопрос о приоритетах сложен, и часто открытие ошибочно приписывается той или другой личности. Следует помнить, что историческая достоверность в первую очередь основывается на фактах и первоисточниках, а не на мифах, слухах, пересказах, легендах и борьбе за приоритеты. На самом деле Л. Боталло в своем исследовании 1564 г. упомянул только образование, известное сегодня как открытое овальное окно (Botallo L., 1564; Peterffy A., 2008), хотя до него оно было описано еще в 1513 г. и документировано Леонардо да Винчи в его анатомических рисунках (O’Malley C., 1983).

В действительности же приоритет первого описания ОАП и открытого овального окна принадлежит Галену, описавшему более 2000 лет назад оба этих анатомичесих образования, а также их облитерацию вскоре после рождения (Dunn P., 2003). ОАП упоминается также в 1561 г. в работах Габриеле Фаллопио и Андреаса Везалиуса (Weichert J., 2010; Dunn P., 2003).

Итальянскому анатому Юлиусу Чезаре Аранцио (Julius Caesar Aranzi) принадлежит наиболее подробное описание ОАП, сделанное им в 1564 г. (Dunn P., 2003; Weichert J., 2010). Хотя Базельский конгресс анатомов в 1895 г. и присвоил ОАП имя Боталло, однако современные исследования не подтверждают его приоритет в описании ОАП (Boyer N., 1967; Fransson S., 1999). Поэтому применение термина «боталлов проток» применительно к ОАП сегодня следует считать неправомерным.

Функциональное значение ОАП в эмбриональном кровообращении и потеря его роли в постнатальном периоде впервые были отмечены Уильямом Гарвеем (Dunn P., 1990).

Шотландский врач Джордж Александер Гибсон (рис. 5-1) в 1898 г. первым наблюдал и описал систоло-диастолический шум при ОАП (Gibson G., 1898; Malik P., 2015).

image5 1
Рис.5-1. Джордж Александер Гибсон (1854-1913)

В начале ХХ в. хирургическое лечение ОАП было предложено американским хирургом из г. Бостона Джоном Коммингсом Мунро (рис. 5-2) в лекции, прочитанной 6 мая 1907 г. в хирургической академии Филадельфии (Munro J., 1907). Однако состояние медицины того времени не позволяло осуществить эту пионерскую идею на практике.

Лишь 6 марта 1937 г. хирургом из г. Бостона Джоном Уильямом Стридером была предпринятa попытка хирургического закрытия ОАП у 20-летней больной с инфекционным эндокардитом, закончившаяся летальным исходом через 4 дня после операции (Strieder J.W., 1937).

Первая успешная операция перевязки ОАП была осуществлена 2 августа 1938 г. американским детским хирургом Робертом Гроссом (Robert E. Gross, 1906-1988) в детской больнице г. Бостона (Gross R., 1939).

Пациенткой была 7-летная девочка Лоррейн Суини (рис. 5-3). В 2012 г. ей исполнилось 80 лет, и она была прабабушкой.

В СССР первая успешная операция была выполнена в 1948 г. А.Н. Бакулевым (Бакулев А.Н., Мешалкин Е.Н., 1950).

В. Пауэлл и Х. Децанк в 1963 г. впервые сообщили о хирургическом закрытии ОАП у недоношенных новорожденных. В этих двух сообщениях отмечена наименьшая масса тела у первых семи оперированных младенцев - 1,25 кг, а максимальная - 2,3 кг (Powell V., 1963; Decancq H., 1963). История развития хирургии ОАП подробно описана нами в 2010 г. (Alexi-Meskishvili V., 2010).

image5 2
Рис.5-2. Джон Коммингс Мунро (1858-1910) (а); первая страница лекции Джона Коммингса Мунро, прочитанной 6 мая 1907 г. в хирургической академии Филадельфии (б)
image5 3
Рис.5-3. Роберт Гросс и Лоррейн суини. 1963 г. - 25-летний юбилей закрытия открытого артериального протока

ЭТИОЛОГИЯ

В процессе внутриутробного развития артериальный проток образуется из эмбриональных тканей шестой аортальной дуги. В типичных случаях артериальный проток отходит дистальнее левой подключичной артерии и впадает в легочный ствол в месте его перехода в левую легочную артерию. Гистологически ткань артериального протока отличается от структуры стенок аорты и легочной артерии: интима ОАП толще, медиа содержит гладкую мускулатуру спиральной ориентации (Gersony W., 1986).

Обычно проток исходит от нисходящей грудной аорты, чуть дистальнее и на противоположной стороне отхождения левой подключичной артерии, впадая в проксимальную часть левой легочной артерии, сразу после ее ответвления от легочного ствола. Однако возможны и другие, более редкие варианты отхождения ОАП, такие как отхождение от восходящей аорты, брахиоцефальных сосудов, проксимальной и дистальной части грудной аорты (Pontius R., 1981). ОАП в редких случаях может впадать в правую легочную артерию или легочный ствол (Backer C., 2000). При правосторонней дуге аорты ОАП может отходить дистальнее правой подключичной артерии и впадает в проксимальную часть правой легочной артерии. Иногда встречается двусторонний ОАП, обычно сочетающийся с другими врожденными пороками сердца.

ОАП может быть компонентом сосудистого кольца, сдавливающего находящиеся в нем пищевод и трахею. Независимо от положения дуги аорты, сосудистые структуры всегда располагаются кпереди от пищевода и трахеи. Сосудистое кольцо образуется при отхождении правой подключичной артерии от левой нисходящей аорты, так называемой arteria lusoria (Polguj M., 2014). В подобных случаях ОАП может отходить от этой аберрантной подключичной артерии и впадает в проксимальную часть левой легочной артерии, вызывая образование сосудистого кольца с возможной компрессией таких структур, как трахея и пищевод.

Спереди проток покрыт париетальной плеврой, а легочный конец - перикардом. Впереди ОАП проходят диафрагмальный и блуждающий нервы. Возвратный нерв огибает его по нижнему краю вблизи аорты. Затем он поднимается и направляется краниально, между задней стенкой протока и главным бронхом левого легкого (рис. 5-4).

Артериальный проток у детей может иметь различную форму. А. Krichenko предложил следующую ангиографическую классификацию (Krichenko A., 1989).

  • Тип А: коническая формы с более узким просветом в легочном конце.

  • Тип В: короткий проток с сужением у аорты.

  • Тип С: тубулярная форма без сужения.

  • Тип D: тубулярная форма с множественными сужениями.

  • Тип E: необычная, удлиненная коническая форма с множественными сужениями.

image5 4

У доношенных новорожденных функциональное закрытие ОАП в 50% случаев происходит в течение 24 ч после рождения, спустя 48 ч ОАП закрывается у 90%, а через 72 ч практически у всех доношенных новорожденных. Позже он превращается в артериальную связку (Heymann M., 1975; Gentile R., 1981).

ПАТОГЕНЕЗ

Артериальный проток - необходимая анатомическая структура в системе кровообращения плода, обеспечивающая эмбриональный или фетальный тип кровообращения, направляя кровоток из правого желудочка в аорту в обход легких.

Легочные сосуды у плода находятся в состоянии спазма, что обусловливает их высокое сосудистое сопротивление (Heymann M., 1975). В то же время сосудистое сопротивление плаценты и общее периферическое сосудистое сопротивление тела плода снижены. В результате большая часть крови, поступающая в правый желудочек сердца, поступает через артериальный проток в нисходящую аорту и плаценту. У плода правый желудочек обеспечивает около 60% общего сердечного выброса (Rudolph A., 1970).

Артериальный проток у плода и недоношенного новорожденного является крупным сосудом. Его диаметр приближается к диаметру нисходящей аорты (Heymann M., Rudolph A., 1975) (рис. 5-5).

После рождения с началом спонтанного дыхания происходит расправление легких, повышается насыщение крови кислородом, что сопровождается расширением легочных сосудов, снижением общего легочного сосудистого сопротивления и усилением легочного кровотока. Одновременно с удалением плаценты и перевязкой пуповины повышается системное сосудистое сопротивление. Это приводит к перемене направления сброса крови через проток из веноартериального в артериовенозный. Проходимость фетального артериального протока поддерживается низким содержанием кислорода в крови плода и циркуляцией простагландина Е2, частично вырабатываемого плацентой. Применение НПВС (ибупрофена и индометацина) основано на их антагонизме с простагландином E2. С рождением ребенка повышение насыщения крови кислородом и снижение циркуляции простагландина Е2 в крови запускают механизм облитерации ОАП.

image5 5

Анатомическим критерием ГЗ ОАП является диаметр артериального протока более 1,5 мм в самом узком его участке у новорожденного массой тела более 1500 г, определенный методом допплерографии. У новорожденного массой менее 1500 г диаметр протока более 1,4 мм/кг массы считается гемо-динамически значительным (Володин Н.Н., 2009; Evans N., 2014).

ЭПИДЕМИОЛОГИЯ

У недоношенных новорожденных физиологическое закрытие протока нарушено и частота ОАП находится в прямой зависимости от гестационного возраста. Литературные данные о сроках спонтанного закрытия ОАП у недоношенных детей носят противоречивый характер. У новорожденных с низкой массой тела (менее 1500 г) частота ОАП достигает 30% (Reller M., 1993), а при массе менее 1000 г - 50% (Schmidt B., 2006; Benitz W., 2016). Спонтанное закрытие ОАП в период новорожденности наблюдается гораздо реже у недоношенных детей с массой менее 1000 г при рождении. У таких детей ОАП остается открытым в 66% случаев после первой недели жизни. У детей с ЭНМТ, родившихся на 24-й неделе гестации, ОАП закрывается спонтанно в течение первой недели жизни только у 13% (Clyman R., 2012) (табл. 5-1). Почти у 60% у детей массой менее 1000 г наблюдают такие осложнения, как отек легких, гипотензия, почечная недостаточность и необходимость в дыхательной поддержке (Koch J., 2006; Nemerofsky S., 2010).

image26

В научной работе J. Semberova изучено время спонтанного закрытия ОАП на примере 297 недоношенных новорожденных с массой менее 1500 г в двух европейских неонатальных центрах. Смертельных исходов не регистрировалось. Из 297 недоношенных 280 детей лечили только консервативно. У 237 (85%) детей ОАП закрылся спонтанно к моменту выписки из стационара. В этом исследовании время спонтанного закрытия ОАП имело обратную зависимость от гестационного возраста и массы новорожденных: у детей с массой менее 750 г ОАП закрывался в среднем через 48 (9-78) дней, при массе 750-999 г - через 22 (6-38) дня, при массе 1000-1249 г - через 9 (6-12) дней, а при массе 1250-1500 г - через 8 (7-9) дней. По мнению авторов, критерии по лечению ОАП у недоношенных детей требуют дальнейшего уточнения (Semberova J., 2017). В последние десятилетия ОАП у недоношенных детей, особенно родившихся до 30-й недели гестации, встречается чаще, что связано с улучшением методов диагностики и прогрессом выживаемости недоношенных в результате применения современных способов их выхаживания.

клинические симптомы

У недоношенных новорожденных ГЗ ОАП обычно проявляется клинически в первые 3 дня жизни симптомами сердечно-легочной недостаточности. Результатом значительного артериовенозного сброса крови в легочную артерию при ГЗ ОАП является гипоперфузия артерией мозга и органов брюшной полости, что может способствовать развитию таких осложнений, как НЭК, БЛД, ВЖК, почечная недостаточность и гибель новорожденного (Brown E., 1979; O’Donovan D., 2003; Dollberg S., 2005, Benitz W., 2010; Roze J., 2015).

Повторное открытие ОАП может происходить у новорожденных с геста-ционным возрастом менее 27 нед, даже после курса лечения индометацином (Виноградова И.В., 2010; Weiss H., 1995).

Клиническими признаками ГЗ ОАП являются усиление сердечного толчка, высокий и частый пульс, плохая прибавка в массе, тахипноэ, иногда с периодами апноэ, повышение содержания углекислоты в выдыхаемом воздухе и артериальной крови, необходимость в дыхательной поддержке и нередко в ИВЛ. Следует помнить, что эти симптомы неспецифичны и могут наблюдаться и при других вызывающих сердечно-легочную недостаточность врожденных пороках сердца, например при аортолегочном окне и артериовеноз-ной фистуле (Yap N., 2016).

ДИАГНОЗ

У недоношенных детей с небольшим ОАП (менее 1,4 мм в диаметре) выслушивается типичный систолический шум выброса, заканчивающийся перед II тоном с максимальной интенсивностью в левой подключичной области с иррадиацией по левому краю грудины во второе и третье межреберье. В наблюдениях L. Edmunds систоло-диастолический шум выслушивается только у 60-70% недоношенных детей с ОАП (Edmunds L., 1973). Интенсивность и характер шума могут изменяться в течение дня и даже часа, что, по-видимому, можно связать не только с изменением диаметра протока, но и с изменениями соотношения легочного и периферического сосудистого сопротивления.

«Золотым стандартом» диагностики ГЗ ОАП является трансторакальная ЭхоКГ. В то же время на сегодняшний день не существует стандартного протокола ЭхоКГ-критериев ГЗ ОАП, основанного на крупных рандомизированных исследованиях, так же как и данных, согласно которым ЭхоКГ-исследование влияет на исход заболевания у недоношенных новорожденных (Obladen M., 2005; Sallmon H., 2016).

Несмотря на то что существуют четкие ЭхоКГ-признаки для оценки сброса крови через ОАП, отсутствует общее мнение в отношении идеальных ЭхоКГкритериев для начала медикаментозного стимулирования закрытия ОАП у недоношенных детей. Также не существует данных о показаниях к лечению, основанных только на ЭхоКГ-критериях.

Своевременная диагностика ГЗ ОАП является залогом его успешного медикаментозного лечения. Отсюда - важность проведения ЭхоКГ-исследования именно в первые дни жизни, особенно у недоношенных новорожденных, находящихся в группе риска. ЭхоКГ должна проводиться сертифицированным специалистом, желательно с опытом диагностики врожденных пороков сердца. ЭхоКГ-исследование обязательно проводится непосредственно перед хирургической коррекцией ГЗ ОАП. ЭхоКГ помогает исключить структурные пороки сердца и оценить эффективность проводимого лечения. Доказано, что появление ЭхоКГ-признаков значимости ОАП опережает типичные клинические проявления в среднем на 2-3 сут. ЭхоКГ должна проводиться в возрасте до 48 ч жизни всем новорожденным из группы риска. К группе риска относятся новорожденные с гестацион-ным возрастом менее 30 недель, новорожденные с гестационным возрастом 31-34 недели, которым проводится ИВЛ или вводится сурфактант, а также дети, у которых развилось легочное кровотечение в возрасте до 48 часов жизни. К сожалению, во многих неонатальных отделениях отсутствует возможность выполнения ЭхоКГ в первые часы жизни (Крючко Д.С., 2009). Повторное исследование следует проводить не позднее чем через 48 ч, а также в случаях, когда состояние ребенка потребовало ужесточения параметров ИВЛ, развился смешанный метаболический ацидоз, появились признаки инфекционного токсикоза и систолический шум (Ионов О.В., 2014).

ЭхоКГ-критериями ГЗ ОАП являются: расширение ЛП (соотношение ЛП/корень аорты равно или больше чем 1,4), диастолический турбулентный кровоток в левой легочной артерии, внутренний диаметр протока более 1,5 мм и обратный диастолический кровоток в нисходящей аорте и верхней мезентериальной артерии, увеличение левого желудочка, среднего и диасто-лического кровотока в легочной артерии и обратное соотношение пиковой скорости кровотока в систолу и диастолу на митральном клапане (E/A ratio), что свидетельствует о гиперперфузии легких (Evans Т., 2003; McNamara P., 2007). Эти показатели не являются высокоспецифичными и могут наблюдаться также и при наличии межжелудочкового дефекта, нарушении функции миокарда левого желудочка и врожденных аномалиях митрального клапана (Korbmacher B., 2004).

Допплеровское исследование позволяет выявить такие признаки ГЗ ОАП, как ретроградный кровоток в нисходящей аорте, низкий или ретроградный кровоток в верхней брыжеечной артерии, чревной артерии, сниженный конечный диастолический кровоток в передней мозговой артерии с индексом сопротивления, равным или превышающим 0,85 (Weber S.C., 2015), что свидетельствует о недостаточности кровотока в системных артериях и синдроме дуктального обкрадывания. K. Broadhouse наблюдал наиболее высокую корреляцию между объемом сброса через ОАП и обратным диастоличе-ским кровотоком в нисходящей аорте (Broadhouse K., 2013).

В табл. 5-2 приведены некоторые ЭхоКГ-показатели, характерные для ОАП у недоношенных детей (Agarwal R., 2014). Однако необходимо помнить, что диагностика ГЗ ОАП всегда должна основываться на комбинации вышеописанных клинических симптомов и ЭхоКГ-признаков.

image27

Для улучшения точности оценки ГЗ ОАП, наряду с ЭхоКГ, в последнее время начали использовать и другие неинвазивные методы диагностики, такие как индекс перфузии, соотношение Е- и А-волн на митральном клапане, трехмерная ЭхоКГ, МРТ, инфракрасная спектроскопия с измерением насыщения крови кислородом в артериях почек и мозга, определение уровня предсердных натрийуретических пептидов. Эти методы в настоящее время пока еще не получили широкого клинического применения, и их ценность должна быть подтверждена дальнейшими исследованиями (Yap Т., 2017).

Индекс перфузии - косвенный неинвазивный метод оценки кровообращения у недоношенных новорожденных. Силу пульсовой волны измеряют на верхних (предуктальный индекс) и нижних конечностях (постдукталь-ный индекс) с помощью инфракрасной пульсоксиметрии и определяют индекс перфузии по соотношению пульсового и непульсового компонентов. Измерение индекса перфузии необходимо проводить постоянно, так как он может колебаться в широких пределах, в зависимости от состояния кровообращения и величины ОАП (Gomez-Pomar E., 2017). При ГЗ ОАП постдуктальный индекс перфузии повышен. Авторы объясняют увеличение индекса гипердинамическим типом кровообращения и большим пульсовым давлением (Alderliesten T., 2015). У недоношенных новорожденных без ОАП индекс перфузии повышается с 0,7 до 1,4 с первого к четвертому дню после рождения. При этом наблюдается повышение АД без значительного изменения частоты пульса. При наличии ГЗ ОАП отмечено повышение среднего индекса перфузии с 0,7 до 0,9 на второй день после рождения, что значительно ниже по сравнению с детьми без ОАП в тот же период наблюдения. После начала лечения внутривенным введением ибупрофена эта разница исчезала в течение 48 ч. По мнению авторов, индекс перфузии - полезный метод для суждения об эффективности медикаментозной терапии у новорожденных с ГЗ ОАП (Terek D., 2016).

Инфракрасная спектроскопия - еще один неинвазивный метод для определения ГЗ ОАП. Измерение насыщения крови кислородом в артериях мозга и почек с помощью этого метода у недоношенных детей с ГЗ ОАП (24 ребенка) и без него (14 детей) показало, что уменьшение насыщения артериальной крови кислородом в почечных артериях (ниже 66%) чаще наблюдалось у новорожденных с ГЗ ОАП, в то время как насыщение крови кислородом в артериях мозга не отличалось от больных без ГЗ ОАП. Этот феномен авторы связывают с сохранением автономной регуляции мозгового кровотока (Chock Y., 2016).

K.Broadhouse применил фазово-контрастную МРТ для определения объема сброса крови через ОАП у 14 недоношенных детей. При малых размерах ГЗ ОАП (диаметр протока 0,6-1,2 мм) объем сброса через проток колебался между 18 и 221 мл/мин на килограмм, а при ГЗ ОАП (диаметр протока 1,8- 2,4 мм) между 189 и 435 мл/мин на килограмм (Broadhouse K., 2013). Малое количество обследованных недоношенных новорожденных в этом исследовании не позволяет окончательно судить о практической клинической ценности этого метода.

C.Czernik из клиники неонатологии больницы Шарите в Берлине определял уровень предсердных натрийуретических пептидов Б-типа в плазме у новорожденных с ГЗ ОАП (44 ребенка) и у 43 новорожденных, которым не требовалось медикаментозное вмешательство для закрытия ОАП. Концентрация предсердных натрийуретических пептидов Б-типа в плазме была достоверно выше в первой группе (в среднем 1069 пг/мл) по сравнению с контрольной группой (в среднем 247 пг/мл). Уровень предсердных натрий-уретических пептидов Б-типа положительно коррелировал с размером ОАП и ЭхоКГ-соотношением диаметра ЛП и корня аорты. Авторы полагают, что уровень предсердных натрийуретических пептидов Б-типа выше 550 пг/мл является достоверным предиктором необходимости медикаментозного вмешательства для закрытия ОАП у недоношенных менее 28 нед гестации, находящихся на ИВЛ на второй день жизни (Czernik C., 2008).

Рентгенография органов грудной клетки служит вспомогательным методом диагностики ГЗ ОАП. К рентгенологическим признакам ГЗ ОАП относятся: усиление легочного сосудистого рисунка, застой в области корня легкого, подчеркнутость междолевой плевры, увеличение ЛП и левого желудочка, которые могут проявляться раньше, чем клинические признаки ГЗ ОАП (Блинова Е.И., Алекси-Месхишвили В., 1982) (рис. 5-6).

image5 6

Дифференциальный диагноз ГЗ ОАП должен проводиться с врожденными пороками сердца, сопровождающимися характерным систоло-диасто-лическим шумом и артериовенозным сбросом крови (аортолегочное окно, внутрилегочные и системные артериовенозные свищи, фистулы коронарных артерий, аортолегочные коллатеральные сосуды).

ЛЕЧЕНИЕ

Наличие ОАП у недоношенного новорожденного является серьезной клинической проблемой уже в первые дни жизни. Все недоношенные дети с ОАП должны находиться в специальном кувезе с оптимальной температурной средой и адекватной подачей кислорода для предупреждения гипотермии и уменьшения потребности в кислороде левого желудочка. У детей с дыхательной недостаточностью необходимо применение системы положительного давления на выдохе, а при необходимости ИВЛ. Поддержание гематокрита на уровне 30-40%, возможно, способствует повышению легочного сосудистого сопротивления и уменьшению артериовенозного сброса крови. Не рекомендуется применение фуросемида или аналогичных мочегонных, так как они стимулируют почечную продукцию простагландина Е2, таким образом способствуя сохранению проходимости ОАП (Green T., 1983). Если показана диуретическая терапия, целесообразно применение тиазидных диуретиков, например Гидрохлоротиазида* (Philips J., 2011). Резкое ограничение жидкости не приводит к стимуляции закрытия ОАП, однако излишнее введение жидкости (более 170 мл/кг в день) сочетается с повышенной частотой проходимости ОАП (Stephens B., 2008). Рекомендуется ограничение жидкости (110-130 мл/кг в сутки), что способствует уменьшению отечности легких у новорожденных с ГЗ ОАП, особенно при тяжелой дыхательной недостаточности.

Выбор тактики лечения ОАП у недоношенных детей является одной из самых спорных и дискутируемых тем в неонатальной медицине (Блинова Е.И., Алекси-Месхишвили В.В., 1982; Крючко Д.С., 2010; Obladen M., 2005; Noori S., 2010; Thebaud B., 2010; Clyman R., 2012; Chock V., 2014; Weber WC., 2015; Mitra S., 2016; Bhombal S., 2017; Bixler M., 2017). До сегодняшнего дня не существует общепринятой стратегии лечения ОАП у недоношенных. В результате в разных неонатальных центрах, даже в пределах одной страны, придерживаются различной тактики при лечении ОАП у недоношенных детей (Philips J., 2011; Clyman R., 2012) (табл. 5-3).

image28

Существует несколько подходов в лечении ОАП у недоношенных детей:

  1. профилактическое применение ингибиторов циклооксигеназы (ЦОГ);

  2. лечение на фоне поддерживающей терапии без медикаментозного и хирургического вмешательства;

  3. медикаментозная стимуляция закрытия ОАП;

  4. хирургическое вмешательство (Reese J., 2017, 2018).

Консервативная терапия

Медикаментозная стимуляция закрытия ГЗ ОАП основана на подавлении синтеза простагландинов, одного из основных факторов, поддерживающих проток открытым. Используются НПВС - ингибиторы ЦОГ. Успех этой терапии достигается примерно у 60% детей и может сопровождаться такими осложнениями, как почечная недостаточность и кровотечение.

Новорожденным с гемодинамически незначительным ОАП не рекомендуется профилактическая терапия ингибиторами ЦОГ, чтобы не подвергать их риску потенциальных осложнений после применения этих препаратов (Philips J., 2011). Большинство неонатальных центров рекомендуют более консервативный подход и лечение только подтвержденных клинически и ЭхоКГ-форм ГЗ ОАП (Thebaud B., 2010; Phillips J., 2011; Mitra S., 2013; Sallmon H., 2016; Chock V., 2017). В то же время некоторые авторы придерживаются тактики невмешательства, утверждая, что ОАП у недоношенных закрывается спонтанно в 90% случаев (Clyman R., 2012; Broadhouse K., 2013; Ngo S., 2017; Semberova J., 2017). Несколько факторов приводится в качестве аргументов в пользу консервативной терапии ОАП у недоношенных: высокая частота спонтанного закрытия ОАП в период новорожденности, низкая частота осложнений при наличии гемодинамически незначимого ОАП и возможные осложнения, связанные с медикаментозным и хирургическим лечением ГЗ ОАП (Clyman R., 2012; Weber S., 2015; Ngo S., 2017).

Индометацин, являющийся блокатором синтеза простагландинов, традиционно применяется для стимуляции закрытия ГЗ ОАП. О применении индометацина для лечения ОАП у недоношенных детей в клинической практике впервые было сообщено в 1976 г. (Friedman W., 1976; Heymann M., 1976). C накоплением клинического опыта использования индометацина у недоношенных новорожденных продемонстрировало, что его сосудосуживающее действие может сопровождаться такими осложнениями, как повреждение белого вещества мозга, НЭК, спонтанная перфорация кишечника (СПК) и дисфункция тромбоцитов (Meyers R., 1991; Corazza M., 1984; Van Bel F., 1989, 1991; O’Donovan D., 2003). В то же время, согласно другим исследованиям, профилактическое применение индометацина сопровождалось снижением как частоты поражения белого вещества мозга, так и частоты развития БЛД (Miller S., 2015; Liebowitz M., 2017). Эти наблюдения еще раз подтверждают разноречивость литературных данных при оценке клинических эффектов применения ингибиторов ЦОГ.

Ибупрофен - другой НПВС с меньшим сосудосуживающим влиянием на микроциркуляцию жизненно важных органов - был предложен как замена индометацину (Ohlsson A., 2013). Однако его применение также может сопровождаться такими осложнениями, как нарушение функции почек, легочная гипертензия и гипербилирубинемия (Bellini C., 2006; Zecca E., 2009; Amendolia B., 2012).

Оба этих препарата являются потенциально токсичными и для своевременного выявления их побочных эффектов должны применяться под контролем функции таких органов, как мозг, печень, почки и ЖКТ (Ионов О.В., 2014). Пероральное применение ибупрофена, так же как внутривенное и ректальное введение индометацина, пока не лицензировано ни в одной стране, и эти способы введения препаратов находятся в стадии клинической оценки (Sallmon H., 2016).

В настоящее время в Российской Федерации зарегистрирован и разрешен к применению у новорожденных только один препарат ингибитор ЦОГ - раствор ибупрофена для внутривенного введения Педеа. Ибупрофен (Педеа) для лечения ГЗ ОАП, согласно протоколу Российской ассоциации специалистов перинатальной медицины (Володин Н.Н., 2010), используют у недоношенных новорожденных с гестационным возрастом менее 34 нед при выявлении признаков ГЗ ОАП в возрасте до 7 сут и отсутствии противопоказаний с интервалом 24 ч разовыми дозами 10 - 5 - 5 мг/кг. Профилактическое применение в первые три дня жизни (начиная с 6 ч после рождения) у недоношенных новорожденных с гестационным возрастом менее 28 нед сопровождается повышением частоты возникновения побочных эффектов со стороны легких и почек. Поэтому ибупрофен (Педеа) не рекомендован для профилактического использования и не применяется с профилактической целью ранее 6 ч после рождения (Володин Н.Н., 2010; Ионов О.В., 2014).

Противопоказаниями для терапии ОАП ибупрофеном (Педеа) являются: жизнеугрожающее инфекционное заболевание, лечение которого еще не начато; активное кровотечение в течение последних 24 ч (легочное, желудочно-кишечное, внутрижелудочковое); значительное нарушение функции почек (диурез менее 1 мл/кг в час за последние 8 ч, уровень креатинина более 140 мкмоль/л, уровень мочевины более 14 ммоль/л); количество тромбоцитов менее 60×109/л; НЭК или подозрение на НЭК; гипербилирубинемия, требующая заменного переливания крови; геморрагический синдром; врожденный порок сердца, при котором функционирование ОАП является жизненно необходимым для обеспечения легочного и системного кровотока (атрезия легочной артерии, тетрада Фалло, синдром гипоплазии левого сердца, пред-уктальная коарктация аорты).

Дозы и курс лечения ибупрофеном (Педеа)

Курс терапии состоит из трех внутривенных введений препарата с интервалами между введениями 24 ч. Доза ибупрофена рассчитывается в зависимости от массы тела: 1-я инъекция - 10 мг/кг; 2-я и 3-я инъекции - 5 мг/кг.

Если ОАП не закрывается в течение 48 ч после последней инъекции или происходит повторное его открытие, то может быть проведен второй курс терапии, также состоящий из трех введений препарата, как описано выше. Если второй курс терапии неэффективен, необходимо рассмотреть вопрос о хирургическом лечении ГЗ ОАП.

Применение НПВС, таких как ибупрофен и индометацин, не всегда возможно у недоношенных с ГЗ ОАП, особенно при наличии почечной недостаточности, ВЖК, тромбоцитопении и осложнений со стороны ЖКТ. Поэтому продолжается поиск альтернативных препаратов для стимуляции закрытия ГЗ ОАП, не обладающих такими отрицательными побочными эффектами.

В частности, в последнее время появились сообщения о применении парацетамола (Acetaminophen) для стимуляции закрытия ГЗ ОАП у недоношенных детей. Терапия этим препаратом не сопровождалась отрицательными побочными действиями и обладала такой же эффективностью, как применение ибупрофена и индометацина (Yang D., 2016; Oncel M., 2013, 2017; Ohlson A., 2015; Sallmon H., 2016). Впервые сведения о пероральном приеме парацетамола для медикаментозного закрытия ГЗ ОАП у недоношенных новорожденных были опубликованы в 2011 г. (Hammerman C., 2011). Парацетамол применялся в дозе 15 мг/кг каждые 6 ч в течение двух суток. Парацетамол, обладая аналгетическими и антипиретическими свойствами, также блокирует синтез простагландинов. В отличие от индометацина и ибупрофена, препарат не обладает периферическим сосудосуживающим свойством, в терапевтических дозах не оказывает отрицательного влияния на функцию печени, почек и не нарушает кровообращение в кишечнике, хотя окончательно механизм действия парацетамола на ОАП не установлен (Valera I., 2016; Salmon H., 2016).

A.El-Mashad в 2016 г. сообщил о сравнении эффективности применения индометацина, ибупрофена и парацетамола для медикаментозного закрытия ГЗ ОАП у 300 недоношенных новорожденных (El-Mashad A., 2016). В каждой из обследованных групп было по 100 новорожденных, которые не отличались по гестационному возрасту, полу, массе тела, диаметру протока и началу медикаментозной терапии для стимуляции закрытия ОАП. В первой группе детям вводили парацетамол в виде внутривенной инфузии в дозе 15 мг/кг в течение 30 мин и затем в течение каждых 6 ч в дозе 15 мг/кг в последующие три дня. Во второй группе применяли ибупрофен внутривенно в дозе 10 мг/кг, а затем в дозе 5 мг/кг в день в течение двух дней. В третьей группе детям вводили индометацин внутривенно в дозе 0,2 мг/кг в течение 30 мин, а затем повторяли введение той же дозы с интервалом между инфузиями в 12 ч. Не было установлено статистической разницы между группами в частоте закрытия ОАП (80, 77 и 81% соответственно). Значительное повышение уровня креатинина, мочевины, снижение уровня тромбоцитов и диуреза наблюдали лишь у детей, получавших ибупрофен и индометацин. Повышение уровня билирубина отметили у детей, получавших ибупрофен, в то время как показатели уровня гемоглобина и печеночных энзимов во всех трех группах достоверно не отличались. Авторы заключили, что парацетамол так же эффективен в терапии ГЗ ОАП, как и ибупрофен и индометацин, но применение парацетамола сопровождается меньшими осложнениями, такими как снижение почечной функции, уровня тромбоцитов и желудочно-кишечное кровотечение. В других сообщениях о пероральном применении парацетамола и ибупрофена для закрытия ОАП у 129 недоношенных установлена их одинаковая эффективность после двух курсов терапии (частота закрытия ОАП 91 и 90,3% соответственно), при меньшей частоте осложнений в группе пациентов, получавших парацетамол (Bagheri M., 2016; Yang D., 2016).

Хирургическое лечение

Целью операции является предупреждение хронического поражения легких, развития БЛД и устранение застойной сердечной недостаточности (Backer C., 2000; Youn Y.A., 2017). Хирургическая коррекция ГЗ ОАП показана недоношенным детям, зависимым от ИВЛ, при неэффективности двух курсов медикаментозной терапии ингибиторами ЦОГ и наличии противопоказаний к такой терапии у новорожденного в возрасте старше 7 сут. Нестабильная центральная гемодинамика, шок, сепсис, синдром диссеминированного внутрисосудистого свертывания в стадии гипокоагу-ляции, свежее ВЖК и тяжелые метаболические нарушения являются противопоказаниями для хирургического закрытия ОАП (Володин Н.Н., 2010).

Показания к хирургическому закрытию ОАП возникают у новорожденных с гестационным возрастом 24-25 нед (в 80% случаев), в то время как при гестационном возрасте 26-27 нед - только в 56%, а при гестационном возрасте 28-29 нед - лишь в 14% (Jhaveri N., 2010). В последнее время высказано опасение, что хирургическое закрытие ОАП у недоношенных может быть независимой причиной отставания в психическом развитии, хронической БЛД и ретинопатии (Kabra N., 2007; Clyman R., 2012; Chorne N., 2017; Chung S.-L., 2017). Остается неясным, являются эти осложнения результатом только глубокой и экстремальной недоношенности или же действительно имеется причинная связь с хирургическим вмешательством (Sallmon H., 2016; Weisz D.E., 2017). Как и при любом хирургическом вмешательстве, необходимо после подробной беседы с родителями новорожденного получить их разрешение на проведение операции.

Открытое лечение гемодинамически значимого открытого артериального протока с использованием торакотомии

Операцию закрытия ГЗ ОАП желательно выполнять в отделении интенсивной терапии в специально оборудованной палате, с возможностью подогрева воздуха в палате до 34 °С для предотвращения гипотермии у недоношенного новорожденного (Coster D., 1989; Korbmacher B., 2004). Температура тела ребенка должна быть в пределах 36,5-37,5 °С. Транспортировка этих больных в операционную представляет определенный риск в связи с несовершенной терморегуляцией и критической респираторной и гемодина-мической ситуацией (Володин Н.Н., 2009; Coster D., 1989). Для контроля правильного положения эндотрахеальной трубки наиболее достоверным методом является рентгенография грудной клетки (Schmolzer G., 2013). В наших наблюдениях мы выполняли операцию в неонатальных центрах, в том числе и удаленных, без транспортировки новорожденных в кардиохи-рургическую клинику (Koehne P., 2001).

Анестезию осуществляют фентанилом в дозе от 25 до 50 мкг/кг. Перед кожным разрезом для облегчения хирургического доступа после интубации и начала адекватной ИВЛ ребенку вводят миорелаксанты короткого действия (панкурония бромид). Применение атропина для премедикации, по некоторым данным, может способствовать развитию дыхательного ацидоза (Chang S.-L., 2017). Операция начинается после оптимизации параметров ИВЛ, контроля глубины анестезии (Володин Н.Н., 2010). Обязательны непрерывная электрокардиоскопия и оксиметрия насыщения артериальной крови кислородом. Наиболее точным неинвазивным методом для измерения системного АД является оптическая осциллометрия (Roeder R., 2009). Измерение АД манжеткой неточно и может быть причиной ошибочной оценки состояния кровообращения. Наличие катетера в пупочной или периферической артерии позволяет более точно оценить изменения гемодинамики. После клипирования ГЗ ОАП происходит повышение среднего АД на 20-60% исходного (или приблизительно 10 мм на каждый миллиметр диаметра протока), что является косвенным свидетельством его полного закрытия (Banieghbal B., 2016). Желательно, чтобы эти находки были подтверждены трансторакальным ЭхоКГ-исследованием. Если повышения АД не наблюдается, необходимо исключить неполное закрытие протока. Падение АД может быть признаком ошибочного клипирования левой легочной или подключичной артерии (Banieghbal B., 2016).

В наших наблюдениях хирургическая бригада состояла из опытного детского сердечного хирурга и медицинской сестры, которая выполняла одновременно роль ассистента хирурга. Обязательным условием является применение хирургом специальных очков с 3,5- или 4-кратным увеличением. Операционное поле обрабатывается антисептиком, в составе которого нет препаратов, содержащих йод, и обкладывается стерильными бумажными простынями с окном для разреза кожи. В качестве операционного стола служит открытый кувез с верхним и нижним подогревом (Coster D., 1989). Положение ребенка - на правом боку с легка отведенной в краниальном направлении левой рукой (рис. 5-7).

Разрез для заднебоковой торакотомии предпочтительно выполнять в третьем межреберье. Он должен быть минимальным и у новорожденных с массой тела около 500 г не превышать в длину 2,5 см. Операция может быть выполнена из трансплеврального или внеплеврального доступа. Целесообразно использовать мышечносберегающий доступ (muscle sparing thoracotomy) без пересечения левой передней зубчатой мышцы и прямой мышцы спины, так как это может привести к развитию сколиоза с ростом ребенка (рис. 5-8).

При трансплевральном доступе после кожного разреза, вскрытия плевральной полости и введения неонатального реберного ранорасширителя рану разводят очень нежно, чтобы не повредить прилежащие ребра (опасность перелома), небольшой легочной лопаточкой вентрально отводят левое легкое. Более предпочтительно вместо ретракции легкого лопаточкой отвести легкое наложенными на медиастинальную плевру швами-держалками (пролен 7/0), а у глубоко недоношенных детей маленьким влажным тупфером или ватной палочкой.

image5 7
image5 8

Легкие у детей с дыхательной недостаточностью часто бывает отечными, что может сопровождаться их повреждением и нарушением дыхательной функции в послеоперационном периоде (Barikbin P.B., 2017). Поэтому необходима большая осторожность при отведении легкого, чтобы избежать его травмирования, нарушения гемодинамики и смещения интубационной трубки. При возникновении сердечно-легочных нарушений необходимо убрать легочную лопаточку и ранорасширитель. Операцию продолжают лишь после стабилизации гемодинамики, АД при частоте пульса более 100 ударов в минуту. Во время выделения протока следует идентифицировать все структуры в области ОАП: левую подключичную артерию, перешеек и нисходящую аорту, левую легочную артерию, блуждающий, возвратный и диафрагмальный нервы. Несоблюдение этого правила может привести к ошибочной перевязке подключичной артерии или левой легочной артерии, повреждению блуждающего нерва, возвратного нерва и грудного лимфатического протока (Fleming W., 1983; Jaffe R., 1986; Orzel J., 1986; Backer C., 2000). Ни в коем случае нельзя прикасаться пинцетом к диафрагмальному, блуждающему и возвратному нервам, чтобы не вызвать нарушения их функции.

Далее вскрывается висцеральная плевра над ОАП и после его пробного пережатия маленьким пинцетом определяется реакция АД. Затем атравматичным пинцетом дорсально отводится нисходящая аорта и производится клипирование протока одной или двумя титановыми клипсами (в зависимости от величины протока). Клипсы необходимо накладывать перпендикулярно протоку в его средней части, избегая таким образом суживания левой легочной артерии или аорты, а также повреждения блуждающего и возвратного нервов, которые у недоношенных детей располагаются в непосредственной близости от нижней стенки протока (Fleming W., 1983) (рис. 5-9).

Пульсоксиметрия на нижних конечностях позволяет следить за нарушением аортального кровотока в случае ятрогенного сужения аорты. При неполном клипировании протока клипсу желательно не удалять, чтобы не вызвать повреждение стенки протока с последующим кровотечением. В подобной ситуации необходимо дополнительное клипирование ОАП. В некоторых редких случаях проток может располагаться проксимальнее отхождения левой подключичной артерии. При этом варианте опасность повреждения возвратного нерва особенно велика (Pontius R., 1981) (рис. 5-10).

После клипирования протока, тщательного гемостаза и расправления легкого анестезиологом ребра сводят одним швом и сшивают мышцы. В качестве шовного материала желательно использовать рассасывающиеся нити (викрил 5/0 или 6/0). Дренаж в плевральную полость устанавливают только при ранении легкого с поступлением воздуха в плевру. Кожу зашивают внутрикожным швом. У глубоко недоношенных детей с очень нежной кожей для профилактики ее некроза можно вместо внутрикожного шва свести края кожного разреза стерильными клеящимися полосками или использовать отдельные узловые швы (пролен 6/0). Длительность операции обычно в пределах 7-20 мин.

image5 9

В 1962 г. для предупреждения травмы легкого и сохранения интактной плевральной полости был предложен внеплевральный доступ для закрытия ОАП (King H., Mandelbaum I., 1962). У новорожденных этот доступ впервые был применен в 1969 г. (Yao J., Mustard W., 1969). Использованию экстраплеврального доступа у недоношенных детей в последнее десятилетие посвящено несколько публикаций (Locali R., 2008; Demirturk O., 2011; Alvira-Alvares A., 2017). Техника операции внеплеврального доступа заключается в следующем: после выполнения заднебоковой торакотомии в третьем или четвертом межреберье без пересечения зубчатой и длинной мышц спины рассекают межреберные мышцы, избегая вскрытия плевры. Мягким тупфером или ватной палочкой отслаивают париетальную плевру и расширяют рану неонатальным ранорасширителем. Продолжают отслойку плевры в направлении перешейка аорты и ОАП. Отслоенную плевру отводят небольшим неонатальным ретрактором медиально, после чего выделяют ОАП и производят его закрытие, обычно одной титановой клипсой. Плевральную полость дренируют лишь при повреждении плевры. Авторы отмечали более благоприятное течение послеоперационного периода по сравнению с контрольной группой новорожденных, хотя лишь продолжительность ИВЛ и интубации достигала статически достоверной разницы (Avila-Alvarez A., 2017).

image5 10

Другим альтернативным внеплевральным доступом является доступ через надгрудинный разрез (Mazzera Е., 2002). После нанесения кожного разреза длиной 2-3 см над рукояткой грудины отводят латерально грудино-ключично-сосцевидную мышцу, отделяют внутригрудную фасцию, приподнимают и отводят в каудальном направлении грудину. Плевру мобилизуют латерально, вскрывают перикард кпереди от диафрагмального нерва и накладывают нитевые держалки на края разреза перикарда. Выделяют ОАП и закрывают его одной или двумя титановыми клипсами. Перикард ушивают непрерывным швом. Выполняют тщательный гемостаз с послойным закрытием раны без оставления дренажа (рис. 5-11).

Недостатком этого доступа следует считать большую длительность операции и вскрытие перикарда с последующим развитием асептического перикардита и спаек в полости перикарда. Несмотря на успешные сообщения, два вышеописанных доступа не получили широкого распространения. В последние годы применяют и другие способы закрытия ОАП у недоношенных, такие как торакоскопический и катетеризационный.

image5 11

Торакоскопическое закрытие открытого артериального протока

Эндохирургическое закрытие ОАП принципиально может быть успешно выполнено у пациентов любой массы, в том числе у недоношенных детей даже при нестабильной гемодинамике. У недоношенных новорожденных общая длина эндоскопических разрезов не должна превышать длину стандартной заднебоковой торакотомии. При эндоскопическом закрытии ОАП не повреждаются грудные мышцы. Это позволяет избежать деформации грудной клетки вследствие развития сколиоза с ростом ребенка (Burke R., 2007; Chen H., 2011). Противопоказаниями для эндоскопического закрытия ГЗ ОАП являются необходимость в ВЧ ИВЛ, диаметр ОАП более 1 см и наличие спаек в плевральной полости в результате перенесенного воспалительного процесса или хирургического вмешательства (Burke R., 2007; Bacha E., 2007).

Торакоскопическое клипирование ОАП требует специальной видеоэндоскопической аппаратуры и поэтому выполняется преимущественно в детской больнице. У детей массой менее 2500 г используется 30° телескоп диаметром 3,9 мм (Karl Storz GmbH, Tuetlingen, Germany), 3 мм инструменты для диссек-ции тканей, 5 или 10 мм эндоскопический клип-аппликатор. Применяется бипульмональная ИВЛ. В левую плевральную полость устанавливается 1 оптический и 2 инструментальных торакопорта. Используется мягкий кар-боторакс (поток 0,5 л/мин; давление 4 мм рт.ст.). Первым шагом производится коагуляция вены, которая пересекает перешеек аорты. Затем выполняется диссекция нижней и верхней ямок, располагающихся над и под артериальным протоком. В самом начале мобилизации идентифицируется левый возвратный нерв, положение которого контролируется в ходе всего хирургического вмешательства. Препаровка тканей продолжается до полного выделения боковых стенок ОАП. Особая осторожность требуется при выделении верхнего края сосуда, так как нисходящий отдел дуги аорты и артериальный проток очень часто имеют параллельный ход. После адекватной мобилизации выполняется пробная окклюзия ОАП диссекционным зажимом. Если сердечный шум при выслушивании в эзофагеальный стетоскоп исчезает, то производится введение через нижний торакопорт 5 или 10 мм аппликатора для наложения клипс, соответствующих диаметру сосуда. В большинстве случаев выполняется наложение двух титановых клипс. Однако если артериальный проток имеет небольшую протяженность, то достаточно наложения одной клипсы (рис. 5-12). Эффективность окклюзии определяется исчезновением шума при выслушивании в пищеводный стетоскоп. Плевральная полость в большинстве случаев не подвергается дренированию, а остаточный воздух удаляется наружу с помощью вакуумного аспиратора.

Торакоскопическое закрытие ГЗ ОАП требует специальной дорогостоящей аппаратуры, оно занимает больше времени, чем стандартная торакото-мия, и эту операцию необходимо выполнять в специально оборудованной операционной (Mavroudis K., 2005; Nezafati M., 2007). При сравнении торакоскопии и минимального торакотомного доступа для закрытия ГЗ ОАП не отмечено сокращения длительности операции и продолжительности госпитализации (Kennedy A., 1998).

image5 12

В 2017 г. T. Stаnkowski сообщил об эндохирургическом клипировании ОАП у 35 недоношенных новорожденных массой 1249,3+511,8 г. Продолжительность вмешательства - 38,9+20,2 мин. В 6 случаях (17%, то есть у каждого шестого ребенка) из-за возникшего кровотечения и неполного клипирования протока пришлось выполнить конверсию и закрыть ОАП через стандартную тора-котомию. Послеоперационная выживаемость не отличалась между новорожденными с эндохирургическим или открытым методом закрытия ОАП (Stankowski T., 2015, 2017). В настоящее время торакоскопическое закрытие ГЗ ОАП у недоношенных новорожденных применяется сравнительно редко (Yarrabolu T., 2012).

Эндоваскулярное (транскатетерное) закрытие открытого артериального протока у новорожденных

У старших детей эндоваскулярное закрытие ОАП различными приспособлениями (окклюдерами) является высокоэффективной процедурой с минимальной частотой осложнений (Ewert P., 2005; Yarrabolu T., 2012) (рис. 5-13).

У 747 детей массой менее 6 кг транскатетерное закрытие ОАП чаще, чем у детей старшего возраста, сопровождалось такими осложнениями, как остановка сердца, тампонада перикарда, инсульт, смещение окклюдера, необходимость в хирургическом вмешательстве, повреждение артерии и аритмия, требовавшая медикаментозной терапии, в отличие от детей с большей массой (Backes C.H., 2017). Малые размеры недоношенных, тонкая стенка артериальных и венозных сосудов, необходимость транспортировки детей в рентгенохирургическую лабораторию, длительность процедуры и лучевая нагрузка могут быть потенциальными предпосылками развития различных осложнений. Безопасность транскатетерного закрытия ГЗ ОАП у недоношенных детей должна быть сравнима с трансторакальным доступом. Успех процедуры должен достигать 100%, надо исключить такие осложнения, как эмболизация окклюдером левой легочной артерии и аорты. Сосудистая травма должна быть минимальной, а при венозном доступе нельзя допускать нарушения кровообращения при манипуляциях катетером в правых отделах сердца. Возможно, с этой точки зрения артериальный доступ предпочтительнее, хотя он может сопровождаться повреждением и окклюзией бедренных сосудов с развитием ишемии, а в ряде случаев - гангрены нижней конечности (Bentham J., 2010; Bass J., 2014; Zhan E., 2016).

image5 13

До сих пор не существует клинических стандартов и рекомендаций для применения этого метода у недоношенных с ГЗ ОАП. Не разработаны специальные окклюдеры для недоношенных детей, или их разработка находится в экспериментальной стадии (McElhinney D., 2017; Bass J., 2014; Wang-Giuffre E., 2016). Сведения об эндоваскулярном закрытии ОАП у недоношенных ограниченны и часто публикуются как описания отдельных случаев (Haneda N., 2001; Thukaram R., 2005). E. Francis (2010) впервые сообщил о транскатетерной окклюзии ОАП спиралью Gianturco у восьми детей со средней массой 1100 г (930-1800 г). Процедура выполнялась в кабинете зондирования под контролем ангиографии и флюороскопии. Применялся трансвенозный доступ через бедренную вену. Авторы отметили, что важным анатомическим фактором для успешной эмболизации ГЗ ОАП, в частности спиралью Gianturco, является широкий аортальный конец ОАП, а это встретилось лишь у 10% новорожденных из 74 детей младше 3 мес жизни. Авторы не рекомендуют применять этот метод с использованием спирали Gianturco у новорожденных, масса которых составляет менее 800 г (Francis E., 2010). Имеется сообщение об использовании доступа через пупочную артерию у новорожденного весом 1400 г (Thukaram R., 2005).

Для того чтобы избежать лучевой нагрузки при применении флюо-роскопии и ангиографии, было успешно осуществлено транскатетерное закрытие ОАП у трех недоношенных детей массой 1400, 1726 и 2185 г с использованием только ЭхоКГ-контроля (Bentham J., 2011). E. Zahn в 2016 г. сообщил об опыте транскатетерного закрытия ГЗ ОАП у 24 новорожденных. Средняя масса детей при рождении была 920 г, а при закрытии ГЗ ОАП - 1249 г. Средний возраст новорожденных во время процедуры составил 30 дней. Минимальный диаметр протока был 1,5 мм, максимальный - 2,6 мм. На ИВЛ находились 19 новорожденных. Вначале процедуру выполняли в лаборатории катетеризации, а с накоплением опыта в отделении неонатологии под ЭхоКГ и флюороскопическим контролем с минимальной лучевой нагрузкой. У всех детей, кроме трех, проток был успешно закрыт доступом через бедренную вену с помощью устройства Amplatzer Vascular Plug II (St. Jude Medical, Minneapolis, Minnesota). Среднее время вмешательства составило 49 мин (от 21 до 151 мин). Троим больным непосредственно после неудачной попытки окклюзии было выполнено открытое трансторакальное клипирование ГЗ ОАП. В одном случае развился стеноз левой легочной артерии, вызванный окклюдером, который потребовал стентирования суженного участка легочной артерии в возрасте 3 мес (Zahn E., 2016). Другие авторы сообщают о таких осложнениях, как сужение бедренной артерии, стеноз и эмболизация левой легочной артерии окклюдером, окклюзия нисходящей аорты, что можно связать с недостаточным опытом и несовершенством современных приспособлений для закрытия ОАП у новорожденных (Roberts R., 2007; Backers A., 2016). Разработка более совершенных приспособлений для закрытия ОАП у новорожденных, возможно, приведет в будущем к более широкому применению этого метода (Sungur M., 2013; Zahn E., 2015).

Изменения гемодинамики до и после закрытия открытого артериального протока

Наличие ГЗ ОАП у недоношенного новорожденного представляет значительную нагрузку на сердечно-сосудистую систему. Наблюдается значительное компенсаторное ремоделирование левых отделов сердца в виде их увеличения, повышение конечно-диастолического давления, фракции выброса и ударного объема на фоне сохраненной систолической и диастолической функций миокарда, снижение диастолического кровотока в передней мозговой артерии (Спивак Е.М., 2013; Lipman B., 1982; De Wall K., 2017). Серьезным осложнением хирургического вмешательства следует считать развитие так называемого постперевязочного синдрома (от англ. Post Ligation Syndrome) (El-Khuffash A., 2014). Синдром характеризуется гипотензией, требующей инотропной поддержки, сердечно-легочной декомпенсацией и возникает обычно спустя 6-12 ч после операции. Причиной этого является снижение фракции изгнания и сокращения левого желудочка сердца на фоне одновременного повышения периферического сосудистого сопротивления. ЭхоКГ-измеренный сердечный выброс менее 200 мл/кг в минуту спустя час после перевязки протока является прогностическим фактором развития этого синдрома в ближайшие часы после хирургического закрытия ОАП (Jain A., 2012).

Послеоперационное ведение

Сразу после завершения хирургического вмешательства выполняют рентгенографию грудной клетки и ЭхоКГ с повторением через 24 ч. Проводится ИВЛ в течение последующих 48 ч. При пневмотораксе, если плевральная полость не дренирована, удаляют воздух посредством пункции (шприц объемом 20 мл). Аналгезия необходима на протяжении 48 ч после операции. Рекомендуется применение фентанила в дозе 3-5 мкг/кг в час с постепенным снижением дозы к концу вторых суток. Далее при отсутствии клинических признаков болевого синдрома возможен переход на обезболивание препаратами, не угнетающими дыхание (парацетамол) (Володин Н.Н., 2010). Для подтверждения полного закрытия ОАП необходим регулярный контроль с помощью ЭхоКГ и допплерографии. Сонографию головного мозга выполняют для исключения ВЖК. Тахикардия может указывать на дефицит жидкости, поэтому важно адекватное возмещение объема. При эффективном кишечном пассаже энтеральное питание начинают не ранее чем через 6 ч после хирургического вмешательства. При необходимости продолжают парентеральное питание. При сердечной недостаточности назначают инотропные препараты [допамин (Дофамин) в дозе 5-20 мкг/кг в минуту] или же не вызывающий тахикардию милринонρ (El-Khuffash A., 2014).

Осложнения хирургического лечения открытого артериального протока

При использовании щадящей хирургической техники осложнения, связанные непосредственно с оперативным вмешательством, минимальны. К ним относятся: ранение или разрыв крупного сосуда с массивным кровотечением, ошибочное наложение клипсы на другие крупные сосуды (нисходящая аорта, левая легочная или подключичная артерия), ранение легкого с последующим длительно персистирующим пневмотораксом, переломы ребер из-за неадекватного использования неонатального ретрактора, ранение левого диафрагмального нерва с последующим парезом левого купола диафрагмы, повреждение возвратного нерва с нарушением функции левых голосовых связок. Непосредственная хирургическая смертность минимальна и обусловлена хирургическими ошибками (повреждение ОАП и крупных сосудов с массивной кровопотерей, продолжение операции на фоне острого нарушения кровообращения, перевязка левой легочной артерии).

Повреждение диафрагмального нерва и парез диафрагмы

В 1902 г. B. Naunyn впервые описал врожденный парез диафрагмы у новорожденного. Причины пареза диафрагмы у новорожденных многообразны: невропатия нерва, сдавление его центрального участка, повреждение периферического участка вследствие хирургической или другой травмы, например при пункции шейных сосудов, введении дренажа в плевральную полость. Встречается и идиопатическая дисфункция диафрагмального нерва (Zifko U., 1995; Lemmer L., 2006; Ozdemir R., 2011; Tosello B., 2011). Парез диафрагмы после закрытия ОАП у недоношенных обычно является результатом хирургической травмы нерва, хотя и встречается редко, однако сопровождается выраженными нарушениями моторики дыхания и функции легкого. В отличие от старших детей, новорожденные плохо переносят парез диафрагмы вследствие повышенной эластичности грудной клетки, сдавления легкого, развития ателектазов и уменьшения легочного объема. Клинически парез диафрагмы проявляется выраженным респираторным дистрессом, возникающим сразу после экстубации новорожденного. При рентгенологическом исследовании на фоне спонтанного дыхания отмечается высокое стояние диафрагмы более чем на два ребра по сравнению с неповрежденной стороной. При эхографии грудной полости выявляют ограниченное или парадоксальное движение поврежденной диафрагмы.

Лечение пареза диафрагмы у новорожденного может быть консервативным и хирургическим. Консервативное лечение заключается в пролонгированной ИВЛ с надеждой на спонтанное восставление функции диафрагмы, что в части случаев может произойти лишь спустя 2 мес. Эта тактика требует продолжительного нахождения ребенка в стационаре, длительной ИВЛ с повышенной концентрацией кислорода в дыхательной смеси и может сопровождаться серьезными осложнениями, в том числе и развитием БЛД (Jog S., 2002; Hsu K., 2012). Операция пликации диафрагмы показана новорожденным с парезом диафрагмы, которых не удается экстубировать, несмотря на закрытие ГЗ ОАП. Хирургическая пликация диафрагмы выполняется через минимальный разрез в восьмом межреберье и является исключительно эффективным вмешательством, позволяющим улучшить функцию диафрагмы и экстубировать новорожденного вскоре после операции (Gallagher P., 2000; Ahmadpour-Kacho M., 2011; Hsu K., 2012). Впервые о пликации диафрагмы у недоношенного новорожденного после перевязки ОАП сообщили в 1977 г. (Yeh T., 1977). Операция технически проста и заключается в погружении избытка ткани диафрагмы несколькими атравматичными швами из нерассасывающегося материала (пролен 4-5/0). Торакоскопическая плика-ция менее травматична и с успехом выполняется у детей в возрасте менее 3 мес (Kozlov Y., 2015) (рис. 5-14).

image5 14

Повреждение возвратного нерва и паралич левых голосовых связок

Частичный паралич голосовых связок в результате повреждения возвратного нерва является известным осложнением хирургического закрытия ОАП, особенно у недоношенных новорожденных (Марисина А.В., 2014; Fan l., 1989; Zbar R., 1989; Jabbour J., 2014). Чаще это осложнение развивается у новорожденных массой менее 1000 г (Spanos W., 2009). W. Clement наблюдал частичный паралич голосовых связок у 67% недоношенных детей после хирургического закрытия ОАП, что сопровождалось нарушением процесса глотания и необходимостью применения зондового питания, увеличением сроков ИВЛ и длительности пребывания в госпитале (Clement W., 2008). Результатом паралича становится дисфония, что проявляется в более позднем возрасте гнусавостью, осиплостью и охриплостью голоса. Возможность развития паралича голосовых связок является одним из доводов против профилактического хирургического закрытия ОАП у всех недоношенных новорожденных. Однако дисфония может быть и результатом повреждения гортани и голосовых связок после длительной интубации трахеи для проведения ИВЛ, особенно у глубоко недоношенных новорожденных (Reynolds M., 2015). Мнение, согласно которому паралич возвратного нерва у большинства новорожденных может восстановиться в течение года после операции, не подтверждается исследованиями, основанными на большом клиническом материале (Strychowsky J., 2017; Jabbour J., 2017). M. Smith указывает, что риск повреждения возвратного нерва особенно высок у недоношенных с гестационным возрастом менее 28 нед и массой тела менее 1250 г (Smith M.E., 2009). Всем новорожденным после перевязки ГЗ ОАП рекомендуется назофарингоскопия для оценки функции голосовых связок до появления клинических симптомов их повреждения. Это исследование должно выполняться опытным детским отоларингологом (Smith M.E., 2009; Spanos W., 2009; Strychowsky J., 2017).

Повреждение лимфатического протока и хилоторакс

Хилоторакс после хирургического закрытия ОАП, в отличие от врожденного хилоторакса новорожденных, - результат травматического повреждения грудного лимфатического протока во время операции (Matsuo S., 2013). Профилактикой этого осложнения является тщательная идентификация всех структур в области ОАП, в том числе и лимфатического протока. Частота этого осложнения после закрытия ГЗ ОАП у недоношенных неизвестна, однако оно требует медикаментозного или хирургического вмешательства, так как сопровождается значительным ухудшением состояния новорожденного и высокой смертностью (Баландина Н.А., 2013). Диагноз лимфореи основывается на наличии в плевре светлой жидкости молочного оттенка с концентрацией лимфоцитов выше 80-90%, липидов выше 1,1 ммоль/л и превышением общего количества клеток более 1000/мкл (Баландина Н.А., 2013), хотя эти показатели в редких случаях могут быть ниже вышеприведенных (Андреев Д.Ф., 2009). Спонтанное прекращение лимфореи наблюдается исключительно редко (Bialkowski A., 2015).

Лечение послеоперационного хилоторакса необходимо проводить вначале в виде консервативной терапии, включающей дренирование левой плевральной полости, замену энтерального питания полным парентеральным питанием, назначение безжировой диеты, внутривенное введение соматостатина (октреотида) в дозе 6 мг/кг в час (Cakir U., 2015). Применение соматостатина (октреотида), по некоторым данным, способствует прекращению накопления лимфы, хотя механизм его действия не установлен и мало изучен (Андреев Д.Ф., 2009; Соколовская М.А., 2014; Testoni D., 2015). При отсутствии эффекта от консервативных мероприятий в течение 7-10 дней (лимфорея более 15-20 мл/кг в сутки) показано хирургическое вмешательство (Андреев Д.А., 2009; Schild H., 2013; Yeh J., 2013).

Хирургическое лечение заключается в клипировании или прошивание обоих концов поврежденного лимфатического протока через тот же хирургический доступ, который был использован для закрытия ОАП. Прошивать и клипировать лимфатический проток необходимо с вовлечением прилежащих тканей, чтобы не вызвать его повторного повреждения. Перевязка грудного протока не всегда сопровождается прекращением лимфореи, так как повышение давления в клипированном или перевязанном протоке может привести к просачиванию лимфы в плевральную полость (Lin Y., 2017). Поэтому после хирургического вмешательства рекомендуется продолжать безжировое питание в течение не менее 7 дней после перевязки лимфатического протока (Matsuio S., 2013). При старте энтерального питания нужно использовать смеси со среднецепочечными жирами с целью минимизации продукции и тока лимфы.

Имеется сообщение об успешном торакоскопическом клипировании лимфатического протока у 14 новорожденных массой более 1900 г при врожденном хилотораксе (Clark M., 2015). Описан случай успешного применения перорального введения силденафила для лечения врожденного хилото-ракса (Malleske D., 2015) и один случай введения внутриплеврально смеси тетрациклина с успешным исходом лечения (Utture A., 2016). Сообщения о применении у новорожденных химического плевродеза повидон-йодом для лечения рефракторного врожденного хилоторакса немногочисленны. Мировой опыт на 2015 г. насчитывал лишь 12 наблюдений с прекращением лимфореи в 58% случаев и выживаемостью 75% (Resh В., 2015; Scottoni F., 2015). Другим методом хирургическго лечения хилоторакса является наложение плевроперитонеального шунта (Vasu V., 2010), хотя это вмешательство может быть технически трудно выполнимо у недоношенных новорожденных.

Функциональный сколиоз после хирургического закрытия открытого артериального протока у недоношенных новорожденных

Сколиоз и деформация грудной клетки после стандартной заднебоковой торакотомии - известное осложнение, возникающее после перевязки ОАП или других операций у детей с врожденными пороками сердца (Emmel M., 1996). Это осложнение реже наблюдается после торакоскопического хирургического лечения доброкачественных внутригрудных аномалий у детей (Lawal T., 2009). Имеется сравнительно мало сведений о частоте сколиоза в отдаленные сроки после хирургического закрытия ГЗ ОАП у недоношенных новорожденных. Развитие сколиоза связывают с повреждением во время операции мышц, обеспечивающих стабильность позвоночника (передняя зубчатая мышца и длинная мышца спины). Сколиоз обычно обнаруживается спустя 2-4 года после операции (Shelton J., 1986). Профилактика сколиоза заключается в использовании щадящей хирургической техники (мышечно-сберегающий доступ) без пересечения передней зубчатой мышцы и прямой мышцы спины, обеспечивающих стабильность позвоночного столба.

ПРОГНОЗ

Хирургическое закрытие ОАП у недоношенных детей не должно сопровождается летальностью, но около 25% детей умирают в ближайшие или отдаленные сроки после операции от других причин, не связанных с операцией, в основном обусловленных глубокой и экстремальной недоношенностью (Korbmacher В., 2004).

Длительность наблюдения пациентов с корригированным ОАП при отсутствии нарушений гемодинамики составляет не менее 6 мес. Необходима профилактика анемии и бактериального эндокардита в первые 6 мес после хирургической коррекции ГЗ ОАП. Обязателен ЭхоКГ-контроль, так как иногда у детей с гемодинамически незначительным ОАП после выписки может произойти увеличение диаметра протока и возникнуть необходимость в хирургической или транскатетерной коррекции ГЗ ОАП (Weber S., 2015). Среди новорожденных с гемодинамически незначительным ОАП, появившихся на свет ранее 27-й недели гестации (или массой менее 1000 г), перед выпиской ОАП закрылся к концу первого года жизни у 75% пациентов, а у остальных 25% больных в последующем потребовалось закрытие ОАП окклюдером (Jhaveri N., 2010). При наличии легочной гипертензии дети должны находиться под наблюдением кардиолога не менее 3 лет для исключения ее прогрессирования. Иммунизация ребенка проводится согласно календарю вакцинации, профилактические прививки проводят не ранее 6 мес после коррекции ОАП, чему должна предшествовать консультация детского кардиолога и детского невропатолога. Выживаемость недоношенных новорожденных массой менее 1500 г, и особенно менее 750 г, зависит от многих факторов, таких как сопутствующие тяжелые пороки развития, сепсис, тяжелой ВЖК с поражением ЦНС, осложнения НЭК, легочной гипертензии и БЛД. Многие из этих детей отстают в психическом развитии, росте и массе тела по сравнению со своими сверстниками, имеют проблемы со здоровьем и трудности в учебе (Korbmacher В., 2004; Tyson J., 2005; Glass H., 2015; Jeschke E., 2016; Oehmke F., 2017). В то же время сведения об отдаленном прогнозе экстремально недоношенных новорожденных (масса менее 400 г) очень ограниченны. В мировой литературе имеются сведения лишь о 110 новорожденных массой менее 400 г, родившихся в период с 1936 по 2010 г. (Bell E., 2011).

Интересно, что двое выживших экстремально недоношенных новорожденных с самой малой массой (260 и 280 г), описанные в литературе, спустя 5 и 20 лет после рождения успешно учились в начальной школе и затем в колледже, несмотря на некоторое отставание в физическом развитии (Muraskas J., 2012).

заключение

Таким образом, лечение ОАП у недоношенных детей - сложная и еще до конца не решенная проблема, требующая участия многих специалистов, работающих в смежных областях медицины: неонатологов, детских кардиологов и кардиохирургов, общих детских хирургов, анестезиологов и фармакологов.

Дальнейшие исследования проблемы во многих ведущих клиниках мира будут способствовать разработке более оптимальных способов медикаментозного и хирургического лечения недоношенных с ГЗ ОАП и улучшению прогноза заболевания.

список литературы

  1. Андреев Д.Ф., Вербин Щ.И. Хилоторакс у детей // Бюл. Волгоградского науч. центра РАМН. 2009. № 4. С. 55-58.

  2. Бакулев АН., Мешалкин Е.Н. Лечение незаросшего боталлова протока // Хирургия. 1950. № 1. С. 15-22.

  3. Баландина Н.А., Беляева И.Д., Степаненко С.М., Жиркова Ю.В. и др. Хилоторакс у новорожденных // Рос. вестн. детской хир., анестезиол. и реаниматол. 2013. № 3 (1). С. 108-110.

  4. Виноградова И.В., Краснов М.В. Постнатальная адаптация сердечнососудистой системы у новорожденных с экстремально низкой массой тела // Вестн. Чувашского ун-та. 2010. № 3. С 64-66.

  5. Блинова Е.И., Алекси-Месхишвили В.В. Открытый артериальный проток у недоношенных детей (обзор литературы) // Педиатрия. 1982. № 1. С. 70-73.

  6. Володин Н.Н., Байбарина Е.Н. Протокол ведения недоношенных детей с гемодинамически значимым функционирующим артериальным протоком. М., 2002.

  7. Волянюк Е.В. Гемодинамически значимый открытый артериальный проток у недоношенных новорожденных // Практ. медицина. 2010. № 5 (44). С. 73-75.

  8. Ефремов C.O. Открытый артериальный проток у недоношенных детей : автореф. дис. …​ канд. мед. наук. М., 2007.

  9. Ионов О.В., Крючко Д.С. Мостовой А.В., Пруткин М.Е. и др. Проект клинических рекомендации по диагностике и лечению открытого артериального протока у недоношенных детей. М. : Межрегиональная общественная организация содействия развитию неонатологии «Ассоциация неонатологов», 2014.

  10. Крючко Д.С., Байбарина А.А. Открытый артериальный проток у недоношенного новорожденного - тактика неонатолога (обзор литературы) // Вопр. соврем. педиатрии. 2011. № 1 (10). С. 59-65.

  11. Крючко Д.С., Байбарина А.А., Антонов А.Г., Рудакова Ф.Ф. Открытый артериальный проток у недоношенных новорожденных (обзор литературы) // Вопр. практ. педиатрии. 2010. № 2 (5). С. 57-65.

  12. Марасина А.В., Захарова М.Л., Павлов П.В., Саулина А.В. и др. Левосторонний парез гортани у недоношенных детей после хирургического лечения открытого артериального протока // Педиатр. 2014. № 1 (5). С. 26-32.

  13. Николаева Г.В., Милева О.И., Бабак О.А. Влияние открытого артериального протока на развитие ретинопатии у недоношенных детей // Рос. педиатр. офтальмология. 2010. № 2. С. 11-13.

  14. Разумовский А.Ю., Лужина М.Ю., Феоктистова Е.В. Гемодинамически значимый открытый артериальный проток у новорожденных с низкой массой тела: взгляд хирурга // Вопр. практ. педиатрии. 2007. № 1 (2). С. 21-32.

  15. Соколовская М.А., Манеров Ф.К., Мальцева Е.В., Черпаков Е.Я. Хилоторакс у новорожденных детей // Педиатрия. 2015. № 95. С. 83-85.

  16. Спивак Е.М., Климачев А.М., Майден И.В. Центральная гемодинамика при открытом артериальном протоке у недоношенных новорожденных детей // Ярославский пед. вестн. 2013. № 1 (III). С. 127-130 (Естественные науки).

  17. Agarwal R., Deorari A.K., Paul V.K. WHO/AIIMS protocols in Neonatology 2014. URL: http: //www.newbornwhocc.org/clinical_proto.html.

  18. Ahmadpour-Kacho M., Zahedpasha Y., Hadipoor A., Akbarian-Rad Z. Early surgical intervention for diaphragmatic paralysis in a neonate. Report of a case and literature review // Iran. J. Pediatr. 2011. Vol. 21. P. 116-120.

  19. Alderliesten T., Lemmers P.M., Baerts W., Groenendaal F. et al. Perfusion index in preterm infants during the first 3 days of life: reference values and relation with clinical variables // Neonatology. 2015. Vol. 107. P. 258-265.

  20. Alexi-Meskishvili., V., Bцtcher W. The first closure of the persistent ductus arteriosus // Ann. Thorac. Surg. 2010. Vol. 90. P. 349-356. doi: 10.1016/j.athoracsur.2010.04.036.

  21. Amendolia В., Lynn M., Bhat V., Ritz S.B. et al. Severe pulmonary hypertension with therapeutic l-lysine ibuprofen in 2 preterm neonates // Pediatrics. 2012. Vol. 129. e1360-e1263.

  22. Avila-Alvarez A., Serantes Lourido M., Barriga Bujan R., Blanco Rodriguez C. et al. Cierre quirurgico del ductus arterioso persistente del prematuro: influye la tecnica quirurgica en los resultados? // An. Pediatr. (Barc.). 2017. Vol. 86. P. 277-283.

  23. Backes C.H., Cheatham S.L., Deyo G.M., Leopold S. et al. Percutaneous patent ductus arteriosus (PDA) closure in very preterm infants: feasibility and complications // J. Am. Heart Assoc. 2016. Vol. 5. P. 1-10.

  24. Bacha E.A., del Nido P.J. Robotic approach to patent ductus arteriosus or vascular rings // Operative Techniques in Thoracic and Cardiovascular Surgery: a Comparative Atlas. 2007. Vol. 12. P. 257-265.

  25. Backer C.L., Mavroudis C. Congenital heart surgery nomenclature and database project: patent ductus arteriosus, coarctation of the aorta, interrupted aortic arch // Ann. Thorac. Surg. 2000. Vol. 69. P. S298-S307.

  26. Backers C.H., Cheatham S.L., Deyo G.M., Leopold S. et al. Percutaneous patent ductus arteriosus (PDA) closure in very preterm infants: feasibility and complications // JAMA. 2016. Vol. 5. P. 1-10.

  27. Backes C.H., Kennedy K.F., Megan Locke M., Clifford L et al. Transcatheter occlusion of the patent ductus arteriosus in 747 Infants ≤6 kg. Insights from the NCDR IMPACT Registry // JACC Cardiovasc. Interv. 2017. Vol. 10, N 17. P. 1729-1737.

  28. Bagheri M.M., Niknafs P., Sabsevari F., Torabi M.H. et al. Comparison of oral acetaminophen versus ibuprofen in premature Infants with patent ductus arteriosus // Iran. J. Pediatr. 2016. Vol. 26. P. e3975.

  29. Barikbin P., Sallmon H., Wilitzki S., Photiadis J. et al. Lung function in very low birth weight infants after pharmacological and surgical treatment of patent ductus arteriosus - a retrospective analysis // BMC Pediatr. 2017. Vol. 17. P. 2-8. doi: 10.1186/s12887-016-0762-z.

  30. Bass J.L., Wilson N. Transcatheter occlusion of the patent ductus arteriosus in infants: experimental testing of a new amplatzer device // Catheter. Cardiovasc. Interv. 2014. Vol. 83. P. 250-255.

  31. Banieghbal B. Physiological marker and surgical ligation of patent ductus arteriosus in neonates // Afr. J. Paediatr. Surg. 2016. Vol. 13. P. 109-113.

  32. Bell E.F., Zumbach D.R. The tiniest babies: a registry of survivors with birth weight less than 400 Grams // Pediatrics. 2011. Vol. 127. P. 58-61.

  33. Bellini C., Campone F., Serra G. Pulmonary hypertension following L-lysine ibuprofen therapy in a preterm infant with patent ductus arteriosus // CMAJ. 2006. Vol. 174. P. 1843-1844.

  34. Benitz W.E. Treatment of persistent patent ductus arteriosus in preterm infants: time to accept the null hypothesis? // J. Perinatol. 2010. Vol. 30. P. 241-252.

  35. Benitz W.E; and Committee on Fetus and Newborn. Patent ductus arteriosus in preterm infants // Pediatrics. 2016. Vol. 137, N 1. Article ID e20153730.

  36. Bentham J., Meur S., Hudsmith L., Archer N. et al. Echocardiographically guided catheter closure of arterial ducts in small preterm infants on the neonatal intensive care unit // Catheter. Cardiovasc. Interv. 2011. Vol. 77. P. 409-415.

  37. Bhombal S., Benitz W.E. Prophylactic indomethacin - is it time to reconsider? // J. Pediatr. 2017. Vol. 187. P. 8-10.

  38. Bialkowski A., Poets C.F., Franz A.R. Congenital chylothorax: a prospective nationwide epidemiological study in Germany // Arch. Dis. Child. Fetal Neonatal Ed. 2015. Vol. 100. P. 169-172.

  39. Bixler M., Powers G., Clark R.H., Walker M.W. et al. Changes in the diagnosis and management of patent ductus arteriosus from 2006 to 2015 in United States neonatal intensive care units // J. Pediatr. 2017. Vol. 189. doi: 10.1016/ j.jpeds.2017.05.024.

  40. Blencowe H., Nawal R., Adler A., Garcia C.V. et al. National, regional, and worldwide estimates of preterm birth rates in the year 2010 with time trends since 1990 for selected countries: a systematic analysis and implications // Lancet. 2012. Vol. 379. P. 2162-2172.

  41. Born Too Soon. The Global Action Report on Preterm Birth. World Health Organization, 2012. URL: http: //www.who.int/pmnch/media/news/2012/201204_ borntoosoon-report.pdf.

  42. Botallo L. De catarrho commentarius. Apud Bernardum Turrisanum via Iacobra, in Aldina Bibliotheca, Parisiis, 1564.

  43. Boyer N.Y. Patent ductus arteriosus. Some historical highlights // Ann. Thorac. Surg. 1967. Vol. 4. P. 572-573.

  44. Broadhouse K.M., Price A.N., Durighel G., Cox D.J. et al. Assessment of PDA shunt and systemic blood flow in newborns using cardiac MRI // NMR Biomed. 2013. Vol. 26. P. 1135-1141.

  45. Brown E.R. Increased risk of bronchopulmonary dysplasia in infants with patent ductus arteriosus // J. Pediatr. 1979. Vol. 95. P. 865-866.

  46. Burke R.P. Thoracoscopic approach to patent ductus arteriosus // Operative Techniques in Thoracic and Cardiovascular Surgery: A Comparative Atlas. 2007. Vol. 12. P. 250-256.

  47. Cakir U., Kahvecioglu D., Yildiz D., Alan S. et al. Report of a case of neonatal chylothorax that responded to longterm octreotide treatment and review of the literature // Turk. J. Pediatr. 2015. Vol. 57. P. 195-197.

  48. Chang S.-L., Lin W.-L., Weng C.-H., Shye-Jao Wu S.-J. et al. Atropine use may lead to post-operative respiratory acidosis in neonates receiving ductal ligation: a retrospective cohort study // Pediatr. Neonatol. 2018. Vol. 59. P. 136-140. doi: 10.1016/j.pedneo.2017.04.005.

  49. Chen H., Weng G., Chen Z., Wang H. et al. Comparison of posterolateral thoracotomy and video-assisted thoracoscopic clipping for the treatment of patent ductus arteriosus in neonates // Pediatr. Cardiol. 2011. Vol. 32. P. 386-390.

  50. Clark M.E., Woo R.K., Johnson S.M. Thoracoscopic pleural clipping for the management of congenital chylothorax // Pediatr. Surg. Int. 2015. Vol. 31, N 12. P. 1133-1137. doi: 10.1007/s00383-015-3760-6.

  51. Clyman R.I., Couto J., Murphy G.M. Patent ductus arteriosus: are current neonatal treatment options better or worse than no treatment at all? // Semin. Perinatol. 2012. Vol. 36. P. 123-129.

  52. Clement W.A., El-Hakim H., Phillios E.Z., Cote J.J. Unilateral vocal cord paralysis following patent ductus arteriosus ligationin extremely low-birth-weight infants // Arch. Otolaryngol. Head Neck Surg. 2008. Vol. 134. P. 28-33.

  53. Corazza M.S., Davis R.F., Merritt T.A., Bejar R. et al. Prolonged bleeding time in preterm infants receiving indomethacin for patent ductus arteriosus // J. Pediatr. 1984. Vol. 105. P. 292-296.

  54. Chock V.Y., Rose L.A., Mante J.V., Punn R. Near-infrared spectroscopy for detection of a significant patent ductus arteriosus // Pediatr. Res. 2016. Vol. 80.P. 675-680.

  55. Chorne N., Leonard C., Piecuch R., Clyman R.I. Patent ductus arteriosus and its treatment as risk factors for neonatal and neurodevelopmental morbidity // Pediatrics. 2007. Vol. 119. P. 1165-1174.

  56. Coster D.D., Gorton M.E., Grooters R.K., Thiemen K.C. et al. Surgical closure of the patent ductus arteriosus in the neonatal intensive care unit // Ann. Thorac. Surg. 1989. Vol. 48. P. 386-389.

  57. Czernik C., Lemmer J., Metze B., Koehne P.S. et al. B-Type natriuretic peptide to predict ductus intervention in infants ≤28 weeks // Pediatr. Res. 2008. Vol. 64. P. 286-290.

  58. Decancq H.G. Repair of patent ductus arteriosus on a 1,417 Gm Infant // Am. J. Dis. Child. 1963. Vol. 106. P. 402-410.

  59. Demirturk O., Guyener M., Coskun I., Tunel H.A. Results from extrapleural clipping of a patent ductus arteriosus in seriously ill preterm infants // Pediatr. Cardiol. 2011. Vol. 32. P. 1164-1167.

  60. de Waal K.P., Phad N., Collins N., Boyle A. Cardiac remodeling in preterm infants with prolonged exposure to a patent ductus arteriosus // Congenit. Heart Dis. 2017. Vol. 12, N 5. doi: 10.1111/chd.12454.

  61. Dollberg S., Lusky A., Reichman. Patent ductus arteriosus, indomethacin and necrotizing enterocolitis in very low birth weight infants: a population-based study // J. Pediatr. Gastroenterol. Nutr. 2005. Vol. 40. P. 184.

  62. Dunn P.M. Dr William Harvey (1578-1657): physician, obstetrician, and fetal physiologist // Arch. Dis. Child. 1990. Vol. 65. P. 1098-1100.

  63. Dunn P.M. Galen (AD 129-200) of Pergamun: anatomist and experimental physiologist // Arch. Dis. Child. Fetal Neonatal Ed. 2003a. Vol. 88. P. F441-F443.

  64. Dunn P.M. Andreas Vesalius (1514-1564), Padua, and the fetal «shunts» // Arch. Dis. Child. Fetal Neonatal Ed. 2003b. Vol. 88. P. 157-159.

  65. Edmunds L.H. Jr, Gregory G.A., Heymann M.A., KIiterman J.A. et al. Surgical closure of the ductus arteriosus in premature infants // Circulation. 1973. Vol. 48. P. 856-863.

  66. El-Khuffash A.F., Jain A., Weisz D., Mertens L. et al. Assessment and treatment of post patent ductus arteriosus ligation syndrome // J. Pediatr. 2014. Vol. 165. P. 46-52.

  67. El-Mashad A.E., El-Mahdy H.E., El-Amrousy D., Elgendy M. Comparative study of the efficacy and safety of paracetamol, ibuprofen, and indomethacin in closure of patent ductus arteriosus in preterm // Eur. J. Pediatr. 2017. Vol. 176. P. 233-240.

  68. Emmel M., Urbach P., Herse B., Dalichau H. et al. Neurogenic lesions after posterolateral thoracotomy in young children // Thorac. Cardiovasc. Surg. 1996. Vol. 44. P. 86-91.

  69. Evans N., Malcolm G., Osborn D., Kluckow M. Diagnosis of patent ductus arteriosus in preterm infants // NeoReviews. 2004. Vol. 5. P. 86-97.

  70. Ewert P. Challenges encountered during closure of patent ductus arteriosus // Pediatr. Cardiol. 2005. Vol. 26. P. 1-7.

  71. Fan L.L., Campbell D.N., Clarke D.R., Washington R.L. et al. Paralyzed left vocal cord associated with ligation of patent ductus arteriosus // J. Thorac. Cardiovasc. Surg. 1989. Vol. 98. P. 611-613.

  72. Fleming W.H., Sarafian L.B., Kugler J.D., Nelson R.M. Ligation of patent ductus arteriosus in premature Infants: importance of accurate anatomic definition // Pediatrics. 1983. Vol. 71. P. 373-375.

  73. Francis E., Singhi A.K., Lakshmivenkateshaiah S., Kumar R.K. Transcatheter occlusion of patent ductus arteriosus in pre-term infants // JACC Cardiovasc. Interv 2010. Vol. 3. P. 550-556.

  74. Fransson S.G. The Botallo mystery // Clin. Cardiol. 1999. Vol. 22. P. 434-436.

  75. Friedmann W.F., Hirschklau M.J., Printz M.P., Pitlick P.T. et al. Pharmacologic closure of patent ductus arteriosus in the premature infant // Obstet. Genecol. Surv. 1977. Vol. 32. P. 72-74.

  76. Gallagher P.G., Seashore J.H., Touloukian R.J. Diaphragmatic plication in the extremely low birth weight infant // J. Pediatr. Surg. 2000. Vol. 35. P. 615-616.

  77. Gentile R., Stevenson G., Dooley T., Donald Franklin D. et al. Pulsed Doppler echocardiographic determination of time of ductal closure in normal newborn infants // J. Pediatr. 1981. Vol. 98. P. 443-444.

  78. Gersony W. Patent ductus arteriosus in the neonate // Pediatr. Clin. North Am. 1986. Vol. 33. P. 545-556.

  79. Gibson G.A. Diseases of the Heart and Aorta. Edinburgh : Pentland, 1898. P. 61, 303, 310-312.

  80. Glass H.C., Costarino A.T., Stayer S.A., Brett C.M. et al. Outcomes for extremely premature infants // Anesth. Analg. 2015. Vol. 120. P. 1337-1351.

  81. Gomez-Pomar E., Makhoul., M., Westgate P.M., Ibonia K.T. et al. Relationship between perfusion index and patent ductus arteriosus in preterm infants // Pediatr. Res. 2017. Vol. 81. P. 775-779.

  82. Green T.P., Thompson T.R., Johnson D.E., Lock J.E. Furosemide promotes patent ductus arteriosus in premature infants with the respiratory-distress syndrome // N. Engl. J. Med. 1983. Vol. 308. P. 743-748.

  83. Gross R.E., Hubbard J.P. Surgical ligation of a patent ductus arteriosus: report of first successful case // JAMA. 1939. Vol. 112. P. 729-731.

  84. Haneda N., Masue M., Tasaka M., Fukui C. et al. Transcatheter closure of patent ductus arteriosus in an infant weighing 1180 g // Pediatr. Int. 2001. Vol. 43. P. 176-178.

  85. Hammerman C., Bin-Nun A., Markovitch E., Schimmel M.S. et al. Ductal closure with paracetamol: a surprising new approach to patent ductus arteriosus treatment // Pediatrics. 2011. Vol. 128. P. 618-621.

  86. Heymann M.A., Rudolph A.M. Control of the ductus arteriosus // Physiol. Rev. 1975. Vol. 55. P. 62-78.

  87. Heymann M.A., Rudolph A.M., Silverman N.H. Closure of the ductus arteriosus in premature infants by inhibition of prostaglandin synthesis // N. Engl. J. Med. 1976. Vol. 295. P. 530-533.

  88. Hsu K.-H., Chiang M.-C., Lien R., Chu J.-J. et al. Diaphragmatic paralysis among very low birth weight infants following ligation for patent ductus arteriosus // Eur. J. Pediatr. 2012. Vol. 171. P. 1639-1644.

  89. Jabbour J., Martin T., Beste D., Robey T. Pediatric vocal fold immobility: natural history and the need for long-term follow-up // JAMA Otolaryngol. Head Neck Surg. 2014. Vol. 140. P. 428-433.

  90. Jhaveri N., Moon-Grady A., Clyman R.I. Early surgical ligation versus a conservative approach for management of patent ductus arteriosus that fails to close after indomethacin treatment // J. Pediatr. 2010. Vol. 157. P. 381-387.

  91. Jaffe R.B., Orsmond G.S., Veasy L.G. Inadvertent ligation of the left pulmonary artery // Radiology. 1986. Vol. 161. P. 355-357.

  92. Jain A., Sahni M., El-Khuffash A., Khadawardi E. et al. Use of targeted neonatal echocardiography to prevent postoperative cardiorespiratory instability after patent ductus arteriosus ligation // J. Pediatr. 2012. Vol. 160. P. 584-589.

  93. Jeschke E., Biermann A., Gьnster C., Bцhler T. et al. Mortality and major morbidity of very-low-birth-weight infants in Germany 2008-2012: a report based on administrative data // Front. Pediatr. 2016. Vol. 4. P. 1-8.

  94. Jog S.M., Patole S.K. Diaphragmatic paralysis in extremely low birthweight neonates: Is waiting for spontaneous recovery justified? // J. Paediatr. Child Health. 2002. Vol. 38. P. 101-103.

  95. Kabra N.S., Schvidt D., Roberts R.S., Doyle L.W. et al.; and the Trial of Indomethacin Prophylaxis in Preterms (TIPP) Investigators. Neurosensory impairment after surgical closure of patent ductus arteriosus in extremely low birth weight infants: results from the Trial of Indomethacin Prophylaxis in Preterms // J. Pediatr. 2007. Vol. 150. P. 229-234.

  96. Kabra A.I. Jr, Snyder C.L., Keith W., Ashcraft K.W. et al. Comparison of muscle-sparing thoracotomy and thoracoscopic ligation for the treatment of patent ductus arteriosus // J. Pediatr. Surg. 1998. Vol. 33. P. 259-261.

  97. Kennedy A.P., Snyder C.L., Ashcraft K.W., Manning P.B. Comparison of muscle-sparing thoracotomy and thoracoscopic ligation for the treatment of patent ductus arteriosus // J. Pediatr. Surg. 1998. Vol. 33. P. 259-261.

  98. King H., Mandelbaum I. Extrapleural approach for patent ductus arteriosus // Surgery. 1962. Vol. 51. P. 277-279.

  99. Krichenko A., Benson L.N., Burrows., M^s C.A.F. et al. Angiographic classification of the isolated, persistently patent ductus arteriosus and implications for percutaneous catheter occlusion // Am. J. Cardiol. 1989. Vol. 63. P. 877-880.

  100. Koch J., Hensley G., Roy L. et al. Prevalence of spontaneous closure of the ductus arteriosus in neonates at a birth weight of 1000 grams or less // Pediatrics. 2006. Vol. 117. P. 1113-1121.

  101. Koehne P.S., Bein G., Alexi-Meskhishvili V., Weng Y. et al. Patient ductus arterioss in very low birthweigt infants: complications of pharmacological and surgical treatment // J. Perinat. Med. 2001. Vol. 29. P. 329-334.

  102. Korbmacher B., Lemburg S., Zimmermann N., Stannigel H. et al. Management of the persistent ductus arteriosus in infants of very low birth weight-early and long-term results // Interact. Cardiovasc. Thorac. Surg. 2004. Vol. 3. P. 460-464.

  103. Kozlov Y., Novozhilov V. Thoracoscopic plication of the diaphragm in infants in the first 3 months of life // J. Laparoendosc. Adv. Surg. Tech. 2015. Vol. 25. P. 342-347.

  104. Lawal T.A., Gosemann J.-H., Kuebler J.F., G^er S. et al. Thoracoscopy versus thoracotomy improves midterm musculoskeletal status and cosmesis in infants and children // Ann. Thorac. Surg. 2009. Vol. 87. P. 224-228.

  105. Lemmer J., Stiller B., Heise G., Hiibler H. et al. Postoperative phrenic nerve palsy: early clinical implications and management // Intensive Care Med. 2006. Vol. 32. P. 1227-1233.

  106. Liebowitz M., Clyman R.I. Prophylactic indomethacin compared with delayed conservative management of the patent ductus arteriosus in extremely preterm infants - effects on neonatal outcomes // J. Pediatr. 2017. Vol. 187. P. 119-126.

  107. Lin Y., Li Z., Li G., Zhang X. et al. Selective en masse ligation of the thoracic duct to prevent chyle leak after esophagectomy // Ann. Thorac. Surg. 2017. Vol. 103. P. 1802-1807.

  108. Locali R.F., Matsuoka P.K., Gabriel E.A., Junior A.B. et al. Patent ductus arteriosus treatment in the premature newborn: clinical and surgical analysis // Arq. Bras. Cardiol. 2008. Vol. 90. P. 316-319.

  109. Lipman B., Serwer G.A., Brazy J.E. Abnormal cerebral hemodynamics in preterm infants with patent ductus arteriosus // Pediatrics. 1982. Vol. 69. P. 778-781.

  110. McElhinney D.B. Small and preterm infants: the shrinking frontier of transcatheter patent ductus arteriosus closure // Catheter. Cardiovasc. Interv. 2017. Vol. 89. P. 1066-1068.

  111. McNamara P. J., Sehgal A. Toward rational management of the patent ductus arteriosus: the need for disease staging // Arch. Dis. Child Fetal Neonatal Ed. 2007. Vol. 92. P. 424-427.

  112. Malleske D.T., Yoder B.A Congenital chylothorax treated with oral sildenafil: a case report and review of the literature // J. Perinatol. 2015. Vol. 35. P. 384-386.

  113. Malik P.K., Ahmad M., Rani A., Dwivedi S. The men who packed the truant notes in heart sounds // Astrocyte. 2015. Vol. 1. P. 305-308.

  114. Matsuo S., Takahashi G., Konishi A., Sai S. Management of refractory chylothorax after pediatric cardiovascular surgery // Pediatr. Cardiol. 2013. Vol. 34. P. 1094-1099.

  115. Mavroudis C., Backer C.L., Stewart R.D., Heraty P. The case against minimally invasive cardiac surgery // Pediatr. Card. Surg. Annu. 2005. Vol. 8. P. 193-197.

  116. Mazzera E., Brancaccio G., Feltri C., Michielon G. et al. Minimally invasive surgical closure of patent ductus arteriosus in premature infants: a novel approach // Ann. Thorac. Surg. 2002. Vol. 17. P. 292-294.

  117. Meyers R.L., Lin G.A.E., Clyman R.I. Patent ductus arteriosus, indomethacin, and intestinal distension: effects on intestinal blood flow and oxygen consumption // Pediatr. Res. 1991. Vol. 29. P. 564-574.

  118. Mitra S., Florez I.D., Tamayo M.E., Aune D. et al. Effectiveness and safety of treatments used for the management of patent ductus arteriosus (PDA) in preterm infants: a protocol for a systematic review and network meta-analysis // BMJ Open. 2016. 6. Article ID e011271.

  119. Mitra S., Rinnnestad A., Holmstrinm H. Management of patent ductus arteriosus in preterm infants - where do we stand? // Congenit. Heart Dis. 2013. Vol. 8. P. 500-512.

  120. Miller S.P., Mayer E.E., Clyman R.I., Glidden D.V. et al. Prolonged indomethacin exposure is associated with decreased white matter injury detected with magnetic resonance imaging in premature newborns at 24 to 28 weeks' gestation at birth // Pediatrics. 2006. Vol. 117. P. 1626-1631.

  121. Munro J.C. Surgery of the vascular system. I. Ligation of the ductus arteriosus // Ann. Surg. 1907. Vol. 46. P. 335-338.

  122. Muraskas J.K., Rau B.J., Castillo P.R., Gianopoulos J. et al. Long-term follow-up of 2 newborns with a combined birth weight of 540 grams // Pediatrics. 2012. Vol. 129. P. 174-178.

  123. Naunyn B. Ein Fall von Erbscher plexusUhmung mit gleichiezitiger SympaticusUhmung // Dtsch. Med. Wochenschr. 1902. Bd 28. S. 52-55.

  124. Nezafati M.H., Soltani G., Vedadian A. Video-Assisted ductal closure with new modifications: minimally invasive, maximally effective, 1,300 cases // Ann. Thorac. Surg. 2007. Vol. 84. P. 1343-1348.

  125. Nemerofsky S.L., Parravicini E., Bateman D. et al. The ductus arteriosus rarely requires treatment in infants 1000 grams // Am. J. Perinatol. 2008. Vol. 25. P. 661-666.

  126. Noori S. Patent ductus arteriosus in the preterm infant: to treat or not to treat? Review // J. Perinatol. 2010. Vol. 30. P. 31-37.

  127. Obladen M., Koehne P. (eds). Interventions for Persisting Ductus Arteriosus in the Preterm Infant. Heidelberg : Springer Medizin Verlag, 2005. P. 103.

  128. Oehmke F., Ehrhardt H. Grenzbereiche in der Neonatologie. Komplexe Entscheidungen // Dtsch. Дrzteblatt. 2017. Bd 114, H 42. S. 1922-1924.

  129. O’Malley C.D., Saunders J.B de C.M. Leonardo on the Human Body. New York : Dower Publications, 1983. P. 100-101.

  130. Oncel M.Y., Yurttutan S., Degirmencioglu H., Uras N. et al. Intravenous paracetamol treatment in the management of patent ductus arteriosus in extremely low birth weight infants // Neonatology. 2013. Vol. 103. P. 166-169.

  131. Oncel M.Y., Eras Z., Uras N., Canpolat FE. Et al. Neurodevelopmental outcomes of preterm infants treated with oral paracetamol versus ibuprofen for patent ductus arteriosus // Am. J. Perinatal. 2017. Vol. 34, N 12. doi: 10.1055/s-0037-1601564.

  132. Ohlsson A., Shah PS. Paracetamol (acetaminophen) for patent ductus arteriosus in preterm or low-birth-weight infants // Cochrane Database Syst. Rev. 2015. Vol. 3. CD010061.

  133. Ohlsson A., Walia R., Shah S.S. Ibuprofen for the treatment of patent ductus arteriosus in preterm and/or low birth weight infants // Cochrane Database Syst. Rev. 2013. Vol. 4. CD003481.

  134. O’Donovan D.J., Baetiong A., Adams K., Chen A. et al. Necrotizing enterocolitis and gastrointestinal complications after indomethacin therapy and surgical ligation in premature infants with patent ductus arteriosus // J. Perinatol. 2003. Vol. 23. P. 286-290.

  135. Orzel J.A., Monaco M.P. Inadvertent ligation of the left pulmonary artery instead of patent ductus arteriosus. Noninvasive diagnosis by pulmonary perfusion imaging // Clin. Nucl. Med. 1986. Vol. 11. P. 629-631.

  136. Ozdemir R., Oguz S., Uras N., Erdeve O. et al. Phrenic nerve injury due to thoracentesis for TPN effusion in a preterm newborn: consecutive two unusual complications // Tuberkuloz ve Toraks Dergisi. 2011. Vol. 59. P. 384-387.

  137. Pfiterffy A., Pffierffy M. What is the «Ductus Botallo»? It is an error // Magy Seb. 2008. Vol. 61, suppl. P. 13-16.

  138. Philips J.B. III. Management of Patent Ductus Arteriosus in Premature Infants, 2011.

  139. Polguj M., Chrzanowski A., Kasprzak J.D., Stefanczyk L. et al. The aberrant right subclavian artery (Arteria Lusoria): the morphological and clinical aspects of one of the most important variations. A systematic study of 141 cases // Sci. World J. 2014. Vol. 2014. Article ID 292734. 6 p. URL: http: //dx.doi.org/10.1155/2014/292734.

  140. Pontius R.G., Danielson G.R., Noonan J.A., Judson J.P. Illusion leading to surgical closure of the distal pulmonary artery instead of the ductus arteriosus // J. Thorac. Cardiovasc. Surg. 1981. Vol. 82. P. 107-113.

  141. Powell M.I. Patient ductus arteriosus in premature infants // Med. J. Aust. 1963. Vol. 2. P. 58-60.

  142. Reese J.R., Sheton E.L., Slaughter J.C., McNamara P.J. Prophylactic indomethacin revisited // J. Pediatr. 2017. Vol. 186. P. 11-14.

  143. Reese J., Scott T.A., Patrick S.W. Changing patterns of patent ductus arteriosus surgical ligation // Semin. Perinatol. 2018. Vol. 42. P. 253-261.

  144. Reller M.D., Rice M.J., McDonald R.W. Review of studies evaluating ductal patency in the premature infant // J. Pediatr. 1993. Vol. 122. P. 59-62.

  145. Resch B., Freidl T., Reiterer F. Povidone-iodine pleurodesis for congenital chylothorax of the newborn // Arch. Dis. Child. Fetal Neonatal Ed. 2016. Vol. 101. P. 87-88.

  146. Reynolds M.V. Dysphonia in very preterm children: Prevalence, presentation, influencing factors and response to treatment. This thesis is presented for the degree of Doctor of Philosophy of the University of Western Australia, 2015. P. 1-183.

  147. Roberts R., Adwani S., Archer N., Wilson N. Catheter closure of the arterial duct in preterm infants // Arch. Dis. Child. Fetal Neonatal Ed. 2007. Vol. 92. P. 248-250.

  148. Roeder R.A., Geddes L.A. An optical oscillometric method for neonatal and premature infant blood pressure monitoring // Adv. Neonatal Care. 2009. Vol. 9. P. 77-78.

  149. Rozfi J.-C., Cambonie G., Marchand-Martin L., Gournay V. et al.; for the Hemodynamic EPIPAGE 2 Study Group. Association between early screening for patent ductus arteriosus and in-hospital mortality among extremely preterm infants // JAMA. 2015. Vol. 313. P. 2441-2448.

  150. Rudolph A.M. The changes in the circulation after birth. The importance in congenital heart disease // Circulation. 1970. Vol. 41. P. 343-359.

  151. Sallmon H., Koehne P., Hansmann G. Recent advances in the treatment of preterm newborn infants with patent ductus arteriosus // Clin. Perinatol. 2016. Vol. 43. P. 113-129.

  152. Shelton J.E., Julian R., Walburgh E., Schneider E. Functional scoliosis as a long-term // Pediatr. Surg. 1986. Vol. 21. P. 855-857.

  153. Schild H.H., Strassburg C.P., Welz A., Kalff J. Therapie optionen beim Chylothorax // Dtsch. Arzteblatt. 2013. Bd 48. S. 819-826.

  154. Schmidt B., Roberts R.S., Fanaroff A., Davis P. et al. Indomethacin prophylaxis, patent ductus arteriosus, and the risk of bronchopulmonary dysplasia: further analyses from the trial of indomethacin prophylaxis in preterms (TIPP) // J. Pediatr. 2006. Vol. 148. P. 730-734.

  155. Sclmmlzer G.M., O’Reilly M., Davis P.G., Cheung P.Y. et al. Confirmation of correct tracheal tube placement in newborn infants // Resuscitation. 2013. Vol. 84. P. 731-731.

  156. Scottoni F., Fusaro F., Conforti A., Morini F. et al. Pleurodesis with povidone-iodine for refractory chylothorax in newborns: Personal experience and literature review // J. Pediatr. Surg. 2015. Vol. 50. P. 1722-1725.

  157. Semberova J., Sirc J., Miletin J., Kuce J. et al. Spontaneous closure of ductus arteriosus in infants ≤1500 g // Pediatrics. 2017. Vol. 140. Article ID e20164258.

  158. Smith M.E., King J.D., Elsherif A., Muntz H.R. et al. Should all newborns who undergo patent ductus arteriosus ligation be examined for vocal fold mobility? // Laryngoscope. 2009. Vol. 119. P. 1606-1609.

  159. Spanos W.C., Brookes J.T., Smith M.C., Burkhart H.M. et al. Unilateral vocal cord paralysis in premature infants after ligation of patent ductus arteriosus: vascular clip versus suture ligature // Ann. Otol. Rhinol. Laryngol. 2009. Vol. 118. P. 750-753.

  160. Stankowski T., Aboul-Hassan S.S., Jakub Marczak J., Cichon R. Is thoracoscopic patent ductus arteriosus closure superior to conventional surgery? // Interact. Cardiovasc. Thorac. Surg. 2015. Vol. 21. P. 532-538.

  161. Stankowski T., Aboul-Hassan S.S., Jakub Marczak J., Szymanska A. et al. Minimally invasive thoracoscopic closure versus thoracotomy in children with patent ductus arteriosus minimally invasive thoracoscopic closure versus thoracotomy in children with patent ductus arteriosus // J. Surg. Res. 2017. Vol. 208. P. 1-9.

  162. Stephens B.E., Gargus R.A., Walden R.V., Mance M. et al. Fluid regimens in the first week of life may increase risk of patent ductus arteriosus in extremely low birth weight infants // J. Perinatol. 2008. Vol. 28. P. 123-128.

  163. Strieder J.W. Discussion to Blalock and Levy: tuberculous pericarditis // J. Thorac. Surg. 1937. Vol. 7. P. 151-152.

  164. Strychowsky J.E., Rukholm G., Gupta M.K., Reid D. Unilateral vocal fold paralysis after congenital cardiothoracic surgery: a meta-analysis // Pediatrics. 2014. Vol. 133. P. 1708-1723.

  165. Sungur M., Karakurt C., Ozbarlas N., Baspinar O. Closure of patent ductus arteriosus in children, small infants, and premature babies with Amplatzer duct occluder II additional sizes: multicenter study // Catheter. Cardiovasc. Interv. 2013. Vol. 82. P. 245-252.

  166. Terek D., Altun Koroglu O., Ulger Z., Yalaz M. et al. The serial changes of perfusion index in preterm infants with patent ductus arteriosus: is perfusion index clinically significant? // Minerva Pediatr. 2016. Vol. 68. P. 250-255.

  167. Testoni D., Hornik C.P., Neely M.L., Yang O. et al. Safety of octreotide in hospitalized infants // Early Hum. Dev. 2015. Vol. 91. P. 387-392.

  168. Thukaram R., Suarez W.A., Sundararaghavan S. Transcatheter closure of the patent arterial duct using the Flipper coil in a premature infant weighing 1,400 g: a case report // Catheter. Cardiovasc Interv. 2005. Vol. 66. P. 18-20.

  169. Tosello B., Michel M., Merrot T., Chaumootre K. et al. Hemidiaphragmatic paralysis in preterm neonates: a rare complication of peripherally inserted central catheter extravasation // J. Pediatr. Surg. 2011. Vol. 46. P. 17-21.

  170. Tyson J.E., Saigal S. Outcomes for extremely low-birth-weight infants. Disappointing news // JAMA. 2005. Vol. 294. P. 371-373.

  171. Utture A., Kodu.R., Mondakar J. Chemical pleurodesis with oxytetracycline in congenital chylothorax // Indian Pediatr. 2016. Vol. 53. P. 105-1156.

  172. Valera I.T., Caballero M.P.J., Gonzalez M.D.R., Benatez V.R. et al. The role of paracetamol for closing patent ductus arteriosus. A challenging alternative for ductal closure? // Rev. Esp. Cardiol. (Engl. Ed). 2016. Vol. 69. P. 1103-1104.

  173. Van Bel F., Van de Bor M., Stij nen T., Baan J. et al. Cerebral blood flow velocity changes in preterm infants after a single dose of indomethacin: duration of its effect // Pediatrics. 1989. Vol. 84. P. 802-807.

  174. Vasu V., Ude C., Shah V., Lim E. et al. Novel surgical technique for insertion of pleuroperitoneal shunts for bilateral chylous effusions in Ex preterm infant at term corrected age // Pediatr. Pulmonol. 2010. Vol. 45. P. 840-843.

  175. Wang-Giuffre E., Breinholt J.P. Novel use of the medtronic micro vascular plug for PDA closure in preterm infants // Catheter. Cardiovasc. Interv. 2016. Vol. 89. P. 1059-1065.

  176. Weber S.C., Weiss K., Bьhrer C., Hansmann G. et al. Natural History of patent ductus arteriosus in very low birth weight infants after discharge // J. Pediatr. 2015. Vol. 167. P. 1149-1151.

  177. Weichert J., Hartge D.R., Axt-Fliedner R. The fetal ductus arteriosus and its abnormalities - a review // Congenit. Heart Dis. 2010. Vol. 5. P. 398-408.

  178. Weiss H., Cooper B., Brook M., Schlueter M. et al. Factors determining reopening of the ductus arteriosus after successful clinical closure with indomet-hacin // J. Pediatr. 1995. Vol. 127. P. 466-471.

  179. Weisz D.E., Mirea L., Rosenberg E., Jang M. et al. Association of patent ductus arteriosus ligation with death or neurodevelopmental impairment among extremely preterm infants // JAMA Pediatr. 2017. Vol. 171. doi: 10.1001/ jamapediatrics.2016.5143.

  180. World Health Organization. Preterm birth fact sheet No 363. URL: http: // www.who.int/mediacentre/factsheets/ fs363/en/. (date of access March 17, 2015)

  181. Yang D., Gao X., Ren Y., Wang Y. et al. Comparison of oral paracetamol versus ibuprofen in premature infants with patent ductus arteriosus: a randomized controlled trial // Exp. Ther. Med. 2016. Vol. 12. P. 2531-2536.

  182. Yao J.K.Y., Mustard W.T. The extrapleural approach ligation of patent ductus arteriosus in the seriously ill infant // Angiology. 1969. Vol. 20. P. 585-586.

  183. Yap N., Bharucha T. Patent ductus arteriosus in extreme prematurity: role of echocardiography and other imaging techniques // Curr. Pediatr. Rev. 2016. Vol. 12. P. 126-135.

  184. Yeh J., Brown E.R., Kellog K.A., Donohue J.E. et al. Utility of clinical practice guideline in treatment of chilothoax in postoperative congenital heart patient // Ann. Thorac. Surg. 2013. Vol. 96. P. 930-937.

  185. Yarrabolu T.R., Rao P.S. Transcatheter closure of patent ductus arteriosus // Pediatr. Ther. 2012. Vol. 5. P. 1-8.

  186. Yeh T.F. Amka P., Pildes R.S., Tatooles C.J. Diaphragmatic paralysis after surgical ligation of patent ductus arteriosus // Lancet. 1977. Vol. 2. P. 461.

  187. Youn Y., Moon C.-J., Lee J.-Y., Lee C. et al. Timing of surgical ligation and morbidities in very low birth weight infants // Medicine. 2017. Vol. 96. P. 11-14.

  188. Zahn E.M., Nevin P., Simmons C., Garg R.A. Novel technique for transcatheter patent ductus arteriosus closure in extremely preterm infants using commercially available technology // Catheter. Cardiovasc. Interv. 2015. Vol. 85. P. 240-248.

  189. Zahn E.M., Peck D., Phillips A., Nevin P. et al. Transcatheter closure of patent ductus arteriosus in extremely premature newborns early results and midterm follow-up // JACC Cardivasc. Intervent. 2016. Vol. 9. P. 2429-2437.

  190. Zbar R.I., Chen A.H., Behrendt D.M., Bell E.F. et al. Incidence of vocal fold paralysis in infants undergoing ligation of patent ductus arteriosus // Ann. Thorac. Surg. 1996. Vol. 6. P. 814-816.

  191. Zecca E., Romagnoli C., De Carolis M.P., Costa S. et al. Does ibuprofen increase neonatal hyperbilirubinemia // Pediatrics. 2009. Vol. 124. P. 480-484.

  192. Zifko U., Hartmann M., Girsch W., Zoder G. et al. Diaphragmatic paresis in newborns due to phrenic nerve injury // Neuropediatrics. 1995. Vol. 26. P. 281-284.

Глава 6. Синдром утечки воздуха, или баротравма легких

С.В. Ионушене, П.Ж. Барадиева

Коды по Международной классификации болезней 10-го пересмотра

P25.0. Интерстициальная эмфизема, возникшая в перинатальном периоде.

P25.1. Пневмоторакс, возникший в перинатальном периоде.

P25.2. Пневмомедиастинум, возникший в перинатальном периоде.

P25.3. Пневмоперикард, возникший в перинатальном периоде.

P25.8. Другие состояния, связанные с интерстициальной эмфиземой, возникшие в перинатальном периоде.

ВВЕДЕНИЕ

Синдром утечки воздуха (СУВ) или синдром торакальной утечки воздуха - это группа патологических состояний, которые характеризуются повреждением альвеол и терминальных бронхиол и приводят к скоплению газа вне дыхательных путей и альвеол. Данные состояния, иногда имеющие фатальный характер, являются осложнениями заболеваний легких или манипуляций на органах грудной клетки недоношенных детей, включая нерациональную респираторную поддержку. В отличие от доношенных новорожденных, у которых небольшой пневмоторакс может не иметь клинических проявлений, у недоношенных новорожденных любые виды утечки воздуха обязательно отразятся на их респираторном, гемодинамическом и неврологическом статусе.

К состояниям, входящим в категорию «синдрома утечки воздуха», относятся:

  • пневмоторакс;

  • пневмомедиастинум;

  • пневмоперикард;

  • интерстициальная легочная эмфизема;

  • пневмоперитонеум;

  • подкожная эмфизема.

Данные состояния могут возникать как изолированно, так и в сочетании друг с другом.

ЭПИДЕМИОЛОГИЯ

Определить точную встречаемость СУВ невозможно. В сравнении с доношенными новорожденными частота появления СУВ у недоношенных детей значительно выше, что может быть связано как с незрелостью структур органов грудной клетки у преждевременно рожденных малышей, так и с более частой необходимостью применения различных видов респираторной поддержки у таких пациентов. Если в группе доношенных новорожденных частота СУВ колеблется в пределах от 0,07 до 2%, то у детей, рожденных в гестационном возрасте 27-32 нед, она составляет около 3-3,5%, а в группе новорожденных гестационного возраста менее 27 нед частота проявлений пневмоторакса может достигать 6-10% (Fanaroff A.A., 2007; Crowley M.A., 2015).

Частота СУВ у недоношенных зависит от:

  • гестационного возраста;

  • степени гипоксемии;

  • использованных реанимационных техник;

  • типа респираторной патологии;

  • вида и техники выполнения респираторной поддержки;

  • качества рентгенографии и интерпретации рентгенограмм (Zak L.K., 1991; Fanaroff A.A., 2007; Bhatia R., 2011).

Летальность при проявлении любых видов утечки воздуха зависит от ее степени, своевременной диагностики, времени и адекватности оказания помощи. Но даже при оптимальном сроке диагностики и оказания помощи ребенку летальность при СУВ, например, у новорожденных с массой менее 1000 г может достигать 50%. Кроме того, у выживших недоношенных новорожденных СУВ является независимым предиктором развития хронической патологии легких (БЛД) и тяжелых неврологических нарушений, обусловленных перенесенными внутричерепными кровоизлияниями, спровоцированными развитием СУВ (Fanaroff A.A., 2007; Bhatia R., 2011).

ЭТИОЛОГИЯ

Главным этиологическим звеном развития СУВ является перерастяжение легочной паренхимы. Это состояние, более известное как баротравма легкого, развивается на фоне применения респираторной терапии. Любой параметр ИВЛ, имеющий положительное значение, способен вызвать утечку воздуха. К факторам, которые вызывают повреждение альвеол и терминальных бронхиол, относят высокое давление на вдохе (пиковое давление вдоха), высокое положительное давление в конце выдоха, большой дыхательный объем и удлиненное время вдоха. Доминирующий фактор повреждения легочной паренхимы не установлен.

Однако баротравма не является единственной причиной возникновения СУВ. Развитие локального ателектаза на фоне РДС может способствовать неравномерной вентиляции и чрезмерному воздействию вдыхаемого воздуха в смеси с кислородом на эластичные отделы легких, вызывая их разрыв (ателектотравма). Правильное лечение пациентов с РДС, направленное на снижение механизма ателектатической травмы путем использования терапии сурфактантом на фоне «мягкой» ИВЛ, уменьшает риск развития СУВ. Введение сурфактанта обеспечивает адекватный легочный комплайнс и позволяет уменьшить потребность в использовании высоких значений положительного давления в конце выдоха.

Прежние суждения о механизме утечки воздуха основывались на том, что высокое давление вдоха способствует разрыву легкого. Однако современные представления о происхождении утечки воздуха основываются на мнении, что легкое повреждается из-за его чрезмерного максимального объема и обозначается как «волюмотравма».

Другим этиологическим фактором СУВ является неправильная интубация трахеи с размещением интубационной трубки в одном из главных бронхов, которое приводит к асимметричному перерастяжению и повреждению легочной ткани. Причинами утечки воздуха в анатомические пространства грудной полости могут быть состояния, не связанные с первичной патологией легких и респираторной поддержкой. Аспирация околоплодных вод и меко-ния, сгущение содержимого бронхов приводят к образованию своеобразного клапана, позволяющего проникать воздуху, но затрудняющего его выдох из отдельных сегментов легких. Подобный механизм формирования так называемых «воздушных ловушек» может значительно увеличить риск развития торакальной утечки воздуха. К непосредственному проникновению воздуха в плевральную полость, средостение, перикард и в мягкие ткани верхней части тела могут привести осложнения оперативных вмешательств на пищеводе, трахее, гортани (например, несостоятельность швов, дислокация трахеосто-мической канюли), а также осложнения других медицинских манипуляций у недоношенных детей, таких как проведение зонда в желудок, интубация/ экстубация трахеи (Zak L.K., 1991; Wung J.T., 2008; Korones S.B., 2011).

Таким образом, заболевания и патологические состояния, увеличивающие риск развития утечки воздуха у недоношенных новорожденных, включают (Crowley P., 2000; Soll R., 2002; Smith J., 2011):

  • морфофункциональную незрелость;

  • РДС (частота СУВ 5-30%);

  • аспирацию мекония (частота СУВ 10-50%);

  • пневмонию;

  • гипоплазию легких и другие пороки развития легочной ткани;

  • врожденную диафрагмальную грыжу;

  • хирургические вмешательства и манипуляции на пищеводе, гортани и трахее;

  • дислокацию эндотрахеальной или трахеостомической трубки;

  • неадаптированную к пациенту респираторную поддержку.

ПАТОФИЗИОЛОГИЯ

В большинстве случаев СУВ происходит в результате повреждения эпителия респираторного тракта на фоне нарастания транспульмонального давления. Повреждение респираторного эпителия дает возможность воздуху выйти в интерстиций, приводя к интерстициальной легочной эмфиземе. При дальнейшем нарастании транспульмонального давления продолжается расслоение воздухом тканей периваскулярных и/или перибонхиальных пространств как в сторону висцеральной плевры, так и в сторону корня легкого. В случае повреждения висцеральной плевры воздух выходит в свободную плевральную полость, демонстрируя пневмоторакс. Когда воздух, следуя по пути наименьшего сопротивления, движется в сторону корня легкого, при его выходе в средостение развивается пневмомедиастинум, а в полость перикарда - пневмоперикард. В случаях когда воздух, находящийся в средостении, продолжает накапливаться и по межфасциальным пространствам двигаться в сторону шеи и далее под кожу, можно наблюдать подкожную эмфизему. Иногда при продолжающемся напряжении в средостении воздух может смещаться в ретроперитонеальное пространство с последующим проникновением в брюшную полость и развитием пневмоперитонеума, осложняя дифференциальную диагностику с перфорацией полых органов брюшной полости.

виды синдрома утечки воздуха

Пневмоторакс

Пневмоторакс - это скопление воздуха между висцеральным и париетальным листками плевры в результате повреждения альвеол, терминальных бронхиол и плевры. Наиболее частым провоцирующим фактором развития пневмоторакса является дисбаланс в респираторной поддержке. Несоответствие параметров вентиляции потребностям и особенностям пациента приводит в итоге к перерастяжению паренхимы легких. Также важное значение имеет формирование групп ацинусов, дефляция которых затруднена. Этот феномен носит называется «воздушной ловушки». Факторами, способствующими их формированию, могут быть как неадекватная потребностям пациента респираторная поддержка, так и патологические состояния с формированием «клапанов» на различных уровнях бронхиального дерева, которые препятствуют выдоху из вентилируемых данным бронхом ацинусов (аспирация, скопление мокроты, сгустков крови). Кроме того, скоплению густой мокроты способствует респираторная поддержка с недостаточным увлажнением газовоздушной смеси (Korones S.B., 2011; Donn S.M., 2015).

Этиология

  1. Спонтанный пневмоторакс. В отличие от доношенных новорожденных, у которых в раннем неонатальном периоде могут появляться скопления воздуха в плевральных полостях (по данным различных источников, до 2% здоровых доношенных, и только 10% из них имеют клинические проявления), у недоношенных детей спонтанный пневмоторакс без клинических проявлений - это редкость. Чем меньше гестационный возраст ребенка, тем меньше у него возможностей компенсировать последствия этого патологического состояния со стороны не только газообмена, но и гемодинамики, церебральной перфузии (Zak L.K., 1991; Keszler M., 1991; Wung J.T., 2008; Korones S.B., 2011; Smith J., 2011; Donn S.M., 2015).

  2. Заболевания легких, приводящие к несоответствию степени альвеолярного растяжения, необходимого для газообмена, и возможности к растяжению патологически измененной паренхимы легких. К ним относятся РДС, различные виды аспирации, пневмония, врожденные пороки развития легких, включая кистоаденоматозную мальформацию, гипоплазию легких, БЛД.

  3. Респираторная терапия. Необходимо отметить, что применение инва-зивных (через эндотрахеальную трубку, трахеостомическую канюлю) и неинвазивных (через назальные канюли, назальную маску) респираторных техник сопровождается риском развития пневмоторакса. Риск возникновения утечки воздуха в основном связан со следующими параметрами дыхательного обеспечения пациента:

    • удлиненное время вдоха (соотношение вдох/выдох респиратора больше или равное 1);

    • высокое среднее давление в дыхательных путях (>12 см H2O);

    • низкая температура вдыхаемой газовоздушной смеси (≤36,5 °С). Этот факт особенно важен для новорожденных с массой ≤1500 г, поскольку сниженная температура и уменьшенная влажность воздуха приводят к замедлению мукоцилиарного клиренса, предрасполагая к обструкции различных участков дыхательных путей;

    • плохая адаптация ребенка к респиратору, приводящая к десинхрониза-ции фаз дыхания пациента и респиратора. Например, ребенок начинает активно выдыхать во время фазы позитивного плато вдоха аппарата ИВЛ.

Г. Непосредственное повреждение дыхательных путей во время санации трахеобронхиального дерева путем аспирации из эндотрахеальной трубки, которое встречается достаточно редко.

Диагноз пневмоторакса

Диагноз пневмоторакса определяется путем сопоставления клинических признаков, данных физикального осмотра, показателей газового состава крови, трансиллюминации грудной клетки и данных рентгенографии. В последние годы для диагностики скоплений воздуха в плевральных полостях все чаще используется УЗИ легких.

К клиническим и физикальным признакам пневмоторакса у недоношенных детей относится нарастание дыхательной недостаточности, которое проявляется тахипноэ, цианозом, раздуванием крыльев носа, стоном, втяже-нием уступчивых мест грудной клетки, которое часто асимметрично (со стороны пневмоторакса втяжений может не быть), снижением или отсутствием экскурсий пораженной половины грудной клетки. При быстром нарастании дыхательной недостаточности, в случае большого объема накопленного воздуха, появляются эпизоды апноэ и брадикардии, а также гипотензия с нарушением периферической перфузии.

Характерными физикальными признаками пневмоторакса являются асимметрия грудной клетки с выбуханием пораженной стороны и ослаблением там же дыхательных шумов, появлением перкуторного коробочного звука, а также смещение верхушечного толчка сердца в противоположную от поражения сторону.

У недоношенных детей в самом начале СУВ асимметрия грудной клетки может и не проявиться, а первым признаком пневмоторакса бывает увеличение размеров живота со смещением вниз печени или селезенки, что выглядит как «увеличение» этих органов на фоне метеоризма. Данная особенность обусловлена незрелостью тканей недоношенных детей с большей податливостью диафрагмы по отношению к грудной стенке. В итоге диафрагма растягивается и легче смещается вниз, смещая печень и селезенку, что клинически выглядит как вздутие и напряжение живота у ребенка (Zak L.K., 1991; Bhatia R., 2011; Donn S.M., 2015). Показатели газового состава крови могут свидетельствовать о наличии респираторного или смешанного ацидоза, сопровождающегося гипоксемией.

Трансиллюминация обычно демонстрирует улучшенное прохождение света через пораженную сторону (Donn S.M., 1983). Этот метод осуществляется путем просвечивания грудной клетки с помощью волоконно-оптического световода, который используется в эндоскопии. Источник света размещается на стороне пораженного гемиторакса. Яркое свечение грудной клетки на стороне повреждения свидетельствует о пневмотораксе. С помощью этого метода в экстренных ситуациях можно обойтись без рентгенографии грудной клетки. Однако трансиллюминация не должна заменять рентгенографию грудной клетки.

Рентгенография грудной клетки - «золотой стандарт» в диагностике всех разновидностей СУВ, в первую очередь пневмоторакса (Zak L.K., 1991; Donn S.M., 2015) (рис. 6-1).

На обзорных рентгенограммах хорошо заметна граница паренхимы пораженного легкого (вплоть до ее коллабированного состояния) с зоной скопления воздуха вокруг легкого. При напряженном пневмотораксе межреберные промежутки с пораженной стороны расширены, тень средостения смещена в противоположную сторону. При нарастании напряжения воздух формирует медиастинальную грыжу, которая смещает органы средостения в противоположную сторону (рис. 6-2).

УЗИ грудной клетки - метод, который в настоящее время активно используется в современной практике интенсивной терапии новорожденных (Raimondi F., 2014). Ниже представлены ультразвуковые критерии пневмоторакса у новорожденных.

image6 1

Определение пневмоторакса в В-режиме (рис. 6-3, а):

  • отсутствие «скольжения легкого» - прекращение движений скольжения паренхимы легкого на границе плевральной линии;

  • отсутствие вертикальных артефактов (В-линий);

  • множественные горизонтальные артефакты (А-линии);

  • Lung Point (точка легкого) - зона контакта, где воздух заканчивается и начинается нормальная висцеральная плевра. Специфичность данного признака 100% в случае ненапряженного пневмоторакса, поскольку при значительном коллабировании легкого визуализация плевры чаще всего невозможна.

Определение пневмоторакса в М-режиме (рис. 6-3, б) основывается на обнаружении признака barcode или «штрихкода».

В допплеровском режиме (более чувствителен энергетический доп-плер) в области плевральной линии сигнал отсутствует, так как она неподвижна. При этом в зоне, где воздуха нет, допплеровский сигнал с плевральной линии четко прослеживается. Данных о чувствительности и специфичности данного метода для диагностики пневмоторакса пока не представлено.

image6 3

Лечение пневмоторакса

В отличие от доношенных новорожденных, у недоношенных младенцев редко бывают случаи ограниченного ненапряженного пневмоторакса, которые не требуют эвакуации воздуха из плевральной полости. В преобладающем большинстве случаев у недоношенного ребенка скопление воздуха в гемитораксе необходимо удалять.

Торакоцентез (пункция плевральной полости) и аспирация воздуха чаще всего используются у детей, не находящихся на механической вентиляции легких, и могут применяться в качестве метода экстренной временной декомпресии (Donn S.M., 2003; MacDonald M.G., 2004).

Техника торакоцентеза

image6 4
  1. В асептических условиях необходимо соединить иглу-«бабочку» размером 22-23 G со шприцем 50 мл (20 мл у недоношенных массой менее 1500 г) через трехходовый замок-переходник.

  2. Со стороны поражения необходимо найти точку пересечения второго или третьего межреберья по среднеключичной линии.

  3. Соблюдая стерильность, требуется локализовать межреберный промежуток по верхней поверхности III ребра (с целью предупреждения повреждения межреберных сосудов, идущих по нижней поверхности ребер). Игла проводится через кожу и далее в направлении к плевральной полости, на фоне создания разряжения в шприце путем вытягивания поршня. Внезапное поступление воздуха в шприц означает, что игла достигла плевральной полости.

  4. После достижения пространства плевральной полости продвижение иглы нужно остановить (во избежание повреждения легкого). Далее воздух медленно и плавно удаляется шприцем.

  5. При полном заполнении шприца воздухом магистраль иглы-«бабочки» перекрывается, используя трехходовый переходник-замок, и воздух эвакуируется из шприца через боковой порт.

  6. Воздух из плевральной полости можно считать эвакуированным, если отмечается разряжение в шприце при попытке дальнейшей аспирации.

  7. После максимальной эвакуации патологического скопления воздуха или при необходимости дальнейшего перехода к дренированию плевральной полости манипуляционную иглу для торакоцентеза из плевральной полости необходимо удалить. Место вкола укрывается стерильной наклейкой.

Торакостомия (дренирование плевральной полости) в случаях необходимости продленного дренирования плевральной полости при напряженном пневмотораксе, продолжающемся сбросе воздуха через функционирующий бронхоплевральный свищ (Donn S.M., 2003; MacDonald M.G., 2004). Чаще всего эти пациенты либо уже находилась на механической вентиляции легких, либо в связи с остро развившейся утечкой воздуха и ухудшением состояния им была начата инвазивная респираторная поддержка.

Необходимо помнить, что, если у ребенка используются инвазивные методы респираторной поддержки (высокий риск персистирующей утечки воздуха) и на этом фоне развился пневмоторакс, каким бы ни казался объем воздуха в плевральной полости, наиболее оптимальным выбором будет именно дренирование плевральной полости, а не простая пункция и эвакуация воздуха.

Техника дренирования плевральной полости

image6 5
  1. Необходимо использовать дренажную трубку соответствующего размера. Дренажная трубка малого диаметра может не обеспечить адекватную эвакуацию воздуха. Слишком большой размер дренажной трубки может увеличить риски повреждения ребер и межреберных артерий. Обычно для недоношенных новорожденных с массой менее 1000 г оптимальный размер трубки составляет Fr 8, для недоношенных детей, чья масса тела составляет от 1000 до 2000 г, лучше использовать трубку размером Fr 10. Дренаж размером Fr 12 используется у детей массой более 2000 г.

Оптимально использовать готовые наборы, состоящие из троакара и самой дренажной конструкции. Кроме того, существуют стерильные наборы, включающие троакар с дренажем, необходимые расходные материалы для соблюдения стерильных условий, устройство, содержащее однонаправленные клапаны, способствующие опорожнению пневмоторакса, но препятствующие обратному току воздуха в направлении плевральной полости.

  1. Для выполнения дренирования плевральной полости ребенок нуждается в анестезии, способ выполнения которой зависит от массы и общего состояния ребенка. Для детей с массой менее 2000 г необходимо проведение общей анестезии. У младенцев, чья масса тела превышает 2000 г, используется местная анестезия 1% раствором лидокаина в максимальной дозе 4 мг/кг.

  2. Определение места установки дренажа. Традиционно у новорожденных используется доступ со стороны поражения в пятом межреберье по передней подмышечной линии в направлении к передней поверхности грудной клетки и вверх. Альтернативный доступ предусматривает установку плевральной трубки через второе межреберье (кожный доступ над III ребром) по среднеключичной линии с направлением дренажа к задней поверхности грудной клетки и вверх. Важно владеть двумя вариантами для осуществления адекватного дренирования гемиторакса при массивном сбросе воздуха по бронхоплевральному свищу. Сосок является хорошим ориентиром для выбора места пункции, так как у недоношенных новорожденных он располагается на уровне четвертого межреберья.

  3. Все дальнейшие этапы торакостомии выполняются с соблюдением условий стерильности. Производится обработка рук, надевание стерильного халата и перчаток, обработка кожи в месте торакоцентеза антисептическим раствором. Операционное поле укрывается стерильными простынями.

  4. Выполняется небольшой разрез кожи над верхним краем VI ребра. Необходимо проявлять осторожность в отношении тканей молочной железы и соска (см. рис. 6-5).

  5. Троакар с дренажной трубкой аккуратно вводится через слои тканей грудной клетки, скользя по VI и V ребру в направлении к четвертому межреберному промежутку (рис. 6-6)

  6. Надавливая на троакар с умеренным усилием, осуществляется вход в плевральную полость через четвертый межреберный промежуток. В этот момент возникает ощущение, что сопротивление тканей исчезло (рис. 6-7). Необходимо убедиться, что нет кровотечения из межреберной артерии и паренхимы легкого.

image6 6
  1. Затем троакар медленно продвигается вперед, но не более чем на 1-1,5 см во избежание повреждения легкого. Далее, фиксируя троакар, дренажная трубка продвигается вперед еще на 2-3 см. После этого стилет троакара удаляется.

  2. Необходимо убедиться, что дренажная трубка действительно находится в плевральной полости. В этом случае ее внутренние стенки покроются конденсатом и по ней легко будет отходить воздух.

  3. Дренажная трубка надежно фиксируется к коже грудной клетки с помощью швов или специальных наклеек.

  4. К дренажной трубке присоединяется либо специальный клапан, создающий однонаправленный ток воздуха (в наборах для дренирования), либо широкая трубка, которая герметично соединяется с системой пассивной или активной аспирации. Для этого в герметичную емкость, наполненную стерильной жидкостью, необходимо опустить трубку, соединяющуюся с плевральным дренажем, погрузив ее под воду на глубину 2-5 см в зависимости от массы ребенка. При использовании пассивного дренирования конец трубки снабжается изготовленным вручную клапаном. В случае применения активной аспирации через вторую трубку или широкую иглу, проведенную через крышку банки и оставленную концом в воздушной части герметичной емкости, необходимо наладить постоянную активную аспирацию воздуха с отрицательным давлением около 5-10 см вод.ст., применяя для этого специальные вакуумные дренажные системы, например Pleur-Evac. Контроль эффективности системы осуществляется путем регистрации сброса воздуха из плевральной полости, который будет синхронен с циклами вдоха респиратора.

  5. После окончания процедуры необходимо подтвердить правильность положения дренажной трубки с помощью рентгенографии грудной клетки. Если объем воздуха в плевральной полости значительно уменьшился и легкое расправилось, то дренирование осуществляется эффективно. Если на контрольной рентгенограмме видно, что ткань легкого остается коллабирован-ной, а объем пневмоторакса прежний или больше, то необходима коррекция положения дренажной трубки или активная аспирация. При обширном пневмотораксе, сохраняющемся, несмотря на функционирующий дренаж, могут быть определены показания для установки дополнительной дренажной трубки или операции, заключающейся в ушивании бронхоплеврального свища.

Потенциальные осложнения торакоцентеза и торакостомии:

  • повреждение межреберных сосудов;

  • недостаточная эвакуация воздуха;

  • повреждение легкого;

  • повреждение других структур грудной клетки (диафрагмальный нерв, грудной лимфатический проток);

  • инфекция;

  • рецидив пневмоторакса.

Интерстициальная легочная эмфизема

Интерстициальная эмфизема легких - это состояние, которое сопровождается скоплением газа, распространяющегося из поврежденных альвеол по перибронхиальным и паравазальным пространствам в интерстиций легких и междолевые перегородки. Эта разновидность СУВ чаще всего встречается у недоношенных новорожденных, находящихся на инвазивной поддержке дыхания в связи с тяжелым РДС или другими заболеваниями паренхимы легких. Данное состояние можно отнести к проявлению баротравмы - осложнению проведения механической вентиляции легких. Важное значение в развитии этого состояния может обеспечивать дислокация эндотрахеальной трубки, особенно у недоношенных новорожденных с массой менее 1500 г, у которых любое ее перемещение способно оказаться значимым. Воздух в инерстициальном пространстве может распространяться как в одном легком, так и в двух.

Интерстициальная легочная эмфизема нарушает легочную механику в результате снижения податливости (комплайнса) легкого, нарастания резидуального объема и мертвого пространства, а также увеличения соотношения вентиляция/перфузия, в том числе за счет создания сопротивления кровотоку в пораженных участках легких (Wung J.T., 2008; Korones S.B., 2011; Crowley M.A., 2015; Donn S.M., 2015).

Диагностика интерстициальной легочной эмфиземы

Диагноз основывается на комбинации клинических признаков, данных трансиллюминации и рентгенографии грудной клетки. К клиническим признакам относится усугубление дыхательных нарушений с нарастанием потребности в кислороде. Интерстициальная эмфизема сопровождается глубокой гиперкапнией и гипоксемией по данным анализа газов крови.

Поскольку газ находится в интерстиции, а не внутри альвеол, нормальный газообмен не происходит и эффективность вентиляции снижается. Интерстициальный газ снижает возможность легочной перфузии путем внешней компрессии сосудов, что также приводит к нарушению газообмена. Дальнейшее накопление воздуха приводит и к общим нарушениям гемодинамики.

Трансиллюминация может быть также полезна, как и в случаях с пневмотораксом. Участки с избытком газа в интерстиции лучше пропускают проходящий свет.

Рентгенография грудной клетки помогает выявить характерные для ранних стадий интерстициальной эмфиземы множественные мелкие кистозные образования или нежные, с округлыми очертаниями, не сливающиеся друг с другом линейные микропросветления на фоне нормальной паренхимы легких (рис. 6-8).

На поздних стадиях можно увидеть формирование булл с тенденцией к перераздутию, которые могут локализоваться в различных участках легких (рис. 6-9) (Zak L.K., 1991; Wung J.T., 2008; Korones S.B., 2011; Crowley M.A., 2015; Donn S.M., 2015).

image6 8

Лечение интерстициальной легочной эмфиземы

Локальные проявления интерстициальной эмфиземы, не сопровождающиеся общими нарушениями газообмена, нуждаются в наблюдении, поскольку велика вероятность их спонтанной инволюции. Однако подобные состояния требуют внимания и выявления причины локального скопления воздуха в паренхиме легкого. Небольшие участки эмфиземы могут персистировать до нескольких недель с последующим внезапным увеличением размеров кист и ухудшением состояния ребенка. Прогрессивное растяжение пораженных участков приводит к компрессии соседней здоровой паренхимы легкого, а также может осложняться пневмотораксом или пневмомедиастинумом, что требует применения более активной тактики (рис. 6-10).

Общие принципы терапии интерстициальной легочной эмфиземы фокусируются на уменьшении текуших проявлений и профилактике прогрес-сирования баротравмы легких. Решение этой задачи состоит в обеспечении баланса между адекватным газообменом и постоянным стремлением к уменьшению агрессивности параметров респираторной поддержки (Zak L.K., 1991; Wung J.T., 2008; Donn S.M., 2015).

Необходимо постепенно снижать пиковое давление на вдохе, поддерживая при этом приемлемыми параметры газового состава артериальной крови (paO2 45-50 мм рт.ст. и pCO2 ≤60 мм рт.ст.).

Требуется подобрать такое значение положительного давления в конце выдоха, которое поддерживает нормальную функциональную остаточную емкость легких и предотвращает коллабирование дыхательных путей во время выдоха (Zak L.K., 1991; Donn S.M., 2015). Оптимально использовать стратегии вентиляции легких, регулируемых по объему, подбирая подходящее время вдоха.

image6 10

ВЧ-вентиляция - один из лучших методов респираторной поддержки для недоношенных новорожденных с интерстициальной легочной эмфиземой. Этот способ позволяет быстрее и бережнее добиться достаточного газообмена, этапно снизить среднее давление в дыхательных путях, что довольно быстро и эффективно способствует разрешению интерстициальной эмфиземы (Jeng M.J., 2012).

Позиционная терапия также может играть положительную роль в терапии интерстициальной легочной эмфиземы. Укладывание ребенка на сторону поражения снижает ее аэрацию и способствует элиминации воздуха из интерстиция, одновременно способствуя лучшей вентиляции непораженных контралатеральных участков легкого.

В некоторых случаях выраженная односторонняя интерстициальная легочная эмфизема хорошо отвечает на коллабирование пораженного легкого путем селективной интубации главного бронха непораженного легкого (так называемая однолегочная интубация). Этот маневр у недоношенных новорожденных должен проводить только опытный врач, способный правильно выбрать размер эндотрахеальной трубки (обычно на 1 или 2 размера отличающийся от нормального), подобрать режим и параметры вентиляции для непораженного легкого, контролировать газовый состав крови, интерпретировать рентгенологические данные, способный выбрать оптимальный момент для возврата к бипульмональной респираторной поддержке. При соблюдении этих условий вероятность успешного выполнения однолегоч-ной вентиляции выше, а риски осложнений, связанных с ней, снижаются, например интерстициальная эмфизема контралатерального легкого, пневмоторакс, повреждение бронха. Необходимо отметить, учитывая возможные риски, что маневр с использованием однолегочной вентиляции у недоношенных с массой менее 1500 г не применяется (Fanaroff A.A., 2007; Crowley M.A., 2015).

Пневмомедиастинум

Пневмомедиастинум - это скопление воздуха, поступившего из альвеол легких через фасциальные слои грудной клетки в клетчаточное пространство средостения. Он не всегда имеет клиническое значение, поскольку обычно протекает бессимптомно и может оказаться незамеченным. Но его наличие свидетельствует о важной текущей проблеме, связанной в первую очередь с респираторной поддержкой.

Несмотря на то что пневмомедиастинум редко нуждается в дренировании, выявить и устранить его причину необходимо в любом случае. В связи с этим необходимо помнить о том, что воздух в средостении может накапливаться не только из-за проблем легких и респираторной поддержки. Практически всегда в этих случаях появлению пневмомедиастинума предшествует интер-стициальная эмфизема легких. Однако если младенец никогда не нуждался в респираторной поддержке или параметры ИВЛ близки к физиологическим, то скопление воздуха в средостении может быть проявлением осложнений манипуляций, например интубации трахеи или проведения зонда в желудок. Воздух в средостении может появиться у новорожденных после операций на легких, трахее и пищеводе, свидетельствуя о возникновении осложнений в виде негерметичности швов культи бронха, трахеи или пищеводного анастомоза. В таком случае вопрос о необходимости вмешательства на средостении решается индивидуально.

Сердечно-сосудистые нарушения редко сопровождают данное состояние, за исключением случаев с продолжающимся накоплением воздуха в средостении и развитием напряжения. В таком случае, а также при наличии клинических признаков медиастинита ситуация вряд ли сможет разрешиться спонтанно и средостение нуждается в дренировании.

Диагноз

Клинические признаки пневмомедиастинума включают появление или нарастание тахипноэ, цианоза. При аускультации грудной клетки тоны сердца как будто отдаляются. Если ребенку проводилась респираторная поддержка, то возникают признаки нарастания дыхательных нарушений, такие как большая потребность в кислороде, появление несинхронных с респиратором попыток самостоятельного дыхания. Специфических лабораторных проявлений пневмомедиастинума нет. Скорее если лабораторные изменения присутствуют, то они больше характерны для той патологии, на фоне которой развился пневмомедиастинум.

Если накопление воздуха в средостении продолжается, то, кроме нарастания дыхательных нарушений, можно отметить напряжение вен шеи, появление нестабильной гемодинамики, иногда крепитацию при пальпации мягких тканей яремной ямки и передней поверхности шеи.

Рентгенография грудной клетки является стандартом в диагностике пневмомедиастинума (рис. 6-11) (Donn S.M., 2015). На боковой рентгенограмме определяется зона просветления позади грудины. На рентгенограмме в прямой проекции воздух в средостении обнаруживается вокруг сердца. Этот симптом надо отличать от пневмоперикарда, при котором воздух полностью укутывает сердце, в том числе его нижнюю границу. Один из характерных симптомов пневмомедиастинума - симптом «крыла бабочки», который возникает в результате того, что воздух окружает вилочковую железу и отдаляет ее от тени сердца.

Если младенцу в недавнем времени было выполнено оперативное вмешательство на пищеводе, то для диагностики причины пневмомедиастинума необходимо воспользоваться контрастным рентгенологическим исследованием.

Лечение пневмомедиастинума

Обычно воздух, скопившийся в средостении, подвергается спонтанной резорбции. Из-за опасности повреждения плевры и выхода воздуха в плевральную полость пневмомедиастинум нуждается в мониторинге путем проведения динамического рентгенологического исследования для контроля за состоянием средостения. Дренирование средостения чаще всего неэффективно и не приводит к полному удалению воздуха, но способно привести к появлению дополнительных проблем, связанных с инфекцией и кровотечением.

image6 11

Однако при нарастании нарушений газообмена, появлении или усилении нарушений гемодинамики, связанных с нарастанием объема воздуха в средостении и внешней компрессией перикарда с магистральными сосудами, необходимо проведение пункции средостения. Необходимость в дренировании средостения возникает очень редко, чаще в случаях осложнений со стороны органов средостения, подвергшихся хирургическому вмешательству.

Техника пункции средостения

Необходимо приготовить иглу-«бабочку», шприц и трехходовый кран, а также организовать стерильные условия для проведения процедуры в асептических условиях так, как описано выше для торакоцентеза при пневмотораксе (Fanaroff A.A., 2007).

Точка пункции переднего средостения расположена по средней линии внизу непосредственно под мечевидным отростком грудины или вверху над рукояткой грудины. Иглу необходимо ввести непосредственно под мечевидный отросток или рукоятку грудины и, создавая отрицательное давление путем подтягивания поршня шприца, медленно продвинуть ее в краниальном направлении до появления воздуха в шприце.

Полная эвакуация воздуха из средостения невозможна. Основная задача данной манипуляции - устранить напряжение средостения, которое влияет на центральную гемодинамику. Поэтому после достаточной эвакуации воздуха из средостения пункционную иглу следует удалить, а рану прикрыть асептической наклейкой.

Пневмоперикард

Пневмоперикард - это патологическое состояние, которое сопровождается скоплением воздуха в перикарде. Ему предшествует поступление воздуха в полости плевры или средостении, который затем распространяется в полость перикарда через паравазальные пространства, локализующиеся обычно в проекции устьев легочных вен.

В большинстве своем пневмоперикард у новорожденных реализуется в результате применения агрессивной респираторной поддержки (пиковое давление на вдохе >30-32 см вод.ст., среднее давление в дыхательных путях >17 см вод.ст., слишком длинное время вдоха >0,7 с). У недоношенных новорожденных с массой менее 1500 г риск развития пневмоперикарда значительно повышается при меньших значениях указанных параметров (Crowley M.A., 2015).

Диагноз

На фоне общего тяжелого, порой критического, состояния недоношенного ребенка с признаками торакальной утечки воздуха ненапряженный пневмоперикард может являться случайной рентгенологической находкой. Однако если воздух продолжает поступать в перикард, то он может привести к фатальной тампонаде сердца и остановке сердечной деятельности, летальность при которой составляет 72-83%.

Рентгенологические признаки пневмоперикарда - это наличие воздушного ореола с ровными краями вокруг сердца, чаще не распространяющегося за его границы и подчеркивающего нижнюю границу сердца. Дифференцировать пневмоперикард от пневмомедиастинума позволяет полоска воздуха вдоль нижней поверхности сердца над диафрагмой (рис. 6-12).

Лечение пневмоперикарда

Предотвращение дальнейшего накопления воздуха в полости перикарда путем коррекции параметров респираторной поддержки является одним из ключевых моментов терапии этого состояния.

При наличии симптомов внешнего сдавления сердца (тампонады) пневмоперикард должен быть дренирован незамедлительно.

Техника перикардиоцентеза (пункции перикарда)

Пункция перикарда может быть использована как экстренная манипуляция для временного либо одномоментного удаления воздуха из перикарда (рис. 6-13).

image6 12
  1. Необходимо обеспечить проведение манипуляции в стерильных условиях.

  2. Следует обработать область вокруг мечевидного отростка раствором антисептика.

  3. К внутривенному катетеру размером G 20 или G 22 аледует присоединить короткую внутривенную линию и через переходник с трехканальным замком присоединить ее к шприцу.

  4. Катетер с иглой вводится непосредственно под мечевидный отросток под углом 30-45° в направлении к левому плечу ребенка.

  5. Продвигая медленно катетер в указанном направлении, следует создать негативное давление в шприце путем подтягивания поршня. Как только будет получен воздух, продвижение катетера прекращается. Игла удаляется, а в перикардиальное пространство продвигается только пластиковый катетер.

  6. К порту катетера присоединяется внутривенная линия и оставшийся воздух полностью удаляется из полости перикарда.

  7. Как только поступление воздуха прекращается, катетер извлекается, либо, если воздух продолжает поступать, он оставляется на время, пока утечка воздуха не прекратится.

Осложнения перикардиоцентеза

Эта манипуляция может осложниться гемоперикардом с развитием тампонады сердца вследствие ранения правого желудочка или передней нисходящей ветви левой коронарной артерии.

Перикардиостомия (дренирование полости перикарда)

Установка перикардиального дренажа может быть необходима в случае продолжающегося значимого накопления воздуха в полости перикарда либо при рецидиве пневмоперикарда (Donn S.M., 2015). Техника установки длительного дренажа аналогична перикардиоцентезу. Технология продолженного дренирования перикарда сходна с описанной ранее для плеврального дренажа. Отрицательное давление в случае активной аспирации составляет от -5 до -10 см вод.ст.

Подкожная эмфизема

Подкожная эмфизема - это скопление воздуха под кожей, которое обычно появляется в области шеи, но может распространяться по клетчаточным пространствам на грудную клетку, переднюю брюшную стенку и область головы и верхних конечностей. Она не имеет других клинических проявлений, кроме видимого увеличения мягких тканей и пальпируемого воздуха в них (крепитация мягких тканей). Наиболее частой причиной подкожной эмфиземы в области шеи является повреждение трахеи или дислокация трахеостомической канюли. Подкожная эмфизема может быть диагностирована рентгенологически. Ключевая задача терапии заключается в выявлении и устранении источника подкожной эмфиземы. Инвазивные хирургические техники требуются только при наличии повреждения трахеи или смещении трахеостомической канюли.

Пневмоперитонеум

Пневмоперитонеум - патологическое состояние, которое сопровождается скоплением газа в брюшной полости. Обычно газ в полости брюшины появляется в результате перфорации полого органа - кишки или желудка.

Однако воздух в брюшной полости может появиться в результате проведения ИВЛ. Воздух из поврежденных альвеол проникает в средостение и затем вдоль аорты, нижней полой вены и пищевода поступает в брюшную полость.

Как проявление СУВ, он чаще всего не оказывает негативного влияния на текущее состояние ребенка. Клинические проявления пневмоперитоне-ума зависят от количества воздуха, скопившегося в брюшной полости. Чаще всего он возникает на основе существующего пневмомедиастинума и пневмоторакса, но может быть единственным проявлением торакальной утечки воздуха, особенно у новорожденных с ЭНМТ.

Однако когда скопление воздуха в брюшной полости продолжается, оно приводит к ухудшению респираторного статуса пациента. В таких случаях необходимо лечение пневмоперитонеума (Donn S.M., 2015). Нарастающее давление воздуха на диафрагму может негативно влиять на легочный объем и также способствует уменьшению возврата крови к сердцу в результате давления воздуха на нижнюю полую вену.

Диагноз

В диагностике пневмоперитонеума основным приоритетом является выявление его причины, поскольку это может коренным образом изменить тактику лечения. Наличие пневмоперитонеума у недоношенного ребенка всегда свидетельствует об осложнении в течении различных заболеваний. У ребенка с тяжелой пневмонией, который находится на принудительной вентиляции легких, может в любое время случиться торакальная утечка воздуха и вследствие этого разовьется пневмоперитонеум. В то же время НЭК, например, является ассоциированной с недоношенностью патологией, при которой пневмоперитонеум свидетельствует о некрозе кишечника.

Пневмоперитонеум, являющийся разновидностью синдрома торакальной утечки воздуха, при отсутствии напряжения можно наблюдать в динамике, не применяя инвазивных мер. Пневмоперитонеум при осложненном течении заболеваний кишечника у недоношенных детей требует экстренного оперативного вмешательства. Поэтому должно быть уделено чрезвычайное внимание четкому разграничению пневмоперитонеума, возникшего в результате торакальной утечки воздуха, от скопления воздуха, которое вызвано перфорацией полого органа брюшной полости.

Одно из клинических проявлений пневмоперитонеума - это вздутие живота. Однако при развитии пневмоторакса также можно наблюдать увеличение размеров брюшной полости. Поэтому основным методом диагностики пневмоперитонеума является обзорная рентгенография грудной клетки и брюшной полости, на которой визуализируется свободный газ в брюшной полости.

Развитие различных видов СУВ у недоношенных детей в преобладающем большинстве случаев свидетельствует о тяжелом общем состоянии ребенка. В связи с этим обзорная рентгенография грудной и брюшной полости у этих новорожденных чаще всего выполняется в горизонтальном положении. Поэтому необходимо иметь в виду, что при небольшом скоплении воздуха в брюшной полости классической рентгенологической картины пневмоперитонеума с детекцией воздуха под диафрагмой может не обнаруживаться. У недоношенных детей, особенно с ЭНМТ, при наличии в области печени под диафрагмой рядом с пупком очагов рентгенологического просветления с неправильной конфигурацией без четких границ, подобных сегментам кишечника, необходимо заподозрить пневмоперитонеум (рис. 6-14, а). В подобных случаях рекомендовано выполнение рентгенографии брюшной полости в латеропозиции, располагая ребенка на левом боку (рис. 6-14, б).

image6 13

Дифференциальная диагностика причин пневмоперитонеума достаточно сложна. Однако, учитывая спектр связанных с недоношенностью патологических состояний, вызывающих развитие пневмоперитонеума у недоношенных детей, особенно с массой менее 1000 г, в некоторых случаях лучше выполнить лапароцентез и/или при значительном скоплении воздуха - дренирование брюшной полости. Во-первых, выведение воздуха из полости брюшины действительно облегчит состояние ребенка. Во-вторых, исследование полученного при манипуляции содержимого брюшной полости поможет в проведении дифференциальной диагностики и выборе дальнейшей тактики в соответствии с выявленной патологией.

Техника лапароцентеза

Пункция брюшной полости используется для получения перитонеальной жидкости с целью исследования ее состава, а также в качестве лечебной процедуры для удаления ее и воздуха у пациентов с респираторными и гемодинамическими проблемами.

  1. Создаются стерильные условия для проведения манипуляции.

  2. Младенца размещают на манипуляционном столе в позиции на спине.

  3. Определяется место прокола брюшной стенки, которое располагается в правой или левой подвздошной области ближе к гребню подвздошной кости.

  4. К внутривенному катетеру размером G 20 или G 22 следует присоединить короткую внутривенную линию и через переходник с трехканальным замком присоединить ее к шприцу.

  5. Катетер с иглой прокалывает кожу и продвигается вглубь с использованием Z-техники, которая подразумевает смещение слоев брюшной стенки при ее проколе.

  6. Катетер продвигается вперед при постоянной аспирации до получения в шприце содержимого брюшной полости - воздуха или перитонеальной жидкости. Как только будет получено содержимое брюшной полости, продвижение катетера прекращается. Игла удаляется и в брюшной полости остается только катетер.

  7. Как только поступление воздуха или жидкости прекращается, катетер извлекается, либо, если воздух продолжает поступать, он оставляется на время, пока утечка воздуха не прекратится.

Дренирование брюшной полости

Установка дренажной трубки в брюшную полость используется крайне редко и может понадобиться при продолжающемся накоплении в ней воздуха. Техника установки длительного дренажа аналогична перикардиоцентезу и торакоцентезу.

Осложнения лапароцентеза

Пункция брюшной полости потенциально опасна повреждением кишечной стенки, мочевого пузыря или магистральных сосудов. Поэтому область, расположенная ниже пупка по средней линии, не используется из-за опасности ранения полых органов и сосудов. Другим осложнением лапароцентеза может стать артериальная гипотензия, которая возникает в результате одномоментного быстрого выведения воздуха или жидкости из брюшной полости.

профилактика синдрома утечки воздуха

Главным способом профилактики всех видов СУВ у недоношенных детей является индивидуальный подход к респираторной поддержке с использованием увлажненной и подогретой газовоздушной смеси, а также подбора параметров вентиляции по принципу «достаточности для газообмена» с учетом гестационного возраста ребенка.

Именно по причине доказанного значимого снижения риска развития торакальной утечки воздуха всем новорожденным рекомендуется проводить пациент-триггерную респираторную поддержку (Zak L.K., 1991; Wung J.T., 2008). Современный рынок медицинского оборудования предлагает довольно большое количество неонатальных респираторов, синхронизирующих свою работу с попытками вдоха как по изменению давления или объема в контуре пациента, так и путем регистрации нервных импульсов, идущих от дыхательного центра пациента по диафрагмальному нерву к диафрагме (от англ. Neurally Adjusted Ventilatory Assist, NAVA).

Увеличенная частота вентиляции (>60 дыханий в минуту) может уменьшить возможность активного несинхронного выдоха. Данный маневр способствует лучшей синхронизации пациента без дополнительной медикаментозной нагрузки и, соответственно, снижает риск СУВ.

ВЧ-вентиляция также может улучшить вентиляционные характеристики и оксигенацию в целом, уменьшая при этом риск развития любого вида утечек воздуха (Keszler M., 1991; Jeng M.J., 2012).

Медикаментозное подавление попыток дыхания ребенка (седация, мио-релаксация) может быть также полезна в случаях, когда ребенок продолжает активно выдыхать или слишком выраженно сопротивляется вентилятору. Кроме того, медикаментозная седация рекомендована в ситуациях, когда для обеспечения газообмена становятся необходимыми агрессивные параметры респираторной поддержки.

заключение

Применение различных техник респираторной поддержки у детей, рожденных раньше срока, часто является жизненной необходимостью, которая обусловлена не только заболеваниями паренхимы легких. Замещение функции дыхания у недоношенных новорожденных после рождения нередко связано с выраженной незрелостью как органов, так и регуляторных механизмов поддержания жизнедеятельности, особенно у малышей, рожденных с массой тела менее 1500 г. Очевидно, что риски осложнений респираторной поддержки, в том числе риски торакальной утечки воздуха у недоношенных новорожденных, тем больше, чем меньше гестационный возраст и масса тела ребенка на момент рождения.

Изучение респираторных техник и технологий, реализованных в современном дыхательном оборудовании, а также индивидуализированный подход к их практическому применению не только уменьшают количество тяжелых осложнений, таких как синдром торакальной утечки воздуха, но и могут снизить количество летальных исходов, тяжелых сопутствующих заболеваний у недоношенных новорожденных.

список литературы

  1. Bhatia R., Davis P.G., Doyle L.W. et al. Identification of pneumothorax in very preterm infants // J. Pediatr. 2011. Vol. 159. P. 115-120.

  2. Crowley M.A. Chapter 74: Neonatal respiratory disorders // Fanaroff and Martin’s Neonatal-Perinatal Medicine. 10th ed. / eds R.J. Martin, A.A. Fanaroff, M.C. Walsh. Philadelphia : Elsevier; Saunders, 2015. P. 1113-1136.

  3. Crowley P. Prophylactic corticosteroids for preterm birth // Cochrane Database Syst. Rev. 2000. Vol. 2. CD000065.

  4. Donn S.M., Faix R.G. Delivery room resuscitation // Intensive Care of the Fetus and Neonate / ed. A.R. Spitzer. St Louis : Mosby-Year Book, 1996. P. 326-336.

  5. Donn S.M., Kuhns L.R. Pediatric Transillumination. Chicago : Year Book Medical, 1983.

  6. Donn S.M., Sinha SK. Chapter 73: Assisted ventilation and its complications // Fanaroff and Martin’s Neonatal-Perinatal Medicine. 10th ed. / eds R.J. Martin, A.A. Fanaroff, M.C. Walsh. Philadelphia : Elsevier; Saunders, 2015. P. 1087-112.

  7. Donn S.M., Engmann C. Neonatal resuscitation: special procedures // The Michigan Manual - a Guide to Neonatal Intensive Care. 3rd ed. Philadelphia, PA : Hanley and Belfus, 2003. P. 33-34.

  8. Fanaroff A.A., Stoll B.J., Wright L.L., Carlo W.A. et al. Trends in neonatal morbidity and mortality for very low birthweight infants // Am. J. Obstet Gynecol. 2007. Vol. 196. P. 147.e1.

  9. Hossain S., Shah P.S., Ye X.Y., Darlow B.A., Lee S.K. et al. Outcome comparison of very preterm infants cared for in the neonatal intensive care units in Australia and New Zealand and in Canada // J. Paediatr. Child Health. 2015. Vol. 51. P. 881-888.

  10. Jeng M.J., Lee Y.S., Tsao P.C., Soong W.J. Neonatal air leak syndrome and the role of high-frequency ventilation in its prevention // J. Chin. Med. Assoc. 2012. Vol. 75. P. 551-559.

  11. Keszler M., Donn S.M., Bucciarelli R.L. et al. Controlled multicenter trial of high frequency jet ventilation vs. conventional ventilation in newborns with pulmonary interstitial emphysema // J. Pediatr. 1991. Vol. 119. P. 85-93.

  12. Korones S.B. Chapter 23: Complications // Assisted Ventilation of the Neonate. 5th ed. / eds J.P. Goldsmith, E.H. Karotkin. St Louis : Elsevier; Saunders, 2011. P. 389-425.

  13. MacDonald M.G. Thoracostomy in the neonate: a blunt discussion // NeoReviews. 2004. Vol. 5. P. 301-306.

  14. Morley C.J. Systematic review of prophylactic vs rescue surfactant // Arch. Dis. Child. Fetal Neonatal Ed. 1997. Vol. 77. P. F70-F74.

  15. Raimondi F., Cattarossi L., Copetti R. International perspectives: point-of-care chest ultrasound in the neonatal intensive care unit: an Italian perspective // NeoReviews. 2014. Vol. 15. P. e2-e6.

  16. Smith J., Schumacher R.E., Donn S.M., Sarkar S. Clinical course of symptomatic spontaneous pneumothorax in term and late preterm infants: report from a large cohort // Am. J. Perinatol. 2011. Vol. 28. P. 163-168.

  17. Soll R.F., Morley C.J. Prophylactic versus selective use of surfactant in preventing morbidity and mortality in preterm infants // Cochrane Database Syst. Rev. 2001. Vol. 2. CD000510.

  18. Wung J.T. Air leak syndromes // Respiratory Care for the Newborn. A Practical Approach. Taipei : The Society of Neonatology, 2008. P. 149-162.

  19. Zak L.K., Donn S.M. Thoracic air leaks // Neonatal Emergencies / eds S.M. Donn, R.G. Faix. Mount Kisco : Futura, 1991. P. 311-325.

Глава 7. Атрезия пищевода и респираторный дистресс-синдром

А.Ю. Разумовский, О.Г. Мокрушина

Коды по Международной классификации болезней 10-го пересмотра

Q39.0. Атрезия пищевода без свища.

Q39.1. Атрезия пищевода с трахеально-пищеводным свищом.

Q39.2. Врожденный трахеально-пищеводный свищ без атрезии.

Q39.3. Врожденные стеноз и стриктура пищевода.

Q39.4. Пищеводная перепонка.

Р22.0. Синдром дыхательного расстройства у новорожденного.

ВВЕДЕНИЕ

Атрезия пищевода (АП) - порок развития, при котором проксимальный и дистальный концы пищевода разобщены и не сообщаются между собой. Обычно проксимальный конец значительно расширен и заканчивается слепо на уровне I-IV грудного позвонка. Дистальный конец - чаще всего небольшого диаметра, располагается в грудной клетке над диафрагмой и в большинстве случаев имеет сообщение с трахеей.

АП является принципиально важной и фундаментальной позицией в детской хирургии, так как результаты ее лечения создают точный портрет стандартов хирургической помощи, который оказывается любым отдельным лечебным учреждением. В лечении этого заболевания отмечаются постоянные достижения, хотя до сих пор остается много нерешенных проблем. Стандартом лечения является наложение прямого анастомоза. Однако существуют пациенты, которым по тем или иным причинам нельзя провести радикальную операцию, а гастростомия не облегчает их состояние. К этой группе относятся больные с малым гестационным возрастом и РДС новорожденных.

Эффективность двухэтапного лечения недоношенных с АП впервые продемонстрировал T. Holder в 1964 г. Его успешный (выживаемость 66%) подход включал гастростомию для предупреждения рефлюкса содержимого желудка в трахеобронхиальное дерево, перевязку трахеопищеводной фистулы и отсроченный эзофагеальный анастомоз. В дальнейшем технологии этапного лечения совершенствовались. Использовался силастиковый бандинг абдоминального отдела пищевода (Leininger B., 1972), потенциально опасный возникновением повреждения пищевода (Harasawa N., 1982). Позже сообщалось об эффективности эзофагогастрофундопликации по Ниссену (Ogita S., 1986) - желудочная манжета позволяла удерживать давление в дыхательных путях до 30 см Н20. Были предложены нехирургические методы ликвидации воздушного шунта через фистулу - дистальная каринальная позиция трахеальной трубки без бокового отверстия (Salem M., 1973), однолегочная вентиляция (Baraka A., 1988), ВЧ ИВЛ (Donn S., 1990), окклюзия катетером Фогарти (Filston H., 1982). Однако эти методы не нашли распространения и в настоящее время наиболее популярным решением является простое лигиро-вание (клипирование) трахеопищеводной фистулы.

ИСТОРИЯ

Первую операцию перевязки трахеопищеводного свища и создания анастомоза пищевода выполнил T. Lanman из Бостона в 1936 г. Пациент прожил только 3 ч. Несмотря на неудачи в исходах хирургического лечения, T. Lanman писал: «Невзирая на фатальный исход у всех 30 оперированных пациентов, есть ощущение, что значительный прогресс на этом пути начинается. Успешное оперативное лечение пациента с данной аномалией есть только вопрос времени» (Lanman T., 1940). Действительно, уже в 1941 г. C. Haight выполнил первую успешную операцию, которая заключалась в перевязке трахеопищеводного свища и анастомозе сегментов пищевода (Haight C., 1943). В нашей стране первый успешный анастомоз между сегментами пищевода был выполнен Г.А. Баировым в 1955 г. (Баиров Г.А., 1968). К 2003 г. в детской городской больнице № 1 г. Санкт-Петербурга прооперировано 895 пациентов с АП (за 48 лет) и летальность с 81% снизилась до 8,7% (Немилова Т.К., 2003).

Торакоскопическое лечение стало новой эпохой в истории лечения АП. Первая торакоскопическая реконструкция АП была выполнена в Берлине (Германия) в хирургической клинике под руководством профессора J. Waldschmidt у двухмесячного младенца с изолированной формой атре-зии (тип А) и небольшим диастазом между сегментами (Lobe T.E., 1999).

Таким образом в 1999 г. был заложен фундамент минимально инвазивных вмешательств по поводу изолированной формы АП. Через год S. Rothenberg опубликовал результат торакоскопического лечения новорожденного с АП и дистальным трахеопищеводным свищом (Rothenberg S., 2000). В нашей стране первая торакоскопическая операция по поводу АП была выполнена в 2003 г. в Ивано-Матрёнинской детской клинической больнице г. Иркутска Ю.А. Козловым (Козлов Ю.А., 2005). В клинике детской хирургии РНИМУ им Н.И. Пирогова торакоскопическое лечение АП стало выполняться с марта 2008 г. профессором А.Ю. Разумовским (Разумовский А.Ю., 2010). К 2011 г. в этом госпитале было выполнено 38 торакоскопических операций у новорожденных с АП, что позволило сохранить собственный пищевод у 35 (92%) детей (Разумовский А.Ю., 2011). В 2017 г. этот показатель превысил 150 пациентов, составляя одну из самых больших серий торакоскопического лечения АП в мире.

эпидемиология

Данные о частоте сочетания АП и РДС отсутствуют. Известно только, что порок развития пищевода встречается у 1 на 2400-6000 рожденных живыми младенцев (Немилова Т.К., 2003; Разумовский А.Ю., 2011; Козлов Ю.А., 2015; Spitz L., 2006; Chang E.Y., 2012; Kouji N., 2013; Aminde L.N., 2014; Hannon E.J., 2016). Недоношенные младенцы среди пациентов с АП составляют 8-16% всех случаев этого заболевания (Разумовский А.Ю., 2011; Козлов Ю.А., 2015, 2017; Choudhury S.R., 1997; Petrosyan M., 2009; Kouji N., 2013).

этиология

В основе заболевания лежит нарушение эмбриогенеза краниального конца первичной кишки. В ходе нормального развития эмбриона на 3-й неделе внутриутробной жизни происходит разделение передней кишки на вентральную (из которой формируется трахея) и дорсальную (из которой формируется пищевод) части. Расщепление происходит в головном направлении. При нарушении этого процесса к 5-й неделе внутриутробного развития формируется АП. В любом случае верхний сегмент пищевода остается замкнутым в виде «слепого мешка», нижний же сегмент может сохранять сообщение с трахеей или, так же как и верхний, заканчивается «слепым мешком». При некоторых вариантах АП верхний сегмент может иметь сообщение с трахеей. Наиболее часто встречается АП с дистальным трахеопищеводным свищом (около 85%). Следующее место по частоте встречаемости занимает изолированная форма АП (около 6%). Изолированный трахеопищеводный свищ обнаруживается в 5% случаев. В 3% случаев встречается АП с проксимальным и дистальным свищами. АП может сочетаться с другими аномалиями или являться частью ассоциаций пороков развития, например VACTER/VACTERL.

Сопутствующий АП РДС обусловлен недостаточностью легочного сурфактанта и обычно наблюдается у недоношенных младенцев, родившихся ≤37 нед беременности. Это вещество - смесь фосфолипидов и липопротеинов, выделяемых пневмоцитами II типа. Сурфактант снижает поверхностное натяжение водной пленки, выстилающей альвеолы, и предупреждает спадение альвеол, уменьшая работу, необходимую для их раздувания. РДС опасен развитием осложнений, таких как ранняя неонатальная смерть, ВЖК и внутрипаренхиматозное кровоизлияние в головной мозг, синдром утечки воздуха, сепсис и БЛД.

Таким образом, АП и РДС в отдельности сопровождаются нарушениями развития дыхательных путей и легочной паренхимы. При сочетании этих заболеваний респираторные расстройства, которые сопровождают их порознь, могут усиливать друг друга.

патогенез

При АП всегда существует сопутствующее нарушение развития трахеи и бронхов. В период внутриутробного развития верхний сегмент пищевода растягивается под воздействием амниотической жидкости во время глотания плода и давит на развивающуюся трахею. Результатом этого процесса является нарушение развития хрящевых колец (трахеомаляция). Кроме этого, амниотическая жидкость из легких через дистальный свищ способна попадать в ЖКТ. Поэтому более низкое, чем в норме, внутрипросветное давление в бронхах может стать причиной нарушения их ветвления и развития альвеол. Но наибольшее значение имеет наличие прямого сообщения между желудком и трахеобронхиальным деревом через дистальный трахеопище-водный свищ.

Дети с эзофагеальной атрезией и трахеопищеводным свищом подвержены респираторным нарушениям, которые возникают на фоне незрелых легких, аспирации слюны и рефлюкса желудочного содержимого в трахею и бронхи. Малая растяжимость легочной ткани и дистальная пищеводная фистула большого диаметра приводят к тому, что вентиляторные газы попадают в желудок (так называемый воздушный шунт), вызывая синдром «обкрадывания» легких и, что встречается нередко, способствуя возникновению перфорации желудка (рис. 7-1).

Ограничение подвижности диафрагмы, возникающее при этом, ведет к образованию ателектазов в базальных отделах легких и последующему развитию пневмонии. Кроме того, через дистальный трахеопищеводный свищ происходит заброс желудочного содержимого непосредственно в трахео-бронхиальное дерево, вызывая аспирационный пневмонит, который может осложниться бактериальной пневмонией.

РДС потенцирует эти эффекты. В связи с недостаточностью сурфактанта легочные альвеолы закрываются и не могут раскрываться в процессе дыхания. В результате в легких формируются ателектазы, препятствующие нормальному газообмену, так как кровь из-за формирования внутрилегочных право-левых шунтов, проходящая через эти отделы, не оксигенируется. Комплайнс легких снижается, тем самым формируя «порочный» круг: нарастание сопротивления легочной ткани приводит к увеличению «воздушного» шунтирования вдыхаемой воздушной смеси через трахеопищевод-ную фистулу в желудок.

image7 1

Гастростомия приводит к потере эффективного давления на вдохе и не способствует улучшению респираторного статуса. Спасение таких пациентов возможно только с помощью экстренной окклюзии пищеводной фистулы.

КЛИНИЧЕСКАЯ КАРТИНА

Только небольшое количество новорожденных с АП имеют клинические признаки заболевания сразу после рождения, которые могут насторожить врача. Указание в анамнезе на избыточный объем околоплодных вод может направить перинатального специалиста на поиски АП после рождения, так как большинство новорожденных с АП со свищом или без него имеют многоводие во время внутриутробного развития. К сожалению, многоводие не является специфическим признаком, так как может встречаться при большом количестве других пороков развития плода. Обнаружение двух других антенатальных признаков - микрогастрии (агастрии), а также расширенного шейного сегмента пищевода - увеличивает шансы пренатального диагноза и требует обязательного зондирования пищевода сразу после рождения.

Наиболее частый сценарий выявления АП после рождения заключается в возникновении кашля и удушья при попытке первого кормления новорожденного. Последующие приемы пищи приводят к таким же результатам, за которыми обычно следует попытка установки назогастрального зонда. Если зонд становится невозможно провести в желудок, возникает подозрение на АП.

Одновременно с невозможностью кормления новорожденного появляется другой симптом непроходимости пищевода - пенистое отделяемое изо рта. Происхождение этого признака заключается в том, что АП сопровождается нарушением транзита слюны. Вследствие этого явления нарушается продвижение слюны в желудок и она скапливается в «слепом» сегменте пищевода и полости рта.

У новорожденных, родившихся с низкой массой тела, клиническая картина может быть нетипичная, поскольку слюнные железы не вырабатывают достаточное количество слюны, саливация у этих пациентов не выражена. Кроме того, синдром дыхательных расстройств - весьма частая патология у недоношенных пациентов даже при отсутствии пороков пищевода.

ДИАГНОЗ

Диагноз АП до рождения базируется на выявлении трех косвенных знаков (рис. 7-2, 7-3):

  • полигидрамнион;

  • отсутствующий или маленький желудок;

  • расширенный проксимальный сегмент пищевода.

Однако ни один из них не является 100% специфичным симптомом для этого заболевания (Langer J., 2001). Комбинация ультразвуковых признаков в виде полигидрамниона (44%) и отсутствующего желудка (56%) свидетельствует о невысокой диагностической ценности этих находок. Шансы идентифицировать аномалию несколько повышаются, если подобные симптомы выявлены у плода с синдромом Эдвардса.

Постнатальный диагноз АП не представляет значительных трудностей. Клинические симптомы и рутинная контрастная рентгенография позволяют без труда установить классический тип этого заболевания, который сопровождается атрезией верхнего сегмента и дистальной трахеопище-водной фистулой. Другие, более редкие формы порока развития пищевода требуют привлечения дополнительных методов исследования, таких как трахеобронхоскопия и КТ органов грудной клетки.

Окончательным методом для установления диагноза эзофагеальной атрезии является зондирование пищевода и проведение контрастной рентгенографии (рис. 7-4). Проведение зонда небольшого размера (Fr 8-10) обычно встречает препятствие в 6-8 см от альвеолярного отростка нижней челюсти. Затем вводят 1 мл водорастворимого контрастного вещества и выполняют рентгеновские снимки в двух проекциях - переднезадней и правой боковой.

image7 2
image7 4

Полученная информация дает представление об анатомии АП и некоторые дополнительные сведения.

Во-первых, рентгенологические проявления газонаполнения ЖКТ информируют исследователя о следующем:

  1. равномерное наполнение газом желудка и кишечника - наличие дис-тальной фистулы;

  2. отсутствие газа в просвете пищеварительного тракта - отсутствие тра-хеопищеводной фистулы;

  3. симптом «двойного уровня жидкости» (double-bubble) - сочетание с дуоденальной атрезией;

  4. наличие воздушных «арок» и уровней жидкости - сочетание с низкой кишечной непроходимостью в результате аноректальной атрезии.

Во-вторых, обзорная рентгенография информирует о состоянии легочной паренхимы, размерах сердца в случаях сочетанных сердечных аномалий и аномалий расположения дуги аорты (R - правая дуга; L - левая дуга).

В-третьих, могут быть обнаружены скелетные аномалии, что очень важно для верификации синдромов VATER и CHARGE.

В протокол обследования новорожденного с АП обязательно входят УЗИ органов брюшной полости и забрюшинного пространства и ЭхоКГ. Обязательным является осмотр промежности для выявления сочетанных пороков ануса. После комплексного обследования решается вопрос о времени и виде оперативного вмешательства.

ЛЕЧЕНИЕ

В настоящее время не существует единой точки зрения на тактику хирургической коррекции АП у недоношенных детей. Выполнение первичного анастомоза пищевода, очевидно, возможно у стабильных пациентов. У больных с респираторными и гемодинамическими расстройствами на фоне РДС и сопутствующих аномалий предпочтительна этапная коррекция, которая заключается в первоначальном лигировании трахеопищеводной фистулы и отсроченном анастомозе пищевода. Способ коррекции аномалии (открытая хирургия или торакоскопия) выбирается индивидуально и зависит от доопе-рационного состояния пациента.

Сообщения о лечении недоношенных пациентов, родившихся с АП, являются раритетными. В большинстве случаев они представлены описанием отдельных случаев или небольших серий. Так, в работе С. Driver (1997) представлено успешное выполнение первичного анастомоза пищевода у новорожденного массой 740 г. Два других сообщения (Schaarschmidt K., 1992; Ito K., 2013) продемонстрировали новорожденных с АП массой 500 и 470 г, которые выжили после этапной коррекции аномалии пищевода. В исследовании Е. Hannon (2016) сообщается о лечении 9 пациентов с АП, чья масса тела была менее 1000 г. Общая послеоперационная летальность составила 56%. Выживших пациентов с массой менее 800 г не регистрировалось. Только одному больному выполнена первичная пластика пищевода, в остальных случаях наложена гастростома с или без лигирования трахеопищеводного свища. Троим выжившим пациентам в отдаленном периоде выполнен анастомоз пищевода. Причинами неблагоприятных исходов у 3 умерших пациентов были аномалии сердца, у одного ребенка - двусторонняя кистозная дисплазия почек, еще у одного пациента - трисомия 18-й пары хромосом. F. Alexander продемонстрировал эффективность этапного лечения АП на примере 25 пациентов с массой тела менее 2000 г в сравнении с первичным анастомозом на основании регистрации меньшей частоты послеоперационных осложнений (Alexander F., 1993). В другом исследовании М. Petrosyan представил 25 случаев лечения АП у младенцев с массой при рождении менее 1500 г (Petrosyan M., 2009). Авторы также пришли к мнению, что у больных с ОНМТ и ЭНМТ предпочтительно использовать этапное лечение, так как при первичном анастомозе высок риск возникновения осложнений со стороны пищеводного соустья. В научной работе N. Kouji, в которой продемонстрировано 8 недоношенных пациентов с АП, установлено, что одной из причин отказа от первичной пластики пищевода является угроза развития ВЖК (Kouji N., 2013). В исследовании S. Chroudhury возникновение гемодина-мических нарушений на фоне функционирующего артериального протока при конструировании анастомоза предопределило выбор этапного лечения в качестве основной стратегии (Chroudhury S., 1999).

В качестве основной причины отказа от первичного анастомоза у пациентов с АП и трахеопищеводным свищом рассматривается РДС (Козлов Ю.А., 2015, 2017). Сочетание этих заболеваний может потребовать экстренного лигирования трахеопищеводной фистулы для достижения стабильности пациента. Этапное лечение АП у недоношенных пациентов является доминирующей стратегией, позволяющей увеличить выживаемость и снизить уровень послеоперационных осложнений. Риски анестезии при выполнении первичного анастомоза должны быть тщательно обдуманы, чтобы предупредить развитие мультивисцеральных расстройств во время или после операции.

Нарастающие симптомы гипоксемии и нарушения кровообращения у пациентов с АП и РДС, обусловленные утечкой воздуха в желудок, являются абсолютными показаниями к окклюзии трахеопищеводного свища.

Так как коррекция респираторных нарушений носит экстренный характер, подготовка к операции у этих пациентов будет заключаться в максимально быстрой стабилизации кардиореспираторного статуса, проведении диагностических мероприятий, оценке состояния сердечно-легочной системы и перемещении больного в операционный зал.

Открытое лигирование трахеопищеводного свища

Пациент располагается на левом боку с ротацией тела в сторону передней поверхности грудной клетки. Производится внеплевральная заднебоковая торакотомия в четвертом межреберье. В первую очередь для предупреждения усиливающегося на фоне компрессии правого легкого «обкрадывания» легких необходимо идентифицировать фистулу. Чтобы обнаружить трахеопищеводный свищ, требуется произвести диссекцию тканей заднего средостения. Фистула довольно хорошо распознается в момент вдоха. Для облегчения выделения свища в некоторых случаях пересекается непарная вена. Мобилизация трахеопищеводной фистулы должна быть деликатной, чтобы не повредить расположенные вблизи нее структуры - трахею, бронх, блуждающий нерв и правый лимфатический проток. Однако использование увеличительной техники (налобные лупы) и миниатюрных инструментов значительно снижает риск повреждения стенки трахеи у недоношенных пациентов. Место отхождения фистулы тщательно освобождается от прилежащих тканей и прошивается нерассасывающейся лигатурой 5/0, изготовленной из монофиламентного синтетического материала (рис. 7-5).

image7 5

Для предотвращения реканализации свища рекомендуется его отсечение и простое лигирование дистального отводящего сегмента. Одновременно выполняется гастростомия (открытая или лапароскопическая) для обеспечения питания в послеоперационном периоде (рис. 7-6).

image7 6

Торакоскопическое лигирование трахеопищеводной фистулы

Пациент располагается на левом боку с ротацией тела на 120° от исходного уровня в положении на спине. Используется бипульмональная вентиляция легких через обычную эндотрахеальную трубку Murphy. Три торакопорта вводятся в правый гемиторакс. Применяется мягкая (давление 4 мм рт.ст. и поток 0,5-1 л/мин) инсуффляция углекислого газа, обеспечивающая эффективную компрессию правого легкого. Задний листок плевры рассекается коагуляционным крючком в проекции v. azygos. Сразу за ней идентифицируется трахеопищеводный свищ. Устье фистулы выделяется, производится двойное лигирование и пересечение свища между лигатурами (рис. 7-7).

При стабильном респираторном статусе ребенка возможно выполнение первичного анастомоза пищевода, в том числе с использованием торакоскопии.

image7 7

Техника анастомоза пищевода с использованием торакотомии

Технология открытого лечения АП заключается в выполнении боковой торакотомии в третьем межреберье. Кожный разрез длиной около 3 см наносится в подмышечной ямке, где отсутствуют массивы мышц. Производится препаровка париетальной плевры и внеплевральный доступ в заднее средостение. Непарная вена остается интактной или перевязывается. Выполняются лигирование фистулы и диссекция сегментов пищевода до их полной аппроксимации. Техника наложения анастомоза заключается в формировании соустья «конец в конец» отдельными нитями 6/0 MonoPlus (B. Braun Melsungen AG) или PDS-II (Ethicon Endo-Surgery) (рис. 7-8).

image7 8

В заключение хирургического вмешательства производится дренирование заднего средостения и ушивание слоев грудной клетки.

Техника анастомоза пищевода с использованием торакоскопии

Хирург размещается с левой стороны от пациента, ассистент - у ножного конца операционного стола. Видеомонитор располагается с правой стороны больного. Три торакопорта позиционируются V-образно по отношению к углу правой лопатки или, при малых размерах тела ребенка, в ряд. Создается карботоракс с давлением 4-5 мм рт.ст. и потоком 0,5 л/мин. Всегда необходим период адаптации газообмена и легочной гемодинамики пациента к изменившимся условиям. Стабилизация наступает через непродолжительное время и позволяет начать хирургическую процедуру. Для поддержания эффективной оксигенации (SpO2 не менее 90%) и содержания CO2 в выдыхаемом воздухе не более 60 мм рт.ст. важно постоянное взаимодействие между хирургом и анестезиологом, смысл которого заключается в регуляции баланса параметров газов - ингалируемого в трахею кислорода и инсуффли-руемого в гемиторакс углекислого газа.

Первая 4 мм канюля вместе с 30° телескопом диаметром 3,9 мм устанавливается в плевральную полость под контролем зрения на уровне угла лопатки. Два инструментальных 3 мм порта помещаются в грудную клетку сбоку от предыдущего торакопорта через симметричные разрезы выше и ниже на одно межреберье. Для удобства выполнения манипуляций канюли троакаров фиксируются к коже якорными швами.

Задний листок плевры вскрывается в проекции v. azygos. Сразу за ней идентифицируется дистальный сегмент пищевода, сообщающийся с трахеей свищом. Основным маркером расположения трахеопищеводной фистулы является блуждающий нерв. Устье свища выделяется и производится его прошивание полипропиленовой нитью Premilene 5/0 (B. Braun Melsungen AG) или Prolene 5/0 (Ethicon Endo-Surgery). Следующий шаг - пересечение дистального трахеопищеводного свища и мобилизация нижнего отдела пищевода с сохранением питающих сосудов и ветвей блуждающего нерва. Дальнейший этап операции заключается в диссекции проксимального эзо-фагеального сегмента. С этой целью анестезиолог погружает в оральный сегмент пищевода зонд (Fr 8). Появившийся в ране слепой пищеводный конец фиксируется атравматичным зажимом типа duckbill, мобилизуется максимально вверх, просвет его вскрывается ножницами. Используется экстракорпоральная техника наложения анастомоза одиночными швами 6/0 MonoPlus (B. Braun Melsungen AG) или PDS-II (Ethicon Endo-Surgery). Первые швы накладываются на заднюю стенку анастомоза с латеральной стороны. Нити задней стенки предпочтительно завязывать внутрь просвета соустья. Тракция за концы нитей ранее наложенных швов облегчает наложение последующих. За зону анастомоза в желудок проводится находящийся в верхнем отрезке пищевода зонд и затем завершается формирование соустья между сегментами (рис. 7-9).

image7 9

Нити передней стенки анастомоза завязываются снаружи. Через нижний торакопорт к зоне оперативного вмешательства подводится дренажная трубка. Торакопорты извлекаются из плевральной полости, кожные раны герметизируются с помощью кожных швов.

Послеоперационное течение заболевания базируется на клинических проявлениях. Ребенок экстубируется после стабилизации респираторного статуса. Кормление начинается через трансанастомотическую или гастро-стомическую трубку. Контрастное исследование пищевода выполняется на 7-е сутки. В дальнейшем контрастные исследования становятся необходимыми, если появляются симптомы стеноза анастомоза. В случае формирования сужения производится его расширение с помощью бужирования и баллонной дилатации. Если в послеоперационном периоде появляется гастроэзофагеальный рефлюкс, устойчивый к консервативной терапии, рассматривается возможность выполнения антирефлюксной процедуры Ниссена.

результаты собственных исследований

В ДГКБ № 13 им Н.Ф. Филатова с 2008 по 2017 г. находились 206 пациентов с АП. Среди них было 23 пациента, которые появились на свет раньше срока, что составило 11,1% общего количества младенцев с АП. Для оценки способов лечения все больные были распределены в две группы: 1-ю группу составили 12 пациентов, которым была выполнена этапная коррекция порока; во 2-ю группу вошли 11 пациентов, которым выполнен первичный анастомоз пищевода. Пациенты сравниваемых групп были сопоставимы по основным демографическим показателям - массе тела при рождении, гестационному возрасту, возрасту на момент операции, гендерному соотношению (табл. 7-1).

image29

В каждой группе было по одному ребенку, чья масса составляла менее 1000 г. Врожденные пороки сердца выявлены у 5 пациентов 1-й группы и 4 больных 2-й группы. Гендерное соотношение (м/ж) в сравниваемых группах не отличалось (1-я группа - 5:7; 2-я группа - 4:7).

Пациентам 1-й группы (за исключением одного ребенка с АП без фистулы) первым этапом было выполнено лигирование трахеопищеводной фистулы и гастростомия. У 2 больных этот этап был произведен с использованием торакоскопии, остальным 9 пациентам - с помощью торакотомии. У двух детей обнаружена перфорация желудка, которая потребовала ушивания отверстия. Только у 7 пациентов стало возможным выполнение отсроченного анастомоза пищевода в среднем на 41-й день жизни (диапазон: 24-63 дня). У остальных больных (большой диастаз, генетические аномалии) анастомоз вообще не применялся.

Пациентам 2-й группы выполнялся первичный анастомоз пищевода. У 9 пациентов анастомоз конструировался с помощью торакоскопии. Двум больным, один из которых имел массу тела менее ≤1000 г, анастомоз выполнен с использованием торакотомии. Следует отметить, что конверсий в открытые операции в исследуемой серии не отмечалось.

Проведено сравнение послеоперационных параметров пациентов, касающихся длительности ИВЛ в послеоперационном периоде, количества дней пребывания в отделении реанимации, старта энтеральной нагрузки, длительности пребывания в госпитале. Сравнение результатов послеоперационного лечения не выявило статистически достоверной разницы (табл. 7-2). Средняя длительность ИВЛ после операции в 1-й группе составила 10,33 дня (диапазон: 5-15 дней), во 2-й группе - 7,3 дня (диапазон: 5-10 дней). Сроки пребывания в палате интенсивной терапии были также сопоставимы: 1-я группа - 13,5 дня, 2-я группа - 9,33 (р=0,093). Старт энтеральной нагрузки в 1-й группе осуществлялся через 6,75 дня после операции (диапазон: 3-9 дней). Среднее время начала энтеральной нагрузки во 2-й группе составило 5 дней (диапазон: 3-9 дней). Длительность пребывания пациентов в палате интенсивной терапии у пациентов 1-й группы насчитывало 13,5 сут (диапазон: 7-18 сут). Во 2-й группе этот показатель составил 9,3 дня (диапазон: 6-15 сут). Среднее время нахождения пациентов в госпитале после этапной коррекции - 47,67 дня (диапазон: 26-58 дней). В группе первичного анастомоза средняя длительность пребывания больного в стационаре составила 35,83 дня (диапазон: 21-49 дней). Однако статистический анализ не подтвердил достоверной разницы при сравнении этого параметра в группах.

image30

Проведена также оценка ранних и поздних послеоперационных последствий лечения (табл. 7-3) - возникновение несостоятельности пищеводного соустья, стеноза анастомоза, формирование гастроэзофагеального реф-люкса. Утечка анастомоза была отмечена у больных сравниваемых групп в одинаковой пропорции (1-я группа - 17%, 2-я группа - 18%). Однако стеноз анастомоза доминировал в группе этапного лечения и составлял 83% в сравнении с 27%, которые регистрировались у больных после первичного анастомоза. Это разница была статистически достоверна. Таким образом, риск возникновения стеноза анастомоза при отсроченной пластике пищевода возрастает в 3,3 раза. Необходимость фундопликации у больных 1-й группы составила 33% в сравнении с 18% у пациентов 2-й группы.

image31

Одним из самых важных итогов лечения недоношенных младенцев с АП является показатель выживания. Выживаемость больных 1-й группы в течение 30 дней составила 67% (8 пациентов). Летальность была обусловлена сопутствующими пороками сердца, сепсисом, прогрессирующими дыхательными расстройствами. Послеоперационная выживаемость во 2-й группе составила 64% (7 пациентов). Смертность была вызвана генетическими болезнями, врожденным пороком сердца, аномалией почек, прогрессирующими нарушениями дыхания.

Таким образом, было установлено, что летальность среди недоношенных пациентов, оперированных по поводу АП, сопоставима в группах сравнения отсроченного и первичного лечения. Единственным отличием в сравнении итогов лечения оказалось существенное увеличение частоты стеноза анастомоза у больных, которым применен этапный подход. Очевидно, что это связано с выполнением повторной хирургической операции в условиях спаечного процесса в заднем средостении, требующего дополнительной мобилизации сегментов пищевода для того, чтобы адаптировать их для анастомозирования. Полученные данные позволяют предположить, что этапное лечение дает возможность избежать неблагоприятных моментов, связанных с дыхательными расстройствами на фоне РДС, и добиться результатов лечения, сопоставимых с исходами лечения более стабильных пациентов группы первичного лечения.

заключение

Несмотря на то что в настоящее время не существует единого взгляда на лечение недоношенных пациентов с АП и РДС, окклюзия фистулы и отсроченный анастомоз, по-видимому, являются эффективными лечебными подходами. Эта стратегия позволяет добиться результатов, сопоставимых с лечением АП у пациентов, у которых к моменту операции РДС отсутствует. Основой успеха этапной технологии лечения этого состояния является создание эффективного давления в дыхательных путях и прекращение потери дыхательного объема через трахеальную фистулу. Отсроченный анастомоз выполняется затем в комфортных с позиций кардиореспираторного статуса условиях, которые способствуют лучшей репарации пищеводного анастомоза. Использование минимально инвазивных методов лечения позволяет выполнить окклюзию трахеопищеводного свища с минимальной травмой для пациента. Однако эта техника оправдана только у стабильных пациентов. Сохранение собственного пищевода - всегда сложная задача, однако она осуществима при использовании современных технологий выхаживания, улучшающих выживаемость недоношенных детей.

список литературы

  1. Баиров Г.А. Хирургия пороков развития. Л. : Медицина, 1968. 687 с.

  2. Козлов Ю.А., Юрков П.С., Новожилов В.А., Ковалев В.М. и др. Атрезия пищевода - торакоскопическое наложение анастомоза // Детская хир. 2005. № 3. С. 54.

  3. Козлов Ю.А. Атрезия пищевода : руководство для врачей. М. : ГЭОТАР-Медиа, 2015. 352 с.

  4. Козлов Ю.А., Новожилов В.А., Распутин А.А., Барадиева П.Ж. и др. Торакоскопическое лечение детей с атрезией пищевода // Рос. вестн. детской хир., анестезиол. и реаниматол. 2017. № 7. С. 14-24.

  5. Немилова Т.К., Баиров В.Г., Каган А.В., Караваева С.А. и др. Атрезия пищевода: 48-летний опыт лечения в Санкт-Петербурге // Детская хир. 2003. № 6. С. 14-16.

  6. Разумовский А.Ю., Гераськин А.В., Мокрушина О.Г., Беляева И.Д. и др. Торакоскопическая коррекция атрезии пищевода у новорожденных: первый опыт // Детская хир. 2010. № 3. С. 4-8.

  7. Разумовский А.Ю., Мокрушина О.Г., Голоденко Н.В., Беляева И.Д. и др. Сравнительный анализ лечения новорожденных с атрезией пищевода после пластики открытым и эндоскопическим способами // Рос. вестн. детской хир. 2011. № 1. С. 40-47.

  8. Alexander F., Johanningman J., Martin L.W. Staged repair improves outcome of high-risk premature infants with esophageal atresia and tracheoesophageal fistula // J. Pediatr. Surg. 1993. Vol. 28. P. 151-154.

  9. Aminde L.N., Ebenye V.N., Arrey W.T., Takah N.F. et al. Oesophageal atresia with tracheo-oesophageal fistula in a preterm neonate in Limbe, Cameroon: case report and brief literature review // BMC Res. Notes. 2014. Vol. 7. P. 692.

  10. Baraka A., Akel S., Haroun S., Yazigi A. One-lung ventilation of the newborn with tracheoesophageal fistula // Anesth. Analg. 1988. Vol. 67. P. 189-191.

  11. Chang E.Y., Chang H.K., Han S.J., Choi S.H. et al. Clinical characteristics and treatment of esophageal atresia: a single institutional experience // J. Korean Surg. Soc. 2012. Vol. 83. P. 43-49.

  12. Chroudhury S., Aschcraft K.W., Sharp R.J., Murphy J.P. et al. Survival of patients with esophageal esophageal atresia: Influence of birth weight, cardiac anomaly, and late respiratory complications // J. Pediatr. Surg. 1999. Vol. 34. P. 70-74.

  13. Donn S.M., Zak L.K., Bozynski M.E., Coran A.G. et al. Use of high-frequency jet ventilation in the management of congenital tracheoesophageal fistula associated with respiratory distress syndrome // J. Pediatr. Surg. 1990. Vol. 25. P. 1219-1221.

  14. Driver C.P., Bruce J. Primary reconstruction of esophageal atresia with distal tracheoesophageal fistula in a 740-g infant // J. Pediatr. Surg. 1997. Vol. 32. P. 1488-1489.

  15. Haight C., Towsley H. Congenital atresia of the esophagus with trachea-esophageal fistula. Extrapleural ligation of fistula and end-to-end anastomosis of esophageal segments // Surg. Gynecol. Obstet. 1943. Vol. 76. P. 672-688.

  16. Hannon E.J., Billington J., Kiely E.M., Pierro A. et al. Oesophageal atresia is correctable and survivable in infants less than 1 kg // Pediatr. Surg. Int. 2016. Vol. 32. P. 571-576.

  17. Ito K., Ashizuka S., Kurobe M., Ohashi S. et al. Delayed primary reconstruction of esophageal atresia and distal tracheoesophageal fistula in a 471-g infant // Int. J. Surg. Case Rep. 2013. Vol. 4. P. 167-169.

  18. Harasawa N., Akiyama H., Saeki M. Esophageal banding for congenital esophageal atresia // Nippon Shonika Gakkai Zasshi. 1982. Vol. 18. P. 823-828.

  19. Filston H.C., Chitwood W.R. Jr., Schkolne B., Blackmon L.R. The Fogarty balloon catheter as an aid to management of the infant with esophageal atresia and tracheoesophageal fistula complicated by severe RDS or pneumonia // J. Pediatr. Surg. 1982. Vol. 17. P. 149-151.

  20. Kouji N., Genshirou E., Risa T., Yoshiaki R. et al. Current profile and outcome of 100 esophageal atresia patients in the Kyushu area of Japan // Open J. Pediatr. 2013. Vol. 3. P. 239-242.

  21. Lanman T. Congenital atresia of esophagus. A study of thirty-two cases // Arch. Surg. 1940. Vol. 41. P. 1060-1983.

  22. Leininger B.J. Silastic banding of esophagus with subsequent repair of esophageal atresia and tracheosesophageal fistula // J. Pediatr. Surg. 1972. Vol. 7. P. 404-407.

  23. Lobe T.E., Rothenberg S.S., Waldschmidt J. Thoracoscopic repair of esophageal atresia in an infant: a surgical first // Pediatr. Endosurg. Innovative Tech 1999. Vol. 3. P. 141-148.

  24. Ogita S., Tokiwa K., Takahashi T. Transabdominal closure of tracheoesophageal fistula: a new procedure for the management of poor-risk esophageal atresia with tracheoesophageal fistula // J. Pediatr. Surg. 1986. Vol. 21. P. 812-814.

  25. Petrosyan M., Estrada J., Hunter C. et al. Esophageal atresia/tracheoesophageal fistula in very low-birth-weight neonates: improved outcomes with staged repair // J. Pediatr. Surg. 2009. Vol. 44. P. 2278-2281.

  26. Rothenberg S.S. Thoracoscopic repair of a tracheoesophageal fistula in a neonate // Pediatr. Endosurg. Innovative Tech. 2000. Vol. 4. P. 150-156.

  27. Salem M.R., Wong A.Y., Lin Y.H., Firor H.V. et al. Prevention of gastric distention during anesthesia for newborns with tracheoesophageal fistulas // Anesthesiology. 1973. Vol. 38. P. 82-83.

  28. Schaarschmidt K., Willital G.H., Jorch G., Kerremanns J. Delayed primary reconstruction of an esophageal atresia with distal esophagotracheal fistula in an infant weighing less than 500 g // J. Pediatr. Surg. 1992. Vol. 27. P. 1529-1531.

  29. Spitz L. Esophageal atresia. Lessons I have learned in a 40-year experience // J. Pediatr. Surg. 2006. Vol. 41. P. 1635-1640.

Глава 8. Бронхолегочная дисплазия - легочно-плевральные проблемы

В.А. Новожилов

Коды по Международной классификации болезней 10-го пересмотра

P27.1. Бронхолегочная дисплазия, возникшая в перинатальном периоде.

P25.0. Интерстициальная эмфизема, возникшая в перинатальном периоде.

P25.1. Пневмоторакс, возникший в перинатальном периоде.

P25.2. Пневмомедиастинум, возникший в перинатальном периоде.

P25.3. Пневмоперикард, возникший в перинатальном периоде.

P25.8. Другие состояния, связанные с интерстициальной эмфиземой, возникшие в перинатальном периоде.

ВВЕДЕНИЕ

Бронхолегочная дисплазия (БЛД) - следствие длительного применения ИВЛ у недоношенных детей, которое, начинаясь с некроза клеток, интерстициального отека и воспаления, склонно к прогрессированию, что выражается в фибропролиферативных изменениях в интерстиции, чешуйчатой метаплазии дыхательных путей, гладкомышеч-ной гипертрофии в перибронхиальных и периваскулярных пространствах, перерастяжении, разрыве и эмфизематозных изменениях на альвеолярном уровне (Синтетический легочный сурфактант для лечения РДСН / Foundation Wellcom, 1994; Гамелла П., 1995; AAP Committee on the Fetus and Newborn, 2002). Использование агрессивных параметров вентиляции, особенно при наличии сопутствующего воспалительного процесса в паренхиме незрелых развивающихся легких, нередко приводит к возникновению нежелательных последствий - формированию кистозной трансформации легочной паренхимы, развитию синдрома «воздушной ловушки» и, как следствие, вентильной или интерстициальной эмфиземе, разрыву легочной паренхимы и возникновению напряженного пневмоторакса, который очень трудно поддается консервативной терапии (Флеминг П., 1994; Володин Н.Н., 1997; Barington K.J., 1998). Отсутствие специальной миниатюрной эндоскопической техники у недоношенных с критически низкой массой тела не позволяет достичь положительных результатов в коррекции этих состояний и улучшения функции внешнего дыхания, что усугубляет гипоксию и в конечном итоге приводит к летальности и в лучшем случае инвалидизации пациентов, связанной с тяжелым поражением ЦНС и отслойкой сетчатки глаз. Рецидивирующая инфекция, отек легких и правожелудочковая сердечная недостаточность - хронические последствия БЛД, которые в 30% случаев являются причиной летальности у детей первого года жизни (Миленин О.Б., 1995; Шабалов Н.П., 1995). Таким образом, варианты решения проблемы лечения хирургических осложнений БЛД у недоношенных, находящихся на длительной ИВЛ, с помощью методов консервативной и оперативной коррекции являются шагом на пути повышения выживаемости пациентов с подобной патологией.

Между тем в доступной мировой литературе внимания к проблемам, связанным с развитием легочно-плевральных осложнений и их хирургическим лечением, уделяется крайне недостаточно. В то же время, безусловно, профилактика возникновения БЛД позволяет минимизировать возникновение этих патологических синдромов. Существуют единичные статьи, посвященные анализу этих проблем. Так, S. Greenholz описал 20 из 30 детей с БЛД, у которых наблюдались хирургические проблемы. Шестнадцати детям потребовалось хирургическое лечение: трахеостомия, баллонная дилатация стеноза трахеи, лобэктомия при лобарной эмфиземе, аортостернопексия при трахеомаляции (Greenholz S.K., 1987).

ИСТОРИЯ

До начала 60-х годов XX в. и появления механической вентиляции легких недоношенные, у которых развился РДС, либо умирали в первую неделю после рождения, либо выживали без пневмопатии. Внедрение механической вентиляции в интенсивную терапию новорожденных улучшило выживаемость младенцев, которые иначе умерли бы от РДС, но также привели к новой форме повреждения легких.

В 1967 г. W. Northway описал развитие «новой» хронической болезни легких в группе недоношенных детей с РДС на фоне длительной искусственной вентиляции с высокой концентрацией кислорода и высоким пиковым давлением вдоха (Northway W.H., 1967). Средний возраст этих детей составлял 34 нед при средней массе 2,4 кг. Эти младенцы нуждались в кислородной поддержке спустя 28 дней после рождения и имели структурные изменения на рентгенограмме грудной клетки.

Морфологическое исследование легочной ткани у этих новорожденных выявило некротизирующий бронхиолит, сосудистые изменения, связанные с легочной гипертензией, инфильтрацию воспалительными клетками и чередующиеся области альвеолярной чрезмерной инфляции или растяжения и ателектазы с легочным фиброзом. Это заболевание было названо «бронхо-легочной дисплазией». Такие патологические изменения были связаны с механической вентиляцией, а также с токсическим воздействием кислорода. С тех пор в лечении бронхолегочной дисплазии были достигнуты очевидные позитивные сдвиги: пренатальное и постнатальное назначение глюкокортикоидов, терапия сурфактантом, ВЧ-вентиляция, нутритивная поддержка, что позволило изменить ход заболеваний легких у этой группы детей.

ЭПИДЕМИОЛОГИЯ

В настоящее время БЛД является одним из наиболее частых хронических заболеваний легких детей раннего возраста, которое чаще всего сопровождается благоприятным прогнозом (Овсянников Д.Ю., 2004). Частота БЛД до применения сурфактанта составляла около 10% у детей, родившихся с массой тела более 1500 г, и более 40% у детей с массой тела менее 1500 г (Tooley W.H., 1979). Данные о частоте БЛД значительно отличаются в разных странах мира и разных центрах. На показатель заболеваемости влияют показатели смертности недоношенных, исследуемая популяция, уровень технического оснащения, интенсивность работы стационара и уровень специальной подготовки персонала. В то же время основным фактором, влияющим на частоту возникновения БЛД, является используемый критерий диагноза - кислородозависимость в возрасте 28 сут жизни или 36 нед ПКВ.

В среднем, по данным разных авторов, БЛД развивается у 30% новорожденных, находящихся на ИВЛ. В Германии ежегодно в среднем рождаются около 1300 детей с БЛД, в США - 10-12 тыс., что составляет примерно 20% из рождающихся ежегодно недоношенных с ЭНМТ (Baraidi E., 2007). Данные о частоте БЛД в целом по Российской Федерации в настоящее время отсутствуют. Имеющиеся сведения касаются частоты заболевания в отдельных центрах различных регионов в разных популяциях детей (Овсянников Д.Ю., 2010).

ЭТИОЛОГИЯ

БЛД подразделяется по форме: БЛД недоношенных (классическая и новая формы) и БЛД доношенных; по тяжести течения и периоду болезни (обострение, ремиссия). Классическая форма развивается у пациентов в результате тяжелого поражения легких кислородом, давлением, объемом при проведении ИВЛ с «жесткими» режимами и высокими концентрациями кислорода. «Новая» форма развивается у детей с гестационным возрастом менее 32 нед без предварительного респираторного заболевания. Этот вариант болезни формируется, несмотря на отсутствие любых режимов вентиляции и кислородотерапии вообще, и характеризуется нарушением роста и развития альвеол и сосудов малого круга кровообращения. Гистологическая картина данной формы БЛД характеризуется уменьшением числа и размеров альвеол, сниженным числом капилляров (незавершенность процессов альвеологенеза и ангиогенеза) и минимальными фиброзными изменениями.

БЛД доношенных формируется на фоне кистозного порока легких и воздухоносных путей, сепсиса, нозокомиальной пневмонии, пролонгированной ИВЛ, проводимой в связи с хирургическими вмешательствами. БЛД доношенных развивается у детей, рожденных в срок, клинически и рентгенологически сходна с классической формой БЛД недоношенных. В анамнезе у большинства больных с БЛД имеются указания на проведение ИВЛ с «жесткими» режимами (Овсянников Д.Ю., 2010; Российское респираторное общество, 2012). Диагностическими критериями БЛД являются респираторные расстройства, которые возникают у недоношенных детей после применения ИВЛ на протяжении не менее 3 дней или сохраняющейся потребности в кис-лородотерапии в течение не менее 28 дней.

Начало развития БЛД можно предположить обычно к 10-14-му дню жизни, когда у ребенка, находящегося на ИВЛ по поводу РДС, отсутствует положительная динамика; у части пациентов развивается стойкая дыхательная недостаточность после первичного улучшения состояния. У некоторых пациентов регистрируется атипичное течение заболевания, более легкое, чем у детей с классической БЛД. Эта группа состоит из младенцев, родившихся более зрелыми и с большей массой тела по сравнению с детьми с классической формой БЛД. Такие дети либо вообще не имеют поражения легких, либо имеют минимальное повреждение и после разрешения РДС в течение нескольких суток обходятся без дополнительного кислорода, но позднее они становятся кислородозависимыми (Ehrenkranz R.A., 2005).

К основным фаторам, способствующим развитию БЛД, относятся воспаление легочной ткани, длительная ИВЛ, воздействие кислорода. У недоношенных детей, подверженных формированию БЛД, обнаруживается чрезмерный системный воспалительный ответ, который реализуется через выброс медиаторов воспаления - цитокинов, лейкоцитов и макрофагов. Баротравма - другой фактор риска возникновения БЛД. Гипероксия оказывает негативное воздействие на легочную паренхиму и приводит к некрозу эпителия дыхательных путей. В результате оксидативного стресса происходит трансформация альвеолоцитов II типа в альвеолоциты I типа, снижается мукоцилиарный клиренс, развитие ателектазов и легочной гипертензии. Другими факторами риска являются РДС, раннее начало инфузионной терапии, ОАП, сепсис, дефицит витамина А.

патогенез

К перечню рассматриваемых состояний при БЛД необходимо отнести вентильную интерстициальную эмфизему, пневмомедиастинум, кистозную трансформацию легких, напряженный пневмоторакс, синдром «воздушного обкрадывания» (Овсянников Д.Ю., 2010).

Интерстициальная легочная эмфизема - накопление воздуха в интерстициальном пространстве легких. Пузырьки газа распространяются пери-бронхиально или перивазально, окончательно скапливаясь в междолевых перегородках и под висцеральной плеврой. Интерстициальная эмфизема может быть лобарной, односторонней, однако наиболее часто поражаются оба легких. Встречается у недоношенных детей на фоне ИВЛ. Чаще всего нарушение целостности альвеол происходит в результате повреждения респираторного эпителия альвеол и терминальных воздухоносных путей высоким внутрилегочным давлением. В результате разрыва альвеол и мелких воздухоносных путей воздух начинает распространяться по периваскуляр-ным пространствам к корню легкого. Воздух разделяет артерию или артери-олу с бронхом, отдавливая его в прилежащую паренхиму. Реже воздух может вообще изолировать артериолу и бронхиолу от смежного бронха. Пузырьки воздуха распространяются внутри легкого, нередко появляясь и на его поверхности под плеврой в области междолевых септ. Интерстициальная эмфизема оказывает механическое давление на легочную ткань и сосудистые структуры, затрудняя вентиляцию и кровоток, что приводит к снижению оксигенации и вентиляции, а также в тяжелых случаях к формированию вторичной легочной гипертензии. Начинается сброс неоксигенированной крови справа налево через ОАП, септальные дефекты, систему внутрилегоч-ных шунтов, еще более усугубляющий гипоксемию. Формируется порочный круг: механическая компрессия альвеол (вплоть до образования ателектазов) интерстициальным газом требует увеличения давления при ИВЛ, что, в свою очередь, ведет к дальнейшему нарастанию интерстициальной эмфиземы. В легких недоношенных детей, умерших в результате БЛД, обнаруживаются фиброз и сокращение количества альвеолярных перегородок, что приводит к дефициту формирования больших альвеол и развитию легочной гипертензии.

клинические симптомы и диагноз

Прогрессирующие респираторные нарушения являются общими симптомами легочно-плевральных осложнений при БЛД. Грудная клетка таких больных обычно вздута, характерны тахипноэ до 80-100 в минуту, одышка с втяжениями уступчивых мест грудной клетки, симптом «качелей» (западение грудины при вдохе в сочетании с усиленным участием в акте дыхания мышц брюшного пресса), затрудненный удлиненный выдох. Кожные покровы пациентов обычно бледные, с цианотичным оттенком. Кормление является большой нагрузкой для этих детей и часто сопровождается эпизодами снижения оксигенации, срыгиваниями и усилением симптомов дыхательной недостаточности. Перкуторный звук - чаще коробочный, реже выявляется притупление перкуторного звука. Перкуссия грудной клетки не проводится детям с ОНМТ и ЭНМТ в связи с риском интракраниальных кровоизлияний. Для аускультативной картины БЛД чрезвычайно типичны ослабление дыхания и крепитация, отражающие развитие интерстициального отека, и появление сухих свистящих, влажных мелкопузырчатых хрипов при отсутствии сердечной недостаточности. У недоношенных детей с БЛД отмечаются эпизоды падения сатурации кислорода, клинически сопровождающиеся свистящими хрипами, ослабленным дыханием, затруднением вдоха и выдоха, ригидностью грудной клетки, падением растяжимости и увеличением резистентности дыхательных путей (Овсянников Д.Ю., 2010; Баранова А.А., 2013). У части пациентов с БЛД возможен стридор. При развитии правожелудочковой сердечной недостаточности присоединяются кардиомегалия, тахикардия, ритм галопа, гепатоспленомегалия, периферические отеки. Легочное сердце должно быть заподозрено, когда имеет место кардиомегалия, выслушивается шум трикуспидальной регургитации, акцент II тона на легочной артерии. При развитии СУВ состояние ребенка ухудшается, нарастает цианоз, снижаются объемы вентиляции, может развиться гипотензия.

Лабораторные и рентгенологические исследования позволяют оценить тяжесть заболевания и определить форму легочно-превральных проблем, возникающих на фоне БЛД. Исследование газов крови определяет степень гипок-семии и гиперкапнии. Рентгенологические данные могут быть разнообразными. Чаще всего регистрируются признаки эмфиземы и обеднения легочного рисунка. На поздних стадиях присоединяются участки пневмосклероза, ателектазов, кардиомегалия. На фоне таких изменений формируются интерсти-циальная эмфизема одного или двух легких, пневмоторакс, пневмомедиасти-нум или пневмоперикард, а также формирование воздушных булл.

Интерстициальная эмфизема клинически проявляется нарастанием дыхательной недостаточности на фоне смещения органов средостения в здоровую сторону, развитием симптомокомплекса синдрома внутригрудного напряжения, который сопровождается падением АД, нарастанием цианоза, снижением сатурации. При объективном осмотре у детей наблюдается вздутие грудной клетки, крепитирующие хрипы на стороне поражения. Лабораторно выявляются гиперкапния, гипоксемия и ацидоз. Клиническая картина подтверждается с помощью рентгенографии грудной клетки, которая демонстрирует обеднение легочного рисунка и смещение средостения в противоположную сторону (рис. 8-1).

Пневмомедиастинум и пневмоперикард часто протекают бессимптомно, однако иногда сопровождаются тампонадой сердца, которая сопровождается генерализованным цианозом, глухостью сердечных тонов или их отсутствием, ослаблением пульса, падением АД. На рентгенограмме пневмоме-диастинум и пневмоперикард выглядят как воздушный ореол с ровными краями (темный ободок), располагающийся вокруг тени сердца (рис. 8-2). Дифференцировать пневмоперикард от пневмомедиастинума позволяет полоска воздуха вдоль нижней поверхности сердца над диафрагмой.

image8 1

Напряженный пневмоторакс обнаруживает себя выраженными дыхательными расстройствами, увеличением гемиторакса на стороне поражения и острыми нарушениями кровообращения. Рентгенологическая картина этого состояния проявляется в виде скопления воздуха в плевральной полости, которое сопровождается коллапсом легкого, смещением средостения в противоположную сторону и сдавлении противоположного легкого (рис. 8-3).

image8 2

Кистозная трансформация легких характеризуется появлением синдрома внутригрудного напряжения, который сопровождается смещением средостения в здоровую сторону, падением сатурации, цианозом (рис. 8-4). Рентгенологическая картина демонстрирует формирование воздушных булл, расположенных центрально и периферически по отношению к корню легкого, имеющих тонкостенные перегородки, отграничивающие их от остальной легочной паренхимы.

image8 4

ЛЕЧЕНИЕ

Лечение интерстициальной эмфиземы легких у пациентов с БЛД начинается с позиционной терапии - укладывания пациента на сторону поражения легочной ткани. При этом достигается определенное сжатие дыхательных путей с пораженной стороны и, наоборот, увеличение вентиляции и оксигенации в условно здоровом легком. Другим направлением лечения является смягчение параметров вентиляции. Для минимизации баро- и волюмотравмы рекомендуют использовать режимы триггерной вентиляции. При развитии интерстициальной вентильной эмфиземы показан перевод пациента на ВЧ ИВЛ. Тем самым снижается вероятность образования воздушных ловушек, достигается равномерность вентиляции, максимальное расправление ателектазированных участков легких и снижается избыточное давление в перераздутых альвеолах. В случае неэффективности проводимых мероприятий выполняется селективная интубация главного бронха на стороне поражения и проводится лаваж трахеобронхиального дерева с целью эвакуации слизистого аспирата и устранения клапанного механизма. При отсутствии эффекта выполняется селективная интубация контралатерального легкого и монопульмональная вентиляция в течение 12-18 ч с последующим повторным лаважем бронха пораженного легкого. При неэффективности консервативных мероприятий в течение 48 ч выполняется торакотомия, резекция пораженной доли легкого (рис. 8-5).

Основной метод лечения пневмоперикарда состоит в пункционном удалении воздуха из перикарда. Во избежание осложнений данную манипуляцию следует проводить под контролем УЗИ. При формировании рестриктивного синдрома выполняется пункция перикарда из точки Ларрея с последующим дренированием перикарда. Пункция и дренирование переднего средостения при возникновении пневмомедиастинума выполняются крайне редко, только при прогрессирующей утечке воздуха в средостение, которая приводит к компрессии дыхательных путей и магистральных сосудов.

image8 5

Кистозная трансформация легких нуждается в хирургическом лечении только после неэффективных консервативных мероприятий. В случаях изолированного поражения легочной паренхимы производится лобэктомия, а при тотальном - выполняется вскрытие кист и ушивание дефектов оставшейся паренхимы (рис. 8-6).

image8 6

Напряженный пневмоторакс нуждается в дифференцированном лечебном подходе. Пассивное дренирование плевральной полости часто не приносит облегчения больному. Переход на активное дренирование приводит к синдрому «воздушного обкрадывания», которое состоит в том, что вентиляторные газы, минуя легочную паренхиму, шунтируются через бронхоплевральную фистулу наружу. При возникновении подобных осложнений выполняется немедленная плевральная пункция на стороне поражения с последующим дренированием плевральной полости во втором межреберье по средней ключичной линии. Проводится коррекция режимов и параметров вентиляции. При отсутствии положительного эффекта от консервативных мероприятий - сохраняющемся синдроме «обкрадывания», жестких параметрах вентиляции - проводится селективная интубация контралатерального бронха и перевод пациента на однолегочную вентиляцию. Каждые 10-12 ч выполняется контроль за состоянием пораженного легкого. При отсутствии эффекта в течение 72 ч производится торакотомия и ушивание бронхоплеврального свища. При наличии двустороннего пневмоторакса последовательно выполняется торакотомия с двух сторон и ушивание бронхоплевральных свищей и кистозных полостей. Контроль за состоянием плевральной полости осуществляется при помощи плеврального дренажа, который удаляется на 3-5-е сутки после операции.

РЕЗУЛЬТАТЫ СОБСТВЕННЫХ НАБЛЮДЕНИЙ ЛЕЧЕНИЯ ОСЛОЖНЕНИЙ БРОНХОЛЕГОЧНОЙ ДИСПЛАЗИИ

В Центре хирургии и реанимации новорожденных ГИМДКБ г. Иркутска за последние 10 лет на лечении по поводу различных заболеваний находились 23 ребенка с ОНМТ и ЭНМТ, у которых на фоне ИВЛ констатировано развитие БЛД и ее осложнений (табл. 8-1).

image32

Все пациенты имели срок гестации от 25 до 32 нед (средний гестационный возраст 28,5 нед), масса тела при рождении колебалась от 680 до 1250 г (средняя масса тела 980 г). Возраст детей на момент перевода составлял от 2 сут до 3 нед. На этапе оказания респираторной поддержки в условиях родильного дома все дети получали антибактериальную терапию без или с применением сурфактанта.

Спектр основной патологии, с которым дети переведены в клинику, представлен следующими состояниями:

  1. НЭК - 4 (17,4%);

  2. внутричерепной геморрагический синдром (окклюзионная ПГГ) - 5 (21,6%);

  3. нозокомиальная вентилятор-ассоциированная пневмония - 3 (13,1%);

  4. синдром персистирующего фетального кровообращения - 3 (13,1%);

  5. внутриутробная инфекция с пневмонией - 3 (13,1%);

  6. интеркуррентные пороки развития ЖКТ - 3 (13,1%);

  7. пороки развития легких - 2 (8,6%).

Всем пациентам проведено соответствующее хирургическое либо консервативное лечение согласно протоколам и стратегиям, принятым в Центре хирургии и реанимации новорожденных Ивано-Матрёнинской детской клинической больницы г. Иркутска. В результате проведенного ретроспективного анализа мы пришли к убеждению, что активная хирургическая тактика при лечении осложнений БЛД на фоне продленной ИВЛ является эффективным средством спасения пациентов, особенно глубоко недоношенных детей.

Учитывая характер основной патологии, по поводу которой пациенты переведены в Центр хирургии и реанимации новорожденных, развитие сим-птомокомплекса БЛД значительно ухудшало шансы для выхаживания этой группы детей.

Наиболее часто наблюдалось возникновение пневмоторакса. Появление подобных осложнений хорошо известно в литературе. Это - значительное снижение комплайнса легочной паренхимы на фоне незрелости легких, недостаточности сурфактантной системы, присоединение нозоко-миальной пневмонии, в результате чего необходимо проведение вентиляции легких с высоким средним давлением и концентрацией кислорода. Все вышеперечисленные причины вызывают негативное механическое и химическое воздействие на анатомические структурные элементы легкого и появление бронхоплевральных фистул, которые имеют торпидное течение и плохо поддаются консервативному лечению, поскольку сам по себе сброс воздуха из плевральной полости по дренажу требует еще большего ужесточения параметров вентиляции. Таким образом, замыкается «порочный круг». В создавшейся ситуации варианты перевода пациента на однолегочную вентиляцию являются перспективными при условии хорошей сохранности контралатерального легкого, однако на практике это встречается редко. Поэтому подавляющее число пациентов оперируется с целью ушивания бронхоплевральных свищей. Всем больным выполнялась боковая торакотомия в четвертом-пятом межреберье. При ревизии легкого бронхоплевральная фистула наиболее часто локализовалась в проекции нижней доли, имела небольшой диаметр и «ригидные» края. У 5 пациентов наблюдалось 2 бронхоплевральных свища и более. В ходе оперативного вмешательства производилось ушивание всех фистул, а также сформированных псевдокист, характерных для БЛД. В качестве шовного материала использовались атравматичные монофиламентные нити (PDS 6/0). У одного пациента при наличии СУВ с двух сторон выполнена одномоментная билатеральная торакотомия. В последующем контроль за состоянием плевральной полости осуществлялся с помощью дренажей и на основании рентгенологических данных. Труднообъяснимым фактом остается отсутствие рецидивов пневмоторакса у оперированных пациентов. Все дети постепенно снимались с аппаратной вентиляции легких и экстубировались. В 2 случаях потребовалось наложение трахеостомы в связи с постинтубационным стенозом.

Кистозная трансформация легких как изолированный вариант осложнения БЛД встречалась относительно редко, однако необходимо подчеркнуть, что у всех детей с пневмотораксом, которые были подвергнуты торакотомии для инспекции легочной паренхимы, в ходе операции отмечено формирование псевдокист, и это требовало их коррекции в процессе операции. Показанием для оперативного лечения кистозной трансформации легочной паренхимы при БЛД является развитие синдрома внутригрудного напряжения и неэффективность консервативного лечения. После выполнения боковой торакотомии необходимо оценить объем поражения паренхимы легкого. При тотальном поражении придерживаются органосохраняющей тактики. Всем пациентам в этой ситуации производилось вскрытие кист и ушивание легочной паренхимы. В дальнейшем все дети были постепенно переведены на спонтанную вентиляцию и в аппаратной поддержке дыхания не нуждались.

Вентильная интерстициальная эмфизема легкого наблюдалась достаточно часто и в большинстве случаев носила транзиторный характер. Лечение заключалось в селективном лаваже трахеобронхиального дерева на стороне поражения. Однако при резистентном течении 4 пациентам потребовался дополнительный комплекс как консервативных, так и хирургических мер. Первым этапом производился лаваж трахеобронхи-ального дерева и перевод на однолегочную вентиляцию легких. При этом осуществлялся мониторинг показателей гемодинамики и функции внешнего дыхания. Через 10-12 ч ребенок переводился на пробную бипульмо-нальную вентиляцию и определялась степень поражения легкого. Диагноз верифицировался на основании клинической и рентгенологической картины. При неэффективности терапии однолегочная вентиляция продолжалась в течение последующих 12-24 ч с пробным переводом пациента на бипульмональную поддержку. При неэффективности всех консервативных мероприятий выполнялись торакотомия и удаление пораженных долей легкого. Необходимо подчеркнуть, что однолегочная вентиляция возможна лишь в тех ситуациях, когда контралатеральное легкое может обеспечить адекватную оксигенацию и приемлемые показатели функции внешнего дыхания.

Развитие таких осложнений, как пневмомедиастинум и пневмопери-кард, обусловлено разрывами бронхиол на фоне высокого пикового давления и распространения воздуха по перибронхиальным пространствам в средостение или по перивазальным пространствам в полость перикарда.

Клинические проявления зависят от степени сдавления средостения и перикарда. Всем пациентам после выполнения рутинной рентгенографии производилась пункция перикарда из точки Ларрея и последующее дренирование. При наличии газа в средостении выполнялось дренирование переднего средостения из загрудинного доступа. На фоне проводимой терапии состояние пациентов, как правило, после дренирования сразу улучшалось.

При ретроспективном анализе хирургической тактики необходимо отметить, что все пациенты хорошо переносят оперативное вмешательство. У 13 больных (56,5%) оперативное вмешательство выполнено в условиях отделения реанимации без перемещения пациента в операционную. При этом состояние показателей функции внешнего дыхания и гемодинамики улучшалось непосредственно во время оперативного вмешательства.

Из 23 наблюдавшихся нами пациентов от основной патологии и связанных с ней осложнений умерли 5 (21,7%) детей. Из 18 (78,3%) больных консервативные мероприятия в комплексе лечения БЛД имели успех у 3 (13,1%). Остальные 15 (65,2%) недоношенных детей подвергнуты торакотомии и 1 (3,4%) пациент - билатеральной одномоментной торакотомии. При анализе результатов лечения можно констатировать, что ни в одном случае не наблюдалось рецидива пневмоторакса, чему трудно подыскать соответствующее объяснение. Консервативная дренирующая терапия при пневмомеди-астинуме и пневмоперикарде дает быстрый положительный эффект, однако не решает основных проблем, связанных с незрелостью и патологией брон-холегочной системы в данной группе детей.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В результате разработки и применения дифференцированного подхода к хирургическому лечению пациентов с легочно-плевральными осложнениями БЛД необходимо констатировать, что большинство глубоко недоношенных пациентов достаточно хорошо переносят операцию. В подавляющем большинстве случаев ввиду критического состояния больного перевод ребенка в операционный блок невозможен, поэтому оперативное вмешательство необходимо выполнить в условиях отделения интенсивной терапии и реанимации. Абсолютным показанием для активного хирургического лечения осложнений БЛД следует считать неэффективный комплекс консервативных мероприятий, включая однолегочную вентиляцию.

Конкретных временных характеристик для проведения оперативного вмешательства не существует. В каждом конкретном случае необходим индивидуальный подход в принятии решения в пользу операции с учетом степени нарушений функции внешнего дыхания, гемодинамики, состояния ЦНС, наличия инфекционных проявлений. При определении показаний к резекции участков легочной ткани необходимо принимать во внимание состояние остающейся паренхимы легкого на стороне поражения и контра-латерального органа. При тотальном или субтотальном поражении предпочтение необходимо отдавать органосохраняющей тактике - ликвидации бронхоплевральных свищей, вскрытию псевдокист и их ушиванию.

Таким образом, необходимо отметить, что возникновение осложнений БЛД у недоношенных детей не является фатальным и требует глубокого системного подхода в определении стратегии лечения основного заболевания в каждом конкретном случае с учетом комплекса всех проблем, включая пневмопатию. Широкое внедрение в практическое здравоохранение целевых комплексных программ по применению сурфактантной терапии, методов ВЧ-вентиляции легких у недоношенных, использование ЭКМО позволят значительно снизить количество случаев развития БЛД и ее осложнений и, соответственно, улучшит шансы глубоко недоношенных детей на выживание.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

  1. Володин Н.Н. Принципы ведения новорожденных с РДС : методические рекомендации. М., 1997. Т. 1. С. 65.

  2. Баранов А.А., Намазова-Баранова Л.С., Давыдов И.В. Современные подходы к профилактике, диагностике и лечению бронхолегочной дисплазии. М. : ПедиатрЪ, 2013. С. 176.

  3. Гомелла П., Каннингам М.Д. Неонатология. М. : Медицина, 1995. С. 458-495.

  4. Миленин О.Б., Гребеников В.А., Рюмина И.И. Респираторный дистресс-синдром новорожденных. М., 1995. С. 136.

  5. Овсянников Д.Ю., Петрук Н.И., Кузьменко Л.Г. Бронхолегочная диспла-зия у детей // Педиатрия. 2004. № 1. С. 91-94.

  6. Овсянников Д.Ю. Бронхолегочная дисплазия у детей первых трех лет жизни : автореф. дис. …​ д-ра мед. наук. М., 2010.

  7. Овсянников Д.Ю. Система оказания медицинской помощи детям, страдающим бронхолегочной дисплазией : руководство для практикующих врачей / под ред. Л.Г. Кузьменко. М., 2010. С. 152.

  8. Российское респираторное общество, Российская ассоциация специалистов перинатальной медицины, Федерация педиатров стран СНГ, Педиатрическое респираторное общество «Бронхолегочная дисплазия у детей». М., 2012. С. 9-16.

  9. Синтетический легочный сурфактант для лечения РДСН / пер. с англ. Foundation Wellcom, 1994. С. 48.

  10. Флеминг П., Синдел Б. Краткое руководство по неонатологии. М. : Парус, 1994. С. 109-130.

  11. Шабалов Н.П. Неонатология. СПб., 1995. Т. 1. С. 394-495.

  12. AAP Committee on the Fetus and Newborn. Postnatal corticosteroids to treat or prevent chronic lung disease in preterm infants // Pediatrics. 2002. Vol. 109. P. 330-338.

  13. Baraidi E., Filippone M. Chronic lung disease after premature birth // N. Engl. J. Med. 2007. Vol. 357. P. 1946-1955.

  14. Barington K.J., Finer N.N. Treatment of bronchopulmonary dysplasia // Clin. Perinatol. 1998. Vol. 25. P. 177-202.

  15. Ehrenkranz R.A., Walsh M.C., Vohr B.R., Jobe A.H. et al.; National Institutes of Child Health and Human Development Neonatal Research Network. Validation of the National Institutes of Health consensus definition of bronchopulmonary dysplasia // Pediatrics. 2005. Vol. 116. P. 1353-1360.

  16. Greenholz S.K., Hall R.J., Lilly J.R., Shikes R.H. Surgical implications of bronchopulmonary dysplasia // J. Pediatr. Surg. 1987. Vol. 22. P. 1132-1136.

  17. Jobe A.H, Bancalari E. Bronchopulmonary dysplasia // Am. J. Respir. Crit. Care Med. 2001. Vol. 163. P. 1723-1729.

  18. Northway W.H. Jr, Rosan R.C., Porter D.Y. Pulmonary disease following respirator therapy of hyaline-membrane disease. Bronchopulmonary dysplasia // N. Engl. J. Med. 1967. Vol. 276. P. 357-368.

  19. Tooley W.H. Epidemiology of bronchopulmonary dysplasia // J. Pediatr. 1979. Vol. 95. P. 851.

Глава 9. Перфорация желудка

А.А. Распутин, Д.В. Тимофеев, Д.А. Звонков, В.В. Подкаменев

Код по Международной классификации болезней 10-го пересмотра

P78.0. Перфорация кишечника в перинатальном периоде.

ВВЕДЕНИЕ

Перфорация желудка у недоношенных младенцев относится к редким, угрожающим жизни заболеваниям и сопровождается высокой летальностью. Наиболее часто она встречается у детей, появившихся на свет раньше срока с ОНМТ или ЭНМТ (St-Vil D., 1992; Leone R.S., 2000). Исторически принято называть перфорацию «спонтанной», однако далеко не всегда причина нарушения целостности стенки желудка остается неизвестной для хирурга. Под термином «перфорация желудка» первоначально рассматривались язвенные поражения желудка, однако в настоящее время это название объединяет другие типы повреждений желудка - изолированные точечные перфорации, некроз стенки и разрыв желудка.

ИСТОРИЯ

Первое описание перфорации желудка у недоношенного младенца, обнаруженное во время аутопсии, было представлено Siebold в 1825 г. как гангренозное изменение малой кривизны желудка, закончившееся летальным исходом на 2-й день жизни (Wilson E.S., 1968). О первом случае успешного хирургического лечения этого заболевания было сообщено G. Reams (1963). В 1963 г. появилось первое упоминание о разрыве желудочной стенки в результате избыточного поступления дыхательных газов через дистальный трахеопищеводный свищ в желудок у недоношенного пациента с АП (Othersen H.B. Jr., 1963). Связь перфорации стенки желудка с искусственной вентиляцией легких впервые проследил J. Leonidas (1974). В своем исследовании он сообщил о разрыве стенки желудка у 3 пациентов, находившихся на ИВЛ по поводу респираторного дистресс-синдрома. Предположение о возможности повреждения желудка в результате неинвазивной ИВЛ представил R. Parrish (1964), но окончательно этот факт был подтвержден J. Garland в 1985 г. В своей научной работе J. Garland изучил 20 случаев перфорации ЖКТ у младенцев, которые не были связаны с НЭК и обструкцией кишечной трубки, и установил, что частота повреждения желудка у недоношенных детей, находящихся на неинвазивной ИВЛ, в 30 раз выше, чем в когорте недоношенных младенцев, получающих традиционную респираторную терапию через эндотрахеальную трубку.

ЭПИДЕМИОЛОГИЯ

Перфорация желудка у недоношенных детей встречается, по разным данным, от 1 до 6 случаев на 30 тыс. рожденных живыми младенцев (Rosser S.B., 1982; Jawad A.J., 2002). На пенетрирующее повреждение желудочной стенки приходится около 7-16% всех желудочно-кишечных перфораций, встречающихся в неонатальном периоде (Pelizzo G., 1998; Attridge J.T., 2006; Duran R., 2007; Lin С.М., 2008; Byun J., 2016; Bal Krishna Tripathi, 2016).

Гендерное распределение недоношенных пациентов с перфорацией желудка неравномерное. В популяции младенцев мужского пола перфорации желудка в неонатальном периоде регистрируются в 3 раза чаще, чем в женской (Chung, 1994; Yang T., 2018).

Летальность при перфорации желудка зависит от сроков диагностики этого состояния и объема оказанной помощи. Она колеблется в диапазоне от 40 до 70% (Bilik R., 1990). Выявлена прямая зависимость уровня смертности от гестационного возраста ребенка. Так, у детей, рожденных раньше срока, неблагоприятные исходы перфорации желудка составляют в среднем 73%, в то время как у доношенных новорожденных летальный исход наступает в среднем у 33% пациентов (Chen T.Y., 2018).

ЭТИОЛОГИЯ

До недавнего времени было распространено представление о том, что перфорация желудка у новорожденных обусловлена пептической язвой его стенки. Однако по мере накопления знаний язвенная теория отступила на задний план, уступив место новым гипотезам, появившимся вслед за развитием перинатальной медицины. В середине XX столетия появилось предположение, что происхождение перфорации желудка объясняется пороком развития его стенки (Herbut, 1943). В последующие годы большинство исследователей поддержали этот взгляд (Macgillivray P.C., 1956; Meyer J.L. 2nd, 1957; Linkner L.M., 1959) и представили доказательства того, что именно гипоплазия или агенезия мышечного слоя желудка является причиной разрыва его стенки. Авторы, исследовав гистологические препараты пациентов, оперированных по поводу перфорации желудка, обнаружили практически полное отсутствие мышечных волокон в зоне дефекта желудочной стенки. Однако эксперимент на животных заставил усомниться в том, что лишь порок развития мышечного слоя стенки желудка может являться причиной ее повреждения (Shaw А., 1965). Суть экспериментальной работы A. Shaw заключалась в перевязке у собак дистального сегмента пищевода и начального отдела двенадцатиперстной кишки с последующим нагнетанием в изолированный желудок воздуха до тех пор, пока не произойдет перфорация. В результате повышения внутрипросветного давления у всех животных происходил разрыв желудочной стенки, локализовавшийся преимущественно по большой кривизне. При гистологическом изучении зоны повреждения было обнаружено полное отсутствие гладкой мускулатуры в краях перфоративного отверстия, которое не наблюдалось до операции. Подобные находки позволили автору сделать предположение о том, что отсутствие мышечного слоя в зоне перфорации вызвано расхождением мышечных волокон из-за чрезмерного растяжения стенки желудка, а не в результате их агенезии. Аналогичные находки были обнаружены в ходе аутопсии на 10 желудках новорожденных, умерших от других причин. В 7 случаях перфорация произошла по большой кривизне желудка. Было обнаружено, что причиной повышения внутрижелу-дочного давления является сдавление кардиоэзофагеального перехода дном желудка в результате избыточного скопления воздуха (Holgersen L., 1981).

К настоящему времени известно несколько причин, способных вызвать повреждение стенки желудка у недоношенного ребенка. Все случаи нарушения целостности стенки желудка у младенцев можно условно разделить на две большие группы. В первую группу относятся перфорации желудка, возникшие как осложнения медицинских манипуляций, так называемые ятрогенные повреждения стенки желудка. Вторую группу составляют «идиопатические», неятрогенные перфорации желудка, в происхождении которых участвуют различные эндогенные и экзогенные факторы, включая сопутствующую хирургическую патологию, имеющуюся у ребенка на момент возникновения перфорации (табл. 9-1).

image33

Изменения кровотока в сосудах стенки желудка возникают в результате развития синдрома малого сердечного выброса. Подобное состояние часто встречается при врожденных пороках сердца (коарктация и перерыв дуги аорты, гипоплазия левого желудочка), а также в случаях применения женщиной во время беременности наркотиков, таких как кокаин и другие сильнодействующие препараты (Munn J., 1990; Van de Bor M., 1990; Downing F.J., 1991; Lu C.P., 1992). Главным патологическим механизмом при этих состояниях является обеднение мезентериального кровотока вследствие снижения сердечного выброса либо спазма сосудов желудка под воздействием наркотиков. Кокаин, являясь вазоконстриктором, может воздействовать внутриутробно, снижая уровень маточного кровотока, что приводит к гипоксемии, тахикардии и артериальной гипертензии у плода (The’T G., 1995). Перфорация желудка может быть обусловлена перинатальной стероидной терапией, которая назначается для профилактики РДС или лечения БЛД (Behramn, 2004; Aydin M., 2011). Хроническая плацентарная недостаточность также может вызвать изменения кровотока в ЖКТ, способствуя ишемии желудочной стенки, вследствие внутриутробной гипоксии и активации гипоталамо-гипофизарно-надпочечниковой системы (Grosfeld J.L., 1996; Scherer L.R., 1998). В ряде публикаций установлено, что у новорожденных с перфорацией желудка существует дефицит С-kit+-тучных клеток (Yamataka A., 1999; Ohshiro K., 2000; Lee D.K., 2015). В ЖКТ С-kit+-клетки вырабатывают цитокины и являются важными компонентами иммунной системы. Недостаточность С-kit+-клеток в стенке желудка способствует капиллярному стазу, отеку, воспалению - факторам, приводящим к развитию слабости стенки ЖКТ, которая располагает к возникновению перфорации в случае повышения внутрижелудочного давления.

Снижение перистальтики желудка у недоношенного младенца в результате отсутствия или сниженного количества интерстициальных клеток Кахаля в мышечном слое желудка может играть ключевую роль в развитии перфорации желудочной стенки (Jactel S.N., 2013). Интерстициальные клетки Кахаля выступают в роли пейсмекеров ЖКТ и обеспечивают направленное распространение перистальтических волн в желудке. Недостаточная функция или отсутствие этих водителей ритма влечет за собой нарушение эвакуации содержимого из желудка и, как следствие, увеличение внутриже-лудочного давления, которое, в свою очередь, может вызвать повреждение его стенки.

Необходимо согласиться с тем, что спонтанные разрывы желудочной стенки в отсутствие перинатальных факторов довольно редки. Наиболее часто в клинической практике выявляются нарушения целостности стенки желудка, связанные с травматическим воздействием некоторых медицинских манипуляций (Grosfeld J.L., 1996). В качестве травматических причин рассматриваются такие факторы, как механическое воздействие на стенку желудка грубых катетеров, неприспособленных для использования у недоношенных детей. Zdhor описал перфорацию в области большой кривизны желудка у новорожденного в возрасте 6 сут, вызванную зондом, изготовленным из поливинилхлорида.

В ряде случаев повреждение желудочной стенки у недоношенных младенцев возникает на фоне обструкции нижележащих отделов ЖКТ. Нарушение эвакуации из желудка, обусловленное анатомическими причинами, такими как дуоденальная атрезия (особенно в сочетании с АП и дистальной трахео-пищеводной фистулой), атрезия привратника, мальротация, может вызвать избыточное скопление газа и содержимого в просвете желудка, способствуя увеличению внутрипросветного давления и разрыву стенки желудка (Scherer L.R., 1998; Terui K., 2012).

В роли другого ятрогенного фактора перфорации желудка выступает респираторная поддержка. Проведение неинвазивной вентиляции легких у недоношенных младенцев сопровождается избыточным скоплением вентиляторных газов в желудке, что в совокупности с имеющимися у ребенка факторами риска может вызвать повреждение желудка (Duran R., 2007; Yang C.Y., 2015). Подобные изменения, заключающиеся в резком повышении внутрижелудочного давления у недоношенного ребенка, могут возникнуть также в процессе проведения фиброгастроскопии.

ПАТОГЕНЕЗ

Как правило, нарушение целостности желудка у недоношенных происходит в области большой кривизны желудка. Наиболее вероятное объяснение такой локализации повреждения кроется в анатомических особенностях данного региона у младенцев. При исследовании морфологии стенки желудка недоношенных детей, умерших от различных причин, F. Kneiszl (1962) выявил ряд важных особенностей. Так, стенка желудка в области кардии оказалась тоньше, чем в пилорическом отделе, из трех слоев мышц был достаточно выражен только циркулярный слой, продольный найден лишь в нескольких случаях, а слой косых мышц обнаружен всего в половине исследованных препаратов. Имеющийся циркулярный мышечный слой был значительно тоньше в кардиальном отделе желудка и имел щели, наиболее выраженные в области большой кривизны. Подобные изменения, по мнению автора, являются нормой для большинства недоношенных детей.

Еще одной анатомической предпосылкой возникновения перфорации желудка в области большой кривизны является особенность ангиоархитек-тоники этого органа пищеварения. Считается, что большинство сосудов, питающих желудок у новорожденных, являются конечными. Таким образом, вазоконстрикция или тромбоз этих сосудов может спровоцировать трансмуральный инфаркт желудочной стенки и последующую перфорацию (Graivier L., 1972).

Спектр поражения желудочной стенки варьирует так, что любой отдел желудка может быть вовлечен в этот процесс, представляя как изолированные - в виде фокальных дефектов, так и обширные формы болезни. Морфологически можно выделить несколько типов повреждения желудка, которые имеют причинно-следственную связь с этиологическими факторами.

  1. Изолированные точечные перфорации, которые чаще всего возникают у недоношенных с ОНМТ и ЭНМТ в результате применения неинвазивной ИВЛ или зондирования желудка. Внешние признаки перфорации желудка такого типа выглядят как отверстие в стенке, диаметр которого редко превышает 2 мм и не имеет воспалительно измененных краев. Гистологической основой для возникновения этих дефектов является гипоплазия или отсутствие мышечного слоя стенки желудка.

  2. Перфоративная язва желудка, при которой прослеживается связь с внутриутробной гипоксией плода, использованием глюкокортикоидов и ингибиторов ЦОГ в перинатальном периоде. Макроскопически дефект стенки желудка имеет диаметр около 3-4 мм и воспаленные края, характерные для язв желудка у детей старшего возраста.

  3. Некроз стенки желудка, который возникает в результате острого нарушения кровообращения в желудочных сосудах и встречается у пациентов с нарушением кровообращения на фоне врожденных пороков сердца, сопровождающихся низким сердечным выбросом (коарктация аорты, перерыв дуги аорты, гипоплазия левого желудочка), приемом матерью в период внутриутробного развития наркотических препаратов. Внешние проявления этого типа повреждения желудка выглядят как инфаркт желудочной стенки, который определяется в границах кровоснабжения желудочных сосудов.

  4. Разрыв стенки желудка - наиболее драматичный вариант повреждения желудка у недоношенных младенцев, который наблюдается как следствие резкого повышения внутрижелудочного давления у пациентов с непроходимостью верхних отделов ЖКТ, а также в результате проведения неинвазивной ИВЛ и фиброгастроскопии. При этих дефектах отмечается травматическое полнослойное повреждение желудочной стенки, которое сопровождается кровотечением из желудочных сосудов.

Перфорация желудка всегда сопровождается мультивисцеральными расстройствами. Значительный вклад в развитие полиорганной недостаточности вносит повышение внутрибрюшного давления. Синдром высокого внутрибрюшного давления включает: дыхательную недостаточность из-за ухудшения процесса вентиляции легочной ткани и ее перфузии в результате компрессии легких растянутой в сторону грудной клетки диафрагмой; гемодинамические расстройства из-за сдавления нижней полой вены; нарушение функции почек вследствие компрессии сосудов; снижение сердечного выброса; интракраниальную гипертензию; гипоперфузию органов брюшной полости и перерастяжение передней брюшной стенки (Neville H.L., 2000). Сочетание органных повреждений и гемодинамического шока создает каскад патофизиологических событий, включающих снижение капиллярного кровотока, ишемия-реперфузионные повреждения органов с высвобождением вазоактивных медиаторов и свободных радикалов (Stylianos S., 2005).

Наиболее тяжелым патофизиологическим проявлением перфорации желудка у недоношенных младенцев является гиповолемия, которая становится причиной расстройств центральной и периферической гемодинамики. Основу гемодинамических расстройств при гиповолемии составляют уменьшение сердечного выброса и спазм периферических сосудов в результате сокращения объема жидкости в сосудистом секторе. Снижение объемной скорости кровотока в капиллярах меняет реологические свойства крови, что проявляется в агрегации клеток. Гиповолемия и секвестрация крови в органах брюшной полости нарушают кровоснабжение печени и почек. Гиповолемические нарушения приводят к появлению гистологических признаков повреждения слизистой оболочки и ухудшению сократимости гладкой мускулатуры кишечника. Происходит активация свертывающей, фибринолитической, калликреин-кининовой систем и воспалительного каскада с выбросом в системный кровоток большого количества цитокинов и медиаторов воспаления (Kalff J., 2003).

Таким образом, можно утверждать, что перфорация желудка у недоношенных детей относится к угрожающим жизни заболеваниям. Это обусловлено тем, что заболевание вызывает комплекс закономерных патофизиологических отклонений, реализующихся на системном, органном и клеточном уровнях. Наиболее тяжелыми из них являются синдром повышенного вну-тибрюшного давления, гиповолемия, снижение сердечного выброса, ишемия органов брюшной полости, активация системного воспалительного ответа на фоне водно-электролитных, метаболических и гиповолемических расстройств. Тяжесть патофизиологических процессов и, следовательно, клинической картины будет зависеть от причины перфорации желудка, длительности заболевания, сопутствующих состояний и гестационного возраста ребенка. Понимание патофизиологии перфорации желудка у недоношенных детей важно при проведении лечебных мероприятий до и после операций. Лечение должно основываться не столько на клинических проявлениях заболевания, сколько на его патогенезе, то есть быть патогенетически обоснованным.

КЛИНИЧЕСКИЕ СИМПТОМЫ

Симптомы перфорации желудка возникают, как правило, в первые дни жизни младенца (Kella N., 2011; Teruri K., 2012; Yang C.Y., 2015; Babayigit A., 2017). Развитие клинической картины заболевания носит молниеносный характер, и без оказания экстренной хирургической помощи неизбежно наступает смерть пациента. Вызванные перфорацией проявления абдоминальной катастрофы хорошо заметны и, как правило, преобладают в клинической картине болезни. В момент перфорации появляются резкая бледность кожных покровов младенца, вызванная нарушением периферической перфузии, угнетение сознания и нестабильность показателей гемодинамики (снижение темпа диуреза, тахикардия, падение АД), увеличение частоты дыхания и снижение насыщения крови кислородом.

Среди местных симптомов перфорации желудка первым появляется увеличение размеров брюшной полости. Практически во всех случаях вздутие живота происходит внезапно. Ожидаемого защитного напряжения мышц передней брюшной стенки у недоношенных может не наблюдаться. Температура тела нередко остается на нормальных значениях или снижается. В картине крови вначале изменения отсутствуют, но при перфорациях, вызванных наличием язвы с кровотечением, может отмечаться анемия.

При осмотре ребенка перкуторно определяется наличие свободного газа в брюшной полости на основании отсутствия печеночной тупости и тимпанита при перкуссии брюшной стенки. Симптомы перитонеального раздражения, если они вообще появляются, представляют собой поздний признак. В дальнейшем выявляется нарастающий отек передней брюшной стенки, распространяющийся на паховую область и наружные половые органы, связанный с прогрессированием перитонита (Takamatsu H., 1992; Novack C.M., 1994).

Изменение окраски передней брюшной стенки (от грязно-серого до синюшного) обусловлено нарастающими явлениями абдоминального компартмент-синдрома в результате скопления в брюшной полости большого количества газа и патологического экссудата (рис. 9-1).

image9 1

Таким образом, главным отличительным моментом клинической картины перфорации желудка является внезапность появления перечисленных признаков и быстрое, в течение нескольких минут и часов, развитие тяжелого, угрожающего жизни состояния.

ДИАГНОЗ

Диагностический алгоритм перфорации желудка достаточно простой - у недоношенного младенца обнаруживается внезапное вздутие живота и большое скопление воздуха при выполнении обзорной рентгенографии брюшной полости. Несмотря на кажущуюся простоту диагностики, нередко возникают ошибки, которые связаны с нетипичным течением перфорации желудка. Это неминуемо приводит к задержке выполнения операции при данном заболевании. Отсутствие «бурного» начала заболевания у некоторых младенцев не должно успокаивать хирурга. Появление в период наблюдения за ребенком симптомов срыгивания, рвоты, метеоризма, дыхательных и гемодинамических расстройств служит абсолютным показанием к срочной рентгенографии органов грудной и брюшной полостей.

Обзорная рентгенография брюшной полости выполняется в вертикальном положении у стабильных пациентов и в латеропозиции у больных, находящихся в критическом состоянии. Обнаружение пневмоперитонеума подтверждает перфорацию желудка или одного из отделов пищеварительного тракта. Для перфорации желудка характерно наличие «большого» по сравнению со спонтанной интестинальной перфорацией или НЭК количества воздуха в свободной брюшной полости. Этот признак обозначается как симптом «верхового седла» (так образно описывается скопление газа под диафрагмой) (рис. 9-2).

В некоторых случаях скопление воздуха в брюшной полости не выглядит таким внушительным. Иногда пневмоперитонеум представлен в виде узкой полоски воздуха под диафрагмой, если рентгенография выполнена в вертикальном положении, или над печенью, если рентгенография выполнена в латеропозиции пациента. У недоношенных с ОНМТ и ЭНМТ «большой» пневмоперитонеум встречается только у 14,3-33,3% младенцев (Kaufman R.A., 1976; Morgan L.J., 1994; Lessin M.S., 1998). Поэтому малое количество газа или его отсутствие на обзорной рентгенограмме не всегда свидетельствует о герметичности стенки ЖКТ. Не стоит забывать о том, что пневмоперитонеум может быть признаком других патологических состояний, не связанных с ЖКТ (Miller R.E., 1973; Zerella J.T., 1981; Bickler S.W., 1992). Известны случаи развития пневмоперитонеума без перфорации полого органа, которые наблюдаются у больных с РДС и баротравмой легких на фоне ИВЛ (Belghith M., 1995). Происхождение появления воздуха в брюшной полости состоит в разрыве альвеол с выходом воздуха в средостение и затем попадании его через естественные отверстия в диафрагме в свободную брюшную полость. Эту ситуацию трудно отличить от истинной спонтанной перфорации полого органа у новорожденных. В некоторых случаях требуется выполнить контрастные методы исследования ЖКТ, которые позволяют точно установить разрыв желудка, даже при малом диаметре перфоративного отверстия, так как введенный в желудок водорастворимый контраст [йогексол (Омнипак)] будет без труда проникать в свободную брюшную полость (рис. 9-3).

image9 2
image9 3

УЗИ имеет значение уточняющего метода, который не играет решающей роли в диагностике повреждения желудка и редко позволяет установить источник перфорации (Kuo S., 2004). Однако в ряде случаев выполнение УЗИ позволяет провести дифференциальную диагностику с другими патологическими состояниями, сопровождающимися клинической картиной «острого живота» (родовая травма паренхиматозных органов или наличие инфильтратов при НЭК) (Foss K., 2004). Среди других методов диагностики перфораций следует отметить исследование перитонеаль-ной жидкости, полученной с помощью лапароцентеза (Kosloske A.M., 1978; Kosloske A.M., 1982; Limmer J., 1994).

ЛЕЧЕНИЕ

Все пациенты с перфорацией желудка нуждаются в проведении экстренного оперативного вмешательства. Однако тяжелое состояние некоторых из них, сопровождающееся кардиореспираторной нестабильностью организма, делает высоким риск выполнения операции без проведения интенсивных мероприятий, направленных на дооперационную стабилизацию жизненных функций младенца (Chouteau W., 2003; Kara С., 2004; Yang С. 2015). Предоперационная подготовка при перфорации желудка должна быть кратковременной (не более 2 ч) и достаточно интенсивной.

Первым шагом, направленным на снижение давления в брюшной полости, является декомпрессия желудка с помощью зонда. Эта процедура облегчает состояние ребенка за счет эвакуации не только содержимого самого желудка, но газа и патологического экссудата из брюшной полости, если перфорация (разрыв) желудка имеет большие размеры. Кроме того, установка желудочного зонда предупреждает развитие аспирационного синдрома, который может возникнуть в результате повторяющейся рвоты.

Следующим обязательным условием дооперационной стабилизации пациентов является выполнение лапароцентеза и дренирования брюшной полости, которые способствуют декомпрессии брюшной полости и предупреждению развития абдоминального компартмент-синдрома (Parrish R.A., 1964; Nagaraj H.S., 1981; Jawad A.J., 2002). Лапароцентез и установка дренажа в брюшную полость выполняются в асептических условиях с использованием общей анестезии. После обработки операционного поля производится разрез кожи длиной не более 3 мм в левом нижнем квадранте живота. С помощью атравматичного зажима, пенетрирующего фасцию, мышцы брюшной стенки и париетальную брюшину, выполняется лапароцентез. Затем через сформированное отверстие в брюшную полость помещается дренажная трубка соответствующего массе ребенка размера. Воздух и патологическое содержимое эвакуируют через дренажную трубку. В заключение дренаж фиксируется к коже передней брюшной стенки.

Инфузионная терапия, направленная на коррекцию гиповолемии, является главным компонентом предоперационной подготовки. Антибиотики широкого спектра действия назначают в максимальных для данного возраста дозировках и вводят внутривенно. Критериями нормализации состояния являются восстановление темпа диуреза (не менее 2,0 мл/кг в час), появление пульса на периферических артериях, нормализация показателей АД и насыщения крови кислородом (SPO2 90-94%).

Хирургическое лечение состоит в простом ушивании отверстия в сочетании с экономной резекцией краев повреждения желудка (Lee D., 2015; Babayigit A., 2017; Yang T., 2018). Супраумбиликальная левосторонняя поперечная лапаротомия обеспечивает хороший доступ к желудку, а также позволяет в случае ошибочного диагноза продлить этот разрез вправо для обзора всего кишечника в поисках источника перфорации. В брюшной полости обычно определяется большое количество мутного выпота и фибринозного экссудата. Если до операции ребенок получал энтеральное кормление, то содержимое брюшной полости будет содержать остатки питательной смеси.

Спонтанная перфорация желудка у маленьких детей наиболее часто локализуется в области передней и боковой поверхности большой кривизны желудка, ближе к кардиальному отделу (рис. 9-4).

image9 4

Если перфоративное отверстие располагается на задней стенке, то для его обнаружения требуется мобилизировать желудок путем рассечения желудочно-ободочной связки (рис. 9-5).

image9 5

В некоторых случаях для поиска точечной перфорации желудка используют хромоили аэропробу. Значение хромопробы заключается во введении через зонд в желудок стерильной жировой эмульсии, предназначенной для внутривенного введения, с целью поиска места перфорации. При наличии повреждения желудка жировая эмульсия будет поступать в брюшную полость, указывая хирургу на место разрыва в виде белого пятна (от англ. white test). Аналогичным образом выполняется аэропроба путем нагнетания в желудок воздуха и контроля его утечки в водной среде.

Измененные края перфоративного отверстия или разрыва стенки желудка должны быть иссечены так, чтобы стали видны жизнеспособные ткани. Затем дефект стенки желудка послойно ушивают двухрядным швом абсорбируемыми нитями PDS II. В некоторых случаях целесообразно завершить вмешательство гастростомией для эффективной послеоперационной декомпрессии атоничного желудка, но показания к ней должны быть избирательными и зависят в основном от размера желудка, оставшегося после иссечения патологически измененных тканей. Необходимость в резекции возникает при обширных дефектах желудка, которые сопровождаются повреждением значительной части этого органа, в основном в результате разрыва на фоне неинвазивной ИВЛ или сопутствующих аномалий ЖКТ, таких как атре-зия двенадцатиперстной кишки или привратника. В этой ситуации стоит экономно иссечь лишенные кровоснабжения и девитализированные ткани желудка, а затем сшить их между собой, придав желудку анатомическую конфигурацию.

До настоящего времени сведения о применении лапароскопии для лечения перфорации желудка у недоношенных отсутствовали. Впервые эта процедура была выполнена в стенах нашего госпиталя. Селекция пациентов для применения минимально инвазивных технологий должна основываться на стабильном кардиореспираторном статусе ребенка до операции. Используются стандартная трехпортовая лапароскопия и инструменты диаметром 3 мм. Показатели нагнетаемого в брюшную полость углекислого газа должны быть «мягкими» во время всего оперативного вмешательства. Рекомендуемое давление, которое создается в брюшной полости, не должно превышать 8 мм рт.ст. Лапаропорты размещаются на передней брюшной стенке таким образом, чтобы угол между инструментами составлял 60° для обеспечения комфортной эргономики при выполнении операции на желудке. Поиск места перфорации желудка начинается с осмотра его передней стенки. Однако в отсутствие перфорации на передней стенке необходимо тщательно осмотреть все поверхности желудка после рассечения желудочно-ободочной связки (рис. 9-6).

После обнаружения перфоративного отверстия дефект стенки желудка ушивают отдельными экстракорпоральными швами нитью PDS II размером 5/0-6/0 (рис. 9-7).

Хирургическое лечение заканчивается промыванием брюшной полости с удалением патологического содержимого, извлечением лапаропортов и ушиванием лапароцентезных отверстий.

image9 6

СОБСТВЕННЫЕ НАБЛЮДЕНИЯ

Мы наблюдали 18 недоношенных младенцев с перфорацией желудка, что составило 13,6% общего количества детей с перфорациями ЖКТ.

В табл. 9-2 представлены данные больных, включающие показатели геста-ционного возраста, массы тела и возраста новорожденных.

image34

Возраст пациентов составлял от 1 до 30 сут (средний возраст 6,3 сут). Средний гестационный возраст больных составил 34 нед. Масса младенцев находилась в интервале от 950 до 2600 г (средняя масса тела 2151,8 г). Гендерное распределение больных (м/ж) было представлено соотношением 14:4, демонстрируя явное доминирование мальчиков. Сопутствующие патологические состояния были представлены РДС у 8 пациентов, перинатальным поражение ЦНС у 6 больных, АП с нижним трахеопищеводным свищом у 3 младенцев, атрези-ей двенадцатиперстной кишки у 1 недоношенного, перерывом дуги аорты у 1 младенца. Внутриутробную хроническую гипоксию перенесли 77,8% (и=14) пациентов. Около 66,7% (n=12) больных подверглись острой асфиксии в родах, а у 44,4% (n= 8) пациентов регистрировался тяжелый аспирационный синдром. Внутриутробная инфекция наблюдалась у 33,3% (n= 6) детей. Большинство беременных (88,9%) имели хронические заболевания, включая постоянный прием сильнодействующих и наркотических препаратов (табл. 9-3).

image35

У всех детей диагноз перфорации желудка основывался на клинических признаках внезапного ухудшения состояния и наличия пневмоперитонеума на обзорных рентгенограммах брюшной полости. Одному ребенку для верификации источника перфорации потребовалось выполнение контрастного исследования желудка.

Хирургическое вмешательство у 17 пациентов выполнено с использованием лапаротомии. У одного ребенка ушивание перфорации желудка осуществлено при помощи лапароскопии. Дефект желудка располагался чаще всего в области большой кривизны - у 10 (55,5%) детей, в проекции малой кривизны желудка - у 2 (11,1%) детей и на задней стенке желудка - у 6 (33,3%) пациентов. Размеры перфорации или разрыва составляли от 1 до 60 мм. Послеоперационная летальность при перфорациях желудка составила 33,3% (n=6).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Таким образом, перфорация желудка у недоношенных младенцев является очень редким заболеванием. В то время как несколько научных исследований приблизило нас к пониманию механизмов, лежащих в основе возникновения повреждений желудка, однако этот патологический процесс все еще остается не до конца объяснимым. В настоящее время обнаружился большой спектр причин, которые приводят к перфорации желудка у новорожденных, появившихся на свет раньше срока. Большинство из них связано со снижением кровотока в стенке желудка и повышением внутрижелудочного давления.

Несмотря на достижения в неонатологии, которые позволили улучшить результаты лечения недоношенных детей, проблема повреждения желудка остается по-прежнему нерешенной. Это заболевание сопровождается высокими показателями летальности. У пациентов с перфорацией желудка исход заболевания находится в прямой зависимости от времени постановки диагноза, а прогноз определяется в основном дооперационным состоянием ребенка и сопутствующими заболеваниями.

Учитывая низкую частоту встречаемости перфорации желудка у недоношенных младенцев, трудно выработать какие-либо рекомендации, которые бы способствовали выживаемости больных. Предварительный лапароцентез и дренирование брюшной полости с коррекцией полиорганной недостаточности до выполнения основного этапа операции, вероятно, будут способствовать улучшению результатов лечения и снижению летальности в результате снижения давления в брюшной полости. Очевидно, что контроль за использованием неинвазивной ИВЛ и применением специальных желудочных зондов позволит снизить частоту ятрогенных повреждений желудка у недоношенных детей.

список литературы

  1. Attridge J.T., Clark R., Gordon P.V. New insights into spontaneous intestinal perforation using a national data set: antenatal steroids have no adverse association with spontaneous intestinal perforation // J. Perinatol. 2006. Vol. 26. P. 667-670.

  2. Amadeo J.H., Ashmore H.W., Aponte G.E. Neonatal gastric perforation caused by congenital defects of the gastric musculature // Surgery. 1960. Vol. 47. P. 1010-1017.

  3. Aydin M., Zenciroрlu A., Hakan N., Erdoрan D. et al. Gastric perforation in an extremely low birth weight infant recovered with percutaneous peritoneal drainage // Turk. J. Pediatr. 2011. Vol. 53. P. 467-470.

  4. Babayigit A., Ozaydэn S., Cetinkaya M., Sander S. Neonatal gastric perforations in very low birth weight infants: a single center experience and review of the literature // Pediatr. Surg. Int. 2018. Vol. 34. P. 79-84.

  5. Bal Krishna Tripathi, Sisodiya R.S. Gastric perforation in preterm neonate - an infrequent entity // Int. J. Curr. Adv. Res. 2016. Vol. 5. P. 1135-1136.

  6. Behramn R.E., Kleigman R.M., Jenson H.B. Digestive system disorders // Nelson Textbook of Pediatrics. 17th ed. / eds B.J. Stoll, R.M. Kleigman. USA : Saunders, 2004. P. 590-591.

  7. Belghith M., Nouri A., Pouss H., Mekki M. et al. Neonatal gastric perforation after assisted ventilation in the presence of duodenal atresia // Ann. Chir. 1995. Vol. 49. P. 189.

  8. Bidder S.W., Harrison M.W., Blank E., Campbell J.R. Microperforation of a duodenal diaphragm as a cause of paradoxical gas in congenital duodenal obstruction // J. Pediatr. Surg. 1992. Vol. 27. P. 747-749.

  9. Bilik R., Freud N., Sheinfeld T., Ben-Ari Y. et al. Subtotal gastrectomy in infancy for perforating necrotizing gastritis // J. Pediatr. Surg. 1990. Vol. 25. P. 1244-1245.

  10. Braunstein H. Congenital defect of the gastric musculature with spontaneous perforation; report of five cases // J. Pediatr. 1954. Vol. 44. P. 55-63.

  11. Byun J., Kim H.Y., Noh S.Y., Kim S.H. et al. Neonatal gastric perforation: a single center experience // World J. Gastrointest. Surg. 2014. Vol. 6. P. 151-155.

  12. Chen T.Y., Liu H.K., Yang M.C., Yang Y.N. et al. Neonatal gastric perforation: a report of two cases and a systematic review // Medicine (Baltimore). 2018. Vol. 97. Article ID e0369.

  13. Chung M.T., Kuo C.Y., Wang J.W., Hsieh W.S. et al. Gastric perforation in the neonate: clinical analysis of 12 cases // Zhonghua Min Guo Xiao Er Ke Yi Xue Hui Za Zhi. 1994. Vol. 35. P. 460-465.

  14. Chouteau W., Green D.W. Neonatal gastric perforation // J. Perinatol. 2003. Vol. 23. P. 345-347.

  15. De Cou J.M., Abrams R.S., Miller R.S., Gauderer M.W. Abdominal compartment syndrome in children: experience with three cases // J. Pediatr. Surg. 2000. Vol. 6. P. 840-842.

  16. Duran R., Inan M., Vatansever U., Aladag N. et al. Etiology of neonatal gastric perforations: review of 10 years' experience // Pediatr. Int. 2007. Vol. 49. P. 626-630.

  17. Foss K.A. Case report of a low-birth-weight infant with a subcapsular liver hematoma and spontaneous bowel perforation // Adv. Neonatal Care. 2004. Vol. 4. P. 67-78.

  18. Garland J.S., Nelson D.B., Rice T., Neu J. Increased risk of gastrointestinal perforations in neonates mechanically ventilated with either face mask or nasal prongs // Pediatrics. 1985. Vol. 76. P. 406-410.

  19. Grosfeld J.L., Molinari F., Chaet M., Engum S.A. et al. Gastrointestinal perforation and peritonitis in infants and children: experience with 179 cases over ten years // Surgery. 1996. Vol. 120. P. 650-656.

  20. Graivier L., Rundell K., McWilliams N., Carruth D. Neonatal gastric perforation and necrosis: ninety-five percent gastrectomy and colonic interposition with survival // Ann. Surg. 1972. Vol. 177. P. 428-431.

  21. Herbert P.A. Congenital defect in the musculature of the stomach with rupture in a newborn infant // Arch. Pathol. 1943. Vol. 36. P. 91.

  22. Holgersen L.O. The etiology of spontaneous gastric perforation of the newborn. A revaluation // J. Pediatr. Surg. 1981. Vol. 16. P. 608-613.

  23. Jactel S.N., Abramowsky C.R., Schniederjan M., Durham M.M. et al. Noniatrogenic neonatal gastric perforation: the role of interstitial cells of Cajal // Fetal Pediatr. Pathol. 2013. Vol. 32. P. 422-428.

  24. Jawad A.J., Al-Rabie A., Hadi A., Al-Sowailem A. et al. Spontaneous neonatal gastric perforation // Pediatr. Surg. Int. 2002. Vol. 18. P. 396s-399s.

  25. Kalff J.C., Turler A., Schwarz N.T. Intra-abdominal activation of a local inflammatory response within the human muscularis eternal during laparotomy // Ann. Surg. 2003. Vol. 237. P. 301-305.

  26. Kara C.S., Ilce I., Celayir S., Sarimurat N. et al. Neonatal gastric perforation; review of 23 years' experience // Surg. Today. 2004. Vol. 34. P. 243-245.

  27. Kaufman R.A., Kuhns L.R., Poznanski A.K., Holt J.F. Gastrointestinal perforation without intraperitoneal air-fluid level in neonatal pneumoperitoneum // AJR Am. J. Roentgenol. 1976. Vol. 127. P. 915-921.

  28. Kella N., Suhario A.R., Soomro B.A., Rathi P.K. et al. Gastric perforation in newborns: analysis of 14 cases // JLUMHS (Journal of the Liaquat University of Medical and Health Sciences). 2011. Vol. 10, N 3. P. 163-167.

  29. Kneiszl F. Some data on the aetiolgy of gastric rupture in the newborn // Biol Neonate. 1962. Vol. 4. P. 201-222.

  30. Kosloske A.M., Lilly J.R. Paracentesis and lavage for diagnosis of intestinal gangrene in neonatal necrotizing enterocolitis // J. Pediatr. Surg. 1978. Vol. 13. P. 315-320.

  31. Kosloske A.M., Goldthorn J.F. Paracentesis as an aid to the diagnosis of intestinal gangrene: experience in 50 infants and children // Arch. Surg. 1982. Vol. 117. P. 571-575.

  32. Kuo S., Alford B.A., Burns R.C., Gordon P.V. Hemoperitoneum versus bowel perforation in the extremely low birth weight infant // Pediatr. Int. 2004. Vol. 46. P. 601-604.

  33. Lee D.K., Shim S.Y., Cho S.J., Park E.A. et al. Comparison of gastric and other bowel perforations in preterm infants: a review of 20 years experience in a single institution // Korean J. Pediatr. 2015. Vol. 58. P. 288-293.

  34. Leger J.L., Ricard P.M., Leonard C., Piette J. Perforated gastric ulcer in a newborn with survival // Union Med. Can. 1950. Vol. 79. P. 1277-1280.

  35. Leone R.S., Krasna I.H. Spontaneous neonatal gastric perforation: is it really spontaneous? // J. Pediatr. Surg. 2000. Vol. 35. P. 1066-1069.

  36. Leonidas J., Berdon W.E., Baker D.H., Amoury R. Perforation of the gastrointestinal tract and pneumoperitoneum in newborns treated with continuous lung distending pressures // Pediatr. Radiol. 1974. Vol. 2. P. 241-245.

  37. Lessin M.S., Luks F.I., Wesselhoeft C.W. Jr, Gilchrist B.F. et al. Peritoneal drainage as definitive treatment for intestinal perforation in infants with extremely low birth weight (≤750 g) // J. Pediatr. Surg. 1998. Vol. 33. P. 370-372.

  38. Limmer J., Gortner L., Kelsch G., Sctu^e F. et al. Diagnosis and treatment of necrotizing enterocolitis. A retrospective evaluation of abdominal paracentesis and continuous postoperative lavage // Acta Paediatr. Suppl. 1994. Vol. 396. P. 65-69.

  39. Lin C.M., Lee H.C., Kao H.A., Hung H.Y. et al. Neonatal gastric perforation: report of 15 cases and review of the literature // Pediatr. Neonatol. 2008. Vol. 49. P. 65-70.

  40. Linkner L.M., Benson C.D. Spontaneous perforation of the stomach in the newborn; analysis of thirteen cases // Ann. Surg. 1959. Vol. 149. P. 525-533.

  41. Lee D.K., Shim S.Y., Cho S.J., Park E.A. et al. Comparison of gastric and other bowel perforations in preterm infants: a review of 20 years' experience in a single institution // Korean J. Pediatr. 2015. Vol. 58. P. 288-293.

  42. Lu C.P., Teng R.J., Chen M.H., Liao K.S. et al. Intestinal malrotation and gastric perforation in a newborn with tetralogy of Fallot: report of one case // Zhonghua Min Guo Xiao Er Ke Yi Xue Hui Za Zhi. 1992. Vol. 33. P. 446-449.

  43. Macgillivray P.C., Stewart A.M., Macfarlane A. Rupture of the stomach in the newborn due to congenital defects in the gastric musculature // Arch. Dis. Child. 1956. Vol. 31. P. 56-58.

  44. Meyer J.L. 2nd. Congenital defect in the musculature of the stomach resulting in spontaneous gastric perforation in the neonatal period; a report of two cases // J. Pediatr. 1957. Vol. 51. P. 416-421.

  45. Miller R.E. The radiological evaluation of intraperitoneal gas (pneumoperito-neum) // CRC Crit. Rev. Clin. Radiol. Nucl. Med. 1973. Vol. 4. P. 61-85.

  46. Morgan L.J., Shochat S.J., Hartman G.E. Peritoneal drainage as primary management of perforated NEC in the very low birth weight infant // J. Pediatr. Surg. 1994. Vol. 29. P. 310-315.

  47. Munn J., Hussain A.N., Castelli M.J., Diamond S.M. et al. Ileal perforation due to arteriovenous malformation in a premature infant // J. Pediatr. Surg. 1990. Vol. 25. P. 701-703.

  48. Nagaraj H.S., Sandhu A.S., Cook L.N., Buchino J.J. et al. Gastrointestinal perforation following indomethacin therapy in very low birth weight infant // J. Pediatr. Surg. 1981. Vol. 16. P. 1003-1007.

  49. Neville H.L., Lally K.P., Cox C.S. Emergent abdominal decompression with patch abdominoplasty in the pediatric patient // J. Pediatr. Surg. 2000. Vol. 35. P. 705-708.

  50. Novack C.M., Waffarn F., Sills J.H., Pousti T.J. et al. Focal intestinal perforation in the extremely-low-birth-weight infant // J. Perinatol. 1994. Vol. 14. P. 450-453.

  51. Ohshiro K., Yamataka A., Kobayashi H., Hirai S. et al. Idiopathic gastric perforation in neonates and abnormal distribution of intestinal pacemaker cells // J. Pediatr. Surg. 2000. Vol. 35. P. 673-676.

  52. Othersen H.B. Jr., Gregorie H.B. Jr. Pneumatic rupture of the stomach in a newborn infant with esophageal atresia and tracheoesophageal fistula // Surgery. 1963. Vol. 53. P. 362-367.

  53. Parrish R.A., Sherman R.T., Wilson H. Spontaneous rupture of gastroenteric tract in the newborn: a report of 13 cases and description of characteristic X-ray finding // Ann. Surg. 1964. Vol. 159. P. 244-251.

  54. Pelizzo G., Dubois R., Lapillonne A., Laimi X. et al. Gastric necrosis in newborns: a report of 11 cases // Pediatr. Surg. Int. 1998. Vol. 13. P. 346-349.

  55. Reams G.B., Dunaway J.B., Walls W.L. Neonatal gastric perforation with survival // Pediatrics. 1963. Vol. 31. P. 97-102.

  56. Rosser S.B., Clark C.H., Elechi E.N. Spontaneous neonatal gastric perforation // J. Pediatr. Surg. 1982. Vol. 17. P. 390-394.

  57. Scherer L.R. Gastrointestinal perforation in the newborn // Pediatric Surgery / eds J.A. O’Neill et. al. Philadelphia, 1998. Vol. 5. P. 1129-1131.

  58. Shaw A., Blanc W.A., Santulli T.V. KAISER G. Spontaneous rupture of the stomach in the newborn: a clinical and experimental study // Surgery. 1965. Vol. 58. P. 561-571.

  59. Siebold. Heber Geschwьrsbildungendes Gastro-Duodenal-Tractus im Kindesalter // Ergebn Inn. Med. Kinderheilk. 1919. Bd 16. S. 302-383.

  60. Stylianos S., Hicks. Abdominal and renal trauma // Pediatric Surgery. 4th ed. / eds K.W. Ashckraft, C.W. Holcomb, S.P. Murphy. Elsevier; Saunders, 2005. P. 416-443.

  61. St-Vil D., LeBouthillier G., Luks F.I., Bensoussan A.L. et al. Neonatal gastrointestinal perforations // J. Pediatr. Surg. 1992. Vol. 27. P. 1340-1342.

  62. Takamatsu H., Akiyama H., Ibara S., Seki S. et al. Treatment for necrotiz-ing enterocolitis perforation in the extremely premature infant (weighing less than 1,000 g) // J. Pediatr. Surg. 1992. Vol. 27. P. 741-743.

  63. Terui K., Iwai J., Yamada S., Takenouchi A. et al. Etiology of neonatal gastric perforation: a review of 20 years' experience // Pediatr. Surg. Int. 2012. Vol. 28. P. 9-14.

  64. The' T.G., Young M., Rosser S. In-utero cocaine exposure and neonatal intestinal perforation: a case report // J. Natl Med. Assoc. 1995. Vol. 87. P. 889-891.

  65. van de Bor M., Walther F.J., Ebrahimi M. Decreased cardiac output in infants of mothers who abused cocaine // Pediatrics. 1990. Vol. 85. P. 30-32.

  66. Wilson E.S. Jr. Neonatal gastric perforation // Am. J. Roentgenol. Radium Ther. Nucl. Med. 1968. Vol. 103. P. 307-309.

  67. Yang C.Y., Lien R., Fu R.H., Chu S.M. et al. Prognostic factors and concomitant anomalies in neonatal gastric perforation // J. Pediatr. Surg. 2015. Vol. 50. P. 1278-1282.

  68. Yang T., Huang Y., Li J., Zhong W. et al. Neonatal gastric perforation: case series and literature review // World J. Surg. 2018. Vol. 42. P. 2668-2673.

  69. Yamataka A., Yamataka T., Kobayashi et. al. Lack of C-KIT mast cells and the development of idiopathic gastric perforation in neonates // J. Pediatr. Surg. 1999. Vol. 34. P. 34-38.

  70. Zerella J.T., McCullough J.Y. Pneumoperitoneum in infants without gastrointestinal perforation // Surgery. 1981. Vol. 89. P. 163-167.

Глава 10. Некротизирующий энтероколит

Дж. Фишер, Л. Мосс, Ю.А. Козлов

Код по Международной классификации болезней 10-го пересмотра

P77. Некротизирующий энтероколит у плода и новорожденного.

введение

Несмотря на то что на протяжении двух столетий некроти-зирующий энтероколит (НЭК) известен как наиболее тяжелое заболевание недоношенных детей, а более пяти десятилетий это патологическое состояние интенсивно изучается, он все еще остается нерешенной проблемой. НЭК - это заболевание, поражающее исключительно недоношенных новорожденных, у которых воспалительный процесс приводит к некрозу кишечника и системным расстройствам и, как следствие, к высокому уровню летальности. НЭК - наиболее частая причина абдоминального хирургического вмешательства у недоношенных новорожденных. Хотя можно утверждать, что уже сделаны значительные шаги в изучении патофизиологии заболевания, однако этот патологический процесс все еще остается не до конца объяснимым. Лекарственная и хирургическая терапия при НЭК за последние несколько десятилетий радикально не изменилась. По-прежнему остаются неразрешенными противоречия относительно хирургического лечения, несмотря на то что проведено достаточное количество рандомизированных контролируемых исследований. Многие специалисты посвятили всю свою карьеру пониманию причин, которые бы способствовали предотвращению и лечению НЭК. Однако, несмотря на такие героические попытки решить проблему, уровень смертности, связанный с НЭК, остается неизменным последние три десятилетия (Schullinger J., 1981; Ricketts R., 1984; Kanto W., 1985; Ricketts R., 1990; Fitzgibbons S., 2009; Hull M., 2014). Впрочем, ряд превентивных мер продемонстрировал возможность изменить ситуацию и оставляет нам шанс положительно повлиять на решение данной проблемы.

история

В начале XIX в. появились первые сообщения из Франции о «гангренозном некрозе» кишечника, за которыми спустя 30 лет последовали аналогичные сообщения из Вены (Obladen M., 2009). До середины ХХ в. заболевание системно регистрировалось в 1944 г. в Швейцарии и в 60-х годах в Нью-Йорке (Touloukian R., 1967). Условия, создаваемые для выхаживания недоношенных новорожденных, а также успехи в неонатальной реанимации увеличили масштаб проблемы в результате выживания ранее неспособных к жизни младенцев, появившихся на свет преждевременно. За этим последовал новый всплеск интереса к изучению проблемы НЭК. Число публикаций по данной проблеме увеличилось с 1-2 в год в начале 1970-х годов до 400 в 2015 г. (Zani A., 2015).

эпидемиология

НЭК встречается в среднем у 1 на 1000 новорожденных. Это прежде всего болезнь недоношенных младенцев, затрагивающая около 10% детей с ОНМТ (масса тела при рождении менее 1500 г). Частота возникновения заболевания обратно пропорциональна массе младенцев при рождении (Llanos A., 2002; Horbar J., 2002; Guthrie S., 2003; Sankaran K., 2004; Fitzgibbons S., 2009; Stoll B., 2010). Появление заболевания соответствует определенному гестационному возрасту, который существенно не изменился за последние десятилетия. Несмотря на ряд исследований, направленных на выявление факторов риска возникновения НЭК, недоношенность (малый гестационный возраст или низкая масса при рождении), по-видимому, является единственной причинно-следственной связью этой болезни. Некоторые географические регионы имеют более высокие показатели заболеваемости, в городах уровень заболеваемости значительно выше, чем в сельской местности (Wilson R., 1981; Llanos A., 2002; Luig M., 2005). Однако эти данные, скорее всего, свидетельствуют об уровне развития неонатальной реанимации в той или иной географической области, чем об истинном распространении болезни.

Общая летальность при НЭК приближается к 30% (Llanos A., 2002; Guthrie S., 2003; Luig M., 2005; Guillet R., 2006; Holman R., 2006; Hull M., 2014). Чем меньше гестационный возраст новорожденного и чем ниже масса тела при рождении, тем выше уровень смертности (Blakely M., 2005; Fitzgibbons S., 2009; Hull M., 2014). Приблизительно 20-40% новорожденных во всем мире, у которых диагностирован НЭК, нуждаются в операции. Частота хирургического вмешательства у новорожденных с НЭК в развитых странах составляет около 50% (Hull M., 2014). Примерно половина детей, получающих хирургическое лечение при НЭК, не выживают (Blakely M., 2005). Более того, кажущийся благоприятный эффект, связанный с увеличением массы при рождении, не имеет никакого значения при анализе исходов НЭК (Hull M., 2014). Почти все заболевания, сопутствующие НЭК, включая задержку развития нервной системы и кишечную недостаточность, находятся в одной связке на протяжении всего периода лечения этого заболевания (Blakely M., 2008).

НЭК описывается и у доношенных новорожденных. Однако у этой группы детей он может представлять собой несколько иную болезнь. Вероятнее всего, подверженные этому заболеванию новорожденные имеют снижение брыжеечной перфузии, вызванное врожденными пороками сердца, сепсисом, респираторными заболеваниями или гипоксией, что, в свою очередь, возможно, приводит к некрозу кишечника. Сообщается, что заболеваемость НЭК у доношенных новорожденных составляет 0,5 на 1000 живорожденных младенцев (Bolisetty S., 2001). Когда НЭК развивается у доношенных младенцев, уровень смертности аналогичен уровню смертности у недоношенных новорожденных (Lambert D., 2007).

патогенез

Традиционно диагноз НЭК устанавливают на основании клинических и рентгенографических данных. Недавние экспериментальные исследования улучшили наше понимание болезни на молекулярном уровне. Пневматоз кишечника, или наличие воздуха внутри стенки кишечника, наблюдаемый на обзорных рентгенограммах брюшной полости, традиционно описывается как патогномоничный симптом НЭК. Считается, что пневматоз связан с газом, который образуется в результате чрезмерного роста кишечных бактерий в сочетании с разрушением слизистых барьеров (Sanderson I., 2003). В тяжелых случаях этот газ затем попадает в печень и проявляется как «разветвляющееся дерево» на рентгеновском снимке. Это явление называют «портальным венозным газом». В настоящее время ведутся дискуссии, находится воздух в портальной венозной системе или он распространяется по лимфатическим сосудам. Свободный воздух в полости брюшины образуется, когда происходит полное разрушение стенки кишечника, которое приводит к перфорации и утечке газа из просвета кишечника в полость брюшины.

Обзор патофизиологии заболевания будет посвящен «классическому» типу НЭК, наблюдаемому у недоношенных новорожденных и связанному с воспалительным процессом (Neu J., 2017). Не существует единого гистологического определения для НЭК. Патоморфологические исследования при НЭК обычно указывают на воспалительные изменения, чрезмерный рост бактерий и коагуляционный некроз (Ballance W., 1990). Многие другие заболевания могут иметь схожую гистологическую картину. К ним относятся тяжелая интестинальная ишемия, низкий сердечный выброс, энтеропатия, связанная с пищевыми белками, и избыточная вязкость мекония. Основная теория предполагает, что НЭК является результатом незрелого и гиперактивного иммунного ответа на ишемический мезентериальный инсульт. То, что в основе заболевания лежит инсульт, остается предметом споров без убедительных доказательств, указывающих на конкретное событие. Некоторыми индикаторами этого состояния можно назвать транзиторную ишемию, нарушенный метаболизм питательных веществ или генетическую предрасположенность. Каким бы ни было это событие, результатом его является интенсивный воспалительный каскад, вызванный выбросом из кишечника в кровеносное русло большого множества цитокинов. Увеличение проницаемости слизистой кишечника способствует транслокации бактерий и чужеродных белков. Они, в свою очередь, дополнительно активируют иммунный ответ и в конечном итоге приводят к некрозу кишечника и системному воспалительному ответу (Denning T., 2017; Neu J., 2017).

кишечный барьер - структурная и функциональная защита

ЖКТ защищает кровоток от попадания бактерий с помощью комбинации химических (кислотность) и физических барьеров, включающих слизистый слой кишечной трубки, плотные клеточные соединения между энтероцитами и моторику кишечника. В кишечнике также содержатся противомикробные пептиды (Denning T., 2017). Работа адаптивной иммунной системы в сочетании с этими барьерами обеспечивает постоянную регенерацию и оборот энтероцитов.

Желудочный сок является одним из первых защитных средств ЖКТ против патогенов. Секреция кислоты, содержащейся в желудочном соке, малопродуктивна до 24-й недели беременности (Boyle J., 2003). Применение агентов, блокирующих выработку кислоты (H2-блокаторы и ингибиторы протонной помпы), коррелирует с более высокой частотой развития НЭК, так же как и с развитием позднего неонатального сепсиса (More K., 2013; Terrin G., 2012). Причина этого явления не была доказана, но осторожность при использовании указанных препаратов становится все более очевидной.

Одним из самых примитивных, но эффективных кишечных барьеров для проникновения бактерий является слизистый слой, образованный эпителием кишечника. Муцин представляет собой высокогликозилированный белок, секретируемый бокаловидными клетками в эпителиальном слое, который обволакивает содержимое кишечника и концентрирует ферменты вблизи поверхности кишечника (Strous G., 1992; McElroy S., 2011). Он также служит защитой от желудочного сока и барьером для бактерий (Guillet R., 2006). Муцин поддерживает фиксацию патогенов, необходимую для работы иммунной системы кишечника (Montagne L., 2004). Дефицит муцина или нарушения в его составе способствуют проникновению бактерий в кишечный эпителий и тем самым создают условия для развития НЭК (Ryley H., 1983; Corfield A., 2000; Deplancke B., 2001; Kyo K., 2001; Vieten D., 2004; Hackam D., 2005; Ford H., 2006; Hunter C., 2008; McElroy S., 2011).

Кишечная перистальтика начинает развиваться в начале III триместра, но, вероятно, она малоэффективна за 6-8 нед до момента рождения (Berseth C., 1989, 1996; Milla P., 1996; Sanderson I., 2003). Поскольку содержимое кишечника продвигается медленнее через незрелую кишку, кишечник недоношенного младенца будет элиминировать бактерии менее эффективно, что потенциально может привести к их чрезмерному росту. Добавим к этому тот факт, что незрелый кишечник обладает слабой способностью пищеварения и абсорбции питательных веществ в результате низкой ферментной активности кишечного сока, что также поддерживает ранее упомянутый воспалительный каскад (Di Lorenzo M., 1995; Lebenthal A., 1999; Lin J., 2004).

Контакты между клетками кишечной стенки, возможно, являются наиболее важным барьером между кишечной флорой и кровотоком. В дополнение к адгезивным соединениям плотные соединения связывают полюса эпителиальных клеток слизистой оболочки и образуют полупроницаемую мембрану. Эта структура развивается постепенно по нарастающей, начиная с 26-й недели гестационного возраста, и достигает своего максимума к моменту рождения ребенка в срок (Lebenthal A., 1999). Ранее было высказано предположение о том, что эти высокорегулируемые соединения являются незрелыми и недостаточно функционирующими у недоношенных детей (Muresan Z., 2000). Таким образом, недоношенные дети, переживающие некоторое критическое состояние, которое бросает вызов этому незрелому барьеру, будут особенно восприимчивы к НЭК (Clark J., 2006; Hogberg N., 2013).

ИММУННАЯ ЗАЩИТА ЖЕЛУДОЧНО-КИШЕЧНОГО ТРАКТА

Пассивная иммунная защита

Доказано, что младенцы, находящиеся на грудном вскармливании, более устойчивы к различным инфекциям. В дополнение к гомеостазу, стимулируемому доставкой жиров, белков и сахаров, некоторые специфические питательные элементы, такие как казеины, могут препятствовать прикреплению бактерий к эпителию и стимулировать производство защитного муцина. (Lonnerdal B., 2010; Plaisancie P., 2013). Грудное молоко содержит несколько биоактивных белков, таких как лактоферрин и лизоцим, которые играют важную роль в борьбе с инфекцией у младенцев (Ellison R., 1991; Valenti P., 2005).

Самая примитивная форма пассивной иммунной защиты у новорожденных происходит от материнского IgG, который проникает в организм младенца через плаценту. В то время как передача антител начинается с 13-й недели внутриутробной жизни, большая часть его поступления происходит между 36-й и 40-й неделями беременности. Новорожденные, родившиеся в 22 нед, имеют менее 10% IgG от материнского уровня, тогда как у тех, кто рождается в срок, его уровень достигает 130% (Palmeira P., 2012). Несмотря на это, клинические испытания, основывающиеся на замещении IgG или даже оральной дотации IgA у недоношенных детей, не повлияли на риск развития НЭК (Foster J., 2016).

Врожденная и адаптивная иммунная защита

Обе, врожденная и адаптивная, иммунные системы содержат клеточные линии, которые играют неотъемлемую роль в защите ребенка от вторгшихся организмов и в смягчении воспалительного ответа, вызванного бактериями. Внутриэпителиальные лимфоциты находятся между кишечными эпителиальными клетками и играют важную роль в иммунном ответе. В экспериментах на мышах было установлено, что у тех животных, у которых отсутствовали внутриэпителиальные лимфоциты, было отмечено более выраженное повреждение кишечника в результате НЭК (Weitkamp J., 2014). Эти клетки также выделяют эпителиальный фактор роста и другие сигнальные молекулы, которые поддерживают эпителиальный барьер и способствуют регенерации (Ramirez K., 2015). Клетки, называемые естественными киллерами, играют определенную роль в поддержании кишечного барьера и подавлении воспаления. Экспериментально доказано, что отсутствие естественных киллеров приводит к более высокому уровню воспалительных цитокинов (Hall L., 2013). Малое количество естественных киллеров также способствует НЭК (Bochennek K., 2016).

Нейтрофилы, по-видимому, также участвуют в защитных процессах, происходящих при НЭК. Они способствуют защите кишечника от микробов посредством фагоцитоза и провоспалительных процессов, таких как продуцирование активных форм кислорода, направленных на уничтожение микробов (Fournier B., 2012). Зависимое от нейтрофилов высвобождение IL-22 может привести к пролиферации эпителиальных клеток и, таким образом, поддерживает регенеративный рост поврежденной ткани кишечника (Denning T., 2017).

Кишечные макрофаги постоянно присутствуют в стенке кишечника и играют роль в обеспечении толерантности бактерий, связанной с их способностью выделять экзотоксины, включая липополисахариды (Renz H., 2011). С другой стороны, макрофаги крови проникают в ткани в ответ на их повреждение и дифференцируются в активированные макрофаги M1. Они продуцируют различные провоспалительные цитокины и приводят к апоп-тозу эпителиальных клеток (Bhatia A., 2014; Wei J., 2015; MohanKumar K., 2016).

МОЛЕКУЛЯРНЫЕ МЕХАНИЗМЫ ВОСПАЛЕНИЯ И ПОВРЕЖДЕНИЯ

Было показано, что новорожденные с НЭК обладают заметно ослабленной способностью восстанавливать и заменять поврежденные энтероциты (Cetin S., 2004). Этот недостаток, вероятно, связан с присущей незрелостью процессов восстановления кишечника у недоношенных детей и усугубляется воспалительным состоянием. Липополисахарид представляет собой эндотоксин и является частью клеточной стенки грамотрицательных бактерий. Это самый распространенный провоспалительный стимул, приводящий к развертыванию воспалительного каскада. Высокий уровень липополисаха-ридов наблюдается у всех пациентов с НЭК (Hsueh W., 2003).

Оксид азота в высоких концентрациях, возникающих в условиях воспаления, приводит к разрушению кишечного барьера. Избыточное количество оксида азота взаимодействует с супероксидомионом и продуцирует высокотоксичный пероксинитрит, который индуцирует апоптоз энтероцитов и ингибирует пролиферацию и миграцию энтероцитов. Высокий уровень оксида азота также приводит к нарушению функции митохондрий и уменьшению восстановления эндотелиальных лейкоцитов (Cetin S., 2007; Erusalimsky J., 2007). Повреждение кишечного барьера, вызванное высокой концентрацией оксида азота, сопровождается бактериальной транслокацией (Hackam D., 2011; Du Plessis J., 2013). H. Ford напрямую связывает эти процессы с НЭК, демонстрируя повышенную экспрессию фермента - синтазы оксида азота в пораженных тканях кишечной стенки (Nadler E., 2000).

Патологический путь, ведущий к продукции высоких уровней оксида азота у пациентов с НЭК, до конца не понятен. Одноклеточный сигнальный каскад, описанный на моделях мышей, связывает некоторые патологические бактерии (или молекулы, подобные липополисахаридам) с повышением активности синтазы оксида азота - фермента, ответственного за синтез оксида азота (Grishin A., 2016). Дальнейшее подробное описание этого пути и понимание его значимости для развития НЭК у человека могут выявить некоторые предпосылки для потенциального вмешательства в этот процесс.

EGF, пептид, выделяемый в просвет кишечника, играет ключевую роль в развитии и созревании ткани кишечника, а также в восстановлении и адаптации кишечника. Он также снижает уровень продукции воспалительных цитокинов (Chen C., 2012; Coursodon C., 2012). EGF жизненно важен для поддержания барьера в кишечнике как в здоровом, так и в патологическом состоянии и играет важную роль в предотвращении бактериальной транслокации (Pollack P., 1987; Barnard J., 1995; Playford R., 1996; Hirai C., 2002; Dvorak B., 2003; Warner B., 2005; Chen C., 2012; Coursodon C., 2012).

EGF связывается с EGF-рецептором, частью ErbB-семейства рецепторов фактора роста эпителиальных клеток, который включает ErbB2/ HER2-, ErbB3- и ErbB4-рецепторы (Frey M., 2014). Семейство рецепторов ErbB, очевидно, играет очень важную роль при НЭК и других воспалительных заболеваниях кишечника. Снижение уровня EGF было обнаружено в слюне и сыворотке недоношенных новорожденных с НЭК (Shin C., 2000). В одном из исследований низкий уровень EGF в слюне в первые 2 нед жизни был связан с последующим появлением НЭК (Warner B., 2007). Рандомизированное контролируемое исследование поддержало предположение об увеличении частоты раннего восстановления кишечника в группе, получавшей рекомбинантный EGF (Sullivan P., 2007). Другим агентом, который действует через рецептор ErbB, является гепарин-связывающий EGF. Это вещество встречается в естественной среде в грудном молоке и амниотической жидкости (Christensen R., 2010). Его роль в нормальной физиологии не совсем ясна. Было показано, что у животных с НЭК введение гепарин-связывающего EGF снижает частоту повреждения кишечника и смертности более чем наполовину (Feng J., 2005, 2006, 2007; Yu X., 2009).

Другие исследования показали, что экзогенно введенный гепарин-свя-зывающий EGF может помочь сохранить кишечный барьер (Radulescu A., 2010). Высокоспецифичные лиганды могут предоставить новые варианты лечения НЭК путем привлечения более широких знаний, касающихся, например, происхождения и роста опухолей (Bernard J., 2012; Frey M., 2014; McElroy S., 2014).

микробиом и некротизирующий энтероколит

На протяжении десятилетий поиск определенных бактерий, вызывающих НЭК, не увенчался успехом. С развитием усовершенствованных молекулярных методик для определения состава кишечной флоры возникла концепция дисбиоза (Claud E., 2001). Способность быстро и точно выделять и упорядочивать РНК и ДНК позволила накопить достаточное количество данных, которые могут быть статистически проанализированы, и представить более широкую картину всех микроорганизмов, идентифицированных в образце (Wang Y., 2009; Carlisle E., 2013). Теория дисбиоза предполагает, что нарушенное взаимодействие всего спектра флоры может вызвать воспаление и привести к различным заболеваниям. Было высказано предположение, что, возможно, аномальный микробиом кишечника у недоношенных в период нахождения в ПИТН приводит к возникновению высокой восприимчивости к НЭК. Суть этой теории состоит в том, что к возникновению НЭК приводит не наличие специфических бактерий в кишечнике, а скорее нарушенный состав всей флоры, что, в свою очередь, может вызвать активацию нейтрофилов в отношении бактерий, приводящую к высвобождению воспалительных цитокинов, сужению сосудов и нарушению кишечного барьера. Нарушения в кишечном микробиоме и связанный с этим патологически усиленный иммунный ответ были непосредственно соотнесены с патогенезом НЭК (Nanthakumar N., 2000, 2011). Относительно этого вопроса имеется ряд обзорных статей (Shreiner A., 2015; Vernocchi P., 2016).

Исследования, использующие методы молекулярной диагностики, влекут за собой определенные изменения в понимании общей картины микробной флоры у младенцев с НЭК (Greenwood C., 2014). Кроме того, характеристика микробиома и метаболической среды ворсинок позволит определять новорожденных, у которых может развиться НЭК (Morrow A., 2013; Warner B., 2016). Недавнее проспективное исследование, в ходе которого оценивалась микро-биота новорожденных с массой менее 1500 г (ОНМТ) в период до момента развития НЭК, позволило сделать вывод, что относительно более высокие уровни грамотрицательных факультативных бактерий (Gammaproteobacteria) и более низкие уровни анаэробных бактерий, таких как Negativicutes, присутствовали у недоношенных новорожденных с клиническими проявлениями НЭК (Warner B., 2016).

Антибактериальные препараты оказывают значительное влияние на микробиом и имеют относительно значимое воздействие на риск развития НЭК (La Rosa P., 2014; Torrazza R., 2013). Кроме того, кислотная супрессия связана как с конкретными изменениями в составе бактерий в ЖКТ, так и с развитием НЭК (Terrin G., 2012; Bilali A., 2013). Назначение Н2-блокаторов приводит к преобладанию Proteobacteria над Firmicutes, что было выявлено у младенцев с НЭК (Warner B., 2016).

Основываясь на этих наблюдениях, J. Neu и M. Pammi предложили обновленную теорию патофизиологии НЭК. Генетика некоторых младенцев может предрасполагать к более высокому риску развития НЭК (Sampath V., 2015; Zhou W., 2015). Определенный этап развития кишечника или его задержка сочетаются с конкретной микробиотой, которая может создавать благоприятные условия для развития НЭК. Авторы заявляют, что вместо первичного гипоксически-ишемического поражения НЭК возникает в результате изменений микроциркуляторного русла, что ведет к увеличению выработки эндотелиального фактора роста в ответ на воспалительные медиаторы. Клеточные рецепторы (Toll-подобные) реагируют на эти микробные элементы и вызывают выработку цитокинов (через NFKβ), что приводит к повреждению тканей, вызванному патологически увеличенным иммунным ответом (Neu J., 2017) (рис. 10-1).

клинические симптомы и диагноз

НЭК чаще всего проявляется в виде непереносимости кормления и вздутия живота. Первые симптомы - рвота или наличие большого остаточного объема в желудке. НЭК также может сопровождаться признаками системного воспаления, но они неспецифичны и включают апноэ, брадикардию, летаргию и нестабильную температуру тела. Это заболевание часто сопровождается стулом с кровью, но данный симптом не так широко распространен, как сообщалось ранее. Младенцам с быстропрогрессиру-ющим НЭК часто требуется срочная дыхательная поддержка аппаратом ИВЛ (Dolgin S., 1998). Причиной для этого является повышенный уровень метаболизма, связанный с воспалительным состоянием. Также существует и простая механическая причина: НЭК вызывает увеличение внутрибрюш-ного давления.

Обследование ребенка выявляет вздутие живота и видимые петли кишечника, которые наблюдаются через тонкую брюшную стенку. Часто кожные покровы выглядят бледными с запаздывающим капиллярным наполнением из-за снижения сердечного выброса. Брюшная стенка может иметь синеватый или черный оттенок из-за ишемических петель, находящихся под ней. Эритема брюшной стенки свидетельствует о перитоните. Пальпация живота сопровождается болезненностью и перитонеальными симптомами, которые определяются локально или по всему животу. Петли кишечника часто легко пальпируются. Наличие патологического объемного образования в брюшной полости на фоне локальной эритемы брюшной стенки может также свидетельствовать о НЭК. Однако эти симптомы являются редкими и присутствуют только у 10% пациентов с НЭК (Kosloske A., 1994).

image10 1

лабораторные исследования

На данный момент не существует единого теста, который бы установил диагноз НЭК. Обычные лабораторные исследования, применяемые при НЭК, обнаруживают лишь общий воспалительный процесс. Они неспецифичны, однако с их помощью можно оценить тяжесть воспаления кишечника. Количество лейкоцитов бывает как высоким, так и низким. Наличие метаболического ацидоза может указывать на шок и гипоперфузию и/или ишемическое повреждение кишечника. Тяжелая тромбоцитопения, особенно резкое падение тромбоцитов, может быть опасным признаком течения заболевания (Kafetzis D., 2003).

Своевременное выявление НЭК дает возможность проводить более раннее лечение и предупредить хирургическое вмешательство. Точный диагностический инструмент также мог бы более эффективно исключить НЭК, тем самым сохранить ресурсы лечения недоношенных. Все-таки некоторое количество предполагаемых биомаркеров представляет интерес в диагностике и прогнозировании НЭК (Noerr B., 2003).

Повышенный уровень IL-6, IL-10 и C-реактивного белка был зарегистрирован у недоношенных новорожденных с НЭК. Максимальный уровень IL-10 определялся у тех пациентов, которые не выжили (Romagnoli C., 2001). Некоторые исследования предполагают, что быстрый рост C-реактивного белка может быть полезен для определения НЭК и отличия его от других заболеваний ЖКТ (Pourcyrous M., 2005). Если уровень C-реактивного белка не может нормализоваться во время прогрессирования НЭК, это может быть связано с более высоким уровнем осложнений, таких как пост-НЭК-стриктуры (Isaacs D., 1987). В одном из исследований прогностическое значение нормального уровня C-реактивного белка для возможного формирования стриктуры составляло 100% (Benkoe T., 2012). Было показано, что у младенцев, которым выполнялось хирургическое лечение НЭК, определялся более высокий уровень IL-8, чем при медикаментозном лечении (Benkoe T., 2014).

Кальпротектин является другим маркером кишечного воспаления, который, как было показано в исследовании, отличает локальный НЭК (Bell I-II) от НЭК с системным воспалением (Bell III), сопровождаясь 76% чувствительностью и 92% специфичностью (Aydemir O., 2012). Повышенный уровень фекального маркера Fecal phagocyte-specific S100A12 был обнаружен у детей с перфоративным НЭК (Dabritz J., 2012). Клиническая полезность этих маркеров ограничена сложностью сбора фекальных образцов у пациентов данной популяции, а также широкой вариацией концентрации белков (Dabritz J., 2012; Zoppelli L., 2012; Robinson J., 2017). Протеин, связывающий кишечные жирные кислоты (от англ. Intestinal fatty acid binding protein), расположен в энтероцитах мелких кишечных ворсинок. В результате гибели клеток при НЭК он высвобождается в кровь и затем обнаруживается в моче (Ockner R., 1974). Этот белок был также предложен как маркер успешности консервативного и хирургического лечения НЭК (Guthmann F., 2002; Evennett N., 2010).

Совсем недавно начали использовать молекулярные технологии для диагностики НЭК и определения вида лечения (консервативного или хирургического). Использование таких технологий представляет собой сдвиг парадигмы в поиске биомаркеров. Вместо того чтобы исследовать один предполагаемый биохимический показатель, можно проанализировать тысячи химических веществ. Эти методы могут быть применены к белкам (протео-мик), генам (геномик) или метаболитам (метаболомик). Исследование про-теомика обнаружило группу из семи белков мочи, что позволяет различать пациентов, кому необходимо хирургическое лечение НЭК и кто выздоровеет с помощью консервативной терапии (Sylvester K., 2014).

В то время как эти новые методы достаточно перспективны, они все еще недостаточно исследованы, чтобы применять их в широкой клинической практике. Данные опроса, проведенного среди детских хирургов со всего мира, опубликованные в 2015 г., представили следующие результаты. Большинство специалистов используют определение количества тромбоцитов (99%), С-реактивного белка (90%), лейкоцитов (83%) и уровня лактата (43%). Только 10% детских хирургов применяют в своей практике определение фекального кальпротектина и IL-6 или IL-8 (Zani A., 2015). Таким образом, высокотехнологичные методы еще не готовы для широкого внедрения в клиническую практику.

ДИАГНОСТИЧЕСКОЕ ИЗОБРАЖЕНИЕ

Рентгенография

Кишечный пневматоз (Pmumatosis mtestmalis), или воздух в стенке кишечника, видимый на обзорной рентгенограмме, является радиологической находкой, крайне специфичной для НЭК (рис. 10-2).

image10 2

Учитывая отсутствие типичных признаков, симптомов и результатов лабораторных исследований, пневматоз часто является важным открытием, которое влияет на постановку диагноза. На ранней стадии НЭК (Bell I-II) могут определяться расширенные петли кишечника в сочетании с малым количеством кишечного газа (рис. 10-3).

Пневматоз может сопровождаться наличием газа в воротной вене, что обычно считается плохим прогностическим признаком (рис. 10-4).

image10 3

Этот признак, как правило, может быстро исчезать. Его можно увидеть на одном снимке, а на других он будет отсутствовать. Более того, он не всегда будет коррелировать с тяжестью состояния ребенка, иногда без явных видимых изменений клинического статуса. «Фиксированная петля» кишечника на серии обзорных рентгеновских снимков, демонстрирующая расширенную петлю, расположенную в одном и том же месте, может представлять собой нефункционирующий кишечный сегмент, который, скорее всего, некротически изменен. Некоторые хирурги рассматривают фиксированную петлю как абсолютное показание для оперативного вмешательства (рис. 10-5, 10-6).

При прогрессировании заболевания на обзорных рентгенограммах обнаруживаются признаки гидроперитонеума (перитонит) (рис. 10-7) и перфорации кишечника (рис. 10-8).

image10 5

Ультразвуковое исследование

УЗИ брюшной полости, применяемое для диагностики НЭК, было впервые описано в 2005 г. (Faingold R., 2005). Ультрасонография (УС) позволяет увидеть перистальтику кишечника, утолщение кишечной стенки, кровоток, эхогенное содержимое в просвете кишечника в дополнение к пневматозу кишечника, свободной жидкости, пневмоперитонеуму и газу в воротной вене. Ультразвук может более точно отображать строение стенки кишечника, а также способен обнаруживать небольшие скопления воздуха и жидкости в брюшной полости (Silva C., 2007; Dilli D., 2011; Muchantef K., 2013). Проводится постоянная работа по определению ряда параметров результатов УЗИ, которые могут представлять клинически значимые данные. Одно из исследований показало, что наличие любых трех из девяти показателей УЗИ являлось предпосылкой плохого исхода НЭК (Silva C., 2007). УЗИ может быть полезным инструментом по крайней мере в трех клинических случаях:

  1. подозрение на НЭК без пневматоза на рентгенограмме;

  2. сомнительные результаты рентгенограммы у предположительно здорового ребенка;

  3. принятие решения об оперативном вмешательстве у ребенка с явными признаками пневматоза на фоне проводимого медикаментозного лечения НЭК с плохим клиническим течением или при наличии данных лабораторных исследований, которые возможно трактовать двояко.

Несмотря на положительную клиническую значимость, в настоящее время ультразвук в клинической практике для определения показаний к хирургическому лечению НЭК широко не используется. Возможно, что дальнейший поиск корреляции ультразвуковых и клинических результатов приведет к более широкому клиническому применению ультразвука для диагностики НЭК.

Другие методы визуализации

КТ и контрастная рентгеноскопия не имеют четкой роли в диагностике НЭК у младенцев (Schwartz M., 1982; Kao S., 1992; Bonnard A., 2008). В настоящее время существует ограниченное количество источников информации об использовании МРТ (Maalouf E., 2000).

БИК-спектроскопия, или спектроскопия в ближней инфракрасной области (от англ. NIRS) - это новый способ диагностики, который был предложен для отображения перфузии кишечника у младенцев. БИК-спектроскопия позволяет неинвазивно измерить тканевую сатурацию и наиболее часто используется для мониторинга оксигенации мозга, например, у критически больных пациентов для оценки степени шока (Shapiro N., 2011; Donati A., 2016). В эксперименте на лабораторных животных ученые использовали БИК-спектроскопию для прогнозирования вероятности развития НЭК (Gay A., 2011). Данные этого исследования свидетельствуют о том, что перфузия кишечника плохо коррелировала с дальнейшим развитием НЭК. Определенные различия выявления сатурации тканей на различных устройствах могут представлять собой барьер для широкого применения БИК- спектроскопии в клинической практике (Robinson J., 2017). В настоящее время продолжаются дополнительные исследования с целью применения данного способа диагностики кишечной перфузии у новорожденных.

КЛАССИФИКАЦИЯ

Наиболее широко используемая в настоящее время система классификации НЭК была разработана M. Bell в 1978 г. В дальнейшем система претерпела изменения (табл. 10-1) (Kliegman R., 1987).

image36

Эти критерии в основном использовались в ходе изучения хирургического вмешательства при НЭК и его исхода, чтобы оценить тяжесть заболевания ребенка. Критики утверждают, что есть две существенные проблемы при использовании этой классификации (Gordon P., 2007). Во-первых, признаки НЭК I стадии Bell (температурная нестабильность, апноэ, брадикардия, застойное содержимое желудка, легкое вздутие живота, нормальная перистальтика или, возможно, начальные симптомы непроходимости, возможный стул с кровью) довольно неспецифичны и могут отражать любые септические заболевания у недоношенных, особенно у новорожденных с массой тела менее 1500 г. По этой причине многие современные исследования не включают пациентов, классифицированных по Bell I, как имеющих НЭК.

Классификация Bell была разработана до того, как была идентифицирована в качестве основного заболевания СПК, и до того, как некоторые исследователи предположили, что у СПК может быть принципиально другая сущность, нежели у НЭК. Все еще остается открытым вопрос, существует ли взаимосвязь НЭК со спонтанной перфорацией кишечника и являются они разными заболеваниями или же это различные проявления одного и того же заболевания. Независимо от того, где заканчивается дискуссия, эти два процесса имеют разные исходы. Классификация Bell не позволяет провести различие между этими двумя заболеваниями и поэтому является менее полезной в изучении результатов. Учитывая разницу в исходах различных заболеваний (НЭК, СПК), Vermont Oxford Network и другие базы данных отказались от использования классификации Bell, поскольку, вероятнее всего, она дает неполное описание заболевания. Альтернативная классификация основана на выбранном виде лечения (медикаментозное или хирургическое лечение НЭК) и определяет самопроизвольную перфорацию кишечника, когда эта патология действительно обнаруживается при эксплорации брюшной полости (Solem C., 2008). Альтернативная классификация основана на выбранном виде лечения (медикаментозное или хирургическое лечение НЭК) и определяет самопроизвольную перфорацию кишечника, когда эта патология действительно обнаруживается при эксплорации брюшной полости (Buchheit J., 1994; Pumberger W., 2002; Hull M., 2014). В схеме Bell I, по сути, является «подозреваемым НЭК». Очевидно, она будет включать многочисленных пациентов с сепсисом и кишечной непроходимостью. И сепсис с кишечной непроходимостью, и «медикаментозное лечение НЭК» будут корригироваться только голоданием и антибиотиками, поэтому различать их трудно или даже невозможно.

Как масштаб поражения, обнаруженный во время операции, так и тяжесть НЭК будут сильно различаться. Любой отдел кишечника может быть вовлечен в воспаление с участием сегментов толстой и тонкой кишки, представляя как изолированные «сегментарные» формы поражения кишки, так и распространенные - «панинтестинальные» и «мультисегментарные» формы болезни (Ballance W., 1990; Grosfeld J., 1991; Albanese C., 1995). Спектр поражения кишечной стенки варьирует от очаговой перфорации, наблюдаемой при СПК, до обширного некроза всего кишечника, называемого «тотальным» НЭК (NEC totalis), который считается фатальным (Albanese C., 1995). Определить, какие новорожденные подвержены риску «тотального» НЭК, оказалось трудно и фактически невозможно (Thompson A., 2011).

дифференциальная диагностика

Динамический илеус на фоне неонатального сепсиса и НЭК могут не различаться между собой. Клинические и лабораторные показатели этих заболеваний бывают идентичными. Оба патологических состояния сопровождаются воспалительным процессом и вздутием живота. В обоих случаях обычные рентгеновские снимки брюшной полости демонстрируют наличие расширенной или утолщенной кишки. И только для НЭК характерен пнев-матоз. Другие расстройства кишечника новорожденных в дифференциальном диагнозе включают интестинальную атрезию, мальротацию с заворотом кишечника, мекониальную непроходимость и болезнь Гиршпрунга.

Спонтанная перфорация кишечника

Спонтанная перфорация кишечника (СПК) или изолированная кишечная перфорация представляет собой вариант НЭК либо отдельную клиническую патологию, которая аналогичным образом проявляется у недоношенных новорожденных в виде пневмоперитонеума (Meyer C., 1991; Mintz A., 1993). Самопроизвольная перфорация кишечника определяется во время операции посредством обнаружения небольшого перфоративного отверстия в кишечной стенке (обычно подвздошной кишки) без зоны окружающего некроза (Solem C., 2008). СПК и НЭК в первую очередь подвержены самые маленькие недоношенные дети. Те, у кого присутствует самопроизвольная перфорация кишечника, как правило, имеют более низкую массу при рождении, и они с меньшей долей вероятности склонны к развитию серьезных физиологических расстройств, таких как шок (гипотензия, ацидоз), гипонатриемия, нейтро-пения и тромбоцитопения. СПК связывают с воздействием индометацина и приемом стероидов в раннем послеродовом периоде (Schmidt B., 2001; Stark A., 2001; Watterberg K., 2004). И «хирургический» НЭК, и спонтанная интести-нальная перфорация обычно диагностируются путем обнаружения пневмопе-ритонеума, но СПК не связана с повреждением кишечника за пределами области перфорации. Подтвержденная при лапаротомии СПК сопровождается летальностью, которая примерно в два раза ниже, чем при НЭК (Fisher J., 2014).

Несмотря на особенности патофизиологии, клиническое течение СПК и НЭК, как правило, идентичное. Многие хирурги чаще всего лечат предполагаемую СПК с помощью перитонеального дренажа, не задаваясь вопросом, что под маской СПК может протекать НЭК (Cass D., 2000). Однако некоторые утверждают, что СПК может быть четко дифференцирована от НЭК. Большое проспективное мультицентровое исследование показало, что различить два заболевания до операции возможно (Blakely M., 2005). Для хирурга, который лечит новорожденного с кишечной перфорацией, различие в патофизилогии этого состояния в значительной степени является теоретическим. Однако в будущем лучшее понимание заболевания может предоставить возможности для разработки более специализированного хирургического подхода.

ЛЕЧЕНИЕ

Медикаментозное лечение

Не существует никакого препарата, который, как было бы доказано, непосредственно лечит НЭК. Основное лечение НЭК ограничивается только поддерживающей терапией. Для этого прекращают кормление, предоставляют покой кишечнику, а жизнедеятельность ребенка поддерживается внутривенным введением жидкости в краткосрочной перспективе и парентеральным питанием в более долгосрочной перспективе. Лечение сопровождается назначением антибиотиков широкого спектра действия, активных против кишечной флоры. Было испробовано множество различных комбинаций антибактериальных препаратов, но ни одна из них не была определена как предпочтительная (Shah D., 2012). Особое внимание уделяется оптимизации доставки кислорода в ткани. Сюда входит поддержание внутрисосудистого объема, адекватная доставка кислорода, адекватная искусственная вентиляция легких и поддержка гемоциркуляции с помощью вазоактивных лекарств, когда это необходимо. У пациентов с НЭК, которые получают консервативное лечение, тщательно следят за признаками, указывающими на необходимость хирургического вмешательства.

Хирургическое лечение

Показания

В то время как некоторые младенцы находятся под наблюдением до появления признаков, свидетельствующих о необходимости проведения хирургического вмешательства, многим новорожденным проводят операцию после первичного осмотра. Среди новорожденных с НЭК и ЭНМТ примерно 52% проходят через оперативное вмешательство (Hull M., 2014). Единственным абсолютным признаком для проведения оперативного вмешательства является пневмоперитонеум, который обнаруживается на рентгенограмме брюшной полости. В диагностическом алгоритме при лечении НЭК используется лапароцентез. Если при выполнении пункции брюшной полости получено содержимое кишечника, это также считается показанием для проведения операции (Ricketts R., 1990). Довольно сложно принять решение о хирургическом вмешательстве у новорожденных с тяжелой формой НЭК без явных признаков перфорации. Некоторые хирурги предпочитают не оперировать таких больных при отсутствии пневмоперитонеума, хотя при ухудшении клинического статуса многие из них будут проводить хирургическое вмешательство, если серии рентгеновских снимков продемонстрируют «фиксированные петли» кишечника. Множество попыток было предпринято, чтобы определить, какие из клинических данных можно объединить, чтобы понимать, кому из новорожденных с НЭК оперативное вмешательство пойдет на пользу. Проспективное мультицентровое исследование показало, что клинические факторы сами по себе не могут предсказать, каким детям необходимо проводить хирургическое вмешательство (Moss R., 2008). В ряде исследований оценивались маркеры некроза кишечника, такие как тяжелая тромбоцитопения, позволяющие идентифицировать новорожденных без перфорации, которым поможет оперативное вмешательство, но ни одно из исследований не получило широкого применения на практике (Kenton A., 2005; Papillon S., 2013). В настоящее время решение о хирургическом вмешательстве - это личное решение каждого отдельного хирурга, основанное на индивидуальной общей оценке, которую хирург проводит, находясь рядом с пациентом.

Ранняя идентификация младенцев, которым необходимо хирургическое вмешательство, может позволить выполнить операцию до появления перфорации. В исследований J. Tepas (2010) было определено семь клинических и лабораторных находок (MD7), которые свидетельствовали о значительных метаболических расстройствах у новорожденных с НЭК (положительная гемо-культура, рН крови ≤7,25, бандемия или содержание незрелых нейтрофилов в крови более 10%, натрий ≤130 мэкл/л, тромбоциты ≤50 000, среднее АД меньше нормы для этого гестационного возраста или назначение вазопрессоров, абсолютное количество нейтрофилов ≤2000/мм3). Бинарный логистический анализ этих данных показал, что наличие 3 из 7 факторов является относительным показателем для хирургического вмешательства (Tepas J., 2010). Затем авторы сравнили два аналогичных неонатальных отделения интенсивной терапии и обнаружили, что правильное понимание стратегии «MD7» и интеграция этой концепции в клиническую практику значительно сократили число новорожденных, которые умерли или нуждались в длительном парентеральном питании (Tepas J., 2010). Эти данные подчеркивают концепцию, согласно которой клинические предикторы хирургического вмешательства при НЭК до перфорации могут помочь улучшить результаты лечения. Однако необходимы дальнейшие исследования, чтобы роль «MD7» была четко определена.

Хирургическое вмешательство

Лапаротомия

Проверенный временем классический хирургический подход к лечению НЭК включает резекцию некротически измененной кишки с созданием энтеростомы. При НЭК длина кишечника должна максимально сохраняться, и большинство хирургов рекомендуют выполнять резекцию исключительно того сегмента кишечной трубки, который внешне выглядит некротизирован-ным. Когда поражен короткий сегмент, резекция должна быть максимально быстрой в надежде на более быстрое разрешение хирургической проблемы и менее серьезный системный воспалительный процесс, а также быстрое освобождение пациента от болевого синдрома (рис. 10-9, 10-10). Дистальный сегмент рекомендуется герметизировать цветной неабсорбирующей лигатурой, которая облегчает его поиск во время повторной операции, направленной на восстановление непрерывности кишечной трубки.

image10 9
image10 10

В отдельных случаях некоторые хирурги активно выступают за резекцию кишки и первичный анастомоз (рис. 10-11, 10-12). Этот подход основан на снижении количества осложнений, связанных с энтеростомами, и уменьшении потребности пациентов в парентеральном питании и сокращении времени их пребывания в палате реанимации.

image10 11
image10 12

Безусловно, это достаточно противоречивый момент, но некоторые исследования свидетельствуют о более высокой летальности среди пациентов, которым выполнен первичный анастомоз (Cooper A., 1988).

Лапаротомия при обширном поражении кишечника

У пациентов с массивным вовлечением в процесс всего кишечника принять решение об обширной резекции сложно, так как конечная длина оставшегося кишечника может иметь решающее значение для выживаемости и долговременной функции кишечника. Это решение широко варьирует среди хирургов, но имеет мало подтверждений. У младенцев с тотальным НЭК (некроз всего кишечника) большинство хирургов рекомендуют быстрое закрытие брюшной полости, а затем обсуждение с семьей младенца процесса дальнейшего ухода за младенцем и поддержания жизни умирающего младенца.

Диффузное (рис. 10-13) или мультисегментарное поражение кишечника (рис. 10-14) может представлять собой хирургическую дилемму - обширная резекция может оставить ребенка с синдромом «короткой кишки», а отсутствие возможности иссечь поврежденные участки может привести к ухудшению состояния заболевания или возникновению повторной перфорации.

«Безнадежная» обширная ишемия кишечника встречается у 10% пациентов с НЭК среди всех случаев лапаротомии, выполненной по поводу этого заболевания (Rees C., 2005).

image10 13

Традиционный и наиболее часто используемый метод окончательного лечения НЭК заключается в лапаротомии и резекции кишки с созданием энтеростомы или анастомоза. Однако у больных с обширным интестиналь-ным поражением он связан с неприемлемо высокой смертностью и заболеваемостью, обусловленной близкой к тотальной резекцией кишечника, которая неизбежно приводит к формированию синдрома короткой кишки с его неблагоприятными для выздоровления последствиями. Хирургические технологии, необходимые для коррекции этих состояний, должны стремиться к тому, чтобы достаточно быстро резецировать гангренозные сегменты кишки, не жертвуя при этом потенциально жизнеспособными участками (Weber T., 1986). Однако по-прежнему сохраняются споры, касающиеся выбора метода и времени хирургического вмешательства у нестабильного ребенка с чрезвычайно низкой массой тела. Для улучшения исходов заболевания было предложено несколько хирургических стратегий. Чтобы определить среди них самые адекватные методы, мы провели обзор действующих технологий.

Проксимальная еюностомия

Первоначально эта процедура была предложена L. Martin (1981) у больных с панкишечной формой НЭК. Высокая энтеростома позволяет выполнить декомпрессию верхнего сегмента тонкой кишки, но не сопровождается удалением гангренозных сегментов. Несколько позже I. Sugarman (2001) сообщил о 10 младенцах, у которых была применена аналогичная техника. Релапаротомия выполнялась через 6-8 нед и сопровождалась резекцией некротизированных сегментов и созданием анастомозов. В этом исследовании 8 младенцев остались в живых, чтобы перенести вторую процедуру. Однако окончательная выживаемость составила 50%, сопровождаясь значительной зависимостью уцелевших пациентов от полного парентерального питания. Применение проксимальной энтеростомии возможно у пациентов с тотальным некрозом кишечника, однако только с небольшим количеством благоприятных результатов (Luzzatto C., 1996).

Техника patch, drain and wait

Основной принцип этого метода, о котором впервые сообщает T. Moor (2000), состоит в том, что при его использовании не производится резекция кишки и не выполняются энтеростомии. Техника характеризуется вмешательством в брюшную полость и ее санацией (patch), установкой двусторонних дренажей Пенроуза в наиболее низких отделах живота (drain) и периодом ожидания (wait), в течение которого образуются наружные кишечные фистулы и формируются «аутоанастомозы» (определение T. Moor). Личный опыт T. Moor, охватывающий 15 лет проведения таких операций у 23 пациентов, указывает на отсутствие летальности в первые 60 дней после операции, однако сообщает о необходимости повторных вмешательств у 30% пациентов. Сообщения из других хирургических центров, использующих подобную технику, отсутствуют.

Техника clip and drop

Альтернативный подход в лечении мультифокальных форм НЭК подразумевает использование релапаротомии (от англ. second look laparotomy), выполненной через 48-72 ч после первичной операции. Эта хирургическая стратегия, направленная на сохранение кишечной трубки, более известная как «клипируй и погружай» (от англ. clip and drop или clip and drop-back) (Vaughan WG., 1996) (рис. 10-15), основывается на том, что во время первой лапаротомии удаляются явно нежизнеспособные кишечные сегменты (рис. 10-16), а «здоровые» или «сомнительные» отрезки герметизируются с двух сторон с помощью клипс, степлера или нитей и погружаются в брюшную полость (рис. 10-17, 10-18). Во время последующих лапаротомий производится повторная инспекция кишечных сегментов и их соединение для восстановления непрерывности ЖКТ (рис. 10-19). Все три младенца, о которых сообщил W. Vaughan (1996), остались в живых.

image10 15
image10 17

Позже C. Synder (1997) сообщил об одном летальном исходе среди 4 новорожденных, у которых использовалась эта техника. В другом исследовании (Ron O., 2009) демонстрируется опыт применения метода clip and drop у 13 больных с мультифокальными формами НЭК. Окончательная выживаемость составила 61,5% с общим количеством анастомозов от 2 до 7, которые выполнялись в ходе 3 или 4 лапаротомий. Наибольшее число опубликованных случаев clip and drop техники содержит научная работа K. Pang (2012), в которой сообщается о 16 пациентах. Летальность в первые 30 дней составила 31,6%. В отдаленном периоде наблюдений сообщалось еще о 3 летальных случаях, обусловленных синдромом короткой кишки и БЛД. Таким образом, окончательная выживаемость составила 50%.

Опрос, проведенный в 2017 г. среди детских хирургов Великобритании (Allin B., 2017), показал, что метод clip and drop хотя бы раз в карьере использовали 1/3 опрошенных специалистов, однако этот способ применялся всего лишь у 2% больных с обширными формами НЭК.

Первичный перитонеальный дренаж

Первичный перитонеальный дренаж (ППД) достигается путем помещения резиновой дренажной трубки в брюшную полость для того, чтобы была возможность выводить из нее содержимое кишки и гной. В данном случае не предпринимаются попытки инспектировать или удалить кишечник. Эта стратегия представляет собой радикальный отход от классических представлений об абдоминальной хирургии. Изначально ППД разрабатывался как временная мера у самых маленьких и самых тяжелых младенцев из недоношенных новорожденных и предназначался как этап на пути к лапаротомии. Ученые из Торонто, которые продвигали этот метод, были удивлены тому, что некоторым из пациентов неожиданно стало лучше после установки ППД. Фактически динамика оказалась настолько положительной, что лапа-ротомия в дальнейшем не потребовалась. Первый опыт с участием 7 пациентов был опубликован в 1977 г. (Ein S., 1977). С тех пор ППД превратился в терапию, широко используемую в ходе хирургической практики. Несмотря на то что был опубликован ряд исследований относительно положительных результатов ППД по сравнению с лапаротомией, метаанализ установил, что для сравнения двух данных технологий все еще недостаточно данных (Moss R., 2001). Кроме того, выбор лапаротомии или ППД больше зависел от местной практики, чем от фактического состояния ребенка.

Несколько проспективных исследований оценивали результаты лечения после применения лапаротомии и ППД при НЭК. В Соединенных Штатах существует исследовательская сеть Национального института детского здоровья и развития человека, представляющая собой взаимодействие нескольких отделений интенсивной терапии новорожденных, которые делятся своими данными и обобщают их (Blakely M., 2006). В обзорном ретроспективном исследовании, в которое входили 156 младенцев с НЭК или СПК, получивших в качестве лечения лапаротомию либо ППД по усмотрению лечащих хирургов, было установлено, что 50% (я=78) пациентов умерли, а 72% (я=112) либо умерли, либо имели элементы грубой неврологической недостаточности в возрасте от 18 до 22 мес. Были обобщены обширные проспективные данные, которые позволили выполнить мультивариантный регрессионный анализ. Коэффициент шансов смертельного исхода после корректировки различий в двух группах лечения составил 0,97 для лапаротомии по сравнению с ППД (95% доверительный интервал: 0,43-2,20). Несмотря на отсутствие статистической значимости, наблюдалась тенденция к улучшению общих результатов лечения в возрасте от 18 до 22 мес в группе лапаротомии. Отношение шансов для комбинированного исхода смерти или нарушения развития нервной системы в период от 18 до 22 мес составляло 0,44 для лапа-ротомии по сравнению с ППД (95% доверительный интервал: 0,16-1,2).

За этой научной работой последовали два мультицентровых рандомизированных контролируемых исследования, сравнивающих ППД с лапаротомией. Оба стартовали в начале 2000-х годов, одно - в Соединенных Штатах, а другое - в Европе (Moss R., 2006; Rees C., 2008). Североамериканское исследование, известное как NECSTEPS, зарегистрировало 117 новорожденных (масса при рождении менее 1500 г) в 15 центрах высокоспециализированной медицинской помощи, рандомизированных на больных, которые получали в качестве лечения ППД или лапаротомию. Не было установлено никакой разницы в показателях смертности в течение первых 90 дней, а продолжительность пребывания в госпитале была одинаковой в группах. Исследование показало, что по крайней мере в краткосрочной перспективе выбор вида хирургического вмешательства не влияет на уровень летальности (Moss R., 2006).

Исследование NET проводилось в 31 центре, расположенном в 13 европейских странах (Rees C., 2008). Были рандомизированы 69 пациентов массой менее 1000 г (ЭНМТ). Основными результатами были оценка летальности в течение 1 и 6 мес. Наблюдалась тенденция к лучшей выживаемости в группе лапаротомии (65%) по сравнению с группой ППД (51%), при статистически несущественном относительном риске смертности, составляющем 0,5 (95% доверительный интервал: 0,2-1,5). Авторы пришли к выводу, что исследование не подтвердило целесообразность использования ППД у детей с ЭНМТ с кишечной перфорацией. В этих исследованиях был оценен одинаковый общий результат, выживаемость после операции при НЭК, но эти исследования были разработаны по-разному (табл. 10-2).

image37

Исследование в США строго контролировалось и проводилось в соответствии с самым традиционным подходом к клиническим испытаниям. Послеоперационный уход в обеих группах был утвержден в соответствии с жестко контролируемым алгоритмом. Хотя это и является дополнением к научной достоверности результатов, далее этот факт удаляется из реального ведения НЭК. Европейское исследование было проведено в большом количестве центров. После того как хирургическое лечение было рандомизирова-но, алгоритм послеоперационного ухода оставался на усмотрение лечащего врача в соответствии с подходом, который принят в его центре. Европейское исследование позволяло и фактически поощряло переход от ППД к лапаро-томии, если состояние младенца не улучшалось в течение 12 ч, тогда как в исследовании NECSTEPS был прописан протокол, который в большей степени соблюдался. Он предписывал содержать пациентов в их группе (ППД или лапаротомия), пока результат не будет достигнут. В совокупности эти исследования указывают на то, что выбор первоначального оперативного вмешательства у новорожденных с массой тела до 1500 г с перфоративным НЭК не влияет на показатели смертности. Оба эти исследования оценивали краткосрочные результаты. Влияние хирургического лечения НЭК на заболеваемость младенцев в долгосрочной перспективе остается открытым вопросом и предметом текущих исследований.

В США у 2/3 новорожденных с НЭК на фоне ОНМТ выполняется лапаро-томия. Среди тех, кому первично устанавливают дренажную трубку, почти половина пациентов подвергается лапаротомии (Hull M., 2014).

Наконец, другое исследование (NEST) завершило регистрацию в конце 2016 г. (Golder S., 2006). NEST - это многоцентровое рандомизированное исследование, проведенное Национальным институтом детского здоровья и развития человека Neonatal Network, которое включало детей с ЭНМТ (менее 1000 г) с перфоративным НЭК или СПК, распределенных в группы ППД и лапаротомии. Исследование проводилось для сравнения долгосрочных результатов с первичным исходом смерти или нарушениями нервной системы в течение 18-22 мес с поправкой на гестационный возраст. Ожидаемые результаты этого исследования должны в дальнейшем дополнительно влиять на решение хирурга у постели больного и могут позволить лучше прогнозировать исход.

ОСЛОЖНЕНИЯ

Возврат(рецидив) заболевания

Повторное возникновение НЭК - редкое явление, однако оно может встречаться. Определение рецидивирующего НЭК у исследователей варьирует, и его истинную причину возникновения трудно определить. По оценкам большинства ученых, показатель рецидива заболевания составляет около 10% (Thyoka M., 2012). Вероятнее всего, этот факт наиболее распространен у самых маленьких младенцев и пациентов с сопутствующими заболеваниями, такими как пороки сердца и генетические аномалии (Janik J., 1981; Stringer M., 1993; Rowe M., 1994; Hajivassiliou C., 1998). Одно из исследований показало низкий уровень повторных операций во время рецидива НЭК, другое выявило, что более 80% рецидивов требуют хирургического вмешательства (Thyoka M., 2012). Осложнения и уровень смертности при рецидивирующем НЭК соответствуют показателям, которые наблюдаются при возникновении первого эпизода (Thyoka M., 2012).

Летальность

Несмотря на изменения в популяции пациентов с НЭК и изменения подходов к лечению, уровень смертности, составляющий 30%, остается неизменным на протяжении нескольких десятилетий (Llanos A., 2002, Guthrie S., 2003; Luig M., 2005; Guillet R., 2006; Holman R., 2006; Hull M., 2014). Единственным фактором, который наиболее сильно коррелирует с уровнем летальности от НЭК, является гестационный возраст пациента (Blakely M., 2005; Fitzgibbons S., 2009; Hull M., 2014). При медикаментозном лечении НЭК, как сообщается, летальность составляет около 20%, тогда как частота летальных исходов при хирургическом лечении НЭК превышает 35% и может быть даже выше 50% (Guthrie S., 2003; Blakely M., 2005; Abdullah F., 2010; Rees C., 2010; Hull M., 2014). Уровень смертности при медикаментозном лечении НЭК трудно определить, так как большинство младенцев с НЭК, состояние которых ухудшается, подвергаются операции. Многие из неблагоприятных исходов при медикаментозном лечении НЭК могут быть связаны с сопутствующими проблемами, такими как ВЖК, синдром полиорганной недостаточности, сепсис и другие состояния. Более старший гестационный возраст, по-видимому, не имеет большого эффекта для предотвращения смертности при хирургическом лечении по сравнению с медикаментозным лечением НЭК (Hull M., 2014). Наличие других врожденных сопутствующих заболеваний, особенно тяжелого врожденного порока сердца, также значительно увеличивает смертность (Fisher J., 2015). Как и ожидалось, степень вовлеченности кишечника сильно коррелирует со смертностью (Cikrit D., 1984; De Souza J., 2001).

Осложнения энтеростомии

Осложнения, связанные с созданием кишечной стомы, являются общими и значительно влияют на исход заболевания у новорожденных с НЭК (Bell M., 1978; Kliegman R., 1987; Cass D., 2000; Gordon P., 2007; Silva C., 2007). Наиболее серьезными из них являются пролапс (рис. 10-20), стриктура и ретракция энтеростомы (рис. 10-21).

Каждое из них требует повторного хирургического вмешательства. Проксимальная еюностомия может привести к значительным потерям электролитов и воды, что может способствовать возникновению проблем, связанных с балансом жидкости и приростом массы тела (Buchheit J., 1994; Gay A., 2011) в дополнение к обширному повреждению кожи (Pumberger W., 2002; Gay А., 2011).

Технический подход к управлению стомой широко варьирует между центрами и хирургами. Некоторые хирурги конструируют стому через разрез брюшной стенки, другие выводят ее через отдельный разрез. Другие помещают сегменты стомы прямо рядом друг с другом, иные так не поступают и размещают их по разные стороны брюшной полости. Ретроспективные серии исследований сравнили показатели осложнений между этими различными стратегиями, которые не обнаружили отличий (Stark A., 2001; Watterberg K., 2004; Fisher J., 2014). К другим осложнениям энтеростомии относятся некроз, перистомальная грыжа и инфекция раны.

image10 20

Большинство хирургов рекомендуют закрывать энтеростому в возрасте от 1 до 4 мес после первоначальной операции. Это, конечно, зависит от состояния ребенка (Albanese C., 1995; Grosfeld J., 1991; Thompson A., 2011; Shah D., 2012). Широко практикуется стратегия отсроченного закрытия энтеростомы до тех пор, пока ребенок не достигнет массы 2000 г, при условии достаточного питания и роста (Grosfeld J., 1991; Buchheit J., 1994; Gay A., 2011). Более раннее закрытие может быть показано из-за невосполнимых потерь жидкости и электролитов, наблюдаемых при проксимальной еюностомии. Наиболее распространен ручной способ конструкции межкишечного анастомоза (рис. 10-22, 10-23).

На фоне многолетней истории использования ручного интестинального анастомоза у новорожденных появились сообщения о механическом соединении разобщенных кишечных сегментов с использованием механических степлеров (Powell R., 1995; Wrighton L., 2008; Simmons J., 2010; Mitchell I., 2011; Kozlov Y., 2013). Используется эндоскопический артикуляционный линейный степлер с высотой скобки 2,5 мм. Кишечный анастомоз конструируется анатомически по типу «бок в бок», но функционирует в дальнейшем как анастомоз «конец в конец» (рис. 10-24).

Для создания кишечного соустья применяется стандартный метод двукратного использования сшивающего аппарата: вначале - продольное сшивание, затем - поперечное. В кратком изложении эта техника выглядит так. Производятся аппроксимация приводящего и отводящего сегментов кишки «бок в бок» и канюляция их просвета браншами степлера. Перед закрытием степлера сшиватель размещается на противобрыжеечной стенке кишечника (рис. 10-25). После этого степлер применяется повторно, но уже в поперечном направлении (рис. 10-26), окончательно формируя конфигурацию соустья кишечника. Механический кишечный анастомоз может выполняться гибридным способом (лапароскопия и открытая хирургия). Поиск дистального сегмента облегчается благодаря цветной лигатуре, которая применялась для его герметизации во время первой операции, сопровождавшейся резекцией кишки.

image10 22
image10 24
image10 25

Кишечные стриктуры

Стриктуры встречаются у 12-35% детей как при медикаментозном, так и хирургическом лечении НЭК (Kosloske A., 1980; Schwartz M., 1980; Hartman G., 1988; Radhakrishnan J., 1991; Lemelle J., 1994; Schimpl G., 1994). Первичный анастомоз не продемонстрировал увеличения количества стриктур (Bell M., 1976; Kosloske A., 1980; Schullinger J., 1981; Hartman G., 1988; Radhakrishnan J., 1991; Gobet R., 1994; Lemelle J., 1994; Schimpl G., 1994; Weber T., 1995; Btter A., 2002). Толстая кишка - наиболее уязвимое место, где чаще всего формируются стриктуры. Особенно подвержен этому процессу нисходящий отдел (Janik J., 1981; Radhakrishnan J., 1991; Schimpl G., 1994).

Что является причиной возникновения стриктуры кишечника у новорожденных после перенесенного НЭК - достоверно установить не удается. Ранее предполагалось, что тип лечения (консервативное или хирургическое) во время острой фазы НЭК может иметь значение для генерирования стриктуры.

Однако некоторые ценные соображения, касающиеся использования в ходе операции резекции пораженных сегментов и применения раннего энтерального кормления, могут пролить свет на происхождение пост-НЭК-стриктур. Наиболее популярный на сегодняшний день хирургический подход коррекции НЭК заключается в резекции некротических зон кишечной трубки с созданием проксимальной энтеростомы (Horwitz J., 1995). Резекция зоны некроза во время острой фазы может потенциально освободить пищеварительный тракт от образования сужений в месте воспаления, тогда как консервативный сценарий лечения, заключающийся в оставлении сомнительных кишечных сегментов, приведет к формированию стриктур на месте воспалительных и инфекционных изменений в стенке кишечника (Petty J., 2005). Формирование пост-НЭК-стеноза кишки является результатом осаждения в поврежденном сегменте коллагена с последующим фиброзом стенки пораженного кишечного отрезка, который приводит к сужению просвета в месте острого воспаления. Эта теория объясняет тот факт, почему на месте воспалительно измененных сегментов в более позднее время возникают стриктуры. Подобные размышления могут объяснить высокий уровень регистрации кишечных стриктур, достигающий 90% у пациентов с НЭК, где хирургическое лечение в острой фазе заболевания заключалось в сохранении поврежденного кишечника и наложении проксимальной стомы (Gaudin A., 2013). В силу этой же причины частота развития стриктуры при отсутствии операции также может быть высокой и достигать 47% (Gaudin A., 2013). В нашем исследовании хирургическое лечение НЭК во время острой фазы заболевания состояло преимущественно в лапаротомии с резекцией некротического сегмента и формировании проксимальной энтеростомы. Превосходством данной методики явилось снижение риска формирования пост-НЭК-стриктур, в отличие от тех исследовательских серий, где воспаленные сегменты оставлялись нетронутыми и сохранялись для того, чтобы уменьшить объем резекции и сохранить длину пищеварительного тракта, основываясь на предположении, что в острой фазе НЭК трудно предсказать потенциал восстановления кишечной трубки.

Другим фактором, который может способствовать возникновению сужения кишки, является раннее восстановление приема пищи. Классическая идеология раннего минимального энтерального питания основывается на благотворном влиянии питательных веществ на рост и защиту слизистой оболочки ЖКТ, способствующих ее восстановлению. В одном из исследований определена связь между преждевременным началом энтерального питания и возникновением стриктуры кишечника в изучаемой популяции пациентов с НЭК (Bohnhorst В., 2003). Возможной причиной воздействия раннего возобновления питания на развитие пост-НЭК-стриктур кишечника является усиление мезентериального кровотока в ответ на поступление нутриентов в просвет кишечной трубки, которое приводит к избыточному отложению коллагена в кишечной стенке и фиброзу поврежденного кишечного сегмента. Кроме того, раннее возобновление питания на фоне существующей стриктуры может привести к возникновению кишечной непроходимости и сепсису в результате транслокации бактерий через барьер слизистой оболочки в кровеносное русло.

Образование стриктуры обычно происходит без клинических признаков. Невозможно предсказать, у каких детей, которых лечат от НЭК, появится стриктура. Этот факт привел к тому, что в рутинной практике существует необходимость контрастного исследования дистального отрезка толстой кишки до закрытия стомы (рис. 10-27).

Это минимизирует вероятность того, что дистально расположенная стриктура вызовет осложнения после закрытия стомы. До сих продолжается дискуссия о необходимости проведения контрастных исследований после ППД или медикаментозного лечения НЭК. Некоторые авторы рекомендуют пробное кормление, за которым следуют контрастные исследования, в том случае, если у ребенка появляются признаки частичной непроходимости кишечника. Нередко у младенцев со стриктурой может возникнуть перфорация проксимального сегмента (Hartman G., 1988). Это одна из причин того, что многие хирурги рекомендуют контрастные исследования у всех пациентов с НЭК до начала кормления (Kosloske A., 1980; Schwartz M., 1982; Hartman G., 1988; Radhakrishnan J., 1991).

image10 27

Стандартным подходом к лечению стриктуры является лапаротомия с резекцией и повторным анастомозом (Tonkin I., 1978; Schwartz M., 1980; Schwartz M., 1982). Баллонная дилатация может быть вариантом для очаговых поражений у отдельных пациентов (Ball W., 1985). Первое сообщение о полностью лапароскопической резекции пост-НЭК-стриктуры принадлежит S. Rothenberg (2002). Известны два лапароскопических метода, которые могут быть использованы для лечения кишечных стриктур в зависимости от предпочтений хирурга и его навыков выполнения кишечного анастомоза (Martinez-Ferro M., 2010):

  1. ЛЭРА - лапароскопическая мобилизация с экстракорпоральной резекцией и анастомозом (от англ. laparoscopic mobilization with extracorporeal resection and anastomosis);

  2. ЛИРА - лапароскопическая мобилизация с интракорпоральной резекцией и анастомозом (от англ. laparoscopic mobilization with intracorporeal resection and anastomosis).

Наибольшее количество случаев использования лапароскопии в лечении пост-НЭК-стриктур было обобщено в мультицентровом исследовании из 3 американских детских хирургических центров и насчитывало только 13 пациентов (Martinez-Ferro M., 2010). В этом исследовании техника лапароскопической мобилизации с интракорпоральной резекцией и анастомозом была применена у 64% пациентов. Пост-НЭК-стриктуры размещались в области восходящей толстой кишки (1), печеночного угла (1), поперечно-ободочной кишки (1), селезеночного угла (5), нисходящей кишки (2), сигмовидной кишки (2) и прямой кишки (1). Конструирование анастомозов в этой серии наблюдений не сопровождалось осложнениями. Среднее время операции составило 93 мин, а длительность пребывания в госпитале - 9 дней.

Лапароскопическая мобилизация с интракорпоральной резекцией и анастомозом начинается с мобилизации пораженного сегмента толстой кишки путем пересечения перитонеальных складок, фиксирующих кишку (рис. 10-28). Затем производится резекция зоны сужения с помощью эндо-хирургических ножниц типа мини-Метценбаум (рис. 10-29). Иссеченный кишечный сегмент временно размещается в малом тазу для того, чтобы быть извлеченным наружу после окончания операции через слегка расширенный околопупочный разрез. Вслед за этим производится сопоставление сегментов кишки и конструирование ручного однорядного анастомоза отдельными рассасывающимися нитями 6/0 PDS-II с использованием экстракорпорального метода узловязания с размещением узлов вне просвета кишки (рис. 10-30). Последним действием этой операции является ушивание дефекта брыжейки сигмовидной кишки и извлечение удаленного сегмента через расширенный околопупочный разрез в месте стояния оптического лапаропорта (рис. 10-31).

image10 28
image10 30

Одна из задач, стоящих перед исследователями, состоит в поиске факторов риска возникновения пост-НЭК-стриктуры. Их идентификация позволит прогнозировать случаи НЭК, которые могут приводить к сужению кишечной трубки. Стоить предположить, что степень системного воспаления и обширность этого процесса, судя по всему, в состоянии коррелировать с возникновением кишечного сужения. В качестве прогностических факторов могут выступать маркеры воспаления - С-реактивный белок и прокальцитонин, которые играют важную роль в патофизиологии НЭК. Были проведены проспективные исследования с целью определения ценности С-реактивного белка в диагностике НЭК, которые выполнялись параллельно со стандартными радиологическими исследованиями. В этих научных работах установлено, что у пациентов с пост-НЭК-стриктурой в острой фазе течения НЭК на протяжении как минимум 9 дней определялись высокие концентрации С-реактивного белка (Pourcyrous M., 2005; Gaudin A., 2013; Phad N., 2014). Авторы наблюдали, что нормальные значения С-реактивного белка достоверно коррелировали с отсутствием кишечной стриктуры в позднем периоде наблюдений (Pourcyrous M., 2005). Таким образом, измерение С-реактивного белка может быть использовано для определения субпопуляции пациентов с НЭК, для которых обязательное контрастное исследование может быть ненужным. Изучение прогностического значения других маркеров воспаления (прокальцитонин, IL-6) у новорожденных с некротическим поражением кишечника не проводилось. В ходе нашего исследования мы расширили спектр маркеров воспаления, добавив определение уровня прокальцитонина и числа тромбоцитов в острой фазе течения НЭК. Наши предположения основывались на данных исследовательской группы во главе с M. Oberhoffer (1999), которая обнаружила, что предиктивные возможности маркеров воспалительного ответа в определении отдаленного прогноза течения инфекционного заболевания у взрослых пациентов были максимально высоки у сывороточного прокальцитонина (88% чувствительность и 57% положительная предиктивная ценность) и С-реактивного белка (66% чувствительность и 51% положительная предиктивная ценность). Другое исследование продемонстрировало большее диагностическое значение определения комбинации прокальцитонина и С-реактивного белка для диагностики генерализованных инфекционных процессов, чем изолированное определение одного из этих показателей (Ugarte H., 2000).

Кишечная недостаточность

НЭК на протяжении последних десятилетий является причиной более трети всех случаев кишечной недостаточности у младенцев на протяжении последних десятилетий (Squires R., 2012). Кишечная недостаточность определяется как нарушение функции кишечника до такой степени, что ее недостаточно для поддержания пищеварения и развития организма в целом. Многие дети с тяжелой кишечной недостаточностью страдают от неспособности поддерживать гомеостаз жидкости и электролита. Некоторые авторы определили кишечную недостаточность как потребность в парентеральном питании на протяжении более 90 дней.

Синдром короткой кишки встречается как сопутствующее нарушение при кишечной недостаточности, при котором отсутствие функционально активного кишечника является следствием потери значительной длины кишечной трубки. В то время как у большинства младенцев с кишечной недостаточностью при НЭК присутствует синдром короткой кишки, даже у тех, кто не подвергся резекции, может развиваться кишечная недостаточность. Мультицентровое исследование показало, что 42% новорожденных с НЭК, подвергшихся хирургическому лечению, и 2% пациентов с медикаментозным лечением НЭК имели кишечную недостаточность (Duro D., 2010). Факторы риска кишечной недостаточности в этой популяции включали использование парентеральных антибиотиков в день диагностики НЭК, массу при рождении менее 750 г, механическую вентиляцию легких в день постановки диагноза и назначение энтерального питания до момента диагностики НЭК.

Для хирурга важно попытаться измерить оставшуюся длину кишечника после резекции при НЭК или во время закрытия стомы. Длина кишечника является ключевым фактором в прогнозировании шансов развития кишечной недостаточности. В настоящее время 50% младенцев с более чем 35 см кишечника будут в будущем свободны от парентерального питания (Andorsky D., 2001). Тем не менее появились сообщения о том, что младенцы с длиной кишечника, составляющей всего 10 см, могут также выживать на фоне полного энтерального питания. Однако это изолированные и эпизодические случаи. В прошлые годы подавляющее большинство пациентов, находящихся на длительном парентеральном питании, имели осложнения в виде холестаза, печеночной недостаточности и цирроза. Благодаря современным стратегиям защиты печени и появлению многопрофильных программ реабилитации кишечника выживаемость младенцев с менее 10 см тонкой кишки значительно улучшилась (Sanchez S., 2013).

Анатомическая принадлежность кишки, подвергшейся резекции, связана с дальнейшим исходом заболевания. Смертность у пациентов с заболеванием тонкой кишки намного выше, чем у младенцев с поражением толстой кишки (Beasley S., 1986; Fasching G., 1994; Horwitz J., 1995; De Souza J., 2001). Более того, новорожденные с обширными резекциями тощей кишки, кажется, проявляют себя лучше, чем те, у которых выполнена обширная резекции подвздошной кишки (Weser E., 1971; Gutierrez I., 2014). По причинам, которые неясны, младенцы с кишечной недостаточностью в результате НЭК, по-видимому, чувствуют себя лучше, чем младенцы с кишечной недостаточностью, возникшей по другим причинам (Khan F., 2015).

Исходы нервного развития

Из-за высокого уровня летальности при НЭК анализ результатов, как правило, фокусируется именно на смертности. Тем не менее стало известно, что выжившие после НЭК имеют очень высокий уровень неврологических проблем. В 1980 г. D. Stevenson провел исследование и сообщил, что менее половины детей, выживших после НЭК, находящиеся под наблюдением в течение 3 лет, были неврологически нормальными (Stevenson D., 1980). Однако несколько позже многочисленные наблюдения привели к выявлению «задержки интеллектуального развития» (Cikrit D., 1986), «умеренной и серьезной задержки развития речи и нарушений моторики» (Patel J., 1998), «задержки развития, требующей пребывания в специальных образовательных учреждениях» (Stanford A., 2002) и «задержки двигательной системы, слуха и речи, интеллектуальной деятельности и персональных и социальных навыков» (Sonntag J., 2000).

Имеются данные из широкомасштабных исследований с использованием мультивариантного регрессионного анализа, который показал, что у детей с ЭНМТ НЭК является независимым фактором риска развития неврологических расстройств (Ambalavanan N., 2000; Castro L., 2004; Hintz S., 2005). Два систематизированных обзора, в одном из которых было более 4000 новорожденных с массой тела до 1500 г, родившихся между 1977 и 2002 г. (Schulzke S., 2007), не только вновь продемонстрировали связь НЭК с неврологическими расстройствами, но, кроме того, показали, что выжившие дети после хирургического лечения НЭК были особенно подвержены риску развития грубых неврологических нарушений (Schulzke S., 2007; Rees C., 2007). Младенцы, которым выполнялось хирургическое лечение НЭК, в два раза чаще страдают от неврологических расстройств, нежели те, кого лечили медикаментозно. Это позволяет сделать важный вывод, что почти все неврологические аномалии при НЭК происходят в связи с хирургией. Недоношенные новорожденные, лечившиеся медикаментозно при НЭК, как правило, имеют неврологические расстройства, схожие с нарушениями у пациентов этого же гестационного возраста, у которых не было НЭК. Физиологическая причина, по которой хирургическое лечение НЭК гораздо сильнее связано с последующим неврологическим расстройством, неизвестна. Системная реакция организма, сопровождающая заболевание кишечника, с соответствующей гемодинамической нестабильностью и высвобождением цитокинов (таких как фактор некроза опухоли-α, IL-6, фактор активации тромбоцитов), связана с повреждением белого вещества головного мозга (Ford H., 1997; Yoon B., 2003; Caplan M., 2005). Вероятно, весь ряд патофизиологических реакций организма, связанных с острым системным воспалительным ответом, наносит ущерб развивающемуся мозгу.

Также неясно, влияет ли вид хирургического вмешательства на риск развития неврологических расстройств. Влияние анестезии при лапаротомии в этой группе пациентов также остается неизвестным. В свою очередь, ППД может привести к большей длительности контакта с воспалительными клеточными медиаторами и, следовательно, к большей вероятности повреждения мозга. Многоцентровое проспективное когортное исследование, опубликованное в 2006 г. (несмотря на отсутствие статистической значимости), показало, что у младенцев, подвергающихся лапаротомии, может быть более низкий риск развития неврологических расстройств в возрасте 18 мес, у тех, кому применен ППД (Blakely M., 2006). Результаты исследования NEST должны улучшить наше понимание разницы в развитии нервной системы у выживших после этих двух оперативных вмешательств (Golder S., 2006).

Важно отметить, что меры, принимаемые для отслеживания результатов развития нервной системы, такие как Bayley Scales of Infant Development, у недоношенных новорожденных, могут быть несовершенными инструментами для оценки неврального развития в популяции пациентов с НЭК (Moore T., 2012). Функциональная оценка головного мозга с помощью МРТ может оказаться более полезной, хотя является дорогостоящей и трудоемкой. Опрос, проведенный среди родителей, может быть более практичной альтернативой (Schafer G., 2014). Необходимо дальнейшее изучение лучших методов отслеживания развития неврологических расстройств для более полного понимания происхождения этой патологии у пациентов с НЭК (Robinson J., 2017).

ПРЕДОТВРАЩЕНИЕ НЕКРОТИЗИРУЮЩЕГО ЭНТЕРОКОЛИТА

Несмотря на десятилетия усилий, не было найдено эффективного лечения, которое может изменить ход развития НЭК. Возможно, что, после того как НЭК станет клинически очевидным, слишком поздно будет что-то изменить. Разработка стратегий профилактики НЭК в конечном итоге может оказаться наиболее эффективным средством для недоношенных детей. Кормление новорожденных материнским грудным молоком имеет множество преимуществ, включая более низкую заболеваемость НЭК. Недавние данные свидетельствуют о том, что пробиотическая терапия также может быть эффективна и полезна. В данном разделе мы рассматриваем некоторые из текущих исследований по предотвращению развития НЭК.

Пробиотики

В недавнее время появилось некоторое количество исследований, в которых предполагается, что введение пробиотика недоношенным новорожденным может привести к более низкому уровню заболеваемости НЭК. Сначала эти заявления казались ненадежными, но многие проспективные рандомизированные исследования продемонстрировали позитивный эффект такой терапии (Underwood M., 2017). Во многих странах в отделениях интенсивной терапии новорожденных внедрено в практику рутинное использование пробиотиков. Термин «пробиотики» относится к лекарственному средству, содержащему живые организмы, применяемому энтерально. Обычно эти препараты показаны, когда необходимо изменить микробиом кишечника. Наиболее распространенные виды включают Lactobacillus, Bifidobacterium, Streptococcus, Escherichia, Enterococcus, Bacillus и Saccharomyces. Бифидобактерии и лактобациллы наиболее изучены при НЭК. Способность этих микробов достигать соответствующей части кишечника и воздействовать на местную флору зависит от их устойчивости к соляной кислоте желудка и воздействию желчи, а также от возможности их взаимодействия с другими существующими кишечными бактериями.

В недавнем исследовании было показано, что во время беременности плод не находится в абсолютно стерильной среде, как считалось ранее. Бактерии могут быть обнаружены в амниотической жидкости (Collado M., 2016). На микробиом новорожденного в дальнейшем воздействует естественная флора родового канала. Флора младенцев, лечившихся в неонатальном отделении интенсивной терапии, значительно отличается от флоры здоровых младенцев, которые проводят мало времени в больнице. К числу факторов, способствующих распространению бактерий, относятся широко распространенное применение антибиотиков, длительное отсутствие кормления, фармакологическое ингибирование нормальной секреции соляной кислоты желудком и повторные инвазивные процедуры. Эти факторы увеличивают долю грамотрицательных Proteobacteria и грамположительных Firmicutes, оба из которых связаны с сепсисом и возникновением НЭК (Claud E., 2013; Mai V., 2011).

Был проведен метаанализ значительного количества рандомизированных плацебо-контролируемых клинических исследований у недоношенных новорожденных с НЭК, с регистрацией смертельного исхода и/или сепсиса в качестве первичного результата. После объединения пациентов из этих исследований было установлено, что 5559 больных получали пробиотики и 5513 получали плацебо или не получали лечение вообще. По оценочной шкале Bell заболеваемость в стадии II и выше составила 3,3% в группе с пробиотиками и 6,1% в группе контроля. Для исследований, оценивающих уровень смертности, летальность составляла 5,1% в группе с пробиотиками и 7,2% в группах контроля. Одиннадцать когортных исследований имели сходные результаты с еще большими различиями (Underwood M., 2017). Интересно, что пробиотики, которые назначались некоторым младенцам в отделениях интенсивной терапии новорожденных, вдруг определялись в стуле других, которые их не получали (Perapoch J., 2000). Далее одно большое исследование показало, что у 49% новорожденных контрольной группы обнаружились пробиотики (Tarnow-Mordi W., 2015). Это явление может значительно уменьшить различия, наблюдаемые между группами, получающими лечение, и теми, кто не получал лечение, и может означать, что защитные эффекты пробиотиков гораздо более выражены, чем о них говорят в цитируемых исследованиях (Underwood M., 2017).

Бактериальные виды изучаемых пробиотиков оказывают широкое влияние на сам микробиом, а также на воспалительные каскады, возникающие в стенке кишечника. Как бифидобактерии, так и лактобациллы ингибируют рост вредных бактерий путем продуцирования бактериоцинов и секреторных факторов с противовоспалительным эффектом (Underwood M., 2017).

У крыс B. infantis уменьшали риск возникновения НЭК и снижали экспрессию IL-6, IL-8, фактора некроза опухоли-α, IL-23 и синтазы оксида азота (Underwood M., 2014). Факторы, высвобождаемые L. acidophilus, ингибируют индукцию ядерного фактора-ϰB и IL-8 с помощью фактора активации тромбоцитов (Borthakur A., 2013).

Некоторые теоретические проблемы, связанные с использованием про-биотиков у младенцев, включают сепсис из-за доставленных бактерий, заселение продукта другими патогенами и отсутствие стандартизации «про-биотических» продуктов (Underwood M., 2017). Хотя о сепсисе, возникшем от бифидобактерий и лактобактерий, сообщалось только у лиц с ослабленным иммунитетом, актуальность этого наблюдения в обычной клинической практике у новорожденных неизвестна (Gouriet F., 2012; Bertelli C., 2015).

В настоящее время доступны пробиотические продукты, используемые в некоторых исследованиях: FloraBaby, Infloran, Natren Life Start и Biogaia ProTectis. В ряде лабораторий основное внимание уделялось механизмам более надежной доставки этих бактерий в кишечник. Один такой препарат Lactobacillus reuteri, произведенный Infant Bacterial Therapeutics, недавно завершил регистрацию в исследовании FDA фазы 2.

Грудное молоко

В настоящее время есть достаточное количество доказательств того, что грудное молоко имеет защитный эффект относительно множества неблагоприятных исходов, в том числе НЭК. Таким образом, именно грудное молоко стало стандартом диеты в процессе ухода за недоношенными новорожденными (Sullivan S., 2010; Ahrabi A., 2013). Грудное молоко обеспечивает наличие различных факторов, которые поддерживают пассивный иммунитет (IgA) и помогают адаптивному иммунитету созревать у ребенка. Грудное молоко предотвращает колонизацию патогенными бактериями и микробную инвазию, снижая рН желудка, уменьшая проницаемость кишечника, а также обеспечивая его полезной кишечной флорой (бифидобактерии и лактобациллы) и олигосахаридами (Maffei D., 2017). Оно также лучше переносится, чем любая питательная формула, применяемая у недоношенных новорожденных (Schanler R., 1999).

Преимущества, наблюдаемые при кормлении грудным молоком, могут быть получены исключительно из молока собственной матери, а не из донорского молочного продукта. Донорское молоко необходимо пастеризовать, чтобы уменьшить риск контаминации патогенными микроорганизмами. Это также приводит к разрушению многих защитных факторов, таких как IgA, факторы роста, защитные бактерии и лактоферрин (Peila C., 2016; Cacho N., 2017). Пастеризация также разрушает липазу, что приводит к меньшей стимуляции желчи (Dritsakou K., 2016; Peila C., 2016). Доноры часто являются матерями старшего возраста и могут иметь пониженные уровни различных защитных элементов (Castellote C., 2011). По этой и другим причинам донорское молоко ассоциируется с уменьшением роста ребенка по сравнению с формулой грудного молока мамы новорожденного (Schanler R., 1999; Montjaux-Regis N., 2011; Dritsakou K., 2016), хотя некоторые исследования показывают защитный эффект донорского молока в сравнении с питательными смесями (Kantorowska A., 2016). Первое рандомизированное контролируемое исследование, сравнивающее донорское молоко с формулой грудного молока матери, не выявило различий в частоте возникновения сепсиса или НЭК (Schanler R., 1999).

Защитные эффекты материнского молока, по-видимому, зависят от дозы с порогом 50% общего количества калорий, обеспечивающих оптимальную защиту (Schanler R., 1999; Furman L., 2003; Meier P., 2010). Кроме того, первые 2-4 нед жизни могут быть критическим временным периодом, в течение которого материнское грудное молоко наиболее полезно (Furman L., 2003; Sisk P., 2007).

Стратегии кормления

Сроки начала и трофическое питание

Достаточно длительное время ведутся споры относительно оптимальной стратегии неонатального питания для предотвращения НЭК из-за наблюдаемой взаимосвязи НЭК с кормлением. Традиционно считается, что раннее энтеральное кормление оказывает положительное влияние на недоношенных новорожденных, но приводит к более высокому уровню заболеваемости НЭК. Множество противоречивых неконтролируемых исследований и сомнительных сообщений приводило к чрезвычайно широким различиям в практике кормления между ПИТН в разных регионах и даже в одном городе. Несмотря на то что этот вопрос стоит достаточно остро длительное время, очевидно, что раннее кормление не увеличивает уровень заболеваемости НЭК (Kennedy K., 2000), а когда в кормлении используется грудное молоко матери, новорожденный достаточно хорошо защищен от возникновения НЭК (Lucas A., 1990). В одном из исследований сравнивали новорожденных с низкой массой тела при рождении (менее 1500 г): одних кормили в течение первых 48 ч после рождения, других - через 72 ч после рождения (Sallakh-Niknezhad А., 2012). В обеих группах кормление начинали с 1-2 мл/кг каждые 4-6 ч и расширяли на 1-2 мл/кг в день. В группе раннего кормления сократилась продолжительность парентерального питания, уменьшилось время, необходимое для увеличения массы тела, и сократилась продолжительность пребывания в госпитале без увеличения частоты возникновения НЭК. В другом исследовании младенцы, у которых использовались небольшие объемы питания без расширения, то есть трофическое питание, с меньшей вероятностью приобретали бактериальный сепсис, чем дети, не получающие питание вообще (McClure R., 2000). Однако Cochrane обзор обнаружил недостаточное количество доказательств для поддержки трофического питания в сравнении с голоданием для предотвращения НЭК (Dorling J., 2017).

Расширение питания

Дискуссия о том, когда начинать кормление, пропорциональна дискуссии о том, как быстро следует расширять кормление. Быстрое улучшение кормления - лучший способ для младенцев вернуться к своей массе тела при рождении и начать стремительный прирост массы (Kennedy K., 1998).

Однако также есть опасения, что слишком быстрое увеличение кормления может ускорить развитие НЭК. Одно из рандомизированных исследований было прекращено досрочно из-за более высокой заболеваемости НЭК в группе быстрого увеличения кормления (Berseth C., 2003). Результаты этого исследования ввели ученых в замешательство из-за необычно высокой частоты возникновения НЭК в обеих группах и послужили поводом для досрочного прекращения исследования, а также исключения 4 пациентов из исследования, которые умерли в результате перфорации кишечника. Cochrane обзор обнаружил пять исследований, которые оценивали медленное и быстрое расширение кормления (15-20 или 30-35 мл/кг в день соответственно) у детей с низкой массой при рождении (до 1500 г) и пришли к выводу, что существенной разницы в риске возникновения НЭК и смертельного исхода в результате НЭК не существует (Morgan J., 2015). Хотя современные источники утверждают, что темпы расширения питания не увеличивают уровень риска возникновения НЭК, чтобы ответить окончательно на этот вопрос, необходимо большее количество данных, которые могут быть собраны в перспективе.

Другие профилактические стратегии

Для улучшения состояния кишечника и снижения частоты возникновения НЭК было предложено несколько определенных лекарственных форм аминокислот. Небольшие пилотные исследования были достаточно многообещающими (Амин Х., 2002). Однако Cochrane обзоры применения как аргинина, так и глутамина не показали никакой значительной пользы от их использования (Tubman T., 2005; Shah P., 2004). Еще один Cochrane метаана-лиз рассмотрел пять исследований, посвященных применению энтеральных антибиотиков с профилактической целью. Несмотря на небольшое статистически значимое снижение риска возникновения НЭК, озабоченность по поводу безопасности широкого применения антибиотиков и риска развития устойчивости бактерий помешала авторам настаивать на их широком использовании (Bury R., 2005).

Лактоферрин представляет собой гликопротеин, обнаруженный в высоких концентрациях в молозиве, который обладает антимикробной активностью широкого спектра действия путем секвестрации железа и лизиса клеточной мембраны микроорганизмов (Valenti P., 2005). Кроме того, метаболиты лактоферрина, возникающие при воздействии соляной кислоты, также обладают антимикробными свойствами (Gifford J., 2005). Кохрановский обзор оценил четыре рандомизированных контролируемых исследования использования лактоферрина в профилактике возникновения НЭК и позднего сепсиса (Pammi M., 2015). Было обнаружено снижение риска возникновения НЭК (Bell II или выше) с коэффициентом риска 0,30 (95% доверительный интервал: 0,12-0,76) и снижение смертности от всевозможных причин (отношение рисков 0,30, 95% доверительный интервал: 0,12-0,75). Эффект лактоферрина оказался наибольшим, если он назначался новорожденному в первые три дня жизни (Manzoni P., 2009). Оптимальная продолжительность лечения неизвестна. Длительность исследования составила 28-45 дней. Дополнительные перспективные исследования вскоре будут опубликованы.

В настоящее время оценивается широкий спектр экспериментальных методов снижения риска возникновения НЭК. Среди них рассматриваются лиганды рецепторов ErbB, такие как гепарин-связывающий EGF и Neuregulin-4, которые подробно обсуждались ранее. Инновационные методы выпуска пробиотиков, такие как использование биопленок, также могут обеспечить более эффективную доставку и лучшую профилактику возникновения НЭК (Olson J., 2016).

Итоговое решение по поводу терапии НЭК все-таки касается предотвращения заболевания. Хотя многие из описанных стратегий кажутся многообещающими, решение проблемы преждевременных родов может стать наилучшим способом остановить развитие НЭК.

заключение

В то время как множество современных исследований значительно продвинуло наше понимание молекулярных механизмов, лежащих в основе возникновения НЭК, мы продолжаем искать способы управления неконтролируемого воспалительного каскада у младенцев с тяжелой формой этого заболевания. Клинические результаты лечения новорожденных с НЭК за последние 50 лет существенно не улучшились. Большая часть младенцев, выживших с тяжелой формой НЭК, имеют определенную степень нарушения нервной системы. Стало постепенно ясно, что почти все осложнения НЭК происходят в подгруппе пациентов, получивших оперативное вмешательство. Тем не менее до сих не удается своевременно определить детей, у которых будет развиваться заболевание и потребуется дальнейшая операция, так же как и не удается уменьшить долю детей с НЭК, которым срочно нужна операция. Исследование диагностических молекулярных биомаркеров может оказаться полезным для раннего выявления болезни. Новые данные о промежуточных и долгосрочных результатах неврологического развития недоношенных после хирургического лечения НЭК постепенно накапливаются и могут определять выбор метода операции. Учитывая нашу беспомощность в излечении этого заболевания и принимая во внимание его разрушительные последствия, на данный момент все усилия специалистов должны быть направлены на профилактику НЭК. Питание собственным молоком матери ребенка является наиболее важным профилактическим средством НЭК, тогда как донорское молоко может быть менее полезным.

список литературы

  1. Abdullah F., Zhang Y., Camp M. et al. Necrotizing enterocolitis in 20,822 infants: analysis of medical and surgical treatments // Clin. Pediatr. (Phila.). 2010. Vol. 49. P. 166-171.

  2. Ahrabi A.F., Schanler R.J. Human milk is the only milk for premies in the NICU! // Early Hum. Dev. 2013. Vol. 89, suppl. 2. P. S51-S53.

  3. Albanese C.T., Rowe M.I. Necrotizing enterocolitis // Semin. Pediatr. Surg. 1995. Vol. 4. P. 200-206.

  4. Allin B., Long A., Gupta A., Knight M. et al. A UK wide cohort study describing management and outcomes for infants with surgical necrotizing enterocolitis // Sci. Rep. 2017. Vol. 7. Article ID 41149. doi: 10.1038/srep41149.

  5. Ambalavanan N., Nelson K.G., Alexander G., Johnson S.E. et al. Prediction of neurologic morbidity in extremely low birth weight infants // J. Perinatol. 2000. Vol. 20. P. 496-503.

  6. Amin H.J., Zamora S.A., McMillan D.D. et al. Arginine supplementation prevents necrotizing enterocolitis in the premature infant // J. Pediatr. 2002. Vol. 140. P. 425-431.

  7. Andorsky D.J., Lund D.P., Lillehei C.W. et al. Nutritional and other postoperative management of neonates with short bowel syndrome correlates with clinical outcomes // J. Pediatr. 2001. Vol. 139. P. 27-33.

  8. Aydemir O., Aydemir C., Sarikabadayi Y.U. et al. Fecal calprotectin levels are increased in infants with necrotizing enterocolitis // J. Matern. Fetal Neonatal Med. 2012. Vol. 25. P. 2237-2241.

  9. Ball W.S., Kosloske A.M., Jewell P.F., Seigel R.S. et al. Balloon catheter dilatation of focal intestinal strictures following necrotizing enterocolitis // J. Pediatr. Surg. 1985. Vol. 20. P. 637-639.

  10. Ballance W.A., Dahms B.B., Shenker N., Kliegman R.M. Pathology of neonatal necrotizing enterocolitis: a ten-year experience // J. Pediatr. 1990. Vol. 117. P. S6-S13.

  11. Barnard J.A., Beauchamp R.D., Russell W.E., Dubois R.N. et al. Epidermal growth factor-related peptides and their relevance to gastrointestinal pathophysiol-ogy // Gastroenterology. 1995. Vol. 108. P. 564-580.

  12. Beasley S.W., Auldist A.W., Ramanujan T.M., Campbell N.T. The surgical management of neonatal necrotizing enterocolitis, 1975-1984 // Pediatr. Surg. Int. 1986. Vol. 1. P. 210-217.

  13. Bell M.J., Ternberg J.L., Askin F.B., McAlister W. et al. Intestinal stricture in necrotizing enterocolitis // J. Pediatr. Surg. 1976. Vol. 11. P. 319-327.

  14. Bell M.J., Ternberg J.L., Feigin R.D. et al. Neonatal necrotizing enterocolitis. Therapeutic decisions based upon clinical staging // Ann. Surg. 1978. Vol. 187. P. 1-7.

  15. Benkoe T., Reck C., Gleiss A. et al. Interleukin 8 correlates with intestinal involvement in surgically treated infants with necrotizing enterocolitis // J. Pediatr. Surg. 2012. Vol. 47. P. 1548-1554.

  16. Benkoe T., Reck C., Pones M. et al. Interleukin-8 predicts 60-day mortality in premature infants with necrotizing enterocolitis // J. Pediatr. Surg. 2014. Vol. 49. P. 385-389.

  17. Benkoe T.M., Mechtler T.P., Weninger M., Pones M. et al. Serum levels of interleukin-8 and gut-associated biomarkers in diagnosing necrotizing enterocolitis in preterm infants // J. Pediatr. Surg. 2014. Vol. 49. P. 1446-1451.

  18. Bernard J.K., McCann S.P., Bhardwaj V., Washington M.K. et al. Neuregulin-4 is a survival factor for colon epithelial cells both in culture and in vivo // J. Biol. Chem. 2012. Vol. 287. P. 39 850-39 858.

  19. Berseth C.L. Gestational evolution of small intestine motility in preterm and term infants // J. Pediatr. 1989. Vol. 115. P. 646-651.

  20. Berseth C.L., Bisquera J.A., Paje V.U. Prolonging small feeding volumes early in life decreases the incidence of necrotizing enterocolitis in very low birth weight infants // Pediatrics. 2003. Vol. 111. P. 529-534.

  21. Bertelli C., Pillonel T., Torregrossa A. et al. Bifidobacterium longum bacte-remia in preterm infants receiving probiotics // Clin. Infect. Dis. 2015. Vol. 60, N 6. P. 924-927.

  22. Bhatia A.M., Stoll B.J., Cismowski M.J., Hamrick S.E. Cytokine levels in the preterm infant with neonatal intestinal injury // Am. J. Perinatol. 2014. Vol. 31. P. 489-496.

  23. Bilali A., Galanis P., Bartsocas C., Sparos L. et al. H2-blocker therapy and incidence of necrotizing enterocolitis in preterm infants: a case-control study // Pediatr. Neonatol. 2013. Vol. 54. P. 141-142.

  24. Blakely M.L., Lally K.P., McDonald S. et al. Postoperative outcomes of extremely low birth-weight infants with necrotizing enterocolitis or isolated intestinal perforation: a prospective cohort study by the NICHD Neonatal Research Network // Ann. Surg. 2005. Vol. 241. P. 984-989.

  25. Blakely M.L., Tyson J.E., Lally K.P. et al. Laparotomy versus peritoneal drainage for necrotizing enterocolitis or isolated intestinal perforation in extremely low birth weight infants: outcomes through 18 months adjusted age // Pediatrics. 2006. Vol. 117. P. e680-e687.

  26. Blakely M.L., Gupta H., Lally K.P. Surgical management of necrotizing enterocolitis and isolated intestinal perforation in premature neonates // Semin. Perinatol. 2008. Vol. 32. P. 122-126.

  27. Bochennek K., Fryns E., Wittekindt B. et al. Immune cell subsets at birth may help to predict risk of late-onset sepsis and necrotizing enterocolitis in preterm infants // Early Hum. Dev. 2016. Vol. 93. P. 9-16.

  28. Bohnhorst B., Muller S., Dordelmann M., Peter C.S. et al. Early feeding after necrotizing enterocolitis in preterm infants // J. Pediatr. 2003. Vol. 143. P. 484-487.

  29. Bolisetty S. Necrotizing enterocolitis in full-term neonates // J. Paediatr. Child Health. 2001. Vol. 37. P. 413.

  30. Bonnard A., Zamakhshary M., Ein S., Moore A. et al. The use of the score for neonatal acute physiology-perinatal extension (SNAPPE II) in perforated necrotizing enterocolitis: could it guide therapy in newborns less than 1500 g? // J. Pediatr. Surg. 2008. Vol. 43. P. 1170-1174.

  31. Borthakur A., Bhattacharyya S., Kumar A., Anbazhagan A.N. et al. Lactobacillus acidophilus alleviates platelet-activating factor-induced inflammatory responses in human intestinal epithelial cells // PLoS One. 2013. Vol. 8. Article ID e75664.

  32. Boyle J.T. Acid secretion from birth to adulthood // J. Pediatr. Gastroenterol. Nutr. 2003. Vol. 37, suppl. 1. P. S12-S16.

  33. Btter A., Flageole H., Laberge J.-M. The changing face of surgical indications for necrotizing enterocolitis // J. Pediatr. Surg. 2002. Vol. 37. P. 496-499.

  34. Buchheit J.Q., Stewart D.L. Clinical comparison of localized intestinal perforation and necrotizing enterocolitis in neonates // Pediatrics. 1994. Vol. 93. P. 32-36.

  35. Bury R.G., Tudehope D. Enteral antibiotics for preventing necrotizing entero-colitis in low birthweight or preterm infants // Cochrane Database Syst. Rev. 2001. Vol. 1. CD000405.

  36. Cacho N.T.N.T. Necrotizing enterocolitis and human milk feeding: a systematic review // Clin. Perinatol. 2017. Vol. 44. P. 49-67.

  37. Caplan M.S., Simon D., Jilling T. The role of PAF, TLR, and the inflammatory response in neonatal necrotizing enterocolitis // Semin. Pediatr. Surg. 2005. Vol. 14. P. 145-151.

  38. Carlisle E.M., Morowitz M.J. The intestinal microbiome and necrotizing enterocolitis // Curr. Opin. Pediatr. 2013. Vol. 25. P. 382-387.

  39. Cass D.L., Brandt M.L., Patel D.L., Nuchtern J.G. et al. Peritoneal drainage as definitive treatment for neonates with isolated intestinal perforation // J. Pediatr. Surg. 2000. Vol. 35. P. 1531-1536.

  40. Castellote C., Casillas R., Ramirez-Santana C. et al. Premature delivery influences the immunological composition of colostrum and transitional and mature human milk // J. Nutr. 2011. Vol. 141. P. 1181-1187.

  41. Castro L., Yolton K., Haberman B. et al. Bias in reported neurodevelopmental outcomes among extremely low birth weight survivors // Pediatrics. 2004. Vol. 114. P. 404-410.

  42. Cetin S., Ford H.R., Sysko L.R. et al. Endotoxin inhibits intestinal epithelial restitution through activation of Rho-GTPase and increased focal adhesions // J. Biol. Chem. 2004. Vol. 279. P. 24 592-24 600.

  43. Cetin S., Leaphart C.L., Li J. et al. Nitric oxide inhibits enterocyte migration through activation of RhoA-GTPase in a SHP-2-dependent manner // Am. J. Physiol. Gastrointest. Liver Physiol. 2007. Vol. 292. P. G1347-G1358.

  44. Chen C.L., Yu X., James I.O. et al. Heparin-binding EGF-like growth factor protects intestinal stem cells from injury in a rat model of necrotizing enterocolitis // Lab. Invest. 2012. Vol. 92. P. 331-344.

  45. Christensen R.D., Gordon P.V., Besner G.E. Can we cut the incidence of necrotizing enterocolitis in half - today? // Fetal Pediatr. Pathol. 2010. Vol. 29. P. 185-198.

  46. Cikrit D., Mastandrea J., West K.W., Schreiner R.L. et al. Necrotizing enterocolitis: factors affecting mortality in 101 surgical cases // Surgery. 1984. Vol. 96. P. 648-655.

  47. Cikrit D., West K.W., Schreiner R., Grosfeld J.L. Long-term follow-up after surgical management of necrotizing enterocolitis: sixty-three cases // J. Pediatr. Surg. 1986. Vol. 21. P. 533-535.

  48. Clark J.A., Doelle S.M., Halpern M.D. et al. Intestinal barrier failure during experimental necrotizing enterocolitis: protective effect of EGF treatment // Am. J. Physiol. Gastrointest. Liver Physiol. 2006. Vol. 291. P. G938-G949.

  49. Claud E.C., Keegan K.P., Brulc J.M. et al. Bacterial community structure and functional contributions to emergence of health or necrotizing enterocolitis in preterm infants // Microbiome. 2013. Vol. 1. P. 20.

  50. Claud E.C., Walker W.A. Hypothesis: inappropriate colonization of the premature intestine can cause neonatal necrotizing enterocolitis // FASEB J. 2001. Vol. 15. P. 1398-1403.

  51. Collado M.C., Rautava S., Aakko J., Isolauri E. et al. Human gut colonisation may be initiated in utero by distinct microbial communities in the placenta and amni-otic fluid // Sci. Rep. 2016. Vol. 6. Article ID 23129.

  52. Cooper A., Ross A.J., O’Neill J.A., Schnaufer L. Resection with primary anastomosis for necrotizing enterocolitis: a contrasting view // J. Pediatr. Surg. 1988. Vol. 23. P. 64-68.

  53. Corfield A.P. Mucins and mucosal protection in the gastrointestinal tract: new prospects for mucins in the pathology of gastrointestinal disease // Gut. 2000. Vol. 47. P. 589-594.

  54. Coursodon C.F., Dvorak B. Epidermal growth factor and necrotizing entero- colitis // Curr. Opin. Pediatr. 2012. Vol. 24. P. 160-164.

  55. Dabritz J., Jenke A., Wirth S., Foell D. Fecal phagocyte-specific S100A12 for diagnosing necrotizing enterocolitis // J. Pediatr. 2012. Vol. 161. P. 1059-1064.

  56. Denning T.W., Bhatia A.M., Kane A.F., Patel R.M. et al. Pathogenesis of NEC: Role of the innate and adaptive immune response // Semin. Perinatol. 2017. Vol. 41. P. 15-28.

  57. de Souza J.C.K., da Motta U.I.C., Ketzer C.R. Prognostic factors of mortality in newborns with necrotizing enterocolitis submitted to exploratory laparotomy // J. Pediatr. Surg. 2001. Vol. 36. P. 482-486.

  58. Deplancke B., Gaskins H.R. Microbial modulation of innate defense: goblet cells and the intestinal mucus layer // Am. J. Clin. Nutr. 2001. Vol. 73. P. 1131S-1141S.

  59. Dilli D., Suna Орш S., Erol R., Ozkan-Ulu H. et al. Does abdominal sonogra-phy provide additional information over abdominal plain radiography for diagnosis of necrotizing enterocolitis in neonates? // Pediatr. Surg. Int. 2011. Vol. 27. P. 321-327.

  60. Di Lorenzo M., Bass J., Krantis A. An intraluminal model of necrotizing enterocolitis in the developing neonatal piglet // J. Pediatr. Surg. 1995. Vol. 30. P. 1138-1142.

  61. Dolgin S.E., Shlasko E., Levitt M.A. et al. Alterations in respiratory status: Early signs of severe necrotizing enterocolitis // J. Pediatr. Surg. 1998. Vol. 33. P. 856-858.

  62. Donati A., Damiani E., Domizi R. et al. Near-infrared spectroscopy for assessing tissue oxygenation and microvascular reactivity in critically ill patients: a prospective observational study // Crit. Care. 2016. Vol. 20. P. 311.

  63. Dorling J., Berrington J., Bowler U., Juszczak E. et al. The Speed of Increasing milk Feeds Trial (SIFT); results at hospital discharge // Pediatric Academic Societies Annual Meeting; May 6-9, 2017. San Francisco, CA, 2017.

  64. Dritsakou K., Liosis G., Valsami G., Polychronopoulos E. et al. Improved outcomes of feeding low birth weight infants with predominantly raw human milk versus donor banked milk and formula // J. Matern. Fetal Neonatal Med. 2016. Vol. 29. P. 1131-1138.

  65. Du Plessis J., Vanheel H., Janssen C.E. et al. Activated intestinal macrophages in patients with cirrhosis release NO and IL-6 that may disrupt intestinal barrier function // J. Hepatol. 2013. Vol. 58. P. 1125-1132.

  66. Duro D., Kalish L.A., Johnston P. et al. Risk factors for intestinal failure in infants with necrotizing enterocolitis: a Glaser Pediatric Research Network study // J. Pediatr. 2010. Vol. 157. P. 203-208.e1.

  67. Dvorak B., Halpern M.D., Holubec H. et al. Maternal milk reduces severity of necrotizing enterocolitis and increases intestinal IL-10 in a neonatal rat model // Pediatr. Res. 2003. Vol. 53. P. 426-433.

  68. Ein S.H., Marshall D.G., Girvan D. Peritoneal drainage under local anesthesia for perforations from necrotizing enterocolitis // J. Pediatr. Surg. 1977. Vol. 12. P. 963-967.

  69. Ellison R.T. 3rd, Giehl T.J. Killing of gram-negative bacteria by lactoferrin and lysozyme // J. Clin. Invest. 1991. Vol. 88. P. 1080-1091.

  70. Erusalimsky J.D., Moncada S. Nitric oxide and mitochondrial signaling: from physiology to pathophysiology // Arterioscler. Thromb. Vasc. Biol. 2007. Vol. 27. P. 2524-2531.

  71. Evaluation of Abdominal Tissue Oxygenation in Premature Infants Using Near Infrared Spectroscopy // ClinicalTrials.gov. (Internet). National Library of Medicine (US), 2009. URL: https: //clinicaltrials.gov/ct2/show/record/NCT01855347NLM. (date of access April 20, 2017)

  72. Evennett N.J., Hall N.J., Pierro A., Eaton S. Urinary intestinal fatty acid-binding protein concentration predicts extent of disease in necrotizing enterocolitis // J. Pediatr. Surg. 2010. Vol. 45. P. 735-740.

  73. Faingold R., Daneman A., Tomlinson G. et al. Necrotizing enterocolitis: assessment of bowel viability with color Doppler US // Radiology. 2005. Vol. 235. P. 587-594.

  74. Fasching G., Hцllwarth M.E., Schmidt В., Mayr J. Surgical strategies in very-low-birthweight neonates with necrotizing enterocolitis // Acta Paediatr. 1994. Vol. 83. P. 62-64.

  75. Feng J., Besner G.E. Heparin-binding epidermal growth factor-like growth factor promotes enterocyte migration and proliferation in neonatal rats with necrotiz-ing enterocolitis // J. Pediatr. Surg. 2007. Vol. 42. P. 214-220.

  76. Feng J., El-Assal O.N., Besner G.E. Heparin-binding EGF-like growth factor (HB-EGF) and necrotizing enterocolitis // Semin. Pediatr. Surg. 2005. Vol. 14. P. 167-174.

  77. Feng J., El-Assal O.N., Besner G.E. Heparin-binding epidermal growth factorlike growth factor reduces intestinal apoptosis in neonatal rats with necrotizing entero-colitis // J. Pediatr. Surg. 2006. Vol. 41. P. 742-747.

  78. Fisher J.G., Bairdain S., Sparks E.A. et al. Serious congenital heart disease and necrotizing enterocolitis in very low birth weight neonates // J. Am. Coll. Surg. 2015. Vol. 220. P. 1018-1026.e14.

  79. Fisher J.G., Jones B.A., Gutierrez I.M. et al. Mortality associated with lapa-rotomy-confirmed neonatal spontaneous intestinal perforation: a prospective 5-year multicenter analysis // J. Pediatr. Surg. 2014. Vol. 49. P. 1215-1219.

  80. Fitzgibbons S.C., Ching Y., Yu D. et al. Mortality of necrotizing enterocolitis expressed by birth weight categories // J. Pediatr. Surg. 2009. Vol. 44. P. 1072-1075.

  81. Ford H., Watkins S., Reblock K., Rowe M. The role of inflammatory cytokines and nitric oxide in the pathogenesis of necrotizing enterocolitis // J. Pediatr. Surg. 1997. Vol. 32. P. 275-282.

  82. Ford H.R. Mechanism of nitric oxide-mediated intestinal barrier failure: insight into the pathogenesis of necrotizing enterocolitis // J. Pediatr. Surg. 2006. Vol. 41. P. 294-299.

  83. Foster J.P., Seth R., Cole M.J. Oral immunoglobulin for preventing necrotiz-ing enterocolitis in preterm and low birth weight neonates // Cochrane Database Syst. Rev. 2016. Vol. 4. CD001816.

  84. Fournier B.M., Parkos C.A. The role of neutrophils during intestinal inflammation // Mucosal Immunol. 2012. Vol. 5. P. 354-366.

  85. Frey M.R., Brent Polk D. ErbB receptors and their growth factor ligands in pediatric intestinal inflammation // Pediatr. Res. 2014. Vol. 75. P. 127-132.

  86. Furman L., Taylor G., Minich N., Hack M. The effect of maternal milk on neonatal morbidity of very low-birth-weight infants // Arch. Pediatr. Adolesc. Med. 2003. Vol. 157. P. 66-71.

  87. Gaudin A., Farnoux C., Bonnard A. et al. Necrotizing enterocolitis (NEC) and the risk of intestinal stricture: the value of C-reactive protein // PLoS One. 2013. Vol. 8. Article ID e76858.

  88. Gay A.N. Near-infrared spectroscopy measurement of abdominal tissue oxygenation is a useful indicator of intestinal blood flow and necrotizing enterocolitis in premature piglets // J. Pediatr. Surg. 2011. Vol. 46. P. 1034-1040.

  89. Gifford J.L., Hunter H.N., Vogel H.J. Lactoferricin // Cell. Mol. Life Sc. 2005. Vol. 62. P. 2588.

  90. Gobet R., Sacher P., Schwibel M.G. Surgical procedures in colonic strictures after necrotizing enterocolitis // Acta Paediatr. 1994. Vol. 83. P. 77-79.

  91. Golder S.K., Schreyer A.G., Endlicher E. et al. Comparison of capsule endos-copy and magnetic resonance (MR) enteroclysis in suspected small bowel disease // Int. J. Colorectal Dis. 2006. Vol. 21. P. 97-104.

  92. Gordon P.V., Swanson J.R., Attridge J.T., Clark R. Emerging trends in acquired neonatal intestinal disease: is it time to abandon Bell’s criteria? // J. Perinatol. 2007. Vol. 27. P. 661-671.

  93. Gouriet F., Million M., Henri M., Fournier P.E. et al. Lactobacillus rhamnosus bacteremia: an emerging clinical entity // Eur. J. Clin. Microbiol. Infect. Dis. 2012. Vol. 31. P. 2469-2480.

  94. Greenwood C., Morrow A.L., Lagomarcino A.J. et al. Early empiric antibiotic use in preterm infants is associated with lower bacterial diversity and higher relative abundance of Enterobacter // J. Pediatr. 2014. Vol. 165. P. 23-29.

  95. Grishin A., Bowling J., Bell B., Wang J. et al. Roles of nitric oxide and intestinal microbiota in the pathogenesis of necrotizing enterocolitis // J. Pediatr. Surg. 2016. Vol. 51. P. 13-17.

  96. Grosfeld J.L., Cheu H., Schlatter M., West K.W. et al. Changing trends in nec- rotizing entercolitis // Ann. Surg. 1991. Vol. 214. P. 300-307.

  97. Guillet R., Stoll B.J., Cotten C.M. et al. Association of H2-blocker therapy and higher incidence of necrotizing enterocolitis in very low birth weight infants // Pediatrics. 2006. Vol. 117. P. e137-e142.

  98. Guthrie S.O., Gordon P.V., Thomas V., Thorp J.A. et al. Necrotizing entero-colitis among neonates in the United States // J. Perinatol. 2003. Vol. 23. P. 278-285.

  99. Guthmann F., Borchers T., Wolfrum C., Wustrack T. et al. Plasma concentration of intestinaland liver-FABP in neonates suffering from necrotizing enterocolitis and in healthy preterm neonates // Mol. Cell. Biochem. 2002. Vol. 239. P. 227-234.

  100. Gutierrez I.M., Fisher J.G., Ben-Ishay O. et al. Citrulline levels following proximal versus distal small bowel resection // J. Pediatr. Surg. 2014. Vol. 49. P. 741-744.

  101. Hackam D.J., Upperman J.S., Grishin A., Ford H.R. Disordered enterocyte signaling and intestinal barrier dysfunction in the pathogenesis of necrotizing entero-colitis // Semin. Pediatr. Surg. 2005. Vol. 14. P. 49-57.

  102. Hackam D.J. Danger at the doorstep: regulation of bacterial translocation across the intestinal barrier by nitric oxide // Crit. Care Med. 2011. Vol. 39. P. 2189- 2190.

  103. Hajivassiliou C.A., Pitkin J. Recurrent necrotizing enterocolitis associated with episodes of supraventricular tachycardia // J. Pediatr. Surg. 1998. Vol. 33. P. 1569-1570.

  104. Hall L.J., Murphy C.T., Quinlan A. et al. Natural killer cells protect mice from DSS-induced colitis by regulating neutrophil function via the NKG2A receptor // Mucosal Immunol. 2013. Vol. 6. P. 1016-1026.

  105. Hartman G.E., Drugas G.T., Shochat S.J. Post-necrotizing enterocolitis strictures presenting with sepsis or perforation: risk of clinical observation // J. Pediatr. Surg. 1988. Vol. 23. P. 562-566.

  106. Hintz S.R. Neurodevelopmental and growth outcomes of extremely low birth weight infants after necrotizing enterocolitis // Pediatrics. 2005. Vol. 115. P. 696-703.

  107. Hirai C., Ichiba H., Saito M., Shintaku H. et al. Trophic effect of multiple growth factors in amniotic fluid or human milk on cultured human fetal small intestinal cells // J. Pediatr. Gastroenterol. Nutr. 2002. Vol. 34. P. 524-528.

  108. Hogberg N., Stenback A., Carlsson PO., Wanders A. et al. Genes regulating tight junctions and cell adhesion are altered in early experimental necrotizing entero-colitis // J. Pediatr. Surg. 2013. Vol. 48. P. 2308-2312.

  109. Holman R.C., Stoll B.J., Curns A.T., Yorita K.L. et al. Necrotising entero-colitis hospitalisations among neonates in the United States // Paediatr. Perinat. Epidemiol. 2006. Vol. 20. P. 498-506.

  110. Horbar J.D., Badger G.J., Carpenter J.H. et al. Trends in mortality and morbidity for very low birth weight infants, 1991-1999 // Pediatrics. 2002. Vol. 110. P. 143-151.

  111. Horwitz J.R., Lally K.P., Cheu H.W., Vazquez W.D. et al. Complications after surgical intervention for necrotizing enterocolitis: a multicenter review // J. Pediatr. Surg. 1995. Vol. 30. P. 994-999.

  112. Hsueh W., Caplan M.S., Qu X.-W., Tan X.-D. et al. Neonatal necrotiz-ing enterocolitis: clinical considerations and pathogenetic concepts // Pediatr. Dev. Pathol. 2003. Vol. 6. P. 6-23.

  113. Hull M.A., Fisher J.G., Gutierrez I.M. et al. Mortality and management of surgical necrotizing enterocolitis in very low birth weight neonates: a prospective cohort study // J. Am. Coll. Surg. 2014. Vol. 218. P. 1148-1155.

  114. Hunter C.J., Podd B., Ford H.R., Camerini V. Evidence vs experience in neonatal practices in necrotizing enterocolitis // J. Perinatol. 2008. Vol. 28, suppl. 1. P. S9-S13.

  115. IBP-9414 for the Prevention of Necrotizing Enterocolitis // ClinicalTrials.gov National Library of Medicine (US), 2009. URL: https: //clinicaltrials.gov/ct2/show/ NCT02472769. (date of access May 1, 2017)

  116. Isaacs D., North J., Lindsell D., Wilkinson A.R. Serum acute phase reactants in necrotizing enterocolitis // Acta Paediatr. 1987. Vol. 76. P. 923-937.

  117. Janik J.S., Ein S.H., Mancer K. Intestinal stricture after necrotizing enteroco-litis // J. Pediatr. Surg. 1981. Vol. 16. P. 438-443.

  118. Kafetzis D.A., Skevaki C., Costalos C. Neonatal necrotizing enterocolitis: an overview // Curr. Opin. Infect. Dis. 2003. Vol. 16. P. 349-355.

  119. Kanto W.P. Jr, Wilson R., Ricketts R.R. Management and outcome of necro- tizing enterocolitis // Clin. Pediatr. (Phila.). 1985. Vol. 24. P. 79-82.

  120. Kantorowska A., Wei J.C., Cohen R.S., Lawrence R.A. et al. Impact of donor milk availability on breast milk use and necrotizing enterocolitis rates // Pediatrics. 2016. Vol. 137. Article ID e20153123.

  121. Kao S.C.S., Smith W.L., Franken E.A., Sato Y. et al. Contrast enema diagnosis of necrotizing enterocolitis // Pediatr. Radiol. 1992. Vol. 22. P. 115-117.

  122. Kennedy K.A., Tyson J.E. Early versus delayed initiation of progressive enteral feedings for parenterally fed low birth weight or preterm infants // Cochrane Database Syst. Rev. 2000. Vol. 2. CD001970.

  123. Kennedy K.A., Tyson J.E. Rapid versus slow rate of advancement of feedings for promoting growth and preventing necrotizing enterocolitis in parenterally fed low-birth-weight infants // Cochrane Database Syst. Rev. 1998. Vol. 4. CD001241.

  124. Kenton A.B., O’Donovan D., Cass D.L. et al. Severe thrombocytopenia predicts outcome in neonates with necrotizing enterocolitis // J. Perinatol. 2005. Vol. 25. P. 14-20.

  125. Khan F.A., Squires R.H., Litman H.J. et al. Predictors of enteral autonomy in children with intestinal failure: a multicenter cohort study // J. Pediatr. 2015. Vol. 167. P. 29-34.e1.

  126. Kliegman R.M., Walsh M.C. Neonatal necrotizing enterocolitis: pathogenesis, classification, and spectrum of illness // Curr. Probl. Pediatr. 1987. Vol. 17. P. 213-288.

  127. Kosloske A.M., Burstein J., Bartow S.A. Intestinal obstruction due to colonic stricture following neonatal necrotizing enterocolitis // Ann. Surg. 1980. Vol. 192. P. 202-207.

  128. Kosloske A.M. Indications for operation in necrotizing enterocolitis revisited // J. Pediatr. Surg. 1994. Vol. 29. P. 663-666.

  129. Kyo K., Muto T., Nagawa H., Lathrop G.M. et al. Associations of distinct variants of the intestinal mucin gene MUC3A with ulcerative colitis and Crohn’s disease // J. Hum. Genet. 2001. Vol. 46. P. 5-20.

  130. Lambert D.K., Christensen R.D., Henry E. et al. Necrotizing enterocolitis in term neonates: data from a multihospital health-care system // J. Perinatol. 2007. Vol. 27. P. 437-443.

  131. La Rosa P.S., Warner B.B., Zhou Y. et al. Patterned progression of bacterial populations in the premature infant gut // Proc. Natl. Acad. Sci. USA. 2014. Vol. 111. P. 12 522-12 527.

  132. Lebenthal A., Lebenthal E. The ontogeny of the small intestinal epithelium // J. Parenter. Enteral Nutr. 1999. Vol. 23. P. S3-S6.

  133. Lemelle J.L., Schmitt M., Miscault G., Vert P., Hascoet J.M. Neonatal necrotizing enterocolitis: a retrospective and multicentric review of 331 cases // Acta Paediatr. 1994. Vol. 83. P. 70-73.

  134. Lin J. Too much short chain fatty acids cause neonatal necrotizing enteroco-litis // Med. Hypotheses. 2004. Vol. 62. P. 291-293.

  135. Llanos A.R., Moss M.E., Pinzon M.C., Dye T. et al. Epidemiology of neonatal necrotising enterocolitis: a population-based study // Paediatr. Perinat. Epidemiol. 2002. Vol. 16. P. 342-349.

  136. Lonnerdal B. Bioactive proteins in human milk: mechanisms of action // J. Pediatr. 2010. Vol. 156. P. S26-S30.

  137. Lucas A., Cole T.J. Breast milk and neonatal necrotising enterocolitis // Lancet. 1990. Vol. 336. P. 1519-1523.

  138. Luig M., Lui K. Epidemiology of necrotizing enterocolitis - part II: risks and susceptibility of premature infants during the surfactant era: a regional study // J. Paediatr. Child Health. 2005. Vol. 41. P. 174-179.

  139. Luzzatto C., Previtera C., Boscolo R., Katende M. et al. Necrotizing entero-colitis: late surgical results after enterostomy without resection // Eur. J. Pediatr. Surg. 1996. Vol. 6. P. 92-94.

  140. Maalouf E.F., Fagbemi A., Duggan P.J. et al. Magnetic resonance imaging of intestinal necrosis in preterm infants // Pediatrics. 2000. Vol. 105. P. 510-514.

  141. Maffei D., Schanler R.J. Human milk is the feeding strategy to prevent necro-tizing enterocolitis! // Semin. Perinatol. 2017. Vol. 41. P. 36-40.

  142. Mai V., Young C.M., Ukhanova M. et al. Fecal microbiota in premature infants prior to necrotizing enterocolitis // PLoS One. 2011. Vol. 6. Article ID e20647.

  143. Manzoni P., Rinaldi M., Cattani S. et al. Bovine lactoferrin supplementation for prevention of late-onset sepsis in very low-birth-weight neonates: a randomized trial // JAMA. 2009. Vol. 302. P. 1421-1428.

  144. Martin L.W., Neblett W.W. Early operation with intestinal diversion for necrotizing enterocolitis // J. Pediatr. Surg. 1981. Vol. 16. P. 252-255.

  145. Martinez-Ferro M., Rothenberg S., St Peter S., Bignon H. et al. Laparoscopic treatment of postnecrotizing enterocolitis colonic strictures // J. Laparoendosc. Adv. Surg. Tech. A. 2010. Vol. 20. P. 477-480.

  146. McClure R.J., Newell S.J. Randomised controlled study of clinical outcome following trophic feeding // Arch. Dis Child. Fetal Neonatal Ed. 2000. Vol. 82, N 1. P. F29-F33.

  147. McElroy S.J., Castle S.L., Bernard J.K. et al. The ErbB4 ligand neuregu-lin-4 protects against experimental necrotizing enterocolitis // Am. J. Pathol. 2014. Vol. 184. P. 2768-2778.

  148. McElroy S.J., Prince L.S., Weitkamp J.H., Reese J. et al. Tumor necrosis factor receptor 1-dependent depletion of mucus in immature small intestine: a potential role in neonatal necrotizing enterocolitis // Am. J. Physiol. Gastrointest. Liver Physiol. 2011. Vol. 301. P. G656-G666.

  149. Meier P.P., Engstrom J.L., Patel A.L., Jegier B.J. et al. Improving the use of human milk during and after the NICU stay // Clin. Perinatol. 2010. Vol. 37. P. 217-245.

  150. Meyer C.L., Payne N.R., Roback S.A. Spontaneous, isolated intestinal perforations in neonates with birth weight 1,000 g not associated with necrotizing enteroco- litis // J. Pediatr. Surg. 1991. Vol. 26. P. 714-717.

  151. Milla PJ. Intestinal motility during ontogeny and intestinal pseudo-obstruction in children // Pediatr. Clin. North Am. 1996. Vol. 43. P. 511-532.

  152. Mintz A.C., Applebaum H. Focal gastrointestinal perforations not associated with necrotizing enterocolitis in very low birth weight neonates // J. Pediatr. Surg. 1993. Vol. 28. P. 857-860.

  153. MohanKumar K., Namachivayam K., Chapalamadugu K.C. et al. Smad7 interrupts TGF-beta signaling in intestinal macrophages and promotes inflammatory acti-vation of these cells during necrotizing enterocolitis // Pediatr. Res. 2016. Vol. 79. P. 951-961.

  154. Montagne L., Piel C., Lalles J.P. Effect of diet on mucin kinetics and composition: nutrition and health implications // Nutr. Rev. 2004. Vol. 62. P. 105-114.

  155. Montjaux-Regis N., Cristini C., Arnaud C., Glorieux I. et al. Improved growth of preterm infants receiving mother’s own raw milk compared with pasteurized donor milk // Acta Paediatr. 2011. Vol. 100. P. 1548-1554.

  156. Moore T.C. Successful use of the «patch, drain, and wait» laparotomy approach to perforated necrotizing enterocolitis: is hypoxia-triggered 'good angiogen-esis' involved? // Pediatr. Surg. Int. 2000. Vol. 16. P. 356-363.

  157. Moore T., Johnson S., Haider S., Hennessy E. et al. Relationship between test scores using the second and third editions of the Bayley Scales in extremely preterm children // J. Pediatr. 2012. Vol. 160. P. 553-558.

  158. More K., Athalye-Jape G., Rao S., Patole S. Association of inhibitors of gastric acid secretion and higher incidence of necrotizing enterocolitis in preterm very low-birth-weight infants // Am. J. Perinatol. 2013. Vol. 30. P. 849-856.

  159. Morgan J., Young L., Fau-McGuire W., McGuire W. Slow advancement of enteral feed volumes to prevent necrotising enterocolitis in very low birth weight infants // Cochrane Database Syst. Rev. 2015. Vol. 10. CD001241.

  160. Morrow A.L., Lagomarcino A.J., Schibler K.R. et al. Early microbial and metabolomic signatures predict later onset of necrotizing enterocolitis in preterm infants // Microbiome. 2013. Vol. 1. P. 13.

  161. Moss R.L., Dimmitt R.A., Barnhart D.C. et al. Laparotomy versus peritoneal drainage for necrotizing enterocolitis and perforation // N. Engl. J. Med. 2006. Vol. 354. P. 2225-2234.

  162. Moss R.L., Dimmitt R.A., Henry M.C., Geraghty N. et al. A meta-analysis of peritoneal drainage versus laparotomy for perforated necrotizing enterocolitis // J. Pediatr. Surg. 2001. Vol. 36. P. 1210-1213.

  163. Moss R.L., Kalish L.A., Duggan C. et al. Clinical parameters do not adequately predict outcome in necrotizing enterocolitis: a multi-institutional study // J. Perinatol. 2008. Vol. 28. P. 665-674.

  164. Muchantef K.K. Sonographic and radiographic imaging features of the neonate with necrotizing enterocolitis: correlating findings with outcomes // Pediatr. Radiol. 2013. Vol. 43. P. 1444-1452.

  165. Muresan Z., Paul D.L., Goodenough D.A. Occludin 1B, a variant of the tight junction protein occludin // Mol. Biol. Cell. 2000. Vol. 11. P. 627-634.

  166. Nadler E.P., Dickinson E., Knisely A. et al. Expression of inducible nitric oxide synthase and interleukin-12 in experimental necrotizing enterocolitis // J. Surg. Res. 2000. Vol. 92. P. 71-77.

  167. Nanthakumar N., Meng D., Goldstein A.M. et al. The mechanism of excessive intestinal inflammation in necrotizing enterocolitis: an immature innate immune response // PLoS One. 2011. Vol. 6. Article ID e17776.

  168. Nanthakumar N.N., Fusunyan R.D., Sanderson I., Walker W.A. Inflammation in the developing human intestine: A possible pathophysiologic contribution to necro-tizing enterocolitis // Proc. Natl Acad. Sci. USA. 2000. Vol. 97. P. 6043-6048.

  169. Neu J., Pammi M. Pathogenesis of NEC: impact of an altered intestinal microbiome // Semin. Perinatol. 2017. Vol. 41. P. 29-35.

  170. Noerr B. Part 1. Current controversies in the understanding of necrotizing enterocolitis // Adv. Neonatal Care. 2003. Vol. 3. P. 107-120.

  171. Oberhoffer M., Vogelsang H., Russwurm S. et al. Outcome prediction by traditional and new markers of inflammation in patients with sepsis // Clin. Chem. Lab. Med. 1999. Vol. 37. P. 363-368.

  172. Obladen M. Necrotizing enterocolitis-150 years of fruitless search for the cause // Neonatology. 2009. Vol. 96. P. 203-210.

  173. Ockner R.K., Manning J.A. Fatty acid-binding protein in small intestine. Identification, isolation, and evidence for its role in cellular fatty acid transport // J. Clin. Invest. 1974. Vol. 54. P. 326-338.

  174. Olson J.K., Rager T.M., Navarro J.B., Mashburn-Warren L. et al. Harvesting the benefits of biofilms: a novel probiotic delivery system for the prevention of necro-tizing enterocolitis // J. Pediatr. Surg. 2016. Vol. 51. P. 936-941.

  175. Palmeira P., Quinello C., Silveira-Lessa A.L., Zago C.A. et al. IgG placen-tal transfer in healthy and pathological pregnancies // Clin. Dev. Immunol. 2012. Vol. 2012. Article ID 985646.

  176. Pammi M., Abrams S.A. Oral lactoferrin for the prevention of sepsis and necrotizing enterocolitis in preterm infants // Cochrane Database Syst. Rev. 2015. Vol. 2. CD007137.

  177. Pang K., Chao N., Wong B., Leung M. et al. The dip and drop back technique in the management of multifocal necrotizing enterocolitis: a single centre experience // Eur. J. Pediatr. Surg. 2012. Vol. 22. P. 85-90.

  178. Papillon S., Castle S.L., Gayer C.P., Ford H.R. Necrotizing enterocolitis: contemporary management and outcomes // Adv. Pediatr. 2013. Vol. 60. P. 263-279.

  179. Patel J.C., Tepas J.J., 3rd., Huffman S.D., Evans J.S. Neonatal necrotizing enterocolitis: the long-term perspective // Am. Surg. 1998. Vol. 64. P. 575-579.

  180. Peila C., Moro G.E., Bertino E. et al. The effect of holder pasteurization on nutrients and biologically-active components in donor human milk: a review // Nutrients. 2016. Vol. 8. P. E477.

  181. Perapoch J., Planes A.M., Querol A. et al. Fungemia with Saccharomyces cerevisiae in two newborns, only one of whom had been treated with ultra-levura // Eur. J. Clin. Microbiol. Infect. Dis. 2000. Vol. 19. P. 468-470.

  182. Petty J.K., Ziegler M.M. Operative strategies for necrotizing enterocolitis: the prevention and treatment of short-bowel syndrome // Semin. Pediatr. Surg. 2005. Vol. 14. P. 191-198.

  183. Phad N., Trivedi A., Todd D., Lakkundi A. Intestinal strictures post-necro-tising enterocolitis: clinical profile and risk factors // J. Neonatal Surg. 2014. Vol. 3. P. 44.

  184. Plaisancie P., Claustre J., Estienne M. et al. A novel bioactive peptide from yoghurts modulates expression of the gel-forming MUC2 mucin as well as population of goblet cells and Paneth cells along the small intestine // J. Nutr. Biochem. 2013. Vol. 24. P. 213-221.

  185. Playford R.J., Wright N.A. Why is epidermal growth factor present in the gut lumen? // Gut. 1996. Vol. 38. P. 303-305.

  186. Pollack P.F., Goda T., Colony P.C. et al. Effects of enterally fed epidermal growth factor on the small and large intestine of the suckling rat // Regul. Peptides. 1987. Vol. 17. P. 121-132.

  187. Pourcyrous M. C-Reactive protein in the diagnosis, management, and prognosis of neonatal necrotizing enterocolitis // Pediatrics. 2005. Vol. 116. P. 1064-1069.

  188. Pumberger W., Mayr M., Kohlhauser C., Weninger M. Spontaneous localized intestinal perforation in very-low-birth-weight infants // J. Am. Coll. Surg. 2002. Vol. 195. P. 796-803.

  189. Radhakrishnan J., Blechman G., Shrader C., Patel M.K. et al. Colonic strictures following successful medical management of necrotizing enterocolitis: a prospective study evaluating early gastrointestinal contrast studies // J. Pediatr. Surg. 1991. Vol. 26. P. 1043-1046.

  190. Radulescu A., Yu X., Orvets N.D., Chen Y. et al. Deletion of the heparin-binding epidermal growth factor-like growth factor gene increases susceptibility to necrotizing enterocolitis // J. Pediatr. Surg. 2010. Vol. 45. P. 729-734.

  191. Ramirez K., Witherden D.A., Havran W.L. All hands on DE(T)C: epithelial-resident gammadelta T cells respond to tissue injury // Cell. Immunol. 2015. Vol. 296. P. 57-61.

  192. Rees C., Hall N., Eaton S., Pierro A. Surgical strategies for necrotizing enterocolitis: a survey of practice in the United Kingdom // Arch. Dis. Child. Fetal Neonatal Ed. 2005. Vol. 90. P. F152-F155.

  193. Rees C.M., Eaton S., Kiely E.M., Wade A.M. et al. Peritoneal drainage or laparotomy for neonatal bowel perforation? A randomized controlled trial // Ann. Surg. 2008. Vol. 248. P. 44-51.

  194. Rees C.M., Eaton S., Pierro A. National prospective surveillance study of necrotizing enterocolitis in neonatal intensive care units // J. Pediatr. Surg. 2010. Vol. 45. P. 1391-1397.

  195. Rees C.M., Pierro A., Eaton S. Neurodevelopmental outcomes of neonates with medically and surgically treated necrotizing enterocolitis // Arch. Dis. Child. Fetal Neonatal Ed. 2007. Vol. 92. P. F193-F198.

  196. Renz H., Brandtzaeg P., Hornef M. The impact of perinatal immune development on mucosal homeostasis and chronic inflammation // Nat. Rev. Immunol. 2011. Vol. 12. P. 9-23.

  197. Ricketts R.R. Surgical therapy for necrotizing enterocolitis // Ann. Surg. 1984. Vol. 200. P. 653-657.

  198. Ricketts R.R., Jerles M.L. Neonatal necrotizing enterocolitis: experience with 100 consecutive surgical patients // World J. Surg. 1990. Vol. 14. P. 600-605.

  199. Robinson J.R., Rellinger E.J., Hatch L.D. et al. Surgical necrotizing entero-colitis // Semin. Perinatol. 2017. Vol. 41. P. 70-79.

  200. Romagnoli C., Frezza S., Cingolani A. et al. Plasma levels of interleu-kin-6 and interleukin-10 in preterm neonates evaluated for sepsis // Eur. J. Pediatr. 2001. Vol. 160. P. 345-350.

  201. Ron O., Davenport M., Patel S., Kiely E. et al. Outcomes of the «clip and drop» technique for multifocal necrotizing enterocolitis // J. Pediatr. Surg. 2009. Vol. 44. P. 749-754.

  202. Rothenberg S.S. Laparoscopic segmental intestinal resection // Semin. Pediatr. Surg. 2002. Vol. 11. P. 211-216.

  203. Rowe M.I., Reblock K.K., Kurkchubasche A.G., Healey P.J. Necrotizing enterocolitis in the extremely low birth weight infant // J. Pediatr. Surg. 1994. Vol. 29. P. 987-990.

  204. Ryley H.C., Rennie D., Bradley D.M. The composition of a mucus glycoprotein from meconium of cystic fibrosis, healthy pre-term and full-term neonates // Clin. Chim. Acta. 1983. Vol. 135. P. 49-56.

  205. Sallakh-Niknezhad A., Bashar-Hashemi F., Fau-Satarzadeh N., Satarzadeh N. et al. Early versus late trophic feeding in very low birth weight preterm infants // Iran. J. Pediatr. 2012. Vol. 22, N 2. P. 171-176.

  206. Sampath V., Menden H., Helbling D. et al. SIGIRR genetic variants in premature infants with necrotizing enterocolitis // Pediatrics. 2015. Vol. 135. P. e1530- e1534.

  207. Sanchez S., Javid P.J., Healey P.J., Reyes J. et al. Ultrashort bowel syndrome in children // J. Pediatr. Gastroenterol. Nutr. 2013. Vol. 56, N 1. P. 36-39.

  208. Sanderson I.R. The physicochemical environment of the neonatal intestine // NeoReviews. 2003. Vol. 4. P. 117e-120e.

  209. Sankaran K., Puckett B., Lee D.S. et al. Variations in incidence of necrotiz-ing enterocolitis in Canadian neonatal intensive care units // J. Pediatr. Gastroenterol. Nutr. 2004. Vol. 39. P. 366-372.

  210. Schafer G., Genesoni L., Boden G. et al. Development and validation of a parent-report measure for detection of cognitive delay in infancy // Dev. Med. Child Neurol. 2014. Vol. 56. P. 1194-1201.

  211. Schanler R.J., Shulman R.J., Lau C. Feeding strategies for premature infants: beneficial outcomes of feeding fortified human milk versus preterm formula // Pediatrics. 1999. Vol. 103. P. 1150-1157.

  212. Schimpl G., Hullwarth M.E., Fotter R., Becker H. Late intestinal strictures following successful treatment of necrotizing enterocolitis // Acta Paediatr. 1994. Vol. 83. P. 80-83.

  213. Schmidt B., Davis P., Moddemann D. et al. Long-term effects of indo-methacin prophylaxis in extremely-low-birth-weight infants // N. Engl. J. Med. 2001. Vol. 344. P. 1966-1972.

  214. Schullinger J.N. Neonatal necrotizing enterocolitis // Am. J. Dis. Child. 1981. Vol. 135. P. 612.

  215. Schulzke S.M., Deshpande G.C., Patole S.K. Neurodevelopmental outcomes of very low-birth-weight infants with necrotizing enterocolitis // Arch. Pediatr. Adolesc. Med. 2007. Vol. 161. P. 583.

  216. Schwartz M.Z., Hayden C.K., Richardson C.J., Tyson K.R.T. et al. A prospective evaluation of intestinal stenosis following necrotizing enterocolitis // J. Pediatr. Surg. 1982. Vol. 17. P. 764-770.

  217. Schwartz M.Z., Richardson C.J., Hayden C.K., Swischuk L.E. et al. Intestinal stenosis following successful medical management of necrotizing enterocolitis // J. Pediatr. Surg. 1980. Vol. 15. P. 890-899.

  218. Shah D., Sinn J.K.H. Antibiotic regimens for the empirical treatment of newborn infants with necrotising enterocolitis // Cochrane Database Syst. Rev. 2012. Vol. 8. CD007448.

  219. Shah P., Shah V. Arginine supplementation for prevention of necrotis-ing enterocolitis in preterm infants // Cochrane Database Syst. Rev. 2004. Vol. 4. CD004339.

  220. Shapiro N.I., Arnold R., Sherwin R. et al. The association of near-infrared spectroscopy-derived tissue oxygenation measurements with sepsis syndromes, organ dysfunction and mortality in emergency department patients with sepsis // Crit. Care. 2011. Vol. 15. P. R223.

  221. Shin C.E., Falcone R.A., Stuart L., Erwin C.R. et al. Diminished epidermal growth factor levels in infants with necrotizing enterocolitis // J. Pediatr. Surg. 2000. Vol. 35. P. 173-177.

  222. Shreiner A.B., Kao J.Y., Young V.B. The gut microbiome in health and in disease // Curr. Opin. Gastroenterol. 2015. Vol. 31. P. 69-75.

  223. Silva C.T., Daneman A., Navarro O.M. et al. Correlation of sonographic findings and outcome in necrotizing enterocolitis // Pediatr. Radiol. 2007. Vol. 37. P. 274-282.

  224. Sisk P.M., Lovelady C.A., Dillard RG., Gruber K.J. et al. Early human milk feeding is associated with a lower risk of necrotizing enterocolitis in very low birth weight infants // J. Perinatol. 2007. Vol. 27. P. 428-433.

  225. Solem C.A., Loftus E.V., Jr., Fletcher J.G. et al. Small-bowel imaging in Crohn’s disease: a prospective, blinded, 4-way comparison trial // Gastrointest. Endosc. 2008. Vol. 68. P. 255-266.

  226. Sonntag J. Growth and neurodevelopmental outcome of very low birth-weight infants with necrotizing enterocolitis // Acta Paediatr. 2000. Vol. 89. P. 528-532.

  227. Squires R.H., Duggan C., Teitelbaum D.H. et al. Natural history of pediatric intestinal failure: initial report from the Pediatric Intestinal Failure Consortium // J. Pediatr. 2012. Vol. 161. P. 723-728.e2.

  228. Stanford A., Upperman J.S., Boyle P., Schall L. et al. Long-term follow-up of patients with necrotizing enterocolitis // J. Pediatr. Surg. 2002. Vol. 37. P. 1048-1050.

  229. Stark A.R., Carlo W.A., Tyson J.E. et al. Adverse effects of early dexametha-sone treatment in extremely-low-birth-weight infants. National Institute of Child Health and Human Development Neonatal Research Network // N. Engl. J. Med. 2001. Vol. 344. P. 95-101.

  230. Stevenson D.K., Kerner J.A., Malachowski N., Sunshine P. Late morbidity among survivors of necrotizing enterocolitis // Pediatrics. 1980. Vol. 66. P. 925-927.

  231. Stoll B.J., Hansen N.I., Bell E.F. et al. Neonatal outcomes of extremely preterm infants from the NICHD Neonatal Research Network // Pediatrics. 2010. Vol. 126. P. 443-456.

  232. Stringer M.D., Brereton R.J., Drake D.P., Kiely E.M. et al. Recurrent necro-tizing enterocolitis // J. Pediatr. Surg. 1993. Vol. 28. P. 979-981.

  233. Strous G.J., Dekker J. Mucin-type glycoproteins // Crit. Rev. Biochem. Mol. Biol. 1992. Vol. 27. P. 57-92.

  234. Sugarman I.D., Kiely E.M. Is there a role for high jejunostomy in the management of severe necrotising enterocolitis? // Pediatr. Surg. Int. 2001. Vol. 17. P. 122-124.

  235. Sullivan P.B., Lewindon P.J., Cheng C. et al. Intestinal mucosa remodeling by recombinant human epidermal growth factor1-48 in neonates with severe necrotizing enterocolitis // J. Pediatr. Surg. 2007. Vol. 42. P. 462-469.

  236. Sullivan S., Schanler R.J., Kim J.H. et al. An exclusively human milk-based diet is associated with a lower rate of necrotizing enterocolitis than a diet of human milk and bovine milk-based products // J. Pediatr. 2010. Vol. 156. P. 562-567.e1.

  237. Sylvester K.G., Ling X.B., Liu G.Y. et al. Urine protein biomarkers for the diagnosis and prognosis of necrotizing enterocolitis in infants // J. Pediatr. 2014. Vol. 164. P. 607-612.e1-e7.

  238. Synder C., Gittes G., Murphy J. et al. Survival after necrotizing enterocolitis in infants weighing less than 1,000 g: 25 years' experience at a single institution // J. Pediatr. Surg. 1997. Vol. 32. P. 434-437.

  239. Tarnow-Mordi W., Cruz M., Morris J. Design and conduct of a large obstetric or neonatal randomized controlled trial // Semin. Fetal Neonatal. Med. 2015. Vol. 20. P. 389-402.

  240. Tepas J.J., 3rd., Leaphart C.L., Plumley D. et al. Trajectory of metabolic derangement in infants with necrotizing enterocolitis should drive timing and technique of surgical intervention // J. Am. Coll. Surg. 2010. Vol. 210. P. 847-854.

  241. Tepas J.J. 3rd, Sharma R., Leaphart C.L., Celso B.G. et al. Timing of surgical intervention in necrotizing enterocolitis can be determined by trajectory of metabolic derangement // J. Pediatr. Surg. 2010. Vol. 45. P. 310-313.

  242. Terrin G., Passariello A., De Curtis M. et al. Ranitidine is associated with infections, necrotizing enterocolitis, and fatal outcome in newborns // Pediatrics. 2012. Vol. 129. P. e40-e45.

  243. Thompson A., Bizzarro M., Yu S., Diefenbach K., Simpson B.J. et al. Risk factors for necrotizing enterocolitis totalis: a case-control study // J. Perinatol. 2011. Vol. 31. P. 730-738.

  244. Thyoka M., Eaton S., Fau-Hall N.J., Drake D. et al. Advanced necrotizing enterocolitis, part 2: recurrence of necrotizing enterocolitis // Eur. J. Pediatr. Surg. 2012. Vol. 22. P. 13-16.

  245. Tonkin I.L., Bjelland J.C., Hunter T.B., Capp M.P. et al. Spontaneous resolution of colonic strictures caused by necrotizing enterocolitis: therapeutic implications // AJR Am. J. Roentgenol. 1978. Vol. 130. P. 1077-1081.

  246. Touloukian R.J., Berdon W.E., Amoury R.A., Santulli T.V. Surgical experience with necrotizing enterocolitis in the infant // J. Pediatr. Surg. 1967. Vol. 2. P. 389-401.

  247. Torrazza R.M., Ukhanova M., Wang X. et al. Intestinal microbial ecology and environmental factors affecting necrotizing enterocolitis // PLoS One. 2013. Vol. 8. Article ID e83304.

  248. Tubman T.R.J., Thompson S.W., McGuire W. Glutamine supplementation to prevent morbidity and mortality in preterm infants // Cochrane Database Syst. Rev. 2005. Vol. 1. CD001457.

  249. Underwood M.A., Arriola J., Gerber C.W. et al. Bifidobacterium longum subsp. infantis in experimental necrotizing enterocolitis: alterations in inflammation, innate immune response, and the microbiota // Pediatr. Res. 2014. Vol. 76. P. 326-333.

  250. Underwood M.A. Impact of probiotics on necrotizing enterocolitis // Semin. Perinatol. 2017. Vol. 41. P. 41-51.

  251. Valenti P., Antonini G. Lactoferrin: an important host defence against micro-bial and viral attack // Cell. Mol. Life Sci. 2005. Vol. 62. P. 2576-2587.

  252. Vaughan W.G., Grosfeld J.L., West K., Scherer L.R. et al. Avoidance of stomas and delayed anastomosis for bowel necrosis: the «clip and drop-back» technique // J. Pediatr. Surg. 1996. Vol. 31. P. 542-545.

  253. Vernocchi P., Del Chierico F., Putignani L. Gut microbiota profiling: metabolomics based approach to unravel compounds affecting human health // Front. Microbiol. 2016. Vol. 7. P. 1144.

  254. Vieten D., Corfield A., Carroll D., Ramani P. et al. Impaired mucosal regeneration in neonatal necrotising enterocolitis // Pediatr. Surg. Int. 2004. Vol. 21. P. 153-160.

  255. Wang Y., Hoenig J.D., Malin K.J. et al. 16S rRNA gene-based analysis of fecal microbiota from preterm infants with and without necrotizing enterocolitis // ISME J. 2009. Vol. 3. P. 944-954.

  256. Warner B.B., Deych E., Zhou Y. et al. Gut bacteria dysbiosis and necrotis-ing enterocolitis in very low birthweight infants: a prospective case-control study // Lancet. 2016. Vol. 387. P. 1928-1936.

  257. Warner B.B., Ryan A.L., Seeger K., Leonard A.C. et al. Ontogeny of salivary epidermal growth factor and necrotizing enterocolitis // J. Pediatr. 2007. Vol. 150. P. 358-363.

  258. Warner B.W., Warner B.B. Role of epidermal growth factor in the patho-genesis of neonatal necrotizing enterocolitis // Semin. Pediatr. Surg. 2005. Vol. 14. P. 175-180.

  259. Watterberg K.L., Gerdes J.S., Cole C.H. et al. Prophylaxis of early adrenal insufficiency to prevent bronchopulmonary dysplasia: a multicenter trial // Pediatrics. 2004. Vol. 114. P. 1649-1657.

  260. Weber T.R., Lewis J.E. The role of second-look laparotomy in necrotizing enterocolitis // J. Pediatr. Surg. 1986. Vol. 21. P. 323-325.

  261. Weber T.R. Enterostomy and its closure in newborns // Arch. Surg. 1995. Vol. 130. P. 534.

  262. Wei J., Besner G.E. M1 to M2 macrophage polarization in heparin-binding epidermal growth factor-like growth factor therapy for necrotizing enterocolitis // J. Surg. Res. 2015. Vol. 197. P. 126-138.

  263. Weitkamp J.H., Rosen M.J., Zhao Z. et al. Small intestinal intraepithelial TCRgammadelta+ T lymphocytes are present in the premature intestine but selectively reduced in surgical necrotizing enterocolitis // PLoS One. 2014. Vol. 9. Article ID e99042.

  264. Weser E., Hernandez M.H. Studies of small bowel adaptation after intestinal resection in the rat // Gastroenterology. 1971. Vol. 60. P. 69-75.

  265. Wilson R., Kanto W.P. Jr, McCarthy B.J. et al. Epidemiologic characteristics of necrotizing enterocolitis: a population-based study // Am. J. Epidemiol. 1981. Vol. 114. P. 880-887.

  266. Yoon B.H., Park C.W., Chaiworapongsa T. Intrauterine infection and the development of cerebral palsy // BJOG. 2003. Vol. 110, suppl. 20. P. 124-127.

  267. Yu X., Radulescu A., Zorko N., Besner G.E. Heparin-binding EGF-like growth factor increases intestinal microvascular blood flow in necrotizing enterocoli-tis // Gastroenterology. 2009. Vol. 137. P. 221-230.

  268. Zani A., Eaton S., Puri P. et al. International survey on the management of necrotizing enterocolitis // Eur. J. Pediatr. Surg. 2015. Vol. 25. P. 27-33.

  269. Zani A., Pierro A. Necrotizing enterocolitis: controversies and challenges // F1000Research. 2015. Vol. 4 (F1000 Faculty Rev.). P. 1373.

  270. Zhou W., Yuan W., Huang L., Wang P. et al. Association of neonatal necrotizing enterocolitis with myeloid differentiation-2 and GM2 activator protein genetic polymorphisms // Mol. Med. Rep. 2015. Vol. 12. P. 974-980.

  271. Zoppelli L., Guttel C., Bittrich H.J., Andree C. et al. Fecal calprotectin concentrations in premature infants have a lower limit and show postnatal and gestational age dependence // Neonatology. 2012. Vol. 102. P. 68-74.

Глава 11. Спонтанная перфорация кишечника

Ю.А. Козлов, Ч.Б. Очиров, Д.М. Чубко, Е.П. Антошкина, А.К. Бочкарева

Код по Международной классификации болезней 10-го пересмотра

P78.0. Перфорация кишечника в перинатальном периоде.

ВВЕДЕНИЕ

Доля младенцев с ОНМТ и ЭНМТ при рождении, которые в настоящее время выживают за счет быстрого прогресса в интенсивной терапии новорожденных, растет. Тем не менее перфорация кишечника новорожденных является одним из самых серьезных факторов, влияющих на выживание недоношенных детей. НЭК является наиболее распространенным заболеванием, которое приводит к перфорации кишечника и возникновению перитонита. Среди многообразия морфологических форм перфорации кишечной трубки у новорожденных необходимо выделить СПК, также известную как изолированная перфорация кишечника или изолированная перфорация подвздошной кишки, которая проявляется избирательной, фокусной перфорацией кишечника и характеризуется тканями нормального строения, окружающими место прободения кишечной стенки (Pumberger W., 2002; Vermont, 2006). С недавних пор СПК была признана в качестве самостоятельного заболевания.

ИСТОРИЯ

Научные сообщения о СПК появились относительно недавно. Было установлено, что это заболевание сопровождается отсутствием клинических и гистологических признаков НЭК (Adesanya O., 2005; Boston V., 2006; Koshinaga T., 2006; Kubota A., 2007).

СПК имеет собственные клинические особенности, отличающие ее от НЭК. Постепенно было установлено, что пациенты с изолированной перфорацией кишечника, как правило, имеют более низкую массу тела при рождении и менее склонны к развитию тяжелых проявлений болезни в виде полиорганных нарушений (Tepas J., 2006; Nguyen H., 2007). Исследования, которые включают небольшое число пациентов, предполагают, что СПК может иметь более лучший прогноз, чем НЭК (Aschner J., 1988). Однако до настоящего времени не было опубликовано никаких масштабных исследований, которые были бы в состоянии предсказать хирургу исход заболевания.

ЭПИДЕМИОЛОГИЯ

Истинное распространение заболевания в когорте недоношенных новорожденных до недавнего времени оставалось неизвестным. По некоторым данным, СПК встречается у 1 из 5000 младенцев, появившихся на свет живыми (Mintz A., 1993; Huang S., 1996; Tatekawa Y., 1999; Miserez M., 2003; Hwang H., 2003; Holland A., 2003). База данных Vermont Oxford Network Database, которая охватывает более 80% новорожденных, родившихся с ОНМТ в США за пятилетний период (Horbar J., 2012), установила, что СПК встречается у 1,1% недоношенных младенцев, и продемонстрировала рост заболеваемости СПК в когорте пациентов с ОНМТ. Итоги этого большого научного исследования также показали, что изолированная перфорация кишечника сопровождается 19% летальностью, что значительно выше, чем смертность детей без СПК и НЭК (5%, р=0,003), но в 2 раза ниже, чем летальность при НЭК (38%, p≤0,0001). Эта взаимосвязь наблюдалась во всех весовых категориях пациентов от 400 до 1500 г (р≤0,0001). Аналогичные результаты получены в ходе другого когортного исследования, основанного на базе данных Сanadian Neonatal Network, включащей более 90% детей, родившихся ранее 32-й недели гестации в Канаде (Shah J., 2015). При анализе полученных данных установлено, что частота встречаемости СПК невелика и составляет 1% общего числа пациентов из исследования. Летальность младенцев с изолированной кишечной перфорацией в этом исследовании достигала 24,7%, что более чем в 2 раза ниже, чем летальность при НЭК с перфорацией (р ≤0,001). Другие, меньшие по количеству пациентов научные работы представили исследования, в которых летальность пациентов в результате СПК составляла от 12 до 57% (Aschner J., 1988; Grosfeld J., 1996; Pumberger W., 2002; Holland A., 2003; Attridge J., 2006-1 JP; Blakely M., 2006; Koshinaga T., 2006). Еще одна публикация крупной когорты, состоящей из 156 новорожденных (масса при рождении ≤1000 г), из Национального института детского здоровья и развития человека обнаружила летальность, связанную с СПК, которая составила 22% и была также значительно ниже, чем у больных с НЭК (Blakely M., 2005). Полученные знания должны позволить хирургу прогнозировать результаты лечения новорожденных с СПК. Особенностью данных о летальности при СПК является парадоксально низкая смертность новорожденных в сравнении с НЭК. Отсутствие тяжелых реакций организма (системный воспалительный ответ и синдром полиорганных расстройств) у больных с изолированной перфорацией кишечника объясняет этот вывод. Младенцы этой клинической группы бывают достаточно стабильными при выполнении лапаротомии, чем их сверстники с НЭК.

ЭТИОЛОГИЯ

Хотя этиология СПК остается неясной, все же существует определенный набор факторов, которые могут рассматриваться в качестве ключевых в возникновении этого заболевания. Некоторые внешние и внутренние причины могут способствовать появлению СПК, в том числе использование глюкокортикоидов и ингибиторов ЦОГ (ибупрофен и индометацин), а также врожденное отсутствие или гипоплазия мышечного слоя кишечной стенки в месте прободения (Steiner D., 1969; Mintz A., 1993; Huang S., 1996; Tatekawa Y., 1999; Miserez M., 2003; Hwang H., 2003; Holland A., 2003; Shah J., 2015).

Исследователи сообщают, что большинство спонтанных перфораций происходит в тонкой кишке, с преимущественным поражением подвздошной кишки, на долю которой приходится 64-88% всех наблюдений (Lai S., 2014; Houben C., 2017). Все пациенты в изучаемой когорте были недоношенными, гестационный возраст которых находился в диапазоне от 25 до 33 нед. В литературных источниках указывается, что изолированная перфорация кишечника происходит в основном у детей гестационного возраста, начиная от 25 нед и заканчивая полным сроком беременности, встречаясь во всех отделах ЖКТ, но чаще всего наблюдается в подвздошной кишке (Meyer C., 1991; Pumberger W., 2002; Holland A., 2003; Drewett M., 2007; Stephens D., 2009). У большинства пациентов СПК возникает в отдаленные сроки после рождения, то есть после 72 ч от рождения, указывая на вероятные ассоциации с послеродовыми факторами риска.

Несколько исследований продемонстрировали фокусный дефицит и истончение мышечного слоя в области перфорации по сравнению с соседними нормальными участками кишечной трубки (Steiner D., 1969; Mintz A., 1993; Huang S., 1996; Tatekawa Y., 1999; Miserez M., 2003; Hwang H., 2003; Holland A., 2003). На основании гистологического исследования было предположено, что эти патологические изменения, скорее всего, вызваны гипоплазией гладких мышечных клеток и не связаны с некротическим воспалением, васкулитом или миопатией (Lai S., 2014). Нарушение строения мышечного слоя кишки приводит также к вторичной ишемии, возникающей в результате фокусной дилатации сегмента кишечной трубки (Ratcliffe J., 1996; Huang S., 1996).

Патоморфологические исследования удаленных сегментов кишечной трубки, выполненные в рамках этого научного труда, подтвердили существующие предположения о мышечной патологии кишечной стенки. Гистологические исследования подвздошной кишки при СПК обнаружили, что в зоне перфорации наблюдаются структурные отклонения в строении собственной мышечной пластинки слизистого слоя и мышечного слоя, заключающиеся в истончении толщины продольных и циркулярных мышечных волокон (рис. 11-1), которые отсутствуют выше и ниже перфорации (рис. 11-2).

image11 1

Причина слабого развития мышечных компонентов стенки кишки вполне объяснима с позиций общей незрелости организма ребенка и обедненного мезентериального кровотока. Возможно, что физиологические расстройства в период беременности, инфекции и лекарства могут иметь общий путь их влияния на развитие мышц кишечной трубки. Несмотря на это, послеродовые факторы (стероиды, НПВС, раннее питание и CPAP) вряд ли могут вызвать мышечное истончение. Их роль, очевидно, ограничивается альтерацией локальной стрессовой реакции в месте ослабления мышечной оболочки кишки, что приводит к увеличению риска перфорации в пораженном сегменте. Риск СПК уменьшается с возрастом, вероятно, из-за замещения дефицита мышечной ткани в результате процесса роста мышечных волокон или фиброзного перерождения тканей (Gray S., 1972).

Таким образом, этиология СПК может быть связана с изменениями в работе системы кровообращения младенцев с ОНМТ в период перехода адаптации организма от внутриутробной жизни к новым условиям существования, которые усиливаются под воздействием ангиогенных (медикаменты, инфекция, гипоксия) и местных (аномалия мышечного слоя кишки) факторов.

Факторы риска

В отсутствие отчетливых данных происхождения СПК необходима тщательная оценка факторов риска возникновения изолированной перфорации кишечника. По результатам ряда исследований было предложено рассматривать возможные причины появления СПК, включающие антенатальные и постнатальные обстоятельства. Несколько научных работ были посвящены изучению дородовых факторов риска появления СПК (Holland A., 2003; Koshinaga T., 2006; Kai K., 2009; Nakajima Y., 2011). Рассматриваются прена-тальные анатомические предпосылки (низкая масса ребенка при рождении, врожденные дивертикулы, остатки омфаломезентериального протока, инвагинация), физиологические расстройства (асфиксия плода), инфекции (хориоамнионит), использование некоторых лекарственных средств до родов (НПВС, стероиды) (Carrol Jr. R., 1973; Tibboel D., 1986; Alawadhi A., 1989; Pumberger W., 2002; Attridge J., 2006; Ragouilliaux C., 2007; Gordon P., 2009).

В ряде научных исследований также были представлены послеродовые факторы риска возникновения СПК. Прежде всего это раннее применение некоторых лекарственных препаратов (НПВС и стероидов), особенно при использовании их в комбинации (Vanhaesebrouk P., 1988; Gordon P., 2001; Stark A., 2001; Schmidt B., 2001; Watterberg K., 2004; Paquette L., 2006; Fowlie P., 2010; Wadhawan R., 2013). В качестве постнатальных факторов риска СПК также рассматриваются катетеризация пупочной артерии (Mintz A., 1993), бактериальная инфекция ЖКТ (Meyer C., 1993), сердечно-сосудистая недостаточность у недоношенных детей (Koshinaga T., 2006), раннее энтеральное питание (Attridge J., 2006; Ragouilliaux C., 2007; Gordon P., 2009).

Антенатальное применение НПВС широко используется в качестве первой линии терапии для обеспечения токолизиса (индометацин), а также для обезболивания у беременных (кеторолак, ибупрофен), в то время как стероиды применяются у матерей для ускорения созревания легких плода и снижения смертности от РДС (Roberts D., 2006; Haas D., 2009). С увеличением использования этих препаратов до родов было проведено несколько исследований, чтобы изучить возможные негативные ассоциации с появлением СПК, однако консенсус не был достигнут (Kawase Y., 2006; Wadhawan R., 2013).

Препараты группы НПВС - индометацин и ибупрофен включены в список потенциальных постнатальных причин СПК (Nagaraj H., 1981; Alpan G., 1985; Aschner J., 1988; Attridge J., 2006). Известно, что применение индометацина снижает риск возникновения ВЖК, но может увеличить риск СПК у детей с ОНМТ - все зависит от режима дозирования и целей терапии, профилактической или лечебной.

Одно рандомизированное контролируемое исследование показало, что индометацин, применявшийся для профилактики ВЖК, не был связан с дополнительным риском появления СПК (Fowlie P., 2010). В другом ретроспективном исследовании, в котором изучали пациентов, получавших индометацин для лечения ОАП, и больных, принимавших его для профилактики ВЖК, были установлены значительно более высокие темпы возникновения СПК в группе лечения ОАП (Wadhawan R., 2013).

Постнатальное применение индометацина и ибупрофена является эффективным для закрытия ОАП. Эти медикаменты до сих пор широко используются по сравнению с хирургической перевязкой ОАП благодаря рискам, существующим при проведении операции, несмотря на ассоциацию с возникновением СПК (Clyman R., 2000; Jones L., 2011; Van der Lugt N., 2012).

Некоторые данные также подтверждают связь между назначением декса-метазона и возникновением изолированной перфорации кишечника. Одно рандомизированное исследование и два Cochrane метаанализа использования дексаметазона для лечения БЛД показали повышенные показатели СПК у пациентов после гормональной терапии хронической болезни легких (Garland J., 1999; Stark A., 2001; Halliday H., 2010). В другой научной работе (Halliday H., 2009) установлен более высокий процент появления СПК (21%) среди пациентов, которые получали стероиды при БЛД, чем возникновения НЭК (16%) у этих же новорожденных (р≤0,001). Кроме того, сообщалось о синергическом эффекте постнатального приема стероидов и НПВС, ведущих к развитию СПК (Paquette L., 2006). К счастью, широкое применение послеродовых стероидов несколько уменьшилось в последнее время и некоторые исследователи больше не рекомендуют их использование в лечении новорожденных с хроническими заболеваниями легких из-за возможных повреждений других органов.

Вазопрессоры [эпинефрин (Адреналин), норэпинефрин (Норадреналин), допамин (Дофамин)] также могут способствовать развитию СПК, но они до сих пор продолжают использоваться, учитывая необходимость и безальтернативность инотропных препаратов в поддержке гемодинамики у критически больных пациентов с ОНМТ (Attridge J., 2006).

Некоторые авторы допускают, что использование режима респираторной поддержки - назального CPAP - может привести к СПК, однако это не было поддержано другими источниками (Attridge J., 2006; Kelleher J., 2014).

В дополнение к этому было предположено, что заболеваемость СПК и НЭК зависит от времени старта энтерального питания и скорости введения питательной формулы в ЖКТ. В попытке оценить это окончательно несколько исследований опубликовали результаты влияния раннего и отсроченного питания на развитие СПК и НЭК (Karagianni P., 2010; Leaf A., 2012). Хотя оба исследования продемонстрировали тенденцию к снижению заболеваемости СПК и НЭК у пациентов с задержкой энтерального питания, статистически значимый эффект не был установлен. Современные исследования не поддерживают значение задержки или медленного введения энтерального питания для предотвращения НЭК (Raval M., 2013). Однако в научной работе R. Clyman (2000) было установлено, что раннее энтеральное питание улучшает результаты нутритивной поддержки пациентов с ОНМТ, но может увеличить риск появления СПК.

Интересно отметить, что значительная часть больных не имеют каких-либо из уже упоминавшихся причин. Основные факторы риска появления СПК, в том числе послеродовые стероиды, НПВС и вазопрессоры, отсутствовали у половины обследованных больных (Kelleher J., 2014). Это позволяет предположить, что перечисленные факторы риска не являются абсолютными для развития СПК, а выступают в качестве обстоятельств, которые увеличивают вероятность перфорации кишки в месте гипоплазии мышечного слоя.

ПАТОГЕНЕЗ

Основное патогенетическое звено СПК - нарушение регионарного мезентериального кровотока. Гемодинамические нарушения в брыжеечных сосудах младенца связаны с высокой скоростью послеродовой адаптации кишечника в первые дни появления на свет к новым условиям жизни. Эти изменения могут поддерживаться внешними факторами. Некоторые препараты из групп НПВС - индометацин и ибупрофен, а также гормоны - дексаметазон, как известно, могут приводить к селективным нарушениям циркуляции крови в различных органах новорожденного - кишечнике, головном мозге, легких, магистральных сосудах.

Ишемия кишечника может также произойти под воздействием немедикаментозных факторов и возникает до или во время родов, способствуя развитию СПК (Koshinaga T., 2006). Что касается материнских факторов, то сообщается о том, что в группе СПК чаще выявлялись инфекция плаценты в виде хориоамнионита (Ragouilliaux C., 2007; Ducey J., 2015), олигогидрамнион (Vanhaesebrouck P., 1988) и асфиксия плода (Holland A., 2003). Дородовые факторы могут привести к преходящим эмбриональным гипоксически-ишемическим кризам, не столь серьезным, чтобы вызвать смерть плода, но достаточным, чтобы избирательно повредить незрелые области кишечника и головного мозга. Было показано, что временная окклюзия сосудов пуповины плода способствует выбросу тканевых медиаторов, в основном свободных радикалов кислорода, которые приводят к реперфузионным повреждениям кишечника (Rogers M., 2001; Quaedackers J., 2004). Похожие сосудистые расстройства возникают при назначении вазопрессорных препаратов у недоношенных, находящихся в критическом состоянии.

Спазм артерий, возникающий при инфузии вазоактивных медикаментов, вызывает мезентериальную ишемию, которая приводит к трансмуральному некрозу и перфорации кишечной стенки.

Некоторые вирусы способны вызывать нарушение целостности стенки кишечной трубки и приводить к развитию СПК. Так, цитомегаловирус может поражать не только слизистую оболочку ЖКТ, но и гладкую мускулатуру кишечной стенки. Основное повреждающее действие цитомегалови-руса реализуется через подавление синтеза коннексина 43, белка, входящего в состав щелевых контактов, образующих межклеточные каналы и обеспечивающих диффузию низкомолекулярных соединений между соседними клетками. Дефицит коннексина 43 приводит к нарушению целостности клеточной мембраны с последующей гибелью клетки (Omarsdottir S., 2017).

КЛИНИЧЕСКИЕ СИМПТОМЫ

У большинства пациентов СПК возникает на фоне стабильного состояния, в отличие от НЭК, который развивается на фоне сопровождающих его полиорганных расстройств.

Наиболее часто клиническая картина заболевания определяется симптомами перитонита - живот недоношенного ребенка увеличивается в объеме за счет скопления воздуха в брюшной полости, появляется рвота желудочным и кишечным содержимым, отмечается задержка отхождения стула.

Однако достаточно часто пациенты со спонтанной интестинальной перфорацией не представляют собой критически больных детей в сравнении с пациентами, страдающими НЭК (рис. 11-3, 11-4). Таким образом, возникает противоречие между рентенологическими находками и клиническим статусом недоношенного ребенка, которое после тщательного взвешивания всех фактов разрешается в пользу правильного диагноза.

image11 3
image11 4

Встречаются две формы клинического течения СПК (Attridge J., 2006). Они описываются в зависимости от возраста пациентов, в котором проявляются симптомы болезни: ранняя - первые 72 ч жизни; поздняя - после 72 ч от рождения. Средний возраст больных находится обычно между 7-м и 10-м днем жизни.

ДИАГНОЗ

Диагностика, кроме клинической симптоматики, основывается на лучевых методах обследования. Основным методом диагностического изображения является рентгенологический, когда выполняется обзорная рентгенография в вертикальном или горизонтальном (латеропозиция) положении пациента. УЗИ имеет значение уточняющего метода. В ряде случаев именно УЗИ выходит на первый план и является методом выбора, особенно у младенцев, которым в силу разных причин трудно выполнить рентгеновское исследование.

На обзорных рентгенограммах, выполненных в вертикальном положении, определяется скопление воздуха под диафрагмой (рис. 11-5). При выполнении рентгеновского исследования в латеропозиции, которая производится в реанимационной системе без извлечения пациента, находящегося в критическом состоянии, наружу, воздух обнаруживается под передней брюшной стенкой (рис. 11-6).

С помощью рентгеновского исследования также удается определить наличие выпота в брюшной полости, обусловленного скоплением кишечного содержимого. Горизонтальные уровни жидкости чаще всего не обнаруживаются.

image11 5

УЗИ не всегда может точно установить источник перфорации, поэтому в большинстве случаев принципиально новой информации по сравнению с данными рентгенологического обследования не выявляется. При расположении ультразвукового датчика на передней поверхности брюшной стенки практически вся зона предполагаемой визуализации оказывается экранированной газом, находящимся в брюшной полости. Предпочтительнее использовать латеральные доступы, а также применять исследование в положении пациента на боку, когда можно обнаружить газ, расположенный в полости брюшины между диафрагмой и тканью печени. В некоторых случаях с помощью УЗИ возможно определение жидкости, которая располагается в латеральных каналах. Редко визуализируются фрагменты спавшихся кишечных петель.

Дифференциальный диагноз следует проводить с НЭК и перфорацией других отделов пищеварительного тракта, например желудка.

Клиническая, лабораторная и рентгенологическая разница между НЭК и СПК представлена в табл. 11-1. Пациенты с СПК часто находятся в стабильном состоянии, в то время как любые формы НЭК протекают гораздо сложнее и сопровождаются мультивисцеральными расстройствами - артериальной гипотензией, метаболическим ацидозом, гипонатриемией, нейтропенией, тромбоцитопенией. Если СПК демонстрирует на обзорных рентгенограммах только свободный воздух, то НЭК сопровождается появлением кишечного пневматоза, который всегда отсутствует при изолированной перфорации.

image38

Отличить перфорацию желудка бывает достаточно трудно, однако возможно, если правильно оценить степень пневмоперитонеума, который всегда несравненно больше, чем у пациентов с СПК. Это же условие приводит к тому, что больные с перфорацией желудка чаще всего находятся в критическом состоянии. Несмотря на эти различия, иногда диагноз СПК может быть неясным до тех пор, пока не будет выполнена лапаротомия.

ЛЕЧЕНИЕ

В настоящее время существует две стратегии лечения СПК. Первая состоит в использовании перитонеального дренажа, другая - в применении лапаротомии. В ряде исследований сравнивали эти два метода, предназначенных для лечения НЭК, включая несколько рандомизированных контролируемых исследований (Moos R., 2006; Rees C., 2008). Основываясь на этих двух научных работах, Кохрановский обзор не нашел никаких существенных преимуществ или вреда перитонеального дренажа по сравнению с лапаротомией (Rao S., 2011). Аналогичных сравнений у пациентов с СПК не проводилось, поскольку прошлые сравнительные исследования не дифференцировали между собой диагнозы СПК и НЭК. Непреднамеренное отсутствие разделения этих различных нозологических форм при рассмотрении эффективности операций могло привести к неправильной интерпретации многих эффектов операций и искажению их результатов. В существующих исследованиях диагноз в группе лапаротомии подтверждался путем визуального осмотра кишечника, в то время как в группе перитонеального дренажа, вероятно, содержалось неизвестное количество пациентов с истинным диагнозом СПК. СПК и НЭК могут быть дифференцированы клинически только в некоторых случаях (Blakely M., 2006; Gordon P., 2007). Визуальный осмотр кишечника при выполнении лапаротомии, по всей видимости, дает более точный диагноз. Будущие рандомизированные контролируемые исследования могут извлечь выгоду из дифференциации этих двух диагнозов.

У пациентов, которым установлена перитонеальная трубка, смертность достигает 49%, в то время как летальность при использовании лапаротомии составляет 19% (Jones B., 2014). Несмотря на эти впечатляющие отличия, считается, что перитонеальный дренаж необходимо использовать как первую линию лечения у нестабильных пациентов, которые считаются слишком тяжелыми и рискованными для лапаротомии, и у являющихся достаточно стабильными и имеющих минимальные проявления болезни, заключающиеся только в виде свободного воздуха в брюшной полости (Cheu H., 1988; Ein S., 1990; Cass D., 2000). В настоящее время установка перитонеального дренажа может быть рекомендована в палате интенсивной терапии, особенно у нестабильных новорожденных, позволяя им нормализовать кардио-респираторной статус, и использоваться как мера выжидательного лечения перед предстоящей лапаротомией, которая должна рассматриваться как главная линия хирургического лечения СПК.

При выполнении лапаротомии чаще производится резекция кишечника, а не ушивание перфоративного отверстия. У одной половины больных становится возможным первичный анастомоз, у другой - энтеростомия (Lai S., 2014). Ни один из пациентов, которым был выполнен первичный анастомоз, не пострадал в результате утечки кишечного соустья (Lai S., 2014). Это говорит о том, что первичная реконструкция просвета кишечника при СПК является адекватным вариантом лечения. Такой подход может уменьшить необходимость в формировании энтеростом и сократить количество повторных операций, предназначенных для их закрытия. К сожалению, у большинства пациентов в ходе операций невозможно оценить толщину кишечной стенки выше и ниже перфорации, и, таким образом, хирург не в состоянии определить какой-либо корреляции с толщиной мышц, измеряемой с помощью микроскопа. Тем не менее минимальная резекция с первичным анастомозом или энтеростомой является достаточной и гарантирует, что в этой области больше не возникнет перфорация.

Технические аспекты выполненных процедур заключаются в следующем. Производится инспекция кишечника с целью определения места интести-нальной перфорации. Определяется линия резекции кишечной трубки, которая распространяется билатерально от границ поражения кишечника на 1 см (рис. 11-7).

В этих границах накладываются эластичные кишечные зажимы и между ними производится поперечная энтеротомия и удаление поврежденного кишечного сегмента (рис. 11-8).

image11 7
image11 8

Пациентам, у которых в качестве первого этапа хирургической коррекции предполагается формирование энтеростомы, дистальный сегмент кишечника герметизируется наложением лигатуры из неабсорбирующего окрашенного шовного материала (плетеный полиэстер) для удобства поиска во время повторной лапаротомии или лапароскопии (рис. 11-9).

image11 9

Проксимальный сегмент выводится на переднюю брюшную стенку в правой половине живота, преимущественно в нижних отделах, так чтобы разобщенные сегменты находились в непосредственной близости друг от друга, облегчая в будущем их соединение (рис. 11-10).

image11 10

Больным, у которых оперативное лечение заключается в наложении энтероанастомоза, производится сопоставление кишечных сегментов после резекции пораженного отрезка кишки и наложение двухрядного ручного энтероанастомоза по типу «конец в конец» нитью PDS II 7/0 с использованием микрохирургической техники или механического степлера (рис. 11-11).

image11 11

РЕЗУЛЬТАТЫ СОБСТВЕННЫХ НАБЛЮДЕНИЙ

За последние 15 лет в 3 различных медицинских учреждениях Иркутска (Ивано-Матрёнинская детская клиническая больница, Областной перинатальный центр, Городской перинатальный центр) были прооперированы 48 больных с диагнозом СПК. Из них 36 (75%) младенцам хирургическое вмешательство выполнялось в палатах интенсивной терапии перинатальных центров Иркутска, которые находились на удалении от регионального центра хирургии новорожденных детской больницы. Оставшимся 12 новорожденным (25%) хирургическое вмешательство производилось в детском госпитале.

Всем новорожденным выполнялись лапаротомия и резекция пораженного сегмента кишечной трубки. В качестве базовых стратегий лечения СПК использовались два хирургических подхода - энтеростомия с отсроченным анастомозом и первичный интестинальный анастомоз.

В качестве опорной технологии при сравнении методов лечения была выбрана группа лапаротомии, которая сопровождалась резекцией кишки и энтеростомией (36 пациентов). Эта когорта пациентов была противопоставлена группе больных, у которых применялась лапаротомия, сопровождавшаяся резекцией кишки и наложением анастомоза (12 пациентов).

Информация, собранная о пациентах, которым были выполнены хирургические вмешательства на кишечной трубке по поводу СПК в нескольких лечебных учреждениях Иркутска, включала разносторонние данные больных, собранные до (табл. 11-2), во время и после хирургических вмешательств (табл. 11-3).

image39

Средняя масса младенцев после рождения была сопоставима в обеих группах и составила 996,73 г у детей группы энтеростомии и 943 г у пациентов группы энтероанастомоза (р=0,475). Не было обнаружено статистически достоверной разницы в гестационном возрасте между пациентами сравниваемых групп (р=0,403). Так, средний возраст к моменту рождения больных, которым произведено формирование наружной кишечной стомы, составил 28,44 нед, пациенты, которым было выполнено кишечное соустье, появлялись на свет в возрасте 27,75 нед гестации. Средний возраст пациентов к моменту операции, выполненной в острую фазу СПК, составил 7,42 дня после выполнения энтеростомии и 7,5 сут после наложения анастомоза (р=0,316).

Одинаковая часть детей сравниваемых групп требовала до операции протекции жизненно важных функций. ИВЛ была необходима 10 (27,78%) пациентам из группы энтеростомии. В группе энтероанастомоза 4 (33,33%) ребенка нуждались в дополнительной респираторной поддержке (р=0,528). Гемодинамическая поддержка путем назначения вазоактивных аминов применялась у 7 (19,44%) пациентов группы наружной кишечной стомы и у 2 (16,67%) больных группы кишечного анастомоза (р=0,601). Эти данные демонстрируют относительную стабильность пациентов с СПК до операции и косвенно подтверждают, что локальная кишечная перфорация не так часто сопровождается системным воспалительным ответом.

Сопутствующие состояния или послеоперационная заболеваемость - БЛД [4 (11,11%) против 1 (8,33%), р=0,633], ВЖК [1 (2,78%) против 1 (8,33%), р=0,422], ретинопатия [1 (2,78%) против 1 (8,33%), р=0,422] встречались в одинаковой мере у больных сравниваемых групп.

В исследовании установлено, что пациенты, которые впоследствии перенесли СПК, достаточно часто получали НПВС, предназначенные для неоперативного закрытия ОАП - 13 (36,11%) против 4 (33,33%), р=0,576.

Кишечные резекции, выполненные у недоношенных детей по поводу СПК, сопровождались летальностью. Шансы летальности пациентов были несколько выше после использования кишечного анастомоза по сравнению с группой пациентов, у которых была применена наружная энтеростомия (16,67 против 11,11%). Однако эти различия не достигали статистически значимых показателей (р=0,473). Что касается окончательных итогов лечения в группе энтеростомии, то реконструкция просвета кишечной трубки выполнялась в среднем в возрасте 56,5 дня. У 20 пациентов восстановление непрерывности кишечной трубки производилось с помощью гибридной технологии, сочетающей лапароскопическую мобилизацию энтеростомы и «меченого» цветной лигатурой дистального сегмента подвздошной кишки и наложение экстракорпорального ручного или механического анастомоза (рис. 11-12).

image11 12

Оставшимся 8 больным реконструкция кишечной трубки выполнена открытым способом с применением ручного или механического анастомоза (рис. 11-13).

image11 13

Таким образом, путем анализа периоперативных данных новорожденных с СПК было установлено, что эти больные имеют достаточно хорошие шансы на выживание после резекции кишечника, сопоставимые при использовании двух методов лечения - энтеростомии и энтероанастомоза. Заболеваемость сопутствующими перинатальными патологическими состояниями (БЛД, ВЖК и ретинопатия) остается на незначительном уровне. В качестве фактора, способствующего возникновению СПК, можно предположить использование в перинатальном периоде НПВС у младенцев с ОАП.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Несмотря на возросшее количество научных данных о СПК, остается неудовлетворенность знаниями об этом заболевании, которая поддерживается недостаточными сведениями о его происхождении и мерах профилактики. В настоящей главе мы стремились представить новые сведения о СПК, познакомить читателей с хирургическими технологиями лечения этого состояния и поднять вопросы его предупреждения, которые до сих пор не находили ответов. Некоторые исследования, упоминаемые в этом обзоре, позволили приблизить нас к пониманию происхождения СПК у новорожденных. Поиск причин СПК, на основании которых могут быть изменены стратегии лечения, привел к констатации фактов воздействия системных и местных факторов на мезентериальный кровоток незрелого организма недоношенного ребенка. Становится очевидным, что требуются еще большие усилия для того, чтобы появились какие-либо реальные достижения в области лечения и профилактики СПК у недоношенных детей.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

  1. Козлов Ю.А., Новожилов В.А., Ковальков К.А. и др. Новые хирургические стратегии лечения некротизирующего энтероколита у новорожденных // Анналы хирургии. 2015. № 5. С. 24-30.

  2. Козлов Ю.А., Новожилов В.А., Распутин А.А. и др. Хирургические операции у новорожденных в условиях палаты интенсивной терапии // Детская хирургия. 2016. Т. 20. № 2. С. 77-82.

  3. Козлов Ю.А., Новожилов В.А., Тимофеев А.Д. Спонтанная перфорация кишечника у недоношенных детей // Российский вестник детской хирургии, анестезиологии и реаниматологии. 2016. Т. 6. №4. С. 102-110.

  4. Adesanya O.A., O’Shea T.M., Turner C.S. et al. Intestinal perforation in very low birth weight infants: growth and neurodevelopment at 1 year of age // J. Perinatol. 2005. Vol. 25. P. 583-589.

  5. Alawadhi A., Chou S., Carpenter B. Segmental agenesis of intestinal muscularis: a case report // J. Pediatr Surg. 1989. Vol. 24. P. 1089-1090.

  6. Alpan G., Eyal F., Vinograd I. et al. Localized intestinal perforations after enteral administration of indomethacin in premature infants // J. Pediatr. 1985. Vol. 106. P. 277-281.

  7. Anonymous. Postnatal corticosteroids to treat or prevent chronic lung disease in preterm infants // Paediatrics & Child Health. 2002. Vol. 7. P. 20-46.

  8. Aschner J.L., Deluga K.S., Metlay L.A. et al. Spontaneous focal gastrointestinal perforation in very low birth weight infants // J. Pediatr. 1988. Vol. 113. P. 364-367.

  9. Attridge J.T., Clark R., Gordon P.V. New insights into spontaneous intestinal perforation using a national data set (3): antenatal steroids have no adverse association with spontaneous intestinal perforation // J. Perinatol. 2006. Vol. 26. P. 667-670.

  10. Attridge J.T., Clark R., Walker M.W. et al. New insights into spontaneous intestinal perforation using a national data set: (2) two populations of patients with perforations // J. Perinatol. 2006. Vol. 26. P. 185-188.

  11. Attridge J.T., Clark R., Walker M.W. et al. New insights into spontaneous intestinal perforation using a national data set: (1) SIP is associated with early indomethacin exposure // J. Perinatol. 2006. Vol. 26. P. 93-99.

  12. Blakely M.L., Lally K.P., McDonald S. et al. Postoperative outcomes of extremely low birth-weight infants with necrotizing enterocolitis or isolated intestinal perforation: a prospective cohort study by the NICHD Neonatal Research Network // Ann. Surg. 2005. Vol. 241. P. 984-989; discussion 989-994.

  13. Blakely M.L., Tyson J.E., Lally K.P. et al. Laparotomy versus peritoneal drainage for necrotizing enterocolitis or isolated intestinal perforation in extremely low birth weight infants: outcomes through 18 months adjusted age // Pediatrics. 2006. Vol. 117. P. 680-687.

  14. Boston V.E. Necrotising enterocolitis and localised intestinal perforation: different diseases or ends of a spectrum of pathology // Pediatr. Surg. Int. 2006. Vol. 22. P. 477-484.

  15. Carrol Jr. R.L. Absence of musculature of the distal ileum as a cause of neonatal intestinal obstruction // J. Pediatr. Surg. 1973. Vol. 8. P. 29-31.

  16. Cass D.L., Brandt M.L., Patel D.L. et al. Peritoneal drainage as definitive treatment for neonates with isolated intestinal perforation // J. Pediatr. Surg. 2000. Vol. 35. P. 1531-1536.

  17. Cheu H.W., Sukarochana K., Lloyd D.A. Peritoneal drainage for necrotizing enterocolitis // J. Pediatr. Surg. 1988. Vol. 23. P. 557-561.

  18. Clyman R., Wickremasinghe A., Jhaveri N. et al. Enteral feeding during indomethacin and ibuprofen treatment of a patent ductus arteriosus // J. Pediatr. 2013. Vol. 163. P. 406-411.

  19. Clyman R.I. Ibuprofen and patent ductus arteriosus // N. Engl. J. Med. 2000. Vol. 343. P. 728-730.

  20. Drewett M.S., Burge D.M. Recurrent neonatal gastro-intestinal problems after spontaneous intestinal perforation // Pediatr. Surg. Int. 2007. Vol. 23. P. 1081-1084.

  21. Ducey J., Owen A., Coombs R., Cohen M. Vasculitis as part of the fetal response to acute chorioamnionitis likely plays a role in the development of necrotizing enterocolitis and spontaneous intestinal perforation in premature neonates // Eur. J. Pediatr. Surg. 2015. Vol. 25, N 3. P. 284-291.

  22. Ein S.H., Shandling B., Wesson D. et al. A 13-year experience with peritoneal drainage under local anesthesia for necrotizing enterocolitis perforation // J. Pediatr. Surg. 1990. Vol. 25. P. 1034-1036; discussion 1036-1037.

  23. Fowlie P.W., Davis P.G., McGuire W. Prophylactic intravenous indomethacin for preventing mortality and morbidity in preterm infants // Cochrane Database Syst. Rev. 2010; 7 CD000174.

  24. Garland J.S., Alex C.P., Pauly T.H. et al. A three-day course of dexamethasone therapy to prevent chronic lung disease in ventilated neonates: a randomized trial // Pediatrics. 1999. Vol. 104. P. 91-99.

  25. Gordon P.V., Attridge J.T. Understanding clinical literature relevant to spontaneous intestinal perforations // Am. J. Perinatol. 2009. Vol. 26. P. 309-316.

  26. Gordon P.V., Swanson J.R., Attridge J.T. et al. Emerging trends in acquired neonatal intestinal disease: is it time to abandon Bell’s criteria? // J. Perinatol. 2007. Vol. 27. P. 661-671.

  27. Gordon P.V., Young M.L., Marshall D.D. Focal small bowel perforation: an adverse effect of early postnatal dexamethasone therapy in extremely low birth weight infants // J. Perinatol. 2001. Vol. 21. P. 156-160.

  28. Gordon P.V. Understanding intestinal vulnerability to perforation in the extremely low birth weight infant // Pediatr. Res. 2009. Vol. 65. P. 138-144.

  29. Gray S.W., Skandalakis J.E. Embryology for surgeons // Philadelphia: WB Saunders. 1972. P. 129-133.

  30. Grosfeld J.L., Molinari F., Chaet M. et al. Gastrointestinal perforation and peritonitis in infants and children: experience with 179 cases over ten years // Surgery. 1996. Vol. 120. P. 650-655; discussion 655-656.

  31. Haas D.M., Imperiale T.F., Kirkpatrick P.R. et al. Tocolytic therapy: a metaanalysis and decision analysis // Obstetrics & Gynecology. 2009. Vol. 113. P. 585-594.

  32. Halliday H.L., Ehrenkranz R.A., Doyle L.W. Early (≤8 days) postnatal corticosteroids for preventing chronic lung disease in preterm infants // Cochrane Database Syst. Rev. 2010; CD001146.

  33. Halliday H.L., Ehrenkranz R.A., Doyle L.W. Late (>7 days) postnatal corticosteroids for chronic lung disease in preterm infants // Cochrane Database Syst. Rev. 2009; CD001145.

  34. Holland A.J., Shun A., Martin H.C. et al. Small bowel perforation in the premature neonate: congenital or acquired? // Pediatr. Surg. Int. 2003. Vol. 19. P. 489-494.

  35. Horbar J.D., Carpenter J.H., Badger G.J. et al. Mortality and neonatal morbidity among infants 501 to 1500 grams from 2000 to 2009 // Pediatrics. 2012. Vol. 129. P. 1019-1026.

  36. Houben C.H., Feng X.N., Chan K.W.E. et al. Spontaneous Intestinal Perforation: The Long-Term Outcome // Eur. J. Pediatr. Surg. 2017. Vol. 27, N 4. P. 346-351.

  37. Huang S.F., Vacanti J., Kozakewich H. Segmental defect of the intestinal musculature of a newborn: evidence of acquired pathogenesis // J. Pediatr. Surg. 1996. Vol. 31. P. 721-725.

  38. Hwang H., Murphy J.J., Gow K.W. et al. Are localized intestinal perforations distinct from necrotizing enterocolitis? // J. Pediatr. Surg. 2003. Vol. 38. P. 763-767.

  39. Jones L.J., Craven P.D., Attia J., et al. Network meta-analysis of indomethacin versus ibuprofen versus placebo for PDA in preterm infants // Arch. Dis. Child. Fetal. Neonatal. Ed. 2011. Vol. 96. P. 45-52.

  40. Kai K., Sameshima H., Ikeda T., Ikenoue T. Severe variable deceleration is associated with intestinal perforation in infants born at 22-27 weeks' gestation // J. Matern. Fetal. Neonatal. Med. 2009. Vol. 22. P. 259-264.

  41. Karagianni P., Briana D.D., Mitsiakos G. et al. Early versus delayed minimal enteral feeding and risk for necrotizing enterocolitis in preterm growth-restricted infants with abnormal antenatal Doppler results // Am. J. Perinatol. 2010. Vol. 27. P. 367-373.

  42. Kawase Y., Ishii T., Arai H. et al. Gastrointestinal perforation in very low-birthweight infants // Pediatr. Int. 2006. Vol. 48. P. 599-603.

  43. Kelleher J., Salas A., Bhat B. et al. Prophylactic Indomethacin and Intestinal Perforation in Extremely Low Birth Weight Infants // Pediatrics. 2014. Vol. 134. P. 1369-1377.

  44. Koshinaga T., Gotoh H., Sugito K. et al. Spontaneous localized intestinal perforation and intestinal dilatation in very-low-birthweight infants // Acta Paediatr. 2006. Vol. 95. P. 1381-1388.

  45. Kubota A., Yamanaka H., Okuyama H. et al. Focal intestinal perforation in extremely-low-birth-weight neonates: etiological consideration from histological findings // Pediatr. Surg. Int. 2007. Vol. 23. P. 997-1000.

  46. Lai S., Yu W., Wallace l., Sigalet D. Intestinal muscularis propria increases in thickness with corrected gestational age and is focally attenuated in patients with isolated intestinal perforations // J. Pediatr. Surg. Vol. 49. 2014. P. 114-119.

  47. Leaf A., Dorling J., Kempley S. et al. Early or delayed enteral feeding for preterm growth-restricted infants: a randomized trial // Pediatrics. 2012. Vol. 129. P. 1260-1268.

  48. Meyer C.L., Payne N.R., Roback S.A. Spontaneous, isolated intestinal perforations in neonates with birth weight less than 1,000 g not associated with necrotizing enterocolitis // J. Pediatr. Surg. 1991. Vol. 26. P. 714-717.

  49. Mintz A.C., Applebaum H. Focal gastrointestinal perforations not associated with necrotizing enterocolitis in very low birth weight neonates // J. Pediatr. Surg. 1993. Vol. 28, N 6. P. 857-860.

  50. Miserez M., Barten S., Geboes K. et al. Surgical therapy and histological abnormalities in functional isolated small bowel obstruction and idiopathic gastrointestinal perforation in the very low birth weight infant // World J. Surg. 2003. Vol. 27. P. 350-355.

  51. Moss R.L., Dimmitt R.A., Barnhart D.C. et al. Laparotomy versus peritoneal drainage for necrotizing enterocolitis and perforation // N. Engl. J. Med. 2006. Vol. 354. P. 2225-2234.

  52. Nagaraj H.S., Sandhu A.S., Cook L.N. et al. Gastrointestinal perforation following indomethacin therapy in very low birth weight infants // J. Pediatr. Surg. 1981. Vol. 16. P. 1003-1007.

  53. Nakajima Y., Masaoka N., Yamamoto T. Obstetrical risk factors for focal intestinal perforation in very low birth weight infants // J. Perinat. Med. 2011. Vol. 39. P. 179-184.

  54. Nguyen H., Lund C.H. Exploratory laparotomy or peritoneal drain? Management of bowel perforation in the neonatal intensive care unit // J. Perinat. Neonatal. Nurs. 2007. Vol. 21. P. 50-60.

  55. Omarsdottir S., Agnarsdottir M., Casper C. et al. High prevalence of cytomegalovirus infection in surgical intestinal specimens from infants with necrotizing enterocolitis and spontaneous intestinal perforation: a retrospective observational study // J. Clin. Virol. 2017. Vol. 93. P. 57-64.

  56. Paquette L., Friedlich P., Ramanathan R., Seri I. Concurrent use of indomethacin and dexamethasone increases the risk of spontaneous intestinal perforation in very low birth weight neonates // J. Perinatol. 2006. Vol. 26. P. 486-492.

  57. Pumberger W., Mayr M., Kohlhauser C. et al. Spontaneous localized intestinal perforation in very-low-birth-weight infants: a distinct clinical entity different from necrotizing enterocolitis // J. Am. Coll. Surg. 2002. Vol. 195. P. 796-803.

  58. Quaedackers J.S., Roelfsema V., Heineman E. et al. The role ofthe sympathetic nervous system in postas-phyxial intestinal hypoperfusion in the pre-term sheep fetus // J. Physiol. 2004. Vol. 557. P. 1033-1044.

  59. Ragouilliaux C.J., Keeney S.E., Hawkins H.K., Rowen J.L. Maternal factors in extremely low birth weight infants who develop spontaneous intestinal perforation // Pediatr. 2007. Vol. 120. P. 1458-1464.

  60. Rao S.C., Basani L., Simmer K. et al. Peritoneal drainage versus laparotomy as initial surgical treatment for perforated necrotizing enterocolitis or spontaneous intestinal perforation in preterm low birth weight infants // Cochrane Data. Syst. Rev. 2011. Vol. 6: CD006182.

  61. Ratcliffe J.F., Lisle D. Re: Idiopathic localized dilatation of the ileum // Am. J. Roentgenol. 1996. Vol. 166. P. 465-466.

  62. Raval M., Hall N., Pierro A., Moss R.L. Evidence-based prevention and surgical treatment of necrotizing enterocolitis-A review of randomized controlled trials // Sem. Pediatr. Surg. 2013. Vol. 22. P. 117-121.

  63. Rees C.M., Eaton S., Kiely E.M. et al. Peritoneal drainage or laparotomy for neonatal bowel perforation? A randomized controlled trial // Ann. Surg. 2008. Vol. 248. P. 44-51.

  64. Roberts D., Dalziel S. Antenatal corticosteroids for accelerating fetal lung maturation for women at risk of preterm birth // Cochrane Data. Syst. Rev. 2006; 3 CD004454.

  65. Rogers M.S., Murray H.G., Wang C.C. et al. Oxidative stress in the fetal lamb brain following intermittent umbilical cord occlusion: a path analysis // Br. J. Obstet. Gynaecol. 2001. Vol. 108. P. 1283-1290.

  66. Schmidt B., Davis P., Moddemann D. et al. Trial of Indomethacin Prophylaxis in Preterms Investigators. Long-term effects of indomethacin prophylaxis in extremely-low-birth-weight infants // N. Engl. J. Med. 2001. Vol. 344. P. 1966-1972.

  67. Stark A.R., Carlo W.A., Tyson J.E. et al. Adverse effects of early dexamethasone in extremely-low-birth-weight infants // N. Engl. J. Med. 2001. Vol. 344. P. 95-101.

  68. Steiner D.H., Maxwell J.G., Rasmussen B.L. et al. Segmental absence of intestinal musculature / An unusual cause of intestinal obstruction in the neonate // Am. J. Surg. 1969. Vol. 118. P. 964-967.

  69. Stephens D., Arensman R., Pillai S. et al. Congenital absence of intestinal smooth muscle: a case report and review of the literature // J. Pediatr. Surg. 2009. Vol. 44. P. 2211-2215.

  70. Shah J., Singhal N., da Silva O. et al. Intestinal perforation in very preterm neonates: risk factors and outcomes // J. Perinatol. 2015. Vol. 35, N 8. P. 595-600.

  71. Tatekawa Y., Muraji T., Imai Y. et al. The mechanism of focal intestinal perforations in neonates with low birth weight // Pediatr. Surg. Int. 1999. Vol. 15. P. 549-552.

  72. Tepas J.J., 3rd., Sharma R., Hudak M.L. et al: Coming full circle: an evidence-based definition of the timing and type of surgical management of very low-birth-weight (≤1000 g) infants with signs of acute intestinal perforation // J. Pediatr. Surg. 2006. Vol. 41. P. 418-422.

  73. Tibboel D., Gaillard J.L., Molenaar J.C. The importance of mesenteric vascular insufficiency in meconium peritonitis // Hum. Pathol. 1986. Vol. 17. P. 411-416.

  74. van der Lugt N.M., Lopriore E., Bokenkamp R. et al. Repeated courses of ibuprofen are effective in closure of a patent ductus arteriosus // Eur. J. Pediatr. 2012. Vol. 171. P. 1673-1677.

  75. Vanhaesebrouk P., Theiry M., Leroy J.G. et al. Oligohydramnions, renal insufficiency and ileal perforation in preterm infants after intrauterine exposure to indomethacin // J. Pediatr. 1988. Vol. 113. P. 738-743.

  76. Vermont Oxford Network Database Manual of Operations for Infants born in 2006 Vermont Oxford Network Releases 9.0-13.2. Available from: http: //www. vtoxford.org/tools/ManualofOperationsPart2.pdf.

  77. Wadhawan R., Oh W., Vohr B.R. et al. Spontaneous intestinal perforation in extremely low birth weight infants: association with indometacin therapy and effects on Jones and Fisher 6 neurodevelopmental outcomes at 18-22 months corrected age // Arch. Dis. Child. 2013. Vol. 98. P. 127-132.

  78. Watterberg K.L., Gerdes J.S., Cole C.H. et al. Prophylaxis of early adrenal insufficiency to prevent bronchopulmonary dysplasia: a multicenter trial // Pediatrics. 2004. Vol. 114. P. 1649-1657.

Глава 12. Мекониевый илеус

С.А. Караваева

Коды по Международной классификации болезней 10-го пересмотра

Р76.1. Преходящий илеус у новорожденного.

Р76.2. Кишечная непроходимость вследствие сгущения молока.

ВВЕДЕНИЕ

Одной из проблем, которая не позволяет младенцу, рано лишившемуся поддержки организма мамы, наладить собственную жизнь, является нарушение транзита по кишечной трубке мекония и, несколько позже, кишечного химуса. Все заболевания или патологические состояния, возникающие вследствие нарушений процессов формирования меко-ния или моторной дисфункции кишки на фоне незрелости ребенка, объединены термином «мекониевая болезнь». В этой главе будут рассмотрены частные вопросы некоторых форм мекониевой болезни, свойственных исключительно глубоко недоношенным детям, а именно мекониевого илеуса недоношенных (МИН).

МИН - это состояние, возникающее у новорожденных с ОНМТ (менее 1500 г) или ЭНМТ (менее 1000 г) при рождении и вызывающее низкую кишечную непроходимость. МИН - отдельная патология, которая отличается от мекониевого илеуса, связанного с кистозным фиброзом поджелудочной железы, а также синдрома мекониевой пробки, обусловленного нарушением перистальтики кишечника. В различных исследованиях это состояние обозначается как мекониевая обструкция недоношенных или мекониальный илеус новорожденных. Однако термин «мекониевый илеус недоношенных», по современным представлениям, является более точным (Siddiqui M., 2010; Fontijn J., 2017).

Его присутствие может в лучшем случае вызвать задержку энтерального питания младенца, в худшем - привести к механической обструкции и перфорации кишечника, требующих хирургического вмешательства. Несмотря на очевидную во многих аспектах схожесть заболевания с мекониевым илеусом, при кистофиброзе поджелудочной железы, следует отметить, что МИН возникает без сопутствующего поражения поджелудочной железы. Существуют значительные проблемы при распознавании и лечении этого состояния. Осведомленность об этой болезни, а также понимание основ ее патогенеза могут привести к раннему выявлению недоношенных детей, страдающих этим заболеванием, и применению профилактических мер для снижения связанной с ней заболеваемостью и смертностью.

ИСТОРИЯ

С недавних пор МИН рассматривается как самостоятельное заболевание. Примерно с середины XX в., по мере того как начали выживать дети, родившиеся с ОНМТ и ЭНМТ, в литературе стали накапливаться сведения о болезнях недоношенных детей. Среди них, кроме синдрома дыхательных расстройств, НЭК, ВЖК, ретинопатии, была выделена обтурационная кишечная непроходимость или мекониевый илеус, не ассоциированный с кистофиброзом поджелудочной железы. Снижение содержания воды в меконии доношенных новорожденных чаще всего связано с кистофиброзом поджелудочной железы. J. Emery (1957) был первым, кто определил роль повышения вязкости секрета экзокринных желез у детей с мекониевым илеусом (Emery J., 1957).

Впервые случай заболевания мекониевого илеуса у недоношенного ребенка был описан P. Rickham в 1965 г. В своей работе автор представил пациента с мекониевой обструкцией без проявлений кистофиброза поджелудочной железы (Rickham P., 1965). В дальнейшем M. Siegel продемонстрировал трех пациентов с мекониевой обструкцией подвздошной кишки и проксимальной части толстой кишки в сочетании с низкой массой тела при рождении, которые также не сопровождались кистофиброзом поджелудочной железы (Siegel M., 1979). Рост выживаемости недоношенных с ЭНМТ привел к увеличению заболеваемости МИН (Greenholz S., 1996).

ЭПИДЕМИОЛОГИЯ

Совершенствование технологий лечения и создание стратегий выхаживания недоношенных детей в последние 20 лет значительно увеличили их выживаемость, в связи с чем частота встречаемости МИН увеличилась, однако истинное распространение заболевания в когорте недоношенных новорожденных остается неизвестным (Garza-Cox S., 2004; Emil S., 2004; Siddiqui M., 2011).

Существуют данные о том, что среди всех случаев мекониевого иле-уса у новорожденных муковисцидоз был диагностирован у 66,6% детей, оставшиеся 33,3% детей были представлены недоношенными пациентами, свободными от кистозного фиброза поджелудочной железы (Wood D., 2003). В исследовании E. Okulu (2012) продемонстрировано, что МИН встречался у 11% недоношенных детей с ЭНМТ.

ЭТИОЛОГИЯ

Меконий, или первородный стул, образуется у всех плодов, у которых ЖКТ не имеет обструкции. Он состоит из секретов кишечных желез, желчных пигментов, жирных кислот, амниотической жидкости и внутриутробного «мусора», плавающего в амниотической жидкости и включающего волосы плода, кожный эпителий и секрет бронхиального дерева. С 21-й недели гестации меконий начинает перемещаться из тонкой кишки в толстую. Однако в некоторых случаях, например при муковисцидозе, содержимое кишки из-за отсутствия воздействия на него ферментов поджелудочной железы становится очень густым, вязким и в итоге обтурирует просвет тонкой кишки, вызывая ее непроходимость. У глубоко незрелых детей, родившихся до 30-й недели беременности, подобное состояние сгущения мекония также может возникнуть за счет того, что экскреторная функция поджелудочной железы в этот период еще несовершенна, поскольку начинает проявляться только к концу III триместра внутриутробного развития плода. Именно поэтому обтурационная непроходимость у недоношенного ребенка признана отдельной клинической формой - МИН, при котором плотный меконий вызывает механическую обструкцию, локализованную, как правило, в терминальном отделе подвздошной кишки и илеоцекальном углу.

Транзит мекония после рождения напрямую зависит от ряда факторов, связанных с течением беременности и родов, проводимой респираторной поддержкой младенцев, процессом перехода новорожденных на полное энте-ральное питание, использованием морфина или магния сульфата у матери, материнским диабетом. Среди пренатальных факторов, способствующих возникновению МИН, рассматриваются артериальная гипертензия беременной, олигогидрамнион и хроническая фетоплацентарная недостаточность, которые индуцируют появление внутриутробной кишечной гипопер-фузии и гипоперистальтики (Greenholz S., 1996; Dimmitt R., 2000; Paradiso V., 2011). Повышенное АД и диабет матери регистрировались, соответственно, у 18 и 8% больных с МИН (Paradiso V., 2011).

Изучена зависимость между диабетом матери, провоцирующим гипогликемию плода и увеличивающим в крови уровень глюкагона, который также снижает перистальтику кишечника плода и замедляет кишечный транзит (Stewart D., 1977). Гипермагниемия, связанная с приемом сульфата магния для лечения преэклампсии или эклампсии в течение беременности, является фактором риска развития функциональной кишечной непроходимости у недоношенных детей из-за прямого угнетения сокращений гладкомышечной мускулатуры кишечника вследствие замедления высвобождения у плода ацетилхолина - нейромедиатора, осуществляющего нервно-мышечную передачу в парасимпатической нервной системе. И хотя это мнение не было подтверждено на экспериментальном уровне, тем не менее у части детей с мекониевой пробкой в антенатальном анамнезе есть указания на длительные курсы приема сульфата магния их матерями (Sokal I., 1972). S. Yoo (2002) продемонстрировал незрелость интерстициальных клеток Кахаля как одну из причин развития мекониевой обструкции дистального отдела тонкой кишки (Yoo S., 2002). В исследовании H. Woo (2015) рассматривается связь МИН с дефицитом незаменимой аминокислоты цитруллина. Среди изученных в этой работе 248 новорожденных 17 пациентов имели признаки МИН, формируя группу сравнения. Оставшиеся больные представляли контрольную группу. Средние значения цитруллина у детей с МИН были на 10% ниже по сравнению с контрольной группой (11,72 против 14,65 ммоль/л, p=0,037). Синтез цитруллина осуществляется в печени и тонкой кишке. Поскольку печеночный цитруллин катаболизируется в ходе внутрипеченочного цикла мочевины, кишечная продукция аминокислоты в энтероцитах является основным источником его наличия в организме человека. Таким образом, цитруллин служит надежным показателем функциональной активности энтероцитов (Wu K., 1994; Jianfeng G., 2005; Crenn P., 2009).

ПАТОГЕНЕЗ

Меконий, или первородный кал, формируется у плода начиная с 18-й недели гестации в результате начинающегося на этом сроке амнио-трофного питания (заглатывание плодом околоплодных вод) и выделения в просвет кишки желчи. К концу 21-й недели гестации меконий начинает заполнять толстую кишку. В норме первородный кал должен отойти в первые часы жизни ребенка, родившегося доношенным. Этот процесс может задерживаться у недоношенного малыша тем дольше, чем более выражена его морфофункциональная незрелость. Нарушение формирования мекония, в частности процесса уплотнения первородного кала, чаще всего происходит в толстой кишке. Считается, что отхождение мекония у всех доношенных детей должно произойти в первые 24 ч. Однако по-прежнему нет согласия по поводу средних показателей времени отхождения мекония у недоношенных детей. Продемонстрировано, что меконий отходит в течение первых 24 ч после рождения у 94% доношенных новорожденных и у 99% младенцев в течение первых 48 ч (Sherry S., 1955). Напротив, только у 57% недоношенных новорожденных, родившихся до 29-й недели гестации, меконий отходит в первые 48 ч жизни (Weaver L., 1993). По данным R. Arnoldi (2011), среднее время отхождения мекония у 89 недоношенных детей составило 6,3 дня после рождения. Однако такая задержка кишечного транзита мекония не сопровождалась механической или функциональной кишечной обструкцией. Несколько исследований, посвященных изучению транзитной функции кишечника у детей с ОНМТ, продемонстрировали, что время появления первого стула варьировало от 1 до 27 дней (Meetze W., 1993; Verma A., 1993). Причина замедления транзита мекония точно неизвестна. Одно из объяснений состоит в незрелости неврального и мышечного компонентов моторной системы кишечной трубки недоношенного ребенка (Raith W., 2013). Однако морфологическая незрелость нервных ганглиев не была подтверждена при морфологическом исследовании биоптатов кишечника пациентов с МИН (Kubota A., 2011).

Вероятно, обтурационная кишечная непроходимость у недоношенного ребенка развивается в результате нескольких факторов, обусловленных незрелостью различных структур организма. Известно, что функция гипоталамо-гипофизарно-тиреоидной системы во время внутриутробной жизни плода, вплоть до рождения ребенка, снижена. Этот недостаток нивелируется в период внутриутробного развития за счет продукции гормонов матери. Лишившись поддержки материнского организма, у недоношенного ребенка также возникает комплекс проблем, обусловленных дефицитом гормонов щитовидной железы, которые участвуют в нормализации перистальтики кишечника. Низкий уровень ферментов поджелудочной железы и отсутствие условий для формирования нормальной микробиоты ограничивают возможности эффективного переваривания пищи в условиях самостоятельной жизни недоношенного. Признаки взаимодействия микробиоты с моторикой кишечника определяются уже в раннем детском возрасте. Сразу после рождения ЖКТ новорожденного стерилен, а бактерии начинают поступать в кишечник с пищей. Одновременно с бактериальным заселением кишки постепенно формируется транзитная функция ЖКТ. У недоношенных установлена взаимосвязь моторики кишки с формированием микробиоты, которая проявляется расстройствами транзитной функции кишечника (Квиглей Е., 2013).

Если в течение длительного времени вязкий меконий не покидает ЖКТ, он вызывает кишечную непроходимость, которая сопровождается высоким риском перфорации кишки. Внутрипросветное давление в растянутой кишке увеличивается, вызывая ишемию кишечной стенки и создавая условия для образования локального некроза кишечной стенки. В зоне максимального напряжения тканей кишки формируется подобие пролежня кишки, который способствует возникновению перфорации. Для интраоперационной картины характерны наличие изолированной интестинальной перфорации и обнаружение находящегося рядом с ней плотного фрагмента мекония. При этом в брюшной полости относительно чисто, признаки разлитого перитонита отсутствуют. В более тяжелых случаях длительное нарушение опорожнения кишки приводит к развитию НЭК с генерализацией воспалительного процесса. Кроме того, МИН может приводить к инвагинации кишечника, о чем впервые сообщили R. Starshak (1981) и S. Emil (2004).

клинические симптомы

Основная сложность в диагностике МИН заключается в невозможности отличить это состояние от обычной задержки мекониевых масс у здорового ребенка. Нарушения отхождения мекония у недоношенных детей встречаются довольно часто. Клиническая картина синдрома «мекониевой пробки» определяется симптомами толстокишечной непроходимости - живот малыша увеличивается в объеме за счет нарастающего вздутия, появляются срыгивания желудочным содержимым, чаще без патологических примесей, меконий не отходит в течение 36-48 ч после рождения и его не удается получить рутинными способами - с помощью газоотводной трубки или массажа передней брюшной стенки.

Клинические симптомы МИН характеризуются развитием кишечного обструктивного синдрома разной степени тяжести - от неосложненной формы тонкокишечной непроходимости до мекониевого перитонита (осложненной формы МИН с внутриутробной или ранней постнатальной перфорацией кишки) - и свойственны для новорожденных с ОНМТ и ЭНМТ, гестационный возраст которых не превышает 30 нед. Обычно симптомы проявляются в сроках от 10 до 14 дней жизни (Siddiqui M., 2010), когда после короткого периода энтерального питания и ежедневного стула у ребенка появляется вздутие живота. S. Emil (2004) сообщает о 4 детях с клиническими проявлениями кишечной непроходимости, возникшей в первые дни жизни. Общее состояние детей обычно не страдает. Они имеют нормальный респираторный и гемодинамический статус. Как правило, отмечается прогрессирующее на протяжении нескольких дней увеличение размеров живота у ребенка, у которого ранее был отмечен необильный мекониальный стул. При осмотре младенца видны контурирующиеся через тонкую брюшную стенку кишечные петли (рис. 12-1).

В некоторых случаях могут пальпироваться плотные мекониевые массы. Аспират из назогастрального зонда первоначально имеет светлый оттенок, в дальнейшем может появиться примесь желчи, что говорит о формировании синдрома кишечной обструкции. Однако подобные симптомы диагностируются и при начальных стадиях НЭК, с которым прежде всего следует дифференцировать МИН. Порой сделать это очень сложно, настолько похожи начальные стадии МИН и НЭК. При сохранении признаков кишечной непроходимости течение заболевания может осложниться перфорацией кишечника и перитонитом, которые будут сопровождаться резким ухудшением состояния, кардиореспираторной нестабильностью ребенка.

image12 1

ДИАГНОЗ

Среднее время постановки диагноза МИН у детей, по данным Y. Joo (2011), составляет 7,04 дня. МИН очень часто напоминает течение ранних стадий НЭК или может быть похож на низкую кишечную обструкцию, вызванную болезнью Гиршпрунга (Siegel M., 1979). Основной способ диагностики МИН - рентгеновское исследование ЖКТ. У больных с этим заболеванием на обзорных рентгенограммах, выполненных в положении лежа или в латеропозиции, обнаруживается гипераэрация кишечных петель с затемнением в нижних отделах брюшной полости справа. Однако пневматоз кишечной стенки и горизонтальные уровни в кишке, характерные для НЭК, как правило, отсутствуют (рис. 12-2). Горизонтальные уровни жидкости и воздушные арки в кишечнике при МИН появляются только в случаях запоздалого диагноза.

Рентгенография брюшной полости может выявить непроходимость дис-тальных отделов кишечника на основании отсутствия воздуха в толстой и прямой кишке. Однако достоверно диагноз МИН может быть установлен только при проведении рентгеновского контрастного исследования с гастро-графиномρ или другими водорастворимыми контрастными веществами (рис. 12-3). У ребенка с МИН практически всегда обнаруживается симптом «микроколон», тогда как для НЭК это нехарактерно.

image12 2
image12 3

Скопление мекония, обтуриру-ющее просвет, обычно определяется в дистальных отделах тонкой и начальном отделе толстой кишки. Чаще всего контрастное вещество успешно проходит через илеоцекаль-ный клапан, но задерживается в дис-тальных отделах подвздошной кишки, заполненных плотными мекониевыми массами. При УЗИ определяются расширенные сегменты кишки с маятни-кообразной вялой перистальтикой и конгломерат суженных и неперисталь-тирующих кишечных петель с гипе-рэхогенным содержимым. Отсутствие выпота в брюшной полости и пневма-тоза кишечных петель свидетельствует против диагноза НЭК.

Важно отметить, что, несмотря на полное восстановление функции ЖКТ и нормализацию состояния, перед выпиской из стационара все дети должны пройти повторное обследование на муковисцидоз и болезнь Гиршпрунга. После выписки пациенты находятся на диспансерном наблюдении в том учреждении, где они лечились. Последнее очень важно, так как за истекшие 5 лет среди наших пациентов были двое детей, у которых через несколько месяцев после выписки, чаще это совпадало с введением прикормов, появлялись запоры. При повторном обследовании у них была диагностирована болезнь Гиршпрунга с аганглиозом ректосигмоидного отдела толстой кишки.

ЛЕЧЕНИЕ

Основной целью специалистов, занимающихся выхаживанием недоношенных детей, в том числе неонатолога и хирурга, является профилактика развития тех патологических процессов, которые свойственны этим детям. Популярная фраза «предупредить легче, чем вылечить» имеет в данном случае очень конкретный смысл. Одним из важных методов профилактики возможных последствий МИН является стимуляция опорожнения кишки у недоношенного ребенка, вплоть до проведения в первые 3 сут жизни ребенка высокого промывания толстой кишки, а также раннего начала энтерального кормления грудным молоком матери, начиная с орошения полости рта малыша молозивом в первые сутки жизни. Расширение энте-рального питания должно проходить с соблюдением индивидуального плана. Существует расчет темпа увеличения энтеральной нагрузки в зависимости от массы тела ребенка при рождении, которые следует учитывать в своей работе (табл. 12-1).

image40

Первую неделю жизни энтеральное питание недоношенных детей комбинируют с парентеральным питанием, которое можно прекратить, когда объем энтерального питания достигнет 110 мл/кг в сутки и будет восстановлена толерантность к энтеральной нагрузке. Энтеральное питание является не только источником питательных веществ, способствующих росту и развитию ребенка, но и активизирует перистальтику кишки, усиливает выработку желчи и стимулирует желчеотделение, обеспечивает питание кишечных ворсин, а также способствует заселению кишечника нормальной бактериальной флорой, что обеспечивает не только расщепление и всасывание нутриентов, но и эффективный транзит кишечного содержимого по ЖКТ. Конечно, оптимальным для кормления ребенка является грудное молоко матери, а при отсутствии последнего - донорское грудное молоко. Однако на сегодняшний день использование донорского молока является достаточно большой проблемой для многих госпиталей и перинатальных центров. Альтернативу питанию грудным молоком представляют лечебные расщепленные элементные смеси, осмолярность которых близка к осмолярности грудного молока (около 240 мосмоль/л). Использование гиперосмолярных питательных формул для кормления недоношенного ребенка недопустимо. В случаях, когда энтеральное питание становится невозможным, например вследствие тяжелого кардиореспираторного статуса ребенка, необходимости медикаментозного закрытия артериального протока (введение индометаци-на), риска развития хирургических осложнений (перфорация полого органа) или сепсиса, назначается полное парентеральное питание, длительность которого определяется потребностями ребенка в нутриентах и калориях.

Если результаты клинического обследования больного и данные лучевых методов исследования говорят об отсутствии осложнений мекониевого илеуса, больному начинают консервативное лечение. У детей с ОНМТ при рождении стимуляция прямой кишки с помощью глицериновых свечей или введения изотонического раствора натрия хлорида в виде клизмы регулярно используется для эвакуации мекония в отделениях реанимации новорожденных. Однако такой метод стимуляции отхождения содержимого кишечника может быть эффективен для опорожнения прямой кишки, нисходящего и поперечно-ободочного отделов толстой кишки, оставляя восходящий отдел толстой кишки, а также всю подвздошную кишку заполненными мекониевыми массами. По данным N. Haiden (2007), ежедневное применение глицериновых клизм не имеет значительного эффекта в полной эвакуации мекония из дистальных отделов кишечника. Cochrane исследование профилактики и лечения МИН с помощью глицериновых клизм не подтвердило их эффективность. Таким образом, этот препарат может не рассматриваться в качестве средства, предназначенного для лечения мекониевой обструкции (Anabrees J., 2015).

В лечении заболевания может использоваться ацетилцистеин. Он снижает вязкость содержимого просвета кишки благодаря расщеплению дисульфид-ных связей мукопротеинов, содержащихся в меконии (Shaw A., 1969). S. Burke доказал, что промывание кишечника с ацетилцистеном при нахождении его в просвете кишечника 6 ч и более эффективно в сравнении с промыванием изотоническим раствором натрия хлорида (Burke S. et al., 2002). A. Meeker также сообщает о хороших результатах при использовании ацетилцистеина при его нахождении в просвете кишки на протяжении минимум 30-50 мин (1964).

Ранее для диагностики и лечения МИН широко использовалась контрастная клизма с гастрографиномρ. Этот препарат не только помогает определить уровень мекониевой обструкции, но также позволяет размягчить вязкий меконий благодаря содержащемуся в его составе эмульгатору - поли-сорбату 80. H. Noblett впервые описала использование препарата в лечении мекониевого илеуса, обусловленного кистофиброзом поджелудочной железы (1969). Однако ввиду схожести клинических проявлений и сущности заболеваний многие авторы описывают его успешное использование также в лечении МИН (Dimmitt R., 2000; Emil S., 2004). Доза для орального или ректального приема составляет от 3 до 5 мл/кг гастрографинаρ, разведенного в два раза изотоническим раствором натрия хлорида. Процедуру рекомендуется выполнять не более 4 раз в сутки (Fontijn J., 2017).

Некоторыми авторами предлагается альтернативный путь введения контрастных веществ через назогастральный зонд. Первоначально H. Noblett описала антеградный способ введения гастрографинаρ при лечении мекониевого илеуса, связанного с кистофиброзом поджелудочной железы (1969). Затем S. Greenhotz (1996) использовал 10% раствор гастрографинаρ, который он вводил через рот после безуспешного применения клизм, как метод лечения МИН. Возможные риски при оральном введении гастрографинаρ также связаны с гипернатриемией и изьязвлением слизистой кишечника (Shaw A., 1969; Langer J., 1990).

Признаком успеха консервативной терапии МИН контрастными клизмами является разрушение препятствия в виде плотного мекония и отхождение у ребенка плотного слизистого мекониевого слепка с рельефом слизистой оболочки кишки, после чего удается полностью отмыть остатки меко-ния и симптомы непроходимости ликвидируются. Эффективность лечения гастрографиномρ может достигать 90% (Paradiso V., 2011).

Возможные негативные эффекты лечения МИН гастрографиномρ включают артериальную гипотензию в результате потери жидкости в просвет кишечной трубки, повреждение слизистой оболочки кишки и развитие НЭК или СПК, а также дисфункцию щитовидной железы, поскольку препарат содержит йод (Fontij n J., 2017). Опасность повреждения кишечной стенки вследствие длительного нахождения гастрографинаρ в просвете кишки привела к тому, что интерес к использованию препарата для лечения МИН заметно снизился. В настоящее время для консервативного лечения МИН предпочтительно использовать контрастные препараты, которые обладают меньшей осмолярностью и минимальным риском изъязвления кишечника, например йогексол (Омнипак) (Nakaoka T., 2017).

Наиболее приемлемой терапией МИН является использование контрастных клизм с раствором йогексола (Омнипака), которые выполняются под ультразвуковым контролем. Недавнее исследование T. Nakaoka (2017) продемонстрировало эффективность и безопасность такого лечения. В период с 2010 по 2015 г. под наблюдением автора находились 46 пациентов с ЭНМТ, у которых определялся МИН. Для лечения этих больных применялась следующая тактика: вначале выполнялись клизмы с глицеролом (Глицерином), затем вводился гастрографинρ через назогастральный зонд, и, наконец, при неэффективности этих процедур у 6 пациентов использовалась гидростатическая клизма с йогексолом (Омнипаком).

Для проведения этой манипуляции в прямую кишку ребенка вводится катетер Фолея. Манжетка катетера раздувается 0,6-0,8 мл изотонического раствора натрия хлорида, после чего начинают медленно с помощью помпы вводить йогексол (Омнипак), растворенный в изотоническом растворе натрия хлорида в отношении 1:2. По мере введения жидкости проводится ультразвуковая навигация, которая позволяет оценить степень заполнения толстой кишки контрастным веществом. Датчик прибора перемещается от лона к правой подвздошной области и далее в мезогастрий. Цель процедуры - добиться рефлюк-са контрастного вещества в терминальный отдел тонкой кишки и заполнения расширенного отдела подвздошной кишки (транзитной зоны). Введение препарата заканчивают, как только достигнута цель. Давление в момент процедуры не должно превышать 50 см вод.ст. Эта процедура выполняется в отделении неонатальной реанимации, где есть возможность проведения мониторинга витальных показателей. Средняя масса новорожденных составляла 546+140 г, а средний гестационный возраст - 25,5 нед. После процедуры у всех пациентов отмечалось отхождение мекония в первые 24 ч после ее выполнения. Длительность манипуляции находилась в диапазоне от 10 до 30 мин. У двух пациентов процедура проводилась повторно, 2 и 4 раза соответственно. У одного недоношенного ребенка было обнаружено ВЖК, однако связь его возникновения с выполнением ирригации толстой кишки йогексолом (Омнипаком) не выявлена. Еще один пациент умер от дыхательной недостаточности на фоне хронической болезни легких в возрасте 36 дней. Остальные пациенты выжили и не имели в будущем проблем с кишечным транзитом.

Несколько раньше в исследовании H. Cho (2015) была представлена аналогичная методика лечения, однако контрастное вещество вводилось в прямую кишку через обычную трубку с помощью шприца и, соответственно, под более высоким начальным давлением. Автор сообщил о применении способа у 33 новорожденных с эффективностью до 54,9%, однако в 3 случаях проведение процедуры осложнилось перфорацией кишки.

Отсутствие эффекта от консервативного лечения в течение 2-3 сут требует проведения рентгеновского контрастного исследования верхних отделов ЖКТ с выполнением обзорных рентгенограмм через 2, 6, 12, 24, 36 ч после приема контрастного вещества. Скопление контраста в расширенном отделе кишки и отсутствие его перемещения в толстую кишку в течение 24-36 ч наблюдения требуют экстренной хирургической помощи, в которой нуждаются от 30 до 50% детей с МИН (рис. 12-4).

Операция становится неизбежной также при перфорации кишечной трубки, сопровождающейся появлением свободного газа в брюшной полости (рис. 12-5).

В последнее время исследователи все чаще склоняются к хирургическому лечению МИН, особенно у недоношенных с ОНМТ и ЭНМТ, а также у младенцев с симптомами МИН, чей возраст превышает 14 дней (Hatanaka A., 2014).

В научной работе V. Paradiso (2011) было продемонстрировано, что илео-стомия применялась у 12 из 25 недоношенных с массой тела менее 1500 г и только у 1 из 30 недоношенных с МИН, чья масса тела была больше 1500 г.

Хирургическое вмешательство по поводу МИН обычно связано с энтеро-томией, отмыванием и эвакуацией плотных мекониевых масс (рис. 12-6, 12-7).

Проведение контрастной клизмы может быть затруднено у детей с ЭНМТ из-за риска усугубления респираторных расстройств и необходимости респираторной поддержки. Особенно это касается детей с массой тела менее 750 г, когда метод интраоперационного промывания кишечной трубки может привести к тяжелым осложнениям. Неминуемое повышение внутрикишечного давления при лаваже кишки у этих пациентов при самом аккуратном обращении с тканями может привести к обширному повреждению серозной оболочки и даже разрыву кишки, что значительно ухудшает состояние ребенка и снижает шансы на выздоровление, поэтому в подобных случаях мы считаем наиболее оправданным наложение двойной раздельной энтеростомы на транзиторную зону между расширенной приводящей и суженной отводящей кишкой (рис. 12-8).

image12 4
image12 5
image12 6
image12 8

В случае перфорации кишки энтеростома формируется на уровне проксимальной границы резекции отдела кишечной трубки, несущего перфорацию. Выбор такого способа хирургического лечения обусловлен тем, что эта операция сопровождается минимальными потерями времени, необходимыми для ее выполнения. Энтеростому лучше конструировать, выводя ее через операционную рану, не выполняя для этого дополнительного разреза передней брюшной стенки, который по длине не уступает операционному доступу. При надлежащем уходе за ребенком во всех случаях удается добиться первичного заживления раны с формированием хорошо функционирующих губовидных стом. Энтеростому обычно реконструируют через 4-6 нед, а при необходимости, например из-за тяжелой сопутствующей патологии ребенка, повторную операцию можно отложить, предоставляя ребенку время, необходимое для восстановления нутритивного статуса и коррекции сопутствующих проблем (ВЖК, БЛД). В некоторых случаях при перфорации стенки кишки возможна экономная резекция пораженного сегмента в сочетании с первичным анастомозом. Однако этот метод лечения МИН лучше использовать, когда в брюшной полости минимальные признаки воспаления и удалось опорожнить кишку от вязких кишечных масс. Если же эти условия отсутствуют, лучше прибегнуть к двойной энтеростомии или использовать технологии разгрузочных анастомозов, например интраоперационное промывание кишки с подвесной энтеростомией по Rehbein или наложение Т-образного анастомоза Bishop-Koop (рис. 12-9, 12-10).

Среди хирургических осложнений энтеростомии наиболее часто встречаются формирование парастомальной грыжи, эвагинация кишечной стомы, ретракция и стеноз энтеростомы, перистомальные дерматиты, а также спаечная кишечная непроходимость, требующая повторного хирургического вмешательства. В научной работе S. Kargl (2014) представлены осложнения кишечных стом у недоношенных детей. Из 30 включенных в исследование детей, среди которых 6 пациентов были с МИН, у 20 наблюдались различные осложнения, такие как обструкция стомы, ее пролапс или ретракция, расхождение раны между приводящим и отводящим сегментом, некроз выведенной наружу кишки. Большинству детей была выполнена двойная энтеро-стомия по Микуличу. Все осложнения потребовали ранней реконструкции кишечной трубки в среднем в возрасте 62 дней.

image12 9

По-прежнему рассматриваются альтернативные методы наложения кишечных стом у детей. Так, в исследовании K. Ohashi (2012) демонстрируется техника выполнения бесшовной энтеростомии, которая не требует швов для фиксации стомы к передней брюшной стенке. Однако подобная техника энтеростомии далека от идеальной, так как сопровождается задержкой отхождения мекония на протяжении 2 дней, пока не будут сняты швы с наружных сегментов тонкой кишки, а также сопутствующим риском эва-гинации тонкой кишки в отдаленные сроки после операции.

image12 10

СОБСТВЕННЫЕ НАБЛЮДЕНИЯ

На протяжении последних 10 лет в Центре патологии новорожденных на базе детской городской больницы № 1 Санкт-Петербурга находились на лечении 432 ребенка с ОНМТ и 759 детей с ЭНМТ. МИН был диагностирован у 141 пациента, 101 из которых имел массу тела менее 1000 г. Таким образом, частота МИН в изучаемой популяции недоношенных пациентов составила 11,8% и вполне согласуется с известными на сегодняшний день данными (Wood D., 2003).

Консервативная терапия была эффективна у 72% пациентов (101 ребенок). Протокол консервативной терапии МИН включал следующие лечебные и диагностические мероприятия:

  • введение раствора ацетилцистеина в желудок из расчета 1 мл/кг массы каждые 6 ч;

  • ежедневный УЗ-контроль, а при необходимости и рентгенологический контроль состояния органов брюшной полости с целью диагностики возможных осложнений;

  • высокое промывание толстой кишки 2-3 раза в день изотоническим раствором натрия хлорида с добавлением 10% ацетилцистеина (2 г на 100 мл изотонического раствора натрия хлорида) или йогексо-ла (Омнипака).

Хирургическое лечение стало необходимым у 40 детей (28%) с МИН. С перфорацией кишки прооперированы 23 ребенка. У 17 детей поводом к хирургическому лечению послужила неэффективная консервативная терапия. Хирургическая летальность составила 15%. В последнее время в госпитале осваивается новая методика высокого промывания кишки с ультразвуковой навигацией. Предварительно установлено, что у всех пациентов, получивших это лечение, кишечный транзит был восстановлен.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

МИН требует от врачей разных специальностей решения множества сложных задач, касающихся диагностики, выбора оптимального способа лечения, методов реабилитации и профилактики осложнений. По-прежнему нет подтвержденных данных, которые позволяют заблаговременно помочь в распознавании и лечении МИН. Диагноз «синдром мекониевой пробки» кажется понятным и не требующим каких-либо сложных методов диагностики и лечения. Однако под маской мекониевой пробки может скрываться МИН, в редких случаях возможно развитие синдрома кишечной непроходимости на фоне кистофиброза поджелудочной железы или тотального аган-глиоза толстой кишки, то есть заболеваний, требующих абсолютно иного подхода в диагностике и лечении, а также имеющих более сложный прогноз. Появление более детализированных исследований, посвященных изучению функции кишечника у детей с ЭНМТ, вероятно, поможет обнаружить характерные особенности МИН. В настоящее время клиницисту достаточно сложно предположить данную патологию. Однако если диагноз установлен вовремя, то консервативное лечение с использованием контрастных клизм - ключевая стратегия ведения таких пациентов. Из-за сопутствующих рисков в проведении контрастных исследований кишечника пациентам могут быть предложены другие пути введения контрастных веществ, например через назогастральный зонд. Однако следует помнить о возможном риске перфорации кишки в результате применения гиперосмолярных формул этих препаратов. Эффективность консервативного лечения может быть повышена путем проведения УЗИ кишечника непосредственно в палатах интенсивной терапии неонатальных центров. Хирургическое лечение требуется только 30% младенцев с МИН и состоит в выполнении энтеротомии с удалением вязкого мекония или энтеростомии при интестинальной перфорации либо невозможности полноценного устранения препятствия. Заключительной ремаркой этой главы является утверждение, что решение проблем лечения МИН возможно только с участием мультидисциплинарной команды специалистов, включающих неонатологов, хирургов, нутрициологов и врачей ПИТН.

список литературы

  1. Попов Ф.Б., Немилова Т.К., Караваева С.А. Энтеростомия в неотложной абдоминальной хирургии новорожденных // Детская хир. 2004. № 5. С. 20-23.

  2. Квиглей Е. Микробиота и моторика кишечника // Клин. фармакол. и тер. 2013. Т. 22. № 1. С. 16-22.

  3. Anabrees J., Shah V., AlOsaimi A., AlFaleh K. Glycerin laxatives for prevention or treatment of feeding intolerance in very low weight infants // Cochrane Database Syst. Rev. 2015. Vol. 9. CD010464.

  4. Arnoldi R., Leva E., Macchini F., Di Cesare A. et al. Delayed meconium passage in very low birth weight infants // Eur. J. Pediatr. Surg. 2011. Vol. 21, N 6. P. 395-398.

  5. Burke M., Ragi J.M., Karamanoukian H.L. et al. New strategies in nonoperative management of meconium ileus // J. Pediatr. Surg. 2002. Vol. 37. P. 760-764.

  6. Crenn P., Coudray-Lucas C., Thuillier F., Cynober L. et al. Postabsorptive plasma citrulline concentration is amarker of absorptive enterocytemass and intestinal failure in humans // Gastroenterology. 2000. Vol. 119. P. 1496-1505.

  7. Dimmitt R.A., Moss R.L. Meconium diseases in infants with very low birth weight // Semin. Pediatr. Surg. 2000. Vol. 9. P. 79-83.

  8. Emil S., Nguyen T., Sills J. et al. Meconium obstruction in extremely low-birth-weight neonates: guidelines for diagnosis and management // J. Pediatr. Surg. 2004. Vol. 39. P. 731-737.

  9. Fontijn J., Koch A., Wolff M., Meerpohl J.J. et al. Gastrografin for treatment of meconium obstruction in term and preterm infants // Cochrane Database Syst. Rev. 2017. Vol. 11. CD012840.

  10. Garza-Cox S., Keeney S.E., Angel C.A. et al. Meconium obstruction in the very low birth weight premature infant // Pediatrics. 2004. Vol. 114. P. 285-290.

  11. Greenholz S.K., Perez C., Wesley J.R. et al. Meconium obstruction in markedly premature infant // J. Pediatr. Surg. 1996. Vol. 31. P. 117-120.

  12. Haiden N., Jilma B., Gerhold B. et al. Small volume enemas do not accelerate meconium evacuation in very low birth weight infants // J. Pediatr. Gastroenterol. Nutr. 2007. Vol. 44. P. 270-273.

  13. Hatanaka A., Nakahara S., Takeyama E., Iwanaka T. et al. Management of extremely low birth weight neonates with bowel obstruction within 2 weeks after birth // Surg. Today. 2014. Vol. 44. P. 2269-2274.

  14. Jianfeng G., Weiming Z., Ning L., Fangnan L. et al. Serum citrulline is a simple quantitative marker for small intestinal enterocytes mass and absorption function in short bowel patients // J. Surg. Res. 2005. Vol. 127. P. 177-182.

  15. Kargl S., Wagner O., Pumberger W. Ileostomy Complications in Infants less than 1500 grams - frequent but manageable // J. Neonatal Surg. 2017. Vol. 6, N 1. P. 4. doi: 10.21699/jns.v6i1.451.

  16. Koshinaga T., Inoue M., Ohashi K., Sugito K. et al. Therapeutic strategies of meconium obstruction of the small bowel in very-low-birthweight neonates // Pediatr. Int. 2011. Vol. 53, N 3. P. 338-344.

  17. Kubota A., Shiraishi J., Kawahara H., Okuyama H. et al. Meconium-related ileu in extremely low-birthweight neonates: etiological considerations from histology and radiology // Pediatr. Int. 2013. Vol. 53. P. 887-891.

  18. Langer J.C., Paes B.M., Gray S. Hypernatremia associated with N-acetylcysteine therapy for meconium ileus in a premature infant // CMAJ. 1990. Vol. 143. P. 202-203.

  19. Meeker I.A. Jr. Acetylcysteine used to liquefy inspissated meconium causing intestinal obstruction in the newborn // Surgery. 1964. Vol. 56. P. 419-425.

  20. Meetze W.H., Palazzolo V.L., Bowling D. et al. Meconium passage in very-lowbirth-weight infants // JPEN J. Parenter. Enteral. Nutr. 1993. Vol. 17. P. 537-540.

  21. Nakaoka T., Nishimoto S., Tsukazaki Y., Santo K. et al. Ultrasound-guided hydrostatic enema for meconium obstruction in extremely low birth weight infants: a preliminary report // Pediatr. Surg. Int. 2017. Vol. 33. P. 1019-1022.

  22. Noblett H.R. Treatment of uncomplicated meconium ileus by Gastrografin enema: a preliminary report // J. Pediatr. Surg. 1969. Vol. 4. P. 190-197.

  23. Ohashi K., Ikeda T., Furuya T. Sutureless enterostomy for extremely low birth weight infants // J. Jpn. Soc. Pediatr. Surg. 2012. Vol. 48. P. 716-721.

  24. Okulu E., Yildiz D., Alan S., Kilic A. et al. Meconium obstruction in very-low-birth-weight premature infants // Arch. Dis. Child. 2012. Vol. 97. P. A392.

  25. Paradiso V., Briganti V., Oriolo L., Coletta R. et al. Meconium obstruction in absence of cystic fibrosis in low birth weight infants: an emerging challenge from increasing survival // Ital. J. Pediatr. 2011. Vol. 37. P. 1-5.

  26. Raith W.,Resch B., Pichler G., Zotter H. et al. Delayed meconium passage in small vs appropriate for gestational age preterm infants: management and short-term outcomes // Iran J. Pediatr. 2013. Vol. 23. P. 8-12.

  27. Rickham P.P., Boeckman C.R. Neonatal meconium obstruction in the absence of mucoviscidosis // Am. J. Surg. 1965. Vol. 109. P. 173-177.

  28. Shaw A. Safety of N-acetylcysteine in treatment of meconium obstruction of the newborn // J. Pediatr. Surg. 1969. Vol. 4. P. 119-125.

  29. Sherry S., Kramer I. The time of passage of the first stool and first urine by the newborn infant // J. Pediatr. 1955. Vol. 46. P. 158-159.

  30. Shinohara T., Tsuda M., Koyama N. Management of meconium-related ileus in very low-birthweight infants // Pediatr. Int. 2007. Vol. 49. P. 641-644.

  31. Siddiqui M.M.F., Drewett M., Burge D.M. Meconium obstruction of prematurity // Arch. Dis. Child. Fetal Neonatal Ed. 2012. Vol. 97. P. F147-F150.

  32. Siegel M.J., Shackelford G.D., McAlister W.H. Neonatal meconium blockage in the ileum and proximal colon // Radiology. 1979. Vol. 132. P. 79-82.

  33. Starshak R.J., Sty J.R., Bruce J.S. Meconium plug syndrome associated with neonatal intussusception // Gastrointest. Radiol. 1981. Vol. 6. P. 75-78.

  34. Stewart D.R., Nixon G.W., Johnson D.G. et al. Neonatal small left colon syndrome // Ann. Surg. 1977. Vol. 186. P. 741-745.

  35. Verma A., Dhanireddy R. Time of first stool in extremely low birth weight (≤1000 grams) infants // J. Pediatr. 1993. Vol. 122. P. 626-629.

  36. Weaver L., Lucas A. Development of bowel habit in preterm infants // Arch. Dis. Child. 1993. Vol. 68. P. 317-320.

  37. Wood D. Abstracts of the 17th annual North American Cystic Fibrosis Conference. Anaheim, California, USA. October 16-19, 2003 // Pediatr. Pulmonol. Suppl. 2003. Vol. 25. P. 340.

  38. Wu G., Knabe D.A., Flynn N.E. Synthesis of citrulline fromglutamine in pig enterocytes // Biochem. J. 1994. Vol. 299. P. 115-121.

  39. Yoo S.Y., Jung S.H., Eom M. et al. Delayed maturation of interstitial cells of Cajal in meconium obstruction // J. Pediatr. Surg. 2002. Vol. 37. P. 1758-1761.

Глава 13. Паховая грыжа

Ю.А. Козлов, П.А. Краснов, К.А. Ковальков, П.Ж. Барадиева

Коды по Международной классификации болезней 10-го пересмотра

K40.0. Двусторонняя паховая грыжа с непроходимостью без гангрены.

K40.1. Двусторонняя паховая грыжа с гангреной.

K40.2. Двусторонняя паховая грыжа без непроходимости или гангрены.

K40.3. Односторонняя или неуточненная паховая грыжа с непроходимостью без гангрены.

K40.4. Односторонняя или неуточненная паховая грыжа с гангреной.

K40.9. Односторонняя или неуточненная паховая грыжа без непроходимости или гангрены.

ВВЕДЕНИЕ

Паховая грыжа по-прежнему является одним из наиболее распространенных хирургических заболеваний у детей, представляя 65-92% всех типов грыж передней брюшной стенки (Долецкий С.Я., 1952; Щебеньков М.В., 2001; Исаков Ю.Ф., 2007; Игнатьев С.Э., 2012; Дронов А.Ф., 2013; Стальмахович В.Н., 2014; Lobe T., 2005; Schier F., 2006; Shalaby R., 2006; Takehara H., 2006; Endo M., 2009; Montupet P., 2011). Операции по поводу этого заболевания составляют около 40% всех плановых хирургических вмешательств, выполняемых в детском возрасте.

До операции у 50% недоношенных детей обнаруживается двусторонняя паховая грыжа. После оперативного лечения количество пациентов с двусторонней паховой грыжей увеличивается до 80% (Cox J., 1985). Гендерный состав больных (мальчики/девочки) варьирует от 3:1 до 10:1 и предположительно связан с продвижением яичка через все слои передней брюшной стенки в мошонку, таким образом объясняя доминирование мальчиков (Misra D., 2001; Brandt M., 2008).

У 10,5-24% пациентов происходит ущемление содержимого паховой грыжи, которое может привести к тяжелым осложнениям, таким как некроз сегмента кишечной трубки, гибель гонад (яичка или яичника), а также летальный исход (Долецкий С.Я., 1952; Takehara H., 2009). Ущемленная паховая грыжа встречается преимущественно у мальчиков. Девочки составляют менее 10% всех зарегистрированных случаев (Burge D., 2002). Содержимым грыжевого мешка у девочек может быть яичник, стенка мочевого пузыря, фаллопиевы трубы. Странгуляция и перекрут гонад может привести к их гибели, однако это происходит чрезвычайно редко (Burge D., 2002; Osifo O., 2009; Takehara H., 2009). Некроз кишки возникает у 10-30% детей с ущемленной паховой грыжей и наблюдается чаще у мальчиков и недоношенных детей (Boley S., 1991; Grosfeld J., 1991; Takehara H., 2009).

ИСТОРИЯ

Первое упоминание об ущемленной паховой грыже принадлежит французскому хирургу A. Pare (1510-1590) (Mattei R., 2011). Этот талантливый ученый отметил врожденный характер паховых грыж и описал удачную методику вправления грыжи у ребенка. А. Nuck в 1691 г. представил случай необлитерированного влагалищного отростка брюшины у девочки, который сопровождался грыжей.

Базовые принципы коррекции паховых грыж у детей были сформулированы William M. Banks в 1882 г. Этот ученый обозначил основные этапы паховой герниотомии: паховый доступ к грыжевому мешку, высокая перевязка влагалищного отростка брюшины, пластика передней стенки пахового канала, которые используются до настоящего времени (Ferguson A., 1899). Техника выполнения открытой герниотомии была модифицирована W. Potts. Отличие от базовой техники W. Banks заключалось в методе пластики задней стенки, которая осуществлялась путем рассечения поперечной фасции и фиксации ее к паховой связке (pouparts ligament). Этот вариант хирургического лечения паховых грыж получил широкое распространение в мире благодаря работам известных североамериканских хирургов W. Ladd и R. Gross (Levitt M., 2002). B. Duhamel предложил разделить способы оперативного лечения на два типа в зависимости от возраста больных. У детей до одного года паховая герниото-мия проводилась без рассечения пахового канала, после года - с рассечением и пластикой пахового канала (Duhamel B., 1957). Распространение этой техники в отечественной детской хирургии получило благодаря работам академика РАМН СССР, детского хирурга С.Я. Долецкого (1952).

Эндохирургический подход для лечения паховых грыж у детей впервые был применен российским детским хирургом М.В. Щебеньковым. Хотя данный факт не упоминается в зарубежной литературе, однако существует реальное подтверждение этого события, опубликованное в журнале «Эндоскопическая хирургия» за 1995 г. (Щебеньков М.В., 1995). За рубежом официальным стартом использования лапароскопии для лечения паховых грыж у детей считается 1997 г., когда M. El-Gohary (1997) продемонстрировал свою технику, заключающуюся в инверсии грыжевого мешка внутрь брюшной полости и наложении на его шейку петли Редера. С тех пор лапароскопия стала стремительно развиваться, сохранив основной принцип операций, которые применяются для лечения этого заболевания, заключающийся в репозиции внутренних органов в брюшную полость и высокой перевязке грыжевого мешка на уровне его шейки. Первый опыт применения лапароскопии для лечения паховых грыж у новорожденных и недоношенных детей принадлежит также М.В. Щебенькову. Использование лапароскопии для коррекции ущемленных паховых грыж на сегодняшний момент имеет приоритетное значение, так как позволяет визуализировать весь масштаб поражения ущемленного органа, а также выполнить необходимый объем оперативного лечения мини-агрессивным способом, не прибегая к широкой лапаротомии.

ЭПИДЕМИОЛОГИЯ

Паховая грыжа является серьезной хирургической проблемой у недоношенных младенцев. Заболеваемость паховой грыжей составляет от 5 до 20 случаев на 1000 новорожденных и встречается в 1,5-2 раза чаще в популяции недоношенных детей (Gross R., 1953; Bronsther B., 1972; Holder T.,1980). Чаще всего она регистрируется у детей с низкой массой тела (менее 2500 г), чем у новорожденных с нормальной массой (Grosfeld J.,1989; Holder T.,1980). Заболеваемость паховой грыжей увеличивается с уменьшением массы тела и является самой высокой у детей с ЭНМТ (Harper R., 1975). Однако сведения о встречаемости этого заболевания в популяции недоношенных детей разноречивы. Так, по данным V. Kumar (2002), паховая грыжа у детей с ОНМТ встречается в 11% случаев, а у детей с ЭНМТ - в 17%. Информация, полученная в исследовании W. Nelson (1979), свидетельствует о том, что врожденные паховые грыжи у новорожденных и детей грудного возраста регистрируется в 0,88-4,4% случаев, однако этот показатель может доходить до 40% у недоношенных новорожденных, чья масса составляет 500-1000 г. Данные другого исследования (Peevy K.,1986) убедительно показывают, что паховые грыжи у недоношенных детей определяются у 13% младенцев, родившихся позже 32-й недели гестационного возраста, и у 30% новорожденных, масса которых к рождению составляет менее 1 кг.

ЭТИОЛОГИЯ

Необлитерированный влагалищный отросток, который следует за опускающимся яичком, является основной причиной развития паховой грыжи у недоношенных детей (Rowe M., Copelson L., 1969). Это связано с тем, что опущение яичек и закрытие пахового канала не завершаются, если роды преждевременные или если существует задержка роста и развития новорожденного. К 28-32-й неделе беременности яички у мальчиков обычно находятся в мошонке, и в этот период времени начинается постепенное сужение пахового канала вокруг семенного канатика. Предположительно окончание формирования пахового канала и его сокращение у девочек происходят в аналогичный гестационный возраст (Moore K., 1977). Нарушение этого процесса является основным звеном возникновения сообщения влагалищного отростка брюшины с брюшной полостью. Поэтому преждевременные роды - единственное наиболее важное предрасполагающее событие для развития паховой грыжи у недоношенных детей (Grosfeld J., 1989).

Пренатальная диагностика необлитерированного влагалищного отростка брюшины и связанных с ним состояний (фетальное гидроцеле, фетальная паховая грыжа) помогает глубже понять процесс возникновения паховых грыж у недоношенных младенцев. Наиболее распространенной причиной увеличения размеров мошонки у плода является гидроцеле. Это состояние характеризуется заполнением жидкостью пространства вокруг яичка, соно-графическими характеристиками которого служит жидкостное образование в форме «полумесяца», окружающее яичко (Skoog S., 1995). Ультразвуковые характеристики фетальной паховой грыжи включают наличие в мошонке масс с эхонегативными компонентами, представленными петлями кишечника, и определение перистальтики кишечных петель, находящихся в грыжевом мешке в режиме реального времени (Ober K., 1991). Признаки ущемления фетальной паховой грыжи состоят в отсутствии перистальтики кишечника, определении в брюшной полости расширенных кишечных петель, а также обнаружении полигидрамниона (Kesby G., 1997; Choon S., 2005).

Итак, наличие необлитерированного влагалищного отростка брюшины располагает к формированию паховой грыжи у новорожденных и детей грудного возраста. К рождению у доношенных новорожденных сообщение влагалищного отростка и брюшной полости прекращается у 95-98% детей (рис. 13-1). У большинства недоношенных младенцев оно остается открытым и создает условия для перемещения внутренних органов за пределы брюшной полости (рис. 13-2, 13-3).

image13 1
image13 2

Наиболее часто содержимым грыжи являются петли тонкой кишки, яичник, реже - сегмент толстой кишки и большой сальник. Транслокация внутренних органов происходит в результате повышения внутрибрюшного давления, которое возникает под воздействием беспокойства, кашля или иных более сложных причин, таких как нарастание метеоризма у пациентов с патологией кишечника, гидроперитонеум в результате травмы или перенесенных операций (имплантация вентрикуло-перитонеального шунта и трубки для перитонеального диализа). Другие редкие обстоятельства, которые способствуют внедрению органов брюшной полости в грыжевой мешок, представлены аномальным строением брюшной стенки (гастрошизис, омфа-лоцеле, экстрофия мочевого пузыря), яичка (крипторхизм), длительной ИВЛ с агрессивными параметрами. Однако само перемещение внутренних органов в грыжевой мешок не означает их ущемления. Большинство органов прекрасно функционируют, находясь в грыжевом мешке, свободно перемещаясь между двумя пространствами - брюшной полости и грыжевого мешка. Главная причина ущемления заключается в относительно узком наружном паховом кольце, которое выступает в роли механического препятствия для обратного возвращения органов.

ПАТОГЕНЕЗ

Механическое препятствие в виде узкого наружного пахового кольца приводит к тому, что орган, находящийся в грыжевом мешке, не может вернуться на свое прежнее место из-за механического сжатия в этой структуре пахового канала. Возникающая дилатация ущемленной петли кишечника приводит к повышению давления в грыжевом мешке. Это давление передается на сосуды и способствует первоначальному сдавлению вен, а затем - артерий сегмента кишки. Мезентериальная ишемия приводит к дальнейшей дилатации ущемленной кишки и кишечному стазу, которые еще больше усиливают нарушение перфузии пораженного интестинального сегмента, формируя порочный круг факторов, стимулирующих недостаток кровотока. Заключительной стадией этого процесса является некроз кишки - девита-лизация кишечного сегмента, которая у новорожденных и особенно недоношенных детей может развиться в течение очень короткого времени - 12 ч. Узкие паховые кольца (наружное и внутреннее), низкое перфузионное давление в мезентериальных сосудах способствуют раннему возникновению необратимых изменений в стенке кишечника у детей.

Ведущим патогенетическим звеном нарушения регионарной гемодинамики при странгуляционной кишечной непроходимости, вызванной ущемлением паховой грыжи, является редукция кровотока. Одновременно под влиянием высвобождающихся тканевых медиаторов воспаления повышается проницаемость сосудистой стенки с появлением интерстициального отека, пропотеванием крови в полость грыжевого мешка и свободную брюшную полость. Важная роль в формировании системных реакций отводится кишечной гипертензии, которая сопровождается повышением внутрипро-светного давления в кишке, что обеспечивает острое повреждение энтеро-цитов и гипоксию слизистой оболочки с нарушением ее барьерной функции и развитием бактериальной транслокации. Ишемический инфаркт, связанный с недостаточностью кровообращения, сменяется на геморрагический инфаркт, в основе которого лежат процессы реперфузии пораженного органа. Деструкция слизистой, а затем других слоев кишечной стенки приводит к необратимому повреждению ущемленной кишки. Очевидно, что операции по устранению паховой грыжи, выполненные в самом раннем возрасте, могут снизить риск подобных осложнений и неудач.

КЛИНИЧЕСКИЕ СИМПТОМЫ

Визуальный осмотр брюшной стенки в большинстве случаев играет основную роль в диагностике паховой грыжи. Паховая грыжа определяется как выпячивание в паховой области, содержащее органы брюшной полости. В сомнительных ситуациях, если грыжа не определяется при осмотре хирурга, исчезая в результате самопроизвольного вправления, для подтверждения диагноза родителям или медицинскому персоналу, осуществляющему уход за недоношенным ребенком, рекомендуется выполнить цифровую фотографию тела ребенка в момент повторного появления опухолевидного образования в паховой области и отправить ее на адрес электронной почты хирурга. Если грыжевое выпячивание появляется впервые, то в единичных наблюдениях оно может оставаться незамеченным из-за небольших размеров.

Пальпация ущемленной грыжи всегда болезненна. Выпячивание - гладкое, эластичной консистенции, невправимо в брюшную полость. Обычно прощупывается плотный толстый тяж, идущий в паховый канал и выполняющий его просвет.

Эмоциональное и двигательное беспокойство является косвенным признаком ущемления грыжи у недоношенных детей. Эти изменения в состоянии ребенка чаще выявляются на основании жалоб родителей у абсолютного большинства больных. Клиническая недооценка данного симптома, как правило, обусловлена тем, что ущемление в 38% случаев наблюдается на фоне иных заболеваний. Кроме того, у некоторых детей, чаще недоношенных, беспокойство не носит выраженного характера и поведение ребенка изменяется незначительно.

Многократная рвота обнаруживается в 66% клинических наблюдений и является следствием острой странгуляционной непроходимости кишечника. В редких случаях отмечается кишечное кровотечение.

Общее состояние ребенка в первые часы после ущемления заметно не страдает. Позже присоединяются признаки кишечной непроходимости, дыхательных и гемодинамических расстройств. Местно отмечаются гиперемия и отек кожи. Рвота становится частой, с примесью желчи и каловым запахом.

ДИАГНОЗ

УЗИ является признанным и надежным инструментом диагностики паховых грыж у детей. УЗИ - динамичный неинвазивный метод, который не использует ионизирующее излучение, в отличие от рентгенографии. Тем не менее ограничения этого метода напрямую зависят от подготовленности врача ультразвуковой диагностики и его опыта в диагностике паховых грыж у детей. Сканирование производится с помощью конвексного датчика частотой 3,5-5 МГц и линейного датчика частотой 7-12 МГц, локализация поиска - подвздошно-паховая область.

Необлитерированный влагалищный отросток брюшины визуализируется в виде продолжения брюшной полости в паховый канал, имеющего продолговатую форму диаметром от 5 до 15 мм (рис. 13-4). У девочек это образование называется канал Нука. I. Erez (2002) сообщил, что гипоэхогенная структура в паховом канале шириной более 6 мм указывает на грыжу, в то время как размер 4-5 мм характеризует только открытый влагалищный отросток.

Объективными ультразвуковыми знаками, указывающими на диагноз ущемленной паховой грыжи, являются прямая визуализация грыжевого мешка и его содержимого (у мальчиков - сегмента кишечника, у девочек - яичника). Определение систолической и диастолической скорости кровотока в гонадах и ущемленном сегменте кишечника, индекса резистентности (в норме 0,6-0,65) позволяет определить жизнеспособность ущемленных органов.

Паховые грыжи у недоношенных детей (рис. 13-5) особенно склонны к ущемлению (Walsh S., 1962; Harper R., 1975; Boocock В., 1985; Rajput A., 1992). Структурные элементы грыжевого мешка у недоношенных детей являются более хрупкими, чем у детей старшего возраста, поэтому частота рецидивов и осложнений после их реконструкции значительно выше (Janik J., 1982). Кроме того, недоношенные дети имеют дополнительный риск развития послеоперационного апноэ и брадикардии (Uemera S., 1999; Misra D., 2001; Gonzalez S., 2004; Walther-Larsen S., 2006; Murphy J., 2008).

Итак, необходимо согласиться с тем, что риски ущемления паховой грыжи у недоношенных детей достаточно высоки. Ущемление органов брюшной полости приводит к ишемии с быстрым развитием инфаркта. Это суждение склоняет исследователей к использованию ранней коррекции паховой грыжи у детей всех возрастных групп, особенно у недоношенных.

image13 4
image13 5

ЛЕЧЕНИЕ

У маленьких детей, имеющих предшествующие эпизоды апноэ, малый гестационный возраст, низкую массу тела при рождении, малую массу во время операции, а также сопутствующие заболевания, такие как ВЖК, ОАП, БЛД, зависимость от кислорода и ИВЛ, противопоставление рисков ущемления после выписки из госпиталя и возможных послеоперационных осложнений в результате паховой герниотомии привело к появлению новых стратегий лечения. Одна из них - выполнение операции, не дожидаясь окончательного созревания ребенка, до выписки пациента из госпиталя. Вторая - хирургическая коррекция паховой грыжи после выписки больного из неонатального стационара при достижении достаточной зрелости с целью уменьшения риска послеоперационных осложнений (Misra D., 2001). В настоящее время не существует убедительных данных, свидетельствующих о преимуществе какого-либо из перечисленных подходов. Оба варианта должны быть предложены и обсуждены с родителями ребенка (Brandt M., 2008). Оптимальными рекомендуемыми критериями коррекции паховой грыжи у недоношенных являются масса тела более 2000 г, ПКВ более 50 дней, отсутствие или минимальные признаки дыхательной недостаточности (Youn J., 2018)

Лечение ущемленных паховых грыж у недоношенных детей производится с использованием комбинированной стратегии, предусматривающей возможность предварительного консервативного вправления и последующей отсроченной хирургической реконструкции. На сегодняшний день идеального метода коррекции ущемленной паховой грыжи не существует, хотя прогресс в лечении этого состояния связывают в основном с эндохирурги-ей. Основной принцип операций, которые применяются для лечения этого заболевания, заключается в репозиции ущемленных внутренних органов в брюшную полость и высокой перевязке грыжевого мешка на уровне его шейки. У большинства пациентов эти манипуляции возможно выполнить с помощью лапароскопии и простого ушивания шейки грыжевого мешка (герниорафия) без его пересечения. Несмотря на прогресс минимально инвазивной хирургии в детской популяции, открытая операция с наложением наружной лигатуры и пересечением шейки грыжевого мешка (герниотомия) по-прежнему остается популярным подходом в лечении этого состояния.

Неоперативное лечение ущемленной паховой грыжи

У 60% недоношенных детей с ущемленными паховыми грыжами, находящихся в неонатальном стационаре, возможно мануальное вправление содержимого грыжевого мешка. К основным показаниям для консервативного метода относятся ранний срок ущемления до 12 ч и отсутствие признаков воспаления в зоне ущемления. Если срок ущемления превышает 12 ч, вероятность вправления паховой грыжи без осложнений для ребенка является низкой. Длительность процедуры редукции грыжи не должна превышать одного часа. Если в течение этого времени она не вправилась, то формулируют показания к оперативному лечению. Не рекомендуется проводить вправление ущемленной паховой грыжи у девочек, так как существует высокий риск перекрута и повреждения ущемленного яичника. Оперативная коррекция паховой грыжи должна быть проведена в течение 24-72 ч после мануального вправления, желательно не выписывая ребенка из госпиталя.

Открытая хирургия

Пациент располагается на операционном столе горизонтально. Применяется общая анестезия с ингаляцией севофлурана и нейроаксиальной блокадой. В проекции наружного пахового кольца по ходу кожной складки наносится разрез длиной около 1 см. Рассекаются подкожный жировой слой и подкожная фасция. Затем обнажается наружное паховое кольцо и идентифицируются его элементы - грыжевой мешок с ущемленными органами, семенной канатик или круглая связка матки, которые извлекаются в рану с помощью проведенной вокруг них пластиковой петли. Если в процессе подготовки к операции или во время ее начальных этапов произошло вправление органов, то необходимости в эксплорации брюшной полости обычно не существует. Далее с особой осторожностью выделяется грыжевой мешок, так, чтобы оставить интактными от повреждения сосудистые структуры. В тех случаях, когда ущемленный орган находится в грыжевом мешке, выполняется рассечение наружного пахового кольца, вскрывается стенка влагалищного отростка брюшины и оценивается жизнеспособность ущемленного органа. Если не существует необходимости в удалении или резекции органов, то они погружаются в брюшную полость.

Затем реализуется основной принцип лечения паховых грыж у детей - высокое лигирование грыжевого мешка, который осуществляется предпочтительно на уровне внутреннего пахового кольца. С этой целью производится прецизионная проксимальная диссекция влагалищного отростка до уровня его абдоминального открытия. Затем грыжевой мешок скручивается на несколько оборотов вокруг своей оси. Следующим этапом выполняется прошивание грыжевого мешка неабсорбирующей лигатурой и его окончательное лигирование на уровне шейки. Заключительным этапом производится герметизация разреза путем этажного восстановления слоев раны. Неблагоприятный сценарий течения болезни, характеризующийся необратимыми ишемически-ми повреждения ущемленного органа, требует вскрытия брюшины, резекции пораженного сегмента кишки и наложения межкишечного анастомоза.

Лапароскопия

Эндохирургическое лечение ущемленных паховых грыж имеет свои преимущества. Одно из них заключается в том, что лапароскопия позволяет инспектировать ущемленные органы после вправления в брюшную полость, особенно если репозиция произошла спонтанно без прямого вмешательства врача. Другое состоит в том, что лапароскопия предоставляет хирургу возможность видеть анатомию паховой грыжи изнутри, то есть как она существует в реальности, и прекрасно ориентироваться в соседних структурах - яичковых сосудах, семявыносящем протоке, круглой связке матки.

У недоношенных детей при лапароскопии наиболее часто можно наблюдать ущемление тонкой кишки (рис. 13-6), толстой кишки (рис. 13-7) и яичника (рис. 13-8). Ущемление большого сальника, червеобразного отростка встречается очень редко.

Вправление внутренних органов чаще всего происходит в результате подъема брюшной стенки и растяжения внутреннего пахового кольца, которые возникают в результате нагнетания углекислого газа в полость брюшины. Когда самостоятельная репозиция органов в брюшную полость не происходит, возникает необходимость в деликатной внутренней тракции с помощью дополнительно установленного атравматичного кишечного зажима. Если инструментальная тяга также не приводит к вправлению органов, то следует воспользоваться чрескожным рассечением наружного пахового кольца.

image13 6
image13 7

Все методы лапароскопического лечения паховых грыж у детей могут быть сгруппированы в две группы - те, которые выполняются полностью интракорпорально, и те, которые производятся вне брюшины путем наложения экстракорпоральных швов. При использовании интракорпоральной техники ушивание шейки грыжевого мешка реализуется внутри брюшной полости, в то время как при применении экстракорпоральных методов наложение швов выполняется вокруг и вне шейки грыжевого мешка, то есть полностью в предбрюшинном пространстве. Узел после завязывания грыжевой лигатуры остается либо внутри полости брюшины, если используются интракорпоральные методы, либо в подкожной клетчатке, если применяются экстракорпоральные методы.

При использовании двух принципиально разных способов герниорафии большое внимание уделяется проведению грыжевой лигатуры у мальчиков, чтобы исключить повреждение семявыносящего протока и яичковых сосудов, в то время как у девочек круглая связка может быть включена в шов. Изначально лапароскопическая хирургия паховых грыж проводилась только у пациентов женского пола (El-Gohary M., 1997), так как безопасность семявыносящего протока и яичковых сосудов вызывала озабоченность хирургов. P. Montupet и C. Esposito (1999) были первыми, кто широко стал использовать лапароскопию для лечения паховых грыж у детей мужского пола с использованием интракорпорального кисетного шва. Адаптация интракорпоральных методов продолжала развиваться на протяжении нескольких последующих лет. В 2003 г. K. Chan и P. Tam добавили гидро-диссекцию брюшины в области внутреннего пахового кольца в качестве способа, который помог бы избежать повреждения структур семенного канатика у мальчиков. Другие интракорпоральные техники включают рассечение брюшины (Wheeler A., 2011) и иссечение грыжевого мешка (Becmeur F., 2004). В 2003 г. R. Prasad впервые продемонстрировал возможность экстракорпорального ушивания грыжевого мешка. С тех пор появилось множество модификаций метода и достаточно большое количество устройств для его реализации, чтобы сделать экстракорпоральный способ технически менее сложным и обеспечить лучшие условия для лигирования грыжевого мешка. Начиная с этого времени развитие эндохирургического лечения паховых грыж у детей стало похоже на увлекательную историю «крючков и игл» - приспособлений, которые нашли широкое распространение, чтобы сделать безопасным экстраперитонеальное проведение грыжевой лигатуры.

Далее представлен обзор наиболее известных и действующих ныне методик эндохирургического лечения паховых грыж у детей, который сопровождается их иллюстрациями. Эти данные представлены с целью демонстрации многообразия видов лапароскопического грыжесечения у педиатрических пациентов, которые могут использоваться в том числе у недоношенных младенцев. Никаких официальных рекомендаций относительно выбора техники, так же как данных о статистике послеоперационных осложнений, в обзоре методов не приводится.

Интракорпоральные методы

Лапароскопическая инверсия паховой грыжи и лигирование (рис. 13-9) (Laparoscopic Inguinal Hernia Inversion and Ligation) (El-Gohary M., 1997). Метод применяется исключительно у девочек. Атравматичным лапароскопическим зажимом производится захватывание и инверсия в брюшную полость грыжевого мешка - влагалищного отростка брюшины. Затем на шейку грыжевого мешка накладывается эндопетля из неабсорбирующего материала. Остатки грыжевого мешка иссекаются и удаляются из брюшной полости.

image13 9

Инверсия и коагуляция грыжевого мешка (рис. 13-10) (Burnia) (Godoy Lenz J., 2013). Метод также используется только у девочек. Способ повторяет прежний до того момента, когда происходит инверсия грыжевого мешка в брюшную полость. Однако вместо грыжевой лигатуры используется энергия электрического тока с целью полной коагуляции ткани грыжевого мешка и его деструкции.

image13 10

Интракорпоральный кисетный шов (рис. 13-11) (Intracorporeal purse-string) (Щебеньков М.В., 1995; Montupet P., Esposito C., 1999). Выполняется наложение кисетного шва на брюшину в области внутреннего пахового кольца. У девочек в шов может захватываться круглая связка матки. У мальчиков стежки кисетного шва аккуратно располагаются на участках брюшины между семявыносящим протоком и яичковыми сосудами.

image13 11

Интракорпоральные Z- и N-образные швы (рис. 13-12) (Intracorporeal «Z- and N-sutures») (Schier F., 1998, 2000). Шейка грыжевого мешка на уровне внутреннего пахового кольца закрывается с использованием Z- или N-образного шва, стежки которого с осторожностью перекидываются через семявыносящий проток и яичковые сосуды.

image13 12

Интракорпоральный кисетный шов с гидродиссекцией (рис. 13-13) (Intracorporeal purse-string with intracorporeal hydrodissection) (Chan K., Tam P., 2003). Производится инъекция в экстраперитонеальное пространство 2 мл изотонического раствора натрия хлорида непосредственно рядом с элементами семенного канатика, так, чтобы не повредить их. Затем выполняется наложение кисетного шва, как описано выше.

image13 13

Лапароскопическая резекция грыжевого мешка и закрытие брюшины (рис. 13-14) (Laparoscopic sac resection and peritoneal closure) (Becmeur F., 2004). Производится рассечение шейки грыжевого мешка по окружности с сохранением целостности семявыносящего протока и яичковых сосудов. Грыжевой мешок удаляется полностью. На свободные края отсеченной брюшины накладывается кисетный шов с целью герметизации брюшной полости.

image13 14

Метод откидного лоскута (рис. 13.15) (Flip-flap) (Yip K., 2004). Латерально от внутреннего пахового кольца выкраивается лоскут брюшины на широком основании. Затем лоскут откидывается медиально, закрывая собой вход в грыжевой мешок. Отдельными нитями производится его фиксация к тканям, расположенным медиально от внутреннего пахового кольца.

image13 15

Внутриперитонеальное иссечение грыжевого мешка с наложением кисетного шва (рис. 13-16) (Intraperitoneal hernia sac division and purse-string closure)

(Wheeler A., 2011). Производится рассечение шейки грыжевого мешка по окружности с сохранением целостности семявыносящего протока и яичковых сосудов. Грыжевой мешок не удаляется. На свободные края отсеченной брюшины накладывается кисетный шов с целью герметизации брюшной полости.

image13 16

Экстракорпоральные методы

Эктракорпоральный метод с использованием шила (рис. 13-17) (Extracorporeal method with steel awl) (Prasad R., 2003). С помощью инструмента, напоминающего шило и имеющего отверстие на конце, через которое продевается грыжевая лигатура, производится наружный вкол в проекции латерального аспекта внутреннего пахового кольца. Шило проводится экстраперитоне-ально и его конец выкалывается перед яичковыми сосудами. Лигатура оставляется в брюшной полости. Затем производится повторное введение иглы с медиальной стороны внутреннего пахового кольца с выколом в брюшную полость перед семявыносящим протоком. Путем помещения конца нити в отверстие инструмента грыжевая лигатура извлекается наружу и завязывается подкожно.

image13 17

Подкожное эндоскопически-ассистированное лигирование (рис. 13-18) (Subcutaneous Endoscopically Assisted Ligation) (Harrison M., 2005). Атравматичная игла, содержащая грыжевую лигатуру, вкалывается чрескожно в проекции латеральной стороны внутреннего пахового кольца и проводится экстрапери-тонеально, в том числе над элементами семенного канатика. С противоположной стороны производится вкол иглы Tuohy, конец которой также проводится под брюшиной до встречи с иглой, содержащей грыжевую лигатуру. Обоюдным движением иглы выводятся наружу и нить завязывается подкожно.

image13 18

Лапароскопическое чрескожное экстраперитонеальное закрытие (рис. 13-19) (Laparoscopic Percutaneous Extraperitoneal Closure) (Takehara H., 2000, 2006). Используется специальная игла Lapaherclosure (Hakko Medical Co., Tokyo, Japan), которая содержит внутреннею вставку-мандрен в виде металлической захватывающей петли, выдвигающейся из просвета иглы. Игла, содержащая грыжевую лигатуру, вкалывается чрескожно в проекции латерального аспекта внутреннего пахового кольца и проводится экстраперитонеально, в том числе над элементами семенного канатика. После прокалывания брюшины лигатура оставляется в брюшной полости. Повторный вкол иглы с медиальной стороны сопровождается захватом нити и извлечением ее наружу.

image13 19

Чрескожное ушивание внутреннего кольца (рис. 13-20) (Percutaneous Internal Ring Suturing) (Patkowski D., 2006). Используется обычная инъекционная игла 18 G с продетой через ее просвет нитью-лигатурой в виде «бесконечной» петли. Игла проводится экстраперитонеально и ее конец выкалывается перед яичковыми сосудами. Лигатура оставляется в брюшной полости в виде петли. Затем с медиальной стороны внутреннего пахового кольца производится повторный вкол иглы 18 G, содержащей вторую лигатуру, и путем помещения конца шовного материала в петлю первой нити грыжевая лигатура извлекается наружу и завязывается подкожно.

image13 20

Экстракорпоральный метод с использованием иглы Ревердина (рис. 13-21) (Extracorporeal method with Reverdin needle) (Shalaby R., 2006). Игла Ревердина, содержащая на конце грыжевую лигатуру, проводится под брюшиной латеральной порции внутреннего пахового кольца над семявыносящим протоком и яичковыми сосудами. Лигатура оставляется в брюшной полости. Повторным вколом иглы Ревердина в медиальной части внутреннего пахового кольца нить извлекается наружу и завязывается подкожно.

image13 21

Подкожное эндоскопически-ассистированное лигирование с гидродиссекци-ей и двойным проведением нити (рис. 13-22) (Subcutaneous Endoscopically Assisted Ligation with hydrodissection and dual encirclage) (Saranga Bharathi К., 2006). Производится преперитонеальная инъекция небольшого объема изотонического раствора натрия хлорида в проекции элементов семенного канатика. Атравматичная игла, содержащая грыжевую лигатуру, вкалывается чрескож-но в проекции латеральной части внутреннего пахового кольца и проводится экстраперитонеально, в том числе над элементами семенного канатика, и выводится наружу. Совершая обратное движение, задней частью игла выводится в отверстие вкола. Грыжевая лигатура завязывается подкожно.

image13 22

Метод экстракорпорального крючка (рис. 13-23) (Extracorporeal hook method) (Lee K., 2003; Yeung C.K., 2008). Используется приспособление Herniotomy hook, имеющее на конце отверстие, в которое помещается нить. Крючок, содержащий грыжевую лигатуру вкалывается чрескожно в проекции латерального аспекта внутреннего пахового кольца и проводится экстраперито-неально, в том числе над элементами семенного канатика. После прокалывания брюшины лигатура извлекается с помощью эндоскопического зажима и оставляется в брюшной полости. Повторный вкол крючка с медиальной стороны сопровождается захватом нити и извлечением ее наружу.

image13 23

Экстракорпоральный метод с использованием иглы Endoneedle (рис. 13-24) (Extracorporeal method with Endoneedle) (Endo M., Ukiyama E., 2001, 2009). C помощью специальной иглы выполняется проведение лигатуры над семя-выносящим протоком и яичковыми сосудами. Затем лигатура извлекается в брюшную полость и повторным вколом с медиальной стороны внутреннего пахового кольца захватывается и извлекается наружу.

image13 24

Техника «лассо» с применением гидродиссекции (рис. 13-25) (Hydrodis-section - lasso technique) (Muensterer O., Georgeson K., 2011). Производится экс-траперитонеальная инъекция небольшого объема изотонического раствора натрия хлорида в проекции элементов семенного канатика. Игла, содержащая лигатуру, проведенную сквозь ее просвет в виде петли, вкалывается снаружи медиально от внутреннего пахового кольца, проводится под брюшиной, минуя компоненты семенного канатика, и выкалывается латерально от них. Петля остается в брюшной полости. Повторный вкол аналогичной иглы, также содержащей нить, которая является грыжевой лигатурой, производится с другой стороны внутреннего пахового кольца. Нить в виде петли помешается в первую петлю и извлекается наружу, чтобы быть завязанной подкожно.

image13 25

Лапароскопически-ассистированное экстраперитонеальное выделение грыжевого мешка и его лигирование (рис. 13-26) (LAP-assisted micro-incision extraperitoneal division and ligation) (Kim S., Hu T., 2013). Выполняется микроразрез в паховой области над внутренним паховым кольцом. В разрез помещается зажим типа «москит», конец которого продвигается вглубь до достижения экс-траперитонеального пространства. С помощью атравматичного эндоскопического зажима производится экстраперитонеальный обход шейки грыжевого мешка зажимом «москит». Мобилизованная часть грыжевого мешка извлекается наружу, где вокруг шейки проводится грыжевая лигатура и завязывается.

image13 26

Лапароскопически-ассистированное ушивание и облитерация внутреннего пахового кольца с использованием эпидурального катетера (рис. 13-27) (Laparoscopically Assisted Simple Suturing Obliteration of the internal ring using an epidural catheter) (Li S., 2014). Игла Tuohy, содержащая шелковую лигатуру, проведенную сквозь ее просвет в виде петли, вкалывается снаружи латераль-но от внутреннего пахового кольца, проводится под брюшиной, минуя компоненты семенного канатика, и выкалывается медиально. Игла извлекается с оставлением лигатуры в брюшной полости. К концу перидурального катетера привязывается другая лигатура, которая является «петлеуловителем». В иглу Tuohy устанавливается перидуральный катетер с «петлеуловителем» на конце. Устройство повторно вводится с медиальной стороны внутреннего пахового кольца. Грыжевая лигатура погружается в «петлеуловитель» и извлекается наружу.

image13 27

После окончании наркозного сна и просыпания пациенты наблюдаются в ПИТН. Если ребенок находится в ясном сознании и у него не отмечается рвоты после приема пищи, то он переводится в отделение, предназначенное для выхаживания недоношенных детей, где пациент будет находиться до того момента, когда станет возможна выписка домой. Для купирования болевого синдрома используются НПВС, но не чаще чем 1 раз в 4 ч.

СОБСТВЕННЫЕ НАБЛЮДЕНИЯ

В Центре хирургии новорожденных Иркутска мы проанализировали опыт лечения 51 недоношенного младенца с паховой грыжей (табл. 13-1). Исследуемые младенцы были распределены в зависимости от массы тела в три группы: от 1500 до 2500 г - 35 пациентов; от 1000 до 1500 г - 14 пациентов; менее 1000 г - 2 пациента. Гендерный состав больных в группах (мальчики/ девочки) был представлен следующими пропорциями: пациенты с низкой массой тела - 30/5, дети с ОНМТ - 12/2, дети с ЭНМТ - 2/0. Средние масса и возраст детей в группе пациентов с низкой массой тела составил, соответственно, 1870 г/36,9 дня, в группе с ОНМТ - 1148,3 г/48,9 дня, в группе с ЭНМТ - 810 г/69 дней. На основании полученных данных было установлено, что частота ущемления паховой грыжи у недоношенных детей составляет 19,6% (10 из 51).

image41

Всем пациентам выполнена лапароскопическая герниорафия с применением подкожного эндоскопически-ассистированного лигирования грыжевого мешка. Увеличение длительности операции у детей с ОНМТ и ЭНМТ было связано с техническими трудностями, которые заключались в проведении манипуляций в условиях ограниченного анатомического пространства брюшной полости, сложностях при проведении грыжевой лигатуры вокруг шейки грыжевого мешка, деликатности во время диссекции тканей над элементами семенного канатикам и яичковыми сосудами.

Одним из неблагоприятных последствий проведения операций по поводу паховой грыжи у недоношенных детей является послеоперационное апноэ. Частота развития эпизодов апноэ у пациентов с паховой грыжей в послеоперационном периоде зависит от их гестационного возраста, массы тела, состояния газообмена до операции и сопутствующих заболеваний, таких как НЭК, ОАП, ВЖК. Результаты исследования показывают, что с увеличением гестационного возраста и массы тела уменьшается риск развития послеоперационного апноэ с 100 до 11,8%.

осложнения и исходы лечения

Частота осложнений при коррекции паховых грыж у детей составляет от 2 до 15% при открытой паховой герниотомии и от 0,7 до 4,8% после лапароскопической герниорафии (Stylianos S., 1993; Steinau G., 1995; Ein S., 2006; Schier F., 2006).

Недоношенные младенцы, перенесшие операцию по поводу паховой грыжи в раннем послеоперационном периоде, склонны к респираторным нарушениям. Частота послеоперационного апноэ составляет 25-49% (Steward D., 1982). Отсутствие стандартизированного послеоперационного мониторинга может стать причиной более поздней диагностики дыхательных нарушений. Послеоперационное апноэ может стать причиной грубых неврологических расстройств и летальности. Чем выше гестационный и постконцептульный возраст недоношенного пациента, тем ниже риск возникновения апноэ (Davidson A., 2015). Гестационный возраст более 26 нед, ПКВ более 55 нед снижают риски развития послеоперационного апноэ и неврологических нарушений (Kurth С., 1987).

При выполнении открытой герниотомии может возникнуть кровотечение из небольших вен поверхностной фасции или из вен лозовидного сплетения, однако эту ситуацию легко контролировать, используя биполярную коагуляцию. Кровотечение из краев грыжевого мешка может привести к послеоперационному гематоцеле. Только после адекватного гемостаза яичко с остатками грыжевого мешка должно быть помещено обратно в мошонку. Нагноение послеоперационной раны происходит менее чем в 2% случаев. Около 0,2% составляют повреждения nervus ileoinguinalis (Ein S., 2006).

Ятрогенный перекрут яичка при открытом грыжесечении возникает в процессе диссекции влагалищного отростка брюшины от элементов семенного канатика, в результате чего яичко может выйти в операционную рану и перекрутиться. После возвращения гонады в мошонку ишемические нарушения в яичке становятся скрыты от внимания хирурга и проявляются позже.

Послеоперационное гидроцеле является частым осложнением паховой герниорафии. В большинстве случаев оно самостоятельно проходит в течение месяца. При больших грыжах частота гидроцеле может быть значительно выше. Поэтому во время открытого грыжесечения важно оставить широкое окно в дистальной части влагалищного отростка (Gahukamble D., 1995). Причина гидроцеле после эндохирургической коррекции совершенно другая и заключается в наличии сообщения между влагалищным отростком брюшины и брюшной полостью в результате негерметичного затягивания лигатуры на уровне внутреннего пахового кольца (Schier F., 2000).

Частота послеоперационных рецидивов паховой грыжи составляет около 1-3%. К факторам, влияющим на появление рецидива грыжи, относятся: недостаточно плотное затягивание лигатуры у основания грыжевого мешка; прорезывание тканей под лигатурой; воспаление в области послеоперационной раны; тканевая реакция на шовный материал; врожденные заболевания соединительной ткани (Grosfeld J., 1991; Antonoff M., 2005).

До 2,5% случаев осложнений открытой паховой герниорафии приходится на повреждение семявыносящего протока, что может быть причиной обструктивной азооспермии в старшем возрасте. Сообщается, что 40% мужчин, перенесших открытую двустороннюю паховую герниотомию, становятся бесплодными. Выделяют два типа повреждения семявыносящего протока - ишемическое и прямую травму в ходе диссекции элементов семенного канатика. Ишемия приводит к фиброзу семявыносящего протока. Второй тип травмы связан с частичным или полным пересечением семявыносящего протока и является очень редким осложнением, которое приводит к появлению сперм-агглютинирующих антител, влияющих на фертильность. Даже незначительные манипуляции с семявыносящим протоком, особенно трак-ция и растяжение, повышают риск бесплодия (Janik J., 1982). Атрофия яичек, возникшая вследствие травмы или спазма сосудов яичка, составляет 0,3-2% всех паховых герниотомий (Ein S., 2006).

Ограничивающим фактором продвижения лапароскопии в лечении паховых грыж является отсутствие сведений об истинном воздействии мини-агрессивного подхода на организм маленького ребенка и его фертильную функцию. Большая часть исследований сосредоточена на анализе окончательного эффекта операции (устранение грыжи) и не уделяет внимания изучению осложнений, которые имеют важное значение в будущей фертильной истории пациента (Дронов А.Ф., 2007; Patriquin H., 1993; Ozgediz D., 2007). Наука не обладает данными о нарушении перфузии яичек непосредственно в ходе выполнения герниотомии, которые могут пролить свет на формирование нарушений функции гонад в отдаленном периоде после операции.

Камнем преткновения остается метод, с помощью которого можно достоверно оценить нарушения яичкового кровотока. F. Schier (2006) был первым, кто применил световую спектроскопию и лазерную допплерографию для регистрации кровотока в яичке. Кроме потоковых характеристик, измерялись венозная сатурация (SaO2) и содержание гемоглобина в капиллярах. Однако другой способ - допплеровское исследование, основанное на излучении ультразвука, - стал основным методом изучения кровотока в яичке у пациентов с паховой грыжей (Middleton W., 1989; Albrecht T., 1997; Sakka S., 2000; Pavica P., 2001). Ультразвуковые показатели, такие как индекс сопротивления и пиковая систолическая скорость (от англ. peak systolic velocity), являются главными параметрами оценки тестикулярной перфузии. Изменение индексов сви-

детельствует о повышении сопротивления периферического артериального сосудистого ложа и ишемии яичка, которые возникают в результате вазокон-стрикции на фоне манипуляций с яичковыми сосудами (Dilek O., 2005).

Теоретически узел грыжевой лигатуры может оказывать прямое давление на сосудистые структуры яичка и вызывать деформацию внутреннего пахового кольца в процессе затягивания нити. Исследования в этой области носят спорадический характер и не позволяют установить истинную картину происходящих в яичке нарушений кровообращения. F. Schier (2006) был первым исследователем, который изучил тестикулярную перфузию в ходе лапароскопической герниорафии с применением собственного метода наложения грыжевой лигатуры. Хотя авторы пришли к заключению, что лапароскопическое паховое лечение грыжи не ослабляет перфузию яичка, однако этот вывод касался только способа интракорпорального N-шва. В другом исследовании (Dilek O., 2005) проводилось изучение результатов техники лапароскопической герниорафии по методу, предложенному P. Montupet (интракорпоральный кисетный шов), которое также не определило ухудшения перфузии яичка во время операции. Было установлено, что открытая техника герниорафии сопровождалась нарушением яичкового кровотока, который возвращался к норме в раннем послеоперационном периоде. Несколько исследований с применением ультразвукового допплера было посвящено изучению изменений тестикулярной перфузии в раннем и позднем периодах после открытой паховой герниорафии, в ходе которых было определено, что лапароскопия и открытая хирургия не приводили к компромиссу яичковой перфузии в раннем периоде после операций (Dilek O., 2005; Schier F., 2008; Bakirtas F., 2009; Celebi S., 2012).

В ходе нашего предыдущего исследования (Козлов Ю.А., 2016) было определено, что пульсоксиметрия является эффективным и простым способом определения тестикулярного кровотока. Главное достоинство этого метода заключается в его доступности и возможности применения во время операции без нарушения стерильных зон. Результаты научной работы определили, что диссекция грыжевого мешка при открытой паховой герниорафии сопровождается снижением сатурации ткани яичка. Эти изменения носят преходящую природу и не были представлены в прежних научных работах. И хотя показатели насыщения крови кислородом возвращаются к нормальным к окончанию оперативного вмешательства, гипоксемия и гипоперфузия гонад в ходе открытой герниорафии могут пролить свет на возникновение таких осложнений хирургических вмешательств, как атрофия яичка и нарушение фертильной функции в позднем послеоперационном периоде.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Несмотря на распространенность заболевания в детской популяции, сведения о лечении паховой грыжи у недоношенных детей ограниченны. В этой главе мы сообщили результаты хирургического лечения паховых грыж с применением лапароскопии в популяции самых маленьких пациентов. Итоги лечения продемонстрировали сопоставимые результаты коррекции паховых грыж в сравниваемых возрастных группах, что свидетельствует о надежности базового элемента лапароскопической герниорафии, заключающегося в высоком экстраперитонеальном лигировании грыжевого мешка, которое сопровождается минимальной операционной травмой и быстрым послеоперационным восстановлением пациентов. Хирургическое вмешательство при паховой грыже у недоношенных младенцев всегда сопряжено с риском послеоперационного апноэ и необходимостью ИВЛ, которые находятся в прямой зависимости от массы тела и гестационного возраста.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

  1. Долецкий С.Я. Ущемленные паховые грыжи у детей. М. : Медгиз, 1952.158 с.

  2. Дронов А.Ф., Смирнов А.Н., Аль-Машат Н.А., Маннанов А.Г. и др. Лапароскопическое лечение паховых грыж у детей // Эндоскоп. хир. 2007. № 1. С. 36.

  3. Дронов А.Ф., Козлов Ю.А., Мокрушина О.Г., Морозов Д.А. и др. Ущемленные паховые грыжи у детей // Рос. вестн. детской хир., анестезиол. и реаниматол. 2013. № 3. С. 87-96.

  4. Игнатьев Р.О. Принцип минимальной травматичности в выборе метода эндохирургического лечения детей с паховыми грыжами // Рос. вестн. детской хир., анестезиол. и реаниматол. 2012. № 1. С. 49-55.

  5. Исаков Ю.Ф. Ущемленная паховая грыжа // Детская хирургия : национальное руководство / под ред. Ю.Ф. Исакова, А.Ф. Дронова. М., 2007. С. 690.

  6. Козлов Ю.А., Новожилов В.А., Ковальков К.А., Распутин А.А. и др. Исследование тестикулярной перфузии в ходе открытой и лапароскопической герниорафии // Детская хир. 2016. № 1. С. 8-12.

  7. Стальмахович В.Н. Паховые грыжи у детей. Иркутск : ГУ НЦ РВХ ВСНЦ СО РАМН, 2007. 204 с.

  8. Щебеньков М.В. Лапароскопическая герниорафия // Эндоскоп. хир. 1995. № 4. С. 7-9.

  9. Щебеньков М.В. Эндовидеохирургическое лечение детей с патологией влагалищного отростка брюшины. СПб., 2001. С. 6-10.

  10. Albrecht T., Lotzof K., Hussain H., Shedden D. et al. Power Doppler US of the prepubertal testis: does it live up to its promises? // Radiology. 1997. Vol. 203. P. 227-231.

  11. Antonoff M.B., Kreykes N.S., Saltzman D.A., Acton R.D. American Academy of Pediatrics section on surgery hernia survey revisited // J. Pediatr. Surg. 2005. Vol. 40. P. 1009-1014.

  12. Bakirtas F., Cimilli T., Kayhan A., Toksoy N. Do the manipulations in pediatric inguinal hernia operations affect the vascularization of testes? // Pediatr. Surg. 2009. Vol. 44. P. 88-90.

  13. Becmeur F., Philippe P., Lemandt-Schultz A., Moog R. et al. A continuous series of 96 laparoscopic inguinal hernia repairs in children by a new technique // Surg. Endosc. 2004. Vol. 18. P. 1738-1741.

  14. Boley S.J., Cahn D., Lauer T., Weinberg G. et al. The irreducible ovary: a true emergency // J. Pediatr. Surg. 1991. Vol. 26. P. 1035-1038.

  15. Boocock B., Todd P.J. Inguinal hernias are common in preterm infants // Arch. Dis. Child. 1985. Vol. 60. P. 669.

  16. Brandt M.L. Pediatric hernias // Surg. Clin. North Am. 2008. Vol. 88. P. 27-43.

  17. Bronsther B., Abrams M.W., Elboim C. Inguinal hernia in children - a study of 1000 cases and a review of the literature // J. Am. Med. Womens Assoc. 1972. Vol. 27. P. 524.

  18. Burge D.M., Sugarman I.S. Exclusion of androgen insensitivity syndrome in girls with inguinal hernias: current surgical practice // Pediatr. Surg. Int. 2002. Vol. 18. P. 701-703.

  19. Celebi S., Yildiz A., Karadaр 3A., Sever N. et al. Do open repair and different laparoscopic techniques in pediatric inguinal hernie repairs affect the vascularization of testes? // J. Pediatr. Surg. 2012. Vol. 47. P. 1706-1710.

  20. Chan K.L., Tam P. A safe laparoscopic technique for the repair of inguinal hernias in boys // J. Am. Coll. Surg. 2003. Vol. 196. P. 987-989.

  21. Cox J.A. Inguinal hernia of childhood // Surg. Clin. North Am. 1985. Vol. 65. P. 1331-1421.

  22. Davidson A.J., Morton N.S., Arnup S.J., de Graaff J.C. et al. General anesthesia compared to spinal anesthesia (GAS) consortium. Apnea after Awake Regional and General Anesthesia in Infants: The General Anesthesia Compared to Spinal Anesthesia Study - Comparing Apnea and Neurodevelopmental Outcomes, a Randomized Controlled Trial // Anesthesiology. 2015. Vol. 123. P. 38-54.

  23. Dilek O.N., Yucel A., Akbulut G, Degirmenci B. Are there adverse effects of herniorraphy techniques on testicular perfusion? Evaluation by color Doppler Ultrasonography // Urol. Int. 2005. Vol. 75. P. 167-169.

  24. Duhamel B. Technique Chirurgicale Infantile. Vol. 1. Paris : Masson, 1957. P. 56-57.

  25. Ein S.H., Njere I., Ein A. Six thousand three hundred sixty-one pediatric inguinal hernias: a 35-year review // J. Pediatr. Surg. 2006. Vol. 41. P. 980-986.

  26. El-Gohary M.A. Laparoscopic ligation of inguinal hernia in girls // Pediatr. Endosurg. Innov. Techn. 1997. Vol. 1. P. 185-187.

  27. Endo M., Ukiyama E. Laparoscopic closure of patent processus vaginalis in girls with inguinal hernia using a specially devised suture needle // Pediatr. Endosurg. Innov. Techn. 2001. Vol. 5. P. 187-191.

  28. Endo M., Watanabe T., Nakano M., Yoshida F. et al. Laparoscopic completely extraperitoneal repair of inguinal hernia in children: a single-institute experience with 1,257 repairs compared with cut-down herniorrhaphy // Surg. Endosc. 2009. Vol. 23. P. 1706-1712.

  29. Erez I., Rathause V., Vacian I., Zohar E. et al. Preoperative ultrasound and intraoperative findings of inguinal hernias in children: a prospective study of 642 children // J. Pediatr. Surg. 2002. Vol. 37. P. 865-868.

  30. Ferguson A.H. Oblique inguinal hernia: a typical operation for its radical cure // JAMA. 1899. Vol. 33. P. 6.

  31. Gahukamble D.B., Khamage A.S. Prospective randomized controlled study of excision versus distal splitting of hernial sac and processus vaginalis in the repair of inguinal hernias and communicating hydroceles // J. Pediatr. Surg. 1995. Vol. 30. P. 624-625.

  32. Godoy Lenz J. Laparoscopic Pediatric Inguinal Hernia Repair: BURNIA Technique - J Godoy Chile, 2013.

  33. Gonzalez Santacruz M., Mira Navarro J., Encinas Goenechea A., Garcm Ceballos A. et al. Low prevalence of complications of delayed herniotomy in the extremely premature infant // Acta Paediatr. 2004. Vol. 93. P. 94-98.

  34. Grosfeld J.L., Minnick K., Shedd F., West K.W. et al. Inguinal hernia in children: factors affecting recurrence in 62 cases // J. Pediatr. Surg. 1991. Vol. 26. P. 283-287.

  35. Grosfeld J.L. Groin IH in infants and children // Hernia / eds L.M. Nyhus, R.E. Condon. Philadelphia : Lippincott, 1989. P. 81-96.

  36. Gross R.E. The Surgery of Infancy and Childhood. Philadelphia : Saunders, 1953. P. 449-466.

  37. Harper R.G., Garcia A., Sia C. Inguinal hernia: a common problem of premature infants weighing 1000g or less at birth // Pediatrics. 1975. Vol. 56. P. 112.

  38. Harrison M.R., Lee H., Albanese C.T., Farmer D.L. Subcutaneous endoscopically assisted ligation (SEAL) of the internal ring for repair of inguinal hernias in children: a novel technique // J. Pediatr. Surg. 2005. Vol. 40. P. 1177-1180.

  39. Holder T.M., Ashcraft K.W Groin hernias and hydroceles // Textbook of Pediatric Surgery. Philadelphia : Saunders, 1980. P. 594-608.

  40. Janik J.S., Shandling B. The vulnerability of the vas deferens (II): the case against routine bilateral inguinal exploration // J. Pediatr. Surg. 1982. Vol. 17. P. 585-588.

  41. Ji E., Choon S., Pretorius D. Prenatal diagnosis of an inguinoscrotal hernia: sonographic and magnetic resonance imaging findings // J. Ultrasound Med. 2005. Vol. 24. P. 239-242.

  42. Kesby G., Beilby R., Petroni M. Fetal inguinoscrotal hernia: sonographic diagnosis and obstetric management // Ultrasound Obstet. Gynecol. 1997. Vol. 10. P. 359-361.

  43. Kim S., Hui T. Laparoscopically assisted repair of inguinal hernia through a micro-incision and extra-peritoneal division and ligation of the hernia sac // Pediatr. Surg. Int. 2013. Vol. 29. P. 331-334.

  44. Kumar V., Clive J., Rosenkrantz T., Bourque M., Hussain N. Inguinal hernia in preterm infants (≤ or = 32-week gestation) // Pediatr. Surg. Int. 2002. Vol. 18. P. 147-152.

  45. Kurth C.D., Spitzer A.R., Broennle A.M., Downes J.J. Postoperative apnea in preterm infants // Anesthesiology. 1987. Vol. 66. P. 483-488.

  46. Lee K.H., Yeung C.K. Laparoscopic surgery in newborns and infants: an update // HK J. Paediatr. 2003. Vol. 8. P. 327-335.

  47. Levitt M.A., Ferraraccio D., Arbesman M.C., Brisseau G.F. et al. Variability of inguinal hernia surgical technique: a survey of North American pediatric surgeons // J. Pediatr. Surg. 2002. Vol. 37. P. 745-751.

  48. Li S., Li M., Wong K.K. Y., Liu L. et al. Laparoscopically assisted simple suturing obliteration (LASSO) of the internal ring using an epidural needle: a handy single-port laparoscopic herniorrhaphy in children // J. Pediatr. Surg. 2014. Vol. 49. P. 1818-1820.

  49. Lobe T. Two year experience with minimally invasive hernioraphy in children // Surg. Endosc. 2005. Vol. 19. P. 551-553.

  50. Mattei P., Hebra A., Glenn J.B. Fundamentals of Pediatric Surgery / ed. P. Mattei. New York, NY: Springer, 2011. P. 663-672.

  51. Middleton W.D., Melson G.L. Testicular ischemia: color sonographic findings in five patients // AJR Am. J. Roentgenol. 1989. Vol. 152. P. 1237-1239.

  52. Misra D. Inguinal hernias in premature babies: wait or operate? // Acta Paediatr. 2001. Vol. 90. P. 370-371.

  53. Montupet P., Esposito C. Laparoscopic treatment of congenital inguinal hernia in children // J. Pediatr. Surg. 1999. Vol. 34. P. 420-423.

  54. Montupet P., Esposito C. Fifteen years experience in laparoscopic inguinal hernia repair in pediatric patient. Result and consideration on a debated procedure // Surg. Endosc. 2011. Vol. 25. P. 450-453.

  55. Moore K.L. Development of the inguinal canals // The Developing Human. Philadelphia : Saunders, 1977. P. 239-240, 253-254.

  56. Muensterer O.J., Georgeson K.E. Inguinal hernia repair by single-incision pediatric endosurgery (SIPES) using the hydrodissection-lasso technique // Surg. Endosc. 2011. Vol. 25. P. 3438-3439.

  57. Murphy J.J., Swanson T., Ansermino M., Milner R. The frequency of apneas in premature infants after inguinal hernia repair: do they need overnight monitoring in the intensive care unit? // J. Pediatr. Surg. 2008. Vol. 43. P. 865-868.

  58. Nelson W.E., Vaughan V.C., McKay R.J. Textbook of Pediatrics. 12th ed. Philadelphia : W.B. Saunders, 1979. 1107 p.

  59. Ober K.J., Smith C.V. Prenatal ultrasound diagnosis of a fetal inguinal hernia containing small bowel // Obstet. Gynecol. 1991. Vol. 78, N 5. P. 905-906.

  60. Osifo O.D., Ovueni M.E. Inguinal hernia in Nigerian female children: beware of ovary and fallopian tube as contents // Hernia. 2009. Vol. 13. P. 149-153.

  61. Ozgediz D., Roayaie K., Lee H., Nobuhara K.K. et al. Subcutaneous endoscopically assisted ligation (SEAL) of the internal ring for repair of inguinal hernias in children: report of a new technique and early results // Surg. Endosc. 2007. Vol. 21. P. 1327-1331.

  62. Patkowski D., Czernik J., Chrzan R., Jaworski W. et al. Percutaneous internal ring suturing: a simple minimally invasive technique for inguinal hernia repair in children // J. Laparoendosc. Adv. Surg. Tech. 2006. Vol. 16. P. 513-517.

  63. Patriquin H.B., Yazbeck S., Trinh B., Jequier S. et al. Testicular torsion in infants and children: diagnosis with Doppler sonography // Radiology. 1993. Vol. 188. P. 781-785.

  64. Pavica P., Barozzi L. Imaging of the acute scrotum // Eur. Radiol. 2001. Vol. 11. P. 200-208.

  65. Peevy K.J., Speed F.A., Hoff C.J. Epidemiology of inguinal hernia in preterm neonates // Pediatrics. 1986. Vol. 77. P. 246-247.

  66. Prasad R., Lovvorn H.N., Wadie G.M., Lobe T.E. Early experience with needleoscopic inguinal herniorrhaphy in children // J. Pediatr. Surg. 2003. Vol. 38. P. 1055-1058.

  67. Rajput A., Gauderer M.W.L., Hack M. Inguinal hernias in very low birth weight infants: incidence and timing of repair // J. Pediatr. Surg. 1992. Vol. 27. P. 1322.

  68. Rowe M.I., Copelson L.W., Clatworthy H.W. The patent processus vaginalis and the inguinal hernia // J. Pediatr. Surg. 1969. Vol. 4. P. 102-107.

  69. Sakka S., Huettemann E., Petrat G., Meier-Hellmann A. et al. Transesophageal echocardiographic assessment of haemodynamic changes during laparoscopic herniorrhaphy in small children // Br. J. Anaesth. 2000. Vol. 84. P. 330-334.

  70. Saranga Bharathi R., Arora M., Baskaran V. How we «SEAL» internal ring in pediatric inguinal hernias // Surg. Laparosc. Endosc. Percutan. Tech. 2008. Vol. 18. P. 192-194.

  71. Schier F. Laparoscopic herniorrhaphy in girls // J. Pediatr. Surg. 1998. Vol. 33. P. 1495-1497.

  72. Schier F. Direct inguinal hernias in children: laparoscopic aspects // Pediatr. Surg. Int. 2000. Vol. 16. P. 562-564.

  73. Schier F. Laparoscopic surgery of inguinal hernias in children: initial experience // J. Pediatr. Surg. 2000. Vol. 35. P. 1331-1335.

  74. Schier F. Laparoscopic inguinal hernia repair-a prospective personal series of 542 children // J. Pediatr. Surg. 2006. Vol. 41. P. 1081-1084.

  75. Schier F., Turial S., Hьckstдdt T., Klein K.U. et al. Laparoscopic inguinal hernia repair does not impair testicular perfusion // J. Pediatr. Surg. 2008. Vol. 43. P. 131-135.

  76. Shalaby R.Y., Fawy M., Soliman S.M., Dorgham A. A new simplified technique for needlescopic inguinal herniorrhaphy in children // J. Pediatr. Surg. 2006. Vol. 41. P. 863-867.

  77. Skoog S., Conlin M. Pediatric hernias and hydroceles: the urologist’s perspective // Urol. Clin. North Am. 1995. Vol. 22. P. 119-130.

  78. Steinau G., Treutner K.H., Feeken G., Schumpelick V. Recurrent inguinal hernias in infants and children // World J. Surg. 1995. Vol. 19. P. 303-306.

  79. Steward D.J. Preterm infants are more prone to complications following minor surgery than are term infants // Anesthesiology. 1982. Vol. 56, N 4. P. 304-306.

  80. Stylianos S., Jacir N.N., Harris B.H. Incarceration of inguinal hernia in infants prior to elective repair // J. Pediatr. Surg. 1993. Vol. 28. P. 582-583.

  81. Takehara H., Ishibashi H., Satoh H., Fukuyama T. et al. Laparoscopic surgery for inguinal lesions of pediatric patients // Proceedings of the 7th World Congress of Endoscopic Surgery. Singapore, 2000. P. 537-542.

  82. Takehara H., Yakabe S., Kameoka K. Laparoscopic percutaneous extraperitoneal closure for inguinal hernia in children: clinical outcome of 972 repairs done in 3 pediatric surgical institutions // J. Pediatr. Surg. 2006. Vol. 41. P. 1999-2003.

  83. Takehara H., Hanaoka J., Arakawa Y. Laparoscopic strategy for inguinal ovarian hernias in children: when to operate for irreducible ovary // J. Laparoendosc. Adv. Surg. Tech. A. 2009. Vol. 19, suppl. 1. P. S129-S131.

  84. Uemera S., Woodward A.A., Amerena R., Drew J. Early repair of inguinal hernia in premature babies // Pediatr. Surg. Int. 1999. Vol. 15. P. 36-39.

  85. Walsh S.J. The incidence of external hernias in premature infants // Acta Paediatr. 1962. Vol. 51. P. 161.

  86. Walther-Larsen S., Rasmussen L.S. The former preterm infant and risk of postoperative apnoea: recommendations for management // Acta Anaesthesiol. Scand. 2006. Vol. 50. P. 888-893.

  87. Wheeler A.A., Matz S.T., Schmidt S., Pimpalwar A. Laparoscopic inguinal hernia repair in children with transperitoneal division of the hernia sac and proximal purse string closure of peritoneum: our modified new approach // Eur. J. Pediatr. Surg. 2011. Vol. 21. P. 381-385.

  88. Yeung C.K., Lee K.H. Inguinal herniotomy: laparoscopic-assisted extraperitoneal technique // Endoscopic Surgery in Infants and Children / eds K.M.A. Bax, K.E. Georgeson, S.S. Rothenberg, J.S. Valla et al Berlin, Heidelberg : Springer-Verlag, 2008. P. 591-596.

  89. Yip K.F., Tam P. KH., Li M. Laparoscopic flip-flap hernioplasty: an innovative technique for pediatric hernia surgery // Surg. Endosc. 2004. Vol. 18. P. 1126-1129.

  90. Youn J.K., Kim H.Y., Huh Y.J., Han J.W. et al. Inguinal hernia in preterms in neonatal intensive care units: optimal timing of herniorrhaphy and necessity of contralateral exploration in unilateral presentation // J. Pediatr. Surg. 2018 Feb 24. pii: S0022-3468(18)30119-2.

Глава 14. Внутрижелудочковые кровоизлияния

А.С. Иова, Е.Ю. Крюков, Ю.А. Гармашов, И.А. Крюкова

Коды по Международной классификации болезней 10-го пересмотра

P52.0. Внутрижелудочковое (нетравматическое) кровоизлияние 1-й степени у плода и новорожденного.

P52.1. Внутрижелудочковое (нетравматическое) кровоизлияние 2-й степени у плода и новорожденного.

P52.2. Внутрижелудочковое (нетравматическое) кровоизлияние 3-й и 4-й степеней у плода и новорожденного.

P52.3. Неуточненное внутрижелудочковое (нетравматическое) кровоизлияние у плода и новорожденного.

Р52.4. Кровоизлияние в мозг (нетравматическое) у плода и новорожденного.

P52.5. Субарахноидальное нетравматическое кровоизлияние.

P52.6. Кровоизлияние в мозжечок и заднюю черепную ямку нетравматическое.

P52.8. Другие внутричерепные нетравматические кровоизлияния.

Р52.9. Внутричерепное нетравматическое кровоизлияние неуточненное.

ВВЕДЕНИЕ

Внутрижелудочковые кровоизлияния (ВЖК) у недоношенных новорожденных - это группа внутричерепных кровоизлияний различной этиологии, возникающих в субэпендимарной таламокаудальной зоне с возможным распространением в желудочки и паренхиму головного мозга. Легкие формы ВЖК чаще всего приводят лишь к минимальным неврологическим нарушениям, а тяжелые представляют собой угрозу для жизни ребенка в неонатальном периоде и могут катастрофически ухудшить качество его жизни в дальнейшем. ВЖК могут возникать и трансформироваться из легкой формы в тяжелые в пренатальном периоде, интранатально или в первые дни жизни. Кроме этого, ВЖК у недоношенных новорожденных часто сопровождаются ранними или отсроченными осложнениями, значительно ухудшающими прогноз, например инфарктами головного мозга или прогрессирющей постгеморрагической гидроцефалией (ППГ) (Pape K.E., Wigglesworth J.S., 1979; Guzzetta F., 1991; Hill A., Volpe J.J., 1992; Bassan H., 2009). В настоящее время отсутствуют стандарты лечения недоношенных новорожденных с ВЖК (Пальчик А.Б., 2009; Иванов Д.О., 2013; Eid S., 2018). Современный взгляд на возможности стандартизации медицинской помощи в этой одной из наиболее сложных групп пациентов представлен в методических рекомендациях «Внутрижелудочковые кровоизлияния, постгеморрагическая гидроцефалия у новорожденных детей. Принципы оказания медицинской помощи» (Володин Н.Н., 2014). Однако многообразие причин, структурных внутричерепных изменений и клинических проявлений требуют поиска путей персонализации медицинской помощи - от прерывания беременности при тяжелой форме ВЖК у плода до минимально инвазивного клинико-сонографического мониторинга при ВЖК со стабильной вентрикуломегалией (ВМ).

В настоящей главе обобщены принципы персонализации медицинской помощи при ВЖК у недоношенных младенцев, систематизированы литературные данные и более чем 20-летний собственный опыт хирургического лечения тяжелых форм ВЖК у недоношенных новорожденных (Иова А.С., 2015). Он основан на интеграции возможностей стандартизированных и инновационных технологий, а также интраскопическом мониторинге. При этом особое значение должно иметь максимальное сокращение количества исследований, связанных с лучевой нагрузкой или необходимостью наркоза (Khan I.A., 2010; Щугарева Л.М., 2016; Крюкова И.А., 2016).

ИСТОРИЯ

История развития медицинской помощи при ВЖК у недоношенных новорожденных неразрывно связана с общей историей перинатальной нейромедицины. Длительное время прижизненное выявление и мониторинг структурных внутричерепных изменений у новорожденных были невозможны. Диагностика строилась на применении инвазивных нейрохирургических манипуляций, таких как вентрикулярные, субдуральные и/или люмбальные пункции. Они сочетались с риском тяжелых осложнений и позволяли лишь предположить характер, выраженность и локализацию структурных внутричерепных изменений. Большое значение имела рентгенография. Поистине революционные изменения в неонатальной нейродиагностике произошли с внедрением в практику ультрасонографии (УС) головного мозга. Новорожденные из самого сложного «нейродиагностического» контингента вдруг стали пациентами, у которых в любой момент можно подробно и безопасно «осмотреть» головной мозг, даже не извлекая новорожденного из кувеза (Grant E., 1986). Поэтому в неонатальной нейромедицине можно выделить «эру до УС» и «эру после УС».

В 1978 г. L. Papile была предложена классификация ВЖК у новорожденных, основанная на данных УС и выделявшая 4 степени ВЖК у новорожденных (Papile L., 1978). Эта классификация получила широкое распространение. Впоследствии был накоплен большой материал, касающийся эпидемиологии, диагностики и лечения ВЖК (Володин Н.Н., Сухих Г.Т., 2008; Пальчик А.Б., 2009; Володин Н.Н., 2013; Иванов Д.О., 2013; Levene M.I., 2009).

В 2007 г. была принята Международная классификация болезней 10-го пересмотра (МКБ-10), в соответствии с которой ВЖК необходимо делить на три степени тяжести (Горелышев С.К., 2016). Возникли определенные сложности в сравнении результатов предыдущих и новых исследований. Более того, во многих работах по-прежнему применяется классификация L. Papile (Greenberg M.S., 2010).

Классическая УС проводится через передний родничок (чрезродничковая УС) и позволяет визуализировать только центральную часть внутричерепного пространства. Этого вполне достаточно, чтобы визуализировать субэпендимальные и внутрижелудочковые сгустки крови, а также основные осложнения ВЖК. Однако чрезродничковая УС не соответствует современным требованиям персонализации диагноза, поскольку не обеспечивает визуализацию всего внутричерепного пространства. Причем чем меньше передний родничок, тем меньше область визуализации (Крюкова И.А., 2009). Большие надежды возлагались на КТ и МРТ, но они остались только экспертными технологиями из-за ограниченной доступности, необходимости транспортировки младенца, сложностей проведения анестезии в условиях магнитного поля и лучевой нагрузки (при КТ) (Володин Н.Н., 2002; Трофимова Т.Н., 2011; Mathews J.D., 2013).

Появление новых технологий вернуло лидерство УС в нейровизуализации головного мозга у новорожденных (3убарева Е.А., 2006). Наиболее перспективной среди них является транскраниально-чрезродничковая УС, которая специально адаптирована к современным проблемам неонатальной неврологии и нейрохирургии (Иова А.С., 1997, 2008, 2015; Трофимова Т.Н., 2011).

Успехи консервативных методов лечения ВЖК в значительной степени поддерживаются достижениями неонатальной реанимации и совершенствованием технологий выхаживания недоношенных новорожденных (Володин Н.Н., 2011, 2014; Шабалов Н.П., 2011, 2013; Александрович Ю.С., 2013).

Одной из основных проблем внутрижелудочковых геморрагий у новорожденных является возникновение прогрессирующей ВМ. Первоначально для ее лечения применяли диуретические препараты (ацетазоламид и фуро-семид), а также повторные люмбальные пункции. Однако такая тактика не позволяла существенно улучшить прогноз болезни (Volpe J.J., 2008; Whitelaw A., 2003), главным образом потому что люмбальные пункции противопоказаны при окклюзии ликворных путей, а при ее отсутствии позволяют выводить лишь небольшое количество ЦСЖ, что требует увеличения частоты пункций (Whitelaw А., 2003). Описаны случаи инфекций после серийных люмбальных пункций (Fulmer B.B., 2000). При проведении повторных вентрикулярных пункций (ВП) существует риск развития внутричерепных гематом, истечения ликвора из мест прокола, инфекции ЦНС, а в отдаленном периоде - постпункционной порэнцефалии (Fulmer B.B., 2000; Volpe J.J., 2002). Пункционные технологии сопровождаются значительными колебаниями внутричерепного давления и неконтролируемыми потерями белков, электролитов и жидкости.

A.Whitelaw (2003) предложил фибринолитическую терапию в сочетании с вентрикулярным дренированием и промыванием желудочков головного мозга изотоническим раствором натрия хлорида. Однако последующие исследования не выявили ее преимуществ перед стандартным лечением ВЖК (Whitelaw А., 2007).

Вместе с тем существуют работы, указывающие на эффективность лечения тяжелых форм ВЖК с помощью внутрижелудочкового тромболизиса (Семенков О.Г., 2009; Fountas K.N., 2005), а также сочетания эндоскопической аспирации сгустков крови из желудочков головного мозга с интравентри-кулярным лаважем (вымыванием сгустков крови из желудочков головного мозга). Эти способы предназначены для лечения геморрагического синдрома, профилактики гидроцефального синдрома (ГЦС) и ППГ (D’Arcangues C., 2018).

При тяжелых формах ВЖК у новорожденных часто используют сначала наружное вентрикулярное дренирование, а после санации ЦСЖ при прогрес-сировании постгеморрагической гидроцефалии проводят операцию вентри-кулоперитонеального шунтирования (ВПШ) (Levene М., 2002). Применение наружного вентрикулярного дренирования при ВЖК 3-4-й степени позволяет добиться у 11,2% младенцев стабилизации гидроцефалии, а у 39% ее временной компенсации для подготовки к ВПШ. Однако у 10% новорожденных с наружным вентрикулярным дренированием развивается ликворея в области выхода вентрикулярного катетера (ВК), а у 8% - нейроинфекция (Зиненко Д.Ю., 2011).

Имплантация подкожных резервуаров типа Ommaya или Rickham применяется для длительного вентрикулярного дренирования начиная с 1980-х годов (McComb J.G., 1983; Gaskill S.J., 1988; Greenberg M.S., 2010). Частота пункций резервуара и количество однократно выводимой ЦСЖ определяются на основании клинических данных и методов нейровизуализации. После завершения лечения проводится повторная операция, при которой дренажная система либо удаляется, либо заменяется на ВПШ. Осложнения развиваются у 22% новорожденных и включают ликворею, некроз кожи в результате трофических нарушений в области резервуара, нейроинфекцию (Brouwer A.J., 2008; Perett P., 2007). Главный недостаток подкожных резервуаров - значительные потери жидкости, белков, электролитов, требующие возмещения, чаще всего путем внутривенных инфузий. Данная технология обеспечивает восстановление ликвородинамики у 20-30% детей (Peretta P., 2007).

В отношении недоношенных новорожденных с ОНМТ или ЭНМТ недостатки перечисленных технологий приобретают решающее значение. Период санации ЦСЖ и созревания таких новорожденных иногда растягивается на несколько месяцев. За тот период, пока нельзя имплантировать ВПШ, развиваются грубые, подчас необратимые изменения головного мозга (Sklar F., 1992; Conastantini S., 1996; Futagi Y., 2005).

Недостатки существующих способов временного вентрикулярного дренирования и появление нового контингента глубоко недоношенных новорожденных привели к тому, что некоторые нейрохирурги вернулись к забытому способу - субгалеальному дренированию, впервые описанному J. von Mikulicz еще в 1893 г. (автор использовал для дренирования золотую трубку). Эта технология применялась главным образом для дренирования хронических субдуральных скоплений, а затем - желудочков головного мозга при тяжелой черепно-мозговой травме (Perret G., 1977; Savitz M.H., 2000).

В 1995 г. S. Rahman сообщил о применении вентрикулосубгалеального дренирования (ВСД) для лечения ВЖК у 15 новорожденных массой менее 1500 г. Автор использовал отведение ЦСЖ катетером из бокового желудочка головного мозга в хирургически сформированную на волосистой части головы больного полость между надкостницей и апоневрозом (субгалеальный «карман»). ЦСЖ в результате градиента давления перемещалась из бокового желудочка в субгалеальный «карман», где происходило ее частичное всасывание. При недостаточном всасывании и нарастающем напряжении «кармана» его содержимое удалялось путем повторных чрескожных пункций «кармана». У 20% пациентов этой группы удалось избежать установки ВПШ.

В настоящее время данная технология широко используется в неонатальных центрах США, Канады и России, а в последние годы она получает распространение и в других странах (Гринберг М., 2010; Крюков Е.Ю., 2012). Большинство авторов обозначают этот метод как «вентрикулосубгалеальное шунтирование» (Rahman S.,1995; Savitz M., 2000; Fulmer B.B., 2000).

Одной из основных причин повышения интереса к поиску новых технологий лечения тяжелых форм ВЖК является существенное увеличение числа новорожденных с ОНМТ и ЭНМТ (Барашнев Ю.И., 2011; Володин Н.Н., 2014).

Отношение к ВСД у нейрохирургов и неонатологов колеблется от неоправданно широкого применения до полного отрицания технологии ВСД. Большинство же авторов сходятся в одном: этот метод безусловно прогрессивен, но имеет недостатки и требует совершенствования (Greenberg M.S., 2010). Для преодоления этих недостатков в 1999 г. была предложена технология ВСД с использованием резервуар-катетера (Иова А.С., 1999-2015).

В 2014 г. технология ВСД включена в протокол лечения ВЖК у новорожденных, рекомендованный Российской ассоциацией специалистов перинатальной медицины (Володин Н.Н., 2014).

Операция ВПШ до настоящего времени остается наиболее эффективным и распространенным вмешательством, обеспечивающим надежную и стойкую компенсацию прогрессирующей гидроцефалии в 80-85% случаев (Симерницкий Б.П., 1989; Хачатрян В.А., 1998). Однако оптимальным является проведение этой операции лишь после надежной санации ЦСЖ и «созревания» глубоко недоношенных новорожденных (Greenberg M.S., 2010), так как имплантация ВПШ связана с большим количеством осложнений (от 10 до 70%). Наиболее частые среди них - «шунтовые инфекции» (от 3 до 40%), дисфункции на уровне абдоминального (12-34%) и вентрику-лярного (14-46%) катетеров, разобщение элементов шунтирующей системы (18-37%). Гиподренажные или гипердренажные состояния возникают в 10-17 и 10-12% случаев соответственно. Последние могут сопровождаться формированием щелевидных желудочков (3-80%), субдуральных гематом (2,8-5,4%), краниосиностоза (до 6%). Возможна миграция вентрикулярного и перитонеального катетеров (0,5-7 и 12-34% соответственно). С целью уменьшения осложнений совершенствуются ликворошунтирующие системы, создаются магнитно-регулируемые клапаны, антигравитационные устройства, а для имплантации используется нейронавигация (Симерницкий Б.П., 1989; Гескилл С., 1996; Хачатрян В.А., 2013).

Оптимальные условия для имплантации ВПШ - содержание белка в ЦСЖ менее 1000 мг/л и масса младенца около 2500 г (Гринберг М.С., 2010; Крюков Е.Ю., 2012).

Основной причиной дисфункции ВПШ является окклюзия ВК сосудистым сплетением. Для профилактики этого осложнения предложена технология транссептального ВПШ под УС-навигацией (Иова А.С., 2015). При этом ВК устанавливается с помощью затылочного доступа и проводится из тела одного бокового желудочка в передний рог противоположного бокового желудочка сквозь межжелудочковую перегородку. Катетер оказывается в «подвешенном» состоянии, что не позволяет ему сместиться вниз к сосудистому сплетению. Такое расположение катетера при ВПШ было предложено в 1994 г., но совершенно с другой целью - для предотвращения нарастающей асимметрии боковых желудочков в результате шунтирования. Однако первоначально это не нашло широкого практического применения (Steinbok P., 1994). Y. Carvi (2011) предложил использовать транссепталь-ную имплантацию ВК при окклюзии обоих межжелудочковых отверстий для одновременного двустороннего дренирования одной шунтирующей системой. Такой вариант операции ВПШ авторы назвали «транссептальное вентрикулоперитонеальное шунтирование». Обязательным условием транс-септальной имплантации ВК является применение интраоперационной ней-ронавигации. Для этого используется чрезродничковая УС (Steinbok P., 1994) или КТ-нейронавигационные системы (Carvi Y., 2011).

В последнее время возобновился интерес специалистов к применению нейроэндоскопических операций и эндоскопической коагуляции сосудистых сплетений. Нейроэндоскопические технологии позволяют избежать имплантации ВПШ у многих пациентов (Петраки В.Л., 1995; Иова А.С., 1997; Меликян А.Г., 2002; Крюков Е.Ю., 2012; Peretta P., 2007).

Не оправдались надежды на профилактику развития ППГ с помощью ранних превентивных дренирующих мероприятий: повторных люмбаль-ных пункций, ВП, имплантации подкожных резервуаров, а также применения технологии «дренирование-ирригация-фибринолиз» (Whitelaw A., Lee-Kelland R., 2017). Большинство из них в настоящее время используется только при появлении признаков повышения внутричерепного давления (Детская нейрохирургия: практические рекомендации, 2016).

В последние годы появилась новая группа пациентов, у которых еще антенатально выявлено ВЖК с быстропрогрессирующей ВМ. Это те случаи, когда семейная пара принимает решение отказаться от прерывания беременности, несмотря на очень высокие риски постнатальных неврологических нарушений (например, по религиозным или этическим соображениям). Пренатальным консилиумом принимается решение о преждевременном родоразрешении, поскольку оно является единственной возможностью быстро стабилизировать прогрессирующую ВМ, проведя операцию недоношенному новорожденному. Другой возможный путь - проведение внутриутробных вмешательств: трансабдоминальной вентрикулярной разгрузочной пункции (цефалоцентез) или внутриутробной ликворошунтирующей операции (вентрикулоамниотическое шунтирование), выполненных у плода. Однако цефалоцентез является травматичной для плода операцией, а внутриматочные шунтирующие операции при гидроцефалии плода проводятся лишь в единичных в мире центрах фетальной хирургии (их целесообразность требует доказательств) (Cavalheiro S., 2017). Возможно, что в будущем они займут свое место в персонализированной медицинской тактике при данном виде патологии.

ЭПИДЕМИОЛОГИЯ

Общая частота ВЖК у недоношенных новорожденных колеблется в пределах 15-50% и зависит в основном от гестационного возраста: у новорожденных менее 28 нед гестации ВЖК возникает у 60-90%, при 28-30 нед гестации - у 30-50%, при 31-34 нед гестации - у 10-20%, а при более 34 нед гестации - у 1-2% новорожденных (Барашнев Ю.И., 2011; Володин Н.Н., 2014; Baumert M., 2008; Volpe J., 2008; Levene M.I., 2009). По степени тяжести ВЖК распределяются следующим образом: ВЖК I - 25%, ВЖК II - 40%, ВЖК III - 25%, ВЖК IV - 10% (Гузева В.И., 2016). В последние годы отмечается тенденция к уменьшению частоты ВЖК у недоношенных младенцев (Гузева В.И., 2016; Whitelaw A., 2017).

ЭТИОЛОГИЯ

ВЖК у недоношенных новорожденных является полиэтиологичным заболеванием с различным сочетанием первичных и вторичных повреждающих факторов (Власюк В.В., 2014). Основной причиной развития ВЖК у недоношенных новорожденных являются анатомо-физиологические особенности, которые определяют неготовность плода к интранатальным «перегрузкам». Повышается риск преждевременных родов и развития ВЖК при многих видах патологии плода, которые приводят к снижению прочности сосудистой стенки (например, васкулиты различного происхождения или сосудистые мальформации), повышению венозного давления в полости черепа. 3начение нарушения системы коагуляции и тромбоцитопатии в развитии ВЖК у недоношенных новорожденных до конца не изучено. В последнее время в литературе обсуждаются вопросы генетической предрасположенности отдельных групп недоношенных новорожденных к ВЖК и их осложнениям. Не исключено, что ВЖК является одним из механизмов естественного отбора, способствующего выживанию здоровых и доношенных новорожденных (Wu Y.W., 2003; Volpe J., 2008; Levene M.I., 2009; Von Lindern J.S., 2011).

ПАТОГЕНЕЗ

Патогенез ВЖК у недоношенных новорожденных определяется в основном своеобразием анатомии и физиологии головного мозга плодов и новорожденных. В первую очередь это относится к герминальному матриксу (ГМ), который представляет собой зародышевый слой, поставляющий нейрональный и глиальный «строительный материал» в раннем онтогенезе головного мозга. Чем меньше срок гестации, тем больше зона нередуцированного ГМ (Volpe J.J., 2008). ГМ максимально представлен у плодов 12-16-й недели гестации. Он располагается субэпендимально, сохраняясь до 34-35-й недели беременности в области между головкой хвостатого ядра и зрительным бугром (зона таламо-каудальной вырезки). К 40-й неделе беременности ГМ исчезает (Volpe J.J., 2008).

Ткань ГМ содержит множество сосудов с очень тонкой стенкой, не имеющей мышечного слоя (Власюк В.В., 2014; Levene M.I., 2009). Эта ткань характеризуется высокой фибринолитической активностью, затрудняющей формирование сгустков крови. Такое строение обеспечивает минимальные энергозатраты на преодоление сопротивления очень тонкой сосудистой стенки и оптимальные условия для профилактики тромбоза сосудов ГМ. Эти важные и совершенно необходимые для быстрого созревания нейронов особенности головного мозга плода становятся чрезвычайно опасными в интранатальном и раннем постнатальном периодах. Перерастяжение и разрыв «нежных» сосудов ГМ, возникающие при чрезмерном повышении внутричерепного венозного давления во время или после родов, являются непосредственной причиной ВЖК у новорожденных.

Артериальное кровоснабжение ГМ осуществляется из бассейна передней и средней мозговых артерий, поэтому системная артериальная гипертензия приводит к «переполнению» артериального русла ГМ. Венозный отток из ГМ происходит через систему дренажных вен в вену Галена. Нарушение оттока крови через венозные коллекторы, расположенные в субэпендимальном пространстве, сопровождается застоем венозной крови в этих зонах и субэпендимальной геморрагией (ВЖК 1-й степени). При неблагоприятных условиях (например, высоком венозном давлении) кровь разрывает эпендиму и попадает в полость бокового желудочка, затем через межжелудочковые отверстия проникает в III желудочек, водопровод среднего мозга, заполняет IV желудочек и большую затылочную цистерну (ВЖК 2-3-й степени). В дальнейшем кровь попадает в базальные цистерны, конвекситальные ликворные пространства и арахноидальные ворсины.

Патогенез ВЖК 4-й степени остается спорным. Возможно, что прорыв крови из желудочков в паренхиму возникает после «тугой» тампонады желудочков и разрыва эпендимы по следующему механизму: кровоизлияние в ГМ, интравентрикулярная геморрагия, тугое заполнение кровью бокового желудочка (желудочков), быстрое увеличение размеров желудочков за счет продолжающегося кровотечения, перерастяжение эпендимы, разрыв эпендимы, прорыв крови из бокового желудочка в паренхиму мозга.

Более вероятным в настоящее время считается другой вариант, приравнивающий ВЖК 4-й степени к перивентрикулярному геморрагическому инфаркту. Поскольку в субэпендимальной области располагается венозная сеть, формирующая терминальную вену, возникновение субэпендимальной гематомы может привести к затруднению венозного кровотока в определенных зонах головного мозга. Чаще всего это перивентрикулярные зоны теменной и лобной долей (у 25% с обеих сторон) (Volpe J.J., 2008).

Сгустки крови могут временно перекрывать пути ликворооттока в желудочках головного мозга или по водопроводу мозга, приводя к преходящей ВМ (ГЦС при ВЖК). В течение нескольких недель по мере рассасывания сгустков крови развивается спаечный процесс в оболочках головного мозга, который приводит к развитию прогрессирующей ВМ и формированию ППГ.

3оны перивентрикулярного геморрагического инфаркта трансформируются в одну или несколько кист, которые могут объединиться с боковым желудочком в одну полость. Это приводит к повреждению аксонов двигательных и ассоциативных путей белого вещества головного мозга и клинически проявляется в виде спастического гемипареза или асимметричного спастического тетрапареза, который обычно сопровождается интеллектуальными нарушениями.

Другой важной особенностью недоношенных новорожденных является то, что пренатальная и интранатальная регуляция мозгового кровообращения принципиально отличается от постнатальной. У плодов величина перфузионного давления крови в полости черепа определяется разницей между средним АД и внутричерепным давлением (Volpe J.J., 2008). Во время родов отмечается быстрое и разнонаправленное колебание внутричерепного давления, которое определяется степенью сдавления головы плода, проходящей по родовым путям в период изгнания. Для обеспечения постоянного перфузионного давления в этот период времени должно обеспечиваться быстрое компенсаторное колебание среднего АД. В случае нарушения такого динамического равновесия может возникнуть гипоперфузия, гиперперфузия или их сочетание. Результат гипоперфузии - интранатальные инфаркты (ПВЛ), гиперперфузии - интранатальные геморрагии (ВЖК) (Volpe J.J., 2008).

В неонатальном периоде постепенно формируется миогенная и метаболическая ауторегуляция церебрального кровообращения, обеспечивающая постоянство кровенаполнения мозга. Роль нейрогуморальных факторов ауторегуляции церебрального кровообращения у новорожденных, а также влияние на нее продуктов распада крови в ЦСЖ изучены достаточно.

Чем больше степень недоношенности новорожденного, тем дольше проходит период формирования ауторегуляции мозгового кровообращения, когда смещение его параметров за пределы физиологической нормы ведет к срыву компенсации и развитию цереброваскулярной патологии (кровоизлияния или инфаркты).

К изменению перфузии головного мозга в условиях физиологической незрелости системы ауторегуляции церебрального кровотока у недоношенных новорожденных могут привести:

  1. патологическое уменьшение церебральной перфузии (например, при снижении системного АД или при внутричерепной гипертензии);

  2. патологическое усиление церебральной перфузии (например, при подъеме системного АД, болюсном внутривенном введении растворов, гиперкапнии, снижении гематокрита, болевой реакции новорожденного на манипуляции). Внутричерепная гипертензия может развиться у недоношенных новорожденных с РДС или ИВЛ с повышенным потоком вдыхаемой газовой смеси на вдохе и при пневмотораксе.

ПВЛ является основным вариантом ишемических повреждений головного мозга у недоношенных новорожденных и проявляется типичными изменениями (перивентрикулярными инфарктами).

Существует сильная взаимосвязь ВЖК и ПВЛ, причем два нарушения часто происходят у одного и того же пациента. Остается неизвестным, существует ли причинно-следственная связь между ВЖК и ПВЛ или они развиваются параллельно из-за общих патологических процессов. Несомненно лишь то, что они отягощают друг друга. ПВЛ приводит к развитию детского церебрального паралича, когнитивным и зрительным нарушениям (Пальчик А.Б., 2012, 2013).

Приблизительно 30% всех ВЖК возникает анте- и интранатально, 70% - постнатально. Среди постнатальных ВЖК у 50-55% они формируются в первые 24 ч после рождения, на 2-е сутки жизни еще 20-25%, на 3-е сутки жизни - до 15%, в более поздние сроки - до 5%. У 50% новорожденных с тяжелыми формами ВЖК кровоизлияние первоначально располагается только субэпендимально. Однако в дальнейшем кровь «прорывается» в желудочки головного мозга, радикально ухудшая прогноз заболевания. Состояния, повышающие ломкость сосудов, например васкулиты при внутриутробных инфекциях, значительно увеличивают риск их разрыва в пре-, интраили постнатальном периоде. С учетом патогенеза ВЖК у недоношенных новорожденных следует выделить факторы повышенного риска и ключевые синдромы ВЖК. Факторы повышенного риска делятся на три группы: интраваскулярные, васкулярные и экстраваскулярные. К интраваскуляр-ным относятся несовершенство ауторегуляции мозгового кровотока (прямая зависимость от системного АД и внутричерепного давления) и нарушение свертывающей системы крови. Васкулярные факторы - богатая васкуляри-зация и однослойные тонкостенные сосуды ГМ. Основные экстраваскуляр-ные факторы - недостаточность опорной функции ГМ для тонкостенных сосудов и повышенная фибринолитическая активность ткани ГМ (Volpe J.J., 2008).

К ключевым патогенетическим синдромам при ВЖК у новорожденных относятся:

  1. геморрагический синдром, связанный с величиной и локализацией сгустков крови;

  2. церебротоксический синдром, тяжесть которого определяется длительностью и выраженностью токсического воздействия крови и продуктов ее распада, приводящих к нарушению церебральной микроциркуляции и вторичным гипоксически-ишемическим нарушениям;

  3. ГЦС, который определяется уровнем и выраженностью затруднения ликворооттока, вызванного наличием крови в ЦСЖ.

Внутрижелудочковые сгустки крови обычно рассасываются в течение 1-2 мес, но церебротоксический синдром и ГЦС могут привести к формированию ППГ и значительно повысить риск возникновения или ухудшить течение ПВЛ.

Важное значение имеет разделение понятий «гидроцефальный синдром» и «постгеморрагическая гидроцефалия». С точки зрения патогенеза это два принципиально разных состояния (табл. 14-1).

image42

Эти синдромы формируют особенности структурных внутричерепных изменений в раннем и отдаленном периодах, а также тяжесть индивидуальных клинико-интраскопических проявлений.

КЛАССИФИКАЦИЯ

В современной неонатологии одновременно применяются две классификации. Одна из них выделяет четыре степени ВЖК (Papile L., 1978), вторая - три степени (МКБ-10). Это существенно затрудняет сравнение результатов, полученных различными авторами.

Классификация ВЖК у новорожденных по L. Papile (1978) является очень простой и рассматривает 4 степени кровоизлияния:

  • ВЖК I степени - субэпендимальное кровоизлияние;

  • ВЖК II степени - сгусток крови в боковом желудочке (в желудочках), не приводящий к его расширению;

  • ВЖК III степени - сгусток крови в боковом желудочке (в желудочках), приводящий к расширению желудочка/желудочков головного мозга;

  • ВЖК IV степени - ВЖК с прорывом в паренхиму мозга

Поскольку эта классификация является первой, которая приобрела широкое практическое применение, подавляющее количество материалов представлено на ее основе.

Классификация степени выраженности ВЖК по МКБ-10 применяется с 2007 г. и предполагает наличие трех степеней кровоизлияния:

  • ВЖК 1-й степени (субэпендимальное) (P52.0);

  • ВЖК 2-й степени (субэпендимальное + интравентрикулярное) (P52.1);

  • ВЖК 3-й степени (субэпендимальное + интравентрикулярное + пери-вентрикулярное) (P52.2).

Характеристики кровоизлияний 1-й степени по МКБ-10 и по L. Papile идентичны. Кровоизлиянию 2-й степени по МКБ-10 соответствуют кровоизлияния II и III степени по L. Papile. Кровоизлияние 3-й степени по МКБ-10 соответствует кровоизлиянию IV степени по L. Papile.

Нами предложена модификация этих классификаций, позволяющая персонализировать диагноз в зависимости от величины сгустка крови (тяжести геморрагического синдрома) (табл. 14-2). Использование арабских (при МКБ-10) и римских (при классификации L. Papile) цифр для обозначения степени тяжести ВЖК позволяет определить, по какой классификации в данном случае оценивалось состояние новорожденного.

image43

Примеры постановки и интерпретации диагноза

  1. «ВЖК 2А»: арабская цифра указывает на использование МКБ-10; «ВЖК 2» - обозначает, что сгусток крови располагается в боковом желудочке; «А» - уточняет, что этот сгусток лишь частично заполняет нерасширенный боковой желудочек.

  2. «ВЖК ШВ»: римская цифра указывает на использование классификации L. Papile; «ВЖК III» - сгустки крови туго заполняют боковой желудочек (желудочки); «В» - уточняет, что при этом ВМ значительная (более 20 мм).

Персонализация диагноза является совершенно необходимым условием дальнейшей медицинской помощи.

ДИАГНОСТИКА

Диагностика ВЖК у недоношенных новорожденных основана в основном на сопоставлении клинических и интраскопических данных.

С клинической точки зрения можно выделить три основных варианта заболевания:

  1. бессимптомное течение;

  2. с выраженной неврологической симптоматикой (снижение двигательной активности, диффузная гипотония, судороги, патологическая глазная симптоматика);

  3. катастрофическое течение, в большинстве случаев приводящее к летальному исходу.

При отсутствии специфических для ВЖК клинических симптомов основное значение принадлежит интраскопическим методам диагностики. Методом выбора является транскраниально-чрезродничковая УС, которая позволяет визуализировать все внутричерепное пространство, сопутствующие структурные внутричерепные изменения (в том числе оболочечные гематомы), а также осложнения, сопровождающиеся нарушением ликво-родинамики.

Основные диагностические УС признаки ВЖК у недоношенных новорожденных и их последствий приведены на рис. 14-1-14-10.

image14 1
image14 2
image14 3
image14 6
image14 8
image14 9

К УС-признакам ВЖК 1-й степени у недоношенных новорожденных относятся (см. рис. 14-1):

  1. субэпендимальное кровоизлияние - гиперэхогенное образование в области ГМ, чаще в области таламо-каудальной вырезки (при минимальном субэпендимальном кровоизлиянии может быть лишь сглаженность таламо-каудальной вырезки с одной из сторон);

  2. локализация субэпендимального кровоизлияния зависит от срока гестации: 24-26 нед - переднесредняя часть хвостатого ядра; 26-28 нед - середина хвостатого ядра; 28 нед и более - зона таламо-каудальной вырезки;

  3. субэпендимальные кровоизлияния могут быть односторонними и двусторонними;

  4. ВМ отсутствует или она минимальная;

  5. гиперэхогенность может сохраняться до 2 мес;

  6. спустя 2 нед начинается медленная резорбция кровоизлияния с формированием субэпендимальной кисты.

При УС-мониторинге в отдаленном периоде ВЖК I степени можно выделить следующие варианты:

  1. полная нормализация УС-изображения;

  2. исчезновение субэпендимарной кисты с формированием участка суб-эпендимарного глиоза (линейной гиперэхогенности) в области таламо-каудальной вырезки;

  3. сохранение субэпендимарной кисты в области таламо-каудальной вырезки, не препятствующей ликворооттоку;

  4. формирование «агрессивной» субэпендимарной кисты, увеличивающейся в размерах и приводящей к нарушению ликворооттока.

ВЖК 2-й степени возникает у недоношенных новорожденных в результате прорыва крови из субэпендимального пространства в просвет бокового желудочка. Чаще всего, перед тем как сформировать сгусток, кровь попадает в противоположный боковой, а иногда в III и IV желудочки головного мозга. Типичная УС-картина - наличие гиперэхогенного образования, часто связанного с областью таламо-каудальной вырезки (см. рис. 14-2).

Сгусток крови и сосудистое сплетение по эхоплотности мало отличаются между собой. Размеры сгустка крови в боковом желудочке определяются массивностью кровоизлияния - от частичного заполнения бокового желудочка (чаще в области таламо-каудальной вырезки) до полного и тугого заполнения со значительным увеличением его размеров на всем протяжении («слепок» желудочка) (см. рис. 14-2, 14-3). Кроме этого, отмечаются УС-признаки асептического эпендиматита в виде гиперэхогенного рисунка эпендимы.

Эволюционные изменения в сгустках происходят на протяжении 1-2,5 мес и определяются как последовательные УС-феномены: «кольцо» -фрагментация сгустка - уменьшение в размерах фрагментов - полный лизис (см. рис. 14-4).

В резидуальном периоде возможны следующие варианты УС-изображения: нормализация изображения мозга; ВМ с преимущественным расширением затылочного рога; ППГ (см. рис. 14-5).

Гипертрофированное сосудистое сплетение, массивное субэпендималь-ное кровоизлияние или изображение шпорной извилины в области треугольника бокового желудочка могут симулировать ВЖК. Поэтому следует помнить, что в норме сосудистое сплетение отсутствует в переднем и заднем рогах боковых желудочков головного мозга, а шпорная извилина имеет характерное изображение (см. рис. 14-6). УС-синдром ВЖК 3-й степени включает:

  1. гиперэхогенный боковой желудочек (желудочки);

  2. ВМ, связанную с тугим заполнением желудочка (желудочков) сгустком крови;

  3. перивентрикулярный гиперэхогенный очаг (над телом, передним или задним рогом) (чаще односторонний) (см. рис. 14-7);

  4. ВМ и порэнцефалическую кисту в отдаленном периоде (см. рис. 14-8).

В некоторых случаях возможно сочетание ВЖК 2-й степени с ПВЛ, сопровождающейся отсроченным геморрагическим пропитыванием. При этом отсутствуют признаки расширения бокового желудочка, в котором обнаружены сгустки крови. В резидуальном периоде у таких пациентов формируются незначительная ВМ и перивентрикулярная киста, изолированная от бокового желудочка сохранившейся эпендимой (см. рис. 14-9).

Таким образом, перивентрикулярный гиперэхогенный очаг может быть:

  1. фрагментом внутрижелудочкового сгустка, который туго заполнил боковой желудочек, значительно увеличил его, привел к разрыву эпендимы и распространению свертка в паренхиму (ВЖК 3-й степени);

  2. перивентрикулярным геморрагическим инфарктом, возникшим вторично из-за тугого заполнения желудочка сгустком крови, который привел к его расширению и сдавлению терминальной вены (ВЖК 3-й степени);

  3. зоной геморрагического пропитывания в области ПВЛ, которые могут возникать без ВЖК, при ВЖК 1-й или 2-й степени.

Существуют критерии, помогающие уточнить причину возникновения перивентрикулярных гиперэхогенных очагов у недоношенных новорожденных с тяжелыми формами ВЖК (табл. 14-3).

image44

ВМ является частым интраскопическим симптомом при ВЖК у недоношенных новорожденных. Ее причины и течение могут быть самыми различными. Определение индивидуального варианта ВМ имеет принципиальное значение для персонализации тактики лечения и мониторинга.

Варианты ВМ при ВЖК:

  1. желудочек расширен и полностью заполнен сгустком крови («гиперэхо-генная» ВМ);

  2. желудочек расширен и заполнен частично сгустками крови, частично ЦСЖ («анизоэхогенная» ВМ);

  3. желудочек расширен и полностью заполнен ЦСЖ («анэхогенная» ВМ).

Окклюзия путей ликворооттока может возникнуть на уровне желудочков головного мозга (чаще всего в области межжелудочковых отверстий или водопровода мозга), а также субарахноидальных пространств (базальных цистерн или арахноидальных ворсин).

Внутрижелудочковое нарушение ликворооттока может возникать при различных размерах сгустка крови и на различных уровнях (чаще всего на уровне водопровода среднего мозга и межжелудочковых отверстий). Сгусток крови может заполнять менее 50% желудочка, но приводить к выраженной и быстропрогрессирующей ВМ, и, наоборот, тугое заполнение желудочков кровью может на начальном этапе протекать без блокады путей ликворооттока.

При «анэхогенной» ВМ имеется окклюзия путей ликворооттока на уровне арахноидальных ворсин (нарушение резорбции ЦСЖ) и проявляется расширением субарахноидальных пространств в межполушарной парасагитталь-ной области.

В зависимости от динамики ВМ делят на транзиторную и стойкую. Транзиторная ВМ является проявлением ГЦС. Она возникает через несколько дней после кровоизлияния и сохраняется на протяжении лизиса сгустков крови и уменьшается или исчезает после санации ЦСЖ. Стойкая ВМ развивается уже после лизиса сгустков крови и санации спинномозговой жидкости. Она является признаком уже сформировавшегося осложнения ВЖК - ППГ (см. рис. 14-10). Возникают признаки внутричерепной гипертензии, которые требуют нейрохирургического лечения. Механизм формирования ППГ: асептическое воспаление эпендимы желудочков и оболочек (под воздействием продуктов распада крови) - слипчивый процесс на различных уровнях ликворооттока (водопровод мозга, отверстия выхода из IV желудочка, базальные цистерны, субарахноидальные пространства).

Возможно возникновение непрогрессирующей ВМ, которая развивается по другому сценарию - по типу атрофической гидроцефалии или гидроцефалии ex vacuo. Причина - атрофия мозговой паренхимы и заместительное расширение наружных и внутренних ликворных пространств. В этом случае нет признаков внутричерепной гипертензии и показаний к нейрохирургическому лечению.

Таким образом, в настоящее время УС обеспечивает скрининг-диагностику и мониторинг различных вариантов ВЖК у недоношенных новорожденных и их основных осложнений. Чаще всего для этого достаточно проведения традиционной чрезродничковой УС. Однако для ранней диагностики и мониторинга других структурных внутричерепных изменений, которые могут сопутствовать ВЖК или возникнуть на этапах его лечения (например, оболочечных гематом при повторных люмбальных пункциях или ВП), необходимо применять транскраниально-чрезродничковую УС. В противном случае приходится широко использовать КТ и МРТ. Однако для выполнения этих методов визуализации становится необходима транспортировка новорожденного в другое отделение в границах одного лечебного учреждения или перемещение младенца в другой лечебный центр, расположенный на расстоянии. Кроме того, проведение исследования связано с лучевой нагрузкой (при КТ) или необходимостью создания особых условий для осуществления общей анестезии (для МРТ). Поэтому эти технологии нейровизуализации у глубоко недоношенных новорожденных должны применяться по строгим показаниям. МРТ позволяет уточнить состояния перивентрикулярных зон и уровень окклюзии путей ликворооттока. Применение КТ оправданно при необходимости уточнения положения внутричерепных катетеров во время использования дренажных технологий, а также при проведении КТ-вентрикулографии (для определения точного уровня блокады ликворных путей).

ЛЕЧЕНИЕ

Лечение недоношенных новорожденных должно быть максимально персонализировано и определяется их клиническими и сонографическими параметрами. Оно проводится в палате интенсивной терапии для новорожденных. Лечение осуществляется реаниматологом, неонатологом и неврологом (Пальчик А.Б. и др., 2012; Александрович Ю.С., Пшениснов К.В., 2013; Володин Н.Н., 2013; Романюк Ф.П., 2018). Базовый комплекс включает:

  1. приподнимание головного конца кроватки/кувеза (20°), голова ребенка должна находиться в срединном положении для исключения компрессии шейных вен;

  2. лечебно-охранительный режим: поддержание оптимальной температуры тела, покой, исключение транспортировки в первые часы-сутки жизни, облегченное вскармливание (рожок, зондовое, парентеральное);

  3. адекватная респираторная поддержка: не допускать гипер- и гипокап-нии, колебаний pCO2;

  4. не допускать повышения или снижения АД, колебаний АД, болюсного введения растворов (особенно гиперосмолярных);

  5. коррекция реологических, электролитных нарушений;

  6. гемостатическая терапия: менадиона натрия бисульфит (Викасол) (0,1 мл/кг внутримышечно 1 раз в сутки на протяжении 1-3 дней), этамзилат (внутримышечно или внутривенно 12,5 мг или 0,1 мл/ кг 2 раза в сутки на протяжении 5 дней), свежезамороженная плазма 10-15 мл/кг в сутки;

  7. адекватная симптоматическая терапия (купирование болевого и судорожного синдромов).

При появлении признаков прогрессирования гидроцефального синдрома (ГЦС) необходима консультация нейрохирурга. В настоящее время общепризнанные стандарты хирургического лечения ГЦС отсутствуют. К минимально инвазивным методам лечения ГЦС при ВЖК относятся повторные (серийные) люмбальные пункции. Необходимое условие для их выполнения - отсутствие противопоказаний для поворота новорожденного на бок и его сгибания (например, при критическом состоянии, сопровождающемся кардиореспираторной нестабильностью).

Люмбальная пункция осуществляется на 2 позвонка ниже конуса спинного мозга, визуализируемого при проведении спинальной УС. Необходимо использовать только специальные люмбальные иглы для новорожденных. Стабилизация ГЦС после повторных люмбальных пункций достигается у 5-10% пациентов. Следует отметить отсутствие осложнений в этой группе пациентов, несмотря на большое количество люмбальных пункций и относительно низкий гестационный возраст.

Повторные (серийные) ВП показаны при ВЖК с окклюзионным ГЦС у новорожденных, которым невозможно было применить другие способы лечения. В данной группе новорожденных стабилизации ГЦС удалось добиться у 1% детей, но у 13% отмечалось транзиторное истечение ликвора из пункционного отверстия, у 4,6% - повторное ВЖК и у 1% - внутримозговая гематома. По литературным данным, при многократных вентрикулярных пункциях часто развивается постпункционная порэнцефалия, поэтому их необходимо избегать. Применение ВП следует рассматривать как вариант краткосрочного дренирования и декомпрессии желудочковой системы. Наружное вентрикулярное дренирование сопровождается высокой частотой осложнений, которые регистрируются у 11,7% больных. Поэтому в настоящее время этот метод лечения используется редко - только при отсутствии альтернатив, например при терапии нейроинфекции в условиях окклюзии ликворных путей. В этих случаях наружное вентрикулярное дренирование - самый эффективный способ лечения. При использовании длиннока-нальных систем (например, с выведением катетера в области брюшной стенки) можно обеспечить эффективное дренирование на протяжении 2-3 мес. Имплантация резервуара типа Ommaya используется также редко, так как у 14% больных над устройством развивается некроз кожи.

Вентрикулосубгалеальное дренирование (ВСД) резервуар-катетером позволяет избегать трофических изменений кожи над резервуаром (возможность перемещения резервуара в «кармане») и реимплантации дренажа в связи с его окклюзией сгустками крови (возможность промывания дренажа через резервуар) (рис. 14-11, 14-12).

При своевременной имплантации ВСД сразу после операции значительно уменьшаются размеры желудочков головного мозга (рис. 14-13). Состояние пациента обычно стабилизируется. В дальнейшем на основании данных клинико-сонографического мониторинга определяют особенности тактики лечения и длительность дренирования (рис. 14-14). В случаях недостаточной резорбции ЦСЖ в области субгалеального «кармана» проводятся повторные его пункции с выведением ЦСЖ.

Частоту пункций и объем выводимой при этом ЦСЖ определяют в зависимости от клинических проявлений и УС-данных. Частота пункций составляет от 1 раза в неделю до 1 раза в день, длительность дренирования - до 3 мес (в среднем 45±14 дней). Объем выводимой ЦСЖ обычно не превышает 10 мл/кг массы. Пункции субгалеального «кармана» просты в исполнении и осуществляются из разных вколов, расположенных на коже. Необходимо стремиться обеспечить медленное выведение ЦСЖ из «кармана» (со скоростью не более 60 капель в минуту) и избегать аспирации ЦСЖ из «кармана» шприцем. После удаления ЦСЖ из «кармана» возможны вегетативные реакции в виде побледнения кожных покровов и тахикардии длительностью до 30 мин. Для уменьшения риска этих осложнений ребенок после пункции резервуара должен в течение 2 ч находиться в горизонтальном положении. При значительном заполнении «кармана», возникающем в течение нескольких минут после пункции, применяется временное наложение давящей повязки на область «кармана» (на 2-3 ч).

image14 11
image14 12
image14 14

При «пустом» субгалеальном «кармане» необходимо периодически (3-4 раза в сутки) перемещать резервуар под кожей для уменьшения риска трофических нарушений кожи над резервуаром и профилактики «залипа-ния кармана». Это поначалу могут выполнять медицинские сестры, а затем и мать ребенка. Однако у части новорожденных отмечается раннее «залипание кармана», связанное с сопутствующей инфекцией или недостаточно качественным уходом за «карманом». В этих случаях сохраняется возможность длительного дренирования путем повторных пункций резервуара как при технологии подкожных резервуаров.

«Залипание кармана» и трофические нарушения кожи над резервуаром можно избежать, соблюдая правила ухода за пациентом (пациент не должен лежать на стороне «кармана», частота перемещения резервуара в «кармане» должна быть индивидуальной и при необходимости проводиться 1 раз в 2-3 ч). Удаление подкожного резервуар-катетера осуществляют через дополнительный разрез кожи длиной 5 мм.

У больных после ВСД осложнения развиваются в 9,3% случаев. Из них в 1,7% возникает кровотечение из сосудистого сплетения, повреждаемого при удалении ВСД. Причина заключается в том, что при длительном дренировании сосудистое сплетение врастает в отверстия ВК. Если в области проксимального конца ВК оставлять только три рядом расположенных отверстия (1 торцевое и 2 боковых), а сам катетер имплантировать близко к полюсу переднего рога, то риск этого осложнения можно значительно уменьшить. С этой же целью применяют транссептальное ВСД (Крюков Е.Ю., 2012).

Удаление ВСД необходимо проводить под контролем УС. При выявлении ультразвуковых признаков фиксации сосудистого сплетения к ВК мы используем оригинальный электрод-петлю (рис. 14-15), который позволяет уменьшить опасность повреждения сосудистого сплетения при извлечении ВК. Перед удалением «вросшего» ВК его экстракраниальный конец помещается внутрь петли электрода. Последний осторожно перемещается вдоль катетера к месту фиксации, которое определяется невозможностью дальнейшего продвижения устройства. С помощью монополярной коагуляции катетер мобилизуется и удаляется вместе с электродом-петлей.

image14 15

У 0,6% младенцев с ВСД наблюдается синдром «ложной стабилизации гидроцефалии». Он заключается в следующем. После имплантации ВСД отмечается стабилизация ГЦС, рассасываются сгустки крови и постепенно «залипает карман». Однако через 1-2 нед после удаления ВСД развиваются типичные клинико-интраскопические признаки ППГ и возникает необходимость выполнения вентрикулоперитонеального шунтирования (ВПШ). Этот синдром, вероятно, связан с тем, что при ВСД ликвор течет не только внутри катетера в субгалеальный «карман», но и вдоль катетера, попадая в субарахноидальное пространство. После «залипания кармана» прекращается субгалеальный отток ЦСЖ, но сохраняется субарахноидальный. Удаление ВСД нарушает этот путь дренирования. При необходимости замены ВСД на ВПШ вентрикулярный катетер системы вводится через уже имеющееся микрофрезевое отверстие в теменной кости.

СОБСТВЕННЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ

В 2018 г. мы обобщили результаты применения ВСД при ВЖК у 508 новорожденных. В этой группе гестационный возраст пациентов составлял 29+4 нед, масса - 1445±202 г (минимальная масса новорожденного - 420 г), возраст к моменту имплантации ВСД - 14+4 дня, средняя длительность дренирования - 51±9 дней. Дисфункция дренажа отмечена в 7%, а инфекция ВСД в 1,5% случаев (Krukov E.Yu., Iova A.S., 2018).

Таким образом, применение ВСД резервуар-катетером характеризуется возможностью достаточно длительного временного вентрикулярного дренирования с низкими рисками дисфункции дренажа и инфекционных осложнений. Это очень важные преимущества, позволяющие добиться надежной санации ликвора и «доращивания» недоношенных новорожденных. К сожалению, необходимость имплантации ВПШ в дальнейшем остается достаточно высокой (75%), хотя в этих случаях удается избежать возникновения выраженной ВМ к моменту установки ВПШ. В табл. 14-4 и 14-5 приводятся сводные данные об осложнениях ВСД, способах их профилактики и лечения.

image45

Данные, представленные в табл. 14-4, 14-5, позволяют выбрать персонализированную минимально инвазивную тактику в группе пациентов, нуждающихся в проведении временного длительного дренирования ЦСЖ. По критерию «польза-цена» наибольшими преимуществами при проведении временного длительного дренирования внутричерепных полостей, особенно у глубоко недоношенных новорожденных, обладает технология ВСД, выполненная с применением резервуар-катетера (табл. 14-6).

image46

Исходя из литературных данных, а также собственного многолетнего опыта, основой персонализации медицинской тактики при прогрессирующей ВМ у недоношенных новорожденных с тяжелыми формами ВЖК является «ЛВВ-протокол» («Л» - люмбальные пункции, «В» - ВСД, «В» - ВПШ) (Иова А.С. и др., 2015) (рис. 14-16).

image14 16

Принципиальное значение в лечении ВЖК у новорожденных придается пяти факторам: возникновению ГЦС; прогрессированию ВМ; санации ЦСЖ; формированию ППГ; достижению младенцем массы 2000 г. Степень ВМ можно оценивать по индексу Levene (ширина бокового желудочка на уровне межжелудочковых отверстий).

При ВЖК раньше и больше всего увеличиваются затылочные рога. Поэтому для мониторинга ГЦС при ВЖК нами был предложен «индекс заднего рога» (расстояние от полюса заднего рога до заднего края зрительного бугра). Он определяется по данным чрезродничковой УС (в режиме S2). По этому индексу различаются три степени ВМ: первая - 10-20 мм, вторая - 20-30 мм, третья - более 30 мм. Индекс очень полезен для мониторинга постгеморрагической ВМ, позволяя определять изменения в пределах 1 мм.

Поскольку глубоко недоношенные новорожденные плохо переносят лечение Диакарбом, при прогрессирующем ГЦС целесообразно начинать временное дренирование ЦСЖ с повторных люмбальных пункций. Это позволяет поддерживать ликвороотток по базальным цистернам, теоретически снижает риск возникновения в дальнейшем их блокады и развития изолированного IV желудочка. При неэффективности люмбальных пункций осуществляется ВСД резервуар-катетером до санации ЦСЖ.

Отсутствие стойкой стабилизации ВМ после санации ЦСЖ указывает на формирование ППГ. Она является самостоятельным заболеванием, требующим применения специальных методов лечения - чаще всего ВПШ. Однако, учитывая повышенный риск проведения этих операций у маловесных новорожденных, необходимо продолжать ВСД с целью созревания организма новорожденного. Имплантацию ВПШ целесообразно осуществлять после достижения ребенком массы 2000 г.

В некоторых случаях интравентрикулярно располагаются небольшие подвижные сгустки крови, которые в определенном положении головы могут блокировать пути ликворооттока, приводя к возникновению достаточно выраженной и прогрессирующей ВМ. Для восстановления ликворо-оттока достаточно иногда просто изменить положение головы и под контролем УС переместить сгусток крови в безопасное положение. Например, при расположении мобильного сгустка крови в III желудочке, когда ребенок лежит лицом вверх, происходит окклюзия оральных отделов водопровода мозга. Оптимальное положение ребенка в таком случае на животе с полуоборотом головы. В случае когда мобильный сгусток крови располагается в боковом желудочке, он может закрывать межжелудочковое отверстие. В этих случаях под контролем УС можно перевести сгусток крови в затылочный рог. Оптимальное положение такого пациента - на спине лицом вверх (боковое положение головы на стороне, противоположной расположению сгустка, следует избегать). Такая «позиционная терапия» наиболее ярко отражает возможности персонализации лечения с помощью неинвазивных технологий.

Возможности минимально инвазивного интраскопического нейромони-торинга при ВЖК у новорожденного показаны на рис. 14-17.

При необходимости обеспечения постоянного отведения ЦСЖ использовали технологию транссептального ВПШ, подробно описанную нами ранее.

image14 17

Одной из стандартных технологий современной неонатальной нейрохирургии является ВПШ затылочным доступом, при котором проксимальный конец ВК устанавливается кпереди от межжелудочкового отверстия (рис. 14-18, а, б), как можно дальше от сосудистого сплетения. Это уменьшает риск окклюзии ВК сосудистым сплетением, но не исключает возможность его окклюзии при соприкосновении с эпендимой (Симерницкий Б.П., 1989; Хачатрян В.А. и др., 1998, 2013).

image14 18

При вертикализации младенца и по мере роста головы ребенка ВК опускается вниз, соприкасаясь с сосудистым сплетением и эпендимой нижней стенки бокового желудочка (рис. 14-18, в). Это является основной причиной дисфункций ВПШ вследствие врастания сосудистого сплетения или эпенди-мальных спаек в отверстия ВК.

Совершенствование технологий нейроэндоскопии позволило хорошо визуализировать причины окклюзии ВК у детей с дисфункцией ВПШ (рис. 14-19).

image14 19

Такие дисфункции могут возникать многократно, требуя срочных повторных операций, каждая из которых ухудшает прогноз и повышает риск опасных для жизни инфекций шунта.

Предлагаемая технология транссептального ВПШ принципиально отличается от существующей тем, что ВК под контролем нейросонографии проводится из затылочного рога одного бокового желудочка через межжелудочковую перегородку в передний рог другого бокового желудочка. ВК оказывается «подвешенным» на прозрачной перегородке, что уменьшает риск контакта его проксимального конца с эпендимой или сосудистым сплетением (рис. 14-20). После перфорации прозрачной перегородки часть отверстий проксимальной части ВК располагается в правом, а часть - в левом боковых желудочках, что также оптимизирует его функцию. Перфорация прозрачной перегородки с помощью ВК не влечет за собой каких-либо нарушений функций мозга.

image14 20
image14 21

Наш опыт 348 операций транссептального ВПШ показал, что окклюзию ВК среди всех причин дисфункции ВПШ можно уменьшить до 7,1% (при катамнезе от 2 до 10 лет). Применение УС-навигации практически не увеличивает время операции и риск инфекции. В последние годы инфекционные осложнения при транссептальном ВПШ удалось снизить до 3-4% (Sotnikov S.A., 2018).

ПРОГНОЗ

Прогноз при ВЖК у недоношенных новорожденных зависит от тяжести кровоизлияния, степени недоношенности, а также наличия сопутствующей церебральной патологии и осложнений (например, ПВЛ и ППГ). В табл. 14-7 приведены обобщенные данные, включающие анализ литературных источников и собственных наблюдений.

image47

Существенно ухудшается прогноз у пациентов, которым потребовалась имплантация ВПШ. Это связано с большим количеством осложнений, связанных с этой операцией в раннем и отдаленном периодах. При наличии обширных очагов перивентрикулярного геморрагического инфаркта в отдаленном периоде выявляются грубые психоневрологические нарушения почти у 90% пациентов (Brouwer A., 2008; Levene M.I., 2009; Yazidi G.A., 2014).

В нашей группе новорожденных с ВСД резервуар-катетером (пациенты с ВЖК 2-й и 3-й степени и прогрессирующей ВМ) летальность составила 12%.

Основная причина неблагоприятных результатов - тяжелые экстрацеребральные нарушения (дыхательные расстройства, некротизирующий энтероколит, перитонит, сепсис). Среди выживших пациентов результаты следующие: хорошие - 24%, удовлетворительные - 42%, неудовлетворительные - 34%. Имплантация ВПШ в этой группе потребовалась у 75%. У 80% к моменту выписки желудочки головного мозга имели нормальные размеры или были незначительно расширены. Со временем отмечается увеличение доли группы хороших результатов лечения (с 24% в раннем периоде до 31% в отдаленном) (Потешкина О.В., 2008).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Недоношенные новорожденные с ВЖК в подавляющем большинстве случаев становятся тяжелым бременем для семьи и государства. Существует три основных пути снижения негативных последствий этой проблемы. Первый - уменьшение общего количества недоношенных новорожденных с ВЖК. Для этого необходимо:

  1. совершенствовать комплекс мероприятий по уменьшению числа преждевременных родов;

  2. госпитализировать беременную с угрозой преждевременных родов в специализированный перинатальный центр, имеющий максимальный опыт пролонгирования беременности.

Второй путь - сокращение риска трансформации легких форм ВЖК в тяжелые. Это возможно только при обеспечении скрининг-диагностики легких форм ВЖК в ближайшее время после рождения недоношенного новорожденного. При выявлении ВЖК 1-й степени необходимо обеспечить новорожденному максимально щадящий («охранительный») режим с исключением факторов, способствующих трансформации легкого ВЖК в тяжелое (например, повышение венозного давления в полости черепа, проведение инвазивных процедур или транспортировка недоношенного новорожденного в другой стационар).

Третий путь - персонализация медицинской помощи при тяжелых формах ВЖК с прогрессирующей ВМ. Для этого необходимо персонализировать существующие классификации ВЖК и выделить прогностически неблагоприятные формы, когда лечение должно быть только симптоматическим (например, при ВЖК 3-й степени c критической ППГ и сопутствующими тяжелыми пороками развития головного мозга).

Одним из перспективных вариантов персонализации лечения тяжелых форм ВЖК с прогрессирующей ВМ является «ЛВВ-протокол». Он включает последовательное применение люмбальных пункций, ВСД резервуар-катетером и транссептального ВПШ (после санации ликвора и созревания недоношенного ребенка). Минимально инвазивной технологией для скрининг-диагностики и мониторинга структурных внутричерепных изменений при ВЖК у недоношенных новорожденных является нейросонография. При открытом переднем родничке оптимальный способ нейросонографии транскраниально-чрезродничковая УС, а в дальнейшем - транскраниальная УС. В неонатальном периоде нейросонография должна быть выполнена всем недоношенным новорожденным в ближайшее время после рождения, а также на 3-е и 5-е сутки жизни. Это позволит на самых ранних этапах выявить структурные внутричерепные изменения (например, пороки развития, внутричерепные геморрагии, заподозрить гипоксически-ишемические изменения, а также формирующиеся осложнения). Внеплановая нейросо-нография необходима при любом ухудшении состояния новорожденного. МРТ должна проводиться только при необходимости подтверждения УС-диагноза, а применение КТ у новорожденных и младенцев необходимо максимально ограничить.

Пациенты, перенесшие тяжелые формы ВЖК, подлежат многолетнему комплексному медико-психологическому сопровождению с клинико-сонографи-ческим мониторингом, повторными МРТ и поэтапной нейрореабилитацией.

список литературы

  1. Александрович Ю.С., Пшениснов К.В. Интенсивная терапия новорожденных. СПб. : Н-Л, 2013. 672 с.

  2. Базовая помощь новорожденному - международный опыт / под ред. Н.Н. Володина, Г.Т. Сухих; науч. ред. Е.Н. Байбарина., И.И. Рюмина. М. : ГЭОТАР-Медиа, 2008. 208 с.

  3. Барашнев Ю.И. Перинатальная неврология. М. : Триада-Х, 2011. 640 с.

  4. Власюк В.В. Патология головного мозга у новорожденных и детей раннего возраста. М. : Логосфера, 2014. 288 с.

  5. Володин Н.Н., Медведев М.И., Горбунов А.В. Компьютерная томография головного мозга у новорожденных и детей раннего возраста. М. : ГЭОТАР-Медиа, 2002. 120 с.

  6. Внутрижелудочковые кровоизлияния, постгеморрагическая гидроцефалия у новорожденных детей. Принципы оказания медицинской помощи : методические рекомендации / под ред. Н.Н. Володина., С.К. Горелышева., В.Е. Попова. М. : РАСПМ, 2014. 29 с.

  7. Гескил С., Мерлин А. Детская неврология и нейрохирургия. М. : Антидор, 1996. 347 с.

  8. Гипоксически-ишемическая энцефалопатия новорожденных. 4-е изд., испр. и доп. / А.Б. Пальчик, Н.П. Шабалов. М. : МЕДпресс-информ, 2013. 288 с.

  9. Гринберг М. Нейрохирургия / пер. с англ. М. : МЕДпресс-информ, 2010. 1008 с.

  10. Зиненко Д.Ю. Клинико-патогенетическая постгеморрагической гидроцефалии, оптимизация ее диагностики и лечения у недоношенных детей : авто-реф. дис. …​ д-ра мед. наук. М., 2010. 37 с.

  11. Зубарева Е.А. Комплексная ультразвуковая оценка перинатальных цере-броваскулярных нарушений у детей первого года жизни : автореф. дис. …​ д-ра мед. наук. М., 2006. 32 с.

  12. Иова А.С. Минимально инвазивные методы диагностики и хирургического лечения заболеваний головного мозга у детей : автореф. дис. …​ д-ра мед. наук., 1996. 44 с.

  13. Иова А.С., Гармашов Ю.А., Андрущенко Н.В. и др. Ультрасонография в нейропедиатрии (новые возможности и перспективы). СПб. : Петровский и Ко, 1997. 160 с.

  14. Иова А.С., Гармашов Ю.А., Петраки В.Л. Внутричерепные эндоскопические операции с ультрасонографическим обеспечением в нейрохирургии детского возраста (возможности и перспективы) // Вопр. нейрохир. 1997. № 1. С. 23-27.

  15. Иова А.С., Гармашов Ю.А., Гармашов А.Ю. Субгалеальное дренирование в лечении внутричерепных геморрагий у детей // Материалы V междунар. симп. «Повреждения мозга (минимально инвазивные методы диагностики и лечения). СПб., 1999. С. 341-343.

  16. Иова А.С. Устройство для дренирования внутричерепных полостей. Пат. РФ на изобретение № 2240151. 2004.

  17. Иова А.С., Крюков Е.Ю., Гармашов Ю.А., Сотников С.А. и др. Транссептальное вентрикулоперитонеальное шунтирование у младенцев // Рос. нейрохир. журн. 2011. Т. 3. Спец. вып. С. 365-366.

  18. Крюков Е.Ю. Оптимизация медицинской помощи при нейрохирургической патологии, выявленной у плодов и новорожденных (системный подход) : автореф. дис. …​ д-ра мед. наук. СПб., 2012. 45 с.

  19. Крюкова И.А. Оптимизация скрининг-диагностики структурных внутричерепных изменений у новорожденных : автореф. дис. . канд. мед. наук. СПб., 2009. 25 с.

  20. Крюкова И.А., Солодкова И.В., Мязин А.А., Синельникова Е.В. Нейросонография в диагностике перинатальных гипоксически-ишемических и гипоксически-геморрагических поражений головного мозга : учебное пособие. Екатеринбург : Экспромед, 2016. 115 с.

  21. Лучевые исследования головного мозга плода и новорожденного / под ред. Т.Н. Трофимовой. СПб. : Балт. медиц. образоват. центр, 2011. 200 с.

  22. Меликян А.Г., Арутюнов Н.В. Результаты эндоскопической вентрикуло-стомии 3-го желудочка в лечении окклюзионной гидроцефалии // Материалы III съезда нейрохирургов Рос. СПб., 2002. 509 с.

  23. Неврология недоношенных детей. 3-е изд. / А.Б. Пальчик, Л.А. Федорова, А.Е. Понятишин. М. : МЕДпресс-информ, 2012. 352 с.

  24. Неврология. Проблемы и противоречия в неонатологии / Д. Перлман ; под ред. Р. Полина ; пер. с англ. ; под ред. Н.А. Ермоленко. М. : Логосфера, 2015. 392 с.

  25. Неонатология : национальное руководство. Краткое издание / под ред. Н.Н. Володина. М. : ГЭОТАР-Медиа, 2013. 896 с.

  26. Особенности оказания медицинской помощи детям, родившихся в сроках гестации 22-27 недель / Д.О. Иванов и др. СПб. : Информнавигатор, 2013. 132 с.

  27. Пальчик А.Б., Федорова Л.А., Понятишин А.Е. Внутрижелудочковые кровоизлияния у новорожденных детей : методические рекомендации. СПб., 2009. 52 с.

  28. Перинатальная нейрохирургия. Основы оптимальной медицинской помощи / под ред. А.С. Иова. СПб, 2015. 156 с.

  29. Петраки В.Л. Хирургическое лечение гидроцефалии у детей грудного и раннего возраста : автореф. дис. …​ канд. мед. наук. СПб., 1995. 19 с.

  30. Потешкина О.В. Ранние и отдаленные результаты лечения внутри желудочковых кровоизлияний у новорожденных с помощью вентрикулосубгале-ального дренирования резервуар-катетером : автореф. дис. …​ канд. мед. наук. СПб., 2008. 19 с.

  31. Симерницкий Б.П. Лечение гидроцефалии у детей при помощи специальных дренажных систем : автореф. дис. …​ д-ра мед. наук. М., 1989. 36 с.

  32. Хачатрян В.А., Берснев В.П., Сафин Ш.В., Трофимова Т.Н. Гидроцефалия: патогенез, диагностика и хирургическое лечение СПб., 1998. 234 с.

  33. Хачатрян В.А., Орлов Ю.А., Ким А.В. Осложнения клапанных ликворо-шунтирующих операций. СПб., 2013. 438 с.

  34. Шабалов Н.П. Неонатология : в 2 т. Т. 2. М. : МЕДпресс-информ, 2011. 378 с.

  35. Федеральное руководство по детской неврологии / под ред. В.И. Гузевой. М. : Спец. изд-во мед. книг, 2016. 668 с.

  36. Щугарева Л.М. Оптимизация диагностики заболеваний и повреждений головного мозга у детей в условиях многопрофильной детской больницы (системный подход) : автореф. дис. …​ д-ра мед. наук. СПб., 2016. 40 с.

  37. Bassan H. Intracranial hemorrhage in the preterm infant: understanding it, preventing it // Clin. Perinatol. 2009. Vol. 36, N 4. P. 737-762.

  38. Baumert M. et al. Epidemiology of peri/intraventricular hemorrhage in newborns at term // J. Physiol. Pharmacol. 2008. Vol. 59, N 4. Р. 67-75.

  39. Brouwer A., Groenendaal F., Van Haastert I.L. et al. Neurodevelopmental outcome of preterm infants with severe intraventricular hemorrhage and therapy for post-hemorrhagic ventricular dilatation // J. Pediatr. 2008. Vol. 152, N 5. P. 648-654.

  40. Carvi Y., Nievas M. Neuronavigation-assisted single transseptal catheter implantation and shunt in patients with posthemorrhagic hydrocephalus and accentuated lateral ventricles dilatation // Surg. Neurol. 2011. Vol. 34. P. 64-66.

  41. Cavalheiro S. et al Antenatal management of fetal neurosurgical diseases // Childs Nerv. Syst. 2017. Vol. 33, N 7. P. 1125-1141.

  42. Constantini S., Elran H. Ventriculosubgaleal shunts and small babies with intraventricular hemorrhage // Childs Nerv. Syst. 1996. Vol. 12, N 8. Р. 425.

  43. Neurosonography of the Preterm Neonate / ed. E.G. Grant. New York, Berlin, Heidelberg, Tokyo : Springer-Verlag. 1986. 116 p.

  44. Gaskill S.J., Marlin A.E., Rivera S. The subcutaneous ventricular reservoir: an effective treatment for posthemorrhagic hydrocephalus // Childs Nerv. Syst. 1988. Vol. 4. P. 291-295.

  45. Guzzetta F. Ishemic and hemorrhagic cerebral lesion of the newborn // Childs Nerv. Syst. 1991. Vol. 7. P. 417-424.

  46. Hill A., Volpe J.J. Ischemic and Haemorrhagic Lesions of Newborn. Stuttgard, N.Y. : Springer-Verlag, 1992. P. 206-215.

  47. Fulmer B.B. Neonatal ventriculosubgaleal shunts // Neurosurgery. 2000. Vol. 47, N 1. P. 80-83.

  48. Khan 1.А. et al. Neonatal intracranial ischemia and hemorrhage: role of cranial sonography and CT scanning // J. Korean Neurosurg. Soc. 2010. Vol. 47. Р. 89-94.

  49. Levene M.I. Fetal and Neonatal Neurology and Neurosurgery. London : Elsevier Health Sciences; Springer, 2009. 921 p.

  50. Mathews J.D., Forsythe A.V., Brady Z. et al. Cancer risk in 680 000 people exposed to computed tomography scans in childhood or adolescence: data linkage study of 11 million Australians // BMJ. 2013. Vol. 346. Article ID f2360.

  51. McComb J.G. Management of hydrocephalus secondary to intraventricular hemorrhage in the preterm infant with a subcutaneous ventricular catheter reservoir // Neurosurgery. 1983. Vol. 13. P. 295-300.

  52. Pape K.E., Wigglesworth J.S. Hemorrhage, Ischemia and the Perinatal Brain. Philadelphia : J.B. Lippincott, 1979. Р. 66-71.

  53. Papile L.A, Burstein J., Burstein R., Koffier H. Incidence and evolution of subependymal and intraventricular hemorrhage in premature infants: a study of infants with birth weights less than 1,500 gm // J. Pediatr. 1978. Vol. 92. P. 529-534.

  54. Peretta P. The role of Ommaya reservoir and endoscopic third ventriculostomy in the management of post-hemorrhagic hydrocephalus of prematurity // Childs Nerv. Syst. 2007. Vol. 23. P. 765-771.

  55. Perret G.E., Graf C.J. Subgaleal shunt for temporary ventricle decompression and subdural drainage // J. Neurosurg. 1977. Vol. 47. P. 590-595.

  56. Rahman S., Teo C., Morris W. et al. Ventriculosubgaleal shunt: a treatment option for progressive posthemorrhagic hydrocephalus // Childs Nerv. Syst. 1995. Vol. 11, N 11. Р. 650-654.

  57. Steinbok P., Poskitt K.J., Cochranea D.D., Kestlea J.R.W. Prevention of postshunting ventricular asymmetry by transseptal placement of ventricular catheters. A randomized study // Pediatr. Neurosurg, 1994. Vol. 21. P. 59-65.

  58. Sklar F. Ventriculosubgaleal shunts: management of posthemorrhagic hydrocephalus in premature infants // Pediatr. Neurosurg. 1992. Vol. 18, N 5-6. P. 263-265.

  59. Volpe J.J. Neurology of the Newborn. Philadelphia : Sanders; Elsevier, 2008. 1094 p.

  60. Whitelaw A., Pople I., Cherian S. et al. Phase 1 trial of prevention of hydrocephalus after intraventricular hemorrhage in newborn infants by drainage, irrigation, and fibrinolytic therapy // Pediatrics. 2003. Vol. 111, N 4. P. 759-765.

  61. Whitelaw A., Evans D., Carter M. et al. Randomized clinical trial of prevention of hydrocephalus after intraventricular hemorrhage in preterm infants: brain-washing versus tapping fluid // Pediatrics. 2007. Vol. 119, N 5. P. 245.

  62. Whitelaw A., Lee-Kelland R. Repeated lumbar or ventricular punctures in newborns with intraventricular haemorrhage // Cochrane Database Syst. Rev. 2017. Vol. 4. CD000216. doi: 10.1002/14651858.CD000216.pub2.

  63. Whyte R.K. Neonatal management and safe discharge of late and moderate preterm infants // Semin. Fetal Neonatal Med. 2012. Vol. 17. P. 153-158.

  64. Von Lindern J.S. et al. Thrombocytopenia in neonates and the risk of intraventricular hemorrhage: a retrospective cohort study // BMC Pediatr. 2011. Vol. 11, N 1. P. 16.

  65. Wu Y.W. et al. Intraventricular hemorrhage in term neonates caused by sinovenous thrombosis // Ann. Neurol. 2003. Vol. 54. P. 123-126.

  66. Yazidi G.A. et al. Risk factors for intraventricular hemorrhage in term asphyxiated newborns treated with hypothermia // Pediatr. Neurol. 2014. Vol. 50, N 6. P. 630-635.

Глава 15. Ретинопатия

Э.И. Сайдашева

Код по Международной классификации болезней 10-го пересмотра

Н35.2. Пролиферативная ретинопатия.

ВВЕДЕНИЕ

Ретинопатия недоношенных (РН) - вазопролифератив-ное заболевание глаз недоношенных детей, в основе которого лежит незрелость структур глаза к моменту преждевременного рождения ребенка, и в частности сетчатки.

Слепота и слабовидение вследствие РН доминируют в структуре причин нарушения зрения с детства, несмотря на все достижения науки и практической медицины. В связи с повышением выживаемости новорожденных с ЭНМТ при рождении существенно меняется структура заболеваемости выживших недоношенных детей. По мнению Л.А. Катаргиной (2012, 2015) и Э.И. Сайдашевой (2012, 2015), при переходе здравоохранения РФ на международные стандарты выхаживания и регистрации новорожденных (масса тела при рождении от 500 г и срок гестации от 22 нед) ситуация усугубилась тем, что в данной когорте младенцев РН встречается чаще и сопровождается более тяжелым течением. Несмотря на то что в настоящее время новорожденные с ЭНМТ с гестационным возрастом менее 27 нед составляют относительно малочисленную группу, они оказывают существенное негативное влияние на динамику заболеваемости РН, приводя к повышению инвалидности младенцев по зрению начиная с раннего детства.

Убедительно показано, что частота развития РН зависит не только от степени недоношенности ребенка, но и от соматической отягощенности и условий выхаживания (Катаргина Л.А., 2009; Noyola D., 2002; Dammann O., Leviton A., 2006; Manzoni P., 2006; Harwani S., Dhanireddy R., 2008; Paananen R., 2009).

Поэтому ведущая роль в профилактике возникновения, развития и прогресса РН принадлежит специалистам перинатальной медицины - акушерам-гинекологам, реаниматологам и неонатологам.

Внедрение современных научно обоснованных протоколов выхаживания недоношенных новорожденных позволяет минимизировать риск развития РН у детей с массой тела при рождении более 1500 г и гестационным возрастом более 32 нед. Сложнее обстоит дело с глубоко недоношенными детьми, у которых не только сохраняется высокая вероятность развития РН, но и возрастает риск тяжелого, атипичного течения заболевания, приводящего к неблагоприятным исходам, необратимой потере зрения, несмотря на адекватную лечебную тактику в активной фазе РН.

Таким образом, перед детскими офтальмологами и неонатологами возникают новые задачи, которые требуют коррекции подходов к системе выявления, диагностики и лечения активной РН.

ИСТОРИЯ

Первоначально РН была описана Theodore Теггу в 1942 г. как ретролен-тальная фиброплазия. При морфологическом исследовании глаз умерших недоношенных детей с массой тела при рождении менее 1500 г было установлено, что развитие ретролентальной фиброплазии обусловлено чрезмерно быстрым ростом эмбриональной соединительной ткани, находящейся позади хрусталика. Первая эпидемия РН была зарегистрирована в США в 1943- 1953 гг., когда лишились зрения приблизительно 7000 недоношенных детей. В это время появился термин «кувезная слепота». В течение последующего десятилетия заболевание обнаруживали преимущественно у детей, которые получали бесконтрольную кислородотерапию. Вследствие этого появилось подозрение о ятрогенной природе ретинопатии. В 1953-1954 гг. было проведено первое масштабное мультицентровое рандомизированное контролируемое исследование этого феномена, обнаружившее, что если недоношенный младенец без патологии легких в течение 4 нед дышал смесью, содержание кислорода в которой превышало 50%, то вероятность возникновения ретро-лентальной фиброплазии увеличивалась в 3 раза. После опубликования результатов этой научной работы в 1956 г. количество новых случаев РН резко снизилось. Однако повсеместное ограничение использования концентрации кислорода во вдыхаемой смеси ниже 40% естественным образом отразилось на увеличении случаев легочной патологии. Такая ситуация сохранялась до конца 1960-х годов, когда стали возможными определение газового состава крови и более тонкая регуляция газообмена новорожденных.

Представленные факты привели к тому, что клинические и научно-исследовательские медицинские сообщества стали больше уделять внимания проблеме РН. Но, несмотря на все усилия специалистов, второй волны эпидемии РН избежать не удалось. На конец 70-х годов прошлого столетия пришелся второй скачок заболеваемости РН, который привел к тяжелым последствиям. Только в 1979 г. в результате тяжелых форм РН потеряли зрение 546 детей (Reynolds J.D., 1996). Был сделан вывод о том, что эта эпидемия вызвана повышением уровня выживаемости глубоконедоношенных детей с массой тела при рождении менее 1000 г, а не новым ятрогенным фактором.

В историческом аспекте изучения РН интересен 1976 г., когда ученые из Японии A. Majima, M. Takahashi, Y. Hibino впервые в мире предприняли попытку лазерного лечения прогрессирующей РН, которая оказалась успешной и стала единственным признанным способом предотвращения развития тяжелых необратимых стадий заболевания. Наконец, в 1984 г. был предложен новый термин - «ретинопатия недоношенных» и принята Международная классификация активной фазы РН.

ЭПИДЕМИОЛОГИЯ

Данные о частоте РН в различных странах и географических регионах широко варьируют и составляют от 17 до 35% пациентов с низкой массой тела к рождению, что связано с многими факторами. Вероятность развития РН возрастает с уменьшением массы тела и гестационного возраста. В развитых странах, где выживаемость детей с ЭНМТ при рождении высокая, частота РН в этой популяции младенцев достигает 75-85% с прогрессированием до тяжелых форм в 16-18% случаев. Следствием является увеличение удельного веса детей с тяжелыми последствиями РН среди причин слепоты и слабовидения. По данным ВОЗ, в настоящее время в мире насчитывается 50 млн слепых, из них 2 млн (4%) составляют дети, в 22% случаев утратившие зрение по причине РН.

Представляют интерес данные, опубликованные на основании шведского национального реестра SWEDROP за период с 2008 по 2015 г. (Holmstrom G., 2016). Частота тяжелых форм РН у младенцев, чей гестационный возраст был менее 31 нед, составила 31,9%, среди которых 5,7% подлежали лазерному лечению.

По мнению C.A. Ludwig, T.A. Chen, T. Hernandez-Boussard (2017), частота РН в США увеличилась с 14,7% в 2000 г. до 19,88% в 2012 г. Авторы отмечают вариабельность заболеваемости РН в зависимости от массы тела при рождении: от 2,40% у новорожденных с массой тела более 2500 г до 30,22% у детей с массой тела от 750 до 999 г.

R.Gerull, V. Brauer, D. Bassler (2017), используя данные реестра SwissNeoNet, провели ретроспективный когортный анализ недоношенных младенцев с гестационным возрастом менее 32 нед, которые родились в Швейцарии с 2006 по 2015 г. Исследователи установили, что в течение 10-летнего периода наблюдения заболеваемость РН у детей группы риска варьировала от 0,8 до 2%.

По данным о пациентах с РН, представленным Л.А. Катаргиной (2015), показатель заболеваемости ретинопатией среди недоношенных в среднем составляет почти 1:90. В связи с расширением использования вспомогательных репродуктивных технологий, интенсивным развитием высоких технологий в реанимации новорожденных и активной перинатальной тактикой выживаемость детей с ЭНМТ при рождении и малым гестационным возрастом неуклонно повышается. Поэтому следует ожидать дальнейшего увеличения не только общей заболеваемости РН, но и частоты тяжелых ее форм, приводящих к инвалидности по зрению с младенческого возраста. По данным педиатрического отделения Бюро медико-социальной экспертизы г. Санкт-Петербурга, с 2011 г. РН занимает первое место в нозологической структуре причин детской слепоты и слабовидения и составляет 21%.

ЭТИОЛОГИЯ И ПАТОГЕНЕЗ

Патогенез РН до сих пор окончательно не выяснен. Установлено, что это мультифакторное заболевание, частота возникновения и тяжесть проявления которого обусловлены влиянием множества обстоятельств, оказывающих неблагоприятное воздействие на незрелую (аваскулярную) сетчатку недоношенного младенца и приводящих к нарушению ее постнатальной васкуляризации, вследствие чего нормальный рост сосудов замедляется или полностью останавливается и начинается патологическая вазопролиферация.

В сетчатке плода сосуды отсутствуют до 16-й недели гестации. Начиная с этого времени наступает рост сосудов по направлению от диска зрительного нерва к периферии. Период 28-30 нед - время бурного роста кровеносных сосудов и их распространения к задней части сетчатки. Васкуляризация передней (назальной) части сетчатки завершается при достижении 32 нед гестационного возраста, темпоральной части - 36-40 нед гестации. Нормальный ангиогенез завершается к моменту планового рождения (38-40 нед гестации). Исследования J. Akula (2010) свидетельствуют о том, что в период начального роста сосудов от диска зрительного нерва в слое нервных волокон перипапиллярно возникает скопление веретенообразных клеток, которые, вероятно, являются предшественниками сосудистого эндотелия. Обсуждается роль мезенхимальных клеток и астроцитов в процессе нормального ангиогенеза (Ashton N., 1954, 1966; Cogan D., Kuwabara T., 1986; Saito Y., 2008). В процессе васкулогенеза веретенообразные клетки мигрируют к периферии через кистовидные пространства, образованные клетками Мюллера (высокоспециализированные гигантские глиальные клетки, проходящие через все слои сетчатки, выполняющие опорную и изолирующую функцию, осуществляющие активный транспорт метаболитов на разных уровнях сетчатки, участвующие в генерации биоэлектрических токов).

Нормальный рост сосудов сетчатки глаза регулирует ряд медиаторов [фактор роста эндотелия (от англ. Vascular Endothelial Growth Factor), фактор роста фибробластов (от англ. Fibroblast Growth Factor), инсулиноподобный фактор роста (от англ. Insulinlike Growth Factor)]. Принято считать, что пусковым фактором патологического ангио- и васкулогенеза в сетчатке глаза и развития РН является дисбаланс различных сосудистых медиаторов вследствие действия ряда причин (рис. 15-1).

image15 1

Далее может происходить спонтанный регресс - запустевание новообразованных сосудов, что способствует благоприятному исходу активной фазы заболевания. В случае прогрессирования РН наблюдается прорастание новообразованных сосудов в стекловидное тело, что приводит к отслойке сетчатки.

Еще в 90-х годах прошлого столетия в исследованиях J.S. Penn, M.M. Henry, B.L. Tolman (1994) было продемонстрировано негативное влияние на регуляцию роста сосудов сетчатки широких колебаний уровня парциального напряжения О2/СО2 в крови, связанных как с общим соматическим состоянием ребенка, так и с нарушением режимов дозирования оксигенотерапии. Несформированная сетчатка глаза детей, рожденных до 32-й недели геста-ции, особенно чувствительна к резким изменениям сатурации крови, включающим гипоксию и гипероксию.

Стартовый механизм патогенеза РН - образование активных форм кислорода и воздействие свободных радикалов на мембранные структуры сетчатки и ее сосудов. Сниженная способность недоношенных детей противостоять свободным радикалам ведет к интенсивной переоксидации плазматических мембран и повреждению клеток. Таким образом, кислород является лишь одним из многих известных факторов, ослабляющих передачу сигнала фактора роста эндотелия сосудов. Этот негативный эффект реализуется через воздействие кислорода на фактор, индуцируемый гипоксией (от англ. Hypoxia-inducible factor), который в значительной степени нарушает развитие сосудов у недоношенных новорожденных. Существуют данные об участии иммунопатологических факторов в развитии РН (Скрипец П.П., 2003; Катаргина Л.А., Слепова О.С., Белова М.В., 2011, 2012; Sood B., 2010; Silveira R., 2011).

Объективным фактором развития РН является степень зрелости ребенка, тогда как масса тела при рождении - субъективный фактор, который часто не соответствует сроку гестации. Поэтому именно дети с гестационным возрастом до 27 нед составляют группу высокого риска заболевания (Austeng D., 2009; Qiu X., 2012; Glberti C., 2012; Fierson W., 2013; Aikawa H., 2013).

Независимо от срока рождения РН развивается между 32-34 нед ПКВ. Этот временной показатель означает полный возраст ребенка в неделях с начала последнего менструального цикла матери и определяет степень его зрелости (ПКВ = гестационный возраст + хронологический возраст в неделях). РН проходит в своем развитии две отдельные фазы. Фаза I (с 22-й до 30-й недели ПКВ) характеризуется остановкой нормального роста сосудов, частичной вазооблитерацией и включает относительную гипероксию (кислородный стресс) и снижение уровня фактора роста эндотелия. Фазе II (приблизительно с 31-й до 44-й недели ПКВ) свойственна патологическая вазопролиферация, которая формирует типичную картину активной РН и включает относительную гипоксию и повышение уровня фактора роста эндотелия.

По мнению M.E. Hartnett и J.S. Penn (2012), развитие сосудистой сети у человека отличается от большинства млекопитающих, используемых в качестве моделей кислород-индуцированной РН. Васкулогенез у зародыша человека продолжается по крайней мере до 22-й недели гестации. После этого механизм ретинальной васкуляризации неизвестен. На основании исследований у животных этот процесс предположительно развивается за счет ангиогенеза и увеличения существующих кровеносных сосудов путем пролиферации эндотелиальных клеток, мигрирующих в сторону градиента фактора роста эндотелия сосудов. Таким образом, существуют факты, которые требуют пересмотра двухфазной гипотезы патогенеза РН, именно в терминах «вазооблитерация» и «вазопролиферация», впервые описанных N. Ashton в 1954 г. При РН у человека отмечается задержка физиологического развития васкуляризации сетчатки, что ведет к появлению аваскулярной периферической области. Вазооблитерация с последующей вазопролиферацией встречается только у некоторых младенцев с тяжелой РН. Поэтому задержка физиологической васкуляризации сетчатки фазы I отражает зону заболевания у человека, а вазопролиферация фазы II отражает стадию 3 РН.

КЛИНИЧЕСКИЕ СИМПТОМЫ И ДИАГНОЗ

Скрининг недоношенных детей на ретинопатию недоношенных

В норме на периферии сетчатки недоношенных младенцев всегда можно обнаружить аваскулярные зоны, протяженность которых тем больше, чем меньше гестационный возраст ребенка. Наличие аваскулярных зон - не заболевание, это лишь свидетельство незрелости сетчатки и возможности возникновения РН.

Активный скрининг РН является единственным способом ранней диагностики заболевания. Согласно приказу Минздрава РФ от 25.10.2012 № 442н «Об утверждении Порядка оказания медицинской помощи детям при заболеваниях глаза, его придаточного аппарата и орбиты» и федеральным клиническим рекомендациям «Диагностика, мониторинг и лечение активной фазы ретинопатии недоношенных» за 2013 г., обязательному офтальмологическому осмотру подлежат все недоношенные дети, рожденные при сроке беременности до 35 нед и с массой тела менее 2000 г, составляющие группу риска РН.

В настоящее время считается доказанной тесная связь между сроками возникновения РН и ПКВ ребенка. В связи с тем что манифестация заболевания, как правило, происходит при достижении 32-34 нед ПКВ (в среднем на 33-й неделе), первичный офтальмологический осмотр младенцев группы риска осуществляется не ранее 31-й недели ПКВ, но с учетом гестационного возраста: 22-26-я недели гестации - на 30-31-й неделе ПКВ; 27-31-я недели гестации - с 4-й недели жизни младенца; 32-я неделя гестации и более - с 3-й недели жизни ребенка (табл. 15-1).

image48

Исключение составляют дети, рожденные на сроке гестации более 28 нед и имеющие соматическую отягощенность в виде патологии неонатального периода: тяжелая асфиксия (низкая оценка по шкале Апгар), ВЖК тяжелой степени, ГЗ ОАП, РДС, БЛД, инфекционные заболевания. Для исключения редких случаев раннего развития ретинопатии данная категория недоношенных детей требует проведения первичного офтальмологического осмотра на неделю раньше.

Все дети группы риска должны проходить первое скрининговое обследование до выписки из медицинского учреждения. Селекция недоношенных новорожденных группы риска развития РН на основе вышеперечисленных критериев осуществляется врачами отделений интенсивной терапии для новорожденных и врачами-неонатологами отделений патологии новорожденных и недоношенных детей медицинских организаций. Врачи анестезиологи-реаниматологи и неонатологи организуют осмотр и наблюдение новорожденных недоношенных детей группы риска врачом-офтальмологом до выписки из медицинского учреждения. Эти же специалисты информируют родителей о риске развития РН. Информация о выявленной РН обязательно доводится до родителей (законных представителей).

Условия для проведения офтальмологического осмотра недоношенного ребенка

Обследование состояния сетчатки недоношенного ребенка осуществляет врач-офтальмолог, обладающий достаточными знаниями по диагностике, тактике наблюдения и принципам лечения РН, практическими навыками работы с новорожденными, прошедший обучение по РН.

Скрининг и мониторинг РН проводится в специально оборудованном офтальмологическом кабинете в неонатальном отделении или непосредственно в кувезе в отделении интенсивной терапии новорожденных совместно с медицинской сестрой. В случаях тяжелого соматического состояния ребенка этот осмотр осуществляется при участии реаниматолога или неона-толога.

Диагностика РН на ранних ее стадиях сложна в связи с трудностью применения офтальмологических методов исследования у недоношенных детей и ограниченностью времени для осмотра, что обусловлено функциональной незрелостью жизненно важных органов и систем недоношенного ребенка. Исследование глазного дна проводится после медикаментозного расширения зрачка методом обратной бинокулярной офтальмоскопии с использованием набора линз +20 дптр, +28 дптр и/или с помощью ретинальной педиатрической камеры.

Необходимым условием для проведения качественной офтальмоскопии глазного дна является максимальный мидриаз. В настоящее время в офтальмологической практике, к сожалению, отсутствуют лекарственные препараты для расширения зрачка, разрешенные к применению на территории РФ в неонатальном возрасте. С учетом опыта отечественных и ведущих зарубежных клиник для обеспечения максимального мидриаза целесообразно использование комбинации препаратов. Например, сочетание глазных капель 5% фенилэфрина и 0,8% тропикамида является оптимальным и не требует повторных инстилляций. Необходимо отказаться от применения 0,1% раствора атропина для расширения зрачка у недоношенных детей, особенно с ЭНМТ при рождении, из-за выраженных побочных системных воздействий на организм младенца (апноэ, нарушение сердечного и дыхательного ритмов).

Для лучшей визуализации периферии сетчатки целесообразно использовать стерильные инструменты - специальный векорасширитель и склеральный депрессор (при необходимости), предназначенные для применения в неонатальной практике. Можно попытаться свести к минимуму дискомфорт пациента при проведении процедуры обследования путем кратковременной местной анестезии роговицы и конъюнктивы инстилляцией анестетиков [можно использовать 0,4% раствор оксибупрокаина (Инокаина) - местный анестетик эфирного типа BNX].

Инструментальные исследования

В настоящее время для выявления активных стадий РН, мониторинга за течением заболевания и контроля за результатами лазерного лечения используют широкопольную цифровую ретинальную педиатрическую камеру - RetCam (Clarity, США), позволяющую не только объективно оценить состояние глазного дна, но и документировать и сохранить данные обследования (рис. 15-2). Цифровое изображение сетчатки может быть полезным для обучения персонала неонатальных отделений и беседы с родителями.

Ретинальная педиатрическая камера нового поколения RetCam3, оснащенная блоком для проведения флюоресцентной ангиографии (ФАГ) сетчатки, позволяет использовать данный метод в неонатальной офтальмологии (рис. 15-3).

В последние годы высокоинформативная технология ФАГ сетчатки в ряде зарубежных клиник включена в лечебно-диагностический стандарт оказания офтальмологической помощи недоношенным детям с активной РН. По мнению ряда офтальмологов (Сайдашева Э.И., 2017; Azad R., 2008; Lepore D., 2011; Erol M., 2016), ФАГ является безопасной и позволяет объективно выявлять очаги репролиферации в послеоперационном периоде и своевременно осуществлять дополнительное локальное лазерное вмешательство с целью стабилизации индуцированного регресса РН. При существенном нарушении прозрачности оптических сред (экссудативно-гемор-рагические реакции) необходимо проведение УЗИ глаза, позволяющего выявить экстраретинальные проявления РН и уточнить диагноз III-V стадий РН.

image15 2
image15 3

Телемедицинские технологии и ретинопатия недоношенных

Использование специального программного обеспечения позволило расширить возможности цифровой ретинальной камеры RetCam в плане дистанционных консультаций пациентов в формате телемедицины и непрерывного обучения специалистов. С 2002 г. региональные телемедицинские технологии используются для скрининга РН в развитых странах Европы, а также в США и Канаде (Yen K., 2002; Ells A., 2003; Lajoie A., 2008; Lorenz B., 2009; Quinn G., 2014). Начиная с 2013 г. в Санкт-Петербурге также организована и успешно функционирует локальная телекоммуникационная сеть между медицинскими учреждениями, оказывающими специализированную офтальмологическую помощь недоношенным детям с РН. Этот формат телемедицины обеспечивает проведение видеоконференции между врачом и экспертом в режиме реального времени с целью обсуждения сложных пациентов и является эффективным инструментом обеспечения общедоступной специализированной медицинской помощи по единому высокому стандарту ее качества и первым телемедицинским решением проблемы ретинопатии недоношенных в РФ.

Классификация ретинопатии недоношенных

Диагноз РН устанавливается на основе клинической картины и тщательного сбора анамнеза. В основе клинических проявлений РН лежит нарушение нормального васкулогенеза сетчатки, который начинается на 16-й неделе внутриутробного развития и завершается лишь к моменту рождения ребенка (40 нед). Практически все дети, родившиеся раньше срока, имеют офтальмоскопические отличия от доношенных детей. На глазном дне недоношенных (в норме) всегда выявляются аваскулярные зоны на периферии сетчатки, причем их протяженность тем больше, чем меньше гестационный возраст ребенка на момент осмотра. Наличие аваскулярных зон на периферии глазного дна не является проявлением РН, это лишь свидетельство недоразвития сетчатки, незавершенности васкуляризации и, соответственно, возможности развития ретинопатии в дальнейшем. В течении РН различают две фазы:

  1. активную;

  2. регрессивную или рубцовую.

В 1984 г. в Чикаго (США) была принята Международная классификация активной РН, дополненная в 2005 г. (An International Committee for the Classification of retinopathy of prematurity. The international classification of ROP), которая является стандартом до настоящего времени. Классификация учитывает стадию, зону локализации и протяженность патологического процесса в часовых меридианах, наличие или отсутствие признаков «плюс-болезни», что позволяет прогнозировать течение РН.

Выделяют 5 стадий РН, в основе которых лежит степень выраженности сосудистых нарушений.

  • I стадия. Наличие тонкой, плоской, белого цвета демаркационной линии, разделяющей сосудистую и бессосудистую сетчатку. Белесоватая линия расположена в плоскости сетчатки и гистологически представляет собой скопление гиперплазированных веретенообразных клеток. При «плюс-болезни» перед линией сосуды сетчатки расширены, извитые (рис. 15-4).

  • II стадия. Формирование гребня (или вала) на месте демаркационной линии. Сетчатка в этой зоне утолщается, проминирует в стекловидное тело, формируя вал сероватого или белого цвета. Иногда он выглядит гиперемированным за счет проникших в него сосудов. Характерно увеличение числа артериовенозных периферических шунтов, сосудистых аркад (рис. 15-5).

image15 4
image15 5
  • III стадия. В зоне вала появляется экстраретинальная фиброваскуляр-ная пролиферация в стекловидное тело. В заднем полюсе глаза усиливается сосудистая активность, увеличивается экссудация в стекловидное тело, более мощными становятся артериовенозные шунты на периферии, формируя протяженные аркады и сплетения. Экстраретинальная пролиферация может иметь вид нежных волокон с сосудами или плотной ткани, расположенных за пределами сетчатки кзади от вала (рис. 15-6).

image15 6
  • IV стадия. Частичная экссудативно-тракционная отслойка сетчатки. Различают стадию - без вовлечения в процесс макулярной зоны и IV6 стадию - с вовлечением в процесс макулы (рис. 15-7, 15-8).

image15 7
  • V стадия. Тотальная отслойка сетчатки, имеющая "воронкообразную" конфигурацию (рис 15-9). Принято различать открытую, полузакрытую и закрытую формы "воронки".

image15 9

Распространение патологического процесса на глазном дне оценивают по часовым меридианам (от 1 до 12 меридианов) (рис. 15-10).

По локализации РН выделяют три зоны (см. рис. 15-10): I - внутренняя зона (задний полюс глаза) - условный круг (30°), радиус которого равен удвоенному расстоянию от центра диска зрительного нерва до центра макулы; II - средняя зона - кольцо (60°), радиус которого равен утроенному расстоянию от центра диска зрительного нерва до центра макулы, расположенное кнаружи от I зоны до назальной части зубчатой линии и проходящее через темпоральную часть в экваториальной области; III - периферическая зона - в виде полумесяца остальная область сетчатки, кнаружи от II зоны, в первую очередь с темпоральной стороны.

Самопроизвольный регресс заболевания при начальных стадиях (I-II) происходит в абсолютном большинстве случаев (80-90%) без видимых изменений на глазном дне. При достижении III стадии патологического процесса регресс возможен в 50% случаев, дальнейшее прогрессирование РН вызывает тяжелые (необратимые) формы заболевания, приводящие к потере зрения.

При I-III стадиях РН может наблюдаться резко выраженная сосудистая активность (расширение и извитость сосудов в заднем полюсе глаза в зонах I или II, формирование сосудистых аркад на периферии, кровоизлияния). В таких случаях прогрессирующее развитие отмечается как «плюс-болезнь» (рис. 15-11).

Термин «пороговая РН» включает стадию III с «плюс-болезнью» и распространением патологического процесса на 5 непрерывных (прилегающих по окружности) или 8 суммарных (с промежутками) часовых меридианах на глазном дне. Сопутствующие симптомы представлены ригидностью зрачка, неоваскуляризацией радужки, экссудацией в стекловидное тело.

image15 10
image15 11

В 2005 г. было сделано дополнение к действующей международной классификации активной РН - выделена задняя агрессивная форма течения РН (ЗАРН), характеризующаяся ранним началом, быстрым прогрессированием, отсутствием стадийности, локализацией патологического процесса в I зоне сетчатки, выраженной сосудистой активностью (рис. 15-12, 15-13) (An International Committee for the Classification of retinopathy of prematurity. The international classification of ROP). ЗАРН трудно поддается лечению (коагуляции аваскулярных зон сетчатки), имеет высокую частоту рецидивов, требующих дополнительного лечения, и чаще неблагоприятный исход в отношении зрения.

При динамическом наблюдении за развитием РН необходимо отмечать тип течения РН с учетом стадии и зоны локализации патологического процесса для определения прогноза развития заболевания и планирования лечебных мероприятий.

image15 12
image15 13

Кроме того, в зависимости от стадии, локализации и наличия «плюс-болезни» принято выделять два типа течения РН.

  • Тип 1 РН:

    • зона I - любая стадия РН с «плюс-болезнью»;

    • зона I - стадия III без «плюс-болезни»;

    • зона II - стадии II и III с «плюс-болезнью» (рис. 15.14, а, б);

  • тип 2 РН:

    • зона I - стадия I или II без «плюс-болезни»;

    • зона II - стадия III без «плюс-болезни».

При РН типа 1 (неблагоприятное течение РН) необходимо планировать проведение лазерной коагуляции сетчатки (ЛКС) или криокоагуляции сетчатки, а при типе 2 (благоприятное течение РН) - продолжить наблюдение за течением заболевания.

image15 14

Вероятность развития тяжелых форм РН повышается при наличии прогностически неблагоприятных симптомов: длительном сохранении феталь-ных сосудов на передней капсуле хрусталика (tunica vasculosa lentis); наличии широкой аваскулярной зоны сетчатки.

Активная фаза РН длится в среднем 3-6 мес и завершается либо спонтанным регрессом, либо фазой рубцевания с разной степенью остаточных изменений на глазном дне, вплоть до тотальной отслойки сетчатки. Поражения глаз при РН чаще двусторонние, однако они не всегда симметричные.

Дифференциальная диагностика

Диагностика РН в активной стадии не представляет существенных проблем. Наибольшие затруднения вызывает правильная интерпретация изменений глаз при регрессивной (рубцовой) РН в случаях позднего выявления процесса и отсутствия данных о состоянии глаз в активном периоде заболевания. Наиболее частыми ошибочными диагнозами в этих ситуациях становятся: ретинобластома, ретинит Коатса, болезнь Норри, синдром Вагнера, ретиношизис, первичное персистирующее стекловидное тело, увеит. Поэтому при проведении дифференциального диагноза необходимо учитывать характерные данные анамнеза, в первую очередь - недоношенность.

ЛЕЧЕНИЕ

Доказательства эффективности консервативной терапии активной РН отсутствуют. В настоящее время единственно признанным способом профилактики развития тяжелых форм РН является ЛКС. Используются различные типы лазеров (диодный, аргоновый), а также разнообразные техники выполнения коагуляции.

Показанием к проведению ЛКС в активной фазе РН является пороговая стадия при классическом течении заболевания или атипичная ЗАРН. Таким образом, в соответствии с Международными рекомендациями 2003 г., разработанными Совместной группой по изучению раннего лечения ретинопатии у недоношенных детей (от англ. Early Treatment for Retinopathy of Prematurity Cooperative Group) и федеральными клиническими рекомендациями 2013 г. «Диагностика, мониторинг и лечение активной фазы ретинопатии недоношенных» ЛКС показана при развитии типа 1 РН.

Вмешательство должно быть проведено не позднее 72 ч после выявления симптомов, чтобы свести к минимуму риск отслойки сетчатки. ЛКС осуществляется в условиях ПИТН или отделения патологии новорожденных специально подготовленным врачом-офтальмологом. После выписки ребенка из неонатального отделения эта процедура выполняется в многопрофильном детском стационаре или специализированном офтальмологическом центре, имеющем лицензию на оказание данного вида медицинской помощи.

ЛКС в зависимости от зоны локализации процесса может проводиться транссклеральным или транспупиллярным доступом. Транссклеральные методики трудно дозируются и не позволяют коагулировать область заднего полюса глаза. Возможности транспупиллярных методов ограничены при ригидном зрачке, наличии зрачковых мембран, недостаточной прозрачности сред, не всегда возможна коагуляция крайней периферии сетчатки. В связи с этим целесообразна комбинация этих двух техник.

Для достижения клинического эффекта, эквивалентом которого является получение на сетчатке коагулятов, учитывают мощность и время воздействия лазерного облучения. При обширных аваскулярных зонах (ЗАРН) целесообразно проводить сплошную (панретинальную) коагуляцию (рис. 15-15), при классическом течении коагуляции подлежит не менее 75% площади аваскулярной сетчатки.

image15 15

В настоящее время выбор использования диодного или аргонового лазера зависит от наличия модели лазера и навыков офтальмохирурга. Однако полупроводниковые лазеры по причине их экономичности и высокого коэффициента полезного действия (до 60-80% в отличие от 10-30% при применении аргонового лазера), малогабаритности, надежности и невысокой стоимости предпочтительнее для лечения РН.

Транспупиллярная диодная ЛКС (через налобный бинокулярный офтальмоскоп) рекомендована в качестве первой линии лечения активной РН в связи с обеспечением оптимальных для ребенка условий (положение на спине, бесконтактная методика, безопасная анестезия, возможность проведения в условиях кувеза при использовании ИВЛ) (рис. 15-16, 15-17).

image15 16

Оценка результатов лечения проводится через 7-10 дней после выполнения процедуры. Лечение считается эффективным в случаях появления признаков регресса или стабилизации процесса с последующими минимальными остаточными изменениями на глазном дне, не затрагивающими макулярную область. При продолженном росте экстраретинальной ткани возможно проведение повторной (дополнительной) коагуляции через 7-14 дней после первого вмешательства. Окончательные результаты лечения оценивают через 4-5 нед после лечения. Эффективность лечения зависит от формы заболевания, полноты и своевременности проведения ЛКС и составляет 90-92%. При ЗАРН успех терапии определяется только у 60% младенцев.

В последнее время активно обсуждается вопрос применения ингибиторов фактора роста эндотелия в качестве нового направления терапии активной РН. В 2011 г. H. Mintz-Hittner опубликовал результаты многоцентрового рандомизированного исследования BEAT-ROP, в котором участвовали 15 клиник США с 2008 по 2010 г. В этой научной работе сравнивалась эффективность интравитреального введения Авастина (75 пациентов) и традиционной ЛКС (75 пациентов) у детей, чья масса тела составляла менее 1500 г и гестационный возраст менее 30 нед, для терапии РН III стадии с «плюс-болезнью» и вовлечением I или II зоны. Был установлен позитивный эффект медикаментозной терапии, сопоставимый с лазерной коагуляцией аваску-лярной сетчатки, но с меньшей частотой рецидивов заболевания - 6 против 26%. Другое выявленное преимущество инъекционной терапии заключалось в сохранении периферии сетчатки и продолжении ее нормальной васку-ляризации. Несмотря на обнадеживающие данные, многие авторитетные исследователи (Lepore D., 2014; Wong R., 2015; Lien R., 2016; Morin J., 2016), в том числе принимавшие участие в этом проекте, с большой осторожностью относятся к внедрению в практику указанного метода по ряду причин, связанных с отсутствием разрешения на использование препарата в офтальмопедиатрии, недоступностью критериев наблюдения и контроля за рецидивами РН после интравитреального введения Авастина (бевацизумаба), дефицитом знаний о токсичности препарата и возможных побочных действиях на развивающийся головной мозг и другие органы новорожденного. Для получения ответов на эти вопросы необходимо продолжить масштабные многоцентровые исследования.

При неэффективности ЛКС и прогрессировании РН до IV-V стадий необходимо проведение витреоретинальной хирургии в специализированных учреждениях. Цель лечения состоит в органосохранении и реабилитации пациентов с терминальными стадиями РН или в рубцовом периоде при наличии остаточного зрения. Необходимо подчеркнуть, что развитие витреальной хирургии, совершенствование технического обеспечения микроинвазивных и малотравматичных вмешательств существенно расширяют возможности ранней хирургии РН, проведение ленссберегающих витреальных вмешательств при поздних стадиях РН и позволяют достичь максимально возможной эффективности лечения. С другой стороны, исследования М.А. Карякина (2012) и D.L. Bremer (2012) установили, что при ранней и агрессивной хирургии повышается частота репролиферации и осложнений (гемофтальм, развитие рефрактерных глауком). Для улучшения функциональных результатов и повышения в дальнейшем социальной адаптации данной категории детей необходимо тесное взаимодействие врачей-офтальмологов, неврологов, педиатров и реабилитологов.

РЕЗУЛЬТАТЫ СОБСТВЕННЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ

Исследование исходов ретинопатии недоношенных

В неонатальном центре ДГБ № 1 Санкт-Петербурга на протяжении последнего года под наблюдением находилось 90 глубоко недоношенных детей с ЭНМТ, которые оставались живыми к началу первичного скрининга РН. Средняя масса тела при рождении составляла 793,8±210 г, средний гестационный возраст - 24,9±2,1 нед. Среди этих пациентов было 40 (44,4%) детей с массой тела, составляющей от 480 до 750 г. В качестве лечебного метода использовалась ФАГ сетчатки. В ходе исследования были установлены особенности развития РН, характерные для детей с ЭНМТ:

  1. высокая частота возникновения (99%) и прогрессирования заболевания до тяжелых форм - тип 1 РН (42,2%); низкая частота (56%) самопроизвольного регресса начальных стадий по сравнению с новорожденными с гестационным возрастом 27-32 нед (90% - самопроизвольный регресс в группе детей с гестационным возрастом 27-32 нед);

  2. другие заболевания и патологические состояния недоношенного ребенка, требующие длительной ИВЛ, использования кардиотонических препаратов, ранних и неоднократных гемотрансфузий, способствующие развитию злокачественной формы РН - ЗАРН у 34,2% пациентов и геморрагических осложнений у 26% больных после ЛКС;

  3. необходимость проведения ЛКС при ЗАРН в условиях отделения реанимации новорожденных (непосредственно в кувезе, при нахождении ребенка на ИВЛ) и высокая потребность в повторных лазерных вмешательствах (42%) при типе 1 РН.

Междисциплинарный (реаниматолог, неонатолог, анестезиолог, офтальмолог) подход к организации ЛКС младенцам с гестационным возрастом 22-26 нед позволил устранить противопоказания к ее осуществлению и минимизировать системные осложнения в послеоперационном периоде. Использование ФАГ сетчатки для контроля за течением РН после лазерной терапии способствует своевременному и объективному выявлению показаний к проведению дополнительной процедуры. В результате соблюдения перечисленных условий эффективность ЛКС составила 92,1%.

Сравнительный анализ полученных результатов с данными аналогичных исследований, опубликованными другими авторами, демонстрирует возросшую потребность в ЛКС и значительные показатели неблагоприятных исходов РН. Так, при сравнении данных D. Austeng (Швеция, 2009) и H. Aikawa (Япония, 2013), полученных в результате изучения РН в популяции детей, рожденных до 27-й недели гестации, установлено совпадение или незначительное различие в ряде показателей. Например, частота активной РН и прогрессирование заболевания до тяжелых стадий (тип 1 РН), по данным D. Austeng, составляли 72,7 и 33,6%, H. Aikawa - 70,6 и 35,3%, собственные исследования - 98,9 и 42,2%. Неблагоприятный исход РН, характеризующийся развитием IV-V стадий, диагностирован шведскими авторами в 1,2% случаев, полностью исключен в исследовании японских коллег и был обнаружен у 3,3% пациентов в настоящем исследовании.

Изучение роли флюоресцентной ангиографии в лечебно-диагностическом процессе задней агрессивной ретинопатии у глубоко недоношенных младенцев

Тяжелая РН, в частности ЗАРН, чаще других форм приводит к развитию терминальных стадий заболевания и необратимой слепоте с раннего детства. Этому способствуют как сложности в диагностике ЗАРН в связи с ее ранним атипичным развитием и молниеносным течением, так и трудности в лазерном лечении, связанные с определением сроков, объема хирургического вмешательства и контролем за его эффективностью.

В период с июля 2012 г. по июль 2016 г. в ДГБ № 1 Санкт-Петербурга под наблюдением находились 63 недоношенных ребенка с ЗАРН. Гестационный возраст пациентов варьировал от 22 до 30 нед (средний гестационный возраст - 26,2±2,0 нед). Средняя масса тела при рождении составляла 890,9±264,5 г (минимальная - 490 г). Абсолютное большинство детей - 49 (77,8%) родились с ЭНМТ. Исследуемые пациенты были разделены на две группы: в 1-ю (основную) группу включены 39 (62%) детей с ЗАРН, которым, кроме стандартных офтальмологических методов обследования, была выполнена ФАГ сетчатки до и после хирургического вмешательства с целью уточнения показаний к проведению ЛКС и контроля за ее результатами; 2-ю (контрольную) группу составили 24 (38%) ребенка с ЗАРН, которым мониторинг РН и ЛКС осуществляли стандартно, в соответствии с федеральными клиническими рекомендациями «Диагностика, мониторинг и лечение активной фазы ретинопатии недоношенных» без использования ангиографии сетчатки. Исследуемые группы были сопоставимы по основным клиническим характеристикам (табл. 15-2).

image49

Офтальмологическое обследование включало: офтальмоскопию с помощью непрямого бинокулярного офтальмоскопа (Heine, Германия) и набора асферичных линз; широкопольную ретинальную педиатрическую камеру экспертного класса RetCam3 (Clarity, США), оснащенную блоком для проведения ФАГ сетчатки и линзой с углом обзора глазного дна 130°. Максимальный мидриаз достигался однократной инстилляцией в оба глаза пациента лекарственного препарата Мидримакс (комбинация тропикамида 0,8% и фенилэфрина 5%) за 30 мин до начала процедуры.

ЛКС проводили транспупиллярным доступом с помощью аппаратов IRIDEX (США) с длиной волны 532 и 810 нм через налобный бинокулярный офтальмоскоп в условиях неонатальной операционной или непосредственно в кувезе не позднее 72 ч после выявления медицинских показаний. Параметры ЛКС подбирались индивидуально: мощность в среднем составляла 200-250 мВт, время экспозиции - 0,1-0,2 с. Применялась только пан-ретинальная (сливная) методика ЛКС, а количество коагулятов зависело от площади аваскулярной сетчатки. Оценку результатов лазерного лечения проводили через 5-7 дней, 4-6 нед и 12 нед. Анестезиологическую поддержку хирургического лазерного вмешательства осуществляли с использованием общей эндотрахеальной анестезии газовыми анестетиками в сочетании с местной анестезией 0,4% раствором оксибупрокаина (Инокаина).

В качестве метода исследования в основной группе пациентов применялась ФАГ сетчатки до и после лазерного лечения. Все манипуляции, связанные с использованием ФАГ, выполнялись поэтапно, согласно утвержденному внутрибольничному протоколу, который включает: получение разрешения главных профильных специалистов Комитета по здравоохранению Санкт-Петербурга (неонатолог, детский офтальмолог) и этического комитета учреждения до начала исследования, заключение консилиума (в составе не менее двух врачей-офтальмологов, лечащего врача пациента и заведующего отделением) о необходимости проведения процедуры, оформление информированного согласия родителя.

Отбор детей для выполнения ФАГ осуществлялся во время скрининга и мониторинга РН. К процедуре допускались только дети в стабильном соматическом состоянии и после постановки пробы на определение чувствительности больного к флуоресцеину натрия (отсутствие аллергической реакции). Исследование выполнялось без общей анестезии в условиях специализированного офтальмологического кабинета и в присутствии врача - неонатолога-реаниматолога.

Программное обеспечение RetCam3 позволяет получать цифровой видеоролик высокого качества в реальном времени, проводить покадровый просмотр, документирование и сохранение персональных ангиографических данных (изображений) пациента. Техника проведения ФАГ состоит в том, что после инстилляции местного анестетика и установки неонатальных веко-расширителей в локтевую вену ребенка через установленный катетер в виде болюса вводился 10% раствор флуоресцеина натрия, после чего катетер промывался 2 мл изотонического раствора натрия хлорида. Доза красителя подбиралась индивидуально в зависимости от фактической массы тела ребенка (минимальная масса тела на момент проведения ФАГ составляла 1230 г) из расчета в среднем 7,5 мг/кг. Вся процедура, включая подготовку к ней, длилась в среднем 10 мин. В момент введения контраста начинали непрерывную видеорегистрацию всех фаз ангиографии. Интерпретация полученных ангиограмм основывалась на выявлении феноменов флюоресценции.

Первичная ЛКС (№ 1) была проведена при достижении пациентами обеих групп в среднем 33,8±1,4 нед ПКВ. Среднее количество потребовавшихся лазеркоагулятов на один глаз пациентов в группах сравнения было достаточно велико, но различалось незначительно, что свидетельствует о локализации патологического процесса в зоне I глазного дна и широкой площади аваскулярной сетчатки, характерных для ЗАРН. Статистически значимая разница (p ≤0,05) наблюдалась в длительности операции - на выполнение коагуляции в основной группе в среднем затрачивалось 45,1±6,4 мин, что достоверно меньше, чем в группе контроля, - 58,7±9,6 мин. Эффективность ЛКС, характеризующаяся регрессом заболевания, также достоверно отличалась в исследуемых группах: 87,2% в 1-й группе и 79,2% во 2-й группе (табл. 15-3).

image50

Несмотря на то что в исследуемых группах использовалась единая методика проведения коагуляции (панретинальная ЛКС), сроки выполнения хирургического лечения и объем существенно не отличались, но эффективность лечения в 1-й группе была на 8% выше, чем во 2-й группе. Более высокий результат лазерного лечения в 1-й группе был достигнут благодаря применению ФАГ до ЛКС, что позволило в ходе исследования обнаружить ряд значимых для ранней диагностики РН сосудистых изменений сетчатки, которые невозможно было объективно определить стандартными способами обследования. В частности, на ФАГ легко определялись границы васкуляризированной и аваскулярной сетчатки, обозначалась конкретная площадь патологического процесса. Это повлияло на выбор тактики хирургического вмешательства с проведением адресной ЛКС, дополнительной коагуляцией областей ишемии сетчатки и зоны у сосудистых аркад перед фиброваскулярной пролиферацией, благодаря чему удалось сократить длительность операции.

Наиболее значимым ангиографическим признаком ЗАРН было появление множественных локальных участков гиперфлюоресценции - «клубочки Флинна», описанные G. Anselmetti, P.E. Bianchi, E. Giacosa (2008) (рис. 15-18, а, б). Данный феномен подтверждает наличие перфузии - повреждение эндотелия новообразованных сосудов с просачиванием красителя в стекловидное тело и указывает на максимальную активность и агрессивность процесса.

image15 18

Одним из характерных ранних признаков развития ЗАРН стало формирование «обнаженных» артериовенозных шунтов, местонахождение которых четко просматривалось на ангиограммах и позволило менее травматично выполнить коагуляцию данных участков без развития интра- и послеоперационных осложнений (геморрагий и экссудации).

Кроме того, с помощью ФАГ стало возможным объективно оценить состояние макулярной зоны глазного дна. У большинства детей с ЗАРН определялась неоваскуляризация в макуле, которая сохранялась и после полного регресса РН. По данным D. Lepore и F. Molle (2011), сосуды в макуле полностью не исчезают у детей с гестационным возрастом менее 30 нед, что впоследствии может являться анатомическим признаком глубокой незрелости ребенка. Другим проявлением заболевания в этой зоне были очаги гиперфлюоресценции, свидетельствующие об экссудации, то есть вовлечении макулы в патологический процесс. Установленные особенности принимались во внимание при проведении ЛКС, так как известно, что повреждение макулы может отрицательно повлиять на формирование зрительных функций ребенка в будущем. Иногда на ангиограммах были видны участки гипоф-люоресценции, окруженные ореолом гиперфлюоресценции (рис. 15-19, а, б).

image15 19

Эти «окончатые» дефекты отражали неравномерное заполнение сетчатки красителем, являющееся признаком нарушения периартериального капиллярного русла сетчатки. Отсутствие ретинальных сосудов в этой области свидетельствовало об ишемии сетчатки. Такие зоны легко можно было пропустить при непрямой бинокулярной офтальмоскопии и при выполнении ЛКС. Наш опыт показал, что впоследствии именно на «пропущенных» участках появлялась репролиферация, указывающая на дальнейшее прогрессирование процесса и приводящая к развитию терминальных стадий болезни.

Сравнительный анализ ангиограмм и цветных изображений глазного дна, полученных с помощью RetCam3 у исследуемых детей, демонстрирует преимущество ФАГ в своевременном обнаружении начала репролиферации. В основной группе по данным ангиографических изображений у 21 (53,8%) ребенка была выявлена плоская неоваскуляризация, расцененная как рецидив РН, что потребовало проведения дополнительной коагуляции пациентам в среднем ПКВ 37,1±5,1 нед. После второго этапа хирургического вмешательства у абсолютного большинства - 17 (81,0%) детей произошел индуцированный регресс. Во 2-й группе повторному лазерному лечению были подвергнуты 3 (12,5%) ребенка с прогрессирующим течением РН, завершившимся регрессом в 2 (66,7%) случаях. Таким образом, с помощью контроля ФАГ при повторной ЛКС в основной группе благоприятный исход был на 14,7% выше, чем в группе сравнения. В 91,7% случаев второй этап лазерного лечения выполнялся под местной анестезией ввиду минимального объема и сокращения времени проведения хирургического вмешательства (на локальные участки сетчатки), но в присутствии врача-реаниматолога. При выполнении всех серий ФАГ сетчатки у 39 пациентов с глубокой незрелостью организма не было зарегистрировано серьезных осложнений, связанных с побочным эффектом красителя. Отмечалось лишь временное (в течение суток) окрашивание кожных покровов и склеры глаз, изменение цвета мочи. В результате проведенного исследования установлены безопасность и высокая информативность метода ФАГ у младенцев с РН, в том числе с ЭНМТ при рождении. Выявлены уникальные особенности ангиографической картины сетчатки, типичные для глубоко недоношенных детей с тяжелой ЗАРН, учет которых позволяет в более ранние сроки объективно визуализировать и диагностировать начало болезни, четко определить признаки рецидива или регресса РН и своевременно, в полном объеме осуществлять этапы лазерного хирургического лечения.

ОСЛОЖНЕНИЯ И ПРОГНОЗ ЗАБОЛЕВАНИЯ

Остаточные нарушения после перенесенной ретинопатии недоношенных

Сотрудниками Московского НИИ глазных болезней им. Гельмгольца Л.А. Катаргиной и Л.В. Коголевой (2009) разработана систематизация, отражающая степень остаточных нарушений после перенесенного активного процесса и функциональный прогноз.

  • 1-я степень - минимальные сосудистые (аномалии хода и ветвления сосудов) и интраретинальные изменения на периферии глазного дна, практически не влияющие на зрительные функции.

  • 2-я степень - изменения на периферии глазного дна: остаточные авас-кулярные зоны, более грубые отложения пигмента, интра- и преретинальный фиброз, распространенностью не превышающий 5-6-часовых меридианов, дистрофические изменения сетчатки. Может выявляться гипоплазия и начальная эктопия макулы как следствие начальных тракционных изменений. Зрительные функции остаются на достаточно высоком уровне.

  • 3-я степень - грубая деформация диска зрительного нерва и сосудистого пучка с выраженной эктопией макулы и сетчатки, связанные с наличием остаточной фиброваскулярной ткани за пределами сетчатки. Зрительные функции существенно снижены.

  • 4-я степень - серповидные складки различной протяженности, с выбуханием в стекловидное тело и фиксацией кпереди от хрусталика, ограниченная отслойка сетчатки. Грубое нарушение зрительных функций.

  • 5-я степень - тотальная воронкообразная отслойка сетчатки, открытого, закрытого или полузакрытого типа. В отличие от отслойки сетчатки в активной фазе РН, она всегда носит тракционный характер. Определяется лишь остаточное светоощущение или, в редких случаях, светопроекция.

Исследованиями Л.В. Коголевой (2012) доказано, что в терминальных стадиях рубцовой РН имеются изменения и со стороны переднего сегмента глаза, такие как зрачковые деформации, вторичные помутнения хрусталика, смещение вперед иридохрусталиковой диафрагмы, которые, в свою очередь, приводят к формированию мелкой передней камеры, контактов радужки и хрусталика с роговицей, последующего вторичного помутнения роговицы и нередкого повышения внутриглазного давления. РН IV-V стадий сопровождает отставание или остановка роста глаза - симптомы микрофтальма. К частым сопутствующим изменениям регрессивной РН относят анизометропию, миопию, астигматизм, различные формы косоглазия, дистрофические изменения сетчатки.

Мониторинг пациентов

Информация о необходимости дальнейшего динамического наблюдения офтальмологом недоношенного ребенка группы риска или имеющего признаки активной РН и маршрут катамнеза в обязательном порядке доводится до родителей (законных представителей).

После выписки из отделения патологии новорожденных наблюдение недоношенного ребенка до 1 года жизни с РН осуществляется в специализированном консультативно-диагностическом кабинете. Последующее катам-нестическое наблюдение ребенка с РН проводится врачом-офтальмологом кабинета охраны зрения детей, детского офтальмологического кабинета или офтальмологического кабинета медицинской организации.

Все дети, перенесшие РН, независимо от степени тяжести и исхода заболевания, в связи с риском развития осложнений в отдаленном периоде (нарушений рефракции, глазодвигательных расстройств) должны быть на диспансерном учете у офтальмолога в течение длительного времени. Периодичность осмотров определяют индивидуально в зависимости от клинической картины заболевания.

заключение

В настоящее время сохранение жизни и выхаживание глубоконедоношенных новорожденных с гестационным возрастом от 22 до 27 нед становится достаточно обычным, хотя по-прежнему остается высокотехнологичным и дорогостоящим событием. Многолетний опыт свидетельствует о том, что снижение частоты и тяжести проявления РН можно ожидать не столько от поисков новых универсальных средств и методов лечения, сколько от совершенствования уровня оказания неонатальной помощи и предотвращения развития тяжелых форм РН.

Известно, что степень зрелости ребенка является определяющей в возникновении РН, в то время как характер течения заболевания в большей мере зависит от условий выхаживания младенца и наличия клинических факторов риска (респираторные и гемодинамические нарушения, повреждения головного мозга, инфекции). Патологические состояния неонатального периода потенцируют друг друга и на фоне морфофункциональной незрелости организма ухудшают течение периода ранней постнатальной адаптации, требуют длительного пребывания ребенка в условиях отделения реанимации и интенсивной терапии, в том числе используя ИВЛ с повышенным содержанием кислорода во вдыхаемой смеси, что ухудшает прогноз РН. В этой связи роль реаниматолога-неонатолога в предотвращении развития тяжелых форм РН является доминирующей и заключается в оптимизации условий выхаживания глубоко недоношенных новорожденных (применение сурфактанта, рациональная оксигенотерапия и контроль уровня насыщения кислорода в крови, профилактика повторных апноэ, создание охранительного режима, естественное вскармливание) и своевременном лечении патологических состояний перинатального периода.

Благодаря ФАГ возможно идентифицировать раннюю плоскую неоваску-ляризацию при неблагоприятных формах течения РН, которую нельзя определить стандартными методами диагностики, что позволяет своевременно провести ЛКС и улучшить его результат.

Образование и обучение родителей или законных представителей недоношенных детей группы риска возникновения и развития РН заключаются в своевременной информированности их о возможном развитии у ребенка данной патологии, объяснении сути заболевания, необходимости соблюдения сроков офтальмологических обследований, о методах лечения и их эффективности, возможных последствиях перенесенного заболевания и этапах медицинской помощи данному контингенту больных.

список литературы

  1. Карякин М.А., Коротких С.А., Степанова Е.А., Хлопотов С.В. Витрео-ретинальная хирургия в лечении IV стадии ретинопатии недоношенных активного периода // Рос. педиатр. офтальмология. 2012. № 1. С. 15-18.

  2. Катаргина Л.А., Коголева Л.В. Ретинопатия недоношенных // Избранные лекции по детской офтальмологии. М. : ГЭОТАР-Медиа, 2009. С. 27-61.

  3. Катаргина Л.А. Современное состояние проблемы ретинопатии недоношенных и задачи по улучшению офтальмологической помощи недоношенным детям в РФ // Рос. педиатр. офтальмология. 2012. № 1. С. 5-7.

  4. Катаргина Л.А., Михайлова Л.А. Состояние детской офтальмологической службы в Российской Федерации (2012-2013 гг.) // Рос. педиатр. офтальмология. 2015. № 1. С. 5-10.

  5. Коголева Л.В., Катаргина Л.А., Кривошеев А.А., Мазанова Е.В. Состояние зрительного анализатора у детей с ретинопатией недоношенных // Рос. педиатр. офтальмология. 2012. № 2. С. 20-25.

  6. Приказ Минздрава РФ от 25.10.2012 № 442н «Об утверждении Порядка оказания медицинской помощи детям при заболеваниях глаза, его придаточного аппарата и орбиты».

  7. Сайдашева Э.И., Фомина Н.В., Баранов А.В., Корлякова М.Н. Принципы организации офтальмонеонатальной помощи в СПб. // Рос. педиатр. офтальмология. 2012. № 2. С. 39-43.

  8. Сайдашева Э.И., Горелик Ю.В., Буяновская С.В., Ковшов Ф.В. Ретинопатия недоношенных: особенности течения и результаты лечения у детей со сроком гестации менее 27 недель // Рос. педиатр. офтальмология. 2015. № 2. С. 28-32.

  9. Сайдашева Э.И., Любименко В.А., Буяновская С.В., Ковшов Ф.В. Диагностическая ценность флюоресцентной ангиографии в раннем выявлении и прогнозировании развития активной ретинопатии недоношенных у младенцев, рожденных на крайних сроках гестации // Рос. педиатр. офтальмология. 2017. № 1. С. 17-22.

  10. Федеральные клинические рекомендации (Национальный протокол) «Диагностика, мониторинг и лечение активной фазы ретинопатии недоношенных» // Рос. педиатр. офтальмология. 2015. № 1. С. 54-60.

  11. Aikawa H., Noro M. Low incidence of sight - threatening retinopathy of prematurity in infants born before 28 weeks gestation at a neonatal intensive care unit in Japan // Tohoku J. Exp. Med. 2013. Vol. 230, N 3. P. 185-190.

  12. Ashton N., Ward B., Serpell G. Effect of oxygen on developing retinal vessels with particular reference to the problem of retrolental fibroplasia // Br. J Ophthalmol. 1954. Vol. 38. P. 397-432.

  13. Anselmetti G., Bianchi P.E., Giacosa E. Retinopathy of prematurity // Atlas Ophthalmoscopy and Fluorescein Angiography. Torino, 2008. P. 27-29.

  14. Austeng D., Kdlen K.B., Ewald U.W., Jakobsson P.G. et al. Incidence of retinopathy of prematurity in infants born before 27 weeks' gestation in Sweden // Arch. Ophthalmol. 2009. Vol. 127, N 10. P. 1315-1319.

  15. Azad R.1., Chandra P., Khan M.A., Darswal A. Role of intravenous fluorescein angiography in early detection and regression of retinopathy of prematurity // J. Pediatr. Ophthalmol. Strabismus. 2008. Vol. 45, N 10. P. 36-39.

  16. Bremer D.L., Rogers D., Good W. et al. Glaucoma in the Early Treatment for retinopathy of prematurity (ETROP) study // J. of AAPOS. 2012. Vol. 4, N 16. P. 449-452.

  17. Early Treatment for Retinopathy of Prematurity Cooperative Group. Revised indications for the treatment of retinopathy of prematurity: results of the Early Treatment for Retinopathy of Prematurity randomized trial // Arch. Ophthalmol. 2003. Vol. 121, N 12. P. 1684-1694.

  18. Erol M., Coban D. et al. Choroidal thickness in infants with retinopathy of prematurity // Retina. 2016. Vol. 36, N 6. P. 1191-1198.

  19. Fierson W.M. et al. Screening examination of retinopathy of prematurity infants for retinopathy of prematurity // Pediatrics. 2013. Vol. 131. P. 189-195.

  20. Glberti C. Retinopathy of prematurity as of blindness worldwide and babies at risk // III World Retinopathy of Prematurity (ROP) Congress. Abstracts book. Shanghai, China, 2012.

  21. Hartnett M.E., Penn J.S. Mechanisms and treatment retinopathy of prematurity // N. Engl. J. Med. 2012. Vol. 367, N 26. P. 2515-2526.

  22. Holmstnim G., Hellstnim A., Jakobsson P., Lundgren P. et al. Five years of treatment for retinopathy of prematurity in Sweden: results from SWEDROP, a national quality register // Br. J. Ophthalmol. 2016. Vol. 100, N 12. P. 1656-1661.

  23. Ells A.L., Holmes J.M., Astle W.F. et al. Telemedicine approach to screening for severe retinopathy of prematurity: a pilot study // J. Ophthalmol. 2003. Vol. 110. P. 2113-2117.

  24. International Committee for the Classification of Retinopathy of Prematurity. The International Classification of Retinopathy of Prematurity revisited // Arch. Ophthalmol. 2005. Vol. 123. P. 991-999.

  25. Lajoie A., Koreen S., Wang L. et al. Retinopathy of prematurity management using single-image vs multiple-image telemedicine examinations // Am. J. Ophthalmol. 2008. Vol. 146. P. 298-309.

  26. Lepore D., Molle F., Monica M. et al. Atlas of fluorescein angiographic findings in eyes undergoing laser for retinopathy of prematurity // Ophthalmology. 2011. Vol. 118, N 1. P. 168-175.

  27. Lepore D., Quinn G.E., Molle F. et al. Intravitreal bevacizumab versus laser treatment in type1 retinopathy of prematurity: report on fluorescein angiographic findings // Ophthalmology. 2014. Vol. 121. P. 2212-2219.

  28. Lien R., Yu M.H., Hsu K.H. et al. Neurodevelopmental outcomes in infants with retinopathy of prematurity and bevacizumab treatment // PLoS One. 2016. Vol. 11, N 1. Article ID e0148019.

  29. Lorenz B., Spasovska K., Elflein H., Schneider N. Wide-field digital imaging based telemedicine for screening for acute retinopathy of prematurity. Six-year results of a multicentre field study // Arch. Clin. Exp. Ophthalmol. 2009. Vol. 247. P. 1251-1262.

  30. Ludwig C.A., Chen T.A., Hernandez-Boussard T., Moshfeghi A.A. et al. The epidemiology of retinopathy of prematurity in the United States // Ophthalmic Surg. Lasers Imaging Retina. 2017. Vol. 48, N 7. P. 553-562.

  31. Mintz-Hittner H.A., Kennedy K.A., Chuang A.Z. Efficacy of intravitreal bevacizumab for stage 3+ retinopathy of prematurity // N. Engl. J. Med. 2011. Vol. 364, N 7. P. 667-676.

  32. Morin J., Luu T.M., Superstein R. et al.; Canadian Neonatal Network and the Canadian Neonatal Follow-Up Network Investigators. Neurodevelopmental outcomes following bevacizumab injections for retinopathy of prematurity // Pediatrics. 2016. Vol. 137, N 4.

  33. Qiu X., Lodha A., Shah P.S. et al. Neonatal outcomes of small for gestational age preterm infants in Canada // Am. J. Perinatol. 2012. Vol. 29. P. 87-94.

  34. Penn J.S., Henry M.M., Tolman B.L. Exposure to alternating hypoxia and hyperoxia causes severe proliferative retinopathy in the newborn rat // Pediatr. Res. 1994. Vol. 36. P. 724-731.

  35. Telemedicine approaches to evaluating acute-phase retinopathy of prematurity: study design. G.E. Quinn; e-ROP Cooperative Group // Ophthalmic Epidemiol. 2014. Vol. 21, N 4. P. 256-267.

  36. Terry T.L. Extreme prematurity and fibroplastic overgrowth of persistent vascular sheath behind each crystalline lens // Am. J. Ophthalmol. 1942. Vol. 25. P. 203-204.

  37. Wong R.K., Hubschman S., Tsui I. Reactivation of retinopathy of prematurity after ranibizumab treatment // Retina. 2015. Vol. 35, N 4. P. 675-680.

  38. Yen K.G., Hess D., Burke B. et al. Telephotoscreening to detect retinopathy of prematurity: preliminary study of the optimum time to employ digital fundus camera imaging to detect ROP // J. AAPOS. 2002. Vol. 6. P. 64-70.

Глава 16. Метаболическая болезнь костей, или остеопения

А.И. Сафина

Код по Международной классификации болезней 10-го пересмотра

Е55.0. Рахит, в том числе рахит недоношенных.

ВВЕДЕНИЕ

Метаболическая болезнь костей у недоношенных (от англ. Metabolic bone disease), более известная как остеопения недоношенных или рахит недоношенных, является заболеванием, при котором снижается минеральная плотность и рост костей в основном в результате недостаточного потребления кальция и фосфора после рождения.

Повышение выживаемости младенцев с ОНМТ и ЭНМТ привело к увеличению частоты метаболической болезни костей (остеопении) у недоношенных новорожденных, которая обратно пропорциональна гестационному возрасту и массе тела при рождении. Метаболическая болезнь костей недоношенных является основной причиной патологических переломов у детей с ОНМТ при рождении (масса ≤1500 г), а в долгосрочной перспективе становится поводом для возникновения отставания в росте в последующие периоды детства.

ЭПИДЕМИОЛОГИЯ

В 90-х годах XX столетия до внедрения современных протоколов нутритивной поддержки в США остеопения наблюдалась примерно у 60-65% новорожденных, появившихся на свет с массой ≤1000 г и у 22-32% с массой ≤1500 г, а переломы костей встречались у 10% новорожденных с ОНМТ (Greer F.R., Tsang R.G., 1985; Koo W.W., Sherman R., 1989; Johnson C.B., 1991; Harrison C.M., 2008). У детей, которые вскармливаются только материнским молоком без обогащения, частота остеопении (40%) выше, чем у детей, которые получают специальную смесь (16%) (Bozzetti V., Tagliabue P., 2009). В связи с улучшением подходов к питанию и уходу за недоношенными детьми, такими как раннее начало энтерального питания и изменения в формулах для питания, частота остеопении в настоящее время снизилась (McIntosh N., DeCurtis M., 1989; Mahon P., 2009; Embleton N., Wood C.L., 2014).

ПАТОФИЗИОЛОГИЯ

У доношенного ребенка к моменту рождения 99% Са2+ и 80% P+ находятся в скелете. Примерно 80% накоплений этих минералов происходит между 25-й и 40-й неделей гестации (Isojima T. et al., 2015). Процесс гидроксилиро-вания витамина D полностью функционален к 24-й неделе гестации, и недоношенные новорожденные к моменту появления на свет могут адекватно синтезировать 1,25(ОН)2 витамин D (Rowe J.C., Goetz C.A., 1987).

Увеличение плотности трабекул и объема кости происходит быстрее во время внутриутробного развития, чем после рождения ребенка. С 24-й недели гестации увеличение массы плода составляет около 30 г в день, что требует 310 мг Са2+ и 170 мг P+ в сутки (Sparks J., 1984). Минеральный состав кости у недоношенных с ЭНМТ при рождении на 25-70% ниже, чем у доношенных новорожденных. После рождения рост кости связан с цикличностью процессов ее формирования и резорбции. Первый год кости растут путем увеличения длины и диаметра, что сопровождается снижением плотности кортикального слоя. Минерализация костной ткани у недоношенных нарушается больше, чем линейный рост костей, что приводит к снижению костной плотности. Восстановление минерального состава кости у недоношенных новорожденных происходит более медленно, чем у родившихся в срок, за один и тот же период времени. Для достижения темпов отложения Са2+ и P+, необходимых для нормального роста и минерализации костей, недоношенные новорожденные должны получать большее количество Са2+ и P+ на килограмм массы, чем доношенные новорожденные.

Кальций является наиболее распространенным минералом в организме - 99% его количества находится в скелете (Rowe J.C., Goetz C.A., 1987). В сыворотке Са2+ существует в виде трех фракций:

  • Са2+, связанный с белками (40%) - в основном с альбумином;

  • Са2+, связанный с анионами (10%) - цитратом, фосфатом, HCO3, сульфатом;

  • Са2+ в виде свободного ионизированного Са2+ (50%) - он же физиологически активный Са2+.

В регуляции концентрации Са2+ в сыворотке крови (Riefen R.M., 1993) участвуют несколько веществ (рис. 16-1):

  • паратиреоидный гормон (ПТГ);

  • кальцитонин;

  • витамин D.

image16 1

Эффекты ПТГ состоят в следующем:

  • уровень ПТГ повышается при снижении содержания Са2+ в сыворотке;

  • в костях - ПТГ нарушает формирование костной ткани посредством влияния на популяцию остеобластов и остеоцитов, которые, в свою очередь, выделяют инсулиноподобный фактор роста-1 и цитокины, стимулирующие метаболизм остеокластов. Активированные остеокласты секретируют щелочную фосфатазу (ЩФ) и коллагеназу, что приводит к разрушению костного матрикса. Таким образом, ПТГ увеличивает перемещение Са2+ и P+ в экстрацеллюлярную жидкость и сосудистое русло;

  • в почках - увеличивает канальцевую реабсорбцию Са2+ и экскрецию P+;

  • в кишечнике - путем индукции синтеза кальцитриола усиливает абсорбцию Са2+.

В целом эффект от действия ПТГ состоит в повышении концентрации Са2+ и снижении Р+ в сыворотке крови.

Действие кальцитонина на обмен Са2+ и Р+ осуществляется следующим образом:

  • биосинтез и секреция кальцитонина регулируются сывороточной концентрацией кальция. При возрастании уровня кальция в крови прямо пропорционально увеличивается продукция кальцитонина, и наоборот;

  • в костях - кальцитонин ингибирует резорбцию и усиливает остеолити-ческую активность;

  • в почках - кальцитонин усиливает экскрецию фосфатов, ионов кальция и натрия, угнетает активность 1α-гидроксилазы, что уменьшает синтез кальцитриола (биологически активной формы витамина D3).

В целом эффект от действия кальцитонина состоит в снижении концентрации Са2+ и Р+ в сыворотке крови.

Действие витамина D на обмен Са2+ и Р+ начинается после его эндогенного синтеза, происходящего в коже, печени и почках:

  • кожа: 7-дегидрохолестерол под воздействием ультрафиолета превращается в витамин D3 (холекальциферол);

  • печень: под действием фермента 25-гидроксилазы происходит превращение витамина D3 в 25(OH) витамин D3 (25-гидрокси-холекальциферол);

  • почки: под действием фермента а1-гидроксилазы 25(OH) витамин D3 превращается в 1,25(OH)2 витамин D (1,25-дигидрокси-холекальци-ферол) или кальцитриол - активную форму витамина D.

Эффекты 1,25(OH)2 витамина D следующие:

  • в тонком кишечнике (преимущественно в двенадцатиперстной кишке) он стимулирует активную абсорбцию Са2+ из продуктов питания;

  • в костях 1,25(OH)2 витамин D вместе с ПТГ стимулирует резорбцию кости.

Основной эффект витамина D - это повышение концентрации Са2+ в сыворотке крови.

ЖКТ является первым звеном, регулирующим баланс кальция. Абсорбция кальция бывает:

  • пассивная - она происходит в тонком кишечнике, зависит от концентрации Са2+ в просвете кишечника и повышается при увеличении концентрации осмотических веществ (например, сахаров);

  • активная - она происходит в двенадцатиперстной кишке и зависит от 1,25(OH)2 витамина D, который повышает абсорбцию Са2+.

Факторы, влияющие на кишечную абсорбцию кальция:

  • повышенное потребление кальция с пищей (женское молоко и формула, обогащенная витамином D) увеличивает кишечную абсорбцию кальция;

  • недостаточное поступление Са2+ или P+ с пищей повышает синтез 1,25(OH)2 витамина D, который усиливает активную кишечную абсорбцию Са2+;

  • у новорожденных снижено образование солей желчных кислот, что приводит к снижению всасывания жиров (жировая мальабсорбция). Свободные жирные кислоты связывают Са2+ в кишечнике, образуя нерастворимые мыла и нарушая абсорбцию Са2+.

ЭТИОЛОГИЯ

Пренатальные факторы (рис. 16-2):

  • гестационный возраст ≤32 нед и масса ≤1500 г приводят к сокращению трансплацентарной передачи кальция и фосфатов от матери к плоду;

  • дефицит витамина D у матери приводит к низкому уровню витамина D у плода, особенно зимой, когда он ассоциируется с низким общим минеральным составом костей у младенцев и снижением внутриматочного роста длинных костей;

  • курение матери, низкое потребление в период беременности с пищей кальция, повышенная физическая активность в III триместре беременности;

  • прием высоких доз магния во время беременности, преэклампсия, хориоамнионит, плацентарные инфекции;

  • высокий уровень постнатального рахита наблюдается у новорожденных с задержкой внутриутробного развития, так как хроническое повреждение плаценты нарушает транспорт фосфатов.

Постнатальные факторы:

  • энтеральное питание низкой минерализации;

  • задержка или отсрочка начала энтерального питания, длительное парентеральное питание;

  • вскармливание недоношенных необогащенным женским молоком;

  • вскармливание недоношенных смесью для доношенных младенцев. Женское молоко менее богато Р+, а донорское молоко содержит фосфора еще меньше, чем молоко матери при преждевременных родах (Holland P.C., Wilkinson A.R., 1990). Пролонгированное использование необогащенного женского молока может привести к снижению уровня сывороточного Р+ и нарушению его отложения в органическом матриксе кости. Необогащенное женское молоко не соответствует тому минеральному составу, который ребенок получал через плаценту.

Другими постнатальными факторами остеопении недоношенных являются:

  • заболевания недоношенных, такие как БЛД и НЭК, при которых снижается потребление пищи и минеральных веществ;

  • недостаток механической стимуляции - рост кости предполагает механическую стимуляцию, которая прерывается преждевременными родами, заболеваниями, угнетением, лекарствами, парезами (параличами);

image16 2
  • витамин D - дефицит витамина D может возникнуть у новорожденных, вскармливаемых необогащенным женским молоком, а также при:

    • остеодистрофии;

    • применении лекарств, таких как фенитоин, фенобарбитал, которые повышают метаболизм витамина D;

    • псевдодефицит витамина D - отсутствие фермента альфа-1-гидроксилазы, резистентность тканей к витамину D;

    • явный дефицит витамина D является редким у недоношенных младенцев. Основная причина метаболических заболеваний костей у недоношенных - дефицит Са2+ и Р, ане витамина D (Mahon P., 2009). Все питательные формулы для недоношенных и фортификаторы молока обеспечивают от 200 до 400 МЕ в день витамина D (Lapillonne A., 2009);

  • мальабсорбция витамина D и кальция может возникнуть у новорожденных:

    • с синдромом холестаза (прямой билирубин >20 ммоль/л);

    • с синдромом короткого кишечника;

  • постоянное употребление лекарств, которые повышают экскрецию минералов (табл. 16-1), - диуретики, глюкокортикоиды, NaHCO3, метилксантины.

image51

ДИАГНОЗ

Клинически метаболическая болезнь костей у недоношенных проявляется между 6-й и 12-й неделей после рождения. Первыми клиническими признаками заболевания являются:

  • низкая прибавка массы и сниженная скорость роста тела;

  • рахит - замедление роста, появление лобных бугров, краниотабеса, размягчения краев родничка, разрастания эпифизов;

  • переломы конечностей, которые могут проявляться как боль при взятии младенца на руки;

  • проблемы с дыханием, респираторные нарушения или невозможность ухода от вентиляционной поддержки из-за слабости дыхательной мускулатуры и переломов ребер.

Поздние клинические признаки остеопении:

  • миопия недоношенных из-за нарушений формы черепа;

  • отставание от сверстников в массе и росте при снижении общего минерального состава кости и плотности;

  • повышение экскреции Са2+ с мочой и риск метаболических нарушений (кристаллурия, уролитиаз).

Рентгенологическое исследование

Чаще всего остеопения обнаруживается на рентгенограммах различных частей тела недоношенного ребенка. Изменения появляются в результате снижения минерализации кости на 20-40% (Lyon A.J., 1987). Сначала визуализируются тонкие прозрачные кости, затем появляются изменения эпифизов длинных трубчатых костей, а в далеко зашедших случаях возможны переломы костей (рис. 16-3-16-5).

image16 3
image16 5

Ультразвуковая денситометрия

Этот диагностический метод имеет преимущества перед рентгеновским исследованием из-за легкой доступности и отсутствия радиационного облучения. При проведении исследования используют периферические участки тела, такие как пяточная и большеберцовая кости. Измеряются качественные и количественные характеристики кости - минерализация, толщина кортикального слоя (Quintal V.S., 2014). Чаще всего используется измерение скорости распространения звука. У недоношенных она снижается с рождения до нормальных сроков родов. Это предполагает сниженный минеральный состав костей.

Биохимическое исследование крови

  • Кальций - не является полезным скрининг-тестом, так как новорожденные могут длительно поддерживать нормальный уровень Са2+ в крови за счет его мобилизации из костей. В норме уровень Са2+ составляет 1,8-2,6 ммоль/л.

  • Фосфор:

    • уровень ≤2 ммоль/л сопряжен с риском остеопении;

    • уровень ≤1,8 ммоль/л (5,5 мг%) сопровождается клиническими и рентгенологическими проявлениями остеопении.

  • Щелочная фосфатаза (Tinnion R.J., Embleton N.D., 2012):

    • ЩФ повышается у всех новорожденных в первые 2-3 нед жизни;

    • повышение ЩФ в 5 раз и более нормальных значений сопровождается риском развития остеопении (ЩФ >500 МЕ/л);

    • повышенные уровни ЩФ могут наблюдаться при активном росте ребенка, в период лечения рахита, при переломах костей и дефиците меди;

    • низкий уровень ЩФ регистрируется при дефиците цинка, серьезной мальабсорбции и врожденной гипофосфатемии;

    • ЩФ также находится в обратной взаимосвязи с уровнем Р+;

    • изолированное повышение ЩФ без изменения Са2+ и Р+ может наблюдаться при транзиторной гиперфосфатемии у новорожденных.

Американская академия педиатрии рекомендует определять ЩФ и фосфаты в сыворотке через 4-6 нед после рождения у недоношенных с ОНМТ, так как у недоношенных в первые 4 нед показатель ЩФ не повышается, даже у младенцев с метаболической болезнью костей.

A.Moreira (2014) предложил использовать паратиреоидный гормон (ПТГ) в качестве раннего маркера метаболической болезни костей у недоношенных новорожденных. Уровень ПТГ >180 мг/дл через 3 нед хронологического возраста свидетельствует о возможности метаболической болезни костей

Биохимическое исследование мочи

Недоношенные с ЭНМТ имеют повышенную экскрецию Р с мочой даже при снижении уровня Р в сыворотке, что связано с незрелостью канальцев почек. Реабсорбция Р в моче (TRP) рассчитывается по формуле:

image52

Диагностическое значение имеет повышение реабсорбции фосфатов более 95%. При остеопении обнаруживается также повышение экскреции с мочой - Са2+ мочи / креатинин мочи 0,6.

Алгоритм диагностики метаболической болезни костей у недоношенных

Обязательному обследованию подлежат недоношенные (рис. 16-6):

  • родившиеся с массой ≤1500 г или на сроке ≤32 нед гестационного возраста;

image16 6
  • находившие на парентеральном питании >4 нед;

  • получавшие курс диуретиков или стероидов.

После рождения младенцу необходимо обеспечить раннее поступление кальция (12,5-15 ммоль/л) и фосфатов (13-15 ммоль/л) в составе парентерального питания и пероральный прием витамина D (200-400 МЕ в день). Также требуется провести скрининг Са2+, Р+, ЩФ и тубулярной реабсорб-ции фосфатов в первые 4-6 нед жизни. Если показатели будут снижены (табл. 16-2), это означает, что у ребенка существует метаболическая болезнь костей, если нет - необходим регулярный мониторинг Са2+, Р+, ЩФ в сыворотке крови с частотой 1 раз в 1-2 нед.

image53

Если тубулярная реабсорбция фосфатов >95% - это свидетельствует о том, что фосфатов все еще недостаточно и нужно провести коррекцию их поступления в организм. В случае если уровень Р+ в крови не увеличивается, а ЩФ продолжает расти, требуется определить уровень витамина D в сыворотке и провести коррекцию дозы. Контроль рентгенограмм должен проводиться 1 раз в 3-4 нед. Необходима коррекция питания. С этой целью требуется обогащать материнское молоко при энтеральном питании или использовать питательную формулу для недоношенных. В заключение необходимо рассмотреть возможность назначения кальцитриола (0,05 мкг/кг в день до 0,2 мкг/кг в сутки) у пациентов с развитием вторичного гиперпара-тиреоза (ПТГ >100 пг/мл) на фоне лечения.

ЛЕЧЕНИЕ

Лучше предупредить поражение костей у недоношенных с остеопенией, чем лечить их. Поэтому необходимо свести к минимуму факторы риска развития остеопении.

Принципы адекватного питания:

  • снижение продолжительности парентерального питания, назначение раннего энтерального питания;

  • обогащение грудного молока или использование специальной смеси для недоношенных;

  • после выписки недоношенного ребенка необходимо кормить специально разработанными питательными формулами для недоношенных или промежуточными формулами и обогащенным грудным молоком.

Парентерально недоношенный ребенок должен получать от 12,5 ммоль/л (50 мг/дл) до 15 ммоль/л (60 мг/дл) кальция и от 13 ммоль/л (40 мг/дл) до 15 ммоль/л (46 мг/дл) фосфора.

Назначение препаратов кальция при парентеральном питании (Парентеральное питание новорожденных. Клинические рекомендации под ред. акад. РАН Н.Н. Володина, 2015):

  • сроки начала: конец первых суток жизни;

  • препараты: 10% кальция глюконат (0,45 мэкв/мл = 0,23 ммоль/мл) или 10% кальция хлорид (0,136 мэкв/мл);

  • перевод в систему СИ: 1 мэкв Са = 0,5 ммоль Са;

  • количество раствора, содержащего 1 ммоль: 4,4 мл 10% кальция глюко-ната = 1 ммоль;

  • физиологическая потребность суточная: 0,25-0,5-1 ммоль/кг (1-2- 3,0 мл/кг или 100-200 мг/кг);

  • у детей с ЭНМТ: 0,5-1 ммоль/кг или 2-4 мл/кг (200-400 мг/кг). Когда объем парентерального питания достигает 150 мл/кг в сутки, это обеспечивает поступление 75-90 мг/кг в сутки кальция и 60-70 мг/кг в сутки фосфора. Такое количество обеспечивает правильное соотношение кальция и фосфатов (1:5-1,7:1), чтобы гарантировать минерализацию кости и предотвратить раннюю неонатальную гипокальциемию.

Рекомендации по энтеральному потреблению кальция и фосфатов у недоношенных широко варьируют - от 120 до 220 мг/кг в сутки кальция и от 65 до 140 мг/кг в сутки фосфатов (Manfredini V., 2015) (табл. 16-3).

image54

Более агрессивная тактика обогащения питания фортификаторами грудного молока или использование питательных формул с высоким содержанием минералов привело к сокращению частоты метаболической болезни костей у недоношенных примерно на 50%, особенно у младенцев с ЭНМТ (Pereira-da-Silva L., 2011).

Если недоношенный новорожденный вскармливается необогащенным молоком, то при калорийности рациона 120 ккал/кг в сутки он будет получать кальций из расчета 45 мг/кг в сутки, так как калорийность молока - 67 ккал/100 мл, а содержание кальция - 25 мг/100 мл.

Пример

Масса ребенка - 1700 г. Потребность - 120 ккал/кг в сутки.

Грудное молоко: калорийность - 67 ккал в 100 мл, содержание кальция в грудном молоке - 25 мг в 100мл.

Объем питания: 1,7 кг × 120 ккал/кг в сутки = 204 ккал/сут; (204 × 100): 67 = 304,5мл в сутки (не усвоит такой большой объем!!!).

Получит кальция с объемом питания 305 мл/сут: 76 мг в сутки (76:1,7 = 44,7 мг/кг в сутки).

После обогащения грудного молока с помощью фортификатора до калорийности 80-85 ккал/100 мл концентрация кальция в молоке возрастает до 125 мг/100 мл, и в этом случае ребенок получает 176 мг/кг в сутки кальция. Около 60% энтерального кальция у недоношенных с ЭНМТ абсорбируется в кишечнике, то есть он получит 100-110 мг/кг в сутки, составляющих рекомендуемую суточную потребность.

Пример

Масса ребенка - 1700 г. Потребность - 120 ккал/кг в сутки.

Грудное молоко с фортификатором PreNAN FM85: калорийность - 84,5 ккал в 100 мл, содержание кальция - 125 мг в 100 мл.

Объем питания: 1,7 кг × 120 ккал/кг в сутки = 204 ккал/сут; (204 × 100): 84,5 = 241 мл в сутки.

Получит кальция с объемом питания 241 мл/сут = (241 мл × 125 мг кальция в 100мл): 100 = 301,3мг кальция в сутки (301:1,7 = 177 мг/кг в сутки).

Когда ребенок получает достаточно кальция и фосфатов, чрезмерные его количества выводятся с мочой, подтверждением чему служат:

  • соотношение Ca2+/κреатинин мочи ≤0,6;

  • реабсорбция фосфатов - 80-90%.

Несмотря на достижение максимальной степени обогащения питания, некоторые дети страдают метаболической болезнью костей, особенно в условиях палаты интенсивной терапии. Им могут потребоваться целевые минеральные добавки с кальцием и/или фосфором (табл. 16-4).

image55

Внимание!

  • Нельзя назначать одновременно кальций и фосфаты для энтерального приема, потому что они могут выпадать в осадок. Необходимо разделить время приема.

Пример

6:00. Кальций 50мг/кг (=1,25ммоль/кг). 12:00. Фосфаты 25мг/кг (=0,8ммоль/кг). 18:00. Кальций 50 мг/кг (=1,25 ммоль/кг). 24:00. Фосфаты 25 мг/кг (=0,8 ммоль/кг).

  • Добавление кальция может быть связано с кишечной непроходимостью, а добавки фосфата могут вызвать ацидоз. Поэтому рекомендуется постепенное повышение суточной дозы кальция и фосфатов, начиная с 50% рекомендуемой дозы, указанной выше.

  • Необходимо обеспечить еженедельный мониторинг кальция, фосфатов, натрия, калия, креатинина, кислотно-основного состояния, ЩФ у новорожденных, получающих кальций и фосфаты дополнительно.

  • Лечение продолжать до тех пор, пока биохимические показатели и рентгенографические данные не придут в норму.

Витамин D

Было высказано предположение, что в течение первого месяца жизни абсорбция кальция не зависит от витамина D и происходит пассивно через связанный с витамином D парацеллюлярный транспорт. Однако у недоношенных детей точное время и пропорции витамин D-зависимой абсорбции кальция и фосфора неизвестны (Hany A., 2015).

Для недоношенных детей (ESPGHAN, 2010) рекомендуется потребление витамина D в дозе 800-1000 МЕ/сут (Agostoni C., 2010). Американская академия педиатрии высказала озабоченность по поводу потенциальных рисков такой высокой концентрации витамина D, особенно у недоношенных с ЭНМТ. Рандомизированное контролируемое исследование P. Alizadeh (2014) продемонстрировало, что дотация 400 МЕ/сут витамина D одинаково эффективна как 1000 МЕ/сут для профилактики остеопении недоношенных. Несколько позже эти же авторы показали эффективность более низкой дозы 200 МЕ/сут в профилактике рахита у недоношенных новорожденных. Однако T. Isojima (2015) не обнаружил статистически значимых различий в стандартном отклонения роста в двух группах новорожденных с ЭНМТ и метаболической болезнью костей, которые получали (1-я группа) или не получали (2-я группа) витамин D с рождения. Современные рекомендации потребления витамина D для недоношенных составляют от 200 до 400 МЕ/сут.

При проведении полного парентерального питания стандартная доза витамина D составляет 400 МЕ/сут для детей с массой более 2500 г и 160 ЕД/кг в сутки - с массой тела менее 2500 г (Gomella T.L., 2013).

У пациентов с вторичным гиперпаратиреозом кальцитриол может использоваться в качестве вспомогательной терапии: начальная доза - 0,05 мкг/кг в сутки, максимальная доза - 0,2 мкг/кг в сутки (Chen H.Y., 2012).

Нефармакологическая терапия играет неотъемлемую роль в лечении метаболической болезни костей. Роль механической стимуляции для роста костей нельзя игнорировать. Фетальные движения помогают в период внутриутробной жизни обеспечить надлежащее содержание минеральных веществ в костях и мышечное развитие плода. Физическая терапия в отделении реанимации и интенсивной терапии новорожденных может обеспечить необходимую стимуляцию, утраченную в отсутствие сопротивления стенки матки, для поддержания костного метаболизма и мышечного развития. Необходимо поощрять ежедневные пассивные упражнения, где бы ребенок ни находился (в том числе в отделении реанимации новорожденных) от 5 до 15 мин в день. В работах S. Schulzke (2007) было показано, что такие занятия в течение 8 нед приводили к увеличению массы, длины и улучшению минерализации кости. Требуется также проводить контроль лекарственной терапии и при необходимости ограничить или отменить диуретики и стероиды.

После выписки из стационара требуется контроль за отставанием в росте недоношенных детей. Плохой рост обычно связан с плохим развитием и хроническими заболеваниями в более старшем возрасте. Костная минерализация быстро улучшается в первые несколько месяцев жизни, достигая значений, соответствующих росту и аналогичных здоровым новорожденным. Питание после выписки является одним из основных факторов, определяющих рост детей и костную минерализацию. После выписки большинство грудных детей с ЭНМТ и ОНМТ должны продолжать получать смесь для недоношенных или обогащенное грудное молоко на фоне мониторинга биохимических показателей - Са2+, Р+, ЩФ и др. (см. рис. 16-6). Должен быть использован индивидуальный подход на основании мониторинга роста и достижения целевых показателей [оценка роста детей производится по международной шкале INTERGROWTH-21 (https://intergrowth21.tghn.org/ postnatal-growth-preterm-infants)].

ПРОФИЛАКТИКА

Предупреждение остеопении начинается с приема витамина D беременными. С этой целью необходимо использовать специализированные продукты для беременной и кормящей женщины, обогащенные витамином D, съедать одну порцию лосося 3 раза в неделю, пребывать на солнце в течение 5-15 мин 2-3 раза в неделю. Суточная доза витамина D для беременной составляет 2000 МЕ в день, для недоношенного новорожденного - 400-1000 ЕД.

Ежедневный прием витамина D для недоношенных новорожденных составляет 500 МЕ (табл. 16-5).

image56

В случае дефицита витамина D - уровень 25(OH)D в крови менее 20 нг/мл - доза витамина D может быть увеличена до 1000 МЕ в сутки.

У младенцев с риском холестаза и мальабсорбции необходимо дополнительно назначать жирорастворимые витамины или использовать специализированные питательные формулы для ускорения абсорбции жиров.

ПРОГНОЗ

При адекватной профилактике и лечении минерализация костей у недоношенных достигает значений доношенных новорожденных примерно к 6 мес после рождения. Долгосрочное наблюдение за такими пациентами показало, что рост костей и рост детей в более старшем возрасте выравниваются (ближе к 5-6 годам).

заключение

Несмотря на то что точная частота появления заболевания остается неизвестной, метаболическая болезнь костей остается важной проблемой для недоношенных с ОНМТ и с тяжелой патологией (БЛД, НЭК). Стратегии лечения включают оптимизацию питания, добавление кальция, фосфора и витамина D, а также пассивную гимнастику.

список литературы

  1. Володин Н.Н. Парентеральное питание новорожденных. М., 2015. С. 44.

  2. Национальная программа «Недостаточность витамина D у детей и подростков Российской Федерации: современные подходы к коррекции». М. : Педиатръ, 2018. 96 с.

  3. Abrams S.A.; Committee on Nutrition. Calcium and vitamin d requirements of enterally fed preterm infants // Pediatrics. 2013. Vol. 131. P. e1676-e1683.

  4. Alizadeh P., Naderi F., Sotoudeh K. A Randomized Clinical Trial: Prophylactic effects of vitamin D on different indices of ostopenia of prematurity // Iran. J. Public Health. 2006. Vol. 35. P. 58-63.

  5. Alizadeh Taheri P., Sajjadian N., Beyrami B., Shariat M. Prophylactic effect of low dose vitamin D in osteopenia of prematurity: a clinical trial study // Acta Med. Iran. 2014. Vol. 52. P. 671-674.

  6. American Academy of Pediatrics, Section on Breastfeeding, Committee on Nutrition; Wagner C., Greer F. Prevention of rickets and vitamin D deficiency in infants, children, and adolescents // Pediatrics. 2008. Vol. 122. P. 1142-1152.

  7. Bozzetti V., Tagliabue P. Metabolic Bone Disease in preterm newborn: an update on nutritional issues // Ital. J. Pediatr. 2009. Vol. 35. P. 20.

  8. Bronner F., Salle B.L., Putet G., Rigo J., Senterre J. Net calcium absorption in premature infants: results of 103 metabolic balance studies // Am. J. Clin. Nutr. 1992. Vol. 56. P. 1037-1044.

  9. Chen H.Y., Chiu L.C., Yek Y.L., Chen Y.L. Detecting rickets in premature infants and treating them with calcitriol: experience from two cases // Kaohsiung J. Med. Sci. 2012. Vol. 28. P. 452-456.

  10. Dabezies E., Warren P. Fractures in very low birth weight infants with rickets // Clin. Orthop. Relat. Res. 1997. Vol. 335. P. 233-239.

  11. De Curtis M., Rigo J. Enteral nutrition in preterm infants // Textbook of Pediatric Gastroenterology and Nutrition / ed. S. Guandalini. London : Taylor and Francis, 2004. 599 p.

  12. Embleton N., Wood C.L. Growth, bone health, and later outcomes in infants born preterm // J. Pediatr. 2014. Vol. 90. P. 529-532.

  13. Agostoni C., Buonocore G., Carnielli V.P., De Curtis M. et al.; ESPGHAN Committee on Nutrition. Enteral nutrient supply for preterm infants: commentary from the European Society of Paediatric Gastroenterology, Hepatology and Nutrition Committee on Nutrition // J. Pediatr. Gastroenterol. Nutr. 2010. Vol. 50. P. 85-91.

  14. Greer F.R., Tsang R.G. Calcium, phosphorus and vitamin D requirements for the preterm infants // Vitamin and Minerals Requirements in Preterm Infants / ed. R.C. Tsang. New York : Marcel Dekker, 1985. P. 99-136.

  1. Hany A., Abdel-Hady H. Vitamin D and the neonate: an update // J. Clin. Neonatol. 2015. Vol. 4. P. 1-7.

  2. Harrison C.M., Johnson K., McKechnie E. Osteopenia of prematurity: a national survey and review of practice // Acta Paediatr. 2008. Vol. 97. P. 407-413.

  3. Holland P.C., Wilkinson A.R., Diez J., Lindsell D.R. Prenatal deficiency of phosphate, phosphate supplementation, and rickets in very low-birth weight infants // Lancet. 1990. Vol. 335. P. 697-701.

  4. Isojima T., Kushima R., Goishi K., Tsuchida S. et al. Mineral status of premature infants in early life and linear growth at age 3 // Pediatr. Int. 2015. Vol. 57. P. 864-869.

  5. Johnson C.B. Neonatal rickets: metabolic bone disease of prematurity // Neonatal Netw. 1991. Vol. 9. P. 13-17.

  6. Klein C.J. Nutrient requirements for preterm infant formulas // J. Nutr. Jun. 2002. Vol. 132 (6 Suppl. 1): 1395Se577S.

  7. Koo W.W., Sherman R., Succop P., Krug-Wispe S. et al. Fractures and rickets in very low birth weight infants: conservative management and outcome // J. Pediatr. Orthop. 1989. Vol. 9. P. 326-330.

  8. Lapillonne A. Vitamin D deficiency during pregnancy may impair maternal and fetal outcomes // Med. Hypotheses. 2009. Vol. 74. P. 71-75.

  9. Lyon A.J., McIntosh N., Wheeler K., Williams J.E. Radiological rickets in extremely low birthweight infants // Pediatr. Radiol. 1987. Vol. 17. P. 56-58.

  10. Mahon P., Harvey N., Crozier S., Inskip H. et al.; SWS Study Group. Low maternal vitamin D status and fetal bone development: cohort study // J. Bone Miner. Res. 2009. Vol. 24. P. 663-668.

  11. Manfredini V.A., Cerini Ch., Giovanettoni Ch., Brazzoduro E.A. et al. Metabolic bone disease of prematurity: a review of minerals supplementation and disease monitoring // J. Neonatal Biol. 2015. Vol. 4. P. 3.

  12. McIntosh N., DeCurtis M., Williams J.R. Failure of mineral supplementation to reduce incidence of rickets in very low birth weight infants: conservative management and outcome // J. Pediatr. 1989. Vol. 9. P. 326-329.

  13. Moreira A., Swischuk L., Malloy M., Mudd D. et al. Parathyroid hormone as a marker for metabolic bone disease of prematurity // J. Perinatol. 2014. Vol. 34. P. 787-791.

  14. Kleinman R.E. Nutritional Needs of Preterm Infant. Pediatric Nutrition Handbook. 6th ed. Elk Grove : American Academy of Pediatrics, 2009. Р. 76-112. Nutrient needs and feeding of premature infants. Nutrition Committee, Canadian Paediatric Society // CMAJ. 1995. N 152, Vol. 11:1765e85.

  15. Pereira-da-Silva L., Costa A., Pereira L., Filipe A. et al. Early high calcium and phosphorus intake by parenteral nutrition // Gastroenterol. Nutr. 2011. Vol. 52. P. 203-209.

  16. Quintal V.S., Diniz E.M., Caparbo Vde F., Pereira R.M. Bone densitometry by dual-energy X-ray absorptiometry (DXA) in preterm newborns compared with full-term peers in the first six months of life // J. Pediatr. Rio J. 2014. Vol. 90. P. 556-562.

  17. Rauch F., Schoenau E. Skeletal development in premature infants a review of bone physiology beyond nutritional aspects // Arch. Dis. Child. Fetal Neonatal Ed. 2002. Vol. 86. P. F82-F85.

  18. Reifen R.M., Zlotkin S. Microminerals. Nutritional needs of the preterm infant // Scientific Basis and Practical Guidelines. Baltimore : Williams and Wilkins, 1993. P. 195-207.

  19. Rigo J., Pieltain C., Salle B., Senterre J. Enteral calcium, phosphate and vitamin D requirements and bone mineralization in preterm infants // Acta Paediatr. 2007. Vol. 96. P. 969-974.

  20. Rowe J.C., Goetz C.A., Carey D.E., Horak E. Achievement of in utero retention of calcium and phosphorus accompanied by high calcium excretion in very low birth weight infants fed a fortified formula // J. Pediatr. 1987. Vol. 110. P. 581-585.

  21. Rustico S., Calabria A., Garber S. Metabolic bone disease of prematurity // J. Clin. Transl. Endocrinol. 2014. Vol. 1. P. 85-91.

  22. Sparks J. Human intrauterine growth and nutrition accretion // Semin. Perinatol. 1984. Vol. 8. P. 74-93.

  23. Tinnion R.J., Embleton N.D. How to use…​ alkaline phosphatase in neonatology // Arch. Dis. Child. Educ. Pract. Ed. 2012. Vol. 97. P. 157-163.

  24. Tsang R.C. Nutrition of the preterm infant: scientific basis and practical guidelines. 2nd ed. // Cincinatti: Digital Educational Publishing. 2005.

Часть III ТЕХНОЛОГИИ БУДУЩЕГО

Глава 17. Искусственная матка

Э. Партридж, А. Флэйк

ВВЕДЕНИЕ

Экстремальная недоношенность является главной причиной младенческой заболеваемости и смертности, представляя собой как значительное общественное бремя, так и нагрузку на ресурсы здравоохранения. Концепция искусственной матки представляет собой инновацию, способную улучшить исходы лечения недоношенных детей путем расширения потенциала возможностей для физиологического роста и развития крайне недоношенного новорожденного.

Недавние успехи, достигнутые на моделях животных на доклиническом этапе, продемонстрировали многообещающие результаты, а именно достижение долгосрочной инкубации изолированного плода млекопитающего в стерильной жидкости, а также перфузии и газового обмена его организма с помощью пассивного безнасосного экстракорпорального контура, подключаемого через пупочные сосуды. Поддержку жизнедеятельности эмбрионов ягнят проводили до 4 нед на фоне стабильной гемодинамики и нормального роста и развития. Эти результаты создали предпосылки для перехода от этой технологии к клиническим испытаниям на людях и поддерживают ее потенциальную возможность улучшить исходы болезней у экстремально недоношенных младенцев.

Несмотря на успехи в интенсивной терапии новорожденных, недоношенность остается нерешенной клинической проблемой и главной причиной младенческой заболеваемости и смертности (Howson C.P., 2013). Приблизительно 6% всех живорожденных младенцев в США считаются экстремально недоношенными (роды ранее 28 нед гестации). Частота появления на свет недоношенных младенцев медленно растет на протяжении последнего десятилетия (Glass H.C., 2015). Недоношенность составляет примерно треть случаев младенческой смертности (Callaghan W.M., 2006), половину случаев церебрального паралича, а у 80% выживших из тех, кто родился в сроки 22-28 нед, разовьется как минимум одно из серьезных заболеваний, присущих этому периоду (Anderson J.G., 2016). Дыхательные расстройства представляют собой наиболее распространенную и серьезную проблему недоношенности, поскольку газовый обмен затруднен в результате структурной и функциональной незрелости легких. Интенсивная терапия новорожденных способствует внедрению защитных стратегий вентиляции, а также антенатального назначения стероидов, восполнения сурфактанта, терапии легочными вазодилататорами и применения ВЧ ИВЛ, что приводит к улучшению выживания в этой когорте пациентов в результате расширения границы жизнеспособности плода с 22-й на 24-ю неделю беременности. В этот непродолжительный период времени происходит важное событие, связанное с переходом от канальцевой к мешот-чатой фазе развития легкого. Преждевременный переход от антенатальной жидкостной к постнатальной газовой вентиляции на канальцевой стадии может привести к остановке развития легкого с формированием в последующем БЛД. Это нарушение развития легкого, которое, вероятно, трудно или вообще невозможно компенсировать любым способом газовой вентиляции, объясняет, почему даже минимально инвазивные способы ИВЛ не уменьшили уровень формирования БЛД у недоношенных детей (Coalson J.J., 2003). Недостаточное развитие большинства главных систем организма недоношенного младенца остается главным ограничением для их выживания и достижения оптимальных функциональных результатов у многих пациентов. Это особенно важно для младенцев, родившихся с минимальной жизнеспособностью, у которых наблюдаются тяжелые осложнения и очень высокие показатели летальности.

Разработка внематочной системы, поддерживающей нормальный эмбриональный рост и созревание организма в течение даже нескольких недель без нарушений, вызванных послеродовой интенсивной терапией, способна уменьшить как летальность, так и развитие отдаленных сопутствующих заболеваний у выживших пациентов. Основные компоненты искусственной матки включают: стерильную жидкую среду, аналогичную внутриматочной амниотической среде; экстракорпоральный контур, который обеспечивает оксигенацию через пупочные сосуды без насоса с низким сопротивлением, приводимый в действие сердцебиением эмбриона аналогично пупочно-пла-центарной системе. О некоторых преклинических моделях искусственной матки у животных было сообщено в литературе, однако циркуляция в них осуществлялась с помощью обычной технологии ЭКМО, которая приводилась в действие насосом для создания эмбриональной перфузии. Эти исследования демонстрировали различную степень успеха в поддержании жизни находящегося вне матки плода на протяжении короткого периода эксперимента, но долгосрочный успех со значимым ростом и развитием плода достигнут не был.

РАННИЕ МОДЕЛИ ЭКСТРАКОРПОРАЛЬНОЙ ОКСИГЕНАЦИИ У ЖИВОТНЫХ

Концепция экстракорпоральной оксигенации плода имеет общие черты с природной физиологией эмбриона, при которой газовый обмен достигается через пупочно-плацентарное кровообращение. Первые экспериментальные модели, предназначенные для исследования экстракорпоральной оксигенации плода, были реализованы в 1960-х годах в ряде экспериментов. Эмбрионы ягнят подвергались канюлированию пупочных сосудов и перфузии пузырьковыми мембранными оксигенаторами I поколения с общей продолжительностью поддержки от 40 мин до 2 сут (Maynes E.A., 1963; Zapol W.M., 1969). Эти новаторские эксперименты заканчивались в конечном счете стремительным сепсисом, техническими осложнениями со стороны оксигенатора и присоединением сердечной недостаточности.

Постепенно благодаря существенному улучшению технических характеристик оксигенаторов, включая развитие низкорезистентной микропористой мембранной технологии, продолжительность внематочного эмбрионального жизнеобеспечения была продлена до нескольких недель в исследованиях, в которых использовали обычные циркуляторные схемы ЭКМО, приводившиеся в действие насосом, но успех этих попыток по-прежнему ограничивала развивающаяся на фоне экстракорпоральной перфузии недостаточность кровообращения. В 1986 г. Y. Kuwabara сообщил о самых длительных внематочных экспериментах по сохранению эмбриона на тот исторический период, в которых циркуляцию животных поддерживали силиконовым микропористым мембранным оксигенатором и роликовым насосом, подключенным через пупочные сосуды. У 6 животных с кровообращением, поддерживаемым роликовым насосом, максимальная продолжительность инкубации составила 8 ч с быстрым развитием сердечной недостаточности, ставшей причиной смерти в большинстве случаев. Периоды времени выживания плодов были значительно удлинены в исследовании, когда присоединялось депо крови, которое заполнялось пассивно в результате оттока крови по пупочным артериям и автоматически регулировало скорость потока через насос в зависимости от темпа заполнения депо. Несмотря на то что это не была безнасосная система, подобная модификация создавала скорости потока с лучшей имитацией врожденного кровообращения, что позволило удлинить время выживания максимум до 165 ч. Однако в конечном счете у всех животных развивались сердечная недостаточность и отеки, если они не погибали от ятрогенных осложнений, таких как кровотечение или эмболия. В последующем исследовании этой группы прежняя схема с депо была изменена путем добавления линии гемодиализа для улучшения водно-электролитного баланса организма плода, и это позволило продлить выживание до 236 ч (Kuwabara Y., 1989). Однако опять, за исключением трех животных, умерших из-за дисфункций канюль, сердечная недостаточность была причиной смертельных случаев, обусловленных прогрессирующим нарушением циркуляции. Исследователи заподозрили, что движения плода способствовали дисбалансу жидкости и кровотечениям, поэтому в следующем исследовании применялась схема с непрерывным назначением релаксантов, и это позволило стабильно поддерживать жизнь двух эмбрионов козы на протяжении 494 и 543 ч соответственно с успешным трансфером плодов из жидкостного инкубатора в обычную среду, где им применялась ИВЛ (Unno N., 1993). Однако ни у одного из этих животных не возникло спонтанных дыхательных движений, и все они погибли. Дальнейшее изучение этой схемы и ее модификаций, включая установку трубки-окклюдера для создания фиксированной точки сопротивления на артериальном конце контура, позволило продлить инкубацию до 236 ч, но все животные, как и прежде, умерли из-за недостаточности кровообращения, характеризующейся уменьшением потока крови и кровяного давления, а также рецидивирующих аритмий (Unno N., 1997).

Дополнительные исследования влияния ЭКМО с использованием насоса на выхаживание эмбрионов козы привели к подобным же результатам и их гибели из-за недостаточности кровообращения. В 1998 г. М. Yasufuku исследовал четырех эмбрионов, канюлированных через пупочные сосуды, с циркуляцией через микропористый оксигенатор, приводящийся в движение роликовой помпой. Эта схема создавала пульсирующий кровоток со скоростями потока в пределах 113-193 мл/мин на килограмм, значительно превышающий показатели, которые были достигнуты в предыдущих публикациях. Общая продолжительность поддержки кровообращения колебалась от 87 до 237 ч. Затем все животные погибли в результате водянки, вторичной по отношению к недостаточности кровообращения. В исследовании 2002 г. S. Pak продемонстрировал 12 ягнят, канюлированных через пупочные сосуды с циркуляцией, поддерживаемой роликовой помпой с ручным управлением скорости с целью увеличения оттока крови из пупочной артерии. В этом исследовании 3 животных умерли из-за проблем с катетерами, одно погибло в результате вторичной гипоксии после образования сгустка в контуре, а у оставшихся 8 плодов развилась недостаточность кровообращения. Потоки колебались от 103,0±17,0 до 176,0±15,0 мл/мин на килограмм, на фоне которых был достигнут адекватный газовый обмен, однако отток из пупочной артерии, создаваемый роликовым насосом, стал причиной увеличенной постнагрузки к миокарду. Постоянно наблюдаемая перегрузка кровообращения и сердечная недостаточность создавали недопустимую постнагрузку для сердца при использовании контуров этого типа, приводящих к недостаточности миокарда развивающегося эмбриона и смерти подопытных животных.

Несколько особенностей обычной схемы ЭКМО препятствуют применению этой технологии для поддержки кровообращения плода. Объем заполнения контура такой системы существенно выше, чем нормальный резерв плаценты. Создаваемый насосом поток также отличается от нормального физиологического потока крови эмбриона, что приводит к значительному увеличению постнагрузки и заканчивается нагрузкой на миокард, как это было подтверждено на ранних моделях искусственной плаценты у животных. Наконец, большая площадь поверхности этих контуров приводит к необходимости применения значительных доз системных антикоагулянтов. Идеальный интерфейс газообмена в искусственной матке должен поддерживать кровообращение, аналогичное существующему в интактной пупочноплацентарной системе эмбриона, с перфузией, полностью поддерживаемой сердечным выбросом эмбриона. Данный факт стал причиной исследований, сфокусированных на дизайне новых схем с отсутствием управляемого насосом тока крови.

Упрощенная безнасосная артериовенозная циркуляция с низким объемом обладает несколькими преимуществами перед обычной технологией ЭКМО, включая сниженные объемы заполнения контура и распределения объемов, уменьшенный контакт крови с тромбообразующими поверхностями и достижение определенной степени регулирования тока крови и АД собственными сердцебиениями эмбриона. Недостатки безнасосных систем включают сердечную недостаточность, которая может возникнуть в результате нарушения постнагрузки, если контур оксигенатора имеет сопротивление, превышающее физиологическое, или возникновение сердечной недостаточности с высоким выбросом, аналогичной значительному феталь-ному артериовенозному шунту, если оксигенатор имеет сопротивление ниже физиологического.

Хотя безнасосная система считается идеальной парадигмой для достижения сохранения врожденной фетальной физиологии, ранние попытки проектирования такой системы для перфузии плода или новорожденного дали неудовлетворительные результаты (Awad J.A., 1995; Mirua Y., 2002; Reoma J.L., 2009; Schoberer M., 2014).

J.Аwad (1995) сообщил об использовании безнасосной схемы в серии исследований у ягнят с хирургически созданными врожденными диа-фрагмальными грыжами с перфузией до 6 ч, в которой они столкнулись с несоответствием скоростей потока циркуляции и степени оксигенации для адекватного жизнеобеспечения. J. Reoma (2009) сообщил, что его опыт использования безнасосной экстракорпоральной схемы с применением пороволоконного оксигенатора и пупочной катетеризации у четырех почти доношенных ягнят (гестационный возраст 140 дней) продолжался до 4 ч, после чего произошло падение потоков циркуляции и оксигенации. Y. Mirua (2002) провел исследование на 5 животных с применением аналогичной циркуляторной схемы, представленной J. Reoma, и наблюдал прогрессирующий лактат-ацидоз, приводящий к сердечной недостаточности и смерти в среднем через 18 ч. М. Schoberer сообщил о разработке миниатюрного оксигенатора низкого объема заполнения, использованного в 6-часовом исследовании (2014). Однако у всех животных развились прогрессирующая гипотензия и метаболический ацидоз. В более поздних исследованиях применялась инфузия катехоламинов и инотропов для улучшения сократимости сердца и расширения периферических сосудов, но в конечном счете все исследования заканчивались метаболическим ацидозом, увеличением уровня лактата в крови и падением кровяного давления, которые приводили к летальному исходу.

Обескураживающие предварительные результаты этих исследований привели к разработке и реализации новых экспериментальных моделей без использования пупочной артерии с применением насосной вено-венозной схемы ЭКМО и заменой жидкой среды пребывания плода на заполненную жидкостью эндотрахеальную трубку и/или ИВЛ (Gray B.W., 2013; Bryner В., 2015). В схеме вено-венозного ЭКМО приток происходил через яремную вену и отток осуществлялся в пупочную вену. Авторы сделали сообщение о сохранении жизнеспособности экстремально недоношенных ягнят, которые находились в относительно стабильном физиологическом состоянии в течение до одной недели со средним потоком в контуре, составляющим 87,4±17,9 мл/кг в минуту, однако с необходимостью использования вазопрессоров в течение первых 3 дней и седации в течение всего периода. На аутопсии были обнаружены закрытие венозного протока, асцит и выпот в плевральных полостях. Кроме того, 5 из 9 ягнят умерли в сроках до одной недели из-за катетер-ассоциированных осложнений или аритмии. Действительно, эти модификации поддерживали выживание плодов животных на протяжении одной недели на фоне экстракорпоральной поддержки, но они не повторяли нормальную эмбриональную физиологию легкого или эмбриональное кровообращение и оказались еще менее выгодной физиологической платформой для применения у эмбриона человека.

ИСКУССТВЕННАЯ МАТКА: ДЛИТЕЛЬНОЕ ЖИЗНЕОБЕСПЕЧЕНИЕ ПЛОДА

Основываясь на принципах нормального эмбрионального кровообращения и успехах в технологии производства низкорезистентных пороволоконных оксигенаторов, специалисты фетальной лаборатории детского госпиталя Филадельфии разработали технологию искусственной матки, включающую упрощенный низкорезистентный артериовенозный безнасосный контур с минимальными объемами заполнения и уменьшенной площадью поверхности, с потоком, управляемым естественным сердечным выбросом и эндогенным артериовенозным градиентом давления. Эта система была названа EXTEND [от англ. EXTra-uterine - вне(экстра)маточная, Environment - среда, Neonatal Development - развитие новорожденного]. Она состоит из стерильной жидкой среды, позволяющей осуществлять эмбриональное дыхание и глотание для нормального развития легких и ЖКТ; безнасосного циркуляторного контура (рис. 17-1).

Изначальный дизайн контура включал оксигенатор с почти нулевой резистентностью, наполняющийся объемом меньше 80 мл (детский оксигенатор Maquet Quadrox-ID Pediatric Oxygenator: Maquet Cardiopulmonary AG, Rastatt, Germany) с короткими сегментами трубок для доставки крови из артерии до оксигенатора с возвращением в венозный кровоток путем использования канюль, трубок и оксигенатора с антитромбообразующей поверхностью (Partridge E.A., 2017).

В первых экспериментах на почти доношенных ягнятах в гестационном возрасте 120-140 дней (полный срок гестации составляет 145 дней) использовались сонная артерия и яремная вена с целью избежания пупочного спазма. После гистеротомии и доступа к плоду до помещения плода в жидкостной инкубатор проводилась катетеризация указанных сосудов и создание потока в контуре в направлении к экстракорпоральному оксигенатору. Животные из ранних пилотных экспериментов, содержавшиеся в искусственной матке, продемонстрировали замечательную гемодинамическую стабильность без симптомов ацидоза или сердечной недостаточности. Сепсис из-за контаминирования жидкости инкубатора часто наблюдался в предшествующих исследованиях, что ограничивало время опытов 1-2 нед. Ранние модели жидкостной инкубации включали рециркуляцию и фильтрацию синтетической амниотической жидкости, приводя к высоким показателям бактериального роста и раннему началу бактериемии и сепсиса. Модернизация инкубаторов позволила производить полный непрерывный ежедневный оборот жидкости, аналогичный обмену амниотической жидкости в утробе матери (Beall M.H., 2007). Стерильность сохранялась в течение 4 нед непрерывной поддержки.

image17 1

Продемонстрировав стабильную долгосрочную жизнеспособность почти у всех доношенных эмбрионов ягнят в искусственной матке с помощью ее раннего прототипа, в котором использовались канюли, находящиеся в сонной артерии и яремной вене, был осуществлен переход к исследованию животных на стадии недоношенности, аналогичной таргетной клинической группе плодов человека. Поздняя канальцевая стадия развития легкого наблюдается при беременности человека 22-24 нед, что соответствует сроку гестации у овец примерно 100-115 дней. Первые эксперименты у ягнят на сроке гестации 110 дней при данной схеме подключения контура закончились снижением тока крови и падением системного кровяного давления, прогрессированием отека; это заставило предположить, что на практике систолическое давление венозного притока через верхнюю полую вену в таком контуре вызывает недопустимую преднагрузку на сердце эмбриона. Катетеризация бедренной вены подтвердила увеличение правостороннего венозного давления у экспериментальных животных 110-дневного гестаци-онного возраста по сравнению с контрольной группой животных, находящихся в матке (давление в брюшном отделе нижней полой вены составляло 9,6±2 против 4±2 мм рт.ст. соответственно).

В ответ на это стали использовать канюляцию двух пупочных артерий и одной пупочной вены. Модернизированная техника катетеризации пупочных сосудов предполагает использование пуповинного остатка такой длины, чтобы расстояние между концом канюли и брюшной стенкой составляло около 5 см. При существующих подходах к канюляции использовали длинные канюли, помещенные в эти сосуды, для обеспечения центрального кровообращения во избежание спазма пупочных сосудов. Спазм пуповины снимался комбинацией местного назначения папаверина, атравматиче-ской техникой канюляции, согреванием и поддержанием физиологического насыщения кислородом в области притока в пупочную вену при запуске кровотока в контуре.

Обнаружено, что сохранение длины свободного отрезка катетера позволяет как уменьшить возможность перегиба или обструкции катетера, так и обеспечивать нормальную длину сосуда и калибр, допускающий физиологические «плацентарные» потоки и некоторую возможность вазодилатации или вазоконстрикции для адаптации к изменениям давления и ауторегу-лированию кровотока. Пупочная катетеризация привела к созданию значительно более высоких скоростей потока крови с поправкой на массу тела по сравнению с животными, которым производилась канюляция сонной артерии и яремной вены, и увеличила предмембранное давления в контуре, что привело к сохранению жизни экстремально недоношенных ягнят (беременность 105-110 дней) на протяжении 4 нед со скоростями потока, эквивалентными нормальному физиологическому потоку в плаценте, существующему у ягнят контрольной группы того же срока гестации. Указанный способ канюляции привел к ожидаемому нормальному росту, поступлению кислорода и созреванию органов у опытных животных (рис. 17-2).

image17 2

Пупочная катетеризация также связана с улучшенной стабильностью кровообращения, что доказано значительно более низкой частотой прерываний беременности у ягнят (Hornick M.A., 2018).

У первых животных, помещенных в систему EXTEND, наблюдалось прогрессивное падение уровня гемоглобина, требующее переливания значительных объемов взрослой крови (приблизительно 40 мл/кг в неделю) для поддержания доставки O2 к тканям. Предположительно это связано с нарушением производства эритропоэтина фетальной печенью из-за содержания O2, превышающего физиологические значения, определяемые в постмембранной крови пупочной вены (Stockmann C., 2006). Ежедневное назначение эритропоэтина показало замедление развития анемии и уменьшило необходимость переливания крови (~6 мл/кг в неделю).

В течение эксперимента визуально отмечались значительный рост и развитие животных: они открывали глаза, становясь более активными; демонстрировали нормальное дыхание и глотание, а также рост шерсти в течение всего периода инкубации. Ежедневная ЭхоКГ подтверждала нормальное эмбриональное кровообращение с хорошей сократительной функцией сердца, сохранение просвета венозного протока и нормального потока через овальное отверстие. Циклы сна, зарегистрированные на электроэнцефалограмме у двух ягнят, находящихся на длительной канюляции, сравнили с циклами сна ягнят, находящихся в искусственной матке на том же сроке беременности. Был продемонстрирован прогресс в развитии сна от фраг-ментированного до полноценного у всех изученных животных на протяжении меняющегося гестационного возраста. Гистологическое исследование тканей после 4 нед пребывания в искусственной матке продемонстрировало доказательства нормального развития органов и структур организма, а мор-фометрический анализ легких показал прогресс развития легких от каналь-цевой к мешотчатой фазе, который не отличался в опытной и контрольной группах. Головной мозг имел нормальные гистологическое строение и массу, без кровоизлияний или инфарктов на срезе. Другие доказательства нормального развития ЦНС включали демонстрацию нормальных кривых роста бипариетального размера головы плода у животных обеих групп (рис. 17-3).

Мозг после инкубации был абсолютно нормальным по внешнему виду. Толщина извилин у опытных и контрольных животных была равноценной. Окрашивание миелина нормальное. На основании денситометрии не было обнаружено признаков повреждения белого вещества. И, что наиболее важно, у ягнят, находящихся в искусственной матке более 4 нед, не определялось значительной разницы в соотношении массы мозга и тела в опытной и контрольных группах.

Пупочная катетеризация способствовала стабильной перфузии эмбриона ягненка с экстремально низкой степенью недоношенности, то есть беременности 105-110 дней, без признаков перегрузки кровообращения или сердечной недостаточности. Это гипотетически происходит из-за достижения объемов контура и потоков, сопоставимых с внутриматочными. Плацентарный объем крови овцы составляет 23,1-48,1 мл/кг (Creasy R.K., 1970) при нормальном плацентарным токе крови, составляющем 150-200 мл/мин на килограмм (Faber J.J., 1972). Объем заполнения оксигенатора Maquet Quadrox-ID, использовавшегося в большинстве этих опытов, достигает 81 мл. В последнее время у маленьких ягнят использовался модифицированный оксигенатор Quadrox (Maquet Quadrox-I Neonatal and Pediatric Oxygenator: Maquet Cardiopulmonary AG, Rastatt, Germany) с объемом заполнения 38 мл. Следовательно, объем заполнения контура у ягнят массой от 1 до 3 кг соответствует объему заполнения плаценты кровью. С принятием пупочной катетеризации потоки циркуляции составили в среднем 170±12 мл/мин на килограмм (Hornick M.A., 2018), таким образом приближаясь к физиологическим показателям маточного кровотока.

image17 3

Достижение длительной инкубации эмбриона ягненка в стерильной жидкости является важным техническим этапом создания искусственной матки и предоставляет несколько физиологических преимуществ, включая сохранение заполненными жидкостью легких и нормальной резистентности гортани, требуемых для создания стандартного давления в дыхательных путях во время эмбрионального дыхания, а следовательно, роста и развития легких (Joshi S., 2007), защиты от инфекционных поражений, температурных колебаний, поддержания фетального жидкостного гоме-остаза и сохранения глотания. Адаптация инкубационной системы для непрерывного оборота синтетической амниотической жидкости позволяет удалять отходы жизнедеятельности плода и очищает от любой примеси, напоминая физиологический оборот амниотической жидкости в матке (Beall M.H., 2007).

Дополнительным потенциальным преимуществом использования безнасосной системы во время проведения эмбриональной перфузии является поддержание регулирования мозгового кровотока нормальными саморе-гуляторными путями. Обеспечение адекватной оксигенации развивающегося мозга является ключевым моментом в дизайне искусственной матки. Ауторегуляция мозгового кровотока представляет важный аспект оптимальной физиологической перфузии ЦНС. У человеческого эмбриона увеличение пиковой скорости систолического кровотока в средней мозговой артерии всегда наблюдается у эмбрионов с задержкой внутриутробного развития (Hanif F., 2007), а также в популяции новорожденных, требующих традиционной ЭКМО с использованием помпы, что доказывает нарушение мозговой ауторегуляции при использовании экстракорпоральных насосов (Papademetriou M., 2013). Модели на ягнятах с использованием как вено-артериальной (Stolar C.J., 1988; Short B.L., 1993), так и вено-венозной ЭКМО (Walker L.K., 1996) еще раз подтвердили обнаружение изменений церебральной перфузии и отсутствие изменений кровотока в ответ на гипоксические раздражители в условиях, когда кровоток поддерживался с помощью насоса. Кроме того, влияние ЭКМО на нейрокогнитивное развитие детей в отдаленные сроки наблюдений остается неясным, хотя большинство исследований предполагают ухудшение невральных функций у этих пациентов (Kumar P., 1994; Iisselstiin H., 2014; Danzer E., 2018). Обеспечение мозговой ауторегуля-ции может быть достигнуто с помощью оптимальной мозговой перфузии и развития плода в искусственной матке, таким образом улучшая результаты лечения пациентов с разрушительным нейрогенным воздействием циркуляции с помощью стандартных контуров ЭКМО, и является активным фокусом будущих экспериментальных исследований.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Недавние сообщения, в которых представлено первое успешное доклиническое внедрение искусственной матки, продемонстрировали, что экстремально недоношенные эмбрионы ягнят могут сохраняться живыми на протяжении до 4 нед без очевидных физиологических расстройств или избирательной органной недостаточности. Кроме того, наши исследования продемонстрировали возможность перехода плода к послеродовой жизни после долгой инкубации в искусственной матке. Существует ряд ключевых особенностей системы, способствующих этому успеху. Первой особенностью является чрезвычайно низкорезистентный оксигенатор, включенный в безнасосный контур с низкой площадью поверхности и малым объемом заполнения, присоединенный к пупочным сосудам (вене и артерии), что приводит к высокоэффективному газообмену. Другим достоинством этой системы является то, что плод, находясь в искусственной матке, демонстрирует спонтанное дыхание и глотательные движения, аналогичные наблюдаемой активности эмбриона, находящегося в утробе. Это приводит к нормальному развитию легких и его созреванию в соответствии с гистологическими и функциональными критериями. Способность обеспечить искусственную амниотическую среду стерильной на протяжении более чем 4 нед является ключевым фактором успеха в жидкостной инкубации и зависит от возможности устройства постоянно возвращать объем жидкости в инкубатор.

Важно, что недавний отчет о другой модели искусственной матки Ex-Vivo uterine Environment обеспечил независимое подтверждение многих данных, сделанных нашей группой. В этой системе у эмбрионов ягнят выполнялась пупочная катетеризация с присоединением канюль к двум поломембранным оксигенаторам, ориентированным параллельно, а сами эмбрионы содержались в стерильной ванне, заполненной синтетической амниотической жидкостью (Miura Y., 2015). В новом отчете, исходящем из этой группы, жизнь 5 из 6 подопытных животных была успешно сохранена на протяжении до одной недели на фоне стабильной гемодинамики и отсутствия инфекций (Usuda H., 2017). Хотя для непосредственного сравнения с результатами, наблюдаемыми в нашей лаборатории, потребуются более длительные эксперименты на протяжении до 4 нед, эти многообещающие предварительные результаты подтверждают постоянные усилия по дальнейшей доработке и разработке модели искусственной матки с использованием исключительно пуповинной канюляции и инкубации в стерильной жидкости - среде, максимально приближенной к внутриутробной жизни.

Применение искусственной матки выходит за пределы ее использования для выхаживания экстремально недоношенных младенцев. В дальнейшем клиническое применение искусственной матки может включать: лечение задержки внутриутробного развития, связанной с плацентарной недостаточностью; спасение недоношенных детей при угрозе прерывания беременности после фетальных операций или из-за хориоамнионита; преждевременное родоразрешение детьми с врожденными аномалиями сердца, легкого и диафрагмы для ранней коррекции аномалий до этапа газовой вентиляции. Много экспериментов, связанных с эмбриональными стволовыми клетками или генной терапией, могли бы устранить необходимость контакта матери с этими агентами и предоставить возможность непосредственной доставки терапевтических агентов к изолированному плоду. Применение эмбриональных стволовых клеток или генной терапии может быть облегчено, если исключить возможность их воздействия на мать и обеспечить прямую доставку терапевтических агентов изолированно к плоду.

Наконец, искусственная матка представляет собой экспериментальную модель для обращения к фундаментальным вопросам относительно роли плаценты в эмбриональном развитии. Достигнутое длительное физиологическое поддержание жизни плода, отключенного от материнско-плацентарной оси, позволяет изучить относительный вклад самой плаценты в созревание эмбриона. Поэтому искусственная матка представляет собой новый мощный инструмент для многочисленных исследований и будущего клинического применения.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

  1. Anderson J.G., Baer R.J., Partridge J.C., Kuppermann M. et al. Survival and major morbidity of extremely preterm infants: a population-based study // Pediatrics. 2016. Vol. 138. Article ID e20154434.

  2. Awad J.A., Cloutier R., Fournier L., Major D. et al. Pumpless respiratory assistance using a membrane oxygenator as an artificial placenta: a preliminary study in newborn and preterm lambs // J. Invest. Surg. 1995. Vol. 8. P. 21-30.

  3. Beall M.H., van den Wijngaard J.P., van Gemert M.J., Ross M.G. Amniotic fluid water dynamics // Placenta. 2007. Vol. 28. P. 816-823.

  4. Bryner B., Gray B., Perkins E., Davis R. et al. An extracorporeal placenta supports extremely premature lambs for one week // J. Pediatr. Surg. 2015. Vol. 50. P. 44-49.

  5. Callaghan W.M., MacDorman M.F., Rasmussen S.A., Qin C. et al. The contribution of preterm birth to infant mortality rates in the United States // Pediatrics. 2006. Vol. 118. P. 1566-1573.

  6. Coalson J.J. Pathology of new bronchopulmonary dysplasia // Semin. Neonatol. 2003. Vol. 8. P. 73-81.

  7. Creasy R.K., Drost M., Green M.V., Morris J.A. Determination of fetal, placental and neonatal blood volumes in the sheep // Circ. Res. 1970. Vol. 27. P. 487-494.

  8. Danzer E., Hoffman C., D’Agostino J.A., Connelly J.T. et al. Short-term neurodevelopmental outcome in congenital diaphragmatic hernia: the impact of extracorporeal membrane oxygenation and timing of repair // Pediatr. Crit. Care Med. 2018. Vol. 19. P. 64-74.

  9. Faber J.J., Green T.J. Foetal placental blood flow in the lamb // J. Physiol. 1972. Vol. 223. P. 375-393.

  10. Glass H.C., Costarino A.T., Stayer S.A., Brett C.M. et al. Outcomes for extremely premature infants // Anesth. Analg. 2015. Vol. 120. P. 1337-1351.

  11. Gray B.W., El-Sabbagh A., Zakem S.J., Kock K.L. et al. Development of an artificial placenta V: 70h veno-venous extracorporeal life support after ventilatory failure in premature lambs // J. Pediatr. Surg. 2013. Vol. 48. P. 145-153.

  12. Hanif F., Drennan K., Mari G. Variables that affect the middle cerebral artery peak systolic velocity in fetuses with anemia and intrauterine growth restriction // Am. J. Perinatol. 2007. Vol. 24. P. 501-505.

  13. Hornick M.A., Davey M.G., Partridge E.A., Mejaddam A.Y. et al. Umbilcial cannulation optimizes circuit flows in premature lambs supported by the EXTra-uterine Environment for Neonatal Development (EXTEND) // J. Physiol. 2018. Vol. 596. P. 1575-1585.

  14. Howson C.P., Kinney M.V., McDougall L., Lawn J.E.; Born Too Soon Preterm Birth Action Group. Born too soon: the global action report on preterm birth. Geneva : World Health Organization, 2012. 126 p.

  15. Iisselstiin H., van Heist A.F. Long-term outcome of children treated with neonatal extracorporeal membrane oxygenation: increasing problems with increasing age // Semin. Perinatol. 2014. Vol. 38. P. 114-121.

  16. Joshi S., Kotecha S. Lung growth and development // Early Hum. Dev. 2007. Vol. 83. P. 789-794.

  17. Kumar P., Bedard M.P., Shankaran S., Delaney-Black V. Post extracorporeal membrane oxygenation single photon emission computed tomography (SPECT) as a predictor of neurodevelopmental outcome // Pediatrics. 1994. Vol. 93. P. 951-955.

  18. Kuwabara Y., Okai T., Imanishi Y., Muronosono E. et al. Development of extrauterine fetal incubation system using extracorporeal membrane oxygenator // Artif. Organs. 1986. Vol. 11. P. 224-277.

  19. Kuwabara Y., Okai T., Kozuma S., Unno N. et al. Artificial placenta: long-term extrauterine incubation of isolated goat fetuses // Artif. Organs. 1989. Vol. 13. P. 527-531.

  20. Maynes E.A., Callaghan J.C. A new method of oxygenation: a study of its use in respiratory support and the artificial placenta // Ann. Surg. 1963. Vol. 158. P. 537-542.

  21. Mirua Y., Matsuda T., Funakubo A., Watanabe S. et al. Novel modification of an artificial placenta: pumpless arteriovenous extracorporeal life support in a premature lamb model // Pediatr. Res. 2002. Vol. 72. P. 490-494.

  22. Miura Y., Saito M., Usuda H., Woodward E. et al. Ex-Vivo uterine environment (EVE) therapy induced limited fetal inflammation in a premature lamb model // PLOS One. 2015. Vol. 10. P. 1-17.

  23. Pak S.C., Song C.H., So G.Y., Jang C.H. et al. Extrauterine incubation of fetal goats applying the extracorporeal membrane oxygenation via umbilical artery and vein // J. Korean Med. Sci. 2002. Vol. 17. P. 663-668.

  24. Papademetriou M., Tachtsidis I., Elliott M.J., Hoskote A. et al. Wavelet cross-correlation to investigate regional variations in cerebral oxygenation in infants supported on extracorporeal membrane oxygenation // Adv. Exp. Med. Biol. 2013. Vol. 765. P. 203209.

  25. Partridge E.A., Davey M.G., Hornick M.A., McGovern P.E. et al. An extra-uterine system to physiologically support the extreme preterm lamb // Nat. Commun. 2017. Vol. 8. Article ID 15112.

  26. Reoma J.L., Rojas A., Kim A.C., Khouri J.S. et al. Development of an artificial placenta I: pumpless arterio-venous extracorporeal life support in a neonatal sheep model // J. Pediatr. Surg. 2009. Vol. 44. P. 53-59.

  27. Schoberer M., Arens J., Erben A., Ophelders D. et al. Miniaturization: the clue to clinical application of the artificial placenta // Artif. Organs. 2014. Vol. 38. P. 208-214.

  28. Short B.L., Walker L.K., Bender K.S., Travstman R.J. Impairment of cerebral autoregulation during extracorporeal membrane oxygenation in newborn lambs // Pediatr. Res. 1993. Vol. 33. P. 289-294.

  29. Stockmann C., Fandrey J. Hypoxia-induced erythropoietin production: a paradigm for oxygen-regulated gene expression // Clin. Exp. Pharmacol. Physiol. 2006. Vol. 33. P. 968-979.

  30. Stolar C.J., Reyes C. Extracorporeal membrane oxygenation causes significant changes in intracranial pressure and carotid artery blood flow in newborn lambs // J. Pediatr. Surg. 1988. Vol. 23. P. 1163-1168.

  31. Unno N., Baba K., Kozuma S., Nishina H. et al. An evaluation of the system to control blood flow in maintaining goat fetuses on arterio-venous extracorporeal membrane oxygenation: a novel approach to the development of an artificial placenta // Artif. Organs. 1997. Vol. 21. P. 1239-1246.

  32. Usuda H., Watanabe S., Miura Y., Saito M. et al. Successful maintenance of key physiological parameters in preterm lambs treated with ex vivo uterine environment therapy for a period of 1 week // Am. J. Obstet. Gynecol. 2017. Vol. 217. P. 457.e1-e13.

  33. Walker L.K., Short B.L., Travstman R.J. Impairment of cerebral autoregulation during venovenous extracorporeal membrane oxygenation in the newborn lamb // Crit. Care Med. 1996. Vol. 24. P. 2001-2006.

  34. Yasufuku M., Hisano K., Sakata M., Okada M. Arterio-venous extracorporeal membrane oxygenation of fetal goat incubated in artificial amniotic fluid (artificial placenta): influence on lung growth and maturation // J. Pediatr. Surg. 1998. Vol. 33. P. 442-448.

  35. Zapol W.M., Kolobow T., Pierce J.G., Bowman R.L. Artificial placenta: two days of total extrauterine support of the isolated premature lamb fetus // Science. 1969. Vol. 166. P. 617-618.